Всего лишь мишени

Всего лишь мишени
Давид Павельев
Шестнадцатилетний Сева не пользуется популярностью у одноклассников. Он служит только объектом насмешек, пока в школе не появляется новенький ученик – Богдан. Но вскоре Сева узнаёт, что его новый и единственный друг – религиозный фанатик, одержимый желанием безжалостно наказать всех грешников, а начать с мести их одноклассникам. И теперь Сева разрывается между двумя противоположными желаниями – остановить Богдана или присоединиться к нему.

Всего лишь мишени

Давид Павельев

© Давид Павельев, 2024

ISBN 978-5-0059-0697-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Всего лишь мишени
Все события – плод вымысла автора.

10 апреля
Звонок запищал пронзительно и противно, будто бы туча москитов, готовых налететь на меня и высосать всю мою кровь. Когда-то давно я услышал эту мелодию по телеку, когда мы смотрели его с бабушкой. Гигантский медведь взмывал под неё в небо на воздушном шаре и пускал при этом слезу. А унылый голос пел: «До свиданья, наш друг, до свидания!» Бабушка объяснила, что было это давно, когда мои родители сами только что родились. От того я всякий раз недоумеваю – почему именно эту древнюю песенку нам поставили звонком к первому уроку? Впрочем, ответить я мог: мы так же, как те люди сорок лет назад, говорим «до свидания», только не медведю, а свободе. Её я лишаюсь аж до самого вечера. Дослушав этот разрывающий ушные перепонки ремикс, я обречённо поплёлся в класс.
Большинство моих одноклассников уже заняли свои места «в соответствии с купленными билетами». На передовой парте, самой близкой к столу учителя, уже, как обычно, обосновались Лёва и Сеня.
Лёва – первый ученик в классе, почти круглый отличник. Четвёрки у него только по физ-ре и ОБЖ. Так что отличник Лёва вполне себе овальный. Худой, длинный, в вечном своём костюмчике – пиджачок, брючки, рубашечка, галстучек. А взгляд такой напыщенный, такой надменный. Дескать, успехи в успеваемости делают его лучше всех прочих людишек. Вообще-то весь класс его ненавидит, разве что кроме Сени. Когда он не слышит, его обзывают «Лёва из Бирюлёва». Сеня это услышал и доложил своему шефу, после чего тот обиделся и объявил оскорбителям ультиматум: никому не даст списывать и не станет подсказывать на контрошках. Он-то требует, чтобы его звали Лев – это типа царь зверей. Как раз соответствует его как-бы первостепенному статусу. А Лёва – как-то совсем для него уничижительно. Ну да это ещё терпимо, а вот «из Бирюлёва» – это уже слишком. Он-то гордится, что живёт достаточно далеко от этого райончика, населённого, по его мнению, одними мигрантами да нищебродами. Но продействовал ультиматум недолго. Во-первых, Лёва тащится, когда кто-то просит у него списать. Вот тогда он чувствует свою власть. Для него это возможность проявить свою снисходительность к презренным неучам. А тем только того и надо – доить этого надутого индюка. Короче, страдали от ультиматума обе стороны, и для выхода из тупика этим подхалимам пришлось променять своё зубоскальство на самую мерзкую лесть. И вот Бирюлёво было если и не забыто, то почти прощено. Повторяли его только вне школы, на безопасном от ушей Лёвы и его приспешника расстоянии.
Что касается самого Сени, то больше о нём ничего и не скажешь. Для меня это живая картинка из учебника биологии – симбиотический организм вроде рыбы-прилипалы. Сам без цвета, без характера и без каких-либо признаков индивидуальности, и лишь в комплекте с хозяином он что-то да и стоит. Благодаря опеке Царя Зверей Бирюлёвского Сеня – второй ученик в классе и отличник-скруглённый-прямоугольник. Четвёрок у него чуть больше: ещё по физике, химии и биологии. И то потому, что Лёва специально подсказывает ему с ошибками – нечего, мол, претендовать на лавры равного Самому. И Сеня готов с этим мириться. Ещё бы, станешь выпендриваться – не получишь и этого. Так что роль верного оруженосца вполне устраивает эту серую личность. Он даже готов терпеть иногда едкие Лёвины насмешки – тот и дня прожить не может без колкостей в адрес неудачников, обделённых природой мозгами. И если никто из них не даёт ему повод пустить в ход своё остроумие, он оттачивает его на Сене, который всегда под рукой. Какая ещё ему польза от Сени – не знаю. Но иногда мне кажется, что у Лёвы случаются проблески дружеского участия, и он привязан к Сене не только как к своей боксёрской груше. Однажды я слышал, как Лёва жаловался ему, что никто не понимает и не ценит его. Все перед ним лебезят, но лишь для того, чтобы паразитировать на его блестящем интеллекте. Такова, мол, незавидная доля всех гениев. Сеня неумело пытался его утешить. Но я бы на его месте этого делать не стал. Мне его ни капельки не жалко, как, наверно, и Сене. А притворяться я не хочу. Я один из немногих, кто никогда не прибегал к услугам мистера Всезнайки, и, соответственно, никогда не платил за это нужную цену. За это он ненавидит меня особенно яростно. Мало того, что я тупой болван, так ещё и не питаю должного почтения к Высшему Разуму. Уж если я не могу выучить урок, то и не выкручиваюсь, в отличие от всех остальных, а тупо получаю свою «пару». И потому ничем ему не обязан. А это простить мне особенно сложно, вот он и делает вид, что это он воротит от меня нос, и если мне вздумается на коленях молить его о помощи, то он пошлёт меня по известному адресу. Смотрит он так, будто бы сто раз такое было. Только вот фиг ему. Никогда такого не будет.
Впрочем, эта парочка права – у них-то есть будущее, в отличие от многих из нас. Они-то сумеют пристроиться в жизни – Лёва возглавит какой-нибудь департамент, а Сеню возьмёт к себе заместителем. Ну да ладно, чёрт с ними.
Через проход от них всегда садятся Клава и Дуся. Они анимешницы, то есть фанатеют от японских мультиков и говорят фразочками из них, которые никто больше не понимает. Ну, «кавайно» – это всё, что хорошо, а «няшно» – всё, что мило и красиво. Клава красит волосы в ярко-красный цвет и отбеливает лицо до бледности мертвеца. Носит она короткие шерстяные юбки, из-под которых торчат плотные красно-чёрные чулки. На руках у неё всякие разноцветные ниточки, а на сумке значки с черепами и пентаграммами. Она тоже хорошо учится и всячески гордится своей успеваемостью. В принципе, Клава – женская версия Лёвы, только бесит гораздо меньше. Дусе, в отличие от неё, родители не разрешают краситься и неформально одеваться, потому выглядит она довольно бледно на фоне подруги. Волосы она убирает в пучок, носит серые платья или юбки. Так что издалека её можно принять за пожилую училку.
А вот прямо за ними торчит вечно Стас. Вообще-то Стас – это первое, что привлекает внимание, когда входишь в наш класс. Он как громоотвод – самый большой, самый заметный, самый громогласный. И с него-то и стоило начинать описание моих одноклассников. Но получилось как получилось.
Выглядит Стас, может, и не очень-то броско – есть у нас в классе персонажи и ярче. Крупный, плечистый, мордастый – рожа у него квадратная и красноватая, как кирпич. Одевается он тоже не очень-то оригинально – неизменные джинсы и футболка с головой питбуля. Зато ведёт себя Стас очень шумно и буйно. Он всегда возбуждён и ни секунды не может сидеть тихо. Ему обязательно ржать, махать кулачищами у кого-нибудь перед носом, щекотать девчонок или напевать непристойные песенки. Короче, вести себя как орангутан.
Почему-то у всякого Стас тотчас же вызывает симпатию. Даже учителя охотно прощают ему все его фокусы и проделки, ведь ругать его – это всё равно, что пытаться сдержать ураган. Всё его поведение выглядит настолько естественно, что не может не вызывать какого-то умиления. Вот типа эдакий добрый молодец, пышущий здоровьем и энергией. Буйство гормонов и избыток физической силы распирают его изнутри, как и положено всякому нормальному пацану в нашем возрасте. Если бы взрослые узнали, то наверняка закрыли бы глаза на то, что в его телефоне полно порно-роликов, которые он радушно демонстрирует всей своей свите и иногда даже девчонкам, для которых он образец мужественности.
Короче, Стас со всеми в корешах и держится панибратски. Любому он может втащить чисто по-дружески. И как можно на него обижаться? От него же каждый тумак по кайфу. Стас – для всех в доску свой парень. И только со мной у него как-то не сложилось.
Началось всё ещё в восьмом классе, когда я только перевёлся в эту школу. Ко мне, как ко всякому новичку, тогда все ещё относились настороженно, кроме, казалось, его. И вот на первом уроке английского, когда нам задали писать сочинение, Стас вдруг повернулся ко мне со свойственным ему дружелюбием.
– Слышь, братан, ты вроде как ништяково спикаешь…
А в инглише я и в самом деле неплох. По нему у меня тогда была четвёрка, в отличие от большинства остальных предметов, по которым я отродясь не получал больше трояка. Это всё потому, что я много слушаю британские рок-группы. В грамматике это не помогает, зато словарный запас нарастился как-то сам собой.
– Подскажи-ка, как будет «настроение тёмное»? А то я быстрей рожу, чем вспомню.
Не чуя подвоха, я выпалил:
– Муд дак!
Я был только рад подсказать такому клёвому чуваку, с которым я так мечтал подружиться. Внутри я уже ликовал. Эта подсказка – начало нашего приятельства. Стас непременно примет меня в свою компанию, где я заслужу всеобщую популярность и уважение.
Но не тут то было!
Класс взорвался от хохота. Стас и Вован, сидевший с ним за одной партой, ржали громче всех. Вован так вообще, казалось, не мог остановиться – вот-вот задыхаться начнёт. И даже Лёва с Сеней надрывали животы вместе со всеми, хоть подобные проявления невоспитанности как-то не очень вяжутся с их типа аристократическими манерами. И только приличные девчонки не смеялись, а смотрели на меня, поморщившись.
– Что такое? – ожила вдруг англичанка, зачастую дремавшая, пока мы пишем сочинения.
– Нелли Тихоновна, он матерится! – крикнул Лёва, ткнув в меня пальцем.
Англичанка и сама что-то такое услышала, потому приговор был вынесен моментально:
– Ах так! Только не на моём предмете! Я учу вас говорить на языке истинных леди и джентльменов. Они безукоризненно вежливы и всякий раз говорят друг другу «сэр» и «мэм». Знаешь ты об этом? Ну-ка, давай сюда дневник!
Влепила мне «кол» за поведение и вызвала в школу родителей. Родители, ясен пень, не пришли. Но с тех пор надежда быть принятым в классе испарилась, как лёд в июньский полдень.
Значит, сам Стас – такой компанейский с другими – решил записать меня в изгои. Я тогда ещё не понял, что в нормальном классе обязательно должен быть свой собственный изгой, иначе это будет какое-то неполноценное общество. Такое общество и со скуки помрёт, если некого будет шпынять, да и ничто не сближает коллектив лучше, чем совместные насмешки над изгоем. Это как в машине есть газ, а есть тормоз. И вот тормоз – это я. Тогда я ещё не понял этого закона и не смирился с ним. Но теперь я стал умнее.
Первое время я, может, и бесился. Почему именно я? Таким тормозом мог стать и тот же Вован – уж он-то совсем тупой. Про себя я прозвал его «бычок» – уж слишком он похож на молодого телка, и даже прыщи на его покатом лбу напоминают маленькие рожки. Этим лбом он только и делает, что трясёт, типа поддакивая шуточкам Стаса, и иногда ещё что-то мычит. Мычание и повторение чьих-то слов – вот и весь разговор, на который он способен. И вот это вечно воняющее потом животное у Стаса едва ли не лучший кореш. А я сразу же прямиком в опущенные! Эта несправедливость меня тогда прямо-таки изводила. Я даже начал худеть, и по инглишу тоже пошли одни трояки. Тем более, что Нелли Тихоновна уверилась, что в джентльмены я не годен. Короче, с этой болью было трудно жить. Но потом-то я вдруг осознал, что не много-то потерял. Быть отвергнутым Стасом даже лучше, а то и сам превратишься в бычка.
Тем не менее, неприязни к Стасу я всё-таки не питал. Хоть я и не рвался теперь в его свиту, а всё равно сознавал, что он круче меня. У него-то полно друзей, он – душа любой компании. И что бы он ни творил, ему всё прощают. Потому что в нём что-то есть, а во мне нет. Если я скажу что-нибудь остроумное или просто смешное, на меня всё равно будут смотреть как на придурка. А он может нести любую хрень, валять дурака или просто всех шлёпать – все будут просто от этого тащиться.
Потому зачем мне вообще пытаться делать что-то нормальное? Как-то завести друзей, добиться их уважения чем-то хорошим. Мне ведь нужно для этого из шкуры вон лезть, а результат – ноль. Всё равно буду чужой, буду ловить косые взгляды, и никто не будет откровенным в моём присутствии. А ему просто нужно быть самим собой. Его и так все обожают.
Ну да ладно. Продолжу описывать класс. Со Стасом сейчас сидит как раз-таки Вован, так что идём дальше. А дальше, как всегда, сидят девки – Влада и Алла. Они – пацанки. Обе тащатся от гангста-рэпа и жирно подводят глаза до самых висков чёрной тушью. На этом сходства заканчиваются. Алла вертлявая и вечно как на иголках, а Влада всегда выглядит ленивой и сонной. В носу у Аллы кольцо, а на шее чёрная полоса чокера. Рыжеватые волосы собраны в два конских хвоста по бокам. Обычно на ней короткая маечка, чтобы был виден пупок. Учителя иногда заставляют её одеться пристойно, и тогда она натягивает какую-нибудь растянутую толстовку вроде тех, в которых всегда ходит Влада. Но при возможности сразу же снимает, ведь в таком виде парни на неё особо не пялятся. Алла вообще пытается всячески соблазнить Стаса, и в конце того года ей это почти удалось. Весь май и после экзаменов они гуляли за ручки. А потом в раздевалке перед физ-рой он хвастался, что у них всё было «по-взрослому», как в тех роликах из его телефона. Но потом Стас понял, что по-взрослому у Аллы было чуть ли не со всеми парнями района, и громко объявил:
– Я не хочу от тебя трипак подцепить!
За этим последовало громкое расставание, взорвавшее светскую хронику класса. Даже классуха тогда была не прочь об этом посплетничать. С тех пор Алла жаждет реванша, чтобы отвергнувший её «бывший» одумался и вернулся в ряды её женихов.
Влада на её фоне, конечно, смотрится скромнее, хоть так же курит, хлещет «ягу» и «пивас». В носу у неё тоже пирсинг. Фигура у неё шире, чем у подруги, и грудь как вымя коровы.
А ещё в классе есть приличные девчонки. Они не ржут, как кобылы, не показывают средний палец и ведут себя спокойно. Учатся они тоже хорошо, все их любят и хвалят. Это Ксюша, Юля и Кира.
Все они из хороших семей, и родителям на них не плевать, в отличие от моих. Им уделяют внимание, покупают красивые вещи и гаджеты. Короче, в жизни у них всё о'кей.
Девчонки увлекаются танцами и модой, смотрят «Американских топ-моделей» и корейские сериалы. В основном они секретничают только друг с дружкой, но не держатся особняком, как Клава и Дуся.
А Кира из них самая интеллигентная. У неё светлые волосы чуть ниже мочек ушей. Она носит очки, но от этого не выглядит ботаничкой. Наоборот, это делает её очень милой.
Кажется, в классе кого-то не хватает. И вот дверь приоткрывается, и в щель проскальзывает тип в спортивной куртке и штанах с тремя полосками. На голове у него потёртая кепка-восьмиклинка – такая, что похожа на блин. Заметив, что учителя нет, он цыкает зубом и выпрямляет свою пригнувшуюся к полу фигурку. Это Юрец.
– Утро в хату! Где тут моя шконка у окна? Бодрячком, пацанчики!
– А мы? – игриво спрашивает Алла.
– И тебе не хворать, шмарочка!
При этом Алла приспустила свою рубашонку, завязанную узлом на груди, обнажив левое плечо с новой татуировкой в виде розочки с острыми шипами.
– А, прошлась по коже иголка-иголочка! – тут же запел Юрец. – С тех пор осталась наколка-наколочка… Ты это, наколи себе десять куполов. Десятку как-никак уже отмотала. А под ними буквы ИРА.
– Чё это Ира? Я – Алла!
– И.Р.А. – значит «Иду Резать Администрацию». Видал, Стас? Ради тебя ведь девка шкурку попортила.
– Да пошёл ты!
– Ладно, не кипишуй. Э, пацаны, а чё за беспредел? Где ваще Манька? Я-то думал, что опоздал, что впаяют мне сейчас за нарушение режима. А эта кобыла сама где-то шляется.
– Та она на аборте, – ответил Стас.
– Да ладно!
– В декрет ушла, – повернулась к ним Кира.
Последние месяца два это была самая обсуждаемая тема в классе. «Я-то думал, она девка с башкой, – заводил разговор Стас. – Предохраняться умеет. А она залететь умудрилась.» И далее Стас – знаток всех тонкостей процесса зачатия – разбирал этап за этапом, где же что-то пошло не так.
– Жалко, что не она будет нас выпускать, – вздохнула Юля.
– В натуре, – подхватил Стас. – Я бы подкатил к ней на выпускном.
– Ой-ой-ой! – Юля сразу же отвернулась к Ксюше, сидевшей через проход. – Если бы и рискнул, она тебя бы отшила.
– Не отшила! Помнишь, как она на меня зырила? Так и раздевала глазами. Только если она залетает, мне спиногрыз ни к чему.
Но девчонки его уже не слушали, а продолжали свой разговор:
– Да, она такая классная. С ней было просто. Она нас понимала.
– А кто теперь вместо неё-то?
– Никто не знает. Сейчас на педсовете решают.
– Вот бы не бабку какую-нибудь…
– Ага. Но вообще даже мыслей нет. У всех ведь уже есть классы…
Вообще-то, на мой взгляд, Мария Алексеевна не такая уж и классная. То есть, она, конечно, нормальная. Есть у нас учителя гораздо вреднее. Девчонкам с ней хорошо – с ними она держалась как с подружками. Она и пришла-то к нам сразу из института – для нас почти ровесница. Потому она так боялась, что Стас с Юрцом в грош её ставить не будут. Пришлось ко всем ластиться, что и прокатило. Класс её любил, хоть особо и не слушался. Зато со мной ей можно особо не церемониться. На мне она отыгрывалась как могла – как русский язык или лит-ра, так меня первым к доске. И если что не так, то отчитывала меня весь урок. С другими она так стеснялась.
Вот до неё у нас была Людмила Степановна – вот ей на меня наплевать не было. После «тёмного настроения» и ряда других выходок я стал жёстко прогуливать – идти на уроки в этот класс я себя заставить не мог. В конце четверти это вышло боком – контрошку по биологии я завалил начисто, и Анатолич – наш омерзительный биолог – страшно тому обрадовался. Он меня тоже терпеть не может из своих убеждений, но об этом как-нибудь потом. Короче, мне грозила двойка в четверти и все связанные с ней кары. Родоки за меня, разумеется, не впряглись, и только Людмила Степановна пошла к Анатоличу и добилась того, что он дал мне переписать тест. Анатолич её почему-то побаивался. И Людмила Степановна даже не сильно меня за это гнобила. Она относилась к подобным вещам как к своему долгу. А потом она ушла на пенсию, и нам поставили Марию Алексеевну. От неё ничего подобного ожидать я не мог. Она постоянно выговаривала мне, что я создаю ей слишком много проблем. Хотя чего я ей делал? Я никогда не болтал про неё гадости, не показывал ей средний палец, когда она отвернётся, и даже не старался заглянуть ей под блузку, хоть носила она её так, что при желании можно всё разглядеть. Короче, не делал ничего, что делали другие парни. Я хотел только того, чтобы от меня все отвязались. Но гнобила она только меня. Так что я не особо жалел, что мы её больше не увидим. Пусть себе рожает.
А кто там придёт вместо неё – мне всё равно. Я ко всему уже привык. Может, будет и хуже. Всё-таки не в моих правилах надеяться на удачу – её ждут только дураки. А я уже понял, что судьба от меня отвернулась.
Какое-то время все ещё галдели каждый о своём. Стас затянул свою будничную лекцию о контрацепции, а Юрец, посмеиваясь, рисовал себе ручкой воровские перстни с шашечками. Но вот дверь распахнулась. Это пришёл новый учитель.
Первые парты тотчас же подорвались. Лёва вытянулся, как караульный солдат при виде командира полка. Затем поднялись и девчонки. Юрец, сняв кепку и сунув её в карман, тоже нехотя оторвал свой зад от стула. После него привстали и Стас с Вованом. Другого выхода им не оставалось – если встал весь класс, то сидение уже означает вызов новому «начальнику».
– Прошу садиться.
Учитель даже удивился такой встрече. Пока он шёл между партами к своему столу, мы могли как следует его рассмотреть. Мы никогда не видели его раньше. Было ему лет за тридцать, но таким зелёным, как Марья Алексеевна, он отчего-то не казался. Лицо у него было серьёзное, но не строгое, а какое-то отрешённое. Впрочем, не только лицо – весь вид его был такой, будто бы он здесь, и в то же время где-то ещё.
– Доброе утро, – заговорил он ровным голосом диктора, что объявляет остановки в метро. – Меня зовут Илья Платонович. Только что меня попросили заменить Марию Алексеевну, преподавать вам русский язык и литературу, а также принять классное руководство. Это вышло, признаться, весьма неожиданно. Мы надеялись, что Мария Алексеевна сможет доработать до конца года, но маленькому человечку не терпится поскорей явиться в наш мир, и тут уж ничего не поделаешь. Положение обязывает меня согласиться. Потому ситуация непростая. Вам предстоят итоговые контрольные. Я не знаю, как вы готовились к ним с моей предшественницей, потому мне придётся самому проверить уровень подготовки каждого из вас. За это время нам предстоит много и плодотворно поработать. Надеюсь, что к моим требованиям вы сумеете привыкнуть как можно быстрее. Продолжим ли мы наше сотрудничество в следующем году – там будет видно. Оговорюсь, я преподаю углубленный курс по своим предметам. Моя задача – не просто натаскать вас на сдачу госэкзаменов, хоть это, само собой, в неё входит. Я должен приобщить вас к сокровищнице русской письменной и словесной культуры, без сопричастности к которой нельзя стать полноценным гражданином и всесторонне развитой личностью. Надеюсь, красота русского слова зачарует и вас.
Он взглянул на часы.
– Осталось двадцать минут нашей литературы, и этого времени нам вполне хватит на то, чтобы познакомиться. Имена, фамилии и прочие личные данные я найду и в журнале. А мне важно другое – понять, что наполняет ваши души. Иными словами, какие книги вы прочли помимо школьной программы, для себя, по велению своего сердца. Я всегда говорю: человек – это то, что он читает. Книга лучший друг и товарищ. Общение с книгой гораздо лучше общения с невеждами – таков мой девиз. Если вы считаете иначе – нам с вами будет трудно найти общий язык. Но до сих пор мне удавалось переубедить всякого, кто не был с этим согласен. Итак, кто хочет положить начало?
Лёва тут же вскинул руку, едва ли не подпрыгнув на стуле.
– Пожалуйста.
– Мой любимейший писатель – Марсель Пруст! – отрапортовал он, вскочив с места. – Особенно мне понравился его рассказ «По ту сторону савана»…
– «В сторону Свана».
– Да, конечно. Простите, я оговорился.
– Ничего, бывает. Чтож, это очень любопытно… А что же именно тебе в нём так нравится? Чего есть у него, чего нет ни у кого больше?
– Ну… мне нравится его тонкий психологизм… глубокое знание человеческой натуры…
– Молодец, поздравляю. Хоть должен заметить, что Пруст в твоём возрасте всё-таки труден для восприятия. Опережать время и браться за сложные книги – это полезно для развития. Но всё-таки всему своё время, и ты вряд ли постиг весь авторский замысел. Чтобы по достоинству оценить Пруста следует хорошенько познакомиться с Бальзаком.
– Так я уже почти всего его прочитал, Илья Платонович. И теперь он мне кажется совсем уж детским.
Учитель тихо рассмеялся.
– Ладно. Ты – вундеркинд, я понял. Кто хочет продолжить?
Лёва бы ещё подискутировал с ним о преимуществах Пруста над Бальзаком, но пришлось уступить всеобщее внимание Клаве.
– Я перечитала всю мистическую серию «Сумерки». Она повествует о взаимоотношениях людей и вампиров, живущих среди них.
На лице учителя отобразилось лёгкое разочарование, но он сказал:
– Понимаю. Между прочим, мистическая литература в России имеет очень глубокие традиции. Рассказы об упырях и нечисти Погорельского, Алексея Толстого, в конце концов, Гоголя – всё это весьма занимательное чтение, раскрывающее одну из граней мировоззрения нашего народа. Спасибо, садись. А теперь я хочу спросить молодого человека…
Он указал ладонью на Юрца. Тот втянул голову в плечи, но встал и принялся переминаться с ноги на ногу.
– Ну, какая же книга произвела на тебя неизгладимое впечатление?
– Э-э-э… Как это… «Мёртвые души», вот. Там грамотно разводят терпил. Всё как в натуре.
– Действительно, с этим не поспоришь. А что ты читал не по программе?
– Так это… зачем читать то, что даже в программу не вошло? Туфта, значит.
Вот умеет Юрец выкрутиться, ничего не попишешь.
Учитель вновь усмехнулся.
– Если включать в программу все хорошие книги, вы учились бы не одиннадцать лет, а всю жизнь. Тебе, например, понравятся «Одесские рассказы» Бабеля. Ну, и Остап Бендер, естественно. Ладно, садись.
Юрец присел на место, шмыгнул носом и громко шепнул Стасу:
– Бабы ещё какой-то…
– Теперь девушки.
Руку подняла Юля. Ей нравится Фицджеральд. На вопрос учителя «почему» она ответила, что буквально влюбилась в Лео ди Каприо в роли Великого Гэтсби.
– Молодец, хороший выбор. Правда, книга всегда глубже экранизации. И когда фильм оживляет твои представления о героях – гораздо интереснее, чем наоборот: читаешь книгу и видишь всё так, как показано в фильме. Теперь вот молодой человек…
Жертвой был избран Вован, но он стал мычать что-то совсем уж нечленораздельное, и учитель вскоре потерял к нему интерес. Не продолжая допрос, он жестом усадил его на место и переключился на Ксюшу. Она тоже влюбилась в ди Каприо, только не в «Гэтсби», а в «Ромео и Джульетте».
– Что ж, любой повод познакомиться с Шекспиром прекрасен, – прокомментировал учитель.
Тут очередь дошла до Стаса. И как это учитель приберёг его почти на самый конец?
– Мне нравится книга «Крепкий орешек», – заявил он.
– Но, позволь… Это, кажется, фильм.
– Именно. Но фильм-то сняли по книге.
– И кто же её написал?
– Э-э… Брюс Симпсон, вот.
– Никогда не слышал… Ладно, садись.
Судя по довольной ухмылке Стаса и еле сдерживаемому ржанию Юрца с Вованом, хитрость удалась. Вряд ли учитель сможет проверить, есть ли такая книга, или нет. А тот наверняка оценил его находчивость, только говорить не стал. Стас явно не из тех, с кем он мог бы продолжать беседу. И тогда он спросил Киру.
– Мне нравятся Чарльз Диккенс и Джон Голсуорси. Я прочла всю «Сагу о Форсайтах». Из русских романов мне больше всего нравится «Накануне» Тургенева – гораздо больше, чем «Отцы и дети», которые мы проходили в прошлом году. Это книги о благородных героях и героинях, которые на всё готовы ради любви и служения обществу.
Лицо учителя будто бы просияло. Он явно был поражён.
– Умница, Кира! Отрадно, что ты уже успела найти столько жемчужин мировой литературы, и что у тебя перед глазами такие примеры. Ты уже сформировала свой мировоззренческий стержень, живёшь и совершаешь поступки осознанно, как взрослый человек, ориентируясь на достойные личности. Так держать! Продолжай в том же духе, береги эти богатства. И на моих уроках, я надеюсь, ты только приумножишь их, узнаешь много нового и интересного. Хорошо, нужно ещё успеть поговорить и с другими ребятами. Вот ещё остался молодой человек.
И этот молодой человек, естественно, я. Ну, что поделаешь – любая отсрочка рано или поздно истекает. Хоть Сеню и остальных он точно не спросит – времени не хватит, как пить дать. Если кого и пронесёт, то уж точно не меня. Как же иначе?
Сказать мне, само собой, нечего, и я это честно признаю. Глаза учителя растут и округляются, будто бы в лужу камень упал.
– Неужели ты совсем ничего не читаешь?
– Читаю, но так… редко. Когда совсем уж нечем заняться.
– Значит, что-то ты всё-таки прочитал?
– Да так, что под руку попалось…
– И что же?
– Ну… Стивен Кинг, триллеры…
– Тебе нравятся подробные описания жестокости и насилия? – спрашивает он с неким раздражением.
– Нет, не особо.
– Тогда зачем же ты их читал?
– Ну… в них нет всей этой возвышенной чепухи. Нет этих героических героев, которые бывают только лишь в книжках. Там все люди – тупые, злые и жестокие. А ведь в жизни всё именно так. Пусть триллеры тупые и мрачные, но они ничего не приукрашивают, не дают нам надежд, которые потом рухнут. Как-то так…
По классу зашуршали смешки. Кира, Ксюша и Юля смотрели на меня с осуждением. Учитель – такой как-бы воздающий каждому должное – тоже насупился, как сыч. Вот так всегда – как дело доходит до меня, так про всякую снисходительность все тотчас же забывают.
– Своя доля правды в твоих словах есть, – медленно начал он, чётко проговаривая каждое слово. «Поезд дальше не идёт! Просьба освободить вагоны…» – Точнее, так кажется человеку, совершенно далёкому от мира литературы. Но стоит познакомиться с ним ближе – и ты сразу же понимаешь, что правда-то как раз в этой, как ты сказал, «возвышенной чепухе». Эта чепуха гораздо реальней, чем то, что ты считаешь реальностью, ибо ты ещё ограничен собственным, и, я смотрю, сугубо негативным опытом. Но «возвышенные» писатели видели в людях всё самое прекрасное, самое героическое, а не только гадость и низменность, как твои авторы триллеров. И те, кто читают их, учатся видеть ту красоту и самоотверженность, на которые способен человек. И ты, я надеюсь, со временем тоже научишься. Ладно…
На меня ушла львиная доля этого «знакомства» – ну разве могло быть иначе? Невезение не даёт осечек и сбоев не только в пятницу тринадцатого, а во все дни недели, числа и месяцы. Короче, урок близился к концу, и все замерли в ожидании звонка, который наконец прикончит его. Но он всё не звенел, продолжая конвульсии этого нашего недоурока. Учитель мог бы отпустить нас всех раньше, только это, видимо, не в его духе. Вместо этого он решил дожать кого-то ещё.
– Ага… вот такой же новичок, как и я. Мария Алексеевна даже не успела внести тебя в журнал. Вот с тобой-то мы сейчас и познакомимся.
И только тут я вдруг понял, что в классе действительно есть кое-кто ещё, кого я никогда прежде не видел. Как так вышло, что я, как и все мои одноклассники, проглядел его присутствие, так и осталось загадкой. Вроде как всё новое должно сразу же привлекать внимание, но не в этот раз. Новенький тихо сидел себе на задней парте в углу, и никто его решительно не замечал. Впрочем, он, казалось, нисколько этим не расстроен.
Отложив в сторону блокнот, в котором он всё это время рисовал что-то красными чернилами, он медленно, с какой-то даже торжественностью встал во весь рост. Он высокий, плечистый и крупный. Одет он во всё чёрное – чёрная футболка с черепом, чёрные штаны, заправленные в высокие чёрные берцы, как у солдата или охранника. В тон этой смахивающей на униформу одежде были и волосы – длинные, почти до самых плеч, блестящие от жира. И лишь лицо и голые руки казались на контрасте ослепительно белыми. Глаза его отрешённо смотрели прямо перед собой, и в этом взгляде читалось какое-то величественное безразличие ко всем нам, включая учителя. Так смотрят на муравьёв, снующих под ногами, будто бы вовсе не существующих, и потому при желании можно в любой момент пройти по ним, и не важно, раздавил ты их или нет.
– Как тебя зовут? – осведомился учитель.
– Богдан.
– Будем знакомы. В журнал запишу тебя позже. А пока что поведай нам о книге, которую ты предпочтёшь обществу невежд.
– «Апокалипсис», – ответил тот, ни на секунду не задумавшись.
Илья Платонович вновь округлил глаза.
– Что ж, понятно… А что-нибудь из, скажем так, светской литературы?
– А зачем? Стоит ли тратить время на фантазии смертных?
– В самом деле… Время, увы, нельзя копить. Его можно только на что-нибудь тратить…
Но договорить он не успел. Звонок наконец-то разродился своей оглушительной трелью, и – о чудо! – в конце урока он звучит не так отвратительно, а даже как-то радостно.
– Ладно, ребята. Откройте дневники и запишите домашнее задание – написать сочинение на тему «Моя самая любимая книга». Если вам с лёгкостью удалось рассказать о ней устно, то изложить это письменно так же труда не составит. Минимальный объём – четыре страницы. А пока все свободны, жду вас на следующем уроке. По расписанию у нас русский язык.
И, не дав ему договорить, все вскочили и ломонулись к выходу.
К сожалению, на перемене в классе оставаться нельзя – окна предписано открывать для проветривания. Я бы потерпел и сквозняк – так уж не хочется торчать одному в коридоре, чувствуя на себе косые взгляды. Но учителя из класса точно уж выгонят. Потому приходится тащиться в ближайший сортир. Там, заперевшись в кабинке, можно пережить эти пятнадцать минут более-менее спокойно. Я пишу «более-менее», потому что Стас и его банда давно рассекретили моё убежище. Иногда они тоже не прочь там поторчать, чтобы втихаря покурить, закинуться насваем или посмотреть порно подальше от учительского «палева». Так что если мне не удаётся проскочить в кабинку раньше, чем они ввалятся в туалет – пиши пропало. Придётся тащиться на другие этажи, где все кабинки уже наверняка заняты.
В этот раз мне повезло – я успел защёлкнуть шпингалет как раз под рёв Стаса, будто бы бравшего туалет штурмом. Но они всё-таки догадались, где я. И тогда началось.
– Эй, Сева! – забарабанил он в перегородку. – Ты там надолго? Мне тоже нужно опорожниться! Щас не вытерплю! А-а-а!
Ага, это при том, что в остальных кабинках никого нет.
– Сева, открывай! – вторил Юрец. – Пусти нас к себе в гости.
Они повторяют это в сто пятидесятый раз. Иногда к ним присоединяются парни из других классов:
– Он там что, в толчок провалился?
– Да ну! За этой дверцей просто портал в параллельный мир.
– Ага, машина времени.
Но я делаю вид, что всего этого не слышу. Мало ли – вдруг там всё-таки не я? Стенки всё-таки не прозрачные. К тому же большинство их острот я действительно не слышу. Я затыкаю уши наушниками и врубаю на всю громкость какую-нибудь любимую песню. Например, сегодня хотелось переслушать этот момент:
Number me with rage —
Such a shame!
This eagerness to change —
It’s a shame![1 - Отплатить мне злобой – Какой позор! Эта готовность изменять – Это позор! (англ) – припев песни британской нью-вейв группы «Talk Talk» «Such a shame»]
Одно плохо, что при этом можно не услышать звонок – пару раз так уже было. Хоть с опытом я уже знал, сколько песен можно прослушать за ту или иную перемену, потому успевал выйти вовремя даже и без звонка.
Но в этот раз я спохватился поздновато, а всё из-за того, что задумался о Богдане. Неужели с его приходом что-то изменится? Конечно, он явно себе на уме. Этот его ответ про «Апокалипсис» всех вогнал в ступор, и не только одного учителя. Но это лишь ещё раз доказывает – Богдан не такой, как все пацаны в нашем классе. Нет, с ними он тусоваться не будет. Они принимают только тех, кто любит шутки «за триста», матерится и считает всех девчонок шлюхами. Те, кто читает книжки, как учит новый учитель, или хотя бы не рыгает – те сразу же становятся в их глазах лузерами. Они к таким даже как к парням не относятся – так, типа, средний род, потому что парней именно это как бы и делает парнями. Так что Богдану в их компашке места нет – это как пить дать.
А главное, Богдан и сам не захочет в их кодлу, и даже к Лёве с Сеней. Он слишком какой-то самодостаточный. Не перед кем пресмыкаться не будет – это уж точно. Он сам себе лидер, даже если в его компании он один только и есть, и никто ему не подчиняется. И пусть никто не даст списывать, не поможет в какой-нибудь запаре или даже ручку не одолжит, когда у него вдруг чернила закончатся. Его это всё вообще не пугает. Ему с самим собой кайфово. Гораздо лучше, чем с кем-либо. И угарать над ним никто не будет, потому что в одиночестве он не такой жалкий, как я, а наоборот – какой-то величественный, как король, который никого к себе не подпускает.
Да, у него всё не как у меня, это точно. Потому, наверно, он и на меня не обратит никакого внимания. Я-то так всё-таки не могу. Я бы хотел, чтобы всё было иначе, чтобы меня приняли всерьёз. Ну, конечно, ничего не делая из того, что делают они. Сохранить своё лицо, но при этом чтобы меня уважали, относились как к равному. Мне не плевать на общество, я хочу занять в нём хоть какое-то место. Вот оттого всё и выходит ещё хуже. Все мои жалкие потуги так и остаются тщетными. А вот если бы мне было плевать, то оно само собой бы всё устроилось. Тупо грести против течения – никакого толку не будет. Утонешь. А спасение утопающих – известно чьё дело. Потому что утопающие – лузеры. Кто не лузер – тот не тонет, потому что течение держит их на плаву. А я не могу. Если грести по течению, то это очень красиво, и ты без особых усилий – раз! – и уплыл далеко-далеко. А всем кажется, что это потому, что ты такой крутой и сильный. Нет, я так не могу. Может быть потому, что мне это мерзко. А может и потому, что я просто не знаю, где оно, это течение. Для меня вся жизнь – болото со стоячей водой.
Потому я и стал думером. Быть думером – значит ни к чему не стремиться, не ставить грандиозных целей и не строить фантастических планов. Мы поняли, чего это всё стоит. Всё это показуха, пыль в глаза и набивание себе цены. А мы живём тихо, не обманываем ни себя, ни других. Лишь бы нас никто не трогал и не мешал нам барахтаться в своих болотах. Будущего у нас нет. Вот все нам твердят: набери много баллов на экзамене, поступи в престижный вуз и сделай головокружительную карьеру. А зачем? Чтобы стать как бы важной шишкой? Так ведь всё равно не станешь. Будешь винтиком в огромной машине, что выжимает из тебя пот с кровью на какой-нибудь тупой, никому не интересной работе. Ради чего? Чтобы не быть лузером, а все остальные лузеры перед тобой пресмыкались? В этом, что ли, счастье? Да и что вообще такое счастье? Тоже фикция. Взрослые вообще не бывают трезвыми и счастливыми одновременно. Мы вот, думеры, грустить не боимся. В меланхолии тоже есть свои плюсы, и она гораздо честнее. Нам не нужна бестолковая эйфория. Мы погружаемся в меланхолию, как киты в океан. И чувствуем себя в родной стихии…
Вот об этом всём я и думал, пока вдруг не сообразил: возни за стенкой больше нет, и вообще в туалете как-то неестественно тихо. Выглянув из кабинки, я убедился, что вокруг пусто, как в склепе. А это значит только то, что звонок уже прозвенел. Тогда я выскочил в вымерший коридор и погнал по нему в класс.
– А вот и Сева, – строго приветствовал меня учитель. – Проходи, проходи. В школе, вопреки поговорке, семеро одного ждут. И не только семеро.
– Он в туалете был, – сказал Лёва, и задние парты понимающе загоготали.
– Ладно, бывает. Открываем тетради и пишем: «Диктант»…
– Мог бы и не вылезать из своей норы, – буркнул мне Стас.
– Как ты мог бросить свою парашу? – добавил Юрец. – Она так по тебе скучает.
Я прошмыгнул к своему месту, но сделал крюк, чтобы пройти мимо Богдана. Его моё появление, казалось, оставило совершенно равнодушным. Он даже не поднял на меня глаз. Всё его внимание было приковано к блокноту, где он рисовал всадника без лица в балахоне с капюшоном, восседавшего на лошадином скелете. Лишь теперь он с неохотой захлопнул блокнот и обратился к тетрадке. Его рисунок показался мне очень ярким и красивым. Хотел бы и я так уметь – сколько раз пытался научиться, а выходили одни какие-то нелепые уродцы. Чего тут поделать, нет у меня никаких, даже самых малюсеньких талантов…
И только тут я понял, что в этих размышлениях прослушал два первых предложения, а подсмотреть мне их не у кого. Да уж, невезение – это цепь, где одно неминуемо тянет за собой другое…
Ну да и ладно. Всё равно на диктантах я вечно не поспеваю за учителем, так что белое пятно в тексте отнюдь не будет единственным.
Короче, диктант я кое-как пережил. По звонку положил тетрадку на учительский стол и, измученный, поплёлся смотреть расписание на стенде – дневник у меня никогда не бывает заполнен. Если уж кто захочет влепить мне за что-нибудь «пару», то пусть уж сам потрудится вписать свой предмет. Мелочь, но хоть какая-то месть.
А из расписания я узнал, что за одной пыткой мне сразу же без передышки уготована другая. Следующим уроком у нас шла физ-ра. Потому хоть немного перевести дух в кабинке было нельзя – нужно спешить в раздевалку, чтобы успеть переодеться в спортивную форму.
А в раздевалке вся банда уже в сборе, и никуда я от них на это время не денусь. Не было только Лёвы и Сени – какой-то хитростью они легально прошатывают этот ненавистный им предмет, прикрываясь очередными олимпиадами или слётом юных натуралистов. Запашок уже успел настояться – эта непередаваемая смесь испарений не ведавших дезодоранта тел, грязных кроссовок, сигаретного дыма, перегара и приторного аромата Стасова парфюма, на который, как он говорит, «все тёлки западают».
Они уже успели натянуть свои мятые белые футболки и растянутые треники, так что все они теперь просто развалились на скамейках. Пришло время «настоящих мужских разговоров».
Богдан сидел в сторонке всё в том же чёрном облачении, завершая своего всадника, и делал вид, что он здесь совершенно один. Потому в разговоре, изредка косясь в сторону новичка, участвовали только Стас, Вован да Юрец.
– Ну чё, как вам новая классуха? – начал Юрец.
– Фуфел, – ответил Стас. – Сто пудов педофил.
– Ага, точняк, – подтвердил Вован.
– В натуре, век воли не видать. Только на кого он торчит? На нас или на девок?
– А чёрт его знает. Может, он это… унисекс. Выстроит всех нас в ряд – и давай!
Да уж, вот тебе и возвышенность в людях! Как он там сказал: «ты просто не видишь их благородства и героизма». А какой-нибудь Чарльз Диккенс видел. Ага, посмотрел бы я на этого Диккенса, если бы он учился в нашем классе. Нашёл бы он свой возвышенный героизм? Или всё-таки стал бы таким, как я? А то и вовсе примкнул бы к «джентльменскому клубу» мистера Стаса, кто его знает?
Может, в старину все и вправду были сплошь рыцари да прекрасные дамы. Не знаю, я в то время не жил. Но скорее всего всё это враки. Вырастет какой-нибудь Лёва и настрочит про нас книжонку типа «Школьная пора – беззаботное детство». Будут там ученическое братство, жажда знаний и бескорыстное товарищество. И какой-нибудь очередной Платоныч будет разглагольствовать про всё это на своих уроках. А про такие вот разговорчики там не будет ни слова. Они так и останутся на веки вечные в мужских раздевалках.
– Не. Базарю, он по лолям спец, – авторитетно предположил Юрец, и тотчас же принялся доказывать свою гипотезу: – Чего он этой Кире втирал? Про стержень какой-то там внутренний.
– Точняк! – согласился Вован. – На стержень её насадить хочет.
– В натуре. Запал он конкретно на эту шмару. Ну и ништяк. Пусть они там вдвоём мутят, а нас он дрючить не будет.
Этот вариант заставил Стаса призадуматься.
– Вот падла… не, не дам я ему её загарпунить.
– А чего так? Была бы нормальная девка – был бы базар. А то корчит из себя не пойми что. Типа вся из себя недотрога. Пацаны к ней подкатывали, так она всех отшивает. Типа вся из себя принцесса, а мы ей не ровня. Быдло тупое, книжек там не читаем и кинца унылого не смотрим. А она бишь только профессорам давать будет.
– Вот в том и цимес, Юрец. Чё, я девок, что ли, не знаю? У всех у них в башке только одно. Только одни как Алка – перед всеми хвостом крутят и сами на пацанов прыгают. А другие хотят, чтобы за ними мужики бегали.
– Точняк. Цену набивают, сучки.
– Вот именно. Такие-то ещё большие шлюшки, чем Алки всякие. Но это у них типа к нам месть такая. Потом-то мы их всё равно чпокнем, и сделаем с ними всё, что захотим. Раз уже ноги раздвинула, то будь добра. Рыпнется – такого леща получит, что станет шёлковая. Им это даже нравится – я гарантирую. По-хорошему они не понимают. Кто с ними нежничает – тот сам как баба. А настоящие мужики с ними не церемонятся. Но это всё потом. А пока она тебе ещё не отдалась, будет выделываться, чтоб ты думал – это она тебе одолжение сделала, типа снизошла до тебя. Но я-то знаю, как их в кулаке держать. Со мной будет ласковая и покорная.
– Так ты что, сам эту Киру склеишь?
– Ну типа того. Пусть эта сучка знает своё место.
– Да как? Она же это самое… вдруг она тоже на учителя запала?
– Ни хрена. Чё, Юрец, сомневаешься? Так давай забьёмся. До конца года я её уломаю. Сама за мной бегать будет и умолять, чтоб я её чпокнул. И гордость свою засунет себе в…
– Ну, давай забьёмся. Ставлю бутылку «Джека Дениелса».
– Замётано. Разбивай, Вован!
Бычок ударил по их сплетённым ладоням, и Стас легонько двинул его в плечо.
– Ты чё, Стас? Я тоже ставлю на тебя бутылку.
– Красава! А ты чё вылупился, чепушило?
Это он повернулся ко мне. Видимо, всё презрение к их гнусному пари читалось на моём лице бегущей строкой. И Стас не на шутку разошёлся:
– Чё ты зыришь? Чё зыришь? Думаешь, не смогу? Или, может, эта шкура тебе достанется? Ну, отвечай! Чё, язык проглотил?
И, вскочив со скамейки, он двинулся на меня.
– Втащи ему, Стас! – мычал бычок. – Он думает, ты лошок. Типа ты сдрейфишь.
– Да я его по стенке размажу! Ты чё о себе возомнил, петушара?
– В натуре, берега попутал, рамсы с хамсой…
Ну вот. Я давно ждал, что он меня отоварит. Рано или поздно он просто не смог бы сдержаться, а сегодня он какой-то особенно агрессивный – уж не знаю, чем его так задели слова Юрца. Да уж, денёк сегодня как-то особенно не задался, да что поделаешь? Ничего, поболит и пройдёт. Унижение хуже, чем боль. Но к нему-то я как раз привык.
– Я щас табло тебе разобью! – рычал Стас, но внезапно я был избавлен от этой печальной участи.
– А ну-ка отвалите от него!
Произнёс это Богдан, медленно поднимаясь со скамейки и нависая над ним всей своей внушительной фигурой.
– Это кто тут вякает?
Спеси у Стаса заметно убавилось, но за ним торчали два его кореша.
– Тоже в бубен захотел, волосатик? Так вставай в очередь. Я сегодня исполнитель заветных желаний.
– Ну, попробуй.
И Богдан задрал штанину, до того заправленную в берцы. Под ней в прикреплённых ремнями к щиколотке ножнах блеснуло лезвие клинка.
Стас отшатнулся, как ужаленный.
– Ты чего? Пацаны, он псих! Поехавший!
– Да, ты прав. У меня даже справка есть. Я из тебя всю кровь выпущу, и ничего мне за это не будет. Хочешь проверить?
– Пошёл ты! Пацаны, пойдём физруку скажем, что у него нож. Он же всех нас тут перережет!
– Не, это не понятиям. – Юрец тоже заметно побледнел, но пытался хорохориться. – Мы же не актив. Пусть администрация сама с ним разбирается. Один хрен он скоро и без нас спалится.
– Лады… только пойдём на хрен отсюда.
И они покинули поле битвы, бочком проскочив к выходу мимо Богдана.
– Спасибо, что вписался, – сказал я. – Ты спас моё лицо от синяков.
Богдан не ответил. Он как-будто бы уже позабыл и про меня, и про всё то, что тут только что творилось. Глянув на часы, он поднялся и буркнул под нос:
– Всё, пора.
И пошёл на улицу. Сегодня у нас сдача бега – кросс километр. Девчонки уже строились на старте для переклички и разминки. К ним трусила наша весёлая троица, докуривая последние сигаретки. По их светящимся от предвкушения лицам трудно было понять, что произошло в раздевалке.
Вышел и физрук. Богдан отдал ему какую-то бумажку, физрук кивнул и указал ему на скамейку.
– Пошевеливайся! – крикнул он мне. – Становись! По порядку номеров рассчитайсь!
После всех этих формальностей мы побежали. Я, естественно, плёлся в самом хвосте вместе с девчонками. Сделав круг, Стас и остальные нагоняли нас – девчонок они сзади тыркали под рёбра, те отчаянно визжали, но какого-то особого недовольства в их визге не слышалось. На меня же Стас разок замахнулся, чтобы влепить подзатыльник, но тут же скосил взгляд на сидевшего Богдана, внимательно наблюдавшего за нами со скамейки, и передумал.
– Ну, черепаха, шевели ластами! – подгонял меня физрук.
А это меня всегда бесило. Ещё одно проявление закона тотального невезения. Вот Стас или бычок – курят, бухают и балуются насваем. Но при этом здоровы как лоси и бегают быстрее всех. А я никакой отравой не травлюсь, и всё равно самый слабый и самый медленный. Это потому, что я такой уродился. Они – хозяева жизни и получают от неё всё самое лучшее. Биологи называют это естественным отбором – типа сильнейший более приспособлен к окружающей среде. У них качественные гены, потому они рожают таких же сильных, как они сами. А слабейшие вообще типа плодиться и недостойны. Вот если бы кто-то из них догадался сдохнуть раньше, чем наплодить таких же заморышей, то следующие поколения страдали бы меньше, и я бы всего этого не писал. Остались бы на планете одни силачи, и бодались бы друг с другом сколько влезет, никого из нас, лузеров, не трогая. Но они бы так не могли.
Казалось бы, раз вы такие крутые и жизнеспособные, то отстаньте все от нас, убогих. Если мы такие дегенераты, то мы и сами рано или поздно подохнем без всяких ваших напоминаний. Но нет, нас надо ткнуть лишний раз носом в дерьмо. Ради нашего же типа блага – мол, старайтесь, развивайтесь, догоняйте. А на деле все знают, что пусть мы из шкуры вылезем, да всё равно останемся лузерами. Просто они тащатся от того, что им повезло родиться силачами.
Короче, до финиша я не добежал. В боку закололо, как от удара ножа, и я упал в траву. Физрук махнул рукой и из жалости поставил мне трояк. Как только дыхание восстановилось, я добрёл до раздевалки, которая уже опустела – все давно переоделись и свалили на обед.
В столовку я тоже, разумеется, опоздал. Успел лишь купить сок в коробке да бутерброд с колбасой. Сунул их в портфель – придётся поесть на следующей перемене. И по звонку пошёл к стенду смотреть, что за следующую пытку нам уготовили.
Но на этот раз мне неожиданно повезло. Следующими и до конца дня шли история и обществознание, а на них дрючат только тех, кто будет сдавать по ним экзамены. Таковых немало. У нас пол класса хочет учиться на маркетологов или юристов. Даже Юрец хоть и говорит, что его академией станет только колония строгого режима, втихаря готовится поступать на адвоката.
Я же выбрал для экзамена английский, потому что это вроде как единственный предмет, который я вообще способен сдать. Хоть, ясен пень, я не сдам и его, и мне пофиг. Пойду продавать бургеры – работёнка не хуже всех прочих. Короче, на истории и общаге на меня всем плевать, и если не будет какого-нибудь итогового теста, то удастся посидеть спокойно.
Урок уже начался, но мне удалось прошмыгнуть на заднюю парту незамеченным. Сесть рядом с Богданом я всё-таки постеснялся, хоть мне этого очень хотелось. Судя по тому, что Богдан совершенно спокойно вернулся к своему всаднику, становиться юристом он тоже не собирался.
Тестов не было, и до конца уроков никаких испытаний на мою долю не выпадало – своего рода компенсация за их переизбыток в первой половине дня. Как говорится, свою норму унижений я на сегодня отхватил с лихвой.
А после финального звонка меня ждал ещё один сюрприз. Уложив рисунки в свой чёрный рюкзак, Богдан вдруг повернулся ко мне.
– Пошли, – приказал он не терпящим возражений тоном.
И я пошёл за ним. Он, казалось, точно знал, что я пойду, потому не спрашивал: что я делаю после школы, спешу ли куда-нибудь и всё такое. Он и мысли не допускал, что у меня могут быть какие-то свои планы. А если и есть, то я, не задумываясь, их отменю.
Из школы мы вышли молча. Проследовали мимо столпившегося у ворот сборища, курившего, ржавшего и толкавшего друг друга. Тут уж все классы, как реки, слились в единое море, и не важно, кто сколько «отмотал» и кому сколько осталось до экзаменов – все как бы равны и похожи друг на друга. Тут-то из личинок – то есть мелюзги – и вылупляются будущие герои школы, проходя обучение у старших товарищей. Вслед нам что-то кричали, но ни я, ни Богдан не обратили на это никакого внимания. Я вновь пережил это давно позабытое ощущение – ты идёшь вместе с другом, не важно куда, главное рядом, в ногу, и даже походка становится бодрой. Не то, что уныло тащишься в одиночку.
Ведь мне всё ещё не верилось, что Богдан решил-таки со мной общаться. Общаться – это от слова «общее». Общие темы, приколы, фишки, песни, воспоминания. Желания, мечты – всё, короче, общее, а не только твоё. А что твоё, ты не боишься рассказать другому. Например, дашь послушать любимую песню, и никто не скажет, мол, «фу, чё за фуфло!» А другой тоже поделится чем-то, и тогда всё станет общим. Пусть иногда и хочется иметь какой-то лишь свой секрет, чтобы не было скучно. Но самое весёлое, когда придумаешь что-то такое, а другой это подхватит, и это станет уже общее. Так вот, у меня ни с кем ничего такого общего давно уже не было, и я потерял всякую надежду, что будет. И вот я вновь обретаю её…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/david-pavelev-5982239/vsego-lish-misheni-68312774/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Отплатить мне злобой – Какой позор! Эта готовность изменять – Это позор! (англ) – припев песни британской нью-вейв группы «Talk Talk» «Such a shame»
Всего лишь мишени Давид Павельев
Всего лишь мишени

Давид Павельев

Тип: электронная книга

Жанр: Современная русская литература

Язык: на русском языке

Издательство: Издательские решения

Дата публикации: 27.06.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Шестнадцатилетний Сева не пользуется популярностью у одноклассников. Он служит только объектом насмешек, пока в школе не появляется новенький ученик – Богдан. Но вскоре Сева узнаёт, что его новый и единственный друг – религиозный фанатик, одержимый желанием безжалостно наказать всех грешников, а начать с мести их одноклассникам. И теперь Сева разрывается между двумя противоположными желаниями – остановить Богдана или присоединиться к нему.

  • Добавить отзыв