Главная страница | Эротические романы | Властелин моих ночей

Властелин моих ночей
Эл Найтингейл

Елена Соловьева


«Надо бежать…

Но ноги будто вросли в пол, и я не могу даже пошевелить пальцами. Весь мой мир сузился да этой комнаты, освещенной лишь тусклым, едва горящим бра. В самой дальней части помещения, в глубоком кресле сидит Он. Я вижу только его ноги, слышу голос и…

Чувствую нечто, что не поддается объяснению. От сидящего в кресле мужчины исходят физически ощутимые волны властности, пожалуй, даже беспощадности. Тон, которым он говорит, не предполагает возражений. Этот человек привык командовать. Привык, чтобы его приказы немедленно исполнялись…»






Елена Соловьева; Эл Найтингейл

Властелин моих ночей





Глава 1


Надо бежать…

Но ноги будто вросли в пол, и я не могу даже пошевелить пальцами. Весь мой мир сузился да этой комнаты, освещенной лишь тусклым, едва горящим бра. В самой дальней части помещения, в глубоком кресле сидит Он. Я вижу только его ноги, слышу голос и…

Чувствую нечто, что не поддается объяснению. От сидящего в кресле мужчины исходят физически ощутимые волны властности, пожалуй, даже беспощадности. Тон, которым он говорит, не предполагает возражений. Этот человек привык командовать. Привык, чтобы его приказы немедленно исполнялись.

– Как зовут?! – Голос его подобен громовому раскату.

– Разве мое имя что-то значит? – отвечаю дерзко.

Голос – это все, что не поддалось демоническому магнетизму мужчины. Тело же мое больше мне не принадлежит. Меня купили, как какую-нибудь игрушку. И я не могу противиться этому.

– Действительно, это неважно, – произносит он после некоторых раздумий. – Теперь раздевайся, я должен видеть, за что так дорого заплатил.

Я нервно сглатываю и кошусь на закрытую дверь. Мечтаю сбежать, но отчетливо понимаю: это невозможно. Такого права у меня нет.

Завожу руки за спину и расстегиваю длинную молнию на облегающем, ярко-желтого цвета платье. Оно падает к моим ногам причудливыми складками. А я стою в одних маленьких трусиках такого же желтого оттенка. Прикрываю грудь рукой, тщетно пытаясь спрятаться от взгляда мужчины. Он будто прожигает меня насквозь, превращает кровь в ртуть, что жгучим ядом растекается по венам.

– Я не люблю повторять дважды!

Его приказ более чем понятен. И все же мне стоит огромного труда выполнить команду. Пальцы мои не слушаются команды мозга, словно деревенеют, становятся похожими на ветки засохшего дерева. Кое-как поддеваю ими трусики и стягиваю, зажимаю в ладошке.

– Хорошая девочка! – меня хвалят, как собачонку, правильно выполнившую команду.

Кресло жалобно скрипит: Он поднимается. Размашистыми шагами направляется в мою сторону. И я гляжу на него, силясь рассмотреть лицо за плотной маской. Его движения, этот наклон головы кажутся мне смутно знакомыми. Даже эти глаза цвета холодной стали на секунду становятся такими близкими, родными.

Он стоит прямо напротив и рассматривает меня с не меньшим интересом. Свою покупку, новую прихоть миллионера. Только баснословный богач мог заплатить гигантскую сумму за девушку, запертую в том аду, где я оказалась.

С испугом смотрю на него, пораженная силой эмоций, которые он во мне будит. Мне страшно до дрожи в коленях. И в то же время интересно. Интересно смертельно. Вопреки правилам я хочу рассмотреть то, что скрыто маской. Кажется, знаю каждую черту его лица. Кончики моих пальцев помнят шелковистость его широких бровей, губы – сладость его губ. Откуда все это? Как я могу знать этого мужчину, если вижу впервые?

Реальность и полуночный бред сплетаются воедино, рождая в сознании фантастические картины.

Глаза мои широко распахиваются, губы приоткрываются, а дыхание становится прерывистым. Ноздри мои трепещут, узнавая запах. От мужчины пахнет мускусом, хвоей, свободой и уверенностью. Такие желанные, незабываемые ароматы.

– Не понимаю, чем ты могла меня зацепить! – произносит он слегка удивленно.

Но я помню другой его голос. Наполненный страстью и нежностью.

Его сильные, немного шершавые ладони проходятся вдоль моей спины, оглаживают бока. Одна его рука остается на талии, вторая ложится на шею. Слегка сжимает, впрочем, не причиняя боли. Он прижимает меня к себе, и я чувствую, как дорогая шерсть его костюма щекочет мои соски. Ощущаю холод пуговиц и тепло его дыхания.

– Не понимаю… – повторяет он. – Кажется, будто я знаю тебя всю жизнь. А меж тем ты обычная девчонка из борделя.

Хочу возразить, оттолкнуть. Но в следующее мгновение он наклоняет голову, приподнимает маску, и наши губы соприкасаются. Его настойчивый, твердый язык проникает внутрь моего рта и исследует его в страстном, нетерпеливом поцелуе. Против своего желания отвечаю ему.

Или не против?

С обреченностью и какой-то сумасшедшей покорностью понимаю, что хочу, чтобы он продолжал. Жажду его поцелуев и ласк, как истомившаяся от засухи земля. И нет сил остановить его, когда он начинает гладить мою спину, массировать ягодицы, прижимаясь к моим бедрам своими. Отчетливо чувствую твердую выпуклость в районе его ширинки, но, вопреки ожиданиям, не пугаюсь. Напротив, с губ моих срывается тихий стон и тут же тонет где-то в горле мужчины.

Вдохновленный откликом, он нагибается и берет в рот мой сосок. Втягивает его, касается языком затвердевшей вершинки. Ужасающе, нереально – но я отвечаю на его ласки, забыв о необходимости противиться до последнего вздоха. Этот мужчина заставляет забыть обо всем на свете. Меня поражает та сила желания, что вспыхивает во мне. Он по очереди покусывает мои соски, лаская и сжимая при этом грудь, и я извиваюсь в его руках, мысленно требуя продолжать сладкую пытку.

– Ты не похожа на девку из борделя, – признается он, кажется, удивленный вспыхнувшему желанию не меньше меня. – На них у меня никогда не вставал. Но ты… Ты другая. Кто ты?

Я не знаю, что ответить. Мысли, обрывки воспоминаний, нарисованные воображением картины – все это сплетается в разноцветный хоровод, бурлит в моем сознании.

– Я та, кого вы купили на эту ночь, – вот единственное, что я знаю твердо.

Он согласно кивает и возвращается к оставленному занятию. И я благодарна ему за это. Не надо слов, для них сейчас не место и не время.

Войдя в эту комнату, я думала, будто буду считать мгновения до того, как все закончится. Но сейчас…

Множество раз я слышала, что от страсти может снести крышу так, что забудутся все страхи и сомнения. Будто можно потерять рассудок от одного прикосновения. Но всегда считала это чушью. Разве можно испытывать такое сильное влечение к тому, кого видишь впервые в жизни? Даже не видеть, черт его подери, ведь лицо мужчины скрывает плотная маска.

И все же я знаю его. Кажется, уже много раз он вот так же ласкал мое тело и будоражил душу. Вот бы вспомнить…

Протягиваю руку, чтобы коснуться его лица. Пусть через маску, но это сблизит нас еще сильнее. Я в это верю.

– Не смей! – останавливает он. Уверенно, но не причиняя боли, перехватывает мои руки и заводит за спину. – Не заставляй меня связывать тебя. Сегодня мне этого не хочется.

– Я больше не буду… – шепчу сдавленно.

– Вот и славно.

Продолжая ласкать ртом мою грудь, он гладит меня по животу, бедрам. И вот подхватывает на руки и бережно укладывает на стоящую в центре комнаты кровать. Даже в тусклом свете сквозь прорези в маске в его глазах читается неукротимое желание.

Он снимает с себя костюм и встает надо мной, широко расставив ноги. Он рассматривает меня, а я – его. И в этом есть несравнимое удовольствие. Я видела раздетых мужчин, но никогда таких могучих, как Он. Этот мужчина словно из стали: крепкий, сильный, неутомимый. Мышцы его как тугие канаты. Грудь покрыта густой порослью, уходящей вниз темной дорожкой за резинку боксеров.

Словно поймав мой взгляд, он снимает с себя последнюю одежду, и я поспешно отвожу взгляд. Застываю, испуганная и обескураженная. Я и не думала прежде, что мужское достоинство может быть таким большим.

Он разорвет меня.

Эта пугающая мысль пронизывает меня как молния. Машинально сжимаю ноги и пытаюсь прикрыться руками.

– Нет, девочка, так не пойдет.

Он не позволяет спрятаться от его жаркого взгляда. Разводит мои руки и ноги в стороны, и я лежу на постели, точно морская звезда. Мне стыдно, неловко и…

Жарко?

Да, наверное, это именно то слово.

Жар накрывает меня с головы до пят, волнами прокатывает по телу, заставляет дышать чаще. Под Его взглядом я плавлюсь, таю, точно льдина на горячем солнце.

Он встает на колени перед кроватью. Проводит ладонями по моим ногам, и я не в силах пошевелиться. Только жмурюсь, боясь смотреть на его лицо.

– К чему эта показная скромность? – спрашивает он. – Ты ведешь себя так, словно впервые оказалась с клиентом в комнате. Или тебя пугает маска?

– Я… – начинаю и не знаю, как продолжить.

Меня пугает не только маска, но и он сам. А главное – моя реакция на него. Я страшусь его и хочу одновременно. Возможно, я съела что-то не то или выпила. Не исключено, что мне подмешали слабый наркотик.

Хотя сейчас мой главный наркотик – этот мужчина.

Его неутомимые губы прокладывают дорожку вдоль моей ноги, целуют под коленом. Я вздрагиваю, в который раз поражаясь собственной реакции на его действия. Обведя языком мое колено, он продолжает исследовать меня. Его губы замирают над моим лоном, и я в страхе распахиваю глаза.

Он сделает это? Поцелует так?

– Неужели никто не делал такого с тобой? – удивляется он.

Отчаянно качаю головой, не в силах ответить. Голова моя мотается из стороны в сторону, волосы рассыпаются по подушке. В горле пересохло, как в пустом колодце. А где-то в животе словно распускается огненный цветок. Между ног становится влажно, и это так непривычно.

Он целует мои бедра изнутри, ласкает языком нежные складочки лона. Я вздрагиваю, подаюсь навстречу. Прикосновение к маленькой чувствительной точке – и вскрикиваю от пронзительного удовольствия.

– Девочка… – хрипло произносит он. – Что ты со мной делаешь?..

Он обследует мое тело с жаждой первооткрывателя. Согревает кожу своим дыханием, не оставляет без ласки ни один участок, ни одной складочки или выпуклости. Снова перебирается к груди и ласкает языком тугие вершинки. Его рука властно накрывает мое лоно и продолжает манить клитор подушечками пальцев.

Он заставляет меня чувствовать себя невыносимо желанной и чувственной. Его женщиной. Любимой, пусть и на одну эту ночь. И я готова позволить ему все, что заблагорассудится. Послушно развожу ноги в стороны, позволяя его коленям удобнее размеситься между ними. Тороплю его, сама не ведая, чего от него жду.

Он склоняет голову и накрывает мой рот поцелуем. В это время его достоинство упирается в меня, ища вход.

– Ты что… Девственница?! – В его голосе слышится непомерное удивление.

Я снова киваю и кусаю от напряжения губы.

Один резкий толчок, и я вскрикиваю, впившись руками в сильные мужские плечи. То крик наслаждения, смешанного с болью в неравных пропорциях. Экстаза, какого-то животного кайфа в нем больше гораздо.




Глава 2


Просыпаюсь в холодном липком поту. Машинально протягиваю руку, чтобы дотронуться до мужского плеча. Но пальцы касаются пустого матраца рядом, и я со сдавленным стоном разочарования открываю глаза.

Это был только сон. Снова…

Каждую ночь, стоит провалиться в алчущее забытье, как в памяти возникают картины. И все они связаны с Ним. Мне снятся разные места, от шикарных ресторанов до грязных улочек. Кажется, я много где побывала. Но помню только Его лицо. Других людей в моих снах нет, либо лица их расплывчаты, как расплывшаяся от воды картинка.

Но Он – он более чем реален. Я знаю каждую черточку его лица, запах, помню каждую мышцу восхитительного тела на ощупь. Помню, сколько удовольствия оно может подарить.

Я вижу его каждую ночь. Сны с его участием преследуют меня как туча пчел, и жалят они в самое сердце. Я не знаю, кто он и почему появляется в моих снах. Но жду встреч с ним и боюсь их одновременно. Чаще всего вижу самую первую нашу ночь, когда он был еще в маске. После он спал со мной, не скрывая лица.

У него темные жесткие волосы, высокий лоб, чувственные губы и аристократичный, с тонкой горбинкой нос. Его тело сильно, поджаро и загорело. Он похож на статую из меди, и только глаза отливают холодной сталью.

Эти глаза, которые преследуют меня, кажется, всюду…

– Ненавижу! – вскрикиваю и резво сажусь в постели.

Голова немного кружится от стоящей в помещении жары. Даже мощные кондиционеры не справляются с ней. Возможно, именно поэтому ночь превращается в испытание. И тело мое наутро ноет от неудовлетворенного желания и разочарования.

Невидящим взглядом осматриваю комнату: все те же гладкие белые стены, та же узкая кровать в центре. За окнами – красивый морской пейзаж, но это только бутафория. Вмонтированная в потолок люстра светит едко-белым. Даже пол настолько светлый, что на нем заметна малейшая грязь. И белье на мне белое. И графин с водой на тумбочке – тоже.

Меня тошнит от белого!

– Доброе утро, девочки! – вещает установленный над дверью динамик. Щелкает запор. – Пора на водные процедуры.

Сунув ноги в мягкие раздражающе белые тапочки, выхожу в коридор. Иду привычным маршрутом до помывочной, так же привычно кивая другим девушкам и женщинам, покидающим свои комнаты. Хотя разве это комнаты? Скорее, больничные палаты и тюремные камеры одновременно. В этих помещениях нет наших личных вещей, ничего нашего. И нас самих – тоже нет. Не должно быть.

Мы – побочный эффект процветающего мира. Генетическая рулетка раскрутилась с огромной скоростью и в день нашего рождения остановилась на отметке зеро. Хотя нет, подобные мне – даже не ноли, мы полное ничтожество, до которого никому нет дела.

Впрочем, не всем. Кто-то же поместил нас в это заведение. Здесь нас кормят, лечат от болезней, которые сами же и выдумывают, прекрасно зная, что сделать из нас таких, как все, не получится при всем желании. Мы иные, те, кто не должен появляться на свет и тем более выживать.

– Здравствуй, сто седьмая, – приветливо кивает мне соседка по камере-палате. Идет рядом.

Бедняжка, она одна из тех, кому не повезло больше остальных. У нее открылся третий глаз, совсем как у древней богини. Вот только эту девушку не почитают и не поклоняются ей. Ее тоже поместил сюда кто-то обеспеченный, ведь «Лазурит» – один из лучших санаториев для таких, как мы. Здесь о нас заботятся, держат в идеальных условиях.

Но это вряд ли можно считать альтернативой счастливой жизни.

– Привет, сто шестая, – киваю ей. – Дивная сегодня погода за окнами. У меня пляж. А у тебя?

– О, я сегодня проснулась в эвкалиптовом лесу, – улыбается она, демонстрируя задорные ямочки на щечках.

Нас учат принимать себя такими, какие мы есть. Любить себя.

Но как это сделать, если остальные нас ненавидят? Даже обслуживающий персонал «Лазурита». Нам улыбаются в лицо, а за спинами морщатся и проклинают. Не все. Но большинство. Мы для них скот, за которым надо ухаживать. С нами ласковы и любезны, порой до розовой икоты.

И все же от персонала, особенно от медиков, исходит физически ощутимая волна презрения. Нас не хотят видеть. О нас хотели бы забыть.

Мне легче. У меня всего лишь фиолетовые волосы и удлиненные уши, как у эльфа. Девочки говорят, что я красива. Но только красота эта не принесла мне счастья. Что толку от хорошенькой внешности, если яд у меня в крови? Температура моего тела выше, чем у других людей. Нормальных, рожденных без побочных эффектов.

Сполоснувшись под волновым душем, двигаем к столовой. Кормят нас тут как на убой. Кроме разнообразных каш, пудингов и запеканок, подают горы пирожных – таких ярких, что режет глаза. На фоне белоснежного помещения гора ярко-красных пончиков кажется сгустком запекшейся крови.

Тошнота подкатывает к горлу, и я отворачиваюсь от лакомств.

Сто шестая накладывает себе целый поднос. Как многие здесь, она с лихвой восполняет недостаток интересных событий в жизни горами еды. И при этом не толстеет: врачи контролируют наш вес с помощью таблеток.

– Новый день в самом разгаре! – радостно верещит динамик. – Пора браться за работу!

Ах да, работа. Здешние светила науки считают, будто труд для нас полезен. Каждый день по два часа до и два после обеда мы занимаемся тем, что стираем с кристаллов старую информацию. Работа непыльная, хотя и связана с химическими реактивами. Но нам-то они уже не страшны. Все самое ужасное, что могло случиться, случилось еще при нашем рождении.

– Дичайшая ситуация, – произношу, идя рядом с соседкой к месту отбывания трудотерапии. – Подумать только: не имея собственной жизни, мы уничтожаем чужую.

На кристаллах хранятся записанные события: от семейных торжеств до выступлений научных деятелей и политиков. От скуки я иногда просматриваю изображения, прежде чем стереть. Хотя это и запрещено. Мы не должны завидовать чужому счастью, а должны радоваться тому, что даровано нам.

Я не радуюсь, видя, как девушка моих лет задувает праздничные свечи на торте, находясь в кругу семьи. Не могу без слез смотреть на бракосочетания и рождение детей. Ведь все это мне недоступно.

– Мы помогаем экологии, – все с той же радостью сообщает сто шестая. – Благодаря «Лазуриту» нет нужды добывать новые кристаллы, ведь можно очистить эти. И использовать снова.

Кажется, ей вчера дали убойную дозу «радостных» таблеток. Иначе с чего бы ей с таким щенячьим восторгом рассказывать о нудной работе?

– Угу, – нехотя соглашаюсь, чтоб не расстроить соседку. Пусть себе радуется, если ей так легче. Она здесь с самого рождения и не видела ничего другого.

А я…

После капитальной промывки мозгов у меня не осталось воспоминаний о прошлом. Но я уверена: была другая жизнь – насыщенная, яркая, с падениями и взлетами. И кто, мать вашу, позволил забрать у меня все это?!

Облачившись в защитный костюм, натягиваю на лицо маску. Прощаюсь со сто шестой и захожу в небольшую кабину. Закрываю за собой дверь. Осматриваюсь. На полке заботливыми руками санитарок уже расставлено десять кристаллов. Мало сегодня.

– Ну-с, приступим.

Готовлю химический раствор, но, прежде чем окунуть туда кристалл, вставляю его в небольшое углубление в стойке. Смотреть положено не дольше минуты – только для того, чтобы отметить в журнале качество изображения по стобалльной шкале и вкратце описать, что стираешь.

Я сморю дольше. До самого конца.

Реальная жизнь, будь то даже чьи-то похороны, интересует меня куда больше той дряни, что показывают вечером по монитору в главном зале. Фильмы прежних лет, выступления врачей с их обещаниями райской жизни отупляют и вводят в заблуждение. Не хочу смотреть это.

В центре комнатушки появляется трехмерное изображение. Кажется, кто-то записал выступление главы Правительства. Изображение очень плохое, затертое до дыр.

Но голос…

Мне не забыть этот голос ни за что на свете. Он преследует меня во снах и даже наяву. Глава Правительства читает речь голосом мужчины из моих снов. Тембр, постановка речи, излюбленные фразы – все его.

Какого черта глава Правительства делал в борделе? Если он действительно провел со мной несколько ночей, то почему, черт его раздери, я оказалась в «Лазурите»? А в самом борделе? Туда-то я попала как?!

Я вовсе не чувствую себя девушкой легкого поведения…

Вздрогнув от неожиданности и смутных догадок, задеваю ванночку с химическим составом, и ее содержимое капает на прорезиненную обувь. Хорошо, видать, я сварганила, вон как шипит! Едкий дым заполняет комнату, от него слезятся глаза даже в маске.

– Дьявол!

Пытаюсь стереть с ноги жгучую жижу, но только размазываю ее тряпкой по всей поверхности. Часть попадает на перчатки, и они тоже шипят.

Нештатная ситуация. По правилам безопасности я должна нажать кнопку, и на меня обрушится водопад реагента. Очиститель превратится в обычную воду, но вместе с тем погибнет кристалл. После такого душа его уже не восстановишь.

А он для меня теперь – самая ценная вещь!

Надо действовать иначе.

Сжав зубы, тянусь к рычагу. Но вместо того, чтобы дернуть на себя, срываю и бросаю в угол. Кристалл прячу в волосах, и только после этого нажимаю сигнальную кнопку.

Сирена надрывается, ее протяжный вой разносится по коридорам. Кто-то кричит, и в мою сторону бегут не меньше пяти пар ног.

А я сижу возле кабинки и невидящим взглядом смотрю, как химия разъедает ботинки. Скоро, наверное, достигнет пальцев на ногах. Но это уже неважно. Все неважно, кроме одного.

Глава Правительства? Он был со мной много ночей, купил меня? Не для того ли, чтобы потом сбагрить в «Лазурит»? Чтоб, мать его, разорвало!




Глава 3


Видать, давненько в «Лазурите» не случалось ничего подобного. Суета поднялась страшная. Ну да, химия разъела мои ботинки и оставила ожог на коже. Так ведь совсем небольшой, мне почти не больно. Разве это повод охать вокруг меня и тыкать обезболивающими. А бинта намотали столько, что я теперь идти не смогу.

– Да отстаньте же вы от меня, наконец! – не выдерживаю и отодвигаю от себя руку медсестры со шприцем. – Оставьте хоть одно живое место на моей заднице. Мне, между прочим, еще на ней сидеть за обедом.

– Химический раствор может разъедать кожу даже после того, как ее тщательно промыли, – следует испуганный ответ. – Даже в кровь может попасть.

– И? – переспрашиваю раздраженно. – Это что-то изменит? Может быть, я стану еще большим уродом, чем сейчас?

– Вы не урод, сто седьмая! – с важным видом объявляет врач, солидный мужчина в белом халате, и важно поправляет очки с плотными стеклами.

На дворе двадцать четвёртый век, а он все еще носит на лице это недоразумение! Лазерная коррекция стоит копейки, вот уж не поверю, будто врач «Лазурита» не может себе это позволить. Скорее, все дело в солидности. К тому же за толстыми с затемнением линзами очков не так видно красные с огненным отливом зрачки.

Тоже мутант. И пусть имеет докторскую степень, опыт работы и множество наград, работать он сможет только здесь, в запретном городе. «Лазурит» – вершина его карьеры. Интересно, как этот врач вообще получил образование? Скорее всего, богатенькие родители долго скрывали, кто появился на свет в их семье. Тратили баснословные суммы на отпрыска, скрывая о нем правду. Только благодаря родительскому усердию и их богатству, он смог бы продержаться так долго. Не только появиться на свет, но и не оказаться в запретном городе сразу после рождения – живым или мертвым.

Второй вариант наиболее распространен, к сожалению. Многие родители даже не знают, что ребенок жив. Им говорят, будто он умер при родах, и предоставляют заверенную Правительством справку. В развитом, цивилизованном и благоустроенном государстве не рождаются мутанты. Они не ходят по улицам и не пугают своим видом добропорядочных граждан. Они тихо живут и так же тихо умирают в запретном городе.

Даже врач – он все равно оказался здесь. Не сумел миновать очередной проверки или прокололся на какой-нибудь глупости. И участь его немногим более завидна, чем моя или той же сто шестой.

Откуда мне это известно?

Да если б я знала… Мне стерли память о личной жизни, но не скрыли правды о глобальном. Или, что вероятнее всего, скрыть не сумели. И я все еще помню, что каждый год на свет появляются такие, как я. Несмотря на все попытки предотвратить это. Только в «Лазурите» нас больше сотни.

А сколько всего в запретном городе?

– Сто седьмая, очнитесь! – грубоватый голос доктора заставляет вернуться к реальности.

– Я и не сплю, – произношу вяло. Что само по себе чудо, так как обезболивающего вперемешку со снотворным в меня вкололи как в слона.

Язык, кажется, распух и едва шевелится. Веки налились свинцом, да все тело стало тяжелым-тяжелым.

– Сердечный ритм все еще учащен, – констатирует врач. – Ваши ладони потеют, а снотворное почти не действует. Что-то случилось? Нечто важное? Я имею в виду вовсе не происшествие с химикатом.

Надо же, какой догадливый. Вот только хрен я ему расскажу правду.

– Что стало с кристаллом, который вы обрабатывали?

Нет, ну прям твердая пятерка за сообразительность. И мне тоже.

– Кажется, он остался стоять на полочке, – вру самозабвенно. – Там было девять, проверьте. Не помню, который из них хотела обработать первым.

– Проверим обязательно, – согласно кивает врач. – А сейчас одевайтесь. Сможете распустить волосы?

– Боюсь, не сегодня, – качаю головой, изображаю скорбную мину и ржу в душе.

Волосы мои имеют не только необычный фиолетовый окрас, но и потрясающее свойство копить в себе статическое электричество. Прикасаться к ним иногда чревато последствиями. Я сама не контролирую этот процесс и часто получаю неслабый удар током. Но как-то привыкла, вернее, смирилась, ведь контролировать этот процесс нет никакой возможности. Иногда у меня просто волосы, а пару дней в месяц – целый энергетический сгусток на голове.

Представляю, сколько беспокойства доставляла я родителям в детстве. При условии, что они у меня были. Взять бы да сбрить к чертям долбаное «сокровище», да только каждый свой волос я ощущаю как часть себя. В моих мутировавших волосах, видите ли, есть нервные окончания. Сбривать их болезненно и бесполезно, отрастают они с неимоверной скоростью.

Международной конвенцией запрещено лишать мутантов их гребаных мутаций. Это слишком часто приводит к смерти или бешенству. Если не ошибаюсь. Дикарь был последним, кому пытались удалить лишнюю голову. Операция даже прошла успешно. Но сбрендивший мутант прорвался сквозь стену, покинул запретный город и, прежде чем его поймали, перерезал больше трех десятков человек. Обычных, не мутантов. За них бы никто не вступился.

Теперь оперировать и изменять нас боятся.

Вот и доктор явно струхнул, косо глянув на мои волосы. Что ж, эту небольшую битву я выиграла. Но впереди еще решающее сражение.

– Я слышала, у вас освободилось место в библиотеке, – припоминаю вслух и скромно (вроде бы скромно и мило) улыбаюсь. Дожидаюсь задумчивого кивка и продолжаю: – Могу я занять это место? Понимаете, после случившегося мне немного страшно заходить в кабинку и работать с реактивами.

– О вашем желании станет известно директору, – соглашается доктор и поправляет очки. – Приложу к этому результаты вашего осмотра и свое ходатайство. Думаю, перевод в архив вполне вам показан.

Огромного усилия стоит подавить радостный вопль, рвущийся из груди. Теперь-то я узнаю, что собой представляет глава Правительства!

В архив переводят на следующий же день, и я иду туда, полная надежд и предвкушения. Хочу быть уверенной в том, что не ошиблась. Странно, но по главному монитору никогда не показывали его выступлений, даже упоминаний о нем не было. Что-то это да значит.

Первым делом достаю заветный кристалл и вставляю в анализатор голоса. Табло выдает всю имеющуюся информацию: Рон Купринг, глава Правительства с две тысячи триста второго года. Наследник и единственный ныне живущий потомок величайшего Говарда Курпинга, создавшего ныне существующий мир. Его изобретение позволило забыть об энергетическом кризисе и развиваться в новом направлении…

Перематываю – это неинтересно. Все мы знаем, что сделал созданный Купрингом миниатюрный ядерный реактор. Компактная установка питается низкообогащенным ураном и доступна каждому. Теперь такой агрегат в каждом доме, он производит свет, тепло, позволяет бесперебойно работать технике и даже транспорту. О том, что это скрытый убийца, которого мы приютили на своей груди, – всегда молчат.

Наш мир идеален. Не идеальны только люди. Не все.

Что ж, Рон Купринг, теперь я знаю, что это был ты. И, клянусь всем святым, что осталось на этой земле, я до тебя доберусь!

Информации о нем слишком мало, остальное засекречено. Чтобы узнать больше, придется вскрыть банк данных. А я, к сожалению, этого не умею. Да и, в принципе, выяснила достаточно. Осталось найти способ добраться до Рона. Он наверняка знает обо мне больше, чем я сама.

Вечером, во время традиционных посиделок в главном зале, плюхаюсь на диванчик к сто шестой и предлагаю ей тарелку с пирожными. Специально для нее взяла, сохранила и утреннюю, и дневную порции.

– Хочешь?

Глаза девушки загораются голубыми огнями. Она перекладывает поднос себе на колени и, пища от восторга, запихивает в рот целое пирожное. Кажется, в них специально добавляют нечто, что вызывает привыкание. По крайней мере, для сто шестой сладости – точно наркотик.

Она ест, а я вспоминаю о Купринге. На всех найденных мной снимках он производит впечатление безжалостного и беспощадного человека, всегда добивающегося того, что хочет. Даже через информационные кристаллы зрителям передается исходящая от него волна уверенности и силы.

Я видела его другим. В своих снах.

Ему чуть больше тридцати, и его виски посеребрила седина. Он мужествен и чертовски привлекателен, неудивительно, что женщины во время его выступлений падают в обмороки от восхищения. Лицо его властно и аристократично, но в нем нет и доли той утонченности, которой обладают большинство политиков. На фоне Рона остальные государственные мужи выглядят овцами, притихшими рядом со львом. Но я знаю, какими нежными могут быть эти крепкие руки. А эти вечно поджатые губы все же умеют улыбаться. И глаза при этом светятся и отдают в синеву.

– Сто седьмая! – окликивает соседка. – Эй!

– Да, я тут, – произношу, тряхнув головой. – Просто задумалась.

– У тебя было такое лицо… Слушай, ты ведь не просто так принесла мне угощение, верно?

– Так и есть. Мне нужна информация.

Сто шестая здесь с самого детства, иногда получает подарки от родственников. К тому же девушка явно не получает убийственных доз транквилизаторов и мозги ее все еще не превратились в капусту.

– Хочу вернуть память, – признаюсь шепотом, глянув на стоящих по периметру комнаты санитарок. – Это возможно?

Она смотрит так, будто видит впервые. Не боясь обжечься, заправляет мне за ухо прядь выбившихся из прически волос. Я дергаюсь, уклоняясь от этой ласки. Не оттого, что неприятно. А потому, что кристалл все еще там, в волосах. Я так и не нашла способ от него избавиться.

– В «Лазурите» память не стирают, ее блокируют, – также шепотом отвечает она. – Это рассказал мне один врач. Мы с ним… Он…

– Неважно! – перебиваю ее не грубо, но настойчиво.

Я давно знаю, что медперсонал не брезгует интимными связями с подопечными. При условии, что те не против. Иногда, проходя мимо спальни сто шестой вечером, я слышала доносившиеся оттуда сладострастные звуки. Спинка ее кровати часто билась о мою стену. Иногда по утрам я видела выходящего из ее комнаты врача – того самого, в очках.

Что ж, сто шестая сама выбрала свой путь. А я… Что-то мне подсказывает: Рона Купринга я не выбирала, это он не оставил мне выбора.

– Как разблокировать? – интересуюсь, внутренне дрожа от нетерпения. – Это вообще возможно?

– Обычно ключ остается у того, кто поместил тебя сюда. У моих родителей наверняка такой есть, но я не горю желанием возвращать детские воспоминания. Не хочу знать, как меня забрали из семьи и поместили сюда. Даже лиц родных не хочу помнить, так больнее. Пусть лучше они останутся для меня неведомыми существами, которые ежемесячно вносят за меня плату и передают подарки.

А я хочу помнить! И наверняка знаю, у кого есть ключ к моей памяти.

– Ты можешь помочь мне сбежать? – пру напролом. Иного просто не остается.

– А зачем тебе покидать «Лазурит»? – она искренне недоумевает. – Здесь лучше, чем….

– Чем где?

– Прости, но ты явно не из аристократии. Скорее всего, из беглых. Наверняка скиталась по трущобам вместе с какой-нибудь шайкой таких же отщепенцев. Их в запретном городе пруд пруди.

– С чего ты это взяла?

Сто шестая молчит как партизан. Смотрит на меня, поджав губы и прищурив глаза.

– Отвечай! – начинаю неслабо злиться. – Не бойся, я не выдам вашего с доктором секрета. Если что, он умрет вместе со мной.

– Когда тебя привезли, ты лягалась, кусалась и царапалась, – признается она, по-детски шмыгнув носом. – Орала и плевалась. Из твоего горла сыпались такие проклятия, что видавшие виды санитары краснели от стыда. Кстати, этих самых санитаров потребовалось с десяток, чтобы унять тебя. Двое из них еще долго лежали в койках после встречи с тобой. Один со сломанной рукой, а второй с разбитым носом.

– Заслужили!.. – усмехаюсь довольно.

Я давно чувствую в себе необычайную силу и ловкость. Сейчас особенно, ведь у меня появилась цель. Слишком долго пыталась быть как все, подстраивалась, изображала покорность. Но это не мое. Я готова умереть, но умереть свободной. Помня все о своей жизни и о людях, с которыми проводила дни и ночи. Особенно ночи.

– Так что, поможешь? – спрашиваю у соседки, кусая от напряжения губы. – Ну же, сто шестая, просто сделай это. Пусть в этом аду будет хоть один человек, который о тебе помнит. Не вымышленные истории, которые наверняка рассказывают твои родители друзьям и знакомым. Не ту любовную чушь, что шепчет тебе твой доктор ночами. Докажи, что ты человек. Настоящий, пусть и с некоторыми изменениями. Мы ведь не хуже других, верно? Мы тоже способны на сочувствие, преданность, любовь. И даже на подвиг.




Глава 4


– Так и быть, я попробую тебе помочь, – соглашается сто шестая, кусая от напряжения губы. – Поговорю с одним своим знакомым.

– С доктором? – воодушевляюсь я.

Если кто и знает все ходы и выходы, то только он. Очкастый доктор здесь один из главных, без его участия не обходится ни одно мероприятие.

– Нет, – качает головой сто шестая. – Ему лучше не знать об этом. И вообще, если он узнает, то накажет меня.

Меньше всего мне хочется подставить ее, но получить свободу хочется сильнее.

– Клянусь, не скажу о твоей помощи даже под пытками, – обещаю я. – Если хочешь, вообще не участвуй в этом. Только укажи того, кто может помочь.

Сто шестая стреляет глазами в сторону огромной стойки с книгами. Рядом с ним подметает пол невысокий круглолицый санитар с вечно красным и потным лицом.

– Это Энтони, – тихо произносит сто шестая. – Он приносит девчонкам некоторые вещи из большого города. К примеру, духи, нижнее белье и даже косметику. А вот возьмется ли за более крупное дело, не знаю.

Она разводит руками, а я мучительно соображаю. Энтони меньше всего похож на дельца. Конечно, даже за то, что он делает для девчонок, его уже по голове не погладят. Нам запрещено иметь личные вещи и каким-либо образом изменять себя. Но одно дело – флакончик духов (который, к слову, не задерживается в «Лазурите» дольше пары дней. И то лишь потому, что девчонки нюхают ароматы свободы, а не душатся ими). Увести одну из пациенток – совсем другое.

– Что он берет за свои услуги? – спрашиваю деловито.

– Транквилизаторы, – поясняет сто шестая. – Нас ими пичкают вдосталь, а вот санитарам и другому персоналу «Лазурита» к ним доступа нет. За флакон духов Энтони берет пять таблеток. За кружевной бюст или шелковые трусики – десять.

О, ну этого добра у меня в достатке. Это я о «колесах». Все то, что выдают врачи, бережно хранится в матрасе в моей комнате. И пусть нам частенько устраивают проверки, тайник мой так и не рассекретили. И там скопилось прилично транквилизаторов.

После отбоя достаю свои «сокровища» и пересчитываю. Около ста таблеток – по ним, пожалуй, можно сосчитать, как давно я здесь. Примерно месяц. Плюс то время, когда я сопротивлялась и мне подмешивали отраву в еду и питье. Это потом, после бесплотных попыток вырваться, я научилась притворяться. Перестала помышлять о побеге.

Сейчас же мечтаю об этом с удвоенной силой.

Ложусь на постель и, закинув руки за голову, рассматриваю потолок. Как подойти к Энтони? Надо сделать это аккуратно, не на виду у всех. Так, чтобы не спугнуть единственного, кто сможет помочь.

Постепенно размышления становятся все более запутанными, глаза слипаются, и я начинаю неумолимо зевать. И так каждую ночь.

Каждую ночь я даю себе зарок не спать, не уступать этому искушению. Чтобы не видеть во сне Его. Не поддаваться его дьявольскому искушению и порочной красоте. Он доводит меня до вершин блаженства, вместе с тем будто бы высасывая душу.

Теперь я знаю его имя. И не хочу поддаваться ему больше.

Но Рон Купринг не спрашивает разрешения. Не стучит в дверь, прежде чем войти в чужую дверь или жизнь. Даже во сны проникает с сой же бесцеремонностью и нахальством.

Эту ночь я тоже вижу часто. Мы в каком-то шикарном ресторане, сидим за накрытым белоснежной скатертью столиком и едим омаров. Это какая-то невообразимая хрень с клешнями и жестким панцирем. Жутчайшее создание, но мясо у него просто обалденное.

– Давай помогу, девочка, – смеется Рон, наблюдая мои жалкие попытки справиться со специальными щипцами.

Куда проще было бы разделать омара пилой или хотя бы молотком.

Впрочем, в изящных и в то же время крепких руках Рона даже щипцы для разделки омаров кажутся чем-то божественным. Он управляется с ними ловко, с какой-то хищной грацией. – Ну вот, теперь можешь взять вилку.

Я пробую божественно нежное мясо, а он не сводит с меня глаз. Кажется, ему нравится наблюдать за мной, когда пробую что-то новое, необычное. Рука его под столом ложится на мое колено. Щекочет впадинку под ним, поднимается выше и задирает пышную юбочку.

– Не надо!.. – вздрагиваю, сжимаю ноги и беспокойно оглядываюсь вокруг. В зале полно народу. – На нас смотрят!

– Мне все равно, – шепчет он, перегнувшись через стол. – Нас им не раскусить.

В этот вечер маска уже на мне. А еще – парик и множество украшений. Никто из сидящих в зале ресторана аристократов и не подозревает, что рядом с ними одна из тех, кого они презирают. Неведомо им, что среди тысячи женщин глава Правительства выбрал меня. Словно кость голодным псам, бросил вызов их мнению.

Кажется, он и сам презирает тех, с кем должен быть заодно. И то, что смог их одурачить, заводит его все сильнее.

Он просовывает ладонь мне между бедер и гладит лобок сквозь тонкую ткань трусиков.

Я прикусываю губу и смотрю умоляюще. Даже не знаю, чего мне хочется больше – чтобы он немедленно остановился или продолжил провокацию. Я не могу сказать нет. Не только потому, что сама желаю близости. По совершенно иным причинам.

– Идем со мной, – произносит он. – Омара доедим после.

После чего – не уточняет. Да я и сама понимаю, что он задумал. Послушно иду рядом, чуть наклонив голову. Рон держит за руку, как послушную ученицу, и ладонь его тверда и горяча.

Мне кажется, будто мы направляемся к выходу, чтобы поехать в гостиницу. Но вот Рон резко сворачивает в сторону. Снова идем по коридору и доходим до туалета.

– Ты с ума сошел! – Резко останавливаюсь и едва не задыхаюсь от отвращения. – Делать это в общественном туалете?

– Боюсь, до отеля мы не доберемся, – сообщает он и перемещает мою ладонь на свою ширинку.

Явственно ощущаю его возбуждение, но все еще не готова согласиться.

– Ну же, девочка, не забывай о своих обязанностях, будь послушной. – Он не просит, а приказывает. – Ты ведь помнишь, что обещала и почему?

Тогда помнила, а после нет. Одно ясно: Рон Купринг шантажировал меня или каким-то иным образом заставлял выполнять его прихоти. Все его прихоти.

Киваю и первой захожу в довольно широкую кабинку. Здесь чисто, как в операционной, и довольно уютно. Совсем не то, что я себе представляла. Грязи или неприятного запаха нет и в помине. Унитаз чистый, аж сияет. Умиротворяюще пахнет хвоей.

– Здесь все дезинфицируют после каждого посетителя, – с улыбкой заявляет Рон. – Так что можешь не переживать по этому поводу.

– Да я и не переживала, – пожимаю плечами. – Не за себя. Просто ты – и в туалете. Правда, ситуация «глава Правительства трахает мутанта» сама по себе тоже не фонтан.

Его жесткие руки сжимают мое горло. На секунду мне кажется, что сейчас они сомкнутся и все это кончится. Но пальцы Рона вместо того, чтобы сжать, ласкают мою шею, плавно перемещаются на ключицы.

– Не говори так, не надо, – просит он каким-то сдавленным голосом.

– Разве это не правда? – переспрашиваю, изо всех сил стараясь сосредоточиться на собственных мыслях, а не на его движениях. – Я для тебя только прихоть. Выставляешь на публику как зверушку? Даже ошейник надел. И браслеты, как кандалы…

С ненавистью смотрю на свои украшения, презираю их. Но еще сильнее ненавижу самого Рона. Зачем он привел меня сюда? Здесь мне не место, я сама это чувствую.

– Это не ошейник, а украшения в общей сумме на несколько миллионов, – поизносит он, но вовсе не извиняясь. – В них датчик, изменяющий температуру тела. Иначе тебя бы не пропустили.

Киваю, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Лучше бы он оставил меня в борделе и приходил каждую из купленных ночей. Чем все это…

– Зачем я здесь? – повторяю, а губы предательски дрожат.

– Я не хотел тебя унизить, девочка, – шепчет он успокаивающе. Губами собирает соленые капли с моего лица. – Всего лишь пытался показать, что ты не хуже других. Даже лучше.

– Не доказал! Мне здесь неуютно и противно. Делай все что угодно с моим телом, но не лезь в душу. Когда-нибудь я тебе осточертею и ты меня оставишь. Выбросишь, как ненужный хлам на помойку.

– Такого никогда не случится. Ты для меня не просто прихоть, а нечто большее. Я не оставлю тебя ни за что на свете.

– Глупости это все… – шепчу досадливо.

Его губы находят мои. Такой нежный и мягкий поцелуй. Он прикасается так, будто нас не разделяет гигантская пропасть чужого мнения. Будто я не тупиковая ветвь эволюции, а он не властитель этого мира. Он отрывает губы от моего рта и перемещается на шею. Проводит языком вниз по коже, в то время как его ладони скользнули за глубокое декольте вечернего платья. Горячие ладони накрывают грудь, проворные пальцы слегка пощипывают соски. Я выгибаюсь от этих дразнящих прикосновений, позволяю Рону стянуть бретельки платья. Прохладный воздух касается возбужденной груди, а горячий рот Рона оставляет на коже жгучие поцелуи. Я позволяю ему стянуть с меня платье полностью. И стою перед ним в одних маленьких кружевных трусиках. Но вот и эта последняя деталь одежды оказывается у него в кармане.

Обхватываю его плечи, раскрываю губы навстречу его губам. Он приподнимает меня, и я скрещиваю ноги вокруг его спины. Он трется об меня бедрами, дразня и завораживая. Я чувствую его твердость, и бешеное, дикое желание разгорается внутри. Это так ужасно и прекрасно одновременно. Я чувствую, что просто должна, обязана почувствовать его внутри себя. Сейчас! Сию же секунду. Мне уже все равно, где мы и могут ли нас услышать.

Нетерпеливо стягиваю с него пиджак, расстегиваю рубашку. Срочно прикоснуться к нему, почувствовать под пальцами загорелую, поросшую жесткими волосами кожу. Мне нужно больше его. Всего!

Слишком сильно дергаю ткань рубашки, и несколько пуговиц катятся по начищенному до блеска кафелю.

– Ты такая жадная, детка, – смеется Рон. – Я ведь никуда не убегу, у нас полно свободного времени.

Я почти не слышу его слов. Веду себя так, будто в запасе у нас только эта минута есть сейчас, чтобы насладиться близостью так, что никакие машины для очистки памяти не отнимут у меня этот счастливый миг.

Он ставит меня на ноги, отстраняется, чтобы расстегнуть брюки. Я почти падаю, лишённая его поддержки. С замиранием наблюдаю, как обнажается его прекрасное загорелое тело. Мощные мускулы перекатываются под кожей от каждого движения. Прижавшись разгоряченной спиной к прохладной сене, смотрю, как Рон расстегивает молнию на штанах, выпуская наружу внушительную длину. При виде его члена у меня перехватывает дыхание. Словно почувствовав мой зовущий взгляд, он качнулся вверх вниз, и у меня непроизвольно сокращаются женские мышцы. Я должна почувствовать его внутри себя, немедленно!

– Тебе тоже не терпится? – спрашивает Рон игриво.

Я лишь киваю в ответ и облизываю внезапно пересохшие губы.

От этого моего движения Рон, зарычав, точно голодный зверь, шагает вперед, сокращая дистанцию между нами. Тянусь к его бедрам с жадностью и страстью. Но Рон внезапно обхватывает меня за талию. И разворачивает спиной к себе. Я прогибаюсь, точно кошка. Опираюсь ладонями о стену, жду резкого и немного грубого проникновения.

Его член касается моего входа. Замирает.

– Ну же! – не выдерживаю я. – Не дразни меня, достаточно!

Он скользит внутрь меня и снова замирает, давая привыкнуть. Я не могу дышать ровно, а сердце колотится в груди как сумасшедшее. Не могу думать ни о чем, кроме того, что наши тела соединились.

Рон выходит из меня и медленно возвращается обратно. Так мучительно медленно. Я нетерпеливо кручу бедрами, подгоняя и подбадривая. Приказывая продолжить.

– Моя девочка, – с глухим стоном произносит он.

Двигается все быстрее, проникает глубже. Подаюсь бедрами в такт, помогая и распаляясь еще сильнее. Лицо мое горит, но еще ярче пылает то место, где Рон проникает в меня. Вот-вот для меня зажжется собственная яркая звезда. Ее свет ослепляет и исцеляет. Меня. Его. Вместе мы так сильны, что, кажется, непобедимы.

Каждый сантиметр моего тела горит и сжимается, и я полностью теряю над собой контроль. Бурный оргазм накрывает с головой, как молния, пронзает тело насквозь. Почувствовав это, Рон двигается быстрее и жестче, растягивая мое и свое удовольствие. Пока, наконец, сам не достигает пика удовольствия.

– Боже, малышка, как же я тебя люблю… – хрипло произносит он, гладя мою спину. – Прости, что заставил тебя делать это здесь, в не слишком удобной и подходящей обстановке. Я просто не мог ждать дольше.

– Ничего, переживу, – отзываюсь с блаженной, немного дурацкой улыбкой на губах. – У нас осталось не так много ночей, ты помнишь?

– Все твои ночи принадлежат мне! – с полнейшей уверенностью отзывается Рон. – Я не отпущу тебя. Ты моя навсегда!




Глава 5


Он соврал. И избавился от меня, когда наигрался. Мерзкий ублюдок!

Это первая мысль, которая приходит после пробуждения. Сейчас мои сны приобрели еще большую реальность. И в каждом я вижу подсказку, тайный шифр к своей прошлой жизни.

Сажусь на постели и тру лицо, прогоняя последнюю сонливость.

Итак, что мы имеем? По какому-то долбаному стечению обстоятельств я оказалась в борделе, будучи при этом неискушенной девственницей. И Рон Купринг стал первым клиентом. Кажется, единственным.

Он не просто оплатил мои услуги, но купил полностью, со всеми потрохами и всеми вытекающими последствиями. Водил меня на приемы, развлекал, не забывая обещать золотые горы.

Но я не помню, чтобы верила ему. Вернее, не верила от слова совсем. Но отчего-то оставалась с Роном и покорялась ему. Хотя, даже по рассказу сто шестой, я никогда не была покорной. Нечто иное заставляло меня оставаться с Купрингом, и я обязана выяснить что. Что-то дорогое осталось у меня в запретном городе. Кто-то или что-то, о чем меня заставили забыть.

После завтрака направляюсь на отработку, хотя в архиве больше нет ничего интересного для меня. А то, что есть, скрыто семью паролями.

Проходя по главному коридору, с ненавистью взираю на огромную фотографию в рамке. На ней Говард Купринг собственной персоной. Он удивительно похож на своего потомка. Вернее, это Рон ужасно похож на него. Практически копия, только более строгая, жесткая. На фото Говард улыбается, а глаза его светятся счастьем. Возможно, он еще не знает, к каким ужасающим последствиям привело его изобретение. А может быть, дело в том, что рядом с ним на фото его любимая жена Луиза. Они всегда вместе, даже на снимках.

– Ненавижу… – шепчу сквозь плотно стиснутые зубы.

С удовольствием плюнула бы в портрет человека, изменившего жизнь потомков, обрекшего меня и сотни других на вечную изоляцию. Но нельзя. За нами постоянно следят, и Говарду Купрингу положено выказывать почет и уважение. На него чуть ли не молятся, но я не разделяю этих верований. Не признаю, что мне просто повезло. Нет в жизни случайных последствий, да и я вовсе не побочный эффект.

Как бы нам ни затыкали рты, все знают: нас, отверженных, становится все больше. Ширятся территории, где происходит захоронение отработанного ядерного топлива. И стена, что отгораживает запретный город от остального мира, расширяется с каждым годом. Ее переносят понемногу, на несколько сантиметров, с помощью передовых технологий. Почти незаметно для человеческого глаза, но запретный город, словно моровая язва, разрастается. Понемногу, но неуклонно поедает другой, чистый от всяческой скверны мир.

Еще раз смотрю на портрет и все отчетливее понимаю: не ненавижу – завидую. Жгучей, просто-таки черной завистью. Эти люди, Говард и Луиза, видели другой мир. Они жили другой жизнью, верили в светлое будущее. Они могли все изменить, но не сделали этого.

«До тебя, Говард, мне как до звезды, – произношу мысленно. – Но до праправнука твоего я доберусь. Непременно».

Добраться до Энтони удается только вечером следующего дня. После ужина его отправили на обход спален. Вместе с ним отправили врачиху Эльзу – старую и глухую как пробка. Можно сказать, мне жутко повезло.

Притворяюсь, будто помогаю перестилать постель. Хотя, как по мне, одна белая простынь не отличается от другой, к чему менять их каждый день? Нас тут в такой чистоте содержат, будто это поможет обелить нас в глазах общества. Но это вряд ли получится. Да и разве можно винить нас в том, какие мы есть? Скорее, мы сами жертвы.

Правда, до этого никому нет дела. То, что вычеркнуто из памяти, не доставляет неудобства и не приносит раскаяния.

– Пс… Энтони! – окликиваю парня, – разговор есть.

Он недобро косится на Эльзу, придвигается плотнее, чтобы старая чертовка не прочла разговор по нашим губам.

– Тофько быфтро, – произносит он, жутко картавя. – Чаво надо?

– Свободы, – бормочу я. – У меня есть таблетки. Много.

Он хмурится и смотрит на меня так, словно увидал призрака. Его белесые кустистые брови ползут на покатый лоб.

– Футиш? – переспрашивает Энтони, щербато лыбясь.

Я не сразу поняла, о чем он. Послышалось: кукишь. В принципе, подобной реакции я и ожидала.

– Футка такая? – снова спрашивает Энтони, немного посерьезней.

– Не-а, – догоняю наконец, о чем он. – Я серьезна как никогда. Мне нужно выйти из «Лазурита», чем быстрее, тем лучше.

Пока пронырливые докторишки не поняли, что память моя стерта не полностью. Прознают – лишат последних крох прошлого, так тщательно собираемых мной по отрывкам из снов и внутренним ощущениям.

Энтони чешет затылок, на его простоватом лице отображается работа мысли. Лоб его морщится, становясь похожим на причудливые рисунки на прибрежном песке, оставленном волнами.

Стоп! Какие, к дьяволу волны?!

В запретном городе нет водоемов, тут вообще с водой туго. Где же я видела волны и песчаный пляж – ту картинку, что так не вовремя подбросило воображение?

Рон Купринг – разумеется, он показал мне это сокровище. Показал, а потом стер начисто воспоминание о нем!

– Чтоб ты сдох! – зло рычу сквозь зубы.

Энтони дергается, решив, будто обращались к нему. Перестает увлеченно чесать затылок и торопливо проговаривает, точно скороговорку:

– Это не так профто, фама понимефь. И таблетки… этого мало.

Я до крови прикусываю губу, смотрю на санитара со смесью раздражения и отчаяния. Он моя единственная надежда обрести свободу. Зачем он так со мной?

– Мне больше нечего предложить, – произношу обреченно.

Он тянется, чтобы вновь почесать затылок, но вдруг протягивает руку к моим волосам. Вовремя останавливается и лыбится во всю ширину рта:

– Твои волофы… За них мофно выгучить немало, много арифтократок мефтает о таком пагике.

Подумать только. Аристократы ненавидят нас, но при этом хотят быть похожими? Полный бред!

Впрочем, если их идиотские прихоти помогут мне сбежать, я не стану противиться. Соглашаюсь. Лучше лысой, но свободной.

– Эй, чего это вы там шушукаетесь?! – зло замечает Эльза. – Я все слышу!

Да уж конечно… Даже если под нами взорвется один из реакторов, эта злобная кочерга не вздрогнет. А вот то, что наши с Энтони плечи соприкоснулись, не могло не укрыться от ее внимания.

– За тобой придут!.. – успевает шепнуть Энтони, прежде чем отойти на приличное расстояние.

Он убеждает старуху, что я всего лишь помогала заправить постель. А я пытаюсь сдержать ползущую на лицо улыбку. Вот это да! Неужели моя мечта и впрямь осуществится? Я покину эту постылую обитель и обрету свободу?!

А там и до Рона Купера недалеко. Обязательно его отыщу, хоть на другом конце этого гребаного мира! Найду и заставлю ответить на мои вопросы – их накопилось слишком много.

Следующие два дня я только и делаю, что жду. Считаю секунды до того мига, как смогу вырваться из «Лазурита». Тщетно пытаюсь попасться на глаза Энтони, жду от него малейшего намека. Но он будто не замечает меня и моих активных попыток приблизиться. Молчит и не смотрит в мою сторону. Вот уже и сто шестая получила от него комплект нижнего белья, которое надеется надеть вечером для встречи со своим доктором.

– Не понимаю, как ты можешь с этим очкариком, – говорю ей, наблюдая, с какой скоростью она поглощает за завтраком пирожные. – Он такой неприятный. И от него постоянно пахнет лекарствами.

– Я привыкла. – Она пожимает плечами и тянется за пончиком, политым фиолетовой глазурью. – И не зови его очкариком, у него есть имя. Доктор Вэнс Вэукхан.

– Звучит так, как будто тебя сейчас стошнит, – произношу ворчливо.

Но тут вспоминаю отрывки из своих снов и поспешно прикусываю язык. Я ведь тоже поддалась дьявольскому очарованию Рона Купринга, человека, которого должна ненавидеть всеми фибрами души. И пусть между нами явно было что-то кроме страсти, это не оправдывает моего поведения. Я наслаждалась его прикосновениями. Сходила с ума от счастья, когда он меня трахал, и держалась, чтобы не признаться ему в любви. Глупая… Какая же я была глупая и легковерная!

– Прости, Стош, – произношу, касаясь руки соседки. – Я не хотела тебя обидеть. Если этот Вэнс тебе нравится, то никто не вправе тебя осуждать. Тем более я. Наслаждайся жизнью так, как можешь. Хочешь еще пирожное?

Протягиваю ей эклер с помадно-розовой начинкой и замечаю на ее лице счастливую улыбку.

– Как ты меня только что назвала? – спрашивает она мечтательно. – Стошей?

– Да, это сокращенно от сто шестой, – смеюсь я. – Почти как имя.

– Чудесное имя. Если бы я могла выбирать, но назвалась бы Стошей. Красиво звучит! Жаль, Вэнт не сможет звать меня так. Он говорит, что нам нельзя давать имена. Иначе к нам будет слишком легко привыкнуть. И тем тяжелее потерять.

Многие из нас не живут подолгу. Некоторые погибают еще в детстве из-за врожденных мутаций внутренних органов, несовместимых с жизнью. И к нам, как к безнадежно больным животным, медперсонал боится привязываться.

А Рон Купринг?

Он ведь тоже не называл меня по имени. Ни одного долбаного раза! Малышкой, деткой, девочкой, даже красавицей. Но ни разу по имени.

И как я сразу не поняла почему?..

– Я пойду, а ты ешь, – произношу подавленно и поднимаюсь из-за стола. Аппетит пропал окончательно. – Увидимся после дневного сна за полдником.

В своей белоснежной келье ложусь на узкую постель и складываю руки на груди. Тупо смотрю в потолок, словно мечтая найти там хоть какую-то подсказку к моему прошлому. Хочу помечтать, что стану делать потом, когда окажусь за стенами «Лазурита». Но не позволяю себе подобную прихоть. Мечтать надо об осуществимом, о том, что может стать возможным, приложи ты усилия. А пустые фантазии лишь сильнее ранят, ведь, очнувшись, ты поймешь, что ничего изменить не в силах. Чем больше напридумываешь, тем больнее будет понять, что это только мечты.

– Сто седьмая!.. – кто-то зовет глухим басом.

Кручу головой по сторонам, пытаясь определить источник звука. Но он будто бы раздается отовсюду.

– Сто седьмая!.. – звук повторяется вновь.

Вскакиваю и мечусь по комнате. Прикладываю ухо к стенам, к полу, присматриваюсь к потолку. И вот тихий скрежет раздается за бутафорским окном. Ногтями пытаюсь содрать голографическое покрытие, подцепить край и отодвинуть в сторону.

– Отойди! – слышится приказ.

Едва успеваю отпрыгнуть, как по экрану, что транслировал покрытые снежными шапками горы, бежит рябь. И вот он становится прозрачным, являя убогую картину реальности.

Из моего окна отчетливо виден запретный город. «Лазурит» стоит на внушительном возвышении над остальными зданиями. А внизу, в горах мусора, в полуразрушенных и возведённых заново зданиях, под навесами и на захламленных улицах копошатся люди. Как муравьи они суетятся, придавая своим заученным телодвижениям весьма и весьма важный характер. Никто из них, кажется, не понимает, что роется в грязи и никогда ничего не увидит, кроме этой самой грязи.

Отчетливо просматривается Стена, отделяющая мир настоящих людей от тех, кто не достоин быть им равными. Крепкая преграда, словно в насмешку, отливает всеми цветами радуги. Периодически по стене пробегают разноцветные всполохи. Завораживающее зрелище!

Если не знать, что прикасаться к стене сродни самоубийству. Стоит дотронуться, и вот ты уже и не человек, и даже не мутант, а всего лишь груда пепла, которую в считаные секунды развеет по запретному городу ветер.

Слышала, от безысходности, многие специально тянулись к стене. Кто-то пытался найти выход, а кто-то избавиться от опостылевшей жизни. Результат в обоих случаях был одинаков.

– Сто шестая! – голос раздается откуда-то сверху. – Чертов механизм заклинило, давненько не проветривали этот номер. Держись!

Сверху свешивается веревка, и, не сдержавшись, я радостно взвизгиваю.

– Секунду! – выкрикиваю, высунувшись из окна.

Мчусь к постели и, свернув одеяло и всю одежду, что имелась в шкафу, запихиваю под покрывало. Пытаюсь придать бесформенной куче вид спящего человека. И, только покончив с этим, спешу к окну. Хватаюсь за веревку и с ловкостью обезьяны карабкаюсь наверх. Так, будто уже делала это, и не единожды.

Смотрю вниз, но голова не кружится, напротив, адреналин плавится в крови, подбадривая и даря несказанную радость. Порыв ветра раскачивает веревку, но мне не страшно. Я подставляю горячему, пропитанному едкими парами воздуху лицо, вдыхаю его горечь.

О, этот горько-сладкий вкус свободы!

Преодолев три этажа, добираюсь до крыши. Хватаюсь за протянутую мужскую руку, поросшую едко-рыжими волосами. Сначала мне кажется, будто это золотисто-алый диск солнца творит чудеса. Но нет, волосы цвета ржавчины и шестипалые руки принадлежат мутанту.

Они подхватывают меня под мышки и рывком ставят на ноги. Вот я и на крыше!




Глава 6


Теперь-то я вижу своего спасителя: это рыжеволосый гигант с лицом строгим и жестким. Глянув на меня хмуро, он кивает, даже не представившись. Характер, похоже, стал таким же рыжим, как волосы, – от ржавчины, что во многих местах проела душу. Такие взгляды часто встречаются у подросших мутантов: не агрессивные, но закрытые, жесткие и холодные. Они похожи на притаившихся диких зверей, заточенных в клетке. Не дай бог им освободиться, тогда они не пожалеют ни одного из прежних надзирателей.

– Это вертолет корпорации «Три Икса»? – спрашиваю, глянув на железную махину с гигантскими лопастями.

Возле нее суетятся еще несколько мужчин – закидывают в грузовой отсек коробки с очищенными информационными кристаллами. Их отвозят за стену, чтобы перепродать. Взамен поставляют в «Лазурит» деликатесы – свежее мясо, молоко, овощи. В запретном городе этого днем с фонарем не сыщешь. Местные питаются синтетикой, и то если повезет.

– Угу, – кивает рыжий гигант. Указывает на грузовой отсек: – Там схоронишься. Выбросим возле городской свалки вместе с пищевыми отходами.

– А за стену возьмете? – спрашиваю, подражая строгому тону собеседника.

Его глаза распахиваются шире, и я вижу, как по-кошачьи сужается зрачок. О, эти глаза можно было бы назвать красивыми: золотистые, с зеленоватыми крапинками. Красивыми для мутанта и ненавистными для остальных граждан.

– С ума сошла, девка? – ворчливо интересуется рыжий. – Ты там и дня не проживешь. Поймают и накажут, а то и вовсе в турбину засунут.

Нервно сглатываю, сжимаю кулаки так, что ногти больно впиваются в ладони. Страшилки о турбинах я слышала. Под запретным городом целая сеть из гигантских установок, там производится основная часть энергии, поддерживающая в том числе энергощит стены. Кажется, когда-то я побывала в этих мрачных переходах и видела многое. К примеру, как к открытым турбинам привозят мутантов и сбрасывают в горящую пропасть. Я видела, как это делали с животными. Но отчего бы не предположить, что и с людьми-мутантами поступают так же? Особенно с провинившимися.

– Пусть сначала поймают! – подбадриваю себя и встряхиваю волосами.

– Дура! – объявляет рыжий. Голос его звучит как-то обеспокоенно, точно ему не все равно. – Погибнешь же.

– Может, я за этим туда и иду?

Рыжий смотрит на меня, я – на него. Это противостояние продолжается несколько минут, но никто из нас не произносит ни слова. Он словно пытается прочесть то, что спрятано в моем сердце. Я всеми силами пытаюсь это сохранить.

– Эй, Полех! – окрикивают рыжего помощники. – Мы закончили с погрузкой. Тащи девку сюда!

Меня подхватывают под локоток и тянут в сторону вертолета. Я и не думаю сопротивляться, хотя взгляды троих помощников рыжего вызывают во мне отвращение. Эдакие нахальные физиономии, ощупывающие сальными взглядами мое тело. Ну да, на мне только короткая пижама, переодеваться не осталось времени. Но это вовсе не значит, будто можно рассматривать меня с таким вожделением.

– Зачем тебе понадобилось за стену, куколка? – обращается ко мне один из них. – Тут же рай для таких, как ты.

– Может, ищешь себе здорового мужика, не напичканного таблетками? – предполагает другой.

Тянет ко мне руку, и я замечаю на ней когти, как у хищной птицы. Тоже мутант, но это не повод к панибратству. Он пытается обхватить мой подбородок, но зубы мои лязгают так звонко, что он тотчас отдергивает руку. Я бы укусила, да больно ладонь у него грязная. Да и сам он воняет, точно шелудивый пес.

– Девочка хочет попасть за стену, – произносит рыжий, взглядом спрашивая у помощников одобрения.

– А платить чем будет? – спрашивает тот же, с когтистыми руками. Осматривает мою грудь и облизывается так, точно увидел спелый плод.

Под его взглядом мне становится не по себе. Кулаки непроизвольно сжимаются, тело вдруг становится пружинистым, чувствуется каждая мышца. Я непроизвольно встаю в боевую стойку, готовая отразить нападение. Сдается, мне приходится совершать подобное не впервой.

– Ишь ты, какая фифа! – хвалит третий помощник с усами, точно у сома, и таким же широким рыбьим ртом. – Ща разложим тебя на четверых прямо тут, на крыше, да трахнем. А будешь сопротивляться, вернем обратно в «Лазурит», чтоб не повадно было спасителям отказывать.

«Спаситель» с когтистыми руками подбоченивается и усмехается. Знают, гады, на что давить. Нет уж, в белоснежную келью «Лазурита» я больше не вернусь. Но и становиться добычей насильников не собираюсь.

– Скорее я тресну тебя по башке босой пяткой, а потом засуну твой же сапог в грязный рот твоего товарища! – угрожаю я, распаляясь все сильнее.

Чувствую: драки не избежать.

Когтистый рыпается, но рыжий Полех, точно котенка, ловит его за шкирку и поднимает над крышей.

– Оставьте девчонку в покое! – Его зычный бас оглашает окрестности.

– С чего бы вдруг? – дерзко интересуется когтистый.

– Я так сказал! – объявляет Полех. – Уж больно на мою дочку похожа. Та не прожила и часа, а родилась с такими же волосами. Сделаем, как она просит.

Под строгим и непреклонным взглядом рыжего остальные «спасители» сдуваются как порванные футбольные мячики. Меня обривают налысо, а после прячут в грузовом отсеке, заставив ящиками и накрыв сверху куском брезента. Становится душно и жарко, но это малая плата за свободу. Так же как и ноющая макушка.

Как жаль, что именно сегодня мои волосы решили «не кусаться» и позволили себя сбрить. Вот бы помощничков разок долбануло током! Убить бы не убило, даже не покалечило, но принесло бы мне чувство удовлетворения.

Рычит двигатель, с шумом раскручиваются лопасти вертолета. Мы поднимаемся. Все трясется и гудит, мне закладывает уши. От жары и духоты горло пересыхает, но никто и не подумал дать мне с собой хотя бы воды.

От изнеможения я вскоре засыпаю.

А открыв глаза, понимаю: полет закончен. Меня больше не трясет, а из щелей грузового отсека тянет прохладой. «Неужели нас остановили?» – приходит в голову предательская мысль?

А если проверка? Вдруг в «Лазурите» уже поняли, что я сбежала, и подняли тревогу?

Съеживаюсь под брезентом, поджав под себя колени. Дрожу, хотя мне ужасно жарко. Дверь грузового отсека отъезжает в сторону, и до меня доносится грохот чьих-то тяжелых шагов. Обутые в сапоги ноги останавливаются возле меня – я вижу их сквозь небольшую прореху в брезенте. Перестаю дышать и окончательно цепенею.

Сильные руки приподнимают брезент. Отшвыривают подальше. Я приоткрываю один глаз и облегченно выдыхаю. Это Полех! Он стоит надо мной, уперев руки в бока, и улыбается. Значит, побег удался и я почти на свободе.

– Твоя остановка, девочка! – объявляет он. – Здесь недалеко есть лагерь сопротивления. Я расскажу тебе, как туда добраться. Эти люди борются за права мутантов, хотя сами не мутанты. Ученые, врачи, историки. Их немало. Но и не так много, чтобы сопротивляться открыто. Они помогут тебе.

Я потираю лысую голову и киваю, чувствуя, как отчаянно бьется в груди сердце. Слушаю Полеха и не могу поверить, что мне так повезло. Возможно, впервые в жизни!

Перед тем как выпустить на свободу, Полех передает мне темный комбинезон и берцы на плотной подошве – такую одежду носят почти все рабочие.

– Ты в промышленном районе, рядом с фабрикой, – поясняет он. – Натянешь на голову капюшон и сольешься с толпой. Обойдешь городскую свалку, свернешь налево, спустишься по ступеням до небольшой металлической двери. Постучишь трижды и скажешь, что тебя послал Полех Ржавый. Все поняла?

Киваю и, не сдержав порыва, целую Полеха в сухую, пергаментную щеку. И, прежде чем выйти, замечаю, как из его красивых глаз скатывается слеза. Он неловко утирает ее рукавом и машет мне так, как махал бы собственной дочери, выпуская ее на свободу.

Думаю, она бы радовалась не меньше моего!

Даже городской свалке, где собраны в огромные кучи проржавевшая робототехника, машины, бытовые приборы и даже отслужившие свой век мини-реакторы. Они сейчас стоят копейки. Каждый может себе позволить. Это так просто – обзавестись дома собственным реактором, быть как все, закрывая глаза на возможные последствия. Их ведь это не коснется. Мутантов не существует. А если и есть, то они, скорее, исключение из правил.

Эту идею плотно вогнало в затылки граждан правительство. И Рон Купринг причастен к этому, как никто другой.

Рассуждая подобным образом, двигаюсь в указанном Полехом направлении. Вдыхаю полной грудью задымленный городским смогом воздух. На улице темно: за время полета на город опустился вечер. На углу торговец что-то жарит на открытом огне, и я вспоминаю, что не ела с самого завтрака. Только денег нет – карманы пусты, как и брюхо.

Впрочем, может, оно и к лучшему. Уж больно надетый на шпажки шашлык напоминает очертаниями крысу. Кажется, я отчетливо разглядела длинный хвост. М-да, разбаловали меня в «Лазурите». Сегодня на ужин подают запеченного в сливочном соусе кролика, салат из свежих овощей и наверняка угостят вином, щедро сдобренным снотворным. А меж тем для простых работяг даже крысятина – неслыханное лакомство.

А вот и спуск вниз, и мои рифленые подошвы оставляют на пропыленных ступенях отчетливые следы. Кажется, этой дверью пользуются нечасто. Вон, даже петли проржавели. В сознании бьется тревожная мыль: вдруг Полех обманул? И нет никакого лагеря сопротивления. Или его уже «накрыли» полицейские, а сам Полех еще не в курсе?

– Нет, нельзя думать так! – предупреждаю себя. Трижды стучу в дверь.

В ответ – тишина. И только где-то над головой шумит пропеллером вертолет.

Машинально прижимаюсь к стене, практически сливаясь с ней. Слишком боюсь, что до меня доберутся раньше, чем сумею осуществить задуманное.

Стучусь еще раз. А потом еще. От отчаяния барабаню в дверь ногами, уже не боясь привлечь внимание случайных прохожих. По щекам текут злые слезы, а с губ срываются проклятья.

И в этот момент за дверью раздаются чьи-то тяжелые шаги.

– Кто? – кричит старушечий голос.

– Я от Полеха Ржавого! – обезумев от радости, ору я. – Мне очень нужна ваша помощь.

Щелкает замок, дверь с протяжным скрипом отворяется. На пороге стоит сгорбленная бабулька с удивительно проницательными глазами. В одной ее руке фонарь, в другой – анализатор. Не спросив больше ничего, она тычет им мне в шею, и я покорно дожидаюсь результата. Прибор пищит, на его табло загораются три красные лампочки.

– Мутант, – произносит старушка не то с укором, не то с сочувствием. – Идем.

Запирает дверь и машет мне рукой, с удивительным для ее возраста и комплекции проворством идет по длинному извилистому коридору. Выходим в общий зал, где за длинным столом расселось больше двух десятков человек.

– Вот, от Полеха явилась! – Бабка выталкивает меня вперед. – Мутантка! Просит помощи.

Из-за стола поднимается черноволосый худощавый мужчина и, задумчиво пригладив поросший жесткой щетиной подбородок, рассматривает меня. Задает вопросы, и я чувствую себя так, словно нахожусь на суде. И он, этот черноволосый тип, решает, помиловать или выбросить на улицу, прямо в лапы полицейских. Уж они-то не упустят шанса выслужиться и поймать беглую мутантку.

Рассказываю кратко, не упоминая о личных причинах. Говорю лишь, что устала жить в заточении и хочу хоть чем-то помочь сопротивлению. Побороться за наши права, ведь мы такие же люди, но почему-то общество выбросило нас на помойку, как ненужный хлам.

– Меня зовут Дерек, и я главарь этой шайки, – представляется чернявый, видно, что-то решив для себя. – Ты можешь остаться на ночь, а завтра решим, как поступить с тобой. Есть хочешь?

Киваю и благодарю за оказанную помощь. Кто бы знал, с каким нетерпением и тревогой ждала я его решения. У меня точно все внутренности скрутило в один тугой узел.

– Кальняй, плесни ей похлебки! – показывает Дерек.

Меня усаживают в конце стола, пододвинув колченогий табурет. Ставят передо мной миску с каким-то варевом, щедро приправленным специями. На вкус вполне съедобно, но я бы не хотела знать, из чего это приготовлено.

А вот за что отдельное спасибо, так это за хлеб. Пусть с легкой кислинкой, но все же свежий. Сдается, лепешки выпекают здесь же – в огромной печи, которая к тому же обогревает помещение. Члены сопротивления отказались от реакторов и используют уголь и дрова. Оттого и запах у хлеба совсем другой – отменный!

После ужина мне выделяют небольшой закуток в одной из общих спален. Матрац жесткий, набитый трухой и соломой, над головой жужжит пронырливая муха. Но я рада и этому. Свобода для меня дороже удобства. К тому же здесь меня не пичкают успокоительным и не следят за каждым шагом. И стены такие коричнево-серые, грязные, но до чего же радостно видеть их!

И никакого белого!

Клянусь, больше никогда в жизни не надену и не приобрету ничего белого. Этот цвет у меня ассоциируется исключительно с заточением.

– Доброй ночи, беглая! – шутливо говорит бабка, заваливаясь на соседнюю койку.

А уже через полчаса начинает так храпеть, что у меня закладывает уши. Сильнее, чем в вертолете.

И я плетусь в кухню, чтобы попить воды и найти хоть что-нибудь, чем можно заткнуть уши. Чувствуется, пребывание в «Лазурите» не пошло мне на пользу. Слишком мягкотелой стала, привередливой. А ведь когда-то и такие условия были вполне сносными. Кажется…

В общем зале ведется оживленная дискуссия. Хочу пройти мимо, но одно слово Дерека заставляет меня прилипнуть к дверному косяку и, вопреки инстинкту самосохранения и совести, дослушать разговор до конца. Сопротивленцы говорят о Роне Купринге. Его имя, как волшебное слово, гипнотизирует меня и заставляет идти на крайние меры.

– Надо найти способ добраться до него! – рычит Дерек. – Это он виновник всех бед мутантов. Он и его проклятый предок! Мы должны сделать все, чтобы облегчить жизнь тех, кто заключен за стеной. Нам обещали помочь. Если не справимся, жизнь мутантов станет совершенно невыносимой.

– Можно подумать, будто сейчас она похожа на сказку, – вторит ему седовласый мужчина, имени которого я не знаю. – Будто Купринг только и ждет, пока мы нападем на него. Вот так запросто и подставит спину. А кто, интересно, рискнет жизнью ради того, чтобы лишить жизни его? Ты или, может быть, попросить старую Марту? Ей все равно терять нечего.

Он обводит взглядом присутствующих, и все вжимают головы в плечи. Никто не хочет идти на верную смерть. Никто, кроме одного ненормального.

Точнее, одной.

– Я пойду к Рону Купрингу! – произношу громко и отчетливо, так, чтобы ни у кого не возникло сомнений в искренности моих слов. Выхожу в центр зала. – И прикончу его собственными руками!




Глава 7


– Ты?! – вопрошает косматый детина размером с двухъярусный шкаф. Смотрит на меня с недоверием и долей презрения. – Да тебе и мухи не укокошить, пигалица!

Нет, вот сейчас было обидно. Конечно, я не гигантша и даже не богатырского сложения. Но все же довольно высока и мускулиста. Мому телу явно привычны долгие пешие прогулки и даже уличные драки. Это в «Лазурите» меня разбаловали – но не до такой же степени, чтоб не справиться с одним мужчиной.

Тем более с Роном Купрингом.

– Я! – объявляю и складываю руки на груди. – Кому же еще? Что-то я не вижу среди вас других желающих. Может быть, сам хочешь пойти, а?..

– Я эколог, а не воин, – признается косматый, расчесывая пятерней густую шевелюру мышиного цвета. Мои слова явно охладили его пыл. – Да только идея эта бредовая. Во-первых, Рон Куринг всегда тщательно охраняется. К нему не подобраться ни за что на свете.

Странно, я не помню, что всегда за нами следовала охрана. Значит, Рон все же иногда отходит от общепринятых правил и появляется на публике в одиночестве. В свете и не только. Ведь как-то же он попал в запретный город, зачем-то отправился в местный бордель. Выбрал меня, случайно или нет оказавшись в нужном месте в нужное время. Возможно, сейчас у него есть другая девушка, которой он показывает шикарную жизнь, как когда-то мне. А может быть, он в поиске. И снова соберется в одно из злачных заведений. Не исключено, что в запретном городе.

– Должен быть способ к нему подобраться! – объявляет Дерек. Ударяет кулаком по столу, отчего подпрыгивают чашки и плошки, звонко ударяясь друг о друга. – И мы найдем его. Во имя нашего правого дела! Посмотрите не нее! – Он указывает на меня вытянутой рукой. – Чем она заслужила такую участь? Почему обязана всю жизнь скрываться в запретном городе? Какое преступление совершила, что ей дали пожизненное?

Я подбираюсь под этим пронизывающим взглядом. Слова Дерека находят мощный отклик в душе. Действительно, разве мы, мутанты, виновны в том, что родились такими? И почему должны скрываться? Только потому, что многим неприятна наша отличающаяся внешность? Потому, что нас проще спрятать, чем признать наше существование?

– Она вообще темная лошадка, – сообщает худощавый низкорослый парень в потрепанном белом халате. Похоже, он врач или кто-то вроде того. Но, если остальные члены сопротивления предпочли рабочую одежду, он так и не отказался от униформы. Будто это для него равносильно отказу от профессии. – Какого хрена она появилась именно тогда, когда мы запланировали масштабную операцию? Для чего подслушивала? Эй, девка, я к тебе обращаюсь!

Он направляется в мою сторону, и я предупреждающе выставляю вперед руку. Только попробуй тронуть! И вообще, я еще от «Лазурита» не отошла, для меня белый халат все равно что красная тряпка для быка.

– Будем считать, что меня к вам послало провидение, – сообщаю строго и деловито. Они должны понять, что я не лгу. – Оно же заставило меня испытывать жажду и отправиться на кухню за водой. Разговор я услышала случайно. Но не смогла остаться в стороне. Так же, как и вы все, я хочу справедливости и готова сражаться за нее даже ценой собственной жизни. А Рон Купринг… У меня ним личные счеты!

– Какие же? – настораживается щуплый. Зло прищуривается и недовольно морщится. – Молчишь? Значит, тебе есть что скрывать. Как насчет того, чтобы дать показания под детектором лжи? А, девка? Как насчет «Правдоруба» – слыхала о таком?

Меня передергивает от страха и отвращения. Слышала я о таком агрегате, еще бы. «Правдоруб» официально не дозволяется использовать даже в запретном городе. Но все еще используется шайками и бандитскими группировками. Название свое он получил не зря. При малейшем подозрении на обман он пускает по телу подключенного к нему человека разряд тока. Вопрос задается снова. Шокированный обычно сознается во всем. И лишается пальца. Если вопросов много, то… «Правдоруб» не знает жалости, не дает пощады.

– Кончай ее пугать, Тимми! – приказывает Дерек. – А ты, девочка, должна рассказать нам правду, без всяких угроз и уговоров. Если хочешь помочь, расскажи все как есть. Что у вас за счеты с Роном Купрингом? Откуда ты его вообще знаешь?

– Это он упек меня в «Лазурит», – сознаюсь я. Выбора у меня не остается. – Предварительно промыв мозги. У Купринга должен быть ключ к моей памяти, и ради того, чтобы его получить, я готова на все. К тому же сама идея помочь всем мутантам близка мне. Я готова пострадать, но помочь многим.

Разумеется, о том, что связывало нас с Роном, умалчиваю. Не только потому, что стыдно признаться. Члены сопротивления навряд ли свяжутся с той, кто прежде был подстилкой главы правительства. И то, что я пошла на это не по своей воле, значения для них не имеет.

Черт подери, я и сама хочу знать, отчего согласилась быть с ним! Что-то важное скрывает от меня память. То, без чего я не представляю себе жизни.

– Это меняет дело, девушка, – кивает Дерек. – Так, кажется, ты не представилась?

– Зови меня Стосей, – предлагаю я.

Улыбаюсь, вспомнив о Стоше, подруге под сто шестым номером. Интересно, как у нее сейчас дела? Наверное, объелась пирожными, а сейчас принимает доктора в качестве лекарства от тоски и скуки.

– Стося так Стося, – соглашается Дерек. – Одного не пойму: если тебе потерли память, то отчего ты уверена, будто знакома с Роном Купрингом?

Краснею с головы до пят, но, когда говорю, голос нисколько не выдает внутреннее смятение и смущенность:

– Я узнала его, просмотрев один из кристаллов, с которыми работала. Память иногда возвращается отрывками. Не знаю, как объяснить… Я будто бы собираю разноцветные клочки из прошлого, пытаясь сшить из них лоскутное одеяло. Только оно поможет мне укрыться от внутренней пустоты и холода.

Дерек смотрит одобрительно. Да и другие члены сопротивления успокаиваются и больше не считают меня врагом. Об этом говорят их взгляды и слова поддержки.

– Давайте вернемся этому разговору утром, – предлагает Дерек. – А пока предлагаю всем как следует выспаться. Кто знает, вдруг одного из нас осенит ночью? И ему придет гениальная идея, как подобраться к Рону Купрингу.

Слова его оказываются пророческими.

Не успев коснуться головой войлочной подушки, я засыпаю. И вновь вижу Рона Купринга собственной персоной. Он словно мое наказание и приз одновременно. Я жажду встреч с ним, схожу с ума от его прикосновений.

И вместе с тем ненавижу.

Но в этот раз важнее даже не мои ощущения. А место, в котором мы с Роном оказались.

– Останови здесь, на углу Бейтон-стрит и Ленгвиджа! – командует Рон водителю.

И я вижу огромную вывеску заведения: ««Веселый банни». Судя по мигающим огням, надписям и шику – это игорное заведение.

– Не знала, что ты азартный, – произношу с долей скепсиса.

Не похож Рон Купринг на заядлого игрока. Единственное, что вводит его в азарт, – это секс. По крайней мере, со мной. Он может заниматься этим ночи напролет и совершенно не устать. Будто бы каждый оргазм не истощает его, а только подкрепляет силы.

– Так и есть, – подтверждает он. – Я не играю в казино и вообще не люблю карты. Бильярдный клуб – другое дело. Я бываю здесь каждый второй четверг месяца. Обычно провожу тут всю ночь, но сегодня, детка, у нас слишком мало времени. Ровно до полуночи.

– А после я превращусь в тыкву и ты меня бросишь? – шучу, еще не зная, что слова могут оказаться пророческими.

– Вовсе нет, – смеется он и надолго припадает к моим губам. А вдоволь насладившись поцелуем, продолжает: – После полуночи у нас самолет. Мы летим в другой штат на важное совещание.

– Ты летишь, – напоминаю, стирая смазанную помаду влажной салфеткой. – Я снова буду киснуть в номере, тупо пялиться в монитор и ненавидеть ту гору сладостей, что ты заказал. Ненавижу эти твои «вкусняшки»! Они у меня стойко ассоциируются с одиночеством.

– Больше не будешь, – игриво обещает он. – Закажу тебе в номер фрукты. А когда вернусь, возмещу все время, проведенное в одиночестве.

– Лучше отпусти меня, – прошу и с надеждой смотрю в его отливающие сталью глаза. – Пожалуйста… Я не хочу быть твоей игрушкой, у меня не осталось сил притворяться той, кем я не являюсь.

– Нет! – бросает он раздраженно и выходит на улицу.

Подает руку, будучи полностью уверенным, что последую за ним. А что еще мне остается?

Мы заходим в клуб, где нас уже встречает персонал в полном составе. Охранники Купринга не заходят внутрь, оставшись дежурить возле входа. Других посетителей в «Веселом банни» нет. Выходит, администрация заведения в курсе привычки Купринга и заранее готовит ему достойный прием.

Мы входим в отдельный зал, я плюхаюсь в глубокое кресло, не имея никакого желания играть. Рон берет в руки кий и одним ловким ударом разбивает треугольник, загнав сразу три шара в лунки.

– Хочешь, научу тебя? – предлагает он, обернувшись. – Клянусь, с кием в руке, прогнувшаяся в спине, ты будешь неотразима.

– Не хочу, – возражаю вяло.

– Не хочешь играть или быть неотразимой?

– Ни того, ни другого. Хочу быть свободной! – кричу, забыв о предупреждении не проявлять характер так бурно. – И ты, Рон Купринг, прекрасно знаешь об этом.

Непокорной и дерзкой он позволяет мне быть в постели. Или в любом другом месте, но только когда мы занимаемся сексом. Во всех остальных случаях мне отведена роль сопровождающей – молчаливой и покорной.

– Тебе нельзя! – бросает он коротко и возвращается к игре.

Шар катится по зеленому сукну, покорный удару Рона. Кажется, нет такой вещи, которая не покорна его рукам. Даже эти треклятые шары.

И я.

Я тоже его вещь, которую можно использовать по необходимости, а после спрятать подальше. И все его разговоры о чувствах и даже признания в любви – это только слова. Тем более произносимые во время пика наслаждения. Они не считаются. По крайней мере, для меня.

Короткий стук в дверь. Рон Купринг разрешает войти, и официант устанавливает на отдельном столике поднос с алкоголем и закусками.

– Выпьешь со мной? – предлагает Рон. Наливает в два стакана коричнево-золотой напиток.

Делаю маленький глоток и закашливаюсь. До чего же едкая жидкость: как будто кипятком все внутри обдало. Пытаюсь глубоко вздохнуть, но становится только хуже. Из глаз брызжут слезы.

Но вместе с этим по телу разливается приятная теплая волна. Наверное, впервые попробовать виски – все равно что впервые быть с мужчиной. Немного страшно, больно и в тоже время приятно. При условии, что виски качественный, а мужчина опытный.

– Вот, возьми. – Рон кладет мне в рот кусочек шоколада.

Точнее, пытается, но я успеваю вовремя отвернуться. Не люблю сладости!

– Хорошо, тогда так. – Он протягивает стакан холодного молока.

А вот это другое дело. Так пить виски мне нравится, он приобретает более мягкий вкус и не так жжет горло. К тому же этот контраст между обжигающе-едким и холодным и мягким завораживает.

Пока я дегустирую, Рон перестает играть в бильярд. Откладывает кий и переключает внимание на меня. Его руки ложатся на мою талию, проходятся вдоль спины, словно случайно расстегнув молнию платья. И вот оно уже бесформенной массой спадает к моим ногам.

– Мне казалось, это место не для таких игр, – замечаю, изо всех сил стараясь преодолеть такую знакомую волну возбуждения, готовую накрыть с головой и заставить надолго покинуть реальность.

– Для этих развлечения подходит любое место, – заверяет Рон.

Снимает с меня трусики и, опустившись на колени, стягивает чулки. Я чувствую его горячее дыхание на своем лоне и закашливаюсь, подавившись молоком. Невозможно думать о чем-то еще, когда Рон Купринг ведет себя так. Он уже достаточно хорошо изучил мое тело и знает, что и как мне нравится. В его руках я становлюсь покорной, податливой. Он как музыкант-виртуоз, а я – его инструмент.

Меня приподнимают за бедра и укладывают на стол. Все, что я могу, – это испустить слабый звук протеста. Но пальцы мои непроизвольно зарываются в волосы Рона, спускаются к широким плечам и ласкают их.

Он заставляет меня откинуться на стол, и я чувствую прикосновение жесткого шерстяного сукна к обнажённой спине. Шары раскатываются в разные стороны от меня. Один шар даже попадает в лузу.

– Ты выиграла, детка! – восторженно замечает Рон. – Дуплет! За это положено вознаграждение.

Он придвигает мои бедра к краю стола, закидывает ноги себе на плечи, а сам все еще стоит на коленях. Мне стыдно, неловко – и вместе с тем обалденно. Сейчас кажется, будто это не Рон Купринг имеет надо мной огромную власть. А наоборот. Будто это я отдаю приказы, а он их выполняет.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67457853) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.