Главная страница | Современные детективы | Коллектор

Коллектор
Святослав Яров
Учёный из недалекого будущего с помощью достижений современной ему науки и нашего современника, обладающего уникальными способностями, пытается посредством коррекции хода истории предотвратить негативные тенденции развития человечества в будущем, свидетелем которых он был в ХХII веке…

Святослав Яров
Коллектор


Пусть человек пользуется прошедшими веками, как материалом, на котором возрастает будущее.
Жан Мари Гюйо, французский философ и поэт XIX века.

– Так, вы говорите, внук в коллекторы подался? – переспрашивает
интеллигентного вида пожилой мужчина.
В его голосе слышится разочарование и сочувствие.
– Да нет же! – возражает его не менее пожилой собеседник. – Я сказал, что он по роду деятельности связан с коллекторами.
– Понятно… Понятно… – скептически бормочет себе под нос первый.
– Ну, что вам может быть понятно! – с некоторой досадой реагирует на это второй. – Загляните хоть в справочник, что ли! Коллектор – термин многозначный…
Из разговора, невольно подслушанного в трамвае.

Прежде чем пошел снег

Осень в Новой Шотландии – сезон не самый приятный. Тем более осень поздняя, когда погожие деньки можно перечесть по пальцам. Недели напролет затянутое хмарью и плачущее дождем небо – явление здесь в эту пору самое заурядное. Из-за довлеющей над всем и вся серостью, иной раз не сразу сообразишь: утро сейчас, день или уже вечер. Краса здешних лесов – дубы и клены – растеряли пышную листву, и теперь их голые стволы навевали лишь тоску и уныние. Словом, картина безрадостная.
11 ноября выдался один из таких угрюмых дней. С самого утра установилась обычная для межсезонья, то есть чертовски паршивая, погода. Столбик термометра застыл на нуле. Пелена свинцовых туч, нависших над землей бесформенной грязно-серой массой, угрожающе набухла. Того гляди, сверху прольется холодный дождь или того хуже – повалит снег. В довершение обшей удручающей картины порывистый, колючий, пробирающий до костей ветер с океана недвусмысленно давал понять, что осеннее ненастье разумнее пережидать, сидя в уютном кресле подле камина.
Не имеет ровным счетом никакого значения, что нынешний Галифакс давно уже не тот, притулившийся на задворках обитаемого мира городишко, каким он был в стародавние времена, а огромный мегаполис с трехмиллионным населением – промышленный, научный и образовательный центр Атлантической Канады. Но, невзирая на все это, из него так до сих пор и не выветрился дух степенной провинциальности. И коренные галигонцы, как называют себя местные жители, и те, кто провел здесь хотя бы пару лет, реагируют на предзимнюю непогоду так же, как сто, двести или триста лет назад: то есть, вняв голосу рассудка, предпочитают, по мере возможности не покидать своих домов. А значит, улицы пустеют и какая бы то ни было активность в Галифаксе и окрестностях замирает.
Сегодня же, вопреки той давней, прочно укоренившейся традиции, в городе царило невиданное оживление. Особенно заметно оно было на дороге, соединяющей город с аэропортом «Стенфилд». В обоих направлениях по шоссе непрерывным потоком катились большущие армейские грузовики вперемежку с разномастными автобусами, и веренице этой, казалось, конца не будет. К пассажирскому терминалу подъезжал либо угловатый камуфлированный грузовик, либо каплевидный автобус, быстро высаживал сотню – или что-то около того – мужчин, женщин и детей и возвращался в Галифакс за новой партией горожан. На смену ему немедленно подкатывал следующий.
После выгрузки прибывшие поступали в распоряжение военных, которых здесь было пруд пруди. Строго говоря, не совсем военных, а представителей военной полиции, которые выводили группу за группой на летное поле, где всем доставленным из города предстояло погрузиться на воздушные суда, чтобы убраться как можно дальше отсюда. Почему? Да потому, что третьи сутки шла эвакуация. И надо воздать должное армейским полицейским: с задачей своей они справлялись. Процесс был отлажен до автоматизма. Никакой суеты и неразберихи. Во всем чувствовалась четкость и организованность.
Попадая на летное поле, тысячи эвакуируемых сливались в некое подобие реки, медленно текущей по бетонным плитам аэродрома. Все те же парни из военной полиции умело разделяли эту людскую реку на ручейки, направляя каждый к одной из шести башен, отдаленно напоминающих знаменитую Эйфелеву. Впрочем, маячившие на фоне мрачного неба металлоконструкции имели существенные отличия от главной достопримечательности французской столицы. Они были в полтора раза ниже парижанки, и верхушка каждой представляла собой широкую платформу, предназначенную для швартовки воздушных судов и, соответственно, для посадки и высадки пассажиров. Ажурные башни-близнецы располагались примерно в полукилометре одна от другой, образуя цепочку, наискось уходящую к горизонту. Полицейские цвета хаки, стоявшие в оцеплении, внимательно следили за равномерным распределением отбывающих, по мере необходимости концентрируя людей возле той или иной конструкции.
Ежечасно к башням причаливало в общей сложности не менее десятка воздушных лайнеров. Они принимали на борт положенное количество людей и отваливали восвояси. В настоящий момент полным ходом шла погрузка на два корабля. Зависавшие возле платформ летательные аппараты, несмотря на свою массивность, легко и непринужденно парили над землей. Вид этих гигантских сигарообразных туш подспудно навевал ассоциации со старинными жесткими дирижаблями, созданию которых посвятил жизнь приснопамятный Фердинанд фон Цеппелин. Разумеется, сходство было чисто визуальным – за минувшие с тех пор почти три столетия техническая мысль шагнула далеко вперед. Каждая такая махина в разы превосходила размерами самое крупное из творений «старины Ферди», вмещала пять тысяч пассажиров и могла передвигаться со скоростью до двух с половиной тысяч километров час. Понятно, что первым энтузиастам дирижаблестроения подобные технические характеристики и не снились.
Э-ва-ку-а-ци-я… Казалось, давным-давно ушло в небытие это тягостное порождение войн, катаклизмов и техногенных катастроф прошлого. Даже и слово-то само почти стерлось из памяти. Кто же мог предположить, что в конце двадцать второго века оно вновь будет у всех на слуху. Видно, и впрямь рано или поздно все возвращается на круги своя. Снова люди вынуждены срываться с насиженных мест, ища спасения от неумолимо надвигающейся беды. И все из-за того, что в разных странах и на разных континентах лица, облеченные правом принятия решений, подверглись приступу массового умопомешательства, в очередной раз развязав всепланетарную кровавую бойню.
Впрочем, благодаря новейшим технологиям, кровопролитие в чистом виде ушло в прошлое. Усыпанные трупами поля сражений и бесчисленные жертвы среди мирного населения, вызванные разрушительными бомбежками городов, давным-давно канули в лету. Разумеется, танки, пушки, самолеты и ракеты никуда не делись – усовершенствованные почти до неузнаваемости они по-прежнему были смертельно опасны для человека, но силою вещей стали вчерашним днем, просто-таки детскими игрушками, которые ни в какое сравнение не идут с современными аннигиляторами. Если раньше противоборствующие стороны главным образом при посредстве снарядов, бомб и прочих боеприпасов превращали живую силу противника в мертвую плоть, а его боевую технику в металлохлам, то теперь после применения аннигиляторов не оставалось вообще ничего, даже пепла.
Все происходило будто по мановению волшебной палочки. Вспышка, и избранная цель полностью дематериализуется. Причем предназначенный для уничтожения объект мог быть сколь угодно мал, скажем, размером с пачку сигарет, или огромен – для достаточно мощного аннигилятора, к примеру, не составляло труда стереть с лица земли городской квартал или целый поселок. Само собой разумеется, в мгновение ока погибало и все живое, оказавшееся в зоне воздействия подобного суперуничтожителя. Как ни цинично это прозвучит, но по-своему столь адресный и абсолютно не мучительный способ лишения жизни был даже гуманен. Хотя данное обстоятельство мало что меняло: предназначением любого оружия как было, так и остается истребление и разрушение.
Общеизвестно, что если история чему-либо и учит, так только тому, что люди ничему не учатся и неспособны усваивать уроки истории. Увы, так оно и есть. Ближе к концу двадцать второго столетия кому-то показалось, будто создание сверхвысокоточного оружия чудовищной разрушительной силы, наконец-то, раз и навсегда, исключит войну из перечня способов разрешения противоречий, возникающих между странами и народами. Забавно, ей-богу! Хотя, какое уж тут веселье, когда человечество, начиная с каменного века, успело десятки, если не сотни, раз пережить крушение иллюзий на сей счет. Никакое сверхоружие не может служить гарантом вечного нерушимого мира. Аргументы вроде того, что, дескать, необходимо иметь про запас нечто, что станет сдерживающим фактором, способным остудить самые горячие головы, не выдерживают никакой критики. А довод «Не самоубийцы же, в самом деле, наши оппоненты, чтобы затевать заварушку, чреватую катастрофой планетарного масштаба?!» – не более чем жалкий детский лепет. Как оказалось, кандидатов в самоубийцы на Земле до сих пор предостаточно…
В таком примерно ключе рассуждал молодой человек, шагавший по летному полю в толпе беженцев… Вот, кстати, и еще одно слово, вынырнувшее из далекого прошлого! Звали молодого человека Гаррет Маклафлин. Среди прочих он ничем, кроме щеголеватого коротенького пальто, носить которое больше пристало тинэйджеру, нежели взрослому мужчине, не выделялся. Худощавый, среднего роста, словом, самый обычный – неприметный.
Надо признать, ход его мыслей несколько отличался от того, что неотвязно вертелось в головах у всех тех, кого свозили сейчас в «Стенфилд». Понятно, что коли уж леденящее кровь дыхание войны донеслось досюда, вряд ли кто-то в состоянии был думать о чем-либо другом. В отличие от Маклафлина, подавляющее большинство людей заботила лишь их собственная судьба и судьба близких. И боже упаси кого-либо упрекнуть их за это! Нет ничего предосудительного, когда в критической ситуации человек беспокоится о том, как выжить в грядущей новой реальности, а не предается рассуждениям о недальновидности человечества и уж тем более о причинах, побудивших одну половину мира сцепиться в смертельной схватке с другой.
Маклафлин к упомянутому большинству не относился, хотя бы уже потому, что не был обременен семьей – ни жены, ни детей у него не было, да и родители его покинули этот мир довольно давно. К тому же, будучи ученым, он взирал на происходящее иначе, нежели прочие. Было бы преувеличением, причислить его к фигурам, сопоставимым, скажем, с Эйнштейном, о нет! В списке гениев всемирного значения имя Гаррета Маклафлина не числилось. Пока, во всяком случае. Да и в обозримой перспективе такому вряд ли суждено было случится. Причем даже не по вине разразившейся войны, которая трудно даже предположить, чем могла завершиться. Причина крылась в другом: Гаррет посвятил себя прикладной физике, а мир большой науки устроен таким образом, что прикладники вечно находятся в тени теоретиков, пожинающих все лавры. Как правило, именно светилам передовой теоретической мысли, достается мировая слава. Их физиономии красуются на обложках научных журналов, и в Стокгольм на вручение Нобелевской премии гораздо чаще приглашают тоже их.
Справедливости ради, следует заметить, что Маклафлин по данному поводу нисколько не комплексовал, ибо, вне всякого сомнения, уже состоялся как ученый. Несмотря на относительную молодость, он сумел добиться многого, лучшим подтверждением этого стало выделение ему два года назад персональной лаборатории в Дальхаузе* вкупе со штатом из семерых сотрудников и неплохое финансирование. Хотя, в сложившихся обстоятельствах, это едва ли имело какое-либо значение. Лаборатория брошена на произвол судьбы, а его теперь уже бывшие сотрудники если еще и не покинули город, то сделают это в ближайшее время. Тем не менее Маклафлина накрыло теплой ностальгической волной – какими же славными выдались прошедшие два года! Какие были планы! А какие ребята подобрались! Сплошь и рядом по-настоящему светлые головы. Взять, к примеру, хоть Дэни Айрона. С виду смазливый шалопай, дамский угодник – собственно, вне работы так оно и было, – а коснись дела, никакие девицы ему не помеха, в лепешку расшибется, но разберется с любой самой заковыристой головоломной проблемой. Бывало, сутками торчал в лаборатории и таки находил решение.
Если бы не война, будь она неладна! – подосадовал Маклафлин, невольно вернувшись от воспоминаний к реалиям дня сегодняшнего. Совсем некстати на глаза ему попался какой-то офицер, стоявший в оцеплении. Все из-за вас, уроды в погонах! Наворотили дел – не разгрести! – зло подумал Гаррет, выплеснув на вероятнее всего ни в чем неповинного лейтенанта скопившееся в душе раздражение. Однако при более внимательном взгляде на молоденького офицера, почти мальчишку, он испытал чувство неловкости. Тот едва держался на ногах от усталости. Лицо бледное. Глаза ввалились. На щеках двухдневная щетина. Похоже, за прошедшую ночь бедолага глаз не сомкнул, а если даже и прикорнул где, то ненадолго.
Нашел к кому цепляться, устыдился Маклафлин собственных мыслей. Претензия не по адресу! Парень определенно не из тех, кто эту кашу заваривал. Такие, как он, обречены лишь расхлебывать ее наравне со всеми. Да и вообще, кого-кого, а этих ребят из военной полиции упрекнуть не в чем. Работают на износ – захочешь, не придерешься. Шутка ли – запустить маховик и третьи сутки, если не блестяще, то вполне исправно поддерживать непрерывность эвакуационной карусели?! Молодчаги!
Погасив таким образом спонтанный всплеск негативных эмоций, Маклафлин вновь вернулся к размышлениям о судьбах человечества. Его пытливый ум настоятельно требовал осмысления происходящего, не оставляя попыток через призму прошлого и настоящего разглядеть контуры будущего…
Итак, война таки грянула! По большому счету, произошло ровно то, что и должно было

*Дальхауз – один из ведущих университетов Канады, расположенный в Галифаксе.
произойти, – свершилось глобальное столкновение Запада и Востока, о котором кто только не говорил, кто только не предрекал на протяжении многовековой истории человечества. Бессмысленно разбираться в корнях конфликта, так же как и вспоминать, что многие и многие великие умы предупреждали о роковой предопределенности и неизбежности такого столкновения, толковали о грядущей опасности, призывали что-то предпринять. Что проку теперь ссылаться на многочисленных провидцев, предвидевших подобную развязку, если к их словам никто так и не соизволил прислушаться?!
Точка невозврата была пройдена лет семьдесят назад, когда ислам проник в Китай и укоренился там. В силу необъяснимой притягательности этой религии, число ее приверженцев в самой населенной стране мира росло буквально не по дням, а по часам, и довольно скоро вера в Аллаха всемилостивейшего и всемогущего заняла в Поднебесной главенствующее положение. Стоит ли напоминать, что, едва где-нибудь укоренялся ислам, там немедленно возникал очаг напряженности, закипали страсти, и лилась кровь. Разумеется, религия использовалась лишь в качестве орудия. Истинными виновниками развития подобного сценария всегда выступали и выступают люди, извращенное миропонимание которых требует установления очередного нового миропорядка, только едва ли кому от этого легче.
На какое-то время вроде бы установилось хрупкое равновесие, но вскоре всем стало очевидно: мир, как состояние не-войны, в ближайшей перспективе обречен. Буквально через пару поколений случилась самое ужасное из того, что только могло случиться – над лидером Востока Китаем взметнулось знамя джихада. В поисках врага далеко ходить не пришлось: им оказался, конечно же, проклятый Запад. Перед лицом нарастающей угрозы Европа, обе Америки и Австралия объединились, составив Западную коалицию. Азия же и поглощенные ею Африка, а заодно и Россия с Японией слились в Восточную. Мир раскололся надвое. Планета балансировала на грани третьей мировой войны.
Статическое состояние, как известно, противно человеческой природе. Оно не может длиться вечно. Когда курки взведены, все только и ждут, кто выстрелит первым, и можно не сомневаться, что роковой выстрел обязательно прозвучит. Теперь уже вряд ли удастся достоверно установить, кто первым пересек запретную черту – по версии каждой из сторон это, разумеется, был кто угодно, только не она. Как бы то ни было, но веками вызревавший, словно гнойник, конфликт прорвался, выплеснув копившуюся столетиями взаимную ненависть, и война вошла в жизнь миллиардов людей, населяющих планету Земля.
Она длилась уже третью неделю. Основные события происходили где-то на периферии, не затрагивая до поры Америки. Для обывателя единственным источником информации всегда были, есть и, вероятно, долго еще будут масс-медиа. Само собой разумеется, выдаваемая ими информация была строго дозирована и исключительно позитивна. Какой телеканал не включи, там либо многозвездные генералы, демонстрирующие с экранов стереовизоров непоколебимую, просто-таки железобетонную уверенность в скором разгроме противника, либо дикторы новостных программ, ежечасно зачитывающие победные реляции, поступающие с театра военных действий.
Полчаса-час такой массированной обработки ежедневно, и зрителю начинает казаться, что от окончательной победы над ненавистным врагом Западную коалицию отделяет всего ничего, и вот-вот загремят бравурные победные марши. Надо полагать, творцам информационных поводов мнилось, что столь нехитрым способом можно сколько угодно долго морочить голову доверчивым согражданам. Собственно, так оно и было, но до недавнего времени. В какой-то момент нечто, так и не ставшее достоянием гласности, серьезно повлияло на общую ситуацию. Что-то изменилось, и отнюдь не к лучшему. Правда, поначалу это ощущалось скорее эмоционально, нежели имело под собой твердую почву. К примеру, в экранном поведении генералов поубавилось небрежной величавости, присущей без пяти минут победителям. Их комментарии сделались сдержаннее, а прогнозы – неопределеннее. Да и в речах дикторов, озвучивающих ежедневные военные сводки, восторженные интонации сменились сухим, деловито-сосредоточенным зачтением перечня событий с указанием цифр потерь. Впрочем, ура-патриоты, чье численное преобладание над скептиками по-прежнему было несомненным, скорее всего, даже не обратили внимания на едва заметные перемены в поведении того или иного персонажа новостных шоу.
Иное дело, люди, хоть сколько-нибудь критически мыслящие. Они сразу подметили: творится что-то неладное. Похоже, за примитивной пропагандистской шумихой власти пытаются скрыть истину, состоящую в том, что дела обстоят вовсе не столь блестяще, как об этом вещают говоруны с экрана. Иначе чем объяснить участившиеся в последнее время перебои с энерго- и водоснабжением, происходящие по всему атлантическому побережью? Да, кратковременные. Да, пока сервисные службы как-то выкручиваются. А что произойдет, если оставить гигантский город без воды и света не на десять-пятнадцать минут, а на несколько часов или – не приведи господи! – на несколько дней? Ведь он же просто утонет в собственных нечистотах. И число такого рода тревожных сигналов только множилось. Не все ладилось с воздушными и наземными пассажирскими перевозками: что ни день, следовали сообщения об изменениях в расписании, связанных с сокращением количества рейсов. Случалось, мобильная связь начинала функционировать отвратительно, чего раньше не наблюдалось десятилетиями.
Впрочем, как уже говорилось, подавляющее большинство людей предпочитало не обращать внимания на подобные досадные, как они полагали, мелочи. Однако три дня назад, когда было объявлено о начале экстренной эвакуации населения всех крупнейших городов восточного побережья, даже самым отчаянным оптимистам пришлось-таки снять розовые очки и взглянуть в глаза неприглядной действительности. Стыдливое молчание правительства, а внятных разъяснений о причинах принятия подобного решения так и не последовало, могло означать только одно: все не просто плохо, а очень плохо.
Реакция обывателей последовала незамедлительно. Маклафлин, разумеется, понятия не имел, что происходило в других городах, но то, что творилось в Галифаксе, ему довелось узреть воочию. У зарядных станций немедленно выстроились огромные очереди из электромобилей. Толпы вкладчиков штурмовали банки. Люди бросились в продуктовые магазины, словно саранча, сметая с полок все, что могли унести. Причем, никому и в голову не приходило за что-либо платить. Чрезвычайно быстро всеобщее остервенение достигло невиданного накала. Без каких-либо видимых причин повсеместно вспыхивали конфликты. Дрались, не поделив место в очереди к банкомату, за продукты на полках магазинов, да за что угодно. Полиция попыталась вмешаться, чем лишь подлила масла в огонь. В Армдейле – районе, считавшемся одним из самых благополучных, – разъяренная толпа разгромила и сожгла полицейский участок. Казалось, еще немного, и в городе необратимо воцарится хаос, однако вспыхнувшие беспорядки удалось быстро пресечь.
Возможно, решение об эвакуации принималось и второпях, но в недрах сейфов соответствующих служб, несомненно, годами пылились планы, специально разработанные на случай такого рода негативного развития событий, и в них наверняка пошагово прописано было, кто за что отвечает и кто чем занимается в подобной ситуации. Как говорится, чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных мер. Следуя этой неумолимой логике, за дело взялись военные. В считанные часы Галифакс, как, вероятно, и остальные города восточного побережья, наводнили вооруженные люди в военной форме, на касках которых красовались крупно выведенные белой краской буквы «МР». Они быстро навели порядок на улицах и привели в чувство деморализованных последними событиями чиновников городской администрации, заставив тех вернуться к исполнению своих обязанностей.
Определенно, армейские полицейские дело свое знали. Совместно с мэрией они без лишнего шума и суеты оперативно наладили систему оповещения населения, определили места сбора и установили график вывоза эвакуируемых, а параллельно с этим мобилизовали все транспортные средства, пригодные для доставки людей в «Стенфилд». Выбор аэропорта был предопределен. Расстояние от города – всего сорок километров. Плюс наличие соответствующей инфраструктуры, позволявшей в сжатые сроки, отведенные на проведение столь масштабного мероприятия, оперативно пропустить через себя что-то около трех миллионов человек, населявших Галифакс. Да чего уж лукавить, международный аэропорт «Стенфилд» оказался единственной на всю Новую Шотландию воздушной гаванью, пригодной для приема как пассажирских лайнеров большой вместимости, так и тяжелых транспортников, которые, очевидно, так же предполагалось использовать для эвакуации людей, возникни в том необходимость. Небольшие аэропорты в Дигби и Ярмуте и пара аэродромов, находившихся в ведении ВВС, априори для этой цели не годились…
Неожиданно откуда-то сверху обрушились почти слившиеся в одну две вспышки, что заставило всех, кто находился на летном поле, задрать головы и уставиться в пасмурное небо. Немедленно вслед за этим, буквально через секунду, сквозь пепельно-серую толщу туч пробился еще один приглушенный облачностью слабый всполох. В окружающем пейзаже что-то изменилось. Маклафлин не сразу сообразил, что именно, а когда понял, ужаснулся: башни по-прежнему стояли на своих местах, а вот два пришвартованных к ним огромных пассажирских лайнера, еще несколько секунд назад безмятежно паривших в воздухе в сотне метров над землей, бесследно исчезли, как будто их и не бывало.
Внутри у физика все смерзлось. Никогда раньше ему не доводилось наблюдать последствий применения аннигиляторов на практике. По понятным причинам его представление об этом страшном оружии ограничивалось лишь теорией. Однако он не испытывал ни малейшего сомнения: только что, у него на глазах, по «Стенфилду» был нанесен удар боевым аннигилятором. Скрытый облаками невидимый глазу противник успел распылить на атомы два гражданских судна, прежде чем его самого настигло справедливое возмездие, о чем свидетельствовала последняя блеклая зарница в облаках. Так вот, значит, как это происходит.
За спиной раздалось похожее на звериный рык раздраженное: «А-а-а… Чтоб вас!» Маклафлин обернулся. Всю дорогу рядом с ним чинно вышагивал, опираясь на трость, солидный пожилой джентльмен в роскошном пальто. Сейчас он, кряхтя и ругаясь, поднимался с мокрого бетона, на котором только что лежал плашмя. Что заставило респектабельного немолодого человека распластаться на земле, точнее, прямо в луже у себя под ногами, поди пойми. Он уже почти принял вертикальное положение. Увидев, что сталось с его туалетом, старик пришел в ярость. Он принялся почем зря сыпать крепкими выражениями, нимало не смущаясь присутствием рядом женщин и детей. Впрочем, окружающие были настолько шокированы произошедшим, настолько подавлены, что долго еще продолжали таращиться в небо и совершенно не обращали внимания на его забористую брань.
– …Вот дерьмо! – такими относительно безобидными словами старик завершил свой монолог и попытался хоть немного привести в порядок промокшую и перепачканную одежду. Однако осмыслив всю тщетность своих усилий, он оставил это безнадежное занятие, пробормотав напоследок себе под нос: – Гребаные ками, мать вашу! Просочились-таки ублюдки!
– Простите, что за ками? – поинтересовался Маклафлин.
Старик посмотрел на него так, словно тот был распоследним придурком, и презрительно фыркнул:
– Ох, уж мне эти гражданские!
Ясно. Отставной военный, и, надо полагать, в немалых чинах, догадался Маклафлин. А ведь можно было и раньше смекнуть. Ну кому еще пришло бы в голову плюхнуться на мокрые бетонные плиты едва ли не раньше, чем сработал вражеский аннигилятор. Вот что значит многолетняя армейская выучка! Рефлекс! При первых признаках опасности вжимайся в землю или, как в данном случае, в лужу на бетоне.
– Все-таки, что за ками? – настойчиво повторил вопрос Маклафлин.
– Ками-то? – переспросил старик и в той же грубоватой манере пояснил: – Да камикадзе. Пилоты-смертники. Неужто вы, молодой человек, никогда о них не слыхали?
Помнится, Маклафлин что-то читывал о камикадзе. Кажется, в конце Второй мировой войны так называли японских летчиков, которые таранили американские корабли на своих самолетах и погибали.
– Так ведь это когда было, – промолвил он. – С тех пор, если не ошибаюсь, лет двести пятьдесят прошло.
– Да плевать, сколько прошло! – отмахнулся отставник и назидательно заметил: – Искусство войны, молодой человек, консервативно. Главное – добиться результата. Чтобы победить, используй то, что принесет успех. Азиатские традиции, черт возьми, живучи.
– И все же, я не понимаю… – начал было Маклафлин.
– Нечего тут понимать! – перебил его старик. – «Зонтик», что над нами висит, их воздушно-космическим силам и впрямь не по зубам. Но, – он значительно поднял указательный палец, – только если речь идет о крупных кораблях: линкорах, крейсерах. А мелочевка всегда способна просочиться.
И он снова занялся приведением в божеский вид своего пальто. Остальное Гаррет додумал сам. Ну конечно же! Небольшой корабль. Экипаж – один-два человека. Расчет на один-два залпа, а потом хоть трава не расти. Действительно, камикадзе.
– То есть, никакой обещанной нам стопроцентной защиты нет, – разочарованно резюмировал Маклафлин, который, несмотря на свойственный ученым здоровый скептицизм в отношении чего бы то ни было абсолютного, в глубине души все же надеялся, что достижения в этой области соответствуют официально заявленным.
– Ее никогда и не было, – цинично вторил ему ветеран, не прекращая попыток отчистить одежду, и проворчал: – Вы, гражданские, ну чисто дети! Разве можно доверять обещаниям ушлых политиканов?
А чего я, собственно, ждал? – вздохнул Маклафлин, оставив армейского пенсионера в покое. И только тут до него дошло, очевидцем какой трагедии он только что стал. Господи, там же были люди! Очень много людей! Вместе с лайнерами эти ками превратили в ничто пассажиров, которым чертовски не повезло оказаться на борту в роковою для себя минуту. Десяти тысяч жизней как не бывало. Если так пойдет и дальше, победителей в этой войне не будет. Сумеют ли они остановиться, и если сумеют, то на какой стадии взаимоистребления?
Странное все-таки существо – человек. Вот, казалось бы, какое дело ему, Гаррету Маклафлину, как отдельно взятой биологической единице, до вселенских проблем. Когда все катится в тартарары, нет для живого организма более важной задачи, чем сберечь себя, самосохраниться, чтоб впоследствии воспроизвестись в потомстве и тем продолжить существование вида. Так стоит ли сейчас забивать голову никчемными размышлениями о причинах и следствиях? От тебя все равно ничего не зависит. Беги без оглядки, спасайся! А так ли уж не зависит? – уцепился Гаррет за кончик ускользающей нити-мысли. Черта с два! Может, как раз именно от меня и зависит. Кое-что и в моем арсенале найдется. Тем более что я не одинок – есть единомышленники, мы не раз это обсуждали…
Отойдя на несколько шагов от неподвижно застывшего на месте потока беженцев, он поднес к глазам запястье правой руки, плотно охваченное довольно широким пластиковым браслетом толщиной миллиметра в три, не больше. Это был его индивидуальный коммуникатор. Устройство считало мысленную команду хозяина, и матово-серая поверхность засветилась экраном, но котором чуть погодя появилась физиономия Дэни.
– Где ты сейчас, красавчик? – не утруждаясь приветствием, без предисловий поинтересовался Маклафлин.
– На сборном пункте, естественно, – скептически хмыкнув, ответил Айрон. – Где же еще мне быть?
– Только что, у меня на глазах восточники уничтожили два лайнера, – сообщил Маклафлин. – Это никак не меньше десяти тысяч человек.
– Я в курсе, – печально кивнул Дэни. – Нас оповестили. Они еще сообщили, что атака отбита, противник уничтожен, и эвакуация продолжится с минуты на минуту…
– У меня нет времени на болтовню, – перебил его Гаррет. – Надеюсь, ты помнишь наши крамольные разговорчики?
Айрон смущенно кашлянул в кулак и пробормотал:
– Но, Гаррет… Это же общедоступный канал связи. Стоит ли?
– Стало быть, помнишь, – удовлетворился его столь осторожной реакцией Маклафлин. – Как насчет того, чтобы воплотить идею в жизнь?
Брови Дэни удивленно поползли вверх:
– А как же табу?
– К дьяволу все их табу, – рыкнул Маклафлин. – Кто-то должен это остановить.
– Вон ты о чем… – задумчиво протянул Айрон, а потом, словно собравшись с духом, решительно заявил: – Я с тобой. Говори, что делать?
– Разыщи наших – всех, кого сможешь. Я еду в лабораторию. Подтягивайтесь туда.
– Понял, сэр! – дурашливо вскинул руку к виску Дэни. – Будет исполнено,
сэр!
– До встречи, – простился Маклафлин и отключился.
Если Дэни Айрон за что-то берется, за результат можно не беспокоиться – этот парень все, от него зависящее, сделает. Маклафлин осмотрелся. Людская река уже возобновила поступательное движение к вышкам. Он же лишь знобко передернул плечами, поднял воротник щеголеватого коротенького пальто и поспешил в противоположном направлении, к выходу с летного поля. Он шел, сопровождаемый недоуменными взглядами бредущих навстречу не слишком счастливых людей, которые никак не могли взять в толк, почему этот молодой человек не идет вместе со всеми к спасительным башням, а, похоже, намерен возвратиться в город. На окрики полицейских из оцепления он внимания не обращал. Формально, эвакуироваться или нет – личное дело каждого. Воспрепятствовать кому-либо, на свой страх и риск отказаться от эвакуации даже военная полиция права не имела. Такими полномочиями она попросту не располагала.
Едва Маклафлин покинул «Стенфилд», повалил мокрый снег, словно природа только и ждала именно этой минуты…

Энигматичный персонаж

Старинные напольные часы размеренно пробили восемь раз. Если верить латунной табличке, прибитой внутри украшенного вычурной резьбой корпуса из красного дерева, то сделал их некий Джордж Уильямс из Бристоля аж в 1779 году. По уверению старика-часовщика, занимавшегося поддержанием их в рабочем состоянии, часы эти являлись, ни много ни мало, истинным шедевром часового искусства, а не доверять мнению видавшего виды мастера оснований не было – полувековой стаж общения с раритетными часовыми механизмами чего-то да стоил. Теперь-то уже вряд ли кто-нибудь сможет объяснить, каким образом антикварные часы восемнадцатого века, да еще и родом из старой доброй Англии, очутились в стенах российского казенного учреждения, но они до сих пор исправно показывали время с весьма незначительной даже по нынешним меркам погрешностью и регулярно напоминали мелодичным боем о скоротечности бытия. Сейчас они, к примеру, сообщили, что, пусть и формально, но рабочий день уже час как окончился.
Невзирая на это Олег Дмитриевич и в мыслях не имел намерения покинуть осточертевший за день кабинет, дабы поскорее отправиться домой. Он лишь на секунду оторвался от изучения какого-то документа, лежавшего перед ним на столе, бросил беглый взгляд на золоченый циферблат и вновь погрузился в чтение. Дочитав, устало откинулся на спинку кресла и потянулся. Потом встал и в задумчивости прошелся по кабинету, мурлыча себе под нос: «Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом. Лучше работы я вам, сеньоры, не назову…» Эта бесшабашная песенка, в годы его детства звучавшая буквально из каждого утюга, засела в памяти намертво и никак не желала забываться, временами прорываясь наружу.
Теперь даже не верится, но раньше ему и впрямь представлялось, что быть генералом – верх блаженства. Однако время все расставило по местам, и никаких иллюзий относительно беззаботности генеральской жизни у него не осталось, потому как он, Олег Дмитриевич Изотов, уже шестой год на собственной шкуре по полной программе ощущал, каково это – быть генералом, а тем более генералом ФСБ. За то время, что он, образно выражаясь, носил на плечах генеральские погоны… Образно, потому что по роду деятельности повседневной одеждой ему служил цивильный строгий костюм, а в военную форму если и приходилось облачаться, то исключительно по какому-нибудь торжественному поводу… Так или иначе, но за годы генеральства такие понятия, как «душевный покой» или, скажем, «внутренняя гармония», утратили для него смысл как нечто недостижимое и посему нереальное.
Лучшее тому доказательство сегодняшний вечер. Без чего-то семь Олег Дмитриевич набрал жене, клятвенно пообещав быть дома к ужину. Та в свою очередь заверила, что этот самый ужин уже ждет его не дождется и ни в коем случае не разочарует дражайшего супруга. А буквально через минуту последовал звонок на мобильный телефон. Изотов поднес трубку к уху.
– Слушаю… О-о-о! Сколько лет! Здорово, чертяка! – бурно отреагировал он, узнав звонившего. – Какими судьбами?
Нежданно-негаданно проявился бывший сослуживец – уже лет восемь как вольная птица. Было время, работали в одной упряжке, и довольно долго, но жизнь развела: его комиссовали по ранению, и с тех пор виделись они всего пару раз, уже очень давно и на бегу. Да что говорить, у всех свои заботы. К стыду своему, Олег Дмитриевич даже не знал, чем тот теперь занимается. Слышал краем уха, что не бедствует – вроде бы, организовал собственное дело, но что конкретно… Оттого-то генерал и обрадовался этому звонку. Как говорится, если гора не идет к Магомету, пусть хотя бы Магомет сделает пару шагов в направлении горы.
Со стороны их беседа выглядела как обычный в таких случаях разговор старых приятелей обо всем и ни о чем. Впрочем, довольно скоро она приобрела несколько иной оттенок, нежели воспоминания о былом, потому что в какой-то момент Изотов из участника диалога превратился в слушателя. Причем, выражение генеральского лица буквально на глазах претерпело метаморфозу от благодушного до деловито озабоченного, и он принялся делать какие-то записи на листе бумаги. Ничего, кроме «Ну-ну…», «Любопытно…», «А что, очень может быть!» и «Как, говоришь, его зовут?», он больше не произнес. Лишь в самом конце, как бы подводя черту, спросил:
– Можешь мне эту штуковину одолжить на время?
Выслушав ответ, генерал удовлетворенно кивнул.
– Отлично. Буду ждать звонка. До встречи.
Видимо информации, которой поделился с ним экс-коллега, с лихвой хватило, чтобы возбудить профессиональное любопытство. Изотов весь преобразился, став вдруг похожим на почуявшего дичь охотничьего пса. Напрочь позабыв о стынущем ужине, он немедленно набрал внутренний номер дежурного оперативника.
– Лейтенант Каблуков, – отрекоменовался тот, взяв трубку.
Каблуков из новеньких – только-только окончил Академию. Рвения хоть отбавляй, а вот опыта… Ну да опыт – дело наживное, то ли констатировал, то ли утешил себя генерал и, даже не подумав представиться, простецки поинтересовался:
– Не сильно занят, лейтенант?
В представлении нужды действительно не было – кто хоть раз слышал фирменный хрипловатый изотовский баритон, отдаленно напоминавший голос Луи Армстронга, никогда бы его ни с кем не перепутал, – и Каблуков, разумеется, узнал начальника управления.
– Никак нет, товарищ генерал! – избыточно бодро отреагировал он.
– Тогда бери ручку, – велел Изотов и, сверившись с записью на листке, продиктовал начинающему оперативнику фамилию, имя, отчество и еще кое-какие данные человека, о котором после состоявшегося несколько минут назад разговора ему захотелось разузнать все, что только возможно.
– Срочно установи, кто он, что он. Пошарь по базам. Собери первичку. Обобщи. Через час справку мне на стол, – озадачил генерал молодого сотрудника и отключился, нимало не сомневаясь, что тот немедленно кинется выполнять его поручение, – авторитет Изотова был непререкаем.
И вот теперь, ознакомившись с не бог весть какой содержательной и подробной справкой – Каблуков отработал в Управлении всего ничего и набить руку в составлении документов такого рода еще не успел – Олег Дмитриевич в задумчивости мерил шагами кабинет. Так ему лучше думалось. Он прикидывал, сопоставлял, взвешивал. Что-то в этом есть, рассуждал генерал. Вопрос – что? И стоит ли игра свеч? Вполне ведь может статься, что под заманчивой оберткой окажется пустота, пшик, что не раз бывало. Опять же – кому поручить? Наконец генерал пришел к некому решению. Круто развернувшись, он возвратился за стол и, нажав клавишу переговорного устройства громкой связи, совсем не начальственно попросил:
– Ирина Артуровна, а где у нас Осипов?
Подобный выбор говорил о многом – Сергей Осипов был одним из лучших оперативников в управлении.
– Сейчас выясню, Олег Дмитриевич, – отозвался женский голос.
С тех пор, как в придачу к генеральским лампасам он получил приемную с секретаршей, не было случая, чтобы Ирина Артуровна – дама в зрелых летах, чрезвычайно ответственная, – оставила свой пост раньше, чем шеф покинет кабинет. Что же касается Осипова, то он запросто мог в этот час оказаться вне пределов лубянского здания. И вовсе не потому, что стремился поскорее попасть домой к жене и детям, хотя личную жизнь после 19:00 никто не отменял. Просто, в отсутствие каких-либо авральных мероприятий, оперативная работа на благо государственной безопасности предполагала высокую степень самостоятельности, так что в данный конкретный момент майор мог находиться где угодно.
Из своего угла часы серией ударов напомнили об истечении очередного часа. Девять, механически отметил про себя генерал и, вспомнив об обещании вернуться домой вовремя, чертыхнулся. Жена, ужин, ужас! – промелькнуло у него в голове именно в такой последовательности. Машка меня убьет. Если даже прямо сейчас сорвусь, меньше чем за час не доеду, а я, старый дурень, еще и Осипова разыскать велел. Вот чего, спрашивается, с этой темой захороводился? Ведь, никакой же срочности: преспокойно и завтра бы все прокачал. Оставался шанс, что сотрудника, которого он собрался озадачить, не окажется на месте. Тогда можно будет дать себе отбой без потери лица, и бегом домой…
– Осипов у себя, – голосом Ирины Артуровны сообщило переговорное устройство, развеяв слабую надежду на хотя бы относительно благополучный выход из ситуации с ужином. – Вызвать?
– Разумеется, – вздохнул Изотов, осознав, что обратной дороги нет, и путь к отступлению отрезан.
Жене звонить не стал. Подумал: свалю задержку на руководство. Дескать, неожиданно выдернули на ковер и всякое такое, авось и прокатит.
– Ирина Артуровна, еще одна просьба… – обратился он к переговорному устройству.
– Не беспокойтесь, – опередила его секретарша. – Если позвонит жена, скажу, что вас срочно вызвали наверх.
– Вот именно, – кивнул Изотов.
Вскоре на пороге кабинета появился Осипов, молодой, подтянутый. Впрочем, молодым он был только в сравнении с пятидесятидевятилетним генералом, тридцать шесть ему уже минуло.
– Разрешите войти? – спросил он.
– Считай, разрешил, – в присущей ему грубоватой манере отозвался Изотов. – Проходи, Сергей Евгеньевич. Присаживайся.
Майор опустился на стул, стоявший подле генеральского стола.
– Ну как, готов подполковничьи погоны примерить? – полюбопытствовал Изотов, намекая на ожидаемый со дня на день приказ о присвоении очередного звания группе сотрудников, в число коих входил и Осипов.
– Я, как пионер, всегда и ко всему готов, товарищ генерал, – ответил тот, прекрасно понимая: не за тем его генерал вызвал, чтобы поинтересоваться моральной готовностью пока еще майора в скором времени стать подполковником.
– Это хорошо, – одобрительно кивнул Олег Дмитриевич и протянул ему ту самую справку, с которой недавно сам ознакомился. – На-ка вот, взгляни.
Осипов читал и, по мере того как вникал в содержимое документа, все больше недоумевал: что тут могло заинтересовать тертого волчару Изотова? Фигурант-то в целом мало чем примечателен. Ну, репатриант. Так в жизни всякое бывает. По роду занятий, тоже ничего такого-этакого из ряда вон: руководитель консалтинговой фирмы с очень и очень приличной официальной заработной платой. Правда, пока непонятно, чем занимается сама контора, ну так это еще не повод. Тем более что, судя по выписке из налоговой, она с завидной регулярностью производит отчисления в бюджет в полном объеме и в строгом соответствии с действующим законодательством. Все бы так себя вели, и России-матушке никакие кризисы не были бы страшны. Проживает фигурант в ближнем Подмосковье в арендованном особняке. Конечно, без малого девятьсот квадратов жилой площади и полтора гектара земли – несколько вызывающе, но с договором аренды полный порядок, не придерешься. Словом, на первый взгляд, ничего криминального.
Однако, будучи опытным оперативником, майор обратил внимание на то, что сведения, изложенные в справке, поверхностны, сыроваты, сразу видно, на скорую руку стряпались, и воспринимать их следует критически. Понимал он и другое: если тебя выдергивают в десятом часу вечера к дорогому руководителю – это неспроста, и все идет к тому, что не кому-нибудь, а именно тебе предстоит ох как потрудиться, дособирая информацию о фигуранте, дабы можно было сделать относительно оного более обоснованные выводы.
А еще за те семь лет, что Осипов работал под началом Изотова, он, насколько это вообще возможно, изучил своего шефа: Олег Дмитриевич отличался просто-таки феноменальным чутьем и если уж проявлял к кому-то или чему-то повышенный интерес, девяносто девять процентов за то, что это не пустышка. Не иначе у него имеется что-то очень веское в загашнике. Дочитав справку, Осипов вопросительно воззрился на начальника Управления.
– Есть какие-нибудь мысли? – вместо пояснений спросил тот.
Все ясно, внутренне резюмировал майор, подсказок не будет. Впрочем, он не особо-то и рассчитывал на них: Изотов не имел привычки раньше времени раскрывать карты.
– Дадите пару недель, глядишь, какие-нибудь и появятся, – обтекаемо ответил Осипов.
– Неделя, – рефлекторно распополамил запрошенный срок генерал, считавший, что подчиненных следует держать в тонусе и не позволять им расслабляться, пусть даже никакой спешки нет.
Спасибо, что не к завтрашнему утру, мысленно поблагодарил его Осипов, для которого ход начальственных мыслей относительно сроков исполнения поручений был очевиден. Отсюда и золотое правило: не стесняйся и запрашивай в два раза больше, чтобы получить то, на что рассчитывал.
– Разрешите идти? – спросил майор.
– Иди, – позволил генерал, отпустив его с миром, и механически бросил взгляд на часы. 21:49, печально констатировал Изотов. Вот тебе и ужин в узком семейном кругу. Он испустил тяжкий вздох.
Едва ли кто-нибудь станет оспаривать тот факт, что Россия всегда была, есть и, по всей вероятности, долго еще будет, страной с весьма своеобразными правовыми традициями. Иначе говоря, у нас, согласно известной присказке, при желании можно докопаться хоть до телеграфного столба. Но Осипов был не из тех, кто в поисках реального или мнимого компромата наводит тень на плетень. Он привык добросовестно собирать информацию, беспристрастно ее анализировать и делать выводы, хотелось верить, что объективные. Выполняя поручение Изотова, майор потрудился на совесть: выгреб на свет божий все, что только смог, для чего пришлось прибегнуть к помощи коллег из ближнего зарубежья и серьезно тех поднапрячь. Но, как бы там ни было, по истечении недельного срока, отведенного генералом, майор готов был во всеоружии предстать пред светлые очи начальства с изложенной на бумаге квинтэссенцией своих оперативно-розыскных усилий. Однако прежде чем отправиться с докладом к руководству, он, повинуясь выработанной годами привычке, еще раз внимательно прочел составленный документ, чтобы произвести окончательную оценку дела рук своих.
Вадим Павлович Гулов – таковы были ФИО заинтересовавшего генерала человека – родился в 1984 году в Москве, однако, в силу стечения обстоятельств, сделался гражданином Казахстана, что, в общем-то, в те времена было делом обычным. Никто ведь и предположить не мог, что «великий могучий Советский Союз», как пелось в гимне, может развалиться. Страна победившего социализма казалась чем-то незыблемым. Русские, украинцы, белорусы со спокойной душой оправлялись на жительство и работу в братские среднеазиатские республики, оседали там и чувствовали себя как дома, резонно полагая, что в любой момент смогут запросто без проблем вернуться на историческую родину, что, в общем-то, подтверждалось житейской практикой.
Но грянул девяносто первый, и все сильно осложнилось. Реалисты сразу смекнули, что, чем быстрее они уберутся из неожиданно появившихся на политической карте мира новых национальных государств, ранее бывших задворками сперва Российской, а потом Советской империи, тем лучше. И оказались совершенно правы, потому как оптимисты, в наивной надежде на лучшее, задержавшиеся там, упустили момент, когда можно было относительно безболезненно вернуться в Россию. К сожалению, слишком многие из них на собственной шкуре испытали все прелести всплеска национального самосознания в бывших советских республиках. Хорошо еще если их, бедолаг, едва ли не голых и босых, со временем всего лишь выкинули прочь, как неугодный новому государству отработанный материал, но ведь немало было и таких, кому не повезло чертовски – их просто физически уничтожили…
Воспоминания о бедах, выпавших на долю многих и многих соплеменников – самых обычных, ни в чем неповинных людей, которых накрыло шквалом обломков после крушения Советского Союза, – всколыхнули в душе майора не самые добрые чувства. Осипов имел на сей счет собственное суждение, которого твердо придерживался. По его мнению, власть предержащие товарищи, которые допустили, а может, и сами спровоцировали ту теперь уже четвертьвековой давности геополитическую катастрофу, по-хорошему, должны были бы ответить за последствия. Однако чаша сия их благополучно минула – никто, ни за что так и не ответил. За державу обидно, со вздохом напомнил себе Осипов слова кинотаможенника Верещагина, возвращаясь к содержанию справки.
Итак. Родился Вадим Гулов в 1984-м в семье московских студентов третьекурсников, губкинцев, как называли студентов Московского института нефтехимической и газовой промышленности имени Губкина. Закончив через два года учебу они вместе с крошкой-сыном по распределению отправились трудиться на нефтепромыслы Мангышлака в Казахскую ССР. Существовала в Стране Советов такая бесправная категория, как молодые специалисты, по закону обязанные отработать после получения диплома о среднем специальном или высшем образовании три года там, где их профессиональные знания будут востребованы. Куда только
(я бы оставил) подневольных не загоняли. Родители фигуранта были именно такими молодыми специалистами. Впрочем, сетовать на судьбу им не приходилось. Гуловым довелось принять самое деятельное участие в запуске Алатобинского нефтяного месторождения, после чего дела семейства уверенно пошли в гору, особенно у отца – Павла Сергеевича, который выбился в заместители директора предприятия республиканского значения «Мангышлакнефть». Супруга же его, Ольга Николаевна, не слишком стремилась к карьерному росту и довольствовалась меньшим – должностью ведущего специалиста геолого-технологических исследований нефтяных и газовых скважин. Пока родители вкалывали, отвоевывая у недр Прикаспия «черное золото», Вадик рос, ходил в ясли, в садик, в школу.
Вместе с ним неуклонно росло материальное благополучие семьи: более чем приличные зарплаты родителей, четырехкомнатная квартира в центре Актау, личная «Волга». Да и отношение к приехавшим из других республик специалистам здесь было вполне себе дружелюбным. Даже после того, как в декабре девяносто первого случилась независимость, жизнь Гуловых и прочих не-казахов не претерпела никаких перемен: работали себе и работали. Казахстан оказался едва ли не единственным новообразовавшимся государством на территории почившего в бозе СССР, где первые годы после обретения суверенитета не были отмечены какими-либо гонениями в отношении представителей бывшей метрополии.
И все же отношение к русским в бывших союзных республиках медленно, но верно ухудшалось. Их мало-помалу начали вытеснять сперва с руководящих постов, а потом и вообще отовсюду. Политологи, вероятно, окрестили бы это явление ползучим национализмом. Дошла очередь и до Гуловых. Должность матери, не особо утруждаясь комментариями, попросту сократили. Отца не уволили, однако в 2002-м под надуманным предлогом понизили до главного инженера, еще через годик перевели в рядовые инженеры-нефтяники. Совершенно очевидно, чем завершилась бы его карьера, не случись в 15 километрах от Актау злосчастное ДТП, в котором отец и мать Вадима Гулова погибли. Едва ли в этом присутствовал злой умысел. Пьяный водитель самосвала на перекрестке протаранил их «Волгу», был задержан на месте и получил причитающийся ему тюремный срок.
Вадим тогда в городе не было – он находился за тысячу верст от места трагедии. Дело в том, что по достижении семнадцатилетнего возраста, юноша, решив пойти по стопам родителей, уехал в Атырау, где поступил в университет нефти, уже третий год жил там в общежитии и навещал папу с мамой только на каникулах. А в тот злополучный день он сдавал последний экзамен летней сессии… Такая вот грустная загогулина нарисовалась.
Смерть близких – тяжелое горе, но все же не крушение мира. Осиротевшему парню нужно было как-то жить дальше, и он продолжил обучение в университете. Мало того, что студенту-очнику и так без родительской поддержки пришлось несладко, так еще и русофобские настроения в Казахстане к тому времени расцвели махровым цветом. Но, как ни странно, Гулов, будучи лишь твердым середнячком, который никогда звезд с неба не хватал, да к тому же еще, так сказать, инородцем, умудрился доучился и получить в 2005 году заветный диплом. Впрочем, это не помогло молодому человеку вписаться в новую казахскую действительность – места в ней ему не нашлось.
О том, чем он занимался по окончании вуза, коллеги Осипова из Комитета национальной безопасности Казахстана ничего путного сообщить то ли не пожелали, то ли действительно не смогли, кокетливо отписавшись в том смысле, что В.П.Гулов в госучреждения по вопросу трудоустройства не обращался. Понимай, как хочешь: может, выпускник престижного по местным меркам вуза, имевший несчастье родиться в русской семье, прекрасно сознавал полную бесперспективность обращения в эти самые госучреждения, и потому туда даже не совался, а может, что вероятнее, его к ним на пушечный выстрел не подпускали.
Хотя, тамошние чекисты действительно могли банально не иметь никакой информации на сей счет, что легко объяснимо – до того ли. С развалом Союза в спецслужбах всех вновь образованных суверенных государств, довольно долго царили бардак и кадровая чехарда, понятное дело, не самым лучшим образом сказавшиеся на качестве работы этих органов. Как бы то ни было, но никаких претензий к Вадиму Гулову, только-только вступавшему тогда во взрослую жизнь, у казахских комитетчиков не было – не представлял он для них интереса.
Зато, из ответа явствовало, что ни о какой его профессиональной самореализации и речи быть не могло. Молодой человек, видимо, безуспешно искал себе применение где и как только мог, и, вероятнее всего, перебивался случайными заработками. Вполне логично, что, промыкавшись так несколько лет и осознав полнейшую безнадегу своих потуг выжить в Казахстане, он пришел к закономерному итогу: продал за бесценок родительскую квартиру и в конце 2012 года подал в соответствующие органы заявление с просьбой о принятии в гражданство России в упрощенном порядке, на что, как урожденный москвич, имел полное право, и по истечении установленного законом срока сделался гражданином Российской федерации.
С тех пор минуло больше двух лет. Официальной подругой жизни он пока не обзавелся. Что же касается карьерного роста, тут просто-таки сказка-сказка. По состоянию на сегодняшний день репатриант из Казахстана Вадим Павлович Гулов твердо стоял на ногах как весьма успешный бизнесмен. Учрежденная им фирма «Компликейтид кейс» востребована, да еще как. Юридический и финансовый консалтинг. В списке деловых партнеров сплошь солидные организации. В общем, жизнь удалась! Логичному объяснению такие вещи плохо поддаются, однако новейшая российская история знавала взлеты и покруче. Опять же даже самые расчудесные бизнес-достижения еще не повод подозревать человека в чем-либо. Тем более что с формальной стороны в делах у него полный ажур: обширная договорная база, исключительно безналичные расчеты, своевременная уплата налогов, словом, и захочешь, не придерешься.
Проверка по оперативным учетам российских и зарубежных спецслужб, с которыми ФСБ на взаимовыгодных условиях поддерживала добрые отношения, увы, ничего не дала: ни имени, ни физиономии, ни отпечатков пальцев Гулова там не обнаружилось… Вспомнив, скольких усилий ему это стоило, майор с усмешкой покачал головой. Невелика премудрость – послать запрос. Но это только на первый взгляд. Взять хоть бы фотографии фигуранта. Можно было бы, конечно, воспользоваться теми, что осели в официальных учреждениях, однако на них человек, как правило, крайне редко сам на себя похож. Осипов пошел другим путем. С благословения Изотова в первый же день установил за Гуловым наружное наблюдение. Понятно, что он не рассчитывал таким образом выяснить нечто сенсационное. Все куда проще: ребята из «наружки» нащелкали кучу свежих фотографий – выбирай, что больше соответствует оригиналу.
Добыть образцы, научно выражаясь, отпечатков папиллярных узоров пальцев рук, – тоже отдельная история. Не мудрствуя лукаво, получить в каком-нибудь архиве дакто-карту новоиспеченного россиянина, каковым являлся Гулов, нельзя – таковой попросту не существует. Казалось бы, сколько лет уже во всех инстанциях мусолят тему о необходимость введения обязательного дактилоскопирования всех иностранцев, прибывающих на территорию России, в том числе и соискателей гражданства, а воз и ныне там. Вот и вертись как хочешь. Оставался единственный способ решения проблемы. Если интересующий тебя человек не сидит сиднем в четырех стенах и покидает дом хотя бы изредка, он непременно к чему-то прикасается и оставляет следы своих пальчиков на самых разных предметах: на чашках, ложках, дверных ручках, да мало ли на чем. Слава богу, в «наружке» хлопцы ушлые: выявить и зафиксировать такие следы – для них вопрос часов, в крайнем случае, дней. Выручили они и в этот раз – с задачей справились, причем так, что клиент ни сном, ни духом.
Дальше – больше. Мало просто запустить механизма проверки, нужно еще оперативно ответ получить. Пришлось воспользоваться административным ресурсом Изотова, который своим авторитетом, обеспечил сверхсрочность прохождения документа через отечественные и зарубежные бюрократические препоны. В итоге вместо обычного месяца, реакция последовала всего-то через трое суток. Результат проверки по всем направлениям оказался отрицательным: никакого компромата, никаких претензий из-за кордона, да и двухгодичное пребывание Вадима Гулова на территории РФ не было отмечено какими-либо административными или уголовными правонарушениями с его стороны. Нормально. Если даже предположить, что Гулов – хорошо законспирированный вражина, он же не какой-нибудь матерый уголовник или экстремист, на котором штампа ставить негде, чтобы засветиться везде и всюду, а совсем наоборот, заинтересован в поддержании имиджа добропорядочного гражданина.
Словом, перелопатив кучу документов, Осипов пришел к выводу: в прошлом и настоящем человека, заинтересовавшего Изотова, ничего явно подозрительного, во всяком случае, такого, что бросалось бы в глаза, – нет. Единственное несоответствие, за которое зацепился глаз опытного оперативника, – печать отдела ЗАГС Черемушкинского района Москвы в свидетельстве о рождении. В 1983 году этот район был переименован в Брежневский, а в 1988-м вновь стал Черемушкинским. Гулов родился в 84-м, следовательно, печать в документе должна была принадлежать уже Брежневскому загсу. Но это смахивало на обычную бюрократическую оплошность. Скорее всего, кто-то по невнимательности воспользовался старой печатью, и не более того…
Меньше чем через час Осипов подробнейше изложил своему руководителю все, что сумел выяснить за неделю кропотливой работы. Отстрелявшись, он вопросительно воззрился на генерала в надежде, что тот выложит на стол припрятанного в рукаве джокера. Ну не могло такого быть, чтоб Изотов не имел про запас какого-нибудь мощного аргумента. Не просто же так – чисто из праздного любопытства – вцепился он в этого Гулова. Впрочем, если генералу и было что сказать, он с этим не спешил. Судя по сосредоточенности, отчетливо обозначившейся на генеральской челе, Олег Дмитриевич осмысливал услышанное и сопоставлял с чем-то, одному ему ведомым, а закончив, спросил:
– Небось голову ломаешь, с какого вздумалось начальству тебя поднапрячь?
Майор никак не отреагировал. Вопрос был риторический. И так понятно: знать, чего ради трудишься, не помешало бы.
– Первопричина – неконкретная и маловразумительная информация из абсолютно надежного источника… – сделав ударение на словах «абсолютно надежного», сказал Изотов, не удосужившись уточнить, что это была за информация, и добавил: – …Плюс моя чертова интуиция! Сам видишь, пассажир, мягко говоря, неординарный. Недавний гражданин Казахстана. В двенадцатом году возвратился на историческую родину. Никто и звать никак, и всего за пару лет из грязи в князи? Процветает на консалтинге? Да еще и… – тут генерал осекся, видимо, по каким-то соображениям, по-прежнему не решаясь пролить свет на некоторые подробности, и деловито констатировал: – Словом, сомнения есть. Хотелось бы их развеять.
Побарабанив пальцами по столу, Олег Дмитриевич, словно вспомнив о чем-то, внезапно выдвинул верхний ящик и заглянул внутрь. После чего на лице его обозначилось нечто, похожее на изумление. Такая реакция что-то да значила – обычно Изотов умело скрывал свои эмоции.
– Вот, значит, как. Ну что ж, на ловца и зверь… – пробормотал он, чем окончательно сбил с толку подчиненного. Задвинул ящик и только после этого наконец снизошел до пояснений: – Тогда послушай меня…
Есть-таки джокер! – мелькнуло в голове Осипова, довольного тем, что не обманулся – наконец-то шеф соизволил приподнять завесу тумана. Следующие несколько минут Изотов неторопливо говорил, а Осипов внимательно слушал, становясь все задумчивее и задумчивее.
– Понимаю, что ситуация далека от заурядной, – заканчивая свой монолог, резюмировал генерал, – но отработать нужно, мало ли… Вопросы?
– Вопросов нет, – ответил оперативник и, осененный пришедшей на ум идеей, поспешно прибавил: – А вот одна дельная мысль возникла.
– Выкладывай! – приказал Изотов.
Майор упрашивать себя не заставил – четко и сжато изложил суть предложения. Дослушав, генерал одобрительно кивнул.
– Действуй! Вперед и с песней, как говорится! – напутствовал Изотов и предостерег напоследок. – Но никакого официоза. Будет результат, задним числом все оформим. А пока ни-ни – чтоб ушей нашей Конторы и близко не торчало.
– Не впервой, товарищ генерал, – уверил руководителя подчиненный.

Компромисс

Эдуард Васильевич Кирюшкин являл собой образчик железобетонного спокойствия и невозмутимости. Солидность, благородная седина, величавая неспешность в движениях – все в этом немолодом уже человеке располагало к доверию. Иначе, собственно, и быть не могло. Руководитель коллекторского агентства с жизнеутверждающим названием «Надежда» просто обязан был демонстрировать непоколебимую уверенность в собственных возможностях, дабы вселить эту самую надежду в тех, кого превратности судьбы вынуждали прибегнуть к его услугам. Общеизвестно ведь, что клиенты подобных организаций – люди, отчаявшиеся урегулировать свои долговые проблемы традиционными способами, для которых обращение к коллекторам становится последним шансом.
Впрочем, из договора займа, чтением которого Эдуард Васильевич занимался в настоящий момент, вовсе не следовало, что сидящий напротив него человек – беспомощная жертва обстоятельств. Скорее наоборот, этот «фрукт» выступал в роли недобросовестного партнера, вознамерившегося нарушить свои же собственные обязательства и кинуть заемщика. Нет, формально-то все в порядке – соглашение оформлено должным образом, однако… Эдуард Васильевич слишком хорошо знаком был с изнанкой такого рода претензий и почти не сомневался, что ему предлагается на вполне легальных основаниях поучаствовать в банальном рейдерском захвате или, проще говоря, в «отжиме» бизнеса относительно законным способом.
В отличие от главы агентства, который оперировал пусть и обоснованными, но пока лишь предположениями, визитер – мужчина под пятьдесят самой непримечательной наружности, лысый, как бильярдный шар и такой же округлый, – отлично сознавал всю, мягко выражаясь, неприглядность своей затеи. Отчего, по-видимому, и пребывал в состоянии сильного нервного напряжения. Он ерзал на стуле, суетливо озирался по сторонам и время от времени лихорадочно потирал руки – словом, испытывал сильный душевный дискомфорт. Честно говоря, Эдуарду Васильевичу жуликоватого вида посетитель был малосимпатичен, но коли уж ты занимаешься урегулированием спорных имущественных – денежных – вопросов, не до жиру. Бизнес есть бизнес. А непреложный закон любого бизнеса гласит: клиент всегда прав, а даже если и не прав, он – твой клиент, и ты обязан отстаивать его интересы. Сейчас перед ним сидел вероятный клиент, причем весьма вкусный в переносном, разумеется, смысле этого слова.
Руководствуясь этим рациональным соображением, Кирюшкин предпочел закрыть глаза на моральный облик обратившегося к нему за помощью мячикоподобного господина и спокойно просматривал предоставленный тем договор займа с сопутствующими документами лист за листом, пока не проштудировал их до конца.
– Что ж, Игорь Николаевич, – насыщенным баритоном резюмировал коллектор, дочитав последнюю страницу, – документальная сторона в порядке, объем долгового обязательства вполне приемлем, и, стало быть, мы готовы взяться за решение вашей проблемы. Одного не понимаю: почему бы вам не обратиться в суд напрямую? Дело-то беспроигрышное.
На это, казалось бы, безобидное замечание посетитель отреагировал несколько странно: вздрогнул и опасливо поежился. Почувствовав, что своим логичным в общем-то вопросом он внес избыточное смятение в душу потенциального потребителя коллекторских услуг, Эдуард Васильевич поспешил нейтрализовать возникшую наэлектризованность:
– Хотя, я вас прекрасно понимаю, – как ни в чем не бывало продолжил он тем же ровным голосом. – Кому нужна эта морока? Исполнительное производство ниже всякой критики… – Кирюшкин скривился в презрительной гримасе, – долго, нудно, да и вообще…
Игорь Николаевич закивал на манер китайского болванчика, из чего можно было сделать вывод, что он руководствовался примерно теми же соображениями, направляя свои стопы сюда, а не в храм правосудия.
– Логично. Опять же, хозяин – барин, – одобрительно прогудел Эдуард Васильевич. – Однако вернемся к сути.
Он изобразил на лице задумчивость, словно вспомнил, что чуть было не упустил из виду нечто значительное, и, как бы ненароком, поинтересовался:
– Вы уже знакомы с нашими расценками?
На сей раз Игорь Николаевич отрицательно помотал головой и, достав из кармана носовой платок, отер им вспотевшее лицо.
– В вашем случае, учитывая высокую вероятность возврата… – Эдуард Васильевич взял паузу с таким видом, будто что-то подсчитал в уме, и сообщил. – Это обойдется вам в двадцать пять процентов от суммы долга.
– Так много?! – не удержался от изумленного восклицания посетитель.
Эдуард Васильевич был холоден, словно айсберг. На его бесстрастном лице не отразилось ровным счетом ничего, потому как к подобной реакции на озвученную стоимость услуг агентства он привык.
– Понимаю, – сочувственно пророкотал Кирюшкин и цинично уверил: – Будь ситуация сложнее, мы не постеснялись бы взять и больше. Наши услуги не дешевы, но обратимся к цифрам. Эффективность нашей деятельности чрезвычайно высока: неуспех укладывается в статистическую погрешность. За пять лет мы не справились со своей работой лишь однажды. Да и то, по независящим от нас причинам: заемщик, знаете ли, скоропостижно скончался…
При этом Эдуард Васильевич посмотрел на посетителя таким по-детски невинным взглядом, что Игорю Николаевичу со всей возможной отчетливостью сразу стали очевидны причины упомянутой скоропостижности, так, во всяком случае, ему показалось. Разыгравшееся воображение нарисовало картину жестокой расправы с неуступчивым должником за отказ от конструктивного диалога… Справедливости ради, следует уточнить, что в действительности все обстояло несколько иначе. Человек, о котором шла речь, и вправду умер, но никак не благодаря действию или бездействию «Надежды». Он попросту подавился на фуршете оливкой, обязательной для мартини драй, а врачебная помощь, как водится, малость припоздала. Но в качестве рекламного хода упоминание о том несчастном случае неизменно срабатывало, оказывая на всех без исключения потенциальных клиентов самое благотворное воздействие, и Кирюшкин, что греха таить, беззастенчиво этим пользовался. Сработало и на сей раз. Тут ведь главное – не переиграть. Достаточно намека, что и было сделано. А потому Эдуард Васильевич, как бы невзначай, плавно перевел разговор в иную плоскость.
– Вам должно быть известно, что целенаправленно мы себя не рекламируем, – как можно индифферентнее констатировал он. – Предпочитаем по старинке – от клиента к клиенту. Так, знаете ли, надежнее. Вот и вы пришли не с улицы, а по рекомендации, – напомнил Эдуард Васильевич. – И наверняка перед тем как обратиться к нам, вы поинтересовались у людей, посоветовавших вам, прибегнуть к нашей помощи, что представляет из себя наша организация и какова результативность ее деятельности?
Игорь Николаевич снова кивнул, облизав пересохшие губы, и промокнул платком повлажневшую от пота лысину. Видя, что тот все еще пребывает в сомнении, Кирюшкин продолжил психологическую обработку:
– Впрочем, если вас не устраивают наши расценки, можете обратиться в любое другое агентство, – как можно равнодушнее предложил он визитеру, с некоторой небрежностью чуть отодвинув от себя, лежавшие на столе бумаги. Дескать, вольному воля. Я ни на чем не настаиваю, но и себе цену знаю.
Это был старый испытанный прием, к коему Кирюшкин прибегал, видя, что клиент балансирует на грани и требуется лишь легонько его подтолкнуть в нужном направлении. Опытный коллектор почти не сомневался, что дожмет этого субчика, и предпринятая им провокация действительно возымела действие.
– Нет-нет! – Игорь Николаевич, протестующе, замахал коротенькими ручками и, видимо, смирившись с предлагаемыми условиями, торопливо затараторил: – Меня все устраивает. Качественная услуга стоит столько, сколько стоит. Вот только… – он замялся. – Мне говорили, вы можете взять на себя еще и заботу о моей безопасности.
– На сей счет даже не сомневайтесь. Если пожелаете, мы внесем в контракт соответствующее дополнение, – заверил его глава агентства, прикинув, что Игорю Николаевичу, замутившему подобную подлянку, охрана и впрямь не помешает. Чтобы прийти к такому выводу, Эдуарду Васильевичу достаточно было представить себя на месте ничего покуда не подозревающего заемщика. Прознай я про такой гаденький фортель, подумал Кирюшкин, даже не знаю, что учинил бы… Опять же на кону серьезные деньги…
– В таком случае я согласен, – покорно сказал гость.
Всего через полчаса посетитель, который после подписания необходимых бумаг автоматически стал полноценным клиентом агентства, покинул офис в сопровождении двух крепких неулыбчивых мужчин, приставленных к нему в качестве телохранителей. Сразу после его ухода Кирюшкин вызвал сотрудника, ведавшего сбором информации о чем угодно, начиная с паспортных данных, и заканчивая сексуальными предпочтениями заинтересовавшего агентство человека. Эдуард Васильевич протянул ему листок с данными должника, которым в ближайшее время предстояло заняться вплотную, сопроводив движение руки четким и ясным указанием:
– До завтрашнего вечера нарой все, что можно.
Сотрудник молча кивнул и удалился.

На следующий день, после обеда, затребованная накануне справка лежала на столе руководителя «Надежды». На приложенной фотографии изображен был мужчина, отдаленно напоминающий Брюса Уиллиса в те времена, когда у него еще была растительность на голове.
– Что ж, будем знакомы, Козленок Станислав Юрьевич! – усмехнулся Эдуард Васильевич, глядя на снимок.
Еще вчера он обратил внимание на, деликатно выражаясь, двусмысленную фамилию заемщика. Как все-таки правильно, Козлено?к или Козлёнок? Исходя из простенького посыла, что при написании фамилий, имен и отчеств в официальных документах, точки над «е» ставятся в обязательном порядке, выходило, что правильно – Козлено?к. Однако, это мало что меняло. Не приходилось сомневаться, что человеку с такой фамилией определенно жилось нелегко, особенно в отроческие годы. Ну, уж как есть.
Родился в 1975-м… На дворе 2015-й, стало быть, сейчас ему сорок. Закончил МАИ. Работал в закрытом учреждении, именуемом п/я №7413, – наследии «совка», страны секретов, – но совсем недолго. Видимо, решил, что за копейки горбатиться на государство не целесообразно, и занялся самореализацией. В 2001-м учредил общество с ограниченной ответственностью «Белый мир» и занялся оптовыми поставками молочной сыворотки из Беларуси. По-видимому, попал в струю – прикупил квартиру в «Алых парусах» на пике цен, от души поколесил по заграницам, регулярно баловал себя отнюдь не дешевыми иномарками, словом, жил в собственное удовольствие, ни в чем себе не отказывая. Женился. Развелся. Наследников нет. Три года назад наладил собственное производство на ту же молочную тему.
Что ж, вполне себе успешный товарищ. В связях с криминалом не замечен. Возникавшие проблемы по мере поступления решал самостоятельно, не прибегая ни к содействию госорганов, ни к помощи «братвы», что похвально. Ого! Да он у нас – тайный благотворитель! Пять лет молчком спонсирует социальный приют для детей и подростков в Красногорске, никогда и нигде по этому поводу флагом не размахивая…
Эдуард Васильевич отложил бумагу в сторону. Да-с. Не повезло мужику. Жил себе без забот, работал спокойно, и все было чики-пуки, но, на свою беду в двенадцатом году – забавно, однако, рифмуется! – угораздило его связаться с Игорем Николаевичем Пышковым, который предоставил «Белому миру» заем на, страшно даже сказать сколько, и не рублей, а полновесных американских долларов. Причем, договорчик состряпал тот еще, из категории, вольно трактуемых, на два года с последующей пролонгацией при соблюдении весьма условных требований. Короче, по понятиям. Проценты заемщик выплачивал аккуратно с соблюдением сроков, и в 2014-м по умолчанию договор продлили, но в том же году долбанула очередная серия кризиса – Украина, Крым, санкции, обвал рубля и, как следствие, падение объема продаж.
Впрочем, трудности начались не только у производителя молочных продуктов Козленка. Полстраны, благодаря мудрой экономической политике ее руководства, было поставлено в соответствующую позу… Кстати сказать, у Станислава Юрьевича, если уж быть объективным, каких-то особо выдающихся проблем не наблюдалось, отметил Кирюшкин, для полноты картины ознакомившийся с выжимкой из бухгалтерской отчетности «Белого мира». Обороты снизились, доходность упала – это да. Но крахом всего и вся даже близко не попахивало. По большому счету, не было у заимодавца никакой экстренной необходимости расторгать раннее заключенное с заемщиком соглашение. Но Пышков то ли очканулся и решил перестраховаться, то ли, что вероятнее, изначально держал в уме идею прибрать к рукам готовый бизнес… В общем, бес его разберет, зачем ему понадобилось прерывать отношения с С.Ю. Козленком, однако Игорь Николаевич этого возжелал, и точка.
Главарь банды коллекторов с трудом подавил невольную симпатию к лично ему пока что незнакомому должнику. Типичный «маверик», резюмировал Эдуард Васильевич, имея в виду отнюдь не бычка, которому не успели еще поставить на шкуру тавро, а «маверик» в том смысле, что человек, сделавший себя сам. Однако, симпатии симпатиями, а интересы клиента превыше всего, напомнил себе Кирюшкин. Следовательно, хочешь не хочешь, придется всерьез заняться этим «самородком» Козленком.
На первый контакт с должником Эдуард Васильевич предпочитал выходить лично, крайне редко передоверяя это подчиненным. Дальше, как пойдет, но первый разговор – святое. Поэтому он сел за руль своего «тахо» и отправился с визитом в «Белый мир». Ехать пришлось в подмосковную Истру, где согласно справке, в промзоне располагалось производство молочной продукции господина Козленка. Навигатор помог не сильно. Разыскать нужный объект удалось, лишь порядочно поколесив между бывшими заводскими корпусами, обнесенными железобетонными заборами, и несколько раз обратившись за подсказкой к попадавшимся на пути затрапезного вида гражданам, надо полагать, местным работягам. Так или иначе, но поиски увенчались успехом – он таки добрался до места.
Предупредительного звонка Кирюшкин делать не стал, но ехал не наобум. Тот же его всезнающий сотрудник, который занимался сбором информации, уверил шефа, что в настоящий момент Козленок находится в Истре, о чем его в свою очередь проинформировали технари, определившие текущее местоположение мобильного телефона, принадлежавшего хозяину и руководителю «Белого мира».
Эдуард Васильевич нашел то, что искал. Среди запустения, царившего вокруг, хозяйство Козленка выделялось ярким пятном. Бывший то ли склад, то ли цех со следами недавнего ремонта, словно единственный здоровый зуб среди сплошного гнилья, радовал глаз ухоженностью и чистотой прилегающей территории. На то, что это и есть «Белый мир», указывали стандартные логотипы «БМ» на бортах трех тентованных «газелей»-близнецов, припаркованных на погрузочной площадке. Возле машин стояло несколько человек, которым отдавал какие-то распоряжения мужчина, чем-то похожий на Брюса Уиллиса. Разве что чуть более сухощавый, а так вполне себе «крепкий орешек». Несомненно, это и был Станислав Юрьевич Козленок – внешность вполне соответствовала фотографии. Раздав руководящие указания, он собрался было идти внутрь цеха, когда его окликнул Кирюшкин:
– Станислав Юрьевич!
Козленок обернулся.
– Да.
– Здравствуйте.
– Добрый день, – вопросительно воззрившись на него, ответил «Брюс».
– Надо бы переговорить, – более чем обтекаемо объяснил цель своего визита коллектор.
На что последовал логичный вопрос.
– А вы, собственно, кто будете?
Кирюшкин представился, чем несколько озадачил бизнесмена. Похоже, тот даже не догадывался о причинах, которые могли побудить представителя коллекторского агентства заявиться к нему в Истру.
– Ну, и? – по-прежнему, не понимая, в чем дело, снова спросил Козленок.
Давая понять, что обсуждать что-либо здесь, прямо на улице, не слишком-то удобно, Эдуард Васильевич предупредил, что разговор предстоит непростой, а потому не мешало бы расположиться в более подходящем месте, например, в офисе.
– Что ж, пойдемте, – предложил бизнесмен. – Только офис – это громко сказано. Скорей уж, каморка Папы Карло.
Офис действительно оказался небольшой, отгороженной в предбаннике производственного помещения клетушкой. Там находилось два стола, факс, ксерокс и секретарша, которую Козленок попросил на время оставить их с гостем наедине. Девушка охотно выполнила просьбу и выпорхнула, прихватив с собой сигареты и зажигалку.
– Я внимательно вас слушаю, – сказал Станислав Юрьевич, усаживаясь за стол и жестом предлагая Кирюшкину расположиться напротив, на стуле.
Эдуард Васильевич сел, с любопытством разглядывая мужчину, сидевшего напротив. Тот по-прежнему не вызывал у него ничего кроме симпатии. Сразу видно, трудяга, человек дела. Кстати, о деле. Скрепя сердце, Кирюшкин кратко изложил суть претензий, предъявляемых Пышковым. Реакция последовала незамедлительно.
– Что за подстава! Позавчера пересекались, и ведь ни полслова! Даже не заикнулся, сволочь! – рвал и метал возмущенный Козленок.
Как и предполагал Эдуард Васильевич, происходящее стало для производителя молочной продукции полнейшим сюрпризом и, само собой, чрезвычайно неприятным. Кирюшкин лишь пожал плечами, мол, это не мое дело, и сказал то, что должен был сказать:
– Формально его претензии обоснованы.
Стравив пар и малость остыв, Козленок спросил:
– Но почему? Все же было в порядке… – и оговорился: – В относительном, само собой…
– Возможно, всему виной кризис, – предположил Эдуард Васильевич, чтобы хоть как-то обосновать столь неожиданные выкрутасы своего клиента.
– При чем здесь кризис?! – отмахнулся бизнесмен. – У нас в России перманентный кризис уже лет двадцать, и ничего – как-то до сих пор выкручивались. Ну, Игорек! Ну, хорек бздюлявый! – снова взорвался Козленок. – А как он меня охаживал, когда ему бабки пристроить понадобилось! – И, словно передразнивая отсутствующего здесь Пышкова, проворковал. – Производственная линия… Ультратонкая фильтрация…. Обогащенный белок… Перспективы… Новый уровень бизнеса… И я тоже хорош! Мне ведь, по большому счету, ничего этого не надо было – вполне себе прилично зарабатывал на перепродаже белорусской сыворотки. Таки нет! Повелся, как последний лох: взял у этого пройдохи пол-лимона зелени, вбухал в этот цех, а в итоге нажил только дополнительный геморрой. Сами видите, что творится – времена такие, что не до сверхприбылей. Пока кое-как выживаю, и то слава богу. Да что уж… – Он сокрушенно махнул рукой.
Попал ты, парень, как кур в ощип, в душе согласился с ним коллектор. Сожрал тебя партнер… Ну, или непременно сожрет в ближайшем будущем, причем с моей помощью, со вздохом подытожил Кирюшкин.
Тут лицо Станислава Юрьевича озарилось догадкой. Он словно бы подслушал мысли своего гостя и, скривившись в горькой ухмылке, укоризненно покачал головой:
– И как я сразу не скумекал? Он-то небось, гаденыш, с самого начала имел в виду прикарманить бизнес, как только я его налажу.
Допетрил, наконец, подумалось коллектору. Нет бы раньше пораскинуть мозгами. Тогда, может, и не беседовали бы мы с тобой сейчас здесь. Вырвавшись из плена невеселых рассуждений, Козленок, видимо, прикидывая, сумеет ли он выбраться из ямы, в которую угодил благодаря Пышкову, поинтересовался:
– Сколько у меня времени на погашение?
– Месяц.
– Нереально, – упавшим голосом, словно подписывая смертный приговор самому себе, печально резюмировал Станислав Юрьевич.
– Но таковы условия договора, – напомнил Кирюшкин.
– В месяц никак не уложусь, – как бы рассуждая вслух, подвел черту бизнесмен.
– Таковы условия, – повторил Эдуард Васильевич. – И насколько я понимаю, ваш… партнер на отсрочку не согласится.
– Да уж партнер, мать его! – презрительно фыркнул Козленок и предложил: – Договоримся так. Я не создаю проблем вам. Вы не вставляете мне палки в колеса. Добуду деньги, верну без разговоров, нет – по истечении месяца, вчистую переоформлю контору на этого хмыря. Идет?
При воспоминании об Игоре Николаевиче на лице его снова появилось брезгливое выражение, словно он только что прикоснулся к чему-то липкому и мерзкому.
– Идет, – согласился Кирюшкин, вставая со стула и протягивая хозяину офиса визитку. – На всякий случай. Мало ли… И вот еще что, – как бы между прочим, но в то же время настойчиво давая понять, что Пышков находится под охраной агентства, порекомендовал глава коллекторов, – не советую пытаться выяснить отношения с моим подопечным в грубой форме.
– Была охота мараться, – презрительно фыркнул молочных дел мастер, небрежно засунув визитку в ежедневник.
Прежде чем сесть за руль, Эдуард Васильевич достал из кармана пиджака некое электронное устройство, схожее с обычным компактным смартфоном, и произвел манипуляции с сенсорным экраном. При взгляде на дисплей он пришел в сильнейшее возбуждение.
– Не может быть, – только и смог выдавить из себя Кирюшкин, проворно втискиваясь во внедорожник.
Продолжая сжимать в левой руке так озадачивший его приборчик, правой коллектор схватился за телефон, быстро набрал номер и, дождавшись, когда на том конце ответили, не здороваясь и не представляясь, выпалил:

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=69981436?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.