Главная страница | Триллеры | Кем и как любима Тамара Зотова

Кем и как любима Тамара Зотова
Алексей Владимирович Июнин
Молодой юноша, едва закончивший школу, решает возглавить страну. Он знает, что нужно делать, он способен продумывать каждое действие, и благодаря воли высших сил он лишен возможности ошибки. Он лишен сострадания и жалости, он уникально расчетлив и безжалостен. Он действует самыми радикальными методами, беря ношу смертельных грехов только на себя. Он не боится ответственности, он готов к всеохватывающей власти, ведь волею судеб он является прямым наследником императорского рода и идет на самые страшные шаги, чтобы возродить великую Российскую Империю. Он считает, что власть в стране и мире должна принадлежать только ему одному, а он, как было упомянуто выше, всегда все делает правильно.

Алексей Июнин
Кем и как любима Тамара Зотова

В комнате было душно и царил полумрак, но сгорбленно сидящий за письменным столом паренек Иван Спасибов о качестве вдыхаемого воздуха думал в последнюю очередь, а солнечный свет с успехом заменяла ему настольная лампа и мерцание монитора ноутбука. На секунду оторвав взгляд от монитора, он взглянул на часы и принялся тереть воспаленные глаза.
В комнату опять постучалась мама, Иван отозвался резко и грубо. Он спросил, что ей надо, на что она как можно мягче напомнила, что завтра у него вступительный экзамен. Не забыл ли он?
– Что значит – я забыл? – раздраженно ответил Иван, не отрываясь от монитора.
– Ты хотя бы готовишься? – мама осмелилась войти в комнату.
– К экзамену? – казалось Иван услышал самый нелепый вопрос за последний месяц.
– Мне кажется, что ты занимаешься совсем не тем, – опасаясь очередной вспышки гнева со стороны сына Евгения Сергеевна аккуратно подбирала слова и интоннацию. – Пойми, от этого вступительного экзамена в МГУ зависит твоя судьба. Я же тебе сто раз объясняла. Выключи ноутбук, сын, займись учебой.
Иван сделал глубокий вдох и опять помассировал глаза. Быть может мама права и ему стоит отдохнуть, сейчас даже ему стало казаться, что следует хотя бы на короткое время сменить вид деятельности. Он начал замечать за собой, что все чаще стал ошибаться в анализе получаемой информации, что мысли запутываются и, долго шевеля мозгами он стал поддаваться несвойственной ему потери логики в суждениях. Отъехав на офисном стуле от стола, он встал и дозволил маме приблизиться. Женщина обняла сына, сделала замечание по поводу запаха от одежды и, убирая грязную посуда со стола, бросила взгляд на монитор. Сканированная версия очень старого пожелтевшего документа с таблицей. В таблице в первом столбике – десятки фамилий с инициалами, а в других – различные цифры, какие-то аббревиатуры, прочерки и галочки. Среди фамилий в первом столбике Иван выделил фамилию «Спейсер Р.А».
– Ваня, Ваня… – заговорила она. – Ты все об этом… Другие дети вместо подготовки к экзаменам режутся в игры, в киберспорт, смотрят кое-что… аморальное, а ты… Ты зациклился на этом, Ваня, это плохо.
– Мам, во-первых я не «дети». – Иван отстранился и отвернулся, – Во-вторых – не начинай.
– Готовься к поступлению, – женщина добавила в голос ноту приказного характера, хотя знала, что её сын не терпит ни малейшей власти над собой даже со стороны родной мамы. Больше всего в своей жизни Иван Спасибов ценил собственную независимость.
– Я готов, – ответил Иван, – мам, я давным-давно готов. Ты же знаешь сколько я занимался.
– Повторяй, – настаивала мама. – прогоняй все темы экзаменов…
– Мам, я знаю все вопросы! – решительно ответил Иван. – Я знаю, все что надо, мне не требуются никакие повторы!
Евгения Сергеевна хотела было возразить и еще раз заговорить об учёбе, но со вздохом сдалась. Её единственный сын был прав, когда говорил, что много занимался. Это так и было, готовясь к поступлению в Московский Государственный Университет Иван Спасибов набросился на подготовку к вступительным экзаменам с такой же маниакальной остервенелостью как сейчас углублялся в историю начала двадцатого века. Много месяцев он сидел за учебниками, много часов в день штудировал и зубрил материал, добиваясь от себя безупречно чистых и ровных ответов, фактически выучивая учебники наизусть.
Не забывая в то же время про учёбу в школе, он попутно готовился к школьным выпускным экзаменам, что, впрочем, не вызывало у него особой трудности, так как он изначально учился исключительно на одни пятерки и считался лучшим учеником своего потока. Школьные экзамены были сданы легко и блестяще, в чем Иван Спасибов не сомневался ни минуты и воспринял получения красного диплома как само собою разумеющуюся обыденность. Теперь на очереди вступительные экзамены в МГУ, но Иван вдруг не вовремя нашёл себе отвлекающее занятие, чему мама была в некоторой степени встревожена.
– Ты точно готов? – спросила мама у сына, смотря ему в глаза.
– Разумеется, мам, – ответил он.
– От этого зависит твоё будущее, – предупредила она.
– Моё будущее зависит не от этого… Не только от этого, – поправился Иван. – Но я осознаю всю ответственность, мам. Не переживай, я уверен, что поступлю.
– А если не сможешь?
Иван вздохнул и повернулся к стене, которую Евгения Сергеевна называла «царской». Иван-же никакого обозначительного названия стенам не давал, он просто некоторое время назад развесил на в то время пустой площади хронологический порядок портретов царей и императоров из династии Романовых. Тут-же висело генеалогическое древо этого-же рода, черно-желто-белый флаг с двуглавым орлом и прочая атрибутика императорской власти.
– Если я чего-то хочу добиться, – произнес Иван, сложив руки за спиной и смотря на портрет Анны Иоанновны и Павла I, – я этого добиваюсь. Я поступлю в МГУ и другого варианта я не рассматриваю. – парень с улыбкой вернулся к матери. –Мам, успокойся, я понимаю, что тебе хочется видеть меня за книжками, это логично. Но вспомни, как ещё зимой я не вставал из-за учебников и меня пришлось откармливать через резиновую трубочку, как на протяжении всех десяти лет на первом месте у меня всегда стояла школа с её уроками и домашними заданиями. Разве я не старался? Разве я не окончил школу с красным дипломом и золотой медалью, мам?
– Ты моя гордость, мой мальчик.
– Напомню, также, что я посещал дополнительные курсы подготовки, я самостоятельно изучал материал для поступления в университет. И без сомнения знаю не только все что должен знать, но и гораздо более того. Я уже практически освоил первый курс. И как же мне теперь не поступить? Пусть только попробуют меня не взять!
Иван лёг на кровать, которую он не застилал уже несколько дней и вытянул немытые ноги. Мама поджала губы, но смолчала, она не хотела колоть взрывоопасный характер своего единственного сына. К сожалению, у золотой медали за учёбу Ивана была и обратная сторона – скверный нервический характер, упрямство, граничащее с паранойей, стремление к полной независимости, целеустремленность и безразличие к окружающим.
Погруженный в учёбу и анализ Ваня зачастую мог буквально выпадать из окружающей действительности, никого и ничего не замечать, ходить неопрятный, спать в одежде, есть что попало не пережевывая и даже не глядя на тарелку. В такие дни Евгения Сергеевна задумывалась о квалифицированном психологе, но однажды намекнув о нем, вызвала у своего сына такую вспышку агрессии, что больше эту тему не поднимала.
Женщина посмотрела на своего сына, он лежал трупом на мятом, давно требующей стирки белье, лежал с закрытыми глазами, не двигаясь и она знала, что в это время его лучше не трогать и не отвлекать – он прогоняет полученную из интернета информацию через свой мозговой «внутренний процессор». Между тем такое состояние, которое она часто путала с глубоким сном, выматывало Ивана до полного изнеможения, так как сном-то не являлось, но могло отбирать у мальчика ночное время. Порой он проводил в таком рабочем полусне всю ночь, а утром открывал немного безумные глаза и не понимал какое сейчас время суток, где он находиться, что ему нужно делать.
Как можно тише убрав мусор со стола и пола, мама вышла из комнаты, бесшумно прикрыв дверь. Пора было готовить ужин и Евгения Сергеевна, одним глазом поглядывая комедийный сериал по кухонному телевизору принялась чистить картошку. Солнце садилось медленно, кухонное окно выходило во внутренний двор, огороженный густыми кустами шиповника и черемухи, куда почти не доходили шумы с проезжей части. Можно было даже приоткрыть окно, не боясь внешними шумами заглушить телевизор, как это происходило в других комнатах. Время шло, женщина порезала картошку в сковородку, но пара очищенных клубней оказались лишними и она отложила их в сторону. Зашипело масло, из телевизора раздавались шутки, Евгения Сергеевна укладывала грязную посуду в посудомойку, когда на пороге кухни как призрак появился ее сын Иван с распахнутыми ошалелыми глазами.
– Я понял… – пробормотал он. – Теперь я нашел его… Все совпадает.
– Ты о чем? – поинтересовалась мама, заливая моющее средство в специальный отсек посудомойки.
– Королевский колледж Лондона… Тысяча девятьсот двадцать шестой год. Двадцать шестой. В списке поступивших есть фамилия одного русского. Только один русский. Роман Николаевич Алексеев.
Мама закрыла крышку посудомойки и включила программу.
– Один русский? – кивнула она. – И что?
– Расстрелянного наследника царского престола звали Алексеем Николаевичем Романовым. А поступившего в Королевский колледж Лондона звали Романом Николаевичем Алексеевым. Мам, неужели непонятно, что этот парень не стал заморачиваться с новым именем и просто поменял местами имя и фамилию. Стой, мама, не говори, что этого слишком мало, чтобы проводить аналогию между этими двумя людьми. Разумеется, этого слишком мало, это я и сам понимаю, но… – Иван механически взял с тарелки чищенную сырую картофелину. – Все косвенные признаки говорят о том, что студент и цесаревич вполне могут быть одним и тем же человеком. У меня есть образцы подчерка их обоих, есть портрет Алексеева и он удивительно напоминает цесаревича с разницей в десять лет. Кроме того, манера разговаривать, интерес к определенной литературе, поведение в обществе и прекрасное знание русской истории студента Алексеева наводит на некоторые мысли. Слушай дальше мам. – Иван надкусил сырую картофелину как яблоко и принялся пережевывать. Евгения Сергеевна, занятая уборкой со стола, не замечала этого. – Я сейчас думал-думал, складывал все факты, которые мне удалось добыть, анализировал и пришел к выводу, что один из профессоров Лондонского Королевского колледжа – мистер Оливер Томпсон знал или по крайней мере догадывался об истинной личности, скрывающейся под фамилией «Алексеев», это становится ясно из его писем жене в Гастингс. – Иван прожевал и проглотил сырую картошку. Откусил еще. – И самое главное – студент Алексеев был болен гемофилией, этот факт также отражен в письмах мистера Томпсона.
– Сын, – вздохнула мама и села на табуретку, – Отдохни. Выспись. Я погладила тебе на завтра костюм. Ты какой галстук оденешь?
– Вопрос, который я задаю сам себе и пока не получаю ответа, – продолжал Иван, не отвечая на вопрос, да и не слыша его. – Если студент Алексеев не цесаревич Алексей, то кто тогда он?
– Кто-то, кто цесаревичем Алексеем не является, – пошутила мама и только теперь разинула рот, увидев, как ее сын доедает сырую картофелину.
– Ясное дело! Логично предположить, что Алексеев является сыном того, кто эмигрировал в Великобританию до Октябрьской Революции, но я перерыл все что смог и из тех людей, у кого могли бы быть средства на обучения в престижной академии я нашел только двух Николаев Алексеевых и ни у одного из них не было не только сына Романа, но и вообще детей подходящего возраста. Ну и напоминаю про гемофилию. Ну как, мам? Что теперь скажешь?

Был чудный летний полдень, такой о каком можно было только мечтать. Благоустроенный пляж в Пензе в районе новостроек «Спутник». Четверо ребят проводили досуг на солнцепеке, разложившись на песочке и подставив солнцу спины, бока и животы. Двое парней и двое девчонок, только месяц назад справивших школьный выпускной. Ещё тогда, в июне, они договорились встретиться вновь, но уже не всей классной толпой, а тесной компашкой. Собрались не все – не было Ивана Спасибова, а без него разговор шёл как-то поверхностно, как-то ни о чем. Без Спасибова не было четких тем, жарких споров, обсуждений. Собравшиеся любили разговаривать с начитанным Иваном, они черпали от него мудрость, он мог рассуждать об устройстве мировой политики часами, мог объяснить на пальцах почти любые мировые вопросы, а без него все диалоги казались лишенными смысла и пустыми как щебетание птичек.
– Знаете, – длинноволосый блондин Егор Кошкин, выйдя из воды и роняя капли влаги на горячий песок, схватил полотенце и принялся теперь свои обгоревшие плечи, – жалко, что Спасибова в этот раз нету…
– Да ну его на фиг! – отмахнулся второй парнишка – Филипп Севастьянов, – он зануда! О чем бы с ним не говори – он всегда будет спорить и настаивать на своём. Это бесит! Понимаете, чужое мнение для него ничего не значит, для него существует только его личное мнение. Я с ним за одной партой сидел, я знаю.
– А что же ты тогда, Филя, с ним все время терся? – весело спросила сидящая с ним в обнимку Дашка Мизинчук.
– Так он же мне списывать давал!
– Говори уж откровенно, Филь, – Кошкин отбросил полотенце и плюхнувшись на песок, открыл бутылку кваса, – без Ванька у тебя бы в дипломе были одни тройки. Он тебя тянул.
– Да он и тебя тянул, – ответил Севастьянов, – и Дашку, и Янку.
– Не говори за всех! – запротестовала обнимаемая им Мизинчук. – Меня он не тянул.
– А кому он помогал с экзаменами по географии?
– Ты че, Филя, офигел? Я географию сдавала сама! Без всякого Спасибова, – Дашка взяла из рук Кошкина квас и налила себе в одноразовый стаканчик. – Это он Янке помогал.
– Да, он мне помогал, – подтвердила её подруга Яна Городцева, захрумкав свежим огурцом.
– Скажу тебе откровенно, и это подтвердят вот эти два влюблённых голубка, – сказал Егор Кошкин кивая на обнимающихся Севастьянова и Мизинчук, – что наш Ваня Спасибов на тебя, Ян, давно глаз положил.
– Да ну тебя!
– Серьёзно! И ни делай такое лицо, как будто для тебя это неожиданность. Только не говори, что не замечала его неровное дыхание. Эти его… Поползновения… А знаешь, о ком он думает в минуты уединения? – улыбаясь Кошкин одел солнцезащитные очки и упал спиной на песок, подставив солнцу стройный торс и впалый живот. Ноги он, как всегда, положил одну на другую. – Понимаешь, о чем я? Поверь мне, Янка, я его знаю с первого класса. Я его сосед по подъезду. У-у-у, ты не поверишь, Янка, как он мычит когда думает о тебе в час досуга. Мне через этаж слышно!
– Дурак! – Городцева швырнула в лежащего Кошкина горсть теплого песка, от чего парень расхохотался. – Ну ты дурак, Егор! Он не такой. Как ты можешь такое говорит о своём друге! Ты гадина, Егор! И правильно тебе училка по химии указкой по пальцам била!
– Это она любя. Ну кто ещё кроме меня ей про титьки сказал-бы. Помнишь, Филь, какие у нее буфера?
– У нее не было буферов.
– Вот! А я намекал, что они у нее есть! Ей было приятно, она краснела, я видел.
Пляж, на котором отдыхали ребята был полон отдыхающих пензенцев. Кто-то с компанией, кто-то с детьми, но всем хватало и места под солнцем. Неподалеку в тени кустарников продавали сахарную вату, мороженое и надувные мячи. Тут же сдавались катамараны, а чуть в стороне работал пункт проката водных лыж. На заднем фоне возвышались новые разноцветные высотки и даже небольшого размера колесо обозрения.
– И все-таки есть в нём что-то такое… – продолжила обсуждать Спасибова уже порядком утомлённая солнцем Дашка Мизинчук.
– В ком? – спросила Городцева, незаметно для друзей поглядывая в сторону туалетоподобной переодевалки, где один накаченный атлет с татуировками менял мокрые плавки.
– Да в Ваньке. Пацан, вроде, толковый, ходячая энциклопедия, – рассуждала Мизинчук, поворачиваясь на бок и подпирая голову рукой. Ее дружок Севастьянов копался в пакетах, разыскивая чем-бы перекусить. – Но я вот что начала замечать: мне кажется он обладает каким-то даром…
– Каким? – спросила Городцева, провожая взглядом выходящего из переодевалки татуированного атлета.
– Даром убеждения. – подумав ответила Дашка Мизинчук. – Да, настоящей магией. Когда он о чем-то начинает говорить, мы прямо-таки все смотрим ему в рот, он как какой-нибудь пророк. Филь, вспомни, его речь в актовом зале на нашем выпускном. Ну когда нам выдавали дипломы и награждали медалистов. Спасибов получил красный диплом и сама директриса школы расхвалила его аж до неприличия. Вот, говорит, жених завидный, с такими мозгами далеко пойдет! А он взял диплом как ни в чем не бывало, я так у курьера заказанные роллы беру, и стал спускаться в зал на свое место. Директриса попросила сказать ему несколько слов в микрофон, а он не готовился, он вообще считал получение красного диплома событием неинтересным и не заслуживающим траты времени. Но по просьбе директрисы собрался и выдал такую речь! Он так говорил! О просвещении в современном мире интернета, о преемственности поколений, о будущем у молодых школьников. Он так говорил, что целый зал не дышал. Зал застыл как перед сошествием Христа с небес. Я боялась сиденьем скрипнуть. Все слушали как завороженные, как загипнотизированные, половина зала снимала его на смартфоны, мне даже стало страшновато. А потом его речь выложили на страничке нашей школы в «ВК».
– И в «Одноклассниках», –добавил Кошкин. – Сейчас покажу, там у химички такое платьице. Я вам отвечаю – она от меня краснела. Сейчас покажу.
– Не надо, – остановил его Севастьянов. – Слишком много ему части – пересматривать при каждом удобном случае.
– Вот тогда я подумала, –продолжила Мизинчук, не заметно для себя перейдя на полушопот и дождавшись когда мимо них пройдет семейное трио с большим надувным гусем, – что он может управлять людской массой, понимаете! Он может вести людей за собой, он может управлять отдельным человеком. Я испугалась и до сих пор думаю о Спасибове. Из него может выйти второй Гитлер, я вам клянусь!
– Ну, это уж ты перегнула! – возразил Кошкин. – Какой он Гитлер! Хотя… Доля истины в твоих словах есть, да он может манипулировать людьми, я его знаю, он всю свою сознательную жизнь готовит себя к… Как бы это сказать… Ну, в-общем, он уверен в том, что в его жилах течёт кровь российских императоров Романовых. И он всерьёз считает, что должен соответствовать императорской фамилии. Не смейтесь. Филь, закрой рот, это не так глупо, как может тебе показаться. Подай-ка огурчик. У Ванька действительно есть кое-какие предположения, подтверждающие эту теорию. Он много раз мне о них рассказывал.
– То, что его отец умер от гемофилии? – спросила Янка Городцева.
– Его отец официально считается пропавшим без вести, – уточнил Кошкин. – но гемофилия у него была, это факт. И у Спасибова тоже есть ген этого заболевания, но он пассивен. То-есть, Ванек переносчик болезни, но сам не болеет.
– Его сын может заболеть? – продолжала спрашивать Гороцкая.
– С вероятностью в пятьдесят процентов, – ответил Кошкин, блаженствуя от жары, – Однако помимо гемофилии есть и другие доказательства. Я их уже не помню, но Ванек всерьёз вознамерился докопаться до истины.
– Это поэтому он сегодня не пришёл? – спросил Филипп Севастьянов, разрывая пакет чипсов.
– Ну да, – протянув руку Кошкин извлек из пакета несколько нагретых на солнце чипсов и наполнил ими рот. – Он с головой ушел в копание, ему сейчас вообще ни до кого. – Кошкин, закрыв глаза черными очками лежал на самом сонцепеке, жевал чипсы и впитывал ультрамарин каждой порой своего тела. – На звонки не отвечает, с людьми не общается, из дома не выходит. Кроме того, завтра у него вступительные экзамены в какой-то престижный вуз, вроде даже в МГУ.
– Ты ничего не путаешь? – спросила Гороцкая. – В МГУ?
– В него самый.
– Но это в Москве! –воскликнула Гороцкая, даже уронив широкополую пляжную шапку. – Он, что в столице?
– А! Что это ты всполошлась? – заулыбался Кошкин, сверкая на солнце белизной хороших зубов. – Боишься, уедет твой Ванечка в краснокаменную… в красно… в белокочанную… Блин. В белокаменную? Уедет и будет там без тебя один одинешенек, мыкаться по телочкам да по местам всяким развратным, паршивости набираться?
– Перестань молоть ерундой! – остановила его девушка. – Нормально отвечай, он уехал?
– Да нет, он в Пензе. Он будет на заочном, а экзамены онлайн по сети. Я к нему вчера заходил, но он даже из-за стола не встает. Короче, ему сейчас вообще не до нас.
– Да, это в его стиле, – согласился Севастьянов. – Пойду-ка я еще нырну. Слушайте, а что если Ванек и вправду потомок какого-нибудь неизвестного императорского отпрыска! Кто-нибудь знает, были у императора Николая Второго ещё дети?
– Ещё? – не поняли обе девочки – Гороцкая и Мизинчук.
– Ну помимо расстрелянных?

Вступительные экзамены в Московский Государственный Университет в этом году, так же, как и в прошлом, в связи с принятыми нововведениями, проходили онлайн, то-есть абитуриенты отвечали на вопросы посредством конференц-связи не выходя из дома. Эта традиция завелась еще в период эпидемии COVID-19 и почему-то так и закрепилась, хотя все ограничения, связанные с данной эпидемией, давно были сняты, а про сам коронавирус давным-давно не вспоминали. Количество заявлений на вступительные экзамены превысило 35 тысяч человек, а это значит, что конкуренция составляла девять человек на одно место. Узнав такой расклад Иван Спасибо ухмыльнулся и бесстрашно бросил вызов судьбе, уже заранее не сомневаясь в результате. «Я дам пинка восьми неудачникам!» – вообще-то для него злорадство было не свойственно, но в этот раз он не удержался.
В это утро он все-таки привёл себя в порядок, он принял душ, оделся в приготовленную мамой одежду, состоящую из строгого костюма, сорочки и синего атласного галстука. Кроме того, мама Ивана причесала своего сына, тем самым преобразив его до неузнаваемости. Она намеревалась еще и надушить его туалетной водой, но Ваня сказал, что это уже излишне.
Итак, настал день и час сдачи, Иван сидел перед ноутбуком и нетерпеливо смотрел на проктора – строго мужчину с цепким взглядом, и на экзаменатора – мужчину в очках и залысиной, доходящей до затылка. Первый следил за тем, чтобы никто из экзаменующихся не пользовался шпаргалками, не списывал и не делал недопустимых во время четырехчасового экзамена действ. Время шло, веб-камера транслировала в Москву откровенно скучающего Ивана, которому все сильнее хотелось сказать: «Ну долго ещё? У меня чего, других дел больше нету?» Наконец начался непосредственно экзамен, Ивану достался билет по выбранному профилю (Мировая политика), парень не суетясь перечитал вопросы дважды, чтобы не ошибиться с формулировкой ответов, взял в руку ручку и принялся писать.

Прошло два дня. Знойное лето продолжалось, однако синоптики обещали незначительное, но похолодание. Иван Спасибов продолжал по многу часов в сутки сидеть в интернете, хотя иногда выходил из комнаты, а однажды даже вышел на улицу и сопроводил маму в супермаркет. Солнце слепило его, он прятался за темными очками и чувствовал себя неуютно в толпе людей, он отвык от общественных мест и шел за мамой как теленок за коровой. Потом они, закинув пекеты с продуктами в ее белый «BMW», помчались за город на базу отдыха «Красная Рябина», где их ждал управляющий Владимир Игоревич Илаев. Это была их база отдыха и когда его Евгения Сергеевна говорила, что «Красная Поляна» – ее собственность, то так оно и было, хоть некоторые не верили и переспрашивали.
Ваня сопротивлялся, бурчал что-то несогласное и намеревался вернуться домой, но на этот раз мама была непоколебима.
– Сын, я обещала приехать на базу к трем, Игорь Владимирович уже нас ждёт.
– Он не нас ждёт, а тебя, – ворчал Иван.
– Ты тоже поедешь! Напомню, что это не только моя база, но и твоя тоже и ты должен вникать во всю работу. Будешь сидеть с нами и слушать что скажет Владимир Игоревич.
– Что он может сказать? Как всегда, все хорошо. Фирма работает, деньги капают.
– В конце концов мне трудно держать одной эту базу! Ты должен как-то участвовать, помогать.
– Не сейчас, мам, – чуть ли не ныл Иван. – Мне нужно домой.
Тут у Евгении Сергеевны лопнуло терпение. Она закричала, что Иван сходит с ума со своими изысканиями, что он проводит за интернетом слишком много времени и забывает о том, что есть ещё и реальная жизнь. Что после смерти отца (она так и говорила – «смерти», хотя официально Федор Львович Спасибов пятый год числится пропавшим без вести, его не хоронили и в церкви свечку ставили все-таки не за упокой, а за здравие) на неё взвален труд заниматься бизнесом, в котором ей сложно разбираться, что она вся на нервах из-за того, что не спит и беспокоится о том, примут ли сына в московский государственный университет или не примут, и что у неё завтра придут «эти» дни.
Иван сдался. Отвернувшись на зады едущих впереди автомобилей, он прибавил мощности у кондиционера и молчал все девятнадцать километров загородной трассы пока «BMW» не остановился в густом сосновом лесу, где располагалась база отдыха «Красная Рябина» с пейнтболом, лаунч-зоной, открытой сценой и даже с загоном для лосей. Эта база отдыха кормила семью Спасибовых уже несколько лет и досталась Евгении Сергеевны от пропавшего без вести супруга.
Припарковавшись Евгения и Иван, прихватив кое-какие папки с документацией, прошли почти через всю территорию базы отдыха, мимо одно- и двухэтажных домиков, мимо площадок, заполненных отдыхающими, мимо точек лаунч-зон, где дымились мангалы и уже начинали готовить столы в беседках и под навесами. Сегодня был четверг, Иван на вскидку определил, что база заполнена отдыхающими примерно на треть, но не знал – хороший ли это показатель для четверга или нет.
Проходя мимо домиков они не сговариваясь остановились у самой большой поляны, под навесом которой располагались два самых больших стола для масштабных застолий. Они и сейчас готовились к какому-то празднику, сейчас здесь хозяйничали отдыхающие, расставляя еду в тарелках, бутылки, расклеивая картонки с буквами "ЮБИЛЕЙ 50", тут же мужики разжигали угли в мангалах, неистово размахивая пластиковыми опахалами. Из колонок артистка Ирина Аллегрова пела про любовь.
– Сколько прошло времени? – тихо спросила Евгения Сергеевна. – Две недели?
– Уже больше, – едва слышно ответил Иван.
– Его не нашли, – это был не вопрос, это была констатация факта. Иван стоял окаменело с белым как мрамор лицом и только нервически трогал то место на голове, на котором ещё несколько дней назад была марлевая повязка. – Как думаешь, он живой?
– Что? – вздрогнул парень.
– Нечипоренко живой?
– Я… Наверно… Я не знаю…
Мама с тенью недоверия посмотрела на своего сына и хотела в очередной раз спросить: «Ты что-то знаешь, да?» Она это уже спрашивала, и сотрудники следственного комитета тоже спрашивали это и не только это, и всякий раз Иван Спасибов мотал головой и смотрел в пол.
Больше двух недель назад именно здесь, на этой базе отдыха прошло мероприятие по случаю окончания школы и выпускной класс Ивана Спасибова шумно веселился за этими большими столами до самой ночи. Веселился бы и дальше, ибо в планах ребят было встреча восхода солнца, но произошло непредвиденное обстоятельство. В какой-то момент бесследно пропал один парень. Его звали Леня Нечипоренко и последним кто его видел был Иван Спасибов. Нечипоренко так и не нашли, прошло шестнадцать дней.
Через три дня после ЧП сюда на эту базу отдыха приехали родители Лени Нечипоренко и едва не совершили самосуд над Евгенией Сергеевной, публично обвинив ее в халатности, в том, что она спаивает молодежь, в том, что база «Красная Рябина» – настоящий портал в загробную жизнь, в ад, в преисподню, резидентом которой и является сама хозяйка. Это было отвратительное зрелище, Евгению Сергеевну довели до истерики. Она, действительно чувствовала себя виновной, ведь парень пропал с ее территории, это она не уследила. Но с другой стороны незадолго до этого Нечипоренко отметил свое совершеннолетие, а кроме Евгении Сергеевны на празднике присутствовали еще несколько взрослых, как раз пристроенных для того, чтобы приглядывать за молодежью. К ним у потерявшей сына четы Нечипоренко отчего-то претензий не возникало, может быть потому, что отец Леонида как раз и был одним из тех самых взрослых из числа приглядывающих и прежде всего он должен был следить за своим сыном, а не сидеть пьяненьким на скамейке под сенью туи и не объяснять другим взрослым ошибки руководства компартии СССР во времена ранней перестройки.
У Евгении заиграл мобильник и, ответив, она заторопилась к администратору – Владимиру Илаеву. Следующий час Иван с отсутствующим взглядом сидел в кабинете Илаева и слушал отчёт за второй квартал этого года, о процентных изменениях в системе водоотведения, и о снижениях темпов роста, а также о предстоящем медицинском обследовании лосей, для чего из Пермского края уже выписана группа ветеринаров. Кроме того, Игорь Владимирович поднял вопрос об увольнении одной из сотрудниц за нарушение трудовой дисциплины. В-общем разговор шёл долгий, муторный, Евгения тоже не могла сосредоточиться, часто переспрашивала. Мысленно она была не здесь, она нервничала в ожидании результатов экзамена, которые ей должны были прийти на электронную почту как раз сегодня. А кроме того она опять думала о пропавшем мальчике Лене Нечипоренко. Где он? Жив-ли? И пусть пропал он не конкретно на территории базы отдыха, а где-то за лесопосадками или в них самих, но ведь вышел-то он от сюда, с базы отдыха «Красная Рябина». В связи с чем у неё помимо нервного расстройства и переживаний по поводу экзаменов сына ещё и дополнительный стресс. Вчера, например, она провела в следственном комитете несколько часов, давая показания и отвечая на повторяющиеся вопросы. Следователь по фамилии Дежнев допрашивал и самого Ивана, парень проходил по делу как основной свидетель, но свои эмоции по этому делу Ваня прятал где-то очень глубоко в себе и со стороны казался лишь сильно озабоченным.
Естественно Илаев коснулся произошедшего больше двух недель ЧП и посетовал, что проходимое на территории расследование очень негативно отражается на престиже «Красной Рябины», что неминуемо повлечет за собой спад клиентуры, а значит – прибыли. Когда Евгения выслушивала два варианта предлагаемых Игорем Владимировичем решений, у неё пиликнул айфон, возвещающий о полученном письме по е-майлу. Она открыла почту и через несколько секунд мгновенно забыла и о возможном снижении прибыли, о лосях, о провинившейся работнице и даже о пропавшем ивановом однокласснике. Письмо прямиком из МГУ.
– Поступил! – воскликнула она, вскакивая со стула и обнимая Ивана. – Ты поступил!
Иван застеснялся, покраснел и вяло просил маму отпустить его и не проявлять чувств при постороннем человеке, ему, дескать, это неудобно. Но мама не могла не нарадоваться, она обнимала и целовала своего сына, а Игорь Владимирович даже достал бутылочку коньяка, чтобы это отметить. Совершеннолетний Иван не пил спиртного, но попросил Игоря Владимировича воспользоваться его компьютером, чтобы проверить присланную из МГУ ссылку, так как у него низкая оперативная память айфона. Илаев без проблем предоставил свой стационарный компьютер, Иван загрузил ссылку и на экране в ту же минуту высветился документ. Эта была таблица поступивших. Имя «Спасибов Иван Федорович» стояло вторым после ещё одного умника, устроенного, как показалось Ивану, по сильному блату. Итак, Иван стал знакомиться с данными: отделение – мировая политика, балов – 104, общежитие – не предоставляется, обучение – заочное, стипендия – нет и т.д. В-общем, все как он и рассчитывал, и даже на один балл больше. Превосходно! Он, как всегда, блестяще справился с поставленной задачей, что в очередной раз подтвердило его феноменальный интеллект.
Он изучающе смотрел на монитор и вдруг подумал о другом… Таблица, фамилии поступивших… Перечень фамилий… Он стал перечитывать всех с начала до конца. Ещё раз. Ещё. Поступившие…
Амбарцумян… Спасибов… Махов… Ладошников… Матвеева…
Иван задумался и, хозяйничая в компьютере Игоря Владимировича, открыл другие таблицы, не только поступивших в МГУ, но и в некоторые другие университеты. Фамилии, имена. Личности. Люди…
– Игорь Владимирович, – проговорил Иван, не отрываясь от монитора, – разрешите мне немного поработать на вашем компе. Мне срочно нужно кое-что найти, это очень важно.
– Иван, – возразила мама, – что за манеры! Ты что, у тебя же дома есть ноут!
Но уже принявший рюмочку коньяка Илаев, по случаю хорошей новости, разрешил Ивану использовать свой стационарный компьютер и предложил Евгении Сергеевне оставить молодого человека в кабинете, а самим сменить дислокацию и отметить иваново поступление на свежем воздухе. Через четверть часа Евгения Сергеевна и Игорь Владимирович сидели в одной из беседок на улице и начинали постепенно подвергаться влиянию алкоголя. Иван, хоть и не пьющий, но пообещал присоединиться к ним, как только закончит со своей работой, однако он так и не пришёл. Жаркий день сменился тихим безветренным вечером, наполненным радостными разговорами с лаунч-зон, дымом мангалов, смехом детишек, музыкой и песнями.
– Знаешь, Игорек, вот сижу я сейчас тут с тобой за этим столом… за моим столом… В моей беседке, потому что здесь все моё… Да, моё… – Евгения Сергеевна тяжело вздохнула и долго смотрела на дощатую столешницу, на горизонталях которой располагалась помимо бутылочки вина (от коньяка она отказалась после единственной рюмки, женщина не планировала быстро напиваться) ещё и некоторая закуска, принесённая услужливыми работницами из кафе.
– Ваше, – согласился довольный от спиртного Игорь Владимирович, – А чье-же?
– И столик этот мой, – грустно продолжала Евгения Сергеевна, – и беседка… Вся «Красная Рябина» моя. Казалось бы – радоваться надо… Ну да, радуйся, госпожа Спасибова! – женщина плеснула себе «Апсны», повертела бокал на закатном солнце, сделала глоток и резко поставила бокал обратно на стол. – А как радоваться, Игорек? Что веселого в том, что Федька пропал без следа и оставил на меня эту базу? Федька-то где? Где он, Игорек?
– Ах, Евгения Сергеевна, – вздохнул управляющий и достал сигареты. – Если бы я знал… Как говориться… Если бы я знал…
– Пошёл пятый год, Игорек, – сказала женщина. – Пятый год без него… Знаешь, Игорек, о чем я только не думала. Убийство, похищение, суицид… У него были враги, у него была масса недоброжелателей, Игорек, он занимался бизнесом, а в этом деле без недругов никак. Но когда он пропал… После его исчезновения… – женщина сделала нервный глоток вина. – Ты не представляешь, Игорёк, как я боялась! Я боялась всего, всех. Каждого! Я боялась выйти из дома, боялась приезжать сюда, я ждала что и меня зацепят. Подкараулят где-нибудь или даже в дом ворвутся и… Я боялась его брата Гогу, он давно в Москве, он возглавляет какую-то страшную политическую организацию… Даже не хочу об этом говорить. Я реально хотела продавать эту базу и линять куда подальше.
– Да, я помню, – кивнул управляющий. – Я и сам-то ходил с пистолетом. Так… На всякий, как говориться, случай.
– С пистолетом?
– С травматом, – уточнил управляющий, – но все, так сказать, обошлось. Ни ко мне, ни, насколько я понимаю, к вам так никто и не пришёл. Бандитам вы оказались не нужны. И база эта тоже.
– Вот в этом-то все и дело! Если бы Федьку убили из-за базы или из-за денег, то тогда неминуемо пришли бы и ко мне! Ведь Федька был продуманный и заранее юридически оформил все документы, по которым в случае его смерти, недееспособности, невозможности личного руководства или смерти права на «Красную Рябину» переходят ко мне. Я часто думаю – не жив ли он? Ведь он мог, например, сбежать? Скрыться? Бросить нас с Ванькой, бросить бизнес и скрыться?
Игорь Владимирович ничего не ответил, он закурил, сделал глубокую затяжку и выпустил тугую струю едкого дыма.
– Бросить, как говориться, все… – задумчиво повторил он. – Конечно, теоретически, он мог так поступить… Но, боюсь вас расстроить, Евгения Сергеевна, лично я бы так не сделал. И он бы так не сделал, он не такой. Он же оставил не только базу отдыха, но и сбережения. Он оставил вас с Иваном… – еще одна задумчивая затяжка. – Ну… Как говориться… Не знаю…
– Я не хочу верить в то, что он мёртв, – сказала Евгения, – Так же как не хочу верить в то, что это пацан… Нечипоренко… Что с ним тоже что-нибудь случилось…
– Да, этот мальчишка… – Илаев в раздражении затушил окурок в пепельнице и налил себе коньяка. – Испортил он нам, если можно так сказать, репутацию… Менты тут каждую травинку приподнимали, всех отдыхающих распугали.
– Но куда он мог деться? – женщина хлопнула ладонью о стол. – Куда? Где он? Почему вокруг меня пропадают люди, Игорек?
– Я думаю… Нет, я уверен, что пацан, если можно так выразиться, сбежал. Уехал, улетел, убежал, уплыл, как говориться. Я не знаю, где он сейчас, но наверняка он жив-здоров. Захотел свободы, независимости, взрослым себя посчитал – вот и сбежал. Он же, вроде как обкуренный и пьяный был, вот ему, если можно так выразиться, моча в голову и ударила. У меня брат сводный тоже из дома сбегал, так он вернулся, когда от голода, как говориться, кишку скрутило. И этого Нечипоренко найдут. Найдут, не переживайте, Евгения Сергеевна. Или сам объявиться.
– Да он чуть не убил Ваньку! Он ему чуть голову не пробил!
– Вот именно! Напал на Ивана, струсил и, как говориться, скрылся!
Евгения Сергеевна и Игорь Владимирович выпили и некоторое время сидели молча, думая каждый о своём. Вокруг жужжали назойливые комары, ветерок приносил дым соседнего мангала, за которым колдовала группа подвыпивших дяденек.
– А он настырный, верно? – произнёс Илаев.
– Что? Кто?
– Ванек, – управляющий с улыбкой кивком указал на светящееся электрическим светом окно своего кабинета.
– О, господи! Он все ещё там. Сейчас я ему позвоню, пусть выключает и закрывает ваш кабинет…
– Нет-нет, пусть работает, – разрешил господин Илаев, – я не против. Если надо, пусть, как говориться, изискивает. Должно быть что-то уж шибко интересное нашёл.
– Мне сейчас за него неудобно.
– Да бросьте, ведь это же ваш комп, ваш кабинет, как и все здание, если можно так выразиться....
– Володь, перестань.
– Все-же, может быть это не моё дело, но что он может искать в интернете такого, из-за чего забывает не только о том, что мы, как говориться, его ждём чтобы отметить его поступление в МГУ, но и вообще перестаёт вести счёт времени? Ведь, насколько я понимаю, он не в игрушки играет.
– Нет, он к играм совершенно равнодушен, – ответила женщина.
– Тогда что?
С минуту подумав и ещё раз посмотрев на оранжевый квадрат окна, светящийся в сгущающихся сумерках как угловатый глаз самой ночи, женщина откинулась на спинку деревянной лавки.
– Давай-ка, Игорек, звякни в кафе, пусть принесут ещё бутылочку. И плед.
Когда работница кафе принесла им вторую бутылку вина и обновила закуску, Илаев ловко откупорил пробку и наполнил бокал хозяйки, владелица «Красной Рябины» накинула на себя клетчатый плед. Вино опьянило Евгению настолько, что расслабил мышцы языка и ей захотелось перед кем-то выговориться.
– Ты, наверное, знаешь, Игорек, про нашу семейную байку? Федька тебе что-нибудь говорил о его императорской крови?
– А как же! Если можно так выразиться – много раз. Но все это воспринималось как шутка. Он часто так шутил. Дескать, предками его были русские императоры.
– Это он так шутил, да?
– Частенько, если можно так сказать, – улыбался Илаев. – Я, говорит, потомок императора Николая, у меня, говорит, голубая кровь, белая кость и мраморное мясо. И смеется.
– Ну… Шутки-шутками, но знаешь-ли, дыма без огня не бывает, – грустно улыбнулась женщина. – Не знаю, серьёзно ли Федька считал себя потомком императорской фамилии или нет, но этот его юмор зашёл слишком далеко. Он и Ваньке постоянно твердил одно и то же, с самого рождения – ты, мол, тоже потомок русских царей. Федька заставлял его учиться, читать литературу, знать историю, этикет и так далее. Не пристало, говорил он, императорскому отпрыску быть неучем. Нельзя тебе, Ванька, сквернословить, нельзя быть бессовестным остолопом – достойно держи честь императорской фамилии! В шутку, конечно, но со временем они двое и сами перестали понимать где шутка, а где жизнь. В итоге Федька внушил Ваньке, то что изначально было как байка. Потом Федя пропал… А внушение осталось… Иван подрос и решил все-таки всерьёз заняться исследованием… – Евгения перевела дыхание и осушила бокал с «Апсны», к закуске она почти не притрагивалась. Лишь наколола на вилку маленький треугольничек сыра, куснула уголок и отложила на тарелку. – Это началось ещё в прошлом году, перед новогодними праздниками, аккурат на следующий день после годовщины исчезновения Федора. Пять лет как… У нас в кладовке хранились кое-какие старые документы, бумаги всякие. А еще в семье Спасибовых из поколения к поколению передавалась маленькая шкатулочка, а в ней носовой платок с инициалами «АР» и с пятнами крови. Так вот по преданию этот платочек принадлежал самому цесаревичу Алексею – сыну последнего русского императора Николая II. Федя прятал и бумаги и платочек от своего брата Гоги. После его исчезновения Ваня стал читать те документы, изучать… Потом смотрю – проверяет что-то в интернете. А потом уехал в Москву, сказал – надо попасть в библиотеку Ленина. Представляешь, Игорек! Уехал в Москву, чтобы попасть в библиотеку! Вернулся. Будто подмененный. Потом ездил ещё.
– Настырный малый, – согласился Игорь Владимирович, вспоминая, когда вообще посещал такое архаичное учреждение как библиотека и вообще когда читал научную литературу.
– Он ездил и в Петербург, – продолжила Евгения Сергеевна, – и в Казань. В Ростов-на-Дону. Просился в Швейцарию, но я его не отпустила.
– В Швейцарию? – воскликнул Илаев. – Помилуйте, зачем ему понадобилась Швейцария?
– Он назвал мне несколько европейских библиотек, где могли бы храниться нужные ему документы. Женева, Лондон, ещё кажется Лиссабон. Но я сказала – Ваня, имей рамки! Какой Лиссабон? Тогда он стал переписываться с историками, исследователями. Я даже помню их – Шевляков, Белов, Джексон, Цапергеен, Намандопулос, Фоллтер. Он ездил к историку Трошину, он звонил во Францию! Полю Дюброну! Ему прислал свою книгу бельгийский ученый-историк Карл Солд. Он изучал труды какого-то недавно утонувшего автрийца… Вейнер, кажется… И знаешь что, Игорек… Все Ванькины изыскания практически полностью совпадают с семейными документами моего мужа. Все сходиться, Володь и мой Ваня, кажется, находит точку соприкосновения семьи Спасибовых с семьёй Романовых.
– Тех самых Романовых?
– Именно их. Русских царей. По мнению многих историков и моего сына, цесаревич Алексей не был расстрелян, а скрылся, изменив имя, – сказав это Евгения сделала большой глоток вина и выжидательно взглянула на реакцию собеседника.
– Мы в Федором Львовичем толковали об этом и я ему сразу сказал, что я в это, как говориться, не верю. Говорю и вам то же самое, Евгения Сергеевна, – со вздохом признался Игорь Владимирович.
Женщина задумчиво повертела бокал с вином и подняла голову на оранжевый оконный квадрат.
– А вот он верит, – произнесла она. – Вот эти все фамилии, что я назвала… Они принадлежат известным историкам… Они едины во мнении, что цесаревич Алексей выжил.
– А что если… Если он… Если можно так выразиться… Если ваш супруг и сын вовсе не…
– Вот этого я и боюсь, – тихо призналась мама Ивана Федоровича Спасибова и одним глотком допила вино.
Оранжевый квадрат окна так и не погас до самого утра.

Она пришла чуть раньше и сейчас стояла на теплом ветерке, колышущем её распущенные волосы. Погода стояла прекрасная, солнечная, но благодаря ветерку совсем не душная. Яна Гороцкая достала из сумочки маленькое зеркальце и придирчиво осмотрела своё лицо – все ли в порядке. Не слишком ли изменила цвет на солнце губная помада, не выделяются ли румяна на щеках. Вроде, все хорошо, макияж, который она наносила в течении часа был в полном порядке. Яна была красива и легко, но со вкусом одета, на плече висела маленькая сумочка из экокожи – непременный атрибут любой девушки. Прекрасно! Она вдохнула свежий воздух и повернулась лицом к реке, облокотившись на перила. Перед ней текла река Сура с неторопливым прогулочным теплоходом, за ее спиной – монумент «Росток» – один из символов Пензы. За ним, через дорогу – сквер, потом площадь Ленина, далее – центральная пешеходная улица Московская. День был в самом разгаре, гуляли семьи с детьми, фотографировались, заходили в магазинчики, ели мороженое. Девушка, облокотившись о перила и прищурившись от солнца, рассматривала противоположный берег и думала о том, какое в этом году приятное лето и как ей сегодня повезло с погодой, когда услышала за своей спиной: «Привет, Яна!» Она обернулась и расцвела в улыбке. Перед ней стоял и тоже улыбался Иван Спасибов.
– Привет, Ваня!
– Ты великолепно выглядишь.
Что это прозвучало? Комплимент со стороны самого Ивана Спасибова? Они перекинулись ещё парой приятных фраз и на предложение со стороны Яны прогуляться по набережной Иван вдруг оживился и даже повторно улыбнулся, что для него было совершенно не характерно. Яна могла пересчитать по пальцам сколько раз за несколько лет совместной учёбы в школе она могла припомнить его улыбки. А вот его смеха она не видела и не слышала ни разу. Ведь в отличии от улыбки у смеха как правило юмористическая основа, а Иван Спасибов, увы, не обладал чувством юмора. Он умел радоваться, но не шутить.
– Ты не представляешь, как вовремя ты мне вчера написала! – сказал он. – Ты будто почувствовала!
– Что почувствовала? – заинтриговалась Яна.
С некоторых пор Иван Спасибов вызывал у неё всенарастающую симпатию и интерес, она все чаще старалась завести с ним беседу и заворожённо слушала его не по-юношески мудрые размышления. Окончание школы расстроило её тем, что она потеряет с Иваном вербальную связь и продолжить общение сможет разве только посредством мессенджеров, а это уже не то. А тут ещё на днях Егорка Кошкин полушутя полусерьезно ляпнул, что, мол, Ваня к ней дышит-то тоже не ровно и все такое прочее… Это оказалось катализатором её решимости и вчера она написала Ивану на «Вайбер» с обыкновенным «Привет, Ванек. Как дела?», на что он немедленно ответил: «Кажется превосходно». Этот ответ заставил Яну приподнять бровку и она продолжила переписку, но в какой-то момент Иван ответил «Я тебе позвоню позже». Позвонил он вечером. Радостный, можно сказать счастливый и назначил ей встречу, добавив, что у него будет классный сюрприз. И вот она пришла.
– Пойдем, – позвал её Спасибов. – Тут недалеко.
– А куда?
– «Александр Куприн», я заказал столик…
– Что ты сделал? Ты заказал столик в «Куприне»? Ваня, ты что! Это же самый дорогой ресторан!
– Ну не самый дорогой, – с улыбкой поправил Иван. – У меня есть повод. И я хочу, чтобы ты разделила со мной радостную новость! Пойдём, я тебе сейчас такое расскажу! – Иван сунул свою руку ей под локоток и повел по набережной в сторону совсем недавно отстроенного офисного здания на последнем – шестом – этаже которого в пентхаусе расположился самый престижный в Пензе ресторан «Александр Куприн». – Последнее время я переписываюсь с рядом историков, в частности с мистером Джексоном…
– Майклом Джексоном?
– Что? Это кто? Нет, с Роджером Джексоном. Профессор, историк, его труды легли в основу… Впрочем, сейчас это тебе ни о чем не говорит… Нет, я начал с середины… – Иван мотнул головой. – Не перебивай, сейчас я начну с самого начала. Итак… Как ты знаешь, обо мне ходят слухи, что я потомок императорской фамилии…
– Прости, Вань, но прежде всего ты сам же эти слухи и распространяешь.
– Соглашусь. Но эти предположения основаны на реальных доказательствах, – они шли не спеша, подставляя лица свежему ветерку. Под ногами возились голуби, мимо катались дети на велосипедах и электросамокатах. Пахло выпечкой и поп-корном. – Я провёл тщательное исследование. Слушай, Яна, сейчас я расскажу тебе такое, во что тебе, возможно, будет трудно поверить. Итак… 1918 год, ночь с 16 на 17 июля, расстрел царской семьи в полуподвальном помещении Ипатьевского дома в Екатеринбурге. Убили императора Николая II, императрицу Александру Федоровну, их четырёх дочерей – Ольгу, Анастасию, Татьяну и Марию… И маленького цесаревича Алексея – будущего наследника престола. И прислугу.
– Ну да, – кивнула Яна Гороцкая, – ужасная история. Но, знаешь, Вань, я много раз слышала, что кому-то удалось спастись, однако все это в конечном итоге оказывалось ложью. Ведь нашли скелеты, провели ДНК-экспертизу…
– И все-таки одному человеку удалось спастись, – заявил Иван Спасибов. – Я собрал уйму доказательств и со мной согласны несколько историков международного класса. Не буду наводить интригу, я говорю о цесаревиче.
– Любопытно, что ты накопал.
– Повторяю, это не только я, эта заслуга принадлежит ряду учёных исследователей, – прямо перед ними вспорхнула стайка голубей. – Теперь слушай: ряд историков, чью точку зрения разделяю и я, придерживаются мнения, что при расстреле царской семьи мальчик был подменен. Единственный сын императора и наследник Российского престола тринадцатилетний цесаревич Алексей.
– То-есть как подменен? – воскликнула Яна.
– Непосредственно перед расстрелом настоящего цесаревича Алексея подменили на другого похожего мальчика. Наследника спрятали, а вместо него убили переодетого шпаненка с улицы. Причём, эта была инициатива самого императора Николая II. Другая-же версия, у которой тоже не мало сторонников и достаточно подтверждений, что мальчика не добили. Он был ранен, но не умер.
– Вань, а ты помнишь, что у мальчика была лейкемия. Любое ранение для него было смертельно опасно, он бы не выжил.
– Вот поэтому я не сторонник этой версии, хотя вполне могу поверить и в это, если найду достаточно убедительные факты, подтверждающие эту теорию. Пока таких фактов недостаточно. Есть ещё и третья и четвёртая версия того, что цесаревич не погиб и у каждой найдётся весомый аргумент…
– Вань, ты меня прости, но у действительно неоспоримого факта может быть только одна правда. Не три и не четыре. Чем больше вариантов, тем они менее достоверны.
Спасибов надолго замолчал и задумчиво смотрел себе под ноги.
– Согласен, – наконец с неохотой признал он, – поэтому я выделил первую версию, как самую достоверную. Мальчика подменили. Император догадывался о намерениях социалистов, поэтому заранее разработал план подмены, который осуществил за несколько часов до казни. Есть свидетельство того, что с окрестных сел набрали несколько бездомных мальчиков, которых почти сразу отпустили. Всех кроме одного, наиболее похожего на цесаревича Алексея по возрасту и внешнему виду, только повыше и с другим цветом глаз. Пацаненку что-то пообещали, поэтому он помалкивал до тех пор пока не стало поздно. Больше этого мальчонку не видели.
– А дальше?
– Доверенное лицо императора перевез спасенного цесаревича сперва в Тамбов, а после предполагаемый подросток появляется в Москве. Некая пара привозят мальчика в Москву и заявляют его как своего потерявшегося ранее сына. С этого дня мальчика зовут Алексей Пахомов и он учится в одной из московских школ. После окончания школы чета Пахомовых, усыновившая мальчика заявляет, что тот опять сбежал из дома и на этом его концы теряются, но в то же время на одном из пароходов, плывущих в Великобританию появляется молодой пассажир Роман Алексеев в сопровождении трёх мужчин, ни один из которых не являлся ему ни родственником, ни даже однофамильцем. На пароходе произошел небольшой несчастный случай – у пассажира Алексеева пошла кровь из десны, которую очень долго не могли остановить. Он себе зуб сломал или выдернул и после нескольких часов кровотечения, Алексеев обратился к дежурному врачу и сообщил, что у него проблемы со свертыванием крови. Об этом есть соответствующая запись в пароходном журнале.
– Хорошо, Вань, давай продолжим разговор исходя из того, что ты меня убедил.
– Ян, не ерничай, я совершенно серьёзно.
– Прости, Вань, но если бы я тебя не знала и не знала, что ты перелопатил кучу информации, то сказала бы, что это все… маловероятно. Меня убеждает только твоя компетентность.
– То-есть ты мне веришь только потому, что это именно я. Если бы только что сказанное ты услышал от другого…
– Я бы не стала слушать уже после первого предложения. Я бы назвала это чепухой и бредом. – Яна поздно сообразила, что ненароком произнесла болезненные для друга слова, она метнула на Ивана виноватый взгляд, но увидела, что Спасибов задумчиво смотрит на Подвесной Мост Дружбы, на синусоидные изгибы его стальных тросов, на бордовый цвет краски. – Извини, Вань.
– Хорошо, теперь я задался целью не разочаровать тебя в себе! – решительно объявил он так громко, что на них обернулась проходящая навстречу пожилая пара. – Слушай дальше и знай, что у меня собраны доказательства каждому факту и ты прекрасно знаешь, что я бы не стал разбрасываться пустыми словами.
– Я слушаю, Вань. Я, честное слово, готова тебе верить.
– Роман Алексеев, тот самый с выдернутым зубом, в 1924 году поступил в Лондонский Королевский Колледж. На третьем курсе он познакомился с некоей домохозяйкой миссис Джоанной Спэйсер, и, высокопарно выражаясь – у них завязался роман, хотя у миссис Спэйсер был не только законный муж – мистер Меттью Спэйсер, но и ребёнок – пятилетний мальчик по имени Пол. Отношения длились недолго, так как студент колледжа Роман Алексеев, он же Алексей Пахомов, он же цесаревич Алексей умер в возрасте двадцати двух лет.
– Как? – Яна почти подпрыгнула. – Как умер? Что случилось?
– Причина смерти – внутрибрюшное кровотечение в следствии разрыва печени. Возможно его избили или он упал на живот, не знаю. Но как бы то ни было – он скончался.
– А как-же… Как-же… – Яна не знала, как выразится.
– Прямой наследник престола скончался 8 июня 1927 года, а 12 ноября того же года у Джоанны Спэйсер рождается второй мальчик. Имя ему дали Рей. Реймонд Спэйсер
Не переставая разговаривать, они миновали всю набережную, повернули направо и вошли в фойе отеля, на последнем этаже которого располагался ресторан «Александр Куприн». Иван подвел Яну к лифту и нажал на вызов.
– Есть доказательства того, что Реймонд – не сын мистера… как его… Мэттью Спэйсера? – спросила Яна Гороцая. – Что он сын именно цесаревича?
– Действительно, Джоанна не призналась в связи с русским и у мистера Меттью Спэйсера не возникало сомнений, что Реймонд его ребёнок, – они вошли в открывшийся лифт. Иван нажал на кнопку последнего этажа и двое подростков плавно двинулись вверх. – Но у царевича Алексея была одна доказательная характеристика, которая и предала его впоследствии, уже через много лет после его смерти. Я говорю о лейкемии. И если сам Реймонд Спэйсер не страдал от неё, а, как я, был лишь переносчиком, то его потомки…
– А мистер как его… Меттью Спэйсер не мог быть носителем лейкемии?
– Нет. Никто из его родственников и родственников Джоанны. Только один Реймонд. Это вообще очень редкое заболевание, – лифт остановился, и они вышли. Пройдя по небольшому коридору, они попали в собственно сам ресторан. – Давай остановимся на этой точке и как-бы зафиксируем сам факт того, что Реймонд Спейсер был потомком Романовых. С этим ты соглашаешься?
– Ну… Хорошо, допустим все было так как ты рассказал, – согласилась Яна. – Реймонд Спэйсер являлся потомком русских императоров. Вань, можно вопрос?
– Задавай.
– А сам-то Рей знал о своем родстве?
– Я не нашёл этому ни одного подтверждения. Скорее всего не знал, вероятно, он даже и не слышал о своём родном отце, если только Джоанна ему не призналась. Но опять же этому нет доказательств.
– А теперь ты, видимо, расскажешь о том, что ты являешься потомком Реймонда Спейсера?
– Не торопись. Итак… Подросший Рей Спэйсер отучился на инженера-строителя и – внимание – едет в СССР. Шла Вторая мировая. В составе других инженеров из Великобритании он строил секретные оборонительные бункеры на севере. А теперь я прервусь и начну рассказывать с конца. То-есть от себя. Свою родословную по отцу я знаю на три поколения назад – со своей бабушки. Она родилась в 1945 году под Архангельском. Её звали Екатерина Родионовна Спасибова, своего отца она не помнила, потому, что он пропал, когда ей не исполнилось и пяти лет. Считается, что его ликвидировали спецорганы КГБ. О нем она знала только то, что он был иностранцем. И вот что интересно – Реймонд Спэйсер тоже проживал и работал под Архангельском, но все документы с его личностью строго засекречены. Никаких концов я не нашел. А теперь вопрос – Раймонд Спэйсер и Родион Спасибов – не один ли и тот же человек?
– Может быть твоя прабабушка могли бы ответить на этот вопрос? Как её звали?
– Может быть… Её звали Аграфена, она из крестьян. Но она тоже рано умерла. Моя баба Катя рано осиротела. Увы, раньше, чем стала интересоваться родословной. А чтобы у тебя не осталось сомнений – напомню про лейкемию. Она передалась по наследству моему отцу и дяди. Все звенья цепи соединились. Итак – цесаревич Алексей Романов, он же Алексей Пахомов, он же Роман Алексеев. Дальше – Реймонд Спэйсер, он же Родион Спасибов. Дальше – моя баба Катя, затем – мой отец Федор и мой дядя Георгий. И, наконец – я и два моих двоюродных брата.
Официант подвел их к зарезервированному столику и тут же стал подносить уже готовые блюда – Иван заранее подготовился и еще накануне заказал блюда к определенному времени.
– Неужели это все правда? – спросила Яна, наблюдая как перед ней возникают самые дорогие блюда из меню. – Послушай-ка, Вань, а при чем тут историк по фамилии Джексон?
– А! Я переписываюсь с доктором Джексоном, он мне много помог с документами. На всякий случай, я переписываюсь не от своего имени, чтобы профессор оставался бесстрастным. Так вот, я задавал ему много вопросов и получал ответы, полностью совпадающие с моими изысканиями и с ответами других исследователей. В частности – с еще двумя ныне скончавшимися независимыми историками. Кстати, хочу немного отступить от темы и рассказать про них, это весьма странная история. Был такой профессор в Греции – Эрос Намандопулос. Умер при весьма загадочных обстоятельствах. Ну ладно, это я так… к слову. Так вот я проверял каждый ответ профессора Джексона, ты знаешь какой я дотошный. Проверял и перепроверял. – Иван кивнул официанту и тот удалился, оставив парочку наедине друг с другом. Если бы Яна была постарше на пару лет и если бы сам Иван употреблял спиртное – он бы заказал еще и бутылку дорогого вина, но пока он ограничился чайничком чая. – Я выстроил схему вопросов и ответов так, что ответы доктора Джексона и других историков независимо друг от друга составляли некий пазл. За это время в Австрии скончался еще один историк и тоже очень неестественно. Утонул на рыбалке. – Иван на пару секунд задумался об обстоятельствах смерти австрийского ученого. – В конце концов картина сложилась! А доктор Джексон должен был прислать мне решающий ответ, который как последняя деталька пазла, должна встать на своё место. Этот ответ как камень-ключ в римской арке, без которого ничего не держится. Если камень-ключ не подходит или если его убрать – вся арка рассыпается. Эта недостающая деталька – имя, которое доктор Джексон смог раскопать.
– Какое имя, Вань? – девушка так увлеклась рассказом Спасибова, что даже не смотрела на принесенную еду.
– Если пазл правильный, – ответил Иван, – то имя, которое мне прислал доктор Джексон – Аграфена. Моя прабабка – сожительница Реймонда Спэйсера от которого у нее родилась моя бабушка Катя. Я уверен, что в ответе будет это имя. Только это имя, иначе пазл не складывается и все что я сейчас рассказал – сшито белыми нитками. Если же в ответе будет имя моей прабабушки, то… – Иван задумался, глядя на остывающее мясо на тарелке.
– Так ты получил ответ?
– Да! Вчера! Как раз когда ты позвонила! Но я не читал.
– Ты ещё не прочитал? Отчего-же?
– Ответ доктора Джексона вот здесь, – Иван достал айфон, – в электронной почте. Я ещё не открывал, потому что решил разделить праздник с тобой! Вот сейчас в этот торжественный момент я открываю почту… Открываю. Видишь, вот его письмо. Не читанное. Здесь, в этом письме моё будущее, будущее всей страны! Всего мира! Только в одном простом женском имени!
– Всего мира? Вань, ну ты разошелся…
– А ты ещё не поняла, чего я добиваюсь, Ян? Я же становлюсь законным престолонаследником! Я буду императором! Хочешь стать женою императора? Хочешь стать императрицей? – на лице его зажглась улыбка, но взгляд оставался твердым как два камушка.
– Вань… Мне что-то не по себе…
– Итак! Ты готова? Я открываю письмо! Открыл! Читаю…
Прошло несколько томительных секунд, показавшихся Яне застывшими во времени. У неё пересохло во рту и она сделала большой глоток чая. Иван читал…
Его лицо вдруг неожиданно изменилось.
У Яны дрогнуло сердце. Она похолодела.
Иван Спасибов закрыл глаза.

Евгения сидела в одном из кабинетов следственного комитета, куда её пригласил следователь в звании капитана. О нем она знала только то, что его зовут Михаилом Николаевичем Дежневым. Он, кстати, сидел за столом напротив, что-то старательно записывал и хмурил темные как два вороньих пера брови. На вид сильно за пятьдесят, но выглядит крепким. Черные густые волосы, нижняя челюсть голубоватого отлива из-за пробивающейся щетины. Глаза карие как две влажные черные жемчужины. Вообще Михаил Николаевич создавал впечатление надежного мужчины, которому можно было довериться. Вот только разговаривать Евгения с ним совершенно не желала.
– Давайте с самого начала, Евгения Сергеевна, – сказал он, вздохом давая понять, что он и сам в не в восторге от того, что заставляет собеседницу повторять то, что она уже объясняла как минимум дважды. – Итак, вернёмся в тот вечер, когда исчез Нечипоренко. Это был выпускной вечер в школе вашего сына. Так? – Евгения кивнула. – Была компания в составе тридцати пяти человек.
– Двадцать пять учеников, два учителя и восемь родителей, – уточнила женщина.
– Но в классе двадцать семь учеников.
– Двое не пожелали.
– Почему?
– Вы действительно ждете от меня ответа? Не уместнее ли спросить об этом у них самих? Может они не компанейские.
– Ладно, – Дежнев полистал папку из нескольких листов и остановился на одном. – Нечипоренко исчез в начале десятого вечера. Где лично вы были в это время?
– Со всеми вместе за столом, время от времени я ходила на кухню. Я не видела, когда ушёл Нечипоренко. В какой-то момент я не нашла своего сына, спросила у ребят, где он может быть и мне сказали, что он отошёл с Нечипоренко о чем-то поговорить. Их долго не было, а на звонки сын не отвечал.
– Сколько времени прошло, прежде чем их стали искать?
– Около часа. Сына нашли быстро, оказалось почти все это время он лежал неподалёку в лесу. По его словам его ударил Нечипоренко.
– Сын ещё что-то говорил вам лично?
– Ничего больше того, что уже много раз повторял вам. Честное слово – ничего. Он сам до сих пор в шоке. Хотел сделать праздник одноклассникам, а вышло вот как…
– Вот в том-то и дело, что Иван организовал тот праздник…
– По сути, организовала я, – поправила Евгения Сергеевна, – я хотела, как лучше.
– Нам известно, что между Иваном и Леонидом были сложные отношения… Это так?
– Увы, – согласилась женщина. – Они никогда не ладили.
– Почему?
– Лучше спросите у Ивана. Насколько я понимаю, Нечипоренко завидовал моему сыну. Его уму, образованности, успешности. Сам-то Нечипоренко жил… живёт в не очень обеспеченной семье. Ваня рассказал, что его отец обычный станочник на мебельной фабрике. Пьёт.
Следователь Дежнев задавал ещё множество вопросов, касающихся того вечера, когда пропал Леонид Нечипоренко – одноклассник Вани Спасибова. Он уточнял детали, выспрашивал слышимые Евгенией разговоры или хотя-бы обрывки фраз ребят на празднике. Она честно старалась пересказать, все что могла припомнить, Михаил Николаевич все тщательно записывал, чтобы позже сопоставить сказанное со сказанным другими ребятами. Он опрашивал каждого, многих по нескольку раз и пока все сходилось. Все говорят одно и то же, а ещё рассказывают то, что Евгения Спасибова не могла знать – Леонид Нечипоренко принёс на праздник в тюбике из-под витаминок кое-какую травку. Выкурив косяк (а курил не только сам Нечипоренко, но и ещё двое его приятелей из класса и происходило это в лесной тени, подальше от народа), Нечипоренко изменился в настроении и всячески донимал Ивана Спасибова – организатора праздника и главного героя вечера. Ведь Иван не только собрал одноклассников у себя на базе отдыха (что немаловажно – бесплатно), но и оказался единственным из трех выпускных классов, кто получил красный диплом и личное поздравление школьной директрисы. А в самом разгаре праздника Нечипоренко позвал Спасибова «на разговор», они отошли в лес. Через час Спасибова нашли без чувств с синюшной гематомой на лбу, а Нечипоренко исчез.
Сам Иван очень неохотно давал показания и настаивал, что Нечипоренко избил его из-за зависти.
– Перечислите всех, кто присутствовал на празднике? – потребовал Михаил Николаевич Дежнев, а когда Евгения вспомнила каждого присутствующего (помимо празднующих – три повара и две официантки) следователь вдруг спросил:
– А Вираил?
– Простите? – заморгала женщина.
– Вираил, – повторил Михаил Николаевич, – или как его там… Это кто? Собака?
– Что? Кто?
– Кто такой Вираил, Евгения Сергеевна? – Дежнев пригвоздил женщину пронзительным взглядом. – Он присутствовал?
– Разумеется… – пробормотала обескураженная женщина, – То-есть, я хотела сказать…
– Да, говорите.
– Я хотела сказать… – ладонь Евгении Сергеевны сама собой взяла голубой кулончик-каплю на цепочке. Сжавшийся кулачек будто защищал драгоценный камушек от агрессивной окружающей действительности. – Откуда вам известно о Вирааиле?
– Как-как вы сказали? Вирааил? Это имя или фамилия?
– Откуда вам известно о Вирааиле? – повторила женщина, не на шутку побледнев.
– Расскажите мне о нем, – потребовал следователь.
– Я ничего вам о нем не расскажу, – заявила Евгения. – Это совершенно вас не касается.
– Вы расскажите, а я решу – касается и нет. Это ваш… э… ухажер?
– Вирааил? – почти вскричала женщина с неприкрытой ненавистью смотря на следователя. – Идите вы к черту! Я не обязана отвечать!
– Теперь я хочу услышать еще и причину вашей реакции, Евгения Сергеевна. – Михаил Николаевич хмуро смотрел на озлобившуюся женщину и вертел в руках шариковую ручку. – Евгения Сергеевна, вы не в том положении, чтобы скрывать информацию от следствия.
– А в каком это я положении? – шипела женщина. – Уж не подозреваете ли вы меня в чем-то? А раз нет, то засуньте свои вопросы себе в одно место! Не спрашивайте про Вирааила! Никогда!
– Теперь вы меня послушайте, Евгения Сергеевна! – Михаил Николаевич отбросил ручку и резко встал. Обойдя стол, он склонился над женщиной, уперев сильные руки в подлокотники её стула. Она хотела встать, но следователь позволил ей только дернуться и плюхнуть зад обратно на стул. – Нечипоренко не первый человек, к исчезновению которого вы причастны! Он пропал и никто не знает где он, куда уехал и жив ли вообще! Он исчез! Испарился! Точно так же как пять лет назад исчез ваш супруг! – Евгения распахнул глаза и сделала вторую попытку встать со стула, но Дежнев не сдвинулся ни на сантиметр, каменной глыбой склоняясь над ней и из-под густых черных бровищ смотря ей прямо в лицо. – Сядьте! В тот раз, когда исчез ваш супруг, вы тоже ничего не знали, не понимали, вас не было с ним рядом и вы не могли внятно ответить на множество вопросов. Если хотите знать, органы не могут его найти в том числе и из-за того, что вы не сотрудничает со следствием! Вы молчите, от всего отнекиваетесь, но при этом, хочу напомнить, что от пропавшего мужа вы унаследовали бизнес.
– Которым я даже не умею управлять! – защищалась Евгения. – Эти случаи… совпадения!
– Вот как? Совпадения? Вы меня, конечно, простите, Евгения Сергеевна, но я не верю в такие совпадения. У вас пропал муж, а теперь на территории вашей базы отдыха пропал молодой человек, которого вы сами и пригласили. Давайте-ка, Евгения Сергеевна, если не хотите попасть в разряд подозреваемых, отвечайте-ка на мои вопросы, даже если вам кажется, что я сую нос туда куда вам бы не хотелось! Я ясно объяснил положение вещей? И прежде всего меня сейчас интересует персонаж по имени Вирааил! Кто это, какие у вас ним отношения, что он делал на празднике и был ли он вам знаком пять лет назад? Вопросы понятны? Отвечайте!
– Нет! – отрезала женщина.
– Значит вы сами же на себя наводите подозрения! Чем больше вы молчите, тем сильнее нам придётся на вас давить, Евгения Сергеевна.
– Это угроза? Мне следует вас бояться?
– Это предупреждение!
– Вы имеете право держать меня здесь силой? Тогда – до свидания! – женщина встала, оправила одежду и волосы. Громко стукая каблуками направилась к двери.
– Боюсь, теперь мы с вами будем видеться чаще. – Сказал ей в след Михаил Николаевич. – Это ваш выбор, не мой.
Евгения остановилась у самой двери, её ладонь уже взялась за ручку, но замерла. Женщина стояла лицом от следователя и долго думала, наконец, не поворачиваясь сказала:
– Когда я первый и единственный раз рассказала про Вирааила меня на четыре месяца упекли в стационар психоневрологического отделения и поставили на учёт. С тех пор я молчу, Вирааил – это моё личное. Не лезьте ко мне, он совершенно ни при чем. Поверьте. Просто поверьте – Вирааил ни при чем.
– Но вы же топите себя, Евгения Сергеевна. Расскажите по-хорошему.
– Поднимите мою медицинскую карту, там все написано. А я дала себе клятву – о Вирааиле никому ни слова. Откуда вы, кстати, узнали про него? Вы так и не сказали.
– Вы тоже ничего не говорите. Ответьте, хотя бы – этот Вирааил был на празднике?
– Я же сказала, что был. Он всегда со мной, – Евгения опять взяла в кулак кулон-каплю.
– Он всегда с вами?
– Всегда и везде.
– Этот кулончик подарил он, да?
Женщина больше не вымолвила ни слова, она была на грани рыдания.
– Вы свободны, – глухо произнес Михаил Николаевич Дежнев ей в спину. – Я вас больше не задерживаю. Впрочем – последний вопрос. В какой клинике вы проходили лечение?
Евгения ответила и быстро выскочила из кабинета, на прощанье сильно хлопнув дверью.

Яна не верила, что он мог просто уйти. Нет, он не мог оставить её одну в ресторане, это было бы дико и некрасиво. Так не делают. Да и куда он мог уйти – он отправился в уборную, что располагалась в небольшом коридорчике, ведущем на кухню. Там Ваня скрылся за туалетной дверью и щелкнул замочком. Она томилась за столом, пыталась что-то пожевать, сделала глоток чая и то и дело смотрела на часы. Прошло уже почти десять минут, а Иван не возвращался. Яна предчувствовала плохое, ей не понравилось лицо Ивана, его пугающий взгляд с которым он без объяснений оставил её наедине с накрытым столом, и, наконец, не выдержав, она взяла сумочку и быстро зашагала в тот коридорчик. Решившись, она постучала в дверь мужского туалета, ей никто не ответил, но она отчётливо слышала шум воды из крана. Она постучала ещё раз.
– Вань, – позвала она. – Ты там? У тебя все в порядке? Вань!
– Нет, – вдруг раздалось из-за двери. – Нет, Яна, у меня не все в порядке. Все плохо.
– Вань, выходи. Давай поговорим.
– Тут не о чем разговаривать. К чему разговоры? Зачем мне твоя жалость, зачем насмешки окружающих?
– Вань, ты…
– Я ошибся! – с надрывом выкрикнул Иван Спасибов из-за двери. – Я ошибся! Зачем тогда мне вообще жить? Ответь – для чего? Смысл? Короче, я перечислил тебе деньги, расплатись за этот обед…
– А ты… Ваня, не пугай меня, выходи!
– Все было напрасно, все впустую! Прощай Яна. И прости, что испортил тебе этот день…
Яна почувствовала, как из-под двери повеяло лёгким сквозняком. Она заколотила в дверь.
– Ваня! Ваня! Открой! – звала она. – Что ты задумал?
– Прощайте! – выкрикнул Иван Спасибов. – Прощайте все!
Яна дергала ручку двери и кричала, на шум подбежал мужчина в поварском халате и отпер туалет.
В туалете было окно. Оно было распахнуто. Стоя на подоконнике Иван не стал дожидаться, когда его схватят – поняв, что больше нельзя терять ни мгновения, он слетел вниз с шестого этажа. Молча. Обыденно.
– Ваня! – закричала Яна и рванулась к окну. Перевесившись через подоконник, она свесилась вниз. – Ваня!!!
Внизу прямо под окнами проходила проезжая улица Урицкого. Яна, морщась от горячих слез, силилась разглядеть с шестого этажа место падения. Она искала распростертое тело с вывернутыми конечностями и расквашенным черепом.
– Ваня… – пробормотала она в пустоту и обернулась к мужчине в поварском халате. – Я его не вижу.
Повар снял колпак, перекрестился и тоже свесился из окна – ни на тротуаре, ни на проезжей части тела не было. Люди шли своей дорогой, автомобили мчались по своим делам. Громко фыркнул тентованный грузовик, оставляющий после себя сизое облачко угарного газа.
– Ваня, ты где? – тихо спросила Яна Гороцкая и подняла глаза к небу, будто надеялась, что её друг мог взлететь подобно птице. Тем временем повар уже со всех ног бежал вниз на улицу. Через пару минут Яна смотрела сверху, как он крутится под окнами, смотрит по сторонам и разводит руками. Может Ваня зацепился за что-то на фасаде здания? Но повар тщательно осмотрел фасад и соседние подоконники.
Иван пропал.

– Эдуард Ильич, Эдуард Ильич, – фальцет из телефонной трубки почти доводил до головной боли.
– Что там ещё? – недовольно проскрипел Фуфланин в гаджет, отрываясь от монитора ноутбука, где смотрел на ютьюбе процесс производства дрожжевых миништруделей. На мониторе у ушлых итальянцев все получалось легко, быстро и без брака. У Фуфланина же не выходило ничего приличного.
– Подойдите к воротам, – задыхался от эмоций принадлежащий кладовщице Вали фальцет. – Срочно подойдите!
– Зачем?
Валя затараторила как из пулемета и с такой непоследовательностью в предложениях, что Фуфланин даже не стал дослушивать. Что-то там случилось с грузовиком, который привез партию джема, вроде как водитель Антон то-ли порвал тент, то-ли попал в ДТП. Отключив связь, Фуфланин тяжело вздохнул и был вынужден встать из-за стола и, покинув кубический кабинет, войти в цех, пройдя через который он выйдет к складу, где разгружались автомобили с сырьем и загружались готовой продукцией. В цеху кипела работа, стучала гильотиной производственная линия по выпуску кондитерских изделий, девушки-работницы собирали готовую слойку с лимонной начинкой, крутились тестомесы, урчали раскатки теста. Кто-то замешивал тесто для кунжутных печений, кто-то отсаживал кекса в силиконовые формы, кто-то резал коржи для пирожных, уборщица терла полы, печник хозяйничал с пятью печками. Напоминающий бритого йети здоровяк-бригадир по фамилии Ящуров как всегда сидел в телефоне и смотрел «ТикТок». Заметив зашедшего директора, работники напряглись, выпрямились, прекратили разговоры. Бригадир убрал телефон и сделав вид, что не заметил Эдуарда Ильича, принялся помогать переливать жидкое тесто для кексов в ведра. Фуфланин опять вздохнул – с некоторых пор его кондитерский цех перестал его обнадеживать. Он тянул этот бизнес как бурлак, ежедневно сталкиваясь с трудностями и всякими проблемами, решение которых полностью нивелировало радость от прибыли. Двигаясь к складу Фуфланин обратил внимание, что один из работников, зайдя в большой холодильник прямо руками лопает из ведра сливочный крем. Уволить бы его за это! Раньше бы Фуфланин так и сделал бы, но сейчас ему стало наплевать на такие мелочи. Пусть лопают, может сильнее обдрищатся. Пусть обжираются готовыми пирожными, с этим легче справиться, чем пытаться найти новых людей по объявлению за двадцать пять тысяч рублей в месяц.
Фуфланин пересек цех, едва не поскользнувшись и не упав на мокром полу. Выругавшись, он стал злобно искать глазами дуру-уборщицу, которая опять налила воды на пол и не вытерла его насухо. Сколько раз уже работники падали, а этой старой курице хоть кол на голове чеши! Пожалуй, сегодня он всё-таки её оштрафует, потому что слов она не понимает. Через склад Эдуард Ильич вышел на улицу, нехотя приблизился к стоящему тентованному грузовику, готовясь к принятию на себя очередной производственной проблемы. Что там ещё с этим автомобилем, который привёз партию джема? У кузова топтались кладовщица Валя и облокотившийся о вилочный погрузчик парень-разнорабочий, ожидающий когда водитель Антон откроет кузов, чтобы разгружать поддоны с вишневым джемом. Увидев шефа Валя подлетела к нему и как истинная детсадовская ябеда подвела Фуфланина к грузовику и, не переставая трещать на высоких нотах, указала на водителя. А бледный как накрахмаленное полотно Антон залез на кабину своего фургона и громко с душой сквернословил.
– Тент разорвался! – доложил он Эдуарду Ильичу, сгорая от стыда. Стоя на крыше кабины, он смотрел то на рваную дыру в верхней части тента, то сверху вниз на своего вскипающего работодателя.
– Как разорвался?! – дрожащим от гнева голосом спросил Фуфланин. – Как ты его умудрился разорвать? Сильно?
– Порядочно, – признался Антон сверху. – Тент менять…
– Менять? Ты же понимаешь, что это за твой счет! Посмотри, можно ли зашить? Заклеить?
– Я не знаю можно-ли… Тут разорвало – дай Боже… – Антон оттянул рваный край тента так чтобы Фуфланину было понятен весь масштаб катастрофы. Край оттянулся больше чем на два метра. Эдуард Ильич вытаращил глаза и взвыл.
– Да как? – вскричал он на водителя. – Как ты это сделал? Ты что совсем дурак! Как?
– Эдуард Ильич, – замялся понурый Антон, – бес его знает как… Тут ещё и доски сломаны… По-ходу что-то упало сверху на машину.
– Ты что городишь, Антоха? – с ехидной усмешкой сказал молодой разнорабочий у автопогрузчика. – Что тебе могло упасть сверху? Метеорит?
– Залепи хлебало, Тощий! – огрызнулся водитель. – Мне, в натуре, что-то упало на тент.
– Так почему же ты не заметил? – нападал Тощий.
– Да потому, что он опять свою музыку слушал! – взвизгнула Валя на такой пронзительной ноте, что поморщился даже Фуфланин. – Врубит своё говно на полную громкость и чешет напропалую! Ничего и не слышит!
– Это не говно, – защищался Антон. – Это «Раммштайн»! А говно у тебя в голове.
– Так, хватит! – выкрикнул Фуфланин и все разом позакрывали рты. – Открывай кузов! Посмотрим сейчас что тебе там упало! И молись за то что бы это был мешок денег, которым ты расплатишься!
Антон спрыгнул с кабины, понуро обошел свой грузовик, отомкнул запоры и распахнул сразу обе створки фургона. Все четверо одновременно заглянули внутрь и вытянули лица. Первое, что бросилось в глаза – липкая алая лужа на полу фургона и забрызганные алым стенки. В кузове было шесть поддонов с картонными коробками, внутри которых находились пакеты с вишневым джемом. То, что действительно упало сверху – упало точно на коробки, многие лопнули, раздавились, содержимое растеклось по фургону, пропитав гофрокартон и влипая в пол и доски тента. Через рваную дыру над раздавленными коробками заглядывали косые солнечные лучи, окрашивая и без того ярко красный цвет вишнёвого джема в аж светящийся. Если бы смотрящие не знали, что это джем, они могли предположить, что в фургоне разразилась кровавое убийство нескольких человек. Но человек был один. Он лежал углубленным в красную жижу на коробках, на поверхности виднелась лишь нога и кисть руки.
Струйка алой жижи тянулась с пальцев ладони и медленно капала вниз.

Прошло несколько дней, обколотый лекарственными средствами Иван почти не ощущал боли. А поначалу боль была сильная, особенно в голове и спине. Помимо сотрясения мозга врачи диагностировали компрессионное повреждение позвоночника, но без перелома. Повторяя: «Парень, тебе повезло, ставь свечку своему ангелу!», – хирург ежедневно всматривался в рентгеновские снимки и ощупывал иванову спину. Ни вставать, ни садиться Ивану было нельзя, да и не было у него для этого сил. Он лежал пластом на кушетке, ходил в судно и терзался мыслями. К нему приходили друзья и родственники, жалели его, желали скорейшего выздоровления. Чаще всех у него была, конечно, мама. Она, плакала, целовала Ивана и свой кулончик-капельку и говорила о настоящем чуде, совершенном по вмешательству ангела. Ивана она одновременно и ругала и жалела, и от этого ему становилось ещё тошнее. Он лежал совершенно апатично, безвольно выслушивая мамины нравоучения, глотая из ложечки еду, посасывая компот из трубочки для коктейлей и смотря над собой в белый как чистый лист потолок. Вот такой ему теперь казалась его жизнь – пустая, ничем не наполненная, не имеющая цели. У него работали руки и он мог бы включить планшет или айфон, но принципиально этого не делал. От экрана его коробило, он устал от него за многие месяцы работы, он не хотел видеть никакой гаджет, ибо отныне они ассоциировались у Ивана с вестниками плохого. Что теперь он будет делать с планшетом, если включит? Играть? Смотреть фильмы или слушать музыку? Он никогда этого не делал, считая это занятие впустую потраченным временем. Искать какую-то информацию? Он уже искал. И нашёл! И ему этого довольно!
– Когда я пропустил в школе прививку от гепатита В мне пришлось идти с поликлинику и делать её самому, – говорил Егор Кошкин, сидя на табуретке в палате у Ивана и как всегда держа ногу на ноге. Он жевал жвачку и от него пахло мятой и манго, – а для этого сперва нужно было получить направление у терапевта. Я пришёл в нашу поликлинику, занял очередь, сижу жду. Передо мной шестнадцать человек, и это только те, кто сидел в живой очереди. А еще были те, кто приходил по назначенному времени. И на каждого терапевт тратит около двадцати минут. Ну, думаю, это на долго. И достал смартфон… А он не заряжен! Всего несколько процентов! – Кошкин сделал протяжный мученический вздох. – Я сидел в очереди четыре с половиной часа… Потом ещё полтора часа в очереди в прививочный кабинет, так как наступило время обеда. Шесть часов жизни, Ваня… Я сидел и смотрел перед собой… На стену, на пол, на бабушек напротив… Начиная со второго часа я начал терять IQ. Я это чувствовал на физическом уровне, я ощущал, как из меня выходит интеллект подобно дымку от тлеющей ароматической палочки. Мне кажется около пяти единиц в час. Я забывал зачем я сидел, чего ждал, что вообще мне надо в поликлинике. Я просто тупел. Когда пришла моя очередь в прививочный кабинет, я вошёл, встал на пороге и опять чего-то ждал. Я просто тупо стоял и чего-то ждал…
Иван Спасибов молчал, ожидая продолжения истории, но Егор Кошкин надул жвачный пузырь, лопнул его и внимательно наблюдал за своим товарищем.
– И что? – наконец спросил Иван.
– А то, что мне жаль тебя, Ванек. Ты уже несколько дней вот так бессмысленно лежишь и смотришь в потолок. Займи чем-нибудь мозг, Вань, иначе рехнешься, как я в поликлинике. Возьми планшет, телефон.
– Нет. Не хочу.
– Почитай.
– Я не читаю художественную литературу, – заявил Спасибов. – Художественная литература – это выдумка одного человека, она не имеет практической пользы.
– Почитай не художественную, – посоветовал Кошкин.
– Зачем?
– Как зачем, Вань? Зачем люди читают?
– Какое мне дело до интересов других людей?
– В интернете есть все – сказал Кошкин. – Выбери то, что хочешь.
– Что мне потом делать с полученной информацией? Как применить? Зачем мне вообще теперь что-то знать?
– Да… – протянул Кошкин и надул пузырь. – Тяжёлый случай… А зачем ты раньше получал информацию?
– Я получаю только ту информацию, которая мне непосредственная нужна для чего-либо, – объяснил Иван. – Если у меня нет потребности – я не ищу знаний. Сейчас у меня нет потребностей, я теперь не знаю, что мне делать с тем объемом, что я уже получил. Как мне освободить мозги, Егор? Знаешь способ?
– Забить их чем-то другим?
– Ну я же не компьютер. Я не могу просто переписать память.
Они оба на некоторое время замолчали. Егор Кошкин чавкал жвачкой. Разговор шёл ни о чем.
– У тебя депрессняк, да? – с сочувствием спросил Кошкин. Иван сделал кислую мину и кивнул. Они вновь помолчали. – Ты ведь не за котенком в окно полез? Твоя мама сказала, что ты сорвался с подоконника ресторана, когда полез в окно спасать какого-то котёнка. Какой на фиг котенок?
– Серый, – без всякой эмоции ответил Иван, отвернувшись на потолок. – С белой мордочкой.
– Вот и Янка Гороцкая про котёнка лепит, но я же понимаю, что они с твоей мамой сговорились. Про котёнка ты с ними будешь рассказывать кому-нибудь другому, только не мне. К тебе уже приходили психологи?
– Нет.
– Ты даже не споришь с тем, что к тебе должны прийти психологи, значит они приходили. А раз так, то это был не несчастный случай, Вань. Котёнок здесь ни при чем. – Егор Кошкин переменил позу на стуле и склонился так близко к другу детства что мог видеть поры на его коже лица. – Скажи откровенно – ты сам сиганул, да? – Иван не ответил, а когда понял, что безмолвие символизирует согласие – было уже поздно. – Я так и знал, Ванек! – Кошкин резко вскочил со стула. – Зачем? Чего тебе не хватало?
– Егор… Ты не поймёшь… – слабо залепетал Спасибов. – Я не хочу говорить…
Но Егор Кошкин не был бы Егором Кошкиным если бы просто отстал от своего друга и уверовал бы в самую идиотскую версию иванова падения с шестого этажа. Да Иван, в общем, и не сопротивлялся, он доверял товарищу и не видел смысла обманывать его. Кошкин давно знал Спасибова и для него не было секретом и то, что Иван давно причисляет себя к потомкам императорской фамилии. Мало того – Кошкин был, пожалуй, единственным кто поддерживал Ивана в его расследованиях и даже помогал чем мог.
И Спасибов выложил ему все как было. Рассказал все как до этого рассказывал Яне Гороцкой – про выжившего цесаревича Алексея, про его предполагаемого сына – Реймонда Спэйсера, про свою прабабушку Аграфену и бабушку Екатерину. И про историка Ричарда Джексона.
– Подожди-ка, – громко и яростно перебил его Егор, – то-есть ты повелся на мнение какого-то англичанина Джексона, которому, по большому счёту глубоко безразлично кому давать ответы. Тем более, как ты утверждаешь, ты переписывался с ним не от своего имени.
– Он не англичанин, – грустно поправил его Спасибов, чувствуя себя отчасти пристыженным.
– Англичанин, американец, какая разница?
– Он вообще из Новой Зеландии.
– Откуда? – Кошкин надул пузырь и попросил друга повторить. – Из Новой Зеландии? Этот, как ты выражаешься, профессор хоть раз бывал в Европе? В России? Откуда он там у себя берет информацию? Я редко тобой поражаюсь, Ванек, но в этот раз ты меня поверг в шок! Этот старый пердун вообще догадывается, что толкнул тебя на суицид своим ответом, который, кстати никто не проверял? А значит, он, раздувая щеки от самомнения, может болтать что угодно. Наверное, он считает себя самым примудрым ученым, раз делает вид, что обладает кое-какой информацией, которую никто не может проверить. Может он даже имеет какую-нибудь ученую степень?
– Он не старый, ему сорок шесть лет.
– Ваня! Ему всего сорок шесть! Как ты мог ему довериться!
– А ещё он глухой.
– Ты же не умеешь шутить. Но ты пошутил, да?
– Он глухой. И не женат.
– Он ещё и гей? Ванек!
– Я этим аспектом не интересовался. Да и какая, собственно, разница? Глухой – не глухой, гомосек – не гомосек… Он авторитетный историк…
– Пусть историк, – перебил его Кошкин, – пусть хоть трижды авторитетный, но это не даёт ему право распоряжаться чужими жизнями! А ты? Ты же толковый парень, почему тебе не приходит в голову, что даже трижды авторитетные инвалиды по слуху из Новой Зеландии могут, пусть даже иногда, но ошибаться. Или этот профессор Джексон способен перемещаться во времени и пространстве и лично наблюдать историю столетней давности? Вот послушай – как я понимаю, многие историки с которыми ты консультировался единодушны в том, что цесаревич Алексей выжил.
– Совершенно верно.
– И твой гомосек Джексон тоже в этом уверен?
– Он предоставил мне самые важные аргументы. Могу показать.
– А я правильно понял, что этот сорокашестилетний профессор на каком-то этапе идёт в разрез с принятым мнением других историков. Те считают, что у внебрачного сына цесаревича Рэймонда Спэйсера под Архангельсом была русская любовница по имени Аграфена.
– Это моя прабабушка, – кивнул Спасибов.
– А твой глухой дружок Ричард Джексон – единственный кто утверждает, что у Спэйсера была любовница по имени Наталья. Наталья?
– Он написал это имя, – грустно подтвердил Спасибов, – а ещё добавил, что знает о том, что другие историки считают, что у Спэйсера была Аграфена и много раз доказывал, что это общепринятое заблуждение.
– Кто-нибудь еще, хоть один человек на этой планете согласен с твоим профессором?
– Да! – выставил гордую нижнюю губу вперед Спасибов. – Было еще двое. Швейцарский профессор Вейнер и историк Намандопулос из Афин. Они сейчас под могильными плитами, но их труды опубликованы в…
– А может у Спэйсера было две любовницы? – резко перебил своего товарища Кошкин. – А может больше? Может одновременно, может поочередно? А? Что на это скажет твой новозеландский педераст? Что он вообще может знать о любовницах? – Кошкин убрал упавшие на лицо длинные соломенные волосы, вернулся на свой табурет и как всегда положил ногу на ногу. – Вообще, скажу тебе откровенно, как другу, вся эта твоя история о Спэйсере и выжившем наследнике престола – смешна от начала и до конца. Ты мне её рассказывал и я ещё тогда усомнился. Слишком, знаешь-ли часто, в этой истории применяется слово «если». «Если» император Николай Второй подменил своего сына на безымянного шпаненка, «если» цесаревич Алексей жил в приёмной семье, «если» он уплыл в Великобританию, «если» завязал отношения с Джоанной Спэйсер, «если» родившийся у неё мальчик сын именно цесаревича, а не кого-нибудь другого, «если» Реймонд Спэйсер действительно сожительствовал в СССР с некоей крестьянкой Аграфеной или Натальей. И стоит какую-нибудь из этих «если» поменять на частичку «не», то весь этот исторический фантастический карточный домик разваливается. Единственным связующим компонентом в этой цепочке служит наследственная лейкемия, но представь, если бы у цесаревича её не было. Как бы тогда выглядела вся эта байда? Отвечу – как дешевая выдумка писателя, работающего в жанре альтернативной истории. Тебя бы засмеяли уже на стадии подмены мальчика. Чего приуныл, Ванек?
– Зато ты больно уж весёлый, – почти заплакал Иван. – Чему радуешься? Тому что твой друг потерял смысл жизни?
Кошкин надул пузырь.
– Ты можешь всю жизнь искать связь с царской фамилией, понимаешь. – заговорил он. – Всю жизнь. Наверное, есть люди которые так и делают. Ты можешь находить и терять факты, откапывать исторические тайны, предполагать Бог знает что и ошибаться, заблуждаться, обманываться. Как это делают твои высоколобые дружочки-профессора, получающие докторские степени по истории и спорящие друг с другом, кто из них правее. Ты же прекрасно понимаешь – что история, это не математика. Тут нет и не может быть строгой точности и однозначных суждений. В истории дважды два совсем не четыре, а только около четырёх. А зачастую сколько угодно, только не четыре. Посмотри на меня, Ванек. Не грусти. Есть выход. Есть один-единственный вариант, который даст стопроцентный результат. И не придётся больше думать и гадать, искать всяких загадочных Спэйсеров и слушать глухих новозеландских геев. Тебе-же по сути не принципиально от кого конкретно ты перенял лейкемию, кто были передаточными звеньями между цесаревичем Алексеем и тобой. Будь там хоть три человека, хоть пять, хоть сто. Ведь не это главное. Тебе нужно просто доказать своё родство с фамилией Романовых. Доказать на сто процентов. Все остальное – историческая шелуха. А теперь вопрос на который ты знаешь ответ лучше меня – с помощью чего доказали что останки, найденные в окрестностях Екатеринбурга под насыпью Старой Коптяковской дороги принадлежали именно императору Николаю Второму его жене и его бедным ребятишкам?
– С помощью анализа ДНК, – пробубнил Иван.
– Ну? Так чего же ты дурака валяешь? Сделай тест и все! Это же элементарно! Я думаю, что в базе данных есть ДНК российского императора, но проблема в том, что власти могут не допустить того, чтобы возник внезапный потомок, поэтому вероятнее всего либо откажутся проводить такой тест, либо, что ещё возможнее – просто-напросто дадут отрицательный ответ. Тебе надо поступить по-другому. Вот если бы у тебя был свой образец генетического материала царской семьи, ты смог бы заказать тест на сличение своей ДНК с ДНК образца. Это соответствие докажут и только тогда ты раскроешь карты.
– У меня есть образец, – произнёс Иван.
– Есть?
– Да, есть кровь.
– Чья кровь?
– Их.
– Кого?
– Романовых. Вспомни, я тебе рассказывал о платочке цесаревича.
– Кровь – это то что нужно! Это замечательно! Только ты должен быть на сто процентов уверен, что эта царская кровь, а не какая-то обычная рабоче-крестьянская.
– Значит сперва надо доказать что два образца крови принадлежат одному роду. Так?
– Но потом надо доказать, что кровь с платочка именно царская кровь, а для этого проводить второй анализ, – сказал Кошкин и почесал макушку.
Иван Спасибов задумался. В голове начали медленно, но верно проворачиваться мыслительные шестерёнки. Уголки губ Ивана Спасибова тронула тень улыбки.
Егор Кошкин надул пузырь и лопнул его с громким хлопком.

Михаил Николаевич Дежнев долго изучал дело, перелистывая страницы взад и вперёд, сверяясь с другими документами и наконец устало растер ладонями лицо. Он сидел за своим рабочим столом, перед ним в каком-то вечном хаосе были разложены различные документы, значение которых знал только он. Покрутив шариковую ручку в пальцах он раздражено сунул её в канцелярский стакан и встал из-за стола. От долгого сидения за столом у него затекла шея.
– Что, Михал Николаич, – обратился к нему сидящий за соседним столом младший оперуполномоченный Причалов, – устали?
– Этот Нечипоренко… – раздраженно произнёс капитан Дежнев будто сплюнул сквозь зубы. – Чувствую, не чисто дело. Вроде бы все говорит о том, что он просто-напросто сбежал и скрывается… Но… В-принципе, ему есть почему скрываться – он едва не пришиб Спасибова. К тому же за ним числятся ещё кое-какие грешки… Травка, например. Но на что он рассчитывает в восемнадцать лет? Что так и будет скрываться всю жизнь? – Дежнев размял затекшую спину. – И вроде бы все понятно – шмякнул одноклассника камнем по голове, перепугался, что убил и дал деру. Но это только на поверхности, Сережа…
– А в глубине, – стал вспоминать Сергей Причалов и указывать куда-то указательным пальцем, – очень странные совпадения. Кажется, у матери этого Спасибова тоже при невыясненных обстоятельствах пропал, типа, муж.
– Совершенно верно. Но и это ещё не все… – Дежнев задумчиво расхаживал по кабинету, сцепив руки за спиной и смотря на геометрию рисунка линолеума под ногами. – Что мать, что её сынок – оба какие-то мутные, подозрительные. Сынок вообще ничего не говорит, хотя этот Нечипоренко ему едва башку не пробил. Казалось бы – давай показания. Ан нет – молчит. О чем конкретно говорили? Что между ними произошло? Почему?
– Значит они, типа, друзья.
– Отднюдь, Сережа, отнюдь. Все одноклассники в один голос поют, что между этими двумя была постоянная непрекращающаяся вражда. Нечипоренко ненавидел Спасибова за то, что тот шибко умный, шибко богатый и все такое прочее. На лицо классовое неравенство. И Спасибов тоже говорит, что после курения травки Нечипоренко был неадекватен, стал задирать и оскорблять его. Но это брехня! – отмахнулся следователь. – Я кожей чувствую, что Спасибов врёт! Я много перевидал разных типов, за столько лет могу определить врёт человек или нет. Спасибов врёт – к гадалке не ходи, но доказать обратное я пока не могу. – Михаил Николаевич сделал еще несколько шагов по кабинету. – А это его падение из «Александра Куприна»! Ты только погляди, Сережа! Я, говорит, за котенком полез! И вовсе, говорит, я не сам прыгнул и никто меня не толкал. И подружка его тоже самое – полез за котенком. И ещё свидетель один – тоже самое. И даже добавляет: мы, говорит, кричали Спасибову – не лезь за котенком, упадешь! А он все равно полез! Вот тут записаны их свидетельские показания, – Дежнев нашел на столе искомую папку с листами текста и помахал ею перед Причаловым. – Но ведь брехня! Какой осел полезет за котенком на карниз шестого этажа? И я уж не спрашиваю где, собственно, этот котёнок и кто и для чего его посадил на карниз дома снаружи.
– Так что, вы считаете, что свидетели, типа, куплены?
– Да уж наверняка, – папка со свидетельскими показаниями полетела на столешницу, а сам Дежнев отвернулся и зашагал к противоположной стене. – Мамаша успела подсуетиться. Повар куплен, а девчонка – их знакомая, она и так скажет, что им надо. Я с ними беседовал – оба брешут! Слишком много брехни с этими Спасибовыми. Безусловно, мамаша не хочет, чтобы ее сынульку поставили на учет в психиатрии как суицидника. Но я разговаривал с психологом, который посетил Спасибова.
– Что он, типа, сказал?
– Парень в депрессии. Но врет напропалую! Однако на основании свидетельских показаний это был несчастный случай, а не попытка самоубийства. Да это ещё не все, Сережа, они же ещё один чуднее другого! Что мать, что сынок её. Малой уверен, что он потомок рода Романовых. А мамаша сидела в дурке.
– Да… – протянул младший следователь Причалов. – Ну и достались же вам клиенты, Михал Николаич…
– И оба молчат! – Дежнев подошел к столу своего младшего коллеги и уперся на нем на руки, таким образом оказавшись почти перед самым носом Причалова, от чего тот слегка опешил. – Я им прямым текстом заявил – если вы оба будете продолжать не сотрудничать со следствием, у вас обоих могут возникнуть проблемы. И я им пообещал эти проблемы, потому что они меня просто выбесили! – мужчина с силой саданул раскрытой ладонью по чужой столешнице. – Ну ничего, я их расколю, Сережа! И не такие попадались! Я этому сосунку молодому так и сказал вчера – или ты выкладываешь все как было с Нечипоренко, или я займусь тобой! Серьезно займусь! Он молчит и повторяет свою брехню. Ну что-же, говорю, сами напросились, я хотел по-хорошему. – Хмуря густые брови цвета воронового пера Дежнев вернулся за свой стол, сурово пыхтя и раздувая ноздри. Праведный гнев переполнял его. – А теперь я для начала поеду в психушку, где сидела мамаша. У неё есть какой-то знакомый по прозвищу Вирааил, но она упорно о нем не говорит, хотя, наверняка он имеет какое-то отношение к обоим исчезновениям.
– Как-как вы сказали? Вираил?
– Вирааил.
– Как? Это, типа, имя?
– Мамаша сказала, что про него знают в дурке, где её держали. Сама она о нем не говорит из принципа. Поэтому придется ехать и выяснять самому. Поеду к вечеру, чтобы потом сюда не возвращаться…
К вечеру Михаил Николаевич Дежнев выпил чашку чёрного байхового чая, сложил все документы в пластиковую папку и вышел из управления к служебной парковке. На одной из полупустых улиц, зажатых с обоих сторон густой растительностью его автомобиль случайно задел какого-то шагнувшего на проезжую часть парня. Тот упал и мужчина, осыпая салон матерными проклятьями, вышел под накрапывающий дождичек. Приблизившись к парню и протянув к нему руки он вдруг дернулся от острого укола в плечо.
На следующий день Дежнев на своём рабочем месте не появился и сотовой связи с ним не было. Камера наружного наблюдения парковки зафиксировала, как старший оперуполномоченный Михаил Николаевич Дежнев сел в служебный автомобиль «Лада Гранта», включил габаритные огни и аккуратно выехал на проезжую часть. Потом несколько камер зафиксировали «Ладу Гранту» на определенных Пензенских улицах, и проследив направление движения другой следователь по фамилии Тамиргуляев без труда определил, что автомобиль двигался в сторону улицы Лермонтова, однако в какой-то момент авто неожиданно появилось совсем на другой улице и его местоположение оборвалось в районе Терновки на выезде за город и в тот же день автомобиль Михаила Николаевича Дежнева был обнаружен на самой заурядной парковке среди новостроек в микрорайоне «Спутник».

Нажимая на кнопку дверного звонка, Евгения Спасибова старалась унять тремор и натянуть на лицо хотя бы подобие добродушия. Она стояла перед стальной входной дверью, отделанной искусственным лакированным шпоном цвета «Клен» и делала успокаивающее глубокие вдохи, в своих руках она держала планшет, вцепившись в него так, что побелели кончики пальцев. Не подождав и трёх секунд, она повторно нажала на кнопку звонка, прислушиваясь к давно забытому звуку. У неё в квартире когда-то был почти такой-же дребезжащий звонок, но много лет назад, когда в их подъезде поставили домофон, надобность в дверных звонках отпала и её супруг Федор просто-напросто отрезал его кухонным ножом для овощей. А вот в квартире у Кошкиных дверной звонок ещё функционировал. На седьмом глубоком вдохе Евгения услышала топот тапочек и секундное затишье – хозяйка взглянула в дверной глазок. После этого раздался звук открываемого механизма замка и входная дверь распахнулась наружу, для чего Евгении пришлось сделать два шага назад.
– Женя? – похлопала глазами Виктория Кошкина, – Что-то случилось? На тебе лица нет.
– Э… Вика, привет, – Спасибова постаралась улыбнуться, но догадывались, что напоминает убийцу перед очередной жертвой. – Слушай, а Егорка дома?
– Егор? Да, дома. – соседка Виктория, не сводя с Евгении настороженного взгляда пригласила её в квартиру. – А что случилось? Ты так выглядишь… У тебя все нормально?
– Да вот, – Евгения резко вскинула руку с зажатым в нем планшетом, будто намеревалась ударить им соседку, – планшет совсем завис. Чего там надо почистить, я не разбираюсь. А Егорка мне всегда помогал.
– А, конечно-конечно, он дома, заходи, – облегчённо выдохнула Виктория Кошкина, – а я уж подумала, что у тебя что-то стряслось. Ты, правда, так выглядишь…
– Это из-за планшета, – ответила Евгения и виновато пожала плечами, – мне срочно нужно кое-что сделать, а он… Я уже целый час с ним борюсь! Чуть не расквасила его о стенку.
– Дело только в планшете? – на всякий случай уточнила соседка, потому что ей совсем не нравился внешний вид Евгении Спасибовой.
– Я на нервах. Готова прибить кого-нибудь, честно говоря…
Виктория оценила шутку и провела гостью к прикрытой двери комнаты своего сына. Постучалась и не дожидаясь ответа открыла её. Взору Евгении Спасибовой предстала визуально разделенная на две половины комната двух братьев – старшего Олега и младшего Егора. Половина отсутствующего студента Олега отличалась более уравновешенным стилем, а вот сторона Егора привлекала на себя внимание яркими резкими постерами, различными прикольными предметами, раскиданной одеждой из интернет-магазина, торгующей продукцией с рокерским направлением. За столом развалившись в вальяжной позиции восседал сам хозяин своей половины комнаты – Егор. Одев наушники-чебураторы он резался в онлайн-шутер, лихо расправляясь с жуткими чешуйчатыми монстрами. Но вот он заметил вошедших и, растерявшись появлению неожиданной гостьи, снял наушники на шею и приветственно кивнул.
– Здрасьте, – пробормотал он, косясь на экран, где его героя, кажется, начали немножко убивать. Он был явно раздосадован появлением соседки, срывающим его онлайн-игру.
– Вот, Егор, – Виктория Кошкина кивнула на Евгению Спасибову, – к тебе тётя Женя из девятнадцатой. Будь другом, помоги ей разобраться с планшетом.
– Ага, – кивнул Егор, – оставьте, я потом посмотрю…
– Мне бы нужно сейчас, – мягким голосом, но с твердым нажимом настояла Евгения, – если тебе не трудно, включи его пожалуйста.
Паренек бросил раздосадованный взгляд на монитор компьютера, вздохнул и отключился.
– Ладно, давайте, – нехотя произнёс он.
– Жень, может кофе? – предложила Виктория. – Пойдём на кухню, пока Егор занимается планшетом.
– Спасибо, – поблагодарила Евгения, – но я бы хотела посмотреть, что будет делать Егор, чтобы научиться самой и в следующий раз не приходить. И у меня, увы, сейчас совсем нет времени, мне срочно нужен планшет.
Виктория пожала плечами и оставила их вдвоём, а Егор принял из рук Евгении планшет и первым делом включил кнопку питания.
– Тётя Женя, – произнёс он через три секунды, – он разряжен. А что Ванек вам не поможет? Он тоже шарит, – говоря это, Егор подключил планшет к своей зарядке и внезапно упёрся спиной к шкафу, так как гостья грубо прижала его собой. Он вытаращил глаза, но побоялся и рта раскрыть.
– Я пришла не из-за планшета, – шипящим шепотом заговорила Евгения сквозь сжатые зубы. – Ты же знаешь, что несколько лет назад пропал мой муж. Отец Ивана.
Егор сглотнул и кивнул.
– А я здесь при чем? – пролепетал он не решаясь смахнуть с глаз упавшие на лицо длинные светлые пряди волос. – Тётя Женя, вы что-то немного раздражены…
– Теперь пропал ваш одноклассник. Из-за этого у меня и моего бизнеса начались проблемы. Вот уже много дней подряд меня и Ваньку допрашивают следователи по поводу исчезновения Нечипоренко, – продолжала «тетя Женя». – Из-за этого я четвёртый день не сплю. Меня трясёт.
– Он и меня допрашивал, тётя Женя. Это его работа…
– Как будто мне мало того, что мой единственный сын остался без отца, получил булыжником по голове, а теперь чудом избежал смерти, когда сиганул из окна! Ты знаешь, что у меня была истерика? Знаешь?
– Н-нет…
– А сорок минут назад я приехала из следственного комитета, где была на допросе, который длился больше четырёх часов! И знаешь по какому поводу? Позавчера при невыясненных обстоятельствах пропал тот самый следователь, что вел дело по исчезновению Нечипоренко! Тот самый, который допрашивал меня до этого! Он исчез! Как Нечипоренко! Как мой муж! Его ищут! И опять меня в чем-то подозревают!
– Вот как… Странно… Но я-то тут при чем?
– Как думаешь – мне легко?
– Думаю, что нет…
– А ты знаешь почему Иван прыгнул из окна ресторана?
– Из-за котёнка?
– Из-за какого к чертовой матери котёнка! – шипела разъярённая Евгения. – Не ври, что не знаешь. Конечно он тебе рассказал, что выяснил, что он не царский потомок. Из-за этого случилось то, что случилось. Он прыгнул из окна «Александра Куприна» и только чудо Вирааила спасло его! Мгновеньем позже или раньше и все – собирали бы Ваню граблями с асфальта! Не было бы уже моего Ванечки!
– Так радоваться надо… А кто такой Вирааил?
– Я радовалась, – злобно подтвердила Евгения, – ох как радовалась! Ровно пять дней, пока в ГУВД не взялись за меня как будто я главный подозреваемый в деле этого Нечипоренко. Или как будто я похитила и сожрала следователя. Или как будто я убила и закопала своего мужа. Если бы я не была совершенно в другом месте, следователь предположил бы, что это я своими руками толкнула Ваню из окна. А сейчас, когда я приехала из следственного комитета я узнала, что Иван отправил образец своей слюны в одну лабораторию в Москве на предмет совпадения своей ДНК с императорской. И сказал, что это ты ему посоветовал! – Евгения Спасибова грубо взяла Егора за грудки. – Ты! Ты соображаешь, что ты посоветовал! О чем ты думал, Егор!!?
– Тётя Женя, я же… Я же хотел, как лучше… Хотел помочь.
– Помочь быстрее отправить его на тот свет? Помочь убить его?
– Почему вы так говорите? Он докажет своё родство…
– Докажет? – рычала она прямо Кошкину в лицо. – Докажет?!! Ты так уверен? Значит вас уже двое таких верующих болванов – он и ты! Двое! А ты не подумал о том, что будет, если он получит отрицательный результат? Ты подумал об этом? А он его получит! Он получит отрицательный ответ, который будет верен на сто процентов и поставит точку. Точку! Понимаешь, о чем я? Я достаточно ясно намекают?
Евгения отпустила Егора. Он стоял ни жив, ни мертв, длинные светлые волосы падали на лицо.
В этот момент в комнату вошла Виктория Кошкина и поинтересовалась как двигаются дела с планшетом. Егор ответил, что все нормально, что сейчас все загрузится, хотя планшет валялся выключенным на кроватном покрывале. Виктория ещё раз позвала соседку на кофе, и Евгения Сергеевна ещё раз отказалась.
– Ты понял? – строго спросила она у Егора, когда Виктория прикрыла дверь. Восемнадцатилетний парень кивнул. Он печально взглянул на монитор компьютера, где уже лежал убитым его компьютерный герой.
– У вас что, правда, есть образец крови цесаревича Алексея? – спросил он у женщины, – и он, правда, отправил его?
– Есть носовой платок со следами крови, – подтвердила Евгения. – И Ваня вместе со своими образцами слюны отправил его по почте в лабораторию в Москву. Ответ его убьет.
– Я не… этого хотел, – принялся оправдываться Егор. – я хотел, как лучше… А что я должен был делать? – теперь уже Кошкин стал отчаянно трясти головой. – Что? Он был в депрессии, я как другу хотел помочь! Как другу!
– Короче, если мы хотим, чтобы Ваня не наложил на себя руки, мы должны сделать так, чтобы он не получил ответ из Москвы, – заключила Евгения Спасибова.
– А если ответ будет положительным? – робко спросил Егор.
– Не будет он положительным, как ты не поймёшь! Слушай меня. Ты должен мне помочь…

Особняк в городе Сердобске шокировал и одновременно раздражал своей роскошью, своим княжеским дизайном, множеством не имеющих практической ценности комнат, набитых будто музей роскошными и немыслимо дорогими предметами, которыми, вероятнее всего, хозяин никогда и не пользовался. До этого утра особняк криминального авторитета и коронованного вора в законе Виталия Максимовича Немчинова, (известного также как Виталя Сердобский или Виталя Бретцель) отличался крепостной неприступностью – по периметру двухметровый забор с проводами под напряжением, лазерные датчики движения, стальные ворота, на территории специально выдрессированный ротвейлер, набрасывающийся на всех, кто не входит в список из шести человек, пятеро из которых – обслуга дома, а шестой – сам Виталя Бретцель. Да, до этого утра, криминальный авторитет Бретцель мог надежно прятаться в своем замке от бесчисленных врагов и завистников. Он и прятался, выезжая в мир людей на тяжелом джипе и в сопровождении хотя бы одного вооружённого телохранителя. До этого утра такой образ жизни надёжно спасал Бретцеля от окружающей среды. Отсидев в разных колониях в общей сложности лет двадцать, он встречал вторую половину жизни на заслуженным отдыхе. До этого утра он жил в Сердобске припеваючи, владея бизнесом в нескольких городах (Сердобск, Бессоновка, Пенза и немножечко в Москве), имея влияние в областном правительстве и плотно сотрудничая с организованной преступностью. Все три направления его деятельности устремляли на его банковские счёта три полноводные денежные реки и, запивая дорогим вином настоящий сыр Эпуасс, Виталя Бретцель с удовлетворением полагал, что при таком раскладе ничто в этом мире ему больше не угрожает.
Но вдруг, в одно прекрасное утро, когда Виталий Максимович ещё дремал в широченной постели, заправленной японским шёлковым бельем с хризантемами, а по левую руку от него посапывала юная сердобчанка с татуировкой бабочки на пояснице, в его крепость проникли вооруженные люди в камуфляже и чёрных балаклавах. Ещё не проснувшуюся блондиночку быстро вывели из спальни и больше Виталя Бретцель никогда её не видел, а на самого авторитета направили дула двух автоматов.
Он сразу понял, что его время пришло и что теперь главное не терять лицо и встретить судьбу как полагается авторитетному вору, а не тряпке. Но при данном положении вещей он посчитал не постыдным растеряться и спросить, как непрошенные гости пробрались через систему охраны. Кем бы они ни были, но их было много, они были вооружены и смогли преодолеть все заградительные барьеры, причём так легко, что у Бретцеля не сработал ни один сигнал тревоги.
– Вы чьи? – только спросил он, так и оставаясь в постели с хризантемным бельем и надеясь, что ему позволят хотя бы одеться. – Один звонок.
К нему вышел прищуривающийся мужчина лет тридцати шести. Он был без маски и это сразу не понравилось Витали Бретцелю – значит мужик не боится.
– Ну че, Бретцель, – произнёс тридцатишестилетний и присел на мягкую кровать, – думал, не достанем? Думал, ты неприкасаемый, да?
– Тамиргуляев! – нездоровая серость окрасила благородное лицо криминального авторитета. Он узнал своего оппонента. – Ты! Ты, что… Совсем страх потерял? Ты соображаешь, что ты творишь? Ты, мышь, готовь жопу, теперь за неё возьмутся…
– Залепи дуло! – ласково оборвал его Анвар Тамиргуляев. – Это, по-ходу, ты посчитал себя бессмертным. Сколько на тебе душ, Бретцель? Сам-то знаешь? Как тебе спиться в такой кроватке? – Тамиргуляев приблизился ко все ещё лежащему Витали Бретцелю как матушка к больному ребёнку. – А помнишь одного паренька, такой шустренький с чёрными волосиками? Русланчиком звали. Братиком моим был старшим. Помнишь? Помнишь, как по твоему заданию твои люди Русланчика к Аллаху отправили? А ведь он просто защищал своего друга, который всего лишь хотел открывать автомойку. Ведь автомойка – это так хорошо, в городе были бы чистые автомобили, а то, что Русланчик вступился за друга и сломал какому-то твоему прихвостню нос – это ведь чистейшее благородство. И ты бы на его месте так сделал. И я. Но ведь ты за это убил Русланчика, твои свиньи забили его на смерть. Смерть за благородство! Как это отвратительно.
– Твою мать, – сдавленно просипел Виталя Бретцель, – сколько лет прошло…
– Двадцать один, – подсказал Анвар Тамиргуляев голосом, наполненным бесконечной добротой. – И Русланчику было двадцать один. Бывают же совпадения. И с тех пор я поклялся, что отомщу. Я клялся на его могиле, а это сам понимаешь… – Тамиргуляев нежно провёл рукой по лбу лежащего на подушке Бретцеля, поправляя его седеющие волосы. Покосившись на восьмерых вошедших с оружием человек, Бретцель судорожно сглотнул. Если только тут восемь человек, то сколько в самом особняке, на территории, за забором?
– В то утро на рассвете на кладбище в Усть-Узе я упал на колени перед ковром, в который завернули Русланчика, – продолжал Тамиргуляев прищуренными глазами рассматривая каждый квадратный сантиметр виталиного лица. – Я поклялся жизнью… Жизнью. И вот прошло время, двадцать один год и чуть больше трёх месяцев. Двадцать один год и чуть больше трёх месяцев за спиной, а я все помню, как вчера… И желтое лицо Русланчика в морге… – Анвар ласково провёл пальцами по скулам Бретцеля, – и его стеклянные глаза… Его чёрные синяки, по всему телу как на гниющем яблоке…
На до того спокойном лице Анвара Тамиргуляева дернулся мускул. Виталя Бретцель вздрогнул.
– Один звонок! – потребовал он. – Только один звонок!
– И вот я дослужился до капитана отдела Внутренних дел по борьбе с организованной преступностью, – произнёс капитан полиции Анвар Ренатович Тамиргуляев. – И пронес свою клятву через двадцать один год и немного больше трёх месяцев. Сегодня я пришёл к тебе… Свинья.
– Ты пришёл убить? Так убивай!
– Нет, не сейчас.
– Что тебе нужно? – выкрикнул Бретцель, брызнув праведной слюной. – Посадить хочешь, да?
Тамиргуляев склонился к самому лицу Бретцеля, тот заворочался под одеялом, но сразу два автоматных дула пришпилили его к шёлковым хризантемам как мотылька.
– Теперь ты в моих руках, – прошептал ему в ухо Тамиргуляев, – в моих руках! И сперва я буду тебя пытать, а уж потом задавать вопросы. – Лицо капитана окрасилось хищной улыбкой, а за прищуром татарских бровей Виталя Бретцель напоролся на взгляд настоящего маньяка.
– Звонок! – затрясся Бретцель.
– Может ещё адвоката?
– Дай позвонить, сука!
– Изволь, – с широченной улыбкой Анвар Тамиргуляев передал Бретцелю, лежащий на комоде айфон. – Звони. Включи громкую связь.
Бросая сердитый взгляд на воинов в балаклавах, Бретцель разблокировал смартфон и вывел на экран личный номер начальника УВМД по Пензенской области генерал-майора полиции Геннадия Геннадьевича Викторова.
– Алло, Гена… – начал было он, но внезапно переменился в лице. Из динамика раздался резкий прокурорский голос:
– Виталя, бл…, ты все-таки позвонил, да? Я так и знал! Че, помощи будешь просить, да? Хныкать станешь? Бабло предлагать? Знаешь, что – сверни своё бабло в трубочку и засунь себе же в жопу! На этот раз ты в конец охерел! Надо знать какие-то границы, Виталь! Мы с тобой о чем договаривались, вспомни? Ты соблюдаешь рамки, а я тебя если что прикрою. Но ты же обнаглел, Виталя, думаешь и на этот раз тебе все сойдёт с рук?
– Гена, я не врубаюсь, о чем базар… – пробубнил Бретцель.
– Начинается! В несознанку пошёл, да? Мне-то не плети! – кричал генерал-майор. – Рекомендую пойти на сделку со следствием, Виталь. Очень рекомендую, потому, что МВД теперь с тебя живым не слезет! Лучше по-хорошому дай признательные и только тогда может быть мне удастся чем-то помочь. Но, сам понимаешь, ты такое натворил, что даже я…
– Да че я сделал-то? Ты скажи, Ген, по-русски – че на меня вешают?
– Тебе все Анвар расскажет. А потом ты все расскажешь ему. И это не просьба, Валер, это совет. Потому, что сейчас после твоей выходки у органов лопнуло терпение и тебя было решено прессовать до талова. Тебе разъяснить формулировку «прессовать до талова»? Сам виноват, Валер. Без обид.
На этом начальник УМВД Геннадий Геннадьевич Викторов отключил связь. Тамиргуляев аккуратно извлек баснословно дорогой айфон из пальцев Бретцеля, передал его одному из сотрудников в балаклаве и больше Виталий Максимович свой гаджет не видел.
– Слышал, чего тебе мудрый человек посоветовал? – спросил Тамиргуляев, заботливо поправляя одеяло. – Но, имей в виду, чтобы ты не ответил я все равно буду нежно ненавидеть тебя, свинья. А моя ненависть не поддается усмирению, ведь она закреплена клятвой на могиле моего родного брата! Итак, внимание – вопрос! – Анвар Тамиргуляев встретился с Виталей Бретцелем ледяным взглядом. Мускул дернулся на капитановом лице. – Где Дежнёв?

Чтобы сын случайно её не узнал, Евгения купила и нацепила на нос тёмные очки в не свойственном ей стиле. Убрала волосы и специально прикупила невзрачный прикид на базаре. В таком виде она уже почти целый час стояла на остановке «Перинатальной центр», что на улице Пушкина и пропускала весь общественный транспорт. Люди собирались на остановке, дожидались своей маршрутки, садились и уезжали, а Евгения Спасибова продолжала терпеливо стоять на своём посту и смотреть через дорогу на длинный девятиэтажный дом, расположенный вдоль улицы. На первом этаже размещались различные магазины и в том числе отделение Почты России. Вот туда-то и были повернуты тёмные стекла её немодных очков.
Шло время, Евгения Сергеевна ждала, на почту приходили и уходили люди, по улице Пушкина в обоих направлениях проносился автомобильный транспорт, шелестели на ветру каштаны. Время от времени женщина отходила от остановки и неторопливым шагом прогуливалась в ту сторону, откуда было виднее. Постояв прямо напротив отделения Почты России, она разворачивалась и возвращалась на остановку. В какой-то момент к ней обратился незнакомый молодой человек с мальчиком за руку и спросил, как пройти в детскую стоматологию. Евгения озлобленно огрызнулась, хотя детская стоматология располагалась в четырехэтажном доме прямо за её спиной. Мужчина поспешил отойти, а Евгения Сергеевна задумалась над своим поведением, очень сильно изменившимся за последнее время. Из кроткой и тихой женщины, часто неуверенной с принятиями решений она стала нервной, озлобленной и раздражительной. Слишком много проблем навалилось на её голову, а помочь не кому. Нет мужика, который бы все разрулил, оставив ей лишь наслаждаться расслабленной негой. «Когда же все это кончится? – вздыхала она. – Как бы я хотела вернуться на пять лет назад, когда со мной был Федя, а Ванька не доставлял таких проблем. Эх! Плохо быть одной, очень плохо. Не хочу!»
Но вот вдруг Евгения навострилась как ищейка, почуявшая добычу – со стороны улицы Ставского к почте приближались двое пареньков. Один – длинноволосый блондин в накинутой джинсовой ветровке с крупным флагом Швеции, вышитым шелковыми нитками, на плече болтается мешковатый рюкзачок. Второй – сосредоточенный шатен, одетый к заправленную в брюки белую рубашку. Егор Кошкин и её сын Ваня Спасибов. Оба вошли в дверь Почты России.
У Евгении заколотилось сердечко, она не отрывала взгляда от входа на почту, одной рукой придерживая сумочку, второй прижимая к груди, спрятанный под одеждой кулончик-слезинку. Сейчас главное не пропустить их, выходящих на улицу и молить Вирааила, что бы он не позволил Ване открыть полученную посылку внутри помещения. Только бы все случилось по её задумке, только бы не сорвалось… Где-то совсем рядом резко прозвучал автомобильный клаксон и женщина завизжала, обратив на себя внимание всех ожидающих на остановке людей. Да, нервы… нервы ни к черту! Евгения постаралась взять себя в руки. Спокойствие, только спокойствие! Эх, если бы только знать, что сейчас происходит за стенами почты. Если бы видеть. Евгения представляла, как её Ваня нетерпеливо выстаивает очередь (ей казалось, что там обязательно должны быть небольшие очереди), как протягивает извещение и паспорт, как хватает присланный из Москвы конверт. Возможно он, порываемый нетерпением, хочет достать письмо прямо внутри помещения. Только бы Егору удалось его отговорить… Только бы…
Вышли! Они вышли! Евгения судорожно вдохнула. Они вышли, её Ваня что-то объяснял Егору. В его руке был конверт. Егор стал что-то говорить Ивану, но тот отрицательно покачал головой и остановился.
Вот он, момент! Евгения уже набирала номер своего сына и прикладывала трубку к уху. На другой стороне улицы её сын что-то втолковывал длинноволосому другу, а тот предостерегающе взял Спасибова за рукав. Евгения держала трубку у уха… Гудков не было… Иван и Егор стояли в нескольких шагах от почты. Женщина опять набрала сына и вновь не было гудков… Иногда такое случается – ее телефон немного приглючивает и тормозит с посланием сигнала. «Только не сейчас! – мысленно рычала Евгения, держа трубку у уха и наблюдая за сыном. – Ну давай-же, проклятый телефон! Давай, не тупи!» Евгению пробрал озноб, телефон не посылал звонок, а на её глазах сын уже стал надрывать конверт. Он все-таки не вытерпел! Евгения в отчаянии затрясла телефоном как градусником и – о, слава Вирааилу – сигнал пошёл. Гудок. Гудок. Гудок.
На той сторону улицы Иван остановил движение рук с конвертом и нехотя полез в карман.
– Да, мама? – произнёс он, явно недовольный тем, что его отвлекают от важного дела.
– Сынок, ты идёшь на почту, да?
– Я уже вышел, мам.
– Вышел?
– Да. Я уже вышел из почты.
– А ты далеко ушёл, сынок?
– Э… Нет, не далеко. А что?
– Ой, сынок, забыла тебе сказать, чтобы ты купил открытку. Если ты недалеко ушёл, будь добр, вернись на почту.
– За открыткой?
– Она мне очень нужна. Купи, пожалуйста.
– Мам, на фига тебе открытка? Может тебе ещё и марку купить? И печать сургучную заодно?
– Это для подарка, сынок. Меня пригласили на день рождения, мне нужна открытка чтобы вложить деньги. Понимаешь?
– Ну мам, я тебе ее куплю в любом магазине…
– Сынок, ну пожалуйста. Я видела там такую с красными тюльпанами. Написано «Дорогой Подруге». Если такой не будет, возьми с собачкой. Там есть такая, на которой собачка держит зелёный шарик и написано… «Дорогой Подруге» или «Любимой Подружке».
Поворчав, Иван, все-таки, с неохотой, но подчинился. Евгения наблюдала как оторвавшись от своего надорванного конверта он стал обсуждать с Егором Кошкиным вопрос возврата на почту. В конце концов, Иван передал конверт на сохранение Егору, а сам, пересчитав наличку в кармане, поспешил обратно на почту, чтобы поскорее сделать то, о чем его попросили мать. Сама Евгения вытерла испарину со лба и перевела дух, продолжая неотрывно наблюдать через улицу за оставшимся одним Егором. А тот, как только Иван скрылся за почтовыми дверями немедленно достал из матерчатого рюкзачка точную копию того конверта, что на минуту передал ему Иван. Сам же надорванный конверт из Москвы он быстро спрятал в рюкзачке и застегнул замок-молнию. Потом спохватившись, Егор Кошкин надорвал копию конверта точно в том месте где был надорван оригинал. Только он успел это сделать, как из дверей Почты России появился Иван, держа в руке какую-то открытку, которую на ходу засовывал в задний карман брюк. Перекинувшись парой фраз с Егором, Иван взял надорванный конверт, и, не подозревая что держит в руках подделку, надорвал его до конца и достал несколько листов. Евгения во все глаза смотрела как её сын жадно вчитывается в поддельные строки, как расширяются его глаза и раскрывается рот, как он что-то говорит своему другу Егору и тычет в строки пальцем.
И радостно улыбается.
Весёлый, каким Евгения его уже давным-давно не видела, он повёл Егора в сторону, на ходу что-то объясняя, хлопая в ладоши и широко жестикулирую. Проявление эмоций было для её сына не характерно и она не без напряжения наблюдала как пара юношей прошла мимо неё по другой стороне улицы и где-то в подсознании понимая, что её Ваня отныне не такой, каким был несколько минут назад. Мимо в компании Егора Кошкина прошагал малознакомый Евгении юноша. Она проводила его взглядом ещё не понимая радоваться ей вместе с сыном или лучше не стоит. Через пару минут, когда молодые люди исчезли из виду, у неё заиграл мобильник. Звонил Иван.
– Да, Ваня, – деревянным голосом ответила она все ещё смотря вслед ушедшим подросткам и долго слушала как непривычно радостный сын, называя её «мамочкой», докладывал, что получил-таки ответное письмо из столицы, где подтверждалось его родство с образцом крови на материи. Из письма следовало, что совпадение цепочки ДНК Ивана Спасибова с ДНК образца крови на материи соответствует 5-6%, что соответствует пятому поколению.
Иван даже прислал фото документа по «Ватсапу» и Евгения Спасибова увидела свою-же подделку, которую выполнила, взяв за образец реальный документ из московской лаборатории и попросив одну подругу расписаться в строчки заведующей лаборатории. Печати не было, но Евгения не ошиблась, когда посчитала, что Иван не обратит на это внимание. А вообще она сочинила полную белиберду, просто выдумывая текст по ходу написания. Она даже не знала, что конкретно пишут в таких случаях, у нее не было возможности и времени на качественный подход к делу, к тому же у нее всегда хромала фантазия и грамматика. Сейчас ей было ужасно стыдно.
– Мамочка! Мамочка! – радовался Иван в трубку как маленький мальчик и у женщины невольно екнуло сердце. Она не слышала такого Ваню уже много лет, пожалуй, с тех пор как он перешёл из садика в школу. Тогда были самые счастливые годы в их семье. Ах, как бы она хотела вернуть то время! Федя живой, жизнерадостный и половину суток проводивший в восстанавливаемой им базе отдыха, которая начинала приносить первые доходы, Ванька – маленький мальчуган в шортиках, непосредственный и наивный. Они втроём ходили в зоопарк, в океанариум, просто гуляли по центральным улицам и наслаждались присутствием друг друга. И им ничего больше было не надо, ни больших денег, ни хорошей машины, ни курортов. Во всяком случае Евгении. Для неё за счастье было смотреть как подрастает её сынок и как муж довольный приходил со стадиона, где победу одержала футбольная команда, за которую он болел. Он приезжал, быстро парковал свой «Ларгус», хватал её и сына и, не слушая никаких возражений, вел в мясной ресторан, где сам выбирал им блюда и кормил так, что им было трудно держаться на ногах. Сам же он пил ледяное пиво и улыбался во все тридцать два зуба. У Феди были от природы хорошие зубы и он не стеснялся выставлять их на показ.
А теперь она подсовывает родному любимому сыну низкокачественную подделку, она обманывает его как глупенького дурачка, а он, поверив, радуется. Он счастлив, получив долгожданную игрушку.
– Да, сынок, – ответила Евгения, глотая горький ком в горле
– Я хочу это отпраздновать! – попросил Иван и она, естественно не могла ему отказать. Переполненный радостью он попросил её собрать всех родственников и друзей и закатить вечеринку в «Красной Рябине». Никогда раньше Иван не просил ни о чем подобном, даже выпускной вечер с классом предложила праздновать сама Евгения, а не он.
– Конечно, сынок, – согласилась Евгения.
– Я купил тебе открытку.
– А?
– Ты просила открытку.
– Спасибо, сынок.
После того, как разговор окончился, Евгения написала по «Ватсапу» Егору Кошкину: «Конверт не открывай».
Потом села на скамеечку на остановке и заплакала. Да, она обманула сына, жестоко обманула, вселила в него веру, но это была ложь во спасение. Она не могла иначе. Она не позволила себе бездействовать и ждать когда ответ из Москвы выстрелит её единственному сыну прямо в сердце. А теперь…
Она долго тихо плакала и думала.
Она спасла сына… Но что теперь дальше?

Вилы. Обыкновенные садовые вилы. Вон они, в числе прочего инвентаря стоят слева от входа. Хоть и было темно, но скудного лунного света из маленького квадратного оконца хватало, чтобы слегка подкрасить этот садовый инвентарь в мертвенно-серые тона. Лопаты, грабли, вилы, широкая снеговая лопата. Вилы… В отличии от другого инструментов, они стояли рукоятью вниз, опираясь черенком в земляной пол и их острые слегка изогнутые зубцы с угрожающим безмолвием напоминали о существовании такого понятия как боль.
Михаил Николаевич Дежнев медленно прикрыл глаза и постарался хоть ненадолго задремать, иногда у него это получалось. Он лежал на куче соломы у противоположной от входа в сарай стены, по одну руку от него стояло ведро с крышкой, по другую – на полу пустая алюминиевая миска с ложкой и пятилитровая бутылка с водой. Из-под крышки ведра веяло говном, это раздражало. Михаил Николаевич с тихим стоном поменял позу, укладываясь на соломе так, чтобы не ныли больные места. Цепи на его ногах звякнули в тишине, потревожив засуетившуюся мышь. Та, пометавшись, юркнула куда-то во мрак, но почти сразу безбоязненно вернулась к лежащему человеку, чтобы обнюхать его грязную одежду и лизнуть подсохшую кровь. Мужчина приоткрыл один глаз, понаблюдал за грызуном и безразлично отвернулся. У него уже не было сил бороться с обстоятельствами. Теперь ему приходилось бороться не за свободу, а против боли и неудобства. Все его тело было изранено и местами продолжало кровоточить, хоть он и постарался перевязать и обработать свои раны. Но из медикаментов ему бросили только перекись водорода и тряпки, хорошо, хоть чистые.
Следователь Дежнев тихо постанывал. Он делал это тихо, с некоторых пор чувство самосохранения не позволяло издавать ему громкие звуки. Да, он сдался. Он – крепкий мужик, отлично владеющий огнестрельным оружием и приемами самообороны, задерживающий и допрашивающий десятки опасных уголовников, включая и убийц, сам воевавший в Афганистане и убивший там четырёх моджахедов, – скис. Сдался, угрюмо свесив голову. Но, видит Бог, он делал все что мог – придя в чувства и обнаружив себя в этом сарае, он ревел и дергал цепи так, что надрывал сухожилия. Это оказалось бесперспективным. Цепи от кандалов на ногах уходили в стог сена и оказывались прикованными к двум ввернутым прямо в бревно стены болтам. Ни сломать оковы, ни вывернуть или выдернуть болты из стены не получилось, как он только не старался. Вероятно концы болтов были затянуты гайками с внешней стороны стены, а это значит, что мужчина скорее оторвёт себе ноги, чем выдернет эти стальные штуковины.
Тогда мужчина стал кричать. Вот это возымело действие – распахнулась одна створка ворот и в сарай вошёл он. ОН. Увидев его, Михаил Николаевич Дежнев, бросился как медведь, забыв о цепях и сквернословя так, что самому было жутко. ОН остановился в метре от той границы, которую прикованный Дежнев не мог пересечь. Мужчина же безрезультатно бросался на него как бешеный пёс, горячий пот щипал глаза, а одежда рвалась по швам. Но на НЕГО это не производило никакого эффекта, он продолжал стоять напротив, бледный и сосредоточенный. Наконец ОН попросил Михаила Николаевича дать сказать ему несколько слов. В наступившей тишине, нарушаемой лишь хриплым дыханием рассвирепевшего мужчины, ОН попросил следователя оставить попытки вырваться, ибо это все равно не приведёт ни к чему хорошему, а, наоборот, превратит и так незавидное положение заключённого в настоящие мучения. ОН сказал, что был вынужден пойти на такой шаг, чтобы временно изолировать Михаила Николаевича Дежнева от работы, так как следователь стал заниматься кое-чем ни тем. Стал совать нос, куда ему не следовало бы, копаться в грязном бельё и представлять угрозу тому делу, которое ОН начал. Из-за следователя ЕГО план сорвется, а этого ОН допустить никак не мог. На вопрос Михаила Николаевича о каком плане ОН говорит, ОН только ухмыльнулся и не ответив, сказал, что не имеет привычке распростряняться о своих замыслах с кем-бы то ни было, и уж тем паче с представителями правоохранительных органов, пусть даже лишенных свободы. Это вынужденное заключение продлится от силы несколько дней, а потом, в зависимости от некоего «ответа из Москвы» ОН либо, увы, будет вынужден лишить Михаила Николаевича Дежнева жизни, либо, отпустит его на все четыре стороны. Только два варианта и Михаил Николаевич должен потерпеть несколько дней. Ещё ОН добавил, что во втором варианте развития событий, ЕМУ будет уже совершенно наплевать на то, побежит ли освобожденный Михаил Николаевич в своё управление, или самолично свернет ЕМУ шею, так как ОН не станет дожидаться ни того ни другого и лишит себя жизни ещё до того, как Михаил Николаевич поймет, что свободен.
То-есть, в конце концов один из них умрет.
А пока Михаилу Николаевичу Дежневу придётся терпеть и молиться. Если его Бог его услышит, то, может и поможет. После сказанного ОН приказал прикованному мужчине собрать разбросанное сено и успокоится.
Михаил Николаевич с новой силой принялся рвать цепи и орать на своего молодого врага, но ОН уже удалился за ворота, зато вскоре в сарай вошёл какой-то старичок. Старичок прикрикнул на заключённого, и не дождавшись подчинения, взял приставленные к стене вилы, подошёл к Дежневу и нанес удар. Острия неожиданно больно впились в тело, Михаил Николаевич дернулся и отпрянул. А старичок ещё несколько раз тыкнул вилами в мужчину, оставляя на нем колотые раны по всему телу – бокам, животе, рукам и ногам. Потом, когда Дежнев шипя и морщась от бессильной злобы и боли, прикрывался израненными руками и зажимал кровоточащие раны, старичок повторил приказ. Для пущей убедительности он поднял вилы с зубьев которых капала кровь. Михаил Николаевич собрал солому в кучу. Старик оставил вилы у входа, вышел и запер ворота, оставив Михаила Николаевича зажимать кровоточащие колотые ранки и всеми немыслимыми фразами проклинать как молодого так и старого.
Тем временем за маленьким оконцем была глухая ночь, со своего места прикованный мужчина видел чистое звездное небо, чёрный рваный силуэт крон деревьев, шелестящих на ветру и крытую кормушку с сеном для лосей.
Теперь, спустя почти сутки Дежнев чесал отросшую щетину и хмурил густые черные брови. Раны доставляли острые боли по всему телу, старый гаденыш проколол ему кожу как минимум в семи различных местах, один укол пришелся на подбородок. Дежнев лежал на сене и обдумывал своё положение, размышляя над тем, как он здесь очутился. Этого он не помнил, память обрывалась, когда он едва не наехал на какого-то подростка, выскочившего прямо перед бампером его автомобиля на улице маршала Крылова. Паренек упал, Михаил Николаевич выскочил из авто… И все. Сейчас, придя к выводу, что подросток вколол ему что-то под кожу, Дежнев крепко задумался над тем, что он может сделать для освобождения. Он ещё долго дергал цепи, старался переломить оковы, вывернуть болты, но добился сдирания кожи на голеностопах и возобновления кровотечений из колотых ранок. Где-то среди ночи до него донеслись звуки чьего-то присутствия у окна снаружи. Топот, хруст веточек, какое фырканье и тогда пленный мужчина стал звать на помощь и колотить ведром по стене, тот, кто был за окном с топотом убежал, и поняв, что его теоретический спаситель перепугано исчез, оставив его опять одного, Михаил Николаевич в отчаянии закричал во все горло. Он кричал и кричал, раны открылись, раненая челюсть горела болью. А мужчина кричал и дергал цепи, пока в сарай не вошёл тот самый худой старик в фуражке. Свирепо схватив вилы, он с силой вонзил их в бок пленного. Крик перешёл в булькающий хрип, Дежнев судорожно схватился за вилы, но у него не хватало сил противостоять лысому старичку, а тот, перекосив лицо в гримасе злобы, давил и давил на вилы миллиметр за миллиметром вонзая зубья в плоть несчастного. Мужчина сидел на полу, прижавшись спиной к бревенчатой стене, а вилы на двухметровом черенке медленно проникали ему в брюхо. Конечно кричать Дежнев уже не мог, он не мог даже вдохнуть, он только чувствовал погружающийся в него металл. Один зубец совершенно точно вошёл в желудок, Михаил Николаевич, сжав зубы, стонал и морщился.
– Не шуми! – приказал старик. – Больше не шуми! Понял? Понял? Лосей пугаешь!
Пленный мелко закивал и старик рывком выдернул вилы. Он ушёл с вилами, тихо притворив дверь, но вернулся через несколько минут, принеся полиэтиленовый пакет. Опять навострив вилы, старикан приказал Михаилу Николаевичу продвинуться чуть в сторону. Раненый пленный с трудом перевалился на метр, а старый хрыч, предостерегающе защищаясь вилами, достал из пакета и поставил у стога сена пузырек перекиси водорода, пачку «Кеторола», бутылку обычной воды, тряпки и пластиковый контейнер с едой. После этого он удалился до утра. Михаил Николаевич не видел повода отказываться от гостинцев, поэтому обработал свои колотые раны, перевязал их, наглотался обезболивающих, но к пищи не притронулся, обратив внимание, впрочем, что в контейнере была очень приличная еда. Как в столовой – первое с тефтелями, второе с гуляшом и даже пирожок.

Продолжая лежать в постели на шелковых хризантемах Виталя Бретцель переполненными неминуемой участи глазами наблюдал за людьми в балаклавах и за Анваром Тамиргуляевым, внесшим в белую спальню спортивную сумку темно-бордового цвета. На сумке был принт российского триколора и двуглавого орла, но это ни о чем не говорило. У Бретцеля двигались только расширенные от предстоящей неизвестности зрачки, само же его тело будто одеревенело, только побелевшие от напряжения пальцы крепче вцепились в край одеяла и бессознательно натягивали его на грудь, шею, подбородок, пока из-под нежнейшего шелка не выглядывали только затравленные глаза.
Он как никто знал, что ему предстоит испытать. Он сам много раз пытал людей – конкурентов, врагов, даже представителей правоохранительных органов. Пытал, преимущественно по-старинке, прибегая к помощи старого доброго утюга, электрошнура, полиэтиленового пакета и просто кастета и арматуры. Теперь очередь дошла до него, вот уж не думал он не гадал, что на шестом десятке судьба так некрасиво повернется к нему задом.
– Давайте, по-порядку, – попросил он у непрошенных гостей, – я готов ответить. Что вам нужно?
Тамиргуляев сделал деловитый жест ладонью и сразу двое здоровяков сдернули с Бретцеля одеяло и перевернули его на живот. А потом, используя нейлоновую веревку, Тамиргуляев с помощью двух бойцов принялись вывертывать руки и ноги криминальном авторитету Виталию Немчинову-Сердобскому-Бретцелю и туго фиксировать их, придавая солидному мужчине неудобную и унизительную позу. Все это происходило в тяжелом как туман молчании. Молчание угнетало, заставляло думать о плохом. Лучше бы они говорили, хотя бы ругались, но люди предпочитали работать в тишине. Разве дровосек беседует с деревом? Неужели палач ругается на казненного? Его дело – правильно держать топор, а не трепать языком. Бретцель тоже не голосил раньше времени, он только скрежетал зубами и хаотично вспоминал все свои действия за последний год-два которыми он умышленно или невольно мог вызвать такую агрессию со стороны властей. С таким беспределом он не встречался с конца девяностых, когда и сам забивал конкурентов обрезками труб и расстреливал в лесополосе. Сейчас другое время и такими методами давно не работают.
– Повторяю вопрос: где Дежнёв? – услышал Бретцель за своей спиной, но ничего не ответил. Его мозг закипел от воспоминаний. – Хорошо, что ты молчишь, я на это и рассчитывал.
Бретцель лежал на постели, опираясь коленями, ключицами и щекой на пока ещё чистые шелковые простыни. Он больше не мог видеть допрашивающего его капитана Тамиргуляева, да и не хотел на него смотреть. По опыту он знал какой ненавидящий и переполненный страхом взгляд у жертвы во время допроса и не желал, чтобы Тамиргуляев наслаждался этим зрелищем. Он услышал, как прожужжал открываемый замочек-молния на темно-бордовой сумке и поежился от стального звука ударяющихся друг о друга инструментов. Память невольно метнулась в стоматологический кабинет и Бретцель закусил губу.
– Дежнёв! – полным любви голоском повторил Тамиргуляев над ухом жертвы.
– Я не знаю, – последовал ответ.
– Ну конечно, – резиновый звук надеваемых хирургических перчаток.

Бретцель слегка дернулся, когда его анус намазали чем-то холодным и маслянистым.
– Чёрт, капитан, скажи, хотя-бы кто это! – потребовал Бретцель,
– Старший следователь Михаил Николаевич Дежнёв. Где он?
– А! Этот! Откуда мне знать? Он мне не докладывал!
– Ребят, выйдите, – приказал Анвар Тамиргуляев и бойцы в камуфляже затопали к выходу из спальни. Когда в белой как райское облако спальне остались лишь двое, капитан, звеня инструментами, выбрал какой-то один. К счастью Бретцель мог смотреть только в подушку.
– Значит, говоришь, не докладывал… – проговорил капитан самым нежнейшим голосом, – Это же замечательно, тогда я смогу доставить тебе ещё больше удовольствия…
– Послушай, капитан, я в натуре не просекаю где этот ментяра!
– Ну ты же не станешь отрицать, что знаешь человека с таким именем?
– Он ведёт моё дело. Он копает под меня. Я его знаю.
– Через месяц должен будет состояться суд по твоим делам и тебе светит реальный срок. Как минимум по первой части двести десятой статьи УК РФ. Создание преступного сообщества и тебе светит до двадцати лет.
– Да ничего бы он не доказал! – рявкнул в шелк подушки Бретцель. – Кто он такой? Обычный следак!
– Есть свидетели, что ты ему публично угрожал, – мурлыкал Тамиргуляев. – ты же вор в законе, ты же не станешь отрицать свой базар. А за базар надо отвечать, Виталя.
– Но я его не трогал! Он, что, заяву на меня накатал, старый говнюк? Ну теперь ему, точняк, крышка…
– Ну-ну… – неопределенно произнёс Анвар Тамиргуляев и бизнесмен Виталий Максимович Немчинов-Сердобский-Бретцель не сдержал душераздирающий крик…

На следующее утро, как только часы пробили девять часов, капитан Анвар Тамиргуляев сидел в кабинете заместителя начальника управления уголовного розыска Управления Министерства Внутренних Дел по Пензенской области полковника полиции Бориса Андреевича Заваркина и с выжидательным удовлетворением наблюдал как хозяин кабинета, специально придя пораньше, изучал поданные ему документы.
– Значит, говоришь, признался во всем? – задумчивость обволакивала холеное щекастое лицо Бориса Андреевича. Задумчивость озабоченная. Виски у полковника полиции Заваркина стали потеть сразу, как только он начал ознакомление с предъявленным Тамигуляевым отчетом. Полковничьи потеющие виски – самый плохой признак. Признак предстоящих сложностей с которыми придется разбираться.
– Признался, – подтвердил Тамиргуляев. – Вот чистосердечное.
– Знаю я твоё «чистосердечное». Давай-ка, рассказывай, как все было на самом деле. Долго его допрашивал?
– Не засекал, товарищ полковник.
– Но ты его пытал?
– Разрешите возразить – это был допрос.
– Значит, что мы имеем… – бробурча зам.начальника УМВД. – По официальной версии Бретцель на допросе признался, что самолично убил Михаила Николаевича Дежнёва выстрелом из автоматического оружия в затылок. А тело погрузил на лодку и скинул в воду Сурского водохранилища в районе посёлка Старая Яксарка. Господи, Анвар, неужели нельзя было придумать что-нибудь попроще – закопал, например. Теперь придется обшаривать дно водохранилища!
– Но зато потом не возникнет вопросов, почему тело не обнаружили. Может быть из-за течения, может Бретцель наврал с местом. Водохранилище большое.
– Ох… Ладно… Где сам Бретцель?
– Официально скрылся, – доложил Тамиргуляев, – сумел-таки, гад, вырваться из автозака по пути из следственного комитета в изолятор.
– Но ведь смешно же, – без улыбки произнёс Заваркин.
– Да, нелепо получилось. Готов понести заслуженное наказание.
– Анвар, – Борис Андреевич понизил голос и взглянул на капитана суровым тяжёлым взглядом. – Без шуток. Где Бретцель?
– Согласно распоряжению свыше, – ответил Тамиргуляев на выдохе, – прах покойного был развеян…
– Как прах? – всполошился хозяин кабинета. – Минуточку, но ведь решено было закопать тело..
– Во время допроса поступил звонок от самого Викторова. Он дал добро на кремацию.
– Но что-то я не припомню, что бы в нашей области построили крематорий. Не хочешь же ты сказать, что Бретцеля сожгли на костре как чучело на масленицу.
– В данном случае мы воспользовались топкой котельной одной фабрики. Не волнуйтесь, все согласовано.
– Господи, Анвар, только не говори, что тело пришлось расчленять! Анвар, ты пугаешь меня…
Тамиргуляев потупил взор и смолчал. Он все ещё находился под психологической властью того, что совершил несколько часов назад, когда под покровом ночной мглы и гул работающего цеха по производству межкомнатных дверей собственноручно выгружал из багажника служебной «Приоры» чёрные полиэтиленовые пакеты, перемотанные скотчем. Одев толстые хлопчатобумажные пропитанные резиной строительные перчатки (чтобы не ощущать упругую мягкость того, что было в мешках) он отправлял их в пылающую топку. А рядом скорбно сложив ладони на чреслах стояли его подчиненные и кое-кто из фабричного начальства. Истопник и охрана покуривали в сторонке и усердно делали вид, что ничего особенного не происходит.
В эти минуты Анвар думал о брате Русланчике, о жертвах самого Бретцеля и о пророке Мухаммеде. А в это же самое время заместитель начальника уголовного розыска УВМД по Пензенской области начальник полиции полковник Заваркин сидел в кресле возвращающегося из Москвы самолёта. Тамиргуляев видел этот самолёт – он шёл на снижение в ночном небе, когда капитал ворошил кочергой человеческие угли и доставал из них несгоревшие зубные коронки из белого металла.
– Итак, что мы имеем, – тяжело вздохнул полковник Заваркин и выдавил из висков порцию пота. – Официально, Виталий Максимович Немчинов, известный также как Виталя Бретцель или Сердобский, взял вину на себя по убийству старшего оперуполномоченного Дежнева и скрылся. А по-факту – его прах был развеян. Ну что-ж… Грубо, но раз сверху так решили…
– Борис Андреевич, поймите, этот Бретцель давно стоит поперёк горла всем. И нашим и не нашим.
– Вот тут есть документ, – Заваркин показал один лист, – что некая гражданка П.И.Соломина 1984 года рождения слышала доносившиеся из дома гражданина Немчинова В.М. вопли и крики. Она позвонила с полицию…
– И на том же листе написано, что приехавшие по вызову сотрудники правоохранительных органов выяснили, что это был включённый телевизор. Хозяин перебрал со спиртным и смотрел триллер.
– Только вот неувязочка. Этот вызов по времени совпадает с временем допроса.
– Исправим.
Полковнику очень хотелось раскритиковать методы своего подчиненого и это свербящее желание доходило до боли в деснах. Капитана Тамиргуляева он, мягко говоря, сильно не долюбливал и не был в восторге от того, что тот работает в его управлении. По мнению полковника Заваркина – оперуполномоченный капитан Тамиргуляев всякий раз при прохождении ежегодной медицинской комиссии каким-то образом договаривается с психологом. Может они знакомы, может родственники, но зам начальника управления полагал, что при первом же психологическом тесте любой профессиональный врач что-то должен выявить у капитана Тамиргуляева. Что-то такое, что не позволило-бы ему носить табельное оружие и вообще работать в органах следствия. Но какой-никакой, а он был, есть и, видимо, ещё будет сосуществовать с Заваркиным под одной крышей и чаще остальных принуждать его чувствительные к предстоящим неприятностям седые виски потеть снова и снова. Вот как сейчас. Полковник подумал, что-бы он сделал с Тамиргуляевым, если бы тот действовал не по приказу от самого главного начальника – Геннадия Геннадиевича Викторова, а по своей инициативе?
– Надо ли говорить, – произнес полковник Заваркин, в глубине души ненавидя такие вот дела, – что ты должен замести все следы? Что бы нигде ничего!
– Мои люди уже уничтожили постельное белье и матрас, на котором производился… хм… допрос. Оказывается, матрасы замечательно впитывают жидкости.
– Ты говоришь про кровь?
– И про кровь тоже. Сама кровать разобрана и вынесена. Я старался её не запачкать, но, боюсь, немного не рассчитал свои возможности. Пол чист. Других следов нашего пребывания в особняке Бретцеля нет.
– Свидетели?
– С ними поработали, товарищ полковник. Считайте, что и свидетелей нет.
Борис Андреевич долго с негодованием елозил на хорошем вращающемся стуле и вытирал лоб и виски бумажными салфетками, которые после использования с пронзающим воздух возмущением мятыми шариками летели в мусорную корзину. Полковник не первый год работал в органах и догадывался, что подобные затеи, что решили провернуть в его отсутствие вышестоящие начальники, почти всегда оставляют долгоиграющее эхо. Разумеется, найдутся люди и их будет множество, которые не поверят в официальную версию. Это будут родственники пропавшего, это будут наглые журналистики, всюду и всегда сующие свои длинные носы туда куда не следует, это будут люди из близкого окружения Бретцеля. Будут небеспочвенные слухи, вероятно начнётся какое-нибудь расследование особо неугомонного блогера или ютьюбера…
Но за заместителя начальника УМВД все решили другие люди – те, кому Бретцель когда-то перешёл дорогу, те, чей бизнес был лакомым кусочком, те кому этот старый жулик, живущий по воровским понятиям не дает сладко спать, те кому нужно подправить статистику раскрываемости.
Заваркин возблагодарил бога за то, что на момент принятия решения по Бретцелю, он был в командировке в Москве, встречался с самим замом министра внутренних дел и ему было некогда выслушивать телефонные доклады. Он ответил кратко: «Не сейчас. Доложите по факту, когда прилечу». Прилететь он должен был завтра, но из-за этого исчезновения Дежнева и допроса Бретцеля был вынужден скорректировать планы и свернуть важную встречу. Прилетел он рассерженный и раздраженный, вчера у него был трудный день, была сутолока при покупке билетва на рейс до Пензы, в самолете он не спал, а, приехав из аэропорта был дома всего два часа, за которые не успел даже нормально отлежаться.
Закрытое совещание по этому делу должно было состояться через сорок минут в здании генеральной прокуратуры и только тогда его поставят в известность о всех нюансах дела Немчинова-Бретцеля, только тогда он будет задавать вопросы по существу, а не выслушивать куцый доклад капитана-исполнителя с хитрющим прищуром. Борис Андреевич тешил себя лишь тем, что ответственность взяли на себя те, кто все это затеял, а с него взятки гладки. Но вот неспокойно было товарищу полковнику, он догадывался, что, как и в прошлые разы держать удары из вне придется и ему тоже. И прежде всего ему.
Он смотрел на Тамиргуляева, а Тамиргуляев смотрел на него. Оба держали взгляд стойко, даже не моргая.
– Это все прекрасно, – произнёс полковник полиции Заваркин, смотря в прищуренные татарские глаза собеседника, – но мы все понимаем, что подставили Бретцеля, повесили на него пропажу майора Дежнёва. Но вопрос-то не решен! Где все-таки Михаил Николаевич?
– Если вы меня освободите от ведения других дел, то я готов неофициально начать расследование прямо с этой минуты. Вероятнее всего на заседании этот вопрос поднимут.
– Ты будешь присутствовать? – спросил Борис Андреевич.
– Меня не вызывали. Я лишь передам подробный отчет.
– Надеюсь на совещании мне дадут инструкции как себя вести, если майор Дежнев обнаружиться, – рассуждал Заваркин. – И если вдруг Дежнев вернется живиньким. Потому что даже тебе, Анвар, очевидно, что Бретцель здесь совершенно ни при чем…

На утро, когда обессиленный Михаил Николаевич Дежнев терзался непрекращающейся болью, в сарай вновь вошёл старик, на этот раз с тележкой. Он опять погрозил мужчине вилами и велел продвинуться, а сам стал набирать сено в тележку. Следователь попробовал перехватить вилы своей рукой и выдернуть их на себя, но не получилось. Раз – и ещё четыре дырочки в его теле! С собачьим визгом, он прижался к стене и загородился плечом, защищая лицо и грудь. Старик усмехнулся и укатил тележку. А через пару минут Михаил Николаевич мог наблюдать из оконца как старик переложил сено в кормушку для лосей. Утреннее солнце освещало зелень леса. Заключенному было не радостно.
Прошёл еще день, старик приходил и приносил пищу, больше старший следователь Дежнев не рыпался, он осознал своё положение и стал обдумывать другие варианты освобождения. Неизвестно сколько его будут держать взаперти и тыкать вилами, надо было что-то придумывать и перебирая в уме несколько вариантов, он останавливался то на одном, то на другом. В сгустившихся вечерних сумерках он все-таки впервые задремал, ему снилась его семья, его последняя любовница, почему-то его непосредственный начальник – пухлощекий и уже не молодой полковник Заваркин с пожарным шлангом с руках. Шеф объяснял Дежневу как тушить горящие торфяники, а Дежнев жаловался, что у него в теле около трех десятков колотых ранок и из них со свистом выходит его жизнь, а ведь у него боевые награды и благодарственные грамоты, подписанные самим шефом и даже министром внутренних дел. Было дымно, дышать было трудно, Дежнев кашлял до розовой пены из горла и не мог остановиться.
Проснулся он поздно, солнце уже давно перевалило верхушки деревьев, перед ним стоял свежий обед, параша убрана, а некоторые раны уже почти не вызывали неудобств. В-принципе, если не дергаться, то можно было жить… Интересно, его вообще ищут? Как ищут? Кто? Что думает жена? Как ведут себя дети? Сколько он тут проторчит? Неделю? Месяц? Десять лет? Что там говорил этот юный гаденыш? Что заключение продлиться несколько дней? Пошли третьи сутки… Михаил Николаевич вдруг внезапно будто проснулся и вновь стал неистово дергать цепи и кричать за что немедленно и получил дополнительную порцию уколов вилами. На этот раз старикашка был всерьёз разгневан и кричал на Михаила Николаевича, угрожая в следующий раз колоть в лицо. Следователь пообещал себе при первой же возможности убить старикашку. Хрен с ним с молодым, а вот старикана… Он придушит его собственными руками! Придушит! Но сперва насадит задом на черенок этих проклятых вил и будет вкручивать его с неторопливым неистовством.
С тех пор прошло еще четверо суток. Михаил Николаевич так и продолжал сидеть на цепи в сарае. Лысый старик в фуражке приносил еду, убирал парашу, но ни на какие вопросы не отвечал. Он вообще ничего не говорил и Дежнев даже не знал как его зовут. За эти четверо суток мужчина сделал еще пару попыток нападения на старика и перехвата вил, но мужичок каждый раз оказывался ловчее, а сам Михаил Николаевич с каждым днём слабел. Некоторые ранки загноились и стали привлекать жирных мух и муравьев. Следователь полулежал на соломе и полуприкрыв покрасневшие глаза ждал исхода, разумеется, он надеялся на лучшее. За неимением каких-бы то ни было занятий кроме обрабатывания ран, Дежнев подолгу смотрел в оконце. На шелестящие деревья, на ровно проплывающие облака, следил за перемещением солнца и луны. Часто он наблюдал как к кормушке с сеном приходили лоси. Их было несколько – двое с большими рогами, двое без рогов и один поменьше. Они ели сено и пищевые отходы, которые старикашка ежедневно привозил на мотоблоке. Однажды, наблюдая за лосиной трапезой, Михаил Николаевич стал свидетелем одной очень странной сцены. Дело было в разгар дня, к кормушке как всегда пришли лоси, принялись угощаться сеном, и к ним подошёл лысый старикашка. Он гладил и чесал их всех, они отвечали ему кивками и каким-то благодарным фырканьем. Видно было что между человеком и животными была связь. Старик снял свою извечную фуражку, намазал лысину каким-то составом – то-ли жиром, то-ли чем-то на молочной основе и поднес голову к одной из самок. Лосиха принялась облизывать человеческую лысину, у наблюдавшегося эту картину Дежнева невольно приподнялась черная бровь. Старик страдальчески прикрывал глаза, полностью проникаясь облизыванием, его сухие губы что-то неслышно бормотали, а лосиха лизала и лизала его голову как собственного новорожденного лосенка. Человек чесал её за ушами, массировал длинную шею и это явление казалось Михаилу Николаевичу неким фигуральным актом любви. После этого последовало ещё более шокирующее действо – старик с раскрасневшейся лысиной подошел с жующему сено самому крупному лосю, присел у его задних ног и принялся мастурбировать у лесного животного. Дежнев не верил глазам своим. Лосю, как будто было безразлично, он только оторвался от приёма пищи и тупорыло уставился перед собой лишь иногда дергая ушами. Старикан же наяривал у лося как у себя и в самый ответственный момент поднес свой клетчатый платок и окропил его густым семенем. Михаил Николаевич наблюдал как старый хрыч пропитал платок, убрал лишнее и возложил его себе на лысину, в свою же фуражку он вложил полиэтиленовый пакетик для того чтобы пропитанный платок не контактировал с тканью фуражки. Головной убор он одел на платок на лысине и благодарно почесав на прощанье лосей, удалился.
Михаил Николаевич откинулся на сено и помотал головой.
Шли седьмые сутки.
В ночь на девятые сутки Михаил Николаевич Дежнев проснулся от какого-то отдаленного грохота, напоминающие раскаты грома, но направившие его воспоминания в страну Афганистан, где он воевал. Издав протяжный стон и придерживая непересыхающую от постоянно сочившейся крови повязку на боку, он переменил положение тела и одним глазком взглянул в оконце. Гроза, что-ли, собирается? Дождь – это хорошо, он бы сейчас не отказался выйти под хороший прохладный ливень и смыть с себя липкие вонючие корки. Собрать и вышвырнуть подальше грязное рванье, неделю назад бывшее его приличным рабочим костюмом, встать прямо голышом под струи дождя и смотреть как вода смывает с него всю грязь, боль и слабость, как все это дерьмо стекает по ногам в землю…
Створка ворот отворилась и в проеме показался старик в фуражке. Михаил Николаевич не удостоил его даже поворотом головы, лишь едва приоткрыл глаза, хотя на этот раз осточертевший человек появился в неурочное время. Следователь давно понял, что старик живет где-то неподалеку и если Михаил Николаевич не шумел и не гремел цепями, он не часто появляется в сарае в позднее время суток. А сейчас же старик вошёл к заключенному будто намеревался сделать какой-то гадкий сюрприз – это было заметно по его положению спины, головы, по скомканным, но решительным движениям. За его спиной громыхал далёкий фейерверк, темно-синее небо озарялось цветастыми всполохами. Старик сплюнул. Не меняя лежачей позы Михаил Николаевич следил за ним взглядом – он не шумел и последние дни вел себя мирно и не давал повода колоть себя вилами. Так для чего же явился этот противный старикашка, для чего раздражает Михаила Николаевича своей серой фуражкой с высовывающимися из-под нее уголками клетчатого платка? Что ему надо?
Постояв, старик взял вилы. На это раз он взял их не как рабочий инструмент или орудие пыток, а иначе – как-то горестно, задумчиво. Михаилу Николаевичу даже показалось, что старик сейчас переломит черенок о колено и с горестным криком швырнет куски на пол. Но произошло совсем не это. Старик затворил створку ворот и со вздохом подошел к лежащему заключенному. Только тогда Дежнев приоткрыл глаза и повернул к нему голову, но не успел и рта раскрыть, как старик размахнулся вилами и с плеча вонзил их прямо в грудь узнику. Михаил Николаевич захрипел и вмиг побагровел, кровь толчками струилась из ран на груди и он чувствовал, как зубья прошивают кожу, протискиваются между ребер, входят в легкие. Один вошел в сердце. Михаил Николаевич Дежнев зажмурился и с натужным стоном умер…

– Почему ты ко мне не обратился? – спросил Георгий Львович у племянника, – Сказал бы, что ты хочешь поступить в МГУ, я бы помог.
– Я был уверен в себе, дядя Гога, – ответил Иван. – И я хочу всего в жизни добиваться сам.
– А дело не в твоей матери, которая запретила тебе со мной контактировать? – спросил высокий широкоплечий мужчина с густой породистой бородой. – Ну и как учёба? Получается?
– Пока ничего особенного, – сказал Иван, перешагивая через старое поваленное дерево. – Учебный год только начался.
Они вдвоём шагали по тенистому лесу, у бородача была корзинка с одним грибом. Разговаривая с племянником он невнимательно проводил палкой по опавшей листве, но не нагибался за грибом даже если тот попадался ему прямо под ноги. Они оба знали, что кроме редких маслят в этом лесу ничего не водится, впрочем и те всегда червивые. Да и не ради грибов, в сущности, они гуляли по лесу. Не ради червивых маслят в Пензу из самой Москвы прилетел сам Георгий Львович Спасибов – крупная политическая оппозиционная фигура.
– Где тебя ударили? – коротко спросил Георгий Львович
– Что? – вздрогнул Иван.
– Парнишка тот, одноклассник твой. Ну который исчез, – пояснил дядя Гога. – Он тебя где-то тут ударил?
– А… Да… Где-то тут.
– Где? Покажи?
Иван замялся, потупил взор и заговорил о том, что было темно и он не помнит где именно Лёня Нечипореноко ударил его по голове и вообще не хочет об этом вспоминать. Но дядю Гогу не удовлетворил такой ответ и он настоял на том, что бы Иван не юлил и не притворялся склеротиком. С большой неохотой Иван повёл его между осинами и соснами. Они остановились у одной из сосен, неподалёку проходила едва заметная тропка.
– Сегодня утром, едва я сошёл с трапа самолёта, мне позвонила одна шишка из вашего МВД, – сказал Спасибов-старший, смотря на сосновый ствол, шелушащиеся от слоистой коры. – Спрашивал о брате моем Федьке, о его исчезновении. Ты знаешь, что исчез и тот следователь, что разыскивал Нечипоренко? Его фамилия Дежнёв.
– Да, знаю.
– Чудные дела у вас здесь в Пензе, – задумчиво произнёс Георгий Львович и поворошил палкой опавшие сосновые иголки как раз на том месте, где три месяца назад лежал, ударенный одноклассником Иван. Парень не ответил на дядины комментарии, но отвернулся от выжидательного взгляда бородатого родственника.
– Вань.
– Что?
– У твоего отца стекленели глаза, когда он врал.
– И что-же?
– Точь-в-точь как у тебя.
Иван совсем насупился, если бы перед ним стоял не дядя Гога, а любой другой человек – он бы вспылил и ответил грубостью. Георгий Львович, не дождавшись от племянника ни единого слова, вздохнул и не торопясь зашагал дальше, шаря перед собой палкой. Но Иван знал, что дядя прилетел из Москвы не для того чтобы интересоваться учебой племянника или рассматривать пустое место под сосной. Дядя был слишком занят, чтобы вообще лишний раз покидать столицу. Для этого должна быть действительно весомая причина.
– Как отпраздновал? – спросил дядя Гога. – Мне говорили, был фейерверк.
– Ну да… Мама настояла на том, чтобы я отметил поступление…
– Да брось, Вань, – махнул рукой Георгий Львович, – ты же не поступление отмечал. Я знаю, что ты праздновал, Вань. Ты где-то нашёл доказательства того, что наша фамилия является продолжением царской фамилии. Кто тебе это сказал?
– Я сам докопался! – чуть не обиделся Иван. – Я сам нашёл доказательства!
– И они подтвердились?
– Между прочим на сто процентов!
– Неужели? А ты мозговитый.. – произнёс Георгий Львович и Иван мгновенно оживился и прибавил шагу, что бы не плестись за широкой дядиной спиной, а идти на равных. – Я тебе не говорил, но я тоже уже давно занимался таким же расследованием, какое провёл ты…
Иван опять вздрогнул. Он впервые услышал, что дядя Гога, оказывается, тоже изучал историю их фамилии. Между тем Георгий Львович стал расспрашивать племянника из каких источников он черпал информацию, какие документы находил, с какими историками переписывался и какие ответа от них получал. Он расспрашивал очень подробно и задумчиво кивал, будто подтверждая. Так они гуляли по лесу около часа и Георгий Львович вытягивая из племянника всю информацию, слыша от него тот же рассказ какой Иван Спасибов некогда передал своей подруге Яне Гороцкой когда, они встретившись на набережной реки Суры, пошли в ресторан «Александр Куприн». Это же он рассказывал и другу Егору Кошкину и маме. Иван перечислял имена профессоров, исследователей и историков с которыми имел контакты, а когда речь зашла о профессоре Ричарде Джексоне, дядя Гога обернулся на племянника и долго смотрел на него прищуренным взглядом.
– Ричард Джексон, говоришь… – повторил это имя Георгий Львович, – Из Новой Зеландии, да?
– Он. А ты его знаешь? – спросил Иван, немного насторожившись.
– Э… Вроде того… А позволь полюбопытствовать, что он тебе написал?
– Ну, как сказать… – замялся Иван. Меньше всего ему хотелось вспоминать тот позор в ресторане, когда он, желая произвести эффект на Янку Гороцкую, вскрыл письмо глухого новозеландского профессора. А знает ли дядя Гога о том, что Иван выпрыгнул из окна и чудом остался жив? Похоже, что нет, иначе бы он обязательно позвонил бы из Москвы. Но он этого не делал. Да и кто мог ему рассказать кроме мамы, а между ними давно идёт холодная война. Вот, например, и сегодня, прилетев из столицы, дядя Гога, ни слова ни сказав маме позвонил сразу Ивану и практически в приказном тоне предложил встретиться и «обсудить один вопрос» где-нибудь без свидетелей. Лес у территории базы отдыха «Красная Рябина» оказался наилучшим вариантом, только дядя Гога строго-настрого велел молчать и не говорить маме о его прилете и, тем более о беседе.
– Так что тебе этот Джексон рассказал? – повторил вопрос Георгий Львович.
– Да чепуху, – отмахнулся Иван, – дескать, я ошибаюсь насчёт Раймонда Спейсера и его русской жены. Однако масса других историков говорят обратное.
– Вот-вот! – подтвердил дядя Гога. – И нам он тоже так писал… Он утверждал, что у Раймонда Спейсера не было в Советской России русской жены. Вернее – кто-то был, но совсем не женщина по имени Аграфена, то-есть не наша с Федькой бабушка. А именно об Аграфене говорят все историки. Все кроме Ричарда Джексона.
Иван в недоумении уставился на своего дядю.
– Как это он «утверждал»?
– Что ты спросил? – не понял Георгий Львович. А может сделал вид, что не понял.
– Ты употребил слово «Утверждал». Глагол в прошедшем времени, не в настоящем. Он, что изменил свое мнение?
– Джексон? Он умер, – коротко брякнул Георгий Львович будто речь шла о каком-то второстепенном ничего не значащем персонаже, о котором и говорить-то не было повода. Однако при этих словах Иван Спасибов побледнел и почувствовал, как на его предплечьях стали вставать дыбом волоски.
А дядя Гога, между тем продолжал:
– Я не сказал, но на меня работают несколько ученых-исследователей и, хочу сказать, что их результаты практически идентичны твоим. – говорил Спасибов-старший. – Совпадение почти во всем. Браво, Вань!
Иван был обескуражен. Только что уважаемый им человек, родственник, родной дядя открыто признался, что за его спиной вел тайную игру и, вероятнее всего, хотел действовать на опережение. А Иван ни слухом, ни духом. Он тут распинается перед дядей, объясняет ему что-то, доказывает, а тот, оказывается, уже все и так давно знает. Это очень сильно не понравилось Ване и он даже стал подыскивать острые фразы, что бы донести это дяди Гоги.
– Я прилетел не сюда в Пензу не просто так, – между тем продолжал мужчина, смотря под ноги, – я прилетел для серьёзного разговора с тобой. Я не хочу, но должен открыть тебе некий секрет, Вань, но при условии, что ты будешь держать язык за зубами.
– Хорошо, – после некоторого раздумья ответил Иван.
Дядя Гога вдруг остановился.
– Вань, это действительно важно. Затевается очень серьёзное дело, очень серьёзное, Вань. Пообещай, что будешь молчать об этом даже если тебя прижмут.
– Как это «прижмут»? – растерялся парень.
– Как фашисты советских разведчиков. Я не шучу, Вань. Сам посуди, стал бы я откладывать все дела и прилетать в Пензу, если бы мог, например, все рассказать по телефону. Но дело такой важности, что я не могу рисковать, потому что не уверен в том, что мой телефон не прослушивают.
– Я буду молчать, – уверил Иван.
– Тогда слушай, Ванек. Как ты думаешь, чем я занимаюсь в столице? Бизнесом? И бизнесом в том числе. Да, я совладелец акций ряда предприятий и ты об этом должен знать. Но это лишь видимая сторона моей деятельности. Я… Как бы попроще тебе объяснить… – дядя Гога осмотрелся кругом. – Я вхожу в некую организацию… Общество. Мировое общество… Общество с многомилиардным оборотом, да. Если хочешь, можешь называть это общество орденом наподобие масонского ложа. Понимаешь, о чем я? – переваривая информацию Иван кивнул. – Если упростить все до двух слов, то цель нашего ордена – возрождение России как мировой империи. И, соответственно, для этого нужен император. Врубаешься, Иван? Теперь самое главное – как только наши исследователи доказали, что у выжившего цесаревича Алексея действительно был незаконнорожденный сын Реймонд Спейсер и что нынешние потомки этого человека носят фамилию Спасибовы и как только наши политологи предугадали наиболее подходящее время – наша организация начала действовать. Спустя столетие после свержения монархического строя и основания в Берне нашего общества – мы, наконец, собираемся с силами. Приёмник есть. Деньги есть. Связи есть. Люди в стране готовы к свержению существующего строя. Орден приступил к работе. Прежде всего мы основали политическую партию, – говоря все это дядя Гога шёл по лесу на полшага впереди племянника и вообще не обращая внимание на попадающиеся грибы. Где-то сверху застучал дятел и в тот же миг кто-то резко шевельнул ветки кустов в стороне от них. Дядя Гога остановился и долго смотрел на кусты, опасаясь, что там мог таится некто подслушивающий их приватную беседу. – Раскрывать все действия нашего общества я не стану, это займёт целый день, да и у тебя, Иван, возникнет столько вопросов, что у меня голова пойдёт кругом. Скажу лишь самое главное – совсем скоро ситуация в России резко измениться. К власти должна будет прийти – и, несомненно, придёт – наша новообразованная партия. «Партия Империи». Мировой механизм уже запущен и ты, Ваня, даже представить себе не сможешь, какие силы заработали. Ты ведь хорошо знаешь историю. Вспомни посредством чего к власти в царской России пришёл товарищ Ленин. А теперь представь, что у нашего общества есть средства и возможности значительно превышающие те, что были у социалистов. Мы отомст.им за Николая и его детишек и вернем царскую власть!
– Дядя Гога, – после долгого раздумья заговорил Иван, – но социалисты действовали преимущественно методом террора…
– Увы, – без огорчения пожал массивными плечами Георгий Львович, – иных революционных методов свержения власти мы не видим. Революция всегда питается кровью, Вань. Никто никогда не хочет отдавать власть добровольно…
На полуслове дядя Гога внезапно остановился, услышав треск приближающегося моторчика. Напрягшись, он силился разглядеть за желтеющей листвой источник шума и, увидев, кивнул на какого-то щуплого старикашку, проезжающего по тропе на мотоблоке. В кузове, накрытое брезентом, лежало сено.
– Ты как будто испугался, – не без лёгкого ехидства заметил Иван.
– Я перестраховываюсь, – тихо прошептал дядя Гога встречая взглядом мотоблок с сидящим на крохотном сиденье водителем. Поравнявшись с Иваном старикашка, не снижая скорости, коротко махнул парню и тот кивнул в ответ. Старик скрылся в гуще. Через некоторое время в лесной чащобе растворился и шум двигателя. Дядя Гога спросил – знаком ли племяннику этот дедок, на что Иван отрывистыми словами объяснил, что это был местный лесник в обязанности которого входит присмотр за лосями. «Лоси? – удивился Спасибов-старший. – У вас, в-натуре, есть лоси?»
– На нашем обеспечении пять голов, – ответил Иван, – там дальше стоит кормушка для них.
– Да? Надо же… – дядя Гога надолго замолчал и сосредоточился на поиске грибов. Но продольные морщины на лбу и убегающий взгляд говорили о смешанных чувствах. Мужчина открыл тайну и теперь не решался продолжить, потому что, судя по всему, ему было что сказать ещё. Иван тоже не торопился задавать вопросы, это он успеет сделать тогда, когда посчитает нужным. А сперва надо выслушать что-то ещё. Не трудно было догадаться, что за пазухой у дяди Гоги припрятано что-то не хорошее. Что-то, чем он весьма озадачит своего племянника. Шли минуты… Под ногами хрустели сухие сосновые иголки, иногда издали слышалось чириканье птичек и Иван невольно мысленно вернулся на три месяца назад в этот же самый лес. Тогда тоже было тихо и он был со своим недругом один на один… И тоже вокруг не было никого…
Иван ледяными глазами буравил спину своего родного дяди, специально не поворачивающегося к нему лицом, чтобы не встретиться взглядом. Что если поднять палку потолще и…
– Ты понял о чем я говорю? – глухо спросила широкая спина.
Но Иван не мог ответить, не мог и не хотел. Потому что, кажется, начал догадываться в чем заключается истиный смысл прозвучавшего вопроса. Внутри него все сжалось, душу будто защипало, от возникшего психологического перевозбуждения у него затряслись пальцы. Ноги механически делали неровные шаги, двигая туловище вслед за широкой спиной дяди Гоги, а разум парня пребывал словно в жерле вулкана. Аж в ушах зазвенело!
Иван, сдерживая рвотные позывы, уже шарил взглядом по земле в поисках чего-то тяжелого как внезапно широченная спина перед ним резко остановилась и, напоровшись на неё, Иван отпрянул назад, споткнулся и неловко упал на землю. В то же мгновение спина молниеносно развернулась и вот уже на Ивана сверху вниз смотрит устрашающего вида бородач, в котором едва ли угадывались черты родного дяди. Сейчас над буквально поверженным парнем возвышался могучий непобедимый мужчина с лицом решительной угрозы, гигант, подавляющий своей силой. Иван в панике зарыскал глазами по земле, ища чем бы можно было отбиться от родного дяди, хотя фактически Георгий Львович ещё ничего не сделал.
– Ты меня понял? – твёрдо спросил Спасибов-старший и слегка стукнул палкой по молодой осинке. Та вздрогнула и закачалась, пуская пожелтевшие листья. Вздрогнул и Иван. Сейчас палка была не у него, и стоял на двух ногах тоже не он. А он сидел на влажной осыпавшейся сосновой хвое. Георгий Львович умышленно медленно наступил на какую-то ветку, но треск раздался такой, что Иван на мгновение представил под подошвой дядиного ботинка на толстой подошве свою ладонь.
– У тебя стеклянные глаза, – произнёс дядя Гога, – такие стеклянные, как у моего брата Федьки, когда он врал. Ты все понимаешь, Вань. Ты очень толковый парень, пожалуй, даже чересчур и ты сразу сообразил, о чем я говорю. Ведь так? – ещё один лёгкий удар палкой по осинке. – Ваня, сворачивай свою самодеятельность. Ты потрудился на славу, ты молодец, ты сделал такую работу над которой мои люди копались месяцами. Но на этом ты должен остановится. Ключевое слово – «должен».
– Почему?
– Скажу тебе напрямую, Вань. Только без обид, хорошо? – палка в руке дяди Гоги поправила штанину Ивана. – Твоя роль во всем этом второстепенна. Так уж получилось, что… Я старше твоего отца. Старше на девять лет и восемь месяцев. И у меня есть два сына.
– Ты говоришь о праве престолонаследия?
Георгий Львович Спасибов возвышался над племянником держа палку как меч, а корзинку с единственным грибочком как щит и вызывал отчетливые ассоциации с рыцарем-победителем. Он и был таковым – у него была не только палка, но физическая сила, связи, возможности, деньги. Всего этого у дяди Гоги было в переизбытке. Мировое сообщество начало переустройство политического стоя в России с целью возврата к императорской монархии и первейшим кандидатом на царствование был он – Георгий Спасибов. А что было у Ивана?
– Это ты… – слова с трудом вырывались из судорожно сжатых голосовых связок молодого человека, – убил моего папу?
Георгий Львович, не убирая палку, присел на корточки, чтобы быть ближе к собеседнику.
– У меня встречные вопросы, племянник, – сказал мужчина, – что с гражданином Дежневым? А? И где, кстати, твой одноклассник, Вань? Ответишь ты – отвечу я.
Иван не ответил, только до побеления сжал губы. Подождав немного, дядя Гога расстегнул молнию на хорошей куртке и отвернул полу так, будто демонстрировал вязаный свитер, но на самом деле целью этого действия была предупреждающий показ кожанных ремешков кобуры, одетой на свитер. Георгий Львович при оружии! От этого факта Иван вообще потерял дар речи. А между тем дядя Гога извлек из внутреннего кармана хорошей куртки последнюю модель айфона в противоударном чехле и понажимал в нем что-то такое от чего у ваниного телефона пришло оповещение.
– Я не хочу портить с тобой отношения как с твоей матерью… – и вновь у Ивана екнуло сердце. Когда-то несколько лет назад именно Георгий Львович Спасибов был инициатором того, что его мать упрятали в психиатрическую клинику на несколько месяцев. Дядя Гога сам же договорился с главврачем и сам-же оплачивал платный стационар, причем мать не уставала повторять, что «эта московская сволочь» доплачивала главврачу за затягивание лечения. Только в эту минуту до Ивана пришло осознание того, какой на самом деле страшный и опасный человек – его родной дядя Гога. – Так вот, я не хочу. Мы же все-таки родственники, верно я говорю? Я предлагаю тебе то что ты заслуживаешь по праву. Княжеский титул, обширные имения. У тебя будет личный дворец или резиденция. У тебя будет все, но не более того. Не более! Единственно чего у тебя не будет – власти. Но ведь она тебе и не нужна, верно? Зачем тебе эта головная боль, свали ее на меня и моих наследников. Вот о чем я толкую, Вань. А теперь давай руку и пошли обратно, мой вертолет уже заправлен. Только иди впереди, я, знаешь-ли не запомнил пути.

Ребята из группы У-130/1 учились в училище пищевого производства уже четвертый день, из которых первый день был просто ознакомительным. Двадцать семь новоиспеченных студентов, которые три месяца назад освободились от школьного ига четвёртый день переходили из аудитории в аудиторию, знакомились, вникали в тонкости учёбы, смотрели на все настороженными взглядами, свойственными людям впервые попавшие в незнакомое место. Двадцать семь ещё вчерашних школьников листали девственно пустые зачетки и привыкали называть занятия не уроками, а парами. Среди них была и Яна Гороцкая, поступившая, как и остальные двадцать шесть голов группы У-130/1 на факультет кисломолочного производства и вот уже четвёртый день постигала вступительные занятия. Сегодня в числе прочих третьей по счёту парой была «Биохимия». Первое занятие. Биохимия проходила в лабораторном кабинете, а по правилам училища вход во все лаборатории был строго в медицинских халатах и головных уборах. И вот прозвенел звонок, пара началась и в лабораторию вошёл преподаватель – сухопарый мужчина в очках и с густыми усами. Ученики встали и не садились до разрешения преподавателя – это строгое правило действовало не только в школах.
– Группа У-130? – уточнил преподаватель, через очки всматриваясь в журнал группы. У него был скрипучий голос и, услышав его, Яна Гороцкая невольно насторожилась. Этот голос показался ей знаком
– Дробь один! – уточнил кто-то из молодых студентов.
– Что? – преподаватель оторвался от журнала и стал искать крикуна взглядом.
– Группа У-130 дробь один! – ещё раз выкрикнул кудрявый паренек.
– Молодой человек, как ваша фамилия?
– Герасимов.
– Так вот усвойте, студент Герасимов, что в училище все группы первого курса имеют первую дробь. Теперь, молодые люди, я буду называть фамилии, а вы вставайте…
– А «У»?
– Что?
– Что означает «У»? – продолжал допытываться студент Герасимов. Преподаватель похлопал веками и объяснил, что буква «У» означает «Училище». Студент Герасимов задал ещё один неуместный вопрос, потом ещё, после чего преподаватель решил, что для поднятия настроения в группе сделано достаточно и сказал, что сейчас он сделает перекличку присутствующих.
– Богданов? Буянова? – зачитывал он по списку. – Воронковский? Герасимов? Гороцкая? Жилина?
Вдруг преподаватель остановил перекличку и вернулся к фамилии «Гороцкая». Яна встала и с опаской посмотрела на мужчину, а он, долго и молча рассматривал молодую студентку и наконец скверным скрипучем голосом спросил:
– Студентка Гороцкая, потрудитесь объяснить и мне и всем сдесь присутствующим, почему вы с таким пренебрежением относитесь с моему предмету «Биохимия»? Я вас спрашиваю. Отвечайте.
– Я… Нормально отношусь к вашему предмету.
– Вот как? Почему же вы вошли в лабораторию в таком халате? Вы намеренно решили не соблюсти правила или сделали это по своей юной незрелости ума? Отвечайте!
Яна как дурочка под пристальными взглядами двадцати шести одногруппников принялась разглядывать свой белый чистый халат. После долгого изучения она совершенно растерянная пожала плечами.
– Что с моим халатом? – спросила она. – На нем нет ни одного пятнышками.
– Вы что за дурака меня принимает? – продолжал преподаватель. – Он мужской!
– Как мужской? Нет, он женский. Вы что? Посмотрите – пуговицы на правой стороне!
– Милочка моя, пуговицы можно и перешить!
– Но в чем ещё различие между мужским и женским вариантом?
– Он у вас не приталенный! – рявкнул преподаватель. – В этот раз можете остаться в лаборатории, но в следующий раз будете получать знания в коридоре! Вам ясно? Садитесь, Гороцкая, – дозволил преподаватель приказным тоном.
«Стопудово – это он! – мысленно шипела она, не вслушиваясь в то, о чем принялся вещать густоусый преподаватель. – И он меня узнал. Теперь он мне житья не даст!»
Да, они узнали друг друга. Судьбе угодно было сделать над Яной Гороцкой дурную шутку и послать ей человека, которому несколько лет назад суд вынес приговор и назначит компенсацию семье Гороцких на сумму в 687050 рублей, которые гражданин Груберг Алексей Дмитриевич выплачивал им на протяжении двух с половиной лет, продав свою дачу и автомобиль, и он, наверняка, припомнил ту смеющуюся над ним девчонку с высунутым языком. Ну и как теперь Алексей Дмитриевич должен относиться к представителю рода Гороцких и конкретно к Яне? «Наверное мне здесь не учиться…» – подумала девушка и на перемене позвонила маме.

Итак, перед Иваном раскрылась реальность, которая повергла его в состояние лёгкого, но все-таки шока. Дядя Гога никогда не поддерживал контактов с их семьёй, особенно он отдалился после исчезновения своего младшего брата Федора. Мама ненавидела Георгия Львовича, она всегда говорила о нём только негативное – что, дескать, он занимается каким-то грязным бизнесом, что входит в какую-то партию и даже занимает там какую-то руководящую должность. По её словам дядя Гога подлый мерзавец, с которым она не желает иметь никаких дел и даже видеть его не хочет. Пусть он живёт в своей Москве, занимается в ней чем хочет, но сюда к ним пусть не приезжает. Так думает Ванина мама и он, разумеется, не спешил говорить ей о том, что её ненавистный Георгий Львович прилетал в Пензу. И если этот факт она ещё перетерпит, то вот личный разговор с её сыном за её спиной она воспримет как повод для сильнейшего эмоционального стресса. Если же кто-то ей доложит, что брат её мужа был замечен на территории её базы отдыха – она, вероятнее всего, разразится криком и в их семье будет непрекращающиеся многодневный скандал. «Хорошо, что она не слышала нашего разговора, – думал Иван, лёжа пластом на своей кровати. – Лучше ей ничего этого не знать».
Иван мысленно вернулся к разговору. Так значит его дядя всерьёз нацелился на российский трон! И за него, если верить его словам, мировое сообщество, «Партия Империи», многомилиардный бюджет и еще Бог знает что. Как вам такое нравится? Иван был потрясен, особенно когда, вернувшись в квартиру, принялся проверять дядины слова в интернете. И вот что он нашел: несколько месяцев назад, действительно, на территории Российской Федерации появилась новая партия – «Партия Империи», которая к сегодняшнему дню каким-то неведомым чудом поднялась с никому не интересной кучки монархистов до многочисленной партии, способной на ближайших выборах в Госдуму набрать не менее десяти процентов голосов избирателей. Такого не могло быть, но это было и если верить официальному сайту этой партии, то в неё уже входят очень многие российские политики, бизнесмены и лица с весьма серьёзной репутацией. Партия обладает колоссальным бюджетом, позволяющим ей рекламировать себя без ограничений, вкладывать безграничные суммы в различные отрасли производства, делать все что партийные руководители считают нужным и создавать реальную конкуренцию партии власти, не говоря о других партиях, уже сейчас начинающих выглядеть на фоне монархистов просто жалко и смешно. Лидером партии являлся некий Юрий Ярославович Эрих. У «Партии Империи» уже было несколько печатных изданий, множество сайтов, радиоволна, телеканал, их отделения работали в сотнях городах, даже в самых крошечных. Иван уже знал эту партию, она уже была на слуху у всех, но молодой человек не думал, что эта организация настолько богата и влиятельная и он почему-то не проводил параллели между этой партией и своим дядей. До этого дня он прибывал в уверенности, что «Партия Империи» сама по себе, а дядя где-то в столице сам по себе.
Иван лежал на кровати в одежде как труп в гробу. Руки его покоились на груди, глаза плотно закрыты и об усиленной работе мысли могла знать только его мама, которой, впрочем, сейчас не было дома. Иван был один и лежал так третий час, за окном уже стемнело, закат наливался фиолетовым цветом и этот тон, проникая через окно в комнату, придавал и без того сумрачной обстановке некую гнетущую мистичность. Но Иван уже третий час не открывал глаза и не смотрел за окно.
Он думал о дяде и о том, что и как делать дальше. Дядя Гога определённо намекнул ему о негативных последствиях, если Иван не внемлет его совету. Это был даже не намёк, а самая настоящая угроза, хоть мужчина фактически ничего особенного не сделал и не произнёс. Иван не был дураком и все прекрасно понял, особенно когда немедля ни минуты после прощания с Георгием Львовичем схватил свой телефон и прошёл по ссылке, присланной ему его дядюшкой. Это были три ссылки на один из новостных порталов во «ВКонтакте». Первая новость, датируемая июлем позапрошлого года: известный австрийский историк-исследователь Дерек Вейнер при невыясненных обстоятельствах утонул на реке Дунай во время рыбалки. Иван был знаком с этим человеком, его имя в прошедшем времени упоминал профессор Ричард Джексон. Вторая новость с того же портала – в Афинах от неправильно принятой дозы лекарства ушел из жизни профессор местного университета историк Эрос Намандопулос. Иван использовал его труды в своих изысканиях и уже знал, что тот не так давно скончался. Но вот третья новость заставила молодого человека съежиться. Новость почти двухмесячной давности, в которой сообщалось что накануне в номере гостиницы в Санкт-Петербурге было найдено тело профессора Ричарда Джексона с признаками насильственной смерти. Сообщалось, что профессор Джексон прилетел из Новой Зеландии на конгресс, проводимой в Санкт-Петербурге, но в тот же вечер был убит в отеле.
Раз Георгий Львович прислал эти три ссылки, то совершенно определенно, что он намекал на то, что «Партия Империи» без зазрения совести уберет и Ивана Спасибова ровно так же как убрала одним за другим трёх известных учёных-историков. Прислав ссылки, дядя Гога указывал ещё и на то, что этих трёх учёных что-то объединяло. А что? А то, что и Вейнер и Намандопулос целиком и полностью поддерживали труды Джексона и утверждали, что у приехавшего из Великобритании в Советский Союз Реймонда Спейсера не было супруги по имени Аграфена, а значит и не было потомков от этой женщины.
То-есть, партия таким кровавым образом убрала людей, доказывающих то, что у царской семьи не было прямых наследников. И если принять за истинный факт то, что цесаревичу Алексею удалось скрыться от расстрела и под другим именем обосноваться в Великобритании, оставить потомка, который в последствии вернулся в СССР, то теперь уже после кончины всех трёх историков (Джексон, Намандопулос и Вейнер), никто в ближайшем будущем не станет отрицать, что потомки того потомка носят фамилию «Спасибовы». И кто гарантирует, что убийства не продолжаться? Иван был убеждён, что «Партия Империи» легко и непринужденно уберет любого человека, сующего ей палки в колёса.
Ваня лежал на кровати и думал. Получив порцию важнейшей информации, его мозг долго перерабатывал её, анализировал, просчитывал все дальнейшие ходы и результаты. Его мозговой процессор работал в полную силу несколько долгих часов и наконец, после неоднократных перепроверок, и труднейших выводов, выдал готовый результат. И только тогда Иван открыл глаза.
Только тогда он, проморгавшись, понял, что лежит одетый в кромешной темноте, что за дверью его комнаты тихонечко раздается звук телевизора – мама смотрела кино, что у него изо рта неприятно пахнет, а мочевой пузырь настаивает на своём. Иван принял сидячее положение и посидел так ещё некоторое время. Потом он встал с кровати, подошёл к письменному столу и открыл ноутбук. Экран высветился рабочим столом с обоями в виде чёрно-жёлто-белого флага с двуглавым орлом. Отложив все свои естественные потребности на потом когда станет совсем уже невмоготу, Иван Спасибов сел за ноутбук и ввёл в поисковике запрос: «Титулованные фамилии Российской Империи».
Ему предстояла новая кропотливая работа, но он чётко знал, что ему надо. Глаза забегали по первым строкам выплывшего окна, а губы сами собой растягивались в хищную улыбку…

Третий вечер подряд, приходя с базы отдыха домой, Евгения натыкалась лбом на закрытую дверь в комнату сына. Зная характер своего Вани она не пыталась входить, она даже не стучалась, опасаясь вспышки гнева. Иван ненавидел когда его отвлекали от того, во что он углублялся. Евгения готовила ужин, занималась домашними делами и хорошо если пару раз за вечер видела как Иван с ошарашенными от долгой работы за монитором ноутбука глазами выходил из комнаты, чтобы сходить в туалет и проглотить что-нибудь из съестного. Причём Евгения замечала, что сын не обращает внимание на вкус употребляемой еды, один раз он, перепутав, проглотил сырую котлету, но лишь запил её сладким чаем и вернулся в свою комнату. Так прошёл один вечер, потом второй, а на третий изможденный Иван вышел из комнаты и все-таки ушёл из дома куда-то по своим делам.
Пользуясь случаем Евгения прошла в его захламленную комнату, включила ноутбук и на рабочем столе тут же всплыло не выключенный сыном сайт, касающийся высылки из СССР каких-то людей в 1918 году. Рядом лежал испещренный датами, фамилиями, городами и адресами блокнот. Что-то было подчеркнуто или обведено, через страницы были протянуты стрелочки, соединяющие те или иные фамилии.
Евгения глубоко вздохнула и покинула комнату.
Вернувшись, Иван вновь возобновил поиски в интернете, вновь защелкала мышка и заскрипела по блокноту шариковая ручка.
На следующий день Евгения и Иван сели в мамин белый «BMW» и вместе поехали по бюрократическим делам и пользуясь тем, что, сидящий рядом на пассажирском сидении сын открыл для восприятия внешней информации решила поговорить с ним начистоту.
– Вань, – тихонько позвала мама, на пару секунд оторвав взгляд от дороги. – Вань, нам надо поговорить. Вань, ответь, чем ты теперь занят в интернете?
– Мам, отстань. Давай потом…
– Ведь ты нашёл, что хотел, – продолжала мать, – что теперь-то ты ищешь?
– Да так… Мам, я тебе потом расскажу.
– Вань я знаю, что ты встречался с дядей Гогой.
У Ивана тут же остекленел взгляд.
– Откуда ты знаешь?
– Илаев рассказал. Ты же знаешь, у Владимира Игоревича язык без костей, он не умеет помалкивать, – Евгения перестроилась на левую полосу. – Он видел Гогу на территории базы. Скажи, что он от тебя хотел, о чем вы говорили, Вань? Вань, не молчи! Я должна знать, что ему от тебя нужно!
Но Ваня молчал. Молчал он и тогда, когда, теряющая терпении мать требовала, что бы он рассказал ей о причине, по которой из Москвы прилетал Георгий Львович Спасибова. Не добившись никакого вразумительного ответа Евгения Спасибова повернула машину на улицу, ведущую на противоположную сторону от того места, куда они спешили.
– Вчера меня вновь вызывали на допрос по поводу исчезновения следователя Дежнева! – говорила она, резко поднажав на газ. – Дело ведёт какой-то татарин, который так на меня смотрел, будто мечтал содрать с меня шкуру. Это очень опасный человек, Иван. Он что-то обнаружил и почему-то опять взялся за нас. Я чувствую, что нам грозит что-то плохое.
– Что ты ему рассказала?
– Он вновь интересовался про Нечипоренко. Мне нечего ему сказать кроме того, что я уже много раз повторяла пропавшему Дежнёву, но он мне не верит. Потом он допрашивал меня о пропавшем Феде и снова я как дура ничего не могла сказать! А потом еще вспомнили и Дежнева. И опять я только «му» да «му». Как считаешь, Вань, что теперь обо мне думает этот татарин?
– Почему он допрашивает именно тебя, мам? Почему не меня?
– Потому что все три исчезновения так или иначе связаны со мной. И кроме того… – Евгения повернула машину направо. – Татарин спрашивал о Вирааиле. Он считает, что это человек и у меня есть причина его скрывать.
– Так скажи правду.
– Нет.
– Откуда им известно о Вирааиле. Кто мог им рассказать? О нем знают человека два-три.
– Илаев знает, он и брякнул случайно ещё Дежневу. Я же говорю – у Владимира Игоревича язык без костей. – Евгения остановилась на светофоре, перед ними гуськом стояли с дюжину автомобилей. – Вань, Вирааил – это мои личные дела, лучше скажи, что вы с Гогой задумали! Что вы замышляете, сын?
– Он меня заманивал в свою партию, – осторожно подбирая слова, проговорил Иван.
– В какую ещё партию? Что за чепуха? И ты вступил?
– Э… Нет.
– Опять ты что-то недоговариваешь, Вань! Я же вижу! Мне все это очень не нравиться, я волнуюсь! Я не знаю, что ты замыслил, Вань, но чует моё сердце – добром это не кончится. Порой ты себя так ведешь, так смотришь, что пугаешь меня, Вань. Я тебя таким начинаю бояться… – впереди загорелся зеленый и автомобили потихонечку принялись один за другим трогаться с места. – Скажи, что ты не причастен к Нечипоренко и Дежневу. Вань, ну что ты опять молчишь!
– Так и ты молчишь, когда тебя расспрашивает о Вирааиле! – не выдержал Иван.
– Стоп! Я молчу потому что мне есть что скрывать. Значит и тебе есть что скрывать… Ну-ка, сын, отвечай по-хорошему!
Они пересекли перекресток и влились в общий поток.
– Мам, я… Не хочу впутывать тебя… Я сам все сделаю…
– Что сделаешь?
– Просто доверься мне, мам. Не расспрашивал, прошу тебя. Не заставляй меня врать. Да, я кое-что задумал и я начал к этому готовиться, но тебе лучше об этом не знать. Так будет лучше для тебя, мам. Занимайся своими делами и просто знай, что если я что-то затеял, я обязательно этого добьюсь любыми способами. А ты, мам, просто подожди. Потерпи, мам. Поверь мне, не за горами нас ждут большие перемены.
Некоторое время они ехали молча, думая каждый о своем.
– Я боюсь, сын. – наконец сказала женщина. – Боюсь не за себя.
– За меня?
– Ты же знаешь, как я тебя люблю. Ты у меня единственный. Я с ума сойду если и с тобой что-нибудь случиться.
Евгения не случайно употребила союз «и». Много лет назад, за несколько лет до рождения Ивана, она потеряла ребёнка, он оставил этот мир через одиннадцать часов после появления на свет. Евгения видела крошку всего пару минут, сразу после рождения – красного, всего в слизи, с круглым опухшим личиком. Малыш закричал сразу и сразу стал будто хватать этот мир своими крохотными пальчиками. Но едва акушерка перерезала пуповину, как другая врачиха немедленно положив кричащего ребёнка на каталочку, быстро вывезла малышку с глаз долой. Сама Евгения была слишком слаба, чтобы спорить, она посчитала, что раз увезли значит так надо и что ей обязательно его вернут если не сейчас же, то, наверное, когда она придёт в себя и отдохнет.
Малыша живым ей не вернули и это событие повергло её психику в такое шоковое состояние, что ей долгое время потребовалось ходить к психотерапевту.
А потом появился Вирааил.
А потом родился Иван.
– Вань, – сказала Евгения Сергеевна уже повзрослевшему сыну, – ты – единственное, что у меня есть. Ради тебя, ради твоего блага я готова на все. Поэтому я переживаю. Успокой меня, Вань. Скажи, что ты не причастен к чему-то плохому, что ты не затеваешь какую-то игру, что ты хороший и правильный сын. Скажи это пожалуйста.
Иван долго молчал, напряженно глядя на дорогу, а потом улыбнулся и махнул рукой.
– Да не переживай, мам. Твой ангел Вирааил принесёт нам удачу!

У Егора Кошкина комок застрял в горле, когда на лестничной площадке в подъезде ему повстречался поднимающийся на свой этаж какой-то малознакомый лох, чем-то напоминающий школьного медалиста Ивана Спасибова. Егору показалось, что его друг толи контуженный, то-ли укуренный – механически переступая по ступенькам Иван вызывал ассоциации с загипнотизированным зомби. Он был обут в летнюю обувь, одет не по сезону, а волосы на голове торчали подобно ежовым иголкам. Движения его были замедленны, взгляд полностью отсутствующий.
В Егоре проснулось товарищеское чувство и он, как это зачастую бывало в пору их с Иваном детства, решил приподнять тому настроение. Раньше, ещё до их с Иваном полового созревания, когда они оба проводили время вместе за каким-нибудь пустяковым занятием или попросту маялись бездельем, разделяя его, по-братски на двоих, Егор зачастую кобенился перед дворовыми товарищами, шутил, валял дурака, тем самым привлекая внимание к своей в то время несколько скоморошьей натуре. Словно иссушенный бездельем Егор как-бы подпитывался всеобщим смехом и горящими от предвкушения новых исполняемых им шуточек взглядами друзей и даже «царьевич-несмеян» Ваня Спасибов снисходительно хмыкал и стеснительно отворачивал губы, раздираемые улыбкой. Сейчас, спустя несколько лет, с Егором это почти полностью прошло, он, хоть и оставался парнем компанейским и разговорчивым, но перестал вызывать к своему недоделанному остроумию повышенное внимание окружающих. Однако, не полностью погасший инфантилизм всё-таки давал о себе знать, выходя наружу в виде различных юморесок или веселящих историй. Вот и сейчас, уставившись на безжизненное лицо своего старого друга детства Ваню – тухлое как болотная трясина в поздний ноябрьский вечер, Егор толкнул его в плечо и заговорил:
– Слушай историю, Ванек. Короче, жил в наше Пензе один художник, специализирующийся на художественных мозаичных панно. Ну знаешь, такие панно на стенах выкладывают.
– Знаю, – буркнул Иван. – Что за художник?
– Э… Не суть… Отличный художник, замечательный, только была у него одна слабость. Он бухал. Он был клинический запойный пьяница, настоящий алкозавр! Типа нашего соседа из последнего подъезда, ну того, который голубей ест. А когда пил, то слетал с катушек, дурел как сам черт. И вот однажды он напоролся и стал набрасываться на жену. Орал: «Убью! Убью, сука, пидораска! Убью!!! Тазик, дай тазик, Нюрка, меня рвет! Рвет, сука, меня, дай тазик! Тазик, Нюра!!!» И однажды в этот самый момент его жена сфотографировала его с целью показать своему непутевому муженьку как он выглядит в пьяном угаре. Пусть ему будет стыдно, может он одумается и завяжет. Она напечатала эту фотку, показала мужу, он оценил, похихикал и, сделав соответствующие выводы, положил фотку на журнальный столик. В тот же день к нему пришел чиновник из горсовета или облисполкома… Я не знаю, как это раньше называлось… Ты меня слушаешь, Вань? Так вот, пришел, значит, к нашему художнику чиновник из горадминистрации и говорит: «Помнишь, художник, мы заказывали у тебя эскизы мозаичных панно для фасадов некоторых городских зданий? «Ленин на коне» и «Гагарин на ракете». Помнишь?». А наш художник опять был бухой в зюзю и едва ворочая руками только показал на журнальный столик с эскизами. Чиновник выбрал «Гагарина на ракете», указал на него пальцем и велел художнику заканчивать с пьянством и приступать к выполнению спецзаказа по выкладке мозаичного панно выбранного эскиза. Мозаику уже привезли, здание выбрали, леса поставили, в понедельник нужно приступать. Чиновник ушел, а через несколько недель, когда он вернулся из командировки во Вьетнам, он подошёл к фасаду здания и увидел, что художник спьяну перепутал выбранный эскиз и выложил во весь фасад панно с изображением той самой угарной фотографии, где он в пьяном безумии набрасывается на жену с остервенелым криком: «Нюра, тазик!» Чиновник схватился за сердце – перед ним в самом центре Пензы возвышалась на показ всему народу многометровое панно с самым дичайшим изображением. Художнику хотели приписать уголовную статью, но не придумали – какую, но зато крепко задумались – что делать с уже выложенным панно? Ломать было нельзя – казённое, все-же, имущество, но и открывать шторы тоже было боязно – горожане неминуемо вспомнят историю с Остапом Бендером и его сеятелем облигаций госсзайма. В итоге после долгих и изнурительных потуг горадминистрация велела художнику подправить задний фон и с большой натяжкой приурочила панно к некоему крестьянскому восстанию. Ну просто больше ничего придумать не смогли, Вань. Ну ты понял, Вань о каком панно я рассказываю?
– Улица Московская. «Кандиевское восстание», – ответил Иван.
– И что, тебе не смешно?
Иван Спасибов пожал плечами, Егор немного расстроился.
Его друг поплелся вниз по ступенькам, оставив Кошкина почесывать затылок. Историю про пьяного художника и панно «Нюра, тазик!» он дважды опробовал на друзьях и оба раза с большим успехом – товарищи ржали и выражали восхищение его остроумию, а его самый близкий друг лишь пожимает плечами. Впрочем, а что он хотел от Ивана Спасибова? Что тот расхохочется в голос и эхо его неудержимого смеха, отражаясь от штукатурки подъезда войдёт в резонанс со стеклами окон и, расшатав, выбьет их наружу? Смеющийся Ваня Спасибов – это редкое природное явление, как двойная радуга или галло и застать молодого человека  во время смеха считается чуть-ли не божественным предзнаменованием чего-то апокалиптичного. Чуда не произошло и на этот раз, лицо Вани во время всего рассказа оставалось сурово-сосредоточенное, даже ради уважения к товарищу он не соизволил хотя бы чуточку размягчить лицевые нервы и Егор стал догадываться, что друг не на шутку чем-то озабочен, чем-то что давит его к земле с пятикратной силой. Долг друга помогать, а Егор дружбой с Иваном очень сильно дорожил – и Кошкин решился на следующий шаг, на этот раз уж точно беспроигрышный. Сто процентов!
Кошкин не стал тянуть резину и в тот же день он позвонил Ивану и рассказал, что встретил их бывшую одноклассницу Янку Гороцкую, поболтал с ней и узнал, что он – Ваня Спасибова – все ещё ей не безразличен.
А позвонив Янке Егор доложил, что при встрече с Иваном Спасибовым, он узнал, что его товарищ скучает по бывшим одноклассникам, а особенно по ней – Янке Гороцкой. Начав болтать, Егор уже не мог остановиться и «по секрету» доложил девушке, что Иван не проявляет видимой заинтересованности по отношению к ней только от того, что ему невероятно стыдно и неудобно за тот инцидент в «Александре Куприне». На самом-то деле Яна все еще очень сильно нравится Ваньку, но он жутко стесняется. Ему кажется, что после того случая, который он старается забыть как страшный сон, Яна считает его двинутым и на пушечный выстрел его к себе не приблизит. Однако, если Ваня Спасибов все-таки не вызывает у неё стойкого отторжения – будет очень хорошо, если она свяжется с ним любым удобным для нее способом и хотя бы просто спросит как у него дела. Ваньку это будет невероятно приятно, ибо в последнее время он пребывает в настоящей депрессии и медленно угасает как старая восковая свеча.
– А ты уверен, что он не отчебучет чего-то подобного? – на всякий случай спросила Яна по телефону у одноклассника Егора. – Знаешь, было не очень приятно…
– Он поддался сиюминутному импульсу, – ответил Кошкин, прижимая телефон плечом и одновременно с разговором проходя задание в компьютерной игре-стрелялке. – Он ужасно сожалеет. Но ведь теперь, Ян, все по-другому! Он-таки доказал, что принадлежит к потомкам Романовых! Это доказано на генном уровне! У него есть документ! – на этом Егор сделал смущенную паузу. То что было доказано на генном уровне он самолично подменил, а оригинал передал Евгении Сергеевне Спасибовой лично в руки. – Подумай хорошенько, Ян, по тебе сохнет будущий император Российской Империи! Царь! А? Какого? Давай, звони пока его другая не подцепила, я слышал к нему уже притирается тут одна. Какая-то Кулакова. Знаешь такую?
– Машка Кулакова? Эта шалава из пятого дома?
– Ну! Действуй на опережение, Ян! Будешь локти кусать!

И Янка написала Ваньке через «ВК». Просто зондируя почву она спросила как у него дела, а на ответ «Ок», задала ещё какой-то вопросик, на что он тоже ответил как можно кратко, и, закручивая диалог, Гороцкая стала открытым текстом намекать на встречу, на что Спасибов ответил не сразу, но сказал, что постарается выкроить вечер дня через три-четыре. Каким таким делом он сильно занят, Яна не узнала, но три дня ожидала его ответа, не находя места и с трудом сосредотачиваясь на учёбе. На третий день Спасибов позвонил и задал неожиданные вопросы – проживал-ли её отец в городе Оренбурге и ссылали ли кого-нибудь из её дальних предков на Колыму при Иосифе Сталине. Весьма обескураженная Гороцкая поперхнулась гречкой с гуляшом, которой обедала в студенческой столовой и подтвердила оба вопроса. Да, ее отец родом из Оренбурга, да ее двоюродный прадед умер в лагерях на Колыме, куда его сослали по пятьдесят восьмой статье незадолго до начала Великой Отечественной Войны. Тем самым Красная Армия потеряла одного специалиста в области разработок двигателей внутреннего сгорания. И не успела она спросить, откуда Ивану известно об этих фактах, как он отключил связь. Однако в тот же день перезвонил (в этот момент Яна с подружками кое-что присматривала в косметическом отделе одного сетевого магазина) и объявил, что с радостью готов встретиться и предложил пару мест, куда бы они могли пойти.
И этим же вечером, едва она успела нанести макияж только что купленной косметики, как бабочкой выпорхнула из квартиры и в приподнято-волнительном настроении поспешила к месту встречи. На этот раз они уговорились встретиться в сквере у памятника В.Г.Белинскому напротив Драматического Театра.
Иван был уже на месте и опять, как и в прошлый раз, выглядел безупречно. Но осунувшееся лицо, немного растерянный взгляд и вялые движения выдавали в нем некоторую степень измождения.
Они вышли на центральную пешеходную улицу Московскую и мило беседовали о том и о сем, Яна рассказывала о своем техникуме и о том, что ей очень хорошо даются занятия по оказанию первой медицинской помощи, а вот микробиология и социология совсем не поддаются, о старшем брате и о его тайном от родителей желании сниматься в порно, о всяких мелочах. Но все это, как будто не интересовало Ивана, он слушал из вежливости и когда Яна закончила очередную разговорную тему, Иван для приличия подождав пару минут, сказал то, что, казалось, с самого начала вертелось у него на языке:
– Ян, знаешь, я немного увлекаюсь историей, – говорил он, когда они прогулочные шагом двигались мимо бутиков на улице Московской, – и я хотел спросить… Приходиться-ли тебе кем-нибудь генерал Степан Терентьевич Гороцкий? Он воевал на русско-турецкой войне в конце девятнадцатого века.
Яна остановилась и одарила спутника добрейшей широкой улыбкой.
– Все-то ты знаешь! Да, Степан Терентьевич мой пра-прадед.
– Здорово! – глаза Ивана Спасибова загорелись. – Так значит ты прямой потомок генерала Гороцкого! Это же отличная новость! Я немного изучил его биографию. Генерал Гороцкий Степан Терентьевич – участник Крымкой и Кавказской воин, русский военачальник, командующий молдавским ополчением в русско-турецкой войне 1877-78 годах. Обладатель двенадцати орденов и двух медалей. В Кишеневе есть улица Гороцкого.
– Ну совсем коротенькая… – смущенно дополнила Яна.
– Не важно! А важно то, что ты прямая наследница великого полководца! Надо же, я с тобой семь лет в одном классе учился и ничего про это не знал!
Не переставая улыбаться Яна кивала, ей было очень лестно, что её спутник интересуется её героическим предком. Убедившись, что его подруга не просто однофамилица великого человека, а самый настоящий его потомок, Иван удивительным образом переменился. Будто цветок расцвел. Обрадованный, он заулыбался, приобнял спутницу за талию, сводил её в хорошее кафе, посидел с ней на лавочке со спинкой, и, наконец, когда осеннее небо окончательно потемнело и стал накрапывать дождь, они, как и договаривались, пошли на сеанс в кинотеатр на площади Жукова. Шёл какой-то фильм, то-ли триллер, то-ли боевая фантастика, но они не вникали в сюжет. Почти половина сеанса они целовались.

Человек в капюшоне вышел из хромированного «Хаммера» и, сутулясь от проливного дождя, быстро сел на пассажирское сиденье «Опель Астры». Автомобиль тут же тронулся с места и выехал на улицу Окружную, оставив «Хаммер» составлять компанию нескольким авто на платной парковке.
– Значит так, типа… – начал говорить сидящий за рулём младший лейтенант Сергей Причалов. – Тамиргуляев продолжает заниматься поисками Дежнёва… Официально Дежнёв считается убитым Валерием Немчиновым, то-есть Бретцелем, который, тоже по официальной версии, типа, находиться в розыске.
– А на самом деле? – сурово спросил человек в капюшоне.
– Тут очень сложно, – посетовал Причалов, разгоняя автомобиль до семидесяти километров с час. – Бретцель убит и я уже рассказывал вам как и кем. У Тамиргуляева, типа, строгий приказ – никому ни слова. Никому! Мне еле-еле удалось что-то наскрести…
– Так давай к сути, дружочек ты мой хороший, – поторопил пассажир и снял капюшон, обнажив ёжик чёрных волосков на идеально ровном черепе. У пассажира был длинный нос с горбинкой и бородка-эспаньелка. А когда он говорил фразу «дружочек ты мой хороший» у собеседника екало сердечко от тревоги за свое здоровье. Пассажира звали Беня Тихой и в особом представлении он не нуждался.
– Совершенно очевидно, что Бретцель не имеет к исчезновению Дежнёва никакого отношения и это было понятно с первого дня. – продолжал младший оперуполномоченный УМВД по Пензенской области Причалов. – Просто высокие люди решили таким образом избавиться от него и натравили на Бретцеля капитана Тамиргуляева, дав тому определенные инструкции. А тот и рад! Тем самым он, типа, и дело закрыл и отомстил за какого-то своего родственника.
Беня Тихой прикрыл глаза и помассировал переносицу. Автомобиль мчался по третьей полосе с большой скоростью, дождь лил по лобовому стеклу, дворники исправно ходили перед глазами.
– Бретцеля подставили, – звенящим голосом произнёс Тихой. – Подставили и кончили!
– Я уже, типа, рассказывал, как и кто.
– Да помню я! Дальше базарь!
– Теперь Тамиргуляев разыскивает Дежнёва неофициально. Так, типа, распорядился наш замначальника Заваркин. Все держится в секрете, но мне удалось выяснить, что на данном этапе расследования Тамиргуляев подозревает неких лиц, не связанных с организованным криминалом. В-частности сейчас он прорабатывает версию, в которой фигурирует хозяйка базы отдыха «Красная Рябина». Некая Спасибова Евгения.
– Дальше.
– Тамиргуляев намеревается установить за ней, типа, слежку, но кроме того со дня на день он хочет устроить ей или кому-то из её близких допрос с пристрастием. Из той-же серии, какой он проводил в отношении Бретцеля.
– Дальше.
– Тамиргуляев ненормальный, – сообщил Причалов собеседнику, – у него, типа, нездоровая страсть к садизму. Он опасный человек, его даже Заваркин побаивается. Если он возьмется за женщину, то от неё ничего не останется кроме листочка с признательными показаниями.
– Ты, дружочек мой хороший, слишком много текста уделяешь этой бабе, ошибочно полагая, что меня волнует её судьба! – огрызнулся Беня Тихой. – Я даже не стану спрашивать, как она разделалась с Дежневым. Ты мне вот, лучше, что скажи – татарин уже не грешит на Бретцеля, да?
– Он изначально слабо верил, что исчезновение Дежнёва, типа, дело рук Бретцеля. Его целью была месть и только, – ответил Причалов.
– А что если и баба не причастна? Она, что-же, разделит валерину судьбу?
– Тамиргуляев не приемлет других методов расследования, – произнёс Причалов.
– Значит Бретцеля замочили впустую? А этот ваш психованный татарин вообще догадывается какие люди связаны с Валерой? Какие деньги вокруг него вертелись? Какой бизнес? Какие связи? Что Валера был ключевой фигурой в кое-каких делах? Ваш татарин представляет сколько бабок кое-кто потерял?
– Я думаю… Нет, я уверен, что Тамиргуляев все знает. Он хитрый как шайтан! И у него, типа, отсутствует чувство страха.
– Как, говоришь, зовут ту бабу на которую он нацелился?
– Владелица «Красной Рябины», это, типа, база отдыха в…
– А, я вспомнил её, – кивнул Беня Тихой. – Я её знаю, мы в «Рябине» нормально отдыхали. Она вдова, верно? У неё муж то ли помер, то-ли пропал и его так и не нашли. А вот его я хорошо помню, Федором звали. Нормальный мужик был… А она… Не могла она Дежнёва завалить, наверно, татарин и на неё зуб точит, падлюка! Она нормальная баба, я её вспомнил. Тебе как, дружочек мой хороший – наликом отслюнявить или бросить на карту?
– На карту, – ответил младший лейтенант Сергей Причалов, паркуя автомобиль на том же самом месте, откуда выехал около получаса назад. А горбоносый Беня Тихой накинул капюшон и вышел из «Опель Астры» и тут-же сел в свой остывший «Хаммер». Оба автомобиля поочередно выехали с парковки и повернули в разные стороны.

Они медленно двигались по лесной тропе, впереди Анвар Тамиргуляев, за ним, сунув руки поглубже в квадратные карманы плюшевого плаща – Евгения Спасибова. Зорко просматривая почву у ног, стволы сосен и других деревьев, гнилые пни, кустарники капитан Тамиргуляев не переставая беседовал с владелицей этого лесного участка, в десятый раз задавая одни и те же вопросы. Ему попадался всякий мусор – мятые сигаретные пачки, какие-то обрывки бумажек, сырые окурки, различная грязная мерзость, к которой было неприятно прикасаться. Но Анвар Тамиргуляев терпеливо нагибался над всяким мусором, одев резиновые перчатки, брал его и пальцы, рассматривал со всех сторон и иногда, упаковав в полиэтиленовый пакетик и убирал в рюкзачек. Он часто использовал фотокамеру смартфона, чтобы зафиксировать то или иное место, дерево, куст, кусок грунта или мусор, хотя прекрасно понимал, что с момента исчезновения Леонида Нечипоренко прошло больше пяти месяцев и все что могли найти по этому делу уже нашли. Точнее сказать – не нашли ничего. Но сейчас Тамиргуляева больше волновала судьба не Нечипоренко, а Дежнёва. В июне Михаил Николаевич неоднократно ходит здесь, проходя предполагаемый путь Леонида Нечипоренко до ближайшего посёлка. Увы, Дежневу не удалось отыскать ни единого следа Нечипоренко. Но Тамиргуляев надеялся, что Дежнёв оставил свои следы, которые может быть дадут какую-то зацепку к его поискам.
Вообще за то время, что он неофициально занимается розысками Дежнёва Анвар Тамиргуляев нашел некоторые косвенные доказательства того, что оба исчезновения имеют (или должны иметь) нечто общее. Например – мать и сын Спасибовы. А тут еще один звонок – буквально день назад в отделение поступила жалоба от одного из отдыхающих на базе «Красная Рябина». Отдыхающий в письменной форме изъявил желание полицейской проверки деятельности человека, имеющего должность смотрящего за лосями на вышеупомянутой базе отдыха. Дескать потерпевший с группой товарищей прогуливаясь по лесному массиву случайно вышли к лосиной кормушке и невольно распугали кормящихся в это время лосей, от чего смотрящий накинулся на них с вилами и едва не попал ими в отдыхающего, когда метнул ими будто участник олимпийских игр по метанию копья. Если бы отдыхающий вовремя не отскочил, то вилы могли попасть ему в спину. Короче – с точки зрения УК РФ, данное действо могло попасть под статью об умышленном причинении вреда здоровью. Свидетелей достаточно. Тамиргуляев вызвался разобраться.
Капитан разогнулся после очередного фотографирования пня и сквозь полуопавшие кроны деревьев увидел кровлю приземистого здания. Обогнув домик они остановились, наблюдая как один тощий старикашка в фуражке вычищал лосиную кормушку от старой прелой соломы.
– Это он и есть? – спросил Тамиргуляев, наблюдая за стариком издалека.
– Да, – кивнула Евгения. – Ума не приложу, что на него нашло.
– Не прикидывайтесь, – пожурил ее Тамиргуляев. – Я по его лицу вижу на что он способен. Вы что не понимали, кого берете на работу?
– Он давно тут, еще со времен Феди. С работой он справляется добросовестно, Илаев его ценит. Как к работнику у него к этому старику претензий никогда не было.
– Что же этот добросовестный работник на людей-то кидается? А если бы заколол?
– Илаев вынес ему предупреждение. Вы думаете мне за него не стыдно? Отдыхающему уже была выплачена компенсация и сказаны слова извинения. Если вы хотите затронуть тему увольнения или штрафа, то, увы, я не могу уволить его прежде чем не приму нового работника.
Евгения объяснила, что в обязанности работника входит ежедневно выкладывать сено в кормушку, чистить её, привозить сено из посёлка и вообще приглядывать не только за животными, но и за местностью, а в случае чего – непрошенных туристов, рубки и порчи деревьев, разжигания костров и прочих дурных действий – немедленно сигнализировать управляющему или сразу полиции. То-есть, мужичек являлся кем-то вроде лесника.
– Но должна предупредить, – предупредила Евгения, – он довольно нелюдим. Гостей не жалует, предпочитает одиночество и не любит разговаривать. Его уже много раз допрашивали по поводу Нечипоренко. Он ничего не знает и ничего не видел. По ночам его тут нет.
– Где же он живёт?
– В посёлке. Сюда приезжает вон на том своём мотоблоке.
– Я должен с ним поговорить.
– Он ничего не скажет, – повторила Евгения. – Он вообще-то не любит посторонних.
– Потерпит. С Дежневым общался, а уж со мной тем более. Как его зовут?
– Э… По правде сказать, я не помню его имени, – призналась Евгения. – Я вообще здесь почти никогда не бываю и с этим типом за пять лет перемолвилась разве что несколькими фразами. Знаю только, что его называют Старче. Но если так уж надо, я позвоню Илаеву и спрошу. Он-то всех знает.
– Не надо. – Тамиргуляев уже приближался к старикашке. Увидев непрошенного гостя, дядя в фуражке напрягся и предостерегающе выставил вилы:
– А ну пошёл отсюдова! – зашамкал он на капитана. – Ты как сюды пробрался? Ходють тут… Ступай-ступай! На лосей смотреть только с экскурсоводом, одним не положено! Отваливай, кому говорю, покуда кишку не выпустил!
– Полегче! – парировал Тамиргуляев, стремительно наливаясь ненавистью к этому человеку. При первом же взгляде на него старший уполномоченный проникся сильнейшим подозрением, он сразу почувствовал, что тут что-то не ладно. Старик хоть и ощетинился на незнакомого ему человека, но для такого опытного следователя как Анвар Тамиргуляев сразу стало ясно, что это защитная реакция на что-то, что глубоко припрятано у старика за душой. Это чувство подтверждалось ещё и тем, что тут в этом полупустом сарайчике не должно было быть чего-то такого, из-за чего старичок готов пришпилить незнакомца на месте вилами к сосновому стволу. Из-за чего такая агрессия? – Я из органов…
– Пошёл на х…, орган! Достали вы меня в доску! Пошёл, кому говорю, отседа!
– Дед, – выступила вперёд Евгения и увидев, что непрошенный гость оказывается пришёл в сопровождении самой Евгении Сергеевны, старикан сразу стушевался и нехотя опустил орудие труда. – Этот человек из следственного комитета.
Капитан заметил как напрягся старикан. Как занервничал, как испугался. И как пытался скрыть эти чувства за озлобленностью. Не давая старичку собраться с эмоциями капитан Анвар Тамиргуляев приступил к стремительной атаке из вопросов: как его зовут, где живёт, как давно работает на базе отдыха и что входит в его обязанности, где работал раньше, как нашёл это место, где был в ночь исчезновения подростка Леонида Нечипоренко, что видел, что слышал, кто тут появляется и так далее. Потом речь пошла о позавчерашнем случае со случайно зашедшими сюда отдыхающими. «Да, было дело, – не стал спорить старик, – погорячился… Но с меня уже взыскали». О майоре Дежневе Тамиргуляев не упомянул ни слова. Задавая вопросы в резкой решительной манере капитан не только запоминал каждое произнесённое стариковское слово, но и внимательно наблюдал за реакцией ответчика. Движение рук, головы, направление взгляда, построение слов в ответе и частота употребление неопределённых междометий, скорость ответа, время на обдумывание – все это фиксировалось в голове Тамиргуляев и немедленно выдавало вердикт не многим хуже настоящего полиграфа.
– Сейчас я покажу вам несколько фотографий, – сказал старший уполномоченный взмокшему от напряжения и вконец оцепеневшему смотрителю за лосями, – посмотрите внимательно. Видели-ли вы кого-то из этих людей в последнее время или вообще. Может кто-то приходил сюда или на базу отдыха…
– Зачем мне смотреть? Говорите прямо – вы меня задерживаете или нет?
– Задержу, – у Тамиргуляева угрожающе дернулся лицевой нерв, – если будете упрямиться.
– Я не появляюсь на базе, – огрызнулся старик, – мне там делать нечего! Я только здесь.
– Может кого-то вы видели в посёлке. Взгляните. – На первой фотографии, показанной Тамиргуляевым с экрана своего смартфона была увеличенная фотография одного из его сослуживцев. Старик извлек из кармана очки и довольно продолжительное время изучал незнакомого персонажа. «Нет», – ответил старик. Потом Тамиргуляев сунул старику фотографию голливудского актёра Дениэля Крейга в роли Джеймса Бонда и после пристального изучения старик опять ответил «Нет, не видел». На третьей фотографии был пропащий выпускник школы Леонид Нечипоренко.
– Нет, не видел, – немедленно отрапортовал старик, едва бросив взгляд на подростка.
Делая вид, что все нормально капитан Анвар Тамиргуляев показал старику всего семь фотографий на последней из которых был майор Михаил Николаевич Дежнёв. Увидев его старик на мгновение расширил глаза, но тут же не задумываясь ответил: «Нет, не видел».
– Вы узнали только одного, – заключил Тамиргуляев, убирая смартфон. – Мужчину, похожего на премьера Мишустина.
– Ну вроде того…
– И только потому что я показал его случайно. Однако вы не узнали парня по фамилии Нечипоренко! При том что этот подросток пропал на территории за которой вы присматривает и майор Дежнёв должен был показывать его фотографию вам неоднократно. Вы не могли не узнать Нечипоренко! Так же как вы не могли не узнать самого майора Дежнёва! Откройте-ка эту дверь!
– Какую дверь?
– Открывайте эту постройку. Что у вас там внутри?
Старик жалостливо взглянул на стоявшую поодаль Евгению Сергеевну, но она ничего не слышала и, сунув руки в квадратные карманы осеннего плаща, топталась у кустов желтеющей сирени. Старик вздохнул и отворил ворота сарая, выпустив наружу волну запаха прелой соломы. Тамиргуляев вошёл внутрь. Половина постройки занимала куча свежего сена, оконце, некоторый инвентарь – лопаты, грабли, топор, тележка, пара ведер и прочее. Капитан принялся изучать помещение, осматривать инструменты, шарить рукой по стенам, попутно задавая вопросы о предназначении этого помещения и у кого есть ключи. Один ключ были у самого старика и ещё два на базе. Капитан достаточно долго осматривал стены, пятна на земляном полу, трогал и фотографировал всякий мусор, а потом уже уходя, вдруг взял из рук старика вилы и одним махом метнул их в кучу соломы. Пролетев несколько метров вилы вошли в мягкий стог почти полностью и внезапно огласили помещение глухим металлическим звуком.
– Что там? – строго спросил Тамиргуляев.
– Сено, – ответил старик.
– Что под сеном?
– Ничего.
– Как ничего? – капитан выдернул вилы. – Что там прозвенело?
– Что прозвенело?
– Это я спрашиваю – что металлического под сеном?
Но старик только непонимающе пожал плечами и тогда Тамиргуляев стал разгребать солому вилами до тех пор, пока на свет божий не выявились две цепи с оковами на концах. Цепи уходили через солому и были ввинчены в сами бревна стены.
– Это ещё что такое? – спросил капитан, дернув лицевым мускулом. – Евгения Сергеевна, может быть вы объясните предназначение этих кандалов?
– Я… Я не знаю… Честно.
– Это для лосей, – ответил старик. – Для ветеринарных нужд.
– Поясните.
– Для принятия сложных родов, чтобы лосиха была зафиксирована. Ветеринару так безопаснее и легче.
– И часто они используются?
– Бывало, – неопределенно ответил старик.
Тамиргуляев приподнял одну из оков за цепь, покрутил её перед своим прищуренным взором и отбросил назад.
– Послушайте-ка, – обратился он к стоящему у него за спиной старику, – я видел у вас там в кормушке старое сено. Сделайте одолжение – принесите сюда охапку.
– Зачем? – нахмурился старик.
– Хочу сравнить.
– Че там сравнивать? Сено – оно и в Африке сено. Что там, что здесь… – заворчал старик и ушёл к кормушке.
Как только старик скрылся на улице следователь Тамиргуляев быстро достал из рюкзачка специальную клейкую ленту и в несколько секунд снял отпечатки с внешних сторон обоих оков. Затем так же быстро достал крохотный ножичек и соскаблил некоторое количество тёмной сухой грязи на внутренних сторонах металлических изделий. Едва он успел спрятать полиэтиленовый пакетик с крошками грязи, как вернулся старик с охапкой сырого сена. Тамиргуляев сравнил сено и ничего не сказав, вышел из душного помещения. На улице все так же топталась эта немного неуверенная женщина – фактическая владелица базы отдыха, со всеми постройками, включая и эту. Как бы она справлялась с руководством «Красной Рябины» без управляющего Илаева? Она же до сих пор чувствует на своей территории как гостья, но не хозяйка. Впрочем, это она только выглядит простушкой, на самом-то деле как раз у такой категории людей в их тихом омуте водятся самые черные черти.
– Нашли что-нибудь? – искренне поинтересовалась она, теребя свой амулетик-капельку на груди.
– А что я должен был найти?
– Ну не знаю… Какие-нибудь следы… Вы же что-то ищете.
– Ничего интересного, – отрезал он и зашагал в сторону базы.
– А я? – раздалось у них за спиной.
Тамиргуляев обернулся на старика, тот стоял в проеме сарая.
– А что у вас под фуражкой? – вдруг спросил капитан.
– Э… платочек.
– Зачем?
– Ну это… я так ношу.
– Зачем? – настойчиво повторил Тамиргуляев.
– Ну… какая разница? Так вы меня задержите или нет?
– Живите пока – ответил следователь. – Ваши работодатели уладили конфликт. Это вот госпожа Спасибова должна теперь с вами разбираться. Так я говорю, Евгения Сергеевна? – с прищуром спросил Тамиргуляев и дернул лицевым нервом.

– Представляешь, Вань, – щебетала в трубку Яна Гороцкая, – помнишь – недавно я тебе рассказывала про Груберга. Я ещё тебе говорила, что мы с родителями приняли решение бросить училище и поступать в другое место. Потому что этот Груберг меня просто гнобит! То ему халат не такой, то я смотрю на него не так. Я уж не говорю про учебу, он придирается ко всему! Он меня открыто заваливает. И что ты думаешь! Сегодня у нас не было биохимии. Ни у кого не было биохимии. Груберга не могут найти, он не приходил в училище и до него не могут дозвониться. Я не знаю подробностей, но, говорят, что его и дома нет. Он пропал. У нас и завтра должна быть биохимия и я надеюсь, что он не появиться. Блин, Вань, хорошо бы он больше не появился, а?
– Если вместо него найдут другого преподавателя, ты останешься в училище? – спросил Иван.
– Ну да. Я же уходить собиралась только из-за Груберга.
– Ну что-ж… – Иван Спасибова немного задумчиво помолчал. – Хорошая новость для тебя, верно?
– Вот если я больше не увижу Алексея Дмитриевича в училище – вот это будет самая лучшая новость! А пока приходиться только надеяться на это. Ой, хоть бы его не было… Хоть бы его не было… Вань, слушай, ты не хотел бы встретиться? Может, еще сходим в киношку?
– Когда?
– Да хоть прямо сейчас! Давай, я соскучилась!
– Сейчас подъеду.
– Ты же в соседнем доме.
– Нет, я тут по делам мотался. Но уже освободился.
– Подожди-ка, Вань, у тебя же нет машины.
– На самом деле есть, – нехотя признался Иван, – но она такая… не очень. Я не выставляю ее напоказ.
– То-есть, у тебя и права уже есть?
– С прошлого года, но я их не использовал. – стал объяснять ее друг. – Я не люблю водить. Тачку купил уже давно, да вот почти не ездил. Сейчас только начинаю.
Иван убрал телефон и открыл багажник серого седана «Лада Самара» и убрал мешковину. В тусклом свете луны из багажника выплыли очертания человеческого тела.
– Этого тоже с теми? – спросил Старче. Иван кивнул. Они вдвоём перевалили человеческое тело в кузов мотоблока. Иван захлопнул багажник, а Старче закидал тело кучей соломы и завёл мотор. Через десять секунд серой «Самары» как не бывало, а ещё через минуту кромешная лесная тьма засосала в свои безлюдные чертоги тарахтящий мотобок.

Вокруг – он это знал – не было ни одной человеческой души. Во всяком случае – не должно было быть. В это время года после заката солнечного диска нормальный человек сюда не сунется. Сырой осенний мрак окружал его со всех сторон, ветер с редкими каплями холодной влаги играл с лишённым кроны скелетами ветвей деревьев, срывая с них последние скукоженные от собственной смерти листья и заставляя их неистово парить будто вдыхая в них души чьих-то неугомонных несчастливцев, оборвавших свой жизненный путь на полпути до чего-то важного. Эти вымокшие листья падали вниз и липли ко всему – к стволам, к острым ветвям ощетинившихся кустов, к мотоблоку, тарахтящему по колее. Колёса мотоблока собирали эти листья на себя, но благодаря этому движущаяся конструкция не застревала в грязевых ловушках.
Старче не боялся вечернего октябрьского леса, он давно привык к нему, знал тут каждое дерево и каждую кочку на колее. Свет единственной фары высвечивал из мрака какие-то пугающие силуэты, но Старче уже много лет не вспоминал о таком человеческом понятии как страх. Все что могло произойти ужасного со Старче – уже произошло и хуже не будет, хуже чем сейчас с ним быть уже не может.
На одной из развилок Старче повернул налево и фыркнул мотором, выпустив облако чёрного вонючего дыма. Он ехал неторопясь, аккуратно, чтобы не застрять. Ему некуда было спешить, за ним никто не гнался, и вообще ближайший человек в этой местности находился почти в двух километрах от сюда – на базе отдыха. Там, где есть электричество, вода, газ, дети, музыка и караоке, мангалы, спиртное. Там, где уютные номера в отапливаемых домиках, там, где ежедневное живое выступление в кафе, там где народ отдыхает, веселиться и набивает брюхо горячей едой и холодным пивом.
То-есть там, куда Старче не заглядывает. Сейчас хоть и темно и жутковато, но ещё совсем не поздно, веселье в «Красной Рябине» должно быть в самом начале, он слышал, что сегодня там какое-то масштабное мероприятие с приглашенным певцом. Дождя не было, поэтому многие могут сидеть и в открытых беседках, накрыв колени клетчатыми пледами и вдыхая густой шашлычный дым от мангалов.
Не употребляющий мяса Старче медленно нырнул в самую гущу глухого леса и, в конце концов, остановил свой мотоблок у лосиной кормушки. Одиноко стоящий сарай с сеном казался неприветливым, неуютным и всеми забытым, и даже каким-то умершим. От него веяло мертвечиной как от склепа. Старче сплюнул, бормоча недовольные ворчания, выключил мотор, слез с мотоблока и только тут застыл в напряжении. За мрачным домиком неподалёку от лосиных кормушек стоял автомобиль с выключенными габаритами. Единственный человек, который приезжал сюда на автомобиле был управляющий базой отдыха Владимир Илаев, но на этот раз это был совсем не он, если только Владимир Игоревич не пересел со своей любимой «Мазды СХ-7» на черный «Фольцваген Тигуан». Да и время не то, Илаев давно уже дома. Старче опасливо приблизился к авто, заглянул внутрь и никого не обнаружив решил, что пора бы действовать. Вмиг сбросив осторожность, он как зверь осмотрелся по сторонам, приготовившись к встрече с незваным гостем. В руках у него ничего не было и он бросился к сараю, на ходу позвякивая ключами.
– Не торопись! – остановил его голос из тьмы. Старче резко обернулся – не видать ни хрена, только чёрные тени на чёрном фоне. – Я держу тебя на прицеле. – Старче узнал этот зловеще-нежный голос и невольно опешил. – Я знал, что ты приедешь этой ночью. Я это чуял…
– Чего тебе? – рявкнул Старче в никуда.
– Поболтать захотелось, – промурлыкал старший уполномоченный из отдела расследования убийств Анвар Тамиргуляев. – Вопросики некоторые у меня образовались, аж терпежа нет. А при хозяйке твоей я стесняюсь. У меня, видишь ли, есть некрасивая манера вести допросы, которая многим не всегда приходиться по нраву…
Ориентируясь на голос Старче сделал пару-тройку шагов в сумрак и когда на тёмном фоне леса стал высматривать очертания мужчины внезапно уловил какое-то резкое движение и успел заметить как в его сторону мелькнуло нечто бесформенное. Как будто в лицо бросилась летучая мышь, но таковых в этом лесу отродясь не водилось. Прежде чем Старче вскинул руку, чтобы оградиться от летящего объекта, как это «что-то» упало ему на голову и тут же опустилось на шею, обвив ее. Человеческая тень дернула рукой и Старче захрипел от того, что впившаяся в его шею веревка вмиг перекрыла доступ кислорода. В следующее мгновение человеческий силуэт вскинул другой конец веревки вверх, поймал его и резко потянул назад. С выпученными глазами Старче почувствовал как его тело дернулось вверх, а ноги оторвались от земли. Он забился в агонии, замахал ногами, завертелся на петле. Пальцы безуспешно пытались пролезть под стянувшейся под подбородком петлей.
– Сперва я буду тебя мучать, – нежно прошептал ему на ухо Тамиргуляев приблизившись из мрака сзади, – а уже потом задавать вопросы.
Болтаясь на петле в полуметре над устланной палой листвой землей Старче надсадно сипел пока его движения не стали все менее решительными, и, наконец дернувшись в последний раз, конечности повисли плетьми. Тогда Тамиргуляев позволил петле опуститься так, что потерявший сознание старик оказался стоящим на коленях. Чуть ослабив удавку непрошенный гость похлопал Старче по щекам.
– Вот ведь какое странное совпадение получается, – кровожадно шипел Тамиргуляев очнувшемуся бедолаге, – Летом в этом лесу бесследно пропал подросток. Все его искали, прочесывали каждый метр. Его фотография была у каждого, и замечательный человек – старший оперуполномоченный следователь Дежнёв – совал её тебе под нос раз сто, верно? А на моей фотке ты подростка не узнал. Далее исчезает сам Михаил Николаевич и снова у тебя возникает провал в памяти и ты не узнаешь человека, который тут землю носом рыл! – Тамиргуляев помолчал, заглядывая в полуприкрытые глаза жертвы. – Два человека! Как будешь оправдывать свою амнезию?
Старче отрицательно качнул головой и будто ждав именно этого Тамиргуляев с ухмылкой варана намотал свой конец веревки на запястье и опять потянул вверх. И вновь оторвавшись от земли задергались стариковские ноги и вновь тишину леса нарушил неприятный сдавленный стон умирающего. Его фуражка с платочком слетела с лысой головы, обнажив бледную кожу, обтягивающую купол черепа.
– Давай, ври дальше, мне это нравится! – улыбался Тамиргуляев. – Слушай, пока ты ещё способен слышать. Я тебя все равно кончу, можешь даже не надеяться. Но кончить я тебя могу по-разному.
У Старче вывалился язык, Тамиргуляев отнесся к этому как к данности.
– Если расскажешь все так как я от тебя жду – отойдешь быстро и скучно, я обещаю. Но признаюсь тебе откровенно – я надеюсь, что ты будешь доставлять мне долгое удовольствие.
Тамиргуляев отпустил веревку, Старче упал на спину и закорчился, пытаясь сделать вдох. Мужчина присел на корточки, оттянул удавку и подождал несколько секунд, давая Старче откашляться и надышаться.
– Итак, что там насчёт пропащих?
Старче кое-как перевалился на живот и встал на четвереньки, став напоминать большого пса, удерживаемого за поводок хозяином.
– Ничего не знаю, – с трудом произнёс он, своим ответом пустив начало экзекуции. Тамиргуляев стал медленно тянуть веревку принуждая Старче сперва подняться с четверенек, потом вытянуться в струнку и оказаться в полуподвешенном состоянии, едва касаясь кончиками обуви земли.
– Я ещё в прошлый раз обратил на это внимание, – начал говорить Анвар Тамиргуляев в ухо жертве и включил фонарь. Внезапно загоревшийся луч света ослепил Старче, заставил его сощуриться. Луч переместился в сторону и выхватил из осеннего мрака два молодых деревца, растущих в менее чем в двух метрах друг от друга. Молодые сосенку и осинку с уже опавшими листьями. – Два деревца. Посаженных этим летом, не правда ли? Ведь это ты посадил, кто же ещё? Ты? –

В этом вопросе не было подвоха и Тамиргуляев, чуть ослабив натяжение веревки позволил старику сделать кивок. – А зачем ты их тут посадил? – с кровожадной нежностью спросил Тамиргуляев, снимая со стариковского лица налипший листик. Казалось, что палач освобождает место на коже несчастного, чтобы запечатлеть поцелуй смерти. – Тут что не хватает деревьев?

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70415923?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.