Главная страница | Современные любовные романы | На крыльях миражей

На крыльях миражей
Валерий Столыпин
Для того, чтобы тебе ответили взаимностью, нужно, по крайней мере, сделать первый шаг – не молчать о том, что тебя волнует. Молчание – не всегда золото. Влюблённый не всегда признается в любви, а признавшийся, даже решившись на более серьёзный шаг – на создание семьи, не всегда и не обязательно любит. Возможно, он гурман романтических грёз, любитель интимных экспериментов, коллекционер эмоциональных потрясений, исследователь эротических впечатлений. Да мало ли что на уме у человека, который попал в сети, щедро сдобренные клейковиной интимного блаженства. То, что должно уйти – пусть уходит. Бывает и так: "Я тебя люблю". "Спасибо, уже не надо". Вывод простой – берегите любовь, она бесценна!

Валерий Столыпин
На крыльях миражей

Случайная встреча
Весна колдует, кружит и пьянит,
Я не могу сиренью надышаться.
У тополя такой счастливый вид.
Весна, скажи, а мне к кому прижаться?
Татьяна Кушнарёва
Вячеслав Иванович Ершов, холостяк с солидным стажем, поёживаясь от утренней свежести, стоял на автобусной остановке. Транспорт подкатывал часто, отправляясь, рейс за рейсом, очередь двигалась быстро, но желающих уехать не убавлялось.
Столпотворение на конечной остановке было обычным явлением. Негодования или тревоги такое положение дел ни у кого не вызывало. Люди общались благожелательно, уступали в мелочах, улыбались, обменивались короткими вежливыми репликами, последними новостями.
Процесс посадки шёл подавно заведённому распорядку. Большинство людей были знакомы, виделись ежедневно, поэтому не испытывали в общении неловкости.
Час ранний, настроение замечательное. Волглый, насыщенный влагой и запахами утренней весенней свежести воздух с возбуждающими горьковатыми ароматами молодой берёзовой листвы и пьянящим духом зацветающей черёмухи действовал отрезвляюще,  но отвлекал от предстоящих минут езды в переполненном салоне.
Вчера Вячеславу удалось закончить работу раньше обычного, выполнял выездной заказ на ремонт холодильника, справился быстро, удалось замечательно выспаться.
Впереди стояла невысокая женщина с по-настоящему шикарными каштановыми волосами, на которые невозможно было не обратить внимание. Они были одновременно воздушные и волнистые, блестели чистотой и удивляли естественной яркостью тона.
В руке женщина держала раскрытую книгу. Вячеслав заглянул через её плечо, пытаясь прочесть несколько строк, чтобы узнать, о чём она думает.
Он не представлял, зачем это нужно, подглядывал машинально, особенно не задумываясь. Видимо слишком сильно увлекся процессом, не заметил, как приблизился на такое расстояние, когда легко различимы тепло постороннего тела, звук дыхания, запах.
Женщина слегка вздрогнула, не спеша оглянулась, увидела его растерянную физиономию, но не отпрянула и не рассердилась, напротив, улыбнулась. Мило, загадочно, словно задала немой вопрос о цели такого неожиданного контакта.
В её движениях не было жеманности, флирта, лишь игривое очарование женственности.
Вячеслав смутился, неловко пытаясь сделать вид, что ничего собственно не хотел, задел  случайно, выразительно изобразил всем телом жест наивного неведения, даже недоумения.
Женщина положила в книгу закладку, уверенно, но не спеша повернулась к Вячеславу вполоборота и показала обложку, на которой была изображена девушка в строгом платье и юноша, держащий её руку, стоя на одном колене.
– Про любовь книжка. Пока не дочитаю, ни за что не дам. Девушкам обязательно нужно читать про романтические чувства и думать о любви, иначе они превращаются в высокомерных зазнаек, лицемерных скромниц, или старых дев. Не верьте, что человек может прожить без возвышенных чувств, привязанности и нежности.
Помните, у Макаревича: Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил. В такие дни я был с собой в разлуке и никого помочь мне не просил. И я хотел идти куда попало, закрыть свой дом и не найти ключа. Но верил я – не всё ещё пропало, пока не меркнет свет, пока горит свеча.
– Извините, девушка, ради бога. Я не хотел вас потревожить. Случайно так вышло. Иногда сам не понимаю, что делаю.
– Ошибаетесь, уважаемый. Ничего по-настоящему случайного никогда не происходит, поверьте. Цепь событий в значительной мере предопределена и подготовлена неравнодушным к нашим судьбам мирозданием. Нет-нет, я не религиозна. И мистика здесь не причём. Мысли. Наши действия, так или иначе, начинаются с череды размышлений. Можно я угадаю, что заставило вас попытаться прочесть кусочек текста из этой романтической саги?
– Чего же здесь таинственного? Всё банально и просто: обыкновенное любопытство. Мы все, хоть и не признаёмся в этом никогда, любители подглядывать.
– Не думаю, что всё так просто, хотя без любопытства тоже не обошлось. Сначала вы обратили внимание на мой силуэт и сказали себе – вот с ней я бы познакомился. Если скажете, что ничего подобного не было, я вам не поверю. У меня довольно привлекательная фигура, правда?
– Позвольте, в этой очереди достаточно молодых и стройных. Это совсем не повод так думать.
– Ещё какой повод. Дальше – моя причёска. Я только что вымыла голову. Пушистые волосы, яркий цвет, соблазнительный запах. Не отнекивайтесь. Вы холостяк, это видно невооружённым взглядом. Вас вообще привлекают женские силуэты, только вы боитесь знакомиться. Или опасаетесь. Впрочем, это одно и то же. Разница лишь в том, чем именно вы были напуганы.
– Наговорите тоже. С какой стати мне кого-то бояться? Не в тайге живём.
– Неважно. Мы же с вами не об этом беседуем. Мало ли какие причины у мужчины избегать женского общества. У меня привычка с девятого класса, мама научила: одежда на женщине бывает видимая и незримо ощутимая.
Чтобы придать толику шарма и таинственности, нужно одеть себя в капельку духов. Не в запах как таковой, в вибрацию романтического предчувствия, в еле уловимый акцент необычного, в нотку загадочного природного ритма.
Ощущение уникальности события должно промелькнуть, почудиться, слегка пощекотать обоняние и воображение, вызвать подсознательный интерес, но не раскрыться, а напротив, спрятаться.
Правда, интересно? Моя мама такая нестандартная, непохожая на всех. У неё всегда были поклонники, много поклонников. Увы, это не стало панацеей, чтобы вдыхать флюиды счастья всю жизнь. Она давно уже живёт одна. Мой папа взял и спрятался за женщину, не обременённую даром поэтической фантазии, зато умеющую не задавать неудобных вопросов и подчиняться беспрекословно.
– С вами ужасно приятно разговаривать, но уже подошёл автобус, пора ехать. Мне нельзя опаздывать.
– Я тоже не люблю, чтобы меня ждали. Мы ещё встретимся. Вот увидите. Запомните, меня зовут Селена. Мама всегда говорила, что я похожа на солнышко. Вам так не показалось? А вы, вы скажете своё имя?
– Вячеслав. Вячеслав Иванович.
– Чудесно. Я всегда теперь буду ездить на этом рейсе. До завтра. Вы очень интересный мужчина. Я вас сразу приметила. У меня теперь целый день будет замечательное настроение. Жизнь стала непредсказуемо изменчивая, предельно скоростная. Все куда-то торопятся. А вы меня тоже заметили, даже в такой толчее уделили драгоценное внимание и время. Буду вас ждать, Вячеслав Иванович. С нетерпением ждать.
Мужчина смутился, даже покраснел, отчего ему стало неуютно и немного тревожно. Он отвык общаться с кем-либо, кроме клиентов, с которыми было привычно, легко и просто. Вопрос – ответ. Выполнил задание, получил расчёт, попрощался и ушёл. Нет нужды вникать в тонкости их внутреннего мира, в специфику образа мыслей, в толкование явлений.
У него давно сложилась собственная цельная концепция бытия, в которой нет места для разночтений. Есть он, Вячеслав, а всё что кроме… легко уладить с помощью болта, отвёртки, паяльника.
Ему хорошо и уютно внутри собственной квартиры и своего я, где каждая мелочь подогнана под характер и образ жизни, подчинена единой цели – сделать существование уютным, необременительным, и до крайности простым.
Он содержал холостяцкое гнёздышко в чистоте и порядке, замечательно готовил, старался при этом не изводить себя хозяйственными делами чрезмерно. Время ему нужно было для творчества. Вячеслава увлекала фотография, ещё он любил писать.
Одно увлечение плавно перетекало в другое, дополняло его, давало вдохновение и желание жить.
Большинство его рассказов было навеяно поисками красивых кадров, которые получались интересными, потому, что идеи происходили из писательских фантазий. И наоборот.
Вячеслав был однажды женат. Совсем недолго. О том периоде неудавшихся отношений в памяти отложились лишь щемящая боль, ощущение унижения и беспомощности.
Селена невольно напомнила о тех безрадостных днях, заставила вновь их переживать, чего делать решительно не хотелось.
Внешне эта женщина была похожа на Алину, совсем неуловимо, в незначительных деталях. Может, ему так только казалось, потому, что с тех пор все женщины выглядели для него на одно лицо, различаясь лишь ростом, габаритами, цветом волос и отношением к мужчинам.
У жены были волшебной красоты каштановые волосы. Когда они познакомились, её выделяла из прочих девушек коса до самого пояса толщиной с запястье женской руки.
Вячеслав любил снимать портреты возлюбленной на плёночную камеру, а ведь у него была замечательная цифровая зеркалка. Он всегда делая акцент на лучистом изумрудного цвета взгляде, на изумительной пропорции черт лица, и косе, этой выразительной детали, делающей её особенно притягательной, похожей на древнерусских красавиц.
Роман их развивался довольно стремительно. Очарован Алиной Вячеслав был, надо же, в это же самое время года, в начале мая.
Точно. Цвела черёмуха, после пары недель щедрого солнца вдруг наступили холода. Девушка сидела на старом пне в лесочке за домами, и плакала.
Причина горя была совсем прозаическая. Гуляла одна по лесу по причине непонятной меланхолии, увидела красивый цветок, впрочем, в это время года все цветы кажутся изумительными, побежала сорвать, провалилась в болотину, где утопила новую, только что купленную на накопленные с трудом деньги туфельку. Попыталась идти босиком, что оказалось болезненным. Алина до крови проколола пятку, сидела и горько плакала. Когда увидела Вячеслава, и вовсе зарыдала.
Юноша не был поклонником случайных встреч. Если бы точно знал, что девушка его не заметила, мог бы тихонько прошмыгнуть мимо. Но вышло иначе, пришлось откликаться на несчастье, делать вид, как сильно тронуло его горе-злосчастье.
У него не было опыта общения с девочками. Совсем. Будучи типичным интровертом, Вячеслав был замкнут от природы. Пришлось пересилить характер, выступить в роли спасителя, что было совсем ему не свойственно.
Юноша мог проникнуться чужой болью, сопереживать, сочувствовать, но вступать в отношения не любил, и не мог, на это ему не хватало сил и энергии. Тем более что в роли страдалицы выступала симпатичная девушка, а это вовсе невыносимая тяжесть. Вдруг ей взбредёт в голову знакомиться, или того хуже – делать вид, что влюбилась.
Как бы там ни было, пришлось выслушивать совсем неинтересную историю её безутешной печали.
У Алины к тому же зуб на зуб не попадал от холода. Она невероятно продрогла. Губы у девочки были синие, кожа бледная, а глаза бесцветные и водянистые от слёз.
Конечно, он отдал ей свою куртку.
Это не спасло, ведь до дома не близко. Пришлось надеть на неё свои ботинки, размером вполовину больше девичьей ноги, самому пытаться идти по сучкам и шишкам в носках.
Чтобы помочь согреться, Вячеслав заставил её приседать, пока на лбу девушки не выступила испарина.
Поняв, что спасена, Алина начала заразительно смеяться, глупо, совсем без повода, но добродушно и жизнерадостно.
Голос у девушки оказался звонким, чистым, глаза выразительно зелёными, заразительно-привлекательными.
Такой замечательный кадр юноша-фотограф пропустить не мог. А она с удовольствием позировала.
Так, так и ещё вот так.
В тот день он нащёлкал несколько сотен кадров. Её настроение и живость, плюс коса, плюс зелёные глаза, плюс ботинки. Портреты вышли просто шикарными.
Дальше и того интереснее: она шла и падала через шаг, заплетаясь в его огромной обуви, застывала в нелепых позах, смешно комментировала нелепость ситуации, потешалась сама над собой, и требовала делать снимок за снимком, находя это занятие весьма забавным.
Вячеслав с удовольствием, даже с видимым наслаждением поддержал игру. С Алиной было изумительно легко и невероятно весело.
Когда ребята устали, а до дома ещё было далеко, пришлось опять меняться обувью. Дальше Вячеслав тащил Алину на закорках. Она, забавляясь, ворошила пальцами его шевелюру, дула на шею и уши, закрывала его глаза мягкими нежными ладошками, хохотала, как ненормальная. Парня это отчего-то нисколько не раздражало.
Напротив, юноша изображал из себя необъезженного коня, потешно скакал.
Устав, они присаживались несколько раз на скамейки. Алина нежно брала его за руку, водила пальчиком по ладони, чего-то увлечённо рассказывала.
Вячеславу было совсем неважно, чего именно девушка говорила. Хотелось слушать и слушать этот мелодичный голосок, щекочущий чего-то внутри, отчего становилось приятно, словно от вибраций, издаваемых довольным котёнком.
Девушка к тому времени согрелась, уже никуда не спешила. Вячеслав растирал ладонями её холодные ступни, дрожа от каждого прикосновения.
Алина смотрела изумрудной зеленью глаз, а ему казалось, что чего-то большое и важное перетекает из них, делая его счастливым.
Юноша не предполагал, что такое бывает.
Потом были застенчивые, трепетные прогулки и свидания, робкие поцелуи, несмелые объятия, тысячи удачных фотографий.
Алина любила и умела позировать, двигалась грациозно, гибко, Запросто находила вызывающие,  жеманные, томные, настороженные, смешные и пикантные позы, легко изменяя выражение лица и характер портрета.
Такого вдохновения от фотографии никогда прежде Вячеслав не испытывал. Всё, чем они занимались вдвоём, вызывало восторги и ликование. Девочка восхищала каждым движением, фразой, жестом.
Прощаясь, влюблённые, конечно, это была уже не дружба, обещали, что любить будут вечно и бесконечно. Как же им было замечательно и вкусно общаться.
Неиссякаемый поток нерастраченной нежности омывал их тела и души, дарил неописуемое блаженство, в котором они купались, поглощая в изобилии новое, неизведанное, и радовались этому, как дети.
К следующей весне они поженились, всё ещё продолжая планировать в восходящих потоках восторгов.
Родители Вячеслава переселили бабушку к себе, им отдали однокомнатную квартиру.
Неожиданно Алина поняла, что тех качеств, которыми обладает Вячеслав, для настоящего счастья совсем недостаточно. Он талантлив, но никогда не станет богатым; силён и привлекателен, но недостаточно амбициозен; сексуален, но неагрессивен, не наделён особой эротической выносливостью и фантазией.
Алина хотела всё и сразу. Молодость заканчивается быстро. Красота – дорогостоящий, но быстро портящийся товар. Упустишь момент, расслабишься, разомлеешь от любви, а птицу счастья вместо тебя поймает кто-то другой.
Она оказалась талантливой, выдающейся самкой, способной любить дерзко и смело, нежно и страстно, изобретательно и безрассудно, истекая мёдом сладострастия, но лишь в условиях беспредельной свободы, когда никто никому ничего не должен.
Ограничения и правила моментально делали девушку несчастной. Детей она тоже до поры не хотела, не время.
Зелёные глаза её, ещё недавно излучающие свет любви, день ото дня тускнели, настроение и характер портились. Вместо нежности Алина дарила претензии и требования, то и дело устраивала разбирательства, скандалила, переходя на личности.
Однажды пришла с работы чрезмерно возбуждённая, безгранично радостная, объятая бурным нескрываемым восторгом, но без любимой Вячеславом косы, с совсем короткой причёской. Внутри у него что-то ёкнуло и с хрустом надломилось. Ответить, почему такое случилось, жена отказалась наотрез. Вместо объяснения она устроила безобразную истерику.
Вячеслав никак не мог понять, зачем и почему она это сделала. Коса, можно сказать её основное достоинство, привлекательность и гордость – неизменный символ их любви, источник его творческого вдохновения.
Он не просто горевал – плакал, словно прощаясь с чем-то самым дорогим и  важным. Конечно, у всего есть причина. Обоснуй, поделись сокровенными мыслями. Любимый всегда сумеет понять, если происходит искренний диалог.
Вячеслав сам не понимал, почему смену причёски воспринял как объявление войны. Ему казалось, что даже измена была бы не столь жестоким шагом, как разрушение привычного образа, в который собственно он и был влюблён.
Фактически он видел теперь другую, в чём-то даже чужую женщину. Это шокировало, показалось непристойным, обидным, нелепым действием.
С того дня им не было больше сделано ни одной фотографии жены. Архив отпечатков и плёнок перекочевал в чемодан, закрытый на ключ. Алина приходила с работы с каждым днём позже, иногда вовсе не ночевала дома, но никогда не оправдывалась, отстаивая право налево гордым независимым видом.
Они больше не обнимались, не обменивались поцелуями.
Внешне, со стороны, можно было не заметить перемен. Вячеслав, как повелось с первого семейного дня, стирал, убирал, готовил, покупал продукты, менял почти ежедневно цветы в вазе с подсветкой на тумбочке у её кровати. Вечером красиво сервировал приготовленные блюда, зажигал свечи и ждал. Иногда засыпал за столом, так и не дождавшись.
Алина приходила и ложилась под отдельное одеяло. Так же тихо уходила утром, если Вячеслав не задавал вопросов. В противном случае энергично и нагло выплёскивала скверные эмоции, разговаривала отрывисто, со злобой, на повышенных тонах, оскорбляя и унижая с видимым удовольствием. На контакт и примирение идти не хотела, считала это не обязательным, выходящим за рамки её достоинства.
Ему ни о чём так не мечталось, как о возврате прежней зеленоглазой Алины с ангельским звонким голоском и заливистым смехом. Не придумал же он ту чудесную девочку?
В один из вечеров Вячеслав случайно увидел, как жена целуется с высоким мужчиной у входа в ресторан. Удивительно, это вопиющее лицемерие, вызывающий цинизм публичной измены, его совсем не шокировал.
Алина сделала вид, что не заметила мужа. Она была возбуждена, эксцентрична и радостна.
Искренне ликующее настроение жены отдалось лишь горечью и сожалением. Впрочем, это было уже не важно. Прошлого не вернуть. Значит, нужно хотя бы разойтись по-человечески.
Разговор с Алиной вылился в грандиозный скандал. Диалога не получилось. Был гневный  обличительный монолог, вся суть которого свелась к одному: он не мужик – так, слизняк. Даже вспомнить не о чем. Вот Артур, Мишка, особенно Адам – те настоящие мачо. У них и деньги, и настойчивость, и звериная потенция.
– Что, скажи, что умеешь ты, фоточки стряпать? Без денег – мужик бездельник. И вообще, с тобой скучно.
– Я зарабатываю больше, чем многие наши знакомые. Ремонт бытовой техники всегда в цене. Фотография – это хобби, занятие для души. Странно, что оно тебя раздражает. Ведь снимал я по большей части тебя.
– Сдалось мне твоё хобби, если от него не растёт хобот, не плодятся деньги? Женщина должна в постели чувствовать себя самкой, а на людях – королевой.
– Мне всегда казалось, что самое главное – любить, быть любимой. Не верю, что ты на самом деле такая, какой пытаешься сейчас казаться. Прежде я знал другую Алину.
– Мне не очень интересно, что ты думаешь. Чем тебе думать, ты же недоделанный.
– Не хочу обсуждений в подобном тоне. Если возврат к прежней модели жизни невозможен, значит нужно расстаться. Завтра я подам заявление на развод. Детей у нас нет, никто препятствовать не станет. А жить иди к…  кто там у тебя первым номером в постели, Адам или Мишка? Вот к ним и иди. Ключ от квартиры оставь. Вещи отвезу твоим родителям.
– Легко отделаться хочешь. Я у тебя квартиру отсужу.
– Каким образом? Она не моя, бабушкина. Я завтра тоже отсюда съеду. Наверно. Как родителям будет удобнее. Прощай, Алина.
– Да на здоровье! Почти два года с тобой потеряла. Таких мужиков упустила.
– Не расстраивайся, нагонишь.
Прошло уже несколько лет. Раны зарубцевались, но не зажили. И вот эта Селена напомнила обо всём. Не так важно, какая она. Главное, какой он.
Наверно на свете нет женщины, способной оценить обыкновенную мужскую преданность. Во всяком случае, так Вячеславу представляется женская суть. Пожалуй, исключением может быть только мама. Но она единственная в своём роде, да и то, потому, что родила его.
Весь день, так или иначе, мысли возвращались к загадочной незнакомке, такой странной, но заставившей вспоминать, переживать, думать, воспроизводить те и другие события, сравнивать их.
Одна женщина и связанные с ней события остались далеко в прошлом, которое так до конца и не отпустило, другая напомнила, возродила эти неприятные ощущения. Как ни старался Вячеслав отцепить связывающую с тем временем нить, она намертво вросла в духовную ткань. Всё-таки Алина была замечательной, пусть и не долго. Её поцелуи до сих пор горят на губах, а зелёные глаза с поволокой невероятного размера и бездонной глубины, пронизывают взглядом насквозь, заставляя скрежетать зубами и чувствовать боль.
За что она так с ним обошлась, неужели такова должна быть плата за любовь?
Или Алина так и не смогла полюбить, тогда что, что с ними происходило столько времени? Эмоции, чувства, волшебные ночи и дни. Были они на самом деле, или он всё придумал?
Вячеслав залез в антресоли, куда скидывал старый ненужный хлам, отыскал чемодан с любовным архивом. Плёнки, фотографии, письма (он жил с Алиной и постоянно писал ей, выражая на бумаге потрясающей красоты эмоции, потому, что устно получалось хуже).
Сначала мужчина осторожно выкладывал содержимое, внимательно рассматривал, читал, углубляясь в память, освежённую документами.
Колотилось сердце, стучало в висках, сдавливало грудь. Глаза наливались жгучим солёным соком.
Вячеслав закрывал набухшие влагой глаза, наяву представляя любимую женщину, такую родную и близкую, дотрагивался до её лица, всматривался в глаза, после опять возвращался в реальность. События  путались, сливаясь в единое целое, вполне настоящее. Только той Алины с ним уже не было.
Подняв чемодан, он высыпал содержимое на пол, рассматривая теперь фрагментарно, перестав обращать внимание на порядок и хронологию.
Не всё ли равно, красиво или не очень лежит разорванное в клочья прошлое? Его просто нет. А та девушка, которую любил, да, он её до сих пор иногда встречает, стараясь перейти при этом на другую сторону улицы, она до сих пор чего-то ищет. Скорее всего, уже не найдёт, потому, что Миши сменялись Эдиками и Викторами, потом Фёдорами и Евгениями, Маратами и Автандилами.
Интересно, чувствует ли бывшая жена себя одинокой при таком изобилии выбора?
Впрочем, какая ему теперь разница.
Вячеслав принёс картофельный мешок, грубо, беспорядочно затолкал в него бумаги и плёнки, забросил на плечо, положил в карман зажигалку. Пора со всем этим кончать. То, чего нет, не должно болеть.
На горящий архив он смотрел равнодушно. Ни разу в голову не прокралась, даже тайком, мысль о том, чтобы спасти остатки памяти и творческие находки. Гори всё синим пламенем. Только так.
Вячеслав зашёл в магазин, купил чекушку водки, половинку буханки чёрного хлеба, свечу. Всё-таки что-то щемящее ещё скреблось на дне души, если он захотел устроить по этому поводу  настоящие поминки.
Есть не хотелось. Мужчина разлил водку в гранёные стаканы, отрезал два ломтя хлеба, обильно их посолил, накрыл хлебной коркой второй стакан, зажёг свечу, – за упокоенное чувство, не чокаясь, – вылил одним глотком в себя содержимое, заел хлебом.
Какое магическое действие оказал символический ритуал, он и сам не понял, но на душе стало значительно легче. Ужасно захотелось спать, просто невыносимо.
Вячеславу приснилась женщина с каштановыми волосами и обворожительной улыбкой. Она  куда-то звала. Ноги не слушались, но идти всё равно хотелось и очень сильно.
В руках, Селена, это была она, держала гитару. Она пела: Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил. В такие дни я был с собой в разлуке и никого помочь мне не просил. И я хотел идти куда попало, закрыть свой дом и не найти ключа. Но верил я – не всё ещё пропало, пока не меркнет свет, пока горит свеча.
В эту ночь спалось исключительно спокойно. Всё утро на языке крутилось замечательное имя – Селена. Вячеслав то шёл, то бежал на остановку. Ему было страшно, что всё опять приснилось, и никакой женщины на самом деле не было. Самое главное, что теперь в его выздоравливающей душе не стало Алины, которая до сих пор не давала спокойно дышать, высасывая из него жизненные соки.
Селену он увидел издалека. Она стояла немного в стороне и делала вид, что увлечённо читает книгу, но время от времени оглядывалась.
Сердце Вячеслава по непонятной причине рвалось наружу, дыхание останавливалось, ноги предательски отказывались идти вперёд, совсем как во сне.
Женщина улыбалась, не показывая, тем не менее, возбуждённого эмоционального состояния.
– Я беспокоилась, Вячеслав, что вы не придёте или опоздаете. Ведь мы вчера не договорили.
Итак, на чём мы закончили? Ах, да, моя причёска. Именно в ней причина вашего любопытства. Она вам что-то напомнила. Я права? Ладно, не отвечайте. Вы тут же захотели мысленно вернуться в прошлое, которое, по всей видимости, вызывало у вас лишь досаду. Для этого вам необходимо было узнать, о чём я думаю. Ответ вы решили искать в тексте книги. Поэтому я и сказала вам, что она про любовь.
– Селена, я тоже переживал. Честно-честно. Мне нелегко в этом признаться. Такой уж у меня непростой характер. И тоже беспокоился, что вы не доскажете то, что начали.
Вы читаете мои мысли. Вчерашний разговор заставил меня сжечь прошлое. В буквальном смысле. При помощи очищающего огня я избавился от болезненной, унизительной любви, которая преследовала несколько лет. Благодаря вам это удалось, я решился.
А ещё мне хочется сказать… нет, не так. Я рад, правда-правда, что мы встретились. Можно я приглашу вас вечером, совсем неважно куда, придумайте сами. О чём вы мечтали, но так и не решились осуществить желание?
– Согласна. Есть у меня навязчивое желание, нелепая прихоть. Только это будет довольно опасное свидание.
– Неважно. Я же заранее согласился.
– Тогда так. Завтра выходной день. Сегодня вечером, в шесть, максимум в половине седьмого, я буду полностью готова. Мы тепло оденемся, возьмём провизию, бутылку, даже две, вина, и на всю ночь отправимся на озеро.
Костёр, ночь, тишина, треск сухих сучьев. Где-то ухает филин, хлопают его крылья, отчего становится страшно. Это ничего, мы прижмёмся друг к другу. Вам ведь не будет жутко со мной?
В темноте стрекочут цикады, вспыхивают светляки. Кругом таинственные запахи, шорохи. Мы вдвоём. Если хотите, можно взять удочки. У нас будет много времени на разговоры и романтические впечатления.
Потом встретим рассвет, будем слушать пение птиц, звуки пробуждающейся природы. От избытка эмоций нам невыносимо захочется спать.
И на этом всё. Провожаете меня и идёте наслаждаться незабываемым свиданием в полном одиночестве, чтобы понять себя и свои чувства. Как вам такой стратегический план?

– Меня устраивает. А потом мы напишем замечательный рассказ и будем читать его каждый раз, когда нам будет слишком хорошо, или очень-очень плохо.
– У меня остался только один вопрос. Что вы успели прочитать тогда в моей книге? Только честно.
– Ничего.
– Совсем ничего?
– Моему воображению с лихвой хватило той капельки духов, в которые вы были одеты. Я уловил и вибрацию, и акцент, и нотку, поэтому сразу понял, что эта книга не иначе как про настоящую любовь. Может даже про нас с вами.
– Так я и думала. Какая же прозорливая и мудрая у меня мама. Теперь я хочу признаться. По секрету. Я ещё никогда не знакомилась с мужчиной. Вам не кажется это странным?

Спасибо тебе, Лёлька!
удивляясь неистовой страсти двуногих растений,
что пришли в этот лес – и расстаться почти не смогли.
Ты, забудешь, любимый. И только останутся тени.
Две счастливые тени – у самого края земли.
Наталья Крофтс
Удивительный был год, неповторимый на сюрпризы и подарки.
Я воспринимал происходящие одно за другим замечательные события как праздник, ассоциируя их почему-то с началом взрослой жизни.
Какая глупость – считать, что семнадцать лет, это начало самостоятельности. Хотя, в деталях моя жизнь значительно изменилась.
На школьном выпускном балу я впервые танцевал с девушкой, голова которой покоилась на моём плече. Это была прехорошенькая смуглая глазастая малышка с каштановыми волосами, Верочка Сметанина, в сторону которой я целый год даже глядеть стеснялся, настолько сильно она меня смущала.
Руки мои едва дотрагивались до её крошечной талии, но этого прикосновения было достаточно, чтобы свести с ума.
Пунцовые щёки и дрожь в мышцах были свидетелями тому, что я чувствовал. Это было не просто чудо – колдовство, магия.
Музыка закончилась, а мы всё топтались, не в силах разорвать магнетизм единения.
Возможно, это были лишь мои ощущения, не знаю.
Верочка щекотала мою щёку и ухо кудряшками, отчего по всему телу разливалась блаженная истома и сладостный трепет.
Мы молчали.
Я был беспредельно счастлив.
Кажется, это был самый короткий вечер в моей жизни.
Проводить Верочку мне не удалось – за ней к полуночи пришёл папа. Он смерил меня странным взглядом, взял девушку за руку и увёл.
Больше мы с ней не виделись. Видимо линия её судьбы была заранее распланирована строгим родителем на годы вперёд.
Верочкин взгляд, сладостное ощущение причастности к тайне, волшебная сила, исходящая от прикосновений навсегда отпечатались в моей памяти как начало начал.
Я страдал, писал запоем стихи, неожиданно влюбился в одиночество, страстно желая лишь одного –  встретиться с Верочкой, объясниться.
Я не поехал поступать в институт, хотя до этого момента жил мечтой о профессии биолога и путешественника. Единственный танец с красавицей Верочкой основательно приземлил меня, лишив жизненных сил.
Потом был техникум.
Особенного желания учиться не было, но предметы и практические занятия давались легко. В свободное время я уходил на охоту и рыбалку, старался отвлечься, чтобы не думать о Верочке.
Тогда я уже знал, что никакого продолжения у нас не будет. Верочке было отправлено письмо с тщательно выверенными признаниями, в котором душевное состояние и чаяния были вывернуты наизнанку.
Ответ вызвал у меня шок.
Верочка запретила писать и даже вспоминать, в том числе о выпускном балу и волшебном танце.
Я был молод. Время лечит.
Постепенно из памяти начали стираться оттенки эмоций. Верочка перестала являться в грёзах и снах.
Просто отпустила меня на волю.
Именно тогда появилась Лёля, сероглазая разбитная восьмиклассница. Девочка просто лучилась и искрила энергией.
Мы жили в соседних домах. Нам было по пути: мне в техникум, Лёле в школу.
Полярная зима – это непрерывная ночь.
Как-то утром девочка догнала меня и предложила ходить вместе.
– Мне немножко страшно в темноте. Ничего, если я буду за тебя держаться?
С тех пор мы не расставались. Я провожал непоседу Лёльку до школы, встречал после занятий, иногда сбегая для этого из техникума. Вечером девочка звонила по телефону,  требовала немедленно прийти, потому, что не может в чём-то разобраться или…
Причин для свиданий у неё находилось множество.
Всю дорогу до школы Лёлька держала меня за руку миниатюрной ладошкой без варежки, несмотря на трескучие морозы, и развлекала бесконечными историями.
У моей подружки были изумительные кукольные пальчики, фарфоровая кожа, пушистые ресницы, яркий румянец и пухлые рубиновые губки. А как удивительно она глядела на меня, затягивая с головой в дивный омут выразительных серых глаз в половину лица.
Вскоре я не представлял без Лёли и её очаровательной улыбки не то чтобы жизни – минуты, дня.
Мы проводили вместе столько времени, сколько могли позволить, чтобы не было проблем с учёбой и домашними обязанностями, со многими из которых весело справлялись вместе.
Лёлька любила дразнить меня, намеренно наклоняясь, чтобы обнажить краешек трусиков,  “нечаянно” расстёгивала пару-тройку пуговок на домашнем халатике, задирала платье, показывая невзначай “гадкий прыщик” на внутренней стороне бедра, чем основательно смущала.
Это ничего не значило. Совсем ничего. Во всяком случае, мне так казалось.
Она просто дурачилась.
Мы были знакомы четыре месяца, но всё ещё держали пионерскую дистанцию, запрещая себе даже мимолётные прикосновения.
Правда однажды Лёлька простыла. Я ставил ей горчичники.
У меня горели щёки, дрожали руки.
Линия позвоночника и упругие холмики ягодиц гипнотизировали взгляд, не позволяя сосредоточиться на медицинской процедуре.
Я видел, что находится у Лёльки под мраморной кожей. В голубоватых лабиринтах фантастических рисунков вен пульсировала кровь.
Я дотронулся подушечками пальцев до Лёлькиной лопатки. Она съёжилась, взбрыкнула и покрылась мурашками. Как же мне хотелось дотронуться до них губами.
Хорошо, что подружка не видела выражения моего лица. Наверно в этот миг я был похож на маньяка, готового на всё.
Лёлька плакала, жаловалась на жжение, на то, что болит голова и ломит тело.
Я сидел подле неё, перебирал миниатюрные пальчики, целовал в лоб и волосы, всячески пытался успокоить.
Лёлькин папа пришёл с работы в ту минуту, когда я снимал горчичники.
Не разобравшись, что к чему он сгрёб меня в охапку и вышвырнул из квартиры.
Было обидно.
Больше всего возмущала неопределённость. “Неужели нам не разрешат больше видеться?”
Не знаю, как и что объясняла Лёлька папе, он пришёл ко мне сам.
– Ты это, заходи, если что… я же не знал. Дочка ждёт тебя. У неё нет мамы, а я вечно на работе. Мне показалось, что у вас… ладно, проехали. Меня Пётр Фёдорович зовут.
Наверно это послужило толчком, катализатором чего-то немыслимого для нашего уровня общения.
Мы выскочили из обыденности и улетели в нирвану. Потрясённые первыми невинными шалостями и безумно волнующими открытиями, мы смешали воедино пространство и время, иллюзии и реальность, не поимая, как с этими чудесами поступить.
Время позволяло нам искажать действительность, выходить и улетать за рамки реального, создавать новые миры и измерения.
Я мог ласково сжать её лицо между ладонями, ощутить бархатистость кожи влажными губами, запечатать рот поцелуем, почувствовать сладковатый вкус внутренних соков, вдыхать немыслимо завораживающий аромат дыхания.
Лёлька сама хотела, чтобы я её ласкал и тискал.
Сама!
Целовался я неумело, но это не имело значения. Она тоже ничего не смыслила в интимных ласках.
А ещё Лёлька иногда позволяла залезть головой под кофточку и совершить путешествие в таинственный мир упругих округлостей и напряжённых сосочков, отчего я реально сходил с ума.
Смотреть на сокровища, скрывающиеся в глубине одежд, не было дозволено, но это и не важно. Было достаточно маленьких уступок: манящих, чарующих и немного запретных.
Лёлька доверчиво и трогательно глядела прямо в мои влюблённые зрачки, держала за руки и сияла, словно летняя радуга от избыточного количества счастья, чем приводила меня в неописуемый восторг.
Мы оглушительно молчали, зачастую в абсолютной неподвижности, наполняя сердца и души любовью, вот что было особенно важно.
Лёлька была божественна, прекрасна, можно сказать идеальна.
“Увидеть её нагую и умереть”– вот о чём я постоянно думал, но боялся даже себе в этом признаться.
Понятно, что умирать, когда на тебя свалились миллионы тонн счастья, никому не захочется. Это была романтическая идеализация, мираж, сотканный из бесконечно огромного эстетического наслаждения, эмоциональных бурь, физиологических реакций и эротических переживаний, способствующих превращению нормального человека в сказочно счастливого безумца.
В тот день, в канун Нового года, мы решили испечь торт. Петр Фёдорович был в командировке. Нам никто и ничто не могло помешать быть счастливыми.
Лёлька, как обычно, дурачилась: мазала моё лицо мукой с приторно сладкими  взбитыми сливками, потом медленно всё это облизывала, стараясь засунуть язычок как можно глубже мне в рот.
В какой-то момент процесс вышел из-под контроля. Кто-то из нас или оба мы провалились в иное измерение.
Как долго длилось путешествие по территории иллюзий, определить было невозможно. Очнувшись, мы увидели сплетённые тела, оголённые по пояс.
Набухшие Лёлькины соски, венчающие малюсенькие упругие грудки, смотрели на меня, не мигая, яркими вишенками. Удержаться от соблазна попробовать это лакомство на вкус, было попросту невозможно.
Подобного наслаждения никогда прежде мне испытать не доводилось.
Меня трясло так, словно это была пытка на электрическом стуле.
– Думаешь, теперь можно всё? Нет, Егорушка, слишком хорошо – тоже плохо. Нам нужно остановиться.
– Я и сам так думал. Довольно на сегодня сюрпризов. Разве что…
– Говори!
– Одним глазком… одним пальчиком. Только дотронусь и… клянусь!
– Мы же договорились.
– Да, конечно, я неправ.
Подружка успокоилась и расслабилась. Поцелуи становились горячее и продолжительные, Лёлькины обнажённые соски жгли мою чувствительную грудь, рождая волну внутреннего беспокойства, усиленного желанием реализации невозможного.
Я медленно расстегнул пояс девичьей юбки, виновато посмотрел в её растерянные глаза, медленно украдкой опуская разгорячённую желанием ладонь внутрь запретного предела, словно сапёр, выполняющий опасный долг.
Сопротивления не последовало.
Слово своё я сдержал.
Всего одно прикосновение, но какое. Я чуть не сгорел в огне желания, однако сдержался.
Лёлька стонала, прерывисто дыша, закатывала глаза, с силой прижимала к животу мою голову.
Похоже, мы слишком увлеклись. К такому путешествию ни она, ни я не были готовы.
Не тает снег давно минувших лет,
рыдают отзвучавшие аккорды.
Там всё ещё действителен билет
в страну, которой возрасты покорны.
Наталия Кравченко
Расставаясь, мы с Лёлькой молчали, старательно прятали друг от друга глаза, словно совершили нечто весьма неприличное, скверное.
У подружки был весьма расстроенный вид, у меня тоже испортилось настроение, хотя истинной причины этого понять было невозможно.
Всё ведь было так хорошо, так волшебно прекрасно, так восхитительно сладко.
До желанно-неизведанной тайны оставались секунды времени и расстояние в несколько миллиметров, которые соблазняли дозволенностью и доступностью, но граница сокровенной глубины так и не открылась.
Я чуть было не начал просить прощения, клял себя всеми возможными ругательствами за несдержанность и поспешность.
Лёлька, она же такая … она мне доверилась… а я!!!
Сердце щемили странные предчувствия, однако внутренний собеседник уговорил-таки не торопить события, подождать, пока успокоится и остынет Лёлька.
Ночью, потрясённый остротой ощущений я вновь и вновь эмоционально воспроизводил в памяти интимные переживания тех сладостных минут, мечтал повторить их и одновременно ругал себя за непростительное поведение.
Обошлось!
Лёлькины замечательные глаза излучали счастье, а беззаботно-приподнятое настроение  лучше слов свидетельствовало только о любви.
Утром мы шли по известному маршруту, держась за руки.
“Лёлька, любимая, я тебя обожаю”, – шептал про себя я.
Милая девочка, лучшая из всех, кого я знал, оживлённо чирикала о чём-то непонятно-увлекательном. Я не был способен вникнуть в суть её беспечной болтовни. Значение имели лишь интонация и радость в голосе.
Душа моя вспорхнула на седьмое небо или чуть выше, откуда открывался умопомрачительный вид на долину счастья и блаженствовала.
Моя Лёлька (я даже слегка испугался этой собственнической мысли) вовсе не обиделась, никакой трагедии не произошло, мы опять вместе.
Очень хотелось обсудить случившееся, определиться – чего нельзя, что допустимо и желательно. Разделяет ли Лёлька моё мнение об удивительно ярких восторгах, которые я получил от мимолётной близости?
Но было ещё кое-что: девочке всего шестнадцать лет.
Правда и я несовершеннолетний.
И что с того?
Из уроков жизни необходимо извлекать глубинный смысл здесь и сейчас, делать по возможности правильные выводы, только подсказать как хорошо и правильно некому.
Безрассудный поступок и его последствия понемногу утратили болезненное восприятие. Дальнейшего посягательства на нераскрытые интимные тайны я теперь старательно избегал.
Мало ли в жизни желанного, неизведанного?
Мы так же встречались, так же в поцелуях, объятиях и восторгах от общения проводили время, получая взаимную радость.
Нам было хорошо, даже больше – восхитительно вдвоём.
Не знаю, какие переживания и мысли посещали Лёлькину голову, я уже не мог стать прежним.
Однажды сделанное открытие требовало дальнейшей реализации.
Я запрещал себе думать о том, как поступить, чтобы подружка сама захотела продолжения процесса исследования наших загадочных тел и их соприкосновения.
“Неужели Лёльке не хочется пойти дальше, попробовать новые ощущения, испытать себя, наконец?”
Неведомая сила внутри меня разрывала мозг на мелкие кусочки. Благоразумие и выдержка безуспешно боролись с авантюризмом и темпераментом. Приводимые разумом аргументы с лёгкостью необыкновенной разрушались внутренним голосом, который, казалось, знал куда больше меня.
Конечно, нам и без новых приключений хватало разноцветных, ослепительно солнечных эмоций, превращающих Полярную ночь в летний полдень.
Каждый день приносил нечто более яркое, восхитительное. Мир вокруг таинственным образом сузился до размеров малюсенького островка, который окружал наши тела и души.
Мы никого и ничего не замечали вокруг, ничем не интересовались. Нам ни до кого не было дела.
Состояние беспредельного счастья – это нечто невообразимое, описать его практически невозможно. Подходит разве что слово восторг с десятком восклицательных знаков на конце.
Лёлька день ото дня хорошела, становилась прекраснее, совершеннее. Её формы, несмотря на юный возраст, приобретали плавную округлость, свидетельствующую о стремительном взрослении.
Ни одна девчонка на свете не могла затмить её неоспоримые достоинства, обладателем которых был я, только я и больше никто.
На Лёльку стали заглядываться даже взрослые мужчины.
Возможно, раньше я этого просто не замечал. Теперь интерес посторонних к возлюбленной совсем не радовал. Во мне неожиданно проснулся зародыш собственника.
Упрекнуть её было не в чем и всё же, и всё же…
Не знаю, какие аргументы использовало подсознание, но события вновь понеслись вскачь, заставляя нас с Лёлькой раз за разом становиться откровеннее и бесстыднее.
Порой мы просто сходили с ума от неуёмных фантазий, забывались на время, испытывая непреодолимую жажду открытий, когда инстинкты и физиология становились гораздо сильнее рассудка.
Наши невинные интимные игры приобретали день ото дня всё более острый эротический оттенок.
Мы уже не стеснялись обнажённых тел, не краснели удушливой волной от новизны и сладости нечаянных соприкосновений.
Мы эти ощущения искали, изучали и коллекционировали: с интересом и восторгами подолгу рассматривали подробности анатомии, наслаждались опасными ласками, пробовали друг друга на вкус.
Каждое переживание имеет некие пределы, преодолев которые остановиться невозможно отказаться от продолжения. Любопытство, желание познавать непреодолимо.
Однажды мы основательно расшалились, забыв про осторожность, хотя Лёлька заранее предупреждала, чтобы слишком откровенные интимные намерения выбросил из головы, правда, при этом её шея и грудь налились отчего-то малиновым цветом, а дыхание сбилось, но взгляд и выражение лица не давали сомневаться в серьёзности сказанного.
Я и не спорил. Меня вполне устраивали уже освоенные ласки, энергетика которых возбуждала круче исполнения солнышка на качелях.
Сексуального опыта и потребности в нём я не имел, поскольку неоткрытое и непознанное не имеет обличья, Лёлькин наивный ультиматум не вызывал вопросов.
Всё было предельно ясно, рационально и правильно.
Вот только мысли и действия, когда вы сосредоточены на процессе, а не на стратегии  и тактике игры, непоследовательны, по большей части непредсказуемы и спонтанны.
Прохладно-упругие Лёлькины грудки замечательно помещались в моей ладони, бесстыдно волновали воображение, сладко обжигали вспышками пьяняще-живительных токов, опускающих горячие внутренние импульсы желаний всё ниже.
Наши губы основательно распухли от страстных поцелуев, бессовестно-любопытные языки вероломно манипулировали нашими взаимными чувствами, возбуждая к совершению невообразимо откровенных экспериментов.
Не помню, совсем не помню, как моя ладонь соскользнула под пояс юбки в трусики.
Лёлька напряглась, задрожала, но поощрительно прижалась ко мне всем телом.
Спустя мгновение её ноги слегка разошлись в стороны, дав возможность нащупать рукой потрясающе горячую влагу, ощутив которую я забыл, что необходимо дышать.
Лёлька дрожала всем телом, судорожно напрягала и расслабляла пресс, со стоном выталкивала из лёгких раскалённый воздух, впивалась острыми ноготками в мои окаменевшие мышцы.
В воздухе запахло грозой, знойной полуденной свежестью, сладкими ароматами чёрной смородины и спелых абрикосов, а ещё чем-то терпким, мускусным.
Соображать, что к чему я не хотел и не мог. Что руководило и координировало наши действия, больше не имело значения. Здесь и сейчас я хотел получить всё. Что именно – не важно.
– Сними, – прошептала Лёлька.
Могла бы этого не говорить.
Я трогал её податливое, замершее в предчувствии неожиданной развязки тело языком и пальцами, с интересом рассматривал подробности того, что прежде моя девочка ревниво скрывала.
Ни Лёлька, ни я даже представить не могли, что будет дальше, однако природа  процесс интимного познания отточила до мелочей, намеренно отключая сомнения и чувство опасности, соблазняя участников поединка такими аппетитными приманками, отказаться проглотить которые попросту невозможно.
Обычно моя девочка целовалась с закрытыми глазами. Теперь она сосредоточенно всматривалась, чем я занят, активно одобряя, пассивно содействуя, стимулируя к продолжению запретных, но желанных действий.
Лёлька боялась, но яростно хотела, чтобы это ужасное и желанное одновременно случилось.
Эмоции кипели, переполняли возможные объёмы восприятия. Мы возбуждённо сопели, следуя древнейшим стратегиям природы, неуверенно, но последовательно постигая таинства единения.
Момент, когда мы слились, случился нереально, неправдоподобно, неестественно. Мы просто погрузились в нирвану с закрытыми глазами, позволив телам безвольно дрейфовать в потоках страсти.
Изнемогая от желания и похоти, неумело, наверно слишком поспешно сливались наши измученные бесконечным ожиданием тела  в единое целое, умирая от страха неизвестности и рождаясь вновь оттого, что мир не исчез, а мы не превратились в пену или камень.
Потом наступила тишина.
Нас ещё долго качало на волнах блаженства.
Смертельная усталость и чувство благодарности к Лёльке обездвижили меня.
Это длилось неимоверно долго, целую вечность, хотя стрелка часов продвинулась за это время не более чем на десять минут.
Лёлька теребила губами моё неимоверно чувствительное ухо, нежно ласкала, чем вновь возродила неистребимое эротическое желание.
Нам повезло: несмотря на неопытность, мы избежали неприятных последствий. Родители так и не узнали о наших чересчур близких отношениях.
Мы купались в комфортных потоках любви и счастья до окончания моей девочкой школы. Окружающие люди уверенно считали нас парой, говорили, что мы очень похожи, что просто обязаны и вынуждены быть вместе.
После десятого класса Лёлька уехала учиться.
Я писал подробные письма каждый день, увлечённо сочинял стихи, иногда приезжал к ней на несколько дней в гости.
Жизнь была прекрасна.
Она имела сокровенный смысл, была на долгие годы продумана до мелочей.
Одного я не знал.
Сущего пустяка.
Лёлька влюбилась.
– Как же мы, наша любовь, наши отношения, наши чувства?
– Мне было с тобой хорошо, замечательно… но с Лёшей намного лучше. Прости, Егор! Это сильнее меня.
Мы расстались.
Я выдумывал один за другим счастливые сценарии возрождения чувств: ждал, надеялся, страдал.
Напрасно.
Лёлька вышла замуж за своего лейтенанта, уехала с ним в забытый людьми и богом таёжный гарнизон.
Больше мы никогда не встретились.
И всё же я ей благодарен.
Лёлька не стала скрывать свою любовь, изворачиваться, лгать.
Наверно Лёшка оказался в тот момент ближе, потому, что был рядом.
Я сам виноват.
Любовь никогда нельзя отпускать от себя надолго.

Танец живота
застыло время как желе на блюде
в ладонях мира тают наши сны
но пенье птиц когда-то  нас разбудит,
услышим мы дыхание весны.
сшивает солнце утреннее небо
сшивает ветром, золотым лучом
подарит нам любовь, немного хлеба
чуть-чуть вина, уютный тёплый дом.
Валерия Грановская (Абрикосовый рай)
До долгожданного события – свадебного торжества, оставалось два дня.
Друзья уговорили Виталика устроить мальчишник: традиция, мол, такая, обряд прощания с холостой жизнью.
– Переход неформальных романтических отношений в официальный  семейный статус изменит всё в твоей жизни, буквально всё, дружище, – убеждал его Ромка, – того, что было, что ты мог, что пока можешь себе позволить, больше не будет. Брак свяжет тебя по рукам и ногам. Пикнуть не посмеешь, даже если захочешь. Обидно, да! Присвоение очередного звания и повышение в социальной иерархии необходимо обмыть, зафиксировать в долгосрочной памяти чем-нибудь запоминающимся – примечательным, до одурения эффектным.
– Плакать что ли сообща будем?
– Скорее иронизировать, смеяться, дурында! К прощанию со свободой нужно относиться с юмором, но не забывать, что это предельно серьёзный шаг. Возможно – трагический, – Ромка изобразил грусть-печаль-тоску и хлопнул по плечу, – решайся, другой возможности насладиться полной свободой в твоей жизни больше не будет.
Виталий долго отнекивался, но пойти против друзей не посмел. Согласился.
Поначалу действительно было весело. Потом, когда хмель слегка ударил в голову, кому-то пришла в голову оригинальная мысль. Точнее, мероприятие было плановым, но до поры шикарный подарок жениху держали в тайне – опасались, что сюрприз ему может не понравиться.
Янку, свидетельницу, подружку невесты, попросили исполнить относительно невинный танец живота.
Девчонка старалась, хотя сразу предупредила, – так как вы хотите – не умею.
– как сумеешь. Главное – огонька побольше. И живота… с титьками. Жених с друганами прощается.
Яна была тайно влюблена в жениха. Многие незамужние подружки юных невест считают, что ценный приз достался не той невесте, что эта свадьба – чистое недоразумение, что они более достойны счастья, доставшегося не им.
А жених был реально хорош собой. С какой стороны ни глянь – орёл!
Янка постаралась удивить Виталика, всё, что смогла, все соблазнительные девичьи прелести выставила напоказ.
Посмотреть действительно было на что: фигурка у Янки шикарная.
В глубине души она всё ещё надеялась, что Виталик может передумать.
Мальчишки засмотрелись на соблазнительную экспозицию, на увлекательную подачу в чувственном танце изящества и грации, хотя ни того, ни другого в непристойном любительском представлении на самом деле не было.
Но интрига и недвусмысленный намёк на отсутствие цензуры были. Ещё какие!
Увлекал разгорячённых алкогольным допингом отроков не примитивный танец сам по себе, нет. Куда соблазнительнее выглядела трепетно прыгающая практически полностью обнажённая грудь.
Пусть аппетитные аргументы у танцовщицы были малюсенькие, не крупнее антоновского яблочка, но упругие, сметано белые, с алыми бусинками на вершинах соблазнительных холмиков, которые всем зрителям разом захотелось съесть. Ну, хотя бы лизнуть. А изящный подтянутый животик, указывающий похотливое направление от пупочка строго вниз, в долину грёз, таящуюся в трусиках буквально из верёвочек, половозрелых недорослей и вовсе привёл в восторг.
Алкоголь коварен. Он способен нарисовать в воображении картинку гораздо привлекательнее, чем выглядит оригинальная модель.
Янке только-только девятнадцать исполнилось: в самом соку девчонка. Еле уговорили принять участие в озорном представлении. А каков аншлаг!
У нас ведь, у мужиков, как – мечтаем о большой и чистой любви, о гармонии и совершенстве, о благословенном слиянии душ навсегда, но в состоянии поиска возвышенного, идеального непременно смотрим на филейную и грудинную часть выразительной девичьей фактуры каждой потенциальной претендентки на роль принцессы.
Смотреть было на что. Яночка и в одежде прелесть, а в танце живота превзошла себя.
Гоготать, подзуживать танцовщицу не останавливаться на достигнутом, было дозволено всем, касаться сокровенного экспоната – только жениху.
Это была просто жеребячья забава, смеха ради.  Увлекательная, надо сказать, но совсем не безобидная потеха. Не знаю, о чём думал и мечтал в ту минуту Виталий, но сюрприз пришёлся ему по вкусу. Он и сам не ожидал от себя настолько неудержимого пробуждения похоти.
Честно говоря, не раз и не два до этого момента жених заворожено смотрел на недоступный, но зовущий греховными соблазнами холмистый рельеф гибкой Яночкиной фигурки, но опосредованно, абстрактно, без детализации и нескромных грёз.
У него была Юлечка – самая-самая прекрасная девушка во Вселенной, более реальный и желанный, к тому же осязаемый и доступный в интимном спектре приз, нежели подружка невесты.
В молодости все мы готовы к умеренным компромиссам, тем более, когда уверены на все сто, что никто не догадается, никто не узнает. Опять же алкоголь. Всем известно, что он возбуждающе действует на разгорячённую фантазию, к тому же надёжно блокирует нравственные тормоза.
А тут – только руку протяни, и пряный десерт с толикой перчика в твоих руках.
Ох уж эти шаловливые руки! Куда их деть, когда на тебя смотрят спелые яблочки и кричат, – сорви!
Кому хочешь, крышу снесёт от греховного безрассудства, поданного в нужное время в нужном месте.
Вот и Виталик дрожащими руками, как казалось ему – хохмы ради, прикоснулся к налитым спелым нектаром аппетитным магическим амулетам, просто дотронулся и… и тронулся умом.
Обжёгся невзначай, но понял, что страсть позволяет научиться летать до того как будет получена лицензия на действия определённого характера относительно девичьих тайн.
Жених понимал, что узкая тропа над обрывом – не место для экспериментов, но такая возможность выпадает один раз. Один!
Виталик развернул Янку к себе, полностью оголил грудь, которая так ласково вместилась в дрожащую ладонь, и впился в её алые губы совсем не смешным поцелуем.
Гогот и свист волшебным образом стихли. Дружки на цыпочках удалились в соседнюю комнату. Так было задумано. Последняя вольность перед принятием клятвы верности, коли сам не оплошает, была спланирована, но не обязательна.
По неподтверждённым слухам Яночка была непорочна. Солировать в качестве коварной соблазнительницы согласилась с единственной целью, в которой не призналась бы даже под пыткой – развернуть течение событий вспять.
Свадьба, как вы уже поняли, не состоялась. Точнее, её перенесли на осень, но в ином составе действующих лиц и исполнителей.
Счастливая невеста на этом мероприятии держалась довольно скромно, машинально оглаживая округлившийся от неловких Виталькиных поцелуев животик, начинённый новой жизнью в пылу танцевальных упражнений за пару дней до его так и несостоявшейся свадьбы.
Выглядела Яночка счастливой, разве что не веселилась как все, не пила и не ела – запахи и вкусы чего бы то ни было несли в себе опасность испортить праздник: её мутило.
Виталик, напротив, смотрел на происходящее безучастно, словно его это торжество никаким боком не касалось.
Удивительно было то, что подружкой невесты была Юля – та самая девочка, которой судьбой несколько месяцев назад в супруги предназначался сегодняшний жених, а дружкой – Игорь Постников, юноша, который не безуспешно ухаживал за Яночкой, по совместительству самый близкий друг Виталика.
Непонятно, какими стимулами руководствовались участники сего драматического повествования, но следующую свадьбу играли через год, слегка поменявшись ролями: супруги Виталик и Яна засвидетельствовали добровольное вступление четы Постниковых в законный брак.
Возможно, Юля мечтала изобретательно и жёстко отомстить. Точно не знаю.
Торжество было знатное, с истинно купеческим размахом: живая музыка, грациозные танцовщицы в бикини, немыслимо красочный с визуальными и акустическими эффектами фейерверк, популярный ведущий, торт ручной работы, размером со стиральную машинку, халдеи в ливреях, море цветов и украшений, Эверест подарков.
В разгар вечеринки неожиданно занедужила и удалилась привести себя в порядок невеста.
Дабы не бросать в разгар веселья гостей, жених взял на себя всю меру ответственности за ход празднества.
Никто не обратил внимания на то, что Виталик о чём-то увлечённо шептался пару минут назад с невестой, которая только что обрела статус супруги, что оба вели себя несколько странно.
Парочка незаметно юркнула в такси, стоящее за углом ресторана и была такова. Видно им было о чём поговорить, в чём объясниться.
Свадьба явилась катализатором, ускорившим неминуемую потребность выяснить, наконец, отношения, которая долго разогревалась, а теперь достигла точки кипения.
История, как известно, повторяется дважды – сначала как трагедия, потом в виде фарса.
Озорства и легкомыслия в разыгравшемся на свадебном торжестве спектакле было предостаточно, комические эффекты с эротическим подтекстом тамада выдавал в эфир пачками и тачками. Гости развлекались по-взрослому, искренне радуясь за новобрачных.
Пропажа героев санта-барбары местного разлива обнаружилась позднее. Причём, инцидент для большинства гостей удалось-таки скрыть.
Игорь напился в хлам, – прикольно, – бормотал он в алкогольном бреду, – лихо Юлька меня подставила. Янка, давай отомстим этим чудикам. Нет! Как хочешь. У меня идея: выйду в поле, швырну кирпич, на кого упадёт – на той и женюсь. Я же о первой брачной ночи мечтал, о медовом месяце. Планы на сорок лет вперёд строил. Нахрена так-то! Друг называется.
Постников подал заявление на развод на следующий же день. Тогда он ещё не знал, что Юлечка уже беременна. Не от него – от Виталика.
Одно неловкое движение, точнее не очень скромный Яночкин танец нарушил природное равновесие: ведь любовь нам даётся свыше как награда, точнее, как аванс, что все звёзды сойдутся в одной точке. Её невозможно притянуть за уши, когда, увы, несовместимы души.
Возможно, некоторые браки действительно свершаются на небесах.
Всё вернулось на круги своя. Яночка угодила в собственноручно изготовленную западню, только ей было гораздо больнее: она успела привыкнуть к незрелым плодам эгоистичной победы. Ведь до этого печального для неё дня Виталик честно исполнял супружеский долг, иногда шептал на ушко слова любви.
Казалось бы – живи, радуйся. Так нет! Угораздило же её назначить дружкой Юльку, разлучницу.
Новую свадьбу играть не стали: довольно в их жизни было неправильных праздников. А семья у Виталия Маркелова и Юлии Постниковой (в назидание мужу за танец живота она оставила фамилию обманутого супруга) получилась настоящая, крепкая.
Вот только горьковатое послевкусие – всё дело в нём: нет-нет да всплывает в памяти неприглядная история семейного цирка.
Прочитать бы эту занимательную новеллу тем, кто задумал заполучить счастье, отнимая его у других. Стоит ли начинать? Кстати про Яну: дочку мамочка вскоре подарила отцу. Официально отказалась от материнства как от мешающей жить полноценно обузы.
Ошибочка, мол, вышла, не справилась с управлением!
Замуж  Яна больше не вышла – надломилось что-то внутри, перебродило. Ещё более мешал целый набор невыполнимых претензий к номинальным женихам.
Жизнь свою она наполнила до краёв карабканьем в неприкаянном одиночестве по скрипучей карьерной лестнице.  Несколько попыток быть рядом с кем-то случались, но неудачные: характер, сами понимаете, не получается назвать миролюбивым и милым.
А Игорь женился спустя три месяца на однокласснице, которая, как оказалось, все очи по нему выплакала.
И вновь ирония судьбы: свидетелями на их свадьбе были Виталий и Юля.
– Мы теперь с тобой родственники, Юлька, как ни крути, – прикольнулся Игорь, – кому ещё я могу доверить такую ответственную миссию, мадам Постникова, как не тебе! А Виталька… сволочь, конечно, но теперь он в долгу у меня до последнего вздоха – с моей, паразит такой, бывшей почти женой спит. Непорядок, пусть мучается, ирод!
Это он так – не со зла. Игорь – мужчина добродушный, отходчивый. Было дело: повздорила Юля как-то с Виталькой и выдала в сердцах, – не забывай, что я не Маркелова – Постникова. Второй женой к нему пойду! Думаешь, откажется!
Обиделся муж, хотел Янкой припугнуть, но Юлька эту глупость упредила, – вместе с бывшей невестой будешь танец живота до последнего часа исполнять. Ну что, звонить Игорьку?
Соглашусь – не дело это, манипулировать тем, чего ни забыть, ни изменить невозможно. Но что поделать, если терпкое послевкусие то и дело о себе напоминает, если зудят, чешутся очень непростые эмоции.
У Юльки аргумент железобетонный – им же, супостатом, подтверждённая непорочность по всем фронтам до начала отношений.  Поцелуи с Игорем когда-то давно, в другой жизни, не в счёт. Это была не более чем детская шалость, ещё вернее – целомудренное любопытство..
А у Витальки основательное свидетельство реальной измены – маленькая Алина от предательницы Янки, которую Юля удочерила, и больше года неоформленного супружества, фактически прелюбодеяния, на стороне.
Пусть теперь доказывает, что не бегемот и не слон. Тут ведь как в анекдоте, когда кролик носорога предупреждает, что в саванне слонов отстреливают, а тот аргументирует тем, что не слон, – так они сначала отстреливают, а потом проверяют.
Но это так, для острастки. Обычно Юлька шутит иначе, – влюбилась я в него, и стало ясно – хочу с ним долго жить. И счастливо. И часто.
А потом песенку поёт, – а что очки товарищу разбили – так, то портвейном усугубили.
Ладно, пусть шутит. Беременным как детишкам малым –  потакать нужно.
Одно тревожно: а если Юлька каждый год по ребёнку рожать наладится! Кстати, сестра её, Ирина, два раза уже по двойне принесла. Наследственность.

Это была она – Ева
Воцарилась осень – туман клубя,
Серебря под утро стволы и лужи…
Мне с тобою плохо, но без тебя –
Хуже. 
Мне плевать, что сумерки хороши,
Что пьянит дубрава листвой лежалой…
Ты сказала, нет у меня души? –
Да, пожалуй. 
Я приду домой, не зажгу огня,
Заскребётся мышь под диваном тихо…
А душе, хоть нет её у меня,
Лихо.
Анна Гедымин
– Ты меня любишь, Ева, – шептал, едва отдышавшись, Антон, лаская с особенным, ненасытным наслаждением вздымающиеся холмики груди самой желанной женщины на свете.
Он готов был на решительный шаг, но не знал, как начать диалог: тяготила двойная жизнь и статус Евы, потрясающе  страстной, непостижимо привлекательной, пусть и непредсказуемо дерзкой женщины, как любовницы.
Мечта быть только с ней будоражила воображение.
Антона тяготила случайность интимных встреч, инициатором которых выступала исключительно Ева. Она имела творческую профессию, связанную с графическими иллюстрациями, обожала рисовать, на что усердно тратила практически всё время.
Уговаривать женщину встретиться, когда её фантазии находились в творческом поиске, было занятием безнадёжным. На телефонные звонки Ева не отвечала, случайные встречи жёстко завершала за несколько минут, – у меня вдохновение, Тошка. Не сегодня, не сейчас. Соскучусь – позову.
Любимая разрешала довезти на машине до дома, звучно чмокала в губы и стремительно скрывалась за дверью. Инициативные попытки пресекала суровым взглядом. Настаивать бесполезно – чревато размолвкой.
Антон нуждался в свиданиях с Евой, болел ей, потому не перечил.
К Марине, с которой прожил одиннадцать лет, испытывал лишь чувство благодарности за то, что родила дочку и сына, что старался тщательно скрывать: не забывал нашёптывать супруге приятные нежности, да и интимной практики в привычном для темперамента жены объёме не избегал. В постели они по-прежнему неплохо ладили.
Быть одновременно мужем и любовником, изображать страсть, когда мысленно сливаешься с другой женщиной, ох как непросто.
Антон справлялся.
– Зачем тебе это всё… разговоры про любовь, нежность, зачем тебе знать, какие чувства и эмоции по отношению к тебе я испытываю, люблю – не люблю, ценю тебя как мужчину и жеребца, или не ценю! Неужели озабоченность рейтингом мужской неотразимости, кажется тебе настолько важной?
Ты спишь со мной – разве этого мало? Я не играю с тобой в кошки-мышки, не имитирую оргазмов, не требую повышенного внимания. Зачем усложнять то, что и так замечательно! Пойми, я не собираюсь конкурировать с твоей Мариной. Ни-ког-да!
Тебя нет, понимаешь, нет в моей жизни, вот это вот, – женщина рывком вскочила с постели, зажгла верхний свет, она была неотразима в ослепительной наготе, – секс и всё, что к нему прилагается – всего лишь лекарство, стандартная интимная процедура для хорошего самочувствия. Физиология, обмен энергиями – не более того. Одевайся и проваливай.
– Что-то не так? Мне казалось…
– Сам процесс – прикосновения, поцелуи, секс, даже послевкусие , мне нравится, не собираюсь делать из этого тайну. Но проявления жизни настолько многообразны, что эротика, любовь, близость на фоне пристрастий и увлечений, творческого вдохновения, стремления к познанию, одержимости глобальными целями, лично я воспринимаю как побочные эффекты жизнедеятельности.
Чтобы не задеть нежное мужское эго, скажу честно, как есть – как солист эротического жанра, как трудоголик интимного фронта, как атлет и искуситель – ты на высоте. Но это ровным счётом ничего не значит. Если желаешь, могу доказать, что сила страсти и достижение оргазма – результат коллективного творчества. Если я лягу как бревно, расслаблюсь, буду ковырять в носу, равнодушно и безучастно смотреть в потолок, могу поспорить – у тебя ничего не получится.
– Зачем ты так! Я спросил, любишь ли ты меня, только и всего. Для меня это важно.
– Я не нуждаюсь в чувствах, замещающих творчество, усложняющих жизнь посредством манипуляций с сознанием, вызывающих паранойю и галлюцинации через перенасыщение крови гормонами, а рассудок избытком эмоций. Я не сентиментальна, не импульсивна, не азартна в отношении романтических переживаний. У меня всё это было. Бы-ло!  Финал не понравился. Что…  что ты ещё хочешь услышать?
– Всё, что захочешь рассказать сама.
– Что хотела и могла – уже знаешь. Всё прочее – слишком интимно, чтобы устраивать в душе сквозняк. Не тяни время – уходи.
– Можешь объяснить – почему ты бесишься?
– Ага, шлангом прикидываешься, святую простоту изображаешь! Любовь и интимная гимнастика – не одно и то же. Я не эротоманка, но и не жертва романтического целомудрия. Да, сироп из оргазмов на взбитых сливках любовного экстаза приемлю в качестве единственного способа выплеснуть эмоциональное напряжение. Лекарство, но не наркотик. Искусство – вот моё единственное увлечение, и призвание тоже. Разве не предупреждала, чтобы не рассчитывал ни на что серьёзное более серьёзное, чем разовые эротические марафоны?
– Это было давно… в другой жизни. Мы почти год вместе. Неужели я тебе совсем не дорог? Настало время поговорить серьёзно.
– Ты ещё здесь, герой-любовник! Мы никогда не были и не будем вместе. Считай, что я тебя использовала. Как механическое приспособление для удовлетворения физиологической потребности.
Знаешь, что такое фаллоимитатор? Мой нежный организм не приемлет никакой синтетики, предпочитает натуральные продукты и живую плоть. Твой молодецкий прыщик меня вполне устраивает. Устраивал. И не смотри на меня так. Ты сам всё испортил. А теперь прощай.
Да, Жилин, будь ласков, сотри с моей территории отпечатки присутствия: всё, что не заберёшь – завтра окажется на помойке.
Если уж ты загрузил в мозг программу, цель которой выбор между мной и семьёй, значит, всерьёз рассматриваешь варианты. Повторюсь – тебя в моей жизни больше нет, и не будет. Я для тебя фантом.
Выкинь из головы блажь, возвращайся в семью и живи счастливо. Я уже любила. Но не тебя, Жилин, не тебя. До сих пор не могу отойти от мучительной ломки. Довольно с меня трогательных лирических диалогов, цена которым в базарный день три копейки. Не устраивает формат дискотеки – вали с пляжа. Нечего нюни распускать.
– Зачем же так сурово, давай обсудим. Ты никогда прежде не была настолько воинственной. Я хочу жить с тобой. Вместе просыпаться, совместно решать общие проблемы, слышать твоё дыхание, вдыхать аромат тела. Думать и чувствовать как ты.
– Это лишнее! Мне не нужен компаньон, который день и ночь будет ковырять тело и душу. Моему невзыскательному организму достаточно пары витаминок счастья в неделю, чтобы поддержать здоровье на должном уровне. Абонементами и контрамарками на бессрочный интимный тариф не торгую.
– Любой нормальный человек строит планы, думает о будущем. Я хочу связать жизнь с тобой.
– Напрасно стараешься, утомил, Жилин! Где построил фундамент, там стены и крышу возводи. Не смешивай добропорядочную жизнь с грязными танцами. Мне даже любовник по большому счёту не нужен, достаточно наёмного жиголо. Греби в сторону уютной семейной пристани. Детей воспитывай. Жену люби.
– Тогда зачем это всё?
– Отвечаю, зачем – для психического и физического здоровья. Исполнил социальный долг, спас капризную даму от критического недотраха – низкий тебе поклон от всего женского населения планеты. Или плюшками желаешь благодарность получить? Топай уже, жена заждалась. Долгие проводы – лишние слёзы.
У Антона кружилась голова, словно отходил от тяжёлого наркоза. Не ожидал он такой атаки, не был готов к активному сопротивлению. В его представлении каждая женщина живёт мечтой о браке.
Дома его ожидал ещё один сюрприз – жена собирала чемоданы.
Видно день такой: возбуждение, агрессивное неприятие и прочие предвестники грозовых разрядов витали в воздухе.
– Поскучай тут без нас, Жилин, определись, кто ты, с кем ты. Устала я что-то.
– Ещё одна революционерка! Сговорились вы что ли!
– Как ты сказал, там тоже что-то не срослось? Бедняжечка!
– Какого чёрта, закопайте меня, что ли! Скажи Маринка, вот если я сдохну, прямо здесь и сейчас, только предельно честно – скучать, горевать, слёзы лить, будешь?
– Себя пожалел, ну-ну! Красава. Тебе не приходило в голову, Жилин, что я давно, ох как давно всё про твои похождения знаю, что тоже страдаю?
Терпела, ждала, долго ждала. Надеялась, что одумаешься. Исходила из того, что измениться невозможно, но стать лучше может любой, если сформирует для этого достаточно убедительную мотивацию. Я старалась тебя вдохновить. Пыталась хорошо выглядеть, красиво одеваться, быть чувственной и страстной. Напрасно напрягалась, тщетно надеялась!
– Чего ты могла знать?
– Про то, что ты бабник, предатель, про Еву твою.
– Вот как! Дальше что?
– Вот и я думаю – что дальше?
– Никто мне не нужен. Слышишь – никто! Эта девочка, Ева, это так – несерьёзно. Невинная шалость, кризис среднего возраста. Разве предосудительно восхищаться совершенством?
Антон выдержал пристальный взгляд жены, – мы-то с тобой в тираж вышли. Бывшие мы, понимаешь, бывшие в употреблении, вот!
Врал, паршивец. Марина в свои тридцать пять выглядела весьма привлекательной: чернобровая, сероглазая, с точёным станом и высокой грудью, не утратившей упругости. До сих пор жена вдохновляла мужчин на романтические подвиги.
Его в том числе.
Он и сейчас не прочь потискать её сдобное тело, тем более, что есть повод – нужно срочно сбросить напряжение.
Если бы не нелепая разборка, судьба могла повернуться к нему другим боком.
Жилин любил жену. Не так, не совсем так, как Еву, в которой было сосредоточено нечто, отчего напрочь сносило крышу.
Антон потерялся. Он одновременно был там, с любимой, и здесь, в семье.
– Нужно немедленно помириться, – вертелось в голове.
Это касалось обеих женщин, но Евы куда  больше.
Марина – жена, никуда она не денется, будет цепляться за семейную стабильность до последнего вздоха, тогда как у Евы на самом деле полно решимости расстаться.
Настолько волевых, уверенных в себе женщин, он никогда прежде не встречал. На её воинственность и упрямство Антон натыкался не единожды. Сам от себя не ожидал, что готов терпеть и уступать, понять никак не мог – чем эта девчонка приворожила, как умудрялась накалять до предела атмосферу непредсказуемых встреч.
– Я отпуск взяла. Пока поживём у мамы. Дети уже там. А ты решай, думай.
– Отвезти?
– Не мешало бы.
– Может мы это… того?
– Тебе не совестно, Антон!
– А ты поищи… поищи безгрешных! Поклянись, что сама не изменяла.
Марина покраснела до кончиков волос, задышала часто-часто, – хам! Такой подлости, такого мнения обо мне, не ожидала, – и в слёзы.
– Ну что ты, родная, – прижимая жену к груди, шептал растерянный, сбитый с толку Антон, вообразивший, что поймал Марину на горячем, – успокойся, дело-то житейское. выходит – мы квиты.
– Идиот, придурок, что ты себе вообразил, по себе судишь!
– Оступился, признаюсь. Это же не повод вот так сразу, – шептал, увлекаясь процессом соблазнения возбуждённый Антон, ласкающий языком мочку уха – самую чувствительную точку на теле супруги.
– Мариночка, как я соскучился по тебе. Да забудь ты обиду. Ничего такого на самом деле не было, так, интрижка, невинный флирт, шутливая игра… в комплименты, в сантименты. Мы даже не целовались, клянусь! Тебя я люблю, только тебя, – гипнотизировал её чувственный голос мужа, руки которого привычно извлекали изнутри сладкий отклик.
– Дети ждут, Антон. Зачем это… это неправильно, подло. Отпусти. Ну, пожалуйста. Что ты со мной делаешь…
– Правильно, неправильно – какая разница, когда блаженство пронзает каждую клеточку, – молнией пронеслось в голове Антона, который понимал, что сейчас не важнор что она говорит, главное – что чувствует.
Мариночка затрепетала, заохала, выгибаясь дугой.
Антон приподнял жену, усадил на край стола, широко развёл её колени, стащил колготки вместе с трусами и с любопытством заглянул между ног.
На вершине спелой ягодки блестела капелька сока.
– Вот он, настоящий смысл семейного единства, – мелькнуло в голове, – какой там развод, какой отпуск, когда её желание потекло так славно от одного лишь прикосновения. Пусть дома сидит.
Антон боялся спугнуть удачу, – сейчас я её так вдохновлю, забудет про всё на свете.
Он на самом деле умел удивить, недаром даже строптивая Ева была к нему благосклонна, чего уж говорить о Маринке, которую первая любовь, впрочем, она же последняя, посетила в совсем юном возрасте.
Тогда она выглядела ребёнком, в куклы играла. Антон был на четыре года старше. Как ему удалось воплотить причудливые фантазии девочки, уже и не вспомнить: давно это было.
Инициатором чувств была как ни странно Марина.
Антон испытывал необъяснимое возбуждение при встречах с ней, но долго не мог понять, отчего оно появляется. Он ведь тоже был девственником.
А Марина была озабочена навязчивой мыслью, что жизнь промчится, она ничего не успеет, что на самое главное не останется времени.
– Кажется, теперь уже некуда спешить. Какая же тогда Маринка была сладкая, – мельтешили в голове обрывки мыслей, – а теперь-то что изменилось? Вот она – сидит, ждёт, когда я вновь стану прежним, когда сделаю как тогда и забуду про Еву. Но ведь это невозможно! Потому, что юная любовница гораздо слаще.
Любовный нектар прозрачно стекал по раскрывшейся раковине, которая бессовестно манила обманчивой беззащитностью.
Антон припал к влажной расселине губами, вырвав у жены длинный-длинный сдавленный стон.
– Женщина, готовая уйти, не позволила бы дотронуться языком до заветной горошины, – ободрял себя он, – вот что значит эротическая дипломатия. Ещё немного и Маринка забудет обо всём на свете, кроме… кроме меня!
Он понимал, что торопиться нельзя, что с наскока можно всё испортить, – пусть расчувствуется, раскроется до предела, почувствует себя королевой.
– Скажи, предатель, – неожиданно спокойно спросила Марина, – как дальше жить будем?
– Счастливо, любимая. Не гони волну, расслабься. Всё будет хо-ро-шо!
– А она… трое в койке, не считая собаки? Выбирай, пока я добрая.
Жена с силой соединила колени, заставила посмотреть в глаза. Антону пришлось отстраниться, прервать дегустацию нектара
– Марин, а ведь ты так и не ответила… изменяла или нет.
Она соскочила со стола, одёрнула юбку, – Отвези меня к маме. Срок – неделя. Или – или.
– Пропадёшь ведь без меня.
– Поживём – увидим. О себе подумай. Условия развода обговорим позже.
Днём Антон исступлённо работал, старательно загружал мозг, чтобы не думать о своих женщинах, что временами почти удавалось. А вечера и ночи изнуряли изрядно.
Прежде необходимости загружать возбуждённые мысли в облачное пространство, озвучивать и оживлять виртуальные диалоги, не было, особенно в последний год, заполненный до предела трогательными моментами и чувственной лихорадкой, томительным предвкушением неизбежно счастливого будущего.
Ева неожиданно исчезла. Испарилась, оставив облако восхитительных воспоминаний и голограмму самой себя, с которой можно было флиртовать, спорить.
Если бы не горькое послевкусие… не отсутствие хоть какой-нибудь перспективы, можно было бы переселиться в мир грёз, где заманчиво мерцали лунные блики, сливающиеся в экстазе с танцующими тенями, где свидания с Евой полны сладострастия и неги.
С Мариной в виртуальных феериях Антон встречался гораздо реже. Интимные страсти с женой в цветных иллюзиях больше походили на поединок непримиримых соперников, на некую разновидность мести.
Он входил в неё быстро, безжалостно, мощно, тогда как воображаемую Еву любил целомудренно, нежно, очень-очень долго, старательно и чутко добиваясь взаимности.
Женщины-призраки были полной противоположностью, но удивительно дополняли одна другую.
Выбрать единственную женщину было невозможно по сумме причин.
Антон постоянно был напряжён, взволнован, потерял аппетит и сон. Фантомные свидания превратили его в неврастеника.
Неделя, назначенная Мариной, подходила к концу.
– Будь что будет, – выдохнул Антон, – вычеркиваю Еву из памяти: удаляю, стираю безвозвратно, без возможности восстановления образа.
Довольно с меня душевных мук, внутреннего беспокойства. В конце концов, я отец, муж. Живут же люди без страстей и романов на стороне. Решено. Утром за Маринкой еду. И баста… потому что очень хочется…
Попытки изгнать из снов Еву проваливались раз за разом. Стоило настроиться на свидание с женой, пробудить и настроить её милый образ, как откуда-то из темноты принималась манить тонкая, порывистая, почти невесомая девушка-тень. Нагая, невесомая, она кружилась в медленном танце и манила, манила.
Антон просыпался, залпом выпивал стакан холодной воды, долго держал голову под холодной струёй.
Стоило закрыть глаза – навязчивое видение повторялось.
Вновь призывно взлетали над узкими плечами и россыпью волос порхающие весенними бабочками руки Евы, и звали, звали.
– Недорого же ты меня ценишь, – с изрядной долей скепсиса в голосе заметила жена, – целую неделю таки думал. Приехал поговорить? Я вся внимание.
– Я полностью твой, клянусь. Возвращайся – не пожалеешь.
– Договорились. Попытка номер два. Я делаю вид, что ничего не было, ты – что у тебя не было никого. До особого случая. Собирай ребятишек.
Антон был возбуждён, словоохотлив, необыкновенно счастлив. В голове у него роились тысячи грандиозных планов.
– Какое же счастье – освободиться от дурмана: просто жить, просто любить.
Да-да, он вспомнил, руки вспомнили, губы: Мариночка, это же с ней он впервые познал прелесть поцелуя, с ней учился любить, жить в гармонии с собой, с ней, со всем миром. Взбрыкивал иногда, поддавался порой на провокации привлекательных чаровниц, но, ни разу не переступил черту. Кроме единственного исключительного случая.
Ева – наваждение, испытание, морок. Таким увлечением переболеть нужно.
Что ж. придётся лечиться, как же иначе!
До дома оставалось проехать самую малость – три квартала.
Из переулка с папкой для эскизов и мольбертом выплыл до боли знакомый силуэт.
Это была она – Ева.
Сердце Антона подпрыгнуло, ёкнуло, и остановилось. Больно-больно дёрнулось, пропустило несколько ударов и встало колом.
Жилин не мог оторвать взгляд от сказочного видения, едва не въехал в столб.
– Лучше бы врезался, – прошептал он, – насмерть. Ева… моя Ева!
Он только подумал мельком, оказалось – вслух.
Марина вздрогнула, побледнела, – разворачивайся. Возвращаемся к маме.

Я счастлив, я всё помню!
Голос твой звучит порывом,
То насмешливо и звонко,
То волшебным переливом,
Будто детский смех ребёнка.
А когда опустишь очи,
Близость сердца сердцем чуя,
Я готов во мраке ночи
Умереть от поцелуя…
Александр Блок
Неосознанная взаимная симпатия мгновенно погрузила и мужчину, и женщину в непривычное состояние умиротворения. Это была странная, непривычная удовлетворённость жизнью, даже тем, что ещё совсем недавно бесило и раздражало.
Только что сознание было наполнено до краёв бурлящим водопадом проблем и невзгод, как у всех в это непростое, быстротекущее время, и вдруг привычное течение остановилось, стало похожим на спокойное море ранним солнечным утром в полный штиль, как во время проведения медитации – полное расслабление, никаких отвлекающих мыслей.
Только она и он. Он и она. Без тягостного состояния вины и сомнений.
Так бескорыстно, с полной самоотдачей, дружат в детстве.
Оба не поняли, как это с ними произошло.
Они учились на курсах повышения квалификации. Группу повезли на какой-то объект, где была внедрена опытная система научной организации труда. Обычная рутинная экскурсия, ничего интересного. Но она была щедро оплачена заказчиком, потому считалась обязательной.
Хотя группа занималась вместе уже несколько дней, никто никого толком не знал.
Все курсанты – люди взрослые, серьёзные многие на руководящих должностях. Приехали все с определёнными намерениями, не до общения.
По большому счёту каждому из них нужен был только диплом. Предприниматели нового толка хотят от каждого работника получить полную отдачу и готовы за это платить.
Их пытались научить работать рационально, продуманно, хотя было видно невооружённым взглядом, что организаторы сами не знают как.
Ринат случайно, мимолётом взглянул на слегка смущённую Анну, которая неловко пыталась сойти с автобуса, подобрав длинное платье, но запуталась в нём.
Мужчина ненадолго задержал на ней взгляд, в результате чего внутри у него щёлкнул загадочный тумблер, резко переключивший ход мыслей, которые сосредоточились вдруг на случайной попутчице.
Ринат улыбнулся было с ехидцей, но моментально спрятал выражение сарказма и машинально подал ей руку, только и всего. Анна посмотрела на него так, словно он совершил нечто из ряда вон выходящее.
Благодарность разливалась на бледном лице яркой краской растерянной неловкости.
Несмотря на образование, профессию и должность, женщина была довольно робкой в общении со случайными людьми, тем более с мужчинами.
Анне никто никогда не подавал руку. В их семье это не было принято.
Маленькая изящная ладошка ловко, практически невесомо легла в крепкую руку Рината.
Обычное для него дело – подать даме руку, но внутренний цензор неожиданно сказал “ой!” и тоже заставил смутиться, вот что было странно.
В этот летний июньский день стояла аномальная жара. Люди изнывали от зноя.
Автобус был современный, комфортабельный, с кондиционером, но, несмотря на это все пассажиры выглядели утомлёнными.
Женская ладонь оказалась сухой, прохладной, отчего у Рината появилось знакомое приятное ощущение, всплывающее из далёкого детства, словно прикоснулся лбом к холодной глади окна.
Отчего-то ему вспомнилась мама, её счастливая улыбка, когда она прижимала Рината к себе и целовала в веснушчатый нос.
Ринату нестерпимо захотелось дотронуться до этой прохлады губами, чего он и сделал. Деликатно, галантно, застенчиво, но вполне решительно.
Анна вспыхнула. В её взгляде на секунду проявилось привычное раздражение и испарилось, принеся вдруг небывалую лёгкость.
Так случается от неожиданной похвалы или в ожидании чуда.
Секунду назад у неё было ужасное настроение, усугубляемое зноем, этой глупой, никому в принципе не нужной поездкой, в то время, когда дома накопилась как минимум сотня неразрешимых проблем, требующих её участия.
У дочери выпускные экзамены, а ей приходится заниматься бессмысленными нудными делами в угоду начальству. Отвертеться от участия в обучении не удалось.
Ринат виновато улыбнулся, однако её руку не отпустил, нежно накрыв второй ладонью.
Назвал своё имя, внимательно, слишком заинтересованно вглядываясь в её распахнутые от неожиданности тёмно-серые глаза.
Показалось, что он проникает в мозг и ведёт неспешный молчаливый диалог. Женщина с интересом приняла в нём участие, помогая себе при этом лёгкими, почти незаметными мимическими движениями, отвечающими на незаданные вопросы.
Так случилось, что они моментально обо всём договорились, не сказав друг другу ни слова. По крайней мере, её робость исчезла бесследно.
Женщина безропотно доверилась незнакомому мужчине, почувствовав некое облегчение.
Ринат позволил Анне быть слабой и беззащитной, ни о чём при этом не беспокоиться.
Дома она привыкла быть самостоятельной и сильной.
Её муж – хороший образованный человек, но живёт обособленно, не вникая в общие бытовые проблемы. После свадьбы он передал Анне бразды правления, точнее не позволил загрузить себя какого либо рода обязанностями и бытовой ответственностью.
Какое-то время её всё устраивало. Чувства были свежими, нерастраченными. Любви или того, что она под ней подразумевала, хватало на всё, даже на то, чтобы поддерживать неустойчивое равновесие в семье.
Немного позднее пришло осознание ошибочности барка, но было поздно. В её чреве шевелился плод.
Егор жил сам по себе. Его ничего, кроме друзей и работы не интересовало. Зато с Анны он педантично требовал исполнения многочисленных семейных ритуалов и обязательных, им же установленных правил совместного проживания.
Чувство одиночества проникало в неё постепенно, заменяя всё живое на некие непонятые до конца суррогаты.
Женщину давно тяготил брак, но она ужасно боялась себе в этом признаться.
Рядом с Ринатом тягостные мысли как бы улетучились. Анна чувствовала лёгкое биение пульса в чужой ладони и небольшое головокружение.
Стало интересно – что же будет дальше.
А он интересный, этот Ринат. Или Ренат. Как правильно, она не расслышала.
Странно, Анна не чувствовала неловкости по отношению к постороннему мужчине, ведущему её за руку. Напротив, захотелось раскрыться, даже немного пожаловаться.
Слишком долго копится в ней внутреннее напряжение, выворачивая душу наизнанку.
Возможно, это замечательный повод скинуть с себя невыносимый груз неразрешимых проблем.
Захотелось вдруг рассказать ему всё, свалить негодование и сомнения в необходимости супружеских отношений на выносливые мужские плечи.
Анна улыбнулась, но как-то неестественно, хмуро, слишком печально.
Ринат вёл себя настолько естественно, так запросто держал её руку, что она разрешила оказывать странные для замужней женщины знаки внимания, даже получала некое удовольствие от нечаянной близости.
Рука у мужчины была приятная, тёплая.
Казалось, в неё, в эту руку, перетекают, растворяются в ней, все её невзгоды, наполняя совсем незнакомыми, но очень приятными ощущениями.
Может она всё это выдумала!
Проблемы, у кого их теперь нет? Никогда прежде ей не приходилось флиртовать, знакомиться с мужчинами вне производственной деятельности. Анна и сейчас ничего подобного не хотела.
Интрига складывалась сама собой, словно бы без её участия.
Было приятно наблюдать, как галантный кавалер колдует над ней, наполняя приятной на вкус жизненной энергией, желанием подчиняться, позволять ему делать маленькие глупости.
До больших безрассудных поступков она ещё не дозрела. Просто захотелось отвлечься от рутины, испытать новизну эмоций, встряхнуться. Почему нет?
Пусть Ринат продолжит свой чувственный иллюзион. Ведь это всего лишь игра.
Пусть его внимание немного отвлечёт от забот и хлопот, которые осточертели, если честно. Чуточку отстраниться от суетливой неприглядной реальности необходимо. Кто бы мог подумать, что симпатичная ухоженная женщина так несчастна.
Она запросто произнесла вслух своё имя, хотя сначала хотела назваться иначе.
Ринат опять трепетно приложился губами к её руке, томно закрыв глаза, и эмоционально вздохнул.
– Вы прелесть, Аннушка.
Так и сказал, Аннушка, обворожительным вибрирующим голосом.
– Разрешите вас сопровождать в этой поездке. Будем делиться впечатлениями. Эта учёба такая скучная. У меня создаётся впечатление, что организаторы всех нас без исключения считают промокашками. Мы ведь не такие, правда?
– Так и есть. Я сама обдумывала похожую мысль. Заплатить за этот курс такие огромные деньги… немыслимое транжирство. Впрочем, хозяевам бизнесов видней. Они хотят быть в тренде. Моя задача привезти генеральному директору диплом, только и всего. Своих идей вагон и маленькая тележка. Зачем ему эти шарлатаны с их фейковыми курсами, непонятно?
Тем для разговора оказалось немыслимо много.
Ринат легко поддерживал любое обсуждение, с теплотой, довольно смешно рассказывал о своей семье.
Само собой вышло, что рук они до окончания экскурсии так и не разняли.
Понятно, что это была хитрость, но Анна сделала вид, что увлеклась, что не заметила.
Оказывается, она ужасно соскучилась по тактильным ощущениям, которых была лишена несколько лет подряд.
Обедали в ресторане, что тоже добавило мимолётным отношениям романтики, хотя домашнюю кухню Анюта любила больше.
Подавали дежурные комплексные блюда, но прохлада, приглушённый полумрак, тихая романтическая музыка, близость приятного мужчины достали из запасников души давно забытые эмоции нечаянной радости.
– Потанцуем, – предложил кавалер и повёл, не дожидаясь ответа.
Сопротивляться не было ни желания, ни сил.
Мужчина двигался невесомо, мягко, ловко, приятно держал Анну за талию, основательно бороздя пристальным взглядом бездонные просторы её заинтересованных, слегка испуганных непредсказуемостью исхода свидания глаз.
– Вы замужем, но несчастны и одиноки.
– Ну что вы, просто эмоциональная усталость, отрыв от семьи, печаль, скверное настроение.
– Не нужно себя обманывать, милая Аннушка. Одиночество вдвоём гораздо страшнее и опаснее полного уединения, поверьте. Предлагаю сегодня забыть все сложности и волнения реального мира. За нашей гостиницей парк. Любите аттракционы? Наверно забыли, что это такое. Приглашаю испытать себя на предмет страха. Соглашайтесь. Будем взлетать и падать.
Ринат веселился как ребёнок, зажигая настроением и энтузиазмом.
Анна потихоньку растеряла остатки осторожности, даже забыла думать, что уединённый вечер, проведённый с чужим мужчиной – это в некоторой мере прелюбодеяние, неверность, если не предательство, желание поступать вопреки предписанным правилам.
Ей было изумительно хорошо. А изменять она вовсе не думала.
Интимное продолжение всё же случилось.
Естественно, легко, даже по большому счёту целомудренно, если так можно описать преступную с точки зрения супружеской верности интимную встречу.
Не было впечатляющих эмоций, резких движений, разбросанных по номеру одежд, резвых скачек.
Мужчина и женщина неспешно, внимательно рассматривали друг друга, пробовали на вкус поцелуями, прикосновениями, ласками.
Затем нежно соединились, внимательно следя за реакциями партнёра.
Анна увлеклась нешуточно, впервые в жизни испытывая настоящее наслаждение от интимного слияния.
Рината, казалось, совсем не интересовали собственные ощущения. Он был полностью сосредоточен на партнёрше, ловил и угадывал её мимолётные желания, следил за выражением лица, был предельно ласков и нежен.
То, что она испытала, было потрясающим, поистине божественным.
Чудо, настоящий множественный оргазм, долго сотрясающий, практически до полного изнеможения её непривычное к таким излияниям восторга тело, был для неё неожиданным сюрпризом.
Анна не стала останавливать мужчину даже тогда, когда зазвучали финальные аккорды. Правда она ничем не рисковала, потому что давно надёжно предохранялась. Муж не желал иметь второго ребёнка.
Три дня и четыре ночи пролетели, как один час.
Утром Ринат будил Анну поцелуями. На её тумбочке всегда стояли букеты свежесрезанных цветов. Тут же доставляли горячий завтрак из гостиничного кафе.
Удивительно, но она не просила Рината отворачиваться, когда разгорячённая и нагая выныривала из постели. Напротив, было ужасно приятно, что он похотливо разглядывает тугое ещё тело, восхищённо качает головой и намеренно громко причмокивает, демонстрируя так восхищение.
Даже если это не любовь, всё произошедшее – прекрасная волшебная сказка.
Однако ни одна занимательная новелла не длится бесконечно долго. Пришло и им время расставаться. Курсы закончены, получены никому не нужные дипломы. Даже импровизированный выпускной вечер завершился.
Ринат стоял на коленях, обхватив Анну вокруг туловища двумя руками.
Голова, прижатая её ладонями, покоилась на самом интимном для любой женщине месте – на животе.
В такой позе парочка находилась довольно долго.
Закрытые глаза и умиротворённые лица со следами счастья свидетельствовали о том, что им предельно хорошо, но одновременно плохо, оттого, что близится час расставания.
Оба не молоды. Анне недавно исполнилось сорок лет. Поздно что-то менять в устоявшейся жизни, пусть она и несовершенна.
Угрызений совести нет совсем. Вместо них умиротворённость и спокойная блаженная невесомость.
О таком счастье можно только сладостно грезить.
Жаль, что мечты сбываются слишком поздно, когда уже нет сил и возможности принять их реализацию в оригинальном виде.
Слишком много слоёв жизни нанесены один на другой, превратившись в единое целое, чтобы суметь безболезненно от какого либо из них избавиться.
Пусть уж всё остается, как есть.
Не нужно ковырять полузажившие раны, заставляя себя страдать вновь и вновь.
Во всяком случае, так решила Анна.
Счастливые люди отношений не выясняют. Но слёзы…
Слёз было много, неспешно стекающих по умиротворённым лицам.
Странно, на вкус они были такие же горько-солёные, как и слёзы, вызванные горем.
– Я тебя разыщу, Анна.
– Прошу тебя, Ринат, не делай этого. Мы расстаёмся в радости любви и познания. Я всегда буду помнить эти замечательные дни и ночи, полные очарования. Ты уверен, что продолжение будет такое же сказочно прекрасное? Будь реалистом, любимый. Разрушать жизнь просто, можно ли впоследствии что-то лучшее выстроить, вот в чём проблема. Скажи, что ты согласен со мной. Пожалуйста.
– Не хочу врать. Вынужден подчиниться. Внутри меня столкнулись два фронта. Оба сильные. Я буду страдать. Прости.
– Лучше прощай. Будь счастлив, Ринат. Ты настоящий мужчина. Не кори себя за то, что не сумел меня удержать. Ты всё сделал правильно. Я самая счастливая женщина на Земле. Благодаря тебе.
Через неделю или чуть больше на её страничке в одной из социальных сетей появилось сообщение – Я счастлив! Я всё помню.
И два смайлика: рожицы со счастливой улыбкой и в слезах.
Анна долго смотрела на это сообщение с закрытыми глазами. Улыбнулась, вытерла непрошеную слезу и стёрла сообщение.
На следующий день.
И через день.
Так же, как через год.
Ровно в семь утра каждый день сообщение появлялось снова.
Анна откидывалась в компьютерном кресле с закрытыми глазами, представляла, как автор сообщения держит в тёплой руке её ладошку, позволяет себе немного расслабиться, пускает невольную слезу благодарности, – спасибо тебе, Ринат!

Сентиментальное настроение
Проснулась ночью.
Ты дышал так ровно.
В ногах дремала кошка,
В кухне – мышь…
Калачиком свернувшись спал малыш… 
Алина Семерякова 
– Какое странное состояние: словно отделили от мира, отгородили странной прозрачной стеной, сквозь которую можно обонять, видеть и слышать, но невозможно чувствовать присутствие, чего-то, очень нужного: тёплого и родного. Странное, гнетущее состояние одиночества. С чего бы это?
Прижатый к холодному стеклу лоб приятно остужал мысли. Ведь нет иного повода для грусти, кроме затяжной осени. Так ведь она случается каждый год.
Оттого, что наступает сезон дождей, темнеет небо и опадают листья, жизнь не прекращается. Возможно замирает на время, засыпает, но оставляет обещание вернуться весной.
– Что со мной происходит? Дети, две маленькие копии меня, уже спят. Как же я их люблю: милую шалунью Лизоньку и Кирилла с его возрастными проблемами. Откуда и почему появляется ощущение одиночества, внутри счастливой семьи, что со мной не так?
Деревья раскачивает, круто гнёт до самой земли порывами ветра, порхают отяжелевшие от влаги листья, почти последние, чудом закрепившиеся на безжизненных ветвях. Свет уличного фонаря мерцает, то удлиняя, то укорачивая тени.
Звук ветра, рыскающего по пустынному заснувшему городу, унынием и безысходностью  заползает прямиком в душу, выворачивает наизнанку смутно мелькающие мысли о чём-то щемящем, неприятном.
– Странно, очень странно. Отчего меня знобит, ведь отопление уже включили: детей вон приходится то и дело накрывать. Надо же – на небе звёзды, много звёзд. Порывы ветра и чистое небо. Удивительное несоответствие. Десять часов. Может быть, включить телевизор? Нет, опять покажут какую-нибудь гадость, будут стрелять. Не то настроение. Лучше завернусь в плед, посижу в тишине. Успею выспаться. Ужин на столе, в доме порядок, дети спят. Так хорошо сжаться в комочек, подоткнуть под себя ноги, помечтать.
Очередным порывом ветра сорвало рекламный баннер, на котором изображена семья из четырёх человек и слоган “Семья бесценна, когда полноценна!”
– Хорошо, что ночью. Могло бы кого-то ранить. У меня ведь полноценная семья. Папа, мама, сын и дочь… папа выпить был не прочь. Что-то всякая дребедень в голову лезет. Эти глупые навязчивые слоганы везде и всюду. Крошка сын к отцу пришёл, и сказала кроха: вместе с папой хорошо, а без папы плохо! Как медленно тянется время. Сколько же сегодня деревьев поломает за ночь?
К подъезду подъехала скорая помощь. Двое в развевающихся белых халатах зашли в подъезд.

– Кому-то ещё лихо, не только мне. Говорят, что осенью люди переоценивают ценности. Всё, что прежде казалось важным, теряет смысл. Почему? Неужели оттого, что вспоминают про неизбежное разрушение всего и вся? Эти часы, ну чего они так громко тинькают? Нужно купить электронные. Да-да, те будут моргать. Дело не в часах, а во мне, в глупом, ни на чём не основанном унынии. Нужно собраться, подумать о чём-то хорошем. Например, о семейном отдыхе на море.
Размышления прервал резко прозвучавший звонок телефона.
– Как вы там, соскучились?
– Скверное настроение. Ты же знаешь, без тебя не могу лечь спать. Опять задерживаешься на работе, что-то срочное?
– Как всегда. Нагло используют как тягловую лошадь. Шеф скандалит, требует срочно доработать проект, будто кроме меня некому. Ничего, в воскресенье обещаю день семейного отдыха. Аквапарк, кино, кафе и прочее.
– Только обещаешь. Потом позвонит Полина Георгиевна или генеральный, ты опять сорвёшься и полетишь создавать ценности непонятно для кого.
– Ну что ты, для нас, конечно для нас. Кстати, как там с деньгами? Может, перевести на карту? Не хочу, чтобы моя семья в чём-то нуждалась.
– Мы много не тратим. Я же готовлю. Лучше откладывай деньги на отдых. Вспомнилось море, как мы чудесно провели время всей семьёй.
– Не грусти. Если хочешь, можем на недельку слетать куда-нибудь в Турцию.
– С детьми?
– Конечно, нет. Детей к твоим родителям.
– Они будут скучать.
– Ничего страшного. Родителям тоже нужно от них отдохнуть. Как они там?
– Спят. Кирилл тройку по русскому языку схватил. Обещал исправить. Мы сегодня занимались усиленно по той теме. Он справится. А Лиза, смех, да и только, где только нахваталась: про секс спрашивала. Чем они в детском саду занимаются, не отведёшь её завтра?
– Не могу обещать. Лучше не рассчитывай. В парк ходили?
– Да, вечером погода была хорошая. Успели на аттракционах покататься, мороженое ели. Ты скоро?
– Не жди. Столько всего навалилось. Ложись и спи.
– Не, не могу без тебя. Если усну – разбуди. Накормлю. Сегодня свиные отбивные, такие сочные получились, как ты любишь. И целая кастрюля ароматного какао. Я жду.
– Не выдумывай. Надо заботиться о здоровье.
– А тебе! Работаешь на износ. И не отговаривай – буду ждать. Целую, люблю!
– А как я тебя. До встречи.
Верочка положила телефон на тумбочку, повертелась перед зеркальным трюмо, нашла себя свежей и очаровательной.
Ватным тампоном женщина стёрла макияж. Расстегнула верхние пуговицы прозрачного пеньюара.
– Как неожиданно накрывает возраст. Тридцать пять лет, столько забот. Но я всё еще хороша.
Вера с удовлетворением потрогала тугую грудь, выпрямила спинку, потянулась, поправила причёску, улыбнулась прелестному отражению.
– Девочка моя, ты с кем там беседовала, опять твой олень о любви пел? Уходи от него.
– Не могу, Лёшенька. У нас дети, а им, сам понимаешь, отец нужен.
– А я! Сладенькая моя, иди же скорей ко мне. У нас с тобой срочный проект, а времени в обрез. Не представляешь, как меня душит ощущение тихого семейного счастья. Ночью активность должна проявляться в постели, сладенькая моя.
– Не тебе одному жизнь не в радость, Мальцев. Ты к жене придёшь – к стенке отвернёшься, а мне Генку ублажать.
– Ты это… соври что-нибудь: голова там… или по-женски. Хватит уже болтать, я так соскучился!

Во сне и наяву
К этой жизни земной у меня не пропал
аппетит,
только рвётся душа, разрываясь на
равные части.
Снова лёгкое сердце, как шарик
воздушный, летит,
а звезда, долетев до земли, разобьётся
на счастье.
Наталия Кравченко
До сегодняшнего дня всё в жизни Егора Петровича было нормально, можно даже сказать замечательно: уютная квартира в престижном районе – всем на зависть, респектабельная работа с премиальным окладом в твёрдой валюте; достойная статуса машина, обустроенный для комфортного отдыха загородный дом с цветущим садом.
Дочку воспитал добрую, отзывчивую – умницу и красавицу.
Не было в его жизни любви.
Никогда не было.
Женился Егор “по залёту”, не имея на тот момент ни романтической мотивации, ни зрелого желания создать семью.
Случайная одноразовая близость, инициатором которой был совсем не он, в тесной темноте ванной комнаты на стиральной машине с разбитной девчонкой на домашней дискотеке у приятеля.
Он не помнил подробностей, хотя что-то точно было, но что и как в памяти не отложилось.
Хмельная вечеринка без тормозов. Весело было, игриво, шумно.
Лида в тот вечер целовалась и танцевала со всеми, но в итоге выбрала почему-то его.
Да, она была в ту пору прехорошенькая, спора нет, но сердце, сердце молчало. К тому же о Лиде ходили нехорошие слухи – якобы девушка переходила из рук в руки и гордилась тем, что её любят все.
Утром следующего дня Егор не мог отделаться от тягостного ощущения, что совершил нечто неприличное.
У Лидочки было иное мнение: девушка  всем и каждому рассказывала, что Егор – её молодой человек, что у них серьёзные отношения. Она и улику предъявляла с выразительными полосками на тестовом маркере, – Егорка Спирин постарался!
Девица его преследовала, ловко пользовалась моментом, чтобы все видели – что-то между ними есть, просто Егорка стесняется: молодой ещё, счастья своего не ведает.
Он, как мог, избегал уединения и выяснения отношений: не о такой любви мечтал.
Друзья и подруги шушукались, встречали и провожали Егора ироничными взглядами, на что-то интимно-непристойное намекали. Краля, мол, твоя плывёт. Корма у неё что надо! Ватерлиния, где положено. Раздевать не надо – вся прозрачная. Да, недотрогой Лидку точно не назовёшь. Скорая помощь для каждого страждущего. Дура-дурой, а умная: теперь не отвертишься, Егор.
– Я бы тоже не отказался, – иронизировал приятель.
– Кто же мешает?
– Так она теперь твоя невеста. На сносях твоя ненаглядная, женишок. Все видели, как ты её окучивал.
– Скорее, она меня. И ты туда же. Мне кажется, что не было у нас ничего.
Слухи смущали, вселяли нервозность. Егора трясло от неопределённости, от того, что все вокруг словно сговорились.
Жениться заставили родители.
– Откуда мне знать, что Лидка от меня понесла!
– Какой ей резон врать! На принца ты не похож. Было, скажи, было?
– Да было что-то, целовались… и что!
– За поступки отвечать надо, сынок. Ребёнок не виноват, что папа лопух.
В загсе на вопрос регистратора, –  готовы ли вы дать друг другу клятву любви и верности, – Егор с трудом выдавил “Да!”, отчего у него голова пошла кругом.
О свадьбе он запомнил одно – было тягостно и дурно.
В первую ночь новобрачные спали спина к спине.
Но, быть, как говориться, у воды и не напиться, спать в одной постели с нагой красавицей и не прислониться?
Впечатление о первой близости было странное: не знал Егорка как к интимному процессу приступить. Первый, да и второй блин тоже, вышел комом: не было у него подобного навыка.
– Как же я её… в темноте-то, к тому же под хмельком, если при свете ничего толком не выходит, – засомневался свежеиспечённый супруг, но смирился, потому, что интимная кутерьма оказалась занятием занимательным, вдохновляющим, а жена – изобретательной и безотказной.
Однако сомнения в отцовстве быстро погасили гормональный шок.
Супружеских обязанностей Егор не избегал. Лидочка время от времени изъявляла желание близости – он добросовестно отрабатывал феодальную повинность: в одной и той же скучной позе, в неспешно-равнодушном ритме, с невыразительным, даже вялым финалом. Отваливался, опроставшись от взбесившегося давления плоти, и тут же засыпал, повернувшись на другой бок.
И так двадцать лет.
Егор даже убедить себя умудрился, что так живут все, что это норма.
Мечтал ли он о любви? Наверно да: как все мужчины и все женщины. Но фантазиями не увлекался, поскольку окрыляющего душу и тело вдохновения не испытал. Время и увлечённость полностью отдавал профессии, где его ценили и уважали, где он мог полностью раскрыться.
Служебных романов Егор избегал, хотя внешним видом, непринуждённой манерой общаться, врождённым чувством собственного достоинства и умением шутить порождал неподдельный интерес у женщин разных возрастов.
К флирту относился не то, чтобы равнодушно, спокойно, – мне льстит ваше желание понравиться, вы прелесть, Зиночка, но я уже двадцать лет как повенчан с другой.
Жизнь – занятное приключение: всё в ней случается неожиданно, вдруг – в этом вся прелесть земного бытия. Любовь настигла и Егора. В самое, казалось бы, неудачное для светлых чувств, время: шёл летний дождь –  тёплый, но стремительный, чрезмерно обильный, с тяжёлыми чёрными тучами и резкими порывами ветра.
Не спеша, поглощённый раздумьями о бренности жизни (пару часов назад прямо на работе у руководителя отдела, который всего на два года старше Егора, случился жестокий инфаркт), он ехал домой, куда совсем не было желания возвращаться: дочь уехала на моря, а контакт с супругой был утрачен окончательно.
Жили как бы вместе, но каждый сам по себе: вели общее хозяйство, встречались и провожались символическими поцелуями, изображая для посторонних идеальные отношения. Но без искорки, исключительно по привычке.
Ритуальные семейные танцы с бубнами шумных ссор, обрядом распущенных перьев, церемонией битья посуды и обвинения во всех смертных грехах с переходом на личности родственников случались редко. Супруги были друг к другу безразличны, но сохраняли символическое единство в относительном равновесии.
Егора, во всяком случае, не интересовало, чем живёт, где и с кем проводит свободное время жена.
Сам он был воспитан на здоровых этических принципах: измен как таковых не признавал, ревниво относился к собственной репутации.
Дождь усиливался, автомобильные дворники не справлялись с потоками влаги.
– Пожалуй, лучше пережду, – подумал он и прижался к обочине возле остановки автобуса у палатки “Союзпечать”, – куплю журнальчик, полистаю, отвлекусь от скорбных мыслей, которых накопил столько, что в голове не умещаются.
Егор раскрыл зонт, шагнул на территорию стихии и обомлел, увидев на остановке девушку, которая была мокрой с ног до головы, потешно прыгающую на одной ноге, как обычно это делают купальщики, вылезшие из воды.
Сердце отреагировало на обыденную сценку усиленным биением.
По всему было заметно, что нимфа только что добежала до навеса. Вода всё ещё стекала с одежды струями.
Тонюсенькое полупрозрачное платье фисташкового цвета нахально облепило её аппетитную фигурку, бессовестно выставляя напоказ то, что должно было по задумке портного, задумавшего этот соблазнительный фасон, охранять от излишнего любопытства, подчёркивая между тем достоинства осанки, изящество грации и скульптурный рельеф формы.
В полунаклоне, неловко отворачиваясь от нечаянных зрителей, чтобы не привлечь излишек назойливого внимания, незнакомка пыталась выжать распущенные волосы.
Было довольно неловко наблюдать за интимным зрелищем, которое завораживало, будило несвойственные его характеру фантазии. Впервые в жизни он почувствовал беспокойство при виде женской стеснительности в позитивном ключе.
Егор невольно сравнил незнакомку с женой, не в пользу последней. Дело было совсем не в юном возрасте незнакомки, скорее в чувственной привлекательности, в эмоциональной окраске и искренней простоте её поведения.
Девушка могла принять Егора за озабоченного самца, но ведь он не такой.
Их взгляды на мгновение встретились. Незнакомка виновато улыбнулась, смущённо пожала плечами, словно вела беседу со старым знакомцем, показала грязную босую ступню и туфельку без каблука.
С этого всё и началось.
– Как бы вам не простыть, мокрая фея. Разрешите вас подвезти. У меня уйма свободного времени, а вам необходима скорая помощь.
– Новая машина, чистый салон. Пожалуй, откажусь, это будет правильно. К тому же неловко навязываться… по пустякам.
– Для непредвиденных случаев у меня имеется специальная впитывающая пелёнка, полотенце и плед. Знаете, дочь такая непоседа, вечно что-нибудь набарогозит. Приходится быть начеку. Сядете сзади. Обещаю не подглядывать.
– Сколько же вашей малышке лет?
– На втором курсе в институте учится. Она у меня такая умница. Как же вас угораздило оказаться в такую погоду без зонта?
– Гуляла. Просто так. Шла, шла, шла… и оказалась на этой остановке. Даже не представляю, где она находится. Со мной такое бывает: уйду в себя и путешествую, не замечая ничего вокруг. В голове воображаемая жизнь, цветные картинки, изумительные впечатления. Я ведь, стыдно признаться, до сих пор во сне летаю. Разбегаюсь, машу руками, отрываюсь от бренной земли и зависаю… где-нибудь над городом, привлекая к себе внимание – вот я какая! А вы… вы… летаете?
– С удовольствием составил бы вам компанию. Да! Не умею… а жаль. Могу предложить чай или горячий кофе… где-нибудь в летнем кафе.
– В таком неприглядном виде! Боюсь всех посетителей распугать.
– Мне ваш облик нравится… очень. Вы такая… такая… воздушная, трепетная, светлая. Извините! Совсем не умею говорить комплименты. Но сейчас очень хочется. Сам не знаю, почему.
– Вы меня смущаете. Представляю, что обо мне в мокром платье, сквозь которое просвечивают пикантные подробности, можно подумать. Песню вспомнила про подобную ситуацию, этакое интимное откровение, – лето буйное похмелилось, закрутило всех, повело… и хоть главное не случилось, потеплело всё ж, скинь пальто. Длинноногие ходят девочки, сок малиновый жадно пьют, губки алые, губки нежные протрезветь никак не дают.
– Зря вы так. Я от всей души… без задних мыслей.
– И всё же… наверно я поступила опрометчиво, согласившись залезть в ваш замечательный автомобиль. Надо было насторожиться, когда незнакомый мужчина ни с того ни с сего предлагает – ну, что, красивая, поехали кататься! Обещали ведь не подглядывать.
– Простите! Не мог подумать, что моё предложение выглядит столь неприлично.
– Ладно, проехали. Будем считать, что инцидент исчерпан. Погорячилась. Не привыкла к вниманию мужчин. Сделаем так: кофе будем пить у меня дома. И не спорьте. Должна же я вас отблагодарить за спасение.
Егор и не думал возражать. Идея понравилась настолько, что он невольно выпрямил спину и втянул живот.
Что бы это значило?
– Давайте знакомиться. Варвара. Не замужем. Глаза тёмно-серые, волосы золотисто-русые. Грудь натуральная. Замужем не была, не рожала. Пробегом интересуетесь?
– Это как, Варенька! Я же от всей души. Меня Егором зовут.
– Годится. Хотела посмотреть на реакцию.
– Зачем?
– Пока не знаю. Так, накатило что-то.
– Обижаетесь на всех сразу мужчин? Впрочем, я вас понимаю. Меня тоже сбили на взлёте ещё в юности. Даже понять не успел, что такое любовь.
– Любовь! Вы уверены, что это не миф?
– Не задумывался. Хочется верить, что она существует.
В подъезде Варя заставила Егора идти впереди, чтобы не было соблазна разглядывать просвечивающие сквозь ткань подробности. С порога отправила его в кухню, попросила вскипятить воду для чая. Сама юркнула в ванну.
Кухня Егору понравилась: опрятно, декорировано в одном стиле, уютно.
– А вот и я, – просияла помолодевшая хозяйка, успевшая переодеться в сухое, уложить причёску, чем-то удивительно приятно пахнущая, – в меню бутерброды с сыром, пирожные, помидоры и свежая зелень. Располагайтесь. Будем знакомиться ближе.
– Пожалуй, мне пора, – засмущался Егор.
– Не принимается! Пока мылась, настроилась на стриптиз.
– Помилуйте, Варенька, я не по этой части. Однажды уже мою судьбу решили без меня. Простите, я наверно слишком долго живу, чтобы экспериментировать столь экстравагантным образом.
– Я имела в виду духовный стриптиз… исповедь. Зачем же так бояться! Я не кусаюсь. Уводить вас из семьи в мои планы не входит. Чтобы вы мне поверили, начну с себя. Вас ведь удивляет, почему я не замужем, так?
– Не то, чтобы очень, не успел о подобном подумать. Феминизм нынче в моде. Некоторые девушки вообще женщин любят. Судьба опять же… по себе знаю, дама капризная, не позволяет расслабиться
– Итак… Варвара Ильинична Колчина, тридцати двух лет от роду. Крою, шью, тачаю. Специализируюсь на вечерних платьях. Самодостаточна. Экономна, замкнута. Не верится, да? Не замужем потому, что женихов дважды увели из-под носа. Однажды прямо в загсе. По этой скорбной причине подруг не имею: дорого обходятся. И не хочу иметь. Заводить романтические отношения опасаюсь.
– Похоже на резюме для сайта знакомств. Насколько я понимаю, вы меня клеите.
– Какой же вы бука, Егор. Конечно, хочу понравиться… в качестве друга, потому и откровенничаю. Если боитесь – можете идти. Странно, но я прониклась к вам доверием.
– Пожалуй, задержусь. Заинтриговали. Теперь моя очередь каяться? Обещайте, что не будете использовать услышанное мне во вред.
– Честное ленинское, красная звезда, партию и Сталина обманывать нельзя. Так моя мама говорила, когда хотела, чтобы ей поверили. Клянусь… никогда ни при каких обстоятельствах не разглашать тайну исповеди!
Так или иначе – контакт был налажен. Сначала общались настороженно, неохотно, но довольно быстро вошли во вкус.
Первый раз в жизни Егор, не стесняясь, в ярких красках, с иронией, эмоционально рассказывал о своей жизни. Удивительно, но ему становилось всё легче и легче делиться интимными подробностями, которые в присутствии Вари совсем не казались роковыми, фатальными.
Множество моментов вызывали улыбку, даже смех.
Общаться с новой знакомой было до того легко, что Егор начал грезить. Как вы догадались – о любви.
Он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Просто так, а не потому что.
– Неужели ты, – собеседники неожиданно перестали выкать, – никогда не ревновал свою Лиду и ни разу не изменил… немыслимо! А смог бы… со мной, например?
– Мы же друзья.
– Чисто теоретически.
– Не хочу об этом думать.
– Так уж и не хочешь?
Чем дальше, тем откровеннее становилась беседа. Домой Егор отправился за полночь, договорившись на следующий день встретить Варю у входа в ателье.
– Предлагаю маленький пикничок на природе. Разожжём костёр, поваляемся на траве. Любишь смотреть на закат?
Что бы ни предлагала Варя, Егор всему был рад. То же самое можно было сказать о его и предпочтениях и вкусах.
Полное совпадение взглядов на жизнь и привычек – разве такое бывает?
Запах на поляне у маленького озерца стоял умопомрачительный: ароматный, вкусный, до головокружения свежий. Всё вокруг стрекотало, жужжало, пело.
Друзья, да-да, именно так: они ни на йоту не нарушили дистанции, с наслаждением вдыхали обычный, в принципе, такой же, как всегда воздух, который сегодня казался особенным, потому, что изменились взгляды на жизнь, потому, что оба поверили в возможность чего-то волшебного.
Егор, возможно и Варя тоже, вспоминал совсем другой вечер – тот самый, превративший  жизнь в персональный ад. Вспомнил он и строки из стихов слепого поэта Эдуарда Асадова – пусть любовь начнётся, но не с тела…
Ночевать Егор остался у Вареньки.
Спали они в разных комнатах, но воображали, будто вместе.
И летали, держась за руки.
Конечно же, во сне.

Волшебное мгновение
Почти что ничего не поняли.
Ты только повторял, что мало.
Я это навсегда запомнила,
И просто ближе прижималась…
Марина Фольмер
Родителей дома не было – остались ночевать на даче.
Задушевный разговор: нечто похожее на ностальгические воспоминания с элементами исповеди, затянулся на целый вечер, потом ещё на кусочек ночи.
Пора было прощаться, но расстаться не было сил.
Стало совсем темно, на улице некстати засверкали молнии, к тому же начал барабанить по жестяному подоконнику дождь.
Внезапным порывом ветра с грохотом распахнуло окно, стремительно взвились к потолку занавески, зацепив горшок с хризантемой.
Цветок упал на пол, разбился, – господи, что скажет мама!
Пришлось прибирать осколки, ползая по полу. Вадим порезался. Лариса долго искала йод и пластырь, но гость отказался от заботы – ведь он мужчина, должен преодолевать трудности. Чего проще остановить кровь, засунув палец в рот.
– Ты такой смешной. Нет-нет, я совсем другое хотела сказать. Ты замечательный, – и смутилась, застенчиво опустив глаза.
Кусочки горшка и грунт разлетелись во все стороны. Лариса суетилась с веником, Вадим выковыривал из-под батареи отопления кусочки керамики. В итоге они сильно, даже искорки в голове засверкали, стукнулись лбами.
Лариса расплакалась, но не потому, что было больно. Она жаждала участия, нежности.
Вадим этого не знал, потому, что парил совсем на другой волне, которая плавно раскачивала воображение, но слёзы подружки не могли оставить его равнодушным.
Конечно, он успокаивал, как мог, как обычно делала мама: прижал головку всхлипывающей девочки к груди.
На одно малюсенькое мгновение.
Этого оказалось недостаточно.
Лариса напряглась, но не отстранилась – прильнула плотнее.
По радио негромко, фоном звучала мелодия, – мы не знали друг друга до этого лета, мы болтались по свету в земле и воде. И совершенно случайно мы взяли билеты на соседние кресла на большой высоте. И моё сердце остановилось, моё сердце замерло…
Вряд ли в этот волнительный момент можно было разобрать слова, тем более пропустить их через сердце, которое в эту самую минуту решало совсем другую, более приземлённую задачу.
Конечно, это было нечто иное: скорее всего некая загадочная алхимия, романтическая мистика, зацепившаяся за повод, подсказанный витамином влечения, который услужливый мозг на всякий случай добавил в разгорячённую случайной близостью кровь.
Его удивительные, необыкновенно выразительные глаза, сильные руки, обаяние и неотразимая привлекательность дали повод для причудливых девичьих фантазий.
Её милые кудряшки, маленькое холодное ушко, бархатная кожа на шее, трепетная упругость податливого тела, едва уловимый аромат сокровенной тайны и необычная обстановка заставили мечтать о несбыточно приятном, но не до конца осознанном влечении.
Если бы вы знали, о каком желании идёт речь!
Выход подсказал пушечный раскат грома и расколовшая напополам ночь ослепительная молния: девочка – такая беззащитная, такая хрупкая, его девочка. Почему бы нет! Кто, если не он, должен её защитить, приласкать?
Наверно Вадим никогда не решился бы на столь дерзкий поступок. Подтолкнуло весьма удачное стечение обстоятельств. Совершенно случайная цепочка событий.
Я их понимаю. Правда-правда. Сам бы, скорее всего не смог упустить такую заманчивую возможность раскрыть объятия навстречу желанным событиям.
Никогда не замечали – то, что непременно должно случиться, мы уже мысленно пережили и не раз, только наблюдать со стороны и почувствовать самому – совсем не одно и то же.
Вы когда-нибудь целовались, стоя на коленях в неудобной позе среди осколков и грязи, нет? Тогда вы совсем не смыслите в любви. Нет ничего желаннее и слаще самого первого в жизни поцелуя. В любом месте, в какой угодно позе.
Обидно лишь одно – отсутствие возможности повторить это волшебное мгновение. Второй поцелуй совсем не похож на первый. И это уже совсем другая история.

Она мечтала
Живя то будущим, то прошлым,
воспоминаньем и мольбой,
я без тебя сто жизней прожил
и лишь мгновенье был с тобой
Андрей Дементьев
Странное безумие, нервная обречённость до дрожи, нестерпимая боль, скрутившая так, что невозможно было вдохнуть или выдохнуть, но не в теле, где-то за его физическими пределами, заполняло всё обозримое пространство.
Взвинченное эмоциональное состояние, как эстафетная палочка облетело вокруг, взывая о сочувствии, о сострадании, поддержке. Беззвучный крик души немедленно отозвался, вначале внезапными порывами ветра, поднявшими тучи пыли, пробежавшими по мостовой шустрыми завихрениями, вздымающими мусор, срывающими листья с деревьев, затем резко сгущающимися сумерками.
Небо неожиданно заволокло чернотой, раздались далёкие раскаты глухих взрывов, раздирающих небо в клочья, затем стеной обрушился дождь, многоярусной паутиной разворачивались сверкающие молнии…
Денису казалось, что негодует и страдает вместе с ним весь мир. Мир, который рухнул в одночасье. Его мир, казавшийся незыблемым и восхитительно дивным.
Он стоял, раскинув руки, мечтая о том, чтобы одна из молний пронзила его бренное тело, которое перестало быть нужным. Ливневые струи омывали лицо, стекая мутным потоком, превращая его в подобие огородного чучела, терзаемого безжалостной стихией.
Юноша представил себе, как жизненные соки растворяются в этих жалящих, больно вгрызающихся в чувствительную кожу лица каплях, стекая удобрением в землю, превращая его самого в мумию вместе с ускользающим сознанием.
Затеряться, исчезнуть, пропасть. Других желаний не было.
Однако небо не обрушилось, и твердь под ногами не разверзлась. Даже фонарь не растратил способности светить, хоть и превращал недалёкие предметы в качающиеся размытые силуэты. Всё оставалось прежним, кроме самого Дениса, который представлял себя бесплотным призраком.
А всего-то… получил весточку об утрате взаимности в любви.
– Извини, – сказала бездушная телефонная трубка голосом Ирины, его возлюбленной, – нам необходимо расстаться.
– Как, почему, что случилось, родная?
– Всё просто, Денис. Жизнь не стоит на месте. Наша любовь не смогла вовремя подрасти. Она была слишком слаба и очень беспечна. Ты думал, что объятия и поцелуи дают право на ответные чувства, поэтому, слишком часто оставлял меня одну. Наверно, я не очень сильная, не смогла перенести равнодушие, только и всего. Лёня меня утешил, когда было особенно плохо, поделился живым теплом, развеял грусть, дал надежду на светлое будущее. Теперь я люблю его. Всё в этом мире появляется и исчезает, повторяясь вновь и вновь. Не грусти. Так происходило всегда, мы не стали трагическим исключением.
– Скажи, что пошутила, Ирочка, этого просто не может быть. Я жду тебя на нашем месте, очень соскучился.
– Я не шутила. Все именно так, как ты услышал. У меня теперь есть Лёня. А ты, ты Денис, ты прошлое. Всё просто. Смирись.
– Я слышу, как ты плачешь.
– От счастья, Денис, от счастья. Разве ты не знал, что слёзы иногда бывают сладкими?
– А я, что ты оставляешь мне?
– Не знаю, я об этом не думала. Наверно, тебе достанется память о том, чего сделать не захотел или поленился. Тебе же было со мной хорошо, сам сколько раз об этом говорил. Вот и проверь, так ли прочны твои чувства. Моя любовь, точнее предвкушение сказочных событий, стремления окунуться в источник настоящего счастья, оказались слишком хрупкими. Всё равно спасибо тебе, Денис! Ты замечательный друг. Могу предложить и дальше общаться в этой роли. Если хочешь, конечно.
– Вместо конфетки фантик? Наверно я соглашусь. Может, тогда поймёшь, что я лучше любого Лёни?
– Нет, Денис, не надейся. У нас всё по-взрослому. Я купила билет на поезд под названием жизнь лишь в один конец. Дружба, это всего лишь дружба. Мы с Лёней скоро поженимся.
– Как такое могло произойти? Ведь ты любила меня.
– Нам с тобой хотелось, чтобы так было. Юношеские мечты. Мама сказала, что первая любовь всегда заканчивается болью, но о ней с благодарностью помнят всю жизнь. Ты встретишь свою любовь, но это точно буду не я.
– Давай встретимся ещё раз, поговорим всерьёз. Я уверен, всё ещё можно исправить.
– Нет, Денис, уже невозможно. Я от тебя ничего не скрываю, говорю как есть. А встретиться можно. Записывай адрес, я живу у Леонида. Сейчас и приходи.
– Почему раньше не позвонила, не сообщила, когда ещё не было поздно?
– Не могла разобраться в себе, боялась сделать тебе слишком больно, мучилась, винила себя в непостоянстве, считала предательницей. Поверь, это совсем не так. Сердцу не прикажешь. Когда-нибудь ты это поймёшь. Мама научила, как поступить. Теперь говорю только правду, без эмоций и нервов. Думаю, ты сможешь меня простить.
– Никогда! Я хотел сказать, никогда не поверю в нечаянную любовь. Он взял тебя силой? Говори. Я его уничтожу.
– Денис, не волнуйся ты так. Я действительно его люблю. И к тебе… тоже отношусь очень хорошо. Тебя ждать, придёшь?
– Нет. Я так не могу. Это неправильно, жестоко. Почему?
– Этот вопрос  ты должен задать себе. Когда сумеешь ответить на него, станет легче. Оглянись вокруг. Наверняка сейчас мимо тебя проходит любимая. Ты разволновался и не заметил её. Улыбнись. Жизнь никого из нас не оставит без взаимности.
– Пытаюсь улыбаться. Только тебе лучше этого не видеть. Можно испугаться и остаться заикой на всю жизнь.
– Прощай, Денис. Не заводись. Это просто реальная жизнь. Она постоянно что-то отнимает даже у самых счастливых людей. Давай заканчивать разговор, пока ты ещё способен адекватно мыслить. Если надумаешь, можешь приходить, буду рада  тебя увидеть. Целую.
Денис в  отчаянии и злобе что-то пронзительно едкое выплёвывал в микрофон, но трубка выдала звуки отбоя, оставив его наедине с бушующими эмоциями.
Крик отчаяния перекрыл порыв ветра, превратив миг расставания в магический ритуал, переходящий в минорный ритм ливневых струй. Театральность момента подчеркивала обращённая, как бы к небесам обречённая поза с раскрытыми, словно в мольбе, руками.
Слёзы текли из глаз, вместе с ним плакало, стонало, рыдало небо.
Денис чувствовал себя лишним, одиноким на этой жестокой планете.
Звуки ливня дополняли, усиливали минорные ритмы момента, превращая простые, как земля и вода слова "я тебя не люблю" в  причину столь мощного отчаяния, которое способно внушить мысль добровольно расстаться с жизнью.
Напор тревожных эмоций быстро заполнял образовавшийся в мыслях и чувствах вакуум, пока не спрессовал поток ощущений в единую массу, где невозможно было уследить, понять, вычленить что-то конкретное.
Гнетущая какофония неопознанных впечатлений перемешала возможность их осознания.
Денис в растерянности уселся на ближайшую скамью, сосредоточенно уставился в какую-то отвлечённую точку, расфокусировал зрение, расслабил тело, полностью утратив связь с реальностью.
Он был настолько переполнен страданием, что казался себе пустым, неодушевлённым.
Из небытия его вырвал голос, глухо и тихо доносившийся, словно звучал из другой реальности.
Денис попытался сосредоточиться, уловить направление, откуда звучала речь. Сознание сопротивлялось, не желая лишиться невесомого равновесия.
– Эй, парень, ты живой? Да очнись же. Дождь идёт. Холодно и сыро. Ты настолько влюблён в стихию, что не можешь с ней расстаться, – девочка залилась звонким смехом. Смысл сказанного доходил с трудом, – я вот терпеть не могу эту мерзкую слякоть. Хожу назло себе, чтобы простыть и заболеть, смертельно, навсегда. Чтобы не жалко было расставаться с жизнью. А ты?
– И я…
– Что, ты?
– Умереть и расстаться хочу. Навсегда.
– Для этого есть реальная причина?
– Конечно, есть. Но кому до этого есть дело?
– Например, мне. Видишь же, я за тебя переживаю. Что случилось?
– Наверно я умер.
Девушка потрогала губами его лоб, посмотрела внимательно зрачки, пожала плечами, – бред. Ты здоров, чего нельзя сказать обо мне. Только я не умираю. Жизнь слишком щедрый подарок, чтобы от неё так запросто можно было отказаться.
Денис не услышал слов девушки о болезни. Собственно, он и саму её чётко не различал. Зрение упорно не желало возвращаться в нормальное состояние. Единственное, чего он сейчас хотел, чтобы его оставили в покое. Чувства и мысли отказывались подчиняться, зависая и кувыркаясь внутри головы цветными концентрическими кругами.
– Мне не нужны, понимаешь, ни помощь, ни участие, вообще ничего.
– Ошибаешься. Я же вижу, с тобой что-то не так. Уж не наркотики ли тому виной?
– Нет, это точно нет. Можешь просто уйти, тихо, без слов, развернуться и исчезнуть навсегда?
– Теперь точно не могу. Сейчас вызову скорую помощь. У тебя ведь есть телефон?
– Не нужно, девушка, умоляю вас. Со мной всё в порядке. Наверно, так странно тело покидает любовь.
– Любовь? Обнял, поцеловал, помечтал. Нашёл повод расставаться с жизнью. Если люди что-то необычное чувствуют, а потом расстаются, значит, никакой любви не было. Хочешь, я тебя поцелую? Мне не трудно.
– Откуда тебе знать, что такое любовь, сколько тебе лет, деточка?
– Я из-за болезни такая худая. Можешь не верить, но мне уже двадцать. Было. Теперь больше, Девушка подошла к Денису, наклонилась и поцеловала его в губы.
Неловко. Сразу смутилась и отпрянула, – ну, вот. Кажется, ты вернулся на Землю. Меня София зовут, можно Софья, но София правильно, так в паспорте. Лучше стало? По глазам вижу, намного лучше. Я уже нагулялась, ужасно замёрзла, наверно теперь обязательно простыну. Хорошо бы совсем, в последний раз.
– Что, совсем?
– Устала болеть. Не представляешь, как хочется отдохнуть.
– От чего отдохнуть?
– От всего сразу. С утра до ночи процедуры, таблетки. Всё болит. Ладно, ерунда. Никогда никому не жаловалась и вдруг перед тобой расплакалась как девчонка с соской. Ты так и не сказал, девушка бросила, да? Глупая она. Ты красивый. И любишь наверно очень-очень, если так сильно страдаешь. Меня бы кто так полюбил. Имя у тебя есть?
– Денис. Не переживай за меня, на самом деле я сильный. Наверно от неожиданности расчувствовался.
– Это заметно. Сидишь под проливным дождём, потому, что покинут любимой девушкой. Жалкий, убитый горем, сильно-сильно стараешься покинуть бренное тело, но себя жалеешь сильнее, чем утраченную любовь. Просто обожаете вы, мальчишки, нюни распускать. Сделали бы тебе хоть раз химиотерапию, когда волосы выпадают, тело от напряжения дрожит, руки-ноги не шевелятся, тогда бы узнал, что такое боль и беда. Или кожу бы с тебя живьём сняли. Э-эх, о чём я тебе говорю, разве такое можно понять, не испытав, не отведав?
– Что у тебя за болезнь… о себе говоришь или так, для примера?
– Забудь. Привычка глупая размышлять вслух. Я ведь одна почти всё последнее время. Ни подруг, ни друзей. Только мама. Да и та всегда на работе. Хоть наговорюсь с тобой. Я здесь рядом живу. Пошли ко мне, обсохнешь. На чучело похож, до чего промок.
– Неудобно. Чего ты со мной нянчишься?
– Привыкай. Сам видишь, жить не всегда комфортно, иногда, чтобы просто выжить, приходится страдать, терпеть боль, уговаривая себя, что это и есть самое прекрасное, что впереди возможны испытания более серьёзные и мучительные. А ты из-за детской игры в сердечные чувства расстроился. Я же вижу по глазам, что до неё у тебя девчонок не было. Первая любовь? Первая. Счастливый. У меня ни одной не было. Только в школе, когда совсем маленькая была. Коля, мы с ним за одной партой сидели, он меня сначала щипал и за косы дёргал, потом целовал в подъезде. Тогда я не так сильно болела, в школу ходила. Он с родителями уехал из нашего города. Больше никто никогда не любил. Разве что мама. Ладно, пошли, замёрзла я, мамка ругаться будет.
– Давай зайдём в магазин, хоть к чаю чего-нибудь купим.
– Нельзя мне чай. Много чего нельзя. Проще сказать, чего можно. Себе купи, только заварки у нас нет. Мама не хочет меня дразнить, тоже ничего запретного не ест и не пьёт.
– А цветы можно?
– Смотря какие. Хризантемы можно, ромашки. На остальные у меня аллергия.
– Смотрю, тебе ничего нельзя. Как же ты живёшь?
– Хорошо живу. У меня есть мама, гитара есть, много-много книжек. С тобой вот наговорюсь, буду потом вспоминать, эмоции в стихах описывать. Я и рассказы пишу. Про любовь. Иногда так увлекусь, что сама влюбляюсь в своих героев. Один раз всерьёз влюбилась. Ночами не спала, разговаривала с ним. А рассказ переписывать пришлось. Он, кстати, тоже Денис. Я его под дождём нашла, как тебя. И влюбилась… с первого взгляда. Не веришь? Дома дам почитать. Я никогда не вру.
– Почему не верю, какой тебе смысл обманывать?
– Ещё я на гитаре люблю играть, песни пою. Слова сама сочиняю. У меня пять плёнок уже записано на магнитофоне с собственными концертами. Только мне больно очень на гитаре играть. Струны тугие, кожа на руках лопается, приходится медиатором пользоваться. Ещё я рисую. Карандашные портреты. Героев всех своих рассказов нарисовала. Тоже могу показать. И Дениса, в которого тогда влюбилась, тоже. Он немного на тебя похож. Вот и пришли.
Старенькая пятиэтажка из белого кирпича, первый этаж, двухкомнатная квартира, встретившая въедливым запахом медикаментов.
София разделась, не снимая варежек, что было очень неудобно. Эти варежки приковывали внимание Дениса всю дорогу. Осень, дождь. Девушка в плаще с капюшоном, с раскрытым зонтом, и вдруг в матерчатых варежках.
– Принюхиваешься? Знаю, не очень романтичный запах. Я привыкла, не замечаю. Вот ванная, раздевайся. Меня можешь не стесняться. Полоскать одежду самому придётся, мне кожу мочить нельзя, слезет сразу. Потом в стиральную машину засунем. Высушишь утюгом. Сам справишься, – София сняла варежки, под которыми ладони были плотно обёрнуты бинтами.
– Кожа не приживается. Не обращай внимание. Вот мамин халат, он тебе в самый раз будет, она у меня габаритная. Не стесняйся ты так, не на свидание ведь пришёл.
Девушка звонко засмеялась. Голос у неё был музыкальный, мелодичный. Говорит, словно поёт, а не разговаривает, – ты спортивный, сильный. Правильно, что в тебя девочки влюбляются.
Теперь Денису захотелось рассмотреть Софию.
Невысокая, с огромными, очень выразительными серо-голубыми глазами, кукольное личико, белоснежная кожа, короткие русые волосы, худая, словно тростиночка, еле заметные холмики грудей. И улыбка. Похоже, девушка с ней родилась и никогда не расстаётся.
– В этом халате ты на мою маму похож. Выжимай одежду, пусть немного стечёт. Порошок вон там. Только я уйду отсюда, мне нельзя им дышать, задохнусь сразу. Включать машинку вот так. Потом ко мне приходи. Буду хвастаться.
Чистота в доме была как в операционной, идеальная. Ничего лишнего. На стенках множество искусственных цветов во всевозможных кашпо. В комнате Софии два кресла, застеленная кровать, возле которой подставка для капельницы и маленький столик, заставленный медикаментами, два стула возле большого стола, на котором лежала книжка и две стопки писчей бумаги. София достала из тумбы стола пластиковую папку, на которой фломастером написано "Избранное".
– Вот. Читай здесь, это про Дениса, остальное потом. Скоро мама придёт, мне нужно будет отвлечься на обязательные процедуры. Тогда уже дальше почитаешь, если интересно. Ну, что, не обманула? Мальчика зовут Денис. Проливной дождь. И поцелуй. Ага! А если я знала, что тебя встречу, и это на самом деле судьба, тогда как? Ладно, Денис, расслабься. Мало разве в жизни совпадений. В рассказе у меня девочка здоровая, не то, что я.
– Знаешь, София, мне немножко не по себе. Мистика какая-то. Так не бывает.
– Ато, ещё как бывает! Я же тебе говорила. Смотрю, сидишь. Сразу тебя узнала, потому что сама придумала. А вот и мама. Слышишь, дверь открывает?
– Мамочка, родненькая, я так по тебе соскучилась. Знакомься, это Денис. Я его от душевной травмы спасаю. Его любимая бросила. Он постирает, высушится и уйдёт. Не ругайся, а!
– Да что ты, деточка. Денис, можно вас на пару слов? На кухню, пожалуйста, проходите. А ты не подслушивай. Ишь, любопытная Варвара, уши растопырила. Мы быстро.
– Мам, Денис хороший. Не нужно ему ничего лишнего говорить. Я ведь женщина. Должно же во мне оставаться хоть капля загадки.
– Готовься к процедуре, женщина. Я его чаем напою. Вижу, что вкусненького себе накупил. Голодный, наверно. Проходите, Денис, присаживайтесь. У нас не очень удобно. Наш дом, скорее клиника, чем жильё. Думаю, вы успели заметить.
– Если можно, на “ты”. Не привык, когда старшие обращаются официально. Предупреждая первый вопрос, докладываю: учусь на третьем курсе в другом городе. Программист. Родители живут здесь. Папа инженер, мама учительница. Встретились случайно. София подошла ко мне сама. Был один поцелуй. Пожалуй, очень целомудренный. Как дочка целует маму. Я к ней не приставал, руки не распускал, непристойных мыслей не вынашиваю.
– Знаю. Как ты мог к ней приставать, если она ещё ребёнок? Ей лет много, а физическое развитие отстало лет на шесть. Ей же ничего почти нельзя. От всего аллергии и воспаления. Несчастный ребёнок. Не понимаю, за что судьба так наказывает этого ангела. Она так талантлива. Но я стараюсь убедить, что она обычная. Незачем Софочке знать лишнее, надежды питать. Ещё размечтается, подумает, что существует способ обмануть болезнь. Нет у неё такого шанса, и не будет никогда. Целый букет тяжелейших генетических заболеваний. Неизлечимых. Прошу вас… тебя, Денис, ничего себе не придумывай. Она фантазёрка, очень обаятельная фантазёрка. В неё все сходу влюбляются. Нельзя давать ей надежду, которую невозможно осуществить. Это может ускорить болезнь.
– Собственно, я ничего такого… а дружить с ней можно? Просто иногда приходить, читать её рассказы, слушать песни, беседовать.
– У тебя есть три часа. Читай, слушай, развлекайся. Не могу сразу отнять у Софии такую игрушку. Постарайся ей не понравиться. Так будет лучше… для неё. Она привыкла жить одна.
– Как вас зовут?
– Анна Павловна. Старайся при ней не кашлять, не сморкаться. И ни в коем случае не дотрагивайтесь до неё. Это может вызвать серьёзное воспаление.
– Я вас услышал. А папа у Софии есть?
– У девочки замечательный папа. Был. Умер три года назад. Не выдержал чувства вины перед дочкой. Генетические заболевания – подарок от его рода. Он очень страдал от этого. Выпивал. Инфаркт. Теперь нас совсем некому поддержать. Моего заработка не хватает на медикаменты, хотя работаю в больнице. Иди, она ждёт.
Выйдя из кухни, Денис увидел, как девочка на цыпочках подходит к своей комнате. Она обернулась, приставила палец к губам, призывая молчать. Похоже, подслушивала. Но разговаривали они тихо, вряд ли София чего-то слышала.
– Не мог громче говорить? Ну, рассказывай скорей. Небось, сказала, чтобы дышал через раз и в сторону, ближе, чем на три метра, не подходить. Не чихать, не пукать. Так? Не слушай её. Я смерти не боюсь, просто нисколечко. Смерть – это избавление. Можно, я ещё раз тебя поцелую? Тихонечко. Мама ничего не узнает. Просто чтобы доказать, что мне совсем-совсем не страшно.
– София. Давай лучше продолжим начатое. У нас мало времени. Анна Павловна разрешила чем угодно заниматься… три часа. Только без глупостей.
– Тогда так: кассеты с записями я дам тебе послушать с собой, рукопись тоже. Только обещай вернуть. У меня копий нет. Сейчас я буду петь… а ты слушать. Хочу посмотреть на твои эмоции, для меня это очень важно. Потом расскажешь всё про себя. Всё-всё, но коротко. Дальше, хочу знать про вашу с Ириной любовь. Всё-всё. До мельчайших подробностей. С самого начала и до самого конца. Я уже рассказ задумала, очень-очень чувственный. Но сначала поцелуй. Договорились? Думаю, в три часа уложимся.
– Договорились. Только тихо, чтобы мама ничего не знала.
– Ура! Подожди, сначала приготовлюсь. Только не смейся. Я так волнуюсь. Глаза закрой. Не подсматривай.
Денис почувствовал легкое прикосновение горячих губ, потом между губами застенчиво пролез кончик влажного языка. Юноша не ожидал от себя какой-либо реакции вообще, просто выполнил просьбу, разрешив обычный поцелуй.
Сила и глубина внезапного ощущения удивила. Вкус поцелуя показался сладко-фруктовым. Губы были очень приятными на ощупь и вкус: возбуждающими, мягкими, волнующими, чувственными.
Юноша в недоумении открыл глаза.
София дышала, высоко и сильно вздымая грудь, словно только что пробежала стометровку. Глаза её были открыты, словно фары, излучая энергию крайней степени удивления, покрывшееся румянцем смущения лицо покрыто белыми пятнами.
– Так бывает всегда?
– Как?
– Я чуть не умерла от удовольствия. Немножко щекотно, но там, внутри, я чуть не выпорхнула из себя. Мне так показалось. Поток блаженства прокатился вниз, потом вверх, закружилась голова, внизу что-то напряглось, потом стало жарко-жарко, и трудно дышать. С тобой было так же?
– А, ты про это… почти всегда. Если тот, кого целуешь, тебе действительно нравится.
– Хочешь сказать… Денис, скажи, я ведь в любом случае женщина, правда, разве я не могу нравиться? Хоть кому-нибудь, самую чутельку, вот столечко.
– Девочка ты, а не женщина. Красивая, юная, привлекательная. Почему ты решила, что не можешь нравиться? Это совсем не так.
– Почему мама говорит, что мне нельзя быть женщиной?
– Не знаю, София. Ей лучше знать.
– Не ври. Она тебе всё рассказала. Почему мне нельзя быть женщиной, – требовательно и жёстко спросила девочка,  с расстановкой произнося каждое слово.
– Из-за особенностей здоровья, наверно. Она за тебя переживает.
– Мамка сказала, чтобы ты больше не приходил, так? Только не ври!
– Ну-у-у… как бы…
– Понятно… сказала-сказала. Так я и знала. И ты больше не придёшь, послушаешь её, да?
– Не знаю, как быть, София. Мама очень просила. Её расстроило наше с тобой знакомство.
– Она днём работает. Ты же всё равно должен будешь мне кассеты принести. Вот и повод. Поговорим ещё о чём-нибудь, я спою, стихи почитаю. Свои. Хочешь, про тебя тоже напишу? Хочешь! Это что, преступление, если у меня будет один единственный друг?
– Хочу, конечно, хочу. И стихи, и рассказы, и песни. Но, пойми, София. Я скоро уеду учиться. Приезжать смогу дня на два в месяц. Ты будешь расстраиваться, скучать, заболеешь ещё сильнее. Давай лучше забудем нашу встречу. Ты ведь привыкла жить одна. Анна Павловна сказала, что слишком близкое общение для тебя опасно. Любая случайная инфекция способна убить. Не могу и не хочу быть причиной твоей гибели.
– Моя болезнь неизлечима. Мало того, прогрессирует. Умру я через год или через месяц, какое это имеет значение, если никогда в жизни не узнаю, что такое настоящая дружба, не почувствую вкус поцелуя, не надышусь запахом мужчины, с которым мне захочется обняться и умереть.
Денис, ты сейчас разговариваешь со мной, не с мамой. Говори за себя. Испугался связаться с инвалидом? Так и скажи. Я пойму. Я ведь не жалуюсь, ничего не прошу. Только немного, вот такую маленькую капелюшечку живого общения. Чтобы ты приходил, рассказывал чего-нибудь. Чтобы смотрел на меня… как сейчас… слушал. Больше мне ничего не надо. Даже целоваться совсем не обязательно… если тебе это неприятно.
Глаза Софии стали влажными, готовыми к немедленной протечке, улыбка начала расплываться, превращаясь в болезненную гримасу.
За несколько неуловимых мгновений, лишь судорожное движение мимических мышц выдавало её страдание, девочка с собой справилась, привычно водрузив на лицо дружелюбную улыбку.
Денис почувствовал  себя негодяем, трусом. София являла собой образец силы духа, самообладания, стойкости. Нет, не мог он показать слабость, предать ожидания девочки, для которой вечность исчисляется лишь коротким отрезком числа дней, наполненных ограничениями, страданием и болью.
– Я приду. Завтра приду. Обещаю. Ты подумаешь, я подумаю. Обещать ничего не буду. Оставим пока этот разговор. Ты спеть обещала, и много чего ещё.
София принесла гитару, долго устраивалась в кресле. Подвижная мимика девочки свидетельствовала о том, что ей больно, но глядя на Дениса, она улыбалась.
Песня была длинная, мелодия тягучая, сильный голос брал за живое, выдавливая невольно слезу из единственного слушателя. Денис поймал себя на том, что рядом с этой несчастной девочкой не может чувствовать себя отверженным страдальцем. Глядя на неё, становилось стыдно думать о том, что неудача на любовном фронте – это невосполнимая потеря, смертельная травма и  терзающая боль.
Ведь Ирина объяснилась с ним корректно, без претензий и сцен, даже предложила дружбу. Сколько раз до и после этого приходилось расставаться с кем-то на время, терять совсем. Порой на душе  было грустно, невыносимо  мерзко, тревожно и пусто, но проходило время, беспокойные эмоции отпускали, забывались, тускнели. На смену одним людям приходили другие. Жизнь неизменно продолжалась, предлагая интересных друзей, новые перспективы, иные связки, чаще всего гораздо привлекательнее прежних.
София запела, явно желая понравиться. Она не отрывала ни на секунду взгляд от глаз Дениса, улавливая его восприимчивую реакцию, отражающуюся на лице, способность к сопереживанию.
Ни разу в жизни с ней не происходило подобного сегодняшнему.
Она чувствовала страстное желание дарить ему свой талант, понимая, что Денис по-настоящему впечатлён. И ещё, ещё он чувствует в отношении её не жалость, а неподдельный интерес, общается на равных, не акцентируя внимание на неприглядных деталях изъянов ущербного организма.
Девушка транслировала искренние чувства и невысказанные мысли, облекая их в слова, интонации, ритмы и голос, а юноша чутко вслушивался, улавливая эти зашифрованные сигналы.
Удивительным образом они понимали друг друга, но не могли выразить смутные пылкие порывы словами или привычными действиями.
То, что происходило между ними, нельзя назвать любовью. Рождающиеся чувства видимо не имели пока названия, но, не нуждались в том, чтобы их систематизировали.
Магнетизм характера Софии или иные её качества, Денис сам не понимал, что именно привлекал его, настолько сильно притягивал, что он забыл обо всём, увлечённо наблюдая за подругой.
Три часа, отпущенные Анной Павловной на общение, пролетели незаметно. Мама их ни разу не беспокоила. Постучав в дверь, спросила разрешение войти.
– Денис, пора прощаться. Твоя одежда высохла, я всё привела в порядок. Можешь одеваться. Что ты сделал с моей девочкой? Она просто светится. Забыла, когда видела её такой счастливой.
– Анна Павловна, извините, но я иногда буду приходить к Софии. Иногда. Не часто. Пожалуйста.
– Я уже поняла это, глядя на дочь. Помни о том, что она не обычная девушка, с какими ты привык общаться, она хрупкий хрустальный цветок, который может разбиться даже от случайного прикосновения. Никто из нас не хотел для неё такой судьбы, никого нельзя винить, но и отменить болезнь мы не в силах. Надеюсь на твоё понимание.
– Спасибо, Анна Павловна! София, во сколько встречаемся завтра?
– Можешь прийти утром, часов в десять, после процедур. Буду ждать. Очень. Вот, это плёнки и рукопись. Только не потеряй.
Если бы ей это не причиняло нестерпимую боль, девочка обязательно захлопала бы в ладоши, так она ликовала, выражая возбуждённое состояние мимикой и сверкающей радостью взгляда, внешне оставаясь бесстрастной.
Денис сразу же отправился к школьному другу, Витьке Кирпикову, у которого можно было сделать копии рукописей и плёнок, оцифровать музыкальные записи, переписав на более удобные и современные компакт диски.
Витька не спросил, как у него дела на любовном фронте, про отношения с Ириной он знал, а Денис даже не вспомнил, что всего несколько часов назад хотел расстаться с жизнью, считая себя самым несчастным человеком на Земле.
Он сам не заметил, как разложил по полочкам события сегодняшнего дня, присвоив каждому из них оценочное значение, где Ирина прочно заняла незаметное место на второй полке, потеснившись в пользу дружбы с Софией.
Если отношения с Ириной он рассматривал в отчётливом матримониальном контексте, многократно красочно представляя свадьбу, эротические моменты предстоящего близкого общения, создание прочной семьи, то с Софией это всё не представляло интереса и ценности.
Дениса привлекли совсем иные особенные отличия девушки, которые прежде не приходилось замечать в качестве приоритетных характеристик для самой близкой представительницы противоположного пола.
София была настолько неповторимой, своеобразной, что вызывала позитивные эмоции независимо от интимных фантазий.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/valeriy-stolypin-27037877/na-krylyah-mirazhey-67255805/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.