Хроники Нарнии: последняя битва. Три повести

Хроники Нарнии: последняя битва. Три повести
Клайв Стейплз Льюис
Всемирная классика приключенийХроники Нарнии
«Жил-был мальчик, которого звали Юстас Кларенс Вред, и фамилия подходила ему как нельзя лучше. Родители называли его Юстасом Кларенсом, а учителя – Вредом. Не могу сказать, как обращались к нему друзья, потому что друзей у него не было. Он звал своих родителей не «папа» и «мама», а по имени, Гарольд и Альберта. Они были чрезвычайно современными и передовыми людьми: ели вегетарианскую пищу, не курили, не пили, носили экологически чистое бельё. В их доме почти отсутствовала мебель, кровати в спальне были жёсткими, а окна всегда стояли нараспашку. Юстасу Кларенсу нравились животные, особенно насекомые: мёртвые, насаженные на булавку жуки, – а ещё книги, в которых содержались точные сведения и фотографии элеваторов или толстеньких иностранных детей, занимающихся физическими упражнениями в образцовых школах…»

Клайв Стейплз Льюис
Хроники Нарнии: последняя битва. Три повести

C.S. Lewis
The Chronicles of Narnia
Cover illustration: Cliff Nielsen
The Chronicles of Narnia ®, Narnia ® and all book titles, characters and locales original to the
Chronicles of Narnia, are trademarks of CS
Lewis Pte Ltd. Use without permission is strictly prohibited.
Published by Limited Company Publishing
House Eksmo under license from The CS Lewis
Company Ltd.
© Доброхотова-Майкова Е., перевод на русский язык, 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
* * *


«Покоритель зари или Плавание на край света»

ПОСВЯЩАЕТСЯ ДЖЕФФРИ
Перевод Валентины Кулагиной-Ярцевой




Глава первая. Картина в детской

Жил-был мальчик, которого звали Юстас Кларенс Вред, и фамилия подходила ему как нельзя лучше. Родители называли его Юстасом Кларенсом, а учителя – Вредом. Не могу сказать, как обращались к нему друзья, потому что друзей у него не было. Он звал своих родителей не «папа» и «мама», а по имени, Гарольд и Альберта. Они были чрезвычайно современными и передовыми людьми: ели вегетарианскую пищу, не курили, не пили, носили экологически чистое бельё. В их доме почти отсутствовала мебель, кровати в спальне были жёсткими, а окна всегда стояли нараспашку. Юстасу Кларенсу нравились животные, особенно насекомые: мёртвые, насаженные на булавку жуки, – а ещё книги, в которых содержались точные сведения и фотографии элеваторов или толстеньких иностранных детей, занимающихся физическими упражнениями в образцовых школах.
Юстас Кларенс недолюбливал своих родственников, четверых детей семейства Певенси: Питера, Сьюзен, Эдмунда и Люси, – но обрадовался, узнав, что Эдмунд и Люси какое-то время поживут у них. В глубине души он любил командовать, обожал кого-нибудь поддразнивать, и хотя был маленьким и слабым, а если бы дело дошло до драки, не сумел бы справиться даже с Люси, не говоря уже об Эдмунде, ему были известны десятки способов испортить жизнь кому угодно, если он был у себя дома, а эти кто угодно у них гостили.


Эдмунда и Люси вовсе не радовала перспектива пожить у дяди Гарольда и тёти Альберты, но ничего не поделаешь: их отца пригласили на четыре месяца в Америку читать цикл лекций, и маме пришлось поехать с ним, потому что она десять лет не отдыхала по-настоящему. Питеру предстояло провести каникулы у старого профессора Кёрка, под руководством которого он усердно готовился к экзаменам. Именно в доме профессора эти четверо детей пережили чудесные приключения несколько лет назад, во время войны. Если бы он по-прежнему жил в том же доме, они все могли бы остаться у него, но с тех пор профессор обеднел и жил теперь в небольшом коттедже, где была всего одна гостевая спальня. Взять остальных детей в Америку было слишком дорого, поэтому с родителями поехала только Сьюзен.
Она считалась самой красивой из детей Певенси и при этом не блистала успехами в школе, хотя во многих отношениях была совершенно взрослой, и мама решила, что ей поездка в Америку даст гораздо больше, чем младшим. Эдмунд и Люси старались не завидовать Сьюзен, но перспектива провести летние каникулы у тётушки наводила на них тоску.
– У тебя хоть своя комната будет, – посетовал Эдмунд, – а мне придётся делить спальню с этим противным Юстасом.
Эта история началась ближе к вечеру, когда Эдмунд и Люси улучили несколько драгоценных минут, чтобы побыть вдвоём. И конечно, говорили они о Нарнии – своей собственной тайной стране. Думаю, у большинства из нас есть своя тайная страна, но только воображаемая. В этом отношении Эдмунду и Люси повезло больше, чем другим: их тайная страна существовала на самом деле, им даже удалось дважды её посетить – не в игре, не во сне, а наяву. Разумеется, они попадали туда волшебным образом, иначе до Нарнии не добраться, и главное – получили обещание, или почти обещание, что когда-нибудь туда вернутся, поэтому неудивительно, что они беспрестанно говорили об этом, как только выпадала возможность.
Сидя на краешке кровати в комнате Люси, они разглядывали картину на противоположной стене, единственную во всём доме, которая им нравилась. А тёте Альберте она совсем не нравилась, поэтому её и повесили в небольшой задней комнате на верхнем этаже, но избавиться от неё не представлялось возможным: это был свадебный подарок от человека, которого ей не хотелось обидеть.
На картине был изображён корабль, который плыл прямо на вас. Его позолоченный нос был выгнут в виде морды дракона с широко открытой пастью. Корабль был одномачтовый, с квадратным парусом роскошного пурпурного цвета. Борта корабля – насколько можно было разглядеть их цвет там, где кончались золочёные крылья дракона, – были зелёными. Корабль вздымался на гребне чудесной синей волны, а ближайшая волна обрушивалась на вас, переливаясь синевой и пенясь. Корабль, не сомненно, летел вперёд, а весёлый ветерок дул с левого борта. Солнечные лучи заливали корабль, и вода у борта отливала зелёным и пурпурным, а с другого борта была тёмно-синей от тени корабля.
– Вопрос в том, – заметил Эдмунд, – не становится ли хуже, когда глядишь на нарнийский корабль, а попасть на него не можешь.
– Глядеть всё-таки лучше, – отозвалась Люси. – А корабль совершенно нарнийский.
– Опять старые игры? – с ухмылкой спросил Юстас Кларенс, который подслушивал под дверью, а теперь вошёл в комнату. Прошлым летом, когда гостил в семействе Певенси, он слышал эти разговоры о Нарнии, и ему нравилось поддразнивать кузенов. Разумеется, он считал, что всё это выдумки, а поскольку сам был слишком глуп, чтобы что-то придумать, то ему это не нравилось.
– Тебя сюда не звали! – отрезал Эдмунд.
– Я сочиняю лимерик, – сказал Юстас. – Что-то вроде:
Ребята, болтая про Нарнию,
Становятся придурковатыми…
– Ну, прежде всего, «Нарнию» и «придурковатыми» не рифмуются, – заметила Люси.
– Это ассонанс, – возразил Юстас.
– Только не спрашивай его, что такое «ассо-что-то-там», – вмешался Эдмунд. – Он только и ждёт, чтобы ему задали вопрос. Ничего не говори – может, он уйдёт.
Большинство ребят на месте Юстаса либо тут же ушли бы, либо рассердились, но он остался, продолжая ухмыляться, и снова завёл разговор:
– Вам нравится эта картина?
– Бога ради, не давай ему заговорить о живописи, – поспешно предупредил Эдмунд, но Люси, исключительно правдивая девочка, уже ответила:
– Да, очень нравится.
– Картина дрянь! – заявил Юстас.
– Если ты уйдёшь, то не будешь её видеть, – буркнул Эдмунд.
– Чем она тебе нравится? – обратился Юстас к Люси.
– Ну, прежде всего тем, что корабль будто в самом деле движется. И вода кажется настоящей, и волны словно действительно вздымаются и опадают.
Конечно, Юстас мог бы возразить, но ничего не сказал, потому что в эту самую минуту взглянул на волны и тоже увидел, что они и в самом деле поднимаются и опускаются. Он всего лишь раз плавал на корабле (совсем недалеко, на остров Уайт) и ужасно страдал от морской болезни, поэтому от вида волн на картине ему снова стало нехорошо. Он хоть и позеленел, но решился взглянуть на картину ещё раз. И тут все трое застыли с открытыми ртами.
В то, что они увидели, трудно поверить, даже когда читаешь об этом. Вдруг всё, что было изображено на картине, пришло в движение, но совсем не так, как в кино: цвета были чище и реальнее, чувствовалось движение воздуха. Нос корабля пошёл вниз и взрезал волну, так что взлетели брызги. Затем позади корабля поднялась новая волна, и в первый раз стали видны корма и палуба, но потом исчезли, и судно словно отвесило поклон. В ту же минуту тетрадь, лежавшая на кровати возле Эдмунда, поднялась, зашелестела страницами и поплыла по воздуху к стене, а Люси почувствовала, что от ветра развеваются волосы. И действительно, поднялся ветер – только дул он на них с картины. Вместе с ветром донеслись и другие звуки: шуршание волн, плеск воды о борта корабля, скрип и перекрывавший всё остальное гул воздуха и воды. Но именно запах – сильный запах соли – окончательно убедил Люси в том, что это не сон.
– Прекратите! – крикнул Юстас писклявым от испуга и злости голосом. – Вы придумали эту дурацкую игру. Перестаньте, а то пожалуюсь Альберте. О-о!
Люси и Эдмунд привыкли к приключениям, но и они могли только, как Юстас, воскликнуть «о-о!», потому что из рамы на них выплеснулась большая холодная солёная волна и окатила с головы до ног.
– Сейчас я выкину эту дрянь! – завопил Юстас, и тут произошло сразу несколько событий.
Юстас кинулся к картине. Эдмунд, который кое-что понимал в волшебстве, бросился за ним с криком, чтобы тот был осторожнее и не валял дурака. Люси ухватилась за него с другой стороны, и её потащило вперёд. К этому времени либо они сделались гораздо меньше, либо картина увеличилась в размерах. Юстас прыгнул, чтобы сорвать её со стены, очутился на раме, и перед ним было не стекло, а настоящее море, и волны набегали на раму, как набегали бы на скалы. Крик Юстаса слышался не больше секунды, и как раз когда ребята немного успокоились, на них обрушилась огромная волна, сбила с ног и потащила в море. Отчаянный крик вдруг оборвался – видимо, в рот Юстасу попала вода.
Люси поблагодарила судьбу за то, что за лето хорошо научилась плавать. Правда, неплохо бы плыть помедленнее, да и вода оказалась намного холоднее, чем можно было подумать, глядя на картину. Всё же голову она держала над водой и даже ухитрилась сбросить туфли, что следовало сделать в первую очередь, если оказался в воде в одежде. Рот у неё был закрыт, а глаза открыты. Они всё ещё находились возле корабля, ей был виден возвышавшийся над ними зелёный борт и люди, смотревшие на неё с палубы. Затем, что было вполне ожидаемо, Юстас в панике уцепился за неё, и оба пошли ко дну.
Вынырнув, Люси успела заметить, как с борта корабля в воду прыгнула белая фигура. Эдмунд подплыл, оторвал от неё завывавшего Юстаса, затем кто-то смутно знакомый подхватил её под руку с другой стороны. С корабля доносились крики, над фальш бортом виднелись головы, потом с борта сбросили канаты, и Эдмунд с незнакомцем обвязали её. После этого всё происходило как в замедленной съёмке, так что лицо у неё успело посинеть, а зубы начали выбивать дробь. В действительности же люди наверху просто выжидали момент, чтобы её можно было втащить на палубу, не ударив о борт. Но когда Люси в конце концов оказалась там, несмотря на все старания, на коленке у неё красовался огромный синяк. Её била дрожь, а с одежды стекала вода. Потом на палубу вытащили Эдмунда, а следом за ним – несчастного Юстаса. Последним появился тот самый юноша, что показался ей знакомым: золотоволосый, немногим старше неё.
– Ка… Каспиан! – воскликнула Люси, как только смогла дышать.
Да, это был он, нарнийский мальчик-король, которому они в своё время помогли взойти на трон. И Эдмунд тоже сразу узнал его. Они обменялись рукопожатиями и с удовольствием похлопали друг друга по спине.
– А это ваш друг? – сразу же поинтересовался Каспиан, поворачиваясь к Юстасу с ободряющей улыбкой.
Тот так рыдал, как не позволил бы себе любой другой мальчик его возраста, из-за того, что всего-навсего промок:
– Отпустите меня! Я хочу уйти. Мне здесь не нравится…
– Уйти? – переспросил Каспиан. – Но куда?
Юстас бросился к борту, словно ожидал увидеть нависшую над морем раму картины или комнату Люси, но его взору предстали лишь синие волны с гребешками пены и голубое небо, простирающееся до самого горизонта. Наверное, не стоит винить его в том, что сердце у него ушло в пятки, а желудок подскочил к горлу.
– Эй, Ринельф! – окликнул Каспиан одного из моряков. – Принеси вина с пряностями для их величеств – им надо согреться после этого купания.
Каспиан по-прежнему называл Эдмунда и Люси величествами, потому что вместе со Сьюзен и Питером они правили в Нарнии задолго до него. Время в Нарнии идёт совсем не так, как у нас: пробыв там сто лет, вы вернётесь в наш мир в тот самый день и час, когда его покинули, – но если через неделю снова окажетесь в Нарнии, то обнаружите, что там прошло несколько сотен лет, или всего один день, или вовсе нисколько. Этого не узнаешь, пока туда не попадёшь. Когда четверо детей Певенси оказались в Нарнии во второй раз, для её жителей это было как если бы король Артур возвратился в Британию – ведь некоторые считают, что он вернётся. А я бы даже добавил: чем раньше это произойдёт, тем лучше.


Ринельф вернулся с кувшином глинтвейна, над которым поднимался пар, и четырьмя серебряными кубками. Напиток оказался божественным: с каждым глотком Люси и Эдмунд ощущали, как по телу разливается тепло и возвращаются силы. Юстас же скорчил мину, поперхнулся, выплюнул глинтвейн, и его опять начало мутить. Он снова принялся плакать и просить чего-нибудь успокаивающего и витаминизированного, а кроме того, требовать, чтобы его высадили на ближайшей пристани.
– Весёленького товарища ты приобрёл, братец, – хмыкнув, прошептал Каспиан Эдмунду, и не успел тот что-нибудь сказать, как раздался душераздирающий вопль Юстаса:
– Что это? Уберите эту мерзость!
По правде говоря, на этот раз было чему удивиться. Из каюты на корме появилось очень странное существо и неторопливо направилось к ним. Это была мышь, но весьма необычного вида: ходила на задних лапах и рост имела примерно два фута. На голове у неё была тонкая золотая повязка, проходившая над одним ухом и под другим, из-под которой торчало длинное алое перо и на очень тёмном, почти чёрном мехе выглядело довольно эффектно. Левая лапа мыши лежала на рукояти шпаги, почти такой же длинной, как хвост. Зверь выглядел совершенно невозмутимым и серьёзным, а его манеры не лишены были изысканности. Люси и Эдмунд моментально узнали его – это был Рипичип, самый храбрый из говорящих зверей Нарнии, Верховный главнокомандующий, покрывший себя неувядаемой славой в битве под Беруной. Люси, как всегда, захотелось схватить Рипичипа на руки и крепко обнять, но этого, как она прекрасно понимала, никогда не случится: такое обращение глубоко обидело бы его. Тогда девочка опустилась на колено, а Рипичип, как истинный джентльмен, выставил вперёд левую ногу, отвёл назад правую, поклонился, поцеловал ей руку, выпрямился, подкрутил усы и сказал высоким резким голосом:


– Нижайшее почтение вашему величеству и его величеству королю Эдмунду. Присутствие столь высокопоставленных особ, несомненно, украсит это славное путешествие.


– О, уберите его! – запричитал Юстас. – Ненавижу мышей, а тем более дрессированных: они глупы, вульгарны и… и вызывают отвращение.
– Как я понял, – обратился Рипичип к Люси, смерив Юстаса долгим взглядом, – этот совершенно невоспитанный субъект пользуется покровительством ваших величеств? Если нет, то…
Продолжить ему не дали Люси и Эдмунд, одновременно чихнув.
– Какой же я идиот: держу вас здесь в промокшей одежде! – воскликнул Каспиан. – Давайте спустимся вниз, и вы переоденетесь. Ты можешь занять мою каюту, Люси, но, боюсь, на корабле не найдётся женской одежды, так что придётся воспользоваться моей. Веди нас, доблестный Рипичип!
– Ради дамы, – отозвался Рипичип и сурово посмотрел на Юстаса, – даже вопрос чести может быть отложен – во всяком случае, на время.
Каспиан, не желая развития конфликта, подтолкнул гостей вперёд, и через несколько минут Люси уже входила в каюту на корме. Здесь ей сразу всё понравилось: три квадратных окна, за которыми плескалась синяя вода, низкие лавки с подушками с трёх сторон стола, висячая серебряная лампа над головой (она сразу узнала тонкую, изысканную работу гномов) и золотой лев на стене над дверью.
– Это твоя каюта, Люси, – открыв дверь, сказал Каспиан. – Я только возьму кое-что из одежды и уйду. Свою мокрую одежду оставь за дверью – её отнесут на камбуз и приведут в порядок.
Люси почувствовала себя как дома, словно жила в каюте Каспиана уже давно. Покачивание корабля её не беспокоило, ведь в те давние дни, когда она была королевой Нарнии, ей приходилось много путешествовать. Каюта была хоть и крошечная, но светлая, безупречно чистая, со стенами, расписанными птицами и зверями, алыми драконами и виноградными лозами. Одежда Каспиана была ей велика, но ничего не поделаешь: где-то подвязала, что-то подогнула, – зато ботинки, сандалии и сапоги оказались такими огромными, что Люси решила ходить босиком. Переодевшись, она посмотрела в окно, на убегающую вдаль воду, и вдохнула полной грудью: приключения начинаются. Люси была уверена, что они замечательно проведут здесь время.

Глава вторая. На борту «Покорителя зари»

– А вот и ты, Люси! – приветствовал её Каспиан. – Мы ждали тебя. Знакомься: мой капитан лорд Дриниан.
Темноволосый мужчина опустился на колено и поцеловал ей руку.
Заметив рядом только Рипичипа и Эдмунда, Люси спросила:
– А где Юстас?
– В постели, – ответил Эдмунд. – И не думаю, что мы в состоянии ему помочь: он становится совершенно неуправляемым, если проявить к нему внимание.
– Между тем, – заметил Каспиан, – нам троим надо поговорить.
– Ну конечно же! – воскликнул Эдмунд. – Прежде всего о времени. По-нашему прошёл год с тех пор, как мы покинули тебя, как раз накануне коронации. А сколько прошло в Нарнии?
– Ровно три года, – ответил Каспиан.
– Как твои дела? Всё хорошо? – спросил Эдмунд.
– Ты ведь не думаешь, что я смог бы покинуть королевство и пуститься в плавание, если бы что-то было неблагополучно. Всё хорошо, лучше и быть не может. Никаких разногласий между тельмаринами, гномами, говорящими зверями, фавнами и остальными. А прошлым летом мы сразились ещё и с великанами, так что они теперь платят нам дань. И у меня был замечательный кандидат на роль правителя в моё отсутствие – гном Трам. Помните его?
– Милый Трам! – сказала Люси. – Конечно, я его помню. Лучшего и не найти.
– Предан, как барсук, госпожа, и силён, как… как мышь, – добавил капитан Дриниан, хотя собирался произнести «как лев», но заметил пристальный взгляд Рипичипа.
– Куда мы направляемся? – обратился Эдмунд к Каспиану.
– Ну, это довольно длинная история. Может, ты помнишь, что, когда я был ребёнком, мой дядя Мираз, захвативший власть, избавился от семи друзей моего отца, чтобы те не могли встать на мою сторону, послав их исследовать неизвестные Восточные моря, лежащие за Одинокими островами.
– Да, – продолжила Люси, – и ни один из них не вернулся.
– Верно. Ну и в день моей коронации, с одобрения Аслана, я дал клятву: как только добьюсь мира в Нарнии, сам поплыву на восток на год и один день, чтобы или разыскать друзей моего отца, или, если они погибли, отомстить за них. Это лорды Ревелиан, Берн, Аргоз, Мавроморн, Октезиан, Рестимар и… никак не могу запомнить это имя.
– Лорд Руп, сир, – подсказал Дриниан.
– Руп, конечно Руп, – повторил Каспиан. – Это моя главная цель. Но Рипичип лелеет ещё более смелые надежды.
Тут все посмотрели на Верховного главнокомандующего, и тот подтвердил:
– Смелые, словно мой дух, но, может, и малые, как мой рост. Почему бы нам не отправиться к самому восточному краю света? Может, там мы обнаружим страну Аслана. Великие львы всегда приходили к нам с востока, из-за моря.
– Мне кажется, это мысль, – произнёс Эдмунд с благоговением в голосе.
– Ты думаешь, – с сомнением произнесла Люси, – что страна Аслана из таких, куда можно хоть когда-нибудь доплыть?
– Не знаю, госпожа, – сказал Рипичип. – Но вот ещё что. Когда я был совсем маленьким и лежал в колыбели, дриада пела мне такую песню:
Там, где небо сойдётся с землёй,
Станет пресной в море вода,
Там найдёшь, мой смелый дружок,
То, что ищешь, – далёкий восток.


Сам не знаю, что это значит, но на всю жизнь очарован этими словами.
После недолгой паузы Люси спросила:
– Где мы сейчас находимся, Каспиан?
– Лучше спросить капитана.
Дриниан достал карту и, разложив на столе, указал пальцем:
– Мы находимся здесь или были здесь сегодня в полдень. Со стороны Кэр-Параваля мы шли с попутным ветром и держали курс на Гальму, куда прибыли на следующий день, но простояли в порту неделю, потому что герцог устроил большой турнир в честь его величества, на котором он многих рыцарей выбил из седла…
– Да и сам несколько раз был выбит: вон синяки до сих пор остались, – вставил Каспиан.
Капитан широко улыбнулся и продолжил:
– Мы думали, герцог был бы рад, если бы наш король женился на его дочери, но ничего из этого не вышло…
– Косит и вся в веснушках, – пояснил Каспиан.
– Бедняжка! – отозвалась Люси.
– Тогда мы отплыли из Гальмы, – продолжил Дриниан, – и попали в штиль почти на два дня, так что пришлось взяться за вёсла, но затем ветер подул снова, и на четвёртый день мы добрались до Теревинфии. Только высадиться на берег не смогли: король выслал гонцов с предупреждением, что в городе эпидемия. Пришлось обогнуть мыс и встать на рейде в небольшой бухте, где пришлось ждать три дня, пока не подул юго-восточный ветер, чтобы можно было двинуться к Семи островам. На третий день нас догнал пиратский корабль: судя по оснастке, теревинфийский, – но, обнаружив, что мы хорошо вооружены, удалился, после того как мы обменялись несколькими стрелами.
– А надо было догнать их, взять на абордаж и перевешать всех до одного! – вставил Рипичип.
Улыбнувшись, капитан продолжил:
– Через пять дней мы увидели Мьюл, самый западный, как вам известно, из Семи островов, прошли на вёслах узкий пролив и к закату были в Алой гавани на острове Брен, где нас прекрасно приняли и дали вдоволь провианта и воды. Из Алой гавани мы вышли через шесть дней, шли на отличной скорости, так что, я надеюсь, послезавтра увидим Одинокие острова. Всего же мы в море около тридцати дней, и прошли за это время более четырёхсот лиг.
– А что после Одиноких островов? – спросила Люси.
– Никто не знает, ваше величество, – ответил Дриниан. – Разве что сами островитяне нам расскажут.
– В наше время они этого не могли, – заметил Эдмунд.
– Значит, – заключил Рипичип, – за Одинокими островами и начнётся настоящее приключение.
Каспиан спросил, не хотят ли гости ещё до ужина осмотреть корабль, но Люси, испытывая угрызения совести, сказала:
– Думаю, мне надо пойти проведать Юстаса. Морская болезнь ужасная вещь, вы же знаете. Будь со мной мой целебный бальзам, я бы его моментально поставила на ноги.
– Так он здесь, – сказал Каспиан. – Когда ты его оставила, я подумал, что это одно из королевских сокровищ, и взял. Если ты думаешь, что его стоит тратить на такую ерунду, как морская болезнь…
– Я возьму всего каплю, – пообещала Люси.
Каспиан открыл ларь под одной из лавок и достал оттуда красивую алмазную бутылочку, так хорошо знакомую Люси.
– Возьми, королева, это твоё.
Затем они вышли из каюты и оказались на залитой солнечным светом палубе. Там было два больших длинных люка, перед мачтой и за ней, сейчас открытых, как всегда в хорошую погоду, чтобы впускать свет и воздух в чрево корабля.
Каспиан повёл их вниз по трапу в люк за мачтой. Они очутились в помещении, где от одного борта до другого шли скамьи для гребцов, а свет проходил сквозь отверстия для вёсел и плясал на потолке. Ра зумеется, корабль Каспиана не был галерой, которую приводили в движение гребцы: здесь применяли вёсла, только когда не было ветра или для того, чтобы войти в гавань или выйти из неё, и каждый (кроме Рипичипа, слишком маленького для этого) грёб по очереди. Под скамьями оставалось пространство для ног гребцов, а в центре имелось некое подобие ямы, которая доходила до самого киля и была наполнена всякой всячиной: мешками с мукой, бочонками воды и пива, бочками с солониной, кувшинами мёда, мехами с вином, яблоками, орехами, сырами, галетами, репой, вяленым мясом. С потолка, то есть с нижней стороны палубы, свисали окорока и связки лука, там же отдыхали в гамаках свободные от вахты члены команды. Каспиан вёл Люси и Эдмунда по направлению к корме, шагая по скамьям, и Люси приходилось то и дело едва ли не прыгать, а Рипичип прямо перескакивал с одной скамьи на другую. Таким образом они добрались до помещения, в котором имелась дверь, и Каспиан, открыв её, впустил их в каюту под палубой. Конечно, здесь было не так уютно: низкий потолок, стены книзу сужаются, так что пола почти нет, а окна с толстым стеклом нельзя открыть, потому что они находятся ниже уровня воды. Но как раз в этот момент корабль качало, и окна попеременно были то золотыми от солнечного света, то тускло-зелёными, цвета моря.
– Мы с тобой устроимся здесь, Эдмунд, – сказал Каспиан. – Оставим твоему родственнику койку, а себе повесим гамаки.
– Прошу ваше величество… – начал было Дриниан, но Каспиан его перебил:
– Нет-нет, дружище, мы уже всё обсудили. Вы с Ринсом (так звали помощника капитана) ведёте корабль, часто будете работать по ночам, в то время как мы распевать каччу или развлекать друг друга разными историями, поэтому займите каюту наверху, слева по борту. Нам с королём Эдмундом вполне удобно здесь, внизу. Так как дела у нашего нового знакомого?
Юстас, бледный до синевы и хмурый, как туча, спросил, скоро ли кончится шторм, и Каспиан удивился:
– Какой шторм?
Дриниан и вовсе расхохотался:
– Шторм! Да о такой погоде можно только мечтать!
– Кто это? – раздражённо спросил Юстас. – Пусть он уйдёт. От его крика у меня заложило уши.
– Я кое-что тебе принесла. Сейчас станет лучше, – сказала Люси.
– Уйди, оставь меня! – заныл было Юстас, но всё же глотнул капельку из её бутылочки.
И хотя он назвал бальзам отвратительным (запах, распространившийся по каюте, когда Люси открыла флакон, был изумительный), щёки его уже через несколько минут приобрели нормальный цвет, он явно почувствовал себя лучше, потому что, перестав жаловаться на бурю и головную боль, стал требовать, чтобы его высадили на берег, пригрозив, что в первом же порту «изложит диспозицию» британскому консулу относительно всех присутствующих. Но когда Рипичип спросил, какую диспозицию и как её изложить, решив, что это какой-то новый способ устроить поединок, Юстас только пробормотал что-то вроде: «Странно этого не знать».
В конце концов им удалось его убедить, что они плывут к берегу как только могут быстро и что не в их власти как вернуть его в Кембридж – где жил дядя Гарольд, – так и отправить на Луну. После этого он мрачно согласился надеть принесённую ему чистую одежду и выйти на палубу.


Каспиан устроил для них экскурсию по кораблю, хотя его большую часть они уже видели. Они поднялись на полубак, где на небольшом уступе, вделанном в позолоченную шею дракона, стоял вперёдсмотрящий и сквозь его открытую пасть наблюдал за окрестностями. Внутри полубака располагались камбуз (ко ра бельная кухня) и помещения для боцмана, плотника, кока и командира лучников. Если вам кажется странным, что камбуз увешан луками, или вы представляете себе, как дым из труб стелется по палубе, то это потому, что вы думаете о пароходах, у которых ветер всегда встречный. На парусных кораблях ветер дует сзади и все запахи уносит далеко вперёд. Новоприбывших провели на марс, и сначала им показалось страшновато раскачиваться взад-вперёд и видеть палубу далеко внизу. Было понятно, что если вдруг почему-то упадёшь, то ещё неизвестно, куда свалишься: на палубу или в воду.
Посетили гости и полуют, где на вахте у румпеля стояли Ринс и один из матросов, затем пошли дальше, туда, где поднимался позолоченный хвост дракона, а внутри стояла небольшая скамья. Корабль назывался «Покоритель зари» и был совсем небольшим по сравнению с каким-либо нашим кораблём или даже баркасами, парусными галерами и галеонами, которыми располагала Нарния, когда здесь правили Люси и Эдмунд под главенством Верховного короля Питера, потому что во времена предшественников Каспиана мореплавание едва не угасло. Когда его дядя Мираз, захвативший власть, отправил семь лордов в плавание, пришлось покупать корабль в Гальме и там же набирать команду. Но Каспиан сумел возродить мореплавание в Нарнии, и «Покоритель зари» был самым красивым из уже построенных при нём кораблей, хотя и настолько маленьким, что перед мачтой на палубе едва оставалось место между центральным люком и корабельной шлюпкой с одной стороны и клеткой для кур – с другой. И всё же корабль был красавец, «благородный», как говорили моряки, прекрасных очертаний, чистых тонов, где каждый брус и каждый канат или уключину делали с любовью.
Юстасу, разумеется, ничего не нравилось: он всё нахваливал лайнеры и катера, аэропланы и подводные лодки («Как будто что-то в них понимает», – возмущался Эдмунд), но остальные были от «Покорителя зари» в восторге. А когда все прошли в каюту на корме, и поужинали, и увидели западную часть неба, озарённую огромным алым закатом, и ощутили по драгивание корабля, и почувствовали соль на губах, и подумали о неизвестных землях на восточном краю мира, Люси ощутила себя по-настоящему счастливой.
А то, что думал Юстас, можно пересказать его собственными словами. Как только на следующее утро получил свою высушенную одежду, он вытащил из кармана небольшую чёрную записную книжку и карандаш и начал вести дневник. Он всегда носил эту книжку с собой и записывал в неё свои оценки, потому что, хотя ни один предмет его особенно не интересовал, был озабочен оценками других и часто спрашивал одноклассников, кто что получил. Но, поскольку на «Покорителе зари» оценок не ставили, он взялся вести дневник. Вот первая запись:
«7 августа
Вот уже целые сутки я нахожусь на этом жутком корабле, если только это не сон. Всё время свирепствует шторм (как хорошо, что я не подвержен морской болезни!). Через носовую часть перекатываются огромные волны, и корабль несколько раз чуть не погрузился в воду. Все остальные делают вид, что не замечают этого либо из притворства, либо потому, что, как говорит Гарольд, трусость простых людей состоит в том, чтобы не видеть фактов. Безумие выходить в море на такой хлипкой посудине. Сам корабль не больше спасательной шлюпки. И, разумеется, внутри всё устроено самым примитивным образом: ни ресторана, ни радио, ни ванн, ни шезлонгов на палубе. Вчера меня протащили по всему кораблю, и можно было умереть от скуки, слушая, как Каспиан расхваливает свою игрушечную посудину, словно это «Куин Мэри». Я попытался рассказать ему, на что похожи настоящие корабли, но он слишком глуп. Э. и Л., разумеется, меня не поддержали. Думаю, такой младенец, как Л., не осознаёт опасности, а Э. подлизывается к К., как и все остальные. Они называют его королём. После моего заявления, что я республиканец, он спросил, что это значит! Он ничего об этом не знает. Не стоит и говорить, что меня поместили в самую плохую каюту на корабле, в настоящую темницу, а Люси – одной – отвели целую каюту (можно сказать, прекрасную по сравнению со всем остальным здесь). К. говорит – это потому, что она девочка. Я попытался разъяснить ему, что по этому поводу говорит Альберта: подобные вещи унижают девочек, – но он слишком глуп. Кроме того, он мог бы и понять, что я заболею, если меня и дальше держать в этой норе. Э. говорит, что нечего ворчать, ведь сам К. делит с нами эту каюту, освободив свою для Лу. Как будто от этого здесь не становится больше народу, и от этого ещё хуже. Я чуть не забыл сказать, что здесь ещё есть удивительно нахальная мышь по кличке Рипичип. Остальные делают вид, что им нравится, когда он дерзит, но если будет цепляться ко мне, я быстро накручу ему хвост. Еда тоже отвратная».

Скандал с Юстасом и Рипичипом произошёл гораздо скорее, чем можно было ожидать. На следующий день перед обедом, когда все остальные сидели вокруг стола (пребывание на море пробуждает великолепный аппетит), вдруг с криком, заламывая руки, вбежал Юстас.
– Эта тварь чуть не убила меня! Я настаиваю, чтобы её посадили под замок, иначе намерен возбудить против тебя, Каспиан, дело или даже приказать тебе его уничтожить.
В этот момент появился Рипичип: со шпагой наголо, свирепо топорщившимися усами, но, как всегда, безукоризненно вежливый:
– Прошу у вас всех прощения, а у её величества особо. Если бы я знал, что он будет искать убежища здесь, то дождался бы более подходящего момента, чтобы наказать его.
– Да в чём дело-то? – спросил Эдмунд.
Оказалось, произошло вот что. Рипичип, которому всегда казалось, что судно движется недостаточно быстро, любил сидеть на фальшборту на носу корабля, рядом с головой дракона, смотреть на восток и тихонько петь своим высоким голоском ту самую колыбельную, которую пела ему дриада. Он ни за что не держался, хотя корабль качало, и с удивительной лёгкостью сохранял равновесие – возможно, благодаря своему длинному хвосту, свисавшему до палубы. На корабле все знали об этом его обыкновении, и матросам нравилось, что он сидит там, потому что вперёдсмотрящему было с кем поговорить. Зачем Юстас, спотыкаясь и покачиваясь (ещё не научился ходить по палубе во время качки), побрёл на полубак, я так и не узнал: возможно, надеялся увидеть землю, а возможно, собирался зайти на камбуз и выпросить еды. Так или иначе, увидев свисающий длинный хвост, – возможно, это оказалось большим искушением, – он подумал, как было бы заманчиво схватить его и пару раз повращать Рипичипа вверх ногами, захохотать и убежать. Поначалу казалось, что всё удалось: мышь не была многим тяжелее большой кошки, и Юстас мгновенно стащил её с фальшборта. Выглядела она при этом совершенно по-дурацки – с раскоряченными лапами и разинутым ртом. Только проказник не знал, что Рипичип, которому не раз приходилось сражаться, никогда, ни на минуту, не терял самообладания, как и сноровки. Не так легко вытащить шпагу, когда тебя вращают в воздухе за хвост, но он сумел. Юстас ощутил два болезненных укола в руку, что заставило его выпустить хвост, затем Рипичип вскочил, словно был и не мышь вовсе, а мячик, и оказался перед обидчиком. Нечто ужасно длинное, блестящее, острое, как вертел, закачалось перед ним на расстоянии дюйма от живота. (Это не считалось «ниже пояса», ведь трудно было ждать, что мыши в Нарнии дотянутся выше.)
– Прекрати! – смертельно испугавшись, выкрикнул Юстас. – Убери эту штуку и убирайся. Это опасно. Ты что, оглох? Сейчас я пожалуюсь Каспиану, и тебя свяжут и наденут намордник.


– Почему ты не обнажишь свою шпагу, трус? – пропищал Рипичип. – Вынимай её и сражайся!
– У меня нет шпаги, – заявил Юстас. – Я пацифист и против поединков.
– Верно ли я понял, – сурово произнёс Рипичип, на секунду отведя шпагу, – что ты не собираешься драться?
– Не понимаю, о чём ты, – пробубнил Юстас, поглаживая раненую руку. – Если ты шуток не понимаешь – твоя проблема.
– Тогда вот тебе! – сказал Рипичип и нанёс ему весьма ощутимый удар шпагой плашмя. – И вот ещё… чтобы научить тебя хорошим манерам… и уважению к рыцарям… и мышам… и мышиным хвостам.
После каждого назидания следовал удар, а стальная шпага, выкованная руками гномов, была тонкая, крепкая, гибкая и действовала не хуже розги.
Юстас, разумеется, учился в школе, где не было телесных наказаний, но это не помешало ему быстро сообразить, что нужно спасаться. Поэтому, несмотря на то что не привык ходить по палубе, он меньше чем за минуту пробежал по ней от полубака и ворвался в дверь каюты, а следом за ним – разъярённый Рипичип.
Разобраться с этим делом оказалось вовсе не трудно. Как только осознал, что все относятся к идее поединка совершенно серьёзно, и услышал, что Каспиан готов одолжить ему шпагу, а Дриниан и Эдмунд обсуждают, не нужно ли каким-то образом уравновесить шансы дуэлянтов, раз он намного выше своего противника, Юстас угрюмо извинился и ушёл вместе с Люси, чтобы та обработала и перевязала ему руку, а потом отправился на свою койку и осторожно лёг на бок.

Глава третья. Одинокие острова

– Земля на горизонте! – послышался голос вперёдсмотрящего.
Люси, беседовавшая с Ринсом на полуюте, сбежала вниз по трапу и бросилась вперёд. За ней последовал Эдмунд. Каспиан, Дриниан и Рипичип оказались уже на полубаке. Прохладным утром небо было бледное, а море тёмно-синее с небольшими белыми гребешками пены, и там, немного с правого борта, виднелся ближайший из Одиноких островов, Фелимат, возвышаясь зелёным холмом над морем, а за ним, подальше, виднелись серые склоны Дорна.
– Вот же он, Фелимат! Вот Дорн! – воскликнула Люси, хлопая в ладоши. – О, Эдмунд, как же давно мы с тобой видели их в последний раз!
– Я никогда не понимал, почему они принадлежат Нарнии, – заметил Каспиан. – Их завоевал Верховный король Питер?
– Нет, – ответил Эдмунд. – Они были нарнийскими ещё до нас, во времена Белой колдуньи.
(Кстати, я никогда не слышал, каким образом эти отдалённые острова стали принадлежать королевству Нарнии, и если когда-нибудь узнаю, а история окажется интересной, расскажу её в другой книге.)
– Мы будем заходить туда, сир? – спросил Дриниан.
– Думаю, не стоит высаживаться на Фелимат, – сказал Эдмунд. – Он был, можно сказать, необитаемым в наше время и, похоже, таким и остался. Народ живёт по большей части на Дорне и немного на Авре, это третий остров, его ещё не видно. А на Фелимате пасли овец.
– Тогда мы обогнём этот мыс, я думаю, – сказал Дриниан, – и пристанем к Дорну. Значит, придётся идти на вёслах.


– Жаль, что мы не высадимся на Фелимате, – посетовала Люси. – Мне бы хотелось снова погулять там. Там так уединённо и так славно, кругом только трава и клевер и лёгкий ветерок с моря.
– Я бы тоже с удовольствием размял ноги, – сказал Каспиан. – Вот что я вам скажу. Почему бы нам не поплыть к берегу на шлюпке и затем отослать её обратно? Мы могли бы пересечь Фелимат, а «Покоритель зари» подберёт нас на той стороне острова.
Обладай Каспиан тем опытом, какой накопился у него к концу путешествия, никогда не предложил бы этого, но в тот момент предложение казалось замечательным.
– О, давайте! – воскликнула Люси.
– Ты ведь пойдёшь? – спросил Каспиан у Юстаса, когда тот появился на палубе с перевязанной рукой.
– Всё что угодно, только бы уйти с этого жуткого корабля!
– Жуткого? – переспросил Дриниан. – Что ты хочешь сказать?
– В цивилизованных странах, вроде той, где я живу, корабли так велики, что внутри них совсем не чувствуешь, что находишься в море.
– В таком случае можно просто остаться на берегу, – предложил Каспиан. – Распорядишься, чтобы спустили шлюпку, Дриниан?
Король, Рипичип, брат и сестра Певенси и Юстас сели в шлюпку, и их отвезли на берег Фелимата. Когда шлюпка начала удаляться от берега, все повернулись и посмотрели на «Покорителя зари». Удивительно, каким маленьким показался им корабль.
Люси, разумеется, шла босиком, потому что туфли сбросила, когда плыла, но идти по мягкому дёрну было легко. Какое счастье снова очутиться на суше, вдохнуть аромат земли и травы, даже если сначала казалось, что земля то поднимается, то опускается, словно палуба, как обычно бывает после пребывания в море. Здесь было гораздо теплее, чем на корабле, и Люси с удовольствием прошлась по песку. Слышалось пение жаворонка.
Продвигаясь в глубь острова, они поднялись на крутой, хотя и невысокий холм, и на вершине, конечно, обернулись посмотреть на корабль. «Покоритель зари» сиял, словно большая яркая бабочка, и медленно двигался на вёслах к северо-западу, но, как только они стали спускаться по склону, исчез из виду.
Теперь перед ними лежал Дорн, отделённый от Фелимата проливом шириной в милю, а за ним слева виднелся остров Авра. На Дорне легко было разглядеть небольшой белый городок – Узкую Гавань.
– О! А это кто такие? – вдруг воскликнул Эдмунд.
В зелёной долине, куда они спускались, под деревом сидели шесть-семь грубоватых на вид вооружённых мужчин.
– Не говорите им, кто мы, – предупредил Каспиан.
– Но почему же, ваше величество? – удивился Рипичип, которого – с его согласия – Люси несла на плече.
– Мне кажется, – сказал Каспиан, – что здесь давно уже никто не слышал о Нарнии. Возможно, они ещё не признали нашего правления. В этом случае может быть опасно, если во мне узнают короля.
– Мы при шпагах, сир, – напомнил Рипичип.
– Да, Рип, я знаю. Но, если речь идёт о том, чтобы заново завоевать эти три острова, я предпочёл бы появиться здесь с более многочисленной армией.
Они уже почти дошли до незнакомцев, когда вдруг один из них, черноволосый крепыш, поднялся.
– Доброе утро!
– И вам доброго утра, – ответил на приветствие Каспиан. – Здесь ли ещё губернатор Одиноких островов?
– Будьте уверены, здесь. Губернатор Гумп. Он в Узкой Гавани. А вы останьтесь и выпейте с нами.
Каспиан поблагодарил, и, хотя никому из его друзей не понравились эти странные люди, они всё же сели на землю. В тот же миг, не успели они поднести кружки ко рту, черноволосый мигнул приятелям, и они набросились на своих гостей. Те отчаянно сопротивлялись, но все преимущества были не на их стороне, так что вскоре оказались обезоруженными, со связанными руками – все, кроме Рипичипа, который извивался в руках его державшего и что есть сил кусался.
– Осторожнее с этой тварью, Такс! – предупредил главарь. – Не покалечь его. Думаю, за него дадут самую большую цену.
– Трус! Негодяй! – пропищал Рипичип. – Верни мне шпагу и развяжи лапы, если осмелишься.
– Ну и ну! – присвистнул работорговец (а это был именно один из них). – Он ещё и говорит! Никогда ничего подобного не видел. Провалиться мне на этом месте, если за него не дадут двухсот полумесяцев!
Тархистанский полумесяц, основная монета в этих краях, равнялась примерно трети фунта.
– Вот, значит, ты кто, – проговорил Каспиан. – Похититель детей и работорговец. Есть чем гордиться.
– Ну-ну, не груби. Чем легче к этому относишься, тем приятнее, верно? Я занимаюсь этим не для развлечения: зарабатываю на жизнь, как любой другой.
– Куда вы нас поведёте? – выдавила Люси.
– В Узкую Гавань, – ответил работорговец. – Завтра как раз базарный день.
– Здесь есть британский консул? – вступил в диалог Юстас.
– Кто? – не понял черноволосый.
Юстас принялся подробно объяснять, но работорговец не пожелал его слушать.
– Хватит болтать! Говорящая мышь – это отлично, а этот несёт какую-то чушь. Двинулись, ребята.
Четверых узников связали вместе, не жёстко, но надёжно, и повели вниз по склону. Рипичипа несли. Ему пригрозили завязать рот, поэтому кусаться он перестал, но ругаться не прекратил, и Люси удивлялась, как это работорговец терпит оскорбления. Но тот, похоже, не возражал, а, напротив, когда Рипичип замолкал, чтобы перевести дух, говорил:
– Давай дальше. – И добавлял: – Отличная забава! – Или: – Вот это да! Прямо начинаешь верить, что он всё понимает! Это кто-то из вас его выучил?
Это так злило Рипичипа, что он в конце концов чуть не задохнулся и умолк.
Выйдя на берег, обращённый к Дорну, они увидели небольшую деревушку, баркас, который вытащили на песок, а чуть подальше видавшее виды судно.


– Ну, ребятишки, – сказал работорговец, – давайте не ссориться, и вам не о чем будет жалеть. Все на борт.
В этот момент из одного дома – похоже, та верны – вышел какой-то красивый бородач и спросил:
– Что, Мопс, опять с товаром?
Работорговец, которого, как оказалось, звали Мопс, низко поклонился и сказал льстивым тоном:
– Да, если ваша светлость так считает.
– Сколько ты хочешь за этого мальчика? – спросил бородач, указывая на Каспиана.
– Ах этого… Ваша светлость всегда выбирает всё самое лучшее. Только этот мальчик мне самому пришёлся по сердцу. Понравился. Я ведь человек мягкий и не всегда занимался этим делом. Но такому покупателю, как ваша светлость…
– Назови свою цену, подлец! Неужели ты думаешь, я стану слушать, как ты расписываешь своё грязное ремесло?
– Триста полумесяцев, милорд, только для вашей светлости, а кому-нибудь другому…
– Я дам тебе полтораста.
– Пожалуйста, прошу, – вмешалась Люси, – не разделяйте нас. Вы не знаете…
Она прикусила язык, заметив, что Каспиан не желает, чтобы знали, кто он, а мужчина сказал:
– Так, значит, полтораста. Девочка, мне жаль, но я не могу купить вас всех. Отвяжи моего мальчика, Мопс. И смотри обращайся с остальными хорошо, пока они в твоих руках, или тебе плохо будет.
– Ну а как же! Разве кто-нибудь может сказать, что джентльмен, промышляющий тем же, чем я, обращается со своим товаром лучше меня? Да я отношусь к ним как к собственным детям.
– Похоже на то, – мрачно сказал мужчина.
И вот настал ужасный момент. Каспиана развязали, и новый хозяин приказал ему:
– Иди туда, паренёк.
Люси расплакалась, Эдмунд побледнел, но Каспиан обернулся и через плечо сказал им:
– Держитесь! Я уверен, что в конце концов всё наладится. Пока.
– Эй, барышня, – сказал Мопс, – ну-ка перестаньте! Хотите на завтрашнем базаре быть некрасивой? Будете себя хорошо вести, и вам не придётся плакать, поняли?
Лодка с пленниками подошла на вёслах к посудине работорговца, и всех их спустили вниз, в длинный тёмный и довольно грязный трюм, где обнаружилось множество товарищей по несчастью. Разумеется, Мопс был пиратом и только что вернулся из рейса между островами, где захватил кого только удалось. Дети не знали никого из пленников, которые были по большей части из Гальмы и Теревинфии. Усевшись на солому, они гадали, как там Каспиан, и пытались остановить Юстаса, который винил в произошедшем всех, кроме себя.
Тем временем с Каспианом происходили куда более интересные события. Они вышли на лужайку позади деревни, и купивший его мужчина вдруг обернулся и, посмотрев на мальчика, сказал:
– Не бойся, я буду обращаться с тобой хорошо. Да и купил я тебя потому, что твоё лицо кое-кого мне напомнило.
– Могу я спросить, кого, милорд?
– Ты очень похож на моего господина Каспиана, короля Нарнии.
И Каспиан решил рискнуть:
– Милорд, я и есть ваш господин Каспиан, король Нарнии.
– Да ты не робок, как я погляжу. А как я узнаю, что это правда?
– Прежде всего по моему лицу, – сказал Каспиан. – А ещё потому, что я догадался, кто вы: один из семи лордов, которых мой дядя Мираз отправил в плавание и которых я разыскиваю: Аргоз, Берн, Октезиан, Рестимар, Мавроморн и… и… не помню, как зовут остальных. И, наконец, если ваша светлость даст мне шпагу, я докажу в честной битве с любым противником, что я Каспиан, сын Каспиана, законный король Нарнии, правитель Кэр-Параваля, властитель Одиноких островов.
– Боже! – воскликнул человек. – Это же голос его отца и его же манера говорить! Господин мой, ваше величество…
Он опустился на колено и поцеловал королю руку.
– Деньги, что вы заплатили за меня, вам вернут из моей казны, – пообещал Каспиан. – А теперь назовите ваше имя.
– Лорд Берн, сир. А деньги Мопсу я ещё не отдавал и, надеюсь, не отдам. Сколько раз я говорил губернатору, что нужно прекратить эту отвратительную торговлю людьми!
– Милорд Берн, мы обязательно поговорим о положении этих островов, но сначала расскажите вашу собственную историю.
– Она очень короткая, сир. Я прибыл сюда с моими шестью спутниками, полюбил девушку с островов и почувствовал, что с меня довольно моря. Предложения вернуться в Нарнию не было, у власти стоял ваш дядя. И я женился и стал жить здесь.
– А что представляет собой здешний губернатор? Он всё ещё признаёт своим господином короля Нарнии?


– На словах да: всё делается именем короля, – но вряд ли он обрадуется, обнаружив, что к нему явился настоящий, живой король Нарнии. И если ваше величество предстанет перед ним без сопровождения, безоружным – он не станет отрицать своей верности королю, но притворится, что не верит вам. Жизнь вашего величества окажется в опасности. Что вы делаете в этих водах?
– Мой корабль сейчас огибает этот мыс. И если дело дойдёт до схватки, у нас около трёх десятков шпаг. Может, нам стоит напасть на Мопса и освободить моих друзей, которых он захватил?
– Я бы не советовал, – сказал Берн. – Если будет схватка, из Узкой Гавани выйдут два-три корабля спасать Мопса. Ваше величество должны действовать, как будто у вас больше сил, чем на самом деле, и наводить ужас именем короля. До открытого сражения дело не должно дойти. Гумп трус, так что перепугается насмерть.
После недолгой беседы Каспиан и Берн спустились к берегу чуть западнее деревни, и здесь Каспиан протрубил в свой рог. (Это был не тот рог, огромный волшебный рог Нарнии, что принадлежал королеве Сьюзен и был оставлен правителю Траму, чтобы он мог использовать его в отсутствие короля в случае возможного бедствия.) Дриниан, ожидавший сигнала, мгновенно узнал звук королевского рога, и «Покоритель зари» направился к берегу. Затем была спущена шлюпка, и через несколько минут Каспиан и лорд Берн оказались на палубе и объяснили Дриниану ситуацию. Он, как и Каспиан, захотел, чтобы «Покоритель зари» взял рабовладельческий корабль на абордаж, но Берн представил те же самые возражения и добавил:
– Идите прямо по этому проливу, капитан, затем поверните к Авре: там находится моё имение, – но сначала поднимите королевский штандарт, выставьте все ваши щиты и пошлите на палубу столько народу, сколько сможете. И, когда окажетесь на расстоянии пяти полётов стрелы, подайте с левого борта несколько сигналов.
– Сигналов? Кому? – удивился Дриниан.
– Ну, всем кораблям, которые у нас якобы есть, – это для Гумпа.
– А, я понял, – сказал Дриниан, потирая руки. – И они прочитают наши сигналы. Что же сообщить? «Всем кораблям обогнуть с юга Авру и собраться у…»
– Бернстеда, – подсказал лорд Берн. – Это должно подействовать. Все передвижения кораблей – если бы они там были – из Узкой Гавани не видны.
Каспиана огорчало, что его друзья томятся на корабле Мопса, но всё складывалось как нельзя лучше. Позже, ближе к вечеру (весь день пришлось идти на вёслах), обогнув северо-восточную оконечность Дорна и один из мысов Авры, они вошли в удобную гавань на южном берегу Авры, где до самой кромки воды спускались владения Берна. На полях работали люди, причём вовсе не рабы, и было видно, что поместье процветает. Все сошли на берег и были приняты в невысоком доме с колоннами по-королевски. Сам хозяин, его красавица жена и весёлые дочери не давали гостям скучать ни ми нуты, а когда спустились сумерки, Берн послал человека на лодке на Дорн, чтобы совершить не кие приготовления (какие именно, он не сказал) к завтрашнему дню.

Глава четвёртая. Чем занимался Каспиан на острове

На следующее утро лорд Берн разбудил гостей на рассвете, а после завтрака предложил Каспиану отдать приказ своим людям полностью вооружиться и добавил:
– И самое главное, пусть всё будет подготовлено так тщательно, как будто сегодня первая битва в великой войне между благородными королями на глазах у всего мира.
Это предложение было принято, и на трёх полностью загруженных шлюпках Каспиан со своими людьми и Берн с частью своих направились в сторону Узкой Гавани. На корме шлюпки Каспиана развевался королевский штандарт, при нём же находился и трубач.
Когда шлюпки достигли пристани в Узкой Гавани и Каспиан увидел толпу встречавших, Берн сказал:
– Вот с каким поручением я посылал вчера человека. Все эти люди мои друзья.
Как только Каспиан ступил на берег, толпа разразилась криками «ура!» и восклицаниями: «Нарния! Нарния! Да здравствует король!» В этот момент – тоже благодаря посланцу Берна – из разных частей города раздался колокольный звон. Каспиан приказал, чтобы первым шёл знаменосец, за ним – трубач, а все его люди обнажили шпаги и смотрели весело и решительно. Вверх по улице они прошли так, что под ними дрожала мостовая, а оружие сияло так (утро выдалось солнечным), что было больно глазам.
Сначала Каспиана приветствовали только те, кого предупредил посланец Берна: кто знал, что произошло, и радовался этому, – но затем к ним присоединились все ребятишки – им просто нравилась процессия, да и видеть таких не доводилось. Не остались в стороне и школьники, и не только потому, что им тоже нравилась процессия: они понимали, что чем больше шума и суматохи, тем меньше вероятность, что придётся сидеть этим утром на уроках. Следом высунулись из дверей и окон старухи и принялись переговариваться, радуясь появлению короля, – ведь что такое губернатор по сравнению с его величеством? По той же причине присоединились к толпе молодые женщины и девушки. Не последнюю роль сыграло и то, что Каспиан и Дриниан, да и все остальные, были хороши собой. Их примеру последовали и молодые люди: подошли поближе, чтобы посмотреть, на кого это они любуются. Таким образом, к тому моменту, когда Каспиан дошёл до ворот замка, приветствовать его собрались почти все горожане. Сидевший в замке Гумп, с трудом разбираясь со счетами, бланками, приказами и уставами, вдруг услышал шум.


У ворот замка звук трубы сменился голосом глашатая Каспиана:
– Открывай ворота королю Нарнии, выходи встречать его, верный и любящий слуга, губернатор Одиноких островов.
В те времена жизнь на островах текла медленно, неторопливо, поэтому сначала открылась лишь небольшая дверца, вышел взъерошенный парень в видавшей виды грязной шляпе вместо шлема, со ржавым копьём в руке, и удивлённо заморгал, увидев перед воротами огромную толпу.
Не разобрав, что к чему, горе-стражник заученно забормотал:
– Губернатор не принимает. Никаких встреч без записи, кроме как с девяти до десяти во вторую субботу каждого месяца!
– Шляпу долой перед королём, пёс! – громовым голосом скомандовал лорд Берн и так ударил его по плечу латной рукавицей, что шляпа слетела сама.
– Что это вы себе… – начал было привратник, но никто не обратил на него внимания.
Двое солдат Каспиана прошли в дверцу и, повозив шись со ржавыми засовами и задвижками, настежь распахнули обе створки ворот. Король с сопровождающими вступил во двор, где праздно шатались несколько стражников губернатора, а потом ещё несколько (по большей части утирая рты) выскочили из разных дверей. Вооружение их было в плачевном состоянии, но сражаться они бы смогли, если бы имели предводителя и понимали, что происходит. Момент был опасный, но Каспиан не дал им времени на размышления:
– Где ваш командир?
– Это я… в некотором роде, если вы понимаете, что я имею в виду, – томно отозвался щеголеватый молодой человек, совершенно безоружный.
– Мы очень надеемся, – сказал Каспиан, – что наш королевский визит в эту часть Одиноких островов станет радостным, а не ужасным событием для наших подданных. Если бы не это, я бы сказал вам несколько слов о состоянии вооружения ваших людей. Но сейчас вы прощены. Прикажите открыть бочку вина, чтобы ваши люди могли выпить за наше здоровье, а завтра в полдень я желаю видеть их всех в этом дворе и чтобы выглядели не как бродяги. Проследите за этим, иначе мы разгневаемся.


Командир раскрыл от удивления рот, но Берн тут же скомандовал:
– Троекратное «ура!» королю!
И солдаты, которые, возможно, поняли только про бочку вина, поддержали его. Каспиан приказал большей части своего отряда остаться во дворе, а сам вместе с Берном, Дринианом и четырьмя солдатами вошёл в зал.
За столом в дальнем конце зала в окружении секретарей сидел губернатор Одиноких островов Гумп, когда-то, очевидно, рыжеволосый, но теперь почти седой. Выглядел он весьма раздражённым. Посмотрев на вошедших, потом на разложенные бумаги, он машинально произнёс:
– Никаких встреч без записи, кроме как с девяти до десяти во вторую субботу каждого месяца!
Каспиан кивнул Берну и отошёл в сторону, а Берн и Дриниан шагнули вперёд, ухватились, каждый со своей стороны, за стол и отшвырнули его к стене, где он перевернулся и с него потоком посыпались письма, папки, ручки, чернильницы, сургуч и документы. Затем, не грубо, но твёрдо, словно железными клещами, они вытащили Гумпа и поставили футах в четырёх перед креслом, в котором уже сидел Каспиан, положив на колени обнажённую шпагу.
– Милорд, вы не оказали нам гостеприимства, которого мы ожидали. Я король Нарнии, – заявил Каспиан, устремив на Гумпа жёсткий взгляд.
– Об этом не было никаких сообщений. Ни малейшего упоминания. Я бы не пропустил такой новости. Почта работает нерегулярно. С удовольствием рассмотрю ваше обращение…
– Мы приехали проверить, как вы, губернатор, справляетесь со своими обязанностями, – оборвал его Каспиан. – Я требую объяснений по двум вопросам. Во-первых, мои люди не обнаружили документов, которые свидетельствовали бы о том, что эти острова последние сто пятьдесят лет платили дань королю Нарнии.
– Этот вопрос будет рассмотрен на заседании совета в следующем месяце, – сказал секретарь Грампас. – Если предложение пройдёт, мы создадим комиссию, и она даст отчёт о финансовой истории островов на первом же в следующем году заседании, и тогда…
– А также хочу напомнить, что в наших законах совершенно ясно написано, – продолжил Каспиан, – что, если дань не выплачена, весь долг должен уплатить губернатор Одиноких островов из своей собственной казны.
Тут Гумп вскинул брови и заявил:
– Об этом не может быть и речи! Это невозможно в силу экономических … э… причин. Ваше величество, должно быть, шутит.
Всё это время он думал, есть ли какой-нибудь способ избавиться от нежданных гостей. Если бы Гумп знал, что в распоряжении Каспиана всего один корабль и несколько матросов, то сейчас проявил бы необычайную любезность, а ночью окружил бы его и всех перебил. Но по проливу плыл корабль и подавал сигналы, как решил губернатор, своему сопровождению. Поначалу он не понял, что это королевский корабль, потому что стоял полный штиль, штандарт не развевался на ветру и золотого льва видно не было. Губернатор стал ждать дальнейших событий, потому что теперь воображал, что Каспиан привёл с собой в Бернстед целый флот. Он даже предположить не мог, что кому-то придёт в голову явиться в Узкую Гавань и взять власть на островах с горсткой солдат. Сам он никогда бы на такое не решился.
– Во-вторых, – продолжил Каспиан, – я хочу знать, почему вы попустительствуете такому отвратительному и жестокому занятию, как работорговля. Это противоречит нашим древним традициям и обычаям.
– Но без этого невозможно, – возразил губернатор. – Это основа экономического развития островов, уверяю вас, и гарант их процветания.
– Зачем вам нужны рабы?
– На экспорт, ваше величество. Мы продаём их по большей части тархистанцам, но есть и другие покупатели. Здесь крупный центр этой торговли.
– Другими словами, вы без них не обойдётесь. А для какой ещё цели они служат, кроме как набивать карманы таких, как Мопс?
– Ваше величество молоды, – произнёс Гумп, пытаясь изобразить отеческую улыбку, – и вам трудно понять, с какими экономическими проблемами это связано. У меня есть статистика, диаграммы…
– Согласен, я молод, – сказал Каспиан, – но, столкнувшись с работорговлей изнутри, думаю, что понимаю в ней не меньше, чем вы. И не вижу, чтобы она приносила островам мясо или хлеб, пиво или вино, древесину, книги или музыкальные инструменты, лошадей, оружие или что-то ещё стоящее. Но, приносит или нет, работорговля должна быть прекращена.
– Нельзя же повернуть стрелки часов назад, – попытался спорить губернатор. – Разве вы не признаёте прогресса, развития?
– Я видел их начало, – стоял на своём Каспиан. – У нас в Нарнии говорят о таких вещах «разложение». Эту торговлю, повторяю, следует прекратить.
– Я не могу взять на себя ответственность за такие меры.
– Что ж, хорошо. В таком случае своей властью мы освобождаем вас от занимаемой должности. Милорд Берн, подойдите ко мне.
И прежде чем Гумп до конца понял, что происходит, Берн опустился на одно колено и, взяв руки короля в свои, дал клятву править Одинокими островами в соответствии с традициями, законами и обычаями Нарнии. И Каспиан сказал:
– Думаю, хватит нам губернаторов: лорд Берн станет герцогом Одиноких островов, – распорядился Каспиан и обратился к Гумпу: – Что касается вас, милорд, я прощаю вам долги, но до завтрашнего полудня вы и ваши люди должны освободить замок – теперь это резиденция герцога.
– Послушайте, – вмешался один из секретарей Гумпа, – давайте прекратим разыгрывать сцены и поговорим по-деловому. Вопрос, который перед нами стоит…
– Вопрос в том, – прервал его новый глава островов, – уберётесь ли вы отсюда со своим сбродом без порки или предпочтёте её дождаться. Выбирайте.
Когда всё разрешилось, Каспиан приказал подать лошадей. В замке их было немного, и смотрели за ними плохо – это сразу было заметно. Каспиан вместе с Берном, Дринианом и ещё несколькими людьми поскакал в город, прямо к рынку, где торговали рабами. Это было длинное низкое здание неподалёку от гавани, и то, что они застали, напоминало любые другие торги, то есть там собралась толпа, а Мопс, взобравшись на помост, сипло выкрикивал:
– Вот, господа, номер двадцать три. Крестьянин из Теревинфии. Может работать и в шахтах, и на галерах. Около двадцати пяти лет. Посмотрите, все зубы здоровые. А какие мускулы! Сними с него рубашку, Такс, пусть все посмотрят. Вот это мускулы! Вот это плечи! Десять полумесяцев от господина в углу. Вы, наверное, шутите, сэр. Пятнадцать! Восемнадцать! Восемнадцать за двадцать третий номер. Кто больше? Двадцать один. Благодарю вас, сэр. Двадцать один полумесяц за номер…
Тут Мопс замолчал и застыл в изумлении, увидев вооружённых людей, продвигавшихся к помосту.
– Все на колени перед королём Нарнии! – приказал герцог.
Присутствующие слышали стук копыт и топот у входа в здание, а многие уже знали о появлении корабля и событиях в замке. Большинство повиновались приказу, а тем, кто не подчинился, помогли стоявшие рядом. Некоторые выкрикивали приветствия.
– Ты мог бы лишиться головы, Мопс, за то, что вчера твоя рука коснулась короля, – сказал Каспиан, – но прощён, потому что не подозревал об этом. Работорговля запрещена во всех наших владениях четверть часа назад, поэтому я объявляю всех рабов свободными.
Чтобы призвать к тишине выкрикивавших приветствия рабов, его величеству пришлось поднять руку.
– Где мои друзья? – спросил Каспиан у Мопса.
– Эта миленькая девочка и приятный молодой человек? – заискивающе улыбнулся тот. – Ну, их купили сразу же.
– Мы здесь, здесь, Каспиан, – крикнули в один голос Люси и Эдмунд, а из другого угла пискнул Рипичип:
– К вашим услугам, сир.
Все они были проданы, но те, кто их купил, собирались приобрести ещё рабов, поэтому никуда не ушли. Толпа расступилась, пропуская троицу, и друзья радостно обнялись с Каспианом. Подошли два тархистанских купца. У местных жителей были смуглые лица и длинные бороды. Они носили развевающиеся одежды и оранжевые тюрбаны и были мудрым, богатым, любезным, жестоким и древним народом. Купцы низко поклонились Каспиану и наговорили ему цветистых комплиментов, предрекая благоденствие в садах рассудительности и добродетели и тому подобное, но, разумеется, им хотелось получить назад свои деньги.
– Это вполне справедливо, господа, – согласился с ними Каспиан. – Каждый, кто купил сегодня раба, получит свои деньги назад. Мопс, отдай им свою выручку.
– Ваше величество, вы хотите разорить меня? – заныл тот.
– Ты всю жизнь наживался и калечил судьбы, так что, если даже и разоришься, нищим быть лучше, чем рабом. – Тут Каспиан вспомнил про Юстаса. – А где ещё один мой приятель?
– А, этот? О, заберите его, сделайте милость. Рад буду сбыть его с рук. Даже в самые худшие свои дни я не видел такого неходового товара. За пять полумесяцев его и то никто не взял. Предлагал его в придачу к другим, но все опять отказывались: не хотели ни брать, ни смотреть на него. Такс, приведи этого зануду.
Именно таким Юстас и был, каким выглядел, – занудой. Оказаться проданным в рабство никому не хочется, но, возможно, ещё хуже, когда тебя даже купить никто не хочет.
Как обычно, едва завидев Каспиана, он начал с претензий:
– Ты где-то развлекаешься, в то время как остальные сидят в тюрьме! Наверняка даже не пытался выяснить, есть ли здесь британский консул.
В этот вечер в замке Узкой Гавани было устроено пышное празднество.
– Настоящие приключения начнутся завтра, – сказал Рипичип, кланяясь всем присутствующим и отправляясь спать.
Но ни на следующий день, ни через неделю ничего не произошло, потому что теперь, когда они собирались отправиться в неизвестные земли и моря, нужно было как следует подготовиться. «Покорителя зари» вытащили на берег на катках с помощью восьмёрки лошадей, и корабельные плотники тщательнейшим образом обследовали каждый его уголок. Затем корабль снова спустили на воду, погрузили на него столько провизии и воды, сколько он мог взять, то есть примерно на двадцать восемь дней. Получается, с неудовольствием заметил Эдмунд, что они могут плыть на восток только две недели, а потом надо возвращаться.
Пока корабль приводили в порядок, Каспиан не упустил возможности расспросить всех старых капитанов, кого только сумел найти в Узкой Гавани, не известно ли им о каких-нибудь землях, лежащих дальше к востоку. Не один кувшин пива из подвалов замка ушёл на угощение этих морских волков с об ветренными лицами, аккуратными седыми бородками и ясными синими глазами, зато Каспиан услышал множество историй, одна интереснее другой. Но даже те, что казались самыми правдивыми, ничего не могли рассказать о землях, лежащих за Одинокими островами. Кое-кто из моряков и вовсе думал, что, если заплыть слишком далеко на восток, попадёшь в волны моря, где нет островов, в волны, которые непрерывно образуют водовороты на краю земли.
– Как раз там, я думаю, друзья вашего величества и пошли ко дну, – заявил один из рассказчиков.
Остальные рассказывали совсем уж дикие истории об островах, где живут безголовые люди, о водяных смерчах и огне, который горит посреди волн. Лишь один, к удовольствию Рипичипа, сказал:
– А дальше лежит страна Аслана, но это за краем света, и вы не сумеете туда попасть.
Рассказчика спросили, откуда ему это известно, и он сказал, что слышал от своего отца.
Берн мог сказать лишь то, что шестеро его спутников отплыли на восток и больше он о них ничего не слышал. В этот момент они с Каспианом стояли на самой высокой точке Авры и смотрели вниз, на Восточный океан.
– Я часто приходил сюда по утрам, – добавил герцог, – чтобы увидеть, как солнце поднимается из моря, и иногда казалось, что до него каких-нибудь пара миль. Здесь я вспоминал своих друзей и думал о том, что же находится за горизонтом. Скорее всего ничего, но мне всегда было стыдно, что я остался здесь. Должен признаться, мне бы очень хотелось, чтобы ваше величество не уезжали. Возможно, нам понадобится помощь. Прекращение работорговли вскоре изменит местный уклад, и я предвижу возможную войну с Тархистаном. Господин мой, подумайте ещё.
– Я дал клятву, герцог, – ответил Каспиан. – И потом, что бы я сказал Рипичипу?

Глава пятая. Шторм и его последствия

Прошло около трёх недель с тех пор, как «Покоритель зари» причалил к Узкой Гавани, прежде чем снова вышел в море. Прощание получилось торжественным: на берегу собралась огромная толпа, чтобы присутствовать при отплытии. Когда Каспиан произносил речь, обращённую к жителям Одиноких островов, и прощался с герцогом и его семьёй, слышались возгласы сожаления, люди утирали слёзы, но едва корабль, пурпурный парус которого всё ещё лениво хлопал о мачту, стал удаляться, а звук трубы с кормы слышался всё слабее, наступила тишина. Тут корабль поймал ветер. Парус надулся, буксир был отцеплен и отправлен обратно. Первая настоящая волна подняла нос «Покорителя зари», и корабль снова ожил. Матросы спустились вниз, Дриниан встал на первую вахту, и судно направилось на восток, обогнув Авру с юга.
Следующие несколько дней прошли замечательно. Люси считала себя самой счастливой девочкой в мире, просыпаясь утром и наблюдая игру отражений освещённой солнцем воды на потолке каюты, глядя на новые вещи, подаренные жителями Одиноких островов: непромокаемые сапоги, высокие ботинки со шнуровкой, плащ, куртку и шарф. Затем она шла на палубу, смотрела с полубака на море, которое по утрам было ярко-синим, и дышала морским воздухом, который с каждым днём становился всё теплее. После этого завтракала с таким аппетитом, какой бывает только на море.
Ещё Люси пристрастилась играть с Рипичипом в шахматы. Они устраивались на скамейке на корме, и её всегда забавляло, как он поднимает фигуры, которые были для него великоваты, двумя лапками и поднимается на цыпочки, если нужно сделать ход в центре доски. Верховный главнокомандующий был хорошим шахматистом и, если помнил свои ходы, как правило, выигрывал, но время от времени везло и Люси. Это случалось, когда Рипичип совершал какие-то смешные ходы, подставляя коня под совместную угрозу ферзя и ладьи. Так выходило, потому что он мог забыть, что играет в шахматы, и, будто в настоящей битве, заставлял коня действовать так, как поступил бы сам на его месте; потому что в мыслях его жили отчаянные надежды, смертельные атаки и последние рубежи обороны.
Это прекрасное время длилось недолго. В один из вечеров Люси, как обычно, стояла на корме и разглядывала длинную борозду – оставленный судном пенный след позади, как вдруг заметила на западе громоздившиеся друг на друга тучи, которые с удивительной быстротой неслись по небу. Потом в них образовалась брешь, и сквозь неё ядовито засветился жёлтый закат. Волны за кораблём приобрели какую-то необычную форму, и море сделалось то ли желтоватое, то ли жёлто-коричневое, похожее на грязный холст. Стало холодно. Казалось, что корабль движется с трудом, словно ощущает подступающую опасность. Парус то повисал, то мгновенно надувался. Глядя на все эти мрачные перемены под шум ветра, размышляя, что бы это значило, Люси вдруг услышала крик Дриниана:
– Свистать всех наверх!
Тут же на судне начался настоящий тарарам: задраивали люки, гасили огонь в печи на камбузе, матросы лезли наверх взять риф. Не успели они закончить, как налетел шторм. Люси казалось, что перед самым носом корабля разверзлась какая-то огромная водяная впадина и они плывут прямо туда, в самую глубину. Высокая серая масса воды, поднявшаяся гораздо выше мачты, неслась им навстречу, и казалось, что их ждёт верная смерть, но судно вынесло на самый верх волны и закружило на месте. На палубу хлынул поток, полубак и полуют были словно два островка в свирепом море. Наверху матросы перемещались по реям, пытаясь справиться с парусом. Лопнувший канат, прямой, как палка, относило ветром в сторону.
– Спускайтесь вниз, ваше величество! – крикнул Дриниан, и Люси, понимая, что пассажиры только помеха для команды, не посмела ослушаться.
Оказалось, что выполнить требование капитана не так-то просто. «Покоритель зари» страшно накренился на правый борт, а палуба поднялась кверху, словно крыша дома, так что пришлось вскарабкаться до трапа, держась за леер, затем остановиться, чтобы пропустить спешивших наверх матросов, и только потом наконец удалось спуститься. Хорошо ещё, что Люси крепко держалась: у самого подножия трапа очередная волна прокатилась по палубе, вымочив её с головы до ног. Хоть она уже порядком промокла, этот душ оказался ледяным. Люси бросилась к каюте, влетела внутрь и поспешила захлопнуть дверь, поэтому не видела, как с ужасающей скоростью корабль ринулся во тьму, но жуткий скрежет, треск, рёв и стон услышала – эти звуки вызывали здесь ещё большую тревогу, чем на палубе.
Шторм продолжался целых двенадцать суток, и всем уже казалось, что так будет всегда. На румпеле всё время матросы стояли по трое, иначе не смогли бы удержать корабль на курсе. Постоянно приходилось помпой откачивать воду, не было возможности ни отдохнуть, ни поесть, ни обсушиться. Одного из матросов смыло за борт.
Когда шторм утих, Юстас взялся за свой дневник:
«3 сентября
Прошла вечность с тех пор, как я сделал последнюю запись. Ураган мотал нас тринадцать дней и ночей: я уверен в этом, потому что считал самым тщательным образом, – хотя все остальные говорят, что только двенадцать. Ничего себе удовольствие – отправиться в опасное путешествие с людьми, которые даже считать как следует не умеют! Для меня это было ужасное время: громадные волны вздымались и опадали раз за разом, все промокли до нитки, и никто даже не подумал накормить нас по-настоящему. Излишне говорить, что здесь нет ни радио, ни даже сигнальной ракеты, поэтому не было никакой возможности попросить о помощи. Значит, я был прав, когда пытался их убедить, что плыть в этом маленьком корыте – безумие. Это опасно, даже будь рядом приличные люди, а не изверги в человеческом облике. Каспиан и Эдмунд со мной недопустимо грубы. В ту ночь, когда мы потеряли мачту (от неё остался какой-то обрубок), хотя я плохо себя чувствовал, они выгнали меня на палубу и заставили работать как невольника. Люси ворочала веслом, потому что Рипичип слишком мал ростом, хотя и пытался грести. Интересно, неужели она не понимает, что это существо готово на что угодно – лишь бы покрасоваться. Даже в её возрасте можно было бы сообразить. Сегодня эта посудина наконец-то идёт ровно, и солнце появляется, и нам надо решить, что делать. Еды у нас, по большей части противной, хватит, чтобы продержаться шестнадцать дней. (Всех кур смыло за борт. А если бы и не смыло, из-за шторма они перестали бы нестись.) Но с чем беда, так это с водой. Две бочки, очевидно от удара, протекли, и теперь пустые. (Вот она, хвалёная предприимчивость Нарнии!) С урезанным пайком и порцией в полпинты воды в день мы продержимся двенадцать дней. (Правда, есть ром и вино, но даже они понимают, что от этого ещё больше захочется пить.)
Если бы было можно, то, конечно, самое разумное – взять курс на запад и двинуться к Одиноким островам, но нам понадобилось восемнадцать дней, чтобы доплыть сюда. При этом мы летели, как сумасшедшие, пытаясь уйти от урагана. Даже если подует восточный ветер, обратный путь может затянуться. Сейчас восточного ветра нет и в помине – по правде говоря, вообще никакого нет. А если возвращаться на вёслах, это будет гораздо дольше, к тому же Каспиан говорит, что, выпивая полпинты воды в день, люди грести не могут. Я уверен, что он не прав. Попытался было объяснить ему, что пот охлаждает тело, поэтому тем, кто работает, нужно меньше воды, но он не обратил на мои слова никакого внимания – как, впрочем, и всегда, когда не знает, что сказать. Все остальные высказались за то, чтобы плыть дальше в надежде обнаружить землю. Я считал своим долгом указать на то, что нам неизвестно, есть ли впереди земля, и пытался объяснить, как опасно принимать желаемое за действительное, но, вместо того чтобы придумать план получше, они имели наглость спросить у меня, каковы мои предложения. Мне пришлось спокойно объяснить, что я был похищен и принял участие в этом дурацком путешествии не по своей воле, так что вряд ли должен искать выход из их затруднительного положения.

4 сентября
Штиль продолжается. Очень маленькие порции на обед, и я получил меньше, чем кто-либо другой. Каспиан очень ловко раздаёт еду и думает, что я ничего не замечаю! Люси почему-то решила подлизаться ко мне, предложив часть своей порции, но Эдмунд, который всегда лезет, куда его не звали, ей не позволил. Солнце буквально обжигает. Жуткая жажда весь вечер.

5 сентября
Все ещё штиль и жуткая жара. Весь день чувствовал себя разбитым. Не сомневаюсь, что у меня температура. И, разумеется, у них не хватило соображения взять на корабль термометр.

6 сентября
Жуткий день. Проснулся среди ночи, чувствуя, что у меня температура и что я должен выпить воды. Любой доктор порекомендовал бы именно это. Бог свидетель, я последний человек, кто совершил бы нечестный поступок, но мне и в голову не приходило, что можно ограничивать в воде больного. Я бы мог разбудить кого-нибудь и попросить воды, но счёл, что это слишком эгоистично, поэтому встал, взял свою кружку и на цыпочках выбрался из этой чёрной дыры, в которой мы спим, стараясь не побеспокоить Каспиана и Эдмунда, так как они плохо спят с тех пор, как началась жара и воду стали выдавать ограниченно. Я всегда стараюсь считаться с другими, независимо от того, хорошо или плохо они ко мне относятся. Благополучно добравшись до большой каюты, если её можно назвать каютой, где стоят скамьи для гребцов и сложен багаж и находится бочка с водой, я хотел было зачерпнуть воды, но меня кто-то схватил за руку. Разумеется, этот соглядатай, Рип. Я попробовал объяснить ему, что шёл на палубу подышать (остальное его не касается), а он – вот наглец! – спросил, зачем у меня с собой кружка, и поднял такой шум, что перебудил весь корабль. Со мной обошлись возмутительно. Я спросил, потому что кто-то должен был задать этот вопрос, почему Рипичип шныряет около бочки с водой посреди ночи, а он ответил, что слишком мал, чтобы быть полезным на палубе, поэтому дежурит около воды каждую ночь, чтобы ещё один человек мог выспаться. Вот тут проявилась их отвратительная несправедливость: все поверили ему. Можете себе представить?
Мне пришлось извиняться, или эта опасная тварь опять выхватила бы свою шпагу. А потом Каспиан проявил себя как настоящий тиран и громко сказал, чтобы все слышали: если вдруг теперь кого-нибудь застанут за кражей воды, тот получит «две дюжины». Я не понимал, что это значит, пока Эдмунд не объяснил, – сам он узнал из книг, которые читают эти Певенси.
Высказав свою трусливую угрозу, Каспиан сменил пластинку и стал вести себя покровительственно: сказал, что понимает меня, потому что все, как и я, чувствуют себя так, словно у них температура, и что мы должны держаться, и так далее и тому подобное. Отвратительный высокомерный тип. Я пролежал в постели целый день.

7 сентября
Дует слабый ветерок, но всё ещё с запада. Мы прошли несколько миль к востоку, используя оставшуюся часть паруса, закреплённую на том, что Дриниан называет аварийной мачтой, – то есть на бушприте, поставленном вертикально и привязанном (они говорят «принайтовленном») к обломку мачты. Чудовищно хочется пить.

8 сентября
Всё ещё идём под парусом на восток. Я оставался целый день в койке и не видел никого, кроме Люси, пока эти два изверга не пришли спать. Люси поделилась со мной своей водой: говорит, девочкам не так хочется пить, как мальчикам. Я и сам так часто думал, но, наверное, на море это становится заметнее.

9 сентября
Земля на горизонте – большая гора на юго-востоке.

10 сентября
Гора стала больше, видно её лучше, но до неё всё ещё далеко. Видел чаек, впервые за много дней.

11 сентября
Поймали несколько рыб и приготовили на обед. Бросили якорь около семи часов вечера в трёх саженях от побережья какого-то гористого острова. Этот дурак Каспиан не дал нам сойти на берег, потому что становилось темно, а он опасался дикарей и хищных животных. Сегодня дали добавочную порцию воды».

То, что путешественников ожидало на этом острове, коснулось Юстаса больше, чем кого другого, но рассказать об этом его собственными словами невозможно, потому что после 11 сентября он надолго забыл о своём дневнике.
Наступило утро. Серое небо буквально нависало над головой, стояла духота. Путешественники поняли, что находятся в заливе, окружённом скалами и утёсами, похожем на норвежский фьорд. Впереди, за заливом, виднелась равнина, густо заросшая деревьями, напоминавшими кедры, между которыми журчала речушка. Позади поднималась зубчатая горная гряда, а ещё дальше темнели сами горы, сливавшиеся с хмурыми облаками, так что вершин их было не разглядеть. Ближайшие утёсы по обе стороны залива казались прочерченными белыми полосками, в которых все узнали водопады, хотя с такого расстояния движения воды не было заметно и звука не слышно. Стояла тишина, и вода в заливе была гладкой, как стекло, так что утёсы в ней отражались до мельчайших подробностей. Наверное, на картине этот вид выглядел бы красиво, но в жизни, пожалуй, действовал угнетающе. Этот край вообще трудно было назвать гостеприимным.


Весь экипаж судна отправился на берег в двух шлюпках, и каждый с удовольствием напился и умылся в реке, все поели и отдохнули, потом Каспиан послал четырёх человек назад охранять корабль, и работа началась. Предстояло сделать многое: привезти на берег бочки и отремонтировать те, которые в этом нуждаются, а потом наполнить водой; срубить дерево – желательно сосну – и превратить в новую мачту; починить паруса; собрать группу охотников, чтобы настрелять дичи, если она тут водится; выстирать и заштопать одежду; исправить множество небольших повреждений на корабле: ведь в «Покорителе зари» – это стало ещё заметнее, когда они видели его на расстоянии, – едва ли теперь можно было узнать тот величавый корабль, что покинул Узкую Гавань. Судно выглядело как разбитый тусклый остов, да и капитан с командой не лучше: худые, бледные, в лохмотьях, с красными от недосыпа глазами. Юстас, лёжа под деревом, слышал, как обсуждают всё, что предстояло сделать, и сердце у него упало: неужели без отдыха? Похоже, их первый день на долгожданной земле будет не легче, чем на море. Тут ему в голову пришла чудесная мысль. Никто на него не смотрит – все только и говорят, что о своём корабле, словно и в самом деле жить не могут без этой посудины. Что, если просто улизнуть? Можно прогуляться в глубь острова, найти прохладное местечко где-нибудь повыше в горах, хорошенько выспаться и вернуться к остальным, когда дневная работа закончится. Это пойдёт ему на пользу. Главное – всё время поглядывать на залив и корабль, чтобы не заблудиться на обратном пути: оставаться здесь вовсе не хотелось.
И Юстас тут же приступил к осуществлению своего плана. Тихонько поднявшись на ноги, он направился к деревьям, стараясь не торопиться, будто просто захотел немного размяться. Удивительно, как скоро голоса стали не слышны и каким тихим, тёплым и зелёным оказался лес.
Юстас почувствовал, что может перейти на более быстрый и решительный шаг, и вскоре вышел на опушку, оказавшись перед крутым склоном. Подниматься по сухой траве было трудно, но, действуя руками и ногами, пыхтя и то и дело ударяясь лбом о землю, он продолжал путь. Кстати, это свидетельствует о том, что новая, непривычная для него жизнь пошла ему на пользу: прежний Юстас, который во всём полагался на родителей, сдался бы через десять минут.


Медленно, с несколькими остановками, он до брался до гребня, надеясь отсюда увидеть середину острова, но облака опустились ниже, и кругом стелился густой туман. Он сел и посмотрел туда, откуда пришёл. С такой высоты лежавший внизу залив казался крошечным, а море простиралось на многие мили кругом. Потом туман с гор приблизился и окружил его, плотный, но не холодный, и он улёгся на траву поудобнее.
Уединение почему-то не принесло Юстасу радости, а если и принесло, то ненадолго. Он ощутил одиночество – наверное, впервые в жизни, – и это ощущение пришло к нему не вдруг, а постепенно, когда понял, что до него не долетает ни малейшего звука. Ему пришло в голову, что он мог пролежать так несколько часов. Вдруг все остальные уплыли! Вдруг они позволили ему уйти только для того, чтобы оставить здесь!
В панике он вскочил и стал спускаться, но поторопился, поскользнулся на сухой траве и съехал на несколько футов. Решив, что из-за этого слишком отклонился влево, снова вскарабкался наверх, как можно ближе к тому месту, откуда, как ему казалось, начался его путь вниз, и пошёл вниз по склону, стараясь держаться правее. Спуск был легче подъёма, но всё равно следовало соблюдать осторожность, потому что впереди ничего не видно дальше чем на ярд, а кругом по-прежнему царила тишина. Мало приятного в том, чтобы идти осторожно, когда внутри тебя всё кричит: «Скорей, скорей, скорей!» С каждой минутой жуткая мысль, что его оставили на острове, всё крепла. Если бы он хорошенько подумал, то понял бы, что ни Каспиан, ни брат и сестра Певенси ни в коем случае так бы не поступили, но Юстас давно уже убедил себя, что все они изверги в человеческом образе.
– Наконец-то! – воскликнул Юстас, скатившись по каменистому склону, который называют осыпью, и оказавшись в долине. – Ну и где же все эти деревья? Впереди вроде бы виднеется что-то тёмное. Хоть бы туман разошёлся поскорее.
И действительно посветлело, только радости Юстасу это не прибавило. Он оказался в совершенно незнакомом месте, а никакого моря не было и в помине.

Глава шестая. Приключения Юстаса

В эту самую минуту все остальные умывались в реке, собираясь поужинать и отдохнуть. Три отличных лучника, которые направились к холмам, видневшимся к северу от залива, вернулись с парочкой диких коз, которых теперь жарили на костре. Каспиан приказал доставить на берег бочку вина, замечательного крепкого вина из Орландии, которое полагалось смешивать с водой и только потом пить, так что его должно было с избытком хватить на всех. Работа была сделана, и за ужином царило веселье. Только после второй порции козлятины Эдмунд спросил:
– А где же этот Юстас?
А Юстас в это время пытался понять, где оказался. Долина больше походила на огромный ров или траншею из-за крутых обрывов вокруг. Дно было покрыто растительностью, но там и сям торчали скалы, а кое-где Юстас заметил тёмные пятна выжженной травы, похожие на те, что можно увидеть в засушливое лето на железнодорожной насыпи. На расстоянии ярдов пятнадцати виднелся пруд с прозрачной неподвижной водой. На первый взгляд в долине никого не было: ни животных, ни птиц, ни насекомых. Солнце клонилось к закату, и на краю долины виднелись мрачные вершины и пики гор.
Юстас, разумеется, понял, что в тумане спустился по другому склону горы, поэтому сразу же стал осматривать окрестности, пытаясь отыскать путь назад. Похоже, ему повезло: он спустился по единственно возможному пути – длинной зелёной полоске земли, ужасно крутой и узкой, с отвесными обрывами по обеим сторонам. Другого пути выбраться отсюда не было. Юстас вздрогнул: удастся ли спуститься сейчас? – когда увидел, на что этот путь похож. При одной мысли об этом у него закружилась голова.
Он снова огляделся, решив, что по крайней мере вдоволь напьётся из пруда, но прежде чем успел сделать хоть шаг, за спиной послышался какой-то шорох. Звук был еле слышен, но в этой поистине мёртвой тишине прозвучал как гром. На секунду он замер на месте, затем потихоньку обернулся.
У подножия утёса, чуть левее того места, где стоял Юстас, виднелась тёмная нора – похоже, вход в пещеру, – и оттуда поднимались две тонкие струйки дыма. То, что он принял за камни, валявшиеся перед норой, вдруг пошевелилось (этот звук он и услышал), как будто кто-то прополз в темноте.
Он в ужасе понял, что там и правда кто-то ползёт, даже хуже того – выползает. Эдмунд и Люси, а возможно и вы, сразу узнали бы, кто это, но Юстас нужных книг не читал. То, что выползало из пещеры, ему не могло присниться даже в самом страшном сне. Это была длинная, свинцового цвета морда с тусклыми красными глазками. Ни меха, ни перьев, небольшое тельце волочится по земле, коленки торчат вверх, как у паука, крылья – как у летучей мыши, мощные когти царапают камни, хвост длиной в несколько ярдов. А струйки дыма выползали из ноздрей. Юстас не произнёс слова «дракон», а если бы и сумел, лучше ему от этого вряд ли бы стало, но, возможно, если бы он хоть что-то знал о драконах, его удивило бы поведение этого. Он не хлопал крыльями, не пускал из пасти пламя. Дым из его ноздрей напоминал дымок костра, который скоро погаснет. А кроме того, он, казалось, не обратил на Юстаса никакого внимания, а продолжил очень медленно, с частыми остановками ползти к пруду. Несмотря на охвативший его страх, Юстас понял, что перед ним дряхлое, жалкое существо, и подумал, не рискнуть ли выбраться отсюда, но побоялся привлечь к себе его внимание. Возможно, сейчас оно просто притворяется, но вдруг проявит больше живости. Да и какой смысл пытаться удрать ползком от существа, способного летать?
Оно тем временем добралось до пруда и вытянуло страшную чешуйчатую морду, явно собираясь напиться, но, прежде чем сделало глоток, что-то в нём захрипело или лязгнуло, по телу прошли волны, и, содрогнувшись, оно перекатилось на бок и замерло, вскинув когтистую лапу. Из широко открытой пасти струйкой вытекло что-то тёмное – похоже, кровь. Дым из ноздрей на мгновение стал чёрным, потом исчез и больше не появлялся.
Юстас долго не осмеливался шевельнуться. А вдруг эта тварь только прикидывается? Может, таким образом она подманивает путников, чтобы погубить. Но ждать вечно невозможно, поэтому он сделал шаг вперёд, затем ещё два и снова замер. Дракон по-прежнему не двигался. Юстас заметил, что красный огонёк в его глазах погас, и решился наконец подойти. Теперь было совершенно ясно: дракон мёртв. Брезгливо содрогнувшись, мальчик дотронулся до него, но ничего не произошло.


Облегчение было так велико, что Юстас чуть не расхохотался, почувствовав себя вдруг победителем дракона, а не просто свидетелем его смерти. Он переступил через мёртвое тело, чтобы напиться из пруда: жара стояла невыносимая, – и нисколько не удивился, услышав раскат грома. Почти сразу же потемнело, и мальчик ещё пил, когда упали первые крупные капли дождя.
Климат острова нельзя было назвать приятным. За минуту Юстас промок насквозь и почти перестал что-либо видеть. Таких дождей в Европе не бывает. Пока льёт дождь, выбираться из долины было бессмысленно. Юстас бросился в единственное убежище, находившееся поблизости, – в пещеру дракона, там лёг и попытался отдышаться.
Большинство из нас знают, что можно обнаружить в логове дракона, но, как я уже говорил, Юстас не читал нужных книг. В тех, что он читал, говорилось об экспорте и импорте, о правительствах и капитализации, но вряд ли было что-то о драконах, поэтому он очень удивился, когда увидел то, что валялось на полу пещеры. Эти предметы были слишком колючими, чтобы считаться камнями, но слишком твёрдыми, чтобы оказаться колючками. А кроме того, круглые и плоские, они звенели, стоило ему пошевелиться. У входа в пещеру было достаточно света, и, рассмотрев предметы, Юстас понял, что это сокровища, хотя любой из нас мог сказать ему об этом заранее. Чего здесь только не было: короны (это они кололись), монеты, перстни, браслеты, золотые слитки, бокалы, блюда, драгоценные камни…
Юстас в отличие от большинства мальчишек никогда не мечтал найти сокровища, но сразу же понял, какую пользу можно извлечь из этого нового мира, в который попал случайно, сквозь картину в спальне Люси.
«Здесь не может существовать никакой пошлины, – сказал он себе, – а значит, не надо отдавать сокровища государству. Даже небольшой части этого добра мне хватит, чтобы довольно прилично жить где угодно – например, в Тархистане. Эта страна кажется наименее скверной. Интересно, сколько я смогу унести? Вот этот браслет (наверное, камешки на нём – бриллианты) можно надеть на руку. Великоват, но ничего – сдвину к плечу повыше локтя. Карманы лучше набить тоже бриллиантами – они легче золота, и больше влезет. Когда же прекратится этот чёртов дождь?»
Отыскав на куче сокровищ местечко поудобнее, где были монеты и ничего не кололось, Юстас сел и принялся ждать, но страх, особенно после спуска с горы, так его утомил, что он уснул.
В то время как он крепко спал, похрапывая, все остальные закончили ужин и всерьёз обеспокоились его отсутствием. Они звали его, до хрипоты кричали: «Юстас! Ау! Юстас!» – а Каспиан даже трубил в свой рог.
– Его поблизости нет – иначе услышал бы нас, – побледнев, заметила Люси.
– Чёрт бы его побрал! – воскликнул Эдмунд. – Чего ради его куда-то понесло?
– Надо что-то делать, – сказала Люси. – Может, он заблудился, или провалился в яму, или его поймали дикари.
– Или разорвали дикие звери, – вставил Дриниан.
– Я бы сказал, счастливое избавление, – пробормотал Ринс.
– Мастер Ринс, – заметил Рипичип, – вы никогда не произносили слов, которые принижали бы вас. Хоть этот тип мне и не друг, но родственник королевы, и, поскольку мы пришли сюда вместе, для нас дело чести найти его и, если он убит, отомстить.
– Конечно, мы должны его найти, если сумеем, – устало сказал Каспиан. – Досадно, потому что это означает опять поиски и тревогу. Как же он надоел, этот Юстас.
А Юстас тем временем проснулся от боли в левой руке. В отверстие пещеры светила луна, лежать на куче сокровищ стало гораздо удобнее, почти ничего не мешало. Сначала его удивила боль, но потом он догадался, что это давит браслет, который он подтянул к плечу. Наверное, во сне рука отекла.
Он шевельнул правой рукой, чтобы спустить на левой браслет пониже, но в ужасе застыл, едва подвинув её на дюйм. Прямо перед ним, чуть справа, там, где на пол пещеры падал лунный свет, он заметил какое-то движение и в тот же миг узнал отвратительную лапу дракона. Она задвигалась, когда он шевельнул рукой, и замерла, когда застыл и он.
«Ох какой же я был идиот! – подумал Юстас. – Конечно же, здесь жили две твари, и оставшаяся сейчас лежит рядом».
Несколько минут он не решался шевельнуться, наблюдал за двумя тонкими струйками дыма, поднимавшимися у него перед глазами, казавшимися чёрными в лунном свете. Совершенно такие же выходили из ноздрей другого дракона, перед тем как он испустил дух. Это было так тревожно, что Юстас затаил дыхание. Струйки дыма исчезли, но как только он потихонечку выдохнул, тут же появились снова.
По-прежнему ни о чём не догадываясь, он решил вытянуть левую руку и попытаться выползти из пещеры. А вдруг повезёт и эта тварь спит? Впрочем, в любом случае это единственная возможность. И вот, конечно, прежде чем двинуться в левую сторону, он туда посмотрел и едва не завопил от ужаса: там тоже виднелась драконья лапа.
Вряд ли кто-нибудь осудит Юстаса за то, что он всё-таки не выдержал и разрыдался. И слёзы его не были обычными: на сокровища, лежавшие перед ним, падали огромные и такие горячие капли, что от них поднимался пар.
Но что толку плакать – надо попытаться проползти между этими тварями. Юстас осторожно вытянул правую руку, и лапа дракона справа в точности повторила его движение. Тогда он решил попробовать вытянуть левую, и драконья лапа слева тоже двинулась. Два дракона в точности повторяли все его движения!
Нервы Юстаса не выдержали, и он рванулся вперёд. Раздался грохот и скрежет, звон монет и стук камней. Выскочив из пещеры, он не посмел даже обернуться, опасаясь, что оба дракона преследуют его, и кинулся к пруду. Скрюченное тело мёртвого дракона, освещённое луной, могло напугать любого, но Юстас едва обратил на него внимание, намереваясь броситься в воду.
Едва добравшись до берега пруда, он вдруг осознал – и это обрушилось на него, словно гром, – что бежит на четвереньках, но страшнее оказалось другое: нагнувшись к воде, он увидел, что из пруда на него смотрит дракон. И в эту секунду Юстас всё понял: драконья морда в пруду – его собственное отражение, вне всяких сомнений. Морда двигалась синхронно с ним: открывала и закрывала рот, когда это делал он, моргала, хмурилась, как он.
Юстас, пока спал, превратился в дракона. Так бывает всегда, когда кто-то приближается к сокровищам, которые охраняют драконы, с жадными, драконьими мыслями.
Это всё объясняло. В пещере рядом с ним никого не было, а драконьи когтистые лапы были его собственными. Две струйки дыма поднимались теперь из его ноздрей, а что касается боли в левой руке – то есть бывшей левой руке, – то причину её он разглядел, скосив левый глаз. Браслет, который отлично сидел на мальчишеской тонкой руке, оказался слишком узок для толстой передней лапы дракона, поэтому глубоко врезался в чешуйчатую плоть, а сверху и снизу около него лапа распухла. Юстас чуть сдвинул его своими драконьими зубами, но содрать так не сумел.


Несмотря на боль, первым его ощущением было облегчение. Теперь ему больше нечего бояться. Он сам может наводить ужас, и никто в мире, кроме рыцаря (и то не каждого), не осмелится напасть на него. Теперь он справится и с Каспианом, и с Эдмундом…
Едва эта мысль пришла ему в голову, Юстас вдруг понял, что хочет вовсе не этого, а хочет дружить, хочет вернуться к людям, болтать и смеяться, участвовать во всех делах. Он осознал, что стал чудовищем: это отделило его от людей – и ощутил ужасное одиночество, и начал понимать, что все остальные вовсе не были извергами, и стал думать, был ли он сам так хорош, как ему всегда казалось. И так он затосковал по их голосам, что был бы благодарен за доброе слово даже из уст Рипичипа.
От этих мыслей бедный дракон, который когда-то был Юстасом, заплакал. Мощный дракон, рыдающий в голос под луной в безлюдной долине, – такое зрелище трудно себе представить, а звуки – вообразить.
Наконец он решил попытаться найти обратную дорогу. Теперь он понимал, что Каспиан не уплывёт без него, и был уверен, что тем или иным образом сумеет дать людям понять, кто он.
Как следует напившись, затем (я понимаю, для вас это ужасно, но если подумать – ничего особенного) он съел почти всего мёртвого дракона, хотя и не сразу понял, что делает, потому что разум у него остался свой, Юстаса, а вкус и пищеварение стали драконьими. А кто читал нужные книжки, тот знает, что драконы больше всего любят свежее драконье мясо, поэтому где-либо редко можно встретить больше одного дракона.
Потом, решив выбраться из долины, он начал взбираться вверх прыжками и тут же обнаружил, что умеет летать. Он совершенно забыл о своих крыльях, и это стало для него сюрпризом – первым приятным сюрпризом за долгое время.
Дракон поднялся высоко в воздух и увидел внизу множество горных вершин, освещённых луной, увидел и залив, похожий на слиток серебра, и «Покорителя зари», стоявшего на якоре, и костры, мерцавшие в лесу рядом на побережье. Вот туда он и скользнул с большой высоты.
Люси крепко спала, потому что долго дожидалась, пока вернётся поисковая группа, надеясь услышать добрые вести о Юстасе. Группу возглавлял Каспиан, вернулась она поздно, все совершенно измотались, но никаких следов Юстаса не обнаружили, хотя и видели в долине мёртвого дракона. Они пытались держаться и объясняли друг другу, что вряд ли здесь есть ещё драконы, а этот в три часа дня, когда они его увидели, был уже мёртв и не сумел бы убить человека за несколько часов до собственной смерти.
– Если только он не сожрал этого паршивца и не сдох именно от этого: парень мог отравить кого угодно, – буркнул Ринс себе под нос, так что никто не услышал.
Поздно ночью Люси вдруг проснулась и увидела всю компанию: никто не спал, все сидели близко друг к другу и о чём-то перешёптывались.
– Что-то случилось? – спросила Люси.
– Нам всем нужно сохранять спокойствие, – произнёс Каспиан. – Только что над деревьями пролетел дракон и опустился на берег. Да, боюсь, что он оказался между нами и кораблём. Стрелы против дракона бесполезны, да и огня они совсем не боятся.
– Если ваше величество позволит… – начал Рипичип.
– Нет! – очень твёрдо ответил король. – Даже не пытайся драться с ним. И если ты не дашь мне слово повиноваться, я прикажу связать тебя. Мы будем пристально за ним наблюдать, а как только рассветёт, спустимся на берег и сразимся с ним. Я поведу. Король Эдмунд пойдёт справа от меня, а лорд Дриниан – слева. Другого построения не будет. Часа через два рассветёт, а через час будет подана еда и оставшееся вино. И всё должно делаться бесшумно.
– Может, он улетит, – с надеждой сказала Люси.
– Это было бы хуже всего, – ответил Эдмунд, – потому что тогда мы не будем знать, где он. Если в комнате оса, я предпочитаю её видеть.
Остаток ночи прошёл ужасно, и когда был готов завтрак, все, хоть и знали, что необходимо подкрепиться, ели без аппетита. И потянулись бесконечные минуты до рассвета, пока не начали щебетать птицы, а воздух не стал более холодным и сырым, как будто продолжалась ночь.
– Пора, друзья! – наконец скомандовал Каспиан.
Все поднялись, обнажили шпаги и построились плотной группой, причём Люси поставили в середину, а Рипичип сидел у неё на плече. Наступать было лучше, чем ждать, и каждый из них испытывал нежность ко всем остальным. Через минуту они двинулись, а когда подошли к опушке леса, стало совсем светло. На песке, словно огромная ящерица, или гибкий крокодил, или змея с ногами, лежал дракон, огромный, ужасный и сгорбленный. И вот, увидев их, дракон, вместо того чтобы подняться и дохнуть на них огнём и дымом, отступил, можно сказать – вразвалочку, на мелководье залива.


– Что это он так качает головой? – удивился Эдмунд.
– А теперь кивает, – сказал Каспиан.
– И что-то течёт у него из глаз, – добавил Дриниан.
– Разве вы не видите? – воскликнула Люси. – Он плачет. Это слёзы.
– Я бы не доверял этому, госпожа, – предостерёг Дриниан. – Крокодилы тоже плачут, чтобы усыпить нашу бдительность.
– Он покачал головой, когда вы говорили это, – заметил Эдмунд. – Как будто хотел сказать «нет». Посмотрите, вот опять.
– Может, он понимает, о чём мы говорим? – предположила Люси.
Дракон бешено закивал, а Рипичип соскользнул с плеча Люси, вышел вперёд и высоким пронзительным голосом спросил:
– Дракон, ты понимаешь речь?
Дракон кивнул.
– И говорить можешь?
Он отрицательно покачал головой.
– В таком случае, – заключил Рипичип, – бессмысленно расспрашивать, что тебе нужно. Поклянись, что пришёл с дружескими намерениями, и мы тебя не тронем. Если согласен, подними над головой левую лапу.
Дракон поднял лапу, но неуклюже, потому что она была опухшей и болела из-за золотого браслета.
– Посмотрите, – заметила Люси, – у него что-то с лапой. Бедняга. Наверное, поэтому он и плачет. Может, он пришёл к нам, как лев к Андроклу, чтобы мы его вылечили?
– Осторожнее, Люси, – предупредил Каспиан. – Это очень умный дракон – может и обмануть.
Но Люси бросилась вперёд, а за ней – Рипичип, едва поспевая на своих коротких ножках, а следом за ним, разумеется, мальчики и Дриниан.
– Покажи мне свою больную лапу, – попросила Люси. – Может, я сумею тебе помочь.
Дракон, который прежде был Юстасом, с радостью протянул ей лапу, потому что помнил, как целебный бальзам Люси вылечил его от морской болезни, но его ждало разочарование. Волшебная жидкость уменьшила опухоль и слегка облегчила боль, но растворить золото не смогла.
Все столпились вокруг, наблюдая за процессом, как вдруг Каспиан, разглядывавший браслет, воскликнул:
– Смотрите!

Глава седьмая. Чем закончились приключения Юстаса

– На что? – удивился Эдмунд.
– На эмблему на браслете, – пояснил Каспиан.
– Молоточек, а над ним бриллиант, будто звезда, – медленно проговорил Дриниан, словно вспоминая. – Да, я видел это раньше.
– Ещё бы не видел! – воскликнул Каспиан. – Конечно, ты видел! Это эмблема славного нарнийского рода, а браслет принадлежал лорду Октезиану.
– Злодей! – накинулся Рипичип на дракона. – Это ты сожрал нарнийского лорда?
Но дракон что есть силы тряс головой, явно не соглашаясь с обвинением.
– А может, – предположила Люси, – это и есть лорд Октезиан, обращённый в дракона – с помощью волшебства, конечно.
– Необязательно, – возразил Эдмунд. – Всем известно, что драконы повсюду собирают золото. Но я думаю, было бы правильно предположить, что Октезиан добрался не дальше этого острова.
– Ты лорд Октезиан? – с надеждой обратилась Люси к дракону, а когда он печально покачал головой, спросила: – Может, ты заколдован? То есть, я хочу сказать, ты человек?
Дракон неистово закивал, и кто-то вдруг спросил (потом все спорили кто: Люси или Эдмунд):
– А ты, случайно, не Юстас?
И Юстас, кивнув своей ужасной драконьей головой, так стукнул хвостом по воде, что все отскочили (кое-кто из матросов с такими восклицаниями, которые здесь приводить как-то неловко), чтобы не ошпариться огромными кипящими слезами, что катились из его глаз.
Люси изо всех сил старалась утешить его и даже поцеловала в покрытую чешуей морду, и каждый сказал «не повезло», и некоторые уверили, что готовы поддержать, а другие сказали, что уверены: Юстаса можно расколдовать – через день-два он станет прежним. И, разумеется, всем не терпелось услышать его историю, но говорить он, к сожалению, не мог. Он не раз пытался написать о своих приключениях на песке, но и это никак не удавалось. Прежде всего, Юстас не имел представления (он же не читал нужных книг) о том, как рассказать историю, а другая причина заключалась в том, что мышцы и нервы драконьих лап не были приспособлены для письма. В результате он никогда не добирался до конца, прежде чем начинался прилив и смывал всё написанное, а часть слов он затаптывал сам или случайно стирал взмахом хвоста. И увидеть было можно только что-то наподобие (точки поставлены вместо тех слов, которые он смазал):
«Я вшёл в пеще… ракон аркон то есть дркона птому что он умер и шёл сильн ождь… проснулся и… рука болела…»

Тем не менее никто не сомневался, что характер Юстаса, ставшего драконом, заметно улучшился. Теперь он всем готов был помочь. Облетев остров, он обнаружил, что в горах водятся дикие козы и кабаны, и стал притаскивать туши животных для путешественников и чтобы пополнить припасы на корабле. К тому же убивал он их очень гуманно: одним ударом хвоста, – так что они ничего не успевали почувствовать. Разумеется, он и сам съедал несколько штук, но всегда в одиночестве: ведь теперь он дракон, а драконы предпочитают сырое мясо, – и допустить, чтобы кто-нибудь видел его неопрятную трапезу, не мог. Однажды он даже торжественно притащил в лагерь высокую сосну, которую вырвал с корнем в отдалённой долине, чтобы матросы изготовили новую мачту. А вечерами, когда становилось прохладно, как всегда бывает после сильных дождей, он брал на себя роль тёплого одеяла для всех, потому что путешественники приходили погреться о его горячие бока и обсохнуть, а один его огненный выдох мог разжечь любой костёр. Иногда он сажал нескольких человек к себе на спину и летал с ними по острову, давая возможность полюбоваться зелёными склонами, высокими скалами, узкими, похожими на рвы, долинами и далеко в море, на востоке, пятном тёмно-синего цвета на голубом горизонте, которое могло означать землю.
Удовольствие (совсем новое для него) нравиться людям и, даже в большей степени, ощущение, что и ему нравятся люди, удерживало Юстаса от отчаяния, потому что быть драконом оказалось печально. Он вздрагивал, случайно увидев своё отражение, когда пролетал над горным озером; терпеть не мог огромные крылья на спине, похожие на те, что у летучей мыши, и свои ужасные кривые когти; боялся оставаться один, но при этом стыдился окружающих. По вечерам, если его не использовали как грелку, он потихоньку уходил из лагеря и сворачивался, словно змея, между лесом и водой. В таких случаях, что удивительно, утешать его чаще других приходил Рипичип. Благородная мышь покидала весёлую компанию, сидевшую вокруг лагерного костра, и садилась около головы дракона, с наветренной стороны, чтобы не ощущать дыма из его ноздрей. В случившемся с Юстасом Рипичип видел поразительную иллюстрацию того, как может повернуться колесо Фортуны, и говорил, что если бы принимал его в своём доме в Нарнии (вообще-то это был не дом, а нора, куда не влезла бы даже голова дракона, не говоря уже о теле), то привёл бы более сотни примеров, когда процветающие императоры, короли, герцоги, рыцари, поэты, любовники, астрономы, философы и волшебники попадали в самые неблагоприятные обстоятельства, но затем оправлялись и жили счастливо. Это, возможно, звучало не очень утешительно, но Юстас всегда помнил, что слова Рипичипа шли от самого сердца.
Разумеется, над всеми, словно туча, висел вопрос, что делать с драконом, когда они будут готовы плыть дальше. Все старались не говорить при нём об этом, но иногда до него доносились фразы вроде: «Уместится ли он вдоль одного борта? Тогда придётся перетащить весь наш багаж в трюме к другому борту для равновесия», – или: «Нельзя ли его тянуть на буксире?» – или: «А он не сможет всё время лететь?» – но чаще всего говорили: «Как же мы его прокормим?» И бедняга Юстас всё отчётливее понимал, что, оказавшись на корабле, он с самого первого дня был явной помехой для всех, а сейчас стал ещё большей. И это въелось в его сознание, совсем как браслет в лапу. Он знал, что, если теребить его огромными зубищами, будет только хуже, но не мог сдержаться и время от времени пытался стащить его, особенно жаркими ночами.

Через шесть дней после их высадки на Драконий остров Эдмунд проснулся неожиданно рано. Едва начало светать, но уже можно было различить стволы деревьев между лагерем и заливом, но не дальше. А проснулся он потому, что вроде бы слышал какие-то шорохи, поэтому приподнялся на локте и осмотрелся. Через минуту ему почудилось, что по опушке леса двигается тёмная фигура. Он сразу подумал: «Может, неправда, что на этом острове нет аборигенов?» Затем решил, что это Каспиан – тот примерно того же роста, – хотя знал, что Каспиан рядом спит, на своём месте. Эдмунд прихватил шпагу и отправился на разведку.
Когда крадучись он подошёл к лесу, тёмная фигура всё ещё была там. Сейчас Эдмунд хорошо видел, что этот человек меньше Каспиана, но больше Люси, и вовсе не собирается убегать. Со шпагой наготове он уже хотел бросить вызов незнакомцу, но тот вдруг тихо спросил:
– Это ты, Эдмунд?
– Да. А ты кто?
– Ты не узнаёшь меня? Это я, Юстас.
– Боже! И правда ты. Как я рад…
– Тише, – прервал его Юстас и пошатнулся, словно его не держали ноги.
Эдмунд подскочил к нему и подставил плечо.
– Эй, что с тобой? Тебе плохо?
Юстас долго молчал, и Эдмунду уже показалось, что он потерял сознание, когда раздался наконец его голос:
– Это было страшно. Ты не поймёшь… но теперь всё в порядке. Мы можем куда-нибудь пойти поговорить? Мне пока не хочется встречаться с остальными.
– Да, конечно, куда угодно – да хоть вон на те скалы. И ещё хочу сказать, что очень рад тебя видеть – ну, когда ты снова выглядишь как обычно. Наверное, это было трудное для тебя время.
Они направились к скалам и уселись там, глядя на залив и постепенно светлеющее небо с исчезающими одна за другой звёздами. И только одна, яркая, лишь спустилась ниже к горизонту, но осталась светить.
– Я не стану рассказывать тебе одному, как стал… драконом, это потом, сразу всем, чтобы покончить с этим, – сказал Юстас. – Кстати, я даже не понимал, что я дракон, пока не услышал, когда вернулся сюда утром, как вы произносите это слово. А вот как снова обрёл человечье обличье – расскажу.
– Начинай.
– В прошлую ночь я чувствовал себя несчастным больше, чем обычно. Да ещё из-за этого чёртова браслета всё болело…
– А сейчас прошло?
Юстас засмеялся – совсем не так, как привык слышать Эдмунд, и браслет легко соскочил с его руки.
– Вот он, и любой, кому захочется, может забрать его себе. Я уже говорил, что лежал без сна и раздумывал, что же будет со мной дальше. И тогда… – Он помолчал, прежде чем продолжить: – Но имей в виду: это всё мог быть просто сон. Я не знаю.
– Давай дальше, – попросил Эдмунд, набираясь терпения.
– Ну что же, ладно. Я поднял взгляд и увидел то, чего совершенно не ожидал: ко мне медленно приближался огромный лев. К тому же была одна странность: ведь вчерашняя ночь выдалась безлунной, а лев казался серебристым, будто от лунного света. Он подходил всё ближе, и я ужасно испугался. Ты, может, думаешь, что я, дракон, без труда мог бы справиться с любым львом, но это был другой страх, какой-то благоговейный. Я боялся не его зубов, а его самого – если ты понимаешь, о чём я. Он подошёл ко мне совсем близко и посмотрел в глаза, а я крепко зажмурился, хотя это было ни к чему, потому что он приказал мне следовать за ним.
– То есть он говорил?
– Не знаю. Теперь, когда ты спросил, я думаю, что нет, но тем не менее приказал. И я знал, что должен повиноваться, поэтому встал и пошёл. И он повёл меня долгим путём в горы. Странно, но, где бы мы ни шли, всюду льва заливал лунный свет. И вот наконец мы оказались на вершине горы, которой я никогда раньше не видел. Там был сад – деревья, плоды и всё прочее, – а в самом центре колодец. Я понял, что это колодец, потому что было видно, как вода бьёт ключом с его дна, но этот оказался гораздо больше, чем другие, и походил на большую круглую ванну с мраморными ступенями, которые вели в его глубину. Вода была прозрачная, и я подумал, что, если окунусь в него, лапа перестанет болеть, но лев сказал, что мне нужно сначала раздеться. Не забудь: я не уверен, что он произнёс хоть слово.
Я собирался объяснить, что не могу раздеться, потому что на мне нет одежды, но вдруг подумал, что драконы в родстве со змеями, а змеи могут сбрасывать кожу. Наверняка лев именно это и имел в виду. И я принялся царапать себя, засыпал всё вокруг чешуёй. Когда она наконец исчезла, я стал царапать чуть глубже, и вслед за чешуёй с меня, словно с банана, полезла шкура. Через минуту-другую я вылез из неё совсем. Шкура лежала у моих ног и выглядела омерзительно. Чувство, которое я испытал, прежде чем направиться к колодцу, чтобы искупаться, не передать словами.
Собираясь опустить ноги в воду, я взглянул вниз и увидел, что они такие же костлявые, грубые, сморщенные и чешуйчатые, как были прежде. «Ну и ладно, – сказал я себе. – Это значит, что у меня внизу другая одёжка, поменьше размером, и мне нужно сбросить и её». Я снова принялся царапать и рвать, и эта нижняя шкура тоже сползла, я вылез из неё, оставил лежать рядом с первой и пошёл к колодцу.
И всё повторилось. Тогда я подумал: сколько же ещё шкур придётся содрать, прежде чем я смогу погрузить в воду свою лапу? Содрал и сбросил я и третью шкуру, но, взглянув на себя в воде, понял, что всё не так уж хорошо.
Тогда лев сказал (хотя я и не уверен, что он произносил эти слова): «Ты должен позволить мне раздеть тебя». Должен признаться, я жутко боялся его когтей, но, поскольку был близок к отчаянию, всё же лёг на спину и приготовился терпеть адскую боль.
Первый рывок был такой глубокий, словно когти льва ухватили меня за сердце. И когда он начал сдирать с меня шкуру, от боли я едва не терял сознание. Единственное, что давало мне силы вынести это, – осознание, что кожа сдирается. Знаешь, это как сдирать корку с заживающей ранки: больно, но в то же время забавно видеть, как появляется новая нежная кожица.
– Я тебя понимаю, – сказал Эдмунд.
– Да, он содрал всю эту ужасную шкуру – так же как я сам сдирал три раза, только тогда не было больно, – и вот она лежала на траве, толще, темнее и узловатее, чем те, прежние. А я был гладкий, как ободранный прутик, и даже стал, кажется, меньше ростом, чем себя помнил. Затем он схватил меня – что мне не понравилось, потому что, лишившись шкуры, я стал очень чувствительным, – и бросил в воду. В первый момент я почувствовал жгучую боль, а потом вода стала просто восхитительной, и я плавал и плескался и чувствовал, что боль из руки уходит, и тут увидел почему: я снова стал мальчиком. Ты не можешь представить, как я обрадовался, увидев собственные руки. Я понимал, что на них совсем нет мускулов, что они никуда не годятся по сравнению с руками Каспиана, но всё равно был так рад увидеть их! Немного погодя лев вытащил меня из воды и одел…
– Одел? Своими лапами?
– Ну, я точно не помню, но каким-то образом я оказался вот в этой новой одежде, а потом внезапно очутился здесь. Мне потому и кажется, что это мог быть сон…
– Нет, это не был сон, – возразил Эдмунд.
– Почему ты так уверен?
– Во-первых, на тебе другая одежда, а во-вторых – ты больше не дракон.
– И что это было, как ты думаешь? – спросил Юстас.
– Думаю, тебе помог Аслан.
– Аслан! – воскликнул Юстас. – Я уже не раз слышал это имя с тех пор, как мы очутились на «Покорителе зари», и почему-то терпеть его не мог. Впрочем, я тогда много чего терпеть не мог. Кстати, хотелось бы извиниться перед всеми: боюсь, я был довольно противным.
– Всё в порядке, – успокоил его Эдмунд. – Между нами говоря, ты был не так плох, как я в своё первое путешествие в Нарнию: если ты был просто ослом, то я – предателем.
– Не хочу слышать об этом! Расскажи лучше, кто такой Аслан. Ты его знаешь?
– Скорее он меня знает. Это Великий лев, Лесной царь, сын императора страны, что за морем, который спас Нарнию и спас меня. Мы все его видели, но чаще всех Люси. И возможно, мы сейчас плывём в его страну.
Некоторое время они оба молчали. Последняя яркая звезда исчезла. И хотя увидеть восход мешали горы, высившиеся справа, мальчики знали, что рассветает, потому что небо и залив окрасились в ро зовый цвет. Затем какая-то птица по-попугаечьи вскрикнула где-то в лесу, потом послышались шорохи между деревьями, и, наконец, раздался звук рога Каспиана. Лагерь просыпался.
Не передать словами, как все обрадовались, увидев Эдмунда с Юстасом, который опять стал человеком! Мальчики направлялись к костру, где остальные собирались завтракать, но сначала, конечно, все хотели услышать историю Юстаса. Оставалось неясным, убил ли старый дракон лорда Октезиана несколько лет назад или Октезиан сам превратился в дракона. Драгоценности из Драконьей пещеры, которыми Юстас набил карманы, исчезли вместе с одеждой, и никто, в том числе и он сам, не имел ни малейшего желания спускаться в долину за оставшимися сокровищами.
Через несколько дней «Покоритель зари», с новой мачтой, заново покрашенный, с полными трюмами припасов, был готов продолжить путешествие. До отплытия Каспиан дал приказ выбить на гладком утёсе, обращённом к заливу, надпись:

ДРАКОНИЙ ОСТРОВ
ОТКРЫТ КАСПИАНОМ Х, КОРОЛЁМ НАРНИИ И ПР. И ПР. НА ЧЕТВЁРТОМ ГОДУ ЕГО ПРАВЛЕНИЯ.
ЗДЕСЬ, КАК МЫ ПОЛАГАЕМ, ВСТРЕТИЛ СВОЮ СМЕРТЬ ЛОРД ОКТЕЗИАН.
Приятно заметить, к тому же это чистая правда, что с тех пор Юстас сделался совершенно другим человеком. Если уж быть совсем точным, он им становился: иногда у него случались рецидивы, и порой он бывал невыносим, но окружающие старались не обращать на это внимания: пусть выздоравливает.
С браслетом лорда Октезиана случилась странная история. Юстас не хотел оставлять его у себя и предложил Каспиану, а тот, в свою очередь, решил отдать его Люси, но и она не пожелала им владеть. «Хорошо, пусть тогда достанется тому, кто его поймает», – сказал Каспиан и подбросил вещицу в воздух. В это время все разглядывали надпись на скале. Браслет взлетел вверх, блеснул на солнце и повис на небольшом выступе скалы, причём в таком месте, что ни снизу подобраться, ни сверху за ним спуститься. И насколько мне известно, браслет висит там и по сей день, а скорее всего, будет висеть до конца света.

Глава восьмая. Два чудесных спасения

Все радовались, когда «Покоритель зари» отошёл от Драконьего острова. Как только судно покинуло залив, подул попутный ветер, и на следующее утро они подошли к неизвестной земле, которую кое-кто видел и раньше, когда летал над горами в бытность Юстаса драконом. Это был низменный зелёный остров, на котором обитали только кролики и несколько коз, хотя, судя по развалинам каменных хижин и подпалинам на земле, явно от костров, совсем недавно здесь жили и люди. Мореплаватели обнаружили также кости и неисправное оружие.
– Похоже, работа пиратов, – сказал Каспиан.
– Или драконов, – отозвался Эдмунд.
Ещё они нашли там, на песке, небольшую, едва ли в четыре фута длиной, рыбачью лодку с плетёной из ивняка рамой, обтянутой кожей. На дне её всё ещё лежало весло. Судя по размерам, её либо сделали для ребёнка, либо в этих краях жили гномы. Рипичип попросил отдать судёнышко ему – он единственный смог бы там поместиться, – и лодочку подняли на борт. Этот остров путешественники назвали Горелым и покинули около полудня.
Дней пять ветер гнал их на юго-восток, где не было не только никакой земли, но даже рыб и чаек. На шестой день зарядил дождь и лил до самого вечера. Юстас проиграл две партии в шахматы Рипичипу и сделался похож на себя прежнего, а Эдмунд посетовал, что лучше было бы поехать в Америку вместе с семьёй. Все приуныли, пока спустя какое-то время Люси не выглянула в окошко на корме.
– Эй! Хватит хандрить! По-моему, дождь перестал. Ой, а это что такое?
Все выбежали на корму. Дождь действительно кончился. Дриниан, стоявший на вахте, явно заметил что-то необычное за кормой, как и Люси. Остальные, всмотревшись повнимательнее, решили, что это гладкие, отшлифованные водой камни, уложенные в ряд с интервалом футов сорок.
– Но это никак не могут быть камни, – сказал Дриниан, – потому что ещё пять минут назад их здесь не было.
– А один только что исчез, – заметила Люси.
– Да, а вон ещё один вылезает! – воскликнул Эдмунд.
– И он ближе, – добавил Юстас.
– Чёрт возьми! – выкрикнул Каспиан. – Да они все движутся сюда.
– И гораздо быстрее, чем мы плывём, сир, – добавил Дриниан. – Через минуту они нас догонят.
Все затаили дыхание: мало приятного ощущать себя объектом охоты неизвестного существа – неважно, на земле или в море. Но действительность оказалась гораздо хуже, чем можно было ожидать. Внезапно на расстоянии крикетного броска от их левого борта из моря высунулась ужасная голова, зелёно-пунцовая, с фиолетовыми пятнами и прилипшими моллюсками, с мордой, похожей на лошадиную, только без ушей. У твари были громадные глаза, явно привыкшие смотреть из тёмных глубин океана, и огромная разинутая пасть с двойным рядом острых, как у рыб, зубов. Голова венчала, как им сначала показалось, длинную шею, но, по мере того как существо высовывалось из воды, все поняли, что это не шея, а тело, и осознали, что видят огромного морского змея, на которого многие по глупости хотели бы посмотреть. Изгибы гигантского хвоста виднелись вдали, время от времени появляясь на поверхности, а голова теперь возвышалась над мачтой.
Все схватились было за оружие, но поняли, что это бесполезно: чудовищу стрелы не доставляли ни малейшего неудобства.
– Ну же! Стреляйте! – кричал командир лучников, и ему повиновались, но стрелы отскакивали от шкуры морского змея, словно от брони.
Затем на мгновение все застыли с раскрытыми ртами, ожидая, куда змей бросится, но он не бросился, а вытянул шею поперёк палубы, так что голова его прошла на ярд выше мачты и теперь оказалась рядом с марсом. Змей всё тянул шею, и вот его голова уже поднялась над правым фальшбортом, а потом стала опускаться, но не на палубу, где толпились люди, а в воду, так что над кораблём будто повисла арка. Вдруг арка стала сужаться – справа морской змей почти касался борта «Покорителя зари».
Юстас, который очень старался быть хорошим, пока из-за дождя и проигрыша в шахматы не вернулся к прежнему поведению, совершил первый в жизни решительный поступок. Как только тело змея почти коснулось правого борта, он прыгнул на фальшборт и что есть силы стал наносить чудовищу удары шпагой, которую дал ему Каспиан. Правду сказать, он ничего не добился, только сломал шпагу, но для начала это был смелый шаг.
Остальные собирались последовать его примеру, но тут Рипичип закричал:
– Не колите его! Толкайте!
Было странно услышать от мышиного рыцаря призыв не колоть, и даже в такой момент все посмотрели на него. А когда он вспрыгнул на фальшборт, вплотную к змею, и стал своей маленькой меховой спинкой изо всех сил толкать огромное чешуйчатое и скользкое тело назад, многие поняли, о чём он говорил, и бросились к обоим бортам, чтобы сделать то же самое, а когда через минуту голова морского змея появилась снова, на этот раз с левого борта, затылком к ним, тут уже поняли все.
Змей петлёй обвился вокруг «Покорителя зари» и принялся её сжимать, намереваясь сдавить корабль. Как только судно развалится, змей переловит их в воде всех до одного. Единственная возможность спастись – это толкать «петлю» назад, пока не соскользнёт с кормы.
Рипичип в одиночку, разумеется, с таким же успехом мог пытаться приподнять огромный собор и уморил бы себя насмерть, если бы его не оттащили в сторону. Очень скоро все, кроме них с Люси, выстроились вдоль обоих фальшбортов, причём каждый вплотную к тому, кто был впереди, чтобы общими усилиями противостоять змею. Несколько жутких секунд, которые показались им часами, ничего не происходило: трещали суставы, капал пот, все дышали с трудом, – но вот они почувствовали, что корабль движется, и увидели, что петля змеиного тела отодвинулась от мачты. Но радоваться было рано: она сжалась. Угроза была реальной. Получится ли протолкнуть корму сквозь петлю, пока та не стала слишком тугой? Петля лежала на ограждении полуюта, и это было не так уж плохо. Тело морского змея нависало так низко, что они смогли выстроиться поперёк полуюта и протолкнули его. Вспыхнувшая было надежда тут же погасла, когда вспомнили о высокой резной корме «Покорителя зари» в виде хвоста дракона: протолкнуть чудовище над ней невозможно.
– Топор! – прохрипел Каспиан. – И продолжайте толкать.
Люси, знавшая, где что лежит, услышала и через несколько секунд оказалась уже внизу, схватила топор и кинулась по трапу вверх, но когда почти добежала, раздался громкий треск, будто дерево упало, и корабль рванулся вперёд. Оказалось, что то ли змея толкнули слишком сильно, то ли сам он решил потуже затянуть петлю, но резная корма оторвалась и корабль освободился.
Все остальные были слишком измучены и ничего не видели. В нескольких ярдах от корабля петля морского змея мгновенно стала меньше и с плеском исчезла. Люси всегда говорила потом (но, разумеется, в тот момент она была потрясена и это могло быть только игрой воображения), что видела выражение дурацкого удовлетворения на морде чудовища. Определённо змей не отличался умом: вместо того чтобы преследовать корабль, повернул голову и принялся осматривать своё тело, словно надеялся обнаружить там обломки «Покорителя зари». А корабль тем временем, подхваченный свежим бризом, был уже довольно далеко. Путешественники и члены команды, пытаясь отдышаться и с трудом приходя в себя, лежали и сидели по всей палубе, а когда наконец обрели вновь дар речи, всех охватило веселье. Очень кстати оказался ром, даже захлопали в ладоши. Все оценили доблесть Юстаса, пусть она ни к чему и не привела, и героизм Рипичипа.
Следующие три дня мореплаватели не видели ничего, кроме моря и неба, а на четвёртый похолодало, подул северный ветер, море начало волноваться, и после полудня собрался едва ли не шторм, но тогда же по левому борту показалась земля.
– С вашего позволения, сир, – сказал Дриниан, – мы попробуем подойти с подветренной стороны на вёслах и переждать шторм там.
Каспиан согласился, но из-за непогоды скорость была минимальной, так что причалили только к вечеру. В последних лучах солнца корабль вошёл в гавань и встал на якорь, но на берег никто не сошёл до утра. Когда рассвело, стало ясно, что это какой-то гористый остров со скалистой вершиной и, похоже, необитаемый. Когда спустили шлюпку с бочками для воды, Каспиан спросил, заняв своё место на корме:
– Здесь в бухту впадают два ручья. Из какого наберём?
– Разница невелика, сир, – ответил Дриниан. – Но я думаю, ближе тот, что по правому борту, восточный.
– Дождь начинается, – заметила Люси.
– Скорее усиливается, – отозвался Эдмунд, потому что дождь барабанил уже вовсю. – Давайте к другому ручью: там есть деревья, под которыми можно будет укрыться.
– Да, а то вымокнем до нитки, – поддержал его Юстас.
Но Дриниан их не слышал и продолжал править к ручью по правому борту, подобно уставшему автомобилисту, который ведёт машину со скоростью сорок миль в час, в то время как вы пытаетесь ему объяснить, что это не та дорога.
– Они ведь правы, Дриниан, – вмешался тогда и Каспиан. – Почему ты не хочешь повернуть к западному ручью?
– Как пожелает ваше величество, – резковато ответил капитан. Накануне выдался неспокойный из-за непогоды день, к тому же он не любил слушать советы людей, ничего не смысливших в морском деле, но курс всё же переменил и, как потом выяснилось, правильно сделал.
К тому времени как бочки были наполнены, дождь кончился, и Каспиан, Юстас, Люси, Эдмунд и Рипичип решили подняться на вершину холма и осмотреться. Подъём по жёсткой траве и зарослям вереска не был лёгким, и по пути им никто не попался навстречу: ни человек, ни зверь, – чаек только и видели. Поднявшись на вершину, путешественники поняли, что остров невелик, акров двадцать, не больше, а море отсюда казалось ещё более пустынным, чем с палубы или даже марса «Покорителя зари».
– Знаешь, это ведь безумие – плыть всё дальше и дальше, не имея понятия куда, – шепнул Юстас Люси, поглядывая на восток, но совсем не так злобно, как раньше, а скорее по привычке.
Наверху было значительно холоднее, с севера по-прежнему тянуло свежим ветром.
– Давайте спустимся другой дорогой, – предложила Люси. – Пройдём немного и выйдем к тому ручью, куда хотел подплыть Дриниан.
Все согласились и минут через пятнадцать оказались у истока другого ручья. Место оказалось интереснее, чем они ожидали: это было глубокое горное озерцо, окружённое скалами, с узким протоком, по которому вода текла к морю. Тут не было ветра, и они присели отдохнуть на поросший вереском камень. Только все уселись, как Эдмунд тут же вскочил и принялся шарить по вереску.
– Какие-то тут острые камни, на этом острове! Где же это… А, вот… Эй! Да это никакой не камень, а рукоять меча. Нет, даже не рукоять, а меч целиком, только весь проржавевший. Должно быть, лежит тут целые века.
– Судя по виду, нарнийский, – заметил Каспиан, когда все столпились вокруг.
– Я тоже сижу на чём-то твёрдом, – сказала Люси.
Выяснилось, что это остатки кольчуги. Вся компания опустилась на четвереньки и принялась ощупывать заросли вереска. Один за другим нашлись шлем, кинжал и несколько монет: не тархистанские полумесяцы, а нарнийские львы и деревья, какие можно увидеть на ярмарке в Биверсдаме или Беруне.
– Похоже, это всё, что осталось от одного из наших семи лордов, – вздохнул Эдмунд.
– Я тоже так считаю, – согласился Каспиан. – И всё думаю, кто бы это мог быть: на кинжале не разглядеть герба, – а также пытаюсь понять, как он погиб.
– И как мы можем отомстить за него, – добавил Рипичип.
Эдмунд, единственный среди них заядлый любитель детективных историй, задумчиво произнёс:
– Что-то тут не так. Он не мог погибнуть в бою.
– Почему? – удивился Каспиан.
– Нет останков, – ответил Эдмунд. – Враг мог взять оружие и оставить тело, но вы когда-нибудь слышали, чтобы случалось наоборот: тело забирали, а оружие оставляли?
– Возможно, на него напал какой-нибудь зверь, – предположила Люси.
– Умный, однако, зверь! – хмыкнул Эдмунд. – Снять с человека кольчугу надо суметь.
– Может, дракон? – предположил Каспиан.
– Ничего подобного, – возразил Юстас. – Дракон на такое не способен – уж мне-то это известно.
– Давайте лучше уйдём отсюда.
После того как Эдмунд упомянул про останки, Люси больше не хотелось тут сидеть.
– Вы как хотите, – заметил Каспиан, подни маясь, – но мне кажется, не стоит ничего отсюда уносить.
Друзья спустились вниз, обошли место, где ручей вытекал из озерца, и остановились полюбоваться зеркальной гладью в окружении скал. Если бы было жарко, кто-нибудь из них, безусловно, захотел бы искупаться, и каждый – напиться. Юстас уже нагнулся набрать воды в ладони, когда Люси и Рипичип одновременно воскликнули:
– Посмотрите!
На дне озера в окружении серовато-голубых камней, валунов, хорошо видных в совершенно прозрачной воде, лежала человеческая фигура в натуральную величину – по-видимому, золотая. Мужчина лежал лицом вниз, с закинутыми за голову руками. Как раз в этот момент облака разошлись, выглянуло солнце, и золотая фигура засияла во всей красе. Люси подумала, что это самая красивая статуя, какую она когда-либо видела.
– Вот это да! – присвистнул Каспиан. – Стоило прийти сюда, чтобы увидать это! Как думаете, мы сумеем её достать?
– Можно попробовать нырнуть, сир, – сказал Рипичип.
– Не годится, – возразил Эдмунд. – Во всяком случае, если это действительно золото – чистое золото, – то статуя слишком тяжёлая, а глубина здесь приличная: футов двенадцать-пятнадцать. Хотя погодите. Я взял с собой охотничье копьё, так что можно прикинуть глубину озера. Держи меня за руку, Каспиан, а я попробую измерить.
Каспиан крепко ухватил Эдмунда за руку, и тот, подавшись вперёд, стал погружать копьё в воду, но тут Люси заметила:
– Не думаю, что статуя из золота. Это всего лишь отблеск, твоё копьё такое же. Смотри!
И тут Эдмунд внезапно выпустил копьё.
– Что случилось? – раздались встревоженные голоса.
– Не смог удержать… Оно почему-то стало чудовищно тяжёлым.
– Теперь оно на дне, – сказал Каспиан. – А Люси права: оно совсем такое же, как статуя.
А Эдмунд почему-то, нагнувшись, разглядывал свои ботинки, но вдруг выпрямился и громко крикнул:
– Отойдите! Прочь от воды! Все. Немедленно!
В испуге все отпрянули и непонимающе уставились на него.
– Посмотрите на носки моих ботинок, – сказал Эдмунд.
– Желтоватые… – начал Юстас, но его перебил Эдмунд:
– Они золотые, из чистого золота! Можете потрогать. Кожи как не было. И они стали страшно тяжёлые.
– Клянусь Асланом! – воскликнул Каспиан. – Не хочешь ли ты сказать, что…
– Да, хочу. Эта вода всё превращает в золото. Копьё стало золотым, поэтому так потяжелело. Я намочил ботинки – хорошо ещё, что не ноги, – и мысы стали золотыми. А этот бедняга на дне – сами видите.
– Значит, это вовсе не статуя! – ахнула Люси.
– Да. Теперь всё ясно. Он оказался здесь в жаркий день, разделся на вершине холма – там, где мы сидели, – нырнул и… Одежда сгнила, или её растащили птицы для своих гнёзд, а оружие осталось.
– Как страшно… – всхлипнула Люси.
– Это просто чудо, что мы уцелели, – заметил Эдмунд.
– И правда чудо, – подхватил Рипичип. – Любой мог сунуть в воду палец, ногу, усы или хвост.
– Тем не менее давайте проверим, – предложил Каспиан, сорвал стебель вереска, очень осторожно встал на колени и опустил его в воду, а когда вытащил, это была точная копия вереска, только из чистого золота, тяжёлая и изящная.
– Тот, кто станет владеть этим островом, – медленно произнёс Каспиан, и щёки его вспыхнули румянцем, – будет самым богатым в мире. Я объявляю этот остров собственностью Нарнии и даю ему название «Земля Золотой Воды». Но помните: вы должны хранить эту тайну, никто никогда не узнает об этом – даже Дриниан – под страхом смерти!
– Кто ты такой, чтобы мне приказывать? – возмутился Эдмунд. – Я не твой подданный. Если на то пошло, я один из четырёх древних правителей Нарнии, а ты вассал Верховного короля, моего брата.
– Значит, так, король Эдмунд? – с угрозой проговорил Каспиан, опуская ладонь на эфес шпаги.
– Да перестаньте вы! – вмешалась Люси. – Невозможно иметь дело с мальчишками. Вы оба самодовольные задиры и дураки…
Тут она вскрикнула и замолчала, и все остальные увидели то же, что и она: по склону горы над ними – серой, потому что вереску цвести было ещё рано, – бесшумно, не глядя на них и сияя, словно его озаряли лучи солнца, которое к тому времени уже закатилось, медленно шёл лев, такой огромный, что равных ему никто никогда не видел. Впоследствии, описывая эту сцену, Люси говорила: «Он был размером со слона», – а в другой раз сказала «с ломовую лошадь». Но всё это неважно, никому ничего не надо было объяснять, все понимали: это Аслан.
Никто не заметил, куда он ушёл, – просто исчез. Друзья переглядывались, словно только что очнулись от сна, и Каспиан спросил:
– О чём мы спорили? Я нёс какую-то чушь?
– Сир, – отозвался Рипичип, – это место проклятое, давайте вернёмся на корабль. И если бы меня удостоили чести назвать этот остров, он носил бы имя острова Мёртвой Воды.
– Мне кажется, это очень верное название, Рип, – сказал Каспиан. – Хотя я не понимаю почему. Но, мне кажется, погода установилась, и Дриниан, наверное, хотел бы отплыть. Сколько же мы расскажем ему!
Но на самом деле они могли рассказать не так много, потому что события последнего часа стёрлись у всех из памяти.
– Похоже, что их величества вернулись на корабль под властью чар, – сказал Дриниан Ринсу несколько часов спустя, когда «Покоритель зари» снова шёл под парусами, а остров Мёртвой Воды уже скрылся за горизонтом. – Что-то с ними там произошло. Единственное, что я понял: они думают, будто обнаружили тело одного из лордов, которых мы ищем.
– Что ж, капитан, – отозвался Ринс, – выходит, трое. Осталось всего четверо. Так мы к Новому году, глядишь, домой вернёмся, что неплохо, а то у меня табак кончается. Спокойной ночи, сэр.

Глава девятая. Остров голосов

Теперь ветер, который так долго дул с северо-запада, стал западным, и каждое утро, когда солнце поднималось из моря, резной нос «Покорителя зари» оказывался обращённым к солнцу. Некоторым казалось, что солнце стало больше, чем в Нарнии, другие с ними не соглашались. Путешественники плыли и плыли, подгоняемые не сильным, но постоянным бризом, и на глаза им не попадалась ни рыба, ни чайка, ни корабль, ни берег. Запасы уменьшались, и в души людей стала закрадываться мысль, что, возможно, они попали в море, которому не будет конца. Но в самый последний день, когда все начали сомневаться, стоит ли продолжать плыть на восток, между ними и восходящим солнцем показалась низкая земля, похожая на облако.
Около полудня корабль вошёл в широкий залив. Остров был разительно непохож на те, что им встречались раньше: когда путешественники пересекали песчаную полосу берега, он казался тихим и пустынным, словно был необитаем, но впереди расстилались ровно подстриженные лужайки, похожие на газоны хорошего английского дома, в котором держат дюжину садовников. Многочисленные деревья были явно посажены, на земле вокруг них не было ни листьев, ни кустарника, ни сорняков. Иногда слышалось воркование голубей, но больше не доносилось ни единого звука.
Они вышли на длинную прямую песчаную дорожку без единой травинки, по обе стороны которой ровными рядами стояли деревья, и вдали, на другом конце, увидели в лучах полуденного солнца дом – очень длинный и безмолвный.
Едва ступив на дорожку, Люси ощутила, что ей в ботинок попал камешек. В незнакомом месте, наверное, стоило попросить остальных подождать и вытряхнуть его, но она не попросила, а просто отстала и села, чтобы снять ботинок. Шнурок затянулся в узел, и пока Люси его развязывала, остальные ушли далеко вперёд, так что, когда она снова надела ботинок, больше их уже не слышала, зато услышала кое-что другое.
Это были тяжёлые удары, и раздавались они не со стороны дома. Похоже на то, как если бы десятки крепких рабочих изо всех сил ударяли по земле огромными деревянными молотками. Стук быстро приближался. Влезть на дерево Люси было не под силу, поэтому ничего не оставалось, кроме как сидеть тихо и вжиматься в ствол в надежде, что её не заметят.


«Стук-стук-стук…» Что бы это ни было, оно было совсем близко: Люси чувствовала, как дрожит земля, но ничего не видела, и подумала, что это находится где-то у неё за спиной. Вдруг стук раздался на дорожке прямо перед ней, но поняла она это не только по звуку: словно от сильного удара, посыпался песок, только кто мог его нанести – было непонятно. Затем звуки отдалились футов на двадцать и внезапно прекратились, зато послышался голос.
Это было страшно, потому что она всё ещё никого не видела. Весь этот пейзаж, напоминающий парк, выглядел таким же мирным и пустынным, как в самом начале. Тем не менее всего в нескольких футах от неё раздался голос:
– Ну, друзья, это удача.
Ему вторил целый хор голосов:
– Слушайте, слушайте! Он говорит «это удача»! Верно, предводитель, так и есть.
– Надо преградить им дорогу к лодке, – продолжил тот, кто, видимо, был у них главным. – Всем приготовить оружие. Мы их перехватим, когда попытаются пройти к морю.
– Отличный план! – подхватили голоса. – Его и будем держаться.
– Тогда живее, друзья! – поторопил предводитель. – Вперёд!
– Веди нас! – откликнулись остальные.
В тот же миг снова раздался стук – сначала оглушительный, потом всё слабее и слабее, пока не замер где-то ближе к побережью.
Люси понимала, что раздумывать, кто эти невидимки, некогда, и, как только стук затих, вскочила и что есть духу понеслась предупредить остальных.
Остальные тем временем дошли до дома. Это было невысокое здание, всего в два этажа, из желтоватого старого камня и со множеством окон, полускрытое разросшимся плющом. Кругом было так тихо, что Юстас сказал:
– Похоже, здесь никого нет.
Каспиан лишь покачал головой и молча указал на дым, поднимающийся из трубы.
Широкие ворота были открыты, и вся компания вошла в мощёный двор. Тут же всем стало ясно, что на этом острове творится что-то странное. Посреди двора стоял насос, под ним ведро: в этом ничего странного не было, – но вот рукоятка насоса двигалась вверх-вниз, хотя никого не было видно рядом.
– Чертовщина какая-то, – проговорил Каспиан.
– Механизмы! – воскликнул Юстас. – Думаю, мы наконец-то попали в цивилизованную страну.
В этот момент Люси, потная и запыхавшаяся, вбежала во двор и, понизив голос, принялась сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое, пересказывать им то, что слышала. И когда друзья наконец поняли, в чём дело, даже самые храбрые задумались.
– Враги-невидимки, – пробормотал Каспиан. – Собираются отрезать нас от шлюпки. Это скверно.
– И ты даже не представляешь, какие они? – спросил Эдмунд.
– Я же их не видела.
– А если судить по шагам, то на людей они похожи?
– Я не слышала никаких шагов, только голоса и звук ударов – как будто молотком.
– Я вот думаю, – сказал Рипичип, – будут ли они видны, если проткнуть их шпагой?
– Похоже, придётся это выяснить, – ответил Каспиан. – Только давайте уйдём отсюда: ведь один из них, что при насосе, всё слышит.
Решив, что на дорожке будут не так заметны среди деревьев, друзья свернули туда.
– Не понимаю, – заметил Юстас, – какой смысл прятаться от тех, кого ты не видишь: они могут быть везде…
– Ну, Дриниан, – предложил Каспиан, – что, если мы пожертвуем шлюпкой, дойдём до другого края залива и дадим знак «Покорителю зари» подойти поближе и забрать нас?
– Недостаточно глубоко, сир, – ответил Дриниан.
– Можно до корабля и вплавь… – предложила Люси.
– Ваши величества, – сказал Рипичип, – послушайте. Глупо думать, что можно избежать невидимого врага, если пробираться тайком. Если эти невидимки хотят биться с нами, то наверняка станут. Ну а коли дело дойдёт до боя, я предпочёл бы встретиться с ними лицом к лицу, а не быть пойманным за хвост.
– Думаю, на этот раз Рип прав, – заметил Эдмунд.
– Конечно, – подхватила Люси, – если Ринс и остальные, те, кто на «Покорителе зари», увидят, как мы сражаемся на берегу, сумеют что-нибудь предпринять.
– Но они не увидят, как мы сражаемся, если не смогут разглядеть врагов, – печально заметил Юстас, – и решат, что шпагами машем для забавы.
Повисла тревожная тишина.
– Ну, – сказал наконец Каспиан, – решено: нужно встретиться с ними лицом к лицу. Давайте пожмём друг другу руки! Люси, готовь лук к бою. Всем остальным обнажить шпаги – и вперёд. Возможно, они начнут переговоры.
Было удивительно смотреть на такие мирные лужайки и огромные деревья, маршируя к берегу. Добравшись до места, друзья увидели шлюпку там, где её оставили, и гладкий песок, на котором не было никаких следов. Тогда некоторые усомнились в рассказе Люси, решив, что, может, ей всё это показалось, но не успели они дойти до песка, как раздался голос – вроде как ниоткуда:
– Нет, господа, ни шагу дальше! Сначала нам нужно поговорить с вами. Нас здесь больше пятидесяти, и все вооружены.
– Слушайте, слушайте его! – вторил хор голосов. – Это наш главный. Вы можете верить каждому его слову.
– Что-то я не вижу здесь пятидесяти воинов, – заметил Рипичип.
– Верно, верно, – произнёс тот же голос. – Вы не можете видеть нас. Почему? Потому что мы невидимы.
– Продолжай! – подхватили остальные голоса. – Ты говоришь как по писаному – лучше не придумаешь.
– Говори потише, Рип, – предупредил Каспиан и добавил погромче: – И чего же вы, невидимки, хотите от нас? И чем мы настроили вас против себя?
– Мы хотим, чтобы маленькая девочка сделала для нас одну вещь, – сказал главный, и остальные голоса подтвердили это.
– Маленькая девочка! – воскликнул Рипичип возмущённо. – Это же королева.
– Мы ничего не знаем про королев, – сказал главный.
– И мы не знаем, не знаем тоже, – повторили остальные, – но нам нужно то, что она может сделать.
– Что же это? – удивилась Люси.
– И если это угрожает чести или безопасности её величества, – добавил Рипичип, – вам не понравится исход сражения.
– Ну, – произнёс главный, – тогда, может быть, сядем?
Это предложение было с радостью принято остальными голосами, но нарнийцы остались стоять.
– Да, – начал главный, – дело было так. В незапамятные времена этим островом владел величайший волшебник. А мы все – его слуги, хотя правильнее было бы сказать – были. Ну, короче говоря, волшебник, о котором я говорю, велел нам сделать то, чего мы не хотели. И тогда он ужасно разгневался. Должен вам сказать, островом владел он и не привык, чтобы ему противоречили. Так вот: волшебник поднялся на верхний этаж (именно там держал он все свои волшебные принадлежности, в то время как все мы жили внизу) и наложил на нас заклятие, чтобы мы стали страшными. Если бы вы сейчас нас увидели – думаю, вы должны благодарить свою звезду, что это невозможно, – то не поверили бы, что мы выглядели так же, как вы, пока не стали такими страшилами. Правда-правда. Когда мы просто не могли смотреть друг на друга, знаете, что мы сделали? Сейчас я вам скажу что. Мы подождали, когда он уснёт после обеда и, набравшись смелости, прокрались наверх, к его волшебной книге, чтобы посмотреть, можно ли как-то отделаться от своего безобразия. От страха мы потели и дрожали, поверьте, но так и не смогли отыскать заклятие, которое сняло бы прежнее. А время шло, и старый волшебник мог проснуться в любую минуту – я весь дрожал как в лихорадке, правда-правда. Ну, если в двух словах, то – в конце концов мы нашли заклятие, которое делает людей невидимыми, и решили, что лучше быть такими, чем безобразными. И моя маленькая дочь – примерно того же возраста, что и ваша девочка, очень хорошенькая до этого, – прочитала заклятие, потому что его должна была читать либо девочка, либо сам волшебник, иначе не подействует. Ничего не получится. Моя Клипси прочла заклятие, – а я должен сказать, она чудесно читает, – и мы все стали невидимыми, как вы уже поняли. И, скажу я вам, было большим облегчением не видеть чужих лиц. Во всяком случае, поначалу. Но со временем мы смертельно устали от того, что стали невидимы. И ещё одно. Мы не думали, что тот волшебник станет невидимым тоже. Но с тех пор мы его не видели. И, значит, не знаем, жив он, или умер, или ушёл, или просто сидит невидимый у себя наверху, а может, спустился и ходит здесь. А прислушиваться нет никакого смысла, потому что он ходит босой. И шума от него не больше, чем от кота. И я должен вам прямо сказать, господа: это невыносимо.
Такую историю рассказал их главный, но я её изрядно сократил, выпустив то, что говорили другие голоса. Ему давали произнести не больше шести-семи слов, чтобы не перебить, не выкрикнуть своё согласие и поддержку, от чего нарнийцы чуть не сошли с ума. Когда рассказ закончился, наступило долгое молчание, которое в конце концов нарушила Люси:
– Но какое всё это имеет отношение к нам?
– Как же, неужели я упустил самое главное? – удивился предводитель невидимок.
– Да сказал, сказал! – раздались взволнованные голоса. – Никто не мог бы сказать яснее и лучше. Продолжай, продолжай.
– Не рассказывать же всю историю заново…
– Нет! Конечно, нет, – хором поспешили сказать Каспиан и Эдмунд.
– Ну, тогда самую суть, – согласился предводитель. – Мы всё это время ждали, чтобы девочка из чужой страны вроде вас, барышня, поднялась по лестнице наверх, нашла в волшебной книге заклятие, от которого мы перестали бы быть невидимыми, и произнесла его. И все мы поклялись, что первым же чужестранцам, которые причалят к этому острову (я хочу сказать, если среди них будет девочка), мы не дадим уйти живыми, пока они не сделают того, что нам нужно. Вот почему, господа, если ваша девочка откажется, нашим неприятным долгом будет перерезать вам всем горло. Не в обиду вам, но дело есть дело.
– Что-то я не вижу вашего оружия, – сказал Рипичип. – Оно тоже невидимо?
Не успел он договорить, как все услышали свист, а в следующую секунду копьё вонзилось в одно из деревьев позади них.
– Вот оно, копьё. Когда я отпускаю его, оно становится видимым.
Невидимки хором загалдели, а Люси спросила:
– Но почему вы хотите, чтобы это сделала именно я? Почему не одна из ваших?
– Мы не смеем, не смеем! – раздались голоса. – Мы больше никогда не поднимемся наверх.
– Другими словами, – подвёл итог Каспиан, – вы не хотите подвергать опасности своих сестёр и дочерей, поэтому решили использовать эту даму.
– Да, да, верно! – с готовностью подхватили голоса. – Лучше не скажешь. Да, сразу видно, что вы получили образование. Каждому понятно.
– Ну, из всех самых отвратительных… – начал было Эдмунд, но Люси перебила его:
– Когда я должна туда пойти: ночью или днём?
– Да, днём, днём, не сомневайтесь, – раздался голос их главного. – Не среди ночи. Конечно, нет! Никто не просит вас об этом. Идти наверх в темноте? Нет-нет.
– Хорошо, я согласна, – сказала Люси и обернулась к своим: – Даже не пытайтесь меня останавливать. Неужели вы не понимаете, что это бессмысленно? Их тут десятки. Мы не можем с ними сражаться. А так, во всяком случае, есть шанс.
– Но там волшебник! – воскликнул Каспиан.
– Я помню, – отозвалась Люси. – Но, возможно, он не такой плохой, как они думают. Вам не кажется, что эти люди не очень храбрые?
– Насчёт храбрости не знаю, а вот что не очень умные – без сомнения, – сказал Юстас.
– Послушай, Люси, мы не можем рисковать, – попытался отговорить сестру Эдмунд. – Спроси Рипа: я уверен, что он со мной согласен.
– Но ведь иначе всем нам грозит смерть, – возразила Люси. – Я не больше вашего хочу, чтобы мне перерезали горло невидимые монстры.
– Её величество права, – сказал Рипичип. – Будь у нас уверенность, что, вступив в бой, мы их одолеем, всё было бы предельно ясно, но, мне кажется, такой уверенности у нас нет. А то, о чём её просят, не противоречит королевской чести – напротив: это благородное и героическое деяние. И если отважное сердце королевы велит ей пойти к волшебнику, я не стану её отговаривать.
Все знали, что Рипичип никогда ничего не боится, поэтому мог сказать это, не чувствуя неловкости, но мальчики, которые часто испытывали страх, густо покраснели. Тем не менее смысл речи Рипичипа был всем ясен, и с ним нельзя было не согласиться. Решение Люси невидимки приветствовали восторженными криками, а их предводитель (горячо поддержанный всеми остальными) пригласил нарнийцев поужинать и провести вечер вместе. Юстас был против, но Люси сказала:
– Я уверена, что это совершенно безопасно.
Все с ней согласились и, сопровождаемые ужасным топотом (который стал ещё громче, когда вся толпа вывалилась на мощёный двор), вернулись в дом.

Глава десятая. Волшебная книга

Невидимки принимали гостей по-царски. Было забавно видеть, как появляются на столе тарелки и блюда, которые как будто никто и не приносил. Было бы ещё забавнее, если бы они двигались на таком расстоянии от пола, словно их несут невидимые руки, но тарелки передвигались по длинному обеденному залу прыжками. Блюдо то взлетало до пятнадцати футов над полом, затем вдруг опускалось и останавливалось на уровне трёх футов, и если в нём было что-то жидкое, результат оказывался плачевным.
– Вот интересно, – шепнул Юстас Эдмунду, – эти невидимки люди, или что-то вроде огромных кузнечиков, или гигантские лягушки, как ты думаешь?
– Вряд ли люди, – сказал Эдмунд. – Только не делись этими соображениями с Люси: она не слишком жалует насекомых, особенно больших.
Трапеза могла быть куда приятнее, если бы не полное отсутствие какого-либо порядка и не беседа, состоявшая из одних поддакиваний. Эти невидимки только и делали, что всё одобряли. Большая часть их реплик была из тех, с чем нельзя не согласиться: «Я всегда говорю: если человек голодный, неплохо бы ему что-нибудь съесть», – или: «Становится темно – значит, ночь наступает», – или даже: «А, ты переходил через реку. Вода ужасно мокрая, правда?» А Люси, не в силах удержаться, всё поглядывала на зияющий тёмный вход и начало лестницы – с её места это было видно – и раздумывала, что увидит, когда на следующее утро поднимется по ступенькам. Угощение, однако, было выше всяческих похвал: грибной суп, варёная курица, горячий окорок, крыжовник, красная смородина, сливки, молоко, творог и мёд, который не едят, а пьют. Мёд всем понравился, а Юстас так много выпил, что потом жалел.
Люси проснулась на следующее утро с таким чувством, будто ей предстоял экзамен или визит к стоматологу. Утро выдалось чудесное: пчёлы с жужжанием влетали и вылетали в открытое окно, а от вида подстриженных лужаек так тепло становилось на душе, будто ты в Англии. Поднявшись и одевшись, Люси постаралась за завтраком вести себя как обычно. Потом, выслушав указания предводителя невидимок относительно того, что ей предстоит сделать наверху, она попрощалась со всеми, молча подошла к лестнице и стала, не оглядываясь, подниматься по ступенькам.
Хорошо, что совсем светло. На площадке после первого пролёта лестницы прямо перед ней оказалось окно. Поднимаясь по лестнице, Люси слышала, как тикают большие напольные часы в комнате внизу. Затем, пройдя площадку, она повернула налево, на следующий пролёт, и тиканья часов здесь уже не было слышно.
Добравшись до самого верха лестницы, Люси увидела длинный широкий коридор, украшенный резными панелями, в дальнем конце которого светилось окно, а на полу лежал ковёр. Слева и справа виднелись открытые двери. Люси замерла. Было так тихо, что не слышалось ни писка мыши, ни жужжания пчелы, ни шуршания шторы – ничего, кроме биения её собственного сердца.
«Последняя дверь слева», – сказала она себе. Жаль, что последняя. Чтобы добраться до неё, предстояло пройти мимо множества комнат, и в любой из них мог находиться волшебник: спящий, бодрствующий, невидимый или даже мёртвый, – но об этом не стоит думать.
«Пока бояться нечего», – сказала себе Люси и пошла вперёд. Толстый ковёр заглушал шаги. И в самом деле, в залитом солнечным светом коридоре было очень тихо – возможно, даже слишком. Лучше бы здесь не было странных знаков алой краской на дверях – извилистые переплетённые линии, которые определённо что-то значили, и явно не очень хорошее. Лучше бы на стенах не висели маски. Они не были страшными – или не казались такими уж страшными, – но пустые глазницы выглядели подозрительно, и если позволить себе, то легко можно было вообразить, что они начнут корчить рожи, как только ты повернёшься к ним спиной.
Проходя мимо шестой двери, Люси впервые по-настоящему испугалась. В первую секунду она была уверена, что на неё смотрит со стены и корчит ей гримасы чьё-то маленькое бородатое личико, поэтому заставила себя остановиться и приглядеться. Это было вовсе не лицо, а маленькое зеркало, размером и формой действительно как её собственное лицо, только с космами волос наверху и бородой внизу, отчего, если смотреться в него, волосы и борода кажутся твоими собственными. «Я просто увидела краем глаза своё отражение, проходя мимо, – сказала себе Люси. – Вот и всё. Это совершенно безопасно». Но такое вот лицо – с космами и бородой – ей не понравилось. Ещё не дойдя до последней двери слева, Люси подумала, не стал ли коридор длиннее за то время, что она по нему идет, и нет ли в этом волшебства, но тут как раз увидела нужную дверь, гостеприимно открытую.
Это была большая комната с тремя широкими окнами, от пола до потолка уставленная книгами. Столько книг Люси никогда в жизни не видела: маленькие книжечки, толстые книги больше Библии, все в кожаных переплётах, от которых исходил аромат древности и учёности, аромат волшебства, – но она знала из полученных указаний, что ей даже и думать об этих книгах не нужно, потому что книга, волшебная книга, лежала на столе, стоявшем посреди комнаты. Люси поняла, что читать придётся стоя (здесь не было стульев), к тому же спиной к двери, поэтому пошла её закрыть, но дверь не закрывалась.
Может, кто-нибудь не согласится с Люси, но я думаю, она была совершенно права, когда сказала, что не так важно, что дверь не закрыта, просто неприятно, когда в таком месте открытая дверь как раз за твоей спиной. Я бы чувствовал то же самое, но ничего не поделаешь.
Ещё её беспокоили размеры книги. Предводитель невидимок не мог сказать, как найти в книге заклятие, которое делает людей видимыми, даже удивился её вопросу, потому что считал, что она начнёт с самого начала и дойдёт до нужного места. Понятно, что он никогда не думал, что можно искать что-то в книге по-другому. «Но это займёт у меня несколько дней, а то и недель! – мысленно воскликнула Люси, разглядывая огромный том. – Мне и так кажется, что я провела здесь целую вечность!»


Люси подошла к столу и, положив руку на книгу, почувствовала, как пальцы стало покалывать, как будто книга наэлектризована. Попытка открыть её не увенчалась успехом, но только потому, что переплёт был застёгнут на две свинцовые застёжки, а когда она расстегнула их, книга легко открылась. Ах, что это была за книга!
Не напечатанная, а рукописная, с чёткими буквами, утолщавшимися книзу и тонкими вверху, крупными, легко читаемыми и такими красивыми, что Люси на несколько минут даже забыла про чтение. От бумаги, гладкой и похрустывавшей, шёл дивный запах, перед каждым заклинанием имелась картинка, а текст начинался с изукрашенной буквицы.
Здесь не было ни титульной страницы, ни названия: заклинания начинались сразу и поначалу не содержали ничего важного: средства от бородавок (вымыть руки лунным светом в серебряном тазу); средство от зубной боли и колик, затем заклятие, с помощью которого можно снять пчелиный рой. Мужчина с больным зубом был изображён настолько живо, что при взгляде на него начинало казаться, что и у тебя болит зуб, а золотые пчёлы, нарисованные рядом с соответствующим заклинанием, казались живыми.
Люси никак не могла оторваться от первой страницы, но когда наконец перевернула её, увидела, что и вторая не менее интересна. «Мне нельзя задерживаться», – напомнила она себе… и пролистала страниц тридцать. Если бы она успела их прочитать, то знала бы, как найти клад; как вспомнить забытое; как забыть то, что хочешь забыть; как узнать, говорят ли тебе правду; как призвать (или усмирить) ветер, туман, снег или дождь; как вызвать прекрасные сновидения и как превратить человеческую голову в ослиную (как случилось с бедным ткачом Основой). И чем дальше она читала, тем удивительнее и реалистичнее становились картинки.
Наконец Люси дошла до страницы, где было такое множество великолепных рисунков, что текст читался с трудом, но она всё же разобрала: «Надёжное заклятие сделаться красавицей, каких мало в мире». Склонившись над книгой, Люси принялась рассматривать картинки, и хотя прежде их было слишком много и не все понятные, сейчас она ясно видела, что на них нарисовано. Сначала шла картинка, на которой девочка стояла с огромной книгой в руках, одетая в точности как Люси. На следующей картинке Люси (потому что та девочка действительно была Люси) стояла с открытым ртом и что-то читала или пела. На третьей картинке она стала такой красавицей, «каких мало в мире». Было удивительно, что картинки словно выросли: теперь стали величиной с настоящую Люси. Девочки несколько минут смотрели друг на друга, и настоящая Люси первой отвела взгляд, ослеплённая красотой другой Люси, хотя прекрасно видела сходство её лица со своим. Теперь картинки перед ней замелькали: вот она восседает на троне на большом турнире в Тархистане, а все короли мира сражаются за право назвать её своей Прекрасной Дамой. После этого турниры сменились настоящими войнами, и вся Нарния и Орландия, Тельмар и Тархистан, Гальма и Теревинфия были опустошены из-за яростных битв королей, герцогов и лордов, сражавшихся за её благосклонность. Затем картинки сменились, и Люси, всё ещё прекрасная, как мало кто в мире, вернулась в Англию. И Сьюзен (самая красивая в их семье) как раз приехала из Америки. Сьюзен на картинке выглядела совсем как настоящая, только попроще и со злым выражением лица. Сьюзен завидовала ослепительной красоте младшей сестры, но это не имело особого значения, потому что теперь никому не было до Сьюзен дела.
«Я произнесу это заклятие, – сказала себе Люси. – Мне всё равно: возьму и произнесу!»
Она не зря сказала: «Мне всё равно!» – чувствовала, что делать этого не следует, – но когда снова вернулась к началу заклятия, где, в чём была уверена, не было никаких картинок, то увидела большую морду льва, самого Аслана, и он в упор смотрел на неё. Рисунок был таким ярким и реалистичным, что, казалось, лев вот-вот сойдёт к ней со страницы. Позже Люси не могла сказать точно, двигался ли он, но что ей запомнилось – это выражение неудовольствия и оскаленные зубы. Она ужасно испугалась и поспешила перевернуть страницу.
Дальше она наткнулась на заклятие, которое давало возможность узнать, что о тебе думают друзья. Люси, стараясь отвлечься от того, другого, которое превращает в красавицу, каких мало, торопливо, опасаясь передумать, прочитала про друзей (что именно – не скажу, даже не просите) и стала ждать результата.
Ничего не происходило, и Люси принялась рассматривать картинки. И сразу же увидела то, чего меньше всего ожидала: вагон третьего класса, а в нём среди пассажиров – двух школьниц, которых узнала с первого взгляда: Марджори Престон и Энн Фиверстон. Только это уже была не картинка в книжке – она ожила. Сначала Люси увидела, как за окном вагона мелькают телеграфные столбы, затем постепенно (как если прибавить звук в радиоприёмнике) услышала разговор девочек.
– Так мы будем общаться в этой четверти, – спросила Энн, – или ты так и продолжишь ходить хвостиком за Люси Певенси?
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – ответила Марджори.
– Прекрасно понимаешь, – возразила Энн. – Ты всю прошлую четверть ходила за ней хвостиком и разве что в рот не заглядывала.
– Ничего подобного! Я что, похожа на дурочку? Кстати, она совсем не плохая, просто к концу четверти порядком мне надоела.
– Ну ничего себе! – возмутилась Люси. – Двуличная свинья!
Звук собственного голоса моментально напомнил ей, что она обращается к картинке, а Марджори далеко, в совсем другом мире. «Что ж, – тогда сказала себе Люси, – я была о ней лучшего мнения. Знала бы, что она такая, ничего бы для неё не делала, не заступалась. И кому она говорит такое: Энн Фиверстон! Неужели все мои подруги такие же? Здесь ещё полно картинок. Нет, не буду больше смотреть. Не буду, не буду!»
И она нехотя перевернула страницу, на которую успела капнуть крупная злая слеза. Взгляд её упал на заклятие «для отдохновения души». Картинок стало меньше, а то, что Люси прочла, показалось ей скорее притчей, чем заклинанием. Текст занимал три страницы, и, ещё не дочитав первую до конца, она вообще забыла, что это чтение. Она будто переместилась в другую реальность и жила в ней.
Дойдя до конца, Люси воскликнула:
– Какая чудесная история! Лучше всего, что я когда-нибудь читала. Такие можно читать хоть десять лет подряд. Эту, во всяком случае, можно перечитать прямо сейчас.
Вот тут-то и проявилось настоящее волшебство книги: оказалось, что вернуться на прочитанные страницы нельзя. Страницы справа, те, что ещё предстояло прочесть, можно было листать, а страницы слева – нет.
«Какая жалость! – расстроилась Люси. – Мне так хотелось это перечитать. Попробую всё же вспомнить. Сейчас… это о… о… Странно: всё как будто выцвело, а последняя страница сделалась белой. Какая необычная книга… Вроде там было о кубке и шпаге, о дереве на зелёном холме… Больше не могу вспомнить».
Хоть она больше ничего так и не вспомнила, с этого дня любой рассказ, который даже немного походил на забытую историю в книге волшебника, казался ей хорошим.
Перевернув страницу, Люси удивилась: картинок здесь совсем не было, – зато первые слова её буквально заинтриговали: «Как сделать невидимое видимым». Сначала она пробежала заклинание взглядом, потом прочла вслух и тут же поняла, что оно действует, потому что, в то время как она проговаривала текст, буквицы налились цветом, а на полях стали возникать картинки. Так происходит, если поднести к огню написанное невидимыми чернилами: постепенно проступает текст, – только вместо тусклого цвета лимонного сока (это самые ранние невидимые чернила) здесь становились видны золотые, синие и алые буквы. Это были странные картинки с множеством фигур, смотреть на которые Люси не очень нравилось. Тогда она подумала: «Похоже, видимыми сделались не только эти топтуны: в таких местах, как это, должно быть множество всяких невидимок. Не уверена, что мне хочется увидеть их всех».
В этот момент из коридора за спиной раздались мягкие тяжёлые шаги, и, разумеется, Люси сразу вспомнила про босого волшебника, который производит не больше шума, чем кот. Всегда лучше обернуться и встретить любую неожиданность лицом к лицу.
Стоило увидеть того, кто предстал её взору, как лицо её озарилось, и на какое-то время (хотя она не знала об этом) Люси стала такой же красивой, как та, другая, на картинке, и бросилась вперёд, распахнув объятия, тихонько вскрикнув от восторга. Потому что в дверях стоял сам Аслан, лев, Величайший из всех Верховных королей. Большой, плотный, тёплый, настоящий, он позволил ей уткнуться лицом в его золотистую гриву, и по низкому звуку, похожему на отдалённый гром, Люси догадалась, что он мурлычет.
– Ах, Аслан! Как хорошо, что ты пришёл.
– Я всё время был здесь, – мягко сказал лев. – Просто ты сделала меня видимым.
– Ну зачем ты смеёшься надо мной? – воскликнула Люси, и в голосе её слышался упрёк. – Разве я могу сделать что-нибудь подобное!
– Конечно. Неужели ты думаешь, я не подчиняюсь собственным правилам?
Последовала небольшая пауза, и Аслан заметил:
– Дитя моё, ты поступила нехорошо, потому что подслушивала.
– Подслушивала? – удивилась Люси.
– Да, разговор о тебе твоих одноклассниц.
– А, ты об этом… Ну какое же это подслушивание – ведь это волшебство.
– Следить за кем-либо нехорошо, и не важно, каким образом. А о своей подруге ты судишь неверно. Она слабая, но очень дорожит дружбой с тобой, просто побаивается той девочки, что постарше, потому и говорит не то, что думает.
– Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть её слова.
– Да, ты их не забудешь.
– Ой! Неужели я всё испортила? Ты хочешь сказать, что мы оставались бы подругами, если бы я этого не слышала, и дружили бы всю жизнь?
– Дитя моё, – мягко напомнил Аслан, – разве я не говорил тебе однажды, что никому не дано знать, что произойдёт в будущем?
– Да, я помню. Прости. Только прошу тебя, скажи: когда-нибудь смогу ли я прочесть ту притчу, что никак не могу вспомнить, ещё раз? А может, ты перескажешь мне её?
– Конечно. Я буду рассказывать её всё время. А сейчас пойдём: нужно повидать хозяина дома.

Глава одиннадцатая. Как появились охлатопы

Люси вышла вслед за Великим львом в коридор и сразу же увидела шедшего по направлению к ним старца (опиравшегося на украшенный резьбой посох, босого, в красных одеждах), на белоснежных волосах которого лежал венок из дубовых листьев, борода доходила до пояса. Увидев Аслана, он низко поклонился и сказал:
– Добро пожаловать, владыка, в скромнейший из твоих домов.
– Ты ещё не устал, Кориакин, управляться со своими глупыми подданными, которых я тебе поручил?
– Нет, – ответил волшебник, – они и правда очень глупы, но в них нет зла. Я даже полюбил их. Иногда, правда, я бываю нетерпелив, ожидая, когда же наконец они будут руководствоваться мудростью, а не своей грубой магией.
– Всему своё время, Кориакин, – сказал Аслан.
– Да, ты прав, владыка, – согласился волшебник. – Ты собираешься показаться им?
– Нет. – Лев чуть рыкнул, что означало, по мнению Люси, смех. – Я напугаю их до смерти. Много звёзд успеет состариться и уйти на отдых на острова, прежде чем твой народ дозреет до этого. А сегодня, ещё до захода, я должен посетить Трама в замке Кэр-Параваль, который ждёт не дождётся возвращения своего короля Каспиана. Я расскажу ему про тебя, Люси. Не грусти, мы скоро увидимся.
– Скажи, Аслан, скоро – это когда? – спросила Люси.
– Для меня скоро всё, – ответил Аслан и мгновенно исчез, оставив Люси наедине с волшебником.
– Ушёл! – сказал тот. – А мы с тобой расстроились. Вот так всегда: его нельзя удержать, нельзя приручить. Кстати, тебе понравилась моя книга?
– Да, а некоторые страницы – очень! А вы всё время знали, что я здесь?
– Конечно. С тех пор как позволил охламонам сделаться невидимыми, я знал, что ты придёшь, дабы снять заклятие, но не знал точно, в какой день. А в это утро не следил вообще: понимаешь, они сделали невидимым и меня, поэтому я стал сонным. О, видишь, опять зеваю. Ты голодна?
– Возможно, немного, – созналась Люси. – Не представляю себе, который сейчас час.
– Пойдём, – позвал волшебник. – Это для Аслана любое время скоро, а в моём доме, если голоден, любое время обеденное.
Он провёл её по коридору и открыл дверь. Люси оказалась в чудесной комнате, залитой солнечным светом и полной цветов. Когда они вошли, на столе ничего не было, но, разумеется, недолго: по слову волшебника тут же появилась скатерть, столовое серебро, тарелки, стаканы и целое гастрономическое изобилие.
– Надеюсь, тебе понравится, – сказал волшебник. – Здесь те блюда, что принято есть в твоей стране, а не те, что ты ела в последнее время.
– Чудесно! – воскликнула Люси, окинув взглядом стол: омлет с пылу с жару, холодная баранина с зелёным горошком, клубничное мороженое, лимонад, а на десерт – чашка шоколада.
Волшебник ничего, кроме хлеба, не ел, а пил только вино и совсем не казался страшным, поэтому скоро они с Люси болтали как старые друзья.
– Когда начнёт действовать заклятие? – спросила Люси. – Охламоны станут видимы сразу?
– Да они уже видимы, но, наверное, спят: любят прилечь после обеда.
– А теперь вы сделаете их не такими страшными? Они снова станут как прежде?
– Это довольно сложно, – медленно проговорил волшебник. – Понимаешь, в чём дело: ведь только они думают, что раньше были красавцами. Многие из них говорят, что превратились в страшил, а я считаю, что, напротив, изменились к лучшему.
– Они так тщеславны?
– Да. Во всяком случае, их предводитель, а они вслед за ним, потому что слепо верят каждому его слову.
– Мы это заметили, – кивнула Люси.
– Да, без него было бы в каком-то смысле легче. Разумеется, я мог бы превратить его во что-то ещё или даже наложить на него заклятие, чтобы все остальные не верили ни единому его слову, но мне не хочется. Пусть уж лучше восхищаются им, чем вообще никем.
– А вами восхищались? – спросила Люси.
– О нет, нисколько! – воскликнул волшебник.
– Почему вы превратили их в страшил… то есть в тех, кого они сами так называют?
– Ну, они не захотели выполнять свои обязанности: ухаживать за садом и огородом, выращивать фрукты и овощи – не для меня, как они считают, а для себя. Они бы вовсе ничего не делали, если бы я их не заставлял. И, разумеется, для сада и огорода нужна вода. В полумиле отсюда, на холме, есть прекрасный родник, откуда берёт начало ручей, который протекает прямо за садом. Я предложил им брать воду из ручья, а не таскаться с вёдрами к роднику два-три раза в день, совершенно выматываясь и проливая половину воды на обратном пути, но они отказались.
– Они что, настолько глупы?

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67412715) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Хроники Нарнии: последняя битва. Три повести Клайв Льюис
Хроники Нарнии: последняя битва. Три повести

Клайв Льюис

Тип: электронная книга

Жанр: Сказки

Язык: на русском языке

Издательство: Эксмо

Дата публикации: 21.05.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: «Жил-был мальчик, которого звали Юстас Кларенс Вред, и фамилия подходила ему как нельзя лучше. Родители называли его Юстасом Кларенсом, а учителя – Вредом. Не могу сказать, как обращались к нему друзья, потому что друзей у него не было. Он звал своих родителей не «папа» и «мама», а по имени, Гарольд и Альберта. Они были чрезвычайно современными и передовыми людьми: ели вегетарианскую пищу, не курили, не пили, носили экологически чистое бельё. В их доме почти отсутствовала мебель, кровати в спальне были жёсткими, а окна всегда стояли нараспашку. Юстасу Кларенсу нравились животные, особенно насекомые: мёртвые, насаженные на булавку жуки, – а ещё книги, в которых содержались точные сведения и фотографии элеваторов или толстеньких иностранных детей, занимающихся физическими упражнениями в образцовых школах…»

  • Добавить отзыв