Главная страница | Мистика | Враг един. Книга первая. Слуга отречения

Враг един. Книга первая. Слуга отречения
Свенья Ларк
Они живут рядом с вами.
Они живут внутри вас.
Может быть, у кого-то из них вы спрашивали дорогу на улице.
Может быть, кто-то из них являлся вам во снах.
Те, кто способен подчинять себе стихии. Те, кто сам является стихией.
Те, что выбрали для себя путь Тьмы или путь Света.
Самая обычная троица молодых людей одновременно обретает силы, неведомые простым смертным. Весь мир – их дом теперь.
Они ещё не знают, что им предстоит оказаться по разные стороны баррикад…

Свенья Ларк
Враг един. Книга первая. Слуга отречения
А ты скажи мне, на каком языке изъясняется ветер? Какой национальности гроза? Где родина дождя? Какого цвета молния? Куда уходит гром, когда замирает? Вы должны владеть всеми наречиями, парни, во всех оттенках и разновидностях, чтобы, когда понадобится, усмирить огни святого Эльма и шары голубого огня, что рыскают по земле точно шипящие кошки. (…) Некоторые люди притягивают молнию, впитывают её, как песок впитывает влагу. Некоторые люди заряжены отрицательно, другие положительно. Некоторые светятся в темноте. Некоторые гасят пламя…
    Рэй Брэдбери
    «Что-то страшное грядёт»
С огромной нежностью и бесконечной благодарностью к авторам посвящаю эту историю героям одной из самых любимых сказок моего далёкого детства


© Свенья Ларк, 2021

Пролог
– В Утрехте семь часов тридцать минут, а следующие полчаса вы проведёте со мной, Эммой ван дер Берг, и, конечно же, с признанными классиками мировой рок-музыки. Я надеюсь, что композиция, которую вы услышите сразу же после выпуска новостей, поднимет нам настроение в эту дождливую осеннюю погоду. Желаю всем отличного начала рабочего дня…
Тесс поправила в правом ухе белый наушник гарнитуры, чуть убавила звук радио и в очередной раз глянула на экран мобильного. Уже семь тридцать две. Завтракать, видимо, придётся за рулём. Да сколько можно стоять в этой очереди? В конце концов, неужели нельзя немного быстрее разливать в стаканчики этот чёртов капучино?!
– Ма-а-а! Купи мне тоже… конвертик с шоколадом… – заканючил сидящий в коляске Леви.
– У тебя же аллергия на шоколад, мышонок, забыл? Тебе нельзя.
– Ну тогда с яблоком…
– С яблоком куплю, – покорно пообещала Тесс, взъерошив сыну льняные вихры.
Семь тридцать пять. Если она не застрянет в пробке за Центральным вокзалом, есть маленький шанс, что ребёнок вовремя попадёт в садик, а она ещё успеет на совещание.
У противоположного конца прилавка замер, остекленевшими глазами глядя на нацарапанное мелом на чёрной доске меню, низенький полноватый мужчина в полицейской форме. Он выглядел бледным и каким-то страшно измученным; под запавшими глазами наметились тёмные круги. «Наверное, с ночной смены», – сочувственно подумала Тесс.
Семь тридцать восемь.
– …число жертв землетрясения в Индонезии достигло восьмидесяти человек, сообщает пресс-служба, – размеренно бормотало радио в ухе. – Президент страны выразил жертвам…
За спиной монотонно пиликали сканеры на кассах и слышался равномерный, похожий на пчелиное жужжание гул людских голосов. Запах кофе щекотал ноздри.
– Ма-ам… смотри, – Леви снова задёргал её за платье. – Дядя ряженый!
Тесс посмотрела туда, куда указывала маленькая детская рука, и невольно вздрогнула. Прямо позади полицейского, положив руку тому на плечо, стоял высокий, затянутый в чёрное человек в уродливой карнавальной маске, изображающей какую-то краснолицую тварь с круглыми, обведёнными толстой тёмной каймой глазами, широким, в пол-лица, носом, кустистыми чёрными бровями и оскаленными острыми зубами. «Ах да, точно, через месяц же Хэллоуин», – вспомнила Тесс, нервно теребя в кармане ключи от машины. Хотя это, конечно, всё равно не причина пугать невыспавшихся людей в супермаркетах с утра пораньше. Да и выспавшихся тоже не стоило бы…
Ну да мало ли на свете фриков – в конце концов, у нас ведь свободная страна.
– …сухогруза, затонувшего вчера вечером у побережья Туниса. Продолжается операция по спасению двадцати одного члена экипажа, двое из них являются гражданами Нидерландов, четверо найдены погибшими. Следите за развитием событий в трансляции на нашем сайте. А теперь к другим новостям Нидерландов и мира…
Семь сорок одна.
Из азиатской закусочной по соседству с пекарней тянуло горячим пряным паром; Тесс видела, как лбы поваров, суетящихся на открытой кухне, блестят от пота. Очередь как будто бы даже не уменьшалась, и она со вздохом стянула с себя шарф и расстегнула пальто.
– Чёрт, да долго ты там ещё будешь копаться, а?! – неожиданно визгливо заорал полицейский. – Ты что, специально надо мной издеваешься?!
Этот вопль заставил Тесс дёрнуться от неожиданности, и тут же она увидела, как продавщица, веснушчатая девушка в круглых блестящих очках и белом кружевном фартучке, побледнела и судорожно шарахнулась от прилавка назад.
– Пожалуйста… пожалуйста, успокойтесь, – залепетала она вдруг, выставляя перед собой ладони с тонкими наманикюренными пальчиками. – Мы сейчас… сейчас…
«Вот ведь пугливая пошла молодёжь», – успела с неудовольствием сказать себе Тесс. Какая уж тут борьба за женские права, если ты в восемнадцать (или сколько ей там?) лет не можешь поставить на место зарвавшегося покупателя? Да и мужик тоже хорош – видно, что устал, но и срывать злость на ком попало… это уже ни в какие ворота. А ещё полицейский.
«Сейчас я ему всё выскажу», – решительно подумала Тесс, оборачиваясь.
…и с изумлением заметила, что мужчина вытягивает из прицепленной к поясу кобуры пистолет.
Сонная, медленно соображающая поутру очередь, как в замедленном кадре, качнулась от него в сторону.
– Суки… какие же вы все суки, а… ненавижу… – невнятно забормотал полицейский, с громким щелчком снимая пистолет с предохранителя и внезапно с силой закусывая губу.
Тесс показалось, что она будто со стороны услышала свой собственный вскрик.
Первые две пули попали девчонке за прилавком прямо в грудь. Та отлетела к стене, со звоном сбивая на пол расставленные на столе кофейники; на белом фартуке расплылось огромное красное пятно. Вокруг пронзительно закричали на разные голоса, какая-то женщина позади Тесс судорожно выкрикнула: «Позовите охрану!»
Ещё одна пуля вдребезги разнесла стекло прилавка. Во все стороны полетели осколки; стоящий рядом с Тесс парень в длинном красном шарфе развернулся и побежал к выходу, а полицейский начал с двух рук стрелять ему вслед.
На несколько безмерно долгих мгновений Тесс замерла на месте как статуя, не в силах заставить себя двинуться с места. Ей почему-то казалось, что стоит совершить хоть одно лишнее движение… всего только одно движение… и тогда…
Расширенные от ужаса глаза остановились на человеке в карнавальной маске… и Тесс померещилось, что она видит, как маска подёргивается мутной белесой рябью и потом растворяется, словно смытая водой, обнажая вполне человеческие черты: узкие восточные глаза, прищуренные и пронзительно-чёрные, кривоватый нос и жёсткие бледные губы.
Мужчина стоял в шаге от неё, держа руки скрещенными на груди. Казалось, его совсем не тревожит происходящее и не пугают выстрелы. На какой-то миг он встретился с Тесс взглядом и едва заметно нахмурил густые тёмные брови – ив тот же момент она увидела, как полицейский неправдоподобно медленно наводит дуло пистолета на неё.
Женщина задохнулась от нахлынувшей паники, наконец стряхивая с себя смертельную оторопь, выхватила из коляски ревущего сына и бросилась вместе с ним на пол, прикрывая ребёнка своим телом…

Часть первая
Лунный ребёнок

Глава 1
Когда электричка тронулась, Тимка уже почти перестал плакать. Он всё-таки не был идиотом и вполне отдавал себе отчёт в том, что плачущий тринадцатилетний подросток при полном отсутствии каких-либо взрослых поблизости наверняка может вызвать вопросы у особенно заботливых окружающих, – а посторонние вопросы Тимке сейчас нужны были меньше всего на свете.
А если сидеть вот так, без особенных эмоций на лице, и спокойно рассматривать носки своих кроссовок, то никто, наверное, и не станет обращать на него специального внимания. А в крайнем случае всегда можно сказать, что его мама, например, просто выглянула в соседний вагон посмотреть расписание… или, например, вышла в тамбур поговорить по телефону о чём-нибудь, не вполне предназначенном для детских ушей, – такое ведь тоже иногда случается в жизни, верно?
Вот если бы только это действительно было правдой…
Электричка миновала Толмачёво, потом Мшинскую. Вагон мерно потряхивало. Внезапно Тимке показалось, что сидящая напротив него женщина в зелёном клеёнчатом пальто и с большой клетчатой сумкой на плече, до того мирно покусывавшая дужку очков над кроссвордом-судоку, вдруг поднимает на него взгляд и вот-вот к нему обратится. Тогда Тимка стремительно вскочил со своего места, без единого слова дёрнул дверь, на мгновение впустив внутрь вагона какофонию колёсного грохота, и почти бегом ринулся вперёд. Дойдя до самого конца поезда, где почти не было людей, он снова сел на жёсткое, обитое малиновым дерматином сидение и стал, не отрываясь, остановившимися глазами смотреть в окно. За запылённым стеклом мелькали ажурные силуэты берёз и тоненьких осин, усыпанных подсвеченной солнцем золотистой листвой, – печальные и скоротечные картинки ранней осени. Потом поезд помчался через чернолесье, и в щель приоткрытого окна над головой потянуло запахом мокрой хвои.
Рассеянно провожая взглядом проплывающие мимо железнодорожные столбы, Тимка подумал, что эта поездка вполне может удостоиться номинации на звание самого отчаянного поступка в его пока ещё не очень долгой сознательной жизни. Не то чтобы среди номинантов на это звание совсем не имелось никаких других эпизодов – Тимке вообще казалось, что он последние три года живёт какой-то очень странной, вывернутой наизнанку жизнью, в которой порой совершенно невозможно отличить правильное от неправильного. Но вот так в одиночку сорваться из города, не имея абсолютно никакой конкретной цели, – это был уже, пожалуй, переход на какой-то новый уровень.
Просто… он не мог ни единой минуты находиться там, в тёткиной квартире. Вот просто физически не мог, и всё.
Тот факт, что тётка (Тимка никогда, даже про себя, не называл её по имени, потому что сводная сестра его мамы по странному капризу судьбы носила то же имя, что и мама, и думать об этом Тимке было невыносимо противно) никогда не бывала довольна ни его внешним видом, ни оценками, наверное, не являлся сам по себе такой уж страшной бедой. То, что она иногда встречала Тимку из школы и специально, явно получая от процесса немалое удовольствие, громко отчитывала его на виду у одноклассников, называя тупым и малахольным, тоже было, в общем-то, терпимо.
Гораздо хуже было то, что тётка постоянно требовала от него быть вежливым, не перечить старшим и, самое главное, не ввязываться в драки с ровесниками («Смотри мне, если вылетишь из школы, там и до полиции недалеко!»). Наверное, именно поэтому, когда в этом году его выбрало своей жертвой ещё несколько человек, примкнувших к компании Серого, Тимка с самого начала старался просто терпеть и не обращать на них внимания. Иногда его обливали водой из поломойного ведра или выкидывали шапку в унитаз, иногда вытряхивали вещи из рюкзака на пол и заставляли ползать на карачках по всему классу, собирая их, иногда окружали толпой на перемене и харкали в лицо. И все смеялись; один раз даже физрук повеселился вместе со всеми, когда его во время игры в пионербол отправили на пол подставленной подножкой.
И совсем уже фигово было, что Серый, по праву сынка какого-то там, как выражалась тётка, «оч-чень серьёзного человека», ходивший в вечных любимчиках у директрисы, наслаждался в своей жизни, по сути, полной безнаказанностью. Более того, каким-то образом он умудрялся каждый раз выворачивать всё так, что в любой ситуации выглядел как первая жертва. Однажды Тимке пришлось перед всем классом просить у него прощения за то, что он толкнул Серого в коридоре, а этот амбал смотрел на него в упор и издевательски лыбился.
Тимка и правда очень старался делать вид, что у него всё в порядке. Раз или два он даже пробовал отбиваться, но любая попытка постоять за себя, когда Серый или кто-то из его компании лезли к нему в столовой или в раздевалке, всякий раз оборачивались вызовами к директору и страшными скандалами дома, если вовсе не ремнём. Во время этих скандалов всегда надо было стоять, вытянувшись в струнку, и молчать, виновато опустив голову, а потом обязательно ещё и извиниться первому, чтобы тётка наконец оставила его в покое и отпустила в свою комнату.
Сегодня он впервые в жизни крикнул ей в ответ «дура!» и в наказание был на полчаса выставлен на лестницу босиком и в одних трусах («Я из тебя воспитаю приличного человека, тварь неблагодарная!»). Когда тётка наконец впустила его обратно, Тимка стащил из тумбочки в коридоре ключи от дачи, а потом натянул куртку с кроссовками, незаметно прокрался мимо двери кухни, из-за которой слышались взлаивания очередных телевизионных дебатов, и на цыпочках вышел из квартиры.
Потому что он просто больше не мог.
* * *
– …и вовсе даже не «какая-то там барахолка», а антикварный рынок, – в который раз повторила Верена, прижимая смартфон к уху и роясь в рюкзаке в поисках кошелька. Вечно в этом бардаке ничего не найти. – Ну ма-ам, сама подумай, где ещё искать подарок человеку, который ни разу в жизни не был в Европе? А Анжелика сама не своя от всякой винтажной бижутерии, где ж я её ещё найду в таком количестве, не в молле же… да продезинфицирую я всё!
Верена немного кривила душой. Она была практически уверена, что её австралийская подруга по переписке будет прыгать до потолка, получив в подарок даже банальную сувенирную бутылку «Берлинского воздуха» в форме Бранденбургских ворот. На самом деле Верена просто любила барахолки. Было что-то удивительно приятное в том, чтобы в воскресенье после репетиции пройтись вдоль шумных торговых рядов, трогая и разглядывая старинные и не очень фарфоровые сервизы и медные статуэтки, ящики с книгами и выцветшими от времени журналами, древние лампы и вычурную деревянную мебель. «Всё такое разное, и так быстро меняется, а на одну человеческую жизнь приходится так мало интересного», – думала Верена. И так жаль временами, что нельзя жить вечно. Ну или не вечно, ну хотя бы пару столетий – Верене в её двадцать лет это тоже казалось весьма солидным сроком.
На набережной напротив Музейного острова яблоку было негде упасть. Над головой плыло звонкое, гудящее многоязычное разноголосье; пёстрый народ, обрадованный хорошей погодой, вовсю щеголял в рваных джинсах и коротких майках. Верена смотрела на них с некоторым скепсисом: папина немецкая кровь в ней иногда требовала относиться к одежде проще, но мамина французская время от времени призывала тренировать вкус, что бы это ни значило.
В безоблачном небе, синем и пронзительном, висело ослепительно-яркое солнце, и его лучи отражались от отполированного за множество лет диабаза под ногами и окрашивали начинающую желтеть листву деревьев и растянутые вдоль берега Шпрее белые тенты в золотистые празднично-карнавальные тона. Сладкий и терпкий, пахнущий сыростью и опавшими листьями холодный осенний воздух, казалось, можно было разливать по бокалам и пить, как шампанское.
У прилавка с украшениями галдела толпа китайских туристов. Самый спокойный из них, кажется, это был гид, пытался что-то втолковать продавцу на ломаном английском, на что тот с завидным упорством отвечал на смеси польского с немецким.
«А ещё было бы здорово, если бы люди понимали друг друга без переводчика, – продолжала фантазировать Верена, перебирая почерневшие от времени серебряные цепочки. – Вот эта уже ни на что не годится, а вот под ту, если почистить, конечно, вполне можно подобрать какую-нибудь винтажную под-ве-соч-ку… Скольких проблем избежало бы человечество, если бы люди имели возможность просто понимать друг друга, и всё. В непонятном ведь всегда ищешь подвох…»
Верена взяла в руки тяжёлую бархатную шкатулку с ладонь величиной. На крышке красовался какой-то хитрый полустёршийся вензель. Кто-то там фон кто-то там… «Вот в такой штуке точно можно дарить винтажные погремушки», – мелькнуло в голове. Верена заглянула внутрь. На атласной подложке лежали два тонких золотых кольца. А может, и не золотых…
– Слушай, а это вообще серьги или браслеты? Почему такие тонкие?
– Понятия не имею, красавица, – улыбнулся ей молодой, турецкого вида парень, стоящий за прилавком, скучающе засунув руки в карманы джинсов. – Я в женских побрякушках не очень разбираюсь. Но у серёг должна быть застёжка, так? А эти сплошные… И на руку по размеру как раз подходят, – он покрутил кольцо на пальце. – Тебе пойдут. Скидку сделаю. А? Всем за двадцать отдаю, а тебе за десять. А? Возьмёшь?
Верена демонстративно задумалась. Медленно, выдерживая паузу, обвела взглядом нарядные, умытые полуденным светом фасады домов на набережной и увенчанный гигантским тёмным куполом монолит музея Боде на противоположном берегу – он ей всегда казался похожим на сказочную крепость из какого-то мультфильма.
– А может, и возьму. За пять.
– За восемь.
– Семь!
– Договорились…
Необыкновенно довольная в равной степени и покупкой, и собственным умением торговаться, Верена засунула приобретение в карман и, насвистывая, направилась в сторону вокзала.
* * *
Тимка спустился на платформу и, перебравшись через железнодорожные пути, шагнул на узкую, посыпанную гравием дорожку. Солнце потихоньку опускалось за горизонт, и воздух постепенно становился всё прохладнее. Под ногами жадно чавкала налипающая на кроссовки грязь.
На территории садоводства не было ни души, только ветер со свистом носил тучи жёлто-красных, похожих на обрывки цветной бумаги листьев по выложенным деревянными досками тропинкам между домами.
Какие-то чёрные птички с одинаковыми жёлтенькими клювами, сидящие на клёне у самого дома, перекликались между собой тонкими переливающимися трелями; на козырьке над крыльцом курлыкали голуби.
С трудом открывая тяжёлую деревянную входную дверь, Тимка автоматически бросил взгляд в маленькое, покрытое чёрными точками старое зеркало, в незапамятные времена зачем-то привинченное проволокой к столбику крыльца. Глаза всё ещё были покрасневшими, под ними наметились едва заметные голубоватые тени.
Если тётка сразу не хватится ключей, может, и не поймёт, что он здесь.
Сбежавший из собственного дома.
Мама бы никогда такого не допустила. И папа тоже.
Но их было не вернуть…
Тимке хотелось есть, поэтому первым делом он стал шарить по дому в поисках ключа от кладовой. Он точно знал, что тётка имела привычку закупать тушёнку и всякие запаянные компоты на дачу ящиками, чтобы потом не таскать с собой тяжёлые сумки каждые выходные.
Дом внутри пах застоявшейся сыростью и затхлостью. Деревянные половицы с раскиданными по ним пёстрыми тряпочными ковриками отчаянно скрипели даже от лёгких шагов.
«Где же он может быть», – думал Тимка, один за другим обыскивая ящики громоздкого, с толстыми, словно бочонки, ножками-тумбами, письменного стола в жилой комнате. Он как раз выгребал из глубокого пыльного нижнего ящика ворох каких-то журналов со смятыми выцветшими обложками и вырванными страницами – кажется, мама использовала их исключительно в качестве подстилок, когда пересаживала цветы, – как вдруг увидел на самом его дне большой нераспечатанный конверт из мягкой жёлтой бумаги. Тимка взял конверт в руки и переместил его под зелёный жестяной колпак настольной лампы.
Отправитель: Константин Зиновьев. Синяя наклейка «avia». Тимка взглянул на штамп…
Письмо пришло по адресу через два месяца после того, как было отправлено.
Спустя две недели после возвращения папы из своей трёхмесячной командировки в Мексику.
И через четыре дня после аварии.
Его просто никто уже не успел прочесть…
Совершенно забыв о том, что он здесь искал, и чувствуя, как озябшие пальцы внезапно начинают предательски дрожать, Тимка, торопясь, вскрыл конверт зубами. На полированную поверхность стола выпали большая, размером с тетрадный лист, глянцевая открытка с кактусами на фоне заката и два тонких золотистых кольца в запаянном целлофановом пакетике. На оборотной стороне открытки знакомым крупным папиным почерком было размашисто выведено:
«Ангелочек! Скучаю по тебе страшно – скатываюсь в банальности, так что уже, можно сказать, ночами пишу письма пером при свете свечи. Совсем скоро домой. Не могу, прямо дни уже считаю. Поцелуй от меня Тимофея крепко-крепко. Твой Ко.
Р. S. Нашёл тебе браслетики на местном развале, ты вроде такое любишь. Продавщица клялась, что это традиционное украшение ацтеков. По легенде, их надо надевать сразу на обе руки, чтобы с тобой пребывала гармония стихий. Мне, правда, показалось, что эта легенда – сплошной экспромт, но с другой стороны – если поверить, получается очень романтично, правда?»
Тимка перечитал текст ещё три или четыре раза, осторожно сжимая открытку в пальцах. Потом он тихонько всхлипнул и, закусив губу, разорвал целлофан, вытащил браслеты и нацепил их себе на оба запястья. Он понимал, что ведёт себя как полный идиот, примеряя женские украшения, но… в конце концов, его ведь никто сейчас не видит. И кто знает, может быть, действительно сработает какая-нибудь магия, и родители ему хотя бы приснятся?
Тимка додумывал эту мысль, уже забираясь на свою скрипучую тахту в углу комнаты и укрываясь старым синим стёганым одеялом.
* * *
Верена села за стол, сгребла в сторону кучу карандашных набросков с неопределённо-крылатыми светящимися существами для очередного конкурса фэнтези-рисунка, несколько многоэтажных стопок разнообразных распечаток, долженствующих означать прилежную подготовку к написанию курсовой по социологии («Успе-ет-ся», – мысленно строго сказала им Верена), десяток тетрадей, пару кофейных чашек, зарядку от ноутбука и весь прочий хлам, который обычно пылится на рабочем месте у любого нормального человека, и положила открытую шкатулку перед собой.
Из кухни тянуло жареным мясом и оливковым маслом и слышалась музыка – наверное, соседка Луиза опять готовила себе что-нибудь итальянское.
…дарить или не дарить?
Верена задумчиво посмотрела в окно – на вытянутую колонну телебашни и зелёный купол Берлинского собора, виднеющийся вдалеке. С семнадцатого этажа было видно, как стремительно ползут по небу и стягиваются в одно большое облако маленькие пушистые клочки небесной ваты. Потом на землю легла густая прохладная тень, и в стекло тут же застучались мелкие капельки дождя.
– Может быть, всё-таки не дарить? А? Как думаешь? – спросила она у устроившегося на наличнике дрозда. Птица посмотрела на неё блестящим чёрным глазом и спорхнула прочь, вниз. Хорошо им, крылатым, можно никогда не бояться высоты.
Верена повертела один из браслетов в пальцах. С одной стороны, для подарка как-то дёшево. Это ведь явно не золото и даже не серебро. Может быть, мельхиор?
А с другой стороны…
Верена нацепила один из браслетов на правое запястье.
С другой стороны, если, например, надеть индийское платье с такими вот штуками поверх рукавов, может получиться очень даже оригинальненько… Может быть, даже как-нибудь пригодится для выступления. Она нацепила второй браслет на левую руку и подошла к зеркалу. Оценивающе посмотрела на себя и пригладила ладонями светлые волосы, шкодливо улыбнувшись своему отражению. «Нет, не отдам», – решила Верена. Потом включила накинутую на зеркало бумажную гирлянду и сделала пару движений из классического танца Одисси, сложив перед собой ладони.
…и внезапно поняла, что не может их расцепить.
– Что за…
Запястья неожиданно начало жечь, и Верене показалось, что два браслета притягиваются друг к другу, как намагниченные. Она с усилием развела руки в стороны и с ужасом почувствовала, как тонкие золотистые кольца всё больше сжимаются, сдавливают руки, а потом… как будто всасываются под кожу…
– А-а! – вскрикнула Верена, тряся руками.
Больно. Больно…
– А-а-а! – она упала на четвереньки.
– Эй, что случилось? – раздался голос Луизы в коридоре. В дверь начали стучать, потом она приоткрылась, и в проёме показалась смуглая кудрявая темноволосая голова.
– Что за кричание? Для тебя всё в порядке? – обеспокоенно спросила Луиза, как всегда путая немецкие слова с итальянскими.
Верена сделала глубокий вдох и поняла, что боль отхлынула – так же стремительно, как и навалилась.
– Ничего… у меня… у меня всё в порядке, – медленно ответила она, запинаясь.
Широко распахнув глаза, Верена смотрела на свои руки и ошарашенно трясла головой. Вокруг обоих запястий виднелись две тонких, очень чётких, как татуировки, розовых полоски.
И больше ничего.

Глава 2
Наводка была так себе – это Кейр понял почти сразу. Замок не поддался ни с первой, ни со второй попытки, и тогда его пришлось, чтобы не терять драгоценных минут, просто выломать вместе с круглой золотистой ручкой и целым куском белой дверной панели. Треск дерева показался в первый момент оглушительно громким, и Кейр сквозь зубы чертыхнулся, хотя и проверял накануне, что все квартиры на этом этаже в будние дни пусты как минимум до полудня.
Гостиная. Стеклянный плафон над дверью в виде пронзённого стрелой сердца. Серые стены, фоторепродукция с Эмпайр Стейт Билдинг в рамке у окна, низенький полукруглый диван в углу, на барной стойке валяется старый выпуск «Нью-Йорк Таймс». В окне, наполовину скрытая желтеющими кленовыми кронами, виднеется красная кирпичная стена противоположного дома с окнами-арками; на лакированных половицах лежат два косых пыльных прямоугольника солнечного света.
Кейр торопливо скинул на пол диванные подушки. Где же эта долбаная хипстерша может хранить свои бирюльки, а?
Если ему не удастся ничего найти, ему крышка. Ему просто нечем больше расплачиваться с Бугром. А тот поставил его на счётчик и совершенно точно больше не станет долго ждать.
Спальня… Резкий запах то ли освежителя воздуха, то ли каких-то мерзких приторных духов, бьющий в ноздри. Дурацкий трёхногий пуфик, укрытый розовым ковриком из искусственного меха. Перевернуть пуфик. По нулям.
Руки мерзко влажнели под резиновыми перчатками.
За входной дверью в коридоре отчётливо заскрипели деревянные половицы.
– Барбара? – раздался дрожащий старческий голос с лестницы.
«Если что, я его вырублю, – подумал Кейр. – Прости, не обижайся, дедуля, но лучше не лезь, не лезь…»
– Барбара, ты дома? У тебя тут дверь…
Шкаф. Вытряхнуть постельное бельё. Пусто, везде пусто… Чёрт!!
– Алло, полиция? – спустя ещё примерно минуту донеслось с лестничной площадки. Дедуля умненький, дедуля боится лезть на рожон. Вот и славно. – У меня тут, кажется, соседку ограбили… да… нет, не заходил… адрес, да, записывайте…
Кейр высыпал на лимонно-жёлтый в чёрную крапинку ковёр (и как только у этой бабы глаза не вытекают каждый день на такое смотреть?!) содержимое ящика прикроватной тумбочки. Какие-то флакончики, блокнотики, пачка тонких сигарет, губная помада, вышитый бабочками кожаный очечник… ярко-красный, очень реалистично выполненный вибратор. Тьфу ты, блин…
Морщась от боли, он наклонился и пошарил вытянутой ладонью за серой коробкой кондиционера под окном. Ничего…
После последней встречи с «байк-клубом» у Кейра болели все рёбра и он через раз мочился кровью. В следующий раз, если он не принесёт Бугру капусту, тот его просто прикончит, в этом нет уже никаких сомнений. Он так и сказал тогда, отвешивая распластанному на асфальте Кейру последний пинок по почкам: «Не найдёшь, тогда уж мне самому придётся навестить тебя и твою семью… и боюсь, что это будет последняя наша встреча…» А затянутые в кожу амбалы из его стаи стояли вокруг и любовались зрелищем.
И эти грёбаные суки действительно знали, где он живёт.
Назад в гостиную. Снова исцарапанная деревянная стойка с развешанными над ней бокалами. Белый кухонный кафель в мелкий бежевый цветочек. Магнит-открывашка на холодильнике в виде Суперволка – ха, он тоже эти комиксы собирал в детстве.
Где, где, где?!
Серые кухонные шкафчики. Бутылочка пива с маленькой пятиконечной алой звёздочкой на этикетке, стыдливо припрятанная за горой разноцветных пластиковых коробок (Кейр мгновение помедлил, а потом сунул бутылку за пазуху). Множество жестяных ящичков на верхней полке. На пол, всё на пол. Кофе, соль, мука, рис… пусто… сахарница…
Тяжёлая банка в виде белого фарфорового слоника с загнутым вверх хоботом рухнула вниз, треснув острым краем как раз по косточке на ступне. Кейр тихо взвыл, хрипло выматерился, глянул на пол…
Да-а-а! Вот оно!
Ему показалось, что с улицы слышатся звуки сирен. Проклятье!!
Позавчера он официально стал совершеннолетним, а значит, рассчитывать на поблажки от правосудия больше не приходилось.
Кейр присел на корточки и стал лихорадочно собирать с пола и распихивать по карманам бесконечные цепочки, колечки с цветными камешками, пару тонких золотистых браслетиков – может быть, действительно золото? – какие-то серьги, тоже с камешками…
На лестнице послышался тяжёлый топот ног.
Дурацкие браслеты никак не влезали в карман джинсов, и тогда Кейр, снова чертыхнувшись, нацепил их себе на запястья и бросился к окну. Выход на пожарную лестницу… чёрт, заперто… Он содрал с крючка рядом с газовой колонкой белое кухонное полотенце с жёлтыми мишками и намотал его на руку. Удар, ещё удар, звон разбитого стекла, задвижка. Готово! Спускаться вниз пролёт за пролётом показалось слишком долгим, и Кейр прыгнул на подвесную лестницу вдоль перил. Высоты бояться было некогда, и он пополз вниз, быстро-быстро, как обезьяна, перебирая руками и ногами.
До земли оставался какой-то один этаж, когда кисти обеих рук на холодных как лёд ржавых скобах внезапно свело какой-то сумасшедшей по силе судорогой. У Кейра закружилась голова, сознание резко поплыло, перед глазами закрутились огненные шутихи. Он зажмурился и резко сделал пару глубоких вдохов-выдохов, пытаясь прогнать дурноту – да что же с ним такое? чёрт, нельзя медлить! – но пальцы всё равно ослабли, неумолимо делаясь какими-то ватными. Кейр чуть было не сорвался, но в последний момент умудрился-таки снова перехватить скобу скрещенными руками и безуспешно попытался расслабить сведённые мышцы. Ничего не получилось: тело только окатило жаркой дрожью, словно водой из горячего душа, а потом его ладони всё-таки разжались.
На счастье, Кейр грохнулся не на брусчатку, а на газон, причём довольно удачно, лишь в кровь разодрав себе оба колена и больно треснувшись головой о край пожарного гидранта. Почти не замечая боли, он сейчас же вскочил и бегом кинулся прочь из двора.
Оказавшись на улице, Кейр заставил себя перейти на быстрый шаг и миновал в таком темпе ещё пару кварталов, дисциплинированно останавливаясь перед каждым пешеходным светофором, если на том мигала светящаяся красная ладошка. Всё, теперь его точно никто не схватит с поличным. Он давний житель Бруклина и вполне законопослушный гражданин, просто выходил до ближайшего магазинчика за сигаретами, а теперь вот гуляет, наслаждается погодкой, а что, ребята?
Погодка, кстати, и правда была что надо. Сентябрьское солнце припекало макушку почти что по-летнему; наполненный ароматом кленовых листьев густой прохладный воздух обжигал горло, но казался почти сладким, как родниковая вода.
Разгорячённые щёки пылали от быстрой ходьбы. Кейр остановился под тёмно-синим тентом напротив маленькой стеклянной витрины, переводя дух. За стеклом в полумраке смутно виднелись ряды включённых стиральных машинок; к дереву напротив был прикован ржавый остов велосипеда со снятыми колёсами. На улице не было ни души.
Ладоням было жарко, и Кейр только тут вспомнил, что на них всё ещё надеты резиновые перчатки. Парень стянул их с рук, небрежно закинул в стоящий около двери зелёный мусорный бак на коротких ножках…
…и вдруг осознал, что руки у него совершенно чёрные, а пальцы вытянуты, как у обезьяны, и покрыты чёрной блестящей шерстью.
Совершенно рефлекторно Кейр зажмурился и потёр руками глаза. И понял, что прикасается пальцами к какой-то… звериной морде. «Да что. Со мной. Нахрен. Такое?!!»
Дыхание вдруг резко застряло в груди, как будто горло заткнули пробкой. Кейр рвано выдохнул и словно бы со стороны услышал, как из полуоткрытой звериной пасти вдруг вырывается какой-то хриплый, полный ужаса полустон-полувой. Почти захлебнувшись этим непроизвольным мучительным звуком, парень снова посмотрел на свои руки, потом на ноги – нечеловеческие, босые, с широкими ступнями и тонкими блестящими когтями на кончиках пальцев. Откуда-то из желудка поднялась стремительная, как тошнота, неуправляемая паника.
Кейр перевёл взгляд на своё отражение в витрине прачечной… и увидел стоящую на задних лапах покрытую чёрной короткой шерстью тварь, вроде бы похожую на орангутанга – но то ли с волчьей, то ли с медвежьей клыкастой башкой на толстой шее.
Чувствуя, что начинает дрожать, Кейр медленно протянул руку к стеклу.
И жуткая тварь, глядящая на него из отражения, сделала то же самое.
* * *
– Привези мне бумеранг, – сказала Грета и щелчком отправила в переполненную пристенную пепельницу, сделанную из засыпанной песком старой жестяной раковины, остатки самокрутки. Грета была из тех гурманов, которые предпочитали курить исключительно на свежем воздухе, особенно когда в помещении уже хоть топор вешай. – Я читала, что там продаются настоящие бумеранги ручной работы. Которые аборигены вырезают.
– Ни за что не поверю, – сморщила тонкий носик Айминь, в четвёртый раз пытаясь вслепую превратить воронье гнездо на растрёпанной после танцев голове во что-нибудь, хотя бы отдалённо напоминающее причёску. – Спорим, что у них там тоже всё китайское?
– Сознайся, экономишь иногда на подарках малозначительным знакомым, а? – хихикнула Верена и пихнула Айминь в плечо, с наслаждением втягивая в себя благоухающий недавно прошедшим дождём ночной воздух. Несмотря на плывущие в нём тонкие табачные струйки, после почти шести часов на провонявшем потом и дымом танцполе это казалось необыкновенно изысканным удовольствием.
– Вот тебе смешно, – укоризненно сказала Айминь, скептически разглядывая себя в зеркале карманной косметички. – А для меня в путешествиях чуть ли не самая главная проблема – найти какой-нибудь сувенир, не отштампованный у меня же дома за ближайшим углом.
Верена снова хихикнула, стянула с себя серую ветровку с вышитым на левой стороне груди логотипом в виде отпечатка волчьей лапы и завязала её рукава себе вокруг пояса. Осенняя ночь радовала теплом – должно быть, последний или предпоследний раз в этом году.
«Когда я вернусь от папы, наверное, будут уже вовсю опадать листья, – подумала Верена. – И дни будут становиться всё короче, и останется только терпеливо ждать открытия первых рождественских ярмарок, которые хоть как-то разгонят зимнюю тоску. А вот у них там, в южном полушарии, сейчас вроде бы должен быть почти апрель…»
Из-за мятой исцарапанной железной двери клуба, сверху донизу изрисованной цветными маркерами и исклеенной многочисленными агитационными наклейками (кажется, здесь отметились все – от защитников животных до борцов с мировой закулисой), доносились монотонные гудящие басы. На ровным слоем покрывающих асфальт лужах подрагивали в такт с этими басами цветные блики от развешанных над головой мигающих гирлянд. В ушах всё ещё немного звенело от музыки.
Грета убрала в карман куртки тонкую золотистую зажигалку и глянула на часы:
– Ну что же, если тебе повезёт быстро добраться, пару-тройку часов сможешь, может быть, даже поспать до самолёта, – она ехидно улыбнулась Верене ярко накрашенными губами.
– Ай, да брось ты, – поморщилась та. – По дороге высплюсь. Сутки лёту, мама моя. Что там ещё делать-то? И добираться мне отсюда ровно десять минут по прямой ветке, так что через полчаса буду уже спать как младенчик, даже не сомневайся…
Девушки обнялись, похлопав друг друга по спине.
В голове у Верены чуть гудело после нескольких бокалов вина с минералкой, но в целом она чувствовала себя прекрасно. Улица в этот час уже затихала, но из кальянной напротив всё ещё доносилась негромкая музыка. Около турецкой закусочной – видимо, из тех, что работают до последнего гостя, – дразняще пахло кебабами и пиццей. Круглосуточные магазинчики призывно мерцали пёстрыми витринными табличками. Мимо Верены прокатил сосредоточенно-насупленный велосипедист в шлеме, раскрашенном под скорлупу кокосового ореха, и с пластиковой красной корзинкой из какого-то супермаркета, прикрученной скотчем к багажнику. В чернильно-синем небе над головой, словно наклеенная светодиодная аппликация, светила луна.
«Надо будет засунуть в чемодан бутылку шнапса для папы с Алексом, – напомнила себе Верена, сворачивая на широкую, утопающую в тени аллею. – Чтобы им там, хи-хи, не так скучно было корпеть над своими мозгодробительными биологическими проектами. Как всё-таки удобно, что подземка работает по ночам», – подумала она, рассеянно разглядывая слабо подсвеченную лепку на стенах домов. Ждать ночного автобуса и ехать криулями через полгорода было бы однозначно намного менее увлекательно. Вот если бы ещё везде светили нормальные фонари, как в Париже, а не эти энергосберегающие недоразумения… Верена внимательно посмотрела себе под ноги. В этой части Кройцберга жители, судя по всему, исторически считали себя выше того, чтобы убирать за братьями своими меньшими…
Внезапно слева от неё раздался протяжный трудноопределимый звук, напоминающий то ли скрип, то ли всхрап. В воздухе как будто бы что-то изменилось, и Верене почудилась смутная, гудящая вибрация вокруг себя – так бывает, если вывернуть на полную громкость работающие колонки аудиосистемы, отключенные от компьютера. Верена вздрогнула: ей померещилось, что между стволами разлапистых платанов стремительно проскользнула большая серая тень, а потом серо-синие сумерки совсем рядом на мгновение обрели… отчётливую форму какого-то существа.
Оно походило на гигантскую ростовую куклу, только вот там, где у таких кукол обычно бывают пришиты глаза, виднелись две широкие круглые дыры, сияющие ярким лимонно-жёлтым светом, как фонарики. Существо с хрипом вздёрнуло вверх длинные когтистые лапы, и Верене показалось, что окружившая её вибрация складывается в какие-то едва различимые, растянутые слова – нечто вроде «смотри-и-и» или «бери-и-и»… И в следующий же момент странная фигура исчезла, а прямо перед лицом Верены, окатив её волной вонючего спёртого воздуха, снова мелькнула огромная тёмная тень. В лунном свете Верена успела различить широкие перепончатые крылья, покрытую чёрными наростами страшную морду, как у бультерьера, и жёлтые, влажно поблёскивающие вытянутые клыки. Верена судорожно отмахнулась от твари руками, хватая ртом воздух, и чуть было не упала на траву.
…вокруг было темно и тихо. Едва слышно шуршали перебираемые ветром листья под ногами, на виднеющейся впереди за деревьями улице сердито просигналило проехавшее мимо жёлтое такси.
Верена потёрла руками лицо и нерешительно огляделась. «Мама моя, я что, травки в клубе надышалась, – мелькнуло в голове. – Говорят, что пассивных курильщиков тоже с неё иногда ведёт… Ладно, сейчас мимо автобусной остановки, налево – и под голубенькую арку подземки. Надо всё-таки постараться поспать сегодня», – подумала Верена, отчаянно пытаясь не обращать внимания на неясную, давящую тревогу, отчего-то занозой засевшую в груди.
– Э-эй… А куда это мы торопимся, такие кра… красивые? – неожиданно раздался прямо у неё за спиной нетвёрдый мужской голос с абсолютно неопределимым акцентом. Пахнуло сладковатым марихуанным дымком. – Может быть, тебя, это… проводить куда? Хочешь, провожу?
– Слушай, отвали, а? – Верена выругалась про себя и, не оборачиваясь, ускорила шаг, пытаясь быстрее дойти до светящейся в темноте остановки.
– Вот вообще не пытаешься быть вежливой, да? Что ж вы, бабы, сучки-то такие все? – Верена почувствовала, как чужая рука схватила её за локоть и резко дёрнула назад.
Вот чёрт.
– Эй, руки убрал! Пусти, я сказала! – Верена попыталась вырваться, но хватка на её руке неожиданно окрепла.
– Нет, ты мне скажи… Почему. Нахрен. Вы. Все. Такие сучки? – невидимый в темноте парень притянул её к себе за локти, дыша в затылок перегаром, и Верена почувствовала мерзкий холодок нахлынувшего испуга. У неё почему-то резко свело запястья.
– Отпусти!! – девушка с силой треснула каблуком ботинка по невидимой в темноте ступне, одновременно пытаясь свести руки на груди и двинуть парня локтем под дых.
И вдруг она почувствовала, как её тело волной окатывает обжигающим жаром – словно поток горячей воды заструился сверху вниз по коже, и почти сразу же Верена услышала оглушительный болезненный вопль за своей спиной. Сжимающие её локти пальцы исчезли. Вокруг почему-то сделалось очень светло; Верена бегом бросилась вперёд, но услышала за спиной отчаянно подвывающий, почти скулящий голос и всё-таки замерла, оборачиваясь.
Здоровенный плечистый чернобородый парень отчаянно тряс руками в воздухе, глядя на неё с выражением какого-то потустороннего ужаса на лице. Потом он попятился, запинаясь, и вдруг резко развернулся на пятках и кинулся прочь. Почему-то Верена очень хорошо видела всё это, как будто пространство вокруг неё осветили прожектором. В лучах непонятно откуда взявшегося света она могла отчётливо разглядеть деревянную лавочку под кустом сирени, огромные липы по сторонам аллеи, покрытую лужами и усыпанную окурками песчаную дорожку под своими ногами…
Руки жгло, словно Верена только что по локоть засовывала их в кипящую воду.
И вдруг она увидела свои ладони.
Постепенно затухая, от них распространялся ровный, огненнолучистый, очень, очень яркий золотистый свет.
* * *
Тимка проснулся от холода. Отсыревшая постель совершенно не грела, наоборот – сухая одежда, в которой он лёг под одеяло, пропиталась влажным, несвежим и нежилым душком и теперь, неприятно холодя, липла к телу.
Он встал, с пронзительным скрипом распахнул дверцу старого рассохшегося шкафа, порылся на полках и натянул на себя вылинялый свитер с оленями, а поверх него – синтепоновую куртку с оторванным карманом. В таком виде Тимка попытался было снова лечь, но сон, конечно, больше не шёл.
Тогда он снова встал, ёжась, слез с продавленной тахты, сунул ноги в кроссовки и прошлёпал в прихожую-кухню. Пошарил в застеленном белой клеёнкой пристенном шкафчике, вытащил старую электроплитку, вставил вилку в розетку и выкрутил выключатель на максимум. «Хорошо хоть, электричество есть в доме, а ведь могли бы и отключить», – подумал Тимка, держа озябшие пальцы над маленьким раскаляющимся диском и стуча зубами. Запястья болели, кисти рук словно бы свело от холода. А может быть, они просто затекли во сне…
Тимке хотелось есть, а есть в доме было нечего – только в ящике кухонного стола среди алюминиевых ножей и вилок нашёлся прошлогодний батончик мюсли с истёкшим сроком годности, и мальчик со вздохом надорвал упаковку, откусил маленький кусочек и уставился в окно.
За мутноватым стеклом, покрытым ажурной филигранью первой осенней изморози, виднелся занимающийся рассвет над одинаковыми тёмными крышами дачного поселка – пока ещё очень-очень ранний, тусклый, серовато-розовый, без единого солнечного луча. «Интересно, который сейчас час – во сколько вообще начинает светать в сентябре?» Тимка не помнил. Пластмассовые часы на стене кухни остановились, а мобильник он специально оставил дома.
Дома…
Мальчик некоторое время бессмысленно рассматривал узор на пожелтевшей тюлевой занавеске, обводя пальцами вышитых на ней то ли змеек, то ли ящериц с короткими перепончатыми лапами. В детстве он сочинял сказки про эти картинки. Про смелых ящерок в услужении у хозяйки Медной горы.
Тогда он ещё приезжал сюда с родителями. Совсем малышом, первоклашкой. Уже шесть лет назад.
Так давно.
Тимка отпер входную дверь и вышел на крыльцо.
Холодный утренний воздух был напоен терпкой сыростью ранней осени. Дома вокруг стояли угрюмо-серые, тоскливые и неуютные, будто вымершие. Земля местами была покрыта тонкой блестящей ледяной корочкой – ночью, видимо, были заморозки. На пожелтевшей траве перед домом лежало плотное покрывало белесого ледяного тумана, и вместе с этим туманом землю укрывала глубокая-глубокая тишина. Вот так бы, наверное, и выглядел мир совсем без людей…
«А ведь ещё вчера было так ясно и тепло», – подумал Тимка. И к кому ему теперь идти? Домой он не вернётся, это точно. Вот не вернётся, и всё. Дудки.
По запястьям наконец-то перестали бегать противные колюшки, и Тимка почувствовал, как холод понемногу его отпускает.
– Куда же мне пойти, а? – спросил он вслух.
– Куда захочешь… – вдруг раздался за его спиной негромкий женский голос.
Мальчик вздрогнул и обернулся. На серых рассохшихся досках крыльца стояла женщина. Очень… очень странная женщина. Она выглядела на фоне их дачного домика так же неуместно, как могла бы выглядеть картина из Эрмитажа на стене его увешанной плакатами девятиметровки в тёткиной двухкомнатной квартире.
Женщина как будто сошла с иллюстрации к какой-то старинной книжке – лучшего сравнения Тимка не мог подобрать. Её длинное, глухое чёрное бархатное платье с меховой оторочкой было перевязано широким пурпурным кушаком, вышитым золотыми нитями. Вытянутые концы тёмно-красных замшевых туфель загибались вверх. Лёгкое серебристое покрывало прятало густые тёмные волосы, прижатое сверху тяжёлым бронзовым венчиком в виде множества переплетающихся маленьких змеек с изумрудными глазами. «Настоящая Серпентина», – подумал Тимка. Как в сказке про золотой горшок.
Женщина смотрела на него и улыбалась.
– Тебе теперь всё можно, – тихо повторила она. – Всё, что тебе захочется.
Сначала Тимке отчего-то показалась, что женщина сказала это по-испански – Тимка второй год учил в школе испанский язык и мог уже иногда разбирать на нём простые фразы. Секундой позже он понял, что все слова были произнесены по-русски. Тимка просто слышал каждое слово как будто бы за мгновение до того, как женщина открывала рот.
Он тряхнул головой, но странное ощущение не исчезало.
«Да я же просто ещё сплю», – дошло до него вдруг. В самом деле, это же только во сне можно засомневаться, на каком именно языке к тебе обращаются. Тем более что кроме русского, Тимка никаких языков никогда больше и не знал…
– Бывают такие сны, – на пробу сказал он, просто чтобы услышать собственный голос. – Когда я вроде бы уже проснулся и встал, а потом вижу в окне вместо парковки с тёткиной машиной всякие пейзажи. Очень необычные и яркие, совсем как ты сейчас. Но я всегда понимаю, что сплю.
Тимка действительно всегда это понимал. Он научился этому ещё в детском садике, когда не мог уснуть в тихий час – вроде бы спать, а вроде бы бодрствовать, видеть цветные сны и наблюдать за ними со стороны, или пытаться ими управлять. Это была очень интересная игра. Он всегда её любил.
Женщина покачала головой, и маленькие зелёные камни в её венце заискрились:
– Даже не знаю, Тим… Мне уже очень давно не снились сны.
Тимка провёл пальцем по перилам крыльца. Ну конечно же он спит. Вот и перила – они кажутся тёплыми, как будто нагретыми солнцем. А ведь на улице – раннее пасмурное осеннее утро. Значит, он на самом деле спит сейчас внутри дома, пригревшись в тепле, а всё это ему просто мерещится.
– Ты знаешь моё имя, а я не знаю твоего, – сказал он. – Но это ничего, я понимаю, что во сне всегда так бывает.
Женщина снова улыбнулась:
– Ты можешь называть меня Милис, – сказала она. – Донья Ми лис…
– Хочу этот сон подольше. Знаешь, они всегда так быстро кончаются, как только понял, что спишь, – пожаловался ей Тимка. – А там надо будет опять думать, что делать дальше. Куда деваться. А может быть, она сама за мной приедет и разбудит. Не дура же. Наверняка сообразит, что я здесь. А я не хочу.
– Ты всегда можешь изменить свой облик, – прозвучал в его ушах мелодичный голос. – Как захочешь. Ты хотел бы?
– А как это делается? – спросил Тимка.
Женщина шагнула ближе, взяла его руки в свои и крест-накрест приложила к его груди:
– …вот так. Сожми кулаки, Тим. Покажи мне зверя.
Сперва Тимка не почувствовал ничего особенного, но уже спустя несколько секунд у него вдруг отчего-то резко зазвенело в ушах. По напряжённым рукам от ладоней к плечам прошла волна мелкой вибрации, и тут Тимка ощутил, как всё его тело внезапно окутало жаром; запястья заболели, как будто их накрепко перетянули верёвкой.
И в следующий момент… что-то изменилось.
Крошечные колюшки защекотали сначала лицо, а потом и всё туловище; ледяной воздух вокруг сделался каким-то густым, одновременно сладким и терпким. Тимка рефлекторно сделал глубокий вдох и вдруг понял, что туман, лежащий на земле, словно проникает внутрь его тела, растворяется там, и от этого ощущения ему вдруг делается очень легко, будто он потерял часть собственного веса. Так легко, легко и беззаботно…
– Какой славный… – нежно сказала женщина. – Я буду звать тебя Аспид.
Преисполнившись какого-то странного волнения, Тимка обернулся к зеркалу, висящему на столбике крыльца.
С отражения на него большими синими глазами с широким вытянутым зрачком и подвижными разделёнными веками глядело… больше всего это существо напоминало ящерицу с продолговатой мордой, покрытой мелкой серебристо-серой чешуёй, но с почти человеческими губами и с маленькими заострёнными ушками. На груди у существа Тимка разглядел едва заметный узор в виде тёмных поперечных полосок. Он не мог видеть себя целиком, но сразу же посмотрел на свои руки – непривычно мускулистые и гибкие, оканчивающиеся крупными лапами с маленькими перепонками у основания пальцев и короткими загнутыми когтями.
Тимке не было ни страшно, ни странно – но так ведь оно всегда и бывает во сне.
– Откуда взялся этот облик? – только и спросил он.
– Из твоего подсознания, – ответила донья Милис. – Ты теперь не человек, материальное не властно над тобой… Как и над всеми нами.
– А кто вы такие?
– Мы – власть, мой мальчик. Мы хотим восстановить справедливость в мире, чтобы каждый в нём получил то, чего он на самом деле заслуживает. – Она взяла его руку, нет, его лапу в свою горячую узкую ладонь с длинными пальцами, унизанными старинными тяжёлыми перстнями. – Показать тебе, на что ты способен?

Глава 3
– Первый день у антиподов, и уже с открытыми плечами? Сме-е-лый малыш, – хмыкнул Алекс. – На, держи, – он порылся в карманах и протянул ей тюбик солнцезащитного крема.
– Да брось ты! – возмутилась Верена. – На дворе семнадцать градусов, и дождь вот-вот начнётся. И вообще это бе-е-е…
Они сидели под большим белым тентом, раскинутым над столиками университетского кафетерия, из приоткрытой двери которого слабо тянуло сладковатым запахом свежеиспечённого хлеба. Кругом галдели студенты, видимо, все поголовно совмещающие поглощение тостов с веджимайтом и крабовых палочек во фритюре с какими-то ужасно увлекательными научными дискуссиями. Влажная тропическая духота ранней весны, всего за сутки сменившая хрустальную берлинскую осень, всё ещё казалась Верене страшно непривычной, а краски вокруг – необычно яркими, как будто всему миру вокруг прибавили контрастности. В кронах деревьев над головой, каждое из которых состояло, как казалось, из нескольких плотно переплетённых стволов, раздавалось звонко-щёлкающее птичье чириканье.
– Над нами озоновая дыра. Практически открытый космос, – пояснил папа, поднося к губам кофейную чашку.
– Вот-вот. Когда мы месяц назад приехали из России, мой коллега в первый же день заработал ожоги на плечах, как от утюга, – наставительно заметил Алекс, с наслаждением откусывая от большого сэндвича с авокадо. – В такую же самую погоду. Здесь тебе не Европа. Так что лучше не ерепенься-ка ты и слушай старших.
– Не такой уж ты и старший, – из чистого упрямства проворчала Верена, показывая Алексу язык. Ей наконец-то опять было легко. В самолёте её всё ещё потряхивало от воспоминаний о предыдущей ночи, но после пересадки в Сингапуре всё вокруг разом сделалось таким чужим, необычным и занятным, что тревога почти полностью отступила, смытая волной новых впечатлений.
– Я-то? Да я тебя первый раз увидел, когда ты ещё говорить не умела. Когда это было, ты не помнишь, Пауль?
– Через две недели после того, как мы с тобой познакомились, господин Дворянов, – улыбнулся папа. – После симпозиума во Франкфурте.
Это была правда. Верена знала Алекса, сколько вообще себя помнила – папа регулярно приглашал его на семейные юбилеи и дни рождения, а один раз они все вместе встречали Рождество в Париже. Алекс постоянно устраивал Верене какие-нибудь сюрпризы, причём совершенно невозможно было заранее угадать, что ему придёт в голову в очередной раз. В семь лет он подарил ей, отчаянно мечтавшей тогда о каком-нибудь домашнем животном, енота на один день. Енота принесли из местного контактного зоопарка, и он за пару часов успел обгрызть мамины выходные туфли, содрать в гостиной обои со стены и в мелкие клочки растерзать папину энциклопедию по генетике, которая очень неудачно лежала на нижней полке шкафа. Верена и енот были в восторге, папа в ужасе, вечером довольного зверя увезли обратно в зоопарк, а мама ещё месяц отказывалась разговаривать с Алексом. Был он тогда, наверное, немногим старше, чем Верена сейчас. А кажется, что совсем не изменился…
Внезапно резким порывом налетел ветер, сбросил со стола салфетницу и опрокинул солонку. Алекс нагнулся, поднимая салфетницу с земли, потом отряхнул руки, и к его ногам тут же подошла крупная длинношеяя птица на тонких вытянутых лапах и стала тыкаться в пол кафетерия большим изогнутым клювом в поисках крошек.
– Красивый какой, – сказала Верена.
– Это ибис, – ответил Алекс. – Они здесь в Австралии вместо голубей. Хотя голуби вроде бы тоже есть.
– И как тебе тут в целом? – спросил папа, протирая салфеткой очки. – Ещё не скучаешь по снегу и свекольным салатам?
– Да мы же только на проект, – отмахнулся Алекс и убрал со лба влажную от пота каштановую прядь. – Не успеем соскучиться. А вообще здесь интересно.
Алекс говорил по-немецки удивительно свободно, совсем без акцента. Иногда Верена с завистью думала, что ей, кроме двух языков, которые она знала с рождения, так никогда и не удастся выучить ещё хоть один настолько же прилично.
Внезапно Верене показалось, что с неба послышалось низкое прерывистое жужжание. Усиливающийся ветер сорвал с головы белую, купленную накануне в кингсфордовском аэропорту кепку с вышитым на ней подмигивающим кенгуру и стремительно понёс её куда-то в сторону университетского парка.
– Ну ничего себе у вас тут погоды, – начала было Верена, поднимаясь, но следующий порыв ветра уже чуть не сбил её с ног.
Алекс бросил короткий взгляд на небо и, внезапно посерьезнев, коротко бросил папе: «Пауль, иди-ка в здание, забери дочь…» Папа что-то ответил, вставая, но Верена уже не расслышала его слов за нарастающим гулом, которым наполнился вдруг воздух. И тут она увидела, как подхватывает и уносит в небо, словно воздушный шарик, большой цветной зонтик с лужайки.
И дальше всё стало происходить очень быстро.
Одновременно послышались громкий треск справа и оглушительный звон где-то над головой, а потом крики «Осторожнее! Стёкла!» Ветер взвыл особенно сильно; Верена повернула голову и увидела, как медленно накреняется, заваливаясь вбок, высокое, с гладким серым стволом и множеством мощных, в руку толщиной, ветвей, дерево на лужайке напротив. Она успела заметить, как молодая девушка в красной бейсболке, чудом вынырнув из-под пушистой кроны, пригибаясь к земле и подволакивая левую ногу, бегом кидается к зданию кафетерия.
А потом началось что-то совсем странное.
Перед глазами у Верены всё поплыло, предметы внезапно начали двоиться. Страшный ветер с рёвом гнул деревья, вокруг слышались панические крики, но на их фоне она различала и ещё какие-то голоса. Низкие, жужжащие, они гудели меж её висков и совсем не напоминали человеческие.
«За горло его…» – «Бе-е-ей!» – «Уничтожьте их!» – «Все-ех…»
Папа куда-то пропал, Алекс тоже. Верена в панике прислонилась спиной к стене кафе, не решаясь оторваться от неё и сделать хоть пару шагов вперёд, сквозь бушующий ураган ко входу в здание, где толпились люди. И снова пронзительный хрип-вопль «Убе-е-ей!» прозвучал как будто бы прямо над её головой.
Верена посмотрела в небо – и оторопела от ужаса.
В воздухе стаей роились существа, при одном взгляде на которых начинали подкашиваться колени. Это были не животные – не бывает таких животных! – а какие-то гигантские химеры, монстры, порождение чьего-то ночного кошмара. Зубастые, с длинными лягушачьими языками рыбы, которым зачем-то приделали крылья; длинные и толстые, как водопроводные трубы, змеи с шипастыми перепончатыми хвостами; чёрные, покрытые шерстью то ли жуки, то ли ежи с фасеточными глазами и множеством многопалых изогнутых когтистых конечностей. Что-то вроде гигантских мух, но с длинными заострёнными жалами и блестящими, как у жаб, телами; голые уродливые вроде бы птицы, но с вытянутыми, закрученными внутрь скорпионьими хвостами.
Вот один, состоящий, кажется, из одних только белых костей и с тяжёлыми вывернутыми рогами, оседлал уличный фонарь и стал швырять сверху осколки, метя в бегущего по земле, прикрывающего голову человека. Другой, напоминающий огромного краба с множеством мелких паучьих глаз, прыгнул сверху на парусом натянувшийся тент над столиками и острыми клешнями начал рвать его на мелкие кусочки. Вот ещё одна тварь, похожая на богомола-переростка с толстой дубиной в коротких хитиновых лапах, соскочила с дерева и с размаху ударила дубиной по затылку молодого парня, который на карачках пытался отползти за угол здания.
И посреди всего этого Верена вдруг увидела Алекса.
Мужчина стоял на поляне перед кафетерием, поразительно спокойный на фоне окружающего их хаоса. Он стоял к ней спиной, и Верена попыталась крикнуть ему что-то или позвать на помощь – но тут совершенно отчётливо увидела, как линии его фигуры плывут и стираются, превращаются в яркое рыжее пятно, которое приобретало явственные формы то ли лисицы, то ли собаки с длинной вытянутой мордой и оскаленными клыками. И этот странный зверь стремительно прыгает в небо, одного за другим начинает рвать монстров зубами и когтями, а те кидаются от него врассыпную, и он догоняет, раздаёт удары направо и налево мощными лапами, а потом опять, и опять…
А ветер всё усиливался. И внезапно прямо перед Вереной, в каком-то шаге, словно бы из-под земли, вынырнул ещё один монстр – жуткая смесь летучей мыши и бультерьера, со светящимися жёлтыми глазами, торчащими из пасти лезвиями клыков и страшными когтями на огромных, в несколько метров шириной, перепончатых крыльях.
«…я же уже видела её! Только не при солнечном свете…» – окатило вдруг Верену внезапное озарение. Чудовище распахнуло зубастую пасть, страшно взревело и сцапало её длинными чёрными когтями за шкирку, резко потянув вверх. Верена открыла было рот для крика, но захлебнулась в бешеном ветре, а в следующий миг почувствовала, как отрывается от земли, – и тут руки её, которыми она нелепо молотила в воздухе, словно бы обретя свой собственный разум, будто вспомнив что-то, сжались в кулаки и крест-накрест легли на грудь. Тело окутало волной сухого жара, как в сауне, тварь заверещала, разжимая когти, и Верена ничком рухнула на землю вниз лицом…
Верена лежала в номере отеля с холодным полотенцем на лбу; её всё ещё била мелкая дрожь. Кондиционер в комнате уже час как был выкручен на семнадцать градусов, но Верена всё равно чувствовала, как лихорадочно горят её щёки. Над кроватью вполголоса бормотал включённый телевизор.
– Между двенадцатью и тринадцатью часами в Ньюкасле неожиданно поднялся сильнейший шквальный ветер. На стройке во дворе дома по Оксфорд-стрит ветром сорвана кровля с нескольких зданий и опрокинут строительный кран, есть пострадавшие. Сильно искрят провода в районе Бельмонта, загорелась электропроводка. Разбиты все стёкла в кафетерии университетского кампуса, девять человек находятся в госпитале с повреждениями разной степени тяжести. Возможно возникновение дальнейших чрезвычайных ситуаций, связанных с обрывом линий связи и электропередачи, падением слабо закреплённых конструкций, нарушением работы транспорта и дорожных служб, увеличением количества аварий на дорогах…
– Слава богу, что ты не пострадала, – сказал папа, убавляя звук. – Никогда ещё не видел здесь таких штормов. Да ещё так внезапно… Врач сказал, что с тобой ничего серьёзного, только пара ушибов, но давай ты всё-таки переночуешь сегодня у меня, хорошо?
– Конечно, пап, спасибо, – медленно сказала Верена и снова закрыла глаза. Девушка чувствовала, что у неё совершенно нет сил произнести ещё хотя бы слово. «Ничего серьёзного, – медленно повторяла она про себя. – Ничего серьёзного…»
Что с ней происходит?
Купленные и исчезнувшие браслеты. Свет, распространяющийся от её рук. Шторм. Шквальный ветер. Пикирующие с неба монстры. Огромная летучая мышь с крысиной мордой и жуткими перепончатыми крыльями.
Та же самая, что и тогда, в парке.
…может быть, она просто сходит с ума?
* * *
Донья Милис скрестила руки на груди, и Тим увидел, как плавно меняется её лицо, превращаясь в совсем иное – нечеловеческое, пепельно-белое, словно бы вырезанное из мрамора, почти безгубое, с неестественно узким треугольным подбородком и огромными зелёными глазами с тонким узким зрачком. Кожа женщины сделалась перламутрово-серой и очень похожей на змеиную, а её длинные, до пола, волосы стали отливать малахитовой зеленью и заплелись во множество гибких, как хлысты, кос, каждая из которых оканчивалась острым чёрным жалом.
– Делай как я, малыш Ас-спид, – произнесло это странное существо, далеко выпуская узкий длинный раздвоенный чёрный язык. Затем женщина, не оборачиваясь, спустилась с крыльца, вытянула вверх скрещенные ладони и плавно развела их в стороны, и Тим, не отрывая от неё взгляда, словно загипнотизированный, повторил за ней эти движения. По телу женщины пробежалась рябь, вновь исказившая и размывшая очертания её фигуры, словно отражения в бегущей воде, – ив следующее мгновение на её месте с шумом распахнул крылья огромный дракон, тёмно-зелёный, с переливчатым, словно ожерелье, перламутровым узором на гибкой длинной шее и со множеством тонких, увенчанных чёрными блестящими шипами хвостов.
А потом они взлетели.
Это было очень странное ощущение. Тима потянуло вверх, как воздушный шарик – сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, но при этом он совершенно не ощущал сопротивления воздуха вокруг. Как на аттракционах, стремительно ухнуло вниз крыльцо, на котором он только что стоял; Тим увидел, как россыпь серых рубероидных крыш быстро-быстро удаляется, превращается в крошечное тёмное пятнышко, которое миг спустя невозможно различить среди других чёрных, тёмно-зелёных и коричневых пятен, лоскутным покрывалом лежащих на земле.
И совсем не было страха – только учащённое дыхание и сердце, бьющееся где-то в горле. «Почему же нет страха, – подумал Тим, – я же всегда боялся высоты». «Потому что тебя держат не крылья, а весь мир», – услышал он где-то в голове голос доньи Милис.
Тим уже очень давно не летал во сне, но помнил, что раньше ему никогда не удавалось увидеть в сновидениях собственное тело. Сейчас он мог отчётливо разглядеть, что тело его уже даже близко не напоминает человеческое. Он будто бы даже не летел, а словно бежал вверх по воздуху на четырёх мощных, покрытых изумрудной чешуёй коротких лапах – а может быть, плыл, а может, просто позволял потокам тёплого ветра нести себя вслед за доньей Милис. Каким-то образом Тим понимал, что та держит его; странная, не физическая, но тем не менее хорошо ощутимая сила не давала ему ни отдалиться от зелёного дракона, ни потерять высоту.
Стремительный полёт длился совсем недолго – максимум пару минут, как показалось Тиму. Он ещё успел заметить, как далеко внизу проползает, оставляя за собой ровный, проведённый как по линейке белый след, маленький белый самолётик – но миг спустя тот тоже перестал быть различимым с высоты. «Неужели же мы настолько далеко от земли», – подумал Тим. Он посмотрел вверх и увидел, как в чёрно-фиолетовом небе над головой слабо мерцают звёзды, а когда снова опустил взгляд, то сумел разглядеть лишь смутно виднеющиеся сквозь облака очертания каких-то кусочков земли на фоне мерцающей, как гигантское зеркало, воды. Белесая вата затянула было эти кусочки окончательно, но уже в следующий момент небо снова сделалось ясным, а потом резко потемнело, пересыпанное звёздами, и над горизонтом справа блеснула луна, а внизу опять раскинулась бесконечная водная гладь. И Тим каким-то шестым чувством понял, что под ними океан.
Драконья фигура перед ним начала снижаться и внезапно ушла в крутое пике, но и спуск, стремительный и захватывающий дух, как на американских горках, длился не более нескольких мгновений. Потом дракон без брызг ушёл в чёрную воду, и Тим последовал за ним, словно его тянуло на буксире.
Тим не ощущал никакого страха. Это странное полузвериное тело явно существовало по каким-то своим собственным законам, далёким от человеческих законов биологии и физики, и ему вовсе не нужен был воздух. Вода лишь окатила его едва заметной прохладой; перепадов давления не ощущалось совсем.
Путь с залитой лунным светом поверхности в глубину тоже был неправдоподобно быстр. По мере погружения Тима всё больше окутывало холодом, вокруг сделалось было совсем темно – но зрение тут же изменилось, и мир вокруг него стал зеленовато-серебристым, как если бы Тим смотрел на освещённый луной пейзаж сквозь толстое бутылочное стекло. Вот вроде бы прямо перед ним мелькнула стая то ли акул, то ли вовсе китов, но тут же исчезла, оставшись далеко наверху. Потом Тим успел увидеть какого-то гигантского краба, а может быть, осьминога со светящимися тусклым фиолетовым светом щупальцами, медленно ползущего по вершине гигантской подводной горы – и снова помчался вниз, вниз, вниз… пока он не разглядел под собой, наконец, голое каменистое дно. В мерцающей изумрудной мгле виднелись силуэты гигантских безглазых рыб с головами как у ящериц и пастями в половину их размера. На дне суетливо копошились какие-то полупрозрачные существа, похожие на фосфоресцирующих жуков.
Стремительный драконий силуэт перед ним, распространяющий ровный зелёный свет, плавно нырнул в широкую щель между двумя лежащими на дне огромными чёрными валунами, и Тим почувствовал, как его тоже затягивает в этот длинный глубокий подводный лаз, словно в гигантскую воронку.
Неожиданно перед глазами полыхнула яркая бело-розовая вспышка, сознание на миг померкло – и внезапно Тим понял, что уже никуда не плывёт, а сидит на коленях посреди небольшого, освещённого то ли лампадками, то ли какими-то светящимися самоцветами каменного зала, опираясь ладонями – звериными перепончатыми лапами – о гладкий блестящий пол и тяжело дыша.
– Ну, вот ты и дома, Аспид, – услышал он глухой женский голос над собой. – Добро пожаловать в Цитадель…
* * *
Наверное, сейчас Кейру уже можно и даже нужно было двигаться в сторону дома. Можно, наверное, даже пешочком, вниз по Пятой Авеню, и потом через мост обратно в Бруклин – часа через три он будет на месте, заодно и голову проветрит. Всё ведь в порядке, верно? Полиция явно его потеряла. Отпечатков своих он нигде не оставлял. Да и делать ночью в Центральном парке, по-хорошему, совершенно нечего. Только драки с каким-нибудь отморозком ему сегодня ещё не хватало для полного счастья…
Но Кейр не мог заставить себя подняться со скамейки. Ноги дрожали.
И руки тоже.
По правде говоря, Кейр вообще плохо соображал, как он очутился на этой скамейке, и это его немного пугало. Тот дом был на Бруклинских высотах. До Центрального парка ехать, конечно, всего полчаса… Но ведь он же не спускался в сабвей, верно? Он совершенно точно не спускался в сабвей.
Парень ещё помнил, как сломя голову в панике бежал сначала, расталкивая прохожих и распугивая гуляющие парочки, будто бы по набережной. Как минимум, там рядом точно была вода – много воды, пронзительно-синей, как и небо над ней, и ещё он точно видел пирсы с пришвартованными белыми теплоходами, маленькую зелёную фигурку статуи Свободы вдалеке и ослепительно сверкающие на солнце силуэты небоскрёбов на противоположном берегу. Потом Кейр вроде бы оказался на кладбище святого Михаила – по крайней мере, ему какое-то время казалось, что он стоит напротив мемориала погибшим полицейским и тупо перечитывает имена на чёрных мраморных обелисках, а в воздухе раздаются звуки колокола. Ещё спустя какое-то время он внезапно понял, что уже, оказывается, наискосок перебегает Парк Авеню прямо под железнодорожными путями, над головой страшно грохочет и громыхает, а напротив него в это время с жутким скрипом тормозит чей-то минивэн… Но все эти воспоминания были начисто лишены всякой конкретики, как будто Кейр пытался вспомнить какой-то кошмарный сон. Это же всё было днём, днём, чёрт побери! А сейчас он сидит на скамейке в Центральном парке под старым фонарём на берегу водохранилища, и небо над ним густо усыпано звёздами.
Вокруг было сумрачно и тихо. Водная гладь казалась совсем чёрной и неподвижной; только изредка лёгкий ветерок пускал по ней слабую рябь и пригоршнями сыпал в воду опавшие листья. Над землёй ползли струйки сероватого тумана; в прозрачном ночном воздухе веяло покоем и осенью.
Кейр, не удержавшись, снова пощупал своё лицо, потом посмотрел на руки. Нет, всё в порядке. Всё в совершеннейшем порядке.
Он вдруг вспомнил, что за пазухой у него всё ещё лежит бутылочка пива, захваченная из той злополучной квартиры. Ну вот и ладненько. Вокруг ни души, вряд ли кто докопается – хочется надеяться, что лимит на общение с полицией у него на сегодня исчерпан. В конце концов, если уж в такой ситуации отказываться от выпивки, то на кой её вообще люди делают…
В дурку отчаянно не хотелось. Чёрт, он ведь и колёса никогда не пробовал, и даже травку не курил без повода! Откуда взялась вся эта чертовщина? Что у неё там, галлюциногены какие-то были распылены в воздухе, в этой квартире? В качестве защиты от взлома, например. А что, вариант ничем себе не хуже других…
Не успел Кейр додумать эту мысль, как ему показалось, что яркий серпик месяца в небе на миг заслонила огромная чёрная тень. Пару секунд спустя что-то, судя по грохоту, огромное обрушилось с высоты прямо на мусорные баки неподалёку от Кейра и стало там топтаться, шумно дыша и причмокивая. Потом всё затихло, а минуту спустя Кейр увидел, что к нему приближается массивная, на несколько голов выше его ростом, фигура, принадлежащая… во всяком случае, явно не человеку. В оранжевом свете фонаря можно было отчётливо разглядеть огромную вытянутую морду, покрытую то ли коростой, то ли чешуёй, широкие перепончатые уши и гигантские клыки. И это было не животное! По крайней мере, оно передвигалось на двух ногах, если эти тумбы, оставляющие глубокие вдавленные следы на земле, можно было, конечно, назвать ногами. Скорее, всё-таки «конечностями».
В любой другой момент Кейр бы, наверное, испугался этого существа до мокрых штанов. Но вот сейчас он был уже настолько уверен, что у него случился очередной глюк, что… нет, ну в самом деле, нельзя же при виде каждого встречного чудовища пугаться до истерики?!
«Может быть, это у меня сотрясение», – подумал Кейр. Он ведь вроде бы ударился сегодня головой, когда падал. Бывают от сотрясений глюки или нет? Алкоголь, наверное, в таких случаях точно запрещён…
Кейр обречённо сделал ещё один глоток.
С хрустом сминая ветки, монстр подошёл ближе и стал смотреть на него сверху вниз пылающими, как фонари, жёлтыми глазами без зрачков, явно рассчитывая на какой-то эффект.
– Слушай, может, сгинешь, ага? Пожалуйста, – уныло попросил его Кейр. – Ну реально, без тебя тошно.
Кейр зажмурился, с силой потёр глаза руками и потом снова их открыл. Глюк не сгинул. Он остался стоять на месте, громко всхрапывая и внимательно обнюхивая зажатую в правой лапе почерневшую банановую кожуру. Потом отправил кожуру в пасть, тут же проглотил её и смачно рыгнул.
– Кто-то ведь, даже когда напивается, видит розовых слонов, так? Ну а мне-то за что на трезвую… ну… почти трезвую голову сегодня весь этот треш? А? – обречённо спросил Кейр в пространство. – Может быть, ты, это… сделаешься хоть, там… э-э-э, не знаю, длинноногой цыпочкой с большой попой? Нет? Не хочешь? – без особой надежды добавил он.
– Хр-р. Я думал, это будет сложнее, – монстр вдруг разразился жутким скрипучим кашлем и выплюнул на траву мятую пластиковую упаковку из-под такое.
«Час от часу не легче, – грустно подумал Кейр, – оно ещё и говорящее».
С другой стороны, надо всегда оставаться оптимистом. Теперь у него есть собеседник.
– Что… будет сложнее? – он приподнял полупустую бутылку. – Твоё здоровье, кстати… ну и всё там такое прочее.
– Заговорить с тобой… хр-р… будет сложнее. Обычно людишки меня боятся. И правильно делают. Хе-хе, – он оскалил пасть, в которой меж четырёх рядов острых акульих зубов трепетал большой чёрный язык.
– А чего мне тебя бояться, – Кейр легкомысленно отмахнулся бутылкой. – Ты ж не коп…
– Я не коп, я Вельз. Так меня называют, – объяснил монстр. Хрипящий голос его плыл и иногда как-то неестественно замедлялся, растягивая слова. – Меня… хр-р… прислали тебя забрать.
– К-куда забрать? – Кейр икнул. Предположения все до единого были совершенно… не воодушевляющие.
– Ты не бойся, – успокоительно сказал монстр, поднимая с земли толстый сук и начиная ковырять им в зубах. – Ты ведь уже принимал сегодня зверя… хр-р… верно?
– Я уже сам не понимаю, что я сегодня… мать его… принимал, ага? – устало ответил Кейр. – Ну вот что ты ко мне привязался, а? На кой чёрт я тебе сдался?
– Это так называется. Принять зверя. Выпустить зверя. Отпустить зверя, – терпеливо объяснил Вельз. – Или выйти из зверя. Ты надел браслеты. Потом сложил руки, вот так, – монстр скрестил на груди толстые лапы, больше похожие на слоновьи ноги, но с мощными чёрными когтями.
– Какие, мать его, браслеты? – Кейр покосился на свои руки. Потёр друг о друга озябшие ладони. На запястьях голубели синяки, но они там держались уже неделю после последнего визита в семьдесят третий полицейский участок в Бруклине, так что сверхъестественного в этом не было абсолютно ничего.
И вдруг он вспомнил.
Точно… ведь действительно были же браслеты! Два тоненьких золотистых браслетика, которые он никак не мог запихнуть в карман, так что пришлось нацепить их на себя… а потом уже началась вся эта ахинея. Кстати, а куда они подевались теперь, интересно? Или это тоже был глюк?
Кейр аккуратно отставил в сторону пустую бутылку.
И скрестил руки на груди.
И ничего, конечно же, не произошло.
– Теперь сожми кулаки и подумай о звере, – хрипло велел Вельз.
Подумать… о звере?
…мощные, покрытые шерстью лапы и широкие ступни с блестящими короткими когтями. Глядящая на него из отражения жуткая лобастая башка, похожая разом на волчью и на медвежью…
Кейра внезапно начало знобить. В запястьях отчаянно забилась кровь, как будто их туго-натуго перетянули леской. По всему телу прошла вибрирующая тонкая дрожь, и он вдруг понял, что ему делается тепло, очень тепло, как будто бы он сейчас лежит, раскинувшись голышом на деревянном помосте с видом на океан где-нибудь на Брайтоне (можно подумать, он действительно делал это когда-то!), и нежится в лучах жаркого летнего солнца…
Твою мать, что за бред?!
Кейр заставил себя открыть глаза, отвлекаясь от жаркой, сладко-терпкой неги, окутавшей сознание. Центральный парк вокруг внезапно перестал быть тёмным. Листья деревьев замерцали сдержанным теплом, и земля под ногами вдруг тоже сделалась тёплой, пульсирующей и живой. Он бросил взгляд на монстра – нет, тот совсем не изменился. Стоял рядом, грыз зажатый в лапах сук, смотрел на него, моргая жёлтыми глазами, и молчал.
И мозг работал очень чётко, несмотря на выпитый только что алкоголь.
Кейр сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и осторожно посмотрел на свои руки.
Покрытые чёрной шерстью руки с длинными обезьяньими пальцами.
Потом он прикоснулся пальцами к лицу.
…чёрт побери, если это всё глюк – то какой-то страшно последовательный глюк.
И тут монстр снова заговорил. Голос его тоже как будто изменился, речь стала гораздо ровнее:
– Ты теперь тули-па. Тули-па – это твой зверь… хр-р-р… его сила. Его ярость. В человеческом теле ты тоже тули-па, но сил у тебя меньше. Хе-хе.
– О-ши-зеть, твою мать… – прошептал Кейр. – Я теперь что, получается… типа, избранный? Типа, как Нео, и всё такое? Вау…
– Меня прислали Правители. Они тебе обо всём расскажут, я, хр-р-р… неважный рассказчик. Хе-хе.
Нет… Даже если это был и глюк, то эта ночь определённо стоила того, чтобы досмотреть этот глюк до конца.
– И-и-и как же мы попадем к этим твоим… Правителям?
– Нашим, – поправил Вельз. – Нашим Правителям. Мы полетим. А потом нырнём, – флегматично добавил он. – В общем, ты всё… хр-р… увидишь сам.
Вельз свёл перед собой уродливые лапы, и в следующий момент в высоту взвилась, раскинув гигантские перепончатые крылья, чудовищная тварь, похожая на крысу, собаку и летучую мышь одновременно. Но дальнейшие слова Кейр услышал не с неба, а будто бы внутри своей головы.
– Сейчас ты – за мной. Не бойся. Это называется «скачок». Это проще, чем тебе кажется.
…и это действительно оказалось совсем не сложно.

Глава 4
– Откуда всё-таки здесь свет? – спросил Тим. – И воздух? Это, наверное, какие-нибудь особенные водоросли, да? Или подводные светлячки?
– Не так просто, Аспид, – не оборачиваясь, ответила донья Милис, шагавшая впереди него по гулкому каменному тоннелю с неровными стенами. Пол под ногами светился ровным зеленовато-белым фосфоресцирующим светом. Откуда-то сверху едва слышно доносилось журчание бегущей воды. – Владетель создал всё это для нас, ещё привязанных к человеческим телам, изменяя материю.
«Изменяя материю», – повторил про себя Тим, на ходу проводя пальцами-когтями по неровной поверхности стены. Стена, как и всё вокруг, была вполне осязаемой, прохладной, немного скользкой и чуть шершавой на ощупь. Местами на ней проступали золотистые пятна, состоящие словно бы из множества блестящих застывших пузырьков – наверное, грибов, подумал почему-то Тим… а может быть, это просто были такие камни.
Меняющаяся материя – действительно, ничего особенного. В конце концов, если подобные трюки можно проделывать с собственным телом, что уж там можно говорить о неодушевлённых предметах…
Сон был на редкость ярким.
Тим честно попытался представить себе, что он действительно находится сейчас где-то на дне океана. Интересно, кстати, какого именно океана, мелькнуло в голове; может быть, Атлантика – ведь над другими океанами не могло сейчас ещё быть ночи? Или могло? Нет, человеческое воображение явно пасовало, и, наверное, винить его в этом было нельзя. Впрочем, по сравнению с тем фактом, что он научился превращаться в гигантскую летающую ящерицу и успел уже даже познакомиться с себе подобными, существование подземных – или подокеанных – хорошо освещённых пещер, пригодных для жизни, выглядело совершенным пустяком.
Они прошли в широкую, переливающуюся серебристыми искрами каменную арку и внезапно оказались в небольшом круглом зальчике с гладким, как стекло, мерцающим тусклыми жёлтыми и зелёными огнями и оттого будто бы мозаичным полом. Как ни странно, здесь совсем не чувствовалось холода; воздух был сухим и тёплым, как в метро – не живым, но и не мёртвым, и слабо пах морской солью. Сухое тепло распространялось из тёмных стенных ниш, прикрытых местами хитросплетениями толстых, похожих на гигантские серые канаты лиан, которые тянулись с далёкого потолка и временами начинали извиваться в воздухе, как живые. Золотисто-белый свет вокруг был странно похож на дневной, но это светились сами камни, части стен и высоких неровных сводов.
Посреди зала неуверенно переминалось с ноги на ногу странное существо, больше всего похожее на гигантскую чёрную обезьяну с волчьей головой.
– Это Тим, – сказала существу донья Милис. – Твой новый соратник из внешнего мира.
«Вот тут бы мне проснуться», – подумал Тим. Его отчего-то кольнула смутная тревога.
Странный зверь тем временем подошёл ближе и внимательно уставился на Тима блестящими чёрными глазами с явной смесью опаски и интереса. Потом он вытянул мохнатую лапу и несильно ткнул его длинным пальцем в грудь. Тим дёрнулся от неожиданности, и тогда полуволк, вполне внятно пробормотав человеческим голосом что-то вроде «Чёрт, ну да…», скрестил руки на груди и старательно зажмурился – и Тим, разом вспомнив, как он сейчас выглядит, поспешно сделал то же самое. Когда окатившая его дрожь наконец отступила, Тим открыл глаза и первым делом посмотрел на свои ладони. Потом он осторожно поднял взгляд и увидел, что перед ним стоит высокий темноволосый парень в подвёрнутых рваных чёрных джинсах и кожаной косухе поверх выпущенной из-под ремня белой футболки. Парень настороженно ощупывал своё лицо.
На вид он был явно старше Тима, но совсем взрослым тоже не выглядел. Белые кроссовки, почему-то с разноцветными шнурками, массивная серебряная цепь на шее, измазанные гелем волосы и поблёскивающая в левом ухе маленькая серьга придавали ему вид то ли рокерский, то ли криминальный.
– Офонареть, – пробормотал парень, останавливая на лице Тима растерянный взгляд тёмно-серых глаз. – Вот уж убрало, так убрало.
– Да не то слово, – неожиданно в тон ему совершенно искренне поддакнул Тим.
Пару секунд парень продолжал смотреть на него со странно пытливым выражением, будто бы опасаясь, что Тим сейчас растворится в воздухе.
– Ну, значит, это… здорово, бро, – проговорил он наконец. – Тимоти, да?
– Тимофей.
– Странное имя. Или это, типа, погоняло?
– Имя как имя, – пожал плечами Тим. – А твоё…
– Кейр, – парень зачем-то выставил перед собой сжатый кулак, как раз когда Тим попытался протянуть вперёд руку для пожатия.
Они одинаково недоуменно уставились друг на друга.
– Ты чего… – выпалил Тим. – …не из России?
– …ты не из Америки? – с оттенком нервозности спросил Кейр одновременно с ним.
Повисла пауза.
– Твою ж мать, – с чувством произнёс наконец Кейр. – Это же всё эти их штучки, да? Нам обоим кажется, что мы говорим на одном языке, так, да? – спросил он, оборачиваясь к донье Милис, которая всё это время насмешливо наблюдала за ними.
– Вы теперь тули-па. Привыкайте, что мир для вас един, юные воины, – ответила она, улыбаясь. – И война тоже едина.
* * *
– Тебе придётся мне что-то рассказать! – Верена с грохотом захлопнула за собой дверь пустой аудитории и прижалась к ней спиной. В её голосе слышались еле сдерживаемые слёзы.
Алекс закрыл ноутбук и поднялся из-за преподавательского стола.
– О чём ты, малыш? – он выглядел искренне обеспокоенным. – Я не понимаю…
– Понимаешь! – упрямо возразила Верена. – Это был не смерч! И не шквальный ветер! И я видела… видела тебя… там…
Голос у неё срывался.
– Верена… хорошая моя девочка, пожалуйста, успокойся, – мужчина подошёл к ней, обнял, погладил по голове. – Ты просто переволновалась в последние дни, вот и всё.
– Не ври! Не смей мне врать! – всхлипнула Верена, уткнувшись носом в его плечо. – Ты будешь говорить, что у меня крыша поехала, да? Когда меня держал этот… с жуткими когтями… я уже видела его до этого, понимаешь?
– Кого ты видела?
– Монстра! Страшного монстра с мордой, как у крысы, и крыльями, как у нетопыря! Я видела его морду за секунду до того, как на меня попытались напасть в том парке, понимаешь… я…
Рука Алекса замерла на секунду и снова пришла в движение.
– Ш-ш-ш… всё будет хорошо… Давай сделаем так: сейчас ты успокоишься и расскажешь мне, с чего всё началось, а потом мы вместе решим, как лучше поступить, ладно? – он протянул Верене носовой платок.
– С клуба! Нет… не знаю… ещё раньше. Ко мне пытались пристать, когда я возвращалась домой после вечеринки, а потом он испугался и сбежал… он мне ничего не сделал, я… я даже родителям не говорила… скажешь, у меня просто стресс, да? – Верена внезапно заговорила сбивчиво и торопливо, чуть задыхаясь: – Ну скажи мне, пожалуйста, скажи, что это всё бред, и я вот прямо сейчас пойду и запишусь на приём к психиатру, пусть посадят на таблетки, не знаю, должны же быть какие-нибудь таблетки, которые останавливают галлюцинации… но я же видела тебя там…
Она обессиленно опустилась на пол, закрывая руками лицо.
– Ну всё, всё… вставай. Ну-ка, дай руку, – Алекс присел на корточки, крепко сжал её дрожащую ладонь… и вдруг замолчал.
Верена непонимающе подняла на него покрасневшие глаза, потом смущённо шмыгнула носом, поднимаясь.
– Прости, прости меня, пожалуйста… – проговорила она, делая глубокий вдох. – Я просто долбанутая истеричка, мне так стыдно… наверное, просто слишком много всего навалилось и…
– Верена. Послушай меня внимательно, – неожиданно странным голосом произнёс Алекс.
Верена вопросительно взглянула на него.
– Ты сейчас… просто внимательно послушаешь, что я тебе скажу… и ответишь на мой вопрос, хорошо? – повторил он.
Слова мужчины долетали до неё словно с секундной задержкой, как во время разговора по сети с плохим соединением. Верена неуверенно кивнула.
– Скажи мне… когда ты сделала себе эти… татуировки на запястьях? – проговорил Алекс тем же непривычно чужим, будто бы прерывающимся тоном.
– Это… не татуировки… это… я не знаю, как это получилось, и… почему ты говоришь со мной по-русски? Я же не…
– Как ты понимаешь… на каком языке я с тобой сейчас говорю? – тихо спросил Алекс.
– Но я… я же не знаю… не знаю всех этих слов, – растерянно пробормотала Верена, глядя в пол. По правде говоря, она сама уже с трудом соображала, что городит. – «Skazhi»… «sdelala»…
– Посмотри на меня, Верена, – попросил вдруг Алекс.
Верена подняла глаза, и Алекс медленно свёл на груди руки со скрещенными кулаками.
– Что ты видишь?
От его ладоней распространялось едва заметное золотистое свечение. Потом на руках вдруг коротко вспыхнули две тонкие линии, и Верена увидела, как черты лица у Алекса поплыли, сделались зыбкими и нечёткими, а потом на мгновение словно бы перегруппировались, и лицо стало похоже на лисью морду с мерцающими, изумруднозелёными глазами…
– То существо… опять… – завороженно прошептала Верена, не отрывая от него взгляда.
Алекс опустил руки и глубоко вздохнул. На неё снова смотрел человек.
– Пойдём-ка прогуляемся немного по воздуху, – предложил он. – Мне кажется… Похоже, это будет долгий разговор.
* * *
Кейр стоял рядом с худощавым мальчишкой в красном потёртом свитере с оленями («Ти-мо-фей», – покосившись на того, ещё раз старательно повторил парень про себя) на выстланном жёстким чёрным мхом уступе огромной каменной скалы. Под уступом в широкой расселине виднелась серебристая, теряющаяся в темноте поверхность необъятного подземного озера, по которой скользили существа, напоминающие огромных золотистых водомерок со светящимися фасеточными глазами и длинными жалами, толстыми, как журавлиные клювы. Впрочем, может быть, при желании эти жутковатые твари могли бы напомнить ему и ещё что-нибудь знакомое, но Кейр чувствовал, что у него с каждой минутой остаётся всё меньше сил на игру в ассоциации.
С невидимого свода с равномерным звоном одна за другой падали в воду тяжёлые, крупные, ртутно блестящие капли. Снизу поднималась прохлада, наполненная странным острым ароматом, похожим на мятный, от которого немели губы и едва заметно леденило горло при дыхании.
– Сегун и я рады принять вас в нашу семью, юные воины, – сказала донья Милис.
Стоящий рядом с ней коренастый мужчина прищурил узкие чёрные глаза; ощущая на себе его спокойный взгляд, Кейр неожиданно испытал такое чувство, как будто бы ему чем-то очень холодным, как металлическое лезвие, вдруг провели по позвоночнику. Парень заметил, что его понемногу начинает познабливать, а щёки и лоб – гореть, как от высокой температуры.
Правитель казался ему словно бы сошедшим с афиши какого-то исторического фильма: толстая чёрная коса, перехваченная высоко на затылке длинным кожаным шнурком, белая накидка с жёсткими широкими плечами поверх просторного тёмно-синего тяжёлого шёлкового кимоно, два меча в узорчатых ножнах, остриями вверх заткнутые за широкий пояс. Кейр пригляделся к нему внимательнее и, внезапно содрогнувшись, понял, что различает, как на человеческое лицо Сегуна будто бы наслаивается ещё одно лицо – похожее на цветную маску с байкерской татуировки, но не застывшее, а отчётливо подвижное, тёмно-малиновое, будто бы налитое кровью, с расплывающимися, словно нарисованными чёрной тушью толстыми линиями вокруг глаз, широкой зубастой пастью и раздутыми ноздрями.
– Подойдите сюда, – негромко велел им Правитель.
Парни, переглянувшись, неуверенно приблизились.
Кейру вдруг почудилось, что над его головой в голых ветвях растущего прямо из пола огромного каменного дерева с опаловым стволом закопошились какие-то тусклые, почти неразличимые чернильные тени – закопошились с едва слышными, но разносимыми повсюду звонким эхом хрустом и шорохами. Усилием воли стараясь сдержать очередной волной пробегающий по спине озноб, он задрал голову вверх и успел заметить, как одна из этих теней вдруг сорвалась с высоты, стремительно мелькнула в воздухе, обдав резким запахом будто бы дыма, как от горящей спички, на миг ажурной змейкой обвилась вокруг шеи Сегуна, так же плавно соскользнула вниз по его рукаву и исчезла в глубокой широкой трещине между камнями. Правитель проводил её взглядом и чуть улыбнулся Кейру тонкими бледными губами:
– Отныне вы наша кровь и наши ученики, молодые тули-па, – его второе лицо-маска, наплывающее на первое, обнажило короткие острые клыки. – Вам дарована великая сила и право распоряжаться ей, чтобы вместе с нами стать хозяевами этого мира.
– Сп-пасибо, – еле слышно пробормотал переминающийся с ноги на ногу по правую руку от Кейра Тим.
– Ты чем-то смущён, малыш Аспид? – мягко спросила его Правительница.
– Меня… не оставляет ощущение, что я во сне, – ответил тот, не поднимая глаз.
– Меня тоже, – неуверенно фыркнул Кейр, отчаянно силясь избавиться от навалившегося на него тягостного оцепенения. – Во сне или в мультике.
Донья Милис окинула их долгим задумчивым взглядом и неожиданно рассмеялась, поворачиваясь к Сегуну:
– Вот видишь, кобэсими, к чему приводит избыток торжественных речей? Мальчики только-только впервые приняли зверя, дай же им немного опомниться. Я всё понимаю, – негромко продолжила она, обращаясь к ним обоим. – Нелегко обретать подлинное видение, и вам ещё немало предстоит узнать. Но у вас всё получится, я обещаю.
– А сегодня им предстоит сделать ещё кое-что… – Сегун поднял взгляд на неровную, покрытую извилистыми трещинами скальную стену со множеством ниш, тянущуюся высоко вверх и усыпанную искрящимися прозрачными кристаллами.
К одной из этих ниш, освещённой тревожно мерцающим розоватым светом, вела широкая изогнутая лестница с выщербленными ступенями, по которой тонкими струйками стекал вниз густой бело-фиолетовый туман. Донья Милис вытянула в сторону тонкую изящную руку; пара туманных нитей дымом поднялась в воздух и поползла по её ладони, словно втягиваясь в кончики пальцев, и Правительница согласно наклонила голову:
– Да… он ждёт.
Кейр снова на мгновение ощутил смутное, тянущее беспокойство – как во сне, когда перед тобой вдруг обрывается тропинка, но ты всё равно по инерции шагаешь во тьму, а сон при этом ещё и не думает кончаться. Глюк или не глюк, а ему ведь, кажется, больше уже не удастся очнуться от этого глюка по собственной воле…
– Идите за мной, – донья Милис положила горячие ладони им на плечи. – Мы должны представить вас Владетелю…
* * *
Верена спустилась вслед за Алексом в нижнюю рекреацию, залитую ослепительным солнечным светом. Алекс купил в кафетерии два ломтя бананового хлеба, молча протянул один Верене, и она послушно откусила кусок. Потом они вышли на улицу и пошли вглубь университетского парка по узкой, засыпанной ярко-жёлтым песком дорожке.
Молчание затягивалось, и Верена честно пыталась ни о чём не думать. Когда с тобой за такой короткий срок случается разом столько всего странного и иногда страшного, то иногда хочется некоторое время просто… просто ни о чём таком не размышлять. Вот, например, стоит дерево с ветками до земли и иголками, как у сосны, но в ладонь длиной – интересно, как оно называется? Алекс не скажет, наверное. Он же совсем недавно из России.
Или…
– Алекс, а ты… ты вообще человек? – наконец решилась спросить Верена. Ситуация, да и сам вопрос, были насколько бредовыми, что она произнесла это почти на автомате, даже не успев привычно сравнить себя с персонажем из какого-нибудь сериала.
– И да, и нет, – ответил Алекс, жуя. – Больше да, чем нет. По крайней мере, я на это надеюсь… Слушай, давай-ка присядем вон туда на скамейку.
Они сели. Алекс отломил от хлеба тёмную корочку и стал задумчиво крошить её и бросать крошки вездесущим ибисам. Один из них приковылял совсем близко и любопытно ткнул тонким длинным клювом её босые пальцы. Верена поджала ногу.
– Ты… так и собираешься молчать?
– Нет-нет… прости. Просто собираюсь с мыслями. Это всё действительно трудно объяснить, – признался Алекс.
– А ты попробуй…
– Это просто будет звучать для тебя как что-то… да ладно, чёрт с ним. Думаю, ты сейчас уже не будешь особенно придирчива к словам. Главное, что это всё началось бесконечно давно и страшно далеко отсюда.

Глава 5
– Лучше не отпускайте зверя, пока вы внутри, – посоветовала донья Милис. – Потом, может быть… но в первый раз вам иначе будет тяжело, – она подтолкнула их вперёд, к затянутой светящейся розоватой туманной пеленой нише.
– Многообещающее начало, – тихонько шепнул Кейр, повернув к Тиму гротескную, словно карнавальная маска, волчью морду.
Тим видел, что парню здорово не по себе. Он и сам отчаянно робел, и ему очень хотелось сейчас тоже отпустить какой-нибудь скептический комментарий – вот только, как назло, ничего не приходило в голову.
Оба неуверенно шагнули вперёд.
Первым, что почувствовал Тим, было странное онемение во всём теле. Они оказались в облаке смутно струящегося розового света, в котором было почти невозможно различить очертания стен небольшого зала. Впереди, над небольшим каменным возвышением в центре, висело в воздухе… нечто.
Больше всего это походило на гигантскую шаровую молнию, какой её изображают в фильмах. Сгусток белого огня с крошечными аметистовыми прожилками, живой, пульсирующий и распространяющий попеременно волны тепла и холода. Он делался всё ярче и крупнее и внезапно ослепительно вспыхнул. Глаза резануло неожиданной болью, и Тим зажмурился, но это совершенно не помогло, и тогда он прикрыл их перепончатыми лапами. Он слышал, как рядом, пробормотав какое-то ругательство, упал на карачки Кейр.
«БЛИЖЕ».
Голос прозвучал так громко, что заложило уши, и в то же время Тим понимал, что он раздаётся не снаружи, а будто бы прямо внутри черепной коробки. Он шагнул вперёд, не управляя больше своим телом.
«БЛИЖЕ, ЮНЫЕ ВОИНЫ».
Все кости пронзило невыносимой, гудящей вибрацией, как в трансформаторной будке. В грудь, казалось, закачали кубометр лишнего воздуха, лёгкие разрывало от боли, но он не мог выдохнуть, только судорожно открывал рот, словно рыба, выброшенная на берег. Шею пережало невидимой удавкой; Тим схватился за горло и упал ничком. Ему казалось, что от камня пышет жаром, как от раскалённой сковородки.
«Я знал, что ждать придётся долго, – звучал голос. – Пока первый не пришёл ко мне с гор вашего северного материка…»
Перед глазами стремительно замелькали рваные, перепутанные картинки, как во сне; Тим не успевал их осознавать. Ослепительно-белые заснеженные вершины, короткий меч в чьей-то исполосованной шрамами руке, какие-то поваленные ветром шатры посреди степи, и наползающая на них огромная чёрная тень, конская грива, развевающаяся по ветру и вдруг заливаемая кровью… Тим был в сознании, но мыслей не было. Он казался себе прозрачным, почти невидимым, почти растворившимся. Чувствовал, что острые лезвия розового света, которого он больше не видел, препарируют его, как лабораторную лягушку, вытаскивают мозг, заполняют внутренности.
«Нас было мало. Нас станет больше. Ваша сила – наша сила. Ваша сила – мир к вашим ногам. Поможет нам уничтожить. Убрать с дороги самозванцев. Позор нашей расы. Ваш долг…»
Внезапно Тим всем окостеневшим, словно бы закованным в раскалённую стеклянную глыбу телом (муха в янтаре, – мелькнуло и пропало, – просто муха в расплавленном… – дыша-а-ать…) ощутил стук собственного сердца. Он тоже был пронизан этой странной, глубокой вибрацией и в ритме с ней то ускорялся, то замирал… замедлялся… замедлялся…
«Готовы ли вы служить, молодые тули-па?»
Онемевшие губы приоткрылись. Из горла вырвался хрип.
«Готов ли ты…»
– Я готов, Владетель…
* * *
– …наше солнце умирало, – задумчиво говорил Алекс. – То есть… ну да, пускай это было и медленно, но наши учёные уже понимали, что ещё пару десятков поколений спустя мы окажемся на грани катастрофы. Это… это просто было ясно как день. И это было очень страшно. Всем было страшно. Ты же наверняка видела такие фильмы, да? Вы ведь все это очень любите – бояться заранее, живописать, как оно может быть страшно…
Верена не смотрела на него. Она остановилась взглядом на кривой, с желтоватыми листьями пальме, растущей около скамейки на аккуратно подстриженном газоне, и не сводила с неё глаз. Было невероятно дико оттого, что Алекс, тот самый, что ещё учил её в три года ездить на велосипеде… что голос, который она помнила с далёкого детства, сейчас произносит такие бредовые вещи. А самое главное – оттого, что она вынуждена в них теперь верить.
А какие у неё ещё есть варианты?..
– Мы… А вы… те, про кого ты говоришь «мы»… кто это?
Алекс повертел в руках хлебную упаковку и с хрустом сложил её пополам, а потом ещё раз пополам.
– Мы… чёрт, как бы это всё получше описать… – проговорил он после паузы, глядя на свои руки. – Мы не гуманоиды, но да, мы тоже смертны. Были смертны… Естественно, мы искали секрет бессмертия, бросив на это весь потенциал науки, который у нас был. Речь шла о… о превращении сознания в волновую структуру, о слиянии этих структур, совмещении их с другими материальными и нематериальными объектами. Это в самом деле очень трудно объяснить простыми словами, но в действительности это, конечно, голая физика и ничего больше. В основе материального и нематериального лежат определённые волновые матрицы, большинство из них не бинарны, а это значит, если использовать теорему простейших частиц…
– Алекс, я не понимаю ни слова, – нервно перебила его Верена.
– Ну да, конечно, – усмехнулся мужчина, рассеянно проводя пальцем по острому длинному листу разлапистого куста, на толстом вытянутом стебле которого виднелся крошечный неспелый ананасик. – Прости меня. Конечно, незачем увлекаться… В любом случае, мы добились частичного успеха. Группа учёных сумела объединить свои сознания и стабилизировать их в плазменном облаке. Практически они действительно сделались бессмертны, но, как это всегда бывает, эксперимент имел неожиданные последствия для тули-па.
– Тули… что? – переспросила Верена.
– «Тули-па», – грустно повторил Алекс. – Так называется… вернее, так назывался наш народ. До Открытия… Ты понимаешь, всё дело в том, что, соединённые в плазме, эти их сознания превратились в единое, совершенно новое, а смена материальной формы парадоксальным образом сменила этому сознанию этические установки. И это было… – Алекс нахмурился. – Речь шла сначала о массовом совершенствовании нас, тули-па, об уничтожении всех, кто не желал или не мог согласиться на трансформ – в вашей истории такой подход, кажется, называли евгеникой. Са-Пи, Разумный плазмоид, объявил себя символом и целью, знаком величия целой расы. И за ним пошли многие… в самом деле очень многие из нас. Они меняли внешность до неузнаваемости, экспериментировали с собой и с другими – очень часто даже насильно, не спрашивая согласия… Экспериментировали сначала с теми, кто в нашем обществе оказался беззащитен – ну, вроде ваших бездомных… или очень старых. Потом пошли дальше. Отбирали детей у родителей, чтобы…
Верене показалось, что голос его чуть охрип. Алекс кашлянул и на несколько секунд снова замолчал, невидящими глазами глядя на опустившуюся на спинку скамейки крупную бабочку с длинным чёрным в красную полоску тельцем и большими серыми крыльями с ярко-жёлтой каймой. Потом он опять развернул упаковку, старательно разгладил её на колене и стал медленно рвать на мелкие кусочки.
– В общем, это уже история, давно канувшая в века, – продолжил Алекс пару секунд спустя уже нормальным тоном, в котором неожиданно послышались хорошо знакомые Верене лекторские нотки. – Но… понимаешь, проблема-то была в том, что эти… экспериментаторы на первых порах были слишком успешны. Они назвали себя новой расой, а всех, кто не хотел причислять себя к ней, объявили отступниками. Знакомый сценарий, правда?
– Наверное… – Верена чуть растерянно пожала плечами, не отводя глаз от бледных, желтовато-зелёных, похожих издалека на комки застывшей пены крон деревьев, виднеющихся в глубине парка. Она сейчас просто не могла смотреть Алексу в глаза.
– Знакомый, – убеждённо повторил мужчина. – Знакомый, вневременной и вечный. Наш мир разделился надвое, началась война, в которую оказалась втянута сотня с лишним поколений. На самом деле так очень часто бывает на грани гибели, ведь к гибели… к ней просто невозможно быть готовым. Особенно если гибнет целая планета. И, когда гибель пришла, мы тоже всё ещё не были к ней готовы, конечно.
Алекс снова ненадолго замолчал, зажмурившись и подставляя лицо солнцу, свет которого пробивался сквозь густую листву над головой.
– Эти кольца из реодия были последней попыткой сохранить остатки нашей цивилизации, – произнёс он, не открывая глаз. – Каждое из них настраивалось на определённую информационную волну и забрасывалось зондами через известные нам червячные переходы на те планеты, где, как мы предполагали, тоже могла существовать разумная жизнь. При волновом контакте с разумом реодий активировал канал, и разумный получал способности тули-па. Способности… и иногда, очень редко – память.
– Значит, эти браслеты с барахолки у музея Боде… – медленно проговорила Верена.
Алекс кивнул, перебирая пальцами острые стебли растущей около скамейки длинной пожелтевшей травы:
– Кольца были заброшены на Землю десятки тысяч лет назад, и теперь какие-то из них наверняка могут оказаться в музеях… в антикварных лавках… или, может быть, найтись на каких-нибудь археологических раскопках… Мы пытаемся отыскать их, но они ведь не подают никаких сигналов, пока не активированы. Это даже не иголка в стоге сена, это песчинки, крошечные песчинки в океане…
– Как же вы этого не предусмотрели? – недоверчиво спросила Верена.
– Пойми, это был жест отчаяния, сплошная теория, поэтому мы вообще очень многого не учли, – Алекс сложил руки на груди, глядя перед собой. – Мы не учли, например, что матрица может посчитать разумными некоторых ваших животных – просто потому, что в нашем мире не существовало ничего подобного. Мы не учли, что Плазмоид переживёт катастрофу и сохранит при этом осознанность.
– Подожди… подожди минутку… ты опять говоришь «мы»…
Алекс улыбнулся, впервые с начала разговора посмотрев ей в глаза.
– Я и мои друзья называем себя ни-шуур. Это означает «рождённые заново». Мы любим этот мир как свою новую родину и поклялись защищать его и его жителей. Но вот тули-па… Знаешь, мы всегда боялись, что их окажется слишком много в числе уцелевших. Долгие века они почти не показывались нам, и крупные столкновения наши на вашей земле тоже были очень редки. Кое-что, конечно, осталось в ваших легендах… на старинных гравюрах… Понимаешь, многие вообще не видят нас после окончательного перехода. Это связано с волновыми искажениями… они зачастую влияют на функционирование зрительных нервов у человека, – Алекс прервал себя, виновато улыбнувшись. – Прости, я не хочу опять вдаваться в детали.
– Но что им надо… этим… тули-па? Чего они хотят?
В кустах позади Верены внезапно раздалось невнятное шуршание, и мгновением позже прямо из-за её спины, заставив девушку вздрогнуть от неожиданности, вспорхнула какая-то птица, больше всего похожая на мелкого коршуна с опрятной белой грудкой.
Алекс едва заметно покачал головой.
– Это хороший вопрос, Верена, – медленно произнёс он, запуская пальцы обеих рук себе в волосы. – Очень хороший вопрос. Они хотят этот мир. Хотят сделать его своим, понимаешь? Ведь нашего мира больше нет… Им мало просто жить среди людей, как ни-шуур… Конечно, это всё не так просто. На Земле сейчас почти восемь миллиардов людей. Поэтому пока они ещё бьют точечно… расшатывают равновесие потихоньку. Последний их масштабный проект стартовал почти сотню лет назад… к счастью, нам удалось предотвратить катастрофу, но очень многих мы потеряли тогда… С тех пор они старались в основном действовать изнутри, чужими руками. Это вообще их любимый метод, – в голосе Алекса послышалось презрение. – Но вот то, что произошло вчера, – это уже объявление войны. Объявление новой войны или продолжение старой…
– То есть… теперь тули-па бросают вам вызов?
– Да. И нам придётся его принять.
* * *
Когда они вышли на плато, было раннее утро. Впереди, далеко внизу, раскинулся неспокойный океан, тёмно-сизый под первыми робкими солнечными лучами. Под ногами поскрипывал растрескавшийся песчаник с пробивающимися из трещин мелкими острыми травинками. Каждая песчинка на земле отбрасывала в сторону длинную острую тень. Тимку слегка знобило – то ли оттого, что его заправленная в джинсы рубашка совершенно не спасала от пробирающего утреннего бриза, то ли от слишком стремительного скачка.
Он, конечно, всё ещё не умел перемещаться сам, поэтому сегодня донья Милис просто взяла его за руку и коротко приказала: «Прими зверя, Аспид». А дальше всё было совсем как на компьютерных картах или в программе-навигаторе… только наяву. Они плавно и стремительно поднялись вверх, снова сквозь бесконечную толщу воды к мерцающей поверхности и дальше, в небо, так высоко, что Тим мог увидеть, как изгибается вдали линия горизонта. И снова, как во сне, не было холода и не закладывало уши от скорости перемещения, которая, должно быть, была чудовищно высока – только всё удалялся и удалялся раскинувшийся внизу бесконечный океан…
– Ты хоть понял, где мы? – шепнул он Кейру.
– Мне кажется, где-то в Южной Америке, бро, – также шёпотом ответил тот. – Я заметил по очертаниям континентов сверху, это же вроде как на карте, ага?
Рассветное небо светилось бледно-розовым, далеко вверху по нему были размазаны едва заметные полоски белых облаков, и Тим внезапно вспомнил, как они ныряли сквозь них, спускаясь, как всё его тело на мгновение окутала мутная водная взвесь, а потом он увидел, как приближается земля внизу, серая и коричневая, похожая с такой высоты на смятую упаковочную бумагу.
– А может быть, я всё-таки сплю, – еле слышно пробормотал Тим себе под нос.
Но Кейр услышал и тут же больно вывернул ему ухо.
– Эй! Пусти, урод! – возмутился Тим.
– Чувствуешь, ага? А?! Спишь, типа? Ну?! Соберись, твою мать…
…сначала Тиму показалось, что в небе появились две яркие, постепенно увеличивающиеся точки, и только когда они приблизились, он различил очертания огромных, широко раскинутых крыльев – у одной из фигур они на солнце отливали тёмным серебром, у другой медью.
Тули-па опустились на землю, пропахав её мощными, каждый в хороший кулак толщиной, когтями, и принимая зверя так стремительно, что у Тима зарябило в глазах. В человеческих фигурах они были похожи на две ожившие статуи, смутно вызывая в памяти иллюстрации к каким-то египетским легендам. Сидящие на мощных шеях огромные птичьи головы с широкими острыми клювами, похожими на орлиные, но с по-человечески узкими, поблёскивающими красным глазами – и с вытянутым, как у змеи, зрачком. Мускулистые руки, покрытые то ли жёстким оперением, то ли гибкой стальной чешуёй. Почти человеческие запястья и лодыжки, но с заострёнными, многосуставчатыми, отливающими на солнце сталью когтями вместо пальцев. Впрочем, это зрелище продлилось совсем недолго.
Оба тули-па – Тим успел прозвать их про себя «Стальным» и «Медным» – сделали по несколько шагов вперёд, одновременно и плавно опустились перед Сегуном и доньей Милис на одно колено и преклонили головы, касаясь земли правой ладонью-лапой, а потом скрещивая руки на груди. Снова мгновенная рябь будто бы раскалённого воздуха окутала две массивные фигуры – и вот уже перед Правителями склонились двое рослых мужчин.
Тима поразил тот факт, что оба они оказались одеты в совершенно обыкновенные джинсы и футболки – после экстравагантных нарядов Правителей и полного отсутствия вообще каких-либо нарядов на половине свиты Вельза он уже как-то отвык от мысли о том, что тули-па могут быть иногда и не чужды человеческой моде.
– Рад видеть тебя, Тео, рад видеть тебя, Вильф, – низким голосом нараспев сказал Сегун. – И очень рад представить вас вашим соратникам… которые пока не успели вас узнать, ибо миссия ваша была далеко.
– Рады видеть и знать, что дело тули-па продолжает жить, – явно ритуальной фразой ответил поджарый, крепко сбитый белокожий блондин с грубоватым обветренным лицом, которого Сегун назвал Тео, поднимаясь с колен.
– А это, значит, новые солдаты тули-па? – насмешливо протянул второй, с хищными заострёнными чертами лица и густыми рыжими кудрями, спадающими на плечи. – Как-то жидковато для воинов, как я посмотрю.
– А не придержать ли тебе длинный свой язык, пока я его… хр-р… тебе не вырвал? – угрожающе пророкотал Вельз, до этого момента молча топтавшийся за спинами у Правителей.
– О-о, это звучит очень страшно, жуткий монстр, – рыжий Вильф демонстративно взялся за сердце. – Интересно, а как на деле?
– Я не собираюсь с тобой драться, если мы на одной стороне, – злобно процедил Вельз, оглядываясь на Правителей.
– Да ну? А если я хочу посмотреть, на что ты способен, а, толстое брюхо? – задорно улыбнулся медноволосый.
– На что Я способен? Да ты… Ты… Человечишка! – это было явно первое оскорбление, пришедшее Вельзу на ум. – Человечишка, считающий себя тули-па! Я… хр-р… в отличие от тебя, уже давно забыл, каково это, пребывать в жалком человеческом теле!
– Нет, ну ты только посмотри, Тео, а ведь он всерьёз считает, что это заслу-уга…
Блондин по имени Тео рассмеялся – негромко, но очень обидно.
– А ты спроси его, Вильф, на каком человеческом языке он прежде говорил, пока не разучился возвращаться из зверя, – вполголоса посоветовал он, сложив руки на груди. – Такой оригинальный облик… что-нибудь африканское, надо полагать. Как ты думаешь?
– Не уверен, что хочу знать его прежнюю расу, Тео, – протянул Вильф. – Думаю, мне вполне достаточно того факта, что я здесь, в кругу соратников, где ещё никто не принял зверя, вдруг вижу перед собой довольно уродливую помесь крысы с летучей мышью… с обвислыми ушами и смердящей пастью…
– Да ты… у-у-убью! – взревел Вельз, бросаясь вперёд.
– Ну наконец-то, – отозвался Вильф.
Он не принимал ни одной из знакомых Тиму боевых стоек, только весь как-то подобрался и будто бы перетёк в сторону, освобождая Вельзу дорогу. Тот затормозил на полпути – что было, по совести говоря, довольно непросто, потому что весил он в своём двуногом обличье не меньше полутонны, – и попытался сцапать противника за загривок, но опять потерпел неудачу.
Первые пару минут медноволосый не покидал человеческого облика, но быстрота и текучесть его плавных, почти танцевальных движений говорили о том, что он чувствует себя вполне уверенно, даже не принимая зверя. Он явно использовал «стяжку» – одну из техник тули-па, меняющих материю, но делал это так стремительно, что за ним практически невозможно было уследить. Временами он оказывался у Вельза за спиной, каждый раз успевая нанести несколько кручёных ударов ногой под мощные узловатые колени, прежде чем зайти с другой стороны и на несколько мгновений остановиться, дразня и вновь провоцируя на атаку.
– Ну всё, ты допрыгался, урод! – монстр сгрёб его за грудки, притягивая к страшной, усыпанной крупными зубами морде и метя чёрными истрескавшимися когтями в шею.
– …нет, ну очень вонючая пасть, – поморщился тот и, сложив пальцы на правой руке в сложную фигуру, молниеносно метнул ладонь вперёд.
Пальцы чуть ли не до середины фаланги погрузились в мерцающую жёлтым глазницу. Монстр хрипло взвыл, разжимая когти и почти мгновенно перекидываясь, и рванул в высоту, и Вильф тут же вскинул вверх скрещенные запястья и свечой ушёл в небо вслед за противником.
– Приятно видеть, когда твои воины сохраняют боевой дух, – задумчиво произнесла донья Милис, наблюдая за двумя мечущимися между облаками стремительными силуэтами.
– Я думаю, это… вряд ли займёт много времени, – негромко заметил Тео, запрокинув голову и приложив руку козырьком к глазам.
Тим тоже посмотрел вверх. Видно было, как одна тёмная тень рванула в сторону, а потом косо пошла вниз, превращаясь в покрытую кровавыми кляксами фигуру гигантского животного с перепончатыми крыльями. Не успела фигура эта вновь коснуться земли, как сверху на неё рухнула вторая тень, бордово-медная, почти сразу же исчезнувшая в ряби перевоплощения.
– Ну что, как мы себя чувствуем? – получеловек-полуптица с перепачканным кровью хищным клювом и распоротой правой щекой устроился на своём противнике верхом, с видимым наслаждением запуская длинные стальные пальцы-когти тому глубоко в брюшину. Вельз пронзительно заскулил, судорожно колотя перепончатыми крыльями по земле. – Ну-ну, хватит хныкать. Забыл, что можешь регенерировать, да? М-м? И совсем-совсем некому тебе напомнить, так, бедняжка? А ты при этом ещё надеешься справиться хоть с одним ни-шуур?
Тим невольно опустил голову. Не то чтобы он как-то особенно симпатизировал Вельзу, но от вида того, как тот сейчас, глухо подвывая, корчится на земле, словно раздавленная лягушка, и как поднимающийся Вильф с тускло светящимися рубинами глаз длинным острым языком медленно слизывает кровь с когтей, прежде чем скрестить на груди жилистые лапы и отпустить наконец зверя, мальчишке делалось не по себе.
– Спасибо за зрелище, тэнгу, – одобрительно произнёс Сегун, и рыжеголовый, собирающий волосы на затылке в хвост, довольно заулыбался. – Ну же, хватит валяться, Вельз, не позорь меня. Настоящий воин не должен испытывать жалости не только к другим, но и к самому себе, – наставительно завершил он.
И донья Милис кивнула, соглашаясь.

Глава 6
Гайд-парк в восемь утра был немноголюден – большинство жителей Сиднея, видимо, либо всё ещё сладко спали, либо, что вероятнее, уже разъехались по своим офисным небоскрёбам. В прохладном сыром воздухе чувствовался тонкий запах незнакомых тропических цветов и – совсем немного – океанской соли. На соседней поляне какая-то девушка в купальнике, расстелив под собой ядовито-розовый полосатый пластиковый коврик, занималась йогой. Ещё две женщины в длинных шёлковых платьях и нарядных, расшитых цветастыми
узорами мусульманских платках сидели на скамейке в тени большого древовидного папоротника и с аппетитом ели деревянными вилками из одной огромной пластиковой миски какой-то салат, усыпанный крупными розовыми осьминожками.
Верена миновала их и пошла дальше, в густые заросли буйной пышной зелени с редкими проблесками солнечного света. Ей навстречу, сосредоточенно глядя перед собой, прошагал мускулистый, сплошь покрытый разноцветными татуировками парень, волокущий на себе тяжёлую доску для серфинга в блестящей картонной упаковке.
Вроде бы это должно быть здесь…
В цветущем кустарнике рядом с Вереной раскинулась сеточка необычно густой серовато-белой паутины. «Хочется надеяться, что в ней не водится никого чересчур ядовитого», – подумала девушка, набирая в оба кулака по пригоршне мелких желтоватых хлопьев из принесённого с собой большого бумажного пакета. Потом она встала под раскидистым мелколистным деревом, изогнутые угловатые ветви которого спускались до самой земли, раскинула руки в стороны и стала ждать.
Верена успела досчитать про себя до тридцати, когда над её головой послышалось шумное слитное хлопанье нескольких крыльев. Первый какаду, когтистый и тяжёлый, словно курица, опустился Верене на правую руку и тут же потянулся головой к её пригоршне. Девушка поднесла к широкому тёмному клюву вторую ладонь, и птица, тряхнув белоснежным хохолком, хрипло завопила, выражая, видимо, свою признательность. Второй попугай спикировал с ветвей прямиком ей на кепку и попытался примоститься там, распахивая крылья для равновесия и дисциплинированно ожидая своей очереди за завтраком. Верена засмеялась, пытаясь не шевелить головой, вытянула свободной ладонью из кармана платья мобильник и начала делать снимки с руки.
– Так и знал, что найду тебя здесь, – неожиданно раздалось у неё за спиной. – Папа рассказал, да? Он и меня сюда приводил…
Верена вздрогнула от неожиданности, расслабляя руки, и оба какаду, оскорблённо закричав, стремительно взмыли вверх, сели на ближайшую ветку и стали заинтересованно наблюдать за девушкой с высоты круглыми внимательными глазами.
– Извини, малыш… – Алекс чуть виновато улыбнулся. – Я не хотел тебя пугать. Просто решил, что, раз уж всё так получилось, нелишним будет тебе познакомиться ещё кое с кем из нас, – продолжил он, слегка разводя руками. – Это Навид, – Алекс кивнул на стоящего рядом с собой смуглого невысокого крепыша с широкими скулами, прямым носом и чёрной как смоль густой кудрявой шевелюрой, в которой проглядывала ранняя седина, и тот поднёс раскрытую ладонь к сердцу, чуть наклонив голову. – А это Искра…
– …или можно звать просто Дианой, – добавила стройная, спортивного вида женщина лет тридцати пяти с забранными на затылке в куцый хвостик светлыми, выгоревшими на солнце волосами. Её лицо с тонкими правильными чертами было розовато-бледным, того самого едва уловимого оттенка, по которому, как однажды объяснял Верене папа, всегда можно отличить людей, живущих в Австралии уже не первый десяток лет, – к ним уже больше не липнет никакой загар.
Оба улыбнулись Верене и, коротко переглянувшись, ненадолго скрестили на груди запястья.
В этот раз девушке не удалось разглядеть никакого явного перевоплощения – просто на одну картинку наложилась на несколько мгновений иная, совсем как те странные невесомые снежинки, которые иногда начинают плавать перед глазами, когда некоторое время смотришь на слишком яркий свет. Сквозь усыпанное бледными веснушками лицо женщины проступила крупная длинная звериная морда с острыми клыками, покрытая короткой блестящей жёсткой шерстью, как у кошки или у барсука. «Росомаха, – подумалось Верене, – вот кого она мне напоминает больше всего. Лесную росомаху…»
Звериная личина мужчины была похожа на полупризрачную то ли пуму, то ли пантеру, но с капюшоном, как у кобры, и со странно раскосыми широкими чёрными глазами, в которых практически невозможно было различить зрачки. Верена успела заметить, что грудь и плечи у этого существа покрыты тонкими узорчатыми хитиновыми пластинками с короткими шипами.
Женщина, назвавшая себя Дианой, первой опустила руки и снова улыбнулась; на щеках её обозначались маленькие ямочки.
– Мы очень рады познакомиться с тобой, Верена, – тепло сказала она. – Хаук мне столько про тебя рассказывал…
– Хаук? – растерянно переспросила та, переводя взгляд на Алекса. Диана невозмутимо кивнула:
– Так его зовут. Для своих. Хаук, любимец валькирий, – в её голосе послышалось лёгкое ехидство.
– Да ну тебя, – Алекс махнул на неё рукой. – Не путай ребёнка…
– Я-то раньше думала, что я уж точно своя… – пробормотала Верена себе под нос.
– Ну вот теперь ты, считай, совсем своя, – усмехнулся Алекс.
Какаду, видимо, наскучило ждать, и он снова безо всякого страха спорхнул с ветки Верене на плечо и разразился долгим протяжным воплем.
– На соседний пруд иногда прилетают даже пеликаны, – негромко заметила Диана, тоже зачерпывая из стоящего на земле пакета пригоршню корма и подставляя ладонь под большой изогнутый клюв. – Вообще-то они живут не здесь, а в местном зоопарке, но они всегда возвращаются туда по вечерам, поэтому их не сажают под сетку.
– А ещё можно сделать вот так, – неожиданно сказал Навид и коротко просвистел какую-то простенькую мелодию, глядя на соседнее дерево – явно мёртвое, очень высокое, с голыми белёсыми разлапистыми толстыми ветвями, увешанными непонятными экзотическими тёмными продолговатыми фруктами, каждый в пару ладоней длиной.
Внезапно один из фруктов стремительно сорвался с ветки, распахнул широкие кожистые крылья (Верена ахнула от неожиданности, невольно вскидывая в воздух ладони) и стремительно спланировал прямо на Навида, цепляясь когтями за его пёструю гавайскую рубашку. Мужчина достал из кармана маленький банан, надорвал кожуру и стал отщипывать от него кусочки, протягивая их остромордому зверьку на кончике пальца.
– Я жил в Таиланде пару десятков лет и научился этому трюку от одного приятеля, который разводил летучих лис, – с ухмылкой пояснил он, явно удовлетворённый произведённым впечатлением.
– Наверное, ты хорошо говоришь по-тайски? – с ноткой зависти протянула Верена, наблюдая за крыланом, который, блестя круглыми чёрными глазками и высунув маленький треугольный розовый язык на вытянутой мордочке, старательно упихивал угощение себе за щёки тонкими серыми коготками и выглядел очень довольным жизнью.
– Хаук разве ещё не объяснял тебе? Воля тули-па даёт тебе возможность понимать и быть при желании понятой на любом языке. Я, например, говорю с тобой сейчас на фарси, – Навид снова ухмыльнулся, закинул себе в рот остатки банана и снял с ворота рубашки огромные тёмные очки, неловко водружая их себе на нос. – Просто воля тули-па ориентируется сразу на код намерения, а не на акустический код.
– Ну не мучай ты человека терминами, – укоризненно проворчал Алекс, закатывая глаза.
– Хаук самый старший из нас, – пояснил Навид, растягиваясь на траве и закладывая руки под голову. – Считает, что это даёт ему право командовать.
– Не право, а обязанность, – парировал Алекс. И продолжил, обращаясь к Верене: – Способность понимать языки не всегда проявляется сразу. Обычно её осознаёшь тем позже, чем больше языков ты уже знаешь к моменту активации. Это связано с работой глубинных отделов памяти… Я думаю, если бы ты изначально говорила только на немецком, ты бы почувствовала неладное ещё в самолёте. Конечно, чтобы начать отделять свой слух от воли тули-па, необходимы определённые навыки…
– Тебе вообще ещё многому нужно будет научиться, хорошая моя, – вполголоса произнесла Диана, облокачиваясь спиной о мелкое деревце с мясистыми, крупными, пожелтевшими по краям листьями и доставая из кармана джинсов сигареты. – И лучше бы научиться поскорей…
Навид легонько щёлкнул по носу всё ещё сидящего у него на животе крылана – тот то ли тоненько гавкнул, то ли щёлкнул, как сверчок, и немедленно вспорхнул в высоту – и хмуро вздохнул, поворачивая голову к Алексу:
– Ты видел запись, Хаук?
Алекс помрачнел:
– Да… И ещё четыре случая по всему свету.
– Каких случая? – непонимающе переспросила Верена.
– Амок… – болезненно поморщился Алекс. – Стрельба. Сорок с лишним жертв. Две школы, супермаркет и церковь. Всё позавчера, всё в одно и то же время. Как раз тогда, когда они напали и на нас.
– Это всё… это всё тоже делают они?
– Это и ещё многое другое, – мрачно подтвердила Диана и щелчком стряхнула в урну сигаретный пепел, глядя на виднеющиеся сквозь деревья верхушки небоскрёбов и чуть щуря глаза от порывов тёплого влажноватого ветра. – Они сильны… сильнее, чем нам бы того хотелось.
– И это всегда те же самые… монстры?
– Если бы, – Навид отрицательно цокнул языком и угрюмо потёр растопыренной пятернёй щетинистый подбородок. – Монстры, особенно те, что пониже, – это так… насекомые. Некоторые из них даже разговаривать не умеют. С ними обычно не слишком сложно справиться. Правда, они очень любят нападать стаями. Берут количеством. Все эти массовые аварии, бедствия, затонувшие лайнеры… пожары в запертых зданиях… вот такие вот ураганы. Их цель – массовая паника, чтобы люди либо давили друг друга, либо просто потихоньку разучались сочувствовать… в конечном счёте тоже бы потом давили друг друга. Монстры просто готовят подходящую почву для тех, кто повыше.
– А те…
– А те уже занимаются людьми, Верена. – Диана затушила сигарету, по-турецки присела на испещрённую солнечными пятнами траву и задумчиво переплела длинные пальцы с коротко обстриженными ногтями. – Там, конечно, всё уже сложнее… намного сложнее. Человек – существо мыслящее… зачастую очень нестабильное эмоционально, ужасно восприимчивое к внушению, но всё-таки, всё-таки… мыслящее. Так что существует очень много разных техник… множество уровней. Ну… Например, когда пилот специально разбивает самолёт с пассажирами. Когда люди вдруг решают торговать людьми… Или когда один человек начинает зверски убивать других, сам не понимая – зачем, просто потому что ему доставляет удовольствие сам процесс убийства… а ему потом ещё до самой смерти пишут письма какие-нибудь влюблённые девчонки… Понимаешь? Когда иррациональная жестокость возводится в абсолют, бесчеловечность превращается в высшую доблесть, когда любой намёк на сопереживание начинает считаться признаком слабости…
– Ты забыла ещё добавить «постыдной», Диана, – саркастически вставил Навид, многозначительно воздевая вверх указательный палец. – «Постыдной слабости». Тули-па это так называют.
– Господи, да зачем же им всё это? – неуверенно спросила Верена.
– Это просто их мир, малыш… их природа, – Алекс устало вздохнул, наморщив лоб. – Их идеология, если хочешь. Тули-па… у них кастовое сознание, понимаешь? Кастовое сознание, культ силы… культ насилия. Это всегда было основой их порядка, порядка Са-Пи, который мы отказались принимать тогда на Погибшей Планете. Поэтому им нужно, чтобы люди… те, кто из них выживет, конечно… стали их рабами. Чтобы они тоже приняли эти законы и не знали никаких иных.
– Мы не всегда успеваем за ними, – печально подтвердил Навид. – Нас слишком мало, и мы не знаем, сколько их. Мы не знаем даже, сколько нас самих на самом деле, слишком со многими утеряна связь. И так удача шанс на миллиард, что Хаук оказался знаком с тобой… – он замолчал, машинально провожая взглядом толстого длиннолапого паука с чёрными, испещрёнными золотистыми, будто бы светящимися на солнце, крапинками лапами, который деловито полз мимо них по выложенной блёклым красным кирпичом парковой дорожке. – Каждый раз, когда нам удаётся предотвратить беду, никто не замечает этого, зато каждый раз, когда беда случается, её обсуждает весь мир, и у любого, абсолютно любого мерзавца обязательно находятся свои последователи…
Верена опустила глаза на пересыпанные песком и усеянные большими ярко-оранжевыми пятиугольными колокольчиками крупнолистные кустики у себя под ногами.
– Больше всего на свете мне бы сейчас хотелось, чтобы я никогда… никогда не видела… не находила бы эти браслеты… и никогда бы ни о чём этом не знала… – еле слышно произнесла она, сглотнув.
– Верена… Это судьба, – грустно сказал Алекс. – Быть может, если бы у тебя был выбор, как в кино, ты бы и попросила себе синюю таблетку вместо красной. Но мы не в кино, к сожалению. То, что случилось, не обратить вспять…
– Я должна научиться управлять этим всем, – сказала Верена, без особого успеха пытаясь заставить свой голос звучать твёрдо. – Должна научиться хотя бы защищаться от этих тварей. Я же с ума сойду иначе, каждую ночь видя в кошмарах тот день и зная, что всё это в любой момент может повториться… со мной или… или ещё с кем-то…
Девушка оборвала себя на середине фразы и ненадолго отвернулась; ей не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил невольные слёзы, неожиданно выступившие у неё на глазах.
Наступило неловкое молчание. Навид бросил на Верену короткий взгляд из-под солнечных очков, сосредоточенно почесал в затылке и вопросительно посмотрел на Алекса
– Полина, наверное, смогла бы ей помочь, – задумчиво сказала Диана.
– Пуля? – всплеснул руками Алекс. – Да ты рехнулась… Девчонке двадцать лет! Она же не выдержит!
– Алекс… как ты не понимаешь? – Верена резко повернулась к нему, невольно впиваясь ногтями в ладони и до боли сжимая побелевшие от напряжения кулаки. – Я же теперь… уже даже не совсем я! Я не могу быть не с вами, я должна научиться пользоваться тем, что получила!
– Хаук, а сколько лет было тебе, когда ты впервые принял зверя? – иронично спросил вдруг Навид, поднимаясь с земли и отряхивая мусор с широких коричневых бриждей.
– Это было девять веков назад! На вражеском драккаре! И у меня не было выбора!
– А ты всё ещё хочешь убедить себя в том, что у неё выбор есть?
Повисла пауза. Алекс некоторое время молчал, мрачно наблюдая, как крупные, словно в рекламе акварельных красок, сине-зелёные попугайчики с ярко-оражевыми грудками, жёлтыми кривыми клювиками и очень длинными хвостами, звонко попискивая, целеустремлённо рвут в клочья опрокинувшийся на землю пакет с птичьим кормом.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67389749) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.