Главная страница | Социальная фантастика | Три Л. Том 2. Люди

Три Л. Том 2. Люди
Татьяна Буглак
Дорога в бесконечность #3
Недалёкое будущее, конец XXI века. Мир избежал глобальных войн и экологического кризиса, в большинстве стран решены проблемы нищеты, базовый доход, медицина и образование доступны всем. Но на что опирается экономика будущего? Что обеспечивает стабильность мира? Мир стоит перед выбором. Каждый для себя должен решить: что такое человек?

Татьяна Буглак
Три Л. Том 2. Люди

Всем, кого лишили звёзд болезни, общество и рабство.
Памяти Максима Морозова, с которым когда-то мы пускали самолётики.
Памяти папы.
________________________________________
Посвящаю книгу врачам, работавшим в больнице на Хуторской в Курске в начале 1980-х годов, сотрудникам детского санатория в г. Павловск Воронежской области, работавшим там в 1980-х гг., и сотрудникам детской библиотеки № 2 «Журавушка» в г. Нижневартовске, работавшим в конце 1980-х –2000-х годах.
Благодарю К. М. за горячие споры о литературе и грамматике, свою сестрёнку Екатерину Перфилову, а также художницу Алину Мальцеву за то, что она стала моими глазами и руками, спасибо вам Алина за портреты!
Отдельная благодарность лучшему другу Александру Герасименку за постоянную поддержку и за дискуссию о целях создания искусственного интеллекта и причинах рабства. Твоей поддержки не было бы ничего

________________________________________

– Здесь кроется опасность для человечества, и очень грозная опасность. Вы только вдумайтесь, Уотсон: стяжатели и сластолюбцы, охочие до земных благ, – все они захотят продлить свой никчемный век. И только человек одухотворенный не сойдет с пути истинного. Это будет противоестественный отбор! И какой же зловонной клоакой станет тогда наш бедный мир!
Артур Конан Дойл. Человек крадущийся

Избавь нас от того, кто властвует над нами в униженье.
Виктор Хара. Молитва землепашцу

ЧАСТЬ 3

Европа

Отъезд в Москву Лена запомнила отрывками. Сумбурные сборы, прощание с бабушкой, врачом, Ришей и Курьянычем, расстроенные лица мальчишек, не хотевших расставаться ни с друзьями, ни со щенками, серое небо, словно придавившее лопасти большого вертолёта, холодный ветер, поднимавший рябь на ещё вчера золотистой от солнца воде озера.
Уже у люка вертолёта Арсений Денисович протянул Лене свёрнутый планшет:
– Здесь программы тренировок для вас и ребят. Вы знаете их и свои способности лучше меня и сможете вести занятия сами. Тренируйтесь при малейшей возможности, так, как занимались в центре. Только прошу, не забывайте и о себе, не пропускайте тренировки, но и не перестарайтесь. Помните: вы хотите быть врачом, а врач в первую очередь отвечает за своё здоровье, иначе…
– …Не сможет помочь другим, – закончила Лена, уже наизусть выучившая эту фразу. – Я помню. И буду присылать отчёты, обязательно! Спасибо вам!
– Ну всё, садитесь! – Родионыч выглянул из вертолёта.
Лена обняла троих друзей и бабушку, и Курьяныч осторожно передал её стоящим в люке Мишке с Лёшкой.
– Удачи вам! – Курьяныч поднял руку, стараясь перекричать шум вертолёта. – Лёшка, вы там держитесь! Это ваш бой!
Встревоженные и расстроенные мальчишки в этот раз совсем не интересовались видами в иллюминаторах и о чём-то шептались, мужчины тоже выглядели несколько хмурыми, а тётя Аня неосознанно гладила прозрачную сумку с игрушками: весёлых зайца, кота и медведя все теперь считали талисманами и не смогли упаковать в багаж, взяв с собой в салон.
В Москве всех быстро пересадили из большого вертолёта в маленький, и вскоре они уже были в главном здании конторы, обживая небольшие двухместные гостиничные номера, в один из которых поставили дополнительную кровать, потому что мальчишки так и не хотели разлучаться.
Следующие дни слились в один. Выбор и подгонка одежды, в основном невероятно старомодных, но необходимых по протоколу брючных костюмов покроя чуть ли не столетней давности, уроки делового этикета, обучение работе с электронными переводчиками – примитивными, правильно переводившими лишь простые фразы, но необходимыми в повседневном общении. За всеми этими важными, но всё-таки второстепенными делами едва не забылось главное – зачем все они едут в Швейцарию. Только усиленная охрана и запрет подходить к постоянно закрытым шторами окнам напоминали о ближайшем будущем.
Контора – не всесильная организация, даже не полиция. Это просто сеть небольших научно-аналитических филиалов, вся её власть лишь в том полузабытом праве на самостоятельные действия. И только то, что все в ту ночь штурма сработали синхронно, не дав руководству центра понять, что происходит, да сразу же опубликованные документы из тайных лабораторий позволили привлечь внимание к незаконным экспериментам. А потом началась работа совсем других организаций. Скандал был настолько серьёзный и затронул столько стран, что им заинтересовался Союз Государств Мира, основанный сразу после Второй Мировой войны и заменивший собой бесполезную Лигу Наций. Именно СГМ и Международный суд и вели разбирательство, в котором конторе отводилась роль в лучшем случае свидетеля, а в худшем, возможно, и обвиняемого в необоснованном применении права на самостоятельные действия. Сотрудники конторы, Лёшка, Лена и мальчишки были даже не пешками, а, скорее, песчинками, на короткое время застопорившими маховик политических и экономических игр с наукой и общественным мнением. И вопрос теперь был в том, смогут ли эти песчинки сломать механизм, или их сметут как незначительную помеху на пути сильных мира сего.




Только в самолёте Лена очнулась от гонки последних дней и смогла немного отдохнуть и прийти в себя. В уютном салоне было тепло и тихо – шум двигателей гасили звукопоглощающие переборки. Мягкие удобные кресла, по два, а не по три в ряд, как обычно, стояли довольно свободно, позволяя вытянуть ноги, а то и откинуть спинку, превратив кресло почти в кровать. Мальчишки сидели у иллюминаторов, глядя на мелькающие внизу огни московских пригородов и сияющую вдали громаду Новой Москвы, напоминающую то ли горный кряж, то ли несколько вавилонских башен сразу. Лёшка, уступил Лене место у окна, но тоже старался сесть так, чтобы видеть всё. Вскоре иллюминаторы затянула серая муть, а потом самолёт поднялся над облачным слоем, и мир разделился на чёрное ночное небо вверху и бескрайнюю серость внизу. Смотреть в окно стало скучно, и Лёшка, чуть откинув спинку своего кресла и странно извернувшись, чтобы и сидеть, и в то же время упираться лбом в спинку Лениного кресла, уснул. Лена улыбнулась: парень, как когда-то и говорил ей отец, на самом деле напоминал лобастого щенка и до сих пор бывал непосредственным открытым мальчишкой, но только среди своих друзей и семьи. Лена прикрыла глаза, чувствуя, как пальцы Лёшки сжимают её ладонь, и задумалась о произошедшим с ней.

>*<
Лене никогда не нравились слишком красивые парни. Нет, она любовалась ими, признавала их красоту, но это было сродни разглядыванию античной статуи – исключительно эстетическое удовольствие. Не нравились девушке и высокие: ей, при её чуть больше метра шестидесяти, было неприятно, когда кто-то слишком нависал над ней, да и запрокидывать голову, чтобы посмотреть в лицо собеседнику, очень неудобно. И ещё ей не нравились светловолосые. Поэтому, когда Лене показали, какой манекен она должна сделать, девушка восприняла это как интересную задачу, только досадовала, что обрубовка слишком высокая – работать неудобно, приходится скамейку подставлять.
После разговора с Львом Борисовичем отношение Лены к «манекену» изменилось, но не сильно. Ей было больно за того, кого создают идеальным рабом, давило чувство беспомощности, но не более того. Девушка была уверена, что эксперимент совершенно законен, а значит, изменить ничего нельзя, нужно выполнить заказ и постараться забыть обо всём. И только любовь к сказкам и полудетская вера в то, что её слова будут услышаны «манекеном», немного успокаивали Лену. О том, чтобы увидеть своё творение живым, вернее, как она тогда считала, действующим роботом, она и думать не хотела.
Задумалась Лена о судьбе Лепонта, только когда увидела мальчишек. Живые, думающие, запертые в стенах подвальной палаты-лаборатории дети – это было так же страшно, как и виденные на уроках истории кадры из концлагерей полуторавековой давности. И Лена точно так же, как требовала пустить её к детям, потребовала, чтобы ей дали увидеть Лепонта, помогать ухаживать за ним. Лев Борисович не смог ей отказать.
Девушка пришла в лабораторию с родильной камерой через две недели после подписания постоянного договора с центром и за несколько дней до рождения Лепонта. Лена, видела много фантастических фильмов и думала, что родильная камера, похожая на стакан-переросток, будет стоять посреди зала, наполненная какой-нибудь красноватой или жёлтой, как лимфа, жидкостью, а тело Лепонта будет плавать в ней горизонтально или в позе эмбриона, как показывали в кино. Но ошиблась. Лаборатория оказалась довольно просторным помещением, небольшая часть стены которого была застеклена, словно там находился высокий и узкий неосвещённый аквариум. Жидкость в камере выглядела более густой, чем вода, и казалась белесоватой, словно в ней разбавили немного молока. Сквозь неё просматривались выходившие из боковых и, наверное, задней стены манипуляторы и какие-то непонятные приборы, очень отдалённо похожие на выводы медицинских тридов. И в этой белёсой жидкости, почти у самого стекла, спиной к лаборатории стояла мужская фигура. Не на полу, как вскоре поняла Лена, а вися в этой жидкости вертикально.
– Так намного удобнее работать с тридом, меньше места требуется, да и мозгу легче – кровообращение не нарушается, – шепнул Лене учёный.
Лена кивнула, разглядывая высокую фигуру в облегающем костюме из мелкоячеистой сетки розовато-сиреневого цвета. Лев Борисович, снова уловив вопрос во взгляде девушки, негромко объяснил:
– Этот костюм – новая разработка. Он подключён к роботу-аватару, через него мы стимулируем нервные окончания, давая первичные представления о движениях и развивая мышцы.
– Как он питается? – так же тихо спросила Лена, которой становилось плохо от одной мысли, что Лепонт может глотать эту белёсую жидкость.
– Он сейчас стоит к нам спиной, а так вы бы увидели, – вступил в разговор сидевший у пульта лаборант. – Незачем придумывать что-то, когда всё давно придумано природой. Мы кормим его через пуповину, питательные вещества поступают прямо в кровь. Дыхательные и глотательные функции пока заблокированы. Ещё что-то нужно, профессор?
Спросил он вроде бы вежливо, но истинный смысл вопроса был совсем другим: «Зачем вы её сюда привели?» Лев Борисович понял это и ответил довольно громко:
– Нет, спасибо. Продолжайте наблюдение, мы уже уходим.
На звук его голоса фигура в родильной камере обернулась, и Лена увидела бледное лицо в ореоле казавшихся совсем тёмными волос: закрытые глаза с длинными ресницами и радостная улыбка узнавания, улыбка не куклы, а разумного существа, человека. Наверное, именно тогда девушка и полюбила его, увидев в том, чью внешность лепила совсем недавно, не идеал красоты и не несчастного раба, а личность, пусть пока и не осознающую себя полностью.
Лена настояла на том, чтобы присутствовать при рождении Лепонта. Этот процесс был долгим, сложным и, что понятно, отчасти напоминал обычное рождение. Тело с помощью манипуляторов освободили от костюма-сетки, разместили горизонтально, чтобы оно не пострадало от непривычной ещё силы тяжести, затем начали откачивать из камеры жидкость. На это ушло больше получаса, а потом ещё пришлось ждать, пока тело немного обсохнет. Потом его через открытую теперь стеклянную панель перенесли на каталку. Лицо парня быстро покрывалось тонкой, словно высохшая яичная маска, сразу же растрескавшейся плёнкой – раньше она предохраняла Лепонта от непроизвольного глотания жидкости и не давала открывать глаза. Едва плёнка высохла и рассыпалась, от тела отсоединили силиконовую «пуповину». Лишённый кислорода организм стал бороться за жизнь, заработали лёгкие, парень хрипло вдохнул воздух, сразу же закашлявшись, и закричал. Это не был крик младенца. Лене как-то, ещё на медицинских курсах, пришлось помогать при стремительных родах, и она знала, что первый крик ребёнка – просто первый вздох. Здесь же был именно крик страха и боли, причиняемой ему всем – ярким светом, запахами, какофонией звуков, грубыми прикосновениями ассистентов, холодом каталки. Мозг Лепонта осознавал происходящее, и учёный с девушкой это поняли.
Лена помогала Льву Борисовичу устроить парня в боксе и думала о том, что он не похож на того, кого она лепила. На первый взгляд он был той, сделанной ею по заказу центра копией Лепонта, но она, помнившая каждую чёрточку лица «манекена», видела отличия: немного иную мимику, непроизвольную, незаметную в «манекене», а теперь проявившуюся небольшую асимметрию. Да и вообще всё было иным, пусть и похожим на Лепонта, но так, как бывают похожи близкие родственники. Он не был ни копией умершего манекенщика, ни копией её «болванки». И Лена радовалась этому, радовалась, что он иной, не запрограммированный, непредусмотренный экспериментом. Он был человеком.




Это его отличие, его личность проявилась сразу, но на второй день стали заметны ещё больше. И из-за этого Лена не смогла коснуться парня, чтобы сделать обычный вроде бы массаж: она должна была прикоснуться не к «манекену», а к незнакомому человеку, которого – она поняла это именно в тот момент – она любит. И тогда у неё впервые вырвались слова, которые она потом повторяла много раз: «Он – не они». Мальчишек она жалела, начинала любить, но они были детьми, а он – нет.
Вечером к ней зашёл Лев Борисович. Он часто приходил почаёвничать и поговорить о дневных делах, в основном о детях, за которых переживал так же, как и Лена. Но в этот раз он, осторожно накрыв её запястье с комом своей широкой ладонью, очень тихо спросил:
– Ты его любишь?
Лена, поняв смысл вопроса, кивнула. Учёный сделал движение, словно хотел обнять её за плечи и сразу остановился, и ещё тише сказал:
– Прости меня.
С тех пор Лена старалась никак не влиять на Лёшку и постоянно обдумывала своё отношение к нему. Девушка не воспринимала его как новорожденного, замечая во вроде бы бездумных ещё жестах и взглядах скрытое, но уже взрослое сознание, и сравнивая парня с потерявшими память. Она успела изучить статьи и по «амнезии параллельщиков», и по другим видам амнезии, знала о случаях потери навыков движения и речи при повреждениях мозга, и относилась к Лёшке как к взрослому, из-за болезни временно вернувшемуся в детство. Его поведение, капризы, радость от узнавания мира забавляли, а то и пугали её, но так, словно это происходит с другом детства. Именно так: вот они, маленькие, вместе играют в кубики, гуляют в парке, даже дерутся. Она сама тогда раздвоилась, и взрослая Лена смотрела на то, что делает Лена-девочка, и постоянно уводила эту девочку, запрещая ей общаться с Лёшкой – ради него самого.
Потом были два года без Лёшки, еле теплящаяся надежда, что он жив, и смешанная с болью радость: теперь она даже нечаянно не сможет повлиять на него, теперь он по-настоящему свободен.
В больнице Лена увидела другого Лёшку – взрослого, многое пережившего человека с сединой в волосах. И поняла, что она для него чужая, что он заботится о ней только из чувства долга. Это, причиняя боль, одновременно радовало девушку. Она хотела общаться с ним, хотела, чтобы он был рядом, и опять отстранялась. И была невероятно благодарна Мишке. Тот стал другом – надёжным, мудрым, рядом с ним общение с Лёшкой становилось проще. Казалось, что для всех троих это была только дружба. Тяжёлая из-за страха друг за друга, из-за знаний о пережитой каждым боли, но дружба. И Лена успокоилась, даже знание о жизни Лёшки у Кэт не сильно ранило её. В центре девушка насмотрелась всякого, да и в школьные годы видела результаты похождений некоторых одноклассников, поэтому понимала, что Лёшка отделался довольно легко. Ей казалось, что он после пережитого точно не станет привязываться к ней иначе, кроме как к другу. Только странный случай с краской для волос удивил Лену – это было слишком непохоже на Лёшку-друга. Но вскоре она успокоилась, ведь всё вроде бы оставалось по-прежнему.
После того неумелого разговора, скорее молчания о своих чувствах, Лена, в отличие от Лёшки, ощутила не радость, а страх, огромное чувство вины перед ним. И скрывала это, как научилась скрывать все свои эмоции – уроки центра были жестокими. Помог Мишка. Лёшка тогда ушёл в бассейн заниматься с мальчишками, а они с Леной разбирали почту, обсуждая, что отвечать на всё увеличивающийся вал вопросов о големах. Мишка тогда отложил планшет и, проверив, что Лёшки рядом точно нет, сел на кровать перед Леной:
– Я никогда не вмешивался в чужую жизнь, но сейчас, думаю, нужно. Ты боишься Лёшки, да?
– Что? – Она удивлённо подняла взгляд, не сразу поняв смысл вопроса.




– Ты боишься, что влияла на него раньше и влияешь сейчас. – Мишка смотрел очень внимательно. – Боишься этого, так? Я знаю Лёшку полтора года, и я психолог, хороший психолог, правда. Он никогда не подчинялся чужому влиянию! Пока он не понимал происходящего, он делал, как ему говорили, но только до тех пор, пока не приходилось выбирать самому. В первые полтора-два месяца нашего знакомства он прислушивался к моим советам, чтобы разобраться в происходящем, но потом всё, что он решал – решал сам! И так он поступал всю жизнь. Вспомни историю со спарринг-манекенами. Ты никогда не влияла на него, по крайней мере так, как думаешь. Поэтому успокойся, и пусть всё идёт своим чередом. Лёшка любит тебя, очень сильно и искренне любит, как и ты его. Так что не глупи!
Лена кивнула, стараясь сдержать подступающие слёзы – почему-то теперь ей часто хотелось плакать. А потом увидела во взгляде Мишки что-то особое, и поняла, что.
– Миш, ты прости меня…
– Ты – мой друг! Ты никогда не будешь для меня тем, кем стала для Лёшки, а дружба с тобой – не меньшее счастье. Я уже говорил Лёшке, что дружба – тоже любовь. А влюблённость – нет. Так что мы друзья. – Мишка осторожно сжал пальцы девушки. – И это намного лучше для меня, поверь. Ну, будешь ещё нас с Лёшкой мучить своим самоедством?
– Не буду. – Лена облегчённо рассмеялась, маскируя этим ещё стоявшие в горле слёзы. – Теперь – не буду!
Этот разговор произошёл за несколько дней до того, как врач разрешил Лене ходить, и тогда она решила, что сделает первый шаг именно при Лёшке! Он должен знать: она полностью доверяет ему, как он теперь доверяет ей.

>*<
Лена улыбнулась воспоминанию и взглянула на Лёшку. Сейчас, во сне, он казался совсем мальчишкой, только коротко подстриженные волосы – каре совсем не соответствовало тому, что им предстояло, и пришлось делать более «респектабельную» причёску, – взрослили его, да ещё так никогда и не исчезавшая теперь горькая складка между бровями.
– Лёш, подлетаем. – Она осторожно потрясла его за плечо. – Цюрих скоро, просыпайся.
В аэропорту уже ждали несколько мобилей с дипломатическими номерами, к которым их всех сопроводили молчаливые люди в строгой одежде охранников, и через час вся компания стояла в просторном внутреннем дворе поместья.
– Здравствуйте. Меня зовут Мишель Дюбуа, я отвечаю за вашу безопасность и организацию работы аналитической группы. – Среднего роста сухощавый черноволосый человек, говоривший по-русски без малейшего акцента, был сдержан и напряжён. – На церемонии времени нет, прошу вас идти за мной. Мадам требуется помощь?
– Сами справимся, – буркнул Лёшка, подхватывая Лену на руки. – Куда идти?
– Прошу простить за задержку с креслами, они будут предоставлены через полчаса. Идите за мной. – Мишель, встревоженно взглянув на ясное весеннее небо, направился к зданию, Лёшка с Леной на руках широким шагом поспешил за ним, следом шли нёсшие мальчишек Мишка с отцом и Родионыч, замыкала процессию кругленькая тётя Аня, никому не доверившая нести сумку с игрушками.
Просторное двухэтажное здание в стиле шале выглядело довольно старомодным и вполне вписывалось в окружающую природу, но внутри оказалось сверхсовременным, построенным с учётом всех технологий энергосбережения и экологичности и, разумеется, с идеально продуманной планировкой.
– Прошу вас сюда. – Мишель провёл их по коридору первого этажа. – Я правильно понял, что у вас две супружеские пары? Следовательно, с обстановкой мы не ошиблись? Это ваши комнаты. Мальчикам, как вы и просили, подготовили общую комнату. Иван Родионович, я рад знакомству с коллегой из России. Прошу простить, но из-за нехватки места вам с Михаилом Викторовичем придётся жить в одной комнате. Уверяю вас, она достаточно удобна и полностью оборудована всем необходимым для исполнения ваших обязанностей. Как я уже сказал, кресла для юной мадам и мальчиков доставят через полчаса. Завтрак подадут в столовой через час. Этот день вы можете знакомиться со зданием, но выходить на улицу запрещено. Таковы требования безопасности. Поместье, разумеется, очень хорошо охраняется, но нам бы не хотелось неприятностей с репортёрами.
– Скажите, здесь есть спортзал? – Лена уже стояла сама, опираясь рукой о косяк двери. – Мальчики и я не можем пропускать занятия.
– Да, мы знаем о вашем условии. Буклеты со схемой расположения всех помещений находятся в каждой комнате. Прошу простить, я вынужден вас покинуть.
После вкусного, но непривычного завтрака Мишель собрал всех в небольшой гостиной.
– Вы приглашены сюда в первую очередь как эксперты по вопросам деятельности центра и проблемам големов. Основная работа аналитической группы начнётся через два дня. Пока это не расследование в обычном понимании, а выработка ориентиров, необходимых мировому сообществу в сложившейся ситуации. Я отвечаю только за охрану и технические вопросы организации работы нашей группы, поэтому не могу объяснить сути вопросов. Пока приглашённые эксперты и представители СГМ собираются, вы, Алексей Львович, ваша супруга и мальчики обязаны пройти психиатрическое освидетельствование. Это формальность, но она необходима для оценки вашего дальнейшего участия в работе группы.
Виктор и тётя Аня хотели было возмутиться, но Мишка жёстко остановил родителей:
– Так надо! Никто никого не хочет оскорблять. Ребят, я не могу вмешиваться.
– Всё нормально, – улыбнулся ему Шери. – Мы такое знаем, и понимаем, зачем это нужно. Скажите, Мишель, когда будет это освидетельствование?




– Завтра, – несколько удивлённым голосом ответил мужчина, не ожидавший, что слабый, семилетний с виду мальчик заговорит таким тоном. – Сегодня вы можете отдыхать и знакомиться с обстановкой.
– Спасибо за объяснение. И спасибо за кресла, они очень удобны. – Шери переглянулся с братьями. – Нам позволено выходить во внутренний двор?
– К сожалению, нет, это…
– Может быть опасно для нас, – понимающе кивнул Шери. – Значит, в нашем распоряжении первый этаж, включая бассейн и спортзал?
– В вашем распоряжении всё здание за исключением рабочих помещений и комнат охраны.
– Тогда, если вы позволите, мы займём спортзал. Лена, ты с нами?
– Конечно. – Она взглянула на мальчишку, сдерживая смех и видя такое же веселье в глазах ребят. Их хозяин знал об особенностях гостей, но всё равно оказался в замешательстве, и это выглядело очень забавно. Мишка, точно так же сдерживая смех, подумал, что зимние месяцы не прошли для мальчишек даром: они теперь отлично умели настоять на своём, перестав бояться чужой жестокой власти. И это было отлично.

>*<
– Здравствуй. Меня зовут Готлиб, а тебя Митя, да? Красивое имя. Сколько тебе лет?
Митя взглянул на сюсюкающего с ним, как с младенцем, психиатра – высокого немца, говорившего по-русски довольно чисто, но всё-таки с заметным акцентом.
– Да, меня зовут Митя, или Менделеев-три по номенклатуре центра. Какой именно из возрастов вас интересует?
– Сколько тебе лет, – удивлённо повторил психиатр.
– С этим сложно. Создали меня немногим больше шести лет назад, биологически, как говорят врачи, мне около семи лет, психически от восьми до сорока, в зависимости от ситуации.
– От какой ситуации? – Психиатр, видимо, не знал ещё особенностей големов. Наверное, его пригласили в качестве независимого эксперта.
– Когда у меня нет обязанностей и есть возможность играть, мне от восьми до двенадцати лет. В случае, когда я должен заниматься научными исследованиями или оценивать происходящее, к примеру, поведение людей, мне около тридцати пяти – сорока лет. Однако из-за малого социального опыта я в некоторых случаях могу одновременно быть ребёнком и взрослым. При этом у меня нет диссоциативного расстройства.
– Хм… Понятно. – Готлиб в замешательстве потёр переносицу. – Хорошо. Ты не против пройти несколько тестов? И ничего, что я к тебе на «ты»?
– Общаться на «ты» мне удобнее, ведь я ещё, к счастью, ребёнок. Поработать с тестами я могу, но не думаю, что это принесёт особую пользу.
– Почему?
– Я знаю, какие ответы давать, чтобы получить нужный результат. Пришлось научиться, чтобы меня не отбраковали, как братьев. Так что лучше просто поговорить – в этом случае хитрить намного сложнее.




>*<
– Алексей Львович? Здравствуйте, я ваш психиатр, меня зовут Олаф. Ну что, начнём. Первый вопрос стандартный: сколько вам лет?
– Биологически около тридцати, календарных четыре года и три месяца, психологически примерно от восемнадцати-двадцати до сорока.
– Спасибо. – Олаф явно был знаком с психологией големов. – Каков ваш возраст в данный момент? По вашим ощущениям?
– Около тридцати.
– Вы не против пройти несколько тестов?
– Не против, но сразу предупреждаю, что они не дадут правильного ответа. Я научился мухлевать с тестами ещё ребёнком, психологически мне тогда было лет семь, календарных – чуть больше полугода.
– Зачем вам мухлевать с тестами? – вырвалось у Олафа.
– Чтобы ко мне не цеплялись ассистенты отца и хозяева центра. Безопаснее было притвориться не таким умным, как на самом деле, а потом это вошло в привычку. Отец это знал и, кажется, прикрывал меня, чтобы защитить от хозяев.
– И как нам теперь быть, если без тестов?
– Просто поговорить.

>*<
– Здравствуйте, меня зовут Тимоти, я врач-психиатр, – представился Лене англичанин средних лет с немного смешными мешками под глазами – это была особенность его вполне молодого и свежего лица, а не результат недосыпа или возлияний. – Вас зовут Елена? Сколько вам лет?
– Двадцать шесть.
– Психологически? – Врач о големах знал отлично, только вот не о том, кто она сама.
– Я – обычный человек. Родилась в две тысячи семидесятом году, рано осиротела, воспитывалась бабушкой. Закончила четырнадцатилетку в девяностом году, училась на курсах медсестёр и массажистов, потом четыре года работала в исследовательском центре. Сначала по договору, потом меня удерживали насильно. Думаю, этого объяснения достаточно?
– Вполне. Как вы относитесь к психологическим тестам?
– Спокойно. Сейчас даже любопытно, какой будет результат.

>*<
К вечеру в поместье стали съезжаться люди. Некоторые сразу проходили в свои комнаты и демонстративно не желали пока ни с кем общаться, другие, напротив, искали компанию и с любопытством поглядывали на вроде бы никак не вписывавшихся в происходящее мальчишек, со смехом рассказывавших друзьям об ошарашенных психиатрах.
После ужина к компании подошёл высокий сухощавый человек лет пятидесяти на вид, с пышными полуседыми волосами и узким лицом, на котором ярко светились любопытством и добротой серо-голубые глаза.
– Добрый вечер. Вы не против, если я присоединюсь к вашей компании? – Голос у него был искренне дружелюбный, несколько глуховатый и с едва уловимым странным акцентом. – Так хочется пообщаться с соотечественниками, уже полгода не говорил по-русски.
Мужчины взглянули на него недоверчиво: им всем эта ситуация с предстоящим непонятным обсуждением неизвестно чего очень не нравилась. Мальчишки же вдруг открыто заулыбались, наверное, впервые за всю жизнь не опасаясь чужого человека.
– Здравствуйте. Я Шери, а это мои братья, Анри и Митя, и моя семья. – Шери, как обычно, говорил за всех троих.
– Приятно познакомиться. Меня зовут Станислав Капустин. – Мужчина легко усмехнулся, показывая, что привык подшучивать над своей фамилией. – Отчества не нужно, я с Луны, у нас всё проще.
– Вы же писатель, я в детстве ваши книжки читала! – обрадовалась Лена, и тут же смутилась, поняв, что не очень вежливо говорить человеку о его возрасте. Станислав понял её мысли:
– Рад, что вы их запомнили с детства, значит, не зря работал.
– Садитесь. – Лёшка быстро сориентировался и освободил место на угловом диване, а Виктор, всё ещё не совсем доверяя новому знакомому, уточнил:
– Вас тоже пригласили в аналитическую группу?
– Так я уже лет пять с Римским клубом сотрудничаю, по вопросам детства – это ведь тоже глобальная проблема, одна из важнейших. И немного знаю о вас с братьями, Шери. Не представите мне свою семью?
Шери не успел ответить, потому что в гостиной раздалась негромкая, но очень эмоциональная ругань на плохом английском, и в дверях показалась спорящая с идущим за ней мужчиной молодая светловолосая и стройная женщина.
– Да плевать на вашу экономику! Говорю же, если так пойдёт дальше, мы выродимся, в обезьян превратимся, и именно тогда мир захватят роботы. Не суперкомпьютеры из дебильных ужастиков, а самые примитивные газонокосилки – у них и то мозгов будет больше, чем у ваших потребителей. Какого… вам сдался этот рост производительности? Мы завалены барахлом выше крыши. Освобождение от работы?! Да вы… – Она опомнилась, увидев мальчишек. – Простите…
Станислав махнул ей рукой:
– Катя, идите к нам! Рад вас видеть. Продолжаете бой?
– Рада вам, Стэн. Да, продолжаю, куда деваться-то? – Она перешла на хороший русский, едва уловимо заменяя «ы» на «и».
– Добрый вечер. Думаю, если вы со Стэном, то мы, хотя вы этого ещё и не знаете, союзники. Я Катя Зеленко?ва, социолог, член экспертной группы по влиянию производящих технологий на современное общество. Да и с вопросами детства столкнулась. Стэн, вы представите нас?
– Так я ещё сам знаком не со всеми, только с этими тремя молодыми людьми, которые как раз собирались представить мне остальных.
Через несколько минут все,наконец познакомились, и молчаливый обычно Анри спросил:
– Вы ведь детский писатель? А живёте на Луне?
– Так на Луне тоже много детей, да и я не всегда был писателем. Я попал на Луну стажёром, сразу после политеха. Потом пришлось освоить ещё несколько профессий, так и с местными ребятами подружился, стал им интересные истории рассказывать. Теперь мы с ними зонды научные проектируем, даже шаттл придумали, но нам ещё не хватает знаний, чтобы довести проект до ума. Двадцать лет назад, когда мы начинали, у нас всего пять ребят было, а теперь человек тридцать. Мальчишки во все времена и на любой планете ищут друзей и интересные дела.
– И взрослые мальчишки тоже, – фыркнула вдруг тётя Аня. Стэн повернулся к кругленькой женщине:
– Вы правы, мальчишки в любом возрасте остаются мальчишками, как и девчонки – девчонками. Так?
Тётя Аня покраснела, заулыбалась и склонилась над корзинкой-котом, делая вид, что ищет клубок нужного цвета.
Стэн очень серьёзно взглянул на Шери:
– Вы ещё не знаете этого, но своей работой над проектом корабля вы и ваши братья открыли дорогу к звёздам для ребят всей Земли. Ну и Луны, конечно, и Марса – там уже пятеро ребят живут, с родителями.
– Дорога к звёздам будет открыта, только если некоторые её своей жаждой наживы и болтовнёй о развитии экономики не перекроют, – тихо и совсем непохоже на тот вулкан эмоций, что бурлил в гостиной двадцать минут назад, сказала Катя. – Вы же знаете, Стэн.
– Теперь не перекроют! И во многом благодаря вам с Сашей и Полем.
– А в чём дело? – влез в разговор осмелевший Митя.
– Расскажите, Катя, это и их касается, да и вопросы робототехники всем здесь известны не понаслышке, – попросил незаметно подошедший Мишель. – Ваша работа напрямую связана с тем, что здесь будет обсуждаться.
Женщина, немного грустно улыбнувшись, кивнула:
– Хорошо. Только сначала можно во-он ту вазочку с печеньем? Оно мне сейчас необходимо. Всем советую, курабье здесь готовят божественно.

>*<
– Я родилась в Чехии, в обычной небогатой семье. Отец в своё время работал наладчиком сборочного цеха на заводе «Шкода», мама – швеёй на небольшой фабрике. Но это было давно, я то время почти не помню. Потом производители перешли на триды: мобили печатаются и собираются без участия человека, про одежду и не говорю – сами знаете, что натуральные ткани теперь используются только в праздничной одежде, а для обычных покупателей и синтезированное тридовое пойдёт.
Родители попали под сокращение, и с тех пор мы жили на пособие по программе «Право на достойную жизнь». Да, у нас всегда была нормальная еда и одежда, да, мы каждый год выезжали на море, но у поколения моих родителей, а потом и моего исчезла цель, смысл существования. Не считать же целью покупку новой блузочки и отдых на пляже, а ничего другого людям предложить никто не может. Мама часто вспоминает, как папа в молодости отмахивался: «Чего волноваться, в истории всякое бывало, на нашу жизнь работы хватит». Да только её не хватило. В продавцы или парикмахеры всем не пойти, да и вообще повезло, что и их на роботов не заменили, посчитав, что люди больше к живым продавцам идут, чем к куклам.
Это отсутствие цели сломало многих. Мои родители смогли сохранить себя, даже освоили ремёсла. Папа понемногу столярничает на заказ, мама делает украшения из сухих трав. Но и это уже забирают роботы. Машины, призванные помочь людям, стали уничтожать суть человеческого существования. Не как в страшной фантастике, по своей прихоти, а для выгоды хозяев предприятий. Да вы сами знаете, что теперь в экономике основные показатели роста – объём продаж, как лайки да объём рекламы в сети заменили реальные деньги.
Катя захрустела печеньем, потом, стряхнув на салфетку крошки, продолжила:
– Я всё это видела с детства, и осознанно пошла учиться на социолога – хотела найти выход из этой ловушки. Ну не верю я, что наш путь – единственный возможный! Училась хорошо, и после университета меня пригласили на стажировку в исследовательскую компанию, как раз изучавшую влияние технологий на современное общество. Вскоре я уже работала над проблемой тридов. Нас в группе было всего трое: я, Поль да Саша – чешка, швейцарец и австриец.
– Погодите, но Саша ведь – русское имя? – удивилась Лена.
– Саша австриец, но его прадед был русским, и его назвали в честь предка, причём не Александром, а Сашей.
Работа была интересная. К нам шли данные опросов со всей Европы, а мы искали закономерности, начинали делать предварительные прогнозы на будущее. То, что я ощущала с детства, оказалось не детской обидой, а реальностью. Триды отнимают у людей желание жить. Кто-то пытается заняться искусством, да это не каждому дано. Кто-то спивается, кто-то становится игроманом или шопоголиком, кто-то неделями не вылезает из кинозалов и голоаттракционов.
– Я видел таких, когда работал охранником, – подтвердил Лёшка. – Их было очень много, иногда казалось, что вообще большинство.
– Не большинство, но уже больше четверти населения, по крайней мере, в Европе, – с грустью сказала Катя. – Их детям ещё хуже, они вообще никому не нужны. В школах их уверяют, что они строители своего будущего, да дети отлично понимают, что это ложь, потому что всё вокруг свидетельствует об обратном. В начале века, особенно во время нападений исконников, работы хватало всем, пусть и не особо любимой, но приносившей видимую пользу, и это давало людям цель в жизни, показывало их нужность обществу. А сейчас по всему миру растёт волна самоубийств из-за бессмысленности существования, резко упала рождаемость. Не просто уравновесилась, а катастрофически падает.
– Но как же формула Капи?цы?[1 - Формула Капи?цы – формула роста населения Земли, рассчитанная академиком С. П. Капицей. Позволяет определить примерное число людей на Земле в любой промежуток времени, начиная с возникновения человечества. В настоящее время не подтверждена и не опровергнута. Автор, как и Катя, несколько сомневается в применимости этой формулы в классическом виде при расчёте численности населения в отдалённом более чем на сотню лет будущем, уж слишком люди непредсказуемы. (Через год после написания черновика романа появились новые исследования демографов, подтверждающие высказанное в книге предположение, что к концу XXI века начнётся резкое падение численности населения Земли.)] – удивился Мишка. – Я немного интересовался демографией, и знаю, что мы как раз должны выйти на плато, где-то на уровне одиннадцати миллиардов, верно? Или эта формула оказалась ошибочна?
– Она не ошибочна, да только в ней не учтён социальный фактор, начинающий влиять при таких размерах популяции. – Катя с уважением взглянула на Мишку. – Люди-то не физические объекты, а социальные существа, оказавшиеся в совершенно иных условиях, о которых Капица не догадывался. Это как если бы частицы при взрыве сначала разлетались с предсказанной скоростью, а потом столкнулись с неожиданной преградой. Такой преградой стала современная идея, что промышленность должна производить всё больше, и при этом человек не должен участвовать в производстве, живя в своё удовольствие. В результате вместо расчётных одиннадцати сейчас на Земле живёт немногим меньше десяти миллиардов человек, появились признаки резкого падение численности.
Катя ненадолго замолчала, потом снова заговорила:
– То, что я расскажу, кажется на первый взгляд немного слезливой мелодрамой, но результат повлиял и на нашу группу, да и на весь мир. Хотя всё началось очень тривиально. Мы работали уже несколько месяцев, и я очень сблизилась с Полем. Он оказался добрым и щедрым человеком, радовался любой возможности сделать приятное своим друзьям и был искренне заинтересован в нашей работе. А ведь Поль – наследник очень богатой старинной фамилии, у него самого неплохое состояние. Но он горел социологией. И, как выяснилось, мной. Это казалось сказкой, чудом. Мы даже не успели толком начать встречаться, как он сделал мне предложение. И я согласилась. Не из корысти. Поль на самом деле казался мне лучшим. Он познакомил меня со своей семьёй, вполне достойными людьми, хотя и казавшимися мне, обычной незнатной девушке, немного странными. Но они ко мне отнеслись очень по-доброму. Особенно меня покорило то, что они уже сто лет перечисляют большие суммы на благотворительность и, что особенно важно, на науку – не для прибыли, а для развития общества. Это семейная традиция.
Впервые я почувствовала неправильность происходящего, когда мы с Полем шли в кафе. Падал мокрый снег, под ногами была каша. Поль говорил, что я сама буду выбирать и день свадьбы, и место, и кого пригласить, и что купить – он не хочет ни в чём меня стеснять. Но очень хочет дарить мне подарки, покупать самые лучшие платья, угощать в лучших ресторанах. А у меня тогда промокли и замёрзли ноги – я была в старых сапожках. Мне платили очень хорошо, да я много посылала родителям, чтобы они смогли покупать не тридовые вещи, а настоящие, и не могла позволить себе дешёвую тридовую обувь – этого бы не поняли родные Поля. Я шла и думала: «Пожалуйста, подари мне не платье, а новые ботинки». А Поль видел меня идеальной, в роскошном платье, а не реальной – с покрасневшим носом да промокшими ногами… Ой, Мишель, спасибо вам за кофе! И за пирожные. Вы простите, я люблю сладкое.
Катя благодарно взглянула на Мишеля, незаметно распорядившегося подать всем чай и кофе со сладкой выпечкой, и продолжила:
– Через неделю после той прогулки с мокрыми ногами должна была состояться наша помолвка, в очень престижном отеле, расположенном неподалёку отсюда. Я приехала туда на такси, переоделась в своей комнате в на самом деле прекрасное платье, подаренное мне Полем, и поняла, что мой ком – они тогда были ещё редкостью – с платьем не сочетается. Да и сдуру оставила его в комнате. В гостиной уже собирались люди, но торжество ещё не началось, и мне захотелось ненадолго выйти на улицу. Никто не видел, как я ушла. Я стояла на крыльце и любовалась прекрасным видом: почти зашедшее солнце освещало край низких облаков и вершину горы, падали мягкие хлопья снега, вокруг лежали пышные сугробы. И по ним шла маленькая девочка, уже уставшая плакать. Некрасивая, с гладкими бронзово-рыжими волосами, в тридовой курточке, как вы, русские, говорите, «на рыбьем меху». Я подумала, что она дочь кого-то из обслуги отеля, да она сказала, что её ещё днём привела к большому яркому дому мама, сама пошла играть, а про неё забыла. Я вспомнила, что видела по дороге небольшой развлекательный центр для тех, кто жил на пособие и чья работа и жизнь не были никому нужны. Девочка пришла оттуда, прошла около двух километров, ища людей. Я пыталась успокоить Ани? – так её звали – и повела в отель. Да только в холле был робот-администратор. Классический дворецкий, вежливый, старомодно-респектабельного вида, возможно, сделанный как раз по вашему эскизу, Лена, и не пускавший нас внутрь – именно он и подавал сигнал на открывание дверей. Он знал меня, отлично видел через видеокамеру на крыльце, но у меня не было кома! А допуск в отель был как раз в этом проклятом браслете! Я пыталась через громкую связь поговорить с ним, просила связаться с Полем, но он отказывался. Я запомнила его ответ на всю жизнь: «Хозяин распорядился не беспокоить гостей. Нарушение приказа причинит ему моральный вред, а также материальный, поскольку меня, как бракованный образец, сдадут на переработку».
– Законы робототехники? – презрительно хмыкнул Лёшка, бросив быстрый взгляд на Лену. – Но вы ведь находились в опасности?
– Номинально – нет. Мы были живы и здоровы и могли просить помощи в окрестных домах или том же развлекательном центре, то есть второй закон не нарушался. А если бы он нас впустил, то нарушил бы чёткий приказ хозяина, то есть первый закон, а также принёс ему вред – нарушение второго закона, и причинил бы вред себе – нарушение третьего закона. Робот выполнял приказ, руководствуясь этими проклятыми, никогда не связанными с реальной жизнью, но до сих пор любимыми покупателями этих кукол законами! Это же «соблюдение этических норм», а главное – мода! – Катя горько усмехнулась.
– Потом некоторые люди удивлялись, почему я не пошла через чёрный ход. Да только там стояла та же самая программа, что и у дворецкого.
– Вас бы и без программы не пустили, – хмыкнул Лёшка. – Это обычное правило безопасности: не пускать посторонних в служебные помещения. Этому всех сотрудников в первый же день учат. Никому работу терять не хочется.
– Да, вы правы, – вздохнула Катя. – И поэтому я даже не пробовала туда соваться. Я взяла Ани на руки и пошла по обочине дороги, надеясь найти помощь в деревушке неподалёку. Да только домов в округе почти не было, а те, что мы видели, пустовали – нигде не светились окна. Потом выяснилось, что все жители в это время как раз и были в развлекательном центре – там была новая программа голоаттракционов. Помню, как Ани, обняв меня, грела мои плечи, а я шла по снегу в тех самых старых сапожках. Хорошо ещё, что додумалась переобуться, выходя из отеля. Потом поскользнулась и упала.
Саша знал, что у нас с Полем была официальная помолвка, но беспокоился, как я доехала, и пытался мне позвонить. А я ведь оставила ком в комнате. Он стал звонить Полю, да тот тоже, как потом оказалось, не брал с собой ком. Саша, понимал, что это глупо, что мы можем быть заняты чем угодно, но встревожился и поехал в отель, ругая себя за глупость и мнительность. И увидел нас с Ани на обочине – мы лежали в снегу в километре от отеля.
Я очнулась в комнате отеля. Саша привёз нас туда, так было проще, чем искать больницу. И у него был допуск в отель. Не знаю, что он там говорил, но, видимо, очень громко и грубо, потому что живой персонал от него потом шугался как от дьявола, а роботов запрограммировали выполнять все его приказы. Я почти не пострадала, только лёгкое сотрясение заработала, да небольшую простуду. И сразу, как очнулась, спросила об Ани. Милая тётушка Поля, ухаживавшая за мной вместо сиделки, решила меня успокоить и сказала, что девочку увезла «скорая», что не надо волноваться: «Для детей безработных лечение бесплатно, а если что – девочку похоронят за государственный счёт, как полагается». И что вообще-то пора принять закон о запрете иметь детей людям, получающим меньше среднестатистического дохода и тем более живущим на пособие: «Незачем плодить нищету, это жестоко по отношению к детям».
– Что?! – Тётя Аня выронила вроде бы призванное успокаивать нервы, но давно забытое вязание. – За государственный счёт?! Плодить нищету?! И это хорошие люди?!
Катя спокойно и привычно объяснила:
– Да понимаете, они живут в своём мире, не знают реальной жизни и на самом деле считают, что если ты бедный, если не можешь найти работу, то сам виноват. Я вот занимаюсь наукой, и хотя и из простой семьи, но ко мне они относились с искренней добротой и уважением. А что другие не могут найти достойное занятие, и это совсем необязательно опустившиеся люди, а чаще всего ненужные современному обществу развлечений и престижа, они не понимают. Они родились в обеспеченных семьях, у них есть связи в обществе, и они считают, что пробиваются своим умом, а не работой своих предков, которые создали и эти состояния, и нужные связи. Да и, знаете, в одном я с ней отчасти согласна: те, кто не заботится о своих детях, кем бы они ни были – бедняками или президентами стран, – кто откупается от них или вообще забывает об их существовании, кто живёт только для себя или для карьеры, не имеют права рожать! Мать Ани ведь нашли, на следующее утро: она заигралась, да так, что даже не помнила, что у неё есть дочь.
– А что с девочкой? – спросила Лена.
– Ани выздоровела, её взяли к себе дальние родственники, я к ним часто езжу в гости. Она умная девочка, очень бойкая и толковая, сейчас уже учится в школе, и очень хорошо. Но слово «мама» для неё теперь связано в основном с плохими воспоминаниями.
– И вы это рассказали, чтобы показать, как опасны роботы? – Виктор не понимал, к чему был затеян весь этот разговор.
– Нет, не для этого. Да и это не конец истории. Я несколько дней отлёживалась, лечась от простуды, и обдумывала произошедшее. О помолвке мы с Полем тогда не успели объявить, и мне было легче всё решить. Я пришла к нему и сказала, что не выйду за него замуж.
– Из-за Саши, да? – Лёшка иногда не мог скрыть детского любопытства, и теперь от его вопроса даже мальчишки еле сдержали смех.
– И из-за него, да. Но не только. Я сказала Полю, что он очень хороший человек, он может дать мне всё, но… Я не успела закончить, он перебил меня и сказал то, что было большей правдой, чем мои мысли: «Я могу дать тебе всё, но лишь как трид, как робот – только если ты сама скажешь, попросишь об этом. Я не вижу тебя реальную, не чувствую тебя, не понимаю, что тебе нужно, как чувствует Саша. Я думал, что полюбил тебя, но это не так. Я видел не человека, а свой идеал, жил в выдуманном мире. Хорошо, что мы поняли это сейчас».
Знаете, он на самом деле очень хороший человек – Поль. Вечером уже он пришёл ко мне: «Я всё обдумал, и на время уйду из группы. Не насовсем, и исследование не брошу, но я должен научиться тому, чему меня не научили: быть человеком, а не живым роботом, не "лицом семьи". Я перечислил деньги на счёт нашей группы – теперь вы можете проводить исследования так, как посчитаете нужным. Ещё я открыл счёт на имя Ани, вы с Сашей – распорядители. Вот список форс-мажорных случаев, при которых можно снять деньги. Если всё будет хорошо, она получит их при условии, что закончит учёбу и поступит на работу. Я подал заявку на Марс – там требуются наладчики промышленных тридов. Как раз и узнаю, каково это – быть обычным человеком и жить на заработанные своим трудом деньги».
Поль уехал, но дружба между нами тремя сохранилась, и он вроде как крёстный нашего с Сашей сына, конечно, с учётом разницы конфессий. Мы закончили то исследование и три года назад представили отчёт, которым заинтересовались в СГМ. А два года назад на основе нашего отчёта стра?ны-участницы СГМ приняли законы, ограничивающие использование тридов в производстве одежды да бытовых предметов, а также запретили ставить роботов на выполнение работ, требующих эмоционального общения с людьми и принятия этических решений. В списке сейчас роботы-администраторы, продавцы, парикмахеры, операторы телефонных служб. Как оказалось, эти работы снова стали поручать роботам, особенно ответы на звонки, вызовы такси. Только делают это неофициально, да программы улучшили, чтобы за время короткого разговора нельзя было понять, что общаешься с роботом. Теперь эти профессии опять вернулись к людям. Сюда меня пригласили именно из-за моего исследования – ваша история напрямую затрагивает вопросы потери работы людьми. Видите, как бывает: промокшие ноги да забытый в комнате ком могут повлиять на всё общество. Да, ещё одно. Мишель – родственник Поля и был свидетелем той несостоявшейся помолвки. Он сотрудничает с прасовцами, как вы их называете, и пригласил меня быть независимым экспертом. Сейчас все подобные организации хотят объединяться в одну, общемировую. Об этом шли разговоры во времена исконников, да тогда всё заглохло, а теперь время, я думаю, пришло.
– А я думаю, что нашим молодым друзьям пришло время идти спать, – впервые за всё это время заговорил Стэн. – Уже десять вечера.
– Сейчас пойдём, – согласился и впрямь подуставший Шери. – А как вы с Катей познакомились?
– Из-за истории с Ани. Подобных случаев становится всё больше, и я занимаюсь этой проблемой.
– А что стало с горе-матерью? – Тётя Аня нервно складывала в кота не желавшее влезать вязание.
– Да она даже не поняла, что её лишили родительских прав, но прошла стерилизацию. Каюсь, отчасти и я повлияла, но она сама принимала решение. Играет, ни о чём не задумывается, кажется, даже перестала наводить порядок в своей квартире. Говорят, в любимой игре «Светлые 1960-е» она – чудесная мать троих детей, идеальная хозяйка, успешная мастерица ткацкого цеха и прекрасная жена компьютерного бота. Там, в виртуальном прошлом, у неё есть смысл жизни, которого её лишили здесь, в реальности. Это не наркотик, не классическая игромания – это желание жить полной жизнью. Вы в России этого пока не испытали. Ваша страна велика, сильно пострадала в своё время от исконников, и у вас ещё есть работа для людей. В Европе всё намного сложнее. И космическая программа уже не спасает – туда могут попасть немногие. Нужно искать для людей смысл жизни здесь, на Земле. А ваша история, работа центра, создавшего вас, не только бесчеловечна по отношению к големам. Она лишает людей цели, смысла жить, точно так же, как триды. Вас создали их живыми аналогами, только для производства не вещей, а изобретений. – Катя встала. – Вы простите меня, Анна, что я расстроила вас. Но не всё так плохо, если мы собрались здесь. Спокойной вам всем ночи!
Когда все расходились по комнатам, Виктор вдруг сказал:
– Я всегда думал, что наши расстояния, необходимость работать для поддержания такой огромной страны, небольшое количество бытовых тридов – минус. Но теперь понимаю, что не всегда новое лучше старого, а достойная работа, как сказали наши предки почти двести лет назад, не только обязанность, но и неотъемлемое право человека. И лишать его этого права – преступление не меньшее, чем убийство!

>*<
Следующий день все, кроме занятого вопросами безопасности Родионыча, провели то в спортзале, то в предназначенной для художественной литературы «общей» библиотеке. В небольшой комнате было уютно и спокойно, через открытые в сад окна врывался лёгкий ветерок и иногда залетали громко гудящие жуки. Делать было нечего, литература в основном оказалась на французском и немецком языках, к тому же никому не интересная «серьёзная» классика XVIII – XIX веков. Лена от скуки рассматривала гравюры в факсимильном издании «Новой Элоизы» Руссо, Мишка с отцом пытались играть в шахматы, Лёшка с мальчишками изучали огромный старинный атлас Европы, и только тётя Аня занималась любимым делом, слегка покачивая головой в такт набираемым столбикам кружевной салфетки. Поэтому когда в библиотеке появились что-то обсуждающие на чешском Стэн и Катя, вся компания искренне обрадовалась, а Митя, сразу же забыв об атласе, встал, чтобы поздороваться. Ему очень хотелось показать, что он не колясочник, что он может ходить.
– Катя, здравствуйте! Стэн, добрый день! Вы посидите с нами?
– С удовольствием! – Катя подошла к окну. – Как гулять хочется… Сейчас самое время для пикников.
– Вас тоже не выпускают? – Шери с трудом захлопнул тяжеленный атлас.
– Никого! Пока не закончится суд, мы здесь как под арестом, – вздохнул Стэн, садясь в кресло. – Я так радовался, что весну в кои-то веки увижу, а получается, что ограничен даже больше, чем на Луне. Но дело того стоит!
– Катя, можно вас спросить? – Митя сегодня был непривычно разговорчив и смел. – Вы вчера о тридах говорили, и о том, что из-за них люди не работают, а живут на пособие. Но откуда оно берётся?
– Мо-ло-дец! – Стэн хлопнул ладонями по полированным подлокотникам кресла. – Вопрос думающего человека! Катя, объясните? Думаю, это не только молодым людям будет интересно. И опять же это напрямую касается нашей будущей работы.
Катя, сев за стол, придвинула к себе и мальчишкам стопку бумаги и стаканчик с ручками:
– Потребуется для объяснений. Вы что-нибудь знаете об экономике?
– Почти ничего. – Шери привычно взял инициативу на себя. – Лена нам немного объясняла, ещё в лаборатории, потом, этой зимой, мы читали разные книги, но поняли только, что люди зарабатывают деньги, чтобы купить на них то, что им нужно.
– Деньги – это ведь условно принятая величина, да? Все вроде как договорились, что они стоят столько-то рабочего времени или какого-нибудь материала? – Митя пихнул брата локтем, давая понять, что сейчас говорить хочет именно он, и Шери, улыбнувшись, замолчал.
– Опять молодец! – Катя кивнула. – Но всё сложнее, и кроме денег есть например лайки в сети. Это уже виртуальное понятие, но тоже выполняет функцию денег – что-то вроде ещё одной валюты. Сейчас не буду подробно объяснять, потом сами прочитаете – я дам нужные книги. Да, ты прав, ещё недавно все люди работали, чтобы получить деньги и купить на них что-то нужное. Но потом стало выгоднее использовать роботов. Сначала там, где человеку работать было тяжело или опасно, а потом почти всюду. Робот делает намного больше человека, а трид – ещё больше. Знаете, как он работает?
– Обычный бытовой трид с помощью рабочего вывода с одной или несколькими насадками – их могут быть сотни, например для создания волокон в одежде, – печатает предметы из жидкого или порошкового полуфабриката, – пожал плечами Анри. – А медицинские или научные, такие, как те, которыми делали заготовки наших тел, намного сложнее и печатают не обычными слоями и плёнками, а уже на молекулярном, а иногда и на атомарном уровне, вроде как собирают конструктор. Так оказывается проще, чем синтезировать вещества химическим способом. И наши органы печатали так, но уже из клеточного материала на каркасе из растворимой питательной органики.




– Снова браво! – рассмеялся Стэн. – Катя, с этими ребятами говорить намного приятнее и полезнее для ума, чем со многими профессорами.
– Да, вы правы, – рассмеялась и чешка. – Значит, основные понятия все вы знаете. А теперь переходим к твоему вопросу, Митя. Робот или трид заменяет сотни людей, и из-за этого возникает множество проблем. Первая и самая явная: как быть с людьми? На что им жить, если нет работы? Вторая проблема, о которой думают не все, но она такая же серьёзная: кто будет покупать сделанные роботом вещи, если у людей нет денег? Получается, что вроде бы явная выгода производителей оборачивается невозможностью продать товар и разорением уже их. Плохо всем. И тогда, ещё в конце двадцатого века, предложили идею «базового дохода». Изначально она гуманна. Да, никто не спорит, что ни один человек не должен жить в нищете. Но её повернули так, чтобы она оказалась выгодна владельцам предприятий. Людям, которые не могут найти работу, платят, чтобы они могли нормально жить, покупать то, что сделано роботами, которые заменили их на предприятиях, и не бунтовали.
– А кто платит? Ведь кто-то должен эти деньги заработать? Что-то из ничего не возникает. Или здесь законы физики не действуют? – Митя не понимал.
– Действуют. Да только роботы могут делать далеко не всё. Люди любят в магазине говорить с живым продавцом, в парикмахерской стричься у человека, а не механизма, покупать картину, написанную художником, слушать музыку, созданную композитором, а не синтезированную программой. Да, сначала люди увлекались механическими новинками, но это быстро надоедает. Сфера услуг и искусство во многом остались у человека. И главное – наука! Компьютеры помогают делать расчёты, но придумать что-то новое могут только люди. Не скомпилировать из уже имеющегося, а придумать новое. И вот эти люди – повара, модельеры, писатели, архитекторы, учёные и изобретатели – они и работают. Как и крестьяне: выращивать и перерабатывать еду и технические культуры одни роботы не могут. Все эти люди вроде бы получают большие, а то и огромные деньги за свой труд, и кажется, что всё честно. Но на самом деле это не так. Возьмём для примера вашего коллегу, Виктор, инженера-наладчика на автоматизированном заводе. Он получает обычную зарплату, столько же, сколько и большинство работающих – хоть продавцов, хоть крестьян, хоть мелких учёных-изобретателей. Пусть она равна тысяче рублей в месяц. А его сосед, не имеющий работы, получает пособие, которое в пересчёте на деньги составляет шестьдесят рублей в месяц. Кто из них богаче?
– Инженер, – пожал плечами Лёшка, заинтересовавшийся рассказом даже больше Шери с Митей.
– Хорошо. Теперь считаем. Наш инженер имеет семью: жену и двоих детей, которые никаких пособий не получают, потому что отец ведь работает. И безработный имеет жену и двоих детей, каждый из которых получает по шестьдесят рублей.
– Тогда семья инженера в четыре раза богаче семьи безработного, – Митя быстро писал цифры на листе бумаги.
– Да. Но инженер должен платить налоги. Сначала прямые, то есть они вычитаются из зарплаты сразу, это примерно четыреста рублей. Из этих налогов и состоит пособие для безработных.
– Тогда он содержит не четырёх человек, считая и себя, а… – Митя быстро черкал на бумаге, – ещё почти семь человек, а два работающих содержат, не считая себя, тринадцать человек. А на одного члена семьи у него приходится сто пятьдесят рублей, это в два с половиной раза больше, чем у безработного… Небольшая разница.
– Она ещё меньше, потому что безработный получает не реальные деньги, а право на приобретение определённого количества еды, предметов, живёт в бесплатной квартире и не платит никаких налогов. А если покупаешь что-то за деньги, то сорок процентов цены – косвенные налоги, которые идут на ремонт дорог, содержание полиции, больниц, школ.
– То есть… – Митя немного растерялся. – Получается триста шестьдесят рублей, по девяносто на человека, это всего в полтора раза больше, чем у безработного.
– Да. При этом к ежемесячному пособию для безработных нужно прибавить оплату ежегодной поездки на курорт, а работающие отдыхают за свой счёт или, если это есть в договоре, им оплачивается одна поездка в два-три года. – Катя написала на бумаге ещё несколько цифр. – Наши соседи специально отказались от работы, потому что «налоги слишком большие, а копить на отдых унизительно». Они считали, что работающий человек – дурак, потому что платит налоги, которые непонятно куда идут, ведь всё в стране плохо: в больницах очереди и врачей мало, дороги не такие хорошие, транспорт ходит не так часто, как хочется. И при этом, жалуясь у себя дома, они никогда ничего не требовали по-настоящему, одобряя всё, что им говорили чиновники, потому что зависели от этих чиновников полностью. А я, работая, могу требовать, потому что из моих налогов идёт зарплата чиновникам. Да только они об этом забывают и пытаются считать себя эдакими хозяевами жизни.
Лёшка с Леной, услышав эти слова, быстро переглянулись, а Стэн, впервые вступив в разговор, заметил:
– Вы, Катя, забыли объяснить выгоду хозяевам предприятий.
– Расскажите вы, вы ведь об этом в своё время много писали. – Катя откинулась на спинку кресла.
– Хорошо. Про рабочего и безработного вы поняли, так? Работающий человек содержит очень многих, одновременно принося пользу людям и платя налоги, и при этом он, если не дурак, понимает, что никто не может ему приказывать. А вот безработный полностью зависит от власти и поэтому не может ни на что влиять. А часто и не хочет, иначе «кормушки» лишится, а работать уже разучился, если вообще когда-то умел. Это удобно не только правительствам, но и производителям, так как безработный не может купить натуральную вещь, ту же хлопковую футболку, только тридовую. Причём эту футболку уже оплатило государство. И она в реальности в два-три раза дешевле, чем то, сколько получил за неё производитель.
– Значит, это тоже как налог? – Митя набросал на бумаге ещё несколько цифр.
– Не налог, а прибыль производителя. Но она бывает разная. Вещи из хлопка, например, сами по себе не могут стоить очень дёшево, потому что хлопок нужно вырастить, обработать, сделать ткань и сшить ту самую футболку – это во многом труд людей, а не роботов. Так что на такие вещи наценка не больше пятидесяти процентов. Ну и на еду нельзя очень уж завышать цены, хотя вот подделывать её, пользуясь всякими лазейками в законах, можно. С тридовыми вещами дело другое. Они чаще всего делаются из вторсырья, затраты на его переработку небольшие, так как обычно достаточно обезжирить вещь и растворить синтетическое волокно или пластик и из полученного раствора напечатать новую вещь. К тому же за переработку мусора производителям хорошо доплачивают. В моё детство, когда ввели такие законы, это было необходимо. На планете тогда скопилось столько мусора, что без таких доплат переработчики просто не справились бы. Теперь свалок, к счастью, почти не осталось, а все ненужные вещи можно сдать на переработку в любой тридовый магазин и получить право на покупку чего-то необходимого.
– Погодите! – Лёшка тоже взял лист бумаги. – Я помню торговый комплекс, там было так: девушка сдаёт кофточку и покупает новую за полцены, а через месяц сдаёт уже её. Значит, это всё учитывается, и на такое идёт доплата за переработку мусора? Так делали многие постоянные посетители, и сдавали не только одежду.
– Так. Чем чаще люди сдают вещи в утиль, тем больше доплата хозяину тридового магазина. Это выгодно и безработным, так как они могут покупать не минимальный набор вещей, а больше, иногда в несколько раз – срабатывает накопительный эффект. – Стэн написал ещё несколько цифр. – На самом деле девушка из вашего примера получила кофточку не за полцены, а в полтора-два раза дороже, чем та стоила. И у хозяина тридового магазина доход получался в триста процентов, а чистая прибыль с учётом реальной стоимости вещи и налогов – он ведь тоже платит те самые сорок процентов…
– Сто двадцать процентов с каждой вещи! – Митя поставил несколько восклицательных знаков. – И тогда он вроде бы как платит безработным пособие своими налогами, а в реальности нет! На самом деле всё оплачивают те, кто делает настоящую одежду и мебель, еду, что-то изобретает, помогает людям, в общем. А такие вот хозяева заводов и тридовых магазинов ничего не делают, только болтают и получают деньги!
– Ты не совсем прав. Хозяева заводов тратят часть прибыли на исследования, разработку новых материалов, моделей, как и хозяева сетей тридовых товаров, – несколько охладила его возмущение Катя. – Но во многом да: безработный потребитель, живущий на пособие и постоянно приобретающий что-то новое и дешёвое, выгоден многим.
– Теперь я понял… – Лёшка задумчиво потёр лоб. – Именно поэтому Кэт больше всего волновалась за дешёвые тридовые магазины, а не за элитные, и всегда говорила не «покупатели», а «потребители». Человек покупает вещи на реальные, заработанные деньги, и отлично знает, чего хочет. А потребитель – он потребляет, часто совсем не задумываясь. Как корова, которая потребляет силос, а потом идёт на бойню. Это я тогда, перед побегом, так представил: мы все такое вот стадо, которые потом съедят такие, как Кэт.
– Скорее уж как куры на птицефабрике, – хмыкнул Виктор. – Там комбикорм из своих же отходов делают, и куры едят переработанных товарок, а потом сами идут в комбикорм.
– Есть и ещё одно. – Катя задумчиво крутила по столу ручку. – Недавно выяснилось, уже когда стали вводить ограничения на роботов и триды. Большинство фильмов, что показывают в развлекательных центрах, не настоящие, а сделаны с помощью компьютерной графики. Там почти нет актёров, одна виртуальная картинка. Снимать их просто, хватает всего нескольких художников да программистов, сценарии скомпилированы компьютерной программой, как и музыка. В результате вместо искусства получается суррогат, действующий как наркотик и отличающийся от голоаттракционов и компьютерных игр только лучшей отрисовкой. То же самое с популярной музыкой. Настоящие актёры, сценаристы, композиторы сидят без работы, потому что это выгодно производителям. А копии отрисованных в таких фильмах вещей потом пользуются бешеной популярностью в тридовых магазинах.
– Писатели тоже остаются без работы. – Стэн поморщился. – Я сталкиваюсь с этим всё чаще. В сети наткнёшься на хорошую вещь, найдёшь автора, спросишь, почему не публикуется нормально, и оказывается, издательствам это не выгодно: «мы печатаем то, что продаётся»; правда, при этом пытаются доказать, что виноваты авторы, приму что «хороших рукописей нет». Так что они считают, что проще заказать книгу на модную тему в компьютерной фирме, специализирующейся на компиляции текстов из уже готовых шаблонов сюжетов, «сеттингов», «персов», «локаций» и предназначенных только для бездумного развлечения. Такие, с позволения сказать, «шедевры» собирают огромное количество лайков, которые, разумеется, сразу оседают на счетах издательств уже реальными деньгами, а живой писатель, бывает, и одного лайка не получит. И в этом всём тонут хорошие книги, фильмы и музыка, а у людей портится вкус, они ждут уже не оригинального произведения, над которым можно и посмеяться, и поплакать, и всерьёз задуматься, а отключения мозгов, пустой развлекаловки. Так мало того! Разучившийся думать и не требующий к себе даже минимума уважения потребитель часто открыто презирает работающего человека. Это становится нормой всюду.
– Катя, ведь именно из-за этого, почти равного дохода у работающего и безработного и падает рождаемость? – вдруг спросил Мишка. – Если у работающего человека двое детей, он ещё немного богаче неработающего, а если трое – то уже беднее, обязанностей больше, времени на себя меньше. Безработный не хочет детей, потому что не видит смысла в их существовании, к тому же часто сам живёт одними развлечениями, а работающий не может обеспечить детей, так?
– Да. – Катя сложила листы бумаги и протянула Мите. – И ещё одинокий человек, без разницы, безработный или нет, выгоднее, потому что больше тратит на себя, чем тот, кто живёт в семье. Я потом кое-какие статьи и книги дам, тебе, думаю, будет интересно. Поздно уже, пошли ужинать, а?

«Зачем?»

На следующее утро начинались первые заседания, поэтому Мишель попросил всех быть в официальной одежде. Лена и мальчишки решили идти пешком, а не ехать в креслах, чтобы все видели, что они не калеки.
Конференц-зал оказался просторным помещением с большим, рассчитанным на шестьдесят мест, столом и со встроенными экранами для каждого человека. Кожаные кресла выглядели вообще роскошно, но для мальчишек были слишком велики и одновременно низки, поэтому им принесли не такую дорогую, но намного более удобную офисную мебель.
– Здравствуйте. – Мишель оглядел присутствующих. – Вы приглашены сюда для решения известной вам проблемы глобального уровня. Прошу оценить свои способности к совместной работе и непредвзятому решению сложных социальных задач и, если вы согласны, дать письменное подтверждение о сотрудничестве и неразглашении полученных вами сведений. Мадам и месье Агеевы, вы, как представители несовершеннолетних экспертов, находитесь здесь в качестве исключения и не имеете права даже совещательного голоса. Вы согласны на это требование?
– Да! – Виктор и тётя Аня переглянулись, беззвучно и мгновенно обсудив всё.
– Поставьте подписи. Теперь прошу вас сюда, здесь вам будет удобно наблюдать за подопечными. Вы обязаны сохранять полное молчание.
Мишель указал им на стоящие около стены, за спинами мальчишек, кресла, и тётя Аня привычно взялась за вязание, правда, уже не ажурной салфетки, а чего-то очень объёмного: проносить в зал острые предметы запрещалось, а вот толстый, как карандаш, пластиковый крючок ей взять разрешили.
Мишель вернулся к основному столу.
– Все прочитали текст согласия и приняли решение? Прошу поставить подписи. И вас, Шери, Анри, Дмитрий. Вам помочь с документами? Разобрались сами? Хорошо. Представляю вам советника по науке Союза Государств Мира У Вана, назначенного руководителем нашей аналитической группы. На этом мои обязанности распорядителя заканчиваются, я становлюсь рядовым экспертом и отвечаю за порядок. Прошу вас, господин У.
Во главе стола поднялся невысокий пожилой китаец, сдержанно поклонился и заговорил на хорошем русском языке, но с иногда проскакивающим китайским «л» вместо «р».
– Добрый день. Наша аналитическая группа создана для решения давно назревшей, но, как это обычно и бывает, проявившейся неожиданно для всех проблемы глобального уровня. Вас выбирали по нескольким критериям: профессионализм, гуманизм, независимость в суждениях, нестандартность мышления и, что в данном случае очень важно, хорошее знание русского языка одновременно как официального языка СГМ и языка, на котором говорят ключевые свидетели и эксперты. Прошу познакомиться.
Он представил Лёшку и его спутников, но когда дошёл до мальчишек, раздался возмущённый голос:
– Големы, к тому же дети!..
– Прошу не перебивать! – повысил голос господин У. – Я представляю присутствующих.
Следующие несколько минут он называл имена и звания представителей более чем двух десятков стран, среди которых были как учёные разных направлений, так и политики и религиозные деятели.
Слушая У Вана, Лёшка вдруг на мгновенье увидел себя и друзей со стороны. Не крохотную горстку, противостоящую могущественному монстру центра, как древний рыцарь – современному танку, а словно бы стоящих на бескрайнем поле среди множества других людей: серьёзных, сосредоточенных, готовых к тяжёлому, непредсказуемому сражению. Так иногда в фильмах камера наезжает то на одного, то на другого, а потом отдаляется, показывая равнину, заполненную бессчётным числом бойцов, и становится понятно, что как бы ни сражался персонаж фильма – настоящий герой не он, а все те, кто сейчас ждёт сигнала к атаке. И исход этой битвы зависит не от одного подвига, а от действий их всех. И в то же время – от выбора каждого из воинов. И Лёшка наконец понял значение двух врезавшихся ему в память фраз. Первую он часто слышал в конторе: остановить исконников могла только команда, в которой работали все. Вторую фразу сказал, прощаясь, Курьяныч: их работа тяжелее и важнее всех боёв, в каких участвовал тренер. Тогда, при штурме филиала, всё было просто и зависело исключительно от силы и реакции тела. А здесь – здесь исход будет зависеть от всех тех, кто собрался за одним столом – от крепких мужчин и ослабевших стариков, от бледных, едва научившихся ходить мальчишек и хрупких женщин. Не от физической, а от внутренней силы, знания, упорства. И от решимости идти до конца в этой неявной, но страшной войне.
– Знакомство окончено. Вы что-то хотели сказать, господин Штейнер?
– Да! Как могут участвовать в обсуждении дети, тем более – умственно неполноценные големы?!
– Господин Фергюсон, поясните присутствующим, – попросил китаец, бросив быстрый взгляд на еле сдерживающую негодование тётю Аню.
– Добрый день. Я – Олаф Фергюсон, руководитель группы психиатров, проводивших освидетельствование присутствующих здесь людей, называемых големами. Официально заявляю, что все четверо, несмотря на происхождение и возраст, в полной мере осознают возложенную на них ответственность и в данном случае могут считаться дееспособными взрослыми!
– Но ведь всем известно, что големы…
– Мы намеренно сохраняли у общественности подобное представление, – очень ровным голосом пояснил уже Мишель. – Это позволило защитить ключевых свидетелей. И это утверждение верно для большинства уже созданных големов, освобождённых во время прошлогодней операции. Но далеко не для всех. Тем более оно неприемлемо для присутствующих здесь людей.
– Это какой-то фарс!
Возмущавшийся мужчина собирался уже встать и уйти, и тут раздался негромкий голос Анри:
– Вы Генри Штейнер, доктор наук, специалист по кибернетической нейролингвистике[2 - Кибернети?ческая нейролингви?стика – здесь имеется в виду не традиционная нейролингвистика, изучающая человеческий мозг, а наука, связанная одновременно с разработкой нейронных сетей и языков программирования.]?
– Д-да… – Мужчина удивлённо уставился на мальчика. – Но откуда ты?..
– Семь лет назад вы участвовали в эксперименте по изучению работы мозга, который проводила Мичиганская лаборатория кибернетической нейролингвистики, верно?
– Верно… – Учёный вообще ничего не понимал. – Откуда ты знаешь? Это был проходной эксперимент и…
– Вас убедили, что он проходной, – очень ровным голосом сказал Анри. – Мои создатели обсуждали при мне организацию таких экспериментов и то, как официально оформить якобы покупку результатов исследований, которые проводились номинально независимой, но на самом деле подчинённой центру лабораторией. Мне был год, я этот разговор хорошо запомнил. Мои братья его не застали; их создали позже, как раз и попытавшись записать в их память полученные от вас навыки. Правда, это не удалось.
– Вы сотрудничали с центром?! – Мишель начал вставать, уже готовый вызвать дежурившую в коридоре охрану.
– Он ничего не знал. Такие эксперименты проводились, насколько я запомнил и понял, с помощью трёхступенчатой схемы. Конечная лаборатория номинально не была связана с центром, – обернувшись к Мишелю, объяснил Анри, потом спокойным взрослым взглядом посмотрел на Штейнера:
– Вы хотите ещё что-то сказать о наших умственных или психических недостатках?
Учёный, потрясённый и услышанным, и тем, что всё это сказал ребёнок, замотал головой и сел на своё место. А вот другой эксперт, о котором все и успели запомнить только, что он социолог из какого-то религиоведческого института, наоборот, вскочил:
– Вы что, не видите?! Это порождения дьявола! Центр создал антихриста! И вы сидите с ними за одним столом?! Я отказываюсь участвовать во всём этом и сделаю всё, чтобы предупредить…
Он выкрикивал это, с перекошенным лицом кинувшись к двери, но его моментально скрутил Мишель:
– Я здесь не для красоты сижу! Иван, не беспокойтесь. Уведите! До особого приказа держать в полной изоляции!
Голос у Дюбуа был теперь не вежливо-доброжелательным, каким он казался всем ещё полчаса назад, а невероятно жёстким, и сразу стало понятно, что этот чернявый то ли француз, то ли швейцарец – такой же опытный руководитель и боец, как и Родионыч. Последний тоже бросился на помощь и замешкался всего на долю секунды – сидел с другой стороны стола. Дюбуа передал мужчину охране и, обернувшись к остальным, резко сказал:
– Запомните все: мы здесь не замшелым суевериям служим, а человечеству! Кто не согласен – встаньте сейчас! Вам гарантированы безопасность и полное содержание до конца работы группы. Ну?!
Представители конфессий переглянулись, мгновенно придя к согласию, помотали головами, и приехавший из Австралии пожилой пастор Гилбер очень осторожно заметил:
– Человек создан по воле Божьей, но кто сказал, что Его руками? Эти дети такие же Его создания, как и мы, поскольку имеют разум и душу.
Мишка хмыкнул, еле слышно шепнув сидящему рядом Лёшке: «Софистика». Лёшка, отлично знавший об атеизме и названного брата, и его родителей, да и сам склонявшийся к тому же, только улыбнулся уголком губ: действительно софистика!
– Вы закончили? – У Ван спокойно оглядел всех. – У нас очень мало времени. Наше решение по големам и по всем выявленным в результате предстоящего обсуждения проблемам станет ориентиром для принятия странами-членами СГМ законов, регулирующих эту сферу деятельности. Подчёркиваю, что, несмотря на очень серьёзное сопротивление заинтересованных лиц, у нас есть право на подобные действия, как и реальная власть. Прошу осознать: мир находится фактически в состоянии войны за будущее. Проблема центра – один из фронтов этой войны. И мы – её стратеги!
– Но нам нужно хотя бы ознакомиться с проблемой, – недоумённо перебил китайца представитель ЮАР. – Невозможно обсуждать вопросы, в которых не разбираешься.
– Вот список, – высветил таблицу У Ван. – Вы уже давно работаете с этими вопросами и именно поэтому присутствуете здесь.
– Это какая-то смесь программы трансгуманистов[3 - Трансгумани?зм (от лат. «trans» – через, и «homo» – человек: «через человека») – сначала философское, а теперь и всё более набирающее силу общественное движение. С формальной точки зрения идеи трансгуманизма, как и родственного ему постгуманизма (от лат. «post» – после) благородны: использование науки и технологий для улучшения физических и умственных возможностей человека. Однако сами названия свидетельствуют, что транс- и постгуманисты отрицают ценность человека как уникального биологического вида, тем более человечества как общества социальных существ, ратуя за расчеловечивание (лат. «dehumanizatio»), как моральное (это происходит уже сейчас), так и физическое. Трансгуманисты воспринимают прогресс прямолинейно, выводя из идеи эволюции мысль: на смену биологическому человеку должен как можно быстрее прийти иной вид разумных, свободных от свойственных людям физических и умственных «недостатков», а то и необходимость переноса человеческого сознания в компьютер. При этом они игнорируют социальные и психологические стороны человеческого существования, зачастую отрицают выработавшуюся тысячелетиями мораль, превознося чувственные и эгоистичные потребности отдельного человека. Практическую пользу работ трансгуманистов в области протезирования, выращивания органов, лечения генетических заболеваний и гериатрии нельзя отрицать. Проблема в том, что у них нет цельного взгляда: к чему мы должны прийти, каким будет всё общество, а не отдельный «сверхчеловек»? Главное для них – изменение ради изменения, эволюция ради эволюции.] с дешёвой фантастикой! – вырвалось у кого-то.
– Вы правы. И фантастика здесь вполне обоснована! Потому что именно фантасты многие столетия изучают вопросы развития будущего, зачастую оказываясь более профессиональными футурологами, чем официальные учёные! Поэтому прошу не говорить о присутствующих здесь коллегах в уничижительном тоне! Вопросы всем понятны? Начинаем работу. Предлагаю для удобства максимально упростить регламент.
– Насколько можно судить, вопросы разбиты на медицинские, технические и социальные? – уточнил чернявый немец, единственный из всех, статус и профессия которого не были названы, лишь фамилия – Йегер.
– Это сделано для отсечения эмоций на первой стадии обсуждений, – пояснил У Ван. – Прошу на время забыть о понятиях «мораль», «этика», «нравственность», и тем более о религиозных нормах. Они не могут служить опорой для всего общества. Единственными аргументами для всех являются исключительно те, которые согласуются с их личными интересами, желаниями и ресурсами.
– Но… – привстал представитель Ватикана, уже очень пожилой, светловолосый и мешковатый священник с некрасивым простоватым лицом.
– Эти вопросы мы будем рассматривать особо – они определяют понятие «человек». Но до этических норм нужно ещё добраться, а практические проблемы кричат о себе с любого новостного канала! Вы сами, падре Марко, выступая с лекциями, опирались не на библейские заповеди, – вежливо и твёрдо ответил У Ван. – Мы тратим время, давайте работать! Первый блок вопросов: насколько оправдано с медицинской, технической, экономической и демографической сторон создание големов? Прошу перечислить плюсы!
Следующие полчаса в зале стоял шум, все пытались найти что-то особенное, о чём никто ещё не вспомнил, и только Лёшка с компанией молчали. Наконец, когда доводы пошли уже по третьему кругу, У Ван подал сигнал прекращения дискуссии. Правда, самые говорливые замолчали лишь через несколько минут, но всё же в зале наступила тишина.
– Благодарю за ваши мнения. Они полностью согласуются с результатами общественных опросов. Перечислю упомянутые плюсы: короткое время взросления, идеальное физическое здоровье…
– Теоретически каждого голема можно сделать едва ли не олимпийским чемпионом, – вставил кто-то. У Ван, словно не заметив реплики, продолжил:
– Ускоренное овладение профессиями; возможность создавать големов-гениев, намного более работоспособных, чем обычные люди; освобождение женщин от проблем, связанных с вынашиванием и рождением ребёнка; защита от перенаселённости или вырождения человечества.
– Прямо манифест трансгуманистов! – непонятно скривившись, хмыкнул Стэн.
– Трансгуманисты совсем не дураки, и вы сами это знаете! – отрезал представитель США.
– Знаю! И знаю, что они совершенно не задумываются над реальными последствиями своих экспериментов! – зло ответил писатель.
– Закончили? Господин Капустин, я понимаю ваше… ваше отношение к некоторым вопросам, но давайте вернёмся к обсуждению ситуации с големами. Первый пункт: создание голема, материальные и научные затраты. Прошу высказаться вас, Михаил Викторович.
Мишка обвёл всех хмурым взглядом.
– Пока вы тут спорили, мы набросали кое-что. Первое: вы не считали, сколько сотрудников нужно для создания и воспитания одного голема?
– В центре, насколько известно, для этого требовалось около двадцати человек на всю… всю «поточную линию», – немного запнулся представитель Франции. – Но я лично знаю только отчёты.
– Ага! – перебив собиравшегося ответить Мишку, издевательски хмыкнул Шери, и тут же посерьёзнел. – Вы знаете, как они работали? И кого делали? Они же не людей делали, а кукол безмозглых, которые только и умели стоять болванчиками у двери да медсестру…
Услышав конец фразы Лена, совершенно не ожидавшая от мальчишки такой лексики, тихо ахнула.
– Прости, но мы – не младенцы, и видели и слышали всё. Кого они делали, знаешь, и сама от тех охранников шарахалась. А Лёшку одного делали десять человек! И то, если бы не вы с Львом Борисовичем, его бы некому было по-настоящему учить!
– Детей тоже учат десятки людей, – заметил какой-то азиат.
– Но они не работают сутками, – снова вступил в разговор Мишка, незаметно надавив на плечо Шери, чтобы тот успокоился. – Вопрос и в медиках, и в нейропсихологах, и в специалистах по развитию физических навыков. Я уж не говорю о том, что у каждого голема должен быть хотя бы один родитель, пусть и приёмный, иначе это будет стадо человекообразных, не привязанных ни к кому, не знающих основных человеческих чувств – им не у кого будет учиться. Это биоматериал! Вы хотите такое?
– Но это решаемо…
– Да вы вспомните, сколько миллионов людей в год сейчас рождается! Заменить их на големов? Где вы найдёте десятки, если не сотни миллионов специалистов? Где строить ваши «фабрики»? Детдома для обучения големов? Это не фантастика, где клон делается за полчаса и сразу идёт работать! Человек – не машина, его в конвейерное производство не пустить!
– Есть и другие причины, – тихо и спокойно, но так, что все сразу обратили на него внимание, заговорил Лёшка. – Вы все знаете, что такое детство, вы взрослели медленно, успевая осознавать происходящее, и то ваш мозг был перегружен. А теперь представьте, что все знания, которые вы получили за пятнадцать лет, должны освоить за год, – от того, чтобы научиться видеть, до цельной картины мира, десятка научных дисциплин, пусть даже в рамках школьной программы, социальных отношений, бесконечного спектра эмоций. Вы согласны на такое? Я не об этике, я о простой способности человека приспосабливаться к новым условиям. По статистике почти десять процентов големов с неповреждённым мозгом сходили с ума или во время предродового обучения, или в первые три месяца после рождения. Психика не выдерживала нагрузки. Я всё это помню, мне до сих пор снятся кошмары. Это физическая боль от невозможности воспринимать такое количество информации.
– Можно мне? – негромко попросил Анри. – Про запись информации. Я видел, как это делается, я ведь старший, а всё делали при нас. Люди контролировали работу мозга, включив в динамиках бесконечные лекции, а мозг в это время током били, вырабатывая навык. Так учат големов! Или вы думаете, что это как бумага – записал и прочитал? Несколько месяцев такого вот записывания в мозг базовых знаний. А они не срабатывали! Понимаете – не сра-ба-ты-ва-ли! Мозг принимает не всё, он – не машина. В каждого из нас записывали несколько профессий, а срабатывали в лучшем случае одна-две. И у каждого – свои. Я разбираюсь в физике, а Гера… Гера был биологом. А ведь мы – генетические копии и прошли одинаковую обработку. Двоих из нас тогда вообще отбраковали, потому что они не смогли освоить требуемые профессии. Может, они были бы писателями или художниками. Ещё двое сошли с ума от перенапряжения. Четыре из пятнадцати попали в отбраковку! Вот цена такого обучения!
Детский голос Анри звенел такой взрослой, неизбывной болью, что все присутствующие несколько минут молчали, не в силах ответить темноволосому мальчику в слишком большом для него офисном кресле.
– Ладно, это мы поняли, – сипловато прокашлявшись, заговорил представитель ЮАР. – Но ведь можно и не давить с профессиями? Можно создавать например пятнадцатилетних.
– Скажите, у вас есть дети? – очень тихо и напряжённо спросил Лёшка. – И если да, то сколько им лет?
– Да, есть, – пожал плечами негр. – Сыну как раз три года исполнилось.
– А как вы отнесётесь к тому, – голос Лёшки стал таким, что все подсознательно ожидали взрыва: тихий, но с невероятной болью и гневом, – как вы отнесётесь к тому, что ваш сын вот сейчас, в этот момент, захочет женщину? Физически захочет, почти до обморока?
– Что?! – Эксперт посерел, даже его курчавые волосы, казалось, встали дыбом. – Что вы имеете в виду?
– То, что я это знаю по себе! Я был младенцем в теле взрослого здорового мужчины! И я оказался, по сути, в борделе тогда, когда мои психические сверстники мультики смотрели! Потому что моё тело требовало одного, а мозг – другого. Вы хотите таких людей?!
– Ну-у, вообще-то эта сторона жизни при искусственном воспроизводстве людей теряет актуальность, – пожав плечами, протянул представитель Индонезии. – У человека много возможностей и потребностей в развитии, и если исключить примитивную, в сущности, тягу к размножению, у него высвободится очень много времени на более достойные цивилизованного существа занятия.
– А вы уже отказались? – со странным для всех, кроме друзей, любопытством спросил Шери. – Это ведь делается очень просто, да? Вы уже отрезали себе всё?
На секунду в зале повисла тишина – люди осмысливали «невинный» вопрос ребёнка. А потом раздалось в полном смысле слова ржание – не смех, не хохот, а именно ржание. Мишка, скорчившись, чуть ни бился головой о стол, успев, правда, подложить ладонь. Но ещё более дико было смотреть на падре Марко – откинувшегося в кресле так, что оно едва не опрокидывалось, покрасневшего, задыхающегося, с катившимися по дряблым щекам крупными слезами. Всё же священник быстро взял себя в руки и, вытирая лицо большим платком, выдохнул:
– Устами младенца глаголет истина! Я принял обет, не зная женщины, семнадцатилетним, и сделал бы это снова. Но я знаю, от чего отказался! Это моя жертва Господу, а не отказ от естества или бегство от проблем. Так что помолчите… или на самом деле идите к хирургу.
– А я вам гвоздик подарю, золотой, – глядя в потолок, непонятным тоном протянул немного успокоившийся Мишка.
– Хватит! Объявляется перерыв на два часа! – У Ван встал. – Нашим молодым экспертам и мадам Елене нельзя пропускать лечебные процедуры. Остальным советую внимательно перечитать материалы по големам. После обеда продолжим работу. Официальную одежду при желании можете сменить на повседневную.
В коридоре расстроенный Мишка подошёл к мальчишкам:
– Простите. Понимаю, отвратительно вышло, но я смеялся не над вами!
– Ничего. – Шери дружески, и в то же время стараясь не упасть, взял его за руку. – Мы поняли. А причём тут гвоздик?
Мишка смущённо оглянулся на слегка сердитую мать, потом на порозовевшую Лену и посмеивающуюся Катю, и, кхекнув, объяснил:
– Раньше тоже ценили бесполых рабов, ну и отреза?ли им всё. А чтоб не зарастало и можно было по нужде ходить, гвоздик вставляли…
– Ну ты и!.. – расхохотался Родионыч, который молчал всё время утреннего заседания, а теперь сбрасывал накопившееся напряжение. – Послал его, так уж послал! И ведь идеально прилично!
– А вот насчёт неприличного, – повернулась к мальчишкам тётя Аня. – Откуда такие слова? Не стыдно?
– Нет! – Шери очень взросло взглянул на неё, потом обернулся:
– Лена, ты же всё это видела и слышала. Иначе назвать то, что там было, нельзя, да и та медсестра так всё это и называла. От неё мы и услышали и это слово, и… как она тебя оскорбляла.
Лена слегка побледнела, стараясь идти по коридору ровно и не держась за стены. Лёшку пронзило болью: он-то всё время думал, что это он насмотрелся у Кэт всякого. А что было с Леной? Унизить словом можно точно так же, как и делом, да и та гулящая девица наверняка не стеснялась ни Лены, ни детей.
Пока он обдумывал услышанное, все подошли к своим комнатам, и Лена обернулась к мальчишкам:
– Через пять минут чтобы были готовы! У нас всего час на занятия.
– Три минуты хватит! – стараясь не опираться на стену и на ходу расстёгивая дурацкие тугие пуговицы старомодного пиджачка, бросил Анри. – Ты не опаздывай!

>*<
На обед все собрались в большой парадной столовой – красивой, удобной, но официально-холодной. Эта официальность, как и тяжёлое утреннее заседание, и понимание ответственности за предстоящие выводы, давили на людей, так что все были сдержанны и молчаливы. Но недолго.
Сидевший за одним столом с Лёшкиной компанией Стэн весь обед что-то писал в своём планшете и всё больше сердился, потом раздражённо бросил планшет на стол, едва не перевернув стоящую рядом с его тарелкой солонку.
– Скотина электронная!
– Опять? – участливо и в то же время немного насмешливо спросила сидевшая за соседним столом Катя.
– Как будто вы не знаете, что это постоянно!
Стэн, стараясь успокоиться, наконец вспомнил об уже подостывшем обеде.
– А что случилось? – с любопытством спросил Анри. Да и всем остальным стало интересно, что вывело из себя писателя.
– Эта скотина – иначе я её назвать не могу! – считает себя умнее всех! – Стэн взял планшет, огляделся, куда бы его убрать со стола, не нашёл и, свернув в трубку, брезгливо засунул в карман пиджака.
– Как это? – не понял Анри.
– Ну дай же поесть человеку, – придержала его любопытство тётя Аня.
– Спасибо, – кивнул ей Стэн и стал догонять остальных обедающих. Минут через пять он, не только догнав, но и опередив соседей, взял фарфоровую чашечку с ароматным чаем и со вздохом откинулся на спинку удобного стула.
– Успокоился. Но эту скотину я в утиль сдам!
– Останетесь совсем без планшета, – улыбнулась ему Катя.
– Зато с целыми нервами! Нет, не в утиль. Я его в следующий раз о стенку грохну! Мишель, есть тут подходящая каменная стенка?
– Есть, – рассмеялся Мишель. – И даже с острым углом. Чтобы уж наверняка.
– Да в чём дело? – непонимающе спросил уже Лёшка.
– Так вы полюбуйтесь, что он пишет!
Стэн протянул планшет Анри, и тот, всё больше запинаясь и недоумевая, прочитал вслух: «Социальную влияние Словения големов на рождество. Из станка делаю для финансовой элиты только как Габриеля солярия, и они, не заботясь о родителей любви, густая получать только водой, будут воспринимать остальных людей только как Темур».
Дочитав, Анри удивлённо посмотрел на Стэна:
– О чём это?
– Это то, что мы с вами вчера обсуждали? – одновременно с Анри спросила Катя.
– Да! Была бы техника тупой и записывала бы всё так, как хочу я, получилось бы о том, что големов станут создавать как наследников всякой элиты, и они, не зная нормальной семейной любви, будут воспринимать мир исключительно как ресурс, превратятся в угрозу обществу.
Стэн забрал планшет и вздохнул:
– Писал вот это, а получилось… Сам расшифровать не могу.
– А почему получилось такое? – всё больше любопытствовал Анри.
– Техника пошла слишком умная. Так что эта скотина пишет то, как считает нужным, а не то, что хочу я. Видели бы вы, что он выдаёт на обычные слова!
– Он сломался, да? – осторожно спросил уже Митя.
– Какое там! Он каждый день обновляет словарь. На Луне у меня другой планшет, рабочий, но сюда, на Землю, его брать нельзя, поэтому приходится пользоваться обычным. Там-то я его вычищаю от мусора, и он без обновлений пашет себе спокойно. А как на Землю приеду – так и начинается! Куча рекламы и постоянные обновления, которые заблокировать нельзя. И эта скотина ещё хвастается: «Получено обновление, теперь у вас все самые популярные слова, чаще всего использовавшиеся утром в сети». Хорошо, здесь связь заблокирована, но пока ехал с космопорта, он накачал столько дряни!
Стэн вздохнул, успокаиваясь.
– Вы не думайте, я по мелочам не раздражаюсь. Но с этой скотиной воюю уже второй год.
– А почему не поменяете? – удивился Лёшка.
– На что? Старые модели найти уже нельзя, а в новых обновления не отключаются – забота о потребителях. Такая блокировка только на детской технике осталась, но не покупать же мне детский планшет?! Он для работы непригоден. А такие, как в конторе, мне недоступны – я внештатный сотрудник.
Лёшка собирался сказать, что он никогда не сталкивался с настолько упрямой техникой, но промолчал. Верно: когда он в «Баялиге» жил, планшетами не пользовался, а на стационарном экране такая фишка даже казалась ему прикольной. Как и его пассиям – те постоянно хвастались, какие крутые наборы рожиц им прислали утром, как смешно гадать, что они означают, и как удобно, что на любое сообщение техника отвечает сама, даже думать не надо. В конторе же Лёшке сразу выдали фирменный планшет с конторской эмблемой – буквой «П» в разорванном круге, тем самым символом прасовцев.
– Простите, я бы так не сорвался, но эта скотина набирается такой гадости, что из памяти еле вычистишь. Ну что в сети самое популярное? Всякие сленговые словечки, мат и… – Он на секунду запнулся, потом решил, что при мальчишках такие подробности можно сказать, и продолжил: – И термины из интим-магазинов. Писал по дороге деловое письмо, так эта скотина выдала такое, что я в свои пятьдесят впервые увидел. Я вообще не понял, что к чему, полез значения слов искать, а это… названия секс-игрушек из разряда садо-мазо!
Первой, как ни странно, рассмеялась тётя Аня, правда, чуть покраснев при этом. Потом, представив, какие могли быть слова, расхохотался Лёшка, а уж потом смехом заразило всех – и за их столом, и за соседними.
– А гво?здика… золотого… там не было? – задыхаясь от хохота, спросил Родионыч, заставив Мишку сначала покраснеть, а потом побледнеть от воспоминания о недавней своей шуточке.
– Так представьте, что бы было, отправь я такое письмо? – смеялся и одновременно жаловался Стэн. – А если пишешь на бегу… Так каждый раз извиняться приходится. Да и не мне одному. Я тоже получаю очень ор-ригинальные письма.
– Вот вам и пример бунта искусственного интеллекта, – обернулся к нему смеющийся Мишель. – И того, что нельзя перекладывать работу на других, надо своей головой думать.
– Так я же и думаю своей головой! – возмутился Стэн.
– Я не о вас, – извиняясь, улыбнулся Мишель. – Я говорю в общем о проблеме.
– Простите, что вынужден прервать вас, – подошёл к компании У Ван. – Но пора работать.
– Вы правы!
Все начали вставать, и тут Мишель, перекрывая шум двигаемых стульев, объявил на всю столовую:
– Прошу вас, одну минутку. Мне пришла в голову одна мысль. У нас впереди очень тяжёлые дни. Предлагаю считать столовую свободным от серьёзных разговоров местом. Это позволит нам всем восстанавливать душевное равновесие. Если вы согласны?
Согласились все.

>*<
Когда эксперты собрались на послеобеденное заседание, представитель Индонезии, очень расстроенный и даже потрясённый, подошёл к мальчишкам, теперь уже ехавшим в своих креслах – устали после физкультуры.
– Прошу простить меня. Я не знал всех подробностей и… не осознавал, насколько мои слова бесчеловечны.
Шери молча кивнул, принимая извинения, и проехал к своему месту, где его уже ждал Родионыч, чтобы помочь пересесть в более высокое офисное кресло.
– Продолжаем обсуждение. – У Ван включил экран. – Вы, господин Накамура, хотели что-то сказать перед тем, как был объявлен перерыв, но не успели. Прошу вас.
– Благодарю. – Высокий сухощавый японец, встав, учтиво поклонился, сел и заговорил, вызвав невольные смешки своим японским произношением, словно зеркально передразнивавшим речь У Вана.
– Кроме перечисленных проблем, возможных при создании големов, следует упомянуть ещё одну, характерную для уважаемого господина Лефорта и, насколько мне известно, для других умственно полноценных големов, созданных биологическими взрослыми. Все они сталкиваются с ярко выраженными кризисами взросления, через которые проходит каждый человек. У нас между этими кризисами проходят годы, а сами они занимают продолжительное время. У големов они идут один за другим практически без перерыва, окружающие не успевают на них реагировать, поэтому психика голема формируется не совсем так, как у других людей. Прошу уважаемого господина Лефорта простить, если эти слова задели его.
– Вы правы. – Лёшка спокойно кивнул. – Я об этом сообщал психологам, да и записи отца о моём детстве очень подробны и доступны для учёных.
Японец слегка наклонил голову, благодаря Лёшку, и продолжил:
– Это первое, что я хотел отметить. Второй вопрос касается создания големов-детей. Я слышал в перерыве высказывания коллег и заранее прошу у всех прощения за то, что вынужден противоречить их мнению.
– Давайте короче! – не выдержал азиатской учтивости представитель США.
– Да, простите. Создание детей-големов тем более не имеет смысла. Сейчас медицина позволяет при бесплодии женщины вырастить эмбрион в искусственной матке. Такие процедуры намного дешевле технологий центра и давно не являются редкостью.
– И занимают намного больше времени! К тому же ребёнок рождается беспомощным нечто, а синтезировать можно уже одно-двухлетних. Психологических проблем немного, а возни с младенцем и того меньше, – перебил его уже англичанин. – При первоначальных больших затратах на создание голема в разы уменьшаются последующие траты на медицину: он идеально здоров и, если создавать подростков и взрослых, имеет не семьдесят, а сто лет активной взрослой жизни.
– Вы позволите? – вмешалась женщина-генетик из Аргентины и заговорила с раскатистым испанским акцентом:
– Мы с коллегами изучаем этот вопрос. Результаты ещё не опубликованы, но абсолютно достоверны. Продолжительность жизни голема не превысит восьмидесяти лет, без разницы, созданы ли они детьми или взрослыми. Даже младенцы-големы, выращенные из клеточного материала новорожденных, имеют это ограничение. Это особенность метода клонирования и печати, она не корректируется ничем. Мне очень жаль…
– Отсутствие детства, сломанная психика, короткая жизнь… Кого они создавали?! – вырвалось у француза.
– Рабочий инструмент с экономически обоснованной долей брака, хорошими техническими показателями и удобным гарантийным сроком, – впервые за всё время заговорил Родионыч. – И вы все это знаете! Говорящий, а то и молчащий – как им удобнее – инструмент!
– Переходим к следующему пункту, – нарушил повисшее молчание У Ван. – Эти вопросы мы уже частично затронули, но необходимо обсудить их более подробно. В обществе, как среди обывателей, так и среди некоторых учёных растёт убеждённость, что технологии центра позволят дать людям физическое бессмертие путём переноса сознания в компьютер или, что людям больше нравится, в новое тело. Возможно ли это, и принесёт ли подобная методика пользу человечеству?
– Опять трансгуманисты от природы сбежать стараются? – неприятно скривился Стэн.
– Нет, это убеждение характерно для многих, и некоторые представители элиты уже обращаются к специалистам, изучающим технологиями центра, с просьбой сделать им новые тела. В дело идут шантаж и угрозы, двух человек пытались похитить. Необходим однозначный, опирающийся исключительно на науку ответ.
– Создать копию личности нельзя! – жёстко отрезала крупная и уже немолодая женщина-психиатр из Никарагуа и тут же объяснила спокойным глубоким голосом с более мягким, чем у аргентинки, акцентом: – Это просто невозможно! Мы до сих пор не знаем, что такое личность!
– Но ведь вы, как психиатр, постоянно оперируете эти понятием! – поразился Штейнер. – Как можно работать с тем, что неизвестно? Любой человек знает, что такое личность и сознание!
– А я вот этого не знаю. – Психиатр откинулась в кресле, скрестив на груди руки. – Просветите меня.
– Сознание во многом сходно с обычным компьютером: есть память, есть мозг-«процессор», есть «устройства ввода-вывода», то есть органы чувств…
– Вы говорите о «железе», а где находится сознание? – переспросила психиатр. – Память? «Процессор»? А, может, мышцы или на самом деле сердце? Или, может быть, печень, как считали древние, или вообще желудок?
– Вы издеваетесь? Причём тут желудок?!
– Притом, что есть взаимосвязь между бактериями в кишечнике и работой мозга. Вопрос, чем мы думаем, не так прост. Поэтому повторю: что такое сознание? Как оно меняется с течением времени? Как связано с памятью? И как мозг связан с личностью? К примеру, в случае её раздвоения, как говорят обыватели?
– Прекратите дискуссию! – повысил голос У Ван. – Мы не на конкурсе научного остроумия! Дайте чёткое объяснение, почему нельзя скопировать личность – в компьютер или в другой мозг, без разницы.
– Потому что мы можем, и то не всегда, определить, что у существа есть сознание, но у нас нет достоверных критериев, той грани, до которой сознания ещё нет, а после – уже есть. И вообще нет определения сознания в приложении к иному существу. Есть довольно грубые механизмы, позволяющие выявить наличие этого сознания, и всё! Мы знаем огромное число примеров пластичности мозга. Анри уже говорил: даже запись общих сведений о навыках срабатывает далеко не всегда. Вы все слышали, как записывают базовые знания в мозг голема. По сути это не запись, а ускоренная выработка условного рефлекса: долгое повторение, доведённое до автоматизма действие. У големов это сведено к повторению сигналов между нейронами – выброшен промежуточный этап движения или проговаривания. Разумеется, некоторые характерные черты «донора» могут сохраниться и у «реципиента», но только если подкрепляются потом собственным опытом, а чаще всего – физиологией. Простите, Алексей, я вынуждена вспомнить ваши слова о физическом влечении. Оно было сильнее именно из-за влияния рефлекторной памяти «доноров». Подозреваю, опыты часто проводились в присутствии молодых лаборанток, и «доноры» неосознанно реагировали на них. А запись личности невозможна!
Психиатр оглядела коллег и несколько иным тоном продолжила:
– Есть и ещё одна причина, влияющая уже не на отдельного человека, а на всё общество. Падре Марко, вынуждена выбрать вас как пример. Сколько вам лет?
– Семьдесят восемь.
– Скажите, как вы объективно оцениваете свои психические способности? И насколько ярко по отношению к сорокалетнему возрасту воспринимаете мир?
– Даже если исключить вполне понятную физическую заторможенность, я стал более консервативен, намного менее любопытен, получаю меньше удовольствия от жизни. Не в физическом смысле – с возрастом, наоборот, начинаешь больше ценить маленькие радости. Но я уже очень многое пережил, события повторяются, да и новое теперь часто не радует, а несколько пугает – оно заставляет менять привычки, а этого не хочется.
– Благодарю вас. Вот вторая серьёзная причина, из-за которой физическое бессмертие, даже будь оно возможно, опасно для человечества. Это усталость от жизни и в то же время нежелание каких-либо изменений. Это не функциональные возрастные изменения мозга, а психологическая особенность, присущая каждому человеку. Обычно она проявляется в пожилом возрасте: у некоторых счастливчиков после ста лет, но чаще всего в период между шестьюдесятью и восемьюдесятью годами. У других, и таких очень много среди тех, кто не любит нагружать свой разум, живёт «как проще», такая психологическая усталость может возникнуть и в сорок, а то и в двадцать лет. Они не любят новое, но постоянно ищут более сильные варианты привычных эмоций.
– Проклятие Агасфера,[4 - Проклятие Агасфе?ра – христианская легенда, известная также как история о «вечном жиде»: Агасфер оттолкнул нёсшего крест на Голгофу Христа, не дав ему отдохнуть, за что наказан вечной жизнью и вынужден скитаться по миру без пристанища.] – негромко сказал падре Марко. – Если будет бессмертие тела, имею в виду.
– Да. Чем больше в обществе таких людей, тем медленнее оно развивается, потом перестаёт воспринимать новое и через некоторое время погибает. Раньше на смену приходили более молодые и активные народы, но при современной глобальности культуры это будет конец человечества. По крайней мере, интеллектуальный и социальный.
– Благодарю за такое подробное объяснение, – вежливо качнул головой У Ван. – Простите, коллеги, я вижу, многие хотят высказаться? Прошу вас, по очереди.
Высказаться хотели не все, но те, кто говорил, были очень эмоциональны и пытались доказать неправоту никарагуанки. Особенно возмущался американец, который, как все поняли, был умеренным сторонником трансгуманистов. Но все доводы опирались на эмоции, а психиатр в подтверждение своих слов вывела на экраны результаты исследований, так что дискуссия вскоре прекратилась.
– Позволите продолжить? – У Ван высветил новый пункт обсуждения. – Кроме личного бессмертия люди, в основном представители элиты, надеются на создание клонов-наследников, которые переймут от отцов основные навыки и традиции руководства финансовыми империями и политическими партиями. Эти люди считают, что, воспитав свою точную копию, смогут передать ей свои способности, улучшенные новыми знаниями, а перед смертью и всё своё материальное и политическое состояние.
– Невозможно, – громко ответил Лёшка. – Человек, может, и переймёт какие-то навыки, но мир-то будет воспринимать по-своему.
– Плюс ко всему для таких папочек будет ещё один неприятный сюрприз, – насмешливо заметил англичанин, уже просчитав все возможности такого копирования. – Если наследничек переймёт от родителя его деловую хватку, то папочке придётся очень хорошо подумать о своей безопасности. Ребёночек-то наверняка не захочет ждать, когда предок отойдёт в мир иной естественным путём, а потом делиться наследством с набежавшими родственничками.
Все рассмеялись, и установившаяся было напряжённость и недовольство друг другом исчезли.
– Благодарю за столь ценное замечание. – У Ван, всё ещё улыбаясь, поменял изображение на экране. – Следующая группа вопросов касается влияния создания големов на экономическое положение женщин, демографию и выживаемость человечества как вида.
Все, уже имея представление о проблемах создания големов, довольно быстро пришли к единому мнению, лучше всего обобщённому господином Ротманом, антропологом из Израиля, говорившем по-русски даже более чисто, чем Лёшка, которого в детстве по распоряжению хозяев центра и дикции учили.
– Люди забывают о важных вещах. Конечно, вынашивание и рождение ребёнка несколько ограничивают возможности женщины, но далеко не кардинально. Женщина отнюдь не лежит пластом – она так же общается и работает. А воспитание ребёнка – это тем более серьёзная работа, к сожалению, совершенно не ценимая современным обществом. Потому что женщина одна выполняет обязанности многих специалистов – от врача до педагога. Она одновременно экономит обществу огромные суммы, которые иначе тратились бы на десятки специалистов, и защищает общество от угрозы социального вырождения, передавая детям социальные и этические нормы, навыки общения. Экономически естественное рождение в сотни, если не тысячи раз выгоднее. К тому же оно не ограничивает выживаемость нашего вида, а, наоборот, увеличивает его на порядки по сравнению с технологичным способом. При искусственном создании людей человечество окажется зависимым от технологий. Биологическая жизнь миллиарды лет развивается сама! Мы полностью автономны, и всего несколько человек, случись что, возродят человечество естественным образом, как было уже не раз. А с подобными технологиями при серьёзной аварии мы попросту вымрем!
У Ван поблагодарил коллегу и взглянул на часы:
– Полагаю, на сегодня обсуждение можно считать законченным. Предлагаю завтра начать работу в час дня. Прошу вас обдумать следующую группу вопросов, это ускорит обмен мнениями.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/tatyana-buglak/tri-l-tom-2-ludi-67900512/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Формула Капи?цы – формула роста населения Земли, рассчитанная академиком С. П. Капицей. Позволяет определить примерное число людей на Земле в любой промежуток времени, начиная с возникновения человечества. В настоящее время не подтверждена и не опровергнута. Автор, как и Катя, несколько сомневается в применимости этой формулы в классическом виде при расчёте численности населения в отдалённом более чем на сотню лет будущем, уж слишком люди непредсказуемы. (Через год после написания черновика романа появились новые исследования демографов, подтверждающие высказанное в книге предположение, что к концу XXI века начнётся резкое падение численности населения Земли.)

2
Кибернети?ческая нейролингви?стика – здесь имеется в виду не традиционная нейролингвистика, изучающая человеческий мозг, а наука, связанная одновременно с разработкой нейронных сетей и языков программирования.

3
Трансгумани?зм (от лат. «trans» – через, и «homo» – человек: «через человека») – сначала философское, а теперь и всё более набирающее силу общественное движение. С формальной точки зрения идеи трансгуманизма, как и родственного ему постгуманизма (от лат. «post» – после) благородны: использование науки и технологий для улучшения физических и умственных возможностей человека. Однако сами названия свидетельствуют, что транс- и постгуманисты отрицают ценность человека как уникального биологического вида, тем более человечества как общества социальных существ, ратуя за расчеловечивание (лат. «dehumanizatio»), как моральное (это происходит уже сейчас), так и физическое. Трансгуманисты воспринимают прогресс прямолинейно, выводя из идеи эволюции мысль: на смену биологическому человеку должен как можно быстрее прийти иной вид разумных, свободных от свойственных людям физических и умственных «недостатков», а то и необходимость переноса человеческого сознания в компьютер. При этом они игнорируют социальные и психологические стороны человеческого существования, зачастую отрицают выработавшуюся тысячелетиями мораль, превознося чувственные и эгоистичные потребности отдельного человека. Практическую пользу работ трансгуманистов в области протезирования, выращивания органов, лечения генетических заболеваний и гериатрии нельзя отрицать. Проблема в том, что у них нет цельного взгляда: к чему мы должны прийти, каким будет всё общество, а не отдельный «сверхчеловек»? Главное для них – изменение ради изменения, эволюция ради эволюции.

4
Проклятие Агасфе?ра – христианская легенда, известная также как история о «вечном жиде»: Агасфер оттолкнул нёсшего крест на Голгофу Христа, не дав ему отдохнуть, за что наказан вечной жизнью и вынужден скитаться по миру без пристанища.