Главная страница | Ужасы | Оборотни революций

Оборотни революций
Алексей Анатольевич Рожков
Не многие знают, но Временное Правительство, пришедшее к власти в феврале 1917 года, всё сплошь состояло из упырей да вампиров. Они устраивали кровавые оргии и пиры, пользуясь смутой тех лет, безнаказанно пили кровь и лакомились человечиной. Но им в противовес возникла новая, доселе неизведанная сила – Большевики – союз оборотней и людей, которому не мог противостоять ни один вурдалак. Они хитростью заманили членов Временного на Путиловский завод, где низвергли, а из их пустых оболочек выложили "проклятую звезду" – пентаграмму. Но это было только начало… Начало революции…

Алексей Рожков
Оборотни революций

Глава 1.
Мёртвая деревня

В доме царило запустение, пыль и паутина. На стене висело старинное отретушированное фото пожилых людей, одетых по-деревенски, видимо бывших хозяев дома. Пара зеркал, находящихся в избе, были занавешены когда-то белыми тряпками. Я оступился, сделал неловкое движение и на пол свалилась куча хлама, размещавшаяся здесь же, у входа. Поднялась страшная пыль, вызвав у меня приступы чихания. Внутри было жутковато, тряпки на зеркалах давали понять, что хозяева жилища давно покинули этот мир. Отец Михаил безуспешно пытался что-то починить в щитке у входа. Вдруг, к моему удивлению, что-то щёлкнуло и комнату озарил тусклый свет лампочки. Я осмотрелся. Всё по-деревенски. Светёлка, две маленькие комнатки, печь, старый сломанный телевизор, который даже мародёры не взяли, поломанные игрушки на полу, сваленные в углу миски, тряпье на кровати. Деревянные стол и стул, на полу разбросаны старые советские журналы – «Здоровье», «Советский спорт», «Наука и жизнь».
– Ну что рот раззявил? Садись, поужинаем помолясь. Да не бойся ты, в доме этом давно никто не живёт, мы иногда его используем, когда переночевать надо, ну для рабочих там… Вот времянку сюда кинули, чтоб хоть лампочка светила. Да что ты встал, мёртвые не кусаются. Говорят, тут правда история нехорошая была. Бабка-хозяйка к восьмидесяти годам совсем умом поехала. Всё по селу ходила, носила тряпки валиком смотанные, как будто ребёнка и пела колыбельные. А ребёнок-то у неё в самом младенчестве помер, а больше Бог не дал. Как дед преставился, отдал Богу душу, она его хоронить не стала. За живого почитала. Представляешь жуть какая, высаживала его мёртвого за стол, вот где мы с тобой сидим, играла с ним, как с куклой, спать укладывала. Поговаривали, даже зачать она хотел от мертвеца. Страх, да и только. Только дед потом завонял как на всю округу, а бабка-то не чует ничего, говорю же, совсем шарики за ролик заехали. Вот и пришёл к ней местный участковый. И видит такую картину – дед уже сгнил, везде мухи, крысы, вонь, а мыши деду все ноги почти уже обглодали.
Жизнеутверждающая история святого отца никак не добавляла мне оптимизма. А он всё не унимался:
– А бабка-то всё с ним, как с живым разговаривает. Что-то поясняет ему, участкового за стол приглашает. Тот как увидел такую картину, его сразу начало выворачивать. Ну в общем бабку в психушку, деда на погост, где они, собственно, через пару месяцев и встретились. А родни у них отродясь не было. Жутковатая история, согласен. Но церковь учит, что верить во всякого рода предрассудки нельзя, грех это. Хотя… деревенские поговаривали, что уже после смерти видели они бабку эту с дедом ночью. Гуляла парочка с коляской по кладбищу, ребёночка мёртвого выгуливала. Как раз вот в полнолуние, как сегодня.
*****
Сквозь мутное немытое окно с полуразвалившимися, местами заколоченными, ставнями в избу заполз огромный жёлтый глаз полной луны. В его колдовских красках все предметы приобретали фантасмагорические очертания. Бабка с дедом на стене, казалось, ожили и хохочут. Лампочка на потолке раскачивалась и отбрасывала причудливые тени от мёртвых вещей в мёртвом доме, который вот-вот могли посетить его мёртвые хозяева. Брошенная кукла на полу напоминала страшную куклу Вуду или Чакки, сваленная посуда в углу приобретала форму монстра-паука, который вот-вот готов был бросится и разорвать нас на клочки, а из кучи белья на старой кровати мерещилось, что выглядывает рука скелета. Тут ещё, как назло, поднялся ветер и начал бухать отломанными кусками ставень, завершая визуальный образ аудиодорожкой из фильмов ужасов. Мне очень захотелось узнать где здесь туалет, хотя и туда тоже бежать было страшно.
– Да не слушай ты байки все эти, Иван. Веруй в Бога, он единственный кто не предаст. Ну ладно, пора бы и о животе подумать.
Отец Михаил достал из походной котомки скромную монастырскую трапезу – огурчики, картошку, пару яичек, печёных карасиков, лучок и конечно же деревенский хлебушек. Разложил все эти явства на столе, предусмотрительно накрыв его специально припасённой газеткой, зажёг свечу.
– Садись за стол, трапезничать будем, да не стесняйся, силы нам завтра понадобятся, видишь какое тут у нас тайное вечере. И кстати – сюрприз, – он с мастерством факира выхватил откуда-то из-под ризы свёрток и изящный жестом грациозно развернул его в воздухе, – вуаля!
На столе оказалась бутылка монастырского кагора. Отец Михаил прочитал «Отче наш», и мы после голодного дня накинулись на эту пусть и скудную, но очень вкусную пищу, жадно, с устатку от перенесённых напряжений, запивая её кагором.
– Вот тебе тело и кровь Господня. Хлеб и вино. Помнишь, как Иисус пятью хлебами 5000 человек накормил? А нам с тобой что… Да у нас по сути царский ужин. Вкусно?
– М-м-м-м, – только и мог, что промычать я набитым ртом.
– То-то же, да ты ешь-ешь, не стесняйся, а я уже того, кажись наелся до отвала. Перебарщивать с этим делом тоже нельзя, завтра ответственный день. Ну ладно, ты пока кушаешь, а я тебе историю одну расскажу поучительную, даже можно сказать притчу, чтобы так сказать пищеварение улучшилось. Она тут у нас неподалёку произошла, в райцентре Воскресенск.
*****
Жил в нашей волости священник один, отец Онуфрий Милосердов. И дал Бог ему всё. Приход большой, дружный, Храм огромный, исторический, Николая Чудотворца, семнадцатого веку, в революцию устоявший. Благодаря своему отдалению, ни разу службы в нём за всё время не прекращалась, ни в гражданскую, ни в Великую Отечественную. Намоленный Храм был, сколько чудес свершилось, не перечесть. И всё-то у отца Онуфрия спорилось, все получалось, а самого его, как за святого почитали.
У отца Онуфрия, всё было сладко, да гладко. Семья большая, жизнь спокойная, достаток. Ну и конечно в вере он крепок был. Не было такого как он человека в нашей стороне, строго в соблюдении Закона Божьего. А какие он проповеди читал по воскресным дням… Лепота, со всей округи съезжались люди в церковь, где он настоятелем был. Кто с болезнью, кто с болью, кто с печалью идёт. И все получали что хотели – кто исцеление, кто успокоение души, кто совет, кто отпущение грехов. О Храме Николая Чудотворца слух шёл далеко за нашу волость, паломники сюда съезжались, много чудотворных икон, мощей, реликвий здесь хранилось.
Глава 2.
Арифметика человеческой души.
Рядом с Воскресенском тем была шахта, самое главное местное предприятие, как говорят градообразующее. Весь городишко в той шахте или при ней кормился или работал. Собственно, это единственное место было на всю округу, где можно было заработать, ну окромя сельского хозяйства конечно. Шахта та называлась по бумагам «Отважная», а в народе её называли «Дьявольский отрог». Всё потому, что шахтёры вылезали из неё грязные, как черти, к тому же построена она была на месте старого, языческого ещё, кладбища, где потом староверы-отшельники сами себя сожгли. Кроме того, глубокая она, шахта эта, была настолько, что никто дна её никогда не видал и измерить глубину не мог. Ходили слухи, что идёт она в самую, что ни на есть, преисподнюю. Вот так и уживались рядом Храм Божий и шахта в преисподнюю – как добро и зло, бок о бок, как всё в этом мире.
Жил в те годы парнишка один, не в самом Воскресенске, а рядом, в деревушке под гордым названием «Марксово поле». Звали его Вальдемар. Да, ну не тебе, Иван, объяснять, что в те годы в головах у родителей творилось. Только его родителей повело круто и совсем в другую сторону, в оккультную. Полное то ФИО было у парня Вальдемар Азазелевич Астраврот, прости Господи, но все его звали попросту – Володька. Если честно, он и родиться-то был не должен, а сразу после родов у него болезнь какая-то обнаружилась страшная, с которой не живут, порок сердца что ли. Долго его выхаживали. Тогда же советские законы были, медицина для всех… Так больного сельского малыша сначала в областную столицу, а потом аж в самую Москву увезли на спец.борту из города. Сейчас-то уж никто и заморачиваться бы не стал, а в те годы жизнь ребёнка была для врачей делом чести. Самые лучшие профессора ему операции делали, выхаживали крошечного, родился-то он всего один килограмм весом. И чудо произошло – выходили-таки они Володьку. Сколько уж сил на это было брошено, сколько бессонных ночей, какие светила только не приезжали. А грудь у него была вся исполосована – больше ста операций провели. Об этом случае ещё местные газеты всё трубили. Победа советской науки, первая пересадка сердца младенцу. Только конечно не писали, что пересадка сердца-то, от такого же младенца произошла, только мёртвого.
Рос парень обычным, в местной школе учился, потом в техникуме сельскохозяйственном. Никто не замечал, да и даже не догадывался, что у мальчика сердце мертвеца. Семья у них конечно странная была. Бога не признавали, атеистами себя представляли, тогда модно было. Все доказать хотели, что Бога нет, что все человеку подвластно. Как паренёк подрос, он вместе с отцом, да братьям тоже пристроился на шахту «Отважная». Жили, работали они, как все советские люди, вся семья некрещённых. Жизнь размеренная деревенская, всё спланировано, всё под линеечку, не о чём думать, партия всё за тебя решит.
Знаешь, математически вывели, что на каждый кубометр угля приходится одна жизнь шахтёра? Начались девяностые, производство стало убыточным, всё разваливалось на глазах, охраны труда никакой, на ремонты денег нет… Ну и одни днём, ещё дата была какая-то такая не хорошая – 21.12, и время ровно 21:12, прямо под Новый год, взрыв страшный случился на шахте. В ту вечернюю смену, так уж карты легли, вся семья Астравротовых на шахте дежурила, отец, все братья и мать. Ну не только они конечно, вместе с ними ещё 200 работяг. Все оказались под завалом, шахту в один миг с лица земли снесло, как и не было её, одни обломки. Операция спасательная тогда была невиданная… Мы тут такого не знали, да и не узнаем уже никогда. Народу, техники понагнали, собаки обученные, роботы зарубежные, аж в программе «Время» каждый день о ходе спасательной операции рассказывали.
Ещё тогда осколки социализма в головах людей витали, все самоотверженные, завалы разбирали, жизнью рисковали. Всей страной переживали, чтобы хоть кого-то живого из-под из шахты вытащить. И вертолёты там, и глубинные буры, второй Чернобыль по масштабам. Чиновники всякие и министры, те дежурили у нас каждый день, глава райкома партии прямо в Воскресенск переехал. Но напрасно всё было, ни одного человечка живого не смогли вытащить, как ни старались. Тысячи людей круглосуточно пахали, при раскопках одних солдатиков, да пожарных только 10 человек погибло, жизнь свою за других положили. А снизу одни трупы подымались, чёрные как уголь, или вообще только части тела, взрывом раскуроченные. Генетики потом долго мучились по кускам тела собирали, чтобы в гробу закрытом хоронить. Ровно двести останков тел подняли, уже неделю как раскопки шли и все потеряли всякую надежду найти хоть кого-то живого. Да и по всем законам физики и биологии не должны были.
Но ровно к концу шестого дня раскопок вдруг раздался радостный крик. Нашли одного живого. Из всех двухсот человек единственный выжил. Всё – вертолёты, люди и смерть десяти спасателей, техника и неделя страшных усилий, всё это было сделано для одного единственного человека. И им, ты конечно догадался, Иван, оказался тот самый Володька-Вальдемар. Сколько радости было! Торжество социализма, нет арифметике человеческих душ, победа и так далее. Правда сам Вальдмар-то жив был исключительно частями. Его, еле дышащего, с отсутствующей половиной головы, сломанными руками, ногами и позвоночником, полностью обгоревшего, вытащили на свет. Живыми конечно эти останки можно было признать только по биологическим показателям.
Вокруг его искорёженного взрывом и завалами тела устроили настоящий банкет и празднество. А самого Володьку тут же на вертолётах транспортировали в Москву, где под личным контролем Министра здравоохранения собирали по частям, не давали сердцу остановится, поддерживали жизнь на аппарате искусственного дыхания. Ну конечно, надо было чтобы он выжил. Ну или хоть пожил немножечко, а то ведь столько сил и средств брошено… Столько жизней положили ради одной. И она, это хлипкая жизнь, еле держащаяся в теле Вальдемара, теперь стоила очень много для чиновников всех уровней, а потому держались они за неё как за спасительную соломинку.
*****
Так вот, собрали Вовку Франкенштейна, как его все стали с тех пор называть, выходили. Правда остался он на всю жизнь потом инвалидом, ночами не спал и от боли бывало на стену лез. Но это уже никому не было интересно. Потому как наказание невиновных и награждение виноватых уже состоялось. А потом девяностые лихой железной метелью закружили, разметали страну, так что о нём и думать забыли. Мало того, что сердце у Володьки было ещё в детстве от мёртвого младенца вставлено, так теперь он ещё был обожжённым на пол лица, вместо части черепа была заросшая впадина, а шрамы создавали полное впечатление, что собран он был из рук и ног посторонних людей. Вот такой он был, Вовка Франкенштейн. Кроме всего прочего передвигался он с большим трудом, а на фоне боли озлобился на весь белый свет до ужаса и всё думал какой бы смертный грех совершить, да такой, чтобы Богу побольше насолить. Ведь он ад при жизни познал и думал, что после такого мучения, как при жизни, ему никакая преисподняя не страшна.
Не знал Вовка, как же унять боль свою, где скрыться от тёмных мыслей. Семья вся погибла, остался он как перст один, на пенсии по инвалидности копеечной, такой крохотной что он каждый день стоял перед выбором, что купить – булку городскую или лист обезболивающих. И только в одном месте ему было хорошо – в той самой церкви Николая Чудотворца на службах у отца Онуфрия. Там боль сама собой проходила, всегда кормили, можно было разжиться одеждой, кто шоколадку сунет, кто денежку. Воды святой прохладной испить, окропиться, песни хора послушать, от которых легче становилось. Жалели Вовку там все, и он туда часто наведывался. Придёт, и сидит полдня, там же и поест, и поспит на скамеечке.
Но больше всего Вовке нравилось наблюдать за лицом Онуфрия. Он такого счастливого лица не видывал никогда в жизни. Это было не суровое, вечно напряжённое лицо отца, не раскрасневшиеся от водки и похоти лица братьев, не безразличные лица врачей и чиновников. Он всматривался в каждую чёрточку, в каждый мимический всплеск, как будто хотел напиться тем счастьем причастия, которое излучал батюшка. Зная тяжёлую судьбу Вольдемара, Онуфрий жалел бедного инвалида. Всегда остановится, поговорит, найдёт нужные слова, благословит, угостит чем может.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68294863) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.