Мама берёт налом
Мама берёт налом
Юлиана Брит
Дубай – город соблазна, сверкающая сказка воздвигнутая посреди пустыни. Город контраста, где между пороком и строгим запретом натянута призрачная нить. Тысячи молодых девушек с удалённых уголков планеты ежегодно прилетают в этот город с надеждой поймать за крыло птицу своего счастья. Только немногие из них достигают Олимпа благополучия без личного сокрушения. "Мама берёт налом" – история о том, как молодая девушка четырнадцати лет по решению своей матери прилетает в Дубай с целью продать свою девственность в обмен на сто тысяч долларов.
Юлиана Брит
Мама берёт налом
«Маме, Мамам, Мамочкам»
Наши дни.
Через четыре месяца я стану совершеннолетней, если только без системы двадцать один плюс, а так мне будет всего лишь на просто восемнадцать, и я без всех прошлых оглядок и старческих суеверий пущусь во взрослый пляс без суровых рамок закона, но это я с шутками конечно. Я должна сегодня рассказать о ней, а значит о той самой – которой краше лично я в жизни своей не видела, и это причем без филеров, ботокса, искусственных сисек, бровей нарисованных и прочего тюнинга. Она и есть мама – моя. Нам было на двоих даже не очень-то и много, когда начнется старт той истории, что послужит фундаментом суда над ней, а может быть даже над нами. Да и не важно, был в целом ноябрь, с неполноправным суровым, колким устоем, и как прям в сказке сказано: «Две прекрасные птицы, упорхнули на Юг» – ну если честно до конца, то на самом то деле, и не на юг, а на восток – Ближней восток. Наш маршрут с мамой был – Дубай.
Года, четыре назад.
Ладно начнем, две красавицы – одна пусть и хоть намного, да и старше, но все равно, да и обязательно красавица, да и обязательно – в Дубай!
Мы с моей мамой улетали в восточную сказку, а на дворе в то время стоял ноябрь с совершенно неуместным – хоть и для поздней осени да холодом. Не, не, если вы из Сыктывкара или Норильска, то ваши плевки с высоты закалённого тела, нам ясны и оправданы, но уж если вы являетесь жителем средней Азии, то вы меня поймете какая это на самом то деле жопа – для азиатского, незакалённого человека.
– Под брюки лосины, под лосины колготы, иначе в сосульку превратишься!
– Мам, я слипнусь!
– Слипнешься от сахарной ваты, вот где реально – говно и кто выдумал эту дурь, да и еще втюхивать малышам в парке, как сладкое угощение? Зайка запомни, многое делается на детях, вот как к примеру вата эта сахарная, пропади она пропадом. Ну реально, в чем сласть? Дермище… фу…, а детишки ещё и денег у родителей клянчат на это говно!
– Мам, ну!
– Я права зайка, не спорь!
– Я и не…
– Вот и умница, мама все знает. – натягивает на упругие груди черный бюстик от La Perla.
– А что будет после ма..?
– Какие ещё после?
– Ну… после…
– Регистрация, получение багажа, тебя эти после интересуют?
– Я не про то…
– Зайчик! – наманикюренные пальчики ухватывают детский подбородок. – Все будет хорошо! Мы ведь умницы и красавицы, так? А когда умницы и красавицы ведут себя хорошо, у них все происходит хорошо! – чмокает дитя.
– Мама?!
– У? – оборачиваясь.
– Да не, я так.
– Запомни Валерия!!! Мы получаем то, на что по праву претендуем и то, чего ждём! Я говорила, помнишь?
Наши дни
– Вас смутило то, что в тот день она обратилась к вам по полному имени?
– Да. До этого я была всегда Лерой, почти…
Все улажено и схвачено как и у всех психологов, если по-нашему, и без лирики, я между нами девочками не буду с ней церемониться в описаниях. В общем, она типичная задиристая сучка, да и в юбке карандаш, волосы пергидроль и взгляд – ну обязательно из тех, что я мол девочка вижу тебя насквозь. Бокалы самые модные, ах да и вода – если верить словам этой суки, то обязательно родниковая, ну та, что бьёт из подвала хрущевки в той где и оборудован ее кабинет.
Припудрено в целом и даже очень, а что я? А я делаю вид, что верю. Иначе никак, ведь соцработник – как доктор прописал, ну конечно не сам то и он, а прочие структуры сверху, ведь я ещё без двух минут трудный подросток, той самой трудной судьбы.
В целом тигренок под поводком госслужб, который так тщетно пытается вернуться к маме…
Четыре года назад.
Это было мое первое метро, не надо, ладно? Я к тому, что не надо смеяться, я увидела метро впервые. Без выебона, без понтов и прочих вывертов, да, Дубайское метро сняло с меня девственное, пассажирское плево, и я ничуть не стыжусь этого. Нельзя сказать, что я отвесила нижнюю челюсть и выпячивала глаза от удивления, я девочка культурная и вела себя под стать, а значит скромность и непринуждённость – наше все.
– Мне нравится… – спокойно и без особых эмоций, а это именно и есть мама моя.
– Красиво! – буркнула я.
– Это ещё не красиво малышка, так…
И я ей поверила, а что мне оставалось? Да и как ей можно было не поверить.
– Где мы будем жить? – резонный вопрос от дитя который, да все-таки чувствует неуверенность.
– А ты как думаешь Валерия? – я лишь изображаю непонятное вырождение лица.
Минутная тишина.
– Там где мы достойны жить! Уяснила?
Я ей тогда не ответила, и сделала вид, что и не понимаю о чем она вовсе. Хотя если честно задумалась, раз если уж мы такие особенные, да и достойные лучшего, но только почему с чемоданами мы едем в метро, пусть и в самом лучшем метро в мире?
– А нас где-то ждут? – я все-таки пытаюсь выпускать, хоть и по маленько свое любопытство.
– Нужен адрес? – чувствую ее накаляющуюся агрессию, а она, то есть мама моя, до боли проста – угадать ее не нужно великого чутья, чуть что-то не по ней или вопрос лишний, и она возгорается как спичка.
– Я…
– Джумейра! Усекла? Тебе лично это о чем-то скажет? – чувствую, что остальной состав из южной Азии понимает ее накаляющийся диалог.
– Черт возьми да посмотри на себя! – она чуть ли не вскрикивает. – Я говорю посмотри, на себя! И посмотри вокруг! У тебя есть хоть какие-либо сомнения?
На нас смотрели десятки рабочих, видимо выходцев из Пакистана, Индии или черт знает откуда. Две высокие белые женщины, и пусть одна из них и вовсе ещё не женщина, но все же. Они обе вызвали всеобщий интерес, и тут ещё повышенный тон одной из них и вовсе – диковина. Да и я смущалась в стократ сильнее обычного, а мама, на то она и мама моя, чтобы быть собой…
– Знаю, да! Первый раз в метро? И как? – возвращается к нормальному тону.
– Никак… – может я даже специально слукавила, ведь всегда считывала с нее этот нежный трепет ко всему невозмутимому. Однажды она меня здорово отругала на людях за то, что я посмела чересчур восторженно высказаться о свадебном платье, красовавшемся в витрине свадебного салона у нас в Шымкенте. Она была очень недовольна, выругалась и сказала: «Что такой восторг может вызывать лишь платье от Веры Вонг, сшитое на заказ по твоей фигуре!»
После в наших буднях будут главенствовать различные названия и бренды, клянусь я не всегда их легко запоминала, да и казалось мне это совершенно не нужным занятием. Какое мне дело до сумки «Биркин», когда мы по литературе проходили Евгения Онегина, и к следующему уроку нужно было составить его психологический портрет, да и ещё дожить до седьмого урока, а эта была физра – вот где плен, учитывая, что именно тогда пришли мои первые месячные, а отпроситься с урока по законной женской причине мне стыд мешал.
Не подумайте превратно и только не сочтите ее, то есть маму невеждой и поверхностной особой зацикленной лишь на мире красоты и фешн культуры. Вы точно ошибётесь, ведь едва мне стукнуло двенадцать она вручила мне в руки тяжёлый сборник Булгакова, и сказала, что ждёт меня за чаем часа через два, дабы обсудить первую главу Мастер и Маргариты.
Читали в нашем доме постоянно, мама не ставила четких литературных границ, мы любили классику и при этом совсем не брезговали бульварщиной. Мы находили интересные истории на разных страницах, но больше нам нравилось создавать свою, точнее не могу сказать нам, мама просто видела наше идеальное будущие. На прогулке она словно абстрагировалась от местных строений и общей обстановки. Видела все по-своему, улицы Шымкента она воспринимала за район Беверли-Хиллз или Нью-Йоркский Манхеттен. Повторяла, раз за разом: «То, что ты пока ещё не видишь – не означает, что не появится на твоем пути позже!»
О чем мечтала тогда я? Врать не буду, выпендриваться тоже, меня не привлекали аплодисменты для примы балерины, белый медицинский халат тоже не внушал трепета, ну и в обслуге я конечно никогда не хотела работать, да в прочем разве есть те кто хотят? К слову, не было четко обрисованной мечты, планов или стратегий. Я жила обычной жизнью школьницы, не первая отличница, но и не хуже других по успеваемости. Справедливости ради стоит отметить, что я никогда не прогуливала уроки, клянусь, даже когда мама разрешала и говорила: «Забей!», верите или нет, но я тащилась на восьмой урок, даже если это и был труд – с которого удирала половина класса.
Ко мне иногда приходили подруги, не всегда, но приходили – так как мама не любила все это дело, я сейчас про дружбу. Она всегда в нее не верила, и меня на том растила, что лучшая подруга – это та которая с радостью уведёт твоего мужа. Не знаю, почему она так решила, ведь у нее в конце концов никто мужа не крал, да и замужем она никогда не была.
Вы наверное спросите у меня про отца, знаю, знаю – все так устроены, знать про человека – ничего не знаем, интереса никакого не вызывает, но если живёт лишь только с мамой, то волей не волей созревает вопрос: «А кто же папа? Да, и где он?» – вот видите, даже два вопроса. Я здесь оставлю ухмылку и поставлю невидимый смайлик.
Мама, как и я впрочем – родилась в Шымкенте, а как исполнилось ей шестнадцать, она села на рейсовый автобус и уехала в Алматы, поступила на курсы при русском академическом театре, и уже будучи ученицей имела небольшое счастье выходить на сцену, пусть и пока в мелких ролях. Знаю, многие девочки хотят стать актрисами, это уж чересчур прозаично, все юное и прекрасное тянется к искусству, а позже как мотыльки обжигают крылья об суровое пламя творческой невостребованности. Не могу так сказать правда о маме, ведь судить о несостоявшейся карьере когда человеку всего семнадцать, глупо, а почему семнадцать? Да элементарно, мама забеременела мной в семнадцать, и вернулась обратно в Шымкент.
Так про отца я и не знаю, вернее знаю, что он актер в том же театре из которого мама выпорхнула с тяжёлым животом. Она не называла его имени, никогда и это очень глупо и мне как ее дочери даже обидно. Не уж то и впрямь ей казалось, что я, узнав кто он, помчусь к отцу выстраивать семейные линии? Здесь она просчиталась, у меня достаточно гордости и самолюбия, да и если честно я никогда не чувствовала себя ущемлённой из-за того, что меня растит мать одиночка. Говорю же, нам всегда было весело и вдвоем. Правда, мне было порой любопытно, да и она сама частенько пробалтывалась, что он до сих пор работает в этом театре, ну и заглянула я на их сайт, а там как на руку есть фото всех актеров труппы. В надежде распознать по фото сходство со мной, я изучила каждый портрет, хотя сразу знала, что таким образом ничего и не выясню, а знаете почему? – да элементарно, я копия своей мамы, взяла на все сто процентов ее ДНК и все черты лица, те же глаза, волосы и губы. Так что, хрен поймешь кто из тех тринадцати мудаков и есть мой папа.
Она забронировала номер в гостинице, как и упоминалось выше в районе Джумейра, небольшой отельчик двух звёзд, но при этом очень даже современный и стильный, что и немудрено – это ведь Дубай, урбанистический оазис, где две звезды выглядят как все в пять в нашем Шымкенте.
Я не стала спрашивать, откуда у нее деньги на билеты и на отель, боялась напороться на острый угол ее нрава, ведь и так знала, что дела у нас на тот момент были не на вершине. К тому же она взяла большой кредит, чтобы оплатить полную реконструкцию моих зубов, те которыми меня наградила природа были ни к черту и портили весь мой портрет, поэтому без винир было не обойтись.
Мне хотелось спросить, что будет дальше и какой следующий шаг в нашем маршруте, но тут же словила себя на мысли, что и сама особо знать не хочу. Меня и так штормило после полета, а это на минуточку тоже ещё один мой первый опыт, поэтому я выбрала самый правильный для себя вариант – уйти в молчание, и избавить маму от лишних вопросов, дабы видела как и ее колотит тоже, пусть и телодвижения ее не выдавали, но тем не менее я знала, что ей не легко.
Наши дни.
– А вам на тот момент ваши действия с мамой казались нормальными? – слова еле слетают из надутых филлерами уст, под тяжестью инъекций и без того не умный рот еле открывается. – Скажем, вы воспринимали все происходящее как должное, ибо это ваша мать, а раз так значит всё идёт верно?
– Возможно. – мать не очень верное слово, оно уж больно бьет по ушам, даже когда в тексте читаешь, то волей не волей спотыкаешься на эти чёрствые буквы и задумчиво оглядываешься, а может и вправду все самое нежное таиться в том, что кажется на первый взгляд жёстким и неприветливым. – А могло быть иначе? – я отпиваю из того самого выпендрёжного бокала родниковой водицы, что бьёт истоком по трубам спального района, и специально отводя взгляд пялюсь в серые плинтуса.
– Значит это было принуждением? – театрально наклоняется в позе, дабы словить мой прячущийся взгляд.
– Ничего это не значит! – не робко, а тоже рубя томагавком ее якобы выигрышную позицию в суждении нашего устоя. Может ли быть разве хоть какая-то победа в суждениях – здесь нет борца, и нет нокаутированного, ибо нет правды, а значит и правил тоже нет. В суждении увы, участвует лишь одна сторона, и участь ее всегда будет печальна.
– Вы можете… – слабые бронхи выпускают несдержанный кашель, который словно незваный гость тарабанит входную дверь в надежде войти. – Вы можете объяснить свои ощущения на тот момент, и неважно считали вы их правильными или нет, просто что вы тогда испытывали?
– Доверие. – её бровь поднялась якобы в знак вопроса. – Да, доверие!
– Как и положено ребенку, вы полностью считывали все устои через свою мать, изначально. Так как она была с первых дней вашим проводником, и соответственно ее действия какими бы они не были – считались и воспринимались вами как норма. Норма жизни, морали, утверждения себя в социуме.
Делает паузу.
– Это вопрос? – я испытываю ее, как и тех остальных, а она у меня третья, хотя правильнее сказать – третий. Ведь психолог, слово мужского рода и очень даже хорошо, согласитесь, что такие несуществующие слова как – психологиня или ещё хлеще психологша звучат крайне омерзительно. Так что вы теперь в курсе, что она третий психолог. Каждый из них должен был выполнить блестящую работу, полностью настроить меня против моей мамы и дать возможность слить весь мой порыв в слезливые и обвинительные речи, дабы после на каком-нибудь по возможности повторном слушании втюхать это досье в папку прокурора и опять отправить маму отсиживаться в сером угрюмом месте, под названием тюрьма.
– Это утверждение! – пытается просверлить меня взглядом, который прячется под густыми рядами наращенных ресниц. Эта нелюбовь и даже презрительная надменность к переделанным дамам полностью досталась мне от мамы. С молоком она прививала мне гордость за наш генофонд не нуждающийся в сверх переменах и реконструкции, мы из тех которым достаточно здоровых, ухоженных волос, немного блеска для губ и туши. Те две счастливицы, не обременённые на многочисленные записи к мастерам перманентного макияжа и наращиванию волос. Не то чтобы мы не любили баловать себя и тратиться на бьюти индустрию, вовсе нет. Ведь мы любили ходить на массаж, обёртывание, и прочие релаксирующие процедуры, нам нравилось очищать тело и дух. Но что касаемо откровенно броских переделок внешности, то для нас это был мир карикатуры и безвкусия. «Изумруд, но из битой бутылки, поверь мне Лера – настоящий драгоценный камень, всегда отличишь от осколка» – мама так же повторяла: «Нам не нужны безумные траты на внешность, ведь за нас щедро заплатили в небесной канцелярии!».
Она знала, о чем говорила, ведь работала администратором в косметологической клинике и мимо нее каждый день проплывали яхты с напрочь перекроенными палубами.
– Хорошо, а если была бы возможность вернуться назад, в тот самый момент, вы бы изменили ход событий? То есть, противились бы плану действия своей матери? – идёт в обход, с другого входа – с ней такое не раз, ведь понимаю, что ее профессия напрямую связана с игрой в лабиринт, в которой жалкий муравейчик должен окончательно потерять рассудок и забиться в углу.
– Мне тогда было нечему противиться!
– Уверены? Валерия… поймите, я здесь не для того, чтобы настроить вас против вашей матери…
– А для того чтобы ее понять? – язвительно перебиваю ее.
– Прежде всего понять вас! – пытается вернуть дружелюбный тон при помощи лже-улыбки.
– Нет, лишь для того чтобы написать заключение для директора интерната для трудных подростков. – я словно специально тереблю в ушах серьги от Тиффани и поправляю на запястье свой дорогущий гвоздь от Картье. Кто, кто, а эта надутая психологиня сразу смекнула, что украшения у меня настоящие. Моим интернатовским соседкам невдомёк, сколько денег навешано на моих ушах, шеи и запястьях. Бог миловал, когда лишил их доступа к познаниям другой жизни, дабы меня в лучшем случае обчистили или просто забили бы до смерти из-за бабской злости. Хотя справедливости ради стоит отметить, что меня и так не особо жалуют в казённых стенах, но все-таки бриллианты добавили бы дополнительных проблем. Ювелирку же свою, мне удалось даже спрятать во время изъятия нашей квартиры и маминого ареста. Все украшения я сложила в наволочку, а затем положила в тройной полиэтиленовый пакет во избежание промокания. Зная заранее в какой интернат меня отправят и рассчитав полный маршрут до нашего дома, я смекнула, что спрячу пакет в большом арыке, находившимся в середине маршрута, в который лет десять как не спускали воду, а если же это всё-таки и случалось, то как правило летом, но к моему счастью в те дни стояла поздняя осень. В последний день изъятия мне разрешили прийти в нашу квартиру, которая собственно была уже и не наша, чтобы я могла забрать необходимые вещи. Запихав в чемодан свои нажитые пожитки, а для полной иронии считаю важным отметить, что чемодан то тот был марки Луи Виттон, я отпросилась у инспекторши под вымышленным предлогом, выйти на пять минут, чтобы попрощаться с подружкой. Как вы сами понимаете, никакой подружки и не было, у девочки летавшей первым классом Эмират Эйрлайнс не может быть подружек в спальном районе Шымкента.
В распахнутой куртке я пробежала пару кварталов со скоростью лошади, которая отрабатывает свои круги на ипподромных скачках. В надежде, что меня никто не заметит, я юркнула в арычную трубу и вложила пакет в ямку бетонной конструкции которая так на руку образовалась для меня после многолетней влаги. Для лучшей сохранности я заложила дыру кирпичами – бездельно валявшимися в том арыке. Таким образом мне и удалось сохранить останки арабской роскоши под вяло истратившими свои жизни материями. Кто знает может тот постсоветский арык хранил самый дорогой секрет за всю его историю существования, как каждый сосуд хранит давно ушедшее на дно истории.
Я вступила в свою новую жизнь с брендовым чемоданом донельзя забитого шмотками люксового качества. Перешагнув в то измерение, где изначально неведомы семейные ценности и вкус качества – где каждый подросток солирующий инструмент; играющий свой вальс под аккомпанемент казённых простыней и ложек.
Четыре года назад.
В первый вечер мы с мамой попали в торгово-развлекательный Ноев ковчег, который умудряется в своих стенах вместить чуть ли не всех представителей стран мира. Маленькие человечки передвигающиеся по мраморным полам – словно ожившие макеты на географической карте мира, шуршат пакетами с известными логотипами и не оставляют без инспекции не один магазин. Словом это и был мой первый поход в Дубай Молл – Мекку всех фешн адептов и прочих мировых щеголей.
Я как маленький утёнок передвигаясь мелкими неуклюжими шажками следовала за мамой, боясь потеряться среди высоко породных орлиц, которые так уверенно взмахивали крыльями – совершая полеты по этажам, где располагались все сливки мировых производителей.
Другие райские птицы выпархивали из бутиков – богато украшенных витрин. С картонными пакетами донельзя забитыми приманками в виде; роскошного нижнего белья, парфюма с высоко балльным уровнем афродизиака и прочими сигнализирующими товарами, которые послужат наживкой для той самой волшебной удочки, на которой висит крючок для несчастно попавшегося толстосума.
– Это и есть жизнь, самая настоящая со всеми благами эволюции. Смотри и запоминай Лера, это будет твой мир. Мир, где ты решаешь сколько и когда. – меня пугал тон мамы, она говорила полушепотом и зловеще, словно читала заклинание. – Достаток даёт выбор детка, а за ним – комфорт, а если уж жить, то на полном комфорте.
Признаюсь, что несмотря на мамину неиссякаемую уверенность и невозмутимый вид пред чем-то новым и роскошным, даже если учитывать ее умение легко адаптироваться и не выглядеть полной деревенщиной в бурлящей сверхсовременной мультиварке, даже при всем при этом – я видела ее смущение и лёгкое расстройство. Возможно для других, это конечно не было заметно, но не для меня. Хотя справедливости ради стоит отметить, что возможно каждый приезжий олух надевает на себя напускную маску безразличия и лёгкого снобизма, дабы избежать укоризненной насмешки в свой адрес. У нас не было больших денег, да и шоппинг не значился у нас как план А, но несмотря на это, мама сочла очень нужным побаловать нас, пусть хоть и не большим кусочком рафинада в виде туалетной воды купленной в до боли девчачьем – розовом магазине Виктории Сикрет.
– Смотри, новенькая! – усмехнулась мама, когда мы встали на перекрестке брендовых бутиков. – Я уже вторую такую замечаю.
– Ты о чем? – искренне непонимающе.
– Видишь? – мамин очерченный подбородок приподнялся в указательном жесте в сторону высокой девушки с распущенными волосами. – Платье с АлиЭкспресс, кеды видно купленные на рынке в родном Новоебуново.
– И…? – я с любопытством стала рассматривать девушку ускользающую в бутик Ermenegildo Zegna.
– Нищая охотница на шейха, решившая выйти на сделку без менеджера и скаута. Одинокая волчица. – усмехнулась мама. – Но, как правило такие охоты бывают не очень трофейными, без менеджера большую сумму она не уторгует. Если конечно прекрасный принц в нее не влюбится, но и это вряд ли, сама посуди какая в гареме любовь, когда каждый вечер он срывает свежие цветы, которые наутро становятся сухоцветами – золушки превратившиеся обратно в шлюх. – снова улыбнулась. Что-что, а зубы мне ее к сожалению не достались. У мамы два идеальных ряда жемчуга во рту, а у меня до вмешательства стоматолога был обкосившийся деревенский забор. Надо было все-таки еще раз рассмотреть фото актеров театральной трупы, теперь я знаю наверняка, что мой папаша кривозубый.
– А почему ты о ней так? – любопытствую.
– Лера не будь дурой, ну! Сама посмотри! Ноги от ушей, девяносто-шестьдесят-девяносто. Платье долго выбирала, специально то, что все очень выгодно подчеркивает, и самое главное, как правильно рассчитала, заходит в мужской магазин.
– Может она парню хочет подарок купить? – предполагаю я.
– Не смеши, себе она значит шмотки не может купить в хорошем магазине, а парню станет раскошеливаться! Не глупи Лера и замечай все.
– Что замечать?
– Да даже ее, вы можете пересечься еще где-нибудь, она может стать твоей конкуренткой в борьбе за приз, поэтому ты должна знать о ней все – недостатки, слабости, плюсы и минусы. Хотя нет, про нее забудь, она не угроза, ты ведь лет на десять моложе. Она уж точно припозднилась. – говоря это, мама словно ставит крест на будущем этой девушки, которая к слову сказать вышла из бутика через несколько секунд. Видимо мама была права, красотке было достаточно этого времени чтобы оценить обстановку в магазине, пробежать взглядом по каждому рейлу и в конец убедившись, что жертвы нет в помещении, отправиться в другой мужской бутик.
Были и другие пособия по обучению на нашем пути. Невысокие женщины, как правило тридцати с лишнем лет, но с очень выдающимися формами, созданными руками пластических хирургов. Они были очень раскрепощены в движениях, подмигивали продавцам, руки их были чрезмерно увешаны брендовыми пакетами, а уши и шеи готовы были сломиться от золотых украшений, словно зимние ветки от мерзлого снега.
– Смотри, а это четвертый сорт! – шепнула мама.
– А они кто? – живо интересуюсь.
– Те, которых природа, к сожалению, не наградила высоким ростом, точеной фигурой и красивым лицом, но дала сильный аппетит и готовность пойти на все. Они из тех, кто не станут противиться лечь под скальп хирурга и увеличить ягодицы, как и грудь до неприличия огромного размера, такие становятся фаворитками извращенцев и любителей фриков. Но и они не представляют для тебя опасности, ты жемчуг выловленный со дна моря, роза цветущая в оазисе, таких как ты не привозят на корабле с остальными модельными устрицами и креветками. И ты уж точно Лера не из охотниц, дефилирующих по бутикам в мини юбке – которая служит арбалетом. Ты Лера – добыча, добыча для тех, кому никогда не суждено попасть в сети раскрашенных нимф! – каждое мамино слово, каждая пауза и запятая были отчеканены уверенностью и силой, в ее словах был боевой клич и жажда к роскоши и триумфу. Она не на секунду не сомневалась во мне, а я всецело верила и в ответ восхищалась ею.
В последнее время я все чаще задумываюсь, от чего ее личные мечты не осуществились, ведь она была талантлива и особенна во всем. Она была воином со внешностью аристократки. Когда она шла под зонтом в дождливую погоду, с выпрямленной спиной и медленной походкой, мне она напоминала женщину киллера. Которая с лёгкостью бы перелетала с континента на континент, чтобы подстрелить цель. Мама никогда не жаловалась на неудачи и не винила случай, она была всегда уверена в следующем шансе. Подымалась с колен, стряхивала песок и шла дальше, с ещё более ровной осанкой. Неприемлемым считала для себя выйти на улицу без макияжа и укладки, при этом никогда не была вызывающей и неуместной. Знала толк в стиле и всегда умела себя преподнести, при этом у нее никогда не было большого гардероба. Все ее вещи, не считая верхней одежды умещались в одно небольшое отделение шкафа – свёрнутые в рулоны по методу КонМари. Особенным ее выходом был лук из белой свободной футболки и голубых джинс идеальной посадки. Мужчины с взглядами обводившими ее силуэт были раздавлены такой как казалось бы простой и в то же время изысканной подачей. Женщины же нельзя сказать, что испытывали к ней зависть, это не так. Скорее всего они были напуганы, но при этом видели в ней ту, у которой все-таки лучше стоит поучиться. Она была открыта, но при этом никого не подпускала к себе близко. Любила всегда прямоту, но не терпела оскорблений, резка немного, и всегда обладала грубой искренностью. Хотя, как однажды она призналась с ней не всегда было такое.
– Если бы ты дорогая знала, какой я была порой размазанной и слезливой плаксой, что не упустит случая поплакаться в каждую знакомую жилетку. Жалкий оленёнок, жаждущий чужих сожалений и одобрений. Я называла себя – человек в футляре, извиняющийся за каждое свое мнение или даже присутствие. Спина моя в те годы сгибалась в вопросительный знак, а рот был вечно с нервной улыбкой. Я даже фото тех времён все сожгла и пустила по ветру. Это я потом поняла, что все дело в имени и поэтому его и сменила. – я засмеялась. – Вот видишь, сама смеёшься и правильно, какая я Нина? Мне нужно было что-то более заявляющее и сильное, поэтому я и стала Яниной, буква я всегда все решает. Запомни детка, она вовсе не последняя, она самая первая и главенствующая. Сильная, красивая, успешная, богатая, счастливая – там везде есть Я. – мама задумалась сделав паузу. – Одинокая…, но это даже лучше.
– Ты не одинокая, у тебя есть я!
– Но женщине всегда нужен муж, всегда даже если он наполовину мужчина, хоть какая-то да штанина нужна рядом. И не важно, что все завянет и покроется коррозией спустя несколько лет, так заведено, как чёрное и белое, плохое и хорошее, Инь – Янь, одним словом. Да, женщине обязательно нужен муж, чтобы потом – развестись. Ведь только после развода свобода обретает сладкий вкус, а без брака такого послевкусия и наслаждения не познать. Извечное отсутствие обязательств никогда не приведет к ценности личного пространства и лакомству уже приобретенного одиночества, а одиночество в своем первоначальном состоянии чересчур убого, хотя бы посмотри на старых дев. Все они – перегнившие плоды, не познавшие грубых рук фермеров. Так, что одинокой быть прекрасно после. После – даже звучит красиво, есть в этом что-то настоявшееся, приобретенное сладковатый вкус.
– Почему ты тогда не выйдешь замуж? – спросила я опустив голову, проводя по ковровому ворсу круговыми движениями.
– Не пришло ещё мое время, и как ты сама сказала, у меня есть ты, а вместе мы зайчик отличная команда.
– Это все из-за меня.
– Не вздумай так говорить Лера! – нежно берет меня за подбородок. – Кто-кто, а ты уж точно знаешь, что я тебя ждала.
Я знала, что мама говорит искреннюю правду. Она забеременела мной в семнадцать лет, будучи не замужем. Когда она сообщила отцу о положительном тесте на беременность, он сразу заявил, что не готов к ответственности и родительскому долгу. Мама могла сделать аборт, она никогда не была религиозной и особо верующей, всегда считала, что все в руках человека. Она осознавала ответственность и всегда шла только по своим желаниям, а не по шатким принципам и неблагонадежной гордыне. Ей не хотелось ничего доказывать отцу, что она сама спокойно вырастит ребенка и добьется успеха, он ей был уже неинтересен и мама с радостью готовилась к своей новой роли, но уже не в бесперспективном театре.
– Я знала, что у меня будет дочь, что именно ты, какой ты сейчас являешься, что ты осчастливишь меня своим присутствием, я же тебе рассказывала как я жила. Кто если не ты должен был появиться в моей жизни?!
Ее мама – моя бабушка, умерла когда маме было три года, отца она своего тоже никогда не знала – это и есть видимо наша семейная традиция. Растила маму двоюродная тетка – женщина сурового нрава и весом больше центнера. Своей семьи у нее не было, но несмотря на отсутствие детей, она была не особо рада опекунству над мамой, пошла она на такую обузу лишь из-за четырехкомнатной квартиры доставшийся от моей бабушки. Растила она мою маму в очень аскетичных условиях, покупки одежды и игрушек, разумеется не были предусмотрены, и все что ей оставалось так это донашивать соседские платья и играть с куклами у которых были выдранные волосы и раскрашенные ручкой лица.
Не мудрено, что когда маме исполнилось шестнадцать лет она удрала из ненавистного дома с целью начать все заново. Изменив имя в паспорте она уехала из родного города, явив миру себя словно новорожденную. Она так и говорила:
– Я даже день когда получила паспорт со своим новым именем считаю своим днём рождения! – и это чистая правда, мы никогда не праздновали ее настоящий день рождения – двадцать шестого февраля, только двадцать восьмое марта. – Какая я рыба, это раньше я ей была. Чистая сентиментальность, мягкость, долбанная чуткость и ранимость. Нет уж, я – Овен, вот где истинный борец, импульс к достижениям своих целей, острые как пики амбиции, в этом вся я – огненная стихия.
И правильно, с чего ей было зацикливаться на прошлом, которое по праву можно считать не ее жизнью. «Жизнь – это то, что мы выбираем сами!» – всегда говорила мама.
Когда ей пришлось вернуться домой на шестом месяце беременности, то разумеется тетка была ей не рада, она ведь уже распрощалась с мамой, и мысленно считала большую квартиру своей собственностью. Но не тут-то было, помимо вновь вернувшейся племянницы в доме должен был появиться младенец, и вот где добрую тётушку разнесло.
– Ты не представляешь как она изгалялась! – как-то призналась мама. – То заявление за заявлением писала участковому, что я мол издеваюсь над ней и привожу в дом пьяные компании. Придумывала вымышленных любовников, а далее и вовсе обвиняла меня в проституции. Самый настоящий кошмар начался когда ты родилась, она все пыталась лишить меня родительских прав писала в органы опеки, чтобы тебя мою малышку у меня забрали. В общем тот ещё был аттракцион.
Когда маме исполнилось восемнадцать лет, сочувствующие люди подсказали ей, что она имеет равное право на квартиру и что самым лучшим вариантом будет разделить недвижимость. Будучи смышлёной девушкой, мама не стала пренебрегать дельным советом и осуществила выгодную сделку. Так мы и приобрели нашу двухкомнатную квартиру, которую в последствии изъяли.
Меня часто накрывают воспоминания о маме, словно снежной лавиной. Я вычитала где-то, что когда вы испытываете тоску по близкому человеку, нужно выделять час в день и смело выплакать всю боль, а дальше принимать случившееся как должное, то что нельзя переиграть. Осознать полную необратимость – сложнее всего, сразу хочется зажмуриться и перенестись в ту реальность которая зовется «до», момент до стихийного бедствия, который сбил волной все то, что некогда служило тебе домом и тем самым личным, без которого приходится жить после.
Я помню тот последний день, когда мне разрешили забрать вещи. Помню каждую деталь до единой. Незаконченный ремонт в гостиной, стремянки и полиэтиленовые пленки на полу, запах свежей краски, разобранную новую мебель, которую нам не суждено было собрать. Гардеробную, в которой хранятся уже чужие вещи. Не забуду как нелепо выглядели мамины роскошные лодочки от Сен Лоран забывшиеся на старой галошнице. Интересно как сложилась их судьба, кто их одевал после, сколько комплиментов они словили на уже чужих стопах. В них скорее всего танцевали на чьей-то свадьбе или юбилее. А наша джакузи, кто смывает свою будничную грязь в ее стоки?
Я не смогла набраться сил и пойти подсмотреть в окна нашей квартиры, что всегда так уютно освещали наш двор. Увиденное чаепитие других людей на нашей кухни сыграло бы роль лезвия отчаянно полоснувшего по крыльям моей души. Мама всегда не одобряла сентиментальных жестов и всплесков ностальгии. «Что утонуло, не спасёшь, что сгорело не вернёшь!» – сказала бы она. Ей всегда удавалось найти нужные слова и прийти к логическому смыслу. Как мне порой жаль, что я совсем на нее не похожа. Хотелось бы и мне иметь непробиваемую броню и холодный разум.
Правда справедливости ради стоит отметить, что и общие черты у нас имеются, иначе как бы мы единогласно решили отказаться от всех свиданий в тюрьме и ведений переписок. Дать увидеть себя в тюремном, синем халате и жуткой косынке на голове – этого она бы не позволила. Только тот, кто хочет ударить ее ниже живота, позволит явиться к ней на встречу.
Писать письма из-за решетки тоже не ее тон, что она могла бы мне сообщить, как проходит ее день в рамках тюремной дисциплины, за что осуждены ее сокамерницы и так ли была отвратительна вчерашняя баланда?
Говорить о прошлом мы не любили, о будущем не имеет смысла. Я надеюсь на то, что она все-таки меня знает и верит, что не один из психологов или социальных работников, не сможет своей удавкой стянуть всю мою любовь к маме. Как бы они не били меня по всему живому, им не дано разбить сосуд с моими чувствами.
Иногда когда не получается заснуть в неуютной интернатовской кровати, я закрываю глаза и вижу Персидский залив в котором мы с мамой купались чуть ли не каждое утро. Нужно всегда было поддерживать естественный загар, он выгодно подчеркивал фигуру. Поэтому мы часто ходили на пляж, если солнце было не агрессивным могли провести там весь день, позже возвращались в наши съемные апартаменты на Марине, и если я была свободна, мы готовились к вечеру – одевали уже более обязывающие наряды, а после шли ужинать в ресторан премиум класса. Мама никогда не любила готовить, стряпня казалась ей убийцей времени, женщина ведь должна уметь сосредоточиться на себе, а там где есть кастрюли и шумовки – дух дивы не живёт. Она обожала устрицы, сашими и прочих морских гадов, от которых меня лично воротит, но из солидарности ко мне она могла снизойти до Фаст фуда который я всегда любила, я ведь как не крути была ребенком, а кто из детей не любит картошку фри и бургеры?
Чем дольше мы находились в Дубае, тем далеки были от наших прошлых дней в Шымкенте. Нам больше не нужно было париться что две пачки макарон единственный запас продуктов на неделю, или то, что я уже выросла из зимних сапог. Нет, мы не были совсем нищими, но тем не менее с нуждой мы были знакомы и пособие как дожить до зарплаты нам в то время не помешало бы.
Мама была очень счастлива нашей новой жизни, а я ещё больше от того, что это счастье давала ей я. Ведь не даром говорится, что дарить подарки приятнее, чем получать. Если бы вы ее видели весело припевающей за рулём нашего новенького BMW, вы бы меня поняли. Она сверкала под стать своим бриллиантовым серьгам. Разве могло быть для меня что-то лучше?
– Уже пол одиннадцатого, черт! Через пол часа мы должны быть там… – мама в свободных, молочных брюках и бюстгальтере нервно слоняется по номеру нашего отеля в поисках необходимых атрибутов для завершения ее наряда. Удивительнее всего, что она ещё вчера вечером подготовила и пару раз примерила все то, что должна была сегодня вывести в свет, но как всегда обычно происходит – все отложенное разлетается в неведомом направлении.
– Переживаешь за то, что можно доверять или нет? – я спокойно сидела на кровати обхватив ноги руками.
– Больше за свой вид… – нервно надевает на запястье массивный браслет, но тут же его снимает и отдает предпочтение тонкому изящному браслету из серебра. – Я не хочу выглядеть чересчур вычурно, но и при этом слишком простой быть не хочу.
– А я нормально выгляжу, не слишком просто? – встаю перед зеркалом и провожу руками по своей джинсовой юбке и майке алкоголичке.
– Идеально, тебе знаешь и не нужно особо выделываться. Главное – лицо, фигура и ухоженный вид. Помнишь я всегда говорила, что все модели ходят на кастинги в основном в джинсах или джинсовых шортах и простом топе, думаешь это случайно? Нет, чем красивее девушка, тем проще должны быть вещи – выигрышное сочетание, а там рюши, воланы и буйство цвета для тех, кого природа малость обделила.
– А что мне говорить? – начинаю замечать в себе лёгкий нервоз.
– И говорить тебе ничего не нужно детка, за тебя все скажет твоя внешность. Фото твои они уже видели, теперь им нужно убедиться, что ты так же прекрасна и в жизни. Так, что говорить буду я, и условия ставить тоже буду я. – мама наносит блеск на губы дополнительным слоем, хотя и без того они кажутся желейными. – Тебе не за что переживать родная, все девушки приезжают одни и сделки совершают сами, а с тобой мама, которая ещё и твой импресарио.
– Дурацкое слово.
– Импресарио? – мама улыбнулась. – И не говори, от него так и веет буржуазией, вчерашний день. – засовывает блеск в небольшую сумочку.
– Буржуазия тоже не нравится.
– Знаю, я специально сказала чтобы тебя позлить. – засмеялась мама.
– Ещё бесит – мещанство, упадничество, а… – задумываюсь. – Пуританство, мизантропы… там вообще много подобных слов. Когда читаешь книги то и дело спотыкаешься об эти слова, а на фиг они нужны в тексте, если каждый раз нужно лезть в Гугл словарь, чтобы перевести всю эту фигню на человеческий язык.
– О зайка, ты ещё с зацикленными театралами не пересекалась, вот где полный выверт взамен человеческого общения. Каждый второсортный режиссер мнит себя гением, вечно цитирует Станиславского, при чём непонятно зачем, когда можно просто посоветовать почитать его книги, а цитировать уже свои взгляды и убеждения. У меня всегда было ощущение, что они специально заучивают текст собранный из разных книг, чтобы произвести невероятное впечатление на простых людей, дабы умней казаться, а на деле ведь все гениальное просто. Вот хотя бы к сравнению возьмем американское ток шоу Джимми Фэллона, посмотри как расслабленно ведут себя его гости, все очень непринуждённо, лайтово. Актеры не кидаются высокопарными словами и цитатами, не режут уши обывателей, на которых кстати и держится вся их карьера и успех. А наши нет – бледные поганки, которые так хотят быть яркими мухоморами. – я смеюсь. – Так что детка, театр – это уж точно не храм искусства.
– Почему?
– Что почему? – ее лицо выдает непонимающую реакцию. – Секрет скажу, как бы актеры и режиссеры не упивались в речах о любви к зрителю, как бы не вещали, что каждый спектакль – это совместное творение труппы со зрителем, не верю скажу я вам. А знаешь почему? Все очень просто, на самом деле творческие люди терпеть не могут зрителя, они мнят себя выше его, на две или три ступени, считая себя творцами, посланцами небес с волшебной, просветительной миссией. Да, да малыш – зрители для них простая серая масса, угрюмые обыватели, погрязшие в смертных делах. Им нравятся обожания, восхищения и до боли нелепое слово «Браво», выкрикнутое из рта какого-то простака. Тщеславие помноженное на гордыню, уж я то знаю, сама такой была.
– А сейчас какая ты мама? – расчесываю свои блестящие волосы.
– Какая я сейчас? Я та, что находит сытость не в прозе и драматургии, а в наличных зелёного цвета. Деньги Лера – это свобода – произносит по слогам. Ну а если и даже вернуться к драме, то как у Чехова «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.» Верно сказано, косметолог и косметика стоит денег, одежда тоже, а если ещё и прекрасная, то в тройне. Видишь зайка, на театральную зарплату – этого не приобретёшь.
– Значит, нужно думать только о материальной стороне?
– Ты меня плохо слушала, и душа и мысли тоже, но опять же – зацикливаться не надо, проще порой надо быть, но не слишком. И вообще нет ничего лучше расслабленности, особенно для женщины. Это тоже запомни!
– Про расслабленность?
– Ну конечно, когда девушка расслаблена она непринужденная, лёгкая и свободная, как лодка летящая по волнам – это очень привлекательно, поверь. А вот закислённость – это комплекс, геморрой торчащий из задницы, не дающий нормально присесть. Я про баланс говорю, духовного, физического, материального.
Возможно я не всегда ее понимала, но это не от того, что я была с ней не согласна. Она и сама всегда была весьма сложна и диковина, как тропический фрукт. Знаю одно, как бы мама не отрицала какую-либо зацикленность, она во многом противоречила себе. Разве не ее амбиции, самолюбие и жажда достатка не выглядели как полная одержимость и страсть, ведущие ее сверхскоростной корабль к столкновению с айсбергом. Разбившись на миллион мелких осколков все ее принципы и учения пошли ко дну, но не для того чтобы покрыться коррозией и медленному разложению, а возможно для создания кораллового рифа из которого выйдет новая жизнь.
В начале первого мы подъехали в назначенное кафе с видом на фонтаны, возле знаменитой Бурдж-Халифы. За стеклянным столиком сидело двое – женщина блондинка с неестественно белоснежной улыбкой и молодой тощий парень с мышиным волосами, собранными в конский хвост. Блондинка с первой же секунды не внушала мне доверия – извечно сверкающая улыбка по поводу и без, супер платиновый блонд, узнаваемая сумка от Диор, такие женщины читаются как букварь, но простота их вовсе не мила и уютна, как ягодный пирог. Они другие – примитивные, озлобленные волчицы, сбежавшие из глухого леса, вынужденные выживать в каменных джунглях. Парень же был отпетым снобом, что тоже выглядело нарочито и легко читаемо – очередной гей сбежавший из провинции, в школе его небось пинали в туалете, а школьными тетрадками подтирали задницу, тогда он и решил что обязательно утвердится в мире где все легко купить за деньги, мальчик вырос и стал работать на рынке шкур. Это и были Денис и Ольга, именно Ольга. Несколько раз невзначай подчеркивала в разговоре, что не любит когда ее имя уменьшают до всем привычной Оли. Справедливости ради стоит отметить, что и старалась она тоже – говорила что мы можем звонить ей в любое время суток, если возникнут вопросы или любые сложности. Восхищалась моей красотой развитой не по годам, а я и не знала как на это реагировать. Я к слову сказать никогда не была озабочена своей внешностью, я не выстраивала из этого культ. Никогда не хотела быть моделью или актрисой, дабы освещать своей красотой театральные подмостки и глянцевые журналы. Я была намного проще своей мамы, я не планировала что буду входить во взрослую жизнь через резные ворота под звуки арфы, верхом на единороге. Мне нравилось счастье в простых мелочах, я умела находить их в серых буднях, в квартире которая нуждалась в капитальном ремонте, нудных школьных уроках, даже одноклассники дебилы меня не волновали и я не пыталась поскорее перемотать время и все изменить. Мне нравилось скользить по рельсам которые были возложены ещё задолго до меня, я никогда не была из тех кто борется с системой и жаждет внедрить в строй свои новаторские видения.
– Очень приятно, что она выглядит в жизни даже лучше, чем на фото, а это большая редкость. – говорит Ольга, а у самой глаза искрятся от предвкушения выгодной сделки. Небось думает, во что пустит заработанные деньги. – Уж поверьте, в основном девочки перегибают палку с фильтрами, и их внешность в реалии не имеет ничего общего с настоящим лицом, а здесь все идеально, у меня даже вопросов нет. Она идеально подходит! – я ей нравлюсь еще бы, ведь я та, что сорвёт трофейную шкуру с медведя, занесенного в красную книгу, и принесет ей дар на вытянутых руках. Курочка несущая золотые яйца.
– Вот и отлично, я знала что вы будете довольны. Хотя каждая мать считает свою дочь самой красивой, но только не я. Я вижу все как есть! – мама не отстаёт от себя, даже в простых словах подчеркнёт свою правоту и особенность. В молочных брюках и черном топе с широкими бретелями, в волосах аккуратно собранных в мальвинку, с украшениями удачно подобранными она отражает образец вкуса и даже величия, но не для меня. Я вижу ее страх – язык облизывающий пересыхающие губы, запомнила ее трясущиеся руки по дороге в такси. Мама строила крепость из своего тембра голоса, создавала лучников из взгляда, который буквально проедал собеседника насквозь, все ментальные строения надёжно защищали ее от нападок окружающей среды и людей которые могли ее уязвить. Да, мама действительно была зацикленная, зацикленная на своем выживании.
– Я так понимаю тему оплаты, мы можем обсуждать при Валерии? – неуверенно то ли спросила, то ли утвердила Ольга.
– Да, она абсолютно все знает, полностью в теме! – выстрелила мама, а я словила неловкость хотя она уже забытый гость в моем сознании, после того как мама все распланировала и когда мы с ней пришли к общему решению. Между нами стёрлась граница, которая имеется во всех здоровых, семейных отношениях между родителями и детьми.
– Что ж… как изначально я вам говорила, оплата будет в размере ста тысячи долларов, но вы же понимаете, что и мы работаем не за бесплатно и имеем от каждой сделки процент…
– Стоп, то есть речь идёт о ста тысячи минус вычет процентов, так? – мамин голос меняется, и я ловлю нотки раздражения.
– Разумеется вы без нас не совершили бы этот план. – наконец-таки открывает рот Денис, который сидел молча до этого со скучающим взглядом.
– Вам двоим? – спрашивает мама, указывая на этих двух пальцами, оба синхронно кивают на ее вопрос. – Минуточку, я изначально вела переписку с Ольгой и заочно была знакома только с ней, про вас же я знать не знала, да и зачем вы тут, уж извините? – Есть, мне нравится как мама ставит на место этого высокомерного прыща.
– Вы вели онлайн разговор, который до сегодняшнего момента был лишь разговором, вы и сами не знали на сто процентов, что решитесь и прилетите сюда. Поэтому Ольга и не считала нужным объясняться с вами по всем вопросам в переписке, но мы работаем вместе – мы партнёры и оплату делим пополам. Наша функция состоит в обсуждении всех вопросов с двух сторон сделки, двоим, знаете ли, проще работать. – оскалился в ответ и знаком позвал официанта.
– Нет так не годится, сто тысяч долларов чистыми, нам на руки! – отрезала мама.
– Это невозможно. – спокойным и даже не удивлённым голосом говорит Ольга. – Мы не работаем за бесплатно.
К столику подходит официант, Денис заказывает кофе.
– Вы какой пьете? – спрашивает он маму.
– Мы не пьем кофе и мы уходим! – мама приподнимается, но Ольга тут же ее жестом останавливает.
– Мы не на базаре, торговаться я не собираюсь! – мама снова присела.
– Это самое большое, что мы можем вам предложить, Ольга же вам писала, это очень выгодная сделка, не каждому удается получить такую сумму даже с вычетом процентов. – Денис пытается убедить маму в своей правоте, но я вижу их открытый интерес ко мне, и мама разумеется это тоже видит, а значит будет стоять на своем.
– Да, и для вас выгодная в первую очередь, Дубай кишит эскортницами, моделями и прочими блядьми, но все они старше четырнадцати лет и уж точно не девственницы. Найдите хотя бы одну и я поклонюсь и прокричу «Браво», и вы знаете что я права. Все они старше шестнадцати, ибо более юным нужно разрешение родителей, а где вы найдете таких родителей которые дадут разрешение?
– Вы нам просто крутите руки! – Ольга издает смешок и взмахивает руками.
– Черт возьми мы в Дубае, в городе неиссякаемого золота, договоритесь с другой стороной на большую сумму и получите свои проценты. – мама встаёт и уже по-настоящему без желания, чтобы ее остановили и мне взглядом показывает, что нам пора. – Сто тысяч долларов чистыми, только так. Как решите этот вопрос, дадите знать!
Мы быстрой походкой и не оборачиваясь покидали заведение, а я спиной чувствовала раскалённое удивление и две отвисшие челюсти, что провожали нас взглядом, в этом нет сомнения, никто за время их карьеры не осмелился ставить им свои условия и уходить не попрощавшись. Ради должного стоит и отметить, что ни одна мать не могла бы так искусно продать своего ребенка, только она – мама моя.
Она предложила посидеть где-нибудь, а потом проветриться, я только помню, что слышала ее слова как из туннеля – эхом. Я не понимала, что стою на распутье и не видела в ее действиях преступления, но равнодушной и расслабленной я быть не могла. Меня что-то начинало видимо по немного калечить в тот день, или же я попросту не хотела знакомиться с правдой, хотя до сих пор и не узнала – существует она или нет. Я видела семьи гуляющие по городу – заботливые мамы, поправляющие панамки на курчавых головах, отцов покупающих мороженое. Все они казались из другой реальности, люди которые после отпуска вернуться домой. Матери которые не лечат зубы дочерям, для того чтобы улучшить их товарных вид, те которые не будут назначать суммы за ночь с шейхом, те которые будут готовить своих дочерей к экзаменам и выпускному. Я не видела той жизни после, после того как маме пришло сообщение, что другая сторона принимает ее условия. Моя реальность после стала меняющимися фрагментами калейдоскопа, меня поместили в пластиковую трубку создав полный вакуум и изоляцию от реальной жизни. Я стала одним из ярких кристаллов, сменяющийся другими. Я была как и говорила мама – жемчужиной добытой со дна моря – была, но так ненадолго.
Ольга прислала сообщение буквально через пару часов после нашей встречи, там было написано что мы получим ту сумму на которую претендуем – чистыми. Мама выдавила ироничный смешок и радостно потерла руки.
– Откуда ты знала, что они согласятся? – спросила я.
– Для этого не нужно обладать даже особой логикой. Товара на рынке много, а штучного нет, а ты единственный экземпляр.
– А вдруг они обманут, как им вообще можно верить?
– Зайка, мама не дура…
– Я и не говорю, что ты дура.
– Мы ещё во время переписки усвоились, что деньги вперёд, только так.
Мы шли вдоль променадной дороги, с залива дул ветер пришедшей с сумерками, город понемногу кутался в темный покров. На своих плечах я уловила вечернюю прохладу и пожалела что не захватила джинсовую куртку. Мама шла уверенным шагом, чуть опережая меня, словно она и вовсе идёт одна. Что она чувствовала в тот момент, о чем думала и чего желала, волновали ли ее мои чувства и переживания, и были ли они у меня в тот момент – я и до сих пор понять не могу. Что вообще могут чувствовать матери которые продают своих дочерей в наложницы, и много ли таких? Терзала ли ее хоть мимолетная неуверенность, может она и вовсе хотела передумать и отменить сделку, жалела ли она по ночам о содеянном, и понимала она на что шла? Десятки вопросов будут кружиться у меня в голове спустя время, я порой буду выдавливать из себя слезы и вставать на место жертвы, ведь мне кажется я имею право на такую роль, но как бы я не пыталась пропитаться жалостью к себе, у меня ничего не выходило. Даже имитированная обида не может дать мне ощущения полноценной боли и душевной травмы.
Мы свернули в глубь района где располагался наш отель, мама не хотела возвращаться в номер, и я согласилась еще прогуляться, несмотря на то, что мне было прохладно. В районе где мы проживали, в пяти минутах ходьбы от нашего отеля располагался еще один отель, который не раз вызывал интерес у моей мамы.
– Видишь, это место слета для низкосортных эскортниц. – махнула головой в сторону главного входа.
Возле фасада крутилась небольшая компания курящих девушек в уж очень неприличной одежде, мы и сами не были скромницами донельзя покрытые материями, но шмотки этих девчонок пересекали все границы приличия. Подобия платьев в виде лоскутков, обмотанных вокруг тел, слишком высокие каблуки и слишком воинственный макияж. При отеле располагался индийский ночной клуб, посетителями которого были в основном выходцы из южной Азии, Эмирати такие места не посещали, а значит и девушки как говорила мама были на низкой должности. Такса таких как правило составляла триста долларов за час и никаких презентов сверху.
– Хотя и справедливости ради стоит отметить, что они и вовсе не эскортницы, а обычные проститутки, прячущиеся за модное слово. Девочки прилетевшие на отдых, которые не прочь и подзаработать, привезут домой пару тысяч и будут хвастаться подружкам красивой жизнью. – надменно улыбнулась мама. – Комбо тур, достопримечательности Дубая плюс ночная жизнь, а дома небось учатся в пединституте, чтобы потом тебе детка историю или английский преподавать. Нет дорогая, запомни если продавать себя то – очень и очень дорого!
Я запоминала каждое ее слово, ловила каждый жест и училась ее лёгкой надменности. Мама создавала для меня беспроигрышную стратегию, а мне только и оставалось как губке впитывать всю информацию.
– Всегда меньше говори и больше запоминай, и главное – никогда, слышишь, никогда и никому не позволяй в себе усомниться, поняла? – я молча покивала. – Конечно будут и сложные минуты, и это совершенно нормально – когда ты почувствуешь себя уязвлённой, но даже в тот момент ты должна будешь сказать себе: «Я все, что есть у себя, и только я могу решать кто я есть на самом деле!» – мама приобняла меня за плечи. – Дорогая, ты на своем пути ещё встретишь немало женщин, которые будут ненавидеть тебя за твою красоту, они станут всячески пытаться сбить тебя с толку, помешать твоему настрою и уверенности, и вот тогда ты должна будешь вспомнить меня, вспомнить все то, о чем я тебе говорила. Пообещай мне, что вспомнишь! – гладит мои волосы. – Обещаю мам. – чуть ли не прошептала я.
– Молодец, и слова – всегда выбирай что сказать, учись убивать одним словом. Ты должна видеть страх в глазах соперницы, уловить ее колебания, а после сломить. Иначе Валерия сломят тебя! Я это говорю, от того, что ты юная лань пока ещё с бархатным взглядом и естественно алыми губами, такие кость в горле для престарелых пантер, которые привыкли сметать все на своем пути, но им тебя не одолеть их время утекло. Единственное, что у них есть это опыт, на котором только они и держатся – это жалко и убого. Несорванная роза не может иметь опыта, это – закон природы. А тот кто им кичится, вынужден признать себя сухоцветом.
На рассвете, и до сих пор мне непонятно зачем, ибо дело не самое сложное и оттого неважное в государственном масштабе, но все же – меня ждала машина представительского класса у входа нашего отеля. Несмотря на нашу довольно-таки теплую локацию, на дворе стояло утро и до боли со смешным прилагательным как промерзлое. Да-да господа, мне и впрямь было бы накинуть на себя что-то, да сверху по шёлку юных плеч. Я волновалась и оттого ощущала тошнотворную тряску всем телом, а мама была сонной – как и положено быть ей на рассвете, ибо не любила утро она никогда. Я не видела в ее взгляде сопереживания, волнения или поддержки, я в тот день не видела ничего!
Бежевый Роллс Ройс уносил меня в неведомую мне даль, за тот горизонт где стирается все детское начало, и начинается то, что зовётся – взрослой жизнью. Я понимала, что вступает в силу тот момент, в котором каждый уже за себя. Я пыталась сдерживать слезы и не поддаваться сентиментальным ощущениям, мама меня всегда этому учила. Она внушала мне тогда, что я нахожусь на том пути – который зовется точкой старта, и чем жирнее она отмечена в твоём личном дневнике, тем насыщенней будут дальнейшие события. Мама, она ведь часто была права…
Я ловила пронизывающую прохладу на своем теле, да и кондиционер машины премиум класса как назло разгонял свои обороты. Под голубым сарафаном предательски выпячивались юные соски, поутру забывшие надеть покрывало бюстгальтера из итальянского кружева, недавно купленного в одном из моллов Дубая, дабы быть на высоте, в наготе и чистоте своей первозданной. Мама, я и его забыла надеть, я забыла, уже забыла то, чему ты меня учила…
«На женщине всегда должно быть роскошное белье» – говорила она, дабы над тобой не смеялся весь морг после жуткой дорожной катастрофы.
– Почему мама? – спрашивала я.
– Я один раз была в морге…
– Зачем? – испуганно перебиваю ее.
– Так вот, я однажды была в морге, вернее в здании где по совместительству проходит судмедэкспертиза, а значит не только после смерти, но и после полученных травм. Неважно в бытовой драке, при нападении, и прочее. Я помню в краткую подглядела в один документ, который лежал сверху над всеми прочими папками на столе. Единственное, что сильно запечатлелось в памяти моей так это несколько предложений – «Тело женщины тридцати с лишнем лет, майка серая трикотажная, трусы красные трикотажные с двумя дырками»
Мама делает минутное отступление.
– Детка, запомни – никаких драных трусов с котиками и шаловливыми надписями познавшими сотни стирок, зайка, такие как мы выходим в свет только в кружевном белье, либо в чистой наготе, но обязательно с каплей любимых духов.
Машина остановилось возле небольшой но тем не менее шикарной виллы, расположенной на одном из искусственных островов. Ещё за несколько метров до въезда я заметила сквозь окно машины знакомый силуэт – платиновая блондинка в сарафане, такого же голубого цвета как и мой. Она приветственно натянула улыбку и даже по-детски помахала рукой.
– О… Валерия… – от чего-то волнительно и дотошнотворно искусственно.
– Здрасьте… – мое робкое приветствие, по моим четырнадцати годам.
– Ты уже на месте, так быстро!!! – не останавливаясь продолжает вещать идиотским тоном. – А у меня для тебя подарок… – здесь нужно было бы добавить не менее дурное ха-ха, тройку шариков пущенных в небо и поднятую ножку в стиле Мэрилин Монро, как же это до боли прозаично, в духе блондинок. – Это для связи со мной, ну и конечно с мамой… – последнее слово произнесено неуверенно. Руки с неестественно длинными ногтями протягивают коробку с Айфоном, не нужно быть гением, чтобы понять, что телефон последней модели.
– Зачем это? – робкий, но тем не менее очень честный вопрос, ибо на айфон я не рассчитывала.
– Это… для…, ха…
– Для? – я не уступаю, вспоминаю слова матери «убивай словом».
– Ах… – снова нелепый смешок. – Валерия, ты особенная, и планы на тебя, поверь – далеко идущие, а … телефон – всего лишь телефон, но тем не менее напоминающий, что все очень серьезно.
– Для кого? – я не уступаю.
– Ну, что мы стоим! – наигранные руки к верху. – Идём, идём, я все тебе покажу!
В дверях нас встречает мужчина в белой тунике, с дружелюбной улыбкой, по-видимому индус. Мое имя он произносит не совсем правильно, но это не особо важно, главнее то, что я начинаю себя чувствовать званой и от того такой важной гостью, а что может быть лучше для подростка, нежели поднятая значительность.
Нас с Ольгой проводят в роскошно обставленную гостиную с белоснежной мебелью и коврами ворсом чуть ли не в полметра. За панорамными окнами виднеется бирюзовый залив и пара-тройка яхт, Ольга уверено садится за резной диван положив ногу на ногу, и первое, что я ухватываю в данной ситуации, так то, что она явно здесь не впервые и от того не чувствует скованности от незнакомого места.
– Лера… Можно Лера, да? – не дожидаясь моего ответа сама же и кивает утвердительно на свой вопрос. – Лера, наверное интересно почему мы здесь? – и слава богу ставит паузу, а то я думала и на этот ее вопрос поступит снова ее же ответ.
– Угу… – еле слышно издала я полу глухой звук.
– Ты пробудешь здесь десять дней… – не успела она объяснить мне зачем, мне находиться здесь аж десять дней, как мой желудок сковал волнительный спазм. Я никогда не расставалась с мамой, не отлучалась из дома, я не была черт возьми даже в лагере. А тут, десять дней? – Это называется время карантина, сейчас с минуты на минуту прибудет сотрудник медицинской клиники, и возьмёт у тебя все виды анализов, а дальше… – я чувствовала, что ей становится немного не ловко. – А…, это все нужно, чтобы полностью убедиться, что ты абсолютно здорова, к слову анализы у тебя возьмут два или три раза за эти десять дней. Ты по правилам не должна покидать этот дом, не должна ни с кем контактировать, чтобы было стопроцентное подтверждение, что у тебя не было никаких контактов, после сдачи анализов. Здесь над каждой дверью установлены камеры видеонаблюдения, сама понимаешь, для полной уверенности в том, что ты не покидала территорию. Так вот… – нервными руками поглаживает подол платья. – В твоём распоряжении будет вся вилла, здесь есть внутренний дворик с бассейном, также множество техники, даже плейстейшен есть. – хихикнула по-идиотски, да и с чего она вообще взяла, что я фанатка видео игр? – На вилле всегда будут находиться пять человек из обслуги, так что тебе совсем не нужно ни о чем заботиться, для тебя будут постоянно готовить, но а если вдруг ты не оценишь приготовленные для тебя блюда или ты скажем захочешь просто перекусить, то ты в любой момент можешь открыть холодильник и брать все что пожелаешь. Ещё есть такая опция как заказ, если ты захочешь чего-нибудь эдакого, чего нет на здешней кухне, то смело говори об этом и тебе доставят все что угодно, поверь, но только ты не очень переусердствуй, сама понимаешь, ты не должна поправиться! – заулыбалась искусственными зубами. – Ты просто скажешь это управляющему, который нас встретил и он все осуществит, я тебя с ним сейчас познакомлю.
– А они, то есть обслуга знают для чего я здесь, что если они меня о чем-нибудь спросят? – спрашиваю, и замечаю свой дрожащей голос.
– О.., об этом не волнуйся Лера, им платят за то, чтобы они ничего не спрашивали, и кстати ты тоже не должна ни о чем их спрашивать и что-либо им рассказывать, совсем ничего, понимаешь? – я молча кивнула. – Единственное ваше общение должно сводиться только к еде или каким-нибудь простым бытовым вопросам. Мне же ты можешь писать или звонить в любое время суток, возникнут вопросы – я их решу. Да, также ты можешь общаться со своей мамой и все, никаких подружек, никаких фото с виллы в соцсетях – ничего прочего. Ну я думаю проблем не возникнет, твоя мама говорила, что ты не только красивая девочка, но и очень умная.
– А что потом, ну когда пройдет десять дней?
– А… думаю сначала надо сдать анализы и получить их результат. – уклончиво ответила Ольга с улыбкой в виде собачьего оскала. – Да, а теперь идём я тебе представлю Девида. – я удивилась, что индуса в белой тунике зовут Девид, но Ольга тут же мне сказала, что так проще, ибо его настоящее имя сложное для нашего произношения.
Спустившись на первый этаж Ольга как и положено ввела нас с Девидом в приветливый обмен кивка головы и скромной улыбки. Он сказал ей что-то на английском, чего я не смогла разобрать, мне с порога был непонятен его сильный акцент.
– Лера – это Девид, любые вопросы, пожелания – этот человек всё решит. – индус скромно кивнул головой. – Так, а теперь пройди пожалуйста вон в ту комнату, сотрудник мед клиники уже прибыл. – Ольга показала на вторую дверь от лестницы. – Смелей, тебе ничего не нужно говорить, тебе все объяснят.
Я направилась в указанное направление и оказалась к моему удивлению, в самом настоящем процедурном кабинете, я думала окажусь в подобие гостевой комнаты, но не тут то было – стены выложенные кафелем, кушетка, раковина, шкафчик с медикаментами и даже к моему ужасу здесь было гинекологическое кресло. Для чего оно здесь, это же дом, а не больница, кто им вообще пользуется и для каких целей? Вся комната была оформлена в девчачьем розовом цвете, что и вовсе выглядело комично. Мне улыбнулась молодая девушка в медицинской форме, на вид восточной национальности, она вытаскивала из чемоданчика различные колбочки. Мне стало жутковато, я с детства не переношу медосмотры и сдачу анализов. Медсестра указала мне на стул и объяснила, что сначала возьмёт кровь из вены. Перевязав жгутом мою руку, она вытащила шприц для сбора крови, я зажмурилась и словила тошноту, меня всегда пугали иголки и прочее мед атрибуты, я слишком чувствительная даже к минимальной боли и колкому вторжению в мою кожу, но как оказалось эта была не самая неприятная из процедур. Взяв кровь из вены, у меня также взяли мазок из носа и рта, а на десерт оставили самую унизительную процедуру – вагинальный мазок. Я конечно видела такие кресла в кабинете гинеколога, когда проходила школьный медосмотр, но снимать нижнюю часть туалета и раздвигать ноги мне не приходилось. Я конечно хотела препятствовать или же умолить вежливую медсестру, чтобы она сделала мне поблажку и избавила от ненавистной процедуры, но я знала, что это бессмысленно. Зажмурив глаза, я пыталась абстрагироваться от моей ситуации и места нахождения, я мысленно вернулась домой, вспомнила школу и одноклассников – которых мне больше не придется увидеть, перебирала в голове прошлые моменты, в которых мы жили с мамой, в моментах до принятия рокового решения. Мама всегда говорила, что нельзя возвращаться в прошлое и уж тем более жалеть о чем то, но я и не жалела меня всего лишь на просто пугало неведение.
Когда все закончилось, медсестра поблагодарила меня и сказала, что я могу идти, ее акцент был более-менее понятлив мне, я хоть и имела пятерку по английскому, но все же не могла назвать себя говорящей на нем свободно. Правда для объяснений простых предложений, моего запаса слов хватало.
Ольга ждала меня в коридоре.
– Все хорошо? – я положительно кивнула. – Отлично, теперь идём я тебе покажу весь дом и ты сама выберешь себе подходящую комнату.
Побродив по двум этажам я всматривалась в каждый угол, оценивала любую деталь попавшуюся мне на глаза. Я бы не сказала, что эта вилла особо сильно меня впечатлила, да все было в новом, идеальном состоянии – были видны огромные деньги вложенные в каждую мебель и предмет декора, но тем не менее я бы не назвала этот интерьер супер стильным. Всюду были позолота, расписные шелка и бархат, огромные вазы с греческим орнаментом, но тем не менее меня не сильно впечатляла эта чересчур напыщенная роскошь.
Я выбрала спальню окна которой выходили на Персидский залив, и это было вполне очевидно, меня ведь с детства убаюкивала вода, не даром я Рак по гороскопу. Ознакомив меня со всем домом и убедившись, что я поняла все условия своего нахождения Ольга ушла, напомнив мне, что в моем новом Айфоне уже установлена сим-карта и вбит ее номер телефона и номер моей мамы. Как только дверь за ней закралась, Девид проводил меня в столовую в которой был накрыт завтрак для меня.
На большом столе выполненным в стиле Барокко были выставлены тарелки с различными блюдами и закусками – нарезки экзотических фруктов, ароматная выпечка, сыры и мясные нарезки, множество джемов и даже чай нескольких видов. Гостиная располагалась на первом этаже с выходом ведущим к бассейну, я села за стол и погрузилась в яства, которые были для меня уготовлены. Нежнейшие круассаны были настолько вкусными, что я не заметила, как проглотила пять штук, все-таки не даром Ольга подчеркнула, чтобы я не особо налегала на еду. Не мудрено, когда перед тобой появляется скатерть-самобранка, как тут легко остановиться?
Разумеется я чувствовала неловкость от своего пребывания, хоть Ольга и объяснила, что я могу пользоваться всем что есть в доме и даже проявлять капризы и пожелания. Тем не менее, я находилась не в своей тарелке, к тому же чувству скованности послужили и камеры видеонаблюдения. Я была словно участница реалити-шоу, запертая под круглосуточной слежкой. Пугала и мысль, что вдруг скрытая камера установлена в ванной комнате и туалете, но я искренне надеялась на порядочность хозяина дома и уважение к личному пространству. Хотя едва можно судить о данном месте и ситуации с позиции консервативного устоя, учитывая мою цель пребывания и происходящие события, то вряд ли стоит ожидать привычных культурных правил. Мир в котором мужчины покупают несовершеннолетних девушек как товар, и селят на виллах для карантина – с трудом можно считать нормой и надеться на вежливую снисходительность. Я не удивлюсь, что даже в еде которую я употребляю могут находиться микрочипы для полного обследования моей эндокринной системы. Меня удивляла отлаженная система в которую меня внедрили, то как Ольга объясняла все правила, и то с какой педантичностью у меня взяли анализы, и даже процедурный кабинет – оборудованный на вилле, все это переворачивало мой привычный мир с ног на голову. До этих дней я жила жизнью обычной школьницы с обыденной, каждодневной рутиной. Сейчас же, меня погрузили в другую реальность, которая является чем-то привычным для арабского мира. Сколько девочек проходило карантин в этом доме, сколько вагинальных мазков было взято на том розовом кресле, и какие причудливые капризы они высказывали работникам виллы и менеджерам.
Не то, чтобы мне не терпелось проверить их обещания и предъявить первый каприз, но тем не менее уже через час моего прибывания на вилле я набрала номер Ольги и попросила привезти мне купальник, ведь свой я оставила в номере отеля. Собирая небольшой багаж гардероба, я упустила эту делать, но я ведь и не знала, что поселюсь в доме с потрясающим бассейном. И знаете, Ольга не обманула, ведь меньше чем через час, курьер доставил пакет с купальником фисташкового цвета. Облачив себя в купальный костюм я запрыгнула в бассейн с водой идеальной температуры, хоть и день выдался относительно прохладный и ветреный, в воде мне было очень комфортно. Прислонившись спиной к бортику бассейна, я подняла голову с закрытыми глазами и ощутила на лице лёгкий поцелуй солнца. Мое тело словно растворялось, я никогда и нигде не ощущала такого комфорта и спокойствия – как в воде. Моя стихия была всегда со мной повсюду, плавать я научилась раньше чем говорить, если можно было бы выбирать следующие жизни, то я не задумываясь бы стала рыбой которая нигде не имеет своего дома. Я бы проплывала реки одну за другой, а позже терялась в мировом океане. Вода учит тишине и спокойствию, она не выносит тайны на обсуждение, а прячет все на самое дно.
Прошло пол дня моего прибивания, но мне так и не позвонила мама, что совершенно нехарактерно для нее. Набрав на своем новеньком Айфоне ее номер, я услышала сонное «Алло» на том конце.
– Как устроилась? – от чего-то очень спокойно без привычного зайчика, котика или детки.
– Ты мне не позвонила! – чуть ли не прокричав сказала я.
– Да, я знала что все хорошо у тебя, ждала когда сама позвонишь, не хотела мешать. – мне кажутся ее слова полным бредом.
– Мешать чему? – возмущено.
– Тебе для начала нужно устроиться, обжиться. Разве не так? – голос мамы понемногу отходил от сна.
– Ты так говоришь, как будто мне нужно мебель передвигать и вешать занавески, здесь все устроено и без меня, чего мне устраиваться?
– Лера, я имела ввиду привыкнуть, ты впервые одна вдали от дома, нужно дать тебе адаптироваться…
– А ты, что спала сейчас? Уже пять часов вечера. – перебиваю её.
– Зайчик, мне тоже не легко, я впервые отпустила своего ребенка. Я выпила снотворное и спала, пока ты не позвонила.
Это меняет дело, а то я уж подумала, что она так рада облегчению избавившись от меня, что растворилась от счастья во сне. А маме оказалось тоже неспокойно, вот и пришлось выпить снотворное. Она не задавала много вопросов, и я не знаю хорошо ли это, ей и впрямь особо не интересно, или же она защищает себя от излишков информации, способной ее ранить. До сих пор вспоминая те моменты по крупицам, я задаюсь вопросом, что двигало ей тогда, считала ли она этот выбор действительно лучшим для меня, или же ей руководила слепая алчность. Она не раз будет говорить, что в том что мы совершаем нет ничего экстремистского, что всегда во взрослой жизни приходится жить по мужским правилам, и достигать успеха за счёт мужчин. Так было всегда, известные актрисы проходили в мир кино через влиятельных покровителей, супермодели приобретали славу через протекцию, красота и молодость мощный инструмент считала мама, которым грех не воспользоваться.
– Ты думаешь Синди Кроуфорд просто так стала супермоделей? Нет дорогая, брак с Ричардом Гиром был трамплином.
– А может она просто много работала и пробилась благодаря своей целеустремленности? – задумываюсь я.
– Ага, скажи это другим моделям которые пахали задарма, но так и не достигли модного олимпа. Или Мерлин Монро! Все дороги в Голливуд идут через постель, Лос-Анджелес не город девственниц! Да, конечно, никто и не признается в этом, и будет строить из себя святую невинность и обижаться на этот факт с румянцем на лице, что по мне уж больно тривиально. – она всегда имело на все свое четкое мнение, и ей было совершено плевать на то, что кто-то его и не разделял.
– А как же тогда любовь?
– Любовь заканчивается тогда, когда обнаруживаешь перед собой пустой холодильник, зайчик. Все в этом мире дорогая очень просто, лежит на поверхности, и не нужно искать высшего смысла, анализировать. Если чего-то хочешь – то бери, а нет, топчись и дальше на обочине. Лера, время враг наш, оно очень быстро уходит. Не успеешь и глазом моргнуть, как ты унылая тетка из автобуса с облезлой, дерматиновой сумкой.
Я никогда не решилась задать ей вопрос, которым мучаюсь по сей день. Как мне понять, что я девушка которая умело воспользовалась своей молодостью, а не обычная проститутка? Где начерчена та самая тонкая грань сигнализирующая о том, что я переступила черту из мира благополучия в мир разврата и низменных ценностей?
Первые два дня я бесцельно слонялась по вилле и вкушала понемногу богатую жизнь. Познакомилась с халяльным прошутто и соусом песто, и то и другое мне пришлось по вкусу. Не оценила трюфелей, мне они показались слишком мускатным-земляными, я не особо понимаю высокого спроса и шума вокруг этого продукта. Подсела даже на видеоигры, и уж что самое комичное, полюбила мальчишеские стрелялки, убивала зомби и разъярённых вампиров. Я чувствовала себя ребенком прибывающем в лагере люксового уровня.
На третий день на вилле появилась Ольга с бессменно-искусственной улыбкой.
– Хорошие новости, твои анализы готовы – ты абсолютно чиста. – радостна прочирикала, а я подумала, на сколько же гадко и цинично это звучит. Я словно молодая кобылка без болезней и паразитов должная пойти на убой ради вкусного блюда. – Но ты понимаешь, ещё раз анализы все-таки сдать придётся, так положено.
– Угу.
– Да, а.. кстати я ещё должна спросить… У тебя ведь уже есть месячные? – я молча кивнула. – Так вот… – достаёт из сумки пачку таблеток. – Ты должна начать принимать этот препарат в первый день менструации, ты не знаешь какой у тебя цикл, регулярный?
– Всегда разный, но могут и через несколько дней начаться. – неуверенно.
– Ага, в общем ты меня поняла, начнёшь принимать в первый день месячных, видишь… – наманикюренные когти указывают на стрелочки и на дни недели. – Затем после двадцати одного дня наступает семидневный перерыв, понимаешь? Дело не хитрое, сообразишь, ну и конечно буду тебя проверять.
– Простите, я не понимаю, что проверять, для чего эти таблетки? – робко хлопаю ресницами.
– Ох, дорогая … я думала ты развита не по своему возрасту. – наигранно засмеялась, от чего даже приобрела злобный вид. – Это противозачаточные таблетки, понимаешь? Чтобы не забеременеть!
– Ясно, я поняла вас.
– Ну и отлично, так, скажи, у тебя все хорошо, все устраивает, может есть какие-либо пожелания? – я опустила глаза уставившись в белый ковер. – Любое пожелание, и ты все получишь…
– Куда меня отправят после этого дома? – мое пожелание, это знать немного больше.
– Ну если все будет хорошо, то ты окажешься там где будет в тот момент он сам. – нелепо захихикала дав весьма неоднозначный ответ. – Всему свое время Лера, не переживай ты, все узнаешь, а пока наслаждайся отдыхом.
Ольга ушла торопливым шагом не попрощавшись со мной, оставив шлейф дорогих духов, что-что, а в духах я толк знаю. С лёгкостью отличу бюджетную линию, или подделку от настоящего парфюма, которые были у моей мамы по капле на каждый праздник. Они иные, имеют под собой особый слой, служащий крепкой основой для запаха, который и держит аромат, и только потом даёт распуститься и преследовать в дуновение ветра целый день, а то и неделю – если конечно одежду не менять.
Мама почти не звонила, а если телефонный разговор и случался, то сходил на банальные как дела, все нормально, пока, целую. Когда в душе образовалась тоска или ломка по родному дому я спускалась в бассейн, хотя лучшим вариантам для меня было бы сходить на пляж и искупаться в заливе, учитывая что вилла находилась на первой береговой линии. Но по правилам соглашения я не имела права покидать территорию, мне лишь оставалось примерять на себя роль заключённой Алькатраса, обреченную видеть воду, но не иметь к ней доступа.
Плюсов больше конечно, ибо их правила о моих капризах и пожеланиях действительно работали. Задремав на шезлонге после длительного водного погружения, я продрыхла почти до заката. Разбудил меня голос индуса Девида, который заботливо оповестил меня об ужине, ждавшем меня в столовой комнате. Накинув прям на купальник мятую длинную футболку, я направилась к столу, но быстро была огорчена – ибо на горячее была подана дымящаяся фаршированная тыква, а тыкву я до рвоты не переношу – да ещё и с грибами вдоволь, которые тоже для меня считаются несъедобным продуктом. Решив отмести провинциальную скромность и девичью застенчивость в дальний угол, а на то нам и молодость дана, чтобы брать то, что перед тобой – я решила проявить каприз и заказала самые настоящие манты. Мое самое любимое блюдо, знаю, грешна, для девушки и вовсе не лучший вариант налегать на мучное, но ничего поделать не могу. Я конечно питала самую слабую надежду, что мне удастся поужинать блюдом среднеазиатской кухни, но и тут не соврали – через час передо мной доносились запахи любимого кушанья. Наслаждаясь идеально тонким тестом и нежнейшей мясной начинкой, я в очередной раз удивилась чудесам Дубая – это был и впрямь город-мираж, город-оазис, слияние культур и контраста. Город, где ничего нет невозможного – где все нельзя и при этом можно.
Когда дом погрузился в приглушенное освещение бра и торшеров, а обслуга ушла по своим комнатам, я решила заглянуть в холодильник и побаловать себя чем-нибудь незатейливым на зубок. Я включила свой любимый фильм ужасов «Кошмар на улице Вязов», и решила дальше радоваться беззаботной жизни, ну а какой ужастик без ночной жратвы?
На огромной кухне с островом из натурального дерева посередине, был не менее огромный двустворчатый холодильник, стальной монстр мира техники. Открыв брутальные двери передо мной осветился мир гастрономических изысков и прочих яств. На полках были все виды продуктов, которые можно увидеть на полках крупного супермаркета. Мое внимание привлекли запотевшие бутылочки известного пива, безалкогольного разумеется, я раньше никогда не пробовала алкоголь, глоточек шампанского из маминого бокала в новогоднюю ночь – не в счёт. Пиво же мне никогда не удавалось попробовать, конечно моя мама могла иногда выпить, но пиво она не любила никогда. Почему именно не сейчас было бы начать что-то новое, конечно я испытывала смущение от того, что меня поймают с пивом и выругают, но если вдуматься, для чего оно тут стоит, для работников виллы? Они же в конце концов на работе, а если можно выпить им на работе, то чего бы и мне нельзя? Черт, в конце концов оно безалкогольное. Я взяла две бутылочки, да-да именно две, нет гарантии что я влюблюсь в этот вкус, но если все же, не спускаться же потом обратно за ещё одной бутылкой. Прихватив к пиву весьма подходящего попутчика в виде ассорти из орехов, я вернулась к огромному телевизору.
С экрана до боли зловещей Фредди Крюгер, потрошил своих ни в чем неповинных жертв, в их глазах была боль, страх перед смертью, вся та жуткая агония которую ощущает человек пред конечной гибелью, а мне в тот момент оставалось лишь довольствоваться жизнью и поедать верхние сливки. Как легка и беззаботна я была в ту глубокую и мою уж очень интимную ночь, никогда я не ощущала такой близости и счастья находясь сама с собой. Жизнь расстилалась передо мной новым шелковым ковром, только я не знала, что вскоре поверх моих босых ступней натопчется немало грязных следов.
В последний день моего пребывания на вилле были готовы мои вторичные анализы, по правилам Ольге уже нельзя было приезжать ко мне, во избежание моего заражения какого-либо респираторного вируса. Поэтому она и сообщила мне информацию непосредственно по телефону, поздравив меня с удачным прохождением на карантине и поблагодарив меня за хорошую дисциплину, она известила меня о том, что завтра ближе к полудню меня заберёт машина и отвезёт в назначенное место. Время было утреннее и я только встала с кровати, приняв душ я спустилась вниз чтобы позавтракать, но к моему удивлению на столе было только два отварных яйца, один вид твердого сыра и чай. Все предыдущие девять дней рацион был настолько богатым, что самый взыскательный гурман не нашел бы повода придраться, но сегодняшний аскетизм признаться меня сильно удивил. Конечно дома я особо не привередничала и ела то, что дадут – неважно кашу или бутерброд, но человек – гад, который быстро привыкает к хорошему, и уж точно не способен мериться с каким-либо лишением после. Вот и я не исключение, меня заверили до, что я могу просить всего чего пожелаю, а именно сегодня мне жуть как хотелось американских оладий и творожного десерта с клубникой, которые подавали здесь чуть ли не каждый день. Я обошла весь первый этаж и нашла Девида в саду, который о чем-то беседовал с одной из горничных. Подобрав слова на английском, я выстроила предложение и попросила его осуществить мое пожелание, на что он лишь отрицательно помотал головой. Признаться честно, меня никогда нельзя было назвать буйным подростком или капризной девчонкой, но его отказ меня дико взбесил, и я решила позвонить Ольге и указать на нарушение правил с их стороны, если я все правильно поняла – то мне в еде позволен любой каприз. Набрав ее номер, я через секунду услышала ее голос, будто она ожидала моего звонка.
– О… Лера прости, я совсем забыла тебя предупредить, честно, облом с моей стороны, но последний день карантина является чем-то вроде разгрузочного дня, небольшая экспресс диета.
– Диета? Но я ведь не поправилась! – не понимаю бредовых издержек.
– Да, сегодня тебе нельзя мучное, сладкое, молочное, фрукты тоже нельзя.
– А фрукты почему нельзя и молочное, хотя бы йогурт какой-нибудь? – перебиваю ее.
– От молочного ты отечешь, фрукты тоже могут дать воду – в них много сахара, а ты завтра должна быть в идеальной форме, так сказать немного подсушенной, точеной – без ненужных припухлостей, понимаешь?
– А что мне тогда сегодня есть? – раздражено спросила ее, уловив свой повышенный тон.
– Ну всегда меню разное, но скорее всего курицу или рыбу на пару с овощами дадут, может немного бурого риса. Да и чай, сегодня обязательно пей мятный чай, его подадут.
– Уже.
– Вот и отлично… – не дослушав ее до конца, я швырнула айфон на софу обтянутую алым бархатом.
Я стояла перед запертой дверью своего так близко приближающегося будущего, завтра я встречусь с мужчиной с которым должна буду разделять постель, я не видела его лица, не имела никакого представления о его внешности, хотя мама говорила, что я большая счастливица, так как этот шейх не только молод, а ему между прочим всего двадцать три. К тому же он очень красив, как принц которых рисуют на страницах восточных сказок. Я не раз уже про себя звала его принцем, пыталась вырисовывать в воображении его портрет, но как я не уходила в мечтания и в иллюзорную проекцию, я быстро возвращалась на реальную землю. Пусть мне и было четырнадцать лет, и я могла романтизировать свое положение, представляя себя прекрасной принцессой, приплывшей на корабле в заморскую страну, но все же упрямая логика забивала жёсткий гвоздь в крышку гроба моей ушедшей юности. В сказках принцы не покупают принцесс, и не помещают их в высокую башню на карантинную изоляцию, у них не берут мазки и кровь. В сказке принц встречает принцессу при случайной встрече, а не при помощи видеоклипа в бикини и фото студийной съемки.
Тот же бежевый Роллс-Роис как ковер самолёт умчал меня на новую точку назначения. Ещё рано утром Ольга позвонила и проинформировала о том, что у меня должна быть свежая, естественная укладка и почти незаметный макияж – мне как девушке косметически образованной, признаться честно и не особо была нужна эта информация. Неужели в их представлении я могла явиться к мужчине, который выбрал меня в фаворитки с грязной дулькой на голове и с мешками под глазами? Хотя справедливости ради стоит отметить, что и мешков под глазами у меня не было, но все же капля консилера не помешала. Через десять минут машина остановилась возле богатой виллы в раза четыре больше той, в которой я проживала. По телу пробежал озноб, а желудок скрутило словно перед главным экзаменом. Я пыталась успокоить себя воспоминаниями о маме, чтобы она сейчас сказала, как бы чувствовала себя на неизвестном месте? Телепатически просила помощи, она всегда знала что сказать и как даже промолчать. На каждый случай у нее была цитата и верный совет. Я понимала, что перестаю быть ребенком, и что самое время взять хоть долю ответственности на себя и выбрать модель поведения по своему велению сердца. Убегала в афоризмы и высказывания великих, и в прочую чушь современных коучей и гуру, но подсказка лежала на поверхности и была до боли гениальная. Лучший способ войти в новое место и принять на себя лишь одну роль это – просто быть собой.
Возле ворот меня встретил мужчина, видимо работник вилы, тоже в белом, и тоже на вид индус. Я тихо поздоровалась, он лишь бросил кивок, не знаю почему, но он сразу показался мне не совсем приятным. Вы никогда не задумывались, почему определенные люди с первой же секунды могут вас отталкивать и вызывать недоверие или проще сказать – отвращение, хотя как казалось бы, они не совершили против вас что-то из ряда вон выдающее? Как мы улавливаем невидимые импульсы друг друга, с чего считываем энергетику и даже помыслы, на чем строится скажем – приятное впечатление или наоборот? Я всегда любила наблюдать за всеми вокруг, считывать кому весело, а кому не очень. Я думала, что у меня есть секретный доступ к познанию чужого внутреннего мира. Вот и сегодняшнего индуса я видимо легко распознаю, мне ведь мало кто в жизни не нравится, а он как раз из таких.
Мы с ним стояли напротив друг друга с неловкой молчаливой паузой, что выглядело для меня очень странно, ведь я гостья и меня в конце концов нужно проводить в дом. К счастью, неприятное молчание нарушило появление молодой женщины – худощавого телосложения в шелковом костюме пижамного кроя.
– Я Марго, Лера? – она как видите не более располагает к общению, чем индус. Обычно соотечественники, говорящие на нашем родном языке за границей, воспринимаются очень радужно и приятно, но она даже не поприветствовала меня.
– Да! – смело взяла ее правила игры и тоже пропустила приветствие, мама всегда меня учила уважать себя и не прогибаться перед другими невежами.
Марго – она была высокомерна, это считывалось с ее оценивающего взгляда и грубоватого тона, что-что, а первое ощущение, которое я испытала перешагнув порог, то это то, что мне здесь не особо рады. Если бы не стойкость и уважение к себе, которыми меня привила мама, то клянусь я бы разрыдалась в ту же первую минуту. Зря я ещё так придиралась к Ольге, считая ее фальшивую вежливость моветоном, встретившись с Марго я теперь понимаю в какую лисью нору я забираюсь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/uliana-brit/mama-beret-nalom-70378618/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Юлиана Брит
Дубай – город соблазна, сверкающая сказка воздвигнутая посреди пустыни. Город контраста, где между пороком и строгим запретом натянута призрачная нить. Тысячи молодых девушек с удалённых уголков планеты ежегодно прилетают в этот город с надеждой поймать за крыло птицу своего счастья. Только немногие из них достигают Олимпа благополучия без личного сокрушения. "Мама берёт налом" – история о том, как молодая девушка четырнадцати лет по решению своей матери прилетает в Дубай с целью продать свою девственность в обмен на сто тысяч долларов.
Юлиана Брит
Мама берёт налом
«Маме, Мамам, Мамочкам»
Наши дни.
Через четыре месяца я стану совершеннолетней, если только без системы двадцать один плюс, а так мне будет всего лишь на просто восемнадцать, и я без всех прошлых оглядок и старческих суеверий пущусь во взрослый пляс без суровых рамок закона, но это я с шутками конечно. Я должна сегодня рассказать о ней, а значит о той самой – которой краше лично я в жизни своей не видела, и это причем без филеров, ботокса, искусственных сисек, бровей нарисованных и прочего тюнинга. Она и есть мама – моя. Нам было на двоих даже не очень-то и много, когда начнется старт той истории, что послужит фундаментом суда над ней, а может быть даже над нами. Да и не важно, был в целом ноябрь, с неполноправным суровым, колким устоем, и как прям в сказке сказано: «Две прекрасные птицы, упорхнули на Юг» – ну если честно до конца, то на самом то деле, и не на юг, а на восток – Ближней восток. Наш маршрут с мамой был – Дубай.
Года, четыре назад.
Ладно начнем, две красавицы – одна пусть и хоть намного, да и старше, но все равно, да и обязательно красавица, да и обязательно – в Дубай!
Мы с моей мамой улетали в восточную сказку, а на дворе в то время стоял ноябрь с совершенно неуместным – хоть и для поздней осени да холодом. Не, не, если вы из Сыктывкара или Норильска, то ваши плевки с высоты закалённого тела, нам ясны и оправданы, но уж если вы являетесь жителем средней Азии, то вы меня поймете какая это на самом то деле жопа – для азиатского, незакалённого человека.
– Под брюки лосины, под лосины колготы, иначе в сосульку превратишься!
– Мам, я слипнусь!
– Слипнешься от сахарной ваты, вот где реально – говно и кто выдумал эту дурь, да и еще втюхивать малышам в парке, как сладкое угощение? Зайка запомни, многое делается на детях, вот как к примеру вата эта сахарная, пропади она пропадом. Ну реально, в чем сласть? Дермище… фу…, а детишки ещё и денег у родителей клянчат на это говно!
– Мам, ну!
– Я права зайка, не спорь!
– Я и не…
– Вот и умница, мама все знает. – натягивает на упругие груди черный бюстик от La Perla.
– А что будет после ма..?
– Какие ещё после?
– Ну… после…
– Регистрация, получение багажа, тебя эти после интересуют?
– Я не про то…
– Зайчик! – наманикюренные пальчики ухватывают детский подбородок. – Все будет хорошо! Мы ведь умницы и красавицы, так? А когда умницы и красавицы ведут себя хорошо, у них все происходит хорошо! – чмокает дитя.
– Мама?!
– У? – оборачиваясь.
– Да не, я так.
– Запомни Валерия!!! Мы получаем то, на что по праву претендуем и то, чего ждём! Я говорила, помнишь?
Наши дни
– Вас смутило то, что в тот день она обратилась к вам по полному имени?
– Да. До этого я была всегда Лерой, почти…
Все улажено и схвачено как и у всех психологов, если по-нашему, и без лирики, я между нами девочками не буду с ней церемониться в описаниях. В общем, она типичная задиристая сучка, да и в юбке карандаш, волосы пергидроль и взгляд – ну обязательно из тех, что я мол девочка вижу тебя насквозь. Бокалы самые модные, ах да и вода – если верить словам этой суки, то обязательно родниковая, ну та, что бьёт из подвала хрущевки в той где и оборудован ее кабинет.
Припудрено в целом и даже очень, а что я? А я делаю вид, что верю. Иначе никак, ведь соцработник – как доктор прописал, ну конечно не сам то и он, а прочие структуры сверху, ведь я ещё без двух минут трудный подросток, той самой трудной судьбы.
В целом тигренок под поводком госслужб, который так тщетно пытается вернуться к маме…
Четыре года назад.
Это было мое первое метро, не надо, ладно? Я к тому, что не надо смеяться, я увидела метро впервые. Без выебона, без понтов и прочих вывертов, да, Дубайское метро сняло с меня девственное, пассажирское плево, и я ничуть не стыжусь этого. Нельзя сказать, что я отвесила нижнюю челюсть и выпячивала глаза от удивления, я девочка культурная и вела себя под стать, а значит скромность и непринуждённость – наше все.
– Мне нравится… – спокойно и без особых эмоций, а это именно и есть мама моя.
– Красиво! – буркнула я.
– Это ещё не красиво малышка, так…
И я ей поверила, а что мне оставалось? Да и как ей можно было не поверить.
– Где мы будем жить? – резонный вопрос от дитя который, да все-таки чувствует неуверенность.
– А ты как думаешь Валерия? – я лишь изображаю непонятное вырождение лица.
Минутная тишина.
– Там где мы достойны жить! Уяснила?
Я ей тогда не ответила, и сделала вид, что и не понимаю о чем она вовсе. Хотя если честно задумалась, раз если уж мы такие особенные, да и достойные лучшего, но только почему с чемоданами мы едем в метро, пусть и в самом лучшем метро в мире?
– А нас где-то ждут? – я все-таки пытаюсь выпускать, хоть и по маленько свое любопытство.
– Нужен адрес? – чувствую ее накаляющуюся агрессию, а она, то есть мама моя, до боли проста – угадать ее не нужно великого чутья, чуть что-то не по ней или вопрос лишний, и она возгорается как спичка.
– Я…
– Джумейра! Усекла? Тебе лично это о чем-то скажет? – чувствую, что остальной состав из южной Азии понимает ее накаляющийся диалог.
– Черт возьми да посмотри на себя! – она чуть ли не вскрикивает. – Я говорю посмотри, на себя! И посмотри вокруг! У тебя есть хоть какие-либо сомнения?
На нас смотрели десятки рабочих, видимо выходцев из Пакистана, Индии или черт знает откуда. Две высокие белые женщины, и пусть одна из них и вовсе ещё не женщина, но все же. Они обе вызвали всеобщий интерес, и тут ещё повышенный тон одной из них и вовсе – диковина. Да и я смущалась в стократ сильнее обычного, а мама, на то она и мама моя, чтобы быть собой…
– Знаю, да! Первый раз в метро? И как? – возвращается к нормальному тону.
– Никак… – может я даже специально слукавила, ведь всегда считывала с нее этот нежный трепет ко всему невозмутимому. Однажды она меня здорово отругала на людях за то, что я посмела чересчур восторженно высказаться о свадебном платье, красовавшемся в витрине свадебного салона у нас в Шымкенте. Она была очень недовольна, выругалась и сказала: «Что такой восторг может вызывать лишь платье от Веры Вонг, сшитое на заказ по твоей фигуре!»
После в наших буднях будут главенствовать различные названия и бренды, клянусь я не всегда их легко запоминала, да и казалось мне это совершенно не нужным занятием. Какое мне дело до сумки «Биркин», когда мы по литературе проходили Евгения Онегина, и к следующему уроку нужно было составить его психологический портрет, да и ещё дожить до седьмого урока, а эта была физра – вот где плен, учитывая, что именно тогда пришли мои первые месячные, а отпроситься с урока по законной женской причине мне стыд мешал.
Не подумайте превратно и только не сочтите ее, то есть маму невеждой и поверхностной особой зацикленной лишь на мире красоты и фешн культуры. Вы точно ошибётесь, ведь едва мне стукнуло двенадцать она вручила мне в руки тяжёлый сборник Булгакова, и сказала, что ждёт меня за чаем часа через два, дабы обсудить первую главу Мастер и Маргариты.
Читали в нашем доме постоянно, мама не ставила четких литературных границ, мы любили классику и при этом совсем не брезговали бульварщиной. Мы находили интересные истории на разных страницах, но больше нам нравилось создавать свою, точнее не могу сказать нам, мама просто видела наше идеальное будущие. На прогулке она словно абстрагировалась от местных строений и общей обстановки. Видела все по-своему, улицы Шымкента она воспринимала за район Беверли-Хиллз или Нью-Йоркский Манхеттен. Повторяла, раз за разом: «То, что ты пока ещё не видишь – не означает, что не появится на твоем пути позже!»
О чем мечтала тогда я? Врать не буду, выпендриваться тоже, меня не привлекали аплодисменты для примы балерины, белый медицинский халат тоже не внушал трепета, ну и в обслуге я конечно никогда не хотела работать, да в прочем разве есть те кто хотят? К слову, не было четко обрисованной мечты, планов или стратегий. Я жила обычной жизнью школьницы, не первая отличница, но и не хуже других по успеваемости. Справедливости ради стоит отметить, что я никогда не прогуливала уроки, клянусь, даже когда мама разрешала и говорила: «Забей!», верите или нет, но я тащилась на восьмой урок, даже если это и был труд – с которого удирала половина класса.
Ко мне иногда приходили подруги, не всегда, но приходили – так как мама не любила все это дело, я сейчас про дружбу. Она всегда в нее не верила, и меня на том растила, что лучшая подруга – это та которая с радостью уведёт твоего мужа. Не знаю, почему она так решила, ведь у нее в конце концов никто мужа не крал, да и замужем она никогда не была.
Вы наверное спросите у меня про отца, знаю, знаю – все так устроены, знать про человека – ничего не знаем, интереса никакого не вызывает, но если живёт лишь только с мамой, то волей не волей созревает вопрос: «А кто же папа? Да, и где он?» – вот видите, даже два вопроса. Я здесь оставлю ухмылку и поставлю невидимый смайлик.
Мама, как и я впрочем – родилась в Шымкенте, а как исполнилось ей шестнадцать, она села на рейсовый автобус и уехала в Алматы, поступила на курсы при русском академическом театре, и уже будучи ученицей имела небольшое счастье выходить на сцену, пусть и пока в мелких ролях. Знаю, многие девочки хотят стать актрисами, это уж чересчур прозаично, все юное и прекрасное тянется к искусству, а позже как мотыльки обжигают крылья об суровое пламя творческой невостребованности. Не могу так сказать правда о маме, ведь судить о несостоявшейся карьере когда человеку всего семнадцать, глупо, а почему семнадцать? Да элементарно, мама забеременела мной в семнадцать, и вернулась обратно в Шымкент.
Так про отца я и не знаю, вернее знаю, что он актер в том же театре из которого мама выпорхнула с тяжёлым животом. Она не называла его имени, никогда и это очень глупо и мне как ее дочери даже обидно. Не уж то и впрямь ей казалось, что я, узнав кто он, помчусь к отцу выстраивать семейные линии? Здесь она просчиталась, у меня достаточно гордости и самолюбия, да и если честно я никогда не чувствовала себя ущемлённой из-за того, что меня растит мать одиночка. Говорю же, нам всегда было весело и вдвоем. Правда, мне было порой любопытно, да и она сама частенько пробалтывалась, что он до сих пор работает в этом театре, ну и заглянула я на их сайт, а там как на руку есть фото всех актеров труппы. В надежде распознать по фото сходство со мной, я изучила каждый портрет, хотя сразу знала, что таким образом ничего и не выясню, а знаете почему? – да элементарно, я копия своей мамы, взяла на все сто процентов ее ДНК и все черты лица, те же глаза, волосы и губы. Так что, хрен поймешь кто из тех тринадцати мудаков и есть мой папа.
Она забронировала номер в гостинице, как и упоминалось выше в районе Джумейра, небольшой отельчик двух звёзд, но при этом очень даже современный и стильный, что и немудрено – это ведь Дубай, урбанистический оазис, где две звезды выглядят как все в пять в нашем Шымкенте.
Я не стала спрашивать, откуда у нее деньги на билеты и на отель, боялась напороться на острый угол ее нрава, ведь и так знала, что дела у нас на тот момент были не на вершине. К тому же она взяла большой кредит, чтобы оплатить полную реконструкцию моих зубов, те которыми меня наградила природа были ни к черту и портили весь мой портрет, поэтому без винир было не обойтись.
Мне хотелось спросить, что будет дальше и какой следующий шаг в нашем маршруте, но тут же словила себя на мысли, что и сама особо знать не хочу. Меня и так штормило после полета, а это на минуточку тоже ещё один мой первый опыт, поэтому я выбрала самый правильный для себя вариант – уйти в молчание, и избавить маму от лишних вопросов, дабы видела как и ее колотит тоже, пусть и телодвижения ее не выдавали, но тем не менее я знала, что ей не легко.
Наши дни.
– А вам на тот момент ваши действия с мамой казались нормальными? – слова еле слетают из надутых филлерами уст, под тяжестью инъекций и без того не умный рот еле открывается. – Скажем, вы воспринимали все происходящее как должное, ибо это ваша мать, а раз так значит всё идёт верно?
– Возможно. – мать не очень верное слово, оно уж больно бьет по ушам, даже когда в тексте читаешь, то волей не волей спотыкаешься на эти чёрствые буквы и задумчиво оглядываешься, а может и вправду все самое нежное таиться в том, что кажется на первый взгляд жёстким и неприветливым. – А могло быть иначе? – я отпиваю из того самого выпендрёжного бокала родниковой водицы, что бьёт истоком по трубам спального района, и специально отводя взгляд пялюсь в серые плинтуса.
– Значит это было принуждением? – театрально наклоняется в позе, дабы словить мой прячущийся взгляд.
– Ничего это не значит! – не робко, а тоже рубя томагавком ее якобы выигрышную позицию в суждении нашего устоя. Может ли быть разве хоть какая-то победа в суждениях – здесь нет борца, и нет нокаутированного, ибо нет правды, а значит и правил тоже нет. В суждении увы, участвует лишь одна сторона, и участь ее всегда будет печальна.
– Вы можете… – слабые бронхи выпускают несдержанный кашель, который словно незваный гость тарабанит входную дверь в надежде войти. – Вы можете объяснить свои ощущения на тот момент, и неважно считали вы их правильными или нет, просто что вы тогда испытывали?
– Доверие. – её бровь поднялась якобы в знак вопроса. – Да, доверие!
– Как и положено ребенку, вы полностью считывали все устои через свою мать, изначально. Так как она была с первых дней вашим проводником, и соответственно ее действия какими бы они не были – считались и воспринимались вами как норма. Норма жизни, морали, утверждения себя в социуме.
Делает паузу.
– Это вопрос? – я испытываю ее, как и тех остальных, а она у меня третья, хотя правильнее сказать – третий. Ведь психолог, слово мужского рода и очень даже хорошо, согласитесь, что такие несуществующие слова как – психологиня или ещё хлеще психологша звучат крайне омерзительно. Так что вы теперь в курсе, что она третий психолог. Каждый из них должен был выполнить блестящую работу, полностью настроить меня против моей мамы и дать возможность слить весь мой порыв в слезливые и обвинительные речи, дабы после на каком-нибудь по возможности повторном слушании втюхать это досье в папку прокурора и опять отправить маму отсиживаться в сером угрюмом месте, под названием тюрьма.
– Это утверждение! – пытается просверлить меня взглядом, который прячется под густыми рядами наращенных ресниц. Эта нелюбовь и даже презрительная надменность к переделанным дамам полностью досталась мне от мамы. С молоком она прививала мне гордость за наш генофонд не нуждающийся в сверх переменах и реконструкции, мы из тех которым достаточно здоровых, ухоженных волос, немного блеска для губ и туши. Те две счастливицы, не обременённые на многочисленные записи к мастерам перманентного макияжа и наращиванию волос. Не то чтобы мы не любили баловать себя и тратиться на бьюти индустрию, вовсе нет. Ведь мы любили ходить на массаж, обёртывание, и прочие релаксирующие процедуры, нам нравилось очищать тело и дух. Но что касаемо откровенно броских переделок внешности, то для нас это был мир карикатуры и безвкусия. «Изумруд, но из битой бутылки, поверь мне Лера – настоящий драгоценный камень, всегда отличишь от осколка» – мама так же повторяла: «Нам не нужны безумные траты на внешность, ведь за нас щедро заплатили в небесной канцелярии!».
Она знала, о чем говорила, ведь работала администратором в косметологической клинике и мимо нее каждый день проплывали яхты с напрочь перекроенными палубами.
– Хорошо, а если была бы возможность вернуться назад, в тот самый момент, вы бы изменили ход событий? То есть, противились бы плану действия своей матери? – идёт в обход, с другого входа – с ней такое не раз, ведь понимаю, что ее профессия напрямую связана с игрой в лабиринт, в которой жалкий муравейчик должен окончательно потерять рассудок и забиться в углу.
– Мне тогда было нечему противиться!
– Уверены? Валерия… поймите, я здесь не для того, чтобы настроить вас против вашей матери…
– А для того чтобы ее понять? – язвительно перебиваю ее.
– Прежде всего понять вас! – пытается вернуть дружелюбный тон при помощи лже-улыбки.
– Нет, лишь для того чтобы написать заключение для директора интерната для трудных подростков. – я словно специально тереблю в ушах серьги от Тиффани и поправляю на запястье свой дорогущий гвоздь от Картье. Кто, кто, а эта надутая психологиня сразу смекнула, что украшения у меня настоящие. Моим интернатовским соседкам невдомёк, сколько денег навешано на моих ушах, шеи и запястьях. Бог миловал, когда лишил их доступа к познаниям другой жизни, дабы меня в лучшем случае обчистили или просто забили бы до смерти из-за бабской злости. Хотя справедливости ради стоит отметить, что меня и так не особо жалуют в казённых стенах, но все-таки бриллианты добавили бы дополнительных проблем. Ювелирку же свою, мне удалось даже спрятать во время изъятия нашей квартиры и маминого ареста. Все украшения я сложила в наволочку, а затем положила в тройной полиэтиленовый пакет во избежание промокания. Зная заранее в какой интернат меня отправят и рассчитав полный маршрут до нашего дома, я смекнула, что спрячу пакет в большом арыке, находившимся в середине маршрута, в который лет десять как не спускали воду, а если же это всё-таки и случалось, то как правило летом, но к моему счастью в те дни стояла поздняя осень. В последний день изъятия мне разрешили прийти в нашу квартиру, которая собственно была уже и не наша, чтобы я могла забрать необходимые вещи. Запихав в чемодан свои нажитые пожитки, а для полной иронии считаю важным отметить, что чемодан то тот был марки Луи Виттон, я отпросилась у инспекторши под вымышленным предлогом, выйти на пять минут, чтобы попрощаться с подружкой. Как вы сами понимаете, никакой подружки и не было, у девочки летавшей первым классом Эмират Эйрлайнс не может быть подружек в спальном районе Шымкента.
В распахнутой куртке я пробежала пару кварталов со скоростью лошади, которая отрабатывает свои круги на ипподромных скачках. В надежде, что меня никто не заметит, я юркнула в арычную трубу и вложила пакет в ямку бетонной конструкции которая так на руку образовалась для меня после многолетней влаги. Для лучшей сохранности я заложила дыру кирпичами – бездельно валявшимися в том арыке. Таким образом мне и удалось сохранить останки арабской роскоши под вяло истратившими свои жизни материями. Кто знает может тот постсоветский арык хранил самый дорогой секрет за всю его историю существования, как каждый сосуд хранит давно ушедшее на дно истории.
Я вступила в свою новую жизнь с брендовым чемоданом донельзя забитого шмотками люксового качества. Перешагнув в то измерение, где изначально неведомы семейные ценности и вкус качества – где каждый подросток солирующий инструмент; играющий свой вальс под аккомпанемент казённых простыней и ложек.
Четыре года назад.
В первый вечер мы с мамой попали в торгово-развлекательный Ноев ковчег, который умудряется в своих стенах вместить чуть ли не всех представителей стран мира. Маленькие человечки передвигающиеся по мраморным полам – словно ожившие макеты на географической карте мира, шуршат пакетами с известными логотипами и не оставляют без инспекции не один магазин. Словом это и был мой первый поход в Дубай Молл – Мекку всех фешн адептов и прочих мировых щеголей.
Я как маленький утёнок передвигаясь мелкими неуклюжими шажками следовала за мамой, боясь потеряться среди высоко породных орлиц, которые так уверенно взмахивали крыльями – совершая полеты по этажам, где располагались все сливки мировых производителей.
Другие райские птицы выпархивали из бутиков – богато украшенных витрин. С картонными пакетами донельзя забитыми приманками в виде; роскошного нижнего белья, парфюма с высоко балльным уровнем афродизиака и прочими сигнализирующими товарами, которые послужат наживкой для той самой волшебной удочки, на которой висит крючок для несчастно попавшегося толстосума.
– Это и есть жизнь, самая настоящая со всеми благами эволюции. Смотри и запоминай Лера, это будет твой мир. Мир, где ты решаешь сколько и когда. – меня пугал тон мамы, она говорила полушепотом и зловеще, словно читала заклинание. – Достаток даёт выбор детка, а за ним – комфорт, а если уж жить, то на полном комфорте.
Признаюсь, что несмотря на мамину неиссякаемую уверенность и невозмутимый вид пред чем-то новым и роскошным, даже если учитывать ее умение легко адаптироваться и не выглядеть полной деревенщиной в бурлящей сверхсовременной мультиварке, даже при всем при этом – я видела ее смущение и лёгкое расстройство. Возможно для других, это конечно не было заметно, но не для меня. Хотя справедливости ради стоит отметить, что возможно каждый приезжий олух надевает на себя напускную маску безразличия и лёгкого снобизма, дабы избежать укоризненной насмешки в свой адрес. У нас не было больших денег, да и шоппинг не значился у нас как план А, но несмотря на это, мама сочла очень нужным побаловать нас, пусть хоть и не большим кусочком рафинада в виде туалетной воды купленной в до боли девчачьем – розовом магазине Виктории Сикрет.
– Смотри, новенькая! – усмехнулась мама, когда мы встали на перекрестке брендовых бутиков. – Я уже вторую такую замечаю.
– Ты о чем? – искренне непонимающе.
– Видишь? – мамин очерченный подбородок приподнялся в указательном жесте в сторону высокой девушки с распущенными волосами. – Платье с АлиЭкспресс, кеды видно купленные на рынке в родном Новоебуново.
– И…? – я с любопытством стала рассматривать девушку ускользающую в бутик Ermenegildo Zegna.
– Нищая охотница на шейха, решившая выйти на сделку без менеджера и скаута. Одинокая волчица. – усмехнулась мама. – Но, как правило такие охоты бывают не очень трофейными, без менеджера большую сумму она не уторгует. Если конечно прекрасный принц в нее не влюбится, но и это вряд ли, сама посуди какая в гареме любовь, когда каждый вечер он срывает свежие цветы, которые наутро становятся сухоцветами – золушки превратившиеся обратно в шлюх. – снова улыбнулась. Что-что, а зубы мне ее к сожалению не достались. У мамы два идеальных ряда жемчуга во рту, а у меня до вмешательства стоматолога был обкосившийся деревенский забор. Надо было все-таки еще раз рассмотреть фото актеров театральной трупы, теперь я знаю наверняка, что мой папаша кривозубый.
– А почему ты о ней так? – любопытствую.
– Лера не будь дурой, ну! Сама посмотри! Ноги от ушей, девяносто-шестьдесят-девяносто. Платье долго выбирала, специально то, что все очень выгодно подчеркивает, и самое главное, как правильно рассчитала, заходит в мужской магазин.
– Может она парню хочет подарок купить? – предполагаю я.
– Не смеши, себе она значит шмотки не может купить в хорошем магазине, а парню станет раскошеливаться! Не глупи Лера и замечай все.
– Что замечать?
– Да даже ее, вы можете пересечься еще где-нибудь, она может стать твоей конкуренткой в борьбе за приз, поэтому ты должна знать о ней все – недостатки, слабости, плюсы и минусы. Хотя нет, про нее забудь, она не угроза, ты ведь лет на десять моложе. Она уж точно припозднилась. – говоря это, мама словно ставит крест на будущем этой девушки, которая к слову сказать вышла из бутика через несколько секунд. Видимо мама была права, красотке было достаточно этого времени чтобы оценить обстановку в магазине, пробежать взглядом по каждому рейлу и в конец убедившись, что жертвы нет в помещении, отправиться в другой мужской бутик.
Были и другие пособия по обучению на нашем пути. Невысокие женщины, как правило тридцати с лишнем лет, но с очень выдающимися формами, созданными руками пластических хирургов. Они были очень раскрепощены в движениях, подмигивали продавцам, руки их были чрезмерно увешаны брендовыми пакетами, а уши и шеи готовы были сломиться от золотых украшений, словно зимние ветки от мерзлого снега.
– Смотри, а это четвертый сорт! – шепнула мама.
– А они кто? – живо интересуюсь.
– Те, которых природа, к сожалению, не наградила высоким ростом, точеной фигурой и красивым лицом, но дала сильный аппетит и готовность пойти на все. Они из тех, кто не станут противиться лечь под скальп хирурга и увеличить ягодицы, как и грудь до неприличия огромного размера, такие становятся фаворитками извращенцев и любителей фриков. Но и они не представляют для тебя опасности, ты жемчуг выловленный со дна моря, роза цветущая в оазисе, таких как ты не привозят на корабле с остальными модельными устрицами и креветками. И ты уж точно Лера не из охотниц, дефилирующих по бутикам в мини юбке – которая служит арбалетом. Ты Лера – добыча, добыча для тех, кому никогда не суждено попасть в сети раскрашенных нимф! – каждое мамино слово, каждая пауза и запятая были отчеканены уверенностью и силой, в ее словах был боевой клич и жажда к роскоши и триумфу. Она не на секунду не сомневалась во мне, а я всецело верила и в ответ восхищалась ею.
В последнее время я все чаще задумываюсь, от чего ее личные мечты не осуществились, ведь она была талантлива и особенна во всем. Она была воином со внешностью аристократки. Когда она шла под зонтом в дождливую погоду, с выпрямленной спиной и медленной походкой, мне она напоминала женщину киллера. Которая с лёгкостью бы перелетала с континента на континент, чтобы подстрелить цель. Мама никогда не жаловалась на неудачи и не винила случай, она была всегда уверена в следующем шансе. Подымалась с колен, стряхивала песок и шла дальше, с ещё более ровной осанкой. Неприемлемым считала для себя выйти на улицу без макияжа и укладки, при этом никогда не была вызывающей и неуместной. Знала толк в стиле и всегда умела себя преподнести, при этом у нее никогда не было большого гардероба. Все ее вещи, не считая верхней одежды умещались в одно небольшое отделение шкафа – свёрнутые в рулоны по методу КонМари. Особенным ее выходом был лук из белой свободной футболки и голубых джинс идеальной посадки. Мужчины с взглядами обводившими ее силуэт были раздавлены такой как казалось бы простой и в то же время изысканной подачей. Женщины же нельзя сказать, что испытывали к ней зависть, это не так. Скорее всего они были напуганы, но при этом видели в ней ту, у которой все-таки лучше стоит поучиться. Она была открыта, но при этом никого не подпускала к себе близко. Любила всегда прямоту, но не терпела оскорблений, резка немного, и всегда обладала грубой искренностью. Хотя, как однажды она призналась с ней не всегда было такое.
– Если бы ты дорогая знала, какой я была порой размазанной и слезливой плаксой, что не упустит случая поплакаться в каждую знакомую жилетку. Жалкий оленёнок, жаждущий чужих сожалений и одобрений. Я называла себя – человек в футляре, извиняющийся за каждое свое мнение или даже присутствие. Спина моя в те годы сгибалась в вопросительный знак, а рот был вечно с нервной улыбкой. Я даже фото тех времён все сожгла и пустила по ветру. Это я потом поняла, что все дело в имени и поэтому его и сменила. – я засмеялась. – Вот видишь, сама смеёшься и правильно, какая я Нина? Мне нужно было что-то более заявляющее и сильное, поэтому я и стала Яниной, буква я всегда все решает. Запомни детка, она вовсе не последняя, она самая первая и главенствующая. Сильная, красивая, успешная, богатая, счастливая – там везде есть Я. – мама задумалась сделав паузу. – Одинокая…, но это даже лучше.
– Ты не одинокая, у тебя есть я!
– Но женщине всегда нужен муж, всегда даже если он наполовину мужчина, хоть какая-то да штанина нужна рядом. И не важно, что все завянет и покроется коррозией спустя несколько лет, так заведено, как чёрное и белое, плохое и хорошее, Инь – Янь, одним словом. Да, женщине обязательно нужен муж, чтобы потом – развестись. Ведь только после развода свобода обретает сладкий вкус, а без брака такого послевкусия и наслаждения не познать. Извечное отсутствие обязательств никогда не приведет к ценности личного пространства и лакомству уже приобретенного одиночества, а одиночество в своем первоначальном состоянии чересчур убого, хотя бы посмотри на старых дев. Все они – перегнившие плоды, не познавшие грубых рук фермеров. Так, что одинокой быть прекрасно после. После – даже звучит красиво, есть в этом что-то настоявшееся, приобретенное сладковатый вкус.
– Почему ты тогда не выйдешь замуж? – спросила я опустив голову, проводя по ковровому ворсу круговыми движениями.
– Не пришло ещё мое время, и как ты сама сказала, у меня есть ты, а вместе мы зайчик отличная команда.
– Это все из-за меня.
– Не вздумай так говорить Лера! – нежно берет меня за подбородок. – Кто-кто, а ты уж точно знаешь, что я тебя ждала.
Я знала, что мама говорит искреннюю правду. Она забеременела мной в семнадцать лет, будучи не замужем. Когда она сообщила отцу о положительном тесте на беременность, он сразу заявил, что не готов к ответственности и родительскому долгу. Мама могла сделать аборт, она никогда не была религиозной и особо верующей, всегда считала, что все в руках человека. Она осознавала ответственность и всегда шла только по своим желаниям, а не по шатким принципам и неблагонадежной гордыне. Ей не хотелось ничего доказывать отцу, что она сама спокойно вырастит ребенка и добьется успеха, он ей был уже неинтересен и мама с радостью готовилась к своей новой роли, но уже не в бесперспективном театре.
– Я знала, что у меня будет дочь, что именно ты, какой ты сейчас являешься, что ты осчастливишь меня своим присутствием, я же тебе рассказывала как я жила. Кто если не ты должен был появиться в моей жизни?!
Ее мама – моя бабушка, умерла когда маме было три года, отца она своего тоже никогда не знала – это и есть видимо наша семейная традиция. Растила маму двоюродная тетка – женщина сурового нрава и весом больше центнера. Своей семьи у нее не было, но несмотря на отсутствие детей, она была не особо рада опекунству над мамой, пошла она на такую обузу лишь из-за четырехкомнатной квартиры доставшийся от моей бабушки. Растила она мою маму в очень аскетичных условиях, покупки одежды и игрушек, разумеется не были предусмотрены, и все что ей оставалось так это донашивать соседские платья и играть с куклами у которых были выдранные волосы и раскрашенные ручкой лица.
Не мудрено, что когда маме исполнилось шестнадцать лет она удрала из ненавистного дома с целью начать все заново. Изменив имя в паспорте она уехала из родного города, явив миру себя словно новорожденную. Она так и говорила:
– Я даже день когда получила паспорт со своим новым именем считаю своим днём рождения! – и это чистая правда, мы никогда не праздновали ее настоящий день рождения – двадцать шестого февраля, только двадцать восьмое марта. – Какая я рыба, это раньше я ей была. Чистая сентиментальность, мягкость, долбанная чуткость и ранимость. Нет уж, я – Овен, вот где истинный борец, импульс к достижениям своих целей, острые как пики амбиции, в этом вся я – огненная стихия.
И правильно, с чего ей было зацикливаться на прошлом, которое по праву можно считать не ее жизнью. «Жизнь – это то, что мы выбираем сами!» – всегда говорила мама.
Когда ей пришлось вернуться домой на шестом месяце беременности, то разумеется тетка была ей не рада, она ведь уже распрощалась с мамой, и мысленно считала большую квартиру своей собственностью. Но не тут-то было, помимо вновь вернувшейся племянницы в доме должен был появиться младенец, и вот где добрую тётушку разнесло.
– Ты не представляешь как она изгалялась! – как-то призналась мама. – То заявление за заявлением писала участковому, что я мол издеваюсь над ней и привожу в дом пьяные компании. Придумывала вымышленных любовников, а далее и вовсе обвиняла меня в проституции. Самый настоящий кошмар начался когда ты родилась, она все пыталась лишить меня родительских прав писала в органы опеки, чтобы тебя мою малышку у меня забрали. В общем тот ещё был аттракцион.
Когда маме исполнилось восемнадцать лет, сочувствующие люди подсказали ей, что она имеет равное право на квартиру и что самым лучшим вариантом будет разделить недвижимость. Будучи смышлёной девушкой, мама не стала пренебрегать дельным советом и осуществила выгодную сделку. Так мы и приобрели нашу двухкомнатную квартиру, которую в последствии изъяли.
Меня часто накрывают воспоминания о маме, словно снежной лавиной. Я вычитала где-то, что когда вы испытываете тоску по близкому человеку, нужно выделять час в день и смело выплакать всю боль, а дальше принимать случившееся как должное, то что нельзя переиграть. Осознать полную необратимость – сложнее всего, сразу хочется зажмуриться и перенестись в ту реальность которая зовется «до», момент до стихийного бедствия, который сбил волной все то, что некогда служило тебе домом и тем самым личным, без которого приходится жить после.
Я помню тот последний день, когда мне разрешили забрать вещи. Помню каждую деталь до единой. Незаконченный ремонт в гостиной, стремянки и полиэтиленовые пленки на полу, запах свежей краски, разобранную новую мебель, которую нам не суждено было собрать. Гардеробную, в которой хранятся уже чужие вещи. Не забуду как нелепо выглядели мамины роскошные лодочки от Сен Лоран забывшиеся на старой галошнице. Интересно как сложилась их судьба, кто их одевал после, сколько комплиментов они словили на уже чужих стопах. В них скорее всего танцевали на чьей-то свадьбе или юбилее. А наша джакузи, кто смывает свою будничную грязь в ее стоки?
Я не смогла набраться сил и пойти подсмотреть в окна нашей квартиры, что всегда так уютно освещали наш двор. Увиденное чаепитие других людей на нашей кухни сыграло бы роль лезвия отчаянно полоснувшего по крыльям моей души. Мама всегда не одобряла сентиментальных жестов и всплесков ностальгии. «Что утонуло, не спасёшь, что сгорело не вернёшь!» – сказала бы она. Ей всегда удавалось найти нужные слова и прийти к логическому смыслу. Как мне порой жаль, что я совсем на нее не похожа. Хотелось бы и мне иметь непробиваемую броню и холодный разум.
Правда справедливости ради стоит отметить, что и общие черты у нас имеются, иначе как бы мы единогласно решили отказаться от всех свиданий в тюрьме и ведений переписок. Дать увидеть себя в тюремном, синем халате и жуткой косынке на голове – этого она бы не позволила. Только тот, кто хочет ударить ее ниже живота, позволит явиться к ней на встречу.
Писать письма из-за решетки тоже не ее тон, что она могла бы мне сообщить, как проходит ее день в рамках тюремной дисциплины, за что осуждены ее сокамерницы и так ли была отвратительна вчерашняя баланда?
Говорить о прошлом мы не любили, о будущем не имеет смысла. Я надеюсь на то, что она все-таки меня знает и верит, что не один из психологов или социальных работников, не сможет своей удавкой стянуть всю мою любовь к маме. Как бы они не били меня по всему живому, им не дано разбить сосуд с моими чувствами.
Иногда когда не получается заснуть в неуютной интернатовской кровати, я закрываю глаза и вижу Персидский залив в котором мы с мамой купались чуть ли не каждое утро. Нужно всегда было поддерживать естественный загар, он выгодно подчеркивал фигуру. Поэтому мы часто ходили на пляж, если солнце было не агрессивным могли провести там весь день, позже возвращались в наши съемные апартаменты на Марине, и если я была свободна, мы готовились к вечеру – одевали уже более обязывающие наряды, а после шли ужинать в ресторан премиум класса. Мама никогда не любила готовить, стряпня казалась ей убийцей времени, женщина ведь должна уметь сосредоточиться на себе, а там где есть кастрюли и шумовки – дух дивы не живёт. Она обожала устрицы, сашими и прочих морских гадов, от которых меня лично воротит, но из солидарности ко мне она могла снизойти до Фаст фуда который я всегда любила, я ведь как не крути была ребенком, а кто из детей не любит картошку фри и бургеры?
Чем дольше мы находились в Дубае, тем далеки были от наших прошлых дней в Шымкенте. Нам больше не нужно было париться что две пачки макарон единственный запас продуктов на неделю, или то, что я уже выросла из зимних сапог. Нет, мы не были совсем нищими, но тем не менее с нуждой мы были знакомы и пособие как дожить до зарплаты нам в то время не помешало бы.
Мама была очень счастлива нашей новой жизни, а я ещё больше от того, что это счастье давала ей я. Ведь не даром говорится, что дарить подарки приятнее, чем получать. Если бы вы ее видели весело припевающей за рулём нашего новенького BMW, вы бы меня поняли. Она сверкала под стать своим бриллиантовым серьгам. Разве могло быть для меня что-то лучше?
– Уже пол одиннадцатого, черт! Через пол часа мы должны быть там… – мама в свободных, молочных брюках и бюстгальтере нервно слоняется по номеру нашего отеля в поисках необходимых атрибутов для завершения ее наряда. Удивительнее всего, что она ещё вчера вечером подготовила и пару раз примерила все то, что должна была сегодня вывести в свет, но как всегда обычно происходит – все отложенное разлетается в неведомом направлении.
– Переживаешь за то, что можно доверять или нет? – я спокойно сидела на кровати обхватив ноги руками.
– Больше за свой вид… – нервно надевает на запястье массивный браслет, но тут же его снимает и отдает предпочтение тонкому изящному браслету из серебра. – Я не хочу выглядеть чересчур вычурно, но и при этом слишком простой быть не хочу.
– А я нормально выгляжу, не слишком просто? – встаю перед зеркалом и провожу руками по своей джинсовой юбке и майке алкоголичке.
– Идеально, тебе знаешь и не нужно особо выделываться. Главное – лицо, фигура и ухоженный вид. Помнишь я всегда говорила, что все модели ходят на кастинги в основном в джинсах или джинсовых шортах и простом топе, думаешь это случайно? Нет, чем красивее девушка, тем проще должны быть вещи – выигрышное сочетание, а там рюши, воланы и буйство цвета для тех, кого природа малость обделила.
– А что мне говорить? – начинаю замечать в себе лёгкий нервоз.
– И говорить тебе ничего не нужно детка, за тебя все скажет твоя внешность. Фото твои они уже видели, теперь им нужно убедиться, что ты так же прекрасна и в жизни. Так, что говорить буду я, и условия ставить тоже буду я. – мама наносит блеск на губы дополнительным слоем, хотя и без того они кажутся желейными. – Тебе не за что переживать родная, все девушки приезжают одни и сделки совершают сами, а с тобой мама, которая ещё и твой импресарио.
– Дурацкое слово.
– Импресарио? – мама улыбнулась. – И не говори, от него так и веет буржуазией, вчерашний день. – засовывает блеск в небольшую сумочку.
– Буржуазия тоже не нравится.
– Знаю, я специально сказала чтобы тебя позлить. – засмеялась мама.
– Ещё бесит – мещанство, упадничество, а… – задумываюсь. – Пуританство, мизантропы… там вообще много подобных слов. Когда читаешь книги то и дело спотыкаешься об эти слова, а на фиг они нужны в тексте, если каждый раз нужно лезть в Гугл словарь, чтобы перевести всю эту фигню на человеческий язык.
– О зайка, ты ещё с зацикленными театралами не пересекалась, вот где полный выверт взамен человеческого общения. Каждый второсортный режиссер мнит себя гением, вечно цитирует Станиславского, при чём непонятно зачем, когда можно просто посоветовать почитать его книги, а цитировать уже свои взгляды и убеждения. У меня всегда было ощущение, что они специально заучивают текст собранный из разных книг, чтобы произвести невероятное впечатление на простых людей, дабы умней казаться, а на деле ведь все гениальное просто. Вот хотя бы к сравнению возьмем американское ток шоу Джимми Фэллона, посмотри как расслабленно ведут себя его гости, все очень непринуждённо, лайтово. Актеры не кидаются высокопарными словами и цитатами, не режут уши обывателей, на которых кстати и держится вся их карьера и успех. А наши нет – бледные поганки, которые так хотят быть яркими мухоморами. – я смеюсь. – Так что детка, театр – это уж точно не храм искусства.
– Почему?
– Что почему? – ее лицо выдает непонимающую реакцию. – Секрет скажу, как бы актеры и режиссеры не упивались в речах о любви к зрителю, как бы не вещали, что каждый спектакль – это совместное творение труппы со зрителем, не верю скажу я вам. А знаешь почему? Все очень просто, на самом деле творческие люди терпеть не могут зрителя, они мнят себя выше его, на две или три ступени, считая себя творцами, посланцами небес с волшебной, просветительной миссией. Да, да малыш – зрители для них простая серая масса, угрюмые обыватели, погрязшие в смертных делах. Им нравятся обожания, восхищения и до боли нелепое слово «Браво», выкрикнутое из рта какого-то простака. Тщеславие помноженное на гордыню, уж я то знаю, сама такой была.
– А сейчас какая ты мама? – расчесываю свои блестящие волосы.
– Какая я сейчас? Я та, что находит сытость не в прозе и драматургии, а в наличных зелёного цвета. Деньги Лера – это свобода – произносит по слогам. Ну а если и даже вернуться к драме, то как у Чехова «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.» Верно сказано, косметолог и косметика стоит денег, одежда тоже, а если ещё и прекрасная, то в тройне. Видишь зайка, на театральную зарплату – этого не приобретёшь.
– Значит, нужно думать только о материальной стороне?
– Ты меня плохо слушала, и душа и мысли тоже, но опять же – зацикливаться не надо, проще порой надо быть, но не слишком. И вообще нет ничего лучше расслабленности, особенно для женщины. Это тоже запомни!
– Про расслабленность?
– Ну конечно, когда девушка расслаблена она непринужденная, лёгкая и свободная, как лодка летящая по волнам – это очень привлекательно, поверь. А вот закислённость – это комплекс, геморрой торчащий из задницы, не дающий нормально присесть. Я про баланс говорю, духовного, физического, материального.
Возможно я не всегда ее понимала, но это не от того, что я была с ней не согласна. Она и сама всегда была весьма сложна и диковина, как тропический фрукт. Знаю одно, как бы мама не отрицала какую-либо зацикленность, она во многом противоречила себе. Разве не ее амбиции, самолюбие и жажда достатка не выглядели как полная одержимость и страсть, ведущие ее сверхскоростной корабль к столкновению с айсбергом. Разбившись на миллион мелких осколков все ее принципы и учения пошли ко дну, но не для того чтобы покрыться коррозией и медленному разложению, а возможно для создания кораллового рифа из которого выйдет новая жизнь.
В начале первого мы подъехали в назначенное кафе с видом на фонтаны, возле знаменитой Бурдж-Халифы. За стеклянным столиком сидело двое – женщина блондинка с неестественно белоснежной улыбкой и молодой тощий парень с мышиным волосами, собранными в конский хвост. Блондинка с первой же секунды не внушала мне доверия – извечно сверкающая улыбка по поводу и без, супер платиновый блонд, узнаваемая сумка от Диор, такие женщины читаются как букварь, но простота их вовсе не мила и уютна, как ягодный пирог. Они другие – примитивные, озлобленные волчицы, сбежавшие из глухого леса, вынужденные выживать в каменных джунглях. Парень же был отпетым снобом, что тоже выглядело нарочито и легко читаемо – очередной гей сбежавший из провинции, в школе его небось пинали в туалете, а школьными тетрадками подтирали задницу, тогда он и решил что обязательно утвердится в мире где все легко купить за деньги, мальчик вырос и стал работать на рынке шкур. Это и были Денис и Ольга, именно Ольга. Несколько раз невзначай подчеркивала в разговоре, что не любит когда ее имя уменьшают до всем привычной Оли. Справедливости ради стоит отметить, что и старалась она тоже – говорила что мы можем звонить ей в любое время суток, если возникнут вопросы или любые сложности. Восхищалась моей красотой развитой не по годам, а я и не знала как на это реагировать. Я к слову сказать никогда не была озабочена своей внешностью, я не выстраивала из этого культ. Никогда не хотела быть моделью или актрисой, дабы освещать своей красотой театральные подмостки и глянцевые журналы. Я была намного проще своей мамы, я не планировала что буду входить во взрослую жизнь через резные ворота под звуки арфы, верхом на единороге. Мне нравилось счастье в простых мелочах, я умела находить их в серых буднях, в квартире которая нуждалась в капитальном ремонте, нудных школьных уроках, даже одноклассники дебилы меня не волновали и я не пыталась поскорее перемотать время и все изменить. Мне нравилось скользить по рельсам которые были возложены ещё задолго до меня, я никогда не была из тех кто борется с системой и жаждет внедрить в строй свои новаторские видения.
– Очень приятно, что она выглядит в жизни даже лучше, чем на фото, а это большая редкость. – говорит Ольга, а у самой глаза искрятся от предвкушения выгодной сделки. Небось думает, во что пустит заработанные деньги. – Уж поверьте, в основном девочки перегибают палку с фильтрами, и их внешность в реалии не имеет ничего общего с настоящим лицом, а здесь все идеально, у меня даже вопросов нет. Она идеально подходит! – я ей нравлюсь еще бы, ведь я та, что сорвёт трофейную шкуру с медведя, занесенного в красную книгу, и принесет ей дар на вытянутых руках. Курочка несущая золотые яйца.
– Вот и отлично, я знала что вы будете довольны. Хотя каждая мать считает свою дочь самой красивой, но только не я. Я вижу все как есть! – мама не отстаёт от себя, даже в простых словах подчеркнёт свою правоту и особенность. В молочных брюках и черном топе с широкими бретелями, в волосах аккуратно собранных в мальвинку, с украшениями удачно подобранными она отражает образец вкуса и даже величия, но не для меня. Я вижу ее страх – язык облизывающий пересыхающие губы, запомнила ее трясущиеся руки по дороге в такси. Мама строила крепость из своего тембра голоса, создавала лучников из взгляда, который буквально проедал собеседника насквозь, все ментальные строения надёжно защищали ее от нападок окружающей среды и людей которые могли ее уязвить. Да, мама действительно была зацикленная, зацикленная на своем выживании.
– Я так понимаю тему оплаты, мы можем обсуждать при Валерии? – неуверенно то ли спросила, то ли утвердила Ольга.
– Да, она абсолютно все знает, полностью в теме! – выстрелила мама, а я словила неловкость хотя она уже забытый гость в моем сознании, после того как мама все распланировала и когда мы с ней пришли к общему решению. Между нами стёрлась граница, которая имеется во всех здоровых, семейных отношениях между родителями и детьми.
– Что ж… как изначально я вам говорила, оплата будет в размере ста тысячи долларов, но вы же понимаете, что и мы работаем не за бесплатно и имеем от каждой сделки процент…
– Стоп, то есть речь идёт о ста тысячи минус вычет процентов, так? – мамин голос меняется, и я ловлю нотки раздражения.
– Разумеется вы без нас не совершили бы этот план. – наконец-таки открывает рот Денис, который сидел молча до этого со скучающим взглядом.
– Вам двоим? – спрашивает мама, указывая на этих двух пальцами, оба синхронно кивают на ее вопрос. – Минуточку, я изначально вела переписку с Ольгой и заочно была знакома только с ней, про вас же я знать не знала, да и зачем вы тут, уж извините? – Есть, мне нравится как мама ставит на место этого высокомерного прыща.
– Вы вели онлайн разговор, который до сегодняшнего момента был лишь разговором, вы и сами не знали на сто процентов, что решитесь и прилетите сюда. Поэтому Ольга и не считала нужным объясняться с вами по всем вопросам в переписке, но мы работаем вместе – мы партнёры и оплату делим пополам. Наша функция состоит в обсуждении всех вопросов с двух сторон сделки, двоим, знаете ли, проще работать. – оскалился в ответ и знаком позвал официанта.
– Нет так не годится, сто тысяч долларов чистыми, нам на руки! – отрезала мама.
– Это невозможно. – спокойным и даже не удивлённым голосом говорит Ольга. – Мы не работаем за бесплатно.
К столику подходит официант, Денис заказывает кофе.
– Вы какой пьете? – спрашивает он маму.
– Мы не пьем кофе и мы уходим! – мама приподнимается, но Ольга тут же ее жестом останавливает.
– Мы не на базаре, торговаться я не собираюсь! – мама снова присела.
– Это самое большое, что мы можем вам предложить, Ольга же вам писала, это очень выгодная сделка, не каждому удается получить такую сумму даже с вычетом процентов. – Денис пытается убедить маму в своей правоте, но я вижу их открытый интерес ко мне, и мама разумеется это тоже видит, а значит будет стоять на своем.
– Да, и для вас выгодная в первую очередь, Дубай кишит эскортницами, моделями и прочими блядьми, но все они старше четырнадцати лет и уж точно не девственницы. Найдите хотя бы одну и я поклонюсь и прокричу «Браво», и вы знаете что я права. Все они старше шестнадцати, ибо более юным нужно разрешение родителей, а где вы найдете таких родителей которые дадут разрешение?
– Вы нам просто крутите руки! – Ольга издает смешок и взмахивает руками.
– Черт возьми мы в Дубае, в городе неиссякаемого золота, договоритесь с другой стороной на большую сумму и получите свои проценты. – мама встаёт и уже по-настоящему без желания, чтобы ее остановили и мне взглядом показывает, что нам пора. – Сто тысяч долларов чистыми, только так. Как решите этот вопрос, дадите знать!
Мы быстрой походкой и не оборачиваясь покидали заведение, а я спиной чувствовала раскалённое удивление и две отвисшие челюсти, что провожали нас взглядом, в этом нет сомнения, никто за время их карьеры не осмелился ставить им свои условия и уходить не попрощавшись. Ради должного стоит и отметить, что ни одна мать не могла бы так искусно продать своего ребенка, только она – мама моя.
Она предложила посидеть где-нибудь, а потом проветриться, я только помню, что слышала ее слова как из туннеля – эхом. Я не понимала, что стою на распутье и не видела в ее действиях преступления, но равнодушной и расслабленной я быть не могла. Меня что-то начинало видимо по немного калечить в тот день, или же я попросту не хотела знакомиться с правдой, хотя до сих пор и не узнала – существует она или нет. Я видела семьи гуляющие по городу – заботливые мамы, поправляющие панамки на курчавых головах, отцов покупающих мороженое. Все они казались из другой реальности, люди которые после отпуска вернуться домой. Матери которые не лечат зубы дочерям, для того чтобы улучшить их товарных вид, те которые не будут назначать суммы за ночь с шейхом, те которые будут готовить своих дочерей к экзаменам и выпускному. Я не видела той жизни после, после того как маме пришло сообщение, что другая сторона принимает ее условия. Моя реальность после стала меняющимися фрагментами калейдоскопа, меня поместили в пластиковую трубку создав полный вакуум и изоляцию от реальной жизни. Я стала одним из ярких кристаллов, сменяющийся другими. Я была как и говорила мама – жемчужиной добытой со дна моря – была, но так ненадолго.
Ольга прислала сообщение буквально через пару часов после нашей встречи, там было написано что мы получим ту сумму на которую претендуем – чистыми. Мама выдавила ироничный смешок и радостно потерла руки.
– Откуда ты знала, что они согласятся? – спросила я.
– Для этого не нужно обладать даже особой логикой. Товара на рынке много, а штучного нет, а ты единственный экземпляр.
– А вдруг они обманут, как им вообще можно верить?
– Зайка, мама не дура…
– Я и не говорю, что ты дура.
– Мы ещё во время переписки усвоились, что деньги вперёд, только так.
Мы шли вдоль променадной дороги, с залива дул ветер пришедшей с сумерками, город понемногу кутался в темный покров. На своих плечах я уловила вечернюю прохладу и пожалела что не захватила джинсовую куртку. Мама шла уверенным шагом, чуть опережая меня, словно она и вовсе идёт одна. Что она чувствовала в тот момент, о чем думала и чего желала, волновали ли ее мои чувства и переживания, и были ли они у меня в тот момент – я и до сих пор понять не могу. Что вообще могут чувствовать матери которые продают своих дочерей в наложницы, и много ли таких? Терзала ли ее хоть мимолетная неуверенность, может она и вовсе хотела передумать и отменить сделку, жалела ли она по ночам о содеянном, и понимала она на что шла? Десятки вопросов будут кружиться у меня в голове спустя время, я порой буду выдавливать из себя слезы и вставать на место жертвы, ведь мне кажется я имею право на такую роль, но как бы я не пыталась пропитаться жалостью к себе, у меня ничего не выходило. Даже имитированная обида не может дать мне ощущения полноценной боли и душевной травмы.
Мы свернули в глубь района где располагался наш отель, мама не хотела возвращаться в номер, и я согласилась еще прогуляться, несмотря на то, что мне было прохладно. В районе где мы проживали, в пяти минутах ходьбы от нашего отеля располагался еще один отель, который не раз вызывал интерес у моей мамы.
– Видишь, это место слета для низкосортных эскортниц. – махнула головой в сторону главного входа.
Возле фасада крутилась небольшая компания курящих девушек в уж очень неприличной одежде, мы и сами не были скромницами донельзя покрытые материями, но шмотки этих девчонок пересекали все границы приличия. Подобия платьев в виде лоскутков, обмотанных вокруг тел, слишком высокие каблуки и слишком воинственный макияж. При отеле располагался индийский ночной клуб, посетителями которого были в основном выходцы из южной Азии, Эмирати такие места не посещали, а значит и девушки как говорила мама были на низкой должности. Такса таких как правило составляла триста долларов за час и никаких презентов сверху.
– Хотя и справедливости ради стоит отметить, что они и вовсе не эскортницы, а обычные проститутки, прячущиеся за модное слово. Девочки прилетевшие на отдых, которые не прочь и подзаработать, привезут домой пару тысяч и будут хвастаться подружкам красивой жизнью. – надменно улыбнулась мама. – Комбо тур, достопримечательности Дубая плюс ночная жизнь, а дома небось учатся в пединституте, чтобы потом тебе детка историю или английский преподавать. Нет дорогая, запомни если продавать себя то – очень и очень дорого!
Я запоминала каждое ее слово, ловила каждый жест и училась ее лёгкой надменности. Мама создавала для меня беспроигрышную стратегию, а мне только и оставалось как губке впитывать всю информацию.
– Всегда меньше говори и больше запоминай, и главное – никогда, слышишь, никогда и никому не позволяй в себе усомниться, поняла? – я молча покивала. – Конечно будут и сложные минуты, и это совершенно нормально – когда ты почувствуешь себя уязвлённой, но даже в тот момент ты должна будешь сказать себе: «Я все, что есть у себя, и только я могу решать кто я есть на самом деле!» – мама приобняла меня за плечи. – Дорогая, ты на своем пути ещё встретишь немало женщин, которые будут ненавидеть тебя за твою красоту, они станут всячески пытаться сбить тебя с толку, помешать твоему настрою и уверенности, и вот тогда ты должна будешь вспомнить меня, вспомнить все то, о чем я тебе говорила. Пообещай мне, что вспомнишь! – гладит мои волосы. – Обещаю мам. – чуть ли не прошептала я.
– Молодец, и слова – всегда выбирай что сказать, учись убивать одним словом. Ты должна видеть страх в глазах соперницы, уловить ее колебания, а после сломить. Иначе Валерия сломят тебя! Я это говорю, от того, что ты юная лань пока ещё с бархатным взглядом и естественно алыми губами, такие кость в горле для престарелых пантер, которые привыкли сметать все на своем пути, но им тебя не одолеть их время утекло. Единственное, что у них есть это опыт, на котором только они и держатся – это жалко и убого. Несорванная роза не может иметь опыта, это – закон природы. А тот кто им кичится, вынужден признать себя сухоцветом.
На рассвете, и до сих пор мне непонятно зачем, ибо дело не самое сложное и оттого неважное в государственном масштабе, но все же – меня ждала машина представительского класса у входа нашего отеля. Несмотря на нашу довольно-таки теплую локацию, на дворе стояло утро и до боли со смешным прилагательным как промерзлое. Да-да господа, мне и впрямь было бы накинуть на себя что-то, да сверху по шёлку юных плеч. Я волновалась и оттого ощущала тошнотворную тряску всем телом, а мама была сонной – как и положено быть ей на рассвете, ибо не любила утро она никогда. Я не видела в ее взгляде сопереживания, волнения или поддержки, я в тот день не видела ничего!
Бежевый Роллс Ройс уносил меня в неведомую мне даль, за тот горизонт где стирается все детское начало, и начинается то, что зовётся – взрослой жизнью. Я понимала, что вступает в силу тот момент, в котором каждый уже за себя. Я пыталась сдерживать слезы и не поддаваться сентиментальным ощущениям, мама меня всегда этому учила. Она внушала мне тогда, что я нахожусь на том пути – который зовется точкой старта, и чем жирнее она отмечена в твоём личном дневнике, тем насыщенней будут дальнейшие события. Мама, она ведь часто была права…
Я ловила пронизывающую прохладу на своем теле, да и кондиционер машины премиум класса как назло разгонял свои обороты. Под голубым сарафаном предательски выпячивались юные соски, поутру забывшие надеть покрывало бюстгальтера из итальянского кружева, недавно купленного в одном из моллов Дубая, дабы быть на высоте, в наготе и чистоте своей первозданной. Мама, я и его забыла надеть, я забыла, уже забыла то, чему ты меня учила…
«На женщине всегда должно быть роскошное белье» – говорила она, дабы над тобой не смеялся весь морг после жуткой дорожной катастрофы.
– Почему мама? – спрашивала я.
– Я один раз была в морге…
– Зачем? – испуганно перебиваю ее.
– Так вот, я однажды была в морге, вернее в здании где по совместительству проходит судмедэкспертиза, а значит не только после смерти, но и после полученных травм. Неважно в бытовой драке, при нападении, и прочее. Я помню в краткую подглядела в один документ, который лежал сверху над всеми прочими папками на столе. Единственное, что сильно запечатлелось в памяти моей так это несколько предложений – «Тело женщины тридцати с лишнем лет, майка серая трикотажная, трусы красные трикотажные с двумя дырками»
Мама делает минутное отступление.
– Детка, запомни – никаких драных трусов с котиками и шаловливыми надписями познавшими сотни стирок, зайка, такие как мы выходим в свет только в кружевном белье, либо в чистой наготе, но обязательно с каплей любимых духов.
Машина остановилось возле небольшой но тем не менее шикарной виллы, расположенной на одном из искусственных островов. Ещё за несколько метров до въезда я заметила сквозь окно машины знакомый силуэт – платиновая блондинка в сарафане, такого же голубого цвета как и мой. Она приветственно натянула улыбку и даже по-детски помахала рукой.
– О… Валерия… – от чего-то волнительно и дотошнотворно искусственно.
– Здрасьте… – мое робкое приветствие, по моим четырнадцати годам.
– Ты уже на месте, так быстро!!! – не останавливаясь продолжает вещать идиотским тоном. – А у меня для тебя подарок… – здесь нужно было бы добавить не менее дурное ха-ха, тройку шариков пущенных в небо и поднятую ножку в стиле Мэрилин Монро, как же это до боли прозаично, в духе блондинок. – Это для связи со мной, ну и конечно с мамой… – последнее слово произнесено неуверенно. Руки с неестественно длинными ногтями протягивают коробку с Айфоном, не нужно быть гением, чтобы понять, что телефон последней модели.
– Зачем это? – робкий, но тем не менее очень честный вопрос, ибо на айфон я не рассчитывала.
– Это… для…, ха…
– Для? – я не уступаю, вспоминаю слова матери «убивай словом».
– Ах… – снова нелепый смешок. – Валерия, ты особенная, и планы на тебя, поверь – далеко идущие, а … телефон – всего лишь телефон, но тем не менее напоминающий, что все очень серьезно.
– Для кого? – я не уступаю.
– Ну, что мы стоим! – наигранные руки к верху. – Идём, идём, я все тебе покажу!
В дверях нас встречает мужчина в белой тунике, с дружелюбной улыбкой, по-видимому индус. Мое имя он произносит не совсем правильно, но это не особо важно, главнее то, что я начинаю себя чувствовать званой и от того такой важной гостью, а что может быть лучше для подростка, нежели поднятая значительность.
Нас с Ольгой проводят в роскошно обставленную гостиную с белоснежной мебелью и коврами ворсом чуть ли не в полметра. За панорамными окнами виднеется бирюзовый залив и пара-тройка яхт, Ольга уверено садится за резной диван положив ногу на ногу, и первое, что я ухватываю в данной ситуации, так то, что она явно здесь не впервые и от того не чувствует скованности от незнакомого места.
– Лера… Можно Лера, да? – не дожидаясь моего ответа сама же и кивает утвердительно на свой вопрос. – Лера, наверное интересно почему мы здесь? – и слава богу ставит паузу, а то я думала и на этот ее вопрос поступит снова ее же ответ.
– Угу… – еле слышно издала я полу глухой звук.
– Ты пробудешь здесь десять дней… – не успела она объяснить мне зачем, мне находиться здесь аж десять дней, как мой желудок сковал волнительный спазм. Я никогда не расставалась с мамой, не отлучалась из дома, я не была черт возьми даже в лагере. А тут, десять дней? – Это называется время карантина, сейчас с минуты на минуту прибудет сотрудник медицинской клиники, и возьмёт у тебя все виды анализов, а дальше… – я чувствовала, что ей становится немного не ловко. – А…, это все нужно, чтобы полностью убедиться, что ты абсолютно здорова, к слову анализы у тебя возьмут два или три раза за эти десять дней. Ты по правилам не должна покидать этот дом, не должна ни с кем контактировать, чтобы было стопроцентное подтверждение, что у тебя не было никаких контактов, после сдачи анализов. Здесь над каждой дверью установлены камеры видеонаблюдения, сама понимаешь, для полной уверенности в том, что ты не покидала территорию. Так вот… – нервными руками поглаживает подол платья. – В твоём распоряжении будет вся вилла, здесь есть внутренний дворик с бассейном, также множество техники, даже плейстейшен есть. – хихикнула по-идиотски, да и с чего она вообще взяла, что я фанатка видео игр? – На вилле всегда будут находиться пять человек из обслуги, так что тебе совсем не нужно ни о чем заботиться, для тебя будут постоянно готовить, но а если вдруг ты не оценишь приготовленные для тебя блюда или ты скажем захочешь просто перекусить, то ты в любой момент можешь открыть холодильник и брать все что пожелаешь. Ещё есть такая опция как заказ, если ты захочешь чего-нибудь эдакого, чего нет на здешней кухне, то смело говори об этом и тебе доставят все что угодно, поверь, но только ты не очень переусердствуй, сама понимаешь, ты не должна поправиться! – заулыбалась искусственными зубами. – Ты просто скажешь это управляющему, который нас встретил и он все осуществит, я тебя с ним сейчас познакомлю.
– А они, то есть обслуга знают для чего я здесь, что если они меня о чем-нибудь спросят? – спрашиваю, и замечаю свой дрожащей голос.
– О.., об этом не волнуйся Лера, им платят за то, чтобы они ничего не спрашивали, и кстати ты тоже не должна ни о чем их спрашивать и что-либо им рассказывать, совсем ничего, понимаешь? – я молча кивнула. – Единственное ваше общение должно сводиться только к еде или каким-нибудь простым бытовым вопросам. Мне же ты можешь писать или звонить в любое время суток, возникнут вопросы – я их решу. Да, также ты можешь общаться со своей мамой и все, никаких подружек, никаких фото с виллы в соцсетях – ничего прочего. Ну я думаю проблем не возникнет, твоя мама говорила, что ты не только красивая девочка, но и очень умная.
– А что потом, ну когда пройдет десять дней?
– А… думаю сначала надо сдать анализы и получить их результат. – уклончиво ответила Ольга с улыбкой в виде собачьего оскала. – Да, а теперь идём я тебе представлю Девида. – я удивилась, что индуса в белой тунике зовут Девид, но Ольга тут же мне сказала, что так проще, ибо его настоящее имя сложное для нашего произношения.
Спустившись на первый этаж Ольга как и положено ввела нас с Девидом в приветливый обмен кивка головы и скромной улыбки. Он сказал ей что-то на английском, чего я не смогла разобрать, мне с порога был непонятен его сильный акцент.
– Лера – это Девид, любые вопросы, пожелания – этот человек всё решит. – индус скромно кивнул головой. – Так, а теперь пройди пожалуйста вон в ту комнату, сотрудник мед клиники уже прибыл. – Ольга показала на вторую дверь от лестницы. – Смелей, тебе ничего не нужно говорить, тебе все объяснят.
Я направилась в указанное направление и оказалась к моему удивлению, в самом настоящем процедурном кабинете, я думала окажусь в подобие гостевой комнаты, но не тут то было – стены выложенные кафелем, кушетка, раковина, шкафчик с медикаментами и даже к моему ужасу здесь было гинекологическое кресло. Для чего оно здесь, это же дом, а не больница, кто им вообще пользуется и для каких целей? Вся комната была оформлена в девчачьем розовом цвете, что и вовсе выглядело комично. Мне улыбнулась молодая девушка в медицинской форме, на вид восточной национальности, она вытаскивала из чемоданчика различные колбочки. Мне стало жутковато, я с детства не переношу медосмотры и сдачу анализов. Медсестра указала мне на стул и объяснила, что сначала возьмёт кровь из вены. Перевязав жгутом мою руку, она вытащила шприц для сбора крови, я зажмурилась и словила тошноту, меня всегда пугали иголки и прочее мед атрибуты, я слишком чувствительная даже к минимальной боли и колкому вторжению в мою кожу, но как оказалось эта была не самая неприятная из процедур. Взяв кровь из вены, у меня также взяли мазок из носа и рта, а на десерт оставили самую унизительную процедуру – вагинальный мазок. Я конечно видела такие кресла в кабинете гинеколога, когда проходила школьный медосмотр, но снимать нижнюю часть туалета и раздвигать ноги мне не приходилось. Я конечно хотела препятствовать или же умолить вежливую медсестру, чтобы она сделала мне поблажку и избавила от ненавистной процедуры, но я знала, что это бессмысленно. Зажмурив глаза, я пыталась абстрагироваться от моей ситуации и места нахождения, я мысленно вернулась домой, вспомнила школу и одноклассников – которых мне больше не придется увидеть, перебирала в голове прошлые моменты, в которых мы жили с мамой, в моментах до принятия рокового решения. Мама всегда говорила, что нельзя возвращаться в прошлое и уж тем более жалеть о чем то, но я и не жалела меня всего лишь на просто пугало неведение.
Когда все закончилось, медсестра поблагодарила меня и сказала, что я могу идти, ее акцент был более-менее понятлив мне, я хоть и имела пятерку по английскому, но все же не могла назвать себя говорящей на нем свободно. Правда для объяснений простых предложений, моего запаса слов хватало.
Ольга ждала меня в коридоре.
– Все хорошо? – я положительно кивнула. – Отлично, теперь идём я тебе покажу весь дом и ты сама выберешь себе подходящую комнату.
Побродив по двум этажам я всматривалась в каждый угол, оценивала любую деталь попавшуюся мне на глаза. Я бы не сказала, что эта вилла особо сильно меня впечатлила, да все было в новом, идеальном состоянии – были видны огромные деньги вложенные в каждую мебель и предмет декора, но тем не менее я бы не назвала этот интерьер супер стильным. Всюду были позолота, расписные шелка и бархат, огромные вазы с греческим орнаментом, но тем не менее меня не сильно впечатляла эта чересчур напыщенная роскошь.
Я выбрала спальню окна которой выходили на Персидский залив, и это было вполне очевидно, меня ведь с детства убаюкивала вода, не даром я Рак по гороскопу. Ознакомив меня со всем домом и убедившись, что я поняла все условия своего нахождения Ольга ушла, напомнив мне, что в моем новом Айфоне уже установлена сим-карта и вбит ее номер телефона и номер моей мамы. Как только дверь за ней закралась, Девид проводил меня в столовую в которой был накрыт завтрак для меня.
На большом столе выполненным в стиле Барокко были выставлены тарелки с различными блюдами и закусками – нарезки экзотических фруктов, ароматная выпечка, сыры и мясные нарезки, множество джемов и даже чай нескольких видов. Гостиная располагалась на первом этаже с выходом ведущим к бассейну, я села за стол и погрузилась в яства, которые были для меня уготовлены. Нежнейшие круассаны были настолько вкусными, что я не заметила, как проглотила пять штук, все-таки не даром Ольга подчеркнула, чтобы я не особо налегала на еду. Не мудрено, когда перед тобой появляется скатерть-самобранка, как тут легко остановиться?
Разумеется я чувствовала неловкость от своего пребывания, хоть Ольга и объяснила, что я могу пользоваться всем что есть в доме и даже проявлять капризы и пожелания. Тем не менее, я находилась не в своей тарелке, к тому же чувству скованности послужили и камеры видеонаблюдения. Я была словно участница реалити-шоу, запертая под круглосуточной слежкой. Пугала и мысль, что вдруг скрытая камера установлена в ванной комнате и туалете, но я искренне надеялась на порядочность хозяина дома и уважение к личному пространству. Хотя едва можно судить о данном месте и ситуации с позиции консервативного устоя, учитывая мою цель пребывания и происходящие события, то вряд ли стоит ожидать привычных культурных правил. Мир в котором мужчины покупают несовершеннолетних девушек как товар, и селят на виллах для карантина – с трудом можно считать нормой и надеться на вежливую снисходительность. Я не удивлюсь, что даже в еде которую я употребляю могут находиться микрочипы для полного обследования моей эндокринной системы. Меня удивляла отлаженная система в которую меня внедрили, то как Ольга объясняла все правила, и то с какой педантичностью у меня взяли анализы, и даже процедурный кабинет – оборудованный на вилле, все это переворачивало мой привычный мир с ног на голову. До этих дней я жила жизнью обычной школьницы с обыденной, каждодневной рутиной. Сейчас же, меня погрузили в другую реальность, которая является чем-то привычным для арабского мира. Сколько девочек проходило карантин в этом доме, сколько вагинальных мазков было взято на том розовом кресле, и какие причудливые капризы они высказывали работникам виллы и менеджерам.
Не то, чтобы мне не терпелось проверить их обещания и предъявить первый каприз, но тем не менее уже через час моего прибывания на вилле я набрала номер Ольги и попросила привезти мне купальник, ведь свой я оставила в номере отеля. Собирая небольшой багаж гардероба, я упустила эту делать, но я ведь и не знала, что поселюсь в доме с потрясающим бассейном. И знаете, Ольга не обманула, ведь меньше чем через час, курьер доставил пакет с купальником фисташкового цвета. Облачив себя в купальный костюм я запрыгнула в бассейн с водой идеальной температуры, хоть и день выдался относительно прохладный и ветреный, в воде мне было очень комфортно. Прислонившись спиной к бортику бассейна, я подняла голову с закрытыми глазами и ощутила на лице лёгкий поцелуй солнца. Мое тело словно растворялось, я никогда и нигде не ощущала такого комфорта и спокойствия – как в воде. Моя стихия была всегда со мной повсюду, плавать я научилась раньше чем говорить, если можно было бы выбирать следующие жизни, то я не задумываясь бы стала рыбой которая нигде не имеет своего дома. Я бы проплывала реки одну за другой, а позже терялась в мировом океане. Вода учит тишине и спокойствию, она не выносит тайны на обсуждение, а прячет все на самое дно.
Прошло пол дня моего прибивания, но мне так и не позвонила мама, что совершенно нехарактерно для нее. Набрав на своем новеньком Айфоне ее номер, я услышала сонное «Алло» на том конце.
– Как устроилась? – от чего-то очень спокойно без привычного зайчика, котика или детки.
– Ты мне не позвонила! – чуть ли не прокричав сказала я.
– Да, я знала что все хорошо у тебя, ждала когда сама позвонишь, не хотела мешать. – мне кажутся ее слова полным бредом.
– Мешать чему? – возмущено.
– Тебе для начала нужно устроиться, обжиться. Разве не так? – голос мамы понемногу отходил от сна.
– Ты так говоришь, как будто мне нужно мебель передвигать и вешать занавески, здесь все устроено и без меня, чего мне устраиваться?
– Лера, я имела ввиду привыкнуть, ты впервые одна вдали от дома, нужно дать тебе адаптироваться…
– А ты, что спала сейчас? Уже пять часов вечера. – перебиваю её.
– Зайчик, мне тоже не легко, я впервые отпустила своего ребенка. Я выпила снотворное и спала, пока ты не позвонила.
Это меняет дело, а то я уж подумала, что она так рада облегчению избавившись от меня, что растворилась от счастья во сне. А маме оказалось тоже неспокойно, вот и пришлось выпить снотворное. Она не задавала много вопросов, и я не знаю хорошо ли это, ей и впрямь особо не интересно, или же она защищает себя от излишков информации, способной ее ранить. До сих пор вспоминая те моменты по крупицам, я задаюсь вопросом, что двигало ей тогда, считала ли она этот выбор действительно лучшим для меня, или же ей руководила слепая алчность. Она не раз будет говорить, что в том что мы совершаем нет ничего экстремистского, что всегда во взрослой жизни приходится жить по мужским правилам, и достигать успеха за счёт мужчин. Так было всегда, известные актрисы проходили в мир кино через влиятельных покровителей, супермодели приобретали славу через протекцию, красота и молодость мощный инструмент считала мама, которым грех не воспользоваться.
– Ты думаешь Синди Кроуфорд просто так стала супермоделей? Нет дорогая, брак с Ричардом Гиром был трамплином.
– А может она просто много работала и пробилась благодаря своей целеустремленности? – задумываюсь я.
– Ага, скажи это другим моделям которые пахали задарма, но так и не достигли модного олимпа. Или Мерлин Монро! Все дороги в Голливуд идут через постель, Лос-Анджелес не город девственниц! Да, конечно, никто и не признается в этом, и будет строить из себя святую невинность и обижаться на этот факт с румянцем на лице, что по мне уж больно тривиально. – она всегда имело на все свое четкое мнение, и ей было совершено плевать на то, что кто-то его и не разделял.
– А как же тогда любовь?
– Любовь заканчивается тогда, когда обнаруживаешь перед собой пустой холодильник, зайчик. Все в этом мире дорогая очень просто, лежит на поверхности, и не нужно искать высшего смысла, анализировать. Если чего-то хочешь – то бери, а нет, топчись и дальше на обочине. Лера, время враг наш, оно очень быстро уходит. Не успеешь и глазом моргнуть, как ты унылая тетка из автобуса с облезлой, дерматиновой сумкой.
Я никогда не решилась задать ей вопрос, которым мучаюсь по сей день. Как мне понять, что я девушка которая умело воспользовалась своей молодостью, а не обычная проститутка? Где начерчена та самая тонкая грань сигнализирующая о том, что я переступила черту из мира благополучия в мир разврата и низменных ценностей?
Первые два дня я бесцельно слонялась по вилле и вкушала понемногу богатую жизнь. Познакомилась с халяльным прошутто и соусом песто, и то и другое мне пришлось по вкусу. Не оценила трюфелей, мне они показались слишком мускатным-земляными, я не особо понимаю высокого спроса и шума вокруг этого продукта. Подсела даже на видеоигры, и уж что самое комичное, полюбила мальчишеские стрелялки, убивала зомби и разъярённых вампиров. Я чувствовала себя ребенком прибывающем в лагере люксового уровня.
На третий день на вилле появилась Ольга с бессменно-искусственной улыбкой.
– Хорошие новости, твои анализы готовы – ты абсолютно чиста. – радостна прочирикала, а я подумала, на сколько же гадко и цинично это звучит. Я словно молодая кобылка без болезней и паразитов должная пойти на убой ради вкусного блюда. – Но ты понимаешь, ещё раз анализы все-таки сдать придётся, так положено.
– Угу.
– Да, а.. кстати я ещё должна спросить… У тебя ведь уже есть месячные? – я молча кивнула. – Так вот… – достаёт из сумки пачку таблеток. – Ты должна начать принимать этот препарат в первый день менструации, ты не знаешь какой у тебя цикл, регулярный?
– Всегда разный, но могут и через несколько дней начаться. – неуверенно.
– Ага, в общем ты меня поняла, начнёшь принимать в первый день месячных, видишь… – наманикюренные когти указывают на стрелочки и на дни недели. – Затем после двадцати одного дня наступает семидневный перерыв, понимаешь? Дело не хитрое, сообразишь, ну и конечно буду тебя проверять.
– Простите, я не понимаю, что проверять, для чего эти таблетки? – робко хлопаю ресницами.
– Ох, дорогая … я думала ты развита не по своему возрасту. – наигранно засмеялась, от чего даже приобрела злобный вид. – Это противозачаточные таблетки, понимаешь? Чтобы не забеременеть!
– Ясно, я поняла вас.
– Ну и отлично, так, скажи, у тебя все хорошо, все устраивает, может есть какие-либо пожелания? – я опустила глаза уставившись в белый ковер. – Любое пожелание, и ты все получишь…
– Куда меня отправят после этого дома? – мое пожелание, это знать немного больше.
– Ну если все будет хорошо, то ты окажешься там где будет в тот момент он сам. – нелепо захихикала дав весьма неоднозначный ответ. – Всему свое время Лера, не переживай ты, все узнаешь, а пока наслаждайся отдыхом.
Ольга ушла торопливым шагом не попрощавшись со мной, оставив шлейф дорогих духов, что-что, а в духах я толк знаю. С лёгкостью отличу бюджетную линию, или подделку от настоящего парфюма, которые были у моей мамы по капле на каждый праздник. Они иные, имеют под собой особый слой, служащий крепкой основой для запаха, который и держит аромат, и только потом даёт распуститься и преследовать в дуновение ветра целый день, а то и неделю – если конечно одежду не менять.
Мама почти не звонила, а если телефонный разговор и случался, то сходил на банальные как дела, все нормально, пока, целую. Когда в душе образовалась тоска или ломка по родному дому я спускалась в бассейн, хотя лучшим вариантам для меня было бы сходить на пляж и искупаться в заливе, учитывая что вилла находилась на первой береговой линии. Но по правилам соглашения я не имела права покидать территорию, мне лишь оставалось примерять на себя роль заключённой Алькатраса, обреченную видеть воду, но не иметь к ней доступа.
Плюсов больше конечно, ибо их правила о моих капризах и пожеланиях действительно работали. Задремав на шезлонге после длительного водного погружения, я продрыхла почти до заката. Разбудил меня голос индуса Девида, который заботливо оповестил меня об ужине, ждавшем меня в столовой комнате. Накинув прям на купальник мятую длинную футболку, я направилась к столу, но быстро была огорчена – ибо на горячее была подана дымящаяся фаршированная тыква, а тыкву я до рвоты не переношу – да ещё и с грибами вдоволь, которые тоже для меня считаются несъедобным продуктом. Решив отмести провинциальную скромность и девичью застенчивость в дальний угол, а на то нам и молодость дана, чтобы брать то, что перед тобой – я решила проявить каприз и заказала самые настоящие манты. Мое самое любимое блюдо, знаю, грешна, для девушки и вовсе не лучший вариант налегать на мучное, но ничего поделать не могу. Я конечно питала самую слабую надежду, что мне удастся поужинать блюдом среднеазиатской кухни, но и тут не соврали – через час передо мной доносились запахи любимого кушанья. Наслаждаясь идеально тонким тестом и нежнейшей мясной начинкой, я в очередной раз удивилась чудесам Дубая – это был и впрямь город-мираж, город-оазис, слияние культур и контраста. Город, где ничего нет невозможного – где все нельзя и при этом можно.
Когда дом погрузился в приглушенное освещение бра и торшеров, а обслуга ушла по своим комнатам, я решила заглянуть в холодильник и побаловать себя чем-нибудь незатейливым на зубок. Я включила свой любимый фильм ужасов «Кошмар на улице Вязов», и решила дальше радоваться беззаботной жизни, ну а какой ужастик без ночной жратвы?
На огромной кухне с островом из натурального дерева посередине, был не менее огромный двустворчатый холодильник, стальной монстр мира техники. Открыв брутальные двери передо мной осветился мир гастрономических изысков и прочих яств. На полках были все виды продуктов, которые можно увидеть на полках крупного супермаркета. Мое внимание привлекли запотевшие бутылочки известного пива, безалкогольного разумеется, я раньше никогда не пробовала алкоголь, глоточек шампанского из маминого бокала в новогоднюю ночь – не в счёт. Пиво же мне никогда не удавалось попробовать, конечно моя мама могла иногда выпить, но пиво она не любила никогда. Почему именно не сейчас было бы начать что-то новое, конечно я испытывала смущение от того, что меня поймают с пивом и выругают, но если вдуматься, для чего оно тут стоит, для работников виллы? Они же в конце концов на работе, а если можно выпить им на работе, то чего бы и мне нельзя? Черт, в конце концов оно безалкогольное. Я взяла две бутылочки, да-да именно две, нет гарантии что я влюблюсь в этот вкус, но если все же, не спускаться же потом обратно за ещё одной бутылкой. Прихватив к пиву весьма подходящего попутчика в виде ассорти из орехов, я вернулась к огромному телевизору.
С экрана до боли зловещей Фредди Крюгер, потрошил своих ни в чем неповинных жертв, в их глазах была боль, страх перед смертью, вся та жуткая агония которую ощущает человек пред конечной гибелью, а мне в тот момент оставалось лишь довольствоваться жизнью и поедать верхние сливки. Как легка и беззаботна я была в ту глубокую и мою уж очень интимную ночь, никогда я не ощущала такой близости и счастья находясь сама с собой. Жизнь расстилалась передо мной новым шелковым ковром, только я не знала, что вскоре поверх моих босых ступней натопчется немало грязных следов.
В последний день моего пребывания на вилле были готовы мои вторичные анализы, по правилам Ольге уже нельзя было приезжать ко мне, во избежание моего заражения какого-либо респираторного вируса. Поэтому она и сообщила мне информацию непосредственно по телефону, поздравив меня с удачным прохождением на карантине и поблагодарив меня за хорошую дисциплину, она известила меня о том, что завтра ближе к полудню меня заберёт машина и отвезёт в назначенное место. Время было утреннее и я только встала с кровати, приняв душ я спустилась вниз чтобы позавтракать, но к моему удивлению на столе было только два отварных яйца, один вид твердого сыра и чай. Все предыдущие девять дней рацион был настолько богатым, что самый взыскательный гурман не нашел бы повода придраться, но сегодняшний аскетизм признаться меня сильно удивил. Конечно дома я особо не привередничала и ела то, что дадут – неважно кашу или бутерброд, но человек – гад, который быстро привыкает к хорошему, и уж точно не способен мериться с каким-либо лишением после. Вот и я не исключение, меня заверили до, что я могу просить всего чего пожелаю, а именно сегодня мне жуть как хотелось американских оладий и творожного десерта с клубникой, которые подавали здесь чуть ли не каждый день. Я обошла весь первый этаж и нашла Девида в саду, который о чем-то беседовал с одной из горничных. Подобрав слова на английском, я выстроила предложение и попросила его осуществить мое пожелание, на что он лишь отрицательно помотал головой. Признаться честно, меня никогда нельзя было назвать буйным подростком или капризной девчонкой, но его отказ меня дико взбесил, и я решила позвонить Ольге и указать на нарушение правил с их стороны, если я все правильно поняла – то мне в еде позволен любой каприз. Набрав ее номер, я через секунду услышала ее голос, будто она ожидала моего звонка.
– О… Лера прости, я совсем забыла тебя предупредить, честно, облом с моей стороны, но последний день карантина является чем-то вроде разгрузочного дня, небольшая экспресс диета.
– Диета? Но я ведь не поправилась! – не понимаю бредовых издержек.
– Да, сегодня тебе нельзя мучное, сладкое, молочное, фрукты тоже нельзя.
– А фрукты почему нельзя и молочное, хотя бы йогурт какой-нибудь? – перебиваю ее.
– От молочного ты отечешь, фрукты тоже могут дать воду – в них много сахара, а ты завтра должна быть в идеальной форме, так сказать немного подсушенной, точеной – без ненужных припухлостей, понимаешь?
– А что мне тогда сегодня есть? – раздражено спросила ее, уловив свой повышенный тон.
– Ну всегда меню разное, но скорее всего курицу или рыбу на пару с овощами дадут, может немного бурого риса. Да и чай, сегодня обязательно пей мятный чай, его подадут.
– Уже.
– Вот и отлично… – не дослушав ее до конца, я швырнула айфон на софу обтянутую алым бархатом.
Я стояла перед запертой дверью своего так близко приближающегося будущего, завтра я встречусь с мужчиной с которым должна буду разделять постель, я не видела его лица, не имела никакого представления о его внешности, хотя мама говорила, что я большая счастливица, так как этот шейх не только молод, а ему между прочим всего двадцать три. К тому же он очень красив, как принц которых рисуют на страницах восточных сказок. Я не раз уже про себя звала его принцем, пыталась вырисовывать в воображении его портрет, но как я не уходила в мечтания и в иллюзорную проекцию, я быстро возвращалась на реальную землю. Пусть мне и было четырнадцать лет, и я могла романтизировать свое положение, представляя себя прекрасной принцессой, приплывшей на корабле в заморскую страну, но все же упрямая логика забивала жёсткий гвоздь в крышку гроба моей ушедшей юности. В сказках принцы не покупают принцесс, и не помещают их в высокую башню на карантинную изоляцию, у них не берут мазки и кровь. В сказке принц встречает принцессу при случайной встрече, а не при помощи видеоклипа в бикини и фото студийной съемки.
Тот же бежевый Роллс-Роис как ковер самолёт умчал меня на новую точку назначения. Ещё рано утром Ольга позвонила и проинформировала о том, что у меня должна быть свежая, естественная укладка и почти незаметный макияж – мне как девушке косметически образованной, признаться честно и не особо была нужна эта информация. Неужели в их представлении я могла явиться к мужчине, который выбрал меня в фаворитки с грязной дулькой на голове и с мешками под глазами? Хотя справедливости ради стоит отметить, что и мешков под глазами у меня не было, но все же капля консилера не помешала. Через десять минут машина остановилась возле богатой виллы в раза четыре больше той, в которой я проживала. По телу пробежал озноб, а желудок скрутило словно перед главным экзаменом. Я пыталась успокоить себя воспоминаниями о маме, чтобы она сейчас сказала, как бы чувствовала себя на неизвестном месте? Телепатически просила помощи, она всегда знала что сказать и как даже промолчать. На каждый случай у нее была цитата и верный совет. Я понимала, что перестаю быть ребенком, и что самое время взять хоть долю ответственности на себя и выбрать модель поведения по своему велению сердца. Убегала в афоризмы и высказывания великих, и в прочую чушь современных коучей и гуру, но подсказка лежала на поверхности и была до боли гениальная. Лучший способ войти в новое место и принять на себя лишь одну роль это – просто быть собой.
Возле ворот меня встретил мужчина, видимо работник вилы, тоже в белом, и тоже на вид индус. Я тихо поздоровалась, он лишь бросил кивок, не знаю почему, но он сразу показался мне не совсем приятным. Вы никогда не задумывались, почему определенные люди с первой же секунды могут вас отталкивать и вызывать недоверие или проще сказать – отвращение, хотя как казалось бы, они не совершили против вас что-то из ряда вон выдающее? Как мы улавливаем невидимые импульсы друг друга, с чего считываем энергетику и даже помыслы, на чем строится скажем – приятное впечатление или наоборот? Я всегда любила наблюдать за всеми вокруг, считывать кому весело, а кому не очень. Я думала, что у меня есть секретный доступ к познанию чужого внутреннего мира. Вот и сегодняшнего индуса я видимо легко распознаю, мне ведь мало кто в жизни не нравится, а он как раз из таких.
Мы с ним стояли напротив друг друга с неловкой молчаливой паузой, что выглядело для меня очень странно, ведь я гостья и меня в конце концов нужно проводить в дом. К счастью, неприятное молчание нарушило появление молодой женщины – худощавого телосложения в шелковом костюме пижамного кроя.
– Я Марго, Лера? – она как видите не более располагает к общению, чем индус. Обычно соотечественники, говорящие на нашем родном языке за границей, воспринимаются очень радужно и приятно, но она даже не поприветствовала меня.
– Да! – смело взяла ее правила игры и тоже пропустила приветствие, мама всегда меня учила уважать себя и не прогибаться перед другими невежами.
Марго – она была высокомерна, это считывалось с ее оценивающего взгляда и грубоватого тона, что-что, а первое ощущение, которое я испытала перешагнув порог, то это то, что мне здесь не особо рады. Если бы не стойкость и уважение к себе, которыми меня привила мама, то клянусь я бы разрыдалась в ту же первую минуту. Зря я ещё так придиралась к Ольге, считая ее фальшивую вежливость моветоном, встретившись с Марго я теперь понимаю в какую лисью нору я забираюсь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/uliana-brit/mama-beret-nalom-70378618/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Юлиана Брит
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 18.09.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Дубай – город соблазна, сверкающая сказка воздвигнутая посреди пустыни. Город контраста, где между пороком и строгим запретом натянута призрачная нить. Тысячи молодых девушек с удалённых уголков планеты ежегодно прилетают в этот город с надеждой поймать за крыло птицу своего счастья. Только немногие из них достигают Олимпа благополучия без личного сокрушения. "Мама берёт налом" – история о том, как молодая девушка четырнадцати лет по решению своей матери прилетает в Дубай с целью продать свою девственность в обмен на сто тысяч долларов.