Бутылка
Бутылка
Елена Григорьева
Я поехал на практику от нашего института. Над морем когда-то стояла античная крепость, и мы разбили палаточный лагерь на склоне холма. Кто же знал, что прогулки по пляжу приведут к такому? Не думал, что найду не реликвию, а живого человека, способного превратить мою жизнь в кошмар!.. Почему она такая? И что вечно происходит вокруг этой находки? Я ночью просыпаюсь в холодном поту, пытаясь разобраться, в чём дело. Но она… оно… они… Они мучают меня и морочат, не давая вырваться на свободу! Никак не выпустят из своих бездонных объятий… Смогу ли… Смогу ли я освободиться, сбежать? И хватит ли одной жизни, чтобы разгадать эту тайну? Узнать, что же такое нашёл я… Что сковало меня неразрывными чарами, не давая трезво взглянуть на разбитую вдребезги явь…
Елена Григорьева
Бутылка
Местом действия этого романа являются объекты культурного наследия, но все события и персонажи вымышленные, любое сходство с реальными людьми – просто совпадение.
Часть первая
Глава 1
Эта история произошла со мной в начале 90-х на побережье Крыма. Я был студентом третьего курса археологического института и летом проходил практику. В этом году наш курс, да и не только наш, но и студенты-историки со многих других факультетов, приехали на раскопки античной крепости Асандра, найденной в 80-х на склоне горы Караул-Оба, близ села Весёлое.
Мы с однокурсником снимали комнату в домике на побережье. Того, что нам платили, едва хватало на жильё и на еду. Так что многие студенты и преподаватели жили в палаточном лагере прямо на раскопках. Но я, как городской парень, не был готов к такому и выбрал посёлок.
Распорядок дня был следующим: в шесть утра подъём, и к восьми уже надо быть на месте. Копали до полудня. Потом нас кормила полевая кухня, организованная преподавателями и студентами, жившими в лагере. А после обеда, в период самой сильной активности солнца (примерно с двенадцати до двух) работать нас не заставляли, и мы бегали на море купаться. Ну а с двух до шести-семи – опять раскопки.
Потом студенты отправлялись по домам и по палаткам, ну или снова шли на пляж. А у меня были какие-то деньжонки, выделенные на поездку родителями, и я любил пройтись по набережной, посидеть в кафе. Всё скромно: шашлык с гарниром и компотом, редко – пиво. Поглазеть на девочек в купальниках… Да и не только поглазеть, но и попробовать познакомиться. Так я и встретил Алёну. И началась история, стоившая мне ночных кошмаров на всю оставшуюся жизнь.
***
Июльский вечер субботы. Солнце заливало море и пляж приглушённым золотым сиянием. Почти тридцать градусов жары, и в воздухе висела влажная дымка. Белела среди зелени каменная балюстрада. Лиловые тени от платанов ложились на рыжий песок.
Я брёл по линии прибоя босиком: кроссовки в левой руке, джинсы закатаны до колена. Тёплый влажный песок продавливается между пальцами, волны омывают ноги. Холщёвая сумка на ремне постукивает по бедру. Ветер бросает в лицо сильно отросшие волосы, заставляя мотать головой.
Иногда я поворачивал прочь от берега и заходил в море, а иногда перешагивал прямо через ноги туристов, сидящих на кромке воды и ждущих, когда их окатит волна. На пляже было так людно, что никто на меня не обращал внимания.
Солнечные блики искрились на воде слепящей рябью. Вдали, слева и справа, синели горы с изгибами пиков и низин. Море было серо-голубым: лучи света ложились косо, разливаясь по волнам, маскируя недостижимую глубину. Небо пламенело вокруг низкого солнца оттенками латуни и платины, переходя в бледно-бирюзовый, а затем – дальше ввысь, к линялой синеве.
Замечтавшись, я уже собирался перешагнуть через чьи-то ноги, но вдруг… заметил, что они женские. Загорелые, стройные, прямые и вообще очень симпатичные. Кажется, я остановился, и снизу меня окликнул весёлый голос. Но то, что мне сказали, я совсем не понял, ведь девушка говорила на местном наречии – суржике, певучие фразы которого не давались моему разумению.
Я обернулся на голос. На меня смотрели смешливые, сощуренные от солнца глаза: светло-серые, с желтоватыми жилками в центре радужки, с контрастно-чёрным ободком. Пряди чёрных волнистых волос обрамляли лицо, а черты его я рассмотреть не успел, так как взгляд мой соскользнул ниже и упёрся… ну… в верхнюю часть раздельного купальника.
Девушка засмеялась и перешла на русский. И речь её была без акцента, очень чистой, что потом легко объяснилось.
– Ну вот и познакомились. Алёна, очень приятно. А тебя как зовут?
– П-павел… – выдавил я, смутившись.
Девушка снова хихикнула.
– О, значит, Пашка! А я смотрю… идёшь, золотыми кудрями трясёшь, аки прынц… Куда спешишь? К даме сердца?
– Н-нет… – как-то жалко промычал я. – Так… Гуляю…
– А-а-а… Гулять – это хорошо. А я тоже как раз собираюсь… Пойдём вместе?
– Ага…
Вот так вот меня и склеили на вечернем пляже. И я как собачонка поплёлся за уверенной в себе девушкой, сквозь толпу продираясь к пляжному душу и кабинкам для переодевания.
***
Она вышла из фанерной кабинки в джинсовой голубой мини-юбке, как тогда было очень модно, и в белой блузке, застёгнутой не на все пуговицы, так что получилось глубокое, цепляющее взгляд декольте. На ногах у неё были чёрные босоножки на блестящих шпильках. На плече висела маленькая белая сумка под кожу: на цепочке, прямоугольная, с этакими «морщинками», расходящимися по закруглённому клапану из-под серебристой застёжки. Чёрные волосы высохли и переливались на солнце, подколотые наверх заколкой со стразами. В общем, всё очень просто и типично для того времени.
И пошли мы с Алёной в ближайшее не то кафе, не то бар с забавным названием: «Звёздочка», где над входом красовалась гигантская пенопластовая морская звезда. Недалеко от берега, где-то в центральной части кипарисовой аллеи.
Полуоткрытая веранда, огороженная решёткой из планок, закреплённых по диагонали крест-накрест. Тюлевые шторки на окнах, квадратные столы, развёрнутые ромбиком. Словом, тоже типичный советский общепит. Ну а цены тогда были очень лояльными, в купонах.
Я расщедрился. Заказал крымского красного вина (грузинское было подороже), шашлык и овощную нарезку. Девушка меня удивила, закурив. Из сумочки появилась пачка «Кента» (модных тогда, только-только появившихся импортных сигарет). Предложила и мне. Я потянулся было, но передумал, смущённо качнув головой. Решил, что опять закашляюсь, и будет совсем глупо. А девушка вновь рассмеялась. И я впервые заметил… сейчас, под навесом, густо увитым плющом, когда вечернее солнце мягко светило сквозь зелень, заставляя золотиться загар… что она, пожалуй, была старше меня. Смуглая кожа совсем не такая, как у моих одногрупниц: с россыпью крупных пор, а от крыльев носа к губам тянутся заметные складки.
Выяснилось, что Алёна из Рязани. Она – мастер спорта по лёгкой атлетике. Теперь учится на инженера пожарной безопасности в институте радиотехники, а в Крым приехала на летнюю подработку – инструктором по лечебной физкультуре в санатории. Вообще-то, у неё в Ялте тётя (отсюда и знание суржика), но там вакансий не было, так что пришлось устроиться и поселиться здесь, в профобщежитии.
Я тоже не мог похвастаться отдельным жильём и скис. Мы доели шашлык, и вино как-то быстро закончилось. Девушка слушала мой скромный рассказ о себе уже без энтузиазма, но вдруг… Когда я сказал, что приехал на раскопки древнегреческой крепости, датированной аж первым веком нашей эры, её глаза загорелись.
– А можно пойти посмотреть?!
– Ну… Может, завтра днём…
– Нет. Днём я занята. И вообще… А можно сейчас?! Там, наверно, как раз никого…
– Хех… – усмехнулся я. – Там всегда кто-то есть. Говорю же, в палатках живут…
– Не… – протянула Алёна уже как-то скучливо. – Не хочу, когда там все. Я хочу… Чтобы было ощущение тайны! А давай… Там же, наверно, не на всей территории живут? Палатки не на самих развалинах?
– Нет…
– Давай туда ночью пойдём?! Покажешь мне потихоньку, что вы там раскопали… Пока все спят… Можешь?
– Ну… Там же сторож…
– Прямо такой страшный дядька? А он тебя знает?
– Нет… В смысле, да… Но ему не понравится…
– А мы тихонько… Там ведь нет забора из колючки?
– Ну нет…
– Ну вот! Давай, а? Возьмём фонарики, ранцы… У тебя есть фонарик?..
В общем, не знаю, как… может, вино ударило в голову, или так очаровала девушка, но… уболтала она меня, чтобы сейчас мы разошлись по домам, а попозже, когда стемнеет, встретились в можжевеловом парке. Хотя… До раскопок оттуда было прилично. Автобусы после десяти не ходили. И я сомневался, что мы доползём туда и к утру.
***
Когда за окном стемнело, я, тяжело вздыхая, достал из шкафа рюкзак, вынул из него все пожитки, сунул китайский фонарик, купленный накануне в ларьке по настоянию девушки, да баллон питьевой воды. Ну, ещё кое-что из аптеки. Так, на всякий случай. А вдруг.
Стараясь не разбудить соседа по комнате, оделся, накинул ветровку, влез в видавшие виды кроссовки и шмыгнул на улицу. Там было очень прохладно. Ветер трепал кроны вязов и лип, щетинистые кусты можжевельника, заставляя меня озираться, как будто из них кто-то мог выскочить.
Фонари не горели. Я поспешно шагал по извилистым улочкам, поднимаясь от в гору побережья, ориентируясь по звёздному небу (где в просвет между деревьями видно звёзды – там и дорога). Наконец показался парк. Я встал на перекрёстке двух его главных аллей.
Минуты тянулись медленно. Я глянул на часы «Чайка» со светящимися стрелками (подарок родителей). Десять минут первого. Двадцать. Никого. Странно. Никто даже не гуляет в парке. Я уже подумал, что всё это – злой розыгрыш.
Тут на другом конце улицы заревело, застрекотало. Затарахтели щелчки обратной вспышки в моторе. На фоне синего неба возник чёрный силуэт мотоцикла. Он повернул с дороги, огибающей пляж, и понёсся ко мне.
Я отпрянул. Решил, что это какой-то ночной проезжий. Вдруг байк с визгом затормозил. Я аж подпрыгнул. По ногам хлестнул веер гальки, выброшенной из-под колёс.
Изо всех сил я вгляделся во тьму. И услышал знакомый переливистый смех.
– Ха-ха-ха-ха!.. Что, страшно? Это я у своей сменщицы взяла! Она местная… На! Надень!
Алёна протянула мне что-то большое и круглое. Я понял: это шлем. Неуклюже нахлобучил его. Он был великоват и сползал на брови. Пришлось туго затянуть ремешок под подбородком.
После короткого ликбеза о езде на мотоцикле я влез на сиденье позади Алёны. Деликатно обхватил её талию. Понял, что она тоже одета в джинсы и плотную куртку.
– Не стесняйся, крепче держись!
Мы тронулись без происшествий. Байк быстро набирал скорость. Я крепко вцепился в Алёну, тыльной стороной рук ощутив тяжесть её груди. Я аж задрожал и почувствовал расширение её грудной клетки: она снова расхохоталась.
Я был выше её чуть не на голову, так что мог смотреть вперёд, на дорогу. Свежий ветер ударил в лицо, бросил в глаза Алёнины волосы, выбившиеся из-под шлема. Мои собственные тоже липли к щёкам, лезли в нос. Пахло морем. Деревья мелькали по бокам от шоссе, ночь и скорость просто сводили с ума. Мой рот растянулся в улыбке. Захотелось орать в темноту. Но на зубах захрустело, и я понял, что рот лучше закрыть. А вскоре по серпантину мы выехали на пологий холм, где шли раскопки.
***
Алёна сбросила скорость, и байк затормозил под деревьями, на обочине уходившей в гору дороги. По бокам от неё на фоне окружающей нас синевы чернели шары и метёлки реденьких кустов можжевельника, и былинки сухой травы колыхались в темноте между ними. Я понял, что пора слезать.
– Тут оставим… – Алёна повела байк к кустам, толкая его за ручки.
Послышался шелест травы, хлещущей по джинсам девушки. Я подумал, что она не хочет шуметь и будить людей на раскопках, а тут сейчас так пустынно, что байку ничто не грозит. Меня слегка беспокоило стремление к такой конспирации, но я промолчал.
– Сторож где? – шёпотом спросила Алёна, доставая из седельной сумки рюкзак и надевая на плечи.
– Да там, где другая дорога… – нехотя пробубнил я. – Но он, может, спит…
– Тогда пошли тут, по краю!
Мы двинулись вверх по узкой дороге, преодолевая последний отрезок леса. Затем обогнули лагерь по границе голой степи и редкой можжевеловой рощи, поднимавшейся со склона холма.
Лагерь был абсолютно безжизненным. Ни одна из палаток не светилась изнутри, не горел костёр. И сторожа не было видно. Никто не вышагивал вдоль каменного бордюра – основания разрушенной крепостной стены, медленно появлявшейся из-под слоя земли стараниями археологов.
Обойдя по широкому кругу палатки, мы достигли дальнего края территории раскопок. Видно было не так уж плохо: на фоне густого индиго ночного неба внизу темнел горизонт степи, зазубренный крышами домиков, а контуры светлой стены выступали из разрытого грунта. Уже выкопанная часть стены начиналась здесь, а ещё не раскопанный контур траншеей уходил дальше к лагерю. Границы территории были обнесены верёвкой, растянутой между деревянными колышками.
– Это всё?! А где здесь копают? – раздался шёпот Алёны. – Там, да?..
Тёмный контур её руки взвился вверх, указав вперёд.
– Д-да… – промямлил я.
– Пойдём!
Она мелкими быстрыми шажками метнулась к ограждению. Высохшая на солнце земля и звёздчатые кустики вереска прошуршали под её ногами. Я нервно оглянулся, но никого не увидел. Лагерь спал. Я опасливо потрусил следом.
Прилив шумел под холмом. Дуло свежестью с моря. Порывы прохладного ветра приносили шелестящие вздохи – на всю жизнь остающийся в памяти образ бьющихся о берег волн. Синева вокруг всё густела. Был, наверное, уже второй час.
Алёна перемахнула через верёвку и спрыгнула вниз, в неглубокий котлован за стеной. Оглядевшись, она поняла, что закрыта от возможных наблюдателей в лагере.
– Фонарик принёс?
Я вынул китайское чудо из ранца, но включать не стал.
– Да на что тут смотреть?
– Ну где копают! Что-то нашли?
– Нашли… Железо, керамику… Тут…
Я повёл её вдоль стены под хруст сухой земли под ногами. Показал небольшую траншею.
– А ты находил?
– Находил…
– Что?!
– Да то же… Бронзовые пластинки, горшки…
– Ого! Очень старые? Какой век?
– Потом расскажу… Тише… Пойдём…
– Ну уж нет!..
Алёна пошла не назад, а дальше, к нетронутой части крепостного двора. Она шагала во тьме, то поглядывая на овраги вдоль стен, которых почти не было видно, а то поднимая голову к небу, где за чёрными тучками тускло мерцали звёзды.
Впереди начиналась зона текущих работ. Вся земля была перекопана траншеями по ходу внутренних стен башни. Я пробовал остановить Алёну, но тщетно. Тогда, нервно оглянувшись на невысокий бордюр, отделявший нас от лагеря, всё-таки включил фонарик. Стараясь сверху прикрыть луч ладонью, направил его под ноги девушке.
Дальняя крепостная стена была уже совсем рядом. Возле неё темнел особенно глубокий ров. Алёна поспешила туда, так что я даже не успел посветить, и сбежала по земляному отвалу.
– Стой! – прошипел я, но поздно.
Она, не жалея джинсов, бухнулась на колени, стащила с плеч рюкзак и стала в нём рыться.
– Посвети!
Я нехотя повёл лучом, и из рюкзака появилась… настоящая сапёрная лопатка!
– Ты что?!
Я спрыгнул к ней в яму, совсем ничего не понимая.
– Да ладно, интересно же!
Она копнула землю. В тишине раздался звук металла, ткнувшегося в грунт.
– Блин!!!
Я схватил её за руки, пытаясь отнять лопатку, но не выпуская фонарик. Луч заплясал по траншее. В голове неслись мысли о расхитителях исторических памятников.
Алёна рванула лопатку обратно.
– Я только попробую!
И прямо с размаху опять всадила её в землю.
Я сжал её запястья и вновь рванул на себя. Но девушка сопротивлялась.
Чёрт знает, что из этого вышло бы, но меня остановил новый звук. Что-то хрустнуло под лопаткой. К сухому шелесту грунта прибавился… нет, не звон, а очень знакомый скрежет.
Мы замерли. Я расслабился и отпустил одну руку Алёны. Она тут же метнулась вниз, выхватив что-то из ямы. Я хотел отобрать, но вдруг по земле и по нам мазнул прыгучий луч фонаря.
Она сунула находку в рюкзак и кинулась к краю траншеи. Я за ней, совсем обалдев.
– Стой, стреляю! – грянул запыхавшийся голос.
Мы перепрыгнули через основание стены, бросившись к можжевеловым зарослям. Я догнал Алёну, схватил за руку и рванул вперёд с тройной силой. Вслед нам неслась ругань сторожа и звук тяжёлого бега.
Заросли были близко. Они огибали холм и тянулись вдоль обрыва к дороге, где был спрятан байк.
Сзади грохнуло. Я весь сжался. Алёна споткнулась. Упала.
«Попал…»
Но тут она вскочила и бросилась к кустам с прежней прытью. Я тоже. Вмиг мы были в зарослях и продирались сквозь колючие ветки.
Раздалась ещё пара выстрелов. Сзади уже нёсся топот нескольких человек.
Чуть не кубарем мы скатились по склону, едва не полетев под откос. Колени подгибались. Не знаю, как нам удалось удержаться на ногах и не промахнуться, не взять левее, правее спрятанного мотоцикла. Алёна хорошо ориентировалась. Может, знала это место заранее? Ещё миг, и мы наткнулись на байк.
Она прыгнула на сиденье. Я следом, намертво вцепившись в неё скрюченными пальцами. Она пнула стартер. Мотор кашлянул раз, другой. Завёлся. Мы с хрустом дёрнули к дороге, ломая кусты.
Не знаю, отстала погоня ещё в поле или на спуске. Не знаю, стрелял сторож в воздух или просто промазал. Через пять минут мы были уже далеко. Байк мчался вдоль каменистого склона. Вдоль берега моря, мелькавшего в просветах между деревьями. Ветер бил в лицо, неистово трепал волосы. Шлемы так и остались висеть на руле, и чудо, что мы ничего не растеряли по дороге. Хотя… В лагере остался мой фонарик. Но он был только что купленный… А отпечатки пальцев? Ну… Тогда я об этом не думал.
Мотоцикл замедлил ход. Я и не заметил, как мы подъехали к небольшому пляжу в закрытой бухточке между утёсами, сжавшими его по бокам. Я вцепился в Алёну сильнее и что-то промычал. Вроде: «Эй!»
Она затормозила в конце крутого спуска на пляж. Оставила байк в тени нависшей над морем скалы. Взяла меня за руку.
Я словно окаменел. Прирос к месту, не мог пошевелиться. Тогда она вдруг прижалась ко мне. Я ощутил сквозь одежду мягкость её груди. Она запрокинула голову. Выплывшая из-за утёса луна отразилась в её глазах. Я не мог устоять и склонился к ней. Мы застыли в поцелуе. Сердце бешено колотилось. Нас трясло. Непонятно как мы оказались на пляже, у кромки воды. Я ещё догадался бросить на песок свою куртку. Алёна толкнула меня на неё и упала сверху, рванув вниз молнию моих джинсов. Её бёдра, по-спортивному сильные, крепко обхватили мои…
***
Тёплый ветер обдувал мою кожу, остужая её. Алёна лежала рядом. Я поднял руку, провёл по её плечу, груди, шее. Она хмыкнула и потянулась ко мне, поцеловала. Потом вдруг вскочила и побежала к байку. Луна высветила её силуэт на фоне ночных скал. Рельефное, спортивное тело. Изящные пропорции. Чёрные волнистые волосы разметались по спине, открыв шею. Было в ней что-то такое… загадочное, потустороннее. Не верилось, что это обычная девушка, которую я встретил на пляже.
Она склонилась над рюкзаком, брошенным возле байка, достала что-то и вернулась ко мне. Я протянул руку.
– Что это?
Она плюхнула мне на ладонь что-то шершавое, тёмное, тяжёлое… Я резко сел. Острые камешки врезались мне в зад сквозь куртку. Я охнул. Алёна хихикнула.
Я повертел предмет в лунном свете и так, и этак. Справа над морем уже призрачно зеленел рассвет. Наши тела – моё бледное, Алёнино загорелое – отсвечивали в голубоватом мареве.
– Что?.. – протянула Алёна. – Это ты мне скажи…
– Я-я-а?!
И тут до меня дошло.
– Ой!
Я завертел штуковину в руках, постучал по ней костяшками пальцев. Поскрёб ногтём. Едва не прикусил на зуб, но…
– Не знаю…
Стук был почти неслышным, глухим. То же самое, что простукивать камень.
– Слушай… Странно! Вроде не кусок породы… Тяжёлый. Комковатый какой-то… Бесформенный… Окаменелость?
Алёна залилась смехом.
– Круто! Мы нашли кусок окаменелых какашек!
Она вывернула предмет у меня из-под носа, замахнулась… Я едва успел перехватить её руку.
– Стой!
Я обнял Алёну, аккуратно разжал её пальцы и вынул из них предмет. Странный. Неправильной конической формы. Весь бугристый… Но с одного конца он был тоньше, и… явно что-то напоминал мне. Назойливо возрождал в памяти… Что-то вроде бы и вертелось у меня в голове, но так и не могло до конца вынырнуть из глубин подсознания.
Я отложил предмет на песок, притянул Алёну к себе. Она привалилась своим маленьким плечом к моему. Так мы и сидели в обнимку, глядя на разгоравшуюся над морем зарю.
– Возьмём домой, посмотрим… – буркнул я.
– Домой?! – удивилась Алёна. – А обратно не понесёшь?
– Нет.
– Ой… Слушай, а… ты ещё пойдёшь… туда?
– Да. Кончено. У меня же практика.
– А тебя не узнают?
Я промолчал. Мысль о том, чем всё это может закончится, только-только зашевелилась в моей голове. Но думать о плохом не хотелось. И я решил, что подумаю за выходные.
– А к кому домой? К тебе или…
Тут мы оба смутились. Даже Алёна притихла, не договорив.
– Ну…
В конце концов пришлось объяснить ей, что я живу с одногрупником (вот ещё беда, он заметит, что меня не было ночью). И Алёна тоже сказала, что в общагу это не понесёт. И в итоге… в итоге мы как-то легко решили, что прямо сейчас пойдём и поищем съёмную квартиру. Без хозяев. Вдвоём платить будет легче. Только я сначала зайду, поговорю с соседом по комнате, и…
Глава 2
Одногрупник – его звали Вовка – согласился меня прикрыть: если спросят, сказать, что я ночевал у нас, как обычно. Объяснил ему всё как есть. Что нашёл девчонку. Что мы ночью залезли на раскопки. И вот… Про находку, правда, ничего не сказал, но про сторожа слегка приукрасил. У меня выходило, что за нами бежал весь лагерь. Прямо даже с Верой Сергевной – почтенной дамой науки, искусствоведом-экспертом.
Вовка долго ржал. Потом забеспокоился. Вдруг меня узнали по длинным волосам? Предложил даже подстричься. Или сразу идти с повинной к научному руководителю. Но я объяснил, что сторож был далеко. Фонарь у него налобный – китайский, ещё хуже моего. А вот мой… Но мы вроде как подумали, что дядя Федя вряд ли пойдёт в милицию с этим фонарём. И всё как-то легко позабылось.
Я полетел к Алёне, ждавшей меня на углу улицы на байке. Кстати, это оказался реликтовый советский «Урал» без коляски. И мы поехали по объявлениям о сдаче жилья.
Квартирёнку мы нашли в облупившемся трёхэтажном доме, когда-то выкрашенном в жёлтый. На верхнем этаже, где потише. Далековато от пляжа, зато недорого на двоих. Сразу же помогли друг другу перевезти вещи.
Было воскресенье, и мне не нужно было идти на раскопки. Так что я расслабился и не думал о предстоящем. Вовка сказал, что пока никто мною не интересовался, не звонил и не приходил. И от сердца совсем отлегло. Мы с Алёной вернули мотоцикл хозяйке и отправились в наш новый дом.
Зашли в магазин, купили продукты. Приготовили простой обед: макароны по-флотски, летний салат. Заварили чай. У меня поначалу было какое-то нереальное чувство, но я постепенно осваивался, привыкая к жизни с девчонкой. И ближе к вечеру то, что случилось на пляже, повторилось опять, но теперь уже в более привычной обстановке.
Мы валялись в кровати, Алёна курила. Потом ушла принимать душ. Я лежал, глядя в потолок и пытаясь понять, что же будет, но стараясь не заглядывать слишком уж далеко. Вдруг из ванной раздался напряжённый голос:
– Эй, Паш, дуй сюда!
Я вскочил. Прошлёпал босыми ногами по крашеному деревянному полу, чувствуя, как холодят стопы выпуклые гладкие доски. Замер на пороге ванной, приоткрыл фанерную дверь и с опаской заглянул внутрь.
Алёна стояла у раковины, спиной ко мне, в махровом халате, с полотенцем на волосах. Её острые локти были широко расставлены в стороны – она что-то делала в раковине. И тут она обернулась ко мне. Её глаза удивлённо раскрылись.
– Смотри!
Она подняла что-то из рукомойника. Это был тот лежалый ком, который мы утащили с раскопок. Намокший шершавый камень почернел и стал похож на мокрую землю, и… в одном месте на бугристой поверхности проглядывала гладкая…
– Дай!
Я выхватил предмет у Алёны и стал ковырять его ногтём вокруг блестящего пятнышка. И вдруг отскочила ещё одна чешуйка земли, открыв зеленоватую гладь.
– Надо с водой! – Алёна, попыталась отнять находку.
– Какой!.. Забьёшь слив!
– Не забью!
Она отодвинулась, и я увидел, что в раковине стоит маленький красный тазик с осадком грязи на дне. Там же плавали жёлтая губка и пилка для ногтей с острым кончиком.
– Не пойдёт…
Я метнулся на кухню, схватил проволочную мочалку для посуды. Забежал в зал натянуть футболку. Вернулся к раковине, оттолкнул Алёну бедром и принялся осторожно тереть находку мочалкой, иногда поддевая пилкой комья окаменевшей земли.
***
Целый час мы тёрли, скребли, ковыряли и мыли. Несколько раз пришлось выливать грязь в унитаз. И в итоге мы утомлённо присели на край ванны, передавая друг другу находку обновлённого вида. Алёна взяла сигареты с хлипкой алюминиевой полочки. Под потолком ванной было маленькое окошко, постоянно открытое. Сизая ниточка дыма завилась спиралью, потянувшись на улицу. Оттуда повеяло свежестью и вечерней прохладой.
– Бутылка… – протянула Алёна, задумчиво глядя на густо-зелёную, мятую стекляшку у меня в руках.
– Бутылка.
Я поднял предмет к окну, и тёплый вечерний свет прошил изумрудную гладь: очень прозрачное и совсем новенькое на вид стекло! Только в паре мест остались следы каменистого налёта, который мы счищали мочалкой. Но самой мочалкой мы её не царапали! Стекло было удивительно твёрдым. А горлышко даже с намёком на круговой выступ под крышку, как у современных бутылок. Но толщиною его корявые стенки казались едва не с мой палец, и отверстие между ними – всего сантиметр от силы. Тем более удивительной была кристальная ясность стекла.
– Это… ископаемое? Реликвия? – неуверенно спросила Алёна.
Я нервно хохотнул.
– Да не знаю! Никогда не читал о таком. В Древней Греции делали вазы, сосуды и кубки, но… не такие же!.. Как на пивзаводе!
– Так это… кто-то выбросил что ли? Она современная?!
– Вряд ли. Она выглядела как окаменелость. Не могла же за пару лет…
– Не могла…
Мы молчали. Алёна затушила окурок о влажный край фаянсовой раковины и кинула в унитаз. Потом снова повернулась ко мне.
– Но тогда откуда…
– Не знаю.
– Может…
– Вот только не надо мне тут сказок о пришельцах!
Я вскочил с края ванны и вновь глянул сквозь находку на свет.
– Ну почему о пришельцах? Может, о колдуньях и ведьмах… Ну что ты? Иди сюда…
Она потянулась ко мне, обвила руками. Я наклонился, припав к её мягким, немного отдающим дымом губам. Она выдернула у меня из рук артефакт и приткнула его на край раковины: между стеной и краном, чтобы не разбился. И я забыл обо всём. Приятная дрожь побежала от ног к животу. В общем, о находке в тот вечер мы больше не вспоминали и, вымотанные, уснули в слегка душноватой комнате, на двуспальной кровати. И лёгкий морской ветерок тихо поскрипывал форточкой, обдувая наши тела.
***
Я проснулся от звона посуды и понял, что уже понедельник. Нежно-розовое рассветное марево проникало с улицы в комнату, а из вечно открытых окон лилась ночная прохлада. Я передёрнулся, вспомнив, что? мне предстоит на раскопках, и представив, как я буду смотреть всем в глаза.
«И вообще, не увезёт ли меня бобик в ментовку?..»
Но из кухни позвал нежный голос Алёны, и я вылез из постели, подрагивая от холода и от нервного напряжения.
В сковородке шипела яичница, был нарезан белый хлеб на доске. На столе стояла открытая банка кильки в томате (необычно для завтрака, но Алёна сказала, что ей нужно много белка).
Со сдобной булочкой всё это пошло на ура, но я почему-то никак не мог поднять на девушку глаз и упорно возил коркой хлеба по тарелке, прихлёбывая растворимый кофе.
– Не дрейфь! – вдруг сказала Алёна, заметив мою похоронную мину. – Всё будет окей!
Она сидела почти против света, наискосок к окну, с угла маленького ДВПшного столика с принтом под мрамор. Её гладкое плечо, выглянувшее из-под халата, отливало бронзой. Золотистый луч из окна, разделённого Т-образной рамой, ложился ей на висок, на блестящие пряди волос, высвечивал треугольник крыла аккуратного прямого носа, контрастно заострял грань верхней губы и скользил по розовой нижней… Короче, как ни избито звучит, но я едва мог дышать, глядя на неё. Было что-то невероятное в том, как она похорошела.
«Похоже, моё предыдущее впечатление – там, в кафе, – было ложным, и Алёна – моя ровесница. Может, старше на год, на два…»
Я улыбнулся и чмокнул её: скромно, в щёчку, чтобы не отвлекаться от настроя на рабочий день. Потом вспомнил о бутылке и стал настаивать, что её нужно спрятать. Но Алёна отмахнулась и просто сунула находку на полку прикроватной тумбочки, между каким-то хламом.
Мы оделись, вышли из дома и направились к ближайшей дороге. Было без пятнадцати семь, времени вполне хватало на длинный путь до раскопок.
Дальше нам пришлось разойтись по разным остановкам автобуса. И вскоре за Алёной приехал новенький жёлтый Икарус, идущий на побережье. Затем такой же, но белый и весь скрипучий, за мной.
Тогда ещё в салонах стояли компостеры для пробивки билетов, и покупать надо было их заранее в киоске на улице. Их отматывали от большой бобины. Бело-красные, бело-зелёные или бело-синие, в зависимости от цены поездки. Там была указана стоимость, а также номер партии, и это самое главное. Мелкие чёрные циферки на желтоватой бумаге, шестизначное число в цветной рамке. И мы искали счастливые, надеясь, что по три цифры номера в его левой и правой части совпадут если не полностью, то хотя бы частично, хоть в одной или двух зеркальных позициях по вертикальной оси. Например: двести сорок три, триста сорок один.
Выудив из кармана билет, по привычке я глянул на номер. Но там была какая-то каша без единой повторявшейся цифры. Облом.
Я щурился от яркого солнца, заливавшего салон сквозь мутные окна, высвечивавшего взвесь пыли в воздухе. Стараясь расслабиться и вести себя как ни в чём не бывало, отрешённо смотрел на пейзажи по бокам от серпантина.
Автобус лихо гнал в гору, аж подпрыгивая на кочках и сильно кренясь на поворотах. Зубчатые скалистые кряжи, где-то покрытые зеленью лохматых деревьев, а где-то совсем аккуратными, словно гребёнкой расчёсанными виноградниками, сменяли друг друга, ныряя в низины и вновь поднимаясь на холмы. Как фигурки детской игрушки – юлы с прозрачным колпаком, под которым на разных бороздках по плоскости при вращении бегут цепи пластмассовых елей наперегонки с оленями.
На фоне бархатной зелени выступали скелетно-белые гребни утёсов. Солнце, прячась за облака, посылало вниз столбы золота, обливая вершины светом и пряча низины в тень, дробя на осколки сложный пейзаж. И среди изумрудно-морского затенённого леса горели лимонно-золотистые пятна освещённой солнцем листвы.
***
В лагере всё было нормально, как и предсказала Алёна. Студенты как обычно, без спешки подтягивались к новым траншеям, лязгая инструментами и поднимая в воздух облачка пыли с утоптанной в камень земли.
Вовка встретил меня с улыбкой, но ничего не сказал. Никто не суетится, не бегал, ничего друг другу не пересказывал. Даже странно. А ведь ночные выстрелы должны были всех разбудить!
Но всё было тихо. Меня ни о чём не спрашивали, ни в чём не обвиняли. Только Александр Витальевич – наш научный руководитель – поглядывал на меня как-то недобро, сощурив серые глазки под срезом пятнистой банданы, а под чёрно-седой бородой мне мерещилась хищная ухмылка. И сторож был каким-то угрюмым, ещё мрачнее, чем раньше. Он сидел на раскладном табурете возле крепостной стены, в тени от палатки, и чистил ружьё. Я старался не смотреть на него, но и не показывать, что нарочно отвожу взгляд.
Короче, я очень нервничал, и поскорее полез подальше в траншеи раскопок, чтобы не мозолить глаза. И, как назло, оказался на том самом месте, где мы выкопали с Алёной бутылку. И, как на беду, как раз мне попалась новая, ценная и на этот раз вполне узнаваемая находка: серебряная гривна (массивное шейное украшение, а не монета). Металл был удивительно чистым, блестящим. Только в паре мест поцарапан и покрыт пятнышками окисления.
Прибежав на мой нервный возглас, все столпились вокруг и зацокали языками. Я стоял на земле на коленях, очищая находку от грязи. Подошёл научрук и присвистнул, но вроде даже не удивился.
– Ты прямо знал, где искать… – сказал он с усмешкой.
И вновь в его голосе мне послышалось что-то плохое.
Я протянул ему гривну, не решаясь глянуть в лицо, успешно пряча глаза под козырьком бейсболки. Но, отвернувшись, почувствовал его прожигающий взгляд: как раз там, где шею мою закрывал хвост длинных волос.
Препод что-то ещё говорил. Кажется, что упомянет меня в своей научной работе. А я смущённо отнекивался, искренне стремясь поскорее отделаться от опасного внимания.
К вечеру про меня наконец все забыли. Студенты и преподаватели бурно обсуждали новые находки. Кроме уже обычных керамических черепков и сосудов было обнаружено несколько железных наконечников стрел, а также не то помятая пластина доспеха, не то бронзовая табличка со следом выбитой на ней то ли надписи, а то ли узора, требовавшего дальнейшего изучения.
Научрук и эксперт-историк скрылись под большим тентом, куда относили находки и убирали в сейф. Большинство студентов собралось там же. А я, незамеченный, тихо шмыгнул вниз по склону холма, под которым проходила дорога, к остановке автобуса. Кто-то из учителей окликнул меня, предложив подвезти, но я так отчаянно замотал головой, что едва не потерял кепку.
И ещё долго меня преследовал взгляд сторожа. Он как будто нарочно взял в руки стоявший у стены карабин, положил его на колени и стал открывать-закрывать затвор, проверяя работу механизма.
Я ускорил шаг, припустив из лагеря чуть не бегом.
***
Алёна встретила меня у подъезда, обрадовав этим и удивив. Одета она была в пёстрый жёлто-белый сарафан, туго облегавший фигуру, с бретельками накрест, с принтом из больших грязно-синих спиралей. Повисла на мне, целуя.
– Ну, всё нормально?!
– Да… – выдавил я, кое-как справляясь с внезапным волнением.
– Тогда пойдём гулять, а? Устала… Эти бабки-дедки весь день! Бр-р-р!..
– Ладно… Только сумку закину…
И мы отправились на вечернюю прогулку. Поужинали в семейной столовой. Потом пошли на пляж, который к нам поближе. Народу было много, но терпимо.
Солнце пекло не так сильно, и воздух стал даже прохладным. А вода наоборот была тёплой, отливавшей в лучах солнца латунью. Мы плескались не меньше часа. Я подбрасывал Алёну из воды для нырков, и над морем звенел её смех. А когда мы вышли на берег, встретили на пляже моих одногрупников. Те с любопытством таращились на мою девушку, но после знакомства легко отпустили нас по своим делам.
Переодевшись в сухое, мы побрели по набережной, соединявшейся с кипарисовой аллей. Мимо пегих платанов, мимо белых цветов магнолии, мимо кустов сирийского гибискуса с большими лиловыми цветами и мохнатыми жёлтыми пестиками.
– Что делать будем с бутылкой?.. – не выдержав, спросил я, когда мы миновали людный бульвар и достигли края аллеи, не упиравшейся здесь в заборы прибрежных домов, а сливавшейся с реденьким лесом.
– Не знаю. Ты же специалист.
– Ну… я…
– Слушай, а она ценная, а?
Как ножом по сердцу резанули меня эти слова. Вернулись мысли о том, что Алёна – расхитительница исторических мест, окрутившая меня из корысти. Хотя… Как-то глупо получалось для профи.
Видимо, Алёна почувствовала, как сжалась моя ладонь вокруг её маленькой кисти.
– Да мне-то пофиг. Посмеялись… Приключение было… И всё! Но, может, тебе… Может, лучше…
– Подбросить её обратно?
– Ну да… – смутилась она, потупившись и замедляя шаг.
– Нет, спасибо. Нашёл уже сегодня гривну. Хватило… И так уже косо смотрят.
– О-о-о… А может… Всё же как-то удастся узнать, что это такое? Просто… Мне любопытно!
– Ну… Наверное, можно… Попробую зайти в библиотеку… Ай нет! Летом тут всё закрыто. Я бы спросил… У профессора в палатке есть книги и ксерокопии, но… Надо по обстановке смотреть…
Мы замолкли. Похоже, Алёна поняла мои опасения насчёт сторожа с научруком. А ещё существовал на раскопках негласный этикет между научным составом и студентами, когда вся слава достаётся первым, а вторым – хорошие оценки.
Но всё это было неважно. Я покрепче сжал руку девушки и поцеловал её. Мы пообнимались немного. А потом заметили, что совсем углубились в заросли можжевельника, каштанов и сосен, молодого ясеня, клёна, белой акации и розового крымского ладанника.
Вечернее солнце мягко светило сквозь зелень. Воздух ритмично звенел от пения кузнечиков. Дул свежий приятный ветер. Думать о плохом не хотелось. А вскоре мы набрели на особенную поляну. Земля здесь была устлана сломанными ветром ветвями, прошлогодней хвоей и листьями. Из-под них пробивались гроздья пушистых цветов: нежно-лиловый чабрец, розовый эспарцет, пурпурный и белый вереск, – обрамлённые, как пятнами света, серебристой листвой полыни. Вокруг витал нежный аромат лета.
Алёна охнула и долго любовалась цветами. Сначала замерла в нерешительности, а потом выбрала взглядом самую густую полянку, легко подбежала к ней, присела на корточки и стала собирать букет. Я хотел помочь, но она остановила:
– Нет. Хватит… – предъявив большую охапку розовых и лиловых цветов.
Она поднесла их к лицу, понюхала и протянула мне, щекотнув нос. Я чихнул. Посмеявшись, мы взялись за руки и отправились домой, подгоняемые в спину тёплым ветром. Лучи низкого солнца падали нам на плечи, и длинные тени тянулись из-под ног по рыжей земле. Просветы между деревьями вдруг наполнились тем загадочным опалово-лиловым маревом так запомнившихся мне южных сумерек.
Глава 3
Когда пришли домой, Алёна поискала на кухне, во что бы поставить букет. Но никаких мало-мальски приличных сосудов не было, только двухлитровые банки. Тогда она двинулась в комнату и решительно наклонилась над тумбочкой. Метнулась в ванную и… вернулась с нашей бутылкой, из которой бодро торчал пышный лиловый букет!
– Ты чего?! – возопил я. – Вдруг увидят?! Хозяйка!..
– Да не… Она придёт проверять нас только на следующей неделе. И потом… Ну какая-то кривая бутылка… Подумаешь…
– Подумаешь?!
– Да. Ты смотри, какая она гладенькая! На ней же не написано: «Я с древнегреческих раскопок!» К тому же… Надёжнее всего что-то прятать на самом видном месте!
И правда. Я прыснул от смеха. Бутылка была на вид новенькой, глянцевой, ярко-зелёной. Хоть и вся кособокая, мятая, слегка сплющенная там и сям, но… Может, это задумка художников! И лиловый букет отлично смотрелся в густо-изумрудном стекле.
Алёна поставила его на тумбочку и стала раздеваться. Хоть я видел это уже и раньше, но… всё никак не мог привыкнуть к тому, как из-под лёгкой одежды появляется загорелое тело с соблазнительными изгибами. Я подошёл и обнял её, прикоснувшись к прохладной коже.
Обычно на упругом матрасе и чистых белых простынях мы крепко засыпали в обнимку и спали до утра. Но в ту ночь мне не удалось выспаться. Я ворочался и просыпался от ярких, сюрреалистических снов. Даже запомнил одно посетившее меня видение.
Начиналось всё довольно мило: мы с Алёной, как накануне, гуляли по берегу моря, только пляж был пустым, без туристов. Даже солнце светило не ярко, а было каким-то приглушенным. Вроде его блики по-прежнему искрились на волнах, но из-под деревьев на пляж наползала густая тень, словно курящаяся дымом: как будто чернила, разлитые в воду.
И вот мы на поляне с цветами. Но это уже не душистые, пышные лиловые кисти, а какие-то корявые, мятые пучки бугристых ветвей. Словно кто-то плеснул на цветы какой-то вязкой субстанцией, так что соцветия слиплись в тяжёлые жирные гроздья, пригнувшись к земле и застыв комковатой массой.
И вдруг обстановка меняется. Я стою на той же поляне, но обычной, залитой солнцем. Вдали вздыхает море, и ветер шелестит в хвойных кронах. Алёна рядом. Я пристально смотрю на неё, поражаясь её красоте. Она совсем не такая, как наяву. Черты лица тоньше, изящней. Фигура не атлетически крепкая, а очень стройная, но с округлостями в нужных местах. Даже рост Алёны меняется. Кажется, она на глазах вытягивается вверх, и уже не едва достаёт мне головой до плеча. Нет. Теперь она выше, лицо её наравне с моим. Она с доброй улыбкой смотрит на меня огромными, ясными серо-голубыми глазами. И те кажутся на солнце зелёными.
Я вдруг задыхаюсь от нежности, притягиваю её к себе, целую. И вот мы уже опускаемся в заросли цветов… Мокрых и липких цветов. Я пытаюсь вскочить, оттолкнуться, но упираюсь взглядом в лицо девушки. А оно вдруг начинает меняться. Как на плавящемся полиэтилене, поднесённом к огню, на лице проступают чёрные пятна. Углубляются глазницы и ноздри… Широко раскрывается рот и чернеет беззубой ямой.
Провалы становятся больше и сливаются вместе, как дыры, прожигаемые перегретым металлом проектора в киноплёнке. Они начинают синхронно вращаться, и от их рваных краёв тянутся по спирали к соседним щупальца черноты.
Всё сливается в круговороте мрака. Я чувствую под ладонями плечи Алёны, ощущаю её дыхание и пытаюсь рвануться назад, выкрутиться из объятий, но тут… Передо мной разверзается устье чёрной воронки, затягивая мою голову внутрь. Я пытаюсь заорать, только челюсти сводит от тяжести. Кости трещат под давлением. И нет ничего, кроме боли, тьмы и стука крови в висках…
***
Я очнулся в холодном поту. Предрассветная синева наполняла комнату. Всё в груди больно сжалось. Я вздрогнул, заметив рядом неподвижное тело Алёны. Но пригляделся и понял, что она просто мирно спит. Её грудь под тонким одеялом вздымается и опадает. Колышется от дыхания прядь волос, упавших на щёку.
Я замотал головой, пытаясь прогнать наваждение. Сел, опустил ноги на пол. Тут мой взгляд упал на тумбочку у изголовья кровати, и сердце ёкнуло. Я не узнал букета.
Мне показалось, что из бутылки торчат комковатые ветви, которые я видел во сне. Но через миг всё пропало. Я понял, что за ночь цветы просто раскрылись сильнее, и стебли провисли под их тяжестью, так что букет стал растрёпанным.
Сумерки отступали. За окнами прояснялось, и в комнату хлынул розоватый рассвет. Мой взгляд скользнул по бутылке, бесцельно зашарил вокруг. И что-то опять показалось. Как будто кривые стенки бутылки не блестели зелёным, а были совсем прозрачным, лишь слегка искажая лучи света, проходящего сквозь стекло, и меня форму предметов за ним. Я дёрнулся, впившись взглядом в бутылку.
Но тут за спиной зашуршало. Я уже не так испугался: понял, что это Алёна ворочается, просыпаясь. Мои мысли куда-то поплыли. Я повернулся к девушке. А когда в другой раз посмотрел на бутылку, то всё было как раньше.
Алёна лежала на мягкой подушке, глядя в потолок не совсем ещё осмысленным взглядом. Потом оживилась, моргнула. Посмотрела на меня, улыбнувшись.
– С добрым утром! – хрипловато шепнула она и потянулась ко мне.
– С добрым… – не то буркнул, не то кашлянул я, но всё же склонился и чмокнул Алёну в пересохшие губы, неизменно отдающие дымом.
***
Очередной день на раскопках прошёл почти без особенностей. Находки были скромными и вполне обычными. Разнокалиберные метательные ядра, громоздкие глиняные кувшины и бой керамической посуды потоньше. Несколько стеклянных осколков. Но они были не такими, как бутылка: шершавыми и очень мутными, покрытыми въевшейся грязью, так что даже их истинный цвет сложно было определить.
Научрук не донимал меня слишком уж пристальным вниманием, а сторож был по-обычному вялым, разморённым от жары. И домой я вернулся в отличном настроении. Мы с Алёной решили не ходить сегодня на пляж. Сгоняли в магазин, купили овощей, мяса и попробовали приготовить домашний ужин: что-то вроде жаркого с гарниром и салат из капусты с консервированным тунцом. Даже взяли ко всей этой роскоши местного розового вина.
Алёна сидела за кухонным столиком напротив меня в симпатичном домашнем халатике. А я всё никак не мог сосредоточиться на ней. Стыдно сказать, но хоть мы и покупали продукты пополам, мой запас денег уже заметно истощился. Надеяться можно было разве что на зарплату с раскопок. Но там тоже были копейки, так что радоваться не приходилось.
Девушка, конечно, заметила моё мрачное настроение и попробовала меня расшевелить. Но я вяло отвечал на вопросы, не желая объяснять всё про деньги. В конце концов она поднялась, обогнула стол и шагнула ко мне, распустила пояс халата. Её загорелые ноги оказались по бокам от моих, а обнажённая грудь – прямо напротив глаз.
Снизу-вверх я заглянул ей в лицо. И мне показалось, что кожа её стала совсем безупречной. Шея была абсолютно гладкой и нежной, а загорелые плечи как будто лучились сиянием. Ну прямо какое-то колдовство!
Я обнял Алёну и придавил её к краю стола. Ещё протянул руку, чтобы задёрнуть тюль на окне, но это было бессмысленно. И мозг совсем отключился. Потом это повторилось в спальне и в душе, так что уснули мы только после часа ночи. Соседи снизу стучали по батарее, требуя тишины, но нам было наплевать. Хорошо, что никто не вызвал милицию.
***
Перед рассветом я снова проснулся. Алёна сопела рядом, и взгляд мой метнулся к бутылке. Мне показалось… Нет, что-то явно было не так со стеклом! Да и букет стал пышнее, хотя, пожалуй, куда уж? Сколько можно распускаться цветам? Я несмело протянул руку и коснулся прохладного глянца. Ничего не произошло. Тогда я поднёс бутылку к глазам.
Странно. Стекло, недавно казавшееся абсолютно прозрачным, сейчас было таким тёмным, что я не видел стеблей цветов. Я вскочил, рванулся к окну. Глянул на просвет…
Опять ничего! То есть нет… Я видел сквозь кривые стенки бутылки размытые контуры деревьев, дома?… Но вот не было там никаких стеблей! Даже тени от них! Ни намёка!
Кровь ударила мне в виски, сердце сжалось и забилось быстрее. Я метнулся на кухню, выдернул из бутылки проклятый букет и бросил в ведро. Вроде было сопротивление стеблей, как будто их что-то держало. Застряли в кривом горлышке?
Я снова посмотрел сквозь бутылку. И стекло совсем прояснилось. Стало почти бесцветным и не искривляло предметы. Обстановку маленькой кухни было видно без искажений!
«Наверное, стебли букета давали густую тень, отражаясь в стенках горлышка, и стекло потемнело от них…»
Но тут я повернулся и глянул сквозь бутылку на комнату и… всё внутри у меня перевернулось.
Уже светало, и видно было куда лучше, чем раньше. Но комнату я не узнал. Не увидел ни кровати, ни шкафа, ни тумбочки…
Хотя нет. Я видел… но всё было какое-то… вывернутое наизнанку! Левая половина комнаты – на месте правой, но и сами эти половинки «отзеркалены»: вещи, что должны быть сверху, оказались внизу, и наоборот. Половина кровати висела в левом углу на потолке, а вторая половина – справа. Какой-то поломанный шкаф темнел между ними. Сбоку из пола торчал обрывок люстры… И по центру все эти куски сливались в невероятную кашу, во фрактальный хаос калейдоскопа: слипшиеся друг с другом осколки вдребезги разбитой реальности.
Я вздрогнул и чуть не выронил бутылку. Моё предплечье обвили нежные руки Алёны. Даже и не заметил, когда она проснулась и подошла ко мне! Сердце в груди стучало словно паровой молот. Я кое-как опустил дрожащую руку с бутылкой.
– Чего ты? – спросила девушка, пристально на меня глядя.
– Ничего, всё окей…
Я выдавил из себя улыбку, хотя онемевшие губы не слушались. Приобнял Алёну, погладил по спине, положил подбородок ей на макушку (украдкой осмотрев комнату и убедившись, что всё как обычно). Подумал, что просто мог повернуть бутылку особо кривой стороной, так что изгибы стекла покрошили изображение в фарш.
Алёна забрала артефакт у меня из рук. Ничего не спросив, поставила обратно на тумбочку. Заметила и цветы в ведре, но промолчала. Потом, после завтрака, я увидел на кухонном столике банку с этими цветами. Бутылка осталась в спальне. Одеваясь на работу, я пробовал спрятать её на полку тумбочки, но когда пришёл вечером, понял, что это бесполезно: она была опять на виду. И опять с букетом цветов. Алёна где-то успела нарвать новый, такой же сиреневый. Но на этот раз к лиловым цветам прибавилась золотистая кашка, сиявшая на фоне пурпура кусочками солнца.
Алёна не дала мне сказать и слова: сразу потащила в постель. Я пытался возражать, но она была просто неистовой. Я обалдел, и все мысли из головы снова вылетели. Спальню заполнили стоны и стук соседей по батарее.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68819712) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Елена Григорьева
Я поехал на практику от нашего института. Над морем когда-то стояла античная крепость, и мы разбили палаточный лагерь на склоне холма. Кто же знал, что прогулки по пляжу приведут к такому? Не думал, что найду не реликвию, а живого человека, способного превратить мою жизнь в кошмар!.. Почему она такая? И что вечно происходит вокруг этой находки? Я ночью просыпаюсь в холодном поту, пытаясь разобраться, в чём дело. Но она… оно… они… Они мучают меня и морочат, не давая вырваться на свободу! Никак не выпустят из своих бездонных объятий… Смогу ли… Смогу ли я освободиться, сбежать? И хватит ли одной жизни, чтобы разгадать эту тайну? Узнать, что же такое нашёл я… Что сковало меня неразрывными чарами, не давая трезво взглянуть на разбитую вдребезги явь…
Елена Григорьева
Бутылка
Местом действия этого романа являются объекты культурного наследия, но все события и персонажи вымышленные, любое сходство с реальными людьми – просто совпадение.
Часть первая
Глава 1
Эта история произошла со мной в начале 90-х на побережье Крыма. Я был студентом третьего курса археологического института и летом проходил практику. В этом году наш курс, да и не только наш, но и студенты-историки со многих других факультетов, приехали на раскопки античной крепости Асандра, найденной в 80-х на склоне горы Караул-Оба, близ села Весёлое.
Мы с однокурсником снимали комнату в домике на побережье. Того, что нам платили, едва хватало на жильё и на еду. Так что многие студенты и преподаватели жили в палаточном лагере прямо на раскопках. Но я, как городской парень, не был готов к такому и выбрал посёлок.
Распорядок дня был следующим: в шесть утра подъём, и к восьми уже надо быть на месте. Копали до полудня. Потом нас кормила полевая кухня, организованная преподавателями и студентами, жившими в лагере. А после обеда, в период самой сильной активности солнца (примерно с двенадцати до двух) работать нас не заставляли, и мы бегали на море купаться. Ну а с двух до шести-семи – опять раскопки.
Потом студенты отправлялись по домам и по палаткам, ну или снова шли на пляж. А у меня были какие-то деньжонки, выделенные на поездку родителями, и я любил пройтись по набережной, посидеть в кафе. Всё скромно: шашлык с гарниром и компотом, редко – пиво. Поглазеть на девочек в купальниках… Да и не только поглазеть, но и попробовать познакомиться. Так я и встретил Алёну. И началась история, стоившая мне ночных кошмаров на всю оставшуюся жизнь.
***
Июльский вечер субботы. Солнце заливало море и пляж приглушённым золотым сиянием. Почти тридцать градусов жары, и в воздухе висела влажная дымка. Белела среди зелени каменная балюстрада. Лиловые тени от платанов ложились на рыжий песок.
Я брёл по линии прибоя босиком: кроссовки в левой руке, джинсы закатаны до колена. Тёплый влажный песок продавливается между пальцами, волны омывают ноги. Холщёвая сумка на ремне постукивает по бедру. Ветер бросает в лицо сильно отросшие волосы, заставляя мотать головой.
Иногда я поворачивал прочь от берега и заходил в море, а иногда перешагивал прямо через ноги туристов, сидящих на кромке воды и ждущих, когда их окатит волна. На пляже было так людно, что никто на меня не обращал внимания.
Солнечные блики искрились на воде слепящей рябью. Вдали, слева и справа, синели горы с изгибами пиков и низин. Море было серо-голубым: лучи света ложились косо, разливаясь по волнам, маскируя недостижимую глубину. Небо пламенело вокруг низкого солнца оттенками латуни и платины, переходя в бледно-бирюзовый, а затем – дальше ввысь, к линялой синеве.
Замечтавшись, я уже собирался перешагнуть через чьи-то ноги, но вдруг… заметил, что они женские. Загорелые, стройные, прямые и вообще очень симпатичные. Кажется, я остановился, и снизу меня окликнул весёлый голос. Но то, что мне сказали, я совсем не понял, ведь девушка говорила на местном наречии – суржике, певучие фразы которого не давались моему разумению.
Я обернулся на голос. На меня смотрели смешливые, сощуренные от солнца глаза: светло-серые, с желтоватыми жилками в центре радужки, с контрастно-чёрным ободком. Пряди чёрных волнистых волос обрамляли лицо, а черты его я рассмотреть не успел, так как взгляд мой соскользнул ниже и упёрся… ну… в верхнюю часть раздельного купальника.
Девушка засмеялась и перешла на русский. И речь её была без акцента, очень чистой, что потом легко объяснилось.
– Ну вот и познакомились. Алёна, очень приятно. А тебя как зовут?
– П-павел… – выдавил я, смутившись.
Девушка снова хихикнула.
– О, значит, Пашка! А я смотрю… идёшь, золотыми кудрями трясёшь, аки прынц… Куда спешишь? К даме сердца?
– Н-нет… – как-то жалко промычал я. – Так… Гуляю…
– А-а-а… Гулять – это хорошо. А я тоже как раз собираюсь… Пойдём вместе?
– Ага…
Вот так вот меня и склеили на вечернем пляже. И я как собачонка поплёлся за уверенной в себе девушкой, сквозь толпу продираясь к пляжному душу и кабинкам для переодевания.
***
Она вышла из фанерной кабинки в джинсовой голубой мини-юбке, как тогда было очень модно, и в белой блузке, застёгнутой не на все пуговицы, так что получилось глубокое, цепляющее взгляд декольте. На ногах у неё были чёрные босоножки на блестящих шпильках. На плече висела маленькая белая сумка под кожу: на цепочке, прямоугольная, с этакими «морщинками», расходящимися по закруглённому клапану из-под серебристой застёжки. Чёрные волосы высохли и переливались на солнце, подколотые наверх заколкой со стразами. В общем, всё очень просто и типично для того времени.
И пошли мы с Алёной в ближайшее не то кафе, не то бар с забавным названием: «Звёздочка», где над входом красовалась гигантская пенопластовая морская звезда. Недалеко от берега, где-то в центральной части кипарисовой аллеи.
Полуоткрытая веранда, огороженная решёткой из планок, закреплённых по диагонали крест-накрест. Тюлевые шторки на окнах, квадратные столы, развёрнутые ромбиком. Словом, тоже типичный советский общепит. Ну а цены тогда были очень лояльными, в купонах.
Я расщедрился. Заказал крымского красного вина (грузинское было подороже), шашлык и овощную нарезку. Девушка меня удивила, закурив. Из сумочки появилась пачка «Кента» (модных тогда, только-только появившихся импортных сигарет). Предложила и мне. Я потянулся было, но передумал, смущённо качнув головой. Решил, что опять закашляюсь, и будет совсем глупо. А девушка вновь рассмеялась. И я впервые заметил… сейчас, под навесом, густо увитым плющом, когда вечернее солнце мягко светило сквозь зелень, заставляя золотиться загар… что она, пожалуй, была старше меня. Смуглая кожа совсем не такая, как у моих одногрупниц: с россыпью крупных пор, а от крыльев носа к губам тянутся заметные складки.
Выяснилось, что Алёна из Рязани. Она – мастер спорта по лёгкой атлетике. Теперь учится на инженера пожарной безопасности в институте радиотехники, а в Крым приехала на летнюю подработку – инструктором по лечебной физкультуре в санатории. Вообще-то, у неё в Ялте тётя (отсюда и знание суржика), но там вакансий не было, так что пришлось устроиться и поселиться здесь, в профобщежитии.
Я тоже не мог похвастаться отдельным жильём и скис. Мы доели шашлык, и вино как-то быстро закончилось. Девушка слушала мой скромный рассказ о себе уже без энтузиазма, но вдруг… Когда я сказал, что приехал на раскопки древнегреческой крепости, датированной аж первым веком нашей эры, её глаза загорелись.
– А можно пойти посмотреть?!
– Ну… Может, завтра днём…
– Нет. Днём я занята. И вообще… А можно сейчас?! Там, наверно, как раз никого…
– Хех… – усмехнулся я. – Там всегда кто-то есть. Говорю же, в палатках живут…
– Не… – протянула Алёна уже как-то скучливо. – Не хочу, когда там все. Я хочу… Чтобы было ощущение тайны! А давай… Там же, наверно, не на всей территории живут? Палатки не на самих развалинах?
– Нет…
– Давай туда ночью пойдём?! Покажешь мне потихоньку, что вы там раскопали… Пока все спят… Можешь?
– Ну… Там же сторож…
– Прямо такой страшный дядька? А он тебя знает?
– Нет… В смысле, да… Но ему не понравится…
– А мы тихонько… Там ведь нет забора из колючки?
– Ну нет…
– Ну вот! Давай, а? Возьмём фонарики, ранцы… У тебя есть фонарик?..
В общем, не знаю, как… может, вино ударило в голову, или так очаровала девушка, но… уболтала она меня, чтобы сейчас мы разошлись по домам, а попозже, когда стемнеет, встретились в можжевеловом парке. Хотя… До раскопок оттуда было прилично. Автобусы после десяти не ходили. И я сомневался, что мы доползём туда и к утру.
***
Когда за окном стемнело, я, тяжело вздыхая, достал из шкафа рюкзак, вынул из него все пожитки, сунул китайский фонарик, купленный накануне в ларьке по настоянию девушки, да баллон питьевой воды. Ну, ещё кое-что из аптеки. Так, на всякий случай. А вдруг.
Стараясь не разбудить соседа по комнате, оделся, накинул ветровку, влез в видавшие виды кроссовки и шмыгнул на улицу. Там было очень прохладно. Ветер трепал кроны вязов и лип, щетинистые кусты можжевельника, заставляя меня озираться, как будто из них кто-то мог выскочить.
Фонари не горели. Я поспешно шагал по извилистым улочкам, поднимаясь от в гору побережья, ориентируясь по звёздному небу (где в просвет между деревьями видно звёзды – там и дорога). Наконец показался парк. Я встал на перекрёстке двух его главных аллей.
Минуты тянулись медленно. Я глянул на часы «Чайка» со светящимися стрелками (подарок родителей). Десять минут первого. Двадцать. Никого. Странно. Никто даже не гуляет в парке. Я уже подумал, что всё это – злой розыгрыш.
Тут на другом конце улицы заревело, застрекотало. Затарахтели щелчки обратной вспышки в моторе. На фоне синего неба возник чёрный силуэт мотоцикла. Он повернул с дороги, огибающей пляж, и понёсся ко мне.
Я отпрянул. Решил, что это какой-то ночной проезжий. Вдруг байк с визгом затормозил. Я аж подпрыгнул. По ногам хлестнул веер гальки, выброшенной из-под колёс.
Изо всех сил я вгляделся во тьму. И услышал знакомый переливистый смех.
– Ха-ха-ха-ха!.. Что, страшно? Это я у своей сменщицы взяла! Она местная… На! Надень!
Алёна протянула мне что-то большое и круглое. Я понял: это шлем. Неуклюже нахлобучил его. Он был великоват и сползал на брови. Пришлось туго затянуть ремешок под подбородком.
После короткого ликбеза о езде на мотоцикле я влез на сиденье позади Алёны. Деликатно обхватил её талию. Понял, что она тоже одета в джинсы и плотную куртку.
– Не стесняйся, крепче держись!
Мы тронулись без происшествий. Байк быстро набирал скорость. Я крепко вцепился в Алёну, тыльной стороной рук ощутив тяжесть её груди. Я аж задрожал и почувствовал расширение её грудной клетки: она снова расхохоталась.
Я был выше её чуть не на голову, так что мог смотреть вперёд, на дорогу. Свежий ветер ударил в лицо, бросил в глаза Алёнины волосы, выбившиеся из-под шлема. Мои собственные тоже липли к щёкам, лезли в нос. Пахло морем. Деревья мелькали по бокам от шоссе, ночь и скорость просто сводили с ума. Мой рот растянулся в улыбке. Захотелось орать в темноту. Но на зубах захрустело, и я понял, что рот лучше закрыть. А вскоре по серпантину мы выехали на пологий холм, где шли раскопки.
***
Алёна сбросила скорость, и байк затормозил под деревьями, на обочине уходившей в гору дороги. По бокам от неё на фоне окружающей нас синевы чернели шары и метёлки реденьких кустов можжевельника, и былинки сухой травы колыхались в темноте между ними. Я понял, что пора слезать.
– Тут оставим… – Алёна повела байк к кустам, толкая его за ручки.
Послышался шелест травы, хлещущей по джинсам девушки. Я подумал, что она не хочет шуметь и будить людей на раскопках, а тут сейчас так пустынно, что байку ничто не грозит. Меня слегка беспокоило стремление к такой конспирации, но я промолчал.
– Сторож где? – шёпотом спросила Алёна, доставая из седельной сумки рюкзак и надевая на плечи.
– Да там, где другая дорога… – нехотя пробубнил я. – Но он, может, спит…
– Тогда пошли тут, по краю!
Мы двинулись вверх по узкой дороге, преодолевая последний отрезок леса. Затем обогнули лагерь по границе голой степи и редкой можжевеловой рощи, поднимавшейся со склона холма.
Лагерь был абсолютно безжизненным. Ни одна из палаток не светилась изнутри, не горел костёр. И сторожа не было видно. Никто не вышагивал вдоль каменного бордюра – основания разрушенной крепостной стены, медленно появлявшейся из-под слоя земли стараниями археологов.
Обойдя по широкому кругу палатки, мы достигли дальнего края территории раскопок. Видно было не так уж плохо: на фоне густого индиго ночного неба внизу темнел горизонт степи, зазубренный крышами домиков, а контуры светлой стены выступали из разрытого грунта. Уже выкопанная часть стены начиналась здесь, а ещё не раскопанный контур траншеей уходил дальше к лагерю. Границы территории были обнесены верёвкой, растянутой между деревянными колышками.
– Это всё?! А где здесь копают? – раздался шёпот Алёны. – Там, да?..
Тёмный контур её руки взвился вверх, указав вперёд.
– Д-да… – промямлил я.
– Пойдём!
Она мелкими быстрыми шажками метнулась к ограждению. Высохшая на солнце земля и звёздчатые кустики вереска прошуршали под её ногами. Я нервно оглянулся, но никого не увидел. Лагерь спал. Я опасливо потрусил следом.
Прилив шумел под холмом. Дуло свежестью с моря. Порывы прохладного ветра приносили шелестящие вздохи – на всю жизнь остающийся в памяти образ бьющихся о берег волн. Синева вокруг всё густела. Был, наверное, уже второй час.
Алёна перемахнула через верёвку и спрыгнула вниз, в неглубокий котлован за стеной. Оглядевшись, она поняла, что закрыта от возможных наблюдателей в лагере.
– Фонарик принёс?
Я вынул китайское чудо из ранца, но включать не стал.
– Да на что тут смотреть?
– Ну где копают! Что-то нашли?
– Нашли… Железо, керамику… Тут…
Я повёл её вдоль стены под хруст сухой земли под ногами. Показал небольшую траншею.
– А ты находил?
– Находил…
– Что?!
– Да то же… Бронзовые пластинки, горшки…
– Ого! Очень старые? Какой век?
– Потом расскажу… Тише… Пойдём…
– Ну уж нет!..
Алёна пошла не назад, а дальше, к нетронутой части крепостного двора. Она шагала во тьме, то поглядывая на овраги вдоль стен, которых почти не было видно, а то поднимая голову к небу, где за чёрными тучками тускло мерцали звёзды.
Впереди начиналась зона текущих работ. Вся земля была перекопана траншеями по ходу внутренних стен башни. Я пробовал остановить Алёну, но тщетно. Тогда, нервно оглянувшись на невысокий бордюр, отделявший нас от лагеря, всё-таки включил фонарик. Стараясь сверху прикрыть луч ладонью, направил его под ноги девушке.
Дальняя крепостная стена была уже совсем рядом. Возле неё темнел особенно глубокий ров. Алёна поспешила туда, так что я даже не успел посветить, и сбежала по земляному отвалу.
– Стой! – прошипел я, но поздно.
Она, не жалея джинсов, бухнулась на колени, стащила с плеч рюкзак и стала в нём рыться.
– Посвети!
Я нехотя повёл лучом, и из рюкзака появилась… настоящая сапёрная лопатка!
– Ты что?!
Я спрыгнул к ней в яму, совсем ничего не понимая.
– Да ладно, интересно же!
Она копнула землю. В тишине раздался звук металла, ткнувшегося в грунт.
– Блин!!!
Я схватил её за руки, пытаясь отнять лопатку, но не выпуская фонарик. Луч заплясал по траншее. В голове неслись мысли о расхитителях исторических памятников.
Алёна рванула лопатку обратно.
– Я только попробую!
И прямо с размаху опять всадила её в землю.
Я сжал её запястья и вновь рванул на себя. Но девушка сопротивлялась.
Чёрт знает, что из этого вышло бы, но меня остановил новый звук. Что-то хрустнуло под лопаткой. К сухому шелесту грунта прибавился… нет, не звон, а очень знакомый скрежет.
Мы замерли. Я расслабился и отпустил одну руку Алёны. Она тут же метнулась вниз, выхватив что-то из ямы. Я хотел отобрать, но вдруг по земле и по нам мазнул прыгучий луч фонаря.
Она сунула находку в рюкзак и кинулась к краю траншеи. Я за ней, совсем обалдев.
– Стой, стреляю! – грянул запыхавшийся голос.
Мы перепрыгнули через основание стены, бросившись к можжевеловым зарослям. Я догнал Алёну, схватил за руку и рванул вперёд с тройной силой. Вслед нам неслась ругань сторожа и звук тяжёлого бега.
Заросли были близко. Они огибали холм и тянулись вдоль обрыва к дороге, где был спрятан байк.
Сзади грохнуло. Я весь сжался. Алёна споткнулась. Упала.
«Попал…»
Но тут она вскочила и бросилась к кустам с прежней прытью. Я тоже. Вмиг мы были в зарослях и продирались сквозь колючие ветки.
Раздалась ещё пара выстрелов. Сзади уже нёсся топот нескольких человек.
Чуть не кубарем мы скатились по склону, едва не полетев под откос. Колени подгибались. Не знаю, как нам удалось удержаться на ногах и не промахнуться, не взять левее, правее спрятанного мотоцикла. Алёна хорошо ориентировалась. Может, знала это место заранее? Ещё миг, и мы наткнулись на байк.
Она прыгнула на сиденье. Я следом, намертво вцепившись в неё скрюченными пальцами. Она пнула стартер. Мотор кашлянул раз, другой. Завёлся. Мы с хрустом дёрнули к дороге, ломая кусты.
Не знаю, отстала погоня ещё в поле или на спуске. Не знаю, стрелял сторож в воздух или просто промазал. Через пять минут мы были уже далеко. Байк мчался вдоль каменистого склона. Вдоль берега моря, мелькавшего в просветах между деревьями. Ветер бил в лицо, неистово трепал волосы. Шлемы так и остались висеть на руле, и чудо, что мы ничего не растеряли по дороге. Хотя… В лагере остался мой фонарик. Но он был только что купленный… А отпечатки пальцев? Ну… Тогда я об этом не думал.
Мотоцикл замедлил ход. Я и не заметил, как мы подъехали к небольшому пляжу в закрытой бухточке между утёсами, сжавшими его по бокам. Я вцепился в Алёну сильнее и что-то промычал. Вроде: «Эй!»
Она затормозила в конце крутого спуска на пляж. Оставила байк в тени нависшей над морем скалы. Взяла меня за руку.
Я словно окаменел. Прирос к месту, не мог пошевелиться. Тогда она вдруг прижалась ко мне. Я ощутил сквозь одежду мягкость её груди. Она запрокинула голову. Выплывшая из-за утёса луна отразилась в её глазах. Я не мог устоять и склонился к ней. Мы застыли в поцелуе. Сердце бешено колотилось. Нас трясло. Непонятно как мы оказались на пляже, у кромки воды. Я ещё догадался бросить на песок свою куртку. Алёна толкнула меня на неё и упала сверху, рванув вниз молнию моих джинсов. Её бёдра, по-спортивному сильные, крепко обхватили мои…
***
Тёплый ветер обдувал мою кожу, остужая её. Алёна лежала рядом. Я поднял руку, провёл по её плечу, груди, шее. Она хмыкнула и потянулась ко мне, поцеловала. Потом вдруг вскочила и побежала к байку. Луна высветила её силуэт на фоне ночных скал. Рельефное, спортивное тело. Изящные пропорции. Чёрные волнистые волосы разметались по спине, открыв шею. Было в ней что-то такое… загадочное, потустороннее. Не верилось, что это обычная девушка, которую я встретил на пляже.
Она склонилась над рюкзаком, брошенным возле байка, достала что-то и вернулась ко мне. Я протянул руку.
– Что это?
Она плюхнула мне на ладонь что-то шершавое, тёмное, тяжёлое… Я резко сел. Острые камешки врезались мне в зад сквозь куртку. Я охнул. Алёна хихикнула.
Я повертел предмет в лунном свете и так, и этак. Справа над морем уже призрачно зеленел рассвет. Наши тела – моё бледное, Алёнино загорелое – отсвечивали в голубоватом мареве.
– Что?.. – протянула Алёна. – Это ты мне скажи…
– Я-я-а?!
И тут до меня дошло.
– Ой!
Я завертел штуковину в руках, постучал по ней костяшками пальцев. Поскрёб ногтём. Едва не прикусил на зуб, но…
– Не знаю…
Стук был почти неслышным, глухим. То же самое, что простукивать камень.
– Слушай… Странно! Вроде не кусок породы… Тяжёлый. Комковатый какой-то… Бесформенный… Окаменелость?
Алёна залилась смехом.
– Круто! Мы нашли кусок окаменелых какашек!
Она вывернула предмет у меня из-под носа, замахнулась… Я едва успел перехватить её руку.
– Стой!
Я обнял Алёну, аккуратно разжал её пальцы и вынул из них предмет. Странный. Неправильной конической формы. Весь бугристый… Но с одного конца он был тоньше, и… явно что-то напоминал мне. Назойливо возрождал в памяти… Что-то вроде бы и вертелось у меня в голове, но так и не могло до конца вынырнуть из глубин подсознания.
Я отложил предмет на песок, притянул Алёну к себе. Она привалилась своим маленьким плечом к моему. Так мы и сидели в обнимку, глядя на разгоравшуюся над морем зарю.
– Возьмём домой, посмотрим… – буркнул я.
– Домой?! – удивилась Алёна. – А обратно не понесёшь?
– Нет.
– Ой… Слушай, а… ты ещё пойдёшь… туда?
– Да. Кончено. У меня же практика.
– А тебя не узнают?
Я промолчал. Мысль о том, чем всё это может закончится, только-только зашевелилась в моей голове. Но думать о плохом не хотелось. И я решил, что подумаю за выходные.
– А к кому домой? К тебе или…
Тут мы оба смутились. Даже Алёна притихла, не договорив.
– Ну…
В конце концов пришлось объяснить ей, что я живу с одногрупником (вот ещё беда, он заметит, что меня не было ночью). И Алёна тоже сказала, что в общагу это не понесёт. И в итоге… в итоге мы как-то легко решили, что прямо сейчас пойдём и поищем съёмную квартиру. Без хозяев. Вдвоём платить будет легче. Только я сначала зайду, поговорю с соседом по комнате, и…
Глава 2
Одногрупник – его звали Вовка – согласился меня прикрыть: если спросят, сказать, что я ночевал у нас, как обычно. Объяснил ему всё как есть. Что нашёл девчонку. Что мы ночью залезли на раскопки. И вот… Про находку, правда, ничего не сказал, но про сторожа слегка приукрасил. У меня выходило, что за нами бежал весь лагерь. Прямо даже с Верой Сергевной – почтенной дамой науки, искусствоведом-экспертом.
Вовка долго ржал. Потом забеспокоился. Вдруг меня узнали по длинным волосам? Предложил даже подстричься. Или сразу идти с повинной к научному руководителю. Но я объяснил, что сторож был далеко. Фонарь у него налобный – китайский, ещё хуже моего. А вот мой… Но мы вроде как подумали, что дядя Федя вряд ли пойдёт в милицию с этим фонарём. И всё как-то легко позабылось.
Я полетел к Алёне, ждавшей меня на углу улицы на байке. Кстати, это оказался реликтовый советский «Урал» без коляски. И мы поехали по объявлениям о сдаче жилья.
Квартирёнку мы нашли в облупившемся трёхэтажном доме, когда-то выкрашенном в жёлтый. На верхнем этаже, где потише. Далековато от пляжа, зато недорого на двоих. Сразу же помогли друг другу перевезти вещи.
Было воскресенье, и мне не нужно было идти на раскопки. Так что я расслабился и не думал о предстоящем. Вовка сказал, что пока никто мною не интересовался, не звонил и не приходил. И от сердца совсем отлегло. Мы с Алёной вернули мотоцикл хозяйке и отправились в наш новый дом.
Зашли в магазин, купили продукты. Приготовили простой обед: макароны по-флотски, летний салат. Заварили чай. У меня поначалу было какое-то нереальное чувство, но я постепенно осваивался, привыкая к жизни с девчонкой. И ближе к вечеру то, что случилось на пляже, повторилось опять, но теперь уже в более привычной обстановке.
Мы валялись в кровати, Алёна курила. Потом ушла принимать душ. Я лежал, глядя в потолок и пытаясь понять, что же будет, но стараясь не заглядывать слишком уж далеко. Вдруг из ванной раздался напряжённый голос:
– Эй, Паш, дуй сюда!
Я вскочил. Прошлёпал босыми ногами по крашеному деревянному полу, чувствуя, как холодят стопы выпуклые гладкие доски. Замер на пороге ванной, приоткрыл фанерную дверь и с опаской заглянул внутрь.
Алёна стояла у раковины, спиной ко мне, в махровом халате, с полотенцем на волосах. Её острые локти были широко расставлены в стороны – она что-то делала в раковине. И тут она обернулась ко мне. Её глаза удивлённо раскрылись.
– Смотри!
Она подняла что-то из рукомойника. Это был тот лежалый ком, который мы утащили с раскопок. Намокший шершавый камень почернел и стал похож на мокрую землю, и… в одном месте на бугристой поверхности проглядывала гладкая…
– Дай!
Я выхватил предмет у Алёны и стал ковырять его ногтём вокруг блестящего пятнышка. И вдруг отскочила ещё одна чешуйка земли, открыв зеленоватую гладь.
– Надо с водой! – Алёна, попыталась отнять находку.
– Какой!.. Забьёшь слив!
– Не забью!
Она отодвинулась, и я увидел, что в раковине стоит маленький красный тазик с осадком грязи на дне. Там же плавали жёлтая губка и пилка для ногтей с острым кончиком.
– Не пойдёт…
Я метнулся на кухню, схватил проволочную мочалку для посуды. Забежал в зал натянуть футболку. Вернулся к раковине, оттолкнул Алёну бедром и принялся осторожно тереть находку мочалкой, иногда поддевая пилкой комья окаменевшей земли.
***
Целый час мы тёрли, скребли, ковыряли и мыли. Несколько раз пришлось выливать грязь в унитаз. И в итоге мы утомлённо присели на край ванны, передавая друг другу находку обновлённого вида. Алёна взяла сигареты с хлипкой алюминиевой полочки. Под потолком ванной было маленькое окошко, постоянно открытое. Сизая ниточка дыма завилась спиралью, потянувшись на улицу. Оттуда повеяло свежестью и вечерней прохладой.
– Бутылка… – протянула Алёна, задумчиво глядя на густо-зелёную, мятую стекляшку у меня в руках.
– Бутылка.
Я поднял предмет к окну, и тёплый вечерний свет прошил изумрудную гладь: очень прозрачное и совсем новенькое на вид стекло! Только в паре мест остались следы каменистого налёта, который мы счищали мочалкой. Но самой мочалкой мы её не царапали! Стекло было удивительно твёрдым. А горлышко даже с намёком на круговой выступ под крышку, как у современных бутылок. Но толщиною его корявые стенки казались едва не с мой палец, и отверстие между ними – всего сантиметр от силы. Тем более удивительной была кристальная ясность стекла.
– Это… ископаемое? Реликвия? – неуверенно спросила Алёна.
Я нервно хохотнул.
– Да не знаю! Никогда не читал о таком. В Древней Греции делали вазы, сосуды и кубки, но… не такие же!.. Как на пивзаводе!
– Так это… кто-то выбросил что ли? Она современная?!
– Вряд ли. Она выглядела как окаменелость. Не могла же за пару лет…
– Не могла…
Мы молчали. Алёна затушила окурок о влажный край фаянсовой раковины и кинула в унитаз. Потом снова повернулась ко мне.
– Но тогда откуда…
– Не знаю.
– Может…
– Вот только не надо мне тут сказок о пришельцах!
Я вскочил с края ванны и вновь глянул сквозь находку на свет.
– Ну почему о пришельцах? Может, о колдуньях и ведьмах… Ну что ты? Иди сюда…
Она потянулась ко мне, обвила руками. Я наклонился, припав к её мягким, немного отдающим дымом губам. Она выдернула у меня из рук артефакт и приткнула его на край раковины: между стеной и краном, чтобы не разбился. И я забыл обо всём. Приятная дрожь побежала от ног к животу. В общем, о находке в тот вечер мы больше не вспоминали и, вымотанные, уснули в слегка душноватой комнате, на двуспальной кровати. И лёгкий морской ветерок тихо поскрипывал форточкой, обдувая наши тела.
***
Я проснулся от звона посуды и понял, что уже понедельник. Нежно-розовое рассветное марево проникало с улицы в комнату, а из вечно открытых окон лилась ночная прохлада. Я передёрнулся, вспомнив, что? мне предстоит на раскопках, и представив, как я буду смотреть всем в глаза.
«И вообще, не увезёт ли меня бобик в ментовку?..»
Но из кухни позвал нежный голос Алёны, и я вылез из постели, подрагивая от холода и от нервного напряжения.
В сковородке шипела яичница, был нарезан белый хлеб на доске. На столе стояла открытая банка кильки в томате (необычно для завтрака, но Алёна сказала, что ей нужно много белка).
Со сдобной булочкой всё это пошло на ура, но я почему-то никак не мог поднять на девушку глаз и упорно возил коркой хлеба по тарелке, прихлёбывая растворимый кофе.
– Не дрейфь! – вдруг сказала Алёна, заметив мою похоронную мину. – Всё будет окей!
Она сидела почти против света, наискосок к окну, с угла маленького ДВПшного столика с принтом под мрамор. Её гладкое плечо, выглянувшее из-под халата, отливало бронзой. Золотистый луч из окна, разделённого Т-образной рамой, ложился ей на висок, на блестящие пряди волос, высвечивал треугольник крыла аккуратного прямого носа, контрастно заострял грань верхней губы и скользил по розовой нижней… Короче, как ни избито звучит, но я едва мог дышать, глядя на неё. Было что-то невероятное в том, как она похорошела.
«Похоже, моё предыдущее впечатление – там, в кафе, – было ложным, и Алёна – моя ровесница. Может, старше на год, на два…»
Я улыбнулся и чмокнул её: скромно, в щёчку, чтобы не отвлекаться от настроя на рабочий день. Потом вспомнил о бутылке и стал настаивать, что её нужно спрятать. Но Алёна отмахнулась и просто сунула находку на полку прикроватной тумбочки, между каким-то хламом.
Мы оделись, вышли из дома и направились к ближайшей дороге. Было без пятнадцати семь, времени вполне хватало на длинный путь до раскопок.
Дальше нам пришлось разойтись по разным остановкам автобуса. И вскоре за Алёной приехал новенький жёлтый Икарус, идущий на побережье. Затем такой же, но белый и весь скрипучий, за мной.
Тогда ещё в салонах стояли компостеры для пробивки билетов, и покупать надо было их заранее в киоске на улице. Их отматывали от большой бобины. Бело-красные, бело-зелёные или бело-синие, в зависимости от цены поездки. Там была указана стоимость, а также номер партии, и это самое главное. Мелкие чёрные циферки на желтоватой бумаге, шестизначное число в цветной рамке. И мы искали счастливые, надеясь, что по три цифры номера в его левой и правой части совпадут если не полностью, то хотя бы частично, хоть в одной или двух зеркальных позициях по вертикальной оси. Например: двести сорок три, триста сорок один.
Выудив из кармана билет, по привычке я глянул на номер. Но там была какая-то каша без единой повторявшейся цифры. Облом.
Я щурился от яркого солнца, заливавшего салон сквозь мутные окна, высвечивавшего взвесь пыли в воздухе. Стараясь расслабиться и вести себя как ни в чём не бывало, отрешённо смотрел на пейзажи по бокам от серпантина.
Автобус лихо гнал в гору, аж подпрыгивая на кочках и сильно кренясь на поворотах. Зубчатые скалистые кряжи, где-то покрытые зеленью лохматых деревьев, а где-то совсем аккуратными, словно гребёнкой расчёсанными виноградниками, сменяли друг друга, ныряя в низины и вновь поднимаясь на холмы. Как фигурки детской игрушки – юлы с прозрачным колпаком, под которым на разных бороздках по плоскости при вращении бегут цепи пластмассовых елей наперегонки с оленями.
На фоне бархатной зелени выступали скелетно-белые гребни утёсов. Солнце, прячась за облака, посылало вниз столбы золота, обливая вершины светом и пряча низины в тень, дробя на осколки сложный пейзаж. И среди изумрудно-морского затенённого леса горели лимонно-золотистые пятна освещённой солнцем листвы.
***
В лагере всё было нормально, как и предсказала Алёна. Студенты как обычно, без спешки подтягивались к новым траншеям, лязгая инструментами и поднимая в воздух облачка пыли с утоптанной в камень земли.
Вовка встретил меня с улыбкой, но ничего не сказал. Никто не суетится, не бегал, ничего друг другу не пересказывал. Даже странно. А ведь ночные выстрелы должны были всех разбудить!
Но всё было тихо. Меня ни о чём не спрашивали, ни в чём не обвиняли. Только Александр Витальевич – наш научный руководитель – поглядывал на меня как-то недобро, сощурив серые глазки под срезом пятнистой банданы, а под чёрно-седой бородой мне мерещилась хищная ухмылка. И сторож был каким-то угрюмым, ещё мрачнее, чем раньше. Он сидел на раскладном табурете возле крепостной стены, в тени от палатки, и чистил ружьё. Я старался не смотреть на него, но и не показывать, что нарочно отвожу взгляд.
Короче, я очень нервничал, и поскорее полез подальше в траншеи раскопок, чтобы не мозолить глаза. И, как назло, оказался на том самом месте, где мы выкопали с Алёной бутылку. И, как на беду, как раз мне попалась новая, ценная и на этот раз вполне узнаваемая находка: серебряная гривна (массивное шейное украшение, а не монета). Металл был удивительно чистым, блестящим. Только в паре мест поцарапан и покрыт пятнышками окисления.
Прибежав на мой нервный возглас, все столпились вокруг и зацокали языками. Я стоял на земле на коленях, очищая находку от грязи. Подошёл научрук и присвистнул, но вроде даже не удивился.
– Ты прямо знал, где искать… – сказал он с усмешкой.
И вновь в его голосе мне послышалось что-то плохое.
Я протянул ему гривну, не решаясь глянуть в лицо, успешно пряча глаза под козырьком бейсболки. Но, отвернувшись, почувствовал его прожигающий взгляд: как раз там, где шею мою закрывал хвост длинных волос.
Препод что-то ещё говорил. Кажется, что упомянет меня в своей научной работе. А я смущённо отнекивался, искренне стремясь поскорее отделаться от опасного внимания.
К вечеру про меня наконец все забыли. Студенты и преподаватели бурно обсуждали новые находки. Кроме уже обычных керамических черепков и сосудов было обнаружено несколько железных наконечников стрел, а также не то помятая пластина доспеха, не то бронзовая табличка со следом выбитой на ней то ли надписи, а то ли узора, требовавшего дальнейшего изучения.
Научрук и эксперт-историк скрылись под большим тентом, куда относили находки и убирали в сейф. Большинство студентов собралось там же. А я, незамеченный, тихо шмыгнул вниз по склону холма, под которым проходила дорога, к остановке автобуса. Кто-то из учителей окликнул меня, предложив подвезти, но я так отчаянно замотал головой, что едва не потерял кепку.
И ещё долго меня преследовал взгляд сторожа. Он как будто нарочно взял в руки стоявший у стены карабин, положил его на колени и стал открывать-закрывать затвор, проверяя работу механизма.
Я ускорил шаг, припустив из лагеря чуть не бегом.
***
Алёна встретила меня у подъезда, обрадовав этим и удивив. Одета она была в пёстрый жёлто-белый сарафан, туго облегавший фигуру, с бретельками накрест, с принтом из больших грязно-синих спиралей. Повисла на мне, целуя.
– Ну, всё нормально?!
– Да… – выдавил я, кое-как справляясь с внезапным волнением.
– Тогда пойдём гулять, а? Устала… Эти бабки-дедки весь день! Бр-р-р!..
– Ладно… Только сумку закину…
И мы отправились на вечернюю прогулку. Поужинали в семейной столовой. Потом пошли на пляж, который к нам поближе. Народу было много, но терпимо.
Солнце пекло не так сильно, и воздух стал даже прохладным. А вода наоборот была тёплой, отливавшей в лучах солнца латунью. Мы плескались не меньше часа. Я подбрасывал Алёну из воды для нырков, и над морем звенел её смех. А когда мы вышли на берег, встретили на пляже моих одногрупников. Те с любопытством таращились на мою девушку, но после знакомства легко отпустили нас по своим делам.
Переодевшись в сухое, мы побрели по набережной, соединявшейся с кипарисовой аллей. Мимо пегих платанов, мимо белых цветов магнолии, мимо кустов сирийского гибискуса с большими лиловыми цветами и мохнатыми жёлтыми пестиками.
– Что делать будем с бутылкой?.. – не выдержав, спросил я, когда мы миновали людный бульвар и достигли края аллеи, не упиравшейся здесь в заборы прибрежных домов, а сливавшейся с реденьким лесом.
– Не знаю. Ты же специалист.
– Ну… я…
– Слушай, а она ценная, а?
Как ножом по сердцу резанули меня эти слова. Вернулись мысли о том, что Алёна – расхитительница исторических мест, окрутившая меня из корысти. Хотя… Как-то глупо получалось для профи.
Видимо, Алёна почувствовала, как сжалась моя ладонь вокруг её маленькой кисти.
– Да мне-то пофиг. Посмеялись… Приключение было… И всё! Но, может, тебе… Может, лучше…
– Подбросить её обратно?
– Ну да… – смутилась она, потупившись и замедляя шаг.
– Нет, спасибо. Нашёл уже сегодня гривну. Хватило… И так уже косо смотрят.
– О-о-о… А может… Всё же как-то удастся узнать, что это такое? Просто… Мне любопытно!
– Ну… Наверное, можно… Попробую зайти в библиотеку… Ай нет! Летом тут всё закрыто. Я бы спросил… У профессора в палатке есть книги и ксерокопии, но… Надо по обстановке смотреть…
Мы замолкли. Похоже, Алёна поняла мои опасения насчёт сторожа с научруком. А ещё существовал на раскопках негласный этикет между научным составом и студентами, когда вся слава достаётся первым, а вторым – хорошие оценки.
Но всё это было неважно. Я покрепче сжал руку девушки и поцеловал её. Мы пообнимались немного. А потом заметили, что совсем углубились в заросли можжевельника, каштанов и сосен, молодого ясеня, клёна, белой акации и розового крымского ладанника.
Вечернее солнце мягко светило сквозь зелень. Воздух ритмично звенел от пения кузнечиков. Дул свежий приятный ветер. Думать о плохом не хотелось. А вскоре мы набрели на особенную поляну. Земля здесь была устлана сломанными ветром ветвями, прошлогодней хвоей и листьями. Из-под них пробивались гроздья пушистых цветов: нежно-лиловый чабрец, розовый эспарцет, пурпурный и белый вереск, – обрамлённые, как пятнами света, серебристой листвой полыни. Вокруг витал нежный аромат лета.
Алёна охнула и долго любовалась цветами. Сначала замерла в нерешительности, а потом выбрала взглядом самую густую полянку, легко подбежала к ней, присела на корточки и стала собирать букет. Я хотел помочь, но она остановила:
– Нет. Хватит… – предъявив большую охапку розовых и лиловых цветов.
Она поднесла их к лицу, понюхала и протянула мне, щекотнув нос. Я чихнул. Посмеявшись, мы взялись за руки и отправились домой, подгоняемые в спину тёплым ветром. Лучи низкого солнца падали нам на плечи, и длинные тени тянулись из-под ног по рыжей земле. Просветы между деревьями вдруг наполнились тем загадочным опалово-лиловым маревом так запомнившихся мне южных сумерек.
Глава 3
Когда пришли домой, Алёна поискала на кухне, во что бы поставить букет. Но никаких мало-мальски приличных сосудов не было, только двухлитровые банки. Тогда она двинулась в комнату и решительно наклонилась над тумбочкой. Метнулась в ванную и… вернулась с нашей бутылкой, из которой бодро торчал пышный лиловый букет!
– Ты чего?! – возопил я. – Вдруг увидят?! Хозяйка!..
– Да не… Она придёт проверять нас только на следующей неделе. И потом… Ну какая-то кривая бутылка… Подумаешь…
– Подумаешь?!
– Да. Ты смотри, какая она гладенькая! На ней же не написано: «Я с древнегреческих раскопок!» К тому же… Надёжнее всего что-то прятать на самом видном месте!
И правда. Я прыснул от смеха. Бутылка была на вид новенькой, глянцевой, ярко-зелёной. Хоть и вся кособокая, мятая, слегка сплющенная там и сям, но… Может, это задумка художников! И лиловый букет отлично смотрелся в густо-изумрудном стекле.
Алёна поставила его на тумбочку и стала раздеваться. Хоть я видел это уже и раньше, но… всё никак не мог привыкнуть к тому, как из-под лёгкой одежды появляется загорелое тело с соблазнительными изгибами. Я подошёл и обнял её, прикоснувшись к прохладной коже.
Обычно на упругом матрасе и чистых белых простынях мы крепко засыпали в обнимку и спали до утра. Но в ту ночь мне не удалось выспаться. Я ворочался и просыпался от ярких, сюрреалистических снов. Даже запомнил одно посетившее меня видение.
Начиналось всё довольно мило: мы с Алёной, как накануне, гуляли по берегу моря, только пляж был пустым, без туристов. Даже солнце светило не ярко, а было каким-то приглушенным. Вроде его блики по-прежнему искрились на волнах, но из-под деревьев на пляж наползала густая тень, словно курящаяся дымом: как будто чернила, разлитые в воду.
И вот мы на поляне с цветами. Но это уже не душистые, пышные лиловые кисти, а какие-то корявые, мятые пучки бугристых ветвей. Словно кто-то плеснул на цветы какой-то вязкой субстанцией, так что соцветия слиплись в тяжёлые жирные гроздья, пригнувшись к земле и застыв комковатой массой.
И вдруг обстановка меняется. Я стою на той же поляне, но обычной, залитой солнцем. Вдали вздыхает море, и ветер шелестит в хвойных кронах. Алёна рядом. Я пристально смотрю на неё, поражаясь её красоте. Она совсем не такая, как наяву. Черты лица тоньше, изящней. Фигура не атлетически крепкая, а очень стройная, но с округлостями в нужных местах. Даже рост Алёны меняется. Кажется, она на глазах вытягивается вверх, и уже не едва достаёт мне головой до плеча. Нет. Теперь она выше, лицо её наравне с моим. Она с доброй улыбкой смотрит на меня огромными, ясными серо-голубыми глазами. И те кажутся на солнце зелёными.
Я вдруг задыхаюсь от нежности, притягиваю её к себе, целую. И вот мы уже опускаемся в заросли цветов… Мокрых и липких цветов. Я пытаюсь вскочить, оттолкнуться, но упираюсь взглядом в лицо девушки. А оно вдруг начинает меняться. Как на плавящемся полиэтилене, поднесённом к огню, на лице проступают чёрные пятна. Углубляются глазницы и ноздри… Широко раскрывается рот и чернеет беззубой ямой.
Провалы становятся больше и сливаются вместе, как дыры, прожигаемые перегретым металлом проектора в киноплёнке. Они начинают синхронно вращаться, и от их рваных краёв тянутся по спирали к соседним щупальца черноты.
Всё сливается в круговороте мрака. Я чувствую под ладонями плечи Алёны, ощущаю её дыхание и пытаюсь рвануться назад, выкрутиться из объятий, но тут… Передо мной разверзается устье чёрной воронки, затягивая мою голову внутрь. Я пытаюсь заорать, только челюсти сводит от тяжести. Кости трещат под давлением. И нет ничего, кроме боли, тьмы и стука крови в висках…
***
Я очнулся в холодном поту. Предрассветная синева наполняла комнату. Всё в груди больно сжалось. Я вздрогнул, заметив рядом неподвижное тело Алёны. Но пригляделся и понял, что она просто мирно спит. Её грудь под тонким одеялом вздымается и опадает. Колышется от дыхания прядь волос, упавших на щёку.
Я замотал головой, пытаясь прогнать наваждение. Сел, опустил ноги на пол. Тут мой взгляд упал на тумбочку у изголовья кровати, и сердце ёкнуло. Я не узнал букета.
Мне показалось, что из бутылки торчат комковатые ветви, которые я видел во сне. Но через миг всё пропало. Я понял, что за ночь цветы просто раскрылись сильнее, и стебли провисли под их тяжестью, так что букет стал растрёпанным.
Сумерки отступали. За окнами прояснялось, и в комнату хлынул розоватый рассвет. Мой взгляд скользнул по бутылке, бесцельно зашарил вокруг. И что-то опять показалось. Как будто кривые стенки бутылки не блестели зелёным, а были совсем прозрачным, лишь слегка искажая лучи света, проходящего сквозь стекло, и меня форму предметов за ним. Я дёрнулся, впившись взглядом в бутылку.
Но тут за спиной зашуршало. Я уже не так испугался: понял, что это Алёна ворочается, просыпаясь. Мои мысли куда-то поплыли. Я повернулся к девушке. А когда в другой раз посмотрел на бутылку, то всё было как раньше.
Алёна лежала на мягкой подушке, глядя в потолок не совсем ещё осмысленным взглядом. Потом оживилась, моргнула. Посмотрела на меня, улыбнувшись.
– С добрым утром! – хрипловато шепнула она и потянулась ко мне.
– С добрым… – не то буркнул, не то кашлянул я, но всё же склонился и чмокнул Алёну в пересохшие губы, неизменно отдающие дымом.
***
Очередной день на раскопках прошёл почти без особенностей. Находки были скромными и вполне обычными. Разнокалиберные метательные ядра, громоздкие глиняные кувшины и бой керамической посуды потоньше. Несколько стеклянных осколков. Но они были не такими, как бутылка: шершавыми и очень мутными, покрытыми въевшейся грязью, так что даже их истинный цвет сложно было определить.
Научрук не донимал меня слишком уж пристальным вниманием, а сторож был по-обычному вялым, разморённым от жары. И домой я вернулся в отличном настроении. Мы с Алёной решили не ходить сегодня на пляж. Сгоняли в магазин, купили овощей, мяса и попробовали приготовить домашний ужин: что-то вроде жаркого с гарниром и салат из капусты с консервированным тунцом. Даже взяли ко всей этой роскоши местного розового вина.
Алёна сидела за кухонным столиком напротив меня в симпатичном домашнем халатике. А я всё никак не мог сосредоточиться на ней. Стыдно сказать, но хоть мы и покупали продукты пополам, мой запас денег уже заметно истощился. Надеяться можно было разве что на зарплату с раскопок. Но там тоже были копейки, так что радоваться не приходилось.
Девушка, конечно, заметила моё мрачное настроение и попробовала меня расшевелить. Но я вяло отвечал на вопросы, не желая объяснять всё про деньги. В конце концов она поднялась, обогнула стол и шагнула ко мне, распустила пояс халата. Её загорелые ноги оказались по бокам от моих, а обнажённая грудь – прямо напротив глаз.
Снизу-вверх я заглянул ей в лицо. И мне показалось, что кожа её стала совсем безупречной. Шея была абсолютно гладкой и нежной, а загорелые плечи как будто лучились сиянием. Ну прямо какое-то колдовство!
Я обнял Алёну и придавил её к краю стола. Ещё протянул руку, чтобы задёрнуть тюль на окне, но это было бессмысленно. И мозг совсем отключился. Потом это повторилось в спальне и в душе, так что уснули мы только после часа ночи. Соседи снизу стучали по батарее, требуя тишины, но нам было наплевать. Хорошо, что никто не вызвал милицию.
***
Перед рассветом я снова проснулся. Алёна сопела рядом, и взгляд мой метнулся к бутылке. Мне показалось… Нет, что-то явно было не так со стеклом! Да и букет стал пышнее, хотя, пожалуй, куда уж? Сколько можно распускаться цветам? Я несмело протянул руку и коснулся прохладного глянца. Ничего не произошло. Тогда я поднёс бутылку к глазам.
Странно. Стекло, недавно казавшееся абсолютно прозрачным, сейчас было таким тёмным, что я не видел стеблей цветов. Я вскочил, рванулся к окну. Глянул на просвет…
Опять ничего! То есть нет… Я видел сквозь кривые стенки бутылки размытые контуры деревьев, дома?… Но вот не было там никаких стеблей! Даже тени от них! Ни намёка!
Кровь ударила мне в виски, сердце сжалось и забилось быстрее. Я метнулся на кухню, выдернул из бутылки проклятый букет и бросил в ведро. Вроде было сопротивление стеблей, как будто их что-то держало. Застряли в кривом горлышке?
Я снова посмотрел сквозь бутылку. И стекло совсем прояснилось. Стало почти бесцветным и не искривляло предметы. Обстановку маленькой кухни было видно без искажений!
«Наверное, стебли букета давали густую тень, отражаясь в стенках горлышка, и стекло потемнело от них…»
Но тут я повернулся и глянул сквозь бутылку на комнату и… всё внутри у меня перевернулось.
Уже светало, и видно было куда лучше, чем раньше. Но комнату я не узнал. Не увидел ни кровати, ни шкафа, ни тумбочки…
Хотя нет. Я видел… но всё было какое-то… вывернутое наизнанку! Левая половина комнаты – на месте правой, но и сами эти половинки «отзеркалены»: вещи, что должны быть сверху, оказались внизу, и наоборот. Половина кровати висела в левом углу на потолке, а вторая половина – справа. Какой-то поломанный шкаф темнел между ними. Сбоку из пола торчал обрывок люстры… И по центру все эти куски сливались в невероятную кашу, во фрактальный хаос калейдоскопа: слипшиеся друг с другом осколки вдребезги разбитой реальности.
Я вздрогнул и чуть не выронил бутылку. Моё предплечье обвили нежные руки Алёны. Даже и не заметил, когда она проснулась и подошла ко мне! Сердце в груди стучало словно паровой молот. Я кое-как опустил дрожащую руку с бутылкой.
– Чего ты? – спросила девушка, пристально на меня глядя.
– Ничего, всё окей…
Я выдавил из себя улыбку, хотя онемевшие губы не слушались. Приобнял Алёну, погладил по спине, положил подбородок ей на макушку (украдкой осмотрев комнату и убедившись, что всё как обычно). Подумал, что просто мог повернуть бутылку особо кривой стороной, так что изгибы стекла покрошили изображение в фарш.
Алёна забрала артефакт у меня из рук. Ничего не спросив, поставила обратно на тумбочку. Заметила и цветы в ведре, но промолчала. Потом, после завтрака, я увидел на кухонном столике банку с этими цветами. Бутылка осталась в спальне. Одеваясь на работу, я пробовал спрятать её на полку тумбочки, но когда пришёл вечером, понял, что это бесполезно: она была опять на виду. И опять с букетом цветов. Алёна где-то успела нарвать новый, такой же сиреневый. Но на этот раз к лиловым цветам прибавилась золотистая кашка, сиявшая на фоне пурпура кусочками солнца.
Алёна не дала мне сказать и слова: сразу потащила в постель. Я пытался возражать, но она была просто неистовой. Я обалдел, и все мысли из головы снова вылетели. Спальню заполнили стоны и стук соседей по батарее.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68819712) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Елена Григорьева
Тип: электронная книга
Жанр: Ужасы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 30.09.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Я поехал на практику от нашего института. Над морем когда-то стояла античная крепость, и мы разбили палаточный лагерь на склоне холма. Кто же знал, что прогулки по пляжу приведут к такому? Не думал, что найду не реликвию, а живого человека, способного превратить мою жизнь в кошмар!.. Почему она такая? И что вечно происходит вокруг этой находки? Я ночью просыпаюсь в холодном поту, пытаясь разобраться, в чём дело. Но она… оно… они… Они мучают меня и морочат, не давая вырваться на свободу! Никак не выпустят из своих бездонных объятий… Смогу ли… Смогу ли я освободиться, сбежать? И хватит ли одной жизни, чтобы разгадать эту тайну? Узнать, что же такое нашёл я… Что сковало меня неразрывными чарами, не давая трезво взглянуть на разбитую вдребезги явь…