Главная страница | Современные любовные романы | Вечерний караван

Вечерний караван
Артем Андреевич Белоусов


Безработный интеллигент, живущий на шеях своих родителей и пассии, уже давно разочаровался в любви, предпочтя ей размеренность и комфорт. Неудачливый любитель гонконгских боевиков, наоборот, верит в то, что судьба заготовила для него "ту единственную", находясь в безрезультатных поисках своей второй половинки. Жизни обоих кардинально меняются в один день – 10 июля. Две истории о безнадежных романтиках, пытающихся найти себя на залитых солнцем улицах города.





Артем Белоусов

Вечерний караван





I


Я никогда не любил общественный транспорт. Толкотня, духота и остальные прелести дешёвого проезда были вытеснены из моей жизни при первой же возможности, а именно – карманными деньгами от родителей, что, звеня и шелестя на радость водителям, перетекали из моих карманов в бардачки их неухоженных автомобилей.

Что сегодня вынудило меня вернуться к успевшим покрыться пылью истокам передвижения моего тела по городским мостовым? Окажись я пару лет назад в подобной ситуации, я, старающийся найти во всем свои плюсы, с улыбкой полоумного ответил бы, что все дело в сладкой ностальгии по беззаботному отрочеству, неотъемлемой частью которого являлись частые поездки на автобусе от моего дома до центральных парков и скверов. По воспоминаниям, вояжи сопровождались вонью от потных людей с озлобленными физиономиями, которые будто никогда не выбираются из одного и того же автобуса годами, словно там они и были зачаты, а цель их жизни – кататься по кругу будто белки в колесе, не давая случайным пассажирам чувствовать чрезмерный комфорт. Быть может, иногда их выпускают на волю на пару минут точно по календарю – для смены одежды, подобающей нужному времени года, дабы летом быть недовольными и покрытыми испариной настолько, чтобы не падать в обморок от смрада и теплового удара, а зимой – промерзшими, но не околевшими, и всё такими же недовольными. Но, успев зачерстветь и поубавить оптимистичный пыл, на сегодняшний день я отвечу прозаичнее – если бы вчера я отказался от ненужной бутылки вина, что продолжает напоминать о себе похмельем, то сегодня под моей пятой точкой было бы кожаное сиденье Kia Rio, а не оголившийся из-под разорванной в клочья ткани пластик.

К автобусному остановочному павильону подходит пара. Я, разлегшийся на лавочке под козырьком подобно бездомному, начинаю прислушиваться к разговору. Ругань. Скрытые от глаз предплечьем, покоящимся на моем лице от слепящего солнца, бранящиеся, судя по их голосам, все ближе и ближе. Свесив руку и щурясь от лучей и криков, что совместно наносят по моей голове удары, отдающиеся тупой болью в висках, я привстаю со своей общественной лежанки и устраиваюсь на ней так, как это принято у большинства горожан.

Новоприбывшими оказываются мужчина и женщина средних лет. Она – обвешанная пакетами, в оголяющем пузо топике со стразами и леггинсах, трещащих на бедрах по швам; он – с бутылкой пива, в замусоленной майке и штанах с лампасами. Стараясь не прыснуть от комичной картины, я вслушиваюсь в их разговор на повышенных тонах.

– …Да я батрачил всю неделю и не могу выпить?

– Ты уже пьешь как свинья второй день.

– А ты выглядишь как свинья, я же молчу…

Последняя фраза скатывает диалог в истошный гвалт, схожий с тем, что мне доводилось слышать из телевизора в далеком детстве при просмотре телепрограммы на National Geographic, посвященной быту ревунов. Смех сквозь слезы – голова раскалывается все сильнее, и к моей отраде пара не планирует останавливаться, все увеличивая децибелы в своем выступлении. Нащупав наушники в кармане, я затыкаю себе уши, молясь, чтобы моя музыка смогла переглушить говорливую чету. Запустив плейлист на телефоне, я обращаю внимание на табло. Двойка придет в 19:05. Сверяюсь со временем – еще две минуты для концерта двух влюбленных, что продолжают обсуждать, кто же таки больше похож на свинью. Музыкальной подложкой для их концерта выступила «Happy Families», от чего сдерживать смех становится крайне затруднительным испытанием.

Супруги, не обращая внимания на мое присутствие, шествуют в сторону скамьи. Ни на секунду не прекращая обоюдного обмена оскорблениями, они усаживаются по обе стороны от моего несчастного тела, от чего оно оказывается зажатым в тиски между двух противоборствующих сторон. В воздухе повисает аромат из смеси едкого парфюма и дешевого пойла – вкупе с моим похмельем к моей задаче не рассмеяться добавляется новая – изо всех сил сдержать подходящие к горлу рвотные позывы. Свозь музыку до меня доносятся обрывки оскорблений со стороны женщины. Одно из них явно задевает мужчину за живое – только набрав пива в рот, он его тут же выплевывает в сторону – повезло, что не прямо мне в лицо, – и начинает пуще прежнего выкрикивать обвинительные речи в сторону своей суженной.

Экран блокировки на телефоне показывает 19:04. Из наушников доносится тонущий в звуках склоки голос Дэна Трейси, повествующий о первой встрече будущих членов счастливого семейства в лондонском панк-клубе The Roxy. Мое воображение не заставляет себя ждать, и в мгновение ока остатки волос на голове джентльмена по правое плечо от меня перекрашиваются в кислотно-зеленый, а на переносице дамы его сердца возникает бридж. Взявшись за руки, они встают со скамьи и начинают неистово отплясывать пого.

Из мира грез меня достало то, что играющая музыка стала чересчур различимой, избавившись от назойливого шума на фоне. Чета замолкла, а их четыре глаза прожигали мой профиль с обеих сторон. Похоже, одна из задач полностью провалена. Прокашлявшись, я с радушной улыбкой оборачиваюсь к мужчине. В его губах перекатывается сигарета, а ноздри напоминают две черные дыры, что еще чуть-чуть и засосут мое хлипкое тело в свое бескрайнее пространство, очерченное торчащими волосиками. Поняв, что он явно не в настроении, я решаю одарить своей разряжающей обстановку улыбкой его супругу. Ее лицо мне показалось еще более обозленным, а нос вблизи и вправду оказался похожим на пятачок, от чего я вновь заливаюсь смехом. Просмеявшись, я задумчиво цитирую открывающие строки из «Анны Карениной», после чего, потупив голову, окончательно замолкаю и начинаю отсчитывать секунды до приезда вожделенного транспорта.

Если верить внутреннему секундомеру, то до прибытия спасительного автобуса, обдавшего меня знойным ветерком, прошло всего восемнадцать секунд. Если же довериться ощущениям – прошло не меньше часа. Вскочив со скамейки, я, ощущая сверлящие мой затылок взгляды, со всех ног запрыгиваю в транспорт, приветливо открывший свои двери. Чета же, потеряв общего врага в моем лице, тут же возобновляет междоусобную склоку.

*

Мои опасения были напрасны – в салоне не было толкотни, а кое-где даже зияли свободные места. Расплатившись с кондуктором, я опускаюсь на сиденье возле окна, параллельно успев извиниться перед моим соседом по правую руку за вероломно задетый мною туфель. Поправив наушники, я обращаюсь к окну, разглядывая уже заученный пейзаж проспекта. Песня сменяется, на место сырой гитары с гулкими том-томами приходят звон колоколов и воздушные клавишные. «A Summer Long Since Passed». Головной боли уже почти нет – видимо, встряска на остановке пошла мне только во благо. Вспоминая диалоги о свинье, я вновь улыбаюсь, раздумывая о том, кто же по итогу вышел победителем в этой равной схватке. Маргинальное равноправие во всей красе. Я бегло оглядываю салон автобуса…

Девушка, чей взгляд за линзами роговых очков, встретившись с моим, смущенно отводится хозяйкой в сторону окна . Легкое покалывание в кончинах пальцев. Чувство, что, как мне казалось, я уже успел забыть, накрывает меня по самую макушку. Я закрываю глаза, стараясь привести свои мысли в порядок. Просто симпатичная девушка, которую я заинтересовал. Ничего такого. Сколько их было на моей памяти? Десятки? Ничего необычного, всего лишь пробудились гормоны. Обращать внимание на подобное – попытка запрыгнуть в ялик юношества, что уже как пару лет отчалил в последний путь. Просто девушка.

Стараясь оболванить самого себя, я снова отворачиваюсь к окну, внимательно вчитываясь в вывески заведений, раскинутых по всей траектории моего маршрута. Бесчисленные шаурмичные – здесь, в Ч., вы никогда не останетесь голодным, пускай это и чревато несварением и смертью от язвы.

Вновь поднимаю глаза. Встреча взглядов. Еле уловимая улыбка в ответ. Одергиваю себя и зажмуриваюсь, повторяя в своей голове словно мантру цель поездки. Автобус замедляет свой ход, открывая свои двери для всяк желающего к выходу. Мой сосед встает с места и покидает дизельное детище омнибуса, оставляя меня наедине с попытками не замечать ту, чей взгляд я продолжаю ощущать на своем лице. В песне зазвучал нежный вокализ Вирджинии Эстли, вырисовывая в моей фантазии полет поднятых ветром цветов качима. Картина вытесняет собой священное заклинание. Я сдаюсь. Цветы летят по загруженным автострадам, маневрируя меж потоков автомобилей. Поднявшись ввысь, цветочное шествие разлетается в разные стороны, поселившись на безоблачном небе в качестве дневных звезд. Весь небосвод усеян маленькими белыми благоухающими точками. В нос ударяет сладковатый аромат. Я чувствую слабо ощутимое прикосновение к своему колену.

Девушка в в роговых очках стоит возле меня, держась за горизонтальный поручень над нашими головами. Присев на ранее опустевшее сидение, она начинает рыскать в своей сумке. Я, наблюдая за этим, хочу что-то сказать, но слова предательски вылетают из головы, ставя меня перед выбором – молчать в тряпочку и ждать, пока моя новая знакомая волшебно щелкнет пальцами, дабы с меня были сняты чары на безмолвие, либо же мычать как душевнобольной. Рационально выбрав первое, я заинтересованно наблюдаю за ее борьбой с сумкой-шоппером, что, по всей видимости, обладала сверхъестественными особенностями – попутчица, чье лицо сейчас выражало крайнюю обеспокоенность, все также безуспешно продолжала поиски в казавшемся бездонным тканевом пространстве.

Неподдельная радость озаряет до этого хмурое лицо, и на солнечный свет, что залил собой весь салон автобуса, из своего прежнего дома является скетчбук на кольцах. Передав его мне, ее рука вновь скрывается в шоппере, но на этот раз поисковые работы занимают всего несколько секунд. Выудив карандаш из внешнего кармана, девушка забирает у меня блокнот. Прикусив феррул, она с прищуром осматривает меня, после чего открывает скетчбук и стремительным росчерком пишет послание, состоящее из одного слова. Передав мне блокнот вместе с карандашом, моя новая знакомая опускает взгляд на покрытый резиновым ковриком пол, ритмично постукивая по нему подошвой своих кед.

«Привет»

Растерянность все еще со мной – ее выдает трудночитаемый почерк, которым я силюсь скопировать приветствие буква в букву. Еле как нарисовав шесть каракулей, лишь отдаленно похожих на представителей алфавита, я кладу наш бумажный островок для коммуникации ей на ноги. Забрав у меня карандаш, девушка внимательно осматривает мое послание. Убрав свисающую прядь волос за ухо, она открывает моим глазам наушник. Должно быть, со стороны мы выглядим как двое глухонемых подростков, чьи отофоны от переизбытка чувств вышли из строя. Эта мысль меня настолько умиляет, что я расплываюсь в улыбке. Заметив это, попутчица отвечает тем же, после чего начинает писать второе послание уже на следующей странице. Закончив его, в этот раз она не передает мне стило с блокнотом, вместо этого демонстрируя выведенное на бумаге прямо из своих рук.

«Ты выходишь на повороте у леса?»

Я, уже успевший позабыть пункт назначения, утвердительно киваю головой, только после выказанного ответа вспоминая, что так оно и есть. Уже знакомая мне неявная улыбка, что отдается разливающимся теплом в груди. Быстро написав ответ, девушка вручает мне блокнот.

«Коллега»

Боднув меня лбом в плечо, она указывает жестом, что теперь моя очередь задавать вопрос. С непосредственностью ребенка, ожидающего, каким фокусом его развлекут на этот раз, она опускает голову на свои ладони, переводя взгляд с моего лица на лист и обратно. Я же, постукивая ластиком карандаша по бумаге, стараюсь упорядочить мысли, что хаотично летают в моей голове, отказываясь от какой-либо навязанной моими беспомощными потугами структурированности. Не сумев сформулировать вопрос, я вывожу следующее:

«Своим появлением ты выбила меня из колеи»

Прочитав мое замечание, девушка, прикусив губу, выхватила у меня карандаш, указательным пальцем скомандовав мне взять скетчбук в руки и протянуть его в ее сторону. Как только я выполнил поручение, она с неимоверной скоростью принялась за очередное письмо.

Сейчас она походила на художника, на весу рисующего мой портрет в порыве творческого вдохновения, – что на деле было недалеко от правды, ведь мастерство портретиста состоит в умении заглянуть внутрь человека, чтобы уловить его суть. Попроси она рассказать меня о потаенных секретах, скрытых от глаз самых близких людей, я бы ни секунды не раздумывая выдал ей список всех скелетов прошлого. Я был на крючке. Осознание этого не стало для меня драмой, на которую я рассчитывал при первом взгляде на нее. Да, потом, через пару остановок, когда мы разойдемся, и я приду в свое изначальное состояние, в котором я пребывал уже как несколько лет, все моральные вопросы, дилеммы и попытки объясниться перед самим собой за произошедшее вернуться с утроенной силой. Но сейчас я отдался чувству, эмоции, что подобно Фениксу восстали из пепла, застав меня врасплох и обезоружив того, кто в тайне мечтал об этом годами.

Мне захотелось получше разглядеть черты новой знакомой, дабы оставить ее в своей жизни хотя бы образом, картинкой, к которой я смогу обращаться в моменты необходимости; в мгновения, когда мне нужно будет доказывать самому себе, что мое сердце по-прежнему сделано не из камня. Большие глаза со стрелками-хвостиками, аккуратный нос с кончиком вверх, прическа чуть длиннее классического каре. Но, к сожалению, главного зафиксировать на фотопленке под названием «память» мне бы не удалось при всем моем желании. Что-то неуловимое, труднообъяснимое вынуждало меня созерцать ее лицо, обрамленное русыми, чутка непослушными волосами. Она дышала жизнью. Благоухала ей, как цветы гипсофилы, что распустились на небосводе в моих недавних грезах. Быть может, дело в мимике и движениях – то, как она покусывала карандаш, хмурясь из-за обдумывания нового послания для меня; то, как поднимала глаза и, встречаясь с моим взглядом, мимолетно улыбалась, пока по ее щекам пробегали огненные зайчики; то, как ее нога, вторя ритму автобуса, что подпрыгивал на дорожных выбоинах, чуть касалась коврика носком; то, как…

Вихрь грез был прерван легким постукиванием ластика по моей коленке. Вскинув брови, девушка провела ладонью у моих глаз. Вновь улыбнулся как последний дурак. Улыбка в ответ. Развернув блокнот к себе, я обнаруживаю, что огромное послание, которое моя спутница так старательно выводила на листе, полностью закрашено карандашом, а вместо него, чуть ниже, емкое предложение в одну строку.

«Поняла, что ты не успеешь прочитать, ведь нам выходить на следующей»

Взяв мою руку, она встала с сидения, потянув меня за собой. Чуть не выронив скетчбук, я, стараясь не упасть, последовал за ней, проскальзывая меж пассажиров. Автобус с шумом затормозил, открыв свои двери.

*

Оказавшись на раскаленной от июльского солнца улице, мы молча двинулись вперед. Девушка слукавила – вышли мы на несколько остановок раньше необходимого, но кто я такой, чтобы возражать и отказываться от совместной прогулки?

Тополиный пух, в этом году взявший бразды правления над улицами позже положенного, витал над нашими головами, пока мы неспешно брели в сторону леса, каждый погруженный в свои мысли под собственный аккомпанемент, доносящийся из наушников. Интересно, с какой музыкой у нее будет ассоциироваться наша встреча?

Девушка, до этого держащая мою руку за предплечье, пробежала пальцами в сторону кисти, вложив свою ладонь в мою. Переплетение пальцев. Уже знакомые покалывание в подушечках и тепло, разливающееся в груди. Я, по-прежнему волочащийся позади, решаюсь поравняться.

Обмен взглядами; мимолетные улыбки; смущение; глаза в пол.

По правую сторону от нас проносится юная компания детей на велосипедах – явный признак того, что мы приблизились к парку, выстроенному у начала леса, что в нынешнее время года всегда взрывается от голосов особо активного населения города. Мы, не сговариваясь, замедляем свой шаг. Ни я, ни моя спутница не хотим неотвратимого окончания чарующего мгновения. Стараясь обмануть безжалостное время, девушка меняет курс нашего пути, сменяя оживленный проспект на поросшие кустами дворы, скрытые за монолитным фундаментом пятиэтажных домов, которые, по ощущениям, всегда являлись единым многокилометровым зданием, протараненным дорожными перекрестками. Мы оба знаем, что нам нужно в противоположную сторону. Мы оба даем негласное согласие на самообман.

Шум оживленного проспекта, до этого беспардонно вклинивающийся в музыку, сопровождающую мои уши с самого выхода из дома, отступает, оставляя меня наедине с безлюдным двором, дребезжащим звуком скрипок и безымянной соратницей по прогулке. Девушка ускоряет шаг, я стараюсь не отставать. Предметом ее заинтересованности оказывается клумба возле одного из подъездов, на которой произрастают большие ярко-желтые подсолнухи. Вещь и вправду редко встречаемая в городской среде. Перелезши через низкую ограду и все также не выпуская мою ладонь из своей вытянутой руки, она с упорством, сравнимым с настойчивостью Хлое в обольщении Фредерика Карреле, пытается беззастенчиво вырвать цветок из цепких лап разрыхленной земли. Изначально готовый помочь с учиненным варварством над бедной грядкой, я отвлекаюсь на прежде незамеченную мною деталь. На внутренней стороне предплечья девушки красуются небольшие латинские буквы, выведенные изящными черными линиями.

ILY

Аббревиатура от «Я люблю тебя». Кто адресат этого послания? Для меня это не так важно. Айли. Имя, которое останется высеченным в моем нутре; имя, хозяйка которого будет незвано приходить в мои сны, захватывая над ними власть на радость моему подсознанию.

Айли все же удается сорвать один из подсолнухов. Довольная собой, она вручает мне цветок. Отряхнув свой джинсовый черный сарафан, девушка покидает место преступления, и наш путь, прерванный сиюминутным актом вандализма, продолжается. Двор за двором, мы медленно ступаем меж груд припаркованных автомобилей, временами нарушая спокойствие мирно прогуливающихся по тротуару голубей, что взмывают в небо, не рискуя воспрепятствовать нашему уединению.

Сделав крюк, мы вновь оказываемся на проспекте. Наша поступь продолжается. До финала приключения осталось буквально несколько минут – вдали становится различимым здание, у которого нам придется расстаться.

Сколько песен, проигранных сегодня по чистой случайности, навсегда будут связаны с Айли и этим июльским вечером? Сколько из них будут отдаваться жгучей болью спустя недели, месяцы, годы, что пройдут в постоянном ожидании нашей второй встречи, которой, быть может, и не суждено случиться?

Я чувствую внутреннее напряжение, мои ноги становятся ватными. На расстоянии вытянутой руки – черный витиеватый забор, за которым высится постройка, что своим исполинским видом вынуждает меня проклинать ее в разы сильнее, чем она того заслуживает.

Шаг. Второй шаг. Третий.

Я останавливаюсь. Мои пальцы выскальзывают из ладони Айли. Ее поступь, словно по инерции, продолжается. Пройдя еще несколько метров, девушка замирает, после чего разворачивается и не спеша шагает в мою сторону. Стараясь не смотреть мне в лицо, Айли берет блокнот из моей свисающей ладони. Открыв его на последней странице, она медленно выводит буквы карандашом. Замявшись, девушка достает телефон, смотрит на экран блокировки, после чего, убрав его обратно в карман, продолжает запись. Закончив, Айли вырывает страницу и вручает ее мне вместе с карандашом. Последний обмен взглядами. В словах нет надобности, наши глаза говорят за нас.

Прощальные улыбки. Айли разворачивается и уходит прочь. Мне остается смотреть ей в след, стоя посреди улицы с цветком подсолнуха, приковывая к себе взоры окружающих, до которых мне нет никакого дела. Наверняка их жизни текут в размеренном русле, равно как и моя еще час назад. Забавно, как одно событие способно в корне изменить бытие, казавшееся изученным вдоль и поперек.

В момент, когда Айли окончательно растворилась в толпе зевак, снующих подобно муравьям в своем муравейнике, выстроенном из асфальта и бетона, я решаюсь посмотреть на финальное слово своего потерянного спутника.

«10 июля, 19:** – 19:55»

Последняя реплика в нашем молчаливом диалоге оказывается за мной. Улыбнувшись из-за предоставленной мне привилегии, я стираю ластиком звездочки, вписывая на их место «05». Чуть выше указанной даты грифель касается бумаги песочного цвета, оставляя после себя два лаконичных предложения.

Забирать страницу из блокнота с собой было бы чересчур опрометчиво – излишние вопросы и последующие объяснения мне ни к чему, омрачать подобным сегодняшние события мне хотелось в последнюю очередь. Пусть остается здесь.

Склонившись, я бережно кладу лист на тротуар и, перед тем как уйти восвояси, в последний раз окидываю взглядом написанное.

«Дата, когда я полюбил автобусы.

Спасибо, ILY»




II


Я никогда не любил посетителей алкомаркетов. Стандартная ситуация – пока я раскладываю бутылки с отравой по полкам, стараясь не напутать позиции и ценники, всегда найдется напыщенный любитель пропустить бутылку-другую подешевле, при этом строящий из себя ценителя мельчайших ноток в очередной бормотухе, которая ему не по карману. Сегодняшний вечер не стал исключением.

Мужчина тяжело дышал мне в спину, пока я доставал из ящика штофы с бренди. Мой старый знакомый, чей запах мне роднее, чем его лицо – последний месяц он стал завсегдатаем нашего магазинчика. Кашлянув третий раз в попытке обратить мое внимание на себя, любителю дегустации нашего ассортимента по красному ценнику все же это удается – до моих ноздрей доносится перегар, настоянный в недрах его желудка, вынуждающий меня скривить лицо из-за подошедшего рвотного позыва. Обернувшись, я выдавил из себя улыбку, что больше походила на оскал голодной бездомной собаки.

– Снова ты.

Икнув, мужчина с трудом выдавил из себя «Снова я».

– Пойдем сразу на кассу? Или мне вновь устроить тебе экскурс в лучшие новозеландские вина?

За все наши встречи я уже успел заучить, сколько времени ему потребуется на ответ. Около тридцати секунд. Вновь оскалившись в стремлении продемонстрировать свою пассивную доброжелательность, я разворачиваюсь к ящику и продолжаю возню с бутылками.

– Нет, с..сегодня я бы хотел узнать побольше о видах вис..вискск… ты понял.

Из динамика, находящегося над стеллажом с водочной продукцией, начинает играть композиция «He Ain't Heavy, He's My Brother» в исполнении The Hollies – за время своей работы я успел заучить весь музыкальный репертуар, звучащий в стенах нашего магазина. По всей видимости, администратор, увидев нашу уже успевшей стать знаменитой в узких кругах пару, решил при помощи проникновенной песни расположить меня с покупателем друг к другу. К сожалению, это не помогло.

– Слушай, мы оба знаем, на что ты рассчитываешь. Ровно на то, что было вчера. И будет завтра. Я буду битый час распинаться тебе о том, какое вино лучше подойдет к морской кухне, в чем различие купажированного, солодового и зернового виски. Пройдет сорок минут. Ты, пошатываясь, выслушаешь мою лекцию. А затем мы пойдем… – я повернулся к своему старому знакомому и, взяв его за плечо одной рукой, указал другой в сторону прикассовой стойки. – …туда. И возьмем пару твоих любимых фунфыриков. Ты вывалишь всю свою наличность на монетницу. Я буду с улыбкой подсчитывать каждую копейку. Окажется, что там не хватает и половины от необходимой суммы. Ты попросишь записать тебя в книгу должников, которой, по секрету, у нас нет. Потому что ты единственный и неповторимый во всей округе. Я отвечу, что не вопрос, ведь ты наш постоянный клиент. Трясущимися руками ты возьмешь бутыльки и, возможно, один из них выскользнет из твоих рук. Я скажу, что ничего страшного, я все уберу. Ты поблагодаришь меня, моего отца, моего деда, эту страну, бога за проявленную любезность. И с чувством выполненного долга перед своей печенью покинешь салон, сев на лесенках у входа. Но, но… – я приложил указательные и средние пальцы к вискам мужчины, повернув его голову в сторону часов, висящих над входными дверьми. – не сегодня, друг. Сосредоточься, постарайся сфокусировать свой взгляд на циферблате. Я знаю, для тебя это сложно, но попробуй пойти на такой подвиг ради меня. Время 19:55. Через пять минут наш магазин закрывает двери для всяк сюда входящего, потому что начнется инвентаризация. Поэтому я предлагаю тебе пропустить доклад об алкогольной культуре и сразу перейти к делу. На сегодня без прелюдий.

Выпустив голову бедолаги, что и вправду щурился в попытках разглядеть ход стрелок, я, сверля его взглядом исподлобья, начал ожидать знаменательного решения, способного подорвать устоявшиеся и уже успевшие осточертеть традиции. Мужчина, качнувшись в сторону и еле устояв на ногах, замычал. Такой ответ меня не устраивает. Вновь взяв его голову в руки, я развернул ее к своему лицу, решив устроить очную дуэль. Смотря в его невидящие глаза, я тряс голову в надежде, что так я смогу наладить шестеренки в его мозгу, дабы вместо мычания до моих ушей начали доноситься членораздельные слова. Не знаю, совпадение или нет, но во время встряски я действительно начал слышать сначала буквы, а затем и полноценные слова.

– Н..не…не-не-не…не-не-не-не… Так не пойдет, я кл…клиент… – рыгнув, посетитель с трудом продолжил. – и я хочу знать, чем отличаются разные в..виды вискск… ты понял.

Меня пробирает истерический смех. Улыбаясь, хлопая и отбивая аритмичную чечетку подошвами своей обуви, я энергично киваю головой.

– И я… зови админс…админист… ты понял.

– О, я вас услышал. – похлопав по плечу амбассадора нашей продукции, я побежал меж стеллажей. – Дядя Гашим! Дядя Гашим, подойдите! Срочно, дядя Гашим!

Подбежав к кассе, я перевесился через транспортерную ленту, схватил микрофон для связи с администрацией и начал вопить в него имя своего дяди. Комната администрации отворилась, из нее показался грузный мужчина средних лет, одетый в футболку-поло и черные широкие брюки, которые, по моим воспоминаниям, он носил еще в ту пору, когда я был детсадовцем. Подойдя ко мне и отвесив дежурный подзатыльник, дядя поинтересовался в чем дело. Я указал пальцем на пошатывающегося клиента, разглядывающего бутылки бренди. Кивнув, дядя рукой скомандовал следовать за ним. Подойдя к горе-покупателю вплотную, он захотел обратиться к нему, но дошедший букет, месяцами настоянный на самом дешевом спирте, разрушил эти планы. Отступив на несколько шагов назад, дядя Гашим, переведя дух, со второй попытки все же смог успешно начать диалог.

– Здравствуйте, продавец-консультант оповестил меня, что у вас возникли какие-то вопросы?

Мужчина проигнорировал слова дяди – все его внимание было сосредоточено на сосудах с темной жидкостью.

– Вы меня слышите?

Вместо ответа покупатель потянулся к «Cardenal Mendoza» тридцатилетней выдержки – предмету гордости нашей торговой точки, из-за своей дороговизны пылившемуся на полке со дня открытия. Чуть не опрокинув его соседей на пол, пьянчуга все же смог вытащить бутылку с полки. Дядя с натянутой благожелательной улыбкой с силой выхватил ее из его рук и поставил обратно, не дав продолжиться любви с первого взгляда. Он вновь попытался достучаться до клиента, но и эта попытка оказалась тщетной – все внимание гостя было сосредоточено на испанском бренди. Увидев, что дядя Гашим настроен серьезно, я все же решил намекнуть ему на бессмысленность его потуг.

– Дядя, у нас инвентаризация… – я взглянул на часы. – …должна была начаться вот уже как четыре минуты назад. Он невменяемый. Может, мы его просто выведем отсюда?

– Мы не можем, клиент всегда прав. Нужно узнать, что ему нужно и подобающе обслужить.

– Как можно обслужить клиента, чьи мозги настолько проспиртованы, что по всевозможным факторам он куда ближе к бутылке водки, нежели к человеку?

Очередной подзатыльник. Согласен, перебор.

– Клиент. Всегда. Прав.

Мужчина, по всей видимости сумевший запустить свои мыслительные процессы, замычал в поддержку слов моего дяди, от чего тот расплылся в улыбке.

– Видишь, к каждому покупателю просто необходимо найти ключик. Подход. – дядя развернулся на пятках туфель к клиенту. – так что за вопросы у вас?

– Я хотел, чтобы ваш подчн…подчиненный рассказал о видах виски. А он мне нагрбр… он грубиян, в общем. – моя характеристика была произнесена на таком предсмертном выдохе, что мне показалось, что на этот подвиг ему потребовалась вся жизненная энергия, теплящаяся в нем где-то между печенью и поджелудочной.

– Ох, я приношу извинения от нашего магазина. Само собой, он понесет наказание. Штраф.

– Штраф? – мои глаза округлились до размеров чайных блюдец. – за что? За его прострацию? Он по горло в долгах, я вообще не понимаю, зачем мы продолжаем его пускать сюда.

– Ты договоришься до того, что я в этом месяце выплачу тебе лишь половину от оклада. А сейчас ты ответишь на все беспокоящие нашего дорого гостя вопросы.

– Прекрасно. А инвентаризацию мне проводить ночью?

– Если потребуется, то да. – дядя по-дружески положил свою руку на плечо покупателя, что сейчас стоял с самодовольной улыбкой, иногда нарушаемой икотой. – непредвиденные обстоятельства – это то, чем славится наш бизнес, уж поверьте.

– Да я в..вер…вр… ты понял.

– Конечно понял. И наш продавец-консультант это понимает, но зачем-то решил сегодня превратить наш магазин, славящийся уважением к каждому зашедшему клиенту, в базар. Ты меня услышал. – дядя потряс перед поим лицом указательным пальцем, после чего отправился обратно в свои покои, напоследок показательно хлопнув дверью в кабинет.

Я передразнил его последние слова, меча искрами из глаз в сторону дверного полотна, из-за которого доносились обрывки криков, издаваемых телевизором. Смотрит свои любимые политические шоу, а я должен тут страдать. Я посмотрел на свое сегодняшнее бремя, что полностью разрушило мои планы на эту ночь. Прикрыв веки, оно тяжело сопело. Уснуло на своих двоих. К черту. Я, попросив подождать меня здесь и услышав сонное «угу» в ответ, отправился к кабинету администратора. Войдя без стука, я взял пульт со стола и выключил телевизор, на что дядя, вскочив с кресла, захотел в который раз обрушить на мой затылок удар ладонью, но я, являясь с детства ярым приверженцем гонконгских фильмов про единоборства, умело парирую его замах, отбегая в сторону. Удивленный своей проворностью, я вскидываю руки по направлению к дяде, что и вправду срабатывает – он останавливается. Мы оба ошарашенно глядим друг на друга. Простояв как истуканы несколько секунд, я, сглотнув комок в горле, решаюсь нарушить повисшую тишину, что так несвойственна этой комнате.

– Дядя, мы договаривались. Сегодня я уйду раньше. У меня важная встреча. И если я не уложусь до девяти из-за забулдыги, то ты будешь заниматься описью в гордом одиночестве.

Я по-прежнему держу руки вытянутыми, ожидая момента, когда дядя, не выдержав нехарактерной для меня самоуверенности, бросится в мою сторону подобно со всей дури летящему футбольному мячу. Вместо этого он смотрит на меня как на идиота. Поза, свойственная крабам, сделало свое дело. Молча подойдя ко мне, дядя достает из моих застывших пальцев пульт, после чего возвращается к своему креслу. Усевшись, он включает телевизор. Крики телеведущего и гостей его студии. Я продолжаю стоять, ожидая словесной реакции на совершенный мной мятеж. Дядя, уставившись в экран телевизора, начинает покачивать головой и цыкать. Не отрываясь от просмотра телешоу, он устраивается в своем кресле повальяжнее, прокашливается, после чего обращается ко мне.

– Ну посмотрите на него. Опять какая-то малолетняя профура улыбнулась ему в ответ на улице, а этот дурак готов бросить все свои дела ради того, чтобы носиться за ней как бездомная дворняга за кошкой. В ко…

– Дядя Гашим, не говори так про нее. – Я в одночасье осмелел, решившись перебить своего родственника. – Я чувствую, что она та самая.

– Дорогой, я слышу это не впервой. По началу они все «те самые», а через пару дней в разговоре с тобой они оказываются потаскушками. Затем на их место приходят следующие. И так до бесконечности. А часы недоработок никто мне не компенсирует.

– Сейчас совершенно другая история. Давай мне в три раза больше подзатыльников, если я хоть раз назову ее потаскухой. Вот тебе крест – я криво покрестился указательным и большим пальцами, после чего подошел к рабочему столу и поднес их к лицу дяди, коснувшись его носа. Знакомый взгляд как на идиота.

– Дорогой, я муслим, что мне до твоего креста? – дядя вновь обречено покачал головой. – У тебя дед – ударник труда. Отец на заводе чуть ли не ночует. Я – ударив себя в грудь кулаком, он вскочил с кресла, не сумев усидеть от гордости за наше генеалогическое древо. – своими руками построил бизнес с нуля. Ну, а ты что?

Я опустил голову и молча смотрел себе под ноги. Со стороны казалось, что я каюсь за свое поведение, но на деле я вновь передразнивал его мимикой своего подвижного лица. Дядя, закончив отчитывать меня, вновь уселся в кресло. Достав пачку сигарет из кармана брюк, он закурил, попутно причитая о моей безнадежности.

– Говорил я твоему отцу, что тебя нужно в военное дело отдавать. Там бы тебя исправили, сделали мужчину. Конфету. – покончив с сигаретой за несколько уверенных затяжек, дядя затушил окурок и посмотрел на меня. – Ладно. Сегодня можешь уйти, как закончишь с покупателем. Но завтра останешься после своей смены и будешь проводить опись.

Не ожидая настолько милостивого финального вердикта по отношению к своей персоне, я поднял удивленные глаза. Дядя медленно моргнул, что на его языке тела означало «не нужно излишних благодарностей». Я, улыбнувшись, вприпрыжку подбежал к двери. Взявшись за ручку, я замешкался, обдумывая, какие еще привилегии я смогу выбить для себя, пока мое начальство находится в столь располагающем духе.

– Дядя, давай еще обойдемся без штрафов, согласен?

Реакция – пульт, звучно врезавшийся в шпон дверного полотна в нескольких сантиметрах от моей головы. Переоценил свои способности переговорщика. Не оборачиваясь, я с силой дергаю ручку, выбегаю в торговый зал и хватаю первые попавшиеся бутылки с полки, представляя, что это разорванные нунчаки. Скрывшись за одним из стеллажей и встав в стойку хэнданбу-гунгу по заветам Ип Мана, я ожидаю выхода моего оппонента. До моего правого уха доносится храп – покупатель, не дождавшись моего возвращения, лежит на полу, поверженный сном, вступившим в союз с интоксикацией организма. Из кабинета администрации доносятся крики.

–…Малолетний сукин сын, да я тебя за шкирку выкину отсюда, не посмотрев, что я там наобещал твоему отцу. Обойдемся без штрафов! Может мне еще просто так выдавать тебе зарплату за красивые глаза? – выбежав в торговый зал, который в моменте переквалифицировался в клуб для поединков в стиле ушу, дядя, чей взор застилает ярость, пытается отыскать меня глазами. Тщетно. Спасибо тебе, «Китайский связной». Я с грацией цапли отступаю назад, дабы незаметно покинуть заведение замысловатыми тропами, но мое чутье подводит меня. Сосредоточив все свое внимание на преследователе, без толку носящемся из стороны в сторону, я совсем забываю о своем старом знакомом, что сладко пускает слюни на наливной пол. Споткнувшись об его вытянутую руку, я падаю навзничь. Звон разбитого стекла. Мастерски выполнив кувырок через левое плечо, я вновь встаю на ноги – одна бутылка по-прежнему цела, я все еще с оружием. Дядя, заслышав мою опрометчивую ошибку, бежит к источнику шума. Посетитель, чьи ноздри учуяли пары топлива, начинает ворочаться, возвращаясь из анабиоза к жизненным процессам. Дядя выбегает из-за витрины со снеками. Дуэль взглядами. Между нами – около пяти метров. Я выставляю руку с бутылкой водки в его сторону, размахивая ей подобно мечу цзянь.

– Ну так что насчет штрафа? – мой голос напорист и дерзок из-за ощущения выигрышной позиции в поединке.

– Штрафа?! – лицо дяди исполнено недоумения, он явно не ожидал от меня такой стойкости. – Ты уволен, вот что насчет штрафа!

Моя напряженно-вытянутая рука обращается в повисшую плеть. Теперь наши лица побратимы в плане выражаемой эмоции.

– Уволен? Да и пожалуйста, как-нибудь проживу без грошей и нескончаемого потока алкоголиков! – Я ставлю бутылку на ближайшую полку и начинаю трясущимися от злости руками пытаться снять бейдж со своей рубашки. – Никто в семье никогда не признавал моих желаний и не считал себе ровней! А во мне, дядя, дремлет большой артист, если ты не заметил! Артист уровня Джимми Ван Юйя, Ло Ле и даже Гордона Лю!

– Артист? – Дядя Гашим заливается зычным смехом. – Если только клоун!

– Да лучше уж быть клоуном, чем бездушным коммерсантом. – справившись с булавкой, я снимаю бейджик. – Посмотрю, как ты здесь справишься без меня!

– Найдем кого-нибудь поусерднее, не беспокойся. Много ума для твоей бывшей должности не надо. И уж тем более артистизма клоуна.

– Ах, вот оно что. Давай я тогда помогу тебе с набором персонала. – опустившись на корточки возле полуспящего покупателя, я, взяв его за плечо, трясу его поникшее тело что есть мочи. – Дружище, как тебя зовут?

Дружище, приоткрыв веки, силится произнести свое имя, но все его потуги оканчиваются на букве «И», после которой следует отрыжка, пронёсшаяся громом по всему торговому залу.

– Прекрасно, будешь в этой забегаловке новым продавцом-консультантом. И тебе, дядя, не придется тратиться на новый бейдж, я же знаю, что ты за каждую копейку готов удавиться. – погладив клиента по волосам, я креплю к его засаленной рубашке бейджик, – зачеркнешь лишние буквы, друг, оставишь только необходимую «И».

Дядя, наблюдающий за моим перформансом, причитает о том, что я останусь безработным, никому ненужным и по итогу превращусь в позор семьи. Я, с улыбкой кивая и продолжая гладить по голове назначенного мной на вакантное место нового продавца-консультанта, заявляю, что время все расставит по своим местам и предлагаю дяде сказать эти же слова экрану своего телевизора, когда он увидит на нем меня, сидящего в кожаном кресле в очередном выпуске Late Night Show. Встав с корточек, я смотрю на дядю взглядом самоуверенного человека, чьи амбиции равны внутренним силам, необходимым для их реализации. Взгляд дяди же выражает замешательство.

– В лейт найт… что?

Да, англицизмы – это не про дядю Гашима.

Простояв пару десятков секунд в неловкой тишине, я, качнув головой в сторону выхода, сообщаю дяде, что ухожу. Он, по-прежнему пытающийся расшифровать два непонятных для себя слова, отрешенно кивает мне в ответ.

Я в последний раз смотрю на моего старого знакомого – распластанный на полу, он выдает звучную отрыжку, что для меня станет главной ассоциацией с моим уже бывшим местом работы.




III


– Ты сегодня чересчур воодушевлен, ты не заболел?

Моя пассия с видом врача, оказывающим паллиативную помощь безнадежно больному пациенту, оглядывает меня с ног до головы. В ответ я бормочу что-то невнятное про хорошую погоду, предлагая вместо обсуждения моего нетипичного самочувствия рассказать ей про свой сегодняшний рабочий день. Долгих уговоров не потребовалось – изучив ее тело и голову вдоль и поперек за год, прошедший с момента, как в умах наших знакомых мы стали парой, выучив всевозможные модели поведения, вызванные внешними раздражителями, я безошибочно понимаю, что ей нужно. Идеальный кавалер, что временами злоупотребляет властью и опытом, не брезгая прибегать к выгодным для себя манипуляциям.

Слушая рассказ про клиента, чья история ничем не отличается от мириада уже слыханных мной историй про других посетителей, я, неспешно шагая заученным маршрутом, рассматривал желтые лепестки цветка. Внимая вполуха, дабы подмечать «слова-спусковые крючки» (термин, изобретенный мною пару месяцев назад), на которых рассказчик может проверить мою внимательность, и заранее готовя ответы-шаблоны, я временами покачиваю головой, выказывая свою напускную заинтересованность.

Сейчас мы пройдем по аллее, чье устоявшееся название среди горожан имеет явно выраженный сатирический подтекст – вместо деревьев здесь по обе стороны от тротуара растут несколько облезлых кустарников, внешне больше напоминающих костлявые руки мертвецов, желающих покинуть перегретую солнцем землю, нежели пышущие плодородием растения. После – повернем на узкую улочку слева с односторонним движением, облепленную пятиэтажными зданиями, что после недавней реставрации выглядят подобно увядающей женщине, чей кричащий макияж вызывает лишь сострадательную улыбку. По левую сторону от нас будет булочная, в которую мы зайдем, так как моя пассия наверняка пропустила обед во время своей рабочей смены, предпочтя ему возможность заработать побольше. Она возьмет себе хачапури по-аджарски, небольшой кусочек мильфея и горячий шоколад. Я же обойдусь розовым латте. Дождавшись, пока моя избранница закончит с основным блюдом, дабы соблюсти все нормы хорошего тона, я выйду покурить, оставив ее наедине с десертом. Подойдя к ближайшей урне, достану пачку сигарет из кармана джинсов. Перед тем как закурить, вложу наушники-капельки в уши и включу первую попавшуюся песню из длинного списка наименований, покоящихся внутри телефона. Цель? Отогнать выедающие нутро мысли, что имеют свойство воцаряться в голове, лишь почуяв намек на тишину. Закончив с сигаретой, выброшу ее в урну. Я помедлю с возвращением в заведение, увлеченный созвучиями, доносящимися до меня из наушников. Дав композиции дойти до эха от последней сыгранной ноты, я отправлюсь обратно в пекарню. К моменту моего возвращения за столик, избранница со скучающим видом будет водить вилкой по пустой тарелке. Попросив счет, она не задаст вопроса, стоит ли его делить на двоих – ей известно состояние моего кошелька. Я в несколько глотков управлюсь с чашкой кофе, после чего мы выйдем обратно в переулок. Небосклон над нашими головами уже приобретет лиловый оттенок, активно готовясь к закату светила. Поднимется легкий ветер, шуршащий пакетами, вальяжно пролетающими по проезжей части. Я предложу ей свой пиджак. Она, само собой, откажется. Мы неторопливо отправимся в сторону ее дома. Сегодня я ночую у нее.

*

Закурив у открытого окна, я перебираю конверты, стоящие в обитом тканью кейсе для виниловых пластинок. Часть из моей коллекции, которую я собираю столько, сколько себя помню, переехала к хозяйке квартиры в связи с моим частым нахождением в ее покоях. Вытянув приглянувшийся мне корешок, вытряхиваю пластинку в подставленную ладонь. Подхожу к кухонной тумбе, на столешнице которой расположился проигрыватель – подарок на мой последний день рождения, преподнесенный девушкой, что сейчас помешивала макароны в кастрюле, готовя ужин на двоих. Явно считываемый намек на сожительство, который я проигнорировал, сделав вид, что скрытый посыл презента оказался чересчур потаенным для его расшифровки моими извилинами. Положив грампластинку на диск проигрывателя, я опускаю иглу на канавку.

Сев за обеденный стол, я тушу сигарету об пепельницу, вновь взяв в руку подсолнух, до этого бережно положенный мной на столешницу. Кухня заполняется голосами, ведущими томный диалог на французском – сумеречным саундтреком для малословных посиделок за уплетанием пасты выступил совместный альбом Сержа Гинзбурга и Джейн Биркин.

Прокручивая стебель цветка меж пальцев, я наблюдаю за его танцем. Балерина из шкатулки в ярком летнем одеянии. Зачарованный пируэтом, я вглядываюсь в размытую от движения темную сердцевину, вновь возвращаясь в мгновения, проведенные с той, что своим появлением выбила почву из-под моих ног, с которой, как мне думалось ранее, я намертво сросся до скончания своих дней.

Несколько лепестков опадают, в свободном падении ложась на стол. Кода. Я смахиваю их с края столешницы в руку, после чего подхожу к подоконнику. Опершись на него локтем, подставляю ладонь к губам и дую на лепестки, которые немедля вылетают в распахнутое окно. Подхваченные легким ветром, они планируют над двором, пока не растворяются в сгущающемся сумраке. Быть может, один из них долетит до получателя, напомнив ему о нашей сегодняшней встрече. И если так, то какой будет его реакция на непрошенное послание? Надеюсь, что оно вызовет пунцовость на щеках и смущенную улыбку, вид которых не покидал меня ни на секунду с момента нашей разлуки. Ну а меланхоличную горесть, вселенную в меня склонностью витать в эмпиреях, я взвалю на себя.

– Лучше бы с готовкой помог. Как ребенок, ей-богу.

Хранительница очага, постукивая деревянной ложкой по кастрюле, смотрела на меня глазами, знакомыми мне со времен школьной скамьи. В нашей паре она с первых дней была в позиции созревшего человека, взгромоздившего на свои плечи великовозрастное дитя и рьяно старающегося наставить его на путь истинный, пусть и путь этот был ему чужероден. Оставив подсолнух на подоконнике, я без лишних слов снимаю дуршлаг с настенного крючка и начинаю заниматься сливом макарон. Завершив нехитрое дело, решаю заодно помыть замаранную посуду, грудами лежащую в раковине. Окончить задуманное мне не удается – я устраиваю мини-потоп, на что моя пассия, известная своей заклятой приверженностью к опрятности, граничащей с рипофобией, просит меня просто не мешаться под ногами. Я только за.

Вновь устроившись за обеденным столом, я, не найдя для себя иного времяпрепровождения, принимаюсь разглядывать свою избранницу. Короткие домашние шорты, из-под которых выглядывают округлые ягодицы. Растянутая футболка, вздымающаяся в районе груди из-за увесистого бюста, формам которого позавидует большинство женщин. Многие мужчины пускали на нее слюни, свидетелем чего я становился чуть ли не каждую нашу встречу, когда мы проходили по оживленным центральным улицам города, усыпанным увеселительными заведениями. Многие, но не я.

Наша встреча и последующий роман были антиподом страсти. Она – карьеристка, подошедшая к возрасту, когда для поддержания статуса необходим подобающий ей мужчина. Я – извечный тунеядец, перебивающийся редкими заработками на фотографии, видеографии, писательстве и всем том, на деньги с чего, не имея взращенного имени, прожить если и можно, то только в стиле аскета, практикующего питание солнцем.

Увидев меня на свадьбе своей подруги, где я принял на себя амплуа человека-оркестра, носясь от столика к столику то с фотоаппаратом, то с видеокамерой, моя будущая пассия поймала меня в курилке, где я переводил дух за сигаретой и бокалом игристого, заведя пространный разговор о своем круге общения. Со стороны могло показаться, что это была попытка неловкого взаимодействия, спровоцированная, что называется, coup de foudre. В сущности же все было прозаичнее – мой внешний вид и смазливая мордашка хорошо зарекомендовали себя для будущей роли «мужчины-аксессуара». Оставалось дело за малым – узнать, что внутри моей черепной коробки. Она попросила рассказать ей что-нибудь интересное. Мой выбор пал на принципы создания рейографий. Продано.

В «Ночи» Антониони Лидия говорит, что «Всякому миллиардеру нужен свой интеллектуал». Что ж, каждой карьеристке, чей ежедневник расписан строго соответствуя прагматичному тайм-менеджменту, нужен любовник, одетый с иголочки и способный при выходе в свет рассуждать об авторском кино, ставя на место напыщенных престарелых кошельков с деньгами, понимание искусства которых ограничивается умением различать натюрморт от портрета. В таких строгих рамках не до чувств.

Перед тем, как уехать на такси, девушка из комнаты для курения продиктовала мне свой номер. Успевший отойти от тяжелого расставания и зализать все раны, я, вдобавок к этому насмотревшийся на семейные пары из своего круга общения, решаюсь опробовать для себя новый тип взаимоотношений с женщинами, где первоочередным являлась монотонная стабильность происходящего.

Через несколько дней после свадебного торжества мы идем в презентабельный ресторан. Холодны как лед, наш диалог – обмен избитыми фразами прямиком из третьесортного ромкома за бутылкой итальянского вина. Все это действие сопровождается классической музыкой, исполненной вживую разодетым в черные фраки квинтетом – марку нужно держать. Спустя неделю мы занимаемся любовью. По-прежнему холодны как лед. Спустя год я сижу за обеденным столом, слушая Джейн Биркин и ожидая ужина. Неизменно холодны как лед.

Сценарий сегодняшней ночи заучен мной наизусть. Отужинав, мы отправимся в спальню. Она включит телевизор, где в 23:00 на кабельном канале день изо дня показывают европейское кино. Устроившись на кровати, я обниму ее. Она попросит массаж, мотивируя это тем, что сегодня она устала больше обычного. Я беспрекословно выполню ее желание. После она захочет близости. Кто я такой, чтобы отказывать? Управившись с этим нетривиальным занятием, мы поочередно сходим в душ. Затем досмотрим последние пятнадцать-двадцать минут фильма. К титрам моя пассия будет уже во власти сна. Я отключу звук на телевизоре и еще несколько часов буду смотреть в мерцающий экран. Не улавливая канвы повествования, я буду разглядывать сменяющиеся друг за другом кадры пустыми глазами, а усну лишь к рассвету. Встав ко времени, когда солнце находится в зените, мною обнаружится, что в квартире, помимо меня, никого нет. Ключи от входной двери оставлены на тумбочке у изголовья постели – я заполучил их пару месяцев назад. Позавтракав остатками ужина, я покину покои моей избранницы, чтобы спустя пару часов вновь в них вернуться, повторив этот сценарий от и до.




IV


Дядя Гашим, как бы мне не хотелось этого признавать, оказался прав.

Девица уплетала уже третий кулек картошки фри, каждая вынимаемая долька из которого болезненно напоминала мне о состоянии моего бюджета, лишившегося источника пополнения в лице магазина дяди. Чавкая, она рассказывала о современных мужчинах и отсутствии у них каких-либо манер, в подтверждение своих слов приведя пример из недавнего прошлого, в котором молодой человек, пришедший на свидание, отказался платить за нее в кафе.

В ответ на столь занимательный рассказ, удачно поразивший цель в самое яблочко, я выдавил улыбку на манер душевнобольного. Она, проигнорировав мою реакцию, продолжила свой треп. Я, незаметно для нее выудив свой кошелек из кармана брюк и заглянув в его отделение для банкнот, осознал, что положение куда хуже, чем мне представлялось ранее – ее глотка поглотила в несколько раз больше крахмала, чем я мог себе позволить. Я был на мели. Вспомнив отца, постоянно тыкающего меня в мое неумение обращаться с бюджетом, я повинно киваю фантому папы, насупленно стоящему за спинкой стула, на котором развалилось мое сегодняшнее бремя.

Рассказы девушки настолько меня утомили, что я, перестав вслушиваться в ее болтовню, начинаю прокручивать в голове лучший момент из "Бойца с шестом" – драку между пятым сыном Ен Ипа и настоятелем монастыря.

"Я смотрю на Будду и вспоминаю о своей семье" – говорит пятый сын Ена. "Я смотрю на девушку, чей желудок планирует оставить меня без средств к существованию, и также вспоминаю о своей семье" – говорю я. Да, между мной и китайскими мастерами боевых искусств все же много общего.

Мое второе "я" заявляет о себе, начиная препираться со мной внутри моей черепной коробки о том, что в шедевре Цзяляна лучшая сцена – это кровавая расправа над кидани при помощи связки бамбуковых палок, протыкающих обидчиков героя насквозь. Мой внутренний оппонент редко соглашался со мной, в особенности если речь шла над таким щепетильным вопросом, как лучшая сцена в одном из величайших столпов кино. Его можно понять – как выбрать лучшее среди лучшего? Сейчас мы жарко поспорим и каждый вновь останется при своем мнении.

Из толком не успевшей начаться дискуссии меня вырывает оброненная фраза, открыто предупреждающая о надвигающейся опасности – девушка заявляет о том, что у нее пересохло в горле и ей необходима содовая. Улыбка кретина, озарявшая все это время мою физиономию, сменяется каменным выражением лица. Я молчаливо смотрю на нее, надеясь, что с помощью невербальных жестов мне удастся отговорить ее от фатальной ошибки и не усугублять и так патовую развязку вечера, что настигнет нас, как только нам принесут счет и потребует его оплаты. Она, не обращая внимания на мой грозный вид, подзывает официанта. Очередной провал, в будущем нужно будет отточить навык давления на окружающих при помощи угрожающих гримас.

Растерявшись из-за внезапно нагрянувшего бедствия, я не придумываю ничего лучше, как сымитировать боли в животе. Скукожив свое лицо в подобие печеного яблока, я встаю из-за стола и бегу в сторону уборных. Дергаю ручку в мужскую туалетную комнату. Предательски закрыта. Осторожно смотрю через плечо, оглядывая столик, за которым восседает причина моего разыгравшегося артистизма. Девушка с интересом наблюдает за моими потугами скрыться от нее. Увеличив внутреннее напряжение, я тут же достигаю задуманного – пульсирующая венка появляется на моем лбу. Если и это не убедит ее в том, что мой кишечник вышел из-под контроля, то проблема явно не в моем таланте, по которому плачет эстрада, а в ее недалекости. Загвоздка в том, что представление не может быть оборвано на половине, поскольку тогда все мои усилия по созданию образа человека, ведущего неравную битву со сдуревшим сфинктером, пойдут прахом. Время идти на радикальные меры. Кряхтя, я ковыляю к двери, на которой красуется наклейка со схематично изображенной женщиной. Провернув ручку, я открываю дверь. Передо мной – заплаканная девушка, сидящая на крышке унитаза. Подняв на меня глаза, несчастная, чье лицо было измазано потекшей тушью, приоткрыла рот, намереваясь окатить меня бранью за столь невежественный визит. Сориентировавшись в моменте, я успеваю прижать свою ладонь к ее губам, второй рукой закрыв дверь на щеколду.

До моих ушей доносятся приглушенные вопли, пока я спешно стараюсь найти выход из сложившейся ситуации. Приложив указательный палец к своим губам, я пытаюсь привести девушку в чувство, говоря глазами, что в моих помыслах нет ничего, что могло бы ей угрожать. Поползновения, на мое удивление, срабатывают – обитательница уборной, шокированным взглядом взирающая на меня снизу-вверх, затихает. Довольный собой, я правой рукой достаю из нагрудного кармана пачку влажных салфеток, по-дружески предлагая их своей новой знакомой. Дрожащими пальцами она принимает подарок. Я со скоростью черепахи убираю ладонь с ее лица, настороженно ожидая, что в любой миг ей в голову может прийти мысль продолжить концерт. Но, судя по тому, как она доставала из упаковки салфетку за салфеткой, протирала ими свои щеки от чернильных разводов косметики и бросала использованные экземпляры себе под ноги, девушка постепенно приходила в себя.

Я оперся затылком о дверь. Сиюминутная проблема была решена, но я по-прежнему не догадывался, что мне делать с камнем преткновения, который наверняка все также сидел за столиком, вливая в себя очередной бокал с содовой. Сожитель по туалетной комнате, закончив со снятием макияжа, встал со своего белоснежного трона, протиснувшись к зеркалу, висящему над раковиной. Из-за ограниченного пространства мне пришлось вжаться в дверь, уворачиваясь от порывистых движений локтем в нескольких сантиметрах от моего лица. На метраж туалетных комнат в этом заведении явно поскупились.

Девушка поправляла свои рыжие кудри, будто забыв о моем присутствии. Я молча наблюдал за тем, как она безуспешно пыталась привести растрепанные волосы в порядок, молясь, что моя физическая оболочка и вправду стала невидимой – так я мог бы просидеть здесь до завтрашнего открытия кафе, избежав злополучного счета и маячащей возможности мыть посуду на кухне в зачет его уплаты.

Стараясь не отвлекать девушку от наведения марафета, я проскальзываю к унитазу и сажусь на него, приняв позу эмбриона. Опустив подбородок на колени, я разглядываю свою соседку по туалетной комнате, не найдя лучшей альтернативы для изучения в помещении метр на метр.

Расстегнутая косуха, из-под которой выглядывала футболка с Марсианином Марвином, джинсы и белые кроссовки на ногах. Лицо, до этого скрытое под толстым слоем растушеванной гуаши, оказалось усыпано веснушками. Рассматривая себя в зеркало, девушка, чьи искаженные до этого рыданиями черты только успели прийти в норму, снова заходится в слезах.

Я не знал, как вести себя в подобных ситуациях. Женщины оставались для меня загадкой, а весь мой опыт взаимодействия с прекрасным полом ограничивался первыми свиданиями, после которых мне так ни разу никто не перезвонил. Наверное, большинству девушек неинтересно слушать фанатичные рассказы о лучших фильмах студии Shaw Brothers, но и я не то чтобы расстраивался по таким пустякам. Моя вера в то, что где-то по городу ходит та единственная, что сможет по достоинству оценить мои редкие познания, перевешивала длинный послужной список неудач на любовном фронте.

Подобрать нужные слова, которые сработали бы подобно ключику, закрывающему ящик Пандоры со всеми горестями, взвалившимися на несчастную девочку, оказалось для меня непосильной задачей. Пытаясь выдавить из себя хотя бы несколько реплик поддержки, я закашлялся аки астматик в момент приступа – пересохшее от волнения горло дало о себе знать. Страх за свою жизнь возобладал над переживаниями за плачевное состояние соседки по туалетной комнате, из-за чего я вскочил с унитаза и, пододвинув своим тазом девушку, присосался к крану, жадно поглощая водопроводную воду. Почувствовав, что тревога отступила, я, вытерев рот ладонью, решаюсь обратиться к бедняге. Я успеваю произнести лишь "Эй, не стоит" перед тем, как девушка перебивает меня.

– Слушай, мне не нужны соболезнования от неудачника-извращенца.

– С чего ты взяла, что я извращенец? – я и вправду озадачен столь безжалостным наговором.

– То есть с неудачником я попала в десятку, любитель заглядывать к женщинам в туалеты?

Замечание, которое действительно сложно парировать. Я мямлю что-то нечленораздельное в ответ, на что девушка, чье выражение лица схоже с физиономией психиатра, слушающего изречения пациента с шизофазией, скептически кивает головой. Я замолкаю. Пожелав мне хороших посиделок на сортире, она разворачивается и касается щеколды, уже готовая покинуть мое убежище. Я, осознав, что, быть может, она и есть мой последний шанс на спасение, хватаю ее предплечье, прося остаться и выслушать меня. Замешкавшись и обдумав все за и против, девушка все же убирает руку с засова двери. Обернувшись вокруг своей оси на сто восемьдесят градусов, мой кудрявый рыцарь взирает на меня с приподнятыми бровями, давая понять, что времени на рассказ у меня ограничено.

Я спешно выкладываю все карты на стол. Душещипательная история, приукрашенная в нескольких местах для создания необходимого сострадания к моей персоне, оканчивается демонстрацией слушателю раскрытого кошелька, дабы засвидетельствовать правдивость ранее сказанных слов. Девушка, выслушав мою слезливую исповедь, подходит к зеркалу и начинает поправлять чашечки лифчика. Утрамбовывая свой бюст, она обращается ко мне.

– Тебе повезло, что ты встретил человека, понимающего, как работает вселенная. Эффект бумеранга – это не шутки. Карма, все дела. Ты мне помог салфетками, я помогу тебе избавиться от девочки. – закончив с грудью, она посмотрела на мое отражение в зеркале. – жди здесь, как все сделаю, вернусь. Закройся на замок. Я постучу три раза, чтобы ты не спутал меня с кем-нибудь. И не смей рыться в моем рюкзаке.

Мотнув головой в сторону унитаза, где у ершика стоял тканевый рюкзак, она покинула туалетную комнату. Как только девушка скрылась за дверью, я тотчас закрылся на щеколду.

По ощущению она отсутствовала больше часа. За это время я успел справить нужду, отработать у зеркала приемы "пятерки ядовитых", чуть не надорвав связки в руке, силясь повторить движение Змеи, и по итогу прикорнуть, устроившись на крышке унитаза. Из неглубокого сна меня вырвал бешеный стук по дверному полотну. Я с трудом раскрываю слипшиеся веки, а до моих ушей доносятся недовольные женские выкрики.

–…Если ты там умер, то я надругаюсь над твоим трупом, помяни мое слово!

Не до конца придя в себя, я, привстав на пошатывающиеся ноги, со второй попытки одолеваю щеколду и открываю дверь. Девушка, глядя на меня исподлобья, фыркает и, оттолкнув мое еще не проснувшееся тело в сторону, резким движением поднимает свой рюкзак с пола.

–…Проявляешь милосердие к человеку в беде, а он вместо того, чтобы отблагодарить тебя, храпит как свинья. Вот, значит, как ты переживал! – натянув лямки на плечи, она сверлила меня взглядом.

Потянувшись, я извинился и поблагодарил ее, спросив, как все прошло.

– Прекрасно, она за все заплатила и гордо покинула кафе.

– А что ты ей сказала?

– А это так важно? – моя заступница вновь прихорашивалась у зеркала, жестом попросив достать для нее помаду из внешнего кармана рюкзака. Я, припертый к стене прямо за ней, беспрекословно выполнил поручение. Проведя тюбиком по губам, она звучно причмокнула. – Сказала, что у нас был страстный пятиминутный петтинг в туалете, и теперь ты мой.

Признаюсь, ответ меня одновременно и огорошил, и смутил: смутил из-за слова "страстный", а огорошил из-за слова "петтинг", чье значение, к моему стыду, мне было неизвестно. Нужно будет не забыть посмотреть в интернете, что это за монстр такой.

Я поинтересовался, не побоялась ли она, что из-за своей дерзости конфликт мог бы дойти до рукоприкладства.

– Ты переоцениваешь свою смуглую попку. – девушка с усмешкой посмотрела на мое отражение и отдала мне тюбик, который я убрал в его гнездилище. – Она не та, что сражалась бы за тебя до последнего волоска на голове. Да даже если так – я не мягкотелая, всегда могу постоять за себя. В отличие от некоторых.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/artem-andreevich-belousov/vecherniy-karavan-69237091/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.