Главная страница | Современная русская литература | Лажа под названием жизнь

Лажа под названием жизнь
Любовь Миллер
На свете так много счастливых людей! Некоторым я завидую. Например, тем, кто – творческая Личность. Большим талантам – само собой, но и небольшим тоже завидую. В конце концов, бОльшая или мЕньшая степень таланта – это важно только для окружающих. А для самого человека это не так уж и важно, даже если он сознаёт, что не Бог весть какой артист или художник – ему всё равно интересно жить. Эта книга содержит рассказы, в общем-то, без конкретного сюжета, скорее, их можно назвать "размышлизмами". Но, как известно, все жанры хороши, кроме скучного. Автор уверяет вас – скучать вы не будете, даже если будете со многим не согласны.
Содержит нецензурную брань.

Любовь Миллер
Лажа под названием жизнь

Суть творчества
«Когда б вы знали, из какого сора…» Анна Ахматова
Наступила осень – вслед за бездарно проведённым летом: она валялась на берегу моря совсем никакая. Жизнь её таки доконала. Правда, чисто физически – нельзя безнаказанно много лет жить между небом и землёй, человек – существо, нуждающееся в стабильном быте. Это космонавты прекрасно чувствуют себя на орбите, глядя в иллюминаторы на свою болтающуюся в отдалении голубую планету с семью миллиардами безмозглых тварей. А в обыденной жизни всё не так: ты вынужден находиться под прессом дебилизма, который обильно выделяется из скудных мозгов твоих собратьев по среде обитания. И убежать было совершенно некуда, кроме как забиться в нору своей квартирки. Но она уже десять лет как лишена была даже такой жалкой возможности спрятаться от людского маразма и хамства. Десять лет, как она превратилась в беззащитное существо, наплевать в душу которому мог всяк желающий.
Она поплакала над своей жалкой участью, но быстро перестала. Ну, подумаешь, на неё поорала серая недалёкая нерусская баба, которая и читает-то по складам! Нашла на кого обижаться! Это одноклеточное существо было уверено, что оно живёт прекрасно, ведь оно имело дом, деньги и мужа, который её обеспечивал, хоть и регулярно прикладывался к её глупой «морде лица».
Она понимала, что всё это яйца выеденного не стоит, но сил терпеть грязь и бардак, которые разводила эта редкостная неряха, её идиотские придирки ко всему уже не было. Она заболевала от таких ничтожеств – это было выше её возможностей.
Это никчёмная по своим умственным способностям (вернее, по полному отсутствию оных) особь была каплей в море, каплей, «достойно» отражающей океан дерьма, в который она попала с самого рождения. Она всю жизнь находила множество способов бороться с этой вселенской пошлостью: книги, музыка и любимое существо. Но сейчас книги ей были недоступны – не имея дома, их не купишь, ведь и так приходилось таскать тяжёлый чемодан при частых переездах с места на место; музыку слушать не хотелось, это было всё равно что молиться в вонючей сральне; а любимое существо уже три года как находилось на том свете (за много времени до реальной смерти умерев духовно).
А интернет, из которого она практически не вылазила много лет, сделав его образом жизни и средой своего настоящего обитания, только расстраивал в последнее время – наконец-то он стал доступен самым широким массам, которые устроили из него ту же самую помойку, в которую они превратили в итоге свою цивилизацию, построенную умственно отсталыми существами, подобными той бабе, каждодневно пытающейся (скорей всего, не нарочно, а полностью бессознательно, но от этого было совсем не легче!) унизить легко ранимую героиню нашего повествования.
К тому же, она никогда в жизни не скрывала того, что думает, и бита за это была всегда нещадно. Ещё в детстве её пытались «перевоспитывать»: школа, педагоги, комсомол, потом за неё принялись структуры, стоящие в то время у власти и бдящие, чтобы никто не смел мыслить инако. Её чуть не упрятали в молодости в психушку, но она каким-то чудом избежала общей участи тех многочисленных товарищей, которым в дальнейшем приклеили ярлык «протестные личности».
Пожила она, в общем, не так уж плохо – денежки свалились с неба (сдавали квартиру в Москве), поездила по шарику вдосталь, сыта была по горло этими никому не нужными путешествиями, которые ей ничего не добавили и не прибавили. А погорела на собственной глупости, хотя это как посмотреть: доверилась своему горячо любимому дитяти. Не знала, что получит на свою наивную доверчивую головушку типичную ситуацию, описанную ещё в «Короле Лире»…
Осень обещала быть почти болдинской. Она убегала в иллюзорный мир, который творила на ходу, и который был, как ни странно, следствием её тяжёлой, почти невыносимой ситуации. Ведь находись она где-нибудь в прекрасных условиях (например, на своём любимом Красном море в номере-люкс) – разве это подвигло бы её на сочинение опусов? Нет, скорей всего, она бы просто расслабилась и наслаждалась жизнью…
А какой-то неумолимый Молох требовал всё новых жертв. Для чего, зачем??? Это было на уровне животных инстинктов, писать для неё значило – жить.

Самый страшный момент в моей жизни
Самый страшный момент в моей жизни был… нет, не жуткая долгая мучительная смерть близкого человека от рака. И не тогда, когда дочь сказала мне, что я ей не мать, а тётя Маня с улицы. И вовсе не год назад, когда я была при смерти. И не зимой в глухой пустой деревне в морозы без дров, без копейки денег и без одной живой души, которая могла бы как-то помочь.
Да много чего можно вспомнить из моей насыщенной как хорошим, так и плохим, жизни. Но всё это будет не то. И по сравнению, например, с ленинградской блокадой, с тем, что пережили люди тогда – это всё просто семечки, не заслуживающие особого внимания.
А самое страшное событие (а может, оно тоже кому-то покажется полной ерундой, и он сочтёт, что я сильно преувеличиваю) произошло во времена моей молодости, мне тогда не было ещё и двадцати лет. Это сейчас я битая-перебитая жизнью, и меня даже укоряют, что я очень злая и не люблю людей, а тогда уж точно никто бы не укорил – я была добрая, доверчивая и наивная (можете не верить, но это святая правда!) и тянулась к людям. Меня отвергали, били фейсом об тейбл – а я всё равно тысячу раз наступала на одни и те же грабли. Я была как мой пёс Дэндик: огромный добрый мраморный дог свято верил, что все люди – хорошие, хоть они не раз делали гадости – один раз какой-то пьяный мужик ткнул ему в морду горящую сигарету, а девка, когда мы гуляли поздно ночью и он побежал к ней знакомиться, больно испинала его ногами, обутыми в тяжёлые ботинки. По всей видимости, она была наркоманка, потому что в здравом рассудке никто не станет пинать псину ростом с телёнка…
Так вот и я – мне делали очередную гадость, а я всё равно упорно верила, что все люди – честные, хорошие, умные, добрые и порядочные.
Но страшное событие произошло вовсе не потому, что кто-то сделал мне что-то плохое. Просто моя соседка по дому преподавала в педагогическом училище и взяла меня с собой в подшефный детский дом, где студенты давали концерт для детишек. Он находился не в городе, а где-то в области, потому что мы туда довольно долго ехали на автобусе.
И вот мы зашли в этот детский дом, и не успели раздеться и пройти в зал, где была сцена, как со всех сторон к нам бросились совсем маленькие дети, лет двух-трёх. Я ещё обратила внимание, что они были чистенькие и даже как-то принаряженные. Но когда в меня вцепилось цепкими ручонками человек пять сразу, и все они истошно кричали: «Мама! Мама!», тут со мной что-то случилось страшное. Я сломалась, во мне, двадцатилетней девчонке, у которой и в помине не было никаких детей (дочь я родила значительно позже, чуть ли не под тридцать) начался какой-то прямо-таки неуправляемый процесс типа урагана «Сенди», налетевшего на огромный город Нью-Йорк. Моя душа закипела. И я не понимала, как такое возможно – столько сирот при живых матерях??? Они же были совсем крошки, они так нуждались в материнской любви…
И пока шёл шефский концерт – а он продолжался, наверное, часа два (кажется, это было под Новый год, и представление было, как и положено, с ёлочкой, Дедом Морозом и Снегуркой) – я безудержно прорыдала за сценой и тихо рыдала всю обратную дорогу и потом ещё долго дома.
Успокоила меня тогда вот какая мысль: что не так ведь всё безнадёжно, эти дети обязательно вырастут, заведут свои семьи, народят детей, и их будет кто-то любить. И забудут они своё холодное детство в казённом доме, куда они попали из-за каких-то сучек – нелюдей женского рода. И всё у них будет хорошо…
И поэтому, когда мне предлагают пойти в дом престарелых, я представляю, что со мной будет, когда я переступлю его порог – я, наверное, сразу сойду с ума от ужаса при виде несчастных брошенных стариков, у которых впереди маячит только одно – Смерть…

Мгновенье призрачного счастья
Я была уверена, что я была рождена для того, чтобы совершить нечто необычное. Но лет до пятидесяти я жила хоть и не совсем стандартной для обывателя, но вполне благополучной жизнью. Сначала, по молодости, я себя «искала». Тыкалась то туда, то сюда, перебрала несколько высших учебных заведений и обнаружила, что я не имею ко всему этому ни малейшего отношения. Поступить в них во времена так называемого «застоя» было очень трудно – люди рвались к знаниям, конкурсы были просто страшными, особенно на гуманитарные факультеты. Тем более, что образование было совершенно бесплатным.
Я преодолевала все препоны, проходила – одна из ста – все экзамены, но проучившись года два, много – три, я понимала, что никакая это не наука, а обыкновенный бред собачий: на специальные предметы отводилось так мало часов, зато надо было запоминать какие-то маразматические, никому не интересные события – всякие там съезды КПСС и прочее в этом роде. Они были похожи друг на друга, как близнецы, бессмысленной информации было много, и она вызывала рвотный рефлекс.
Насиловать себя я не умела никогда, и поэтому не задумываясь бросала все эти очень солидные учебные заведения – институты и университеты. Впрочем, из двух меня с треском выгнали, и я чуть не попала в скверную историю, но как-то обошлось.
Потом я влюбилась, как последняя идиотка, в совершенно неподходящий объект – в мужчинку старше себя ровно на двадцать лет. Он был весь такой «траченный молью», и вся его энергия уходила в болтологию. Жизнь к нему отнеслась довольно-таки немилосердно: в детстве он попал в ленинградскую блокаду, потом его семье удалось уехать в эвакуацию, младший братик погиб от недоедания, а Юра чудом выжил. Это действительно было какое-то невероятное стечение обстоятельств! Он уже был при смерти. Но его отца ранило, и он попал в госпиталь того же города (Вятки, который назывался тогда Кировым), где находилась его семья. И они встретились почти случайно…
Отец пошёл в какой-то загородный совхоз и договорился с председателем, что в обмен на его военный аттестат, по которому ему шли хорошие деньги, тот будет давать ему пол-литра молока каждый день. И вот это Юру спасло, он остался жив. Наверное, для того, чтобы в итоге через много-много лет пробудить в романтической молодой особе бешеные чувства…
От этих ненормальных по силе страстей родился ребёнок – настоящее «дитя любви», ничего не скажешь! Но Юра оказался слабаком и не вынес всей неблагоустроенности нашей жизни (не было пристанища, и вообще, кроме чувств с моей стороны, ничего не было), и я очутилась в Сибири с младенцем на руках – в этом городе я родилась и там жила моя бабушка, которая меня и приютила. Потом бабушка умерла, и удалось поменять её квартиру очень близко к Москве.
Первые наши совместные с дочерью пятнадцать лет были наполнены редким счастьем нашего с ней общения и полного взаимопонимания, хоть материально, конечно, жилось чрезвычайно тяжело. Но когда человеку тридцать лет, он плевать хотел на все трудности. Потом, в её переходный возраст, начались первые звоночки неблагополучия. Но всё как-то сглаживалось, как-то налаживалось…
Потом началась перестройка – «лихие девяностые». Мы с чадом тоже не растерялись – крутились, вертелись, изыскивали разнообразные средства, чтобы прожить. Однажды нам повезло: мы случайно купили путёвки на дефицитную теплоходную экскурсию в Кижи, и там, на теплоходе, познакомились с женщиной, которая сыграла самую главную роль в нашей жизни. В итоге мы стали сдавать её московскую квартиру и на эти деньги объездили весь мир, а дочь закончила элитную гимназию, где обучение стоило очень недёшево, и институт, тоже уже платный. Успела даже немного поучиться в Англии.
Потом всё рухнуло. Сначала мы насмерть поссорились с дочерью, когда она потребовала продать квартиру в Питере и переехать в Москву, где она в то время нашла очень денежную работу. Я, как последняя идиотка, согласилась, и в итоге мы все остались без квартиры – времена были действительно «лихие»…
Потом умерла подруга, она была уже очень старой – 85-и лет, а года за три до того она впала в старческий маразм и умерла ещё при жизни, потому что из интересного, очень необычного человека превратилась в полный овощ.
Дочь от меня отказалась, и я стала одинокой, никому не нужной тёткой. Поначалу были какие-то деньги, я ещё немного попутешествовала, прокатилась даже до Америки, где поработала – представьте себе! – нянькой. Это, конечно, было тяжело и физически, и морально – чужая страна, наши несносные люди, сбежавшие туда от тягот нашей жизни (образ напрашивается дюже банальный: крысы с тонущего корабля), от кого-то я уходила сама, кто-то с треском меня выгонял, но бесценного жизненного опыта я хлебнула на полную катушку…
Потом деньги, которые, как известно, имеют свойство таять, как снег на солнце, быстренько закончились. А я не заработала себе даже маленькой пенсии, потому что всю жизнь легкомысленно относилась ко всяким бумажкам и формальностям. Я почему-то была уверена, что не доживу до старости.
Дожила, дожила, ещё как дожила! И старость моя обещала быть просто беспросветной, хоть вешайся на первом попавшемся суку!
Но тут вдруг во мне прорезался талант. Ну, во-первых, это вообще стало модным поветрием, у нас не пишет только ленивый. А так вся страна вдруг превратилась в Толстых, Чеховых и Достоевских – и совершенно неважно, что многие еле-еле могли связать несколько слов и в одном слове делали кучу ошибок! Ну а мне-то заниматься сочинительством сам Бог велел! Я ещё с детства поражала своих педагогов по русскому языку и литературе недюжинными способностями – лучше всех писала сочинения, причём могла натрепаться много и убедительно на абсолютно любую тему, одно время даже прирабатывала в местной газетке городка, где родилась, внештатным журналистом, и все были уверены, что пойду я именно по этой стезе. Впрочем, педагоги музыкальной школы тоже были уверены, что я стану каким-нибудь известным музыковедом. Увы и ах. Обманула я все ожидания, и никем не стала. Я никто и звать меня никак, но от этого ничего не меняется – я живу и продолжаю наслаждаться своей беспутной жизнью…
Во-вторых, ну что ещё делать в этой жизни потерпевшему такой сокрушительный крах человеку??? Самое милое дело – лежать на постельке (правда, чужой, сколько я уже сменила этих бесчисленных ободранных сдаваемых жадными до дармовых денег русскими людьми халуп!) и строчить, строчить, как из пулемёта на стареньком ломанном-переломанном ноуте! Это, кажется, по-научному называется сублимацией – ты снова и снова переживаешь все свои неприятности, когда их описываешь, и от этого острота твоих негативных эмоций становится всё меньше и меньше…
Как я написала в самом начале, у меня было какое-то туманное слабое предчувствие, что в итоге я изображу нечто гениальное и дико прославлюсь. В сладких грёзах мерещилось нечто вроде:
«Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.»
Я всегда была девушкой с большим чувством юмора.
Моей единственной отрадой в этой жизни был мой кумир – гениальный пианист Даниэл Баренбойм. Я могла слушать его бесконечно (когда-то скачала видео с сонатами Бетховена в его божественном исполнении), и самые лучшие идеи приходили ко мне именно в эти минуты. Его гений будил во мне тоже что-то похожее…
Но… мне было не до творчества. Я элементарно пыталась выжить – на это уходили все мои силы и способности.
Я бесконечно скиталась по чужим и чуждым мне людям, по их неприятным домам, подвергаясь их мещанскому напору – люди ведь устроены так, что когда они видят перед собой попавшего в беду человека, они и не собираются протягивать ему руку помощи, нет, они с радостью и злорадством пытаются спихнуть его ещё ниже, чем он уже пал. По крайней мере, НАШИ люди таковы, может быть, западные более милосердны, в чём я очень сомневаюсь… Но наши люди злорадствуют, когда встречают человека, которому хуже, чем им.
Где я только ни приземлялась, и всё это было сущим экстримом! Последнее моё прибежище сначала показалось просто земным раем. Это была небольшая мини-гостиница. Там было уютно, и хозяйка поначалу изображала из себя этакую неординарную личность, она и денег-то больших с меня не брала – добренькая, ох, добренькая, и каким же боком мне в итоге вышло это добро! Я сбежала от неё со всех ног, она просто замордовала меня какой-то невообразимой глупостью высшей пробы и уникальной приставучестью, она не давала мне шагу ступить, не сказав мне какой-нибудь гадости в мой адрес и не сделав мне очередного идиотского втыка!
Я могла бы и на берегу под лодкой очутиться, лишь бы не подвергаться этому активному дебилизму, но судьба привела меня ещё «лучше» – в жуткую развалюху, где с меня содрали по полной программе, но там нельзя было помыться, и, простите за такие подробности – нормально сходить в туалет. Так жить было абсолютно невозможно. Я согласна была на что угодно, но не мыться я не могла. Ну не виновата же я, что будучи уже целых десять лет бомжом, я сохранила до малейших деталей все привычки нормально живущего человека!
К тому же, эта развалюшка продувалась насквозь, а в нашей стране, как всегда зимой, начались ужасные катаклизмы, сопровождающиеся дикими аномальными морозами и штормовыми ветрами.
И я совершила ужасный шаг – стала жить «не по средствам». Это тоже могло закончиться плачевно. Но что оставалось делать? Я хотела писАть! Это стало моим наркотиком, моим единственным доказательством, что я живу не зря.
Мне хотелось позлорадствовать, как ловко я в очередной раз обманула эту сволочь – Дьявола, который в последние годы так и норовил сделать мою жизнь сущим адом ещё здесь, на Земле, но я боялась, что он разозлится и вышвырнет меня на мороз – у него ведь было много способов сделать человеку какую-нибудь страшную гадость! Кто я – и кто он?!!
А пока что я сидела в тепле, чистенькая, принявшая горячий душ (ну ничего мне больше не надо для счастья, честное слово!) – и строчила, строчила, омываемая волнами очередной эйфории, которая может кончиться так резко и так внезапно. Ну и пусть – зачем думать о том, что может быть? Не умнее ли жить настоящей минутой?


Лунные ландшафты одиночества
Никто так никогда и не узнал, от чего умерла эта молодая женщина. Она легла спать, как обычно, а утром её нашли мёртвой. Патологоанатомы исследовали потом клетки её мозга, но так и не смогли дать никакого заключения. Да, она была больна неизлечимой болезнью, потому что в войну, подростком, голодала, но с этой болезнью люди вполне могут дожить до глубокой старости и даже иногда выздоравливают. Достоевский страдал этим же самым, и это не помешало ему создавать шедевры – а может быть, даже помогало? Дело в том, что человеческий мозг, в отличие от других органов, непредсказуем. И случаются разные парадоксы, которые давным-давно описаны. Например, существовал человек, попавший на афганской войне под артиллерийский обстрел, рядом с ним разорвалась бомба. Контузия была обширной, но когда он пришёл в себя, он вдруг заговорил на всех мыслимых языках – даже на тех, на которых уже говорить перестали.
Она сама ничего особенного из себя не представляла – обыкновенная ничем не примечательная личность, из-за своей болезни ей так и не удалось получить высшего образования, она могла бы оформить себе инвалидность, но предпочла устроиться на какую-то нехитрую работёнку. А вот детей иметь ей врачи строго-настрого запретили. Но существует такая страшная вещь, как инстинкт продолжения рода, который не её первую уловил в свою неумолимую ловушку, и она, когда была ещё совсем молодой, не долго думая, выскочила замуж и родила ребёнка. Впрочем, личная жизнь не заладилась, неизвестно, что тут сыграло роль, может быть, всё-таки болезнь, а может и нет – разводы случаются на каждом шагу у вполне здоровых людей.
А вот ребёнка – девочку – у неё отобрала мать, она действовала категорически, долго не размышляя, таков уж был у неё характер, решительный и властный, как у мужика, потому что на её долю выпало кормить и содержать всю семью, так уж получилось, что с мужчинами их роду не везло изначально. Век был бурный, то революции, то мировые войны, мужиков уничтожали пачками, а сколько миллионов погибло в том же Гулаге, никто не считал.
Девочка росла странным ребёнком, не похожим на других детей. Совсем в раннем детстве, можно сказать, в младенчестве, было замечено, что она смотрит на всех таким отсутствующим взглядом, обращённым внутрь себя, сосредоточенным на чём-то неведомом окружающим. Казалось, что она находится где-то не здесь, а возвращалась в этот мир только тогда, когда при ней начинали что-то читать. Бабушка была старой интеллигенткой, любила литературу, особенно русскую, часто читала вслух русских классиков – стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева… Никому и в голову не приходило, что ребёнок, которому не исполнилось и двух лет, впитывает в себя всё это, как губка, пока её не повели на ёлку на бабушкину работу, и тут она выдала такое!
Её поставили на стульчик, ожидая, что она подобно другим детям пролепечет какой-нибудь детский стишок и получит конфетку. А она начала с самого начала, со знаменитой всем известной фразы: «Мой дядя самых честных правил…» и стала бойко чесать дальше, прошло десять, пятнадцать минут, она не останавливалась, народ очнулся – никто не собирался слушать её до вечера, и пришлось стаскивать ребёночка со стульчика силой под её оглушительный рёв.
Вот такой вот смешной инцидент случился в её раннем детстве, а уж когда она научилась читать, вообще никто даже и не заметил, и она стала проводить с книгами всё своё время, почти не общаясь со сверстниками и очень редко выходила во двор поиграть с ними, только под большим нажимом бабушки, боявшейся, что она «свихнёт себе мозги». Библиотеку бабушка собрала большую, девочка её перечитала всю, а потом перешла на две библиотеки, имевшихся в городе. В этот город много лет ссылали интеллигентов из Москвы и Питера, задолго до её рождения, они привозили с собой много книг, которые потом попадали в общественное пользование.
Надо ли говорить о том, что в школе ей было нечего делать? Информация, содержавшаяся в книгах, во много раз превышала скудные знания из учебников, и не только по количеству. Но она честно провела в стенах школы все положенные десять лет, правда, на уроках она в основном опять же читала книги – полулегально, но учителя смотрели на это сквозь пальцы: ведь она никому не мешала, а училась всегда на круглые пятёрки, лучше всех.
От скуки она уже тогда начала писать. Вставала летом раньше всех и шла в уголок своего двора, засаженный акациями, там ей соорудили небольшой столик и скамеечку. Ну что такого особенного может написать маленькая девочка? Конечно, какую-нибудь ерунду. Она писала «дневник» – обо всём, что случалось в её детской жизни. А зимой она забиралась в маленькую заднюю комнатку, почти чуланчик, где складывались всякие ненужные вещи. Её никто не беспокоил – все взрослые работали, а старенькая больная прабабушка, которую она очень любила, безвылазно сидела у себя в комнате и перечитывала старые газеты… И девочка предавалась писанию с наслаждением, она уже тогда почувствовала всю сладость этого удивительного занятия – создавать на бумаге особый мир, который принадлежит только тебе…
Наверное, уже тогда ей стало понятно, что она обречена на одиночество, которое будет сопровождать её всегда, всю жизнь. Это при том, что по натуре она была общительной, коммуникабельной и поначалу очень тянулась к людям. Но каждый раз это плохо кончалось, её не только не понимали, но и старались сделать ей больно. Зачем это было нужно? Наверное, люди делали это не специально, просто так уж они были устроены. Всё, не похожее на них, не вписывающееся в рамки их скудных представлений, они старались превратить в то, что могли бы переварить своим недалёким умишком.
Ко времени её повзросления пышным цветом распустилась ложь, господствовала коммунистическая доктрина, в которой уже не осталось ничего от возвышенных идей (да были ли они вообще когда-нибудь?), а царило глухое лицемерие, всех стригли под одну гребёнку, заставляя верить в «светлое будущее». Это было совершенно несопоставимо с миром, который она создала для себя одной. Не сказать, что она не пыталась как-то вписаться в существующий социум – пыталась вовсю. Поступала в вузы, преодолевая огромный конкурс, училась какое-то время, но потом понимала, что это невозможно. Такой уж создала её природа, не наделив способностью лгать и лицемерить, подстраиваясь под всеобщий маразм.
И начались крупные неприятности. Её чуть не сломали. Но каким-то образом ей удалось избежать расправы, которую во все века чинили над теми, кто мыслил не так, «как все», и кто не хотел идти в ногу с большинством, с этим миллиардным стадом, которое гнали какие-то неведомые пастухи в направлении, нужном для их сладкой жизни за счёт других. А тут неожиданно попался крепкий орешек…
Потом это явление было описано крупными социологами, оно называлось «внутренняя эмиграция». Вот так и прошла целая жизнь – в ней, родимой. А когда она выбиралась на «свет божий», к людям – она не получала ничего, кроме боли и непонимания.
Конечно, ей, как и всем, хотелось любить и быть любимой, тем более, что, в общем, Бог её совсем даже не обидел в плане внешних данных – конечно, она не была писаной красавицей, но и к уродинам её совсем даже нельзя было причислить: стройная симпатичная молодая девушка с правильными чертами лица. Противоположный пол оказывал ей повышенные знаки внимания, а она выбрала старого маленького еврея с громадными глазами, из которых рекой лилась на мир еврейская печаль, старше её на 20 лет. В её жизни всегда в отношениях с другими происходило одно и то же: сначала ею пламенно восхищались, обещали ей златые горы, но проходило какое-то время и… в лучшем случае эти люди тихо исчезали из её жизни, но чаще всего её безжалостно предавали – те, кто громче всех клялся в любви и преданности.
И эта «неземная» любовь чуть не привела её к гибели, она чудом выскользнула тогда из объятий смерти. Но душа была покорёжена в пух и прах, она больше не смогла верить ни одному мужику и не воспринимала противоположный пол как полноценных людей, способных дать ей женское счастье – так, самцы какие-то, с которыми возможен только природный акт, смахивающий на зоофилию… А ведь лет-то ей было совсем немного – как жить дальше, если тебе совсем никто не нужен?
Но в тот момент безжалостная Природа оказалась, как ни странно, союзницей. Она выкарабкалась только потому, что родился ребёнок. Она не смогла убить вместе с собой и его. А дальше было понятно, что она ему нужна и уйти не имеет права. И почти два десятилетия она находилась в сладком заблуждении, что она на этом свете не одинока – рядом есть существо, которое не только требует твоей каждодневной заботы, но и дарит тебе любовь. Да и общаться было интересно – девочка росла умницей, талантливым человечком, с раннего детства была видна её редкая незаурядность во всём, и казалось, что вот оно – счастье: рядом самый близкий, родной человек, с которым не страшны все житейские невзгоды.
Но и тут её ждал такой удар, что и вспоминать страшно. Сначала были какие-то мимолётные размолвки, началось это в дочкин «переходный возраст». Потом мать случайно подружилась с пожилой женщиной, которая тоже была очень одинока, несмотря на то, что имелась тьма знакомых – и по работе, и по увлечениям, такое бывает часто. Это почему-то их отдалило с дочкой друг от друга, она оказалась между молотом и наковальней. Дочка и эта женщина были большими эгоистками и не терпели соперников, делить её между собой не хотели, хотя она не раз пыталась им объяснить, что принадлежит и той и другой, только очень по-разному, и это не повод для ревности. Короче, они с дочерью практически разошлись, отдалились друг от друга душевно, каждый начал жить своей жизнью. У дочери даже появились подруги, которых не было раньше. Впрочем, это было естественно и закономерно, она поступила в институт, её окружало столько молодых, а когда же и заводить друзей, как не в молодости!
И тут случилось вот что: наша героиня и её пожилая подруга очень любили животных. Для них они специально купили домик в деревне, куда летом вывозили «на природу» нескольких собак и кошек. А тут вдруг пришла в голову идея смотаться туда в разгар зимы – подышать. Воздух там был необыкновенный! И тишина, которой никогда не бывает в городе. Деревенька состояла из нескольких домишек, находящихся в дремучем лесу, вдалеке от цивилизации.
В какой-то из дней она отправилась в большое соседнее село, туда было можно дойти минут за 40, за продуктами. И умудрилась сломать ногу, аж в четырёх местах. Хорошо, что это произошло уже в самом селе, а не по дороге, обычно безлюдной, где её нашли бы не скоро и она бы наверняка замерзла. Её привезли домой на санях, в которые впрягли лошадку, и она несколько дней пролежала буквально в шоке. Потом всё-таки опомнилась, и её отвезли в районный центр, где пьяный в дрезину хирург наложил ей гипс.
Моментом воспользовалась зловредная старуха, живущая напротив, местный монстр и редкостная злыдня. Она и раньше любила ей напакостить при каждом удобном случае – например, обворовала её, когда она, наивная, оставила, уезжая как-то осенью, ей ценные вещи на хранение. Когда они весной приехали, она ничего не отдала. С тех пор они не разговаривали. И вот подруга ушла в магазин, она осталась одна, совершенно беспомощная. Старуха подослала мужика-печника, который под предлогом, что ему якобы стало известно, что у неё не в порядке печка и она может сжечь всю деревню, разгромил её печь. Это в январе-то! А она даже встать не могла, чтобы ему помешать, он ничего не слушал, только пыль летела во все стороны…
Её подруга была старой девой, семьи никогда не имела и не занималась домашним хозяйством, всегда поручала это домработницам, имела такую возможность, будучи известным на всю Москву театральным журналистом. А тут она и вовсе растерялась. И пришлось нашей героине в такой безвыходной ситуации звонить единственному человеку, кто как-то мог помочь – дочери. Она несколько дней просила её приехать. Но дочь отказывалась, ссылаясь на какую-то сильную занятость. Но было понятно, что ей попросту глубоко плевать на мать. Наконец, всё-таки ей удалось её уговорить. Но в свою квартиру в Питере они попали не сразу, почему-то дочь с друзьями решила везти её под Москву на дачу своей знакомой (сейчас уже не вспомнить причины, просто она сама, видимо, тогда очень плохо соображала). Её пожилая подруга уехала на поезде вместе с животными в Питер, но в итоге пришлось её вызывать, чтобы она увезла её домой, потому что дочь, бросив её, беспомощную, в домике, где никто ей не мог помочь, даже её не навещала.
В общем, всё это в итоге сгладилось, забылось, нога очень удачно срослась, но остался на душе какой-то неприятный осадок. И всё это оказалось сущей чепухой по сравнению с тем, что случилось потом. Она потеряла прекрасную квартиру в Петербурге, потому что дочь уговорила её продать, переехать в Москву и жить вместе. Но в итоге она осталась без квартиры и без дочери. Они не общались потом много лет. Их поссорил, прямо по Булгакову, квартирный вопрос.
Описывать, как она жила, бездомная и бесприютная, все эти годы, не стоит. Она попадала в такие переделки, что удивительно, как ей удалось остаться в живых. Со страной тоже творилось что-то страшное, обстановка накалялась, становилась всё невыносимее, шло к какому-то распаду. К тому же, она не становилась моложе – увы, перевалило за шестьдесят. Умерли многие из тех, кто её знал раньше, но как-то и чем-то помочь всё равно никто бы не смог, сами выживали с трудом.
Здоровье, конечно, рухнуло с дуба – ещё бы, мотаться по чужим неустроенным углам, работать на тяжёлых работах, чтобы не умереть с голода – её брали только на такую работу, на которую никто больше не польстился. Но она не опустилась, не спилась и не сошла с ума. Ей помогло то, что она вдруг стала описывать всё, что с ней происходит. В итоге стала профессиональным писателем, её книги издавали зарубежные издательства.
И с дочерью неожиданно они помирились, стали общаться по интернету, один раз дочь даже посетила её, пробыв с ней несколько дней. Это было просто удивительно, ведь незадолго до этого она попала в больницу чуть не при смерти – схватила воспаление лёгких, когда зимовала в чужой холодной хибаре. Её спасли какие-то совсем чужие люди, они стали звонить дочери, но она не прореагировала тогда. И вот какое-то время спустя что-то вдруг, видимо, переменилось, видимо, опомнилась она и отказалась от своей беспрецедентной жестокости по отношению к матери, ведь не конченный же была человек…
Как бы там ни было, о совместном будущем даже речи не было. Дочь считала, что мать помешает ей «наладить личную жизнь». По сути дела, они стали друг для друга чужими…
Она замерзала в своём ледяном одиночестве, в своей пустыне, которая сильно смахивала на лунный пейзаж, в которой не было тех, кому она была бы по-настоящему нужна, а самое главное – она уже привыкла к полному одиночеству и вряд ли смогла опять вернуться в общество людей, в котором она так и не состоялась ни в каких аспектах, где все её способности оказались невостребованными…

Роковая ошибка Высшего Разума
Какие-то тётка с дядькой, совершенно мне чужие и чуждые, позанимались примитивным сексом, и вот появился я. В дальнейшем они не принимали никакого участия в моей жизни.
А меня в результате всей этой ерундовой акции, которая творится от сотворения мира каждую секунду, уловили в чудовищную ловушку, в которой я должен изнывать, подвергаясь немыслимым мучениям, энное количество времени, в общем-то, совсем ничтожное, для Вселенной это даже не секунды, а непонятно что – какой-то неуловимый миг.
Если бы я хотя бы знал смысл своего пребывания среди похожих на меня! Что я должен им дать? Что они должны дать мне? Кроме скуки и раздражения, а в основном, конечно, полного равнодушия и безразличия они у меня не вызывают никаких эмоций.
Наверное, счастливы те, кто приносит человечеству пользу – строит дома, самолёты, выращивает всякие культуры им в пищу, лечит их, учит и так далее… Я родился для каких-то других целей, но даже в старости не понял, какова моя миссия на этой Земле, потому что всё, что от меня исходило, было людям совершенно не нужно.
А ведь они охотно идут даже за отъявленными отморозками, которые призывают их уничтожать друг друга, и чем в бОльших количествах – тем люди охотнее это делают. Они просто счастливы, когда находится кто-то, кто заставляет их забыть их серое бессмысленное существование и наполнить его кровавым адреналином ежедневного риска для их жизни и прекрасными острыми ощущениями, которые они испытывают, когда убивают друг друга.
После этого, избавившись от миллионов и даже миллиардов ненужных миру жизней, потомки объявляют этих зачинщиков мировых войн величайшими героями, совершенно не понимая той простой истины, что они являются величайшими злодеями и преступниками.
История новейшей цивилизации насчитывает уже много тысячелетий, и за это время на Земле почти не было даже небольших промежутков времени, когда люди жили бы в мире и согласии.
Так при чём здесь я? С самого раннего детства я знал, что я рождён совсем для другого. Мне нравилось уединяться ото всех в укромный уголок и предаваться чтению. Уже тогда я перечитал, наверное, огромную часть того, что написали люди, жившие интеллектуальной игрой ума, а не грубыми потребностями большинства. Я рано познал интеллектуальные удовольствия, которые приносит человеку занятия искусством. И на склоне жизни понял, что наша цивилизация – это для тех, кого можно только обманывать и стричь, как бездумных баранов, но никак не для тех, кому хочется впитать в себя всю мудрость и красоту, которая всё-таки существует где-то, но очень редко играет какую-то роль в жизни человеческих масс.
Скоро наступит время, когда мне надо будет уходить – туда, куда уходят все: и оставившие след в этой жизни, и простые смертные. Я буду счастлив, когда закончится моя жизнь, потому что она не принесла мне ничего, кроме горького сожаления о бессмысленно растраченном времени.
И почему-то мне кажется, что в этом виноват совсем даже не я, что я и миллиарды мне подобных – чья-то роковая ошибка, которую не под силу исправить даже вселенскому Высшему Разуму.

Как я закаляла силу воли
Я выяснила, что сила воли у меня безразмерная, из-за одного ну просто сущего пустяка.
Я сидела почти целый месяц практически голодная. Денег не было совсем, и откуда ж им взяться, когда пенсия мизерная, а надо платить за аренду квартиры, за интернет и ещё я сдуру вляпалась в кредит за ноутбук (больше никогда такого делать не буду – только наличкой, которой, правда, никогда не бывает). А продукты сейчас сами знаете – дорожают день ото дня. Да что сейчас – это уже давно такая практика в нашем государстве: приходишь в магазин и видишь уже не вчерашние ценники.
У меня был салат из огурцов собственного приготовления, огурцами меня угостили – они у нас тут, в сельской местности, растут в каждом огороде. А делать его меня научила одна зловредная личность, которую я описала во многих своих «творениях», потому что она была уникальной по всем своим человеческим параметрам – со знаком минус, ну а тут, как видите, не очень приятные воспоминания об этом деревенском монстре сыграли положительную роль. Деревенские ведь никогда особо не были избалованными всяческими житейскими благами, поэтому им приходится быть хозяйственными и практичными – у них не пропадает ничего.
Постное масло у меня тоже было, завалялись две морковки, луковица (прямо как у папы Карло!), давным-давно стояла и ждала своего часа банка зелёного горошка. Короче, для винегрета не хватало только двух компонентов – квашеной капусты и свёклы. Да, забыла ещё упомянуть, что и картошка у меня была – как-то купила очень задёшево у какой-то бабки, которая её в тот момент выкапывала, а я шла мимо, целое ведро. Ем я её очень мало, и мне хватило надолго.
Ну, чтобы купить одну свёклу, много денег не надо, стоит она осенью сущие копейки. И капусты тут уже наквасили и пустили в продажу, она теперь будет на прилавках всю зиму.
Короче, соорудила я себе шикарный винегрет! Вообще-то, я не очень люблю овощи (да и фрукты – переела слегка в Египте, где я выживала на них полтора года), я больше специалист по мясу, наверное, потому, что я по гороскопу Лев, родившийся в год Белого Тигра. Но тут мне почему-то даже захотелось этого винегрета – наверное, потому, что деваться было некуда: жрать-то было нечего…
Немножко того, немножко сего, а получилось две большие банки. И главное, очень вкусно! Вот ем я свой замечательный винегрет день, ем два. На завтрак, обед и ужин. На третий день чувствую, что он уже как-то не идёт… А тут вдруг ситуация из безнадёжной нечаянно становится совсем даже неплохой, это на меня вдруг сваливается неожиданный подарочек в виде денежки, не так чтобы огромной, но вполне приличной для человека, у которого последние копейки ушли на покупку компонентов винегрета…
И я на радостях покупаю колбаски, мяса для жаркого и даже селёдочки. Сижу, ем колбаску и вспоминаю, что у меня ведь ещё осталось полбанки не полбанки, но довольно много этого проклятого винегрета! Сами понимаете – есть мне его уже совсем даже не хочется! Но выкидывать пищу – грех. Я всегда в таких случаях вспоминаю, что в блокаду Ленинграда люди умирали от голода. Или вот ещё про каких-нить жителей Африки… ведь даже в наше время есть голодающие в каких-то слаборазвитых странах. Да и в нашей стране, наверное, не я одна такая. Или всё-таки одна?
И я начинаю, давясь, его есть, потихонечку, полегонечку – прислушиваюсь: ведь чёрт знает мой организм, вдруг затошнит, а то ещё хуже – вырвет. Нет, ничего, осваиваю помаленьку… Помогла очень вкусная селёдочка, которой я периодически перемежала насильственное поедание надоевшего блюда. И ещё – самое главное-то забыла! – я себе внушала, что винегрет-то четыре дня назад был просто умопомрачительно вкусным (я вообще очень неплохо готовлю, когда я работала в Штатах, тамошний народ считал меня суперским поваром, но я думаю, что это слегка преувеличено и только потому они так думали, что у них вообще еда очень невкусная в принципе).
И когда я доела последнюю ложку, я поняла, что сила воли у меня – это нечто! И вспомнила прямо противоположное – как я съела в гостях целый обед, будучи дико сытой, но моя хорошая знакомая, которая меня им угощала, сказала, что если я его не съем, она знать меня не желает, а я по слабости натуры не могу обидеть человека, так уж воспитана… И я его в себя впихнула, хоть, несмотря на то, что всё было очень вкусно, но в меня не лезло – в желудке элементарно не было места. Но это уже совсем другая история.

Как меня лечили в Египте
Я дошла до ручки. Уже несколько дней я не могу ходить. И сегодня утром Мухаммед отвёз меня по моей просьбе в госпиталь.
Сначала мы ткнулись в какое-то шикарное заведение, где от меня, как иностранки, потребовали 60 долларов за приём у врача. Естественно, это было неприемлемо. Потом мы поехали в какое-то жуткое заведение, где была масса народа. Нас принял врач за 50 тугриков (это 7 долларов). Он померял мне давление. Оно оказалось близко к трупному. И послал на анализ крови. На этом его отрабатывание денежек было исчерпано.
Здесь тоже пришлось выложить денежки, чуть побольше, но, по крайней мере, выяснилось, что а) гемоглобин у меня в три раза ниже положенного б) сахар улетел в заоблачные дали (хотя с ним всё всегда было в порядке) в) анемия у меня в последней стадии.
Потом начались хлопоты Мухаммеда по впихиванию меня в госпиталь. Это продолжалось до вечера. Я не собиралась там лежать, потому что день лечения стоил немыслимые деньги (которых у меня нет – и вообще никаких нет). Врач сказал, что нужно откуда-то привезти литр крови и влить его в меня двумя порциями. Это как минимум, чтобы я хотя бы «встала на ножки».
Мухаммед забрал последние 100 долларов и поехал за кровью. Потом мне поставили капельницу. Но я как вспомню город Темрюк – и вот этот бордель… Это небо и земля. Там медсёстры бегали каждые 5 минут и справлялись, как мне. Здесь не подошёл никто, хотя Мухаммед уверял, что дал медсестре деньги. Но он вполне мог соврать, а деньги прикарманить, не уверена, что и насчёт крови за 100 долларов он не нагрел руки. Ну да ладно, без него я бы никуда не попала.
Пришлось, когда кровь кончилась, выходить, волоча капельницу за собой и долго орать, призывая медсестру. Впрочем, насчёт орать – меня было не слышно, потому что этот госпиталь – не больница, а бордель: орут они в коридоре по-страшному, как в джунглях или на базаре, мужчины, женщины, орут как в дурдоме, тут же бегают многочисленные дети и визжат, как резаные. Напротив окна – кафе, и оттуда несётся тяжёлый бум-бум. И так всю ночь.
Короче, чтобы не сойти с ума, я ушла домой, благо это недалеко. А утром пойду за второй порцией крови.
Мне стало чуть-чуть получше, но совсем чуть-чуть. Они меня спросили – есть ли у меня какое-то кровотечение. Женщина я пожилая, давно уже ничего такого нет. Значит, сказали они, гемоглобин и анемия у меня от того, что я голодаю. Правильно. Поэтому я никогда не выздоровею. Скорее, наоборот. Так что ещё немного, и кто-то лишится моей прозы, которую любит читать, а кто-то будет счастлив, что наконец-то эта несносная Гайдученко гикнулась…
Ну что еще сказать? Смерти я нисколько не боюсь. Я спокойна, как матрос с крейсера «Варяг». Я молодец!

Белая стена
Жить не хотелось. Но надо было. Потому что на радикальные поступки способен редкий.
И ради чего жить??? Ради удовольствий, которые оставались с ней всегда, даже если в жизни ничего не светило, и был полный тупик? Нет, они того не стоили. Для того, чтобы жизнь казалась пряником, нужна была какая-то более высокая цель. А её не было.
Было барахтанье в мелкой повседневной пошлости. Ночью спать не хотелось. Не то что бессонница, но одолевали всякие ненужные мысли, которые трудно было просто взять, да и выкинуть из уставшей головы. Она дотягивала часов до трёх, занимаясь всякой ерундой, а потом просто сваливалась на постель кулём, ничего уже не соображая.
Вставала, естественно, поздно, с поганым самочувствием, с ещё более поганым предчувствием нового дня, который опять не принесёт ничего, кроме отвращения к жизни. Пила кофе – это святое. А вкуса его давно уже не чувствовала. Привычка свыше нам дана…
Никому она не была нужна, даже самой себе… И ведь даже не заметила, как попала в это болото. Оптимизмом-то никогда, в общем, не отличалась, но чтобы так, совсем никак… Одно отвращение – от окружающего, от мира в целом… Так было недолго и свихнуться. Но она держалась – понимала, что в безумие ей выход заказан, мозги были не так устроены, безумию их было не одолеть, как оно ни пыталось, исподволь подкидывая ей неразрешимые проблемы.
Потом весь день она тупо думала, как бы всё изменить, но в голову не приходило ни-че-го.
Окружающие делились на две категории: одна, более многочисленная, была к ней целиком и полностью равнодушной, вторая пыталась лезть с советами. Ей было смешно (про себя, конечно) – ну чем ей могли помочь эти никчёмные слова, произносимые то ли от глупости, то ли от плохо скрываемого желания сделать ей больно. Ведь было заметно, что она несчастна (как ни скрывай – это всегда чувствуется, от тебя идут какие-то невидимые флюиды, даже если ты изображаешь на лице этакую милую фальшивую улыбочку), а люди – они недалеко ушли от куриц, которые, как известно, заклёвывают больную или смурную товарку по стае. Правда, её это не доставало – она была равнодушна к тем, кого считала для себя чужими, а таковыми были почти все. Ну что они, по большому счёту, могли ей сделать?
И так бессмысленно проходили дни, месяцы, сменялись времена года… Ничего не происходило. Зиму она переносила плохо, в конце её совсем ослабевала, но и лето не приносило радости, просто физически становилось чуть легче, и меньше проблем возникало чисто в бытовом отношении.
Она даже мечтать разучилась… Раньше её мечты были, конечно, несбыточными, но грели её душу, всё-таки теплилась в глубине малюсенькая надежда – а вдруг? Не всегда же в жизни одна чёрная краска, жизнь, как известно, полосатая, и вслед за неудачами всегда приходят хоть маленькие, но удачи, дело ведь не в размерах, а в перспективе, глядишь, и выплывешь на поверхность ненароком, не всё же тебя будет тянуть на самое дно… Но нет, она проигрывала любые поединки, как дошедший до полного отчаянья боксёр, которого только бьют, бьют, бьют – он даже боли уже не чувствует, а думает о том, как бы упасть и больше не вставать…
В итоге с ней перестали общаться (несчастья – это как зараза, все боялись подцепить этот прилипчивый вирус), но она была этому даже рада – ей осточертело переливание из пустого в порожнее, которым человечество начало заниматься ещё с тех пор, как проживало в пещерах. От неё отказались даже близкие друзья, но с ними она давно потеряла общий язык, так что для неё это было абсолютно неважно. Все они, чтобы устроиться в трудные времена, предпринимали такие шаги, которые для неё были неприемлемы. Она их, конечно, не осуждала за приспособленчество и желание сделать карьеру любым путём, даже предав свои принципы и идеалы, которыми они очень гордились в молодости, но которые отвалились от них, как старая засохшая корка, как только подул холодный северный ветер, который главенствует в общественном климате, где члены общества давно выродились в бесчувственных и жестоких борцов за материальные блага. Её любимая подруга придумала себе новый девиз: «Жизнь тебе не богадельня!» И она с ней порвала, впрочем, без лишних слов и скандала, просто тихо попятилась и исчезла из её поля зрения.
И опять наступал вечер, и опять начиналась лютая безнадёга (днём всё-таки многое отвлекало, суета – она не всегда вредна, ей она была даже полезна, потому что заставляла забыть на какое-то время, что она превратилась в бесполезный выкидыш из материнского лона природы, в которой не то что человеку, а каждому овощу или насекомому отводится своё место. Она почему-то осталась висеть в воздухе, да нет, воздух – это ещё было бы ничего, скорее, среда, в которой она находилась все последние годы, называлась безвоздушным пространством. Ей не давали дышать какие-то потусторонние силы, с которыми она не могла тягаться – она ведь была из плоти и крови, а значит, уязвима со всех сторон, а они, эти таинственные силы, вовсю пользовались её полной незащищённостью перед ними…
И куда бы она ни шла, и куда бы она ни ехала, пытаясь приткнуться на этих огромных пространствах, где ей почему-то не было места – везде перед ней возникала этакая белая стена, преодолеть которую было невозможно. И ждать было уже нечего и некого, но она всё равно чего-то ждала…

На грани помешательства
Мир-то давно безумен, а вот я держалась долго. И вдруг вчера почувствовала, что мне до того, чтобы спятить, осталось совсем-совсем немного…
С утра жизнь вроде даже обрадовала. Издали мою десятую книгу. И хоть я понимала, что в этом океане графоманов вряд ли кто меня заметит, всё равно начала испытывать какие-то необычные для меня приятные ощущения – типа вот я творец! Практически Моцарт! Видимо, если уж вспоминать великих, такие же эмоции испытывал и Пушкин, когда выдал, кажется «Бориса Годунова» – «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Все мы одинаковые, все мы человеки – от великих до таких козявок, как я…
Но тут, как всегда, меня макнули мордой в говно. Какая-то тётя, читающая меня уже несколько лет (это легко можно проследить – её фамилия всё время мелькала у меня в блоге, причём она не просто читала. Она ставила лайки! Всё время ставила лайки!), решила выступить и выдала мне кучу нравоучительных сентенций. Мол, чего скулишь, сама во всех бедах виновата. И понеслась, и понеслась… Обыватель, он считает, что обладает истиной в последней инстанции и его долг – вставлять на место мозги таких, как я, по их мнению, незрелых писак. Вразумлять их, понимаш, чтобы не очень-то о себе мнили.
Я, конечно, взбесилась по полной, я ваще, надо сказать, завожусь с пол оборота. Я её удалила и заблокировала, перед этим вежливо пожелав ей не париться больше и не читать меня никогда. Но настроение было испорчено до крайности.
Потом припёрся старпер, у которого я снимаю квартиру, и долго и нудно качал свои законные права. Денег у меня не было вообще, я давно уже забыла, как они выглядят, живу на честном слове и по идее должна обретаться где-то в лесу в шалашике, но вот уже полгода мне как-то удаётся (тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы!) удержаться в этой однокомнатной страшненькой развалюшке, за которую старпер дерёт почти всю мою пенсию, и приходится голодать, делая выбор в пользу крыши над головой, потому что, если я стану бомжом. я умру дня через три. Деда в итоге удалось сплавить с глаз долой, накормив обещаниями. Он был непрочь взять натурой, но это уж дудки! Я себя не на помойке нашла. Много вас, козлов, покушалось на мою неприступную невинность…
Наконец, удалось закрыть, хоть, к сожалению, и не навсегда, мои усталые от пребывания сутками в интернете глаза. Но с утра началось то же самое. Проснулась ни свет ни заря и решила заняться своим любимым делом – созданием очередной книги. И часа четыре я корпела над этим нудным занятием (писать-то намного легче!). И когда я создала, наконец, своё очередное духовное детище, и остался последний штрих, я обнаружила, что текст не сохранился! Вот тут моя крыша сильно зашаталась, но каким-то чудом устояла и никуда не поехала.
Это издательство издаёт авторов совершенно бесплатно, но являет собой яркую иллюстрацию того, что всё бесплатное имеет множество изъянов. Впрочем, они очень неназойливо подсовывают свои услуги, на которые, я уверена, согласится каждый, у кого есть лишние деньги, лишь бы избежать такой массовой гибели нервных клеток, которая случилась со мной, когда я уже не в первый раз столкнулась с их ужасными косяками. Но мне деваться было некуда – в моем кошельке оставалось 60 р., а до пенсии было ещё две недели, тут уж не до жиру, быть бы живу, придётся голодать, какие уж тут книги! Но мой ум, так и не сошедший с рельсов, решил, что надо всё-таки заставить себя второй раз проделать эту каторжную работу… На что он только уповает, когда жизнь его пытается столкнуть в сладкую нирвану умопомешательства? Почему выбирает трезвую действительность, в которой он всё время вопит и стонет от жуткого её неприятия? Бог его знает.
И тут я получила последний удар по темечку. Моя виртуальная подруга, хороший, надо сказать, человек и отличный писатель, решила меня доконать своими жалобами на то, как её стали доставать какой-то ерундой и вроде бы, в этом виновата лично я, и никто другой. Она нудила в унисон с газонокосилкой за окном. И то и другое было нестерпимо для моих истерзанных нервов, для которых не прошла даром двадцатилетняя отсидка срока в интернете. Пришлось перестать с ней на какое-то время общаться, закрыть наглухо окно (это при 35-градусной жаре!), достать из морозильника припрятанную малинку, купленную в лучшие времена, чтобы утешить себя хоть через желудок в такой вот крайней ситуации, и врубить, как всегда безотказно помогающего забыть о безумном мире Моцарта.
Но как долго мой мозг будет справляться с такими непосильными нагрузками, я, честно говоря, не представляю. Так что, добрые тётеньки и дяденьки – надевайте свои не слишком белые халаты и приготовьте носилки и смирительную рубашку.

Жизнь во внутренней эмиграции
С чего всё началось? Конечно же, с бабушки, которая принадлежала к последним могиканам – в итоге начисто исчезнувшей русской интеллигенции. Вернее, с того, что она любила читать вслух. А ребёнок лежал в колыбельке и слушал. Но никто об этом и не подозревал. Как не подозревали и в дальнейшем, что ребёнок-то, оказывается, освоил грамоту! На это просто никто не обратил внимания. Заниматься с Любочкой было некому – все работали, кроме старенькой прабабушки – матери бабушки.
Да, собственно, бабушка не была ещё тогда настоящей бабушкой-старушкой – когда Любочка родилась, ей было сорок с хвостиком. И прабабушка была совсем не старой – ей было чуть больше лет, чем сейчас мне. А я себя старухой не считаю!
Когда вдруг поняли, что ребёнок-то вовсю шпарит, бегло читая любой текст, были страшно удивлены – никто ведь ему ничего не подсказывал и не объяснял. Да и возраст-то неподходящий, кроха совсем ещё, три с небольшим. Какое тут чтение! Ещё в погремушки играть надо. А потом выяснилось уж совсем невероятное – оказывается, Любочка знает всего «Евгения Онегина». Это обнаружилось случайно. Пошли на ёлку на бабушкину работу. И там все дети становились на стульчик и читали детские стишки. А когда туда поставили любимую бабушкину внучку, она выдала такое: «Мой дядя самых честных правил…», читала долго и не хотела остановиться, пришлось применять насилие, что закончилось жуткой обидой и рёвом.
В школу тогда принимали только с семи лет. И вот за эти три года – с четырёх и до семи – Любочка добралась до многих произведений русской классики, которых в изобилии содержала бабушкина библиотека. И тётушка привозила детские книжки из Ленинграда буквально чемоданами – ещё не было книжного дефицита, как тогда, когда у меня родилась дочка, и книги для неё мы доставали с большим трудом, сильно переплачивая и вообще идя на всяческие ухищрения.
В общем, в школе Любочке было нечего делать. Из множества прочитанных книг она узнала про всё на свете гораздо больше, чем это было положено по школьной куцей программе. Ей было там скучно, потому что учителя ею не занимались, а автоматом ставили одни пятёрки. Внимания требовали те, кто плохо усваивал учебный материал. А с Любочкой всё было слишком понятно.
Вот по поведению у неё частенько была двойка. Она – страшно подумать! – спорила с учителями, отстаивая свою точку зрения, в то время как все остальные дети молчали в тряпочку. И всё бы ничего, чёрт бы с ней, но ведь какой пример она подавала остальным?!!
И вообще, в те далёкие времена право голоса не имел никто, только какое-нибудь очень большое начальство. Это вам не сейчас – трынди, чего твоя душа пожелает, кукарекай, блей, мычи, хрюкай, гавкай – никто тебя не остановит.
Ну, пока была совсем небольшой – особо не боролись и не заставляли быть такой, как все, ещё и потому, что училась лучше всех, и за это многое прощалось. Да и бабушка, прожившая при тиране всю свою сознательную жизнь и претерпевшая много гонений из-за своего непролетарского происхождения, объяснила ей, что высказывать свои взгляды и мнения вслух – чревато. В то время уже, может быть, и не отправили бы в Гулаг и не сгноили бы – тиран-то уже откинулся – но жить нормально бы не дали. И страх после десятилетий террора, когда люди пачками исчезали в никуда, был ещё очень силён.
Неприятности начались уже к старшим классам, хотя ей пришлось и в комсомол вступить – понимала ведь, что нельзя быть не такой, как все, и пыталась покривить душой, но это, конечно, плохо получалось…
А после школы и вовсе началось чёрт знает что: поступала в вузы, несмотря на огромный конкурс, и бросала. Всё потому, что способности-то у неё были сугубо гуманитарные, а гуманитарные науки тогда находились под гнётом идеологической чуши, именуемой марксизмом-ленинизмом. А кроме способностей, ребёнок родился ещё и полностью бескомпромиссным, когда дело касалось убеждений и принципов – лгать органически не умел.
И ведь сколько народу погибло, не желавших подстраиваться под идиотизм большинства! А вот ей чудом удалось вывернуться из-под коммунистического пресса, давившего всё свободное, умное и честное.
История сто лет назад сделала ужасный вираж, после которого уже, видимо, было невозможно пойти по нормальному пути – истребили лучших людей, генофонд нации, а редкие экземпляры, которые всё-таки рождались для того, чтобы прожить свою жизнь среди множества деградировавших мутантов, ничего не могли изменить.

Детство
Эта бурная полноводная река – самый большой приток могучего Енисея, легендарной сибирской реки. И лет в десять храбрость проверялась так: надо было зайти чуть за мост, вскарабкаться на быки и броситься в бурлящий пенящийся поток, который понесёт тебя со страшной скоростью на середину. А выйдешь ты на другой стороне в тихой заводи, где река делает петлю, и это от моста уже километрах в трёх, не меньше, потому что возвращаться приходилось очень-очень долго…
Никто тогда детей не контролировал, как они проводят своё время, особенно летом. И запросто можно было утонуть, что и случилось однажды с девочкой из нашего двора, одной из трёх сестёр Васильевых, с которыми вместе росли…
Мост через реку построили, кажется, в 57-м, когда я пошла в первый класс. Школа тоже стояла на берегу реки. И тогда же мы узнали, что это будет легендарная дорога Абакан-Тайшет, которую начали прокладывать ещё во время войны три изыскателя – Кошурников, Стофато, Журавлёв. Они погибли и не узнали, что дорогу их потомки построили. А сын Стофато приезжал в нашу школу и рассказал нам, в каком знаменитом месте мы живём.
И прекрасно запомнился этот день – 12 апреля 1961 года. Нас всех собрали в актовом зале и сказали нам, что мы – уникальное поколение: мы современники самого начала космической эры. И вполне возможно, что кто-то из нас, когда вырастем, тоже полетит в космос… Если будем хорошо учиться.
Много чего было – это была эпоха надежд. Покорение Енисея, строительство Братской и Красноярской ГЭС. Тогда же появились первые телевизоры – чёрно-белые. Ни у кого из нас дома не было такого чуда, но во дворе жила добрая тётенька – тётя Клава – которая частенько пускала нас, ребятишек, «на телевизор», и мы гурьбой садились на чистый пол в «зале». Вот тогда и увидели, как огромные самосвалы подъезжают к Енисею и кидают в него каменные глыбы и в итоге покоряют своенравного сибирского великана. Мы особо не вдумывались, зачем это нужно, но помню чувство какого-то прямо-таки бешеного восторга, охватившего меня, когда это показывали…
Горы, окружавшие город, назывались Саяны. Весной они были усыпаны цветами, напоминающими мохнатые колокольчики, которые назывались лютиками. На многочисленных островах пламенели яркие оранжевые жарки и росли жёлтые лилии на длинных стеблях – прямо королевские. Мы ходили в походы – иногда одни, иногда с нашей классной руководительницей, и с нами в те времена ничего плохого не случалось – возвращались живые и невредимые. А самое вкусное блюдо, которое я ела в своей жизни – это суп из тушёнки, сваренный на костре…
На этих горах воевали во время гражданской войны красные с белыми, а командовал красными 14-летний Аркадий Голиков, который Гайдар, и ещё был там один красный командир – Щетинкин, его именем потом назвали улицу в центре города. Всё это мы обязаны были знать, и много кое-чего другого, потому что это была наша история, а мы были пионерами в красных галстуках. Я к тому же была вечным лидером – председателем совета отряда (это очень большая шишка!), и голосок у меня в детстве звенел по-командирски. Я шла впереди всех и выдавала «речёвку»: «Раз-два!» Мне отвечали: «Три-четыре!» Я: «Три-четыре», отряд: «Ленин жив». Я: «Выше ленинское знамя, пионерский коллектив!» – я это помню до сих пор наизусть всё. Это вам не монстров в компьютере мочить!
Шли тёплые ласковые дожди, мы бегали по лужам босиком и не думали о том, что пройдут десятилетия, и наступит такое время, когда со страшной силой потянет сюда, в наше действительно прекрасное, счастливое, беззаботное детство…

История человечества – история подлости
Когда она была молодой, само собой разумеющимся считалось, что иметь детей ей ни к чему. Не создана она для этого, как все прочие женщины. И очень долго, почти до тридцати лет, она находилась в этом приятном заблуждении, приятном потому, что в то благословенное время она была молода и полностью свободна и принадлежала только самой себе. Но потом природа-таки поймала её в ловушку: то ли инстинкт возобладал над всем (с Богом еще можно теоретически побороться, с Природой – никогда, она все равно возьмет над тобой верх, будь ты гением, миллиардером, кем угодно, перед Природой ты все равно – полное Никто), то ли бес попутал… Но она как будто сошла с ума и делала всё вопреки элементарной логике и здравому смыслу.
Отец её ребенка (в которого она вообразила, что безумно влюбилась) предал её и бросил. Жить было негде. Она уехала черт-те куда к бабушке, проплакав по ночам все те месяцы, пока была беременна. Потом ребенок родился мертвым, его собирались выкинуть, но она взмолилась, стала настаивать на своем и убедила врачей, принимавших роды, побороться за еле теплившуюся жизнь ребенка, и они совершили невозможное. Ребенок остался жить, и весь тот месяц, когда жизнь его была под вопросом, она мысленно поддерживала его жизнь, напрягая всё своё существо. Она заметила, что самые сильные её желания всегда выполняются – видимо, энергетика её души была невероятно сильной.
Вот и получила она опять на свою голову!!! Всё было прекрасно, жизнь, несмотря на трудности и бедность, текла просто замечательно – «счастье материнства» било фонтаном, пока не обнаружилось, что дочь её точно такая же заурядная мещанка, как большинство тех примитивных людей, которых она всегда презирала и сторонилась. А тут вдруг у себя дома! Самое близкое существо! Её дитя, которому она посвятила свою жизнь!
Её дитя деньги и материальные блага любило больше своей глупой идеалистки мамочки. Оно оказалось обыкновеннейшим, зауряднейшим существом, которому не нужны были всякие призрачные ценности, которые исповедовала её мамаша. А кончилось тем, что оказалась не нужна и она сама…
Никто не верил, что в результате она с этим справилась и вычеркнула дочь из своей души. Смирилась с неизбежным – а что делать? Не руки же на себя накладывать? На суицид она то ли категорически не была способна, то ли жизнь её ещё просто не довела до такой степени, когда жить уже не имеет смысла. Наоборот, она с упорством маньяка за неё цеплялась, за свою одинокую, никому не нужную жизнь.
И все равно она чувствовала свое превосходство и свою правоту. Когда человек прав и понимает это, его трудно сбить с толку. Считается, что право всегда большинство, один в поле не воин и все такое прочее. А если это большинство состоит не только из бездуховных, но ещё и непорядочных особей? Эти особи с удовольствием делали всякие гнусности ближнему на протяжении тысячелетий, лизали задницы сильных мира сего, строчили доносы, молчаливо соглашались с чем угодно, лишь бы самим не пострадать… Подлость – вот самая отличительная человеческая черта, она была в этом уверена. Поэтому вся история человечества – это история человеческих подлостей и низостей, иногда крупных, но чаще всего мелких, повседневных.
Отсутствие принципов было присуще очень многим её знакомым, даже не так: главный принцип их был – только Я, любимый, только моё удовольствие, и не дай Бог кому-то хоть чуть-чуть помешать этому! Соображения выгоды всегда стояли на первом плане, мелкая корысть – вот что двигало большинством. За всю её жизнь она почти не столкнулась с чем-то, хоть отдаленно похожим на какое-то самопожертвование.
И к этому человечеству приходил Иисус Христос и учил из любви к ближнему?!! И страдал за него на кресте? Ха-ха-ха, абсурднее ничего не бывает, только то, что, распяв его, люди усердно молятся в церквях – эх, фарисеи чертовы!!! Лицемеры.
Она была уверена, что, приди Иисус еще раз, они придумают кое-что похуже (хотя что может быть хуже предательства?)

Не верю в чудеса, а зря
Хотите, расскажу вам забавный случай? Я уезжала из Питера в Москву, уже сидела в вагоне. И то ли я плохо подкрепилась перед дорогой, то ли ещё по какой-то причине в моём сознании вдруг стали возникать аппетитные такие хот-доги и прочие изделия Мак-Дональдса, к которым я отношусь ни отрицательно, ни положительно. При случае могу зайти и съесть что-то, но фанатом не являюсь, как многие. И хулить их тоже не хочу – картошку вот они, например, жарят совсем даже неплохо, только дорогая она очень, дома можно за такие деньги ведро нажарить.
А тут вдруг возникло такое дикое желание, прямо как у беременной женщины. Перед глазами маячили аппетитные такие штучки, во всех подробностях, не поверите – вплоть до запаха! В общем, травля какая-то – тебе их демонстрируют, а съесть ты их не можешь.
И продолжалось это минут 20. Хотелось плюнуть на поездку, выскочить, найти ближайший Мак-Дональдс и удовлетворить внезапно возникшую, но такую яркую прихоть. Но я же ещё не сошла с ума! Конечно, я сидела, пускала голодные слюни и терпела. Я вообще человек по жизни ну очень терпеливый. Однажды несколько дней терпела дикую боль – в итоге свалилась на улице без сознания, прохожие, дай им Бог здоровья, вызвали «Скорую» (мне тогда было под 30 лет, и я была беременна в самом начале, а это у меня развивалась опухоль), меня увезли в больницу и сделали сложную операцию. И сказали, что ещё чуть-чуть – и я бы умерла. Так что уж с каким-то паршивым чувством голода мне справиться было легко.
И вдруг, буквально за пять минут до отхода поезда, в купе заваливают молодожёны – парень с девушкой. И при них – огромный, как мешок, пакет. Откуда, думаете? Из Мак-Доналдса (как вы знаете, они у них фирменные, сразу видно). И говорят мне: «Пожалуйста, возьмите этот пакет, это нам родственники после свадьбы на дорогу всучили, а нам он совсем не нужен. Не возьмёте – мы его выкинем». И заваливаются на верхнюю полку и, естественно, начинают целоваться-миловаться. Правда, кажется, в пределах приличия, но мне такие вещи по фигу. Людям хорошо, они молодые, почему я должна быть против?!
Я открываю пакет. Батюшки!!! Всё наисвежайшее и на роту солдат. Ну вот – как это воспринимать? Как чудо – пусть и мелкое? Я не знаю. Только сдаётся мне, что в жизни всё не так просто, как многим кажется. И главное, со мной было много всякого-такого, чему я не могу дать какого-то «материалистического» объяснения.

Пейсатель я – или кто?
Что это со мной творится последнее время? Мной овладела ненормальная страсть – писАть, писАть и писАть. Я не хочу делать ничего другого – не хочу даже есть! Это какой-то невыносимый зуд, вроде кожного! Где у меня чешется?! Что вообще со мной такое?
На улицу я почти не выхожу, да и незачем. Вся моя жизнь сосредоточилась на маленьком пятачке в комнатке, в которой даже нет окон – только одно узенькое высоко вверху, но, как ни странно, аналогии с тюремной камерой у меня не возникает, может быть, потому, что, слава Богу, в тюрьме я за свою долгую жизнь, в которой чего только не было, посидеть не удосужилась. Самые меткие пословицы – у нас, у русских, и кто же не знает знаменитое: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся»? (Впрочем, у англичан тоже пословицы хорошИ – я люблю про скелет в шкафу и «My house – my fortress»).
Так вот «сумы» я за последние годы хлебнула выше крыши. Но зато здОрово похудела – много лет была ужасная толстуха, а теперь стройняшка, потеря пятидесяти кг – это вам не хухры-мухры!
Сегодня я плюнула на отсутствие денег и сделала себе роскошный подарок: купила дешёвенькое стёганое одеяло, и мне теперь очень уютно валяться на сломанной раскладушке, с одной стороны которой стоит допотопный гроб – старинный обогреватель, который разоряет меня подчистую. Валяюсь я почти всё время, потому что творю в лежачем состоянии. До того уже довалялась, что, когда пошла в магазин купить оставленной на меня хозяйской собачонке макарон (опять же, за свой счёт), то почти не могла идти – задыхалась и не было сил… Дожила я…
Но, в общем-то, я научилась не волноваться по пустякам и не только. Даже уже «по-крупному» почти не волнуюсь. А чего волноваться? Живу же я эти десять лет, в полном одиночестве, безо всякой поддержки… Живая? Даже чересчур! Смоталась в Америку, хоть ничего там не заработала. Мотаюсь по морям – вон целых пять месяцев провалялась у любимого Азовского. Да так и осталась здесь на зиму. Вот что интересно – пишется здесь хорошо! Два года назад написала дня за три совсем не слабую повестушку. В этом – меня вдруг переклинило на фантастике, хотя раньше этот жанр как-то не любила.
Народ почему-то начинает по-хамски издеваться, когда представляешься писателем. Даже словечко придумали: «пейсатель». Это типа как раньше бабьё с мужичьём издевались над «антилехентами»: «А ещё в очках!», «А ещё шляпу надел!» А вот в Штатах, когда я гордо говорила: «I’m writer» – никто не ставил это под сомнение. Ну а наш народ обожает всё обосрать и принизить. Ведь сам он унижен в этой жизни по самое «не могу», его унижают на каждом шагу, дома и на работе, никто никого не уважает нисколько… И поэтому люди не понимают, что можно быть внутренне совсем свободным – вот как я.
Я была свободной даже при коммунистах. Они ничего не смогли со мной сделать, хоть и пытались, инакомыслие в те времена строго преследовалось. То есть, мыслить-то можно было как угодно, но вслух – ни-ни… А я, помнится, и вслух очень многое себе позволяла… Странно, что жива-здорова осталась… Но это потому, что Иосифа Виссарионовича уже не было, при нём прихлопнули бы, как муху…
Пушкин однажды так собой восхитился – когда «Бориса Годунова» накропал, что даже от восторга сукиным сыном себя обозвал. Как я его понимаю!!! Мне иногда тоже очень нравятся мои «свеженаписанные» творения. Потом я про них забываю, иногда даже вспомнить не могу, про что у меня там. А по правде говоря – ну какой я писатель? – Сама себя не слабо развлекаю, это правда. «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось».
Ну, в конце концов, судьба – дама прихотливая. Надоест же ей когда-нибудь так безобразно меня мордовать! Если я, конечно, дождусь того приятного времечка, когда она захочет сделать мне какой-нить скромный подарочек. Отказываться не буду – ведь делала она уже такое, не впервой ей. А потом, видно, прогневала я её чем-то, хоть, если откровенно, я просто сваляла ваньку…
Что ж, опять можно народную мудрость вспомнить: «Знал бы, где упасть…»
В следующий раз мне предстоит «упасть» уже не в этой жизни. Готова ли я? Кажется, всё ещё нет… Я ещё должна написать что-то гениальное, да-да, не смейтесь!..

На вершине радости нет…
Вот и исполнилась её самая заветная мечта. Но счастья она почему-то не ощутила. Неужели его не бывает совсем? Смутно припоминались какие-то отдельные моменты, в которые, как ей казалось тогда, она что-то такое испытывала… Но это было так давно, и теперь не представлялось существенным – так, слабое эхо былой жизни, которая прошла и никогда не вернётся больше.
В воображении вставали яркие картинки: вот небольшой дворик, в котором цветут пышные махровые пионы, её любимые цветы, розовые и белые. Несколько дней они ослепляют своей роскошной вызывающей красотой, а потом увядают и гибнут. И каждый раз от их смерти она испытывала отчаяние, как будто у неё отбирали что-то самое важное в душе – радость, которую она чувствовала, глядя на это чудо, оборачивалась обманом.
И совсем уж непонятно, почему она видела себя шагающей по улицам города, в котором она никогда не была счастлива – ни одной минуты. Скорее наоборот, задыхалась внутри от тихой ненависти к окружающему. На ней её крутая куртка, которую она купила на Пятой авеню в «Гейпе» совсем недорого, за 60 долларов, носила её даже тогда, когда она обветшала, но дырки её только украшали – делали ещё круче. (И надо же было так глупо забыть её, когда в смятении, чудом не умерев, убегала из нищей страны, в которую попала гораздо позже)…
Эта картинка в сознании, скорее всего, посетила её потому, что это был последний всплеск её бешеной энергии, которую она неразумно потратила на пребывание в месте, где ей всё было отвратительно.
А может быть, думала она, я опять испытаю безумное счастье, если снова заведу пятнистого маленького дожонка и назову его Дэнди? Он опять меня будет любить, это же было долгих одиннадцать лет счастья! Но потом вспоминала тот день, когда он умирал. Из неё выдрали кусок души, такого никогда не случалось, когда она теряла людей – родных и близких. Зачем повторять такое снова, тем более, что в этот раз она знала наверняка, что в теперешнем состоянии она этого просто не выдержит.
Нет, правы были древние, изрекавшие непререкаемые истины типа «в одну и ту же реку нельзя войти дважды». Но ведь самое ужасное было в том, что не только нельзя второй раз воспроизвести ситуацию, в которой испытал счастливые мгновения, но и в том, что, видимо, наступил такой период в её жизни, когда не может быть ничего, кроме однообразного серого существования, заполненного мыслями о том, как элементарно выжить. И кому нужна такая жизнь – безрадостная и унылая, когда совершенно не греют не только воспоминания о былом счастье, но и сознание, что кончилась проклятая полоса, когда она висела на волоске, каждый день ожидая каких-то ужасных перемен к худшему, тоже не доставляет особой радости – ну выжила и выжила, а дальше-то что?
Но всё обошлось, несмотря на то, что она уже летела в бездну. Она выкарабкалась и даже получила невозможное – то, о чём мечтала несколько лет. Неужели она просто неблагодарная свинья по отношению к тем силам, которые сначала дали ей так много, наградив чем-то таким, что есть далеко не у каждого, правда, реализовать всё это позволили только через такие страдания, которые разрушают в человеке способность радоваться жизни?

Сон о смерти
Недавно мне приснился страшный сон. Будто я пришла в роддом и ищу там то ли своего недавно родившегося ребёнка, то ли свою дочь, у которой родился ребёнок. Висят какие-то списки, я подхожу и вижу там то ли номер палаты, то ли неизвестно что обозначающие цифры (я их, проснувшись, помнила – 3709. Я вообще прекрасно запоминаю всякие цифры, например, номер своей кредитной карты помню наизусть, хоть пользуюсь ей чрезвычайно редко – только раз в месяц, когда беру из банкомата свою крошечную пенсию. Или замечательно запоминаю телефоны. Но лучше всего я помню лица людей, даже встреченных мной давным-давно. А вот что я совсем не запоминаю – так это фамилии и имена, и бывает очень неловко, когда приходится десять раз переспрашивать), так вот – рядом с этими цифрами или, правильнее выразиться, под этим странным номером (значит, это не номер палаты всё-таки, потому что в роддоме не может быть три тысячи палат) находится моя фамилия, но ужас – она перечёркнута двумя жирными чертами. И во сне мне подумалось: это меня вычеркнули из жизни в какой-то небесной канцелярии…
И хоть к своей смерти я отношусь абсолютно спокойно (дальше объясню, почему), но дня три я была под сильным, очень тяжёлым впечатлением от увиденного в этом сне. Мне казалось, что где-то, в каких-то высших сферах, уже принято решение изъять меня с этой планеты. И как бы человек ни относился к собственной смерти или к смерти вообще, это всё равно неприятно – знать, что кто-то уже распорядился твоей жизнью кардинальным образом, пусть даже это и всего только сон…
Раньше я, как и абсолютно все живущие в этом мире, смерти дико боялась. Природа-Мать наделила нас сильнейшими инстинктами, против которых не попрёшь, если ты не какой-нибудь больной псих, у которого психика работает совсем по-другому, а не по нормальным человеческим законам. Но когда я столкнулась со смертью вплотную, я совсем перестала её бояться. Я умирала несколько раз. Первый раз это была большая потеря крови – из меня её выхлестало, наверное, с ведро (или так мне с испугу показалось). После этого я начала проваливаться в Ничто, там не было никаких тоннелей, никакого света, как это описывают побывавшие в клинической смерти. Там было одно только чёрное Ничто.
Я проваливалась в него несколько раз. Естественно, мне туда не хотелось. Очнувшись в очередной раз, я вдруг поняла, как я могу предотвратить мой уход туда навсегда. Я была не одна. В соседней комнате спала женщина. И я слабым голосом её позвала, она, к счастью, спала чутко и услышала меня. Я попросила её посидеть со мной. Она села, и я взяла её за руку, потому что я чувствовала, что это моя дорога в этот мир, мост, соединяющий меня с людьми, а следовательно, и с жизнью.
И часа через два я поняла, что я не умру, и отпустила её спать. И действительно – я таки не умерла и, что самое интересное, встала на ноги буквально на следующий день.
Второй раз я умирала уже через много лет (всякие менее серьёзные катаклизмы со здоровьем, не приведшие меня на край, я опускаю). Я лежала в ужасной съёмной хибаре и тихо загибалась. Я почему-то так устроена, что в критические моменты не зову никого на помощь – возможно, потому, что не верю в людей, в то, что они мне могут помочь. Но в тот момент в соседях у меня были люди, которые почему-то относились ко мне не просто хорошо, а как выражалась одна наша преподавательница в институте, «с большим пиететом». Уж не знаю, чем я заслужила такое отношение – ничего особенно ценного я для них не сделала. Но иногда бывает между людьми какая-то необъяснимая симпатия…
И вот сосед даже слушать меня не стал (а я пыталась лепетать какие-то возражения против его действий), сгрёб в охапку и отвёз на собственном авто в соседний городок, где находилась больница, и очень долго, несколько часов, пробыл там со мной, пока не добился того, что меня, наконец, отвезли на каталке в палату для самых тяжёлых больных. Я к этому моменту была уже совсем невменяемая и мало что помню, всё было, как в тумане.
Но что-то я всё-таки запомнила. В окно светил яркий синий фонарь, но я летела уже намного выше этого фонаря, собственно, он мне казался не обыкновенным уличным светящимся фонарём, а каким-то потусторонним космическим объектом. Я отлетала куда-то с Земли, и это было даже приятно. На сей раз я не проваливалась в Ничто, а именно летела, даже можно сказать, парила. А главное, я понимала, что впереди меня ждёт настоящая жизнь, а всё, что было до этого, не имеет никакого значения…
Но мне не дали улететь, мне поставили капельницу и влили в меня чужую кровь. И я вернулась. Потом мне вливали её всё время, пока я находилась в этой больнице, и под конец я была уже просто как огурчик. В этой больнице, несмотря на то, что она находилась в провинциальном городишке, всё было замечательно: знающие врачи-профессионалы, внимательные медсёстры с очень ловкими руками, и то, что мне сказали, чтобы я не вздумала давать никаких денег (впрочем, у меня их, как всегда, и не было).
И вот после этого, вспоминая, как мне было приятно умирать (звучит, конечно, дико), я и совершенно перестала бояться смерти. Но я в своей жизни видела и полный кошмар, когда умирала моя бабушка от рака. Наверное, в гестапо пытали не такими ужасными пытками, чем те, через которые она прошла, умирая целый год и испытывая страшные муки.
А все мы под Богом, есть такое крылатое выражение, так что неизвестно, что с нами может случиться, ведь никто ни от чего не застрахован. И как бы мы ни жили, какими бы мы ни были, во что бы мы ни верили, в итоге мы обязательно придём к краю пропасти, которая уже поглотила миллиарды (или даже нет такой цифры в математике) существ (и не только человеческих). С одной стороны, верить, что за гробом что-то есть, мне не позволяет мой критический ум, который привык всё анализировать, руководствуясь, в общем-то, жалкой человеческой логикой. А с другой стороны – ведь кто-то нас создал и продолжает поддерживать наше по большому счёту вполне ничтожное существование?..
…А вот ещё по поводу моей памяти на цифры – в тему. Когда мне выписывали квитанцию для того, чтобы похоронить мою бабушку на кладбище, на ней стоял номер, который я помню до сих пор, и было написано: могила №4788. А квитанция была выписана на моё имя. Моя дочь обладала уже в раннем детстве большим (но в данном случае чёрным) чувством юмора и частенько шутила потом – мол, это твоя могилка, мамочка…

Несостоявшаяся жена гения
Про нее было известно, что всех детей, которых она родила, она сдавала в сиротские дома. Но это было уже после ее окончательного разрыва с гением. Дети родились позже – от обыкновенного, рядового, ничем не примечательного мужчины. Непонятно, зачем она избавлялась от детей – бедной она вроде не была, да и гений, кажется, назначил ей довольно приличное содержание.
Жизнь этой женщины – яркий пример разбитой судьбы. Гений имел, как теперь говорят, нетрадиционную сексуальную ориентацию. В то время это преследовалось чуть ли не уголовно. Видимо, он хотел, чтобы его считали «нормальным», хотя каждая собака в музыкальном мире знала, что он имеет обширные сексуальные связи среди всей богемной публики. И не только. В его дневнике описаны многочисленные случаи педофилии, этим он занимался, когда жил в разных помещичьих усадьбах и общался с крестьянскими детьми. Да он не прошел мимо даже своего племянника!
В плане женитьбы с ним-то относительно всё более или менее понятно, но вот она-то для чего сунула свою глупую голову в такое?
Наверное, скорее всего – от недомыслия. Современники гения, кто наблюдал их вместе (это длилось очень-очень недолго) все в один голос отмечают, что она была глуповата. Может быть, просто не знала ни о чём?
И даже когда они обвенчались, в первую брачную ночь она ничего не поняла. Это сейчас девушки чуть ли не с детства знают все сексуальные приёмчики и тонкости. Тогда молодые девицы были более наивными и непросвещёнными. Но куда уж дальше-то ничего не понять – когда она решила посидеть у него на коленях, он с отвращением её отпихнул? Молодожён, называется, любящий супруг…
Возможно, он хотел попытаться переломить свою натуру. Тоже очень наивно, хотя и бывает много случаев, когда голубой товарисч может угодить и нашим и вашим. Но вот конкретно он оказался, увы! – «однобоким» в своих предпочтениях. Только всё-таки опять же не очень понятно, почему он потом всю жизнь в письмах к братьям и даже к благодетельнице называл бедную ни в чём не повинную женщину «гадиной» и «этой особой»???
Кстати, существует версия, что эта самая благодетельница, много лет состоявшая с ним в переписке, где они оба изливали друг на друга все сокровища своих богатых духовно, утончённых натур, вдруг порвала с ним, якобы узнав о нём правду. Тоже как-то не очень правдоподобно, ибо в семье благодетельницы жил тот, кто хорошо знал гения и плохо к нему относился (муж её дочери). Уж он-то не преминул бы раскрыть ей глаза на порочные наклонности гения!
Наверное, с любым гением находиться рядом тяжело. Вряд ли обыкновенный человек может жить в одном ритме с чем-то таким, что не доступно заурядному уму. Но простой человек о таком не задумывается, ему кажется, что все люди устроены попросту, что они почти такие же, как он, какие там ещё гении??? Все мы вроде на один манер сделаны… И как же жестоко потом приходится платить за всё тем, кто, как мотылёк, летит на всё яркое! А самое главное, что заурядный человек не понимает, почему его так жестоко наказали, в чём его вина?
А его вина всего лишь в том, что на пути ему попался гений, для которого главное – это его творчество, а не люди, которые имели несчастье с ним столкнуться. Они ему только мешают, потому что он живёт в совершенно особом мире, куда нет доступа никому, а мы все можем только догадываться, какие страсти там бушуют, по, так сказать, конечному продукту, извлекаемому гением из глубин своей не понятой никем души.

Напрасная жертва своего народа
Есть знаменитые люди, к которым у тебя отношение как к близким. У меня это Николай Второй. Не знаю уж, почему, но у меня такое чувство, что он мне родной. Смешно, да? Он был царём из знаменитой династии Романовых, а я там близко рядом не стояла. Девчонка, родившаяся в медвежьем захолустном городке в Сибири. Бабушка, правда, была интеллигентка, её отца – священника, отправили на Алтай, где ему дали приход, и все его родственники принадлежали к духовенству, их вырезали под корешок при советской власти.
Мне его почему-то очень жалко, и не только из-за трагического конца. Он был выбран Провидением на заклание вместе со всей семьёй. Да что там – вместе со всей Россией! Он разделил её судьбу, которая вот уже больше ста лет находится под большим вопросом. Он, как никто другой, стал её символом.
Как легко мы, народ русский, относимся к нашим ценностям! Нам ничего не жалко, мы равнодушно смотрим, как гибнет всё самое лучшее, что мы имели. Это касается всего – и бесценных произведений искусства, многие из которых давным-давно находятся в чужих музеях и в частных коллекциях за границей, но особенно страшно, что мы погубили и выгнали с Родины самых лучших наших людей. И остались с быдлом и отбросами, потому теперь у нас вся наша жизнь идёт наперекосяк. И нашу землю и наши недра мы давно уже разбазарили.
Николай Второй был очень талантливым человеком, но не это в нём главное. Наверное, быть царём и самодержцем всероссийским ему было не по плечу, потому что от природы он создан был быть обыкновенным семьянином, любящим мужем и отцом, в нём не было ни жестокости, ни подлости, а этими качествами должен обладать каждый, кто претендует на то, чтобы править огромной державой. Он не уберёг не только Россию, но даже своих детей и любимую жену от страшной гибели в подвале от руки большевистской черни. Это не единственный пример в истории, когда правитель становился козлом отпущения и отвечал за все злоупотребления, в которых, в общем-то не он был виноват (вспомним казнь Людовика 16-го и Марии-Антуанетты всем этим сбродом, этими пьянчугами и сифилитиками, которые впоследствии очень гордились, что Франция благодаря этому стала республикой). Очень легко спровоцировать плебс любой страны на буйство и разрушение, разбудив в нём всё самое низменное, что до поры до времени находится в их низких душах в спящем состоянии.
Он ведь мог легко сбежать за границу, но до последней минуты верил в свой народ. А зря. Этот народ состоит из толпы, которая не задумываясь плюнет в лицо тем, кто печётся об его благе, предаст кого угодно и пойдёт за тем, кто наврёт ему с три короба и пообещает все блага на дармовщинку. Николай Второй пал жертвой своего народа, которого считал «верноподданным», а это было всего лишь иллюзией.

Вечный романтик
Внешность, пожалуй, была самая обыкновенная – пройдёшь мимо и не заметишь. Ну, не урод. Но и не красавец. Ничего такого яркого, броского. Может быть, только глаза – они были не просто глаза, а «очи черные, очи страстные». Впивались в тебя, и ты был уловлен в сети. Характер был мягким, но за этой обманчивой мягкостью скрывалась сталь, поэтому и выстоял, когда жизнь начала бить по полной.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/lubov-gayduchenko/lazha-pod-nazvaniem-zhizn-67621875/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.