Главная страница | Триллеры | Наперегонки с темнотой

Наперегонки с темнотой
Рина Шабанова
Джону Уилсону не везет с самого детства – сначала сложные отношения с родителями, потом беспокойная юность и проблемы с законом, во взрослом возрасте утрата жены и алкогольная зависимость, но найдя в себе силы справиться с перенесенными потрясениями, он пробует все выстроить заново. Ведя довольно скучное существование, он живет в маленьком провинциальном городке, работает в авторемонтной мастерской, в одиночку воспитывает десятилетнюю дочь. Казалось бы, его жизнь только наладилась, как судьба делает очередной головокружительный поворот.
Все меняет ночь, когда ему повстречались «они»…

Рина Шабанова
Наперегонки с темнотой

Часть 1
Глава 1
Ночь выдалась теплой и светлой. Полная луна светила откуда-то сверху, и я пялился на нее, не замечая, что сигарета в моих пальцах истлела почти до фильтра. В этот поздний час она так низко нависала над землей, что ее размеры казались невероятно огромными, а ярко-оранжевый цвет настолько насыщенным, будто это и не луна была вовсе, а полуденное солнце по ошибке вскарабкавшееся на темный небосклон. Никогда еще я не видел такой луны.
Время от времени мой взгляд ненадолго соскальзывал вниз, но уже через пару мгновений сам собой вновь обращался кверху, буквально примагниченный ее мягким сиянием. Одним словом, это была одна из тех редких ночей, когда светящийся над головой шар вызывает живой интерес, заставляя рассматривать кратеры на его поверхности и размышлять об устройстве вселенной.
Будучи подростком я часто воображал, что где-то там, на невидимой с Земли стороне, в темных провалах пещер или среди пыльных камней вулканических плато скрывается нечто неизведанное. Нечто, что человечеству еще предстоит открыть и изучить. Тогда я увлекался просмотром научно-популярных передач о космосе, полетах и высадках на Луну, марсоходах, запусках спутников к Венере и другим, более далеким планетам. Я предвкушал, что совсем скоро на одной из них отыщется иная форма жизни и пытался представить, какой она будет.
Теперь я об этом не думаю. Меня больше не интересует космос и все, что с ним связано. Честно говоря, в последнее время меня вообще мало что интересует – приходится заботиться о более прозаичных вещах. Странно, что сейчас я об этом вспомнил.
– О, кажется, еще одна! – послышался сбоку довольный возглас Роба Холдера. – Ну точно, клюет…
Он отвлек меня от мыслей о космических далях, я наконец опустил голову и только теперь почувствовал, как затекла шея. Роб тем временем весь подался вперед. Сосредоточив внимание на слегка подрагивающем поплавке, он потирал от нетерпения руки и готовился уже схватиться за удочку, как поплавок вдруг замер. Словно поддразнивая, напоследок он еще раз еле заметно дернулся, после чего продолжил плавно покачиваться над водой.
– Вот же хитрая сволочь! – сплюнув под ноги, с досадой выругался он.
С обиженным сопением он принялся наматывать леску на катушку, а я, усмехнувшись с его насупленного вида, затушил ботинком окурок и повертел затекшей шеей, стряхивая гипнотическое оцепенение, навеянное мыслями от долгого созерцания луны. Учитывая, что в садке у Роба уже плескалась пара довольно крупных судаков, в то время как мой все еще пустовал, недовольство его выглядело забавным. Но рыба в реке сегодня действительно была подозрительна, будто знала зачем мы приехали.
Последние лет восемь мы часто сюда приезжаем. Всего тридцать километров от города и в нашем полном распоряжении река, крепко стиснутая с обеих сторон широкой полосой песчаного берега. Сразу за ним глухой стеной поднимается лиственный лес, стерегущий от посторонних глаз удобную заводь, где обычно мы ставим палатки. Места тут рыбные, безлюдные, а потому давно мы считаем их своими.
Здесь хорошо. Тихо, спокойно, я бы даже сказал безмятежно. Да, пожалуй, это слово подходит больше всего. Не то чтобы моя жизнь требовала покоя или безмятежности, напротив – она до зубодробительности скучна, но в этих местах на меня всегда накатывает какая-то особенная расслабленность и умиротворение. Вот и сейчас я испытывал именно их.
Сонно наблюдая за крадущимся на запад потоком, я подавил зевок и закурил новую сигарету. Большой ленивой змеей река неспешно ползла вдаль, извивалась, петляла до самого горизонта. Гладкое русло подсвечивал лишь призрачный свет зависшего в небе спутника, в воздухе тянуло сладковатым запахом тины и сорной травы. Вокруг стояла практически полная тишина.
Нам с Робом не требуется вести долгих разговоров – мы знакомы столько лет, что достаточно взгляда или короткой фразы, чтобы понять друг друга, а потому безмолвие наше нарушала лишь трескотня ночных насекомых, невнятный шелест листвы, да плеск воды о берег. Пока я в ленивой задумчивости дымил сигаретой, он вернул крючок в реку и с прежней пристальностью уставился на поплавок. Терри была в палатке. Терри – это моя дочь, ей десять.
Погруженные каждый в свои мысли еще долго мы просидели в безмолвии, как вдруг его нарушил внезапный шум. Он заставил меня резко поднять голову и прислушаться. Раздавался шум метрах в пятиста от места нашей стоянки и таил в себе нечто неясное, вызывающее любопытство и вместе с тем настороженность. Слух отчетливо различал громкие всплески воды, какую-то возню и еще что-то, что мне никак не удавалось определить.
– Это что за?.. Ты тоже слышишь? – спросил я.
Вопрос прозвучал глупо – Роб явно слышал то же самое.
– Еноты, скорее всего, – после недолгого молчания предположил он. Еще подумав, прибавил: – Или лисы. Для рыбы слишком громко.
– Вряд ли. Судя по звукам, это что-то крупное.
– Олень? – сделал он следующее предположение, но видно и сам не очень-то в него верил. В голосе у него определенно проступало сомнение.
– Откуда бы он взялся? Оленей тут нет уже лет пятнадцать.
– Ну, может, вернулись. Пошли глянем…
Не мешкая, он поднялся на ноги и направился к убегающей в лес узкой тропе. Мне ничего не оставалось, кроме как взять свое ружье и последовать за ним, однако далеко уйти я не успел.
– Пап, вы куда? – окликнул меня сонный голос.
Обернувшись, я едва не зашелся от смеха. Из прорези палатки на меня таращилась растрепанная светловолосая голова. Бледное в лунном свете лицо расплывалось неясным пятном, на котором выделялся только узкий рот и большие глаза. От падающей на них тени те казались огромными, что придавало голове сходства с выглядывающей из гнезда взъерошенной птицей.
– Ты почему не спишь? – подавив смешок, спросил я.
– Вы куда?
Прозвучавший вопрос голова демонстративно проигнорировала, но я все же ответил:
– Дальше по берегу какой-то шум. Идем проверить. Роб думает, что это олень.
– Я с вами! – в спешке выпалила Терри (а это, конечно, была она) и засуетилась, явно намереваясь выбраться из уютных стен своего гнездовья.
– Нет! Оставайся в палатке и не высовывайся, пока мы не вернемся. Поняла, Терри? В палатке!
Нарочно сделав упор на последней фразе, я поспешил вслед за Робом. Звуки не прекращались. Напротив, по мере нашего приближения они становились все отчетливей. Теперь к плеску воды добавились повизгивания и хрипы, непохожие ни на одного известного мне зверя. У меня не осталось сомнений, что издает их живое существо, но я терялся в догадках о том, кто бы это мог быть.
– Что-то это мало похоже на оленя, Роб, – прошептал я.
– Заткнись, а то спугнем, – шикнул он, но тут же сам возбужденно зашептал: – Надо же, как назло не взял с собой ружья.
В Робе проснулся инстинкт охотника. Ступая по тропе мягкой, бесшумной поступью, он шел, не задевая сухих веток у себя под ногами, огибал островки скрипучего гравия, ловко лавировал между кое-где растущими пучками высушенной за лето пахучей травы. Я шел так же. Мы оба знаем толк в охоте, как и любой мужчина, живущий в наших краях, вот только очевидно, что долетающие к нам хрипы и визги не принадлежат койоту, лисице или зайцу, на которых мы привыкли охотиться.
Все прояснилось в тот момент, когда тропа круто свернула вправо. Резко оборвавшись, она привела нас к занавешенному увесистыми кронами обширному лоскуту пляжа, где мы оба остановились как вкопанные.
– Какого черта? – вырвалось у меня.
Перед глазами разворачивалось любопытное зрелище. Эти самые звуки, природу которых я пытался и не мог разгадать, издавали два человека. Приглядевшись, я рассмотрел, что оба они мужского пола, однако оторопь вызывало не столько их присутствие, хотя совсем недавно мы были уверенны, что, кроме нас, здесь нет ни души. Их поведение не поддавалось никакому логическому объяснению.
Один из мужчин стоял по пояс в реке и задрав лицо к небу, бесцельно бил ладонями об воду, тогда как второй, озираясь по сторонам, топтался у самого берега. Из их горла вырывалось взвизгивание, переходящее в хрип и странное бульканье. Оно напоминало чавканье засорившейся водосточной трубы и никак не вязалось с тем, что мы видели перед собой.
Затаившись в тени деревьев, с минуту мы молча наблюдали за их действиями. Я пытался понять, кто они и как сюда попали, а Роб, склонив голову набок, с интересом разглядывал их ужимки и о чем-то размышлял.
– Похоже, эти ребята здорово обдолбались, – наконец тихо проронил он.
– Если так, то их неплохо зацепило, – усмехнулся я и прежде, чем успел добавить что-либо еще, услышал, как он крикнул:
– Эй, парни! У вас все в порядке? Какого черта вы здесь делаете?
Выйдя из тени, он неспеша направился к ним. Мне вдруг захотелось его остановить, но почему-то я этого не сделал. Все реакции мозга словно замедлились, и лишь глаза продолжали отмечать чудаковатое поведение непонятно откуда взявшейся парочки. Эти двое сюда как с неба свалились.
Увидев Роба, на секунду они замерли, но потом развернулись и в гробовом молчании устремились к нам. Еще не понимая в чем дело, я инстинктивно почувствовал – c ними явно что-то не так. В блеклом свете луны выражения их лиц были неразличимы и все же то, что я видел, мне совсем не нравилось.
Они шли вихлястой походкой, переставляя ноги так, точно преодолевали невидимое сопротивление, при этом не то улыбались, не то скалились, а во всех их движениях сквозила необъяснимая агрессия. И чем ближе они подходили, тем больше меня это настораживало.
– Парни, что вы тут делаете? – повторно крикнул им Роб.
Остановившись в пяти шагах от меня, он ждал их приближения. Ответом ему послужили все те же необычные хрипы и взвизги.
– Роб, иди сюда, – тихо, но настойчиво позвал я, однако он будто не слышал.
Меня все сильнее охватывало ощущение неясной опасности. Повинуясь ему, я поднял ружье к плечу, а Роб сделал еще два шага вперед, но затем резко остановился, включил фонарь и тусклым лучом осветил их лица. В то же мгновение он заорал:
– Стреляй!
Этот неожиданный крик привел меня в замешательство. Всегда я был убежден, что в случае угрозы выстрелю без раздумий, а сейчас вдруг осознал, что мне страшно. Страшно выстрелить в живого человека. Оружия у них не было, но их лица я тоже видел.
– Еще шаг и я буду стрелять! – убеждая в сказанном прежде всего себя, громко сказал я.
Слова не произвели никакого эффекта. Казалось, те двое даже не услышали моего предупреждения. Тот, что ранее плескался в реке, немного отставал, другой же, хромая и подергиваясь всем телом, неумолимо двигался прямо на нас.
С виду он был не очень высок, но телосложение имел крепкое, даже несколько тучное. Короткие мускулистые ноги облачали обычные темные штаны, а мешковатая спортивная куртка, надетая на голое тело, не скрывала внушительных объемов его грудной клетки. Когда он подошел еще ближе, я с ошеломлением разглядел безумную ухмылку на его искаженном лице и горящие ненавистью глаза. Сомнений не осталось – он шел не поздороваться.
– Стоять, суки! Чего вам нужно? – вновь крикнул я.
И опять никакого ответа. Я выстрелил в воздух, но и это не дало результата. Выстрел прозвучал оглушающе, однако парень по-прежнему шел к нам, а я целился в него и выкрикивал предупреждения в надежде остановить. Тщетно. Похоже, он намеренно игнорировал мои выкрики.
– Стреляй, дьявол тебя возьми! – завопил Роб.
Вооружившись подобранной с песка толстой корягой, он медленно отступал назад.
– У меня остался всего один заряд, – нервно сглотнув, просипел я.
– Ты чертов придурок, Джон! Какого хрена ты палил в воздух?
Я не ответил. Да и каков мог быть ответ? Вместо того я дернул затвор и выстрелил вновь.
Вызвав легкую боль, ружье огрызнулось отдачей в плечо. Ноздри заполнил запах раскаленной картечи, в горле запершило, а уже в следующий миг до меня дошло, какой я идиот. Я промахнулся. Заряд пролетел между левым боком и рукой парня, но тот даже не дернулся.
Хаотично соображая, что предпринять, я попятился назад, как вдруг зацепился взглядом за чье-то крадущееся движение. Оно просквозило всего в нескольких метрах от меня – слева, за деревьями. Затылок обдало холодом, но в ту же секунду в висок ударилась смутная догадка: «Терри? Кажется, она… Да, точно она!»
В сером сумраке леса я распознал ее ярко-желтую ветровку, но размышлять, что она здесь делает, было некогда. Озверевший ублюдок с неумолимостью одержимого психопата продолжал идти на меня, так что теперь все зависело только от быстроты моих реакций и силы ударов.
– Терри, патроны! – закричал я. – Они в палатке! Бегом!
Убедившись, что она со всех ног бросилась к стоянке, я поискал глазами Роба. Сцепившись у самого берега, он боролся со вторым нападавшим. Оттуда слышался его лающий смех, прерываемый все тем же взвизгиванием и мерзким бульканьем. Разглядывать подробности их схватки я не стал, но успел подумать, что даже не заметил, каким образом Роб очутился так далеко.
Происходящее казалось безумием. Разыгрывающиеся передо мной события походили на фантасмагорический сон или скорее на постановку дурно написанной пьесы. Я точно угодил на подмостки дешевого ярмарочного театра, где мне была уготована некая важная роль, вот только и слова ее, и смысл оставались за гранью моего понимания. В то же время до сознания наконец дошло, что эти двое не обдолбавшиеся наркоманы или перебравшие с алкоголем рыбаки – дело, по всей вероятности, обстоит гораздо хуже. Теперь мне стало по-настоящему жутко.
Между тем атакующий был уже совсем близко. Обуздав сковавшую движения панику, я перестал пятиться, перехватил ружье дулом вниз и сам шагнул к нему. Со всего маху я стукнул его прикладом в висок. Послышался гулкий удар, он пошатнулся, но к моему ужасу тотчас же выпрямился, вытянул вперед обе руки и как ни в чем не бывало вновь пошел на меня.
От такого удара любой живой человек свалился бы с ног, но на него он не подействовал. То ли от изумления, то ли от злости я бросился к нему и нанес целую серию новых ударов. Вкладывая в них всю имеющуюся в руках силу, я молотил по его черепу до тех пор, пока не сшиб с ног. Страх прошел. «Только бы Терри принесла патроны!» – вот все, о чем я думал в этот момент.
Как только он рухнул на землю, я рванул к Робу. Ему тоже удалось повалить своего противника и теперь тот сидел в неестественно скрюченной позе у самой воды, не переставая при этом скалиться и смеяться. Подбегая, я видел его перекошенное дикой ухмылкой лицо, наполненные злобой глаза, болезненную худобу и взлохмаченные рыжие волосы. Почему-то я был полон уверенности, что они именно рыжего цвета.
Не теряя времени, я сходу ударил его прикладом в лицо. Затем еще и еще, но после каждого удара его запрокидывающаяся голова поднималась вверх. Кривящийся рот оглашал ночь истерически визгливым хохотом, я же, вопя от напряжения и ужаса, с остервенением бил по этому лицу, глядел на эту безумную ухмылку, жуткие глаза и не мог взять в толк, как заткнуть сидящую передо мной тварь.
В какой-то момент я окончательно потерял над собой контроль и очнулся только после того, как Роб дернул меня за руку. Орудуя прикладом, я не заметил возвращения Терри и лишь его окрик заставил меня прийти в себя. Тяжело дыша, он протягивал мне горсть патронов.
Велев дочери возвращаться к палатке и теперь уж точно не высовываться до нашего возвращения, я схватил их и торопливо перезарядил ружье. Терри любит спорить, но, вероятно, сейчас мой вид не располагал к дискуссиям, потому как без единого возражения она подчинилась. Проводив ее взглядом, я развернулся к пытающемуся подняться рыжему ублюдку и, не говоря ни слова, нажал на курок. Схлопотав выстрел в упор, он навзничь повалился в песок.
Облегченно выдохнув, я навел ствол на второго. Тот уже отошел от моих ударов и был совсем рядом. Он не бежал и, более того, казалось, никуда не торопился – просто шел медленной хромающей походкой, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник большого метронома.
Мы с Робом переглянулись. Ни он, ни я не понимали, что происходит и кто эти твари, но в этот раз я выстрелил в него без раздумий. Как в замедленной съемке я увидел, что заряд угодил ему прямо в живот. Видел, как он дернулся. И видел, как продолжил идти.
Не веря в происходящее и ни черта не понимая, я смотрел на него во все глаза, как за моей спиной возобновился тот омерзительный лающий смех. В этот момент я понял, что значит выражение: «От ужаса волосы встают дыбом», – потому что испытал именно его. По всему телу заструился липкий пот, а в ноги вместо мышц будто вставили мягкий поролон. Мозг пронзила дикая догадка: ИХ НЕЛЬЗЯ УБИТЬ!
Вконец обезумев, я бросил ружье Робу, достал из кармана складной охотничий нож, повалил в песок скалящуюся у моих ног тварь и принялся наносить ей удары в спину. Лезвие входило в ее тощее тело, как в арахисовое масло, чувствовался отвратительный запах, но крови не было…
Глава 2
Я все еще с остервенением орудовал ножом, когда темноту распорол пронзительный визг. Услышав его, я мгновенно замер. Сердце ухнуло где-то в глубине грудной полости, несколько раз будто споткнулось, а затем заколотилось неровными толчками. Это был визг Терри – я узнал бы его из тысячи других.
Бросив нежелающую подыхать тварь, я вырвал ружье из рук Роба, оббежал тянущегося ко мне второго ублюдка и ринулся к палатке. Перед глазами мельтешила только узкая полоска тропы, и я мчался по ней, с шумом выплевывая воздух из легких. Меня подгонял страх, что могу не успеть, а вместе с ним ослепляющая все ярость. Роб бежал следом.
Зовя меня, Терри кричала еще трижды – потом ее голос затих. Боясь предположить самое страшное, я ускорял бег до немыслимых пределов, окликал ее по имени, убеждал себя, что успею, но ужас происходящего все крепче сжимал мне горло. Думать о том, кем являются напавшие на нас, больше было некогда. Да и вряд ли я думал хоть о чем-нибудь в эти полторы минуты.
Мысли сократились до импульсов, до сгустка пульсирующих в мозгу нервных окончаний, посылающих телу лишь один сигнал – бежать. Бежать, что есть сил. И я бежал, пока не вылетел к месту стоянки, где в первое мгновение остановился с разинутым от представшей передо мной сцены ртом.
Лесная поляна в скудном освещении луны почти не просматривалась, но взгляд сразу же нашел Терри – всем телом она вжималась в дерево у палатки. Внимание ее было приковано к огромному, под два метра ростом верзиле. Он издавал те же вызывающие недоумение звуки и находился уже совсем близко, а она стояла, боясь шелохнуться.
– Терри, беги! – заорал я, но она не пошевелилась.
Ее словно парализовало. Больше она не кричала и, казалось, даже перестала дышать. На худом лице жили только глаза, а в них замер всепоглощающий ужас.
Подонок, неспешным шагом надвигающийся на мою дочь, оказался негром с массивной, как каменная глыба спиной. Над ней возвышалась несоразмерная с его ростом и весом маленькая, будто сплющенная с двух сторон голова. На теле этого гиганта она выглядела как чужеродный нарост и издали напоминала ссохшийся, прогнивший от плесени плод.
Мне хватило мимолетного взгляда, чтобы оценить его мощь и понять, что не справлюсь с ним в ближнем бою. Вес гиганта явно превышал центнер, а тело бугрилось от необычайно развитых, точно из стали выплавленных мышц. Как и те двое, он был безоружен, однако сила его могучих рук, ощущавшаяся даже с разделяющего нас расстояния, не оставляла сомнений, что при случае они заменят ему любое боевое оружие.
Мои шансы против него равнялись нулю. Назвать себя слабаком я не мог, но уложить такого бугая мне однозначно будет не по зубам. На осмысление и принятие этого факта у меня ушла пара долгих секунд, вслед за чем я очнулся и во все глотку завопил:
– Отойди от нее, мразь!
Отреагировав на мой окрик лишь слабым поворотом головы, негр сделал следующий шаг, а я с содроганием осознал, что мне нипочем не опередить его. Он находился слишком далеко и что бы я не предпринял, доберется к Терри раньше, чем я подоспею на помощь. Все же наперекор неизбежному я побежал, стреляя на ходу в воздух.
Боясь зацепить дочь, в него стрелять я не рискнул, но, к счастью, одиночного залпа хватило, чтобы привлечь его внимание. Всей своей неповоротливой тушей бугай развернулся на сто восемьдесят градусов, его безобразное лицо перерезала кривая ухмылка, он залился жутким булькающим смехом и, забыв про Терри, направился ко мне. Резко затормозив, я протяжно выдохнул.
– Отлично! Иди сюда, урод. Иди ближе…
Сзади подлетел Роб. Встав рядом, он согнулся пополам и, хватаясь рукой то за один, то за другой бок, с громким свистом втягивал носом воздух. От сумасшедшего бега дыхание его сбилось, стало тяжелым, хриплым. Судя по виду, он готов был вот-вот обессиленно рухнуть на землю, но вместо того, как и я сам, ошеломленно разглядывал огромного негра. Как праздный зевака на легкой вечерней прогулке, тот неспеша ковылял к нам через заросшую травой лесную поляну.
– Нам его не одолеть, Джон, – сдавленно прохрипел Роб. – Что будем делать?
– Не знаю! Черт возьми, не знаю! Ты видел, их не берут пули! – вне себя заорал я, но тотчас спокойнее добавил: – Пока что нужно отвлечь его от Терри.
Я прилагал неимоверные усилия, чтобы сохранить ясность ума, но мой рассудок находился буквально на грани безумия. Нервы скрутились в тугую петлю, эмоциональное напряжение дошло до какой-то точки невозврата. Казалось, сейчас любая мелочь может спровоцировать во мне вспышку, многократно превышающую по силе ядерный удар. Где-то в сознании мелькнуло, что именно так наступает состояние аффекта.
– Он же огромный, – потрясенно шептал Роб. – Нам не справиться с ним даже вдвоем. Нужно убираться отсюда.
– Я вижу, – загоняя в ружейный магазин недостающие патроны, бросил я.
Тяжелое помповое ружье, что в данную минуту судорожно сжимали мои руки, было рассчитано всего на четыре патрона, но обладало нехитрой системой перезарядки, таким же ударно-спусковым механизмом и оттого являлось предельно простым в обращении. Мне повезло, что по какой-то счастливой случайности в сегодняшнюю поездку я взял именно его. Обычно я беру двуствольный обрез, вмещающий лишь два заряда и если бы сейчас мне пришлось стрелять из него – это сильно усложнило стоящую передо мной задачу.
– Уведи Терри, Роб, и подгони машину. Я попробую его отвлечь.
– Уверен?
– Да, уверен, – подтвердил я, хотя уверенности не чувствовал. В последний раз передернув цевье, я посмотрел ему прямо в глаза и повторил: – Главное уведи Терри, ты понял, Роб? Уведи ее отсюда.
Ответив мне долгим испытывающим взглядом, он наконец молча кивнул, затем осторожно, чтобы не привлечь внимания двухметрового бугая, стал пробираться к дереву. Терри все еще стояла подле него. Казалось, ее маленькое тело намертво вросло в его толстый кряжистый ствол, слилось с ним, спаялось – не отдерешь.
– Ну, давай! Иди сюда, чучело! – подзывал я тем временем негра. – Шевелись… Вот так… Ближе, еще ближе…
Медленно переставляя ноги, он послушно брел ко мне. Из его глотки вырывалось бульканье и хрипы, толстые губы кривились в улыбчивой гримасе, а тело сотрясалось от мелких конвульсий. Издали могло показаться, что он улыбается мне, точно родной мамочке, но в то же время я чувствовал исходящую от него нешуточную угрозу.
Я по-прежнему не понимал, с чем мы столкнулись, как не понимал и того, каким образом сумею прикончить его. Тем двоим ружейные заряды были как горошины, а этого мне не забить прикладом – слишком он высок и огромен. Однако паники я, к своему удивлению, не испытывал. Бугай напоминал настоящую гору мышц с повадками голодного бурого медведя, но наряду с тем был неповоротлив и крайне медлителен.
Наблюдая за его приближением, я одновременно следил и за Робом. Тому удалось незамеченным подобраться к Терри, едва ли не насилу оторвать ее от дерева и увести во мрак леса. Я знал, что они идут к стоящей у дороги машине, а потому тянул время.
Подпуская негра ближе, я отступал назад и так почти добрался до границы с пляжем, где споткнулся о ящик с рыболовными снастями, после чего громко выругался и наконец встал на месте. Мой план заключался в бегстве, а уносить ноги по рыхлому песку было бы гораздо сложнее.
Выстрелил я, когда между нами осталось около четырех метров. Выстрелил дважды – первый заряд угодил ему в грудь и не остановил, второй попал прямиком в лоб. Следом, как мне в тот миг показалось, произошло невообразимое – заляпав меня чем-то зловонным, уродливая башка негра разлетелась, как переспевший арбуз. С тяжелым грохотом бугай рухнул в траву.
От его лица ничего не осталось, только месиво из костей и дурно пахнущей жижи. Конечности его еще судорожно дергались, но определенно, с ним было покончено. Ко мне он не дошел всего пару шагов.
«Я убил человека… – мелькнула было мысль, но тут же ее перебила другая: – Он не был человеком. Кем угодно, только не человеком».
От тошнотворного, приторно-тягучего запаха, с силой ударившего в ноздри, желудок стянуло в болезненный ком. В глазах помутнело, к горлу подкатила дурнота. Сплевывая скопившуюся во рту прогорклую слюну, я еще какое-то время стоял, отупело уставившись на распластанное в траве тело. В мыслях как на повторе вертелось: – «Это невозможно. Это невозможно. Невозможно…»
Я стоял так до тех пор, пока где-то рядом не послышался уже знакомый булькающий звук. Возможно, то приближались двое с берега или здесь был кто-то еще, а может, мне это просто чудилось – я уже не знал. Собственно говоря, я и не желал этого знать, а потому испытал облегчение, когда услышал, как Роб завел свой пикап.
Преодолевая рвотные позывы, я размазал по лицу отлетевшие от негра ошметки и побежал на свет фар. Пикап уже ехал в мою сторону, так что в него я запрыгнул практически на ходу.
– Где Терри, Роб? Где она? – заорал я, едва приземлившись на сиденье.
От волнения голос у меня сорвался до тонкого щенячьего писка, вдобавок все тело мелко тряслось, а желудок исходил жестокими волнообразными спазмами. На лице по-прежнему сохранялись остатки вызывающей дурноту склизкой массы. Она источала страшную вонь и, как бы я не оттирал ее с кожи – была повсюду.
– Я здесь, – отозвалась с заднего сиденья Терри. У нее зуб на зуб не попадал и, как и меня самого, всю била нервная дрожь.– Папа, ты убил его?
– Ты в порядке? Он не тронул тебя?
Обернувшись, я наскоро ощупал ее лицо, руки, ноги, живот… Все было целым.
– Кто они такие? Чего им нужно от нас? Папа, кто они такие?
Фразы она не произносила – выкрикивала. Сообразив, что в состоянии близком к истерике мы оба сыпем вопросами, но никак не можем выяснить интересующие нас ответы, я выдохнул и придал голосу твердости:
– Успокойся, детка. Успокойся! Ты цела? – Выстукивая зубами барабанную дробь, она кое-как кивнула. – Хорошо. Я не знаю, кто они. Не знаю. Мы потом в этом разберемся, а пока нужно как можно скорее добраться домой.
Говоря это, я хотел успокоить ее, но сам никак не мог справиться со своими мелко трясущимися руками. Внутри все переворачивалось от одной мысли, что я мог не успеть. Стоило прибежать всего минутой позже и кто знает, что та тварь сделала бы с ней. Стараясь отбросить мысль, что было бы, если бы мне пришлось потерять еще и ее, я как заведенный повторял про себя: «Не думай об этом. Все обошлось. Все в порядке. Не думай…»
– Роб, давай поживее выбираться отсюда, – в изнеможении откинувшись на сиденье, проронил я.
– Уймитесь оба. Сейчас выберемся, но, думаю, лучше сразу ехать в участок. Нужно предупредить всех, что здесь творится какое-то дерьмо.
Освещая путь фарами, он гнал пикап по накатанной грунтовой дороге. Ответить ему я не успел. Как раз в тот момент, когда Роб закончил фразу, посреди дороги выросла фигура недоноска, которому совсем недавно я прострелил живот. Он стоял и скалился, ничуть не боясь несущейся на него груды металла.
От неожиданности Роб снизил скорость и запетлял из стороны в сторону, а я, перекрикивая истошный вопль Терри, заорал:
– Дави его, Роб! Дави, не останавливайся!
Но он уже и сам справился с замешательством. Дернув рычаг передач, Роб вдавил педаль газа в пол, а всего через пару мгновений пикап на скорости влетел в преградившего нам дорогу ублюдка. Последовал гулкий удар, но каким-то чудом тот вцепился в капот, по-видимому, не желая так просто расставаться с нами. Его уродливая физиономия оказалась в нескольких сантиметрах, нас отделяло лишь лобовое стекло и то, что я рассмотрел при свете фар, повергло меня в шок.
Кожа на его лице была опутана сетью почерневших капилляров и вся покрыта темными пятнами. Она имела серый, местами почти синий оттенок. Я заметил это, еще когда Роб зажег свой фонарь, но тогда в его тусклом свете мне примерещилось, будто лица их перепачканы грязью. Теперь же я убедился – это была не грязь.
Разинутый рот обнажал ряд крупных, криво растущих зубов, из-за которых то и дело вываливался до черноты распухший язык. Жидкие замасленные волосы прилипли ко лбу и вискам, на шее проступали лиловые отметины, но самыми страшными были его глаза. Налитые багровым, они светились дикой, безжалостной ненавистью и жаждой убить во что бы то ни стало. Было ясно, что он ни перед чем не остановится, лишь бы дотянуться до нас.
– Я ничего не вижу! Мать твою, Джон, я ничего не вижу! Сними эту дрянь с капота, – не своим голосом ревел Роб.
Он съехал с дороги и петлял между деревьев в попытке сбросить ублюдка с машины, но тот впился в металл поистине мертвой хваткой. Пока мы кружили по лесу, в мозгах у меня проносился целый вихрь мыслей. Роб орал матом, Терри все так же отчаянно визжала, а я как завороженный смотрел на его гнусную рожу и не мог отвести взгляд.
В конце концов я зажмурился, с силой тряхнул головой, затем все еще трясущимися руками открыл боковое окно и выстрелил ему прямо в лоб. Пальцы разжались. Ублюдок скатился под колеса пикапа, оставив на стекле густой буро-черный след.
– Прибавь газу, Роб, – прошептал я. – Вывози нас на хрен отсюда.
Глава 3
Мы втроем сидели в полицейском участке. Добраться к нему удалось без новых происшествий, хотя каждый из нас ждал, что в любую минуту под колеса выскочит очередная злобная тварь. Напрягая зрение до рези в глазах, мы сосредоточенно вглядывались в петляющую сквозь лес ухабистую дорогу, в стоящие у обочин деревья, в малейшее движение, производимое ветром или ночной птицей, даже в саму вибрацию воздуха и только на подъезде к городу смогли более-менее свободно вздохнуть.
По пути Роб и я искали всему объяснение, много и бурно спорили, но сколько-нибудь приемлемой версии о том, кем были те трое, так и не нашли. Нами выдвигались различные, порой самые нелепые предположения, но так же, как и мотив их нападения, это оставалось неразрешимой загадкой.
В итоге мы оба пришли к выводу, что при даче показаний стоит быть осмотрительнее – поверить в нападение на нас банды психов, которых практически невозможно убить, полиции будет непросто. Если бы мне рассказали подобное, я бы точно не поверил. Однако я видел их собственными глазами и даже прикончил двоих.
Прислонившись затылком к холодной, выкрашенной ядовито-синей краской стене, я смотрел на окно дежурного. Впрочем, вряд ли я отдавал себе отчет, куда направлен мой взгляд – я просто смотрел прямо перед собой. Одежда на мне провоняла потом, во всем теле чувствовалась смертельная усталость, а обоняние до сих пор преследовал отвратительный трупный запах. Несмотря на то, что я вымыл лицо и руки, казалось, он плотно прилепился ко мне, впитался в вещи, в кожу, в волосы. Хотелось одного – смыть его с себя, а затем лечь в постель и забыться глубоким сном. Хотелось оставить эту чудовищную ночь позади.
К сожалению, пока о подобном можно было только мечтать – мы дожидались, когда в участке появится шеф местной полиции. С момента нашего приезда прошло уже минут сорок, а он все никак не объявлялся. Обычно меня раздражает долгое ожидание, но сейчас на злость не находилось сил.
Мысли текли вяло, клонило в сон, а временами накатывало ощущение нереальности. Иную минуту мне мерещилось, будто все, что случилось у реки, являлось лишь порождением кошмарных галлюцинаций, но всклокоченный вид Роба, а также Терри, уснувшая в кресле, были живым подтверждением того, что я не сошел с ума.
Терри… Взглянув на ее измученное лицо с разводами высохших слез и на то, как свернувшись в неудобной позе, она спит беспокойным сном, я испытал острый приступ горечи. За минувшие два года слишком многое свалилось на нее. Многое даже для взрослого человека – в восемь лет ей пришлось пережить смерть матери, а вместе с ней и пьяное безразличие отца.
Закрыв глаза, я невольно унесся к тем событиям.
Анна умерла позапрошлой осенью и это стало неожиданностью, сбившей меня с ног. Я не сумел справится с потерей – все, к чему я привык и что любил, ушло вместе с ней. Мир вокруг меня перевернулся и покатился к чертям.
Я пил. Сначала для того, чтобы заглушить боль и не ощущать образовавшейся пустоты, но очень скоро такой способ сбежать от реальности перерос в зависимость. Оглушенный и сломленный ее преждевременной смертью, в первый раз я напился еще в день похорон.
Всего через час после того, как ее закопали в землю, я в пьяном беспамятстве валялся на диване навсегда покинутого ею дома и не желал возвращаться к действительности. Если бы мог, я бы отгородился от нее стеной и, в общем-то, именно так я тогда и поступил. Несколько последующих недель я пил стакан за стаканом, ходил по дому в грязной одежде, практически не ел, много курил и спал. Просыпался, пил и снова проваливался в сон.
Прикладываться к бутылке я начинал с самого утра, а к вечеру доходил до состояния полного ко всему безразличия. Это помогало справиться с насквозь пропитавшим меня ощущением безысходности. Как черная дыра, мощным гравитационным притяжением всасывающая в себя оказавшийся поблизости объект, эта безысходность затягивала меня в бездонную глубину, где не было ни света, ни привычного течения времени.
Мимо меня проходили какие-то события, на пороге появлялись какие-то люди – я ни на что не обращал внимания. Первые два месяца напрочь выпали из моей памяти и сколько бы я потом не пытался восстановить хронологию тех дней, у меня не выходило. Все, что осталось – это воспоминание о непрекращающейся боли и беспросветной тоске.
Позже я неоднократно предпринимал попытки вернуться к нормальному существованию, но все они терпели провал. Стоило взгляду наткнуться на какую-нибудь напоминающую о ней вещь, как боль накатывала с утроенной силой и я вновь хватался за стакан. Так, обнаруживая ее блокнот для записей, в котором она делала пометки, расческу, в которой еще оставались ее волосы, чашку, из которой по утрам она пила кофе или любую другую принадлежавшую ей мелочь, я надолго замирал с ней в руках и не мог поверить, что ее больше нет. Первые месяцы все вокруг выглядело так, будто она ненадолго уехала, но уже завтра возвратится назад и жизнь станет прежней.
В дальнейшем моя сонная апатия начала перемежаться с приступами гнева. Я злился на окружающих, но прежде всего на себя. Себя я винил в ее смерти, а каждого, кто взывал к моему разуму, укорял или тем более жалел – слал к черту. Жалость была невыносимее всего.
По отношению к себе я испытывал ее постоянно, поэтому когда кто-то еще принимался меня оплакивать, буквально взрывался от бешенства. Люди лезли ко мне с советами, помощью, ненужным сочувствием, чего-то требовали, вмешивались в мою жизнь, я же хотел, чтобы меня просто оставили в покое. В какой-то момент дошло до того, что я со всеми прервал общение.
Спустя полгода боль все же немного утихла, я сделал очередную попытку взять себя в руки… и не смог. Пробовал держаться, вернуться к работе, наладить свою исковерканную жизнь, но всякий раз выдерживал максимум пару дней, прежде чем сорваться к бутылке со спасительным зельем. Алкоголь стал моим лекарством, моим другом и собеседником, поддержкой и защитой от свалившегося на меня отчаяния. Когда понял, что не могу прожить без него и дня, прошел год.
За тот год приключилось много разного дерьма, но апогеем стал случай, после которого я кардинально изменил свои взгляды на жизнь. Он произошел прошлой осенью и если бы не то злосчастное стечение обстоятельств, скорее всего, к сегодняшнему дню я стал бы законченным алкоголиком. Мне хорошо запомнилось то сентябрьское утро.
Я находился в привычном, пьяном еще с вечера состоянии, поэтому когда тишину расколол громкий звонок мобильника, не сразу пришел в себя. Звонили настойчиво – резкий трезвон рингтона вызывал раздражение, хлестал по натянутым нервам, противно сверлил в висок, будто некто назойливый решил проделать в моей голове дыру. Желая остановить эту пытку, я нащупал рукой жужжащую трубку и с трудом разлепил глаза.
Высвечивающийся на экране номер не был мне знаком. Я хотел сбросить, но вместо того почему-то прочистил стянутое от сухости горло и наконец ответил. Строгий голос на том конце провода сообщил, что Терри подралась в школе.
В комнате на то время было уже светло. Солнечные лучи пробирались сквозь мутное, давно немытое окно моей спальни, косо рассекали ее на причудливые орнаменты и линии, искрились витающей в воздухе пылью. Я молча лежал с телефоном у уха, обводил затуманенным взглядом потолок, стены, некогда тщательно подобранную Анной мебель и разбросанные по полу вещи, пока не наткнулся им на свои босые ступни.
«Значит, я все-таки добрался до кровати», – шевельнулась в голове вялая мысль.
Голос в трубке между тем становился настойчивей. В категоричной, не принимающей отказа форме он приглашал меня на разговор к директору школы. Догадавшись, что от меня ждут ответа, я промычал что-то нечленораздельное, нажал отбой, а затем, превозмогая головную боль и матерясь на чем стоит свет, кое-как сполз с кровати.
Ехать в школу совсем не хотелось. Череп раскалывался так, что казалось того и гляди взорвется, а на то, чтобы привести себя в порядок, попросту не было сил. Да и выслушивать в который раз от надменной миссис Новак как плохо учится моя дочь, я не желал. Мне и без того хватало ее нравоучений, теперь еще и эта драка.
В те месяцы меня слишком часто приглашали на встречи в директорский кабинет. После смерти Анны у Терри начались проблемы с учебой – низкая успеваемость, конфликты с одноклассниками и учителями, случались даже прогулы. Я ничего не пытался с этим сделать, лишь изредка проводил с ней короткие беседы, пьяно рассуждая о важности образования, но по большому счету мне было плевать. Тогда мне на все было плевать.
До встречи оставалось немногим больше часа и, чтобы унять головную боль, я решил пропустить стаканчик виски. Затем еще один. И еще. Я не заметил, как прикончил всю бутылку.
Чем больше я пил, тем злее становился. На всех вокруг. На школу, на учителей, на Терри, на себя и даже на Анну. Я злился на нее за то, что она ушла, оставив в одиночку расхлебывать все свалившееся на меня дерьмо. Будь я трезв, подобное не пришло бы мне на ум, но в хмельном угаре казалось, что она сделала это намеренно. Казалось, ей теперь все легко и просто, и если есть рай, о котором так любят разглагольствовать святоши, то она должна быть именно там.
Одурманенное воображение тут же услужливо нарисовало ее веселой и очень довольной оттого, что смогла оставить всех в дураках. Она смеялась надо мной. Смеялась, тыкала в меня пальцем и все повторяла: «Я так и знала, что ты не справишься, Джон. Знала. Всегда ты был таким – безответственным и самовлюбленным эгоистом».
Однажды эти слова Анна произнесла во время очередной глупой ссоры и надо же, чтобы именно в том состоянии они всплыли в моей памяти. «А не пошла бы ты! – уперев мрачный взгляд в ее улыбающееся фото, шипел я. – Ты обещала, что больше никогда не уедешь. Выходит, лгала? Лгала! Почему я должен один за все отдуваться?»
В минуты бессилия, жалости к себе или злости я нередко вел с ней пространные беседы. Иногда это были диалоги о наших отношениях и воспоминания о прошлом, иногда слова покаяния и слезные мольбы о прощении, реже нападки друг на друга и взаимные обвинения. Но в тот день меня переполняла злоба. Она копилась внутри, раскаляясь и бурля, точно лава в кратере готового вот-вот извергнуться вулкана и в то же время заглушала привычную и уже осточертевшую жалость к себе.
В таком настроении я и заявился в школу. О том, что там произошло, у меня остались лишь смутные воспоминания, но одно несомненно – я был безобразно пьян. Отрывками помню, как громко кричал, матерился, требовал чего-то от миссис Новак, а в итоге врезал отцу девчонки, которую Терри перед тем оттаскала за волосы. Его жене тоже досталось – ее я назвал шлюхой.
Очнулся в этом же полицейском участке. Я сидел в грязной, провонявшей перегаром камере, когда мне объявили, что Терри больше не будет жить со мной. Органы опеки собирались поместить ее во временный приют и уже начали подыскивать приемную семью, а на меня завели дело за драку, оскорбления и порчу школьного имущества. Это и стало поворотным моментом.
Осознав, что могу больше никогда не увидеть дочь, я словно полетел на дно пропасти. А еще с поразительной ясностью вдруг осознал, что если ее заберут, мне уже не выкарабкаться. Это было так странно, ведь после смерти Анны я ее почти не замечал – она просто была рядом.
Остатки разума и родительских чувств порой подсказывали, что я должен заботиться о ней, должен заниматься ее воспитанием, нести за нее ответственность, но без особого труда мне удавалось отмахиваться и от подобных мыслей, и от своих долгов. В тот год мы с ней будто поменялись ролями – не я заботился о ней, а она обо мне.
Множество раз Терри снимала с меня спящего в алкогольном бреду обувь и переворачивала на бок, чтобы я не захлебнулся собственной рвотой, доводила до кровати, если я вырубался посреди комнаты и собирала разбросанные по дому пустые бутылки, тушила забытые в пепельнице окурки и готовила для меня еду, как могла поддерживала порядок и делала массу других недетских вещей. Если бы не проблемы в школе, она совсем не доставляла мне хлопот. Пока я предавался апатии и саможалению, моя дочь, несмотря на собственную боль, молча и терпеливо переносила все трудности.
Я ничего не замечал. Не заметил как всего за год из жизнерадостного, беззаботного ребенка она превратилась во взрослого с серьезными и умными глазами. Из нас двоих ребенком тогда был именно я, она же стала полностью самостоятельной и очень напоминала мне Анну. Те же светлые волосы, огромные синие глаза и тонкий, слегка вздернутый нос с веснушками.
Так или иначе, но с того дня я больше не пил. Совсем. Осознав, что потеряв жену, я чуть было не потерял и дочь, во мне наконец что-то проснулось. Я вдруг вспомнил, что прежде всегда считал себя сильным, а тогда будто впервые посмотрелся в зеркало.
Я ужаснулся увиденному. Оттуда на меня взирал жалкий, обрюзгший, полуопустившийся трус и слабак, но сильнее меня ужаснуло другое. Этот образ так отчетливо напомнил мне собственного отца, что тут же я решил навсегда завязать с алкоголем. Сравнение с ним подействовало на меня как звонкая оплеуха – до скрежета в зубах я стал отвратителен самому себе.
Позже пришел запоздалый стыд. Ежедневно память воскрешала то воспоминание о том, как упившись вдрызг я ползал на четвереньках по дому (при каждой попытке подняться, пол уходил из под ног, я падал, матерился и опять силился встать), пока Терри не устала от моих бесполезных попыток и не дотащила к дивану, на который я и выблевал содержимое своего изрядно проспиртованного желудка; то, как изливал ей душу, зачем-то рассказывая о вещах, которые ребенку знать вовсе не следует; а то вспоминалось, как чуть не ударил ее. Ни разу я не поднимал руку на дочь, а тем вечером разъярился из-за какого-то незначительного пустяка.
А однажды я обмочился. Проснулся наутро в мокрых штанах и долго соображал, почему лег спать в таком виде. Напрягал мозговые извилины в стремлении докопаться, где промочил их, убеждал себя, что меня кто-то нарочно облил водой, выдумывал, будто сам полез в душ прямо в одежде, а может, угодил под дождь или так сильно вспотел… Я перебирал различные варианты, отказываясь принимать единственно верный ответ.
Когда в комнату вошла Терри, я растерянно хлопал глазами, рассматривая растекшееся подо мной желтое пятно. Это бледно-желтое пятно на белом полотне простыни преследует меня особенно часто, а мысль о том, что Терри тоже помнит о нем, порой сводит с ума. Оно стало для меня отметиной позора, символом унижения и стыда, клеймом, что я собственноручно выжег на наших с ней отношениях.
Наверное, этот стыд перед ней я буду испытывать до конца своих дней. В трудную минуту я подвел ее, оставил одну, а сам спрятался от проблем в алкогольном забытье и безразличии. Оправданий собственной слабости я не ищу. Знаю, что бесполезно.
Впоследствии потребовалось немало сил и терпения, чтобы все исправить – семь долгих месяцев я доказывал органам опеки, что способен встать на путь исправления. Терри я в итоге вернул и при этом получил важный урок. Он дал мне возможность понять, что в жизни у меня не осталось ничего и никого важнее ее.
Год назад я пообещал себе, что впредь не подведу дочь. И еще пообещал, что никогда ей не придется вновь краснеть за своего отца.
Глава 4
От невеселых воспоминаний меня отвлек зычный голос шефа полиции.
– Так, что тут у вас? – раскатисто пробасил он. – Если вы напрасно подняли меня с постели в такую рань, богом клянусь, что закрою вас в камере минимум на сутки!
С шумом ввалившись во входную дверь участка, Билл Томпсон принес с собой всеобщий переполох и суету. Казалось, с его появлением в и без того небольшом помещении холла сделалось еще теснее. Впрочем, он был из тех людей, кто любое, даже самое обширное пространство способен сузить до размеров своей монументальной личности.
Едва завидев его, молодой дежурный, минутой ранее клевавший носом, подскочил, вытянулся по стойке смирно и козырнул. В полиции он работал совсем недавно, поэтому каждый раз при виде начальника испытывал панику, начинал краснеть, бледнеть и нервически заикаться. Услышав его голос, Роб и я тоже непроизвольно поднялись на ноги, одна только Терри почти не отреагировала. Она лишь ненадолго приоткрыла глаза, сонно моргнула и, свернувшись поудобнее в кресле, продолжила спать.
Билл является шефом полиции последние лет тридцать и знает каждого жителя в нашем городе. Сейчас ему, должно быть, уже за шестьдесят, но несмотря на возраст, грузную фигуру и внушительных размеров живот, он все еще сохраняет бычью силу и энергичную резкость движений. В придачу к такой устрашающей внешности он обладает довольно взрывным характером, за что его многие опасаются и не рискуют лишний раз нарушать закон.
За его спиной тенью маячил Том Броуди. Этому худому, высокому парню на вид можно дать около сорока. Своими густыми рыжеватыми бакенбардами он смахивает на горную альпаку и взгляд его карих, задумчивых глаз вместе с заметно выступающей вперед верхней губой значительно усиливает это сходство. Последние десять лет он занимает должность помощника Билла и практически всюду следует за ним по пятам.
– Привет, Билл. – Сделав к нему шаг, я протянул для приветствия руку. – На нас напали у реки. Их было трое.
– Да что ты говоришь? Напали, значит… – проревел он, но тут же огляделся по сторонам, принюхался и заорал: – Дьявол! Откуда такая вонь?
– Это от меня.
– От тебя? Ты что, в скотомогильник свалился, черт тебя подери?
– Нет, хуже, – подошел к нам Роб. Обмениваясь рукопожатием с ним и Броуди, он предложил: – Мы можем поговорить в твоем кабинете? Дело серьезное.
В нашем захолустном городишке серьезные происшествия случаются крайне редко. Он совсем маленький, почти все друг друга знают, поэтому основным занятием местной полиции, состоящей всего из шести человек, являются выписывание штрафов за пьяную езду, разнимание потасовок и расследование пустячных краж. Еще иногда подростки чудят, обдолбавшись наркотой или Терренс, местный алкоголик, напившись, подерется с женой, но в целом у нас все спокойно.
– Надеюсь, что серьезное, иначе… – Увидев спящую Терри, Билл прогудел: – А что здесь делает твоя девчонка, Уилсон? Ты что это, таскаешь ее с собой по ночам?
– Мы были на рыбалке, Билл. С палатками. Может, все-таки обсудим все в более спокойной обстановке?
– Покомандуй мне еще тут! Так! Пол, мелкий говнюк, ты так и будешь стоять с разинутым ртом?
Когда-то мелким говнюком Билл называл и меня. Он делал это так долго, чуть ли не с моего рождения, по крайней мере, с тех пор, как я себя помню, а потом вдруг перестал. Что послужило тому причиной – мне неизвестно, просто в определенный момент он неожиданно стал звать меня по имени. Когда именно это произошло, сейчас и не вспомнить, но, возможно, после того, как заболела Анна, а может, уже и после ее смерти.
Переключившись на дежурного, о нас с Робом он как будто забыл, но спустя минут пять мы наконец сидели в его тесном прокуренном кабинете. За единственным, выходящим на городскую площадь окном медленно занимался рассвет. До восхода солнца оставалось не больше часа.
Кабинет освещал желтоватый свет маленькой настольной лампы. Ее тусклое сияние четко обозначало наши лица, но было не в силах разогнать тени по углам комнаты. Там скрывался высокий шкаф с документами, массивный металлический сейф, большая, в полстены географическая карта и остальное, менее значительное барахло.
В общем-то, видеть, что прячется в полумраке мне было не обязательно – я отлично помнил этот кабинет при свете дня. Успел изучить еще в юности, когда попадал сюда за мелкие правонарушения, а в прошлом году и вовсе имел возможность ознакомиться с самыми мельчайшими его подробностями.
– Так вы утверждаете, что какие-то парни ни с того ни с сего напали на вас. Оружия они при себе не имели, чего хотели, вы не знаете и раньше их не встречали. Все верно? – спросил Билл.
– Верно. Таких, как они, я никогда не встречал, – ответил Роб за нас двоих. – Они очень странно себя вели.
Ворот его синей футболки был разодран, на шее проступали крупные царапины, а темно-русые с проседью волосы торчали в разные стороны. Выглядел он так, будто участвовал в схватке со зверем, что по сути и являлось правдой.
– Что значит странно? – задал вопрос Броуди.
– Не знаю, как лучше объяснить, – осторожно начал Роб. – Поначалу мне показалось, будто они обычные наркоманы…
Собираясь с мыслями, он сделал паузу, на что Броуди тут же нетерпеливо спросил:
– Выходит, они были под наркотиками?
Не успел Роб опровергнуть его предположение, как Билл взревел:
– И вы, придурки, не придумали ничего лучше, как поднять меня с постели в половине пятого утра из-за потасовки с обдолбанными торчками?
Всем своим мощным корпусом он подался вперед и опустил обе ладони на крышку заваленного бумагами стола. Его буравящий взгляд вперся в Роба, но менее чем через секунду переместился ко мне. В прежние времена этим взглядом Билл мог вогнать меня ступор – ребенком я боялся его до полусмерти. С тех пор утекло много воды, но я и сейчас еще испытывал перед ним некую смесь из опаски и робости.
– Какие, к черту, наркотики? – наплевав на предосторожности, вскипел я. – Я видел, как ведут себя под наркотой! Да что говорить, и сам несколько раз баловался, пока учился в школе. Они были будто мертвые, Билл! Как зомби, понимаешь?
От такого заявления глаза его подозрительно сузились, а я тотчас понял, что не стоило этого произносить. Необходимость пересказывать подробности прошедшей ночи приводила меня в раздражение, кроме того, в голове раздавался непрерывный монотонный гул, от которого никак не получалось отделаться, а веки казались до того тяжелыми, что лишь усилием воли удавалось держать их в открытом положении. В данную минуту я мог думать только о том, чтобы поскорее покончить со всеми расспросами, отправиться домой, рухнуть на свою кровать и уснуть.
– Эй, полегче, Джон! – остановил меня Роб, присовокупив к сказанному незаметный пинок по ноге. – Билл, он хочет сказать, что те трое вели себя не совсем нормально. Как бы поточнее описать… Они двигались необычно, звуки издавали странные… У них из глоток все время раздавалось какое-то чавканье. Такое гнусное чавканье, будто идешь в дождь в резиновых сапогах, а их то и дело засасывает в жидкую грязь. Я и сам знаю, как дерьмово все звучит, но это правда.
– Еще они без конца смеялись и скалились, – добавил я. – Но это и смехом не назовешь, больше на хохот гиены смахивало.
– Да, и смех этот жуткий, – подхватил Роб. – Мы пытались выяснить, чего они хотят, но ни слова от них не добились. Они просто шли на нас безо всяких объяснений. Прямо-таки напролом перли. Тот, с кем я сцепился, был точно обезумевший. Все хохотал и пытался дотянуться до моей шеи. С виду доходяга, тощий, как собака бездомная, но сильный, словно…
Ища подходящее слово, Роб остановился, но так и не отыскав, окончательно замолчал.
На минуту в кабинете воцарилась тишина. Билл тер гладко выбритую бульдожью челюсть и по-прежнему сверлил меня пронзительным взглядом, Броуди в углу дымил сигаретой. Ее огонек мелькал в полутьме, проделывая траекторию от его тонкогубого рта к переполненной пепельнице и обратно. Было ясно, что они оба не очень-то нам верят.
Курить мне хотелось не меньше, чем спать, однако зная, что просьба о сигарете приведет Билла в еще большую ярость, я терпел. Не стоило лишний раз его нервировать. Я до сих пор не сказал ему главного и, откровенно говоря, предпочел бы молчать как можно дольше.
– Что-то вы темните, ребятки, – проговорил он вкрадчиво. – Или недоговариваете чего. Давайте начистоту – вы пили?
Его вопрос прозвучал скорее утвердительно, отчего я мгновенно взорвался:
– Нет, черт возьми! Я не пью, Билл, ты же знаешь!
– Откуда мне это знать? – обрушив на стол увесистый кулак, рявкнул он. – Ты несешь какой-то бред про нападение мертвецов! Холдер, мать твою! Ну, ладно этот полудурок, я еще могу предположить, что он чем-то обдолбался и ему привиделись зомби, но ты-то куда?
– Мы не говорим о том, что на нас напали зомби, – твердо произнес Роб. – Конечно, это полная херня, Билл, но те парни действительно вели себя так, будто страдают от бешенства. И настроены они были чертовски агрессивно, не реагировали ни на предупреждения, ни на выстрелы в воздух… – Тут Роб посмотрел на меня и так же твердо сказал: – Нужно им все рассказать, Джон.
– Да… – Опустив взгляд под ноги, я несколько мгновений набирался решимости, точно готовился сигануть в прорубь со льдом, но потом взглянул Биллу в лицо и четко выговорил: – Мне пришлось стрелять. Кажется, двоих из них я прикончил.
– У нас не было другого выхода, – быстро сказал Роб. – Это я крикнул, чтобы Джон стрелял в них. Посветил фонарем в их рожи и сразу понял, что это единственный способ остановить уродов. Позже я тоже пальнул в одного пару раз. Продырявил ему брюшину, но он и не заметил.
– Как это, не заметил? – спросил Броуди. – Что за чушь вы несете? Как можно не заметить выстрела в живот?
– Мы бы тоже хотели это знать.
В воздухе снова повисло молчание и на этот раз оно показалось мне зловещим. Билл не верил ни единому нашему слову, но к своей досаде, теперь и я засомневался – а не привиделось ли мне лишнего? Ведь невозможно поверить, чтобы тот ублюдок после выстрела в живот смог как ни в чем не бывало вылезти под колеса пикапа.
Может, мне все почудилось и заряд пролетел рядом с ним, а я не увидел? Или я попал ему не в живот, а, скажем, в плечо? Но как тогда объяснить его мерзкую рожу? Ее-то я видел! И как быть с тем рыжим? Я в упор пальнул ему в бок, а он после этого принялся истерически хохотать и даже когда я по самую рукоять вгонял в него нож, ни на секунду не затыкался.
С громадным негром вообще не сходится. У меня не возникало сомнений в том, что на темной лесной поляне предстало перед моими глазами. Я отчетливо видел, как картечь прошибла его грудную клетку, но он словно не обратил на это внимания и если бы я не снес его безобразную, сплющенную головешку, сейчас не сидел бы здесь.
Пока я это обдумывал, Билл переложил стопку бумаг с одного края стола на другой, достал из пачки сигарету, не торопясь прикурил и процедил сквозь зубы сразу три вопроса:
– Прикончил двоих, значит? И ты заявляешь об этом только сейчас? Ты в своем уме, парень?
– Они напали на нас! – с вызовом ответил я. Признавать вину за то, что пристрелил тех ублюдков, я не собирался. – Более того, один из них напал на Терри.
– Это правда, Билл, – вставил Роб. – Пока мы отбивались от двоих из них, на Терри у палатки напал третий, о котором мы даже не подозревали. Мы еле подоспели на помощь. И он был огромным! Дерьмо собачье, я еще никогда не видел такого огромного парня!
Размышляя об услышанном, Билл барабанил пальцами по столу и одновременно хмурил седые кустистые брови. От этих кривляний на его морщинистом лице образовывались дополнительные складки, крупный мясистый нос с шумным свистом втягивал воздух, губы же превратились в сплошную, резко перерезающую подбородок черту.
Он не произносил ни звука, но было видно, насколько он зол. Эта злость буквально витала в спертом воздухе кабинета. Оно и понятно, возня с трупами не лучшая перспектива для воскресного утра – наверняка у него имелись другие планы на сегодняшний день.
– Звони Сандре, – наконец бросил он Броуди. – Пусть побудет в участке, а нам всем придется прокатится.
– Черт, Билл, – запротестовал я. – Мы не спали всю ночь, я с ног валюсь и Терри…
– Ты всерьез или валяешь дурака, Уилсон? – Он глянул на меня так, что я тут же обреченно стих. – Минуту назад ты признался, что застрелил двух парней. Предлагаешь отпустить тебя домой? Может, еще сопроводить до двери, накрыть одеялком, а заодно спеть колыбельную, мать твою? А? Что на это скажешь? – Повернувшись к Броуди, он с желчным ехидством поинтересовался: – Том, как ты насчет того, чтобы проводить малютку Джона до дома, а потом спеть ему песенку?
Я хотел было ответить какой-нибудь колкостью, но вовремя решил, что мне стоит заткнуться. С Биллом действительно лучше не связываться. Вопрос ответа не требовал, поэтому Броуди тоже смолчал.
– Я позвоню Айлин, – похлопал меня по плечу Роб. – Она заберет Терри и позаботится о ней.
Айлин была его женой. Представив, что Робу придется не только договариваться насчет Терри, но и подробно объяснять произошедшее, а затем убеждать ее, что никто из нас не пострадал, я мрачно усмехнулся. Возможно, в моем положении и имелись свои плюсы – никогда я не умел успокаивать женских истерик.
– Мне сообщить в округ? – наклонившись к Биллу, тихо спросил Броуди.
– Пока нет. Для начала сами поглядим что к чему, а там видно будет. Если что-то серьезное и трупы действительно есть, то уже не отвертимся от их приезда. Проклятье!
Тяжело поднявшись из-за стола, Билл смял в пепельнице окурок и грузным шагом направился к выходу. После того, как хлопнув дверью, он ушел, мы втроем переглянулись.
– Ты прямо-таки жить не можешь без приключений на свою задницу, Уилсон, – раздраженно проронил Броуди. – Молись, чтобы все, о чем вы тут наплели, оказалось правдой, иначе наш Минотавр тебя в порошок сотрет.
– Иди к черту, Броуди, – огрызнулся я. – И без твоих поучений тошно.
Через время я тоже вышел за дверь, чтобы поговорить с дочерью, выкурить сигарету, а если повезет, то и разжиться кофе. Билл что-то громко выговаривал дежурному, Броуди звонил Сандре, а Роб жене. Из полицейского участка мы вышли только спустя тридцать минут.
Глава 5
На часах было шесть утра, солнце уже взошло. Притихший в сонном бездействии город молчал, лишь неугомонные воробьи вовсю носились по пустующим улицам. Оглашая все вокруг звонким чириканьем, они перепрыгивали с куста на куст, ругались между собой, порхали над крышами спящих домов. Присовокупляя к их многоголосому гомону тихое урчание двигателя, мы ехали в машине Билла и Броуди.
Глаза у меня по-прежнему слипались и только второй стакан крепкого кофе поддерживал затуманенное сознание в активном режиме. Роб держался лучше меня. Выглядел он также паршиво, но, по крайней мере, находил в себе силы разговаривать. Сидя рядом на заднем сиденье, он показывал дорогу к реке и в сотый раз пересказывал Биллу и Броуди подробности наших ночных приключений.
Роб является для меня самым надежным и, пожалуй, единственным другом. Хотя связывающие нас отношения не назовешь уже обычной дружбой – давно они переросли в нечто большее. Мы знакомы больше двадцати лет и за этот немаленький срок я многому у него научился, многое вместе с ним прошел, а кроме того, испытывал абсолютную уверенность, что всегда и во всем смогу на него положиться. На него и на Айлин тоже.
Все эти двадцать лет они оба поддерживали меня в сложных ситуациях, находились рядом в трудные минуты, оказывали неоценимую помощь, если она требовалась. Так было и после смерти Анны. Порой против моей воли, порой наперекор моим гневным выпадам в адрес всех и вся, часто вразрез с моим желанием остаться в одиночестве – эти двое упорно и методично вытаскивали меня из трясины, в которую я тогда угодил.
Одним словом, Роб и Айлин сделали для меня очень многое и именно они год назад приютили у себя Терри на время моих разбирательств с органами опеки. И раньше мы относились друг к другу больше по-родственному, но после того, как они оформили над ней временное попечительство, стали практически семьей. Пусть не по крови, но по связывающим нас узам уж точно. Тем более, что настоящих родственников у меня не осталось.
Моих родителей не стало давно, братьев и сестер я не имел. Матери Анны уже тоже нет в живых, но оставалась еще Джесс – правда, за родню я ее никогда не считал. Джесс приходится старшей сестрой Анне и родной теткой для Терри, вот только живет она за восемьсот километров от нас.
Возможно, это и к лучшему – мы не особенно ладим. После устроенной мной в школе пьяной потасовки, она была готова забрать Терри к себе, но, к счастью, до этого не дошло.
– Вроде бы это где-то здесь…
Из полудремы меня вырвал голос Роба. Я не заметил, как мы проделали весь путь до реки и теперь находились примерно в том месте, где я выстрелил во вторую тварь.
– Ну и где же труп? – спросил Билл.
– А черт его знает. Может, дальше? – На этот раз голос Роба прозвучал еще неуверенней. – Давайте проедем немного вперед.
Медленно продвигаясь сквозь неподвижно стоящий лес, мы проехали еще пару километров, но трупа не обнаружили. Все здесь выглядело тихим и безмятежным. Погода держалась безветренная, от реки веяло свежестью, солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву, стлались по земле веселым пятнистым узором, а из звуков присутствовало разве что тихое пение птиц, да шуршание шин по грунтовке.
– Нет, все-таки я уверен, что он слетел с капота позже. – Напряженно вглядываясь в растущую у обочин траву, Роб потер вспотевший лоб. – Нам нужно вернуться.
После его слов Броуди развернул машину и, приглушенно матерясь, поехал в обратном направлении. Теперь я проснулся окончательно. Устремив за окно пристальный взгляд, вместе со всеми я высматривал что-либо похожее на следы пребывания здесь того ублюдка. Мне хотелось их обнаружить и в то же время именно этого я опасался.
Любопытство и страх были основными эмоциями, что я сейчас испытывал. Я хотел найти тело и убедиться, что случившееся ночью мне не привиделось, хотел знать, что не спятил вконец, увидеть при свете дня, что они такое, но одновременно с тем мне было страшно. Только боялся я не их, а того, что последует за обнаружением мертвых тел.
Я все еще не осознавал, насколько сильно вляпался, но уже начал догадываться, что домой попаду не скоро. Если вообще попаду.
– Вот! – указав пальцем вперед, внезапно воскликнул Роб. – Я хорошо помню это бревно под теми деревьями. Чуть не налетел на него, когда объезжал. Где-то тут Джон выстрелил в него.
– Притормози, Броуди. Пройдемся, – глядя по сторонам, устало бросил Билл.
Броуди послушно остановил машину, все четверо мы выбрались наружу, прошлись вдоль дороги, заглянули под каждый куст, но так ничего и не нашли. Ублюдок как сквозь землю провалился. Я уже опять начал думать, что произошедшее ночью мне просто привиделось, как вдруг Броуди, ушедший немного вперед, крикнул:
–Эй, Билл, взгляни-ка!
Внимательно разглядывая что-то у своих ног, он сидел под кроной высокого ясеня. Втроем мы поспешно направились к нему и как только приблизились на достаточное расстояние, увидели на примятой траве следы чего-то черного. На вид оно было вязким, как густая овсяная каша и при этом тошнотворно воняло.
След слабой нитью уходил дальше в лес, но насколько хватало глаз, не наблюдалось ничего походящего на тело. Деревья росли тут неплотными рядами, ничто не загораживало обзор, однако впереди маячили лишь ясеневые стволы, да ровная поверхность земли с опавшими листьями и сухой, порыжевшей от зноя травой.
– Такие же следы были на их машине, – обратился Броуди к Биллу.
Тот как раз склонился над необычной находкой и взглядом ищейки осматривал территорию вокруг. От длительной ходьбы дыхание его сбилось, лицо с шеей раскраснелись и покрылись обильной испариной. Мельком взглянув на него, я с удивлением поймал себя на мысли о том, как сильно он сдал. Это внезапное открытие меня поразило.
Когда видишь кого-то день за днем, не обращаешь внимания на изменения во внешности – они постепенны и оттого незаметны глазу, пока однажды, точно как я сейчас, не обнаружишь перед собой жалкое подобие человека, которого знал прежде. Передо мной сидел почти старик, а ведь я хорошо помню Билла молодым, полным сил и здоровья мужчиной.
Я знаю его с раннего детства – он был приятелем моего отца и в нашем доме бывал частым гостем. В те времена я испытывал неподдельный ужас от его внушительной фигуры, громогласного голоса и устрашающей манеры общения и тот образ из далекого прошлого сделался для меня настолько привычен, будто отпечатался на внутренней стороне черепа. Возможно, потому все эти годы я видел только его, не замечая, что он давно превратился в поседевшую, страдающую гипертонией, одышкой и лишним весом развалину.
А ведь он теперь на целую голову ниже меня и руки его не кажутся такими огромными – ими не отвесишь одну из тех злых, крепких затрещин, какие некогда обрушивались на мой детский затылок. Сейчас уже я нахожусь в том возрасте, в котором он гонял меня за малейшую провинность и грозился чуть что надрать зад. Удивительно, как я не видел этого раньше?
– Так ты говоришь, Джон, что выстрелил ему прямо в лоб? – прерывая мои размышления, спросил он.
– Да. И видел, как после этого он слетел с капота.
– И куда он, по-твоему, делся? Не мог же он уйти с простреленной башкой?
– Без понятия, – пожал я плечами.
Пока Билл смотрел на меня немигающим взглядом, я растерянно крутил головой. И в самом деле, неужели та тварь умудрилась уйти даже с разнесенным в щепки черепом? Тогда, выходит, они все еще бродят здесь и в любой момент могут снова напасть. Ощутив, как вдоль позвоночника пробежал неприятный холодок, я еще раз огляделся вокруг.
Всюду сохранялись тишина и покой. По-прежнему беспечно щебетали птицы, листья от слабого колебания ветра производили еле слышимый шелест, а солнце согревало остывшую за ночь землю. Картина была в самый раз для безмятежного воскресного утра – если бы не знать, что в этом лесу бродят одичавшие твари, так и подмывало сгонять домой за корзинкой для пикника.
– Может, его утащил тот рыжий? – предположил Роб.
Я посмотрел на него с сомнением. Они не походили на тех, кто станет утаскивать раненого товарища с места перестрелки. Впрочем, кто их разберет – они вообще ни на кого не походили.
Пока я об этом раздумывал, Билл надел перчатку и потрогал засыхающую на солнце зловонную кашу. Он потер ее между пальцев, но едва поднеся к носу, отшатнулся.
– Ну и вонь! – Скривившись, он быстро глянул на Броуди, а затем перевел взгляд на меня. – Так вот чем от тебя несло. Кого вы подстрелили, мать вашу? На кровь это не похоже.
– Это не похоже не только на человеческую кровь, но и вообще ни на что. Раньше я такого не видел, – пробормотал Броуди. Он тоже надел перчатку и обмакнул палец в черную жижу. – Действительно гадко смердит.
– Именно про это я и говорю. Они не походили на обычных людей, – угрюмо проронил я, наблюдая за тем, с каким отвращением Броуди растирает в пальцах вязкую массу.
Я хотел было тоже попробовать ее на ощупь и даже почти поднес к ней палец, но вовремя одумался. Мне с лихвой хватило того, что пару часов назад с таким трудом я оттер от своих лица, рук и одежды.
– Ну-ну, ты нам еще про инопланетян расскажи, – с грубой ухмылкой прогудел Билл.
– Может, стоит пройти по следу? – предложил Броуди.
– Нет, давай сначала ко второму. С этим разберемся позже. – С натужным кряхтением он поднялся на ноги и выразительно оглядев на нас с Робом, спросил: – Далеко до палатки? Если и там не окажется трупа, я посажу вас в клетку, как и обещал. Будете друг другу рассказывать байки про зомби, пришельцев из космоса и прочую хрень. Еще и Терренса к вам подсажу. Вот уж кто с радостью послушает ваши нелепые бредни, да еще и своих подсыпет.
Мы промолчали, но стоило ему вместе с Броуди направиться к машине, как Роб ухватил меня за руку.
– Что за черт? – зашептал он. – Я своими глазами видел, как ему снесло полбашки! Он что, смог уйти после выстрела в голову?
– Не знаю. Я уже ничего не знаю, Роб. Я тоже это видел. И тот негр у палатки… Я был уверен, что прикончил его, но если тела там не окажется, вывод напрашивается один – убить их невозможно.
– Или другой – ты, я и Терри разом сошли с ума.
– Именно об этом я и думаю все утро, – рассеянно усмехнулся я.
– Хватит шептаться! – прервал нас Броуди. – Живо идите к машине!
Замолчав, мы покорно пошли следом, спустя пару минут уселись на заднее сиденье, а еще через время выехали к тому пляжу, где ночью встретили тощего рыжего ублюдка и второго, что разгуливает теперь с отстреленной башкой. Повсюду на песке виднелись следы борьбы, валялись пустые гильзы и мой охотничий нож, но несмотря на внешний беспорядок, пляж при дневном свете выглядел вполне мирно. С трудом верилось, что несколькими часами ранее тут происходили такие странные события.
Наклонившись, я машинально хотел поднять нож с песка и уже почти взял его в руку, как Билл с громким окриком меня одернул:
– Ничего не трогай, мать твою! Где палатка?
На его лице проступала озабоченность. Похоже, он начинал сознавать, что ночью здесь действительно что-то произошло и мы с Робом не выдумали эту историю.
– Там, – указав на извивающуюся вдоль реки тропинку, я повел за собой остальных.
Вскоре мы вышли к укромной тенистой поляне, на которой накануне вечером разбили лагерь и первым, что увидели – был огромный негр. Свободно раскинув руки, он лежал на спине ровно на том же месте, где я его подстрелил. С разделяющего нас расстояния казалось, будто он прилег отдохнуть и наслаждается ласковым утренним солнцем, вот только вместо его лица красовалась внушительная дыра. Все вокруг было заляпано той же черной кашеобразной массой.
От увиденного меня пробрала дрожь, а к гортани снова подступила тошнота. Как и ночью, она наполнила рот горькой слюной, свела судорогой скулы, скрутила нутро резким спазмом. Пока я корчился от омерзения, Билл за моей спиной громко выругался, надел чистую перчатку и пошел к телу.
– Ничего здесь не трогать, – скомандовал он по пути. – Стойте в стороне.
Склонившись над мертвым негром, он осмотрел рану в груди, а также то, что когда-то являлось его лицом. Мы с Робом, как нам и было велено, стояли поодаль, но даже находясь в отдалении, я отлично все видел. Не хотел смотреть и вместе с тем не мог отвести от мертвеца жадного взгляда. Вопреки отвращению, он вызывал у меня интерес.
Из одежды на нем были свободные шорты со множеством объемных карманов и растерзанная в клочья оранжевая футболка. При взгляде на нее возникала мысль, что он долго с кем-то боролся в пыли, настолько та выглядела изодранной и грязной. Но одежда меньше всего привлекала мое внимание – я глазел на открытые участки его тела.
Их сплошь покрывали темные трупные пятна и бугры вздувшихся вен. Живот распух и напоминал набитый старыми тряпками тюк. Кроме того, негр оказался бос. Голые ступни смотрели в разные стороны, ногти на пальцах кое-где отходили от мяса и были до того длинны, будто при жизни он не стриг их по меньшей мере год. От его туловища исходила безобразная вонь, в парах которой уже кружились зеленые трупные мухи.
– Ничего не понимаю, – прикрывая нос платком, сказал Билл. – Такое ощущение, будто умер он несколько дней назад. Во сколько вы здесь были?
– Около половины четвертого, – ответил Роб.
– Прошло чуть больше трех часов, – взглянув на часы, с недоверием заметил Броуди.
Он стоял рядом с Биллом и озадаченно разглядывал распластанное по земле чудовище. Им обоим редко приходилось сталкиваться с трупами, но все же за годы работы они успели кое-чего повидать, однако в данную минуту их лица выражали явное замешательство.
– Звони Сандре, Броуди. Пусть сообщает в округ, – хмуря и без того морщинистый лоб, бросил Билл.
Он терпеть не мог, когда полиция округа совалась в его владения, а потому тон, с каким была произнесена эта фраза, красноречиво выражал всю степень его недовольства. В то время как Броуди набирал номер Сандры, он прошелся по поляне, заглянул в каждый угол, осмотрел каждый сантиметр травы, обнюхал каждый след на песке и до нитки изучил содержимое брошенных нами в панике палаток.
Снова замерев над мертвецом, он обратился ко мне:
– Похоже, ты по уши в дерьме, парень.
Я сидел на траве, привалившись к дереву, в которое ночью от ужаса вжималась Терри и с трудом удерживал себя от сползания в глубокую отключку. От бьющего в нос смрада мутило все сильнее, а гул в голове перерос уже в несмолкаемый грохот. Распознав в его голосе сочувствие, я сплюнул на землю и с вызовом ответил:
– Я защищал дочь.
В его или чьей-либо еще жалости я сейчас нуждался меньше всего.
Глава 6
Сандра перезвонила через двадцать минут с сообщением, что в ближайшее время к нам не смогут никого прислать. По ее словам, в округе творится что-то невообразимое, вся местная полиция стоит на ушах. Как оказалось, за последние четыре дня пропало одиннадцать человек, но в прессу эта информация просочилась только сегодня утром. Несмотря на воскресный день, журналисты оккупировали главный отдел полиции с требованием разъяснить ситуацию.
Я был дома. Билл не стал меня задерживать, однако ясно дал понять, что я должен оставаться на связи и никуда не выходить. Вместе со мной он отправил одного из своих помощников по фамилии Дирксон и Пола – того молодого полицейского, что дежурил ночью. Именно он позвонил Биллу, когда в пятом часу утра мы ввалились в участок.
Сам он вместе с Броуди оставался возле трупа, занимаясь поиском улик и дожидаясь приезда ребят из морга. Выходной день был для него окончательно испорчен, впрочем, когда я уезжал, огорченным он не выглядел. Напротив, произошедшее явно привело его в бодрое расположение духа и он даже как будто помолодел лет на десять. Ни разу еще за годы службы в полиции ему не доводилось участвовать в по-настоящему серьезных расследованиях.
Перед отъездом я подошел к нему, чтобы предупредить об опасности, исходящей от разгуливающих по лесу тварей.
– Будьте начеку, Билл, – сказал я. – Возможно, они все еще бродят здесь и я не уверен, что их всего двое. И еще кое-что… – Посмотрев в его суровые, глубоко спрятанные под нависшими бровными дугами глаза, я с напором произнес: – Если встретите этих ублюдков, стреляйте в голову. По другому их не остановить.
Я ждал, что он тут же пошлет меня к черту, но на удивление Билл не стал возражать. Он лишь кивнул и еще раз напомнил о запрете покидать дом. В ответ я заверил, что пускаться в бега не входит в мои намерения.
Да и куда мне было бежать? В любом случае, даже если бы я строил подобные планы, осуществить их было непросто – Пол с Дирксоном сторожевыми псами сидели под моей дверью, наделенные четкой инструкцией никого не впускать и не выпускать. Но Айлин они все же позволили уйти.
Когда я вернулся домой, она вместе с Терри дожидалась меня в гостиной. Обе были ужасно напуганы, однако к моему облегчению Айлин так торопилась к мужу, что почти сразу уехала, избавив меня тем самым от пересказывания жутких подробностей.
После ее ухода я хотел было подняться в спальню, как с кухни донесся запах поджаренного бекона. Это заставило меня изменить маршрут – только теперь я почувствовал, насколько голоден. Со вчерашнего вечера в желудке у меня не было ничего, кроме двух кружек кофе, поэтому, едва уловив аппетитный аромат, он требовательно заурчал.
Как выяснилось, Терри была так любезна, что приготовила для меня омлет. Наскоро опустошив содержимое тарелки, я собирался отправиться в душ, а дошел лишь до дивана в гостиной. Там планировал прилечь всего на минуту, но стоило щеке коснуться подушки, как мой измотанный мозг мигом погрузился в сон. Кошмаров мне не снилось – ночью их хватило с лихвой.
Когда шесть часов спустя я открыл глаза, поначалу долго не мог сообразить, где нахожусь. Мысли чудовищно путались. Силясь продраться сквозь застилающую разум мутную пелену, они вяло ворочались на дне подсознания, но им никак не удавалось вынырнуть на поверхность. Не узнавая собственного дома, я недоумевающе обводил взглядом пространство.
Где-то совсем рядом раздавалась навязчивая мелодия, которая хоть и была мне смутно знакома, в данную минуту ужасно действовала на нервы. Я пробовал от нее отмахнуться, но мелодия не прекращалась. Когда до меня дошло, что это ни что иное, как звонок мобильного телефона, я резко сел и наконец пришел в себя. Звонил Билл.
– Джон, ты меня слышишь? – прогрохотал в трубке его запыхавшийся голос. – Через час здесь будут криминалисты и инспектор из округа. Они из особого отдела, так что дело, похоже, дрянь.
Пытаясь собрать расползающиеся мысли, я молча слушал. Когда эти попытки увенчались успехом, в мозгу яркой вспышкой полыхнуло: «Черт возьми, я пристрелил двоих, кем бы они не были!» Следом родился вопрос: «Что будет с Терри, если меня арестуют?» Теперь до меня в полной мере дошли слова Билла о том, что я по уши в дерьме.
– Уилсон, мать твою! – не выдержав моего молчания, взревел он.
– Да, Билл, я слушаю. Прости, я только открыл глаза.
– Ты должен быть здесь! – проорал он. – Немедленно! Роб уже едет. Повтори!
– Да, я понял. Уже еду, – покорно повторил я и нажал отбой.
Отшвырнув мобильник в сторону, я с силой потер лицо. Вставать не хотелось – чувствовал я себя по-прежнему скверно. Головная боль немного ослабла, но внутрь черепа точно напихали куски мокрой ваты.
Вперив перед собой невидящий взгляд, я раздумывал, что будет дальше. На ум ничего не приходило – там все еще царила страшная сумятица. Всплывали лишь разрозненные вопросы в духе: «Почему именно сейчас?» и «Как я умудрился так вляпаться?» Казалось, все только начало налаживаться, как жизнь подкинула мне очередную порцию дерьма.
Давно оставленная позади жалость к себе нахлынула с прежней настойчивостью, но больше меня беспокоила Терри. Что будет с ней и, главное – ей-то за что столько испытаний? Прошло всего пять месяцев с тех пор, как она вернулась домой и мы оба изо всех сил старались забыть о прошлом, а теперь все опять неслось к черту.
Пока я об этом размышлял, взгляд сфокусировался на мелкой, до миллиметра знакомой трещине в потолке. В голове вдруг возникла глупая идея, что не мешало бы ее заделать, но тотчас она привела меня в бешенство. Как всполохи залпового огня в мозгу застучало:
«Отлично! Валяй, Уилсон! Прямо сейчас бери в руки чертов малярный валик и приступай к работе! Тебе ведь нечем заняться и проблем никаких нет! Сука! Сука! Сука!»
Хотелось заорать во все горло. Вся моя гребаная жизнь напоминает сплошное непролазное болото – я барахтаюсь в нем, стремлюсь выбраться на устойчивую поверхность, цепляюсь, рвусь, стиснув зубы гребу, но чем больше прилагаю усилий, тем глубже оно засасывает меня в свои зыбучие недра. Похоже, мне так и суждено бултыхаться в них, пока не подохну.
Повернувшись влево, с отчаянной злостью я уставился на стену, где в деревянной рамке висела большая цветная фотография. На ней были запечатлены трое счастливых людей, от которых теперь остались лишь жалкие тени. Взглянув в смеющиеся глаза женщины, бывшей когда-то мне женой, я свистящим от гнева шепотом произнес:
– Ты была права, Анна. Я полный неудачник.
Звук собственного голоса прозвучал как хлесткая пощечина, но он же вернул меня к действительности. Вспышка бессильного гнева погасла так же стремительно, как и возникла. Сказав себе, что должен перестать распускать сопли от жалости к своей персоне, я опустил ноги на пол и сел.
День был в самом разгаре – стрелки на часах показывали три пятнадцать. Несмотря на то, что сентябрь перевалил уже за вторую половину, на улице стояла жара. Солнце ярко светило в окна, по ощущениям раскалив воздух не меньше, чем до двадцати семи градусов.
Уловив исходящий от тела неприятный запах и вспомнив, что вырубился, так и не приняв душ, я в конце концов встал и поплелся наверх. В доме было тихо – Терри, должно быть, спала в своей комнате.
Стоя под напором прохладной воды, я торопливо соскребал с себя грязь, попутно думая о том, что мне предстоит. Билл сказал о каком-то инспекторе из округа, значит, я должен буду давать показания. Нужно ли мне подумать об адвокате? Могут ли меня сразу арестовать? Что стоит говорить, а о чем лучше помалкивать? Как себя вести? И, наконец, что делать с Терри, если меня все-таки упекут за решетку?
Задавая себе все эти вопросы, я не находил ни одного верного ответа. Так ни к чему и не придя, в конечном итоге решил, что не мешало бы еще раз обсудить все с Робом, затем вышел из душа, напялил чистые джинсы и бегом спустился в кухню. Пусть все катятся к дьяволу – для начала я сварю себе кофе!
С той поры, как завязал с алкоголем, кофе и еще, пожалуй, сигареты, оставались единственными слабостями, что я мог себе позволить. Они же придавали мне сил бороться с ежедневной рутиной, помогали сосредоточиться на решении повседневных задач, да и просто отвлекали от тягостных дум.
Пока кофейная машина готовила для меня бодрящий напиток, я дважды набрал Роба, но на звонки тот не ответил. Вернувшись с дымящейся чашкой в гостиную, я застал сидящую на диване Терри. Поджав под себя ноги, она смотрела на включенный экран телевизора с выражением тревоги на застывшем лице.
– Как дела, детка? Тебе удалось поспать? – спросил я.
– Да, – не отрывая глаз от телевизора, отозвалась она.
– Что там говорят?
Вместо ответа Терри сделала громче звук и кивком головы указала на экран.
– Сам послушай.
Отхлебнув из чашки, я последовал ее совету. На экране как раз показалась молодая журналистка с темными вьющимися волосами. Продолжая пить быстрыми глотками, я начал вслушиваться, о чем она говорит в микрофон.
– Как стало известно сегодня утром, за последние четверо суток пропало более десяти человек. Случаи исчезновения произошли в окружном центре, а также в двух близлежащих поселках. Полиция пока заявляет об одиннадцати инцидентах, но наш источник подтверждает, что пару часов назад к ним обратилась женщина, у которой тоже пропал муж. То есть, можно с уверенностью говорить, что количество пропавших продолжает расти, однако власти не спешат делать заявлений. Каких-либо объяснений о сложившейся ситуации от них к этому часу так и не поступило. Четыре дня они скрывали от всех эту информацию и пока никто не может объяснить для чего…
Сзади нее камера фиксировала толпу журналистов и зевак у здания полиции округа. Людей там собралось уже довольно много. На лицах всех присутствующих читалось недовольство происходящими событиями и загадочное молчание властей его лишь подогревало.
Картинка чуть сместилась, взяв лицо журналистки крупным планом, после чего она продолжила быстро говорить:
– К другим новостям. Ранее уже появлялась информация, что на территории военной базы, находящейся по-соседству с исследовательской лабораторией NLVID-4, происходит нечто чрезвычайное. К ней уже несколько недель стягиваются подразделения вооруженных сил, а вчера вечером местные жители стали свидетелями небывало масштабной операции по переброске войск. Нам удалось получить кадры, сделанные одним из них на мобильный телефон.
Журналистка пропала с экрана, а вместо нее появилась съемка плохого качества. На ней тем не менее разборчиво виднелась внушительная вереница военных автомобилей до отказа забитых людьми в форме. Слегка хриплый, будто немного простуженный, но в то же время приятный и мелодичный голос за кадром продолжал:
– На съемке хорошо видно, что в сторону военной базы направляются вертолеты и целые колонны боевой техники. Сегодня утром наш специальный корреспондент в очередной раз попытался туда проехать, но его остановили сотрудники особого отдела полиции. Молчание официальных лиц вызывает немалое беспокойство и все мы надеемся, что вскоре с комментариями по обеим ситуациям выступит хоть кто-то из представителей военного ведомства или полиции. На этом пока все. С вами была Марта Дилл. Следите за дальнейшими новостями.
Выпуск новостей переключился на студию. Ведущий в темно-сером деловом костюме рассказывал что-то еще, но забрав пульт из рук Терри, я выключил телевизор.
– Одевайся, детка. Нужно ехать в участок.
– Опять? – смешно наморщив нос, протянула она. – Зачем в этот раз?
– Билл звонил. Сказал, едет какой-то инспектор из округа. Нужно будет дать ему показания. – Я уже допил кофе и натягивал на себя футболку. – Поторопись, хорошо? Я подожду на улице.
Терри промолчала, но когда я почти подошел ко входной двери, вдруг окликнула:
– Папа?
Интонация, с какой она произнесла это слово, заставила меня резко остановиться. В ней звучала затаенная тревога и настороженность. Не поворачиваясь, я ждал ее дальнейших слов, но еще до того, как она задала вопрос, уже знал, о чем он будет.
– Тебя же не арестуют за то, что ты их убил?
Я не привык лгать дочери. Когда-то давно мы условились, что будем говорить друг другу правду, какой бы неприглядной она не была, но, видимо, теперь я угодил в собственную ловушку. Предстояло сделать нелегкий выбор – либо сказать ей как есть, что еще больше растревожит ее и без того нервное состояние, либо солгать, но хотя бы ненадолго оградить от неприятных размышлений.
– Не думаю, Терри, – решился я. – Если бы меня собирались арестовать, то не отпустили бы домой.
Вернувшись, я крепко прижал ее к себе и потрепал по взъерошенным белокурым волосам. Ответив на этот жест слабой, больше похожей на вымученную гримасу улыбкой, она задрала голову и, словно ища подтверждения сказанным словам, заглянула мне в лицо. Приняв решение, что ни к чему раньше времени заставлять ее нервничать, я как мог сохранял невозмутимый вид.
– Мы просто расскажем, что видели, вот и все, – со спокойной уверенностью повторил я и подтолкнул ее к лестнице. – Одевайся, Терри. Хотим мы или нет, но мы должны ехать.
Едва она умчалась наверх, в дверь раздался осторожный стук. Это оказался Пол. Дирксона ни рядом с ним, ни в машине уже не было.
– Вы готовы, мистер Уилсон? – смущенно переминаясь с ноги на ногу спросил он. – Мне было приказано не задерживаться и как можно скорее доставить вас в участок.
– Я готов, Пол. Осталось подождать Терри.
Выйдя к нему, я закурил сигарету. Из головы не шло услышанное в новостях – двенадцать пропавших и толпа военных у какой-то чертовой лаборатории. Сам собой у меня сформировался вопрос: «Это как-то связано с тварями, на которых мы напоролись ночью или мне только так кажется?»
Рассудив, что необходимо побыстрее отыскать Роба, я докурил сигарету и направился к машине. Терри вышла спустя несколько минут, запрыгнула рядом со мной на сиденье и с напускной веселостью пошутила:
– Мы похожи на опасных преступников, но я всегда мечтала прокатиться в полицейской машине. Пол, а мы можем включить сирену? Вот было бы здорово!
Полу впервые доверили столь важное дело, как охрана и конвоирование подозреваемого в убийстве, но видно, пока я спал, Терри, хитрюга, уже успела к нему подластиться. На ее предложение лицо его озарилось улыбкой, а пальцы потянулись к кнопке включения сирены.
– Не надо, Пол, – остановил я. – Наверняка наши соседи и так изнывают от любопытства, не хватает лишь сирен с мигалками, чтобы был повод лишний раз почесать языками.
От моих слов его рука разочарованно опустилась вниз. Он явно испытывал желание, чтобы все вокруг видели его при исполнении такой важной миссии, мной же двигало совершенно обратное. Я хотел, чтобы этот безумно странный день поскорее закончился, после чего я смог бы вернуться к своей привычной, предсказуемо-серой повседневности. Пожалуй, сейчас я впервые сполна оценил всю ее убогую прелесть.
Глава 7
Когда мы подъехали к полицейскому участку, светло-серый пикап Роба уже стоял на парковке. При ярком свете дня он сиял, точно свежеотчеканенная серебряная монета, а капот и лобовое стекло выглядели настолько чистыми, что, казалось, стоит провести по ним пальцем и можно будет услышать безупречный металлический скрип. Представив, как Роб матерился, отдраивая засохшие следы, оставленные той мразью, я невольно скривился от отвращения.
– Ты видел новости? – едва мы вошли, спросил он.
Роб сидел в кресле возле кабинета Билла, но увидев нас, резво подскочил на ноги. Выглядел он гораздо лучше, чем утром. На нем была чистая рубашка, подбородок гладко выбрит, а волосы в привычной небрежности зачесаны на правый бок. Лишь багровые царапины, став еще более заметными, напоминали о случившемся.
Пол – мой сторожевой пес – чуть только вошел в участок, сразу же умчался по каким-то мелким поручениям, чем доставил мне невыразимую радость. Я уже думал, он не отойдет от меня ни на шаг, но, к счастью, его отвлекли. Он оставил нас с Робом наедине и теперь мы имели возможность спокойно все обсудить.
– Ты про пропажу людей или про военную базу с лабораторией? – машинально снизив голос до тихого шепота, уточнил я.
– И то, и другое выглядит паршиво, – так же тихо ответил он. – Ты что-нибудь знаешь об этой лаборатории? Я впервые о ней слышу.
– Я тоже и знаю лишь то, что смог нарыть в интернете, пока ехал сюда. Насколько я понял, она имеет повышенный уровень секретной безопасности и полностью контролируется военными. Вроде бы медики под их руководством занимаются там разработкой вакцин, проводят исследования, опыты и всякую прочую бесовщину. Короче говоря, не особо много я вычитал, так как информации о ней мало, но понятно, что у них что-то произошло, раз туда стягивают целую армию.
– Думаешь, это как-то связано? Все это чертовски странно. Ублюдки, которых мы встретили в лесу, пропавшие люди и лаборатория с их исследованиями и опытами. Похоже на какой-то идиотский фильм.
Высказать свои соображения я не успел. Наш разговор прервала внезапно появившаяся в коридоре Сандра.
– Привет, парни! Ну и заварили вы кашу, скажу я вам. – Здороваясь, она поочередно протянула нам руку и подмигнула Терри.
Сандра была красивой негритянкой с короткой стрижкой и словно вылепленным из гладкого темного материала лицом. На нем выделялись по-кошачьи раскосые глаза и характерные для ее расы пухлые губы. Возрастом она была лет на пять моложе меня, так что сейчас ей, должно быть, около тридцати. В школе я дружил с ее старшим братом, а потому мы знали друг друга с детства, но тогда я и предположить не мог, что когда-нибудь она станет работать в полиции.
Характер она имела бойкий, приветливый, но ровно до того момента, пока собеседник оставался ей приятен, в минуты же гнева превращалась в настоящую разъяренную гарпию. Однажды мне посчастливилось наблюдать, как лихо она скрутила буйно ведущего себя парня. Тот был вдвое больше ее и размахивал при этом ножом, но Сандра в два счета обезоружила его, а затем уложила лицом в землю. С тех пор я четко уяснил, что под горячую руку ей лучше не попадаться.
– Второй труп не нашли? – поинтересовался у нее Роб.
– Нет. У нас не хватает людей, поэтому ждем криминалистов из округа. Но инспектор Джонсон уже здесь, так что никуда не уходите.
Ободряюще нам улыбнувшись, она скрылась за дверью кабинета Билла, а мы с Робом вернулись к прерванному разговору. Однако не прошло и двух секунд, как Сандра вновь вынырнула в коридор. Сделав приглашающий жест рукой, она позала:
– Заходи, Роб. Начнем с тебя.
Многозначительно переглянувшись со мной, он нехотя поднялся и проследовал за ней в кабинет. Обсудить предстоящий нам обоим допрос мы не успели, но перед уходом он торопливо шепнул:
– Это была самооборона, ты понял, Джон? Больше ни слова, что они напоминали чертовых зомби. Пусть сами делают выводы.
Пока я размышлял о его словах, Терри смотрела в свой телефон, но вдруг сняла наушники и со словами: «Пап, посмотри на это», – привлекла мое внимание. Взяв телефон из ее рук, я включил видеозапись, на которой показалась пустынная улица, слабо подсвеченная огнями электрических фонарей. Прямо по проезжей части шел мужчина в одежде охранника известного супермаркета, где по субботам закупается большинство местных семей. Двигался он так же, как и те твари у реки.
После увиденного ночью, я бы ни с чем не спутал эту шаркающую медлительную походку, сопровождаемую хаотичными подергиваниями шеи и плеч. Выглядела она так, будто у идущего случился приступ нервного тика или же он отмахивается от роя откуда-то налетевших назойливых насекомых.
Голос за кадром тихо проговорил: «Какой-то странный мужик разгуливает по нашей улице. Может, стоит позвонить в скорую? Кажется, ему плохо». И второй: «Нет, пошли отсюда! Ты видел его лицо?» На этом видео оборвалось.
– Когда это снято?
– Выложили вчера ночью, но в комментариях пишут, что видели похожего в другом районе. Он вел себя точно так же.
– Выходит, их не трое, – задумчиво произнес я.
Пока мы тихо переговаривались и еще раз пересматривали видео, вокруг нас безостановочно сновали люди в строгих деловых костюмах. Обычно в участке у Билла бывает безлюдно, но, видимо, сегодня сюда согнали весь особый отдел.
Поглядывая на них, Терри с тоской в голосе протянула:
– Мне здесь совсем не нравится, пап. Долго нам еще тут сидеть? Я домой хочу.
– Не знаю, детка. Мне бы тоже хотелось поскорее со всем разделаться и убраться как можно дальше, – подбадривающе улыбнулся я. – А знаешь, после мы отправимся съесть по мороженому. Мы заслужили, как считаешь?
Я нервничал все сильнее, но старался не показывать дочери своего беспокойства, а в придачу зачем-то притворялся беззаботным добряком-папашей, хотя и сам не мог объяснить, для чего играл эту роль. Меня страшила неизвестность и, возможно, таким способом я рассчитывал скрыть от нее данный факт, но ведь она совсем не идиотка. По тому, как Терри улыбнулась и, не сказав ни слова, опять уткнулась в телефон, стало ясно, что она догадалась о причинах моего поведения.
Искоса взглянув на ее склоненную голову, я в который раз подумал о том, как сильно она похожа на Анну. Те же волосы, глаза, нос. Даже манерой двигаться и говорить она с каждым днем все больше напоминает ее. От меня ей достались разве что упрямо сомкнутые губы.
У Анны был по-женски красивый, плавно очерченный рот с мягкими полными губами, которые когда-то я обожал целовать. Я безумно любил Анну и до сих пор не мог смириться, что эта чертова болезнь так внезапно отобрала ее. Если бы можно было отмотать время назад, я бы ни за что не позволил ей умереть.
Поток моих горьких воспоминаний оборвался, когда дверь кабинета с шумом открылась, а уже через мгновение оттуда вихрем вылетел Роб. По его судорожно сжатым кулакам и перекошенному от злости лицу напрашивался вывод, что настроение у него отнюдь не радужное. Вслед за ним в дверь высунулась Сандра.
– Теперь ты, Джон, —натужно улыбаясь, пригласила она.
Черт возьми, да она сегодня просто в ударе! Я надеялся, мы успеем перекинуться парой фраз, прежде чем придет моя очередь.
Уловив мелькнувшую в моем лице досаду, Роб приблизился и с предостережением проронил:
– Держи себя в руках, Джон, и будь осторожен. Там настоящая сука в юбке. – Положив ладонь мне на плечо, он слегка его сдавил и добавил: – Все, как мы договаривались. За Терри не волнуйся, я побуду с ней.
Пристально вглядываясь ему в глаза, я стремился уловить хоть какой-то намек на то, о чем его спрашивали, но Сандра снова, уже более настойчиво пригласила меня войти. Сделав глубокий вдох, я второй раз за сегодняшний день переступил порог кабинета Билла.
Внутри было душно. В дальнем углу со слабым жужжанием работал вентилятор, однако скорость вращения его лопастей не справлялась с послеполуденным зноем. Глубоко сунув руки в карманы брюк, Билл стоял у раскрытого окна, Броуди где-то пропадал, а Сандра, пропустив меня, тотчас же вышла.
Инспектор Джонсон оказалась женщиной примерно моего возраста. Одета она была в светло-серый брючный костюм и голубую блузку, а ее белые, цвета холодного мрамора волосы коротко стрижены и уложены в аккуратную прическу. Строгие черты худого, вытянутого лица, одежда и манеры этой женщины мгновенно выдавали человека с принципиальным и жестким характером.
«Вот дерьмо! Похоже, влип я по полной», – полыхнула в голове мысль. Она с первого взгляда производила впечатление стопроцентной стервы – такой ничего не стоит запереть меня в камере до выяснения всех обстоятельств. Роб точно подметил, назвав ее сукой в юбке, хотя на ней и были прямые классические брюки.
Только я вошел, она протянула мне руку.
– Джон Уилсон, верно? – Рукопожатие для ее телосложения вышло довольно крепким, что намекало на скрытую в ней немалую физическую силу. – Я инспектор Абигаэль Джонсон. Особый отдел. Присаживайтесь.
Последовав указанию, я сел в свободное кресло напротив нее. Сразу после приветствия ко мне она как будто потеряла всякий интерес – с отстраненным видом просматривая документы в синей кожаной папке, время от времени Джонсон перелистывала страницы и делала пометки в лежащий рядом блокнот. Пользуясь предоставленной отсрочкой, я украдкой разглядывал ее и настраивался на предстоящий разговор, но догадавшись, что в папке дело о моей прошлогодней стычке, с беспокойством заерзал на стуле.
Тогда мне удалось все замять, примирившись и с миссис Новак, и с отцом той девчонки. В какой-то степени мне повезло, что я был вдребезги пьян и не сильно врезал ему, так что сути отделался лишь штрафом и принесенными извинениями. Успокоив себя мыслью, что дело давно закрыто, я попытался расслабиться, но уже через минуту готов был лопнуть от напряжения.
«Какого черта она там копается? – пронеслось в голове. – Уже начала бы поскорее или так и будет изводить меня молчанием?»
Разобрать выводимые Джонсон буквы не выходило, а она, судя по всему, нарочно тянула время, чтобы как следует помучить меня ожиданием. Минуты текли с той же медлительностью, с какой по стволу больного дерева стекает тягучая древесная смола, но наконец она подняла голову, посмотрела мне прямо в глаза и холодно произнесла:
– Расскажите как все было, мистер Уилсон. С самого начала, пожалуйста.
«Да неужели? Соизволила все-таки!»
Я принялся повторять то, что уже рассказывал утром, но сейчас думал над каждой произносимой фразой. Начав с момента приезда к реке и завершив тем, как мы оказались в городе, без лишних подробностей я описал произошедшее. Джонсон слушала не перебивая, лишь изредка уточняла кое-какие детали.
– Это была самооборона, – завершая рассказ, сказал я.
Придирчиво осмотрев меня с головы до ног, она сухо заметила:
– Ни на вас, ни на вашей дочери нет следов насилия, Джон. Могу я вас так называть? – Я кивнул и она тотчас спросила: – С чего вы сделали вывод, что вам хотели навредить?
От такого замечания я опешил, но удивления показывать не стал.
– Представьте, что на вашего ребенка безо всяких объяснений надвигается здоровенный ублюдок и в его намерения явно не входит угостить конфетой. Что бы вы сделали, инспектор? Разве не поступили бы так же?
– К счастью, у меня нет детей, – пренебрежительным тоном заявила она. – И позвольте, вопросы буду задавать я. Насколько я понимаю, оружия у них не было?
Глядя в ее лицо с уже едва скрываемой неприязнью, я ответил:
– Нет, но их намерения были вполне ясны.
– И каковы же, по-вашему, были их намерения?
– Убить нас. Они целенаправленно шли к нам, чтобы убить. Это не было ограблением или простым дурачеством. Они не слушали предупреждений, не реагировали на выстрелы в воздух и вообще ничего не говорили. Просто шли напролом.
– Может, у них была веская причина? – Джонсон слегка прищурилась.
– Причина? – усмехнулся я. – Мне показалось, они были не в себе. Возможно, под действием каких-то наркотических препаратов, но я не могу быть уверен. Может, причина в этом? Или в том, что они были обычными психами?
– Вы сказали, что раньше их не встречали. Как вы считаете, кто они такие?
– Без понятия. Именно поэтому мы и обратились к полиции. Я полагал, вы разберетесь в этом и выясните, что те уроды делали ночью в лесу, а также для чего им понадобилось нападать на нас.
Следующие минут десять Джонсон ходила по кругу, задавая одни и те же вопросы. Она меняла построение фраз, петляла, провоцировала, пыталась запутать и подловить меня на лжи, но я упрямо твердил сказанное ранее. Казалось, за прошедший промежуток времени я наизусть заучил все возможные вариации ее хитроумных уловок.
– Вам не показалось странным их поведение или внешний вид? – прозвучало в третий раз.
Очевидно, она добивалась от меня подробных описаний именно их внешности и поведения. На миг я задумался, не рассказать ли ей обо всем, что успел увидеть и понять, но тут же обостренное чутье подсказало мне притормозить. Она явно заманивала меня в расставленную ловушку и только ждала момента, когда я оступлюсь.
– Я уже отвечал вам на это, инспектор, – жестко отчеканил я. – Там было темно. Все происходило ночью, как я уже тоже говорил. Луна светила, но что-либо разобрать было невозможно. Единственное, что мне удалось заметить, когда один из них прыгнул к нам на капот, так это его грязную рожу. Он весь был перепачкан в грязи. Об их поведении я уже тоже упоминал. Те трое вели себя как психи или как упоротые наркоманы.
После этих слов Джонсон долго прожигала меня изучающим взглядом. Им она словно хотела проделать в моем черепе сквозное отверстие, чтобы заглянуть затем внутрь и убедиться, что я ничего не утаиваю. Я уже готовился к следующему витку ее расспросов, как она вдруг сменила пластинку.
– Я правильно понимаю, Джон, что два года назад у вас умерла жена?
Теперь я опешил вконец. Эта высокомерная, заносчивая женщина-инспектор из особого отдела уже основательно действовала мне на нервы и лишь усилием воли я сохранял остатки самообладания. Испытывая настойчивое желание послать ее куда подальше, подчеркнуто спокойным тоном я спросил:
– Какое это имеет отношение к случившемуся?
– Сейчас вы один воспитываете дочь? – не реагируя, поинтересовалась она.
– При чем здесь моя жена и дочь? – срываясь на крик, взревел я.
Не стоило этого делать. «Спокойнее. Просто отвечай на ее тупые вопросы и все», – мысленно настраивал я себя, но чувствовал, как от сдерживаемой ярости в теле каменеет каждый мускул. Когда Билл положил ладонь мне на плечо, я вздрогнул от неожиданности.
– Успокойся, Джон. Это всего лишь вопросы, – с напором проговорил он.
По его застывшей позе, а также сурово сдвинутым к переносице бровям я уловил желание помочь. Всем своим видом Билл открыто предостерегал меня от опрометчивых слов. Глубоко вобрав в себя воздух и затем шумно выдохнув, я посмотрел Джонсон в глаза и ледяным тоном произнес:
– Да, моя жена умерла от острого лейкоза два года назад. И да, я один воспитываю дочь. Родственников у нас нет.
– Понимаю, Джон, – нисколько не изменив выражения на холеном лице, так же холодно проронила она. – В вашем досье указано, что год назад вы попали сюда за драку и оскорбления в учебном заведении вашей дочери. Тогда вы напали на Олби Миллера и его жену. Все верно, Джон? И насколько я могу судить из отчета, вы были пьяны. Это ведь не первая ваша драка в состоянии алкогольного опьянения?
Я молчал, поэтому Джонсон как ни в чем не бывало продолжила:
– Кроме прочего, из того же досье следует, что в двадцать лет вы привлекались к ответственности за вождение в нетрезвом виде, в девятнадцать за драку, а в семнадцать за мелкое хулиганство и нарушение общественного порядка. Еще раньше у вас случались и другие, более мелкие правонарушения. А в двадцать два года вы и вовсе были замешаны в краже со взломом. Впрочем, вина не была доказана, но тем не менее… Я все правильно перечислила?
Рефлекторно мои руки сжались в кулаки, а правая нога начала дергаться вверх-вниз, производя при этом повторяющийся шаркающий звук. Опомнившись, я заставил себя остановиться.
– К чему вы клоните, инспектор?
Сдерживать все нарастающий гнев мне удавалось с огромным трудом, но теперь я опять говорил спокойно.
– Отвечайте на заданные вопросы.
– Да, мы с Миллером повздорили и я ударил его. Он оскорбил мою дочь, поэтому я взорвался. И да, я признаю, что был пьян. После смерти жены у меня был непростой период, но сейчас я с ним справился. Вот только мне не понятно, каким образом это относится к делу и тем более не понятно, зачем вы напоминаете о том, что случилось пятнадцать лет назад?
Все перечисленное ей являлось правдой, за исключением чуши про кражу. С ней дурацкая история вышла. Мой школьный приятель повздорил с подружкой и спьяну решил влезть к той в квартиру. Ее не оказалось дома, тогда он не придумал ничего лучше, как вынести кое-что из принадлежащего ей барахла, а после притащить его ко мне.
Когда все вскрылось, меня, невзирая на существование надежного алиби, привлекли как подельника. Шло долгое разбирательство, но в итоге за неимением улик меня оставили в покое, а ему впаяли срок. С подружкой он так и не помирился, а впоследствии отправился за решетку во второй и даже в третий раз.
– И часто у вас бывают вспышки неконтролируемой агрессии, мистер Уилсон? – с ехидством полюбопытствовала Джонсон.
С холодным интересом я рассматривал ее лицо и размышлял, что такие как она специально идут работать в органы власти. Они упиваются чувством собственного превосходства, наслаждаются возложенными на них полномочиями, испытывают извращенную радость от применения жестокости и силы. Будучи облечены законом, эти люди видят в своих согражданах лишь вереницу покорных баранов, которых при любом удобном случае можно подвергнуть запугиванию, шантажу или принятию нужных им решений и действий.
Сейчас я прямо кожей ощущал, какое удовольствие ей доставляет мой допрос. Давить на людей, заставлять их испытывать страх, наблюдать, как они ломаются под градом дебильных, ничего не значащих вопросов – вот что ей двигало. Придя к такому выводу, я окончательно взял себя в руки и невозмутимо сказал:
– Никогда. Тот раз был единственным.
– То есть, сегодня ночью вы полностью контролировали свои действия? – впившись в меня своими холодными, как лед глазами, вкрадчиво спросила она.
В этот миг меня словно укололи сразу сотни тонких иголок, а в голове пронеслось: «Осторожно!»
– Я думаю, инспектор, мне следует подумать об адвокате. Извините, но больше добавить мне нечего.
Она еще раз с хищным блеском в глазах взглянула в мое лицо и после недолгого молчания произнесла:
– Удивлена, что вы не сделали этого до сих пор.
От ее слов внутри меня будто лопнула струна, отвечающая за способность сопротивляться. Я не собирался сдаваться, но так устал, что мне стало плевать, о чем она скажет дальше. Окончательно расслабившись, я опустил на колени разжавшиеся кулаки и заранее зная ответ, спросил:
– Я задержан?
Еще некоторое время Джонсон разглядывала меня ничего не выражающим взглядом, а потом вновь принялась за бумаги. Она молчала около минуты, мне же казалось, будто прошел по меньшей мере час. Наконец, вволю наигравшись моей перед ней беспомощностью, она встала, закрыла папку с досье и с подчеркнутым безразличием изрекла:
– У меня есть все основания на ваш арест, мистер Уилсон. До предъявления официальных обвинений вы будете содержаться под стражей в здании окружной тюрьмы.
Пожалуй, это был единственный вопрос, на который она ответила за все время допроса. Будничным тоном Джонсон зачитывала мои права, а я сидел оглушенный мыслью о том, как воспримет все Терри. До того, как она объявила об аресте, у меня еще оставалась призрачная вера в благополучный исход, но теперь та растаяла без следа.
– Вам понятны ваши права, мистер Уилсон? – как сквозь плотный туман донесся до моего слуха ее равнодушный голос.
Не скрывая ненависти не только к ней, но и ко всей правоохранительной системе в целом, я молчаливо кивнул.
Глава 8
Стены моей одиночной камеры были окрашены в унылый серо-бежевый цвет. Окна, либо другие источники дневного света отсутствовали. Из мебели имелась металлическая лежанка с жестким матрасом, стол, табурет, а также умывальник и унитаз. Все оказалось намертво приварено к бетонному полу.
Я ходил по этой тесной клетушке из угла в угол или лежал, уставив глаза в потолок и много думал. Собственно, в пространстве, ограниченном тремя глухими стенами и стальной решеткой вместо двери, заняться больше было нечем. Мыслей в голове вертелось множество и они были разными, но одна донимала меня особенно сильно – мог ли я поступить иначе? А главное, должен ли был?
Всегда я считал бегство проявлением слабости и малодушия. Еще со школьной скамьи четко усвоил, что мужчина обязан уметь постоять за себя и близких, так что в ту ночь действовал сообразно своим убеждениям, только кто теперь от этого выиграл? Я заперт в клетке за убийство двоих ублюдков, а Терри осталась без обоих родителей.
Может, и стоило тогда смалодушничать? Схватить ее в охапку и бежать не оглядываясь? Не вступать в драку, не давать отпор, не отвечать на угрозу убийства убийством? Как там у религиозных фанатиков: «Ударили по правой щеке, подставь левую»? Возможно, кому-то подобная философия и видится правильной, однако мне она никогда не была близка.
Я нахожу ее абсурдной, противоречащей здравому смыслу и естественной потребности человека на желание жить, поэтому сколько бы не задавал себе этих вопросов, всегда приходил к одному – я поступил верно. Раскаиваться мне было не в чем и если вернуть ту ночь назад, я поступил бы так же.
Помимо этих мрачных размышлений, я предавался не менее мрачным воспоминаниям. Как будто мало мне было бед в настоящем и я решил прибавить к ним еще все прошлые невзгоды. Удивительно, как человек, оставаясь один на один с собой, начинает копаться в себе.
Я вспоминал родителей, детство и Анну. Больше всего ее. Мысленно переносился в тот период, когда она вернулась в наш захудалый городишко. И подумать я тогда не мог, что после крупного мегаполиса она вновь захочет жизни в этой волчьей дыре, а потому когда она внезапно приехала и сказала об окончательном решении остаться, поначалу не поверил.
Наши с Анной отношения начались еще в старших классах школы. Нам было по шестнадцать, мы тусовались в одной компании, гоняли по окрестностям на моем мотоцикле, иногда баловались алкоголем и травкой, как и большинство подростков в нашем возрасте. Те беззаботные моменты навсегда сохранились в моей памяти как лучшее, что случалось со мной за все прожитые тридцать пять лет.
Анна была невероятно веселой и жизнерадостной, легкой, доброй, открытой для всего нового и казалась единственным человеком, способным полностью понять меня. Еще она была очень красивой. Я не встречал женщины красивей ее.
Мы провели вместе год, я стал для нее первым мужчиной и тогда нам обоим грезилось, что это навсегда. Воображалось, будто никто и никогда до нас не испытывал подобных чувств и эмоций. Мы были по-настоящему влюблены друг в друга, но как это часто случается, отношения двух подростков разбились о суровую реальность взрослой жизни.
После школы она поступила в хороший колледж и уехала к старшей сестре, я же остался здесь. Моим родителям колледж был не под силу – отец тогда болел уже несколько лет, поэтому денег, заработанных матерью, вечно не хватало. Еще в пятнадцать я нашел подработку в авторемонтной мастерской, с деньгами стало полегче, но все же недостаточно, чтобы продолжать обучение в другом городе.
Перед ее отъездом мы поругались. Я спровоцировал ту ссору, понимая, что впереди ее ждет интересная учеба, большой город с массой возможностей, студенческие тусовки, новые друзья и, скорее всего, новые парни. Тогда я решил, что для нас обоих лучше порвать со всем сразу. Анна была против, но упрямства мне не занимать.
Она уехала, а я чуть было не сошел с ума. Как обезумевший носился на мотоцикле по городу и окрестным дорогам, дрался, лез на рожон, все чаще прикладывался к бутылке и волочился за другими девчонками. Какое-то время даже подумывал записаться в армию, но из-за отца и эту идею пришлось оставить. Словом, я много дров тогда наломал.
Хотелось выдернуть ее из воспоминаний, как колючий сорняк, или как загнанную под кожу занозу, причиняющую всему организму тупую, саднящую боль и спустя пару лет мне это почти удалось. Я жил обычной жизнью, работал, по вечерам просиживал в местном баре, заводил отношения с женщинами, разрывал их и заводил снова. Так, ничего серьезного. Тогда мы оба считали, что все в прошлом.
Она тем временем окончила колледж, нашла неплохую работу и лишь изредка наведывалась в родные края. Мы почти не общались. Каждый из нас шел своей дорогой, но сталкиваясь в те редкие ее приезды, я всякий раз испытывал чувство голодной тоски.
После таких случайных встреч меня словно насаживали на огромный металлический вертел и поджаривали над медленно тлеющим костром. Вроде и терпимо, не так чтобы очень больно, но неприятно и выматывающе. Со временем я научился жить и с этим ощущением. Она уезжала, тоска затихала, я успокаивался и все шло по накатанной, но потом она приезжала и этот жертвенный обряд повторялся вновь.
Так продолжалось до тех пор, пока спустя семь лет после расставания мы случайно не очутились в одной постели. Дальше все произошло очень быстро. События развивались так легко и так стремительно, что когда Анна возвратилась совсем, нам обоим казалось, будто она никуда не уезжала. В два счета мы поженились, а всего через год родилась Терри. Следующие восемь лет мы оба были до чертиков счастливы.
Все закончилось ровно два года назад. Болезнь пришла внезапно и развивалась со скоростью выпущенной из револьвера пули – не помогла ни химиотерапия, ни пересадка костного мозга. Она сгорела всего за четыре месяца. Как спичка – вспыхнула и тотчас погасла.
Я винил себя. За то, что не настоял на походе к врачу, как только она впервые пожаловалась на недомогание и слабость. За то, что два месяца отмахивался от ее слов о головной боли и участившихся случаев простуды. За то, что не обращал внимания на ее неестественно болезненный вид. Тогда все это выглядело такой мелочью, но она и сама тянула с обследованием.
Раз за разом Анна откладывала визиты к докторам, уверяя меня и себя, что недомогание вызвано количеством свалившейся на нее в то время работы. Шутила, что ей просто необходим небольшой отпуск, который придаст ей свежих сил и все станет как прежде. И мы ждали этот отпуск. Если бы я тогда только знал, что он никогда не наступит.
По-настоящему я всполошился лишь после того, как она начала резко терять в весе. Мы наконец прошли обследование, но обнаружилось, что уже слишком поздно. За считанные недели болезнь приняла агрессивную форму и перешла в смертельное наступление. На тот момент ей исполнилось всего тридцать три.
В отличие от меня, Анна была набожной. Иногда мы спорили на эту тему и в такие минуты она повторяла, что Господь не оставит без внимания мои богохульные высказывания и другие грехи. Что ж, видимо, ее кровожадный Бог решил покарать меня таким странным способом и часто я думал – лучше бы он забрал меня вместо нее. Уж я бы не упустил случая предъявить ему всех своих претензий. Их у меня скопилось немало.
Пока я размышлял о своем никчемном существовании и заново переживал смерть Анны, ко мне наведывалась Джонсон. Она заявилась с предложением гарантированного снижения срока в обмен на признание вины. Великодушно пообещала всего восемь лет.
Я послал ее к черту. Твердо решил настаивать на самообороне, хотя уже почти смирился, что в заключении мне придется провести несколько долгих лет. Прежде чем мне предъявили официальные обвинения, я просидел за решеткой четверо изнурительных суток и только в четверг после полудня меня вызвали к судье, назначили государственного защитника и зачитали обвинительную речь. Вину я не признал.
Адвокат мне попался совсем молодой, всего год как окончивший юридическую школу, но, несмотря на это, парнем он оказался толковым и въедливым. Перед судебным заседанием мы успели переговорить лишь тридцать минут, но их хватило, чтобы я понял – выиграть этот процесс для него будет делом принципа. Он настоял на суде присяжных и я был с ним полностью согласен.
Помимо того, он ходатайствовал об освобождении меня под залог, но на принятие судом решения, а также согласование и улаживание всех формальностей потребовалось еще трое суток. В итоге количество проведенного мной в камере времени растянулось в семь дней. Выпустили меня только в понедельник.
Первое слушание по делу назначили через три недели и теперь в запасе я имел всего двадцать один день на подготовку к будущим испытаниям. Возможно, это будут мои последние дни на свободе.
На выходе из зала заседаний меня поджидала Джонсон. Объявив о наличии важного разговора, она в свойственной себе повелительной манере пригласила меня проследовать в ее кабинет. Я хотел было снова послать ее к черту, но в случае отказа та пригрозила вызвать меня уже официальным уведомлением. Представив, что в таком случае мне опять придется тащиться в округ, я нехотя согласился.
Департамент особого отдела полиции находился в соседнем с окружным судом здании. Их соединял длинный, крытый стеклом переход, так что далеко идти нам не пришлось. Весь путь мы проделали молча и только когда вошли в кабинет, Джонсон, указав на стул для посетителей, предложила:
– Присаживайтесь, Джон. У меня осталась к вам пара вопросов.
В кабинете царил идеальный порядок. На темной, до блеска отполированной мебели не наблюдалось ни пятнышка. Казалось, даже если заглянуть в самый дальний угол этого светлого, просторного помещения, не обнаружится ничего похожего на пыль или тем более мусор. Здесь вообще не было ничего лишнего.
Взгляд входящего сразу упирался в огромное, во всю стену окно и громоздкий рабочий стол. Остальная обстановка имела совсем уж минималистичный характер. Пара шкафов с документами, несколько полок и большой телевизор с плоским экраном на стене – вот и весь интерьер. Кабинет Джонсон оказался под стать ей самой – такой же холодный и бездушный, как и эта женщина в сером деловом костюме.
– Не представляю, о чем вы хотите поговорить, инспектор, но учтите, я не настроен на долгие задушевные разговоры, – сказал я, садясь на предложенный стул. – Я провел в камере семь суток и чертовски хочу домой. К тому же я вам уже все сказал.
– Уверены, что все, Джон? – Она уселась напротив, положила на стол сцепленные в замок кисти рук и вперила в меня взгляд своих ледяных светло-серых глаз. – Мне думается, нам обоим известно, что вы и ваш друг мистер Холдер чего-то недоговариваете. Не хотите сказать, чего именно?
– Не понимаю, о чем вы, инспектор.
– Понимаете, Джон, просто не хотите говорить. А знаете, вы ведь совсем не похожи на дурака. Напротив, вы производите впечатление человека неглупого и здравомыслящего.
– Приберегите свои комплименты для кого-нибудь другого, – презрительно усмехнулся я. – Зря тратите время. Ни за что не поверю, будто вы притащили меня сюда лишь для того, чтобы расхваливать мои умственные способности. Так чего вам надо, инспектор?
– Что ж, хорошо. Вижу, вы настроены на деловой разговор. – Джонсон выдержала многозначительную паузу, во время которой не переставала пронизывать меня своими ледышками. – Думаю, вы понимаете, что прокурор на судебном заседании запросит для вас не меньше двадцати лет за убийство второй степени. Двадцать лет, Джон. Вряд ли вы в полной мере отдаете себе отчет, что это значит. Вам сейчас тридцать пять, а когда выберетесь, будет почти шестьдесят. К тому времени вы будете никому не нужным, жалким, скорее всего, больным стариком. Ни семьи, ни друзей, ни работы, только тюремные связи. А ваша дочь? Чудесная девочка, кстати сказать. Насколько я помню, ей десять, а через двадцать лет будет тридцать. Как думаете, захочет она знать отца-уголовника?
«Сука! Какая же она сука!» – думал я про себя, впрочем, даже не пытаясь утаить этих соображений на ее счет. Чувствуя, как белки глаз наливаются кровью, а челюсти сжимаются в крепкие тиски, я всем корпусом подался вперед.
– Не смейте вмешивать сюда мою дочь!
– Почему же? Вы ведь не думаете, что ее не коснутся разного рода трудности в случае вашего многолетнего заключения? Вас лишат родительских прав, она попадет в приемную семью, столкнется с травлей в школе, когда ровесники узнают, что ее отец убил двоих человек, ну и многое-многое другое. Вероятнее всего, винить во всем она будет именно вас.
– Мой адвокат будет настаивать на самообороне! Я…
– Прекрасно, – перебила Джонсон. – Только вот те, кого вы убили, были безоружны, а на вас ни царапины. Зато есть орудие убийства, есть показания свидетеля и есть мотив.
– Мотив? – Мой голос сел до свистящего шепота, но тут же взмыл вверх: – О каком гребаном мотиве вы говорите, черт возьми?
– Я бы не рекомендовала вам использовать грубых выражений, Джон, – спокойно проговорила она. – Учтите, ваш выход под залог вполне можно обжаловать.
«Она ведь намеренно меня провоцирует, – проскользнула в голове мысль. – Эта сука добивается от меня какой-то ей одной известной цели, а я, как ослик с привязанной спереди морковкой, поддаюсь на все ее провокации».
Пытаясь овладеть собой, я расслабленно откинулся на спинку стула и разжал кулаки. Джонсон вдруг тоже сменила тактику. Как и я, она приняла непринужденную позу, прислонила спину к высокой спинке кожаного кресла и примирительным тоном произнесла:
– Вообще-то я пригласила вас не для того, чтобы пересказывать хорошо известные вам самому подробности той ночи. Я лишь хотела напомнить, что мое предложение все еще в силе. Признаете вину и я могу гарантировать всего восемь лет заключения. В противном случае, если вас объявят виновным по всем пунктам обвинения, вы получите куда больший срок. Я хочу, чтобы вы вдумались в эту цифру и хорошенько все взвесили.
– Я уже сказал свой ответ: идите к черту. Это все?
– Дело ваше. – Она равнодушно пожала плечами, затем достала из ящика стола документ и протянула мне со словами: – Нет, не все. Это согласие о неразглашении. Вы должны его подписать.
Я не изменил положения тела и даже не взглянул на протягиваемый ею белый, исписанный мелким машинописным текстом лист.
– Без своего адвоката я не стану ничего подписывать.
– Можете позвонить адвокату, мистер Уилсон. Дождемся его. Это займет еще какое-то время, но мы ведь никуда не торопимся, верно? – черство заметила она, как вдруг устало вздохнула и смягчила тон: – Здесь сказано лишь о том, что вы не должны обсуждать подробности своего дела с журналистами.
– С журналистами? – удивленно воскликнул я. – Я не собираюсь общаться с чертовыми журналистами!
– Вот и отлично. Нам бы не хотелось раздувать шумиху в прессе. Думаю, вам тоже. Но как я могу предположить, с вами попытаются связаться, и тогда наверх всплывут самые нелицеприятные подробности вашей личной жизни. Я имею в виду ваши проблемы с алкоголем, смерть жены и другие интимные подробности. Вы ведь не хотите этого, я правильно понимаю? Поэтому просто подпишите и можете быть свободны. Пока можете.
Она все еще протягивала мне документ. Перегнувшись через стол, я взял его в руки, пробежался глазами по тексту и не найдя ничего, что противоречило бы ее словам, спросил:
– И что, если я не стану подписывать?
– Я бы не советовала вам играть с огнем, мистер Уилсон. Поверьте, мы найдем способ заставить вас молчать. Насколько я знаю, совсем недавно вы с большим трудом вернули себе опеку над дочерью. В свете последних событий могу гарантировать вам крупные неприятности в этом вопросе, но есть и другие, более действенные методы.
«О каких методах говорит эта дрянь? И что значит – мы? Кто они такие, черт возьми?» – мельтешило в голове.
То, каким вкрадчивым голосом Джонсон произнесла последнюю фразу, а также промелькнувшее в ее бездушных глазах хищное выражение заставили меня думать, что это не просто угроза. Я помнил о толпе военных вокруг лаборатории, но понятия не имел с кем и с чем столкнулся. В любом случае, кем бы они не были, она ясно давала понять, что я всего лишь винтик, угодивший в гигантский безжизненный механизм и меня сотрут в пыль, стоит только начать сопротивляться.
Похоже, эти люди во что бы то ни стало хотят замять информацию о произошедшем и пойдут на все, чтобы заткнуть меня. Не возникало сомнений, что убрать меня с дороги и на долгое время засадить за решетку они готовы любой ценой.
«Может, не стоит идти на конфликт? Что толку биться головой в стену, выказывая никому ненужное геройство? Никто этого не оценит», – размышлял я. Да и в сущности, я действительно не собирался встречаться с журналистами.
– Хорошо, я подпишу вашу бумагу, – сдаваясь, холодно сказал я, – но не смейте угрожать мне дочерью. Я пойду на что угодно ради ее защиты.
– Договорились, – сухо бросила Джонсон.
Повертев документ в руках, я еще раз внимательно вчитался в текст и наконец решился поставить внизу подпись. Затем положил бумагу на стол, поднялся на ноги и коротко попрощался. Я уже подошел к двери, но в последний момент зачем-то обернулся. Вопрос, который мучил меня все эти дни, сам собой слетел с языка:
– Может, скажете, кем они были? Вам ведь это известно.
Джонсон как раз убирала в знакомую мне синюю папку подписанный только что документ. Услышав вопрос, она подняла глаза и вгляделась в мое лицо долгим пронизывающим взглядом.
– Пока вы можете быть свободны, мистер Уилсон, – провозгласила она спустя полминуты. – До свидания.
«Сука!» – в очередной раз подумал я, но решив не навлекать на себя новых неприятностей, молча вышел за дверь.
Глава 9
Покинув кабинет Джонсон, я быстро прошел через приемную с сидящей на телефоне секретаршей и очутился в прямоугольном, вытянутом в длину офисном помещении. Оно освещалось множеством ярких потолочных светильников, имело специфический канцелярский запах и было разделено на секции низкими деревянными перегородками. Каждую из таких секций наполняли обычные для любой бюрократической конторы атрибуты. Я насчитал их не меньше пятнадцати.
Вокруг меня стоял настоящий гвалт. Со всех сторон неслись бессвязные обрывки разговоров, трели телефонных звонков, громкий перестук компьютерных клавиш. «Вот он – филиал ада во всем своем обличье», – успел мрачно подумать я, прежде чем натолкнуться взглядом на ближе всех стоящую ко мне пару.
Это был высокий лысеющий мужчина в черном деловом костюме, а рядом с ним темноволосая девушка в обычной бордовой футболке и синих джинсах. В данной обстановке она смотрелась до крайности нелепо, будто совершенно случайно забрела в этот вертеп и теперь спрашивает дорогу в надежде поскорее выбраться наружу. В следующую секунду я осознал, что выгляжу так же.
Пока я оглядывался в поисках выхода, до меня долетел небольшой обрывок их разговора. Они тихо спорили:
– Ты должна убраться отсюда, Марта. Я уже устал повторять, что мне нечего сказать. И Джонсон уроет нас обоих, если увидит тебя здесь.
– Тогда пусти меня к ней! – запальчиво воскликнула девушка. – Я лишь хочу получить ответы. Черт бы тебя побрал, Алан! Люди пропадают и вам всем тут что-то известно, но…
Они стояли ко мне вполоборота и я видел, с каким напряженным упорством девушка вглядывается в глаза собеседника. Похоже, отступать, пока не добьется своего, она не собиралась. Ее лицо показалось мне смутно знакомым – определенно, раньше я его уже где-то встречал.
В тот момент, как я поравнялся с ними, она резко повернула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Взгляд ее оказался изучающим и цепким, точно оценивающим возможности потенциального противника. Мне подумалось, что такой бывает у политиков, полицейских и еще, пожалуй, журналистов. Зато теперь я ясно вспомнил, где видел ее.
Когда я уже прошел мимо, за моей спиной раздался звенящий металлом голос Джонсон:
– Что она здесь делает и кто ее впустил?
Обернувшись, я еще раз обвел взглядом покидаемое помещение и рассмотрел, с какой решительностью девушка направилась к ней. На секунду мне стало любопытно узнать, чем все закончится, но в следующее мгновение я передумал. Роб уже давно дожидался меня внизу.
Я позвонил ему, как только вышел из зала заседаний и получил отобранные при аресте вещи. Он сказал, что тотчас садится в машину и выезжает, однако с тех пор прошло не меньше полутора часов. Перед тем, как пойти на разговор с Джонсон, я звонил ему снова, чтобы предупредить об этой вынужденной задержке и теперь легко мог вообразить, насколько он раздражен.
Прежде чем выбраться в полукруглый, отделанный мрамором вестибюль, еще долго я петлял по запутанным служебным коридорам, но и там меня встретило препятствие в виде пожилого и чересчур бдительного охранника. Пришлось потратить несколько томительных минут на объяснения с ним и только после того, как я предъявил документы, а затем расписался в журнале посещений, он выпустил меня на улицу.
Снаружи по-прежнему стояла жара. На календаре значилось уже двадцать третье сентября, но лето, как видно, и не думало отступать. В раскаленном до белизны небе ослепительно сияло солнце, воздух переполняли самые разнообразные звуки и запахи, а краски казались мне до того яркими, словно после многолетней слепоты я внезапно прозрел.
Зажмурившись от неожиданности, я ненадолго замер у входа. Отовсюду звучал непрекращающийся шум. Он то смешивался в сплошной монотонный гул, то дробился на отдельные, четко угадываемые отголоски большого города.
Я слышал рев проезжающих мимо автомобилей и неспешную речь прохожих, приглушенную, ритмичную музыку из окна многоэтажного дома напротив и бьющий вдалеке церковный колокол, тревожный вой сирены и крики играющих на баскетбольной площадке детей, нетерпеливый сигнал велосипедного гудка и надрывный собачий лай ему вслед… А запахи! Они были привычны и давно знакомы, но в эту минуту я ощущал их с такой поразительной ясностью, что улавливал даже ароматы уличной еды из торговой палатки на другом конце площади.
Всего за семь проведенных в изоляции дней органы моих чувств обострились до невообразимых пределов. Интересно, что станет с ними, когда я выберусь из заключения после пары десятков лет? Вероятно, обезумею от свалившихся на меня ощущений.
Закурив, я с наслаждением потянул в себя крепкий сигаретный дым, одновременно с тем высматривая пикап Роба. Не обнаружив его на парковке, я начал спускаться по лестнице и был уже в самом низу, когда меня окликнул женский голос. Он принадлежал той девушке, что требовала встречи с Джонсон.
– Извините! – крикнула она, торопливо покидая здание. – Можете уделить мне минутку? Я бы хотела задать вам пару вопросов.
Ее просьба вызвала у меня раздраженную усмешку – за сегодняшний день я слышал ее по меньшей мере трижды, но, похоже, все это время она бежала следом за мной. Выглядела она запыхавшейся, а ее объемная, переброшенная через плечо сумка перекрутилась и зияла открытым нутром. Вероятно, в спешке она забыла застегнуть на ней молнию.
Я с интересом наблюдал за ее торопливым спуском, но когда журналистка почти сбежала вниз, опомнился и ответил категоричным отказом. Затем развернулся и зашагал ко входу в окружной суд – только теперь до меня дошло, что Роб припарковался именно там. Она неотвязно следовала за мной.
– Постойте! Вы ведь были сейчас у Джонсон! Я видела, как вы выходили от нее. Да постойте же! Всего пара вопросов…
Не обращая внимания на ее призывы, я быстро шагал вперед. Она не отставала. Когда она все-таки нагнала меня, я резко остановился и довольно грубо оборвал:
– Я ведь сказал, что у меня нет ни времени, ни желания на разговоры. Неужели не ясно? И не нужно меня преследовать.
Неожиданно на лице у нее проскользнула гримаса обиженного ребенка, однако в тот же миг ее сменило выражение пуленепробиваемого упрямства. Ее узкая нижняя челюсть своевольно выдвинулась вперед, в глазах же зажглась настырная настойчивость. Наступая, скороговоркой она выпалила:
– Вам известно что-нибудь о пропавших людях? Вы поэтому были у Джонсон? Она говорила что-нибудь о причинах исчезновений? Или о том, что произошло в лаборатории? Почему вы не хотите сказать?
Ошалев от такого количества вопросов, а также от напора, с каким они были заданы, я чуть не покрутил пальцем у виска, но вместо того мимикой дал понять, что принимаю ее за кого-то вроде городской сумасшедшей. Не дожидаясь порции новых вопросов, я вновь развернулся и зашагал в поисках Роба. Журналистка от меня наконец отстала.
Как я и предполагал, Роб ждал меня на парковке перед судом. Терри была с ним. Едва увидев меня, она выскочила из машины и с разбега воткнулась лицом в мой живот.
– Привет, детка! – посмеялся я с такого теплого приема. – Сейчас всего лишь сентябрь, а ты сверкаешь как рождественская ель!
– Привет, пап! Я так рада, что тебя отпустили! – сжимая меня в объятиях, рассмеялась она в ответ.
– Я тоже, но забирайся-ка обратно в машину. Хочу как можно скорее убраться отсюда.
Дважды просить не пришлось. Терри мигом уселась на заднее сиденье, обхватила сзади мою шею и не разжимала рук практически до самого дома. Нашей встрече я тоже был несказанно рад, но не мог не отметить, чего ей стоили переживания последних дней – лицо у нее осунулось, в глазах, несмотря на довольную улыбку, притаилось выражение растерянной тоски и даже веснушки на вздернутом носу приобрели более бледный оттенок.
Минувшую неделю она провела в доме Роба и Айлин и я знал, что там она находилась в полной безопасности, а кроме того, была окружена вниманием и заботой, но в дальнейшем мне придется поговорить обо всем с Джесс. Она осталась единственной из родственников, кто сможет взять на себя опеку в случае вынесения мне обвинительного приговора. Представляя себе этот диалог, я заранее приходил в дурное расположение духа.
Джесс никак не могла простить мне того, что Анна бросила карьеру финансиста в крупной международной компании и предпочла ей скучную жизнь в провинции. По ее мнению, и возвращение Анны в родной город, и болезнь, и даже смерть произошли по моей вине. Собственно говоря, я и сам так считал.
На пути к дому мы с Робом обменивались новостями. Их оказалось в избытке. Так, выяснилось, что пока Джонсон в кабинете Билла зачитывала мне права, Роб сумел кое-что узнать от Сандры. Очень осторожно она поделилась с ним полученной к тому времени информацией.
В числе прочего она рассказала, что местному патологоанатому до приезда криминалистов и судмедэкспертов из округа удалось провести осмотр найденного в лесу тела и сделанное им заключение выглядело немыслимым. По его словам, негр умер от сильнейшего отравления за несколько дней до того, как я оставил его без лица. Чем оно было вызвано, патологоанатом не знал – ранее сталкиваться с чем-либо подобным ему не приходилось.
К сожалению, полное вскрытие сделать он не успел, потому как в операционную заявились люди из особого отдела. На вертолете они вывезли и тело, и все имеющиеся улики. Причем, сделали они это в страшной спешке и не менее страшной секретности.
Следующая новость состояла в том, что пока Джонсон меня допрашивала, был обнаружен второй труп. Его нашли в километре от места, где я в него выстрелил и, судя по следам, все это расстояние он проделал самостоятельно. Периметр обнаружения тела оцепили, прибыло много криминалистов и еще один вертолет, но Броуди, который показывал им местность, успел увидеть достаточно, прежде чем ему приказали уехать.
Также выяснилось, что вездесущая Джонсон наведывалась и к Робу. Вменяя соучастие в убийстве, его арестовали в один день со мной, но спустя двое суток отпустили. Он подписал ту же бумагу, которую сегодня она подсунула мне, однако в ярость меня привело другое. Эта хладнокровная дрянь умудрилась обработать и Терри.
Услышав об этом, я чуть не заставил Роба развернуть машину и только разобравшись в сути состоявшейся между ними беседы, немного остыл. Терри Джонсон не стала мучить вопросами об Анне, лишь расспросила о том, как все случилось и что она видела. Моя дочь умная девочка, даже чересчур для своих десяти лет – она ни слова не проронила о необычном поведении тех тварей, пропаже людей или видео, что показывала мне в день ареста.
Домой мы добрались в пятом часу вечера. Роб быстро уехал, а нашу с Терри семейную идиллию почти сразу нарушил громкий спор. По правде, между нами нередко вспыхивают жаркие споры. Терри отличается поистине ослиным упрямством и этой чертой иногда основательно выводит меня из себя, но по-настоящему я на нее не злюсь. Мне известно, от кого эта черта ей досталась.
На этот раз причина спора была банальна. Сидя за ужином, она объявила о намерении прогуляться к подруге, я же настаивал, что не следует выходить одной. Пока я отсиживался в камере, количество исчезновений перевалило за тридцать, так что момент для вечерних прогулок был явно не самый подходящий. Поняв, что я не уступлю, она обиженно надула губы, молча доела ужин и поднялась к себе в комнату.
Долго еще из-за закрытой двери до меня доносилась громкая музыка, смех и обрывки разговоров по видеосвязи. Все-таки современным детям здорово повезло – они имеют возможность общаться даже на расстоянии. Когда меня в детстве запирали дома, приходилось коротать вечера в одиночестве. А впрочем, я всегда умудрялся сбежать через окно, за что потом получал от отца. В детстве мне крепко от него доставалось.
После ухода дочери меня начала грызть запоздалая злость на Джонсон. Я жалел, что подписал то соглашение. Жалел не потому, что мне не терпелось пообщаться с прессой, а всего лишь из-за желания поставить ее на место. До бесконечности я прокручивал в голове наш дневной разговор, придумывал остроумные ответы на ее тупые вопросы, мысленно смеялся в лицо на все выдвинутые ею угрозы.
В собственном воображении я мнился себе этаким отважным героем, разящим врага одним только метким словом, на деле же был не умнее пресловутого рыцаря, сражающегося с привидевшимися ему великанами. Болван! Конечно, я сознавал насколько мое занятие смешно и абсурдно и в то же время ничего не мог с собой поделать – Джонсон вызвала во мне настолько сильное чувство неприязни, что хотелось буквально уничтожить ее. Пусть лишь словесно и лишь у себя в голове.
Где-то я слышал, что подобное состояние называют «остроумием на лестнице» – спор давно окончен, а человек никак не может успокоиться, изобретая все новые убийственные аргументы с целью одержать верх над противником. Судя по всему, со мной происходило именно это.
В попытке отвлечься, я щелкнул кнопкой на пульте и включил телевизор. Там как раз начинался выпуск новостей. Намеренно или случайно, но я включил телеканал Ти-Эн-Си и как по заказу на экране появилась та ненормальная журналистка, что преследовала меня днем.
Она обеспокоенно говорила о том, что ни представители администрации округа, ни полиция по-прежнему не дают объяснений по поводу пропажи уже тридцати двух человек, а также ситуации со скоплением военных вокруг лаборатории. Чтобы хоть как-то успокоить людей, полиция заявляла о масштабных поисках пропавших, но насчет лаборатории помалкивала, уверяя, будто не располагает никакой информацией. При этом любая связь между двумя этими событиями ими начисто отвергалась, однако зачем-то они призывали жителей не выходить из домов.
Все это выглядело до смешного нелепо. И дураку уже было ясно, что происходит нечто странное, а власти нарочно скрывают какие-то неудобные для них факты. В городах постепенно назревала паника. У людей вызывало подозрение это глухое замалчивание, а в дополнение к тому, всех пугала неизвестность и противоречивые слухи.
Ежедневно то тут, то там всплывала информация о разгуливающих по ночным улицам агрессивно настроенных личностях, но все факты таинственным образом подчищались, а свидетели, ранее заявлявшие о столкновениях с ними, очень быстро шли на попятную или вовсе пропадали из поля зрения. Обсуждалось происходящее также и в различных телевизионных шоу, но зачастую преподносилось под соусом напрасно раздуваемой паники. В студии приглашались никому ранее неизвестные эксперты, разбирающиеся в теориях заговоров, медики, авторитетно заявляющие о появлении нового вида сильнодействующего наркотического вещества, уфологи, твердящие о похищениях, организованных инопланетными цивилизациями, религиозные фанатики, адепты нейролингвистического программирования, разномастные эзотерики, парапсихологи и прочие оккультисты. Одним словом, в информационном пространстве творилась полная вакханалия, а в глазах неискушенного зрителя все связанное с последними событиями всячески обесценивалось, критиковалось, либо тщательнейшим образом высмеивалось.
В противовес телевизионным шоу, масла в огонь подливали гуляющие по интернету видеоролики. Помимо того, что мы видели с Терри, за неделю в сети появилось еще пару видео с такими же загадочными существами. Пока никто не мог в точности объяснить, кто они, но подсознательно люди чувствовали – за их появлением скрывается нечто страшное. Нечто, чего стоит опасаться.
Я тоже это чувствовал и от таких размышлений у меня буквально взрывалась голова. Мысли хаотично кружились по кругу, путались, перескакивали с одного на другое, но сосредоточиться на чем-либо конкретном мне не удавалось. За вечер я докурил начатую днем пачку сигарет и взялся за вторую, а также пил четвертую по счету кружку кофе.
Когда на часах пробило одиннадцать, я решил, что пора прекращать заниматься бессмысленным перебиранием мыслей. С прошлого воскресенья я практически не спал и теперь каждой клеткой организма ощущал, что отдых мне жизненно необходим. В конце концов я затушил сигарету, допил остатки кофе и поднялся наверх.
– Детка, я иду спать, – проходя мимо комнаты Терри, громко сказал я. – Спокойной ночи.
Ответом мне послужило молчание и чуть слышные звуки музыки.
– Терри, ты спишь? – спросил я настойчивей.
– Да. Спокойной ночи, папа, – подчеркнуто вежливым тоном отозвалась она.
Терри все еще злилась. Я улыбнулся этой детской обиде, зная, что к утру от нее не останется и следа. Временами моя дочь была вспыльчивым, но, к счастью, быстро отходчивым ребенком.
Еще минут пятнадцать я потратил на то, чтобы принять душ и уже почти засыпал на ходу, но когда наконец улегся в постель, проворочался не меньше двух часов, прежде чем ненадолго уснуть.
Глава 10
Когда я открыл глаза, на часах было семь утра. Дом хранил сонное молчание, за окном же вовсю светило солнце. Просачиваясь сквозь тонкие занавески, утренние лучи отбрасывали по комнате рассеянный свет, мягко освещали кровать, легким теплом ложились мне на лицо. Ощущать это тепло на коже было приятно.
Поспать мне удалось всего часа четыре и все это время снилась какая-то бессмысленная муть. Сны были из разряда не связанных между собой сюжетов, где я бежал и не мог сдвинуться с места, боролся с кем-то, но для удара не получалось поднять руки, пробовал говорить, однако язык тяжелым бесформенным сгустком лишь неповоротливо шлепал об небо. Когда же я наконец проснулся – увиденное улетучилось из памяти с той же стремительностью, с какой улетучивается пар от нагретой до температуры кипения воды. Только что ясно все помнилось, как вдруг бесследно стерлось из памяти.
Главным лейтмотивом моих ночных кошмаров являлась грозящая Терри опасность. В них я точно знал, что должен защитить ее от некой надвигающейся угрозы, но увенчалось ли это успехом – вспомнить не выходило. В сознании всплывали только разрозненные фрагменты, из которых невозможно было составить картину целиком, а между тем собрать этот пазл отчего-то очень хотелось.
Так бывает, когда собираешься произнести какое-то слово, но внезапно обнаруживаешь, что оно напрочь затерялось в пыльных разветвлениях разума. Пытаясь отделаться от этого надоедливого ощущения, я снова прикрыл глаза и еще некоторое время лежал без движения. «Вот бы также отделаться от проблем, что окружают меня в реальности», – скользнула в голове утопическая мысль.
Вылезать из-под одеяла было ужасно лень. Хотелось послать все к черту и подольше поваляться в постели, но вспомнив, что сегодня вторник, я спустил ноги на пол и просидел так еще пару минут. От недосыпания, непривычно жесткой лежанки в камере окружной тюрьмы, да и от напряжения, пережитого в ночь на прошлое воскресенье, все тело ужасно ломило. Чувствовал я себя так, словно накануне бежал многочасовой марафон.
Перебарывая усталость, которая по ощущениям стала уже хронической, я все-таки поднялся, напялил джинсы и наскоро умывшись, отправился будить Терри. Через двадцать минут она сидела за столом, зачерпывала ложкой хлопья с молоком и рассуждала на свою излюбленную тему. Как я и предполагал, вчерашние обиды были начисто позабыты.
– Как же не хочется в школу, – скорбно тянула она. – Ну почему непременно нужно ходить на эти дурацкие занятия, пап? Разве человек не может делать только то, что ему нравится?
Я украдкой улыбнулся, так как слышал подобные рассуждения почти каждое утро.
– Ты же знаешь, что не может. Если все будут делать только то, что им нравится, в мире быстро наступит анархия и хаос.
– Это еще почему? Наоборот, мне кажется, будет очень даже здорово!
– Поначалу, возможно, но очень скоро это закончится. Представь, что никто не захочет выполнять своих обязанностей. Из магазинов исчезнут продукты и вещи первой необходимости, перестанут летать самолеты, остановятся заводы и поезда, пропадет электричество и связь. Ты будешь первая, кто начнет жаловаться, ведь и интернета не станет. Помимо прочего, некому будет лечить и спасать людей, некому охранять порядок, убирать скопившийся мусор и так далее. Короче говоря, довольно быстро мы скатимся к уровню пещерного человека, начнем охотиться на диких зверей, добывать огонь и ходить вместо одежды в медвежьих шкурах. Миру настанет конец.
– Звучит не так уж плохо, – посмеялась Терри с моих философских измышлений. – Может, тогда люди перестанут наконец загрязнять природу! А что такое анархия?
– Вот чтобы это узнать, ты и отправишься в школу, – в притворном злорадстве ухмыльнулся я, но затем все же решил немного ее подбодрить. – Ты ведь говорила, что тебе нравятся уроки литературы. И потом, в школе ты вроде бы отлично проводишь время с друзьями.
– Ну, во-первых, литературы сегодня не будет, а во-вторых, с друзьями можно отлично проводить время и без школы.
Новых доводов у меня не нашлось. Я молча доедал свой сэндвич и пил кофе, а Терри меланхолично разглядывала содержимое почти пустой тарелки. Мы оба задумались каждый о своем, но спустя минуту она вдруг с твердостью в голосе произнесла:
– Я хочу быть врачом, когда вырасту. Хочу лечить людей, делать им операции и спасать их от смерти.
– Врач отличная профессия, детка, – после непродолжительной паузы заметил я. – Сложная, но почетная и востребованная. Если ты действительно решишь стать врачом, это будет хороший выбор.
Мне не стоило объяснять, как Терри пришла к такому выбору – это было ясно без слов. Между собой мы никогда не говорили о смерти Анны, но каждый из нас знал, как другому ее не хватает. Рана хоть и затягивалась, но слишком медленно, а временами боль от потери становилась почти непереносимой.
– А ты чем будешь заниматься весь день? – меняя тему, полюбопытствовала она.
– У меня дел по горло. Для начала нужно съездить в мастерскую. Хочу закончить работу с той машиной, про которую я тебе рассказывал, потом думаю повидаться с Робом, заехать в магазин и оплатить счета. Позже еще нужно созвониться с адвокатом и, наверное, заскочить к Биллу. Как видишь, у меня масса скучных взрослых обязанностей, которые я тоже совсем не хочу выполнять.
Подражая ее любимой гримасе, я брезгливо сморщил нос, чем заслужил иронично-презрительную, но все же веселую улыбку. Еще через пять минут мы вышли на улицу, уселись в машину и отъехали от ворот гаража.
На пути к школе я включил местную радиостанцию и сразу же попал на выпуск новостей. Вероятнее всего, новости сейчас выходили беспрерывным потоком, потому как в окружном центре творилось что-то неслыханное. Голос радиоведущего быстро говорил о том, что наряды полиции блокируют кварталы, над городом кружат вертолеты, а жителей настоятельно призывают не выходить из домов.
К правительственным зданиям уже начали подходить толпы митингующих. Они требовали разъяснить ситуацию с исчезновениями людей, но пока к ним стягивалась лишь цепь военных с призывами разойтись. Кое-где намечались стычки.
– Дерьмо! – выругался я. – Прости, детка. Что там в интернете?
– Пишут, что в округе везде пробки, а на улицах беспорядки.
– Понятно.
Круто развернув машину, я поехал в сторону дома Роба и Айлин.
– Мы не едем в школу? – воскликнула Терри и было неясно, чего в ее голосе больше – удивления или восторга.
Я не ответил. Вместо того сосредоточенно вел машину, отмечая про себя, как непривычно много людей скопилось на улицах. Для небольшого городка с тихими районами это было в диковинку. Обычно по утрам нам попадаются лишь редкие прохожие, либо торопящиеся на занятия школьники, но сегодня на лицах всех встречающихся читалось волнение и растерянность. Похоже, мы были единственными, кто с утра не смотрел новостей.
– Думаю, школу мы сегодня прогуляем, – наконец сказал я. – Боюсь, эта волна может быстро докатиться до нас и тогда начнется паника. Не хочу искать тебя в толпе обезумевших родителей и ревущих детей.
– Согласна, – с плутоватой улыбкой проронила Терри, после чего уткнулась в телефон и принялась что-то быстро печатать.
Когда мы подъехали к дому Роба, он как раз отходил от входной двери. Айлин стояла на пороге, с тревогой наблюдая за тем, как стремительно он шагает к выходу из сада. Судя по его виду, этой ночью он тоже плохо спал.
Выбравшись из машины, я помахал ей рукой и стал поджидать, когда Роб выйдет к дороге. На приветственный вопрос о том, как у него дела, он резко бросил:
– Хреново! Новости смотрел?
– Только что услышал по радио. Вез Терри в школу, но послушав, передумал. Куда направляешься?
– Хочу съездить к Биллу, – щурясь от солнца, угрюмо проворчал он. – Может, он скажет что-то новое. Я уже звонил несколько раз, но трубку берет дежурный. Ты со мной?
Пока я раздумывал, сзади к нам подошла Айлин.
– Привет, Джон. Ты поедешь с Робби?
Она вышла к дороге следом за мужем и, как всегда, мило улыбалась, но было заметно, что на ней лица нет. В ее золотисто-карих глазах плескалось едва скрываемое смятение, а между тонких бровей залегла глубокая беспокойная складка. Несмотря на теплую погоду, она куталась в длинную вязаную кофту и, очевидно, мерзла.
– Да. Возможно, и правда удастся что-нибудь выяснить, – ответил я.
Айлин тотчас предложила Терри остаться с ней и та, недолго думая, согласилась. Дом Холдеров она обожала. Им обоим было уже слегка за пятьдесят и практически всю свою жизнь они прожили вместе, вот только с детьми у них не заладилось. Может, именно потому в свое время они с таким рвением взялись опекать меня, а затем перенесли эту опеку и на мою дочь. Пожалуй, она была для них кем-то вроде любимой внучки и Терри на их привязанность отвечала не менее пылкими чувствами.
Оставив их вдвоем, мы с Робом сели в машину и поехали к полицейскому участку. Вот только чем ближе мы к нему подъезжали, тем больше я снижал скорость. Людей и машин встречалось небывало много. Казалось, в это утро все жители нашего городка покинули свои дома, чтобы направиться к центру. Они двигались туда же, куда и мы – в сторону главной площади.
Подъехав к ней, мы с трудом отыскали парковочное место, а затем стали протискиваться сквозь непрерывно прибывающую толпу. Очень скоро я с удивлением отметил, что многие оборачиваются нам вслед, украдкой указывают на нас другим присутствующим и тихо переговариваются между собой. Все встало на свои места, когда к нам подошел один из давних приятелей Роба.
От него мы узнали, что историю о наших воскресных похождениях полчаса назад напечатали на первой полосе утренней газеты. Новость мгновенно разлетелась по городу, вызвала переполох и совместно с известиями из округа побудила людей отправиться за ответами к городской администрации. К нам то и дело подходили знакомые, но всем мы говорили одно – к написанному в газете добавить нам нечего.
Разузнать что-либо у Билла не вышло. Перед входом в отдел полиции стояло уже человек сорок и, так же как мы, они хотели услышать от него объяснения о происходящих событиях. Внутрь никого не впускали. Осознав бессмысленность своей затеи, пробиваться к нему мы не стали, да и едва ли это имело смысл.
Подозреваю, Билл знал не больше нашего, а если бы и знал что-нибудь, вряд ли рассказал в условиях нарастающей паники. К тому же факты о случившемся как-то просочились в прессу, хотя ни я, ни Роб ни с кем не разговаривали. Как журналисты обо всем пронюхали, оставалось загадкой.
Особому отделу на несколько дней удалось замять все подробности – они забрали улики, настрого запретили местной полиции распространяться о ходе дела, с нас взяли подписки о неразглашении и все же спустя полторы недели информация обо всем вылилась наружу. В это утро она произвела настоящий фурор. К девяти утра на площадь стеклось столько народа, что стало не протолкнуться.
До сегодняшнего дня жители в таком количестве собирались здесь только по праздникам и, если бы не отсутствие торговых палаток и музыкального шоу на сцене местного клуба, столпившуюся ораву можно было принять за веселящихся на каком-нибудь фестивале. Однако эти люди пришли сюда не веселиться. Они жаждали ответов и, судя по всему, пока не получат их, расходиться не собирались.
– Давай выбираться отсюда, – буркнул Роб. – Все равно никакого толку.
Я хотел остаться еще, но решил не спорить. Резона в топтании на переполненной площади действительно было мало. Но едва мы надумали уходить, как по толпе прошлось волнение. На пороге администрации появился помощник городского главы. Он призвал всех к спокойствию и пообещал, что через несколько минут сам Томас Картер выступит с заявлением.
– Послушаем, что он скажет? – предложил я.
– Давай, – нехотя согласился Роб.
Выражение его лица отчетливо говорило о все возрастающем раздражении. Я его тоже испытывал – стоять в галдящем море людских голов было не лучшим из развлечений, но кто сегодня вообще мог думать о развлечениях?
Минут через пятнадцать к собравшимся и в самом деле вышел Томас Картер. В своей речи он подтвердил, что десять дней назад на двоих мужчин и ребенка было совершено нападение. Он сказал, что произвели его трое неизвестных, двое из которых в итоге оказались застрелены, а еще одному посчастливилось скрыться.
Также он добавил, что делом занимается особый отдел полиции, ведется тщательное расследование, сбежавшего ищут, поисковые отряды прочесывают лес. Про беспорядки в округе и исчезновения людей ему рассказать было нечего. Он лишь повторил, что расследование ведут лучшие сотрудники особого отдела, а под конец рекомендовал всем сохранять бдительность и по возможности не выезжать за пределы города.
Со стороны было забавно наблюдать, как он пересказывает то, что уже говорилось в утренних новостях и по недовольному гулу толпы становилось очевидно – забавно не только нам.
– Все ясно, – недовольно проронил Роб. – Ему, как и остальным, ничего не известно. Зря только потратили время.
Стараясь утихомирить собравшуюся публику, Томас Картер говорил что-то еще, но от выслушивания его дальнейшей пустой болтовни мы решили воздержаться.
– Что будешь делать? Есть планы? – спросил я, когда мы наконец прорвались к машине.
– Подумываю запастись продуктами на неделю. Сейчас все ломанутся в магазины.
– Да, пожалуй, – приняв его слова за шутку, усмехнулся я.
По Робу никогда нельзя было понять, в какой момент он говорит всерьез, а в какой шутит, но так как я в любом случае планировал ехать за покупками, то отправился вместе с ним. Однако увидев, что он и впрямь нагружает магазинную тележку запасами провизии, уже со смехом спросил:
– Ты, случаем, не в подвале собрался отсиживаться? Если что, прибереги для нас местечко.
В ответ он отмахнулся, посоветовав мне заткнуться и не умничать, но потом добавил:
– Ты бы тоже купил самое необходимое на несколько дней. Увидишь, к вечеру полки опустеют.
– Да брось, Роб! Не все же такие паникеры, как ты, – поддел я. – А даже если сегодня опустеют, завтра привезут еще. Поверь, магазины не упустят случая извлечь выгоду с обезумевшей толпы.
Я не видел оснований поддаваться панике и все же под его настойчивым давлением прибавил к основным покупкам большую упаковку консервов, батарейки, кофе и сигареты. После мы зашли еще в оружейный магазин, где оба пополнили запас патронов. То помповое ружье, из которого я застрелил двоих ублюдков, у меня изъяли в качестве улики, но дома хранился охотничий обрез. Вечером я планировал достать его из сейфа и положить под сиденье в машине – лучше, если он будет у меня под рукой.
Покончив с закупками, я отвез Роба домой, забрал Терри и вдвоем с ней отправился в свою мастерскую. Еще перед той злосчастной поездкой на рыбалку я взялся за работу над одной интересной машиной и теперь намеревался завершить начатое, чтобы потом приняться за остальное. До судебного процесса мне хотелось во всем навести в порядок. Возможно, из зала суда я уже не выйду, так что не лишним будет оставить дела в надлежащем виде.
В мастерской этой я работал уже двадцать лет и мог с закрытыми глазами собрать и разобрать практически любую деталь. К технике меня тянуло с детства, а потому попав сюда в пятнадцать, я сразу понял – заниматься ремонтом машин мое призвание. Ничего другого я, собственно, не умел.
Дон Кларк, когда-то взявший меня учеником и долгое время бывший моим боссом, давно уже состарился и отошел от дел. После рождения Терри я исхитрился на скопленные деньги выкупить у него это скромное помещение вместе со всем оборудованием. С тех пор здесь многое изменилось. Я слегка расширил площадь, поставил еще один автоподъемник, докупил кое-какой инструмент и даже открыл небольшой кузовной и малярный цеха. В общем, к своей мастерской я прирос намертво и ни за какие деньги не променял бы ее на что-то более прибыльное.
К слову, именно здесь я познакомился с Робом. Я пришел сюда ничего не умеющим пятнадцатилетним юнцом, а он всего за несколько лет сделал из меня первоклассного автомеханика. Всему, что умею, я по большому счету обязан ему. Правда, спустя шесть лет он отсюда уволился, но дружба наша с тех пор не прерывалась.
Теперь со мной тут работают Ларри и Томми. Они оба отличные ребята и вместе мы составляем слаженную команду. Те месяцы, что я проводил в пьяном угаре, эти двое прикрывали мою задницу и, если бы не их помощь, вряд ли бы я удержался на плаву. В целом дела у нас сейчас идут довольно неплохо – почти весь город обращается к нам, когда требуется ремонт или техническое обслуживание.
В данный момент оба отсутствовали. Скорее всего, они тоже торчали на площади, что мне было даже на руку – я предпочитаю работать в тишине и одиночестве. Пока я увлеченно ковырялся под кузовом старого Понтиака, Терри нашла себе занятие за компьютером в моем небольшом кабинете, так что и она мне не мешала.
Понтиак был достаточно редкой модели, именно потому я взялся за него с таким энтузиазмом. Спустя пару часов я по-прежнему стоял у него под кузовом, полностью погруженный в процесс разгадывания очередной головоломки, когда до моего слуха донесся шум двигателя. Определив по звуку, что это не кто-то из моих парней, я вышел взглянуть, кто приехал.
У ворот стоял черный минивэн. Как только я переступил порог, его боковая дверь со слабым скрипом открылась. Первым на землю выпрыгнул высокий, тучный парень, а следом за ним девушка в темных очках. Заметив в руках здоровяка увесистую видеокамеру, я с досадой сплюнул на землю.
– Вот дерьмо! Только чертовых папарацци мне сейчас не хватало!
Глава 11
Едва выйдя из машины, девушка сняла очки и энергично пошла мне навстречу. И по ее пружинистой походке, и по решительному виду с первого взгляда становилось ясно – на этот раз она намерена выудить из меня всю нужную ей информацию.
Подойдя вплотную, она протянула для приветствия руку и с широкой улыбкой спросила:
– Джон Уилсон? – Несколько оторопев от нахрапа, с каким она, по-видимому, привыкла обращаться ко всем вокруг, я пожал ее узкую ладонь и молча кивнул. – Здравствуйте, я Марта Дилл. Телеканал Ти-Эн-Си.
«Вижу, Марта, черт бы вас побрал, Дилл!» – мысленно выругался я, а вслух сказал:
– Я вчера вроде ясно дал понять, что не настроен на разговоры, но сегодня вы, как погляжу, притащили с собой подмогу. Чем могу быть полезен?
Конечно, это была та самая ненормальная журналистка, что гонялась за мной вчера по парковке особого отдела, и репортажи которой я уже дважды видел по телевизору. Я узнал ее еще до того, как та сняла очки. В руках она сжимала устройство, похожее на диктофон и в придачу к нему зачем-то еще блокнот с ручкой.
Ростом она оказалась ниже, чем мне запомнилось с нашей вчерашней встречи – ее макушка едва доставала мне до плеча. На ее улыбку я отреагировал непроницаемым выражением лица, но словно не замечая, она продолжала сверкать зубами, а после моих слов и вовсе непринужденно рассмеялась.
– Вчера я понятия не имела, кто вы, мистер Уилсон, а уже сегодня ваше фото на первой полосе утренней газеты. Можете представить мое удивление, когда я вас там обнаружила? – Она вновь лучезарно улыбнулась, но тотчас деловым тоном произнесла: – Я бы хотела задать вам пару вопросов о том, что произошло той ночью.
В то время, как она отвлекала меня своими обольстительно-фальшивыми улыбками, оператор приблизился к нам. Я не придавал этому значения, пока не заметил, что он включил камеру. Это вмиг вывело меня из себя.
– Эй, ты, прекрати снимать! – сделав к нему шаг, с угрозой выкрикнул я.
– О, простите! Пит, выключи, пожалуйста, камеру. – Журналистка бросила на него выразительный взгляд и вновь повернулась ко мне. – Это Пит Райли, мой оператор. Еще раз извините, мистер Уилсон.
Здоровяк с камерой безропотно отошел в сторону и занял позу покорного ожидания, а я, глядя сверху на ее улыбающееся лицо, грубо спросил:
– Как вы меня здесь нашли?
– Я пообщалась с вашей соседкой и та подсказала, где вас искать. Роуз оказалась милой старушкой… – Тут она улыбнулась еще шире, помахала рукой куда-то мне за спину и с весельем в голосе воскликнула: – Привет! Как дела?
Обернувшись, я увидел, что Терри стоит в дверях мастерской с любопытством наблюдая за нашим разговором. На приветствие Марты Дилл она тоже улыбнулась и махнула рукой.
– Терри, живо зайди внутрь! – предупреждая ее возможные пререкания, строго велел я.
К моей радости, спорить она не стала, лишь состроила кислую гримасу, после чего молча скрылась из виду. Вернув взгляд к журналистке, я уже собирался сказать, что им лучше уехать, но она опередила меня:
– Это ваша дочь, мистер Уилсон?
– Послушайте, мисс… э-э-э, простите?
Зачем-то я сделал вид, будто забыл ее имя. Не знаю, зачем – я прекрасно помнил как ее зовут.
– Дилл. Можно просто Марта, – подсказала она.
– Да, мисс Дилл. Не понимаю, для чего вы приехали. Мне совсем нечего вам рассказать и я не горю желанием стать звездой выпуска новостей. Вы меня понимаете?
Я многозначительно глянул ей в глаза, вполне прозрачно намекая, что интервью не будет и вместе с тем отчего-то мне не хотелось перегибать палку. Что-то в ее открытом, подвижном лице останавливало от настоящей грубости. Меня разозлил их приезд и особенно разозлил оператор, но улыбка ее вызывала необъяснимую симпатию и в некоторой степени даже сочувствие.
В конце концов, она всего лишь выполняет свою работу, да и слишком хорошо мне запомнилось, как отважно она вчера двинулась на Джонсон. Уже за одно это я поневоле испытывал к ней чувство солидарности и уважения.
Тем временем улыбка наконец сошла с ее губ, а узкий подбородок выдвинулся в уже известном мне упрямом жесте. Глядя на меня в упор, она секунд десять молчала, прежде чем с заносчивостью сообщить:
– Джон, возле вашего дома толпа репортеров. Возможно, вы не в курсе, но сегодня утром уже стали звездой всех выпусков новостей. Пока я была там, видела троих своих коллег с других телеканалов и еще как минимум двоих незнакомых мне журналистов. Уверена, совсем скоро они найдут ваше убежище и приедут сюда.
– Какого… – С языка у меня едва не сорвался отборный мат и лишь нежелание выражаться при ней его удержало.
Так и не закончив фразы, я достал из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой и закурил. Марта Дилл неожиданно назвала меня по имени, но я даже не заострил на этом внимания – все оно сосредоточилось на ее словах. Они привели меня в еще больший гнев – убегать от толпы репортеров не входило в мои ближайшие планы.
Пока я обдумывал услышанное, она, пользуясь возникшей паузой, быстро затараторила:
– Послушайте, можете не рассказывать мне кровавых подробностей, но в последние дни происходит что-то, о чем власти умалчивают. И они не просто умалчивают, а скрывают что-то очень важное! Я понимаю, что им не нужна паника, но количество пропавших сегодня увеличилось до пятидесяти человек. Поймите, я всего-навсего хочу в этом разобраться, и если людям угрожает опасность, а она угрожает, я убеждена… – Внезапно она остановилась, сделала глубокий вдох и с чувством выпалила: – Мне кажется, кто-то должен их предупредить!
– Уже пятьдесят? Серьезно?! – с недоверием переспросил я. В последний раз я слушал радио, когда вез Терри в школу, но о таком количестве исчезновений там не было ни слова. – Тогда почему об этом нигде не говорилось? Я не слышал этой цифры в новостях.
– А вы думаете, в новостях говорят обо всем, что происходит на самом деле? – снисходительно усмехнулась она. – Полиция неохотно выдает любую информацию и журналистам каждую мелочь приходится из них чуть ли не зубами выгрызать, поэтому я бы не стала на сто процентов полагаться на то, что говорят и пишут в СМИ. А что касается количества пропавших, об этой цифре объявили всего полчаса назад. Разве вы еще не смотрели последних сводок?
Так как я промолчал, она доверительным тоном продолжила:
– Все эти дни пропадало по несколько человек, а сегодня за одну только ночь сразу восемнадцать. Восемнадцать! – повторила она со значением. – И это лишь те, о ком заявили родственники или друзья. А сколько их на самом деле, не знает никто.
– Ясно, – только и смог выговорить я. – Что ж, мне в любом случае нечего вам рассказать, так что…
– Мистер Уилсон, мы могли бы заранее обсудить темы, на которые вы захотите…
– Простите, ничем не могу вам помочь, – резко прервал я ее дальнейшие уговоры, но поймав полный разочарования взгляд, более мягко прибавил: – Ничего личного, мисс Дилл. До свидания.
Не дожидаясь ответного прощания, я пошел к дверям мастерской, однако она и не думала так просто сдаваться.
– Постойте! – Порывисто преодолев разделяющие нас шаги, неожиданно умоляющим голосом она попросила: – Ответьте только на один вопрос. Пожалуйста! Это не на камеру и не для интервью. Даю слово.
– Что за вопрос? – с неохотой спросил я.
– Те люди, что напали на вас… Они были похожи поведением или внешностью на мужчину с этого видео?
Быстрым движением она выудила из заднего кармана джинсов мобильный телефон, несколько раз ткнула пальцем в экран и передала его мне. Я ожидал увидеть ту же запись, что в прошлое воскресенье показывала Терри или одну из тех, что видел в сети, но включив ее, убедился в обратном.
На экране показалась гадкая рожа, вся изъеденная черными гноящимися пятнами, местами отходящей кожей и красными от полопавшихся сосудов глазами. Ублюдок смотрел в камеру с ужасающей ненавистью, скалился, скрипел и клацал зубами. Выглядел он даже хуже, чем твари, которых я пристрелил.
Человек, ведущий съемку, заикался от испуга, пытался его остановить и отступал назад. Поняв, что это бесполезно, он побежал. Еще с полминуты камера записывала размытое изображение дороги, движения его быстро бегущих ног и звуки сбивчивого дыхания. Перед тем как запись прервалась, послышалась нецензурная брань и возглас: «Что это, черт возьми, было?»
Досмотрев до конца, я быстро взглянул на оператора и убедившись, что он опять не ведет съемку, тихо произнес только одно слово:
– Да.
В ту же секунду зрачки журналистки изумленно расширились, а с губ готов был сорваться целый поток новых вопросов. Пресекая их, я напомнил:
– Вы просили всего об одном вопросе, мисс Дилл…
– Послушайте, Джон, – отмахиваясь от моей попытки остановить ее, зашептала она. – Вы сейчас единственный, кто так близко столкнулся с ними. Только вы можете рассказать, что они такое!
– Я столкнулся с ними не ближе, чем человек с этого видео…
– Да, но он видел его меньше минуты, а потом убежал! А вы напрямую вступили с ними в контакт, стреляли и, как я понимаю, убили! – все еще шептала она. – Вы и только вы можете пролить свет на то, кто они и как действовать при столкновении с ними…
– Я же сказал нет! – во весь голос рявкнул я.
Это прозвучало настолько громко и грубо, что она вздрогнула, после чего резко отшатнулась и несколько раз растерянно моргнула. Судя по всему, мой окрик ее напугал. Проклятье! Вот этого я совсем не хотел.
Она хоть и казалась мне чокнутой, но в данную секунду, стоя передо мной с этой детской растерянностью в глазах, выглядела как несчастная, загнанная в западню дичь. Мне вдруг захотелось извиниться, окончательно с ней распрощаться и наконец уйти, но внезапно она грустно улыбнулась и упавшим голосом проговорила:
– Что ж, и на том спасибо, Джон. Я оставлю вам визитку, вдруг вы все же решите о чем-нибудь рассказать. – Она достала из своей необъятной сумки прямоугольник белого картона с номером телефона и адресом электронной почты. – Вы можете звонить в любое время. И еще… Если не хотите давать интервью, но надумаете что-нибудь рассказать без камер, я буду рада. Это действительно очень важно.
«Сколько же в ней этой непробиваемости? – задался я вопросом. – Уже столько раз ответил отказом, а она все равно гнет свое». Взяв из ее рук клочок бумаги, я не глядя сунул его в карман, молча кивнул и пошел к мастерской. Уходя, я чувствовал на затылке ее пристальный взгляд и сам отчего-то испытывал непреодолимое желание обернуться, чтобы еще раз взглянуть на ее лицо, однако сумел устоять.
Когда я вошел внутрь, Терри была в кабинете. Взобравшись с ногами на стул, сквозь пыльное окно она наблюдала за отъезжающим от ворот минивэном. Этим процессом она была так увлечена, что от любопытства даже приоткрыла рот, но как только машина скрылась за поворотом дороги, повернулась и воскликнула:
– Они же с Ти-Эн-Си! Ты дал им интервью?
– Нет, конечно! Терри, мы не должны разговаривать с журналистами. Ты ведь слышала вчера, что и я, и Роб подписали согласие о неразглашении и нам будут грозить серьезные неприятности, если мы его нарушим.
– Да? – с напускным сожалением переспросила она, но тут же хитро прищурилась и ликующе вскрикнула: – Но я же ничего не подписывала! Ладно, ладно, пап, я ведь шучу!
Последнюю реплику она произнесла поспешно, потому как я уже хмурил лоб, собираясь пуститься в разъяснения, что она всего лишь десятилетний ребенок. Мой суровый вид ее развеселил. Она залилась озорным смехом, на что я все еще хмуро проронил:
– Очень смешно, Терри. Прямо обхохочешься.
Пожав плечами, она легко спрыгнула со стула и опять уселась перед монитором. Казалось, все ее внимание приковано к игре, но после недолгого молчания она вдруг задумчиво проговорила:
– Она красивая…
– Кто? – в недоумении спросил я.
В этот момент я как раз собирал разбросанные по полу инструменты, чтобы убрать их в шкаф, а затем намеревался опустить Понтиак с подъемника, но от изумления оставил свое занятие и уставился на дочь.
– Та журналистка, конечно! – Терри снова пожала плечами, причем сделала это с таким видом, будто говорила о совершенно заурядных вещах.
– Вот как? Я не заметил.
– Да! – Вздохнув, она мечтательно протянула: – Вот бы и у меня были такие же темные и волнистые волосы. Вот скажи, почему мне достались эти ужасные, прямые, желтые лохмы? Почему они не могли быть хотя бы такого же цвета, как твои?
Как-то незаметно для меня Терри доросла до того возраста, когда ей постоянно что-нибудь в себе не нравилось. То она вздыхала из-за своих мелких веснушек, то из-за носа, который, по ее мнению, был слишком вздернут, то глаза оказывались не того размера или формы, а теперь вот дошла очередь и до цвета волос. Подобные стенания в последнее время я слышал все чаще и каждый раз не умел найти для нее подходящих слов.
Красноречие никогда не являлось моей сильной чертой, а потому единственное, что в таких случаях приходило мне в голову – это с полной искренностью говорить:
– Потому что ты похожа на маму, Терри. А у нее были очень красивые волосы. Самые красивые, что я когда-либо видел.
Отвернувшись, я вновь принялся за уборку инструментов. Моя реакция на слова дочери о Марте Дилл прозвучала равнодушно, а лицо осталось невозмутимым, однако сказанное было ложью. Впервые за несколько лет я обратил внимание на внешность женщины, хотя не признался бы в этом даже себе.
При ближайшем рассмотрении она действительно оказалась привлекательной. Впрочем, если уж быть до конца откровенным, заметил я это еще вчера. Судя по виду, ей было не больше двадцати пяти, она обладала стройной фигурой, а также потрясающей улыбкой, но сильнее всего в ней привлекали глаза.
Они сразу приковывали к себе интерес, побуждая собеседника разглядывать их с чуть ли не благоговейным восторгом. Удивительно светлого, серо-голубого оттенка, будто подсвеченного изнутри неким чудесным мерцанием, странным образом они создавали контраст на фоне ее темных волос. Их цвет напоминал кристально-чистую озерную воду, сквозь которую в ясное утро проникают первые солнечные лучи.
«Такими глазами и такой улыбкой можно завлечь в свои сети не один десяток мужчин, – подумал я, но тут же осадил свою разыгравшуюся фантазию. – Вот болван! Нашел время думать о глазах какой-то журналистки». Отогнав воспоминание о том, как расширились ее зрачки, когда она получила подтверждение нужной ей информации, я закончил с уборкой инструментов, опустил Понтиак, после чего отыскал старую бейсболку и натянул ее на голову.
– Нужно ехать, Терри. Та журналистка сказала, что у нас под домом целая свора репортеров, так что придется отбиваться, чтобы попасть внутрь.
От моего заявления лицо ее просияло бурной радостью.
– Нас покажут по телеку?
– А ты так хочешь прославиться? Дай тебе волю, ты бы с радостью раздавала интервью направо и налево, чтобы утереть нос подружкам в школе. – Ее восторг вызвал у меня смех и мне даже стало немного жаль ее разочаровывать. – Нет, детка, мы не будем с ними говорить. Постараемся пройти как можно незаметней, но для начала заглянем к Роуз.
Моя соседка и вправду была милой старушкой, вот только имела один существенный недостаток. Им была чрезмерная болтливость. Впрочем, проявлялась она не от любви к сплетням или злословию, а скорее от гипертрофированного дружелюбия и по-ребячески наивного взгляда на мир. Любой, кто хорошо ее знал, с легкостью прощал ей эту слабость, ведь обычно Роуз не доставляла никому хлопот, однако сейчас она являлась бесценной находкой для любого журналиста.
Я отлично понимал, что стоит им добраться до нее, как она выложит обо мне всю подноготную и именно по этой причине хотел как можно быстрее переговорить с ней. Оставалось надеяться, что никто, кроме Марты Дилл, еще не додумался постучать к ней в дверь.
Глава 12
Закрыв мастерскую, мы с Терри сели в машину и быстро домчались до своей улицы, где еще издали разглядели толпу репортеров у порога дома. Похоже, Марта Дилл не преувеличивала, когда сказала, что я стал героем всех сегодняшних выпусков новостей. Так или иначе, но о том, чтобы беспрепятственно пройти к собственной двери не стоило и помышлять.
Натянув бейсболку к самому носу, я припарковался на соседнем переулке, после чего мы пешком прошлись к дому Роуз. У нее имелась ведущая в сад боковая калитка, которую она почти никогда не запирала. Через нее-то нам и удалось пробраться никем незамеченными.
Оба наших дома располагаются в тупике, на самой удаленной от основной дороги окраине и соприкасаются друг с другом задними дворами, так что формально мы являемся соседями, но живем на разных улицах. Когда журналистка с Ти-Эн-Си заявила, что пообщалась с Роуз, я удивился, как ей взбрела в голову идея заглянуть именно к ней. Хотя вполне возможно, что другие мои соседи послали ее к черту. Впрочем, сейчас это было уже не важно.
– Роуз! – подходя к задней двери, позвал я. – Вы дома?
Ответа не последовало. Дверь, как всегда, оказалась не заперта, поэтому мы вошли внутрь и очутились в щедро заставленной старомодной мебелью кухне. Она представляла собой смесь из розовых кружевных занавесок, кремовой, с фиолетовым цветочным узором кафельной плитки, множества фарфоровых фигурок на деревянных, с вычурной резьбой шкафах, целого ряда иллюстраций и рисунков на религиозную тематику, ярких половиков на полу и, наконец, круглым обеденным столом, занимающим половину и без того стесненного пространства.
«Не кухня, а кукольный дом какой-то», – в который раз пришла мне в голову мысль.
– Роуз, где вы? – снова позвал я.
Она была глуховата. Услышав, как из гостиной надрываясь орет телевизор, я догадался, что та смотрит очередное реалити-шоу. Так и оказалось.
Пройдя в комнату, мы обнаружили ее сидящей в кресле перед телевизором. Из него на разные лады звучали громогласные крики участников шоу и, кроме них, наша соседка не слышала абсолютно ничего вокруг. Она заметила нас, только когда я склонился почти к самому ее уху и в третий раз позвал по имени.
– Джон! Терри! – с удивлением вскрикнула она. – Я и не слышала, как вы вошли! Скажите на милость, и где вы пропадали все это время, когда вокруг происходят такие ужасные вещи? Моя подруга миссис Уайт… ты ведь помнишь миссис Уайт, Джон? Да? Так вот, вчера она мне позвонила и сообщила, что исчезают люди, а полиция, как всегда, бездействует! Ты только представь себе! А я ведь всегда повторяю, что они бездельники и разгильдяи! Вот когда покойный мистер Паркер однажды…
– Роуз, пожалуйста…
Перекрикивая орущий телевизор, я предпринял попытку усмирить ее пространные словоизлияния, поскольку хорошо знал – если вовремя этого не сделать, можно надолго увязнуть в пустой болтовне. Но она меня уже не слушала.
– Ой, надо же! Чуть не забыла! Я испекла сегодня чудесное бисквитное печенье! Сейчас принесу. Терри, деточка, помоги-ка мне.
Не мешкая, она поднялась с кресла и, увлекая Терри вместе с собой, направилась в кухню. Я даже не стал возражать, потому как давно уяснил – это бесполезно. Если Роуз имела намерение вас накормить, отвертеться не представлялось возможным. Она часто угощала нас пирогами и печеньем собственной выпечки и надо отдать ей должное – они в самом деле выходили у нее недурно.
Возраст ее приближался к семидесяти пяти, но по запасу энергичности и жизнелюбия наша соседка могла переплюнуть любого подростка. Жила она одна. Сын ее был уже взрослым и мать навещал крайне редко, а мужа не стало так давно, что кроме самой Роуз, никто в округе о нем уже и не помнил. Может, именно по этой причине в пору нашего сюда переезда она встретила нас как самую дорогую и близкую родню.
С Анной она сдружилась мгновенно, а в Терри не чаяла души, однако зачастую вела себя как чрезмерно назойливая, сердобольная тетушка. Поначалу это жутко раздражало, но со временем мы привыкли. По-своему каждый из нас был к ней привязан, поэтому со стоическим терпением мы относились и к ее порой излишней опеке, и к нескончаемой легкомысленной болтовне.
Еще одной ее странностью было полное неприятие имени миссис Паркер. С самого начала нашего знакомства она настаивала, что мы должны звать ее только Роуз и поправляла любого, кто обращался к ней иначе. При этом она неустанно повторяла: «Я еще не так стара! Зовите меня просто Роуз».
Вернувшись из кухни с тарелкой печенья, она принялась усаживать меня в одно из своих бережно укутанных пестрыми пледами кресел, но в этот момент, видимо, о чем-то вспомнила. Всплеснув руками, тонким, запальчиво-капризным голосом она спросила:
– Джон Уилсон! Что ты опять натворил? Ты видел, что возле вашего дома собралась целая толпа репортеров?
Ее глаза были полны неподдельного изумления. Неужели она ничего не слышала, ведь об этом трубят по всем каналам? Хотя Роуз терпеть не может смотреть новостей, так что не удивительно, если она и впрямь не в курсе событий.
Однако у ее неосведомленности могла быть и другая причина – помимо тугоухости, она уже года три как страдала от медленно прогрессирующей болезни Альцгеймера. Порой Роуз забывала слова и даты, путалась в событиях или проявляла полное невнимание к рядовым вещам. Причем проявлялось это всегда внезапно – только что она вполне связно вела диалог, как вдруг замолкала, а уже через считанные секунды начисто забывала обо всем сказанном ранее.
– Они даже приходили ко мне! – тем временем взбудоражено продолжала она. – Сперва пришла очень милая девушка. Все спрашивала о тебе, о Терри, да где вас найти. Я сказала ей адрес твоей мастерской, а потом думаю, может, не нужно было говорить? Как считаешь? Но она была такая милая, такая милая… Приветливая, улыбчивая…
– Я уже знаю, Роуз. Спасибо. Именно поэтому мы к вам и пришли. Кроме нее появлялся еще кто-нибудь?
– Конечно! После нее пришел мужчина. Такой представительный, в очках. Очень вежливый и тоже журналист. Мне он показался…
– Вы сказали ему, где меня искать? – осторожно прервал я ее.
– Да, я сказала ему, где ты работаешь. Но, Джон, он все выспрашивал…
– Замечательно. А после него? – поспешил я задать следующий вопрос.
– И после него приходили, но я всем говорила, что понятия не имею, где ты. Я же не знаю, что ты натворил и почему они тебя ищут!
– И что они спрашивали обо мне?
В мыслях я уже представлял, как вся моя жизнь вместе со смертью Анны, алкогольной зависимостью и остальным будет вывернута наизнанку. Я был очень зол, но старался сдерживать ненужные эмоции. На Роуз невозможно злиться всерьез, да это и не имеет смысла – до того она была простодушной в своей детской непосредственности и наивности.
– Ой, я уже всего и не помню! – воскликнула она. – Они задавали так много вопросов, что от волнения у меня разболелась голова. Представь себе, пришлось даже принимать таблетки! Постой! Я ведь выходила к ним! Да-да, точно выходила к твоему дому, но никак не могу вспомнить… – Потирая виски, она надолго задумалась и, казалось, вот-вот выдаст подробный рассказ о своем общении с журналистами, но спустя минуту лишь растерянно покрутила головой и возмущенно выпалила: – Джон, ну что ты стоишь? Садись в кресло, я принесу печенье. Ох, как же голова разболелась…
– Не нужно, Роуз, вы уже принесли.
– Да? И то правда. Надо же, как это я не заметила? – Она еще раз беспомощно огляделась по сторонам, а затем торжественным тоном провозгласила: – Джон Уилсон! Что ты опять натворил? Ты видел, что у вас перед домом собралась целая толпа репортеров?
– Ясно, – падая в кресло, проронил я. Терри уже давно сидела в другом и со смеющимся видом жевала печенье.
От рассказа о моих злоключениях было не отвертеться, поэтому в общих чертах я поведал ей о произошедшем за последние дни. Новость о моем аресте и предстоящем суде так сильно ее растревожила, что впоследствии потребовалось немало времени, чтобы ее успокоить. Мы просидели у нее больше часа, заверяя и в благополучном исходе судебного процесса, и в успешном завершении поиска всех пропавших.
Сам я в подобную чушь уже не верил, но это было единственным, что я мог сделать, чтобы поскорее попасть домой. На прощание я попросил Роуз больше не разговаривать с журналистами и она клятвенно обещала никому из них не открывать дверь. Отпустила нас она только после того, как мы съели все принесенное из кухни печенье.
К своему дому пробираться нам пришлось через калитку, что соединяет ее сад с нашим задним двором. Мы сделали ее много лет назад и постоянно пользовались, чтобы сократить путь. Сегодня она пригодилась как нельзя кстати.
Войдя в дом через кухню, мы долго не зажигали свет. Это выглядело полным безумием – чувствовать себя загнанной в угол крысой мне было совсем не по душе, но лучшего способа избежать общения с журналистами я не придумал. За остаток вечера в нашу дверь они стучали несколько раз, а мобильный телефон из-за их настойчивых звонков пришлось перевести на беззвучный режим.
У дома Роба происходило почти то же самое. Когда мы созвонились, он, взрываясь от бешенства, рассказал, как один из журналистов оказался настолько назойлив, что буквально заглядывал к нему в окна. Робу ничего не оставалось, как спустить его с лестницы, а потому не выдавать своего присутствия мне представлялось наименьшим из зол, нежели подобно ему, отбивать атаки пронырливых репортеров.
К счастью, с наступлением темноты толпа вокруг дома рассеялась, а жужжание мобильника наконец смолкло. Терри поднялась в свою комнату, а я влип в монитор ноутбука. Я читал последние новости. Обо мне там тоже было.
Как я и предполагал, папарацци быстро состряпали детальный портрет по всем ключевым пунктам моей биографии. В новостных колонках писали, что после смерти жены я один воспитываю дочь, держу небольшую авторемонтную мастерскую, являюсь среднестатистическим, ничем непримечательным жителем маленького замызганного городка, не имею должного образования, дорогостоящего имущества и круглого счета в банке. Некоторые СМИ пошли дальше, упоминая мои проблемы с алкоголем, из-за которых я чуть было не лишился опеки над дочерью.
Они же раскопали информацию обо всех моих мелких прегрешениях в прошлом, после которых я неоднократно оказывался в отделе местной полиции, а также историю о той безобразной выходке в школе. Были среди них и те, кто называл меня плохим отцом, безответственным и слабым человеком, умудрившимся после всех бед вновь вляпаться в историю. Я был в ярости, но все, что мог – это бессильно скрипеть зубами и до боли в суставах сжимать кулаки.
Марта Дилл тоже отметилась коротким репортажем. Он был отснят возле ворот моего дома, но содержал лишь пересказ подробностей о самом происшествии, а также заявление об отказе обоих фигурантов дела что-либо комментировать. Видео, что успел снять ее оператор перед мастерской, она не публиковала и то, что я подтвердил лично ей, как и обещала, в своей речи не затронула.
Отвлекла меня от этого бесполезного занятия Терри, когда спустилась вниз и объявила, что голодна. Наскоро приготовив ужин, мы уселись в гостиной, включили ее любимый сериал и так просидели до самой ночи. Подобное случается с нами нечасто. Обычно каждый занимается своими делами, но сегодня я даже рад был влипнуть в дурацкий фильм для подростков. Это помогало не думать.
На какое-то время циркулирующий круговорот мыслей мне действительно удалось сдержать, но как бы я не пытался отвлечься, они настигли, стоило вновь остаться в одиночестве. Сминая простыни и то и дело взбивая кулаком ставшую вдруг неудобной подушку, я долго ворочался в постели, все думая об этих пропавших людях, а также о том, что скрывают власти по поводу лаборатории.
Что могло там произойти? Кем были твари, которых я пристрелил воскресной ночью и которые попали на видео? Чем объяснить все увеличивающееся число исчезновений? Несомненно – пропавшие становились жертвами обезумевших ублюдков, сходных тем, с которыми столкнулись Роб, Терри и я, но какова была их цель?
Мое внимание привлекла одна деталь – оба видеоролика были сняты в темное время суток. На нас они тоже напали ночью. Выходит, днем твари где-то скрываются, иначе сложно представить, чтобы они не попали под объективы многочисленных уличных видеокамер, когда жизнь в городе бьет ключом. Снова в моей голове были сплошь вопросы и ни одного внятного ответа.
И кое-что еще не давало мне уснуть. Я как мог отгонял эти непрошенные помыслы, что подобно искусному карманному воришке проникали в мой мозг, но они настойчиво возвращалась, стоило только перестать себя контролировать. Я думал о Марте Дилл.
Пока была жива Анна, меня не особо интересовали другие женщины, а после ее смерти непереносимая боль выжгла все эмоции. Потребность в женщинах в том числе. В первый год я совсем не вспоминал о сексе – тогда все будто перестало существовать – а позже, когда завязал с алкоголем, был занят только тем, что старался все исправить и выстроить заново. Думаю, если бы я встретил Марту Дилл в один из тех дней, то попросту не обратил на нее внимания. Но сейчас что-то изменилось.
Мне уже приходилось задумываться об этом раньше. Изредка снимая напряжение в душевой кабинке ванной комнаты или распластавшись по ставшей слишком широкой для меня одного кровати, я всегда представлял, что Анна рядом. Представлял, что все как прежде, но прекрасно отдавал себе отчет – вечно так продолжаться не может. Рано или поздно на горизонте появится женщина, с которой я захочу провести время. Женщина, которая вызовет во мне хоть какое-то влечение, пробудит давно позабытые инстинкты, всколыхнет зов, казалось бы, навечно уснувшей плоти.
Натыкаясь взглядом на женские лица где-нибудь на улице, между магазинных полок в супермаркетах, на заправках или перед школой Терри, я ощущал порой слабые импульсы, которые можно было охарактеризовать как любопытство, смешанное напополам с надеждой. Я знал, что ищу в каждом из этих лиц. В их облике я пытался отыскать черты любимой женщины, но не найдя, всякий раз испытывал разочарование, после чего тотчас терял к ним любой интерес.
Сейчас же, беспокойно ворочаясь на смятых простынях, я переживал глубокое удивление от того, что так внезапно появившаяся у меня на пути настырная журналисточка с ясными глазами, белозубой улыбкой и гривой темных волос, сумела настолько пробраться в мою голову, что мысли о ней мешали уснуть.
Марта Дилл была полной противоположностью Анны и все же поразительным образом меня к ней влекло. Это был необъяснимый химический процесс и где-то в глубине подсознания я догадывался – обусловлен он не просто плотским желанием. Это было чем-то, что сильнее меня, чем-то, что я не в состоянии истолковать и осмыслить, чем-то, чему почти невозможно сопротивляться.
Поганое чувство. Оно хорошо мне знакомо и я знал, что чувство это способно взметнуть тебя к самой стратосфере, а потом со всего маху шмякнуть об землю, где ты будешь лежать сломленный, растерянный и больной, а все попытки объяснить себе, как умудрился угодить в такой переплет, не дадут результата.
– Чертов кретин! – разозлившись на себя за эти глупые мысли, прошипел я в темноту, а затем сполз с кровати, чтобы выкурить сигарету.
Вниз спускаться не хотелось. Открыв пошире окно, я выпускал в прохладу ночи струи сизоватого дыма и смотрел на горящий на углу улицы фонарь. Он отбрасывал на асфальт тонкую, изломанную в нескольких местах тень, а у самого источника света в легкомысленной, истерически-сбивчивой пляске кружились мотыльки.
Кроме их замысловатого танца, ничто не нарушало мирного покоя полутемной улицы. Везде было тихо, город спал. Цифры на электронных часах высвечивали половину второго ночи.
Взглянув на них, я пообещал себе, что докурю сигарету, а после выброшу все лишнее из головы, лягу в кровать и усну. Как ни странно, у меня получилось. В эту ночь я крепко проспал до самого утра.
Глава 13
Без четверти восемь наш с Терри завтрак был потревожен звонком в дверь. Так мы узнали, что охота журналистов на нас продолжается. К девяти часам утра под домом дежурило уже несколько машин, а в дверь еще пару раз звонили. Решив, что в мастерскую ехать не имеет смысла, я предложил дочери провести весь день дома.
Возможность второй день не ходить в школу ее необычайно обрадовала, но мне пришлось объясняться с миссис Новак. К моему облегчению, та оказалась в курсе всей ситуации, так что это не составило проблем. Напротив, она даже рекомендовала оставить Терри дома, пока шумиха вокруг нас не уляжется.
Все утро я провалялся на диване, лениво переключая телевизионные каналы и периодически просматривая, что пишут в сети. Везде было одно и то же. За прошедшую ночь ситуация в округе ухудшилась, снова пропало несколько человек, а количество народа перед правительственными зданиями увеличилось в десятки раз.
В ответ на это полиция оцепляла районы, не выпускала жителей за пределы блокированных территорий, разгоняла митингующих, но это мало помогало. Люди настойчиво требовали от властей объяснений. Паника наступала полным ходом и почти все города округа гудели, как потревоженный пчелиный улей.
Между тем видеоролик, что я вчера видел в телефоне Марты Дилл, вовсю гулял по интернету. Его показали и в новостях, но никто из представителей полиции так и не дал никаких разъяснений. Это затянувшееся молчание провоцировало самые разные, порой совершенно безумные версии о том, кем мог быть запечатленный на камеру выродок с обезображенным лицом. Автора видеоролика прессе разыскать не удавалось, что, в свою очередь, тоже нагнетало обстановку.
После обеда мне позвонил адвокат. Особый отдел наконец установил, кем были те двое, кому в позапрошлое воскресенье я отстрелил голову. Теперь у убитых мной появились имена.
Оба работали на скотобойне в городке еще меньшем, чем наш. Он был расположен в двадцати километрах к западу от места происшествия. Третий предположительно являлся их приятелем и работал вместе с ними. Его, несмотря на прочесывание леса вдоль и поперек, так и не нашли.
Вся троица пропала больше двух недель назад, но так как вели те парни довольно беспорядочный образ жизни, никто сразу не озаботился их исчезновением. Ни один из них не имел семьи, все приехали в округ из разных мест, арендовали общую квартиру на троих и плотно сидели на метамфетамине. Когда они не появились на работе, их работодатель решил, что либо они ушли в затяжной наркотический трип, что случалось с ними и раньше, либо снялись с места и уехали куда-то еще.
Адвокат выстраивал линию моей защиты, мне же оставалось покорно ждать, полностью положившись на его опыт в подобных делах. По мере нашего общения я все больше убеждался, что он оказался неплохим малым, а кроме того, мы сразу нашли общий язык, так что я удовлетворился его назначением и не стал подыскивать другого. К тому же после внесения залога мои финансовые возможности приближались к критической отметке, а нанять частного защитника дорогого стоит.
После разговора с ним я еще долго лежал, пяля глаза в потолок, пока не натолкнулся взглядом на зигзагообразную тонкую трещину, что так разозлила меня в день ареста. Преисполненный решимости расправиться с ней, я вскочил с дивана и направился в гараж, где, как мне помнилось, имелось все для этой затеи необходимое. Провозился я с ней до самого вечера.
Я дико устал, шея от неудобного положения с задранной кверху головой противно ныла, лицо, волосы и руки были перепачканы побелкой, однако результат полностью оправдал мои ожидания. Я как раз закончил работу и собирался идти в душ, когда в дом вошла Терри. По ее виду сразу стало ясно, что та чем-то встревожена.
Первую половину дня она провела в своей комнате, а после полудня скрывалась на заднем дворе. Там ее не мог увидеть никто посторонний, поэтому она уселась в тени навеса на небольшой террасе перед домом и читала какую-то книжку.
– Что случилось, детка? – спросил я, оттирая старым кухонным полотенцем побелку с ладоней.
– Пап, давай сходим к Роуз, – выпалила она и в ответ на мой недоумевающий взгляд вдруг затараторила: – Ночью мне показалось, будто я слышала из ее дома крик, а утром совсем об этом забыла. Я тогда только уснула, поэтому подумала, будто мне все приснилось, а сейчас вот вспомнила…
Лицо Терри выражало растерянность и испуг, что привело меня в замешательство. Окно ее спальни выходит в аккурат на дом Роуз, но даже если она слышала посторонний звук, отчего выглядит такой бледной? Нахмурившись, я строго сказал:
– Я долго не спал ночью, но не слышал никаких криков. Во сколько это было?
– Около трех, – нервно сглотнув, пробормотала она.
– Ты не спала так поздно? – Отшвырнув полотенце, я вытаращил на нее глаза в попытке придать себе еще более строгий вид, но вышло плохо. – Ладно… Вот что, давай-ка позвоним и спросим, какого черта ей вздумалось вопить посреди ночи и пугать соседей. Ты ведь уверена, что правда слышала крик?
– Да, пап, уверена.
Она стояла передо мной в смешных розовых шлепанцах, коротких джинсовых шортах того же цвета и желтой майке, а ее растрепанные длинные волосы, которые она, по всей видимости, не причесывала с самого утра, торчали в разные стороны вокруг худенького лица и узких, по-детски угловатых плеч. Вид у нее все еще был напуганный, поэтому я взял в руки телефон и набрал Роуз. В трубке бесконечно долго раздавались гудки, но на звонок она так и не ответила.
– Ну конечно, – нажав на кнопку повторного вызова, ухмыльнулся я. – Опять смотрит телек на полную громкость и ничего не слышит.
– Папочка, только не ругайся. Не будешь? – вдруг жалобно пропищала Терри.
Ого! Папочка? Давно меня так не называли и это неожиданное обращение заставляло уже по-настоящему встревожиться. Отменив исходящий вызов, я спросил:
– Что случилось, Терри? Выкладывай.
– Я вспомнила об этом прямо сейчас, пока была во дворе, а потому решила сходить к ней. Ты же не станешь ругаться, правда? Я не входила внутрь, клянусь! Только быстро-быстро сбегала туда и сразу обратно… И там увидела… Я увидела там, что Роуз стоит у окна в кухне. Она стоит спиной и не отзывается. Я несколько раз позвала ее, а потом даже постучала в окно, но она не обернулась. Пап, она так странно раскачивается из стороны в сторону…
С каждой фразой Терри говорила все быстрей, а в конце своей речи и вовсе перешла на скороговорку. На какой-то момент у меня возникло ощущение, будто она сейчас расплачется. И в самом деле, оборвав рассказ на полуслове, она пару раз всхлипнула, но сдержавшись, продолжила:
– Я так испугалась, что убежала! Давай сходим к ней, пожалуйста!
Теперь ее волнение в полной мере передалось и мне. Роуз, конечно, туга на ухо, но стук в окно и крики услышать в состоянии. Это было действительно странно, однако больше меня заботило другое. Несмотря на мой запрет, Терри одна выходила из дома.
Я уже хотел отругать ее, но потом подумал, насколько же сильно последние дни перевернули нашу жизнь. Никогда прежде я бы не стал злиться на нее за то, что она вышла на улицу, а уж тем более за прогулку к Роуз. Все еще хмурясь, я стряхнул побелку с волос, а затем спокойно сказал:
– Успокойся, Терри. Ты не должна была никуда выходить, как мы и договаривались, но на этот раз я не стану тебя ругать. А ты взамен дашь обещание, что пока все не утрясется, будешь беспрекословно слушать, что я тебе говорю. Ты ведь прекрасно видишь, что происходит вокруг? Видишь? Или мне нужно объяснять тебе, как маленькому ребенку?
По-прежнему жалобно всхлипывая, она яростно замотала головой.
– Пока все это не закончится, мы должны быть очень осторожны. – Теперь она согласно закивала и такая несвойственная ей покорность смягчила мой тон. – Ладно, успокойся. Я уверен, ничего страшного не произошло. Наверняка Роуз о чем-то задумалась и просто не слышала тебя. Оставайся дома, я схожу к ней.
– Я с тобой! – тут же воскликнула она.
– Нет, ты останешься дома, – направляясь к задней двери, твердо произнес я.
Выйдя на улицу, я закурил сигарету и обреченно вздохнул. Тащиться к Роуз совсем не хотелось. Во-первых, я был почти уверен, что испуг Терри преувеличен, во-вторых, дело стопроцентно окажется пустячным, а странному поведению нашей соседки найдется разумное объяснение и, наконец, в-третьих, я знал, что на бесполезную болтовню с ней придется потратить по меньшей мере десять минут. Я хорошо относился к Роуз и был не против время от времени поболтать с ней, иногда мне это даже нравилось, но сейчас мое настроение никак не подходило для праздных бесед.
Дымя сигаретой, быстрым шагом я пересек задний двор и вошел в ее сад. Все здесь выглядело, как обычно. Деревья мерно покачивались в струях легкой вечерней прохлады, под ногами мягко пружинилась недавно скошенная трава, откуда-то слышался далекий стрекот сверчков. Было еще светло, но раскрасневшееся солнце уже прижималось к горизонту.
Затопляя все вокруг золотисто-пурпурным сиянием, его прощальные лучи пробивались сквозь слой лохматых, будто гребнем взъерошенных облаков. Издали они походили на гряду заснеженных гор. Небо над ними раскрашивали все оттенки красно-желтой палитры, а если задрать лицо вверх, взгляд с легкостью уносился в бледно-голубую прозрачную вышину. Закат сегодня выдался на редкость красивым.
Небольшой коттедж Роуз хранил умиротворенное спокойствие и в его отблесках напоминал идеально отретушированную картинку из какого-нибудь рекламного буклета, расхваливающего перед читателями прелести тихой загородной жизни. Заднюю стену его густо увивали заросли плюща и кораллово-красных роз, на земле под окнами рассыпался целый калейдоскоп из осенних цветов. Воздух был наполнен их тонким ароматом и тишиной.
Идя к дому, я раздумывал, что могло так напугать мою дочь. Пока шел, мне почему-то вспомнилось, как почти месяц назад мы с ней помогали Роуз собирать с деревьев спелые яблоки, а потом она учила ее готовить пирог. Казалось, с того дня прошло не меньше года.
Приблизившись к раскрытому окну, я заглянул внутрь и убедился, что моя соседка действительно стоит в глубине кухни, потихоньку раскачиваясь из стороны в сторону. Я окликнул ее, но не получил никакой ответной реакции. Создавалось впечатление, что она ничего не слышит.
Ища причины такому необычному поведению, я с минуту молча наблюдал за ней. За это время она совсем не изменила положения тела, лишь продолжала так же тихо покачиваться, точно находилась под действием глубокого гипноза. Выглядело это довольно странно и одновременно пугающе.
«Может, она окончательно оглохла или потеряла разум?», – подумалось мне. Такое предположение было единственным объяснением, что приходило на ум, но неожиданно я поймал себя на мысли, что хотел бы развернуться и уйти. В следующую секунду пришло осознание, насколько это глупо.
Я знал Роуз много лет, вот только отчего-то испытывал непонятное, причиняющее дискомфорт сдавливание в глубине живота, а также легкое покалывание, идущее от головы до самых конечностей. Это был страх. Мозг не понимал, что происходит и оттого страх сковывал движения, заставлял сознание выдумывать отговорки, искал причины уйти.
Мысленно обругав себя трусом, я подумал, что Роуз, возможно, нуждается в помощи, в то время пока я как осел, бессмысленно топчусь под ее окном. Отогнав всякие сомнения, я решительно направился к двери, рванул ее на себя и переступил порог.
– Роуз! Вы меня слышите? С вами все в порядке?
Она снова не ответила. Я сделал к ней пару шагов и остановился.
Она стояла лицом к ведущему в гостиную дверному проему, а ее фигуру скрывала отбрасываемая высоким кухонным шкафом тень. Мне была видна лишь ее по-старушечьи хрупкая, обтянутая длинным пушистым халатом спина и седые, спрятанные в сетчатую шапочку волосы. Роуз всегда надевала ее перед сном, чтобы не испортить прическу.
Застывшая поза и монотонное покачивание старушки настораживали. Она походила на достигшего нирваны буддийского монаха, который отрешился от всего земного и отправился в странствие по глубинам подсознания, или на пребывающего в состоянии транса шамана, ведущего беседы с духами природы, или же скорее на шизофреника, впавшего в кататонический ступор. Мне вновь захотелось уйти, но вместо того я отмахнулся от всех опасений и раздраженно воскликнул:
– Да какого хрена? Роуз!
Затем быстрым шагом пересек кухню, подошел к ней вплотную и положил ладонь на ее плечо. Она тотчас замерла, но уже в следующее мгновение начала медленно разворачиваться, а я уловил едкий запах, который больше ни с чем не мог спутать. От Роуз невозможно воняло и вонь эта была той же, что от тварей в лесу.
Резко отшатнувшись, я попятился назад, а она наконец повернулась. Не удержавшись, я дико заорал.
Моим глазам предстало обезображенное старческое лицо. Все оно еще больше обвисло и сползло вниз, чем напоминало кусок перебродившего дрожжевого теста. Вены кое-где вздулись и почернели, на морщинистых щеках проступили характерные трупные пятна, на шее красовалась огромная, оставленная чьими-то руками отметина.
Роуз больше не было. Она была мертва, а вместо нее на меня надвигалась взбесившаяся тварь. Ее глаза горели ненавистью, рот кривился и брызгал слюной, из горла раздавались повизгивания и хрипы. Подняв руки с потемневшими до синевы ногтями, тварь пошла прямо на меня. Всеми ее действиями управляло одно побуждение – УБИТЬ.
Отступая назад, я то и дело натыкался на углы многочисленной мебели, шарил руками по поверхности шкафов, старался нащупать хоть что-нибудь, чем можно было сбить ее с ног, но безуспешно. Попадались какие-то вазы, чашка с печеньем, тарелки в цветочек… Внутренний голос буквально взрывался криком: «Ее убьет только ружейный заряд в голову! Беги!», – но будучи не в силах развернуться к ней спиной, я лишь оторопело пятился к двери.
Натолкнувшись задом на круглый обеденный стол, за которым раньше мы не раз пили чай, на миг я замешкался и тут же ее дряблые руки очутились всего в нескольких сантиметрах от моей шеи. Тварь метила именно туда. Лишь в последнюю секунду мне удалось их перехватить и отклониться назад.
Сжимая ее запястья, я ощущал силу, какой в живой Роуз не было и в помине. Она напирала, а я чувствовал гадкий запах тухлятины и видел ее жуткое лицо так близко, что мог разглядеть каждый лопнувший капилляр в голубых прежде глазах. Видел мутные, подернутые кровяной пленкой зрачки, крупные поры на посеревшей, точно пылью покрытой коже и иссохшие, иссиня-фиолетовые губы.
Вглядываясь в это искаженное лицо, я будто остолбенел и перестал замечать, как все сильнее поддаюсь давлению наваливающегося на меня зловонного тела. Сознание словно бы сковало крепким цементным раствором, да и весь я как-то странно обмяк. Казалось, наша борьба продолжается уже целую вечность, когда до моего слуха добрался звук шаркающих шагов.
В этот момент меня осенило, что в доме есть кто-то еще. Да, теперь я отчетливо слышал тяжелые, медлительные шаги и уже такое хорошо знакомое горловое бульканье. Доносились они из гостиной.
Наконец я очнулся от парализовавшего меня ступора. Разом вернулась способность анализировать окружающее, а вместе с ней и отвечающие за выживание инстинкты. Они вызвали во мне прилив злости и отвращения, и они же помогли отшвырнуть от себя хрипящую от нетерпения тварь. Та резко отлетела к шкафу с посудой, а я без промедления бросился к выходу.
Пока удирал, слышал за спиной оглушительный звон стекла и пробивающийся сквозь него жуткий хохот. Пару раз обернувшись, я выскочил на улицу. Последнее, что я увидел, прежде чем захлопнуть дверь – то, как неуклюже тварь встала и, яростно скаля рот, вновь направилась ко мне.
Оказавшись снаружи, я лихорадочно огляделся в поисках подходящего предмета, который мог бы сгодиться для подпорки двери. На глаза попался складной деревянный стул. Защиту от озверевшей мертвой старухи он представлял не самую надежную, но поблизости больше ничего не нашлось.
Упираясь в дверь правой рукой, левой я тянулся к стулу, а тварь тем временем неистовствовала внутри. Она визжала и рвалась ко мне с такой нечеловеческой силой, что я с трудом мог ее удержать. В ту секунду, когда мне удалось наконец дотянулся до цели, к ней присоединилась другая. Я еле успел подставить стул под дверную ручку, как от сокрушительных двойных ударов дверь заходила ходуном.
Еще с полминуты я наваливался на нее всем телом, но как только отскочил в сторону, стул зашатался и грохнулся на землю. Шансы, что справлюсь с натиском сразу двух осатаневших тварей, близились к нулю, поэтому дожидаться, когда они набросятся на меня, я не стал. Круто развернувшись, со скоростью ураганного ветра я помчал к своему дому.
Бежал я настолько быстро, что легкие горели огнем, а сердце стучало такими тяжелыми толчками, что казалось, грудная клетка не выдержит и разломится пополам. За спиной слышался топот ног, а может, это было биение моего собственного пульса, подскочившего не меньше, чем до двухсот ударов в минуту. В голове колотилась единственная мысль: «Добежать к обрезу, пристрелить преследующих меня тварей, а потом убраться отсюда как можно дальше».
Домчавшись к калитке, я обернулся назад. Никто за мной не гнался. Переминаясь с ноги на ногу и отпихивая друг друга, обе твари стояли в дверном проеме. Похоже, каждой из них не терпелось первой добраться ко мне и они почти боролись за эту привилегию, но их останавливало догорающее солнце. Его жалящих лучей они явно боялись.
Застыв на месте, я наблюдал, как то одна, то другая устремлялись вперед, однако стоило им сделать шаг, как тотчас, будто ошпаренные крутым кипятком, с визгом они отступали обратно. Выходит, моя догадка была верна – разгуливать они способны только по ночам, а значит, время убраться у нас пока есть. Не желая искушать судьбу, я прикрыл калитку и с прежней прытью побежал к своему дому.
Глава 14
Терри стояла у окна кухни, безумными глазами наблюдая за тем, как на всех парах я мчусь к двери. Метнувшись, она поспешно распахнула ее мне навстречу, после чего опрометью отпрянула в сторону. Не теряя ни секунды, я ввалился внутрь, повернул ключ в замке и обессиленно прислонился к ближайшей стене.
– Папа, что случилось? – сквозь шум в ушах добрался ко мне ее испуганный голос.
Пытаясь восстановить дыхание, я судорожно глотал ртом воздух. Думаю, Терри уже знала ответ на свой вопрос, но тем не менее, захлебываясь одышкой, я выговорил:
– Роуз больше нет, детка. Она стала такой же, как те твари в лесу.
– Что-о-о? – протяжно прошептала она, но шепот ее сразу же перерос в пронзительный, полный щемящей боли крик. – Нет! Этого не может быть! Ты ведь шутишь, правда? Скажи, что ты шутишь!
Она стояла напротив, глядя в мое лицо остановившимся, недоверчивым взглядом, а потом вдруг как-то сдавленно всхлипнула. В тот же миг по щекам ее побежали крупные слезы.
– Нет! Этого не может быть! Нет… Не может быть… – вновь и вновь повторяла она. – Как это произошло? Они что, могут вот так запросто войти в дом и превратить человека в… в… Да кто они такие?
Согнувшись пополам, я уперся ладонями в колени. Дыхание все еще было тяжелым, а бешеное сердцебиение никак не желало возвращаться к нормальному ритму. «Чертовы сигареты! Давно пора завязать с ними», – как и всегда во время сильных нагрузок пронеслось в голове.
– Не знаю, детка. На это у нас нет времени.
Я протянул руку, чтобы провести по мокрым разводам на щеке дочери, но та ее оттолкнула. Судя по всему, у нее начиналась истерика, в глазах же по-прежнему отражалось недоверие и ужас. Быстро выглянув в окно, я убедился, что на улице пусто, а потом спокойно, насколько это вообще было возможно, заговорил:
– Послушай, Терри, послушай. Постарайся взять себя в руки. Слышишь меня? У нас очень мало времени, скоро стемнеет. Мы должны уезжать.
– Куда? – истошно прокричала она, при этом еще сильнее вытаращив расширенные от паники глаза.
– Понятия не имею, но главное выбраться из дома. Лучше помоги мне. У нас от силы минут пять, а через пятнадцать станет совсем темно.
Дыхание наконец пришло в норму. Отделившись от стены, я бегом направился к кладовке, достал спрятанный там обрез, наскоро вогнал заряды в патронник, а затем перешел в гостиную. Если эти твари доберутся к нам раньше, чем мы успеем смыться из дома, я встречу их с по-настоящему радушным гостеприимством.
Терри следовала за мной по пятам. Остановившись посреди комнаты, она подняла ладони к лицу, яростным движением растерла по нему слезы и дрожащим, но преисполненным отважной решимости голосом спросила:
– Что нужно делать?
– Молодец, детка! – кое-как выдавил улыбку я. – Вдвоем мы справимся быстрее. Плакать и задавать вопросы будем потом, а сейчас тащи в гостиную рюкзаки, ноутбук, телефоны и зарядки. Возьми запас теплой одежды нам обоим. Только бегом! Я соберу остальное.
Терри умчалась наверх. Снизу я слышал стремительный топот ее перебегающих из комнаты в комнату ног, стук падающих на пол предметов, звук с грохотом выдвигаемых и задвигаемых обратно шкафов. Все-таки она молодчина – не каждая девчонка смогла бы так резво совладать с паникой.
Пока она управлялась наверху, я сгреб в спортивную сумку документы, банковские карты и все имевшиеся в доме наличные. Потом напялил легкую, с объемными карманами куртку, куда высыпал оставшиеся патроны, нашел фонарь и накидал в сумку еще кое-какие мелочи, которые могли бы пригодится в дороге. Я действовал на автомате, но собраться получилось быстро. Терри тоже справилась без заминок.
Уже через десять минут мы со всеми предосторожностями спустились в гараж и сели в машину. Как назло, автоматические ворота открывались с такой мучительной медлительностью, что от нетерпения я готов был разразиться проклятиями, но сдержался и вместо того стукнул кулаком по рулю. Хотелось надавить на газ, чтобы снести их к чертям собачьим и только усилием воли я заставил себя дождаться, когда подъемный механизм освободит наконец нам путь.
Не раз я уже замечал, что в самые напряженные жизненные моменты ход времени замедляется, словно в насмешку над человеческой спешкой и суетой, а те редкие мгновения, которые желаешь продлить подольше, пролетают мимо со сверхзвуковой скоростью. Так, на сто процентов я был уверен, что на полное открытие ворот требуется не больше минуты, однако сейчас мне казалось, будто этот процесс занял все пять. Перед тем, как выехать из гаража, я мысленно прокрутил в голове, о чем еще мог забыть, но убедившись, что взял самое необходимое, нажал на педаль газа и тронулся с места.
Я понятия не имел, куда ехать. Мысли внутри черепа вертелись, как обезумевшие, но решения не находилось. В его поисках я беспорядочно кружил по проулкам и улицам, что-то лихорадочно искал в телефоне, собирался даже закурить сигарету, не замечая, что мой рот уже занят другой. За окнами машины стремительно темнело. Солнце скрылось окончательно.
Первым делом я подумал о Билле, но потом представил, через что мне снова придется пройти. Представил, как со своими допросами сюда опять приедет эта сука Джонсон и тогда мне уже не отвертеться от дачи правдивых показаний. Представил, как придется сидеть напротив ее холодного, будто каменная маска лица и рассказывать обо всем, что произошло в ту ночь на самом деле. На этот раз она расколет меня, как пить дать.
Эта картина так отчетливо предстала перед моими глазами, что тут же я твердо решил не связываться больше с полицией. Нет, все что угодно, только не полиция. Поняв, что должен делать, я набрал номер Роба, и когда он снял трубку, безо всяких предисловий сказал:
– Роб, ты дома? Мы едем к тебе.
– Хорошо, жду, – раздался из динамика его напряженный голос.
– Запри дверь и до нашего приезда никому не открывай, – вместо прощания бросил я и нажал отбой.
По моей взвинченной интонации он сразу сообразил, что стряслось нечто чрезвычайное, поэтому не стал задавать лишних вопросов. Стараясь не сильно превышать скорость, сквозь сгущающийся сумрак я поехал к нему. По пути я написал Марте Дилл.
Спустя пятнадцать минут мы с Терри сидели у Холдеров в кухне. Я рассказывал Робу и Айлин, что милой, болтливой старушки Роуз больше нет. Рассказывал, что вместо нее в доме обитает жаждущая крови тварь, которая обзавелась новым приятелем и, скорее всего, вместе с ним уже выбралась на улицу в поисках следующих жертв.
– Я видел его только издалека, но насколько можно судить по внешнему виду, парень был молод. Похоже, он пробрался к ней около трех ночи, как раз когда Терри услышала крик, а потом задушил. У нее на шее были громадные синяки от его пальцев, вот только я никак не соображу, каким образом она превратилась в это.
– Как же ему удалось проникнуть внутрь? – звенящим от нервной дрожи голосом спросила Айлин.
С побелевшим от услышанного рассказа лицом она сидела за столом, судорожно сжимая в руках чайную чашку, а Терри рядом с ней уставилась в одну точку и со времени нашего приезда не произнесла ни звука. Она не могла поверить, что ее Роуз больше нет. Роуз, которая с детства присматривала за ней, учила печь печенье, без умолку болтала и развлекала забавными историями про покойного мистера Паркера.
Мне и самому непросто было переварить, что простодушная, бесхитростная Роуз, та Роуз, которая и мухи не обидит, находится теперь под личиной злобной твари, готовой без разбору убивать все живое.
– Она почти никогда не запирала дверь, Айлин. Я ей тысячу раз повторял, что она находка для любого грабителя, но все без толку. Роуз вечно забывала об этом или ей просто лень было тащиться до двери, да и кто мог подумать, что кому-то взбредет в голову позарится на ее барахло. Ее же все вокруг знали.
– Это я во всем виновата, – вдруг жестко сказала Терри.
– Не болтай ерунды, детка… – начал я, но она перебила.
– Если бы я ночью встала, как только услышала крик, Роуз была бы жива! Я должна была разбудить тебя! Ее можно было спасти!
– Нам это неизвестно, Терри. Нам вообще неизвестно, чем объяснить все происходящее.
– Терри, милая, во всем, что случилось с Роуз нет твоей вины, – подключилась Айлин, ласковым жестом проведя по ее спине и прижав затем к себе. – Даже если бы ты разбудила папу, вряд ли он подоспел к ней на помощь. И потом, если бы он отправился туда среди ночи, не зная, что именно там происходит, неизвестно, чем это могло обернуться.
– Мы должны обо всем сообщить Биллу, – вклинился в разговор Роб.
– Нет! Я же сказал, что не стану больше связываться с полицией.
С тех пор как мы приехали, он произнес эту фразу уже с дюжину раз, но я наотрез отказывался даже слышать о подобной затее. Правда, чем больше я пересказывал ему подробности, тем настойчивее он твердил о необходимости разговора с Биллом.
– Мы не можем молчать! – громко хлопнув ладонью по столу, вспылил он. – Если все так, как ты говоришь, она сейчас бродит по городу и совсем скоро к ней присоединится кто-то еще. Вернее, она уже не одна и кто знает, сколько их будет к утру! Ты что, хочешь, чтобы они половину города передушили или что они там делают?
– Возможно, ты прав, Роб, но я не стану больше общаться с чертовой полицией. Я лучше возьму в руки обрез и сам пристрелю и ее саму, и ее дружка.
– Отличная идея! Валяй! – скептически покривив лицом, бросил он.
– Роб, я не думаю, что они доберутся до кого-то еще. Люди слишком напуганы, все сидят по домам и поверь, каждая дверь в городе заперта наглухо. Таких простаков, как Роуз, больше нет. Будет лучше, если мы забаррикадируемся и останемся здесь до утра. Будем дежурить по очереди и, если какая тварь полезет, дадим отпор, а утром решим, что делать в дальнейшем. Но я собираюсь свалить отсюда как можно дальше.
– Куда ты, к херам, свалишь? У нас заседание суда через три недели! – гневно вскричал он. – Черт бы тебя побрал, не хочешь звонить, я сам это сделаю!
Он уже собирался встать со стула, но я остановил его вопросом:
– И что ты ему скажешь? Что она напала на меня? Или что она сначала умерла, а потом каким-то волшебным образом ожила, но по случайности превратилась в безумную тварь, жаждущую истребить любого, кто встретится на пути? Ты сам видел, местная полиция ничего не знает и ничего не контролирует. Все улики забрали люди из особого отдела и стоит позвонить Биллу, как сюда прикатит Джонсон со своими ребятами в деловых костюмах. Что будет дальше, нужно объяснять? Спасибо, я уже провел семь замечательных дней за решеткой и еще лет двадцать светит! Нет уж, если хочешь опять встретиться с ними, то не впутывай меня!
Теперь я тоже был на взводе, а под конец своего длинного монолога так распалился, что перешел на крик. Вскочив на ноги, я возбужденно отмерял шагами расстояние от плотно зашторенного окна до противоположной стены и обратно. С Робом у нас и раньше случались споры, но, пожалуй, в данный момент мы впервые так серьезно сцепились из-за расхождения во мнениях.
Наблюдая за моими метаниями по небольшому периметру кухни, он молчал. Видимо, он раздумывал над услышанным и над тем, как лучше всего поступить. Воспользовавшись возникшей паузой, я уже спокойнее проговорил:
– Я обещаю, что утром позвоню Биллу. Скажу ему, что Роуз пропала, но не стану рассказывать, что она превратилась в чудовище и напала на меня. Идет? Если нет, мы с Терри сейчас же уедем, а дальше поступай, как знаешь.
– Робби, милый, Джон прав, – мягко вмешалась Айлин. – Если позвонить Биллу, вас обоих вызовут в участок. Скорее всего, вы проведете там всю ночь, а может, и не одну. Тогда мы с Терри останемся тут только вдвоем…
Айлин не договорила, но всем нам стало ясно, что она имеет в виду. Выслушав ее, Роб беззвучно выругался. Словно признавая поражение, он накрыл ладонью лежащую на столе руку жены и повернулся ко мне со словами:
– Ладно. Договорились, Джон. Сейчас сделаем, как ты хочешь, но утром ты позвонишь ему и все расскажешь.
Внезапно мобильный телефон в моем кармане с шумом завибрировал, что заставило меня передернуться от неожиданности. Взглянув на экран, я увидел цифры незнакомого номера и только спустя секунд пять сообразил, что звонок исходит от Марты Дилл.
Дерьмо! Я был не в себе, когда ехал к Робу, а потому написал ей: «Я готов рассказать все, что знаю. Д. Уилсон». Теперь придется взять трубку.
– Я должен ответить, – пробормотал я на вопросительный взгляд Роба, после чего поспешно вышел в другую комнату.
Едва поднеся телефон к уху, я услышал ее немного искаженный динамиками, но легко узнаваемый по характерным хриплым ноткам голос.
– Джон? Это Марта Дилл. Я только что увидела ваше сообщение. – После того, как резко пересохшим ртом я выговорил приветствие, она поинтересовалась: – У вас что-то случилось?
Странно, что она задала именно этот вопрос, хотя мой взбудораженный тон, должно быть, говорил сам за себя.
– Да. Как бы это помягче сказать. Вы помните мою соседку Роуз? – Сделав многозначительную паузу, я добавил: – И то видео, что показали мне вчера?
– Конечно. К чему вы клоните? Что-то случилось с ней?
– Вроде того. Теперь их стало на одного больше. Час назад я обнаружил Роуз в кухне ее дома и подумал, что должен все рассказать.
– С вами все в порядке? Где вы сейчас? – тут же обеспокоено спросила она.
– Да, все в порядке. Мы с Терри у Роба Холдера.
Несколько мгновений она молчала, а затем задала осторожный вопрос:
– Вы уже обратились в полицию, Джон?
– Пока нет. Я бы не хотел снова попасть на допрос к сотрудникам особого отдела.
Я услышал как на том конце провода Марта Дилл облегченно выдохнула и тотчас торопливо продолжила:
– Пожалуйста, послушайте, что я вам скажу. Человек, который прислал мне то видео, пропал. Он послал его также полиции, но после допроса в особом отделе его никто не может найти. Вы меня понимаете?
– Думаю, да.
– Мне тоже удалось кое-что разузнать, но это не телефонный разговор. Я могу к вам приехать?
– Сейчас? – ошарашенно спросил я.
– Да. Большинство районов в городе уже перекрыты, везде стоят военные оцепления. Боюсь, совсем скоро нам могут ограничить свободу передвижения, а еще у меня есть информация, что власти намереваются ввести чрезвычайное положение. В таком случае нам вообще проблематично будет покинуть город.
Все время, пока длился наш диалог, я суетливо ходил по комнате из одного угла в другой, садился на диван, вставал, пробовал устроиться в кресле, снова вставал, шел к окну и так по кругу. Мои руки и лоб жутко вспотели, но объяснить причину своего волнения я не смог бы даже себе. Наконец, остановившись в центре комнаты, я ответил:
– Уже почти ночь, мисс Дилл. Думаю, будет лучше, если мы встретимся утром. Я предполагаю, что именно по ночам они активны, так что вам не следует выходить из дома и по возможности заприте все окна и двери.
– Я знаю, – нетерпеливо бросила она. Повисло короткое молчание, после которого она серьезно произнесла: – Ладно, тогда я приеду рано утром. Буду надеяться, что мне удастся проскочить.
– Договорились. Мисс Дилл? – позвал я и не дожидаясь ответа, настойчиво повторил: – Не открывайте никому дверь.
– Не волнуйтесь, Джон, я в курсе. До завтра.
Она отключилась, а я остался стоять в задумчивости с телефоном в руке. Из этого состояния меня вывел Роб.
– Чего это ты так разнервничался, парень?
Если бы он не заговорил, я бы его и не заметил. Застыв в выжидательной позе, он стоял, прислонившись спиной к стене, словно боялся, что та вот-вот рухнет и потому подпирал ее своим коренастым телом. Его руки были сложены на груди, а лицо выражало явно напускное недоумение.
С ответом я нашелся не сразу, и будто давая мне подсказку, он спросил:
– Ты что, разговаривал с журналистами?
– С журналисткой. Я говорил тебе про нее и про видео, что она мне показывала.
– И я так понимаю, ты не придумал ничего лучше, как пригласить ее сюда? – Роб говорил подчеркнуто сдержанно, но по его напряженно сжатой челюсти и прыгающим желвакам, было видно, насколько он взбешен. – Какого дьявола, Джон? Мы ведь обсуждали это. Никаких журналистов, черт бы их побрал.
– Роб, на нее можно положиться, – устало проведя ладонью по волосам, произнес я. – Она приедет одна и без камер. Этот разговор не для интервью.
– С чего ты это взял? Ты ей веришь?
– Да, верю. К тому же она тоже что-то знает. Слушай, если ты против, чтобы она приезжала сюда, я могу встретиться с ней где-то еще.
– Да разве только в этом дело? – выпуская наружу и так слишком долго сдерживаемый гнев, повысил он голос. – Если она проболтается о вашем разговоре и выложит все в новостях… Проклятье! Ты забыл, что подписал эту чертову бумагу? Стоит придуркам из особого отдела узнать о твоих заигрываниях с прессой и они не отстанут от нас, а твой выход под залог моментально превратится в заключение под стражу!
– Тут ты, возможно, прав, – согласился я.
Сдавив руками голову, я рухнул в кресло и пересказал ему то, что Марта Дилл сообщила о человеке, снявшем видео. Роб слушал молча, но когда я закончил, сквозь плотно сжатые губы процедил:
– Если тебе так хочется рискнуть, валяй. Пусть приезжает. Но принимать участия в вашем разговоре я не стану и проконтролирую, чтобы и ты не вздумал болтать лишнего.
Договорив, он резко развернулся и вновь ушел в кухню. Оставшись наедине с собой, я подумал, что как бы не был высок риск, Марта Дилл права – люди имеют право быть в курсе происходящего. Встреча с Роуз в ее новом обличье сильно меня потрясла и если власти предпочитают молчать, что ж —тогда я сам расскажу все, что знаю.
Глава 15
Ночь в доме Роба прошла спокойно. В дверь к нам никто не ломился, вокруг было тихо, лишь пару раз где-то вдалеке раздавался надсадный собачий лай, но и он довольно быстро смолкал, после чего город вновь погружался в тишину.
Когда Айлин, не принимая наших с Терри возражений, накормила нас ужином, а после вместе с ней ушла в спальню, Роб и я остались в гостиной. Потушив везде свет и раскрыв шторы так, чтобы подходы к дому просматривались со всех сторон, мы просидели в ней до самого утра. Больше мы почти не говорили.
Каждый из нас прислушивался к звукам снаружи, сжимал в руках заряженное ружье и был готов выпустить заряд по любой твари, если она надумает приблизиться к дому хотя бы на метр. За проведенные в таком тревожном ожидании часы я практически не сомкнул глаз, все думая о Роуз и о том, где она теперь. Временами сознание мое уплывало в полудрему, но как только я чувствовал, что голова начинает клониться вниз, тут же просыпался и вновь вслушивался в тишину. Роб тоже не спал.
Марта Дилл приехала к половине седьмого утра. Услышав звук заглушаемого двигателя, а затем увидев в окно ее торопливо приближающуюся к дому фигуру, я открыл дверь еще до того, как она нажала на кнопку звонка.
– Доброе утро, мисс Дилл, – мрачно поздоровался я. – Вы рано. Мы ведь говорили вчера, что небезопасно разгуливать в потемках.
На улице еще не до конца рассвело и так опрометчиво проявленная ею беспечность вызвала у меня раздражение. От окружного центра до нас не меньше получаса езды, а значит выезжать ей пришлось в полной темноте.
– Доброе утро, Джон, – гася мое возмущение приветливой улыбкой, ответила она. – Я хотела успеть до того, как здесь поднимется шумиха. Если выяснится, что ваша соседка пропала, вас наверняка пригласят на допрос. И прошу, называйте меня Марта, а то мне как-то неловко, что я зову вас просто по имени.
Я молча кивнул. Она все еще стояла на улице, в то время как я безмозглым истуканом застыл на пороге. Наконец по ее выжидающему виду до меня дошло, что я так и пригласил ее войти. Спохватившись, я посторонился и пропустил ее внутрь.
Войдя, она с интересом осмотрелась вокруг. Стену слева от входа украшали многочисленные рельефные панно, узорчатые мозаики, фрески и другие вырезанные из дерева декоративные штуковины. Заинтересовавшись искусно сработанной деревянной маской, изображающей злобное лицо некоего уродливого божка, она надолго остановилась на ней взглядом.
Я стоял с ней рядом и, как и два дня назад, испытывал странное смятение. То, что в ее присутствии я волнуюсь, как сопливый юнец, меня немного озадачивало – подобного со мной не случалось, пожалуй, уже лет двадцать. То ли для того, чтобы привлечь ее внимание, то ли в попытке вернуть осипшему голосу твердость, я тихо прокашлялся и, указав на маску, сказал:
– Их делает Роб. Он увлекается резьбой по дереву.
– Правда? Все это сделал он сам?
В полумраке прихожей ее серо-голубые глаза казались совсем темными, а выражение в них было почти неразличимым, но я уловил, как в глубине их зажегся недоверчивый восторг.
– Ну почти… Кое-что он покупает у других таких же любителей повозиться с ножом и стамеской.
– Вау! Здорово! Нет, правда здорово! Мне очень нравятся такого рода вещи, а мистер Холдер, как видно, настоящий мастер своего дела.
Сняв с себя куртку, она осталась в свободной футболке, узких черных джинсах и невысоких кожаных ботинках. Так как я угрюмо молчал, в ее лице промелькнуло легкое недоумение, означавшее, должно быть, что она ждет от меня какой-то реакции, но я вдруг совсем сбился с толку. «Черт возьми, похоже, я напрочь разучился общаться с женщинами», – промелькнула в голове досадная мысль.
Чтобы хоть как-то поддержать разговор, я промямлил:
– Как вы выбрались из города? Не возникло проблем?
– Пару раз останавливали, расспрашивали, куда и зачем еду, но в итоге пропустили без серьезных задержек, – пожав плечами, ответила она. – Журналистское удостоверение пока имеет свою силу.
– Что ж, хорошо… Пойдемте в кухню, я познакомлю вас с Робом. Только должен предупредить, настроен он не очень дружелюбно.
– Ничего, я уже привыкла, – усмехнулась Марта. – Люди почему-то не любят журналистов.
Помедлив с ответом, но так ни слова и не сказав, я жестом пригласил ее следовать за собой. Когда мы вошли в кухню, Роб с медной туркой стоял у плиты, а вокруг него витал густой аромат молотых кофейных зерен. При нашем появлении он повернулся и исподлобья глянул на Марту, на что она без промедления отозвалась любезной улыбкой.
– Доброе утро, мистер Холдер. Рада с вами познакомиться и спасибо, что пригласили в дом.
– Я вас не приглашал, можете благодарить Джона, – пробурчал Роб в ответ. – Он вбил себе в голову, что должен вам все рассказать. – Сняв с плиты турку, он достал из стенного шкафа три чашки и более миролюбивым тоном добавил: – Но раз уж приехали, добро пожаловать. Кофе будете?
– Спасибо, не откажусь.
Удивительно, как это у нее вышло? Роб был настроен крайне негативно по поводу ее приезда, но стоило Марте заговорить с ним, как он вдруг вспомнил о вежливости. Я предполагал, что разъяренным цепным псом он будет огрызаться на каждое ее слово, а вместо того тот налил ей кофе и усадил к столу.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/rina-shabanova/naperegonki-s-temnotoy-68440594/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.