Главная страница | Современная русская литература | За дорогой

За дорогой
А. Шумерский
Молодой человек отучившись и начав работать постепенно ощущает увеличивающуюся внутреннюю пустоту. Отношения с близкими людьми становятся все более и более напряженными. Его перестают радовать обычные житейские радости, и он погружается в меланхолию. Утешение и радость он находит в чтении древних авторов и под их влиянием начинает смотреть на свою жизнь и на окружающих его несколько иначе.

А. Шумерский
За дорогой

Глава 1
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Г. Шпаликов
Я не любил дачу, она была для меня каторгой на выходных, и концлагерем на летних каникулах. Путешествия туда и обратно начинались в марте и заканчивались в сентябре, с длительной остановкой в июле. Рациональных причин ездить в Никольскую каждую субботу, я для себя не находил, но мама считала иначе. Изредка скорость вращения, моего колеса страданий, сбавляли непредвиденные обстоятельства, или неотложные дела, но такие моменты были не часто, и существенно не влияли на мою участь.
Утром в субботу я обычно слышал, «Давай вставай! Мы на электричку опоздаем”, на мой вопрос нельзя ли сегодня не ехать, следовал ответ, “Я хочу отдохнуть от города, подышать чистым воздухом”, когда это не срабатывало, мама переходила к более сильному заклинанию, “Я дала слово, что не брошу родительский уголок! Мы обязаны его сохранить!», – и не поспоришь, приходилось подниматься, потому что все равно бы не отстала. Принципиальность, с которой она говорила не оставляла мне выбора, это обстоятельство угнетало.
У меня естественно возникал вопрос, кто это “мы”, если она взяла на себя обязательство, так пускай она и несет ответственность. Я-то тут причем, я просто хочу спать. На мое возражение она отвечала, “У тебя будет вечность чтобы выспаться”, лаконичности фразы позавидовали бы сами спартанцы. Слегка перекусив, мы с сумками вприпрыжку бежали на автобусную остановку, в это время обычные люди ехали на рынок, а мы на дачу.
Мои попытки бороться с несправедливостью, парировались: «Не задавай лишних вопросов – не беси мать твою!», про себя я в конце добавлял «Аминь!». С таким небольшим дополнением фраза приобретала библейское звучание. Делать было нечего, и я напускал на себя смиренный вид, но только для того, чтобы побыстрее прекратились нравоучения. Разъяснительная работа заканчивалась старым проверенным штампом: «Меня так воспитали!», как у Шварца, “Сделаешь гадость – все ворчат, и никто не хочет понять, что это тётя виновата”. В случае моей матушки – родители. Конечно, не совсем так, точнее все не так, негативный метод нужен больше для позитивного отражения добродетельных черт. Но когда я не сдавался, она прикрывалась авторитетом дедушки, и для пущей убедительности говорила, “Я назвала тебя в его честь, потому что он был хорошим”, дальше шло перечисление его положительных качеств, что сводило на нет мои попытки оспорить правильность ее решения.
Дедушку я не застал, он умер за несколько лет до моего рождения, и как было сказано, меня назвали в его честь, так сказать – живой памятник. Не то чтобы мне не нравилось мое имя, но все же не хотелось бы быть перевоплощением дедушки, каким бы он хорошим не был. Со слов всех, кто его знал, он был порядочным человеком. Все это было замечательно, но я не мог понять связи его жизни и наших постоянных поездок на дачу? Когда там жила бабушка, это было логично, но, когда мама ее забрала к нам, и дом закрыли, какой смысл каждые выходные туда приезжать, как на работу? На эти вопросы был только один ответ, “Надо!”, когда это заклинание не срабатывало, то мама переходили к формуле о сохранении доставшегося наследства, для будущего, аргументируя это тем, что “Ведь мы не знаем, что завтра будет, а вдруг пригодится?” Ага, как-то старье лежащие в кладовке, и ждущее своего часа, быть отправленным на свалку. Меня это не убеждало, ведь может быть пригодится, а может ляжет тяжким грузом на наши плечи, в любом случае это не основание каждую субботу ездить в Никольскую.
Сама идея сохранения на первый взгляд кажется правильной, ведь в музеях сохраняют произведения искусства, древние манускрипты, но до поры до времени, все в конечном итоге закончится разрушением, консервация может оттянуть на какое-то время неизбежное, но время победит. Выбор тут всегда стоит между кораблем Тесея, и красотой медленного увядания. В нашем случае первый вариант плавно переходил во второй.
Одно дело наблюдать за действительностью, а другое отсеять примесь семейных мифов и обид. Зачастую это не просто, но все же выполнимо. Мы живем в мире родительских историй, они навязываются нам часто не умышленно, иногда целенаправленно. Проблема состоит в том, что мы в большинстве случаем эти утверждения не проверяем, принимая их за априорное знание. Ребенок сильно подвержен такому влиянию, так как по факту является чистым листом, без опыта. До его рождения успевает произойти столько всего, что участники тех событий уже и сами не помнят, из-за чего все началось. Довольно часто неправильно понятое слово, плохое настроение, затаенная детская обида, как невидимый кукловод управляет действиями людей, постоянно путая карты и расстраивая мирные переговоры. В случае с ребенком, на него выливается информация не то, чтобы ненужная, а зачастую просто вредная, но так как он полностью зависит в физиологическом плане и духовном от родителей, то деваться ему некуда. Когда человек взрослеет он может изменить отношение к тем или иным событиям из прошлого, и сам определить где правда, а где вымысел, но к этому времени часто бывает, что сам он не в состоянии рассуждать, или уже натворил дел продолжая родительскую историю, или ему все не интересно, только изредка кто-то пытается разобраться в хитросплетениях родственных обид, выяснить истину и понять для себя, как оно было, прежде всего для себя, потому что те кто был участником событий или занимал изначально чью то сторону порою трудно, а обычно невозможно признать, что они не правы. Страх того, что всю жизнь ты заблуждался, делает человека агрессивным, готовым проклясть всех и вся, разорвать отношения, лишь бы не быть неправым.
Я смотрел на все это и задавался вопросом, будь жив дедушка и находясь в светлом уме бабушка, как они бы отреагировали на это цирк с сохранением наследия? Ведь было бы логично продать усадьбу и жить спокойно. Но здесь был еще один фактор, который влиял на ситуацию – дядюшка. Свою часть, он со слов мамы, получил не мытьем так нытьем, а достигнув желаемого стал приезжать только отдыхать. Все не сделанное им приходилось делать нам. Маму это не останавливало, она неслась в перед, как ракета, не думая о том, что когда-нибудь топливо закончится, ведь это будет потом, а сейчас надо “быстрее пошевеливаться”. Это страшно злило, но ничего поделать я не мог.
Приезжая в Никольскую мне то и хотелось поменьше сажать и не надрываться из последних сил, но все было ровно наоборот. Я не мог на это повлиять, и я смирился. Конфликт, в котором ты не можешь выиграть не стоит вступать, и я занялся – саботажем. Это было логично, если тебя заставляют против твоей воли. Конечно, я помогал, но делал это без особого энтузиазма, ибо нет никакого желания вкладывать душу свою в то, что делается под давлением.
Так как, на дачу ездили в субботу, то это получался шестой неполный рабочий день, и я считал это преступлением, ведь в этот день сам Бог отдыхал и другим советовал. Суббота прекрасна тем, что уже не пятница, но еще и не воскресение. Суббота – это совершенный день, и в эту высшую гармонию врывается, «Надо!», как Мелькор вплетал свою какофонию, в музыку Эру, так и принуждение проникает и уродует, медленно умерщвляет все до чего дотянется, и в этом заключается весь ужас жизни. Воскресение – это не то, его можно сравнить с августом, вроде еще каникулы, но уже чувствуется дыхание сентября. А все потому, что вместо радости труда или учебы у нас повинность, “ты должен”, “обязан”, и подразумевается, что все эти “долги” нужно принимать покорно, не раздумывая, не задавая вопросов, и не отвечая вопросом на вопрос.
Надо ходить в детский сад, в школу, в музыкалку, в техникум, институт, армию, на работу. Надо жениться, завести детей, купить дом или квартиру в ипотеку на тридцать пять лет, машину в кредит, дожить как-нибудь до пенсии, и остаться еще работать, чтобы хоть как-то свести концы с концами и еще немного помочь детям или внукам, а потом сидеть перед телеком или компом, а там не за горами и смерть, и вместо того, чтобы быть похороненным нормально, тебя сожгут, потому что хоронить в гробу дорого и твои родственники не потянут такую сумму или просто не захотят тратиться, тем более тебе то уже какая разница. А когда жить? Когда? Ведь это не жизнь – это самоубийство, кто быстрее и эффективнее сойдет на тот свет. Понятно, что все там будем, но зачем-то так?! Но кто бы задавался такими вопросами, ведь вопросы люди не любят, проще действовать по шаблону, не тратя лишних сил несмотря на то, что это энергозатратное дело. Да, не думать удобно, “Ой, я не подумал”, магическая формула, которая, как бы снимет ответственность перед самим собой за содеянное.
Угасание и запустение усадьбы, ярко не проявлялись, потому что мы вырубали поросль вишни, сливы, акации, подрезали виноград, белили и мазали, красили, сажали огород, собирали фрукты. Не смотря на все эти действия все же было заметно, что люди там больше не живут, и неспешна природа растворяла следы человека. Постепенно, год за годом зарастала тропинка к дому, нежилой запах в комнатах, аромат сырости и гниющей листвы в саду похожий на запах пуэра, который особенно ярко проявлялся весной и осенью. Грустное очарование увядания.
На этом фоне, неизменным оставался огород, как символ вечного обновления природы и моих страданий. Каждый год в конце зимы мама сажала рассаду, свято веря, что хоть один помидорчик или огурчик мы обязательно съедим. Помимо приусадебного огорода был у нас еще один, в степи, там выращивали картошку, которая не окупала средств и сил, потраченных на ее посадку. Все работы выполнялись святой троицей огородника – лопатой, тяпкой, граблями, как предки завещали – преемственность поколений. По весне нанимали трактор, но он так вспахивал, что лучше бы вообще не трогал, а так все лопатой, под конец правда просто делали лунки без перекопки всего огорода, но все же это не отменяло бессмысленности этого занятия. Присыпать клубень землей, это пол дела после того, как он прорастет с него нужно периодически собирать колорадского жука и пропалывать от сорняков, по адской жаре, и под конец получить с двух мешков при посадке одно ведро мелочи размером со сливу, но зато своей, не купленной! Кроме нас, и за нас, картошку подкапывали – бабка соседка, и алкоголики. Не пойманный не вор, но все же неприятно. Стоит отметить, в их оправдание, что они оставляли нам немного, видимо, чтобы мы не обижались и на следующий год снова сажали. Обыденное воровство на селе, за воровство не считается, ведь “а, что такого, ну выкопал, и что? вы же не обеднеете?”, примерно так бы ответил воришка будь он пойман на месте преступления, или просто бы извинился и сказал бы, что “огородом ошибся”.
Последней каплей, переполнившей мое терпение стал случай, когда корова одной бабы паслась на нашем огороде и все вытоптала. А то, что это была именно ее скотина нам доложили несколько независимых друг от друга источников. После этого я заявил маме, что больше помогать ей на большом огороде не буду, она возмущалось, так как не ожидала такой наглости от меня, но в конце сама поняла бесперспективность этого занятия.
На этом закончилась одна глупость, и началась другая. Стали расширять приусадебный огород, вырубая поросль вишни и сливы, и на первое время эти мероприятия увеличили урожайность. По сути, это была реконструкция подсечно-огневого земледелия, когда вырубали, а затем сжигали лес, а на месте пала несколько сезонов получали отличный результат, после того как земля истощалась, участок бросали и шли дальше. Только у нас в отличие от тех времен идти было не куда и приходилось заниматься севооборотом, менять культуры местами, пытаться удобрять перегноем, но все это не давала должного результата в силу объективных причин.
Интересная судьба была у хозяйки коровы. Она была замужем за кавказцем, звали его Боря, он был запойный алкоголик, и в периоды обострения периодически гонял ее, дочку и сына. Они порою целыми неделями прятались то в коровнике, то в леску за огородом, ждали, когда глава семейства уйдет на работу или заснет, и только после шли домой. Дочь вышла замуж и уехала, а сын окончил девять классов и поступил в техникум, с этого момента Боря перестал их гонять, видимо одумался или уже не мог. Работником как говорили он был хорошим, но начинал работать только после ста грамм. Запомнился же он мне только по тому, что имя не соответствовало внешности, которая была колоритной – худой, черные усы и волосы, загорелые руки, и прокопченное лицо, всегда с сигаретой в золотых зубах. Когда он проходил по улице, то запах перегара еще долго держался в воздухе. Многие его дружки не дожили до пятидесяти, насчет его говорили, что все же завязал с выпивкой, так как сильно пошатнулось здоровье. Надо будет как-нибудь прогуляться по кладбищу, посмотреть, кто там, что там, конечно, это не Введенское, но тоже по-своему красивое и очаровательное. Я бы даже сказал, что оно лучше, вокруг тебя поля, дубовый лес, синее небо, белые облака, и парящие в вышине птицы, а ты такой лежишь под двумя метрами земли и тебе все равно. Шутки шутками, но громадные городские кладбища вгоняют в отчаяние и ужас, где становится жутко уже при виде скученных, наползающих друг на друга могил. Это не относится к старым городским кладбищам там другая атмосфера, в отличие от современных комбинатов. Сельское же выигрывает у первых двух тем, что если за ним престанут следить, то через некоторое время природа его поглотит и все станет на круги своя. Что может быть лучше растворения в природе?
Мне нравилось переходить от могилы к могиле и смотреть, когда родился, когда умер, высчитывать сколько прожил, есть портрет, нету, ухоженное или нет, в такие моменты понимаешь, как скоротечна жизнь и все суета сует. Как показывают полевые наблюдения, бабки долгожительницы, меньше живут те, кто родился в шестидесятых и семидесятых, и мои сверстники, то один разбился пьяный на мотоцикле, другой допился до смерти. Печально, нас не так много, да еще и так рано и глупо уходить.
Несмотря на то, что на приусадебном огороде стали больше сажать помидор, огурцов, и картошки, их все равно приходилось покупать на рынке. Здесь, как и ранее, постоянно кто-то собирал наш урожай. В подозреваемых все те же – бабки и алкоголики, наличие забора никого не останавливало, я думаю, наоборот, даже провоцировало.
Придомовые грядки с каждым сезоном требовали все больше и больше труда, потому что расширение площади посадки, провоцировало взрывной рост сорняков, в придачу с порослью вишни и сливы. Но была и другая проблема – полив, точнее его отсутствие. Во дворе была колонка, но она не работала, флягу с водой нужно было везти с улицы метров так пятьдесят, но так как часто отключали воду приходилось тащиться на другую улицу, – “В тяжком труде заработаешь помидор и огурец свой, и еще бесплатно накормишь воришек. Да будет так!”.
В делах огородных мене не нравилось то упорство, с которым из года в год повторялись одни и те же действия и получался один и тот же результат, и никто не задумывался почему так происходит. Мои рационализаторские предложения выслушивались, но ни к чему не приводили, все было, как и прежде. Копать, полоть, рыхлить, рубить, тащить, поливать, бежать, бежать и бежать на электричку, автобус, не важно, главное быстрее и еще быстрее, увеличивая скорость и теряя смысл. Все эти действия не предполагали ничего и этим были удобны.
В таких стремительных атаках на дачу проходила весна, и наступало лето, время учительских отпусков, каникул и хорошего настроения. В лагерях я не бывал, так как меня не прельщала романтика казарменной жизни с возможностью отравится. Но я ходил в пришкольный лагерь, на пол дня, потому что там давали пирожное картошка, и другие сладости, играли, ходили в парк, в музей, в библиотеку. Работал он не долго и оставшееся время до поездки на дачу я проводил дома, спал до обеда, потом шел гулять или читал книги. К июлю все друзья разъезжались, и как раз к этому времени мама получала отпуск, нанимала машину собирала вещи, брала бабушку, и мы как кочевники с узлами белья, сумками, баночками борща и запасом хлеба на первое время, покидали город на месяц и отправлялись в Никольскую.
В это же время приезжал дядюшка, и всем своим видом показывал, что делать он тут ничего не может, так как очень устал и нуждается в отдыхе. В дополнение к этому ставились условия в еде – по понедельникам, средам и пятницам постное, издевательство чистой воды, но мама мирилась. Свою позицию она обосновывала тем, что она долго терпит, а вот потом, но это потом так и не наступало, а поводов было предостаточно. А когда наступило, было уже поздно, поезд ушел.
Один из таких случаев меня поразил до глубины души. Как-то раз в обед мы ели домашнюю лапшу, с нами за столом сидела бабушка, и у нее из рта выпала лапшичка, дядюшка встал и заявил, что он больше не будет есть с ней за одним столом, так как она овощ. Такого поворота ни я, ни мама не ожидали. Да у бабушки было старческое слабоумие, но это не говорит о том, чтобы так к ней относиться. Его выходка меня удивила. Мне было не понятно, как такое можно заявлять в адрес своей матери, которая родила, выкормила, воспитала, выучила, помогала с деньгами, возилась с внуками, а когда заболела, то сразу стала не человеком? Возможно, она была не самой лучшей матерью на свете, но другой не дано, да и сами дети не были идеалами.
Крушение идола, навязанного мне мамой, точнее падение его авторитета в моих глазах, произошло задолго до этого случая. Как-то раз на летних каникулах будучи еще в начальной школе, я что-то вычитал в книге и пошел узнать мнение дядюшки, тем более я был под воздействием мифа, в котором его считал умным и начитанным. Задав ему вопрос, я хотел получить внятный и разумный ответ, а услышал такую нести чушь, что в этот момент мне стало все понятно, что он ничего не знает, а все придумывает на ходу. Для меня это был словно гром среди ясного неба, виду я конечно не подал, но с этого момента стал внимательно следить и проверять, что он говорит и делает.
Но самое удивительное ему все верили, и говорили, что он умный и интеллигентный, и с ним приятно общаться. Естественно, пыль в глаза он пускал мастерски, но меня уже было не провести. Не зря в заповеди сказано, «не сотвори себе кумира», и понял значение её. Авторитет без проверки превращается в идола, а человек верящий ему в идолопоклонника. Всегда нужно самому думать. Люди сами создают себе кумиров, потом начинают верить в них, и погибают. Идол угнетает, он конечен, в нем нет развития и свободы, это хорошо видно на примере золотого тельца.
Дедушка с бабушкой тоже создали из сына и дочки себе идолов, и невольно заставили верить в них всех остальных. Естественно, тетушка и дядюшка терпеть не могли друг друга, так как это были конкурирующие божки за ресурсы родителей. Потом противоречия по разным вопросам накапливались и под конец они разорвали родство, отказавшись друг от друга. Не так представляли себе их родители, крепкую родственную поддержку.
Размышляя над происшедшим, я провел мысленный эксперимент, суть которого заключалась в том, что если бы она знала, как к ней будут относиться в будущем, как бы она вела себя со своими детьми? И каждый раз ответ был один – она бы их не бросила. Вот взять, например раннюю историю моей тетушки.
Тетушка была старшим ребенком в семье и долго занимала главенствующее положение в семейной иерархии, угнетая младших. Она родилась в сорок втором, и бабушка не бросила ее, как некоторые делали в то время, во время оккупации, когда могла спокойно эвакуироваться по броне, но из-за маленькой засранки не смогла, так как та при приближении к железной дороге начинала орать не своим голосом. Так же благодаря ей они чуть не были угнана в концлагерь, выручил их тогда мальчик в доме родителей, которого бабушка снимала комнату. Спасая их, он сам попался, но сумел сбежать, а после войны стал учителем и уважаемым человеком.
Слыша это, тетушка фыркала и плевалась ядом, и отвечала, что типа она была маленькая и не помнит такого, а значит ничего и не было. Как только бабушка заболела, доченька активно стала продвигала версию, что она детдомовская, иногда показания менялись, и она утверждала, что ее родители бросили и она бродила по селам одна одинешенька пока бабушка ее не взяла к себе. Многие верили в эту чушь и даже ее сыновья, и ни у кого не возникала вопроса, как она могла ходить и побираться по селам, если в сорок втором она только родилась?
Когда наконец то выяснилась судьба ее отца, пропавшего на войне, тетушка принципиально отказалась искать, где он захоронен. Объясняла свое решение тем, что она его не помнит, и вообще, если бы кто-то это сделал за нее, то другое дело, а так у нее есть дела поважнее. Отец ее долгое время считался пропавшим без вести, и дедушка, который приходился ей отчимом, искал его, отправляя запросы в дома инвалидов, бабушка было озадачено такому поступку, но дедушка аргументировал свои действия тем, что а вдруг он жив, и не хорошо если он находится в богадельне для ветеранов. Но, как оказалась, ее отец погиб на фронте в начале сорок второго года, и так и не узнал, что у него родилась дочка.
Удивительно то, что для тетушки авторитетом была необразованная бабка по кличке “Гуцулка”, которая жила рядом и давала советы на все случаи жизни. Вот к ней тетушка относилась со всей теплотой и заботой, словно та была ее матерью. Как-то раз “Гуцулка” колола дрова и топором поранила ногу и вместо того, чтобы вызвать скорую, сходил по большому в марлю и приложила эту примочку к ране и забинтовала, а на следующий день, как утверждала тетушка рана затянулась, как на собаке. Я конечно, был удивлен таким целебным свойствам дерьма этой бабки, и тому, что тетушка была учительницей биологии и не могла не знать, что это вызовет заражение крови. Другая история произошла, когда бабушка была уже совсем плоха, и тетушка стала названивать нам и требовать, чтобы мы забрали бабушку к себе несмотря на то, что мама еще не совсем оправилась после сложнейшей операции. Аргументировала тетушка тем, что “Гуцулка” сказала, что бабушка скоро помрет и негоже это делать в чужом доме, пускай умирает у себя в доме, чтобы дух ее не приходил к тетушке домой. Бред, но тетушка верила, и больше того, когда старуха умерла она горевала так как не горевала, о своей матери.
Дядюшка был под стать своей старшей сестрице, отчего они люто друг друга ненавидели. Он учился в престижном советском техническом институте, его постоянно снабжали деньгами, получил бесплатно от государства квартиру, женился, завел ребенка, после смерти отца получил его машину и как только бабушка занемогла заявил, что не может ее, потому что семья распадется.
Тетушка и дядюшка смотрели на свою мать с высока, хотя образование они получили, только благодаря ей. Она оплачивала тетушки сначала школу, потом нанимала репетиторов, что бы она поступила в институт, потому что та училась на сплошные тройки. Дядюшка в противовес сестрице учился хорошо, как говорила мама, в школе его звали “профессором”, и относились хорошо, но я думаю больше от того, что его отец был директором завода, которого все действительно уважали. Когда дядя учился в Москве то ему каждый месяц отправляли около ста рублей, по тем временам большие деньги, хотя он жил бесплатно в общежитии, и после учебы помогали, и после того, как на работу устроился, и когда получи квартиру, мебель купили родители.
Женился на лаборантке, родом из глухой деревни, где еще в 70-е использовали керогаз. О правилах приличия его жена слышала, но понятия не имела, что это такое, и для чего они нужны, поэтому, когда они приехали в гости, устроила скандал, обозвала дедушку “собакой”, и прилюдно оттягала за чуб дядюшку. Чтобы показать прилюдно свою любовь к мужу она постоянно по поводу и без кричала, “Мууууж”, “Мууууж”, отчего соседи решили, что бабушка с дедушкой завели телку. Естественно, родители были против такого выбора сына, но он им заявил, что воспитает ее, и вообще она невинная сирота, которая была старше его на несколько лет и успела побывать замужем. День рождение у нее был летом, и как только приближалось дата, дядюшка становился сам не свой, начинал активно собирать, готовится к отъезду, что-то делать впопыхах, нервничать, ругаться по поводу и без. Это не хорошо и не плохо, но как он это делал, и как вел себя это другое дело. Он по жизни постоянно ныл, что денег нет и держаться мочи нет. Когда появилась кооперация он терроризировал отца и мать, чтобы они дали ему денег для открытия бизнеса. Денег не дали, он обиделся, послал всех крепкой матерщиной и уехал. На похороны к отцу он не приехал оправдываясь, что был очень занят, как потом оказалась его жена прятала телеграммы, чтобы он ее не бросил.
Взаимоотношения внутри большой семьи я обычно сравниваю с взаимоотношением европейских стран, все родственники, но на протяжении веков, с таким усердием пытались доказать кто главный, что устроили столько веселых этнических чисток и геноцидов, что в североамериканские колонии народ бежал без оглядки, лишь бы подальше от таких родственничков. В обычных родственных отношениях происходит примерно тоже самое, только без веселой резни, но так как никто не делает исторических исследований семьи по образу и подобию истории государства, то и общие черты не прослеживаются, а видны только частности. Такая ситуация понятна, сложно провести анализ социально экономической деятельности и дипломатических отношений между родственниками отдельно взятой семьи в период, например с 1977 по 2007 года.
Бабушка и дедушка не были глупыми и необразованными, как их пытались выставить их же дети. Она была из купеческой семьи старообрядцев, ее отец держал лавки, занимался медом и пристраивал беспризорников, мать ее тоже была из богатой семьи. Бабушка окончила техникум, ее старшие брат и сестра тоже имели среднее образование. Она была самой младшей в семье. Мать ее умерла рано, потом в одну из зим спасая утопающую женщину, заболел воспалением легких и умер отец, и она с сестрой и братом остались сиротами. Приютил детей двоюродный брат отца, но жизнь сирот не мед, его жена кормила их прокисшей похлебкой, но после вскрывшегося факта и последовавшего разбирательства жить стало немного лучше. Это так повлияло на бабушку, что она не общалась ни с кем из своей родни, хотя там были достойные люди. Она пережила репрессии, войну и оккупацию, на руководящих постах не работала потому, что была беспартийной. Старшая сестра была одинокой, муж погиб на фронте, детей не было. Старший брат был мастером на заводе в Ленинграде, где и погиб в блокаду.
Бабушка никогда не говорила о политике ни о государственных деятелях, кроме Хрущева, который, по ее мнению, думал о людях, и спас всех от голода, и ничего не видела смешного в его прозвище “кукурузник” не видела. Интересно, что даже будучи уже больной, когда она слышала фамилию Сталина, она пыталась прервать разговор о нем, предостеречь, что собственно и правильно, нечего лишний раз поминать людоеда. От того страшного времени на чердаке остались отголоски в виде стопок старых газет с его портретами.
Дедушка бы из семьи кулак, который принял советскую власть. На фронт дедушка попал в восемнадцать лет, где вступил в ВКП(б), заслужил медаль “За храбрость” и тяжелое ранение. После учился в мясомолочном техникуме, стал мастером на молокозаводе и затем директором. Кроме основной работы он по молодости подрабатывал, разгружал вагоны, где окончательно подорвал здоровье и, как большинство фронтовиков не дожил до своей пенсии. Здоровье у бабушки стало ухудшаться после смерти дедушки, но она еще держалась, не смотря на распад союза, ограбление государством и все последующие катаклизмы. Добил ее стресс, когда во двор зашел пьяный электрик, в пьяном угаре разбившем окно и требовавший водки. И с этого момента за ней стали наблюдать все больше и больше странностей, пока она не перестала узнавать близких.
Поколению родившихся в двадцатых не повезло больше всех, на их судьбу выпали тяготы сталинского времени, войны и послевоенного восстановления, потом небольшое затишье перед бурей и те, кто дожил до девяностых снова попали в шторм. О них даже писать то нечего. Несчастное поколение у которых были отняты все права и свободы, и даже простые радости жизни, по сути, у них была украдена – жизнь. И при этом они не унывали и направили свою энергию на восстановление страны и воспитание детей, в конечном итоге их предали все, ради кого и чего они жили и трудились. И если раньше я воспринимал болезнь бабушки, как какое-то наказание, то со временем стал смотреть на эту ситуацию с другой стороны, неожиданной для самого себя. Ее болезнь, причинявшая нам неудобства, – это заслуженным отдыхом за все ее мучения, ведь смерть – это тоже не выход из положения, а так она жила в мире своих воспоминаний, а как известно со временем плохое улетучивается. Надеюсь, в ее жизни были радостные моменты. За ней был хороший уход и слава богу, что мама не отдала ее в дом престарелых или в психушку, как ей советовали сочувствующие. Вообще все эти доброжелатели редкостные сволочи, и хорошо, что маме хватило ума их не слушать, хотя было непросто.
Когда мама уезжала на лечение она отдал бабушку тетушке. Любимая дочка не подвела, за полгода она довела свою мать до такого состояния, что страшно было смотреть. Немытая, ноги и руки в синяках, исхудавшая, сама уже ходить не могла, и когда ее привезли в дом, ее нес внук, но так, что мешки с цементом носят аккуратнее чем родную бабушку. Вот так дочь отплатила матери за все хорошее, что она для нее сделала. Но кара через годы настигнет тетушку, не зря в заповедях Моисея было сказано, “Почитай отца твоего и матерь твою, чтобы тебе было хорошо, и чтобы ты долго жил на земле”.
Перед тем как преставится, бабушке на краткий миг вернулось сознание, и она спросила, где ее брат, но, когда мама сообразила о ком речь было уже поздно. Дядюшка куда-то испарился, и явился только к вечеру, и стал читать Псалтырь. Но какой смысл в этом во всем, если, «Почитай отца твоего и мать твою…”, на деле превращалась в “изводи и унижай”. Тетушка в похоронах принимала самое активное участие – сидела и ничего не делала, во время поминок ее младший сын забрал считай все, что было на столе и побежал к своим алкашам.
Это было ужасно, меня раздирали сочувствие, злость, обида и чувство вины перед бабушкой в том, что не осознавал всей глубины ее беды, иногда кричал на нее, злился, но было это не от продуманной жестокости взрослого, а от неосознанности детской и подростковой, но что уж говорить. Осознание приходит позднее, но это лучше, чем всю жизнь пребывать во тьме. В воспоминаниях Гейзенберга, он приводит свой разговор с Планком, который на вопрос того “что делать?”, ответил, «Вы хотите прожить жизнь и быть безгрешным? Да само дыхание есть греховный акт в определенных условиях!». Стоит признать, что бывают ситуации, когда при любом решении, человек совершает несправедливость. После смерти бабушки, возникло странное чувство, что что-то оборвалось. Закончилась история, перевернут последний лист старого Евангелия. Человек приходит в мир, как благая весть, хотя бы для своих родителей, в какие темные и ужасные времена он бы не родился, и с этого момента он начинает писать свою книгу жизни. Но заканчивается ли само Евангелие со смертью человека, или одна история жизни плавно перетекает в другую, освобождая место для третьей, или просто начинается другая глава? Такие вопросы обычно остаются без ответа, ведь никто ничего не знает.
Бабушка не смотря на свою болезнь все равно оставила о себе добрые воспоминания. А насчет тетушки и дядюшки, в то время я дума, что будь я на месте бабушки и дедушки, изгнал бы их, как библейский персонаж, сказав «отойдите от меня, не знаю я вас!», и на всякий случай бы еще и проклял бы. Но это конечно, если бы я был библейским персонажем.
Мама прекрасно видела отношение брата и сестры к родителям, и к ней самой, но постоянно пыталась, как кот Леопольд, жить дружно, поддерживать друг друга, как завещал отец. Этим товарищам было чихать на ее души прекрасные порывы, они просто пользовались ее добротой. Понятно, что она хотела, как лучше, и поэтому закрывала глаза на их хамское отношение. Если тетушка голами не появлялась на даче и месяцами не звонила. То с дядюшкой все было иначе, он летом приезжал отдыхать и весь распорядок дня, меню, подстраивалось под него. Лапшу я не особо уважал, из-за сладости, но дядюшка её очень любили, потому что дома кроме ужасно сваренных щей ничего другого не было. Странное поведение, его связанное с постом по определенным дням, было блажью, в которую впало большинство постсоветских граждан резко ставших православными христианами, нет страшнее существа чем неофит, даже обыватель на его фоне выглядит душкой. В своем порыве он был не один, его поддерживала жена, тоже резко ставшая воцерквленной, кроме дочери, которая в противовес им была воинствующим безбожником. Лицемерие как оно есть. Какой смысл в укрощении своей плоти через пост, если поступаешь дурно и говоришь про близкого человека такие вещи? Отсутствие сочувствия не приблизит к царствию божьему даже если поститься каждый день по самому суровому монастырскому уставу. Только андроиды, или ящеры не испытывают сочувствия.
Мне не нравилось, что работал только я и мама, которая постоянно готовила и следила за бабушкой, а он приезжал в «райский уголок», валяться на раскладушке под старой яблоней или сидеть в кресле качалке под раскидистым орехом и писать мемуары. Поливать огород, бегать в магазин за хлебом, носить воду, все приходилось делать мне. Также в это время начинался активный сбор абрикос, и яблок, поздних вишен, чтобы потом приготовить из них варенье, но для этого надо было купить сахар, и заправить в баллон газ. А потом дежурить в летней кухне, где температура поднималась до пятидесяти градусов, чтобы не пригорело варенье, здесь я нес вахту вместе с мамой.
В варке варенья был и положительный момент, это сбор пенки, самого лучшего, что есть в нем, самая же лучшая пенка с вишен, просто божественная, а какой аромат. Одна часть абрикос шла на варенье, а другая на сушку. Яблоки обычно все сушили. На специальные противни выкладывались дольки, и отправлялись на крышу старого сарая. Из-за этого в них постоянно заводились червячки, и приходилось пересыпать содой, что не особо помогало. Когда у соседке созревали груши она делилась с нами и мы запекали их в золе, но дядюшка всегда намеревался все присвоить себе, не поделившись, это мне не нравилось и я просто отбирал из золы столько сколько хотел, но в разумных пределах, он это конечно отмечал, и говорил, что груш стало меньше, но на это я не обращал внимания или отвечал, что ему кажется. Груши получались сморщенными, с запахом дыма, но при этом вкусными, а зимой если они доживали из них варился самый кошерный узвар из всех узваров.
Так проходил июль и в начале августа мы уезжали обратно в город, при все моей нелюбви к даче, было как-то грустно покидать ее, и моих подружек. В эту пору активно созревали фрукты и овощи, и они доставались бабкам и алкоголикам, к пиру присоединялись еще дятлы, воробьи, и мыши. Все, что не взял человек брали животные. Дятлы, например, очень охочи до орехов, они хватают орех помещают его между веток, и выдалбливают ядро, идешь по саду смотришь орех симпатичный поднимаешь, а в нем дырка – сразу видно дятел постарался. Если каким-то чудом удавалось урвать свою законную долю урожая, ее нужно было забирать сразу, ибо если оставит в садовом домике, то погрызут мыши. Одно радовало, что фрукты и орехи росли без нашего вмешательства, и нам оставалось только собирать их при удобном случае.
Август плавно переходил в сентябрь, начиналась школа и уже поездки на дачу не были такими напряженными, как весной и летом. Постепенно холодало, но не как в средней полосе, а по южному, мягко, бабье лето радовало своей паутинкой и уставшим осенним солнцем. Вторая половина дня, предпоследний автобус, полупустой салон, место возле окна, солнце на западной части небосклона, закрытый железнодорожный переезд в ожидании поезда, лай собак, тихий разговор мамы с подругой, что может быть прекраснее, чем переживать момент единения миром, который останется в памяти на всю жизнь. Даже те крохи урожая, что нам оставались, хватало, чтобы поесть и оставить еще на зиму про запас. Вот, например, виноград, очень любили наша соседка самогонщица и воробьи. Созревший, слегка подбитый заморозком он становился еще вкуснее. Кисти были не большие, но их было много. Проблема была в том, что его нужно было правильно подрезать несмотря на то, что Изабелла неприхотливый сорт, но получалось, как получалось. На пару трехлитровых банок домашнего вина собрать удавалось.
Вино получалось настолько сухим, что казалось это вовсе не вино, а августовская степь, с выжженной травой и приправленная вечно дующим восточным ветром. Оно стояло на кухне под столом в трехлитровых банках с натянутыми на горлышки медицинскими перчатками, которые раздувались от газов и были похожи на перевернутые вымя коров. я нырял под стол, снимал импровизированный затвор, обмокал палец в вино и, как искушенный сомелье пробовал. Потом винокурню прикрыли, когда выяснили причину моей активности в том районе, было немного обидно, но не велика потеря.
В августе поспевали яблоки старого сорта “пепин”, небольшие сочные и слегка терпкие на вкус, из которых получался отличнейший сок. Название сорта для меня было схоже с именем отца Карла Великого Пипина Короткого, уж сильно они созвучны. Яблони были старые, в одном даже было дупло, где гнездился дятел. Обычно утром я приезжал в Никольскую и после обеденного перерыва с мешком яблок, закрепленным на тележке, возвращался домой, где их мыл, резал на дольки, и шел гулять. Вечером вместе с мамой на паровой соковарке получали терпкий и густой летний самогон. Зимой открыв банку сока, всплывали в памяти летние приключения, сбор яблок и обратная поездка домой. В одно такое приключение я потерял ключи. А на обратном пути нашел их висящими у водителя под зеркалом висят, а то бы сидел под подъездом с мешком яблок, и ждал, когда мама придет с работы.
Собирать яблоки мне помогала наша соседка Алефтина Федорова, сухощавая, но крепкая старушка неопределенного возраста, тем более мне в то время, все кто был старше казались глубокими стариками. Она была одной из двух старожил на улице, другая была ее подруга и тезка Ляпунова. Дамы были веселые, сидят, бывало, на лавочке перед домом у последней, разговаривают, новости и сплетни последние обсуждают, и как за матерятся друг на друга, Федорова вскочит и побежит домой, а вечером снова идет к Ляпуновой, сериал смотреть на цветном телевизоре. Обе у нас немного воровали, то оставшийся в сарае уголь вычистит одна, то из старого гаража допотопную электроплитку стащит другая, ну и по мелочи овощи с фруктами, но без фанатизма. У Федоровой сад и огород не были обнесены изгородью и так получалось, что в окна мог посмотреть любой, кто зайдет со стороны огорода, меня это пугало и я думал, что наверно страшно так жить, ведь, например зимней темной ночью, когда воет ветер из степи может прийти волк встать на задние лапы и смотреть в окно и видеть, чем занимается бабка. С другой стороны, я себе говорил, а зачем ему это надо, он там в степи зайцев гоняет и зачем ему это? Правильно, не зачем, но, а вдруг захочется, всякое ведь бывает и такого случая исключать нельзя. Сад у нее был небольшой, две груши, ирга, и яблоня, чего не хватало она брала у нас.
Федорова была своеобразной личностью, например свято верила, что мать забеременела ею в двадцатом, а родила в двадцать втором, и никто не мог ее переубедить, что это нереально, такой срок больше, чем у слонов. Но она стояла на своем, что все так и было, как мама ей сказала, и обосновывала такой временной промежуток тем, что время рожать было не подходящим, и ведь же не поспоришь. Одевалась она просто, белый платок или косынка, старая вязанная кофта кирпичного цвета, юбка, чулки, черевички, летом в жару ходила в халате без рукавов, осенью и весной в старом пальто и теплом платке. Балакала и частенько сопровождала рассказ крепким и метким словом, часто это все вместе перемешивалось, но все равно было понятно, что или кого она имела в виду. Чем занималась во время оккупации история умалчивает, после работала в лесхозе. Во время работы в лесхозе она перед домом посадила три пирамидальных тополя, они выросли, и она их спилила. Странная история, но в действиях людей часто отсутствует логика. Перед пенсией некоторое время работала парикмахершей, на пенсии выращивала картошку на продажу, и чтобы не заморачиваться с сбором жуков обрабатывала ее ДДТ, не знаю, насколько он бы эффективен после длительного срока хранения в сарае, но для себя у нее был отведен небольшой участок, где жука она собирала руками. Когда мама забрала бабушку, то некоторое время давала деньги Федоровой, чтобы она кормила нашу собаку, но стоит ли говорить, как она его кормила, потом мама отпустила пса, и он ходил есть на скотобойню, как и большинство бездомных собак.
У Федоровой во дворе возле веранды росла огромная черемуха, которая каждую весну превращалась в огромный сугроб. Когда поспевали ягоды я любил забираться на нее и объедаться до того, что уже не мог жевать, это как с тютиной или семечками если начинаешь есть, то уже не остановится. Жила она скромно, если не сказать бедно, но чисто и аккуратно было у нее в доме, две комнаты, веранда на которой она спала до холодов, печка, старый черно белый телевизор, в комнатах стояли панцирные кровати, идеально застеленные, с подушками накрытыми кружевными накидками, холодильника у нее не было, и светом она старалась не пользоваться, чтобы “не крутить электричество”.
Овощи она хранила в погребе, который был похож на курган, внизу которого находилась погребальная комната, в которую можно было попасть по узкой длинной лестнице, во всяком случае мне так представлялось. Как-то раз зимней ночью слышит Алефтина, что кто-то ходит по дому, шаг сделает постоит и снова шаг сделает и снова пауза, ну и она думает, что вот кто-то зашел к ней и сейчас видимо будет убивать, а дело было в конце девяностых, в начале двухтысячных, шаги то приближались, то снова отдалялись. Лежит и думает, что гад видимо прикидывает, как лучше ее прикончить и одновременно, ходит по комнатам и ищет чем поживится, так всю ночь она и пролежала. Перед утром, не выдержав напряжения она встала и вышла на кухню, а там никого, она пошла на веранду, дверь там была закрыта, и тут снова шлеп, шлеп, за спиной, замерло сердце у старушки, повернулась, а там никого, включила свет, никого, и снова шлеп да шлеп, посмотрела под стол откуда звук бы, а там жаба. Выругалась Алефтина, поймала жабу и посадила в ведро, но выкидывать на мороз не стала, а днем отнесла обратно в подвал, откуда до этого ее вместе с картошкой и принесла.
А через несколько дней у нее ночью вынесли весь погреб. В это же время на юге активным миссионерством занимались свидетели Иеговы, и узнав о ее беде на следующий день они принесли ей продуктов и картошки, но Федорова была бы не Федоровой если бы не послала их туда, где Макар телят не пас. Так на хлебе и воде и прожила до лета.
Муж у нее пил и не дожил до пенсии, как говорили во время войны, он работал на немцев, но репрессии каким-то образом обошли его стороной. Несмотря на то, что Федорова периодически проклинала и материла покойного, но постоянно ходила на кладбище и ухаживала за его могилкой. У них было двое детей, дочь жила в Южном и на лето отправляла своего сына на каникулы к бабушке, звали его Игорь он был старше меня и вечно где то пропадал, с бабкой он не дружил, периодически они дрались, из-за того, что она его не кормила, а он у нее воровал еду. Иногда моя бабушка его подкармливала, так после очередной драки он перестал ездить, а потом как говорила Федорова его посадили за наркотики. Где жил сын не знаю, но закончил институт, работал на заводе, очень редко, но приезжал. После отсидки Игорь уехал к дяде, о дальнейшей их судьбе ничего не известно.
Парализовало Алефтину поздней осенью. Утром почувствовав неладное Ляпунова пошла к Федоровой, дверь была закрыта из трубы дым не шел, Ляпунова позвала соседа, и он взломал дверь, они уже думали, что бабка померла, но она была жива, имела крепкое рукопожатие и сохраняла бодрость духа. Федорова на протяжении все жизни страдала высоким давлением, а тонометра у нее не было, да и пользоваться им она не умела, обычно она ходила к Ляпуновой или к старшей медсестре. Ухаживать за ней было некому, не смотря на наличие близких родственников, поэтому дочь забрала ее к себе, прожила она у дочки не долго и померла, а вслед за ней и сама дочь, как говорили сильно пила. Дом продали сразу же, многодетной семье и когда весной мы приехали на усадьбу то смена соседей сильно бросилась в глаза, заросли терна перед двором были вырублены, черемуха спилена, страшная грязь вокруг и гуси. Черти, ад и гуси, которые Рим спасли, чем они занималась там одному Богу известно. Изменения пришли в уютный мирок, и они мне не нравились, чем-то это было похоже на появление Сарумана в образе Шарки в Шире и его преобразования, но ничего я поделать не мог пришлось принять бытие таким, каким оно стало.
Звали Ляпунову тоже Алефтиной и она была полной противоположностью Федоровой, связывало их только то, что никого кроме них у них не было, дети жили своей жизнью, родственники своей, а бабки своей. Ляпунова любила животных у нее был кот Ветерок и пёс Туман, она им не в чем не отказывала, сама не доест, а питомцев покормит. Отличительной чертой Ляпуновой было то, как она относилась к своим питомцам, пса на цепи не держала, а жил и спал он вместе с ней в доме, и к коту она хорошо относилась, что для сельского мира непривычно и дико. К животным аборигены обычно относятся или безразлично или жестоко и у всех поголовно собаки на цепи сидят, а зимой их отпускают. Бывало, лежит она на кровати телевизор смотрит, пес лежал в ногах, а кот на животе или на голове, она считала, что они ее лечат. Федорова вечно материлась по этому поводу, но потом смирилась, желание смотреть сериал на цветном телевизоре превозмогало.
Внешним видом Ляпунова тоже отличалась от Федоровой, чисто седые волосы, короткая стрижка, чистая речь, но такое же виртуозное владение матерным лексиконом, ходила она летом в тапочках и халате, а осенью и весной в валянных ботинках, халате и овчинной безрукавке, а в холода в пальто. В молодости работала на заводе у моего дедушки, а потом окончила торговый техникум и стала продавцом.
Овдовела Ляпунова давно, на мужа была чем-то обижена и на могилку не ходила, и не приводила ее в порядок. Хотя как сама рассказывала, что в молодости лазила через забор к своему будущему мужу, когда тот спал в саду и на утро его мать удивлялась, что из-под одеяла торчит четыре ноги, а не две. Но все это было в прошлом, а в настоящем, старый дом, не менее старая хозяйка и каждодневные заботы, помогающие пережить ужас бытия одинокого человека. У Алефтины были сын и дочь, он жил где-то на море, она в каком-то басмачстане, из которого сбежала вместе с дочерью в чем были одеты. Общались они редко, на что она сетовала маме, когда мы приезжали и она приходила поболтать, я любил такие моменты, не надо было ничего делать, работа на сорок минут или более была парализована. Матушке моей это не нравилось, но что было делать, не обижать же старушку.
Одним из источников дохода Ляпуновой, кроме пенсии, было самогоноварением. Бизнес высокомаржинальный, но и риски соответствующие. Первая проблема – это конкуренты, которые писали доносы в милицию, и бабке иногда приходилось пряталась от участкового у нас в сарае. Но и она не отставала и писала на них в отместку. Другая опасность, это потребители, которые могли прийти ночью за добавкой в невменяемом состоянии или с претензией к крепости продукта, так как она периодически его бодяжила. Кроме самогоноварения она еще продавала картошку и фрукты. Но это не приносило большого гешефта. Хозяйства у нее не было, кроме пса и кота, первым сдох кот, он был очень старый и в добавок страдал ожирением, пёс тоже был толстый как сарделька, она его постоянно баловала сливочным маслом и в итоге он заработал цирроз. После смерти пса она стала меняться, переругалась со всеми оставшимися родственниками и соседями. В разговорах с мамой она говорила, что чувствует себя одинокой и некому не нужной, мама предлагала ей взять щенка, но она на отрез отказалась, сославшись, что года уже не те и в случае своей смерти он не хотела, чтобы собачка страдала и была беспризорной. Помаявшись еще немного Ляпунова уехала к дочери в Подмосковье, где некоторое время пыталась вести привычный образ жизни, сидела на лавочке возле подъезда и сажала цветы в клумбе. Несколько раз приезжала к родственникам, тосковала, понимала, что совершила ошибку, но было уже поздно. Так сменилось поколение старожил, на их место пришли новые соседи и сразу же стали воровать, но уже по-крупному в отличие от Федоровой и Ляпуновой. Прав был Екклесиаст.

Глава 2
Рядом с Федоровой жили Романенко и всю жизнь они воевали из-за межи, обвиняя друг друга в захвате нескольких сантиметров земли. Вражда была не шуточная на протяжении двух поколений в ход шли унижение чести и умаления достоинства оппонентов, проклятия, матерщина, и размахивание топорами. До драк не доходило, враги корчили устрашающие гримасы строго на своей половине.
Тетя Надя в молодости работала на заводе, потом окончила техникум и стала торговать. По натуре была трудоголиком, держала свиней, выращивала – зелень, капусту, лук, чеснок, картошку, кукурузу, ездила по деревням скупала мясо, занималась всем, что можно было продать с большой выгодой. Муж дядя Паша был матерщинником и ворюгой, и страшно этим гордился. По специальности – электрик, а в душе миллионер. Мечтой всей жизнь было желание в руках подержать миллиончик. В хозяйстве от него мало было проку, работать он не хотел, и вечно жаловался на спину и почки, чтобы поддерживать легенду, в плюс тридцать пять в тени, выходил на огород в вязанной шапочке и шерстяной безрукавки. Но при удобном случае. За фасадом семейного единения скрывалась обида и лютая вражда, как они ругались, с каким надрывом и оборотами, даже на соседней улице было слышно, начинался скандал неожиданно и также неожиданно заканчивался. Маме тетя Надя иногда жаловалась, что периодически он бил ее, она правда тоже себя в обиду не давала, но все же ей было обидно, что она для него все делала, “а он сволочь неблагодарная”, так и жили, как кошка с собакой.
Занесло дядю Пашу в наши края совершенно случайно, его бригада тянула линии электропередач, на танцах встретил тетю Надю, проскочила искра и закоротило, а потом здесь же и заземлился. Все было у них как у людей, два сына и оба дурака. Старший, как полагается окончил школу, техникум, в армии отслужил, женился, родилась дочка, помогал родителям в торговле, но потом его неожиданно посадили, как оказалось за мошенничество. Потом еще два раза, но уже за воровство. После первой отсидки ушла жена, а после третьей он привез с тех мест мадам, отличительной чертой которой было отсутствие передних зубов. Она работала на птицефабрике, потом ушла так как стала качать права, разругалась с коллективом, и стала сидеть дома, время зря не теряла и родила дочку. Он менял работы, нигде долго не задерживался, потом пошел работать сторожем на свиноферму, но там поскандалил с начальством и ушел по собственному. Стал шабашником, в свободное время собирал металл, в летне-осенний сезон фрукты – яблоки, абрикосы, орехи. Приключения старшего сына подорвали здоровье тети Нади, так во время переправы контрабанды, через железную дорогу, на границе она потеряла сознание, и стукнулась головой о рельс, ей не было еще и пятидесяти. Дядя Паша некоторое время держался по инерции, но потом скатился, перестал работать, так как был никудышным торгашом, некоторое время был сторожем на утиной ферме, потом стал воровать, его уволили, он продолжил воровать, но уже, как фрилансер, делал это без фанатизма по мелочи, а вырученные деньги пропивал. Жалости никто к нему не испытывал, да и ненависти тоже, никому он не нужен был. Умер зимой то ли от почек, то ли отравившись водкой, то ли замерзнув, никто выяснять не стал, закопали и забыли. Подержать в руках миллиончик у него так и не получилось – не фартануло.
Младший их сын точно так же, как и старший, закончил школу, отучился в техникуме на механика, отслужил в армии, женился, и занялся бизнесом по ремонту машин. Вроде все как у людей, но гены пальцем не раздавишь, как говорила одна учительница, дурь передается по наследству, конечно я здесь нагнетаю, но от осинки не родятся апельсинки, окружение и пример которое подают эти люди ребенку сделают его себе подобным. Вот и он далеко не ушел от отца и братца несмотря на то, что отношения с ними у были натянутые.
Один случай, связанный с ним, поразил меня до глубины души. Однажды, я вместе с подружками сидели на лавочке, и ничто не предвещало того, что произойдет через несколько мгновений. Возле двора Романенко, паслись гусята, а около забора были сложены доски, вдруг откуда не возьмись появился пес, который видимо сбежал, так как на ошейнике висел обрывок цепи, псина подбежала к гусятам, и тут из-за калитки выскочил младший сын с железным прутом и стал избивать пса, попутно поливая его матерщиной, обвиняя его в том, что как бы он виноват в смерти гусят. Избиваемый страшно вопил и забился под доски, Романенко еще некоторое время орал и пытался выковырять животное из его убежища, потом пыл спал, и зверь ушел. Такую жестокость я видел впервые, потом я спросил его зачем он так бил пса, ведь тот был не причем, он мне что-то пробубнил и на этом разговор был окончен. Животное еще долго скулило, а потом видимо ушел. Гусят же душила ласка, которая жила у нас в старом сарае, но Романенко об этом так никогда и не узнал.
После смерти дяди Паши старшему достался родительский дом, младшему еще при жизни тети Нади помогли построить свой и открыть автомастерскую. После смерти родителей старший с младшим уже не общались и при встречи воротили друг от друга морды. А противостояние Федоровых и Романенко закончилось банально – все умерли, а новое поколение уже огороды не сажало.
За Романенко жила семья моей подружки Анжелы, ее мать работала в аптеке, а отец железнодорожником. Машины у них не было и ездили они на мотороллере. В кузове был сделан ящик-лавка, на котором они забавно тряслись по грунтовке и подскакивали на каменке. Дом был у них большой, ну во всяком случае мне так тогда казалось, пять ступенек вели на веранду оттуда в коридор, а там на кухню и в комнаты.
Во дворе стояла будка с псом, который бегал по натянутой проволоки и приходилась жаться к стенке дома что бы он не цапнул. Напротив дома стояла летняя кухня, состоящая из одной комнаты и печки, которая делила помещение на две части, после шла жилая комната с панцирной кроватью, на которой мы обычно прыгали. В общем ничего примечательного. Задний двор был отгорожен забором с воротами, там был курятник и гараж, далее шел снова забор с калиткой, за которой был туалет и большой огород. Сада у Анжелы не было, что для меня было дико, как можно жить без сада. У Вероники, какой никакой сад был, на заднем дворе, что уже придавало уюта, особенно большая старая яблоня, которая была центром притяжения. На улице возле забора у Анжелы была широкая лавочка, рядом стояла вишни, со ствола которой мы постоянно отколупывали вишневый клей, или как его еще называют камедь, но мы не заморачивались и просто его жевали, от нечего делать и вместо жвачки. По соседству с Анжелой жила Вероника.
Мать ее была фельдшером, папа занимался пчеловодством и имел передвижной павильон, который он, когда зацветала гречиха или подсолнечник, вывозил в поля. Действие обычно походило вечером, приезжал трактор и ночью перевозил пчел на место. У них тоже был мотороллер и, хотя оба дырчика были одинаковыми красными “Муравьями”, но по звуку двигателя можно было отличить, кто едет. Семья Вероники жила в небольшом доме состоящим из двух комнат, но несмотря на это у них был большой аквариум, воздух в которой подавался из автомобильной шины. Кроме аквариумных рыбок, мама Вероники разводила кактусы, которые красиво цвели. Я попросил пасынок кактуса с большими иголками, нашел небольшой горшок, у Раманенко взял песок и посадил. Вырос кактус величиной с кулак, а когда зацвел, я был самым счастливым человеком в тот момент. Цветущий кактус – это нечто, зеленая глянцевая плоть, большие острые иглы, и нежный цветок. Лет через десять он от чего-то засох, наверно его нужно было пересадить, а может по какой-то другой причине.
Игры наши были по-крестьянски просты, вместо денег у нас были листья вишни, вместо тарелок листья лопуха, песочные куличики украшали одуванчиками и ягодами бузины, рыли пещеры в песке и строили домики, играли в куклы и солдатики, когда все надоедало то вбегали друг за другом. В ненастную погоду ходили в гости, у Анжелы и Вероники смотрели мультики, у меня дома дрались подушками листали красочные книжки и лежали на софе. В хорошую погоду лазили по деревьям в саду и строили халабуды за двором в зарослях вишняка, алычи и сирени. За дорогу к пруду нас не пускали и зорко следили чтобы мы сами туда не ходили, поэтому мы переходили от одной горы песка к другой, от одной лавочки к другой, от одного дома к другому и так по кругу.
До школы я жил у бабушки, потому что из детского сад однажды сбежал и больше меня туда не водили. Запомнился мне детсад, дыркой в заборе, через которую я вылез, и пирожками с повидлом, которые я прихватил в столовой перед побегом. После этого я жил безвыездно в деревне. Ссылка для дошкольника, но я не скучал, у меня были Вероника и Анжелика, и друг Василий. В то время такие девичьи имена были популярны из-за иностранных сериалов, а Вася был просто Вася.
Он в основном жил у бабушки, но в отличие от меня не сбегал с детского сада. Родители его жили в городе, папа военный, мама учительница. Бабушка была знахаркой, водила пчел и коз. Когда мне надоедали мои девчата, я брал велосипед и ехал к Василию играть. В их кухне весела громадная репродукция картины Маковского «Дети, бегущие от грозы», там же бабушка принимала страждущих, когда она проводила свои ритуалы было очень интересно и немного страшно, а картина усиливала, так сказать, эффект, и все, кто был в комнате сидели тихо. Меня тоже заговаривала от испуга, полученного мною от ужа, который неожиданно выполз из-под камня и прополз между мной и мамой, страшно было аж жуть. Бабушка Васи читала какие-то молитвы и «Отче наш», капала воск в воду, что-то там высматривала и нашептывала, водила куриным яйцом по голове, и все, потом я как ни в чем не бывало встал и пошел. Ужей и гадюк вроде с тех пор не боюсь, не люблю, но отношусь к ним нейтрально, и вреда им не причиняю. Ибо считаю, что каждая тварь божия исполняет свою роль на мировой сцене, даже всякие паразиты и те нужны. Но все же остается загадкой, повлияло ли на меня ее колдунство?
В основном же я общался с Анжелой и Вероникой, иногда к нам на огонек заходили Женя с Игорем, они жили на другой стороне пруда, и у них была корова, которую они рано утром отгоняли на пастбище, а вечером гнали обратно. Коров в то время было много, но потом их становилось все меньше и меньше, пока совсем не пропали, но от них сохранились тропинки возле прудов в степи, по которым я ходил на рыбалку. Мать Жени и Игоря работала техничкой, в внерабочее время помогала бабкам копать огороды, ходила за хлебом. Отец нигде не работал – шабашил, пил запоями, в алкогольном угаре гонялся за домочадцами с топором, и они, бывало, по несколько дней отсиживались в дубовой роще возле кладбища, так как он по какой-то неведомой причине очень боялся покойников. Насколько я знаю он умер, не дожив до пятидесяти.
Иногда нам разрешали порыбачить на пруду, и я с Анжелой и Вероникой сначала дрались за лучшее место, потом ходили к маме Вероники, и она нас мирила, потом снова шли на рыбалку. Изредко, по настроению, я вытаскивал старый патефон, выбирал пластинку, крутил ручку, и мы танцевали. Частенько любил пугать моих девчат, деревянным муляжом автомата Калашникова, откуда он у меня взялся не помню или от братьев двоюродных или стащил из чей-то песочницы. Когда я с ним выскакивал из зарослей терна, Вероника и Анжела пугались и забавно кричали, а потом с дикими воплями пытались догнать меня и отобрать автомат.
Но вольная жизнь дошкольников в один момент прекратилась, и мы постепенно стали отдалятся друг от друга, поначалу это было не так сильно видно, потому что я с мамой часто приезжал к бабушке до того, как мы ее забрали в город к себе. А ближе к девятому классу наши дороги совсем разошлись. Мы менялись и постепенно уже перестали узнавать друг друга, ты вроде как свой, но при этом чужой, наподобие Шилова. От города до дачи было всего двадцать пять километров. Постепенно расстояние увеличивалось и оказалось, что все в прошлом, где они теперь, где я? А не важно, от этого времени остались теплые воспоминания, которые согревают даже в самые жесткие экзистенциальные метели, теплится огонек в комельке, подпитываемый неисчерпаемым источником жизни. Это я про любовь.
На лето приезжала Маша с братом Антоном, бабушка ласково называла ее Мери. Относился я к ней просто, как к подруге, не более, и так продолжалось достаточно долгое время, уже в средней школе она стала мне интересна, может этому способствовал ее белый сарафан, а может что-то другое, но возникли чувства. По вечерам Верника, Анжелика и Мери сидели на лавочке и болтали. У каждого Печерина должна быть своя княжна, но было одно обстоятельство, я не был Печериным, она не была княжной. В добавок ей нравился другой, Вероника называла его «Бурундучком», парень не испытывал взаимных чувств к Мери, ему нравилась Анжела, а Анжеле я, вот такой любовный треугольник. Мери писала своему возлюбленному записки и постоянно просила кого-то подкинуть их под калитку. Я, недолго думая согласился, но за плату, в виде поцелуя, она, подумав приняла мое предложение. Взяв записку, я отправился к дому персонаже, позвонил в звонок, ко мне вышел “бурундучок”, звали его Коля, мы познакомились, я обрисовал свою проблему, он свою, и заключили джентльменское соглашение. Со своей стороны я обязывался помочь ему установить контакты с Анжелой, а он поможет мне с Мери.
Ответы на записки, которые слала ему Мери, мы писали вместе, в то же время я рассказал Анжеле о том, какой Коля хороший парень и передал ей от него письмо, она была удивлена, но Мери про это не сказала. Вероника сочувствовала всем и дружила с Антоном. Дела сердечные совсем сбили мой распорядок дня, из которого волшебным образом исчезла вечерняя рыбалка и гонки на велосипедах, правда иногда я ходил на утреннюю, но было это редко, и я совсем престал ходить в гости к Васе. Удивительные перемены, через некоторое время два любовных треугольника разрешились, но по всем законам драмы, юным влюбленным не суждено быть в месте. Мы на это повлиять были не в силах. Первыми уезжали Мери с Антоном, потому что у их родителей заканчивался отпуск. Потом уже я, что говорить накал страстей был такой, что все мы потеряли покой. В прощальный вечер, кто-то на улице запустил фейерверк, разноцветные огненные шары стремительно поднимались в темное августовское небо и также быстро гасли. От них оставались лишь белы облачка сгоревшего пороха и воспоминания, как о нашей первой любви, яркой и кратковременной. Время стачивает постепенно образы в памяти и остается призраки, словно с картин Борисова-Мусатова, загорелая кожа Мери, белый сарафан, и карие глаза. Вечер, лавочка, три подружки, лай собак вдалеке, старые соседи по улице и все еще живы.
Как-то в конце августа я ехал на поезде с юга и в плацкарт сели ребята из детского лагеря по возрасту старшая группа, все они были из разных городов, и за время смены сдружились и влюбились. Рядом с моим местом сидела парочка, ах как они прощались, поезд стоял на станции минут пятнадцать и все это время они не могли расстаться, сначала я им сочувствовал, а потом подумал, все пройдет и это. Порою мне кажется, что я превратился в старого циника, но это не так, просто такова жизнь. Через некоторое время страсти стихнут, настанет школа, в круговерти повседневных дел воспоминания будут таять, многие моменты забудутся и останутся только самые яркие, которые не смогут потухнуть в памяти никогда.
Жажда свободы была у меня изначально, как и у всех, но большинство предают себя и становятся безвольными объектами истории. Жить и действовать не так как все, нужно начинать с детства, правда можно прослыть дураком, но это не страшно. Любознательность присуща всем, но со временем эта функция отпадает под воздействие окружения. В некоторых случаях это оправдано, например не стоит совать гвоздь в розетку, ну и тому подобное. В остальном же человек начинает терять интерес к жизни, ищет дешевые заменители, а потом чахнет и постепенно умирает, еще до самой смерти.
Но не в моем случае. Я ко всему проявлял интерес, и не всегда это было безопасно. Однажды, я залез в старый дедушкин шкаф, где хранились различные реактивы, и из всего что там было я взял бутылочку и азотной кислотой, я прожег себе колготы, можно сказать отделался легким испугом. Но меня всегда манило то, что находится за дорогой, а за ней открывался чудный мир – пруд, лес, балка, свалка, кладбище и поля, уходящие на Запад. Мне, конечно, запрещали одному туда ходить и на мои просьбы прогуляться туда следовал отказ, аргументированный срочными делами, но я не сдавался. Постепенно пока никто не видит, а это было не просто, так как соседки зорко следили за всем, что происходит в округе, я расширял границы, сначала через каменку до пруда, потом до гребли, там пути расходились одна тропа вела на кладбище, а вторая в дубовый лесок, росший в балке и зарослям терна. Проблему представляли гуси и собаки, и те и другие голосили что есть мочи и могли укусить, приходилось вооружаться палкой.
Как-то раз я все-таки ускользнул от зорких и внимательных глаз, каким-то чудом проскочил двух шавок и оказался между зарослями терна и дубравой, свалкой, и прудом, оказавшись на свободе я растерялся и не мог сориентироваться куда идти и чем заняться. И тут откуда не возьмись появился парень на велосипеде с привязным к багажнику аккумулятором. Я спросил, что он собирается делать, он ответил, что намерен слить кислоту и достать свинец. Мне стало интересно, и я сел смотреть, что он будет делать, совершенно забыв, что меня могут искать и, если, что, то мне сильно достанется. Парень открутил пробки и стал неспешно заливать внутрь воду, как он мне сказал дистиллированную для разбавления серной кислоты. При слове кислота, я отсел подальше, так как был уже стрелянным воробьем, пацан сказал, что ничего страшного в этом нет и он так уже делал много раз, но я ему не поверил. Естественно, залив в батарею воду, кислота брызнула и попала на руки парня, он выругался, достал пачку “Примы” и закурил. И тут я посмотрел на его руки, они были все в ожогах от кислоты, не врал чувак, что не первый раз, и на ошибках своих учится видимо не собирался. Выкурив сигарету, он перевернул аккумулятор ногой и весь электролит вытек, и пожег траву. Чувак закрепил батарею на багажнике уехал. Я побрел домой рассуждая, что неправильно сливать кислоту на землю, а потом меня мучил вопрос зачем парню нужен свинец? Навряд ли, как он сказал для рыболовных грузил. Дома моего отсутствия не заметили, бабки меня тоже проморгали, и даже собак не было на обратном пути. Посетив те места, которые будоражили мое воображение и не найдя там ничего интересного, я успокоился, и больше желания туда сходить не было.
Бабушка меня частенько наказывала, тем, что не отпускала гулять, а к тому времени все дырки в заборе были уже капитально заделаны, я решился на отчаянный шаг – перелезть через забор. Место и время побега было выбрано идеально, бабушка была в саду и не могла видеть, что я делаю во дворе. Перелазить я начал в месте, где забор соединяется с калиткой, и все вроде было поначалу хорошо, уже стоял на калиточной ручке, как нога моя предательски соскользнула, и я повис на ухе за загнутый конец стальной проволоки. Было больно, но я молчал, кровь лилась ручьем, как с кабана. Отцепившись, я побежал домой и начал применять меры по остановке и обеззараживанию раны. Первым делом я стал искать вату и не нашел ее, тогда я распотрошил игрушку утенка. В серванте нашел зеленку, смочил кусок ваты и приложил к уху, щипало адски, но кровь не переставала бежать, тогда я решил смазать ухо мёдом, из тумбы достал трехлитровую банку майского мёда и запустил в нее окровавленную руку и стал мазать ухо. Не помогло, но было вкусно, к моменту, когда бабушка пришла домой, гостиная и кухня были обильно заляпаны кровью, и вся моя белая майка и я все и вся было в крови, которая к тому времени уже засохла. В итоге все обошлось, и мне ничего не было.
Как-то раз проходя рядом с соседским бараном, я не с того ни с чего решил докопаться до него и дать ему по рогам, не знаю, что мною двигало в тот момент, но он не разделил моего желания и сбив меня с ног, закрутил цепью, и изрядно потаскал по земле. Отделался я легким испугам, а барана сосед стал привязывать подальше, чтобы я не мог до него добраться. Но честно сказать после случившегося, я и сам потерял к этой скотине интерес.
Люди приходят к философии различными путями, некоторые вообще никуда не приходят и не особо переживают по этому поводу. Тут стоило бы начать так, “Как я стал циником: история становления”. Цинизм у меня появился еще в детстве, однажды зимой я уставший после прогулки, пришел домой, а бабушки не было, искать мне ее было лень, и я, недолго думая залез в собачью будку и уснул. Меня долго искали и не могли найти, потом чисто случайно проходя около конуры мама услышала ворчание пса, заглянула внутрь и нашла того, кого не теряла. Пропитался я псиной основательно, меня попытались долго отмыть, но потом после моих возражений сошлись на том, что со временем выветрится. Диогена с меня не вышло, но добротный киник получился. Если мне задать вопрос, обладает ли собака природой Будды? Я отвечу – да. Не зря зороастрийцы считали собаку другом и верным помощником человека, и если не было никого кто бы мог помочь от тарабанить преставившегося на гору, чтобы его обглодали дикие звери, то правоверный должен был вместе с псом сделать это, а без пса считалось большим грехом.
Самым мирным моим занятием было рыться в книжном шкафу. Запах старых книг и мышей, красивые иллюстрации, вложенные между страниц записки, забытые старые деньги, письма отправленные и полученные, и красивые закладки – вырезанные из открыток. Все это создавало ощущение прикосновения к древности, к некой таинственности. Научится читать на самом деле легко и просто, нужно просто иметь любимые книги с интересными иллюстрациями. Сначала ты просто рассматриваешь картинки и фантазируешь, что могло бы быть дальше, потом тебе становится интересно, что написано внизу под рисунком, и ты пристаешь к родным, чтобы они прочитали, потом тебе надоедает постоянно ждать, и начинаешь сам понемногу слог за слогом, а там уже и все слово, и еще слово, а там уже и не замечаешь, как начинаешь читать. И еще одно немало важное условие, пред этим нужно сжечь телевизор, или просто залить водой, но с начала обязательно достать вилку из розетки, ибо техника безопасности превыше всего. Телевизор я залил водой не со зла, мне сказали, как раз перед мультиками, что нужно подождать пока он остынет, вот я и решил ускорить процесс. Бабушка с мамой были раздосадованы и рады одновременно, но чинить его не стали, чтобы я не сидел и не смотрел мультики целыми днями, как они считали.
Но было для меня одно все-таки недосягаемое место – чердак, он манил своей загадочностью, воображение рисовало горы сокровищ, которые по моим представлениям покоятся в сундуках под толстым слоем пыли и ждут меня, но, чтобы туда попасть нужна была большая лестница, и ключ от замка. Задача была невыполнима, так как для этого нужно было взять в гараже большую и тяжелую лестницу, дотащить до летней кухни. Однажды такой случай представился, но не тогда, когда я хотел.
Она появилась неожиданно и сразу же всех расположила к себе, дружелюбная, но держала некоторую дистанцию, она ни на что не намекала, не клянчила еду, не издавала ни звука, а просто наблюдала чем мы занимаемся, потом она уходила и через некоторое время появлялась вновь. Я назвал её Ириской, это было молодая черная кошечка с золотыми глазами и страшно худая. Мы стали подкармливать ее, и кошка преобразилась – шерсть стала лоснящейся, телосложение крепким. Черный Ирис расцвел. На нашем чердаке она сделала себе логово, и поела всех воробьев, что гнездились над окнами, а потом у нее появились котята, три штуки, два черных, как и она, и один обычного окраса. Дома было слышно, как пищат котята, и страстно желая увидеть их и потискать, я доказал маме и дядюшки важность моего визита на чердак, тем, что нужно срочно провести ревизию котов и по возможности приручить их. Мечта осуществилась и чердак распахнул перед мною свою дверку, и это было не то, что я ждал. С котятами не задалось, они быстро бегали, шустро прятались, а когда я пытался их схватить то шипели, одного я таки поймал, и он мне прокусил палец, было обидно, я столько времени их приручал, и получил такую благодарность, за то, что лазили по чердаку за ними, собирал пыль и страдал от духоты. Через некоторое время котята сами спустились и стали жить под старым сараем, оставаясь такими же дикими. Потом мы уехали, а когда по выходным наведывались то изредка видели их, но уже без Ириски. Кошка на протяжении многих лет весной всегда встречала меня с мамой, но в один год она не пришла. Покойся с миром Черный Ирис степей.
Отношение к животным на селе было жестоким. За мельничной плотиной в балке была свалка, а чуть далее начинался дубовый гай, так вот там народ убивал старых собак и там же бросали их не закопав. Чистое и незамутненное ультранасилие по отношению к ближнему. И так со всем, никакого сочувствия, просто убить, срубить, украсть, разрушить. Некоторые хозяева отпускали старых собак на волю, они уходили жить на бойню и питались там отходами производства. Так поступили и мы после того, как мама наконец поняла, что деньги, которые она давала соседке Федоровой на прокорм пса, та в основном тратила на себя, а старый пёс голодал. Печально было оставлять его, но я ничего поделать не мог. Кроме него остались несколько кур, и удивительно, но их никто не украл, зиму пережили на улице, спали на ветках рябины. В заборе была дырка и через нее пёс приходил домой и спал в своей будке. Он был старый и под конец еще плохо видел, но каждый раз, когда мы приезжали он приходил к нам, и я его подкармливал. Не стало его поздней осенью, соседи позвонили и попросили убрать его так как сдох он рядом с из огородом, я с мамой оттащил его к старому тополю и под ним зарыли. Тополь до сих пор шумит, а под ним спит вечным сном друг.
Можно оправдывать деревенских тем, что это не они такие жестокие, а жизнь такая, но как тогда относится к тому, что они сожгли здоровую, большую иву? Ведь она росла задолго до их рождения, и до рождения их родителей, и возможно даже еще до появления на свет их дедушек и бабушек. Ветла росла на гребле, отделявшей Старый пруд от Нижнего, в диаметре она была метра три, я её еще застал в здравии, но потом ее стали потихоньку убивать, выжигать ствол, и под конец полностью сожгли. Обидно было, что я не чем не мог ей помочь, она долго цеплялась за жизнь, но не смогла победить человеческую страсть к разрушению. Не далеко от того места был родник и через него был перекинут железный мостик, их тоже постигла не завидная участь. Родник заилился и туда стали сваливать мусор, мост распилили на металл. Старый пруд не стал исключением, в него ушлые товарищи стали спускать содержимое своих говновозок. А потом тут же купались их дети и внуки, ловили рыбу, обычно сетью, а потом упивались на берегу до невменяемого состояния и делали себе подобных, в адском угаре, тем самым замыкая круг страданий. Кармическое колесо в действии, и так до вырождения, а там уже на уровень ниже.
Зима перед школой выдалась напряженной. Перед новым годом к нам во двор зашел пьяный электрик и разбил окно, что-то орал и требовал на водку, я конечно испугался, но виду не подал, а запустил в него кочергой. Бабушка сильно перенервничала и после нового года, у неё случился инсульт. Когда у вас появляется больной родственник, обычно бабушка, потому что дедушки в наших условиях не доживают до пенсии, то вы сразу можете увидеть истинное лицо своих родственников, теть, дядь, братьев, сестер. Одни становятся такими хорошими, обещают помогать давать деньги, откупаются, лишь бы не брать к себе, а по факту кидают как последние мошенники. Другие сразу забывают адрес и номер телефона, делая вид, что они детдомовские. И те и другие без зазрения совести могут заявить, что взять на время больную мать они не могут, потому что у них распадется семья. Я таких людей никогда не понимал. Все на этом свете зависит от выбора, и если человек решил не быть человеком я уважаю такое решение, каждое решение надобно бытию для разнообразия.
Был обычный зимний день, утром мама уехала на работу и поставила на медленный огонь вариться большую кастрюлю горохового супа, бабушка управлялась по хозяйству, я на софе читал книгу про трех братьев. Ничего не предвещало беды, но около обеда бабушка залезла на стул, чтобы найти что-то на шкафу и потеряла сознание и упала, я конечно был в шоке, но не растерялся и начал звонить маме на работу, она не могла приехать и позвонила тетушке, та отказалась прийти на помощь к своей матери сославшись на урок. А бабушка все это время лежала на полу в луже крови, я побежал к соседке Федоровой она помогла привести в чувства бабушку и поднять ее, к тому времени приехала скорая, но время было упущено, это был инсульт. Но все обошлось ее не парализовало, только память стала пропадать, и ее уже нельзя было оставлять одну, и в конце августа мы забрали бабушку в город. Тетушка могла приехать, но не сделала этого, сославшись на уроки в школе, от которой до дома было десять минут ходьбы.
Как-то раз на летних каникулах мы в июле по обыкновению были на даче, и там было не то, чтобы смертельно скучно, но и не особо весело. Вечером я поливал огород, утром ходил на рынок за хлебом, а днем лежал в прохладной хате, и перечитывал «Робинзона Крузо». Рассматривая иллюстрации в голову, неожиданно пришла мысль построить лодку и вдохновившись рисунком из книги, приступил к воплощению идеи. Для начала просмотрел все книги и журналы на предмет чертежа лодки или подробного рисунка, потратив на это день, на второй стало понятно её устройство – сначала киль, потом шпангоуты, и обшивка. В сараях нашел более-менее пригодные доски для киля, и шести шпангоутов, в итоге получился угловатый скелет зубила. Правда на этом все и закончилось, потому что не было приличного материала для обшивки, все доски были старые, а до пленки и клеенки я не додумался, да и не было ее в таком количестве. Но мореходный зуд не проходил, и однажды увидел, как парни с той стороны пруда соорудили плот и плавают на нем. Идея пришла сразу же, я решил угнать его, но для этого нужно было не попасться. Взяв старый бинокль, я пошел на мельничную плотину, забрался на старую иву, и соорудил там импровизированный наблюдательный пункт. Близкое соседство с свалкой меня не сильно смущало, не смотря на убийственный аромат, все внимание было сосредоточенно плоту. Выяснив распорядок его пользования, я со спокойной душой через выждав несколько дней пошел на дело. Когда на плоту плавали парни, он мне не казался таким хлипким, каким он был в действительности. Поэтому вместо угона, получился перегон плавсредства из точки А в точку В. По колено в воде я брел по пруду и впереди себя толкал плот, потому что он был настолько хлипким, что я не решился на него залезть. Подогнав плот к ивам, я пришвартовал его и с чувством завершенной миссии пошел домой. Вечером владельцы плота попытались его забрать, но потерпели фиаско, так как я подрезал веревки, так что когда они на него влезли то он само распустился, потом еще долго одинокие бревна и доски плавали по пруду.
Место, где находилась дача имело название и историю. В царское время место было слободой и называлась она Никольская по церкви святого Николая Чудотворца, как множество таких же мест по стране. Где находилась церковь никто не знает, после революции ее снесли, а тех, кто еще что-нибудь помнил, давным-давно уже нет. В слободе жили свободные люди в основном рабочие, строившие железную дорогу и работавших на ней же. От того периода в архитектуре селения мало чего осталось, так от мельницы остался пруд возле моего дома и кирпичное основание в виде круга на гребле. Здание старой школы наполовину разрушенное, раньше было постоялым двором, водонапорная башня для заправки паровозов, кирпичные амбары, да полуразвалившийся дом. Да еще старое кладбище, заросшее терном, где от некоторых могил остались одни холмики, а на других уже не возможно ничего прочитать. Отец вероники, когда они переехали в новый дом, зачем-то притащил с кладбище надгробие и поставил неподалеку возле ворот, камень был старый, с дореволюционный, текст с ятями, все как полагается. Зачем он это сделал, непонятно, да и сам он не мог внятно ответить. Бабки говорили, что не к добру это, но он их не слушал. Связаны ли дальнейшие события с украденным надгробием или нет, неизвестно, но как вариант возможно. Брак у отца Вероники с ее матерью был уже второй, от первого у него был сын. Через некоторое время мать Вероники стала болеть и к девятому классу развелась, забрала дочь и уехала к себе домой. Отец нашел женщину, и они взяли под опеку несколько сирот, потом еще несколько, а потом еще, как раз в это время поднялись выплаты опекунам и многие стали оформлять опеку. С одной стороны, конечно, корысть двигала большинством опекунов, но и какая никакая польза для детей тоже была, вместо того чтобы гнить в детдоме они хотя бы были в семье и были приучены хоть к чему-то. Через некоторое время у отца Вероники оказалось, то ли онкология то ли рак, было ли это связано с надгробием возле дома или нет неизвестно. Но мораль сей басни такова, что то, что принадлежит мертвым, не должно попадать в мир живых, каким бы оно красивым не казалось.
Во время войны местных сильно потрепало, внушительный список навернувшихся сельчан, и не меньший воинов, освобождавших слободу в сорок третьем у основания памятника, дает ясное представление, какой ценой досталась свобода. В советское время Никольская стала поселком городского типа, появились заводы, кинотеатр, больница, новый элеватор, школа, детский сад, нефтебаза. В наше время от былого величия осталась школа, элеватор, больница и около тысячи жителей.
До конца школы я так и продолжал с мамой по субботам ездить на дачу, после поступления в университет на летних каникулах я пару недель проводил в Никольской, все так же приводя усадьбу в порядок, позже уже работая пару дней, а после псевдоэпидемии пару раз. Местный мир сильно изменился, не стало бабок соседок, ни тети Нади, ни дяди Паши, умерли бабушка и дедушка Мери и Антона, последними в мир иной ушли дядя Ваня и тетя Нина и оба от онкологии.
Это была странная семья, он был местным, на улице жила еще его одинокая тетушка, которую все считали ведьмой. Дядя Ваня занимался тем, что чинил холодильники и стиральные машины, у него единственного был двухэтажный дом на улице. В детстве я его донимал вопросами, «а что это такое? а как оно работает? а вот это что?», сначала он мне терпелива отвечал, а потом стал прятаться от меня. Тетя Нина была еврейкой, по специальности – торговый работник, но подрабатывала швеей, выращивала облепиху, клубнику и боярышник, которые потом продавала. Жили они как кошка с собакой он круглый года спал на веранде, она же жила в зале на втором этаже. Он питался отдельно, она отдельно. Такое поведение было обусловлено тем, что она считала, что он гуляет, так как раз в местной газете увидела поздравление дяди Васи от какой-то женщины. Изменял ли он ей? Да! А как от такой жизни не загулять, когда его постоянно она подозревала в изменах. Потом у дяди Васи обнаружились проблемы с простатой, но женушка уже окончательно поехала и остановилась только тогда, когда померла. Потому как даже после его смерти все вспоминала, как он от нее гулял. Пару раз он пытался ее сдать в дурдом, но спасли соседи. У них было две дочки, старшая тоже стала швеей, долгое время жила в Москве, первый ее сожитель умер от рака, она жила у его матери, потом нашла хохла алкаша и приехала к родителям в Никольскую. Пока был жив дядя Ваня она с сожителем вела себя подобающе, а как только он преставился, так сразу же и развернулись. У матери забирала пенсию и пропивала, а если она не отдавала, то била ее пока не отдаст. Пили дочка крепко, да так что на карачках ползла домой ни один раз. Сожитель тоже не отставал, воровал метал, сдавал, на полученные деньги покупал пол литра водки залпом опустошал ее, ни разу его трезвым не видел. В магазинах его даже отказывались обслуживать, так как он не платил по долгам. После смерти тети Нины от онкологии, приехала младшая дочка, выгнала их, закрыла дом, поставила сигнализацию и камеры и уехала. Куда делась младшая с сожителем никто не знает. Младшая тоже была швеей, жила где-то под Южным, вышла за муж за контрактника, родила мальчика, о дальнейшей судьбе ее ничего неизвестно.
У бабушки была подруга учительница начальных классов Любовь Михайловна. Жила она через дорогу в маленьком доме на две семьи. Жилье представляло из себя коридор, печку и комнату, из всей мебели было две панцирных кровати, шкаф стол и стулья. Вместе с Любовь Михайловной жила ее старшая сестра, больная от рождения. Перед домом росла громадная акация, по среди двора стоял в форме кургана погреб, рядом росла большая груша, было еще парочку сараев и огород. Любовь Михайловна была активной старушкой и боролась за чистоту, постоянно организовывала соседей на субботник и нанимала машину за свои деньги, чтобы вывезти мусор со стихийной свалки за греблей пруда. На некоторое время это помогало, но потом с новой силой люди выкидывали всякий хлам, от дохлых собак и кошек, до старых ватников. Сначала выкидывали за пруд, а потом стали уже в него кидать мусор. Старушка боролась с этим до своей кончины.
Когда я вместе с бабушкой приходил к ней в гости, то он всегда угощала меня или пряниками или печеньем. Пряники были покупные и такие старые и черствые, что их можно было использовать вместо камней. Овсяное печение Любовь Михайловна пекла сама, но оно имело сильный запах комнаты, оно было им пропитано, и хотя я был сладкоежкой, но ее угощения я не ел. Посуду она мыла в мыльной воде, оставшейся от стирки. Дети жили где-то далеко и на лето присылали внуков. После смерти Любовь Михайловны дом продали пьющей медсестре, груша засохла, акацию спилили.
Постепенно уходил привычный для меня мир, я об этом в то время особо не задумывался, просто отмечая для себя, что умерла бабушка Мери, разграбили и разрушили молокозавод, где директором был мой дедушка, а обрушившийся подвал, где хранили сыр засыпали мусором. Все изменения были связаны только с разрухой и смертью. Но это происходило постепенно, примерно такой же эффект при чтении учебника по истории или исторических исследований, у тебя абзац, а в той реальности годы, здесь страница, а там десятилетия, столетия, тысячелетия. Шапликов советует не возвращаться в прежние места и это правильно, того, что было, уже нет, как и тебя, жившим в то время, ты умер вместе с тем мгновением, которое осталось яркой картиной в твоем сознании.
Дом периодически обворовывали местные алкаши, воровали металл, инструменты, тряпки старые, древние закрутки из подвала. Вид разоренной усадьбы угнетал, своими разбитыми стеклами, спиленными замками, раскрытыми на распашку дверьми, было ощущение, что убили живой организм. Даже замок не смогли спилить ножовкой по металлу, а просто вырвали дверь, разобрали печку, вытащили старый шкаф и стол, разбили старый телевизор, и магнитофон, вытащили газовую печку. Выкопали саженцы нового сада, а что не выкопали сломали, спилили несколько старых яблонь, сняли крышу с летней кухни, украли забор, причем два раза. Калейдоскоп воровства в природе. Неприятно это конечно, но такова жизнь. Наверно, нужно быть, как Будда, готовым потерять все, не просто понимая, а принимая и осознавая, что ничто и никто в этом мире тебе не принадлежит, но это трудно, особенно когда вспоминаешь срубленную виноградную лозу и разгромленный дом. Гневаться на это не имеет смысла, даже если поймать и наказать воришек, они как собаки, которые не понимают за что их наказывают, с их позиции куча дерьма на кровати это нормально. Так и здесь злись не злись, а толку нет, деньги, вырученные за воровство, давным-давно уже пропили и забыли. Неустроенность порождает ненависть к жизни, и проявляет себя в людях обычно в желании все срубить, спилить, скосить все под корень или убить.
Последние соседи разворовали все, что не было украдено до них. Их дети им же под стать. Так старшая дочка соседа вместе со своим хахалем, разбили окно и предавалась плотским утехам в нашем доме. Хорошо, пусть будет так. Но зачем, где спишь гадить? Раскидывать использованные презервативы, окурки, трусы, лифчики? Так даже животные не делают! А сам ее батенька лох лохом и алкаш в придачу, тряпка и рогоносец, жена его старше на десять лет и крупнее, женила на себе, после того как он пришел с армии, по-быстрому родила, и сидела с детьми дома. Утром отведет старшую в школу, а младших в детский сад, а потом целый день по подружкам или принимает всяких кумов и чаёвничает с ними.
Другие соседи не чем не лучше, мать семейства без передних зубов, но лицом и фигуркой была ни чё так, и это после пятя родов, но пила и гуляла так, что с вахты приезжал муж раньше времени, успокаивать разгулявшуюся шальную императрицу. Сосед сам был мужик нормальный несмотря на то, что мать и младший брат были уголовниками и алкоголиками. Но ему не повезло, выпал из окна где-то в Подмосковье.
С другой стороны, не уподобляясь русской интеллигенции стоит сказать, что воровство и пьянство не от хорошей жизни и там, где мудрое слово и доброе дело могли бы помочь человеку, который не видит будущего, они несут бред, это не попытка оправдать одних или обвинить других, и те и другие это единое целое. Человек представляет, что перед ним непреодолимая стена, которая на самом деле иллюзия, но, когда сам не можешь этого понять и никто из твоего круга ни “властители дум” не могут тебе в этом помочь, потому что сами пребывают в полной уверенности, что это реальная преграда, и верят в это, и остается у человека один единственный выход, прожить весело и умереть молодым. Но что говорить о ком-то, когда ближние хуже врага. Семья, родственники, если они вменяемые не дадут нам упасть, но и не дадут стать собой, если нет, то они помогут нам упасть и не позволят подняться. Взрослые люди играют в детей, которые играют во взрослых думая, что они самые умные, самые хитрые, самые-самые, а когда к ним относятся зеркально, вопят, что их обидели, что у них нет родни и прочий бред. Если раньше Никольская была для меня каторгой на выходных и концлагерем на летних каникулах, но и первой любви, то теперь это место грусти и печали, никому не нужной заброшенной усадьбы. Оставаясь оптимистом, можно сказать, все что не делается, все к лучшему.

Глава 3
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
Андрей Дементьев
В город я снова попал перед школой, ничего примечательного и интересного за это время не произошло. Ну разве, что одним вечером я подрался и получил синяк под глаз, и вроде бы ничего такого, со всеми бывает, но на следующий день мне предстояло идти первый раз в первый класс. Вместе со мной в школу пошел и мой старый приятель Миша. Познакомились мы на стройки соседского гаража, где играли в отсутствие хозяина. Миша родился морячком, по жизни его штормило так, что удивительно, как он до сих пор не пошел ко дну, видимо большой запас прочности ему достался от его деда. Почему от деда? да потому что дед был хулиганом и алкоголиком и прожил девяносто пять лет и помер во сне. Интересно доживет ли Михаил до таких годов, да и самому было бы хорошо дожить до без пяти минут сто, в светлом уме, крепкой памяти и на своих двоих, а там как повезет.
Мишина мать Валентина Васильевна, была учительницей и работала в школе возле дома, в которую он должен был пойти. Мы оба не хотели идти в школу, но если я ее воспринимал спокойно, как неизбежность, которую надо как-то пережить, то он сопротивлялся до последнего и проиграл. Домашняя работа его победила, я как мог, так и делал, писал криво, косо, с ошибками, но тетради переписывал редко, в основном листы вырывал и по новой, на меня тоже некоторое время пытались кричать и проводить другие методы психического давления. Эти методы заключались в повышении тона и крике, на что я ответил, что не понимаю слов, когда на меня кричат и попросил не повышать на меня голос, обосновывая это тем, что источник крика сам училась в школе, и еще не известно как.
Моя хуцпа удалась, а его ломали через колено. Наши мамы были учителями и, естественно, лучше всех знали как надо, но чему подвергался он было просто сущим кошмаром. Мишу заставляли переписывать тетради даже из-за одной ошибки, там, где я соскребал ошибку лезвием бритвы, он переписывал весь лист, его наказывали и не отпускали гулять, и даже иногда были ремнем, и таки своего добились, первый класс он закончил на отлично. У Виктора Франкла есть удивительно точное замечание, что человеку кроме его тела и разума больше ничего не принадлежит. Мишина мать, когда его наказывала, например забирала приставку, то на его крик возмущения «Это мое!», часто говорила, «твоя грязь под ногтями», и она была права, только и у взрослого человека тоже нет ничего, кроме грязи под ногтями. Такие чрезвычайные меры по достижению высоких показателей успеваемости в школе дали положительный эффект – с пятого класса Миша прекратил совсем учиться, а в девятом с трудом сдал выпускные экзамены. Учились мы по программе один-три, то есть перескакивали четвертый класс и из третьего сразу же попадали в пятый. Через некоторое время ввели один-четыре, и школьники стали тянуть одиннадцатилетний срок.
Миша часто на ровном месте попадал во всякие курьезные случаи, и началось это у него с первых летних каникул. Моя мать определила меня в лагерь при школе, где он учился так как она была рядом с домом, и работала его мама. Мне там нравилось, так как в обед угощали пирожным “картошка”, но не только, мы играли в настольный теннис, в футбол, ходили в музей, кино. Школа была очень старая и туалет был на улице, старшеклассники подсаживали Максима на чердак, чтобы он подсматривал за девочками и пугал их по сигналу. Девчата быстро просекли ситуацию и контратаковали, закрыли Мишу на чердаке и дверь мужского туалета на замок и пошли за учителями чтобы сдать хулиганов с поличным, так как парни еще и курили в туалете. Миша испугался и как заревел словно железнодорожная серена, все страшно перепугались, сбежались учителя и директор, думали – в дырку провалился. Кричат ему: «Миша ты где?», – а он воет и не может ничего внятно сказать. Позвали завхоза, он принес лестницу, а Миша все это время ревел, как вол, все суетились, не дай бог утонет в нечистотах, посадят всех, но потом поняли, где он, открыли дверцу чердака, и он вылез. После лагеря мы разъехались, он к бабушке в деревню, я в Никольскую.
В школе окна всех начальных классов выходили на юг, я же сидел на первой парте, первого ряда, напротив учительского стола, и вся неумолимая мощь солнца обрушивалась на меня, правда в таких случаях Татьяна Васильевна, так звали нашу учительницу, опускала шторы и в классе становилось не так жарко и ярко, но все равно душно. На перемене я обычно дрался, а потом стоял в углу или возле стены в зоне видимости учительницы, а в исключительных случаях, когда первые два метода не срабатывали возле учительницы. При входе в класс справа был шкаф для мальчиков, слева для девочек, все свои вещи хранили в партах, ходили строем в столовую, на прививки в спортзал. Одна девочка из класса ушла, мама ее перевела в школу, где учился Миша. Звали одноклассницу Оля, в средней школе она выпивала с двумя парнями и видимо у них что-то было, а может и не было, но она их обвинила в изнасиловании и их посадили. Мать потом у нее умерла, она попала в детдом и получила квартиру в нашем районе как сирота. Закатывала оргии, весь дом ходил ходуном, но вроде больше никого не посадила, потом вроде как остепенилась и родила сына. Каждый раз, когда я вижу Олю на улице, я резко меняю маршрут, лишь бы с ней не пересечься, и при этом думаю “отведи Господи от встречи с ней”.
Когда началась вторая чеченская мы еще учились в начальной школе и не парились по поводу происходящего. В городе была танковая часть, военный городок, за городом военный аэродром, мы были надежно защищены. По новостям иногда показывали военные сюжеты, а с балкона в бинокль было видно, как идут на юг эшелоны с техникой в цвете хаки и танками, иногда еще по городу проезжали танки из части. И вот однажды к нам в класс пришла новенькая звали ее Мадина, и она была чеченкой Татьяна Васильевна представила ее и сказала, что она теперь будет учится у нас в классе. Потом мы узнали, что мать Мадины погибла, а она с отцом и старшей сестрой бежали, в пятом классе они снова уехали, что стало с ней, как сложилась ее жизнь – неизвестно, думаю, что все хорошо. Больше никаких событий классе не происходило, так мы закончили начальную школу, и перешли в среднюю.
Первый наш классный руководительв средней школе был мужчина Александр Витальевич, по образованию историк и дурак. Пытался дисциплину насаживать драконовскими методами и заставлял стоять в жарком и душном классе после уроков до тех пор, пока не выдадим хулигана. Мы, конечно, не были связаны омертой, но и своих не сдавали, а предпочитали с ними разбираться своими силами. За городской баней был вытрезвитель, под ним протекала речка и на пологом берегу, как раз под окнами вытрезвителя была поляна, на которой мы выясняли отношения. Драки были не шуточные, но без жестокости и членовредительства, правда одному однокласснику одноклассница клок волос вырвала, за то, что он ей не давал прохода и шлепал по заднице, но это был единичный случай. Лютовал Александр Витальевич не долго и ушел в бизнес, торговал на рынке, прогорел и пошел на заправку на трассе работать, потому как там больше платили. Но пока он был нашим классным, то пытался приучить нас играть в лапту и даже пару раз собрал нас на городском стадионе, и мы потренировались, но то ли нам было не интересно, то ли он как тренер был никудышный, но лапта не зашла. Я склонен считать, что тренер был так себе. Наш класс опять находился на солнечной стороне и когда нам дали нового классного, точнее классную, то и кабинет мы поменяли, с третьего этажа переехали на первый, на западной стороне, от прямого солнца спасали каштаны, отчего правда было в кабинете холоднее, чем в целом по школе.
Как-то раз в сентябре, я зашел к Мише вечером, чтобы пойти погулять. Он сидел и делал домашнюю работу под контролем отца, а потом как плюнет в тетрадь, дядя Виктор выругался, вырвал лист и заставил писать все сначала, Миша начал реветь, тут же прибежала тетя Валя и дала ему подзатыльник, он стал пуще прежнего вопить, но судьба была непреклонна, и он начал все сначала. Мне надоел этот цирк, и я ушел. В выходные Миша с матерью и младшим братом ходили пешком в деревню, к бабушке. Мне тоже не приходилось скучать, в субботу ездил на дачу с мамой, а в воскресение делал уроки, и готовился к школе. Отсюда у меня такая нелюбовь к воскресению, ибо оно предвестник рабочей недели, со временем я стал поспокойнее воспринимать этот день, но осадочек остался.
С девочками Мише всегда везло, как-то раз он играл с Олей из соседнего дома, они дружили с детского сада, она правда была младше на один год, и только собиралась пойти в школу, но уже обладала демоническим характером и отменным сквернословием. В то время я с ней не дружил, мы подрались, и Оля нажаловалась своему отцу, и мне пришлось уходить через гаражи, поэтому я на всякий случай обходил ее дом. Мишаня как герой анекдотов постоянно попадал в истории, вот и с Олей он играл, а потом она ему по голове бутылкой из-под шампанского отоварила, да так, что возили в больницу зашивать.
Прям какое-то проклятие начальной школы, я тоже отличился перед первым сентября, врезался лбом в стену, занесло на повороте, когда убегал от Оли, и пошел в школу с перебинтованной головой, со стороны я представлял себя, как солдата на иллюстрации к «Бородино». Но уже в третий класс я шел без травм. На вторых летних каникулах Миша отдыхал летом у бабушки в деревни и там он умудрился попасть в ситуацию, которая чуть не стоила ему жизни. Купаясь с друзьями в пруду, он, как и все прыгал с мостика, но в отличие от остальных умудрился прыгнуть так, что напоролся на штырь, находившийся под водой, и пробил легкое. На его счастье, в селе был еще медпункт с машиной скорой помощи и его быстро доставили в городскую больницу. «Зажило как на собаке», – сказал врач, когда через неделю снимал швы с Миши. Доктор был прав, Миша вырос редким псом. А про то, как он нычки с сигаретами потрошил некоторое время ходили легенды. Где не спрячешь везде он находил, и как на зло доказательств не было, что это он, не пойманный не вор, но все знали и понимали, а он этим пользовался, после неудачных попыток, спрятать сигареты на улице, все просто стали носить их на свой страх и риск домой и сразу же кражи прекратились. Но он не унывал и просто стал стрелять, у того оду штучку у другого и так с миру по нитке и полная пачка, поэтому сигареты у него всегда были, он просто крысятничал.
Наши пути с ним стали расходится где-то к седьмому классу если не раньше, но окончательно разошлись одной ранней весной. Как-то раз я и несколько отважных товарищей, Иван, Толя, Паша и Кирилл отправились на железнодорожный мост, считать вагоны, записывать номера поездов и типы локомотивов, все было нормально мы и раньше этим занимались, но без Кирилла. Погода была сырая и шел мелкий дождь, но так как других вариантов чем заняться никто не предложил то пошли на железнодорожный мост. С поездами было не густо прошел один товарняк на юг, который тянула сцепка из четырех ВЛ-80 с рулонами железа, и танками, один пассажирский ЧС 200 пошел на север, и проскочила парочка ЧМЭ3.
Кирилл не разделял нашего интереса к наблюдению за поездами и стал кидать камни с моста, а когда с юга показался товарняк, то предложил привязать к веревки кирпич и разбить лобовое стекло, мы были против такой затеи, но он нас не послушал, и стал искать материалы для своей затей, а состав медленно, но верно приближался к мосту. Вскоре он нашел большой кусок стального сердечника от алюминиевого провода и с помощью изоленты присобачил к нему камень и стал ждать поезда. Мы его отговаривали от этой затеи аргументируя это тем, что по проводам течет ток в тридцать тысяч вольт и ничего хорошего из этой затеи не выйдет, он нас не послушал, сказав, что уже так делал, ну мы решили посмотреть, чем же все закончится. Вспышка была такой силы, что ее видели у моего дома, и хотя все находились рядом с Кириллом никто не тронул его но шапки и куртки обгорели, бездыханное тело нашего товарища нас испугало и мы пустились на утек со всех ног, уде достаточно отбежав мы повернулись посмотреть и увидели, что остановилась какая-то машина, отчего мы тут же побежали еще быстрее, и договорились дома ничего не говорить о случившимся. Естественно, по пришествию домой мы все рассказали своим родителям, и нужно сказать, что все ужасно перепугались, нас конечно отругали, но не так как мы это себе представляли.
Миши с нами на мосту не было, но он в этой истории сыграл не последнюю роль, от чего и стал персоной нон грата. В понедельник о происшедшем случае знали уже в школе и всех инструктировали чтобы никто не ходил на железную дорогу и не кидал в поезда камни. Случай постепенно стал забываться, в один прекрасный апрельский день тетя Валя, мама Миши сказала, что нас ждут в прокуратуре, все напряглись, вместе с родителями мы пошли на допрос. Следователь расспрашивал о случившемся и все мы сказали одно и тоже, но он попытался нас запутать и стал рассказывать, что товарищи дали другие показания, что было естественно неправдой. Но поняв, что его попытки запутать и сбить с толку не увенчались успехом, он прекратил дело, этому еще и поспособствовали моя мама, бабушка Ивана, отец Паши, и мама Толи, которые пресекли провокации. Быстро сопоставив сведения, мы спросили с Миши откуда он узнал, что там были мы, тем более его в тот день наказали и он не знал, чем мы занимаемся. С его слов выходило, что он сидел дома на окне и скучал и вдруг увидел сильную вспышку в районе моста, а когда приходил участковый и опрашивал о том, где кто был Миша предположил, что там были мы. После этого отношение к Миши изменилось, нет мы его не били, не унижали, просто стали меньше общаться и обращать на него внимание. Столкнувшись с таким отношение он и сам стал постепенно отдаляться от нас, связался с какими-то хмырями и тусил с ними. А мы продолжали еще некоторое время наблюдать за поездами. Только потом через много лет я узнал, то, чем мы занимались называлось трейнспоттингом, как раз от Ирвина Уэлша, но в романе оно имело несколько иное значение. Это хобби появилось совершенно случайно, у меня было бинокль и с моего балкона открывался чудесный вид на долину реки и кусок железной дороги проходивший про крутому ее берегу, то когда меня не пускали гулять, я рассматривал в бинокль проходившие поезда, потом летом сидя на недостроенном общежитии с друзьями мы считали сколько в составах вагонов и так постепенно нас это затянуло, точно также мы устраивали наблюдения за дорогой и подсчитывали сколько машин и какой марки проехало за определенное время.
Смена компании не прошла бесследно для Миши, он “начал играть в орлянку”, связался с неудачниками и покатился. Когда нужно было сдавать в девятом классе экзамен по математики он проспал и его искали моя мама и его брат и не нашли, потом пришла Валентина Васильевна и откопала его в его же старом диване в куче тряпок, в десятый класс он пошел уже в другой школе, так как еще была жива надежда, что он окончит одиннадцать классов и поступит в университет. Но мечте не суждено было сбыться. Новая школа Миши была в центре, и я с ним часто проходил большую часть пути, а потом наши дороги расходились. Через некоторое время выяснилось, что он прогуливает занятия, и когда его спросили, где он шатается в учебное время, он в ответ обвинил меня, что это все из-за меня, после такого наглого поклепа пришлось ему набить морду. Я не сторонник физических расправ над оппонентами, но иногда крепкое слово и хорошо отрихтованная физиономия приводит в чувства не в меру брехливых людей.
Десятый класс Михаил не закончил, после второй четверти Валентина Васильевна забрала документы и перевела его в профессиональное училище, на системного администратора. В народе ПТУ называлось бурса или бурситет, и славилось, как отстойник для дураков, но и там Миша умудрился отличится, чуть не вылететь за прогулы и неуспеваемость. Кое-как окончив бурситет он начал подрабатывать в парке у диджея и пить, по правде говоря пить то он начал намного раньше, но именно пить, там же подцепил мутную деваху, которой на все свои не пропитые деньги дарил золотые колечки и цепочки, в надежде на ответные чувства, а в ответ она его послала, но стоит признать, что подарки оно ему вернула, швырнув их в его заплаканную рожу. После этого Миша запил уже как настоящий мужик в трудной ситуации, и в пьяном угаре залез в чужую машину, припаркованную возле авторемонта, и вытащил магнитофон, все это безобразие сняла камера, установленная владельцем автомастерской. Что бы Миша не сел, Валентина Васильевна отправила его в армию, где он тут же попался и платить пришлось уже начальнику части. Прокололся Миша на воровстве сгущенки и носков, а служил, между прочим, в армейской разведке. Возвратившись из армии, работал в фирме по перевозке грузов, помощником механика, где угнал машину, и за ним полчаса гонялись гаишники, но он отделался легким испугом и пятнадцатью сутками. Следующим местом работы его была птицефабрика, там он пил с мужиками в гараже за что был выгнан по собственному желанию. После шабашил на стройках, но через некоторое время он и с ними завязал, и пошел батрачить на одного поца за рюмку водки и тарелку борща, но потом и от него ушел.
Еще учась в школе, Миша связался с одним Макаром полумолдаванином, и попал под его влияние. Макар был редкостной скотиной, например, умудрился осчастливить одну несовершеннолетнюю барышню и не сесть. Девочка не стала делать аборт и писать заявление в милицию и родила. Училась молодая мама на тот момент в восьмом классе, а воспитывала её бабушка. Родила, окончила школу, затем техникум, университет и вышла замуж, а все это время Макар пил водку по гаражам и совращал малолеток. Отношения у меня с ним были натянутые, мы друг друга на дух не переносил. Вражда шла у нас со школы, он был старше меня и как-то раз развел меня, я, конечно, обиды на него не держал, потому что сам виноват, но запомнил. Макар любил рассказывать, что он был в Чечне, но все знали, что он брешет, так как в это время еще учился в школе, но на некоторых это производило впечатление. Макар Мишу постоянно разводил на деньги и на пустую хату, когда не было дома родителей, сам Макар забавлялся с девчонками, а этот смотрел. О таком поведении Миши мне рассказал его брат Костя, а потом и сам Миша подтвердил, при том, что ничего зазорного он в таком поведении не видел.

Глава 4
В первом классе я посещал школу несколько раз в месяц, потому что постоянно болел, то температура, то кашель, то насморк, который мама считала за гайморит. Дома я не скучал, смотрел «Диалоги о животных», и «Зов Джунглей». Когда надоедал телек читал книги про животных, «Энциклопедический словарь юного натуралиста», и «Энциклопедический словарь юного земледельца», а также детскую иллюстрированную Библию. Когда же все надоедало или была сильная температура я просто лежал и думал, “что находится за пределами солнечной системы и за пределами предела и есть ли он, этот предел?” Такие размышления помогали преодолеть неприятные мысли о конечности всего сущего и моей смерти, а это очень неприятно. Мир матрешка или нет? Кто создал Бога? А Создателя Бога, а Создателя Бога Богов? Непреодолимая дурная бесконечность затягивала меня в свою воронку, и я засыпал. С дурной бесконечностью древние греки разобрались просто, они ввели пределы, а вслед за ними и я. Потом узнал, мучившие меня вопросы в дзен буддизме называется коаноми и не могут быть решены через цепочку рассуждений. Но тогда я этого всего не знал и пытался логически проследовать в глубины мироздания снова и снова попадая в дурную бесконечность. Было интересно наблюдать за попыткой мысли понять бесконечность и пустоту, за этим занятием время проходила не так тоскливо и болезнь отступала и настроение улучшалось.
Всю жизнь мама считала, что у меня гайморит и водила по всяким врачам и применяла против меня разнообразные народные средства. Как-то раз мы пошли к одному старому врачу, который начал вставлять в мой нос какие-то железные спицы, у меня пошла кровь, я запротестовал, на что он сказал: «Будем пробивать!», – но мое возмущение было настолько сильным, что решили, придумать, что ни будь пока, а там видно будет. Перспектива сверлением кости меня совсем не радовала, я приготовился стоять до конца, ведь как говорил отчаянный кот Васька, из любой ситуации есть выход, “нет безвыходных ситуаций”. И как оказалось кот было прав, страшная процедура прошла меня стороной, маме кто-то подсказал, что в военном госпитале есть какая-то система «Кукушка». Птицу я себе представлял совершенно отчетливо, что за прибор понятия не имел, но пробивать кость там не требовалось, что уже радовало. Принцип «Кукушки» был прост, в нос вставляется две трубки, через одну подают солевой раствор, через другую выкачивают его вместе с гноем. Принудительное промывание носа, наподобие йоговского, только по старой доброй русской традиции добровольно принудительное.
Так как меня некому было забирать из школы, то я обычно сидел на последней парте и делал домашнюю работу, пока в классе шли уроки у второй смены. Мне это не нравилось, все мои друзья одноклассники давным-давно уже сидели дома, я же сидел на задней парте и смотрел в окно, на деревья, на школьный стадион, зачем-то закатанный в асфальт, на трубу школьной кочегарки, на людей проходивших мимо школы, на серое небо, на старшие классы, занимавшиеся физкультурой и все это проходило мимо меня. Однажды в погожий зимний день я решил сбежать. Все прошло гладко, и я считай добежал до администрации, где работала мама, но меня поймал сын классной руководительницы.
Меня стыдили, совестили, говорили, что так делать нельзя и, что я позорю свою маму, и прочую ерунду. Под психическим прессом я попросил прощение, но внутри виновным себя не считал, потому что знал, что “мама бить не станет, поорет и престанет”, так и в этом случае, нужно напустить показательное раскаяние и переждать пока все успокоятся, главное притворится. Иногда у меня спрашивают с упреком, «где твоя совесть?», на что я отвечаю, что осталась на школьном дворе, спрашивающий не понимает, но задающий такой вопрос обычно туп беспросветно и эгоистичен до безобразия, у него самого нет ее и грамма. Призывы к совесть последние пристанище лицемеров, последний оплот их гнилой сущности. Я вот бессовестный человек, и прекрасно себя чувствую, вру, обманываю, потому что считаю, что честным нужно быть только с самим собой. А как иначе? Если с детства тебя вынуждают лицемерить: «Извинись перед Татьяной Владимировной!», – «Извините Татьяна Владимировна, я больше не буду», – сказал я с кислой рожей, но внутренне я был не согласен, и очень зол, но поделать ничего не мог, пришлось притвориться.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/a-shumerskiy/za-dorogoy-70537993/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.