Знак Козерога. Сборник рассказов
Знак Козерога. Сборник рассказов
Леонид Александрович Чигин
Предисловие:Уважаемые читатели, надо прочитать эту книгу! Она писалась в течении 30 лет… Моей жизни, вашей жизни и жизни нашей страны, это не документальное повествование – это эмоциональная вольтова дуга нашей общей судьбы! Пусть впредь она будет счастливее!!! Книга содержит нецензурную брань.
Знак Козерога
Сборник рассказов
Леонид Александрович Чигин
Редактор В. Сдобняков
Фотограф А. Чугунов
© Леонид Александрович Чигин, 2024
© А. Чугунов, фотографии, 2024
ISBN 978-5-0060-3967-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
АХ, ЭТОТ ЧУДНЫЙ ХЛЕБНЫЙ ГОРОД!
(рождественская сказка)
Никому не верилось, что он может выздороветь. Семь дней оставалось до его дня рождения и ещё семь до Рождества. В уютной комнате тепло и светло, так обычно бывает в хороший зимний день. На постели лежал Тим, на огромной белой подушке, словно горошина в вате, покоилась его маленькая головка. Огромные чёрные глаза, как два уголька в снегу, с печалью смотрели на потолок, на котором, словно по мановению руки доброго волшебника, в тени от ёлки, от кружевных занавесок создавался причудливый загадочный мир. В этом маленьком мире Тим и жил последние дни своей маленькой жизни.
Ему снились сны и в этих снах Великан Верлиока приходил в сахарный город хлебных человечков, живших на кисельном берегу молочной реки. С голодной жадностью пожирал великан маленькую хрупкую церквушку, сделанную из воздушного крем-брюле, верх башенки покрыт коричневым слоем сливочного шоколада, а колокол вылит из разноцветных леденцов и с утра или под вечер звенел разными цветами: от тёмно-вишнёвого до солнечно-жёлтого. Крест церквушки был выпилен из «пломбира» и заправлен жёлтой глазурью. Рядом стоял колодец, составленный из выпеченных булочником хлебных окатышей. Великан, обычно насытившись, засыпал у молочной реки, весь извалявшись в кисельных берегах. Хлебные человечки ничего не могли поделать с Верлиокой, поэтому заново отстраивали (точнее было бы сказать, выпекали, изготавливали) церквушку, колодец, другие здания и продолжали жить и радоваться, ведь следующий приход великана будет только через год…
Тим с большим интересом и любовью наблюдал за жизнью маленьких добрых человечков и смотрел эти живые картинки до тех пор, пока боль внутри не смешивала фасоль восприятия с чечевицей тёмных пятен беспамятства. …Иногда он даже слышал разговоры хлебных человечков, которые после трудного дня возвращались в свои пшеничные мягкие дома, разводили огонь и готовили себе ужин: грибы, рыбу, парили вкусно пахнувшие каши – пшенную, гречневую, тыквенную. Как скреблись в углу кухни мышки-пылинки и как родители мыши наказывали своих мышат за неопрятность. Поужинав, человечки усаживались за свои любимые занятия: женщины штопали носки или вязали тёплые свитера, дети возились с игрушками или выделывали ледяные коньки, мужчины шили паруса на построенные кораблики, чтобы весной пустить их по Молочной реке к далёким серым берегам: где постоянно висят тяжёлые серые тучи, где дети бледные и с огромными чёрными глазами.
Тиму казалось, что так можно жить бесконечно долго, или хотя бы терпеть всё это, если бы не врачи, которые оказывались всякий день разные. После прихода очередного врача он чувствовал, как менялось настроение родителей, почему-то они боялись смотреть в его глаза, а если они и встречались взглядами, то глаза у них были мутными и красными. А это Тиму не нравилось. Они были похожи на закат солнца. Тим очень любил своих родителей, он скорее не видел, а чувствовал, как они страдают. Он так же не осознавал, от какой причины, но где-то там, в глубине живота ему казалось, что виною он, вернее, эта мучительная страшная болезнь.
До болезни Тим рос, как обычный ребёнок – получал подарки от родственников по праздникам, а в Новый год и на День рождения от родителей. Мама дарила что-нибудь нужное: морской костюмчик с корабликом на боковом кармашке или тёплую рубашку с начёсом, чем-то похожую на верблюда. Отец приносил и прятал под подушку красивую книжку или вкусный леденец. А теперь во время болезни вся его жизнь стала похожей на преддверие какого-то большого, исключительного праздника. Даже зимой на маленьком столике в изголовье пыжились от важности оранжевые с дырочками апельсины, глянцевые с блестящими капельками росинок воздыхали яблоки, горкой не убранных вещей отдыхал сладкий изюм, высушенная, словно не проглаженная мокрая одежда, на солнце морщилась курага. В преддверии, какого же большого праздника такие подарки?
– Только три дня и он… умрёт, – заявлял следующий осмотревший Тима доктор. Он уходил, небрежно сунув смятые деньги в карман, даже не пересчитав, словно вор, словно ему было стыдно, что всего три дня. – Извините, но вы же просили правду, До свидания. Ничем, ничем, не могу… – Лекарства, фрукты и диета, прописанные Тиму, были так дороги по нынешним временам, что родителям не оставалось денег на собственное питание. Слава Богу, кой-какие запасы да постная тюря, раз в две недели по воскресениям пироги с молоком. Цены на хлеб – обратно пропорционально цене на жизнь.
Тим любил куриный бульон, который приносила мама и от которого удивительно пахло огнём, жареным хлебом, чистым фартуком и ещё чем-то таинственным. Слово курица у него ассоциировалась с его матерью. Наверное, думал он, курица – это какое-то исходное мамы. Где-то там очень далеко эта первая курица готовит вкусные белые нити и соединяет их, потом замораживает и в большой светлой кастрюле присылает моей маме, мама добавляет в содержимое звездочки моркови, голышки картофеля, крупинки укропа и долго варит на огне.
Вот снова зазвенел звонок, и в комнату, где лежал Тим, вошёл большой, огромный, как медведь на ярмарке, врач. В голове промелькнула большая цепь, на которой сидел медведь, кости, разгрызанные его мощными челюстями и почему-то разрушенная церковь, которая, как два больных гнилых зуба, задержалась на этой земле больше, чем ей положено. На глаза у Тима навернулись слёзы, он съёжился в постельке.
– Здравствуй, красный молодец, а я дед Мороз, всем подарочки принёс, – теплым, ласковым голосом пропел врач.
– Я не верю вам, вы – Верлиока, вы меня хотите обидеть, – отвернувшись, ответил Тим, и готов был уже расплакаться. Но странно повёл себя доктор. Он немного прищурил глаз, загадочно подмигнул Тиму и спросил: «Как ты думаешь, Верлиока может быть добрым?»
– Нет, он злой, потому что съедает церквушку у хлебных человечков и никого не любит.
– Верлиока может петь песни?
– Нет. Он может только сопеть большим носом.
И на удивление Тиму, этот дядя-врач запел:
Метёт пурга по всей стране,
Метёт метлою по земле,
Да только мы в дому сидим,
Чай пьём и про весну всё говорим…
Потом он открыл свой красный пузатый саквояж, что-то достал из него и, словно заговорщик, прошептал прямо на ухо Тиму:
– Хочешь, я научу тебя этой песенке?
Конечно же, мальчику хотелось научиться этой песенки. И эта игра в тайных заговорщиков ему понравилась. Он обхватил голову врача руками и, чтоб никто не услышал, прошептал:
– Конечно, хочу.
Врач осмотрел мальчика, потом, словно комар, уколол в палец и тоненькой трубочкой, как паста в ручке, взял кровь.
– Вашему мальчику поможет только чудо, болезнь прогрессирует, нужны новые лекарства… Понимаю, достать их вы не в состоянии, здесь нужны доллары. Но надо надеяться. Тем более, мальчик не замыкается, а что-то постоянно думает и фантазирует, помогите ему…
– Доктор, но, может, можно что-нибудь сделать!?
– Только чудо и…
Но дальше Тим уже не слышал, его хлебные человечки раздумывали о том, какие подарки сделать к Рождеству и чем угостить своих друзей, которые придут в гости…
С каждым днём финансовые возможности семьи становились все меньше и меньше. Семья на своих запасах ещё держалась, а мальчику становилось всё хуже. На рынке цены скакали вверх так же, как воробьи на городской площади. Не на что было купить дров. Они бы продержались зиму, да в одну ночь, когда собаку пришлось впустить в дом, такая была колючая и злая пурга, кто-то разобрал всю поленицу, оставив дров только утром на растопку. В эту зиму особенно тяжело приходилось одиноким старикам и нищим. Возвращаясь поутру с базара, мать Тима, как впрочем, и все женщины, брала с собой огромный кол, потому что ту небольшую снедь, какую она несла домой, могли отнять голодные, оборванные нищие.
Тихо тлели угли, переливаясь зелёно-чёрным малахитом, тяжело дышала печь, в углу дрожал язычок лампады. Внутри у Тима всё горело. Изжигались последние силы, глаза слипались, голова тяжелела, пальцы из последних сил сжимали тонкий пододеяльник – они белели медленно, неспешно, словно жизнь уходила капля за каплей, секунда за секундой, отмечая свой уход дрожью во всём теле от удаляющихся за чёрным окном шагов. Сползало одеяло, и не было сил его поправить. Тиму виделось что-то неясное. Он вцепился в одеяло зубами, прижал его изо всех сил к себе, и слёзы, как падающие звёзды в морозно-чернильном небе, подсолили чистую белую ткань подушки.
Кухня погружалась во тьму, мать молилась, словно стонала, закусив платок. Горе матери, пережившей своего ребёнка, горе человеку, пережившему свою веру, горе человечеству, пережившему Бога… Отец не находил себе места, он принимался то за одно, то за другое дело, но всё валилось из рук. В конце концов, он взял топор и вышел на двор, раздался сухой треск колотых дров, этот звук заполнил тишину Рождественского вечера. По простуженным садам и по тёмным улицам города гуляла свобода… Колоть дрова вначале было неловко, мешала телогрейка, рука в варежках неумело брала берёзовые катыши, ноги в калошах скользили, и чернота окон дома не давала душе покоя… Псы зимы с шумным шелестом позёмки по насту несли сани холода, разнося муть ночи во все закоулки. Миллионы зелёных кошачьих глаз вспыхивали на сугробах, под крышами сараев и домов, на проводах и под сенями стонали замёрзшие галки, мир ожесточённо острил свои клыки, когти, блестя жадными злыми глазами, в неудержимом желании всех и каждого сохранить лишь собственную маленькую жизнь… Переваливаясь через дорогу, ковыляя на своих обмёрзших ногах, в грязном поношенном белье ползла культяпка смерти, ползла туда, к дому, где слышался сухой треск коловшихся дров… После расколотой первой поленницы отцу Тима стало немного полегче, работа облегчила душу, сняла усталость ожидания. Он снял телогрейку, скинул варежки, стянул с головы шапку и заработал еще тверже и упрямее, повторяя: «Пусть все болезни отойдут ко мне. Господи! Все! Только пусть будет жить мой мальчик…»
Он не заметил, как показалась из-за туч ЕГО ЗВЕЗДА, как удлинялся от чьей-то тени за его спиной силуэт на снегу, как жена увлекла его, будто пьяного в тёплый дом, как он, не раздеваясь, в полуобморочном состоянии, провалился в тревожный цветной сон. Ему приснился Хлебный город, как там праздновали Рождество, и как великан Верлиока не смог помешать празднику. Напившись, он угодил в полынью реки и всю ночь возился в ней, пытаясь выбраться. Однако праздник в городе получился на славу: вокруг большой синей ели веселился весь город – и стар и мал. Здесь был и сам Мармеладный король с принцессой из розового зефира, и молочный кот цвета топлёного молока, и горчичные верблюды со своими хозяевами из белой ванильной халвы, весело щебетали пряничные голуби и щербетные воробьи, по всему городу стояли белые мороженщики из сливочного мороженного и продавали круглые дольки, обсыпанные сахарной пудрой и имеющие вкус и цвет различных фруктов. Банановые обезьянки танцевали весёлый танец, а ананасовый попугаи выкрикивал фразы на древнееврейском языке. Все кружили хороводы, прыгали через костёр, играли в прятки и лапту до тех пор, пока не показалась Рождественская звезда. Прежде чем взойти над Северной страной, она появлялась в городе хлебных человечков и исполняла любое их пожелание за то, что они весь год приносили лишь добро людям. Город замер, словно погрузился в волшебный сон.
– Что вы хотите, – спрашивала их яркая, нежно-голубого цвета звезда, – любое ваше желание исполнится. Хотите, я навсегда освобожу вас от Верлиоки, приносящего вам столько разрушений и несчастья.
Но хлебные человечки и все их гости почему-то обиделись и как маленькие дети опустили глаза в землю.
– Что же вы хотите?
– Чтоб вылечился черноглазый мальчик по имени Тим, в северной стране, – ответила прекрасная принцесса, все жители и гости подхватили:
– Пусть вылечится, конечно, ведь это будет справедливо… Пусть вылечится… Справедливо… Пусть…
Сон как будто прошёл, и только открыв глаза, отец Тима увидел освещённый звёздами их двор, и какая-то чёрная, гнилая культяпка рубила во дворе дрова в его одежде, хрипло дышала и где-то в глубине своих лёгких он чувствовал этот хрип. Потом всё закружилось, и только красивые крупные снежинки, он их видел так близко, словно сам был одной из них, ложились на большие розовые губы лошади, таяли на них.
Пришло утро, свежее и румяное, как пироги из горячей печки. У отца поднялась температура, тело била лихорадка. Он открыл глаза и увидел, как у его кровати в ярком солнечно-снежном освещении со спины, лицом к нему стояли жена и сынишка. Он держал в руках картинку, на которой был нарисован тот самый хлебный город, который он видел во сне, с подписью, еще неловкими корявыми буквами: «Ах, этот чудесный хлебный город! С Рождеством! Папе!» Отец закрыл глаза и беззвучно заплакал, а про себя прошептал: «Спасибо Господи, что услышал мои мольбы. Пусть лучше я, чем сын». И забылся тяжёлым сном.
Р.S. На следующий год Рождество они справляли вчетвером, у них родилась дочка – Мария…
23 декабря 1991 года-16 января 1992 года.
Маршрут № Ноль
/киносценарий/
Если бы можно было не улыбаться, то, вероятно, никто бы не улыбался… Разве не яснее ясного, что всё, что происходит в нашей душе, есть безумный коктейль всех настроений. Причём нельзя упускать из вида межсезонье, межвременье, а также кризисы – и не только свои, но и чужие…
Утро героя. Выезд в рейс…
Раннее утро. Он, и другие водители, у своих «маршруток» курят, ёжась от ранних заморозков.
– Ни фига наши не умеют играть в футбол. Один выходит к воротам и… блин, бьёт в никуда…
– А я вчера не смотрел. Провалялся под этой колымагой целый день. Замёрз, как собака. Счёт-то какой?
– Три – два. В нашу пользу.
– Так чего?
– Всё равно – мудаки!
Он докуривает сигарету. Хлопает дверка, заводится двигатель, и выезжает «маршрутка» в очередной рейс… Он должен встретить её, он обязательно должен встретить её…
Вечер предыдущего дня
Он: Да мне нужен кондуктор. Но – живой, чтобы всё быстро. Тут только успевай, поворачивайся.
Бывший кондуктор (молодая девушка): Я ещё попробую?..
Он: Нет. У меня нет такой возможности пробовать. Маршрут не ждет.
Бывший кондуктор: Ну, тогда подругу мою посмотрите.
Он: Из какого института?
Бывший кондуктор: Не из какого. Она не учится. Не поступила в театральный.
Он: Ладно. Где её подобрать?
Бывший кондуктор: Она будет вас ждать на Минина в 7—00.
Он (даёт 100 рублей): На, это тебе… За сегодняшний день.
Бывший кондуктор: Спасибо. Может, отметим! Последняя зарплата.
Он: Нет. У меня жена. Давай.
Захлопывается дверка. Заводится двигатель. Маршрутка уезжает. Бывший кондуктор стоит со 100 рублями в руке.
Каждый день, рано утром, очень рано для всех нормальных людей, они выезжают на маршрут. Сегодня – осенний туманный день, день, когда хочется лежать, закутавшись в одеяло и дремать, или лучше сидеть на реке, на рыбалке, пить под брезентовым навесом горячий смородиновый чай или горячий дымящийся кофе и смотреть на медленно плывущую реку.
Красный свет светофора. Жёлтый, зелёный. За светофором в голых кустах патруль ГАИ. Передние дверки «Волги» открыты, от света внутри создаётся иллюзия тепла и уюта. Люди в куртках с люминесцентными полосками о чём-то оживленно беседуют. Он смотрит на них… они на него не смотрят.
Известная дорога по маршруту: космический ландшафт городских окраин, неведомой силой выстроены странные промышленные здания: бетон, серость и довлеющая над всем этим – пустота.
Потом – светящиеся киоски на остановках и около них люди, те, которые ещё не засыпали, или ещё только успев проснуться, спешат к заветным окошечкам «24 часа». Спальные, сонные районы, высотные девятиэтажки, клавиатурой пальцев огрызающихся на неприглядное серое небо. Раннее, очень раннее утро. Звенит, стукая на стыках, железная рыба города – трамвай. Первые пассажиры, самые странные из всех пассажиров. Трое молодых людей, весёлых и возбужденных, что-то кричащих друг другу, словно они далеко друг от друга. Мятые червонцы и… «билетов не надо». Моложавый мужчина, гладко выбрит, воротничок белой рубашки, аккуратная «десятка», сдача и билет в карман, большая спортивная сумка.
Женщина и мужчина в полный «хлам». Она еле держится, роется в сумочке. Он плюхается на сиденье к окну и засыпает. Она долго возится в сумочке и мотается по салону. Бабушка в вязаной шапочке и с плетёной корзинкой, сильно окрашены волосы и густо накрашены губы.
Серые мешковатые с глупыми лицами милиционеры. Усталые охранники частных агентств. Сосредоточенные женщины. Потом студенты, бурно и буйно прыгающие в двери, занимающие сиденья. И так целый день.
Утро героини
Комната, в которой несколько молодых мужчин и женщин. Живут и спят на полу… Она встаёт, ёжится от холода, смотрит на холодный сумрак за окном, на узор теней от сплетающихся ветвей за окном в свете уличного фонаря. Закуривает. Лицо разглаживается, слегка улыбается. Просыпается молодой человек с артистической бородкой. Он пьян со вчерашнего дня.
Артистическая натура: Ты куда?
Она: В никуда!
Артистическая натура: Оставайся с нами. Поедем к Виктору на дачу… деньги ещё есть!?
Она: Артисты, с вами скучно!
Одевается, уходит в холодную ванную комнату.
Артистическая натура наливает водки в стакан, трудно пьёт, потом с полсекунды замирает, вздрагивает и падает на кровать с возгласом: о-о-о!!!
Её наверное ждёт, каждый день, подъём в 4—00 утра. Очень рано. Каждый день, кроме воскресенья. Она эти же деньги могла заработать и по-другому. И, конечно же, она и не мечтала быть кондуктором. Но……
Вечер предыдущего дня
Бывшая кондукторша: Алён, ну чё попробуй. Не поедешь же к себе назад в деревню. Или будешь с Витькой шарахаться по кабакам… И потом я обещала!!!
Она: Ладно, но я так рано не встану.
Бывшая кондукторша: Я тебя разбужу. И каждый день будить буду!
Она: А ты-то чего стараешься?
Бывшая кондукторша: Надеюсь, что у тебя ещё хуже получится, чем у меня. Тут-то опять я… Мне у них там нравится. Сиденья мягкие и автобус тёплый, голой не замёрзаешь…
Она: Дура ты, Светка. И быть тебе дурой 40 лет, пока не поперхнёшься морковкой.
Бывшая кондукторша: Вот тебе его сотовый. А вот мой. У меня на тебя – последняя надежда!
Первая встреча
Подкатывает маршрутка «Пазик», на углу площади Минина, как и договорились. Дверцы открываются, его голос:
– Давай быстрее, прыгай, здесь остановка запрещена.
Она не запрыгивает. Двери закрываются, «маршрутка» срывается с места, свисток «гаишника». Маршрутка резко останавливается, он выскакивает из маршрутки.
Он: Послушай, ты не в театре, а на дороге, здесь быстро надо… что не проснулась?
Бежит счастливый «гаишник». Она оборачивается и обращается к «гаишнику».
Она: Я виновата, товарищ старший лейтенант. Я вас прошу, войдите в положение. Плохо вижу, думала зелёный, а тут красный. Хотела быстрее проскочить, и вот, если бы не водитель… Мама с папой плакали бы уже по мне. Можно я вас поцелую. Я удачливая. Я вас поцелую, и у вас день будет удачный. Правда!!! Я у себя в деревне брата старшего, когда он в город уезжал, всегда целовала. Он всегда попутку поймает или ещё чего, в общем, до города всегда легко добирался.
Целует милиционера.
Лейтенант: Девушка, я просто лейтенант. Носов Владимир… А вы, из какой деревни?
Она: Новостроево. Приезжайте к нам на лето. У нас места грибные…
Оставив двух мужчин в полнейшем недоумении, она побежала на остановку, быстро поднялась на ступеньку подъехавшей другой маршрутки и уехала, растворившись как утреннее видение.
Поздний вечер какого-то дня. Квартира героя
Поздний вечер. Жена Эля с маленьким ребёнком на руках. Он ест суп.
Эля: Врач сказал, что надо пройти обследование. И во вторник и четверг массаж. Потом пройти курс… Ты слушаешь меня?..
Он: Да! Я всё понял…
Эля: Твоя работа уже знаешь где? Она уже везде! Она уже в каждой ложке супа, который ты ешь! Она уже в каждой твоей вещи, которую я стираю! Я уже тоже часть механизма твоей машины. Меня этот запах достал, я не могу стирать детские вещи в ванне.
Он: Я все понял (бросает есть, уходит на площадку курить).
Курит. В маленькие бойницы лестничных окон пробивается слабый вечерний свет. В доме слышно, как хлопают двери, гремят кастрюли, ругаются, гудит лифт и ещё бесконечное количество ненужных чужих звуков. Мир переполнен звуками, запахами, человеками, и время «тихих ангелов» глубокой ночью и то только тогда, когда идёт дождь и падает снег! А сегодня ни того ни другого… Увы!!!
Эля выглядывает из-за двери.
Эля: Иди, остынет.
Смотрит на него, он смотрит в окно, тушит сигарету о стенку банки из-под кофе «Blakman». Проходит на кухню. Эля идет с ребёнком за ним.
Эля: Ну, вот Ваня и папа. Вот он, папка, посмотри на него…
Он: Иди ко мне…
Берёт малыша на руки, улыбается. Малыш весело прыгает. Эля смотрит на них…
Чуть позже в этот день. Переговорный пункт города
Она: Девушка, ой, простите… пожалуйста, две минуты…
Диспетчер: Минимальное количество – три минуты.
Она: Ну, а мне надо две.
Диспетчер: Сотовый телефон покупайте!
Она: У меня на него денег нет.
Диспетчер: Тогда пишите письма.
Она: Спасибо вам за совет. Десять минут!
Собирает последние деньги, переписывает бланк заказа.
Мужчина молодой: Пять минут до Павлова. Скажите, вы всегда такая весёлая или…
Она: Или! (Не находит нужных денег). Извините, я не буду звонить, их всё равно нет дома. (Обращаясь к очереди). Всем пока!
Она выскакивает с переговорного пункта. На улице ноябрь образца 2003 года: и снег, и дождь, и лужи, и не зима, и поздняя осень, и ранняя весна. Частные извозчики жмутся к своим машинам.
Частный извозчик: Куда?
Она: (показывает рукой в сторону). Туда!
Частный извозчик: Без вопросов! Садитесь!
Она садится в голубую «девятку» на заднее сиденье. Водитель поворачивается к ней с самодовольной улыбочкой.
Она: Значит, 30 минут по городу, и на меня не смотреть.
Частный извозчик: Как скажете!
Машина трогается с места и, круто развернувшись, проскакивает на уже мигающий зелёный свет. Она тихо плачет.
Двое мужчин, оставленных героиней
Лейтенант ГАИ: Ну что будем делать?
Он: Сколько?
Лейтенант ГАИ: Стольник по-родственному!
Он: А полтинник по-братски!
Лейтенант ГАИ: Ладно. По-мужски: телефончик этой девушки, и расходимся, как добрые приятели.
Он: А хо-хо не ху-ху. Она моя невеста!
Лейтенант ГАИ: Не надо врать, товарищ водитель. Вы женаты, у вас сын, около одного года. Жену зовут…
Он: Как?
Лейтенант ГАИ: Какая разница! Ваши права, товарищ!
Он даёт 100 рублей.
Лейтенант ГАИ: Не надо. Ну, если честно – нет её телефончика?
Он: Нет. Мне её в новые кондукторы предложили. Познакомиться не успел.
Лейтенант ГАИ: Жалко. Хорошая девушка! Езжай, пока не передумал… А всё же вдруг узнаешь? Не в службу, а в дружбу. Я здесь каждый понедельник. Сообщи?!
Он внимательно на него смотрит.
Лейтенант ГАИ: Пол-литра с меня!
Он: Хорошо, товарищ-щ-щ!!!
***
Прозябать свою жизнь, это и есть наша карма. Вечно чего-то ждать, что вот ещё чуть-чуть и начнётся подлинное бытиё, стоит только тумблер повернуть, щёлкнуть выключатель и ты вернёшься к проживанию своей жизнью, да вот щёлкнуть этим тумблером большое искусство. Включиться – это не нажать кнопку ON после кнопки OFF… И к тому же вероятность того, что нужная тебе «маршрутка» только что уехала, всегда больше, чем то, что она вот-вот подъедет, когда ты её так сильно ждёшь.
Воскресный день какого-то дня
Падал большой, какой-то не причёсанный там, на небе, мохнатый снег. Он ложился на гладь озера в парке. На скамейке у озера сидел он, Эля, рядом синяя коляска на мягком ходу. Он пил пиво и глядел на падающий снег. Она следила за его взглядом. На том конце озера, в шашлычной играла бодрая музыка: тянуло запахом жареного мяса и уксуса с луком. Человек-азиат танцевал зажигательный танец с выходом, с приседанием на одну коленку и странным вращением кистей рук.
Эля: Весной надо съездить к маме. Она спрашивает, мы будем копать под картошку усад или нет. В этом году даже не всю картошку продали. Цены по три рубля за килограмм. Капусту вообще даром отдали, да и к новому году надо помочь зарезать телёнка.
Он слушает, но на самом деле вспоминает тот загадочно-праздничный день.
Полдень этого дня
Она плачет, они мчатся с частным извозчиком по городу.
Частный извозчик: Куда прёшь! (Сигналит все сильнее, ударяя по звуковому сигналу.) Блин! Борзота не местная! Колёса потные!
Он на маршрутке. На одной из остановок влезает пьяный, но не сильно агрессивный.
Он: Передаём за проезд!
Пьяный: Счас шеф… Включи погромче… На!
Он: У нас шесть рублей!
Пьяный: Почему?
Он: Потому что. Давай живее ещё рубль!
Пьяный: Да ладно, шеф, билет не надо.
Он: Будем платить!
Пьяный: Чё, крутой? Бери сколько дают.
Красный свет светофора. «Маршрутка» останавливается; открывается входная дверь; он перелазит с водительского места в салон; берёт за шиворот пьяного; тот начинает сопротивляться.
Женщина в годах: Да оставьте вы его, пьяный, что вам, рубля жалко?
Другая женщина: Да они оборзели, на вино хватает! Правильно, товарищ водитель!
Он выволакивает пьяного пассажира на улицу. В это время светофор переключается на «зелёный» свет. В хвосте «маршрутки» гудят автомобили.
Он: Ну что! Рубля жалко!
Пьяный: Да ладно, чё… так психовать.
Он: Заколебали потому что!
Пьяный: Я заплачу, хочешь, больше дам. Ну, правда, я ведь сам водила.
Он: А чё же ты тогда ё…
Пьяный что-то объясняет ему про то, что разбил машину, про то, что на ремонте, что денег потому нет ни фига, что завидно даже на тех, у кого такой хороший «мотор», и прочее.
Но в это время из второй машины, которая стоит в хвосте «маршрутки», из голубой «девятки» выскакивает Она и бежит к нему; за ней выбегает частный извозчик.
Частный извозчик: Девушка, блин, деньги!!!
Она подбегает к нему. Пьяный, понурив голову, что-то тихо бормочет. Она смотрит на него. Он смотрит на неё.
Он: Вы решили?
Она: Да!
Частный извозчик: Девушка… Из любви к вашему нежному возрасту – сто рублей.
Он отдаёт ему деньги. Они впрыгивают в «маршрутку». Пьяный глупо моргает своими большими карими глазами у дверей «маршрутки». Он возвращается, втаскивает его в салон машины, быстро заводит двигатель, и машина еле-еле успевает проскочить на уже переключающийся с «зелёного» на «красный» свет. Она садится на место кондуктора и улыбается всем.
Она: Здравствуйте, люди!
Пьяный: (в недоумении)?????!!!!
Частный извозчик подходит к своей машине, около неё двое крепко сложенных в кожаных куртках и наголо обритых молодых ребят, сзади его синей девятки стоит джип; он без разговоров отдаёт деньги, которые ему заплатил Он за Неё, молодые бритые ребята недоуменно пожимают плечами.
Частный извозчик: Надо шустрее рулем крутить. А не распальцовывать на барабанах.
Молодой человек в кожаной куртке: Я не понял?!
Голубая «девятка» срывается с места, лихо развернувшись на встречной полосе.
Частный извозчик: И не поймешь, урод!
Вечер первой встречи
«Маршрутка» с нашими героями возвращается в гараж. Рабочий день окончен. Ночной город: безлунный, беззвёздный – такой светло-жёлтый от уличных фонарей, такой бесконечно одинокий и неуютный, словно мы не жители этого города, а колонисты на Марсе.
На капоте шампанское, водка, хлеб, букет роз, торт, маслины, лимон, сыр, майонез – всё, что необходимо для праздника. Она смотрит на него, Он смотрит на этот город. На последнем сиденье отсыпается, уткнувшись лицом в стекло, тот самый пьяный водитель-пассажир.
Ночь. Уже ночь. Люди разбредутся по кроватям, по диванам; люди лягут вместе или порознь. Соединятся руками, переплетутся ногами, накроются телами, а может, и нет. А может быть, и не будет вообще ничего, кроме одной бархатной мглы, укладывающейся на стонущие ноги бегущей во Вселенной Земли.
Сторож подходит к «маршрутке» в которой горит свет. Лают собаки.
Сторож: Тук-тук-тук. Заканчиваем праздник. Мне собак надо выпускать. И начальник звонил, спрашивал, мол, все ушли.
Он: Дядя Вить, заходи. Праздник у нас сегодня, понимаешь? Настоящий. Это тебе не новый год! А такой, какой бывает раз в жизни.
Сторож: Понимаю ребятки. Понимаю. Я и сам молодым был. Но порядок. Да и то, у вас праздник, а у меня наказник.
Он: Мы тихо, дядь Вить! Ты же знаешь, я когда-нибудь оставался в гараже, гулял?
Она: Мы тихонечко, пожалуйста?.. А хотите, мы за вас подежурим?!
В сторожке слышно, как зазвонил телефон. Залаяли собаки и засигналила подъехавшая к воротам гаража машина.
Он:???
Она: Пожалуйста, мы же тихо!
Сторож: Ладно. Только двери плотнее закрывайте. Джек – дурак!.. Иду! Иду! Ишь, как сигналит, словно у райских врат. Иду! Раствори вас в осень.
Я не представляю, где и как в автобусе можно заниматься любовью, но наверняка для двух страстно любящих сердец это не проблема. Сколько есть мест, которые кажутся ну никак не приспособленными к этому. И знаю, что всё равно есть такие настоящие страстные, которые и этот неудобный уголок земли обратят в любовное ложе. Для настоящей любви нет неудобных мест… Почему – спросит читатель, автор не соединил своих героев в каком-нибудь романтическом месте? Даю вам слово, что не от недостатка воображения. Один мой знакомый рассказывал, что занимался любовью на рояле. И как гудел этот огромный белый зверь, когда любовники подошли к самому сладкому мгновенью.
Я знаю, я точно знаю, что и эта бездушная, железная машина вибрировала своими внутренностями и пела железной кожей своих частей.
А в луче прожектора две большие чёрные овчарки, затаив дыхание, охраняли это – не звериное.
Бывшая кондукторша в этот вечер набирала ЕГО номер. «Сотовый» звенел, а они целовали друг друга. «Сотовый» звенел и звенел, и поэтому Он, не отрываясь от поцелуя, искал рукой этот телефоно-глаз, присматривающий всегда за нами. Было слишком нежно, чтобы его найти.
Бывшая кондукторша кусала ногти и ждала, ждала ответа.
А они вслушивались в дыхание друг друга. Она случайно легла на телефон, «сотовый» включился, и бывшая кондукторша услышала ответ.
Это встревожено-высвобождающееся дыхание сладости и муки.
Бывшая кондукторша отпрянула от этой чёртовой коробочки, но потом, наоборот, жадно прильнула. Но на том конце пространства, где были Он и Она, продолжалась сладкая борьба. Телефон соскользнул вниз, ударился об пол. Бывшая кондукторша зажмурила глаза, а потом услышала ровный шум теплонасоса.
Маленький Ваня тихо спал, за окном была негромкая ночь. Женщина в слабом свете ночника набирала один и тот же номер, который был занят…
На следующий день. После случившегося
Бывшая кондукторша:– Легла, легла, актриса фиговая… фиговая! Тебе же не нравится рано вставать? Ты же не любишь ездить на автобусах. А сама в первый же день легла… (Трясёт сотовым телефоном). Бывшая кондукторша продолжала размахивать «сотовым» телефоном: «Я всё, всё слышала. Как ты дышала. Как ты дышала и стонала. Вот что надо было читать на вступительных экзаменах…
Бывшая кондукторша заплакала и пошла от своей подруги, обметая свои колени полами шубы.
Она: Света! Света!.. Прости!
Света махнула безнадёжно рукой с «сотовым» телефоном.
Разговор перед первым расставанием на 3-и дня
Она: Не спеши, побудь сколько надо! Я тоже не на день. Дня три- четыре надо побыть.
Он курит и молчит.
Она: Давай посмотрим, так ли мы всё делали… (Улыбаясь). Может, что-нибудь, где-нибудь и не так? А?
Он: Я люблю тебя!
Она: Я тоже, водитель мой!
Он: Хорошо! Давай… К тому же отцу дачу подломали, а он сам не в силах починить, хорошо, до…
Она: До 10 января. С наступающим Рождеством, любимый! Это тебе.
Он: А это тебе! Не опаздывай, как обычно, в 5—30 на углу! 10 января. Я люблю тебя и буду ждать, я очень буду тебя ждать…
Она: Я тоже люб-лю тебя! И я тоже буду ждать встречи с тобой!
Герой у родителей. Отец
Он со своим отцом в зимнем январском саду; в холодном замерзшем саду; устраивают сломанную дверь.
Отец: Руки и ноги бы вырвать и местами поменять, гадёныши!
Он: Надо не закрывать; или так, формально; а если новую железную дверь поставить, спалят весь дом?!
Отец: Вот, довели народ! Раньше хоть и при коммунистах, и без попов, а воровство за грех принимали! А сейчас! Тьфу!
Нет удивительней и прекрасней места, чем зимний сад; это не мёртвое безмолвие, это затаившееся затишье жизни. Спящая красавица!
Отец: Вон смотри, снегири! Ой, до чего-же красивая птица… Ну, сделал дело – выпей смело! Давай под огурчик, с сальцем! Прямо здесь, на столе, на снегу – выпить. Смерть! (Наливают). Ну, за дверь – чтоб стояла!
Он: Что это у тебя за водка, прошлого века, что ли?
Отец: Заначка с твоей свадьбы. Мать спрятала, я нашёл. Я тут на днях перебирал старые вещи, чтоб сюда это барахло снести. Так вот сунул руку в грудной карман своего старого пиджака, а там у меня четыре «четвертных», сто рублёв, по самым старым, до перестройки этой хреновой. Так вот, смекаешь – 100 рублей по тем временам заначка знатная… Вот так и по жизни, может, чё когда ценное, нужное запрятал, а потом вспомнил, сыскал. А это-то уже и не годится, и не нужно!
Он: Давай, бать, по второй, и домой. А то холодно. «Шо-то я змёрз». Ну, за Рождество!
Отец: Да, чудно! За все пьём: за конституцию, за рождество, за 8 марта, за день пограничников. Вот чьё время-то настало – водки!
Он: Пошли!
Отец: Погоди, дай еще посмотрю… Ты мать слушайся, если чего со мной, помогай.
Он: Отец, да ладно…
Отец: Слушай, слушай… Я на тебя все написал…
Он: Отец!?
Отец: Тихо! Сестру не забывай, сам держись. Как у тебя с Элькой дела?
Он: Нормально!
Отец: Вроде она ничего у тебя. А малой хорошенький, продолжит наш род, а то у Игоря одни девки! Ладно, пошли.
Отец оглядел спокойным внимательным взглядом сад, дом, вздохнул и пошёл, опираясь на лыжную палку, по узенькой в один след протоптанной дорожке среди сугробов. Над ним пролетела стая снегирей и опустилась на ближней сливе. Отец снял большие варежки, засунул руку в карман, собрал крошки, что там были, сдул мусор и бросил крошки на снег. Потом надел варежку и пошёл, аккуратно пробираясь меж сугробов.
Героиня у своих родителей в деревне
Мать: Алена приехала, радость моя, милая моя, слава богу, дождалась! Ну, раздевайся, раздевайся!!! Сейчас я тебя покормлю. Молочка может?
Она: Спасибо. Я не голодная.
Мать: Ну, проходи, проходи… Повзрослела…
Она: А где отец? Варя?
Мать: Отец у Печенеговых. У них там трубу прорвало. А Варька бегает где-то…
Она: Как у вы тут, как здоровье?
Мать: Подруга твоя, Маша, замуж выходит: «невеста-то с приданым»; никак нынче молодежь не дождётся, чтобы всё по закону, как надо… А теперь и венчаться надумала. Всё прибегала и спрашивала, приедешь али нет… если б я знала… Григорьев умер. А Пашка Голубев руки отморозил. Под Новый год поросёнка зарезали, продали, он с радости напился… да вот она радость-то как обернулась… Ну проходи, проходи!
Она: Здоровье-то как?
Мать: Нормально! Живем! Мы же тут все вместе, нам легче. Ты-то как? Работаешь?
Она: Работаю.
Мать: Где?
Она: … в школе, лаборантом по химии.
Мать: А живёшь где?
Она: В общежитии, у нас там хорошая компания…
Нет ничего светлее того чувства, когда приезжаешь к старым родителям. Раньше, намного раньше, когда мы были безнадежно молодыми, нас радовал НАШ приезд; приезд меня – горячо любимого. А теперь, когда родители стали старенькими, нельзя врываться, как ветер, нужно входить мягким тёплым ветерком, потому что важен ПРИЕЗД К НИМ – испуганный трепет птичьего сердечка, возвращающегося весной в свой такой новый и незнакомый старый сад…
На следующий день в деревне у героини. Венчание
Удивительное всё таки дело – венчание. Неверующие наши сердца всё равно стремятся под эти арочные своды, пред лица тёмных от времени икон. Почему?… а потому, что в глубине меня всегда над золотым крестом сине-голубое, с белыми облаками нежное небо и голуби над золотым крестом. И стройны наши колоколенки как церковные свеченьки. И есть удивительная уютность пространства, где расположены наши церкви.
Утро было морозное, свежее, лёгкое, как тело после хорошего сна. Во дворе гудела старенькая «копейка».
Парень со стороны жениха (вбегая в дом): Здравствуйте, баба Кать. А Алёнка проснулась. А то вчера договорились на 12 часов, а сегодня я поутру сгонял, оказывается, записано на 11 утра, так что надо быстрее… Батюшка Алексей у нас «строгай, но справедливый».
Алёна: Сейчас, я почти готова!
Мама: Вы там с Серёгой аккуратнее, скользко, дорога плохая. Да и много не пейте.
Парень со стороны жениха: Да вы что, баб Кать, мы же не пьём.
Мама: Свобода то вам сегодня какая – венчание…
Отец: Ладно, мать. Выпить сегодня не грех. Это можно, но аккуратно.
Варя: Алён! Алён! Возьми меня с собой!
Алёна: Ну, как я возьму тебя с собой? Где ты в машине сядешь? Машина не резиновая.
Варя: А я пешком тогда пойду!
Алёна: Варька!
Варя: Чего?
Алёна: Не вздумай, получишь!
Варя: Мам, можно мне с ними. Надо присматриваться, нравы изучать.
Мать: Лучше бы уроки изучала. Ишь как вас туда тянет…
Варя: А я всё равно пойду!!!
Парень со стороны жениха: Алён, давай возьмём Варю. Она у вас худенькая. Уместимся!
Варя: Алён! Алён, Алён, ну, Алён! Будь человеком, не будь упрямым ослом. Алён! Алён…
Алёна: Отстань! Ты же всё равно не успеешь собраться.
Отец: Она то не успеет. Плохо вы её знаете.
Варя, как молния, исчезает в комнате сестры.
Алёна: Ну врорде всё, поехали мы!
Варя (вслед за ней): Алёна, я уже почти готова!
Алёна: Ладно! А то и вправду по сугробам, как конь, поскачешь.
Варя: Сеструха, я тебя люблю! Правда-правдочка!
Алёна: Ну, пока! К вечеру ждите. А Варьку сразу после венчания.
Варя: Так точно, товарищ старший научный лаборант.
Парень со стороны жениха: Ну, пойдемте. А то не успеем. До свидания, баба Катя, дядя Ваня. Вернём в целости и сохранности.
Мама: Да уж постарайтесь.
Дверь в сени захлопнулась. Быстрый весёлый разговор молодёжи рассыпался в сенях, потом на крыльце. Залаял Дружок, потом заскулил, за ластился. Потом снова залаял. Мать и отец стояли посреди вдруг опустевшей избы с влажными от слёз глазами…
Жених сел в машину, хлопнув дверкой.
Парень о стороны жениха: Маша… Маша… после, после… в такой день нельзя…
Жених открыл дверку машины, что-то хотел сказать, но потом вышел из машины. Взял невесту за руку, она посмотрела сердито, но потом улыбнулась и пошла к «копейке».
Невеста: И куда я сяду! Вы бы ещё Дружка захватили.
Алёна: Машка, не выёживайся. Варя сядет ко мне на колени. А ну
садись. Блин, матом бы не ругаться!
Захлопнулись все дверцы. Машина тронулась. Шофёр Серёга включил музыку.
Синее море, только чайки за кормой.
Синее море, и далёк наш путь домой.
Там за туманами, горькими, вечными, пьяными,
Там за туманами берег наш родной…
Невеста: Выпьем водки!
Жених: Не дури, в церковь едем!
Невеста: Да! А что не пустят!? Я хочу!
Алёна: Давайте! А то что-то холодновато.
Варя: И я буду. Надо же, надо всё узнать!
Она: Сейчас кто-то куда-то пойдет пешком. Сергей, притормози.
Варя: Дядя Серёжа, жмите. Я всё, молчу, мумия.
Парень со стороны жениха: А чё, маленько можно, праздник ведь…
В едущей машине разлили по маленькой, выпили, закусили, немного помолчали, погрустили, но потом засмеялись и подпели Коле Расторгуеву, проникновенно и хором.
Там за туманами, вечными, пьяными,
Там за туманами любят нас и ждут!!!
Праздничный стол у героя. Рождество
Стол к Рождеству собирали скоро. Так как-то у нас получается, что Новый год – праздник, а Рождество – похмелье! Мама пекла пироги. К пирогам доставались солёности: помидоры, огурчики, квашеная капуста, аджика по-среднерусски по собственному рецепту, овощное ассорти с крупными кольцами лука. Мужчины ставили стол, ставили в холодильник водку, пиво, открывали банки. Жена Владимира – Эля «строгала» салат. Ждали в гости сестру с мужем и младшего брата с его девушкой. Звонок.
Он: А, привет, привет!
Сестра: Приветик! С Рождеством!
Мама: Не успеваю, старая стала. Вот и не спорится дело-то. С Рождеством всех!
Он: Проходите.
Отец: Младший-то не звонил, убежал с утра, а куда не сказал. С Рождеством!
Он: Ну, давайте ваши новые дублёнки.
Муж сестры: Ёлки! На улице морозец!
Отец: На Рождество всегда прихватывает.
Разговаривая о том о сём, проходили по комнатам стандартной квартиры. Я всегда удивляюсь, как преображается стандартная обстановка наших малолитражных квартир, когда праздник и когда гости. Какой свет в этих простых комнатах с одним окном и с двумя коврами: один на полу, другой на стене, со стенкой и зеркалом.
Какой покой переживает душа. А застолье, как костёр, то вспыхивает, то затихает, то пламенеет общей песней, то тлеет неспешным закусыванием.
Мама: Вот и пироги с картошкой!
Он: Ну, под картошечку по маленькой.
Сестра: А этот карапуз-предводитель клана, будет есть пирог с картошкой?
Раздаётся звонок во входную дверь.
Муж сестры: Не бойтесь, не гости!
Эля: Ванечка, Ванечка… смотри, какой костюмчик. Ну-ка примерь.
Он у нас любит наряжаться.
Мама: Положите ему капустки, чтоб аппетит был.
В комнату с мороза молодые и здоровые, счастливые и весёлые вваливается младший сын, со своей дквушкой….
Младший сын: Поздравляю всех с Рождеством! А то бишь с Днем Рождения! Это нам всем.
Мама: Вот так да!
Сестра: Ну ты, Санёк, даёшь!
Огромный преогромный букет роз, живых, жадно дышащих и смотрящих на вас своими топлёно-молочными глазищами поставили в красивую голубую вазу.
После венчания, где-то в поле
Она: Ну, что же, ребята, как говорит баба Клава. Живите миром. Оно, конечно, каждому хочется, чтобы всё по его было. Да так не бывает… Долго ведь друг друга ждали. Так чего же теперь? А сегодня ещё праздник какой! Ну, давайте!
Где-то в поле, в заснеженном поле, на капоте машины не хитрая, но такая волшебная закуска: солёные огурцы, сало. Хлеб, колбаса, самогонка и «Шампанское»…
Солнечно и ветрено. Вдалеке светятся огнем крест и купола церкви, в которой только что было венчание. Молодые, смеющиеся, улыбающиеся лица.
Варя: Со счастьем! Чтобы детки, чтоб машина.
Она: Варька!
Варя: А что? Так и надо, так семья крепче.
Парень со стороны жениха: А ты откуда всё знаешь?
Варя: Я третью жизнь живу и в прошлой была отцом семейства в Бразилии.
Все хором: Где много, много диких обезьян!
Варя: Да, и по-обезьяньи могу разговаривать. Нас там в школе этому учили: у-у-у!!!
Невеста: у-у-у! Это что значит?
Варя: Шампанского хочу!
Жених: Алёна! Это Варька у вас в кого такая пьяница.
Она: В меня! Мы на жизнь пьяные. Да, сеструха? Наливайте, а то уйдём.
Жених: Ты меня любишь?
Невеста: Люблю, дурак рыжий!
Жених: Рыжий и бесстыжий!
Невеста: Давай, что ли, поцелуемся!
Жених: Давай!!!
Водитель Сергей растянул гармонь. Все дружно выпили и заплясали… Также свежо и морозно, счастье было здесь рядом, не за горами и лесами, и не за синими морями, а здесь в компании этих молодых счастливых людей… Она смотрела на смеющихся Жениха и Невесту, которые беспрестанно целовались, словно это был их кислород, и не поцелуйся они через секунду, как вместе умрут они без этого волшебного состава, как звучала надтреснутым простуженным голосом старая гармонь, электризуя всё тот же живительный волшебный кислород… Алёна не выдержала и достала сотовый телефон из сумочки, и набрала Его номер.
Герой. Застолье
Он: Давайте выпьем за нашу мамулю, за пироги и за ваше, родители, здоровье. Живите долго. А мы постараемся вас не огорчать…
Мама: Мы с отцом за вас выпьем. Детки наши дорогие. Сердце наше радуется, видя вас всех вместе. Приезжайте, не забывайте нас…
Младший брат: А я и не уезжал… мы с Натальей с вами жить будем.
Будем детей рожать, а вы их воспитывать, да пирогами кормить.
Сестра: За вас!
Эля: Здоровья!
Отец: Живите вместе дружно. Ну, давайте! Ладно, мать, плакать-то.
Мама: Я от радости.
Отец: Ну, давайте, дети!
У Него зазвонил «сотовый».
Младший брат: На время тостов и застолий «сотовые» отключить!
Он (выпивает и включает «сотовый» телефон): Да! Аллё!
Она: Аллё!!!
……
Предисловие первооткрывателя этих записок
Эта рукопись была найдена мною в прикроватной тумбочке в городе С…, в драматическом театре которого я ставил спектакль. Однокомнатную квартиру для меня снимал театр. До меня в ней жили все приезжие режиссёры и художники. На протяжении десяти лет я пытался найти автора этих записок, но никто не обнаружил себя! Так ведь бывает! Этот «путешествующий текст», вернее всего, был написан кем-то для себя. Рукопись могла оказаться в разных местах и в разное время, пока Сама для себя не выбрала хозяина – меня. Потому я и решил открыть её читателям! Подозреваю, что Она этого ОЧЕНЬ хотела.
12 НЕПРИДУМАННЫХ РАССКАЗОВ
ИЛИ ДНЕВНИКИ РУССКОГО ДОН ЖУАНА
Если вы решили прочитать эту книгу,
то начинайте и читайте её!
(Из разговора Ж.Б.Мольера с книгопродавцем)
Я родился в январе, и решил для себя, что исключу в этом месяце игру случая, что преследует меня в течение года. Этот месяц полностью будет подчинён моей воле, по крайней мере, я буду стараться, чтоб это было так. И когда решил реализовать этот план, я пришёл к странному результату – пришёл к «плачу в жилетку»! Вот тебе, бабушка, и «Юрьев день». ПЛАЧ (но не Ярославны): Господи, дорогой, что же это мы делаем. Как же несуразно, глупо проживаем отведённые нам года… Часы и минуты! Какой только ерундой не наполнены наши будни?
Ерунда первая: Подольше поспать утром!
Вот, к примеру, я сел записать опыт этого месяца, заставил себя сесть писать, но по правде говоря, хотел это сделать ещё вчера… Вчера я ложился спать с мечтой, с хорошей мыслью – я должен дописать свой дневник, осталось всего пять месяцев, пять встреч. Но что я сделал утром? Я проснулся и понял, что должен еще поспать, должен выспаться, словно сегодняшнее утро последнее в моей жизни. Я должен досмотреть сон! Но ведь сон этот не последний, а день единственный и неповторимый, и такого утра уже никогда не будет.
Ерунда вторая: Пить алкоголь на ночь!
Тут ещё сложнее, потому что в свои сорок лет про это всё знаешь! Знаешь, как всё будет по минутам с самого просыпания. В результате день вычеркнут. Организм проваландался как-то… И вот долгожданный вечер! Так и провалился твой день, а ведь это тоже твой единственный день!
Ерунда третья: Не кори себя за вчерашнюю вспыльчивость!
Вчерашнее есть вчерашнее, совершённый поступок есть уже совершённый поступок. Это прошлое. А прошлое работает по другим законам, не давай шанса прошлому в твоём настоящем. А если беспокойство не оставляет, соверши анти поступок вчерашнему: извинись! Попроси прощения! И закончим на этом.
Ерунда четвёртая: Празднословие.…
Как можно столько говорить, потоки великого потопа, ничто не сравнится с нашим желанием болтать всякую фигню часами. Нет цели – не говори! Но есть одно исключение: ВЫГОВОРИТЬСЯ! Это лекарство, это терапия, это клапан высоко давления, это ваша гуманитарная помощь самому себе!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/leonid-chigin/znak-kozeroga-sbornik-rasskazov-69527611/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Леонид Александрович Чигин
Предисловие:Уважаемые читатели, надо прочитать эту книгу! Она писалась в течении 30 лет… Моей жизни, вашей жизни и жизни нашей страны, это не документальное повествование – это эмоциональная вольтова дуга нашей общей судьбы! Пусть впредь она будет счастливее!!! Книга содержит нецензурную брань.
Знак Козерога
Сборник рассказов
Леонид Александрович Чигин
Редактор В. Сдобняков
Фотограф А. Чугунов
© Леонид Александрович Чигин, 2024
© А. Чугунов, фотографии, 2024
ISBN 978-5-0060-3967-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
АХ, ЭТОТ ЧУДНЫЙ ХЛЕБНЫЙ ГОРОД!
(рождественская сказка)
Никому не верилось, что он может выздороветь. Семь дней оставалось до его дня рождения и ещё семь до Рождества. В уютной комнате тепло и светло, так обычно бывает в хороший зимний день. На постели лежал Тим, на огромной белой подушке, словно горошина в вате, покоилась его маленькая головка. Огромные чёрные глаза, как два уголька в снегу, с печалью смотрели на потолок, на котором, словно по мановению руки доброго волшебника, в тени от ёлки, от кружевных занавесок создавался причудливый загадочный мир. В этом маленьком мире Тим и жил последние дни своей маленькой жизни.
Ему снились сны и в этих снах Великан Верлиока приходил в сахарный город хлебных человечков, живших на кисельном берегу молочной реки. С голодной жадностью пожирал великан маленькую хрупкую церквушку, сделанную из воздушного крем-брюле, верх башенки покрыт коричневым слоем сливочного шоколада, а колокол вылит из разноцветных леденцов и с утра или под вечер звенел разными цветами: от тёмно-вишнёвого до солнечно-жёлтого. Крест церквушки был выпилен из «пломбира» и заправлен жёлтой глазурью. Рядом стоял колодец, составленный из выпеченных булочником хлебных окатышей. Великан, обычно насытившись, засыпал у молочной реки, весь извалявшись в кисельных берегах. Хлебные человечки ничего не могли поделать с Верлиокой, поэтому заново отстраивали (точнее было бы сказать, выпекали, изготавливали) церквушку, колодец, другие здания и продолжали жить и радоваться, ведь следующий приход великана будет только через год…
Тим с большим интересом и любовью наблюдал за жизнью маленьких добрых человечков и смотрел эти живые картинки до тех пор, пока боль внутри не смешивала фасоль восприятия с чечевицей тёмных пятен беспамятства. …Иногда он даже слышал разговоры хлебных человечков, которые после трудного дня возвращались в свои пшеничные мягкие дома, разводили огонь и готовили себе ужин: грибы, рыбу, парили вкусно пахнувшие каши – пшенную, гречневую, тыквенную. Как скреблись в углу кухни мышки-пылинки и как родители мыши наказывали своих мышат за неопрятность. Поужинав, человечки усаживались за свои любимые занятия: женщины штопали носки или вязали тёплые свитера, дети возились с игрушками или выделывали ледяные коньки, мужчины шили паруса на построенные кораблики, чтобы весной пустить их по Молочной реке к далёким серым берегам: где постоянно висят тяжёлые серые тучи, где дети бледные и с огромными чёрными глазами.
Тиму казалось, что так можно жить бесконечно долго, или хотя бы терпеть всё это, если бы не врачи, которые оказывались всякий день разные. После прихода очередного врача он чувствовал, как менялось настроение родителей, почему-то они боялись смотреть в его глаза, а если они и встречались взглядами, то глаза у них были мутными и красными. А это Тиму не нравилось. Они были похожи на закат солнца. Тим очень любил своих родителей, он скорее не видел, а чувствовал, как они страдают. Он так же не осознавал, от какой причины, но где-то там, в глубине живота ему казалось, что виною он, вернее, эта мучительная страшная болезнь.
До болезни Тим рос, как обычный ребёнок – получал подарки от родственников по праздникам, а в Новый год и на День рождения от родителей. Мама дарила что-нибудь нужное: морской костюмчик с корабликом на боковом кармашке или тёплую рубашку с начёсом, чем-то похожую на верблюда. Отец приносил и прятал под подушку красивую книжку или вкусный леденец. А теперь во время болезни вся его жизнь стала похожей на преддверие какого-то большого, исключительного праздника. Даже зимой на маленьком столике в изголовье пыжились от важности оранжевые с дырочками апельсины, глянцевые с блестящими капельками росинок воздыхали яблоки, горкой не убранных вещей отдыхал сладкий изюм, высушенная, словно не проглаженная мокрая одежда, на солнце морщилась курага. В преддверии, какого же большого праздника такие подарки?
– Только три дня и он… умрёт, – заявлял следующий осмотревший Тима доктор. Он уходил, небрежно сунув смятые деньги в карман, даже не пересчитав, словно вор, словно ему было стыдно, что всего три дня. – Извините, но вы же просили правду, До свидания. Ничем, ничем, не могу… – Лекарства, фрукты и диета, прописанные Тиму, были так дороги по нынешним временам, что родителям не оставалось денег на собственное питание. Слава Богу, кой-какие запасы да постная тюря, раз в две недели по воскресениям пироги с молоком. Цены на хлеб – обратно пропорционально цене на жизнь.
Тим любил куриный бульон, который приносила мама и от которого удивительно пахло огнём, жареным хлебом, чистым фартуком и ещё чем-то таинственным. Слово курица у него ассоциировалась с его матерью. Наверное, думал он, курица – это какое-то исходное мамы. Где-то там очень далеко эта первая курица готовит вкусные белые нити и соединяет их, потом замораживает и в большой светлой кастрюле присылает моей маме, мама добавляет в содержимое звездочки моркови, голышки картофеля, крупинки укропа и долго варит на огне.
Вот снова зазвенел звонок, и в комнату, где лежал Тим, вошёл большой, огромный, как медведь на ярмарке, врач. В голове промелькнула большая цепь, на которой сидел медведь, кости, разгрызанные его мощными челюстями и почему-то разрушенная церковь, которая, как два больных гнилых зуба, задержалась на этой земле больше, чем ей положено. На глаза у Тима навернулись слёзы, он съёжился в постельке.
– Здравствуй, красный молодец, а я дед Мороз, всем подарочки принёс, – теплым, ласковым голосом пропел врач.
– Я не верю вам, вы – Верлиока, вы меня хотите обидеть, – отвернувшись, ответил Тим, и готов был уже расплакаться. Но странно повёл себя доктор. Он немного прищурил глаз, загадочно подмигнул Тиму и спросил: «Как ты думаешь, Верлиока может быть добрым?»
– Нет, он злой, потому что съедает церквушку у хлебных человечков и никого не любит.
– Верлиока может петь песни?
– Нет. Он может только сопеть большим носом.
И на удивление Тиму, этот дядя-врач запел:
Метёт пурга по всей стране,
Метёт метлою по земле,
Да только мы в дому сидим,
Чай пьём и про весну всё говорим…
Потом он открыл свой красный пузатый саквояж, что-то достал из него и, словно заговорщик, прошептал прямо на ухо Тиму:
– Хочешь, я научу тебя этой песенке?
Конечно же, мальчику хотелось научиться этой песенки. И эта игра в тайных заговорщиков ему понравилась. Он обхватил голову врача руками и, чтоб никто не услышал, прошептал:
– Конечно, хочу.
Врач осмотрел мальчика, потом, словно комар, уколол в палец и тоненькой трубочкой, как паста в ручке, взял кровь.
– Вашему мальчику поможет только чудо, болезнь прогрессирует, нужны новые лекарства… Понимаю, достать их вы не в состоянии, здесь нужны доллары. Но надо надеяться. Тем более, мальчик не замыкается, а что-то постоянно думает и фантазирует, помогите ему…
– Доктор, но, может, можно что-нибудь сделать!?
– Только чудо и…
Но дальше Тим уже не слышал, его хлебные человечки раздумывали о том, какие подарки сделать к Рождеству и чем угостить своих друзей, которые придут в гости…
С каждым днём финансовые возможности семьи становились все меньше и меньше. Семья на своих запасах ещё держалась, а мальчику становилось всё хуже. На рынке цены скакали вверх так же, как воробьи на городской площади. Не на что было купить дров. Они бы продержались зиму, да в одну ночь, когда собаку пришлось впустить в дом, такая была колючая и злая пурга, кто-то разобрал всю поленицу, оставив дров только утром на растопку. В эту зиму особенно тяжело приходилось одиноким старикам и нищим. Возвращаясь поутру с базара, мать Тима, как впрочем, и все женщины, брала с собой огромный кол, потому что ту небольшую снедь, какую она несла домой, могли отнять голодные, оборванные нищие.
Тихо тлели угли, переливаясь зелёно-чёрным малахитом, тяжело дышала печь, в углу дрожал язычок лампады. Внутри у Тима всё горело. Изжигались последние силы, глаза слипались, голова тяжелела, пальцы из последних сил сжимали тонкий пододеяльник – они белели медленно, неспешно, словно жизнь уходила капля за каплей, секунда за секундой, отмечая свой уход дрожью во всём теле от удаляющихся за чёрным окном шагов. Сползало одеяло, и не было сил его поправить. Тиму виделось что-то неясное. Он вцепился в одеяло зубами, прижал его изо всех сил к себе, и слёзы, как падающие звёзды в морозно-чернильном небе, подсолили чистую белую ткань подушки.
Кухня погружалась во тьму, мать молилась, словно стонала, закусив платок. Горе матери, пережившей своего ребёнка, горе человеку, пережившему свою веру, горе человечеству, пережившему Бога… Отец не находил себе места, он принимался то за одно, то за другое дело, но всё валилось из рук. В конце концов, он взял топор и вышел на двор, раздался сухой треск колотых дров, этот звук заполнил тишину Рождественского вечера. По простуженным садам и по тёмным улицам города гуляла свобода… Колоть дрова вначале было неловко, мешала телогрейка, рука в варежках неумело брала берёзовые катыши, ноги в калошах скользили, и чернота окон дома не давала душе покоя… Псы зимы с шумным шелестом позёмки по насту несли сани холода, разнося муть ночи во все закоулки. Миллионы зелёных кошачьих глаз вспыхивали на сугробах, под крышами сараев и домов, на проводах и под сенями стонали замёрзшие галки, мир ожесточённо острил свои клыки, когти, блестя жадными злыми глазами, в неудержимом желании всех и каждого сохранить лишь собственную маленькую жизнь… Переваливаясь через дорогу, ковыляя на своих обмёрзших ногах, в грязном поношенном белье ползла культяпка смерти, ползла туда, к дому, где слышался сухой треск коловшихся дров… После расколотой первой поленницы отцу Тима стало немного полегче, работа облегчила душу, сняла усталость ожидания. Он снял телогрейку, скинул варежки, стянул с головы шапку и заработал еще тверже и упрямее, повторяя: «Пусть все болезни отойдут ко мне. Господи! Все! Только пусть будет жить мой мальчик…»
Он не заметил, как показалась из-за туч ЕГО ЗВЕЗДА, как удлинялся от чьей-то тени за его спиной силуэт на снегу, как жена увлекла его, будто пьяного в тёплый дом, как он, не раздеваясь, в полуобморочном состоянии, провалился в тревожный цветной сон. Ему приснился Хлебный город, как там праздновали Рождество, и как великан Верлиока не смог помешать празднику. Напившись, он угодил в полынью реки и всю ночь возился в ней, пытаясь выбраться. Однако праздник в городе получился на славу: вокруг большой синей ели веселился весь город – и стар и мал. Здесь был и сам Мармеладный король с принцессой из розового зефира, и молочный кот цвета топлёного молока, и горчичные верблюды со своими хозяевами из белой ванильной халвы, весело щебетали пряничные голуби и щербетные воробьи, по всему городу стояли белые мороженщики из сливочного мороженного и продавали круглые дольки, обсыпанные сахарной пудрой и имеющие вкус и цвет различных фруктов. Банановые обезьянки танцевали весёлый танец, а ананасовый попугаи выкрикивал фразы на древнееврейском языке. Все кружили хороводы, прыгали через костёр, играли в прятки и лапту до тех пор, пока не показалась Рождественская звезда. Прежде чем взойти над Северной страной, она появлялась в городе хлебных человечков и исполняла любое их пожелание за то, что они весь год приносили лишь добро людям. Город замер, словно погрузился в волшебный сон.
– Что вы хотите, – спрашивала их яркая, нежно-голубого цвета звезда, – любое ваше желание исполнится. Хотите, я навсегда освобожу вас от Верлиоки, приносящего вам столько разрушений и несчастья.
Но хлебные человечки и все их гости почему-то обиделись и как маленькие дети опустили глаза в землю.
– Что же вы хотите?
– Чтоб вылечился черноглазый мальчик по имени Тим, в северной стране, – ответила прекрасная принцесса, все жители и гости подхватили:
– Пусть вылечится, конечно, ведь это будет справедливо… Пусть вылечится… Справедливо… Пусть…
Сон как будто прошёл, и только открыв глаза, отец Тима увидел освещённый звёздами их двор, и какая-то чёрная, гнилая культяпка рубила во дворе дрова в его одежде, хрипло дышала и где-то в глубине своих лёгких он чувствовал этот хрип. Потом всё закружилось, и только красивые крупные снежинки, он их видел так близко, словно сам был одной из них, ложились на большие розовые губы лошади, таяли на них.
Пришло утро, свежее и румяное, как пироги из горячей печки. У отца поднялась температура, тело била лихорадка. Он открыл глаза и увидел, как у его кровати в ярком солнечно-снежном освещении со спины, лицом к нему стояли жена и сынишка. Он держал в руках картинку, на которой был нарисован тот самый хлебный город, который он видел во сне, с подписью, еще неловкими корявыми буквами: «Ах, этот чудесный хлебный город! С Рождеством! Папе!» Отец закрыл глаза и беззвучно заплакал, а про себя прошептал: «Спасибо Господи, что услышал мои мольбы. Пусть лучше я, чем сын». И забылся тяжёлым сном.
Р.S. На следующий год Рождество они справляли вчетвером, у них родилась дочка – Мария…
23 декабря 1991 года-16 января 1992 года.
Маршрут № Ноль
/киносценарий/
Если бы можно было не улыбаться, то, вероятно, никто бы не улыбался… Разве не яснее ясного, что всё, что происходит в нашей душе, есть безумный коктейль всех настроений. Причём нельзя упускать из вида межсезонье, межвременье, а также кризисы – и не только свои, но и чужие…
Утро героя. Выезд в рейс…
Раннее утро. Он, и другие водители, у своих «маршруток» курят, ёжась от ранних заморозков.
– Ни фига наши не умеют играть в футбол. Один выходит к воротам и… блин, бьёт в никуда…
– А я вчера не смотрел. Провалялся под этой колымагой целый день. Замёрз, как собака. Счёт-то какой?
– Три – два. В нашу пользу.
– Так чего?
– Всё равно – мудаки!
Он докуривает сигарету. Хлопает дверка, заводится двигатель, и выезжает «маршрутка» в очередной рейс… Он должен встретить её, он обязательно должен встретить её…
Вечер предыдущего дня
Он: Да мне нужен кондуктор. Но – живой, чтобы всё быстро. Тут только успевай, поворачивайся.
Бывший кондуктор (молодая девушка): Я ещё попробую?..
Он: Нет. У меня нет такой возможности пробовать. Маршрут не ждет.
Бывший кондуктор: Ну, тогда подругу мою посмотрите.
Он: Из какого института?
Бывший кондуктор: Не из какого. Она не учится. Не поступила в театральный.
Он: Ладно. Где её подобрать?
Бывший кондуктор: Она будет вас ждать на Минина в 7—00.
Он (даёт 100 рублей): На, это тебе… За сегодняшний день.
Бывший кондуктор: Спасибо. Может, отметим! Последняя зарплата.
Он: Нет. У меня жена. Давай.
Захлопывается дверка. Заводится двигатель. Маршрутка уезжает. Бывший кондуктор стоит со 100 рублями в руке.
Каждый день, рано утром, очень рано для всех нормальных людей, они выезжают на маршрут. Сегодня – осенний туманный день, день, когда хочется лежать, закутавшись в одеяло и дремать, или лучше сидеть на реке, на рыбалке, пить под брезентовым навесом горячий смородиновый чай или горячий дымящийся кофе и смотреть на медленно плывущую реку.
Красный свет светофора. Жёлтый, зелёный. За светофором в голых кустах патруль ГАИ. Передние дверки «Волги» открыты, от света внутри создаётся иллюзия тепла и уюта. Люди в куртках с люминесцентными полосками о чём-то оживленно беседуют. Он смотрит на них… они на него не смотрят.
Известная дорога по маршруту: космический ландшафт городских окраин, неведомой силой выстроены странные промышленные здания: бетон, серость и довлеющая над всем этим – пустота.
Потом – светящиеся киоски на остановках и около них люди, те, которые ещё не засыпали, или ещё только успев проснуться, спешат к заветным окошечкам «24 часа». Спальные, сонные районы, высотные девятиэтажки, клавиатурой пальцев огрызающихся на неприглядное серое небо. Раннее, очень раннее утро. Звенит, стукая на стыках, железная рыба города – трамвай. Первые пассажиры, самые странные из всех пассажиров. Трое молодых людей, весёлых и возбужденных, что-то кричащих друг другу, словно они далеко друг от друга. Мятые червонцы и… «билетов не надо». Моложавый мужчина, гладко выбрит, воротничок белой рубашки, аккуратная «десятка», сдача и билет в карман, большая спортивная сумка.
Женщина и мужчина в полный «хлам». Она еле держится, роется в сумочке. Он плюхается на сиденье к окну и засыпает. Она долго возится в сумочке и мотается по салону. Бабушка в вязаной шапочке и с плетёной корзинкой, сильно окрашены волосы и густо накрашены губы.
Серые мешковатые с глупыми лицами милиционеры. Усталые охранники частных агентств. Сосредоточенные женщины. Потом студенты, бурно и буйно прыгающие в двери, занимающие сиденья. И так целый день.
Утро героини
Комната, в которой несколько молодых мужчин и женщин. Живут и спят на полу… Она встаёт, ёжится от холода, смотрит на холодный сумрак за окном, на узор теней от сплетающихся ветвей за окном в свете уличного фонаря. Закуривает. Лицо разглаживается, слегка улыбается. Просыпается молодой человек с артистической бородкой. Он пьян со вчерашнего дня.
Артистическая натура: Ты куда?
Она: В никуда!
Артистическая натура: Оставайся с нами. Поедем к Виктору на дачу… деньги ещё есть!?
Она: Артисты, с вами скучно!
Одевается, уходит в холодную ванную комнату.
Артистическая натура наливает водки в стакан, трудно пьёт, потом с полсекунды замирает, вздрагивает и падает на кровать с возгласом: о-о-о!!!
Её наверное ждёт, каждый день, подъём в 4—00 утра. Очень рано. Каждый день, кроме воскресенья. Она эти же деньги могла заработать и по-другому. И, конечно же, она и не мечтала быть кондуктором. Но……
Вечер предыдущего дня
Бывшая кондукторша: Алён, ну чё попробуй. Не поедешь же к себе назад в деревню. Или будешь с Витькой шарахаться по кабакам… И потом я обещала!!!
Она: Ладно, но я так рано не встану.
Бывшая кондукторша: Я тебя разбужу. И каждый день будить буду!
Она: А ты-то чего стараешься?
Бывшая кондукторша: Надеюсь, что у тебя ещё хуже получится, чем у меня. Тут-то опять я… Мне у них там нравится. Сиденья мягкие и автобус тёплый, голой не замёрзаешь…
Она: Дура ты, Светка. И быть тебе дурой 40 лет, пока не поперхнёшься морковкой.
Бывшая кондукторша: Вот тебе его сотовый. А вот мой. У меня на тебя – последняя надежда!
Первая встреча
Подкатывает маршрутка «Пазик», на углу площади Минина, как и договорились. Дверцы открываются, его голос:
– Давай быстрее, прыгай, здесь остановка запрещена.
Она не запрыгивает. Двери закрываются, «маршрутка» срывается с места, свисток «гаишника». Маршрутка резко останавливается, он выскакивает из маршрутки.
Он: Послушай, ты не в театре, а на дороге, здесь быстро надо… что не проснулась?
Бежит счастливый «гаишник». Она оборачивается и обращается к «гаишнику».
Она: Я виновата, товарищ старший лейтенант. Я вас прошу, войдите в положение. Плохо вижу, думала зелёный, а тут красный. Хотела быстрее проскочить, и вот, если бы не водитель… Мама с папой плакали бы уже по мне. Можно я вас поцелую. Я удачливая. Я вас поцелую, и у вас день будет удачный. Правда!!! Я у себя в деревне брата старшего, когда он в город уезжал, всегда целовала. Он всегда попутку поймает или ещё чего, в общем, до города всегда легко добирался.
Целует милиционера.
Лейтенант: Девушка, я просто лейтенант. Носов Владимир… А вы, из какой деревни?
Она: Новостроево. Приезжайте к нам на лето. У нас места грибные…
Оставив двух мужчин в полнейшем недоумении, она побежала на остановку, быстро поднялась на ступеньку подъехавшей другой маршрутки и уехала, растворившись как утреннее видение.
Поздний вечер какого-то дня. Квартира героя
Поздний вечер. Жена Эля с маленьким ребёнком на руках. Он ест суп.
Эля: Врач сказал, что надо пройти обследование. И во вторник и четверг массаж. Потом пройти курс… Ты слушаешь меня?..
Он: Да! Я всё понял…
Эля: Твоя работа уже знаешь где? Она уже везде! Она уже в каждой ложке супа, который ты ешь! Она уже в каждой твоей вещи, которую я стираю! Я уже тоже часть механизма твоей машины. Меня этот запах достал, я не могу стирать детские вещи в ванне.
Он: Я все понял (бросает есть, уходит на площадку курить).
Курит. В маленькие бойницы лестничных окон пробивается слабый вечерний свет. В доме слышно, как хлопают двери, гремят кастрюли, ругаются, гудит лифт и ещё бесконечное количество ненужных чужих звуков. Мир переполнен звуками, запахами, человеками, и время «тихих ангелов» глубокой ночью и то только тогда, когда идёт дождь и падает снег! А сегодня ни того ни другого… Увы!!!
Эля выглядывает из-за двери.
Эля: Иди, остынет.
Смотрит на него, он смотрит в окно, тушит сигарету о стенку банки из-под кофе «Blakman». Проходит на кухню. Эля идет с ребёнком за ним.
Эля: Ну, вот Ваня и папа. Вот он, папка, посмотри на него…
Он: Иди ко мне…
Берёт малыша на руки, улыбается. Малыш весело прыгает. Эля смотрит на них…
Чуть позже в этот день. Переговорный пункт города
Она: Девушка, ой, простите… пожалуйста, две минуты…
Диспетчер: Минимальное количество – три минуты.
Она: Ну, а мне надо две.
Диспетчер: Сотовый телефон покупайте!
Она: У меня на него денег нет.
Диспетчер: Тогда пишите письма.
Она: Спасибо вам за совет. Десять минут!
Собирает последние деньги, переписывает бланк заказа.
Мужчина молодой: Пять минут до Павлова. Скажите, вы всегда такая весёлая или…
Она: Или! (Не находит нужных денег). Извините, я не буду звонить, их всё равно нет дома. (Обращаясь к очереди). Всем пока!
Она выскакивает с переговорного пункта. На улице ноябрь образца 2003 года: и снег, и дождь, и лужи, и не зима, и поздняя осень, и ранняя весна. Частные извозчики жмутся к своим машинам.
Частный извозчик: Куда?
Она: (показывает рукой в сторону). Туда!
Частный извозчик: Без вопросов! Садитесь!
Она садится в голубую «девятку» на заднее сиденье. Водитель поворачивается к ней с самодовольной улыбочкой.
Она: Значит, 30 минут по городу, и на меня не смотреть.
Частный извозчик: Как скажете!
Машина трогается с места и, круто развернувшись, проскакивает на уже мигающий зелёный свет. Она тихо плачет.
Двое мужчин, оставленных героиней
Лейтенант ГАИ: Ну что будем делать?
Он: Сколько?
Лейтенант ГАИ: Стольник по-родственному!
Он: А полтинник по-братски!
Лейтенант ГАИ: Ладно. По-мужски: телефончик этой девушки, и расходимся, как добрые приятели.
Он: А хо-хо не ху-ху. Она моя невеста!
Лейтенант ГАИ: Не надо врать, товарищ водитель. Вы женаты, у вас сын, около одного года. Жену зовут…
Он: Как?
Лейтенант ГАИ: Какая разница! Ваши права, товарищ!
Он даёт 100 рублей.
Лейтенант ГАИ: Не надо. Ну, если честно – нет её телефончика?
Он: Нет. Мне её в новые кондукторы предложили. Познакомиться не успел.
Лейтенант ГАИ: Жалко. Хорошая девушка! Езжай, пока не передумал… А всё же вдруг узнаешь? Не в службу, а в дружбу. Я здесь каждый понедельник. Сообщи?!
Он внимательно на него смотрит.
Лейтенант ГАИ: Пол-литра с меня!
Он: Хорошо, товарищ-щ-щ!!!
***
Прозябать свою жизнь, это и есть наша карма. Вечно чего-то ждать, что вот ещё чуть-чуть и начнётся подлинное бытиё, стоит только тумблер повернуть, щёлкнуть выключатель и ты вернёшься к проживанию своей жизнью, да вот щёлкнуть этим тумблером большое искусство. Включиться – это не нажать кнопку ON после кнопки OFF… И к тому же вероятность того, что нужная тебе «маршрутка» только что уехала, всегда больше, чем то, что она вот-вот подъедет, когда ты её так сильно ждёшь.
Воскресный день какого-то дня
Падал большой, какой-то не причёсанный там, на небе, мохнатый снег. Он ложился на гладь озера в парке. На скамейке у озера сидел он, Эля, рядом синяя коляска на мягком ходу. Он пил пиво и глядел на падающий снег. Она следила за его взглядом. На том конце озера, в шашлычной играла бодрая музыка: тянуло запахом жареного мяса и уксуса с луком. Человек-азиат танцевал зажигательный танец с выходом, с приседанием на одну коленку и странным вращением кистей рук.
Эля: Весной надо съездить к маме. Она спрашивает, мы будем копать под картошку усад или нет. В этом году даже не всю картошку продали. Цены по три рубля за килограмм. Капусту вообще даром отдали, да и к новому году надо помочь зарезать телёнка.
Он слушает, но на самом деле вспоминает тот загадочно-праздничный день.
Полдень этого дня
Она плачет, они мчатся с частным извозчиком по городу.
Частный извозчик: Куда прёшь! (Сигналит все сильнее, ударяя по звуковому сигналу.) Блин! Борзота не местная! Колёса потные!
Он на маршрутке. На одной из остановок влезает пьяный, но не сильно агрессивный.
Он: Передаём за проезд!
Пьяный: Счас шеф… Включи погромче… На!
Он: У нас шесть рублей!
Пьяный: Почему?
Он: Потому что. Давай живее ещё рубль!
Пьяный: Да ладно, шеф, билет не надо.
Он: Будем платить!
Пьяный: Чё, крутой? Бери сколько дают.
Красный свет светофора. «Маршрутка» останавливается; открывается входная дверь; он перелазит с водительского места в салон; берёт за шиворот пьяного; тот начинает сопротивляться.
Женщина в годах: Да оставьте вы его, пьяный, что вам, рубля жалко?
Другая женщина: Да они оборзели, на вино хватает! Правильно, товарищ водитель!
Он выволакивает пьяного пассажира на улицу. В это время светофор переключается на «зелёный» свет. В хвосте «маршрутки» гудят автомобили.
Он: Ну что! Рубля жалко!
Пьяный: Да ладно, чё… так психовать.
Он: Заколебали потому что!
Пьяный: Я заплачу, хочешь, больше дам. Ну, правда, я ведь сам водила.
Он: А чё же ты тогда ё…
Пьяный что-то объясняет ему про то, что разбил машину, про то, что на ремонте, что денег потому нет ни фига, что завидно даже на тех, у кого такой хороший «мотор», и прочее.
Но в это время из второй машины, которая стоит в хвосте «маршрутки», из голубой «девятки» выскакивает Она и бежит к нему; за ней выбегает частный извозчик.
Частный извозчик: Девушка, блин, деньги!!!
Она подбегает к нему. Пьяный, понурив голову, что-то тихо бормочет. Она смотрит на него. Он смотрит на неё.
Он: Вы решили?
Она: Да!
Частный извозчик: Девушка… Из любви к вашему нежному возрасту – сто рублей.
Он отдаёт ему деньги. Они впрыгивают в «маршрутку». Пьяный глупо моргает своими большими карими глазами у дверей «маршрутки». Он возвращается, втаскивает его в салон машины, быстро заводит двигатель, и машина еле-еле успевает проскочить на уже переключающийся с «зелёного» на «красный» свет. Она садится на место кондуктора и улыбается всем.
Она: Здравствуйте, люди!
Пьяный: (в недоумении)?????!!!!
Частный извозчик подходит к своей машине, около неё двое крепко сложенных в кожаных куртках и наголо обритых молодых ребят, сзади его синей девятки стоит джип; он без разговоров отдаёт деньги, которые ему заплатил Он за Неё, молодые бритые ребята недоуменно пожимают плечами.
Частный извозчик: Надо шустрее рулем крутить. А не распальцовывать на барабанах.
Молодой человек в кожаной куртке: Я не понял?!
Голубая «девятка» срывается с места, лихо развернувшись на встречной полосе.
Частный извозчик: И не поймешь, урод!
Вечер первой встречи
«Маршрутка» с нашими героями возвращается в гараж. Рабочий день окончен. Ночной город: безлунный, беззвёздный – такой светло-жёлтый от уличных фонарей, такой бесконечно одинокий и неуютный, словно мы не жители этого города, а колонисты на Марсе.
На капоте шампанское, водка, хлеб, букет роз, торт, маслины, лимон, сыр, майонез – всё, что необходимо для праздника. Она смотрит на него, Он смотрит на этот город. На последнем сиденье отсыпается, уткнувшись лицом в стекло, тот самый пьяный водитель-пассажир.
Ночь. Уже ночь. Люди разбредутся по кроватям, по диванам; люди лягут вместе или порознь. Соединятся руками, переплетутся ногами, накроются телами, а может, и нет. А может быть, и не будет вообще ничего, кроме одной бархатной мглы, укладывающейся на стонущие ноги бегущей во Вселенной Земли.
Сторож подходит к «маршрутке» в которой горит свет. Лают собаки.
Сторож: Тук-тук-тук. Заканчиваем праздник. Мне собак надо выпускать. И начальник звонил, спрашивал, мол, все ушли.
Он: Дядя Вить, заходи. Праздник у нас сегодня, понимаешь? Настоящий. Это тебе не новый год! А такой, какой бывает раз в жизни.
Сторож: Понимаю ребятки. Понимаю. Я и сам молодым был. Но порядок. Да и то, у вас праздник, а у меня наказник.
Он: Мы тихо, дядь Вить! Ты же знаешь, я когда-нибудь оставался в гараже, гулял?
Она: Мы тихонечко, пожалуйста?.. А хотите, мы за вас подежурим?!
В сторожке слышно, как зазвонил телефон. Залаяли собаки и засигналила подъехавшая к воротам гаража машина.
Он:???
Она: Пожалуйста, мы же тихо!
Сторож: Ладно. Только двери плотнее закрывайте. Джек – дурак!.. Иду! Иду! Ишь, как сигналит, словно у райских врат. Иду! Раствори вас в осень.
Я не представляю, где и как в автобусе можно заниматься любовью, но наверняка для двух страстно любящих сердец это не проблема. Сколько есть мест, которые кажутся ну никак не приспособленными к этому. И знаю, что всё равно есть такие настоящие страстные, которые и этот неудобный уголок земли обратят в любовное ложе. Для настоящей любви нет неудобных мест… Почему – спросит читатель, автор не соединил своих героев в каком-нибудь романтическом месте? Даю вам слово, что не от недостатка воображения. Один мой знакомый рассказывал, что занимался любовью на рояле. И как гудел этот огромный белый зверь, когда любовники подошли к самому сладкому мгновенью.
Я знаю, я точно знаю, что и эта бездушная, железная машина вибрировала своими внутренностями и пела железной кожей своих частей.
А в луче прожектора две большие чёрные овчарки, затаив дыхание, охраняли это – не звериное.
Бывшая кондукторша в этот вечер набирала ЕГО номер. «Сотовый» звенел, а они целовали друг друга. «Сотовый» звенел и звенел, и поэтому Он, не отрываясь от поцелуя, искал рукой этот телефоно-глаз, присматривающий всегда за нами. Было слишком нежно, чтобы его найти.
Бывшая кондукторша кусала ногти и ждала, ждала ответа.
А они вслушивались в дыхание друг друга. Она случайно легла на телефон, «сотовый» включился, и бывшая кондукторша услышала ответ.
Это встревожено-высвобождающееся дыхание сладости и муки.
Бывшая кондукторша отпрянула от этой чёртовой коробочки, но потом, наоборот, жадно прильнула. Но на том конце пространства, где были Он и Она, продолжалась сладкая борьба. Телефон соскользнул вниз, ударился об пол. Бывшая кондукторша зажмурила глаза, а потом услышала ровный шум теплонасоса.
Маленький Ваня тихо спал, за окном была негромкая ночь. Женщина в слабом свете ночника набирала один и тот же номер, который был занят…
На следующий день. После случившегося
Бывшая кондукторша:– Легла, легла, актриса фиговая… фиговая! Тебе же не нравится рано вставать? Ты же не любишь ездить на автобусах. А сама в первый же день легла… (Трясёт сотовым телефоном). Бывшая кондукторша продолжала размахивать «сотовым» телефоном: «Я всё, всё слышала. Как ты дышала. Как ты дышала и стонала. Вот что надо было читать на вступительных экзаменах…
Бывшая кондукторша заплакала и пошла от своей подруги, обметая свои колени полами шубы.
Она: Света! Света!.. Прости!
Света махнула безнадёжно рукой с «сотовым» телефоном.
Разговор перед первым расставанием на 3-и дня
Она: Не спеши, побудь сколько надо! Я тоже не на день. Дня три- четыре надо побыть.
Он курит и молчит.
Она: Давай посмотрим, так ли мы всё делали… (Улыбаясь). Может, что-нибудь, где-нибудь и не так? А?
Он: Я люблю тебя!
Она: Я тоже, водитель мой!
Он: Хорошо! Давай… К тому же отцу дачу подломали, а он сам не в силах починить, хорошо, до…
Она: До 10 января. С наступающим Рождеством, любимый! Это тебе.
Он: А это тебе! Не опаздывай, как обычно, в 5—30 на углу! 10 января. Я люблю тебя и буду ждать, я очень буду тебя ждать…
Она: Я тоже люб-лю тебя! И я тоже буду ждать встречи с тобой!
Герой у родителей. Отец
Он со своим отцом в зимнем январском саду; в холодном замерзшем саду; устраивают сломанную дверь.
Отец: Руки и ноги бы вырвать и местами поменять, гадёныши!
Он: Надо не закрывать; или так, формально; а если новую железную дверь поставить, спалят весь дом?!
Отец: Вот, довели народ! Раньше хоть и при коммунистах, и без попов, а воровство за грех принимали! А сейчас! Тьфу!
Нет удивительней и прекрасней места, чем зимний сад; это не мёртвое безмолвие, это затаившееся затишье жизни. Спящая красавица!
Отец: Вон смотри, снегири! Ой, до чего-же красивая птица… Ну, сделал дело – выпей смело! Давай под огурчик, с сальцем! Прямо здесь, на столе, на снегу – выпить. Смерть! (Наливают). Ну, за дверь – чтоб стояла!
Он: Что это у тебя за водка, прошлого века, что ли?
Отец: Заначка с твоей свадьбы. Мать спрятала, я нашёл. Я тут на днях перебирал старые вещи, чтоб сюда это барахло снести. Так вот сунул руку в грудной карман своего старого пиджака, а там у меня четыре «четвертных», сто рублёв, по самым старым, до перестройки этой хреновой. Так вот, смекаешь – 100 рублей по тем временам заначка знатная… Вот так и по жизни, может, чё когда ценное, нужное запрятал, а потом вспомнил, сыскал. А это-то уже и не годится, и не нужно!
Он: Давай, бать, по второй, и домой. А то холодно. «Шо-то я змёрз». Ну, за Рождество!
Отец: Да, чудно! За все пьём: за конституцию, за рождество, за 8 марта, за день пограничников. Вот чьё время-то настало – водки!
Он: Пошли!
Отец: Погоди, дай еще посмотрю… Ты мать слушайся, если чего со мной, помогай.
Он: Отец, да ладно…
Отец: Слушай, слушай… Я на тебя все написал…
Он: Отец!?
Отец: Тихо! Сестру не забывай, сам держись. Как у тебя с Элькой дела?
Он: Нормально!
Отец: Вроде она ничего у тебя. А малой хорошенький, продолжит наш род, а то у Игоря одни девки! Ладно, пошли.
Отец оглядел спокойным внимательным взглядом сад, дом, вздохнул и пошёл, опираясь на лыжную палку, по узенькой в один след протоптанной дорожке среди сугробов. Над ним пролетела стая снегирей и опустилась на ближней сливе. Отец снял большие варежки, засунул руку в карман, собрал крошки, что там были, сдул мусор и бросил крошки на снег. Потом надел варежку и пошёл, аккуратно пробираясь меж сугробов.
Героиня у своих родителей в деревне
Мать: Алена приехала, радость моя, милая моя, слава богу, дождалась! Ну, раздевайся, раздевайся!!! Сейчас я тебя покормлю. Молочка может?
Она: Спасибо. Я не голодная.
Мать: Ну, проходи, проходи… Повзрослела…
Она: А где отец? Варя?
Мать: Отец у Печенеговых. У них там трубу прорвало. А Варька бегает где-то…
Она: Как у вы тут, как здоровье?
Мать: Подруга твоя, Маша, замуж выходит: «невеста-то с приданым»; никак нынче молодежь не дождётся, чтобы всё по закону, как надо… А теперь и венчаться надумала. Всё прибегала и спрашивала, приедешь али нет… если б я знала… Григорьев умер. А Пашка Голубев руки отморозил. Под Новый год поросёнка зарезали, продали, он с радости напился… да вот она радость-то как обернулась… Ну проходи, проходи!
Она: Здоровье-то как?
Мать: Нормально! Живем! Мы же тут все вместе, нам легче. Ты-то как? Работаешь?
Она: Работаю.
Мать: Где?
Она: … в школе, лаборантом по химии.
Мать: А живёшь где?
Она: В общежитии, у нас там хорошая компания…
Нет ничего светлее того чувства, когда приезжаешь к старым родителям. Раньше, намного раньше, когда мы были безнадежно молодыми, нас радовал НАШ приезд; приезд меня – горячо любимого. А теперь, когда родители стали старенькими, нельзя врываться, как ветер, нужно входить мягким тёплым ветерком, потому что важен ПРИЕЗД К НИМ – испуганный трепет птичьего сердечка, возвращающегося весной в свой такой новый и незнакомый старый сад…
На следующий день в деревне у героини. Венчание
Удивительное всё таки дело – венчание. Неверующие наши сердца всё равно стремятся под эти арочные своды, пред лица тёмных от времени икон. Почему?… а потому, что в глубине меня всегда над золотым крестом сине-голубое, с белыми облаками нежное небо и голуби над золотым крестом. И стройны наши колоколенки как церковные свеченьки. И есть удивительная уютность пространства, где расположены наши церкви.
Утро было морозное, свежее, лёгкое, как тело после хорошего сна. Во дворе гудела старенькая «копейка».
Парень со стороны жениха (вбегая в дом): Здравствуйте, баба Кать. А Алёнка проснулась. А то вчера договорились на 12 часов, а сегодня я поутру сгонял, оказывается, записано на 11 утра, так что надо быстрее… Батюшка Алексей у нас «строгай, но справедливый».
Алёна: Сейчас, я почти готова!
Мама: Вы там с Серёгой аккуратнее, скользко, дорога плохая. Да и много не пейте.
Парень со стороны жениха: Да вы что, баб Кать, мы же не пьём.
Мама: Свобода то вам сегодня какая – венчание…
Отец: Ладно, мать. Выпить сегодня не грех. Это можно, но аккуратно.
Варя: Алён! Алён! Возьми меня с собой!
Алёна: Ну, как я возьму тебя с собой? Где ты в машине сядешь? Машина не резиновая.
Варя: А я пешком тогда пойду!
Алёна: Варька!
Варя: Чего?
Алёна: Не вздумай, получишь!
Варя: Мам, можно мне с ними. Надо присматриваться, нравы изучать.
Мать: Лучше бы уроки изучала. Ишь как вас туда тянет…
Варя: А я всё равно пойду!!!
Парень со стороны жениха: Алён, давай возьмём Варю. Она у вас худенькая. Уместимся!
Варя: Алён! Алён, Алён, ну, Алён! Будь человеком, не будь упрямым ослом. Алён! Алён…
Алёна: Отстань! Ты же всё равно не успеешь собраться.
Отец: Она то не успеет. Плохо вы её знаете.
Варя, как молния, исчезает в комнате сестры.
Алёна: Ну врорде всё, поехали мы!
Варя (вслед за ней): Алёна, я уже почти готова!
Алёна: Ладно! А то и вправду по сугробам, как конь, поскачешь.
Варя: Сеструха, я тебя люблю! Правда-правдочка!
Алёна: Ну, пока! К вечеру ждите. А Варьку сразу после венчания.
Варя: Так точно, товарищ старший научный лаборант.
Парень со стороны жениха: Ну, пойдемте. А то не успеем. До свидания, баба Катя, дядя Ваня. Вернём в целости и сохранности.
Мама: Да уж постарайтесь.
Дверь в сени захлопнулась. Быстрый весёлый разговор молодёжи рассыпался в сенях, потом на крыльце. Залаял Дружок, потом заскулил, за ластился. Потом снова залаял. Мать и отец стояли посреди вдруг опустевшей избы с влажными от слёз глазами…
Жених сел в машину, хлопнув дверкой.
Парень о стороны жениха: Маша… Маша… после, после… в такой день нельзя…
Жених открыл дверку машины, что-то хотел сказать, но потом вышел из машины. Взял невесту за руку, она посмотрела сердито, но потом улыбнулась и пошла к «копейке».
Невеста: И куда я сяду! Вы бы ещё Дружка захватили.
Алёна: Машка, не выёживайся. Варя сядет ко мне на колени. А ну
садись. Блин, матом бы не ругаться!
Захлопнулись все дверцы. Машина тронулась. Шофёр Серёга включил музыку.
Синее море, только чайки за кормой.
Синее море, и далёк наш путь домой.
Там за туманами, горькими, вечными, пьяными,
Там за туманами берег наш родной…
Невеста: Выпьем водки!
Жених: Не дури, в церковь едем!
Невеста: Да! А что не пустят!? Я хочу!
Алёна: Давайте! А то что-то холодновато.
Варя: И я буду. Надо же, надо всё узнать!
Она: Сейчас кто-то куда-то пойдет пешком. Сергей, притормози.
Варя: Дядя Серёжа, жмите. Я всё, молчу, мумия.
Парень со стороны жениха: А чё, маленько можно, праздник ведь…
В едущей машине разлили по маленькой, выпили, закусили, немного помолчали, погрустили, но потом засмеялись и подпели Коле Расторгуеву, проникновенно и хором.
Там за туманами, вечными, пьяными,
Там за туманами любят нас и ждут!!!
Праздничный стол у героя. Рождество
Стол к Рождеству собирали скоро. Так как-то у нас получается, что Новый год – праздник, а Рождество – похмелье! Мама пекла пироги. К пирогам доставались солёности: помидоры, огурчики, квашеная капуста, аджика по-среднерусски по собственному рецепту, овощное ассорти с крупными кольцами лука. Мужчины ставили стол, ставили в холодильник водку, пиво, открывали банки. Жена Владимира – Эля «строгала» салат. Ждали в гости сестру с мужем и младшего брата с его девушкой. Звонок.
Он: А, привет, привет!
Сестра: Приветик! С Рождеством!
Мама: Не успеваю, старая стала. Вот и не спорится дело-то. С Рождеством всех!
Он: Проходите.
Отец: Младший-то не звонил, убежал с утра, а куда не сказал. С Рождеством!
Он: Ну, давайте ваши новые дублёнки.
Муж сестры: Ёлки! На улице морозец!
Отец: На Рождество всегда прихватывает.
Разговаривая о том о сём, проходили по комнатам стандартной квартиры. Я всегда удивляюсь, как преображается стандартная обстановка наших малолитражных квартир, когда праздник и когда гости. Какой свет в этих простых комнатах с одним окном и с двумя коврами: один на полу, другой на стене, со стенкой и зеркалом.
Какой покой переживает душа. А застолье, как костёр, то вспыхивает, то затихает, то пламенеет общей песней, то тлеет неспешным закусыванием.
Мама: Вот и пироги с картошкой!
Он: Ну, под картошечку по маленькой.
Сестра: А этот карапуз-предводитель клана, будет есть пирог с картошкой?
Раздаётся звонок во входную дверь.
Муж сестры: Не бойтесь, не гости!
Эля: Ванечка, Ванечка… смотри, какой костюмчик. Ну-ка примерь.
Он у нас любит наряжаться.
Мама: Положите ему капустки, чтоб аппетит был.
В комнату с мороза молодые и здоровые, счастливые и весёлые вваливается младший сын, со своей дквушкой….
Младший сын: Поздравляю всех с Рождеством! А то бишь с Днем Рождения! Это нам всем.
Мама: Вот так да!
Сестра: Ну ты, Санёк, даёшь!
Огромный преогромный букет роз, живых, жадно дышащих и смотрящих на вас своими топлёно-молочными глазищами поставили в красивую голубую вазу.
После венчания, где-то в поле
Она: Ну, что же, ребята, как говорит баба Клава. Живите миром. Оно, конечно, каждому хочется, чтобы всё по его было. Да так не бывает… Долго ведь друг друга ждали. Так чего же теперь? А сегодня ещё праздник какой! Ну, давайте!
Где-то в поле, в заснеженном поле, на капоте машины не хитрая, но такая волшебная закуска: солёные огурцы, сало. Хлеб, колбаса, самогонка и «Шампанское»…
Солнечно и ветрено. Вдалеке светятся огнем крест и купола церкви, в которой только что было венчание. Молодые, смеющиеся, улыбающиеся лица.
Варя: Со счастьем! Чтобы детки, чтоб машина.
Она: Варька!
Варя: А что? Так и надо, так семья крепче.
Парень со стороны жениха: А ты откуда всё знаешь?
Варя: Я третью жизнь живу и в прошлой была отцом семейства в Бразилии.
Все хором: Где много, много диких обезьян!
Варя: Да, и по-обезьяньи могу разговаривать. Нас там в школе этому учили: у-у-у!!!
Невеста: у-у-у! Это что значит?
Варя: Шампанского хочу!
Жених: Алёна! Это Варька у вас в кого такая пьяница.
Она: В меня! Мы на жизнь пьяные. Да, сеструха? Наливайте, а то уйдём.
Жених: Ты меня любишь?
Невеста: Люблю, дурак рыжий!
Жених: Рыжий и бесстыжий!
Невеста: Давай, что ли, поцелуемся!
Жених: Давай!!!
Водитель Сергей растянул гармонь. Все дружно выпили и заплясали… Также свежо и морозно, счастье было здесь рядом, не за горами и лесами, и не за синими морями, а здесь в компании этих молодых счастливых людей… Она смотрела на смеющихся Жениха и Невесту, которые беспрестанно целовались, словно это был их кислород, и не поцелуйся они через секунду, как вместе умрут они без этого волшебного состава, как звучала надтреснутым простуженным голосом старая гармонь, электризуя всё тот же живительный волшебный кислород… Алёна не выдержала и достала сотовый телефон из сумочки, и набрала Его номер.
Герой. Застолье
Он: Давайте выпьем за нашу мамулю, за пироги и за ваше, родители, здоровье. Живите долго. А мы постараемся вас не огорчать…
Мама: Мы с отцом за вас выпьем. Детки наши дорогие. Сердце наше радуется, видя вас всех вместе. Приезжайте, не забывайте нас…
Младший брат: А я и не уезжал… мы с Натальей с вами жить будем.
Будем детей рожать, а вы их воспитывать, да пирогами кормить.
Сестра: За вас!
Эля: Здоровья!
Отец: Живите вместе дружно. Ну, давайте! Ладно, мать, плакать-то.
Мама: Я от радости.
Отец: Ну, давайте, дети!
У Него зазвонил «сотовый».
Младший брат: На время тостов и застолий «сотовые» отключить!
Он (выпивает и включает «сотовый» телефон): Да! Аллё!
Она: Аллё!!!
……
Предисловие первооткрывателя этих записок
Эта рукопись была найдена мною в прикроватной тумбочке в городе С…, в драматическом театре которого я ставил спектакль. Однокомнатную квартиру для меня снимал театр. До меня в ней жили все приезжие режиссёры и художники. На протяжении десяти лет я пытался найти автора этих записок, но никто не обнаружил себя! Так ведь бывает! Этот «путешествующий текст», вернее всего, был написан кем-то для себя. Рукопись могла оказаться в разных местах и в разное время, пока Сама для себя не выбрала хозяина – меня. Потому я и решил открыть её читателям! Подозреваю, что Она этого ОЧЕНЬ хотела.
12 НЕПРИДУМАННЫХ РАССКАЗОВ
ИЛИ ДНЕВНИКИ РУССКОГО ДОН ЖУАНА
Если вы решили прочитать эту книгу,
то начинайте и читайте её!
(Из разговора Ж.Б.Мольера с книгопродавцем)
Я родился в январе, и решил для себя, что исключу в этом месяце игру случая, что преследует меня в течение года. Этот месяц полностью будет подчинён моей воле, по крайней мере, я буду стараться, чтоб это было так. И когда решил реализовать этот план, я пришёл к странному результату – пришёл к «плачу в жилетку»! Вот тебе, бабушка, и «Юрьев день». ПЛАЧ (но не Ярославны): Господи, дорогой, что же это мы делаем. Как же несуразно, глупо проживаем отведённые нам года… Часы и минуты! Какой только ерундой не наполнены наши будни?
Ерунда первая: Подольше поспать утром!
Вот, к примеру, я сел записать опыт этого месяца, заставил себя сесть писать, но по правде говоря, хотел это сделать ещё вчера… Вчера я ложился спать с мечтой, с хорошей мыслью – я должен дописать свой дневник, осталось всего пять месяцев, пять встреч. Но что я сделал утром? Я проснулся и понял, что должен еще поспать, должен выспаться, словно сегодняшнее утро последнее в моей жизни. Я должен досмотреть сон! Но ведь сон этот не последний, а день единственный и неповторимый, и такого утра уже никогда не будет.
Ерунда вторая: Пить алкоголь на ночь!
Тут ещё сложнее, потому что в свои сорок лет про это всё знаешь! Знаешь, как всё будет по минутам с самого просыпания. В результате день вычеркнут. Организм проваландался как-то… И вот долгожданный вечер! Так и провалился твой день, а ведь это тоже твой единственный день!
Ерунда третья: Не кори себя за вчерашнюю вспыльчивость!
Вчерашнее есть вчерашнее, совершённый поступок есть уже совершённый поступок. Это прошлое. А прошлое работает по другим законам, не давай шанса прошлому в твоём настоящем. А если беспокойство не оставляет, соверши анти поступок вчерашнему: извинись! Попроси прощения! И закончим на этом.
Ерунда четвёртая: Празднословие.…
Как можно столько говорить, потоки великого потопа, ничто не сравнится с нашим желанием болтать всякую фигню часами. Нет цели – не говори! Но есть одно исключение: ВЫГОВОРИТЬСЯ! Это лекарство, это терапия, это клапан высоко давления, это ваша гуманитарная помощь самому себе!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/leonid-chigin/znak-kozeroga-sbornik-rasskazov-69527611/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Леонид Чигин
Тип: электронная книга
Жанр: Эротические романы
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 30.05.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Предисловие:Уважаемые читатели, надо прочитать эту книгу! Она писалась в течении 30 лет… Моей жизни, вашей жизни и жизни нашей страны, это не документальное повествование – это эмоциональная вольтова дуга нашей общей судьбы! Пусть впредь она будет счастливее!!! Книга содержит нецензурную брань.