Неизлечимые
Неизлечимые
Катерина Новицкая
Съемная квартирка на Пилор-стрит становится для Эдди и Джо спасением – маленьким островком спокойствия, существовавшим только для них двоих. Они мечтают освободиться от пут и уехать в Нью-Йорк, чтобы зажечь свои звезды: Джо хочет стать известной актрисой, а Эдди – рок-музыкантом. Эдди скрывает влюбленность в подругу и мечтает создать собственную рок-группу, а Джо борется с внутренними демонами и стремится к звездам – либо все, либо ничего. Когда подруга внезапно исчезает, Эдди, не задумываясь, отправляется в путешествие, которое навсегда изменит его жизнь.
Катерина Новицкая
Неизлечимые
Глава 1
– А если твой отец заметит, что в его баре опять убыло, и выселит тебя на улицу?
– Моему отцу плевать на все, кроме своих банковских счетов и коллекции кубинских сигар.
В залитую лучами закатного солнца комнатушку на Пилор-стрит ввалились двое молодых людей, громко топая ногами и хлопая дверями. От них исходили еле уловимые пары алкоголя, смешанные со сладкими женскими духами и огуречным мужским одеколоном. Темноволосая девушка, любовно придерживая пузатую бутылку бурбона подмышкой, тут же решительно прошествовала в кухню и принесла оттуда пару стаканов в одной руке. Дурачась, она шла на носочках по прямой линии, которую отчетливо представляла, и напевала себе под нос Роя Брауна «Good Rockin’ Tonight». С грохотом поставив всю свою добычу на подоконник, она выжидающе уставилась на парня, что уселся у подножья ее кровати в обнимку с гитарой и что-то увлеченно записывал в потрепанном блокноте.
Тот вечер отпечатался ярким воспоминанием в моей памяти. Я помнил каждую деталь разговоров, ощущений и окружающей обстановки – ведь тем парнем с гитарой был… я.
– Все уже решено. Если меня не примет ни один из престижных университетов, то я сваливаю. К черту! – громко сообщила Джордан, прикуривая и выдыхая густое облако дыма. – С моими итоговыми баллами шанс хоть куда-то поступить ничтожно мал. Оставаться здесь больше не в моих силах – я задыхаюсь. Кому вообще здесь до меня есть дело? Даже моим родителям плевать на меня.
Я сидел на полу в ее маленькой съемной квартирке на черном ворсистом пледе, служившим девушке ковром, пытаясь подобрать мелодию к новым стихам. Последние слова подруги прозвучали так отчаянно, что я оставил игру и удивленно поднял голову: раньше, когда она заикалась о побеге из нашего захудалого городишки, я не воспринимал это всерьез. Конечно, мы вместе много фантазировали о том, как все бросим и умчимся в закат навстречу головокружительному успеху и приключениям, но решительных шагов никогда не предпринимали: в отличие от Джордан, у меня были обстоятельства, которые крепко держали меня здесь.
– Что за глупости, Джо? Ты же самая популярная девушка в Джонстауне, – усмехнулся я, отложил гитару и дал ей знак, чтоб она угостила меня сигаретой. Та лишь в ответ закатила глаза и насмешливо фыркнула, направляясь в мою сторону. Я пропустил это мимо ушей и продолжил: – У тебя здесь вся жизнь устроена, все будущее распланировано, а родители обеспечивают безбедное существование, чем компенсируют свое частое отсутствие в твоей жизни. Сомневаюсь, что им так глубоко плевать на тебя, как ты думаешь. К тому же, не забывай – ты дружишь с весьма несчастным типом… вроде меня. Тебе есть с чем сравнивать!
Джордан приземлилась на колени так близко ко мне, что наши носы едва не коснулись друг друга, затянулась поглубже и протянула мне пачку. Дым, медленно вытекающий из ее приоткрытых губ, защекотал мне ноздри. Секундная близость взволновала меня, но я привычно подавил это чувство. Она пристально наблюдала за каждым моим движением, не говоря ни слова. Я же ответил ей своей фирменной улыбкой, от которой таяли все без исключения девчонки, и чиркнул зажигалкой. Перекинув волосы на одно плечо, она отвернулась, вскочила с пола и подошла к старому пыльному проигрывателю, так и оставив мои слова без ответа.
Пока она перебирала музыкальные пластинки, я украдкой разглядывал ее длинные худые ноги, до колен обтянутые черными гетрами, скользнул взглядом по ее маленькой и упругой попке, прикрытой платьем. Джордан безоговорочно была самой красивой девушкой в нашем городке: выше среднего роста, с длинными каштановыми волосами, ниспадающими крупными волнами до середины спины, узкими бедрами и хрупкими плечами, пышной грудью, которой всегда было тесно под школьной формой. Когда Джордан улыбалась во весь рот, на щеках у нее появлялись милые ямочки, а ее звонкий и заливистый смех был подобен колокольчику. Она была королевой всего, чего только можно: выпускного бала в средней и старшей школе, капитаном группы поддержки и «Мисс Джонстаун 1964 года». Она действительно была самой красивой, утонченной и модной девчонкой нашего городишки. К ее популярности прилагались бонусы в виде отца – мэра и матери – бывшей модели, в юности блиставшей на подиумах. Двадцать лет назад об их скандальном романе гудели все газеты: их семнадцатилетняя разница в возрасте сыграла в этом не последнюю роль.
Мужчины хотели ее тело, деньги и популярность, а женщины завидовали красоте и ненавидели за то, что та крутила легкомысленные романы с их сыновьями и кружила голову их мужьям.
До сих пор не могу понять как так случилось, что мы подружились. Когда мы были детьми, наши дома были через улицу, но добрососедских отношений между нашими семьями не случилось: мой отец, ярый республиканец, на дух не переносил заносчивого демократа Питера Хейза. Мать Джордан, Тереза, была необщительной и слишком рьяной католичкой – считала, что мы тут все грешники и даже здороваться с нами при встрече недопустимо. И тем не менее, как-то я шел домой из школы с одноклассниками и увидел эту странную девчонку, которая пыталась разнять дерущихся уличных котов. Они исцарапали в кровь ей руки, порвали платье, но это ее не останавливало. Я с удивлением наблюдал за развернувшимся действием и не понимал – то ли она была смелой и самоотверженной, то ли просто сумасшедшей. Тогда я не выдержал и кинулся ей на помощь, схватив за шкварник одного из хвостатых скандалистов. Коты испугались подмоги и бросились в разные стороны. После все в царапинах и грязи мы уныло тащились по улице до ее дома и молчали. Когда мы подошли к воротам особняка Хейзов, я робко попросил прощения: «Прости пожалуйста, что не смог толком помочь спасти твоего кота. Давай завтра вместе поищем его?». На что Джордан улыбнулась во весь рот и заявила: «Это не мой кот. Я просто гуляла и наткнулась на них.» Как же я тогда рассердился! Меня исцарапали и извозили в грязи напрасно. Ранки кровоточили и щипали, было обидно и больно, и я, заорав на всю улицу «Чокнутая!», унесся к себе домой. Через пару месяцев ее перевели в мой класс, посадили за соседнюю парту, и постепенно мы стали общаться. Кто бы мог подумать, что наша дружба проживет до самого колледжа?..
– Хватит пить просто так, точно старики. Я хочу танцевать! – заявила она и повернулась ко мне, сверкнув глазами. Джо взбила пальцами волосы на затылке, придавая им объем, и принялась аккуратно ставить пластинку в старенький виниловый проигрыватель, притопывая ногой от нетерпения. В ней было удивительно много энергии и жизнелюбия в отличие от меня, ее меланхоличного друга. И иногда вспышки этой солнечной энергии Джордан напрягали меня и грозили разнести все вокруг к чертям собачьим.
В комнате зазвучал голос любимого нами Бо Диддли, и она начала танцевать вокруг меня, без оглядки отдаваясь задорному звучанию его песни «Road Runner». Окинув пустой бокал задумчивым взглядом, я колебался: не лучше ли остановиться сейчас, пока не поздно? Но, черт возьми, я так устал за последние полгода, сводя концы с концами, и на душе скребли такие кошки, что соблазн махнуть на все рукой был слишком велик.
– Эдди! Давай со мной! – воскликнула она, ритмично двигая узкими бедрами, отчего черное короткое платье в стиле Бриджит Бардо откровенно задиралось и оголяло ее молочную кожу. Я не отрывал от нее взгляда и от души посмеивался над тем, как она кривляется и беззвучно подпевает Диддли, не забывая при этом еще и пускать сигаретный дым кольцами. – Немедленно поднимай свою распрекрасную задницу, дружище, и танцуй со мной!
Плеснув себе еще порцию бурбона, я выпил его залпом, желая расслабиться и забыться: мысли скакали галопом. Если Джо все бросит и уедет, то я, не раздумывая, отправлюсь за ней следом. Все равно куда. Хоть на Луну полечу, будь она не ладна.
Я давно знал, куда зовут ее мечты: она то мечтала стать актрисой, то моделью, то всем сразу, купаться в деньгах, ездить на красном кадиллаке «Эльдорадо» 1953 года, и чтобы ее лицо красовалось даже на банках томатного супа.
Во многом наши стремления совпадали. С той лишь разницей, что мне хотелось серьезно заниматься музыкой. С самого детства я грезил о собственной рок-группе, колесить по всему миру с концертами и быть кумиром миллионов, особенно девушек, которые бы на каждом нашем выступлении безудержно осыпали нас нижним бельем. Главное – мне хотелось оставить след в истории, придумать и успешно внедрить свое новое видение в культуру рок-н-ролла. Очень часто во сне я представлял себя на вершине музыкального Олимпа, и рядом со мной были все великие музыканты нашего времени, плечом к плечу. Вдруг эта картина снова так ярко встала перед моими глазами, что я подскочил с пола, готовый прямо сейчас все бросить и укатить за горизонт навстречу музыке, славе и народной любви.
– Я поеду с тобой! – Заявил я, подойдя к ней сзади, взял ее за острые танцующие плечи и развернул к себе. – Слышишь? Сделаем это вместе!
Она ответила широкой белозубой улыбкой и порывисто обняла меня, а в глазах ее мелькнуло то ли облегчение, то ли радость – спьяну было сложно разобрать. Особенно в этот момент, когда я остро ощущал, как она, взмокшая от танцев, прижималась ко мне всем телом и как неистово стучало ее сердце. Медленно огладив ее волосы и спину кончиками пальцев, я несмело опустил ладонь на ее поясницу и смял влажную ткань платья. До изнеможения хотелось сорвать его с Джо и коснуться ее тела своими руками. Мое дыхание потяжелело, и я до боли прикусил себе губу, сдерживая себя и молясь, чтобы мое тело ничем не выдало себя. Уловив звук моего судорожного вздоха, подруга хихикнула мне в грудь и мягко оттолкнула от себя. Ее глаза возбужденно поблескивали в приглушенном свете, но то было от алкоголя и танцев, а не от меня.
– Не отвлекайся! Танцуй! – велела Джордан, пытаясь перекричать музыку, залпом осушила стакан, наполнила заново и вновь задвигалась по комнате, но уже совсем нетвердой походкой. Горько усмехнувшись ей вслед, я пересилил себя и, восстановив свое самообладание, хлебнул остатки пойла из стакана. Пальцем подцепив со стола черную потертую шляпу, я залихватски напялил ее на голову и задвигался в такт музыке. Это было так хмельно и весело, что я не мог удержаться от широченной улыбки, танцевал и пел, а моя подруга, хохоча, прыгала по комнате с бутылкой бурбона, которую стянула из бара родителей, в одной руке и с сигаретой в другой. У меня кружилась голова, и казалось, что я слышу приглушенный голос Джо откуда-то издалека. Бо Диддли пел уже по черт знает какому кругу, и после очередной сигареты я почувствовал, что в стельку пьян.
Позже, смутно помню, я стоял в ванной, в мокрой футболке и с влажными волосами, пытаясь успокоиться и хоть немного протрезветь. Вновь и вновь меня охватывало неистовое желание поцеловать Джордан. Везде, куда только успею дотянуться, пока мне, наверняка шутя, не влепят пощечину. Но я не хотел испортить нашу дружбу, а потому убеждал свое отражение в зеркале как можно скорее идти домой, не испытывать мою силу воли и не издеваться над самим собой.
Только вот возвращаться домой безумно не хотелось. Там реальность давила на меня бетонной плитой: на моей шее висели мать-алкоголичка, давно и плотно сидящая на антидепрессантах, и брат-инвалид, который доживал, возможно, последние годы своей жизни, какой бы уход и помощь я ему не обеспечил. Неподъемный груз ответственности, что я взвалил на плечи, бесконечные попытки совмещать учебу в школе и работу в автокинотеатре с переменным успехом, вечный недосып и постоянная нервотрепка были моими вечными спутниками вот уже семь лет. Назвать это «жизнью» не поворачивался язык. В один момент стать единственной, хоть и хлипкой, опорой, рабочей силой и оплотом заботы и любви было катастрофически тяжело для пятнадцатилетнего пацана, поэтому периодически я порывался все бросить и убежать на край света сломя голову… Но все эти годы каждое утро, заходя в комнату к брату для проведения всех необходимых утренних процедур, я с тоской признавал, что не могу бросить его, ведь он того не заслуживал. Моя совесть не простит мне такого поступка и сожрет меня изнутри. Пока наша мать стремительно катилась на самое дно, Мэтью оставался невинной и доброй душой с немощным телом, которое, увы, ему больше не подчинялось. Ради него я остался в Джонстауне, бросил колледж, пожертвовал своим обучением в перспективных университетах штата, в которые меня по результатам школьных оценок безоговорочно приняли. Натан Кроули, наш школьный учитель музыки, благодаря которому я выучился нотной грамоте, зная мою историю, всячески поддерживал меня и пытался помочь, но я всегда отказывался и замыкался в себе. Мне казалось, что как мужчина я должен быть сильным, не стенать и не жаловаться, самому со всем справляться. В день моего выпускного в старшей школе мистер Кроули подарил мне акустическую гитару Gibson 1950-го года выпуска, ставшей моим первым и навечно любимым музыкальным инструментом, который я принял в дар скрепя сердце и со слезами на глазах. Хранить дома эту драгоценность я не мог из страха, что моя мать заложит ее в ломбард, чтобы выручить денег на выпивку и травку, поэтому я прятал ее на съемной квартире Джо.
С трудом сдержав тошноту, я еле дополз до дивана в гостиной Джордан, упал на него лицом вниз и, кажется, на какое-то время провалился в забытье. Мои силы меня подвели, и, подумав, что сонный и уставший я для моей подруги не так уж и опасен, решил остаться у нее. Гори оно все синим пламенем сейчас, а утром… Утром я снова вернусь в свою привычную колею.
Сквозь сон я почувствовал, что Джо легла со мной рядом и, обвив ногой мою, забормотала что-то неразборчивое. Услышав, как она всхлипнула пару раз, я кое-как продел руку под ее хрупкую фигурку и крепче прижал к себе. Эти внезапные приступы слез тоже были ее частью, а свое успокоение она всегда находила во мне.
– Когда-нибудь наши с тобой звезды зажгутся, Эдди… Вот увидишь, у нас все получится, – прошептала она, поцеловала мои пальцы и мгновенно уснула, уткнувшись прохладным носом мне в шею.
И, черт возьми, в ту ночь я ей поверил.
Глава 2
В разгар летних каникул Джордан сбежала, не сказав никому ни слова. Испарилась, будто ее и не было в нашем городишке. Оставила меня, единственного друга, за бортом. Я был разбит – такой поступок с ее стороны очень подкосил меня.
Гарри Гольдштейн, ее парень, этот подонок, сцепился с ней, напившись на одной из студенческих вечеринок. Говорили, они тогда в очередной раз поссорились, и Гарри даже пустил в ход кулаки. Узнав об этом, я пришел в бешенство: как он посмел поднять руку на хрупкую и беззащитную девушку?! Так просто я не мог это оставить – всем своим существом я жаждал справедливости и, как минимум, сломать этому ублюдку пальцы. Я был уверен, что это стало последней каплей для Джордан и толкнуло ее на побег. Решив единолично отметелить капитана команды после тренировки по футболу, я караулил его на стадионе, курил и нетерпеливо поигрывал пальцами левой руки в кастете, который я обменял на ящик пива у парней-головорезов из моего колледжа. Наконец, я увидел, как он идет в сторону трибун позажиматься с очередной девушкой из группы поддержки, и, когда понял, что этот «Казанова» стал пристраиваться между ее ног, меня обуяла такая злость, что я сорвался со всех цепей.
– Гольдштейн! – гаркнул я, стремительно приближаясь к нему. Как только тот обернулся, я со всей дури двинул ему в челюсть хуком справа. Девчонка противно завизжала, прикрывая руками грудь, а Гарри от моего удара рухнул как подкошенный, запутавшись в спущенных штанах. Я схватил его за грудки, приподнял над землей, и с новой силой приложился к его морде уже рукой, обутой в кастет. Металл полоснул по губе, и кровь брызнула мне на рукав рубашки. Следующий удар пришелся по его зубам и с треском разворотил нос этому ублюдку. Квотербек заголосил нечеловеческим голосом, вцепившись мне в руку. Когда он попытался оторвать меня от себя, я встряхнул его, стукнув затылком об землю, и замахнулся вновь. В голове стоял шум, глаза застилала пелена ярости, а костяшки пальцев торжественно жгло от свершенного возмездия. Здоровенный парень, выше меня почти на голову, был повержен, а в его глазах сквозил страх, и вся спесь сошла на нет уже с первого удара. Я поражался сам себе: никогда не думал, что могу быть таким жестоким. Сейчас, в этот самый момент, я был сильнее его – и, признаюсь, мне это нравилось. Так вот, значит, какой ты, Гарри Гольдштейн: трусливый и беспомощный мальчишка, когда рядом нет твоих дружков-качков!
– Это тебе за Джордан Хейз, ублюдок. И за каждую другую девушку, которую ты еще когда-нибудь захочешь ударить! – прорычал я сквозь зубы, и мой кулак вошел в его туловище как нож в масло. Гольдштейн взвыл еще сильнее, и слезы брызнули из его глаз: вероятно, я сломал ему ребро. Он пытался что-то мне сказать, но разбитые губы не давали ему это сделать, он только пускал слюни и противно скулил, цепляясь за мою руку, которой я держал его. Притянув его лицо ближе к своему, я прошипел: – Если ты думаешь, что тебе в этой жизни все позволено, то ты глубоко ошибаешься. Еще раз, хоть пальцем, тронешь Джордан, или кого-то другого, я сломаю тебе руки, да так, что всю оставшуюся жизнь тяжелее сигареты ты ничего держать не сможешь.
Мои пальцы разжались, и парень с глухим стоном распластался на земле. Он еле дышал, сплевывая кровь и держась за сломанный нос. Глядя на это жалкое зрелище сверху вниз, я пытался выровнять дыхание и успокоить бешеный пульс. Полуголая девица, которую, кажется, звали Лесли, все еще была здесь и не без удовольствия наблюдала за разыгравшимся кровопролитием. Стиснув зубы до противного скрипа, я сдерживал внутреннего зверя, который неистово рвался наружу и царапал когтями мое сознание. Рассматривая каждую черту лица Гарри Гольдштейна, его квадратную челюсть, волевой подбородок, растрепанные волосы цвета пшеничного пива, огромные руки с мозолистыми пальцами, я думал о том, что он вытворял с девушкой, которую я любил… В воспаленном мозгу тут же возникла картинка обнаженной Джордан, как он трогает ее этими самыми ручищами, которыми лапал еще кучу других девчонок, и меня передернуло от отвращения.
– Ты – ничтожество, Гольдштейн. Все, что ты можешь, – это издеваться над теми, кто не может дать тебе сдачи. Ты провоцируешь, оскорбляешь, унижаешь и топчешь людей, – я презрительно сплюнул себе под ноги. – Знаешь почему? Потому что ты слабак. Потому что, наверняка, дома тебя так же унижают и топчут, а как только ты выходишь за пределы своей семьи – ты отыгрываешься на других. Хоть раз, собери свои яйца в кулак и обрати всю боль и злость на своего обидчика!
Мой голос разлетелся эхом под сводами трибун. Порывшись в карманах в поисках спичек и сигареты и обнаружив их отсутствие, я подошел к квотербеку, достал из кармана его брюк зажигалку и помятую пачку, прикурил и бросил ему обратно. Он все это время наблюдал за мной злыми серыми глазами и, выплевывая осколки зубов, сыпал проклятиями. Мрачно усмехнувшись, я отсалютовал ему, окинул скучающим взглядом его «подстилку» и, собравшись уходить, бросил:
– Прикройся. Не нужно чтобы тебя видели в таком виде, особенно Сьюзан Темпл.
Имя тренера группы поддержки подействовало на девчонку как удар хлыста. Сначала она побелела, затем густо покраснела до кончиков волос. Все знали, что мисс Темпл страшна в гневе. А в таком состоянии она бывала довольно часто. Лесли попыталась было натянуть на грудь топик обратно, но безуспешно: в приступе подросткового сексуального голода Гарри так сильно покушался на нее, что швы разошлись. Видя эти бесплодные попытки, я тяжело вздохнул: несмотря на то, что такие девушки, как она, не вызывали во мне уважения, поступать по-свински по отношению к ней мне все же не хотелось. Я снял с себя рубашку со значком автокинотеатра, где работал, и накинул Лесли на плечи. На рукаве запеклись брызги крови Гольдштейна, но это не смутило девушку.
– С-спасибо… – пролепетала Лесли, стыдливо пряча глаза. Я по-приятельски похлопал ее по плечу и с чистой совестью удалился со школьного стадиона.
Спустя пару дней Тереза Хейз, мать Джордан, позвонила мне и осипшим от слез голосом рассказала мне о найденной в съемной квартире Джо записке, в которой та писала, что едет в Нью-Йорк и будет там до следующего года, а дальше куда нелегкая ее занесет – неизвестно. Стоит ли говорить о том, что я даже не стал раздумывать? Здесь, в Джонстауне, мне ничего не светит. Разве что быть избитым всей командой по футболу во главе с Гарри Гольдштейном, когда тот выйдет из больницы и захочет поквитаться со мной. Моя семья – точнее то, что от нее осталось – уже не имела такого значения, как раньше: мне их все равно уже не спасти. Теперь я больше всего боялся не потерять семью, а потерять себя, пустив корни здесь и ничего не добившись в этой жизни.
С тяжелым сердцем я собирал вещи и невольно предавался воспоминаниям. Для моего успокоения фоном по моей комнате плыл мелодичный голос Билли Фьюри, напевающий «Wondrous place» – одну из наших любимых песен с Джо.
«Ты такой сексуальный, когда поешь эту песню… Ты обволакиваешь, дурманишь и ласкаешь своим голосом», – как-то раз заявила она, глядя на меня влюбленными глазами, а потом тут же отшутилась и сменила тему. После я еще долго ругал себя за то, что в тот момент надежда быть любимым ею вспыхнула в моем сердце.
А как мне хотелось по-настоящему ласкать ее изящное тело!.. Не только голосом, но и руками, губами, языком… Доводить до исступления, слушать ее стоны и как она шепчет мое имя, умоляя не останавливаться… Стоило только подумать об этом, как в штанах становилось тесно. Я болезненно поморщился, сжав переносицу двумя пальцами. У меня было много девушек, но сводила с ума лишь одна – недосягаемая Джордан Хейз. Стряхнув с себя наваждение, как липкую паутину, я попытался сосредоточиться: страх неизвестности все плотнее стискивал мое сердце в стальных объятиях. Мне был необходим хоть какой-то худо-бедный план – вот так просто взять и сорваться в никуда со своего «насеста» оказалось не легкой задачей. В голове кружились хороводы мыслей. Я так нервничал, что во рту пересохло, а сэндвич с курицей, наспех сделанный мной на дорогу, не лез в горло. Вдруг я приеду к ней, а ее там уже и след простыл? Или еще хуже: Джордан успеет найти себе новых друзей и компанию, и я уже буду не нужен? Куда и как я смогу податься с авторскими песнями, смогу ли найти стоящих и талантливых музыкантов и сколотить с ними музыкальную группу?.. Я был в смятении. Хотя нет, не так. Я был в ужасе.
– Любопытно. И куда это ты собрался? – раздался за моей спиной насмешливый прокуренный голос. Я пропустил вопрос мимо ушей и продолжил складывать вещи в небольшую походную сумку: зубная щетка с зубной пастой отправились во внутренний карман, а одеколон в стеклянной бутылке был заботливо замотан в полотенце. В ноздри ударил кислый запах марихуаны, немытого тела и дешевого пива, поднимая во мне горечь и раздражение: по этому букету ароматов я сразу понял, кто пожаловал в мою «обитель». В проеме стояла Дебора Мориц, опираясь на дверной косяк, в старом и давно не стиранном халате, с растрепанными темно-русыми волосами, которые кое-где липли к лицу и шее жирными прядями. Она пьянствовала почти неделю, не появляясь дома, а потом сутки отсыпалась в спальне, источая тяжелый запах перегара. Между пальцев с грязными и кое-где сломанными ногтями была зажата тлеющая самокрутка, а на помятом лице остался след от подушки, которую я заботливо подложил, пока она была в отключке. Сощурив теперь блеклые голубые глаза, эта неприятная женщина сквозь зубы прошипела:
– Я задала тебе вопрос, черт возьми.
Ее одутловатое лицо было перекошено от ненависти. А ведь когда-то моя мать была красоткой: волосы цвета молочного шоколада, отливающие позолотой на солнце, ярко-голубые глаза, нежные и заботливые руки с аккуратными длинными пальцами, которыми она любила перебирать клавиши фортепьяно, мелодичный голос и звонкий счастливый смех, милые ямочки на щеках… В те времена от нее всегда пахло смесью яблочного пирога, сахарной пудры и мяты, которую она выращивала в нашем саду за домом. Казалось, для нее это была идеальная семейная жизнь: она создавала уют, занималась маленьким сыном и садом, каждый вечер с радостью встречая мужа с работы. В моих детских воспоминаниях она была именно такой, и я изо всех сил старался сохранить этот образ. Но потом родился Мэтью, которому в пять лет поставили страшный диагноз «Мышечная дистрофия Дюшенна», и все покатилось под откос.
– Не знал, что тебя это волнует, – горько усмехнувшись, я нарочито громко застегнул молнию на забитой до отказа сумке и оглядел маленькую комнатушку, которая во все тяжелые времена была для меня оплотом спокойствия и безопасности. Взгляд зацепился за голые полки, с которых я смел все пластинки и книги, оставив в одиночестве пыльные учебники, которые в последнее время брались в руки все реже. За серые стены, обклеенные плакатами и газетными вырезками с моими гуру рок-н-ролла: здесь были Чак Берри и Элвис Пресли, Бадди Холли с The Everly Brothers, Джерри Ли Льюис и Эдди Кокрэн. Старый покосившийся письменный стол с кучей черновиков неудавшихся песен, выведенных моим размашистым почерком на бумаге, взирал на меня с тоской и немым вопросом: «Ты нас бросаешь?» В моих котомках не нашлось места для всей этой макулатуры, и я решил, что значит так надо. Я оставлял здесь свою прошлую жизнь. Оставлял прошлого себя: маленького мальчика, который напевал себе под нос мотивы африканского госпела Махалии Джексон «Move on Up a Little Higher», чтобы заснуть. Я оставлял здесь мальчика, которому в пятнадцать лет пришлось стать взрослым мужчиной, взвалив на себя все тяготы и всю ответственность за свою семью. Чувствуя дикую усталость от тяжелых воспоминаний, я шумно выдохнул и шагнул было к сумке, чтобы поскорее убраться из этого дома, как Дебора в мгновение ока оказалась рядом. Не ожидая от нее такой прыти, я не успел среагировать, и мне тут же прилетела звонкая пощечина по лицу. Перед глазами замигали темные пятна, и я шарахнулся в сторону, спотыкаясь об коробки со старыми детскими игрушками и едва не падая на пол.
– Как ты смеешь так разговаривать со своей матерью, поганец!? – заверещала Дебора, пытаясь дотянуться до меня и снова ударить по лицу. – Я столько лет тебя растила, кормила, все дала в этой жизни! Всю себя я положила на то, чтобы вырастить из моих детей достойных людей, а ты после всего бросаешь меня, неблагодарный кусок дерьма!
Снова удар.
– Весь в своего отца! Убегаете, поджав хвосты, как шавки! Яблоко от яблони…
Ее ладонь вскользь приходится мне по шее, оставляя царапины от ногтей, но в этот раз я перехватил ее руку и с откровенной злобой прорычал:
– Забавно, что ты вспомнила о том, что ты наша мать, а не пьянчужка подзаборная, которая трахается с алкашами за бутылку дешевого и отвратительного пива!
Я оттолкнул ее от себя, и та бесформенным кулем свалилась на мою старую скрипучую кровать с матрасом толщиной в мой указательный палец. Халат матери распахнулся, выставляя напоказ потасканный и засаленный пеньюар, все синяки и следы от уколов. К горлу подкатила едкая тошнота, и я, откровенно презирая ее, отошел подальше, чтобы не коснуться этой грязи.
– Все, что ты сейчас тут несла, откровенная чушь, и ты прекрасно знаешь об этом. Последние четыре года ты только и занималась тем, что разрушала себя, катилась на самое дно, утягивая за собой своих детей! – крикнул я, выйдя из себя, и со всего размаху пнул ногой по ножке кровати. Обида и боль, накопившиеся за эти годы, что я держал в себе, выплескивались наружу, а мой голос звенел от злости. – Весь Джонстаун знает, что Дебора Мориц шлюха, пьяница и наркоманка. Все знают, что ты никчемная мать, которая вырастила таких же никчемных и потерянных в жизни людей. И все знают, что ты променяла своих сыновей на бутылку и дозу дексамфетамина! Знала бы ты, сколько унижения я испытываю каждый чертов день…
Мой голос сорвался на хрип. Осторожно продвигаясь к выходу из комнаты, я смотрел на женщину, которая когда-то была самым родным и любимым человеком на свете, и мое сердце обливалось кровью. Конечно, я предполагал, каково ей было, когда она поняла, что ждет ее и Мэтью. Как ей было больно и страшно – от неизвестности, от неуверенности, что ей хватит сил справиться с этим. Что она сможет выдержать это испытание. Ведь, как она раньше любила говорить, Господь дает нам только те испытания, которые мы можем преодолеть. Я все мог понять, если бы она хотя бы попыталась… Но она выбрала для себя самый легкий путь: она с головой ушла в свою боль, заливая ее алкоголем. Потом от нас ушел отец, и это доконало ее окончательно и бесповоротно.
– Да как ты смеешь! Ты… ты… Уродец! Как и твой брат! Вы оба сломали мне жизнь! – запыхаясь и кряхтя, Дебора сыпала ругательствами и пыталась подняться, но тело никак не слушалось ее. В моей комнате стало невозможно дышать. Слезы от безысходности и злости душили меня, щипали глаза, но я скорее отрежу себе руку, чем покажу свою слабость. Судорожно сжимая кулаки, я старался держаться, чтобы не начать крушить здесь все – все, что связывало меня с этим домом. Я схватил сумку и понесся по коридору прочь так быстро, как мог, и уже в дверях, ведущих на улицу, чуть не упал: сумасшедшая женщина кинулась мне в ноги и схватила меня за штанину, беспрестанно вопя: – Ублюдок! Не смей оставлять меня, как твой отец! Не смей, черт возьми! Кто будет оплачивать счета? Что я буду есть? Если ты уйдешь, то ты мне больше не сын!..
Она заплакала навзрыд, сильнее вцепившись в мою штанину, и мне никак не удавалось стряхнуть ее с себя. Где-то в глубине дома послышались приглушенное мычание Мэтью, которого мы, наверняка, разбудили криками, и глухой стук: возможно, он что-то уронил на пол, а, может быть, и сам упал с кровати. Слезы все же выступили на глазах, но, до боли прикусив губу, я мысленно приказывал себе не отвлекаться и методично продвигался по лестнице, волоча за собой тело обезумевшей матери. Быстрым взглядом я обвел нашу тихую улицу, молясь, чтобы никто из соседей не увидел этого «представления». Наконец, я силой поставил мать на ноги, машинально отряхнув ее разбитые коленки от дорожной пыли.
– Оставь меня в покое, мама. Хватит с меня этого дерьма. Я больше не могу, и не хочу, так жить! – взмолился я, крепко сжимая ее худые плечи и тряся ее как куклу. В ответ мать икнула и попыталась повиснуть на моей шее, но я снова оттолкнул ее подальше от себя. Воспользовавшись небольшой заминкой, я запихнул гитару и сумку не заднее сиденье видавшего виды голубого бьюика 57 года, и с дрожью в ногах быстро скользнул на кресло водителя.
– А как же твой брат? О нем ты подумал? Ты бросаешь его, беспомощного, на произвол судьбы? Я и пальцем не пошевелю, слышишь меня?! – зачастила мать, в исступлении молотя кулаками по багажнику, пытаясь воззвать к моей совести. Но моя совесть была в глубокой заднице, куда я ее отправил, чтобы осуществить задуманное, прекрасно понимая, что она помешает мне решиться на побег. Я судорожно пытался вставить ключ зажигания, но мои ладони вспотели, и он все время норовил выскользнуть из рук. Наконец, я справился с волнением, машина глухо заурчала и рванула с места. В зеркало заднего вида я видел, как Дебора побежала за машиной с перекошенным от злости лицом, что-то крича мне вслед, но потом ее неожиданно повело вбок и она, споткнувшись о бордюр, упала. Я повернул на другую улицу, и она пропала из вида.
С силой сжав руль, я утопил педаль газа в пол.
– Думай о Джо, Эдди. Думай о Нью-Йорке, – бормотал я сам себе под нос как заевшая пластинка, переключая рычаг коробки передач. Бросив мимолетный взгляд в боковое стекло, я увидел себя в отражении и ужаснулся: бледный, с синяками под глазами, расцарапанной щекой и с покусанными до крови губами я скорее напоминал голодного упыря нежели Монтгомери Клифта, с которым часто меня сравнивала Джордан. Темные волосы беспорядочно спадали на лоб, разлохматившись от ветра, который со свистом врывался в окно автомобиля. Мрачные глаза цвета кофейного зерна теперь казались черными угольками и возбужденно сверкали от света фонарей из-под густых темных бровей. Высокие четко очерченные скулы, широкий подбородок и прямой идеальный нос – что ни говори, а родители постарались. Сам себя я сравнивал с Джимом Моррисоном, его образ находил отклик в моей душе. Несмотря на всю мрачность и иногда нелюдимость, девчонки, выражаясь словами подруги, «штабелями ложились» и не давали мне проходу. Да и умение играть на гитаре давало определенные плюсы. «Мрачный красавец с тайнами и замашками джентльмена – друг мой, да ты просто настоящий магнит для женского пола!» – сделала вывод Джо на одной из вечеринок моего колледжа, куда она пришла с подружками. В ту ночь я выступал на сцене впервые в жизни, и своим присутствием она очень поддержала меня.
Гарри Гольдштейн, еще будучи парнем Джордан, вместе с дружками часто цеплял меня из-за внешности. Однажды, еще в выпускном классе школы, мы повздорили с ним в первый раз.
– А твоя мамочка знает, что ты гей? – проорал Гарри на весь школьный двор и заржал как конь, будто это была самая остроумная шутка в мире. – Все вы, музыкантишки вшивые – педики, это давно всем известно. Чего ты вообще постоянно ошиваешься около моей девчонки? Трахнуть ее хочешь?!
– Исходя из той информации, что якобы давно тебе известна, трахнуть я хочу вовсе не твою подружку, а тебя самого. И, судя по тому, что ты мимо меня пройти спокойно не можешь, ты только об этом и мечтаешь, – сквозь зубы парировал я, даже не удостоив его взглядом. Во мне уже давно зрело желание почесать кулаки об физиономию этого неотесанного бугая. Позади него послышались неуверенные смешки парней, которые тут же заглохли, стоило только Гарри злобно зыркнуть на них через плечо.
– А ну повтори, что ты сейчас сказал! – прошипел он и двинулся на меня, закатывая рукава рубашки и ослабляя галстук на бычьей шее. Так, значит, драка? Отлично! Наконец-то я разомнусь на его боках. Вдруг этот полудурок мерзко усмехнулся и выдал: – Я знаю, о чем говорю. И ты не исключение! Думаешь, я просто так с ней встречаюсь? Все только и думают о том, как завалить королеву школы…
Джордан, почуяв, что запахло жареным, тут же вклинилась между нами и потребовала прекратить эту глупую перепалку, чем разозлила меня еще больше, а ее бойфренд пер напролом как бронепоезд, игнорируя жалкие попытки девушки обратить все в глупую шутку.
Минуя Джордан и не обращая внимания на ее попытки пресечь нашу стычку, я подошел вплотную к капитану футбольной команды, сжав кулаки. Мы стояли друг напротив друга, как два разъяренных быка на ринге, и разве что не били «копытами» по земле, а из ноздрей не валил дым.
– Мы друзья, и я уважаю Джордан, – я смерил Гарри презрительным взглядом из-под темных очков, чем выводил того из себя. – И ты меня с кем-то путаешь. Круг моих интересов гораздо шире, чем у тех, кто думает только о том, куда бы свой член пристроить. А с тобой мне давным-давно все ясно. Ты в футбол-то подался только ради того, чтобы толпы девчонок «объезжать» – ни будь ты спортсменом с кучей кубиков пресса, в твою сторону никто бы и не взглянул.
– Сукин сын! Да я тебя пополам сломаю! – рявкнул квотербек, брызгая слюной. Джордан попыталась оттолкнуть его, но тот схватил ее за руку и сжал, словно стальными клещами, с такой силой, что позже на ее коже выступили бордовые синяки. – Сними свои чертовы очки, урод, и смотри в глаза, когда я с тобой разговариваю!
Я резким движением выдернул из его пальцев руку Джо и загородил ее спиной, прошипев ему в лицо что-то вроде: «Катись к черту, вонючий кусок дерьма». Гарри с ревом раненого медведя кинулся на меня. Завязалась эпичная потасовка, и нас еле разняли. Внешность типичного короля всех школьных балов была значительно подправлена моими кулаками, что даже пошло ему на пользу: его слащавое личико приобрело явный налет мужественности.
Позже мы сидели с Джо у нее дома и тяжело молчали. Она обработала мне ссадины под глазом и на скуле, что оставили кривые лапы ее бойфренда. Никто из нас не произносил ни слова. То ли от того, что каждый думал о своем, то ли от того, что никто из нас не знал, что сказать. Когда я все же решил задать ей мучивший меня вопрос и уже было открыл рот, она вдруг заговорила первой, глядя сквозь меня.
– Знаю, что ты думаешь. Знаю, какой вопрос крутится у тебя в голове, я и сама иногда задаю его себе. Это только моя вина. Видимо, во мне нет ни грамма самоуважения, раз я встречаюсь с такими парнями, как Гарри Гольдштейн. До него были абсолютно такие же самовлюбленные громилы, а то и хуже – тебе ли не знать? Значит, судьба у меня такая. Мне уже от него не избавиться: Гарри жизни мне не даст в колледже, если я с ним расстанусь – он же бессменный капитан футбольной команды… Такие не прощают унижения. Да и, если говорить начистоту, статус его девушки дает определенные привилегии и… неприкосновенность. Так что в этих отношениях каждый получает свою выгоду.
Она убирала остатки ватных тампонов и перекись в аптечку, а я пораженно молчал, стараясь не смотреть на нее, и теребил дужку чудом уцелевших очков. Ответить было нечего, хоть и хотелось наорать на нее за то, что, получается, я напрасно схлопотал по лицу, защищая ее честь. Сказать, что она просто идиотка, раз спит с парнями из-за их статуса в колледже, а не из каких-то чувств, что это аморально и унизительно. Сказать, что есть на свете парень, который уважает ее, ценит, любит и мечтает сделать счастливой просто так, не требуя ничего взамен. Но вместо этого я молча взял гитару, улегся на пол и бездумно начал теребить струны, уставившись в потолок.
– Скорее бы уехать… Мне просто необходимо уехать из Джонстауна и начать все сначала! Здесь я никто, пустое место! – с места в карьер она завела истерику, судорожно пытаясь прикурить сигарету, но колесико зажигалки не слушалось ее дрожащих пальцев. – Все смотрят на меня как на кусок мяса! Никому не интересно, что у меня на душе! Кроме тебя, конечно… Черт возьми, не бросай меня, Эдди! Ты нужен мне, слышишь?..
Увлекшись воспоминаниями, я не заметил, как выехал на встречную полосу и чуть не влепился в другой автомобиль. Очнувшись, резко вывернул руль под пронзительный гудок от возмущенного водителя и избежал столкновения. Ошалело бормоча извинения, я дрожащей рукой взъерошил волосы и сосредоточился на дороге, а то было бы как-то очень обидно не доехать до Нью-Йорка и вместо того, чтобы идти к своей мечте, остаться мокрым местом на автостраде…
Нахмурившись, я бросил взгляд в зеркало заднего вида. Джо все время говорила, что я нужен ей, значит, так оно и было. Я не мог оставить ее одну там, в большом городе несбывшихся надежд. И, хоть мы всегда хотели рвануть в Голливуд, судя по тому, что нелегкая забросила ее в Нью-Йорк, планы Джордан стремительно поменялись. Что ж. Посмотрим, что из этого выйдет.
Я мчался к окраине города по Хигл-роуд на всех парусах. Мимо проносились редкие огни, старые полуразрушенные дома, заброшенные автозаправочные станции… Сердце защемило от радости, что этих печальных зрелищ я больше не увижу. Эмоции так захлестнули меня, что я не выдержал и крикнул во все горло:
– Жди меня, Нью-Йорк!
Мой голос эхом разнесся по старым узким улочкам Джонстауна, утопающим в предрассветном тумане. Чей-то пьяный голос проорал мне в ответ: «Заткнись, придурок!», я облегченно рассмеялся, прибавил скорости и вырвался из унылых объятий нашего маленького невзрачного города и осточертевшей старой жизни.
Глава 3
Это был один из самых незабываемых моментов моей жизни: я приехал в Нью-Йорк. Сумасшедший и полный неиссякаемой энергии город вихрем ворвался в мою захолустную душу.
Весь город будто плескался в лучах утреннего августовского солнца, славы, роскоши и безудержного веселья. Кругом все бесконечно двигалось: толпы людей, машин, желтых такси с шашечками на крышах. Воздух звенел от голосов, смеха, музыки и гудков автомобилей. Город просыпался и оживал на моих глазах. Я только и успевал вертеть головой по сторонам, чудом умудряясь следить за дорогой, чтобы не въехать в зад какому-нибудь зазевавшемуся таксисту или сбить кого-то из пешеходов, ибо жители этого города, словно безумные, перебегали дорогу везде, где можно и нельзя, сновали между машинами, махали руками таксистам, чтобы те подхватили их к себе на борт.
Везде на улицах молодые люди собирались в группки, играли на музыкальных инструментах, танцевали, пели и радовались жизни. Несколько раз я останавливался покурить, подсаживался к ним, и мы болтали как давние знакомые. А какие здесь были девушки!.. У меня глаза разбегались, и я сворачивал себе шею, чтобы их рассмотреть: все одетые с иголочки по последней моде, ярко накрашенные, с короткими стрижками в стиле Твигги, с высокими и пышными прическами, в которых сверкали ободки, в платьях и брючных костюмах броских цветов. Длинные и стройные ножки, осиные талии, манящие изгибы так и притягивали взгляд. Спустив очки на нос, я беззастенчиво кидал на них игривые взгляды, а они отвечали мне взаимностью, то кротко, то зазывно улыбаясь и стреляя глазами. Моя самооценка стремительно росла и укреплялась, что не могло не доставлять мне удовольствие.
Здесь царил дух свободы. Здесь все казалось другим. Даже небо было выше, ярче и бескрайнее. Оно дарило так много надежд и обещаний…
В первый день мне на удивление везло: Нью-Йорк встретил меня с радушием, представ невероятным, фантастическим и головокружительным городом. Жаль, рядом не было Джо, чтобы разделить все мои чувства и эмоции с ней. Но зная наверняка, что она ощущала все то же самое, я живо представил, как она бежит по улицам среди толпы людей, лохматит детям волосы и, шутя, целует симпатичных мальчиков в щеки.
Я улыбнулся воображаемой картинке. Иногда я сам удивлялся, насколько хорошо ее знаю. Стоит мне закрыть глаза, как ее образ встает перед внутренним взором – ее сияющие от восторга глаза и растрепавшиеся волосы, на которые она уже не обращает внимания.
Притормозив возле небольшого магазина, я купил сигарет и ледяной содовой прямиком из холодильника. С жадностью припал к банке с газированной водой и почти одним махом ее выпил, когда где-то сбоку от меня раздался голос:
– Добрый день, молодой человек. Сигаретки не будет?
От неожиданности я дернулся и пролил остатки сладкой воды себе на рубашку. Коричневое пятно печально растеклось по воротнику и мгновенно впиталось в ткань. Тыльной стороной ладони я стер оставшиеся капли и, обернувшись, протянул незнакомцу пачку, которую еще не успел распечатать. Прикрыв глаза рукой-козырьком от солнца, я смог разглядеть человека, напугавшего меня. Незнакомец оказался темнокожим пожилым мужчиной с сединой на висках, добродушным лицом и смеющимися глазами. Он поблагодарил меня, вытащил нам по сигарете и вернул мне пачку. Мы молча закурили. Спустя пару затяжек он с улыбкой представился, протянув мне руку:
–– Билли Мозес. Прошу прощения за испорченную рубашку. Право, я не знал, что ты такой неловкий и пугливый, как птенчик! – его смех, глубокий и заразительный, оставил теплый след в моей душе. По какой-то неведомой мне причине этот человек сразу расположил к себе.
–– Эдди Мориц, – улыбнулся я в ответ, пожимая его крепкую и теплую руку, и добавил с абсолютно серьезным выражением лица: – Вообще, я не из пугливых – сам не ожидал от себя такой оплошности.
Потушив сигарету о близ стоящий мусорный контейнер, Билли Мозес задумчиво оглядел меня и расплывшееся пятно на рубашке и заявил:
–– Пойдем-ка. Моя Мириам застирает пятно и высушит, а мы с тобой пока выпьем по чашке кофе, и ты расскажешь, откуда к нам такой красивый пожаловал. Твоя рубашка будет как новенькая, обещаю.
Я недоверчиво покосился на него: неужто еще на свете существуют добросердечные и бескорыстные люди? Почему-то этот человек не вызывал у меня никаких подозрений. От его улыбки и добродушия веяло теплом, спокойствием – всем своим существом Билли Мозес источал дружелюбие. Но стоило ли мне вот так просто довериться первому встречному в этом огромном незнакомом городе? Заметив мою внутреннюю борьбу, он потрепал меня по плечу.
–– Не дрейфь, парень, я не желаю тебе зла. Сам когда-то был в таком же положении, как и ты: невооруженным глазом видно, что ты не местный и растерян. Знаю, каково это, а потому просто хочу помочь. Прачечная, которую мы держим с моей женой, здесь неподалеку, – он махнул рукой в сторону Ферри-стрит, поднял с асфальта небольшой чемоданчик с инструментами и резво зашагал прочь. Немного помедлив, я все же последовал за ним. По пути, на всякий случай, смотрел по сторонам и старательно запоминал знаки и вывески, чтобы если что дать деру и не заплутать. Я нервно хихикнул себе под нос, разглядывая моего нового знакомого. «Не думаю, что он прибьет меня гаечным ключом, но… Чем черт не шутит», – невольно подумал я и несколько раз оглянулся убедиться, что припаркованный старенький бьюик стоит на месте и никуда не делся.
–– С твоим красавцем все будет хорошо. Ты недалеко от него ушел, и потом я провожу тебя обратно, – успокоил меня Билли и нырнул под козырек в небольшое светлое помещение. Я, зазевавшись, чуть не упустил его, но вовремя заметил, куда он пропал, и забежал за ним следом. Внутри было чисто, прохладно и приятно пахло стиральным порошком. Вдоль стен тянулись ряды стиральных машин, а в конце помещения стояли сушильные шкафы. Чуть поодаль за небольшой стойкой, обделанной фаянсовой плиткой нежно-голубого цвета, стояла чуть полноватая красивая женщина с оливковой кожей, черными вьющимися волосами, в которые была вплетена ярко-красная лента. Она о чем-то живо щебетала с двумя пожилыми дамами, передавая им корзины с бельем на незнакомом мне языке. Еще издали завидев нас с мистером Мозесом, женщина расплылась в улыбке и приветливо помахала рукой. По взглядам, которыми они одарили друг друга, я догадался, что это и есть супруга моего новоиспеченного знакомого – Мириам. Несмотря на свой далеко не молодой возраст, жена Билли была очень привлекательной. Я даже немного загляделся на нее, пока Мозес не дернул меня за рукав и, лукаво подмигнув, шепнул мне:
–– Глазки можешь не строить – она моя.
Я неловко кашлянул и, наверняка, покраснел, смущенный шутливым замечанием, до самых кончиков ушей.
Он подошел к Мириам, приобнял и чмокнул ее в щеку, на что та с наигранным возмущением воскликнула:
–– Caro[1]! Мы не одни, держи себя в руках!
Распрощавшись с хихикающими над их флиртом пожилыми дамами, женщина обратила все свое внимание на меня. Я скромно стоял в сторонке, ближе к выходу, и нервно теребил пуговицу на рубахе.
–– А что это у нас за homem bonito[2]?
–– Этот bonito мой новый знакомый, его зовут Эдди Мориц, и по моей вине у него случилась неприятность, – Мозес с очень виноватым лицом кивнул на мою рубашку, показывая ей пятно. Мириам надела очки в ярко-красной оправе, пригляделась, покачала головой и со словами «Pobre rapaz!»[3] велела мне снять с себя верхнюю часть одежды. Не задавая больше никаких вопросов, она подхватила корзину с новой порцией белья для стирки и упорхнула в подсобное помещение.
Билли пригласил меня подняться за ним на второй этаж: там оказались[П8] небольшая уютная квартирка и совсем крошечная кухня, на которой едва умещались два человека. Пока хозяин варил кофе, я рассматривал каждую деталь этого дома – от моей настойчивой помощи он категорически отказался. Яркие картины на стенах, диковинные статуэтки на полках с потрепанными книгами, в углу большой музыкальный проигрыватель сороковых годов, небольшой диван с пухлыми подушками, на которых вышиты незнакомые мне, но очень красивые узоры. У дивана стоял столик, на который мужчина водрузил поднос с дымящимися чашками ароматного кофе и с парой наспех собранными сэндвичами с арахисовой пастой. При виде еды, у меня заурчало в животе, и только в этот момент я осознал, насколько был голоден.
–– Большое спасибо, мистер Мозес, но не стоило… – пробормотал я, переминаясь с ноги на ногу у окна с тяжелыми шторами горчичного цвета. Ткань была такой приятной на ощупь и так напоминала мне портьеры моей матери в нашем доме, что я стоял как завороженный и пропускал ее между пальцев. Поэтому, когда хозяин застал меня за этим странным занятием, я немного смутился – не хотелось, чтобы меня приняли за психа.
–– Зови меня просто Билли. Садись и ешь давай, а то вон какой тощий! – не терпящим возражений тоном заявил он, раскладывая салфетки на стол и расставляя чашки. Мы уселись на мягких диванных подушках и принялись за еду. Наша трапеза проходила в абсолютном молчании, я боялся ее нарушить, а Билли был погружен в какие-то мысли. Когда сэндвичи приказали долго жить и исчезли с тарелки до последней крошки, Билли вытер рот салфеткой, подлил нам еще кофе из алюминиевого кофейника и, устроившись поудобнее, выжидающе посмотрел на меня. Под его пристальным взглядом я неловко заерзал на месте и опустил глаза в пол: рассказывать о своей жизни первому встречному человеку я не считал нужным, да и не было никакого желания – ведь похвастаться мне было нечем. Задумчиво очерчивая большим пальцем ручку фарфоровой кружки, я пытался дать понять, что не настроен на откровенный разговор, даже с человеком, который был со мной добр. Мозес понимающе кивнул.
–– В нашем мире сложно быть искренним и откровенным: никогда не знаешь, чего ожидать от людей и чисты ли их помыслы. Я не настаиваю на откровениях со мной, Эдвард, но если тебе нужна какая-либо помощь, то ты можешь спокойно обратиться ко мне и моей жене. Мы постараемся помочь, чем сможем. – Oн похлопал меня по плечу и стал собирать посуду. Я тут же вызвался ему помочь: подхватил поднос из его рук и пошел на кухню. Там я быстро на автомате помыл кружки и тарелки, обтер посуду полотенцем насухо и разложил ее по местам. Пожилой мужчина с мягкой улыбкой наблюдал за мной и, кажется, был приятно удивлен моей хозяйственности.
–– Подозрительность и недоверчивость – мои вечные спутники. К сожалению, в моей жизни было мало хорошего и доброго отношения от людей, – бесцветным голосом ответил я, пожимая плечами, стараясь выглядеть безразличным, но при этих словах в мое сердце таки вонзилась ледяная иголка. Я невольно потер ладонью грудную клетку. – Никогда не знаешь, кто на этот раз воткнет тебе нож в спину. А иногда с неприятным удивлением обнаруживаешь, что так можешь поступить и ты сам.
–– Я многое повидал в жизни. И, поверь, больше твоего, юноша! Но мне всегда казалось, что людям нужно уметь давать шанс, и иногда… Иногда они приятно удивляют, – подмигнул мне Билли и поманил рукой, приглашая следовать за ним.
Мы вновь спустились в небольшой зал, прошли сквозь него и прошли в тот коридор, где с полчаса назад скрылась хозяйка с моей рубашкой. В конце коридора оказалась небольшая комнатка с гладильной доской, утюгом и всеми инструментами для шитья. Там мы и нашли Мириам Мозес: женщина как раз заканчивала работу.
–– Caro[4], вы как раз вовремя. Одежда спасена, честь восстановлена! – женщина бросила на нас озорной взгляд, напоследок еще раз поправила воротник моей рубашки и, широко улыбаясь, протянула ее мне: – Принимайте работу, молодой человек.
–– Большое спасибо! – сердечно поблагодарив ее, я оглядел рубашку, оделся и присвистнул: – Черт возьми, миссис Мозес, либо вы[П9] творите чудеса, либо просто где-то достали мне новую!
Пожилая пара дружно рассмеялись. На душе было легко и приятно настолько, что уходить не хотелось. Мы еще поболтали о том о сем, и я стал прощаться с этой чудесной женщиной, а когда мистер Мозес пошел проводить меня до машины, как и обещал, в проеме узкого коридора на меня налетел какой-то ураган с возгласом «Mio Dio!»[5]. И этим ураганом оказалась… девушка. Столкнувшись со мной, она чуть не полетела на пол, но я, мгновенно среагировав, схватил ее запястье и крепко прижал к себе. Девушка охнула от неожиданности и пробормотала что-то невнятное, обдав теплым дыханием кожу на моей шее, отчего по всему телу сиганули толпы мурашек. Ее волосы источали какой-то свежий и приятный запах, что я непроизвольно подался вперед, и наши взгляды столкнулись.
Казалось, время остановилось, и все вокруг исчезло. Была только она – прекрасная незнакомка, что чуть не сбила меня с ног. Во рту стало сухо как в пустыне Гоби, когда мой взгляд сфокусировался на ней и я понял, что передо мной невероятной красоты девушка.
Пронзительные зеленые, цвета молодой и сочной травы, глаза, обрамленные длинными черными ресницами, поразили меня в самое сердце. Красивое смуглое лицо с правильными чертами и такой мягкой кожей, что пальцы закололо от желания прикоснуться к ней. Пухлые губы цвета терпкого вина были приоткрыты, нижняя губа полнее верхней, в которую сию секунду захотелось вонзиться зубами. Над верхней губой была маленькая аккуратная родинка, которую так и хотелось поцеловать. Упругая и высокая грудь, небольшого размера, часто вздымалась, упираясь в мою, и был слышен стук наших сердец в унисон: кажется, я взволновал ее не меньше, чем она меня. Или это от испуга, что она чуть не упала?..
Из замешательства меня выдернул голос мистера Мозеса откуда-то из прачечного зала:
–– Эдди, ты где там застрял?
Сморгнув наваждение, я отступил и с усилием разжал пальцы, чтобы отпустить ее тонкое запястье.
–– Прошу прощения, – прохрипел я, не зная, куда деть руки. Тело не слушалось меня, дыхание [П10] стало прерывистым, а ладони вспотели. Ее запах кружил мне голову. Мне так хотелось коснуться ее снова…
–– Не извиняйся, сама виновата. Иногда я бываю невнимательна. – Ее губы растянулись в соблазнительной улыбке. Заправив за ухо выбившуюся прядь волос цвета горького шоколада, она потупила взгляд. Ее черные ресницы отбрасывали тень на скулы, делая ее еще прекраснее. – Спасибо, что поймал меня. Разбить голову о кафель в прачечной не входило в мои планы на сегодня.
Она подняла глаза на меня и закусила нижнюю губу, отчего в моих коленях появилась внезапная слабость. Эта девушка притягивала и манила, заставляла теряться в пространстве и забывать дышать. В каждом ее движении сквозилиа уверенность и кошачья грация. Густые шелковистые волосы были подстрижены под каре и открывали длинную красивую шею. Про себя я подумал, что эта девушка действительно напоминает кошку. Пантеру. Внешнее спокойствие и сдержанность тщательно скрывали страстную натуру. Только ее глаза не могли скрыть ее истинной сути: иногда в этой зелени проскакивали искры необузданного нрава. Я вдруг живо представил, как ее изящные пальцы с острыми черными ноготками царапают мою спину, и все тело тут же покрылось испариной, а низ живота скрутило. Такого влечения с первого взгляда я не испытывал ни разу в жизни, даже когда был девственником.
–– Да уж, то еще зрелище было бы, – глупо хихикнул я и мысленно хлопнул себя по лбу: идиот, что я несу! И с каких пор смеюсь как малолетняя девчонка?
Девушка открыто и заразительно засмеялась, показывая красивые белые и ровные зубки с заостренными клыками – ну, точно кошка! Я не мог оторвать от нее глаз, и, заметив это, она перестала смеяться и с невозмутимым видом подошла ко мне вплотную. Я был выше ее на целых две головы, поэтому она задрала подбородок и с нескрываемым любопытством вгляделась в мое лицо.
–– Не видела тебя здесь раньше, – задумчиво протянула девушка. – Еще раз спасибо. Эдди, – шепотом добавила она, улыбнувшись одним уголком губ, и направилась в сторону мастерской миссис Мозес. Провожая ее взглядом, я еле сдержал стон: короткая юбка алого цвета [П11] подчеркивала ее изумительные округлые бедра, открывала идеальные ножки в туфлях на высоком каблуке. Разгоряченный мозг тут же подкинул картину, как я закидываю их себе на плечи… Господи Иисусе!
–– Мы еще увидимся? – вырвалось у меня. Я не узнавал сам себя: рядом с этой девушкой хотелось быть статным и взрослым мужчиной, уверенным в себе. Мои губы изогнулись в игривой ухмылке, а взгляд ненавязчиво скользил по ее лицу.
–– Может быть. Я часто здесь бываю, – сказала она, и, обжигая меня пронзительным взглядом, подмигнула: – Ciao, bel ragazzo[6].
Девушка исчезла за дверью, оставив меня в потрепанных чувствах. Пот градом стекал по моей спине, а ладони горели от желания прикоснуться к ее пленительным изгибам, восхитительной смугловатой коже…
–– Что значит «bel ragazzo»? – вихрем я налетел на мистера Мозеса, который уже заждался меня на улице, обмахиваясь газетой. Солнце было в самом зените, и воздух был горяч как адское пекло. – Кто эта девушка, что сейчас попалась нам навстречу?
–– Воу, парень, остынь, иначе воспламенишься прямо на месте! – Билли, смеясь, помахал на меня газетой, пока я рыскал по карманам в поисках ключей от машины. – Если ты о той, что я думаю, то ее имя знает моя жена. Они с ней не так давно сдружились: кажется, эта девушка живет неподалеку и частенько заходит к нам. Насчет того, что ты меня спросил, то могу смело заявить: ты ей приглянулся! А эта красотка довольно неприступна и таких слов на ветер не бросает…
Слушая вполуха своего нового знакомого, я лихорадочно пытался заставить мозги работать, а не плавиться то ли от жары, то ли от осознания, что мной заинтересовалась такая девушка. Я шел к машине, улыбаясь как дурачок, а мистер Мозес посмеивался надо мной, кидая на меня понимающие взгляды. Я должен увидеть ее. Снова. И как можно скорее.
Перед моим лицом замаячила широкая ладонь моего знакомого, и я наконец снова обратил на него внимание:
–– Судя по всему, ты еще нигде не расположился.
Придя в себя окончательно, я со стоном запустил пальцы в волосы и отрицательно помотал головой. Про жилье и работу у меня совсем вылетело из головы. Где была сейчас Джордан, мне было неизвестно, и обратиться к ней за помощью я не мог. Что за невезуха! Я непроизвольно выругался.
–– Да, вы правы. Жить мне пока негде, и работы, конечно, никакой еще не нашел… Я приехал только сегодня утром и еще не успел оглядеться, – признался я с тяжелым вздохом, исподлобья оглядывая бьюик и вещи на заднем сиденье.
– Понимаю. Но тебе нужно заняться решением этого вопроса в первую очередь. Спать в машине не получится: полицейские такое не приветствуют и могут забрать тебя в малоприятное место для времяпрепровождения, ты же понимаешь это?
Я был в растерянности. Паника удушливой волной накрыла меня, но мне не хотелось признаваться мистеру Мозесу, что у меня нет никаких вариантов. Соображаю, что могу расположиться хотя бы на пару дней в каком-нибудь мотеле, и с облегчением выдохнул: теперь хотя бы у меня был план.
–– Спасибо вам за все, Билли. Очень рад знакомству с вами и вашей чудесной женой. Не волнуйтесь, я сейчас поживу в мотеле пару дней и, когда найду свою подругу, перееду к ней, – улыбнулся я, протягивая ладонь. Мужчина крепко пожал мне руку, и на его лице промелькнуло беспокойство.
–– Если что, ты знаешь, где нас найти, – он, помявшись, пошел в обратную сторону к прачечной, но вдруг резко остановился, бросил на меня задумчивый взгляд своих добрых карих глаз и добавил: – Удачи тебе, сынок. И будь осторожен.
–– Обязательно! Я все же хочу познакомиться поближе с той горячей штучкой! – крикнул я ему вдогонку. В ответ он показал мне большой палец. Я долго смотрел вслед его широкой спине. Какое-то непонятное чувство закопошилось внутри, а горло сдавило спазмом. Он назвал меня «сынок». Не помню, когда в последний раз я слышал это слово в свою сторону, сказанное с теплотой.
Я сел в машину и задумчиво побарабанил пальцами по рулю. Пришло время подумать о том, что мне делать дальше. Джо не оставила мне ни телефона, ни адреса. За все месяцы после ее отъезда, она так ни разу не позвонила, не прислала ни единой открытки, так что я понятия не имел, где она может быть. Как мне отыскать ее здесь, в этом огромном городе, который совсем не знаю? В котором я сам как котенок, выброшенный на обочину. Принять помощь Мозесов я не мог. За последние годы уже стало привычкой все делать самому, и мне не хотелось от кого-то зависеть. Ты можешь рассчитывать только на себя – этот жизненный урок я хорошо усвоил.
Эйфория начала неминуемо угасать. Понемногу наваливалась страшная реальность: я впервые один на один со своими проблемами, и в бардачке у меня всего триста баксов – это все, что мне удалось скопить за последние месяцы подработки.
И тут я совсем скис. Весь запал, с которым я гнал сюда столько миль, сошел на нет. Что делать? Как начинать воплощать свои мечты? Как и где найти работу? Осознание насколько я оказался не готов к тому, чтобы начать все с нуля, выбивало почву из-под ног. Такой огромный город и такой крошечный я, совершенно растерянный и не ведающий с чего начать.
Я устало прикрыл глаза и откинул голову на спинку кожаного сиденья. Мне нужно было поспать. Проехав почти четверо суток практически без отдыха, изредка останавливаясь, чтобы заправиться и вздремнуть, я устал как собака. Да и горячий душ сейчас был бы весьма кстати. Представив струю горячей воды, льющуюся мне на голову, я застонал. Провернув ключ в замке зажигания, вырулил на дорогу и поехал в сторону ближайшей автозаправки, где наверняка смогу добыть полезной информации. Нужно было срочно найти какой-нибудь мотель, номер в котором будет мне по карману.
Одно было ясно точно: теперь все кардинально изменится. Мне едва исполнилось девятнадцать, и только сейчас начинается новая жизнь, совершенно не похожая на ту, что была раньше. Я был молод, амбициозен и легок на подъем, а значит, мне должно быть все по плечу.
Глава 4
Я резко подорвался на старой скрипучей кровати от глухих ударов и отборных ругательств за стеной: похоже, в соседнем номере у парочки опять пьяная потасовка. Хотя номером это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее ночлежка. Сердце стучало как бешеное, и я долго спросонья не мог осознать, где нахожусь. Обтирая тыльной стороной руки взмокший лоб, попытался дотянуться до банки вчерашней содовой. Залпом влил в себя остатки и поморщился: газировка, стоявшая всю ночь с открытой крышкой, так себе пойло. Было невкусно, кисло и сухо.
Окинув тоскливым взглядом номер дешевого мотеля, в котором остановился три дня назад, я, словно старик, уныло прошаркал в ванную комнату. Этим утром прохладный душ был мне только на пользу: сегодня ночью мне снились пленительные зеленые глаза той загадочной красотки, с которой я столкнулся в прачечной. Меня тянуло туда по двум причинам: хотелось повидать семейство Мозесов, оказавшее мне теплый прием в Нью-Йорке, и снова встретиться с той девушкой. Мой внутренний голос утверждал, что я не из ее лиги. И незачем даже время тратить – ведь сейчас мне совсем не до амурных дел. Но невыносимый утренний стояк был с ним категорически не согласен и требовал облегчения страданий.
Подставив лицо под тонкие струи прохладной воды, я прикрыл глаза и шумно выдохнул, когда прикоснулся к себе. Представив вместо своей руки тонкие проворные пальчики той смуглой красотки, обернутые вокруг моего члена, я еле подавил стон, рвущийся наружу, помня о картонных стенах мотеля и похотливой соседке за стеной, которая каждый раз при встрече в коридоре поедает меня глазами. Дыхание участилось, вода заливалась в нос и в приоткрытый рот, воображение подстегивало и толкало все ближе и ближе к такой желанной разрядке.
– Ч-черт! – прошипел я сквозь зубы, прислонившись лбом к влажной стене и глядя сквозь полуприкрытые веки, как результат моей несдержанности в душевой утекает вместе с водой в слив. В глазах искрило от таких сильных ощущений, все тело пульсировало и содрогалось, а ноги отказывались меня держать. Вдруг мне на спину хлынул поток ледяной воды, отчего я мгновенно встрепенулся и, сыпля ругательствами, едва не падая на скользком полу, выскочил из ванной комнаты, прихватив с собой полотенце.
Как только я натянул джинсы, дверь номера содрогнулась от стука. Осторожно подкравшись к окну, я попытался подсмотреть сквозь дырку в шторине, кто ко мне пожаловал, и тут же чуть не взвыл от досады – по ту сторону двери стояла грузная хозяйка мотеля в махровом халате и с бигудями на голове. Стараясь не дышать, я молился, чтобы она ушла восвояси, решив, что меня нет, но мое притворство потерпело крах.
– Мориц, я знаю, что ты там! Открывай немедленно! Ты должен заплатить за последние сутки! – От ее визгливого истеричного голоса заложило уши, поэтому я тут же метнулся к двери, распахнул ее и натянул самую беззаботную улыбку, на которую был способен.
– Миссис Бэрри, доброе утро! Простите, я был в душе… – лицо ломило от ужимок, а рукой я протирал полотенцем голый торс и встряхивал влажными волосами, чтобы они выглядели идеально растрепанными. Пришлось выдавать всю тяжелую артиллерию, чтобы утихомирить праведный гнев Повелительницы грязных дырявых простыней и прокуренных номеров. Ее припухшие от постоянного пьянства маленькие глазки хищно смотрели за каждым моим движением. – Сколько я вам должен, напомните?
Она неохотно подняла взор с моего пресса, как-то кровожадно облизнулась, а ее брови сошлись на переносице в одну сплошную линию. Кажется, еще немного и меня стошнит прямо перед ней на дурацкий грязный коврик у дверей с расцветкой «вырви глаз» …
–– Пятьдесят три доллара, красавчик.
Черт. А она еще более жадная до денег, чем я думал. Я неловко взъерошил волосы и пара прядей упала мне на глаза. Да-да. Я знаю, что это низко – пользоваться своей внешностью и животным магнетизмом в своих корыстных целях. Клянусь, это в первый и последний раз.
Миссис Бэрри нетерпеливо потерла свои пухлые ладони и грозно пробурчала:
– Ну, так что? Платить будем?
– Конечно, мадам … – засуетился я, похлопал по карманам джинсов и пошел к кровати за бумажником. Достав оттуда двадцатидолларовую купюру, я протянул ей и с надеждой спросил: – Могу я сейчас заплатить эту сумму, а вечером все остальное?
Женщина окинула меня странным взглядом, выдернула из моих пальцев купюры и сунула их себе в карман старого платья.
– Вечером у меня должно быть все остальное. Тебе ясно, красавчик? – ткнув в меня своим толстым пальцем, с явной издевкой в голосе сказала она и уже уходя припечатала: – Не то пеняй на себя.
Когда она ушла, я шумно выдохнул, сжимая рукой еще влажные волосы на затылке. В голову совершенно не шли дельные мысли. Только картинки различных «плохих исходов» мельтешили перед глазами, как кадры кинопленки, пока я одевался. Не дав себе утонуть в страхе и отчаянии, я быстро надел свои видавшие виды кеды, подхватил свою потертую кожаную куртку и выбежал на улицу. Решение проблемы с деньгами вертелось в воспаленном мозгу, но мне не хотелось даже произносить это вслух, поэтому, когда я остановился возле машины брата с ключами наперевес, внутри все окаменело. Глядя на этого приятеля на колесах, я чувствовал себя предателем. С большой нежностью проведя рукой по нагретому летним солнцем капоту, я не заметил где-то сбоку от себя неуловимое движение, и это стало моей ошибкой.
На затылок обрушился резкий удар, отчего перед глазами заплясали цветные пятна. От неожиданности я охнул, рухнул на колени, схватившись за голову руками, и почувствовал еще один удар по ребрам, который чуть не вышиб из меня весь дух. Я пригнулся к земле, хватаясь за пострадавший бок, когда в поле моего зрения попали две пары ног. Одна из них переместилась ближе, и я, предвидя еще один пинок, схватил ногу за щиколотку и со всей силы дернул так, что чувак, громко вскрикнув, свалился рядом. Пока он был дезориентирован, я с усилием поднялся с колен и повернулся к первому с ярым намерением выбить ему все зубы к чертовой бабушке. Меня ожидал сюрприз: позади меня стоял всего лишь прыщавый подросток лет четырнадцати с сигаретой между передних зубов. Второй, что уже поднялся с земли, был примерно того же возраста. Серьезно, мать вашу? Да у меня палец не мог подняться на этих ребят – разве что надрать ремнем их бессовестные задницы.
– Гони все, что у тебя есть, смазливая рожа! – прошипел первый, доставая маленький складной ножик из-за пояса драных штанов. Я невольно сглотнул. В школе я не был завсегдатаем в драках, но при желании мог надрать задницу почти любому. Когда-то давно, в моем детстве, я увлекался боксом, отец даже пару раз брал меня с собой на подпольные бои втайне от матери. Некоторые приемы остались в моей памяти и не один раз выручали меня в заварушках… Но тут я растерялся: мало того, что передо мной были всего лишь навсего неразумные дети, так еще и в нашем маленьком городке никогда не использовали холодное оружие, даже просто для устрашения.
В голове невыносимо пульсировала боль, в ушах звенело. Все внутри меня сопротивлялось: ну нет уж, меня не ограбят два каких-то сопляка! В этот момент второй сделал шаг и резко выкинул вперед руку, сжатую в кулак, целясь мне в лицо. Я успел отшатнуться, и он лишь вскользь чиркнул мне по носу, но от удара в живот мне уйти не удалось. Я согнулся пополам, шипя сквозь зубы ругательства, и тут же получил ботинком в лицо. Кровь брызнула на грязный асфальт. Меня повалили: один сел на меня верхом, прижимая к земле, а второй начал шарить по всем моим карманам. Я ужом извивался как мог, чтобы скинуть с себя подростка, и пинал воздух ногами, пытаясь попасть по нему. Тот, что сидел на мне, с локтя зарядил мне по губам. Кровь уже залила половину моего лица, на зубах был отвратительный вкус железа, от которого хотелось блевать.
– Мелкие говнюки! Убью! – взревел я от боли, которая разожгла во мне ярость. Я наугад подался затылком назад и попал хулигану по морде, тот издал непонятный булькающий звук, ослабил хватку, и я тут же воспользовался этим. Опрокинув его под себя, нанес несколько ударов локтями ему в лицо и в туловище. Второй подскочил ко мне, размахивая ножом у меня перед носом.
– Сейчас я твое красивое личико-то подправлю… – он противно скрипнул зубами и замахнулся. Лезвие пришлось в аккурат по ноге, рассекая кожу в области щиколотки, которой я выбил нож из его руки. Резко поднявшись, я зашатался: голова кружилась как на карусели, было сложно сфокусироваться.
Со стороны дороги послышался визг шин и чей-то возмущенный вопль. Я обернулся и увидел, что к нам бежит какой-то высокий коренастый парень.
– Эй вы, молокососы, а ну валите отсюда или я сейчас вам пятаки начищу, мало не покажется! – заорал он, хватая за шкирку прыщавого и швыряя его об землю словно пушинку. Второй уже бежал в сторону мотеля сверкая пятками. Прыщавый смачно сплюнул и бросился догонять своего дружка. Вскоре они исчезли в недрах мотельного комплекса: выходит, эти малолетки жили здесь. Парень подошел ко мне и участливо похлопал по плечу: – Ты как, старик, нормально? Может в больницу?
От его сочувственного взгляда мне стало тошно. Жалкий неудачник. Вот мне и гостеприимство большого города… Раскатал губу, ослабил хватку и получил результат. Я оглядел себя, отряхнул одежду от дорожной пыли и, держась за нос, прохромал к бьюику, открыл багажник и достал из сумки чистый носовой платок.
– Полный отстой, если честно. Меня избили и обокрали какие-то сопливые подростки, – я поморщился от боли, когда вытирал кровь с лица и задел переносицу. Ощупав ее пальцами, почувствовал небольшую ссадину и припухлость. Что ж, мне сказочно повезло: каким-то чудом кости оказались целы. А вот ноге повезло меньше – на коже красовался глубокий кровоточащий порез. Проследив за моим взглядом, незнакомец озабоченно нахмурился.
– Ох, приятель, кажется, надо шить. И срочно обработать рану. Это тебе не хирургический скальпель…
– Знаю, – мрачно процедил я сквозь зубы и, не глядя на него, махнул рукой: – Спасибо за помощь, дальше я сам.
– Сколько денег они забрали? Может я тебе займу? Я Джек, кстати. – Парень поймал мою руку, пожал ее и широко улыбнулся. Я горько усмехнулся в ответ и оглянулся на дешевый мотель, от всего сердца пожелав ему провалиться в задницу Дьявола. Хотелось курить, но оказалось, что и сигареты у меня тоже увели. Джек протянул мне пачку, и я, немного помедлив, таки стрельнул у него одну.
– Эти подонки украли не только деньги и сигареты, – сказал я, выпуская дым через ноздри, и, ткнув себе большим пальцем себе в грудь, добавил: – Они украли мое чертово достоинство.
Джек, когда до него дошел смысл сказанного, прыснул от смеха, едва не выронив пачку. Я не выдержал и тоже засмеялся вместе с ним. Могу себе представить какими чокнутыми придурками мы выглядели со стороны.
– А ты мне чертовски нравишься, приятель! – улыбаясь во все тридцать два зуба, Джек со всей дури хлопнул мне по спине своей ручищей, отчего я чуть не выплюнул легкое. Он был немного выше меня, но мощнее и в шире в плечах. Парень не был похож на типичного тупого качка, но явно занимался спортом. Вспомнив как он легко швырнул подростка, я поежился: такой с одного удара может отправить в нокаут: – Так… как ты говоришь тебя зовут?..
Вскоре после нашего полноценного знакомства, с моего согласия он отогнал мою машину на платную стоянку к своему знакомому неподалеку и вернулся за мной на своей. Ко мне подъехала его «крошка» на колесах, и я громко присвистнул, облокотившись на дверь, когда тот опустил стекло. Лицо парня светилось от удовольствия от того, что его машину оценили по достоинству. Черная Шевроле Импала 1958 года, вычищенная до скрипа, сверкала на солнце словно сапфир и ослепляла своей красотой. В салоне приятно пахло кожей, сигаретами и одеколоном. Безграничную любовь хозяина к машине было видно невооруженным глазом.
– Садись, довезу тебя куда скажешь! – крикнул Джек и похлопал по пассажирскому сиденью рядом с собой. Я сел к нему, закинув чехол со своей гитарой на заднее сидение, назвал адрес, который сразу пришел мне в голову, и мы, урча мощным двигателем Импалы, выехали на шоссе и рванули в центр города.
По пути я многое узнал о Джеке. Родители погибли в аварии когда ему было семь лет, и бабушка с дедушкой со стороны матери забрали мальчишку к себе в Нью-Йорк. Что он бросил колледж, как и я, и теперь в поисках себя. Усилиями своих стариков он был устроен в престижный колледж, играл в его сборной по бейсболу, но он больше любил кататься на своей тачке. Познакомившись с одной компаний ребят, он попал в мир нелегальных гонок, и они стали его страстью. А когда он между делом сказал, что хорошо играет на гитаре, еще со школьной скамьи, я поделился с ним своей мечтой и планами, и парень тут же загорелся идеей создания музыкальной группы. Если честно, я испытал огромное облегчение и воодушевление при мысли, что не одинок в своих поисках и стремлениях. Мне как воздух была необходима поддержка моей лучшей подруги, сердце тревожно сжималось в груди за нас обоих, но ее не было рядом. Она не беспокоилась обо мне и о том, как сложится моя жизнь. Мысль о том, что наша дружба не столь крепка, как казалось, разбивала мне сердце.
Когда мы подъехали к уже знакомой вывеске, мой новый приятель помог мне вылезти из машины и доковылять до входа в прачечную: нога пульсировала тупой болью, опухла и будто горела огнем. Джек беспрестанно чертыхался и ругал меня на чем свет стоит за то, что я не согласился ехать в ближайшую больницу.
Мириам Мозес подняла голову от газеты, разложенной на ее стойке, и, узнав меня, охнула. Подбегая ко мне, она громко причитала непонятными мне словами, а я только кивал, извинялся за беспокойство и пытался сказать ей что-то невнятное в свое оправдание.
– Билл! Скорее сюда! – крикнула она, помогая Джеку усадить меня на табурет. Только сейчас я ощутил, что меня прошиб холодный пот, а силы утекали как вода сквозь пальцы. Послышались торопливые шаги.
– Что ж так кричать, моя милая?.. – беззлобно проворчал мистер Мозес, спускаясь со второго этажа их прачечной, и остолбенел, увидев дикую картину: —Черт возьми! Что произошло?!
Он подбежал к нам и стал с каким-то профессиональным рвением осматривать и ощупывать меня. Делал он это чрезвычайно осторожно, не причиняя мне боли.
– Ничего серьезного, пострадало лишь мое эго, – пошутил я, слабо улыбаясь, и облокотился на стену, от прохлады которой меня тут же всего передернуло.
Билли покачал головой, нахмурив свои густые слегка подернутые сединой брови и окидывая меня строгим взглядом. В его глазах мелькало искреннее беспокойство, а я, наблюдая за тем, как он дает четкие указания своей жене принести аптечку и все необходимое, понимаю, что в надежных руках. Может, в моих неудачах все же есть что-то хорошее…
– Мальчик мой, послушай меня. Все будет хорошо, я могу тебе помочь. Некогда я был военным врачом, хирургом, и все могу сделать сам. Сейчас я поставлю тебе укол от столбняка, обработаю раны и зашью тебе порез. – Мистер Мозес показал на шприц в своей руке и, заглянув мне в глаза, легонько сжал плечо. – Твоя задача будет делать все, что я скажу для того, чтобы поскорее поправиться.
– Может мне все-таки отвезти его в больницу, сэр? – послышался глухой нерешительный шепот Джека где-то сбоку от меня.
– Он останется здесь! – отрезал Мозес, копаясь в аптечке и не поднимая головы. Я заметил как его пальцы слегка подрагивали от волнения, и тут же мне захотелось треснуть себе по лицу, ведь кто я такой, чтобы доставлять проблемы и переживания этим добрым людям?! Никогда не считал себя эгоистом. Получается, я ошибался… Хриплый голос Билли выдернул меня из мыслей: – Поможешь мне поднять его на второй этаж, парень?
Джек тут же подскочил к нам, готовый оказать помощь. Я начал было протестовать, но мои глаза слипались, ужасно захотелось спать. Последнее, что я помнил перед тем как провалиться в глубокий и спокойный сон: меня подхватили две пары сильных рук и потащили вверх по лестнице.
Вспомнив слова, сказанные мне при первой встрече, Билли Мозесом о том, что людям нужно давать шанс, я понял как он чертовски прав. Я чувствовал, что те люди, что сейчас меня окружали, не дадут мне сгинуть в этом городе. Им можно довериться – за такой короткий срок они сделали для меня очень много. Как и мой школьный учитель музыки, подаривший гитару. Как и этот парень по имени Джек. Сердце в груди билось ровно и уже не так щемило от тоски и одиночества. В конце концов, дела звучат громче слов.
Утро и единственный теплый солнечный луч, пробивавшийся сквозь портьеру, настигли меня внезапно. Не открывая глаз и не шевелясь, я прислушался к своему телу: ему было определенно лучше. Озноб и слабость отступили, в голове прояснилось, порез на ноге отзывался ноющей болью, но было вполне терпимо. Неловко перевернувшись с одного бока на другой, стараясь не беспокоить ногу и положив ее поверх одеяла, я приоткрыл глаза. Я лежал в той самой комнате, в которой сидел с мистером Мозесом и пил кофе, на том самом мягком диване. Я скользнул прищуренным от солнца взглядом по стене напротив и…
Стоп. Что?..
У противоположной стены в кресле напротив, подобрав под себя ноги, сидела та самая темноволосая красотка из моих снов и дремала. Ее грудь, спрятанная в простую черную футболку, медленно вздымалась, волосы, отливая на солнце горьким шоколадом, упали на ее лицо и приоткрытые розовые губы. Я так резко привстал от удивления, что чуть не свалился с края, и тут же зашипел от боли в забинтованной ноге. Глаза девушки широко распахнулись и вновь утянули меня в свою зелень, отчего сердце в груди застучало как молоток. Интересно, она знает, что так действует на мужчин и пользуется этим? Внешне она была именно такой молодой женщиной: уверенной в себе, знающей себе цену и безумно притягательной. Словно она и не человек вовсе, а морская сирена, заманивающая моряков в свои сети.
– Ну, привет… – шепнула она, вызывая табун мурашек бархатистой хрипотцой своего голоса, и робкая улыбка тронула ее губы. Словно в замедленной съемке она спустила на пол стройные ноги в бордовых брюках-клеш и вытянула их вперед, размяв шею и плечи. Я зачарованно хлопал глазами и любовался игрой света на ее лице не в силах отвести взгляд. Кончики пальцев вновь закололо от желания прикоснуться к ней, заправить упавшие на щеку темные блестящие пряди волос за ухо.
– Не так я себе представлял нашу следующую встречу, – с горькой усмешкой в голосе сказал я и подтянулся повыше, устраиваясь полусидя на подушках. В ее глазах на секунду вспыхнул огонек, когда они, скользнув мимо моего лица, опустились на голое тело, высунувшееся из-под одеяла, и оглядели, возможно, каждую напряженную мышцу. Заметив ее откровенный интерес, я еле сдержался чтобы не разулыбаться от удовольствия как дурак.
– А ты ее представлял? – Девушка наклонила голову вбок и прищурилась, возвращая свой взгляд. Ее улыбка стала игривой, вызывая приятные щекочущие ощущения в животе. Со мной флиртуют – это было ясно как божий день! От сего факта внутри меня бурлил прямо-таки детский восторг. Воздух между нами с каждой минутой становился гуще, а влечение друг к другу искрилось на кончиках пальцев.
У меня вырвался нервный смешок, и я пристально посмотрел ей в глаза, облизнув пересохшие губы.
– Конечно. В своих фантазиях я звал тебя на свидание, а ты соглашалась. – признался я, откинув одеяло, опустил ноги на пол и потянулся к стакану воды, стоящему на столике неподалеку. На мне были только трусы, но, кажется, никого в комнате это не смущало. Я ощущал ее горящий взгляд всей кожей и нарочно делал все, чтобы ей удалось рассмотреть меня как можно лучше. Девушка сразу встала со своего насеста и опередила меня. Как только наши пальцы соприкоснулись, меня бросило в жар несмотря на приятную прохладу запотевшего стекла. Она присела на колени передо мной и очень аккуратно притронулась к ноге, от чего я непроизвольно дернулся.
– Scusa. Нужно осмотреть твою рану, обработать швы и сменить повязку. Позволишь? – спросила она тихо и подняла голову. Наши лица оказались на одном уровне и так близко, что ее теплое дыхание коснулось моей щеки. Я тяжело сглотнул. Молча кивнул в знак согласия и, прикрыв глаза, откинулся на спинку дивана. Черт подери, я полыхал как зажженная спичка, мне удавалось с трудом держать себя в руках и не полезть к ней с поцелуями. Я терялся в догадках по какой причине эта девушка так кружит мне голову. Из-под опущенных ресниц я наблюдал за ней: за ее проворными пальцами с красными ногтями, за тем как она мило сдувала челку, которая упорно лезла в глаза, пока она, склонившись, бинтовала мою щиколотку.
– Все эти дни я мечтаю поцеловать тебя, хоть и совсем не знаю, – ляпнул я, не выдержав нашего молчания, и с силой сжал стакан, будто ища у него моральной поддержки. Она грациозно поднялась с пола, встряхнув волосами, и поманила к себе пальцем. Я, затаив дыхание, придвинулся к ней вплотную и наблюдал как она смачивает лекарством новый кусочек ваты. Ее молчание сводило с ума. Я слышал ее спокойное дыхание, чувствовал тепло тела. Ее внешнее спокойствие убивало – эта девушка безупречно владела собой.
– Надо обработать ссадины на лице, – пробормотала она и, взяв меня за подбородок, нависла надо мной. Ее коленки вжимались в диванное сиденье между моих ног, а грудь маячила на уровне лица, бередя воображение. От нее исходил тонкий аромат жасмина, и мне до одури хотелось скользнуть ладонями по ее волнующим и женственным изгибам, впиться в них пальцами и усадить на себя, чтобы она почувствовала насколько сильно я хочу ее. Мягко взяв ее за руку, в которой был зажат кусок ватки, я встретился с ней глазами. В моих глазах застыл немой вопрос.
– Все, что тебе нужно знать обо мне, это то, что я помогаю Мозесам присматривать за тобой и делать перевязки, пока они уехали на рынок за свежими продуктами. Они очень хорошие люди и дороги мне, поэтому отказать им в помощи было преступлением, – она попыталась осторожно высвободить свое запястье из моих пальцев, но я не дал ей это сделать. Солнце зашло за облака, погрузив комнату в уютный полумрак и обостряя чувства.
– Этого мало, – мягко возразил я и невесомо коснулся губами девичьего запястья, не разъединяя наши взгляды. Из ее груди вырвался рваный вздох, и ватка упала куда-то на пол. Почуяв реакцию ее тела на мои прикосновения, я осмелел: скользнул пальцами к поясу ее брюк, нежно огладил кожу чуть выше него и сжал их на ее узкой талии. Зеленоглазая красотка наклонилась ко мне так близко, что наши носы соприкоснулись. Я невольно задержал дыхание.
– Что это ты делаешь? Неужто соблазняешь меня, наглый мальчишка? – наигранно возмутилась она шепотом. Ее ладонь легла на мою шею, пальцы зарылись в волосы на затылке, вырывая из горла тихий стон. Кажется, мой разум помутился. Я понимал, что теряю контроль над собой, над всей ситуацией, но это было так приятно, что противиться не было никакого желания. Отпустив ее запястье, я обеими руками провел по ее спине под футболкой и прижался губами к впадинке на ее шее под нижней челюстью.
– Надеюсь, у меня получается? – с хриплым смешком поинтересовался я, снова и снова целуя ее шею. Я потянул девушку на себя, и она медленно забралась ко мне на колени, прогибаясь в пояснице и подставляясь под мои поцелуи. Мои ладони в неистовстве смяли ее ягодицы, я, увлекшись, прикусил ее кожу зубами и тут же провел языком по этому месту.
– Possibile…– выдохнула она, впиваясь ногтями в мое плечо, и я наконец завладел ее губами.
Сначала был медленный, тягучий и полный нежности поцелуй. Мы словно пытались держаться за почву под ногами. Мы изучали, познавали друг друга, находили особо чувствительные точки пока в какой-то момент обжигающая страсть не захлестнула нас с головой, сметая все на своем пути. Я стиснул ее гибкое тело в своих объятиях еще сильнее и впился в ее губы неистовым поцелуем. С каким-то невыразимым отчаянием в эту же секунду она ответила на него, уступая моему натиску. Мы целовали друг друга как обезумевшие, оголодавшие неандертальцы. Мои нетерпеливые пальцы исследовали ее скулы, шею, ключицы, спину, впивались в бедра. Зеленоглазая несдержанно провела пальцами по моему подтянутому животу, царапнув кожу ногтями, от чего из моей груди вырвался глухой рык. Я оторвался от ее рта, скользнул губами по скуле, провел языком и снова прикусил кожу на ее шее, отчего она сдавленно ахнула. Моя рука скользнула под футболку, пальцами почти невесомо коснувшись округлости груди через ткань бюстгальтера, а другая рука переместилась на ее затылок, лишая возможности отстраниться.
Кажется, еще никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Все тело горело, кровь бурлила в жилах словно вода в горной реке, а сердце стучало так бешено, что готово было выпрыгнуть из груди. Мы должны были остановиться, где-то на задворках моего сознания мелькала мысль о том, что я даже толком не знаю эту девушку, что в любой момент может зайти кто-то из четы Мозесов… Но остановиться было выше моих сил. Тихое шуршание ее одежды и прерывающееся дыхание слились воедино и приглушенно звучали в комнате словно музыка для моих ушей. Даже просто касаться эту девушку было чистым наслаждением. Наши тела идеально подходили друг другу как детали грифа гитары.
Где-то на первом этаже послышались голоса и шаги. Кажется, ребята вернулись домой, а значит в скором времени они поднимутся сюда, чтобы справиться о моем здоровье. Я неохотно отстранился от девушки в моих руках, обхватил ладонями ее лицо, вглядываясь в зелень глаз.
– Так кто же ты, загадочная незнакомка, сводящая с ума простого провинциального парня? – шепнул я, тяжело дыша и ощущая вкус ее губ, похожий на спелую вишню.
Большим пальцем она, едва касаясь, провела по моим губам, и я заметил растекающийся по ее щекам едва заметный румянец. Губы девушки распухли от поцелуев, прическа растрепалась.
– Простая барменша, ничего особенного, – повела она плечом и попыталась слезть с моих колен, но я не дал этого сделать, плотнее прижав ее бедра к своим. Она нахмурилась и шутливо погрозила пальцем, отчетливо ощущая мое возбуждение между ног: – Не так быстро, ковбой.
Я невольно смутился и попытался прикрыться одеялом. Девушка, потрепав меня по волосам на затылке, встала и привела в порядок прическу и одежду. Мы все еще тяжело дышали будто пробежали марафон. Весь наш вид доказывал, что мы здесь явно не чай пили.
– Лиза! Ты наверху? – послышался снизу голос Мириам Мозес и шаги по направлению к лестнице. – Спускайтесь к завтраку вместе с Эдди!
Лиза закатила глаза и, скрестив руки на груди, чертыхнулась под мой заливистый смех.
– Лиза, значит. Приятно познакомиться, – лукаво улыбнулся я, все еще посмеиваясь, и схватил свою одежду с рядом стоящего стула. Я все еще был взволнован нашей близостью, опьянен поцелуями и отпускать ее мне чертовски не хотелось. От моей кожи теперь исходил еле уловимый запах цветочных духов, ее запах. – Я бы все равно все разузнал про тебя, так или иначе. Ведь все эти дни ты постоянно посещала мои мысли…
– Ну все, мне пора, – развернувшись на пятках, Лиза решительно пошла к выходу, но я, умудрившись в рекордное время втиснуться в джинсы, рванул за ней и удержал за руку.
– Так ты пойдешь со мной на свидание, Лиза?
– Я не хожу на свидания, Эдди. – Она замотала головой, мягко высвобождая свою ладошку из моих пальцев, и отступила к дверям на нетвердых ногах.
– Тогда пусть это будет просто встреча. Прогулка в парке. Деловой ужин. У меня куча вариантов, – не сдавался я, за талию притягивая ее к себе ближе и лаская носом ее висок. Лиза немного расслабилась и рвано выдохнула, положив свои маленькие ладошки мне на грудь. Ей хотелось меня оттолкнуть, но по какой-то причине это у нее не получалось.
– Я не хочу ни с кем сближаться. Это мое главное правило жизни в этом городе. А ты… ты…
В глазах Лизы полыхнула злость, и она резко оттолкнула меня от себя.
– Por Dios! – воскликнула она и недовольно поджала губы, а я невольно залюбовался ею. – Забудь меня, Эдди. И все, что здесь произошло.
– Вряд ли у меня получится. По крайней мере не могу тебе ничего обещать, – отрицательно помотал головой я, не понимая в чем дело. – Я сделал что-то не так? Мне показалось, что ты тоже чувствуешь притяжение между нами… Разве нет?
Она выскочила в коридор на лестницу так стремительно, что я не успел ничего предпринять. Внутри все опустилось, я громко выдохнул и провел руками по растрепанным волосам. Это простое действие всегда успокаивало меня: так когда-то делала моя мать, когда я сильно расстраивался…
Внезапно Лиза вновь показалась в поле моего зрения. Она снова как вихрь налетела на меня, я подхватил ее на руки, и она обвила мой торс ногами. Ее горячие губы вновь оказались на моих, руки крепко обняли за шею. Мы сгорали до тла как спички, не замечая ничего и никого вокруг. Голову кружило, в легких не хватало воздуха.
– Mio dio, я пожалею об этом… О, как же я пожалею! – бормотала между поцелуями Лиза, крепче обвивая своим телом мое. Мне хотелось убедить девушку в обратном, но язык отказывался вести какие-либо разговоры, ему лишь хотелось познать все грани и чувствительные точки ее тела.
В моей груди расцветало что-то незнакомое, окутывало сердце, неслось вместе с кровью по жилам. Отрываясь друг от друга, давая передышку горящим легким, мы обменивались кроткими улыбками и теплом наших тел.
Обнимая Лизу, зарываясь носом в ее шею, мне вдруг пришла мысль: все плохие и тяжелые воспоминания, все неудачи больше не приносят мне боль. По крайней мере в эти минуты, когда рядом она или семья Мозесов, или даже Джек. Ведь все это привело меня именно сюда, где впервые мне показалось, что я на своем месте.
Глава 5
Я еще раз окинул взглядом небольшую квартирку на Арчер-стрит в районе Фрипорта. Она была совсем небольшая, но там было все необходимое для жизни. Стены выкрашены в приятный светло-голубой цвет, два окна, от которых было много солнечного света – одно из них выходило на пожарную лестницу, и я сразу живо представил как буду сидеть там, перебирать струны гитары и любоваться огнями ночного города. Вдоль стены стоял серый диван-раскладушка, над ним висел плакат с черно-белым изображением небоскребов Нью-Йорка, рядом кресло того же цвета и небольшой журнальный столик с телефонным аппаратом. Под ногами был расстелен тонкий, но мягкий, серо-голубой ковер. У противоположной стены стояла голубая деревянная тумба, на которую только что мой приятель Джек водрузил небольшой телевизор. Здесь было много воздуха, чисто, опрятно и по-своему уютно. Пара ярких горшков с растениями разбавляли интерьер: один стоял на подоконнике, другой нашел свое место в углу комнаты на полу с пальмой небольшого размера. На окнах колыхались от вечернего ветра прозрачные белые занавески. Несказанно порадовал старенький потертый патефон на сером комоде с несколькими пластинками. Я задумчиво перебирал их, с любопытством рассматривал музыкальный аппарат со всех сторон, пытаясь угадать его возраст, когда Джек зашел в комнату с парой бутылок и звучно плюхнулся на диван.
– А тут неплохо, да? – похлопал ладонью спинку дивана парень, заботливо вскрыл открывашкой одну из бутылок и протянул мне. Его светло-русые волосы были всклокочены, а глаза цвета янтаря блуждали по комнате, рассматривая детали.
– Здесь очень хорошо. Я на такое даже и не смел рассчитывать, – согласился я, сделал несколько больших глотков пива, наслаждаясь приятным ощущением холодка в желудке, и оперся задницей на комод. Внутри все же ощущалась небольшая неловкость от того, что человек, с которым мы не так давно знакомы, помог мне обзавестись подобным хорошим жильем, да еще и в таком благоприятном районе. Я думал, что буду ютиться в запущенной комнатушке в каком-нибудь Гарлеме, где сами местные-то боялись выходить на улицу по вечерам. Этот парень оказался просто спасителем для моей неуемной задницы, вечно попадающей в неприятности. С улыбкой я отсалютовал Джеку бутылкой: – Большое спасибо тебе, приятель! Даже не знаю как расплачусь с тобой за это, но знай: в долгу ни за что не останусь.
– Да брось! Это мне практически ничего не стоило, пара звонков и только. Все равно мой двоюродный брат уехал ухаживать за своей больной теткой и, думаю, не скоро вернется, если вообще вернется. Как только она умрет, он получит в наследство ее дом в Сан-Франциско и наверняка осядет там, – отмахнулся Джек, вытянул ноги, выуживая сигарету из-за уха, и закурил. Выглядел он таким довольным будто это ему только что перепала хорошая хата с чисто символическим платежом один раз в квартал, а не мне. Несмотря на свою грозную внешность этот здоровяк был по своей природе добродушным и иногда весьма наивным парнем, чем, несомненно, располагал к себе. Смеясь, мы как-то раз поклялись друг другу на мизинчиках, что ни за что не обманем доверие друг друга, и скрепили клятву распитой на двоих бутылкой скотча. Я еще не до конца научился принимать помощь и доверять людям, но старался изо всех сил ради тех, кто сейчас был рядом со мной. Становилось легче.
После того позорного «избиения младенца», я скрепя сердце продал бьюик, отложил деньги на будущее и активно помогал в прачечной всем, чем мог: ремонтировал, таскал тяжелые корзины с бельем, игнорируя протесты Мириам о том, что моей раненной ноге это противопоказано, и пару раз даже подменял ее саму за стойкой приема клиентов. Местные дамы всех возрастов умилялись мне и строили глазки, а я, естественно, активно этим пользовался во благо процветания прачечной Мозесов. Билли уговаривал меня остаться у них насовсем, ведь я своими улыбками делаю им отличную кассу. Что греха таить, мне и самому уходить от них не хотелось: с этой семьей было искренне хорошо, тепло и спокойно. Но я понимал, что так не может продолжаться вечно. Иной раз я ловил на себе их взгляды, в которых блестели сдерживаемые слезы, но мне была неизвестна их причина. Может, я просто действительно такой милый парень, пробивающий на слезу? Понимание пришло несколько позже.
Узнав, что я ищу жилье в не особо благоприятных районах, потому что там дешевле всего, Билли вдруг предложил пожить в квартире их сына пока не заработаю на что-то более приличное.
– Я не могу позволить себе потеснить вашего сына, Билли, в его же собственном доме, – упрямо замотал я головой и дружески похлопал его по плечу. – Я безумно благодарен вам за все, что вы с супругой делаете для меня! Не уверен, что достоин таких хлопот, и мне не хочется вас напрягать своими проблемами, ведь у вас своих хватает…
– Ты его не потеснишь, мой мальчик. Его квартира давно пустует, а у нас с Мири рука не поднимается ее продать. – В глазах мистера Мозеса стояла невообразимая тоска. Его лицо как-то сразу осунулось и постарело, морщинки у глаз стали глубже, а его сильные плечи поникли под грузом пока еще неизвестной мне печали. Сердце тут же сжалось от дурного предчувствия. Я молчал, давая возможность мужчине выдохнуть и рассказать все самому. Немного помолчав, он продолжил: – Его нет в живых. Четыре года назад его убили какие-то отморозки… Так же, как тебя, отделали, порезали, забрали деньги, содрали с руки старинные часы моего деда и оставили умирать в грязной подворотне.
– Черт возьми… Я… Мне так жаль, Билли! – шумно выдохнул я, закрывая лицо ладонями. В груди саднило, словно мне только что в нее вонзили огромный острый кусок стекла. Только когда из легких вышел весь воздух, до меня дошло, что я даже дыхание задержал, пока слушал Мозеса. Невозможно было представить боль утраты этих прекрасных людей. И почему всегда так в жизни получается? Почему хорошим, добрым, честным людям выпадают такие испытания? Почему они страдают? А какие-нибудь ублюдки живут припеваючи и все, абсолютно все, сходит им с рук. Эта тотальная несправедливость меня разозлила настолько, что, только подумав об этом на секунду, я невольно до хруста сжал руки. Теплая мозолистая ладонь накрыла мой кулак в успокоительном жесте.
– Понимаю твои чувства: я тоже злился. Мне хотелось найти их и удавить их собственными руками! Но потом пришло осознание, что сына мне это не вернет, а такая ярость выжигает душу, лишает сна и уничтожает все хорошее во мне. Вспышки гнева пугали жену, которая страдала не меньше моего… Нам пришлось принять это и жить дальше, с этой болью. Знаю одно: он всегда с нами, незримо рядом, в наших сердцах. Пока мы помним и любим тех людей, что покинули нас, они живы.
Голос мужчины стих. Я тяжело сглотнул, стремясь избавиться от едкого ощущения услышанной истории, но оно только глубже внедрялось в мое нутро, расходясь трещинами на сердце. И почему я эгоистично думал, что только мне там как-то в жизни не повезло и дерьмово живется… Идиот.
– Хотелось бы мне забрать у вас эту боль, – с горечью в голосе пробормотал я, уставившись себе под ноги. Прядь отросших волос упала мне на лицо, и я был рад, что Билли не видит моих красных воспаленных глаз, в которых щипало от подступающих слез: моя излишняя эмоциональность и восприимчивость иногда играли против меня. В детстве отец всегда говорил: «Эдди, мужчине не престало плакать. Слезы – удел слабаков!». А что Эдди? Эдди плакал когда разбивал в кровь коленки, упав с велосипеда, когда жалел маленького голодного щенка, выброшенного на улицу, или когда видел как кошка драла беспомощного птенца, выпавшего из гнезда. И каждый раз в глазах отца виделось разочарование, которое разбивало мне сердце. Поэтому однажды я, сломав руку в двух местах, свалившись с высоченного забора, не издал ни звука и не проронил ни единой слезинки по дороге до больницы, куда самостоятельно еле дотащился. Можно представить с какими лицами на меня смотрели медсестры и врачи, когда я нарисовался у них на пороге… Узнав страшный диагноз младшего брата, я твердо решил, что буду сильнее и крепче, чтобы быть для него примером, его опорой и защитой.
А в итоге я бросил его. Стал предателем.
Внутренний голос периодически пытался сбить меня с пути, разъедал мою решимость словно ржавчина. Бывало, хватало сил задушить его на корню, но далеко не всегда. Периодически хотелось настучать самому себе по роже…
Мое плечо накрыла большая тяжелая рука Билли и с силой сжала его, вырывая из болезненных воспоминаний и тяжелых мыслей.
–Ты так напоминаешь нам нашего сына. И для нас с Мири это в радость: заботиться о ком-то, кроме друг друга. – Он улыбался, от чего паутина морщин на лице стала еще больше. Было видно, что ему уже намного легче – улыбка говорила ярче слов. Он подлил еще молока себе в кофе и задумчиво помешал его чайной ложкой прежде, чем сказать: – Вспоминаю себя примерно в твоем возрасте. Оказавшись на обочине жизни, рассуждал я абсолютно так же, как ты сейчас. Да, ты, наверное, прав в своем стремлении сделать все самому, это по-мужски и достойно уважения. И мне нравится это в тебе. Но, если вдруг понадобится помощь, абсолютно любая помощь, ты знаешь где нас найти.
Оставшись в гордом одиночестве в комнате на втором этаже, я сидел в полумраке уходящего дня, курил и думал о том, что за эти месяцы совсем не занимался поиском своей подруги. Где она сейчас, что делает? Все ли у нее хорошо? Стало стыдно: я был слишком занят последними событиями в своей жизни. Корил себя, что оказался дерьмовым другом для Джордан, но тут же вспомнил, что вообще-то… она первая кинула меня. Она единственная знала обо мне все: о том, что происходило в семье, о планах. Мы давали обещания, что не бросим друг друга в беде. Так почему же тогда она оставила меня одного там, где я медленно погибал? Мне лично она не оставила никакой записки, не отправила письма с адресом, где теперь ее искать. Я убеждал себя в том, что в нашей с ней дружбе нет изъянов и нет места предательству, что наверняка у нее веские причины для таких поступков. Но сегодня пришло осознание, что я тешу себя надеждами и упрямо вдалбливаю себе в башку то, чего нет.
Услышав звуки клаксона и свист Джека под окном, я встал, накинул на себя свою неизменную кожаную куртку и, подхватив гитару с сумкой, спустился в прачечную попрощаться с семейством, приютившем меня.
– Обещай, что будешь приезжать к нам! Хоть мы и на другом конце города, – Мириам крепко обняла меня, а затем, отстранившись, огладила мое лицо своими ладошками. Множество браслетов на ее запястье переливчато звякнули, поселяя в мою душу необъяснимую тоску. – Хорошо питайся и постарайся больше не попадать в неприятности! Ох, мой милый мальчик…
У женщины задрожала нижняя губа, глаза наполнились слезами, которые она пыталась сдерживать, и заломила руки. Я тепло улыбнулся ей и с щемящей нежностью чмокнул в щеку.
– Спасибо вам за все! И…я уже скучаю, – честно признался я и смахнул таки скатившуюся слезинку на ее лице. Подошедший к нам мистер Мозес одной рукой погладил ее плечо, успокаивая, а другой крепко приобнял меня и тихо сказал, чтобы услышал только я: «Можно достичь любой вершины, но важно не забыть откуда и как ты начинал – только так получится выстоять».
Когда машина Джека рванула с места в сторону Фрипорта, я невольно закусил нижнюю губу, с грустью глядя в боковое зеркало на то, как отдаляются их фигуры. Приятель, заметив мою напряженность и смятение, тихо сказал, не отрывая взгляда от дороги:
– Это нормально, что ты к ним привязался.
– Да, пожалуй… – задумчиво произнес я и засунул руки в карманы куртки, откидываясь на сидении. В одном из них я вдруг нащупал какой-то сложенный листок, вырванный из блокнота. Когда я развернул его, то увидел как аккуратным почерком миссис Мозес был записан адрес, а ниже приписка: «Иди туда и своди ее, наконец, на свидание!» В порыве радости я поцеловал этот кусок бумаги и счастливо расхохотался. Черт возьми, я обожаю эту женщину!
– Что это у тебя там такое? – полюбопытствовал Джек, улыбаясь во весь рот, и попытался перехватить записку из моих рук, чуть не съехав на обочину. Я шутливо щелкнул его по носу.
– Следи за дорогой, приятель! У меня на будущее большие планы и в этом списке нет пункта «Намотаться на столб или улететь с дороги»!
Салон наполнился нашим смехом, и друг прибавил скорости, вжав до упора педаль газа в пол. Бумажный листочек с адресом Лизы был бережно спрятан обратно, внутри все трепетало от предвкушения. Мне хотелось увидеть эту девушку как можно скорее.
Глава 6
После наших с Лизой страстных поцелуев в комнатке Мозесов на втором этаже мы виделись реже, чем мне хотелось бы. Но каждый раз, появляясь в прачечной, она обжигала своим взглядом и плавила мои внутренности, сводила с ума своими нарядами. Я ухитрялся ловить ее в каждом углу подальше от любопытных глаз: вдыхал запах и касался мягких губ в мимолетном поцелуе. Слушать ее смех, тихие вздохи, ощущать жар ее тела и мягкость золотисто-оливковой кожи было наивысшим доступным для меня наслаждением. Мы не были парой и даже любовниками. Пока это был сродни интрижки, игра в тайную страсть – и она нравилась нам обоим. Я все ждал, когда девушка наконец согласится сходить со мной на свидание, но ее выдержке можно было позавидовать.
Стоя под дверями квартиры Лизы, я даже малость занервничал: вдруг меня даже на порог не пустят и пошлют куда подальше. Последние пару недель у Мозесов она не появлялась, и я уже было начал думать, что меня избегают. В другое время меня бы это не особо расстроило, но в отношении этой девушки все было по-другому: такое положение дел угнетало, хотелось понять в чем дело. Шумно выдохнув и пригладив свои растрепанные ветром волосы, я нажал на кнопку звонка, а другой рукой сжал горлышко бутылки хорошего вина. По крайней мере, так меня заверил Джек. А он у нас из интеллигентной и не бедной семьи, и, по его словам, знал в нем толк. Почему не цветы, а вино? Из того, что я понял об этой непредсказуемой девушке, сделал вывод, что букет цветов скорее отпугнет. А бутылка вина… Это уже что-то про веселье и легкость в общении. Я не сдержал смешка над самим собой: и когда это ты стал специалистом по женскому полу, Эдди Мориц? Раньше задумываться о подобном вообще не приходилось: обычно девчонки сами шли мне в руки.
Щелчок дверного замка вытащил меня из моих мыслей так резко, что я вздрогнул. Дверь распахнулась, и я потерял дар речи. Передо мной предстала Лиза с волосами, заколотыми чуть ниже затылка, открывая прекрасную тонкую шею, широкая белая рубашка, открывающая одно плечо, сквозь которую просвечивала небольшая и аккуратная обнаженная грудь, и черные бриджи, обтягивающие ноги и ее бедра словно вторая кожа. Я тяжело сглотнул: эта чертовка меня в могилу сведет.
– Maldito sea! – воскликнула Лиза, схватившись за сердце, глядя на меня своими огромными зелеными глазами. Ее лицо было без единого намека на макияж, и мне до жути хотелось с порога накинуться на нее. На левой руке я мельком заметил следы краски и мела. – Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашел?
Забрасывая меня вопросами, она схватила меня за куртку и втащила внутрь. Моя голова была как в тумане, но огонь недовольства в ее глазах я видел отчетливо. Захлопнув дверь, Лиза скрестила руки на груди и воззрилась на меня таким взглядом будто она учительница, а я ее нашкодивший ученик.
– Ты всем открываешь двери в таком соблазнительном виде? – брякнул я и тут же прикусил нижнюю губу зубами, смутившись своего замечания. Даже представлять не хочу, что какой-то другой мужчина увидит ее такой… Она удивленно выгнула правую бровь, поразившись моей наглости, но ничего не ответила, а потом хлопнула себя ладонью по лбу, издав короткий вымученный стон. От этого чудесного звука мой мозг окончательно впал в кому, и я всерьез начал беспокоиться смогу ли вообще еще что-то сказать.
– Я поняла, – протянула она, оперлась спиной о стену и, прищурившись, уточнила: – Это Мириам дала тебе мой адрес?
– Понятия не имею, о чем ты, – нагло соврал я, беспечно пожав плечами, и улыбнулся. Девушка, цокнув, закатила глаза и покачала головой, ухмыльнувшись одним уголком своего чувственного рта.
Прихожая у Лизы была совсем небольшая, поэтому мы стояли напротив друг друга совсем рядом, ощущая тепло наших тел. Между нами безбожно искрило, и у меня не было никаких объяснений этому притяжению, но оно было такое явное, что его можно было потрогать, смять руками. Я показал ей бутылку с вином и сделал невинные глаза: – Небольшой презент в качестве извинений за неожиданный визит. Выпьешь со мной?
– Споить меня не удастся, я же бармен, – хмыкнула девушка, прожигая меня взглядом, и скрестила руки на груди.
– Как ты могла такое обо мне подумать? – сделав большие глаза, я театрально прижал руку к области сердца, изображая что ее обвинения ранили меня, и, не удержавшись, пошутил: – Мне не нужен алкоголь, чтобы добиться расположения девушки. У меня исключительно джентельменские методы соблазнения.
Лиза, прикрыв рот кулаком, прыснула и веселым голосом вынесла вердикт:
– Нахал!
– Еще нет, я только учусь, – скромно ответил я, слегка опустив взгляд в пол, но тут же поднял его и с абсолютной серьезностью добавил, глядя в зеленые глаза напротив: – Иначе в этой жизни ничего не добиться.
Лиза задумчиво постучала указательным пальцем по губам, уголки которых подергивались так словно она пыталась сдержать улыбку, скользя взглядом по моему лицу. Мое сердце в груди стучало так неистово, что казалось сейчас вылетит через глотку. Я видел как ее грудь часто вздымалась и в который раз убедился, что действуем мы друг на друга одинаково. Она вздохнула, смахнула челку с глаз тыльной стороной руки и, попятившись вглубь квартиры, глядя на меня пристальным взглядом, хрипло сказала:
– У меня небольшой беспорядок… Но проходи.
Я шагнул за ней в небольшую комнату, уютно обставленную мягкой мебелью, по середине которой стоял мольберт для рисования из темного дерева. На нем стоял лист из плотной бумаги с каким-то рисунком, но разглядеть что там мне не удалось – Лиза сняла его с прищепки и тут же скрутила, закинула куда-то позади себя и прошла к невысокому резному шкафу за бокалами. Рисунки были повсюду: на полу, на стенах, на подоконнике. Оглядев их, я поразился – у этой девушки определенно был огромный талант, своя техника. В каждой картине была какая-то магия, таинство, что притягивало взгляд – под стать их автору. Когда она приблизилась ко мне и протянула штопор, я заметил у нее под линией челюсти мазок черно-коричневой краски и мягко коснулся его подушечками пальцев. Девушка слегка вздрогнула, резко втянула в себя воздух через нос и подняла на меня глаза. Наши лица были опять в опасной близости, мне нужно было лишь сильнее наклонить голову и…
– Так мы будем пить вино или как? – указала она глазами на бутылку, стоящую на широком подоконнике, где я ее оставил за неимением стола. Мое сердце пропустило удар. Я нерешительно протянул руку и осторожно заправил выпавшую из прически гладкую и шелковистую прядь волос ей за ухо, от чего на щеках Лизы полыхнул еле заметный румянец.
Она медленно потянулась ко мне навстречу, и перед тем, как наши губы встретились, я прошептал:
– Или как?..
Поцелуй вышел долгий, тягучий, словно мед, сводящий с ума, от которого подгибались колени, и кожа покрывалась мурашками. Хоть Лиза и привстала на носочки, обвив мою шею руками, мне все равно пришлось сильно наклониться к ней чтобы обнять за талию и притянуть к себе ближе: настолько она была миниатюрная. Я нехотя оторвался от нее, прислонился лбом к ее лбу и сказал севшим голосом:
– Мы так до вина не дойдем, mia caro .
Лиза заразительно засмеялась, откинув голову назад, а затем звонко чмокнула меня в щеку, потрепав волосы на затылке. От смеха и от того, что ради нее я выучил фразочку на итальянском языке, она вся раскраснелась, глаза сверкали как два изумруда, а прическа развалилась, не удержавшись на маленькой заколке. Прекрасней зрелища я, по правде говоря, в жизни не видел. Доставая из памяти образ взбалмошной Джордан, я не мог вспомнить подобных эмоций, которые вызывала во мне эта девушка. Лиза оживляла меня. Заставляла мою кровь бежать по венам быстрее обычного. С ней я вылезал из своей скорлупы и становился уверенным в себе мужчиной, который умел обольстительно улыбаться, шутить и обращаться с женщиной. Становился словно на голову выше: спина прямее, плечи расправлены, взгляд острее. Мне нравилась ее недоступность, некая игра, в которую мы оба играли, не зная правил.
Для нее я был чистый незапятнанный лист.
– Ты где-то учишься этому? – спросил я, обводя рукой ее картины и не отрывая глаз от той красоты, что они видели.
– Училась. Ушла оттуда. Вынудили… – в голосе Лизы почувствовалось напряжение. Тема была явно неприятной для нее, но я не мог не спросить. Понимал, что еще рановато лезть друг к другу в душу, да и вообще есть ли в этом смысл, но это выходило как-то само собой, естественно. Чувствовал, что не пошлет к черту лысому, но и не был до конца уверен не выставит ли она меня за дверь.
– Что произошло?
Тишина в ответ.
– Давай угадаю. Ученица превзошла учителя? – легко, словно пером, я коснулся подушечками пальцев шероховатости мазков кисти на одном из пейзажей: на полотне раскинулось бескрайнее небо и розово-фиолетовый закат с алыми бликами от ныряющего в горизонт солнца.
Лиза за моей спиной зло выдохнула и судя по звукам в несколько глотков опустошила свой бокал.
– Возможно, но я не была бы так в этом уверена, – фыркнула она себе под нос. Послышались звуки льющегося вина.
– Ты невероятная художница, Лиза. Я, конечно, не эксперт по части живописи, но… Черт подери, у меня мурашки по коже! – искренне восхитился я, подойдя к портрету неизвестного мужчины в военной форме, держащего на руках маленькую темноволосую девочку с розовыми бантиками на косичках. Они улыбались и были счастливы, их эмоции ощущались так ярко, что с легкостью передавались мне, хоть и существовали лишь на холсте. Лиза подошла ближе со спины, медленно отпила темно-бордовой жидкости из бокала, глядя вместе со мной на свою картину.
– А мне твердят, что я посредственность и скука смертная, – пробормотала она задумчиво, делая еще один большой глоток, и, поджав губы, покачала головой: – Банки с томатным супом: вот искусство! А это… так, «бумагомарание».
Она прошла к мягкому пухлому диванчику, растянулась на нем как кошка, возложив на его спинку свои стройные ноги, и похлопала рядом с собой, призывая сесть рядом.
– Надеюсь, ты плюнула в рожу тому, кто такое сказал о тебе. – Пробурчал я сквозь зубы, усаживаясь поудобнее, отставил свой бокал на пол, заботливо переложил ее хрупкие лодыжки себе на колено. – Не позволяй никому говорить тебе, что ты посредственность. Если у тебя есть мечта, цель… Иди к ним с верой в саму себя. Люди могут сказать, что им заблагорассудится, и далеко не всегда это будет правдой. Тот, кто сказал тебе такое, скорее всего, сам пустышка и самая настоящая посредственность, да еще и, вдобавок, крайне завистливая.
Говоря все, что думаю, я невольно выводил круги на ее гладкой коже, слегка касаясь ткани укороченных брюк. Лиза вздохнула, расслабленно откинулась на подлокотник и, прикрыв глаза, расплылась в блаженной улыбке.
– Buon Dio , и откуда ты такой прекрасный взялся? – прошептала она, сопровождая свои слова тихим полустоном, который отозвался во всем моем теле вспышкой. Словно электрический разряд прокатился по позвоночнику, и я слегка сжал ее ногу, пытаясь собрать в кулак всю свою выдержку. Внутренности опалило желанием и скрутило узлами, и мне пришлось немного сменить свое положение, сместив ее ногу ниже, чтобы не выдать реакцию своего тела.
– Черт возьми, Лиз, ты убиваешь меня. А убийство преследуется по закону, – хрипло прошептал я, громко и тяжело вздохнул, проведя ладонью выше по ноге, и сжал пальцами ее коленку. От неожиданности Лиза дернулась, взвизгнув, и расхохоталась, пытаясь сжаться и убрать мою руку. Оп-па… Попалась! Эта девчонка боится щекотки, а у меня по ней просто черный пояс, и я тут же решил продемонстрировать насколько в этом хорош. Хищно улыбнувшись, немного навалился на нее, подключил вторую руку и стал щекотать ей ребра и шею. Лиза не могла остановиться и смеялась до слез, извиваясь всем телом и пытаясь перехватить мои руки.
– Эдди, хватит!.. Я… больше не могу! – задыхаясь от смеха, пищала она и брыкалась, а я, увлекшись, укусил ее за плечо. Послышались отборные ругательства на итальянском языке, из которых я, естественно, ни черта не понял, но догадался об их содержании. Почему-то мне всегда казалось, что Лиза умеет ругаться не хуже портового грузчика, но это нисколько ее не портило, наоборот, придавало ей шарма и притягательности.
Смех в комнате резко стих, когда мы поняли, что я почти полностью лежу на ней, вдавив хрупкую девичью фигурку в диванные подушки и опираясь на вытянутые руки, а ее ноги обвили мои бедра. Дыхание потяжелело, по телу побежали мурашки, кожу покалывало от возбуждения. Мы смотрели друг другу в глаза так пристально, так глубоко, что, казалось, видели всю нашу суть. Внезапно, в этот самый момент, мы стали открытыми книгами, готовыми впустить другого себе под кожу. В наших венах бежало обжигающее жидкое пламя, голову кружило, и вовсе не алкоголь был тому виной.
Лиза коснулась пальцами моей груди сквозь ткань рубашки, скользнула выше и расстегнула первую пуговицу, не отпуская меня из зелени своих глаз. Сглотнув, я затаил дыхание. Вторую и третью пуговицы настигла та же учесть, и она прижала прохладную ладонь к моей разгоряченной коже в области сердца, которое стучало словно молот, отдаваясь гулом в ушах, с такой силой, будто стремилось прыгнуть ей в руку. Ладонь пропутешествовала выше, по задней стороне моей шеи, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Другой рукой девушка потянулась к своей одежде, но я перехватил ее и поднес к губам, оставляя долгий поцелуй на запястье. Она задрожала от этой легкой и нежной ласки, а ее глаза удивленно распахнулись как будто такое с ней впервые.
– Нет. – В отличие от внутреннего состояния, мыслей, в которых я срываю с Лизы одежду и, наконец, оказываюсь глубоко в ней, мой голос твердо озвучил противоположное. Я поцеловал ее в нос, аккуратно поднялся и сел на свое место, утягивая девушку за собой. Она села, во все глаза глядя на меня как на сумасшедшего, а я тем временем, титаническим усилием успокаивая свой пульс, продолжил: – Я не пересплю с тобой сегодня, чтобы завтра выкинуть друг друга из головы и каждому пойти своей дорогой… Я так не хочу.
– А как ты хочешь? – Лиза с подозрением покосилась на меня из-под упавшей на глаза челки и натянула рубашку на оголенное плечо.
– Я хочу свидание. – Ответил я прямо, глядя ей в глаза со всей серьезностью, но, видя ее растерянность и удивление, не удержался от шутки и добавил, улыбаясь: – Как обычная среднестатистическая девчонка.
Она так резко встала с дивана, рванула к подоконнику, где завалялась почти пустая пачка сигарет, и судорожно попыталась выцарапать оттуда сигарету трясущимися пальцами, что я сначала растерялся. В воздухе поплыл сигаретный дым и запах горелых спичек. Я решился тихо подойти к ней сзади: обнял за плечи и положил подбородок на ее затылок, в очередной раз мысленно отметив то, как наши тела идеально подходят друг к другу. В окно уже стучалось вечернее солнце, по занавеске скользил теплый ветерок, принесший с собой запах ранней осени и первых упавших листьев.
– Я никогда не ходила на свидания.
Лиза сказала это так тихо, что я не сразу понял их смысл.
– Понятия не имею, что там делают, – добавила она, выпуская дым в приоткрытую форточку, и развернулась ко мне лицом.
– Не поверишь: я тоже, – издал я короткий смешок и, оставляя еще один поцелуй, на ее щеке, шепнул на ухо: – Давай вместе узнаем каково это. Что скажешь, caro ?
Лиза закатила глаза и, фыркнув от сдерживаемого смешка, легонько стукнула меня кулачком в плечо.
– Черт с тобой, уговорил.
Мы облегченно рассмеялись. Я взял с подоконника одну из многочисленных книг в потрепанном переплете, которую уже давно заприметил, и прочитал на обложке имя незнакомого мне автора: Шарль Бодлер.
– Прочти мне свое любимое. Пожалуйста, – попросил я, взял девушку за руку и усадил обратно на диван. Сам же устроился на полу у нее в ногах, положил голову на колени, прикрыв глаза, и приготовился слушать. Лиза зашелестела страницами, нашла нужное и начала читать своим бархатным с чувственной хрипотцой голосом, перебирая пальцами пряди моих волос.
Я встретил женщину. Изящна и стройна,
Придерживая трен рукой своей точёной,
В глубоком трауре, печалью воплощённой
Средь уличной толпы куда-то шла она.
Я вздрогнул и застыл, увидев скорбный рот,
Таящий бурю взор и гордую небрежность,
Предчувствуя в ней всё – и женственность, и нежность,
И наслаждение, которое убьёт.
Внезапный взблеск – и ночь!.. Виденье красоты!
Твой взор – он был как жизнь, промчавшаяся мимо.
Увижу ль где-нибудь я вновь твои черты?
Здесь или только там, где всё невозвратимо?
Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты,
Но оба знали мы: ты мной была б любима!
В тот вечер мы пили вино, разговаривали обо всем и ни о чем, спорили о политике, смотрели какое-то юмористическое шоу по телевизору и надрывали животы от смеха, а потом целовались до одури, до изнеможения, изводя друг друга сладкой мукой и откровенной лаской, но не переходя границ. Мне захотелось поделиться с ней своей мечтой о рок-группе, на что она полушутя попросила напеть ей что-нибудь для «прослушивания». Я завел «Stand by Me» , она подхватила, и мы так разошлись, распевая эту песню во все горло, что кто-то из соседей не выдержал нашего незапланированного концерта и застучал в стену с требованием немедленно прекратить сие безобразие. С тихими еле сдерживаемыми смешками мы забрались в кровать, и я, нырнув под одеяло, увлек Лизу за собой, снова и снова терзая ее припухшие от поцелуев губы своими, извлекая самые мелодичные стоны на свете.
В конце концов, когда подушек коснулись первые лучи восходящего солнца, нас сморил сон – мы уснули в объятиях друг друга, сплетясь руками и ногами. Тогда, перед тем как вырубиться, я поймал себя на мысли, что эта девушка слишком мне нравится, и был ошарашен таким открытием. Попытался отыскать внутри себя тот самый страх сближения, что всегда жил во мне червоточиной, но это оказалось напрасной тратой времени: его там больше не было.
* * *
– Чур, я не пью, – три дня спустя усаживаясь на стул у барной стойки рядом с Лизой, заметил я и, наклонившись к ее уху, сказал так тихо, чтобы услышала только она: – Твои губы пьянят не хуже водки, а я хочу быть в трезвом уме сегодняшней ночью.
Поиграв бровями, Лиза нежно взяла пальцами мой подбородок и подтянула ближе к своему лицу. Ее оливковая кожа отливала золотом в приглушенном свете ламп, свисающих с потолка на черных толстых проводах, а глаза из-под прядей волос вспыхнули зеленым огоньком.
– У тебя какие-то особенные планы на сегодняшнюю ночь? – прошептала она, с хитрым прищуром заглядывая мне в глаза, и потерлась о мой нос своим. Ее вторая рука лежала на столешнице, и я потянулся к ней своей, сплетая наши пальцы. В последние дни это стало моим любимым взаимодействием, от которого мурашки бежали табунами по всему телу, а в местах соприкосновения наших рук покалывало от искр и разливалось тепло. От этого уже начинала формироваться какая-то нездоровая зависимость: она и пугала, и вызывала восторг одновременно у нас обоих.
Мы пришли в бар, где Лиза работала, ранним вечером, и мне удалось немного осмотреться пока толпа не заполонила пространство, познакомиться с его радушным хозяином – Хилли. Атмосфера рок-н-ролла, свободы самовыражения и андеграунда не просто витала в воздухе, она пропитала собой здесь буквально все, каждый кирпичик. По рассказам Лизы сюда стекалась вся рок-тусовка и веселилась сутками напролет, снимая маски и отрекаясь от повседневности, рамок и тормозов.
Какие-то неизвестные молодые парнишки на сцене вдарили песней «Psycho» одной из моих любимых групп The Sonics, и мне немедленно захотелось вытащить эту дерзкую девчонку на танцпол. Что я, собственно, и сделал. Ничего не ответив, я сгреб Лизу в охапку со стула, подхватив стройные бедра под ее удивленный возглас и смех, и закрутил в танце, едва не сшибая других танцующих посетителей. Народу к ночи в баре прибавлялось и прибавлялось, пиво и виски лились рекой, живая музыка оглушала, мигающие лампочки слепили, но все это было не важным, просто шум испорченного телевизора. Я отрывался с самой красивой девушкой Нью-Йорка, в крутом и известном во всем городе рок-клубе, на своем первом в жизни свидании, преодолевая смущение от неопытности. Не чувствуя на себе пристальные оценивающие или сочувствующие взгляды, давления от окружающих людей, которые не знали меня и мое темное неприглядное прошлое, не осуждали и не мешали меня с дерьмом. Я просто был собой. Тем самым веселым и беззаботным парнем, легким на подъем, которого однажды потерял где-то в дебрях своей апатии и самобичевания. Чувствовал себя цельным: важная часть меня встала на свое место, пульсировала вместе с юным горячим сердцем, заставляя ощущать себя живым.
Заиграла какая-то неизвестная медленная композиция, и я притянул к себе в объятия запыхавшуюся Лизу. Она была до умопомрачения прекрасна: волосы растрепались, челка кое-где прилипла к вспотевшему лбу, глаза возбужденно сверкали как драгоценные камни, манящие губы растянулись в довольной улыбке, алая блуза в нужных местах обтянула все сочные изгибы и формы как перчатка, приоткрыла зону декольте, куда так и падал мой чертов взгляд. Мы медленно покачивались, так сильно прижавшись друг к другу, что в полутьме и сигаретном дыму было непонятно, где кончается она и начинаюсь я.
– Иногда кажется, что я должна была родиться в другое время. Я с большим удовольствием ходила бы на вечеринки Джея Гэтсби нежели на дикие панк-сборища, – усмехнувшись, вдруг призналась Лиза и напряженно обвела глазами зал. Сказав это, очевидно, она занервничала, думая, что этим оттолкнет меня. Но правда была в том, что в глубине души я был даже в чем-то согласен с ней. Я любил рок-н-ролл и все, что с ним связано, всем сердцем. Эта музыка давала чувство свободы и безбашенности, раскрепощала, заряжала энергией и наполняла отвязным весельем. Но своей сутью, песнями и мелодиями, что создавал сам, я тяготел к несколько другому стилю, которого будто толком и не существовало. Мне хотелось петь о любви, о чувствах, вплетая слова песен в звуки гитарных струн.
– Как думаешь, мне пойдет смокинг? – всерьез поинтересовался я, наклонившись ближе и задумчиво гладя большим пальцем нежную кожу ее узкой ладони. Лиза так резко повернулась ко мне, что наши носы почти соприкоснулись. В ее взгляде плескалось веселье.
– Думаю, это слишком убийственное зрелище для женской половины человечества, – съехидничала она, сдерживая смешок в подрагивающих уголках рта.
Я взял рукой ее пальцы, слегка оттолкнул от себя в сторону и, крутанув, уронил себе на руки, повторяя старый стиль танцев, что видел как-то по телевизору. Она ахнула и схватилась за мою шею одной рукой, а другой за шиворот рубашки.
– Издеваешься, значит. – Укоризненно посмотрел ей в глаза я, удерживая ее тело на весу. Моя ладонь пропутешествовала с талии на бедро, легонько сжала его пальцами, а потом скользнула вверх и легла на ее шею, очертив большим пальцем подбородок. Лиза выгнула поясницу, вжимаясь в мою грудь своей, и ее горячее дыхание коснулось моего рта.
– Скорее, пытаюсь унять свое буйное воображение.
– И как, удалось? – хмыкнул я с деланым равнодушием и вернул ее в прежнее положение, поставив на ноги. Воздух вокруг нас пульсировал, окутывал жаром, кровь в жилах гудела и плавила кости. Лиза медленно покачала головой, признавая свое поражение. Смяв ткань моей рубашки, она притянула меня к себе, оставила легкий поцелуй на моей щеке, молча взяла за руку и повела к выходу на улицу.
Всю дорогу до ее дома мы изо всех сил сдерживались и вели себя прилично, сидя на заднем сидении такси и соприкасаясь друг с другом только кончиками пальцев. Даже глазами не пересекались и усиленно делали вид, что картинки, мелькающие за окном, намного интереснее, чем то, что происходит.
Выскочив из машины, мы словно марафонцы понеслись к дому, взлетели на нужный этаж и ввалились в квартиру. Несколько секунд мы стояли друг напротив друга в практически кромешной темноте, слышалось только наше тяжелое дыхание после быстрого бега. Я подошел к Лизе и навис над ней, прижимая к стене.
– Ты…уверена? – хрипло прошептал я и ласково коснулся пальцами ее щеки.
– Заткнись и поцелуй меня, черт возьми. – Жарким шепотом приказала Лиза, обвивая руками мою шею и притягивая к себе.
Между нами как будто взорвалась граната. Наши губы встретились в безумном и ярком поцелуе, от которого, ей-богу, можно было словить остановку сердца. Мы целовали друг друга яростно, со всепоглощающей страстью, кусали зубами, а наши руки блуждали по телу, изучая каждый сантиметр, каждый изгиб, извлекая тихие стоны. Объятые пламенем, потерявшие голову, мы горели и искрили как бенгальские огни в новогоднюю ночь.
Ее руки легли на мои плечи, резко стянули куртку и, отбросив ее куда-то под ноги, вновь оказались на мне. Ловкие пальцы выдернули полы рубашки из брюк, прошлись по оголенному торсу, от чего у меня перехватило дыхание. Щелкнула застежка ремня, Лиза закусила нижнюю губу и ногтями провела по краю моих брюк, ныряя под ткань. Ладонью одной руки я ласкал ее грудь, высвободив ту из блузы, целовал и покусывал ее шею и ключицы. Другая рука в неистовстве сжимала то ягодицу, то бедро, приподняв и закинув ее ногу себе на талию. Тело Лизы было таким гибким и податливым, а формы соблазнительными, что мне хотелось впиваться зубами в каждую выдающуюся часть, как голодный зверь.
Я решительно подхватил ее под бедра, усадил на себя и, не прерывая поцелуев, в несколько шагов достиг спальни. Не помня себя, дрожащими руками, судорожно, мы буквально сдирали с друг друга одежду. Уложив Лизу на кровать, я покрывал все ее прекрасное тело поцелуями и укусами, она же зарывалась пальцами в мои волосы, перебирала и оттягивала пряди на загривке, вызывая табуны мурашек.
Перехватывая инициативу, Лиза перевернула меня на спину и взобралась сверху. Я с упоением наблюдал как она ловко расправляется со своим лифом, как склоняется ко мне, мазнув поцелуем по правой ключице и спускаясь ниже. Когда ее губы и язык прошлись по косым мышцам пресса, а ее волосы приятно щекотнули разгоряченный низ живота, мне окончательно снесло крышу. Я резко поднялся, подмял под себя Лизу и с остервенением впился в ее манящий рот, нежно скользя пальцами между ее ног. Она тихо вскрикнула и впилась ногтями в мои лопатки, когда я со сладостным стоном плавно толкнулся в нее, прижавшись губами к пульсирующей венке на шее. Еще раз. И еще. Каждая мышца, каждая жила в моем теле натянулась от напряжения: чувствуя ее жар и тесноту, я прикладывал неимоверные усилия, чтобы сдерживать себя, быть осторожным и ненароком не причинить ей боль. Неуемная, сводящая с ума, жажда была сильнее меня, и теперь я был в ее абсолютной власти.
Лиза, почувствовав мою внутреннюю борьбу, опустила руки мне ниже поясницы, пальцами сжала ягодицы, вжимая в себя еще сильнее, еще ближе, и подмахнула бедрами, подначивая меня.
– Не сдерживайся… – выдохнула она и укусила меня за нижнюю губу.
Тогда я сдался и отпустил себя.
Я брал все, что она могла мне дать, жестко, грубо, неистово, крепко сжимая ее бедро одной рукой, а второй зарываясь в ее волосы на затылке, обхватывая заднюю сторону шеи и не оставляя ни единого шанса отстраниться. Лиза прижималась ко мне всем телом, выгибалась в пояснице, то вскрикивая, то всхлипывая от моих резких и глубоких движений. Кожа на спине и ягодицах саднила в тех местах, где побывали ее ногти. Сердце неистово стучало где-то в глотке, разгоняя раскаленную кровь по венам до предельных значений, в глазах мутнело, голову кружило словно на карусели. Никогда еще я не был так жаден до женского тела, как в этот момент. Хотелось быть везде, снаружи и внутри, под самой кожей, в каждой клеточке, в каждом вдохе.
Лиза оттянула мои волосы на затылке, оставляя на моей шее влажные поцелуи. Ее дыхание стало поверхностным и частым, глаза остекленели, потемнели от расширенного зрачка. Глухо рыкнув, я приподнялся на вытянутых руках и задвигался еще быстрее, чувствуя приближение ее разрядки.
Запрокинув голову и издав длинный громкий стон, Лиза так сильно сжалась вокруг меня, что пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы продлить пик ее удовольствия, придержав свое. Я ласкал ее лицо легкими, словно перышко, поцелуями, пил ее учащенное дыхание, пока тело сотрясали волны оргазма, продолжая двигаться в ней тягуче и медленно. Как только Лиза обмякла, я подхватил ее рукой за талию, приподнял выше, и в несколько быстрых толчков, срывая горло хриплым выдохом, достиг кульминации. Блаженно прикрыв глаза, я уткнулся взмокшим лбом Лизе в шею и пытался восстановить дыхание. Она ленивыми движениями рук огладила мою спину, плечи, будто пыталась успокоить жжение от следов ее ногтей.
Отдышавшись, я скатился с Лизы, приподнялся на локте и втянул ее в медленный глубокий поцелуй.
– Сварить тебе кофе? – хрипло спросил я, ласково водя пальцем по упругой груди, изредка касаясь затвердевшего соска, от чего Лиза тихонько вздыхала и кусала губы. Я с нежной улыбкой наблюдал за ней, любовался ее припухшими зацелованными губами, женственными и волнующими изгибами. Ладонь Лизы скользнула по моей груди. Слегка надавив ею на мое плечо, она заставила меня перевернуться на спину, а сама забралась сверху. Ощутив внутренней стороной бедра мое нарастающее возбуждение, она склонилась к моему лицу и поцеловала. Поцелуй вышел развязным и многообещающим. Я обхватил тонкую талию руками и крепко прижал девушку к себе. Пламя, тлеющее внутри нас, разгоралось с новой силой.
– Зачем мне кофе, если есть ты?..
Мою довольную ухмылку и тихий смешок смяли еще одним горячим поцелуем.
В ту ночь мы не могли оторваться друг от друга, а утро встретили в разговорах о сокровенном за ароматным кофе и завтраком в постели, который я сообразил нам в постель.
Днем пришлось засобираться к Джеку – он хотел познакомить меня с двумя парнями с музыкального колледжа Маннес, которым была интересна идея собрать свою банду. С одной стороны, я был взволнован и предвкушал нашу встречу с ребятами, а с другой… Смотрел в зеленые глаза Лизы, гладил большими пальцами ее скулы, оставляя короткие целомудренные поцелуи на носу, на щеках, на родинке над верхней губой, и рассыпался на части от осознания того, что должен уйти.
– Эдди. Ты так опоздаешь, – Лиза мягко отстранилась, поправила загнувшийся ворот моей рубашки и подарила мне нежный взгляд, в котором мимолетно проскочила грусть. – Надеюсь, эти парни то, что тебе нужно.
Я крепко сжал ее в своих объятиях и напоследок еще раз прижался губами к щеке.
– Я уже скучаю, котенок.
Лиза удивленно выгнула бровь и усмехнулась.
– Серьезно? «Котенок»?
– Серьезен как никогда. Сначала мне никак не удавалось придумать более удачное ласковое прозвище, нежели «пантерка»: как-то пошло, не находишь?
Лиза засмеялась, уткнувшись мне в грудь лицом, а потом вдруг резко замолкла и с ужасом вновь взглянула на меня.
– Черт! Я же всю спину тебе расцарапала! Погоди, нужно намазать заживляющей мазью, у меня где-то была…
– Ни в коем случае! – Запротестовал я и не выпустил ее из кольца своих рук. Поиграв бровями, заявил: – Они – моя гордость.
Девушка покачала головой и вздохнула, потрепав меня за затылок, от чего я чуть не застонал: как же мне нравится, когда она так делает!
– Все, уходи. Мне нужно на работу.
– Ты будешь по мне скучать? – я игриво ущипнул ее за голую попу, за что она укусила меня за подбородок.
– Не думаю.
– А я думаю, что ты врешь. Когда наше следующее свидание?
– «Никогда» тебе подходит? – съехидничала Лиза, извиваясь в моих объятиях, пока я зарывался носом в ее шею и волосы.
– Язва, – усмехнулся я, покачав головой, взял пальцами ее подбородок и сладко поцеловал. Она сразу обмякла в моих руках и ответила на поцелуй. Еще раз, на всякий случай, мазнув губами по родинке над верхней губой, я прошептал: – Завтра мы поедем ко мне после того, как я блестяще пройду «собеседование» с Хилли насчет работы в баре.
– Какая самонадеянность! Уму не постижимо…
– Лучше быть таким в твоих глазах, и чтобы ты не знала чего мне стоит эта самоуверенность, – пошутил я, выходя за дверь квартиры, но еще не отпуская ее теплую ладонь из своей, и сжал ее пальцы. В глазах Лизы что-то мелькнуло. Что-то невыносимо знакомое и близкое моей душе.
– Будь настоящим, Эдди. Этим ты мне и нравишься.
Сердце пропустило удар.
Она даже не могла себе представить какие важные слова сказала мне в тот день. Я вырезал их на сердце и носил с гордостью словно те боевые шрамы, не позволяя себе забывать эту простую, но вместе с тем важную истину.
Выходя из дома, в котором жила Лиза, я поднял голову и посмотрел на окна ее квартиры. Желание вернуться обратно и провести весь день в ее объятиях не исчезло, а только усилилось, отдаваясь пульсацией между ребрами. Я невольно нахмурился и потер район солнечного сплетения ладонью. Закурил и простоял еще минут пять, не отрывая взгляда.
Выгляни в окно. Посмотри на меня.
Когда я уже собрался уходить, створка окна открылась и в проеме показалась Лиза. Я чуть не взвыл от досады: на ней было только полотенце, обернутое вокруг обнаженного тела, придерживаемое ее рукой, чтобы оно не свалилось. Закусил нижнюю губу в ожидании того, что она скажет. Но вместо слов эта сумасшедшая распахнула полотенце так, чтобы то, что под ним, увидел только я, выбивая у меня почву из-под ног. Лиза послала мне воздушный поцелуй и скрылась в недрах квартиры, заворачиваясь обратно в махровое полотенце, а я с ребяческой улыбкой, от которой лицо наверняка треснуло пополам, пошел по улице в сторону автобусной остановки.
Она будто услышала меня. Почувствовала.
Она моя.
Катерина Новицкая
Съемная квартирка на Пилор-стрит становится для Эдди и Джо спасением – маленьким островком спокойствия, существовавшим только для них двоих. Они мечтают освободиться от пут и уехать в Нью-Йорк, чтобы зажечь свои звезды: Джо хочет стать известной актрисой, а Эдди – рок-музыкантом. Эдди скрывает влюбленность в подругу и мечтает создать собственную рок-группу, а Джо борется с внутренними демонами и стремится к звездам – либо все, либо ничего. Когда подруга внезапно исчезает, Эдди, не задумываясь, отправляется в путешествие, которое навсегда изменит его жизнь.
Катерина Новицкая
Неизлечимые
Глава 1
– А если твой отец заметит, что в его баре опять убыло, и выселит тебя на улицу?
– Моему отцу плевать на все, кроме своих банковских счетов и коллекции кубинских сигар.
В залитую лучами закатного солнца комнатушку на Пилор-стрит ввалились двое молодых людей, громко топая ногами и хлопая дверями. От них исходили еле уловимые пары алкоголя, смешанные со сладкими женскими духами и огуречным мужским одеколоном. Темноволосая девушка, любовно придерживая пузатую бутылку бурбона подмышкой, тут же решительно прошествовала в кухню и принесла оттуда пару стаканов в одной руке. Дурачась, она шла на носочках по прямой линии, которую отчетливо представляла, и напевала себе под нос Роя Брауна «Good Rockin’ Tonight». С грохотом поставив всю свою добычу на подоконник, она выжидающе уставилась на парня, что уселся у подножья ее кровати в обнимку с гитарой и что-то увлеченно записывал в потрепанном блокноте.
Тот вечер отпечатался ярким воспоминанием в моей памяти. Я помнил каждую деталь разговоров, ощущений и окружающей обстановки – ведь тем парнем с гитарой был… я.
– Все уже решено. Если меня не примет ни один из престижных университетов, то я сваливаю. К черту! – громко сообщила Джордан, прикуривая и выдыхая густое облако дыма. – С моими итоговыми баллами шанс хоть куда-то поступить ничтожно мал. Оставаться здесь больше не в моих силах – я задыхаюсь. Кому вообще здесь до меня есть дело? Даже моим родителям плевать на меня.
Я сидел на полу в ее маленькой съемной квартирке на черном ворсистом пледе, служившим девушке ковром, пытаясь подобрать мелодию к новым стихам. Последние слова подруги прозвучали так отчаянно, что я оставил игру и удивленно поднял голову: раньше, когда она заикалась о побеге из нашего захудалого городишки, я не воспринимал это всерьез. Конечно, мы вместе много фантазировали о том, как все бросим и умчимся в закат навстречу головокружительному успеху и приключениям, но решительных шагов никогда не предпринимали: в отличие от Джордан, у меня были обстоятельства, которые крепко держали меня здесь.
– Что за глупости, Джо? Ты же самая популярная девушка в Джонстауне, – усмехнулся я, отложил гитару и дал ей знак, чтоб она угостила меня сигаретой. Та лишь в ответ закатила глаза и насмешливо фыркнула, направляясь в мою сторону. Я пропустил это мимо ушей и продолжил: – У тебя здесь вся жизнь устроена, все будущее распланировано, а родители обеспечивают безбедное существование, чем компенсируют свое частое отсутствие в твоей жизни. Сомневаюсь, что им так глубоко плевать на тебя, как ты думаешь. К тому же, не забывай – ты дружишь с весьма несчастным типом… вроде меня. Тебе есть с чем сравнивать!
Джордан приземлилась на колени так близко ко мне, что наши носы едва не коснулись друг друга, затянулась поглубже и протянула мне пачку. Дым, медленно вытекающий из ее приоткрытых губ, защекотал мне ноздри. Секундная близость взволновала меня, но я привычно подавил это чувство. Она пристально наблюдала за каждым моим движением, не говоря ни слова. Я же ответил ей своей фирменной улыбкой, от которой таяли все без исключения девчонки, и чиркнул зажигалкой. Перекинув волосы на одно плечо, она отвернулась, вскочила с пола и подошла к старому пыльному проигрывателю, так и оставив мои слова без ответа.
Пока она перебирала музыкальные пластинки, я украдкой разглядывал ее длинные худые ноги, до колен обтянутые черными гетрами, скользнул взглядом по ее маленькой и упругой попке, прикрытой платьем. Джордан безоговорочно была самой красивой девушкой в нашем городке: выше среднего роста, с длинными каштановыми волосами, ниспадающими крупными волнами до середины спины, узкими бедрами и хрупкими плечами, пышной грудью, которой всегда было тесно под школьной формой. Когда Джордан улыбалась во весь рот, на щеках у нее появлялись милые ямочки, а ее звонкий и заливистый смех был подобен колокольчику. Она была королевой всего, чего только можно: выпускного бала в средней и старшей школе, капитаном группы поддержки и «Мисс Джонстаун 1964 года». Она действительно была самой красивой, утонченной и модной девчонкой нашего городишки. К ее популярности прилагались бонусы в виде отца – мэра и матери – бывшей модели, в юности блиставшей на подиумах. Двадцать лет назад об их скандальном романе гудели все газеты: их семнадцатилетняя разница в возрасте сыграла в этом не последнюю роль.
Мужчины хотели ее тело, деньги и популярность, а женщины завидовали красоте и ненавидели за то, что та крутила легкомысленные романы с их сыновьями и кружила голову их мужьям.
До сих пор не могу понять как так случилось, что мы подружились. Когда мы были детьми, наши дома были через улицу, но добрососедских отношений между нашими семьями не случилось: мой отец, ярый республиканец, на дух не переносил заносчивого демократа Питера Хейза. Мать Джордан, Тереза, была необщительной и слишком рьяной католичкой – считала, что мы тут все грешники и даже здороваться с нами при встрече недопустимо. И тем не менее, как-то я шел домой из школы с одноклассниками и увидел эту странную девчонку, которая пыталась разнять дерущихся уличных котов. Они исцарапали в кровь ей руки, порвали платье, но это ее не останавливало. Я с удивлением наблюдал за развернувшимся действием и не понимал – то ли она была смелой и самоотверженной, то ли просто сумасшедшей. Тогда я не выдержал и кинулся ей на помощь, схватив за шкварник одного из хвостатых скандалистов. Коты испугались подмоги и бросились в разные стороны. После все в царапинах и грязи мы уныло тащились по улице до ее дома и молчали. Когда мы подошли к воротам особняка Хейзов, я робко попросил прощения: «Прости пожалуйста, что не смог толком помочь спасти твоего кота. Давай завтра вместе поищем его?». На что Джордан улыбнулась во весь рот и заявила: «Это не мой кот. Я просто гуляла и наткнулась на них.» Как же я тогда рассердился! Меня исцарапали и извозили в грязи напрасно. Ранки кровоточили и щипали, было обидно и больно, и я, заорав на всю улицу «Чокнутая!», унесся к себе домой. Через пару месяцев ее перевели в мой класс, посадили за соседнюю парту, и постепенно мы стали общаться. Кто бы мог подумать, что наша дружба проживет до самого колледжа?..
– Хватит пить просто так, точно старики. Я хочу танцевать! – заявила она и повернулась ко мне, сверкнув глазами. Джо взбила пальцами волосы на затылке, придавая им объем, и принялась аккуратно ставить пластинку в старенький виниловый проигрыватель, притопывая ногой от нетерпения. В ней было удивительно много энергии и жизнелюбия в отличие от меня, ее меланхоличного друга. И иногда вспышки этой солнечной энергии Джордан напрягали меня и грозили разнести все вокруг к чертям собачьим.
В комнате зазвучал голос любимого нами Бо Диддли, и она начала танцевать вокруг меня, без оглядки отдаваясь задорному звучанию его песни «Road Runner». Окинув пустой бокал задумчивым взглядом, я колебался: не лучше ли остановиться сейчас, пока не поздно? Но, черт возьми, я так устал за последние полгода, сводя концы с концами, и на душе скребли такие кошки, что соблазн махнуть на все рукой был слишком велик.
– Эдди! Давай со мной! – воскликнула она, ритмично двигая узкими бедрами, отчего черное короткое платье в стиле Бриджит Бардо откровенно задиралось и оголяло ее молочную кожу. Я не отрывал от нее взгляда и от души посмеивался над тем, как она кривляется и беззвучно подпевает Диддли, не забывая при этом еще и пускать сигаретный дым кольцами. – Немедленно поднимай свою распрекрасную задницу, дружище, и танцуй со мной!
Плеснув себе еще порцию бурбона, я выпил его залпом, желая расслабиться и забыться: мысли скакали галопом. Если Джо все бросит и уедет, то я, не раздумывая, отправлюсь за ней следом. Все равно куда. Хоть на Луну полечу, будь она не ладна.
Я давно знал, куда зовут ее мечты: она то мечтала стать актрисой, то моделью, то всем сразу, купаться в деньгах, ездить на красном кадиллаке «Эльдорадо» 1953 года, и чтобы ее лицо красовалось даже на банках томатного супа.
Во многом наши стремления совпадали. С той лишь разницей, что мне хотелось серьезно заниматься музыкой. С самого детства я грезил о собственной рок-группе, колесить по всему миру с концертами и быть кумиром миллионов, особенно девушек, которые бы на каждом нашем выступлении безудержно осыпали нас нижним бельем. Главное – мне хотелось оставить след в истории, придумать и успешно внедрить свое новое видение в культуру рок-н-ролла. Очень часто во сне я представлял себя на вершине музыкального Олимпа, и рядом со мной были все великие музыканты нашего времени, плечом к плечу. Вдруг эта картина снова так ярко встала перед моими глазами, что я подскочил с пола, готовый прямо сейчас все бросить и укатить за горизонт навстречу музыке, славе и народной любви.
– Я поеду с тобой! – Заявил я, подойдя к ней сзади, взял ее за острые танцующие плечи и развернул к себе. – Слышишь? Сделаем это вместе!
Она ответила широкой белозубой улыбкой и порывисто обняла меня, а в глазах ее мелькнуло то ли облегчение, то ли радость – спьяну было сложно разобрать. Особенно в этот момент, когда я остро ощущал, как она, взмокшая от танцев, прижималась ко мне всем телом и как неистово стучало ее сердце. Медленно огладив ее волосы и спину кончиками пальцев, я несмело опустил ладонь на ее поясницу и смял влажную ткань платья. До изнеможения хотелось сорвать его с Джо и коснуться ее тела своими руками. Мое дыхание потяжелело, и я до боли прикусил себе губу, сдерживая себя и молясь, чтобы мое тело ничем не выдало себя. Уловив звук моего судорожного вздоха, подруга хихикнула мне в грудь и мягко оттолкнула от себя. Ее глаза возбужденно поблескивали в приглушенном свете, но то было от алкоголя и танцев, а не от меня.
– Не отвлекайся! Танцуй! – велела Джордан, пытаясь перекричать музыку, залпом осушила стакан, наполнила заново и вновь задвигалась по комнате, но уже совсем нетвердой походкой. Горько усмехнувшись ей вслед, я пересилил себя и, восстановив свое самообладание, хлебнул остатки пойла из стакана. Пальцем подцепив со стола черную потертую шляпу, я залихватски напялил ее на голову и задвигался в такт музыке. Это было так хмельно и весело, что я не мог удержаться от широченной улыбки, танцевал и пел, а моя подруга, хохоча, прыгала по комнате с бутылкой бурбона, которую стянула из бара родителей, в одной руке и с сигаретой в другой. У меня кружилась голова, и казалось, что я слышу приглушенный голос Джо откуда-то издалека. Бо Диддли пел уже по черт знает какому кругу, и после очередной сигареты я почувствовал, что в стельку пьян.
Позже, смутно помню, я стоял в ванной, в мокрой футболке и с влажными волосами, пытаясь успокоиться и хоть немного протрезветь. Вновь и вновь меня охватывало неистовое желание поцеловать Джордан. Везде, куда только успею дотянуться, пока мне, наверняка шутя, не влепят пощечину. Но я не хотел испортить нашу дружбу, а потому убеждал свое отражение в зеркале как можно скорее идти домой, не испытывать мою силу воли и не издеваться над самим собой.
Только вот возвращаться домой безумно не хотелось. Там реальность давила на меня бетонной плитой: на моей шее висели мать-алкоголичка, давно и плотно сидящая на антидепрессантах, и брат-инвалид, который доживал, возможно, последние годы своей жизни, какой бы уход и помощь я ему не обеспечил. Неподъемный груз ответственности, что я взвалил на плечи, бесконечные попытки совмещать учебу в школе и работу в автокинотеатре с переменным успехом, вечный недосып и постоянная нервотрепка были моими вечными спутниками вот уже семь лет. Назвать это «жизнью» не поворачивался язык. В один момент стать единственной, хоть и хлипкой, опорой, рабочей силой и оплотом заботы и любви было катастрофически тяжело для пятнадцатилетнего пацана, поэтому периодически я порывался все бросить и убежать на край света сломя голову… Но все эти годы каждое утро, заходя в комнату к брату для проведения всех необходимых утренних процедур, я с тоской признавал, что не могу бросить его, ведь он того не заслуживал. Моя совесть не простит мне такого поступка и сожрет меня изнутри. Пока наша мать стремительно катилась на самое дно, Мэтью оставался невинной и доброй душой с немощным телом, которое, увы, ему больше не подчинялось. Ради него я остался в Джонстауне, бросил колледж, пожертвовал своим обучением в перспективных университетах штата, в которые меня по результатам школьных оценок безоговорочно приняли. Натан Кроули, наш школьный учитель музыки, благодаря которому я выучился нотной грамоте, зная мою историю, всячески поддерживал меня и пытался помочь, но я всегда отказывался и замыкался в себе. Мне казалось, что как мужчина я должен быть сильным, не стенать и не жаловаться, самому со всем справляться. В день моего выпускного в старшей школе мистер Кроули подарил мне акустическую гитару Gibson 1950-го года выпуска, ставшей моим первым и навечно любимым музыкальным инструментом, который я принял в дар скрепя сердце и со слезами на глазах. Хранить дома эту драгоценность я не мог из страха, что моя мать заложит ее в ломбард, чтобы выручить денег на выпивку и травку, поэтому я прятал ее на съемной квартире Джо.
С трудом сдержав тошноту, я еле дополз до дивана в гостиной Джордан, упал на него лицом вниз и, кажется, на какое-то время провалился в забытье. Мои силы меня подвели, и, подумав, что сонный и уставший я для моей подруги не так уж и опасен, решил остаться у нее. Гори оно все синим пламенем сейчас, а утром… Утром я снова вернусь в свою привычную колею.
Сквозь сон я почувствовал, что Джо легла со мной рядом и, обвив ногой мою, забормотала что-то неразборчивое. Услышав, как она всхлипнула пару раз, я кое-как продел руку под ее хрупкую фигурку и крепче прижал к себе. Эти внезапные приступы слез тоже были ее частью, а свое успокоение она всегда находила во мне.
– Когда-нибудь наши с тобой звезды зажгутся, Эдди… Вот увидишь, у нас все получится, – прошептала она, поцеловала мои пальцы и мгновенно уснула, уткнувшись прохладным носом мне в шею.
И, черт возьми, в ту ночь я ей поверил.
Глава 2
В разгар летних каникул Джордан сбежала, не сказав никому ни слова. Испарилась, будто ее и не было в нашем городишке. Оставила меня, единственного друга, за бортом. Я был разбит – такой поступок с ее стороны очень подкосил меня.
Гарри Гольдштейн, ее парень, этот подонок, сцепился с ней, напившись на одной из студенческих вечеринок. Говорили, они тогда в очередной раз поссорились, и Гарри даже пустил в ход кулаки. Узнав об этом, я пришел в бешенство: как он посмел поднять руку на хрупкую и беззащитную девушку?! Так просто я не мог это оставить – всем своим существом я жаждал справедливости и, как минимум, сломать этому ублюдку пальцы. Я был уверен, что это стало последней каплей для Джордан и толкнуло ее на побег. Решив единолично отметелить капитана команды после тренировки по футболу, я караулил его на стадионе, курил и нетерпеливо поигрывал пальцами левой руки в кастете, который я обменял на ящик пива у парней-головорезов из моего колледжа. Наконец, я увидел, как он идет в сторону трибун позажиматься с очередной девушкой из группы поддержки, и, когда понял, что этот «Казанова» стал пристраиваться между ее ног, меня обуяла такая злость, что я сорвался со всех цепей.
– Гольдштейн! – гаркнул я, стремительно приближаясь к нему. Как только тот обернулся, я со всей дури двинул ему в челюсть хуком справа. Девчонка противно завизжала, прикрывая руками грудь, а Гарри от моего удара рухнул как подкошенный, запутавшись в спущенных штанах. Я схватил его за грудки, приподнял над землей, и с новой силой приложился к его морде уже рукой, обутой в кастет. Металл полоснул по губе, и кровь брызнула мне на рукав рубашки. Следующий удар пришелся по его зубам и с треском разворотил нос этому ублюдку. Квотербек заголосил нечеловеческим голосом, вцепившись мне в руку. Когда он попытался оторвать меня от себя, я встряхнул его, стукнув затылком об землю, и замахнулся вновь. В голове стоял шум, глаза застилала пелена ярости, а костяшки пальцев торжественно жгло от свершенного возмездия. Здоровенный парень, выше меня почти на голову, был повержен, а в его глазах сквозил страх, и вся спесь сошла на нет уже с первого удара. Я поражался сам себе: никогда не думал, что могу быть таким жестоким. Сейчас, в этот самый момент, я был сильнее его – и, признаюсь, мне это нравилось. Так вот, значит, какой ты, Гарри Гольдштейн: трусливый и беспомощный мальчишка, когда рядом нет твоих дружков-качков!
– Это тебе за Джордан Хейз, ублюдок. И за каждую другую девушку, которую ты еще когда-нибудь захочешь ударить! – прорычал я сквозь зубы, и мой кулак вошел в его туловище как нож в масло. Гольдштейн взвыл еще сильнее, и слезы брызнули из его глаз: вероятно, я сломал ему ребро. Он пытался что-то мне сказать, но разбитые губы не давали ему это сделать, он только пускал слюни и противно скулил, цепляясь за мою руку, которой я держал его. Притянув его лицо ближе к своему, я прошипел: – Если ты думаешь, что тебе в этой жизни все позволено, то ты глубоко ошибаешься. Еще раз, хоть пальцем, тронешь Джордан, или кого-то другого, я сломаю тебе руки, да так, что всю оставшуюся жизнь тяжелее сигареты ты ничего держать не сможешь.
Мои пальцы разжались, и парень с глухим стоном распластался на земле. Он еле дышал, сплевывая кровь и держась за сломанный нос. Глядя на это жалкое зрелище сверху вниз, я пытался выровнять дыхание и успокоить бешеный пульс. Полуголая девица, которую, кажется, звали Лесли, все еще была здесь и не без удовольствия наблюдала за разыгравшимся кровопролитием. Стиснув зубы до противного скрипа, я сдерживал внутреннего зверя, который неистово рвался наружу и царапал когтями мое сознание. Рассматривая каждую черту лица Гарри Гольдштейна, его квадратную челюсть, волевой подбородок, растрепанные волосы цвета пшеничного пива, огромные руки с мозолистыми пальцами, я думал о том, что он вытворял с девушкой, которую я любил… В воспаленном мозгу тут же возникла картинка обнаженной Джордан, как он трогает ее этими самыми ручищами, которыми лапал еще кучу других девчонок, и меня передернуло от отвращения.
– Ты – ничтожество, Гольдштейн. Все, что ты можешь, – это издеваться над теми, кто не может дать тебе сдачи. Ты провоцируешь, оскорбляешь, унижаешь и топчешь людей, – я презрительно сплюнул себе под ноги. – Знаешь почему? Потому что ты слабак. Потому что, наверняка, дома тебя так же унижают и топчут, а как только ты выходишь за пределы своей семьи – ты отыгрываешься на других. Хоть раз, собери свои яйца в кулак и обрати всю боль и злость на своего обидчика!
Мой голос разлетелся эхом под сводами трибун. Порывшись в карманах в поисках спичек и сигареты и обнаружив их отсутствие, я подошел к квотербеку, достал из кармана его брюк зажигалку и помятую пачку, прикурил и бросил ему обратно. Он все это время наблюдал за мной злыми серыми глазами и, выплевывая осколки зубов, сыпал проклятиями. Мрачно усмехнувшись, я отсалютовал ему, окинул скучающим взглядом его «подстилку» и, собравшись уходить, бросил:
– Прикройся. Не нужно чтобы тебя видели в таком виде, особенно Сьюзан Темпл.
Имя тренера группы поддержки подействовало на девчонку как удар хлыста. Сначала она побелела, затем густо покраснела до кончиков волос. Все знали, что мисс Темпл страшна в гневе. А в таком состоянии она бывала довольно часто. Лесли попыталась было натянуть на грудь топик обратно, но безуспешно: в приступе подросткового сексуального голода Гарри так сильно покушался на нее, что швы разошлись. Видя эти бесплодные попытки, я тяжело вздохнул: несмотря на то, что такие девушки, как она, не вызывали во мне уважения, поступать по-свински по отношению к ней мне все же не хотелось. Я снял с себя рубашку со значком автокинотеатра, где работал, и накинул Лесли на плечи. На рукаве запеклись брызги крови Гольдштейна, но это не смутило девушку.
– С-спасибо… – пролепетала Лесли, стыдливо пряча глаза. Я по-приятельски похлопал ее по плечу и с чистой совестью удалился со школьного стадиона.
Спустя пару дней Тереза Хейз, мать Джордан, позвонила мне и осипшим от слез голосом рассказала мне о найденной в съемной квартире Джо записке, в которой та писала, что едет в Нью-Йорк и будет там до следующего года, а дальше куда нелегкая ее занесет – неизвестно. Стоит ли говорить о том, что я даже не стал раздумывать? Здесь, в Джонстауне, мне ничего не светит. Разве что быть избитым всей командой по футболу во главе с Гарри Гольдштейном, когда тот выйдет из больницы и захочет поквитаться со мной. Моя семья – точнее то, что от нее осталось – уже не имела такого значения, как раньше: мне их все равно уже не спасти. Теперь я больше всего боялся не потерять семью, а потерять себя, пустив корни здесь и ничего не добившись в этой жизни.
С тяжелым сердцем я собирал вещи и невольно предавался воспоминаниям. Для моего успокоения фоном по моей комнате плыл мелодичный голос Билли Фьюри, напевающий «Wondrous place» – одну из наших любимых песен с Джо.
«Ты такой сексуальный, когда поешь эту песню… Ты обволакиваешь, дурманишь и ласкаешь своим голосом», – как-то раз заявила она, глядя на меня влюбленными глазами, а потом тут же отшутилась и сменила тему. После я еще долго ругал себя за то, что в тот момент надежда быть любимым ею вспыхнула в моем сердце.
А как мне хотелось по-настоящему ласкать ее изящное тело!.. Не только голосом, но и руками, губами, языком… Доводить до исступления, слушать ее стоны и как она шепчет мое имя, умоляя не останавливаться… Стоило только подумать об этом, как в штанах становилось тесно. Я болезненно поморщился, сжав переносицу двумя пальцами. У меня было много девушек, но сводила с ума лишь одна – недосягаемая Джордан Хейз. Стряхнув с себя наваждение, как липкую паутину, я попытался сосредоточиться: страх неизвестности все плотнее стискивал мое сердце в стальных объятиях. Мне был необходим хоть какой-то худо-бедный план – вот так просто взять и сорваться в никуда со своего «насеста» оказалось не легкой задачей. В голове кружились хороводы мыслей. Я так нервничал, что во рту пересохло, а сэндвич с курицей, наспех сделанный мной на дорогу, не лез в горло. Вдруг я приеду к ней, а ее там уже и след простыл? Или еще хуже: Джордан успеет найти себе новых друзей и компанию, и я уже буду не нужен? Куда и как я смогу податься с авторскими песнями, смогу ли найти стоящих и талантливых музыкантов и сколотить с ними музыкальную группу?.. Я был в смятении. Хотя нет, не так. Я был в ужасе.
– Любопытно. И куда это ты собрался? – раздался за моей спиной насмешливый прокуренный голос. Я пропустил вопрос мимо ушей и продолжил складывать вещи в небольшую походную сумку: зубная щетка с зубной пастой отправились во внутренний карман, а одеколон в стеклянной бутылке был заботливо замотан в полотенце. В ноздри ударил кислый запах марихуаны, немытого тела и дешевого пива, поднимая во мне горечь и раздражение: по этому букету ароматов я сразу понял, кто пожаловал в мою «обитель». В проеме стояла Дебора Мориц, опираясь на дверной косяк, в старом и давно не стиранном халате, с растрепанными темно-русыми волосами, которые кое-где липли к лицу и шее жирными прядями. Она пьянствовала почти неделю, не появляясь дома, а потом сутки отсыпалась в спальне, источая тяжелый запах перегара. Между пальцев с грязными и кое-где сломанными ногтями была зажата тлеющая самокрутка, а на помятом лице остался след от подушки, которую я заботливо подложил, пока она была в отключке. Сощурив теперь блеклые голубые глаза, эта неприятная женщина сквозь зубы прошипела:
– Я задала тебе вопрос, черт возьми.
Ее одутловатое лицо было перекошено от ненависти. А ведь когда-то моя мать была красоткой: волосы цвета молочного шоколада, отливающие позолотой на солнце, ярко-голубые глаза, нежные и заботливые руки с аккуратными длинными пальцами, которыми она любила перебирать клавиши фортепьяно, мелодичный голос и звонкий счастливый смех, милые ямочки на щеках… В те времена от нее всегда пахло смесью яблочного пирога, сахарной пудры и мяты, которую она выращивала в нашем саду за домом. Казалось, для нее это была идеальная семейная жизнь: она создавала уют, занималась маленьким сыном и садом, каждый вечер с радостью встречая мужа с работы. В моих детских воспоминаниях она была именно такой, и я изо всех сил старался сохранить этот образ. Но потом родился Мэтью, которому в пять лет поставили страшный диагноз «Мышечная дистрофия Дюшенна», и все покатилось под откос.
– Не знал, что тебя это волнует, – горько усмехнувшись, я нарочито громко застегнул молнию на забитой до отказа сумке и оглядел маленькую комнатушку, которая во все тяжелые времена была для меня оплотом спокойствия и безопасности. Взгляд зацепился за голые полки, с которых я смел все пластинки и книги, оставив в одиночестве пыльные учебники, которые в последнее время брались в руки все реже. За серые стены, обклеенные плакатами и газетными вырезками с моими гуру рок-н-ролла: здесь были Чак Берри и Элвис Пресли, Бадди Холли с The Everly Brothers, Джерри Ли Льюис и Эдди Кокрэн. Старый покосившийся письменный стол с кучей черновиков неудавшихся песен, выведенных моим размашистым почерком на бумаге, взирал на меня с тоской и немым вопросом: «Ты нас бросаешь?» В моих котомках не нашлось места для всей этой макулатуры, и я решил, что значит так надо. Я оставлял здесь свою прошлую жизнь. Оставлял прошлого себя: маленького мальчика, который напевал себе под нос мотивы африканского госпела Махалии Джексон «Move on Up a Little Higher», чтобы заснуть. Я оставлял здесь мальчика, которому в пятнадцать лет пришлось стать взрослым мужчиной, взвалив на себя все тяготы и всю ответственность за свою семью. Чувствуя дикую усталость от тяжелых воспоминаний, я шумно выдохнул и шагнул было к сумке, чтобы поскорее убраться из этого дома, как Дебора в мгновение ока оказалась рядом. Не ожидая от нее такой прыти, я не успел среагировать, и мне тут же прилетела звонкая пощечина по лицу. Перед глазами замигали темные пятна, и я шарахнулся в сторону, спотыкаясь об коробки со старыми детскими игрушками и едва не падая на пол.
– Как ты смеешь так разговаривать со своей матерью, поганец!? – заверещала Дебора, пытаясь дотянуться до меня и снова ударить по лицу. – Я столько лет тебя растила, кормила, все дала в этой жизни! Всю себя я положила на то, чтобы вырастить из моих детей достойных людей, а ты после всего бросаешь меня, неблагодарный кусок дерьма!
Снова удар.
– Весь в своего отца! Убегаете, поджав хвосты, как шавки! Яблоко от яблони…
Ее ладонь вскользь приходится мне по шее, оставляя царапины от ногтей, но в этот раз я перехватил ее руку и с откровенной злобой прорычал:
– Забавно, что ты вспомнила о том, что ты наша мать, а не пьянчужка подзаборная, которая трахается с алкашами за бутылку дешевого и отвратительного пива!
Я оттолкнул ее от себя, и та бесформенным кулем свалилась на мою старую скрипучую кровать с матрасом толщиной в мой указательный палец. Халат матери распахнулся, выставляя напоказ потасканный и засаленный пеньюар, все синяки и следы от уколов. К горлу подкатила едкая тошнота, и я, откровенно презирая ее, отошел подальше, чтобы не коснуться этой грязи.
– Все, что ты сейчас тут несла, откровенная чушь, и ты прекрасно знаешь об этом. Последние четыре года ты только и занималась тем, что разрушала себя, катилась на самое дно, утягивая за собой своих детей! – крикнул я, выйдя из себя, и со всего размаху пнул ногой по ножке кровати. Обида и боль, накопившиеся за эти годы, что я держал в себе, выплескивались наружу, а мой голос звенел от злости. – Весь Джонстаун знает, что Дебора Мориц шлюха, пьяница и наркоманка. Все знают, что ты никчемная мать, которая вырастила таких же никчемных и потерянных в жизни людей. И все знают, что ты променяла своих сыновей на бутылку и дозу дексамфетамина! Знала бы ты, сколько унижения я испытываю каждый чертов день…
Мой голос сорвался на хрип. Осторожно продвигаясь к выходу из комнаты, я смотрел на женщину, которая когда-то была самым родным и любимым человеком на свете, и мое сердце обливалось кровью. Конечно, я предполагал, каково ей было, когда она поняла, что ждет ее и Мэтью. Как ей было больно и страшно – от неизвестности, от неуверенности, что ей хватит сил справиться с этим. Что она сможет выдержать это испытание. Ведь, как она раньше любила говорить, Господь дает нам только те испытания, которые мы можем преодолеть. Я все мог понять, если бы она хотя бы попыталась… Но она выбрала для себя самый легкий путь: она с головой ушла в свою боль, заливая ее алкоголем. Потом от нас ушел отец, и это доконало ее окончательно и бесповоротно.
– Да как ты смеешь! Ты… ты… Уродец! Как и твой брат! Вы оба сломали мне жизнь! – запыхаясь и кряхтя, Дебора сыпала ругательствами и пыталась подняться, но тело никак не слушалось ее. В моей комнате стало невозможно дышать. Слезы от безысходности и злости душили меня, щипали глаза, но я скорее отрежу себе руку, чем покажу свою слабость. Судорожно сжимая кулаки, я старался держаться, чтобы не начать крушить здесь все – все, что связывало меня с этим домом. Я схватил сумку и понесся по коридору прочь так быстро, как мог, и уже в дверях, ведущих на улицу, чуть не упал: сумасшедшая женщина кинулась мне в ноги и схватила меня за штанину, беспрестанно вопя: – Ублюдок! Не смей оставлять меня, как твой отец! Не смей, черт возьми! Кто будет оплачивать счета? Что я буду есть? Если ты уйдешь, то ты мне больше не сын!..
Она заплакала навзрыд, сильнее вцепившись в мою штанину, и мне никак не удавалось стряхнуть ее с себя. Где-то в глубине дома послышались приглушенное мычание Мэтью, которого мы, наверняка, разбудили криками, и глухой стук: возможно, он что-то уронил на пол, а, может быть, и сам упал с кровати. Слезы все же выступили на глазах, но, до боли прикусив губу, я мысленно приказывал себе не отвлекаться и методично продвигался по лестнице, волоча за собой тело обезумевшей матери. Быстрым взглядом я обвел нашу тихую улицу, молясь, чтобы никто из соседей не увидел этого «представления». Наконец, я силой поставил мать на ноги, машинально отряхнув ее разбитые коленки от дорожной пыли.
– Оставь меня в покое, мама. Хватит с меня этого дерьма. Я больше не могу, и не хочу, так жить! – взмолился я, крепко сжимая ее худые плечи и тряся ее как куклу. В ответ мать икнула и попыталась повиснуть на моей шее, но я снова оттолкнул ее подальше от себя. Воспользовавшись небольшой заминкой, я запихнул гитару и сумку не заднее сиденье видавшего виды голубого бьюика 57 года, и с дрожью в ногах быстро скользнул на кресло водителя.
– А как же твой брат? О нем ты подумал? Ты бросаешь его, беспомощного, на произвол судьбы? Я и пальцем не пошевелю, слышишь меня?! – зачастила мать, в исступлении молотя кулаками по багажнику, пытаясь воззвать к моей совести. Но моя совесть была в глубокой заднице, куда я ее отправил, чтобы осуществить задуманное, прекрасно понимая, что она помешает мне решиться на побег. Я судорожно пытался вставить ключ зажигания, но мои ладони вспотели, и он все время норовил выскользнуть из рук. Наконец, я справился с волнением, машина глухо заурчала и рванула с места. В зеркало заднего вида я видел, как Дебора побежала за машиной с перекошенным от злости лицом, что-то крича мне вслед, но потом ее неожиданно повело вбок и она, споткнувшись о бордюр, упала. Я повернул на другую улицу, и она пропала из вида.
С силой сжав руль, я утопил педаль газа в пол.
– Думай о Джо, Эдди. Думай о Нью-Йорке, – бормотал я сам себе под нос как заевшая пластинка, переключая рычаг коробки передач. Бросив мимолетный взгляд в боковое стекло, я увидел себя в отражении и ужаснулся: бледный, с синяками под глазами, расцарапанной щекой и с покусанными до крови губами я скорее напоминал голодного упыря нежели Монтгомери Клифта, с которым часто меня сравнивала Джордан. Темные волосы беспорядочно спадали на лоб, разлохматившись от ветра, который со свистом врывался в окно автомобиля. Мрачные глаза цвета кофейного зерна теперь казались черными угольками и возбужденно сверкали от света фонарей из-под густых темных бровей. Высокие четко очерченные скулы, широкий подбородок и прямой идеальный нос – что ни говори, а родители постарались. Сам себя я сравнивал с Джимом Моррисоном, его образ находил отклик в моей душе. Несмотря на всю мрачность и иногда нелюдимость, девчонки, выражаясь словами подруги, «штабелями ложились» и не давали мне проходу. Да и умение играть на гитаре давало определенные плюсы. «Мрачный красавец с тайнами и замашками джентльмена – друг мой, да ты просто настоящий магнит для женского пола!» – сделала вывод Джо на одной из вечеринок моего колледжа, куда она пришла с подружками. В ту ночь я выступал на сцене впервые в жизни, и своим присутствием она очень поддержала меня.
Гарри Гольдштейн, еще будучи парнем Джордан, вместе с дружками часто цеплял меня из-за внешности. Однажды, еще в выпускном классе школы, мы повздорили с ним в первый раз.
– А твоя мамочка знает, что ты гей? – проорал Гарри на весь школьный двор и заржал как конь, будто это была самая остроумная шутка в мире. – Все вы, музыкантишки вшивые – педики, это давно всем известно. Чего ты вообще постоянно ошиваешься около моей девчонки? Трахнуть ее хочешь?!
– Исходя из той информации, что якобы давно тебе известна, трахнуть я хочу вовсе не твою подружку, а тебя самого. И, судя по тому, что ты мимо меня пройти спокойно не можешь, ты только об этом и мечтаешь, – сквозь зубы парировал я, даже не удостоив его взглядом. Во мне уже давно зрело желание почесать кулаки об физиономию этого неотесанного бугая. Позади него послышались неуверенные смешки парней, которые тут же заглохли, стоило только Гарри злобно зыркнуть на них через плечо.
– А ну повтори, что ты сейчас сказал! – прошипел он и двинулся на меня, закатывая рукава рубашки и ослабляя галстук на бычьей шее. Так, значит, драка? Отлично! Наконец-то я разомнусь на его боках. Вдруг этот полудурок мерзко усмехнулся и выдал: – Я знаю, о чем говорю. И ты не исключение! Думаешь, я просто так с ней встречаюсь? Все только и думают о том, как завалить королеву школы…
Джордан, почуяв, что запахло жареным, тут же вклинилась между нами и потребовала прекратить эту глупую перепалку, чем разозлила меня еще больше, а ее бойфренд пер напролом как бронепоезд, игнорируя жалкие попытки девушки обратить все в глупую шутку.
Минуя Джордан и не обращая внимания на ее попытки пресечь нашу стычку, я подошел вплотную к капитану футбольной команды, сжав кулаки. Мы стояли друг напротив друга, как два разъяренных быка на ринге, и разве что не били «копытами» по земле, а из ноздрей не валил дым.
– Мы друзья, и я уважаю Джордан, – я смерил Гарри презрительным взглядом из-под темных очков, чем выводил того из себя. – И ты меня с кем-то путаешь. Круг моих интересов гораздо шире, чем у тех, кто думает только о том, куда бы свой член пристроить. А с тобой мне давным-давно все ясно. Ты в футбол-то подался только ради того, чтобы толпы девчонок «объезжать» – ни будь ты спортсменом с кучей кубиков пресса, в твою сторону никто бы и не взглянул.
– Сукин сын! Да я тебя пополам сломаю! – рявкнул квотербек, брызгая слюной. Джордан попыталась оттолкнуть его, но тот схватил ее за руку и сжал, словно стальными клещами, с такой силой, что позже на ее коже выступили бордовые синяки. – Сними свои чертовы очки, урод, и смотри в глаза, когда я с тобой разговариваю!
Я резким движением выдернул из его пальцев руку Джо и загородил ее спиной, прошипев ему в лицо что-то вроде: «Катись к черту, вонючий кусок дерьма». Гарри с ревом раненого медведя кинулся на меня. Завязалась эпичная потасовка, и нас еле разняли. Внешность типичного короля всех школьных балов была значительно подправлена моими кулаками, что даже пошло ему на пользу: его слащавое личико приобрело явный налет мужественности.
Позже мы сидели с Джо у нее дома и тяжело молчали. Она обработала мне ссадины под глазом и на скуле, что оставили кривые лапы ее бойфренда. Никто из нас не произносил ни слова. То ли от того, что каждый думал о своем, то ли от того, что никто из нас не знал, что сказать. Когда я все же решил задать ей мучивший меня вопрос и уже было открыл рот, она вдруг заговорила первой, глядя сквозь меня.
– Знаю, что ты думаешь. Знаю, какой вопрос крутится у тебя в голове, я и сама иногда задаю его себе. Это только моя вина. Видимо, во мне нет ни грамма самоуважения, раз я встречаюсь с такими парнями, как Гарри Гольдштейн. До него были абсолютно такие же самовлюбленные громилы, а то и хуже – тебе ли не знать? Значит, судьба у меня такая. Мне уже от него не избавиться: Гарри жизни мне не даст в колледже, если я с ним расстанусь – он же бессменный капитан футбольной команды… Такие не прощают унижения. Да и, если говорить начистоту, статус его девушки дает определенные привилегии и… неприкосновенность. Так что в этих отношениях каждый получает свою выгоду.
Она убирала остатки ватных тампонов и перекись в аптечку, а я пораженно молчал, стараясь не смотреть на нее, и теребил дужку чудом уцелевших очков. Ответить было нечего, хоть и хотелось наорать на нее за то, что, получается, я напрасно схлопотал по лицу, защищая ее честь. Сказать, что она просто идиотка, раз спит с парнями из-за их статуса в колледже, а не из каких-то чувств, что это аморально и унизительно. Сказать, что есть на свете парень, который уважает ее, ценит, любит и мечтает сделать счастливой просто так, не требуя ничего взамен. Но вместо этого я молча взял гитару, улегся на пол и бездумно начал теребить струны, уставившись в потолок.
– Скорее бы уехать… Мне просто необходимо уехать из Джонстауна и начать все сначала! Здесь я никто, пустое место! – с места в карьер она завела истерику, судорожно пытаясь прикурить сигарету, но колесико зажигалки не слушалось ее дрожащих пальцев. – Все смотрят на меня как на кусок мяса! Никому не интересно, что у меня на душе! Кроме тебя, конечно… Черт возьми, не бросай меня, Эдди! Ты нужен мне, слышишь?..
Увлекшись воспоминаниями, я не заметил, как выехал на встречную полосу и чуть не влепился в другой автомобиль. Очнувшись, резко вывернул руль под пронзительный гудок от возмущенного водителя и избежал столкновения. Ошалело бормоча извинения, я дрожащей рукой взъерошил волосы и сосредоточился на дороге, а то было бы как-то очень обидно не доехать до Нью-Йорка и вместо того, чтобы идти к своей мечте, остаться мокрым местом на автостраде…
Нахмурившись, я бросил взгляд в зеркало заднего вида. Джо все время говорила, что я нужен ей, значит, так оно и было. Я не мог оставить ее одну там, в большом городе несбывшихся надежд. И, хоть мы всегда хотели рвануть в Голливуд, судя по тому, что нелегкая забросила ее в Нью-Йорк, планы Джордан стремительно поменялись. Что ж. Посмотрим, что из этого выйдет.
Я мчался к окраине города по Хигл-роуд на всех парусах. Мимо проносились редкие огни, старые полуразрушенные дома, заброшенные автозаправочные станции… Сердце защемило от радости, что этих печальных зрелищ я больше не увижу. Эмоции так захлестнули меня, что я не выдержал и крикнул во все горло:
– Жди меня, Нью-Йорк!
Мой голос эхом разнесся по старым узким улочкам Джонстауна, утопающим в предрассветном тумане. Чей-то пьяный голос проорал мне в ответ: «Заткнись, придурок!», я облегченно рассмеялся, прибавил скорости и вырвался из унылых объятий нашего маленького невзрачного города и осточертевшей старой жизни.
Глава 3
Это был один из самых незабываемых моментов моей жизни: я приехал в Нью-Йорк. Сумасшедший и полный неиссякаемой энергии город вихрем ворвался в мою захолустную душу.
Весь город будто плескался в лучах утреннего августовского солнца, славы, роскоши и безудержного веселья. Кругом все бесконечно двигалось: толпы людей, машин, желтых такси с шашечками на крышах. Воздух звенел от голосов, смеха, музыки и гудков автомобилей. Город просыпался и оживал на моих глазах. Я только и успевал вертеть головой по сторонам, чудом умудряясь следить за дорогой, чтобы не въехать в зад какому-нибудь зазевавшемуся таксисту или сбить кого-то из пешеходов, ибо жители этого города, словно безумные, перебегали дорогу везде, где можно и нельзя, сновали между машинами, махали руками таксистам, чтобы те подхватили их к себе на борт.
Везде на улицах молодые люди собирались в группки, играли на музыкальных инструментах, танцевали, пели и радовались жизни. Несколько раз я останавливался покурить, подсаживался к ним, и мы болтали как давние знакомые. А какие здесь были девушки!.. У меня глаза разбегались, и я сворачивал себе шею, чтобы их рассмотреть: все одетые с иголочки по последней моде, ярко накрашенные, с короткими стрижками в стиле Твигги, с высокими и пышными прическами, в которых сверкали ободки, в платьях и брючных костюмах броских цветов. Длинные и стройные ножки, осиные талии, манящие изгибы так и притягивали взгляд. Спустив очки на нос, я беззастенчиво кидал на них игривые взгляды, а они отвечали мне взаимностью, то кротко, то зазывно улыбаясь и стреляя глазами. Моя самооценка стремительно росла и укреплялась, что не могло не доставлять мне удовольствие.
Здесь царил дух свободы. Здесь все казалось другим. Даже небо было выше, ярче и бескрайнее. Оно дарило так много надежд и обещаний…
В первый день мне на удивление везло: Нью-Йорк встретил меня с радушием, представ невероятным, фантастическим и головокружительным городом. Жаль, рядом не было Джо, чтобы разделить все мои чувства и эмоции с ней. Но зная наверняка, что она ощущала все то же самое, я живо представил, как она бежит по улицам среди толпы людей, лохматит детям волосы и, шутя, целует симпатичных мальчиков в щеки.
Я улыбнулся воображаемой картинке. Иногда я сам удивлялся, насколько хорошо ее знаю. Стоит мне закрыть глаза, как ее образ встает перед внутренним взором – ее сияющие от восторга глаза и растрепавшиеся волосы, на которые она уже не обращает внимания.
Притормозив возле небольшого магазина, я купил сигарет и ледяной содовой прямиком из холодильника. С жадностью припал к банке с газированной водой и почти одним махом ее выпил, когда где-то сбоку от меня раздался голос:
– Добрый день, молодой человек. Сигаретки не будет?
От неожиданности я дернулся и пролил остатки сладкой воды себе на рубашку. Коричневое пятно печально растеклось по воротнику и мгновенно впиталось в ткань. Тыльной стороной ладони я стер оставшиеся капли и, обернувшись, протянул незнакомцу пачку, которую еще не успел распечатать. Прикрыв глаза рукой-козырьком от солнца, я смог разглядеть человека, напугавшего меня. Незнакомец оказался темнокожим пожилым мужчиной с сединой на висках, добродушным лицом и смеющимися глазами. Он поблагодарил меня, вытащил нам по сигарете и вернул мне пачку. Мы молча закурили. Спустя пару затяжек он с улыбкой представился, протянув мне руку:
–– Билли Мозес. Прошу прощения за испорченную рубашку. Право, я не знал, что ты такой неловкий и пугливый, как птенчик! – его смех, глубокий и заразительный, оставил теплый след в моей душе. По какой-то неведомой мне причине этот человек сразу расположил к себе.
–– Эдди Мориц, – улыбнулся я в ответ, пожимая его крепкую и теплую руку, и добавил с абсолютно серьезным выражением лица: – Вообще, я не из пугливых – сам не ожидал от себя такой оплошности.
Потушив сигарету о близ стоящий мусорный контейнер, Билли Мозес задумчиво оглядел меня и расплывшееся пятно на рубашке и заявил:
–– Пойдем-ка. Моя Мириам застирает пятно и высушит, а мы с тобой пока выпьем по чашке кофе, и ты расскажешь, откуда к нам такой красивый пожаловал. Твоя рубашка будет как новенькая, обещаю.
Я недоверчиво покосился на него: неужто еще на свете существуют добросердечные и бескорыстные люди? Почему-то этот человек не вызывал у меня никаких подозрений. От его улыбки и добродушия веяло теплом, спокойствием – всем своим существом Билли Мозес источал дружелюбие. Но стоило ли мне вот так просто довериться первому встречному в этом огромном незнакомом городе? Заметив мою внутреннюю борьбу, он потрепал меня по плечу.
–– Не дрейфь, парень, я не желаю тебе зла. Сам когда-то был в таком же положении, как и ты: невооруженным глазом видно, что ты не местный и растерян. Знаю, каково это, а потому просто хочу помочь. Прачечная, которую мы держим с моей женой, здесь неподалеку, – он махнул рукой в сторону Ферри-стрит, поднял с асфальта небольшой чемоданчик с инструментами и резво зашагал прочь. Немного помедлив, я все же последовал за ним. По пути, на всякий случай, смотрел по сторонам и старательно запоминал знаки и вывески, чтобы если что дать деру и не заплутать. Я нервно хихикнул себе под нос, разглядывая моего нового знакомого. «Не думаю, что он прибьет меня гаечным ключом, но… Чем черт не шутит», – невольно подумал я и несколько раз оглянулся убедиться, что припаркованный старенький бьюик стоит на месте и никуда не делся.
–– С твоим красавцем все будет хорошо. Ты недалеко от него ушел, и потом я провожу тебя обратно, – успокоил меня Билли и нырнул под козырек в небольшое светлое помещение. Я, зазевавшись, чуть не упустил его, но вовремя заметил, куда он пропал, и забежал за ним следом. Внутри было чисто, прохладно и приятно пахло стиральным порошком. Вдоль стен тянулись ряды стиральных машин, а в конце помещения стояли сушильные шкафы. Чуть поодаль за небольшой стойкой, обделанной фаянсовой плиткой нежно-голубого цвета, стояла чуть полноватая красивая женщина с оливковой кожей, черными вьющимися волосами, в которые была вплетена ярко-красная лента. Она о чем-то живо щебетала с двумя пожилыми дамами, передавая им корзины с бельем на незнакомом мне языке. Еще издали завидев нас с мистером Мозесом, женщина расплылась в улыбке и приветливо помахала рукой. По взглядам, которыми они одарили друг друга, я догадался, что это и есть супруга моего новоиспеченного знакомого – Мириам. Несмотря на свой далеко не молодой возраст, жена Билли была очень привлекательной. Я даже немного загляделся на нее, пока Мозес не дернул меня за рукав и, лукаво подмигнув, шепнул мне:
–– Глазки можешь не строить – она моя.
Я неловко кашлянул и, наверняка, покраснел, смущенный шутливым замечанием, до самых кончиков ушей.
Он подошел к Мириам, приобнял и чмокнул ее в щеку, на что та с наигранным возмущением воскликнула:
–– Caro[1]! Мы не одни, держи себя в руках!
Распрощавшись с хихикающими над их флиртом пожилыми дамами, женщина обратила все свое внимание на меня. Я скромно стоял в сторонке, ближе к выходу, и нервно теребил пуговицу на рубахе.
–– А что это у нас за homem bonito[2]?
–– Этот bonito мой новый знакомый, его зовут Эдди Мориц, и по моей вине у него случилась неприятность, – Мозес с очень виноватым лицом кивнул на мою рубашку, показывая ей пятно. Мириам надела очки в ярко-красной оправе, пригляделась, покачала головой и со словами «Pobre rapaz!»[3] велела мне снять с себя верхнюю часть одежды. Не задавая больше никаких вопросов, она подхватила корзину с новой порцией белья для стирки и упорхнула в подсобное помещение.
Билли пригласил меня подняться за ним на второй этаж: там оказались[П8] небольшая уютная квартирка и совсем крошечная кухня, на которой едва умещались два человека. Пока хозяин варил кофе, я рассматривал каждую деталь этого дома – от моей настойчивой помощи он категорически отказался. Яркие картины на стенах, диковинные статуэтки на полках с потрепанными книгами, в углу большой музыкальный проигрыватель сороковых годов, небольшой диван с пухлыми подушками, на которых вышиты незнакомые мне, но очень красивые узоры. У дивана стоял столик, на который мужчина водрузил поднос с дымящимися чашками ароматного кофе и с парой наспех собранными сэндвичами с арахисовой пастой. При виде еды, у меня заурчало в животе, и только в этот момент я осознал, насколько был голоден.
–– Большое спасибо, мистер Мозес, но не стоило… – пробормотал я, переминаясь с ноги на ногу у окна с тяжелыми шторами горчичного цвета. Ткань была такой приятной на ощупь и так напоминала мне портьеры моей матери в нашем доме, что я стоял как завороженный и пропускал ее между пальцев. Поэтому, когда хозяин застал меня за этим странным занятием, я немного смутился – не хотелось, чтобы меня приняли за психа.
–– Зови меня просто Билли. Садись и ешь давай, а то вон какой тощий! – не терпящим возражений тоном заявил он, раскладывая салфетки на стол и расставляя чашки. Мы уселись на мягких диванных подушках и принялись за еду. Наша трапеза проходила в абсолютном молчании, я боялся ее нарушить, а Билли был погружен в какие-то мысли. Когда сэндвичи приказали долго жить и исчезли с тарелки до последней крошки, Билли вытер рот салфеткой, подлил нам еще кофе из алюминиевого кофейника и, устроившись поудобнее, выжидающе посмотрел на меня. Под его пристальным взглядом я неловко заерзал на месте и опустил глаза в пол: рассказывать о своей жизни первому встречному человеку я не считал нужным, да и не было никакого желания – ведь похвастаться мне было нечем. Задумчиво очерчивая большим пальцем ручку фарфоровой кружки, я пытался дать понять, что не настроен на откровенный разговор, даже с человеком, который был со мной добр. Мозес понимающе кивнул.
–– В нашем мире сложно быть искренним и откровенным: никогда не знаешь, чего ожидать от людей и чисты ли их помыслы. Я не настаиваю на откровениях со мной, Эдвард, но если тебе нужна какая-либо помощь, то ты можешь спокойно обратиться ко мне и моей жене. Мы постараемся помочь, чем сможем. – Oн похлопал меня по плечу и стал собирать посуду. Я тут же вызвался ему помочь: подхватил поднос из его рук и пошел на кухню. Там я быстро на автомате помыл кружки и тарелки, обтер посуду полотенцем насухо и разложил ее по местам. Пожилой мужчина с мягкой улыбкой наблюдал за мной и, кажется, был приятно удивлен моей хозяйственности.
–– Подозрительность и недоверчивость – мои вечные спутники. К сожалению, в моей жизни было мало хорошего и доброго отношения от людей, – бесцветным голосом ответил я, пожимая плечами, стараясь выглядеть безразличным, но при этих словах в мое сердце таки вонзилась ледяная иголка. Я невольно потер ладонью грудную клетку. – Никогда не знаешь, кто на этот раз воткнет тебе нож в спину. А иногда с неприятным удивлением обнаруживаешь, что так можешь поступить и ты сам.
–– Я многое повидал в жизни. И, поверь, больше твоего, юноша! Но мне всегда казалось, что людям нужно уметь давать шанс, и иногда… Иногда они приятно удивляют, – подмигнул мне Билли и поманил рукой, приглашая следовать за ним.
Мы вновь спустились в небольшой зал, прошли сквозь него и прошли в тот коридор, где с полчаса назад скрылась хозяйка с моей рубашкой. В конце коридора оказалась небольшая комнатка с гладильной доской, утюгом и всеми инструментами для шитья. Там мы и нашли Мириам Мозес: женщина как раз заканчивала работу.
–– Caro[4], вы как раз вовремя. Одежда спасена, честь восстановлена! – женщина бросила на нас озорной взгляд, напоследок еще раз поправила воротник моей рубашки и, широко улыбаясь, протянула ее мне: – Принимайте работу, молодой человек.
–– Большое спасибо! – сердечно поблагодарив ее, я оглядел рубашку, оделся и присвистнул: – Черт возьми, миссис Мозес, либо вы[П9] творите чудеса, либо просто где-то достали мне новую!
Пожилая пара дружно рассмеялись. На душе было легко и приятно настолько, что уходить не хотелось. Мы еще поболтали о том о сем, и я стал прощаться с этой чудесной женщиной, а когда мистер Мозес пошел проводить меня до машины, как и обещал, в проеме узкого коридора на меня налетел какой-то ураган с возгласом «Mio Dio!»[5]. И этим ураганом оказалась… девушка. Столкнувшись со мной, она чуть не полетела на пол, но я, мгновенно среагировав, схватил ее запястье и крепко прижал к себе. Девушка охнула от неожиданности и пробормотала что-то невнятное, обдав теплым дыханием кожу на моей шее, отчего по всему телу сиганули толпы мурашек. Ее волосы источали какой-то свежий и приятный запах, что я непроизвольно подался вперед, и наши взгляды столкнулись.
Казалось, время остановилось, и все вокруг исчезло. Была только она – прекрасная незнакомка, что чуть не сбила меня с ног. Во рту стало сухо как в пустыне Гоби, когда мой взгляд сфокусировался на ней и я понял, что передо мной невероятной красоты девушка.
Пронзительные зеленые, цвета молодой и сочной травы, глаза, обрамленные длинными черными ресницами, поразили меня в самое сердце. Красивое смуглое лицо с правильными чертами и такой мягкой кожей, что пальцы закололо от желания прикоснуться к ней. Пухлые губы цвета терпкого вина были приоткрыты, нижняя губа полнее верхней, в которую сию секунду захотелось вонзиться зубами. Над верхней губой была маленькая аккуратная родинка, которую так и хотелось поцеловать. Упругая и высокая грудь, небольшого размера, часто вздымалась, упираясь в мою, и был слышен стук наших сердец в унисон: кажется, я взволновал ее не меньше, чем она меня. Или это от испуга, что она чуть не упала?..
Из замешательства меня выдернул голос мистера Мозеса откуда-то из прачечного зала:
–– Эдди, ты где там застрял?
Сморгнув наваждение, я отступил и с усилием разжал пальцы, чтобы отпустить ее тонкое запястье.
–– Прошу прощения, – прохрипел я, не зная, куда деть руки. Тело не слушалось меня, дыхание [П10] стало прерывистым, а ладони вспотели. Ее запах кружил мне голову. Мне так хотелось коснуться ее снова…
–– Не извиняйся, сама виновата. Иногда я бываю невнимательна. – Ее губы растянулись в соблазнительной улыбке. Заправив за ухо выбившуюся прядь волос цвета горького шоколада, она потупила взгляд. Ее черные ресницы отбрасывали тень на скулы, делая ее еще прекраснее. – Спасибо, что поймал меня. Разбить голову о кафель в прачечной не входило в мои планы на сегодня.
Она подняла глаза на меня и закусила нижнюю губу, отчего в моих коленях появилась внезапная слабость. Эта девушка притягивала и манила, заставляла теряться в пространстве и забывать дышать. В каждом ее движении сквозилиа уверенность и кошачья грация. Густые шелковистые волосы были подстрижены под каре и открывали длинную красивую шею. Про себя я подумал, что эта девушка действительно напоминает кошку. Пантеру. Внешнее спокойствие и сдержанность тщательно скрывали страстную натуру. Только ее глаза не могли скрыть ее истинной сути: иногда в этой зелени проскакивали искры необузданного нрава. Я вдруг живо представил, как ее изящные пальцы с острыми черными ноготками царапают мою спину, и все тело тут же покрылось испариной, а низ живота скрутило. Такого влечения с первого взгляда я не испытывал ни разу в жизни, даже когда был девственником.
–– Да уж, то еще зрелище было бы, – глупо хихикнул я и мысленно хлопнул себя по лбу: идиот, что я несу! И с каких пор смеюсь как малолетняя девчонка?
Девушка открыто и заразительно засмеялась, показывая красивые белые и ровные зубки с заостренными клыками – ну, точно кошка! Я не мог оторвать от нее глаз, и, заметив это, она перестала смеяться и с невозмутимым видом подошла ко мне вплотную. Я был выше ее на целых две головы, поэтому она задрала подбородок и с нескрываемым любопытством вгляделась в мое лицо.
–– Не видела тебя здесь раньше, – задумчиво протянула девушка. – Еще раз спасибо. Эдди, – шепотом добавила она, улыбнувшись одним уголком губ, и направилась в сторону мастерской миссис Мозес. Провожая ее взглядом, я еле сдержал стон: короткая юбка алого цвета [П11] подчеркивала ее изумительные округлые бедра, открывала идеальные ножки в туфлях на высоком каблуке. Разгоряченный мозг тут же подкинул картину, как я закидываю их себе на плечи… Господи Иисусе!
–– Мы еще увидимся? – вырвалось у меня. Я не узнавал сам себя: рядом с этой девушкой хотелось быть статным и взрослым мужчиной, уверенным в себе. Мои губы изогнулись в игривой ухмылке, а взгляд ненавязчиво скользил по ее лицу.
–– Может быть. Я часто здесь бываю, – сказала она, и, обжигая меня пронзительным взглядом, подмигнула: – Ciao, bel ragazzo[6].
Девушка исчезла за дверью, оставив меня в потрепанных чувствах. Пот градом стекал по моей спине, а ладони горели от желания прикоснуться к ее пленительным изгибам, восхитительной смугловатой коже…
–– Что значит «bel ragazzo»? – вихрем я налетел на мистера Мозеса, который уже заждался меня на улице, обмахиваясь газетой. Солнце было в самом зените, и воздух был горяч как адское пекло. – Кто эта девушка, что сейчас попалась нам навстречу?
–– Воу, парень, остынь, иначе воспламенишься прямо на месте! – Билли, смеясь, помахал на меня газетой, пока я рыскал по карманам в поисках ключей от машины. – Если ты о той, что я думаю, то ее имя знает моя жена. Они с ней не так давно сдружились: кажется, эта девушка живет неподалеку и частенько заходит к нам. Насчет того, что ты меня спросил, то могу смело заявить: ты ей приглянулся! А эта красотка довольно неприступна и таких слов на ветер не бросает…
Слушая вполуха своего нового знакомого, я лихорадочно пытался заставить мозги работать, а не плавиться то ли от жары, то ли от осознания, что мной заинтересовалась такая девушка. Я шел к машине, улыбаясь как дурачок, а мистер Мозес посмеивался надо мной, кидая на меня понимающие взгляды. Я должен увидеть ее. Снова. И как можно скорее.
Перед моим лицом замаячила широкая ладонь моего знакомого, и я наконец снова обратил на него внимание:
–– Судя по всему, ты еще нигде не расположился.
Придя в себя окончательно, я со стоном запустил пальцы в волосы и отрицательно помотал головой. Про жилье и работу у меня совсем вылетело из головы. Где была сейчас Джордан, мне было неизвестно, и обратиться к ней за помощью я не мог. Что за невезуха! Я непроизвольно выругался.
–– Да, вы правы. Жить мне пока негде, и работы, конечно, никакой еще не нашел… Я приехал только сегодня утром и еще не успел оглядеться, – признался я с тяжелым вздохом, исподлобья оглядывая бьюик и вещи на заднем сиденье.
– Понимаю. Но тебе нужно заняться решением этого вопроса в первую очередь. Спать в машине не получится: полицейские такое не приветствуют и могут забрать тебя в малоприятное место для времяпрепровождения, ты же понимаешь это?
Я был в растерянности. Паника удушливой волной накрыла меня, но мне не хотелось признаваться мистеру Мозесу, что у меня нет никаких вариантов. Соображаю, что могу расположиться хотя бы на пару дней в каком-нибудь мотеле, и с облегчением выдохнул: теперь хотя бы у меня был план.
–– Спасибо вам за все, Билли. Очень рад знакомству с вами и вашей чудесной женой. Не волнуйтесь, я сейчас поживу в мотеле пару дней и, когда найду свою подругу, перееду к ней, – улыбнулся я, протягивая ладонь. Мужчина крепко пожал мне руку, и на его лице промелькнуло беспокойство.
–– Если что, ты знаешь, где нас найти, – он, помявшись, пошел в обратную сторону к прачечной, но вдруг резко остановился, бросил на меня задумчивый взгляд своих добрых карих глаз и добавил: – Удачи тебе, сынок. И будь осторожен.
–– Обязательно! Я все же хочу познакомиться поближе с той горячей штучкой! – крикнул я ему вдогонку. В ответ он показал мне большой палец. Я долго смотрел вслед его широкой спине. Какое-то непонятное чувство закопошилось внутри, а горло сдавило спазмом. Он назвал меня «сынок». Не помню, когда в последний раз я слышал это слово в свою сторону, сказанное с теплотой.
Я сел в машину и задумчиво побарабанил пальцами по рулю. Пришло время подумать о том, что мне делать дальше. Джо не оставила мне ни телефона, ни адреса. За все месяцы после ее отъезда, она так ни разу не позвонила, не прислала ни единой открытки, так что я понятия не имел, где она может быть. Как мне отыскать ее здесь, в этом огромном городе, который совсем не знаю? В котором я сам как котенок, выброшенный на обочину. Принять помощь Мозесов я не мог. За последние годы уже стало привычкой все делать самому, и мне не хотелось от кого-то зависеть. Ты можешь рассчитывать только на себя – этот жизненный урок я хорошо усвоил.
Эйфория начала неминуемо угасать. Понемногу наваливалась страшная реальность: я впервые один на один со своими проблемами, и в бардачке у меня всего триста баксов – это все, что мне удалось скопить за последние месяцы подработки.
И тут я совсем скис. Весь запал, с которым я гнал сюда столько миль, сошел на нет. Что делать? Как начинать воплощать свои мечты? Как и где найти работу? Осознание насколько я оказался не готов к тому, чтобы начать все с нуля, выбивало почву из-под ног. Такой огромный город и такой крошечный я, совершенно растерянный и не ведающий с чего начать.
Я устало прикрыл глаза и откинул голову на спинку кожаного сиденья. Мне нужно было поспать. Проехав почти четверо суток практически без отдыха, изредка останавливаясь, чтобы заправиться и вздремнуть, я устал как собака. Да и горячий душ сейчас был бы весьма кстати. Представив струю горячей воды, льющуюся мне на голову, я застонал. Провернув ключ в замке зажигания, вырулил на дорогу и поехал в сторону ближайшей автозаправки, где наверняка смогу добыть полезной информации. Нужно было срочно найти какой-нибудь мотель, номер в котором будет мне по карману.
Одно было ясно точно: теперь все кардинально изменится. Мне едва исполнилось девятнадцать, и только сейчас начинается новая жизнь, совершенно не похожая на ту, что была раньше. Я был молод, амбициозен и легок на подъем, а значит, мне должно быть все по плечу.
Глава 4
Я резко подорвался на старой скрипучей кровати от глухих ударов и отборных ругательств за стеной: похоже, в соседнем номере у парочки опять пьяная потасовка. Хотя номером это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее ночлежка. Сердце стучало как бешеное, и я долго спросонья не мог осознать, где нахожусь. Обтирая тыльной стороной руки взмокший лоб, попытался дотянуться до банки вчерашней содовой. Залпом влил в себя остатки и поморщился: газировка, стоявшая всю ночь с открытой крышкой, так себе пойло. Было невкусно, кисло и сухо.
Окинув тоскливым взглядом номер дешевого мотеля, в котором остановился три дня назад, я, словно старик, уныло прошаркал в ванную комнату. Этим утром прохладный душ был мне только на пользу: сегодня ночью мне снились пленительные зеленые глаза той загадочной красотки, с которой я столкнулся в прачечной. Меня тянуло туда по двум причинам: хотелось повидать семейство Мозесов, оказавшее мне теплый прием в Нью-Йорке, и снова встретиться с той девушкой. Мой внутренний голос утверждал, что я не из ее лиги. И незачем даже время тратить – ведь сейчас мне совсем не до амурных дел. Но невыносимый утренний стояк был с ним категорически не согласен и требовал облегчения страданий.
Подставив лицо под тонкие струи прохладной воды, я прикрыл глаза и шумно выдохнул, когда прикоснулся к себе. Представив вместо своей руки тонкие проворные пальчики той смуглой красотки, обернутые вокруг моего члена, я еле подавил стон, рвущийся наружу, помня о картонных стенах мотеля и похотливой соседке за стеной, которая каждый раз при встрече в коридоре поедает меня глазами. Дыхание участилось, вода заливалась в нос и в приоткрытый рот, воображение подстегивало и толкало все ближе и ближе к такой желанной разрядке.
– Ч-черт! – прошипел я сквозь зубы, прислонившись лбом к влажной стене и глядя сквозь полуприкрытые веки, как результат моей несдержанности в душевой утекает вместе с водой в слив. В глазах искрило от таких сильных ощущений, все тело пульсировало и содрогалось, а ноги отказывались меня держать. Вдруг мне на спину хлынул поток ледяной воды, отчего я мгновенно встрепенулся и, сыпля ругательствами, едва не падая на скользком полу, выскочил из ванной комнаты, прихватив с собой полотенце.
Как только я натянул джинсы, дверь номера содрогнулась от стука. Осторожно подкравшись к окну, я попытался подсмотреть сквозь дырку в шторине, кто ко мне пожаловал, и тут же чуть не взвыл от досады – по ту сторону двери стояла грузная хозяйка мотеля в махровом халате и с бигудями на голове. Стараясь не дышать, я молился, чтобы она ушла восвояси, решив, что меня нет, но мое притворство потерпело крах.
– Мориц, я знаю, что ты там! Открывай немедленно! Ты должен заплатить за последние сутки! – От ее визгливого истеричного голоса заложило уши, поэтому я тут же метнулся к двери, распахнул ее и натянул самую беззаботную улыбку, на которую был способен.
– Миссис Бэрри, доброе утро! Простите, я был в душе… – лицо ломило от ужимок, а рукой я протирал полотенцем голый торс и встряхивал влажными волосами, чтобы они выглядели идеально растрепанными. Пришлось выдавать всю тяжелую артиллерию, чтобы утихомирить праведный гнев Повелительницы грязных дырявых простыней и прокуренных номеров. Ее припухшие от постоянного пьянства маленькие глазки хищно смотрели за каждым моим движением. – Сколько я вам должен, напомните?
Она неохотно подняла взор с моего пресса, как-то кровожадно облизнулась, а ее брови сошлись на переносице в одну сплошную линию. Кажется, еще немного и меня стошнит прямо перед ней на дурацкий грязный коврик у дверей с расцветкой «вырви глаз» …
–– Пятьдесят три доллара, красавчик.
Черт. А она еще более жадная до денег, чем я думал. Я неловко взъерошил волосы и пара прядей упала мне на глаза. Да-да. Я знаю, что это низко – пользоваться своей внешностью и животным магнетизмом в своих корыстных целях. Клянусь, это в первый и последний раз.
Миссис Бэрри нетерпеливо потерла свои пухлые ладони и грозно пробурчала:
– Ну, так что? Платить будем?
– Конечно, мадам … – засуетился я, похлопал по карманам джинсов и пошел к кровати за бумажником. Достав оттуда двадцатидолларовую купюру, я протянул ей и с надеждой спросил: – Могу я сейчас заплатить эту сумму, а вечером все остальное?
Женщина окинула меня странным взглядом, выдернула из моих пальцев купюры и сунула их себе в карман старого платья.
– Вечером у меня должно быть все остальное. Тебе ясно, красавчик? – ткнув в меня своим толстым пальцем, с явной издевкой в голосе сказала она и уже уходя припечатала: – Не то пеняй на себя.
Когда она ушла, я шумно выдохнул, сжимая рукой еще влажные волосы на затылке. В голову совершенно не шли дельные мысли. Только картинки различных «плохих исходов» мельтешили перед глазами, как кадры кинопленки, пока я одевался. Не дав себе утонуть в страхе и отчаянии, я быстро надел свои видавшие виды кеды, подхватил свою потертую кожаную куртку и выбежал на улицу. Решение проблемы с деньгами вертелось в воспаленном мозгу, но мне не хотелось даже произносить это вслух, поэтому, когда я остановился возле машины брата с ключами наперевес, внутри все окаменело. Глядя на этого приятеля на колесах, я чувствовал себя предателем. С большой нежностью проведя рукой по нагретому летним солнцем капоту, я не заметил где-то сбоку от себя неуловимое движение, и это стало моей ошибкой.
На затылок обрушился резкий удар, отчего перед глазами заплясали цветные пятна. От неожиданности я охнул, рухнул на колени, схватившись за голову руками, и почувствовал еще один удар по ребрам, который чуть не вышиб из меня весь дух. Я пригнулся к земле, хватаясь за пострадавший бок, когда в поле моего зрения попали две пары ног. Одна из них переместилась ближе, и я, предвидя еще один пинок, схватил ногу за щиколотку и со всей силы дернул так, что чувак, громко вскрикнув, свалился рядом. Пока он был дезориентирован, я с усилием поднялся с колен и повернулся к первому с ярым намерением выбить ему все зубы к чертовой бабушке. Меня ожидал сюрприз: позади меня стоял всего лишь прыщавый подросток лет четырнадцати с сигаретой между передних зубов. Второй, что уже поднялся с земли, был примерно того же возраста. Серьезно, мать вашу? Да у меня палец не мог подняться на этих ребят – разве что надрать ремнем их бессовестные задницы.
– Гони все, что у тебя есть, смазливая рожа! – прошипел первый, доставая маленький складной ножик из-за пояса драных штанов. Я невольно сглотнул. В школе я не был завсегдатаем в драках, но при желании мог надрать задницу почти любому. Когда-то давно, в моем детстве, я увлекался боксом, отец даже пару раз брал меня с собой на подпольные бои втайне от матери. Некоторые приемы остались в моей памяти и не один раз выручали меня в заварушках… Но тут я растерялся: мало того, что передо мной были всего лишь навсего неразумные дети, так еще и в нашем маленьком городке никогда не использовали холодное оружие, даже просто для устрашения.
В голове невыносимо пульсировала боль, в ушах звенело. Все внутри меня сопротивлялось: ну нет уж, меня не ограбят два каких-то сопляка! В этот момент второй сделал шаг и резко выкинул вперед руку, сжатую в кулак, целясь мне в лицо. Я успел отшатнуться, и он лишь вскользь чиркнул мне по носу, но от удара в живот мне уйти не удалось. Я согнулся пополам, шипя сквозь зубы ругательства, и тут же получил ботинком в лицо. Кровь брызнула на грязный асфальт. Меня повалили: один сел на меня верхом, прижимая к земле, а второй начал шарить по всем моим карманам. Я ужом извивался как мог, чтобы скинуть с себя подростка, и пинал воздух ногами, пытаясь попасть по нему. Тот, что сидел на мне, с локтя зарядил мне по губам. Кровь уже залила половину моего лица, на зубах был отвратительный вкус железа, от которого хотелось блевать.
– Мелкие говнюки! Убью! – взревел я от боли, которая разожгла во мне ярость. Я наугад подался затылком назад и попал хулигану по морде, тот издал непонятный булькающий звук, ослабил хватку, и я тут же воспользовался этим. Опрокинув его под себя, нанес несколько ударов локтями ему в лицо и в туловище. Второй подскочил ко мне, размахивая ножом у меня перед носом.
– Сейчас я твое красивое личико-то подправлю… – он противно скрипнул зубами и замахнулся. Лезвие пришлось в аккурат по ноге, рассекая кожу в области щиколотки, которой я выбил нож из его руки. Резко поднявшись, я зашатался: голова кружилась как на карусели, было сложно сфокусироваться.
Со стороны дороги послышался визг шин и чей-то возмущенный вопль. Я обернулся и увидел, что к нам бежит какой-то высокий коренастый парень.
– Эй вы, молокососы, а ну валите отсюда или я сейчас вам пятаки начищу, мало не покажется! – заорал он, хватая за шкирку прыщавого и швыряя его об землю словно пушинку. Второй уже бежал в сторону мотеля сверкая пятками. Прыщавый смачно сплюнул и бросился догонять своего дружка. Вскоре они исчезли в недрах мотельного комплекса: выходит, эти малолетки жили здесь. Парень подошел ко мне и участливо похлопал по плечу: – Ты как, старик, нормально? Может в больницу?
От его сочувственного взгляда мне стало тошно. Жалкий неудачник. Вот мне и гостеприимство большого города… Раскатал губу, ослабил хватку и получил результат. Я оглядел себя, отряхнул одежду от дорожной пыли и, держась за нос, прохромал к бьюику, открыл багажник и достал из сумки чистый носовой платок.
– Полный отстой, если честно. Меня избили и обокрали какие-то сопливые подростки, – я поморщился от боли, когда вытирал кровь с лица и задел переносицу. Ощупав ее пальцами, почувствовал небольшую ссадину и припухлость. Что ж, мне сказочно повезло: каким-то чудом кости оказались целы. А вот ноге повезло меньше – на коже красовался глубокий кровоточащий порез. Проследив за моим взглядом, незнакомец озабоченно нахмурился.
– Ох, приятель, кажется, надо шить. И срочно обработать рану. Это тебе не хирургический скальпель…
– Знаю, – мрачно процедил я сквозь зубы и, не глядя на него, махнул рукой: – Спасибо за помощь, дальше я сам.
– Сколько денег они забрали? Может я тебе займу? Я Джек, кстати. – Парень поймал мою руку, пожал ее и широко улыбнулся. Я горько усмехнулся в ответ и оглянулся на дешевый мотель, от всего сердца пожелав ему провалиться в задницу Дьявола. Хотелось курить, но оказалось, что и сигареты у меня тоже увели. Джек протянул мне пачку, и я, немного помедлив, таки стрельнул у него одну.
– Эти подонки украли не только деньги и сигареты, – сказал я, выпуская дым через ноздри, и, ткнув себе большим пальцем себе в грудь, добавил: – Они украли мое чертово достоинство.
Джек, когда до него дошел смысл сказанного, прыснул от смеха, едва не выронив пачку. Я не выдержал и тоже засмеялся вместе с ним. Могу себе представить какими чокнутыми придурками мы выглядели со стороны.
– А ты мне чертовски нравишься, приятель! – улыбаясь во все тридцать два зуба, Джек со всей дури хлопнул мне по спине своей ручищей, отчего я чуть не выплюнул легкое. Он был немного выше меня, но мощнее и в шире в плечах. Парень не был похож на типичного тупого качка, но явно занимался спортом. Вспомнив как он легко швырнул подростка, я поежился: такой с одного удара может отправить в нокаут: – Так… как ты говоришь тебя зовут?..
Вскоре после нашего полноценного знакомства, с моего согласия он отогнал мою машину на платную стоянку к своему знакомому неподалеку и вернулся за мной на своей. Ко мне подъехала его «крошка» на колесах, и я громко присвистнул, облокотившись на дверь, когда тот опустил стекло. Лицо парня светилось от удовольствия от того, что его машину оценили по достоинству. Черная Шевроле Импала 1958 года, вычищенная до скрипа, сверкала на солнце словно сапфир и ослепляла своей красотой. В салоне приятно пахло кожей, сигаретами и одеколоном. Безграничную любовь хозяина к машине было видно невооруженным глазом.
– Садись, довезу тебя куда скажешь! – крикнул Джек и похлопал по пассажирскому сиденью рядом с собой. Я сел к нему, закинув чехол со своей гитарой на заднее сидение, назвал адрес, который сразу пришел мне в голову, и мы, урча мощным двигателем Импалы, выехали на шоссе и рванули в центр города.
По пути я многое узнал о Джеке. Родители погибли в аварии когда ему было семь лет, и бабушка с дедушкой со стороны матери забрали мальчишку к себе в Нью-Йорк. Что он бросил колледж, как и я, и теперь в поисках себя. Усилиями своих стариков он был устроен в престижный колледж, играл в его сборной по бейсболу, но он больше любил кататься на своей тачке. Познакомившись с одной компаний ребят, он попал в мир нелегальных гонок, и они стали его страстью. А когда он между делом сказал, что хорошо играет на гитаре, еще со школьной скамьи, я поделился с ним своей мечтой и планами, и парень тут же загорелся идеей создания музыкальной группы. Если честно, я испытал огромное облегчение и воодушевление при мысли, что не одинок в своих поисках и стремлениях. Мне как воздух была необходима поддержка моей лучшей подруги, сердце тревожно сжималось в груди за нас обоих, но ее не было рядом. Она не беспокоилась обо мне и о том, как сложится моя жизнь. Мысль о том, что наша дружба не столь крепка, как казалось, разбивала мне сердце.
Когда мы подъехали к уже знакомой вывеске, мой новый приятель помог мне вылезти из машины и доковылять до входа в прачечную: нога пульсировала тупой болью, опухла и будто горела огнем. Джек беспрестанно чертыхался и ругал меня на чем свет стоит за то, что я не согласился ехать в ближайшую больницу.
Мириам Мозес подняла голову от газеты, разложенной на ее стойке, и, узнав меня, охнула. Подбегая ко мне, она громко причитала непонятными мне словами, а я только кивал, извинялся за беспокойство и пытался сказать ей что-то невнятное в свое оправдание.
– Билл! Скорее сюда! – крикнула она, помогая Джеку усадить меня на табурет. Только сейчас я ощутил, что меня прошиб холодный пот, а силы утекали как вода сквозь пальцы. Послышались торопливые шаги.
– Что ж так кричать, моя милая?.. – беззлобно проворчал мистер Мозес, спускаясь со второго этажа их прачечной, и остолбенел, увидев дикую картину: —Черт возьми! Что произошло?!
Он подбежал к нам и стал с каким-то профессиональным рвением осматривать и ощупывать меня. Делал он это чрезвычайно осторожно, не причиняя мне боли.
– Ничего серьезного, пострадало лишь мое эго, – пошутил я, слабо улыбаясь, и облокотился на стену, от прохлады которой меня тут же всего передернуло.
Билли покачал головой, нахмурив свои густые слегка подернутые сединой брови и окидывая меня строгим взглядом. В его глазах мелькало искреннее беспокойство, а я, наблюдая за тем, как он дает четкие указания своей жене принести аптечку и все необходимое, понимаю, что в надежных руках. Может, в моих неудачах все же есть что-то хорошее…
– Мальчик мой, послушай меня. Все будет хорошо, я могу тебе помочь. Некогда я был военным врачом, хирургом, и все могу сделать сам. Сейчас я поставлю тебе укол от столбняка, обработаю раны и зашью тебе порез. – Мистер Мозес показал на шприц в своей руке и, заглянув мне в глаза, легонько сжал плечо. – Твоя задача будет делать все, что я скажу для того, чтобы поскорее поправиться.
– Может мне все-таки отвезти его в больницу, сэр? – послышался глухой нерешительный шепот Джека где-то сбоку от меня.
– Он останется здесь! – отрезал Мозес, копаясь в аптечке и не поднимая головы. Я заметил как его пальцы слегка подрагивали от волнения, и тут же мне захотелось треснуть себе по лицу, ведь кто я такой, чтобы доставлять проблемы и переживания этим добрым людям?! Никогда не считал себя эгоистом. Получается, я ошибался… Хриплый голос Билли выдернул меня из мыслей: – Поможешь мне поднять его на второй этаж, парень?
Джек тут же подскочил к нам, готовый оказать помощь. Я начал было протестовать, но мои глаза слипались, ужасно захотелось спать. Последнее, что я помнил перед тем как провалиться в глубокий и спокойный сон: меня подхватили две пары сильных рук и потащили вверх по лестнице.
Вспомнив слова, сказанные мне при первой встрече, Билли Мозесом о том, что людям нужно давать шанс, я понял как он чертовски прав. Я чувствовал, что те люди, что сейчас меня окружали, не дадут мне сгинуть в этом городе. Им можно довериться – за такой короткий срок они сделали для меня очень много. Как и мой школьный учитель музыки, подаривший гитару. Как и этот парень по имени Джек. Сердце в груди билось ровно и уже не так щемило от тоски и одиночества. В конце концов, дела звучат громче слов.
Утро и единственный теплый солнечный луч, пробивавшийся сквозь портьеру, настигли меня внезапно. Не открывая глаз и не шевелясь, я прислушался к своему телу: ему было определенно лучше. Озноб и слабость отступили, в голове прояснилось, порез на ноге отзывался ноющей болью, но было вполне терпимо. Неловко перевернувшись с одного бока на другой, стараясь не беспокоить ногу и положив ее поверх одеяла, я приоткрыл глаза. Я лежал в той самой комнате, в которой сидел с мистером Мозесом и пил кофе, на том самом мягком диване. Я скользнул прищуренным от солнца взглядом по стене напротив и…
Стоп. Что?..
У противоположной стены в кресле напротив, подобрав под себя ноги, сидела та самая темноволосая красотка из моих снов и дремала. Ее грудь, спрятанная в простую черную футболку, медленно вздымалась, волосы, отливая на солнце горьким шоколадом, упали на ее лицо и приоткрытые розовые губы. Я так резко привстал от удивления, что чуть не свалился с края, и тут же зашипел от боли в забинтованной ноге. Глаза девушки широко распахнулись и вновь утянули меня в свою зелень, отчего сердце в груди застучало как молоток. Интересно, она знает, что так действует на мужчин и пользуется этим? Внешне она была именно такой молодой женщиной: уверенной в себе, знающей себе цену и безумно притягательной. Словно она и не человек вовсе, а морская сирена, заманивающая моряков в свои сети.
– Ну, привет… – шепнула она, вызывая табун мурашек бархатистой хрипотцой своего голоса, и робкая улыбка тронула ее губы. Словно в замедленной съемке она спустила на пол стройные ноги в бордовых брюках-клеш и вытянула их вперед, размяв шею и плечи. Я зачарованно хлопал глазами и любовался игрой света на ее лице не в силах отвести взгляд. Кончики пальцев вновь закололо от желания прикоснуться к ней, заправить упавшие на щеку темные блестящие пряди волос за ухо.
– Не так я себе представлял нашу следующую встречу, – с горькой усмешкой в голосе сказал я и подтянулся повыше, устраиваясь полусидя на подушках. В ее глазах на секунду вспыхнул огонек, когда они, скользнув мимо моего лица, опустились на голое тело, высунувшееся из-под одеяла, и оглядели, возможно, каждую напряженную мышцу. Заметив ее откровенный интерес, я еле сдержался чтобы не разулыбаться от удовольствия как дурак.
– А ты ее представлял? – Девушка наклонила голову вбок и прищурилась, возвращая свой взгляд. Ее улыбка стала игривой, вызывая приятные щекочущие ощущения в животе. Со мной флиртуют – это было ясно как божий день! От сего факта внутри меня бурлил прямо-таки детский восторг. Воздух между нами с каждой минутой становился гуще, а влечение друг к другу искрилось на кончиках пальцев.
У меня вырвался нервный смешок, и я пристально посмотрел ей в глаза, облизнув пересохшие губы.
– Конечно. В своих фантазиях я звал тебя на свидание, а ты соглашалась. – признался я, откинув одеяло, опустил ноги на пол и потянулся к стакану воды, стоящему на столике неподалеку. На мне были только трусы, но, кажется, никого в комнате это не смущало. Я ощущал ее горящий взгляд всей кожей и нарочно делал все, чтобы ей удалось рассмотреть меня как можно лучше. Девушка сразу встала со своего насеста и опередила меня. Как только наши пальцы соприкоснулись, меня бросило в жар несмотря на приятную прохладу запотевшего стекла. Она присела на колени передо мной и очень аккуратно притронулась к ноге, от чего я непроизвольно дернулся.
– Scusa. Нужно осмотреть твою рану, обработать швы и сменить повязку. Позволишь? – спросила она тихо и подняла голову. Наши лица оказались на одном уровне и так близко, что ее теплое дыхание коснулось моей щеки. Я тяжело сглотнул. Молча кивнул в знак согласия и, прикрыв глаза, откинулся на спинку дивана. Черт подери, я полыхал как зажженная спичка, мне удавалось с трудом держать себя в руках и не полезть к ней с поцелуями. Я терялся в догадках по какой причине эта девушка так кружит мне голову. Из-под опущенных ресниц я наблюдал за ней: за ее проворными пальцами с красными ногтями, за тем как она мило сдувала челку, которая упорно лезла в глаза, пока она, склонившись, бинтовала мою щиколотку.
– Все эти дни я мечтаю поцеловать тебя, хоть и совсем не знаю, – ляпнул я, не выдержав нашего молчания, и с силой сжал стакан, будто ища у него моральной поддержки. Она грациозно поднялась с пола, встряхнув волосами, и поманила к себе пальцем. Я, затаив дыхание, придвинулся к ней вплотную и наблюдал как она смачивает лекарством новый кусочек ваты. Ее молчание сводило с ума. Я слышал ее спокойное дыхание, чувствовал тепло тела. Ее внешнее спокойствие убивало – эта девушка безупречно владела собой.
– Надо обработать ссадины на лице, – пробормотала она и, взяв меня за подбородок, нависла надо мной. Ее коленки вжимались в диванное сиденье между моих ног, а грудь маячила на уровне лица, бередя воображение. От нее исходил тонкий аромат жасмина, и мне до одури хотелось скользнуть ладонями по ее волнующим и женственным изгибам, впиться в них пальцами и усадить на себя, чтобы она почувствовала насколько сильно я хочу ее. Мягко взяв ее за руку, в которой был зажат кусок ватки, я встретился с ней глазами. В моих глазах застыл немой вопрос.
– Все, что тебе нужно знать обо мне, это то, что я помогаю Мозесам присматривать за тобой и делать перевязки, пока они уехали на рынок за свежими продуктами. Они очень хорошие люди и дороги мне, поэтому отказать им в помощи было преступлением, – она попыталась осторожно высвободить свое запястье из моих пальцев, но я не дал ей это сделать. Солнце зашло за облака, погрузив комнату в уютный полумрак и обостряя чувства.
– Этого мало, – мягко возразил я и невесомо коснулся губами девичьего запястья, не разъединяя наши взгляды. Из ее груди вырвался рваный вздох, и ватка упала куда-то на пол. Почуяв реакцию ее тела на мои прикосновения, я осмелел: скользнул пальцами к поясу ее брюк, нежно огладил кожу чуть выше него и сжал их на ее узкой талии. Зеленоглазая красотка наклонилась ко мне так близко, что наши носы соприкоснулись. Я невольно задержал дыхание.
– Что это ты делаешь? Неужто соблазняешь меня, наглый мальчишка? – наигранно возмутилась она шепотом. Ее ладонь легла на мою шею, пальцы зарылись в волосы на затылке, вырывая из горла тихий стон. Кажется, мой разум помутился. Я понимал, что теряю контроль над собой, над всей ситуацией, но это было так приятно, что противиться не было никакого желания. Отпустив ее запястье, я обеими руками провел по ее спине под футболкой и прижался губами к впадинке на ее шее под нижней челюстью.
– Надеюсь, у меня получается? – с хриплым смешком поинтересовался я, снова и снова целуя ее шею. Я потянул девушку на себя, и она медленно забралась ко мне на колени, прогибаясь в пояснице и подставляясь под мои поцелуи. Мои ладони в неистовстве смяли ее ягодицы, я, увлекшись, прикусил ее кожу зубами и тут же провел языком по этому месту.
– Possibile…– выдохнула она, впиваясь ногтями в мое плечо, и я наконец завладел ее губами.
Сначала был медленный, тягучий и полный нежности поцелуй. Мы словно пытались держаться за почву под ногами. Мы изучали, познавали друг друга, находили особо чувствительные точки пока в какой-то момент обжигающая страсть не захлестнула нас с головой, сметая все на своем пути. Я стиснул ее гибкое тело в своих объятиях еще сильнее и впился в ее губы неистовым поцелуем. С каким-то невыразимым отчаянием в эту же секунду она ответила на него, уступая моему натиску. Мы целовали друг друга как обезумевшие, оголодавшие неандертальцы. Мои нетерпеливые пальцы исследовали ее скулы, шею, ключицы, спину, впивались в бедра. Зеленоглазая несдержанно провела пальцами по моему подтянутому животу, царапнув кожу ногтями, от чего из моей груди вырвался глухой рык. Я оторвался от ее рта, скользнул губами по скуле, провел языком и снова прикусил кожу на ее шее, отчего она сдавленно ахнула. Моя рука скользнула под футболку, пальцами почти невесомо коснувшись округлости груди через ткань бюстгальтера, а другая рука переместилась на ее затылок, лишая возможности отстраниться.
Кажется, еще никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Все тело горело, кровь бурлила в жилах словно вода в горной реке, а сердце стучало так бешено, что готово было выпрыгнуть из груди. Мы должны были остановиться, где-то на задворках моего сознания мелькала мысль о том, что я даже толком не знаю эту девушку, что в любой момент может зайти кто-то из четы Мозесов… Но остановиться было выше моих сил. Тихое шуршание ее одежды и прерывающееся дыхание слились воедино и приглушенно звучали в комнате словно музыка для моих ушей. Даже просто касаться эту девушку было чистым наслаждением. Наши тела идеально подходили друг другу как детали грифа гитары.
Где-то на первом этаже послышались голоса и шаги. Кажется, ребята вернулись домой, а значит в скором времени они поднимутся сюда, чтобы справиться о моем здоровье. Я неохотно отстранился от девушки в моих руках, обхватил ладонями ее лицо, вглядываясь в зелень глаз.
– Так кто же ты, загадочная незнакомка, сводящая с ума простого провинциального парня? – шепнул я, тяжело дыша и ощущая вкус ее губ, похожий на спелую вишню.
Большим пальцем она, едва касаясь, провела по моим губам, и я заметил растекающийся по ее щекам едва заметный румянец. Губы девушки распухли от поцелуев, прическа растрепалась.
– Простая барменша, ничего особенного, – повела она плечом и попыталась слезть с моих колен, но я не дал этого сделать, плотнее прижав ее бедра к своим. Она нахмурилась и шутливо погрозила пальцем, отчетливо ощущая мое возбуждение между ног: – Не так быстро, ковбой.
Я невольно смутился и попытался прикрыться одеялом. Девушка, потрепав меня по волосам на затылке, встала и привела в порядок прическу и одежду. Мы все еще тяжело дышали будто пробежали марафон. Весь наш вид доказывал, что мы здесь явно не чай пили.
– Лиза! Ты наверху? – послышался снизу голос Мириам Мозес и шаги по направлению к лестнице. – Спускайтесь к завтраку вместе с Эдди!
Лиза закатила глаза и, скрестив руки на груди, чертыхнулась под мой заливистый смех.
– Лиза, значит. Приятно познакомиться, – лукаво улыбнулся я, все еще посмеиваясь, и схватил свою одежду с рядом стоящего стула. Я все еще был взволнован нашей близостью, опьянен поцелуями и отпускать ее мне чертовски не хотелось. От моей кожи теперь исходил еле уловимый запах цветочных духов, ее запах. – Я бы все равно все разузнал про тебя, так или иначе. Ведь все эти дни ты постоянно посещала мои мысли…
– Ну все, мне пора, – развернувшись на пятках, Лиза решительно пошла к выходу, но я, умудрившись в рекордное время втиснуться в джинсы, рванул за ней и удержал за руку.
– Так ты пойдешь со мной на свидание, Лиза?
– Я не хожу на свидания, Эдди. – Она замотала головой, мягко высвобождая свою ладошку из моих пальцев, и отступила к дверям на нетвердых ногах.
– Тогда пусть это будет просто встреча. Прогулка в парке. Деловой ужин. У меня куча вариантов, – не сдавался я, за талию притягивая ее к себе ближе и лаская носом ее висок. Лиза немного расслабилась и рвано выдохнула, положив свои маленькие ладошки мне на грудь. Ей хотелось меня оттолкнуть, но по какой-то причине это у нее не получалось.
– Я не хочу ни с кем сближаться. Это мое главное правило жизни в этом городе. А ты… ты…
В глазах Лизы полыхнула злость, и она резко оттолкнула меня от себя.
– Por Dios! – воскликнула она и недовольно поджала губы, а я невольно залюбовался ею. – Забудь меня, Эдди. И все, что здесь произошло.
– Вряд ли у меня получится. По крайней мере не могу тебе ничего обещать, – отрицательно помотал головой я, не понимая в чем дело. – Я сделал что-то не так? Мне показалось, что ты тоже чувствуешь притяжение между нами… Разве нет?
Она выскочила в коридор на лестницу так стремительно, что я не успел ничего предпринять. Внутри все опустилось, я громко выдохнул и провел руками по растрепанным волосам. Это простое действие всегда успокаивало меня: так когда-то делала моя мать, когда я сильно расстраивался…
Внезапно Лиза вновь показалась в поле моего зрения. Она снова как вихрь налетела на меня, я подхватил ее на руки, и она обвила мой торс ногами. Ее горячие губы вновь оказались на моих, руки крепко обняли за шею. Мы сгорали до тла как спички, не замечая ничего и никого вокруг. Голову кружило, в легких не хватало воздуха.
– Mio dio, я пожалею об этом… О, как же я пожалею! – бормотала между поцелуями Лиза, крепче обвивая своим телом мое. Мне хотелось убедить девушку в обратном, но язык отказывался вести какие-либо разговоры, ему лишь хотелось познать все грани и чувствительные точки ее тела.
В моей груди расцветало что-то незнакомое, окутывало сердце, неслось вместе с кровью по жилам. Отрываясь друг от друга, давая передышку горящим легким, мы обменивались кроткими улыбками и теплом наших тел.
Обнимая Лизу, зарываясь носом в ее шею, мне вдруг пришла мысль: все плохие и тяжелые воспоминания, все неудачи больше не приносят мне боль. По крайней мере в эти минуты, когда рядом она или семья Мозесов, или даже Джек. Ведь все это привело меня именно сюда, где впервые мне показалось, что я на своем месте.
Глава 5
Я еще раз окинул взглядом небольшую квартирку на Арчер-стрит в районе Фрипорта. Она была совсем небольшая, но там было все необходимое для жизни. Стены выкрашены в приятный светло-голубой цвет, два окна, от которых было много солнечного света – одно из них выходило на пожарную лестницу, и я сразу живо представил как буду сидеть там, перебирать струны гитары и любоваться огнями ночного города. Вдоль стены стоял серый диван-раскладушка, над ним висел плакат с черно-белым изображением небоскребов Нью-Йорка, рядом кресло того же цвета и небольшой журнальный столик с телефонным аппаратом. Под ногами был расстелен тонкий, но мягкий, серо-голубой ковер. У противоположной стены стояла голубая деревянная тумба, на которую только что мой приятель Джек водрузил небольшой телевизор. Здесь было много воздуха, чисто, опрятно и по-своему уютно. Пара ярких горшков с растениями разбавляли интерьер: один стоял на подоконнике, другой нашел свое место в углу комнаты на полу с пальмой небольшого размера. На окнах колыхались от вечернего ветра прозрачные белые занавески. Несказанно порадовал старенький потертый патефон на сером комоде с несколькими пластинками. Я задумчиво перебирал их, с любопытством рассматривал музыкальный аппарат со всех сторон, пытаясь угадать его возраст, когда Джек зашел в комнату с парой бутылок и звучно плюхнулся на диван.
– А тут неплохо, да? – похлопал ладонью спинку дивана парень, заботливо вскрыл открывашкой одну из бутылок и протянул мне. Его светло-русые волосы были всклокочены, а глаза цвета янтаря блуждали по комнате, рассматривая детали.
– Здесь очень хорошо. Я на такое даже и не смел рассчитывать, – согласился я, сделал несколько больших глотков пива, наслаждаясь приятным ощущением холодка в желудке, и оперся задницей на комод. Внутри все же ощущалась небольшая неловкость от того, что человек, с которым мы не так давно знакомы, помог мне обзавестись подобным хорошим жильем, да еще и в таком благоприятном районе. Я думал, что буду ютиться в запущенной комнатушке в каком-нибудь Гарлеме, где сами местные-то боялись выходить на улицу по вечерам. Этот парень оказался просто спасителем для моей неуемной задницы, вечно попадающей в неприятности. С улыбкой я отсалютовал Джеку бутылкой: – Большое спасибо тебе, приятель! Даже не знаю как расплачусь с тобой за это, но знай: в долгу ни за что не останусь.
– Да брось! Это мне практически ничего не стоило, пара звонков и только. Все равно мой двоюродный брат уехал ухаживать за своей больной теткой и, думаю, не скоро вернется, если вообще вернется. Как только она умрет, он получит в наследство ее дом в Сан-Франциско и наверняка осядет там, – отмахнулся Джек, вытянул ноги, выуживая сигарету из-за уха, и закурил. Выглядел он таким довольным будто это ему только что перепала хорошая хата с чисто символическим платежом один раз в квартал, а не мне. Несмотря на свою грозную внешность этот здоровяк был по своей природе добродушным и иногда весьма наивным парнем, чем, несомненно, располагал к себе. Смеясь, мы как-то раз поклялись друг другу на мизинчиках, что ни за что не обманем доверие друг друга, и скрепили клятву распитой на двоих бутылкой скотча. Я еще не до конца научился принимать помощь и доверять людям, но старался изо всех сил ради тех, кто сейчас был рядом со мной. Становилось легче.
После того позорного «избиения младенца», я скрепя сердце продал бьюик, отложил деньги на будущее и активно помогал в прачечной всем, чем мог: ремонтировал, таскал тяжелые корзины с бельем, игнорируя протесты Мириам о том, что моей раненной ноге это противопоказано, и пару раз даже подменял ее саму за стойкой приема клиентов. Местные дамы всех возрастов умилялись мне и строили глазки, а я, естественно, активно этим пользовался во благо процветания прачечной Мозесов. Билли уговаривал меня остаться у них насовсем, ведь я своими улыбками делаю им отличную кассу. Что греха таить, мне и самому уходить от них не хотелось: с этой семьей было искренне хорошо, тепло и спокойно. Но я понимал, что так не может продолжаться вечно. Иной раз я ловил на себе их взгляды, в которых блестели сдерживаемые слезы, но мне была неизвестна их причина. Может, я просто действительно такой милый парень, пробивающий на слезу? Понимание пришло несколько позже.
Узнав, что я ищу жилье в не особо благоприятных районах, потому что там дешевле всего, Билли вдруг предложил пожить в квартире их сына пока не заработаю на что-то более приличное.
– Я не могу позволить себе потеснить вашего сына, Билли, в его же собственном доме, – упрямо замотал я головой и дружески похлопал его по плечу. – Я безумно благодарен вам за все, что вы с супругой делаете для меня! Не уверен, что достоин таких хлопот, и мне не хочется вас напрягать своими проблемами, ведь у вас своих хватает…
– Ты его не потеснишь, мой мальчик. Его квартира давно пустует, а у нас с Мири рука не поднимается ее продать. – В глазах мистера Мозеса стояла невообразимая тоска. Его лицо как-то сразу осунулось и постарело, морщинки у глаз стали глубже, а его сильные плечи поникли под грузом пока еще неизвестной мне печали. Сердце тут же сжалось от дурного предчувствия. Я молчал, давая возможность мужчине выдохнуть и рассказать все самому. Немного помолчав, он продолжил: – Его нет в живых. Четыре года назад его убили какие-то отморозки… Так же, как тебя, отделали, порезали, забрали деньги, содрали с руки старинные часы моего деда и оставили умирать в грязной подворотне.
– Черт возьми… Я… Мне так жаль, Билли! – шумно выдохнул я, закрывая лицо ладонями. В груди саднило, словно мне только что в нее вонзили огромный острый кусок стекла. Только когда из легких вышел весь воздух, до меня дошло, что я даже дыхание задержал, пока слушал Мозеса. Невозможно было представить боль утраты этих прекрасных людей. И почему всегда так в жизни получается? Почему хорошим, добрым, честным людям выпадают такие испытания? Почему они страдают? А какие-нибудь ублюдки живут припеваючи и все, абсолютно все, сходит им с рук. Эта тотальная несправедливость меня разозлила настолько, что, только подумав об этом на секунду, я невольно до хруста сжал руки. Теплая мозолистая ладонь накрыла мой кулак в успокоительном жесте.
– Понимаю твои чувства: я тоже злился. Мне хотелось найти их и удавить их собственными руками! Но потом пришло осознание, что сына мне это не вернет, а такая ярость выжигает душу, лишает сна и уничтожает все хорошее во мне. Вспышки гнева пугали жену, которая страдала не меньше моего… Нам пришлось принять это и жить дальше, с этой болью. Знаю одно: он всегда с нами, незримо рядом, в наших сердцах. Пока мы помним и любим тех людей, что покинули нас, они живы.
Голос мужчины стих. Я тяжело сглотнул, стремясь избавиться от едкого ощущения услышанной истории, но оно только глубже внедрялось в мое нутро, расходясь трещинами на сердце. И почему я эгоистично думал, что только мне там как-то в жизни не повезло и дерьмово живется… Идиот.
– Хотелось бы мне забрать у вас эту боль, – с горечью в голосе пробормотал я, уставившись себе под ноги. Прядь отросших волос упала мне на лицо, и я был рад, что Билли не видит моих красных воспаленных глаз, в которых щипало от подступающих слез: моя излишняя эмоциональность и восприимчивость иногда играли против меня. В детстве отец всегда говорил: «Эдди, мужчине не престало плакать. Слезы – удел слабаков!». А что Эдди? Эдди плакал когда разбивал в кровь коленки, упав с велосипеда, когда жалел маленького голодного щенка, выброшенного на улицу, или когда видел как кошка драла беспомощного птенца, выпавшего из гнезда. И каждый раз в глазах отца виделось разочарование, которое разбивало мне сердце. Поэтому однажды я, сломав руку в двух местах, свалившись с высоченного забора, не издал ни звука и не проронил ни единой слезинки по дороге до больницы, куда самостоятельно еле дотащился. Можно представить с какими лицами на меня смотрели медсестры и врачи, когда я нарисовался у них на пороге… Узнав страшный диагноз младшего брата, я твердо решил, что буду сильнее и крепче, чтобы быть для него примером, его опорой и защитой.
А в итоге я бросил его. Стал предателем.
Внутренний голос периодически пытался сбить меня с пути, разъедал мою решимость словно ржавчина. Бывало, хватало сил задушить его на корню, но далеко не всегда. Периодически хотелось настучать самому себе по роже…
Мое плечо накрыла большая тяжелая рука Билли и с силой сжала его, вырывая из болезненных воспоминаний и тяжелых мыслей.
–Ты так напоминаешь нам нашего сына. И для нас с Мири это в радость: заботиться о ком-то, кроме друг друга. – Он улыбался, от чего паутина морщин на лице стала еще больше. Было видно, что ему уже намного легче – улыбка говорила ярче слов. Он подлил еще молока себе в кофе и задумчиво помешал его чайной ложкой прежде, чем сказать: – Вспоминаю себя примерно в твоем возрасте. Оказавшись на обочине жизни, рассуждал я абсолютно так же, как ты сейчас. Да, ты, наверное, прав в своем стремлении сделать все самому, это по-мужски и достойно уважения. И мне нравится это в тебе. Но, если вдруг понадобится помощь, абсолютно любая помощь, ты знаешь где нас найти.
Оставшись в гордом одиночестве в комнате на втором этаже, я сидел в полумраке уходящего дня, курил и думал о том, что за эти месяцы совсем не занимался поиском своей подруги. Где она сейчас, что делает? Все ли у нее хорошо? Стало стыдно: я был слишком занят последними событиями в своей жизни. Корил себя, что оказался дерьмовым другом для Джордан, но тут же вспомнил, что вообще-то… она первая кинула меня. Она единственная знала обо мне все: о том, что происходило в семье, о планах. Мы давали обещания, что не бросим друг друга в беде. Так почему же тогда она оставила меня одного там, где я медленно погибал? Мне лично она не оставила никакой записки, не отправила письма с адресом, где теперь ее искать. Я убеждал себя в том, что в нашей с ней дружбе нет изъянов и нет места предательству, что наверняка у нее веские причины для таких поступков. Но сегодня пришло осознание, что я тешу себя надеждами и упрямо вдалбливаю себе в башку то, чего нет.
Услышав звуки клаксона и свист Джека под окном, я встал, накинул на себя свою неизменную кожаную куртку и, подхватив гитару с сумкой, спустился в прачечную попрощаться с семейством, приютившем меня.
– Обещай, что будешь приезжать к нам! Хоть мы и на другом конце города, – Мириам крепко обняла меня, а затем, отстранившись, огладила мое лицо своими ладошками. Множество браслетов на ее запястье переливчато звякнули, поселяя в мою душу необъяснимую тоску. – Хорошо питайся и постарайся больше не попадать в неприятности! Ох, мой милый мальчик…
У женщины задрожала нижняя губа, глаза наполнились слезами, которые она пыталась сдерживать, и заломила руки. Я тепло улыбнулся ей и с щемящей нежностью чмокнул в щеку.
– Спасибо вам за все! И…я уже скучаю, – честно признался я и смахнул таки скатившуюся слезинку на ее лице. Подошедший к нам мистер Мозес одной рукой погладил ее плечо, успокаивая, а другой крепко приобнял меня и тихо сказал, чтобы услышал только я: «Можно достичь любой вершины, но важно не забыть откуда и как ты начинал – только так получится выстоять».
Когда машина Джека рванула с места в сторону Фрипорта, я невольно закусил нижнюю губу, с грустью глядя в боковое зеркало на то, как отдаляются их фигуры. Приятель, заметив мою напряженность и смятение, тихо сказал, не отрывая взгляда от дороги:
– Это нормально, что ты к ним привязался.
– Да, пожалуй… – задумчиво произнес я и засунул руки в карманы куртки, откидываясь на сидении. В одном из них я вдруг нащупал какой-то сложенный листок, вырванный из блокнота. Когда я развернул его, то увидел как аккуратным почерком миссис Мозес был записан адрес, а ниже приписка: «Иди туда и своди ее, наконец, на свидание!» В порыве радости я поцеловал этот кусок бумаги и счастливо расхохотался. Черт возьми, я обожаю эту женщину!
– Что это у тебя там такое? – полюбопытствовал Джек, улыбаясь во весь рот, и попытался перехватить записку из моих рук, чуть не съехав на обочину. Я шутливо щелкнул его по носу.
– Следи за дорогой, приятель! У меня на будущее большие планы и в этом списке нет пункта «Намотаться на столб или улететь с дороги»!
Салон наполнился нашим смехом, и друг прибавил скорости, вжав до упора педаль газа в пол. Бумажный листочек с адресом Лизы был бережно спрятан обратно, внутри все трепетало от предвкушения. Мне хотелось увидеть эту девушку как можно скорее.
Глава 6
После наших с Лизой страстных поцелуев в комнатке Мозесов на втором этаже мы виделись реже, чем мне хотелось бы. Но каждый раз, появляясь в прачечной, она обжигала своим взглядом и плавила мои внутренности, сводила с ума своими нарядами. Я ухитрялся ловить ее в каждом углу подальше от любопытных глаз: вдыхал запах и касался мягких губ в мимолетном поцелуе. Слушать ее смех, тихие вздохи, ощущать жар ее тела и мягкость золотисто-оливковой кожи было наивысшим доступным для меня наслаждением. Мы не были парой и даже любовниками. Пока это был сродни интрижки, игра в тайную страсть – и она нравилась нам обоим. Я все ждал, когда девушка наконец согласится сходить со мной на свидание, но ее выдержке можно было позавидовать.
Стоя под дверями квартиры Лизы, я даже малость занервничал: вдруг меня даже на порог не пустят и пошлют куда подальше. Последние пару недель у Мозесов она не появлялась, и я уже было начал думать, что меня избегают. В другое время меня бы это не особо расстроило, но в отношении этой девушки все было по-другому: такое положение дел угнетало, хотелось понять в чем дело. Шумно выдохнув и пригладив свои растрепанные ветром волосы, я нажал на кнопку звонка, а другой рукой сжал горлышко бутылки хорошего вина. По крайней мере, так меня заверил Джек. А он у нас из интеллигентной и не бедной семьи, и, по его словам, знал в нем толк. Почему не цветы, а вино? Из того, что я понял об этой непредсказуемой девушке, сделал вывод, что букет цветов скорее отпугнет. А бутылка вина… Это уже что-то про веселье и легкость в общении. Я не сдержал смешка над самим собой: и когда это ты стал специалистом по женскому полу, Эдди Мориц? Раньше задумываться о подобном вообще не приходилось: обычно девчонки сами шли мне в руки.
Щелчок дверного замка вытащил меня из моих мыслей так резко, что я вздрогнул. Дверь распахнулась, и я потерял дар речи. Передо мной предстала Лиза с волосами, заколотыми чуть ниже затылка, открывая прекрасную тонкую шею, широкая белая рубашка, открывающая одно плечо, сквозь которую просвечивала небольшая и аккуратная обнаженная грудь, и черные бриджи, обтягивающие ноги и ее бедра словно вторая кожа. Я тяжело сглотнул: эта чертовка меня в могилу сведет.
– Maldito sea! – воскликнула Лиза, схватившись за сердце, глядя на меня своими огромными зелеными глазами. Ее лицо было без единого намека на макияж, и мне до жути хотелось с порога накинуться на нее. На левой руке я мельком заметил следы краски и мела. – Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашел?
Забрасывая меня вопросами, она схватила меня за куртку и втащила внутрь. Моя голова была как в тумане, но огонь недовольства в ее глазах я видел отчетливо. Захлопнув дверь, Лиза скрестила руки на груди и воззрилась на меня таким взглядом будто она учительница, а я ее нашкодивший ученик.
– Ты всем открываешь двери в таком соблазнительном виде? – брякнул я и тут же прикусил нижнюю губу зубами, смутившись своего замечания. Даже представлять не хочу, что какой-то другой мужчина увидит ее такой… Она удивленно выгнула правую бровь, поразившись моей наглости, но ничего не ответила, а потом хлопнула себя ладонью по лбу, издав короткий вымученный стон. От этого чудесного звука мой мозг окончательно впал в кому, и я всерьез начал беспокоиться смогу ли вообще еще что-то сказать.
– Я поняла, – протянула она, оперлась спиной о стену и, прищурившись, уточнила: – Это Мириам дала тебе мой адрес?
– Понятия не имею, о чем ты, – нагло соврал я, беспечно пожав плечами, и улыбнулся. Девушка, цокнув, закатила глаза и покачала головой, ухмыльнувшись одним уголком своего чувственного рта.
Прихожая у Лизы была совсем небольшая, поэтому мы стояли напротив друг друга совсем рядом, ощущая тепло наших тел. Между нами безбожно искрило, и у меня не было никаких объяснений этому притяжению, но оно было такое явное, что его можно было потрогать, смять руками. Я показал ей бутылку с вином и сделал невинные глаза: – Небольшой презент в качестве извинений за неожиданный визит. Выпьешь со мной?
– Споить меня не удастся, я же бармен, – хмыкнула девушка, прожигая меня взглядом, и скрестила руки на груди.
– Как ты могла такое обо мне подумать? – сделав большие глаза, я театрально прижал руку к области сердца, изображая что ее обвинения ранили меня, и, не удержавшись, пошутил: – Мне не нужен алкоголь, чтобы добиться расположения девушки. У меня исключительно джентельменские методы соблазнения.
Лиза, прикрыв рот кулаком, прыснула и веселым голосом вынесла вердикт:
– Нахал!
– Еще нет, я только учусь, – скромно ответил я, слегка опустив взгляд в пол, но тут же поднял его и с абсолютной серьезностью добавил, глядя в зеленые глаза напротив: – Иначе в этой жизни ничего не добиться.
Лиза задумчиво постучала указательным пальцем по губам, уголки которых подергивались так словно она пыталась сдержать улыбку, скользя взглядом по моему лицу. Мое сердце в груди стучало так неистово, что казалось сейчас вылетит через глотку. Я видел как ее грудь часто вздымалась и в который раз убедился, что действуем мы друг на друга одинаково. Она вздохнула, смахнула челку с глаз тыльной стороной руки и, попятившись вглубь квартиры, глядя на меня пристальным взглядом, хрипло сказала:
– У меня небольшой беспорядок… Но проходи.
Я шагнул за ней в небольшую комнату, уютно обставленную мягкой мебелью, по середине которой стоял мольберт для рисования из темного дерева. На нем стоял лист из плотной бумаги с каким-то рисунком, но разглядеть что там мне не удалось – Лиза сняла его с прищепки и тут же скрутила, закинула куда-то позади себя и прошла к невысокому резному шкафу за бокалами. Рисунки были повсюду: на полу, на стенах, на подоконнике. Оглядев их, я поразился – у этой девушки определенно был огромный талант, своя техника. В каждой картине была какая-то магия, таинство, что притягивало взгляд – под стать их автору. Когда она приблизилась ко мне и протянула штопор, я заметил у нее под линией челюсти мазок черно-коричневой краски и мягко коснулся его подушечками пальцев. Девушка слегка вздрогнула, резко втянула в себя воздух через нос и подняла на меня глаза. Наши лица были опять в опасной близости, мне нужно было лишь сильнее наклонить голову и…
– Так мы будем пить вино или как? – указала она глазами на бутылку, стоящую на широком подоконнике, где я ее оставил за неимением стола. Мое сердце пропустило удар. Я нерешительно протянул руку и осторожно заправил выпавшую из прически гладкую и шелковистую прядь волос ей за ухо, от чего на щеках Лизы полыхнул еле заметный румянец.
Она медленно потянулась ко мне навстречу, и перед тем, как наши губы встретились, я прошептал:
– Или как?..
Поцелуй вышел долгий, тягучий, словно мед, сводящий с ума, от которого подгибались колени, и кожа покрывалась мурашками. Хоть Лиза и привстала на носочки, обвив мою шею руками, мне все равно пришлось сильно наклониться к ней чтобы обнять за талию и притянуть к себе ближе: настолько она была миниатюрная. Я нехотя оторвался от нее, прислонился лбом к ее лбу и сказал севшим голосом:
– Мы так до вина не дойдем, mia caro .
Лиза заразительно засмеялась, откинув голову назад, а затем звонко чмокнула меня в щеку, потрепав волосы на затылке. От смеха и от того, что ради нее я выучил фразочку на итальянском языке, она вся раскраснелась, глаза сверкали как два изумруда, а прическа развалилась, не удержавшись на маленькой заколке. Прекрасней зрелища я, по правде говоря, в жизни не видел. Доставая из памяти образ взбалмошной Джордан, я не мог вспомнить подобных эмоций, которые вызывала во мне эта девушка. Лиза оживляла меня. Заставляла мою кровь бежать по венам быстрее обычного. С ней я вылезал из своей скорлупы и становился уверенным в себе мужчиной, который умел обольстительно улыбаться, шутить и обращаться с женщиной. Становился словно на голову выше: спина прямее, плечи расправлены, взгляд острее. Мне нравилась ее недоступность, некая игра, в которую мы оба играли, не зная правил.
Для нее я был чистый незапятнанный лист.
– Ты где-то учишься этому? – спросил я, обводя рукой ее картины и не отрывая глаз от той красоты, что они видели.
– Училась. Ушла оттуда. Вынудили… – в голосе Лизы почувствовалось напряжение. Тема была явно неприятной для нее, но я не мог не спросить. Понимал, что еще рановато лезть друг к другу в душу, да и вообще есть ли в этом смысл, но это выходило как-то само собой, естественно. Чувствовал, что не пошлет к черту лысому, но и не был до конца уверен не выставит ли она меня за дверь.
– Что произошло?
Тишина в ответ.
– Давай угадаю. Ученица превзошла учителя? – легко, словно пером, я коснулся подушечками пальцев шероховатости мазков кисти на одном из пейзажей: на полотне раскинулось бескрайнее небо и розово-фиолетовый закат с алыми бликами от ныряющего в горизонт солнца.
Лиза за моей спиной зло выдохнула и судя по звукам в несколько глотков опустошила свой бокал.
– Возможно, но я не была бы так в этом уверена, – фыркнула она себе под нос. Послышались звуки льющегося вина.
– Ты невероятная художница, Лиза. Я, конечно, не эксперт по части живописи, но… Черт подери, у меня мурашки по коже! – искренне восхитился я, подойдя к портрету неизвестного мужчины в военной форме, держащего на руках маленькую темноволосую девочку с розовыми бантиками на косичках. Они улыбались и были счастливы, их эмоции ощущались так ярко, что с легкостью передавались мне, хоть и существовали лишь на холсте. Лиза подошла ближе со спины, медленно отпила темно-бордовой жидкости из бокала, глядя вместе со мной на свою картину.
– А мне твердят, что я посредственность и скука смертная, – пробормотала она задумчиво, делая еще один большой глоток, и, поджав губы, покачала головой: – Банки с томатным супом: вот искусство! А это… так, «бумагомарание».
Она прошла к мягкому пухлому диванчику, растянулась на нем как кошка, возложив на его спинку свои стройные ноги, и похлопала рядом с собой, призывая сесть рядом.
– Надеюсь, ты плюнула в рожу тому, кто такое сказал о тебе. – Пробурчал я сквозь зубы, усаживаясь поудобнее, отставил свой бокал на пол, заботливо переложил ее хрупкие лодыжки себе на колено. – Не позволяй никому говорить тебе, что ты посредственность. Если у тебя есть мечта, цель… Иди к ним с верой в саму себя. Люди могут сказать, что им заблагорассудится, и далеко не всегда это будет правдой. Тот, кто сказал тебе такое, скорее всего, сам пустышка и самая настоящая посредственность, да еще и, вдобавок, крайне завистливая.
Говоря все, что думаю, я невольно выводил круги на ее гладкой коже, слегка касаясь ткани укороченных брюк. Лиза вздохнула, расслабленно откинулась на подлокотник и, прикрыв глаза, расплылась в блаженной улыбке.
– Buon Dio , и откуда ты такой прекрасный взялся? – прошептала она, сопровождая свои слова тихим полустоном, который отозвался во всем моем теле вспышкой. Словно электрический разряд прокатился по позвоночнику, и я слегка сжал ее ногу, пытаясь собрать в кулак всю свою выдержку. Внутренности опалило желанием и скрутило узлами, и мне пришлось немного сменить свое положение, сместив ее ногу ниже, чтобы не выдать реакцию своего тела.
– Черт возьми, Лиз, ты убиваешь меня. А убийство преследуется по закону, – хрипло прошептал я, громко и тяжело вздохнул, проведя ладонью выше по ноге, и сжал пальцами ее коленку. От неожиданности Лиза дернулась, взвизгнув, и расхохоталась, пытаясь сжаться и убрать мою руку. Оп-па… Попалась! Эта девчонка боится щекотки, а у меня по ней просто черный пояс, и я тут же решил продемонстрировать насколько в этом хорош. Хищно улыбнувшись, немного навалился на нее, подключил вторую руку и стал щекотать ей ребра и шею. Лиза не могла остановиться и смеялась до слез, извиваясь всем телом и пытаясь перехватить мои руки.
– Эдди, хватит!.. Я… больше не могу! – задыхаясь от смеха, пищала она и брыкалась, а я, увлекшись, укусил ее за плечо. Послышались отборные ругательства на итальянском языке, из которых я, естественно, ни черта не понял, но догадался об их содержании. Почему-то мне всегда казалось, что Лиза умеет ругаться не хуже портового грузчика, но это нисколько ее не портило, наоборот, придавало ей шарма и притягательности.
Смех в комнате резко стих, когда мы поняли, что я почти полностью лежу на ней, вдавив хрупкую девичью фигурку в диванные подушки и опираясь на вытянутые руки, а ее ноги обвили мои бедра. Дыхание потяжелело, по телу побежали мурашки, кожу покалывало от возбуждения. Мы смотрели друг другу в глаза так пристально, так глубоко, что, казалось, видели всю нашу суть. Внезапно, в этот самый момент, мы стали открытыми книгами, готовыми впустить другого себе под кожу. В наших венах бежало обжигающее жидкое пламя, голову кружило, и вовсе не алкоголь был тому виной.
Лиза коснулась пальцами моей груди сквозь ткань рубашки, скользнула выше и расстегнула первую пуговицу, не отпуская меня из зелени своих глаз. Сглотнув, я затаил дыхание. Вторую и третью пуговицы настигла та же учесть, и она прижала прохладную ладонь к моей разгоряченной коже в области сердца, которое стучало словно молот, отдаваясь гулом в ушах, с такой силой, будто стремилось прыгнуть ей в руку. Ладонь пропутешествовала выше, по задней стороне моей шеи, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Другой рукой девушка потянулась к своей одежде, но я перехватил ее и поднес к губам, оставляя долгий поцелуй на запястье. Она задрожала от этой легкой и нежной ласки, а ее глаза удивленно распахнулись как будто такое с ней впервые.
– Нет. – В отличие от внутреннего состояния, мыслей, в которых я срываю с Лизы одежду и, наконец, оказываюсь глубоко в ней, мой голос твердо озвучил противоположное. Я поцеловал ее в нос, аккуратно поднялся и сел на свое место, утягивая девушку за собой. Она села, во все глаза глядя на меня как на сумасшедшего, а я тем временем, титаническим усилием успокаивая свой пульс, продолжил: – Я не пересплю с тобой сегодня, чтобы завтра выкинуть друг друга из головы и каждому пойти своей дорогой… Я так не хочу.
– А как ты хочешь? – Лиза с подозрением покосилась на меня из-под упавшей на глаза челки и натянула рубашку на оголенное плечо.
– Я хочу свидание. – Ответил я прямо, глядя ей в глаза со всей серьезностью, но, видя ее растерянность и удивление, не удержался от шутки и добавил, улыбаясь: – Как обычная среднестатистическая девчонка.
Она так резко встала с дивана, рванула к подоконнику, где завалялась почти пустая пачка сигарет, и судорожно попыталась выцарапать оттуда сигарету трясущимися пальцами, что я сначала растерялся. В воздухе поплыл сигаретный дым и запах горелых спичек. Я решился тихо подойти к ней сзади: обнял за плечи и положил подбородок на ее затылок, в очередной раз мысленно отметив то, как наши тела идеально подходят друг к другу. В окно уже стучалось вечернее солнце, по занавеске скользил теплый ветерок, принесший с собой запах ранней осени и первых упавших листьев.
– Я никогда не ходила на свидания.
Лиза сказала это так тихо, что я не сразу понял их смысл.
– Понятия не имею, что там делают, – добавила она, выпуская дым в приоткрытую форточку, и развернулась ко мне лицом.
– Не поверишь: я тоже, – издал я короткий смешок и, оставляя еще один поцелуй, на ее щеке, шепнул на ухо: – Давай вместе узнаем каково это. Что скажешь, caro ?
Лиза закатила глаза и, фыркнув от сдерживаемого смешка, легонько стукнула меня кулачком в плечо.
– Черт с тобой, уговорил.
Мы облегченно рассмеялись. Я взял с подоконника одну из многочисленных книг в потрепанном переплете, которую уже давно заприметил, и прочитал на обложке имя незнакомого мне автора: Шарль Бодлер.
– Прочти мне свое любимое. Пожалуйста, – попросил я, взял девушку за руку и усадил обратно на диван. Сам же устроился на полу у нее в ногах, положил голову на колени, прикрыв глаза, и приготовился слушать. Лиза зашелестела страницами, нашла нужное и начала читать своим бархатным с чувственной хрипотцой голосом, перебирая пальцами пряди моих волос.
Я встретил женщину. Изящна и стройна,
Придерживая трен рукой своей точёной,
В глубоком трауре, печалью воплощённой
Средь уличной толпы куда-то шла она.
Я вздрогнул и застыл, увидев скорбный рот,
Таящий бурю взор и гордую небрежность,
Предчувствуя в ней всё – и женственность, и нежность,
И наслаждение, которое убьёт.
Внезапный взблеск – и ночь!.. Виденье красоты!
Твой взор – он был как жизнь, промчавшаяся мимо.
Увижу ль где-нибудь я вновь твои черты?
Здесь или только там, где всё невозвратимо?
Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты,
Но оба знали мы: ты мной была б любима!
В тот вечер мы пили вино, разговаривали обо всем и ни о чем, спорили о политике, смотрели какое-то юмористическое шоу по телевизору и надрывали животы от смеха, а потом целовались до одури, до изнеможения, изводя друг друга сладкой мукой и откровенной лаской, но не переходя границ. Мне захотелось поделиться с ней своей мечтой о рок-группе, на что она полушутя попросила напеть ей что-нибудь для «прослушивания». Я завел «Stand by Me» , она подхватила, и мы так разошлись, распевая эту песню во все горло, что кто-то из соседей не выдержал нашего незапланированного концерта и застучал в стену с требованием немедленно прекратить сие безобразие. С тихими еле сдерживаемыми смешками мы забрались в кровать, и я, нырнув под одеяло, увлек Лизу за собой, снова и снова терзая ее припухшие от поцелуев губы своими, извлекая самые мелодичные стоны на свете.
В конце концов, когда подушек коснулись первые лучи восходящего солнца, нас сморил сон – мы уснули в объятиях друг друга, сплетясь руками и ногами. Тогда, перед тем как вырубиться, я поймал себя на мысли, что эта девушка слишком мне нравится, и был ошарашен таким открытием. Попытался отыскать внутри себя тот самый страх сближения, что всегда жил во мне червоточиной, но это оказалось напрасной тратой времени: его там больше не было.
* * *
– Чур, я не пью, – три дня спустя усаживаясь на стул у барной стойки рядом с Лизой, заметил я и, наклонившись к ее уху, сказал так тихо, чтобы услышала только она: – Твои губы пьянят не хуже водки, а я хочу быть в трезвом уме сегодняшней ночью.
Поиграв бровями, Лиза нежно взяла пальцами мой подбородок и подтянула ближе к своему лицу. Ее оливковая кожа отливала золотом в приглушенном свете ламп, свисающих с потолка на черных толстых проводах, а глаза из-под прядей волос вспыхнули зеленым огоньком.
– У тебя какие-то особенные планы на сегодняшнюю ночь? – прошептала она, с хитрым прищуром заглядывая мне в глаза, и потерлась о мой нос своим. Ее вторая рука лежала на столешнице, и я потянулся к ней своей, сплетая наши пальцы. В последние дни это стало моим любимым взаимодействием, от которого мурашки бежали табунами по всему телу, а в местах соприкосновения наших рук покалывало от искр и разливалось тепло. От этого уже начинала формироваться какая-то нездоровая зависимость: она и пугала, и вызывала восторг одновременно у нас обоих.
Мы пришли в бар, где Лиза работала, ранним вечером, и мне удалось немного осмотреться пока толпа не заполонила пространство, познакомиться с его радушным хозяином – Хилли. Атмосфера рок-н-ролла, свободы самовыражения и андеграунда не просто витала в воздухе, она пропитала собой здесь буквально все, каждый кирпичик. По рассказам Лизы сюда стекалась вся рок-тусовка и веселилась сутками напролет, снимая маски и отрекаясь от повседневности, рамок и тормозов.
Какие-то неизвестные молодые парнишки на сцене вдарили песней «Psycho» одной из моих любимых групп The Sonics, и мне немедленно захотелось вытащить эту дерзкую девчонку на танцпол. Что я, собственно, и сделал. Ничего не ответив, я сгреб Лизу в охапку со стула, подхватив стройные бедра под ее удивленный возглас и смех, и закрутил в танце, едва не сшибая других танцующих посетителей. Народу к ночи в баре прибавлялось и прибавлялось, пиво и виски лились рекой, живая музыка оглушала, мигающие лампочки слепили, но все это было не важным, просто шум испорченного телевизора. Я отрывался с самой красивой девушкой Нью-Йорка, в крутом и известном во всем городе рок-клубе, на своем первом в жизни свидании, преодолевая смущение от неопытности. Не чувствуя на себе пристальные оценивающие или сочувствующие взгляды, давления от окружающих людей, которые не знали меня и мое темное неприглядное прошлое, не осуждали и не мешали меня с дерьмом. Я просто был собой. Тем самым веселым и беззаботным парнем, легким на подъем, которого однажды потерял где-то в дебрях своей апатии и самобичевания. Чувствовал себя цельным: важная часть меня встала на свое место, пульсировала вместе с юным горячим сердцем, заставляя ощущать себя живым.
Заиграла какая-то неизвестная медленная композиция, и я притянул к себе в объятия запыхавшуюся Лизу. Она была до умопомрачения прекрасна: волосы растрепались, челка кое-где прилипла к вспотевшему лбу, глаза возбужденно сверкали как драгоценные камни, манящие губы растянулись в довольной улыбке, алая блуза в нужных местах обтянула все сочные изгибы и формы как перчатка, приоткрыла зону декольте, куда так и падал мой чертов взгляд. Мы медленно покачивались, так сильно прижавшись друг к другу, что в полутьме и сигаретном дыму было непонятно, где кончается она и начинаюсь я.
– Иногда кажется, что я должна была родиться в другое время. Я с большим удовольствием ходила бы на вечеринки Джея Гэтсби нежели на дикие панк-сборища, – усмехнувшись, вдруг призналась Лиза и напряженно обвела глазами зал. Сказав это, очевидно, она занервничала, думая, что этим оттолкнет меня. Но правда была в том, что в глубине души я был даже в чем-то согласен с ней. Я любил рок-н-ролл и все, что с ним связано, всем сердцем. Эта музыка давала чувство свободы и безбашенности, раскрепощала, заряжала энергией и наполняла отвязным весельем. Но своей сутью, песнями и мелодиями, что создавал сам, я тяготел к несколько другому стилю, которого будто толком и не существовало. Мне хотелось петь о любви, о чувствах, вплетая слова песен в звуки гитарных струн.
– Как думаешь, мне пойдет смокинг? – всерьез поинтересовался я, наклонившись ближе и задумчиво гладя большим пальцем нежную кожу ее узкой ладони. Лиза так резко повернулась ко мне, что наши носы почти соприкоснулись. В ее взгляде плескалось веселье.
– Думаю, это слишком убийственное зрелище для женской половины человечества, – съехидничала она, сдерживая смешок в подрагивающих уголках рта.
Я взял рукой ее пальцы, слегка оттолкнул от себя в сторону и, крутанув, уронил себе на руки, повторяя старый стиль танцев, что видел как-то по телевизору. Она ахнула и схватилась за мою шею одной рукой, а другой за шиворот рубашки.
– Издеваешься, значит. – Укоризненно посмотрел ей в глаза я, удерживая ее тело на весу. Моя ладонь пропутешествовала с талии на бедро, легонько сжала его пальцами, а потом скользнула вверх и легла на ее шею, очертив большим пальцем подбородок. Лиза выгнула поясницу, вжимаясь в мою грудь своей, и ее горячее дыхание коснулось моего рта.
– Скорее, пытаюсь унять свое буйное воображение.
– И как, удалось? – хмыкнул я с деланым равнодушием и вернул ее в прежнее положение, поставив на ноги. Воздух вокруг нас пульсировал, окутывал жаром, кровь в жилах гудела и плавила кости. Лиза медленно покачала головой, признавая свое поражение. Смяв ткань моей рубашки, она притянула меня к себе, оставила легкий поцелуй на моей щеке, молча взяла за руку и повела к выходу на улицу.
Всю дорогу до ее дома мы изо всех сил сдерживались и вели себя прилично, сидя на заднем сидении такси и соприкасаясь друг с другом только кончиками пальцев. Даже глазами не пересекались и усиленно делали вид, что картинки, мелькающие за окном, намного интереснее, чем то, что происходит.
Выскочив из машины, мы словно марафонцы понеслись к дому, взлетели на нужный этаж и ввалились в квартиру. Несколько секунд мы стояли друг напротив друга в практически кромешной темноте, слышалось только наше тяжелое дыхание после быстрого бега. Я подошел к Лизе и навис над ней, прижимая к стене.
– Ты…уверена? – хрипло прошептал я и ласково коснулся пальцами ее щеки.
– Заткнись и поцелуй меня, черт возьми. – Жарким шепотом приказала Лиза, обвивая руками мою шею и притягивая к себе.
Между нами как будто взорвалась граната. Наши губы встретились в безумном и ярком поцелуе, от которого, ей-богу, можно было словить остановку сердца. Мы целовали друг друга яростно, со всепоглощающей страстью, кусали зубами, а наши руки блуждали по телу, изучая каждый сантиметр, каждый изгиб, извлекая тихие стоны. Объятые пламенем, потерявшие голову, мы горели и искрили как бенгальские огни в новогоднюю ночь.
Ее руки легли на мои плечи, резко стянули куртку и, отбросив ее куда-то под ноги, вновь оказались на мне. Ловкие пальцы выдернули полы рубашки из брюк, прошлись по оголенному торсу, от чего у меня перехватило дыхание. Щелкнула застежка ремня, Лиза закусила нижнюю губу и ногтями провела по краю моих брюк, ныряя под ткань. Ладонью одной руки я ласкал ее грудь, высвободив ту из блузы, целовал и покусывал ее шею и ключицы. Другая рука в неистовстве сжимала то ягодицу, то бедро, приподняв и закинув ее ногу себе на талию. Тело Лизы было таким гибким и податливым, а формы соблазнительными, что мне хотелось впиваться зубами в каждую выдающуюся часть, как голодный зверь.
Я решительно подхватил ее под бедра, усадил на себя и, не прерывая поцелуев, в несколько шагов достиг спальни. Не помня себя, дрожащими руками, судорожно, мы буквально сдирали с друг друга одежду. Уложив Лизу на кровать, я покрывал все ее прекрасное тело поцелуями и укусами, она же зарывалась пальцами в мои волосы, перебирала и оттягивала пряди на загривке, вызывая табуны мурашек.
Перехватывая инициативу, Лиза перевернула меня на спину и взобралась сверху. Я с упоением наблюдал как она ловко расправляется со своим лифом, как склоняется ко мне, мазнув поцелуем по правой ключице и спускаясь ниже. Когда ее губы и язык прошлись по косым мышцам пресса, а ее волосы приятно щекотнули разгоряченный низ живота, мне окончательно снесло крышу. Я резко поднялся, подмял под себя Лизу и с остервенением впился в ее манящий рот, нежно скользя пальцами между ее ног. Она тихо вскрикнула и впилась ногтями в мои лопатки, когда я со сладостным стоном плавно толкнулся в нее, прижавшись губами к пульсирующей венке на шее. Еще раз. И еще. Каждая мышца, каждая жила в моем теле натянулась от напряжения: чувствуя ее жар и тесноту, я прикладывал неимоверные усилия, чтобы сдерживать себя, быть осторожным и ненароком не причинить ей боль. Неуемная, сводящая с ума, жажда была сильнее меня, и теперь я был в ее абсолютной власти.
Лиза, почувствовав мою внутреннюю борьбу, опустила руки мне ниже поясницы, пальцами сжала ягодицы, вжимая в себя еще сильнее, еще ближе, и подмахнула бедрами, подначивая меня.
– Не сдерживайся… – выдохнула она и укусила меня за нижнюю губу.
Тогда я сдался и отпустил себя.
Я брал все, что она могла мне дать, жестко, грубо, неистово, крепко сжимая ее бедро одной рукой, а второй зарываясь в ее волосы на затылке, обхватывая заднюю сторону шеи и не оставляя ни единого шанса отстраниться. Лиза прижималась ко мне всем телом, выгибалась в пояснице, то вскрикивая, то всхлипывая от моих резких и глубоких движений. Кожа на спине и ягодицах саднила в тех местах, где побывали ее ногти. Сердце неистово стучало где-то в глотке, разгоняя раскаленную кровь по венам до предельных значений, в глазах мутнело, голову кружило словно на карусели. Никогда еще я не был так жаден до женского тела, как в этот момент. Хотелось быть везде, снаружи и внутри, под самой кожей, в каждой клеточке, в каждом вдохе.
Лиза оттянула мои волосы на затылке, оставляя на моей шее влажные поцелуи. Ее дыхание стало поверхностным и частым, глаза остекленели, потемнели от расширенного зрачка. Глухо рыкнув, я приподнялся на вытянутых руках и задвигался еще быстрее, чувствуя приближение ее разрядки.
Запрокинув голову и издав длинный громкий стон, Лиза так сильно сжалась вокруг меня, что пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы продлить пик ее удовольствия, придержав свое. Я ласкал ее лицо легкими, словно перышко, поцелуями, пил ее учащенное дыхание, пока тело сотрясали волны оргазма, продолжая двигаться в ней тягуче и медленно. Как только Лиза обмякла, я подхватил ее рукой за талию, приподнял выше, и в несколько быстрых толчков, срывая горло хриплым выдохом, достиг кульминации. Блаженно прикрыв глаза, я уткнулся взмокшим лбом Лизе в шею и пытался восстановить дыхание. Она ленивыми движениями рук огладила мою спину, плечи, будто пыталась успокоить жжение от следов ее ногтей.
Отдышавшись, я скатился с Лизы, приподнялся на локте и втянул ее в медленный глубокий поцелуй.
– Сварить тебе кофе? – хрипло спросил я, ласково водя пальцем по упругой груди, изредка касаясь затвердевшего соска, от чего Лиза тихонько вздыхала и кусала губы. Я с нежной улыбкой наблюдал за ней, любовался ее припухшими зацелованными губами, женственными и волнующими изгибами. Ладонь Лизы скользнула по моей груди. Слегка надавив ею на мое плечо, она заставила меня перевернуться на спину, а сама забралась сверху. Ощутив внутренней стороной бедра мое нарастающее возбуждение, она склонилась к моему лицу и поцеловала. Поцелуй вышел развязным и многообещающим. Я обхватил тонкую талию руками и крепко прижал девушку к себе. Пламя, тлеющее внутри нас, разгоралось с новой силой.
– Зачем мне кофе, если есть ты?..
Мою довольную ухмылку и тихий смешок смяли еще одним горячим поцелуем.
В ту ночь мы не могли оторваться друг от друга, а утро встретили в разговорах о сокровенном за ароматным кофе и завтраком в постели, который я сообразил нам в постель.
Днем пришлось засобираться к Джеку – он хотел познакомить меня с двумя парнями с музыкального колледжа Маннес, которым была интересна идея собрать свою банду. С одной стороны, я был взволнован и предвкушал нашу встречу с ребятами, а с другой… Смотрел в зеленые глаза Лизы, гладил большими пальцами ее скулы, оставляя короткие целомудренные поцелуи на носу, на щеках, на родинке над верхней губой, и рассыпался на части от осознания того, что должен уйти.
– Эдди. Ты так опоздаешь, – Лиза мягко отстранилась, поправила загнувшийся ворот моей рубашки и подарила мне нежный взгляд, в котором мимолетно проскочила грусть. – Надеюсь, эти парни то, что тебе нужно.
Я крепко сжал ее в своих объятиях и напоследок еще раз прижался губами к щеке.
– Я уже скучаю, котенок.
Лиза удивленно выгнула бровь и усмехнулась.
– Серьезно? «Котенок»?
– Серьезен как никогда. Сначала мне никак не удавалось придумать более удачное ласковое прозвище, нежели «пантерка»: как-то пошло, не находишь?
Лиза засмеялась, уткнувшись мне в грудь лицом, а потом вдруг резко замолкла и с ужасом вновь взглянула на меня.
– Черт! Я же всю спину тебе расцарапала! Погоди, нужно намазать заживляющей мазью, у меня где-то была…
– Ни в коем случае! – Запротестовал я и не выпустил ее из кольца своих рук. Поиграв бровями, заявил: – Они – моя гордость.
Девушка покачала головой и вздохнула, потрепав меня за затылок, от чего я чуть не застонал: как же мне нравится, когда она так делает!
– Все, уходи. Мне нужно на работу.
– Ты будешь по мне скучать? – я игриво ущипнул ее за голую попу, за что она укусила меня за подбородок.
– Не думаю.
– А я думаю, что ты врешь. Когда наше следующее свидание?
– «Никогда» тебе подходит? – съехидничала Лиза, извиваясь в моих объятиях, пока я зарывался носом в ее шею и волосы.
– Язва, – усмехнулся я, покачав головой, взял пальцами ее подбородок и сладко поцеловал. Она сразу обмякла в моих руках и ответила на поцелуй. Еще раз, на всякий случай, мазнув губами по родинке над верхней губой, я прошептал: – Завтра мы поедем ко мне после того, как я блестяще пройду «собеседование» с Хилли насчет работы в баре.
– Какая самонадеянность! Уму не постижимо…
– Лучше быть таким в твоих глазах, и чтобы ты не знала чего мне стоит эта самоуверенность, – пошутил я, выходя за дверь квартиры, но еще не отпуская ее теплую ладонь из своей, и сжал ее пальцы. В глазах Лизы что-то мелькнуло. Что-то невыносимо знакомое и близкое моей душе.
– Будь настоящим, Эдди. Этим ты мне и нравишься.
Сердце пропустило удар.
Она даже не могла себе представить какие важные слова сказала мне в тот день. Я вырезал их на сердце и носил с гордостью словно те боевые шрамы, не позволяя себе забывать эту простую, но вместе с тем важную истину.
Выходя из дома, в котором жила Лиза, я поднял голову и посмотрел на окна ее квартиры. Желание вернуться обратно и провести весь день в ее объятиях не исчезло, а только усилилось, отдаваясь пульсацией между ребрами. Я невольно нахмурился и потер район солнечного сплетения ладонью. Закурил и простоял еще минут пять, не отрывая взгляда.
Выгляни в окно. Посмотри на меня.
Когда я уже собрался уходить, створка окна открылась и в проеме показалась Лиза. Я чуть не взвыл от досады: на ней было только полотенце, обернутое вокруг обнаженного тела, придерживаемое ее рукой, чтобы оно не свалилось. Закусил нижнюю губу в ожидании того, что она скажет. Но вместо слов эта сумасшедшая распахнула полотенце так, чтобы то, что под ним, увидел только я, выбивая у меня почву из-под ног. Лиза послала мне воздушный поцелуй и скрылась в недрах квартиры, заворачиваясь обратно в махровое полотенце, а я с ребяческой улыбкой, от которой лицо наверняка треснуло пополам, пошел по улице в сторону автобусной остановки.
Она будто услышала меня. Почувствовала.
Она моя.
Катерина Новицкая
Тип: электронная книга
Жанр: Эротические романы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 17.05.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Съемная квартирка на Пилор-стрит становится для Эдди и Джо спасением – маленьким островком спокойствия, существовавшим только для них двоих. Они мечтают освободиться от пут и уехать в Нью-Йорк, чтобы зажечь свои звезды: Джо хочет стать известной актрисой, а Эдди – рок-музыкантом. Эдди скрывает влюбленность в подругу и мечтает создать собственную рок-группу, а Джо борется с внутренними демонами и стремится к звездам – либо все, либо ничего. Когда подруга внезапно исчезает, Эдди, не задумываясь, отправляется в путешествие, которое навсегда изменит его жизнь.