Небеса наоборот

Небеса наоборот
Максим Толстов
Автора Максима Толстова по праву называют русским Бернардом Вербером. Не пускаясь в дешёвые эзотерические манипуляции, Максим Толстов в своих романах и рассказах-притчах ставит героев в понятные каждому обстоятельства на грани жизни и смерти. Обстоятельства, в которых герои сталкиваются с вопросами о смысле жизни, о посмертном существовании, о Боге, об уязвимости каждого, и о том, что же такое нравственность, безотносительно контекста эпохи и современных культурных клише.
Эта книга позволяет отстраниться от стереотипов, сегодняшних информационных потоков, агрессивных учителей (которые часто просто продают свое знание о том, как надо жить), и дает возможность различить среди всего этого Главное и услышать свое сердце.
Эта книга мудра, а потому, как всякая мудрость, воспринимается легко и с интересом!
Книга точно будет увлекательным и полезным чтением для чувствующих и ищущих людей.
Книга содержит нецензурную брань

Максим Толстов
Небеса наоборот

© Толстов М., текст, 2023
© «Страта», оформление, 2023
* * *

Небеса наоборот
роман

Глава первая
Успех на Земле не означает успеха за Облаками. К сожалению или к счастью…
Что там ждёт нас?.. Кто там ждёт нас?.. И ждёт ли нас там хоть кто-то?.. Три вопроса – три кита, одновременно и укрепляющие человеческую Веру, и… да что это вообще за опоры такие?
Куда мы уходим?..
Этот вопрос я задавал себе миллионы раз. Я читал книги, перелистывал философов и всевозможных знатоков посмертного дела. Все они были уверены в своих находках (такая позиция авторов весьма подкупала), все допускали иные варианты развития событий, но твёрдо стояли на своем. Великие люди, не боявшиеся мало того что размышлять о социально-негласно запретном, но и не струсившие перед реализацией внутренних вопросов и фантазий.
Фантазия – прекраснейшая из несуществующих принцесс!
Фантазёр – нереализованный писатель.
Какой смысл что-то знать и прятать в ящик стола?.. А ещё лучше запереть на ключ и показывать только близким и родственникам?..
Вопросов много.
Жизнь одна.
И Смерть одна.
Одна для каждого. Для каждого из нас.
И я, держащий ручку или карандаш, или пинцет, или малярную кисть, или хлеб в руках, ничем не отличаюсь в этом вопросе от иных, держащих в руках что угодно другое.
Я не отличаюсь от других.
Смерть пугает и объединяет миллионы и миллионы живущих ныне на Земле людей.
Страх Смерти – основной страх, провоцирующий прогресс. Эволюция, развитие невозможны без страха непоколебимой Смерти. Иначе зачем спешить?.. Зачем делать дело?.. Зачем ввязываться в Любовь?..
Человеку страшно всё! Я – человек. И пока я зачехлён в телесной органической оболочке, мне будет страшно за свою Жизнь. Ведь она у меня одна. Как мама. Как первый поцелуй. Как лучший друг.
Всё временно. Всё великолепно конечно! И это откровенно пугает. Мы жили и… что же?.. Мы умрём и превратимся в Ангелов?.. А это точно?.. А это необходимо?.. А выбор?.. Вопросы пшеном в кормушку человечества.
И вдруг я подумал: а какой смысл во всём этом?.. Будем ли мы Ангелами, будем ли мы завтраком, обедом и ужином для червей, или Мироздание треснет и обрушится, когда мы благополучно умрём?.. Как эти знания помогут мне жить Сегодня?..
Нам кажется, что Бог где-то там далеко: за Облаками, за десятками лет нашей Жизни, в соседней квартире, на кладбище, в храме по воскресеньям… но мы уже догадываемся, что всё не так.
Он Был. Он Есть. Он Будет.
Без отпуска, без перерыва.
Был и будет Везде.
В любое мгновение, в каждом доме Земли одновременно. И никуда не надо ходить. И просить никого ни о чём не надо, все и так всё видят и более того – принимают непосредственное участие.
Искать Бога – гоняться за собственным хвостом. Хвост – это ты, почему тебе не удаётся его догнать?.. Почему тебе не удаётся догнать самого себя?.. Да и зачем ты бежишь, если догнать не в состоянии?..
Но мы бежим.
Потому что страшно.
Бежим и побег называем борьбой.
Миллионы и миллионы нас.
И я бегу в одном ряду с миллионами и миллионами. Бегу и не хочу бояться Богом созданного Мира, хочу научиться этот Мир любить, как и миллионы и миллионы нас, в метро и автобусах бегущих.
Мы не различны. Нашу разность нам навязали. И Небеса тому подтверждение.
В Небесах нет дверей, нет религий, нет зарплат. Беспокоиться не о чем. Наверное.
Религия – как блюдо в ресторане. Каждый имеет право выбрать по вкусу. А вкусы, как известно, могут не совпадать. Главное, делая заказ, хотеть именно выбранное блюдо, а то нехорошо получится, некрасиво.
Есть и не любить то, что ешь…
Делать и не любить то, что делаешь…
Говорить «люблю» и не любить того, кому говоришь «люблю»…
Такое возможно лишь на Земле.
Наверное…
? ? ?
Недалёкое будущее или прошлое.
Шуты и маски смешались в одно… Сны пустили финальные титры, город постепенно просыпался…
…Его тело болезненно вздрогнуло и устало закряхтело. Глаза нехотя выглянули в щёлочку век:
– Клянусь, эта проклятая невралгия меня уничтожит. Который час?.. – Рука попыталась нащупать телефон. – Дьявол! Куда запропастился?.. – Ноги сбросились с кровати, обулись в потрёпанные домашние тапочки. Ладонь шлёпнула выключатель. – 4:50. Ох, ещё спать и спать. Чёрт, и зачем я только согласился лететь, старый дурак?.. – Вдруг новая огненная волна обхватила рёбра и стало тяжело дышать. Несколько жадных глотков воздуха. – Господи, как больно. Таблетку мне, таблетку. – Шаркающие шаги на кухню, стакан воды, выдох облегчения. – Вот же я пень благодарный. Надо было не кривить мину, а сразу отказаться от подарка: «Спасибо, друзья, коллеги, но мне это всё на-фиг не нужно! Какой, нахрен, Египет?! Я летать с детства боюсь!» Да нет же, набросились идиоты со своими идиотскими поздравлениями… Малоумная Бабарыкина, как всегда, плескала слюной и речами (изобразил): «Летите, голубь наш лысый, летите и принесите нам в клювике тысячи новых сюжетов и кульминаций! Бла-бла!» Тьфу! Моя же интеллигентность меня когда-нибудь и погубит. Если уже не погубила, – зажёг плиту, поставил чайник на огонь. – Пытаться снова заснуть бессмысленно, я себя знаю.
Пока разогревался чайник, сходил умылся, почистил зубы, выщипал пару волосков из бровей, вытерся полотенцем, внешним видом остался, естественно, недоволен, вернулся в спальню, ещё раз посмотрел на часы:
«5:00… – недовольно шмыгнул носом. – Время неподвластно никому. То бешено несётся, когда его о том не просят, то ползёт раненой улиткой, когда ему следует поторапливаться. Хорошая мысль, надо вставить куда-нибудь».
Хмурый взгляд оглядел неприбранную комнату и неаккуратно скользнул под шкаф с книгами, заметил…
«Что это?»
Ноги присели, рука вытянула на свет небольшую книжку, на обложке которой красовался улыбающийся конопатый мальчик в шортах и с удочкой.
– Ха, помню. Самое первое моё издание. «Приключения хулигана Копейкина, или Как правильно давать сдачи». Смешная история получилась.
Вверху обложки золотыми буквами гордо было выписано имя автора: «Р. Е. Успехов».
Несколько страниц незаинтересованно перелистнулись:
– Картинки красивые. Бабарыкина дура, конечно, но своё дело знает. Талант у неё большой. И вес. И гонорар. Не знаю, что больше. Где мои сигареты?
Книга задвинулась на полку, тапочки ушаркали на кухню.
– Надо ещё вещи собрать. И зачем я согласился?..
…Роман Евгеньевич Успехов проснулся раньше положенного срока и, как уже стало понятно из вышеописанного, в не самом счастливом расположении духа. Хотя, надо сказать, что такое положение духа стало в последнее время для Романа Евгеньевича вполне обычной нормой. Виной всему неожиданно свалившаяся вместе с нежеланным подарком на пятидесятипятилетний юбилей бессонница и жгучая межрёберная невралгия.
Дело в том, что Роман Евгеньевич всеми фибрами своей больной творческой Души боялся и, что естественно в подобных случаях, ненавидел летать! На все пресс-конференции или встречи в других городах всегда добирался поездом. Никакие романтические бредни про приближённость в полёте к Господу нашему Богу, про возможность ухватить Ангела за крылышко или ещё чего-нибудь захватывающее не способны были умиротворить Романа Евгеньевича и сменить его нелюбовь и гнев на милость.
«Я – тварь Земная, и точка, – отвечал обычно Успехов коллегам на вопросы о его отношениях с облаками. – Я о Небесах могу написать и без личного своего присутствия, мне для этого не нужно прятаться в замкнутой железной коробке на бешеной высоте».
Но как так вышло, что Бабарыкина с коллегами-калеками решили подарить Успехову на юбилей именно билет на самолёт, осталось загадкой!
«Да как они только могли додуматься?! Как она могла?! – ревел Роман Евгеньевич в утренних мыслях. – Света была первая, с кем я поделился страхами! Дура толстая! Это она мне назло! Точно, назло. Хотя, скорее всего, просто забыла. Тетёха… Тётка, безусловно, талантливая, но в голове… – махнул рукой. – Сквозняк и несколько картинок для моей новой книги. А я тоже хорош! „Спасибо… не ожидал“. Чего ты там не ожидал, чучело? Не ожидал, что тебя окружают одни лишь циники и бездари?.. Им же на меня наплевать! Подарить мне, в мой день рождения, билет, мать твою, на самолёт – это всё равно, что на свадьбе прочитать поминальную молитву! Ужас!»
Мысли бурлящим фонтаном выплёскивались в монологи… и это также раздражало.
Характер у писателя был непростой. Но гению, как его называла (конечно же, в глаза) редактор Леночка, можно позволить дурной характер. Лишь бы дело делалось, лишь бы денежка в карман капала.
Роман Евгеньевич к деньгам относился с особенной страстью. Они у него были в достаточном количестве, но жить на широкую ногу Успехов не решался – всё та же однокомнатная квартира на северо-западе Москвы, всё та же подержанная «Лада Калина» зелёного цвета и недоклеенные обои на кухне. Роман Евгеньевич был откровенно богат и не менее откровенно скуп.
Трудился он (а по ощущениям Романа Евгеньевича, он именно что трудился) писателем детских книг. Словосочетание «детский писатель» Успехов презирал и старался всячески его избегать.
– Чехов – вот кто детский писатель! – гордо заявлял Роман Евгеньевич во время какого-нибудь банкета после пятой рюмки. – За всю жизнь человек не написал ни одного серьёзного произведения! Какие-то пьески, рассказики про трусливых чиновников. Да кому это вообще интересно?.
Коллеги возмущались, спорили, а Роману Евгеньевичу только того и надо было. Принижая заслуги другого, он будто бы сам становился на несколько сантиметров выше.
– Писатель детских книг – профессия ответственная! – Новое заявление на новом банкете. – В наших руках Судьбы миллионов растущих на Земле мальчишек и девчонок! От нас, от художников слова, зависит, каким будет будущее нашей страны! Именно мы наполняем юное общество необходимой идеологией!
…Ни больше, ни меньше.
Смысл Жизни у Романа Евгеньевича, как всем казалось, был. Спорил он о литературе жарко, хотя относился к ней, откровенно говоря, с нескрываемой прохладцей. За работу садился с неохотой. Леночке постоянно приходилось подгонять «гения», торопить и иногда даже угрожать разрывом контракта! И тогда Роман Евгеньевич гордо вскидывал лысую голову и пил коньяк пару дней.
Книги Успехова издавались внушительными тиражами. Первое издание «Приключений хулигана Копейкина» принесло автору миллион! Но удовлетворение отчего-то всё равно не поселялось в сердце уставшего писателя.
– Рома, послушай, – говорил ему коллега Варенников, драматург. – Детская литература несерьёзна и глупа. Она не способна вывести человека на новый просветительский уровень. Максимум, о чем мы можем узнать из подобных книжек, – что на свете всего важнее дружба, что маме надо помогать на кухне и делиться игрушками с соседскими детьми. Пустая трата времени.
Успехова выводили из себя подобные заявления, и он тут же принимался спорить, хотя в глубине Души догадывался, что всё в действительности именно так. Втайне от своих коллег и редактора писатель мечтал когда-нибудь создать серьёзное произведение. Он не знал, про что именно хочет написать, но то, что это должно быть по-взрослому, с философией, с идеей, понимал. Хватался за разные жанры, выписывал несколько пробных черновиков… но ничего толкового не выходило.
То Роман Евгеньевич задумывал описать исторические события XVIII века, дворцовые перевороты, интриги, предательства, убийства, но не мог придумать захватывающего финала, то он представлял, как погрузит читателя в новый фантастический Мир и откроет ему тайны Миро здания!.. Но Роман Евгеньевич никаких тайн не знал, и потому затея гибла не родившись.
Все попытки расписаться по-взрослому упирались в тупики.
Расстроившись однажды из-за собственной бездарности, Успехов позволил себе напиться и проиграть огромную сумму денег! Пришлось писать несколько юмористических рассказов для онлайн-журнала «Ровесник».
Долги – самая мощная мотивация для писателя!
И, кстати, было ещё кое-что, что раздражало Романа Евгеньевича и заставляло задумываться о скорых переменах в Жизни, – это его псевдоним. Да-да, Успехов – это был псевдоним автора, придуманный им ещё во времена далёкой-предалёкой молодости и Веры в человечество.
Вариантов было очень много: и Богатырёв, и Светлов, и Разумовский, и даже Великанов, но всё не то. Узко, навязчиво. Успехов стало последним выбором. Успехов – это широко! И, наверное, ненавязчиво.
…Но и эта монета обернулась другой стороной.
Теперь от собственного псевдонима невозможно было нигде укрыться!
Читатели знали писателя именно как Успехова и ни за что бы не смирились с переменами в его псевдопаспорте.
Роман Евгеньевич даже подумывал «убить» себя (конечно, не всерьёз), сообщить поклонникам, что его, к примеру, разорвали бешеные собаки Динго, или затоптали африканские слоны, или в космос он улетел и не обещал вернуться, а потом придумать себе новое имя… что-то вроде Валерий Михайло?вский и писать серьёзную, наконец, литературу! С детьми писатель хотел покончить как можно скорее, но стеснялся в том себе признаться. Продолжал на банкетах отстаивать прежние писательские принципы и горячо спорить с непослушными публицистами.
Настоящей своей фамилии Роман Евгеньевич никому не раскрывал. Всего два человека на всём белом Свете знали его главный секрет – это, естественно, Леночка-редактор (документы она видела), а также бывшая жена Людмила, оставшаяся в далёком прошлом в не менее далёком славном городе Владивостоке. Родители Успехова покинули этот бренный Мир давно и потому не могли проговориться.
Людмила за внушительный гонорар согласилась не разглашать тайны.
В 5:25 утра Роман Евгеньевич затушил сигарету о пепельницу, сделал последний глоток кофе…
– Магнитиков могут от меня не ждать, не дождутся! Бабарыкиной подарю камень из своего двора, скажу, что от пирамиды отвалился. Ладно, пойду вещи собирать.
? ? ?
5:30!
«Проснись и пой! Проснись и пой! Попробуй в жизни хоть раз…»
Рука прихлопнула счастливый будильник.
«Привет, жизнь».
Слабая надежда заставила, не поднимаясь с кровати, набрать номер телефона:
– Алло, это Кротов, как там наши дела? Страус здоров, не болеет? Представление в 10:05 состоится?
– С добрым утром, Олег Витальевич.
Голос диспетчера Алевтины звучал, как всегда, бодро и заинтересованно. Алевтину можно было разбудить в любое время суток, и всё равно её голос звучал бы бодро и заинтересованно.
– Одну секундочку… Да, всё в порядке. Сегодня был произведён осмотр…
Услышав всё необходимое, он, не поблагодарив, не попрощавшись, повесил трубку.
«Представлению всё-таки быть. Зрители начнут подтягиваться за два часа до спектакля, а значит, артист должен быть в форме. Подъём».
Ноги спрыгнули с кровати и необутые направились на кухню.

Кто из мальчишек не мечтал когда-нибудь стать пилотом самолёта? Наверное, только тот, кто мечтал когда-нибудь полететь в космос.
Профессия лётчика – это одна из самых захватывающих, волнующих и таинственных профессий! Пилоты – как носители не известной никому на земле истины. Они разгуливают за облаками, словно по Центральному парку, они, наверное, видели то, что обычному человеку не суждено увидеть и за всю жизнь! Они смелые! Они всегда красивые!
Каждый раз, заметив в Небесах самолёт, удивляешься: «Как им это удаётся? Как можно поднять на такую высоту это тяжеленную железную штуковину? Она же не должна взлететь ни по каким параметрам! Гениально! Кто-то ведь придумал, а кто-то сконструировал, а кто-то сел и полетел. Как чайка, как голубь мира!.. Люди не летают?.. Позвольте, а это что?»
Исключительная сложность и ответственность. Неспроста некоторые пилоты сравнивают свою работу с укрощением хищного зверя. Оттого и самолёт зовётся тигром, а полёт – представлением.
Правда, у капитана воздушного судна Олега Кротова было иное мнение на этот счёт. Он самолёты называл страусами. Заставить страуса взлететь – фокус не менее, а то и более впечатляющий, чем укрощение тигра.
Чайник закипел.
Олег залил кипятком растворимый кофе с сахаром, сел за стол, сделал глоток, закурил:
«Интересно, кого назначат мне сегодня вторым пилотом?.. Зайнулина?.. У него вроде жена рожает. Лобкова?.. Чёрт, если опять со мной полетит Лобков, я откажусь. Серьёзно, так и скажу Михалычу: „Сам с ним лети, сам слушай его бесконечные анекдоты, а меня он достал“, – раздражённо откусил бутерброд с колбасой. – И ведь, что особенно бесит, никогда, гад, не повторяется!»
Подошёл к окну, открыл форточку… и вдруг увидел, как краснокрылая бабочка, будто долго этого ждала, залетела в окно и принялась по-хозяйски разгуливать под потолком.
– Эй, ты откуда на тринадцатом этаже взялась, милая? Лети отсюда, тут накурено.
Олег махнул рукой – безрезультатно. Протянул к бабочке руку, будто надеялся, что она тотчас же присядет к нему на ладонь и заговорит человеческим голосом.
– Иди сюда, красотка, иди ко мне. Моя берлога не для таких принцесс, как ты. Иди ко мне. Лети отсюда.
Бабочка не слушалась и продолжала изучать натяжной потолок.
– Вот чертовка.
Он затушил сигарету, встал на стул и попробовал поймать бабочку голыми руками. Но незваную гостью голыми руками не возьмёшь. Он похлопал в ладоши, чтобы отогнать её к окну обратно, – снова неудача. Тогда Кротов взял с плиты пустую кастрюлю и крышку. Несколько неловких движений, пара матерных слов (скорее для окрашивания ситуации, чем ругательства) – и вуаля! Краснокрылая новая знакомая оказалась в темнице.
Олег приоткрыл крышку:
– Испугалась, глупая? Не бойся, я тебя не обижу. Мы с тобой, можно сказать, одной крови, мне тоже сегодня лететь. О, слушай! А давай договоримся увидеться сегодня, что думаешь? Или вы, бабочки, на высоте девяти тысяч метров не летаете?.. А чего ты так в себя не веришь? До тринадцатого этажа ты же как-то добралась. Чего молчишь, пигалица разукрашенная? Домой хочешь? Есть у тебя дом? А родители живы? Мои живы. А друзья? Есть у тебя?.. Киваешь? Значит ты счастливая, – подошёл с кастрюлей к открытому окну. – Не буду тебя задерживать, лети к семье, вдруг дети голодные или мать на попечительстве. Оревуар.
Он пристроил кастрюлю поближе к окну и убрал в сторону крышку. Бабочка вылетела на свет, но полетела не на свободу, как ожидалось, а спикировала обратно в кухню и пристроилась на холодильнике.
– Ну ты даёшь, подруга! – Олег повеселел окончательно. – Мне домашние животные не нужны, мне и кота в своё время хватило. Или ты голодная?.. – Открыл холодильник, достал недоеденные с вечера пельмени. – Будешь?.. Нет? – поставил тарелку рядом с бабочкой, а она не улетает, как будто заинтересовалась. Кротов засмеялся. – Если голодная, тогда ешь! Они с говядиной, хорошие, 350 рублей килограмм.
Краснокрылая немного пошагала по холодильнику, перелетела на шкаф с посудой, проверила, всё ли в порядке на шкафу. Потом сделала несколько очаровательных па под потолком и выскочила на улицу через окно.
– Прощай, – грустно сказал Олег вслед бабочке. – Ещё увидимся.
И пошёл собирать вещи.
? ? ?
– Ванечка, просыпайся! Ваня, вставай! Ваня! Ты меня слышишь?.. Ох, Божечки… – попробовала потянуть за руку – не отвечает. Ущипнула за небритую щёку – тот же результат! – Что же делать?
Побежала на кухню, схватила со стола графин с водой. Пока бежала обратно, четверть расплескала. Вернулась в спальню:
– Просила же тебя, Ваня, не пей ты на ночь снотворное! Тебя же невозможно добудиться! Очнись! Эй! – и уже занесла хрустальный сосуд над головой мужа, начала тихонько опрокидывать… – И!..
Очнулся.
Взгляд.
Перекошенное испугом лицо престарелой ненаглядной жены с графином в трясущихся руках:
– Надежда Петровна, ты умом рехнулась?.. А ну убери от моей головы.
Она нервно ойкнула:
– Явился, батюшка! – поставила графин на пол. – Ванечка, послушай меня, пожалуйста, внимательно, – сжала до хруста шершавые ладони мужа. – Нам ни в коем случае нельзя сегодня лететь! Ни в коем случае!
– Сбрендила, старушка? – Иван Максимович с усилием улыбнулся и с удовольствием зевнул. – Или опять знамение какое увидела?
– Увидела, Ваня! Увидела!
Его заспанные глаза недовольно закатились к потолку:
«Опять старая за старое».
– Ванечка, нельзя нам с тобой сегодня лететь!
– Да почему же?
– Ни в коем случае!
– Да почему, мать твою?!
…Иван Максимович Туманов, помимо того что являлся уважаемым в обществе человеком, профессором математики в широко известном в узких кругах институте имени Муринцева, помимо всех прочих своих заслуг перед людьми и Отечеством, был человеком интеллигентнейшего склада характера, вслух предпочитал не материться, но периодически (в очень крайних случаях, таких как сегодняшний, – не выспался или подхватило печёнку, или студенты опять не подготовились к зачёту и перепутали аудитории), позволял себе негромкие мужицкие всполохи. И всегда впоследствии корил себя за них.
– Я, Ваня, – Надежда Петровна набрала в грудь побольше воздуха и мысленно перекрестилась, – я, Ваня, ты только не волнуйся, зеркальце разбила!
Повисла пауза.
И даже утренний город за окном, кажется, на время прекратил суету…
Его вставные зубы с усилием сжались:
– Надя… А тарелочку с голубой каёмочкой ты случайно не разбила?.. Душа моя, который час?
– Шесть часов!
– Великолепно. Я могу ещё полчасика поспать.
Она тряхнула седой чёлкой:
– Если ты мне сейчас скажешь, Ванечка, что мы никуда не полетим, спи хоть часик!
Он закрыл глаза и повернулся на бок:
– Не сходи с ума, мы полетим. Я ни разу за всю свою Жизнь не бывал за границей. Ты, кстати, с сестрой летала. Можно и мне хотя бы на старости лет мечту осуществить? Разбуди меня в 6:30.
Моментально захрапел.
И ей это не понравилось:
– Эй, Иван Максимович! Ты не расслышал, наверное, что я тебе сказала? Я говорю, зеркальце разбила! Вдребезги!
– И что?.. – пробурчал он, сжав зубы. – Из-за такой ерунды мы теперь должны отказаться от недельного отпуска в пятизвездочном отеле? Нет уж, милая моя…
Последние слова Иван Максимович договаривал уже в полусне.
– Боже мой, да ты не понимаешь! – она схватила с пола графин с водой.
Иван Максимович тут же проснулся.
Она сделала несколько жадных глотков воды и поставила графин обратно.
– Примета, Ваня, – это тебе не просто так! Приметами с нами Господь разговаривает!
– Да кто тебе такую ерунду сказал?
Она прищурила морщинистые веки:
– Ерунду, да?.. А помнишь, в прошлом году, когда мы к брату моему ездили на день рождения в Суздаль, ты за столом соль просыпал?.. Помнишь? Я тебе ещё сказала, чтобы ты немедленно солонку через левое плечо бросил? Помнишь?.. Ты ещё не стал бросать.
– Ну помню. Надежда Петровна, отстань.
– Что, правда глаза колет?.. Ты солонку не бросил, хотя я тебя предупреждала, и гриппом заболел!
– Так через неделю же!
– Вот именно! Уж сколько я тебя потом выхаживала! Всё это ерунда, по-твоему?
Он причмокнул языком и приподнялся на слабом локте:
– Конечно, ерунда. Я не понимаю, Надя, как ты в своей голове вообще всё это связываешь? Люди заболевают каждый день! Толпами! И все из-за не брошенных через левое плечо солонок, что ли? Как говорил Иоанн Кронштадтский: «Не верь в приметы, и они не будут сбываться!»
Надежда не отступала:
– А что случилось на венчании Гараевых, помнишь? Прямо перед входом в храм дорогу молодожёнам чёрная кошка перебежала! Я ещё сказала, что беды не миновать!
– Да помню я. Всю процессию своими охами смутила.
– И что в итоге?
– Что?
– Двоюродная тётка жениха ногу сломала! О собственный порог дома через четыре дня. Опять скажешь – ерунда?
– Да ну тебя, Надя, – забыв на мгновение о собственной интеллигентности, Иван Максимович небрежно отмахнулся от жены. – Иди лучше валерьянки попей. Флакончик.
Она не пошла:
– Приметы, Ваня, – божьи знаки. Они меня никогда не подводили.
Он ухмыльнулся:
– Тебя твои слабые руки подводят. С годами ты стала рассеянной, Надя, оттого и зеркала бьёшь.
– Не смешно, Ваня.
– А я и не шучу. Твоими приметами, получается, любое событие в жизни человека оправдать можно. Почему на перекрёстке две машины столкнулись?.. Да потому, что одному из водителей при выходе из дома дорогу перебежала баба с пустым ведром! Срочно найдите эту бабу, и пусть она ответит по закону, там ремонта тыщ на сто! Но возникает ещё один вопрос: а в чём тогда виноват второй водитель?.. Ему дорогу никто не перебегал, он вообще ехал по правилам – и вдруг бац! Лишился машины! Да, чего доброго, мог и жизни лишиться! Спрашивается, за что?.. За то, что неделю назад с другом через порог попрощался?.. И откуда ты только, жена, понабралась всей этой чепухи? Кто тебя надоумил?
– Валентина Дмитриевна из шестого подъезда сказала, что к божественным посланиям нельзя невнимательно относиться.
Он нежно обнял жену за плечи:
– Так то ж божественные послания! Думаешь, Бог переживает, не надела ли ты майку наизнанку?.. Думаешь, ему там заняться нечем? Валентина Дмитриевна ей сказала… И чего ты её вообще слушаешь, эту Валентину Дмитриевну? Она на десять лет моложе тебя.
Иван Максимович был умным человеком и хорошо знал, каким способом следует переключать внимание взволнованной жены. Она немного подула свои худые губы:
– У Валентины Дмитриевны младший брат в церковном хоре поёт.
Профессор пожал плечами:
– Молодец. А у моего младшего брата недавно третий внук родился, но у нас с тобой от того детей не прибавилось.
Она его не поняла:
– Мы с тобой, Ванечка, всю жизнь душа в душу, со школьной скамьи, а ты мне так доверять и не научился.
Он чмокнул её в макушку:
– Ошибаешься, матрёшка моя. На недоверии невозможно прожить в браке пятьдесят лет. – Ей понравился его ответ. – Помнишь, Надя, как в девятом классе ты увлеклась гороскопами и сильно переживала из-за того, что Весы и Стрельцы не сочетаются?.. Никогда не забуду, как ты меня за дверь выставила, решив, что мы никогда не сможем быть вместе!
Старички весело рассмеялись:
– Точно! – подхватила Надежда Петровна. – Месяца два потом тебя избегала, плакала ночами в подушку.
– Ага! А я бегал, как дурак, по деревне, старух опрашивал, можно ли сменить знак зодиака во имя бесконечной любви! Ха-ха!
Супруги обнялись и даже позволили себе аккуратно поцеловаться.
– Ой, какая я была молодая смешная, – мечтательно сказала Надежда Петровна.
– Ты совершенно не изменилась, – ласково ответил Иван Максимович. – Иди, бабуля, ставь чайник, будем кофе пить.
Она поднялась:
– Тебе, Ваня, с твоим сердцем надо поменьше кофе пить.
Он закивал:
– Хорошо, хорошо, буду поменьше. Пойдём, Наденька, пойдём, милая…
? ? ?
– Любовь Константиновна, вы уже проснулись?
Она сделала продолжительный глоток кофе, закрыла глаза, с удовольствием затянулась тонкой сигаретой:
– Родион, к чему эти глупые вопросы? Конечно, я проснулась, иначе, как бы я ответила на твой звонок.
В трубке послышался невнятный скрежет, потом голос:
– Хорошо. Я уже выезжаю за вами, буду через полчаса. Вам помочь вещи к машине спустить?
Она сделала ещё один неторопливый глоток кофе:
– Милый зять, ты меня удивляешь. Я улетаю на неделю. А о чём это говорит? О том, что мне потребуется много вещей. Согласен?.. А это о чём говорит? О том, что для моих вещей мне потребуется внушительных размеров чемодан. Мне кажется это очевидным. Какое решение? Да, пожалуйста, помоги маме своей ненаглядной жены спустить его с десятого этажа. В моём доме есть лифт, тебе не будет тяжело.
– Да… конечно, – ему захотелось поскорее закончить разговор.
– Родион, подожди, ты сказал, что приедешь за мной через полчаса?
– Да. Я так сказал.
– Но сейчас уже шесть часов сорок минут. Получается, ты приедешь за мной в семь часов десять минут?
– … Кхм, получается так…
– Но это слишком поздно, дорогой мой. Я хочу приехать в аэропорт пораньше.
– Мы приедем в аэропорт ровно к восьми.
– Но я хотела пораньше.
– Зачем вам туда пораньше?
Показалось, что вопрос был задан с издёвкой. Она перестала пить кофе:
– Родион, передай трубку моей дочери.
…Через несколько секунд мужской голос сменился на женский:
– Да, мама, что-то случилось?
– Наташа, – перешла сразу к делу Любовь Константиновна, – тебе прекрасно известно, каким «шумахером» был твой отец. Это из-за него у меня появились первые седины.
– Да-да, знаю…
– И ты прекрасно знаешь, как я отношусь к быстрой езде.
– Знаю, мама.
– Но твой любезный муж отчего-то об этом не знает! Умоляю, попроси его приехать за мной ровно в семь. Пусть поторопится, я не хочу спешить.
– Мамочка, – начала Наташа аккуратно, – ты далековато от нас живёшь, так быстро до тебя не добраться.
Любовь Константиновна вздёрнула горбатый нос с очками:
– Может, надо было в таком случае пораньше проснуться?.. – Молчание в трубке. – А не по вашей ли воле, Наташа, не по-вашему ли хотению я оказалась на другом конце города? Если бы сейчас был жив твой отец, он бы обязательно сказал…
– Мамочка, не начинай.
– Я ничего не начинаю, Наташа, я всего лишь прошу уважать меня. Разве я многого прошу?.. Но если я вас обременяю, не стесняйтесь, скажите прямо, я вызову такси и по еду в аэропорт с неизвестным узбеком. – Молчание в трубке стало громче. – Ладно, я поняла. До свидания, дочка.
– Мама! – Словно хлыст дрессировщика. – Умоляю, перестань! – От неожиданности в руках Любови Константиновны сломалась тонкая сигарета. Продолжила Наташа спокойнее: – Родион – замечательный водитель, он доставит тебя в аэропорт вовремя и в наилучшем виде. Обещаю.
– Но я хотела пораньше…
– Он постарается.
Любовь Константиновна сделала внушительный глоток кофе:
– Хорошо, я тебе верю.
– Весёлого тебе отдыха, мамочка. Привези нам из Египта магнитик.
– Обязательно привезу. Интересно, сколько они там стоят.
– Расскажешь потом. – Пауза. – Люблю тебя, мамуль. Пока.
Любовь Константиновна Больцер – шестидесятилетняя Мировая Судья, вдова, любительница метафорических карт и бассейна по субботам, не успела разомкнуть губ, чтобы попрощаться с дочерью. Короткие гудки грубо прервали её.
– Какая нетактичность. Что за воспитание?.. – затянулась новой сигаретой.
? ? ?
– Сашенька, дорогой, ты меня откровенно расстраиваешь. – Одна рука уже поворачивала ключ в замочной скважине, другая прижимала к уху телефон. – Ради этой авантюры нам пришлось отменить завтрашний концерт, а это расходы, сам понимаешь, и немаленькие расходы…
– Поверьте, маэстро, от этой поездки мы выиграем намного больше. – Болезненный кашель в телефонной трубке.
– Нехорошо перед людьми получается как-то…
– Официальная версия: болезнь артиста.
– Но люди купили билеты, потратили свои последние копейки, чтобы меня увидеть, меня послушать, а мы их так бросаем…
– Забудьте про людей, Леон Николаевич, людям всё вернётся. А Фатих ибн Ахмут, если посметь ему отказать, может не вернуться уже никогда. – Опять кашель. – Прошу прощения. Если бы вы только знали, какие суммы агенты готовы отваливать, чтобы у него на дне рождения выступить! А вас он сам пригласил!
Ключ уже давно провернулся в двери, но дверь отчего-то не торопилась открываться.
– И чем же я заслужил такую честь? – спросил не без гордости седовласый, статный, пожилой, но харизматичный Леон Николаевич Сомов – Народный артист, баритон, лауреат множества конкурсов, эксперт на всевозможных шоу, откровенный ценитель красивых талантов.
– У Фатиха ибн Ахмута третья жена русская. Можно сказать, наша, советская. Из Тюмени она. Ваши песни с детства любит.
– Ну это бывает, бывает. – Поправил воротничок белой рубашки Сомов и как бы случайно посмотрел на себя в зеркало. Остался увиденным доволен. – А чего же она так тянула с приглашением? Почему только вчера прислали?
Кашель в трубке.
– Закапризничала тётка: хочу и всё. У них, у фараонов, легко сложные вопросы решаются – большими деньгами. А Ахмут всех своих жён искренне любит.
Стройная бровь артиста заинтересованно поползла вверх:
– А у него их сколько?
– Официальных три.
Рука толкнула дверь, Сомов вышел на порог:
– А неофициальных?
– С десяток.
Леон Николаевич был впечатлён.
– А ты, Сашенька, со мной точно не можешь полететь?.. Меня это сильно расстраивает.
– Простите, не могу из Москвы так резко сорваться. Да и здоровье что-то совсем расшаталось, голову от подушки не оторвать. Но ни о чём не беспокойтесь, я обо всём со всеми договорился. До самолёта вас проводит Данила – наш водитель, а в аэропорту Каира встретят люди Ахмута. Обещали предоставить двух охранников и одну сопровождающую.
– Сопровождающая симпатичная?
– Я просил симпатичную.
– Хорошо!
– Спускайтесь к машине, Леон Николаевич, вас ожидают.
Дверь закрылась, каблуки застучали по ступенькам:
– Ох, опять люди, люди, будут узнавать, узнавать…
– Прикройтесь шарфом.
Сомов громко рассмеялся и эхо зашумело по парадной:
– Дорогой друг! Мою известность невозможно спрятать за кусочком ткани! Ха-ха!
В трубке тоже посмеялись.
…Дверь в машину была уже открыта, водитель стоял рядом, придерживая её.
– Привет, Данила. Всё, я сел. До встречи в Москве, Сашенька. Поехали.
? ? ?
– Быстрее, Петя! Быстрее! Дениска, не отставай. Чего ты там копаешься, Петя? Опять шнурок?
– Да, у меня шнурок развязался.
– Хвостеев, не беси меня, плюнь на свой шнурок! Мы опаздываем! Держи ребёнка за руку! – Её воздушные кроссовки выскрипывали по чистому кафелю аэропорта раздражённую мелодию. – Если, Петя, ты опять испортишь мне отпуск, обещаю, я с тобой разведусь.
– Лида, не злись. Ты не услышала будильник, потому и…
– Я не услышала будильник?! А ты его услышал?.. Только и умеешь, что искать кругом виноватых. Да сквозь твой храп вообще ничего невозможно услышать!
– Лида, не кричи при ребёнке.
– Я не кричу. Дениска, скорее!
Прошли пункт досмотра, побежали к стойке регистрации…
– Здравствуйте, девушка, мы на 10:05! – Лида заметно вспотела. – Петя, давай сюда свой паспорт. Свидетельство о рождении у меня. Скорее, Петя… не заставляй эту симпатичную девушку ждать, – с усилием улыбнулась.
Почти двухметровый Петя Хвостеев растерянно посмотрел на свою жену-красавицу сверху вниз:
– Так… мой паспорт у тебя, Лида.
Она пронзительно скрипнула кроссовком:
– Чего?.. С какого это перепугу он у меня?.. Пётр, ты сегодня затеял какую-то непонятную мне игру. Ждёшь моего инфаркта, да? Хочешь оставить свою мать-кулинарку без рукожопой невестки?! Ты этого хочешь, Петя?!
– Лида… – он растерянно пожал высокими плечами. – Ты же сама сказала, пока мы одевались: «паспорт взяла». Я был уверен, что ты взяла оба!
Вена вспыхнула на её лбу, словно звезда отважного будённовца:
– Идиот! Я сказала: «паспорт взяла»! Свой паспорт, бестолочь!
– Ой… не кричи при ребёнке. Прости, я тебя не понял.
– Не понял ты?!
Несколько любопытных обернулись в сторону ссорящихся супругов. Гнев Лиды трансформировался во всхлипывание:
– Ну почему ты всегда всё портишь, Хвостеев, почему?.. Зачем ты так со мной? Что я тебе плохого сделала?
– Прости…
Она не обратила внимания на сказанное слово:
– То мы путаем время отправления поезда, то такси заказываем не на тот адрес, то пятое, то десятое… И как ты только до своих двадцати пяти лет умудрился дожить, Петя, не понимаю, раз ты такой рассеянный?.. А, Петь, как ты умудрился?..
Чтобы заглянуть мужу в глаза, ей пришлось сильно запрокинуть крашеную каштановую головку.
– А ребёнка ты как смог сделать, Петя?.. Сыну твоему уже три года, а ты до сих пор жить так и не научился.
– Я думал, что ты взяла мой паспорт. Ты сказала…
Она закрыла лицо руками:
– Ты опять умудрился всё испортить. Как у тебя это получается, не понимаю.
Он попробовал что-то возразить…
– Заткнись, – произнесла холодно и протянула девушке свои документы и свидетельство о рождении сына. – Я с тобой разведусь, Петя, серьёзно. Я больше так не могу.
Он удивлённо округлил глаза:
– Лида… вы полетите без меня?..
– А ты хочешь, чтобы мы с Дениской страдали из-за твоей рассеянности? Ты же не хочешь, чтобы мы страдали?
– Я не хочу, чтобы вы страдали.
– Тогда не беси меня.
Настойчивый голос оператора ворвался в Жизни ожидающих:
«Внимание! Объявляется посадка на рейс номер 2127, оправляющийся в 10 часов пять минут из Москвы в Каир! Просьба, пассажиров…»
– Всё, Петя, мы побежали. Желаем тебе приятного отпуска в нашей уютной однокомнатной квартире. Да, сынок? Желаем мы папе приятного отпуска? – Дениска радостно закивал. – Желаем, ага. Мой ты любимый, – поцеловала сына в голову. Дальше – мужу. – Я пришлю тебе фотографии нашей гостиницы.
– Но… – его брови нахмурились, мозг попытался сформулировать претензию и не смог. «Но» так и осталось единственным, что он смог сказать на прощание. Хотя допускается вариант, что Петя Хвостеев своим «но» хотел не поспорить, а поддержать свою молодую супругу, словно задорную лошадку. «Но!» – то есть «вперёд», «смелей».
Истинное значение двух букв пусть останется в тайнике Петиной Души.
Лида поцеловала или, скорее, коснулась губами щеки мужа и, гордо держа маленького Дениску за руку, ускрипела в направлении солнечного отпуска.
Петя остался стоять на месте.
Ему казалось, что он убит.
Ему казалось…
Петя Хвостеев – двадцатипятилетний создатель интернет-сайтов ещё не знал, что, расставшись с женой, выиграл счастливый билет.
? ? ?
Ровно сто сорок биографий, ровно сто сорок разных личных историй, предвкушений, страхов, фантазий, надежд, сомнений отделились от безымянной массы ожидавших свои рейсы пассажиров и выдвинулись к комнате досмотра. Дальше два шипящих автобуса, короткое путешествие до самолёта и, собственно, сам тяжеловесный «страус», как называл своё воздушное судно капитан Кротов.
Холодный августовский ветер ударил по невыспавшимся лицам, пытаясь, кажется, замедлить процессию, но настойчивый в своих неуверенных желаниях, местами неразговорчивый, местами даже унылый поток пассажиров всё же выдвинулся по ступенькам вверх. Трап был подан, у входа в салон гостей поджидала красавица бортпроводница.
– С добрым утром, – поприветствовала красавица пожилую даму в очках и лёгком пальто.
Та кивнула:
– Здрасьте, милочка. У меня к вам будет маленькая просьба: пересадите меня, пожалуйста, к иллюминатору. Я, знаете ли, люблю во время полёта смотреть в окошко, а на регистрации мне выдали не тот билет. Я не сразу заметила, а когда заметила, менять билет почему-то отказались, – причмокнула. – Хочу сказать, пускай мне это и неприятно, но у вас в кампании работают весьма хамоватые люди. Да-да, милочка, горький, но факт. Та наглая девица на регистрации меня буквально осадила своим «Прекратите выражаться!» А я и не выражалась, я просто не понимала, почему меня нельзя услышать?..
Бортпроводница улыбнулась:
– Я понимаю вас, но правилами нашей кампании запрещено меняться пассажирам местами.
– Не поняла, – Любовь Константиновна Больцер нахмурилась. – Что за идиотское правило? Немедленно поменяйте. А если я люблю сидеть у окошка?..
За ее спиной послышался настойчивый кашель.
– Не надо меня поторапливать, я уже прохожу. А вы, милочка, – обратилась к бортпроводнице, – разберитесь с вашими правилами.
– Конечно-конечно.
Мировая Судья смерила девушку недоверчивым взглядом и прошла в салон.
За Больцер в самолёт проследовала целующаяся молодая парочка в одинаковых белых футболках с изображением обнимающихся котят. Один котёнок был голубого цвета, другой розового.
– Здравствуйте! У нас начинается медовый месяц! – не сдержалась девушка. – Мы всего три дня, как поженились. Жить друг без друга не можем! Правда, Юра?
Она чмокнула мужа (на вид паренька лет двадцати пяти) в шею.
– Правда, Маша, – ответил Юра и поцеловал избранницу в макушку.
– Приятного полёта, – улыбнулась бортпроводница.
– Mademoiselle, parlez-vous fran?ais? (Мадемуазель, вы говорите по-французски?)
Среди пассажиров оказался француз.
– Oui, – ответила девушка.
Дальше – на языке Дюма:
– Меня зовут Андрэ Жарр. Умоляю, мадемуазель, помогите мне. Я очень боюсь летать. Не могли бы вы налить мне перед полётом сто граммов коньяка. А лучше сто пятьдесят. Я тогда благополучно усну и просплю до приземления. Будьте так любезны.
– Хорошо. Проходите, месье, присаживайтесь на своё место, я чуть позже подойду к вам.
– Merci beaucoup.
– S’il vous pla?t.
Разошлись.
И так с каждым… Каждому требуется уделить хотя бы немного внимания, каждого необходимо поддержать, одарить бело снежной улыбкой. Кто-то из пассажиров боится летать и не упускает возможности рассказать об этом незнакомой голубоглазой стюардессе, кто-то давно мечтал побывать за границей, и наконец-то мечта его на грани осуществления, у кого-то в Каире женятся друзья, и они летят на свадьбу всей семьёй, хотя цены, согласитесь, кусаются, а кто-то неразговорчив и хмур.
Ровно сто сорок различных биографий заняли свои оплаченные места. 8C тут же зашуршало конфетой, 12B зажевало жвачку, 15F, не дожидаясь речи капитана, попыталось заснуть, 19D никак не могло понять, на что надо нажать, чтобы откинуться назад, 22F фотографировало вид из окна.
До вылета оставались считанные минуты…
– Девушка! – вдруг поднялся со своего кресла лысый мужчина в мятом пиджаке. – Можно вас на секундочку?
Голубоглазая в одно мгновение оказалась рядом:
– Что-то не так?
Мужчина наклонился поближе к девушке, и от него повеяло вчерашним недорогим алкоголем, заговорил негромко:
– Послушайте, со мной рядом едет ребёнок, а я, уж поверьте, знаю, что такое летать с детьми. Мне крайне необходим отдых, я в последнее время плохо сплю, а этот пацан не даст мне ни минуты покоя. Поменяйте меня с кем-нибудь местами. Или переведите в бизнес-класс, я доплачу.
Настойчивая интонация выдавала непринятие отказа. На лице бортпроводницы отобразилось сомнение.
– Нет-нет, девочка, ты не понимаешь. Моя фамилия Успехов…
Голубоглазая пожала красивыми плечами:
– Правилами кампании запрещено пассажирам пересаживаться.
Лысый оскалился:
– Это что за правила такие?! Я – писатель, мне необходим отдых, – лысый глубоко выдохнул, и пары алкоголя дали девушке пощёчину. – Вы, наверное, не читали моих книг?..
– Не читала.
– Это заметно!
– Дениска! Не балуйся, сиди на месте! – послышался женский голос.
Но непослушный Дениска всё-таки спрыгнул со своего кресла и подошёл к лысому мужчине в мятом пиджаке.
– Чего тебе, парень? – отвлёкся тот от разговора с бортпроводницей.
Мальчик, заинтересованно глядя на высокого дядю, протянул ему кусочек надкусанного овсяного печенья.
Голубоглазая, увидев эту картину, сдвинула красивые бровки в умилении.
Но писатель отреагировал иначе. Устало потёр красные глаза, покачал головой:
– Вот видите. Я предупреждал, он меня с ума сведёт. Немедленно пересадите.
? ? ?
Переместимся ненадолго в кабину пилотов.
Пухлая ладонь ритмично отбивала по объёмному животу гомерическую дробь.
– Приготовьтесь, финалочка! Ха-ха! А мужик ей отвечает: «Спасибо, не надо, я на следующей выхожу». Хе-хе-хе! – Громкий искренний смех завибрировал по стёклам. – Прикольно, да?.. Она ему: «Ваши яйца подержать?» А он ей: «Спасибо, не надо, я на следующей выхожу!» Хо-хо!.. Смешно? Это я вчера у кого-то на странице вычитал. – Ещё несколько ударов пухлой ладонью по животу.
– Лобков, – грустно, но резко прервал гогот второго пилота капитан Кротов, бессмысленно глядящий в одну точку перед собой.
– Чего, Олег Виталич?
– Сколько тебе лет?..
Круглощёкий Филипп Лобков ответил в своём стиле:
– С утра было двадцать семь! Посмотрим, что изменится к обеду! – и рассмеялся ещё задорнее.
Смех у Лобкова был заразительным и Кротов на мгновение даже почувствовал, что немного заражается… но сумел не поддаться.
– Двадцать семь – нормально. Чего ж ты до сих пор не женат?
Вопрос, показалось, задел второго пилота:
– Спро?сите тоже… Это ж вам не в магазин за хлебом сходить. Не знаю, чего не женат. Не каждая женщина достойна такого дорогого подарка, как я, – засмеялся уже не так уверенно.
– Понятно, – Кротов потерял интерес к собеседнику и продолжил бессмысленно смотреть в одну точку.
Около минуты молчали…
– А чего вы, Олег Виталич, не женаты?.. Вам-то лет явно побольше, чем мне.
Кротов дёрнул желваками:
– И на мою долю свадеб хватило.
– Ну понятно.
– Я был женат.
– Были?.. – искренне удивился Лобков.
– Дважды.
– Дважды?!
Капитан судна строго посмотрел на второго пилота:
– Чего ты орёшь? Да, был женат дважды.
– Ну вы даёте! А почему не рассказывали?.. – сел поудобнее в кресле. – А отчего разводились?.. С первой женой – понятно, были молодые, сами не знали, чего хотели, а потом огляделись… Это как в том анекдоте…
– Лобков! – вновь резко остановил собеседника капитан.
– Ой, простите, я лишнего, как всегда…
– Знаешь, что мне в тебе нравится, Лобков?
– Что же?
– Твоя неподдельная искренность.
Пауза.
– Олег Виталич… – скромно обратился Филипп к капитану. – А мои анекдоты вам разве не нравятся?..
Пауза такой же продолжительности, что и предыдущая…
Смех!
Кротова прорвало.
Живой!
Настоящий!
Олег наконец-то позволил себе свободно рассмеяться!
– Нравятся, Лобков! Ха-ха!.. Я от твоих анекдотов без ума! – сквозь проступившие на глазах слёзы прокричал Кротов.
– У меня их и не на один рейс припасено! Не соскучитесь!
– Ха-ха!
– Хи-хи!
Немного отсмеялись, выдохнули. Кротов открыл бутылку воды, сделал несколько жадных глотков, протянул Лобкову. Тот не отказался. Напились, откинулись на спинки кресел.
– Забавный ты малый, Фил. Смешной. Ты, наверное, Жизнь сильно любишь?
Вопрос, казалось, не совсем вытекал из разговора да и вообще был из разряда философских, а с философией у Лобкова всегда были недопонимания. Но молодой человек всё равно ответил:
– А чего её не любить, Олег Виталич?.. Самолёт тёплый, облака мягкие, форма красивая – девчонки засматриваются… иногда. Я с детства мечтал пилотом самолёта стать. Можно сказать, мечта осуществилась.
– Поздравляю тебя, Фил.
– Меня моя Жизнь устраивает! О! – щёлкнул пухлыми пальцами. – Анекдот в тему! Умирают одновременно немец, француз и русский…
– О боже!
…Но как это обычно бывает, разговоры прерываются в самый захватывающий момент. Анекдот так и останется нерассказанным.
Дверь в кабину отворилась, в проёме показалась прелестная головка голубоглазой бортпроводницы.
Лобков среагировал на её появление быстрее капитана:
– Что-то случилось, Ева? Требуется какая-нибудь помощь?
Девушка скромно улыбнулась второму пилоту и заговорила в сторону Кротова:
– Олег Витальевич, там этот писатель совсем… распоясался. Требует пересадить его в бизнес-класс. Деньги предлагает. Ребёнок ему, видите ли, мешает.
– Так пересадите. В чём проблема? – безэмоционально отреагировал капитан.
– Но у нас ведь запрещено. Да и места все заняты, вряд ли кто-то согласится.
– Тогда скажите об этом писателю, пускай не выпендривается.
– Да я тысячу раз ему об этом уже сказала. И Марина ещё две тысячи раз повторила. Теперь он требует позвать капитана.
– Пьяный, что ли?
– Кажется, с похмелья. Говорит, что болеет.
– Зачем?
– Что – зачем?
– Зачем он говорит, что болеет?..
Ева махнула рукой:
– А я откуда знаю, зачем он говорит? Пьянство своё таким образом оправдывает.
Кротов поднялся:
– Эх, ладно, пойду косточки разомну. Скажите дядьке, что капитан сейчас подойдёт. Если продолжит буянить, будем с гражданином прощаться.
Голубоглазая скрылась за дверью.
Олег надел фуражку и посмотрел на Лобкова – тот, вывернув шею, продолжал глядеть вслед бортпроводнице.
– Нравится девчонка? – бесцеремонно спросил «укротитель».
– Кто?.. – одёрнулся Лобков. – Ева?.. Ну-у… – протянул неумело. – Она весьма симпатична, спорить не стану.
– Так нравится или нет?
– Да, – ответил Филипп, будто гвоздь в стену забил. – Она идеальная, Олег Виталич. Я, когда в её глаза смотрю, мне кажется, я Ангела там вижу!
Кротов улыбнулся:
– Тогда женись на ней, чего дрейфишь?
– Да хватит вам болтать.
– Почему болтать?.. Будете ходить под ручку, нарожаете кучу маленьких Филипчиков.
Второй пилот махнул рукой:
– Ну да, ну да, нарожаем. Ева Лобкова! Идеальное сочетание!
Кротов не сдержал эмоций, снова задорно рассмеялся.
– Вау! А что? Звучит! Дамы и господа, встречайте: Филипп и Ева Лобковы! Про вас обязательно напишут в газетах! Ха-ха!
Второй пилот заметно погрустнел:
– Понятно же, что я птица не её полёта.
Кротов продолжил спорить:
– Да с чего ты это решил, Фил? Из-за фамилии?.. Я тебя умоляю, ерунда! У меня одноклассница была по фамилии Пысина! Вот уж кому карма досталась! Пока фамилией мужа не прикрылась, так Пысиной и ходила. А в твоём случае… выбрось из головы! А у Евы какая фамилия?.. Рождественская? Богоподобная?..
– Семечко.
– Как?..
– Семечко! Ева Эдуардовна Семечко. Я её паспорт видел… Давно капитан воздушного судна Олег Кротов так много и так искренне не смеялся. Утро 22-го августа побило все рекорды.
– Ух, спасибо тебе, Фил, за такое настроение, – сказал Олег, отдышавшись. – Если честно, даже не ожидал. Пойду теперь твою возлюбленную от перегаром дышащего дракона спасать.
– А может мне с вами пойти? – настойчиво заинтересованно спросил Лобков. – Помогу, если потребуется. Я в своё время вольной борьбой занимался.
– Ну, такие меры, надеюсь, не понадобятся. Пойдём, – согласился Олег. – Быстренько с писателем разберёмся – и в путь. Страусу уже не терпится научиться летать. – Побарабанил пальцами по панели управления.
Пилоты, приосанившись, вышли из кабины.
? ? ?
…Все конфликты наконец были исчерпаны (Успехов, побоявшись, что его снимут с рейса, ещё немного повозмущался, скорее для вида, в результате покорно сел на своё место), все инструктажи были проведены, все молитвы прочитаны, все ремни пристёгнуты.
– Алле оп! – сказал капитан Кротов своему огромному Страусу, подмигнул второму пилоту и…
? ? ?
– Внимание! Срочная новость! Около часа назад, в центре Синайского полуострова потерпел крушение самолёт авиакомпании «N», летевший рейсом 2127 из Москвы в Каир. На борту находилось 144 человека, включая четверых членов экипажа (капитана воздушного судна, второго пилота и двух бортпроводниц). На месте крушения продолжается спасательная операция. Причина трагедии уточняется.
– Родион! – Трясущаяся рука отбросила в сторону пульт от телевизора.
– Что?.. – муж появился в дверях.
– Мама…

Глава вторая
Никогда бы не подумал, что умирать настолько страшно.
Помню, когда-то в далёком-предалёком детстве мне несколько ночей подряд снился один и тот же сон: будто я бегу по незнакомому полю и стреляю из водяного пистолета. Вправо! Влево! Бегу и вижу перед собой избушку на курьих ножках. Нисколько не смущаюсь, вбегаю в избу, а там на печке сидит Баба Яга. Нос крючком, зрачки белые, пугающие.
Я останавливаюсь в дверях, спрашиваю:
– Бабушка, а где наши?
А она вдруг с печки спрыгивает, меня за плечи хватает и начинает что есть силы трясти в разные стороны и орать: «Ты зачем это сделал, дурак?! Ты зачем это сделал?!»

И мне никогда не удавалось досмотреть во сне, а что же я такого сделал…
Потому что после нападения на меня белоглазой бабки я просыпался в холодном поту и ещё долго не мог заснуть, лежал, укутавшись в одеяло и смотрел на висящий на стене ковёр.
Родителям о своих снах не рассказывал. Что они могли в этом понять?.. Опять бы решили, что я сказок начитался или ужастиков насмотрелся. Ничего нового.
Так я о чём?..
В детстве я и представить себе не мог, что бывает что-то страшнее нападения белоглазой бабки во сне.
Потом я вырос и у меня появились новые, уже более конкретные Страхи: первые оценки, выпускные экзамены в школе, поступление в институт, первый секс, первая свадьба, первый развод… и так далее.
Всё было страшно. Я всего боялся и ко всему со временем привыкал.
Отлично помню свой первый полёт в качестве второго пилота. Как бы я ни пытался скрывать своего нескрываемого волнения, мой наставник Михалыч не переставая ржал надо мной весь рейс. Я потел, я заикался, но, надо сказать, работу выполнял чётко.
Страх на то и Страх, чтобы его преодолевать.
Второй полёт прошёл уже увереннее. Дальше – только крепнущий профессионализм.
Я привык. Человек ко всему привыкает. Даже летать за облаками, не удивляясь самому факту полёта. Всё когда-нибудь становится серым и привычным: любимое блюдо, любимая женщина, фильм, анекдот.
Но только не Смерть.
К Смерти, тем более к собственной, мне кажется, невозможно привыкнуть.
Или мне кажется?..
? ? ?
– Давай, давай, все вместе! Р-р-раз!
Короткое затишье…
– Аккуратно! Нога зажата! Ещё вместе р-р-раз! Сильней!
– Давай в раскачку!
– В какую раскачку, сдурел? Хочешь её без ноги оставить?!
Оглушающий грохот… крики… слышится плач.
Рядом упало что-то тяжёлое.
Кротов распахнул глаза и сделал жадный глоток воздуха. Его взгляду открылось бесконечное, синее-пресинее небо! Ещё несколько мгновений назад Небо и Олег были практически единым целым, теперь же было ощущение, будто капитана выплюнули с Небес.
«Я живой?..»
Солнце рассветилось настолько ярко, что невозможно было не прищуриться.
Тело ныло, кости выкручивало, голова раскалывалась на огненные осколки.
«Кажется, живой…»
Попытался пошевелить пальцами… Шевелятся!
На глазах появились слёзы.
«Живой! Дышу!»
Как подарок! Как красный диплом, как золотая медаль!
Захотелось вскочить на ноги и проверить эластичность суставов… но ноги не захотели слушаться. Олег их чувствовал и даже щипал – силы не появлялись.
…Вдруг страшная картина трагедии вспыхнула перед глазами Кротова и проявилась цветными картинками воспоминаний!
В одну секунду Олег вспомнил всё…
Как стремительно, будто сама роковая Смерть, приближалась к «Страусу» непоколебимая огромная скала, как кричал в ужасе Лобков, как посыпались стёкла в кабину и как от оглушительного удара по голове потухли глаза Олега…
Сердце защемило, слёзы брызнули фонтаном.
«Как же это… Господи… Я живой!» – звучало, как мантра, как единственный Смысл.

– Эй! Тут ещё один! Скорее!
Олег услышал голоса совсем близко. Попробовал повернуться на бок – вышло довольно легко. Увидел: трое смуглых мужчин в форме стремительно бежали в его сторону.
– Ребята… родненькие! – протянул к ним руку Кротов. – Я здесь! Скорее спасайте меня!
Слова сложно проговаривались, рука обессиленно упала на Землю, голова закружилась, и Олегу показалось, что он падает в обморок… Веки вновь безвольно запахнулись.
«Спасение рядом… Мне помогут».
Шаги остановились буквально в метре.
– Осторожно приподнимайте его, держите спину! – мужской голос раздался над Олегом.
В груди легко раздышалось, биение сердца несколько выправилось. Вера в скорое спасение придавала сил.
«Только умоляю, не добейте, – думал Олег, не открывая глаз. – Очевидно, у меня переломов куча, внутренние органы отбиты…»
– Перекладывай его на носилки! – командовал осипший бас. – Голову придерживай, дуралей!
Олег лежал на холодной Земле, ожидая касания тёплых рук спасателей… Но руки не спешили касаться Олега.
– Поднимай! Да не трясись ты! Аккуратней, Дженар! И р-р-раз!
«Что такое?..»
– Осторожней, я тебе говорю!
– Да не ори!
– Я не ору!
…И ничего.
Ничего не происходило.

Олег лежал на холодной Земле, зажмурив глаза, словно Белоснежка, ожидающая поцелуя прекрасного принца, но принц почему-то не торопился целоваться.
– Поднимаем! Понесли!
«Стоп. Куда?.. Кого?..»
Так и не дождавшись тёплых рук, Олег открыл глаза и удивлённо захлопал ресницами, завертел головой.
«Эй, спасатели! Вы меня забыли!»
Трое смуглых мужчин, так же бодро, как приближались, на этот раз убегали от «укротителя». Двое тащили нагружённые носилки (Олег заметил ногу в чёрном ботинке), третий – видимо, тот самый, осипший, семенил рядом и, не прерываясь, бубнил что-то непонятное.
– Остановитесь, придурки! – что было мочи закричал вслед убегающим спасателям Кротов. – Э-э-эй! Скорее ко мне! Я живо-о-ой!
Резко вскочил на ноги (и откуда только силы взялись?), огляделся… и застыл с открытым ртом:
«О боже…»
Перед укротителем открылась вся панорама происходящих событий. Сквозь пелену взъерошенной пыли глаза с ужасом разглядели десятки разбросанных по каменистой земле тел… Кто-то лежал лицом вниз, чьи-то тела были неестественным образом вывернуты, метрах в десяти от Олега, как символ случившейся трагедии, как образ прерванного полёта, лежал огромный кусок крыла «страуса» и жалобно дымился. Двое спасателей безуспешно пытались вытащить из-под него чьё-то окровавленное тело, и невозможно было понять, мужчина это или женщина…
– Скорее! Скорее! – доносилось справа.
– Срочно зажим! – визжали слева.
– Сильней!
– Тащи!
– Ещё! Ещё!

Царапающий, безжалостный гул больше напоминал всхлипывающее рыдание. Или действительно кто-то плакал?.
– Да у неё головы нет! – услышал Олег за спиной. Обернулся. Двое крепких удальцов несли на носилках изуродованное тело молодой девушки. Голова на стройных плечах отсутствовала.
Живот скрутило ржавой пружиной, тошнота подступила к горлу, и Олега вырвало неудержимым кислотным фонтаном прямо под ноги. Колени подогнулись, обмякли, но Кротов выстоял, не упал. Смахнул проступившие на глазах слёзы и внимательней посмотрел на носилки: девчонка, видно, совсем молодая… Одна чёрная туфелька на левой ноге, синяя юбка и… форма бортпроводницы!
«Да это же… – Кротов не сразу поверил собственным заплаканным глазам. – Это Ева!» – прогремело оглушающим выстрелом.
Мёртвое тело пронесли совсем рядом с Олегом, не обратив никакого внимания на шокированного капитана.
– Ева! – завопил Кротов и зажал рот ладонью – очередная порция тошноты подступила совсем близко. Не управляя ногами, зачем-то побежал следом за спасателями. – Остановитесь! Эй вы! Вы что, оглохли?! Я здесь!
Скрывать вырывающийся наружу Страх было больше нельзя. Больные кулаки с хрустом сжались.
– Да посмотрите на меня, идиоты!
Мужчины настойчиво придерживались выбранного маршрута. Это взбесило Кротова окончательно! Он схватил одного из мужчин за плечо и…
…Внезапно почувствовал, как его рука легко, практически не ощущая сопротивления, прошла плечо насквозь, вильнула через грудную клетку и вывалилась наружу, не доставив ни малейшего дискомфорта человеку в форме.
«Что-о?!» – Олег, шокированный собственным фокусом, отдёрнул руку.
Попытался ещё раз коснуться смуглого мужчины – тот же эффект.
«Как?.»
Остановился. Невозможная, уничтожающая догадка зазвенела в голове поминальным колоколом!
«Этого не может… быть».
На полусогнутых ногах побежал к другой бригаде:
– Ребята, я здесь! Эй, кто-нибудь!
Никто не реагировал, никто не повернул головы.
Один усатый, большеголовый спасатель даже наступил Олегу на ногу! Тот дёрнулся, но боли не почувствовал.
Отчаявшись обратить на себя внимание, бывший капитан бывшего воздушного судна со всей силы ударил усатого кулаком в лицо.
– На!
…Олег знал в тот момент, на кого на самом деле злился. Он злился на всех и сразу, он ненавидел себя и весь Мир без исключений, просто мишенью выбрал конкретного невинного человека.
…Рука пролетела череп насквозь и рассекла воздух.
Олегу показалось одного удара недостаточно! Он ударил по большой голове ещё раз! И ещё! И ещё!
– Ненавижу! Ненавижу! – орал укротитель и размахивал больными суставами.
– А-а-а… – произнёс в ответ спасатель и закинул голову назад. – А-а-апчхи! – смачно чихнул.
– Будь здоров, Абдул, – сказала несимпатичная женщина рядом.
– Спасибо. Что-то я себя неважно чувствую. Надо бы больничный взять.
– Возьми обязательно! – подхватила партнёрша. – Ты же совершенно не заботишься о своём здоровье.
И продолжили движение. Олег остался стоять в одиночестве.
«Это конец. Пускайте титры».
…Все ощущения, чувства, мысли, эмоции сконцентрировались в единое ужасающее целое – с ума сводящий, выкручивающий печёнку Ужас. Что делать дальше, Олег не представлял. Он стоял в самом центре спасательной операции, но никто не мог ему помочь. Мимо пробегали взъерошенные люди, пахло кровью и потом. Хотелось и плакать, и смеяться, и кричать, и материться, и бежать куда глаза глядят. Но глаза нужного направления не подсказывали…
Отмотать бы сейчас этот идиотский день на начало, туда, к пяти часам тридцати минутам и ещё раз послушать приятный женский голос из будильника: «Проснись и пой, проснись и пой, попробуй в Жизни хоть раз…»
Попробуй в Жизни хоть раз… Хоть раз в Жизни попробуй умереть. Это изменит твою Жизнь.

Время перестало существовать.
Виски сдавила Бесконечность.
Внутренние стрелки часов остановились, и вместе с ними остановился и Олег.
«Как это возможно?.. Вот же я стою! Могу себя потрогать, пощупать».
Всё те же руки с полным комплектом пальцев, всё то же неидеальной формы туловище, стриженая голова, правда, без фуражки, всё та же форма капитана – всё было на местах. Олег отчётливо слышал, как бешено колотилось его сердце и как лязгали от Страха или холода его зубы.
Вокруг каменистая площадь, несколько деревьев, валуны и та самая размашистая скала – препятствие, которое «страус» так и не сумел преодолеть.
«Мои глаза видят, как раньше, – Олег был, мягко говоря, озадачен. – И что теперь?.. Куда?..»
Не успел додумать – ещё одна парочка неаккуратных спешащих спасателей пробежала Олега насквозь и, не притормозив, бросилась к машине скорой помощи.
– Придурки! – завопил им вслед наш напуганный герой. – Слышите?! Вы все придурки! – Ответа никто и не ждал.
«Укротитель» сел на землю, приготовился заплакать, как вдруг…
– Олег Витальевич, миленький! – донеслось откуда-то сверху. – Не переживайте так сильно, не плачьте. Ничего уже не вернуть. Мы мертвы.
? ? ?
Кротов дёрнул плечами и замер, словно замеченный хищником заяц.
– Кто со мной говорит?
– Я здесь!
– Где – здесь?..
– Да бога ради поднимите голову.
Олег поднял. И увидел престранную картину: на высоком дереве, практически на самой верхней его ветке сидела бортпроводница Ева и непринуждённо покачивала ножками.
– Привет. – Махнула рукой. – Видали, чего могу?.. Хи-хи.
– Ев… ва… – Слова застряли в горле. – Ты… что там делаешь? Ты в порядке?..
Девушка улыбнулась:
– Ну-у… нельзя сказать, что я в полном порядке, но вроде ничего, держусь.
– Ев-ва… – Олег продолжил заикаться. – Я видел тебя… – указал куда-то неопределённо. – Я видел твоё тело.
– Ага, я тоже видела, – беззаботно парировала девушка, будто говорила не о собственной Смерти, а о каком-то малоинтересном фильме. – Вот уж не думала, что так всё получится.
– У тебя головы… нет.
– Как?! – искренне удивилась стюардесса и принялась себя ощупывать.
– Да нет же, я говорю про тело твоё.
– А, ну да, ну да. – Девушка на ветке была невероятно спокойна. – Смешно. Я столько денег и времени тратила при Жизни на макияж и косметику, хотела непременно быть красивой и сексуальной, а теперь мне даже патологоанатомов не удастся впечатлить! Головы же нет. Хи-хи. Божественная ирония!
Олег был искренне удивлён таким поведением…
– Ты… – начав формулировать вопрос Кротов ещё не до конца понимал, что именно хочет спросить. – Ты… дух?.
Бортпроводница в очередной раз задорно хихикнула:
– Дух, Душа, мертвец, субстанция… Какое это теперь имеет значение?
– Ты – м-мертвец?..
– Не переживайте, Олег Витальевич, вы тоже! Хи-хи.
– Я… нет. Я живой.
– Понятно, – закивала светлой головой девушка. – Вы, значит, ещё не виделись со своими… – попыталась подобрать слово помягче, но получилось… – останками?
Олег раздражённо шмыгнул носом и спрятал глаза:
– Не виделся и не хочу видеться! – Скулы активно запульсировали, кулаки опять сжались.
Ева, естественно, заметила состояние «укротителя».
– Какой вы, оказывается, впечатлительный, Олег Витальевич.
– Я в подобных обстоятельствах впервые.
– Я тоже гость нечастый. Ладно, помогу вам, – красавица, не боясь высоты, легко поднялась на ноги. – Ваше тело, я видела, совсем недавно погрузили в машину скорой помощи. Побежали быстрее, думаю, успеете попрощаться. Вперёд, за мной!
Махнула стройной рукой, будто конный командир шашкой, и браво шагнула с высокой ветки вниз. Кротов вскрикнул и рванул с места, чтобы поймать падающую девушку, но помощь не потребовалась. Ева, будто обмотанная воздушными шариками плавно приземлилась на Землю. На ней по-прежнему была форма бортпроводницы, в некоторых местах обугленная, рукава ободраны, но голубые глаза и божественная улыбка на месте.
– Ты… прекрасно выглядишь, – не удержался от комплимента Олег и замолчал – собственная реплика показалась неуместной.
– Спасибо, – красавица сделала реверанс. – Не могу сказать про вас того же. Ваша челюсть, Олег Виталич, как-то неестественно перекошена.
Кротов схватился за голову:
– Серьёзно?.. А я не чувствую…
– И на голове шишка размером с апельсин.
«Укротитель» смущённо отвернулся, попробовал выправить челюсть, пощупал шишку.
– Но я всё равно рада, что вы в Порядке!
– Я в Порядке?.. Ты считаешь?
Несколько манипуляций пальцами – и лицо Кротова обрело более или менее привычную форму.
Глаза недавних коллег наконец встретились, руки сами собой потянулись навстречу.
– Я так испугалась, Олег Витальевич. Когда самолёт начал падать… и Марина закричала…
Олег обнял девушку и прижал к себе покрепче:
– Это я во всём виноват. – И слёзы подступили к глазам, и захотелось рыдать и каяться. – Я не справился, прости.
Прижался к бортпроводнице ещё сильнее. Она ответила взаимностью.
– Не корите себя, Олег Витальевич. То, что произошло, уже произошло. Нет смысла искать виноватых. Теперь нас ждёт новая глава.
– Как считаешь, что нас ждёт?
– Не знаю, – беззаботно ответила блондинка. – Возможно, в скором времени к нам спустится с Небес блестящий Ангел и провозгласит Слово Божье! А может, и не спустится. Буддисты полагают, что человека после Смерти ждёт новое рождение, христиане настаивают на Аде и Рае, мусульмане уверены, что…
– Семечко, хватит глупости болтать. У меня голова от всего этого болит.
– А я не взяла с собой на тот Свет таблетки. Хи-хи.
Ещё немного постояли обнявшись.
– Я – капитан…
– Уверена, вы сделали всё, что могли.
Олег ничего не ответил, глубоко вдохнул аромат волос девушки. Это были ландыши. Её волосы пахли ландышами даже после её Смерти.
– Олег Витальевич, вы мне шею слишком сильно сдавили, – послышался слабый голосок, – ослабьте немного.
– Ой, – Олег выпустил знакомую из объятий. – Прости, не рассчитал.
– Ничего страшного.
– Погоди, – сказал Олег. – Но мы же с тобой мертвецы. Как мы можем чувствовать боль?
– Не знаю. Как-то можем.
– Тебя это не смущает?
– Нет. Да потому что это всё не важно, Олег Витальевич. Факт один: нас выбросило из Жизни. Мы умерли. Всё остальное – лишь соответствующие новому Миру декорации.
Он нахмурился:
– Семечко, я понять не могу, а ты чего такая спокойная? Умерла – и давай умничать.
– А вы предлагаете волосы на голове рвать? Пришить её обратно всё равно не получится. Главные ужасы остались позади.
– Уверена?
– Верю. Расслабьтесь, я больше не ваша сотрудница, а вы больше не капитан воздушного судна. Маски сброшены. Пойдёмте попрощаемся с вашим телом и будем покойны.
Непринуждённый тон девчонки откровенно начинал раздражать.
– Ого, – сказала Ева, посмотрев на «капитана».
– Что – «ого»? – переспросил Олег.
– А вы, оказывается, такой некрасивый, когда сердитесь. Хотя никто не красив, когда сердится.
– И откуда ты только взялась такая на мою голову, а?
Ева гордо приосанилась:
– Московский авиационный институт! Красный диплом. Пойдёмте скорее, а то вы и меня поколотите, как того дядьку египтянина.
– Египтянина?.. Постой. – Олег задержал девушку за руку. – А как же я в таком случае понимал их речь? Я не знаю арабского.
– У мёртвых, как я полагаю, не бывает национальности. Поспешим, а то ваше тело увезут и платочком не помашут. Скорей!
Олег в очередной раз одёрнул блондинку за руку:
– Я не хочу.
Пауза.
– Не поняла.
– Я сказал, я не хочу с собой прощаться.
– Но… почему? Уверена, это поможет. Мне помогло: я, когда своё тело увидела без головы, поняла, что это точно конец. А так оставалась ненужная надежда.
– Ты слышишь меня? Я сказал, не хочу себя видеть. Точка.
Ева попробовала всё же потянуть за собой Кротова:
– Вам необходимо освободить себя, Олег Витальевич…
– Нет! Отстань! Ясно сказал: не хочу. Не хочу себя видеть!
«Укротитель» отошёл от девушки и присел с другой стороны высокого дерева. Нахмурился, как расстроенный ребёнок, скрестил руки на груди.
– Как пожелаете, дело ваше, – пожала плечами спутница. – Мне просто казалось…
– Семечко, давай немного помолчим. Надоело. Я объявляю минуту молчания.
Она не стала спорить.
…Мимо пробежали очередные гружёные носилки. Какая-то мерцающая старушка бежала следом.
? ? ?
– Ванечка, просыпайся! Ваня, вставай! Ваня! Ты меня слышишь?.. О боже… – она бежала за носилками, на которых лежал её покалеченный Ванечка. – Куда ж вы его тащите, ироды? Ванечка, вставай! Ваня!
– Надежда Петровна, заканчивай истерику. Я тут.
Она подпрыгнула на месте выше обычного. Остановилась.
– Где тут, Ванечка?.. Вон же ты, на носилках лежишь… весь израненный. Бедный мой… а-а-а…
И слёзы брызнули из глаз, и подкосились ноги.
– Успокойся, Надя, не реви, я под кустом лежу. Помоги лучше подняться.
– Под каким кустом, Ваня? – завертела головой. – Под этим?.. Сейчас, сейчас, дорогой мой, сейчас помогу.
Не обманул профессор математики супругу, действительно под кустом оказался. Побитый, поцарапанный, пиджак без рукавов. Выпрямился, подхваченный под локоток верной спутницей Надеждой Петровной, покачал головой и произнёс многозначительно:
– Вот уж не думал, матрёшка моя, что нас с тобой такой конец ожидает. Я когда в молодости мечтал с тобой в один день умереть, мне иная картина представлялась. Съездил Ваня за границу. Как кто-то умный сказал: «Сбылась мечта идиота». Это он про меня, Надя, сказал.
И старички, как ни пытались, не смогли удержаться от смеха. Но сделали они это, конечно, неслышно, глубоко внутри, чтобы не задеть чувств присутствующих скорбящих.
– Это мы, Ваня, с тобой умерли, что ли?.. – спросила Надежда Петровна, положив голову на плечо супругу.
– Да, Надя, мы умерли. Так это и происходит.
Какое-то время молча стояли обнявшись. Мимо пробегали люди, кричали, спешили, а они стояли обнявшись.
– Смотри, Ваня, вон нашего соседа понесли. Я его по розовой рубашке узнала.
– Точно, он. Как его звали, напомни.
– Вэрико. Фамилию не помню, какой-то «беридзе».
– Точно, Вэрико Тузберидзе. Отчаянный грузин. В Египет к родной сестре летел. Не долетел, получается.
Надежда Петровна заохала:
– У московского грузина в Египте сестра родная… ничего себе.
– Покойся с Миром, Вэрико, – сказал серьёзно Иван Максимович, провожая взглядом носилки.
Ещё немного постояли.
– А это… ой, смотри, Ваня! Это же певец Леон Сомов!.. Подожди, или это не он?.. Получается, Сомов летел с нами в одном самолёте, что ли?.. Вот это да! Мне бы Валентине Дмитриевне об этом рассказать!.. И как это я не заметила его?.. Или это всё-таки не он?.. Подожди. Скорее всего, не он, ошиблась.
– Скорее всего, ошиблась, – погладил профессор жену по голове.
– Точно, ошиблась. Не он.
Ещё постояли, потом ноги устали, присели.
– А за границей тебе, Ванечка, так и не удалось побывать. Жалко, – с лёгким вздохом произнесла Надежда Петровна и прижалась к мужу ещё сильнее.
– Да, не удалось побывать. Видимо, не суждено.
– Видимо, не суждено, да, – покивала, подумала. – И мне, видимо, не суждено.
Иван Максимович удивился:
– Почему, тебе не суждено? Ты же была с сестрой за границей.
– Да разве Белоруссия – это заграница? – отмахнулась старушка. – И летали мы всего на два дня. А тут Египет… другая Жизнь. Но, видимо, как ты говоришь, не суждено, – приподняла головку. – И остальным погибшим в этом самолёте, Ваня, тоже, получается, не суждено… Так, что ли?..
Иван Максимович остро почувствовал запах жареного и поспешил объясниться:
– Я имел в виду, Наденька, что мне не суждено за границей побывать. Мне. Я кроме себя никого не имел в виду.
– Как это на тебя похоже.
– Что?..
– Ты в своём репертуаре, Ваня, – скороговоркой заговорила супруга. – «Ничего не знаю, моя хата с краю». Будто ты вовсе ни при чём!
– А при чём здесь я, Наденька? – непонимающе заморгал глазами профессор Туманов. – Я, что ли, самолётом управлял?.. Я рядом с тобой, дорогая моя, сидел. Сидел и ручку твою добрую гладил.
Попытался погладить ручку, но Надежда Петровна отошла в сторону:
– Неужели ты опять ничего не понимаешь, Ваня?!
– Что опять?.. – У Ивана Максимовича разболелась голова. – Что ты там опять себе придумала?..
– Я ничего не придумала, Ваня. Я же тебя предупреждала, я же тебе говорила, нам нельзя лететь, но ты, как всегда, меня не послушал и сделал всё по-своему!
– Что я по-своему сделал? Успокойся, бога ради.
– Я зеркальце, Ваня, разбила! А ты под дурака косишь!
– О боже! – взревел Иван Максимович. – Куда бежать мне от этого бреда?! Надя, умоляю, хотя бы после Смерти не рви мне нервы!
– Я тебе говорила! Я разбила, значит, нельзя нам лететь!
– Ну, если ты разбила, может, ты тогда во всём и виновата?! – прикрикнул на жену интеллигентнейший Иван Максимович и даже добавил сверху редкое, но крепкое мужицкое словцо.
Пожилая супруга оскорблённо раздула ноздри:
– Ах, вот как ты заговорил со мной! Не ожидала от тебя, Ваня, не ожидала.
– Ладно, Надя, извини.
– Не извиню, Иван Максимович.
– Да ты не поняла…
– Я всё поняла. Давай сделаем так: я пойду немного прогуляюсь, успокоюсь, а ты, когда приведёшь себя в Порядок, найдёшь меня. Договорились?
– Надя, не делай глупостей. Перестань обижаться.
– Я не обижаюсь. Мне твоё отношение надоело.
Зашагала прочь по поляне.
– И это всё из-за какого-то разбитого зеркальца?! – крикнул профессор Туманов вслед удаляющейся фигуре. – Надежда, обернись!
Не обернулась.
? ? ?
– Где мои ноги?! Я не чувствую собственных ног! Верните! – бежал по каменной поляне и ревел огромный бородатый мужчина в кожаной куртке.
– Где моя жена?! Маша! Маша! Ты где?.. – бежал навстречу бородатому молодой парень в белой перепачканной футболке.
– Дениска! Сынок!.. Простите, вы не видели моего сына? – обратилась молодая девушка к парню. – Мальчик маленький, три годика всего. Я не могу его нигде найти.
– А я жену свою не могу нигде найти, – растерянно ответил парень и почесал на груди нарисованного рваного голубого котёнка. – Тут такой бардак, ничего невозможно разобрать…
И побежал дальше по поляне.
– Маша! Маша, ты где? Любимая, отзовись!..
Девушка проводила парня взглядом и продолжила свои поиски.
– Простите, вы не видели маленького мальчика? – спросила она у рыдающей тётки в разбитых очках и обожжённом пальто.
– Ах, я ничего не видела, милочка. Я вообще спала! – Новая волна рыданий. – Какой ужас! Какая трагедия для всех моих коллег!
Белые кроссовки побежали дальше:
– Вы маленького мальчика не видели? У меня сын пропал… я уже с ног сбилась его искать, – обратилась к незнакомому мужчине в розовой рубашке.
– Нэт, дорогая, нэ видел, – ответил тот с грузинским акцентом.
– Боже мой, что делать?..
Дальше…
И под машины заглядывала, и в овраги спускалась, и умоляла, и ругала Создателя – всё безрезультатно! Никто не мог бедной Лиде помочь. Смуглые спасатели лишь пробегали мимо, никак не реагируя на мольбы и угрозы девушки. А тот, кто мог ответить, был слишком занят собственными переживаниями, не до чужих трагедий.
…И вот, когда надежда была уже готова умереть… заметила!
– Есть! – завизжала от радости Лида. – Есть! Дениска! Сынок! Это ты! Я тебя нашла! Я помогу!
У подножья скалы-убийцы, в глубине узкой расщелины лежало крохотное человеческое тельце. Ножка была зажата между двух огромных камней, голова завалилась назад… Тело маленького Дениски спокойно лежало в расщелине, а спасатели бегали мимо и не замечали его! Достаточно сделать один шаг и немного приподняться на крупном булыжнике, да или хотя бы на носочки встать, чтобы разглядеть израненное тело ребёнка, но никому, видимо, в голову не приходило, что там, в расщелине, может кто-то находиться.
– Сыночек, я здесь! Денис, мама пришла, не бойся. Мальчик мой, ты меня слышишь?.. – Лида протянула руку и аккуратно коснулась плеча ребёнка, потом провела ладонью по волосам. – Дорогой мой, дорогой. Прости меня, пожалуйста, это я во всём виновата. – Повалилась на камни и горько заплакала. – И зачем я только взяла тебя с собой?.. Зачем я это сделала? Прости меня, прости!
Её головы будто коснулось что-то мягкое…
– Мама, не плачь, я здесь.
Голосок звучал так нежно и естественно.
Спина девушки моментально выпрямилась, слёзы высохли в глазах.
– Мой любимый, это ты?..
– Да, мама, это я. Не убегай, сейчас я появлюсь.
Нервная вена на лбу девушки в предвкушении завибрировала! Она увидела следующее: от груди лежащего ребёнка отделилось что-то прозрачное, похожее на мыльную воду. Вода начала плескаться по телу, потом даже вывалилась за его пределы, побурлила и вытекла наружу тонкой струйкой через кучерявую макушку. Ещё секунда – и перед глазами Лиды оказалось два Дениски. Один лежал в расщелине скалы, другой сидел сверху и тепло улыбался. И не было между сыновьями никакой разницы.
– Мамочка, привет, – сказал Дениска. – Я очень рад, что ты меня нашла. Честно говоря, мне было страшновато одному. Никто не слышит, все куда-то бегут, ругаются. А ты меня нашла. Наверное, сердце материнское подсказало. Я всем всегда говорил, что моя мама лучшая на свете!
Язык Лиды какое-то время отказывался участвовать в формулировании мыслей. Она сидела молча и изумлённо смотрела на сына. То, с какой уверенностью говорил её трёхлетний Дениска, поразило девушку. Обычно им с мужем удавалось ухватить лишь несвязные обрывки слов и фраз, а тут…
– Т-ты… Сынок… – Немного оттаял язык. – К-как ты себя чувствуешь?..
– Я в Порядке, мамочка, спасибо. Только есть один неприятный нюанс.
– Неприятный? – переспросила Лида. – Что случилось?
Мальчик указал на свою левую ногу – та была по колено погружена в тело лежащего Дениски.
– Не могу вытащить. Застрял. И так и сяк уже пробовал – ничего не получается. Мам, может, ты попробуешь?
– Конечно, попробую! Подожди, я сейчас!
Лида схватила Дениску за ногу и с усилием потянула на себя – не вышло. Нога ни на сантиметр не продвинулась вверх. Попробовала ещё раз – тот же результат. Шлёпнула в отчаянии ни в чём не повинный камень рядом с собой.
– Да в чём дело?.. Почему ты не можешь выбраться из собственного тела, сынок? Что тебя держит?
– Ответ есть, мама.
– Боже, я поняла! – замерла Лида, и глаза её вспыхнули искрами. – Я поняла. – перекрестилась и упала ухом на грудь сына. – Я так и думала. Ты ещё дышишь, Денис. Это невероятно, но ты ещё дышишь! Тебя можно спасти! Эй, кто-нибудь! Скорее сюда!
Вскочила на ноги.
– Я сейчас, Дениска! Подожди меня! Я найду… нам помогут!
Побежала в сторону спасателей.
? ? ?
– Эй, Олег Витальевич, какая-то девушка зовёт на помощь! Не могу разобрать, что она кричит. Вон, смотрите, бежит, руками размахивает.
– Они все руками размахивают и зовут на помощь, – безразлично ответил «укротитель», продолжая сидеть под деревом.
Машина, в которой, по словам Евы, находилось тело Кротова, никак не хотела уезжать. Две соседние уехали, а эта все так же стояла на месте. Проблемы с мотором у них там, что ли?..
– Олег Витальевич, девушка в нашу сторону бежит. Давайте поможем. – Сделала шаг навстречу. – Что случилось? Эй! Я к вам обращаюсь.
Бегущая протянула руки в сторону бортпроводницы:
– Мой сын! Он ещё жив! Помогите, умоляю вас, помогите! Никто не понимает меня! Мой сын жив, но спасатели не могут найти его тела! Они не слышат меня! Помогите!
– Мы постараемся… мы поможем, успокойтесь. Как вас зовут?
– Лида.
– Очень приятно, меня Ева. Мы постараемся помочь.
Эй, Олег Витальевич, вставайте!
Кротов не сдвинулся с места:
– Что мы можем сделать?.. Нам самим пацана не вытащить, мы трупы. Ждите прибытия спасателей.
Ответ «укротителя» совершенно не понравился красавице бортпроводнице. Она подошла ближе и нависла над Олегом, как сама Совесть:
– Как вам не стыдно, Олег Витальевич?.. Я всегда считала, что пилоты – это отважные и благородные люди. Спасибо, что познакомили меня с иным опытом, – обратилась к новой знакомой. – Пойдёмте, Лида, попробуем докричаться до кого-нибудь.
– Ладно, подождите, – Кротов поднялся и вышел из-за дерева. – Я с вами. Где сейчас находится ваш сын?.

Они сделали всё, что было в их силах: оббежали каменную поляну вдоль и поперёк, но так и не смогли найти понимания. Лишь некоторые погибшие откликались, но не люди. Люди не слышали криков и просьб, люди продолжали придерживаться выбранных направлений и не сворачивали к той самой расщелине.
…И вдруг один из спасателей, непонятно чьей конкретно просьбой ведомый, направился именно к тому месту, где лежал ещё живой Дениска!
– Есть! – взвизгнула Лида.
– Идёт! Не спугните! – скомандовал Кротов.
Ева, Лида и Олег направились следом за египтянином, боясь даже дышать, чтобы не сбить того с дороги…
Мужчина подошёл к скале… Приподнял ногу и поставил на тот самый булыжник… Вытянул шею… И… свисток в зубы!
– Амун! Хаджи! Сюда! Здесь ребёнок! Амун!
Лида захлопала в ладоши:
– Получилось! У нас получилось позвать на помощь! Сынок, ты где? Скоро всё будет хорошо! Дениска!
Послышались крики приближающихся спасателей. Троица завертела головами, пытаясь разыскать опять пропавшего ребёнка.
– Какой непоседливый мальчик, – заметил Кротов, – за ним нужен глаз да глаз.
– Дениска, не пугай меня! – Лида была готова вновь разрыдаться. – Ты где?
За спиной послышалось мягкое:
– Не пугайся, мама, я здесь.
Обернулась – её Дениска стоял на земле обеими ногами и протягивал маме букетик каких-то серых цветов.
– Это тебе.
Взяла букет:
– Но… милый мой… как тебе удалось выбраться?.. У тебя получилось?..
Дениска лаково посмотрел на маму – она всё сразу поняла.
– Получилось. Тело разрешило мне оставить его, и теперь я могу быть свободен.
– Умер… – соскользнуло с её дрожащих губ. – Мой мальчик умер… Прости-и-и! – завыла белугой.
– Не надо, мама, плакать, – неожиданно серьезно остановил её Денис. – Со мной всё будет хорошо. Обо мне позаботятся.
– Кто позаботится о тебе?..
– Ангелы.
В разговор бесцеремонно вмешался Кротов:
– Извиняюсь, откуда ты это знаешь, пацан?
– Мне бабушка про Ангелов сказала.
– Какая бабушка? – этот вопрос уже Лида задала.
– Бабушка Оля.
Мама приобняла сына за плечи:
– Что ты такое говоришь, мой хороший?.. Бабушка Оля, моя мама, покинула нас, когда тебе ещё и месяца не исполнилось. Ты с нею и знаком никогда не был…
– Так мы сегодня с ней и познакомились! – радостно заявил Дениска. – Она меня к себе в гости приглашала, а я никак выбраться из себя не мог! Пришлось задержаться. Она и сейчас здесь. Вот же она!
– Где? Мама, ты здесь?..
Попробовала разглядеть (Ева с Олегом тоже прищурились, осмотрелись – не было рядом никакой бабушки).
– Денис, мы никого не видим.
– Вы её не видите, потому что она пришла за мной, а не за вами, – подошёл и обнял маму. – Мне пора. Не переживай, пожалуйста, – посмотрел куда-то в сторону. – Бабушка Оля передаёт тебе привет. Говорит, что скучает и тоже ждёт в гости, – сосредоточился, будто прислушивался. – Говорит, что, как только доберёшься до Небес, тут же дай знать.
Лида не сразу нашлась, что ответить. При Жизни у них с Ольгой Геннадьевной случались диалоги иного характера. О Небесах они разговаривали редко. Скорее, никогда.
– Передай маме, что я приду. Обязательно приду в гости. Как только доберусь до Небес…
– Тогда будем прощаться. Люблю тебя, мамочка.
Помахал рукой и сделал шаг в сторону, будто вошёл в невидимую дверь – исчез. И не частями исчез, не растворился, а сразу полностью, будто и не было его.
Ева, Лида и Олег остались стоять на месте в молчании. Это было их личное молчание. Личное для каждого.
– Поехали, ребята! Мы сделали всё, что могли! – послышался охрипший арабский голос.
Рёв мотора, звук захлопывающихся дверей…
– Теперь я абсолютно спокойна, – произнесла Лида и, прикрывшись букетом серых цветов, тихонько заплакала. Не от горя заплакала, а от возможности свободного дыхания. – Я знаю, что с моим сыном всё хорошо, он в надёжных руках.
Ева подошла к новой знакомой и мягко приобняла. Кротову сильно захотелось закурить. А лучше – выпить.
? ? ?
Машина с телом капитана воздушного судна последней покинула каменную поляну. Прекратилась спасательная операция (всех, кого могли, видимо, спасли), но не стало тише вокруг. Время и пространство превратились в одну непрерывную ноту боли… переливающуюся моментами то в поминальный стон, то в отчаянный крик… Одна сплошная нота…
– А где Лобков? – неожиданно для самого себя спросил Кротов. Его так волновали собственные посмертные переживания, что он ни разу за всё время не вспомнил о втором пилоте. – Ева, ты Лобкова не видела?
– Видела. Его тело на первой машине увезли. Бедный Филипп, ему так досталось. Обе руки вывернуты…
– С телом понятно, – перебил блондинку Кротов. – Тело – адью. А сам-то он где?.. Или его тоже с собой бабушка на тот Свет позвала?..
От этой фразы всем почему-то стало веселее.
– Я читала, что человека после случившегося с ним факта Смерти встречает на том Свете Ангел-Проводник. И иногда этим Проводником выступает умерший родственник покойного или его близкий друг. Возможно, это как раз наш случай! У меня, кстати, есть несколько подходящих кандидатур, которым я могла бы в этом вопросе довериться. Например…
– Не надо, Ева, не рассказывай, – остановил ее Олег. – Сейчас не до этого. Меня волнует, где Фил?.. Почему за всё время он никак не проявился?.. Такую упитанную фигуру я бы точно заметил. Пойду поищу его. – Стремительно зашагал по поляне. Остановился. – А Марина где?.. Семечко! Слышишь меня?.. А где Марина?!
– Её тело в той же машине увезли!
– Да что ты заладила, тело в машине, тело в машине… Марина, спрашиваю, где?.. Не знаешь, так и скажи.
Подтянул штаны, пошёл, сам не зная куда…
Далеко уйти не получилось, неприятный хриплый мужской голос послышался вдруг слева, вынудил Олега остановиться:
– Да это он, ребята! Урод криворукий, которому мы всем здесь обязаны.
Кротов сразу понял, что эта формулировка касается его.
– Эй, капитан уважаемый! За своё поведение объясниться не желаете?..
? ? ?
Широкоплечий бородатый дядька в кожаной куртке возник перед Олегом.
– Думал, удастся избежать правосудия, капитан?.. Ты чего натворил, ты вообще видел?!
– Давай, Мажор! Накажи этого придурка!
Из-за спины кожаного выглядывали ещё трое его дружков. Один высокий, другой толстый, а третий низкого роста, но самый активный.
– Проломи ему башку, Мажор, как тебе проломило! Давай! – завизжал как раз низкий.
– Погоди, Гусь, – ответил Мажор. – Может, командир сначала прощения перед всеми хочет попросить?
– Точно! Пускай прощения просит! – крикнул высокий.
– На коленях! – подхватил низкий. – Эй, урод, вставай на колени и проси прощения! У меня двое пацанов на Земле без отца остались! Падла!
Бородатый сделал шаг к Олегу:
– Ну, чего молчишь? В штаны казённые наложил?..
Олег не отвечал.
Бортпроводница Ева отважно встала на защиту капитана:
– Прошу вас, не надо во всём винить Олега Витальевича. Он – профессионал своего дела! Я уверена, он приложил все усилия. Ведь правда, Олег Витальевич, вы приложили все усилия?..
– Приложил, – зло сквозь зубы процедил «укротитель». По его взгляду было понятно, что он в любой момент готов ринуться в бой.
– Олег Витальевич, назад! – попыталась оттащить капитана Семечко.
– Э, подруга, отвали нахрен. Тебя мы ни в чём не обвиняем, – Мажор большой ладонью отодвинул девушку в сторону. – Чё, кэп, будешь прикрываться бабской юбкой?.. Убийца, бл…дь.
БАЦ! Кулак Кротова мощно приземлился на небритую скулу кожаного. И, не давая опомниться противнику, ещё – бац! По голове! Тот отшатнулся… Ещё! Ещё!
– Олег Витальевич, не надо! – закричала Ева.
Опешившего от наглости «укротителя» Мажора мгновенно заменили дружки. Три пары рук и ног без пауз принялись колотить Кротова, и от ударов он оседал, и кровь брызнула из носа, потемнело в глазах…
– Не надо! – кричали Ева и Лида, но никто не собирался их слушать…
– Умри, сука! – орал толстый и сдавливал горло Олега, пытаясь, видимо, убить его ещё раз.
К драке стали подтягиваться люди, и в результате драчунов растащили.
– Этот гад убил нас всех! – вопил высокий потерпевший.
– Гореть тебе в Аду, падла! – не унимался толстый.
Олега держали двое: один грузин в розовой рубашке, другой… он не сразу поверил собственным глазам:
– Фил, это ты?.. Нашёлся!.. Ты где был?.. – притянул второго пилота за рукав. – А я тебя искать пошёл…
Голова вдруг закружилась, «укротитель» ослаб и повис без чувств на руках, его держащих.
– Подох, – резюмировал бородатый Мажор. – Так ему и надо. Каждому суждено за грехи свои ответить. Каждому!

Глава третья
«Смерти нет».
Никак не могу припомнить, кто же это сказал?..
«Смерти нет».
Да кто угодно это мог сказать! И кто угодно мог это повторить, и потом передать другим, и перепечатать эту великую мысль в книгах, и подарить новому поколению в виде сказок со смыслами и баллад с вкраплёнными истинами.
«Смерти нет». Что это значит?..
Почему многие и многие люди, в основном признанные общественностью мудрецы и учёные или прочие просветлённые Мира сего, позволяют себе утверждать подобное? Они что, хотят нас всех обмануть?.. Считают нас простаками?..
Мы ведь с вами отлично знаем, что Смерть существует! Мы видели её, мы нюхали её формалиновый запах, мы её знаем. Нам вещали заплаканные родственники, напоминали по радио, а эти «мудрецы» утверждают, что ничего подобного нет, да ещё и подхихикивают над нами в кулачок и делают вид, что их ничто не касается! Почему они так поступают с нами, с простыми смертными?.
Смерти нет… Да как они могут так говорить?! Вот же она! На каждой могильной плите, в названии каждой улицы, на обложках книг, на картинах, на выставках! Даже филе куриное напоминает нам о Смерти! А они говорят: её нет. Не морочьте людям головы! Эти «мудрецы», наверное, преследуете какую-то тайную нехорошую цель, раз подобное заявляют!
И вдруг всё стало белым-белым… Хотя нет, не белым… Скорее, чистым… И такая славная тишина… такое спокойствие… И что-то родное сказало мне:
Смерти нет для того, кто ещё жив, её не существует для того, кто уже мёртв. Тогда скажи мне, где она?..
И тогда понял я: действительно… Смерть существует только для того, кто умирает. И лишь для него.
…Проходя по улицам города, я порой замечал такие лица… А иногда подобное лицо я замечал в отражении зеркал и витрин – своё лицо. Лицо умирающего каждый день человека. Лицо без любви…
Стоит оглядеться по сторонам и можно заметить, что многочисленные проспекты, перекрёстки, рестораны, гостиницы, парки переполнены умирающими людьми! Умирающими каждый день внутри себя! Иначе, откуда такая скорбь на лицах?..
Смерть существует лишь для того, кто умирает. Остальным бояться нечего. Получается так?..
? ? ?
– А я тебе говорю, что это всё чушь собачья! Нам всю Жизнь морочили головы! – громкий мужской голос активно проговаривал слова. – В интернете есть куча роликов и доказательств! Я сам лично общался с такими людьми, тебе и не снилось, и практически все они подтверждали эту теорию!
– В том-то и дело, что это всего лишь теория! Одна из! Лично я придерживаюсь иной точки зрения! – не менее громко отвечал первому голосу голос второй – тоже мужской, но на слух мелодичней.
– Не может быть иной точки зрения!
– Да что ты вообще такое говоришь?!
– Ты – дурак!
– А вот тут я попросил бы!
– О чём ты меня хочешь попросить?!
– Ещё одно слово, и я…
– Ты – дурак!
– Эй, старики, полегче там! – вмешался в ссору третий голос – мужской гнусавый. – А ну быстро разошлись по углам, петухи-пенсионеры. Брейк. Э! Хорош, говорю!
– Вы это видели? Видели? – вскричал фальцетом голос номер один. – Он меня пнул! Ах ты гадина! Ну всё, Леон Николаевич, ты допрыгался…
– Одного пинка для тебя мало, Роман Евгеньевич. Иди сюда, я тебе лысину намну!
– Быдло!
– Хамло!
Кряхтение, мат, звуки борьбы…
– Разошлись, старики! Назад, я вам говорю.
…Кротов открыл глаза.
Всё то же небо, опять чьи-то крики, пыль… По ощущениям – будто отбросило к началу истории. Разница лишь в одном: Олег точно знал, что никто не прибежит на помощь. Тёплых человеческих рук ждать не приходилось.
Повёл глазами в сторону, увидел сидящего рядом на камне Лобкова.
– Эй, Фил, привет, – сказал тихо, взял второго пилота за руку. – Какие дела?..
– О, Олег Виталич, вы очнулись! Как я рад. Как себя чувствуете?
– В порядке. Я долго отсутствовал?
Фил пожал плечами:
– Трудно сказать. Мои часы давно уже остановились на отметке 13:03.
– Время столкновения.
– Точно. А теперь и непонятно, который час. Кажется, что Вечность прошла, потому что тут без вас столько всего произошло!
– А где Ева?.. – спросил Кротов и приподнял голову.
Лобков влюблённо изогнул улыбку:
– Ева Эдуардовна нас, к сожалению, или, скорее, к счастью, покинула.
Олег ухмыльнулся:
– Её бабушка на тот Свет призвала?
– Да… – ответил удивлённо Лобков. – А вы откуда знаете?
– Сегодня бабушки прям отжигают, – приподнялся на локте «укротитель» и пристроился спиной к камню, на котором сидел Филипп. – А Марина, пропащая Душа, отыскалась?
– Отыскалась.
– Где была, рыжая?
– Сказала, что в овраге всё время просидела, боялась на поляну выбраться. А как выбралась, с нами встретилась, так и не стало её. Забрали.
– Кто на этот раз?
– Не знаю, я не заметил. Может, опять бабушка.
– Мне кажется, Лобков, на Небесах существует специальный отряд Ангелов-бабушек, которые бегают по Земле и покойных внучков пирожками встречают, – второй пилот не сдержал улыбки. – У меня, кстати, тоже есть подобная бабушка. Зоя Филимоновна. У неё вообще передо мной должок – она у меня все дни рождения отняла. Чего она за мной не приходит?
– Пирожки, наверное, печёт. Готовится, – предположил Филипп.
Кротов с этой версией согласился:
– А Лида где?..
– Та же история.
– Понятно.

– Да я с тобой рядом в поле не сяду! Отойди от меня, Лев! Не беси!
– А эти двое чего не поделили? – «укротитель» внимательней посмотрел на ссорящихся пожилых мужчин. Одного из них признал. – А этот лысый в пиджаке случайно не наш старый знакомый писатель-дракон?..
– Да, это он, Олег Виталич. Опять истерики закатывает.
– А второй кто?
– А это певец Леон Сомов. Знаете такого? Известный артист. У меня мама на его концерт ходила. Он ещё в прошлом году на День народного единства гимн пел в прямом эфире и мимо нот махнул. Этот ролик потом в интернете кучу просмотров собрал.
– Помню. И о чём их звёздный спор?
Филипп затянул однотонное «о»:
– Тут всего уже и не припомнишь. Сначала они спорили, какая профессия важнее для человечества – певец или писатель.
– И какая же?..
– Выяснить не удалось. Обе профессии по-своему оказались важны, и в тоже время абсолютно бессмысленны. Лысый плюнул… не в Сомова, конечно, в сторону, и сменил тему. Потом они каким-то образом заговорили о гражданской позиции Владимира Владимировича Маяковского. Выяснили через крики и повышенный тон, что певцу Сомову позиция поэта нравится, а писателя от неё тошнит. Несколько раз оскорбили друг друга, Леон попробовал дать писателю щелбан, не дотянулся. Крайней же точкой кипения стало обсуждение Планеты Земля.
– В каком смысле, обсуждение Планеты Земля?
– Писатель заявлял, что всем давно уже известно:
Земля плоская. Певец утверждал, что всем давно уже известно, что Земля круглая.
– И какая же Земля на самом деле?
– Да кто ж её знает? Да и какая, в сущности, разница?.. Как показывает практика, для драки тема не важна. Если захотеть, человека можно за что угодно поколотить! И за круглую Землю, и за плоскую грудь, и за маленький рост, и за недостаточный вес. Или избыточный. Это ли не глупость?.. Ну плоская Земля, круглая, овальная, квадратная или в форме ананаса… Что это вообще меняет в наших Жизнях?.. Совершенно ничего. Мы бы и на треугольной Планете нашли повод для драки.
Кротов заинтересованно посмотрел на собеседника:
– Фил, когда ты был живым, я за тобой такой глубины не замечал.
– Стоит один раз умереть – и многое меняется. Короче, если бы Валера не вмешался, думаю, творцы искусства друг другу носы в кровь поразбивали бы.
– Кто такой Валера?
– А вон он! – указал пальцем Лобков. – Тоже ваш старый знакомый, один из тех, кто вас бил. Низкого роста.
– Узнал. Это у которого на Земле двое пацанов без отца остались.
– Да, и жена красавица. Валера вообще парень неплохой. Мы немного пообщались. Да, дел наворотил при Жизни предостаточно: и в тюрьме успел отсидеть, и напивался, и жену, говорит, пускай всего однажды, но ударил…
– А где ж дружки его? Что-то не вижу никого.
– Все ушли, как это ни удивительно. Да вы оглядитесь, Олег Витальевич: нас на поляне всего восемь человек осталось, пересчитать нетрудно. Остальные, наверное, на Небесах давно уже чай из самовара пьют.
– А мы здесь торчим, мёртвые и одинокие, – задумчиво подхватил Кротов. – И никто за нами не приходит, и никаких Божественных Слов не провозглашает. Я как-то по-другому себе это дело представлял.
– Я, честно говоря, тоже.
Кротов заёрзал на месте:
– Фил… – неуверенно обратился ко второму пилоту. – Ты… меня… конечно, ненавидишь.
Лобков приподнял брови:
– За что, Олег Витальевич?
– Сам знаешь за что…
– Знаю, Олег Витальевич. Потому и не виню вас ни в чём. То, что произошло, уже произошло, не будем прошлое ворошить.
– Как? Ты серьёзно?!
– Конечно.
– Что-то подобное мне и Ева сказала.
– Ах, Ева! – мечтательно пропел Лобков. – После Смерти она стала ещё прекрасней! Я обязательно отыщу её, когда до Небес доберусь! Это ли не цель, Олег Виталич?
«Укротитель» с восхищением посмотрел на товарища. Этот парень далеко пойдёт.
– Осталось, Фил, только понять, как на Небеса попасть. На бабушек, похоже, рассчитывать нам не приходится.
– Кстати, ещё немного о бабушках! – рассмеялся Филипп. – Тут, пока вы отсутствовали, смешная история была! Присели мы с Лидой и Евой в крестики-нолики сыграть, времени всё равно навалом, и вдруг слышу женский вопль: «Ванечка! Стой! Куда?! Назад, окаянный!» Смотрю вон в ту сторону, а там какая-то бабулька своего деда за ногу тащит и орёт что есть мочи: «Не пущу! Не пущу! Вернись, изменник!» А дед от неё будто отбрыкивается и в другую сторону тянется. Короче, как она его ни тянула, всё равно исчез дед. Ух, она и материлась, эта бабка! Как профессиональная тюремщица! Потом вон там под деревом села и долго сидела, бубнила что-то себе под нос, пока сама не исчезла.
Кротов поднялся на ноги, сделал несколько приседаний, размялся:
– Ну дела. Значит, всего восемь человек осталось, говоришь? Пойдём тогда познакомимся с нашей новой компанией.
? ? ?
…После долгих пристроек, уговоров, просьб, возмущений, истерик и уходов в никуда, но всё же возвращений, удалось сговориться: все оставшиеся пассажиры рейса 2127 собрались в центре каменной поляны, сели в круг и долго друг друга молча разглядывали, пытаясь понять, что же объединило их здесь, незнакомых при Жизни людей, за границей этой самой Жизни. Решили, что каждый присутствующий должен представиться и немного рассказать о себе: возможно, таким образом получится отыскать хоть какую-нибудь связь.
Председателем импровизированного собрания была избрана единственная кандидатура, поднявшая руку в тот момент, когда ставился вопрос о необходимости Председателя – Любовь Константиновна Больцер, знакомая нам шестидесятилетняя Служительница Правосудия. Она и представилась первой, коротко рассказала о своих прижизненных карьерных успехах, поведала о покойном муже-реаниматологе и передала слово дальше – сидевшему от неё по левую руку писателю Успехову.
– Кхм, здравствуйте всем. Меня зовут Роман Евгеньевич, мне пятьдесят пять лет, я – писатель детских книг.
Вы наверняка меня читали.
Из присутствующих лишь артист Сомов что-то слышал об успехах Романа Евгеньевича, остальные деликатно промолчали.
– Я был женат… временно… давно… а это вообще надо рассказывать? – спросил он у Председателя.
– Рассказывайте, что хотите.
– Тогда я ничего не хочу рассказывать, я закончил, – сел на место, сложил руки на груди и замолчал.
«Какой неприятный угрюмый тип», – подумали присутствующие, но вслух никто ничего не озвучил.
– Прошу дальше.
– А я это… я Валера Гусь. Ну, то есть у меня фамилия такая – Гусин. Валера Гусин. Мне тридцать лет, и я… индивидуальный предприниматель. Торгуем там… разное.
– Интересно, чем это вы там торгуете? – с подозрением посмотрела на Гуся Любовь Константиновна. – Что-то запрещённое?
– Не понял, – Валера дёрнул губой. – Это что сейчас такое?.. Допрос, что ли?..
– Нет, это не он.
– А почему у меня складывается такое впечатление, будто вы меня, женщина, собираетесь судить, а? На каком это, мать вашу, основании?
Любовь Константиновна выдержала многозначительную паузу:
– Я никогда никого не сужу. Лишь осуждаю.
– Ха! – всплеснул руками Гусь. – Какое крутое оправдание собственным гадким поступкам!
Она возмутилась:
– Попрошу не навязывать присутствующим своего личного мнения!
– И вас я тоже попрошу никому ничего не навязывать! Ишь ты, мать! Мне ещё и после Смерти перед вами, судьями, оправдываться! Хрен! Я своё отсидел, понятно?
Больцер не позволила себе даже щекой пошевелить:
– То есть вы не хотите нам рассказать, чем торговали на своём индивидуальном предприятии?
Валера сплюнул на землю:
– Рыболовными снастями я торговал, понятно? И кормом для домашних животных. Этого для суда достаточно?
Было достаточно.
– Ух, наглая тётка, – толкнул Валера в бок артиста Сомова.
Тот не обратил внимания, так как был занят застёгиванием верхней пуговицы на рубашке – следующим говорить предстояло ему.
– Приветствую, друзья мои! Моя фамилия, как вам известно, Сомов, – широко улыбнулся, ожидая, видимо, аплодисментов, но аплодисменты не последовали. Лишь ладони Лобкова на мгновение приблизились друг к другу, но вовремя одумались и вернулись на колени. – Не хочется долго говорить о себе. Я – Народный артист, у меня куча наград, премий. Недавно записали вместе с молодым исполнителем… Как же его зовут?.. Ну неважно. Записали новую, я считаю, очень хорошую песню, и мальчик, который со мной пел, тоже весьма талантливый, харизматичный, только поёт плохо… Ладно, что я о себе да о себе, – скромно отмахнулся и увёл взгляд под ноги, но тут же вернул. – Недавно организовал тайный благотворительный фонд имени меня. Уже есть неплохие результаты.
– А я знаю ваш Фонд! – по-приятельски шлёпнул по коленке Леона Николаевича Валера Гусь. – Вы деньги для детей собираете. По всем каналам вашу рекламу крутят! Я заколебался перещёлкивать!
– Да, собираем, – печально покачал головой Сомов. – Но с сожалением хочу заметить, что у нас очень жадный народ. Не такое это простое дело – благотворительность.
Собравшиеся закивали головами, но в глубине души каждый засомневался.
Уговорить артиста перестать рассказывать о себе было непростой задачей. Дело дошло до вокального цитирования любимого отрывка из оперы «Божественная комедия».
Пришлось прослушать. Аплодисменты последовали жидкие. Любовь Константиновна потёрла виски и передала слово следующему.
– Бонжур, мадам, бонжур, месье. Меня зовут Андрэ Жарр, мне сорок два года. – Красные заплаканные глаза выдавали тонкую душевную организацию. – Я дизайнер, я из Марселя. В Москве был по приглашению друзей, в Каир направлялся по приглашению моего… – слегка запнулся, – моего делового партнёра. Моя компания подписала контракт с крупной строительной фирмой, – шмыгнул носом, – и мне необходимо было присутствовать на банкете по случаю… – Глаза раскраснелись ещё сильнее. – По случаю женитьбы Джафари!.. Моего… моего делового партнёра! И теперь я не смогу! Никак не смогу попасть к нему на свадьбу! И не смогу посмотреть ему в глаза! Я не долете-е-ел! – горько заплакал, затопал ногами.
– Да ладно тебе, француз, убиваться! – попытался приободрить рыдающего Валера Гусь. – Мы все тут куда-то не долетели.
– Мой Джафарри… Мой…
– Ну, хватит, хватит, Андрэ, – то ли попыталась успокоить, то ли запретила дальше говорить Больцер. – Дайте ему кто-нибудь платок. Кто у нас следующий?
Следующим был капитан Кротов, за ним Лобков. Пилотов в кругу встретили особенно недружелюбно. Никогда никого не судившая Любовь Константиновна Больцер предположила, что обоим дорога непременно в Ад. Остальные согласились, но долго говорить на раздражающую тему отказались.
И завершал круг знакомств до того никак себя не проявлявший, красиво подстриженный молодой человек в пыльном, оборванном, но заметно дорогом пиджаке:
– Мда, здрасьте, – начал неуверенно. – Меня зовут Никита Скороходов… Мне тридцать два года, я бизнесмен – у меня шесть автомоек в Москве… и я, короче, это… – с усилием потёр и без того уже раскрасневшийся лоб. – И я, короче, попал конкретно, и как выкручиваться теперь, вообще не понимаю. Полный писец. Уже все волосы из башки повыдёргивал.
– А чё случилось, Никитос? – спросил Валера таким тоном, будто они с бизнесменом всю жизнь были знакомы.
– Да тут такое дело… ох, ты ж, как сказать?.. Тут это… – тряхнул красиво стриженной головой. – Я, короче, в Египет с любовницей летел, а жене сказал, что на три дня на рыбалку с Димоном еду. Димон – это друган мой лучший. И теперь трындец мне. Она же обо всём узнает!.. Если уже не узнала… А если она узнала!.. Ой-ё… Она же у Димона спросит! А он что ей ответит?.. – застонал, будто живот скрутило. – А у меня ещё дома в шкафу, в коробке из-под обуви, остался подарок для Виолетты припрятанный – кулон именной! Сука, как назло, именной! Я его с собой в поездку взять забыл! – Лицо бизнесмена Скороходова было критически пунцовым. – Хана! Узнает Оксана, потом узнает её мать, потом отец… и понеслась! Они ж меня там проклянут до пятого колена! Что делать, господи?! Что делать?!
– Оксана – это ваша обманутая жена? – поджав губы, спросила Председатель собрания.
– Да.
– А Виолетта – любовница?
– Она.
– И где же ваша любовница сейчас? Вы сказали, что вместе летели.
– Без понятия, где она! Я её с момента крушения самолёта не видел. Исчезла девочка моя. Ей теперь небось хорошо, бояться нечего, она не замужем, – рванул верхнюю пуговицу рубашки. – А что прикажете делать мне?!.. Как Димону сказать, чтоб он домой ко мне зашёл и кулон забрал?!
Обхватил ладонями свою покрасневшую голову и зажмурил глаза.
Советов для бизнесмена последовало всего два. Любовь Константиновна предложила Скороходову покаяться и ожидать своей незавидной участи. Совет от Валеры Гуся был похожего характера, с той лишь разницей, что каяться он не советовал:
– Расслабься, Никитос, тебе уже ничего не угрожает. Ну узнают они о твоей любовнице, тебе-то что?
– Говорю же, проклянут!
– Плевать! – пожал плечами Гусь. – Пускай клянут! Меня в своё время половина деревни прокляла за то, что я провода обрезал и продал, и ничего со мной не сделалось, как видишь! Живой, здоровый! – помахал руками, пошевелил бёдрами, но вдруг резко осёкся, нахмурился, присел и умолк. Больше в диалог решил не вступать.
…Вот и познакомились.
И темы для разговоров резко кончились.
Наступила гробовая тишина.
? ? ?
…Такое чувство, будто тебе снова очень мало лет, и ты остался в детском саду совсем один, и твои родители никак не придут тебя забрать. Всех уже давно забрали и дома печеньем угостили, а тебя никак не забирают и даже, кажется, не собираются. А что это значит?.. А это значит, что не хотят тебя забирать. Значит, твои родители тебя не любят и, скорее всего, в данный момент, лёжа на кровати, смотрят неинтересный телевизор, а ты здесь один-одинёшенек бродишь по каменной поляне детского сада. Терпишь, терпишь, а потом как закричишь…
– Гавриил! Гавриил! – вскочила на ноги Любовь Константиновна и вскинула руки к Небу. – Гавриил, я здесь!
Месье Жарр расстроенно выдохнул:
– Молитвы, мадам, к сожалению, тут не помогают.
Взывать бессмысленно.
Больцер недовольно зыркнула на собеседника сквозь стёкла разбитых очков:
– Оставьте меня, Андрэ. Я не Архангела зову, а мужа.
Эй, Гавриил Валентинович! Почему ты не приходишь за мной?! Почему?! – поискала супруга глазами и, не найдя его нигде, вернулась на место, тоскливо ковырнула пепельный песок.
Присутствующие мужчины сочувственно поёжились. Сомов снял пиджак и заботливо накинул на плечи Судьи. Слов никто не произносил – не было необходимости.
«Здесь собрались только избранные грешники, другого объяснения нет, – думала Больцер. – Один жене изменяет, другой в тюрьме сидел, пилоты эти, артист… Это уже Чистилище, я абсолютно уверена. Непонятно только, что я здесь делаю… За какие такие грехи?..
Каждый пытался найти оправдание происходящему с ним. А точнее, непроисходящему.
«Это меня Ильинишна, старая кошелка, прокляла! Точно! – думал Валера Гусь. – Это она как потерпевшая орала, что мне ни счастья, ни здоровья в Жизни не видать, – почесал за ухом. – Хотя чего она там орала?.. Двух пацанов у меня как-то получилось родить, хватило, значит, здоровья… Фигня всё это. В глупости не верю. Не Ильинишна, значит, прокляла. Семёновна».
– Мы будто все оказались в каком-то фантастическом детективном фильме, и один из нас убийца! – зачем-то радостно воскликнул Леон Николаевич.
Глаза Олега Кротова и Валеры Гуся на мгновение встретились, напомнили друг другу о былом и разбежались по своим направлениям. К прошлому решили больше не возвращаться.
– Может, я ещё что-нибудь для вас спою, друзья?.. – хохотнул Сомов. – «Аве Марию»? Пожалуйста!
– Эй, Народный, прихлопнись немножко. Достал, – взял баритона за руку Валера Гусь и мягко, но настойчиво, усадил на место. – Не надо концертных номеров ради бога.
Леон Николаевич расстроенно запыхтел, но спорить не стал.
– А я отчаянно молюсь, молюсь, и всё никак, никак… – всплеснул руками француз. – Читаю, читаю и ничего не происходит!
Валера Гусь подмигнул:
– Так ты небось, Д’Артаньян, католические молитвы читаешь! А ты наши, православные, читай!
– А какая разница?
– Не знаю, огромная! У вас при крещении два пальца объединяются, а у нас три, значит, шансов больше!
И покатился со смеху!
…Именно в этот момент из-за горизонта показался девятый человек.
? ? ?
– Атансьон! – воскликнул Андрэ. – Смотрите!
Странного вида яркая белоснежная фигура показалась вдалеке, будто из ниоткуда, и направилась к центру каменной поляны.
– Мужик в нашу сторону идёт, – вгляделся в силуэт Гусин, вытянул шею. – Чистенький он какой-то. – Помахал рукой. – Э, мужик ты к нам?! Ты из наших?!
– Из каких из наших, Валерий? Что вы несёте? – осекла предпринимателя Судья. – Да и не мужчина это… женщина, кажется. Волосы длинные, почти до пояса.
– Чего только молодёжь не выдумает! – шепеляво присвистнул артист Сомов. – Но, кажется, и вправду – женщина.
– Да мужик это, вы что ослепли?! Походка мужская!
– Женская походка! – заспорила Больцер. – Она бёдрами виляет!
– В современном обществе это уже давно не аргумент, – заметил многое на своём веку повидавший Сомов.
Остальные в разговоре не участвовали, молча разглядывая приближающуюся к ним фигуру. Фигура действительно имела весьма престранный внешний вид. Лица была и мужского, и женского, и старческого, и детского одновременно. И нельзя было сказать, что одно лицо по прошествии какого-то времени сменяло другое или каким-то образом лица эти перемешивались или переливались… нет. Они просто были, были единовременно, и не существовало между ними никаких расстояний. К сидящим шли и сутулый старик, и благородный юноша, и прелестная девица, и любопытный ребёнок – все в одном лице.
– Олег Витальевич, кого вы сейчас перед собой видите?.. – наклонился Лобков к Кротову.
– Если ты, Фил, задаёшь мне этот вопрос, значит, ты видишь то же, что и я.
– А я что вижу?..
Кротов не ответил.
«Трансгендер. Точно», – подумал Сомов и покачал головой.
Фигура приближалась, белое блестящее воздушное платье и улыбка на лице становились всё отчётливее. Даже показалось, что губы проговаривают какие-то слова…
Как вдруг загремело отчаянное!
– Димо-о-он! Это ты! – заорал нечеловеческим голосом красиво стриженный Никита Скороходов и, не обращая внимания на сомневающиеся реплики рядом сидящих, соскочил со своего места и побежал по направлению к белой фигуре.
– Подождите, Никита! Куда вы?.. – только и успела окликнуть его Больцер.
– Димо-он, ты пришёл! – орал и размахивал руками счастливый бизнесмен. – Послушай, тут срочное дело! Димон, помоги мне! Димо-он! – Надрывая связки, кричал, бежал и вдруг споткнулся… Но поднялся и вновь побежал навстречу фигуре. Фигура, улыбаясь, тоже шла навстречу. Но странность ситуации состояла в том, что с каким бы рвением ни бежал по направлению к «Димону» Никита и с каким бы радушием ни протягивал «Димон» свои руки, они никак не могли приблизиться друг к другу! Скороходов поднажимал из последних сил, кричал, старался, а человек в белом платье улыбался, тянулся, но встретиться им никак не удавалось. Так и бежал Никита… Так и тянулся к нему человек…
– Олег Витальевич, а сейчас вы что видите?..
– Лобков, отвянь.

– Димо-о-он! – доносилось откуда-то глухое, далёкое. Скороходов исчез. Но не в невидимой, Небесной «двери», как случалось уже на каменной поляне ранее, а за горизонтом исчез. Убежал. В неизвестном направлении.
– Куда это он?.. – вытянулся всем телом Сомов.
– В Москву побежал, задницу свою спасать. – усмехнулся Роман Евгеньевич.
– Вот истину говорят мудрецы, – полушёпотом произнёс Андрэ Жарр. – «Бегущий по Жизни не остановит бега своего и после Смерти», – многозначительно поводил глазами.
– Это какие там мудрецы тебе такое говорят? – скривился Валера. – Сиди уж там, мушкетёр, помалкивай.
…Сияющий человек в белом воздушном платье подошёл совсем близко, остановился.
– Вы… к нам?.. – смело спросила Председатель собрания, хотя губы у нее дрожали.
Многоликий не ответил, прошёл в центр круга и, не поворачивая головы, но одновременно глядя каждому собравшемуся в глаза, произнёс:
– Здравствуйте.
И все ответили хором:
– Здравствуйте.
Лёгкий поклон, и неизвестный продолжил свой путь. Четырнадцать глаз направились за ним.
– Он уходит?.. – шёпотом спросил Лобков Кротова. – Но почему?
– А я откуда знаю? Иди у него спроси.
Фигура уже почти скрылась за скалой, когда её неожиданно окликнули:
– О, мон ами, остановись! – Андре Жарр поднялся на ноги и как-то странно захихикал, загримасничал. – Не дуйся на меня, не надо! Я не виноват! Поверь!.. Ты что, мне не веришь?! Остановись, я тебе говорю! Остановись, Джафарри! Я ни в чём не виноват! Ты что, не видишь – меня убили?! Эй, постой! Не смей меня ни в чём обвинять! – оттолкнулся от плеча Кротова и побежал за удаляющейся фигурой. – Это ты решил, что тебе необходимо жениться, чтобы отец не лишил тебя наследства, а я-то тут причём?! А твоя жена дура! Дура! Ты меня не переубедишь! Ты ещё пожалеешь, что выбрал её!.. Джафарри, постой!
И белоснежный многоликий человек, и стилист из Марселя постепенно удалились. Какое-то время ещё была слышна возмущённая французская речь, но слов уже было не разобрать.
Повисла неловкая пауза…
Никак не удавалось подобрать соответствующего комментария.
И вдруг угрюмого Романа Евгеньевича Успехова прорвало. Он вскочил на ноги, тряхнул пиджаком:
– Да это всё ерунда какая-то! Бредни сумасшедшего! Какие многоликие?! Этого всего не может быть! Это всё галлюцинации! Это чушь! Мы спим, люди! Очнитесь! Или мы все впали в кому и теперь бродим тут… Или мы все, мать его, в припадке! – зло топнул ногой.
– В припадке, кажется, тут только вы, уважаемый.
Писательские глазки вспыхнули пожаром:
– Ну всё, Лёва, ты меня достал! Я больше терпеть тебя не намерен!
– Э, хорош, хорош, старики!
Пальцы поспешили сжаться в кулаки, ноздри вздулись парашютами…
– Бездарность!
– Детский писатель!
…И рванула грозовая туча! Дождь! Самый настоящий ливень прорвался из Облаков и мокрым покрывалом накрыл каменную поляну.
– Все в укрытие! – скомандовал Валера. – Нас сейчас всех смоет к чёртовой бабушке!
– Бежим!
– Руку отпусти!
– Сам отпусти!
– Лобков, за мной!
Все засуетились, задёргались, даже успели несколько шагов пробежать… но в результате остановились… и перестали суетится. Удивлённо протянули руки к дождю…
Его капли – крохотные жемчужинки – проскальзывали сквозь ладони и пальцы и падали на Землю. Не намок ни один волос, не вымокло ни единой нитки. И тушь не потекла. Пассажиры рейса 2127 просто стояли под дождём, не способные его коснуться, почувствовать.
– Такого я никогда не испытывал! Вау! – задорно вскричал Валера и побежал под дождём, стараясь посильнее шлёпать по лужам, но вода не брыкалась в ответ, не задевала Гуся, и он не расстраивался и бежал дальше. Как маленький мальчик, отпущенный на свободу родителями в резиновых безопасных сапогах!..
…А потом всё закончилось. И поляна вернулась к своему первоначальному неприветливому пепельному виду. Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. Мысли вернулись в головы. Выдохнули, огляделись – Валеры нет. Забрали?.. Никто особенно не удивился. Пару раз позвали, скорее для проформы – нет ответа.
– Смыло предпринимателя дождём божьим, – подытожил путь Гуся артист Сомов, будто стихотворение процитировал.
– Ну и скатертью ему дорога, – Успехов не расстроился исчезновению соседа. – А то в каждой бочке затычка. Надоел.
– А, нет, смотрите, кажется, не смыло! – указал рукой Лобков. – Вон там!
? ? ?
Все посмотрели и увидели: высоко на скале, на невидимом обрыве, стоял Валера и размахивал руками. Наверное, что-то кричал, но голос его не долетал до поляны.
– Что вы там делаете?! – Больцер приложила ладони ко рту, чтобы звучать отчетливее, но её слова, видимо, так же остались неуслышанными. – Чего он от нас хочет, не понимаю. Зовёт подняться к нему?..
– Похоже на то, – почесал затылок Лобков.
– Да там высота метров пятьсот! – заявил Успехов.
– Не более четырёхсот, – поправил его Сомов.
– Отстань. И как этот чокнутый туда забрался? По дождинкам пробежал?
– Он взлетел, – неожиданно для всех сказал Кротов. Неожиданно, потому что он до этого ничего не говорил. – Я видел, как Ева летала. Значит, и у Гуся получилось взлететь.
Последняя фраза весьма всех повеселила.
Лобков обратился к капитану:
– Предлагаете, Олег Витальевич, нам с вами совершить невероятное? Полететь без самолёта?.. Класс!
– Э нет, мы так не договаривались, – заговорил, хотя никто его не спрашивал, писатель. – Я туда не полезу ни за какие деньги. Я в самолёт-то не знаю, как сел, а вы мне предлагаете…
– А мы вам и не предлагаем. Мы с Олегом Витальевичем одни поднимемся, всё разузнаем и дадим сигнал.
– Какой сигнал?
– Любой сигнал. Руками будем махать.
Кротов ухмыльнулся:
– Отлично ты всё придумал, Фил. Ну что ж, давай сделаем это!
Лобков посмотрел наверх:
– Эх, знал бы сейчас Зайнуллин, чем мы тут с вами собираемся заняться, лопнул бы от зависти!
– Оставь его, Фил. Там жена рожает, у Зайнуллиных жизнь только начинается.
– У нас тоже, Олег Витальевич! Поверьте, у нас тоже!
Кротов в очередной раз с интересом и тайным восхищением посмотрел на круглое улыбчивое лицо второго пилота:
– Фил, – обратился «укротитель» к Лобкову и протянул руку, – давай договоримся – просто Олег.
Обнялись. Хотя Кротов, когда руку протягивал, обниматься не собирался, но душевный порыв Филиппа буквально утянул его в свои объятия.
– Я рад, Олег Витальевич… ой! Олег! Я очень рад, что вы в Порядке.
– Давай на «ты».
– Конечно! Как скажете!
Кротов был растерян и глупо улыбался:
– Ты – очень странный человек, Филипп. Я таких, как ты, наверное, в своей Жизни не встречал.
– Ой, да бросьте вы.
– Не «выкай». Договорились же.
– Эй, голубки! – бросил через губу, но громко и отчётливо проговаривая каждую букву, писатель Успехов. – Вы там скоро соберётесь?
– Этот нелетучий дракон дождётся когда-нибудь – хлопнут его по лысине, – сказал Кротов.
– Не обращайте внимания. А как взлетать, Ева показывала? Наверное, надо посильнее оттолкнуться?
– Наверное, надо…
Оттолкнулись…

Первые метры давались откровенно тяжело. Казалось, что тяжёлые ноги утягивают к Земле, руки сопротивлялись, напрягались, размахивались, словно крылья… ещё… ещё рывок.
– Сложно, Лобков! Мы ещё и на пятнадцать метров не оторвались, а силы уже на исходе. Как на велосипеде со спущенными шинами ползу.
Филипп был настроен более оптимистично:
– Тебе надо довериться, Олег, и лечь!
– Куда лечь?
– Лечь на воздух, как на огромную ладонь! Эта ладонь тебя сама куда надо донесёт!
– Откуда знаешь?
– Уже лежу!
Кротов хотел бы последовать совету второго пилота. Но как расслабиться и довериться, когда ты висишь над землёй, не подстрахованный ни тросом, ни кабиной пилота?.
Рывок… рывок… Силы заканчивались…
И вот, когда показалось, что метров пятьдесят – это предел Кротова, и желание бороться пропало, и захотелось просто на всё плюнуть и упасть, – неожиданно открылось второе дыхание! Точнее, это дыхание не было вторым, оно было первым и единственным. Олег будто сам стал дыханием, он ощутил невероятную лёгкость, и даже голова закружилась, защекотало в горле, захотелось рассмеяться:
– Лобков! Ты посмотри на меня, я лечу, Лобков!
Куда-то пропало ощущение высоты и пространства, воздух стал объёмным и плотным. Олегу показалось, будто он не летит вверх, а скользит по горизонтальной поверхности вбок, оттого и упасть с такой поверхности не представляется возможным. Действительно, будто ладонь придерживает тебя…
– Как себя чувствуешь, Фил? – крикнул напарнику Кротов.
– Отлично! А ты как?
– Я лучше всех!
– Скорее поднимайтесь ко мне! Тут такое! – послышался прорывающийся сквозь ветер голос Валеры Гуся.
– Мы уже близко! Секунда! – крикнул в ответ Лобков и немного поднажал.
…Возможно, действительно потребовалась всего одна секунда, возможно, намного больше, но пилоты справились – добрались до намеченной цели.
– А чего старики не полетели? Ревматизмы прихватили?
Половина туловища Валеры уже была погружена в скалу, торчал только бюст.
– Да там… опять… – не успел ответить Филипп.
– Понятно, – предприниматель махнул рукой, мол, «за мной» и скрылся в камнях.
– Видимо, нам туда, – указал Кротов.
Постояли задумчиво.
– Олег, ты «Гарри Поттера» читал?
– Первая жена читала.
– А я не читал.
Из камня вынырнула голова:
– Ну чего застыли? Пошли!
Не стали долго сомневаться, шагнули и, почувствовав лишь лёгкое касание ветра, оказались внутри. Перед глазами длинный туннель, не освещённый, но хорошо просматриваемый.
– За мной! – голос Валеры звучал настойчиво.
То ли побежали, то ли полетели… потом повернули… ещё раз повернули…
– Мы близко!
– Да как ты вообще это место нашёл?! – крикнул куда-то вперёд скользящий по горизонтальной поверхности Кротов.
– Оно само меня нашло! Я просто бежал!.. – отозвался Валера и вильнул за угол. – Ещё чуть-чуть!
Пару раз услышали грозное уханье невидимой совы – присели, как мыши.
– Я уже на месте!
Убежали от невидимой совы, поворот, поворот, добежали до Валеры.
Выправили дыхание, огляделись:
– И что?.. Куда ты нас привёл? – спросил Кротов, оглядываясь и не замечая вокруг ничего особенного. – Земля, камни, темно.
Узенькие глазки Валеры блестели благородством, и он произнёс максимально возвышенно:
– Ещё один шаг, и вы, господа, охренеете!
Взял Кротова за руку, тот поспешил схватить за ладонь Лобкова, и троица одновременно шагнула в неизвестное…
? ? ?
– Мне кажется, нам надо последовать за ними, – не находила себе места у подножия скалы Любовь Константиновна Больцер. – А если они найдут выход и выберутся отсюда, а мы так и будем здесь стоять?.. Будем стоять Вечность!
Взволнованное лицо Судьи заметно вытянулось, выражение его стало болезненным.
– Успокойся, Любонька, – как всегда, напел Леон Николаевич и попытался даже приобнять женщину, но та взглядом оттолкнула ухажёра. – Сказали же эти двое, что сигнал подадут, когда всё узнают, значит, ждём. Скоро подадут, они не так давно улетели.
– А по мне так Очень Давно!
Сомов пожал плечами:
– Всё относительно и в этом Мире тоже.
«Умник гороховый», – подумала Больцер и вопрошающе посмотрела на Успехова.
– А вы как считаете, Роман Евгеньевич, стоит ли нам подождать или лучше отправиться следом? Вдруг они уже нашли выход? Зачем им нас звать?.. Они заняты исключительно своими неудачными Жизнями, им на нас плевать!
– Мне тоже плевать, – пробурчал себе под нос Успехов. – Я сказал, я туда забираться не собираюсь.
– Ну а если там находится выход из этого ужасного места?.. – Больцер откровенно трясло, былое величие затерялось где-то за бегущими по всему телу мурашками.
– Не вижу в этом месте ничего ужасного, – хмыкнул писатель. – Тихо, спокойно, и никто кроме тебя, Люба… – бросил короткий взгляд на Сомова, – и никто кроме тебя сейчас нервы мне не раздражает.
– Мне кажется, надо лететь. Их до сих пор нет!
– Летите. – Ботинок пнул камушек. – Мне без разницы.
Больцер подбежала к артисту:
– Леон Николаевич, давайте поднимемся наверх. Вы запомнили, в каком месте они скрылись?
Баритон без тени стеснения подхватил Любовь Константиновну за талию, будто собирался закружить её в вальсе, и ответил:
– С тобой, Любовь моя, я готов отправиться хоть на край света!
Она вырвалась, отряхнулась, грозно посмотрела на мужчину:
– Что вы себе позволяете?.. Совсем рехнулись? Я за это могу и к ответственности привлечь.
– Нет, не можете, – широко улыбнулся Сомов. – Вы уже не та, что раньше.
Она была поражена подобной дерзостью. Слёзы проступили на глазах:
– Зачем вы так?.. С женщиной?..
– А что я сказал? Разве неправду?
Она отвернулась и решительно направилась к скале:
– Я одна поднимусь.
– Любонька, ладно уж, не дуйтесь, постойте! – Сомов поспешил догнать женщину. – Я с вами. Мне так же неприятно это место, хочу более комфортабельных апартаментов. Возможно, они ждут нас наверху. Эй, Успехов! Вы точно не составите нам компанию?
Роман Евгеньевич даже не соизволил ответить, повернулся в другую сторону и демонстративно зашагал.
– Понятно. Не смеем настаивать. Вот кретин. Ну что ж, Душа моя, полетели?
– Мне до этого не доводилось летать…
– Странно. Лично я с друзьями каждую субботу!.. Как они там делали?.. Подпрыгивали?.. Попробуем, Люба!
Пожилая парочка не сразу, но всё же оттолкнулась от земли.
– Ух ты! – воскликнула Мировая Судья. – Чуть туфлю не потеряла!
– Прощай, Роман Евгеньевич! – крикнул Сомов, отлетая от поляны на безопасное расстояние. – Надеюсь, больше никогда с тобой не встретимся!
Ответом был грубый жест.
? ? ?
…Когда троица переступила каменный порог, в одной голове мелькнула мысль:
«Помню, в школе я был по уши влюблён в нашу классную руководительницу, учительницу рисования Анастасию Сергеевну. Анастасия Сергеевна всего два года была нашей классной руководительницей (5–6 класс), но в Душе моей поселилась глубоко и надолго. Тогда, в детстве, она казалась мне умудрённой опытом женщиной, но, как выяснилось позднее, на момент нашего с ней знакомства ей не было и двадцати пяти лет.
Я был самым старательным учеником у неё на занятиях и не упускал возможности при любом удобном случае обратиться за советом.
– Анастасия Сергеевна, а можно я ёлку фиолетовым разукрашу?
Она не запрещала.
– Анастасия Сергеевна, а какой карандаш лучше подойдёт? Этот или этот?
– Этот, – говорила с улыбкой она и шла дальше по рядам.
У нашей учительницы для нас всегда находилось какое-нибудь интересное и необычное задание.
Однажды она предложила нашему классу нарисовать «Радость»! Помню, мы удивлялись, переспрашивали и рисовали в основном конфеты и шоколадки. Только моя соседка по парте решила соригинальничать и нарисовала девочку, которая обнимала собаку. Анастасия Сергеевна похвалила мою соседку и поставила «пять», а мы все поняли, что такое изображение «Радости» тянет на более высокую оценку. К слову, я со своим шоколадным Дедом Морозом тоже получил «пятёрку», но без особых похвал.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/maksim-sergeevich-tolstov/nebesa-naoborot-69567760/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Небеса наоборот Максим Толстов
Небеса наоборот

Максим Толстов

Тип: электронная книга

Жанр: Современная русская литература

Язык: на русском языке

Издательство: Страта

Дата публикации: 07.05.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Автора Максима Толстова по праву называют русским Бернардом Вербером. Не пускаясь в дешёвые эзотерические манипуляции, Максим Толстов в своих романах и рассказах-притчах ставит героев в понятные каждому обстоятельства на грани жизни и смерти. Обстоятельства, в которых герои сталкиваются с вопросами о смысле жизни, о посмертном существовании, о Боге, об уязвимости каждого, и о том, что же такое нравственность, безотносительно контекста эпохи и современных культурных клише.

  • Добавить отзыв