Главная страница | Современная русская литература | Жизнь в эпоху перемен

Жизнь в эпоху перемен
Вера Беляева
«Вещи и дела, аще не написании бывают, тьмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написания же яко одушевления…» (Из старинной летописи)

Жизнь в эпоху перемен

Вера Беляева

© Вера Беляева, 2024

ISBN 978-5-0059-7741-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I. Моя родословная (история страны в истории моей семьи)
Говорят, каждый человек должен вырастить ребенка, посадить дерево и написать книгу о времени, в котором жил. Вот я и решила написать воспоминания о времени, в котором жила, и описать наиболее интересные и характерные случаи из своей жизни, которые, на мой взгляд, точно не должны быть скучными. Дерево – это следующая цель.
Сначала расскажу то, что знаю о своих родителях, дедушках и бабушках. Ведь то, что записано, сохраняется, а что не записано – исчезает навсегда для последующих поколений. Историю можно менять, искажать, с приходом каждого нового правителя менять учебники, а настоящим доказательством являются только свидетельства очевидцев.
Мой папа, Томас Федорович Беляев, родился 20 июля 1920 года в селе Андреевское Архангельской области. Его отец, Федор Степанович, был лесным инженером. В царское время он окончил какое-то высшее учебное заведение и был первым интеллигентом в своем роду. Есть одна старая фотография моих прадедушки и прабабушки. Они были крестьянами. Прадедушка Степан Семенович сидит, у него большая белая борода, а прабабушка стоит рядом. В этих местах, на севере России, как известно, никогда не было ни татаро-монгольского ига, ни крепостного права. Крестьяне считались государственными, т.е. они раз в год должны были платить оброк государству. Да и то, по рассказам дедушки, часто пристав не успевал, да и не очень-то стремился объехать все эти северные деревни. Себе дороже. Малоизвестный факт – численность казенного крестьянства в отдельные периоды истории России доходила до половины земледельческого населения государства. Это были свободные люди. Сами строили себе дома, церкви (причем в церкви была комната для совещания уважаемых людей, вот как в Кижах). Мои предки были поморами, они жили недалеко от Белого моря. Охотились, ходили на медведя (как утверждал дедушка), выходили на ботах к морю. На этих ботах поморы еще до Петра 1 плавали в Англию.
Есть старая фотография Федора Степановича – он в Петербурге, в военной форме, с красным бантом в петлице.
У дедушки Федора Степановича были повозка и лошадь, и иногда он на недели уезжал путешествовать по лесам, его работой было составление карт леса, почв, водоемов. Было у него и ружье для охоты. Однажды взрослые взяли маленького Томаса с собой на охоту. Не знаю, сколько ему было лет. Ему дали ружье, он увидел на дереве белку и выстрелил, не думая, что попадет. Белочка упала к его ногам. Слезы выступили у папы на глазах, и он дал потом сам себе обещание никогда не охотиться, особенно на беззащитных животных.
Несколько лет Федор Степанович Беляев работал старшим контролером Министерства Госконтроля СССР.
Бабушку, маму папы, звали Мария. Я даже не знаю ее отчества. Судя по всему, она была импульсивной женщиной. Во время и после революции Мария работала избачом (это что-то вроде деревенского библиотекаря-преподавателя), учила читать и писать, разъясняла политическую ситуацию, давала читать книжки и газеты. Она умела и любила скакать на лошади.
Когда папе Томасу было 4 года, а его маленькой сестренке Агнессе – 2 года, бабушка Мария решила развестись с дедушкой и завести другую семью. Родители поделили детей – отец оставался с сыном, а мать – с дочкой. Ужасно, конечно. Но не нам их судить. Думаю, что для папы это был шок – в 4 с половиной года дети уже все понимают.
Вскоре Федор Степанович снова женился на женщине, которую звали Нина Васильевна, и которая стала матерью для папы. У них была дружная семья. Жили в деревянном доме в Архангельске. Два раза в день – утром и вечером – топили печку. В комнате был большой стол для шитья, на котором Нина Васильевна кроила новую одежду из старой. Папа рассказывал, что все детство он очень много гулял, катался на лыжах, санках, коньках. 20 градусов ниже нуля – это нормальная погода, считали архангельские дети. Даже жарко было.
В подростковом возрасте папа увлекался шахматами и фотографией и даже сделал каким-то образом самодельный фотоаппарат.
В десятом классе папа объявил, что хочет стать геологом. Родители были против. Папа настаивал на своем, он даже уходил из дома и ночевал у приятеля. И все-таки в конце концов уступил родителям.
В 17 лет после школы он поехал в Москву поступать в институт. Если не в геологический, он считал, что все равно в какой, остановился на Менделеевском. Приехал в Москву, вышел на перрон, куда идти? Знакомых в Москве не было. В справочном бюро узнал адрес института и поехал. Там ему как абитуриенту предложили общежитие. Папа сдал экзамены и поступил в институт. Социальный лифт работал. Шел 1937-й год.
В Москве папа нашел свою сестру Агнессу. Даже не знаю, как это ему удалось. Она тоже оказалась здесь же. Все дороги у нас ведут куда? В Москву! Папа всегда очень любил свою сестру, и я сейчас поддерживаю отношения со своими двоюродными родственниками – Наташей и Васей. С Васей мы ровесники, и регулярно перезваниваемся. У Наташи от первого брака есть дочка Катя, у которой имеются две дочки – Ольга и младшая Наташа. А у Оли – замечательный сын Дима. Второй раз старшая Наташа вышла замуж за генерального секретаря Социалистической партии Австралии (в настоящее время Коммунистическая партия) Питера Саймона (он занимал эту должность 36 лет). Наташа окончила институт иностранных языков имени Мориса Тореза и работала переводчицей. Однажды ей пришлось работать с группой из Австралии. Так они и познакомились. Партия придерживается марксистко-ленинской идеологии и ставит своей целью построение социализма в Австралии. Питер Саймон часто приезжал в Москву и бывал у нас в гостях на Таганке. Такой высокий и сухощавый. Помню, как мы с папой были у Натащи на дне рождения, когда ей исполнялось 36 лет (а мне было где-то 18). Гости разбились на два кружка, один из которых разговаривал на русском, а другой – на английском (или австралийском). Причем люди из второго кружка болтали без передышки. У них был такой тесный коммунистический круг общения. Наташа ходила туда и сюда, она была единственным человеком, знающим оба языка.
Сейчас Наталья работает в Сиднее в коммунистической газете. Между прочим, считает, что Путин – великий человек. Я встретилась со всеми родственниками в грустный день в сентябре 2015 года на похоронах и поминках Агнессы Федоровны. Она прожила 93 года. Светлая память!
Войну папа встретил на 4-м курсе. Все учащиеся института были призваны в армию и направлены в Академию химической защиты. Через некоторое время Академию эвакуировали в Среднюю Азию. После окончания Академии папа получил назначение на должность преподавателя военно-химического дела во 2-е Ленинградское стрелково-пулеметное училище, эвакуированное в город Глазов. Папа в молодости вел дневник. Вот отрывки из него:

30 сентября 1942 года.
«Давно ли мальчики и девочки, теперь уже матери и отцы, и вдовы, и многих уже нет. И не успеешь глазом моргнуть, как будешь стариком. Вот и вся жизнь. Жду не дождусь, когда же меня, наконец, ушлют отсюда. Пройдет война, спросят: „Где ты был?“ Что я отвечу? В Самарканде? В Глазове?»

11 июня 1943 года.
«Надежды покинуть Глазов снова воскресают в связи с переходом училища на годичную программу и с сокращением его размеров. Вместо 5 батальонов, вероятно, будет только 3. Если это верно, то половину командного состава ушлют отсюда. Боюсь одного, что из химиков выберут и осчастливят кого-либо другого, а не меня, а мне по-прежнему придется остаться здесь. Буду надеяться всей душой, что этого не случится и, что в ближайшее время я снова увижу Москву и, может быть, попаду на фронт, чего страшно желаю. А то ведь, действительно, всю войну просидишь в Глазове, не увидев ни разу живого немца».

А судьба щадила его.
Через несколько лет после войны папа демобилизовался в звании майора.
Не буду сейчас рассказывать всю биографию папы (это отдельная тема). В 1945 году стал членом КПСС. Он преподавал, занимался химией, потом работал в оборонке, стал доктором технических наук и профессором по специальности «Конструкция и проектирование летательных аппаратов». То есть занимался и конструированием ракет, был знаком с Королевым. На похоронах Королева стоял где-то рядом с красной повязкой на рукаве. Занимался проектированием пороховых реактивных двигателей. Был главным конструктором нескольких изделий специального назначения, ПРЕВОСХОДЯЩИХ по своим характеристикам лучшие зарубежные образцы. Во время моего детства очень часто ездил в командировки на испытания в Красноярск, Нижний Тагил. Помню, как он рассказывал, что однажды в Нижнем Тагиле забыл варежку и, хотя и держал руку в кармане, понял, что такое настоящий холод. Долго папа работал на оборонном предприятии НИХТИ, находящемся в поселке Дзержинский под Москвой, о чем пойдет речь дальше.
В начале 90-х годов, когда папе было уже за 70 лет, ему вдруг стали часто звонить какие-то военные представители из Ирака, хотели его пригласить на работу. Сулили золотые горы. Приходили даже домой на Таганку, уговаривали. Он, конечно, отказался.
Саша Гришин, муж моей подруги Оли Гридасовой, бывший военный, рассказывал, что в военном училище они изучали учебник автора Беляева Т. Ф. «Что-то о порохах», – вспоминал он. В общем, как говорится, изобрел порох.
Папа очень любил поэзию и сам сочинял стихи. Я не знаю другого человека, который в выборе чтения предпочитал бы поэзию прозе. А папа был именно таким. Он мог подолгу читать сборники известных поэтов, покупал в советское время сочинения молодых поэтов, прочитывал их, стараясь найти, так сказать, в груде мусора жемчужное зерно. Поэзия – дело очень индивидуальное. Иногда бывает, что в душе отзывается какая-то струнка на строки, созвучные именно твоей душе. Это могут быть строки стихотворения неизвестного поэта. Вот папа и разыскивал эти строки. А любимым поэтом был Есенин, что не оригинально. Я думаю, если провести в России опрос, большинство выберет Есенина. У него много стихотворений, созвучных русской душе.
В 1949 году папа принял участие в конкурсе задач, объявленном журналом «Шахматы в СССР», и даже получил «Диплом за результаты решений задач»», который у нас хранится. Есть также кубок, полученный им во время работы в НИИ как «лучшему шахматисту». То есть в НИИ было много любителей, устраивались конкурсы, люди с увлечением играли в шахматы.
Всю жизнь папа продолжал увлекаться шахматами. И меня учил, но особенного толка из этого не вышло.
Раза два при мне в больнице, в санатории папа вызывался продолжать игру вместо шахматиста, который явно проигрывал и уже хотел сдаться.
– Ну, все, мне, наверное, нет смысла продолжать. Надо сдаваться.
– Подождите, пожалуйста. Ну, если Вы не хотите доигрывать, давайте я попробую.
Человек с облегчением передавал папе всю ответственность за игру, и, конечно, в результате разработки неожиданной комбинации папа выигрывал, хотя сначала положение казалось безнадежным, и фигур было уже гораздо меньше, чем у противника. Да, это производило впечатление.
У меня есть две любимые сводные сестры: Таня – дочь от первого папиного брака, и Лена – дочь от второго. День рождения Таня и Лена празднуют в один день – 23 сентября. Я родилась 15 августа, но тоже не ушла от магии чисел: это день рождения Лениной мамы. Когда я об этом узнала, поняла, почему я всю жизнь помогаю Лене. Значит, я уже родилась с таким заданием. Знаки судьбы – это вовсе не бред. На свете много непонятного и совершенно мистического. Самых невероятных совпадений и знаков. Лена, конечно, тоже всегда мне помогала, когда могла. Так же, как и Таня. У Тани есть очаровательные дочка и внучка – Оли и Поля. У Лены – сын Саша.
А папа всю жизнь гонялся за синей птицей. Я думаю, что исчезновение матери в детском возрасте нанесло мальчику глубокую подсознательную травму. Поэтому он всю жизнь не мог найти покоя и удовлетворенности в отношениях с женщиной – что-то гнало его вперед, в поисках утраченного. Так, во всяком случае, говорит наш психолог – моя дочка Маргоша.
…
Моя мама, Беляева Галина Сергеевна (а девичья фамилия Беляй), родилась 5 августа 1921 года в Ленинграде. Моя бабушка, Беляй Эмилия Петровна, при рождении получила имя Меланья Кириллова. Уже потом, в Москве, после революции она поменяла имя, потому что преподавать физику в ФЗО (фабрично-заводское обучение) под именем Меланья Петровна было не очень удобно. В наших краях это имя не звучит, а в месте ее рождения оно считалось очень благородным. (Интересно, что бабушка была тезкой жены Трампа). Родилась она в городе Бердянске, что на Азовском море. До революции Бердянск был частью Российской империи. Родителей бабушки звали Петр Кириллов и Мария Нечипуренко (из семьи запорожских казаков). Это была дворянская семья, и был даже герб, замазанный на дошедшей до нас фотографии цветочком. В семье было четверо детей, две девочки и два мальчика.
Бабушка, ее сестра и братья учились в местных гимназиях (мужской и женской). У бабушки в классе училось несколько евреек. Неподалеку была черта оседлости евреев, и бывали погромы. Бабушка рассказывала, как она с риском для жизни прятала у себя своих гимназических подруг. Интересно, что большинство еврейских погромов в Российской империи происходили на территории современной Украины.
Оба мальчика из семьи Кирилловых погибли во время войны и революции. Володя, любимый бабушкин брат, который был на один только год ее старше, погиб в возрасте 20 лет на Первой Мировой войне. Он был офицером и погиб, поднимая своих людей в атаку. Первым встал, сказал: «Вперед!» и был сражен пулей. Эти подробности бабушка узнала от его денщика.
Погибший в бою спасен,
Прямо в рай попадает он,
Все грехи его прощены,
И молитвы ему не нужны.
Бабушка всю жизнь со слезами вспоминала Володю, считала его самым лучшим человеком. Просто она очень любила своего брата. Расскажу удивительную и трогательную историю о встрече бабушки с денщиком Володи.
Бабушка после гимназии уехала в Петербург учиться на Высших женских курсах. Заканчивалась Первая Мировая война. Однажды, подходя к дому, где жила, она вдруг увидела денщика Володи, она его знала. Они бросились друг к другу и обнялись, плача. Бабушка сразу все поняла. Денщик рассказал ей подробности их военной жизни, гибели брата, рассказал, как его любили солдаты, каким он был добрым (ведь многих офицеров солдаты ненавидели). Он был совсем молодым. Денщик привез бабушке деньги, которые остались у Володи, и какие-то памятные вещи.
Что можно сказать? Как жаль, что война забирает лучших. Ясно, что Володя был добр к своему денщику, и что денщик оказался порядочным человеком. Это же надо, поехать так далеко, чтобы отдать сестре деньги и поговорить с ней. Ведь мог бы оставить деньги себе.
Второй брат, Николай, погиб от рук махновцев. Он был на несколько лет моложе бабушки. Даже не знаю, что случилось с матерью и отцом, и уже не спросишь.
Сестра Ольга приехала к бабушке. Она так и не вышла замуж. Всю жизнь они с бабушкой очень дружили и помогали друг другу.
Время было – братья погибли, а сестры остались в живых. Я думаю, что если бы был жив царь Александр III, не было бы ни войны, давшей толчок революции, ни революции. Нравится мне очень этот царь. Здравомыслящий был человек, наращивал вооружения, но у него был принцип не вступать в войны, если это возможно, особенно в войны, не нужные России, а 1-я мировая была России, как мне кажется, абсолютно не нужна. И ведь мог бы быть жив. Он умер в 1894 году в возрасте 49 лет.
Читала интересную историю о царе Александре III. Мещанин Иванов, находясь в кабаке в нетрезвом состоянии, плюнул на портрет царя, висящий на стене и сказал: «Плевал я на Вашего царя». Его арестовали за оскорбление власти. Хотели судить. Об этой истории рассказали царю, и он вынес свое решение: «Иванова отпустить, портрет государя из кабаков убрать, а еще передать Иванову, что я на него тоже плевал».
В Петербурге бабушка познакомилась с моим дедушкой Сергеем Семеновичем Беляй во время ожидания в очереди к зубному врачу. Сергей Беляй был из тех же краев, что и мой папа, из Архангельской области, и даже фамилии похожи.
Мой дедушка работал на Путиловском заводе (сейчас Кировский) экономистом, а может быть, бухгалтером. Так вот я в кого!
Дедушка был добрым человеком и очень сочувствовал рабочим. Пенсии для рабочих были введены только в 1914 году. В этом же году многие рабочие отправились на фронт, остались их жены с детьми, которые тоже работали на заводе. Действительно, пролетариату нечего было терять, кроме своих цепей. Рабочий день составлял 12 часов, кое-где – 14. Женщины и дети составляли категорию самых низкооплачиваемых работников, поэтому потеря кормильца была уже не просто горем, а трагедией для всей семьи. И вот дедушка решил открыть на заводе магазинчик, чтобы продавать рабочим продукты по более низким ценам. Многие стали просить, чтобы он отпустил продукты в долг, и он отдавал. Долги эти не возвращались, и в конце концов дедушка остался без продуктов и без денег. А ведь были потрачены значительные средства на закупку продуктов! Надеюсь, бог зачтет дедушке это доброе дело. Интересно, что бабушка поддерживала это славное начинание и даже пожертвовала свои драгоценности на закупку.
Сейчас я кое-где читаю, что рабочие до революции на Путиловском заводе очень хорошо жили. Дедушка и бабушка другое рассказывали.
Еще бабушка рассказывала, что была в те времена в деревне под Петербургом и обнаружила, что в больших крестьянских семьях часто на всю семью имелись одна или две пары валенок, и люди зимой выходили из избы по очереди.
Бабушка обучала путиловских рабочих грамоте по субботам. Одну субботу – бабушка, а другую субботу – Н.К.Крупская. Они были знакомы.
Дедушка и бабушка были свидетелями событий 9 января – кровавого воскресенья, когда мирное шествие рабочих разогнали с помощью огнестрельного оружия, что повлекло гибель нескольких сотен человек. Я читала, что царя Николая II не было в это время ни во дворце, ни вообще в городе. Вроде бы он был в Царском селе. Но неужели это сделали без его санкции? Надеюсь, что так. Иначе бы его не могли признать святым.
Вообще, Путиловский завод был эпицентром революции.
Многие бабушкины подруги по курсам приветствовали Февральскую революцию (как и большинство русской интеллигенции), очень любили Керенского, подкарауливали его на улице и кричали: «Керочка! Керочка!». Бабушка называла их дурами. И точно. Февральская революция 1917 года представляла собой, как я понимаю, что-то вроде переворота 1991 года и вела к анархии и распаду. Временное правительство быстро теряло популярность в народе из-за пустой болтовни о демократии в условиях войны и кризиса и развалило все, что только можно было развалить. Ведь была война. Крестьяне воевали за веру, царя и Отечество. Вдруг им объявляют, что все это ерунда, ничего этого нет. Все старые представления рухнули. Неудивительно, что крестьяне и рабочие повернули оружие против своих угнетателей. (И ведь действительно угнетали). Нашлась одна партия, которая захотела и смогла взять власть в свои крепкие руки. «Вчера было рано, завтра будет поздно» – сказал Ленин. В организации Октябрьского переворота участвовала часть генералов и офицеров разведуправления Генштаба (малоизвестный факт). Они понимали, что альтернатива – это распад страны и колонизация другими мировыми державами, катастрофа, в которую ввергают страну «временные». Как пишет известный политолог С. Г. Кара-Мурза: « Потому народ и отшатнулся от белых, что почувствовал – не они соберут Россию, а красные. А за белыми – хотели того или нет идеалисты-прапорщики – вползали мародеры всего Запада, с Японией в придачу».
Россия еще до революции считалась великой державой в политическом плане, а в экономическом она становилась, во-первых, сырьевым придатком Запада, и, во-вторых, попадала от него в финансовую зависимость. После Февраля эта зависимость усилилась. У России, как и всегда, как и в наше время, есть две перспективы: либо великая держава с мощным военно-промышленным сектором, либо сырьевой придаток, где хозяйничают чужие буржуины.
Мама рассказывала, что она помнила день, когда умер Ленин. В Ленинграде целый день гудели заводские гудки. По улицам шли толпы народа, чтобы попрощаться с Лениным. Маме было три года. На маму все это произвело такое впечатление, что у нее сохранилось воспоминание, как она спросила у бабушки: «Что это?» Бабушка ответила: «Умер Ленин».
Когда маме было 5 или 6 лет, ее родители развелись, и бабушка переехала в другой город – Москву. Ее сестра Ольга тоже переехала в Москву. Здесь через какое-то время бабушка вышла замуж второй раз – за моего дедушку, которого я знала и любила, хоть он был мне и не родной, Заикина Алексея Ивановича. Дедушка воевал в Первой мировой, и у него даже был Георгиевский крест. Смутно помню рассказ о том, что дедушка не бросил орудие, перетащил его через какую-то речку. (Вообще-то Георгиевский крест давали только за личную храбрость).
Дедушка играл в футбольной команде, был тренером. Несколько лет во время учебы мамы в школе он сидел в архипелаге, так сказать, Гулаг. Насколько я знаю, это было связано с тем, что он вообще-то во время Гражданской войны воевал у Колчака. Так что не удивительно. Дедушка и не удивлялся, он бы и сам посадил, если что, кого надо. Он рассказывал, что заставлял сокамерников делать зарядку. Всегда он был веселым и очень красивым мужчиной. В его присутствии, как и в присутствии моего папы, повышалось настроение. Это у них было общее.
Дедушка очень любил напевать арии из оперетт. Мне запомнился на всю жизнь случай, когда дедушка начал петь арию:
Мой любимый старый дед
Прожил семьдесят пять лет.
Мне было лет 8. Я забеспокоилась, что-то эти слова мне не понравились, и спросила у дедушки: «А тебе сколько лет?» Он отвечает: «Семьдесят пять!» Какой ужас! «Дед, пой, пожалуйста, прожил восемьдесят лет», – говорю я. Дедушка согласился, и я совершенно успокоилась.
Когда он приходил к нам, всегда приносил кулечек конфет, и я кричала: «Дед-конфет пришел!»
Еще помню, как он часто пел мне песню:
Если хочешь быть здоров,
Закаляйся,
Постарайся
Позабыть про докторов,
Водой холодной обливайся,
Если хочешь быть здоров,
От болезней
Воздух, солнце и вода
Всех полезней,
Помогают нам всегда,
От всех болезней нам полезней
Солнце, воздух и вода.
Бабушка работала в библиотеке, училась заочно в институте на преподавателя физики, и после окончания института всю жизнь преподавала физику. (Она была очень умная женщина). Долго она преподавала на рабфаке.
Маму на лето иногда отправляли к отцу. Мама очень любила своего родного папу, и отчима никогда отцом не называла, хоть он ее официально удочерил. Дядя Леша – так она его называла.
Жили они в Армянском переулке, в центре Москвы. Мама училась в школе, была пионеркой, комсомолкой.
Она хотела быть учительницей, как бабушка, и поступила в педагогический институт, на географический факультет.
Мама считалась в своем поколении высокой, хотя рост ее был 166 см, как у меня. И на танцах мама всегда стояла, стесняясь вероятной ситуации, что ее пригласит парень ниже ее ростом. По рассказам мамы, в то время было много танцплощадок и в помещениях, и на улице.
Когда началась война, они с подругой пошли в военкомат, хотели поехать добровольно на фронт. В военкомате сидел хороший человек, который спросил:
– Девочки, а вы что делаете, учитесь, работаете?
– Мы учимся в педагогическом.
– Вот идите и помогайте Родине на своем месте.
Во время войны мама уже в качестве учительницы жила за городом в эвакуации, с детьми. Она рассказывала, что все время хотелось есть, и однажды им попалось в руки несколько банок со сгущенным молоком (уж не помню, каким путем). Содержимое банок тут же поделили и съели без закуски. А потом всем стало плохо.
Еще случай. Мама с детьми гуляла около леса, вдруг они услышали гул самолета. Это был немецкий самолет, и он пролетел так низко, что стоящие внизу смогли рассмотреть голову человека, сидящего в кабине. Все уже прощались с жизнью, но самолет улетел, не сделав ничего плохого.
Цитата из довоенного Гитлера: «Если мы хотим создать нашу великую германскую империю, мы должны прежде всего вытеснить и истребить славянские народы… Нет никаких причин не сделать этого». Когда немцы в строю и действуют по приказу, это страшная сила. А отдельный немец поступил как человек.
У мамы была школьная любовь – Сашка Таран. Они хотели пожениться после войны. Саша погиб на фронте, и маме прислали то, что хранилось у него в нагрудном кармане – мамина фотокарточка и ее письма.
Командир был обязан сообщать о гибели бойца только родственникам, спасибо ему, что сообщил и невесте. Это только одна трагедия из миллионов подобных трагедий, происходивших тогда. Были убиты молодые, храбрые, здоровые, красивые мужчины. Сердце разрывается, когда думаешь об этом.
Интересно, что мне мама никогда не рассказывала о своей трагической первой любви, рассказала только Маргоше. Наверное, думала, что я буду ревновать, переживать за папу.
У нас остались открытки, которые посылали маме друзья с фронта.
В 1946 году мама вышла замуж за своего друга, с которым была знакома еще до войны – Анатолия Ракова. Он вернулся с фронта и сделал ей предложение. Ей было 25 лет, и считалось, что она уже садится в последний вагон. Анатолий был, казалось бы, умным человеком, он потом защитил диссертацию по какому-то техническому предмету. Но его отношение к маме было не очень адекватным – он ее безумно беспочвенно ревновал, устраивал скандал, если она приходила с работы позже на двадцать минут.
Мама работала 19 лет в школе в Люберцах, ее туда распределили, она там и работала. Могла бы перейти в московскую школу, но не хотела, предпочитала ездить, уж очень она полюбила свою работу с люберецкими хулиганами, свою школу, и вообще была консерватором.
Так вот, Раков свел дружбу с школьным швейцаром (в школе был швейцар!) и дарил ему подарки с тем, чтобы этот швейцар звонил ему и сообщал, в какое время мама ушла из школы. Мама придет домой, Раков сидит, хмуро молчит, и вдруг резко спрашивает: «Где ты была?» Хотелось дать ему чем-то тяжелым по голове. Они прожили вместе два года.
Интересно, что через много лет, примерно через четверть века, когда мама была замужем за папой, а я училась в школе, мама случайно встретила своего первого мужа в магазине. Они сразу узнали друг друга, обрадовались, поговорили, рассказали, как сложилась жизнь у каждого из них. Вот в чем было отличие докомпьютерной эпохи: расставшись, люди полностью теряли друг друга из вида. Анатолий рассказал, что женат на женщине, с которой познакомился еще на фронте, у них двое сыновей. Мама спросила: «А что делает твоя жена?» «Сейчас она в отпуске, отдыхает в Крыму», – ответствовал бывший муж. Мама уронила свои авоськи.
– Как отдыхает в Крыму? Я не могла опоздать с работы на пятнадцать минут, боялась встречаться с друзьями, а она отдыхает в Крыму?
– А что тут такого? – сказал Раков.
Расскажу еще про одного интересного маминого друга – Ванечку-болгарина, как она его называла. Это был болгарин, военный, по-моему, полковник, который учился у нас то ли в Высшей партийной школе, то ли еще где-то. Осталась фотография. Они ходили в театр, он дарил маме цветы, конфеты (вот как люди раньше ухаживали!) Ванечка ей очень нравился, и она наверняка вышла бы за него замуж, если бы не надо было покидать Россию. Это было для мамы неприемлемо.
В Университете, в котором учился Ванечка, учились также коммунисты из всех стран социалистического лагеря. Интересно, что на вопрос, люди из какой страны ему больше нравятся, Ванечка отвечал, что больше всего доверяет китайским товарищам. Это, конечно, еще вопрос, можно ли им доверять, ведь Восток дело тонкое. Но вот такое мнение было у человека. Мама видела его потом один раз по телевизору, он занимал какой-то пост в советской Болгарии.
Мама познакомилась с папой на Рижском взморье в 1953 году. (Это был в то время очень модный курорт).
На берегах янтарных
Мы встретились с тобой,
Вдали искрилось море,
Шумел морской прибой.
Могучий бор сосновый
Стеной кругом стоял,
За морем и за небом,
За нами наблюдал.
Ты мне сказала: «Милый,
Послушай голос волн,
Он красоты и силы
И нежной ласки полн.
Как будет бесконечно
О берег бить прибой,
Пусть будет так же вечно
Твоя любовь со мной.
Ответил я, не споря:
«За дымкой голубой,
Взгляни, сомкнулось море
С небесной синевой.
Пусть будет нам примером
Их вечный договор!»
Свидетелем бесстрастным
Шумел сосновый бор.
    (Стихи папы)
Приказом от 22.12.1954 г. папа был переведен на завод в город Молотов (сейчас и до революции Пермь) в должности военного представителя ВВС. Неизвестно было, вернется ли он вообще в Москву. В итоге, это была ссылка вследствие конфликта на работе, при том, что папа уже писал кандидатскую диссертацию. Мама хотела поехать к нему и писала в письме: «Без тебя мне не нужен даже Большой театр».
Оба очень любили Большой театр. Вот, например, стихотворение, вдохновленное оперой Бизе «Кармен»:
На площади севильской пляски
Под дробный цокот кастаньет,
Пестры необычайно краски,
До боли ярок солнца свет
Бои быков, контрабандисты,
Цепь бесконечная измен,
В такт музыке звенит монисто
Хоту танцующей Кармен.
Не мог сломить Хозе печальный
Кармен безжалостный отпор,
И лишь судья – удар кинжальный
Решил их нерешенный спор.
Они как дети, но как ясно
В душе моей встает печаль,
Хоть мне не жаль Кармен прекрасной
И Хозе мне совсем не жаль.
Папа в Молотове, конечно, не унывал, в письмах в красках рассказывал о жизни там, написал стихотворение о реке Каме, на которой стоит данный город. Песню на эти стихи даже исполняли в каком-то местном клубе.
Там папа познакомился со своим лучшим другом всех последующих лет – дядей Костей. Через некоторое время папа вернулся в Москву и защитил диссертацию.
Они поженились официально в 1956 году и стали жить вчетвером в одной комнате коммунальной квартиры – мама и папа, дедушка и бабушка – и поставили посередине комнаты ширму.
Расскажу немного о работе мамы в Люберцах. Уже тогда шли разговоры о люберецких хулиганах. Правда, они были не такие, как сейчас. Мама рассказывала, что ей много раз приходилось убеждать подростков, что это хорошо, что нет войны. «Эх, если бы была война, убежал бы на фронт», – делились с ней ребята. Была жива, значит, военная романтика в представлениях мальчишек.
У мамы был редко встречающийся талант по работе с хулиганами. Такая у нее была харизма и смелость, что эти самые хулиганы почему-то ее очень уважали и беспрекословно слушались. В школе некоторые ребята хамили учителям, просто издевались над ними, случалась поножовщина в мужских туалетах. В таких случаях посылали за мамой. Например, мама ведет урок, вдруг вбегает другая преподавательница или же ученица: «Галина Сергеевна! Такой-то матом ругается на учительницу. В мужском туалете дерутся, достали ножи! Идите скорей»! Мама идет на выручку, смело входит в туалет, разнимает дерущихся, а они только бормочут: «А мы чего? А мы ничего!» Маму уважали за то, что она никогда не жаловалась директору, занималась с отстающими, успокаивала матерей, а главное, в ней чувствовалась внутренняя сила и умение влиять на людей.
Здесь будет уместно рассказать знаменательную историю с директорской шапкой. Как известно, с 1943 года по 1954 год в СССР существовало раздельное обучение мальчиков и девочек в разных школах. Некоторое время мама работала в школе для мальчиков. И вот однажды ребята решили устроить вечер с танцами в актовом зале и пригласить девочек из женской школы. Надо заметить, что отношение к девочкам тогда было более трепетное, уважительное, чем во время совместного обучения. Мама была классной руководительницей. Ребята подготовили музыку для танцев и, когда мама уходила из школы, находились в состоянии волнующего ожидания.
На следующий день выясняется, что долгожданный вечер окончился очень плохо. В разгар праздника ворвался разгневанный директор, обругал всех и потребовал прекратить вечеринку. Дело было в том, что ему не понравилась музыка. Интересно, что это было? Джаз? Или, может быть, уже рок-н-ролл? В то время была распространена жесткая критика западной музыки в контексте критики западной культуры в целом. Хотя существовали и отечественные исполнители этой музыки.
Так вот, а у директора (в сейфе!) хранилась дорогая бобровая шапка. Парни сумели открыть сейф и выкрасть эту прекрасную шапку.
Директор рвал и метал, и уже собирался обращаться в милицию.
Мама пошла в класс и спрашивает:
– Ребята, сознавайтесь, где шапка?
– А шапка, наверное, на дне Москвы-реки.
Оказалось, что шапку разрезали на мелкие кусочки и выбросили в туалет.
– Мы знали, что Вы заставили бы нас отдать шапку, но это было бы неправильно. Пришлось ее уничтожить, потому что директора надо наказать.
Мама согласилась со своими учениками.
Она пошла к директору и сказала ему, что шапку уже не вернешь, и что она, вообще-то, на стороне ребят.
– Как Вы можете их защищать? Это же воры, медвежатники! Они открыли сейф и украли шапку!
– И правильно сделали! Они так долго готовились к этому вечеру, для них было так важно познакомиться с девочками! А Вы опозорили их перед девчонками. Ведь мальчики – это будущие мужчины! Как же Вы не понимаете, Вы ведь и сам мужчина!
Директор подумал-подумал и, в конце концов сказал: «Вы правы!»
Вот такой мама герой. Я даже думаю, что директор был к ней неравнодушен.
А запрещать музыку – что может быть глупее? Это только бесило молодежь и при этом не имело никакого смысла.
А на уроках мама поддерживала строгую дисциплину. В классе у нее была тишина. Один раз мама увидела, что двое новеньких (еще не знающих Галину) играют под столом на ее уроке в шахматы, так она подошла тихо и как ударит снизу по шахматной доске: «У меня на уроке ученики слушают учителя, в шахматы не играют!» Фигурки рассыпались. Это был десятый класс. С маленькими она так поступать не стала бы. А с хулиганскими десятиклассниками, видимо, только так и надо было поступать. Они уважали только таких: строгих, но справедливых. Бельмондо в юбке. А матерям юных правонарушителей мама всегда говорила, чтобы они не расстраивалась: оценки не главное, а главное, что в глубине души парень у нее хороший. Она действительно так думала, и очень любила всех своих учеников. Но всю жизнь потом, знакомясь с моими друзьями, мама в первую очередь спрашивала: «А он точно не из малины?» Малиной на блатном жаргоне называли воровской притон.
Олин раз мама вечером шла по Люберцам, ее обступили какие-то люди, хотели ограбить, и вдруг она услышала крик: «Полундра! Это же Галина!». Миг, и все исчезли.
Конечно, это не значит, что в люберецкой школе были только хулиганы. Много лет мама вообще работала в женской школе (где были только девочки), и хулиганок там не было. Просто ей наибольшее удовольствие доставляла работа с трудными подростками. Здесь у нее все получалось, в отличие от многих других учителей, и она всю жизнь с огромным удовольствием вспоминала о своих самых любимых учениках. Талант!
Кстати, несколько раз ее ученики занимали первые места на московских олимпиадах по географии.
Мама считала профессию учителя самой лучшей и очень сожалела, что я, по ее мнению, не смогла бы стать преподавателем. «Ты слишком мягкая, детки тебе на голову сядут», – говорила она. Не очень-то и хотелось!
Ну, вот, я вкратце рассказала истории жизни своих мамы, папы, бабушек и дедушек, все, что знала.
Как жаль, что истории более отдаленных предков теряются в глубине времен. Так не должно быть, ведь каждый человек – это целый мир. Надеюсь, что голограмма (я под этим подразумеваю набор качеств) каждого человека не исчезает, а хранится где-то во Вселенной и может быть воспроизведена (и будет воспроизведена).
И если умирает человек,
То умирает первый его снег,
И первый поцелуй, и первый бой,
Все это забирает он с собой.
    (Стихи Евтушенко)
Начинаю рассказывать свою историю.

II. Детство. Юность. Жизнь в Советском Союзе
Я родилась 15 августа 1961 года. В это время папа работал в поселке Дзержинском под Москвой. Сейчас это город по названию Дзержинский (несмотря на слом памятника в Москве). Почти все население поселка работало на оборонном предприятии НИХТИ (научно-исследовательский химико-технологический институт), где работал и мой папа. Из рассказов родителей следует, что люди в поселке были дружными и сплоченными. В праздничный день они могли пойти в гости чуть ли не в любой дом. Все (ну не все, а многие) знали друг друга. Выйдешь на улицу, и на каждом шагу встречаются друзья и знакомые. Вот так жили в поселке в 60-е годы. Когда мы оттуда уезжали в 1965 году, мама рыдала. Она была человек привычки, и вот, не хотела ехать в Москву.
Во время жизни в поселке произошла история с рыбой (из воспоминаний родителей, конечно). Папа однажды за компанию купил живую рыбу (наверное, карпа). Придя домой, он, к удивлению, обнаружил, что рыба до сих пор жива. После мучительных раздумий в ванну налили воду и пустили туда рыбу. Рыба не собиралась умирать. Вечером, когда стемнело, родители посадили карпа в ведро с водой и пошли на пруд, который находился в центре поселка (местная достопримечательность). И рыба начала новую жизнь.
В Дзержинском и сейчас живет моя троюродная сестра Таня, которая однажды очень сильно помогла мне. Наши отцы были двоюродными братьями. Таниного папу звали Диодор. Редкие имена – это, видимо, семейное.
В 1965 году папу назначили руководителем Главка. Главк – это подразделение министерства, орган управления отраслью промышленности. То есть он стал большим, очень большим начальником. Нам предоставили квартиру в Москве на Бутырской улице (метро Новослободская).
Но папа недолго был большим начальником. Каких-то качеств у него для этого не хватило, и, я думаю, гибкости. Папа был по характеру прямым человеком, он не был карьеристом, не умел и не хотел подстраиваться. И ему больше хотелось заниматься наукой, чем руководить. Примерно через 2 года он вернулся в НИХТИ в должности зам. директора предприятия.
Это было непростое время для нашей семьи. Я, конечно, была еще слишком маленькая, чтобы что-то понимать.
Квартира в Москве у нас осталась (иначе, может быть, я бы всю жизнь прожила в Дзержинском).
Когда мне было 6 лет, мы переехали на Гончарную набережную. Здесь прошли мои школьные и институтские годы.
На Таганке наш подъезд выходит в большой, уютный двор. Когда мне было 6 лет, то есть я еще не училась в школе, я уже сама гуляла во дворе вместе с другими детьми. При этом я считала, что мама меня слишком опекает, и, вообще-то, она действительно слишком опекала, но на улицу отпускала. Видимо, отпускать ребенка играть во двор в те времена было в порядке вещей.
Мы играли в классики, вышибалы, казаки-разбойники, игру, которая называлась «бояре, а мы к вам пришли», прыгали через резинку. В игре «бояре, а мы к вам пришли» дети разделялись на две группы (а, значит, детей было не так уж мало). Каждая группа, взявшись за руки, выстраивалась в линейку на определенном расстоянии перед другой группой. И вот первая группа идет ко второй группе (с предложением, так сказать) и поет: «Бояре, а мы к вам пришли», потом отходит на первоначальную позицию со словами: «Молодые, а мы к вам пришли». Теперь наступает вторая группа: – «Бояре, а зачем пришли, молодые, а зачем пришли?»
– Бояре, мы невесту выбирать, молодые, мы невесту выбирать,
– Бояре, а какая вам мила, молодые, а какая вам мила,
– Бояре, нам вот эта мила, молодые, нам вот эта мила.
Здесь все представители «жениха», соединив руки, указывают на «избранницу». Помню, что иногда некоторые оскорбленные, что выбрали не их, девчонки, начинали шептаться: «А что в Лариске особенного, да ничего в Лариске особенного».
– Бояре, она дурочка у нас, молодые, она дурочка у нас.
Представители «невесты» не хотели ее отдавать. Было и продолжение, но оно сейчас вылетело у меня из головы. Надо запечатлеть для потомства хотя бы то, что помню. Возможно, это была очень древняя славянская игра (из области стенка на стенку). Игры ведь служили не только для развлечения. Это была репетиция, подготовка к жизни.
Помню считалки перед игрой в прятки:
На золотом крыльце сидели
Царь, царевич,
Король, королевич,
Сапожник, портной,
Кто ты будешь такой?
Выходи поскорей,
Не задерживай умных
И честных людей.
Весь асфальт в нашем большом дворе был расписан мелом на классики. В классики играли очень много, постоянно. У каждой девчонки были мелки (предмет первой необходимости). Велась охота за старыми круглыми коробочками из-под крема для обуви. Они набивались песком и назывались «битами». Нужно было прыгать на одной ноге с квадрата на квадрат, толкая перед собой биту, чтобы она не вылезала за пределы нарисованного мелом квадрата.
Эти игры воспитывали не только выносливость, решительность, быстроту реакции, глазомер, но и умение играть в команде, и привычку к взаимовыручке. Например, «Казаки-разбойники» – «казаки» должны были поймать «разбойников» – весело было.
Девчонки иногда играли в «секретики». Под осколочек стекла клали бумажку от конфеты, цветочек, ленточку, эту композицию закапывали, а потом снова находили.
Сейчас я тоже периодически бываю в этом дворе. И тишина. Построили новую детскую площадку. Но где дети? Если удастся увидеть одиноко играющего в песочнице ребенка, я считаю это большой удачей. Но где же ватаги бегающих детей? Где игры моего детства? И ужасно то, что асфальт девственно чист.
Возможно, происходит смена цивилизаций.
Еще картинка из жизни. Помню, мы с папой ездили на ВДНХ, и там детей катали в возке, впряженном в упряжку лошадей. Вообще, на ВДНХ было много лошадей. Сейчас этого нет. Тысячи лет лошадь была верным другом и помощником человека. А потом стала не нужна.
В подъезде у нас было много знакомых. Особенно мама дружила с генеральшей Антониной Анатольевной, а я – с ее сыном Юрой. Прежде чем попасть в Москву, эта семья военных поменяла множество гарнизонов. Юра сменил школ шесть. «Если хочешь стать генеральшей, надо выходить замуж за лейтенанта», – так говорится в фильме «Москва слезам не верит».
Еще очень хорошо помню симпатичного старого соседа Калину Ивановича (никогда больше не встречала это имя). Тогда люди поздравляли друг друга с праздниками с помощью открыток, отправляли их по почте (или клали прямо в почтовый ящик). У нас хранится куча альбомов с такими открытками. Калина Иванович тоже поздравлял нас открыткой: «Дорогие Томас Федорович, Галина Сергеевна и Верочка! Друзья и верные соратники в труде, борьбе и победах! Поздравляю Вас…» А дочку его зовут Галина Калиновна.
В школу в первый класс в первый раз я пришла 13 сентября 1968 года, потому что меня угораздило в августе заболеть мононуклеозом. Меня положили в больницу. Помню, что я не плакала, смело пошла в больницу, но взяла с собой любимую куклу, не зная, что мне потом после инфекционного отделения ее не отдадут. Из-за куклы я долго еще переживала. В больнице меня вылечили с помощью уколов антибиотиков, и, как ни странно, мне там понравилось. Я почувствовала там себя такой самостоятельной и независимой и даже пыталась опекать десятимесячного малыша, который почему-то тоже находился в нашей палате.
И вот десять школьных лет.
Приведу шуточные стихи моей школьной подруги Маши, посвященные мне и нашей школе:
Над тобою господь потрудился,
Сделал все, то, что сделать он мог,
В умиленье сам черт прослезился,
Той работы увидев итог,
Создавал тебя бог без свидетелей,
Втихомолку страдал и творил,
Дал тебе миллион добродетелей,
Сто потов над тобою пролил,
Но создать эталон добродетели
Был не в силах и сам бог-отец,
Нет, не зря, нет, не зря он надеялся
На подмогу 8-й школы спец.
Спец – это не то, что вы подумали, а с углубленным изучением немецкого языка.
О, рассадник благих добродетелей,
Благородный таганский лицей!
Сколько нас поглотил ты, как хищник,
Легковерных наивных детей!
Ох, ты, Вера моя свет Томасовна!
Ну и жизнь началась у тебя,
Слева алгебра, справа – ботаника,
Кругом – гении – учителя.
Учителями были только женщины. Одно исключение – 2 года рисование у нас вел мужчина. Он был веселый, и девчонки его обожали. Ну, и, конечно, преподаватель по военному делу. Но исключение, как известно, подтверждает правило. Среди учительниц было много евреек. Нашу учительницу начальных классов звали Ида Васильевна.
В школу я всегда собиралась под звуки «Пионерской зорьки», доносящиеся из радио. Прекрасно помню песню про юного барабанщика, «Взвейтесь кострами, синие ночи». Тогда в каждой квартире были радиоточки с первой программой радио. После перестройки многие решили, что это радио им не нужно. Я не хотела отказываться, но во время ремонта рабочие убрали эту радиоточку, у меня и не спросили. А во время войны это радио было совершенно необходимо, это была система всеобщего оповещения, по ней голос Левитана сообщал, что происходит в стране и на фронте.
В первом классе нас сначала рассадили так: мальчик с девочкой. Мне очень нравился мой сосед. Он действительно был очень хороший, такой серьезный, добрый. И с ним у меня было первое в жизни объяснение в любви.
Однажды он сказал: – Слушай, что я тебе скажу!
– Что?
– Я тебя люблю.
– Я тебя тоже.
И мы сидели красные, как пион, и счастливые.
Какие были особенности советской школы? В первом классе нас приняли в октябрята и мы носили на форме значки в виде пятиконечной звезды с изображением в центре лица маленького симпатичного Володи Ульянова.
В классе было три ряда парт. Поверхность парты была немного наклонная для удобства письма, как считалось.
Я уже не очень хорошо помню, но, по-моему, каждый ряд считался отрядом.
На обороте тетрадей в косую линейку, предназначенных для младших классов, были написаны правила поведения октябрят.
Октябрята – дружные ребята,
Читают и рисуют,
Играют и поют,
Весело живут.
Октябрята всегда помогут товарищу.
Октябрята уважают старших.
Вот так воспитывали коллективизм и все хорошее.
На уроках труда иногда мы работали на школьном участке, делали клумбочки и сажали цветы.
Перед первым листом тетради обязательно была вложена промокашка. В первом классе детей учили писать перьевой ручкой для образования более красивого почерка. А написанное перьевой ручкой надо промокать промокательной бумагой, чтобы не пачкать страницы.
Помню, как я, папа, моя одноклассница Ирка Соловьева, с которой я тогда дружила, ходили в Мавзолей Ленина. Очередь начиналась где-то у реки, шла через весь Александровский сад и Красную Площадь.
Школа наша находится в центре, так что в пионеры нас принимали на Красной площади. Председатель Совета дружины школы (был и такой) нес знамя. Все было очень торжественно.
– Будьте готовы!
– Всегда готовы!
Коммунизм, (во всяком случае, советский) – это, конечно, тоже религия. Как и у других религий, у нее есть обряды. Конечно, когда вера уходит, обряды кажутся формальностью. Это – когда вера уходит.
На обороте тетрадок в клетку и линейку печатали гимн страны или моральный кодекс строителя коммунизма. Помню призыв: «Сам погибай, а товарища выручай». А в христианстве считается, что высшее проявление человеческого духа – это готовность «отдать жизнь за други своя».
Из учителей чаще всего вспоминаются математичка Татьяна Ивановна, моя любимая очень добрая учительница по немецкому Ирина Николаевна и физичка Елена Семеновна Людоговская по прозвищу Елка (прозвище такое, наверное, потому что колючая). Елка была необыкновенно эксцентричной и властной. Она всегда являлась в экстравагантных нарядах и могла прямо на уроке, зайдя в комнатку-лабораторию, примыкающую к классу, поменять сережки. Лет ей было около шестидесяти. Но самое экстравагантное в ней было – это бурно выражающаяся ненависть к автору учебника по физике Буховцеву. Эту фамилию ученики Елки никогда не забудут. «Буховцев – дурак! Буховцев – дурак! – орала Елка, – Откройте учебник на странице 20. Берите карандаш. Вычерните эту страницу! На странице 21 вычеркните три первых абзаца! А теперь слушайте, как я буду подавать материал!» И так далее.
Людоговская, свет наш Семеновна!
Что там Ньютон, Ампер, Фародей?!
«Не читайте учебник!
Дурак этот Буховцев!»
Что ж, тебе, дорогая, видней.
На талант твой и ум самобытный
Я не в силах не указать,
Мне так кажется, что и Эйнштейну
Пред тобой бы пришлось замолчать.
Елка рассказывала, что когда-то она лично знала Буховцева. Учились, что ли, вместе. И он всегда был идиотом, что и доказал, написав идиотский учебник. Буховцев, наверное, не переставая, икал. Кстати, на мой взгляд, кое-в- чем Елка была права. Возможно, учебник Буховцева был искусственно усложнен. Как-то мне попался в руки старый учебник Перышкина, и мне показалось, что там более простым и доступным языком материал был подан лучше.
Вообще, на мой взгляд, и учебник по математике был искусственно усложнен. Автор – Колмогоров, как сейчас помню. Он ввел понятие конгруэнтности. А конгруэнтность – это равенство. Вместо того, чтобы сказать: треугольники равны, нужны было, видите ли, высказываться: треугольники конгруэнтны. Просто диверсия какая-то была, и скорее всего, и сейчас есть.
Когда я прочитала в книге о Гарри Поттере про уроки зельеварения в волшебной школе, мне тут же вспомнились наши уроки по химии. Как будто с них списали. Часто на уроках химии мы ставили опыты. Двое школьников, сидящих за одной партой, вместе ставили опыт. У нас были колбы, пипетки, бутылочки, мы каким-то образом разводили огонь. Нужно было порошок засыпать в жидкость, разогреть, потом влить другую жидкость, и в результате получить субстанцию, например, желтого цвета. То есть если субстанция должна была быть желтого цвета, то у нас она была зеленая, если голубого – то коричневая. По-моему, ни разу у нас не образовался желаемый цвет. И еще все время казалось, что вот-вот что-нибудь взорвется. Химия была для нас с Машей самым тяжелым предметом, это был единственный предмет, по которому я нахватала двоек. Так что меня нисколько не удивило отношение Гарри Поттера к зельеварению и профессору Снеггу.
Мне кажется, когда моя дочка Маргоша училась, этого не было, а зря. Может быть, люди с талантом к химии не могли проявить себя.
Учительницу по физкультуре звали Вера Ивановна (моя тезка). Она была маленькая и толстенькая, всегда в синем спортивном костюме, и удивительно, как хорошо у нее получались всякие трудные телодвижения. В начале урока мы строились по росту, я обычно была девятая. Мы бегали, прыгали в длину и высоту, прыгали через козла (у меня получалось просто садиться на этого козла), делали березку, мостик, кувыркались (это мне нравилось). Надо было еще лазить по канату, но я (и многие другие) могли только вцепиться в этот канат и немножко на нем покачаться.
Учительницу по пению звали Виолетта Григорьевна. Она иногда сама играла на пианино и пела нам кое-что из классики. Помню еще, как она пела песню про летчиков, которые не выпрыгнули с парашютами из горящего самолета, чтобы не дать ему упасть на город:
И надо бы прыгать, не вышел полет,
Но рухнет на город пустой самолет.
Эта песня не была выдумкой, она отражала реальные случаи.
Однажды разучивали песню о Щорсе. Начинали девочки:
Хлопцы, чьи Вы будете? Кто Вас в бой ведет?
Кто под красным знаменем раненый идет?
А мальчики должны были петь в ответ:
Мы сыны батрацкие! Мы за новый мир!
Щорс идет под знаменем – красный командир!
Еще помню, как в первом классе (Виолетты еще не было) на каком-то собрании мы пели песню, начинающуюся словами:
Ленин, это весны, это весны цветенье!
Ко мне тогда закралась крамольная мысль: «Нет, это уже слишком. Ленин, конечно, хороший дедушка, но при чем здесь весны цветенье?» Кстати, на первом этаже в холле стоял бюст Ленина и рядом существовала надпись большими буквами: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!»
Да, Ленин был главным богом нашего коммунистического пантеона. Ну что ж, он был великий человек, и надо относиться с уважением к своей истории. «Так, храм разрушенный – все храм, Кумир поверженный – все бог». Это Лермонтов.
На уроках военного дела нас учили, между прочим, собирать и разбирать автомат. За меня всегда это делал Игорь. Не давалась мне эта наука. Еще нас раза два-три возили в какое-то место, где нас учили стрелять в мишень из ружья из положения лежа. У меня в правом глазу близорукость, а в левом было тогда стопроцентное зрение. Я приставила прицел ружья к левому глазу, и вдруг слышу грозный голос: «Номер третий, Вы левша?» Я поворачиваюсь и объясняю, что я не левша, но правый глаз плохо видит, поэтому я смотрю левым глазом, хоть и собираюсь стрелять правой рукой. Необычный случай! Я снова ложусь и пытаюсь прицелиться и снова слышу вопрос: «Номер третий, Вы левша?» Вот так нас готовили в случае необходимости защищать Родину.
В систему гражданской обороны входила, между прочим, и борьба с эпидемией. Нас учили обращаться с противогазом. Один раз в своей жизни я одела противогаз и быстренько его сняла. Удовольствие ниже среднего.
Я хорошо училась по математике. Вообще, когда я шла домой, я с нетерпением ждала момента, когда я пообедаю и сяду за математику. Обычно я после школы провожала свою подругу Машу до метро, мы там ели мороженое, она любила «Лакомку» (уже тогда была «Лакомка»), а я – «Шоколадный батончик». «Шоколадный батончик» был очень вкусный, но давно пропал. Еще недалеко от школы во время нашей учебы открыли дегустационный зал, в котором впервые в Москве появился торт «Птичье молоко». Это было целое событие!
Но вернемся к математике. Обычно к отстающим ученикам прикрепляли, как говорилось, тех, кто лучше учился по данному предмету. У нас был такой Митя, который по математике из двоек не вылезал. Даже когда ему подсказывали, из него нельзя было вырвать ни слова. И вот учительница попросила меня подтянуть Митю. Я вообще ответственный человек, тогда же была гиперответственной. На первой же перемене после получения столь важного задания я, бросив подружек, разыскала Митю и обратилась к нему с пламенной речью: «Митя! Пожалуйста! Давай отойдем к подоконнику и я объясню тебе, как решать задачу, которую нам задали.» На лице подопечного отобразился ужас, он повернулся и дал стрекоча. Я побежала за ним, крича: «Митя! Подожди! Ну почему же ты не хочешь? Я объясню тебе, как решать пример, и ты все поймешь!» Невозможно было уговаривать более убедительно, но Митя почему-то бежал все быстрее. Я за ним, с твердой решимостью исполнить свой нелегкий долг. Несколько дней почти все перемены я бегала за ним по всем лестницам и коридорам с криком: «Митя! Постой! Куда же ты? Давай займемся математикой!» на смех народу. Наконец я решила временно оставить его в покое. Математикой мне с Митей так и не удалось позаниматься. Но вот какой был результат. Через некоторое время Митя стал звонить мне почти каждый день и спрашивать, что задали на дом, хотя он тоже был в школе. Может, он оценил, так сказать, мое внимание. Но математика – увы и ах.
Многие девчонки вели песенники. Это были красивые тетради с текстами песен и рисунками.
Считалось, что нужно обязательно вести какую-то общественную нагрузку. Не помню, как другие находили выход из положения. Я работала с несколькими девочками в «Штабе Поиск». Имелось в виду, что мы разыскиваем бывших фронтовиков. Мы вели переписку с фронтовиками, поздравляли их с праздниками. Один раз я увидела на конверте запись: «Адресат в могиле». Испугалась, подумала, что мне померещилось, протерла глаза, снова посмотрела. То же самое. Потом оказалось, что другой конверт накрыл то, что было приписано внизу – «ве». То есть адресат в Могилеве, переехал в Могилев. Вообще-то, ну и название для города.
Так как у нас была немецкая школа «Спец», была организована переписка с ровесниками из ГДР. Мою девочку звали Янина Виолет. Я писала ей по-немецки, она мне – по-русски. Особенно ничего интересного в этой переписке не было. Жалко, что мы так и не встретились. На фотографии была симпатичная девочка. Она меня всегда поздравляла с праздником 9 мая.
В девятом классе нас приняли в комсомольцы, и мы сменили пионерские красные галстуки на комсомольские значки. В классе голосовали по поводу каждого человека, достоин ли он быть принятым в комсомол. Иногда мнения разделялись, и ученику давали испытательный срок.
Была у меня в школе и лучшая подруга. В подростковые годы мы буквально часами разговаривали по телефону, обсуждая все на свете. Наверное, каждый подросток нуждается в таких длинных отвлеченных разговорах со сверстником, который его понимает. В эти годы впервые начинаешь по-взрослому задумываться о мире, в который мы пришли. Хорошо, что у меня была подруга, с которой можно было поговорить, и как жаль, что через три года после школы мы расстались.
Вспоминается одна очень неприятная история. Когда мы учились, по-моему, в десятом классе, в школе появилась девушка-психолог. Психологи тогда в школах не работали, это был эксперимент.
И вот однажды на собрании в нашем классе этот так называемый психолог решил обсудить животрепещущую тему: «А почему Беляева дружит с Якимовой? А почему Якимова дружит с Беляевой? А не отделяются ли они от коллектива?»
Девица высказала мысль, что надо дружить со всем коллективом, а мы с Машей почему-то все перемены ходим парой.
Мы с недоумением услышали это, Маша сказала мне: «Слушай, давай прямо сейчас встанем и выйдем из класса! Пошли они к черту!» И она была права, совершенно права. Я очень жалею, что мы так не поступили. Это я проявила слабость, постеснялась.
Так мы столкнулись с издержками принципов колективизма. Кстати, на самом деле мы и с другими одноклассниками общались.
Да, психологи разные бывают.
В то время учились 6 дней в неделю, то есть и в субботу. А в воскресенье мы с папой часто ходили в кино, в театр, в кафе, гуляли по Москве. Мама не стремилась в этом участвовать. Она ждала нас с обедом. Эти вылазки многое мне дали. Мы с папой разговаривали обо всем, мне было с ним хорошо. И я привыкла к тому, что нужна культурная программа.
Мы очень часто с папой и с подругами ходили к кинотеатру «Зарядье», к гостинице «Россия», гуляли там, заходили в кино. Один раз обедали в ресторане в гостинице «Россия». Это были любимые места моего детства. Кстати, напротив «России» на другой стороне реки к верхней части стены дома был прикреплен огромный транспарант со словами: «Коммунизм – это есть Советская власть плюс электрификация всей страны».
Гостинице «Россия» принадлежал рекорд Гиннесса как самой большой гостинице мира. Здесь были красивые номера с прекрасными видами на столицу, в том числе на Красную площадь. Помимо номеров, в гостинице располагались концертный зал, магазины, рестораны.
В 2006 году гостиницу демонтировали. Не знаю, как можно разрушать то, что находится в отличном состоянии. Да, может быть, с точки зрения архитектуры гостиница не вписывалась в историческую застройку, но советское время – тоже часть истории. А ломать легче, чем строить. Сломали еще и потому, что это был один из символов эпохи СССР.
А гостиница была очень хорошей. Я вспоминаю ее с теплотой и сожалением. Теперь на этом месте находится, как Вы знаете, парк «Зарядье».
На 8 марта я всегда дарила маме мимозы. Для этого приходилось ездить на цветочный рынок, метро «Курская».
Однажды я встретила в нашей аптеке Тамару Синявскую, знаменитую тогда певицу, жену Муслима Магомаева, а в нашей школе в день выборов – известного певца Юрия Гуляева. Он, наверное, как и все, голосовал за блок коммунистов и беспартийных (была такая формулировка). Эти артисты были нашими соседями (центр все-таки).
Кстати, о выборах. Помню, как голосовали за единственную кандидатуру Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Должности президента у нас тогда не было. Главой государства был Генеральный секретарь. В связи с этим советский народ сочинил анекдот.
Приходит Брежнев на рынок. Подходит к грузину, перед которым на прилавке лежит один арбуз.
– Я хочу купить арбуз,
– Выбирай!
– Как выбирать, я вижу только один арбуз,
– Ну, Вы же у нас тоже один, но мы Вас выбираем.
А я считаю, что не всегда хороша выборная система из представителей различных партий. Здесь все зависит от пиара, и очень часто победившие нарушают свои предвыборные обещания. А народ в конечном итоге не знает, за кого голосует. Временщики чувствуют меньше ответственности за страну, чем, например, царь.
Платон писал, что большим государствам больше подходит монархия.
Иногда хороша демократия, а иногда монархия. Здесь необходим творческий подход, не надо следовать догме. Нужно учитывать множество обстоятельств. Например, если глава государства руководит выполнением какой-то позитивной программы, ему не надо уходить, пусть даже прошло 6 лет правления или больше.
А Леониду Ильичу как раз уже нужно было покидать свой пост. Он не справлялся просто по состоянию здоровья. Можно сказать, упустили время.
Мне очень нравится, как казаки выбирали атамана. Десять человек выбирали лучшего среди них, наиболее умного и смелого. Выбранные десять человек, представляющие уже сто человек, снова выбирали наиболее уважаемого человека. И так далее. Так, пожалуй, можно выбрать достойного человека.
Билеты в театр на известные спектакли были дефицитом, и у театра можно было видеть много людей, спрашивающих лишний билетик. Так даже можно было познакомиться с приличным молодым человеком, имеющим этот самый билетик.
Все очень любили ходить в кино. По всей Москве были установлены большие стенды с перечнем кинотеатров, указанием фильмов и сеансами. Все желающие развлечься обычно шли к ближайшему стенду, там определялись и ехали в выбранный кинотеатр. Перед фильмом показывали так называемый журнал, хронику дня (новости о том, сколько собрали зерновых, какие станки выпустили, и все такое позитивное), а иногда показывали любимый всеми «Ералаш». Было много хороших французских фильмов (еще с Де Голлем у СССР было заключено соглашение об обмене фильмами).
Кафе было мало. На ул. Горького (Тверская) находились два модных кафе-мороженых «Космос» и «Московское». Туда всегда стояли очереди. На Новом Арбате было модное кафе с живой музыкой «Метелица». Тоже очередь. Подводные лодки делать могли, а открыть побольше кафе не могли. Справедливости ради хочу отметить, что у нас на Таганке находились две замечательные точки – «Рюмочная» и «Пельменная». Завсегдатаи там были, но очередей, слава богу, не было.
Проезд в метро стоил 5 копеек. Монетку надо было опустить в турникет.
На домах часто можно было увидеть стенды с надписями: «Вперед, к победе коммунизма!», «Партия – наш рулевой». Если едешь через Краснохолмский мост к метро Павелецкая, проезжаешь мимо трех одинаковых домов. Раньше на одном из них сверху стояла надпись «Вперед», на другом доме «К победе», на третьем – «Коммунизма». Перестарались ребята.
Помню, как на ГУМе 7 ноября висело полотнище: «Великая Октябрьская социалистическая революция – главное событие ХХ века». Наверное, это действительно так. Иначе история во всем мире пошла бы совсем другим путем, в капиталистических странах не стали бы вводить социальные гарантии для рабочих (угроза революции была во многих странах, не только в России были коммунисты) и точно никто бы не смог остановить Гитлера.
В Москве зарплаты не были больше, чем в других городах, как сейчас. Действовали одни и те же ставки по всей стране. За одинаковый труд люди получали одинаковые деньги. На Севере – надбавки, туда ехали за «длинным рублем». Но снабжение в Москве было лучше.
Помню, что, купив молоко, я быстро шла домой, опасаясь, как бы молоко не прокисло по дороге. Дома молоко сразу кипятили, и хранили в холодильнике в кипяченом виде в кастрюле. Да, молоко было натуральным.
Оплата за коммунальные услуги была мизерной. Ее даже нельзя было считать расходом. Так, формальность.
Все проживали согласно прописке. Так что дворниками в Москве работали русские люди, а жители Средней Азии – у себя на Родине.
Сейчас актуальна проблема раздельного мусора. Я помню, что раньше на лестничной клетке у нас стояло ведро для пищевых отходов (как мне объяснили, когда я была маленькая – для свинок), и я очень беспокоилась об этих свинках. Молоко и кефир продавали в стеклянных бутылках без этикеток или в бумажных треугольных пакетах. Стеклянные бутылки можно было сдать в том же магазине за деньги (по-моему, 15 копеек). За продуктами ходили с веревочными авоськами или с холщовыми сумками. Так что мусора, который трудно утилизировать, почти не оставалось. С распространением пластиковых пакетов в 90-х годах началась новая эра. Удобно, и в то же время все полигоны завалены мусором.
Зимой почти все ходили в меховых шапках. За границей любят изображать русских в шапке-ушанке. Это считается таким русским трендом. Действительно, все мужчины и многие женщины ходили в меховых ушанках. Женщины носили также круглые меховые шапки. У меня была и песцовая, и из чернобурки. Давно уже не вижу зимой таких шапок.
По вечерам всегда смотрели телевизор. Было всего 4 программы, причем третья программа – учебная. Обычно смотрели какой-нибудь фильм и программу «Время» по первому каналу. Часто показывали Леонида Ильича Брежнева, который с трудом читал по бумажке какую-нибудь речь.
Однажды в детстве я увидела в газете заголовок «Беседа Брежнева с Гусаком». Я была изумлена, долго протирала глаза, но заголовок не менялся. Потом узнала, что это просто главу Чехословакии звали Густав Гусак (ударение на первом слоге).
Л. И. Брежнев был у власти 18 лет. Это время можно разделить на два этапа: первые 9 лет, когда Брежнев был здоров и много сделал для страны, и последующие 9 лет после инсульта, когда Брежнев так до конца и не оправился.
СССР выгодно отличался от многих других государств тем, что здесь производилось все: от ракетоносителей до нижнего белья. Да, ракетоносители были лучшего качества, чем модная одежда, но страна была самодостаточной, какой она и должна быть (посмотрите на карту). В 1950-х годах экономика и промышленность СССР твердо закрепились на втором месте в мире, уступая только США.
В плане геополитики влияние Советского Союза распространялось на половину мира. Брежнев говорил, что видит свой святой долг в том, чтобы сохранять границы в мире, определенные ялтинской конференцией, чтобы жертвы народа во время войны были не напрасны.
В страну постоянно приезжали высокопоставленные иностранные гости. И вот по телевизору можно было видеть, как Леонид Ильич с доброй улыбкой устремляется навстречу представителю иностранного государства – мужчине или женщине, все равно, обнимает его и совершает тройной поцелуй по-русски, в том числе часто и в губы. Да, это был самый добрый государственный деятель. На всю жизнь я запомнила случай, когда однажды Брежнев в телевизоре радостно устремился к высокому африканцу, но по мере приближения к товарищу улыбка стала исчезать с лица, и в конце концов Леонид Ильич протянул ему руку для рукопожатия. Это было на него не похоже. Показали африканца – ну, очень своеобразный, ну, очень похож на людоеда из сказки. Даже Леонид Ильич изменил своим привычкам.
После инсульта было видно, что Брежнев скорее всего уже не может выполнять обязанности главы государства. Говорили, что он хотел уйти со своего поста, но его не отпускали. Наверное, ответственные товарищи никак не могли поделить власть за его спиной. Брежнев умер в ноябре 1982 года, и рухнул спокойный мир. Советские люди в тревоге ждали перемен. И они не ошиблись.
Но буду рассказывать по порядку. О политике потом.
Сначала о более приятном – о даче.
Когда мне было 5, 6 лет, родители снимали дачу в Лианозово. Это была загородная местность, мы ходили гулять в лес, который казался дремучим, собирали грибы. А теперь это Москва – метро Алтуфьево.
Когда я училась в школе, каждое лето мы снимали дачу в местечке Клязьма по Ярославской железной дороге.
Хозяин первого дома, часть которого мы сняли, был доморощенным художником, художником-самоучкой. У него в гараже находилась настоящая мастерская. Особенно он любил писать копии с картин великих русских художников (в свободное от выпивки время). Я, например, не могла бы отличить копию от оригинала. У нас на Таганке долго висела подаренная им картина с зимним пейзажем (копия картины Репина). Вот так живут и умирают в деревнях неизвестные таланты. А если бы ему в свое время поучиться?
Когда мне было 8 лет, я уже сама ходила в магазин. Однажды мама попросила меня купить молоко, а я купила соблазнительную банку сгущенки, размышляя: «Сказали купить молоко. Я как раз и купила молоко. Это же тоже молоко».
Там я общалась с местными детьми и с другими дачниками. Очень много играли в карты в дурака и, главное, в кинга, в разные настольные игры (морской бой). Много играли в бадминтон. Никак не могу понять, почему теперь в него перестали играть.
Готовили на керосинках. И нужно было регулярно ходить за керосином. Молоко продавали в разлив. И я иногда ехала на велосипеде с рынка так: на одной стороне руля бидон с молоком, на другой стороне руля сумка, и сзади в багажнике сумка.
Ходили купаться на Клязьму. К речке надо было спускаться с крутого обрыва. На самом верху обрыва росла сосна, половина корней которой росла в земле, а другая половина – висела в воздухе. Мы всегда думали, что когда дерево упадет, мало не покажется.
Когда мне было 11 лет, я там чуть не утонула.
Я чуть-чуть дальше отплыла от пляжа, встала на ноги, и так получилось, что вода накрыла меня с головой. Я попала на глубокое место. Рассказывали, что на реке есть ключи, которые бьют из-под земли, и меня, наверное, стал затягивать такой ключ. Это уже потом я сообразила. А тогда ощущения у меня были удивительные. Мне показалось, что все вокруг стало голубое, как небо, и я подумала: «Небо, что ли, надвинулось?» Потом я подпрыгнула, и голова оказалась над поверхностью воды. Смотрю, все как обычно – пляж, люди. Потом опять очутилась под водой, и опять все вокруг меня стало ослепительно голубым. Я и не сомневалась, что это небо. В то же время я понимала, что надо звать на помощь. Но когда мне удавалось подпрыгнуть, никак не могла преодолеть неловкость: неудобно было отвлекать людей. Пока я собиралась с силами, меня уже снова увлекало под воду. Спасла меня мама. Она сидела на пляже и увидела, что моя голова то уходит под воду, то показывается на поверхности, и как заорет. Меня вытащил молодой мужчина. Он нес меня на руках, думая, что я в бессознательном состоянии, пока я не сказала: «Огромное вам спасибо, но я уже и сама могу идти». Тут он чуть меня не уронил. Я ему страшно благодарна, конечно.
Но что это было голубое? Я потом в маске смотрела под водой, вода выглядит по-другому. Есть здесь что-то мистическое. Может быть, я чуть на небо не попала (грехов у меня тогда точно было мало).
Я не один раз подвергалась опасности, живя на даче. В подростковом возрасте у меня была склонность к экстриму, свойственная некоторым подросткам. И вот я из лихости каталась на велосипеде, никогда не пользуясь тормозами. Я ездила вниз с горки перпендикулярно шоссе без тормозов и на скорости пересекала шоссе. Страшно вспомнить. Да, сейчас я бы так не поступила.
Последний раз мы снимали дачу, когда я переходила в 10-й класс. Только через 40 лет снова посетила я с Марго эти места. Мы быстро нашли участки, на которых снимались дачи. (Мы жили сначала в одном месте, потом в другом). В памяти все сохранилось.
На одном участке стоял тот самый старый домик, а на другом участке все было новое, кирпичный дом и железный забор.
Спустились к речке по заросшему деревьями обрыву (той самой сосны уже не было), и, о, ужас, я увидела, что речка обмелела. Она уже больше похожа на ручей. Почему? Как это грустно. Правда, утонуть там теперь точно невозможно.
Школу я окончила с хорошим аттестатом. После выпускного вечера гуляли по Красной площади.
Перехожу к институту. Я поступила в Московский экономико-статистический институт (МЭСИ). Сейчас его уже нет. Его, к сожалению, объединили с Плешкой (Плехановским).
Когда я сдавала экзамен на дневной факультет (математика письменная), я почему-то ужасно волновалась. Такой был настрой, что вот обязательно надо поступить. И получила двойку. Потом я сдавала экзамены на вечерний факультет, совершенно уже не волновалась и сдала все экзамены на 4 и 5. Было образовано 6 групп на вечернем, и тех, кто лучше сдал экзамены, назначили старостами. И меня назначили старостой. В группах было человек по тридцать. Я вела журнал, в котором должна была отмечать отсутствующих. Если препод не делал перекличку, я, конечно, никого не отмечала.
Помню, как я в первый раз увидела список фамилий нашей группы: Бельмесова, Брюханова, Беляева… Каких только фамилий не бывает!
К вопросу о том, надо ли загадывать себе будущее. Перед институтом я мечтала о том, чтобы в первый же день в институте, где-нибудь перед расписанием, познакомиться с будущим любимым человеком. И точно, познакомилась с человеком, который очень быстро вызвался провожать меня домой и вручал мне любовные стихи. Но это точно был герой не моего романа. Я сделала вывод, что Вселенная стремится к тому, чтобы выполнить наши желания, но не всегда попадает в самую точку. (Доверяй, но проверяй. На бога надейся, а сам не плошай.) Вся мудрость заключается в народных пословицах.
Помнишь?
Вечер, огни над дорогой,
Троллейбусный шум, голоса,
Помнишь?
И было сказано много,
И мы смотрели друг другу в глаза,
Помнишь?
Ты в туфельках красных шагала,
Плащишко набросив на плечи…
Миша писал стихи, которые казались мне ужасно глупыми, я смеялась и показывала их девчонкам. Конечно, я вела себя очень плохо. Надо сказать, к чести Миши, он относился к этому совершенно философски, не обижался и подсовывал мне новые стихи.
После второго курса папа настоял на том, чтобы я перевелась на дневной. И следом за мной перевелась моя подруга Оля. И на вечернем, и на дневном – мне нравилось, было весело и доброжелательно. Но вот что интересно: на вечернем было полно красивых девчонок. А на дневном факультете их было мало. Не знаю, почему такая закономерность наличествовала.
Один из наших предметов назывался сокращенно ИОиМО (расшифровку я забыла, увы. Наверное, что-то очень умное). И на весь институт орали: «Когда у нас Е-мое?» В институте был даже компьютер. Помню, как мы ходили на него смотреть. Это была огромная, страшного вида машина, на которую можно было только взирать с почтительным восхищением. Нам вроде бы даже объясняли, что надо нажимать на какие-то кнопочки. Но делать этого никто не стал.
В нашей группе, на дневном, конечно, учились два монгола и монголка из дружественной страны, армянин с замечательной фамилией Сукиасян и чеченец. В параллельной группе учились две немки из ГДР: Петра и Кэрстин. И вот, подчеркну важную примету времени. К чеченцу и армянину относились полностью как к своим. Никому бы никогда в жизни не пришло в голову сказать слово «черные». Этого просто не было. Союзные республики были как отдельные комнаты в одной квартире. Да, была дружба народов. Не космополитизм, а дружба народов, за которыми признавались их особенности и обычаи. После краха СССР потеря этой дружбы была одним из самых страшных ударов.
Петра и Кэрстин были очень приветливы. При этом они выделялись среди наших девчонок своим внешним видом. Наши все стремились одеться получше. А немки всегда были в довольно страшных бесформенных брюках и мужских рубашках в клетку. Может быть, они уже тогда становились феминистками.
Монголы держались немножко особняком, особенно парень и девушка, которые ходили парой. Забыла я их имена. Третий монгол немножко дружил с нашими ребятами.
Когда я перевелась на дневной на третий курс, я сразу обратила внимание на Сережу. Мне показалось, что я давно его знаю. Эффект узнавания. Может быть, мы виделись в другой жизни. Еще мне казалось, что он очень молодой. Я даже думала, не вундеркинд ли он, поступивший в институт в 14 лет. На третьем курсе мы не общались. Но у меня была примета – если я пойду на экзамен следующей после него, то сдам хорошо. И я всегда так делала. Когда я выходила в коридор, сдав экзамен, его, конечно, уже не было. Он сдал экзамен и ушел домой. Так что это я не для того, чтобы поближе познакомиться. Просто примета такая была.
Кончился третий курс.
Пусто на душе.
Ах, тяжело иногда
Вечером в темноте.
Правда, грустить нет причин.
Жизнь у меня легка.
Только вот нет мужчин,
Мать говорит: «Не беда».
Правильно, я и сама
Не знаю, чего хочу,
Только сижу одна
Вечером и грущу.
Но это сладкая грусть,
Надеюсь я, все впереди,
Открытие жизни смысла
И красивые дети мои.
Найдет ли меня любовь?
Иль только подобье ее?
Ах, полностью мне никто
Не нравился еще:
Казался один дураком,
Другой – простоватым чуть-чуть,
А третий – расчетливым слишком,
Четвертый развратный – жуть.
Все в нашем мире сложно,
Но все же скажу: «Не беда,
Хоть сложно,
А все-таки можно
Счастливой быть… иногда.
Это одно из моих стихотворений. Когда мне было 19, 20 лет, я сочинила несколько стихотворений. Первое стихотворение пришло ко мне в голову, когда я тяжело болела, с температурой выше 39 градусов. Говорят, так бывает, на основе возбуждения пришло, так сказать, вдохновение. В молодости, наверное, многие пишут стихи, как могут. Потом это желание прошло.
Мама! Что за блестящие струи
Прилетают на землю с небес?
Это только капли дождя
Достигают земли наконец.
Мама! Что за волшебный свет
Этот праздник вокруг сотворил?
Это только солнечный луч
Поверхность земли осветил.
Мама! Мне улыбнулась прохожая,
Как все люди добры и прекрасны.
Это только, когда у них просят немногого,
Я надеюсь на большее, но пока что напрасно.
Мама! Что за огромная нежность
Таится в душе моей.
Это только защита от бича одиночества,
Которое все же сильней.
Мне кажется, что стихи пишутся, когда грустно, когда обостряется чувствительность. Боль высекает стихи. «Не пиши, если нет изболевшей души», – цитата из стихов моей подруги Лены Далматовой.
Возможно, это не всегда так.
Даже мне однажды залетело в голову шуточное стихотворение. Оно пришло как бы со стороны, то есть это не мои чувства, в отличие от других стихов.
Шуточная французская песня 16 века.
(на мотив «Как родная меня мать провожала…)
Предложила я себя, ну и что же,
Ведь не крестьянину, как ты, а вельможе.
Очень я ему тогда приглянулась,
И сердечко тут мое встрепенулось.
Ты прощай, прощай, мой друг,
До свиданья, я к нему сейчас пойду на свиданье.
Может, даст тебе оброк он поменьше,
Ну, а здесь уже меня ты не встретишь.
У него дворец большой и богатый,
Не сравнить его никак с нашей хатой.
Там вино все пьют, едят и не тужат.
Ах, пойду к нему губить свою душу.
…
В начале четвертого курса мы с Сережей случайно встретились у деканата и вместе ждали, когда откроется дверь. Журнал, что ли, хотели посмотреть. И тут мы очень хорошо разговорились, шутили, смеялись, и мне показалось, что это родная душа. Он тоже этот день запомнил. И однажды пригласил меня к себе домой. Но это было не в моих правилах. Как это, сразу домой? Ну, думаю, такой мальчик, а ведет себя как заправский Дон Жуан. Я не пошла. Но я уже влюбилась в него и долго ждала и надеялась, что он пригласит меня в кино или еще куда-нибудь. К этому времени мы уже сидели на лекциях и семинарах рядом. Как-то Сережа шел по проходу и остановился в глубокой задумчивости около места, где мы с Ольгой сидели. Я гордо молчала, а Оля сказала: «Да ладно, чего уж там, садись». Он радостно сел, и с этого момента всегда сидел с нами. И вот в один прекрасный день Сережа выдавил из себя: «Пошли в кино». Я подумала: «Ура!». Нужно было, конечно, не кино, а выполнение формальности – вот куда-то пригласил, поухаживал. Мы пошли в кинотеатр «Зарядье».
Там мы увидели примету времени – огромную очередь за билетами часа на два на какой-то западный фильм. Мы постояли две минуты и ушли. Формальность-то была выполнена. Мы пошли пешком ко мне домой на Таганку. Дома была мама. Пили чай, разговаривали. Так мы начали встречаться.
А в первый раз к Сереже я поехала, вооруженная фартуком и большим куском мяса. Я на полном серьезе думала, что буду варить суп, так как поступили сведения, что его мама болеет, и нужна помощь. Но супом заняться мне тогда так и не удалось.
…
В студенческие годы каждое лето я путешествовала. Естественно, путешествовать свободно можно было только по Советскому Союзу, страна была закрытая.
После первого курса в августе мы с папой на самолете полетели в Крым, в санаторий «Золотой берег» по путевкам от его работы. Я в первый раз увидела море и самолет. Это было нетипично для того времени. Все ребята из нашего класса в детстве ездили с родителями в Крым, на Кавказ, в Прибалтику, и только я все сидела на даче.
Место тоже называлось «Золотой берег», недалеко от Ялты. В санатории папа общался с несколькими своими друзьями-коллегами. Мне все, конечно, очень понравилось. Ездили на экскурсии, ходили по Царской тропе, которая называлась Солнечной. Вечерние развлечения были обычными, санаторскими: почти каждый день показывали какой-нибудь известный фильм в летнем кинотеатре, и была дискотека. Отдыхающим было где познакомиться.
Ярче всего вспоминается праздник Нептуна, в котором мне поневоле пришлось играть активную роль. Так получилось, что на этом самом празднике я сидела в рядах зрителей одна, без папы и недавно приобретенных знакомых. Действие разворачивалось на пляже. Был дедушка-Нептун, какие-то то ли его слуги, то ли морские разбойники. По ходу дела было решено принести жертву богу моря. Разбойники стали ходить по рядам зрителей и довольно быстро подошли ко мне. «Ну, пошли,» – сказали эти люди в зеленых водорослях, подняли меня на руки и потащили к морю. Я интеллигентно, тихо говорю: «Вы ошиблись. Я просто тоже в красном купальнике». Я, естественно, подумала, что должна сидеть подставная девушка с приметой: красный купальник. Но меня уже раскачали и бросили в море. Потом меня отнесли к Нептуну, и он подарил мне подарок. Так проявилось и закончилось мое актерское мастерство.
В конце отпуска мы с папой на «ракете» (такой быстроходный корабль, похожий, действительно, на ракету) поехали в Севастополь. Там жила бывшая папина одноклассница Алла Старкова, дружбу с которой он пронес через всю жизнь. Она есть на школьных фотографиях, очень хорошенькая. В свое время она вышла замуж за моряка и с северного моря переехала на южное. Папа по этому поводу сказал, что он не мог бы жить там, где полгода ужасная жара. Мы пообщались с Аллой и ее дочкой, ходили смотреть панораму Севастопольской битвы. В то время никто не думал о том, Украина Крым или Россия. Ну, переложили политики при Хрущеве что-то из одного кармана в другой (Крым передали Украине в 1954 году, раньше он был частью России), этого никто и не заметил тогда. Это было неважно.
После второго курса я два раза ездила в путешествия «по просторам нашей сказочной страны». Кто это пел? Юрий Лоза.
Совершенно неожиданно мне позвонил один дальний знакомый и предложил путевку в дом отдыха в поселке «Янтарный» Калининградской области. Ехать одной не хотелось, но я решила, что надо.
Никаких особенных дел на июль запланировано не было, и я решилась. Ведь и родители отпустили. Этим летом мне исполнялось 19 лет. Ехать все-таки было далеко и неизвестно куда. Видимо, считалось, что ехать безопасно. Я получила документы у парня и в нужное время села в поезд, помахав рукой папе.
И начались приключения. Во-первых, в поезде мне стало плохо, как никогда. Меня тошнило и рвало, я не могла ничего есть, а ехать надо было около полутора суток. Я плохо переношу транспорт, но такого не было ни до, ни после. Когда поезд стал подходить к Калининграду, я слезла с верхней полки и села внизу с умирающим видом. Думаю, сейчас выйду, сяду где-нибудь на вокзале и буду сидеть. Искать поселок «Янтарный» – об этом не могло быть и речи. И тут мой умирающий вид заметила соседка – девочка из Калининграда.
– Что с тобой?
– Мне что-то плохо.
Видок был, видимо, тот еще. Девочку – Лену встречали родители. Она вышла, о чем-то с ними поговорила, я тоже вылезла. Тут они подходят ко мне, забирают чемодан, берут под руки и ведут к себе домой. Три дня я у них лежала, и эта семья меня поила – кормила, ухаживала за мной. Не знаю, что со мной было бы, если бы я их не встретила. Тогда я подумала, что, наверное, когда положение совсем критическое, бог посылает помощь. И как верна поговорка «Мир не без добрых людей», и надо в нее верить. Это были редкие люди. Ведь они меня видели в первый раз.
Потом я познакомилась с Леной и ее родителями поближе. Калининградская область отошла к России только в 1945 году, после войны. Раньше эта область с городом Кенигсбергом принадлежала Германии, ее части Восточной Пруссии. Я была там в 1980 году. Город был уже вполне русским. Не знаю, жили ли там немцы. Среди достопримечательностей города можно назвать могилу Канта, который всю жизнь прожил в этом городе, замечательную органную музыку в костеле. Еще мы с Леной были в довольно интересном зоопарке.
Лена рассказала, что ее папе, как коммунисту, дали направление на работу в этот город. Надо было осваивать новые места.
В городе было много моряков. Лена спросила, где в Москве девушки и молодые люди знакомятся. Я затруднилась с ответом. На дискотеках? Бывало, но не часто. Лена сказала, что они с подругами всегда знакомятся в Доме офицеров. Хочешь познакомиться – иди в Дом офицеров на танцы. Я даже позавидовала ей.
Еще, уже после «Янтарного», мы ходили с Леной на Военно-морской парад Балтийского флота. Потрясающее зрелище. До сих пор помню.
Потом мы с Леной переписывались. У меня сохранились некоторые ее письма. Через какое-то время переписка заглохла. Ругаю себя за это. Я не должна была этого допускать.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vera-belyaeva/zhizn-v-epohu-peremen-68994823/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.