Главная страница | Юмористические стихи | Стихи: Русь замысловатая

Стихи: Русь замысловатая
Инна Ивановна Фидянина
Стихи о Руси-матери неспокойной, о её жителях непонятных, и их проблемах невнятных, а также об обрядах причудных, о городищах людных, где потехи совсем уж замысловатые: #яжематери и коты-баюны патлатые! А содержание книжки такое: 1. Стихи к Масленице. 2. Русь замысловатая. 3. Мужики и бабы. 4. Дедушки и бабушки. 5. Песни скоморошьи.

Инна Фидянина
Стихи: Русь замысловатая
Какой дурной пошёл народ: огородами, огородами прёт, тропами тёмными, дорогами дальними, песни поёт печальные. Песни печальные не кончаются, птицы чёрные маются на проводах. Вот те и жизнь впотьмах: ни книжонки какой, ни «аз», «буки»; голодные бродят внуки и кричат: «Коляда, коляда!» Захлопываются ворота – прячутся бабы в хатах, прижимают котов лохматых со страху к своим грудищам. Вот жизнь пошла! Слышишь? Свищет…

Русь замысловатая


Дураки и дороги

По России убогой
дураки и дороги
стелются, едут, идут.
Вот колдобина тут,
а в колдобине колесо.
Эко тебя занесло!
Занесло телегу,
а в телеге дрова.
Но и это ещё не беда,
а беда была такова:
дурачок на лавочке
шепчет в ушко дамочке.
И ни гроша, ни грошика
у паренька Ерошеньки.

Ах, Ерошка, Ерофей
ты у мамки – дуралей,
ты у тятьки – дурак
и у бабки – просто так.
А у девочки Анюточки —
самый, самый лучшенький!
А у её маменьки —
ты ни то и ни сё,
а у её папеньки —
прощелыга вот и всё.
Лишь у деда дурака
ты – Ерошка-прям-бяда!

Ой люли, люли, люли,
прилетели к нам гули,
сели у дороги:
«Какой двор убогий,
нету, нету, тут зерна,
улетим со двора!»
Крыльями размахались
да у нас остались.
А у дороги колесо:
прикрути, Иван, его
да дрова не растряси,
цело к хате привези!
Но у хаты, у ворот
гульба, свадьба идёт:
женят сына-дурака!

– Ерофей, поди сюда.
Ты, сынок, уже большой,
с бабой сладишь не с одной,
но узнаю чё, прибью,
я невестушку люблю! —
наставлял сына отец.
Но Ерофей наш молодец:
– А я чё, а я ничё,
я не делал ничего,
я ни промах, ни дурак,
я, батяня, просто так.

Эх дураки, дороги
по Руси убогой
как кати-катили.
И кого б мы ни любили,
мы не вдарили ни разу
в грязь лицом!
И я о том!
Ой люли, люли, люли,
летите к барину, гули:
не мешайте курям
шастать по чужим дворам!


Матушка Русь

Как у матушки Руси
только тридцать два пути:
путь налево – сразу в гроб,
путь направо – это бог,
путь вперёд – мосточек в рай,
в космос – новый век встречай!
Остальные же пути
мимо норовят пройти:
первый путь – куда-нибудь,
путь второй – в мир неземной,
а на третьем, как всегда,
светит лишь одна звезда.
Вот по этому пути
и пытаюсь я пройти.
Попытка не пытка,
но милёнок мой с улыбкой
смотрит на усилия:
стану ль я красивее?

Нет, мой хороший,
я не стану строже,
я не стану младше
и не буду краше.
Но звезду свою младую,
как и Родину родную,
я не выпущу из рук,
хоть руби меня, как сук!
Потому как на пути
три несчастья, три беды
и одно большое горе —
ты не любишь меня боле!
А кто милёнок мой дурной?
Догадайся сам, родной.


Песня плакательная

Поле:
Ты не тронь меня, пурга,
я полюшко чистое,
весной отдам колосья зернистые,
а летом налью их соком
и вздохну спокойно с покосом.

Мужики:
Скосим, намолотим и снова засеем,
едим хлеб, никогда не болеем!
А ты плачь, мурава, не плачь,
по полям снова ходит палач:
то война, то беда, то горе —
для всего государства неволя!
Что ж ты, трава, не плачешь:
спишь иль ничего не значат
для тебя людские покосы?
Тебе наши слёзы – что росы.

Бабы:
Мужик мрёт, а полюшку всё привольно,
ведь когда крестьянину больно,
полю чистому не накладно:
лишь бы к осени не сгореть и ладно!

Опять поле:
Завали меня, зимушка, снегом покрепче,
мне и спать одной будет полегче.
А под кем бы ты, Русь, ни лежала,
тому всегда будет мало
и полей, и хлебов и горя!
Вот такая история.


Дурная кобыла, дурные и мы

– Куда ты, кобыла?
– За счастьем ходила!
– Счастье нашла?
– Не нашла, но блудила
в лесу дремучем:
всяких барьеров круче
снега лежали.
И я не бежала,
а как-то странно передвигалась —
мне и миля не давалась.
– Для дурной кобылы
и снег в лесу – удила!
Зачем тебе счастье, дура?
– Для фигу… для фигу… для фигуры.
– А зачем же ты в лес попёрлась?
– Да дома всё как-то притёрлось.
– Отчего ж не по тропке, а в чащу?
– Где дорога, там воз и обрящешь.
Эх, достало всё, братцы!
Воля вольная, здрасьте.
– Ну здравствуй, волюшка,
и нам на горюшко.
Мы ведь тоже не скачем,
а царь нагрузит, так плачем,
но тянем-потянем лямку.
Ты права, надо в снег иль на санки!


Перед свадьбой

Мать по-матерному ругалась.
Смеркалось.
А отец господином сидит,
как будто и дел ему нету,
что дочка уже большая.
Вся родня провожает
замуж.
Пора уж!
Коса-краса, печь побелёна.
Настасья влюблённа
в соседа Васютку,
он тута.
– А ну пошёл! – семья отгоняет,
пущай не узнает
како на невесте платье.
Атласное. Не порвать бы!

Суета, маета, бормотуха.
– На здоровье, девчуха! —
пьёт родной дядька.
А платье
самое расшитое,
и сердце у нас молодое.
Впереди дом и семеро дочек.
Не хочешь?
Не хочет, видно и тятя
тебя отдавати
в жизнь замужню.
А что делать-то? Нужно!


Казачья вольная

Казачок, казачок
посмотрел на мой бочок
и сказал: «Беда моя,
будешь ты моя жена!»
Казачок, казачок —
бедный, мелкий мужичок,
не простила я ему
«беду мою», а посему
топнула я ножкой,
брякнула серёжкой:
– Не буду я твоей женой,
коль ты весь не такой:
ни хорош, ни пригож
и на чёрта похож! —
развернулась и ушла.
А родня меня нашла
в его же хате да разуту.
Нет, любить я вас не буду,
дорогая родня,
коль вы ищите меня!

Ай, курлы, курлы, курлы,
любы были казаки
курам да казачкам.
А я пузо спрячу,
не смотрите вы туда:
не сглазьте, люди, казака!


Старый башмачник

Что молчишь ты, старый башмачник,
рассказывай, как «башмаки пилят»
короли и все те, кто там были,
они про тебя забыли,
а тебе до них нет и дела.
И я вроде хотела,
да не помню чего:
что-то я не успела,
видимо, подлатать башмачок.

Да конечно, башмачник,
я всё понимаю уже:
тот кто молчит, тот знает
сколько «гвоздей в башмаках»
у трудового народа!

Так куй свои лапти, башмачник,
а я подкую стишок.
Ведь короли мордастые
хотят и хотят ещё
молчаливых башмачников скорбных,
сильной боли в моей спине,
снов людей очень горьких
и в их башмаках камней!


Обида и хоровод

Нас войнами обидели,
нам дали три рубля
на храмы и обители.
Обида не прошла.
Не прошло мировое горе,
не прошло и «голым по полю»,
не прошла покосевшая хата.
Не ушли мужики в заплатах,
а сели и ждут чего-то:
когда кончатся все заботы
или войны сгинут с планеты
да детям раздарят конфеты.

И закружится хоровод
весёлый такой и соврёт:
«Всё хорошо, ребята
красивые стоят хаты,
но голым по полю не нужно!»
А мы подпоём ему дружно:
– Нет, нас никто не обидел,
потому как никто и не видел
слёз из глаз наших красных.
«Вам не люб хоровод? Напрасно!»


Российские поля

А российские поля,
говорят, сошли с ума:
покатились стога,
докатились до гумна,
встали колом и стоят,
вкатываться не хотят.
Мы нагоним на них
престрашнейший дедов чих:
чих, чих, чих, чих!
Поплюём ещё на них
и поставим в угол.
Ну где вы там, ворюги?

А ворюги как придут,
мы уж будем тут как тут:
их в мешок и на кол!
Бабы будут плакать,
плакать, плакать, горевать,
сено во поле сажать:
– Ты расти, подрастай
наш сумасшедший урожай!


Золотые дали

Золотые, безбрежные дали,
мы таких никогда не встречали.
Мы их никогда и не встретим,
но в блокноте ручкой отметим:
мы тут не бывали и тут,
а здесь нас вовсе не ждут.

Ну и ладно, к чему нам дали,
что мы в них не видали?
Если заду тепло на печке,
а за окном скворечник,
да на лавочке бабки
и у каждой по хатке.
Ну чего ещё в жизни надо?
Кричим хором:
– Большую зарплату!


А у нас всё в порядке

Если родина пьёт и рыдает —
это ещё не беда,
потому как нас окружают
леса, поля и луга!
Хуже, когда родины нету
или родина – зыбь и пески.
А у нас всё в порядке:
море, реки, озёра, тиски.

_____

____________________

Коромысло

Повесьте на Русь коромысло,
но кромысло со смыслом,
и от того коромысла,
чтоб и я тихонько повисла
и провисела столетья
до следующего лихолетья.

Стихи к масленице


Кто съел Масленицу

Жила-была Масленица с припёком,
с одним румяным боком,
а другой бок бледен,
как крестьянин беден.

Катится Масленица, рыдат:
«Никто мне не подат,
никто меня не съест!»
А на встречу ей подвода невест.
Как завидели Масленицу румяну,
одиноку, беспридану,
кричат: «Прыгай к нам в подводу!»
А та в ответ: «Немогу!»
– Ну и дура! – девки хохочут.
– Никто меня боле не хочет! —
катится по тропинке, плачет.
Навстречу маленький мальчик:
ам – и съел её дуру.
Вот такая культура
у нас на селе.
Дети ныли: «А мне?»

А вам не видать ноне счастья,
потому как бродит ненастье
в виде деда Егора
с хворостиной в руках. Вот умора!


Блинок для касатика

Съешь блинок, касатик,
будешь мне, как братик;
стану я тебе сестрой.
Рот пошире открой,
рот открой, не закрывай,
может, влезет каравай!
Ну а если влезет два,
то замуж за тебя б пошла!
И не смотри сердито,
я те не «Лолита»,
а как дам промеж глаз,
сразу женишься на нас!

Ой, касатик-косец,
пойдёшь аль нет, под венец?
Я те не сестрёнка,
ты тоже не мальчонка:
сорок лет – уже большой,
почти дед. Молчу родной!
Ты ешь блинок да слушай:
будем жить получше,
как замуж за меня пойдёшь.
Напутала! Ну что, возьмёшь?


Масленицы такой

Войны многие мы видали
в поле, как проклятые, пахали.
Но масленицы такой
не видал даже конь боевой!

Вот ты на неё посмотри,
и каким боком на неё ни смотри,
нет румяней да краше,
даже наша невеста Глаша
не сравнится с такой красотищей!
Ты кушай, кушай блинище
да давай скорее ответ:
люба тебе масленица аль нет?
Если люба, ешь ещё.
А ежели нет, то пошто
тут околачиваешься без дела?
Жри, пока я блины все не съела,
не поела, не покусала.
Вишь, пеку и пеку. Мне всё мало!


Масленичная неделя

Всю масленичную неделю
я блины, оладьи ела.
Их больше есть я не могу,
пирожочков напеку.
Напекла я пирожков,
муж пришёл. Ну, будь здоров!
Полетели пирожки, ой, на улицу,
а за ними и жена – мужик хмурится!

Вот стою, раздаю пироги: «Все возьмите,
и меня с собой заберите,
я баба брошенка-кулинарушка,
напеку кулебяк, сварю отварушку,
а вы как выпьете отвар, помолодеете —
вспомнить имечко своё не сумеете!»
Эх, масленица-раскрасавица,
что ж ты делаешь с людьми, самой нравится?


Масленица к нам идёт

Собирайся народ,
масленица к нам идёт,
кверху задом сразу прёт,
кверху задом сразу прёт
да по-русски орёт:
– Ты пеки, но не спали
блин румяный в печи,
не сожги его, не сглазь,
да и сам с печурки слазь,
слазь и жри блины горой,
да ротище свой открой,
а я туда закину
твою больную спину,
его больную попу,
туда же и Европу!


Сожжение масленицы

Говорило нам ярило:
«Не болтайте языком!»
Говорило мне ярило:
«Тебя запросто сожжём!»

На ярило ведь не накинешь узду,
я сижу в сторонке и жду,
чтоб дорогое ярило
меня вечным огнём накрыло:
– Гори, гори ярко,
моя ты Худоярка,
гори, гори страстно,
ведь лик твой распрекрасный
вовсе и не на беду
с собою в вечность унесу!

Горю, горю, догораю
и свято ведь знаю:
я одна была такая
с рожденья, что ли, неземная.


Мужики и бабы


Маменькины дочки, тазы и заварка

Говорила мне маменька:
«Не ходи к мужикам чужим баиньки,
ведь водкой они угощают,
а тебе, доня, надобно чаю.
До чая я жутко охоча,
ходи до маменьки, доча!»
Так и ходила я к маменьке
чай пить и домой шла, тазики
с водой по утрам выносила:
крыша капала – мужика просила.

Закончилось наше лето:
ни одно, ни второе, ни третье,
сорок третье закончилось, значит.
Крыша моя всё плачет.
Мать, как дура, хохочет,
ещё чаю, видимо, хочет.
Валерьянку я в чай подливаю:
по другому как выжить – не знаю.

– Ну и дура твоя мамаша! —
говорит мне соседка Глаша
и зовёт к себе в гости,
потому как намерена бросить
чай гонять с кренделями
да воду носить тазами.
Вот и сидим мы с соседкой:
пьём чай, но дюже уж крепкий.
А крыша, тазы и заварка
поедом нас съедают: «Не жалко!»


Бабью дурь я не отдам

Ах, какая я хорошая была:
на работе, в поле, дома – всё сама!
Настирала, наготовила и в гроб,
лежу тихо, жду: ну кто же заревёт?
Муж пришёл, нажрался, пошёл спать,
дети и искать не стали мать.
Полежала, встала с гроба, побрела:
зайду в лес и сгину навсегда!
Кинутся меня искать, ан нет?
Любят меня, бабу, или нет?
(Баба дура, баба дура, не дури!)
Я иду, а по лицу бьют камыши.
Улеглась я в камышах. Нет, не проснусь.
А уснуть мне не дают мошка и гнусь.
Плюнула, топиться я пошла.
(Баба дура!) Баба дура? Баба зла!

У болота села и сижу,
я не дурочка, топиться не хочу.
Осерчавшая на мужа, на детей,
поплелась я к дому поскорей:
– Почему ж не кинулись искать?
«Хватит, мама, шляться, иди спать.»
Я к плите, беру сковороду.
Ой, кого забью, того забью:
– Ая-яй, ая-яй,
провожай и встречай
мать родную у ворот!
(Видно, сковородка ум даёт!)
Как умру, не кинетесь меня!
Мать у вас плохая, значит, да? —
свистит сковорода по всем дворам…
Не просите, бабью дурь я не отдам!


С днём Валентина

– С днём святого Валентина, Валентина!
– С Валентином!
– Ты свиней не покормила?
– Покормила, покормила.
– А корову подоила?
– Подоила, подоила.
– И кролей пересчитала?
– Наши все, чужих не крала.
– Завтрак будет, Валентина?
– Будет завтрак тебе, милый,
поварёшкой по башке!
За что горе тако мне?
Пошёл вон, дурак плешивый,
старый, толстый и ленивый,
пьющий, врущий и курящий,
а ещё кобель гулящий!
Иди зерна насыпь курям
и пройдись-ка по дворам,
мужики колют дрова,
лишь одна я у тебя:
сама – топор, сама – полень.
Хоть ложи голову на пень!


Барыня-сударыня

Барыня-сударыня на войну ходила,
барыня-сударыня врагов дубиной била:
намахалась, наоралась, устала,
а как села отдохнуть, так не встала.
Опечалилась, пригорюнилась.
Едут танки на неё, на них плюнула,
да так плюнула, что взорвались!

– Мы танкистов искали. Не встречались?

Так зачем же их искать, они пристроены:
в поле пашут, боронят наши воины!
А барыня-сударыня в стороночке
насмехается стоит и нисколечки
о войне той злой не жалеет:
ждёт когда «на нас конём»,
так рожь посеем!


Кума куму не дала

Как куму кума не дала пирога,
не дала пирога, пожадничала,
пожадничала, повредничала,
открутилась, отвертелась, привередничала.

– Не крутись, кума, не ломайся,
а иди в кровать, раздевайся.
Разговаривать после будем,
где нагайка висит, не забудем!
(Разговоры, разговоры, разговоры спорятся.)
– Что-то мне, куманёк, нездоровится,
нездоровится, голова болит,
голова болит и в коленочке свербит! —
отказала кума
куму, вроде, навсегда.

А нагайка висит, нагайке чешется,
соскочила с гвоздя и плещется:
по душе гуляет, по бабьей.
– А теперь в постель и оладий!
– В постель так в постель, не спорю,
а оладьи сейчас сготовлю!

Вот так куму кума не отказала,
а с постели как встала, выпекала
оладушки золотистые,
поджаристые да ребристые,
вкусные, на здоровьице!
Пусть нагайка на стене успокоится.


История любви, а то ли нелюбви

Рассказываю всё как было:
родилась я, значит, училась,
не пила, никому не давала,
по тёмным дворам не гуляла,
любила папу и маму,
бабу Нюру, курицу, Ваню.
Вот с Ванюшей беда и вышла.
Чужой он был, то есть пришлый,
его во дворе невзлюбили:
не звали на праздники, били.
Я его пожалела,
накормила, помыла, одела
и на себе женила.

Так и жили от мыла до мыла:
работа, баня и дети,
а за детями не углядети!
Потом Ивана сильно побили
(в селе его не любили).
На моих руках он и помер.
Собрала я детей и в город —
не простила селянам обиды.
Теперь меня дома не видно:
я пью, гуляю, танцую,
по кабакам пирую
и Ваню своего поминаю.
За что убили? Не знаю.

А дети со школы в заводы,
нет мне больше заботы!
Сорок лет – совсем молодая,
весёлая, озорная,
в зубах, как всегда, беломора.
Вот так бегала я от позора

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/inna-ivanovna-fidyanina/stihi-rus-zamyslovataya-68853327/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.