Главная страница | Современная русская литература | Нечто странное. Четыре лунных повести

Нечто странное. Четыре лунных повести
Ив Соколофф
Любовь и луна. Что может быть романтичней?Луна и смерть. Что может быть печальней и прекрасней? Но не грустите раньше времени!Может быть, луна просто ищет справедливости, ласково помогая нам, неразумным, найти себя, или обрести истинный покой? Каждому свое.Примечание: ранее повести «Где-то рядом. Всегда» и «Эрика» были опубликованы отдельными книгами.

Нечто странное
Четыре лунных повести

Ив Соколофф

© Ив Соколофф, 2023

ISBN 978-5-0056-4857-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Где-то рядом. Всегда

Начало?
– Что ж ты так поторопилась, а? Эх, Яна, Яна…
Валерий Александрович с трудом нагнулся поправляя цветы, скатившиеся с гладкой могильной плиты. Все уже разошлись: вечно спешащие дети по своим исключительно важным делам, немногочисленные родственники и вовсе еле дождались окончания панихиды, оскорбленные нежеланием вдовца устраивать пышные поминки «как положено», с обильной едой и выпивкой не чокаясь, а после – пьяной слезливой болтовней.
Июльское солнце припекало, но вдруг, невесть откуда задувший свежий ветерок, принес прохладу и, неожиданно, странное, какое-то ментоловое облегчение. Еще раз сердито покачав головой не одобряя поступка жены, которая позволила себе умереть так же, как и жила: тихо и безропотно, Валерий заложил руки за спину и пошел домой. Знакомые улицы казались странными и неприветливыми. Весь город, суетящийся и бурлящий вокруг, вызывал тоску и антипатию. Старик уже несколько дней привыкал жить в одиночку, но получалось пока не особенно хорошо, и бутылка коньяка теперь занимала постоянное место на столе в гостиной. И ведь не сказать, что они были в последние годы так уж близки с женой: отдельные спальни, разные интересы, давно не осталось даже искры тепла, одна лишь привычка. Да и была ли когда-нибудь эта искра? Наверное была… Но сейчас Валерий Александрович вдруг засомневался, с усилием он попытался вспомнить, с чего у них с Янкой все началось, и не смог – прошлое вставало перед глазами мутным треснутым калейдоскопом: цветные невнятные пятна, и только.
Уже поздно вечером, клюя носом над рюмкой под монотонное бормотание медиацентра, он вдруг решил отыскать старые семейные фотографии. Не компьютерный архив, а настоящие, бумажные снимки из той далекой эпохи, когда фотодело было больше похоже на магию, где при свете красного фонаря, в кювете с химикатами на белом листе сначала постепенно, а затем быстрее и быстрее проявлялось и становилось все более контрастным изображение. Иногда удачное яркое и живое, а временами откровенно провальное: портреты с закрытыми глазами, смазанные или засвеченные кадры.
Насколько Валерий Александрович помнил, у них была целая коробка старых снимков: еще в школе фотография стала для него одним из увлечений, которое сошло на нет лишь с началом цифровой эры – фотографировать без магии ему было неинтересно.
Вскоре из кладовки была извлечена объемистая коробка из-под зимних женских сапог со слегка помятой крышкой. Старик неторопливо, со вкусом, отхлебнул коньяка и начал разбирать архив. Сверху лежали несколько толстых альбомов – самое начало их с Янкой совместной жизни: свадьба, покупка щенка, первый отпуск, рождение детей… Валерий Александрович разложил фотоальбомы на диване, намереваясь рассмотреть их без спешки в хронологическом порядке. В коробке оставались еще совсем старые карточки: родители, деды-прадеды и целая стопка школьных фотографий. Машинально он взял эту чуть выцветшую пачку, перехваченную растянутой резинкой и начал бегло просматривать. Эти изображения казались ему совсем чужими, хотя вот он сам, Валерка Алексеев, или Вал, как сокращенно звали его товарищи, в компании друзей с гитарами. Вот какой-то праздник: нарядные девчонки, снова гитары… Одна девочка попадалась чуть чаще остальных и, наверное, неспроста, но это сейчас не вызывало никаких эмоций.
Дело в том, что никого из этих людей, да и почти ничего из той жизни он не помнил. Сорок лет назад тогда еще вполне молодой Валера возвращался из магазина, груженый провизией на всю семью. Была зима, вечерело… Так ему рассказывали, во всяком случае. А потом, как в старенькой кинокомедии: поскользнулся – упал, очнулся – гипс. Ну, хорошо, не гипс, просто забинтованная голова. И память, как лоскутное одеяло, где черных квадратов гораздо больше, чем цветных. Ох, сколько лет прошло, кое-что с тех пор вспомнилось, хоть и каким-то рваным пунктиром, но большая часть так и пропала навсегда.
Старик со вздохом положил было стопку фотографий обратно, как вдруг что-то привлекло его внимание на самом дне коробки: из-под потрепанного фамильного альбома выглядывал краешек толстой тетради в коричневом переплете. Валерий Александрович удивленно нахмурился: что бы это могло быть? Раньше он часто пересматривал архив, надеясь вернуть потерянное прошлое, но в коробке были только фотографии. Хм, любопытно! Он вынул тетрадку. Из ее середины прямо на колени выпали архаичные электронные часы. Валерий Александрович поднес к глазам тяжелый членистый браслет тусклого металла, всмотрелся в маленький слепой экранчик. Старая работа, таких днем с огнем теперь не сыскать, откуда они только тут взялись? Он перевернул часы и с удивлением обнаружил прикрепленную липкой лентой к задней крышке батарейку в прозрачном блистере, похожую на таблетку от головной боли. О, такие он помнил: надо было монеткой отвернуть круглую крышечку и поставить таблетку в круглую выемку на корпусе. Что ж, ноготь тоже сгодится. Часы пискнули и ожили. Чисто автоматически, не задумываясь, он выставил время и дату, подивившись этому своему не утерянному навыку, снял с руки и небрежно отложил в сторону смарт-коммуникатор, застегнул на запястье приятно прохладный тяжелый металлический браслет. Вещь! Теперь посмотрим, что это за странный конспект…
Рюмка снова наполнилась. Старик прибавил света и раскрыл потертую тетрадку. На первом листе печатными буквами было выведено:

Глава 1
Дитрих Фогель

Где-то рядом. Всегда

Схематичная повесть

Вал резко обернулся. Нет, все тихо, показалось. Уже полтора часа он пробирался через залитую тусклым лунным светом чащу. Тропа давно оставила его, под ногами хлюпало, с корявых голых ветвей то и дело срывались крупные капли, и вдобавок откуда-то справа потянулись тяжелые пряди волглого густого тумана. Сзади опять хрустнуло. От неожиданности Вал вздрогнул, быстро глянул через плечо и ему привиделось, что там, далеко позади, во влажной капающей темноте что-то движется. Вал сбился с шага, остановился и, прижавшись спиной к мокрому замшелому стволу, стал, напрягая глаза, вглядываться в черноту ночи.
Сердце бешено колотилось в груди, животный ужас вскипал темной волной, грозя затопить сознание. Только не паниковать! Без паники! Это лось или еще какой-нибудь зверь, нет ему никакого дела до него, Вала, нету и быть не может. Тишина. Ни движения, только где-то высоко по верхушкам сосен просвистел порыв холодного ветра. Померещилось? А бог его знает, главное идти, идти не останавливаясь. Ужас медленно отпустил, сразу стало холодно. Вал заставил себя повернуться спиной к жуткой неизвестности. Так: левой, теперь правой… Пошел, пошел!
Лес внезапно кончился. Впереди отлого спускался склон большого холма, заросший спутанной, мокрой после недавнего дождя травой, она казалась совсем седой в ярком свете почти полной, взобравшейся уже довольно высоко луны.
«Около полуночи», – подумалось Валу.
Его электронные часы, безотказно служившие ему уже пару лет, погасли едва он вошел в этот чертов лес, и время он определял на глаз.
Далеко внизу, у самого подножия холма темнела вроде бы деревенька: невысокие плетни, черные срубы – ни огонька. Вал надеялся, что туда-то ему и надо. Еще раз непроизвольно оглянулся через плечо и споро зашагал напрямки, путаясь ногами в высокой траве.
Полчаса спустя он уже шел по единственной улице тихой, будто вымершей, деревни. Так, последний дом слева, с резным флюгером на крыше.
Уже взявшись за шаткую калитку, Вал вдруг замешкался: все сомнения последних дней нахлынули на него с новой силой. Он повернулся, посмотрел вдоль улицы на деревню, на белесый склон холма, на темнеющую вдалеке наверху стену векового леса. Там, в густой тени высоченных сосен Валу опять почудилось какое-то движение, отзвук минувшего ужаса сжал ему сердце. Все, пути назад нет. Вал провел рукой по глазам и решительно толкнул калитку.
Он прошел уже половину небольшого дворика, как вдруг подумал о собаке, о сторожевой собаке: есть ли она здесь? Вал невольно напрягся, ожидая рычания, но все было тихо, и он успокоился. У самого дома стало видно, что окна не так темны как казалось с улицы: где-то в глубине горела свеча или, возможно, керосиновая лампа. Вал поднялся на крыльцо и осторожно постучал в дверь. Довольно долго было тихо, и он забарабанил более решительно. В могильной тишине ночи стук по сухому дереву массивной двери показался Валу слишком громким и каким-то неуместным. Но в ответ уже послышались легкие шаги, и тихий женский голос встревожено окликнул:
– Кто там?
Неужели? Да, это был именно тот голос, который Вал так жаждал услышать. Хотя даже сейчас ему почти не верилось в реальность всего происходящего.
В висках застучало, пересохло во рту, и каким-то чужим хриплым голосом он произнес:
– Маша? Это Вал… лерий Алексеев. Мы учились в одном классе.
– Валерка? Господи! Ты? Входи быстрей!
Послышался скрежет отодвигаемого засова, и дверь, скрипнув, отворилась. Вал чуть замешкался на пороге, зачем-то оглянулся и успел краем глаза заметить, как совсем близко, не дальше околицы, по залитой лунным светом улице метнулась куда-то наискосок в густую тень домов приземистая крупная и какая-то размытая фигура. Нахлынул давешний ужас и Вал, не разбирая дороги, не вошел, а скорее ввалился в освещенные сени, пробежал по инерции еще несколько шагов и только тогда смог остановиться и обернуться на звук запираемой двери.
Страх мгновенно отпустил. Было довольно светло от громоздкой керосиновой лампы, стоявшей на лавке у входа, и Вал, замерев, смотрел во все глаза на хрупкую женскую фигурку, замершую у двери.
Да, это была Маша, она была совершенно такая же, как и двенадцать лет назад, когда они виделись последний раз. Все та же фигура девочки-подростка, миниатюрная, изящная и стройная, с едва обозначавшейся грудью и необычайно красивыми гибкими руками. Золотистые волосы – недлинное каре, открытый взгляд огромных серо-голубых глаз, слишком умных и печальных. Прямой, изящно очерченный нос, светлые, чуть удивленные брови, и, слева над бровью, маленький белый шрамик. Ее нельзя было назвать красивой в шаблонном понимании этого слова, она была очень милой и хорошенькой, однако не надо было быть великим прозорливцем, чтобы разглядеть за трогательной внешностью железную волю и несгибаемый характер. Все это Вал помнил отчетливо и даже поза была ему знакома: Маша была небольшого роста и стояла, чуть откинувшись назад, с так знакомо скрещенными на груди руками, молча глядя на Вала чуть снизу вверх, внимательно и серьезно. Она была одета в простую светлую ночную рубашку, едва доходившую до стройных коленок, а поверх небрежно накинула большую серо-голубую шаль.
– Привет, – Вал наконец справился с обуревавшим его волнением. – Я все-таки тебя нашел.
– Глазам своим не верю, столько времени прошло. Ты здесь. Как?
– Как? – машинально повторил Вал, затем нервно улыбнулся: – Что как? Доехал? На электричке. Мне дали твой адрес. Мне нужно многое тебе сказать… я… – Вал смешался и замолчал.
– Адрес? – Маша недоверчиво нахмурилась. – То есть ты сам сюда доехал? Вот так просто?
– Сам, но не очень-то и просто. Мне кажется эта штука там, – он кивнул на дверь, – меня чуть не сожрала.
Маша задумалась, в ее глазах явственно читалось удивление.
– Ладно, проходи, раз уж ты смог сюда добраться – не гнать же тебя обратно на улицу!
От этой мысли Вал поежился: разом вспомнился и жутковатый лес, и тень у околицы.
Маша проверила засов и, подхватив со скамьи лампу, прошла мимо Вала в распахнутую боковую дверь. Вал последовал за ней и оказался в просторной, в три окна, комнате с бревенчатыми стенами и не по-деревенски высоким потолком. Хозяйка поставила лампу на стол и села, со скрипом пододвинув громоздкий стул с высокой спинкой. Вал бросил на пол сумку и огляделся. По-видимому, весь дом состоял из одной комнаты. Слева от двери в углу стоял добротный дубовый стол и несколько стульев, у противоположной стены возвышалась монументальная печь, справа от входа находилась широкая расстеленная кровать и то ли сундук, то ли комод над которым висело овальное зеркало в бронзовой раме. На полу лежал большой круглый половик, окна закрывали плотные шторы. На стенах и даже в простенках между окнами висели небольшие картины, изображение на которых в мягком колеблющемся свете лампы было толком не разобрать, выделялись лишь светлые деревянные рамки. Никакой люстры не было, да и электричества, по-видимому, тоже.
– Садись, – Маша кивнула на соседний стул. – Есть будешь? Правда, сейчас могу предложить немного: свежий хлеб, да молоко.
– Нет, спасибо, – Вал даже думать не мог о еде. – Ты видела эту жуть на улице? Черт, что это за хреновина?
– Не думай сейчас об этом, здесь совершенно безопасно. Так, все-таки, зачем ты здесь? – она прямо и, казалось, спокойно смотрела ему в глаза, но тонкие пальцы, теребившие уголок шали, выдавали сильное волнение.
Вал нервно сглотнул, собираясь с мыслями. В голове все путалось, он не знал с чего начать, хотя сотни раз представлял себе их встречу, подбирал проникновенные трогательные слова, самые нужные и понятные. И вот, когда все так невероятно сбылось, он сидел краснея, кровь молотом стучала в висках, руки стали ватными, и даже язык перестал ему повиноваться. И Вал сказал может быть не так, как задумал, но именно то, что чувствовал в этот момент:
– Я… Я люблю тебя.
– Я знаю, – ее губы дрогнули в какой-то горькой полуулыбке. – Иначе, наверное, ты бы сюда не прошел. – Она немного помолчала, а потом тихо добавила: – И, знаешь, я тоже тебя люблю. И всегда любила.
Вал окончательно смешался и молча уставился на свои руки. В его душе был полнейший сумбур. Но это вдруг стало как-то неважно, потому что где-то глубоко в душе сладко затрепетало: «Любит, любит!»
– А ведь, наверное, должна бы ненавидеть, – очень серьезно продолжала Маша. – Ты же бросил меня ни с того ни с сего, когда я больше всего нуждалась в твоей поддержке, а не в эгоистичном нытье влюбленного мальчишки! Мама… – ее голос дрогнул, – мама тогда совсем с ума сошла с этой ее сектой, пропадала там днями и ночами, ничего больше не хотела знать. Отчим страшно переживал, стал приходить домой пьяный, они страшно ругались. Я чувствовала себя ужасно, а ты… Ты просто исчез!
Неужели все было именно так?! Ведь Валу казалось, что его просто не воспринимают всерьез: они даже ни разу не поцеловались! А что за любовь без нежностей, объятий и поцелуев? И теперь ему хотелось кричать, кричать от обиды, что все так несправедливо и глупо получилось. Он взял ее руки в свои, нежно сжал ее теплые ладошки: ему так хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, утешить, чтобы навсегда высохли эти блестящие слезинки в ее милых глазах, чтобы она наконец улыбнулась – ведь он раньше толком не видел, как она улыбается.
Какой-то странный звук привлек их внимание: как будто кто-то там, снаружи на крыльце, осторожно пробует входную дверь на прочность. Маша вздрогнула, Вал почувствовал, как напряглись в его руках ее ладони. Дверные доски заскрипели: снаружи что-то мягкое и тяжелое навалилось на неподатливое дерево.
Маша мягко высвободилась и произнесла свистящим шепотом:
– Т-с-с! Ничего не бойся! – и затушила лампу.
Они остались в кромешной тьме. Скоро глаза понемногу привыкли, контуры предметов постепенно проступали из темноты. Внезапно стало светлей: луна вышла из облаков, и теперь заглядывала в среднее окошко, прямо в щелку между неплотно задернутыми шторами. Было очень тихо, потом за окном пронесся порыв ледяного ветра, жалобно скрипнул, повернувшись, флюгер, и стало слышно, как кто-то тяжело и мягко спускается с крыльца. Затем тихие шаги послышались во дворе: они огибали дом. Ближе, еще ближе. Вот уже шуршит растущая под окном трава, и вдруг в комнате потемнело: незваный гость пытался заглянуть в щель между занавесками, приникнув к стеклу.
– Тихо! Не шевелись! – Маша схватила руки Вала и крепко сжала.
Вал молчал, он был разбит и практически парализован, волна ужаса накрыла его с головой, он не отрываясь смотрел на окно. Густой мрак мешал разглядеть черты пришельца, но было видно, что в них нет ничего человеческого. Поверхность стекла покрылась капельками влаги, как испариной, снаружи что-то клубилось чернее ночи, а потом к самому стеклу прижался красный, горящий холодным огнем, драконий глаз с щелястым вертикальным зрачком. И тут разум отказался воспринимать страшную действительность, и Вал потерял сознание.

Глава 2
Когда он очнулся, уже почти рассвело. Вал лежал в постели, укрытый мягким теплым одеялом, рядом на стуле была аккуратно сложена его одежда. Ему было хорошо и спокойно, от пережитого ужаса не осталось и следа, не хотелось ни вспоминать, ни думать об этом. На какой-то миг Валу вдруг показалось, что все события минувшей ночи были просто сном, что стоит окончательно проснуться, как исчезнут эти бревенчатые стены, дощатый потолок, пропадет запах сухого смолистого дерева, и он окажется в своей квартире на седьмом этаже панельной многоэтажки, разочарованный и опустошенный.
Вал крепко зажмурился, затем медленно открыл глаза. Все осталось по-прежнему. Он скосил взгляд и увидел, что рядом, поверх одеяла, свернувшись калачиком и укрывшись шалью, спит Маша. Осторожно повернувшись, Вал нежно обнял ее за плечи. Девушка шевельнулась устраиваясь поудобней, чему-то улыбнулась во сне и снова задышала тихонько и ровно.
«А ведь мы еще никогда не были так близки», – подумал он и внезапно провалился в глубокий сон без сновидений.

Маша проснулась, когда солнце давно встало, и за окном вовсю пели птицы. Ей было тепло и уютно, и как-то необыкновенно хорошо, даже весело на душе. Она лежала, неплотно прикрыв веки, и чувствовала, как сомнения и горечь прошлого вечера постепенно тают, исчезая без следа. Главное – он пришел, скорее всего ненадолго, но он здесь! А ведь раньше она боялась даже думать об этом, считая подобное стечение обстоятельств невозможным, несбыточным, нереальным. Теперь же у них было время, она, правда, еще точно не знала сколько, для совершенно невозможного счастья.
Но пора было вставать: день уже давно начался, а впереди было много важных дел, которые совершенно необходимо было выполнить до наступления ночи. Иначе… Впрочем, никакого «иначе» не будет! Все сложится хорошо, это Маша знала точно. Она осторожно высвободилась из объятий крепко спящего Вала, села, ее взгляд на минуту задержался на его бледном спокойном лице, и ей подумалось: как же она все-таки соскучилась за эти двенадцать лет! Маша тихонько встала с кровати и на цыпочках выскользнула в сени: одеваться и умываться.

Вал открыл глаза. Рядом уже никого не было, да и комната оказалась пустой, но из-за приоткрытой двери было слышно, как кто-то возится с посудой, тихонько напевая, как шумит чайник, что-то жарится на плите. Шторы были задернуты, и в комнате царил полумрак, но упрямое солнце все равно находило щелочки и лазейки, чтобы бросить на пол сноп ярких, искрящихся лучей в которых так любят танцевать пылинки.
Вставать не хотелось. Вал сладко потянулся, закинул руки за голову и прикрыл глаза. Скоро он услышал скрип открываемой двери и притворился спящим. Маша что-то поставила на стол, а затем ее шаги приблизились, и она села на краешек постели.
– Пора вставать, – она наклонилась и нежно погладила его щеку. – Просыпайся!
Вал резко приподнялся, обхватил ее за плечи и попытался поцеловать, но Маша легко выскользнула из его объятий, вскочила на ноги и смеясь погрозила ему пальцем.
– Какой быстрый! Всему свое время! Давай-ка быстренько умывайся и – за стол. Я сейчас приду.
Она вышла из комнаты, затем хлопнула входная дверь.
Вал быстро поднялся, натянул джинсы и футболку, сунул ноги в кроссовки и направился к двери, на ходу приглаживая волосы. У зеркала он задержался – что-то в его отражении было странным. Вроде все как обычно: довольно короткие светлые волосы, прямой породистый нос, выразительные серые глаза под темными прямыми бровями, твердо очерченный рот, в меру волевой подбородок, явно требующий бритвы. И все же, что-то было не так. Вал попытался понять в чем дело, и тут ему показалось, что он стал выглядеть немного моложе своих двадцати восьми лет, не на восемнадцать, слава богу, но несколько ранних морщин на лбу бесследно исчезли, а в глазах появился какой-то незнакомый веселый отблеск. Вал провел рукой по колючей щеке.
«Побриться просто необходимо!» – подумал он и улыбнулся своему двойнику.
Вчерашние темные сени неожиданно оказались большой кухней, хорошо благоустроенной и очень светлой, благодаря широким окнам с частым переплетом. Здесь была глубокая раковина с краном по виду которого можно было предположить наличие горячей воды, плита необычной конструкции, множество шкафов и полок с посудой, кастрюлями и прочей кухонной утварью, а также простой деревянный стол. В стене по правую руку был вход в дом, а на противоположной стороне находилась незаметная дверка, за которой, как оказалось, скрывалась ванна и прочие сантехнические «удобства». Но нигде Вал не заметил ни одной розетки. Что ж хорошо, что у него аккумуляторная бритва: уничтожение щетины пока оставалось самой актуальной темой этого утра.
Он уже заканчивал умываться, когда Маша вернулась держа в руках большую жестяную банку.
– Вот, – она кивнула на свою ношу, – позаимствовала немного кофе у соседей. Нам не помешает сейчас немного взбодриться!
При ярком свете солнечного утра, Маша показалась Валу совсем юной и просто восхитительной: ей так шли узкие голубые джинсы и обтягивающая футболка с ярко-желтым подмигивающим смайликом на груди.
Какое-то время он откровенно любовался ею, потом, словно спохватившись, достал из заднего кармана видавшую виды аудиокассету с полустершейся надписью «Чайф» на наклейке.
– Вот, возвращаю. Немного поздновато, правда, – Вал смущенно отвел глаза.
– ? Та самая? – Маша поставила банку на стол, взяла кассету и теперь задумчиво вертела ее в руках. – Ты мне так и не сказал тогда… Понравилось?
Вместо ответа он крепко обнял девушку, та чуть приподнялась на цыпочках и уткнулась ему в шею. Так они стояли какое-то время, чувствуя, как все плохое и недосказанное растворяется, как прядь тумана под порывом свежего весеннего ветра.
А потом они завтракали: ели яичницу с беконом и пили невообразимо ароматный, обжигающий кофе с каким-то пряным печеньем. Они много смеялись, вспоминали школу: учителей и одноклассников, «Последний звонок» и выпускной вечер, и их первый танец – он обнимал ее за талию и старался максимально приблизиться, а она смущалась и все время отстранялась. Им совершенно не хотелось говорить ни о чем печальном или тревожном, но, в конце концов, Вал все-таки спросил:
– Можешь объяснить мне, что это была за гадость ночью? И, вообще, я точно помню, как сидел за столом, а дальше… Не могло же мне все это присниться!
– Тебе, может, и могло, а мне было очень нелегко дотащить тебя, еле живого, до кровати! – улыбнулась Маша. – А что касается этой, как ты выразился «гадости», то хочешь ты этого или не хочешь, но сегодня вечером тебе придется узнать о ней, а точнее о них довольно много всего. Ладно, – она решительно отодвинула стул и встала, – мне нужно ненадолго отлучиться, а ты побудь здесь. Проголодаешься – найдешь что-нибудь в холодильнике, такой большой шкаф слева. И вот что еще… Я тебя, на всякий случай, запру, но все равно даже не пытайся выйти из дома, не открывай двери и окна! Помни, это очень важно!
Вал кивнул, подтвердив самое серьезное отношение к ее словам.
Маша облегченно улыбнулась:
– Тогда пока! А то я страшно опаздываю!
Она быстро чмокнула его в уголок рта и упорхнула, не дожидаясь, пока ее проводят. Было слышно, как она тщательно запирает дверь, затем спускается с крыльца. Вал бросился к окну и увидел, как ее ладная фигурка торопливо направляется к выходу из деревни. Вот она обернулась, на минутку остановилась и помахала ему рукой, а затем окончательно скрылась из виду.
Какое-то время Вал разглядывал противоположную сторону улицы. Селение состояло, в основном, из добротных аккуратных срубов, крытых то ли дранкой, то ли еще каким-то похожим природным материалом. Ухоженные цветники, невысокие заборчики, мощеная камнем дорога – деревня как будто сошла с картины какого-то сельского художника-идеалиста. Вал проследил взглядом до дальнего конца улицы и удивился: там неожиданно оказалось несколько домов, построенных скорее в южно-немецком стиле – балки темного дерева, образовывавшие четкий геометрический узор по фасадам, побеленные стены, черепичные крыши. Эти домики резко контрастировали с остальными постройками.
«Интересно», – подумал Вал, – «надо будет разузнать, как так получилось».
Он отвернулся от окна и неторопливо оглядел комнату. Первое, что ему бросилось в глаза, были картины, развешанные по стенам. Они поражали свежестью красок и филигранной точностью, тщательной прорисовкой деталей. На всех были изображены пейзажи, вот только какие-то странные, словно не земные. Может, это были другие планеты, или же, например, иные измерения, однако у зрителя картины вызывали чувство абсолютной реальности, не было даже сомнения: эти места действительно существуют. Валу особенно запомнились восход двух красноватых солнц над коричнево-рыжей каменистой пустыней и каскад водопадов под совершенно чужим фиолетовым небом.

Он бесцельно слонялся по комнате, понятия не имея, сколько прошло времени: ничего похожего на часы нигде не было видно, а его собственные так и не пошли. Вал прилег на кровать и решил все обстоятельно обдумать. Результатом было то, что вместо того, чтобы «разложить все по полочкам», он внезапно заснул.

Глава 3
Вал проснулся от звука открывающейся двери. Вошла Маша, раскрасневшаяся, словно от быстрой ходьбы.
– Спишь?
– Ага… – Вал никак не мог разлепить тяжелые со сна веки.
Маша присела на краешек кровати и нежно его поцеловала. Вал наконец-то достаточно проснулся, сел потягиваясь и тут заметил у нее в руках какую-то странную блестящую железку.
– Что это? – заинтересованно спросил он.
– Держи, это тебе понадобится. Это твой пропуск.
– Пропуск?
Вал ничего не понимал, но машинально взял протянутый ему бронзовый цилиндр, похожий на толстый незаточенный карандаш, весь покрытый затейливой резьбой, напоминающей переплетение каких-то сложных рун. Цилиндр слабо вибрировал и гудел, но едва-едва, почти на грани восприятия. Вал вертел «карандаш» в руках, не зная, что с ним делать.
– Убери его куда-нибудь, но смотри, не потеряй! Мэтр Ха?йнкоа другого может и не дать. И давай-ка собираться, нам пора идти.
– Подожди, как ты сказала? Хайн… коа?
– Да, дядюшка Ха?йнкоа, а что?
– Мне кажется, я уже слышал что-то похожее…
– Интересно где? – Маша удивленно приподняла брови. – Вряд ли. Давай собирайся, нам нужно спешить, если ты не хочешь пережить еще одну веселую ночку! По пути я все тебе объясню.

Они вышли на улицу. Солнце понемногу катилось к закату, было очень тепло, но ласковый ветерок приятно освежал лица.
Деревня по-прежнему казалась вымершей.
– Слушай, здесь всегда так пусто? – Вал немного нервно огляделся.
– Нет, что ты! – улыбнулась девушка, – Просто сейчас все уехали в соседний город на праздник Середины Лета. Одна я осталась. Почему? Сама не знаю. Наверное, тебя ждала.
Скоро они миновали последний дом и направились к недружелюбному лесу, темневшему на вершине холма.
– Нам туда? – Вал крепко сжал Машину руку.
– Именно. Ты забыл? У тебя же есть пропуск.
– Ты обещала мне кое-что разъяснить!
– Да… Так. Я не знаю, догадался ты или нет, но ты сейчас совсем не в той географической точке, где должен бы, по логике, находиться. И на карте этого места нет, и быть не может.
– Но это же… невозможно.
– Не перебивай! Ты должен мне верить!
– Я тебе верю, – кивнул Вал, вдруг отчетливо осознав, что это действительно так.
– Хорошо, – продолжила Маша. – Тот лес, – она махнула рукой в сторону приблизившегося холма, – это не только куча деревьев, но и проход между Реальностями. Вот только никто не помнит, чтобы хоть кто-нибудь им пользовался: уходил туда, или приходил оттуда. По всей видимости, ты первый.
Вал ошеломленно посмотрел на нее, но промолчал.
Рассказ, между тем, продолжился:
– Конечно же, этот вход очень строго охраняется. То существо, которое приходило ночью – один из Стражей. Они живут там, глубоко в лесу. Эти создания разумны, хотя их разум не просто отличен, он абсолютно чужд нашему. Мэтр Ха?йнкоа давным-давно притащил их сюда из какого-то гибнущего мира и приставил к делу. Они совсем по-другому воспринимают действительность, неважно видят и слышат, обоняние у них не развито. Но человек для Стража – открытая книга. Они чувствуют мысли, распознают эмоции и остро на них реагируют. То, что тебя пропустили, скорее всего на совести мэтра Ха?йнкоа. Да, – Маша энергично кивнула, подтверждая ход своих мыслей, – я почти уверена в этом, ведь когда ты оказался у меня, и я впустила тебя по доброй воле, Страж, который за тобой приглядывал, просто не смог войти без разрешения. Однако все-таки пытался сделать это позже, потому что твои воспоминания, а стало быть, и эмоции, были сильными и не особо приятными… Страж их почуял и начал терять самоконтроль. Но тут ты очень кстати отключился, соответственно, перестав думать, и он согласился уйти. Временно. А теперь у тебя есть пропуск, и ты должен лично его представить старейшине Стражей.
– А что было бы если бы он меня все-таки достал? – внешне Вал, казалось, успокоился, но голос все же выдавал изрядное волнение.
– Честно? Не знаю. Говорят, Стражи умеют насылать на человека смертельный ужас, стараясь испугать и отогнать непрошеных гостей подальше. Но это там, в лесу. Что было бы здесь – кто знает? Но мне кажется, что ничего хорошего. Давай лучше не будем об этом. Впрочем, если ты не являешься предметом их «заботы», они довольно дружелюбны, на свой манер, конечно, хотя не очень-то любят, когда к ним лезут без особой надобности.
– Я понял. Но кто такой этот мэтр Ха?йнкоа? Я только и слышу: мэтр Ха?йнкоа то, мэтр Ха?йнкоа се… Имя-то какое странное!
– О, мэтр Ха?йнкоа – это мэтр Ха?йнкоа. Он тот, кто создал все это! – Маша повела рукой. – Не спрашивай зачем. Он отшучивается, что сам не ведает. А имя… Тут неподалеку есть городок, который основали баски, народ с севера Испании, знаешь? Люди говорят, они первые тут все осваивали. И эти баски мэтра так всегда называли на своем языке, а ему вдруг понравилось. Он смеется, что это красиво звучит и загадочно.

Меж тем они оказались под сенью первых сосен, и Маша, взяв чуть левее, решительно зашагала по широкой утоптанной тропе вглубь леса. Они шли уже довольно долго, вокруг становилось все темнее, птицы давно смолкли, и частокол древесных стволов по обеим сторонам тропы выглядел почти угрожающе. Вал крепко сжал в кармане гудящий бронзовый цилиндр, и липкий холодок взявшегося невесть откуда страха почти сразу отступил. Молодой человек облегченно вздохнул и расправил плечи, с любопытством оглядываясь: вокруг стали появляться совершенно неизвестные ему растения, а в воздухе разлился слабый, необъяснимо чуждый, но довольно приятный запах, напоминающий аромат каких-то экзотических пряностей. Похоже, так пахли гибкие глянцевые плети странных лиан с блеклыми полупрозрачными листьями, которые густо опутывали ставшие совсем редкими сосны, и попадающиеся теперь во множестве удивительные деревья с гладкими белесыми стволами и редкими толстыми ветвями вовсе без листьев, отходящими под прямым углом от ствола и загибающимися на концах книзу.
– Видишь, – Маша кивнула на необычные растения, – это все Стражи привезли с собой. Говорят, эти деревья могут передвигаться, а лианы у них вместо проводов для связи, представляешь? Но я в это не верю.
– Тогда я тоже не буду в это верить, – серьезно кивнул Вал. – Хотя мне здесь настолько некомфортно, что поневоле придумаешь что угодно.
– А чего ты хотел, мы же уже почти пришли к Стражам. Они чужаки, общаться с ними нам может быть интересно и познавательно, но комфортно – никогда.

Почти совсем стемнело, но вокруг, все ярче разгораясь с каждой минутой, янтарным колеблющимся светом затеплились прозрачные лианы. И скоро неподвижный молчаливый лес уже искрился и переливался всеми оттенками желто-оранжевого. Это было так потрясающе красиво, что Вал даже думать забыл о своих тревогах, завороженно наблюдая за живой игрой красок, тем более, что никто пока путников не беспокоил, вокруг все было тихо и спокойно.
Внезапно деревья расступились, и Вал с Машей, крепко держась за руки, вышли на огромную, размером с небольшой аэродром, поляну, окруженную со всех сторон чудесным мерцающим лесом. Над ними широко раскинулся бархатно-черный шатер ночного неба. Звезды показались Валу неправдоподобно крупными, яркими и нездешними. Он так и не смог найти ни одного знакомого созвездия, да и луна, показавшаяся над зубчатой кромкой деревьев, была неправдоподобно огромная, покрытая частыми оспинами кратеров, образовывающими на ее поверхности совершенно незнакомый орнамент. На всем простирающимся впереди открытом пространстве не было никакого искусственного освещения, но яркий блеск ночного светила и сияние леса позволяли хорошо разглядеть обиталище Стражей. Это был высокий холм, метров тридцати в высоту и много больше в диаметре, очевидно не природного происхождения и состоящий, как показалось Валу, из очень крупного блестящего песка, причем отдельные песчинки были как бы сплавлены между собой и поэтому не осыпались. Странное сооружение напоминало макушку почти полностью засыпанного землей гигантского идеально ровного шара. На блестящей и переливающейся под луной поверхности не было заметно ни единого изъяна или трещины, никакого подобия двери или люка. Вокруг, царило полнейшее безмолвие.
Молодые люди приблизилась почти к самому подножию холма и замерли, не зная, что делать дальше.
– Где же хозяева? – спросил Вал шепотом.
Ему было очень неуютно торчать здесь на виду у этого творения инопланетного разума.
– Вообще-то, они не любят суеты и редко показываются, но не беспокойся, нас уже давно заметили. Наверное, к нам скоро кто-нибудь выйдет.
И действительно, через несколько минут откуда-то справа показался темный силуэт, неспешно направляющийся к ним странной плавно-скользящей походкой. При росте около двух метров чувствовалось, что чужак очень массивен и тяжел, однако двигался Страж с легкостью и грацией, которой позавидовала бы и кошка. Очертания его отдаленно напоминали человеческие: две руки, две ноги, голова на привычном месте. Но на этом сходство и заканчивалось: фигура Стража была соткана из плотного и непрозрачного, текуче-клубящегося, беспокойного черного тумана. Из-за этого непрестанного движения контуры пришельца казались размытыми и неясными. И только глаза, тускло-красные с вертикальными змеиными зрачками, совершенно разумные, но отстраненно-холодные, были неподвижны и пристально рассматривали людей.
Страж не спеша подошел практически вплотную к застывшему то ли от страха, то ли от удивления Валу и молча протянул руку. От пришельца веяло пряной тягучей сыростью, воздух вблизи его тела был ощутимо холоднее.
– Пропуск! – напомнила Маша.
Вал осторожно вложил в растопыренные анаморфные пальцы бронзовый цилиндр и невольно вздрогнул, коснувшись холодной, маслянистой ладони чужака. Пришелец принял пропуск, тут же развернулся и бесшумно заскользил прочь.
Вал посмотрел на Машу.
– И это все?
– Думаю, да. Мы можем идти.
Вал снова взял ее за руку, и они пошли знакомой уже дорогой обратно.
Стояла великолепная теплая летняя ночь, все страхи Вала растаяли, как дым, рядом шла Маша, такая желанная и очень красивая в свете мерцающих лиан, но беспечно радоваться не получалось. Где-то глубоко в сознании возникла и затаилась мысль, даже не мысль – просто горькое знание: все это не насовсем, скоро ему придется уйти. Очень скоро, если точно, то через пять дней. Сто двадцать часов. Семь тысяч двести минут. Вал с грустью посмотрел на свою спутницу. Маша ответила ему долгим взглядом и тихо спросила:
– Пять?
– Откуда ты знаешь? – он даже остановился от неожиданности, и вдруг сам все понял. – Так это Страж…
– Да. Они так разговаривают. Точнее молчат, а ты потом сам все понимаешь. Не грусти, – Маша ласковыми пальцами разгладила его хмурящийся лоб, – пять дней иногда могут быть важней целой жизни!
Она улыбнулась, тепло и нежно, но в ее взгляде читалась откровенная неутоленная жажда. Девушка поднялась на цыпочки и, обхватив шею Вала руками, прижавшись к нему всем телом, принялась целовать его, причем самым обольстительным образом. Ее мягкие губы без труда отвлекли Вала от унылых мыслей, и он мысленно бросился ей навстречу, позабыв обо всем: его жажда была ничуть не меньше.
Они пустились бегом через лес, скоро миновали луг, прошли через деревню. Вал остановился было напротив Машиного дома, но она настойчиво потянула его дальше.
– Пойдем, речку посмотришь! Там сейчас, должно быть, классно!
– Какую еще речку? – притворно возмутился Вал. – Пойдем лучше баиньки, ну, во всяком случае, в кроватку!
– Вот засоня! – девушка очень натурально сделала вид, будто поверила, что Вал собирается самым бессовестным образом завалиться спать. – Такая ночь, а он: «баиньки»! Спорим, я первая до того дерева добегу!
Маша неожиданно повернулась и бросилась бежать по улице, затем по тропинке через неширокую лужайку к одинокому дубу, черневшему на фоне чуть более светлого неба. Валу ничего не оставалось, как поторопиться следом. Он догнал ее у самого дерева, попытался поймать, но Маша ловко увернулась и, коснувшись огромного замшелого ствола ладошкой, торжествующе закричала:
– Я первая, я первая! – а потом осеклась, увидев, что Вал во все глаза смотрит на внезапно открывшийся перед ними вид. – Что, проняло? Это наша Река.
Она встала бок о бок с Валом, он притянул ее к себе, и они замерли, наслаждаясь безмятежной красотой ночного покоя нетронутой природы. Дерево, у которого они стояли, росло на самом краю обрывистого высокого берега; отсюда вниз, к неширокому песчаному пляжу, сбегала узенькая тропка, а дальше неторопливо и величаво несла свои спокойные воды Река, поблескивая и переливаясь под огромной полной луной. Она была так широка, что противоположный берег был совершенно неразличим во мраке. И нигде ни огонька, ни души. Лишь лунный свет и тишина, нарушаемая плеском волны, да еще изредка вскрикивала какая-то ночная птица, тоненько и жалобно.
Маша взяла Вала за руку и они стали не спеша спускаться по тропинке к воде. Там девушка отошла в тень берега, спокойно, не смущаясь, разделась и, выйдя на самую середину пляжа, по-кошачьи потянулась. В густых серебристых лунных лучах ее нежная кожа сияла, ее нагая фигурка ярко выделялась на фоне медленной темной Реки.
Маша вошла в воду и начала плескаться на мелководье.
– Что же ты стоишь? Вода теплейшая! – смеясь позвала она.
Вал быстро скинул одежду и, отмахнувшись от мысли об отсутствии плавок, с разбегу шумно бросился в дремотную черную воду, махнул двадцать метров кролем, вернулся брассом и, подплыв к Маше, встал на ноги. Здесь было неглубоко, вода едва доходила Маше до груди, отвердевшие соски темнели на светлой коже. Вал решительно притянул Машу к себе, она, лишь на секунду замешкавшись, уступила. Он поцеловал ее прохладные влажные губы, она жадно ответила на поцелуй. Вал подхватил ее на руки и понес на берег, через пляж, где бережно опустил на мягкую траву и принялся целовать влажную после купания кожу, маленькие прохладные груди, плоский живот. Маша молчала, только дышала часто и неглубоко, ее руки нежно ласкали шею и плечи Вала. Она потянула его к себе.
– Иди сюда…

Какое-то время они просто лежали рядом, довольные и уставшие. Потом Маша села и, легко поцеловав Вала, сказала:
– Я даже не ожидала, что это может быть так здорово! Мне никогда еще не было так хорошо. Нет, правда! Мы, конечно, с тобой не дети, но я просто не знала, что такое возможно. Ты просто супер!
– Да? – переспросил Вал, хотя по всему было видно, что эта оценка доставила ему большое удовольствие.
Решив не оставаться в долгу, он широко улыбнулся и воскликнул:
– Что я? Вот ты точно супер! Да твоя энергия заведет что угодно, даже тот старый пень! – не поднимаясь, Вал махнул рукой в сторону одинокого дерева.
– Ничего себе комплимент! – Маша притворно нахмурилась, но тут же снова заулыбалась. – Знаешь, я ужасно тебя люблю. Я, правда, любила тебя и раньше, но теперь, когда ко всем твоим талантам добавляется еще и умение вести себя с девушкой – просто нет слов!
А Вал лежал и думал о том, какая же она все-таки милая, когда улыбается, и что ради этой улыбки он готов на все. Вообще на все.
Вдруг она проворно вскочила на ноги.
– Кстати, ты не подумал, когда меня сюда тащил, что здесь может быть муравейник?
– Правда? – Вал сел, пытаясь в темноте рассмотреть примятую траву.
– Шучу! – Маша звонко рассмеялась. – Ну что ты такой серьезный? Я просто хочу тебя развеселить. Нет, не так… – в ее голосе прибавилось чувственности. – Я просто хочу тебя! Только не здесь, а дома в кровати, никуда не спеша… – она немного помолчала, а потом мечтательно добавила: – Думаю, что даже если бы здесь, и вправду, был муравейник, я бы его попросту не заметила!
– Поначалу, конечно! Но потом…
– Эй, не порть мне романтический момент суровой правдой жизни!
– Больше не буду, обещаю, – Вал с удовольствием погладил ее гладкую спину. – Пошли?
Они оделись и отправились домой, где сразу же забрались в постель. На этот раз они любили друг друга неторопливо, специально растягивая удовольствие, и заснули только под утро, опустошенные, и умиротворенные.

Глава 4
Мэтр Ха?йнкоа вышел на крыльцо своего маленького аккуратного, словно пряничного, как с рождественской открытки, домика и сладко потянулся глядя на уже по-августовски яркие звезды. На самом деле он не испытывал необходимости ни в доме как таковом, ни даже в человеческом теле, но с тех пор, как начал эту игру в людей, мэтр частенько ловил себя на мысли, что человеческая оболочка кажется ему очень уютной. Это, впрочем, было неудивительно, учитывая сколько он потратил энергии на изобретение всех этих забавных органов и отладку их взаимодействия между собой. Мэтру нравилась эстетика ухоженного человеческого тела и очень расстраивало, когда люди сами портили свою оболочку, раскармливая себя до свинского состояния, или вводя в свой организм различные ядовитые субстанции. Однако собственноручно создав человека и наделив его свободой воли, мэтр не пытался менять правила игры, хотя периодическое созерцание дисгармоничных душ и безобразных тел чрезвычайно его огорчало.

Но больше всего мэтр Ха?йнкоа был доволен придуманной им системой дихотомии полов. Такая с виду простенькая идея обернулась в дальнейшем интереснейшим материалом для наблюдений, результаты которых подчас удивляли и обескураживали даже самого автора.

Что же касается дома как такового, то он был только в этой Реальности, самой на его вкус удачной, в которой ему не надоедало исполнять роль добрейшего дядюшки Ха?йнкоа, относясь с поистине отеческой заботой и теплотой ко всем здешним обитателям. Реальностей же было много, и в каждой мэтр Ха?йнкоа представал в различных ипостасях: от ангела до демона, от слепой амебы до сгустка чистой разумной энергии. Он не был ни добрым, ни злым, ибо добро и зло были придуманы и установлены им самим; иногда он спасал и оберегал целые расы, иногда собственноручно уничтожал непокорных, правда это случалось редко даже по его меркам – мэтр Ха?йнкоа предпочитал созерцать, получая от этого истинное удовольствие.

Однако только здесь, в самой любимой своей Реальности, мэтр был накоротке с людьми, помогая делом и добрым советом.

Дядюшка Ха?йнкоа пристально всматривался в неяркую звезду, почти затерявшуюся на фоне ее более крупных и ярких сестер. Пора было снова лично кое к кому наведаться. Он переступил с ноги на ногу, ступенька отчетливо скрипнула в тишине ночи. Мэтр плавно поднял руки и, легко оттолкнувшись пальцами босых ног, взмыл в воздух, стремительно набирая скорость. Через долю секунды небо пронзила яркая молния, мгновенно погасшая в глубинах космоса.

Глава 5
Ночью Вал открыл глаза. В квартире было темно и тихо. Какое-то время он лежал на спине, напряженно прислушиваясь. Рядом тихонько дышала Янка, размеренно тикал на тумбочке будильник, дети тоже дрыхли без задних ног. Но что-то его ведь разбудило! Вал повернулся на бок. А, вот оно что! Луна. Шторы разошлись, и полная, неестественно яркая, луна бесцеремонно заглядывала в комнату, бросая целый сноп белых мерцающих лучей на глянцевый паркет.
Вал было успокоился, устроился поуютней, поплотнее прикрыв глаза. Неожиданно ему померещилось, что в комнате есть кто-то еще, и это странное зудящее чувство заставило его встрепенуться. Он снова открыл глаза, и в этот миг лунный свет начал мутнеть и уплотняться, сплетаясь в размытые зыбкие контуры. Вал помотал головой, пытаясь прогнать наваждение, но это не помогло, наоборот, теперь он уже отчетливо различал призрачную, но вполне реальную хрупкую девичью фигуру, гибкие руки, чистый профиль. Силуэт становился все плотнее и материальнее, бледное лицо выглядело смутно знакомым. Девушка застыла у окна и смотрела куда-то мимо боявшегося пошевелиться, чтобы не спугнуть морок, Вала.
И вдруг все в нем всколыхнулось.
– Маша?! – собственный шепот показался Валу оглушительным.
Девушка вздрогнула и посмотрела прямо на него. Ее взгляд был наполнен такой нежной щемящей тоской и любовью, что Вал, не владея собой, вскочил, подавшись вперед. В тот же миг видение колыхнулось, как прядь тумана под натиском холодного ветра и исчезло. В последний момент Валу показалось, что Маша вскинула руки ему навстречу, он даже коснулся ее нежной теплой кожи… И так и остался стоять перед темным окном. Луна пропала, как не бывало. Ему было холодно и очень грустно.
– Ты чего там шумишь? – сонный голос Янки вернул его к действительности.
– Спи, спи… Форточку закрывал.
Вал вернулся в постель, но так и не смог заснуть. Утром он пошел на работу совершенно разбитый и подавленный.
С этого дня он решил отыскать Машу.

* * *

Толстая краснорожая тетка в окошке справочного киоска у метро «Парк культуры» ворчливо сообщила Валу, что людей они очень даже ищут, что каждый запрос стоит двести «рэ» и что ждать придется минут двадцать.
– Кого, значится, ищем? – тетка с неприятной хитрецой глянула на Вала. – Девушку, что ль?
Почему—то краснея, он начал говорить, что у них в этом году десятилетие выпуска из школы, что несколько человек не нашлись, и ему, Валу, поручили попытаться все-таки собрать класс. Он и сам не знал, зачем все это выдумал: тетке явно было совершенно все равно, лишь бы деньги платили. Правда, десятилетие действительно имело место, но класс был до того недружный, что собираться никто желания не изъявлял. Но Валу так было как-то проще.
– Давай сюда данные, кто там у тебя, – тетка нетерпеливо прервала его объяснения, – диктуй!
Она вооружилась мятой бумажкой и огрызком простого карандаша, приготовившись записывать. Вал с сомнением наблюдал за этими манипуляциями.
«Интересно, как она что-нибудь найдет с такой-то „техникой“?» – подумалось ему.
Но почему было, собственно, не попробовать?
– Так… – Вал помолчал немного, собираясь с мыслями, – Горцева Мария. Отчество не знаю. Год рождения, наверное, семьдесят шестой, август месяц. Родилась, по-моему, не в Москве.
– Ладно, пока хватит, – перебила его тетка, – если фамилию не меняла – найдем! А иначе – готовь еще двести рублей! Ты это, погуляй здесь пока.
Она с треском захлопнула окошко. Потом грохнула дверь киоска, и тетка зачем-то заковыляла ко входу в метро, скоро скрывшись внутри вестибюля, а Вал остался ждать, недоумевая, что ей там могло понадобиться, телефон, что ли?
Он с самого утра чувствовал себя не в своей тарелке, но никак не мог разобраться в этих своих вновь нахлынувших чувствах. Зачем ему все это? Ведь у него есть жена, которую он любит, дети, которых просто обожает. Вал даже не мог оставаться надолго один: когда семья, к примеру, выезжала на дачу, он, как ненормальный, каждый день мотался на переполненных электричках. А ведь с дачи до работы – ой как далеко.
Но Маша… Это имя отзывалось гораздо глубже, так глубоко, что иногда почти совсем не давало о себе знать, но иногда, каким-нибудь мрачным ноябрьским вечером, воспоминания накрывали его с головой, и он ходил совершенно потерянный, полный невыразимой пьянящей тоски и чувства, что потеряно нечто важное, просто жизненно необходимое, но увы невосполнимое. Вал не был особенно творческим человеком, но приписывал эти всплески осенней хандре, которая частенько бывает у писателей и композиторов. И действительно, вместе со снегом и морозами тоска отпускала, оставляя в душе лишь тень давней утраты.
– Молодой человек! – тетка, оказывается, уже успела вернуться, ее толстый в красных прожилках нос высовывался в окошко из полумрака киоска. – Можете ехать!
– Куда? – искренне удивился Вал.
– Вот ваша Маша! Вроде как жива и здорова, и даже не замужем. И на этот год рождения всего одна такая числится, это вам очень повезло. Держите бланк!
Вал с волнением обменял две сотенные на клочок мятой сероватой бумаги, на котором корявым размашистым почерком было нацарапано:
Горцева Мария Борисовна, 1976 г. р.
Место рождения г. Ленинград.
Место проживания: Москва,
улица Снайперская, дом 71 корп. 4, кв. 80.
– Это район Выхино, – услужливо подсказала тетка. – До свидания.
Дома Вал убрал подальше серую бумажку: зачем ему лишние вопросы! Да и держать бланк при себе не было никакой необходимости: улица Снайперская – захочешь не забудешь.

Однако время шло, а Вал никак не мог собраться с духом и поехать по добытому адресу. Допустим, там действительно живет Маша, но что он ей скажет?
Может:
«Здрасте, это я, может помнишь?»
А она спросит:
«Ну и чего тебе?»
И что он ответит? Что-нибудь типа:
«Жить без тебя не могу!»
А она:
«И где же ты был все эти годы?»
Ага, детей с другой делал… Черт, это же полный бред! У Вала запылали уши, будто его поймали за чем-то неприличным.
Он в который раз задумался: а действительно, что ему вообще нужно?
И как не бился, он не мог ответить себе на этот вопрос.

Глава 6
Слякотный и промозглый ноябрьский вечер опустился на Москву. Шел редкий крупный снег, но было не особенно холодно, и снежинки, начиная таять еще в воздухе, устилали землю серой, ноздреватой и пропитанной водой, массой. Было неправдоподобно тихо, лишь иногда с мокрых ветвей деревьев гулко капало.
Они шлепали по аллейке, вдоль какого-то длинного забора, разговаривая о чем-то незначительном. Маша училась в медицинском и рассказывала о первых месяцах в институте, об изучении латыни, которая неожиданно оказалась довольно интересной дисциплиной, несмотря на всякие там аблативусы инструменти и прочие супины, о том, что им скоро надо будет препарировать какую-то дрянь, а потом и в анатомичку ходить, чего ей совершенно не хотелось… Вал все больше слушал, и ему действительно все это было очень интересно.
Они перешли пустынную улицу и остановились около подъезда.
– Мне пора, – негромко сказала Маша, и по ее спокойному лицу невозможно было сказать, расстроена она этим, или ей вообще все равно. – Жутко замерзла.
– Хорошо. То есть ничего хорошего… Пора так пора.
– Вот держи, – она достала озябшими руками из кармана куртки магнитофонную кассету. – Послушай. Это группа «Чайф», она с Урала, но недавно стала и у нас популярной. Мне особенно нравится первая песня: «С войны». Только слушать ее надо в темноте и сидя на полу. Сильная вещь.
– Спасибо, сейчас приду домой и попробую. А ты как, завтра свободна?
– Пока не знаю, звони.
– Ладно…
– Ну все, пока, – Маша повернулась и скрылась в подъезде, ни разу не оглянувшись.

Глава 7
Густав Лемке сидел у себя на крылечке и курил небольшую изогнутую трубку. В неподвижном воздухе теплого летнего вечера далеко разносился аромат хорошего табака, приправленного ванилью и вишней. Густав наслаждался хорошей погодой и терпким вкусом табачного дыма, периодически бросая косые лукавые взгляды на Габи, которая возилась с цветами здесь же рядом в палисаднике, одетая в легкое платье, подчеркивавшее ее весьма женственные формы.
В конце улицы показались Маша и Вал. Судя по всему, парочка возвращалась с пляжа, молодые люди держались за руки и о чем-то оживленно переговаривались, Маша то и дело смеялась встряхивая непросохшими после купания волосами.
Густав встал и помахал им рукой, привлекая внимание, а затем, вынув изо рта почти погасшую трубку, гаркнул:
– Эгей, друзья! Заходите к нам, у нас с Габи сегодня на ужин отличный мясной пудинг!
– Гутен абенд! – крикнула в ответ Маша. – Пудинг? Пожалейте наши стройные тела! К пудингу, небось, и пиво прилагается?
– А как же! Что за ужин без кружечки старого доброго темного… или светлого? Вал, ты какое предпочитаешь?
Последнюю фразу Густав закончил не повышая голоса: молодые люди уже входили в низенькую деревянную калитку.
– Я всякое люблю, – улыбнулся Вал, поднимаясь на крыльцо и отвечая на крепкое, сердечное рукопожатие немца.
Маша не стала вступать в дискуссию о сортах пенного напитка, а пошла поздороваться с Габи. Расцеловавшись с подругой, она стала с неподдельным интересом рассматривать свежепересаженные растения.
– О, я смотрю наши дамы нашли общую тему для беседы! – глаза Густава смеялись. – Значит у нас есть время выкурить по трубочке. Вал, ты когда-нибудь курил трубку?
– Несколько раз пробовал. Мне нравилось, но в маленькой квартире всегда кто-то был недоволен дымом.
– Главное, что тебе это было по вкусу. А раз так, у меня есть для тебя маленький сюрприз. Идем!
В старомодно обставленной гостиной, Густав подошел к массивному резному комоду и порывшись в одном из ящиков, протянул Валу изящную вересковую трубку.
– Нравится? Это тебе. Не благодари, я очень люблю делать подарки.
– Все равно спасибо!
Они уселись за большой стол и не спеша набили трубки, раскурили, голубоватый ароматный дымок поплыл по комнате. И Вал все-таки решился задать давно интересовавший его, но казавшийся несколько бестактным и неуместным вопрос:
– Густав, только не обижайся, я не знаю, насколько эти темы у вас принято обсуждать. А как ты сюда попал?
– Тема как тема, чего тут обижаться. А тебе действительно интересно? Что ж, слушай… – он посопел трубкой, собираясь с мыслями. – Так вот, родился я в десятом году в Мюнхене. Учился, себе, потихоньку, на инженера по автомеханической части, потом работал на заводе BMW, к политике склонности не имел, да и совсем ею не интересовался, если честно. А тут, бац – война! Мобилизация! Родина в опасности! И все такое, ну, ты понимаешь. Что делать, или на фронт, или под суд за уклонение идти. Пошел. То есть воевать за Родину.
Густав неодобрительно хмыкнул, выпустил целый клуб дыма и продолжил:
– Поначалу, вроде как все ничего было: ты, говорят, парень ученый, будешь фельдфебель! Бери человек двадцать народу и марш-марш танки ремонтировать. И попали мы в шестую армию, к Паулюсу. Там и снабжение ничего было, кормежка сытная, обмундирования полный комплект, все, в общем, неплохо, главное только под бомбу или обстрел не попасть. Ваши солдаты наши танки расколошматят, а мы, вроде как, чиним. Приходилось и на поле боя ремонтировать, но поначалу редко… Страшно, конечно, тоже частенько бывало. Через год дали лейтенанта и орден за доблестную службу. Ребята у нас были хорошие, спокойные и не пьяницы, местных не трогали, и те к нам хорошо относились: где тебя подкормят, где сам поделишься, особенно с детьми, у многих ведь дома свои остались.
Он немного помолчал, затем слегка усмехнулся:
– Однажды, даже чуть в газету не попал, представляешь? Должны были у меня интервью брать, да вот только журналист так и не доехал: разбомбили их колонну по пути. Да, время было тяжелое, а потом – стократ хуже: Сталинград. Сначала – все как обычно, а дальше поступления техники прекратились, а та, что была, вышла из строя. Раздали нам автоматы – повоюйте-ка ребята как пехота! Тогда, мне совсем тяжко стало: ну не могу я в живых людей стрелять! А откажешься – сразу к стенке поставят. Ну что делать, лупил в белый свет, как в копеечку. Тут – снова зима эта ваша жуткая, греться негде, одни руины, жрать нечего, друзей всех поубивало и такая тоска… И ведь что самое страшное: я на войну не просился, никто меня не спрашивал, сказали: «Ты солдат, офицер, а раз так, выполняй приказ!» А зачем? Ради чего? Некоторые не выдерживали, стрелялись, а я не мог: грех это.
Густав глубоко затянулся, выпустил к потолку тонкую голубую струйку дыма. Вал слушал молча, глубоко впечатленный немудрящим рассказом.
– И вот, как-то, уличный бой, – задумчиво продолжил немец, – сидим за какими-то обломками, отстреливаемся, патроны хм… бережем. Тут пуля шальная вскользь по каске сильно так приложила, падаю и, пока еще не потерял сознание, думаю: «Ну все, отмучился, слава богу». А потом понимаю, что от этого не умирают: пуля на излете, сила не та, очнусь – и снова в бой! И так мне стало обидно, слов нет. Прям аж до смерти. И провалился в черноту. Очнулся – лежу на траве, как был: в шинели, в сапогах, с автоматом. Лето кругом, тепло, птицы поют. Огляделся: вроде как деревенька в отдалении, я туда, а тут уж люди встретили и все объяснили. Так и живу здесь. Освоился, язык выучил. Живем, брат.
Он замолчал, и они какое-то время сидели в тишине, просто пуская дым. Затем, очнувшись от воспоминаний, Густав поглядел на Вала.
– А ты не здешний, так ведь? Это видно. Тебя Маша сюда вытащила?
– Честно говоря, я сам толком не понимаю, как это произошло, – покачал головой Вал.
– Она, она. Ну дает девчушка! Хрупкая, тоненькая, а силища – просто невероятная! Я помню, как дядюшка Ха?йнкоа ее привел: такая маленькая, испуганная, в разорванной рубашонке, глазищами хлопает ничего еще толком не поймет. Ну, мэтр собрал нас, говорит, дескать, принимайте новенькую, надо бы с домом помочь, обустроиться, там, и все такое. А я еще одинокий был, ну подкатился к ней, мол, фройляйн, чего вам свой дом устраивать, хлопотно это, идите-ка вы лучше ко мне, всяко вдвоем веселее. Так она мне в душу запала тогда. А Маша глаза подняла и так посмотрела, аж до печенок пробрало. И не в том дело, что там у нее случилось в прошлом, а просто свои у нее планы, и я, Густав Пауль Лемке, в эти планы никак не вхожу. Что ж, бывает. Погрустил денек-другой, да чего толку горевать, нам это тут совсем ни к чему!
Вала так взволновала эта история, что он начисто забыл про остывающую трубку.
– А потом дом ей справили, Маша тут обжилась, пообвыклась, все ее любят. И с мэтром Хайнкоа она на короткой ноге, не знаю уж откуда у них такая особенная взаимная симпатия. Ну что еще рассказать? А, вот, – немец широко улыбнулся, – потом к ней подружка приехала издалека откуда-то – Габриэлла. И я тогда понял: Густав, это твой шанс! Вот тут-то у меня все наконец сладилось. Так и живем теперь. Мы с Габи, а Маша вроде лучшего друга нам, только как бы родная. Сестра что ли.
Они немного помолчали.
– Слушай, Густав, а не скучно вам тут? Ни электричества, ни развлечений, народу мало совсем.
– Так ведь оно как: мэтр Хайнкоа обустроил тут все по своему вкусу, а весь этот прогресс ради прогресса тамошний, ему не по нутру. Не любит он, чтобы природу портили бездумно, спешку эту бестолковую, как в том мире была. Да и не так уж тут все просто устроено – ведь не на дровах готовим, есть же источники энергии, откуда и берем помаленьку на хозяйственные нужды: готовка, там, стирка и все такое. Только не спрашивай, как все это устроено, не спец я в этом. Народу, тут ты верно подметил, у нас немного, это да. Но, во-первых, если заскучаешь, в город можно податься – там жизнь повеселее, а потом, людей мало, зато все хорошие, не попадает сюда нечисть всякая, Стражи, опять же, приглядывают.
Вал непроизвольно поежился, но Густав не обратил на это внимания, продолжая рассказывать:
– Вот, кстати, еще из наших, в соседнем доме Дитрих обживается, хороший серьезный парень. А вот больше нас становится, только когда мэтр лично кого приведет, естественным порядком люди не прибывают. Ну, то есть, физиология вся работает, – он слегка улыбнулся, – а детей тут у нас не бывает. Таковы правила.
– А если кому-то не по нутру эти правила? Что тогда? Тебя ж не спрашивали, когда сюда отправили!
– Ну, мэтр Хайнкоа никого силком держать не будет, это точно, но вот что в таком случае сделает, про то я не задумывался как-то. Точно обратно в прошлое не отправит: временной парадокс, сам понимаешь. Тут-то у нас часы совсем не тикают, а там столько всего уже наворочали! Ладно, хватит разговоры разговаривать! – Густав поднялся с места, подавая пример гостю. – Пойдем, лучше, девочкам с ужином поможем!

Глава 8
Прошло почти полгода, когда Вал все же решился поехать по добытому весной адресу. Стояла поздняя промозглая осень, и привычная хандра навалилась на Вала сильнее обычного. Он даже сходил на сеанс к маститому психологу, но вместо облегчения и хоть какой-то ясности, получил лишь неделикатный намек доцеловать уже наконец все недоцелованное в юности и выкинуть навсегда из головы. Впрочем, а чего он ждал? Выйдя от профессора, Вал в первую очередь, с каким-то смутным облегчением, выкинул из головы его дурацкий совет, а деньги за сеанс списал по статье «напрасные расходы». Если что-то и надо было делать, то только самому.
Поезд метро приближался к конечной станции. Вал задумчиво смотрел на черное окно вагона. Неожиданно за окном посветлело: поезд выехал из туннеля, и темнота подземелья сменилась угасающим светом промозглых сумерек. Но Вал этого не заметил, он был всецело поглощен своими мыслями. Он страшно волновался, хотя, казалось бы, ну что в этом страшного: позвонить в дверь и посмотреть, что получится. Откроет Маша – так ему же это и нужно, а если кто-то еще – у него есть железный повод: поиск одноклассников, все-таки круглые даты с момента выпуска случаются не так уж и часто. Однако, несмотря на очевидную легкость задачи, чувства Вала были в полном раздрае, а давление и пульс явно зашкаливали.
Состав влетел на станцию и плавно остановился, открылись двери, и Вал вместе с потоком пассажиров вышел на открытую платформу. Холодный ветер освежил и успокоил его, он совершенно отчетливо понял, что если сейчас не доведет начатое до конца, просто развернется и уедет, в следующий раз решиться будет еще труднее, если вообще возможно. И тотчас, как будто кто-то повернул выключатель: сумбур в душе Вала улегся, вернулась привычная рациональность и четкость мышления.
И все-таки, когда он остановился напротив непримечательной двери восьмидесятой квартиры, предательское волнение вернулось. Но отступать было поздно – палец уже лег на кнопку звонка. Дребезжащий звук гулко прокатился и замер где-то в панельной глубине квартиры. Довольно долго ничего не происходило, потом за дверью послышались чьи-то шаркающие шаги.
– Кто там? – голос принадлежал женщине, явно не молодой и был каким-то усталым и бесцветным.
Вал чувствовал, что его пристально рассматривают в подслеповатый дверной глазок.
– Я, собственно, по поручению… У нас встреча класса… – Вал смешался и запнулся. – Маша Горцева не здесь живет?
Какое-то время за дверью было тихо, потом загремел, открываясь, замок.
– Входите, – на пороге стояла бледная женщина средних лет с тусклым, увядшим лицом, – что вам нужно?
– Понимаете, – Вал вошел в полутемную обшарпанную прихожую, – понимаете, у нас встреча выпускников – десять лет уже прошло. Мне в школе дали адрес, а я тут живу недалеко.
Вал без запинки выложил легенду, заготовленную утром. Женщина молчала и только как-то слишком уж пристально смотрела на него, потом печально вздохнула и не говоря ни слова вышла в комнату. Минуту спустя она вернулась и протянула Валу какой-то небольшой плоский предмет, завернутый в газету.
– Я Машина тетя… Маша пропала четыре года назад. Найти не смогли. Ничего. Возьмите, мне почему-то кажется, это именно для вас осталось… Не думаю, правда, что вы отнесете это в школу, – она горько усмехнулась. – Теперь идите. До свидания.
Вал не помнил, как оказался на улице, он очнулся стоя посреди двора, судорожно прижимая к груди сверток. Непослушными пальцами он сорвал обертку. Это был портрет Маши, вернее фотография, вставленная в тонкую простенькую рамку. Маша спокойно и немного грустно смотрела на Вала, широко раскрытые глаза были серьезны и полны жизни. Редкие снежинки падали на прозрачный пластик фоторамки и не таяли.
До этой минуты Вал не отдавал себе отчета, насколько ему было нужно отыскать Машу, или хотя бы узнать, что у нее все в порядке. И к чему он был совершенно не готов, так это к подобному повороту событий. В голове было пусто, он шел, не разбирая дороги, наступал в лужи, пересек какую-то широкую улицу, даже не взглянув на красный глаз светофора, зашел в арку проходного двора.
– Угости Стасика! – чей-то противный ноющий голос вырвал Вала из небытия.
– Что? – он непонимающе уставился на дюжего парня в драном и грязном, но когда-то явно дорогом пальто, протягивающего к нему немытую трясущуюся руку.
– Папироску бы… Стасику курить хочется! – снова заныл парень, из уголка рта тянулась дорожка слюны, сбегала по небритому подбородку и капала на засаленный воротник.
– Не курю! – Вал пытался обойти сумасшедшего.
Но тот ухватил его за рукав и зачастил:
– Вот и она не курила, и вообще пришла, сука, поздно! Где благодарность? Где, я спрашиваю! – он уже почти кричал, брызгая слюной. – Пришла! Принцесса! Ни пожрать ни… Как так?! Кто хозяин?! Я поучить хотел, а она… – он визгливо засмеялся. – А она? Я – хвать, а она исчезла! Кровь только осталась… И смерть… Ходит смерть, дышит!
Сумасшедший перестал смеяться, затрясся и вдруг побежал прочь, странно вскидывая ноги.
– Смерть! Смерть! Смерть!

* * *

Несколько дней Вал не находил себе места, все валилось из рук, он ни на чем не мог сосредоточиться. Он не появлялся на работе, сказавшись больным, но с утра уходил из дому и бродил бесцельно по городу, иногда присаживаясь на мокрые скамейки, или спускался в метро и бездумно накручивал круги по кольцевой. Его толкали сумками, пихали локтями, о чем-то спрашивали, он не откликался и никого не замечал. Он был совсем один в этом людском водовороте и видел перед собой лишь серьезные, такие живые глаза Маши. Иногда он доставал из-за пазухи фотографию и подолгу смотрел на нее, и всякий раз ему виделось, что выражение этих огромных серо-голубых глаз чуть меняется, что напряженность, которая наполняла портрет, когда он первый раз взял его в руки, уходит, уступая место умиротворенности и какой-то пронзительной чистой нежности. Он понимал, что это невозможно, что это всего лишь клочок бумаги, пропитанный химикатами, что он не может меняться, но… Но каждый раз глядя на портрет, Вал находил все больше почти неуловимых отличий. Эта фотография, эти происходящие с ней изменения, были единственно тем, что не позволяло Валу окончательно впасть в глухое безысходное отчаяние. Он никогда раньше не думал о том, как же все-таки Маша была важна для него. Пусть она не с ним, пусть где-то там, но живая. Живая. И пусть лишь теоретически, но достижимая.
Теперь же только этот странный, почти живой портрет оставлял Валу призрачную надежду когда-нибудь снова ее увидеть. Во всяком случае, ему так казалось.

Глава 9
Человек был явно не в себе: он шел, словно не замечая ничего вокруг. Наступил в грязь, задел плечом встречного прохожего. Вал шел позади него, но при этом почему-то видел его чуть сбоку и сверху, как если бы влез на крышу еле ползущего автобуса. Человек дошел до оживленного перекрестка. Пешеходам горел красный свет, и машины проносились мимо, не сбавляя скорости. Вал вдруг с ужасом понял, что сейчас произойдет. Ему захотелось крикнуть, остановить этого рассеянного болвана, но язык словно не принадлежал ему больше. Странный человек, даже не сделав попытки задержаться на перекрестке, ступил на проезжую часть. Он успел сделать три шага, а потом, – Вал невольно зажмурился, сжав кулаки от бессильной боли, – потом был визг тормозов и тошнотворный мерзкий звук удара: хруст ломающихся костей, трескающегося триплекса, мнущегося металла и рассыпающегося пластика. Вал открыл глаза и увидел, как нелепая фигура, отлетев от покрывшегося трещинами лобового стекла синего «Форда», перевернулась в воздухе и застыла на асфальте, неестественно вывернув ногу. Широко открытые глаза смотрели прямо в небо, и капли безучастного дождя постепенно заполняли их водой. Вал вгляделся в это лицо и вдруг отшатнулся как от удара: на мокром асфальте только что умер он сам. Ему стало нечем дышать, он взмахнул руками, зацепился за что-то рядом с собой и внезапно очнулся. Он стоял на краю того самого перекрестка, ухватившись рукой за фонарный столб, одной ногой на проезжей части. Тела не было, мимо деловито сновали машины, водитель синего «Форда», ехавшего по крайней правой полосе, недовольно засигналил Валу, и тот поспешно подтянул ногу на тротуар.

Он очнулся от этого странного существования совершенно внезапно, туман, окружавший его последние дни, вдруг исчез, как по волшебству. Вал сидел на скамье на Чистых прудах, пытаясь согреть окоченевшие руки в карманах куртки. Он задумчиво повернул голову и увидел, что совсем рядом с ним, на спинке скамьи, сидит, крепко вцепившись в мокрые доски крупными когтями, небольшая ушастая сова. Ее взгляд казался совершенно разумным и осмысленным, в нем было что-то до боли знакомое и теплое. Какое-то время Вал сидел не шевелясь, глядя в эти бездонные, почти человеческие глаза. Внезапно птица, громко щелкнув загнутым клювом, мощно, так что старая скамья жалобно скрипнула, оттолкнулась лапами и расправив крылья взмыла в воздух, очень скоро исчезнув за деревьями. Вал в оцепенении смотрел ей вслед, затем встал, встряхнулся и снова оказался самим собой. Тупая боль, угнездившаяся где-то глубоко в груди, не прошла, но опустилась ниже, выпустив рассудок из своих цепких когтей.
«Пора возвращаться», – подумал он и направился к метро.
На следующее же утро, Вал, придя на работу, отправил одному из своих старых знакомых пространный имейл, с просьбой о помощи. Приятель всю жизнь проработал в милиции на разных мелких должностях, но в последнее время его карьера пошла вверх. Ходили разные слухи, но Валу на это было наплевать, он решил получить хоть какую-то информацию, и этот способ казался ему ничуть не хуже других.
Он уже десятый раз проверял почту, но ничего путного не было, так, стандартная рабочая корреспонденция, когда в офисе зазвонил телефон.
Звонил милицейский приятель:
– Как дела, старик? – его голос был полон энтузиазма.
– Да ничего, – Вал с трудом скрывал нетерпение. – Как успехи, нарыл что-нибудь?
– Во, блин, нет чтоб просто позвонить, или там, пивка попить пригласить что ли… Ну ладно, ладно, шучу, есть кое-что…
– Так что?
– Дело, действительно, есть, обращалась тетка. Ничего, в общем, примечательного. Найти ничего не удалось, за исключением одной детали. Слушай… Так, где это… А, вот: «Горцева Мария… Проживала совместно с Богдановым Станиславом Михайловичем, семьдесят четвертого года рождения…» – так… – “ Девятнадцатого мая… При осмотре квартиры упомянутого гражданина… В присутствии понятых… В комнате, очевидно служившей спальней, находился гражданин Богданов в состоянии сильнейшего нервного расстройства, сидящий на полу, в его правой руке был зажат обрывок ткани, предположительно от ночной рубашки пропавшей… При осмотре постельных принадлежностей, на наволочке, обнаружены пятна крови небольшой площади, вероятно от носового кровотечения…» – приятель на секунду перестал тараторить, чтобы перевести дух. – «При медицинском освидетельствовании гражданина Богданова никаких внешних повреждений не обнаружено, Богданов С. М. отправлен на психиатрическую экспертизу.» – дальше ничего интересного. Рекомендовано лечение, и все такое. Дело закрыто за отсутствием состава преступления. Все. Надеюсь, это тебе помогло? Зачем тебе это не спрашиваю: не думаю, что ты расскажешь мне что-нибудь веселое.
– Да, извини, это моя бывшая одноклассница…
– А, послешкольный рецидив. Понимаю… И очень сочувствую, серьезно, но больше ничего нигде нет. Я бы узнал.
– Спасибо и на этом.
– Да без проблем, старик, давай звони в любое время, а то, может, пивка попьем…
– Как-нибудь обязательно. Я…
– Ладно, бывай!

Глава 10
В мире существует два типа людей. Одни, когда привычный мир вокруг них рушится, берут всю вину на себя и часто ломаются, не выдерживая такого груза, вторые же перекладывают всю вину на других и, зачастую, идут физически уничтожать вероятную причину катастрофы.
Ханс Хафель принадлежал к первым и поэтому уже давно всматривался в свинцовую воду ноябрьской Москва-реки. Вода была далеко внизу, она медленно ползла темной зыбкой массой, и в ней тускло отражались оранжевые уличные фонари. Было темно и холодно. Ханс перелез через высокий парапет и стоял на узком карнизе, вцепившись руками в ледяные перила. Он уже три раза пытался заставить себя разжать онемевшие руки и каждый раз, в самый последний момент, лишь крепче вцеплялся в обжигающе холодный металл. Но оставалось недолго, он это прекрасно осознавал, еще несколько минут – и непослушные ладони разожмутся сами. И все кончится. Перед глазами плыли разноцветные круги, они сливались и перемешивались, в висках стучало, во рту стоял неприятный металлический привкус…
Настя. Как на яву Ханс увидел ее милое лицо, руки, почувствовал ее запах. Два года счастья, два года полной уверенности, что вот она его половинка, нашлась в холодной и мрачной Москве, что не зря он оставил тихий и провинциальный, но такой родной Кобленц и приехал в жутковатую Россию.
Дела тогда шли хорошо, да все шло хорошо. Даже слишком. Ханс работал в представительстве известной фармацевтической компании, потихоньку привыкал к русской зиме и был весьма доволен жизнью. А потом он встретил мечтательницу Настю. Просто случайно столкнулись на улице, причем в самом прямом смысле: она, как всегда, шла задумавшись о чем-то своем, он по дороге в офис просматривал утреннюю газету. Она даже разбила коленку, отлетев от его твердого плеча в единственное дерево на проспекте. Так и завертелось: сначала кафе, потом театры, пару раз ресторан, первый их секс. Такой трогательно целомудренный и прекрасный. Нет, не секс – любовь. Это уже была любовь. Потом ЗАГС, все скромно и со вкусом, смешные немцы из глубинки и интеллигентная семья коренных москвичей. Домашний борщ, тихие совместные вечера, дача… И вдруг… Эта тварь: немолодая, потрепанная жизнью колумнистка из задрипанного модного журнала, стриженная почти под ноль, пропахшая табаком матершинница. Узкий лобик и очки, и… неожиданное восхищение Насти. Дьявол! Да она с нее глаз не сводила, Зоя – то, Зоя – это, поздние чаепития и визиты в редакцию.
А потом у него была командировка, а по возвращении – пустая квартира и на холодной кухне записка в три строки: “ Ухожу к Зое, нам с тобой было хорошо, но это было ошибкой. Прости.» И кольцо. И пустота. И холод. И виски. И вот теперь мост. И на мосту за парапетом он, Ханс Хафель тридцати шести лет отроду, уже почти ничто, сгусток растоптанной жизнью биомассы.
– Ты уверен, что она стоит того? – спросил кто-то по-немецки над самым его ухом.
От неожиданности Ханс покачнулся, но чудом сохранил равновесие. Он поднял глаза. По ту сторону парапета, удобно облокотившись, стоял невысокий крепыш лет тридцати-сорока, одетый в совершенно неуместный здесь костюм баварского горца – замшевые шорты до колена на помочах, мелко-клетчатая рубашка, лихо заломленная небольшая шляпа с пером фазана. Незнакомец спокойно курил короткую изогнутую трубку. Сюрреалистичность увиденного так потрясла Ханса, что он разжал руки. Он уже почувствовал, как падает, и какая-то часть его сознания испытывала огромное облегчение от того, что наконец-то все заканчивается, но где-то еще глубже внезапно возникла и окрепла мысль, что умирать ему рановато, ну, хотя бы не выяснив для начала, что это за странный тип на мосту. Рот Ханса раскрылся в беззвучном крике, руки тщетно пытались нащупать опору. Баварец вздохнул, перегнулся через парапет, крепко ухватил падающую фигуру за ворот пальто и, неожиданно быстрым и мощным рывком, втянул Ханса обратно, перевалил через перила и аккуратно усадил на тротуар.
– Поговорим? Меня зовут Густав.

Глава 11
Вал хранил Машин портрет на работе в запертом ящике стола. Держать его дома он не решался: устраивать тайник в квартире было непорядочно по отношению к Янке. А рассказывать жене эту свою странную историю о давно позабытой первой любви он и подавно не собирался. Вал очень сомневался, что это будет приятной темой для беседы и совершенно оправданно не рассчитывал на понимание. Серьезно, какой женщине будет интересно выслушивать путанную чепуху о бывшей ее мужа?
Притом, была ли Маша, вообще, его девушкой? Да они даже не целовались ни разу! Черт, зачем только он вспомнил и теперь никак не может забыть эту странную девочку из одиннадцатого «А», которая вдруг стала для него самым нужным человеком на Земле! Именно теперь, когда она пропала. Скорее всего умерла.
Вал достал фотографию из ящика и грустно провел по Машиной щеке пальцем. Ему вдруг показалось, что портрет чуть улыбается – в самой глубине этих пронзительно распахнутых глаз, самыми уголками этих твердо очерченных губ. Вал крепко зажмурился, снова посмотрел на Машу. Ошибки быть не могло: что-то действительно поменялось. На короткий миг ему помстилось, что Маша не умерла, что она где-то рядом и вот-вот войдет в его рабочий кабинет, Вал даже невольно оглянулся на дверь.
Тишину вечернего офиса прорезала трель телефонного звонка. Звонили с ресепшена.
– Да? – почему-то волнуясь, Вал снял трубку.
– Валер, к тебе посетитель. Поздновато, но…
– Девушка?
– Почему девушка? – на том конце удивленно помолчали. – Конечно нет. Очень респектабельный джентльмен. Пусть войдет?
– Да, конечно. Спасибо.
Вал положил трубку, стараясь взять себя в руки. Что за безумные фантазии? Он устало провел рукой по глазам, концентрируясь перед наверняка важным деловым разговором.
Дверь без скрипа открылась, пропуская позднего визитера. В кабинет с открытой улыбкой вошел худощавый человек средних лет, светловолосый и светлоглазый, узкое интеллигентное лицо, некрупные, ухоженные руки. Весь облик посетителя дышал неброской аристократичностью, и, хотя одет гость был крайне просто – в затертые джинсы и футболку с каким-то принтом, Валу показалось, что это были самые респектабельные джинсы и футболка, которые он когда-либо видел.
Посетитель коротко и крепко пожал протянутую Валом руку и сел на предложенный стул, закинув ногу на ногу.
– Позвольте представиться, Хайнц Коан, – гость говорил с заметным иностранным акцентом, принадлежность которого Вал не смог распознать. – Видите ли, у меня к вам дело.
– Я вас слушаю.
Вал вдруг понял, что это не деловой визит, что происходит что-то невероятно важное и непостижимое. В висках застучало, горло враз пересохло.
– Не волнуйтесь так, пожалуйста! – гость заметил, что Валу явно не по себе. – Дело в том, что… Хм, не знаю, как начать. А впрочем, вам все это не обязательно знать сейчас. Вот здесь, – посетитель протянул Валу аккуратно сложенный лист бумаги, – инструкции. Знаете, я обычно не вмешиваюсь, но ради нее… она… Мне очень хочется ей помочь почему-то. Но это все, что я могу для вас сделать, не обессудьте, это и так против моих правил.
Вал машинально взял протянутый ему листок
– Что все это значит? – промямлил он. – Вы от кого?
– Я? От себя, разумеется!
Гость решительно встал, повернулся было к выходу, но приостановился.
– Да, вот еще что… Портрет я, пожалуй, заберу. Он вам больше не пригодится.
Посетитель вопросительно посмотрел на Вала. Тот, сразу поняв о чем идет речь, безропотно достал из ящика фотографию и вложил в протянутую через стол руку, последний раз заглянув в эти бездонные, но почему-то совсем теперь не грустные Машины глаза. Гость сделал плавный жест, и портрет исчез с легким хлопком.
– Всего наилучшего! – гость кивнул и, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

Глава 12
– Я еще только учусь.
Маша потянулась и села, откинувшись на отставленные руки. Вечернее солнце ласково пригревало, но от Реки уже веяло свежестью. Линия облаков на горизонте, бесконечно далеких и высоких, окрасилась яркими закатными тонами. Вал с Машей сидели на мягкой траве высокого берега, молодой человек лениво смотрел на медленную полноводную Реку, в которой отражалось высокое розовое небо.
– Понимаешь, – продолжила девушка, – здесь никто никого ни к чему не принуждает, но в определенный момент приходит понимание, что хочешь помогать попавшим в беду людям, таким, как ты был сам… Правда, пока получается не очень, – она странно улыбнулась, – нужна очень высокая степень концентрации, а мне всегда мешает личное. Я все время сбивалась на мысли о тебе и вот, пожалуйста, один раз оказалась у тебя в комнате, вместо рутинной тренировки по перемещению за пределы этой Реальности. Ты, наверное, не помнишь, а я так испугалась, что сразу сбежала обратно!
Вал помнил, еще как! Это было для него сильнейшим потрясением, событием совершенно невозможным, но от того казавшимся еще более реальным. И вот, оказывается это было на самом деле. Вал уже ничему не удивлялся.
Маша, между тем, продолжала:
– А потом я пробовала разделить сознание с птицей, и получалось, в общем, нормально, но вдруг мне почему-то показалось, что тебе очень плохо, и я, каким-то непостижимым для себя самой образом, заставила бедную сову разыскать тебя, пролетев километров двести. А самое смешное, что когда мы с совой сели на твою скамейку, я понятия не имела, что делать дальше. В итоге потеряла контроль и упустила птицу. Надеюсь, у нее все хорошо! – девушка немного помедлила. – Но самое печальное во всем этом то, что нам нельзя пользоваться этими способностями в личных целях. Нет, никто не запрещает, просто все эти перемещения требуют очень больших затрат энергии, и поэтому мы можем делать это довольно редко. Расходовать эти нечастые возможности кому-то помочь на свои воспоминания или прошлые проблемы просто свинство. Так что… Боюсь, не смогу навещать тебя там. Может как-нибудь, но…
Маша враз погрустнела и отвернулась. Вал нежно погладил ее по руке, ему так хотелось ее как-то утешить, но вместо этого сам впал в уныние: осталось всего три дня, а потом… Усилием воли Вал взял себя в руки.
– Расскажи про портрет.
– Портрет? – Маша непонимающе посмотрела на него. – Какой портрет?
– Ну, помнишь, я тебе рассказывал, что ездил к твоей тете, ну когда пытался тебя найти? Она еще дала мне твою фотку, приблизительно такую, – Вал показал руками размер, – цветную, в белой рамке. Мне этот портрет очень помог тогда.
– Я что-то такой фотографии, в принципе, не помню! – Маша задумалась. – Точно, не было такого портрета, откуда ему взяться? Я вообще фотографироваться не люблю, а уж позировать для портрета!.. Может, из какой-нибудь общей увеличили?
– Не, не похоже. Ты там одна, на нейтральном светлом фоне, да и качество было хорошее.
– Тогда не знаю, – Маша беспомощно покачала головой.
– Ладно, не думаю, что это сейчас важно, – он рывком вскочил на ноги и протянул руку, помогая Маше подняться. – Пойдем купаться!

Глава 13
Водитель – пожилой угрюмый мужик, неодобрительно покачал головой, когда Вал попросил отвезти его «просто до конца проезжей дороги», но, подумав немного, согласился, да и цену запросил божескую.
– Турист, что ль?
– Типа того, – ответил Вал, понимая всю несостоятельность этого предположения: из экипировки у него с собой была только небольшая спортивная сумка с самым необходимым, да и одет он был по-городскому.

Но, как бы то ни было, свои соображения мужик оставил при себе, и через пять минут они уже, скрипя рессорами, пылили по грунтовке удаляясь от станции «Княжьи горы» в сторону совершенно глухого леса. Судя по карте, после конца дороги этот лес простирался еще километров на сорок, доходя до необитаемого берега водохранилища и имел весьма дурную репутацию как у немногочисленных местных, так и у туристов: поговаривали, что эти места до сих пор не разминировали после войны, что по лесу все еще разбросаны кости незахороненных солдат, как русских, так и немецких.
Трясясь на кочках, Вал вспоминал события последних дней. На работе он просто выпросил неделю в счет не истраченного отпуска на «порыбачить» – учитывая лето и общий застой в делах, проблем не возникло. А вот дома… Он чувствовал себя последним подлецом и предателем, когда рассказывал жене о внезапной командировке в северный филиал фирмы, а она из лучших побуждений советовала ему не идти на поводу у начальства и отказаться, потому что это безобразие, среди лета отрывать людей от семьи и посылать в такую даль.
Валу было очень плохо, но он твердо решил последовать полученным от странного господина инструкциям до конца, а там – будь, что будет. Он прекрасно понимал, что второго шанса разобраться со всей этой историей, а главное, в себе, точно не представится.
Потом были поспешные сборы, вокзал, ранняя электричка до конечной, потом дизельный поезд местного сообщения и вот, это здешнее подобие такси.

Вечерело. Вал, прикрыв глаза от последних лучей заходящего солнца, смотрел вслед подслеповатым красным огонькам удаляющегося по ухабистому проселку «Уазика». Тот скоро повернул и пропал из виду. Вал присел на бревно, валявшееся на обочине и развернул листок с инструкциями. Первое, что бросалось в глаза – была карта, аккуратно нарисованная от руки: станция, дорога, упиравшаяся в лес. Он поднял голову – так и было: проселок, ставший к этому времени почти непроезжим, просто утыкался в стену вековых сосен. Вал вернулся к карте. Так, чуть левее должна быть просека, километров через пять-шесть от нее, судя по схеме, вправо ответвлялась тропинка, ведущая к конечной цели его путешествия – аккуратному кружку, около которого было помечено: «Деревня, последний дом слева, с резным флюгером на крыше». Ниже карты четким убористым почерком значилось: «Быть одному у тропы не раньше и не позже вечера дня середины лета. Идти быстро, по возможности не оглядываться. Не думать. Не бояться. Если чувство истинно – есть шанс пройти.» Подписи не было.
«Есть шанс», – повторил про себя Вал.
От последней строки ему было как-то жутковато, но он уже сделал выбор.
Резко встав, он, не оглядываясь, углубился в темнеющий лес.

Глава 14
Погожий майский день клонился к вечеру, но уже по-летнему яркое солнце никак не хотело прятаться за горизонт, теплые оранжевые лучи косыми стрелами пронизывали освеженный первыми ливнями город, бликуя на стеклах многоэтажек, согревая молоденькие яркие листочки берез и лип. Посвистывали какие-то редкие для Москвы пичуги, вдали слышался колокольный перезвон. Казалось, весь огромный город пребывал в благостном и приподнятом настроении, впитывая первое настоящее весеннее тепло.
Маша сняла куртку и перебросила ее через руку. Тепло. Славно. Но радоваться не получалось. Она подставила ласковому солнышку лицо, зажмурилась… Солнце просвечивало сквозь веки красным, по обратной стороне век забегали желтые и оранжевые искорки. И правда, благодать.
Но отвлечься не смогла, на глаза вдруг навернулись слезы, и, как девушка ни старалась, на щеке появилась мокрая дорожка. Маша стерла предательскую влагу ладошкой, но вид у нее был наверное еще тот, потому что проходившая мимо женщина с некрасивым и добрым лицом, вдруг остановилась и участливо спросила:
– Девушка, вам плохо?
– Н-нет, ничего, не беспокойтесь.
Женщина недоверчиво посмотрела на нее, но промолчала и пошла дальше. А Маша чуть не вскочила, не побежала за ней, так хотелось хоть кому-то довериться, выплакаться, спросить совета или может даже помощи… Но женщина ушла, а Маша так и осталась сидеть на скамейке.
Наконец она взяла себя в руки и взглянула на изящные часики.
«Черт, уже восемь!» – она торопливо поднялась и почти побежала, хотя прекрасно понимала, что спешить бесполезно.
Стас уже дома, голодный и злой как дьявол, и ему наплевать, что у нее скоро «госы», и всю их группу так долго промурыжили сегодня в институте со всякой организационной дребеденью.
Маша хоть и не была Стасу женой, но, раз уж они живут вместе в его квартире, должна была вести себя «как полагается» – ждать с ужином, а в последнее время и охлаждать к его приходу бутылку водочки, выслушивать со вниманием бесконечные рассказы о дрязгах на работе – Стас служил мелким менеджером в каком-то банке и вряд ли мог рассчитывать на большее, ну а ночью – естественно, отказать не вправе. Здесь правда терпеть приходилось меньше всего: Стас очень быстро выдыхался и, слава богу, ничего необычного не требовал. Ни о каком удовольствии для себя Маша даже не помышляла: сначала она не сильно интересовалась этой стороной отношений, ей думалось, что оно как-то само все сложится, а когда стало ясно, что ничего не получается, что-то менять было уже поздно. Стас был из породы людей, которые стараются во что бы то ни стало добиться какой-либо цели, а добившись, теряют всякий интерес к предмету своего вожделения, рассматривая его лишь с точки зрения полезности лично для них.
А ведь, казалось, раньше было по-другому. Маша вроде даже увлеклась: Стас был высокий атлетически сложенный красавец, дипломатский сынок, начитанный и весьма неглупый. Он так трогательно ухаживал, дарил цветы, водил по театрам, посвящал стихи. Поэзия, правда, оказались списанной из какого-то малоизвестного сборника французских авторов, да и на ум Стас претендовать никак не мог, скорее на банальное ёрническое остроумие.
И сейчас, по прошествии почти года, Маша отчетливо понимала, что никакой любви не было, просто ей позарез необходимо было вырваться из жуткого круга домашнего полусектантского быта, который изо всех сил поддерживала ее мать, сводящегося к тоскливому и мрачному ожиданию вечной, но еще более унылой жизни.

Маша поднялась по лестнице на третий этаж, тихонько открыла дверь ключом, повесила в прихожей куртку. Нет, чуда не произошло: Стас сидел в гостиной и зло пялился в телевизор, совершенно игнорируя Машин приход. Согласно неписанным правилам ей следовало прошмыгнуть на кухню, приготовить еду, а затем уж повиниться и просить прощения. Хотя, собственно, за что? Да кто он такой? Мог бы и сам о ней хоть раз позаботиться!
Маша прошла на кухню, но вместо готовки сделала себе чаю и бутерброд, села с книжкой.
Стас так к ней и не вышел. Что ж, его дело. Маша умылась и отправилась спать. Она уже битый час ворочалась в постели, пытаясь заснуть, когда пришел Стас. Он сел на край кровати и вдруг грубым рывком повернул девушку к себе.
– Т-а-а-к, что ж ты, Машик… – протянул он. – Нехорошо-о-о.
Маша поморщилась в темноте: она ненавидела, когда ее так называли. От его елейного тона у нее вдруг по спине побежали мурашки, лоб покрылся испариной, она почему-то жутко испугалась. А Стас не отпускал, больно сжимая плечо, он приблизил свое лицо к ее и вдруг как-то жутковато ухмыльнулся. Он был абсолютно трезв, и от этого Маше стало еще страшней.
– Отстань… – она попыталась вырваться, но это, казалось, его только позабавило.
– Вот, значит, как…
Стас, не выпуская ее плеча, другой рукой сбросил одеяло на пол, собрал в горсть ночную рубашку на Машиной груди и что есть силы дернул, раздирая тонкий материал.
Девушка вскинулась, стараясь выскользнуть из его хватки, и тогда Стас молча примерился и наотмашь, с оттягом, ударил ее тыльной стороной руки по лицу. Маша упала обратно на подушку захлебываясь слезами, не в силах даже кричать. По щеке поползла теплая струйка и закапала на простыню. Маша чувствовала отвратительные жесткие руки, раздирающие бедра, слышала свистящий звериный сип, но ей было уже все равно. Она стремительно уносилась все дальше, проваливаясь все глубже и глубже в ватное обволакивающее небытие.

Где-то на другой окраине Москвы Вал вздрогнул, подошел к окну и долго молча всматривался в темноту, сам не зная почему.

Глава 15
Маша проснулась. Она замерзла, но ей очень хотелось полежать вот так, с закрытыми глазами, сохраняя только что виденный сон. Ей снился Валера – Вал, как его прозвали одноклассники. В последнее время она почему-то часто вспоминала о нем, о том, как они дружили, как гуляли вместе, его глаза, его голос…
Маша повернулась и попыталась натянуть на себя одеяло, но ничего не получилось: одеяла как будто не было вовсе! Она даже не успела удивиться – внезапно вернулась память обо всем, что случилось прошлой ночью. Вернее, не обо всем, она помнила, как легла, как пришел Стас, а потом… Потом было что-то очень плохое, но что именно Маша не помнила.
Она открыла глаза: небо, синее-синее, глубокое и безграничное. Маша снова закрыла глаза и прислушалась к себе. Чувствовала она себя вполне сносно, лишь немного болела правая сторона лица. Девушка глубоко вздохнула, снова открыла глаза и села.
Ярко светило солнце, но было довольно прохладно, пели птицы, между луговых цветов порхали бабочки. Маша сидела прямо на траве, на пологом склоне живописного холма, спускавшемся к большой ленивой реке. Самым странным было то, что она совсем не была удивлена или напугана.
Маша, конечно же, совершенно четко понимала, что все это попросту невозможно. Однако что-то ей подсказывало, что это никакое не пробуждение ото сна внутри сна другого, что случилось нечто из ряда вон выходящее и обязательно хорошее, во всяком случае бояться ей больше нечего.
Она никак не могла сосредоточиться и обдумать эти странности. Гораздо больше Машу сейчас занимало, что ей холодно, а из одежды на ней лишь тонкая, разорванная на груди ночная рубашка, и еще ей очень хотелось иметь хоть какое-нибудь зеркальце, чтобы убедиться, что ее лицо не превратилось в распухшую маску, и то, что так неприятно саднит, не синяк в пол скулы, а, господи, пожалуйста-пожалуйста, просто какая-нибудь мелкая царапина. Размышляя об этих насущных предметах, Маша поднялась и, закутавшись, насколько возможно в остатки рубашки, направилась по едва заметной тропинке к реке. Она шла не спеша, глядя себе под ноги, чтобы ненароком не наступить босой ногой на какой-нибудь сучок или камень, и поэтому появление незнакомца прошло для нее совершенно незамеченным, она даже чуть не вскрикнула от неожиданности, когда совсем рядом услышала чье-то деликатное покашливание.
А затем приятный мужской голос произнес:
– Доброе утро, милая барышня! Я не напугал вас? А вы, я смотрю, держитесь молодцом!

Глава, которой здесь быть, вообще-то, не должно, но я не смог заставить себя ее выкинуть. (Дитрих Фогель)
Они засиделись допоздна, попивая ароматный крепкий чай из тонких стеклянных стаканов. Уже совсем стемнело, и большая керосиновая лампа, стоявшая на столе, рисовала вокруг себя теплый колеблющийся круг уютного света, заставляя испуганные тени жаться по углам комнаты. Маша болтала о всяких пустяках, и у Вала внезапно возникло ощущение, что она специально избегает сложных тем и неоднозначных вопросов. Она делала это очень мягко и тактично, но все же… Вал протянул руку и взял ее теплую ладонь в свою.
– А это место… – начал он невпопад, – что это? Современная трактовка рая?
– Почему? – удивилась Маша.
– Ну, все тут живут под боком у Создателя… Время не тикает. а те, кто тут обосновался, давно умерли для внешнего мира.
– Я с этой точки зрения об этом даже не думала.
– Нет, ну а правда, – с каким-то ожесточенным азартом продолжил Вал, – что будет потом? Для чего все это? Нельзя же жить в стерильном мире бесконечно долго, да еще без определенной цели!
– Как это: без цели! – Маша отдернула руку, по ее лицу пробежала тень. – Мы помогаем людям…
– Помогаете? В чем? Попасть сюда, или, наоборот, оставаться в том мире, откуда они пытаются сбежать? – он понимал, что говорит что-то не то, что затрагивает материи, в которых ничего не смыслит, но уже не мог остановиться: горечь несправедливости, копившаяся в нем эти дни, искала выхода.
– Зачем ты так! – девушка отшатнулась, как от пощечины.
– А как? Через пару дней я вернусь обратно и что? Как я буду жить дальше? Снова окунусь в рутину: дом, работа, дети… Как обходиться без всего этого? – он повел рукой. – Как обходиться без тебя?
– Так надо! Пойми… – на глазах ее навернулись слезы, но голос был неожиданно тверд.
– Надо? Кому? Вашему разлюбезному Хайнкоа? Все всегда должны играть только по его правилам?
– Ты несправедлив! Если бы не он…
– Маша! – Вал вскочил со стула и, обогнув стол, опустился перед ней на пол, обхватив ее колени и выпалил, заглядывая снизу ей в лицо: – Давай уйдем вместе! Неужели ты думаешь, что жить там нам вместе будет настолько хуже? И Густав говорил, что никто никого тут насильно не держит…
– Это невозможно, – она грустно вздохнула, погладив его по волосам. – Я останусь здесь, а ты уйдешь. Другого не дано. Каждый должен жить свою жизнь. Такие правила.
– Да пропадите вы все пропадом вместе со своим богом недоделанным и его правилами!
Со сдавленным стоном Вал отбросил ее руку и выбежал на крыльцо под черное бархатное небо, захлопнул дверь и, развернувшись, со стуком уткнулся пылающим лбом в шершавые некрашеные доски

* * *
Мэтр Хайнкоа сидел на крылечке своего пряничного домика и озабоченно покачивал головой, словно к чему-то прислушиваясь. Обычно сомнения не были ему присущи, но в этот раз мэтр задумался, не было ли ошибкой затевать всю эту историю.
«Ничего, он справится», – сказал он себе наконец. И подтвердил, кивнув: – «Они справятся. Время все расставит по местам.»
Мэтр встал и, с удовольствием вдохнув наполненный ароматом луговых трав ночной воздух, сошел с крыльца, решив пробродить всю ночь по своей самой любимой Реальности. Это его всегда успокаивало.

* * *
Прохладный ветерок понемногу унял клокотавшее в груди Вала чувство несправедливой обиды. Он почувствовал себя опустошенным и никчемным, но отчетливо понимал, что Маша права. Каждому – свое, так говорил в свое время старик Цицерон, а он-то знал, что это не пустые слова. Что ж, он, Вал, пройдет свой путь до конца и пусть мэтр Хайнкоа только попробует помешать их с Машей будущему счастью. От этой пустой детской угрозы Валу неожиданно полегчало, он на цыпочках вернулся в дом и тихонько подошел сзади к все еще сидевшей за столом девушке.
– Прости меня! – он нежно обнял ее и вдруг жутко испугался, что Маша оттолкнет его, все еще оскорбленная его срывом.
Но нет, она повернулась к нему с легкой улыбкой, поудобней устраиваясь в его руках.
– Я понимаю… Пожив здесь, я стала не по годам мудрой и рассудительной. Да и ты во многом прав: даже общаясь с дядюшкой Хайнкоа напрямую, я ни на йоту не приблизилась к пониманию смысла существования человека. Оставим эту тему до следующего твоего приезда. Возможно, тогда я смогу тебе что-нибудь объяснить. Хорошо?
Вал молча кивнул.
– Пойдем ложиться, – продолжила Маша, – я что-то замерзла совсем. Согрей меня.

Глава 16
Машина мама сидела на кухне съемной квартиры, которая временно являлась главным офисом и по совместительству Молельным Домом и переписывала в общий список имена вновь принятых адептов. Она с головой погрузилась в сектантскую жизнь и засиживаться за этой приятной для нее работой, вот так допоздна, было для нее не внове.
Будучи, как и положено профессиональной художнице, натурой творческой и впечатлительной, она подхватила и с энтузиазмом понесла знамя реформации старых идей, за короткое время превратившись в одну из активисток недавно открытого «Богородичного центра» – одной из сотен однотипных сект, возникших на развалинах советской действительности. Молодые и ушлые «братья», сами себя назначившие священниками, разгуливали в нарядных синих рясах, подпоясанных яркими, в цвет российского триколора, кушаками и, за толику малую, наставляли свою довольно многочисленную паству, истово проповедуя прописные истины и совершая нелепые, ими же выдуманные обряды.
Паства млела от своей избранности, несла все ценное, что удавалось раздобыть, «братьям» и энергично вербовала новых сторонников. В общем, все как в любой похожей секте.
Единственное, что омрачало новую насыщенную жизнь Машиной мамы, была неожиданная строптивость дочери: та ни в какую не желала участвовать в службах, на проповеди ходила с неохотой, отказывалась рассказывать о «Богородичном центре» в институте. Это очень печалило маму: религия вместо того, чтобы объединять их, все больше и больше отдаляла друг от друга, сводя ежедневное общение к нескольким ничего не значащим фразам и только.
И да, еще у нее совсем не оставалось сил на рисование – последняя начатая картина уже три месяца пылилась в углу, без какого бы то ни было прогресса, и это было очень грустно. Ну да ничего, Богородица вразумит и не лаской, так силой приведет заблудшие души к свету!

Машин отчим, трубач и бывший солист Эстрадного оркестра Гостелерадио, сидел на кухне и пил дешевое крепкое пиво. После четвертой бутылки он уже ни о чем не думал.

Маша сидела на полу, забившись в угол. Напротив нее стоял телефон. Она смотрела на картину, где был изображен восход двух красноватых солнц над коричнево-рыжей каменистой пустыней. У Машиной мамы была странная манера рисовать: она писала картину маленькими, но сразу законченными фрагментами, постепенно заполняя ими весь холст, как бы собирая замысловатый пазл. Картине было еще далеко до завершения – тут и там серели прогалы загрунтованного холста, но уже сейчас при взгляде на странный нереальный пейзаж, Машу почему-то охватывала щемящая тоска и острая жалость к самой себе.
Телефон молчал. Она снова вынула из кармана джинсов маленький клетчатый листок, на котором торопливым почерком были записаны семь цифр. Его номер. Она уже давно выучила его наизусть, но каждый раз разворачивала аккуратно сложенную осьмушку тетрадного листа, как будто надеясь найти на нем какой-то тайный знак, хоть что-то, кроме чуть загибающейся книзу чернильной строчки.
Маша в который раз поднесла онемевший вдруг палец к диску телефона и снова отдернула руку, будто боясь обжечься.
Нет.
Это было выше ее сил.
Если бы она была ему нужна, он точно позвонил бы сам.
Она обхватила колени руками и горько, отчаянно разрыдалась.

В двух километрах оттуда, на четвертом этаже хрущевки, в комнате с выключенным светом, на полу сидел Вал. Магнитофон опять играл «С войны» группы «Чайф». Вал смотрел в темноту невидящими глазами. Ему было плохо, ему казалось, что он умирает.
За те три месяца после окончания школы, что они с Машей общались, она не сделала ни одной попытки по-настоящему сблизиться, даже ни разу не позвонила ему сама. Когда они, не так уж и часто, гуляли по району, и он робко брал ее за руку, Маша вроде не была против, но, если он не пытался сам завладеть ее теплой ладошкой, она не предлагала.
Ни на что более серьезное Вал так и не отважился. У нее кто-то есть? Он ей не интересен? Вал твердо решил, что сегодня ее последний шанс. Если он ей нужен, она точно позвонит.
Песня кончилась.
Тишина.
Она не позвонила.
Он умер.
Почти.

Глава 17
В этот последний вечер они были в гостях у Густава и Габи, которые изо всех сил старались хоть как-то облегчить горечь такого уже скорого расставания их лучших друзей. Валу остро хотелось остаться наедине с Машей, но он прекрасно понимал, что лишние полчаса ничего не изменят в их судьбе. Если ты уже сделал все, что мог и даже больше, прими жизнь такой, какая она есть.
Хозяева проводили их до калитки. Густав крепко пожал руку Вала.
– Что ж, долгие проводы нам точно ни к чему. Думаю, еще свидимся. Давай, делай там свои дела и возвращайся, а мы уж за Машей присмотрим!
Вместо ответа Вал крепко обнял баварца, затем расцеловался с Габи.
Маша взяла его за руку и они, не оглядываясь, побрели по темной улице. Вокруг было тихо и как-то по-особенному безмятежно спокойно. Яркая полная луна светила им в спины, и две угольно-черные тени не спеша скользили впереди по дороге.
– Идем к Реке! – Валу вдруг захотелось хоть немного повторить тот первый их вечер, который был совсем недавно, целую вечность, целых пять дней назад.
Маша молча кивнула, крепко сжимая его ладонь.
Им было очень-очень грустно, но как-то светло и спокойно на душе. И в этот момент обоим до конца поверилось, что их ждет что-то очень-очень хорошее. Где-то там, в будущем.

Мэтр Хайнкоа сидел на крылечке своего пряничного домика и смотрел на звезды. Он улыбался.

* * *

Они шли вместе по лесу, до той прогалины, где Вал пережил несколько жутких минут, чуть не встретившись со Стражами. Но сейчас бояться было нечего: вокруг было светло, косые лучи начавшего клониться к западу солнца насквозь пронизывали лесную чащу, не оставляя места теням и мраку. Где-то совсем рядом куковала кукушка, доносилась барабанная дробь дятла, все было мирно и спокойно, и, главное, с ним была Маша. Они держались за руки и шли молча, чувствуя и сопереживая слишком многое, чтобы можно было размениваться на слова.
– Все, дальше иди сам.
– Да…
Вал притянул ее к себе, и она прильнула к нему всем телом, спрятав лицо у него на груди. Он почувствовал, что она плачет, да и его самого переполняли чувства небывалой остроты и силы: обжигающая любовь и еще более жгучее чувство бесповоротной разлуки.
– Но ведь я еще вернусь. Я… Я смогу.
– Когда-нибудь, много позже, ты изменишься, станешь старше и если ты вспомнишь… И у тебя хватит сил снова пройти мимо Стражей… Нет, я точно знаю, ты пройдешь! И пока ты будешь идти здесь по лесу, ты станешь прежним, как сейчас, и заполночь придешь к моему дому, и тебе не придется стучать: я встречу тебя у калитки, и ты останешься, и мы будем вместе. А пока… Я буду где-то рядом. Всегда. Только помни обо мне. Помни, хорошо? А теперь иди, тебя ждут. Ты там нужен, а я буду ждать тебя здесь.
Она говорила, глядя ему прямо в глаза, слезы высохли. Затем обняла Вала за шею и поцеловала крепко, горячо и неистово, казалось им никогда не разомкнуть губ.
И вдруг он понял: это все, он должен идти.
– Прощай…
– До свидания…
Вал повернулся и зашагал, не оглядываясь, в сторону далекого проселка. Через некоторое время он выбрался из леса и у самой дороги услышал, как в кармане едва слышно пискнули внезапно ожившие часы.

Конец?
Вечерело. Вал, прикрыв слезящиеся от последних лучей заходящего солнца глаза, сидел на валявшемся на обочине толстом полусгнившем бревне, на его коленях лежала потрепанная коричневая тетрадь. Рядом стоял электроскутер, на котором он добирался от станции высокоскоростного поезда в эту глушь, до самого конца старой грунтовой дороги. Он посмотрел на свои морщинистые, чуть подрагивающие руки, стер одинокую слезу, щекотно катящуюся по щеке.
Вал все мог понять, все, кроме одного: как можно было забыть именно это?! Вот все это?! Машу… А ведь он обещал ей помнить! Она же так просила! А он не справился… Что теперь будет?
Он всмотрелся в высящуюся впереди стену дремучего леса: сорок лет прошло, а ему казалось, что ничего здесь не поменялось, что он узнает каждое дерево, каждый камешек на еле заметной тропке, уходящей в чащу.
Вал вдруг наклонился и засунул коричневую тетрадь глубоко под бревно, затем повернулся на закат и отчетливо произнес:
– Спасибо тебе, добрый человек, Дитрих Фогель, кто бы ты ни был… Даже если это я сам тебя выдумал.
Он повернулся, поддернул рюкзак на сутулых плечах и, не оглядываясь, углубился в темнеющий лес.

Эрика

Глава 1
2004
(Начало мая)

Лето накрыло Берлин внезапно, жаркой, нестерпимо яркой живой волной. Только вчера зябкий ветерок раскачивал ветви цветущих магнолий и ерошил перышки самых отважных весенних птиц, начинавших понемногу распеваться, а теперь горячее солнце заливало своими плотными концентрированными лучами суматошный город, стирая с его лица последние следы зимней дремоты, окончательно пробуждая многочисленные парки и скверы. И снова все в них благоухало, звенело и пело, громко и радостно.

Петер Мейер вышел из проходной на Паульштернштрассе и небрежно сунул пропуск в карман клетчатой рубашки с коротким рукавом, затем расстегнул еще одну пуговицу на вороте: солнце давно село, но было очень тепло, даже слишком тепло для этого времени года. С недалекого озера налетел легкий ветерок, и Петер с наслаждением подставил разгоряченное алкоголем лицо его свежему дуновению. Улыбнулся: жизнь наконец налаживалась! А что, ведь он совсем недавно получил престижную работу видеоинженера в крупной фирме, занимавшейся производством телепередач. И сегодня как раз была вечеринка по поводу завершения очередного крупного проекта. Целых полгода вся фирма работала не покладая рук, организовывая съемки масштабного реалити-шоу. А это не так-то просто, между прочим! Заказчиками были приезжие, русские, человек сто пятьдесят, включая режиссеров, монтажеров, операторов, редакторов, продюсеров и, конечно, участников. Специально для русских построили здоровенную декорацию, навезли разной техники, а она, очевидно, требовала тонкой настройки и квалифицированного обслуживания, так что скучать не приходилось. За сетчатым забором на сонной окраинной Паульштернштрассе круглосуточно кипела жизнь: съемки в декорации, съемки выездные, монтаж, перегон готовых серий в Москву… в общем, телевидение во всей красе. И Петеру это очень нравилось. Да и русские оказались отличными ребятами, умеющими и работать по-настоящему, и отдыхать не хуже. Петеру даже захотелось вернуться обратно на корпоратив, который и не думал заканчиваться, несмотря на поздний час. Однако, молодой человек почти сразу же изменил свое мнение: пить больше не хотелось, а сидеть с пустым стаканом в самый разгар веселья было странно. Ладно, ушел и ушел, сколько еще таких проектов будет! Главное работа стоящая.
А вот на личном фронте пока не клеилось: после расставания с Кристин четыре месяца назад, он никак не мог найти себе подружку. Поначалу, только начав работать с русскими, Петер наивно надеялся на близкое знакомство с какой-нибудь симпатичной приезжей, тем более что друзья, узнав о проекте, ему все уши прожужжали, какие в России классные и сговорчивые женщины. Но, увы: девушек среди персонала было не слишком много, да и те держались особняком, совершенно не собираясь одаривать местных инженеров своей благосклонностью. А если еще учесть языковой барьер… В общем, все мимо.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/iv-sokoloff/nechto-strannoe-tri-lunnyh-povesti-67661865/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.