Главная страница | Любовное фэнтези | Аише

Аише
Любовь Александровна Хилинская
Весь мой мир разрушен, а я сама почти уничтожена. Сжав зубы и стиснув до боли пальцы, стараюсь прорваться в этом мире жестокости и выжить. Я – Аише! Я простая девушка, случайно попавшая в поле зрения нашего Императора – Белого Феникса. Он потрясающе красив, но вызывает во мне отвращение. Как мне спастись? Как убежать от него? Как выжить?

Любовь Хилинская
Аише

1
– Всегда будь тиха и неприметна, Аише, господа не любят выскочек, – мамин голос журчал в голове напоминанием, а глаза провожали неспешно передвигавшихся по широкой пыльной дороге всадников.
Дождя не было уже три седмицы кряду, потому и пыль будто пух летела столбом при каждом ударе копыта о дорогу. Лошади были холеные, высокие, с изгибающимися дугами шеями, развевающимися гривами, да горящими глазами – не чета деревенским, уставшим от бесконечной работы, с коротко стриженными гривами, разбитыми копытами и тусклыми глазами.
Аише вздохнула – страсть как хотелось разглядеть этих красавцев поближе, дать на ладони хлеб и почувствовать, как мягкие губы будто шепчут в руку, собирая все до последней крошки. Оглянувшись на корзину с ягодами, едва покрывавшими дно, девушка распутала подол, заправленный за пояс, чтобы не мешался забираться на склон, откинула за спину тяжелую медовую косу, сдула выпавшие пряди со лба и пошла по едва заметной тропинке вглубь леса, напевая под нос песню. Как бы ни хотелось ей сейчас спуститься в деревню и как следует разглядеть пришельцев, но ягода сама себя не соберет, а зима близко. Вечерами уже холодало, кое-где трава начала желтеть, а сгущающиеся к утру туманы и вовсе говорили, что скоро конец густоеду, наступит хмурень, а там и до холодов недалече.
Осенью в деревне играли свадьбы. В этом году Аише исполнилось семнадцать, самая пора семью создавать, вот к ней и начали захаживать деревенские парни, пороги оббивать, да руки просить. Как водится, спрашивали сначала девушку, а уж при согласии шли к родителям, но Аише всем отказывала. Не екало сердечко, не стучало чаще ни при одном признании в любви, потому она медлила, а другие невесты злословили на ее счет и шушукались за спиной, называя недотрогой. Пусть! Она давно решила для себя, что от мужа ей надобно не только силу, да защиту, но и любовь и уважение, а потому и ждала того особенного чувства, о котором когда-то рассказывала мама, встретившая на своем пути высокородную госпожу, так любившую мужа, что пошедшую ради него на смерть. Мама частенько зимними вечерами усаживалась у печки, поглаживая щеткой длинные волосы дочки, да рассказывала всякие истории из своей длинной жизни. Аише у нее была последним ребенком, семеро первых погибли при пожаре вместе с мужем. Говорить об этом Журава не любила, упоминала только, что деревню сожгли вместе с господским замком, где то случилось – Аише не знала, только мать после произошедшего снялась с места и переселилась сюда, в пустующий домик на отшибе, в котором с тех пор они вдвоем и жили.
Все семнадцать лет Аише только и слышала наставления, как следует себя вести – не разговаривать с высокородными, не отходить далеко от дома, не высовываться, быть тихой и незаметной. Эти постулаты так вбились в голову, что сейчас девушка не задумываясь углубилась в лес и постаралась выбросить из мыслей всхрапывающих лошадей, которых отчего-то любила больше всего. Эти животные казались ей верхом совершенства – с мягкими носами, изящными ногами, большими влажными глазами, шелковистой шерстью, которую так и хотелось перебирать пальцами, зарываясь в гриву. Лошади отвечали Аише тем же – тянулись к ней, приветствуя всегда негромким ржанием, довольно всхрапывали, когда она гладила их и шептала всякие глупости, да и другие животные всегда ластились и относились дружелюбно, что было удивительно, ведь ни капли магии в Аише быть не могло – только высокородные удостаивались чести быть волшебниками, у простолюдинов дара не было.
Напевая негромко любимую мамину песню, девушка двигалась все дальше в лес, попутно собирая землянику, наклоняясь к каждому кустику и осторожно снимая спелые ягоды. Зимой так приятно налить себе горячего отвара из листьев малины со смородиной, да с добавлением цветков ромашки, сесть у теплой печки, прислонившись спиной, да жмуриться от удовольствия, зачерпнув ложкой варенье и положив его в рот. Ммм! У Аише и сейчас стало сладко во рту, она улыбнулась и положила ягодку на язык, раскатывая ее и наслаждаясь вкусом. Эх, жаль, лето нельзя продлить на весь год!
Зимы в этих краях суровые, студеные. Бывало, выйдешь на улицу, а мороз щиплет за щеки, кусает пальцы. Ноги замерзают махом, если обувка плохая, а Аише с мамой экономили на всем, живя без мужчины. Журава, хоть к ней и сватались мужики, ни за кого не пошла, жила особняком, да и дочку также воспитывала. Другие-то девчонки в ее возрасте давно уж замужем были, да первенцев носили, а кто и по второму разу в тягости был, а вот Аише все в девках ходила. Принца ждет – смеялись над ней деревенские кумушки, да только все их слова мимо ушей проходили. Да и за кого идти было – за кузнецова сына, или за пастуха? Всемил, конечно, хоть и был день-деньской на пастбище, а успевал с девчонками по сеновалам лазать. Да и как было устоять – льняные кудри, голубые, как небо весной глаза, загорелая кожа, сильные руки – красавец! Кузнецов сын тоже не оплошал: высокий, мускулистый, черноволосый, да черноглазый – сколько раз пытался к Аише подкатить, да только все отпор получал. Грозился, что уволочет ее как-нибудь, да снасильничает, чтоб потом деваться некуда было, только замуж, но девушка в эти угрозы не очень-то верила, видя, как трепетно он целует мать, да с нежностью носит младшую сестренку на руках. Да только не лежала душа ни к кому. Иногда, бывало, сядет Аише на камень у реки и смотрит на воду, размышляя, что в ней не так, почему хочется воли и простора, мчаться куда-нибудь на быстром коне, смеяться и лететь, раскинув руки, ясным соколом. Порой и сны снились такие, будто летит она по небу, а внизу проплывают города и села, люди смотрят и машут руками, а ей так хорошо, так радостно! Наутро после таких видений девушка убегала в лес, чтобы наедине с собой побыть, а иначе при виде деревенских работяг настроение портилось.
К вечеру корзинка была полна, даже с горкой. Повесив ее на сгиб руки, Аише медленно брела домой, размышляя, как придет, подоит корову, нальет себе кружку парного молока со свежим хлебом, да сядет на лавочке у дома, слушая угасающий дневной шум. Солнце медленно-медленно будет клониться к закату, все меньше посылая лучи света навстречу миру, а потом и вовсе скроется за сопкой, оставив дорогу луне. Та выйдет чуть позже, а вот этот период между светилами земля будет отдыхать, дышать ночью. Выползут сверчки, начнут петь свои брачные песни, совы заухают, летучие мышки зашуршат, охотясь на насекомых, мотыльки полетят на свет свечей. Ну не чудо ли?
Поежась от предвкушения, девушка легко сбежала с горки и вступила за околицу деревни, степенно передвигаясь и кивая встреченным односельчанам. Те отчего-то были испуганны, увидев ее и поприветствовав, сразу закрывались в избах. «Уж не связано ли это с давешними всадниками?»– подумала Аише и заспешила в дом, узнать новости.
Матушка ждала ее у ворот, закрыв лицо углом платка и тревожно вглядываясь в сумерки. Наконец, глаза отыскали знакомый силуэт, женщина выдохнула и бросилась к дочери.
– Идем скорее, не стоит тебе сегодня на улице шастать! – громким шепотом поторопила она дочь.
– Что случилось? – девушка заглянула в выцветшие серые глаза.
– Высокородные! – коротко бросила Журава. – Явились, ищут наследницу какую-то! Говорят, старый император умер, а новый приказал всю страну обыскать, все уголки, да найти потерянную девицу.
– Вот чудаки! – воскликнула Аише, осторожно спуская корзину с ягодами на стол.
Чуть сотрясешь – даст сок, а потом пиши пропало – варенье уже не такое вкусное будет.
– Что ж наследнице у нас-то делать, в такой глуши? – и засмеялась звонко, покачав головой, а мать подскочила к ней и закрыла ладонью рот дочери.
– Тише-тише! – зашипела она. – Мало ли что им покажется, заберут тебя, да и дело с концом! Это ж высокородные, они не будут церемониться! А ну как углядят тебя, да захотят позабавиться? С них станется всякое!
– Да ну не звери же они, – с сомнением отозвалась Аише, настороженно взглянув в окно.
Мать притушила свечу, взяла в потемках корзину с ягодой со стола и убрала в погреб.
– Корову я уже подоила сама, ешь кашу, пей молоко и ложись спать, на улицу сегодня не выходи! – приказала она, а сама вышла во двор и заперла калитку, а потом и дверь дома.
Пожав плечами, мысленно Аише ругнулась, как ругался, бывало, дед Добран, староста деревни, а потом наелась ароматной пшенной каши, напилась молока с краюхой теплого еще хлеба, умылась, скинула с себя платье и улеглась на свой узкий топчан, закрыв глаза и размышляя о высокородных.
Надо же, в какую глушь забрались! Ведь деревня эта была крайняя, дальше уже только высоченные горы, покрытые непролазными лесами, ни одна наследница не сбежит. А и надо ли сбегать? Ведь у высокородных не жизнь – сказка, в богатстве и неге. Матушка рассказывала, что жены и дочери магов живут как сыр в масле, ни в чем себе не отказывают. Целыми днями они могут вышивать, либо ухаживать за цветами в своем саду, либо вообще ничего не делать. А некоторые читают книги!
Мысли девушки переключились на книги. Как бы ей хотелось научиться читать!
Грамоте в их деревне был обучен только староста Добран, да и то, едва мог прочесть донесения короля, да посчитать, сколько дани надо отдать в казну. Все сведения он корявым почерком записывал в пухлый журнал. Там же хранились даты рождения и смерти односельчан, все мало-мальские события, да происшествия. Сын старосты, Млад, был толстым увальнем, любившем погреться на завалинке, да поточить лясы с девчонками. Отцовской науке он категорически учиться не хотел, а потому такая честь досталась младшей дочери Добрана, Велеоке. Та и правда была юркая, большеглазая, черноволосая, в свои пятнадцать парнями так и крутила, да по примеру Аише замуж не собиралась. Но отец в этом вопросе был строг – сговорил ее за Бояна, сильного работящего парня из соседней деревни. Свадьба должна была состояться в первые числа хмуреня, сразу после окончания покоса.
Велеока, несколько раз ходившая с Аише в лес, противилась решению отца, очень уж нравился ей Горисвет, но отец был непреклонен. Однако, жить дочь с мужем должны были остаться в деревне, для них уже и дом рядом со старостиным был готов. Как сказала матушка, сейчас в этом доме разместили высокородных, которых оказалось ни много ни мало, а семь человек. Интересно все-таки, зачем они приехали?
Плавно мысли Аише стали все медленнее, тягучее, будто тормозили, перед глазами замелькали яркие картинки, и она провалилась в сон, но такой странный, будто явь. Привиделось ей, будто шла она по краю утеса, а на самой его вершине стоял мужчина. Высокий, статный, в черном костюме. Волосы его были длинными, ниже лопаток, серебристыми, кожа бледной и будто светящейся изнутри, глаза – черными и глубокими, с удивительно длинными черными же ресницами.
– Где- ты, Анастаише? – шептал он, вглядываясь вдаль, на бушующее под утесом море. – Где ты? Я знаю, ты жива. Приди ко мне! Призываю тебя!
Будто вынырнув из сна с колотящимся сердцем, девушка вперила взор в темный потолок и постепенно успокаивала дыхание. Что за наваждение? Анастаише? Кто это? Имя так похоже на ее собственное, но никого знакомых, подобных тому, что из сна, не было. Удивительный мужчина!
Негромкое похрапывание мамы вновь стало навевать сон, но тревожащие мысли все не давали покоя. Аише ворочалась с боку на бок, и смогла заснуть только когда забрезжил рассвет. Рассвет нового дня, который изменил полностью ее жизнь.

2
Утро началось с громких ударов в дверь.
Журава соскочила, заметалась по единственной комнате, кинулась к дочери, растормошив ее.
– Если это за тобой пришли, не снимай кулон! Он оберегает тебя от всего, снимешь – умрешь! – зашептала она громко. – Ой, дочка, беда к нам стучит, чую сердцем, беда!
Потерев сонно глаза, Аише поднялась, накинула на себя верхнее платье и вышла в сени, чтобы увидеть, как в дверь входят трое высоких мужчин с каменными лицами, отстранив Жураву и вглядываясь в лицо девушки.
– Почему вчера не пришла на просмотр? – грозно спросил самый старший по возрасту, хмуро глядя на нее.
– Вернулась она из лесу поздно, – просящим тоном сказала Журава, а Аише склонила голову и смотрела себе под ноги, как мама учила всегда. – Не успела она на смотр.
– Иди сюда! – приказал грозный голос.
Аише несмело переступила ногами. Что происходит? Кто эти люди и что им нужно от нее?
Старший, не дождавшись, сам качнулся к девушке, резко и больно схватил ее за подбородок пальцами и вздернул голову вверх, заставляя смотреть себе в глаза.
– Не она! – пробормотал за его спиной второй мужчина.
– А похожа! – возразил третий.
– Берем с собой, пусть император сам разбирается! Она – не она, наше дело маленькое! И остальных тоже грузите!
– Ой, не забирайте девочку мою! – повалилась вдруг Журава на пол и обхватила ноги главного. – Она ж дитятко мое единственное!
Отпихнув ногой причитающую женщину, старший схватил Аише за руку и поволок за собой.
– Мама! – тоненько пискнула она и попыталась вырваться, но была схвачена поперек талии и перекинула через плечо одним из мужчин.
– Дочка! Аише! – взвыла Журава и бросилась следом, но была откинула небрежно рукой главаря.
Последнее, что увидела девушка, было то, что Журава упала и, ударившись виском об угол двери, замерла.
– Мамочка! – закричала она, но главный шикнул что-то непонятное, а потом ее сознание отключилось.
********
Шум дороги ворвался в сознание Аише и привел в чувство. Еле разлепив веки, она приподняла голову и осмотрелась. Увиденное не порадовало – находилась она в непонятном деревянном огромном ящике с лавками по бокам, на которых жались друг к другу испуганные Велеока и Белослава. По покачивающимся движениям и перестуку копыт стало понятно, что это такая повозка, которую тащат лошади.
– Куда нас везут? – хрипло спросила девушка у соседок, чувствуя, как головокружение отступает, и поднимаясь с пола на соседнюю лавку.
– Не знаю, – покачала головой Велеока. – Говорят, император ищет пропавшую девушку, то ли сестру, то ли родственницу, поэтому всех девушек подходящей внешности и возраста тащат к нему. Это мне отец сказал.
Белослава разразилась рыданиями, закрыв лицо ладонями.
– Мы же совсем не похожи между собой! – нахмурилась Аише.
Плакать она не хотела, слезами горю не поможешь. Надо придумать, что сделать, как сбежать, куда идти потом. Прижалась лицом к стене повозки и выглянула в щель, пытаясь разглядеть хоть что-то, но видно было только коричневую землю, да кромку травы, быстро бегущие внизу.
– Давно мы здесь? – спросила она у Велеоки, которая хмуро и с надеждой смотрела на нее.
– Да уже время ближе к вечеру, а мы все едем, – отозвалась дочь старосты. – Один раз останавливались до кустов сходить, да поесть дали немного, а так – едем и едем.
– Вот беда, – вздохнула Аише. – Увезут сейчас далеко, как потом возвращаться будем?
– Так ведь не вернемся мы, – сквозь слезы отозвалась Белослава. – Слышала я их разговор промеж собой, что всех девиц, кто не подошел, отдают на потеху воинам императорским, да всяким людям, кто захочет.
Поджав губы, Аише промолчала. Не бывать этому! Чтобы она стала игрушкой какого-то мужика! «Поглядим», – решила девушка и замерла, привалившись плечом и головой к стене повозки. Лучше уж с жизнью расстаться, чем с кем-то не по любви лечь. Конечно, такие женщины были, мама рассказывала, что некоторые не хотят замуж выходить и быть все время с одним и тем же мужчиной, живут себе, принимают всех подряд, кто заплатит побольше или приглянется, да и в ус не дуют, но такое точно не по душе Аише. Уж как-нибудь можно будет сбежать, решила она и закрыла глаза. Раз уж ехать все равно долго, да изменить ничего нельзя, надо копить силы, пригодятся для побега.
*********
День склонился к вечеру, потом совсем стемнело, шум колес сменился с шуршания по песку на странный шорох, будто ехали уже по камням, а потом и вовсе движение замедлилось. Аише встрепенулась, потянулась и вытянула ноги, затекшие от неудобной позы. Мочевой был полон и давно давал о себе знать, однако приходилось терпеть и не высовываться. Незачем гусей дразнить, а охранники, гоготавшие за стеной повозки, были похожи именно на этих птиц. Чем меньше они помнят о пленницах, тем лучше.
Соседки, жавшиеся поначалу друг к другу, тоже уже не плакали, Велеока пыталась разглядеть что-то снаружи в щель между досками, Белослава спала, прислонившись к стене. Тишина и спокойствие царили в тесном пространстве повозки.
После полной остановки Аише ожидала, что за ними скоро придут, но никто не появился. Голоса стихли, стало темно и душно.
– Нет силушки терпеть! – дочь старосты подползла к дальнему углу и присела там, освобождая организм от накопившейся воды.
Белослава, проснувшись, последовала ее примеру, а потом и Аише, хоть и противно было мочиться там же, где придется, по-видимому, коротать ночь.
Было такое впечатление, что о девушках просто позабыли. Ни кормить, ни поить их не собирались, а в горле уже пересохло и казалось, что язык к небу прилип.
– Мне тут матушка успела собрать кой-чего в дорогу, – смущаясь, произнесла Велеока, отвязывая пояс и доставая из-под юбки небольшую котомку. – Давайте перекусим, раз уж нас тут голодом морить собрались.
Вскоре в жадные руки девушек были всунуты куски сыра, хлеба, да вяленого мяса. Рот у Аише моментально наполнился тягучей слюной. Она мигом проглотила нехитрый ужин и припала ухом к стене повозки – шум слышался далеко-далеко и глухо. Что же делать?
Внезапно послышались голоса откуда-то сбоку, мужской смех, незнакомый язык.
Девушки сжались в углу, трясясь от страха.
– Что-то будет, я чую! – прошептала Велеока, хватая липкой ледяной ладонью руку Аише.
– Тшш! – зашипела та и сжала хрупкие пальцы в ответ.
Дверь повозки резко отворилась. В темном прямоугольнике мелькнули человеческие тени.
– Выходи по одной! – грубо приказал хриплый голос.

3
Велеока замешкалась в дверях, оглянувшись на подруг по несчастью. В темноте им был виден ее силуэт, тускло освещенный светом фонаря в руке одного из мужчин.
Внезапно ее схватили за руку и поволокли наружу под грубый хохот. Девушка закричала, забилась, как пойманная в силки птичка, но ей заткнули рот и кинули, будто куль с картофелем, на землю. От удара хрупкая дочь старосты вскрикнула и потеряла сознание. Белослава застучала зубами, а Аише забилась в угол и как зверь смотрела на темные людские тени, мелькавшие на улице.
«Не сдамся!» – зло и отчаянно думала она, но вскоре и до нее добрались хваткие ручищи, заломав и выволакивая из повозки.
Трясущуюся от страха Белославу, безмолвную Велеоку, тряпочкой повисшую на плече одного из похитителей, да Аише, сверкавшую глазами, сволокли в темную комнату с маленьким окошком под самым потолком, и, подтолкнув в спину, заперли дверь.
Белослава завыла в углу, зарыдала отчаянно и безнадежно, жалея себя и оплакивая свою судьбу.
– Замолчи! – рыкнула Аише в ее сторону, а сама подползла по земляному полу в тот угол, куда кинули Велеоку, нащупала ее и припала к груди ухом.
Бьется сердце! Жива!
С облегчением она выдохнула сквозь сжатые зубы, до боли впиваясь ногтями в ладони. Ей казалось, внутри зреет тугой огонь, который тянет ее в разные стороны, но что-то держит его, не давая вырваться пламенем и снести все вокруг.
– Эй, девки! – раздался грубый голос, а в двери отворилось маленькое окошко на уровне лица.
В нем девушки увидели усатую мужскую физиономию с маленькими глазками, толстыми поросячьими щеками, лоснящимися и румяными, губы-вареники, а тяжелый смрад перегара долетал оттуда до них, заставляя морщиться.
– Жрать хотите? – морда поворочалась, но в темноте камеры не было видно, слышат ли его девушки. – Ну как хотите!
Захохотав, усатый с лязгом запер окошко и удалился. Аише слышала его затихающие шаги и свист, становившийся все тише.
Велеока застонала, приходя в себя. Приподнялась, помогая себе рукой, села, опираясь спиной на стену.
– Что случилось? – хрипло спросила она.
Аише промолчала.
– Мы все умрем! – истерично отозвалась Белослава, рыдая. – Я хочу домой, к маме! Мама!!!
Глухой удар в дверь заставил ее умолкнуть.
– Заткнись! – раздался чей-то рык снаружи. – Заголосила, дура! Завтра вы все предстанете пред очами императора. Если б не это, я б тебя сам заткнул, чтоб не маму звала, а орала подо мной, курица тупая!
Белослава икнула от страха, забившись в угол. Привыкшие к темноте глаза Аише смогли разглядеть ее фигурку, сжавшуюся и трясшуюся с еле слышным стуком зубов.
– Тише! – зашептала Велеока.
Встав на четвереньки, она подползла к подруге и обняла ее, прижав к себе. Тело Белославы постепенно перестало дрожать, расслабляясь.
– Я боюсь! – всхлипнула она.
– Я тоже! – ответила ей дочь старосты. – Но завтра все решится. Император увидит нас, поймет, что мы – не та, которую он ищет, и отпустит. Мы вернемся домой, все будет хорошо.
Успокаивающий голос девушки подействовал – Белослава перестала всхлипывать, задышала размеренно.
– Уснула! – шепнула Велеока и осторожно отползла от нее к Аише. – Надо что-то придумать, надо бежать! Я боюсь, что они нас… они нас…
– Я тоже! – отозвалась девушка. – Как бежать? Дверь заперта снаружи, окно высоко.
– Может, задобрить охранника? – с сомнением произнесла Велеока и обхватила себя руками, качаясь из стороны в сторону.
– Как ты его задобришь? – Аише покачала головой, хоть во тьме было и не заметно.
– Как? – отозвалась дочь старосты. – Говорят, что всех девушек, которые не подошли императору, отдают всем на потеху. Лучше уж лечь с одним охранником, да потом бежать, чем быть изнасилованной множеством народа!
– И ты готова на это пойти? – ужаснулась Аише, вздрагивая.
– Готова! – Велеока поднялась на ноги. – Надо разбудить Белославу, ты бери ее и бегите, пока я с ним… пока я… В общем, бегите!
– А ты? – в голове Аише не укладывалось, что вот эта хрупкая девушка готова отдать себя на растерзание, пока ее подруги будут спасаться.
– А я потом убегу! Слыхала я, мужчины совсем разум теряют, когда сношаются, вот я и воспользуюсь. Пусть он… Пусть он сделает это, я потом убегу.
– Велеока! – с ужасом отшатнулась Аише. – А я слыхала, что это больно невыносимо!
– Больно, – согласилась та, – я тоже слыхала. Я вытерплю. Другие терпели, и я тоже смогу. Ты иди, буди Белославу, я пока буду зубы заговаривать этому… этому…
Аише порывисто обняла подругу, поражаясь стойкости хрупкой девушки, готовой пойти на такие жертвы ради спасения себя и других.
– Хватит! А то вся моя решимость пройдет! – вяло высвободилась Велеока. – Иди уже!
Убрав руки подруги, дочь старосты поднялась и на негнущихся ногах пошла к прямоугольнику света, пробивающемуся из-за двери.
– Эй! – постучала она. – Откройте! Господин охранник!
– Кто там долбит? – грубый голос из-за двери напомнил Аише кузнечный мех, такой же был хриплый и лязгающий.
– Господин охранник, может, вы позволите хрупкой девушке выйти до ветру? – Велеока вложила самые медовые нотки в речь.
– Не положено! – рявкнул тот. – Иди в угол, там и сделай дела свои.
Велеока вздохнула.
– Я не могу при всех, господин охранник! А живот так крутит! Вам ведь потом убирать придется! И вонять будет.
Тот ругнулся грязно в ответ, потом лязгну засовом, вставая, уперев руки в бока, в дверях.
– Ну? – грубо спросил он. – Ты, что ль, просилась?
– Я! – дочь старосты улыбнулась ему ласково.
Охранник моргнул.
– Пойдем! – сказал он, хватая девушку за руку и волоча ее за собой, не забыв, однако, запереть дверь.
Похоже, план провалился!
– У вас такие сильные руки! – услышала Аише, припав ухом к двери. – А можно потрогать? Ой! Ну и мышцы! Прям как железо!
Раздался шлепок.
– Иди делай свои дела! – прорычал охранник.
Последовало затишье. Как ни силилась, Аише не могла разобрать ни звука. Доползла до Белославы и потрясла ее.
– Просыпайся! – прошептала она. – Велеока сейчас отвлечет охранника, чтоб мы могли бежать!
– Я не побегу! – вскрикнула та в ответ, крепко цепляясь в руку Аише. – Я боюсь! Они поймают нас! Нет!
– Ну и сиди тут! – отозвалась девушка и вновь подошла к двери, прислушиваясь к шуму.
– Так пить хочется! – услышала она приглушенный голос Велеоки. – А тут у вас что, вода или вино? А можно мне вина? А то батюшка не разрешал, я еще ни разу не пила.
Охранник что-то пробубнил в ответ.
Тишина. Какие-то шорохи вдалеке. Возня. Тихий девичий вскрик.
Сердце Аише билось как сумасшедшее в этой оглушающей тишине.
– Аише? – позвала Белослава. – Я слышу, как стонет кто-то!
Аише тоже слышала. Стоны и шлепки. Вскрики. Хотелось закрыть уши руками и зажмуриться, чтобы оградить себя от этих звуков, но нельзя. Велеока принесла себя в жертву ради побега, нельзя отступать.
Прошло много времени после того, как стоны стихли, сменившись сначала тишиной, а потом мощным храпом.
Аише уже устала стоять и присела возле двери, ощущая под собой земляной сырой пол, холодивший тело. Руки и ноги постепенно затекали, покрываясь мурашками, во рту пересохло, хотелось пить и спать. Внезапно в тишине лязгнул засов.
– Девочки? – прошептала Велеока. – Вы не спите?
– Нет! – Аише вскочила. – Как ты?
– Никак! – криво усмехнулась та в ответ. – Пока он спит, надо бежать. Мерзкая грязная скотина!
Всхлип сотряс хрупкое тело девушки.
Аише увидела, что юбка Велеоки разодрана, а ноги в потеках крови.
– Где Белослава?
– Я не пойду! – отозвалась та. – Я боюсь!
– Ну и дура! Пошли, Аише!
Оставив дверь открытой, девушки как мышки скользнули к выходу. Оглянувшись, Аише увидела, как в нише на лавке лежит, как огромная гора, спящий усатый толстяк без штанов. Его огромные волосатые ножищи были настолько грязны, что вонь от них распространялась везде, причинное место было в крови, уже подсохшей, но все еще видимой.
– Это… Это твоя? – с ужасом прошептала девушка, зажав ладонью рот.
– Да! – сдавленно отозвалась Велеока, поморщившись. – Это… Это было ужасно! Больше никогда в жизни!
В это самое время охранник вдруг начал шарить рукой возле себя.
– Где ты, моя милая невинная пташка? – прохрипел он, пытаясь подняться.
Аише замерла. Спрятаться было совершенно некуда.
– Беги! – быстро обняла ее Велеока. – Я отвлеку его, он уснет, и я тоже сбегу. Не жди меня! Спасайся!
Решительно шагнув за дверь, Аише замерла и оглянулась. Велеока уже подошла к охраннику и остановилась перед ним.
– Иди сюда, к папочке! – пророкотал тот, дергая девушку за юбку и разрывая ее окончательно. – Сейчас я тебя приласкаю, птичка моя.
Подавив приступ рвоты, Аише выскользнула на улицу и отдышалась.
Ночь уже полностью вошла в свои права. Звезды тускло поблескивали в небе, луна мерцала над верхушками деревьев. Темные строения окружали то место, где оказалась девушка. Куда бежать? Повертев головой, она увидела огромные двери в заборе и рванула к ним. Заперто! Как же быть? Скользнув взглядом в разные стороны, углядела сложенные дрова в углу двора и побежала туда, стараясь не шуршать камнями под ногами. Негромкий рык раздался где-то вдали. Собака?! Аише прибавила ходу и почти взлетела на поленницу, оглянувшись и разглядев во тьме силуэт пса. Тот не спешил нападать, негромко рыча, но потом все же залаял, учуяв чужачку.
– Тише! – прошептала девушка и прыгнула на ту сторону улицы, рискуя во тьме свернуть себе шею.
Больно ударившись о землю, она вскрикнула и зажала рот рукой, отползая под большой куст и тяжело дыша.
– Что там, Полкан? – прогрохотал чей-то голос.
Дальше Аише не стала слушать. Поднялась на ноги и побежала вглубь леса.

4
Все дальше и дальше бежала Аише в лес, продираясь сквозь густые ветви, падая и поднимаясь. В боку давно кололо, в глазах плыли разноцветные круги, в горле пересохло, дыхание вырывалось со свистом, прерывисто. Было страшно! А ну как собаку за ней спустят? Ведь найдет махом!
К утру она окончательно выдохлась, ноги еле несли, платье все было изодрано, руки и лицо изранены острыми колючими ветками.
Услышав впереди неясный шум воды, девушка встрепенулась. Сил бежать уже не было, она еле плелась, но мысль, что сейчас напьется, придала ей бодрости. Прибавив ходу, Аише вскоре вышла на берег небольшой лесной речушки с заросшими камышами берегами. Тут и там слышалось лягушачье кваканье, ухал филин, птицы громко пересвистывались.
Опустившись на четвереньки, разгребла траву, отогнала упавших в воду насекомых, принялась черпать воду ладошкой и жадно пить, а потом и вовсе припала ртом и втягивала в себя прозрачную жидкость. Напившись досыта, уселась прямо на землю и заплакала тяжело, навзрыд. Нос заложило, слезы лились потоком. Отчего так несправедлива судьба? Ведь жили же, никому не мешали, и тут явились эти прихвостни императора, будь он неладен! А Велеока? Ей же лет-то совсем ничего, а этот потный страшный вонючка снасильничал ее, испохабил жизнь навсегда! Как ей жить теперь? Случись это с Аише, она бы точно не стала ждать утра, удавилась бы на собственном поясе там же. А и теперь ей как быть? Домой не вернуться, да и неизвестно, куда возвращаться –кругом лес, ни тропинки, ни признаков жилья нет.
Конечно, Аише часто бывала в лесу возле дома, ориентироваться умела, но ведь везли ее в закрытой повозке, где ближайшее жилье – загадка. Да и как выйти к жилью, если везде эти ищейки рыскают, девушек ловят? Да и сейчас еще существовала опасность быть найденной. Наверняка ее уже хватились, возможно, идут по следу. Надо сбить их, перейти воду, тогда ни одна собака не найдет.
Покрутив головой, девушка заметила, что в одном месте вода будто более прозрачная, чем в других. Поднявшись, подошла ближе и замерла нерешительно – течение было большое, а плавать Аише не умела – не ходила с деревенскими на озеро никогда, мама запрещала. А ну как закрутит ее река и утопит? Внезапно ухо уловило далекий собачий лай. Сердце заколотилось как сумасшедшее. Ищут!
Ступив в воду, девушка закрутила юбку вокруг талии, чтобы не мешалась, и побрела все глубже и глубже. Ледяные потоки норовили сбить с ног, идти пришлось медленно, осторожно ступая по скользким камням. Уровень уже доходил до груди, когда она оступилась и упала, уйдя с головой под воду. Оттолкнувшись, вынырнула, зафыркала, забила руками по поверхности, в панике чувствуя, как дно становится все дальше и дальше, пока не исчезло совсем. Река закрутила ее, поволокла вперед. Аише бестолково забилась, уходя под воду головой и едва успевая вдохнуть воздуха, когда оказывалась на поверхности. Все ее движения не приносили никакой пользы – плыть она не могла, все больше уставая, но боясь кричать. В панике вспомнила, как Велеока рассказывала, как отец учил ее плавать – надо расслабиться. Перестала биться. Затихла. И тут же погрузилась с головой. Снова забилась, вынырнула, и внезапно поняла, что то движение, которое она делает уже несколько раз, приносит больше всего плодов – так она чаще выныривает. Попробовала еще раз и еще раз и поняла, что плывет. Неистовая радость охватила ее. Но до берега было далеко, река расширилась, стала мощнее, побороть течение уже не представлялось возможным, сил хватало, чтобы только удержаться на поверхности, и то, Аише чувствовала, что еще немного – и она окончательно утонет. Было холодно. Юбка распуталась и обвивала ноги, мешая двигать ими. Как-то надо подбираться к берегу. Стала грести руками изо всех сил в сторону ближайшего берега, но он не приближался. Кусты шевельнулись. Зверь? Человек? Хоть бы не заметил!
Затихнув, девушка едва-едва двигала руками и ногами, чтобы быть на поверхности, и с колотящимся сердцем наблюдала за берегом. Но шевелений больше не было. Когда те кусты скрылись из глаз, снова принялась грести, выплывая, наконец, к пологому островку почти в центре реки, выбралась на него на четвереньках, откашлялась и упала ничком, зарыдав от облегчения. Силы ее иссякли.
На этом острове из песка и камней не было ни единого деревца, было очевидно, что сейчас река обмелела, и он показался из воды, а так вряд ли был на поверхности. Но именно это обмеление и спасло жизнь девушки, уже отчаявшейся выбраться на сушу. Однако, это было не последним испытанием – предстояло еще с острова добраться до берега. Для этого следовало снова войти в воду и проплыть добрых три метра. Вдруг там глубоко? Было очень страшно. Лая собак больше слышно не было, однако, ее не покидала мысль, что поиски вряд ли будут остановлены.
Отдышавшись, Аише села и вгляделась в тот берег, на который планировала перебраться – зверей и людей там видно не было. Надо идти. Всхлипнув от жалости к себе, снова закрутила мокрую юбку вокруг груди, накрепко связав концы между собой, и снова вошла в воду, только сейчас поняв, что босая – обувь осталась где-то в воде. Ноги кололо острыми камешками, пока она осторожно шла на берег. К счастью, плыть больше не пришлось, хотя в самом глубоком месте вода дошла до подмышек, норовя сбить с ног.
Выбравшись из воды окончательно, упала в траву на спину и вгляделась в безоблачное синее небо, мысленно благодаря всех богов за спасение. Дыхание и сердцебиение постепенно выровнялись, захотелось спать. Солнце уже окончательно встало и припекало. Веки закрылись сами собой, сон навалился внезапно, унося в мир грез.

5
Солнце, выкатившееся в зенит, палило нещадно, посылая свои последние летние лучи на благодарную землю, освещая и лес, и серебристую ленту реки, и заросли камышей вдоль нее, и одинокую девичью фигурку, свернувшуюся калачиком в траве.
Аише вновь видела сон.
В этот раз ее руки были крыльями. Но не простыми, как у голубя или воробья, нет. Сейчас они были пламенем, ярко-оранжевым, с всполохами красных искр, летящих вслед за горящими перьями. Странно, но боли не чувствовалось. Огонь ласкался к ней, зализывая и согревая, он поддерживал ее в воздухе, давая парить, почти не шевелясь, а внизу, далеко-далеко, проплывали поля и леса, и люди махали руками, приветствуя ее.
Было так сладко, так волнительно, что просыпаться не хотелось, однако, глаза сами собой открылись, когда посторонний звук ворвался в сон.
Вздрогнув, Аише села и потёрла глаза, испуганно озираясь. Как она могла так долго проспать? Солнечный диск уже стоял прямо над головой, хотя, когда она засыпала, был едва-едва виден из-за гор. Вскочив на ноги, девушка огляделась – непролазные дебри со всех сторон. Куда идти? Совершенно неясно. Мама рассказывала, конечно, что основные города построены вдоль больших рек, а как их искать – реки эти большие – неясно. Логично, если эта лесная речушка впадает в большую, видимо, придется идти вдоль нее по течению, но что делать, если так и не встретишь никого? Есть хотелось неимоверно, желудок будто прилип к позвоночнику и бурчал, требуя своей порции пищи.
Аише медленно побрела через кусты, раня чувствительные ноги, выбирая место, куда наступать. Да, без обуви ходок с нее тот еще. Жаль, что не умеет лапти плести, так бы сгоношила себе их.
Спустя час такого медленного путешествия она выдохлась и присела на поваленное дерево, вглядываясь вдаль. Река неспешно катила свои воды, шумели зеленые кроны, чирикали птицы. Хотелось лечь и не вставать. Сил идти куда-то совершенно не было.
Если в ближайшее время чего-то не съесть, можно и остаться тут навсегда, тогда и смысла в побеге не было. Что там умирать, что здесь, причем, неизвестно, где мучительнее.
С трудом поднявшись, обессилевшая Аише побрела дальше. Длинная юбка мешала, пришлось ее оборвать до колена, а из остатков материи скрутить подобие портянок на ноги. Стало значительно легче. Вдали забрезжил просвет между густыми кустами. Может, там люди? Не оставят же они ее? Мысль о еде придала сил. Ускорившись максимально, девушка почти бегом преодолела оставшееся расстояние и разочарованно выдохнула, оказавшись на большой поляне. Отчего здесь не росли деревья – неясно. Но вся земля была покрыта сочной зеленью, отцветшими одуванчиками с седыми пушистыми головками, синими цветами, похожими на ромашки, колокольчиками и волчьей ягодой.
Слезы бессилия потекли по лицу девушки. Она рухнула, как подкошенная, в траву и заплакала, обняв себя руками. Большой шмель прожужжал мимо, усевшись на качнувшуюся ромашку. Он так тщательно собирал нектар из цветка, сосредоточенно жужжа, что Аише даже улыбнулась сквозь слезы – маленький трудяга. Внезапно ее осенило – одуванчики! Их ведь едят!
Листья оказались совершенно горькими, их она выплюнула, а вот корни, отмытые от грязи в реке, были горько-сладкими, даже приторными, но вполне съедобными. Съев горсть этих целебных частей одуванчиков, Аише поднялась, отмыла в реке руки и лицо от сока и огляделась – что назад, что вперед – одинаково. Однако, решила придерживаться первоначального плана и пошла вниз по течению реки, уже не торопясь. Куда спешить, если на многие версты пути ни души в этом лесном массиве нет?
Однако, напрасно она так думала. Привыкнув к доброму лесу возле своей деревни, где каждый куст и каждая тропинка были ей знакомы с детства, Аише выпустила из виду, что любая тайга – это не только флора, но и фауна. Слов таких мудреных она не знала, медведя видела лишь на картинке, которую как-то нарисовал для нее Всемил, да пугал раззявленной пастью с вываленным языком. Конечно, косолапые в их лесу водились, но она не боялась особо, никогда не заходя далеко от края и собирая ягоды на излюбленных местах, а по грибы и вовсе с девчонками-хохотушками толпой ходили, да так звонко переговаривались, что любой медведь испугается такого гомона и убежит.
Здесь же усталость и голод сыграли свое черное дело – внимание девушки было рассеянным. Звери никогда раньше не обижали ее, а потому она знать не знала, какими опасными могут быть те же ласковые кошки, способные в пылу драки ранить острыми когтями до крови.
Одна такая сейчас кралась над головой девушки по ветвям, бесшумно перепрыгивая с одной на другую своими мягкими лапами. Уши ее с забавными кисточками прядали, прислушиваясь к шуму, рыже-пятнистая шубка переливалась под солнечными лучиками. Зверь готовился нападать.
Аише замерла, услышав шум над головой, вскинула глаза и обомлела – прямо над собой она увидела большую кошку, припавшую на передние лапы и шипящую открытым ртом.
– Тише! – зашептала она и попятилась. – Тише!
Однако, рысь не собиралась останавливаться. Мягко спружинив лапами, она кинулась на беззащитную жертву, вцепившись ей когтями в лицо и плечи, а Аише закричала от боли и страха, пытаясь сбросить с себя животное. Она крутилась туда-сюда, внезапно оступилась и полетела куда-то вниз, больно ударившись плечом и спиной, а затем и головой, замерев в нелепой позе на дне оврага…

6
Аише приходила в себя медленно, с болью, разрывающей виски, лодыжку и спину. Голова ее лежала на чем-то мягком, вздымающемся и урчащем.
Открыв глаза, девушка уставилась на солнечный диск – клонился к закату. Сколько же времени она провела тут? Последнее, что помнила, как падала в овраг с вцепившейся в лицо рысью. Подняв руку, потрогала саднившую щеку – на ней запеклась кровь. Подняв гудящую голову, поняла, что лежит на большой кошке, которая дышала со свистом. Аише обернулась и увидела, что та окровавлена, с неестественно согнутой лапой, из раны в которой торчит белая кость в розовых ошметках.
Аише затошнило. Зажав ладонью рот, попыталась сдержать приступ, но не вышло – наружу полился желудочный сок с водой, желчью и корнями одуванчиков, оставляя после себя гадкий привкус во рту.
Рысь повернула голову и настороженно посмотрела на девушку. Та попыталась подняться, но нога подломилась. Аише рухнула на землю и выругалась, как, бывало, Добран ругался на строптивую лошадь, смачно и грубо. Рысь прижала уши к голове и зашипела.
– Что ворчишь? – пробормотала девушка. – Больно тебе? Мне тоже больно. Глупая ты, зачем нападала?
Рысь молчала, косясь в ее сторону большим глазом.
– Теперь вот и у меня нога, похоже, сломана, и у тебя лапа. Так и умрем тут, два одиночества.
Помассировав лодыжку, Аише услышала сквозь боль хруст. Так и есть. Всемил рассказывал, как одна овца как-то свалилась в яму, сломала себе ногу, так в месте перелома как раз хрустело. Значит и у нее, как у той овцы, нога не в порядке.
Злые и горячие слезы полились по лицу девушки. Слабость, боль в месте перелома, боль от ободранных участков кожи, пораненное лицо – все это доставляло ей мучительные страдания. И еще было жалко рысь. Та лежала на боку, тяжело дыша – пострадала от падения, видимо. Ее бока вздымались, рот был открыт.
– Пить хочешь? – догадалась девушка. – Подожди, я сейчас.
Поползла к реке, намочила там снятую с ноги тряпицу, выполоскав прежде как следует, потом вернулась также ползком к рыси и выжала ей в пасть воду.
– Хоть от жажды мы спасены, – грустно усмехнулась, увидев, как кошка с интересом смотрит на нее. – Еще воды?
Сползать пришлось трижды, только потом рысь откинула голову и снова легла. Аише устроилась рядом, глядя в голубое небо широко распахнутыми глазами.
– А вон облако, похожее на тебя, – показала она пальцем. – Такой же куцый хвост.
Рысь урчала в ответ, не доверяя человеку, но и не имея возможности уйти.
Они долго лежали так вместе, пока сон вновь не сморил девушку.
В этом сне она опять плыла по небу в виде огненной птицы. И вновь люди внизу приветствовали ее взмахами рук.
– Анастаише! – услышала она и повернула голову.
Рядом с ней летела огромная белая птица.
– Ты слышишь меня? – спросила она у девушки глубоким бархатным мужским голосом. – Я знаю, ты слышишь меня. Приди ко мне, призываю тебя.
Аише заворочалась во сне, застонала, почувствовав прострел в ноге. Рысь отозвалась глухим рычанием.
Выплывая из тягостного сновидения, девушка услышала чей-то голос.
– Как ты попала-то туда, девочка? – на краю оврага стоял старый мужчина в простой одежде, лаптях, подпоясанный кушаком.
Борода его и волосы, перехваченные лентой на лбу, были абсолютно седыми, руками он уперся в колени и, согнувшись, разглядывал пострадавших.
– Выбраться сможешь сама?
Аише села и покрутила головой.
– Не знаю, – отозвалась она. – Тут со мной рысь.
– Брось ее, не вытащить, – дед был суров. – Я тебе спущу веревку, ты хватайся за нее, я буду тащить, а ты помогай.
Вскоре конец старой лохматой на конце веревки был у ног девушки. Она оглянулась на рысь. Ты лежала все также на боку и с интересом наблюдала за своей недавней жертвой.
– Не рычи! – Аише подползла к ней и принялась обматывать худое пушистое тело портянками, а потом попыталась примотать к себе.
Рысь огрызалась вяло, берегла сломанную лапу, но шипела и ворчала громко.
– Не вытащу я вас двоих, – сокрушался дед. – Давай кошку тогда сначала.
Как же ее примотать к веревке? Ведь сорвется и погибнет!
Недолго думая, девушка стянула с себя юбку и сделала своеобразную люльку, в которую и спеленала строптивую лесную жительницу, а потом крепко-накрепко перемотала веревкой и отдышалась – кошка хоть и была худой, но весила немало, а обессилевшей без еды беглянке и вовсе показалась неподъемной.
Дед же тем временем вытянул люльку, отвязал ее и сбросил веревку назад вместе с юбкой. Аише надела ее, а потом себя обвязала за талию и полезла, обдирая в кровь руки и ноги, наверх. Казавшиеся снизу удобными, уступы не выдерживали ее веса и обрывались, земля летела комьями, а сама Аише, не имея возможности пользоваться одной ногой в полную силу, трижды срывалась, плакала от бессилия, пыхтела, кряхтела, но с четвертого раза наконец-то выбралась и упала навзничь на землю, не в силах сдержать слез.
Старик подошел ближе, разглядывая ее.
– Давненько я ни одной живой души тут не встречал, – сказал он, пожевав губами. – Откель ты взялась-то? Ну да, не хочешь говорить, не надо. Давай ногу-то сюда, вижу, опухшая. Надо лубок сделать, да поковыляем. Тута недалече мой дом. Ты рысь-то с собой потащишь? Я-то окромя веревки ничего не брал, за хворостом пошел, слышу, стонет кто-то. Думал сперва, показалось. Ан нет. Смотрю – там ты лежишь.
Дед быстро соорудил вокруг лодыжки повязку, помог спеленать рысь и привязать к спине Аише, встал со стороны больной ноги, и поковыляли они вперед, медленно переступая ногами. Аише упорно тащилась, стараясь не наступать на больную ногу, рысь глухо рычала при каждом ее движении, дед едва слышно покрякивал. Так и добрались до поляны, на которой стоял маленький крепкий бревенчатый домик.
– Вот и пришли, – дед будто ускорился даже. – Сейчас накормлю вас обеих, да мазью целебной смажу раны. Шрамы останутся, девонька, лицо-то эта когтистая тебе сильно подрала.

7
Шрамы? В сердце девушки всколыхнулись горечь и обида. Она, конечно, особенной красавицей себя и не считала, однако, иметь уродующие рубцы не хотела. С другой стороны, может, это оттолкнет от нее ищеек императора, коли те смогут добраться в такую глушь.
Верила Аише, что дед Лукьян, как представился седобородый, не выдаст ее. Едва доковыляв со своей тяжелой ношей до лесного домика, она рухнула на топчан, покрытый тонким соломенным матрасом и старой овечьей шкурой и вновь уснула, слыша на краю сознания, как дед кряхтит, гремит какими-то плошками, бурчит что-то себе под нос, а потом и вовсе провалилась в черноту. В себя пришла на рассвете от истошного петушиного крика.
Подняв голову, долго не могла сообразить, где она и что случилось, потом вспомнила и села, спустив ноги. Правая ужасно распухла и болела, хоть и была перевязана накрепко тряпицей, саднили пальцы на руках, ободранные вчера, когда забиралась вверх по оврагу, ныл локоть и копчик, но все это было ерундой – невероятное облегчение, что спаслась, что смогла убежать – вот что довлело над нею.
Что было бы, не найди ее Лукьян, она не знала и даже думать о том не хотела.
Ощутив естественные потребности, поковыляла на улицу, стараясь не наступать на ногу. Получалось плохо, приходилось подпрыгивать и придерживаться за печку, доски на полу прогибались при этом и скрипели.
Когда Аише уже было добралась до двери, та отворилась, впуская спасителя.
– Проснулась? – улыбнулся он сквозь бороду, отчего лучики морщинок поползли от уголков глаз к вискам. – А я уже козу подоил, молока вот несу. Рысь там твоя ворчит, не подпускает меня. Я ее вчера в сарае пристроил, пущай там полеживает, неча ей в дому-то делать. Как звать-то тебя, дева?
– Аише! – отозвалась девушка, улыбнувшись в ответ. – Спасибо, что вытащил нас!
– Ну, не зверь же я, – смутился дед. – А ты давай, умывайся там на улице, да будем завтракать.
Выйдя наружу, девушка с удовольствием втянула в себя стылый утренний воздух, влажный и напоенный ароматами сосновой хвои, прелой листвы, поздних ягод и грибов. Забывшись, шагнула со ступенек вниз и зашипела, когда ногу прострелило болью. Кое-как, придерживаясь за крепкие перила из потемневшего от времени дерева, она сползла на землю и увидела палку, стоявшую будто специально для нее. Так передвигаться стало значительно легче.
Отхожее место стояло за сараем, там все было сделано для удобства – и ступенька всего одна, и сиденье, а не просто дыра в полу, как в их деревне. Молодец, дед Лукьян, хорошо придумал. В таком деле ведь тоже комфорт важен, а для старых, для больных – самое то.
Облегчившись, Аише улыбнулась, вспомнив их старую с мамой шутку – где находится душа – под мочевым пузырем, ведь когда долго терпишь, а потом сходишь до ветру, говорят, что на душе легче.
Мама! Как она там? Жива ли? Как бы дать ей весточку, что с Аише все хорошо? Наверное, никак. Надо, чтобы нога зажила, а потом уже направляться в свою деревню. Поди, к тому времени и император найдет ту, что ищет, и ее ловить не будут.
– Аише! – позвал ее дед Лукьян с крыльца. – Иди, каша взопрела уже.
В желудке при мысли о каше забурчало, закрутило от голода, засосало тоскливо.
Максимально ускорившись, Аише пыхтела и злилась, что не может как и прежде пользоваться ногой. Теперь она понимала старого деда Митяя, что день-деньской посиживал на завалинке у дома, опираясь руками на клюку и либо клевал носом, либо щурил свои подслеповатые глаза на деревенских, шныряющих по своим делам.
Лукьян, не выдержав, спустился вниз и помог девушке, встав со стороны больной ноги. Так они и доковыляли – один старый, другая хромоногая.
На деревянном столе из гладко оструганных и крепко сбитых досок уже стояли две добрые миски с пшеничной кашей. Масло истаяло, образовав солнечно-желтые потеки и сбившись в ручейки вдоль стенок, а в отдельной плошке – вот чудо! – стояло варенье из малины. Сахар был дорог, не всякий себе мог его позволить, Аише с Журавой покупали раз в год, весной, когда цены шли на спад, у заезжих торговцев, а откуда эти белые кристаллы взял лесной житель – неизвестно.
Усмехнувшись сквозь бороду, Лукьян помог Аише усесться на стул, придвинул к ней деревянную ложку и стакан молока.
Девушку не надо было упрашивать – она мигом накинулась на еду и, наевшись, замерла с блаженной улыбкой.
– Ничего вкуснее не ела! – похвалила Лукьяна. – Ох, и хороша каша!
– Благодарствую, – огладил тот бороду. – Давненько я похвалы от девицы не слыхал. Сколь тут живу, и девок-то не видал, если по-честному.
– Как же ты тут оказался, дедушка? – спросила Аише, хмурясь.
– Дак, в войну-то я бился на стороне огненных, – пояснил тот, – да проиграли они. Я тогда еще ничего был, крепкий, всего восьмой десяток пошел. Как императора убили, да императрицу, они последние выжили из огненных, нас всех стали преследовать белые выродки. Убивали жестоко, не сразу. Издевались шибко. Я поначалу-то в соседний город подался, там прятался у приятеля. А тот возьми, да и выдай меня. Что оставалось? Так и бежал, бежал, пока в лесу не оказался. Первые пяток лет прожил, не выходя, что лес пошлет, то и ел. Избу выстроил, правда. У меня по случаю с собой топор был, вот им каждое бревнышко и обстругал. Каждый гвоздочек сам сделал из дерева. Это потом уже начал к людям выходить, да разживаться всяким добром. Белые-то, слышь-ка, всех подчистую выкосили, кто за огненного императора вступился, страшно сказать – детей малых живьем закапывали. Но меня не возьмешь! Да и кому я нужен, старый пень? Так и кукую тут в одиночестве. Уж и молил я, чтоб смерть побыстрее пришла, а она все не идет. Тебя, видать, надо было спасти мне. Теперича и помирать не жалко. Вот ногу твою наладим, чтоб лучше прежнего была, да и все. А теперь ты мне скажи, как так вышло, что ты по лесу шла босая, да оборванная? Обидел кто?
Аише вздохнула грустно, вспомнив Велеоку. Вот кого обидели, а ее что? Смогла убежать – и то радость.
Вкратце поведала свою ситуацию, повздыхала тяжко, сокрушаясь об оставленных девчонках, но Лукьян ее оборвал:
– Не о том думаешь, девка! У них своя судьба, у тебя своя. Еще неизвестно, кому тяжелее пришлось, тебе – останься ты в том овраге, коли бы я тебя не нашел, померла бы от голода, или им. Да и неизвестно, может, и они сбежали. Через неделю я на ярмарку собирался, поразузнаю там, поспрашиваю, не слыхал ли кто чего. Давай-ка перевяжем твою ногу, я тут лубок выстругал, чтоб удобнее было.

8
Лукьян, кряхтя, присел на корточки возле Аише, прикоснулся к ее распухшей перевязанной ноге и, увидев, как она дернулась, засмеялся скрипуче:
– Да ты не бойся, девка, старый солдат не обидит. Ты ж дите еще совсем. Э-эх! – и вздохнул тяжко.
Руки его были в морщинах и пигментных пятнах, кожа казалась пергаментной, пальцы – узловатыми, но работали ловко.
Размотав тряпицу, отбросил ее в сторону, снял веточки, наложенные вчера, и приладил выструганный лубок, удобно расположив в нем пятку.
– Ишь ты, как ноги-то сбила! – поцокал он языком при виде кровавых мозолей на стопах девушки, а потом поднялся, дошел до крепко сбитого шкафа, отворил скрипнувшую протяжно дверцу и добыл склянку из темного стекла с широким горлышком, запечатанную большой деревянной пробкой.
Аише поморщилась – после снятия крышки аромат поплыл по горнице ужасающий.
– Это тебе вмиг поможет! – объяснил дед, вновь опускаясь на корточки у ее ног. – Надо смазать. Оно и отек снимет, и боль, и раны заживит. Это я у знахарки выменял, она изредка приезжает на ярмарку. Старая уже, как я, а все коптит! – и засмеялся с хрипотцой, успевая за разговором ловко обмазать ногу девушки, вновь надеть лубок, перемотать чистыми льняными полосками ткани, при этом ни разу не причинив боль.
Аише даже расслабилась, откинувшись на спинку стула, и вздохнула.
– Дедушка, совестно мне, – сказала она. Наконец. – Ты мне помогаешь, а я отплатить ничем не могу, даже в горнице прибрать.
– А и не надо, – весело отозвался Лукьян. – Ты, девка, давай-ка поправляйся быстрее, а то, неровен час, я помру, останешься одна тут куковать. Зима скоро, надо тебе обувку и одежонку справить, голая ж почти. Ээх, как только девок-то обижать таких?!
Упершись рукой в свое колено, дед поднялся, кряхтя, запечатал склянку с пахучей мазью, а потом доковылял до шкафа и водрузил ее на место.
– Рысь-то твоя тоже не померла, – заметил он, оглянувшись. – Живучая оказалась. Лежит в сараюшке, рычит. Будешь ходить за ней сама? Мне-то не справиться. Да и ты как с больной ногой? Не тяпнула бы тебя.
– Пойду к ней, – отозвалась Аише со вздохом. – Жалко животину.
– Ишь ты, жааалко! – засмеялся дед. – Лицо-то тебе как попортила. Ну да ничего, с лица воду не пить. Шрамы-то будут, конечно. Я вчера, пока ты спала, все смазал, но, однако, мало поможет.
– Да что лицо, – Аише вздохнула. – Я, наверное, тоже тут буду с тобой, коли не прогонишь, долго. Домой вернуться – беду накликать, не защитит никто. А так – император когда еще успокоится. Сколько девушек в мире, пока всех просмотрит, уже постареть успею.
– Ой, не зарекалась бы ты, девонька, – дед вздохнул. – Жизнь-то длинная. Ступай к рыси, вода там в ведре стоит, напои ее, а мяса я позже принесу. Поставил силки на зайца, проверю к вечеру, да накормим обидчицу.
Аише поднялась, подхватила палку-костыль и похромала в сараюшку.
Рысь лежала на соломе, при виде посетительницы подняла голову и зарычала, смешно распушив усы и приподняв верхнюю губу.
– Ну-ну, – успокаивающе заворковала девушка. – Я к тебе с добрыми намерениями. Ушиблась? Дай, посмотрю.
Опустившись на колени, поползла к большой кошке, настороженно следившей за ней своими большими желтыми глазами. Та прижала уши, оскалилась, отпрянула, сжавшись в комок. Лапа ее, что была сломана и с торчавшей костью, оказалась заботливо перебинтована и закована в такой же лубок, как у самой Аише.
– Мы с тобой подружки по несчастью, – грустно пошутила девушка, протянув руку и коснувшись мягкой шерсти кончиками пальцев.
Рысь замолчала. Бока ее вздымались, взгляд был направлен в сторону девушки.
– Поесть пока нечего, – сокрушенно цокнула языком Аише. – Дед Лукьян обещал зайца к вечеру, я тебе принесу непременно. Будешь пить?
Рысь жадно припала к чашке с водой. За ночь она немного отлежалась и уже могла двигаться, хоть и с трудом. Для нее падение не ограничилось сломанной лапой, ведь головой Аише приземлилась на нее.
Этот странный человек заставлял рысь морщить нос, инстинкт требовал спасаться, но уйти она не могла, приходилось терпеть. Напившись воды, рысь снова отползла немного, следя за передвижениями девушки. Та устроилась поудобнее на соломе и тоже глядела на зверя, улыбаясь одними губами. Журава рассказывала, что звери улыбку могут расценить как угрозу, а ей вовсе не хотелось заставлять эту пушистую кошку волноваться. Как бы то ни было, а ни одно живое существо не заслужило, чтобы над ним издевались.
Мама. Как она там? Выжила ли? Здорова ли? Эти вопросы мучали Аише, но ответов не было. Узнать можно было, только явившись лично в деревню, а этого делать было нельзя.
Проклятый император! Пусть побыстрее найдет ту, которую ищет, чтобы все другие девушки могли жить спокойно. Сколько судеб человеческих поломал! Говорили, что именно он перебил всех Огненных Фениксов когда-то, чтобы завладеть властью. Аише тогда была маленькая, ее эти разговоры не интересовали, просто запомнились. А потом и вовсе перестали это обсуждать, боясь за свои жизни, потому из памяти все и ушло, а сейчас вот отчего-то всплыло.
Девушка вздохнула. Как хорошо, что она не Феникс. Это надо ведь, убил всех, даже младенцев! Какой жестокий человек!
Вытащив кулон из-за пазухи, сжала пальцами. Мама говорила, он спасет ее. Вот, видимо, и спас. Аише не знала, как он действует, но поглаживания продолговатого граненого камня успокаивали.
Рысь перестала следить за ней, положив голову на лапы и смежив веки. Аише тоже почувствовала непреодолимое желание уснуть и покорилась ему.

9
Император быстро шел по длинному коридору к выходу из главного здания комплекса, выстроенного по его личному приказу в тот год, когда он захватил власть и стал единоличным правителем Аквистрона. От нетерпения стопы его горели, сила бурлила и переполняла – наконец-то прибыла очередная партия девушек с последней, самой дальней заставы страны. Их он намеревался осмотреть сам лично. И уж среди них-то точно окажется Анастаише. Он был уверен в этом. Крылья за его спиной, не спрятанные, развевались, ногти на руках то отрастали, превращаясь в острые птичьи когти, то прятались – так сказывалось желание побыстрее увидеть ее.
Он точно знал, что она ярко-рыжая, с голубыми глазами – такими были ее родители, бабушки и дедушки, тети и дяди – все Огненные Фениксы. И она станет его сегодня же.
Оракул сказал, что чувствует грядущие перемены. Какие – не сказал. Этот чертов дед в последнее время стал еще тупее, чем был. Зачем Огненные держали его при себе – неизвестно, но Летидор был уверен, что этот сгорбленный длиннобородый старец еще предскажет ему главное событие в судьбе. Сегодня же он, император, станет единовластным правителем Аквистрона, обретет небывалое могущество, для чего всего-то нужно было жениться на последней из рода уничтоженных Фениксов.
Да, засмеялся он мысленно, это было непросто. Годами он ждал момента, когда сможет ударить. Он – последний, кого бы заподозрили в предательстве, подобрыш, выкормленный императрицей собственной грудью. С каким наслаждением он воткнул в эту грудь коготь дракона – единственное, чем можно убить Феникса, и смотрел, как кровавое пятно расплывается на небесно-голубом шелке ее платья. Он знал, что эта женщина – последняя в роду, с наслаждением сообщил ей об этом и увидел, что она улыбается! Улыбается, гадина!
Император тряхнул длинными белыми волосами. Нет, он не омрачит этот день неприятными воспоминаниями! Мерзавка улыбалась, потому что знала, что ее дочь жива – старая служанка спрятала малышку в свое одеяние и унесла, едва завидев отряд летящих белых птиц. Он уже после узнал об этом, спустя много лет, когда артефакт всемогущества, найденный в подвале разрушенного замка Огненных, распознал оракул. Засмеявшись своим скрипучим смехом, старик взял камень в руки, провел над ним сухонькой ладонью с сетью морщин и голубых вен, отчего тот замерцал красноватым светом.
– Тебе не покорится он, – заявил, глядя прямо в глаза своему верховному правителю этот наглый старик. – Пока жива наследница Огненных Фениксов, он будет служить ей, а после ее смерти, если та случится, обратится в пыль.
– Я сделаю ее своей! – сжав кулаки, заявил Летидор и заиграл желваками, когда оракул засмеялся.
– Только тот, кого она полюбит, сможет завладеть артефактом. И никак иначе.
– Она полюбит меня! А если не сделает этого добровольно, я прикажу вырвать ей сердце и проткнуть его на ее глазах когтем дракона!
Это случилось всего несколько месяцев назад. С того самого времени Летидор искал наследницу. Он звал ее во снах, и слышал, как она откликается удивленно. Он пустил по всему свету ищеек, но пока безуспешно. Наконец, приказал собрать всех девиц возрастом до двадцати пяти лет и подходящей внешности в своем замке, чтобы проверить их. Сегодня тот день, который он ждал так долго.
– Господин! – низко склонился Орил, встретив его в темном коридоре перед выходом. – Девушки готовы к осмотру.
Летидор мазнул взглядом по слуге и вышел на свет.
Вой десятков испуганных обнаженных девушек заставил его поморщиться. Они стояли, сбившись стаей, в дальнем углу двора, разного роста и телосложения, смуглые и светлые, блондинки и брюнетки, встречались и рыжие, кудрявые и с прямыми волосами, стройные и полные.
Усевшись в специально приготовленное кресло, Летидор скомандовал:
– По одной!
Вой усилился, когда одну из девушек схватили за руку и поволокли против воли к императору.
– Как зовут тебя? – обратился он к ней, смерив взглядом и полные бедра с темным треугольником кудряшек, и высокую грудь с большими коричневыми ареолами вокруг сосков, и круглое лицо с россыпью веснушек.
Волосы ее были крепко стянуты узлом, впрочем, как и у остальных, оставляя открытыми маленькие ушки и длинную шею. Девушка прикрыла руками грудь и смотрела исподлобья, дрожа всем телом.
– Милана! – тихо сказала она в ответ.
– Лет тебе сколько? – продолжил император, вставая с кресла и обходя ее кругом.
– Пятнадцать только минуло прошлой весной.
– Не та! – бросил Летидор стражнику, стоявшему рядом.
Тот махнул рукой другим закованным в броню людям, которые тотчас бросились к испуганной Милане, схватили ее и поволокли к незаметной двери в стене.
Остальные девушки сжались, когда взгляд императора мазнул по ним.
Следующая девица оказалась высокой и худой, с задорно торчавшими сосками, сжавшимися в горошины, упругими белыми ягодицами, длинными ногами, большими синими глазами, опушенными удивительно черными ресницами. Она глядела с вызовом, не закрываясь, стояла прямо и гордо перед ним.
– Как зовут? – бросил Летидор, не поднимаясь с кресла.
– Артена! – звонко отозвалась она и предвосхитила следующий вопрос: – Двадцать лет.
Летидор сделал движение пальцем. Девушку увели. Взгляд императора обратился к остальным. Надо будет велеть оставить их здесь. Он слыхал, в далеком-далеком государстве, за высокими горами и огромной пустыней, есть страна, в которой император владеет тысячей наложниц, которые борются за его внимание и ублажают всеми известными способами. Белый Феникс собирался жить вечно, ни одна из этих девушек, если, конечно, среди них не окажется Анастаише, не проживет с ним столько, но несколько лет он сможет наслаждаться всеми. Некоторых можно будет дарить особо отличившимся подданным, кого-то вернуть обратно, тех, кто не подойдет вовсе.
День обещал быть длинным и насыщенным.
– Приготовь Артену к вечеру в моих покоях, – бросил он помощнику, застывшему рядом, – а первую, Милану, отдай Зорану, он волен распоряжаться ею по своему усмотрению. Награду получат сегодня все…

10
Дни бежали за днями, неспешно тянулись с рассвета до заката, будто бесконечная тягомотная резина. Солнце уже вставало поздно, к девяти часам, а заходило рано – к восемнадцати. Хмурень сменился листопадом (сентябрь и октябрь – прим.авт). По утрам на землю выпадала холодная роса, местами зеленая еще трава покрывалась инеем, а маленькие лужицы тонкой, будто хрустальной, корочкой льда. Листва с деревьев давно облетела, ветви стояли голые, с редкими желтыми флажками, еще не успевшими оторваться и улететь в общий разноцветный ковер.
Дед Лукьян все чаще и чаще оставался дома, кряхтя, затапливал печь с утра, ставил большой пузатый чайник на плиту и ждал, когда тот закипит, сидя у окошка и с доброй улыбкой глядя, как суетится по хозяйству Аише.
Нога ее зажила, хотя наступать еще было больновато, потому девушка береглась и старалась не выходить часто на улицу, но все домашние обязанности взяла на себя – перетрясла матрасы и подушки, просушила их на улице в солнечные дни, перестирала тяжелые шерстяные покрывала, чтобы зимой в них не завелись насекомые, отмыла небольшую баньку, отскребла все доски добела смесью песка и мыльного корня, да в самом доме порядок навела – побелила печку, из цветных лоскутков, купленных дедом на ярмарке, сшила занавески и нарядную скатерть.
Дед оказался запасливым – за годы одинокого жития скопилось у него всякого добра в двух сундуках – и белье постельное, и одеяла, и подушки, будто для большой семьи купленные.
– Жениться хотел, – смутился он в ответ на немой вопрошающий взгляд Аише. – Одному-то век коротать тяжко. Вот и накупил всего. А потом уж подумал, какая женщина за старика-то пойдет, кому это надобно. Вот добро и осталось лежать. Тебе сейчас пригодится. Ты доставай все, пользуйся. Там вон еще шуба есть, с обоза выпала, а я подобрал, да приберег, будто знал. Еще сапоги тебе справить надо к зиме, скоро уже снег навалит, здесь у нас рано он бывает. Заметет так, что неделями будем сидеть. Эх, зимы-то тут суровые! Ну да ничего, справимся! Зайцев в лесу полно, будем силки ставить, так и проживем. Дров вот запас я мало, боюсь, как бы не замерзли мы! Стар стал, тяжело. Надо бы хворосту подсобрать, пока не навалило. Ты на лыжах-то умеешь ходить? Как снег выпадет, будем учиться!
Девушка улыбалась, слушая его болтовню. Руки ее мелькали быстро-быстро: она вязала теплые носки, выводя петельку за петелькой – напряла пряжи из шерсти, купленной на ярмарке неделю назад.
Дед ходил туда сам, обернулся за три дня, все это время Аише одна хозяйничала в лесном домике.
Рысь выздоровела, лапа срослась, только теперь большая кошка слегка прихрамывала, однако, охотиться ей это не мешало – периодически притаскивала то белок, то зайцев, что в зубах легко перенести. Дед Лукьян говорил, что она, как в полную силу войдет, может и кабана убить, и лося и человека. Пока ж молодая еще была, копила силы, да восстанавливалась после падения.
К Аише Рыська быстро привыкла. Поначалу рычала, конечно, но девушка не сдавалась. Первого зайца скормила ей частями, нарезая на кусочки, а потом большая кошка и сама справлялась, зажимая передними лапами и разрывая тушки зубами. Вставать начала спустя пару дней, а ходить, наступая на лапу, через почти полтора месяца, до того берегла конечность, поджимая ее и долго вылизывая поверх наложенного лубка. Дичилась, конечно, поначалу, порыкивала, поднимала губу и шипела – не без этого. Но Аише терпеливо ждала своего часа. Ее нога тоже зажила, почти и не беспокоила, раны на лице затянулись, превратившись в три уродливых полосы от виска к углу рта. Они расстраивали девушку, как она ни храбрилась перед дедом Лукьяном. Иногда, бывало, глянет на свое отражение в бочке с дождевой водой и ужаснется – ну кому такая страхолюдина нужна?! Наверное, это и к лучшему, император найдет свою потерянную девушку и успокоится, а Аише вернется к маме, да будет жить там, и замуж звать никто не насмелится больше.
Вздыхала, конечно, куда ж без этого.
Дед Лукьян с ярмарки мазь принес от шрамов, они стали мягче и цветом бледнее, но до конца все равно не прошли.
– Наградила ты меня, Рыська, клеймо свое поставила, – грустно шутила девушка, зарываясь пальцами в густую шерсть большой кошки.
Та урчала довольно и подставляла живот, поглядывая искоса, будто вслушиваясь в речь хозяйки.
Так и коротали время.
Снег выпал внезапно – накануне вечером еще было относительно тепло, безветренно, последние листья оторвались от веток и шуршали под ногами, а к утру обнаружилось, что дверь завалило – не открывается. Пришлось Аише брать лопату, вылезать через окно и откапывать дорожку к сараю и отхожему месту, да к бане.
Рыська сидела на поленнице, наблюдая за ней и щурясь от ослепительно яркого солнца.
– Ая! – позвал дед Лукьян, приоткрыв дверь. – Иди ка, я варенье достал, будем чай пить с малиновыми листьями.
– Иду, дедушка! – отозвалась она.
Надо бы сбегать до лесу, принести вязанки хвороста, заготовленные на днях, да оставленные до лучших времен, а то вдруг еще снег пойдет, потом не выберешься. Запасов еды должно хватить до весны при экономном расходе, а вот за дровами надо будет ходить, не обойтись, к сожалению. Дед сказал, что можно рубить у елок низко растущие ветви в крайнем случае, но Аише надеялась, что обойдется – так ей жаль было пушистых красавиц, наряженных искрящимися снежинками.
Чай был вкусный! Собранные летом листья лесной малины и смородины, да травы всякие – как же ему не быть вкусным! А варенье земляничное источало аромат на всю горницу, удалось на славу!
Зажмурившись, девушка отхлебнула из кружки и представила, что она дома, сидит в их кухоньке, а напротив мама улыбается. Мама! Как она там? Не болеет ли? Тревожится, наверное. И весточку не подать никак!
Дед Лукьян говорил, что по весне можно будет сходить до большого города, он в неделе пути, да отправить письмо. Еще б писать, да читать уметь для этого, но кто ж будет учить ее, если таких умельцев раз-два и обчелся? Потому вздыхала Аише, выводя палочкой на снегу каракули, похожие на буквы, представляя, что это письмо для мамы.
Напившись чаю, девушка засобиралась за хворостом. Надела шубу, подпоясалась кушаком, на ноги – унты, которые сшили сами из шкурок, подвязала их шнурком, поверх – широкие снегоступы, смастеренные из коры, варежки, связанные самолично, да платок на голову – пугало, конечно, но для тепла все сойдет.
– Ты осторожно, – напутствовал ее дед, – смотри, к оврагу близко не подходи, собери, что приготовила, да домой давай, завтра еще сходишь. Нынче темнеет быстро, потом дорогу не найдешь!
– Конечно, дедушка! – помахала она ему рукой и вышла к кромке леса.
Оглянулась – Лукьян стоял без шапки, борода его трепыхалась на ветру – переживал.
В лесу стояла тишина. Ветки под снегом изредка похрустывали, да от ветра снежная пыль летела в лицо.
Рыська скакала поверху, то удаляясь, то возвращаясь, заглядывала – идет ли хозяйка. К зиме шубка ее распушилась, сама она вся округлилась, стала ладненькая и крепкая.
Аише шла легко, будто всегда умела на снегоступах ходить, даже песню затянула веселую, которую с девушками часто пели, собираясь по грибы. Горланила ее, сшибая снег с низко опустившихся ёлочных лап, веселилась, и не сразу заметила темное пятно впереди.
Рыська учуяла чужака первой – вздыбила шерсть, замерла на ветке, зарычала.
– Что там, Рыся? – встревожилась Аише, остановившись и вглядываясь в пятно.
Человек! Лежит ничком, раскинув руки и ноги, снег окрашен красным, и ни следочка вокруг! Откуда ж он тут взялся?
Рысь считала, что не надо туда идти. От незнакомца веяло силой и опасностью. Аише преступила с ноги на ногу, оглянулась растерянно – что ж делать?

11
Осторожно ступая по упругому насту, похрустывающему под снегоступами, Аише подобралась к человеку. Издали ей показалось, что это женщина – длинные темные волосы спутанными прядями в беспорядке лежали вокруг головы и плеч, однако, фигура была мужской, равно как и одеяние – богатая шуба их меха неизвестного пятнистого животного, кожаные брюки, заправленные в высокие, до колен, сапоги.
Рыська настороженно фыркала, припав на передние лапы и подбираясь к ногам незнакомца. Втянув воздух ноздрями, рысь уловила запах табака и чихнула, укоризненно глядя на хозяйку – мол, бросай его, такого вонючего, и пойдем дальше.
Но Аише уже присела на корточки со стороны лица, отвела прядь волос и задохнулась от удивления – незнакомец был невероятно красив. Черты его были мужественными, широкие брови вразлет, прямой нос с небольшой горбинкой, чуть приоткрытые губы, из которых вырывались облачка пара. Жив!
– Эй! – потрясла она за плечо незнакомца. – Что с вами?
Молчание. Гримаса боли появилась на лице мужчины. Аише почувствовала запах крови и растерянно шлепнулась в снег на попу, увидев свои пальцы в липкой красной жидкости – под пушистым мехом шубы было непонятно, что незнакомец ранен.
Отодвинувшись на безопасное расстояние, стерла снегом с рук кровь и уставилась настороженно на лежащего в безмолвствии человека.
– Что делать, Рыська?
Та считала, что надо бросить этого вонючего дядьку тут и идти дальше. Но кто слушает рысь?
Сняв снегоступы, Аише поднялась на ноги и вновь подошла к незнакомцу. Ноги проваливались в снег до колен, затрудняя движение, приходилось высоко поднимать их, отчего куцая шуба распахивалась, впуская язычки холода внутрь.
Как следует упершись в плечо незнакомца, девушка толкнула его и перевернула на спину, обнаружив, что снег в районе груди пропитался кровью, став темно-красным, даже бордовым.
– Тяжелый какой! – пожаловалась она, набирая полные пригоршни снега и растирая лицо мужчине.
Тот морщился, но никаких других признаков жизни не подавал.
– Если я пойду за дедом, то пока туда, пока обратно – уже стемнеет, боюсь, дорогу не найдем, – рассуждала она. – тем более, опять снег скоро пойдет – ишь как небо заволокло! Придется тащить его, Рыся! Не могу я бросить человека в беде, не по-людски это!
Рысь, разумеется, считала иначе и гневно фыркнула, переступив мощными лапами. Усевшись на пушистую попу под большой елкой, она делала вид, что крайне заинтересована чисткой когтей.
Аише задумалась. Как же тащить этого увальня? Были бы сани, можно было бы погрузить в них, а так… На себе тяжело, пока проволочешь метр – упаришься, устанешь, и толку никакого. Взгляд ее упал на снегоступы. Может, соединить их, привязать палки и сделать типа носилок? И за веревку волочь. Авось, справится.
Поначалу девушке показалось, что дело спорится – под снегом она разыскала несколько веток, маленьким легким топориком обрубила еще у елки снизу пушистую лапу, связала все вместе и попыталась затащить незнакомца на эти сани. Но не тут-то было! Он оказался таким тяжелым, будто и не человек вовсе, а куль с песком! Промучившись так и эдак, уселась, тяжело дыша, прямо в снег. Горячие злые слезы потекли по лицу. Решительно вытерев их тыльной стороной ладони, Аише сказала вслух:
– Ну уж нет, я сильная, я справлюсь! – и вновь потащила незнакомца на сани.
Она так его дергала и шевелила, что с губ мужчины сорвался стон. Глаза его раскрылись, оказавшись странного фиолетового цвета, будто лаванда расцвела на лице.
– Карапасуне! – заявил он хрипло. – Ильготе сурен коримбо!
– Что? – пролепетала девушка.
О чем он говорит? Какой язык странный, певучий, с раскатистыми буквами р!
Мужчина откинул голову назад, сглотнул слюну, потом поднял здоровую руку, зачерпнул снег и полную горсть закинул в рот.
– Ворите яр пирондо! – более решительно заявил он, а потом снял с мизинца перстень и протянул ей.
Аише покачала головой, отказываясь брать, но мужчина ткнул перстнем еще раз и показал пальцем на свой рот.
Он хочет, чтобы она съела кольцо? Какой-то странный тип! Может, он душевнобольной? Аише слыхала про таких, Журава рассказывала, что иногда в душу человека вселяется демон, который пожирает сущность изнутри. Тогда такие люди становятся одержимыми, не принадлежат себе и могут натворить несчастья. Может, и он из этих? Но нет, смотрит ясным взглядом, будто просит.
– Пирондо! – с нажимом повторил мужчина, вновь ткнув кольцом.
Губы его посинели, голова откинулась назад, дыхание стало рваным.
Аише испугалась, что он сейчас умрет. Подползла к нему и, взяв кольцо, сунула себе в рот. С трудом проглотив, почувствовала, как холодная железка прокатилась по пищеводу и брякнулась в желудок.
– Ты съела мой перстень! – пораженно воскликнул мужчина, сверкнув глазами.
– Ты мне сам сказал это сделать! – возмутилась Аише, вновь отползая и со страхом глядя на него.
– Я просил надеть кольцо, а не есть его! – прорычал тот и откинулся назад. – Где я? Что это за место?
Дыхание его стало рваным, облачко пара стало меньше. Бледность с синевой окрасила лицо.
– Аквистрон! – несмело ответила девушка. – Ты умрешь? Я не смогу тебе помочь, я не целитель. У меня даже нет сил, чтобы поднять тебя и дотащить до дома.
Незнакомец не отвечал, тяжело дыша и следя за Аише.
– Достань кинжал! – приказал он, чуть приподняв голову и глядя на нее своими лавандовыми глазами.
– У меня нет! – испугалась она, думая, что он сейчас прикажет ей добить себя.
– В ране! – рыкнул он, вновь уронив голову в снег. – В ране торчит кинжал, он истощает мои силы! Если ты его вытащишь, я немного полежу и смогу сам идти. Ты не дотащишь меня, малявка!
Аише представила, как полезет рукой под шубу, как будет рыскать пальцами по ране в поисках кинжала, к горлу ее подкатила тошнота. Она замотала отчаянно головой и зажмурилась.
– Тогда иди отсюда, – хрипло сказал он. – Потом летом закопаешь мои останки.
Распахнув глаза, девушка закусила губу. Он умрет тут? Вот так просто? Сейчас разговаривает, а потом…
– Я боюсь! – прошептала она, несмело подползая ближе.
Рысь зарычала, подняв верхнюю губу.
– Расстегни шубу, – тихо сказал незнакомец.
Аише послушно расстегнула две верхних пуговицы.
– Молодец! – было видно, что каждое слово дается ему с трудом. – Теперь просунь руку к плечу.
Она скользнула пальцами под шубу по горячей обнаженной коже и наткнулась на торчащую рукоятку кинжала.
– Возьми его крепко, – прохрипел мужчина, откинув голову. – И тяни резко! Не трогай лезвие!
Едва Аише сделала, как он велел, глаза мужчины закатились, голова безвольно откинулась в снег.
Вытащив руку наружу, девушка с ужасом глядела, как с зажатого в пальцах кинжала капает темно-вишневая кровь.
– Умер? – прошептала она в ужасе, заметив, что пар больше не вырывается с его губ.

12
Орудие убийства, а это было, конечно, оно, выпало у нее из разжатых пальцев, утонув в снегу.
Уже не обращая на кровь внимания, Аише припала ухом к груди незнакомца, но шуба не давала прослушать, бьется ли сердце. Тогда она распахнула меховые полы и подивилась, что под этим одеянием он обнажен до пояса. Вновь приложила ухо к груди и услышала слабые удары.
– Бьется! – воскликнула она, застегивая пуговицы на незнакомце.
Судя по их тяжести и блеску, они были из чистого золота – очень дорогой металл, позволить себе который могли лишь богачи. Но чтобы из него делать какие-то пуговицы – ведь это расточительство!
Покачав осуждающе головой, Аише вскочила на ноги. Все-таки она затащит этого мужчину на сани, несмотря ни на что! Задирая колени, подтащила их ближе и снова взялась за мужчину, дергая его изо всех сил. Следовало спешить – небо темнело, скоро выйдут волки, коих зимой по ночам бродило даже вокруг дома много, а уж в лесу и подавно. Растерзают, как пить дать! Удивительно, что до сих пор не пришли на запах крови.
Рыча от натуги, уперлась ногами в спину незнакомца, еле оторвав его от поверхности и попыталась подсунуть сани под него, но потерпела неудачу – слишком велик был вес у мужчины.
– Тяжеленный! – отдуваясь, воскликнула она.
Придется привязывать веревку и тащить его просто по земле, хоть волоком, а управится. Главное, до опушки дойти, а там и деда можно позвать на подмогу.
Пока вертела неподъемного раненого туда-сюда, протягивая подмышками веревку и завязывая толстый узел, вспотела. В варежках невозможно было это делать, а потому пальцы быстро заледенели. Подув на них, согревая, сунула обратно в теплые шерстяные рукавички и взялась за петлю.
– Ээээх! – просипела она, протягивая мужчину по снегу. – Эээх!
Рысь бежала рядом, оглядываясь. Она чуяла кровь, ее это будоражило. Ноздри кошки раздувались, глаза сверкали, она настороженно следила за незнакомцем, а тот так и не пришел в сознание. Голова его болталась при каждом рывке, ноги и руки безвольно скользили по снегу.
– Не могу больше! – простонала Аише, падая в очередной раз. – Сил нет! Тяжелый какой! Уф! Рыська, иди домой, веди сюда деда. Не справлюсь я одна!
Рысь фыркнула, будто говоря, что никуда она не пойдет, покружила на мягких лапах, вспрыгнула на ветку, уронив белую снежную шапку, и смотрела сверху, сверкая глазами.
– Воды! – раздался тихий голос. – Дай воды!
Аише подползла к голове раненого.
– Нет воды! – ответила она, жалея его.
Зачерпнув горсть снега, вложила ему в распахнутый рот, ощутив, как щетина кольнула кожу на руке. Губы незнакомца были мягкие, скользнув по пальцам, вызвали странные ощущения, не похожие на щекотку, скорее, приятные. Сквозь полуприкрытые ресницы он наблюдал за ней.
– Не бросаешь меня, – хрипло заметил он. – Оставь тут, не дотащишь.
Аише упрямо помотала головой.
– Сейчас передохну, и дальше пойдем! – твердо сказала она. – Ты живой, я тебя не брошу!
Отдышавшись, она поднялась и упрямо перекинула веревку через плечо, потащив незнакомца. Тот, хоть и слабел от потери крови, помогал, как мог – толкался ногами, оставляя за собой красные вмятины в белом покрывале снега.
Небо темнело. Солнце уже скрылось за горизонтом, последними лучами освещая лес и двух едва ползущих путников среди исполинских деревьев. Рысь тенью стелилась рядом, не убегая. Она чуяла опасность, адреналин бурлил в ее крови, но заставить хозяйку бросить раненого дикая кошка не могла, а потому ей оставалось только тревожно вслушиваться в посторонние звуки.
Вскоре сумерки окончательно укрыли землю. Аише упала в снег, больше не имея сил двигаться. Мышцы ее гудели от напряжения и боли, дыхание со свистом вырывалось из груди.
– Как зовут тебя? – просипела она, заглатывая снег.
– Киаран, – ответил незнакомец, пытаясь подняться.
Ему это почти удалось – он сел, придерживаясь руками, закрыл глаза, задышал шумно.
– Голова кружится, – сказал встревоженной девушке.
Она озиралась в темноте – куда идти? Следов, по которым она ориентировалась, было почти не видно. Вся надежда на Рыську.
– Домой, Рыся! – сказала она, поднимаясь. – Идем домой.
Кошка спрыгнула вниз, оглянулась на хозяйку.
– Хочешь встать и попробовать идти? – спросила Аише у Киарана. – У меня уже сил нет тащить тебя волоком. Хоть немного пройдем.
– Хочу, – упрямо сказал он. – Помоги подняться.
Девушка подошла ближе. Мужчина встал на колени, шатаясь. Лицо его было не темнее снега, губы посинели, длинные волосы разметались по плечам.
– Дай руку! – потребовал он, ставя одну ногу в снег.
Аише закусила губу, когда Киаран оперся на нее всей своей массой, пытаясь выпрямиться, оказываясь выше на целую голову. Дышал он со свистом, шатался, создавая впечатление, что сейчас упадет обратно.
– Идем! – слабым голосом сказал он. – Пока есть еще силы, надо идти.
Едва волоча ноги в снегу, эти двое качались и ползли медленно, словно две улитки, упрямо продираясь сквозь плотный снежный покров. Как назло, замела метель, почти сшибая ветром путников. Рысь бежала впереди, то исчезая, то возвращаясь.
– Аише! – услышала девушка голос деда Лукьяна. – Ая!
– Деда! – закричала она что есть силы и чуть не упала, а вот Киаран завалился в снег, увлекая ее за собой и придавливая своим телом.
Рыська стрелой кинулась к Лукьяну, потом метнулась обратно, указывая путь.
– Что случилось, девочка? – старик почти бежал вперед. – Что с Аише?
Рысь оглядывалась, указывая дорогу. Сквозь заметавшую пургу почти не было видно пути, однако, она чуяла хозяйку и также чуяла волков.
Когда дед нашел барахтавшихся в снегу двух человек, сердце его чуть не выпрыгнуло – он думал, что это Ая ранена, вся перепачканная в крови, и безмолвный незнакомец, которого она тянула вперед, размазывая по лицу слезы.
– Что? – страшным голосом спросил он, как можно быстрее спеша навстречу.
– Спасти! Надо спасти! – сил говорить уже не было.
Голос осип, глаза почти не видели ничего.
Вдвоем взявшись за веревку, Аише и дед Лукьян поволокли Киарана вперед, утопая в снегу. Ужа затаскивая неподвижное тело в дом, услышали волчий вой.
Метель разыгралась в полную силу, заваливая снегом маленький дом и все вокруг. Еще немного, и выбраться из леса стало бы невозможно…

13
Летидор сидел в кресле абсолютно голый с бокалом вина и задумчиво глядел в панорамное окно на серый в лучах едва показавшегося из-за горы солнца город. Правая нога его была небрежно закинула на левую, он слегка покачивал ею, размышляя о сложившейся ситуации в целом и отдельных моментах в частности.
Столько времени он ищет – и все без толку. Тысячи девушек разного возраста, похожие ликом на рыжеволосую королеву огненных фениксов и не очень – и все не те. Хотя, было в этом то, что дарило ему удовольствие. Юные испуганные девственницы. Их эмоции, страх, боль – все это будило в Императоре странные чувства радости и удовлетворения. Ему было интересно наблюдать, как очередная глупышка, накануне ненавидящая его до одури, вдруг оказывалась влюбленной по уши после первой же ночи. Конечно, после этого с ней становилось скучно, девушку отдавали отличившемуся воину или слуге, а сам Император продолжал поиски. Некоторые, правда, оставались в его покоях дольше, чем на одну ночь, те, кто мог сопротивляться чарам. В них, как выяснилось, текли капли крови высокородных – когда-то некоторые представители магов не чурались смеси с низшими, кидая свое семя направо и налево. Эти девушки могли развлечь Императора ненадолго, но потом и они отдавались в руки довольных подчиненных.
Летидор искал. Он чувствовал, что его Анастаише жива, знал, что она еще не обрела силу, что не пользуется своей огненной сущностью, но что эти знания – ведь найти ее он не мог.
Наступила зима, укутав мир белым покрывалом и студеной изморозью. Грудень (ноябрь – прим.авт) в этом году оказался как никогда морозным, заставляя народ сидеть по домам и подъедать запасы. Искать стало сложнее. Высокородные спешили по своим поместьям, пока не замело окончательно дороги, отказываясь от почестей, положенных за поимку наследницы. Летидор злился. Он был императором, его боялись, его уважали, ему подчинялись, но победить природу он не мог. Огненные фениксы, владеющие артефактом всевластия, могли управлять флорой и фауной, разумными и неразумными, высшими и низшими – все было в их власти. Скоро, очень скоро и Летидор получит всю мощь этого невзрачного камня в свои руки. Нужно только разыскать девицу…
******
Аише сидела у печи, согреваясь и наблюдая, как дед Лукьян возится с раненым. Тот так и не пришел в себя, лежал на лавке, куда его еле затащили спасители, раскинув руки и ноги, а старик обрабатывал рану и приговаривал:
– Ишь ты, ироды какие, напали на мальчонку, все плечо ему разворотили. Поди, рука-то будет работать, когда заживет, не видать, чтоб жила была перебита, но кто его знат. На войне-то всяко бывало, кажись, легкая рана совсем, а то нога плетью повиснет, то рука, то и вовсе солдат ходить не может, да гадит под себя. Эх, давно все кончилось, а как сейчас помню глаза мальчишки, который на войну за старшим братом поперся, да так и сгинули оба. Не доброе это дело, ради чего бы ни затевалось – столько простого народу мрет. Высоким-то что, они могут и магией лечиться, и защитные амулеты носить, а нам погибай.
Девушка слушала, не перебивая, закусив кончик косы и наблюдая, как споро старик накладывает повязку на мужчину, обмыв перво-наперво рану и присыпав ее каким-то порошком.
– Ты смотри, девка, да запоминай, – сказал, строго глянув на нее, – это порошок из курум-корня, он кровь останавливает, да вредный огонь из раны гонит. На войне-то, бывало, легонько ранят, а потом как начнет огнем гореть раненый, так и сгорает весь за несколько дней. А этот вот корешок шибко целебный, достать его сложно, он высоко-высоко в горах растет, туда дойти-то не всякий отважится, однако, помогает хорошо. Уж и не думал я, что пригодится когда, прибрал на всякий случай. А поди ж ты – есть применить куда.
Аише молчала, разглядывая обнаженный торс мужчины. Он был бледен, однако, даже теперь можно было разглядеть, что кожа его смугла то ли от загара солнечного, то ли сама по себе, волосы почти черные, равно как и брови и ресницы, длинные, изогнутые.
«Красивый! – подумала она. – Будто нарисованный. Разве ж такие бывают?».
В деревне-то все красавцы были широколицые, да крепкие, с пудовыми кулаками, а у этого хоть грудь и широкая, а все одно видно, что не деревенский – пальцы на руках и ногах длинные, ступни узкие, черты лица тонкие, с высокими скулами, волевым подбородком с ямочкой, да губами, к которым нет-нет, да возвращался взгляд – каково это – целовать такого? Девчонки-то обсуждали промеж себя, кто как из парней целуется, а вот Аише не доводилось такого испытать, да и не хотелось ни с кем.
Наконец, дед закончил с перевязкой, да пошел к печи.
– Давай вечерять, да спать укладываться. Поди, не помрет твой подопечный до утра. А там посмотрим, коли жар не начнется, выживет.
Аише поднялась на ноги, пошла к умывальнику и долго мыла руки, задумавшись. Кто же этот незнакомец? Как в лесу-то оказался, ведь ни следа вокруг? Чудеса! Будто по воздуху пролетел, да шмякнулся. Да только известно – люди не летают! Мама говорила, раньше были такие люди-птицы, финксы, что ли, слово мудреное, не запомнила Аише, вот они могли летать. Самой девушке часто снилось во сне, что она по небу летает, раскинув крылья, а мама отвечала на это, что так дети растут – когда летают во сне.
– Иди уже, скоро кожу всю сдерешь с рук, – проворчал дед, гремя чашками.
Усевшись за стол, схватила кусок теплого хлеба, взяла ложку, погрузив ее в ароматную кашу с маслом. Молоко, творог и масло было в достатке – коза Майка, выращенная из маленького козленка, которого дед купил года три назад, была молочной породы, весь год доилась, а недавно Лукьян водил ее с собой в село, чтоб понесла от тамошнего производителя. Если все получилось, то к весне надо ждать приплод. Авось, будут и козлятки.
Рыська по-первости-то кинулась на нее, как лапа зажила, да так получила рогами под свой пушистый зад, что с тех пор обходила бодливое существо стороной, опасаясь и косясь всякий раз в сторону сарая.
Аише улыбнулась при этом воспоминании, а дед крякнул недовольно.
– Опять мечтаешь о чем-то! – пробурчал он. – Гляди, домечтаешься! Нам, простым людям, негоже думы всякие думать, надо проще жить. Это эти вон, – кивок на мужчину, – могут себе позволить дурью маяться, а мы нет. Наша жизнь деревенская, как потопаешь, так и полопаешь. Давай, убирай посуду-то, да ложись. Занял он лавку-то твою, на полу сегодня придется. Ты к печи-то прижмись крепче спиной, в шубу завернись, так ночь и скоротаешь! – и полез на полати.
Девушка убрала со стола, задула лучину, прежде кинув взгляд на незнакомца с фиолетовыми глазами, да легла на пол, прижавшись спиной к жаркому печному боку. Сон пришел, как всегда, с цветными кругами перед глазами, замелькали картинки, закружили, унося ее за собой…

14
Утро началось с грохота посуды.
Аише вскочила, не понимая, что случилось, больно треснулась о лавку головой, разлепила глаза и уставилась на еле держащегося на ногах раненого.
Тот тяжело дышал, держась обеими руками о край стола и согнувшись.
Подскочив к нему, схватила за талию двумя руками.
– Тише, тише! – попросила она. – Не надо волноваться! Все хорошо, ты спасен!
Мужчина медленно повернул голову и глянул на нее сверху вниз, кривя губы.
– Дотащила-таки! – усмехнулся он. – Воды дай! Пить хочу! Потом обниматься будем.
Смутившись, что непозволительно прижалась к постороннему мужчине, Аише вспыхнула и отшагнула назад, обхватив себя руками. Счастье, что не переоделась на ночь в спальную рубаху, а то сраму-то было бы! Деда Лукьяна она не стеснялась, тот сам ей и купил одежду, да и старый был уже, а этот вот незнакомец был молодой, красивый, с такими вот девки и теряют головы.
– Воды! – напомнил он, чуть дернув уголком губ.
Метнувшись к большому бочонку у двери, схватила ковшик с гвоздика на стене, зачерпнула снеговой воды, подала раненому. Тот принял посудину из ее рук, поднес к губам, не сводя с девушки взгляда, присосался жадно. Она видела, как дергается его горло при каждом глотке и покрывалась мурашками отчего-то, в волнении теребя край косы.
Киаран допил, поставил ковш на стол, утер губы тыльной стороной ладони и уставился на Аише своими большими глазами цвета лаванды.
– Напомни, как тебя зовут, – сказал он. – Вчера совсем плохо мне было, не запомнил, если ты говорила.
– Аише! – прошептала она. – Давай помогу лечь обратно!
– Не надо, – отозвался он. – Ты одна тут живешь?
– Проснулись уже? – раздалось ворчание с полатей.
Кряхтя, дед Лукьян сполз вниз и уставился на мужчину, воинственно выставив вперед седую бороду и задрав голову. Кожа на худой шее его при этом натянулась, стало видно, как бьется жилка.
– Дед? – смерил его взглядом Киаран. – Хорошо. Помоги мне тогда, а то девку неудобно просить о таком. Проводи до… отхожего места.
– Чавой-то он лопочет, не пойму? – Дед подошел ближе. – Не по-нашему говорит!
Девушка вспыхнула еще сильнее под смеющимся взглядом Киарана, смутилась и отвернулась.
– В отхожее место просит сводить, – пояснила она, не зная, куда деться от стыда. – Идите. Я пока печь растоплю, да чайник поставлю на огонь! – сказала, подходя к печке и присаживаясь у заслонки, чтобы ее не было видно.
Она слышала, как мужчины одеваются, потом хлопнула дверь. Прижав к пылающим щекам прохладные пальцы, закусила губу. Какой срам! Сама прижималась к горячему телу Киарана, чувствовала его кожу под пальцами, которые все еще горели от тех ощущений. Вот же стыд!
Споро растопив печь, водрузила пузатый чайник на открытую конфорку, аккурат над пламенем, достала из погреба головку сыра, хлеб, порезала все ломтями, достала мешочек с сушеными травами, залила кипятком и поставила настаиваться, потом подумала, еще раз нырнула в погреб, достала припрятанную баночку земляничного варенья – пусть высокородный знает, что и у деревенских есть вкусности! Да еще почище многих лакомств. Наверное. Ведь неизвестно, чем эти маги питаются, может, у них земляника не в ходу.
Пока возилась у стола, забыла о смущении, но как только хлопнула входная дверь в сенях, снова ощутила сердцебиение и волнение. Что за неведомые силы?
Дед Лукьян вошел первым, держа на плече руку Киарана. Тот ступал тяжело, видно было, что слабость все еще накатывала на него.
– Замело-то как! – посетовал старик. – Пришлось сначала расчищать дорогу. Рыська твоя на охоту убежала, нет ее.
Аише встретилась взглядом с фиолетовыми глазами, в которых притаилась насмешка над ней, неловко наливающей отвар в кружки, и ойкнула – кипяток попал на нежную кожу запястья.
– Да что с тобой сегодня? – дед забрал у нее чайник. – Садись давай, ешь, да надо у козы прибрать, раз поднялись рано. А я, пока ты ходишь, помогу гостю обмыться в бане. Затопил уже, скоро согреется. Негоже рану-то в грязи держать.
Аише молча кивнула. И то верно. Чем меньше она будет встречаться с этим странным мужчиной, тем лучше. Плохо только, что дед его не понимает, придется им через нее общаться.
После завтрака, на котором кусок в горло не лез, Аише засобиралась в стайку – надела старый дедов тулуп, большие катанки, платок на голову, да рукавицы, став похожей на огородное пугало. Она и сама знала, что выглядит непрезентабельно, но только сейчас вдруг ей стало за это стыдно. Стрельнув глазами в мужчину и получив в ответ ухмыляющийся взгляд, кинулась в двери, чуть не растянувшись на пороге неловко.
– Ишь ты, – услышала задумчивый дедов голос в спину, – как разобрало-то!
Первым делом заглянула в открытый сарай – Рыськи не было, следы вели цепочкой к лесу. Значит, и вправду ушла на охоту, вернется к вечеру, скорее всего. Вздохнула. Поговорить бы с ней, рассказать пушистой подружке свои переживания, больше некому, да надо ждать, пока домой вернется.
Снегу за ночь намело почти по колено. Аише разгребла дорожки ко всем хозяйственным постройкам, расчистила пути, чувствуя, как от натуги гудят мышцы. Хотелось присесть и отдохнуть, но пришлось идти в стайку к Майке, выбирать руками навоз из соломенной подстилки, потом отмывать пальцы в ледяной воде, давать свежее сено, доить козу, слушая, как струйки сначала гулко хлещут в пустое ведерко, а потом уже все глуше и глуше, когда молоко заполнило посудину.
За козой последовали куры. Их было немного – всего пяток, да петух с разноцветным хвостом. Задала корм и им, пошарив по гнездам и нащупав круглые теплые яйца. Собрала в корзинку, налила свежей воды, прибралась в курятнике.
Утро пролетело за заботами незаметно, пришла пора возвращаться в дом. Дед уже должен был заниматься обедом, у них было негласное правило – кто в доме остается, тот по кухне главный. В других-то семьях это было чисто женской обязанностью, но тут были свои правила, а дед Лукьян не чурался никакой работы, порой колдуя над блюдами и умудряясь из простых ингредиентов готовить такое, что пальчики оближешь.
Аише отряхнула снег с обуви, обмела катанки веником, да и вошла в избу, дохнув морозом. Глазами она сразу нашарила лежащего на лавке Киарана – он спал, отвернувшись к стене.
– Слабый совсем, – поймав ее взгляд, пояснил дед Лукьян. – Я тут супа куриного сварил, для выздоровления хорошо. Ты тоже поешь, умаялась, поди, а потом отдыхай. Баня согрелась, сейчас пообедаем, да пойдем сначала мы с этим найденышем, а потом и ты.
Согласно кивнув, девушка уселась за стол и взялась за ложку – суп оказался вкусный, наваристый, с морковкой и ячменной крупой. У себя в деревне Аише с мамой выращивали много овощей, а здесь, в лесу, только морковку, да лук дед высаживал, за картошкой уже сил ухаживать не было. Ему-то одному и того хватало, это с прибытием Аиши пришлось делать запасы, несколько раз на ярмарку мотался, пополняя погреб на зиму. И то, расходовали экономно, урезали порции до минимума, отчего частенько хотелось есть. Как теперь будут на троих делить – вопрос.
Киаран завозился на лавке, вздохнул, поднимаясь. На лице его промелькнула гримаса боли, когда он шевельнул плечом, но потом увидел Аише, застывшую с ложкой во рту, и выпрямился, улыбнувшись ей. Повезло ему, что она оказалась в лесу именно тогда, когда он выпал из портала. Куда его занесло – пока неведомо, расспросить старика не удалось – кольцо-то языковое девчонка съела, а другого артефакта при себе не имел, и самой спасительницы долго не было. Ничего, впереди весь вечер, еще узнает все, что нужно.

15
Следующим утром случилось то, что должно было случиться – кольцо вышло естественным путем, и Аише снова перестала понимать Киарана. Он веселился, глядя, как она морщит лоб и хмурит брови, пытаясь разобрать, что же говорит спасенный, но без кольца или магического воздействия это было невозможно, а как объяснить девушке, в чем она должна покопаться, чтобы снова установить вербальное общение – непонятно. Самому, что ли, заняться этим…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67275792) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.