Главная страница | Триллеры | Туман. Полное издание

Туман. Полное издание
Мери Ли


Как вы думаете, сколько времени нужно на то, чтобы мир пал? Чтобы ваши дружелюбные и приветливые соседи стали отвратительными и беспощадными монстрами? Чтобы улыбчивые дети забыли, что такое радость, и с каждым вдохом ожидали ужаса, леденящего в венах кровь? Чтобы вы в себе наглухо похоронили всё светлое и нежное? А на смену этому пришло темное и безжалостное? Надеюсь, вы никогда не узнаете ответов на эти вопросы. Мне же не посчастливилось!Моя семья оказалась в эпицентре хаоса, мрака и ранее неизвестного миру тумана. А я? Что я? Буду бороться, пока моё сердце не перестанет биться…Тетралогия под одной обложкой.





Мери Ли

Туман. Полное издание





Книга 1



Глава первая

Вы когда-нибудь задавали себе вопрос, что такое счастье? На протяжении последних двух лет я часто спрашиваю сама у себя: Алекс, счастлива ли ты сегодня? И вроде бы подобного рода сомнения не должны меня интересовать в возрасте семнадцати лет, но я не могу избавиться от постоянного непонимания своего внутреннего мира.

До пятнадцати лет я жила идеальной, сытой и лучезарной жизнью. У меня была полноценная семья. Я, мама, папа и моя младшая сестра Лекса. Я была одной из самых популярных девчонок в престижной школе, друзей была куча, знакомых, которые мечтали со мной общаться и войти в мой близкий круг, ещё больше. Парни вились вокруг меня, но только лишь одному удалось запудрить мне мозги. Об этом даже вспоминать не хочу, но периодически мысли об Энди Крейге всплывают в моей голове. А всплывают они потому, что то, чем он является, не тонет, даже в мыслях.

Но в один момент моя прежняя жизнь закончилась.

Прекрасно помню тот вечер. Я собиралась на очередную вечеринку у Бритни, Лекса лежала на моей кровати и листала уже третий по счету модный журнал. Мама была на первом этаже, не знаю, что она делала, но скорее всего давала нагоняй нашей горничной, которая всё чаще и чаще стала халтурить. Папа приехал в начале девятого и сразу же собрал всех нас в огромной гостиной, которая больше походила на один из залов музея. Кругом мрамор светлых тонов, даже три статуи стояли в ряд недалеко от большого панорамного окна.

Папа посмотрел маме в глаза и сказал, что уходит из семьи. Мама было хотела что-то ему ответить, но всего два его слова заставили мою дорогую маму замолчать на две недели. Папа сказал: я знаю. После он повернулся к нам с Лексой и сообщил, что Лекса останется жить с ним, а я с мамой. В тот день я последний раз видела отца без адвоката. Он не разговаривал со мной, не смотрел в мою сторону, даже когда я молила его об этом.

Так я потеряла самого дорого мне человека. Двоих самых дорогих людей. Папу и сестру.

Мы с мамой съехали, да так далеко, что теперь между нами и бывшим домом три штата.

Было сложно. Настолько, что я не знала, как мне жить. Сказочная жизнь в одночасье сменилась на убогий район одного из самых бедных городов нового штата. Все мои друзья и знакомые моментально отвернулись от меня и только спустя три месяца после того, как мы съехали, я поняла, не Алекс Брукс была нужна этим пижонам, а мой статус, деньги, привилегии. Я лишилась этого и осталась одна. Для меня это была потеря, и на тот момент я думала, что жизнь закончена, но нет. Этот период оказалось самым простым. Потерять всё легко, а вот добиться чего-то на новом месте, где совершенно другой менталитет и законы взаимодействия между людьми, оказалось в разы сложнее.

Отчасти я справилась.

Отчасти.

В тот вечер, когда папа сказал о разводе, я словно наступила в топь и как бы не барахталась, я все равно ухожу ко дну. Счастье стало для меня эфемерным призраком, за которым я тянусь день ото дня, но никак не могу за него основательно ухватиться.

Боже, как всё уныло.

Вы не подумайте, я бываю счастлива, спустя два года, море пролитых слёз и замены любви на ненависть к отцу и сестре, я научилась жить в дыре под названием Дрим Сити. Я уверена, что испытываю счастье и единение сама с собой, когда я иду в клуб к Билли и закрываюсь в своей каморке, подготавливаю стол и чернила перед очередным клиентом. Я определённо счастлива, когда готовлю эскиз и набиваю очередное тату. В такие моменты я ощущаю себя цельной и важной. Словно я делаю то, ради чего вообще была рождена. Но потом я снова возвращаюсь домой. А там меня ждёт, хотя навряд ли она меня ждет, мама. Без папы и Лексы наша жизнь стала пустой и безрадостной. Семья – это больше не оплот тепла и ласки, а место, где можно переждать ночь и снова свалить куда подальше.

Родители развелись два года назад, мама и папа судились за право воспитания моей младшей сестры Лексы, папа выиграл, но каждый месяц Лекса приезжает к нам на четыре дня. И только в эти четыре дня мама снова становится прежней, чуткой и заботливой, вот только эта забота никаким образом не задевает меня. Все эти дары мама преподносит только Лексе. А я… что я? Я переехала на задний план и стала запасным вариантом, которым пользоваться никто из родителей не желает.

– Алекс? Ты чего притихла? – спрашивает меня Лари и толкает в бок.

Толкаю его в ответ и снова устремляю взгляд на свой город. Мы постоянно зависаем на крыше здания, в котором я подрабатываю тату-мастером. И не стоит удивляться, что в семнадцать меня пустили в стрип-бар, которым уже больше тридцати лет заправляет старина Билли. Он знал одного из дружков мамы, и когда я пришла к нему, он задал мне лишь один вопрос, смогу ли я совмещать учебу и подработку. Я ответила: да, но он до сих пор не знает, что я уже шесть месяцев не учусь в колледже. Родители не проплатили учебу, и меня выперли. Ни папа, ни мама так и не удосужились спросить у меня, какого хрена я не хожу в колледж. А я не считаю нужным говорить им об этом сама. И где-то в глубине души, жду и надеюсь, что хоть кто-то из них, а точнее мама обратит внимание и спросит: Алекс, девочка моя, что там с колледжем, как твои успехи?

Да плевать. Я приспособилась к Дрим Сити, а значит и к остальному дерьму я уже готова.

– Лекса приезжает, – говорю я Лари, и он тут же поджимает губы.

– Это ненадолго, – напоминает он.

Мои губы трогает слабая улыбка. В этом весь Лари, иногда, когда я думаю, что весь мир против меня, я всегда могу обратиться к Лари, и он поддержит. Мой друг встанет против любого, лишь бы поддержать меня.

Лари – это лучшее, что могло когда-либо появиться во всём Дрим Сити.

– Четыре дня, это долго, – говорю я и отпиваю глоток колы.

– Вовсе нет.

– Я не могу смотреть, как они будут лебезить друг перед другом. Мама вся такая мама, и Лекса вся такая ангел во плоти. А я – такая я.

– Она не ангел.

– К сожалению, ангел.

– Ну это если в сравнении с тобой, – говорит Лари и снова пихает меня в бок.

Улыбаюсь и снова отворачиваюсь в сторону засыпающего города. Постепенно в окнах невысоких многоквартирных домов гаснет свет. На улицах становится тише, но это ненадолго. Буквально через пару часов начнется ночная жизнь Дрим Сити. Байкеры выползут из своих нор и начнут колесить по округе. Наркоманы и бомжи тоже оживают в темноте, они, как тараканы, страшатся дневного света. За соседним переулком выстроятся жрицы любви, а бар Билли станет более громким и одурманенным.

Как бы я была рада словам Лари, будь они правдой. Но он не понимает, что, в сравнении с Лексой, любой будет дьяволом во плоти, ведь более идеального человека ещё не рождалось на свет. Раньше, несмотря на всю мою любовь к сестре, я пыталась с ней соревноваться. Это так глупо выглядело, и, к сожалению, я всегда проигрывала. Но самым моим большим проигрышем было то, что папа забрал с собой Лексу, а не меня. И вот, я не видела его уже два года. Как мне известно из последнего приезда Лексы, у папы появилась новая семья. К нему в огромный особняк, в котором раньше обитали мы, приехала некая мадам со своим отпрыском, которому, если мне не изменяет память, двадцать. Новая папина пассия старше мамы, но Лекса говорит, что она безумно красива и добра. Естественно, ангел не произносит столь ядовитых слов при маме, но мне она об этом рассказывает больше, чем я хотела бы знать.

Сначала мне было обидно, что мой дорогой родитель решил, что мне о его новой семье знать не обязательно. Но через шесть месяцев их отношений я отпустила эту ситуацию, тем более, что мне не суждено лицезреть прекрасную даму сердца отца. Он ведь меня в гости не зовёт.

Мама же не упускает попыток и всячески расспрашивает Лексу об отце. Она даже слушать не хочет, что ему на неё наплевать. Он поиграл в одну семью – не понравилось. Папа развернулся и пошел играть в другую. Мужчины. Им это даётся с большей легкостью, нежели женщинам. Мама тому наглядный пример. Позвони папа ей в любой из дней в течение этих двух лет, и она бы пешком прошла все три штата, лишь бы увидеть его.

– Ладно, я пойду, – говорю я, поднимаясь с самого края крыши. – Нужно подготовить для Лексы комнату.

Лари поднимается вместе со мной и, нахмурив брови, спрашивает:

– Серьезно?

– Нет, конечно. Пусть хоть на коврике спит, мне плевать. Нужно выспаться, завтра у меня в шесть утра клиент.

– Это тот, что хочет себе на всю спину полуголую женщину?

– Он передумал, и женщина теперь полностью обнажена.

– Вот блин, хотел бы я на это посмотреть.

Обнимаю Лари на прощание и спускаюсь с крыши по пожарной лестнице. В конце мне приходится спрыгнуть, и каждый раз я отбиваю себе пятки. Приземляюсь, поудобнее закидываю сумку на плечо и шагаю в сторону дома. Прохожу мимо бара, оттуда грохочет музыка, машу рукой громиле Питеру, он улыбается мне и кивает, тут же отгоняет несовершеннолетних сопляков от входа святая святых Билли. Питер работает вышибалой и охранником уже три года. И кто бы мог подумать, что контуженный военный согласится на эту затею, но оказалось в нашей стране не особо шикарный список вакансий, если тебя обвиняют в гибели всего отряда. Питера судили под военным трибуналом, оправдали, а ведь он сам не помнит, что случилось в тот день, и винит себя. Винит за то, что выжил, а остальные семь мужчин из его отряда нет.

Как-то, однажды, он немного слетел с катушек. Некие придурки, которых он не пустил в бар, начали взрывать петарды прямо у входа в заведение, и это сработало как своего рода напоминание о самом страшном и туманном дне в его жизни. О взрыве и смерти всей команды. Питер разгромил половину бара, сломал руку парню, что кидал петарды, но в итоге мне удалось его успокоить. Как, спросите вы? Всё просто, я похожа на его дочь, которую он не видел уже долгое время. Точнее, похожа не я, а мой голос. Билли в тот день уже вызвал копов, они приехали спустя три часа, на тот момент всё уже было улажено, но Билли всё же пришлось заплатить приличный штраф за ложный вызов. К счастью, подобного больше не повторялось.

Заворачиваю на соседнюю улицу и прохожу два квартала. Фонари горят через один, естественно, я ведь не на Манхэттене живу. Тут и пара фонарей на квартал сойдет. Огромные вонючие мусорные баки добавляют моему району особой пикантности. У того, что находится рядом с дверью в мой дом, как всегда, спит Стив – местный бомж. Безобидный, но по большей части находящийся под чем-то запрещенным. Я тысячу раз задавалась вопросом, откуда он берет деньги, чтобы купить себе очередную дозу? Скорее всего ворует. Хотела бы я так же уметь воровать, возможно, мне не пришлось бы бросить колледж.

– Привет, Стив, – бросаю я коротко и слышу мычание под ворохом ароматного тряпья.

Жив ещё.

Вхожу в прохладный холл и поднимаюсь по облупившимся от годовалой давности краски ступеням. На третьем этаже снова не горит лампа. Приглядываюсь и понимаю, её просто кто-то спёр. Снова. Миссис Рипли опять будет думать, что это я. И чем я заслужила такую любовь престарелой дамы?

Стоило мне прокрутить в голове данную мысль, как дверь с номером восемнадцать открывается и оттуда выглядывает темнокожая миссис Рипли.

– Алекс? Это ты? Верни мне лампу!

Поднимаюсь выше, не оборачиваясь, отвечаю:

– И вам доброй ночи, миссис Рипли, лампу вашу я не брала.

– Вот бесстыжая девчонка! Пятая лампочка за две недели!

Дальше миссис Рипли продолжает что-то говорить, но я её уже не слушаю, иду по своему коридору и останавливаюсь перед дверью с номером двадцать три.

Вот я и дома.

Старенькая, но довольно уютная квартира. Мы здесь жили не всегда. Воспоминания об огромном доме нашей семьи меркнут с каждым прожитым днем. Там было столько места, здесь же: две комнаты, гостиная, кухня, ванная и до невозможности узкий коридор. Мы съехали из особняка сразу после того, как папа сказал нам с Лексой о разводе.

– Мам? Я дома.

Вешаю ключи на крючок, запираю дверь и скидываю растоптанные кеды. Со стороны кухни разносится какой-то бряк, и я тут же иду туда. Мама стоит вполоборота к кухонной плите и, кажется, что-то собирается готовить. Вот только кастрюля на огне абсолютно пуста, там нет ни воды, ни чего-то съестного. По запаху гари и треску кастрюли такая картина держится уже достаточно давно.

– Мама, ну что ты опять делаешь?!

Подхожу к плите и с психом выключаю её. Поворачиваюсь к маме, она выше меня примерно на пять сантиметров. Её зрачки непомерно большие. Вот чёрт!

– Ты снова была у Хами?

– Зашла ненадолго, – говорит мама, смотря в окно.

– И что он дал тебе в этот раз?

Мама отводит взгляд в сторону и теперь гипнотизирует стену, на которой ничего нет.

– Мама, завтра приезжает Лекса, ты же так ждала этого дня. Не ходи к Хами, он погубит тебя.

Я знаю, что Лекса – это больная мозоль мамы, а про Хами мама вообще не желает со мной разговаривать. Она хватает меня за руку и тащит в комнату, которая закрыта все время, пока Лексы нет. Через один поворот и три расторопных шага мы встаем перед дверью, на которой красуется надпись "Лекса" всё в блестках и розовых тонах.

Мама распахивает дверь, и я попадаю в ад. Розовый ад, именно так я называю эту комнату.

– Всё готово, – с воодушевлением говорит мама.

И действительно готово. Кровать заправлена в чистое и отутюженное постельное бельё. Полы намыты, пыль протёрта, а на прикроватном столике в вазе стоят цветы.

– Ты молодец, – говорю я, и мама улыбается, словно это была самая высшая похвала в её жизни.

Выхожу из розового ада и спрашиваю у мамы:

– Ты сегодня ела?

– Да, – врет она.

Я всегда знаю, когда она обманывает меня, зато мама вообще не в курсе, когда лгу я.

Отправляюсь на кухню и делаю нам тосты, смазываю их арахисовым маслом, и мы, не садясь за стол, уплетаем их. Отправляюсь в свою комнату, которая, к слову говоря, полная противоположность Лексы. Серая краска на стенах, белый потолок, полутороспальная кровать, рядом стол, заваленный учебниками, которыми я уже долгое время не пользуюсь. В углу, наполовину прикрывая окно, стоит шкаф с моими не радужными вещами. Переодеваюсь в короткие шорты и длинную футболку Лари, которую он оставил у меня ещё месяц назад. Я пообещала вернуть её, но она такая чертовски мягкая и удобная, что моя рука не в силах подняться и отдать это чудо другу обратно.

Телефон вибрирует, сообщая о новом смс. Падаю на кровать и смотрю на горящий дисплей. Два сообщения.

Одно от Лари: "Ты норм?"

Второе от Лексы: "Я уже в пути!"

Обоим отвечаю односложное "ок", ставлю будильник на пораньше, убираю телефон и закрываю глаза.


Глава вторая

Я уже успела посетить бар, мой клиент пришел, как и обещал, в шесть утра. Но он ушел, так и не сделав даже малую часть тату. Мужчина не выдержал и трёх основных линий, через десять минут с начала сеанса слинял. Уже через месяц на его спине должна была красоваться умопомрачительная красотка с шикарными формами, а в моем кармане должно было прибавиться наличных, но этот огромный мужчина завопил на середине второй линии. Сунул мне в руки пять баксов и удалился так быстро, что я видела искры из-под его пяток.

После неудавшегося тату я отправилась домой, приняла ещё раз душ и вот уже тридцать минут мы с мамой стоим на перроне и ждём нашего ангела.

Поезд прибывает по расписанию, и вот из предпоследнего вагона выходит Лекса. Она в желтом сарафане, в белых лодочках, её светлые волосы собраны в две толстые косы, они перекинуты на грудь, а серые глаза с тревогой сканируют перрон. Как только она находит взглядом меня и маму, которая слишком усиленно машет рукой и выкрикивает имя своей второй дочери, Лекса улыбается и спешит к нам, таща за собой чемодан на колесиках. Следом за ней выходит парень.

Оу!

Да он горяч. Темные волосы выбритые у висков, зеленые глаза и отменная улыбка. Такая, что на неё смотришь и твои губы непроизвольно изгибаются в ответ. Сестра поворачивается к парню, указывает на осколок своей семьи, и они движутся к нам, держась за руки. Вот это поворот – у Лексы есть парень. И папа позволил ему приехать вместе с ней?

Они отменно смотрятся вместе. Лекса – идеал воплощения девушки, она всегда ухожена, волосок к волоску, легкий макияж, который невозможно разглядеть на идеальной фарфоровой коже, брендовые вещи, сшитые по песочной фигуре. Парень, как и Лекса, одет в дорогое шмотье, на руке люксовые часы – богатенький.

Мама на всех парах бежит им навстречу, распихивает прохожих и не обращает внимания на то, как они этому недовольны. Лекса отпускает руку парня и врезается в мамины объятия. Я же, стоя в сторонке, закатываю глаза.

Началось. Четырехдневная игра в семью, спектакль для одного зрителя, у меня много сравнений для чистилища, в котором я буду пребывать чуть больше половины недели.

Лекса отлепляется от мамы и идёт в мою сторону. Мне больно смотреть на неё, в голове моментально появляется вопрос, чем она лучше меня? Почему папа выбрал её? Из-за того, что она младше? Так у нас разница всего лишь год. Из-за болезни сестры? Не думаю.

Лекса приближается, а я непроизвольно отступаю на шаг.

Только не обнимашки.

Только не это.

Нет-нет-нет.

Моим мольбам не суждено сбыться. Лекса сгребает меня в охапку и сдавливает так, словно в ней не сорок пять килограмм, а все четыреста. Похлопываю её по спине и ненавязчиво отстраняюсь.

– Боже, Алекс, да ты стала красоткой! – восклицает Лекса.

Словно я когда-то была страшилой из темного переулка.

Ничего не отвечаю, и Лекса знакомит меня и маму со своим бойфрендом, которого зовут Зари. Какой красивый парень и какое нелепое имя. Но из кругов, в которых вращаются Зари и Лекса, скажут иначе – экзотическое имя, небанальное, статное и ещё куча эпитетов, которые так или иначе являются синонимами слова "странное".

Мама начинает расспрашивать Зари о том, кто он и откуда, парень отвечает с небрежной улыбкой, но постоянно бросает взгляды на меня. И всё, от этих взглядов становится всё понятно. Я разочарована. Присматриваюсь к нему более внимательно и теперь красоты не замечаю. Знаете, бывает такое, что первое впечатление обманчиво, а потом ты присматриваешься, принюхиваешься и чувствуешь, что от человека несет гнильцой и фальшью. Вот и Зари оказывается в моем черном списке. Там не много людей, всего одиннадцать, теперь двенадцать. Не знаю, почему они с Лексой вместе, но Зари её точно не любит, иначе в первую же встречу не смотрел на её сестру так, словно хочет раздеть глазами. И не только раздевает, на этом он отнюдь не останавливается. Блядский взгляд. Отвратный Зари.

Отправляемся домой на такси, к слову, сюда мы шли пешком. Лекса зависает в своём телефоне и уже трижды причмокивает языком.

– Что там? – не выдержав, спрашиваю я.

– Да снова новости про туман, – отвечает сестра, полностью сосредоточившись на экране своего новенького смартфона.

– Про что? – спрашивает мама.

– Туман. Ну тот, что появился сегодня ночью. Он уже дошел до многих городов, переживаю за папу.

– Туман его не съест, – уверяю я и снова отворачиваюсь к окну.

– Не знаю. Он странным образом появился, метеорологи не понимают причину его возникновения, но города, куда пришел туман, закрывают на карантин.

– Глупость какая, – говорит мама и тут же добавляет. – Закрыть город на карантин из-за тумана – это недальновидно.

– А вот и нет. Это опасно, – с чувством произносит сестра.

Стараюсь не влезать, но язвительность так из меня и прёт. Говорю, бросая на Лексу беглый взгляд:

– Переживаешь, что из-за тумана не все увидят твоей ослепительной красоты?

– Алекс, прекрати! – говорит мама и с упреком смотрит на меня.

Отворачиваюсь в сторону окна и наблюдаю за сменяющейся картинкой города. С каждым кварталом увиденное становится всё унылее и унылее. Мама без умолку рассказывает Лексе обо всем, что с нами произошло за последний месяц. Несмотря на то, что и рассказывать-то нечего, мама неумолима, она даже сообщает, что у парня, который раньше увивался за Лексой, проблемы с кишечником. Откуда она это знает? Да и Грег не бегал за Лексой, для этого смелость нужна, а он слишком пуглив. Грег знакомый Лари и мою сестру он видел всего три раза, но мама приписывает Лексе всех парней, которые хотя бы единоразово посмотрели в сторону её красавицы дочери.

Останавливаемся у дома, мама расплачивается с таксистом, и мы покидаем душный салон автомобиля. Я молча первой ухожу в здание и быстро поднимаюсь на четвертый этаж, особенно быстро я двигаюсь мимо квартиры миссис Рипли.

Открываю квартиру и тут же ухожу к себе в комнату. Закрываюсь там, беру наушники, максимально громко включаю музыку и падаю на кровать.

Четыре дня.

Алекс, это совсем немного.

Музыка грохочет, и я в блаженстве прикрываю глаза. Не замечаю, как проваливаюсь в сон, просыпаюсь, когда за окном уже темнеет. Снимаю наушники и заглядываю в телефон. Пять сообщений от Лари.

"Ты как?"

"Алекс, ты в норме?"

"Ты там жива?"

"Алекс, твою мать!"

"Буду ждать тебя у бара после смены, не забудь, ты сегодня подменяешь Теру!"

Вот гадство!

Я совсем забыла.

Соскакиваю с кровати и быстро переодеваюсь в черную футболку и серые лосины. Тера ещё две недели назад просила меня подменить её, у её дочери сегодня день рождения, а я, блин, совершенно забыла. Чёрт-чёрт-чёрт!

Подлетаю к зеркалу и быстро расчесываю свои длинные темные волосы, что-что, а волосы мои мне всегда нравились, густые и слегка волнистые, но сейчас я должна собрать их в максимально непривлекательный хвост, ведь официантки с распущенными волосами равно еда с приправой, которую не заказывали.

Закидываю на плечо сумку, хватаю телефон и выхожу из комнаты. На кухне идут тихие разговоры. Мама, Лекса и её бойфренд играют в какую-то настольную игру. Идиллия, да и только.

– Алекс, куда это ты?

– Я к Энджи, нужно сделать реферат, – говорю я, и мама больше не задает никаких вопросов.

Она даже не знает, что Энджи вовсе не существует так же, как и реферата, да и колледжа в целом. Хотя у вымышленной подруги я ночевала уже трижды. Из кухни выходит Лекса и смотрит на меня максимально невинным взглядом.

– Может, мне с тобой сходить?

Чего?

– Нет.

Закрываю дверь и быстро спускаюсь вниз, уже по привычке пробегая третий этаж на максимальной скорости. И правильно делаю, потому что стоит моим ногам ступить на площадку второго этажа, как с третьего разносится крик миссис Лампочки.

Выхожу на улицу и тут же морщусь от вони мусорного бака. Сворачиваю налево и быстрым шагом добираюсь до бара.

Вывеска максимально простая "Бар у Роба". Почему у Роба, а не у Билли спросите вы, и я отвечу, что Роб это имя старого хозяина заведения, а денег на новую вывеску Билли тратить не будет, он считает, что это расточительство. На входе уже толпятся люди, но Питер пропускает далеко не всех. Огибаю очередь и, обняв здоровяка, открываю дверь. На губах появляется максимально искренняя улыбка. Музыка грохочет, везде витают клубы пара и сигаретного дыма. На танцплощадке движутся потные тела. Мне всё тут нравится – идеально. Два года назад я бы с криком выбежала отсюда, но сейчас, как по мне, это место полностью соответствует моему внутреннему миру. Бардак, раздрай и хаос, но всё это сопровождается музыкой.

Из основного зала ведут две двери, одна вип зона, там-то девушки и танцуют жаркие танцы у шеста, другая дверь ведет в тату салон и административное помещение. А между этими двумя дверями расположена огромная барная стойка. За ней несменно стоит Роджер. Он виртуозно разливает дамочкам алкоголь и поджигает его, посетительницы визжат и тем самым привлекают взгляды всей мужской половины бара. После Роджер отсчитывает, и на счет пять девушки опрокидывают в себя огненную жидкость. Их визг разносится по помещению с троекратным усилением предыдущего крика.

– Чё встала-то?

Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с парнем, которому максимум лет двадцать. Показываю ему средний палец, его брови ползут наверх, а я разворачиваюсь и иду в административку, скидываю там сумку, обвязываюсь фартуком и выныриваю в зал, бросив взгляд на комнату, где царь и бог только я. Сначала я пришла в тату-салон только как помощница, но в итоге стала единственным мастером у Билли. Жаль, что заказов в последнее время стало меньше, настолько меньше, что я сама себе начала бить рисунок огненного феникса на правом бедре. Птица не закончена, её крылья должны обволакивать мою ногу, но сама себе набить тату сзади я не могу, поэтому откладываю на то, чтобы посетить другой салон и закончить единственный рисунок на моём теле.

Подхожу к барной стойке и получаю инструкцию от Роджера. Разношу напитки к столикам, которые находятся в отдалении. У нас, кстати, есть и еда, но её крайне редко кто заказывает, люди приходят сюда не за этим.

Ставлю на поднос напитки и иду сквозь толпу, в венах бушует кровь, музыка заводная, и я готова сама поддаться танцу. Дохожу до крайнего столика и расставляю напитки, большинство постоянных посетителей знают меня, но эти новенькие, и мужчина, что сидит с самого краю, подмигивает мне и улыбается. Идиот. Но я выдавливаю из себя ответную улыбку, надеясь на щедрые чаевые. Тера постоянно кокетничает с посетителями и тем самым неплохо зарабатывает. И мне советует поступать точно так же, а вот Питеру это не нравится, но я ему ничего не скажу.

Возвращаюсь к барной стойке и забираю новый поднос, который уже собран для другого столика.

Так продолжается около трех часов, пока не приходит Тера и не спасает мои ноги от кровавых мозолей. Если кто-то думает, что работа официантки легка, то поверьте мне, вы ошибаетесь. Раньше я об этом не задумывалась, да что говорить, я не замечала обслуживающий персонал. Как же изменилась моя жизнь и в какой-то степени я этому благодарна, она стала более… настоящей.

Отправляюсь в подсобку, снимаю фартук и считаю чаевые. Не густо, но все же хоть что-то. Читаю сообщение от Лари, он уже ждёт меня у входа в бар.

Выхожу на улицу, прощаюсь со здоровяком Питером и тут же вижу Лари на нашем месте, он всегда ждет меня, сидя на старой покосившейся скамейке.

– Привет, – говорю я и обнимаю друга.

Кажется, Лари единственный, кто знает меня по-настоящему. Я ценю его дружбу, как нечто ценное и хрупкое. В разговорах с ним я подбираю слова и выражения, стараясь не задеть его и не обидеть, но мы всегда общаемся на правдивых нотах. В нашей дружбе нет места лжи и лебезению.

– Ты видела? – спрашивает он и поворачивает ко мне экран телефона.

– Что это?

– Хрень какая-то, по новостям сказали, что это туман…

– Ты смотришь новости? – удивляюсь я.

– Сегодня сделал исключение. Да ты только посмотри, – Лари возбужден до предела. Протягивает мне телефон, и я нажимаю на плей. Дисплей оживает, и я вижу легкий туман и пустынные улицы какого-то города. А потом из-за высокого здания выходит мужчина, он одет в черный костюм тройку и черные туфли. Не наблюдаю ничего необычного, вплоть до момента, когда мужчина не становится на четвереньки и не начинает бежать на того, кто все это снимает. Телефон горе-репортера отлетает в сторону, и я вижу чистое небо и легкий туман, а потом видео прекращается.

– И что это? Очередной пранк? – спрашиваю я, возвращая другу телефон.

– Не думаю, я уже десятки подобных видео видел. Люди словно сходят с ума.

– И как ты думаешь, что случилось с тем, кто снимал это видео?

– Вероятно, погиб.

– Ага, конечно, и кто-то с его телефона выложил это в сеть? Лари, тебе нужно меньше смотреть ужасы на ночь.

– Я вообще их не смотрю.

– Вот и не стоит начинать.

– Ну согласись, это жутко, – настаивает друг.

– Если верить в подобную чушь, то да.

Идем в сторону моего дома и с каждым шагом наша скорость замедляется. Я не хочу попадать в лживую картинку идеальной семьи. Этой семьи уже два года как нет, но мама пытается вдохнуть в её прах хоть какую-то жизнь. Я понимаю, что она скучает по Лексе, она всё же её дочь, которая живёт достаточно далеко. Но от этого меня ещё сильнее терзает вопрос, почему папа так по мне не скучает? И я не идиотка, понимаю, что вся злость, которая направлена на Лексу, полностью и бесповоротно принадлежит папе. Он выбрал не меня, от этого я и бешусь. Хотя раньше мы с ним были куда ближе, чем он с сестрой.

– Можешь переночевать у меня, – говорит Лари, и я даже пару мгновений раздумываю, чтобы согласиться.

– Нет, думаю, сегодня я останусь дома. Посмотрю, как там обстоят дела.

– Ну смотри, ты всегда знаешь, что можешь прийти ко мне в любое время дня и ночи. Я всегда на твоей стороне.

– Именно поэтому я тебя так обожаю.

Обнимаю Лари напоследок и поднимаюсь на четвертый этаж. В этот раз я даже не спешу проходить площадку третьего, уже слишком поздно, и миссис Лампочка скорее всего спит.

Открываю дверь и встречаюсь взглядом с испуганной Лексой.

– Что случилось? – спрашиваю я, скидывая сумку с плеча.

– Мама ушла, сказала, что придет через час, но её нет уже четыре часа. Она ушла сразу же за тобой.

Если бы ты знала, насколько мама бывает не пунктуальной.

– Придёт к утру, – отвечаю я, а нижняя челюсть Лексы летит на пол.

– Ты что – не переживаешь?

Уже нет. Раньше я боялась, что в один из дней мама не вернется, но она всегда возвращается. Да и что я могу сделать? В притон Хами я не сунусь даже под дулом пистолета.

Скидываю кеды и, смотря на сестру, говорю:

– Лекса, она взрослая женщина и имеет право делать, что хочет.

– Я переживаю.

– Не сомневаюсь. Где твой принц?

– Он не будет ночевать тут. Папа запретил, а я…

– А ты никогда не перечишь родителям. Я помню.

Быстро принимаю душ, и ухожу в свою комнату, но тихий плач из розового ада, не дает мне уснуть.

Вот чёрт!

Встаю и иду к Лексе. Она сидит на кровати и, смотря в телефон, роняет слезы на горящий экран.

– Она вернется, – говорю я Лексе и все же переступаю порог комнаты. – Что бы не произошло, она вернется.

Слезы сестры тронут любого, она даже плачет красиво и безумно жалостливо.

– Я плачу из-за другого.

– Что случилось?

– Этот туман, он… посмотри, что говорят.

Заглядываю в телефон и вижу, что Лекса сидит не в каких-то соцсетях, а на официальном сайте новостного канала. На экране мобильного женщина, которая находится в студии, её вид не соответствует панике, которую придумывает моя сестра. Дама в желтом строгом костюме рассказывает о том, что туман, который уже в обиходе стали называть "Заразный", покроет всю землю до исчисления следующих суток. А потом она предлагает послушать их корреспондента, который в данный момент находится в Лондоне. Этот город один из первых встретил туман. Картинка на экране меняется, и теперь я вижу город в тумане, он не беспроглядный, но даже с учетом дня, Лондон выглядит пасмурным и жутким. Но не туман наводит эту самую жуть, а количество людей, их практически нет. Сначала я даже не слышу корреспондента, а потом внимательно вслушиваюсь в его слова.

"Туман поразил уже большую часть планеты, и он вызывает психические расстройства. Сам человек не в силах понять, что заражен новым и ранее не встречавшимся вирусом Т001. Зараженный продолжает вести обычный образ жизни, но как показывают сводки из полиции, именно на зараженных поступают заявки. Самые распространённые из них – домашнее насилие. В первую очередь зараженные нападают на родных и близких и самое ужасное, что нападения происходят из-за мелочей. Убедительная просьба держать окна и двери закрытыми и по возможности не покидать стен своих домов и квартир".

– Вот видишь? – спрашивает Лекса и снова шмыгает носом. – А папа сейчас в Лондоне, и он не выходит на связь, я ему уже двенадцать раз позвонила, а меня все перекидывает на автоответчик.

– Он скорее всего просто занят.

– Он всегда отвечает мне. Даже если очень-очень занят.

А мне он не отвечает уже два года.

Да ладно, сейчас речь не об этом, а о том, что и я начинаю верить в ужасный туман.

– Лекса, ложись спать, разберемся со всем завтра.

– Хорошо.

На выходе из комнаты Лекса окликает меня, и я оборачиваюсь.

– Алекс, я не виновата в том, что…

Закрываю дверь её комнаты, не удосужившись дослушать предложение до конца, и быстро ухожу к себе.

Открываю новостные каналы и просматриваю всё, что могу найти про таинственный туман. Информации много, но нет ни одного предположения, откуда взялся этот туман, который покрывает всю землю. Что это? Но в противовес неизвестности происхождения тумана, я нахожу множество ужасающих случаев из разных стран, которые первыми подверглись странной аномалии. Один парень снимал на видео свою девушку, в тот вечер два дня назад он делал ей предложение, она лучилась от счастья, а сегодня в его соцсетях новое видео… он снова снимает свою девушку, она спит, а под кожей на её щеке что-то движется. Похоже на червя, но он быстро пропадает. Парень выходит из комнаты и быстрым шагом закрывается в другом помещении, оно похоже на бильярдную или что-то около этого. Парень переворачивает камеру на себя и говорит о том, что это всё туман виноват. Он утверждает, что его девушка вчера плохо себя чувствовала, у неё поднялась температура, а потом стали появляться странные провалы в памяти, а сегодня под её кожей что-то шевелится. Это периодически можно увидеть на лице, руках, ногах. Да где угодно. И она стала вести себя странно.

Подписываюсь на парня и листаю дальше. Нахожу видео, где женщина, рыдая, говорит на иностранном языке, но благо кто-то уже сделал субтитры к видео. Женщина говорит, что её муж изменился и в итоге два часа назад напал на их друзей, которые приехали к ним в гости издалека. Он пырнул ножом мужа подруги женщины и тут же выронил нож. Вызвали полицейских, и они забрали мужа, который, к слову, уже не помнил, что сделал. Мужу подруги ничего не угрожает, он госпитализирован, и врачи сказали, что жизненно важные органы не задеты. А ещё женщина заметила, что у её мужа с утра было что-то странное на шее. Она утверждает, что это нечто было похоже на трехсантиметровый прутик у него под кожей, но это быстро пропало, и она решила, что ей показалось.

Листаю дальше и нахожу блог какого-то ученого, до вчерашнего дня его страница была практически пустой, но сегодня каждая статья набрала уже более семи миллионов просмотров. Доктор Локи пишет о тумане и утверждает, что все заражения, которые были зафиксированы, скорее всего передались воздушно-капельным путем. То есть от тумана не сбежать, так или иначе участь заражения преследует каждого, но он говорит, что при выходе из дома нужно надевать респираторы, а лучше вообще не покидать свои квартиры, заклеить окна и двери. Но если все же необходимость покидания квартир и домов пересиливает, то внимательно следить за прохожими и стараться не контактировать с ними. Также доктор Локи предупреждает, что власти не показывают и десятой части того, что происходит в мире, они боятся паники и беспределов, но ученый уверен, что человечество столкнулось с самой ужасной проблемой в своей истории.

Сворачиваю браузер и бросаю взгляд в сторону окна. Уже светает. Сколько я просидела за просмотром? Мама так и не пришла. Звоню ей, и она поднимает трубку после третьего гудка.

– Алекс, я скоро буду.

– Ты где?

– У меня были дела. Я вернусь через пару часов.

– Ты у него?

Тишина и односложный утвердительный ответ.

Я злюсь.

– Могла бы сдержаться, когда здесь Лекса.

– Прости, я…

– Мы ждем тебя, – говорю я и отключаюсь.

На часах пять сорок утра. Ни о каком сне не может быть и речи. Иду в комнату к сестре и проверяю, как она там. Лекса спит, поджав под себя ноги. Возвращаюсь к себе и снова открываю браузер. И с каждым прочитанным мною словом, кровь холодеет в жилах. На нашу землю надвигается что-то поистине ужасающее.


Глава третья

– Алекс? Алекс, вставай.

Лекса пытается растолкать меня, а я прячу голову под подушку и отмахиваюсь от неё рукой.

– Алекс, мне страшно, – говорит она, и я всё же откидываю мягкую, теплую и такую родную подушку в сторону.

Сажусь и, зевая, спрашиваю:

– Что на этот раз?

– Мама так и не пришла, а на улице ту-туман.

Что?!

Я моментально выныриваю из царства сна и соскакиваю с кровати, практически сшибаю Лексу с краешка, на котором она уселась. Подлетаю к своему окну и замираю. Я вижу соседний дом, но словно смотрю на него сквозь целлофановый пакет. На улице орет чья-то сигнализация от машины, лает собака и слышны какие-то крики небольшой группы людей.

– Нам нужно найти маму и сходить к Зари. Он в центре города, в отеле…

– Лекс, погоди. Мне нужно проснуться.

Ухожу в ванную, умываюсь и пристально вглядываюсь в своё отражение. Что делать? Какой-то там научный чувак говорит, что из дома уходить не стоит. Но нам невозможно не выходить. Быстро бегу на кухню и открываю холодильник, просматриваю содержимое. Нам еды хватит на два дня, с учетом того, что мама не вернется. Вот черт! Лекарство. Лексе нужен инсулин.

Сестра заходит в кухню, и я, обернувшись, смотрю на неё.

– Лекса, инсулин, на сколько у тебя осталось?

– Неделя.

Неделя. Семь дней. С голоду мы загнемся быстрее, чем сестра от сахарного диабета.

Нужно закрыть щели с окон и дверей. Шарю по кухонным шкафчикам и нахожу скотч, и мы принимаемся за оклейку стыков на окнах. Не знаю, поможет ли это нам не обзавестись новым вирусом. Но я не могу ничего не делать. Как только три наших окна становятся похожими на жилище бомжа, я беру телефон и звоню в бар. Никто не берет трубку, и только потом я вижу сообщение от Билли: "Сегодня у нас незапланированный отдых". Звоню маме, папе и Лари, и никто из них не берет трубку. Гадство!

Кажется, что я начинаю задыхаться. Это паника, и она волна за волной погружает меня в свою пучину.

И что я должна делать?

Чувствую себя брошенной, но не это самое страшное, а то, что за Лексу теперь отвечаю только я. И я, черт возьми, не имею никакого понятия, как мне сберечь сестру… и себя.

– Алекс? Что ты решила? – спрашивает Лекса.

А я ничего не решила, иду в гостиную, где обычно спит мама, ведь розовый ад предназначен только для Лексы, а другой комнаты, кроме моей, у нас нет.

Впервые за долгое время включаю телевизор и нахожу новостной канал нашего города. На экране молодой приятный на вид мужчина с неправдоподобными ровными зубами, белизне которых даже унитаз позавидовал бы. Он говорит, что скоро в городе наступит полная изоляция и введут комендантский час, многие уезжают из города, но ведущий считает, что это ошибка. С каждым часом туман становится все плотнее и плотнее. Он просит звонить в 911 и сразу же говорить туман и адрес. Туда выедет машина полицейских, сразу, как только освободится. На данный момент линия спасения перегружена. А пока на этом всё. Следите за новостями и берегите себя.

На этом всё?! А как же инструкция, как жить в новых реалиях?

– Что будем делать? – спрашивает Лекса, и я хочу ей треснуть за этот вопрос.

– Нам нужны еда и лекарство.

– Мы же не пойдем туда?

– Мы – нет. Я пойду одна.

Я достаточно знаю свой район и буду передвигаться куда быстрее без балласта. В конце концов, не станут же люди на меня бросаться? Не станут ведь? Да?

– Ты не можешь меня бросить, – говорит Лекса, и я поворачиваюсь к ней.

При виде трясущейся нижней губы и слез в глазах я тут же вспоминаю её маленькой. Я так её любила и до сих пор люблю, и как бы я не лелеяла свою ревность, должна отодвинуть ядовитое чувство на задний план.

– Лекс, посмотри на меня, – уверенно говорю я и жду, когда сестра сморгнет слезы и поднимет взгляд серых глаз. – Я тебя не бросаю. Но у нас нет выбора и придется выйти за продуктами и лекарствами. Ты слышала про карантин? Если нам запретят выходить из дома, тогда я не знаю, что делать, но пока есть возможность запастись нужным и переждать пока правительство не решит эту проблему.

– А как же мама, папа и мой Зари?

– Они взрослые, пусть сами о себе думают, лучшее, что мы можем сделать для наших родителей, так остаться… невредимыми.

Какое-то время Лекса борется с подступающими слезами, но в итоге собирается и даже немного изгибает губы в улыбке:

– Ты точно вернешься?

– Обещаю! – произношу я с излишней уверенностью в голосе, с такой, которой совершенно не испытываю.

Собираюсь и предусмотрительно обматываю себе голову и нижнюю часть лица шарфом. Сгребаю свои деньги, которые заработала вчера, и лезу в мамин тайник, в банку из-под арахисового масла. К сожалению, там всего три доллара. Лекса дает мне рецепт на лекарство, запоминаю название и убираю листок в карман джинсов.

Подхожу к двери и с ужасом смотрю на ручку.

Сказать, что мне страшно, это ничего не сказать, но если я буду медлить и услышу ещё хоть один крик с улицы, то никогда не решусь выйти.

– Лекс, стой у двери, никого не впускай, пока я не вернусь.

– Даже маму?

Оборачиваюсь к сестре и говорю абсолютно серьезно.

– Даже если по ту сторону двери буду стоять я, и ты увидишь под моей кожей хрень, которую мы видели в роликах, тогда и меня не впускай.

Только от мысли, что я могу стать одним из экземпляров новых видео, меня начинает мутить, но я стараюсь казаться собранной и уверенной в своих словах. Лекса не должна меня видеть слабой и боящейся всего, иначе она впадёт в панику, и тогда я точно сойду с ума.

– Хо-хорошо, – отвечает сестра.

– Вот и отлично.

Не оставляя себе времени на раздумья, распахиваю дверь и быстро, но максимально тихо прикрываю её за собой.

Лампа на моём этаже горит, и это радует, но ещё больше меня радует то, что в обе стороны коридора никого нет, лишь легкий туман. Спускаюсь вниз и максимально быстро прохожу третий этаж, из-за того, что там нет света, кажется, что я иду целую вечность и ещё немного.

Дыхание сбивается, я слышу, как шумно пропускаю воздух сквозь сжатые зубы. Сердце колотится как бешеное, а ладони потеют.

Открываю скрипучую дверь и выглядываю. Улица пуста. Выскальзываю наружу. Сердце колотится уже в самом горле и не дает сглотнуть невесть откуда взявшуюся горечь. Шаг за шагом иду в сторону ближайшего супермаркета, в нем, кстати, и аптечный пункт имеется, и только пройдя половину квартала, я понимаю, что супермаркет может и не работать. Чёрт!

В растерянности останавливаюсь на тротуаре. Обратно идти не вариант, это будет бессмысленной тратой времени и наиглупейшим поступком в моей жизни. Выглядит так, словно я решила прогуляться в момент бушующего вируса.

Боковым зрением замечаю какое-то движение в кафе. Огромные стеклянные окна дают мне увидеть владельцев. Это пожилая пара, которая уже больше пятнадцати лет заправляет в этом заведении. Я не знаю их имен, но они всегда были добры ко всем посетителям, и более того помнили имена всех, кто к ним приходил хотя бы дважды. Помню, как-то мы шутили с Лари, что у них есть доска как у копов в сериалах, где они записывают имена всех посетителей, а самые прибыльные находятся в центре, и все красные нити ведут именно к ним.

И то, что я вижу сейчас, никак не укладывается у меня в голове. Женщина ходит между пустыми столиками и расставляет там еду и напитки, которые ей подает из-за барной стоки её муж. Это выглядит достаточно жутко, словно они кормят призраков, ведь в кафе никого, кроме них, нет. Женщина замечает меня, улыбается и машет мне рукой. Машу ей в ответ и быстро ретируюсь от кафе. Ну нафиг.

Чем дальше я отхожу от дома, тем больше встречаю людей. Кто-то куда-то спешит. Я же стараюсь уйти с дороги каждого из них, ученый советовал держаться от людей подальше. Вижу нескольких прохожих в медицинских масках и понимаю, что я выгляжу так же нелепо, как и они. Но сейчас мой внешний вид заботит меня не очень сильно. То и дело обтираю мокрые ладони о джинсы и продолжаю идти. Глаза начинают болеть от пристального вглядывания в лица прохожих и вообще во всё, что может причинить мне какой-либо вред.

Дохожу до супермаркета и даже до того, как дергаю дверь, понимаю – заперто. Как наивно было полагать, что сегодня хоть кто-то выйдет на работу.

И что делать?

Грохот с другой стороны здания привлекает моё внимание, и я медленно обхожу супермаркет. Со стороны черного входа стоит заведенный "Мини Купер", все двери открыты, в том числе и багажник. Возле машины стоит мужчина и закидывает внутрь продукты из тележки. Именно звук колесиков по асфальту и привлёк моё внимание. Он уходит и снова возвращается с новой порцией продуктов.

Да он грабит магазин и при этом даже не прикрыл себе лицо! Вот это наглость. Со стороны, откуда я пришла, разносится женский крик, и у меня волосы на руках становятся дыбом. Крик быстро стихает, но меня уже начало трясти и, думаю, это не прекратится, пока я не вернусь в квартиру.

Прижимаюсь спиной к прохладному зданию и осматриваюсь по сторонам. Никого нет, только мужчина-вор, я и магазин.

Я ведь не преступница, я этого делать не буду. Не стану я грабить магазин!

Стоит машине завернуть за угол, как я на всех парах бегу в сторону взломанной двери. Уверена, уже во всю бы орала сигнализация, но в столь бедных районах города сигнализация непозволительная роскошь.

Вхожу в темное здание и сразу же оказываюсь на складе.

Что брать? Куда складывать? Я ведь не шла на ограбление, и уж тем более я не так подготовлена, как чувак на машине. Включаю фонарик на телефоне и быстро прохожу к двери, которая ведет в сам магазин. Ага, а вот тут-таки и есть сигнализация. Красная лампочка мигает прямо над дверью. Значит, лекарства мне не добыть. Ладно. Нахожу коробки с каким-то печеньем, вываливаю всё на пол и быстро прохожу по складу и собираю все самое необходимое. Хотя я без понятия, что самое необходимое. В крови бушует адреналин, я всё ожидаю услышать звуки сирены, принадлежащей копам, но этого не происходит. Пока не происходит.

Набиваю коробку и рюкзак. Иду к выходу и слышу за дверью склада голоса. Двое мужчин и одна женщина.

– Тут и так открыто, – говорит мужчина.

– Но это незаконно, – спорит с ним женщина.

– Но мы только посмотрим, Сабина, это уже третий супермаркет, который мы объехали. У нас всё же дети есть и ради них я пойду на что угодно.

Открывается дверь, и я в аккурат стою напротив проёма, и свет с улицы отлично меня подставляет.

Пару мгновений мы стоим и смотрим друг на друга. Если вы спросите меня через пять минут, как выглядели эти трое, я вам ничего не отвечу, потому что не помню. Страх сковал все клетки моего тела.

– Нам безразлично что ты тут делаешь, – говорит женщина.

И только после этих слов я начинаю дышать. Не из-за того, что я поверила ей, а из-за того, что они начали медленно входить внутрь. А я обходить их по кругу и двигаться в сторону двери. Мы, словно дикие животные в танце, который в любой момент может закончиться бойней.

Оказавшись на улице, хочу скинуть с лица пропитанную потом ткань, но здравомыслие пересиливает, и я решаю оставить хотя бы видимость защиты от тумана. Быстро шагаю в сторону дома.

На улице уже намного больше людей. Почему они выходят? Так же, как и я, ищут продукты и нужные вещи. Что касается меня, то я мертвой хваткой держу коробку с продуктами и с каждой секундой мой шаг только ускоряется. Дыхание кажется больше никогда не придет в норму, а сердце вот-вот проломит грудную клетку и свалится мне под ноги.

Сейчас я не думаю про туман, я думаю про людей, которые смотрят на меня с явным интересом. Что им нужно? Моя коробка? Хрен им. Я добыла еду, словно в древние времена. Так что я буду биться за свою коробку.

Оказавшись у дома, позволяю себе на мгновение выдохнуть. Толкаю дверь и оказываюсь в холле. Уставшая и истощенная от переизбытка адреналина оказываюсь на третьем этаже, и тут же открывается дверь миссис Рипли.

– Алекс! Верни лампу! – слишком агрессивно кричит она.

Из-за света в её квартире я замечаю, что на шее миссис Лампочки происходит какое-то движение. А потом это переходит на её лицо и исчезает.

Стартую быстрее любой баллистической ракеты и оказываюсь перед дверью своей квартиры. Миссис Рипли босыми ногами шлепает по ступеням следом за мной. Пинаю дверь ногой, и она тут же открывается. Вваливаюсь внутрь и прижимаюсь спиной к двери, и в этот момент миссис Лампочка начинает тарабанить так, как обычная старушка её возраста не смогла бы никогда.

– Лекса, запри дверь!

Сестра запирает, я ставлю коробку на пол, скидываю с себя рюкзак и пропитанный потом шарф. Оседаю на коврик и смотрю на свои трясущиеся руки.

Я это сделала. Смогла! Лекса что-то говорит, но я не слышу её, в ушах стоит белый шум и шлепанье босых ног миссис Рипли.

Постепенно прихожу в себя и начинаю распознавать другие звуки. Старушка продолжает долбить в дверь, Лекса говорит, что мы не одни дома, а потом я слышу из ванной шум воды и бросаю косой взгляд на Лексу.

– Кого ты впустила?

Былой адреналин возвращается.

– Прости, но Лари твой друг и я…

Это Лари.

– Он… он не заражен?

– Нет. Думаю нет. Он пришёл пять минут назад, сказал, что что-то со связью и он не мог дозвониться до тебя, и я пустила его.

– Я же говорила этого не делать!

– Но он твой друг.

– И что? А если бы он был заражён? Ты не можешь знать наверняка!

Я, рискуя своей жизнью, стараюсь сберечь Лексу, а она поступает столь необдуманно и глупо.

Не знаю, что бы сделала я на её месте…

Пару минут мы стоим в коридоре, а миссис с третьего этажа, кажется, не собирается никуда уходить. Не говорю сестре, что не нашла лекарства и только после угомонившейся и ушедшей от двери миссис Рипли позволяю себе уйти на кухню.

И только оказавшись дома, я поняла, что это начало ужаса, который не прекратится за пару-тройку дней. Туман более страшный и необузданный, чем болезни, которые мы знали ранее. Он буквально сводит людей с ума. И тех, что заражены вирусом Т001, и тех, кто пока избежал этого.

Лари выходит из ванной, и я прошу его раздеться вплоть до трусов.

– Ты же это несерьезно? – спрашивает он, а я отступаю к столешнице, на которой стоит набор кухонных ножей.

– Лари, раздевайся.

Лекса выбегает из кухни и запирается у себя в комнате. Лари приподнимает брови и смыкает губы в тонкую линию.

– Хотел бы я услышать это при других обстоятельствах, – говорит он и улыбается.

– Лари, не говори глупости. Раздевайся.

Лари скидывает с себя футболку и джинсы. Прошу его повернуться, и не заметив никаких признаков шевеления под кожей, врезаюсь в друга и обнимаю его. Не заражён.

– Мне бы одеться, – говорит он, гладя меня по волосам.

Отстраняюсь и выхожу из кухни, подавляя смешок. Это было неловко, но сейчас не время думать о нежных и ранимых чувствах. Сама отправляюсь в ванную и смыв с себя всё, что только можно, около десяти минут кружу перед зеркалом, разглядываю себя со всех сторон. Вроде не заражена.

Эта ночь оказалась самой шумной из всех, которые я помню в Дрим Сити. Визги шин, крики людей, лай собак, звуки битого стекла. Я вздрагиваю от каждого, пока усталость не берет своё, и я не проваливаюсь в сон, в котором снова убегаю от беспощадной миссис Рипли.


Глава четвертая

От громкого визга я практически сваливаюсь с кровати. За окном вопит сирена. Что она означает? Выбегаю в коридор, в этот момент дверь розового ада тоже распахивается, и оттуда выглядывает испуганная Лекса. Идем в гостиную, где обитает мама, а на данный момент на раскладном диванчике расположился Лари.

Сирена продолжает вопить, а я со страхом иду к заклеенному окну. Туман просочился в квартиру, но за окном и вовсе царит ужас. Не видно ничего. Абсолютно ничего, только серое полотно тумана.

– Лекса, включи телевизор, – прошу сестру, а сама не могу перестать смотреть в окно.

Беспроглядно и жутко.

Сестра включает телевизор, я отлепляюсь от окна и сажусь на диван рядом с Лари.

В новостях всё тот же мужчина с белоснежными зубами, вот только теперь он вещает не из студии, а… из дома? Он не причёсан и, видимо, это прямой эфир, ведущий смотрит в экран телефона и снимает себя на другой телефон.

– Если вы услышали сирену, то ситуация в нашем городе критическая, все заводы, магазины, аптеки и прочая инфраструктура пока прекращают свое действие. Единственное, что на данный момент остаётся в рабочем состоянии – полиция, скорая и пожарные. Но убедительно прошу вас, не вызывать никого из этих структур по мелочам. Это очень важно и в случае ложного вызова вам будет выписан штраф в размере от тридцати тысяч долларов.

– Ого, – выдыхает Лари.

Ведущий продолжает:

– Оставайтесь дома, ни в коем случае не покидайте защищенных стен и теперь за новостями можно будет следить только через наш официальный аккаунт. Это последнее вещание через экран телевизора. Власти города и страны стараются разобраться в происходящем и найти пути решения. Мы надеемся, что вскоре всё встанет на свои места, и мы продолжим жить так же, как и до появления тумана.

Мужчина тянется к телефону и вырубает его.

Как всегда, одна вода и никакой конкретики.

– И что мы будем делать? – спрашивает Лекса.

– Сидеть дома, – говорит Лари.

– Будем сидеть, пока есть такая возможность, – подтверждаю я слова Лари. – Лекса, позвони папе, нужно как-то до него достучаться. Лари, когда твоя семья должна вернуться?

– По идее, завтра, – отвечает он. – Я вчера созванивался с отцом, и он сказал, что они остановились в мотеле и будут пережидать туман, так что думаю их прибытие затянется.

– Ладно, нам нужно поесть и… подумать, что ли.

Лари уходит на кухню, а я остаюсь на диване. Что же делать? У нас есть возможность не выходить из дома примерно неделю. Точнее, шесть дней. Потом у Лексы закончится лекарство. И нам придется покинуть квартиру. Или нет? Я могу вызвать скорую. Так сказали по телевизору.

Следующая мысль приходит неожиданно. Нужно собрать вещи. Надо приготовить рюкзаки на случай, если нахождение в квартире станет невозможным.

Что за случай?

Я не знаю. Но нужно подготовиться как следует. Пусть лучше не понадобится, чем наоборот. Заставляю Лексу распаковать свой чемодан с ненужными вещами, такими, как платья, косметика и подобные девичьи радости. Удивлена, но Лекса вообще не спорит, она полноправно признаёт моё главенство в нашей небольшой компании перепуганных подростков.

– Лари, ты на машине? – спрашиваю я друга, который по-прежнему находится на кухне.

– Да, отец мне голову открутит за то, что я вообще её взял.

Не хочу думать о печальном, но есть вероятность, что Лари больше не увидит своего отца. Он может заразиться туманом или же, наоборот, попасть под прицел какого-то зараженного.

В квартире мы проводим два дня. Не выходим за пределы и постоянно проверяем соцсети и окна. В интернете, словно кролики, плодятся ужасающие видео. Теперь я не на шутку боюсь тумана, который уже спустя два дня всё так же непроходимой стеной стоит на улицах нашего города. С каждым часом в Дрим Сити становится тише и тише. Теперь мы куда реже слышим крики с улицы, но каждый вечер в девять часов вопит сирена.

Мама так и не вернулась. Дозвониться до неё я не могу. Надеюсь, с ней всё в порядке. Лекса ведет себя тихо и практически не выходит из комнаты. Лари не отходит от меня ни на шаг. Его семья, которая состоит из мамы, папы и Лари, довольно счастливая, но, кажется, что Лари остался один. Он не показывает мне свою нервозность, но я вижу, с какой частотой он пытается дозвониться до родителей. Безрезультатно. Сотовая связь вообще работает странно, ведь я смогла дозвониться до Билли, и он сказал, что бар закрыт, вплоть до того, пока власти не снимут карантин и сирена не перестанет наводить ещё больший ужас каждый вечер.

– Алекс? – окликает меня сестра.

Иду в её комнату и останавливаюсь на пороге. Лекса поднимает на меня взгляд уставших глаз и говорит:

– Я ошиблась.

– В чём?

– Я ошиблась, – снова повторяет она и хлюпает носом.

Боже, хватит лить слёзы!

Бросаю взгляд на прикроватную тумбочку и вижу её красную аптечку.

– На сколько ещё осталось? – спрашиваю я.

– Не осталось. Я приняла последнюю дозу.

Твою мать!

– Хорошо, – говорю я и быстро ухожу к себе в комнату.

Запираю дверь и сажусь на пол возле неё. Мне словно нечем дышать. Я не хочу выходить из дома. Я боюсь. Мне страшно до ужаса. Пересмотренные видео с нападением людей на людей не способствуют успокоению.

– Алекс, ты там как? – спрашивает Лари из-за двери.

– Всё норм.

– Я пойду с тобой.

Мой дорогой Лари, ты даже не подозреваешь, насколько я рада тому, что ты рядом.

Я не знаю, что делать! Почему я вообще должна что-то решать? Предпринимать и думать? О, Боже! Я не хочу этой ответственности. Где мама? Где папа? Это они должны о нас заботиться! Я злюсь и чувствую, как руки начинают дрожать.

Я не выйду за проклятую дверь!

Мне придётся.

И я не уверена, что вернусь. И это поистине страшно.

В этот раз я не беру рецепт на лекарство, так как уверена, что он не пригодится. Законы жизни отныне другие. С трудом заставляю себя подняться, надеваю ветровку, снова заматываю лицо тонким шарфом и выхожу в коридор. Лари уже ждет меня, он, как и я, спрятал нос и рот под плотную ткань банданы, остались только глаза, но их достаточно, чтобы понять – Лари напуган не меньше меня. Но он со мной, и это важнее всего. Не думаю, что смогла бы выйти за дверь в одиночестве ещё раз.

Лекса стоит рядом с Лари и заламывает пальцы на руках.

– Ты не виновата, – говорю ей я.

– Я должна была знать, что лекарства осталось мало. Я обуза…

– Лекса, прекрати, в тот раз я бы его все равно не достала.

Оставляю Лексе предыдущие наставления. Мы с Лари выходим из квартиры, и я сама не понимаю, как хватаю друга за руку. Лари сдавливает мои трясущиеся пальцы, и мы начинаем медленно спускаться вниз. Туман уже завладел домом. На лестнице практически не видно ступеней, я скорее двигаюсь по памяти и мысленно молюсь не встретить никого из соседей. Что делать, если они заражены? Бежать, Алекс. Ты должна будешь бежать так быстро, как никогда ранее не бегала.

Выходим из дома и оглядываемся по сторонам.

Возле мусорного бака, словно ничего и не произошло, всё так же сидит Стив. Он машет мне рукой, и я киваю, но стараюсь как можно быстрее отойти от него. Слева раздаётся треск стекла, а потом оно и вовсе выпадает. Это соседний дом. Я его не вижу, но по звуку могу определить, где именно квартира лишилась окна.

– Давай на машине, – говорит Лари, и я киваю.

У меня и в мыслях не было идти пешком.

Заходим за дом, и я оказываюсь в машине в мгновение ока. Захлопываю дверь и держу её. Лари садится следом, и пару мгновений мы смотрим в лобовое стекло. Лари заводит машину, но фары не в силах пробить туман. Свет врезается и словно растворяется в серой стене.

– Я не смогу ехать, – говорит Лари.

– Сможешь. Пешком мы не пойдём.

– Я могу кого-то сбить.

– Едь медленно, – прошу его я.

Боковым зрением замечаю, как друг кивает.

Машина выруливает на дорогу, и на капот тут же бросается женщина. Я взвизгиваю, Лари давит на тормоз.

– Какого черта! – кричу я и хватаюсь за сердце.

Женщина в маске, и она неистово рыдает. Глаза красные, а маска, прикрывающая лицо наполовину пропитана слезами и кровью.

– Помогите мне!

– Она просит помощи, – говорит Лари, вцепившись в руль как в спасательный круг.

– Я слышу.

– Моя малышка! Они забрали её! Я не могу… – женщина садится на асфальт прямо перед капотом, – я не могу.

Я проклинаю себя, а точнее мою правую руку, которая тянется к ручке на дверце машины. Щелчок, и я выхожу на улицу. Женщина продолжает рыдать, не вижу её из-за капота, только душераздирающие звуки скорби и безысходности. Лари тоже покидает салон и первым подходит к женщине. Слышу, как сбивчиво она объясняет Лари свою боль.

– Они забрали Габи, они забрали мою малышку, и я не знаю, что делать.

– Кто забрал?

– Мой муж и его мама, они… они заразились, но я заметила это только час назад. Я звонила в 911, но там никто не поднял трубку. И я… я решила уйти. Не знаю куда, но они стали вести себя странно. Рэнди, мой муж он стал… я не могу… помогите мне.

– Где ребенок? – спрашиваю я.

Женщина поднимает на меня взгляд и указывает на дверь дома, что напротив моего. Я не очень внимательна к соседям, но бросить женщину в таком состоянии я тоже не могу. Не настолько моя натура эгоистична. А что, если мне когда-то понадобится помощь? Я хочу, чтобы нашелся человек, который придёт мне на выручку, а не безразлично пройдет мимо.

– Там, на первом этаже, – говорит рыдающая мать, и я вижу на ней кровь.

Её одежда и руки.

– Вы ранены? – спрашиваю я.

Женщина смотрит на себя и начинает реветь ещё сильнее.

– Мне прошлось защищаться, иначе они… они бы…

Лари помогает женщине подняться, и она, спотыкаясь, идёт к двери. Мы с другом переглядываемся и идём следом. И только тут я замечаю в его руке нож. Мой кухонный нож.

– Мы можем уйти, – говорю я.

Лари отрицательно качает головой и шепчет:

– Нет, не можем.

Храбрость, безусловно, достойное чувство, но оно опасно. Тем более сейчас, когда доверять никому нельзя.

Входим в дом и останавливаемся у приоткрытой двери. Единственное, что я слышу, – это детский плач. Малышка рыдает так, что её голос уже давно охрип.

– Там, – говорит уже не рыдающая мать, и Лари, собрав всю силу воли в кулак, распахивает дверь и тихо перешагивает порог.

– Стойте здесь, – говорю я женщине и сглатываю колючий, пропитанный ядом ком.

Иду следом за Лари. Мы безошибочно движемся в дальнюю комнату, откуда и слышится плач.

– Лари, – шепчу я.

Парень оборачивается, и я указываю на белоснежную стену коридора с кровавыми следами. Меня начинает трясти, так сильно, что зубы стучат друг о друга, и я боюсь, что именно этот звук привлечет внимание зараженных домочадцев. Женщина сбегала отсюда, хватаясь за стены и марая их кровью. Даже не представляю, как ей было страшно.

Идём дальше и останавливаемся только перед дверью, за которой плачет девочка.

Лари оборачивается и смотрит на меня испуганным взглядом.

– Алекс, если что беги.

Как бы я хотела сказать, что не оставлю его одного, но я в этом не уверена. Страх настолько сковал меня, что я ни в чем не уверена. Киваю и восхищаюсь собранностью Лари. Как бы ему не было страшно, он идёт вперед. Друг открывает дверь, и я уже готова бежать, но заметив, как руки Лари опускается вниз, заглядываю за плечо друга.

Ужас.

Шок.

Женщина в возрасте лежит в центре комнаты на спине. Её руки и ноги раскиданы в стороны, в животе торчит толстая рукоять кухонного топорика. Недалеко от неё… голова мужчины… а тело в углу. Маленькая девочка сидит на диване, пропитанном кровью, и рыдает, держа в руках маленького плюшевого мишку.

Комната начинает вращаться, и я, не выдержав, спускаю шарф с лица. Меня рвёт прямо под ноги.

Щелчок дверного замка, как залп пушки в тишине.

– И вы хотите забрать мою малышку! – кричит женщина.

Лари хватает меня за руку и затаскивает в комнату с… трупами.

– Это она, – говорит он и запирается изнутри. – Это она убила их.

Стараюсь не смотреть на ужас, что творится в комнате и иду к маленькой девочке. Малышка настолько уревелась, что начала икать.

Первый удар в дверь выбивает у меня почву из-под ног. Второй заставляет планету снова вращаться. Как бы я не старалась не смотреть на тела, но мои глаза сами опускаются вниз, и я замечаю на голых руках женщины круглые укусы… человеческих зубов.

Нет-нет-нет! Она же не кусала их?! Мать девочки решила… я даже не могу додумать мысль.

Глаза сами находят окно. Беру стул, замахиваюсь и бросаю его. Стекло с пронзительным звоном разлетается по комнате. Беру какую-то куртку, что валяется на полу, и ей сбиваю оставшиеся осколки, которые торчат со всех сторон, словно пасть акулы. Перевешиваю куртку через окно и оборачиваюсь.

– Лари, уходим! – кричу я, и мой голос срывается на писк.

– А девочка? – спрашивает он, держа дверь.

– Что нам с ней делать?

– Не знаю, но… но ты только представь, что она может сделать с ребенком?

Озноб проходит по коже, и я, перешагнув голову мужчины, подхожу к девочке.

– Привет, – зачем-то говорю ей я.

Ребенок не реагирует на меня. Она даже не смотрит в мою сторону. Всё внимание малышки приковано к картине на полу.

– Просто возьми её! – кричит Лари, и в этот момент дверь возле его головы прорезается широкое лезвие. Это кухонный топорик. Таким же, который до сих пор покоится в теле бабушки ребенка.

– Алекс! Ну же!

Поднимаю малышку на руки, она даже не сопротивляется. Её мать за дверью вопит, как фурия, Лари кричит, подгоняя меня, а я, что я? Я уже перелезаю через окно. Прижимаю к себе малышку и спрыгиваю на землю. Нога подгибается, и я тут же вскрикиваю от боли в лодыжке. Лари опускается возле меня, забирает из моих рук ребенка и вручает мне нож. А потом мы бежим к машине. Забираюсь внутрь, а Лари уже передает мне девочку, заводит машину, и мы уезжаем в сторону супермаркета.

– Боже, Лари, что это было?

Меня начинает трясти ещё больше, чем минуту назад. Адреналин заставляет тело реагировать на опасность первобытным способом.

– Я не знаю, но стоит опасаться всех. Вот чёрт! Ты это видела?

Да, видела. Прикрываю глаза и откидываю голову назад.

– Она замолчала, – говорю я, кивая на девочку, что сидит у меня на руках.

Лари бросает на нас беглый взгляд и сообщает:

– Она спит.

Неудивительно.

Проезжая по знакомому мне району, замечаю, что туман становится более слабым. Теперь я могу рассмотреть брошенные машины и бродящих людей, которые, к счастью, не бросаются на машину. Изредка встречаются те, которые выглядят нормальными, но я в это слабо верю. Ведь плачущая мать тоже выглядела нормальной, а оказалось мясником в юбке.

О, Боже, да я не могу думать о той квартире и не содрогаться. Все фильмы ужасов, что я видела ранее, не сравнятся с той картиной, что навеки запечатлелась у меня в памяти.

– Алекс, мы приехали, – говорит Лари, и я поднимаю взгляд на супермаркет. Окна выбиты, двери распахнуты, внутри темно, как и на улице. Лари выходит и забирает у меня из рук девочку и укладывает её на заднее сиденье машины. Выхожу из автомобиля и жду, когда Лари запрет машину. Медленно идём к разграбленному супермаркету. Думаю, дела в центре города обстоят лучше, чем здесь. Тут и до тумана были грабежи и нападения.

–Дай мне, – говорит Лари и протягивает руку.

Я и забыла, что держу нож мертвой хваткой.

– Держи.

Идём к супермаркету, навстречу к нам выходят трое. Они не обращают на нас внимания и бегут прочь. Поддаваясь панике, мы тоже ускоряемся и вбегаем в темное помещение. Лари включает фонарик на телефоне, и мы, переступая через пустые коробки и разбросанный товар, идём в сторону аптечного пункта. И тут тоже разбита витрина. Пробираюсь сквозь осколки и разбросанный товар, роюсь в холодильниках, с трудом нахожу нужное лекарство и сгребаю всё в рюкзак.

Выходим в супермаркет, и меня осеняет.

– Лари, – зову я друга, который шагает впереди.

– Что?

– Нам нужна детская еда. Сколько девчонке лет?

– Года два, наверное.

– Что они едят?

– Эммм. Не знаю.

Не сговариваясь, шагаем к полкам в детском отделе. Забиваю оставшуюся половину рюкзака всевозможными банками с детской смесью, Лари набирает чего-то в корзину, и мы выходим из супермаркета.

Запираемся в машине и медленно едем домой. Девочка так и не проснулась.

В крови сбавляется бушующий адреналин, но успокоиться у меня получается только лишь когда я оказываюсь дома и запираюсь в своей комнате. И буквально через минуту меня накрывает ужасом прошедших пары часов.

Вернуться нам удалось без происшествий, но то, что было в той квартире…

Забившись в угол комнаты, я начинаю беззвучно рыдать. Закусываю губу до крови, успокоиться я не могу вплоть до утра. Заботу о девочке взял на себя Лари, Лекса была просто рада нас видеть и не задавала вопросов, даже о чужом ребенке, испачканном кровью.

И всё один и тот же вопрос стучит мне по нервам.

Что мне делать дальше?

Как выжить, когда каждый может оказаться опасным. Даже я.


Глава пятая

Утро следующего дня стало куда более ужасным, чем весь предыдущий период с появления тумана.

В восемь утра ко мне в дверь кто-то долбится. И даже не разлепив глаза, я уже знаю, что это сестра. Именно так она будила меня, когда мы жили вместе.

Встаю, подхожу к двери и отпираю её, в комнату влетает Лекса и с сияющими глазами трясет моё сонное тело.

– Алекс, папа позвонил!

– Что? – спросонья спрашиваю я и бросаю взгляд в сторону заклеенного окна. Туман никуда не делся. Более того, наша импровизированная защита не спасла от него квартиру. Туман везде.

– Папа, папа позвонил! Он сказал, что со связью беда.

Как неожиданно.

– Кроме очевидных вещей, он сказал ещё хоть что-то?

– Нам нужно добраться до севера города, там есть коттеджный посёлок. Друг папы, или не друг, ну в общем нам нужно найти дом Говарда Минча, он увезет нас к папе, а там…

– Стоп, что?! Папа хочет, чтобы мы преодолели весь город, кишащий сумасшедшими? Это невозможно.

– Возможно.

Лексе легко говорить, она не видела изувеченные трупы. Она не сбегала через окно от зараженной женщины, которая жесточайшим образом убила большую часть своей семьи. Лекса не пробиралась сквозь завалы супермаркета и не воровала продукты и лекарства.

Она даже не подозревает, настолько ужасен мир за дверью квартиры.

– Почему он сам или этот его Минч нас не заберет? – спокойно спрашиваю я, но в душе злюсь на папу. Он словно специально бросает нас на амбразуру.

– Папа не может, он сейчас на закрытой территории… Алекс, не злись, он старается.

– Ты сказала ему, что мы не одни? Что, кроме нас, ещё Лари и ребенок?

– Да. А ещё я сказала, что с нами мама и Зари. Мы должны найти их.

Мама.

Мама, которая так и не вернулась.

Зари, который… да плевать мне на него. Пусть этот щёголь сам о себе заботится.

– Лари знает о звонке папы? Ты сказала ему? – спрашиваю я.

– Нет. Он уснул недавно. Девочка плакала всю ночь, но сейчас всё нормально.

Выходим из моей комнаты, и я заглядываю в гостиную. Лари спит на спине, рядом с ним лежит Габи. Она больше не измазана в крови. Чистая и переодетая. Лари прихватил из супермаркета даже одежду. Пусть она немного велика, но я об этом даже не думала. Со стрессом Лари справился лучше меня.

– Смотри, – шепчет за моей спиной Лекса.

– Что там?

Она даёт мне один наушник и включает на телефоне очередное видео. Меня уже тошнит от них, но сейчас лучше знать всё, что только можно, ведь это может спасти нам жизни.

Боже, спасти жизни… Такая формулировка стала слишком частым гостем в моей голове. Ещё неделю назад я даже не могла подумать, что мир изменится настолько, что людям придётся встретиться лицом к лицу с самым темным уголком чистилища.

Откидываю пессимистичные мысли и склоняюсь над телефоном.

На экране девушка, ей примерно двадцать лет. Она хлюпает носом и сбивчиво объясняет, что её собака сошла с ума и стала бросаться на хозяйку, то есть на автора видео. Девушка показывает укус на руке и продолжает говорить, сквозь мат и ругань легко понять, что она винит в произошедшем туман. Девушка подходит к двери, и оттуда слышен скрежет когтей по покрытой лаком поверхности и истошный вой собаки.

– Выходит, туман действует не только на людей, – говорит Лекса и убирает телефон.

– Видимо, это так.

Вынимаю наушник, и мы проходим на кухню. И в этот момент начинает мигать свет, и от этого моя душа уходит в пятки. На улице по-прежнему слышны крики людей. Но с каждым днём их становится всё меньше и меньше.

– Алекс, мы должны сходить за Зари.

Включаю чайник и сажусь напротив сестры. Лекса, как всегда, выглядит идеально. Прическа – волосок к волоску. Легкий макияж и отутюженная одежда. Глядя на сестру, вовсе не скажешь, что за окном носятся зараженные люди и пытаются покарать тех, кто ещё не заражён.

– Я твоему Зари ничего не должна. Я его даже не знаю.

– Он хороший и чуткий. Мы встречаемся уже три месяца, просто я раньше не говорила о нём, хотела понять, что у нас всё серьезно.

– И ты поняла это через три месяца? – спрашиваю я, и в моём голосе отчетливо слышно нотки скептицизма.

– Да, он любит меня, а я его.

Насколько Лекса молода и наивна.

– Мама с папой любили друг друга почти шестнадцать лет, и что в итоге? А ты за три месяца поняла, что Зари любовь твоей жизни?

Серые глаза сестры начинают сверкать, но не от гнева или злости, кажется, что Лекса вообще не способна на такие эмоции. Ангелы не злятся.

Сестра практически плачет.

– Ты жестока, – говорит она.

Возможно. Но я не всегда была такой. Может я повзрослела или смена образа жизни изменила мои взгляды, но раньше я была больше похожа на Лексу, чем сейчас на себя. Я тоже когда-то верила в любовь и розовых единорогов. Но папа легко всего несколькими словами показал мне, что любви нет.

– Нет. Я не буду рисковать жизнью ради незнакомого мне парня. Если уж у вас такая любовь, почему он ещё не здесь?

Лекса не находит что мне ответить, и в этот момент закипает чайник. Наливаю нам чай, иду в комнату за телефоном и пытаюсь позвонить маме. Она не отвечает. Набираю Питеру, звонок переходит на автоответчик. Питер живёт рядом с притоном Хами. Но, видимо, нам придётся наведаться туда самим.

Мама, какое же неблагоприятное время ты выбрала для своих посиделок.

Жду, когда Лари проснётся, Лекса уходит к себе и без устали пытается дозвониться до любви всей её жизни.

Почему, смотря на свою сестру, мне кажется, что я старше её не на один год, а на пять, и это как минимум?

Пытаюсь залезть в интернет, но у меня не получается.

Нет сети.

Отлично, то есть больше информации из телефона мы не получим?

Лари просыпается только через два часа, всё это время я перепроверяю собранные мной и Лексой рюкзаки. Вроде ничего не забыла. Хотя потом окажется, что что-то поистине важное я всё же не взяла.

– Ты как? – спрашивает друг, усаживаясь за стол.

Наливаю ему чай и пока нарезаю бутерброды, рассказываю о звонке отца.

– И что ты думаешь? – спрашивает он, внимательно вглядываясь в моё лицо.

– Я не знаю. Но думаю, нужно ехать. Сидеть в квартире не вариант.

Следующие слова Лари выбивают землю у меня из-под ног.

– Я не поеду с тобой, – говорит друг. – Моя семья скоро вернется.

Я ожидала, что он откажется, но всё же надеялась на обратное. У меня было время, чтобы подготовиться к разговору с другом. И я пускаю в ход не самые приятные аргументы.

– А если нет?

– Об этом я стараюсь не думать, – тут же отвечает друг.

Ставлю тарелку с бутербродами на стол и сажусь напротив Лари. В глазах собираются слезы, но я сдерживаю себя.

– Я без тебя не справлюсь, – признаюсь я. – Лари, ты мне нужен.

Друг внимательно смотрит мне в глаза, но не отвечает. Я продолжаю давить. Пусть я буду эгоистичной сукой, но я правда без него не справлюсь.

– Мы можем доехать до твоего дома и оставить там записку, – предлагаю я.

– Алекс, ты просишь меня о невозможном.

– Это возможно.

– Ты представляешь, что будет с моими родителями, когда они приедут домой и не обнаружат меня? Да они с ума сойдут.

– Я понимаю, но ещё я думаю о том, что ты можешь остаться тут один, а меня и Лексу явно убьют. Нам нельзя разделяться.

Лари съедает три бутерброда и в итоге молча уходит в гостиную, а потом я слышу, как он записывает родителям сообщение на автоответчик. Трижды. Он сделал это на сотовые родителей и на домашний телефон.

Протяжно выдыхаю и сажусь на стул. Лари входит на кухню и смотрит на меня серьезным взглядом.

– Ты слышала?

– Да.

– Тогда собираемся и вперед.

Лари разворачивается, но я окликаю его. Он оборачивается и смотрит на меня своим самым спокойным взглядом, словно я только что не попросила его отказаться от семьи и выбрать меня.

– Спасибо, – искренне говорю я.

Он улыбается и идёт будить нового члена нашей неуклюжей команды. Облокачиваюсь о косяк и наблюдаю за Лари, он так аккуратно избавляет ребенка ото сна, словно делал это уже тысячу раз, а потом разговаривает с ней как со взрослой, спрашивает хочет ли она пить, есть или в туалет. Девочка не отвечает, но забирается к Лари на колени и обнимает за шею. Друг ловит мой взгляд и говорит:

– Она за всё время ничего не сказала.

– Может, ещё не умеет?

– Не думаю, она понимает меня, но… скорее всего она слишком испугалась.

Как и мы.

Человеческая натура склонна возвращаться мыслями к прошлому и думать, а что бы случилось, если бы я поступила иначе. Сначала я думала, что мы совершили ошибку, когда пошли за рыдающей матерью, но сейчас я уверена – мы сделали всё правильно. Я и Лари спасли ребенка. И это дорогого стоит.

Лекса выходит из комнаты и демонстративно не смотрит в мою сторону. Ну и ладно. Я не шутила, когда говорила, что не пойду на поиски и спасение её парня. Это слишком рискованно и страшно.

Сборы занимают у нас не больше двадцати минут. Заматываем себе лица, ребенку тоже. Стоя перед дверью, мы молчим.

– У меня нет детского кресла, – неожиданно говорит Лари.

Кошусь в его сторону и спрашиваю:

– Ты думаешь, нас оштрафуют?

– Нет, просто подумал об этом.

– Идём, – говорю я и сжимаю в руке кухонный нож.

Я ведь не смогу им воспользоваться, только если кому-то не будет нужна помощь с нарезкой хлеба.

Открываю дверь и выглядываю за пределы квартиры. Успеваю заметить, как угловая дверь справа быстро захлопывается. Выжидаю пять секунд и выхожу, открывая дверь полностью. Следом за мной выходит Лари с молчаливой девочкой на руках и сумкой за спиной. Потом Лекса с рюкзаком и небольшой сумкой, куда мы скидали зарядки и запасные аккумуляторы. Кто знает, вдруг связь появится. Прикрываю за сестрой дверь и запираю квартиру, встаю на цыпочки и прячу ключ над дверью в трещине, если мама появится, то она сможет войти внутрь при любом раскладе. Но сейчас единственный раз в жизни я надеюсь, что она находится в притоне у Хами. Туда-то мы сейчас и направляемся.

Лекса и Лари ждут меня, встаю первой, ещё сильнее стискиваю рукоять ножа и начинаю спускаться. Не могу понять, мне кажется или туман стал не таким густым? Доходим до третьего этажа, и дверь миссис Рипли начинает открываться. Душа уходит в пятки, и я кричу Лари и Лексе:

– Бегите!

Одновременно происходит несколько вещей. Дверь квартиры номер восемнадцать открывается настежь и силой ударяется о стену, Лекса и Лари скрываются из вида, а девочка начинает плакать. Тучная фигура миссис Рипли закрывает собой практически весь дверной проём, а потом старушка бросается на меня. Она прыгает с места как животное и сбивает меня с ног, но, к счастью, соседка переваливается с моего костлявого тела. Видимо, новая сила ещё не изучена ею, и я не желаю становиться подопытным кроликом.

Встаю и бросаюсь к ступеням. За спиной раздается странное топанье, и я совершаю ошибку.

Я оборачиваюсь.

Миссис Рипли бежит на четвереньках, я вскрикиваю, но в этот раз мне не везет, и она снова сбивает меня с ног. Секунда парения в воздухе, из-за сильного удара наши сплетенные с миссис Рипли тела переворачиваются в воздухе. Падаем на ступени примерно в середине лестницы. Оказываюсь на мягком теле миссис Рипли, скатываюсь с неё и кубарем продолжаю движение дальше до самой стены.

Адреналин безошибочно поднимает меня на ноги и вопит: "Беги!". Перепрыгиваю три ступеньки за раз и, оказавшись на втором этаже, слышу шипение, словно огромная трехглавая змея открыла свои пасти и высунула раздвоенные языки. Больше я не совершаю былой ошибки и не оборачиваюсь. Со скоростью света оказываюсь на первом этаже и выскакиваю на улицу. Я потеряла и нож, и рюкзак. Прижимаюсь спиной к двери и в этот момент миссис Рипли на полном ходу врезается в деревянную поверхность с той стороны. Меня немного откидывает в сторону, но я тут же снова прижимаюсь спиной к преграде. И что есть силы кричу:

– Лари! Лари, машину сюда!

Миссис Рипли снова врезается в дверь, но в этот раз я отлично уперлась ногами в землю, и ей не удаётся сбить меня с ног.

Замечаю слева фары, они прорезают туман, и я жду, когда машина подъедет ближе. Миссис Рипли снова врезается по ту сторону баррикады. Машина всё ближе и ближе. Лари открывает пассажирскую дверь прямо на ходу.

Ворох тряпья у мусорного бака начинает шевелиться, и оттуда выглядывает Стив. По его лицу волнами идет рябь в виде каких-то паразитов. Заражён. Он заражён!

Три секунды, и Стив бросается на меня, я оставляю дверь, в которую как раз врезается миссис Рипли, женщина вываливается и падает на землю, а вот Стив успевает схватить меня за ногу и впиться зубами в лодыжку. Ногу обдаёт огнём. Дергаю конечность на себя, вскакиваю на ноги и прыгаю в машину. Захлопываю дверь и ещё около десяти минут держусь за неё. Где-то в отдалении я слышу голоса Лексы и Лари, но не могу разобрать ни одного звука, они словно глотают слова. Всё, о чём я могу думать, это моя лодыжка. Стив укусил меня.

Твою мать!

Укусил!

Меня укусил человек.

Отцепляюсь от двери и поворачиваюсь к Лари, который медленно едет по улице. Если не знать, что сейчас около двух часов дня, то невозможно понять сколько времени.

– Алекс! Ответь же нам! – уже кричит друг.

– Не отвлекайся от дороги, – говорю я.

Смотрю на заднее сиденье, Лекса с выпученными глазами сидит по центру, на руках держит девочку, Габи больше не плачет.

Возвращаю внимание на Лари и тихо говорю:

– Лари, меня укусил Стив.

– Я видел, – говорит друг и сжимает руль.

– Я что – стану такой же, как и они?

В разговор вступает Лекса.

– Алекс, не глупи, мы не в каком-то фильме ужасов. В сети и по ТВ не было ни одного упоминания о том, что вирус Т001 передается через укус, кровь или соприкосновение. Там было сказано только о воздушно-капельном переносе заразы. Всё будет нормально.

Лекса успокаивает больше себя, чем меня.

– Спасибо, – говорю ей и наклоняюсь вперед.

Смотрю на место укуса и вижу, что кожа немного скорябана. По укусу легко определить, что у Стива не все зубы на месте. В голове всплывают образы из квартиры малышки, её мать покусала тела. Не знаю, были они ещё живы или нет, но это уже второй раз, когда зараженный пытался укусить. Чёрт! Укусить…

Даже если Стив не заразил меня Т001, то явно я стала обладателей какой-нибудь другой заразы.

Прогоняю в голове поведение миссис Рипли и Стива, я не могу понять, почему второй бросился на меня. Если верить ранним словам из сети, то зараженные взрываются и теряют голову из-за мелочей. Миссис Рипли думала, что я стырила её лампочку, а вот Стиву я ничего плохого не делала. Никогда.

Меня начинает тошнить, а голова словно набита ватой. Я бы попросила Лари остановиться, но это опасно. Затуманенным сознанием я вижу, что чем ближе мы продвигаемся к притону Хами, тем печальней выглядит город. Здесь таких, как Стив, полно, а о мусорных контейнерах местные слышали разве что по радио. Оказываемся в самом неблагополучном районе Дрим Сити. Убогом и жалком. Что-то подсказывает мне, что вскоре так будет выглядеть весь мир.

Мне становится жарко, и я стягиваю с лица шарф, который неизвестно как остался у меня на голове. Воздуха не хватает, и я начинаю его хапать непозволительно огромными порциями.

– Алекс? – спрашивает Лари и останавливает машину.

– Лекса, дай воды, – прошу я сестру и трясу головой, стараясь отогнать помутнение рассудка.

В руках появляется бутылка, и я выпиваю практически половину.

Со мной что-то не так.

Это всё поганец Стив виноват!

Успеваю передать бутылку Лари и отключаюсь.


Глава шестая

Открываю глаза и упираюсь взглядом в лобовое стекло. Туман. Я в машине. Жива.

– Алекс, ты как? – спрашивает Лари и прикладывает мне ладонь ко лбу.

– Я… хорошо.

Сажусь более удобно и бросаю взгляд через плечо. Лекса открывает бутылку с детской водой и помогает малышке попить, но смотрит она только на меня, и её нижняя губа снова трясется.

– Я долго… спала?

– Примерно минуту, – говорит Лари и протяжно выдыхает. – Но за эту минуту я поседел на десятки лет. Что это было?

– Не знаю, скорее всего это из-за укуса Стива. Мне вдруг стало жарко и тошно, голова закружилась, а потом, я, кажется, потеряла сознание. Или это от испуга. Я не знаю.

– А сейчас как себя чувствуешь? – спрашивает Лекса.

– Хорошо.

Смотрю на укус Стива, он на месте, и вокруг отметин зубов стал появляться небольшой синяк.

За окнами машины изредка проходят люди. Вот только неизвестно, заражены они или нет. Мне даже неизвестно, заражена ли я, но об этом подумаем позже.

Лари заводит машину, и мы медленно проезжаем квартал за кварталом. Кажется, что город умирает, но по-прежнему старается выкарабкаться из бездны под красивым именем Туман.

Наша машина не единственная, что движется по полупустым улицам. Есть и другие, но они едут куда быстрее, чем мы. Заворачиваем за последний поворот, и я мысленно чертыхаюсь. На пути стоит машина. Она перегораживает нам проезд так, что ни с одной из сторон её объехать невозможно. За машиной находится дом Хами. Рукой подать, но мне жутко только от того, что снова придется оказаться на улице.

– Придется идти пешком, – говорит Лекса.

Да, придется, но только не тебе.

– Я один схожу, – говорит Лари и отстёгивает ремень безопасности.

– Нет! – протестую я. Даже думать не хочу о том, что он уйдет один. – По жанрам ужасов стоит героям разделиться, как всё катится к чертям.

– Но мы не в фильме, – возражает Лари.

– Но мы в ужасе, – тут же отвечаю я.

Лари бросает на меня короткий взгляд и говорит:

– Тут ты права.

Да я почти всегда права.

– Идём вместе, – говорит Лари.

Ждём, когда ещё одна блуждающая фигура проходит мимо машины, и я оборачиваюсь к Лексе.

– Пока нас не будет, ты должна развернуть машину. И ни в коем случае никого не пускай в салон, а сама не выходи на улицу.

– Хорошо, – говорит сестра и тут же спрашивает. – Мы поедем за Зари?

Не отвечаю на этот вопрос и киваю Лари. Одновременно выходим из машины. Лари обходит автомобиль и открывает багажник, достаёт оттуда биту и гаечный ключ. Ключ подает мне, биту оставляет у себя. Лекса пересаживается за руль, и как только Лари закрывает багажник, сестра начинает разворачивать машину.

Идём к нужному нам зданию, я то и дело морщусь от боли, стычка с миссис Рипли и Стивом не прошла бесследно. На затылке шишка размером с грецкий орех, руки стерты от встречи с асфальтом, колени скорее всего содраны даже сквозь джинсы.

До двери остаётся не больше десяти шагов, и я начинаю волноваться ещё сильнее. И в данный момент надо мной довлеет страх не зараженных, а того, в каком виде я найду маму. Найду ли вообще. И что делать, если мы не найдём её? Уезжать к папе? Там тоже все сложно, но, пройдя предыдущие испытания, я всё больше становлюсь уверенной, что нам под силу преодолеть город и оказаться в его северной части. Именно там живут сливки нашего города. Юг для отбросов – таких, какими стали мы с мамой, семья Лари, Питер, Билли и многие другие.

Дверь открывается ещё до того, как Лари успевает толкнуть её. Оттуда выходит девушка, её руки оголены, и я вижу, как под ними происходит хаотичное движение. Сжимаю сильнее ключ, но мы молодой заражённой неинтересны. Она даже не смотрит на нас, а бодро шагает мимо с таким уверенным видом, словно где-то там её ожидают неотложные дела.

Кислород поступает в мои лёгкие, только когда девушка уходит за пределы нашей видимости. Господи, как это всё странно. Какие-то зараженные бросаются на нас, а кому-то мы неинтересны, третьи вообще заманивают в ловушку. Было бы куда проще, если бы они все вели себя одинаково.

Входим в дом, и я морщусь от вони. Как мою маму, которая посещала званые вечера и сидела в первых рядах на показе мод, стала прельщать жизнь в этом богом забытом месте, из которого даже крысы бы сбежали?

Я даже не надеялась, что в коридоре будет какое-то освещение, идём на второй этаж, и я собираюсь постучать в нужную мне дверь, но Лари перехватывает мою руку и отрицательно качает головой, кивает на дверь, она слегка приоткрыта.

С верхнего этажа разносится какой-то топот, и мы быстро открываем дверь. Заходим в квартиру. Заваленный мусором коридор и единственная комната пусты.

Тут никого нет.

Везде валяются следы пребывания наркоманов. Иглы, шприцы и пустые пакеты из-под чего-то. Единственная мебель в комнате – это огромная старая кровать и наидревнейший комод, закрытый на щеколду.

– Её здесь нет, – тихо говорит Лари.

Стараюсь сдержать слезы, но они все равно соскальзывают с ресниц. Теперь я не знаю, каков будет мой следующий шаг. Понятия не имею, где мама и жива ли она вообще.

Со стороны единственного окна слышен приглушенный стук. Потом ещё и ещё.

– Что это? – спрашиваю я и, аккуратно переступая мусор, иду в сторону звука.

Он повторяется и более интенсивно.

Страх сковывает тело, и я перекладываю металлический ключ с одной руки в другую.

Звук исходит не от окна, а из комода. И только сейчас я замечаю, что возле комода свалена груда старой одежды, словно её выкинули оттуда, а убрать не удосужились. Да и кто будет убирать в этом свинарнике?

– Надо уходить, – говорит Лари и берет меня за локоть.

– Минуту, – прошу я.

Подхожу к комоду и отодвигаю щеколду в сторону. Звук повторяется, я основательно набираю кислорода, открываю крышку и вскрикиваю.

– Мама?

Она лежит в неестественной позе, больше похожей на эмбриона. Во рту кляп, а руки связаны, ноги скорее всего тоже. Мама беззвучно плачет, и я наклоняюсь, чтобы помочь ей выбраться, но громкие голоса со стороны входа спугивают меня.

– Алекс, мы не одни, – говорит Лари и утягивает меня от комода.

Если дверь откроется, то мы будем как на ладони.

– Мама, я вернусь, – говорю я и прикрываю крышку, но не вставляю щеколду на место.

Единственное место, где мы с Лари можем спрятаться, – это кровать. Не думаю о тоннах грязи и всевозможного хлама, падаем на пол и забираемся под вонючее укрытие. Стараюсь лежать как можно тише, но сердце грохочет так, что становится дурно. Недалеко от моего лица лежит чьё-то нижнее бельё, а точнее трусы. Морщусь и поворачиваюсь к Лари.

Лари накрывает мою руку своей и сдавливает пальцы.

Голоса приближаются, и кровать над нами проминается. Я слышу ненавистный голос Хами и ещё одного мужчины. Но слов невозможно разобрать, словно они говорят на ломаном детском языке. Вроде и слова проскальзывают знакомые, но они абсолютно бессмысленные.

Поворачиваюсь к Лари и встречаю его взволнованный взгляд.

Я не знаю, что делают мужчины, но они то садятся на кровать, то начинают ходить по комнате. Я же молюсь о том, чтобы они не полезли в комод и не заглянули под кровать.

После недолгих хождений по комнате, Хами садится на кровать. Я знаю, что это он, потому что вижу его тату на икре. Кривые языки пламени… но сейчас картинка до невозможности реалистичная ведь кожа под рисунком шевелится.

Твою ж…

Прикрываю глаза и пытаюсь придумать, как нам выбраться отсюда.

Плана нет. Никакого. Минуты превращаются в часы, а Хами с дружком всё никак не могут угомониться. Нам с ними не справиться. Что думать об этом, меня отделала старушка, а Хами не какой-то щуплый сопляк, это шкаф под два метра ростом. Он и меня, и Лари упакует вместе с мамой в комод за пару мгновений. Нам не поможет ни бита, ни ключ, что я сжимаю в руке.

Лари подносит свою руку к лицу и смотрит на часы. Показывает мне три пальца.

Мы здесь уже три часа. Тело затекло, а постоянный страх не даёт расслабиться ни на мгновение.

Я не знаю, что должно произойти, чтобы Хами и его дружок ушли отсюда. Сколько мама уже лежит в ящике? Боже, что они с ней делали? Как там Лекса и малышка? А что, если на них напали?

Сжимаю руку Лари немного сильнее, хотя его пальцы и так уже должны посинеть от моей хватки. Он поворачивается ко мне, но я не знаю, как сказать ему о том, что мы не можем лежать тут вечно.

Открываю рот, и в этот момент звонит телефон.

Мой телефон.

И он у меня в кармане джинсов.

Джинсы на мне, а я под кроватью…

Душа покидает тело, и я стараюсь достать трубку из кармана, но это уже не имеет значения.

Хами заглядывает под кровать и смотрит прямо на меня. Его рот в подсохших пятнах крови. Сначала ничего не происходит, а потом он улыбается. Улыбается так, что паническая пустота смыкается над моей головой.


Глава седьмая

Хами одной рукой вытаскивает меня и толкает в сторону комода. Падаю рядом с окном и сразу же пытаюсь подняться на ноги. Замечаю, как Лари выползает следом за мной, но дружок маминого наркодилера со странным смешком подтягивает Лари к себе и подняв его на руки бросает в стену, мой друг ударяется о неё и падает с глухим стуком на пол, бита выпадает из его рук. Дружок Хами поднимает биту и замахивается на Лари.

– Нет!

Бросаюсь к Лари, меня перехватывает Хами и одной рукой хватает за шею. Бью его по руке металлическим ключом, но ему плевать. Хами словно машина-убийца, которая не чувствует боли. На его лице написана невиданная мною ранее ярость. Пара шагов, и Хами прижимает меня к стене и поднимает за шею. Я больше не чувствую опоры под ногами. Воздуха недостаточно. В глазах мутнеет. Брыкаюсь как могу, стараюсь ногами оттолкнуться от поверхности за моей спиной, но ничего не выходит. Лицо Хами плывёт перед глазами, и я начинаю слабнуть. Легкие трясутся в попытках поглотить кислород, которого практически не осталось.

Он душит меня.

Убивает…

Слышу крик Лари, он полный боли и настолько пронзительный, что даже Хами отвлекается на мгновение. В последний раз пытаюсь выбраться, и моя левая нога пинает Хами по промежности. Он отпускает меня. Безвольным мешком падаю на пол и хватаюсь за горло. Отползаю в сторону Лари, он лежит без сознания, а его правая рука в крови.

Лари дышит. Да. Я вижу как его грудная клетка поднимается и опадает. Глаза застилают слёзы. Продолжаю ползти и зову друга по имени. Он не откликается.

До Лари мне добраться не суждено. Друг Хами поднимает меня за локоть и ставит перед собой. Я не вижу, чтобы под его кожей шевелилось что-то. В его руке бита и он замахивается ею на меня. Инстинкт самосохранения срабатывает, и я приседаю вниз, а потом слышу громкий хлопок и вовсе падаю на пол, прикрываю голову руками.

Ещё хлопок, что-то падает, а потом наступает тишина.

Слишком тихо. Нет ни шагов Хами и его друга, ни их странных смешков и слов невпопад.

Поднимаю голову и смотрю в дверной проём, там стоит мужчина в полицейской форме, в его руке пистолет, который он убирает в кобуру на поясе брюк.

– Александрия? – спрашивает он, и я быстро-быстро киваю. – Вас там сестра ждёт.

Лекса? Где, во имя всего святого, она нашла копа? В эту часть города даже в былые времена полиция наведывалась крайне редко, а сейчас и подавно.

– Что это значит? – спрашиваю я и быстро на четвереньках ползу к Лари.

Друг лежит на спине и, морщась от боли, пытается сесть. Все же он не потерял сознание. Помогаю ему встать и встречаюсь взглядом с достаточно молодым копом.

– Прошу вас покинуть помещение, – говорит он.

Подвожу Лари к кровати, под которой мы прятались несколько часов, усаживаю его и иду к комоду, открываю его и пытаюсь достать маму, но она практически без сознания. Поднимаю её руки и хочу перекинуть их себе на шею, но они безвольно падают.

Выпрямляюсь и оборачиваюсь.

– Помогите мне, – прошу я полицейского, стараясь не замечать тело Хами и его друга.

Первому коп прострелил висок, а второму попал в живот, и он ещё жив… продолжает корчиться на полу. Кровь, много-много крови. Меня начинает мутить.

Полицейский помогает достать маму и берет на руки вялое тело. Развязываю ей руки и ноги, а также снимаю кляп. Мама приоткрывает глаза и снова закрывает их. Хаотичными движениями задираю ей рукава и разглядываю кожу. Никаких движений. Смотрю на полицейского и прошу его:

– Помогите мне донести её до машины.

– Конечно, – отвечает он.

Я подхожу к Лари и помогаю ему подняться. Перекидываю его руку через себя, но это так глупо. Лари выше меня практически на голову.

Еле как спускаемся, выходим на улицу и быстро шагаем к машине. Увидев Лексу, протяжно выдыхаю. Цела.

Сестра выходит из машины и открывает заднюю дверцу. Полицейский укладывает маму на сиденье, Лекса забирается следом и берет на руки девочку. Я помогаю сесть Лари на пассажирское сиденье, закрываю дверь и оборачиваюсь к копу.

– Спасибо вам, я уже думала, мы оттуда не выберемся.

И я действительно поверила в то, что Хами и его дружок растерзают нас.

– Вашей сестре спасибо, она позвонила в 911.

– Не думала, что службы ещё работают.

– Они больше не работают, теперь все звонки идут напрямую патрульным и, если кто-то еще в состоянии… он может отправиться на помощь. Но таких слишком мало.

– Что это значит? – спрашиваю я и потираю шею, скоро появятся синяки.

Патрульный поджимает губы и не хочет отвечать, но в итоге сдается. Смотрит мне в глаза и говорит:

– Это значит, что наш город уже не спасти. Тут практически не осталось не заражённых, а к восьми часам утра следующего дня город оцепят и отсюда больше никто не выйдет.

– Не будут выпускать? Даже тех, кто не заражен?

– Нет. Полная эвакуация идет в столицах и больших городах. Такие, как наш, – коп печально улыбается и продолжает, – никому не нужны.

– Откуда вы это знаете?

– Нам сообщили ещё два дня назад.

– Понятно, – косо смотрю на полицейского и спрашиваю. – И вы до сих пор здесь?

– Кто-то решил уехать, кто-то заразился, а кто-то остался.

– Для чего?

И я искренне не понимаю мотивов этого полицейского. Он мог покинуть Дрим Сити ещё два дня назад, но он по-прежнему здесь.

– Кто-то должен остаться. Не окажись я сегодня здесь, и…

Ему не нужно договаривать, я знаю, что произошло бы.

Сначала я не могла понять, что меня смущает в полицейском и только сейчас до меня дошло.

– Вы не носите респиратор, – говорю я.

– В этом нет необходимости. Ничто не способно спасти нас от тумана и Т001. Он передается не воздушно-капельным путем, а через кожу, поры.

Тянусь, чтобы снять шарф, но его нет. Потеряла в квартире Хами и даже не заметила этого.

– У нас тут ребенок, – говорю я, указывая на заднее сидение машины. – Она не наша, мы забрали её у заражённой…

– Я не могу забрать её, – говорит коп.

Я и не надеялась, но стоило попытаться.

– Что нам с ней делать? – спрашиваю я скорее у себя, чем у полицейского.

– Спасать.

– Но вы же полицейский, спасать – это ваша прерогатива.

– Да. Но я не думаю, что доживу до закрытия границ города. А вот вы можете. Езжайте по дороге, которая ведет в Колборк, свернёте на пересечении дорог к заповеднику и отправляйтесь к морю, там ещё эвакуируют не зараженных. Попадёте на корабль и вас увезут на одну из военных баз. Там помогут и вам, и ребенку.

– А вы? Можем уехать все вместе.

– Меня не возьмут на корабль.

– Почему?

– С хроническими заболеваниями не берут. Слишком ограниченное количество мест. Да и я не уеду из родного города. Я нужен тут.

С хроническими заболеваниями не берут. Твою же мать. Лекса.

Наш путь лежит не на пристань, но это выглядит как запасной вариант. Совсем недавно у нас не было ни одного, а сейчас целых два. Богатеем.

– Спасибо, – говорю я полицейскому и вкладываю в это слово такую благодарность, которой в жизни не испытывала. – Вы спасли нам жизни.

Этот мужчина достоин куда больше, чем "спасибо", он остаётся в заведомо мертвом городе, чтобы спасать тех, кто ещё продолжает цепляться за жизнь. А это дорогого стоит. Человечность, одно из лучших и редких качеств.

Подхожу к водительской дверце, но меня окликает коп:

– Александрия?

– Да?

– Возьмите это.

Полицейский подает мне небольшой черный электрошокер и, кивнув, уходит к своей машине. Не успевает он дойти до автомобиля, как его нагрудная рация оживает, и он, ответив, ускоряется, усаживается за руль и быстро уезжает.

Сажусь в машину. Лари более-менее пришел в себя, осматриваю его руку и вижу на ней следы укусов. Мама вроде как в сознании. Малышка тихонько хлюпает носом, сидя у Лексы на коленях. Завожу двигатель и отъезжаю.

– Лари, ты как? – спрашиваю я.

– Нормально, – отвечает он и откидывает голову назад.

– Мам?

Мама всхлипывает, и я ловлю её взгляд через зеркало заднего вида.

– Девочки мои, мне так жаль, – шепчет она.

– Мама, всё хорошо, – говорит Лекса. – Мы вместе и это самое главное.

В кои-то веки я полностью согласна с сестрой.

– Что они сделали с тобой? – спрашиваю я.

Кажется, что мама скрючивается ещё больше и становится такой маленькой и хрупкой. Во взгляде ужас и боль.

– Хами словно слетел с катушек. Когда я в последний раз разговаривала с тобой по телефону, я хотела уйти домой, но он не позволил. Забрал телефон и связал меня. А потом посадил в комод.

– И ты все эти дни просидела там?

– Нет. Он доставал меня… иногда. А потом снова запирал.

Ужас какой. Коп застрелил Хами, и у меня нет ни единой капли скорби. Так ему и надо.

– Кто тебе звонил? – спрашивает Лари.

Я и забыла об этом. Достаю телефон и смотрю на дисплей. Бар. Кто-то звонил мне из бара.

Набираю ответный вызов, но теперь даже гудки не идут.

Чёрт!

Подъезжаю к развилке дороги. Одна ведет на загородную трассу, вторая вернет меня в мой район. Останавливаюсь и смотрю на Лари.

– Алекс, не надо, – говорит он. – Нам не может везти вечно.

Меня разрывает противоречие. Я могу сейчас поехать и искать некоего Минча или же вернуться к бару и проверить. А вдруг там Рена со своим ребенком?

Сворачиваю направо, и Лари говорит:

– Это ошибка.

Возможно, но все, кто работает в баре, стали для меня своего рода второй семьей. Я должна убедиться, что с ними всё в порядке. Я ведь могу рассказать им о том, что есть выход из города. Есть безопасное место, о котором не говорили по ТВ.

К бару я подъезжаю достаточно быстро. Людей на улице почти нет и это радует. Беру шокер, выхожу из машины и направляюсь к закрытой двери бара, но стоит мне подойти к ней, как она открывается, и на меня оттуда смотрит Питер.

– Алекс, – говорит он и сгребает меня в медвежьи объятия.

– Питер, как ты? – отстранившись, спрашиваю я.

– Всё хорошо. Я был у тебя дома, но там заперто. Я переживал.

Входим в бар, тут больше никого нет.

Нужно забрать Питера с собой. Он военный и сможет помочь нам, да и себе тоже.

Дверь закрывается, отгораживает меня и охранника бара от внешнего мира. Внутри горит свет и даже тихо играет музыка.

– Почему ты здесь? – спрашиваю я. – Почему не дома?

– Скоро придёт Билли, и мы откроем бар. Алекс, ты же знаешь, он не любит, когда кто-то опаздывает.

Медленно оборачиваюсь к Питеру и сердце проваливается в пятки. Бывший военный смотрит на меня своим обычным добрым взглядом, а по его левой щеке проползает туманная дрянь. Теперь я именно так буду называть эти странные всполохи под кожей.

Питер заражён.

Мой огромный добрый Питер.

– Билли не откроет бар, – говорю ему я, а в глазах собираются слёзы.

Только не Питер. Столь добрых и отзывчивых людей не существует.

– Почему?

– Питер, – начинаю было объяснять, но замолкаю.

На меня словно выливают ушат холодной воды. Всех не спасти.

– Алекс, что случилось?

– Я рюкзак забыла, – говорю я и пячусь к двери. – Сейчас вернусь.

Питер кивает мне, но не сводит с моей хрупкой фигуры пристального взгляда. Оказываюсь у двери и стараюсь выйти как можно более спокойно, но в конце не сдерживаюсь и, распахнув дверь, выбегаю наружу.

Питер окликает меня, а я, роняя слезы, бегу к машине, забираюсь внутрь и уношу от бара наши задницы, которым и так досталось слишком много приключений.

Выезжаю из города. Все молчат, и я тоже не начинаю разговор. Покидаю Дрим Сити и еду по просёлочной неасфальтированной дороге. Таким образом мы добираемся до коттеджного посёлка за достаточно быстрый промежуток времени.

Слезы прекращают бежать, только когда мы приезжаем к нужному нам месту.

Глушу мотор и смотрю на двенадцать идентичных огромных особняков. Они выстроились в две шеренги, и фасады домов смотрят друг на друга. Территория огорожена забором, а прямо в метре от машины пропускной пункт и шлагбаум.

Ещё раз смотрю на дома и думаю о том, что в каком-то из них прячется Минч. Нужно найти его как можно быстрее, мои силы на исходе. Я так устала, что готова уснуть стоя. Но сейчас на это нет времени. Нужно действовать. Отдохну и переведу дух когда-нибудь потом. Если выживу, конечно.

– Лари, ты сможешь идти? – спрашиваю я и отправляю в небо молитву, чтобы друг был в состоянии.

Не уверена, что одна смогу покинуть салон и отправиться в сторону огромных домов, в которых нет света. Ни в одном.

– Конечно, – говорит друг и отстегивает ремень безопасности.

Открываю дверь, но мама вскрикивает и начинает тараторить:

– Алекс, ты не можешь пойти туда. Везде опасно! Пожалуйста, останься в машине.

– Мам, мы быстро найдём мистера Минча и отправимся к папе.

Наблюдаю за реакцией мамы, и стоит ей услышать, что наша конечная точка находится там, где обитает папа, она замолкает. Я же испытываю болезненный укол в сердце. Мне было приятно слышать, что она запереживала за меня, но это длилось недолго.

Пока мы ехали, Лекса сообщила маме, что папа звонил, сестра рассказала всё, чему была свидетелем, но ведь она даже не подозревает, какого ужаса насмотрелись мы с Лари. Порой мне кажется, что я схожу с ума и всё, что происходит на самом деле, нереально. Может, я сплю или накачана какими-то препаратами?

Выхожу из машины, и мы с Лари движемся в сторону пропускного пункта. Озираюсь по сторонам, но ничего не вижу. Если быть точной, я никого не вижу. Ни единой души. Под ногами хрустит гравий, легкий ветер развевает волосы, а туман стоит неприступной стеной. Заглядываю в будку, где должен быть охранник, но и там никого нет. Подныриваю под шлагбаум и иду дальше.

– Стой, – говорит Лари, и я оборачиваюсь.

– Что?

– В будке охранника могут быть какие-то записи или ключи с надписями. Мы же не можем просто так врываться в дома.

Возвращаемся к будке, и Лари выбивает стекло, так как дверь оказывается запертой. Друг перелезает через импровизированный проход, а я остаюсь одна. Оглядываюсь по сторонам, но сквозь туман мой обзор не настолько широк. Я вижу дома, с другой стороны машину, но всё, что находится за последними построениями, тонет в серости и кажется, что там заканчивается всё, дальше только ад.

– Нашёл! – кричит Лари и тут же добавляет более тихо. – Третий дом справа.

Лари возвращается, но в его руках нет ключей.

– Ключи?

– Гвоздик с фамилией Минч пустует.

Ладно.

– Идём.

Переходим на легкий бег и, оказавшись перед третьим домом, останавливаемся. Лари первым двигается с места и подходит к крыльцу. Стучит.

Ждём, но никто нам не открывает.

Стучит ещё раз.

Тишина.

Парадная дверь соседнего дома открывается и оттуда выглядывает седовласый мужчина. Он прижимает к лицу какую-то тряпку, озирается по сторонам и машет нам рукой в приглашающем жесте.

Переглядываюсь с Лари и поворачиваюсь к мужчине.

– Не подскажите, мистер Минч, здесь живёт?

Старик смотрит налево и, повернувшись к нам, кричит:

– Быстрее в дом!

– Что…

Я не успеваю что-либо сказать, Лари хватает меня за руку, и мы бежим в дом к седовласому мужчине. Он отходит в сторону, и мы влетаем внутрь. Дверь запирается, и я, пытаясь отдышаться, спрашиваю.

– Что случилось?

– Собаки. У соседей, через два дома есть три овчарки. И они взбесились, вчера загрызли мою Бэтти, – отвечает мужчина, внимательно смотря то на меня, то на Лари.

– Бэтти? – спрашиваю я и слышу лай собак.

– Это наша кошка. Была нашей кошка.

– Спасибо, что предупредили, – говорит Лари. – Не подскажите, где живет мистер Минч?

– О, вы правильно стучались, но он вместе со своей семьёй уехал пару часов назад.

Земля уходит у меня из-под ног, и я сажусь прямо на пол. Хватаюсь руками за голову и прикрываю глаза.

– Мы опоздали.

– Можете остаться здесь, – говорит старик. – Не зараженным нужно держаться друг за друга. И помогать.

Поднимаю на мужчину подозрительный взгляд. Он предлагает помощь совершенно незнакомым людям.

– А что, если мы заражены? – спрашиваю я.

– Алекс, что ты говоришь? – одергивает меня Лари.

– Я знаю, что вы не заражены, – отвечает мужчина. – Они ведут себя немного иначе.

Немного. Ага, конечно. Кидаются на людей, бегают на четвереньках, убивают и ещё много чего другого. Различия имеются. Определенно.

– Вы, наверное, голодны. Можете принять душ, если хотите. Мой дом в вашем распоряжении.

Как бы мне не хотелось поверить мужчине, но, кажется, я стала максимально подозрительной. С чего такая доброта и щедрость?

– Мы, наверное, пойдем, – говорю я, поднимаясь на ноги.

За домом продолжает разноситься лай собак, но меня больше страшит мужчина, чем псы.

– Конечно, – говорит он, – но нужно подождать, пока собаки не уйдут. Поверьте, они ужасно свирепы. Я такого никогда раньше не видел.

Переглядываюсь с Лари и утвердительно киваю.

– Хорошо.

Мужчина смотрит на огромные деревянные настенный часы и, спохватившись, говорит:

– Прошу меня извинить, мне нужно выпить лекарство. Располагайтесь, я скоро спущусь.

Старик уходит. Рассматриваю огромный холл, он чем-то напоминает дом моего детства. Всё дорого и шикарно. У дальней стены расположен камин, в котором тихо трещат поленья. Подхожу к огню и грею руки. Я даже не заметила, насколько замерзла. На камине стоит фото в позолоченной рамке. Хозяин дома и пожилая женщина держатся за руки и идут на фотографа. Вокруг зелено и светло, а они улыбаются. Они счастливы.

– Алекс, может нам попросить у него ночлега? Мы уже не в силах идти дальше. Я валюсь с ног.

– Нет. Ночевать мы у него не будем. Коп, который спас нас, рассказал, что от пристани в восемь утра отходит корабль, туда собирают не зараженных и отправляют в безопасные места. Раз Минча нет, то нам нужно на пристань, если мы не успеем убраться из Дрим Сити до наступления восьми утра, то останемся в городе. Навсегда.

– Что это значит? – хмурясь спрашивает Лари.

– Границы закроют. Я не знаю, как это будет выглядеть, но факт остаётся фактом, нам нужно уезжать из города.

– Хорошо, – соглашается Лари, и в этот момент спускается хозяин дома.

– Кажется, собаки ушли, – говорит он и подходит к входной двери. – Если не хотите отдохнуть и покушать, то тогда вам нужно идти сейчас.

Благодарим старика за помощь и выходим из дома, на нас тут же бегут три огромные овчарки. Возвращаемся обратно, и старик запирает дверь.

– Кажется, вы тут надолго, – говорит он и протягивает руку Лари, – можете обращаться ко мне мистер Вагнер.

– Я Лари, а это Алекс.

– Приятно познакомиться, – говорю я и сжимаю морщинистую руку старика.

– В прошлый раз псы ушли только через час, можем попить чаю или чего-то перекусить.

– Не стоит, – говорю я.

– Составьте мне компанию, я как раз накрывал на стол.

Встречаюсь взглядом с Лари, и он пожимает плечами.

– Мы согласны, – говорит друг.

– Тогда идёмте в гостиную.

Мистер Вагнер уходит вперед, а я хватаю Лари за руку.

– Мы не задержимся, – говорю я.

– Это обычный жест вежливости. Алекс, он помог нам и был добр. Меньшее, что мы можем сделать, так это составить старику компанию.

– Ладно, – сдаюсь я.

Идём за мистером Вагнером и оказываемся в шикарной гостиной. Стол действительно накрыт на одного человека. Хозяин особняка уходит и возвращается с двумя тарелками, на которых стоят две миниатюрные чашечки чая. Такими пользуются только аристократы.

Садимся за длинный стеклянный стол, а мистер Вагнер снова уходит. Возвращается с пирожными и садится во главе стола.

Пододвигаю к себе чашку и вдыхаю аромат чая. Боже, в последнее время я не ощущала аромата прекраснее.

– Так зачем вам Минч? – спрашивает хозяин дома.

– Мой папа сказал найти его. Мистер Минч должен был помочь нам покинуть город.

– Мне жаль, но все, кто жил в нашем городке, уехали.

– Вы почему остались? – спрашивает Лари.

Мужчина печально улыбается, и морщинки вокруг его губ складываются в гармошку.

– В этом доме вся моя жизнь. Я не смог оставить его.

Отпиваю глоток чая и в блаженстве прикрываю глаза. Идеально.

Мужчина рассказывает о своей жизни, он делает это так непринужденно, словно за окном нет ужаса, воплотившегося в жизнь.

Лари быстро расправляется с чаем и просит добавки. Мужчина приносит сразу небольшой чайник и ставит на стол.

Прислушиваюсь к происходящему на улице и больше не обнаруживаю лая собак. Отпиваю ещё глоток чая и поворачиваюсь к Лари.

– Думаю, нам пора.

Лари начинает вставать из-за стола, а потом на мгновение замирает.

– Алекс, – произносит он и валится на пол, попутно переворачивая со стола кружку.

– Лари!

Бросаюсь к другу, но у меня начинает кружиться голова. Что происходит?

Оказавшись у ног Лари, я больше не в силах двигаться, глаза закрываются, и я падаю на друга.

Проклятый гостеприимный хозяин опоил нас.


Глава восьмая

Меня тошнит. Желчь заполонила рот и, кажется, атаковала всю меня с головы до ног. Но именно отвратительная горечь заставляет открыть глаза. Всё плывёт и кружится. Кружится и плывёт.

Зажмуриваю глаза и пытаюсь отогнать дурман. Моргаю. Ещё раз и ещё. И только спустя минуту мне удается рассмотреть помещение и вспомнить всё, что случилось перед темнотой.

Прохладный пол, высокие стеллажи с различными бутылками алкоголя. Слабое освещение и звенящая тишина.

Безошибочно распознаю место моего заточения – винный погреб.

У отца был такой, и нам с Лексой строго-настрого запрещалось туда спускаться. Папа постоянно говорил, что погреб не место для молодых леди. И кто бы мог подумать, что одна из этих молодых леди окажется в погребе какого-то маньяка прикованная к серой стене, выложенной ровными гладкими камнями.

Принимаю сидячее положение и упираюсь спиной о прохладный камень. Лари лежит рядом со мной, толкаю его ногой, так как руки прикованы наручниками и ими мне до друга не дотянуться.

– Лари, – шепчу я.

В ответ тишина. Упираюсь затылком в стену и закрываю глаза.

Лари очнется позже меня, потому что выпил больше проклятого чая. Какая же я дура! Ведь сразу поняла, что со стариком что-то не так. Он не побоялся пустить нас в дом, совершенно посторонних людей, в самый рассвет апокалипсиса. Он так настойчиво пытался усадить нас за стол… Как минимум эти моменты должны были напугать меня до чёртиков. Но я устала. Устала так сильно, что готова сдаться. Пусть он делает со мной всё что угодно, я больше не могу бежать, спасаться.

Ещё пару мгновений побуду сильной, а потом я опускаю руки.

Нет смысла бежать, на каждом шагу нас поджидает опасность. Возможно, винный погреб не самое ужасное место для смерти. Кто знает, что будет дальше? Заражённые станут ещё ужаснее, свирепее и беспощаднее? Может, через неделю или около того все будут заражены?

Я не знаю.

Устала. Обессилена. И безмерно слаба.

Я думала, что жизнь в Дрим Сити отвратительна, но сейчас я бы всё отдала, лишь бы вернуть свою убогую квартиру, работу в салоне и в какой-то степени размеренную жизнь. Я бы даже согласилась жить в розовом аду Лексы.

Но я не в силах это сделать.

Сейчас я даже не в силах позвать Лари ещё раз.

Поднимаю взгляд на кольцо, которое торчит из стены, дальше от кольца идёт цепь, потом наручники, следом мои руки.

Скрип половиц привлекает моё внимание, и я оборачиваюсь в сторону звуков, исходящих из противоположного конца винного погреба.

Из-за стеллажа выходит хозяин дома и садится передо мной на пол. Отодвигаюсь от него ещё дальше, хотя ползти уже некуда.

– Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли, я не желаю вам зла, – говорит маньяк.

– Не заметила я этого.

Справа разносится мужской голос.

– Мистер Минч? Выпустите меня отсюда!

– Кто это? – спрашиваю я.

И тут до меня доходит.

– Мистер Минч?

– Да, это я, – сознается лжец.

– Вы должны были нам помочь, – с упреком говорю я. – Мой отец послал нас к вам.

– И я бы помог, но планы изменились.

Кажется, что в голосе обманщика слышится горечь.

– Минч, выпусти меня! Где Сара?!

Моё сознание всё больше проясняется, и с каждой секундой я задаюсь куда большим количеством вопросов. Ответов я не получаю и стараюсь сосредоточиться, возможно, появится какая-то возможность или информация, способная вытащить меня отсюда.

Что мистер Минч делает в этом доме? Почему он схватил нас? Что за человек кричит справа от меня? Я его не вижу, но тон голоса, с которым он просит Минча отпустить его, меняется от умоляющего до панического. Кто такая Сара и где она?

Минч поворачивается в сторону мужского голоса, сжимает пальцами переносицу и просит:

– Роберт, помолчи минуту, я общаюсь с гостьей.

Роберт повинуется. Минч снова смотрит на меня.

– Гостей не принято опаивать и привязывать к стене в винном погребе.

– Алекс, мне нужен ответ всего на один вопрос. Кто ещё с вами?

– Никого, – сразу же отвечаю я.

– Не верю.

– Можете проверить.

Минч встаёт, подходит к Лари и пихает его ногой. Друг не подает никаких признаков жизни, и Минч уходит. Звук ключа в замочной скважине равен брошенной горсти земли на крышку гроба.

Отползаю немного вперед и вглядываюсь в просветы между стеллажами и бутылками. Замечаю какое-то шевеление.

– Эй! Как давно вы тут? – спрашиваю я.

Мужчина, который оказывается молодым парнем, появляется в просвете и, не отвечая на мой вопрос, задает ответный.

– Вы не видели девушку, блондинка в красном спортивном костюме?

– Нет.

– Чёрт!

– Как давно вы здесь?

– Три дня. Ублюдок Минч ворвался в дом и огрел меня по голове какой-то палкой.

– Для чего он это сделал?

– Не знаю. Он что-то бубнил про свою жену.

– А Сара…

– Моя сестра. Родителей не было дома, мы собирали вещи, чтобы уехать отсюда. Именно Минч был ответственным, он должен был доставить нас на военную базу, но он, кажется, тронулся головой.

– Почему его фото стоит у вас на камине?

Парень хмурится и отвечает.

– Без понятия.

Ничего не понимаю.

– А Сара, он давно забрал её? – спрашиваю я.

– Минч её сюда не приводил, только меня. Потом какого-то мужика и теперь тебя.

– Я не одна тут. С другом. А где мужчина, которого он приводил?

– Минч забрал его на рассвете.

Внутренности скручивает в тугой узел, и я сжимаюсь в один маленький-маленький комок страха.

– Куда? – спрашиваю я, сама ещё не разобравшись, хочу ли услышать правдивый ответ.

– Да мне-то откуда это знать?! Я, твою мать, ничего не понимаю!

Я не удивляюсь взрыву, исходящему от Роберта. Я бы и сама не отказалась на кого-нибудь покричать, но мне слишком страшно это сделать.

– Нужно выбираться, – шепчу я.

– Я пытался, но чёртовы кольца намертво сидят в стене. Их ещё мой отец вбивал.

– Зачем?

– Стеллажи раньше стояли по-другому.

– Роберт? – зову я друга по несчастью и, кажется, начинаю догадываться, почему Минч ворвался в дом Роберта. – Ты не знаешь, у мистера Минча есть погреб или что-то в этом роде?

– Нет. У него только псарня.

Чёрт! Он ворвался в этот дом только из-за погреба. Идеальное место для… пленников, жертв.

Сознание уже полностью свободно от дурмана, но паника никуда не делась. С началом апокалипсиса она мой верный спутник.

Поворачиваюсь лицом к стене, обхватываю цепь руками, упираюсь ногами в стену и тяну что есть силы. Ничего не происходит, кольцо даже не шевелится. Пытаюсь ещё раз и ещё. Тщетно.

– Лари! – уже кричу я. – Вставай!

Пока я пытаюсь выдернуть кольцо из стены, парень продолжает рассказывать, что Минч не выпускал его, приносит ведро для нужд, и еду два раза в день, а также он постоянно приходит побеседовать с Робертом и рассказывает ему про свою жену, как они познакомились, где бывали и что любили больше всего в совместных поездках.

Нас Минч уже покормил, так что я больше ничего тут есть не буду.

Чертово кольцо не поддается. Ни в какую.

Как-то в фильме я видела, что нужно вывихнуть себе большой палец и тогда рука пролезет в наручники.

Смотрю на свои руки.

Ну нет.

К этому я не готова.

Лари начинает шевелиться, и я расталкиваю его ногой. Облегчение от того, что Лари возвращается ко мне, даёт организму секундную передышку от ужаса перед грядущим.

– Что произошло? – спрашивает он, садясь.

– По твоей просьбе мы постарались не обидеть хозяина дома, которым он не является. Это не его дом. И вообще этот мужик Минч!

– Стой, Алекс. Я ничего не понимаю, – морщась, говорит Лари с зажмуренными глазами.

– Добро пожаловать в ад! – кричит Роберт, и тут же смеется.

– Это ещё кто такой?

– Настоящий хозяин дома, – отвечаю я на вопрос друга. – Минч схватил нас зачем-то и запер в винном погребе.

Рассказываю Лари всё, что знаю, и с каждым произнесенным словом с лица друга сходят все жизненные краски.

Звук ключа в замочной скважине скребет по нервам. Минч появляется в зоне нашей видимости. В его руке длинный шокер с таким часто ходят полицейские. Мужчина приближается, а я стараюсь подползти ближе к Лари, но это практически невозможно, руки уже ноют в местах соприкосновения с металлом.

– Алекс, нам нужно прогуляться, – говорит Минч, не спуская с меня взгляда.

Минч напряжен. Желваки на его старых щеках шевелятся, и сначала я принимаю это за заражение. Ничего подобного, неудавшемуся спасителю самому тошно от происходящего.

– Она никуда не пойдет, – говорит Лари и такой стали в его голосе я никогда не слышала.

– Молодой человек, мне не нужны проблемы, – ровно произносит Минч и показывает нам силу шокера на воздухе.

Громкий треск и мини молния на конце черной дубинки заставляют меня вздрогнуть.

– Хорошо, – соглашаюсь я и протягиваю руки вперед. – Я пойду.

Минч подозрительно смотрит на меня, а моя душа постепенно выходит через пятки, но будучи не прикованной к стене я могу попытаться как-то сбежать или вырубить старика.

– Алекс!

– Лари, всё нормально. Мы ведь тоже не хотим проблем.

Минч бросает мне ключ от наручников, снимаю их и поднимаюсь на ноги.

Держу ключ в руках, и Минч кивает мне в сторону, откуда только что пришёл. Иду мимо него, а мозг хаотично кидается от одной мысли к другой. Поднимаемся из подвала и идём мимо холла наверх.

– Зачем вы это делаете? – спрашиваю я.

– У меня нет выбора, – обреченно произносит он.

– Мой папа говорил, что так отвечают только трусы и слабаки.

Подходим к двери на втором этаже, Минч отпирает её и говорит:

– Вперёд, только без глупостей.

Перешагиваю через порог, и дверь за моей спиной моментально запирается.

Бросаюсь к ней и колочу по гладкой поверхности.

– Минч!

Быстрые шаги мужчины удаляются.

Что это вообще было? Зачем отстегивать меня от стены и уводить наверх? Оборачиваюсь и вскрикиваю.

Широкая спальня в светлых тонах, над двуспальной кроватью горит бра и освещает комнату приятным теплым светом. Но лучше бы света не было, и я не видела, что в углу комнаты, рядом с зеркалом, размером от пола до потолка, лежит растерзанное тело светловолосой девушки в красном спортивном костюме. Хотя костюм мог быть и не красного цвета. Кругом кровь. На бежевом скомканном постельном, на светлых стенах, на зеркале и на женщине, которая стоит ко мне спиной и смотрит в окно. На окне решетка и видно, что её прибили недавно, она никак не вяжется с интерьером комнаты.

Стоя спиной к двери, нащупываю ручку и пытаюсь открыть, несмотря на то, что я знаю – дверь заперта с той стороны.

Страх волнами проходится по коже. Нервы настолько натягиваются, что я не могу сдвинуться с места. Да и куда идти? Некуда.

Замираю и боюсь дышать.

Женщина медленно оборачивается и смотрит на меня безобидным взглядом голубых глаз. Эта женщина с фото на каминной полке. И всё бы ничего, если б не остальная часть её лица. Всё, кроме глаз, в кровавых потеках.

Стоим друг напротив друга. Она не шевелится, я тоже.

Хочу проснуться от этого кошмара.

Ноги становятся ватными, и я хочу выть от ужаса.

Женщина открывает рот и что-то говорит мне, но если сравнивать случай с Хами и этот, то сейчас я вообще не понимаю ни единого слова. Какие-то булькающие звуки и свист.

Киваю, а женщина улыбается.

Чему она улыбается?

Тут не нужно даже пытаться понять заражена она или нет. Вся кожа шевелится, я даже не представляю как давно она заражена? С первого дня?

Женщина начинает отходить от окна, за которым кромешная тьма. Я начинаю двигаться в противоположную сторону, но стараюсь не заходить в угол.

Где-то за дверью слышен лай собак, а потом крик Минча.

Дальше я ничего не успеваю заметить, так как женщина бросается на меня. Бегу к окну и, запнувшись о тело девушки в красном, падаю на пол. Мягкий ковер пропитан кровью, и я теперь тоже вся в крови. Кровь, кровь и ещё раз кровь.

Слышу снизу громкий хлопок. Выстрел. Это точно он. Переворачиваюсь с живота на спину и в последний момент успеваю увернуться. Женщина бросает в меня статуэтку, и она врезается в зеркало. На меня валятся осколки. Прикрываю лицо руками и визжу что есть силы, старушка хватает меня за ногу и тянет на себя. Пинаю её второй ногой и попадаю прямо в челюсть. Голова женщины с хрустом поворачивается в сторону.

На мгновение я теряюсь. Ожидаю, что она упадёт, но этого не происходит. Всё так же с неестественно повернутой в сторону головой жена Минча дергает меня на себя. Хватаюсь руками за пропитанный кровью ковёр и режу ладони о разбитое зеркало, но боли не чувствую.

Кричу, визжу, пинаюсь, но старуха продолжает тянуть меня.

Правой рукой натыкаюсь на большой кусок зеркала, и пальцы сами смыкаются вокруг него. Чувствую, как кожа расходится от свежего пореза. Пытаюсь дотянуться до шеи старухи, но из-за того, что она постоянно дергает меня, я не дотягиваюсь.

Машу осколком, но разрезаю только воздух и свои призрачные надежды. Слезы и паника душат меня, не давая вдохнуть. Страх сковывает сердце, и оно перестает биться, я больше не ощущаю его.

Неожиданно старуха отпускает мою ногу и прыгает на меня сверху. Бьется ухом о моё лицо, кажется, что она хочет укусить меня, но голова по-прежнему завернута.

С пронзительным криком втыкаю осколок женщине в шею, и сталкиваю её с себя. Отползаю в сторону и забиваюсь в угол. Женщина бьется в конвульсиях, а я не могу отвести от неё взгляда.

Меня трясет, пытаюсь успокоиться, но рыдания вырываются из глубины моей души, которая темнеет на глазах.

Я убила её?

О, Боже! Нет-нет-нет. Я не могла этого сделать.

Старуха перестаёт дергаться и частично остаётся лежать на девушке в красном костюме.

Подползаю к двери, хватаюсь за ручку, поднимаю себя на ноги и тут же оседаю назад.

Поднимаю голову вверх и кричу что есть силы. Мой вопль разносится по округе и даже после того, как я закрываю рот, визг продолжает пульсировать в ушах.

Шорох позади.

Оборачиваюсь именно в тот момент, когда женщина начинает вставать на четвереньки.

Мои рыдания прекращаются как по щелчку пальцев.

Я готова потерять сознание от ужаса. Я желаю этого.

Дверь открывается, и меня практически за шиворот вытаскивают из ада.

– Алекс?

Голос Лари врывается в сознание, и я начинаю рыдать как маленькая девочка. Перед взором захлопывается дверь. Поднимаю голову и вижу маму, а в её руках ружьё. Охотничье.

– Мама.

– Алекс, вставай, – твёрдо говорит она.

Лари поднимает меня на руки, и я утыкаюсь лицом ему в грудь. Сжимаю шею друга так, словно только он способен спасти меня из лап смерти. Лари говорит какие-то успокаивающие слова, но я слышу только бухающие удары о дверь. Женщина продолжает врезаться в единственный доступный выход из комнаты.

Спускаемся по ступеням, и я поднимаю голову. Вижу Минча, он лежит рядом с дверью, в его животе зияет рваная дыра.

– Мама? – спрашиваю я, смотря на ружье в её руках.

– Да, – говорит она и продолжает идти.

Собаки вбегают в дом и начинают раздирать тело Минча, а на пороге стоит Роберт и зовет сестру.

– Роберт, она мертва, – говорю я.

– Нет! – вскрикивает он и бросается в дом.

А мы бежим к машине. Прижимаюсь ещё сильнее к Лари и глотаю горькие слезы.

Забираемся внутрь, Лари садит меня на пассажирское кресло, сам садится за руль, мама захлопывает заднюю дверцу машины.

Автомобиль разворачивается и едет в сторону шоссе.


Глава девятая

Достаточно быстро удаляемся от городка-призрака, ведь там больше нет живых или не зараженных. Роберт побежал наверх, и я уверена, что миссис Минч разделается с ним так же, как и с его сестрой. Жаль, но я с новой силой понимаю – всех не спасти. Нужно выкарабкаться самим.

Что произошло с миром? Мы безвозвратно его потеряли. Даже если правительству, ученым или высшим умам человечества удастся найти выход из ситуации с туманом, то нашему поколению уже нанесен непоправимый вред. Невозможно продолжить существовать и не вспоминать то, что мы увидели и к чему были причастны.

Перед глазами то и дело мелькают кадры последних дней. Всё изменилось.

Мир, люди, правила и законы.

Я изменилась.

Меня всё ещё трясет. Вглядываюсь в окно и жду, что из темноты вот-вот кто-то выскочит. Внутри засел ком страха, который только и делает что разрастается с каждой минутой. Покоя больше нет и быть не может.

Мама и Лекса тихо переговариваются на заднем сиденье машины. Габи снова уснула у сестры на руках. Я удивлена столь тихому и покладистому ребенку. Она не истерит, не плачет без умолку и вообще не приносит никакого беспокойства. Девочка лишь изредка показывает свой характер, но кажется, что даже она понимает, насколько тихо нужно вести себя, ведь вокруг нас монстры.

За всё время Габи ни разу не позвала маму.

Она вообще не проронила ни единого слова, всё, что она хочет, показывает жестами. Лари и Лекса отлично понимают девочку, а вот я стараюсь держаться на расстоянии.

Постоянно поглядываю в зеркало заднего вида и подмечаю, насколько сильно уставшей выглядит моя семья. На себя я стараюсь не смотреть, за последнее время меня не бил только безрукий. Миссис Рипли, Стив, Хами, женщина из дома. А если ещё вспомнить всю беготню, воровство, спасение ребенка от зараженной матери и кратковременный, но ужасный плен Минча, то вообще можно сойти с ума.

Я вся в крови, которая постепенно начинает засыхать и становиться липкой, а потом стягивает кожу. Я чувствую её запах. Металл и грязь, именно так бы я описала аромат, заполонивший салон автомобиля.

Лари молча наблюдает за загородной местностью и пустынной дорогой. Людей здесь нет, но вот несколько брошенных машин и даже один велосипед мы уже проехали. Лари периодически бросает на меня короткие взгляды, но я предпочитаю сделать вид, что не замечаю этого. Он переживает за меня, но, к сожалению, у меня недостаточно сил, чтобы убедить его в том, что я в порядке. Я хочу сказать об этом Лари, но лгать ему не намерена, друг сразу же поймет об обмане.

На плечи давит апатия. Не знаю сколько я могу ещё выдержать и что мы будем делать, если судно не придёт в восемь утра. Я лягу спать. Вот честно, несмотря на весь ужас, прожитый мною за последнее время, единственное, что греет мне душу, это воображаемый сон. Идеально было бы лечь в постель с теплым легким одеялом, мягкой подушкой и прохладными простынями, но и разложенное кресло старой машины тоже подойдет.

– Поверни там, – говорю я Лари и указываю направо.

Друг выкручивает руль на повороте, который указал мне полицейский, но, не доезжая до пристани, я прошу Лари остановиться. Без лишних споров Лари съезжает с дороги и паркуется у высокого дуба. Вот мы и прибыли. Поворачиваюсь назад и встречаюсь взглядом с Лексой. Сестра похожа на призрак, она измучена, а глаза покраснели от нескольких литров пролитых слез. По взгляду серых глаз я вижу, что отношение Лексы ко мне изменилось. Она злится, но не говорит об этом. Естественно, ведь ангелы так не поступают.

– Вскоре мы выйдем из машины и отправимся к месту, куда приплывет судно. Там ты не должна говорить про диабет.

– Почему?

– Потому что на борт они берут только здоровых людей.

Лекса кивает, а я продолжаю.

– Возьми с собой столько лекарства, сколько сможешь спрятать.

– Они что – будут нас обыскивать? – спрашивает Лекса, выпучив глаза.

– Я не знаю, – честно признаюсь я.

Меня страшит сама мысль о том, что нас не возьмут на борт.

– Как это бестактно, отсеивать людей из-за болезни, – говорит мама.

Но ведь мы то же самое делаем с зараженными. Стараемся отсеять их, а по сути, эти люди тоже больны, просто никто не знает, как их вылечить.

– Не нам судить новый строй общества, – произносит Лари. – Если хотим попасть в место, где не нужно будет спасаться каждый час, то придется подстроиться.

– Я не умею лгать, – говорит Лекса.

– Я солгу за тебя, – совершенно серьезно произношу я.

Провожу ладонями по лицу и упираюсь лбом в приборную панель. Я так измотана, что у меня больше нет сил бежать или бороться с зараженными. Хочу попасть на судно и перестать отвечать за остальных: за маму, Лексу, ребенка. Спасибо Лари, что он не входит в их компанию, а остается в моей команде.

Достаю телефон. Экран треснул, но устройство исправно, если не брать в расчет упокоившиеся деления сотовой связи. Время шесть тридцать две. Глаза слипаются, и я на всякий случай ставлю будильники на семь, семь десять, семь двадцать.

Прикрываю глаза и откидываюсь назад.

– Как ты? – тихо спрашивает мама.

– Я?

– Да.

– Нормально, – отвечаю только ради ответа и тут же задаю вопрос. – Где ты взяла ружье?

– В будке охранника. Там всегда имеется оружие. Не забывай, когда-то мы жили в подобном месте.

Как же, естественно, я не забуду самое безмятежное время в нашей жизни.

– Не знала, что ты умеешь им пользоваться.

Слышу тихий смешок мамы и поворачиваюсь назад.

– Ты многого обо мне не знаешь.

Как приятно видеть маму в таком состоянии. Она не опьянена никакими дурманящими препаратами. Я знаю, что мама не употребляет тяжелые наркотики, но и того, что ей давал Хами, было достаточно, чтобы потерять маму на пару тройку часов. Да простит меня Господь, но я рада, что Хами в нашей жизни больше нет.

Протягиваю руку и беру мамины длинные пальцы, сжимаю их и слабо улыбаюсь.

– Спасибо, что пришла за мной, – шепчу я.

– Конечно пришла, ты ведь моя девочка.

Неуклюже улыбаюсь и снова ложусь на сиденье.

Неудобная поза совсем не мешает моему странному сну.

Я бегу от собак, которые практически кусают меня за пятки. Несусь со скорость света и врезаюсь в человека. Военная форма и пистолет, направленный на меня – это всё, что я успеваю запомнить, а потом военный нажимает на курок, и я просыпаюсь.

Будильник срабатывает через секунду после моего пробуждения. Лари не спал, как и мама.

Около пяти минут мы с сестрой стараемся прийти в себя и проснуться.

– Алекс, мы не поедем за Зари? – спрашивает Лекса.

Меньше всего я хочу думать о том, что мы оставили парня Лексы в незнакомом ему городе, но я не изменила своего решения и больше рисковать не намерена. Бросаю короткое, но четкое: "Нет" и выхожу из машины. Следом за мной выбираются остальные. Лари забирает ребенка у Лексы, перебираю оставшуюся еду и одежду. У нас остаётся полноценный рюкзак, всё остальное оставляем в машине. Лекса прячет оставшиеся четыре дозы лекарства себе под кофту и у меня уже начинает болеть голова от мыслей, что скоро нужно добывать новую партию. Как, где, какими способами?

Четыре дозы – это всё, что у нас осталось, ведь большая часть лекарства была в моём рюкзаке, который я потеряла в схватке с миссис Лампочкой из восемнадцатой квартиры.

Смотря на восход, мы идём в сторону причала. Я знаю, что раньше это была частная территория, но, видимо, мир изменился настолько, что какой-то богач решил поделиться своими благами с нищими. Поистине нонсенс. Но глупо полагать, что конец света поставит всех в одни и те же условия. Иерархия была во все времена. Интересно, что теперь будет цениться дороже золота.

Чем ближе мы подходим к воде, тем громче слышится человеческая речь. Сквозь туман начинаю различать очертания людей, которых тут на самом деле не так уж и много. Не больше двадцати человек. Есть дети и пожилые. Но все они замолкают, как только замечают нас.

– Мы не заражены, – говорит моя мама и выходит вперед.

Если бы это сказал кто-то другой, нам бы поверили больше. Мама очень даже выглядит как зараженная. Да и мне бы тоже не поверили, я вся грязная, начиная от слипшихся волос и заканчивая кедами.

Подавляю зевок и встаю рядом с мамой. От толпы отделяется мужчина и направляется к нам.

– Моё имя – Тейт, я последний в очереди на судно. Будете за мной.

Мама пожимает руку Тейта и представляется в ответ. Называет наши имена и завязывает разговор с мистером Тейтом. Это высокий мужчина, на вскидку ему сорок, но точно сказать сложно, ведь на его лице медицинская маска, порываюсь сказать ему, что это необязательно, но вовремя одергиваю себя. Лучше не лезть с непрошенными советами, иначе виноватой окажусь именно я. Не могу не отметить добрый взгляд карих глаз. В голове моментально появляется аналогия с милыми глазами собаки.

Первые тридцать минут собравшиеся ещё косятся на нас, а после продолжают разговаривать, словно мы не являемся угрозой. Я же не могу расслабиться и в каждом из присутствующих вижу противника. Да что со мной не так? Они такие же несчастные люди, как и мы. Но как я не стараюсь убедить себя в этом, напряжение всё равно не проходит.

Мистер Тейт пытается разговорить маму, но она плохо поддается на его попытки, словно утратила интерес к кареглазому самаритянину.

– Что с тобой случилось? – спрашивает слишком разговорчивый мужчина, пристально разглядывая меня.

– Беда случилась, – отвечаю я.

– И не одна, – говорит Лари.

– Нам всем пришлось нелегко, – произносит Тейт. – Мне пришлось оставить своего пса, он заразился.

Пса. Ему пришлось оставить пса, а мне Питера, Лексе пришлось оставить Зари, Лари покинул родителей. Не думаю, что наши сложности соизмеримы с бедами мистера Тейта.

Лари отходит в сторону и кормит Габи из банок с детской смесью. Лекса остается рядом со мной и, слегка прикоснувшись к моей руке, говорит:

– Спасибо тебе за то, что ты делала все это.

– Что делала? – спрашиваю я, наблюдая за Лари и Габи.

– Спасала нас всех. Я очень благодарна, но… я не могу поехать с вами.

Мой изумленный взгляд переходит на Лексу, и я переспрашиваю:

– Что?

Сестра переступает с ноги на ногу и отводит взгляд в сторону, и тем самым совершает ошибку. Этому меня научил Питер, если ты хочешь победить в споре, никогда не отводи взгляд. Никогда не показывай своей неуверенности и страха.

– Я должна вернуться за Зари, – на выдохе произносит Лекса.

Сжимаю пальцами переносицу и отвожу сестру подальше от остальных. Смотря в глаза, со злостью говорю:

– Не будь идиоткой!

– Я люблю его.

– Нет. Не любишь. Ты так думаешь.

– Тебе-то откуда знать? Что ты можешь знать о любви?

Вот сучка!

Подступаю к сестре ещё на шаг и практически наступаю на носы её кроссовок.

– Ты же понимаешь, что рано или поздно мы доберемся до папы, он в каком-то защищенном месте, и туда нас без тебя не пустят, и ты будешь повинна в этом. Только ты и твой эгоизм!

Лекса уже практически не может сдержать слёз, а я продолжаю, давлю на неё всеми возможными способами.

– Ты этого хочешь? Быть повинной в смерти сестры и мамы? А та маленькая девочка, что спала у тебя на руках, заслужила смерти из-за Зари? Ты даже не знаешь, жив ли он.

– Прекрати!

Лекса зажимает рот ладонью, а из глаз катятся слёзы. В этих слезах вижу свою маленькую сестренку, которую я жалела после падений на велосипеде и поцарапанных кошкой рук. И именно из-за этих по-своему теплых воспоминаний я не позволю ей вернуться в Дрим Сити.

– Лекса, хотя бы раз в жизни подумай не о себе. Подумай о маме, которая с нетерпением ждала твоих приездов и безгранично обожает тебя. Подумай о папе, который любит тебя…

– Я поняла!

Лекса разворачивается и уходит к маме, падает в её объятия и начинает рыдать. Люди косятся на них, но это неважно. Важно лишь одно – Лекса осталась, и плевать, что она будет ненавидеть меня.

Слышу монотонный звук. Это судно, оно приближается, а я чувствую, как у меня потеют ладони. Свет фонаря пробивается сквозь туман, и все, кто находится на пристани, медленно продвигаются к краю деревянного настила. Нервозность витает в воздухе, подхожу к маме и подталкиваю Лексу вперед. Мы оказываемся рядом с Тейтом, Лари с Габи позади нас.

Судно сбавляет ход и подплывает к нам максимально близко. Я так и жду, что все начнут бросаться на катер, но никто не двигается, потому что на нас направлены три дула автоматов. На пристань спрыгивает парень в черной форме и привязывает судно к белому столбику, который я до этого не заметила. С катера разносится звучный женский голос:

– Всем отойти на три шага назад!

Ни у кого и в мыслях нет перечить или ослушаться.

Отступаем, и на берег сходит брюнетка в защитной маске на лице. За ней спускаются трое с автоматами. Все с закрытыми лицами, видна только верхняя часть лица.

– Можете обращаться ко мне полковник Келлер. По одному подходите ко мне, сначала дети, их родители, женщины и потом мужчины.

Все стоят на месте, и я толкаю вперед Лексу и Лари. Они делают неуклюжий шаг вперед, сестра оборачивается ко мне и, хмуря брови, смотрит растерянным взглядом.

– Итак! – говорит полковник Келлер.

Слава богу Лари понимает, что сейчас самое удачное время для лжи.

– Я Лари, это Лекса – моя девушка, а это Габи… наша дочь.

Женщина не верит им и подозрительно разглядывает новоиспеченных родителей.

– Не слишком ли вы молоды для…

Моя мама выходит вперед, на неё тут же направляют автоматы. Мама поднимает руки вверх и говорит:

– Моя вина, я не досмотрела, и моя дочь родила в возрасте пятнадцати лет. Я не горжусь этим, но тут уже ничего не поделаешь.

Женщина кивает военному с автоматом и говорит:

– Проверь всех четверых.

Военный опускает автомат и перекидывает его себе за плечо. Достаёт из нагрудного кармана маленький металлический кейс. Открывает его и вынимает какие-то шприцы.

– Руку! – командует военный.

Лари первым протягивает вперед руку, и игла погружается ему в самый центр ладони. Следом мама, Лекса и малышка Габи. Девочка взвизгивает от боли, но Лари быстро успокаивает её, что-то лепеча малышке на ухо, и кажется, что именно поведение Лари убеждает полковника Келлер в правдивости его отцовства. Около минуты военные держат мою семью на мушке, но всё же полковник приказывает:

– На борт!

Камень валится с плеч. Лексу даже обыскивать не стали. Наблюдаю, как моя семья поднимается на судно и скрывается на нижней палубе. Я их больше не вижу. Следом подобной проверке подвергаются ещё десять человек. Я следующая, после меня остаются только мужчины. Прохожу вперед, и женщина с волевым голосом и военной выправкой спрашивает:

– Имя, заболевания?

– Александрия Брукс, заболеваний нет.

– Ты в крови.

– Да.

– Почему? Делала что-то противозаконное?

Теряюсь с ответом и глупо спрашиваю:

– Что?

– Я задала четкий вопрос, хочу услышать столь же четкий ответ, – отрезает полковник Келлер.

От её ледяного взгляда становится тошно, чувствую себя учеником, который не прочёл параграф, а теперь его распекают при всём классе.

– Я… спасалась.

– Убийство, грабежи, покушения?

– Я никого не убила, никогда не воровала, ни на кого не покушалась.

Я лгу и знаю это, но мне кажется, что и женщина видит меня насквозь.

– Проверьте её.

Не проходит и тридцати секунд, как мне в ладонь впивается тупая игла. Вскрикиваю и отнимаю руку. Женщина всматривается в моё лицо и, слегка приподняв уголок губ, говорит:

– На борт!

Поднимаюсь и ищу своих. Они сидят в самом углу нижней каюты. Устраиваюсь рядом с Лари и наклоняю голову на его плечо.

– Мы это сделали, – говорит он.

Позволяю себе улыбку, но в ней нет и доли счастья, ведь катер везет нас в новую неизвестность, о которой я бы предпочла ничего не знать.

Стараюсь расслабиться, но у меня не получается вплоть до того, пока судно не отплывает.

Мы добрались. И плевать, что мы попали на корабль с помощью откровенного вранья.

Полковник спускается вниз, расставляет ноги в стороны, складывает руки за спиной и приподняв подбородок так, как это делают только в армии, говорит:

– Под сиденьями вы найдете респираторы, прошу всех их надеть и не снимать вплоть до прибытия на место. Если вы увидите или услышите что-то подозрительно похожее на заражение, бьете по красной кнопке, она находится на стене слева.

– Респираторы обязательны? – спрашиваю, вспоминая слова полицейского.

– Да. Ещё вопросы?

– Куда нас везут? – интересуется мистер Тейт.

– В одно из немногих мест, где нет тумана.

– Это возможно? – спрашивает мама.

Холодный взгляд полковника врезается в маму, и всё тем же железным тоном она говорит:

– Прошу вас задавать вопросы по существу, на глупости я отвечать не намерена.

Прочищаю горло и спрашиваю:

– Когда мы прибудем в защищенное место?

– В условиях хорошей погоды на базу мы попадём через семь часов. Пять часов на воде, два на суше. Ещё вопросы?

Больше вопросов ни у кого нет, либо все боятся спросить глупость. Женщина разворачивается, чтобы уйти наверх, но, словно вспомнив что-то важное, останавливается.

– Вы должны понимать, что отныне жизнь изменилась, и, чтобы остаться на защищенной территории, вам придется подстроиться под новый строй общества.

Женщина уходит, а её слова всё не дают мне покоя. "Отныне ваша жизнь изменилась".

Чувствую, как катер набирает скорость, от этого немного захватывает дух. Все начинают копошиться под сиденьями и достают респираторы, натягивают на себя и устраиваются поудобнее.

Мама помогает мне затянуть респиратор, откидываю голову назад и стараюсь не уснуть, но усталость берет своё, и я проваливаюсь в темноту. Из тьмы на меня смотрит жена Минча, она перемещается из одного угла в другой и постепенно приближается ко мне. Я знаю, что это сон, но проснуться не могу.

– Алекс, пора вставать, – говорит мама, и я тут же распахиваю веки.

Осматриваюсь по сторонам и замечаю, что кроме нас с мамой никого нет.

– Мы последние, – говорит мама и отводит мои волосы в сторону.

Встаю и, взяв маму за руку, поднимаюсь на палубу. Как раз в этот момент Лекса, Лари и Габи сходят на берег, за ними следует мистер Тейт и ещё один мужчина.

Полковник Келлер уже стоит на берегу, она разговаривает с каким-то парнем, и он явно недоволен тому, что она ему вещает.

Сходим на берег и нас тут же загружают в автобус. Как только мы рассаживаемся по местам. В проходе появляется всё тот же парень.

– Моё имя Зейн Келлер, и я доставлю вас на базу номер восемь. Прошу вести себя тихо и в случае опасности четко следовать моим инструкциям.

Он не дожидается нашего ответа, садится за руль автобуса, и мы страгиваемся с места. Практически одновременно с нами отплывает катер. Кроме нашего автобуса есть ещё два и они заполнены наполовину, так же присутствуют две военные машины, которые едут спереди и сзади желтых пятен на колесах.

Дорога долгая. Местность пустынная.

Вглядываюсь в туман, но, кроме дороги, ничего не вижу. Габи начинает капризничать, Лари быстро успокаивает её. Не знаю, как он справляется с ребенком, но у него это отлично получается.

Автобус останавливается, водитель снова появляется в проходе и говорит:

– Выходите по одному, строитесь в две шеренги и следуете за мной до входа, дальше мы пройдем в смотровой центр и только после этого вас разместят по отсекам.

Не проходит и трёх минут, как наши нестройные шеренги движутся вслед за мистером серьезностью.

Доходим до высоких ворот, туман позволяет рассмотреть их вершину, там колючая проволока. Зейн подходит к створке подносит ладонь к приборной панели, и ворота открываются. Входим внутрь, и створки снова съезжаются вместе. Открытая местность, но не это привлекает внимание, а десятки военных, которые ходят тут. Кто-то говорит по рации, кто-то бежит, и они все вооружены. Непривычно видеть это, но скорее всего новая реальность будет сильно переплетена с военными и оружием. Подходящее время, чтобы начать привыкать к этому.

Идем до странной двери стального цвета, Зейн открывает её, и мы спускаемся вниз. Здесь практически нет тумана, и теперь я могу рассмотреть всё, что происходит вокруг меня. Не думала, что военная база настолько неприглядна внутри. Старая облупившаяся краска, ржавые ступени и запах плесени. Из узкого коридора выходим в огромнейший… зал, наверное. Не знаю, как это описать. Огромное серое пространство с множеством военной техники. О существовании половины этого я даже не подозревала. Машины на колесах и на гусенице. С оружием снаружи и без него.

Заходим в очередную дверь, снова коридор. Он заканчивается, и мы оказываемся в чем-то похожем на больницу. Зейн поворачивается к нам и снимает с себя респиратор. Теперь я вижу его лицо полностью. Голубые глаза, темные короткостриженые волосы, острые скулы, ровный нос и тонкие губы.

– Можете снять респираторы. Дверь справа отделяет вас от того, чтобы остаться в этом месте. Все по очереди заходите туда, вас осматривают, а после военные из третьего отряда проводят вас в нужный отсек.

– Осмотр? – спрашивает дама, что плыла вместе с нами.

Парень поворачивается к ней и смотрит холодным взглядом голубых глаз.

– Так точно. Осмотр.

Вот черт! Он сын полковника Келлер. Сначала я даже не обратила внимания на то, что их фамилии одинаковы, как и высокомерные голубые глаза.

Кажется, очередь никогда не кончится. Время длится бесконечно долго. Кроме нашего автобуса пришли ещё люди из двух других. Ожидающие маются в нетерпении и усталости. Ведь тут даже негде присесть. Кроме Габи, тут ещё семь детей, и даже у них нет сил играть или резвиться.

Спустя пару часов я всё же вхожу в комнату, где собрались по меньшей мере десять человек в белых халатах. Все они в масках и перчатках. Мужчина в возрасте оборачивается и кивает мне в сторону дальней стены.

– Присаживайся на кушетку и закатай рукав до локтя.

Прохожу мимо множества приборов, складывается ощущение, что сюда принесли всё, что придумало и создало человечество за последние десятилетия.

Устраиваюсь на кушетке и снимаю куртку. Я настолько грязная, что после меня нужно будет кушетку поменять. Ко мне подходит доктор и, как я понимаю, медсестра. У девушки в руках планшет, пока доктор выкачивает из меня кровь, медсестра быстро задает вопросы и конспектирует мои ответы.

– Имя?

– Александрия Брукс.

– Возраст?

– 17 лет. Почти восемнадцать.

– Хронические заболевания?

– Нет.

– Группа крови, резус фактор.

– Вторая положительная.

Вроде.

– Дети?

– Нет.

– В вашей семье есть психологически неустойчивые люди?

– Нет. Или мне об этом неизвестно.

– Аллергии?

– Нет.

– Контакт с зараженными?

Тут я запинаюсь, и девушка впервые переводит взгляд с планшета на меня.

– Контакт с зараженными имел место быть?

– Да, – отвечаю я.

– Какого характера?

– Я спасалась и…

– Более кратко, пожалуйста.

– Я их видела.

В разговор вступает доктор:

– Металлические детали в теле имеются?

– Нет.

– Раздевайся до нижнего белья и ложись в аппарат.

Снимаю с себя всё, кроме трусов и спортивного лифчика. Подхожу к аппарату МРТ и ложусь, в руки мне дают грушу и объясняют, что в случае панической атаки я должна нажать на нее, а не пытаться выбраться самостоятельно. С тихим жужжанием проезжаю в импровизированный гроб с закругленной крышкой и, зажав в кулаке всю свою волю, жду, когда меня отсюда выпустят.

Громкий звук оглушает, пытка для ушей длится примерно десять минут.

Вопли раненных птиц прекращаются, и меня выпускают на волю. Возвращаюсь к кушетке, около пяти минут на меня вообще не обращают никакого внимания, я одеваюсь, с трудом натягивая грязную одежду, а потом подходит доктор.

– У вас на лодыжке следы зубов. Человеческих. Это был зараженный?

Чертов Стив, я и позабыла о нем.

– Возможно, – лепечу я.

– Что значит возможно? – уточняет доктор.

– Я спасалась и могла не заметить, как…

Доктор отрицательно качает головой, и я замолкаю.

– Мисс Брукс, здесь ложь неуместна.

– Да, это был зараженный.

– Вот так бы сразу. На сутки вас поместят в блок для наблюдения, в случае непредвиденных обстоятельств мы будем вынуждены попрощаться с вами, если же опыт пройдет успешно, вы сможете остаться.

– Опыт?

– Контакт с вирусом Т001.

Что? Они специально хотят заразить меня новым вирусом? Для чего это вообще нужно?

– Без этого не обойтись? – в надежде спрашиваю я.

– Нет. Мы не можем быть уверены, что вирус не передается через кровь, поэтому опыт необходим. Если вы отказываетесь, то я сейчас же попрошу вывести вас с территории.

Категорично. Воображение моментально оживает и рисует ужасные картины моего одиночного пребывания за пределами базы номер восемь. Ужас вскидывает голову, а я не в силах её склонить.

– Я согласна.

Ни за что не выйду за пределы этих стен.

Ни за что!

– Вот и отлично.

Доктор ещё раз рассматривает планшет, делает там какие-то пометки и продолжает.

– В остальном всё в порядке, небольшие ссадины и гематомы. Трещин, переломов нет. Дайте руку.

Протягиваю ладонь, и доктор цепляет на меня браслет красного цвета.

– Это для чего?

– Это для военных. По цвету браслета сразу можно понять, кто перед тобой.

– И что означает красный?

– Возможное заражение.

До этого с красным браслетом никто не выходил. Да я вообще не замечала, что на ком-то были подобные браслеты.

– Мисс Брукс, вы можете идти, – говорит доктор и подает мне планшет.

Беру его и выхожу из гигантской палаты. Военный с голубыми глазами сразу же делает шаг в мою сторону. Его взгляд с неприязнью смотрит на красный браслет.

– Минуту, – прошу я и быстро подлетаю к маме.

Обнимаю её и говорю:

– Нужно забрать у Лексы лекарство перед входом. Там придется раздеться.

– Хорошо.

Отстраняюсь, киваю Лари и иду к Зейну Келлеру, отдаю ему планшет, он указывает мне в конец коридора.

– Куда вы её уводите? – спрашивает мама.

Оборачиваюсь и говорю:

– Всё в порядке.

Дальше молча следую за Келлером. Спустя несколько поворотов и множество дверей, мы входим в практически стеклянное помещение. Огромное светлое пространство со стеклянными комнатами, в которых находятся люди. На полу в каждой из камер лежит матрас и подушка, за импровизированной кроватью – дверь. Проходя мимо комнат, замечаю, что дверь ведет в ванную.

Келлер останавливается у единственного стола в центре, там сидит седовласый мужчина, он поднимает взгляд от монитора ноутбука и поправляет очки.

– Зейн, удивлен тебя тут видеть.

– Не моя вина. К тебе новенькая.

В отличие от докторов, которых я успела здесь увидеть, этот не носит маску и перчатки.

Мужчина поднимается с насиженного места, забирает мой планшет и протягивает мне руку.

– Добро пожаловать в мою обитель. Я доктор Горн, но местные уже около пятнадцати лет называют меня просто – Док.

– Я – Алекс.

– Приятно познакомиться, Алекс.

А вот я не уверена, что это знакомство будет приятным.

Через три минуты мне ставят какой-то укол и отправляют в камеру под номером три. Оказавшись за стеклом, чувствую себя бабочкой на иголке, но больше всего меня беспокоит то, что я отделилась от семьи. Надеюсь, они позаботятся друг о друге.


Глава десятая

Раньше я задавалась вопросом, счастлива ли я? Это волновало семнадцатилетнюю Алекс, ту глупую практически безмятежную девчонку. Кто бы мог подумать, что для счастья мне будет достаточно стеклянной комнаты три на три метра, душа с прохладной водой и сменной одежды, которая больше похожа на смирительную рубашку? Раньше я точно не думала о счастье в таком ключе.

Первую половину отведенных мне суток я проспала сном младенца, мне ничего не снилось и, как оказалось, этот сон был навеян не усталостью и пережитым стрессом, а уколом, который мне поставил доктор Горн. Док единственный, кто наблюдает за тринадцатью подопытными. А опыт состоит в том, что нам ввели вирус Т001. Об этом мне поведала соседка по стеклу. Роберта, молодая жгучая брюнетка, сидит в камере уже двое суток, как она говорит, её результат неоднозначный. Проба крови показывает наличие заражения, но "червей" под кожей нет, как и агрессии, свойственной зараженным. Как говорит Док, Роберта индивидуальна, такого раньше не было.

Вторая часть суток за стеклом была куда более интересной. Всё от той же Роберты я узнала о месте, где мы оказались. Она рассказала, что это одна из немногих закрытых баз, которые открыли для обычных смертных в связи с туманом. Раньше о подобных местах никому не было известно.

Я удивлена, но Роберта выглядит вполне спокойной, она не просит, чтобы её выпустили и не требует ровным счётом ничего.

– Я добровольно остаюсь здесь, – говорит она, сидя ко мне спиной и уперевшись о стекло затылком.

– Для чего?

– Может, я смогу помочь, и ужас закончится.

Слабо в это верю, но переубеждать Роберту не собираюсь. Сегодня увели двоих и троих вновь поместили. Это конвейер, благодаря которому защищают не зараженных. С нами обращаются нормально. Приносят еду, а Док то и дело расспрашивает нас о самочувствии, записывает каждое слово в планшет. Док умело делает вид, что мы важны для него, но я всё же склоняюсь, что он преданный фанат науки, а мы его говорящие крыски. Но даже подобные мысли не портят впечатление от Дока как от человека, который просто выполняет свою работу.

– Ты здесь одна? – спрашиваю я, вспоминая мою семью.

Я спрашивала Дока о них, но он практически не выходит отсюда, а посторонним в этот отсек вход запрещен.

– Да. Все мои… родные не пережили туман, – отвечает Роберта.

– Сожалею.

– Не стоит. Они были не лучшими представителями человечества. Знаешь, я думаю, что туман пришел на Землю не просто так, он очищает наш мир от недостойных.

– От недостойных?

– Да. Из моей семьи осталась только я, остальных поразил туман, и они попереубивали друг друга. Думаю, это было к лучшему.

– Роберта?

– М-м-м?

– Сколько тебе лет?

– Пятнадцать. А тебе?

– Семнадцать.

– Кто бы мог подумать, что в столь нежном возрасте мы столкнёмся с апокалипсисом.

Да я бы и в глубокой старости не хотела увидеть то, что происходит с миром сейчас.

– Никто не знал, – отстраненно говорю я.

Тридцать минут мы проводим в тишине, не знаю, о чем думает Роберта, но я задаюсь вопросами. Почему Лари нет в одной из камер? Его ведь тоже укусили. Удалось ли маме и Лексе спрятать лекарство? Как долго я буду находиться за стеклом? И что нас всех ожидает в ближайшем будущем? Куда делись наши вещи?

Док снова открывает мою камеру и с улыбкой подходит ко мне. Я продолжаю сидеть на месте и молча протягиваю ему руку для очередного укола.

– Нет необходимости, ты можешь идти.

Поднимаюсь и в растерянности смотрю на Дока.

– Куда мне идти?

– За дверью стоят три охранника, один из них проводит тебя в крыло, где ещё остались жилые места.

– Хорошо. Так со мной всё нормально?

– Относительно да, ты не являешься угрозой для базы номер восемь, – уверенно произносит Док, улыбается и добавляет. – Добро пожаловать.

– Спасибо. А где мои вещи?

– Все вещи сжигают, позже тебе в блок принесут набор.

– Хорошо.

Выхожу из камеры и, повернувшись, машу рукой Роберте, она улыбается с печальной ноткой и кивает мне.

Выхожу из лаборатории и упираюсь взглядом в военного. Он убирает руку от рукояти пистолета и заглядывает мне через плечо.

– Чиста! – кричит военному Док.

Не говоря ни слова с меня срезают красный браслет и надевают желтый.

– Что означает желтый? – спрашиваю я у высокого мужчины, который закалывает браслет на моём исцарапанном от наручников запястье.

– Желтый – это мирный житель, который особой пользы для общества не несет, а только истребляет запасы.

Как мило.

– За мной, – командует грубиян.

Беспрекословно следую за провожатым до конца коридора. Вхожу в лифт, и мы спускаемся на третий этаж из пяти. Я бы задала ему кучу вопросов, но это будет лишний повод выслушать бурчания взрослого мужчины. Нет уж, увольте.

Когда лифт спускается на нужный этаж, его двери открываются, и я оказываюсь в огромной, просто невозможно большой столовой. Десятки металлических столов, прикрученных к полу, расположены параллельно друг другу в восемь шеренг и эти шеренги уходят далеко вперед. Примерно половина мест за столами занята людьми, которые, щебеча, как птички в клетке, уплетают еду. Желудок сводит, но мужчина не усаживает меня за стол, он ведет меня дальше в самый конец столовой, там мы проходим ещё в одну дверь и оказываемся в тускло освещенном коридоре. По обе стороны простые двери, но они тоже металлические, из некоторых выходят люди и направляются в столовую. Отхожу с дороги, но стараюсь не потерять военного из виду. Прибавляю шаг и останавливаюсь, дойдя до двери с надписью триста.

– Жить будешь здесь.

– А как мне найти мою се…

– Я что – похож на человека, который станет отвечать на твои вопросы? У меня полно других дел. Твоя задача просто жить и ни о чем не заботиться, разве этого недостаточно?

Недостаточно.

Военный разворачивается и уходит, а я открываю дверь и вхожу в комнату, но тут же останавливаюсь на пороге. Какого хрена? Комната больше похожа на военную казарму. Восемь двухэтажных кроватей, восемь тумбочек, одна вешалка и три парня, что, выпучив глаза, смотрят на меня.

– О-о-о, да у нас тут новенькая, – говорит парень с рыжей шевелюрой.

Второй, скалит зубы и смотрит на меня, как лев на свежий кусок мяса. Третий сидит немного в стороне с книгой в руках.

– Где свободные кровати? – спрашиваю я, стараясь казаться дружелюбной, хотя мысленно уже выколола глаза всем троим.

– Зачем тебе свободная кровать, когда моя нагрета? – спрашивает рыжий.

– Нет уж, спасибо.

– Ты не знаешь, от чего отказываешься.

Рыжий играет бровями. О Боже, это выглядит убого и нелепо.

Ну всё, с меня достаточно. Военные – это одно, а вот парень, возомнивший себя секс-символом, совершенно другое. Если я сейчас не заткну его, то буду выслушивать подобное каждый день.

Медленно подхожу к храбрецу, встаю напротив него. Близко-близко. Между нами даже воздух расходится в разные стороны. Улыбка рыжего становится неуверенной, губы подрагивают, словно не знают, как себя вести, он бросает взгляды на своих идиотов друзей. А я очень внимательно, не моргая, смотрю ему в глаза.

– Даже если на земле останутся одни бабуины и ты, то ты будешь стоять в самом конце списка, обозреваемого мною для ночлега.

– Чего?

Всё понятно, у рыжего интеллект хлебушка.

– Я спросила, где свободная кровать?

– У двери, – отвечает он.

– Вот и отлично. Можешь, когда захочешь.

– Чего?

Не отвечаю на самый популярный вопрос рыжего, разворачиваюсь и иду к идеально заправленной кровати у двери. Слава богу, свободная койка находится снизу, наверх я сейчас взбираться не готова. Тело по-прежнему болит, от множества гематом и царапин.

– Нормально она тебя осадила, – говорит тот, что с книгой.

– Пошел ты!

Темноволосый парень отвлекается от книги, ловлю его взгляд и мимолетную улыбку.

– Это скорее ты пошел, – бросает он и снова возвращается к чтению.

Рыжий хохочет, я закатываю глаза и ложусь на кровать, ловлю взгляд рыжего и не вижу там ничего доброго.

Поздравляю, Алекс, с соседями ты уже не сошлась.

Постепенно в комнату, которая скорее всего теперь является моим домом, приходят постояльцы. Итого, на шестнадцать кроватей четырнадцать человек. Девять парней и пять девушек. Если вы думали, что кто-то попытался со мной познакомиться, то это ошибка. Все заняты только собой и меня это радует.

Вроде, люди как люди, но вот есть одна интересная пара. Парень по имени Хосе и девушка по имени Синтия, они единственные, кто одет иначе. В противовес серым робам, они облачены в черное и их браслеты не желтого цвета, а такого же кобальта-черного, как и их одежда. Из разговора пары становится понятно, что они помогают военным и постоянно выходят наружу.

Чем помогают, я не поняла, но вот они, в отличие от остальных в этой комнате, не являются "желтыми".

Синтия замечает меня и подсаживается на краешек соседней кровати.

– Ты новенькая.

Не вопрос, утверждение.

– Да.

– Я – Синтия.

– Алекс.

– Итак, Алекс, у нас есть определенные правила, которым следуют все желтые без исключения. Утром звучит характерный звук, это значит время семь утра. На пробуждение дается три минуты, ещё две на то, чтобы одеться и выйти из комнаты. В коридоре мы строимся в две шеренги и идем в душ. На это тебе выделяется десять минут. Не больше. Так как через десять минут вода закончится. На одежду дается ещё пять минут. Волосы всегда убраны. Никакого мата или недозволительного отношения к тем, кто живет здесь. В семь тридцать мы уже находимся в столовой и принимаем пищу. На это дается час. После, ты пойдешь в блок управления, встанешь в очередь и, оказавшись там, ответишь на вопросы касаемо твоих навыков. Если они, конечно, имеются. После, тебе назначат работу или как большинству здесь скажут существовать, пока это возможно. Дальше ты возвращаешься в комнату и дожидаешься Зейна, отчитываешься перед ним.

– А дальше?

– Дальше уже Зейн скажет тебе, что делать.

– Поняла.

– И будь осторожна с военными, они не очень-то жалуют гражданских.

– А ты?

– Я не солдат.

– Но твоя форма говорит об обратном.

– Мне дали выбор, и я согласилась на меньшее из зол.

– Что за выбор?

Синтия пробегает по мне быстрым, но цепким взглядом. Оглядывается назад и, видя, что на нас никто не обращает внимания, подсаживается немного ближе.

– Тебе известно, какова доля не зараженных?

– Нет, – сажусь на кровати и склоняюсь ближе к Синтии.

– По данным военных всего мира, из тысячи, всего десять человек не подвергаются заражению. И из этих десяти всего одна девушка.

– К чему ты ведешь?

– К тому, что разрабатывается проект, в который на данный момент набирают добровольцев. Здоровых девушек и женщин детородного возраста.

– Для…

– Для нового поколения землян. Как показали последние исследования, дети, рожденные после появления Тумана, уже являются носителем Т001, но он спит, и это дает надежду, что мы не будем последними людьми на планете.

– Всё настолько плохо?

– Да. Считай, что ты невероятно удачлива, раз оказалась здесь. Не многим так повезло. Если что, можешь обращаться ко мне.

– Спасибо.

Синтия встаёт с кровати, и в этот момент звучит сигнал. Звук похож на горн.

– Это отбой, – говорит Синтия.

– Синтия, как мне найти свою семью?

– Они здесь?

– Да.

– Спроси об этом завтра у Зейна.

Вспоминаю голубоглазого брюнета и склонюсь к тому, что он не станет отвечать на мои вопросы.

– А почему у него?

Все начинают укладываться спать, но Синтия отвечает мне, прежде чем удалиться в противоположный край комнаты.

– Когда он в периметре, то главный в нашем крыле. Кстати, наше крыло с двухсотой комнаты по трехсотую.

– А когда его нет?

– Тогда главная я.

Вот оно что.

Эту ночь я практически не сплю. Вроде мы добрались до безопасного места, но я не чувствую себя здесь в безопасности.

И не зря. Как показывает практика, с приходом тумана определение "безопасного места" перестало существовать.


Глава одиннадцатая

Звук горна вырывает меня из сна. Резко сажусь и протираю глаза. Боже, почему нельзя сделать более приятный звук, я словно очутилась в Шотландии в давние времена.

В комнате происходит невообразимое движение. Местные с реактивной скоростью одеваются и заправляют кровати. Все действия, каждое движение выверено до идеала. Как им это удалось? Они здесь ненамного дольше меня.

Девушки не стесняются своей наготы, которая прикрыта лишь тонкими просвечивающими футболками. У всех серые, у Синтии черная. Я как спала в смирительной рубашке, так в ней и проснулась. Вещей мне вчера никто не принёс, так что поднимаю свою пятую точку и заправляю кровать. Укладываю подушку и, выпрямившись, поздравляю себя с первым днём в новом доме.

– Хоть бы переоделась, – говорит рыжий, выходя из комнаты. – Убогая Алекс.

Да что этому паршивцу от меня нужно? Не думаю, что я зря поставила его на место. Нужно будет, сделаю это ещё раз. И буду повторять до тех пор, пока до его рыжего мозга не дойдет – Алекс не трогать, она кусается.

– Одежда в шкафчике, если размер подойдёт, то переоденься, – говорит Синтия, остановившись у двери. – Келлер не любит беспорядок и нарушение правил.

Все выходят, а я бросаюсь к тумбочке. Вот чёрт! Тут и правда серая одежда в целлофановом пакете. Достаю штаны, футболку и кофту с широким воротом. Скидываю смирительную рубашку, переодеваюсь в новый костюм, закатываю длинные рукава и штанины. Выгляжу, как будто сняла эту одежду с какого-то мамонта. Снимаю с руки резинку для волос и наспех пытаюсь собрать высокий хвост. Резинка рвётся и улетает в неизвестном направлении. День не задался с самого начала. Скручиваю волосы в жгут и прячу их за ворот. Подобие прически – тоже прическа.

На полной скорости выруливаю из комнаты и тут же врезаюсь в мужчину в чёрной форме. От неожиданного столкновения теряю равновесие и падаю на задницу. Вся моя причёска разлетается, и волосы рассыпаются по плечам. Больно ударяюсь копчиком и со злостью поднимаю взгляд на растяпу, который решил остановиться напротив выхода из комнаты.

О-о-о, нет.

Натыкаюсь взглядом на Зейна Келлера.

– Имя, – говорит он, холодно смотря на меня.

От его взгляда становится тошно и хочется провалиться сквозь землю. Келлер слишком внимательно разглядывает мои волосы, огромную форму и, кажется, даже не замечает, что серая гвардия с черными вкраплениями идёт мимо нас. Я ведь опаздываю.

– Алекс, – отвечаю я.

– Полное имя.

– Александрия Брукс.

– Опаздываешь.

Как будто я не знаю.

– Я не специаль…

– Меня не интересуют оправдания. Хочешь остаться здесь? Живи по правилам, которые четко прописаны.

Вот свинья. Встаю, мистер Закон и Порядок не помогает мне. Остальные уже скрываются за дверью около лифта. Я опоздала. Разворачиваюсь, чтобы последовать за ними, но холодный голос останавливает меня.

– Я тебя не отпускал.

Закатываю глаза и сжимаю пальцы в кулаки.

Оборачиваюсь.

– Что? – спрашиваю я.

– Брукс, у тебя со слухом проблемы?

– Нет.

– Тогда я прошу не задавать глупых вопросов. Правую руку вперед.

– Это ещё зачем?

– Правую руку вперед.

Протягиваю руку ладонью вверх, но Келлер переворачивает её и быстро ставит мне на кисть какой-то штамп. Но есть интересность, я заметила тату на его руке, она буквально на пару сантиметров выглядывает из-под рукава. Легкие всполохи, плавными линиями, как волны прибоя скрываются под чёрной формой. Отличная работа, хотела бы я посмотреть на всё тату целиком, если бы её обладателем был кто-то другой.

Отнимаю руку и потираю черный круг. Он не стирается.

– Какого хрена? – не выдержав, спрашиваю я.

– Не выражаться. Это знак неуважения и непослушания.

Официально заявляю – Келлер тронутый на голову идиот!

– Это круг, – говорю я.

– За этот круг ты в течение недели будешь получать только половину порций еды.

– Наказание за опоздание?

– Так точно.

Глубоко вдыхаю и плавно выдыхаю. Представляю перед собой цветущий сад и пересчитываю бескрайнее море цветов. Постепенно успокаиваюсь. Поднимаю взгляд и фиксирую его на голубых глазах Келлера. Он неотрывно смотрит в ответ. Хочу отвернуться, но не собираюсь выглядеть трусихой. Парой холодных глаз меня не испугать.

– Я могу идти? – как можно прохладнее спрашиваю я.

– Знаешь куда?

Вонючая индюшатина. Теперь я желаю, чтобы он провалился сквозь землю, долетел до ядра и сгорел заживо!

Хочу скрыться отсюда как можно быстрее, я не могу смотреть на Келлера без желания вмазать ему по лицу. Рыжий, по сравнению с ним, это ещё цветочки. С ним я могу разобраться так, как посчитаю нужным, но с этим экземпляром нужно быть осторожной. Одно его слово, и меня выкинут отсюда. Как я понимаю, полковник Келлер его мать, значит у Зейна тут отличные связи.

– Нет, – как можно более покорно отвечаю я.

Келлер обходит меня и идёт в сторону, где уже скрылись последние люди. Военный оборачивается и поджимает губы:

– Брукс, тебе что – приглашение нужно?

– Только не от тебя, – бубню я себе под нос.

– Я всё слышал.

Надеюсь. Нет, не надеюсь. Алекс, держи себя в руках.

Иду следом за невыносимым Келлером и всё же решаюсь спросить:

– Моя семья тоже здесь, как я могу их найти?

В ответ тишина. А ведь говорил, что у него отличный слух.

Мы не входим в лифт, как я думала, отправляемся за дверь, которая находится рядом. Кроме лестницы, тут ничего нет. Поднимаемся наверх и выходим в столовую.

– Синтия сказала, что сначала душ, – говорю я.

– А Синтия предупреждала тебя о том, что опаздывать нехорошо?

– Да.

– Ты не успела в душ, сходишь завтра.

Некоторые столы уже заняты. Келлер подходит к окну в левой стене помещения и оттуда ему тут же подают поднос. Он берет его и шагает дальше. Протягиваю руки в проём и слышу оттуда фырканье. Заглядываю внутрь и встречаюсь взглядом с парнем.

– Проблемы? – спрашиваю я и только тут до меня доходит, что его фырк прозвучал из-за метки на моей руке.

– У меня нет проблем.

Подает мне поднос с мизерной порцией каши и одноразовым стаканчиком чая. Забираю его и пытаюсь догнать Келлера, который уже усаживается за самый последний стол в первой линии. Сажусь рядом, и Келлер медленно поворачивается ко мне.

– Что ты здесь забыла?

Теряюсь с ответом. Но Келлер и не ждет его.

– Этот стол не для тебя.

Встаю из-за стола и с пылающими щеками ищу, куда бы мне сесть. Большинство поглощающих пищу смотрят на меня и шепчутся.

Чувствую себя максимально униженной. Огромная столовая становится меньше, стены уже наступают мне на пятки, я слышу, как кто-то смеется и хочу кинуться в бой, отстоять себя, показать всем и сразу, что надо мной издеваться не стоит.

Но… не могу.

Если я не возьму себя в руки, то уничтожу всю эту столовую.

Сначала успокаиваю дыхание и немного расслабляю плечи, высоко поднимаю голову и иду вперед. Ухожу как можно дальше от Келлера и смешков.

Откуда мне было знать куда можно садиться, а куда нет? Иду к одному из свободных столов и сажусь за него. Быстро съедаю безвкусную кашу, выпиваю чай и поднимаюсь с места. Замечаю, что Келлера уже нет за столом. Я его ненавижу. Заносчивый грубиян. От одной мысли о нём мне становится дурно. Я ведь ему не сделала ничего плохого, почему он так груб? Чем я заслужила, чтобы ко мне относились, как к дерьму?

Я бы разревелась, но не позволю какому-то идиоту довести меня до самого ненавистного мною состояния.

Лестничная дверь открывается, и оттуда выходят люди. Много-много людей. Следующая партия голодных. Практически все в серой форме, но есть и те, кто носит черное. Они достаточно быстро получают подносы и рассаживаются за столы. Первая партия уходит, и дверь снова открывается.

Лари. Вижу его и несусь к другу на всех парах. Он замечает меня практически сразу, его губы изгибаются в привлекательной улыбке. Влетаю в его объятия и прижимаюсь к другу так сильно, что кажется, его ребра вот-вот сдадутся и треснут.

– Где мама и Лекса?

– Не знаю. Меня только вчера выпустили из стеклянной комнаты.

– И меня.

Выходит, на базе номер восемь не только Док занимается полузараженными, но и ещё кто-то.

– Как ты? – спрашивает друг, держа меня за плечи.

– Нормально. Нужно найти Лексу и маму.

Темноволосая девушка в черном окликает Лари и напоминает ему, что на еду осталось не так много времени.

– Я в семьсот четвертой комнате, – говорит Лари, отходя от меня.

Так хочется схватить его за руку и попросить не уходить, но я этого не делаю.

– Я в трёхсотой.

– Если получится, вечером я приду к тебе.

Киваю другу и поднимаю руку в прощальном жесте.

Лари идёт получать еду, а я отправляюсь на поиски блока управления. Мне нужно как-то попасть в медицинский блок и добыть там лекарства для Лексы. В лучшем случае осталось два дня, и её запас закончится.

Обращаю внимание на мужчину в черном у лифта, подхожу к нему и спрашиваю:

– Подскажите, где находится блок управления?

– Новенькая? – спрашивает он, сканируя столовую.

– Да.

– Поднимешься на первый этаж, тебе нужна третья дверь слева.

– Спасибо, – искренне благодарю его и нажимаю на кнопку вызова лифта.

Я уже привыкла, что здесь практически все агрессивные, и помощь мужчины в какой-то степени сбивает меня с толку.

Поднимаюсь на первый этаж и вижу в коридоре четырёх человек. Два парня, мужчина и девушка.

– Вы в блок управления? – спрашиваю я.

Темнокожая девушка, разглядывая свои пальцы, говорит:

– Я последняя, пойдешь за мной.

– Хорошо.

Сажусь у стены и снова закатываю длинные рукава моего нового наряда.

Сидим в тишине, постепенно к блоку управления приходят другие новенькие и выстраиваются в очередь. Чем больше становится толпа, тем шумнее она себя ведет.

Когда доходит очередь до меня, поднимаюсь и прохожу в кабинет. Внутри сидят трое мужчин. Им всем на вид не больше пятидесяти. Тот, что посередине, идеально лысый, у него даже бровей нет, и три полумертвые ресницы украшают карие глаза. Второй – брюнет с седыми висками, а третий – короткостриженый блондин, и они очень внимательно на меня смотрят. Все облачены в черные строгие костюмы.

– Присаживайся, – говорит лысый.

Опускаюсь на стул перед ними и как послушная ученица складываю руки на столе перед собой одна на другую.

– Имя.

– Александрия Брукс.

Ожидаю остальных вопросов, касаемо моего возраста, роста и веса, но тот, что гладкий, как куриное яйцо, шарит в планшете и произносит:

– Нашел.

Все трое читают моё досье, а я ожидаю, что они скажут дальше.

– Мисс Брукс, у нас к вам есть предложение, – говорит лысый.

Начинаю подозревать, что двое мужчин, сидящих по сторонам от него, вообще тут ради какой-то специфической красоты. Они не произнесли ни единого слова.

– Какое? – напряженно спрашиваю я.

– Участие в новом проекте.

– Каком?

– Проект о популяризации человечества.

Они предлагают мне стать инкубатором, об этом я уже слышала от Синтии. Видимо, дела действительно плохи, раз они с ходу предлагают мне обзавестись потомством.

– Боюсь, я должна отказаться, – аккуратно говорю я.

– Вы не знаете всех прелестей нашего предложения. Во-первых, вас переселят в блок, и вы будете жить отдельно. Во-вторых, еда, одежда и лекарства для мамы и ребенка будут доставляться вам в нужном количестве.

Они серьезно предлагают мне стать мамой?

– Мне семнадцать, – напоминаю я.

– Мы в курсе.

Три пары глаз, моргая по очереди, смотрят на меня.

– Я отказываюсь.

По лысому заметно, что он не очень рад моему ответу. А чего они ожидали? Кто вообще согласится рожать детей в столь ужасное время? Да и база номер восемь не будет существовать вечно. Что-то всегда может пойти не так, и что тогда? Куда бежать с ребенком или будучи беременной? Даже варианты развития событий наводят ужас и заставляют леденеть кровь.

– Тогда расскажите нам, что вы готовы предложить нашему обществу. Мы даём вам защиту, еду и кровать. Желательно, чтобы вы могли ответить нам хоть чем-то.

Вот мой шанс.

– Я могу работать в медицинском блоке.

– Почему именно там?

– Я работала в хосписе, моя подруга была медсестрой, и я много знаю.

Ни черта я не знаю, бинт от ваты с трудом отличу.

– Работали? Вам ведь только семнадцать.

Упс.

– Я подрабатывала там. И умею обращаться с больными, могу менять повязки и…

– Мы поняли вас. Вечером, где-то около семи часов пройдите к доктору Горну, ему нужны ещё одни руки, и если он согласится вас взять, можете работать на него.

– Спасибо.

– Это не всё, – говорит лысый, берет со стола брошюру и подаёт её мне. – Это правила. Выучить, знать, исполнять.

– Хорошо.

– А вот это передайте мистеру Келлеру.

Забираю из рук лысого листы белоснежной бумаги.

– А теперь свободны.

Покидаю кабинет и спускаюсь на свой этаж. И тут понимаю, что понятия не имею, где мне искать Келлера. Наверное, он прячется в какой-то мерзкой норе и танцует на костях невинных жертв его отвратительного характера. А вообще его каменная физиономия – это последнее, что я хочу видеть. Отправляюсь в комнату и заметив там Синтию, выдыхаю.

– Синтия?

– Что? А это ты, привет.

– Привет. Не знаешь, где мне найти Келлера?

– Он у себя.

– У себя это где?

– Комната 255.

Отправляюсь в комнату 255. С каждым шагом, что я приближаюсь к логову Келлера, мне становится боязно. Не хочу новых унижений, по-быстрому отдам ему бумаги и уйду. Поднимаю руку, чтобы постучать, но тут же опускаю её. Он не заслужил моего хорошего отношения. Толкаю дверь и вхожу, не раздумывая. Комната совершенно не похожа на ту, где разместили меня, даже нет костей несчастных.

Окон тут, естественно, нет, они и не нужны под землей, только если решишь пообщаться с кротами, а общение – это самая слабая сторона Келлера. У одной стены стоит шкаф, у второй кровать, немногим шире моей. Между шкафом и кроватью стол и стул. На столе в идеально ровные стопки разложены какие-то документы и папки. Внутри идеальный порядок. В моей комнате в Дрим Сити никогда такого не было.

Хозяина комнаты внутри нет. Прикрываю за собой дверь и жду. Проходит минута, вторая, третья. Сяду-ка я. Подхожу к стулу и отодвигаю его. Устраиваюсь поудобнее, и мой взгляд так и тянется к листам на столе. Я не буду смотреть. Нет-нет.

И вот я уже листаю самую верхнюю папку, она толстенная. Внутри полезная для меня информация. Тут досье на всех, кто живет под крылом Келлера. Долистываю до своей комнаты, и сзади разносится тихое покашливание.

Я каменею. Медленно закрываю папку, кладу её на место и оборачиваюсь.

В дверях стоит Келлер. Ноги расставлены в стороны, руки за спиной, а проклятый взгляд обещает мне кару.

– Что ты тут делаешь? – спрашивает он.

– Я пришла отдать тебе это, – говорю я и протягиваю в его сторону листы.

– Встань.

Поднимаюсь.

Он бросает короткий взгляд на свой стол и поджимает губы.

– Ты рылась в моих вещах?

– Нет.

– Правду.

– Немного. Я полистала всего одну папку.

– Это запрещено.

– Листать папки?

Келлер сжимает пальцами переносицу, глубоко вдыхает и снова смотрит на меня. Думаю, он решает, как меня убить, распихать моё тело по пакетам и незаметно вынести отсюда.

– Запрещено входить в комнату, – поясняет он.

– Только в эту или во все?

– Ты идиотка или только притворяешься?

– Идиотка.

Келлер приподнимает бровь, а я вскидываю подбородок вверх. Не ожидал, да? Сама в шоке. Но видеть удивление на обычно безэмоциональном лице дорогого стоит.

– Давай листы и вали отсюда.

– Не обязательно быть грубым.

– Отдай мне листы и уходи.

Вручаю ему уже изрядно помятую бумагу и быстро ретируюсь, но мне приходится пройти максимально близко к Келлеру, так как он ни на миллиметр не соизволил отодвинуться от двери. Успеваю почувствовать аромат его духов, и он мне не нравится.

Возвращаюсь в комнату и бросаю на кровать лист с правилами, после нас снова ведут есть. Затем свободное время, которое я блуждаю по коридорам. Вхожу в очередной коридор, тут таких блуждающих, как и я, вполне достаточно. Взгляд цепляется за светлые волосы, собранные в идеально ровную косу, обходя людей, следую за девушкой, и я уверена, что это Лекса.

– Лекса? – окликаю её я.

Сестра оборачивается, и я вижу на её лице облегчение, но потом оно меняется на негодование.

Подхожу к ней и обнимаю, она слабо дотрагивается до моих плеч и в итоге отодвигает меня. Кажется, мы поменялись ролями. Дверь рядом с Лексой открывается, и оттуда выглядывает мама. Обнимаемся и входим в пустую комнату. Тут всего три односпальные кровати. Детская кроватка стоит в центре, внутри спит Габи, в углу расположены стол, три стула и два шкафа.

– Так у вас хоромы, – говорю я, испытываю невероятнейшее облегчение.

Они прошли медкабинет и даже умудрились захапать лучшие апартаменты, что я тут видела.

– Как ты? Они делали тебе больно? – спрашивает мама.

– Нет, всё нормально. Вы как?

Лекса стоит как каменное изваяние, сложив перед собой руки. Психолог бы сказал, что она закрыта к разговору. Ну и плевать, поговорю с мамой.

– Хорошо. Нам даже еду сюда приносят. Дали всё необходимое для Габи, нам одежду и аптечку первой необходимости.

– Ого.

А мне дали одежду какого-то мужика.

– Сколько у Лексы доз осталось?

– Две, – говорит мама. – Я попыталась узнать про медпункт или что-то похожее, но безрезультатно. Нужно сказать Оливии, что мы обманули всех.

– Кто такая Оливия?

– Она у нас тут вроде как главная, по всем вопросом обращаться нужно к ней, – отвечает мама.

– Нет. Если нас выставят отсюда, то мы умрем в первый же день. Я постараюсь сегодня устроиться к Доку, думаю, смогу найти лекарство в его закромах. Не может быть такого, что на военной базе нет нужного нам лекарства.

Лекса продолжает стоять, и тактично делает вид, что меня не существует. Она дуется из-за Зари. Ладно, пусть будет так. Мама раздумывает над моими словами и всё же говорит:

– Но как только лекарство закончится, мы расскажем обо всём Оливии.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Снова бросаю косой взгляд на Лексу. Мне жаль её.

– Она переживает из-за Зари, – шёпотом говорит мама.

– Я тут и всё слышу, – произносит Лекса и поворачивается к нам. – Мы даже не попытались.

Тут она права, мы не пытались.

– У нас не было выбора, – напоминаю я сестре, но ей до моих напоминаний нет никакого дела.

– У нас было время, чтобы вернуться, – настаивает она.

День близится к завершению, с самого первого горна со мной происходит какая-то дичь. Я опаздываю в душ, ругаюсь с Келлером, получаю метку, меня высмеивают в столовой, предлагают стать инкубатором, очередная встреча с Келлером. Я морально истощена, и конфликтовать с Лексой я не хочу. Мне нужна та кроха сил, что ещё во мне остались, чтобы получить работу у Дока.

– Я не буду с тобой спорить, что сделано, то сделано, – ровным тоном говорю я.

– Конечно же. В бар мы поехали, а за моим парнем нет.

– В бар? – спрашивает мама.

Прикрываю глаза и усмиряю желание придушить Лексу.

– Я там подрабатывала, – признаюсь я маме.

Больше нет смысла скрывать это. Бар был в другой жизни.

Мама никак это не комментирует, уходит к кроватке Габи. Собираюсь уходить, но Лекса сегодня неумолима.

– Зачем ты заставила нас лгать, что Габи мой ребенок? Теперь мне приходится постоянно делать то, чего я не умею. Могла бы сказать, что она твой ребе…

– Стоп! – кричу я, меня уже порядком раздражает, что сегодня все решили высказать мне свое недовольство. – Мы все подстроили так, что Габи твой ребенок, лишь бы ты гарантированно попала на судно. Я не всевидящая и не знала, что они заберут всех с того берега. Вдруг не хватило бы мест или ещё что-то?!

– Я этого не просила!

– Девочки, прекратите.

– Ты не просила, – спокойно повторяю я, и внутренности скручивает в узел.

Она не просила. Да только благодаря мне Лекса вообще жива. Злость вскипает во мне, но я стараюсь удержать этот поток и не поддаться на провокацию.

– Мне не нужна твоя забота, – говорит Лекса, но былого запала в её голосе я больше не слышу.

– А мне нужна живая сестра, – тихо произношу я и отворачиваюсь.

Подхожу к Габи и смотрю на малышку. Она, выпучив глаза, наблюдает за мной. Прошу тебя, когда вырастешь, только не говори, что ты не просила спасения.

Дверь хлопает, оборачиваюсь, Лексы нет.

– Прости её, как только нас сюда поместили, она сама не своя. Толком ничего не ест, плохо спит и мало со мной разговаривает, – говорит мама с грустью в голосе.

– Всё нормально.

– Я знаю, что тебе обидно это слышать, но поверь мне, Лекса благодарна тебе, как и все мы.

Киваю и сажусь на соседнюю кровать.

– Почему их три?

Мама улыбается.

– К нам должны подселить Лари, он ведь отец ребенка.

Какое-то время разговариваем с мамой о нашем дальнейшем пребывании на базе номер восемь. В принципе, жизнь здесь это удача. Осталось решить проблему с лекарством для Лексы и можно выдохнуть спокойно. Военные не заставляют нас делать что-то против нашей воли, они дают нам крышу над головой и еду. Да, на базе безусловно имеются свои законы и правила, но человек настолько гибкое существо, что мы быстро привыкнем к этому.

Прощаюсь с мамой и отправляюсь в свой отсек. Дохожу до комнаты и слышу оттуда гневные выкрики рыжего. Медленно открываю дверь, и взгляды всех присутствующих тут же стреляют в меня.

– Это она. По-любому она, – говорит рыжий и тычет пальцем в мою сторону.

Синтия выходит вперед и приказывает рыжеволосому заткнуться.

– Алекс, ты брала очки Хьюго?

Как я понимаю, имя рыжего – Хьюго.

– Я даже не знала, что у него есть очки.

Рыжий выходит немного вперед и вопит как резанный:

– Ложь, она вчера видела, как я убирал их в тумбочку!

– Для чего мне вообще уперлись твои очки?

– Это у тебя нужно спрашивать.

С ним разговаривать бесполезно, дальше обращаюсь к Синтии.

– Я не брала его очки.

– Обыщите её, – говорит Хьюго и позволяет себе кривую ухмылку, которую вижу только я. – Этого требуют правила.

Синтия вздыхает и говорит:

– Открой свою тумбочку.

Подхожу и открываю. Там ничего нет.

– А на кровати? – подсказывает рыжий ублюдок.

Я уверена, что это он сам сделал.

Синтия поднимает подушку и там лежат очки. Целые и невредимые.

– Я так и знал, что она воровка! Да у неё на лице это написано!

Синтия отдаёт очки Хьюго и обращается ко мне.

– Идём.

И тут я начинаю напрягаться.

– Куда? Синтия, я не брала его очки, у меня со зрением всё в порядке.

– С этим уже Келлер разберется, – говорит Хьюго.

– Вот ты рыжий ублюдок! Решил таким образом меня подставить?

– Это ты решила отомстить мне.

Издевательски смеюсь и подступаю к нему, но дорогу мне преграждает Синтия.

– Если бы я решила тебе отомстить, то эти очки торчали бы у тебя из задницы, а не лежали у меня под подушкой.

Хьюго не отвечает, это ведь больше и не нужно, ублюдок добился своего. Он подставил меня из-за того, что я задела его ничтожное рыжее эго.

Синтия выводит меня из комнаты, но я слышу, как жильцы перемывают мне косточки.

Какие бы надежды я не возлагала на этот день, все они безжалостно растоптаны.

– Я этого не делала.

– Я тебе верю, – отвечает Синтия. – Только глухой не слышал о том, как ты осадила пыл Хьюго.

Первый кирпичик моей репутации на базе номер восемь – воровство. С такой стройкой, стена не будет крепкой и рано или поздно развалится, и под этими завалами окажусь только я.

– Куда мы идём?

– К Келлеру, такие вопросы решает он.

– Какие, такие вопросы?

– Останешься ты или нет.

Вот чёрт! Останавливаемся у двери 255, и я надеюсь, что хозяина комнаты снова нет. У меня нет времени на разборки, в течение часа я должна оказаться у Дока и вымолить у него работу. Рыжая морда испортил и без того отвратный день.

Синтия стучит, и я слышу голос из комнаты:

– Войдите.

Гадство! Он здесь.

Синтия толкает дверь и подталкивает меня вперед. Переступаю порог комнаты, Келлер сидит за столом и, увидев меня, говорит:

– Слишком часто.

– Что, слишком часто?

– Брукс, я тебя вижу слишком часто.

– Уж простите, это не моя вина.

Синтия обрисовывает ситуацию, Келлер не перебивает её и вообще никак не меняется в лице.

– Синтия, ты свободна, – говорит он, дослушав историю до конца.

Стоит двери закрыться, Келлер переводит на меня серьезный взгляд и спрашивает:

– Ты не хочешь здесь находиться?

– Здесь – это где? В твоей комнате? Не хочу. На базе? Хочу.

– За один день твоего пребывания поступило уже две жалобы.

Стоп, что?! Две?

– А вторая от кого?

– Это неважно. Важно то, что ты приносишь с собой хаос. Я задам тебе всего лишь один вопрос, и учти, если ты солжешь, я об этом узнаю.

– Какой вопрос?

– Ты брала очки Хьюго?

– Нет.

– Свободна.

Так просто?

Келлер отворачивается от меня и берет в руку ручку, что-то пишет. Наверное, не стоит его отвлекать, но я должна знать наверняка.

– Ты меня отпускаешь? – тихо спрашиваю я.

– Да, – отвечает он и, повернувшись полубоком, спрашивает. – Мне передумать?

– Нет. Спасибо.

Вылетаю за дверь с бешеной скоростью и возвращаюсь к себе.

Синтии нет, тут только уже известная мне троица и девушка, вроде, её зовут Кения.

– Вылетела? – спрашивает парень с книгой.

– Нет.

С лица рыжего сдувает маску самодовольства.

– Вот чёрт, об этом я не подумал, – говорит он и прижимает ладонь ко лбу.

– О чём? – спрашиваю я, чувствуя своё превосходство перед вонючей рыжей псиной.

– Я только сейчас понял, почему он не выгнал тебя.

Рыжий снова улыбается, подносит руку к лицу, сжимает пальцы в кулак и имитирует минет.

Кто бы знал, как я хочу оторвать ему голову, но сейчас я себе этого позволить не могу. У меня другие цели, нежели обращать внимание на невоспитанного хама, но немного внимания я всё же ему подарю:

– У тебя отлично получается, – говорю я. – Много практикуешься?

– Вот сука!

– Хьюго, не перегибай палку, – говорит парень с книгой.

– Рики, ты что, на её стороне?

Вот я и узнала имя парня с книгой. Рики отвлекается от чтения и говорит:

– Я на стороне здравого смысла, но им, к сожалению, даже не пахнет.

Мысленно возвращаюсь к тому, как я хотела выцарапать глаза всем троим, и теперь жертвами глазного маньяка в моём лице являются двое. Рики остаётся с нетронутым зрением.

Хьюго фыркает и, повернувшись ко мне, говорит:

– Это не конец.

– Ещё раз выкинешь что-то подобное, и я не буду столь милой.

Забираю список правил, что ранее оставляла на кровати, и ухожу в лабораторию, Док уже ожидает меня. Машу рукой Роберте и подхожу к столу.

– Добрый вечер, я вызвалась работать с вами.

– Почему? – спрашивает Док, поправляя постоянно сползающие очки.

– Хочу приносить пользу, и мне показалось, что у вас не хватает рук.

Мужчина тяжко вздыхает и откидывается на спинку стула.

– И то правда. Хорошо, будешь приходить между приёмами пищи, поможешь мне. Тут гора работы.

– Могу и сейчас помочь, – тут же вызываюсь я.

– Это очень вовремя. Мне нужно отойти, а ты пока перебери вот эту папку, мне нужно, чтобы ты рассортировала всех по комнатам. Списки, вот тут.

Осматриваюсь по сторонам, но кроме единственного стола и стула ничего нет.

– А где бы я могла это сделать? – спрашиваю я.

Док хватается за голову и причитает:

– Ну конечно, я уже отвык с кем-то работать на одной территории. Идём.

Проходим к последней камере, она пуста и открыта. Входим внутрь, Док открывает дверь, но эта не ведет в ванную комнату, она ведет на небольшой склад.

– Сооруди себе гнездышко тут, а я пойду. Вернусь минут через тридцать.

– Хорошо.

Док оставляет меня, и я не могу не сдержать ликующей улыбки. Док самолично дал мне то, ради чего я здесь. Смотрю на полки, заставленные лекарствами и три холодильника в конце помещения.

Сажусь прямо на пол, опускаю папку рядом с собой и не могу совладать со слезами. Весь день обрушивается на меня каменной глыбой. Эмоции сменяются как в калейдоскопе.

За последние двадцать четыре часа, я смогла найти законный способ воровать лекарство для Лексы, нажила себе как минимум одного врага и одного неприятеля.

Я считаю неплохо. Могло быть гораздо хуже.


Глава двенадцатая

Я уже упоминала, что человек гибок и ему легко привыкнуть к новым условиям, даже если эти условия куда хуже предыдущих.

Уже на протяжении недели я являюсь желтым никчемным уровнем нашей общины. И знаете что? Меня это устраивает. К моей скромной персоне минимум просьб и ожиданий. С легкостью сливаюсь с серой массой и ничем не выделяюсь среди других таких же никчемных, как и я. На базе номер восемь существует всего четыре вида браслетов, то есть четыре ступени иерархии.

Самые нижние – красные, это те, кто могут быть заражены. И они находятся под присмотром Дока и подобных ему ученых умов.

Следующая ступень – желтые, практически отбросы общества. Так считают те, кто носит черные браслеты. Я же считаю, что желтые, своего рода нахлебники, даже несмотря на то, что множество из них работает. Кто-то на кухне, другие занимаются уборкой, третьи работают с детьми, которых тут достаточно много. Я бы сказала, что их больше, чем мне хотелось бы. Дети, как и их выжившие родители, живут в отсеке, куда поместили выдуманную мной молодую семью.

Третья ступень – белые, доктора, медсестры и весь персонал, который спасает жизни, лечит заболевших и содействует новому проекту "Популяризация человечества".

Четвертая ступень и самая заносчивая – черные. Это военные и добровольцы. Все они носят черные браслеты, черную одежду и недовольную мину. Все с этим смирились, ведь не будь черных, мы бы уже давно были мертвы. Большая часть населения благодарна военным за спасение, остальные их просто боятся.

Но есть и те, кто вообще не носит браслетов. Их не так много, как я подумала, когда Синтия рассказала мне об этом. Во всей базе номер восемь всего тринадцать человек из управления, и они не носят никаких браслетов, что показывает – в нашей иерархии они равны богам. Из тринадцати я видела только четверых. Троих мужчин в кабинете, когда мне предложили участие в новом проекте и одну до этого, ещё на судне, спасшем нас из Дрим Сити. По словам Синтии, полковник Келлер является единственной женщиной в правлении базой номер восемь, и она имеет стальные яйца, которым остальные двенадцать членов правления могут только позавидовать.

Каждый день как близнец похож на предыдущий. Утром я просыпаюсь под горн, переодеваюсь вместе со всеми, выхожу и строюсь в шеренгу, отправляюсь в душ. Душ – это отдельная тема, о которой я предпочитаю не думать. Он общий и этим всё сказано. Следующая точка назначения – столовая, тут за неделю ничего не изменилось, и я по-прежнему ем меньше остальных. Проклятая метка съедает ровно половину порции. После приёма пищи отправляюсь к Доку. Пока он меня не подпускает к испытуемым и не доверяет лечение раненых на вылазках. Я всё время провожу в каморке, сидя на полу и разгребая бумаги, иногда разговариваю с Робертой, Док не против нашего общения, но единственное условие, я всегда должна быть по другую сторону стекла. Перед очередным приёмом пищи я утаскиваю ампулу и шприц. Иду в свой отсек, строюсь и отправляюсь в столовую, после этого иду к маме и сестре. Лари действительно переселили к ним в комнату, и каждый раз, когда я оказываюсь там, то чувствую легкий укол в сердце, они действительно похожи на счастливую семью. У них даже монополия есть. Отдаю Лексе лекарство, но она по-прежнему со мной не разговаривает. И если быть честной, меня это злит. Злит настолько, что я ухожу из их комнаты намного раньше, чем мне того хотелось бы. Снова отправляюсь к Доку, иногда он отправляет меня по мелким поручениям. Отнести какие-то бумаги или же, наоборот, что-то забрать. Вечером снова столовая, потом опять каморка у Дока и сон. В таком ритме прошли семь дней, и я ни разу не нарушила правила, точнее, меня никто не поймал за нарушение одного из них.

Десять правил.

1. Уважительно относиться к проживающим на базе номер восемь.

2. Следовать распорядку дня.

3. Выполнять приказы вышестоящих.

4. Кража, хищение и укрывательство за подобные поступки запрещены.

5. Убийства запрещены.

6. Нанесение телесных увечий запрещено.

7. Надлежащий внешний вид, убраны волосы, никакой косметики, украшений, кроме обручальных колец и отличительных знаков религий.

8. Никогда не запирать двери.

9. Следовать правилам и никогда их не оспаривать.

10. В случае совершения или же свидетельства невыполнения правил, тут же обратиться к главному в вашем отсеке.

И я следую всем правилам, кроме 4, 9 и 10. Это 33,3 процента нарушения местного порядка. Но у меня нет выбора.

Стараюсь не задерживаться в своей комнате дольше нужного, Хьюго постоянно косится на меня и дело времени, когда парень предпримет очередную попытку своей мести. Но я настороже. Пусть гаденыш даже не надеется подловить меня.

Сегодня день, когда мне уберут метку позора. Об этой новости я узнала от Синтии, вечером она принесет специальный раствор и сотрёт круг. Выходит, что завтра я смогу набить желудок до отвала. Что касается еды, то она однообразна, но вполне съедобна. Кстати, маму, Лексу, Лари и, естественно, Габи кормят по-другому, у них даже фрукты имеются. Вообще в семейном отсеке забота о проживающих на достойном уровне.

Мои отсек меня тоже вполне устраивает, тем более что большую часть дня я нахожусь у Дока на побегушках. С уверенностью могу сказать, что жизнь налаживается, мне всё нравится, кроме замечаний Келлера.

"Брукс, иди в ногу со всеми".

"Брукс, убери волосы".

"Брукс, не опаздывай".

"Брукс! Брукс! Брукс!".

За эту неделю я слышала свою фамилию чаще, чем за всю жизнь. Я не перечу, не спорю и вообще стараюсь быть… адекватной, но с каждым "Брукс" моя чаша наполняется на одну, но достаточно большую каплю яда. Стоит хлипкой посудине заполниться, как она взорвется и её содержимое уничтожит всех на своём пути, и первым будет Келлер.

Уже вечер, и я по обычаю иду в логового Дока, люди за стеклом меняются, но с каждым днём их становится всё меньше и меньше, но Роберта остаётся там неизменно. Вхожу в стеклянное царство, сегодня тут всего трое "пленных", два "новеньких" мужчины и Роберта.

– Алекс, я ждал тебя, – говорит Док, и я напрягаюсь.

Он узнал про воровство?

Стараюсь выглядеть обычной, а не так что моё сердце вот-вот разорвется от натуги.

– Слушаю.

–Я бы попросил тебя сегодня остаться здесь на ночь. Я не могу, у меня есть срочное дело, а оставлять моих гостей без внимания нельзя.

Фух. Отлично.

– Да, конечно.

– Благодарю. И, кстати, иди сюда.

Подхожу к его столу. Док с торжественной улыбкой снимает с меня желтый браслет и надевает белый.

Вау! Не могу сдержать улыбку. Меньше, чем за две недели я побывала обладателем трёх ступеней нашей иерархии, осталось только черный примерить. Надеюсь, этого никогда не произойдет.

– Карьерная лестница, – с улыбкой говорю я.

– Да, думаю, ты это заслужила. Ты привела в порядок весь мой бардак. С завтрашнего дня ты будешь допущена до медблока, будешь помогать там днём, а вечерами приходить сюда. Как видишь, моих подопечных стало намного меньше, а вот медикам твоя помощь будет как нельзя кстати.

– Хорошо.

Ещё одно место с лекарствами – это хорошо, ведь запасы Дока день ото дня мельчают, и я боюсь, что он может это заметить. Буду таскать по очереди из разных мест. Да и кому вообще в голову придёт проверять лекарство для хронически больных, ведь тут таковых быть не должно. Именно так я себя успокаиваю.

Подхожу к кубу, в котором сидит Роберта.

– Привет, – говорит она и прислоняет руку к стеклу.

– Привет, как ты сегодня?

– Так же, как и всегда. – говорит Роберта и замолкает, в её глазах грусть. Мне её жаль. – Алекс, как там?

– Где?

– На базе. Я ведь её толком не видела.

Сажусь на пол и раздумываю, как бы ответить на этот вопрос.

– Да я, честно сказать, сама мало что видела. Столовая огромная, очень много коридоров, ещё больше людей.

– Скукота.

– Не то слово.

– Вчера Док сказал, что меня скоро отпустят, где ты живешь? Может, нас разместят вместе?

Роберта словно оживает, и я вижу искорку неподдельного интереса в её глазах.

– Я в комнате 300, там есть пара свободных кроватей.

– Я была бы рада стать твоей соседкой.

– Я тоже, но не уверена, что тебе там понравится.

Исключительная девушка хмурится и спрашивает:

– Почему?

– Да есть там один рыжик, пытается подпортить мне жизнь.

– У него получается?

– Не думаю.

– Скорее всего ты ему просто нравишься.

Не дай боже.

– У меня на него аллергия, как только вижу его рыжую макушку, тут же чешутся кулаки.

Роберта смеется, а я поднимаюсь с пола.

– Я пойду, завтра ещё поболтаем.

Девушка кивает мне и снова погружается в свои мысли. Нужно отдать ей должное, я бы уже сошла с ума сидеть в стеклянном гробу. Ухожу в свою каморку и приступаю к проверке срока годности на лекарствах, вчера я не успела закончить, продолжу сейчас.

Спустя какое-то время Док заглядывает ко мне и сообщает, что он уходит. Прощаюсь с ним и продолжаю рутинную работу. Уставшая, выхожу в стеклянное царство и сажусь за стол Дока. Все трое гостей спят, и меня тоже клонит в сон. Нужно было взять подушку. До моего слуха доносятся мужские голоса. Встаю и тихо крадусь к двери. Приоткрываю её и вижу спины двух мужчин. Один в черном, второй в белом. Медик и военный.

– Меня уже начинают подозревать, – говорит медик и передает военному бумажный пакет.

– Ты сам пошел на это, – говорит Келлер.

Это точно он. Его голос я бы не спутала. Келлер прячет пакет во внутренний карман куртки и не прощаясь уходит. Закрываю дверь и оборачиваюсь на спящих заключенных.

Что это было? Медик передал Келлеру что-то незаконное? Зейн был в куртке, значит сегодня у них вылазка за пределы базы.

Так-так-так. Очень интересно. Неужели, мистер Закон и Порядок сам не прочь нарушить правила? Думаю об этом и даже представить себе не могу, что там в этом пакете может быть.

Ночь проходит без происшествий, даже если что-то и было не так, мне об этом неизвестно, я уснула, сидя за столом.

Утром приходит Док и отпускает меня, сообщив, что я могу больше не следовать общему строю общества. Белый браслет дает мне право ходить в столовую и душ тогда, когда мне угодно, ведь медиков все уважают.

Первым делом отправляюсь в комнату, беру сменную огромную одежду и плетусь в душ. Смываю с себя сон и снова возвращаюсь к Доку, он отправляет меня в противоположное крыло, и там я заступаю на настоящую работу медика. Если быть точнее, принеси-подай, иди отсюда не мешай.

Стою в небольшом кабинете доктора Эмета и раскладываю бинты в специальное ведерко. Дверь распахивается, и на пороге возникает сам доктор Эмет.

– Алекс, быстро за мной! – взвизгивает доктор и, схватив свой саквояж, несется к двери. – Возьми респираторы!

Подбегаю к стене, хватаю два ресторатора и следую за доктором.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Входим в лифт, и только тогда Эмет говорит:

– Вернулся отряд Келлера, девушка тяжело ранена, её нельзя переносить.

– Мы идем на улицу?

– Да.

Испытываю странное чувство безысходности, я не думала, что мне придётся подниматься наверх. Но с другой стороны, я хочу снова увидеть мир, жаль, что он больше не прежний. Отдаю один респиратор доктору, второй натягиваю на себя.

Выходим из лифта и бегом преодолеваем расстояние до металлический двери.

Выскакиваем на улицу и бежим к большой военной машине, возле которой стоит Келлер и Синтия. Протяжно выдыхаю, я действительно рада, что раненная девушка, это не моя новоиспеченная подруга. Забираемся в открытый фургон. На полу лежит светловолосая девушка, рядом с ней парень, он зажимает ей рану на животе, из которой вытекает кровь. Кровь везде.

– Чем её ранили? – спрашивает Эмет.

Голос Келлера за спиной поясняет:

– Монтировкой.

– Вы её вынули! – злится доктор.

– Не мы, зараженный воткнул и тут же достал. Мы сразу поехали обратно.

Доктор разрезает куртку, кофту и футболку на животе девушки и в этот момент она перестаёт дышать и стонать. Пустой взгляд смотрит в потолок фургона, губы слегка приоткрыты, а грудная клетка больше не поднимается и не опадает. Доктор оседает рядом с девушкой и рукой прикрывает ей глаза. Подносит часы к лицу и, смотря на них, говорит:

– Время смерти 18:23.

Минуту все молчат, а потом мы с доктором вылезаем из фургона. Келлер продолжает стоять, сцепив руки за спиной, и смотрит на тело девушки.

– Мне жаль, – говорю ему я, но он никак на это не реагирует.

Возвращаемся с доктором обратно в медблок, и он отпускает меня отдохнуть. Время позднее, и коридоры базы пусты. Бреду в комнату, а перед глазами маячит тот пустой взгляд. Вспоминаю всё, что произошло со мной после прибытия тумана, и понимаю, что именно эти застывшие серые глаза самое жуткое, что я видела.

Тихо открываю дверь комнаты, все укладываются по своим местам, но Синтии и Хосе здесь нет. Достаю чистую одежду и отправляюсь в душ, ведь теперь я не привязана ко времени. Дорога до душевой занимает около пяти минут, база номер восемь огромная, уверена, что не была где-то в восьмидесяти процентах подземного здания.

Вхожу в дополнительный блок, снимаю с себя одежду, сразу вынимаю чистую и убираю в пакет грязную, оставляю его на крючке. Это место, где мы раздеваемся, и вы удивитесь, если я скажу вам, что мужчины и женщины тут делают это одновременно. Но сейчас я одна, и это самое лучшее, что было за день. Босыми ногами иду до двери, открываю её и ступаю на прохладный металлический пол, встаю под самую первую душевую и включаю воду. Сначала, как и всегда, на голову брызгает очень прохладная вода, но через пару секунд начинает течь довольно сносная.

Когда Синтия впервые упомянула про душ, я себе представляла совершенно другое, нежели есть на самом деле. Душ выглядит как длинный коридор с металлическими стенами и полом, в ширину он не больше легковой машины, по обеим стороны из стены торчат лейки, перегородок нет, и ты видишь, как моются другие, я же предпочитаю повернуться лицом к стене и смыть с себя сон как можно быстрее, я всегда выхожу отсюда одной из первых, а теперь мне и вовсе не придется глазеть на голые телеса.

Скрип двери вырывает меня из мыслей, я стою спиной к проходу и прижимаю к себе губку. Оборачиваюсь и вижу, как по центру мимо меня идёт Келлер. Совершенно голый… Келлер. Он даже не поворачивается в мою сторону, проходит немного дальше и включает воду. Подставляет лицо под струи воды и проводит рукой по волосам. А потом он поворачивает ко мне голову.

– Брукс, у тебя ко мне какой-то вопрос? – спрашивает он, совершенно не стесняясь своей наготы.

– Нет. С чего ты решил, что я хочу что-то спросить?

Келлер приподнимает бровь, но ничего не говорит.

И тут до меня доходит, что я пялюсь. Вот чертовщина!

– Классное тату, – бросаю я.

– Оно не закончено.

– Я могу закончить.

Келлер снова поворачивается ко мне. Чёрт! Трижды чёрт! Это прозвучало максимально двусмысленно.

"Я могу закончить".

Ой ду-у-ура.

Отворачиваюсь, но краем глаза вижу, что Келлер не сразу приступает к мытью своего тела. Вырубаю воду и собираюсь сбежать, но вовремя останавливаю себя. Я не трусиха. Щеки горят огнем, сердце колотится о ребра, практически ломая их в щепки. Поворачиваюсь к Келлеру спиной и медленно, высоко подняв голову, иду на выход. Закрываю за собой дверь и протяжно выдыхаю. Быстро обтираюсь и, переодевшись, возвращаюсь в комнату. Ложусь спать, но сон, кажется, не собирается на свидание со мной. В голове рисуется голое тело Келлера, а точнее его тату. Оно охеренное. Деталей я не рассмотрела, но вся правая рука, плечо и часть спины изрисованы плавными линиями, которые отлично подчеркивают рельефное тело Келлера.

Фу, Алекс, ты мыслишь, как малолетняя дурочка.

Малолетняя. Через три дня мой день рождения. Не представляю, каким он будет. Скорее всего никаким. Когда я жила с папой, то мои дни рождения были полноценными вечеринками, которые многие видели только по ТВ, два дня рождения с мамой проходили в кафе на третьей улице, мы заказывали самую огромную пиццу и объедались до отвала. Помню, как я ждала, что папа позвонит, чтобы поздравить меня. Он не сделал этого ни разу.

Сейчас я даже не подозреваю, каким бы я хотела видеть день моего восемнадцатилетия. Думаю, если убрать физиономию Хьюго на сутки, это будет лучшим подарком.

Всё же сон приходит ко мне, и сознание погружается в темноту.

На девятое утро моего пребывания на базе меня будит не горн, а чья-то теплая рука, которая расталкивает моё сонное тело.

Разлепляю веки и хочу послать того, кто это делает, но, увидев Лари, тут же сажусь.

– Лари? – шепчу я хрипло.

– Да. Нужно поговорить.

Осматриваю комнату, все спят. Поднимаюсь с кровати и в одной футболке иду следом за другом. Выходим из комнаты, и я натыкаюсь взглядом на Лексу.

– Что случилось?

Лекса шумно сглатывает и дышит так, словно пробежала марафон.

– Ну же.

– Лекс, скажи ей, – говорит Лари и проводит рукой по лицу.

Они оба взволнованы, и их нервозность передается мне.

– Я беременна, – говорит Лекса, и моя челюсть летит вниз.

– Что, прости? – спрашиваю я в надежде, что ослышалась.

– Я беременна, – повторяет сестра.

Бросаю взгляд на Лари, он тут же пожимает плечами и, подняв руки вверх, говорит:

– Я тут ни при чём.

Возвращаю взгляд на Лексу, на мою маленькую шестнадцатилетнюю Лексу. Что за хрень?

– Ты уверена?

– Да. Мне доктор сказал ещё в первый день, когда мы сюда пришли.

Так вот почему она стала такой импульсивной. Перестала нормально есть и стала плохо спать. Вот чёрт.

– Мама знает? – спрашиваю я.

– Нет. Алекс, что мне делать?

Тут бы я могла съязвить и напомнить Лексе о нашем последнем конфликте, но я этого не делаю. Подхожу к сестре и обнимаю её. Лекса начинает тихо плакать, и моё сердце разрывается на части.

– Отец… кто?

– Зари, у меня больше никого не было.

Когда Лекса придет в себя, то станет ненавидеть меня в два раза больше. Ведь я лишила сестру не просто парня, но и отняла у её будущего ребенка отца.

– Мы что-нибудь придумаем, – обещаю я, и Лекса ещё теснее прижимается ко мне.

Встречаюсь взглядом с Лари и жду от него какой-то подсказки, но в этот раз друг мне не помогает.

Если подумать, то из сложившейся ситуации есть только два выхода и оба они ужасны.


Глава тринадцатая

До самого горна я не сомкнула глаз. Лекса огорошила меня своим положением. Вся такая правильная и никогда не переходившая рамок приличия, она умудрилась забеременеть в шестнадцать лет. Да она ведь сама ещё ребенок. Не представляю, что делать, но если рассуждать на холодную голову, то это не моя проблема, я буду только рада помочь, но решение принимать только сестре. Знаю, какой выбор сделала бы я, но, к счастью, я не попала в такую ситуацию.

Мысли о беременности Лексы не дают мне покоя. Её положение усложняет и без того непростую ситуацию. Сестре нужно идти к врачу в любом случае, и тогда ей придется сказать о болезни, о нашей лжи, и что тогда? Нас тут же выставят вон или оставят?

Почему Лекса не рассказала маме? Побоялась? Вероятнее всего. Боже, бедная Лекса, мало того, что она беременна, так для этого сестра выбрала самое неподходящее время. Апокалипсис.

Жесть.

Горн звучит, но я даже не собираюсь вылезать из постели. Могу себе позволить пропустить приём пищи, тем более мне сейчас в горло ничего не влезет. Соседи по комнате просыпаются и тут же начинают собираться и заправлять кровати. Хьюго подходит к тумбочке и, смотря на меня своим бесячим взглядом, спрашивает:

– А что это наша красавица не встаёт, хочешь опоздать и получить очередное наказание от Келлера?

Достаю руку из-под одеяла и показываю ему средний палец, но рыжик обращает куда больше внимания на белый браслет, который показывает парню "Я круче тебя, упоротая ты псина". Парень лишь фыркает и закатывает глаза.

– Думаешь, это тебя спасёт?

– Меня спасёт только твоё исчезновение из комнаты.

Хьюго выходит, и на его месте появляется Рики, одаривает меня кривой улыбкой и говорит:

– Поздравляю с новым рангом.

– Спасибо.

– Не обращай внимания на Хьюго, он перебесится, и ты поймешь, что он вполне нормальный парень.

– Сомневаюсь.

Рики ещё раз улыбается и говорит:

– Надеюсь, твоё мнение обо мне куда лучше, чем о нём?

Это ещё что такое? Да Рики флиртует. Улыбаюсь ему в ответ и говорю:

– Безусловно.

Рики отходит от моей кровати, оборачивается, и мы делимся понимающими улыбками. А понимающие они потому, что Рики начал флирт, а я его подхватила.

Хоть что-то интересное. Да и Рики хорош собой, книжки читает и не несет бред как его рыжий друг.

Оставшись одна, ещё какое-то время валяюсь в кровати и понимаю, что флирт Рики немного сдвинул беременность Лексы из моих мыслей. Я благодарна ему за этот лучик тепла, который предназначен только мне. Если вспомнить, то с появлением тумана, я ничего не делала для себя, только для Лексы и мамы. Думаю, я заслужила кусочек, пусть даже мимолетного счастья. Хочу иметь в этом месте что-то своё, и Рики вполне может подойти на эту роль. Симпатичный, вроде не глупый флиртун с обаятельной улыбкой, смотря на которую, не можешь не улыбнуться в ответ.

Выбираюсь из кровати, одеваюсь и отправляюсь в медблок, он находится недалеко от стеклянного царства Дока, на одном этаже, но немного дальше по коридору. Мне встречаются люди в белых халатах, я здороваюсь с ними, они кивают мне в ответ, всё из-за того, что я теперь тоже ношу белый халат, буквально со вчерашнего дня. Начинаю ощущать себя частью этого нового мира. И самое главное, я больше не желтая, а белая.

Открываю дверь и вхожу в одну из палат, тут девять коек, расположенных у противоположных стен, пять из них заняты черными, которые были ранены на поверхности. У них самая опасная работа из всех, что существуют на базе номер восемь. Черные постоянно рискуют жизнью ради всех нас. Синтия рассказывала, что, выходя на поверхность, они выполняют совершенно разную работу, иногда ищут незараженных, но с каждым днём их всё меньше и меньше, в других случаях добывают еду, лекарства, инвентарь, одежду и ещё кучу всяких важностей.

Прохожу сквозь палату и открываю дверь, вхожу в кабинет доктора Эмета, он что-то записывает, сидя за столом.

– Доброе утро, – здороваюсь я.

– Доброе. Алекс, будь добра, сделай Паркеру перевязку, у меня сегодня незапланированное собрание.

– Хорошо.

Прохожу к раковине, мою руки, надеваю перчатки, беру с собой всё необходимое и возвращаюсь в палату. Над каждой кроватью есть табличка с именем больного. Нахожу Паркера, это взрослый мужчина, увидев меня от тут же садится, морщась от боли. Беру с прикроватной тумбочки планшет и читаю. Паркер Ото был доставлен вчера ночью, возраст тридцать пять лет, группа крови такая-то, ла-ла-ла, бла-бла-бла, ножевое ранение в бок.

Откладываю планшет и раскладываю на тумбочке всё необходимое. Надеюсь, что больше, чем перебинтовать пациента мне не доверят. А если и поступит от доктора поручение более серьезного рода, я честно признаюсь, что не умею. "Честно" удивительно, но я не помню, когда в последний раз говорила что-то не пропитанное ложью.

– Здравствуйте, мистер Паркер.

– Доброе утро.

– Поднимите футболку, я должна поменять повязку.

Пациент начинает выполнять мою просьбу и тут же морщится от боли. Помогаю ему, и в этот момент доктор Эмет вместе со своим ридикюлем уходит на важное собрание. Пока я снимаю старые бинты и промакиваю аккуратно зашитую рану, Паркер начинает говорить:

– Это всё ни к чему.

Не понимаю о чём он, и спрашиваю:

– Что именно?

Мужчина смотрит в стену перед собой.

– Не нужно лечить нас, скоро мы и так все умрем.

– На базе безопасно.

Пытаюсь его успокоить, хотя успокаивать нужно и меня тоже. От безэмоциональности и пустого взгляда Паркера становится поистине жутко. Волоски на руках становятся дыбом, а во рту сохнет.

– Это пока, – говорит Паркер и переводит на меня взгляд, – но вы даже не представляете, что происходит за её пределами.

– И что там происходит? – спрашиваю я, перебинтовывая торс мистера Паркера.

– Там ад, – отвечает он и не считает нужным добавить хоть что-то.

Выполнив своё занятие, я прохожу по койкам и читаю записи доктора на планшетах. Кому-то даю обезболивающие, другому меряю давление, выполнив всё, что планировал доктор на утро, отправляюсь в его кабинет, и тут Эмет возвращается.

– Алекс, тебя срочно пригласил Док.

– Сейчас?

– Да.

– Я обошла всех больных и выполнила ваши записи на утро.

– Спасибо, а теперь иди.

Страх моментально опускается на меня пеленой и просачивается в каждую клетку тела. Почему Док вызвал меня в экстренном порядке? Я знаю причину, он обнаружил воровство. Боже, что я ему скажу? Как буду умолять о прощении и том, чтобы он не рассказал остальным о моём осознанном проступке?

Преодолеваю часть коридора, открываю нужную дверь и вхожу в стеклянное царство. Бросаю взгляд на люксовый номер Роберты – там пусто.

Док сидит за столом и внимательно на меня смотрит.

– Где Роберта? – спрашиваю я, ощущая ещё больший страх, но Док не отвечает.

– Алекс, нам нужно серьезно поговорить.

Я встряла. Чёрт! Ну вот ведь знала, что так будет, но подготовиться к разоблачению невозможно. Отпираться глупо, ведь мне по-прежнему нужны лекарства, значит придётся признаться.

Подхожу к столу и пытаюсь унять бешеный стук сердца, я уверена, Док тоже слышит его.

– Не ожидал от тебя такого, ты предала моё доверие, я ведь думал, что ты действительно хочешь помочь, быть полезной. Жаль, что я ошибался. Как не было бы печально осознавать, но я больше не хочу видеть тебя в моём окружении, – с нескрываемым осуждением говорит Док.

– Док, я не понимаю, о чём вы говорите.

Я передумала. Буду отпираться до последнего, Паркер сказал, что там ад, а я в ад не планирую отправляться. Мне страшно до одури.

– Воровство карается законом.

– Какое воровство?

Док отдаёт мне запечатанный конверт, и его взгляд становится печальным.

– Отдай это Зейну, пусть он решает, что с тобой делать, но здесь я тебя больше видеть не желаю.

– Док…

– Нет, Алекс, ты подвела меня.

– Я могу объяснить.

Сжимаю в руках письмо и молюсь, чтобы Док позволил мне хоть как-то обелить себя.

– Не имеет значения, можешь ты объяснить или нет, я действую, строго соблюдая закон, и он велит мне сообщить о твоём правонарушении Зейну. На этой ноте я вынужден с тобой попрощаться.

– Простите, – шепчу я и ухожу из стеклянного царства, последний раз бросаю взгляд на открытую дверь пустующей камеры Роберты.

Вот и всё. Я попалась спустя десять дней. Всего десять дней, а я уже привыкла к адекватному ритму жизни. Что со мной сделает Келлер? Выгонит с базы? Поставит клеймо позора прямо на лоб? Или меня посадят в клетку? Понятия не имею, что меня ожидает, и поэтому иду в комнату 255, еле переставляя ноги.

Слишком много лжи было в последнее время, и я понимала, что рано или поздно я попадусь, но не думала, что это произойдет настолько быстро.

Останавливаюсь напротив комнаты Келлера, но в этот раз я стучусь.

– Войдите.

Открываю дверь и переступаю порог, глубоко вдыхаю и поднимаю взгляд на Келлера. Сейчас у меня нет к нему злости из-за "Брукс", нет стеснения из-за того, что я видела его голым, а он видел голой меня. На данный момент жизни именно Зейн Келлер является вершителем моей судьбы и единственное, что я испытываю, – надежду. Надежду на то, что он поймёт меня и оставит на базе, я даже мыть туалеты согласна, но за пределы защиты военных я выходить не хочу. До ужаса боюсь быть изгнанной. Мне очень-очень страшно.

– Брукс, закрой дверь.

Прикрываю и оборачиваюсь.

– Что у тебя? – спрашивает Келлер.

Подхожу к нему ближе и передаю заклеенное письмо. Не меняясь в лице, он вскрывает конверт и читает написанное Доком.

Переводит взгляд на меня, и я вижу в его глазах осуждение и брезгливость.

– Можешь попрощаться с семьёй, вечером покинешь периметр.

– Пожалуйста…

– Нет. Правила для всех одинаковы. Ты воровка, а таким здесь не место.

Всё так категорично. Я должна попрощаться с мамой, Лексой, Лари и Габи навсегда? Нет, я не смогу одна. Не сумею.

– Келлер, я могу объяснить.

– Я не прошу об этом. Брукс, собирай вещи.

В груди разливается огонь. Меня моментально бросает в жар, а потом резко в холод. Подступаю ещё на шаг к Келлеру, вглядываюсь в его глаза, но в них нет и капли сострадания или принятия этой ситуации. Ему безразлично, что я умру через три секунды после появления на поверхности.

Я так просто не сдамся.

– Пожалуйста, моя сестра больна, и я не могу оставить её тут. Вы бы не пустили её на базу, если бы узнали. А она в мире не выживет.

– Брукс…

– Келлер, пожалуйста, – молю я и хватаю его за руку. – Я прошу тебя…

Зейн опускает взгляд на мою руку, которая мертвой хваткой вцепилась в его татуированную конечность, я тут же отпускаю её и едва сдерживаю слёзы.

– Брукс, собирай вещи.

– Нет.

– Правила для всех едины.

– Пожалуйста, я же там умру!

– Мой ответ не изменится.

Утираю слёзы и разворачиваюсь. Будь он проклят! Выхожу за дверь, голова низко опущена, а слёзы продолжают капать из глаз. Я облажалась. Как я выживу там одна? И почему Келлер ничего не сказал о моей сестре? Её ведь не могут прогнать? Она беременна.

Останавливаюсь и со злостью утираю слёзы. Боже, Алекс, да на кого ты стала похожа?! Не в твоей натуре так быстро сдаваться. Безусловно, страх перед неизбежным сжал меня в маленький пугливый комок, но если этот комок не покажет свои когти, то его растопчут и даже не заметят.

Именно это Келлер и сделал только что. Он растоптал меня.

Поднимаю голову, вздернув подбородок, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и уверенным шагом иду обратно в комнату Келлера.

Никакого стука. Пошёл он. Открываю дверь и громко закрываю её, войдя внутрь. Келлер оборачивается и, увидев меня, тут же говорит:

– Я не поменяю своего решения. Слезами меня не разжалобить.

– А слёз больше и не будет.

Медленно подхожу к нему, внутренности трясутся, но я не позволяю своему духу расклеиться, а телу сбежать. Останавливаюсь, когда между нами остается не больше двадцати сантиметров. Мне приходится задрать подбородок, так как Келлер выше меня на целую голову.

– Что будет с моей сестрой?

– Она не в моём блоке, решать не мне.

– Вот как мы поступим, я остаюсь здесь, а ты делаешь вид, что ничего не произошло.

Келлер приподнимает бровь, что в его случае является крайней степенью удивления.

– Боюсь, ты что-то перепутала.

– Ой, нет. Ты ведь несколько раз повторил, что правила для всех одинаковы.

– Это так.

Мой козырь, мой драгоценный козырь, который может оказаться бесполезным, но я буду полной дурой, если не воспользуюсь им.

– Тогда, боюсь, что мне придется донести на тебя. Ведь именно ты выносишь за пределы базы нужные…

У меня не получается договорить, теперь уже Келлер наступает на меня, но я не делаю ни единого шага назад.

– Ты мне угрожаешь? – тихо спрашивает он.

– Да.

Уголок губ вздрагивает, и я уже думаю, что Келлер пошлет меня ко всем чертям, но он говорит:

– И что тебе известно?

– Слишком многое, – блефую я.

– Ты врёшь.

– Нет.

– Да. Знаешь, почему я отпустил тебя после обвинения в воровстве очков Хьюго? Так вот, я видел, что ты впервые сказала правду.

О чём он говорит? Хьюго тут вообще ни при чём, для чего вспоминать тот момент?

– И как ты это понял? – спрашиваю я.

– Когда ты лжешь, то всегда щуришь глаза.

– Неправда.

– Неправда – это то, что вытекает из твоего рта. Если остальные хавают твою ложь, то меня тебе не обмануть. Ты ничего не знаешь и доносить тебе нечего.

Ладно, индюк, посмотрим, как ты отреагируешь на это.

– Тогда можем проверить, наведаюсь-ка я к полковнику Келлер.

Разворачиваюсь, и тут же Келлер окликает меня.

– Твоя взяла.

Победная улыбка расцветает на моих губах, но я быстро стираю её и оборачиваюсь с совершенно каменным лицом.

Келлер внимательно смотрит на меня, вглядывается так, что я хочу сбежать из этой комнаты. Проходят секунды, и в итоге он говорит:

– Ты останешься, но на моих условиях.

Так, пошли торги. Это уже пятьдесят процентов успеха.

– Слушаю.

– Во-первых, если твоей сестре нужны лекарства, ты должна сама их достать и не на базе. Будешь ходить на вылазки и восполнишь поредевший запас Дока. Во-вторых, ты держишь свой язык за зубами. Всегда. Что бы ни произошло. В-третьих, с завтрашнего дня тебе запрещено посещать медблок.

Вот тебе поворот. Меня моментально скручивает ужас, и я делаю непроизвольный шаг назад.

– Нет, – говорю я как можно твёрже.

– Да. Я и так пошел на уступки.

– Всё будет по моим правилам.

– Не думаю.

– А стоило. Я продолжаю работать у Дока и в медблоке, а ты будешь приносить мне лекарство из-за периметра.

Вот я наглая рожа.

– Идём, – говорит Келлер и берет свою куртку с кровати.

– Куда?

– К полковнику, ты ей расскажешь всё, что знаешь, а она уже будет решать, прогонять родного сына или же нет.

Келлер хватает меня за локоть и волоком тащит вон из комнаты. Пытаюсь вырваться, но у меня не получается. По факту мне нечего говорить полковнику. У меня нет никаких доказательств.

– Стой!

– Нет.

– Стой! Я согласна!

Келлер тут же отпускает меня, отшатываюсь от него и зло смотрю в раздражающие голубые глаза.

– Вот так бы сразу, – говорит он.

Открываю дверь, чтобы уйти, но он меня окликает.

– И, Брукс, приведи волосы в порядок.

– Идиот.

– Я слышу.

– Надеюсь!

Хлопаю дверью и с трясущимися руками шагаю в свою комнату. Я только что заключила сделку с дьяволом, и цена этому будет не меньше, чем моя душа.


Глава четырнадцатая

Стараюсь не думать о том, что меня выперли из медблока и отняли белый браслет. Жаль, ведь мне он уже начал нравиться.

Пытаюсь отогнать мысли о сегодняшнем пробуждении. Ещё до всеобщего будильника Хьюго вылил воду мне на кровать, этот идиот притащил бутылку, доверху наполненную ледяной жидкостью, и залил меня с ног до головы, а после ржал как раненый в голову конь. Мой крик и его смех разбудили всех в комнате. Пелена ярости опустилась мне на глаза, и я бросилась на него, но Рики удержал меня и в итоге смог успокоить. Я была готова разорвать рыжего засранца на лоскуты. Его поступок был мелким и ребяческим, но меня он вывел изрядно. Не знаю как, но тихие слова Рики и его крепкие объятия усмирили мой пыл, но не затушили костёр ярости до конца. Остался тлеть маленький, но живучий огонёк, который даже при малейшей мысли о веснушчатой роже вспыхивает всё ярче и ярче.

Также я отодвигаю мысли о разговоре с Келлером. Сразу после того, как все ушли из комнаты, а я стояла как мокрая крыса и обтекала после шутки Хьюго, пришёл Келлер, срезал с моей руки браслет, бросил на кровать черный и сказал, что Лексе ничего не угрожает, теперь Оливия, главная в отсеке, где живет моя сестра, в курсе её болезни. Я не успела сказать ни единого слова, как он ушёл. Но прежде, чем покинуть комнату Келлер посмотрел на меня своим ненавистным взглядом, и я моментально почувствовала себя какой-то недостойной и грязной. Вероятно, что мой шантаж не способствует нашей крепкой дружбе, но он помог устроить Лексе более-менее спокойную жизнь и лекарство, которое эту самую жизнь и поддерживает.

Словно заколдованная я смотрела на чёрный браслет, валяющийся на моей мокрой кровати, и не могла пересилить себя и взять его в руки. Это бы означало одно – я чёрная. Если бы я надела его, то смирилась бы со своей участью. Я и так смирилась, и браслет не в силах изменить того, что теперь мне придётся покидать базу и отправляться наверх, туда, где царит ад. Но что-то внутри меня, какая-то маленькая часть противилась этому. Одна достаточно глупая, но навязчивая мысль не позволила мне нацепить на себя чёрный браслет. "Если я его надену, пути обратно не будет".

Алекс, кого ты обманываешь? Пути назад и так нет. Только вперёд. В ад.

Что говорит о моей храбрости или трусости? Итог таков – я трусиха, ведь браслет я так и не надела. Переодевшись и оставив постель в убогом виде, я отправилась к маме в блок и рассказала семье о том, что меня раскрыли. Хреновый из меня вышел агент. Мама и Лекса выдохнули с облегчением, ведь им больше не нужно лгать. Что касается меня, то лучше бы я продолжила обворовывать Дока, чем начала выходить на поверхность.

Жизнь уже не раз показывала мне – ложь всегда раскрывается, но я не смогла сказать маме, что теперь я буду покидать базу вместе с отрядом Зейна Келлера.

Я патологическая лгунья.

Целый день я провела со своей семьей и всё это ради ещё одного сложного разговора. Лекса так и не рассказала маме о своём незавидном положении. Уже на протяжении двух часов я жду, когда у меня и Лексы появится мгновение на разговор тет-а-тет. Лари за всё время не проронил ни единого слова, он как сидел на своей кровати, так и остался недвижим.

Наконец-то мама собирает вещи и уходит купать Габи. И вот наступает долгожданный момент, когда в комнате остаёмся только я, Лекса и Лари.

– Нужно сказать маме, – тут же говорю я, пристально вглядываясь сестре в глаза.

– Я не могу.

– Можешь, Лекса, мама очень любит тебя и, поверь, она сможет помочь.

– В чём помочь?

– Принять решение.

Лекса садится на кровать рядом со мной и говорит на удивление уверенно:

– Я уже приняла его.

– Какое?

На долю секунды Лекса вскидывает подбородок и с бунтарским взглядом смотрит на меня.

– Я не избавлюсь от ребенка.

Чёрт!

Не знаю, какое решение я ожидала услышать от своей шестнадцатилетней сестры. Я была не готова к любому её ответу.

– А ты бы что сделала? – спрашивает она.

– Не знаю, надеюсь, передо мной такого выбора не встанет.

Весь бунтарский настрой Лексы улетучивается, словно его и не было.

– Может, ты скажешь маме? – спрашивает Лекса, и я внутренне сжимаюсь.

Как она может стать мамой новорожденного ребенка в столь юном возрасте? Тем более если она не может решиться на откровение с мамой? Пока я рядом, я готова ей помочь. Кто знает, может этот поступок будет последним с моей стороны и уже завтра меня растерзают заражённые.

– Хорошо, – соглашаюсь я, и Лекса накрывает мои руки своими.

– Спасибо, – шепчет она.

Лари молча встаёт с кровати, уходит за дверь, мы с сестрой переглядываемся.

– Куда это он? – спрашиваю я.

– Не знаю.

– Как только мама придёт, я поговорю с ней, – обещаю я сестре и поднимаюсь с кровати.

Отправляюсь следом за Лари и догоняю его уже у лифта. Захожу вместе с ним, но друг даже не смотрит на меня. Да что я такого сделала?

– Лари, что случилось?

– Я пойду к Келлеру и скажу, что вместо тебя отправлюсь я.

– Нет, он не согласится. Стоп, откуда ты вообще это знаешь?

– Откуда я знаю, что ты теперь будешь выходить с базы? – уточняет друг.

Лари злится, он сжимает и разжимает кулаки. В принципе, другой реакции я и не ожидала. Ведь сама была бы зла, придись ему подвергать себя опасности, но именно это он и собирается сделать.

– Да.

– Сегодня утром у нас был сбор мужской части населения нашего крыла, Оливия выискивала добровольцев в чёрные. Она честно рассказала, что людей не хватает, а на поверхности слишком много задач и если их не выполнять, то это защищённое место превратится в кладбище.

– Ничего не понимаю…

Лифт останавливается на моём этаже, выходим из него, и я едва успеваю за Лари.

– Всё дело в том, что один из отрядов чёрных полностью погиб, – рассказывает мне друг, выталкивая слова сквозь зубы. – Ты представляешь? В нём было тридцать два человека, никто не выжил, растерзанные тела всех нашли в трёх километрах от базы.

Это ужасно. Так много смертей. После историй Лари мне будет ещё сложнее выходить на поверхность.

– Я поняла, что Оливия рассказала тебе кучу ужасов, но при чём здесь я? Как ты узнал, что я теперь… чёрная.

– При том, что Оливия сообщила, в отряды теперь набирают только мужчин, женщинам запрещено покидать базу, разрешено только тем, кто уже надел чёрное. Она упомянула, что некая Александрия из крыла Зейна Келлера последняя девушка, которая надела черный браслет. Об этом знают почти все, но мне ты решила не сообщать. Настолько важные новости я узнаю от совершенно постороннего человека, а не от тебя!

– Я не хотела, чтобы вы волновались.

– Бред!

– Нет!

– Я отказался идти в нашей группе, но уговорю Келлера взять меня в вашу, взамен тебя.

Это глупость, и Келлер на это не пойдёт, ведь о моём шантаже никто не знает, кроме меня и самого Келлера.

– Лари, не надо, – молю я друга.

Лари останавливается и оборачивается ко мне. В его глазах страх и решимость.

– Ты можешь не вернуться, – медленно проговаривает он.

– Я буду не одна.

– Меня там не будет.

Подхожу к Лари ещё на один крошечный шажок и обнимаю его. Руки друга сжимают меня так крепко, словно он боится, что я растворюсь в воздухе, и он меня больше не увидит. Я ведь и сама этого боюсь, но я не хочу, чтобы он отвечал за мою ложь.

Меня в этой ситуации даже спрашивать не будут. Келлер просто не позволит, а сердить его ещё больше я не буду. Ведь именно от главы нашего крыла будет зависеть моя жизнь. На его месте я бы вообще вывезла назойливого шантажиста с базы и… потеряла.

Лари каменеет, и я немного отстраняюсь от него.

– Это он? – спрашивает Лари, смотря поверх моей головы.

Отлепляюсь от друга и оборачиваюсь. По коридору идёт Келлер, смотрит чётко перед собой и не удосуживается бросить даже крошечный взгляд холодных глаз на нас с Лари. И я было начинаю радоваться этому, но через секунду понимаю – зря.

Стоит Келлеру подойти к нам, он останавливается, одаривает меня брезгливым взглядом и спрашивает:

– Брукс, почему не в чёрном?

– Переоденусь потом.

– Сейчас.

Поворачиваюсь к Лари, друг с нескрываемой злостью смотрит на Келлера и открывает рот, чтобы что-то сказать. Я знаю, что он начнет отстаивать меня, и перебив его, говорю:

– Хорошо, сейчас переоденусь.

– Через сутки твой первый выход в свет, – говорит Келлер и шагает дальше.

– Келлер? – окликает его Лари.

– Лари, не надо, – говорю я другу и встаю перед ним. – Пожалуйста.

– Ты что-то хотел, желтый? – спрашивает Келлер у меня за спиной.

Дело дрянь.

– Я хочу занять её место, – говорит Лари.

Поворачиваюсь к Келлеру и встречаюсь с ледяным взглядом.

– Он ничего не хочет. Это так, Лари не хотел отвлекать тебя от дел.

Зейн переводит взгляд с меня на Лари и обратно.

– Брукс, избавь меня от общества твоих ухажеров.

– Я её друг, – говорит Лари и практически сносит меня с места, наступая на Келлера.

Зейн даже бровью не ведет, но смотрит на нас как на непослушных детей.

– Как друг, ты мог предупредить её, что за воровство и ещё пару пунктов из правил, которые она нарушила, твоя подруга может вылететь отсюда как пробка. Я же оставил её. Пусть будет благодарна.

И, кажется, что на этом можно прекратить наше унижение и молча наблюдать, как Келлер уходит куда подальше, но Лари не успокаивается.

– Я буду куда более полезным.

– Не думаю.

– Алекс не дисциплинирована.

– Это я уже заметил.

– Лари, хватит, – прошу я, продолжая ловить заинтересованные взгляды прохожих.

Зейн разворачивается и уходит. Удерживаю Лари, но он так и прёт, как танк. Упираюсь в грудь Лари вытянутыми руками, мои ноги скользят по полу.

– Лари, стоп!

Друг останавливается и дышит так, словно пробежал сотню километров.

– Он с тобой так разговаривает…

– Это наши с ним проблемы и…

– Я не могу отпустить тебя туда.

– Лари, ты и так уже сделал больше, чем я заслуживаю. Ты помог нам добраться до этого места, спасал меня тысячу раз, врал из-за меня. Не нужно больше за меня заступаться, с этим я справлюсь сама.

Лари отступает на шаг, и я практически падаю. Друг яростно проводит рукой по волосам и, вглядываясь мне в глаза, говорит:

– Ты говоришь так, будто это просто сделать.

– Это проще, чем ты думаешь.

– Ты не понимаешь, о чём говоришь, я ведь…

Закрываю ладонью рот Лари, я знаю, что он хочет сказать. Я знаю, что нравлюсь ему и, возможно, он влюблён в меня, но это невозможно. Я, чёрт возьми, всегда это знала и по глазам друга могу понять, что именно об этом он практически мне сказал.

– Не произноси это вслух, – шепчу я.

Лари убирает мою ладонь и крепко сжимает в своих пальцах.

– Почему?

– Не порти то, что между нами есть.

Лари неприятно это слышать, но я не хочу терять его дружбу. Я не вынесу этого.

– Почему ты решила, что мои слова, которые я должен был уже давно сказать, испортят хоть что-то между нами?

– Дружба и то, о чём ты хочешь сказать… несовместимы. В какой-то момент всё пойдет крахом. Я обязательно всё испорчу. А тебя я терять не хочу. Лари, ты важен для меня…

– Как друг.

Киваю, Лари прикрывает глаза, и мне больно смотреть на него.

Лари отпускает мою руку, и я моментально ощущаю одиночество. Взгляд друга такой, словно я предала его, вогнала нож в спину. Но это не так. Если бы я позволила чему-то большему появиться между нами, это и было бы ножом. Ведь именно так я его потеряю, подставлю, предам. Да любое дерьмо может случиться.

Наблюдаю, как Лари исчезает за закрывающейся дверью лифта и только потом возвращаюсь к себе в комнату. Внутри всего двое, но я не обращаю на них внимания, сажусь на сухой участок кровати и подгибаю под себя ноги. Достаю чёрный браслет и пару мгновений рассматриваю последний браслет, что будет у меня на базе номер восемь. Пока не передумала, надеваю его и защелкиваю. Рассматривая механизм, понимаю, его невозможно снять, только срезать. Кажется, что это чёрное украшение тяжелее остальных.

В комнате начинают собираться остальные жильцы. Хьюго и Рики входят последними. Первый бросает мне самодовольную ухмылку, а второй подмигивает. Слишком много мужчин вокруг меня, пора проредить эту грядку, как минимум избавиться от назойливого рыжего сорняка.

День уже клонится к своему завершению. Я обещала Лексе поговорить с мамой, но я словно выжитый лимон. Сделаю это завтра, сообщу маме о новом почетном звании "бабушка в апокалипсис" с самого утра.

Встаю с кровати, стаскиваю мокрую простынь, с легкостью переворачиваю тонкий матрас, иду к кровати Хьюго, сдергиваю с него одеяло и укладываюсь в кровать под сопение рыжего. Он возмущается, и снова обещает мне месть, в этот раз Рики успокаивает своего друга, и тот к моему удивление не предпринимает попыток отобрать одеяло.


Глава пятнадцатая

– Брукс, подъём!

Не может этого быть. Неужели я только что услышала голос Келлера? Приоткрываю один глаз, в комнате темно, но незапертая входная дверь дарит мне полоску света. И именно в этой полоске стоит Келлер. Чёрная форма, руки за спиной, осанка до раздражения прямая, лицо – маска недружелюбия.

– Что?

– Вставай.

Оглядываю комнату, ничего не вижу, но слышу шебаршение, а потом Синтию и Хосе, они выходят из комнаты в полном обмундировании. Но не это самое странное, а то, что рыжая псина тоже идёт следом за ними, и он облачён в чёрное.

О, нет. Если Вселенная решила, что мне недостаёт общества Хьюго, то это не так.

– Куда мы идём?

Келлер не отвечает, разворачивается и, направляясь к двери, бросает:

– У тебя минута.

Чувствую, на ногах что-то лежит, протягиваю руку и нащупываю целлофан. Подношу его к лицу – форма. И она, естественно, черная.

Поднимаюсь с кровати, как можно быстрее переодеваюсь и, споткнувшись о ботинки, натягиваю их и выхожу. В коридоре стоят уже по меньшей мере десять человек, включая Келлера. Завязываю волосы в высокий хвост, которому бы не помешала расческа, но минуты мне хватило только на быстрое переодевание. И да, мне нравится новая форма. Она мне как раз, что не может не радовать, удобная и мягкая внутри. Но, кажется, что на брюках слишком много различных карманов. В них бы уместилось куда больше лекарства для Лексы, нежели в больничном халате.

– Дождались опоздавших, – говорит Келлер, проходя мимо нас, – а теперь в зал.

– В зал? – спрашиваю я у Синтии.

– Да. Сегодня получаем задание, завтра подготовка и выход на поверхность.

Шеренгой идём за нашим командиром, а я так и стараюсь подавить непрошеную зевоту.

По лестнице спускаемся на пятый этаж, но там мы не останавливаемся и идём ещё ниже. Даже не знала, что тут шесть этажей и что-то мне подсказывает, их ещё больше. Оказываюсь в полутемном коридоре, и вся наша компания полуночников сворачивает налево, входим в первую дверь и оказываемся в широком спортивном зале прямоугольной формы. Но это не обычный спортзал, у самой дальней стены находится ринг. Келлер шагает туда и с кошачьей легкостью оказывается на ринге. Внимательно смотрит на нас и говорит:

– Через шестнадцать часов мы покинем базу, наша задача на этот раз одновременно проста и сложна. Мы едем в порт-Блэкнокс, на юге города расположена психиатрическая лечебница, нам нужно попасть на седьмой этаж и вытащить оттуда доктора Лейзенберга.

Какой-то парень поднимает руку, и Келлер кивает ему:

– Кит, у тебя вопрос?

– Да, сэр, откуда нам знать, что доктор жив?

Сэр? Ого, теперь я не удивлена, что у Келлера корона больше, чем у всех монархов за историю человечества. Никогда в жизни не назову его сэром, даже язык не повернётся.

– Управление базой располагает нужными сведениями, доктор жив и он нужен здесь.

Синтия поднимает руку.

– Да, Синтия?

– Как я понимаю, мы услышали легкую часть задания, какая сложная?

Это легко? Легко добраться до соседнего города, дойти до психбольницы и вытащить оттуда доктора?

– Сложность состоит в том, что доктор Лейзенберг нужен не только базе номер восемь, но и базе номер девять. В случае столкновения с ними, при любом раскладе, мы должны вывести Лейзенберга и доставить сюда.

– Чем он так важен? – спрашиваю я.

Келлер переводит на меня взгляд.

– Прежде чем задать вопрос, нужно поднять руку, – шепчет Синтия.

Удивлена, но на этот раз Келлер не тычет меня носом в мою оплошность и нарушение порядка.

– Доктору удалось найти нужную информацию, которую он передаст только тем, кто обеспечит ему защиту и кров.

Пару минут Келлер продолжает рассказывать, как будет проходить наша вылазка. Что касается меня и Хьюго, как новичков, эта вылазка для нас ни что иное, как учение, мы должны, как минимум – не потеряться и остаться в живых, как максимум – помочь команде в выполнении задания. Келлер отпускает всех, а меня и Хьюго просит остаться.

Дверь закрывается за последним членом команды, и Келлер начинает говорить, от каждого его слова душа уходит всё ближе к пяткам.

– За время, что вы были на базе, на поверхности многое изменилось. Я хочу, чтобы вы выслушали меня максимально внимательно, зараженные стали более агрессивными, они уничтожают всё, что движется.

– Стоп, погоди, это ведь глупо – отправлять нас на это задание. Ты вообще видел свою группу? Это обычные люди, которым нет даже тридцати, что они… мы можем сделать? Неужели нет военных, которые смогут привести доктора…

– На всю базу осталось сорок два военнообязанных, семь из них сейчас в лазарете, тринадцать – это верхушка власти, десять ушли на более важное задание, остальные остаются здесь.

– Они могут пойти. Те, остальные, что им тут делать?

– Не могут. Кроме них никто не сможет управлять такой махиной, как база номер восемь. Если ты думаешь, что военные – это только те, кто носит оружие и умеет им пользоваться, то это не так. Остальные – это те, кто занимается делами внутри базы, а не за её пределами, и поверь – это самые ценные люди в нашем обществе.

Смотрю на Келлера и впервые за всё время не вижу в его глазах издевательских или недружелюбных искр.

– А мы – пушечное мясо? – спрашиваю я.

– Так и есть. Если умрет пара-тройка новых чёрных, этого никто не заметит, а если погибнет настоящий военный, это коснется каждого. В том числе твою мать, сестру, её будущего ребенка и ухажёра.

– Не ухажер он мне.

– Не имеет значения.

– А как мы будем защищаться? – спрашивает Хьюго.

– Умеете пользоваться оружием?

Кошусь на рыжего, он смотрит на меня, оборачиваемся к Келлеру и практически хором говорим:

– Нет.

– Так и думал. У вас шесть часов, чтобы научиться этому. Четыре часа на сон.

– Я не научусь, – протестую я.

Келлер внимательно смотрит на меня и холодно произносит:

– Значит, умрешь.

Келлер идёт в сторону выхода, я плетусь за ним, Хьюго за мной. Проходим в дверь напротив и оказываемся в идентичном по размерам помещении. Это место – стрельбище по мишеням. Встаю к стене, Келлер возникает возле меня, рассказывает про пистолет, который лежит передо мной, но я не слышу ни единого слова. В ушах шум.

– Брукс, возьми себя в руки. Ты либо идёшь, либо покидаешь базу. Третьего не дано.

Вовсе не из-за угрозы Келлера я протягиваю руку и беру пистолет. Вовсе не из-за страха быть изгнанной я внимательно слушаю его нравоучения. Вовсе не из-за нависшей угрозы я учусь перезаряжать Colt M1911, нажимать на тугой курок и пытаться попасть в цель.

У меня другая причина.

Я буду относиться к этому, как к возможности научиться жить по-новому. Подстроиться под наступивший ад. Ведь кто будет вытаскивать мою задницу из передряг? Никто. Только я.

Тренировка продолжается. Келлер ходит от одного подопечного к другому, даже Хьюго удостаивается его похвалы. Все, кроме меня, получают безэмоциональный кивок головы. Я же удостаиваюсь только слов: "Брукс, недостаточно хорошо". Но это только подзадоривает меня.

Шесть часов тренировок пролетают как одно мгновение. Выпустив пистолет из рук, я моментально чувствую себя голой. За всё время мне удалось единожды попасть в мишень и то в самый её уголок.

"Брукс, будешь стрелять только в крайней необходимости и когда мишень будет уже у тебя перед носом".

Я искренне надеюсь, что мне не придётся пользоваться пистолетом, который оказался куда тяжелее, чем я думала. Но я должна научиться постоять за себя. Это стало новым смыслом моего пребывания на базе.

Келлер отпускает нас на сон, который будет длиться не больше четырех часов. По дороге обратно вспоминаю неуверенность в глазах сестры, я пообещала ей помочь, значит, должна вернуться с задания. А если не вернусь, то Лексе придётся поговорить с мамой без моего участия. Возможно, моя гибель поможет сестре стать взрослее и самостоятельнее. Ну уж нет. Я вернусь. Обязательно-обязательно вернусь.

Завалившись в кровать, я моментально засыпаю. Ведь всего четыре часа сна отделяют меня от жестокой реальности нового мира. Мира после прихода тумана.


Глава шестнадцатая

Утро наступает куда быстрее, чем я ожидала. Все, кто носит серое, собираются и уходят в душ, а те, кто облачены в черное, с хмурыми лицами выстраиваются в опустевшем коридоре.

Нас слишком мало. Двенадцать человек.

Келлер проходит по-нашему идеально выстроенному ряду.

– Три машины, один мотоцикл. Нужная провизия уже загружена в равных пропорциях. Пользоваться оружием только в крайнем случае. Помните, за пределами машин – тишина наш лучший друг.

– Келлер, – тихо зову я, и все поворачиваются в мою сторону.

– Брукс, я тебя слушаю.

– Могу ли я попрощаться с родными?

– Нет.

Индюк!

С тяжелым сердцем натягиваю респиратор и выхожу вслед за всеми. Коридор пуст, но голова полна мыслей. Когда последняя дверь закрывается за моей спиной, я не могу удержаться и оборачиваюсь. Там мама и Лекса, Лари и Габи. Я ведь даже не знаю, сказала сестра о беременности или нет. Я не поговорила с Лари, а наша последняя беседа оставила осадок, который я бы хотела убрать. Келлер лишил меня возможности попрощаться.

Доходим до трёх военных машин. И кто бы мог подумать, нас вышла провожать сама полковник Келлер. Она стоит за переносной стойкой, на которой лежат пистолеты и запасные обоймы. Встаю последней в очереди и когда дохожу до импровизированного стенда, там остаётся всего один пистолет. Протягиваю руку, но она замирает от слов полковника Келлер.

– Почему Зейн взял тебя в отряд?

Поднимаю взгляд от пистолета и смотрю на полковника.

Не знаю, что ей ответить и неоднозначно пожимаю плечами.

Если вы когда-нибудь видели властного человека, то умножьте это на сотню и у вас получится ощутить энергетику полковника Келлер. Её холодные глаза и самоуверенность заставляют меня сжаться в маленький комок. Смотря на эту властную женщину, хочется сбежать куда-то очень далеко.

– Будь аккуратна, – говорит полковник, и я готова поклясться, что это было не предупреждение, а угроза.

Но с чего бы ей угрожать мне? Не вижу причин. Сажусь в машину и наблюдаю, как ворота, защищающие нас, приближаются. Вот они отодвигаются в сторону, и мы на скорости выезжаем за пределы базы номер восемь. Искренне надеюсь, что я ещё увижу эти ворота.

Пожалуйста, господи, дай мне вернуться к семье.

Рассвет уже давно позади, видимость плохая, и я не сразу распознаю очертания города. Где-то горит свет, некоторые здания выглядят как после урагана, выбиты окна и снесены двери, на улицах валяются тела. Невольно прижимаю руку к сердцу.

– Абстрагироваться, – говорит Хосе.

Поворачиваюсь к парню. Это первое слово, которое я от него услышала. Вообще я подумывала, что он немой.

– Ты это мне?

– Тебе. Нужно абстрагироваться, иначе не сможешь выполнить задание.

– Легко сказать.

– Сделать тоже не сложно. Просто прими, что прежнего мира больше нет. Теперь над нами, над теми, кто не заражен, нависла угроза вымирания. И эта угроза – зараженные. Будь то ребенок или старик, мы убираем всех.

– Это чудовищно.

– Ты их не видела.

– Видела, сталкивалась с зараженными…

– Это было когда?

– Две недели назад.

– Считай, что ты с ними не сталкивалась.

Что это значит? Если перед Хосе стояла возможность запугать меня до смерти, то у него это отлично получается. В разговор вступает Синтия.

– Они стали выглядеть иначе. Те, что заражены давно, уже больше похожи на… один сплошной гнойный нарыв. Их кожа слезает с тела, и покрывается коростами, они больше не разговаривают, из их рта вырываются странные звуки, словно они научились общаться на совершенно ином языке, которого наш мир ранее не слышал.

– Ужас.

– Да, ужас ещё тот, но также изменилось их восприятие, они бросаются только на движущиеся объекты. Если ты будешь безоружна, и возле тебя окажутся зараженные – не двигайся и молчи.

– Хорошо.

– Но это касается тех, кто уже потерял кожу, бывает нам попадаются и другие, те, что заражены недавно. Их нужно опасаться не меньше. Они хитры, это их неоспоримое преимущество.

Тут же вспоминаю маму Габи, она определенно именно хитростью заманила нас с Лари.

Машина останавливается, а я напрягаюсь всем своим существом. Мы ехали по меньшей мере несколько часов. Кроме респираторов и оружия нам раздали по небольшой черной гарнитуре, через неё мы будем общаться на задании. Если хочешь что-то сказать, просто нажми на наушник, как только убираешь руку, связь прерывается.

– На выход, – приказывает нам Келлер по гарнитуре.

К слову, Келлер не ехал ни в одной из машин, его транспорт – мотоцикл, Синтия говорит, что он всегда только на нём выезжает с базы. Машины стали менее практичными, ведь большинство дорог в городах завалены брошенными автомобилями, и проехать сквозь такой беспорядок можно только на двухколесном звере.

Что значит – на выход? Я надеялась, что мы подъедем к больнице, кто-то сходит за доктором, и мы вернемся обратно. Все покидают салон автомобиля, я же остаюсь в нём. Хьюго заглядывает внутрь и спрашивает:

– Трусиха, ты выходить собираешься?

Говнюк. Как его вообще взяли? Со мной всё понятно – я преступник, вылазки – моё наказание. Но какого черта тут забыл рыжий дегенерат?

Заставляю себя выползти из машины. Пистолет за спиной не дарует мне никакого успокоения. Он только напрягает, боюсь случайно в кого-то выстрелить или же ранить себя. Кто в здравом уме даёт пистолет сумасбродной семнадцатилетней девчонке? Сутулой псине тоже дали оружие, и оно меня беспокоит ещё больше. Не дай бог мы останемся с Хьюго наедине, он тут же прикончит меня.

Все выходят, Келлер слезает со своего мотоцикла и направляемся к нам.

– Дальше пешком, дороги слишком забиты брошенными машинами. Пантифик и Анита, остаётесь здесь. Убрать любого, кто решит отнять наш транспорт. Остальные за мной.

Держусь ближе к Хосе и Синтии, туман мешает рассмотреть, что находится за соседним домом. Все, кроме меня и Хьюго, достали пистолеты и с видом знатоков оружия направили дула вперед. Келлер уверенно проходит от одного здания к другому, мы, как утята, шагаем вслед за ним. Во рту сохнет, а ладони потеют. Келлер останавливается и, повернувшись, говорит:

– Хосе, со мной. Остальные на месте.

– Что не так? – шепотом спрашиваю я у Синтии.

– Что-то впереди. Они зачистят дорогу, потом пойдем и мы.

Ок. Зачистят. Что это значит? Убьют всё живое и полуживое? Сердце ухает о ребра, но я всеми силами пытаюсь успокоить его. Спустя несколько минут, которые длились целую вечность Хосе и Келлер возвращаются, и мы дальше продолжаем движение.

Слева от нашей процессии происходит какое-то движение. Вглядываюсь сквозь туман, и душа уходит в пятки, когда я вижу двоих подростков. Они смотрят на нас и не двигаются с места. У парня справа сломана рука, я вижу кость, которая торчит. Они не двигаются, только их глаза неотрывно следят за нами. Чем дальше мы входим в город, тем больше зараженных нам встречаются. В какие-то моменты мы замираем и ждём, когда они пройдут, иногда наоборот ускоряемся и скрываемся за очередным поворотом. До жути страшно. Видеть людей такими. Нам попалось уже больше сотни жителей когда-то процветающего города, и ни одного не зараженного. Нам поистине повезло попасть на территорию базы номер восемь.

Слышу в наушнике голос Келлера:

– Все в здание суда. Быстро.

Осматриваюсь и вижу белое здание с широкой лестницей через дорогу от нас. Мы все бежим туда, я последняя, практически дышу в затылок Хьюго. Вижу, как Келлер открывает дверь, забегает первый в черной форме, второй, третий, четвертый, а потом за моей спиной разносится рычание. О, боже! От этого звука становится тошно и страшно, он не похож на звериный рык, но и на человеческий тоже. Что-то между.

Не смею обернуться и прибавляю в скорости, обгоняю Хьюго и влетаю в здание. Слышу, как за спиной закрывается дверь, а следом в неё врезаются тела зараженных. Шлепки до отвратительности мерзкие. Но я даже не успеваю пикнуть, как разносятся выстрелы. Прикрываю голову руками и присаживаюсь на корточки, и только потом понимаю, что стреляют не в нас.

С лестницы на нас бежали двое мужчин в строгих порванных костюмах, но два четких выстрела Келлера угодили прямо в лица несчастных. Они так и свалились с лестницы, скатились по ступеням, оставляя за собой влажные следы, их тела остановились в метре от меня.

Руки трясутся, а дар речи пропал.

– Брукс, не спать! – голос Келлера в наушнике.

Все бегут под лестницу. Отлепляю ноги от пола и несусь следом. Респиратор мешает нормально дышать, хочу снять его и отбросить в сторону, но последняя капля благоразумия не позволяет мне этого сделать.

Обегаю лестницу и ныряю в открытую дверь, спереди разносятся выстрелы, и я наблюдаю за тем, как зараженные валятся на пол. Келлер перезаряжает пистолет, в этот момент его подменяет Хосе. Выбегаем через черный ход и тут же врываемся в толпу. Десятки заражённых. О, нет. Вот что имел в виду Паркер, говоря об аде. Люди, точнее те, что раньше были людьми, теперь являют собой ужасное зрелище. Они наполовину раздеты, их кожа отсутствует, а на кровавом месиве появились разнообразные рубцы и коросты. Под этим месивом продолжается шевеление вируса. Заметив посторонних, они тут же бросаются в нашу сторону и, широко разинув рты, начинают рычать.

– Обратно! – кричит Келлер уже не через наушник.

Развернувшись, бросаюсь в сторону двери, но меня сбивают с ног. Кто-то хватает меня за лодыжку и тащит назад. Перчатками цепляюсь за асфальт, но это не помогает. Выстрел. Меня придавливает телом. Оно воняет и вызывает тошноту. Синтия дергает меня за руку, но это и не требуется, адреналин, что подобно торнадо ворвался в кровь, приказывает мне вставать и бежать так быстро, как никогда прежде. Мы с Синтией забегаем последними, я снова сталкиваюсь с толпой тел, которых убили Келлер и Хосе. Кроме них никто не пользовался оружием, но сейчас я поддаюсь ужасу и достаю пистолет. Не снимаю с предохранителя, но ещё мгновение, и я отдамся панике окончательно.

Проходим под лестницей.

Голос Келлера в наушнике:

– Идём наверх, это здание соединено с соседним коридором в районе второго этажа. Там выйдем на улицу.

Поднимаемся по лестнице.

– Всем стоять и не двигаться.

Приказ Келлера максимально тих, но все замирают на своих местах. Сердце отбивает бешеный ритм, ведь теперь я вижу причину приказа Келлера. Пять зараженных женщин и трое мужчин хаотично передвигаются в конце нужного нам коридора. Их кожа схожа с теми, от кого мы только что сбегали на улице. Они давно заражены и, если верить Синтии, отсутствие движения с нашей стороны должно уберечь нас от существ, что влезли в тела людей с помощью тумана.

Семерка зараженных медленно, но верно, приближаются к нам. Синтия сжимает мою руку, и я отвечаю ей таким же ободряющим пожатием.

Но чем ближе они подходят к нам, тем больше зараженных появляется за их спиной. Нам некуда бежать. Оба выхода забаррикадированы со стороны улицы десятками зараженных. Я до сих пор слышу, как они ломятся в двери. Перед нами уже по меньшей мере пятнадцать тел, у меня больше язык не повернется назвать их людьми. Это разлагающиеся, воняющие гнилью тела, которые только по одному богу известному закону до сих пор могут передвигаться.

Столь ужасной картины я даже в фильмах про зомби не видела. Движение со стороны Келлера привлекает моё внимание, наш командир поднимает руку к уху и нажимает на гарнитуру. Сейчас последует приказ. И каким бы он ни был, я должна выполнить сказанное Келлером.

– Оружие, – шепчет он, и мы все, как один, вынимаем пистолеты и направляем их на зараженных.

– Огонь.

Град выстрелов сотрясает воздух, и зараженные падают как скошенные. Но я так и не выполнила задание, даже дикий страх не смог заставить меня выстрелить в… них.

– Вперёд!

Бежим вперед, Хьюго появляется рядом со мной, и я ощущаю толчок в плечо. Спотыкаюсь и падаю прямо на мужчину без кожи на лице. Я вижу все его зубы, которые обнажены из-за отсутствия губ. Прихожу в себя и вижу, что Хьюго последним забегает за дверь и… она закрывается.

Поднимаюсь с тела мужчины и что есть силы бегу к двери, толкаю её, но она не поддаётся. Заперто. Рыжий ублюдок запер дверь!

Нажимаю на гарнитуру и понимаю, что одновременно связываюсь со всеми.

– Дверь заперта! – в панике вскрикиваю я.

В ответ тишина.

– Приём, – шепчу я и толкаю дверь снова, снова и снова.

Они бросили меня.

Страх холодной коркой покрывает моё тело, снизу разносится треск. Я слышу, как летят щепки от одной из дверей здания суда.

– Возвращайся к машине.

Голос Келлера выводит меня из ступора. Бегу к окну и распахиваю его. Вид – разрушенный город, снизу широкие белые ступени. Там нет заражённых, значит они выломали парадную дверь. Улица вообще пуста, не считая брошенных машин и нескольких тел, валяющихся в хаотичном порядке.

Второй этаж, это не так уж и плохо. Так ведь? Я слышала о том, как люди выпадали и с девятого этажа и оставались в живых. Рычание заражённых всё ближе и ближе, перелезаю через широкий подоконник. Встаю на выступ, шириной он не больше двадцати сантиметров, но я вообще благодарна архитекторам, что они его придумали. Стараюсь отойти от окна, чтобы меня никто не видел.

Рычание уже у меня за спиной. Кто-то хватает меня за руку и тянет на себя. Оборачиваюсь и вскрикиваю от ужаса. Ещё одно лицо без кожи. Тошнота уже в горле, стараюсь отнять свою конечность у монстра и мне это удаётся. Перчатка сползает с руки, и я лечу назад. Секунда парения в воздухе, и сильнейший удар выбивает из меня дух.

Машина, это была крыша машины, когда-то припаркованной возле здания суда. Каждой клеточкой тела ощущаю помятый подо мной металл.

Небо. Удивительно, но я никогда не замечала небо, а теперь его и вовсе не видно из-за всепоглощающего тумана.

Глаза слипаются, но я заставляю себя, молю и приказываю не отключаться.

Алекс, вставай!

Рычание сверху быстро приближается ко мне, но зараженному везет меньше меня, он промахивается мимо машины и с мерзким шмяком падает на ступени и больше не производит ни единого звука.

Я слышу голос Келлера, он повторяет мою фамилию снова и снова, он приказывает мне вернуться к машинам. Думаю, в этот раз я с ним согласна, но я просто так не оставлю то, что они бросили меня одну. Команда. Это не моя команда.

Превозмогая боль соскальзываю с машины, оседаю на асфальт. В глазах вроде как двоится, но я не уверена. Туман и без этого портит всю картину. Встаю, опираюсь о машину и бреду. Спустя пару минут понимаю, что иду не в нужном направлении, разворачиваюсь и иду обратно.

Пистолета нет – я его потеряла, команды нет – они потеряли меня, сил просто нет.

Я сильно приложилась головой о крышу машины, кроме того, что тело молит меня об отдыхе, голова раскалывается. Возможно, сотрясение? Переломов у меня нет, иначе я бы не смогла идти.

Твою мать, я только что упала со второго этажа!

Проходя мимо двухэтажного дома с выбитыми окнами, я замираю. До слуха доносится шарканье. Внутри кто-то есть, я не могу бежать, я тут же упаду.

В пустующем оконном проеме появляется девушка, её светлые волосы превратились в колтуны, под кожей шевелятся паразиты. Но она смотрит не на меня. Девушка словно принюхивается, а потом переводит на меня взгляд. Он не пустой или отстраненный, он сосредоточенный.

– Итом, – тихо произносит она.

Не понимаю. Смысл вылетевших из её рта звуков доходит только после того, как она начинает кивать мне и махать рукой в приглашающем жесте. "Идём!" – это она сказала.

За моей спиной вновь раздаётся рычание. Передо мной зараженная, способная хитростью заманить меня куда угодно. Бежать от них мне не вариант. Стискиваю руки в кулаки и шагаю к окну.

Под ботинками хрустит стекло, с вымученным стоном переваливаюсь через раму, режу запястье и падаю уже внутри здания. Это просторная квартира, девушка идёт прочь из комнаты, беру с пола упавшую металлическую статуэтку балерины и иду следом за светловолосой особой. Я вижу, как на её оголенных руках шевелятся жуткие всполохи. Девушка, прихрамывая на правую ногу, шагает к входной двери, у самого выхода сидит лысый кот, девушка наклоняется, гладит того за ухом, и на голове кота тут же ползут паразиты. Меня передергивает.

Девушка останавливается у двери, открывает её и выходит, делаю то же самое. Коридор пуст, девушка продолжает шаркать в сторону открытой двери, останавливается на самом пороге и показывает правой рукой на улицу.

Она помогает мне или заманивает куда-то?

У меня всё равно нет выбора. Прибавляю шаг настолько, насколько могу, и, проходя мимо девушки, бросаю ей короткое "спасибо", я не знаю, понимает она меня или нет, но стоит мне снова оказаться на улице, дверь за моей спиной закрывается.

Ожидаю нападения и сжимаю ноги металлической танцовщицы так сильно, что кожа скрипит. Никто на меня не выпрыгивает. Оборачиваюсь и смотрю на дверь, слышу, как на той стороне шаркает девушка. Она действительно помогла мне. Странная заражённая с ещё более странным котом. Чувствую себя бесконечно обязанной, но больше не торможу и иду в сторону, где остались машины, мотоцикл и двое из нашего отряда.

Бреду не разбирая дороги, сквозь туман проглядывается фигура в черном. Останавливаюсь. Человек приближается ко мне, и разглядев в неизвестном одного из парней, что остался у машин, протяжно выдыхаю, силы практически кончаются, я знаю, что так бывает в моменты, когда мозг понимает – я спасен.

– Брукс, всё в порядке, – говорит парень и, подхватив меня под руку, тащит сквозь туман.

Доходим до машин, и я сразу же забираюсь в одну из них.

– Она на месте, – говорит парень в наушник и закрывает дверь.

Кажется, я проваливаюсь в какое-то полусонное состояние, потом выныриваю из него и снова теряюсь. Основательно я стукнулась головой о машину. Время идёт, и вскоре я слышу голос Зейна через наушник.

– Мы на подходе, будьте готовы уезжать.

Встряхиваю головой и собираюсь выйти из машины, чтобы помочь, если моя помощь вообще кому-то понадобится, но я не успеваю этого сделать. Когда большая часть команды оказывается возле машин, из тумана, словно призраки, появляются люди с автоматами. Их одежда такая же черная, как и наша. На мгновение на улице наступает тишина. Никто не произносит ни единого слова. Нас меньше, чем тех, кто окружил отряд Келлера.

Зейн приказывает всем нашим опустить оружие, и тут из тумана выходит безоружный человек. Он становится спиной к дверце машины, за которой прячусь я.

– Нам нужен доктор, – говорит незнакомец.

– Как и нам, – отвечает Келлер.

Это отряд с базы номер девять! Ха! По-умному же они поступили, выждали момент и теперь просто отнимут у нас доктора.

В воздухе витает тяжеленное напряжение. Противники прожигают друг другу взглядом. Выглядываю из окна, Келлер переводит на меня взгляд, всего на одно мгновение. И тут я слышу:

– Брукс, давай.

Что?! Не думаю, что делаю, быстро открываю дверь и прыгаю на спину незнакомца, но противник быстр и, кажется, он знал, что я в машине. Он оборачивается и ловит меня за шею, словно мелкого котенка.

– Это кто у нас? – спрашивает моя неудавшаяся жертва.

Келлер не отвечает, единственный безоружный мужчина быстро разворачивает меня спиной к себе и ещё сильнее выкручиваю руку, я взвизгиваю и слышу голос за спиной.

– Братишка, неужели ты не познакомишь меня со столь отважной особой?

Поднимаю лицо вверх и пытаюсь заглянуть назад, респиратор не дает полностью рассмотреть лицо того, кто схватил меня, но мне хватает и глаз. Точь-в-точь такие же, как у полковника и Зейна.

Да вы издеваетесь, двух вечно недовольных Келлеров вполне достаточно на весь земной шарик. А тут их уже трое, и это явный перебор.

– Мне нужен доктор, – повторяет голос за спиной и ещё немного выкручивает мне руку.

Морщусь от боли и даже немного вскрикиваю.

– Закари, ты же знаешь мой приказ.

– Зейн, ты знаешь мой приказ. Я убью каждого из вас и заберу старика, или же ты сам отдашь его мне, поедешь к мамочке и скажешь, что операция провалена. Снова.

На короткий промежуток времени повисает тишина. Келлер опускает пистолет и приказывает своим людям сделать то же самое. Закари, или как его там, тоже приказывает своим людям опустить оружие.

– Хосе, отпусти доктора, – приказывает Зейн.

И вот я вижу доктора, он выходит вперед, и ему неважно, с кем он уедет, самое главное, что его увезут в безопасное место. И это не мои догадки, доктор сам об этом говорит, пока его уводят люди Закари.

– Вот и отлично.

Меня отпускают и нападавшие растворяются в воздухе, так, словно их тут и не было.

– Мы позволим им уйти? – спрашивает Хьюго.

Рыжий жив, а я уже было понадеялась, что больше его не увижу. Я помню, как он толкнул меня и бросил на растерзание зараженным. Сдерживаю себя, чтобы не наделать глупостей. Я подожду и накажу ублюдка, когда он не будет этого ожидать.

– По машинам! – командует Келлер и направляется к мотоциклу.

Никто больше не осмеливается спросить у него о наших намерениях. Всем и так понятно, эту битву мы проиграли. И только когда все начинают рассаживаться по машинам, я замечаю, что нас стало на одного меньше. Мне стыдно, но я даже не знаю, кого мы потеряли.

Три машины. Один мотоцикл. Минус один черный и ноль докторов. В таком составе мы возвращаемся на базу.

Возвращаемся домой.


Глава семнадцатая

Тринадцать, именно столько синяков я насчитала на своём теле. Не знаю, что творится у меня на спине, но она тоже болит. Доктор Эмет диагностировал легкое сотрясение мозга, переломов, трещин и прочих проблем с костями, к счастью, не обнаружено. Доктор спросил у меня, почему я ушла из медицины и вступила в ряды чёрных. Я не знала, что ответить, и по старой доброй привычке солгала, сказав, что нашла в этом своё призвание. За последнее время большей чуши я не произносила вслух. Призвание. Конечно же. Я потерялась и блуждала как слепой котёнок, боясь за свою жизнь даже больше, чем в былые времена, когда моя семья бежала из Дрим Сити.

После обследования, я пошла в комнату. Скосила глаза на дверь стеклянного царства Дока, но не посмела зайти. Я должна ему лекарство, о котором даже не думала во время вылазки. Также мне интересно, куда делась Роберта.

Было обеденное время, и в комнате я никого не застала, кроме Синтии, девушка уже приняла душ и укладывалась в кровать, я не стала её беспокоить и, взяв свежую одежду, направилась смыть с себя все воспоминания о первом боевом задании на территории мира после прихода тумана. Неужели так будет всегда? Этот вопрос я задавала себе, раздеваясь и включая прохладную воду. Кажется, что кто-то сильный и могущественный решил уничтожить всех людей, но что-то пошло не так, и горстка от общего числа каким-то чудом или же проклятием осталась не заражена.

Принимала я душ в одиночестве, в этот раз Келлер не наведывался, но я постоянно бросала взгляды на выключенную лейку, под которой он мылся.

Одевшись, я снова отправилась в комнату, я была наполнена мыслями о подушке, надеялась, что укутаюсь в одеяло и усну без задних ног, но не тут-то было.

У двери стоят Хьюго и Хосе. Они разговаривают о своём, а я вспоминаю, как рыжий ублюдок толкнул меня, а после запер дверь. Неужели я задела его самолюбие настолько сильно, что он был готов оставить меня умирать? Успокаиваю себя и собираюсь пройти мимо, но смех рыжего выводит меня из себя.

Останавливаюсь, так и не открыв дверь.

– Хьюго? – окликаю его я.

Парень переводит взгляд с Хосе на меня, от его улыбки не остаётся и следа, а во взгляде пробегает неуверенность. Парень быстро берет себя в руки, снова корчит надменное лицо и, смотря на меня как на букашку, спрашивает:

– Чего тебе?

Но я не букашка и не позволю какой-то там псине подвергать меня опасности.

– Ублюдок, ты толкнул меня, – говорю я, стараясь копировать ледяной тон полковника Келлер.

Парень снова переводит взгляд с меня на Хосе и обратно.

– Не было такого, – лжет он.

Вижу в его глазах страх. Я ведь могу донести, и тогда рыжую морду выкинут отсюда. Но я так не поступлю. Нет. Я сделаю иначе.

Подхожу к нему так же, как уже делала это в комнате в нашу первую встречу. Хьюго отступает и упирается спиной в стену. Ты в ловушке ублюдок.

– Было. – Тычу пальцем ему в грудь и сквозь зубы шиплю как змея. – Ты толкнул меня, а потом запер дверь!

Весь страх, что я испытала тогда, снова возвращается. Я отчетливо помню, насколько покинутой себя чувствовала. Я была уверена, что умру там.

– Нет.

– У тебя не хватает смелости даже признать это? Ты отвратителен.

– Просто ты не являешься ценителем прекрасного, – пытается отшутиться Хьюго.

– Предупреждаю в последний раз…

– Тебе меня не запугать.

Ах так. Ну ладно, мой рыжий друг. Попрощайся со своими яйцами. Резко опускаю руку вниз, хватаю его за самое ценное, что есть у мужчины, и сдавливаю так, что рыжая псина встаёт на носочки, а его голос становится тонким как у младенца.

– Алекс, ты что – сдурела? – пищит он.

Сдавливаю ещё сильнее и говорю медленно, с расстановкой. Так, что даже до отсталого дойдёт смысл сказанного мною.

– Хьюго, запомни раз и навсегда, не смей обижать меня, оскорблять и даже смотреть в мою сторону. Иначе…

– Иначе? – пищит он.

– Иначе, – сдавливаю ещё сильнее, рыжий шипит сквозь стиснутые зубы. – Я кастрирую тебя во сне, а на утро ты найдёшь своё богатство у себя под подушкой. Понял?

– Да. Отпусти. Отпусти меня.

– Отпущу сразу же, как только ты скажешь мне правду. Ты толкнул меня в здании суда и запер дверь?

– Да. Да, твою мать!

Краем глаза замечаю, что к нам практически вплотную кто-то подходит. Твою мать! Келлер. Зейн переводит взгляд с меня на Хьюго, а потом опускает ледяной взгляд туда, где до сих пор моя рука душит будущих рыжих детей Хьюго. Брови Келлера взлетают, что является крайней степенью его изумления.

– Брукс, ко мне в кабинет, пообжимаешься с очередным кавалером после разговора.

Отпускаю Хьюго, и он тут же скукоживается в микроскопическую субстанцию. Поворачиваюсь к Келлеру и зачем-то пытаюсь оправдаться.

– Я вовсе с ним не обжималась.

– Уволь меня от этих разговоров.

Уволь меня? Кто в наше время так разговаривает?

Келлер разворачивается и уходит в свою комнату, плетусь за ним, уставшая и изможденная. Укол, который мне поставил доктор, уже начинает действовать, и меня нещадно клонит в сон.

Стычка с Хьюго заставила меня взбодриться, но не до конца. Идя за Келлером, я ещё даже не понимала, что Хьюго был только первым камнем, который в меня сегодня бросят.

Оказавшись в комнате Келлера, не спрашивая разрешения, прохожу к его стулу и сажусь.

– Брукс, ты потерялась на задании…

– Я не потерялась!

– Вот как, а что произошло? Ты шла последней, а потом тебя не стало.

– Дверь захлопнулась, и я осталась там. Случайность.

Снова ложь, но даже для такого ублюдка, как Хьюго, я не хочу наказания от Келлера, я сама за себя постою. Тем более если Хьюго накажут в виду изгнания, я буду корить себя за это. Глупо, я знаю, но уж ничего поделать не могу. Я ещё не настолько низко пала, чтобы стать окончательной мразью.

– Ты не сдала оружие.

– Я его потеряла.

– Как можно потерять оружие?

– Знаешь, я не очень о нём переживала, когда летела со второго этажа!

Мой всплеск не остается в тени холодности Келлера. Пару мгновений он просто смотрит на меня, а потом спрашивает:

– Как ты?

– Готова убивать.

– Брукс, ты должна понять, что я не желаю тебе зла. Но ты должна знать правила, которые действуют за пределами базы номер восемь. Первое, и самое главное, выполнять все мои приказы, в случае моего отсутствия или смерти, все командование переходит к Хосе, от него к Синтии. Второе, оружие на вес золота. Ты должна следить за ним так же, как за своей жизнью.

Да он издевается надо мной! Неужели Келлер не понимает, что мне пришлось пережить? Мало того, что один из его команды меня практически убил, так потом я летела со второго этажа и прощалась с жизнью второй раз за пару минут. А потом я шла за заражённой с лысым котом. В какой-то момент и вовсе думала, что сошла с ума. А после это идиотское появление ещё одного Келлера. Провал задания, следом стычка с Хьюго. И последнее, что мне сейчас нужно, так это разговоры о правилах. Я чудом выжила и хочу спать. Неужели всё остальное не может подождать до утра?

Смотря на Келлера и постепенно закипая внутри, я понимаю – ему меня никогда не понять. Он не привык иметь дело с гражданскими. Я ведь не солдат, а обычная девушка. Самая обычная, испуганная до смерти девушка.

– Я поняла. Но ты мог бы рассказать о правилах до того, как мы вышли на поверхность. Я могу идти?

– Иди. Вечером я жду отчёт о том, что было.

Это ещё что за хрень?

– Отчёт?

– Да. Каждый раз, после того как мы возвращаемся, конспектируем всё, что было с момента выхода на поверхность.

– Это ещё для чего?

– Брукс, иди, я не настроен отвечать на вопросы.

Встаю и направляюсь к двери.

– Брукс, волосы должны быть убраны. Всегда.

Не отвечаю на это, выхожу из комнаты и практически врезаюсь в полковника.

– Здравствуйте, – говорю я и как можно быстрее ухожу в сторону своей комнаты.

Кривляюсь, пародируя Келлера, волосы должны быть убраны. Да что ему до моих волос?! Достал. Идиот.

И всю дорогу я чувствую на своей спине пристальный взгляд холодных глаз полковника. От этого без моей воли спина выпрямляется, и я стараюсь идти более… красиво что ли. Возвращаюсь в комнату, скидываю ботинки и заваливаюсь на кровать. Не проходит и пяти минут, как я засыпаю. Мне снится зараженная девушка, она снова помогает мне, и я снова ухожу, не попытавшись помочь ей. Просыпаюсь от достаточно громких разговоров моих соседей по комнате. Синтия и Хосе спорят, и я понимаю, это не из-за того, что понимаю их слова, брошенные друг в друга на мексиканском, а по тону, каким они говорят.

Сажусь и наблюдаю, как спокойная Синтия, раскрасневшись, кричит на Хосе. Он же в свою очередь бросает ей короткие фразы, но из-за специфики языка они кажутся довольно агрессивными.

Кроме меня, ещё двое зрителей, Рики и тот, кто хотел убить меня. В итоге Синтия указывает Хосе на дверь, и тот уходит.

– Вот это да, – говорит Хьюго. – Столько страсти.

– Хьюго, захлопнись, – говорю я и перевожу взгляд на Синтию. – Что случилось?

Синтия садится на кровать и устало выдыхает, косится в сторону Рики и Хьюго.

– Парни, оставьте нас одних, пожалуйста, – прошу я, смотря только на Рики.

– С чего ты решила, что можешь нами командовать? – спрашивает Хьюго.

Приподнимаю брови в удивлении и вижу, как парень тут же опускает руку себе на промежность. Вот так-то, лучше береги своих птенчиков как зеницу ока.

Рики выходит и тащит за собой друга, и тот всё же уходит, хотя и без явного желания.

Синтия пересаживается на мою кровать и говорит:

– Хосе начал ухаживать за Оливией.

– Оливией?

– Это девушка, она жила здесь ещё до того, как появился туман, и она встречалась с Келлером. А теперь Хосе воспылал к ней чувствами. Это так глупо и неуместно.

– Так в чем проблема? Если она свободна…

– Проблема в том, что из-за его отношений, которых вообще может и не быть, разладится атмосфера в нашей группе. Все эти встречания вообще давно пора прекратить. А что, если у Келлера есть какие-то чувства к Оливии? Что тогда? А я тебе скажу что, из-за отношений Хосе и Оливии будем страдать все мы. Весь отряд.

– В этом я с тобой согласна. Я немного не поняла, Келлер, Хосе и эта Оливия жили здесь до тумана?

– Да. Они из семей военных. Хосе рассказывал, что он живет здесь с восьми лет, а Келлер вроде как с рождения. Что касается Оливии, я не знаю, но мне известно, что она и Келлер встречались три года. А теперь Хосе решил… да идиот он.

Не думала, что Келлера может кто-то выдержать так долго.

– А ты слышала, там на задании, как парень с базы номер девять назвал Келлера братишкой? – спрашиваю я.

– Да. Но об этом мне ничего неизвестно. А у Келлера спрашивать я не буду.

Дверь нашей комнаты распахивается, и на пороге я вижу свою сестру. Боже, ещё несколько часов назад я думала, что не увижу её больше. Улыбаюсь, но это длится недолго. Лекса входит в комнату и, закрыв дверь, налетает на меня:

– Ты не пришла! Ты обещала мне, что поговоришь с мамой. Я так на тебя рассчитывала, а ты меня подставила.

Моя челюсть падает, Синтия под шумок смывается из комнаты. Я не могу подобрать слов.

Многим позже я буду думать, что небольшая перепалка с Келлером была вторым маленьким камнем, брошенным в меня в тот день. Третьим и очень ощутимым камнем стали слова сестры.

– Ты не хочешь поинтересоваться, как у меня дела? – спрашиваю я у Лексы.

Сестра дышит, словно пробежала марафон и выиграла его с большим отрывом.

– Что? К чему ты это спрашиваешь? Алекс, ты была нужна мне, я ждала тебя.

Встаю с кровати и чувствую, как слезы выступают на глазах. Я устала со всеми бороться. Хьюго, который почти убил меня, Келлер, с вечно недовольным лицом и всевозможными приказами, с Лари, которого я почти потеряла, с полковником, она кажется не очень довольна моим пребыванием здесь.

– Не всё крутится вокруг тебя, Лекса.

– Речь не обо мне! – переходит сестра на крик и кладет ладонь себе на живот. – Речь о малыше, которого ты оставила без отца, и меньшее, что ты можешь сделать, так это помочь мне сообщить маме. Разве я много прошу?

От былого ангела не осталось и следа.

Я больше не в силах сдерживать слезы, и они стекают по щекам, я их не утираю, смотрю на сестру с таким презрением, которого она от меня никогда не видела.

– Я помогу тебе, но это будет последнее, что я сделаю для тебя. Ты поняла?

Губы Лексы образуют идеальную букву "о".

– Ты ещё и злишься на меня? – спрашивает она.

Беременность снесла сестре голову, раньше она никогда не была такой вспыльчивой. Кажется, придётся позабыть о покладистой Лексе.

Но я, в отличие от неё, ангелом никогда и не была, злость берет верх, и я говорю:

– Лекса, да я чуть не умерла из-за того, чтобы у тебя всегда были лекарства, я летела со второго этажа и думала, что больше никогда не увижу свою семью, я лгала ради тебя, я подставила Дока, который является одним из немногих, кто хоть как-то принял меня. В отличие от тебя, я хожу в общий душ, сплю по соседству с парнем, который строит мне козни. Если ты думаешь, что тебе тут сложно, поверь, ты не одна такая.

– Я ведь не знала.

– Ты даже не спросила.

– Ты пообещала мне и не пришла! Что я должна была делать?

– Могла бы и сама попробовать решить проблему. Не я ложилась с Зари в кровать, а ты!

– Если бы он был здесь, да я бы никогда в жизни не попросила тебя о помощи! Он бы достал мне лекарства и помог поговорить с мамой, и не упрекал бы меня по мелочам!

По мелочам…

– Ты… самовлюбленная дрянь.

– Не говори так.

Сглатываю ком, всё же утираю слёзы и говорю.

– Идём к маме, я скажу ей, помогу тебе, и дальше ты будешь справляться сама или с помощью мамы, или с помощью духа Зари. Меня твоя жизнь больше не касается.

Поведение сестры меняется на глазах. Плечи опускаются, и она кажется уставшей и разбитой.

– Алекс, прости, я… это всё гормоны.

– Как легко, когда есть на что спихнуть ответственность. Раньше была я, теперь гормоны.

Выхожу из комнаты, а внутри бушует буря. Заходя в лифт, я вспоминаю, что сегодня двадцать шестое августа. День моего рождения. Отличная вечеринка, Алекс. Лучше не придумаешь. Сестра даже не вспомнила об этом. Да всем плевать на меня и какой-то дурацкий день рождения.

Вплоть до самой комнаты Лекса пытается мне что-то объяснить, но я не слушаю. Сейчас её слова не имеют никакого значения, а звук голоса сестры раздражает. Я словно сжатая пружина, если кто-то ещё запустит в меня камень, я сорвусь.

Вхожу в мамину комнату и вижу идеальную картину, мама и Габи сидят на полу и строят какие-то башни из идеально ровных кубиков разной формы. Лари в комнате нет. Возможно, это и к лучшему, в данный момент выяснять отношения с ним я не хочу.

– Алекс, девочка моя.

Мама отвлекается от занятия и обнимает меня. Обнимаю её в ответ, но быстро отстраняюсь.

– Мам, нам нужно серьезно поговорить.

Хочу покончить с обещанием раз и навсегда.

Лекса, как призрак, стоит у двери, ещё пара мгновений, и она даст деру. Мама становится серьезной, подвожу её к кровати и усаживаю. Располагаюсь рядом и пытаюсь подобрать слова.

– Что случилось? – спрашивает она.

– Мам, ты скоро станешь бабушкой.

Вот. Я подобрала слова.

Никогда не забуду лицо мамы в этот момент. Удивление и шок.

– О боги, Алекс, я думала, что это когда-то произойдет, но ты должна была быть осторожной…

– Нет, мама, не я принесу тебе внука.

– А кто?

Словно выбор велик.

– Лекса.

– Нет, Лекса не такая…

Ну всё, хватит с меня. Мама может предположить, что залетела я, но только не её драгоценная Лекса.

– Какая – не такая? – спрашиваю я и уже ощущаю, как последний камень летит в мою сторону. Я даже не буду уворачиваться.

– Лекса не легкомысленная, она себя так не ведёт…

Поднимаюсь с кровати и пытаюсь улыбнуться, но губы дрожат.

– Ну тогда я оставлю тебе с твоей нелегкомысленной дочерью, которая залетела в шестнадцать лет.

И да, спасибо за поздравления.

Вылетаю из комнаты, мне срочно нужно место без людей. Но они повсюду. Везде эти люди. Взрослые и дети. Их слишком много. Они шумят, кто-то смеётся, другие разговаривают, они все куда-то идут. Расталкиваю всех, практически наступаю на какого-то ребенка, его мать вопит мне в спину, но я не слушаю. У меня внутри своя боль, которая через мгновение вырвется наружу. И сейчас мне плевать на всех и каждого. Плевать на маму и её отношение, на неблагодарную сестру, на рыжего идиота, на чувства Лари и ненависть Келлера. Пошли они все лесом. Ненавижу их. Всех их вместе и каждого по отдельности.

Это срыв. Я понимаю это по звону в ушах и частоте биения моего сердца. Руки трясутся, а дыхание вырывается рваными свистами.

Не понимаю, как я оказываюсь в зале, где кажется целую жизнь назад я училась стрелять. Тут никого нет. Сажусь в угол, под навесной шкаф, обхватываю ноги руками и начинаю плакать. Плакать так, как никогда раньше не оплакивала себя. Свою никчемную личность, которая никому не нужна. Я одинока. Одинока так сильно, что, даже будучи с семьей, я не чувствую поддержки и единства. Слезы не заканчиваются, и я начинаю кричать. Долго и протяжно. Зачем я кричу? Не знаю, просто видела в одном фильме, что это помогает. Ложь. Не помогает. Крик только садит мои голосовые связки, и я начинаю рыдать уже не как истеричка, а как побитая хриплая собака.

Проклятые слезы не кончаются, я даже не сразу замечаю, что я тут больше не одна. Какой-то мужчина пытается поднять меня, но я отбиваюсь и толкаю его так сильно, что он падает на задницу. Его старое лицо искажает маска ярости. Он что-то кричит. И я кричу. Снова. Вижу, как он подносит к лицу рацию и что-то говорит.

Встаю и пытаюсь сбежать из зала, но меня кто-то хватает и держит. Так крепко, что мои кости хрустят, а слезы наконец-то заканчиваются. Перестаю плакать и оседаю в руках поймавшего меня. Больше меня не держат, обмякшее тело оседает на пол. Не знаю, сколько времени проходит, но за моей спиной начинают стрелять, оборачиваюсь и вижу, что это какая-то группа, как и наша ранее, учится управлять оружием. Мужчина, которого я толкнула командует ими. Кажется, я нажила себе новые неприятности, но так я думаю до того момента, пока в зал не приходят двое в черном и не уводят меня в темную камеру, которая находится неизвестно где. Карцер, так назвал это место один из тех, кто притащил меня сюда. Что это значит, я не знаю, но мне известно одно – сегодня я потеряла куда больше, чем приобрела.


Глава восемнадцатая

– Что всё это значит?

Уже около минуты я стою перед массивным столом полковника Келлер. Женщина смотрит на меня как на мусор под её отполированными ботинками, а я стараюсь не пересекаться с её ледяным взглядом. Самую долгую минуту в своей жизни я рассматривала кабинет морозной, как ветер Антарктики, командирши. Кроме огромного стола на толстых ножках, тут есть три стула, на одном из них сидит сама полковник, два других стоят у стены, как бы показывая всем присутствующим, что сидеть в этом царстве холода и мрака может только одна особа. Стены выкрашены в неприглядный серый цвет. Позади полковника висит портрет президента. Интересно, жив он или нет, до того, пока я не увидела портрет я даже не задумывалась, что творится в мире за пределами базы номер восемь. Осталось ли правительство? Делают ли они хоть что-то для победы над туманом? А если президента нет в живых, то кто тогда правит? Очень много вопросов, на которые мне никто не даст ответа. На стене справа висит огромных размеров карта. Левая чиста, как мысли младенца, в самом углу стоит тёмный шкаф под цвет стола и стульев. На столе полковника идеальный порядок, такой же я видела у Зейна. Педантичность их семейная проблема. Им бы к психологу сходить.

За всё время, что я разглядываю кабинет, я так и не увидела ни одной женской безделушки. Ни статуэтки, ни картины, ни вазы с цветами, на идеально убранном столе не нашлось даже места для семейного фото. И этот факт говорит о многом. Полковник холодна не только снаружи, но и внутри. Не удивлюсь, если в её венах течёт гелий, а не тёплая кровь.

По правую сторону от меня стоит Зейн, руки его, как и мои спрятаны за спиной, но есть отличие, мои конечности не по своей воле там находятся, а из-за сковывания неудобных наручников, которые натирают кожу на запястьях.

Слышу голос Зейна, но даже не вслушиваюсь в их смысл. Сейчас меня вероятнее всего разжалуют, ведь оказалось, что я толкнула одного из членов правления базой номер восемь. Кто ж знал? Никто, а я даже не обратила внимания, что на его руках нет черного или какого-то другого браслета. Я тогда вообще ничего не видела. Сейчас, спустя время я понимаю всю абсурдность моего поведения, но тогда мне казалось, что жизнь окончена. Я настолько страдала, чувствовала себя предельно одинокой и никому не нужной, что сорвалась. А теперь мне приходится столкнуться с последствиями своего срыва лицом к лицу.

– Александрия Брукс, – говорит полковник, и я чувствую, как меня покрывает ледяной коркой.

Перевожу взгляд на полковника Келлер и вдруг понимаю, что хочу быть такой же, как она. Холодной и безэмоциональной глыбой льда. Хочу прекратить разочаровываться в людях и не чувствовать боли из-за их чувств к моей персоне. Но мне такой никогда не стать. Чтобы быть глыбой, ей нужно родиться. Я же больше похожа на кисель, который растекается всё дальше и дальше. Думаю, так обстоят дела.

– Что меня ждёт? – спрашиваю я.

– Это зависит от того, что ты мне расскажешь.

Полковник складывает на столе руки, и я подмечаю, что на ней нет обручального кольца, а ногти идеально подстрижены под корень. Никакого лака на них, естественно, нет.

– Я не хотела толкать мистера…

Я забыла как его зовут.

– Мистер Голд хотел помочь тебе, – произносит полковник и слегка склоняет голову набок.

– Я благодарна за его попытку.

– Провальная вышла попытка, – говорит Келлер и переводит взгляд на Зейна. – Что твоя подопечная делала на стрельбище, когда её там не должно было быть?

– Не могу знать, – отвечает Зейн, смотря на стену позади полковника.

– Плохо, Келлер.

Королева льда снова смотрит на меня.

– Что случилось до того, как ты попала на стрельбище?

Ещё будучи в карцере, я решила, что скажу правду. Я всего лишь человек, и мои чувства дали сбой. Впервые за долгое время мне не хочется солгать или как-то выгородить себя.

Мой срыв – это провал, за который я обязана ответить.

– Я поругалась со всеми, с кем только могла, с мамой и сестрой, с парнем из нашего отряда, и со здравым смыслом. На задании я упала со второго этажа и брела одна…

Полковник поднимает руку, и я тут же замолкаю, она говорит сыну, но смотрит на меня.

– Келлер, прошу тебя покинуть мой кабинет.

Вот чёрт… всё же надо было лгать.

Зейн не спорит и тут же уходит. Пару мгновений в кабинете висит тишина. Женщина кивает мне на стул у стены.

– Присядь.

Приказ, не просьба или предложение. Опускаюсь на стул, но сидеть достаточно неудобно. Руки за спиной мешают, и мне приходится сесть так ровно, словно я проглотила лом.

– У тебя был срыв, – говорит женщина, не сводя с меня ястребиного взгляда. – Знаешь, что это значит?

Я даже сути вопроса не понимаю.

– Нет.

– Это значит, что ты слаба и не можешь больше выходить с черными.

– Думаю, вы правы.

– Я всегда права.

Без сомнений.

Женщина откидывается на спинку стула, но делает это так элегантно, что действие не вяжется с её военным прошлым и настоящим.

– Знаешь, что я скажу тебе Александрия… ты уязвима и никчемна. Ты слаба и недисциплинированна. Но увидев тебя там, на корабле я была уверена, что вижу перед собой бойца.

Как ей удалось одновременно унизить меня и захотеть узнать её мнение о моей персоне?

– Почему?

– Ты единственная из всех была покрыта кровью с головы до ног. Я видела в твоих глазах, что ты вырвала свою жизнь из лап самой смерти, и ты дошла до точки, до которой не добрались миллионы других людей. Других… более храбрых и сильных, более целеустремленных и отчаянных.

– К чему вы это говорите?

– Я говорю это к тому, что тебе не выпал шанс жить на базе, ты его выгрызла, ломая зубы и глотая кровь. Но из-за неподобающего поведения можешь покинуть базу так же быстро, как и попала сюда. Ты хочешь этого?

– Нет.

– И я не хочу. Я дам тебе один совет, и твоё дело прислушаться к нему или нет.

Совет от такой сильной женщины на вес не то что золота, а даже платины.

– Я слушаю.

– Перед тобой море возможностей. Весь мир, начиная от растений и заканчивая людьми, делится всего на два вида – жертвы и хищники. Ты должна решить, кем ты хочешь быть. Я не увидела в тебе жертвы, а я никогда не ошибаюсь.

– Я не хочу быть жертвой, – шепчу я.

– Это похвально. Тогда убери всё, что тебе мешает стать лучше. Ты получила возможность научиться защищать себя, взять в руки оружие, начать тренироваться и стать сильной, как внутренне, так и внешне. Так держи свой шанс и преобразуй его в возможность.

В возможность выжить.

Полковник замолкает, и я какое-то время раздумываю над её словами.

– Александрия Брукс, так кем ты хочешь быть?

Незамедлительно отвечаю:

– Хищником.

Уголки губ полковника еле заметно поднимаются вверх, а в глазах пробегает искорка неподдельного интереса.

– Какое будет наказание за нападение на мистера…

– Мистер Голд сам виноват, ведь что страшнее женщины в гневе? Только женщина, которая этот гнев может скрыть и бросить его в спину обидчика.

Вот эта сила.

Вау!

От полковника исходит такая самоуверенность, что в какой-то степени она передаётся и мне.

– Можешь идти. И я надеюсь, что твой выбор не изменится, а то весь мир и так превратился в сплошных жертв, – заканчивает свою речь полковник с некой брезгливостью.

Покидая кабинет полковника Келлер, я настолько сильно поверила в себя, что даже смогла улыбнуться. Я шла с закинутыми за спину руками и вовсе позабыла о наручниках, в комнату Келлера я постучала ногой и, увидев меня, он даже не удивился.

– Я остаюсь, – сказала ему я.

– К сожалению, – добавил он.

Келлер снял с меня наручники, и я тут же сказала ему, что буду учиться быть черным. Таким, что больше никому не станет за меня стыдно. В первую очередь мне.

У каждого в жизни наступает предел. У всех он разный, кто-то больше не может ходить на нелюбимую работу, кто-то не способен более терпеть обреченный на развал брак, кто-то понимает, что хватит быть слабым и беззащитным, другие же осознают, что не в силах мириться с устоями общества. У всех есть предел. И у меня в том числе, я переступила черту и рада, что за этой чертой меня ожидала полковник Келлер, ведь именно её холодность и самоуверенность придали мне сил и помогли найти новую цель. Стать хищником.

Вернувшись в комнату, первое, что я вижу, это свою кровать, а на ней стоит коробка из-под банок кукурузы, коробка обмотана красной лентой, и всё это великолепие держит неказистый бант.

– Кто это принёс? – спрашиваю я у тех, кто в комнате, и все присутствующие пожимают плечами.

Развязываю бант и открываю коробку. На лице тут же возникает глупая улыбка. Футболка Лари лежит на дне, а поверх неё записка. Я сразу узнаю почерк друга и корю себя за мысли о том, что ненавижу его. Он последний, кто достоин столь яростных эмоций с моей стороны. Достаю бумажку с незатейливой надписью "С днем рождения, Алекс, я так и знал, что ты её сперла". На глазах выступает влага, но я сдерживаюсь и отложив записку, достаю футболку. Она была в одном из рюкзаков, которые мы собрали в нашей квартире в Дрим Сити. Как Лари удалось достать её? Все наши вещи забрали и, как я думала, обратно нам их возвращать не собираются.

Беру футболку и ухожу в душ. Несколько леек натужно работают, когда я нагая вхожу в прохладное помещение. Не обращая ни на кого внимания, моюсь, а после облачаюсь в футболку, трусы и ботинки. Именно в таком виде я возвращаюсь обратно в комнату. Люди – те, что ещё не попрятались в своих комнатах провожают меня взглядами, кто-то шепчется за спиной, но мне плевать. Хищника не заботит, что там думают жертвы.


Глава девятнадцатая

– Брукс, живее!

Бегу ещё быстрее, хотя кажется, что это уже невозможно. Очередная тренировка, на которую я можно сказать напросилась ещё три месяца тому назад. И кроме меня теперь страдает весь наш отряд. Я была удивлена, но Келлер поддержал меня, когда я, окрыленная словами полковника, сказала ему, что мне нужны тренировки. Оказалось, что они и так есть у черных, но мне и этого было недостаточно. Ночью я приходила в зал и на третий раз меня поймал Келлер, разбудил всех наших, сказал, что они должны поблагодарить меня за новую нагрузку, и мы побежали. Я чувствовала взгляды каждого из них. Думаю, они злились и негодовали. Но это неважно, чем сильнее и опытнее будет каждый из нас, тем выше шансы на выживание за пределами периметра базы номер восемь.

Кроме бега, у нас есть спарринги, которые по-прежнему выглядят до ужаса нелепо. Келлер раз за разом ставит против меня Хьюго. С ним у нас больше проблем не было, но и друзьями мы, естественно, не стали. Предполагаю, рыжик боится за свои яйца, которые я обещала ему отрезать. Также мы занимаемся стрельбой, и, кроме пистолета, я более-менее научилась обращаться с автоматом и ружьем. В первый раз выстрелив из ружья я чуть не сломала себе ключицу, отдача была настолько сильной, что я плюхнулась на задницу и взвыла от боли. Хьюго ржал, но я не обращала на него внимания, с ним я уже разобралась, и у меня появилась новая цель – научиться всему, что мне может дать база номер восемь.

Начиная с отбоя и до двух часов ночи мы бегаем, отжимаемся, прыгаем на скакалке, проводим спарринги, разбираем и собираем оружие, чистим его и выслушиваем наставления Келлера. Больше я не пропускаю ни единого слова мимо ушей, я должна знать как можно больше. Потом, измотанные и уставшие мы отправляемся спать.

Мама и Лекса пытались поговорить со мной, но я заверила их, что всё нормально, но это не так. Обида, что снесла мне крышу, никуда не делась, но разбираться с этим я не намерена. Я прихожу к ним три раза в неделю, разговариваю, иногда даже смеюсь, но что-то во мне изменилось, и я окончательно перестала чувствовать себя частью семьи. Может, это и к лучшему? Им больше не угрожает опасность, Лекса находится под наблюдением докторов, её беременность протекает замечательно, осложнений никаких нет и, надеюсь, не будет. Её болезнь никуда не делась, но мне больше не приходится воровать, чтобы достать для неё лекарство. И я решила, что отныне они будут заботиться о себе сами. Скорее всего моя вина была в том, что я действительно лезла к ним со своими решениями. Теперь предоставляю эту возможность им.

С Лари мы всё уладили. У нас не было душещипательного разговора, мы просто посмотрели друг на друга, и всё стало ясно. Ему плохо без меня, а мне плохо без него. Надеюсь, что друг больше не возобновит разговор о чувствах, ведь этот диалог может стать фатальным. Предыдущий почти что разрушил нашу дружбу, а Лари последний, кого я хочу потерять. С ним я вижусь куда чаще, чем с мамой и Лексой, сразу после обеда, Лари приходит к моей комнате, и мы отправляемся в зал. Три дня назад он попросил Оливию о возможности стать чёрным, она согласилась, но пока нет информации, когда он пополнит ряды военных.

За три месяца, что прошли после разговора с полковником я была на десяти вылазках. Все они проходили в городе, из которого мы пытались вытащить доктора. Нашу группу уже начали называть счастливой, ведь десять вылазок подряд у нас обходилось без жертв. Мы добывали еду и одежду, медикаменты и инструменты, привели троих мужчин, все они были поселены в блок мистера Голда, того самого, которого я толкнула, а после попала в карцер. Я вернула Доку украденное лекарство. Келлер заставил меня идти к нему лично, это было волнительно, но не более, чем увидеть самого Дока. Кажется, что он вовсе не заметил моего прихода, так и сидел за столом, делая пометки. Его клетки были пусты, все, кроме той, где раньше была Роберта. В тот раз там оказалась не она, а другая девушка.

Роберту я больше не видела, однажды я предприняла попытку найти её на территории базы, но эта глупость закончилась лишь потерей времени. Я обратилась к Келлеру, но он сказал, что люди, живущие не под его опекой не его дело.

Была ещё одна интересность, я поцеловалась с Рики, но ничего не испытала. Весь поцелуй могу объяснить двумя словами – было приятно. Ни мурашек, бегущих по рукам, ни бабочек, наводящих беспорядок в моём животе. Это было печально. Вот уже месяц я стараюсь с ним не пересекаться, хотя это трудно сделать, ведь мы живём в одной комнате. Я благодарна Рики за то, что он не напирает на меня. Он действительно привлекательный и нам есть о чём поговорить, но, как говорится – искра не пробежала.

– Стоп!

Команда Келлера моментально останавливает нас, и упершись в колени рукам, я пытаюсь отдышаться, хотя, кажется, сегодня я устала меньше, чем вчера.

– На сегодня всё. Завтра в полдень у нас очередная вылазка. Всех жду здесь сразу же после обеда.

Все расходятся, а я остаюсь. Делаю ещё пять кругов по залу и в изнеможении заползаю на ринг, улыбаюсь от усталости в мышцах и смотрю в потолок, окрашенный в белый цвет и исполосованный неприкрытыми балками. Завтра очередная вылазка, не могу утверждать, что мне больше не страшно покидать стены базы, но этот страх стал другим. Словно коктейль азарта и ужаса.

Возвращаюсь в комнату, беру вещи и, посетив душ, заваливаюсь спать.

На следующий день посещаю комнату мамы и Лексы, так я делаю каждый раз перед вылазкой, после ухожу в столовую, получаю свою порцию еды, быстро съедаю её и иду в зал. Там уже ожидает Келлер. Он снова делает вид, что не замечает меня, и я этому рада, ведь знаю – на задании всё изменится, там он замечает всех, даже тех, кто ему не очень приятен.

Не проходит и пятнадцати минут, когда зал набивается нашей командой. За прошедшее время я запомнила всех, а с некоторыми мне даже удалось поговорить, удивительно, но люди словно жаждут рассказать кому-то свою историю, а мне любопытно их слушать.

Отто, парень из другой части планеты, за три дня до появления тумана он прилетел к своей подружке, с которой они познакомились в одном из самых дорогих отелей Дубая на отдыхе. По его словам, это были три дня незабываемого и практически непрекращающегося секса. Я думаю, он преувеличивает, но кто я такая, чтобы переубеждать его, он ведь может и решить доказать мне свою правоту. Отто Кастель вполне симпатичный молодой человек, в следующем месяце ему исполнится двадцать четыре года, его темные кудрявые волосы постоянно спадают на глаза, и он трясет головой, чтобы скинуть их, но они настолько назойливы, что снова возвращаются в исходное положение. Отто из достаточно богатой семьи, но, как и все здесь оказался не в то время не в том месте. На базу он попал случайно, его и ещё четверых мужчин нашел один из отрядов, в первый же день появления тумана. На мой вопрос куда делась его подружка, он сказал, что она обезумела и парень запер её в ванной, что с ней стало потом, он не знает, да и знать не хочет. Отто надеется, что когда-то найдет свою огромную семью. У него семь старших братьев и две младшие сестры.

Анита Листа – третья и последняя девушка из нашего отряда – родилась в Токио, но её родители оба американцы. Когда Аните было семь они перебрались на родину и жили в Нью-Йорке, но когда девочке было девять, её мама и папа в один из вечеров не вернулись домой. Немногим позже она узнала от тучной женщины в полицейской форме, что родителей больше нет. Они были в торговом центре, когда там взорвалась самодельная бомба. Это был не полномасштабный теракт, погибло всего три человека, но именно родители Аниты оказались в самом эпицентре. Темноволосую девочку отправили в детский дом, ведь единственный живой родственник – её бабушка отказалась брать Аниту на попечение. Почему она так поступила, Анита не знает до сих пор. В доме для одиноких детей она провела всего пять месяцев, а после её забрали в семью, где и без неё было уже четверо детей. Анита говорит, что это была самая отвратительная семья, которую можно себе только вообразить. Она сбегала от них трижды, потом её вернули обратно в детский дом. После этого она оказывалась ещё в четырёх приемных семьях и все возвращали её назад, пока женщина соцработник по имени Блу не забрала её к себе, на тот момент Аните было уже тринадцать. В итоге они переехали в Дрим Сити, Анита жила прямо рядом с вокзалом, с которого я и мама забирали Лексу. Блу погибла на второй день непроглядного тумана, на них напал обезумевший мужчина, и Блу подставила себя под удар и последнее, что она сказала перед тем, как мужчина перегрыз ей глотку: "Анита, живи. Беги!". И Анита бежала, она не знала куда и для чего. Слезы её застилали глаза, но неожиданно среди хаоса и ужаса появилась пожилая пара, они взяли девушку с собой и привезли к месту сбора, так она и попала сюда.

Орландо Кант, темнокожий парень тридцати лет, попал сюда из-за отца. Мне так и не удалось узнать, кем тот работал до падения мира, но он был не самым последним человеком в городе. По словам Орландо, отец влетел в дом и стал собирать вещи, тогда о тумане ещё никто толком не знал, лишь глупые отголоски в сети оповещали о нём. Уже через час Орландо, его отец и их пёс приехали на базу. Пса пришлось прогнать, так как правила запрещали привозить с собой животных, а отец и сын остались здесь. Сейчас отец Орландо работает на базе, но я его ни разу не видела.

Пантифик Риттл, и да Пантифик его реальное имя, родители оказались либо с фантазией, либо с прибабахом. Пантифику девятнадцать, у парня белоснежная кожа, светлые волосы, брови и ресницы, и ярко-зеленые глаза, кажется, что он появился из пробирки. Ей богу, его внешность кажется настолько экзотичной, что я постоянно перевожу на него взгляд. В день прихода тумана в Дрим Сити Пантифик и его младшая сестра остались дома одни, Пегги, так звали восьмилетнюю девочку, приболела, и чтобы маме не пришлось брать больничный или нанимать няню, Пантифик остался с ней. Его сосед по лестничной клетке сказал, что знает о сборах на второй день прихода Тумана, именно он убедил Пантифика и Пегги бежать. Парень до сих пор не может простить себе этого. Он побежал, он хотел обезопасить Пегги, а потом пойти за мамой, но на них кто-то напал. Как утверждает Панти, это были не зараженные, обычные люди, которые приняли его за больного. Скорее всего из-за специфической внешности. Его сильно треснули по голове, а когда он очнулся, Пегги не было рядом. Он рванул к маме на работу, но не нашел её. Отправился домой и там тоже никого не оказалось. В тот день он плакал, он плакал так, что даже звезды слышали его страдания. Не зная, что делать, он отправился на место сбора, которое было на самом краю города, там его и ещё семнадцать несчастных забрала машина темно-серого цвета. И каждый раз, когда он идёт на вылазку, парень надеется найти свою сестрёнку и маму. Хоть кого-то из той жизни, чтобы не чувствовать себя дерьмом. Так он утверждает.

Киту Трумену всего семнадцать и официально он является самым мелким из нашего отряда. Не внешне, конечно, этот лось вымахал под два метра ростом и, подозреваю, продолжает расти. Он всегда грустит, даже над бредом, что льется изо рта Хьюго, он никогда не смеется. И Кит единственный, о ком я не знаю ничего, кроме имени, возраста и его роста. Смотря на парня, я вижу его историю и думаю, она одна из самых печальных, что я слышала в нашем отряде. Несмотря на весь свой рост и ширину плеч, я вижу в нём ребенка, которому бесконечно одиноко и грустно.

Ещё один занятный экземпляр – Леон Вайс. Как известно, ему двадцать два года, и он умел стрелять ещё до того, как туман нагрянул на нашу грешную землю. Леон стрелял в тире вместе со своим отцом и дядей. И вы удивитесь, узнав, кем его отец работал. Нет, не так. Служил, его отец служил в церкви и вроде бы не должен брать в руки оружие, но священником он стал после армии, где ослеп на правый глаз. Леон не родной сын священника, по сути, тот подобрал его и воспитал так, как смог. И Леон в какой-то степени верит, что туман пришел не просто так. Люди стали слишком грешными и поэтому Господь послал туман, чтобы вразумить нас. Я с ним спорить не стала, ведь у парня явно пунктик, касаемо веры.

Остальных я так или иначе знала. Хосе и Келлер выросли здесь, и я не удивлена, что их подготовка, как у чуваков из крутого боевика. Естественно, о них я узнала из чужих уст. Синтия, та кто знает слишком многое. Сама Синтия попала на базу впервые в пятнадцать лет. Её отчим служил здесь и служит по сей день. А мама Синтии сошла с ума из-за тумана. Женщина, родившая Синтию двадцать лет назад, так и осталась запертой в подвале их дома, в котором Синтия и её мать остались жить после развода.

Ну и последний из нашего отряда – это рыжая псина. Мне он свою историю не рассказывал, но то, как он разговаривал с Пантификом, можно было услышать даже в берушах. Хьюго девятнадцать. Он из соседнего города. Когда пришёл туман, Хьюго был у своей подружки. Сомневаюсь, что у него вообще была подружка, кто в состоянии вытерпеть этого идиота? Может, только его правая рука, но кто знает. Возлюбленные поругались. Хьюго и его вымышленная девушка собачились так, что соседи вызвали копов, ещё до их приезда, парень хлопнул дверью и, сбегая по ступеням вниз, врезался в мужчину, который что-то тараторил и схватил Хьюго за грудки. Мужчина орал, что все скоро умрут и нужно бежать загород. Мужчина попросил Хьюго помочь ему спустить жену на коляске вниз и погрузить её в машину. Чета собиралась загород, там у них был домик. Почему-то мужчина решил, что там безопасно. Хьюго помог им и даже повел машину сквозь туман. В тот момент он был готов сделать всё что угодно, лишь бы не возвращаться в квартиру, в которую уже ворвались копы. Рыжий утверждает, что это был один из немногих его добрых поступков. И стоило им выехать за город, как дед спятил и бросился на Хьюго, ну тот и съехал с дороги, врезался в дерево на полной скорости. Дед оказался не пристегнутым или же отстегнулся по ходу движения, старик так и вылетел через лобовое окно, а бабулю, кажется, хватил инфаркт. Хьюго так и нашли в машине и привезли сюда. О семье он ни разу не сказал ни единого слова. Так, словно её у него никогда и не было. А ещё я заметила, что рыжий постоянно отшучивается. Иногда это действительно смешные шутки, но по большей части они плоские, как и сам долговязый Хьюго.

И я, одиннадцатый член нашей команды.

Сижу на полу и слушаю, как Келлер рассказывает наше новое задание:

– Сегодня мы едем на трёх машинах. Грузовых. Задача – добраться до одного из ближайших городов, сегодня это Дрим Сити и раздобыть как можно больше генераторов.

– Где мы их будем искать? – спрашивает Кит.

– Больницы, торговые центры, полицейские участки. Ещё вопросы?

Вспоминаю наставления копа, который спас нас с Лари из конуры Хами.

– Разве город не закрыли?

Келлер переводит на меня взгляд и произносит:

– Не успели.

Все молчат, Келлер обводит всех нас внимательным взглядом, останавливается на мне и, кивнув головой, говорит:

– Тогда вперед. Брукс, останься.

Непонимающе хмурюсь и наблюдаю, как команда уходит за дверь.

– Прошло три месяца, но именно сейчас мне нужно знать, о чём ты разговаривала с полковником.

Вспомнил же.

– Да так, она давала мне наставления.

Полагаю, разговор о жертвах и хищниках можно отнести к этой категории.

– Что-то ещё она говорила? Просила тебя о чём-то?

– Нет. Да в чём, собственно говоря, дело?

На мгновение, всего на одно крошечное мгновение, взгляд Келлера меняется.

– Не стоит ей доверять.

– Почему?

– Если полковник благосклонна к тебе, это значит одно – ей от тебя что-то нужно.

– Она ни о чём не просила…

– Полковник не просит, она приказывает. И у тебя не будет выбора, только иллюзия его.

Да о чём он говорит? Открываю рот, чтобы завалить Келлера вопросами и объяснить, что его обвинения в адрес полковника необоснованны. Ведь прошло уже много времени, а я её даже не видела. Мне не удается ничего сказать, Келлер снова входит в роль воина и отрезает:

– Брукс, ты свободна. Иди наверх.

Не сдвигаюсь с места, и он дополняет:

– Это приказ.


Глава двадцатая

Три огромные военные машины с кузовами, прикрытыми лишь пологом цвета хаки, движутся в сторону Дрим Сити. На мой вопрос, почему именно туда, Келлер отвечает, что более ближние города будет проще обследовать в дальнейшем, чем те, что находятся в отдалении. Пока у нас есть возможности и ресурсы, нужно обыскать города, которые находятся на расстоянии средней полосы. Что за средняя полоса, я спрашивать не стала, ведь даже на первый вопрос Келлер отвечал без особого энтузиазма.

В его словах есть зерно истины, но мне кажется, что не это является главной причиной нашей поездки именно в мой город. Сегодня Келлер ещё более задумчивый, чем был на предыдущих заданиях.

Уже на протяжении нескольких часов едем в практически полной тишине. В нашей машине расположились Хосе, Кит, Синтия и я.

– Как вы думаете, откуда взялся туман? – спрашивает Кит.

Мы с Синтией переглядываемся. Парень обычно молчалив и слышать от него инициативу к разговору поистине удивительно.

– Не знаю, – говорит Синтия. – Да и скорее всего мы никогда об этом не узнаем.

Хосе сидит за рулём и, кажется, не собирается участвовать в дискуссии, тема которой интересует всех и каждого. На базе я слышала уйму предположений о причинах появления тумана, но правильно говорит Синтия, нам об этом никто не расскажет, даже если у более высокопоставленных людей есть информация на сей счёт.

Кит крутит в руках нож.

– Это понятно, но всё же интересно. Я много думал о тумане, и самый популярный вариант из имеющихся – военные или ученые что-то намудрили, а потом это что-то вышло из-под контроля.

Не один Кит так считает. Я уже сбилась со счёта сколько раз слышала эту версию в столовой, в нашей комнате и даже в секторе, где живёт мама.

– А другие версии? – спрашиваю я.

– Есть и другие, – говорит самый младший из нашего отряда. – Может, это как-то связано с таянием ледников, ведь есть вероятность, что там было заморожено нечто ужасное и, попав в атмосферу, оно превратилось в туман, который ядовит и как-то разрушает наш мозг и тело. Ну, или на худой конец – инопланетяне…

Парень замечает, что глаза Синтии искрятся смехом, она явно улыбается, но из-за респиратора этого не видно, Кит не оскорбляется, хмыкает в ответ.

– А что? После того что видели мы, я поверю во что угодно.

Тут я с ним согласна. Никто из нас даже не подозревал, что мир изменится, а он сделал это так стремительно, что никто не оказался к этому готовым. Даже правительство, военные и ученые.

– Жаль, что нам об этом не узнать, – говорит Кит и тяжко вздыхает.

– Не уверена, что хочу знать причину появления тумана, – честно признаюсь я. – Я бы лучше узнала, что случится с нами, допустим, через год или два.

Хосе выкручивает руль и тихо говорит:

– Если мы доживем до этого времени.

Хосе довольно загадочный персонаж, и явно не самый веселый из нашей команды. Порой пара фраз из его уст отрубает любое желание продолжать разговор. Вот и сейчас мы все замолкаем и продолжаем движение. Через пару часов Хосе разрешает нам подремать, дорога предстоит долгая, а мы не проехали и половины пути.

Ночь проходит без происшествий, единственное, что я слышала, когда стояла в карауле, так это завывание ветра и шелест гнущихся деревьев. Мы остановились буквально на полтора часа, чтобы водители могли отдохнуть, а мы все перекусить, размять ноги и сходить в туалет.

На утро мы снова продолжаем движение, разговаривать никого не тянет, ведь чем ближе город, тем плачевней становятся воспоминания о нём. Некоторые из нашей команды попали на базу именно из Дрим Сити. Я сама пару раз ловлю хандру за хвост и тяну к себе. Я никогда не любила этот город, но тут я провела часть своей жизни. Работала в баре, научилась бить тату и поняла, что это самое счастливое время, что я провела за последние пару лет. Тут я познакомилась с Лари.

Между Хосе и Синтией до сих пор чувствуется напряжение, не думаю, что девушка закатила парню скандал только из-за того, что покой в нашей группе будет нарушен, если он станет встречаться с Оливией, думаю, Синтия сама была бы не прочь, оказаться на месте роковой брюнетки. И да, Хосе и Оливия всё же начали крутить роман, уже две недели как он уходит ночами, и только через пару часов возвращается в комнату.

В мой родной город мы заезжаем в районе восьми утра. Солнце спряталось за плотным непроглядным слоем, ветер с натугой пытается разогнать надоедливый туман, но его ничто не в силах спугнуть, он полупрозрачной вуалью навсегда поселился на нашем загубленном шарике.

Не проезжаем и пяти километров с последнего поворота, как нам приходится покинуть салоны машин. Спрыгиваю с высокой ступеньки, удобнее перекидываю рюкзак с провизией, затягиваю и без того тугой хвост, достаю пистолет и направляюсь следом за всеми.

Мой город.

Я знаю, что немного правее мы оставили дорогой поселок, где мистер Минч должен был спасти нашу семью, но в итоге поймал в ловушку. Сейчас мы будем проходить довольно бедный район Дрим Сити, но он будет не столь обширным, как тот, в котором жила я. Все более или менее нормальные сооружения в виде больниц, полицейских участков и торговых центров будут находиться ближе к центру.

Где-то вдалеке воет собака. Это единственное, что я могу услышать за промозглым ветром. Пятиэтажные дома, где жил не самый состоятельный слой населения, выглядят практически так же, как и раньше. Всё те же выбитые окна, кругом мусор, почти все контейнеры перевернуты, а старые листовки и газеты, подгоняемые ветром, шагают по улицам.

Так вот о чём была речь… Челюсть отпала бы, если б её не удерживал респиратор. Прямо на окраине, практически впритык к первым домам стоит недостроенная стена из бетонных блоков, не вижу, как далеко она простирается. Вот так хотели военные запечатать тех, кто остался внутри. Но, как ранее сказал Келлер, они не успели. Рядом с самым краем бетонной стены лежит перевернутая военная машина, и если приглядеться, то можно разглядеть там мужчину в чёрном. Точнее, его тело, наполовину свисающее из окна.

Сжимаю в руках пистолет, это вроде как и придаёт сил, но мне ещё не приходилось им пользоваться. Первый я потеряла, а второй так и остался девственным. Я не стреляла из него. Не было надобности, я всегда оказываюсь в центре нашей группы, и весь удар на себя принимают те, кто находится вокруг меня, Аниты и Синтии.

В ухе раздаётся уже привычный холодок Келлера:

– Стоять.

Замираю на месте и поворачиваюсь спиной к остальным. Именно так мы всегда и делаем, когда неясно откуда появится враг. После моей первой вылазки нам попадались только одиночки, казалось, что большие толпы зараженных вымерли, но это неправда. Ведь сейчас я слышу звуки. И их много. Словно лавина зараженных расталкивает мусорные баки, машины и даже дома. Они бегут на нас. Из-за проклятого тумана я не вижу сколько их и в каком они состоянии.

– К стене! – командует Келлер.

Как можно бесшумнее перехожу улицу и прижимаюсь спиной к стене. Остальные находятся по правую от меня руку, не вижу все ли здесь, но прямо рядом со мной стоит Хьюго.

Толпа приближается. Слышу хруст металла и треск стекла. Они перелезают через машины, словно не в силах их обойти. С мерзкими шлепками босых ног спрыгивают вниз и снова продолжают шествование по улице.

Сначала я чувствую запах гнили и нечистот, и только потом из тумана появляются первые зараженные. Спасибо респиратору, он спасает от основной части аромата ходячих трупов.

Это больше не люди, так всегда говорит Келлер. Он практически приказывает нам относиться к ним иначе, и сейчас я как никогда готова поверить ему. Совершенно голые и босые кровянистые тела приближаются к нам. Больше невозможно понять, кто из них был мужчиной, а кто – женщиной. Они кровавой массой куда-то целенаправленно идут. Когда я замечаю среди них небольших чудищ, не больше метра двадцати в высоту, на мгновение прикрываю глаза. Дети. Это были дети, которые так и не увидели нормальной жизни. Да что жизни? У них даже детство отняли.

Открываю глаза и старюсь ещё сильнее вжаться в стену. Первые тела проходят мимо, пронося с собой вонючее амбре, словно знамя отличия. Следующая пятерка тоже проходит, они даже не поворачивают головы в стороны. Они целеустремленно куда-то движутся. Внутри зараженных по-прежнему бушуют паразиты, кажется, ещё мгновение, и какой-то червь прогрызёт дряблую плоть, вылезет наружу и прыгнет на меня.

Следом идут более низкие особи, я даже вижу, как одна из них, а это скорее всего женщина, держит маленькое тело за руку. Так как это сделала бы мать. О, боже.

В голове всплывает момент разговора с Келлером, после прочтения моего первого доклада, у нас был долгий диалог. Келлер скептически отнесся к моему рассказу о девушке с котом. Но ведь я не лгала, а как утверждает мистер всезнайка, он видит мою ложь. Больше проблем с докладами у меня не возникало.

Тела продолжают движение, не замечая нас, и когда последние зараженные проходят мимо, воздух не сразу же прекращает вонять. Это даже через респиратор ощущаю, боюсь представить, какое зловоние исходит от них на самом деле.

– За ними, – говорит Келлер, и мы отлепляемся от стены.

Идти за зараженными не очень-то и хочется, но никто не станет перечить Келлеру.

Кто-то из нашего отряда, кто прятался у противоположной стены, задевает что-то металлическое, и на всю улицу разносится громоподобный бряк.

Секунду мы стоим, а потом Келлер говорит, быстро и четко:

– За спиной Брукс пожарная лестница. Все живо наверх.

Моментально убираю пистолет в кобуру на поясе брюк и бросаюсь к лестнице. Вонь гниения возвращается, как и звук их шумных шагов и неразборчивое бормотание. Хьюго подсаживает меня, и я цепляюсь за третью снизу ступеньку. Подтягиваюсь, спасибо тренировкам, и как можно скорее перебираю руками и ногами. В ушах стоит моё прерывистое дыхание. Здание высотой в пять этажей я преодолеваю достаточно быстро, оказываюсь на крыше и тут же слышу скрежет. Наверху видимость ещё хуже, туман гуще. Следом за мной забираются остальные, не медля, идём к центру ровной крыши и тут скрежет повторяется снова.

– Стоять, – тихо командует Келлер, и мы замираем.

Снова скрежет.

Келлер отходит вперед и уже через пару метров пропадает из вида. Снизу разносятся характерные звуки для зараженных, но из-за высоты здания они кажутся далекими. Надеюсь, что преследователи за нами не поползут.

Чёрт, да тут вообще ни хрена не видно. Достаю пистолет и направляю его в сторону, куда ушёл Келлер. Когда он выходит из тумана я вздрагиваю и практически пристреливаю его, но палец так и не нажимает на курок.

– Брукс, убери оружие, – говорит он. – Звук, это открытая дверь, она слетела с петли и болтается на ветру. Разделимся. Кит, Орландо и Отто идёте в сторону полицейского участка. Синтия, Пантифик и Хьюго, вы отправляетесь в больницу. Хосе, Леон и Анита, вы – в здание суда. Я и Брукс в торговый центр. На обследование и нахождение генераторов выделяю не больше двух часов. Связь через рацию, каждые тридцать минут. Ясно?

– Нам что – на себе тащить генераторы? Они же тяжеленные, – говорит Хьюго и бросает на меня косой взгляд.

Я и сама удивлена, что Келлер разделил наш "дружный" дуэт с рыжим. Ведь раньше, что на спаррингах, что в случае разделения группы, Келлер упорно ставил нас вместе.

– Придётся, – говорит Келлер и начинает объяснять расположение нужных нам зданий. Сверяем время и получаем последние наставления.

Направляемся к двери, Келлер идёт первым, Хосе, как всегда, завершает процессию. Ко всеобщему удивлению за все пять этажей не попадается ни один зараженный. Оказавшись на улице, сразу же расходимся в разные стороны. Наша точка – ближайший торговый центр, и эта точка находится дальше, чем у всех остальных.

Безмолвной тенью следую за Келлером. Кажется, что туман стал более плотным, видимость не дальше пяти метров. Идём практически бесшумно, но я слышу различные звуки по обеим сторонам от нас. Кроме ветра, который продолжает растаскивать мусор по мертвым улицам, слышится скрежет, шипение и какие-то шлепки. Даже не хочу знать, что означают все эти звуки, но ожидаю нападения в любой момент. Тело напряжено, концентрация внимания и слуха на пределе.

Обходим машину за машиной, переступаем мусор, Келлер останавливается, оборачивается ко мне и кивает направо. Моментально под звуки барабанящего сердца обхожу перевернутый автомобиль красного цвета и встаю вплотную к стене дома. Келлер этого не делает, а продолжает идти вперед. Несколько шагов, и я теряю его из вида.

Внутри всё сжимается. Вглядываюсь в Туман, но там ничего нет, а даже если есть, мне не видно. Келлер возвращается через пару минут, и я рада видеть его как никогда прежде.

По небу раскатывается гром, и я вздрагиваю. Дождя нам ещё не хватало. Продолжаем идти в тишине. Слева раздаётся звук битого стекла, а следом полукрик-полурык.

Душа уходит из тела, а Келлер хватает меня за руку, и мы бежим вперед. Сворачиваем на соседнюю улицу и продолжаем бежать, я вижу по бокам от нас заражённых. Стоит нам преодолеть их, как они бросаются следом, шипя и бормоча.

Отбрасываю мысли о смерти и безысходности нашего положения. Зараженные заметили нас, и это не светит ничем хорошим. Есть единственное успокоение – Келлер. Он знает, что нужно делать. Он всегда это знает.

И тут небо разрывается миллиардами капель дождя.

В одно мгновение начинается ливень и словно по волшебству смывает туман. Не верю своим глазам и промаргиваюсь, провожу рукой по лицу. Но это так… тумана больше нет, словно его вообще никогда и не было.

Но теперь я вижу десятки зараженных. Их кровянистые тела начинают шипеть и дымиться. Мы с Келлером больше не бежим, сейчас мы просто наблюдатели. Никогда такого не видела. Зараженные начинают кричать и дергаться, а потом замирают в неестественных позах и наступает тишина, разбавленная шумом дождя.

– Что это было? – спрашиваю я у Келлера.

– Не знаю, – отвечает он и приходит в себя намного быстрее меня. – Идем.

Приближаемся к самой большой группе зараженных. Если приглядеться, то эти ужасающие статуи дышат и одному только богу известно, когда они вновь оживут. Дождь омывает обезображенные тела, и на месте волдырей и более открытых участков… мяса образуется чёрная корка.

Бежим по мокрым улицам, в некоторых неровностях дороги уже собрались лужи. Я промокла, но безумно рада снова видеть. Город в ужасном состоянии, кругом валяются тела и стоят замершие статуи чернеющих заражённых, но я стараюсь не смотреть на них. Бежим долго, легкие колет от боли, а ноги немеют. Три месяца назад я бы точно не преодолела такое расстояние, упала бы ещё на середине дороги.

Перед нами появляется торговый центр, Келлер немного прибавляет скорость и вбегает в выбитые кем-то ранее стеклянные двери. Я за ним следом. Озираюсь по сторонам и, никого не заметив, сажусь прямо на пол огромного холла. Стеклянные витрины практически все разбиты, в магазинах ничего нет. Выжившие – те, которым не удалось попасть на базу, всё разграбили. И это ведь не вещи первой необходимости. Магазины с одеждой, техникой и украшениями разграблены подчистую, остались только обломки и следы крови.

– Идём.

– Погоди минуту, – прошу я.

– Нет времени, – говорит Келлер и связывается с остальными по гарнитуре.

Прошло только тридцать минут? Кажется, что мы бежали половину дня.

Слышу, как все отчитываются, все целы и в шоке от дождя, который убрал туман. Команда Хосе нашла два генератора, и в данный момент тащат один из них к машинам. Все стараются успеть до окончания ливня, ведь сейчас он, словно щит, оберегает нас от зараженных.

– Отлично, – говорит Келлер и отключается.

За спиной слышу щелчок и мои глаза округляются.

– Руки вверх.

Поднимаю руки, Келлер делает то же самое, но он медленно оборачивается. Следую его примеру и как только мне удается увидеть опасность, внутренности сжимаются. В конце холла стоят пять человек. Все мужчины. Их лица замотаны тряпками я могу видеть только глаза, и в них дружеского участия не наблюдается. У того, что стоит по центру, в руках ружьё, у всех остальных пистолеты.

– Опустите оружие на пол и толкните в сторону, – приказывает человек с ружьём.

– Келлер? – шепчу я.

– Делай, что велит, – отвечает он и, полностью разоружившись, отходит на два шага назад. Келлер снял с себя всё: ножи, пистолеты, запасные обоймы.

Делаю то же самое, поднимаюсь на ноги и стараюсь держаться поближе к Келлеру. Отсутствие пистолета в руках делает меня нагой и беззащитной. Выжившие – это тоже опасность.

– Военные? – с сомнением в голосе спрашивает тот, что справа от человека с ружьем.

– Так точно, – отвечает Келлер.

– Слишком молодые.

– Шишкам плевать, кто будет им таскать туалетную бумагу, – говорит мужчина по центру. – Снимайте свои намордники. И рюкзак.

Делаем, как велено. Келлер с куда большем сожалением снимает рюкзак и откидывает его ближе к оружию.

– Что у вас ещё есть? – спрашивает мужчина.

– Ничего, – отвечает Келлер.

Теперь у нас действительно ничего нет. Начиная от спичек и заканчивая водой, всё было у нас в рюкзаках.

– Тогда отойдите в сторону, повернитесь лицом к стене и не шевелитесь, пока мы не уйдем.

Не успеваю заметить, как Келлер оказывается возле меня, довольно грубо хватает за руку и тянет к стене. Идём по битому стеклу и замираем только в полуметре у стены.

Слышу шаги за спиной, мужчины подбирают наше добро, и тут я слышу голос одного из них.

– Может, девчонку тоже заберем?

Сердце уходит в пятки. Что он сказал? Меня забрать?

– Нет, – отвечает тот, что с ружьем.

– Но у нас на сорок восемь мужчин всего три женщины и одна вот-вот отдаст душу господу. Сони, ей уже восемьдесят.

Голоса удаляются, но мне удается услышать последние слова главного.

– Мы ещё не настолько обезумели, чтобы насильно брать молодых девчонок.

– Остальные не обрадуются, узнав, что ты этого не сделал.

– Твою мать, хрыч! Тащи тогда её сам!

Вот чёрт…

– Келлер, – шепчу я.

За спиной раздаются одинокие шаги, они уверенные и быстрые.

– Когда я скажу, беги, – говорит Келлер, и я еле заметно киваю.

Тот самый хрыч подходит к нам, и я слышу его голос за моей спиной, он так близко, что я ещё немного подступаю к стене.

– Ну что, красавица, пойдем.

Он хватает меня за руку, а Келлер ничего не делает. Хочу окликнуть его и отнять руку из твердой хватки хрыча, но тут Келлер резко бросается на него, и велит мне бежать.

Келлер и хрыч падают на пол, я остаюсь на свободе и бросаюсь в сторону лестницы, что ведет на второй этаж. В ушах стоит тарабарщина моего сердца, за спиной слышны крики местных и выстрелы. Пригибаюсь, и практически на четвереньках достигаю конца лестницы. Я не знаю, бежит кто-то за мной или нет. Как там Келлер. Ничего не имеет значения, только бег. Несусь по второму этажу и понимаю, что тут негде прятаться. Стеклянный потолок в виде купола пропускает слишком много света. Капли продолжают биться о стекло и моё сердце вторит этому звуку. Влетаю в один из магазинов, перепрыгиваю через стойку, где когда-то стоял продавец и сажусь на пол.

Минуту не слышу ничего кроме ливня, а потом до меня доносится звук медленных шагов.

– Ку-кол-кааа. Где же ты? Милая, выходи.

Зажимаю рот руками и пытаюсь успокоить дыхание. Шаги приближаются. Осматриваю всё, что меня окружает, и не нахожу ни единой вещи, которая помогла бы мне защититься. Значит, буду биться руками и ногами, вопить, кусаться и царапаться.

Шуршание прямо за стойкой. Что-то падает, и я ещё сильнее напрягаюсь.

– Брукс, – шепчет Келлер.

Выглядываю из-за стойки и вижу Зейна. Губа разбита, он держится за левое плечо, из-под черной перчатки сочится кровь.

Келлер поворачивает голову направо и сжимает зубы. Кивает мне налево, и мы как можно бесшумнее перебегаем к соседнему магазину. Шкафы, тут продавались шкафы. Келлер заталкивает меня в один из них и забирается следом, закрывает дверь, и мы стоим практически максимально прижатые друг к другу. Наше укрытие предназначалось для гардероба, горизонтальные полоски пропускают достаточно света, и я могу видеть полосатое лицо Келлера.

Собираюсь спросить, как он, но Зейн закрывает мне рот рукой в перчатке и отрицательно качает головой. Киваю, и он убирает руку. Двое из пяти продолжают ходить по второму этажу, так проходит около десяти минут. Потом всё затихает. Неужели они ушли?

Выжидаем ещё пять минут.

– Нужно сказать остальным, что мы безоружны и, – прикасаюсь руками к лицу и, не обнаружив там маску, встречаюсь взглядом с Келлером. – Мы заразимся?

– Может быть, – отвечает он. – Мы не будем ни с кем связываться, только по времени.

– Поняла.

Обследуем первый и второй этажи, но никакого оружия не находим. Растащили всё. На втором этаже, там, где я пряталась, осталось лежать тело одного из местных, а вот его пистолет друзья предусмотрительно забрали с собой.

– Идём вниз. Генератор должен быть там.

Следую за Келлером невидимой тенью. Находим дверь, на ней надпись: "Только для персонала". Открываем её и спускаемся по лестнице вниз. Темнота, практически ничего не видно, единственный источник освещения – это не закрытая дверь за нашими спинами.

Невнятная речь перед нами моментально приводит меня в режим "бежать", но Келлер быстро бросается ко мне, толкает к стене и практически вдавливает меня в неё своим весом. Поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Боюсь дышать, ведь в полуметре от нас наверх по ступеням поднимаются заражённые. Их всего двое и свет из дверного проёма даёт понять, что они находятся между новичками и уже полностью облезшими.

Чувствую дыхание Келлера на своём лбу, оно такое спокойное и ровное. Я же дышу отрывисто, но практически беззвучно.

Зараженный останавливается прямо за спиной Келлера. Если они его убьют, то и я умру. Сжимаю рукава куртки Келлера и понимаю – меня трясёт.

Со стороны комплекса разносится призыв зараженных, и эти двое срываются с места и несутся, что есть силы, а потом дверь захлопывается. Келлер стоит, прижавшись ко мне ещё пару мгновений, а потом отходит. Толкает дверь, она не поддаётся.

– Келлер? – зову его я и шарю руками перед собой.

Абсолютная темнота.

Он берет меня за руку и ведет вниз.

– Мы тут заперты. Нужно осмотреться, – говорит он.

– Я ничего не вижу.

– Как и я.

Спускаемся вниз, ступени заканчиваются. Держусь за Келлера как за спасательный круг – крепко и безжалостно сдавливаю его ладонь.

– Стой здесь.

Келлер отнимает у меня свою конечность, и я вся превращаюсь в слух. Слышу, как он ходит и что-то передвигает, и через пять минут находит фонарик. Узкая и слабая полоска света освещает небольшую комнату. В основном тут находится инвентарь для уборки. Келлер уходит вверх по лестнице, пытается открыть, выбить, вскрыть дверь, но она не поддаётся. Я же пытаюсь связаться с нашими по гарнитуре, но, видимо, ниже уровня земли она не ловит. Гадство, во всём своём великолепии.

Келлер возвращается и садится прямо на пол у подножия ступеней. Делаю то же самое, размещаюсь у стены напротив него.

– Что будем делать? – спрашиваю я.

– Ждать.

– Чего именно?

– Скоро за нами придут.

– Кто?

Келлер прожигает меня недовольным взглядом, потом находят возле себя какую-то веревку и, перевязывая сам себе руку, из которой уже практически перестала течь кровь, и он говорит:

– Мы не можем сильно шуметь у двери, если её откроют зараженные, мы трупы. Бежать некуда, а из оружия у нас только швабры и тряпки. Поэтому сидим тихо и ждём.

Келлер тактично увел разговор в другую сторону, так и не ответив на мой вопрос. Предлагаю ему помощь в перевязке руки, но он отказывается. Ну и корячься тогда сам.

– Наши знают, где мы, но как они поймут, что нужно прийти именно сюда. Это глупо, полагать…

– Я не полагаю, а знаю, и я не говорил, что придут наши.

– Что это значит?

– Это значит то, что всё, что ты сегодня увидишь, ты не будешь вписывать в отчет.

Келлер так внимательно вглядывается мне в глаза, что становится жутко.

– Мне придется солгать, – говорю я.

– У тебя это отлично получается.

Ничего не отвечаю. Теперь мне понятно, почему Келлер разделил меня и Хьюго именно сегодня. Не за генераторами мы оказались в этом торговом центре. И пошла с ним именно я, потому что другие расскажут правду, в отличие от моей лживой натуры, которая, по сути, до сих пор находится у Келлера на крючке. Он в любой момент может сдать меня полковнику или кому-то ещё. Келлер знает, я буду помалкивать лишь бы остаться на базе.

Проходят минуты, не выдерживаю тишины и спрашиваю:

– Ты всю жизнь прожил на базе?

– Кто тебе сказал?

– Догадалась.

Зейн выгибает бровь дугой и говорит:

– Ты умеешь врать и получше.

– Когда это мне нужно.

– Да, я прожил всю жизнь на базе.

– Наверное, это печально.

– В современных реалиях печально было там не родиться.

– Тоже верно.

Разговор заходит в тупик. Но я просто не могу сидеть в тишине, в голову сразу же лезут мысли о том, что мы можем никогда не выбраться из этого царства швабр, или нас найдут зараженные, или Келлер умрет от раны на плече, а потом и я умру следом за ним.

– Почему ты сказал, чтобы я остерегалась твоей матери?

– Не называй её так. Полковнику что-то нужно от тебя.

– Что ей может быть нужно?

– Поверь, ты узнаешь об этом, только когда она посчитает нужным.

– Кажется, что ты не очень-то благосклонен к ма… полковнику.

Келлер смыкает челюсти так, что желваки начинают шевелиться. Не очень-то ему нравится эта тема разговора.

– Мы что – друзья? С чего ты решила, что мы должны разговаривать?

Пожимаю плечами.

– Почему бы и нет?

– Ладно. Тогда ответь на вопрос. Почему ты не доложила о том, что Хьюго сделал на вашем первом задании?

– Не понимаю о чём ты.

– Он сам сказал, что толкнул тебя и запер дверь.

Вот гадёныш, Келлер всё знает и тем не менее продолжает ставить нас в дуэт.

– И после этого ты постоянно отправляешь меня и его на спарринги?

– Вы должны научиться доверять друг другу.

Интересный способ. Как мы научимся доверять друг другу, если Зейн заставляет нас драться. Глупость в её чистейшем виде.

Снова тишина повисает в комнате. Разглядываю свои руки и думаю о том, что человечество ещё продолжает борьбу за выживание. Я бы хотела сказать спасибо мужчине, который решил не забирать меня с собой. Ведь тогда я подумала, что человечность ещё жива. Как я ошибалась.

Чувствую на себе взгляд Келлера и перевожу своё внимание на него. Пару мгновений разглядываем друг друга, мне становится неловко, и я отвожу взгляд.

– Чем ты занималась до того, как появился туман?

Вопрос настолько неожиданный, что я теряюсь с ответом. Мне так и хочется задать ему ответный вопрос: "Мы что – друзья?".

– Работала в баре на краю Дрим Сити. Набивала тату.

– Так вот что ты делала в душе.

– Не поняла.

– Разглядывала рисунок.

– Да, именно это я и делала.

Ну не только рисунок я разглядывала, но об этом я не скажу ему даже на смертном одре.

Келлер слегка улыбается, и тут я слышу, как открывается дверь.

– Жив? – спрашивает голос.

– Да, – отвечает Келлер и поднимается на ноги.

Встаю и выглядываю, на вершине лестницы стоит мужчина. Из-за того, что свет бьет ему в спину, я не могу разглядеть лица.

– Братишка, да ты тут не один.

Перевожу взгляд на Зейна.

– Что это значит?

– Брукс, иди погуляй, – говорит Зейн, не спуская взгляда со своего брата.

– Братишка, ты, как всегда, груб, – говорит второй Келлер и медленно спускается вниз. – Разве мама тебя так учила общаться с девушками?

Закари медленно спускается вниз, а мне почему-то хочется отступить назад. Он снимает с себя респиратор и подает его мне. Теперь я вижу, насколько браться похожи. Разница у них не больше двух лет. Всё те же темные волосы, голубые глаза, вот только у старшего брата на губах блуждает ленивая улыбка, какой я никогда не видела у Зейна. По-моему, он вообще не умеет улыбаться по-настоящему. Закари протягивает мне респиратор, и оглядывает меня с ног до головы.

– Держи, мой тебе подарок. Как тебя зовут?

– Алекс, – говорю я.

– Брукс, иди, – вторит мне Зейн.

– Брукс. Я уже слышал эту фамилию, – Закари щурит глаза и спрашивает. – Не ты ли та маленькая мышка, что выпрыгивала из машины? Кажется, именно некую Брукс мой братишка звал в тот раз.

– Я тебе не мышка.

Забираю у него респиратор и бросаю на Зейна короткий взгляд.

– Далеко не уходи, – приказывает он.

Прохожу мимо братьев и слышу голос старшего из них.

– Алекс, будь послушной девочкой.

Натягиваю респиратор и внутренне содрогаюсь. Плевать что им уже кто-то пользовался, страх заражения тревожит меня сильнее.

Старший брат ещё более невыносим, чем младший. Даже боюсь представить, как выглядит их отец. Скорее всего он несносный хам и полнейший идиот, иначе и быть не может.

Выхожу на первый этаж. По всему периметру стоят вооруженные люди в черном обмундировании. Не нужно быть ведуньей, чтобы понять – эти люди пришли с Закари Келлером.

Даже от одного имени, произнесенного в мыслях, становится не по себе.

Слева лестница, ведущая на второй этаж, и даже на лестнице военные. Поднимаюсь и вижу вывеску с единственными целыми окнами. "Все для тату-мастера".

Да ладно?!

Когда я бежала от местных, то даже не видела этого рая.

Ноги сами несут меня к двери. Толкаю её, и с сожалением понимаю – заперто. Я безумно хочу туда попасть. Уже чувствую в руках тяжесть машинки, запах красок, а в голове рисуется картинка, которую я сама себе набью. Мечта.

Вхожу в соседний магазин, тут когда-то продавали стильные вещи для мотоциклов. Беру какую-то трубу и выхожу из магазина. Смотрю на людей в чёрном. Никто даже не поворачивается в мою сторону. Замахиваюсь, они не реагируют. Ладно.

Бам!

Стекло не разбивается, а по рукам идёт встряска от трубы.

Никто так и не обернулся в мою сторону.

Встаю в позу бейсболиста, замахиваюсь посильнее.

Ба-бах, и витрина разлетается на маленькие бриллианты.

Военные так и стоят.

– Какая я неуклюжая.

Переступаю через стекло, хватаю корзинку для покупок и скидываю с прилавков всё, что только может мне пригодиться. С сожалением осознаю, что я мародёр. Да и хрен с ним! Уже и так все разграблено, а краски, иглы, болванки – они в апокалипсис никому не нужны.

Никому, кроме меня.

Направляюсь к выходу и вижу братьев, которые смотрят на меня, Зейн с недовольством, Закари с интересом.

– Тут было открыто, – говорю я.

– Сомневаюсь, – говорит Зейн. – Идём.

Хрустя стёклами, выбираюсь из магазина и косо поглядывая на старшего Келлера, бреду за младшим.

– Алекс, – окликает меня Закари.

Оборачиваюсь и больше на его лице не вижу никакой улыбки. Сейчас он пугает меня куда больше, чем полковник.

– Если ты скажешь, что видела меня здесь, то я убью тебя.

И я ему верю. Верю кровожадности в его глазах и стали в голосе. Он действительно сделает это и даже глазом не моргнет. Отворачиваюсь и как можно быстрее догоняю Зейна, и осознаю, что рядом с ним я чувствую себя под защитой.


Глава двадцать первая

Толкаю дверь и вхожу в комнату к маме. Её тут нет, как и Лари, который сейчас на очередной тренировке вместе с командой Оливии. В помещении только Лекса с животом, который кажется вот-вот лопнет, на её кровати сидит Габи и вроде как ковыряет в носу. Лекса положив одну руку себе на живот разглядывает девочку и даже не замечает, что я пришла. В последнее время сестра очень рассеяна, а порой мне вообще кажется, что она немного поехала головой.

– Как ты? – спрашиваю сестру, и она, моргнув, выныривает из своих мыслей.

– Зачем она это делает? – шепотом спрашивает Лекса.

Перевожу взгляд на Габи, потом на сестру.

– Что именно?

– Габи уже минут пять ковыряется в носу, девочки так себя не ведут.

– Боже, Лекса, ей около трёх лет, чего ты от неё хочешь? Чтобы она пила чай из миниатюрной кружки, оттопырив мизинец или вышивала крестиком?

Сестра переводит на меня серьезный взгляд и спрашивает:

– То есть мой малыш тоже будет ковырять в носу?

Ну вот, об этом я и говорила, очередные странные размышления.

– Безусловно.

– Ужас какой.

Опускаюсь на край кровати и смотрю на сестру с улыбкой.

– А ещё поговаривают, что малыши какают, писают, срыгивают и ещё много интересных вещей вытворяют.

Лекса отодвигается от Габи и тут же морщится.

– Это ужас, я даже не знаю, как справлюсь со всем этим.

– Ты сильная.

Сестра печально улыбается и говорит, смотря на меня:

– Ты так не считаешь, но спасибо за поддержку.

Ничего не отвечаю, но с болью смотрю на сестру, которая заметно округлилась не только в животе, от её точёной фигуры не осталось ни следа. Лекса пытается усесться поудобнее, но каждое движение даётся ей с трудом, она морщится и тихо стонет.

– Доминик уже отпинал мне все внутренности, скажи мне, за что он меня так не любит?

– Ты придумала имя?

– Да, вчера с мамой долго разговаривали об этом и решили, что малыша будут звать Доминик. Когда он будет маленьким я буду называть его – Доми. Когда вырастет и станет непослушным, буду кричать – Доминик.

– Отлично придумано.

– Я так устала, постоянно хочу спать, но уснуть не могу. Хочу есть, но не хочу. И вообще всё очень странно, и я часто стала думать о том, что что-то пойдет не так. Я в этом уверена и мне… мне страшно от этого.

Подсаживаюсь ближе к Лексе и говорю:

– Всё будет хорошо.

– Ты этого не можешь знать.

– Но ведь лучше думать так, чем терзать себя вымышленными проблемами.

– Что это у тебя с лицом?

Прикасаюсь к скуле, и меня моментально уносит в воспоминания о прошедшей вылазке, которая закончилась только вчера. Это было тяжело. С каждым разом зараженные становятся всё яростнее и сильнее. Дождь, которому я была свидетелем четыре месяца назад, изменил их. Тела зараженных словно покрылись бронёй цвета аметиста. И теперь, спустя столько времени, они стали охотиться на не зараженных. Раньше, они просто бросались на нас из-за какой-то ярости, что сидела у них внутри. А теперь они голодны. Я не думала об этом вплоть до того, пока на Пантифика не напал один зараженный, он не пытался нанести ему вред как раньше, но тут же вцепился зубами в руку, благодаря только плотной куртке, зараженный не добрался до тела.

И с каждым разом, что мы выходим за периметр, то находим не просто тела погибших, а обглоданные до костей останки. Человек больше не является самым опасным хищником, теперь мы – те, кто не заразились, стали едой, которая необходима для зараженных.

– Так что с лицом? – спрашивает Лекса и вытаскивает меня из воспоминаний.

– Ничего. Упала.

– Ты каждый раз так говоришь, – недовольно причитает беременная мадам.

– Я не хочу пугать и расстраивать тебя.

– Я расстраиваюсь каждый раз, когда ты уходишь.

В последнее время наши разговоры постоянно приходят к тому, что Лекса просит меня прекратить выбираться наружу. Но я отказываюсь. У меня есть на это веская причина. Дело в том, что я уверена, рано или поздно база станет непригодной для жизни. Не знаю почему я так уверена в этом, но мои мысли довольно часто кружат мимо этой параноидальной идеи. Что-то может пойти не так, на нас нападут люди или же зараженные. Что-то случится с электричеством и тогда кислороду будет довольно-таки проблематично попасть в подземный бункер. И если я не буду выходить на поверхность, то то, что мы увидим после выхода с базы, снесет нам крышу, мы будем максимально неподготовленными и погибнем.

Все, кто не носит чёрное или же белое, даже не подозревают, что стало с миром на поверхности. Ведь черные не могут рассказывать то, что происходит на заданиях, а медики, все как один, подписали документ, благодаря которому всё, что они узнают для лечения раненых или же для поиска вакцины, остаётся под строгим запретом на распространение. Наше правление решает, что желтые должны знать, а чего им знать не следует. Поэтому мама и Лекса продолжают жить в неведении. И пусть пока всё так и остаётся. Мама и так напереживалась за свою жизнь, а Лексе нервничать вообще нельзя.

– Боже, я снова хочу писать, – говорит Лекса и с трудом поднимается с кровати, смотрит на Габи, которая прекратила копать тоннели у себя в носу и говорит. – Габриэла, я скоро вернусь.

Девочка кивает ей и тоже сползает с кровати. На базе мы уже больше семи месяцев, а Габи так и не заговорила. Наблюдая за маленькой красоткой, невольно улыбаюсь ей. Она безмерно милый и покладистый ребенок. Мама говорит, что если бы мы с Лексой были такими в детстве, то она родила бы по крайней мере футбольную команду, но мой спесивый нрав отбил у мамы подобное сумасшедшее желание.

Крик из ванной приводит меня в чувство. Подлетаю к двери и стучусь.

– Лекса?

– Алекс, помоги!

Открываю дверь и… вот чёрт! Лекса стоит в середине небольшой комнаты, её свободные серые штаны в крови.

– Алекс, так не должно быть. О, боже, с Доми что-то не так. Я знала. Я это знала.

– Стой здесь, я приведу медика.

Выбегаю из комнаты и тут же возвращаюсь. Беру Габи на руки и бегу так быстро, как только могу, за спиной слышу очередной крик сестры и ускоряюсь. Не дожидаясь лифта, отправляюсь на лестничную площадку и бегу на нужный этаж. Нахожу доктора Эмета в своей палате. Запыхавшись, говорю:

– Там человеку плохо. Беременная, срок восемь месяцев. Кровотечение.

Эмет быстро скидывает нужное в свой чемоданчик и окликает девушку ассистентку, которая теперь работает на моём месте. Отдаёт указания ей, и мы бежим обратно. Габи маленькая, но нереально тяжелая. Оказавшись в комнате, замираю на пороге, а доктор отправляется к кровати, на которой лежит Лекса, мама сидит возле неё и держит за руку, сестра кричит и корчится, на лице выступил пот, в округе всё в крови. Отворачиваю Габи от неприглядной картины, и в итоге, сама не выдержав воплей Лексы и боли, что написана на её лице, выхожу за дверь.

– Габи, пойдем, я уведу тебя в комнату с игрушками.

Девочка кивает и берет мою руку. Отвожу Габи в комнату, которая по большей части напоминает пятиминутный детский сад. Родители приводят сюда детей на небольшой промежуток времени, Мира – девушка, что работает здесь, с улыбкой принимает Габи, обещаю вернуться за ней через час и бегу обратно к Лексе.

О, Боже, я за неё так никогда не боялась. А что, если она не выживет? А ребенок? Почему пошла кровь? Все ведь было в порядке. Ещё не дойдя до двери замечаю маму.

– Почему ты здесь? – спрашиваю я.

Сейчас место мамы рядом с Лексой и только с ней.

– Доктор прогнал меня, – всхлипывает мама.

Неуместная тишина давит на нервы.

– Почему она больше не кричит? – спрашиваю я и не замечаю, как сжимаю пальцы в кулаки.

– Я не знаю, она… она, кажется, потеряла сознание.

Пытаюсь обойти маму, но она преграждает мне путь.

– Детка, не надо, не мешай докторам. Мы будем только мешать.

– А если…

– Нет! – отрезает мама, и я вижу за пеленой слёз решимость, которую видела лишь однажды, когда мама ворвалась в дом с ружьем, чтобы спасти меня. – Они знают, что делать, а мы только будем их отвлекать, а сейчас всё их внимание должно быть направлено на одно. Они обязаны спасти мою дочь и внука.

Дверь открывается, и оттуда выбегает невесть откуда взявшаяся ассистентка доктора Эмета, она сломя голову несется прочь. Сажусь рядом с дверью и прислушиваюсь к тому, что происходит в комнате. Ничего не слышно. Я успеваю трижды отговорить сама себя от похода в комнату, как ассистентка возвращается, кроме неё ещё трое белых.

Дела плохи.

Столько врачей в одном месте. Это очень-очень не хорошо.

Боже, Лекса, только выживи.

Я повторяю это десятки раз, но когда вижу, как ещё двое белых везут какую-то аппаратуру, то начинаю терять надежду. Не знаю сколько проходит времени. Даже предположить не могу. В голове вата, а во рту привкус горечи.

– Моя девочка, – причитает мама и снова закрывает себе руками рот.

Подсаживаюсь к ней и обнимаю. Мама наклоняется мне на плечо, до боли сжимает мою руку и начинает плакать. У меня же слёз нет. Но взамен им у меня есть одно из самых отвратительных чувств на свете – беспомощность.

Я ничего не могу сделать. Ничем не могу помочь.

Мама продолжает тихо ронять слезы, прохожие смотрят на нас, но я не обращаю на них внимания. Я не знаю ни одной молитвы, но сейчас я сочиняю свою и повторяю её раз за разом. Снова и снова прошу всевышнего спасти Лексу. Она ещё так молода. Ведь ей только через две недели исполнится семнадцать. Она не может испытать такой боли и умереть. Это несправедливо. Она должна, обязана жить.

Когда выходит доктор Эмет, его лицо – маска скорби.

– Нет, – говорю я и сжимаю маму ещё крепче.

Мама вскидывает голову и, увидев доктора, тут же начинает рыдать ещё громче, это больше не тихий плач, это вой волчицы, у которой отняли её волчонка.

– Что…

– Миссис Брукс, ваша дочь спит, ребенка мы сейчас заберем, с ним всё в порядке, но мы должны провести все необходимые…

Дальше я доктора не слышу, упираюсь затылком в стену и, смотря в потолок, улыбаюсь.

Спасибо, господи.

Лекса жива, ребенок тоже.

Поблагодарив всевышнего, снова возвращаюсь на землю.

– Нам пришлось сделать кесарево, вы сейчас очень нужны Алексии, ведь первое время ей просто необходима помощь, я не могу выделить вам людей, у нас их просто нет. Позже я напишу какой уход нужен пациентке и малышу.

Доктора начинают выходить из комнаты, и я вижу на руках у ассистентки доктора Эмета слишком сильно замотанный комок.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/meri-li/tuman-polnoe-izdanie-70313815/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.