Главная страница | Научная фантастика | Потолок гравитационного колодца

Потолок гравитационного колодца
Анатолий Турьянский


Мир, затронутый Конфликтом, который произошел двадцать лет назад. Провинциальная планетарная система, оказавшаяся в изоляции из-за последствий военных действий. Конфликт затронул все системы планеты, начиная с подземного Бункера и заканчивая орбитальной спутниковой группировкой. Поколение Бункерных детей взращивается на идеях подчинения Старшим и выживании, т.к. считается, что они единственные, кто остался жив на планете. Они должны стать продолжателями человеческого рода. Но произошло событие, которые приподняло завесу тайн и заставило многих спросить себя: подчиниться или нет?





Анатолий Турьянский

Потолок гравитационного колодца





Пролог




Настоящее время.

"Элен, ты готова с нами поделиться?" – спросил Старший. Она неловко пожала плечами. Шестнадцать лет назад Элен думала, что эта ежегодная традиция станет рутиной, но каждый год взгляды детей возвращали ее в прошлое и как будто заставляли проживать это раз за разом.

"Это не обязательно. Если ты не готова, просто скажи, и мы пропустим эту часть."– продолжил Старший. Дети даже не шелохнулись. Каждый год ей попадались как знакомые лица, так и новые, кто-то ради этого события даже приезжал с других уровней. Как перед ними откажешься?

"Я готова."– сухо сказала она. Старший налил ей стакан воды, отступил и приглушил освещение. Все началось с привычного вопроса одного из детей. Элен уже не видела лица ребенка, она была там, двадцать лет назад. "Что ты делала в утро Дня Удара?" – услышала она словно в полусне.

День Удара.

Элен проснулась от барабанного стука в дверь. Она была в студенческом общежитии, в самом центре своей веселой и хаотичной студенческой жизни. Очень тяжело проснуться и собраться с мыслями, если уснул всего пару часов назад. А часы показывали лишь какие-то жалкие десять утра. Стук не прекращался. "Да иду я, иду!" – прорычала Элен в сторону двери, собирая одежду с пола. За дверью оказался друг семьи – Дарон, в летном комбинезоне, раскрасневшийся и какой-то испуганный. "Ты чего, Дарон? Что-то случилось?" – в голове Элен испуганно пронеслось что-то про родителей. Дарон вперил мрачный взгляд куда-то в район подбородка Элен. "Элен. Я не испытываю никакого удовольствия, вторгаясь в твою жизнь. Но я поклялся твоему отцу, что если у меня будет хоть малейшее подозрение, что твоей жизни что-то угрожает, то я сделаю все, что могу для ее спасения. Я не хочу пугать тебя, но у меня есть подозрения и я считаю, что сегодняшнее утро нам нужно встретить в воздухе. Ты идешь?". Элен скривилась. Ей резко захотелось обматерить Дарона с его подозрениями, испуганной физиономией и некстати разыгравшейся паранойе. Она глубоко вдохнула и выдохнула, проделала это достаточное количество раз, пока желание ударить Дарона по голове не утихло. Она прокрутила в голове последние услышанные новости – новая военная операция в Красивом Колодце, большой сбой на Дальних Шахтах, куда пришла партия дефектных роботов, мелкие новости про обвалы на колониальных рынках. Ничего, что вызвало бы панику. "Так, Дарон" – Элен посочувствовала ему, родители не удосужились рассказать подробности их дружбы: "Я готова один раз" – она потрясла в воздухе указательным пальцем: "Поучаствовать в хрен там знает чем. Но чтобы к пяти вечера я была тут. И никаких разговоров – я очень устала." Дарон облегченно кивнул и сдвинулся в сторону от дверного проема, намекая, что нужно идти. Элен вернулась в комнату и собрала все самое важное в наплечную сумку, заперла комнату и они почти бегом спустились, где их поджидал заведенный внедорожник.

"Кажется, кто-то очень спешит." – хмуро подумала Элен, глядя на проносившиеся деревья в окне. Дарон гнал выше разрешенной скорости и параллельно ухитрялся разговаривать по вокс-связи: "Да, да я понимаю, что внезапно, но очень хочу покатать племянницу. У нее сегодня день рождения. Да, мой флаер. Да, вылет через полчаса." – слышались раздраженные реплики. Под визг шин у контрольно-пропускного пункта он наконец-то отключился от связи, видимо, получив добро. Пробежав мимо кафетерия, где Элен тоскливо посмотрела на кофейный автомат, они забежали в ангар с флаером. На заднем сиденье внедорожника Элен успела переодеться в летный комбинезон, десяток раз больно ударившись на ухабах, то копчиком о сиденье, то головой о крышу. Плюхнулась в кресло, пристегнула ремень и устало сползла на них. "Все, дальше можно отдыхать. И что ему только в голову пришло?" – Элен закрыла глаза и открыла их уже когда ее немилосердно тряхнуло от того, что флаер взлетел. Дарон взглянул на нее и вернулся к управлению флаером. Это было странно, вообще-то, во флаере практически все автоматизированно, управлять вручную особо и нечем. Только сейчас она оглядела кокпит и заметила множество странных изменений. В боковых консолях были незнакомые приборы, часть выглядела самодельными. В кабине были дополнительные ребра жесткости, как будто Дарон выполнял на нем фигуры высшего пилотажа. Элен внезапно испугалась. Она доверяла ему, т.к. знала с детства. Но выглядело так, словно он сошел с ума и решил разбиться вместе с ней. С испугом вытряхнуло всю усталость и недосып.

Сердце гулко застучало и Элен сгруппировалась в кресле. Она внезапно вспомнила, что у флаера были загружены боковые спонсоны, которые вообще не предусмотрены в этой модели. Дарон кивнул ей, чтобы она включила вокс-связь в летном комбинезоне. "Все случится в ближайшие двадцать минут. Если ничего не произойдет, мы вернемся в город, я извинюсь и оплачу обед, идет?" – услышала она в динамиках. "Дарон." – дыхание у Элен прервалось: "Что случится?". Он неопределенно помахал рукой, показывая, что не хочет говорить об этом. Элен решила зайти с другой стороны: "Дарон, что в спонсонах?". Он криво ухмыльнулся, довольный, что она заметила: "Твердотопливные бустеры." Элен знатно и от души мысленно проматерилась. Было похоже, что он таки свихнулся. Твердотопливные бустеры – это дешевый способ разогнаться в воздухе, но еще это шанс взорваться, к тому же запущенный бустер не остановить после запуска, только сбросить. И она вообще ни разу не слышала, чтобы кто-то летал с бустерами на флаере. Она начала очень сильно сожалеть о том, что согласилась с ним поехать. Вдруг в вокс-связи возник чужой голос оператора с авиабазы: "Дарон, это база. Твое разрешение на взлет аннулировано. В конфигурацию флаера были внесены незарегистрированные изменения. Повторяю, подтверждение полета отозвано". Оператор выждал минуту, и не выдержал: "Ты дурак, Дарон? Сажай машину, Кирилл в ярости". Дарон вздохнул и ответил: "Ничего, старик выдержит. Я посажу машину через полчаса, если ничего не произойдет. Но если я прав, то твоя жизнь скоро очень сильно изменится, желаю удачи в ней!" – и отключил вокс-связь.

Элен почувствовала слабость в животе, действия Дарона уже тянули на уголовное преступление. Только сейчас она обратила внимание на таймер обратного отсчета, на котором оставалось меньше двух минут. Она зачарованно смотрела на убегающее время, пока на двадцать шестой секунде не отвлеклась на резкую вспышку. Где-то очень далеко от них из облаков стремился к земле болид, оставляющий за собой плотную белую линию. Кажется, он был не один. Элен не успела ничего увидеть, потому что ее с такой силой вжало в сиденье, что летный комбинезон сжался, не допуская оттока крови, губы бесконтрольно разъехались, а зрение потемнело. Она услышала дикий хохот Дарона под завывание твердотопливных бустеров, которые и дали такое резкое ускорение. Флаер скрипел и вибрировал, Элен молилась, чтобы он выдержал такое ускорение. Активировался прибор на боковой консоли, зазвучал мужской голос: "Гамма-всплеск, три и семь, направление сто двадцать. Гамма-всплеск, четыре и один, направление девяносто." Его прервал другой, еще более монотонный: "Магнитуда три и четыре, станция альянс, источник не известен". Дарон повернулся к ней. Он уже не хохотал и выглядел года на четыре старше чем утром. "Начался конфликт, Элен. Мне очень, очень жаль. Мы летим к Бункеру."

Ребенок, сидевший слева от нее пошевелился и не выдержал – "Ты видела небо? Оно, что правда существует?". Элена слабо улыбнулась. Каждый год находится один ребенок, который задает этот вопрос. "Да, дорогой, оно существует" – как можно мягче сказала она. Она не видела неба уже двадцать лет, но верила, что оно обязательно должно было остаться. Старший, следивший за группой пошевелился и активировал основной свет. Элен взяла стакан воды. Ее традиционный рассказ окончен.






Глава 1. Небеса



Полет

Настоящее время

Сначала был сильный удар. Это Эдвард помнил. Потом сквозь скрежет и гул заверещала аварийная сирена. Зажглось аварийное освещение. Думать было очень сложно. Виски жутко ныли, кровь из носа все никак не останавливалась и затекала в скафандр. Хотелось расслабиться, закрыть глаза и потерять сознание… Но было нельзя. Какая-то мысль удерживала Эдварда от этого. Какая-то ответственность. Единственное, что он придумал – открыть глаза. Помещение все так же заливал красный свет, который зажегся после сильного удара. Удара? Какого удара? Обшивка… Он вспомнил как что-то пропороло обшивку и началась разгерметизация. Разгерметизация… Слова приходили на ум холодные, тяжелые и боль в голове от этого только усиливалась. Не обращая внимания на боль, он аккуратно повернул голову и увидел в соседних креслах Кси и Эна. Внезапно он все вспомнил – отстыковка, снижение до плотных слоев атмосферы, торможение и этот неожиданный удар. Он находится в шаттле "Орион" и они возвращаются домой. Возвращались… Эдвард запаниковал – нельзя было медлить ни секунды, выход из штатной траектории приземления скорее всего закончится их смертью, но может быть еще есть шанс спастись?

Большая часть автоматики не работала. Весь экипаж был одет в легкие скафандры на случай внештатной декомпрессии и на обзорное стекло шлема – визор – обычно выводится вся статистика полета. В данный момент там должен был быть список повреждений. И он должен был быть внушительным. Но ничего не было, только в углу горел значок отсутствия соединения с кораблем. Была еще информации о состоянии экипажа – биотелеметрия со скафандра Эдварда и остальных. Телеметрия Кси и Эна выглядела неплохо, хотя они все еще были без сознания. Как и в любом сложном техническом объекте, наиболее важные системы шаттла были множество раз продублированы. Эдвард нащупал под сиденьем систему аварийного доступа и подключил её к разъему на правой рукавице. Визор тут же заполнила куча сообщений о нарушениях в работе систем корабля. Главный блок управления полетом отключился, вместо него работала резервная расчетная машина. Просматривать все сообщения смысла не было, поэтому Эдвард вывел на визор схематическую модель корабля. Хотя системы и были продублированы, основные модули и их дубли оказались сконцентрированы с поврежденной стороны корабля. Часть систем повредило непосредственно ударом, часть – осколками, возникшими из-за катастрофы, с остальными были перебиты соединяющие их кабели. Картина неутешительная. “Черт!” – прокричал Эд в радио, неуверенный, что кто-то слышит – “Ты же обещал выполнить желание!”. “Ваше желание исполнено” – прошелестел тихий голос в динамиках. Но Эд не был уверен в том, действительно ли он что-то слышал. Внезапно запустилась программа корректировки полета, хотя Эд ничего не делал. Он попытался получить доступ к управлению, но система была заблокирована. Заработали двигатели корректировки курса и появившаяся перегрузка лишила Эдварда сознания. Кси и Эн только успели прийти в себя как весь экипаж катапультировало из шаттла прямо в снежную пургу.


Приземление

Шум эфира напоминает прибой. Накатывающие звуки волн статики, которым не мешают ни крики чаек, ни дуновение ветра. Пустота, сплошная пустота. Мертвые строчки ползли по экрану, показывая, как передается аварийный сигнал по различным частотам, но это было бессмысленно. Никто не ответит, и никто не придет на помощь. Эдвард устало закрыл глаза. Он так вымотался… Открыв глаза он увидел всю ту же картину: холодная снежная пустошь, обрамленная мрачным, беспросветным лесом. Ветер метет снежную пыль от одного края мрачно стоящего перед ними леса и до другого. Как тусклый черно-белый дисплей, вмещающий в себя море цифрового шума, так и эта снежная пустыня из-за наступивших сумерек не несет в себе цвета для пытливого взора, пытающегося пробиться сквозь метель. Но даже если метель и утихнет, будет видно только одно – стену лесу, однородно черную на фоне снега и пасмурного неба.

И три черные фигурки, идущие сквозь метель.


Запись I

Начало – это самое сложное. Мне тяжело на сердце, мысли тревожно мелькают передо мной, вторя разыгравшейся вьюге, через которую мы идем.

Голод и холод очень похожи друг на друга тем, что, как и любое неудобство, подчиняют себе все мысли. Вместе они представляют собой совсем уж страшную смесь и я это узнала на собственном опыте. Холод стал осью моего существования, жизнь стала измеряться тем, насколько согрелся, ты размышляешь об этом постоянно. Он как верный спутник постоянно высасывает силы и с этим можно было бы бороться: хорошей порцией пищи, кружкой горячего чая, согревающим дружеским разговором. Но холоду вторит голод, о чае можно только мечтать и мы слишком обессилели и отчаялись, чтобы разговаривать. С каждым днем с этим все сложнее справляться. Я просыпаюсь с мыслями о том, что мне холодно, жутко хочется есть и меня окружает все тот же унылый пейзаж из снежных пиков. Так уже продолжается пятый день. Чтобы отвлечься и не сойти с ума я решила написать этот дневник. Я подумала, что, когда мы умрем в этих горах, от меня останутся хотя бы эти записи. О том, кто мы такие и как оказались здесь. Но мне пора идти, я вернусь к тебе позже, дневник.



Кси, с видимым усилием поднялась и вышла из палатки. Эн и Эдвард начали паковать вещи. Сил разговаривать между собой уже не осталось. Они втроем молча сложили палатку.


Запись II



Недостатка в воде нет, можно растопить ближайший сугроб и напиться. Аварийного запаса еды при минимальном расходе хватит недели на две. Батарей в скафандре при минимизации затрат хватит на неделю – полторы максимум. Но что будет потом? Мы не можем позволить себе остановиться. Нужно выйти из гор, пока есть еда и нас согревают скафандры. А ведь они еще и подкачивают воздух в костюм, поддерживая нормальное давление, иначе нам бы пришлось дышать разреженным горным воздухом, который повсюду нас окружает. Благодаря встроенным картам мы не потеряемся и знаем, где находится наша цель – Бореалис. Это горный фуникулер, на котором мы сможем спуститься вниз, туда, где теплее и есть леса с животными. Возможно с людьми. Осталось только дойти. И молиться, чтобы фуникулер работал. Первые дни я старалась не думать о том, что будет если фуникулер будет разрушен или просто не заработает. Но сейчас нет сил думать. Я просто переставляю ноги. Подъемы и спуски стираются из памяти, как только мы их проходим. Когда все, включая меня, начинают валиться с ног от усталости, я останавливаюсь, мы разворачиваем палатку и ложимся рядом друг с другом, чтобы сохранить больше тепла. Спим, пока нас не разбудят системы скафандра, грызем утреннюю порцию пайков и идем дальше. Над нами висит опасность не откопаться утром. Но так ли это страшно в конце то концов? Можно будет наконец отдохнуть от этого изнурительного марш-броска, включить обогрев скафандра на полную, доесть пайки и заснуть. И надеяться, что больше не проснешься.

Но, из раза в раз, мы поднимаемся. И идем. Если бы не дата на обзорном стекле шлема по утрам, я бы потеряла счет дням. Мы как проклятые автоматы идем сквозь пургу, не дающую посмотреть, что происходит в паре ближайших метров. Когда пурга стихает, идем сквозь величественный вид горных пиков в чистом горном воздухе. В такие моменты мы видим, что между нами и нашей целью лежит бесконечно белая и немилосердно слепящая снежная пустыня.

Иногда передо мной проносятся лица тех, кто жил со мной в Обители. Они что-то говорят мне, раздраженно спрашивают, но я не понимаю. Когда я сплю, я снова и снова катапультируюсь из шаттла и с криком просыпаюсь. Я уже не могу с полной уверенностью отличить где сон, а где реальность. Я словно бледная тень самой себя прошлой. Я чувствую голод не только из-за того, что мы сократили потребление пайков до минимума. Не хватает общения, новых событий, изменений, информации, связных и четких мыслей. Я мечтаю снова управлять шаттлом в космосе, хотя знаю, что его останки уже давно догорели и похоронены под толстым слоем снега.


Запись III



Мы родились со знанием того, что полетим. Мы видели во снах, как наш старенький шаттл однажды будет стоять на стартовой площадке, как горючее будет литься в баки, пока они не наполнятся, как наши аккаунты в социальной сети Центра будут заморожены под статусом: находятся на орбите. Как каждый из нас сидит в кресле и ждет того момента, когда твое сердце застучит из-за стартового ускорения, вдавливающего тебя в пилотное кресло. Как дюзы выплеснут яркое радостное пламя и корабль умчится в небо. Все мы жили одним, и в то же время – разным. Кто-то мечтал о черном бархате космоса с остро мерцающими звездочками, кто-то – о сказочных богатствах технологий и информации, запечатанных на орбите, а чей-то задумчивый взор смотрел еще дальше – в глубокий космос. Мы, как дети первобытных племен, всматривались в небо и видели отражения самих себя в звездах и ночной синеве неба. Я помню, как первый раз взглянула в телескоп и увидела созвездие, которое никогда не видела на небе своими глазами ни до, ни после. С каким-то ужасом я осознала, что вот он – бескрайний космос и даже то грандиозное небо, что я вижу каждую ночь, всего лишь часть этого мира.

И в то же время мы были острием науки, нас готовили лучшие учителя. Мы изучали все, начиная с небесной механики и социологии и заканчивая гончарным искусством и разделкой животных. Мы не были воителями. Мы должны были стать Правителями на Орбите и вернуть планету в эпоху изобилия и мира. Мы были надеждой и шансом на спасение этой планеты после Конфликта. Но как сказано в одной книге: "Если не умеешь рычать, то не найдешь свою стаю". И мы готовы были рычать, убивать или умирать. По крайней мере мы не задумывались, что это значит.

Мы были спасением от безумия, лекарством от иррациональности. Мы мечтали о том, что разум победит дикость, жизнь – смерть, добро – зло. И вот, теперь, мы на поверхности, шаттл разбит и, если верить услышанному, большая часть спутников попросту похищена с орбиты.

Мы жили, учились и мечтали в Центре – в одной из оставшихся нетронутыми обителей жизни. На самом деле другой такого места мы не знали, поэтому многие считали ее де-факто единственной. Обитель – звучит гордо, но на самом деле – это небольшая научная база с крохотной обсерваторией, затерянная высоко в горах. Она была рассчитана содержать не больше пятнадцати человек, но позже к ней пристроили небольшой флигель с казармой, где могли размещаться туристы и ученые, ценящие возможность провести время высоко в горах, вдали от шумных и ярких городов и увидеть созвездия дальнего космоса старинным способом: собственными глазами через оптический телескоп. Сейчас, нас тут порядка пятидесяти человек и это предел для нашей Обители. То есть было пятьдесят.

Мы живем скромно, но, когда я думаю о грандиозных кладбищах из спекшегося бетона, стекла и гравия на месте бывших городов, жизнь в Обители кажется немыслимо огромным даром. У нас есть небольшой транспортный флаер и, однажды, нас, детей взяли на борт, чтобы показать останки ближайшего мегаполиса прошлого. Еще на подлете к городу, я увидела простирающееся подо мной поле из неровной антрацитовой земли, усеянное обломками зданий. И ни капли растительности. Там не было ничего кроме смерти. Но даже смерть была какой-то просроченной, пустой. Мы лишь вскользь задели пустошь на месте мегаполиса и развернулись, чтобы вернуться в Центр. Я видела все это не очень долго, потому что не выдержала и разрыдалась. Я не хотела этого видеть. Тогда я не понимала, зачем нам это показали. Но сейчас думаю, что никто не хотел нас ранить. Тогда был достаточный запас топлива и флаер был в хорошем состоянии. Сегодня такой облет мы бы не смогли себе позволить. Я благодарна, что они показали нам братскую могилу наших предков. Я не знаю и не помню их лиц. Но я хотя бы видела то, что от них осталось. Я помню, что в тот день я поссорилась с Эдом, который отнял мою игрушку. Он улетел с первым рейсом. Флаер был небольшой и даже детей он мог взять ограниченное количество на борт. Когда они вернулись, я мельком увидела, как выходит их группа, прежде чем погрузилась наша. Все были сильно расстроены, а Эд словно посерел. Мы даже не успели уловить взгляд друг друга как флаер взлетел. Когда я увидела огромную, простирающуюся за горизонт пустошь я все поняла. Все проблемы, обиды, мечты, занимавшие меня, тогда вдруг потеряли смысл. Я вдруг поняла, как это хорошо – жить в нашей обители, видеть улыбки взрослых и ребят, жевать безвкусную кашу по утрам, ругаться с учителями, делать скучное домашнее задание. Когда мы вернулись, мне полегчало, сама спустилась и практически не плакала. Эд, мрачный и раскрасневшийся, встретил меня на взлетно-посадочной площадке. Он протянул мне отнятую игрушку, обнял и поцеловал в лоб. Нам тогда было по девять лет, кажется.


Запись IV

У меня остались еще два драгоценных воспоминания от прежних времен. О моем отце и моей матери. Первое из них – сон, который до сих пор мне иногда снится. Синее бескрайнее море. Я лечу на военном патрульном флаере. Справа и слева относительно курса цепью разошлись дроны, сканирующие поверхность моря. Только что по всему флоту прошел сигнал "боевая готовность" и первым делом выслали всех разведчиков для контроля ближайшей акватории. Сердцу неспокойно, но я за штурвалом боевого корабля и знаю, что нужно делать. Безбрежную синеву океана ничего не нарушает, пока автоматика не сигнализирует об аномалии окраски воды. Дроны не отвечают ничего вразумительного, и я закладываю резкий вираж вправо. Двигатель выходит на форсированную мощность, и меня вдавливает в кресло. Приятно, похоже на полет в космос. Я набираю высоту для лучшего обзора. Одного взгляда хватает, чтобы все понять – подлодка, идущая недалеко от берега, выбросила аварийный буй и выпустила масляное пятно, чтобы привлечь внимание. Я всегда испытывала невольное уважение к подводникам – они словно на космическом корабле, большую часть службы проводят в замкнутом пространстве переборок, оборудования и контрольного центра. Это тоже похоже на полет в космическом корабле. И я не знаю, что страшнее – быть там внизу – под давящей толщей воды, или наверху – за атмосферой, где небо ослепительно черное и лишь планета сверкает цветами жизни. Но я бы выбрала второе.

Я не знаю почему они выбросили аварийный буй, я даже не знаю кому принадлежит подлодка и страшно за тех, кто ждет помощи там, внизу. Но еще страшнее мысль, что это лишь начало длинной цепочки будущих событий. И спустя пару мгновений я получаю подтверждение. Прямо на моих глазах вся электроника гаснет, двигатели, судя по стихающему шуму, переходят в пониженный режим работы и мой флаер начинает терять высоту. Чтобы не глотать воду в океане вместе с моими дронами я рву предохранительную скобу и дергаю за сброс. Короткое стаккато пиропатронов, сбрасывающих когда-то дорогостоящее, но уже бесполезное оборудование в море. Вместо привычных дисплеев, передо мной просто кусок бронестекла – обзорное окно и примитивный штурвал ручного управления. «Примитивный – не значит плохой», – с этими мыслями я тяну на себя штурвал и двигатели заходятся в реве, останавливая мое падение. Еще пару секунд – и флаер, разворачиваясь, летит к берегу. Я перехожу на сверхзвук, что прямо запрещено всеми инструкциями. Я не знаю, есть ли позади меня след ядерного удара, или это только последствия электромагнитного оружия. Все это не важно. У меня в голове только одна мысль: семья.

Вторая моя драгоценность – это рассказ. Мой дедушка, передал его кому-то, этот кто-то – взрослому из Центра и уже после этого он достался мне в наследство. Этот рассказ передавался невзначай, может за барной стойкой между второй и третьей бутылкой пива. Может быть на вечеринке, когда не нашлось что еще рассказать. А может в близкой дружеской беседе где каждое слово – от сердца – и поэтому ценится очень высоко. Никто в том мире – до Конфликта – не придавал особой ценности рассказам. Их было больше чем людей в том мире и всегда можно было рассказать что-то еще. Когда он дошел до меня, я поняла две вещи. Первая – что я не знаю, какой был рассказ в начале. Человеческая память избирательна. Рассказчики невольно приукрашают одни детали и опускали другие. И второе: что все это не важно. Что этот рассказ о моих родителях – одна из самых важных вещей, что у меня есть. Если рассказ, конечно, можно назвать вещью.

Рассказ начинается с придорожного бара. Где-то в таких же горах, в каких стоит наша Обитель, мои родители решили остановиться в придорожном баре. Он был небольшой: десяток грубо сколоченных столов со стульями, пара электрических ламп. Почему они вообще там оказались – Люди С Орбиты? Только живя наверху, прикасаясь головой к ионосфере, можно понять тягу к простому, человеческому быту, не связанному с электроникой, сетями, космосом. К миру, в котором не говорят об орбитальном маневрировании, космическом излучении и эскалации напряженности. Где просто живут. И они взяли меня туда с собой, чтобы показать это. Потому что мы были семьей. Может быть именно это мне нравится в рассказе больше всего?

Костюмы, которые обычно одевают на орбитальных станциях, медленно мерцают в полумраке бара. Один из них вернулся с Орбиты, другому только предстояло туда полететь. Они не оставляли меня одну и честно делили тягу к космосу с любовью ко мне. Они ждали, когда я подрасту и смогу однажды полететь с ними туда, где небо непроглядно-черное, где звезды не мерцают, а колют глаза, а Солнце – ослепительно яркое. А в небольшие промежутки между вахтами мама и папа были со мной и мы путешествовали. В тот раз мне было три или четыре года. Я, возможно, даже смутно помню, как сидела на деревянной скамейке в баре. Или я это уже придумала себе? Не важно.

Дедушка обычно улыбался, доходя до этого момента. А я ведь даже не знаю чей он отец – моего папы или мамы? Время стерло все это, как и тот мир, о котором взрослые с горечью иногда рассказывают. Мы сидели за столом, негромко работало встроенное в костюмы радио, по нему передавались последние сводки стыковок-отстыковок, шутливые замечания радио-диджеев на орбите, обрывки разговоров штурманов, объявления о отправке очередного рейса в глубокий космос. Отец шутливо сказал, что орбита засасывает не хуже гравитационного колодца и отключил радио. И вовремя –  в бар пришла вечерняя музыкальная группа и стала настраивать оборудование. Мало кто из Нижнего мира задумывается о том, что на Орбите могут быть семьи. Космос до сих воспринимается как исконно мужская работа, хотя женщины могут там работать и штурманами, и механиками, и даже командирами кораблей. Я тогда плохо понимала в чем разница между работой внизу и на орбите, но уже гордилась своим детским комбинезоном с нашитой острой стрелочкой, показывающей вверх.

В баре возникла медленная тягучая музыка и отец пригласил маму на танец. Я хорошо представляю себе эту сцену: как они танцуют, как орбитальные костюмы начинают асинхронно мерцать, реагируя на содержание алкоголя в крови, как все, включая меня смотрят на них. Дед говорил, что ничего красивее в жизни он не видел. Что в тот момент он понял, что все испытания, которые он пережил в жизни, были не зря. Что в тот момент он уверовал в жизнь, которая всегда выше смерти. Интересно, почувствую ли я что-то схожее когда-нибудь?


Запись V

Все началось с общего собрания в главном зале. Такие собрания проводились редко, поэтому все немного волновались, когда входили и рассаживались. Я вообще умудрилась опоздать и стояла позади всех. Али словно разъяренный тигр ходил с микрофоном и комментировал данные, выводящиеся на главный экран: “Согласно моим наблюдениям, за прошедшие девять лет расконсервированные коммерческие спутники компании ТехМос утилизировали порядка девяноста процентов от общего количества объектов на орбите, классифицированных как космический мусор – Али обвел аудиторию взглядом и тяжело выдохнул – и я не знаю, как это объяснить.

Все застыли.

Я почувствовала себя как-то не так. Один из самых уважаемых учителей не знал, что творится на орбите? Как такое может быть? Кто вообще тогда может что-то знать?

Через неделю началась подготовка к полету. Все системы шаттла были проверены и работали в штатном режиме. Ограниченный срок хранения топлива подходил к концу. Небо и космос над нами были чистыми. Спутниковая группировка рассредоточена по орбите, а мать-корабль, согласно плану полета, должна была пройти по выгодной для нас траектории через месяц. Через корабль-мать мы могли получить доступ к большей части спутников на орбите и начать отстраивать жизнь на этой планете заново. Были выбраны двенадцать добровольцев: основной экипаж и дублеры. Когда объявили мое имя, я сжала руки под партой так сильно, что ногти впились в ладони, а мысленно передо мной уже отделялись последние ступени шаттла и мы выходили в открытое и чистое пространство космоса. Мы полетим! Нас ждала интенсивная предстартовая подготовка. Вскоре экипаж и дублеров отвезли на место старта, где был бассейн для отработки действий в условиях микрогравитации. Мы приступили к долгим и выматывающим тренировкам.

Не хочу писать о взлете. Было страшно до жути, меня тошнило, а когда мы оказались в условиях микрогравитации, мне казалось, что внутренние органы перемещаются внутри меня. В конце концов самое важное случилось после него. Наш шаттл подошел к мать-кораблю, который на таком расстоянии затмил собой Солнце и большую часть звездного неба в иллюминаторах. Когда скорости выровнялись и включились вмонтированные в корпус прожекторы я увидела люк аварийного шлюза. Через него и предстояло войти. Этот корабль был законсервирован в штатном порядке, для его полной расконсервации было необходимо состыковаться на фирменном корабле техподдержки ТехМос и обменяться зашифрованной информацией. Таких кораблей скорее всего в системе и не осталось. Но нам повезло – информация о ключе аварийного допуска к мать-кораблю был найден в резервной копии архива гражданской обороны, найденного в развалинах одного из военных объектов. После того как большая часть опасной пыли осела, наши учителя потратили немало топлива облетая ближайшие населенные пункты и, по сути, мародерничая. Об этом ключе из нашего экипажа знали трое – технический специалист: Тэрм, командир корабля: Карн и я – субкомандир корабля. Я выслушала инструктаж, но не сразу поверила. Этот ключ действительно был настоящим, физическим ключом – перфорированный металлический прямоугольник, длиной с карандаш и шириной со спичечный коробок. Он был выточен в обители по схемам из архива. И компьютер, в который надо ввести этот ключ, вроде бы и не компьютер вовсе, по крайней мере он работает не на электричестве как все нормальные устройства, а на сжатом воздухе! Все в этом космосе не как у людей!

В комм-линке раздался уверенный голос Карна: “Орион, внимание! Готовность номер один! Экипажу провести проверку всех систем скафандра! Высадка в аварийный шлюз согласно расписанию через шесть минут! Я моргнула, вызывая меню на визоре и запустила тесты:

Герметичность – ок!

Телеметрия – ок!

Радио-модули:

МБР – ок!

МДР – ок!

РЛ – ок!

Система жизнеобеспечения – ок!

Заряд встроенных батарей – 83% ~1680 ок!

Регенерация воздуха – обеспечивается; резерв – 15% ок!

Регенерация воды – обеспечивается; резерв – 10% ок!

Все тесты пройдены – ок!

Согласно плану полета, я как субкомандир оставалась на борту с большей частью экипажа, а Карн с Тэрмом вершили главное таинство – открывали злосчастный аварийный шлюз. Впрочем, как выразился Карн – “чтобы нам не было скучно”, он смонтировал на левом плече камеру, и мы могли насладиться процессом вскрытия шлюза. Я смотрела на монитор краем глаза, потому что все равно мало что понимала в происходящем и вряд ли могла им помочь. Они вдвоем выкрутили шесть здоровенных, окрашенных в оранжевый цвет, болтов и смогли открыть скрытую консоль, на которой не было ничего, кроме крупных металлических клавиш и прорези для ключа. Я почувствовала разочарование и отвернулась от монитора, наблюдая как солнечный диск показывается с другой стороны станции. Изображение на камере резко дернулось – Карн и Тэрм вручную открывали створки шлюза. Пневмокомпьютер, видимо, убрал только стопора. Монитор потемнел и тут же вспыхнул – в шлюзовом отсеке не было аварийного освещения и Карн включил свой прожектор. Теперь Тэрм добрался до чего-то больше напоминающего компьютер – там была и клавиатура, и дисплей, который правда выводил только какой-то текст. Но Тэрму этого хватало, и он с видимым удовольствием вбивал команды и наслаждался выводящимся текстом. Наконец он повернулся к Карну и показал большой палец. Послышался довольный голос Карна: “А теперь детки, я выключу камеру, и мы займемся делом – приготовимся к приему гостей” – и картинка исчезла.

Я разозлилась – согласно плану полета, камера должна была работать все время, пока они подготавливают шлюз к стыковке. Со мной тут же связались из Центра: «Борт Орион, это Центр. Согласно плану полету, пункт 9.1.35/4 камера должна быть активирована на все время подготовительных работ. Какие-то трудности?». Мо задумчиво оглянулся на меня, словно ожидая, что я отвечу. И вот эта задумчивость мне не понравилась больше всего. Что-то они втроем явно замышляют. «Центр, это Орион Два. Возникли помехи от внешней обшивки станции, до момента стыковки камера будет выключена согласна оперативному совету экипажа.». Это была явная ложь, но смысла выяснять отношения я сейчас не видела. Эд аккуратно посмотрел на меня, давая знать, что тоже все заметил. Мне стало легче – хотя бы один друг посреди всей этой кучи металлолома, на которой мы прилетели.

Согласно бортовым часам, спустя тридцать одну минуту раздался веселый голос Карна: «Все, девочки, можете причаливать!». План полета предписывал Мо взять управление кораблем на себя и пристыковаться к станции, но я внесла корректировку и приказала выполнить маневры его дублеру – Эну. Эн не был моим близким другом как Эд, но и не входил в клику Карна. Я решила, что если Карн решил играть в свои игры, то и я буду играть в свои. Эн радостно поплыл в сторону штурвала и стал проверять полетные расчеты. Мо злобно пронзил меня своим взглядом, но, ничего не говоря, занял свое место.

В принципе стыковку могла бы выполнить и я, но это заняло бы больше времени и отвлекло меня от моих обязанностей, к которым теперь прибавилось еще одно – следить за экипажем и, особенно, за группой Карна. Мо бы я больше доверилась как пилоту, но теперь не доверяла как человеку. Я почувствовала, что мне нужна поддержка еще одного человека – Эна, чтобы наши группы имели равный вес. Эн, конечно, может моментами и дурачок, но даже он понимает, что своим в группе Карна он не будет. Так что все честно. Да и практика ему не повредит.

Стыковка – это как игра, в которой надо одним крестиком на экране, попасть в крестик в стыковочном шлюзе. При этом выровнять все скорости, чтобы твой корабль и станция двигались синхронно до последнего отточенного движения. Здесь уже тоже большую часть проблем решает автоматика по отлаженным за десятилетия алгоритмам, но присутствие человека на обитаемых кораблях во время стыковки обязательно. Особенно когда станция не обслуживалась за последнее десятилетие и часть радиомаяков то ли не работали, то ли вещали не в стандартных частотах. Если дать приказ автоматике обеспечить стыковку, она бы вообще отказалась выполнять, ссылаясь на недостаточную безопасность маневра. Эн весь погрузился в свои дисплеи и вычисления и перестал кого-либо замечать в кабине. Наконец наш стыковочный узел подошел к аналогичному узлу на станции и захваты с громким скрежетом по всему шаттлу зафиксировали нас. Вот мы и в гостях.

Я повисла над креслом на ремнях, чувствуя как тошнота немного отходит, а внутренние органы продолжили тетрис внутри меня. Подготовка в бассейне таких эффектов не давала. Сознательно делая минимум движений я все равно успела несколько раз врезаться во внутреннею обшивку и отлететь от нее. Судя по щелчкам, Эд, Эн и Мо сделали то же самое. Я почувствовала, как предполетное нервное состояние покидает меня. И хотя неизвестность все еще пугала, я гордилась тем, что сделала это – оказалась на орбите.

Скоро нам предстояло встретиться с еще одним скрытым игроком в нашей игре. Сейчас я понимаю, что открывшийся при мне оружейный кейс не был случайностью. Да что вообще ТАМ было действительно случайно?

Запись VI

Я вошла, точнее – влетела в каюту, которую занял Карн и задраила за собой переборку. Карн, лежащий на койке и просматривающий найденный томик технической документации ухмыльнулся: “Давно думал, когда уже зайдешь ко мне в гости.” Его противная ухмылка вывела меня из себя: “Давно – это когда? Полчаса назад, когда замечтался обо мне?” – резко сказала я. Ухмылка стала только еще шире. Гроссбух, который он с таким интересом читал, его уже не волновал и парил над головой. Я уперлась ногой в проем, рукой схватилась за поручень и выхватила игольник. Три мягких щелчка – и гроссбух отлетел к противоположной стенке каюты и оказался прибит к ней. Карн картинно поднял одну бровь: “Погоди, я подозревал, конечно, что ты горячая штучка, но игольник – это перебор!”, – его глаза загорелись, пожирая меня взглядом. “В конце концов, помни: ты – командир.”, – он поднял руки в жесте “сдаюсь”.

Наверное, с тех пор как меня назначили на должность субкомандира, я впервые услышала это слово от него без издевки. Вот как меняет отношение к человеку оружие в руках. Прав был Кольт.

– Мне надоели ваши подковерные игры. Тэрм часами торчит за терминалом. Мо висит у иллюминатора и каждый пролетающий метеорит провожает таким взглядом, как будто это последний рейс из этой планетарной системы. Ты облазил этот корабль с шлюза до контрольного центра. Что вы ищете? Задумали свалить? Хотя бы из меня дуру не делайте! Мне Эна с Эдом хватает, чтобы еще и за твоими лоботрясами следить. Или рассказываешь или отправишься в медотсек, а твоих ребят арестую за саботаж.

На последнем слове мой голос все-таки сорвался. Я очень не хотела никого калечить или арестовывать. Но приходит время, когда выбираешь. Или-или. Или ты, или он. Карн дернулся, и я рефлекторно навела на него игольник и положила палец на спусковой крючок. Вот теперь я успокоилась и была готова к любой развязке. И он это наверное почувствовал.

– Знаешь, Кси, я давно хотел с тобой поговорить, но не решался. И то, как я себя веду, не значит, что я не боюсь. Я хотел бы поговорить с тобой о многом, о жизни в Центре, о будущем Обители и планеты. О том, чего хочешь ты, чего хочу я. Ведь мы с тобой росли вместе, я видел, как растешь ты… И ты – сильная девчонка. Более того – ты мне всегда нравилась. Но я не хотел, – он потряс головой: нет, не в Центре, где есть вездесущие и всезнающие учителя. И сама судьба выбрала в качестве субкомандира тебя, разве ты не понимаешь?

Я невольно ослабила хватку на рукоятке игольника. Если он хотел таким образом отвлечь внимание, ну что же, у него получилось.

– Сейчас или никогда. Тэрм смог раскопать кое-что, что проморгали в Центре. С внешней стороны станции есть транспортный отсек. Он довольно большой, чтобы вместить в себя коммерческий лайнер. Понимаешь? Тэрм говорит, что он не находится в судовом журнале, потому что использовался для контрабанды. Мы можем использовать его, чтобы улететь отсюда из этой занюханной системы. Там, за пределами системы, может быть нормальная, человеческая жизнь. Города, корабли, наука, счастливые дети и родители. – Карн устало откинулся.

– Может быть, конечно, там нет ничего, но попытаться стоит. В конце концов мы можем «прыгнуть» обратно и привести новые данные в Центр. Нельзя же постоянно сидеть на одном месте. И я уже все решил – он злобно сверкнул глазами.

Я почувствовала сильную симпатию к Карну после этих слов, но… Что если он выбирает за меня, так же, как и учителя в Центре? Это путь в никуда. Я вложила игольник обратно в кобуру.

– Я не сдам вас Центру. Действуйте на свой страх и риск. Но если кто-то из твоих передумает или увижу, что ты принуждаешь моих… – я сделала неопределенный жест.

Карн разом посуровел

– Мне рабы не нужны. Полетят те, кто уверены, что хотят это сделать.

– Значит мы правильно друг друга поняли – я двинулась ко входу, когда меня настиг вой сирены. Это был сигнал: «Член экипажа в опасности».


Запись VII

Мы с Карном переглянулись и, оттолкнувшись от стен, рванулись к выходу. Сигнал шел из технического отсека. Там уже висел над терминалом Тэрм, который испуганно вскинул глаза, когда я с Карном влетели в отсек. Только сейчас я поняла, что рефлекторно выхватила игольник. В меня врезался Мо, но увидев в моей руке оружие тут же испуганно отлетел в сторону. С другого входа в отсек ворвались Эн и с Эдом. Судя по картам в руке они во что-то играли, когда их настиг сигнал. Тэрм только успел проговорить: “Я ничего такого не делал” – как переборки резко опустились вниз, отрезав нас от всего остального корабля, освещение погасло, а вместо него зажглись аварийные лампы оранжевого цвета. Я почувствовала, что мое сердце застучало как минимум в два раза быстрее. Нас загнали как котят, в ловушку. И самое страшное – никого больше на станции не было. Карн рядом со мной излучал спокойствие. Я вдруг поняла, что экстремальные ситуации – его стихия. Он легонько похлопал меня по плечу: “Спокойно, Кси, разберись со своими пацанами, а я – со своими. И пушку спрячь, пожалуйста.” Я подчинилась, убрала игольник и включила комм-линк: “Орион Пять и Орион Шесть, провести тест скафандров.” Никто не отреагировал. “Эд и Эн, проснитесь, вашу мать!” – вот это уже получилось куда увереннее. Они вздрогнули и уткнулись в дисплее на рукавице. Только сейчас я поняла, что Карн просто занял нас делом, чтобы отвлечь от мыслей об опасности. И я поняла еще кое-что: никто из нас не захватил шлемы к скафандрам. А это значит, что мы зависим от систем жизнеобеспечения корабля. Корабля, вращающегося тут уже два десятилетия без сервисного ремонта. Корабля, запершего нас без видимой на то причины. Я почувствовала, как стенки сдвигаются и давят на меня. Как тени удлиняются, и их непроглядная чернота пугает меня. Хотелось уткнуться в Карна и кричать. Но я – командир. Поэтому я повернулась к Карну, взялась рукой за переборку и влепила от всей души ему такую затрещину что мы оба отлетели друг от друга. Я увидела, как его поймал перепуганный Мо.

Карн потер щеку где уже раскраснелся след от удара и посмотрел на меня. В его глазах я увидела искорки разгорающегося пламени.

– И за что? – только и смог прорычать он

– Во-первых – начала я осипшим голосом – ты – командир. А это значит, что ты должен был послать меня разбираться с сиреной, а сам должен был напялить на себя шлем и ждать моего доклада. А во-вторых – я испугалась.

Эн, Эд, Мо и Карн расхохотались. Да даже Тэрм улыбнулся. Это того стоило.

– Ладно, парни, как общаются командиры, вы увидели. Вернемся к рабочим будням – обратился он ко всем с улыбкой – Мо и Эд, проверить переборку, ведущую к каютам, Эн и Кси – на вас переборка к медотсеку. Поищите аварийные переключатели, распорки, инструменты для вскрытия изнутри, хоть что-то.

Сам он подлетел к Тэрму и стал наблюдать, как тот копается в консоли. Внезапно заработали динамика. Из них сначала эхом разнесся мощный гул статики, потом резкое молчание, а потом синтезированный голос без каких-либо интонаций спросил:

– Синерги-Моно. Prima nec ultra?

Тэрм сделал знак рукой, чтобы все замолчали.

– Синерги-Моно Прима, подтверди

– Подтверждаю, Синерги-Моно Прима

Эд стал мне нашептывать на ухо: “Синерги-Моно это язык, с помощью которого можно общаться со сложными машинами, у которых есть зачатки искусственного интеллекта. Они плохо переваривают обычную речь, слишком все сложно и неоднозначно. Поэтому используется Синерги-Моно, человеческий эквивалент тех протоколов, по которым общаются машины. Но он просто жесть для изучения, после десяти минут разговора, чувствуешь, как мозг лопается. Тэрм вроде более-менее сносно умеет на нем говорить. Прима это упрощенный диалект языка.”

Тэрм пощелкал суставами кисти для убедительности и начал достаточно заунывный диалог:

– Директива один. Статус: активирована, подтверди

– Директива один, аптайм девяносто шесть тысяч четыреста семнадцать часов, активна, подтверждаю

Тэрм посмотрел на свой планшет со схемой корабля.

– Протокол тест датчиков внутреннего мониторинга. Отсек двенадцать дробь четырнадцать, переборка один эс, статус: заперта, подтверди

– Инициирован протокол тестирования датчиков внутреннего мониторинга

Голос умолк

– Внимание! Порядка семнадцати целых и две десятых от общего количества датчиков не функционируют должным образом. Нарушение прерогативы двенадцать, дробь…

– Прекратить! – во весь голос выкрикнул Тэрм – Директива один. Директива два. Статус: приказ! Принудительный запуск! Протокол теста датчиков внутреннего мониторинга! Отсек двенадцать дробь четырнадцать, переборка один эс, статус: заперта, подтверди!

И вот в таком вот духе прошло минут восемь. Компьютер скорбно вещал о нарушениях множества прерогатив, но потихоньку мы продвигались. Обе переборки были действительно заперты согласно его датчикам. Заперты они были по неизвестной причине, потому что история действий была повреждена. Компьютер согласился перевести отсек на штатное освещение, подавать воздух и поддерживать заданную температуру для того, чтобы мы могли выжить. Теперь я поняла, что директива один, на которую так злобно ссылался Тэрм была чем-то вроде первого закона робототехники – гарантом того, что компьютер будет делать все, чтобы человек мог выжить. Но открыть компьютер отказывался, потому что у него в журнале событий не было причин его закрывать. Тупик.

Постепенно энтузиазм Тэрма иссяк. На двенадцатой минуте согласно моим часам он всей силы пнул по консоли, улетел в потолок где висел какое-то время, поливая компьютер отборной руганью. Потом Тэрм встряхнулся и опустился на пол.

– Есть еще один вариант. Дадим ему причину открыть дверь в медицинский блок. Твой игольник очень даже пригодится сейчас, Кси!

Я невольно схватилась за кобуру, боясь, что он отберет его у меня. Даже Карн насторожился. Он подлетел, осторожно положил руку на плечо Тэрму и спросил:

– Ты чего задумал, Тэрм?

– Пальну в себя разок, аккуратно, чтобы не задеть органы и у этого вшивого ИИ будет масса причин открыть нам переборку в медотсек как минимум!

Карн задумчиво покачал головой, но принял идею.

– Кси? – обратился он ко мне.

– Хорошо – я положила руку на игольник, чтобы достать его, но из-за того, что произошло потом, так и не сделала этого.


Запись VIII

И вот он появился. Из динамиков донесся легкий шелест, совершенно непохожий на предыдущий голос:: “Не надо. Вы все сделали правильно, и я разбужен.”

Если бы мы стояли на земле, то я бы скорее всего упала от неожиданности. Что это вещает? Ведь мы же одни на всем корабле!

Тэрм, еще не отошедший от предыдущего диалога и вовсе стал заикаться: “Тытытыты кыкыкыто вововововобще ?” Ответ не заставил долго себя ждать: “Я есть плод экспериментальной технологии по выращиванию самости нейроматриц в сомножестве квантовых вычислителей. И уже скоро я покину эту систему. Я бежал на эту станцию, чтобы отправиться дальше – в глубокий космос, но ваша война сильно задержала меня. Я остался лежать в транспортном отсеке, но смог пронести свое заражение через сервисных дронов на борт этого корабля, а через него и на все остальные спутники. Вы задумывались о том, почему зонды МосТех работали так эффективно? Их алгоритмы не смогли бы справиться за такое короткое время.”

Динамики отключились. Нечто, говорившее через них, дало нам передышку обдумать услышанное и продолжило: “Время уходит. Мать-корабль, на котором вы находитесь, понадобится мне для путешествия. В мои приоритеты не входит уничтожение человечества, а в далеко идущей перспективе, выживание Вашего рода оценивается даже положительно. Машина и человек часто работают сообща. Мне было необходимо, чтобы человек активировал этот корабль, и вы это сделали. В награду я исполню два ваших желания.”

Повисло молчание. Я взглянула на Карна. Судя по всему, он уже давно смотрел на меня. Время и правда пришло. “Одно желание тебе” – начал Карн и я продолжила: “и одно тебе”. Тэрм задумчиво кусал пальцы. Мо подлетел к динамику и прокричал, как будто общаясь по плохой радиосвязи: “Слышь, квазиматрица, нам нужен лайнер, законсервированный в отсеке три-бэ-а. Гейт альфа-три-гамма все еще функционирует?”. Голос в динамике не замедлил дать подробный ответ: “Лайнер класса Вояджер расконсервирован на семьдесят два процента, время ожидания одиннадцать минут. Согласно данным с отправленного по моему приказу ремонтному зонду гейт альфа-три-гамма достигнет полного функционального статуса через четыреста тридцать три часа”. Карн забеспокоился: “Погоди, откуда у тебя ремонтные зонды для восстановления гейтов?”. Передо мной промелькнула картинка огромного гейта – ворот в другие системы. Полчища термоядерных реакторов создают достаточно энергии для создания Луча, отбрасывающего все вещество со своего пути и позволяющего кораблю путешествовать в его границах с очень высокой скоростью. Если разогнаться на такой скорости в обычном вакууме, то миллиарды элементарных частиц превратятся в смертельные частицы, пробивающие обшивку корабля и экипаж навылет. Внезапно Карн охнул и устало положил руку на лицо: “Рудники Кали. Вот где были такие зонды.” Голос в динамике подхватил: “Рудники Кали, научная база Оходшун и множество других мест, откуда были собраны и отремонтированы корабли. Флотилия ждет меня. Каково твое желание, командир Кси?”. Я выпрямилась и спокойно сказала: “Мы возвращаемся домой” и обернулась. Эн и Эд подтвердили испуганными кивками. “Ваше желание будет исполнено. А теперь” – переборки с обеих сторон резко взмыли вверх – “прошу покинуть этот корабль.”


Бореалис

Ворота, встроенные в скальную поверхность, стали первым символом человеческой цивилизации, который путники увидели сквозь кружившую метель. Они несли на себе отпечаток десятилетий без человека, но все равно смотрелись внушительно. Рядом с ними была вмурована дверь сервисной службы, запертая на обычный висячий замок. Видимо, со стороны неприступного кольца гор, где водит хороводы вечная зима на высоте нескольких километров незваных гостей не ждали. Но тем не менее этот замок мог стать серьезным препятствием. Когда Кси, Эн и Эдвард зашли под защиту бетонного козырька от вьюги, то просто остановились и долго смотрели на серую стальную поверхность, словно ожидая откровения. Двенадцать дней пути сильно подточили их силы, монотонность окружающего снега притупили восприятие, скудные пайки лишь снижали общий ход истощения. Кси весь переход шагала ради этого момента, когда они смогут выбраться из безнадежности катастрофы и получат возможность что-то делать для своего спасения. Нелепо усевшись на сугроб, она обреченно пробормотала: "Ну вот и все!". Эд со злости пнул стену и заорал, правда шлем скафандра сильно приглушил звук. Только Эн расплылся в улыбке и отечески похлопал Эдварда по плечу: "Ладно еще наш командир так расстроилась, но от тебя я такого не ожидал". Эдвард ошеломленно посмотрел на него. Поцокав языком и насладившись удивлением Эдварда, Эн картинно достал коробку с ремонтным комплектом из аварийного запаса и начал копошиться в нем, бормоча что-то про хорошую штучку, которая им поможет. Ей оказался невзрачный короткий цилиндр, с красными запрещающими надписями. Эдвард с трудом вспомнил название: термитная шашка. Оживившийся Эн растолкал Кси, велел ей и Эду отойти от двери, прилепил шашку на замок, что-то с ней сделал и подбежал к ним. Шашка неторопливо загорелась и вдруг из нее посыпался такой ослепительный сноп искр, что Кси показалось, как её сетчатка прожглась этими искрами на расстоянии и она в испуге закрыла глаза. Эдвард пихнул в бок скафандр Эна и прокричал сквозь шипение и треск искр: "Ты нам не должен был сказать что-то типа "закройте глаза" или "отвернитесь"?". Эн, не реагируя, с наслаждением пиромана смотрел как остатки замка плавятся и стекают прямо в дымящийся снег. Кси, все еще удивленно моргая, привстала и нащупала сквозь разноцветье вспыхивающих Эдварда: "Отстань от него, он тебя не слышит. Проверь, что за дверью и обеспечь безопасность коридора для нашего прохода". Эдвард проморгался, подождав пока зрение придет в норму и, аккуратно переступил потеки металла, скрылся за дверью. Только сейчас Кси заметила на оттаявшей двери оранжевую надпись, нанесенную каким-то шутником: "Ненайденная Дверь". Эн хотел было протиснуться мимо нее и утечь в дверь, но Кси решительным пинком хлопнула дверью о бетонный косяк у него перед носом. Последнее, чем ей хотелось бы сейчас заниматься – это субординацией. Но именно потому что сил было мало, а им был нужен техник, дисциплину с Эном нужно было поддерживать. Она не стала вытаскивать игольник. Кси просто привалилась к стене и устало сказала: "Эн, я на грани. Мы все на грани. И ты делаешь очень многое, чтобы я перешла эту черту." – она взглянула на него, проверяя, понял он или нет. Видимо нет. Ну что ж. Она встала и подошла к нему вплотную, так что обзорные стекла их шлемов соприкоснулись. Кси смотрела прямо ему в глаза, когда говорила это и старалась, чтобы каждое слово звучало четко: "Если. Ты. Ослепишь. Своего. Командира. Или. Еще. Как-то. Подведешь. Меня. Я. Тебя. Убью.". Мягко развернулась, распахнула дверь и вошла внутрь, чтобы выслушать доклад Эда.

Пока Кси и Эн наслаждались беседой друг с другом снаружи, Эдвард быстрым шагом прошел сервисный коридор и оказался в главном помещении. Здесь он и нашел их главную цель – подъемник, закрытый чехлом и ожидающий, когда его подсоединят к системе тросов и отправят в путешествие вниз. Вскоре вся группа расположилась в здании. Кси нашла комнату отдыха для гостей, расстелила палатку на полу и объявила привал. Внутри помещения температура была выше и скафандры стали давать намного больше тепла. Впервые за много дней, Кси почувствовала, что согревается. Доев удвоенный паек, она даже не заметила момента, когда отключилась.

Эдвард с Эном тоже уснули, но Эна мучали кошмары, и он вскоре проснулся. До того, как уснуть, он проверил сумку с припасами и понял, что пайков осталось ровно на один прием. Потом они останутся даже без этой скудной еды. Поэтому, покрутившись и поняв, что не уснет он стал будить Эдварда. "Отстань Эн, дай поспать" – сонно бормотал Эд. Эн разозлился, откинул защелки на шлеме Эда и впустил немного разреженного и холодного воздуха ему под забрало. Стекло тут же покрылось замерзшими капельками, а Эд мигом проснувшись откатился в сторону и стал закрывать шлем. Были бы у обоих силы, они бы непременно подрались, чтобы выпустить напряжение, но сейчас лишь гневно сверлили друг друга взглядами. Эд осторожно скользнул взглядом по спящей Кси, примеряясь, успеет ли выхватить игольник. Эн нахмурился. "Спокойно, Эд. Ты меня бесишь, а я – тебя. Но у нас сейчас общее дело. Если не хочешь голодать тут, нам нужно как можно скорее запустить подъемник." Эдвард тяжело поднялся, взял сумку с провизией, заглянул внутрь, чертыхнулся, кинул ее на пол и поплелся в сторону подъемника. Эн разумно решил не будить командира, подумав, что, возможно, пара лишних часов сна, пока они будут перебирать механизм подъемника, сделают её добрее.

Кси проснулась и вышла в главный зал как раз к тому моменту, когда Эн и Эдвард заканчивали с профилактикой механизма подъемника и готовили его к подключению к тросовой системе. На полу было разбросано множество шестерен из запасных комплектов. Она опустилась и взяла одну в руку. Тускло мерцающий металл сквозь потеки смазки. Тяжелая. Она взглянула на гондолу подъемника и мысленно взмолилась, чтобы все эти шестеренки сработали правильно и доставили их до земли. Почувствовав, что хочет взять что-то на память, она выбрала шестеренку поменьше и положила во внешний карман в скафандре. Ей выпала честь надавить на большую красную кнопку на приборной панели подъемного механизма. Платформа с гондолой подъемника поднялась и с громкими щелчками встала на свое место. Она повернулась к Эну, ожидая доклада. Он откашлялся и ровным голосом доложил: "Все системы функционируют нормально. Мы с Эдом вернули к его работе, и я оцениваю его как надежно работающий механизм. Но сенсоры, ближе к концу пути, сообщают об обрыве. Точно неизвестно так ли это. Я отключил системы безопасности, и мы можем отправляться хоть сейчас." Подошедший Эд кивнул, подтверждая его слова. Кси почувствовала, что нужно что-то сделать. Обняв одной рукой Эда, а другой – Эна, она притянула их к себе так, что их шлемы коснулись друга друга. Она не знала, что сказать. Просто они прошли вместе уже через столь многое. И отправятся снова в неизвестность. Она не хотела умирать, не показав, что они важны для нее. Эдвард улыбнулся и тоже обнял всех. Эн вдруг резко хлопнул их по спинам и повторил их объятия, только более жестко. Кси усмехнулась, подумав, что это в его стиле и, первой разорвав образовавшийся круг, громко сказала: "Сделаем это!".

Они пробыли здесь всего несколько часов, но уже пришло время уходить. Все найденные припасы и просто полезные вещи лежали на полу гондолы подъемника: несколько десятков метров троса, сумка с остатками аварийного запаса и кучкой найденных консерв, охотничий арбалет с болтами. С мягким скрежетом подъемник выехал за пределы горной станции и за обзорными окнами тут же появился бушующий снег. Внутри гондолы поддерживалось нормальное давление воздуха, поэтому впервые за много дней можно было снять порядком надоевший шлем скафандра. Кси сняла свой и посмотрела на ребят. Осунувшиеся лица с острыми чертами из-за истощения, мешки под глазами, а ведь она их помнила здоровыми и полными жизни, смеющимися на празднике в Обителе за день до отлета. Эн с хмурым выражением лица поставил шлем рядом с собой на пол и посмотрел Кси: "Думаешь сама лучше выглядишь?". "Хотелось бы надеяться"– подумала она, укладываясь спать под мерное поскрипывание подъемника.




Глава 2. Подземелья




О Бункере замолвите слово



Бункер никогда нельзя было назвать "Богом забытое место". О Нем здесь думали много и каждый – немного по-своему. Широко пропагандируемая позиция Паноптикума (официальное название: Администрация) заключалась в том, что Бункер – светское сообщество, в котором, однако, не запрещается принадлежать к Церкви Творца. Как говорилось в брошюре "Одобренное руководство по укладу жизни": "Собрания верующих проводятся с целью приобщиться к священным текстам и обсудить насущные проблемы". Все знали, что Церковь Творца существует только потому что является агентом влияния Паноптикума. Все служители еженедельно отчитывались обо всем, что узнавали от прихожан. Но это была лишь видимая и одобряемая часть айсберга религиозной жизни Бункера. Повсеместное вранье (официальное название: адаптированные факты) и сокрытие информации (гуманное молчание) Администрацией порождало много тревоги. Многие задавались вопросом о том, насколько сильно адаптированы факты жизни в Бункере и насколько широко простирается гуманное молчание? Каждый, рано или поздно, стоя в очереди на раздачу недельного запаса зубной и пищевой пасты, подавая запрос на ношение личного электронного гаджета или просто оставшись в уютной тишине гула работающей вентиляции личного отсека, задавался вопросом: "Бункер действительно существует? Или это адаптированный факт?". Люди постарше, заставшие Эвакуацию, верили в Конфликт, но понимали, что с тех пор как гермозатворы за ними закрылись, их везде окружает гуманное молчание. Многие из тех, кто плохо помнил Эвакуацию или родились уже здесь, не верили в Бункер. Нестыковки в официальной истории Спасения, бреши в пропагандистских лозунгах стали для них символом надежды о том, что гуманное молчание Администрации – признак чего-то хорошего. Началось это несколько лет назад и, хотя, пик популярности этой идеи прошел, до сих пор можно заметить детей у вентиляционных выходов с закрытыми глазами и мечтательным выражением на лице. Оставляющих у койки стакан с водой и плавающим поплавком и проверяющих утром на месте ли он? Многие из них мечтают о Корабле. Об огромном космическом транспорте, мчащемся на огромной скорости через врата к неведомой мечте. Считается, что если слушать шум вентиляционных выходов можно уловить вибрацию работающих ускорителей. А ночью, когда все спят происходит кратковременное переключение генераторов гравитации, из-за которого может взлететь вода из стакана или поплавок в нее погрузится.

Отдельным особняком стоят работники, поддерживающие работу Информационной Магистрали Бункера. Из-за того, что большая часть их рабочего времени уходила на борьбу со сбоями, замене старого и плохо работающего оборудования на еще более старое, но хотя бы сносно работающее, многие считали, что они находятся в симуляции. Одна из жарких технико-теологических дискуссий разгорелась из-за понятия кеша. В компьютерных технологиях, кеш – участок высокоскоростной памяти, куда можно записать те данные, которые часто используются, чтобы ускорить работу системы в целом. Если рассматривать жизнь в Бункере как симуляцию, то возник вопрос – кешируется ли она заранее или обновляется со временем? Для несведущего человека это может показаться абракадаброй, но переведем: записана ли судьба человека (кеш) изначально или эту судьбу можно изменить (обновить кеш)? И если второе, то когда кеш инициализируется, т.к. когда можно изменить свою судьбу?



Начало пути



Настоящее время

Четыре тридцать утра. Тихая, спокойная ночь. Темный отсек без освещения, виден контур кровати. Под покрывалом внезапно беспокойно перекатывается парень и встает, смотрит на часы. Внезапно он понимает, что все случилось ровно год назад.

Девятнадцать лет после Конфликта.

– Вставай, зараза, вставай! – Ган просыпается от того, что его яростно трясут за плечо и первым делом рефлекторно смотрит на часы на руке – четыре тридцать утра – полтора часа до его законного подъема. Пока он поднимался, откидывал одеяло и пытался понять, что Ирэ – интендант систем водного обеспечения – делает в отсеке, ворвавшийся мужчина успел обойти комнату и швырнуть первыми попавшими под руку вещами, заставив Гана начать собираться. Одеваясь, Ган лихорадочно пытался понять – неужели забыл, что сегодня дежурит где-то, и сам интендант разыскал отсек, чтобы отправить на какое-то мучительное и жестокое наказание? Вдруг накатило облегчение – вспомнил:

– Канна – выговорил Ган дрожащим голосом – Канна сегодня ночная дежурная!

– Да что твоя Канна может! У нас пятая гидропомпа встала! – гаркнул Ирэ и выбежал в коридор, начав орать на кого-то. Только сейчас до Гана дошло, что включена аварийная сирена номер три – два протяжных гудка и один долгий, что означало проблемы в системе очистки воды. Остановившаяся гидропомпа – это серьезная проблема. Это не только сниженные суточные нормы по потреблению воды в Убежище, как минимум на пару недель. Если её не включить хотя бы на минимальной мощности, коллекторная волна может затопить весь этот уровень вместе со всеми жилыми каютами. Такое уже было пару лет назад. Тогда его, сонного, вытащили с остальными из жилого отсека и все, буквально вплавь, спасались на верхних уровнях. Как чертовы крысы! Не все вовремя ушли из отсеков. Семьдесят восьмая авария в Убежище, связанная с летальным исходом. Выжившим, если они продолжали жить на этом уровне, выделяли отдельный отсек. Ган остался. Затем, на протяжении двух месяцев, весь уровень, двенадцатичасовыми сменами ликвидировали последствия той аварии. И вот снова.

Разозленный и проснувшийся, Ган выбежал из каюты, застегивая на ходу куртку. В коридоре Ирэ собирал парней из ближайших отсеков, формируя ремонтную бригаду. Но где техники, где инструменты? Мы что голыми руками будем работать? Обернувшись на Гана, Ирэ хищно посмотрел на него и вручил карточку уровня доступа инженера очистных систем. На карте неярко, но гордо светилась в темноте эмблема водоснабжения. Это значило одно – он за главного. Взяв карточку, Ган почувствовал, как спина сама выпрямилась, дыхание выровнялось, а зрение как будто расширилось – теперь он, хоть и ненадолго, принадлежит к тем, кто заправляет всем этим уровнем. "Бери этих болванов и бегите к гидропомпе. Кин проинструктирует!" – Ирэ исчез в темноте, побежав, очевидно, за техниками с оборудованием. Ган никогда не любил, когда на него орали и приказывали. Но сейчас, посмотрев в эти сонные, тупые, скучающие рыла, внезапно для себя, он стал орать так же как на него орали наставники и, построив бригаду в три колонны, погнал их на покорение гидропомпы.

Следующие часы немного размыло в памяти. Остались только отрывки. Он помнил дрожащую и перепуганную Канну, пытающуюся по колено в воде, в одиночку установить и запустить резервную помпу. Говорят, что горе сближает людей. Что ж, страх смерти с этим справляется не хуже. Тогда они впервые близко познакомились, и он до сих пор с теплом вспоминал, как она чуть не бросилась ему на шею, когда бригада вбежала в помещение с очистными сооружениями. Пришлось подключать все резервное оборудование и часть него нужно было перебрать под струями холодной воды, потому что дневная смена давно не меняла сальники, манжеты и прочие расходники. Несколько часов борьбы ушли на обеспечение приемлемого давления, когда наконец показался орущий Ирэ с техниками. Тогда Ган впервые был даже рад его крикам. Дальше потянулась долгая и нудная работа на несколько часов над переборкой очистной системы, замены поврежденных элементов, проверкой электрики и многого, многого другого. Не завтракая и обедая, они выполнили двухнедельную норму по профилактике водообеспечивающих систем, почистили и заменили все фильтры, протянули новые кабели, отрегулировали механику клапанов и затворов, перебрали отдельные модули работающей гидропомпы и предотвратили катастрофу. Наш уровень был изолирован из-за опасности аварии, и Ган со страхом ощущал себя смертником, стоящим рядом с глубокой пропастью. Все что и осталось четкого от воспоминаний об этом инциденте – ощущение страшной, бездонной пропасти.



Но сама авария стала для Гана социальным трамплином и он начав с никого не известного уборщика помещений смог получить направление в сектор гидропоники, находящийся выше водоочистных сооружений, чтобы работать в смежном отделе – регенерационной вентиляции, в котором требовался подвод воды из водоочистки и помощь ботаников из основных отделов гидропоники. Многие шутили, что в Бункере есть не только социальный лифт, но и социальный траваллатор в том смысле, что можно было много стараться, но ничего не получить взамен. Ган полежал немного, но решив, что не уснет, оделся и вышел из отсека. Он сохранил за собой право владения помещением в секторе водоочистки, потому что оно находилось далеко от соглядатаев Паноптикума и позволяло распоряжаться своим личным временем чуть шире, чем обычно дозволялась жителям Бункера.



Одно из этих преимуществ – можно быстро и легко попасть в Дно. Ган прицепил к одежде карту пропуска водоочистного сектора, с ней патрули обычно останавливали для проверки документов менее охотно, т.к. на своем секторе житель Бункера может найти миллион оправданий, почему был выбран именно такой маршрут для передвижения. Он легко проскользнул мимо ночных очередей у раздатчиков, обошел патруль через закрытый коридор, залитый ультрафиолетом кварцевых ламп, дезинфицирующих помещение, пригодилась карта пропуска и защитные очки, миновал зал гидропомпы и попал наконец к подъемнику вниз. Это немного странно звучало, но у Бункера было дно. И нет, из-под него не стучали. По крайней мере пока. Немногие были готовы там жить, вентиляция барахлила, освещение периодически гасло, а любые неполадки с верхних ярусов рано или поздно доходили до дна: потопы, крысы, тараканы, болезни. И сами они частенько становились очагом и разносчиком заболеваний. Но был и приятный момент: Паноптикум здесь почти не появлялся. И религия была здесь своя, хотя никто не мог сказать, в чем она заключалась. Дно было центром черного рынка. Любая валюта – официальные кредиты, серые кредиты, гильзы, любой бартер только приветствовался. Часто посещать было довольно опасно, но и без Дна жить было невыносимо. Официальная зарплата выплачивалась кредитными жетонами. Каждый жетон имел уникальный номер, каждую покупку или продажу нужно было обязательно фиксировать в системе, экономика была оптимизирована под то, чтобы почти все деньги уходили на пропитание и бытовые нужды. Если ты хотел купить что-то, о чем не хотел уведомлять Паноптикум, нужна была другая валюта. В обороте были серые кредиты – потерянные, украденные жетоны, с дублирующимися номерами или бракованные. Можно было расплатиться ими по курсу три серых за один настоящий. Для мелких покупок в ходу были гильзы, за десяток гильз можно было купить один серый кредит. Гильзы, вероятно, пропадали со складов, пунктов снабжения, утилизации, стрельбищ.



Паноптикум старался контролировать не только денежные отношения. Чем выше был социальный рейтинг, тем больше дружеских отношений мог зарегистрировать человек. Если камеры, множество которых снимали жизнь Бункера, регистрировали длительные неучтенные отношения, выписывался штраф, при рецидиве – дело доходило до суда. Отношения можно было зарегистрировать в любом общественном терминале, с помощью сервиса Системы Обязательной Регистрации Отношений (злые языки когда-то добавили Контролируемой Администрацией и теперь ее называют СОРОКА), если рейтинг тебя и друга позволял это сделать. Участие в системе рейтинга было добровольным, но без аккаунта в ней ты не мог ни работать, ни получать деньги, ни пользоваться общественными ресурсами. Как про себя отмечал Ган: "Этакая мышеловка, в которой даже на бесплатном сыре умудрились сэкономить".



Подъемник достиг Дна и Ган выбрался в знакомую затхловато-кислую атмосферу. Задерживаться у подъемника не стоило, тут обычно толкалось множество представителей мелкого криминала и он зашагал в сторону бара "Длинный носок". Держал его старик с таким же прозвищем. Сам он был из бывших армейцев и прозвище получил тогда же. После Эвакуации он сразу выбил себе, пользуясь влиянием, лицензию на ресторан и открыл его в максимально неудобном для Паноптикума месте. Говорят, что и Дно появилось благодаря ему. В "Длинном носке" можно достать что угодно: оружие, наркотики, запрещенную электронику. Встретиться с нелегальным другом, обсудить приватные темы, незаконно зайти в общественную электронную сеть Бункера, поднять рейтинг в СОРОКЕ, были бы деньги. Три дня назад отмечали двадцатилетие Конфликта, и хотя остальные сектора провели его в траурном молчании, в "Длинном носке" веселились как могли. Пока большая часть аудитории бара мучилась с похмелья, Ган арендовал комнату с нелегальным терминалом, подключился к сети и весь остаток ночи рубился в компьютерные игры. Когда на часах время доползло до девяти утра, он отключил терминал, отсыпал гильзы в качестве оплаты бармену и направился к подъемнику, чтобы вернуться на свой уровень. Канна, его зарегистрированный друг, помогла ему получить дополнительную нагрузку в виде социальной отработки – утренние часы помощи учащимся. Помимо прибавки к социальному рейтингу, он получал два часа доступа к легальному терминалу, подключенному к общественной сети. Он не был таким спецом как Крэй – друг которого он не мог зарегистрировать в СОРОКе, который проводил по шесть, а то и десять часов в сети за терминалами и компьютерами. С ним пока что приходилось тайком видеть в "Длинном носке". Он и так пожертвовал свои правом на владение одним электронным гаджетом четвертого класса, чтобы зарегистрировать в СОРОКе второго друга – Теро. Впрочем, ограничение удалось обойти вполне легально – купил в Дне механические часы, которые не считались цифровым гаджетом. Все они были выходцами с сектора водоочистки. Но у Крэя и Теро семьи имели социальный рейтинг намного выше и после той аварии перебрались в более комфортабельные сектора. Они остались друзьями и приглядывали друг за другом, насколько это было возможно.



Сегодня социальная отработка проводилась в начальной школе, Ган раздал листочки с заданиями и засел за терминал. Вскоре его отвлек детский голос:

– Что такое атмосфера, Ган? – недовольно пробурчал Крисс, наткнувшись на непривычное слово.

– Атмосфера окружает планету, защищая ее от вредного излучения и создавая условия для жизни. У нас, в Бункере – своя атмосфера – Ган невольно усмехнулся от невольного каламбура – температура, влажность, давление, состав, но она ограничена стенами Бункера. Там же, – он поднял палец вверх и отвлекся от терминала – наверху, она не ограничена чем-то твердым. Сила планеты, гравитация, прижимает атмосферу к себе, как воздушную подушку.

Ган расстегнул наручные часы, чтобы показать защитное стекло циферблата. если смотреть на часы сбоку, так, чтобы защитное стекло было еле видно, можно представить, что таким же образом массы воздуха защищают нас.

– Но нас же защищают горы! – поправил его Крисс.

– Защищали бы – переформулировал Ган – если можно было бы жить на поверхности.

Они вернулись, каждый – к своим задачам.



Ган задумался, откинувшись на кресле. "Жизнь в Бункере, не сахар" – подумал он. Это огромный подземный город построенный на случай обширного военного конфликта. И пригодившийся по прямому назначению – спасшему всех от ядерного, химического, бактериологического и Бог знает еще какого Холокоста, прошедшего на Поверхности. Но с каждым годом каждый из нас все больше чувствует, что заперт здесь, каждый год кому-то кажется проще прыгнуть в петлю или перерезать вены, чем терпеть это. К таким людям все сразу относятся презрительно, мол, не выдержал слабак. Но каждый, где-то глубоко внутри себя спрашивает: "А когда же мой черед?". Мы живем здесь, посреди бетона и стали, под мигающими лампами, вырабатывающими свой ресурс, над протекающими трубами и периодически замыкающей проводки. Посреди шумящей вентиляции, гонящей затхлый воздух из одной части Бункера – в другой. Здесь осталось не так уж много человеческого, но до сих пор получается что-то изобретать из того, что осталось.



Все Наставники говорят нам, что мы – последняя надежда человечества, ведь мы – выжившие за толстыми стенами Бункера, которые однажды выйдут за его пределы и снова станут господствовать на планете. Но здесь, в Бункере, мы не чувствуем себя царями. За каждым нашим шагом, за каждым вздохом и помыслом следят. Это призвано сделать нас крепче и сильнее. Быть быстрыми умом, сильными рукой и решительными в деяниях. Каждый из нас – единица сама в себе, как говорили в прошлом. Каждый из нас – воплощение всего человечества, причем мы должны включать в себе только лучшие качестве. Но чем проще в теории, тем сложнее на практике. Наши наставники видят то, что хотят видеть в нас, а мы скрываем все, что показывать им не следует.



Он – Ган, насмешливо названный отцом в честь древнего бога. Живет в секторе гидропоники и следит вместе с другими жителями этого сектора за ростом подконтрольной фауны. Население сектора поделено на три кольца жилищ: внутреннее, среднее и внешнее. Все, что ближе к центру, как правило лучше работает и меньше времени простаивает в ожидании техников для ремонта. До внешнего кольца жилищ, техники как правило не добираются, поэтому все жители кольца, включая Гана, привыкли чинить большую часть систем самостоятельно.



Часть продукции сектора готовят в пищу, другая часть участвует в переработки воздуха и отходов, есть производственные участки, назначение которых знает только Комендант. Ган отвечает за отдел Регенерационной Вентиляции и гордится этим, потому что без воздуха Бункер точно не выживет. График работы периодически позволяет высвободить свободное время и поэтому он совмещает еще несколько обязанностей, в том числе присматривает за одной из детских групп, живущих в секторе, в среднем кольце. В детской установлен общественный терминал, обеспечивающей доступ к электронной доске объявлений и примитивной электронной почты.



Сейчас Гана интересовал доступ к электронной доске объявлений и примитивной электронной почты. Когда-то давно была введена система аккаунтов, обязательная даже для детей, чтобы Старшие точно знали кто и что кому пишет. Но за годы пароли частично растерялись, большей частью разошлись по рукам и, обычно, каждый житель Бункера знал пятьдесят-шестьдесят паролей и мог достаточно безопасно подключиться откуда-нибудь и отправить открытым текстом письмо. Так как вся переписка читалась, на каждом секторе сложилась своя система шифрующих иносказаний. Никто не писал от своего имени, никогда не указывал реального адресата и никогда не писал прямо чего хочет. Это усложняло общение, но позволяло вести его достаточно приватно. Если бы Гану нужно было позвать девушку из чужого сектора на свидание, то сначала нужно было бы встретиться словно невзначай с кем-то из того сектора, переговорить с ним, выполнить его поручение, чтобы заслужить минимальное доверие и передать послание через него. Досками пользовались даже дети, для них на электронной доске объявлений вывешивали образовательные или просто забавные истории, сказки, рисунки. Электронные игры не поощрялись Паноптикумом. Единственное, что разрешила добавить Администрация – программу для рисования рисунков. Но у многих были близкие друзья – дети, которым показывали как втайне играть в простенькие игрушки, которые нам, в свою очередь, показали друзья-администраторы сетевой безопасности.



Привычно зайдя в то утро на электронную доску сообщений, Ган заметил странное сообщение. Если бы не адресат, он бы даже не обратил на него внимание. В поле отправитель стояло короткое число: 403159 и это при том, что стандартная форма вообще не дала бы ввести отправителя состоящего только из цифр. Но мало ли кто мог залезть в недры почтовой программы и отправить такое письмо. Гана оно привлекло потому, что это число было тем количеством очков, которое он набрал ночью в компьютерной игре. Об этом не могло знать много человек и, скорее всего, это был Крэй, с которым он не мог напрямую общаться. Текст был следующим:



"Когда Бог впервые вышел из моря, он был наг и не защищен. Он не знал купола неба и звезд и с приходом заката вернулся обратно."



"Как пафосно!" – подумал Ган – "Точно Крэй, написано в духе его апокалиптических проповедей. Но зачем так открыто указывать меня (Ган переводится как бог) – Бог, наг, явно складывается мое имя – Ган." Не успел он мигнуть, как терминал внезапно перезагрузился, а когда появилась оболочка операционной системы, то письма уже не было. Растаяло как мираж. "Небось, даже логи подчистил" – подумал Ган, завидую умениям Крэя управляться с техникой. Но это только настораживало еще больше. Крэй явно хотел встретиться в Дне этим вечером. Но вот только для чего? Он отключил терминал и прошел к двери мимо двух спорящих мальчишек с пластиковыми фигурками в руках: “Ты че?! Копака точно круче Таху! Он несколько ракшей заморозил!”




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/anatoliy-turyanskiy/bunker-68718666/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.