Главная страница | Стимпанк | Честность свободна от страха

Честность свободна от страха
Саша Фишер
Когда-нибудь один главный герой обязательно спросит другого главного героя: “Герр Крамм, мы что, злодеи?” И тогда второй, смывая кровь со своих рук, ему ответит: “Не сегодня, герр Шпатц, не сегодня!” Но пока первый главный герой всего лишь наивный иммигрант вымышленного государства, в котором внимательный читатель без труда опознает коктейль из Второго и Третьего Рейхов, приправленный порцией недоброй магии. Смешать. Взболтать. Подать холодным.

Саша Фишер
Честность свободна от страха

Глава 1
Niemand qu?lt mich so zum Scherz
Ich lass die Sonne an euer Herz
(Никто не мучает меня ради забавы,
Я оставляю солнце в вашем сердце)
Halt – Rammstein
– И что же заставило вас думать, что вы можете получить гражданство Шварцланда? – пожилой лысеющий клерк с длинным невыразительным лицом поднял голову, сверкнув очками.
– Моя мать родилась в Вейсланде, – светловолосый парень потоптался с ноги на ногу. Старый паркет пронзительно скрипнул, нарушив бубнящую и шуршащую бумагами тишину пограничного бюро. Это был зал без окон с белыми стенами, освещенный матовыми стеклянными светильниками-шарами. Над каждым из трех десятков столов возвышалась табличка с номером. За каждым столом восседал клерк в оливковой униформе. Перед передними пятью столами на полу желтыми крестами были обозначены места для посетителей, с разными целями решивших пересечь границу Шварцланда.
Клерк скривил тонкие губы, очки его снова сверкнули.
– В вашей анкете указано, что ее имя Блум Грессель. В Вейсланде нет граждан с такой фамилией. Так что жду подробностей, молодой человек!
– Это ее фамилия по мужу, – парень начал было снова переступать с ноги на ногу, но вовремя вспомнил про скрипящий паркет и замер. – Она попала в плен во время войны и должна была вернуться, но встретила отца. Они влюбились, и она осталась в Сеймсвилле. Но недавно она умерла, и отец сказал, откуда она была родом. И я решил… решил… Ну, в общем, я знаю, что не имею права на гражданство Вейсланда, я подумал, что хочу попытать счастья в Шварцланде.
– Отец сказал вам настоящее имя матери? – клерк все еще выглядел скучающим. Историй о похищениях во младенчестве, пропавших в военные годы родственников и незаконных детей от солдат армии победителей он слышал множество.
– Да. Ее звали Блум Фогельзанг. Точнее, Пферт-Катрин-Блум штамм Фогельзанг.
Шелест бумаги, скрип перьевых ручек и монотонный бубнеж моментально смолкли. Лицо клерка побледнело и еще больше вытянулось. Он медленно стянул с носа очки. Медленно поместил их в нагрудный карман пиджака. И медленно поднялся из-за своего громоздкого письменного стола, не издав при этом ни малейшего шума.
– Шпатц Грессель, – отчетливо, почти по буквам произнес он. – Вы. Уверены. В. Своих. Словах?
– Да.
– У вас еще есть шанс отказаться, забрать свое прошение о гражданстве и вернуться домой.
– Я уверен.
– Вам известно, что происходит с теми, кто пытается обманным путем доказать свою принадлежность к вервантам Шварцланда и Вейсланда?
– Я не претендую ни на какие семейные привилегии, – парень осторожно опустил ногу, но паркет все равно скрипнул. – Я просто узнал, кем была моя мать и захотел вернуться домой.
– Но вы знаете, что если вы лжете, пытаясь приписать себе кровное родство с вейсландской аристократией, то вам грозит наказание, а не просто отказ в посещении Шварцланда?
– Дда… – в горле светловолосого запершило. Он сжал пальцы в кулак, чтобы не было заметно, что они дрожат.
– Хорошо, – клерк кивнул, поджал губы, потом покачал головой. – Тогда извольте ознакомиться…– Клерк вернулся за стол и извлек желтоватый бланк. – Сейчас вы проследуете в дверь номер четыре, там находится накопительный приемник для въезжающих в Шварцланд. Покажете инспектору этот бланк, он вас проводит в нужный сектор. Затем в течение недели вы будете находиться в карантинной зоне, где сдадите свою одежду и личные вещи на хранение, а вместо них получите униформу. Вам предстоить шесть этапов стандартной проверки – это тесты на знание истории и законов Вейсланда и Шварцланда, инструктаж и проверка на правила жизни и медицинское освидетельствование. Если вы не уложитесь в неделю, то придется провести в карантинной зоне еще некоторое время. Однако в вашем случае самой важной проверкой будет не это. Вам необходимо получить индекс идеала Фогельзангов и сдать анализ на примеси грязной крови. Если индекс идеала окажется больше семи, или в крови будут выявлены признаки родства с любой разновидностью виссенов, то вы будете отбракованы.
– Отбракован?
– Ликвидированы, – клерк растянул в улыбке тонкие губы, но глаза остались холодными. – Вас выведут на плац и застрелят. Или перережут горло. Все зависит от инспектора, который будет вести ваше дело. У каждого свои предпочтения, но результат для вас будет один и тот же – ваша жизнь будет прервана.
Шпатц Грессель вновь переступил с ноги на ногу, теперь уже не обратив никакого внимания на скрип. Сглотнул. Смял в руках серую шляпу, глядя как тяжелая круглая печать в руке клерка опускается на желтоватый бланк. Возможно, его смертного приговора.
– Не волнуйтесь, молодой человек, – клерк снова нацепил на нос очки. – Я видел парочку Фогельзангов. И я бы сказал, что ваш индекс идеала не меньше четырех. А то и трех. Это, конечно, приблизительно, но вы вполне можете оказаться более Фогельзангом, чем некоторые из них. Желаю вам удачи, герр Грессель.
«Да как они ходят по этому проклятому паркету так тихо?!» – думал Шпатц, направляясь через зал бюро к четвертой двери. Пол под его ногами визжал, скрипел, ныл и разве что не молил о помощи. Хотя клерки иногда вставали из-за столов, подходили к высоким шкафам-каталогам, выдвигали ящики и носили туда-сюда разные бланки и папки, и все это почти совершенно бесшумно. Во всяком случае точно без аккомпанемента оглушительных скрипов. «Очевидно, надо работать здесь с рождения, чтобы обрести эту сверхспособность,» – Шпатц с облегчением вздохнул, потому что зал пограничного бюро наконец-то закончился. Он оглянулся. Лица провожавших его взглядами клерков немедленно приняли незаинтересованный вид и уткнулись в свои бумаги. Снова заскрипели перья и раздался монотонный бубнеж. Тяжелая дверь неожиданно бесшумно открылась. За ней обнаружился скудно освещенный длинный коридор, упирающийся в еще одну дверь. Шпатц остановился и перевел дух. Сердце уже даже не колотилось, а трепыхалось испуганной птичкой. Может он зря все это затеял? Издалека затея с гражданством Шварцланда казалась не такой страшной. Про тесты по истории и законы он знал, в своем здоровье был более, чем уверен – за все 26 лет своей жизни он ни разу ничем не болел. Он думал, нет, он даже был уверен, что когда прозвучит имя его матери, то родина не то, чтобы распахнет объятья и примет его как любимого наследника кайзера, но уж никак не пробубнит равнодушное «будете отбракованы». А что если мать все придумала? Родилась хорошенькой блондинкой в какой-нибудь деревне, сбежала из дома во время войны, очаровала первого попавшегося благополучного сынка из благополучной семьи, наплела ему, что она Блум штамм Фогельзанг из грозного Вейсланда, сбежавшая из лагеря для военнопленных… Приставку «штамм» к фамилии получают только представители вервантов – самой старой вейсландской аристократии. И только те, в ком течет кровь этого рода. Ни мужья, ни жены, ни приемные дети не имеют на нее права. Насколько Шпатц понял сложные внутрисемейные отношения вервантов, между некоторыми семьями браки были невозможны, а если брак заключался с простолюдином, то ребенок получал свою приставку «штамм» и родовую фамилию только в совершеннолетие. Если простолюдином (или аристократом, но классом пониже) был отец, то фамилию ребенок получал материнскую. То есть, если бы Шпатц родился не где-то в Сеймсвилле, а где полагается, то его полным именем было бы Катрин-Блум-Шпатц штамм Фогельзанг. Но так далеко ему пока загадывать не хотелось. Если даже простое получение гражданства – это многоступенчатая проверка на границе, после которой ты, в лучшем случае получишь статус «фрайхерр» – подданный. Будешь иметь право на аренду жилья и наниматься на некоторые виды работ. Если же ты захочешь стать эдлером – полноправным гражданином, с правом собственности и голоса, то потребуется еще множество разных танцев с бюрократией. И не только. Впрочем, большинство устраивает статус подданного. Поговаривают, что даже фрайхерр Шварцланда живет лучше, чем некоторые сеймсвилльские аристократы.
Шпатц несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, успокаивая все еще подрагивающие пальцы и нервно колотящееся сердце, и взялся за ручку двери. Все равно пути назад уже не было – дверь номер четыре открывалась только в одну сторону. Фигурально выражаясь, разумеется. Наверное можно было сейчас вернуться к столу очкастого клерка и начать мямлить, что передумал, что решение было ошибочным, и что он слишком слабый и трусливый, чтобы великий Шварцланд принял его в свое лоно. И может быть даже этот клерк, грозно сверкнув очками, пожалеет бедного заблудшего мальчика, порвет бланк с печатью и отпустит Шпатца лететь на все четыре стороны, но… Но проверять он это, конечно же, не будет.
Дверь открылась. Длинное просторное помещение было заполнено рядами деревянных кресел с прямыми спинками. Часть из них была покрашена в синий, часть в зеленый и часть в серый. Зеленый сектор был забит ожидающими почти полностью. Все они были в рабочей одежде, шестеро сбились в кружок и играли в карты на потертом фанерном чемодане, один спал, заняв скамью во всю длину, а еще трое пытались его разбудить, чтобы освободить себе побольше места. Серый сектор был не столь популярен. На его скамейках расположились пятеро респектабельных господ в длинных пальто, тро читали газеты, двое тихо беседовали, попыхивая трубками для путешествий на люфтшиффах. В бюро, редакциях газет, архивах и библиотеках запрещалось курить открытые трубки и сигареты. Синий сектор был пуст.
– Имя? – Шпатц вздрогнул. Голос инспектора за конторкой был пронзительным, как сирена.
– Шпатц Грессель, – светловолосый протянул инспектору бланк. Тот схватил бумагу и стал изучать ее, шевеля губами. Пышные усы шевелились в такт. Инспектор был одет в темно-серую униформу с черной окантовкой и такую же фуражку. В петлицах – латунные солнца – знак департамента надзора. Возраста инспектор был весьма почтенного, Шпатц даже мысленно обозвал его стариканом.
Инспектор открыл гроссбух на синей закладке, медленно сделал запись, закрыл гроссбух. Извлек из-под конторки квадратную печать, подышал на нее и шлепнул на бланк.
– Синий сектор, – сказал он, возвращая бумагу Шпатцу.
– А что делать дальше?
– Ждать, – буркнул инспектор.
– Долго?
Но старикан в серой униформе уже уткнулся носом в конторку, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Шпатц пожал плечами и направился к неудобным даже на вид синим скамьям.
«Зеленые» замолчали и как по команде повернули головы, провожая его взглядами. Даже спавший проснулся. «Серые» тоже проявили интерес, но более сдержанный. Зеленые скамейки занимали наемные рабочие-иностранцы. Прямо из пограничного бюро их забирали работодатели – фабриканты или фермеры. Арбайтшайн – зеленые билеты в счастье – раздавали во всех крупных городах по субботам. На всех желающих их, разумеется, не хватало. Так что, разумеется, нашлись дельцы, продающие зеленые бумажки из-под полы. Схема была простая – на раздачу «путевок» являлись здоровые и сильные парни, у которых было больше шансов заполучить заветный билетик, а потом отдавали арбайтшайн нанимателю. Вряд ли чиновники Шварцланда были не в курсе этой схемы, но пресекать деятельность жуликов они не спешили. В сущности, им было наплевать, какими именно путями дешевая рабочая сила попадает на фабрики и плантации. Поток желающих не иссякал – и ладно. А сделал на этом деньги какой-то грязный делец или нет – неважно. «Зеленые» не имели никаких прав. Все время своего пребывания в Шварцланде они были обязаны носить униформу и здоровенный нагрудный знак. Зато через год они возвращались домой обеспеченными людьми.
Серый сектор был предназначен для торговцев и дипломатов. О них Шпатц знал гораздо меньше. Шварцланд очень скрупулезно и педантично выбирал людей, с которыми готов вести деловые переговоры. А сами избранные хранили свои секреты куда лучше охотников (успешных и не очень) за зелеными билетами.
Шпатц поерзал, стараясь устроиться поудобнее. Спинка идиотской лавочки была едва заметно наклонена вперед – при попытке откинуться на нее давила на лопатки. Седушка же была настолько узкой, что при попытке сдвинуться вперед, зад соскальзывал. «Может, прилечь?» – подумал Шпатц. Место позволяло, но гордость мешала. Так что приходилось терпеть.
Когда-то Вейсланд был обычным государством, одним из множества. Вел с переменным успехом пограничные конфликты, приторговывал с соседями, боролся с эпидемиями и босяцкими бунтами. Но примерно тридцать лет назад все изменилось. Династия прошлых кайзеров пресеклась, и на трон сел Зогг штамм Вальтерсгаузен. Вальтерсгаузены – родственники Фогельзангов, браки между ними запрещены. Тогда новоиспеченному кайзеру было девятнадцать. Аристократия сразу расслабилась. Юный кайзер выглядел отличным потенциальным донором для привилегий, поблажек и пожизненных пансионов. Но все оказалось не так просто…
Юный властитель вовсе не был ни мечтателем, ни дураком. Предприимчивые шантажисты и манипуляторы отправились на костры и виселицы, а в стране начались пугающие перемены. Для начала Вейсланд выпроводил всех иностранцев за границу – торговцев, путешественников, бездельников, шлюх и прочих личностей, которым не посчастливилось быть произведенными на свет в Вейсланде. Те, кому хватило ума по первому же требованию молча собрать вещички и убраться восвояси, остались в живых. За неповиновение, сопротивление или попытку нелегально остаться – казнили безо всяких разбирательств. Граница захлопнулась. Пять лет о происходящем в Вейсланде гуляли только слухи. Никто из соседей не знал толком, что за реформы затеял юный кайзер и его Камерады-советники. Момент был выбран очень верно – сопредельные державы были не в состоянии вооруженно возмущаться жестокой внутренней политикой нового лидера Вейсланда. Гром грянул пять лет спустя. Когда король существовавшего еще в те времена государства Аанерсгросс осмелел и решил захватить приграничную крепость Катцендорф. Она всегда была спорной, так что король посчитал, что самое время восстановить справедливость в свою пользу. И думал, что это будет легко.
Передовой отряд за пару часов занял пустовавший Катцендорф и водрузил на башне флаг Аанерсгросса. И пока ликующие солдаты вольготно располагались в заброшенных казармах новообретенной крепости, из облаков вынырнула диковинная гигантская штука в форме длинной положенной на бок капли – люфтшифф. А странные рупоры, развешанные в разных местах Катцендорфа вдруг ожили и заговорили механически искаженным мужским голосом, сообщая что «вы вторглись на земли Вейсланда, и у вас есть еще шанс покинуть незаконно занятую территорию, в ином случае это будет воспринято как начало военных действий».
Солдаты так обалдели, что с места никто, разумеется, не двинулся. А исполинская парусиновая капля люфтшиффа продолжала величественно спускаться все ниже и ниже. Кто-то из особо резвых солдат оторвал от стены громкоговоритель, отчего тот, разумеется, замолк, но из остальных голос продолжал звучать и действовать на нервы. Потом вместо заунывных увещеваний зазвучал обратный отсчет с десяти. На цифре один голос сменился шипением. Как будто открылись вентили. В углах под потолком заплясали бледные желто-зеленые призраки. Резкий незнакомый запах сначала заставлял закашляться, потом начинал жечь горло и выедать глаза. Катцендорф наполнился воплями и криками, но скоро все смолкло. Шипение тоже. Завователи на видели, как люфтшифф завис над надвратной башней Катцендорфа.. Не видели, как с опустившейся перед крепостью платформы стали деловито спрыгивать солдаты в коричневых комбинезонах, с капюшонами и жутковатых масках, закрывающих лица. Не видели, как их тела стаскивают в ровный штабель посреди двора…
Второй сюрприз ждал короля Аанерсгросса сразу вслед за первым. В тот самый момент, когда вейсландские солдаты подсчитывали тела погибших завоевателей, в Люхтстаде, столице Аанесгросса, посланник Вейсланда зачитывал гневное «ввиду вероломного нарушения границ и попытки захвата территории Вейсланда, мы, кайзер Зогг, вынуждены прибегнуть к помощи военной силы, чтобы защитить свои территории и интересы». Посланника, разумеется, убили, но королю Аанерсгросса это никак не помогло… Потому что грянула война.
– Молодой человек? – Шпатц понял, что один из читавших газеты «серых» перегнулся через спинку скамьи и пытается привлечь его внимание. По всей видимости, это был уже не первый оклик, просто Шпатц задумался и не обратил внимания.
– Слушаю вас, – улыбнулся и кивнул он.
– Я так понимаю, что вы претендуете на гражданство Шварцланда?
– Несложно догадаться, – Шпатц усмехнулся. – Строгий герр Величественные Усы не дал бы мне ошибиться и перепутать сектор.
– Сеймсвилль? Столица?
– Все так.
– Так и думал, мы земляки. Возможно даже встречались. Во всяком случае ваше лицо кажется мне знакомым. Я Дитрих Кронивен.
– Шпатц Грессель. Приятно познакомиться.
Шпатц присмотрелся внимательнее. Нет, лицо не показалось ему знакомым. Впрочем, категорически незнакомым тоже. Обычное было лицо для дядьки средних лет – седины в усах нет, подбородок гладко выбрит по последней моде, шляпа, пальто… Коричневый кожаный саквояж, в тон ему – ботинки. Кажется, так сейчас одеваются вообще все дядьки средних лет. Если они не крестьяне и не военные.
– Герр Грессель, я бы подсел поближе, но, боюсь, правила этого места не позволяют мне пересекать границы синего сектора, а наш строгий герр Величественные Усы, сдается мне, очень внимательно за этим следит.
Инспектор клевал носом над гроссбухом на конторке. Усы его шевелились, будто он что-то напевал.
– У вас ко мне какое-то секретное дело, которое нужно обсуждать шепотом? – Шпатц удивленно приподнял бровь.
– Нет, что вы! Я не веду никаких секретных дел, все мои дела прозрачны и скучны – я занимаюсь торговлей зерном.
– Хотите поболтать, чтобы скоротать скуку? Кстати, как я понимаю, вы опытный человек в этих делах, сколько нам еще ждать?
– Уже не очень долго, – зерноторговец извлек из жилетного кармана часы. – Осталось три четверти часа. Но дело у меня к вам все-таки есть. Правда это скорее шутка.
– Вы меня интригуете.
– У меня есть ритуал, – герр Кронивен не перешел на заговорщический шепот и не сменил выражение лица. Тон его остался прежним – просто вежливый треп случайных попутчиков. – Перед каждой поездкой в Шварцланд я захожу в «О’Матильда» выпить рюмку шерри и купить билетик у механической гадалки.
Кабаре «О’Матильда» Шпатц знал. Даже был там пару раз. Всю неделю заведение работает как бар-распивочная с музыкальным автоматом, а по субботам там проходят представления с танцами.
– Понимаю, что глупости, но все равно не могу пройти мимо, не бросив монетку волшебнице за стеклом. И в этот раз на билетике было написано «Неслучайная встреча с незнакомцем. Цвет удачи – синий. Число удачи – 1».
– И вот он я – незнакомец на синей скамейке. Один как перст, – Шпатц кивнул. – Понимаю, почему вы заговорили. Но все равно не понимаю, чем могу быть вам… хм… неслучаен.
– Знаете, у меня есть идея, – Кронивен извлек из внутреннего кармана перьевую ручку и быстро накорябал что-то на клочке бумаги. – Вот мой адрес в Билегебене. Я всегда останавливаюсь только там, когда бываю в Шварцланде. Если вдруг судьбе будет угодно сделать нас друг другу неслучайными, значит механическая гадалка хорошо сделала свою работу.
Кронивен привстал перегнулся через серую спинку своей скамьи и протянул Шпатцу кусочек бумаги размером с половину ладони. На одной стороне торопливым почерком было написано:
Дитрих Кронивен, Штигауф-штрасс, 1, Билегебен, Шварцланд.
На другой сторону витиеватыми буквами типографским способом значилось:
Неслучайная встреча
с незнакомцем.
Цвет удачи – синий.
Число удачи – 1
Шпатц хмыкнул и сунул бумажку в карман. Подумав, что теперь ему наверняка предстоит доказывать какому-нибудь из инспекторов происхождение в кармане никогда не бывавшего в Шварцланде сына блудной дочери знатного рода бумажки с адресом в городе, где он никогда не был. Герр Кронивен скупо улыбнулся, махнул рукой и отвернулся, давая понять, что беседа закончена. Медленно потянулись минуты ожидания. Газеты у Шпатца не было, так что он просто разглядывал помещение накопителя. Зрелище было довольно скучным – беленый потолок и стены, панели чуть ниже роста окрашены той же краской что и скамейки, в цвет каждого сектора. Ряды скамей разделены проходом, на полу – гладкая гранитная плитка, отчего кажется, что здесь холодно. В дальней части зала – пустое пространство. С правой стороны ширма в цвет стены, с первого взгляда ее не видно. Если приглядеться, то можно заметить крохотный значок писающего человечка, что выдавало назначение спрятанного там помещения. Шпатц хмыкнул, подавляя смешок. Сначала он нафантазировал, что незаметная ширма скрывает помещение, где прячутся охранники на случай беспорядков среди ожидающих. А оказалось, что там просто туалет. Впрочем, охранникам ничего не мешает прятаться и в туалете тоже… С третьей стороны – зачем здесь охранники, это же не тюрьма? Вряд чтобы попасть в помещение накопителя, нужно сначала пройти проверку документов в пропускном пункте, где охранники и стоят, и прогуливаются вокруг и зорко следят с башен, потом позволить себя обыскать и показать все свои вещи занудному чиновнику и его не менее занудному помощнику, потом пройти собеседование в зале с паркетным полом, и только потом попадаешь сюда. Отсутствие у тебя крупного оружия обеспечивают еще на первом пункте: «Извините, вы не имеете право на ношение этой вещи на территории Шварцланда, так что мы вынуждены ее изъять и оставить на хранение до вашего возвращения!» Всякую потенциально опасную мелочь вычисляют чиновники-контролеры на втором этапе. А если кто-то не желает расставаться с памятным ножом или, скажем, однозарядным пистолетом, то на помощь приходит убедительный охранник. И либо ты отдаешь запрещенные предметы, либо тебя выпроваживают обратно за пропускной пункт и предлагают убираться на все четыре стороны. В общем, дошедшие до накопителя пребывают в обезвреженном состоянии и не нуждаются в дополнительном надзоре. Достаточно засыпающего герра Величественные усы.
На противоположной стороне висел небольшой информационный стенд. Со своего места Шпатц мог разглядеть только призывы не шуметь, соблюдать дистанцию и по сигналу химической тревоги – надеть противогазы. Рупор для подачи сигнала висел в углу под потолком, а где именно предлагалось брать противогазы – оставалось загадкой. Шпатц заглянул под скамейку, но скорее просто чтобы сменить позу, потому что и так было видно, что никаких ящиков с противогазами там нет. Очевидно, что некто, для кого это предупреждение написано, был в курсе, где брать соответствующую экипировку, и что конкретно он, Шпатц, в число этих «некто» не входит.
В дальней стене была дверь. Обычная массивная дверь из темного неокрашенного дерева. Ни замочной скважины, ни дверной ручки. Похоже, что открывается она только с противоположной стороны.
Звякнул колокольчик, и дверь открылась. Только не тяжелая «дверь в счастье», которую Шпатц задумчиво разглядывал, а другая. Через которую он сам сюда вошел. В накопитель просочился тощий юноша невысокого роста. Почти ребенок.
– Имя? – инспектор за конторкой ожил и строго зашевелил усами.
– Флинк Роблинген, – и мальчишка протянул герру Величественные Усы бланк. Точно такой же, как и у Шпатца. Инспектор открыл гроссбух, перо заскрипело по бумаге. Дописав, он поднял голову, недоверчиво осмотрел посетителя с ног до головы, хмыкнул, пошевелил усами, подышал на печать, шлепнул ее на бланк и вернул бумагу юноше.
– Синий сектор.
Флинк Роблинген взял бумагу и неспешно пошел в дальнюю часть зала. Работяги из зеленого сектора, не скрывая разглядывали необычного кандидата на гражданство Шварцланда, лица «серых» были более бесстрастны. Чем ближе подходил тощий, тем заметнее было, что это вовсе не ребенок. Просто природа не наградила его великанским сложением. Такой получился. Что было еще более странно – в Вейсланде и Шварцланде не жаловали физическую немощь. А Флинк выглядел не особенно здоровым и выносливым.
– Привет! – он остановился рядом со Шпатцем и улыбнулся. Похоже, что они были ровесниками. А может быть Флинк даже был постарше Шпатца. Лицо его чем-то было похоже на крысиную мордочку, на правой щеке – длинный тонкий шрам, из-за которого казалось, что он все время криво улыбается. Мышиного цвета волосы. Жиденькие усики. Кепка в серо-черную клетку. Видавший виды костюм, ченый, но посеревший в некоторых местах. Темно-зеленый шейный платок. И новенькие черные ботинки. – Я присяду?
– Разумеется, – Шпатц подвинулся, хотя необходимости особой в этом не было необходимости. Просто очень хотелось воспользоваться случаем и сменить положение. – Шпатц Грессель.
– Флинк Роблинген. Приятно познакомиться, герр Грессель, – тощий уселся рядом, поерзал, недовольно скривился. – Долго нам сидеть на этой пыточной скамейке?
– Вероятно, уже не очень, – Шпатц пожал плечами. – Я здесь впервые, так что не могу точно сказать.
– В прошлый раз я здесь был в другом качестве, нанимался на работу. В горячий сезон, так что все было обставлено иначе – под рабочих выделили накопитель номер два, Там просто ангар, без скамеек. Устраивали торги по десять – запускали десятерых в порядке очереди, кто-то из нанимателей забирал всю десятку, потом шли следующие десять. Хорошо, что отказываться от кого-то из десятки им было нельзя, а то бы я не получил работу.
Флинк ухмыльнулся и стал еще больше похож на крысу.
– Когда меня видят, каждый раз думают, что я больной и слабый. Чаще всего мне это только на руку, но вот зеленый билет мне пришлось самому купить, никто бы мне его не дал так просто. Но без хотя бы одного отработанного сезона претендовать на гражданство Шварцланда нельзя. Если нет других причин. У вас, я так понимаю, они есть? Раз вы здесь впервые?
Флинк достал из кармана плоскую металлическую фляжку, отхлебнул из нее, вытер платком и протянул Шпатцу. Он кивнул, принял угощение и сделал глоток. Шерри. Неожиданно.
– Мать родом из Вейсланда, из военнопленных, – Шпатц вернул фляжку. – На ты?
– Конечно, герр Грессель, – Флинк широко улыбнулся. – А я мечтал попасть в Шварцланд с самого детства. Зачитывался про войну, люфтшиффы бегал смотреть на площадь раз в месяц. Когда был пацаном, надо мной смеялись. Когда вырос… тоже смеялись. Потому что не так уж сильно я и вырос. Но вот я здесь. Накопил на зеленый билет, отработал на строительстве небоскреба в Билегебене. Ох, я тебе скажу, работа! Голова кругом от высоты! Мы оттуда по неделе не спускались, прямо там и ели, и нужду справляли. Но ты не думай, там все очень по-людски устроено. Просто долго спускаться с этакой высотищи! Зато когда смена заканчивалась, сядешь на балку, ноги вниз свесишь, прихлебываешь свою положенную дневную порцию шнапса и смотришь, как внизу фонари светятся. И фары вагенов. И люди такие маленькие-маленькие… Я тогда сидел и думал, что вернусь. Что хочу здесь жить, а не только работать…
Флинк снова отхлебнул из фляжки.
– Чтобы все у нас с тобой получилось, Шпатц!
Шпатц взял фляжку.
– Твое здоровье, Флинк!
Дверь распахнулась.
Первыми накопитель покинули рабочие. Их всех вместе забрал высокий полный мужчина в бежевом костюме и коричневой шляпе.
– Не повезло ребятам, – прошептал Флинк. – Это Грант пакт Вольцоген. Он управляющий на шахтах в горах Лютвицберге.
– Их сам управляющий забирает? Я думал, что аристократы не занимаются наемниками…
– Таковы правила. Если ты берешь на работу иностранцев, то должен сам их встретить и проводить до места. Взять на себя ответственность. Обычными местными рабочими управляющие не занимаются, конечно.
– А зачем берут иностранных рабочих? Свои не справляются?
Флинк приложил палец к губам.
Серых забирали по одному. За каждым являлся персональный контролер в темно-серой форме, коротко приветствовал, представлялся, и они уходили вдвоем. Один из серых, тот самый, с билетиком от механической гадалки, вышел последним, кивнув Шпатцу на прощание. Было похоже, что со своим контролером он встречается уже не в первый раз.
Дверь снова закрылась, Шпатц и Флинк остались вдвоем. Тишину накопителя заполнили звуки далеких шагов, неопределенных скрипов, шума двигателей, голосов. Шпатц перевел дух, несколько раз сжал и разжал кулаки. Вдох-выдох. Не о чем волноваться. Он же уверен, что его отец сказал правду о настоящей фамилии матери. Все должно получиться. Не о чем волноваться. Не о чем…
Дверь распахнулась, жалобно скрипнув. На пороге появился огромных размеров инспектор в темно-синей форме. Он выглядел как огородное пугало, на которое хозяева не пожалели соломы – объемное брюхо над ремнем, круглые лоснящиеся щеки, волосы цвета спелой пшеницы.
– Хальт! – громким фальцетом произнес он, уперев сардельку указательного пальца на Шпатца. Тот поднялся. Нет, все-таки ростом Шпатц не уступал своему контролеру, только в ширину. – Шпатц Грессель?
– Да.
– Я Хирш пакт Боденгаузен, ваш инспектор по контролю, герр Гессель. Следовать за мной! – туша в синей форме неожиданно легко развернулась и неожиданно быстро направилась в неизвестность. Шпатц подхватил сумку и направился следом.
– Увидимся! – крикнул вслед Флинк. И дверь захлопнулась. Теперь уже за спиной.
Короткий коридор, дверь направо, длинный слабо освещенный коридор с редкими зарешеченными окнами под потолком. Шпатц успел удивиться пробивающемуся сквозь них свету угасающего дня. Ожидание казалось настолько бесконечным, что по его внутреннему ощущению на улице уже должна была быть глубокая ночь. Еще одна дверь.
Огромное мощеное черной брусчаткой поле заливали золотые лучи клонившегося к закату солнца. Серая махина люфтшиффа отбрасывала причудливую тень на глухую стену ангара. Рядом с тремя черными ластвагенами деловито суетились люди в форме и недавние соседи по накопителю из зеленого сектора. Но инспектор Боденгаузен повернул в противоположную сторону – к длинной веренице небольших мобилей, стоявших вдоль металлической оградки, покрашенной в желто-черную полоску.
– Герр Грессель, – ничуть не задыхаясь от быстрого шага заговорил инспектор. – Сейчас мы направимся в карантинную зону Гехольц. Я буду сопровождать вас все время вашего в ней пребывания, за исключением сна и сортира. Когда я буду задавать вопросы, отвечать незамедлительно, меня также можно спрашивать, если возникает такая необходимость. Обращаться ко мне следует герр инспектор. Понятно?
– Да, герр инспектор.
– За время нашего сотрудничества я постараюсь вложить в вас максимум возможных знаний и умений, необходимых для жизни в Шварцланде, и если все пройдет успешно, то мы расстанемся, когда вы обретете статус фрайхер, – Боденгаузен распахнул дверь темно-синего мобиля и посторонился, приглашая Шпатца устраиваться на место рядом с водительским. – Если же все пойдет неправильно… Впрочем, надеюсь, все будет хорошо, и Шварцланд станет вашей новой родиной и обретет в вашем лице доброго подданного и полезного гражданина.
Инспектор улыбнулся, сверкнув маленькими льдинками глаз, захлопнул дверь и обошел мобиль с другой стороны. «Надо же, какая беспечность, никакой охраны или чего-то подобного…» – мимоходом подумал Шпатц. Мотор мобиля басовито заурчал, инспектор выкрутил руль, и площадь за окном сдвинулась. Раньше Шпатцу не доводилось ездить на мобиле. Он их, разумеется, видел, урчащие железно-парусиновые коробки давно не были диковинкой на улицах Сеймсвилля. Но позволить себе раскатывать на них могли только очень богатые и очень эксцентричные люди. Для обычных граждан из самодвижущихся повозок были доступны только паровые автобусы.
– Я ознакомился с вашим делом, герр Грессель, – мобиль остановился рядом с пропускным пунктом у ворот. – Там написано, что вы служили в армии и единожды участвовали в боевых действиях. В каком конфликте, позволите ли узнать?
– Уния Блоссомботтен, герр инспектор. Неспокойный район на севере Сеймсвилля. Два года назад там убили Гебо Велтиста, двоюродного брата нашего короля. И вспыхнуло сепаратное восстание. Я приписан к инженерным войскам, моя часть была мобилизована в состав горной армии, так что я тоже в каком-то смысле поучаствовал.
– Вы не разделяете интерес короны в этом конфликте? – Боденгаузен бросил быстрый взгляд на Шпатца, затем приоткрыл со своей стороны окно и предъявил заглянувшему в мобиль охраннику пропуск. Дверь закрылась, тяжелый створ ворот пополз влево, открывая дорогу.
– Отнюдь, – Шпатц усмехнулся. – Вы знакомы с историей Унии Блоссомботтен? Это настоящая заноза в заднице Сеймсвилля! Фактически, это обширная горная долина, близ которой добывается уголь, железо и некоторые другие полезные ископаемые. До того, как месторождения открыли, это была просто дыра на задворках. Сейчас же этот регион мог бы процветать, но нет же! Среди местных жителей бытует убеждение, что прогресс несет зло и порок. И нужно как можно больше вставлять ему палки в колеса. Сначала они устраивали диверсии на шахтах и складах. К счастью, они по своим убеждениям не пользуются взрывчаткой, иначе жертв могло быть больше… Они устраивали шумные демонстрации, несколько раз поджигали бараки рабочих. Если кто-то из местных нанимался на шахты, то его могли повесить. Ни королю, ни владельцам шахт не хотелось доводить дело до военного конфликта. Но получилось… как получилось. При подавлении бунта король счел необходимым воспользоваться самыми передовыми технологиями своей армии, чтобы продемонстрировать этим дремучим горцам силу прогресса. Восстание было подавлено рекордно быстро.
Инспектор засмеялся.
– Я слышал, что король Сеймсвилля пытался купить люфтшифф, должно быть, это было связано с этим мятежом?
– Не знаю таких подробностей, но думаю да, – Шпатц поерзал на жестком сидении мобиля, в очередной раз недобро помянув конструкторов сидений. Создавалось впечатление, что здесь в Шварцланде старались создать все условия, чтобы человеку хотелось побыстрее вскочить.
– У вас имелись собственные интересы участвовать в этом конфликте?
– Да, – кивнул Шпатц. – Мой отец – совладелец угольной шахты. Семья Грессель уже лет четыреста занимается банным делом. Десять лет назад отец посчитал, что уголь – более выгодный вид топлива и принял участие в разработке шахты.
– Так вы богатый наследник? – Боденгаузен показал пропуск еще одному охраннику на еще одних воротах.
– Нет, – Шпатц вздохнул. – Я оказался не очень пригоден к ведению дел, так что отец принял решение воспитывать преемника из моего сводного брата. Сына своей младшей жены.
– Эта система всегда меня удивляла, – хохотнул инспектор. – У нас не принято иметь несколько жен! Моя Бинди порвала бы меня на тряпочки, если бы я заикнулся еще хоть об одной женщине!
– Младшую жену нельзя взять в дом просто так, герр инспектор, – Шпатц оглянулся на закрывающийся створ последний пограничных ворот. – Она переходит по наследству, только если умирает брат.
– Но я слышал, что она тоже становится женой, – инспектор криво ухмыльнулся, круглые щеки его раскраснелись. – Во всех смыслах, если ты понимаешь, о чем я.
– Кому как повезет, герр инспектор, – Шпатц подмигнул. – Младшая жена не всегда младше. Думая о младших женах мы всегда представляем юную прелестницу, но обычно все же первыми умирают старшие братья. А младшие берут себе в дом их вдов… Так что…
– Благородный обычай, – одобрительно хмыкнул Боденгаузен. – Но у вас-то было иначе?
– Да, – лицо Шпатца потемнело. Балагур-инспектор задел за больную тему. Джерд была как раз женой младшего брата. Не юная прелестница, всего несколькими годами младше Блум, его матери. Когда брат отца погиб, ходили разные слухи, поговаривали даже, что тот завал на шахте не был несчастным случаем. Но никто ничего не доказал, отец стал владельцем всех семейных активов, а Джерд вошла в семью младшей женой. Ее старшему сыну было пятнадцать, на два года младше Шпатца. И потом у них с отцом родилось еще четверо детей. Один из язвительных соседей как-то предположил, что именно отец Шпатца и заделал Джерд ребенка. Шпатц тогда расквасил умнику нос и выбил пару зубов, но только лишь потому, что сам был склонен думать точно так же. Просто старался вслух не говорить все эти страшные вещи.
– Не хочешь говорить об этом?
– Не очень, герр инспектор, – признался Шпатц. – Но если это важно, я готов рассказать историю моей семьи.
– Вот как мы поступим, герр Грессель, – инспектор на несколько мгновений отвлекся от пустынной дороги и серьезно посмотрел на Шпатца. – Одним из вечеров мы возьмем бутылочку шнапса из моих запасов, и вы мне расскажете все.
«Договорились», – подумал Шпатц и стал бездумно смотреть на дорогу. Полотно из почти идеально подогнанных булыжников пролегало между невысоких холмов, кое-где украшенных небольшими группками невысоких деревьев. «Надо же, у нас даже некоторые центральные улицы после дождя становятся похожи на сточные канавы, а здесь до ближайшего города еще ехать и ехать, а дорога – камешек к камешку», – Шпатц вдруг почувствовал, что наконец-то расслабился. Инспектор молча вел мобиль, за окном машины – пасторальная идиллия, размеченная кое-где желто-черными столбиками. Редкие пушинки облаков в густой лазури неба. Темное золото солнечного диска у самого горизонта. Пестрые булыжники идеальной шварцландской дороги. С одной стороны, вроде бы окружающий мир остался прежним – в Сеймсвилле те же холмы, те же деревья, те же редкие гранитные валуны, утопающие в высокой траве. С другой – что-то неуловимо изменилось. Словно пограничное бюро – это не конструкция, возведенная людьми, просто в том месте, где им захотелось, а нечто большее. Граница другого мира. Чужого. Незнакомого. Подозрительно похожего на тот, который Шпатц только что покинул, но иного.
– Когда я впервые приехал в Чандар в составе посольства, – вдруг снова заговорил инспектор. – Я долго не мог понять, что вокруг не так. Вроде те же деревья, запахи, люди. Но всей кожей чувствуешь, что ты на чужбине.
– Я очень громко думаю, герр инспектор? – Шпатц повернул голову и посмотрел на краснощекий профиль Боденгаузена.
– У тебя лицо такое же растерянное, как у меня тогда, – инспектор усмехнулся. – То хмуришь лоб, то оглядываешься беспомощно. Ты ни разу не выезжал из Сеймсвилля, судя по твоей анкете. Так что я точно знаю, что ты чувствуешь.
– И это значит что-то особенное?
– Не думаю, – Боденгаузен пожал плечами. – Впрочем, профессор философии из Стадшуле со мной бы не согласился. Среди интеллигенции принято считать, что государственные границы – это объективная необходимость, и люди – только пешки глобального процесса. Или, говоря другими словами, мир разделен на безусловные части и меняется в угоду высшему смыслу.
– Не уверен, что правильно понял, – Шпатц наморщил лоб. – Граница объективна, то есть возникает сама по себе. И люди в любом случае ее возведут, потому что по-другому не может быть? А война?
– А война не начинается случайно. Если мир изменился, и границы сдвинулись, то у людей не будет выбора, кроме как последовать за ними. И воевать, если надо.
– И побеждает всегда только та сторона, которая служит высшему смыслу? Мир просто не позволит неправой стороне победить?
– Да, что-то вроде того, – Боденгаузен кивнул, повернул голову и подмигнул Шпатцу. – Хорошо, что я не философ. Но ты быстро схватываешь. Хорошее образование?
– Очень обрывочное, – Шпатц пожал плечами. – Школа грамотности, курс в инженерной части и частные уроки. Надеюсь его продолжить в Шварцланде.
– Правильный настрой, герр Грессель. Для фрайхера доступны курсы вольнослушателей в Стадшуле любого города, рекомендую воспользоваться этим правом сразу же, как только это станет возможным. Местное образование увеличивает как шансы получить статус эдлера, так и возможность найти хорошую работу.
Мобиль притормозил, Боденгаузен вывернул руль вправо. Второстепенная дорога сворачивала за холм и упиралась в высокие металлические ворота. Решетчатый забор оплетали колючие даже на вид кусты, усыпанные мелкими желтыми цветочками. Караульную башню справа от ворот Шпатц тоже заметил не сразу – будка с часовым пряталась в обширной кроне высокого дерева. Перед воротами – мощеный брусчаткой небольшой плац, на котором с комфортом могли разместиться три или четыре ластвагена. На уровне глаз на воротах ровными черными буквами было выведено: «Гехольц». Чуть пониже: «Карантинная зона». А над воротами сияли начищенной латунью буквы девиза: «Честность свободна от страха».

Глава 2
Hat eine Puppe mir geschenkt
Dann bin ich nicht allein
(Она подарила мне куклу,
И теперь я не одинок)
Puppe – Rammstein
– Коэффициент вертикальной профилировки – семь, – доктор сделал шаг назад и убрал руку с макушки Шпатца. – Теперь подбородок максимально вперед и сожмите челюсти, герр Грессель.
Сегодня был пятый день в карантинной зоне. Тесты и экзамены были позади, результаты знаний Шпатца об истории и законах Вейсланда и Шварцланда признаны удовлетворительными. Каждое утро здесь начиналось с обязательных моргенбунген – бодрящих упражнений под руководством белокурого громилы в сером мундире оберфельдфебеля. Причем не делалось исключений ни для кандидатов на гражданство, ни для охраны, ни для прочего персонала, включая помощников повара, уборщиков и машинисток. Еще одним обязательным ритуалом было оглашение распорядка дня на плацу после завтрака. Герр Каумляйтен, гражданский вервальтер карантинной зоны Гехольц, дородный господин с белесым лицом уроженца приморских районов Шварцланда, уверенным баритоном сообщал, какие события сегодня всех ожидают, сколько человек прибыло, сколько убыло, кому полагается благодарность, и кто провинился. Затем проходила перекличка среди кандидатов, и все расходились по своим делам – в учебные кабинеты, медицинский сектор или на спортивную площадку.
– Коэффициент челюстного угла – пять, – доктор сделал два шага в сторону и приглушил свет. – Теперь смотрите на красный круг на стене и не двигайтесь, герр Грессель. Можете закрыть глаза, лампа яркая, некоторым не нравится.
Тест по истории был простым, и глубоких знаний не требовал. На каждый вопрос предлагалось всего два варианта ответа, и нужно было быть полным идиотом, чтобы выбрать неправильно. Даже если ничего не знать про кайзера Грейцега, то на вопрос «Каким именно талантом прославился великий кайзер Грейцег, прозванный в народе Соловей, в самом начале своего правления?» вряд ли стоило отмечать вариант «Пересыпание цветного песка из бутылок в стаканы». Тем более, что второй вариант был «виртуозная игра на клавесине». Сначала Шпатц думал, что в вопросах есть какой-то подвох, что выбор из настолько очевидных вариантов не может быть проверкой знаний. Но когда он озвучил свои сомнения инспектору Боденгаузену, тот засмеялся и похлопал Шпатца по плечу: «А это никакой не экзамен, это часть системы обучения. Комерад штамм Фогельзанг, твой предполагаемый родственник, автор этой системы, обратил внимание, что человек лучше усвоит информацию, если думает, что его так проверяют, и правильные ответы он угадывает, потому что умен. Вот скажи теперь, сможешь ты забыть, что кайзер Платт провел военную реформу, упразднив правило, что старшие офицерские чины могут получать только верванты?» Шпатц засмеялся. Второй вариант ответа на этот вопрос был «повелел офицерам ходить по городу только спиной вперед».
– Коэффициент контура – девять, – доктор выключил яркую лампу, и черная тень профиля Шпатца со стены исчезла. – Встаньте к этой стене, герр Грессель.
Проверку на физическую подготовку Шпатц прошел легко и непринужденно, с вердиктом «рекомендован на военную службу». Правда, Боденгаузен усмехнулся и сказал не обольщаться, что он с такой же легкостью пройдет армейскую проверку. Но не стал уточнять, чем именно особенным отличались военные нормативы. А Шпатц не стал просить его вдаваться в подробности, он все еще чувствовал себя не в своей тарелке, после того, как его, абсолютно голого, бесцеремонно щупали, заставляли наклоняться в разные стороны, заглядывали в зубы и задницу. Именно так выглядела общая оценка здоровья, последовавшая сразу после бега, приседаний и балансирования на одной ноге.
– Коэффициент роста – семь, вертикальный пропорциональный коэффициент – семь, второй пропорциональный – пять, – доктор отошел от Шпатца и сел за стол, напротив молчаливого безликого секретаря. – Можете одеться и присесть на стул, герр Грессель. Измерения закончены.
Безымянный доктор и его бесцветный секретарь приехали в Гехольц на черном мобиле сегодня утром. Вервальтер Каумляйтен сообщил об этом после завтрака, просто как о прибытии двух персон. Они заняли кабинет в медицинском секторе, куда Боденгаузен и отвел Шпатца сразу после того, как распорядок дня был оглашен. Доктор был среднего роста, среднего сложения и неопределенного возраста. У него был невыразительный голос, серый гражданский костюм, только рубиновая капля на лацкане выдавала в нем принадлежность к медицине. Его секретарь или помощник еще большим талантом не выделяться, чем сам начальник. Если присмотреться, то можно было сказать, что он значительно моложе доктора, но на этом наблюдения останавливались. Молодой мужчина, сливающийся с любым фоном, на котором оказывался. Доктор сообщил, что Шпатц не должен задавать ему никаких вопросов, выполнять команды четко и немедленно, и что всю необходимую информацию он узнает, когда будет нужно. А потом доктор приказал Шпатцу раздеться и приступил к измерениям. «Согните руку в локте», «поверните голову максимально вправо», «поднимите руки вверх», «сядьте на этот стул, уприте подбородок в подставку» – доктор командовал, Шпатц выполнял. Продолжалось это около трех часов.
– Ваш индекс идеала Фогельзангов – два, герр Грессель, – доктор поднял голову и посмотрел на Шпатца. – Для справки, сейчас самый высокий индекс идеала имеет Адлер штамм Фогельзанг, старший сын главы семейства. И он ниже вашего.
Шпатц открыл рот, чтобы задать вопрос, что это значит лично для него, но вовремя захлопнул рот, увидев, как уголки губ доктора дернулись. Да, конечно. Не спрашивать.
– До свидания, герр Грессель, – доктор указал взглядом на дверь.
Инспектор Бодергаузен сидел, свешиваясь со всех сторон с неудобного табурета и читал газету. Когда дверь открылась, он поднял глаза и подмигнул:
– Как впечатления, кандидат?
– Доктор сказал, что мой индекс идеала – два.
– Ого, то есть теперь ты можешь быть совершенно точно уверен, что твоя мама не была простушкой из деревни! Индекс идеала два – это… Это… Проклятье, даже у кайзера индекс идеала четыре!
– Герр инспектор, я собой горд, конечно, но не могли бы вы объяснить, что это значит лично для меня? Я бы спросил у доктора, но… – Шпатц поежился и оглянулся на дверь.
– Понимаю тебя, у меня самого от этой парочки мурашки по коже каждый раз, когда их встречаю! – Боденгаузен поднялся и кивнул в сторону выхода. Они зашагали по коридору, мимо одинаковых бледно-зеленых дверей медицинского сектора. – На самом деле, для тебя ничего не поменяется. Поскольку ты не претендуешь на долю в наследстве и признании тебя полноправным вервантом, то даже единица ничего бы не значила. Так уж сложилось, что ты почти вылитый основатель семьи Фогельзанг. Посмотри в зеркало, увидишь их фамильный портрет. Так что озвученная тобой причина, по которой ты желаешь получить гражданство, признана законной и правомерной. Впрочем, если ты когда-нибудь захочешь влиться в лоно семьи Фогельзангов, получить положенное имя и все, что тебе причитается, то эта двойка индекса будет хорошим подспорьем.
Всего в жилом секторе Гехольца было три одноэтажных корпуса. В каждом могло разместиться с комфортом человек по пятьдесят, а если на тесноту внимания не обращать, то и до сотни. Но сейчас аншлага не было. Два корпуса – под номерами два и три – были заперты, а в третьем проживало в общей сложности восемнадцать человек – девять кандидатов и девять инспекторов. Правда спали они не вместе, по ночам надзор снимался, и инспектора уходили на свою половину. Где каждому полагались одноместные апартаменты, в отличие от кандидатов. При желании, и наличии толики ловкости и удачи, можно было тайно выбраться из общей спальни и сбегать на свидание. Если, конечно, сумеешь убедить одну из холодных как ледяные скульптуры машинисток из административного сектора. Эти строгие фройляйн были как на подбор светловолосые, голубоглазые и, казалось, начисто лишенные всех человеческих чувств. Как мраморные статуи. Шпатцу так ни разу и не удалось сосчитать, сколько всего девушек служило в Гехольце. Они были похожи, как родные сестры, а темно-серая униформа департамента надзора и вовсе сводила на нет все попытки отличить белокурых фройляйн друг от друга.
– Дааа, – Боденгаузен остановился возле неудобной даже на вид скамейки и причмокнул. – Присядем?
Одна из машинисток размеренным шагом шла от административного сектора к медицинскому. Ей было не больше двадцати, белокурые волосы стянуты в тугой узел на затылке, прямая форменная юбка волнующе облегала идеально круглую попу, открытые ниже колен ноги – скульптурно правильной формы. В общем, она выглядела в точности как любая из работавших здесь фройляйн – восхитительно красивой и возмутительно идеальной. Другие просто не попадали в департамент надзора. Шпатц и Боденгаузен молча проводили ее взглядом, дождались, когда за ней закроется зеленая дверь медицинского сектора, и только потом шумно и облегченно выдохнули.
– Поговаривают, – инспектор склонился к Шпатцу и понизил голос до шепота. – Что каждой машинистке департамента надзора полагается нож особой формы. Тонкий и трехгранный. Он у нее в левом рукаве.
– Спасибо за предупреждение, герр инспектор, – Шпатц усмехнулся. – Нам не пора на обед?
– Не торопись, – круглое лицо Боденгаузена стало серьезным. – Поболтаем чуть-чуть. Неприятный разговор, но тебе придется ответить. Как умерла твоя мать?
– Заболела, – быстро ответил Шпатц. – Кажется, воспаление легких или что-то в таком духе. Сначала у нее началась лихорадка, потом кровавый кашель и рвота, а через три дня она уснула и не проснулась.
– Ваша семья довольно богата, неужели ее не лечили?
– Лечили, разумеется, – Шпатц нервно дернул плечом. – Семейный доктор и еще какой-то. Но ничего не помогло.
– Другой доктор? Вы знаете его фамилию, герр Грессель?
– Увы, передо мной никто не отчитывался, – голос Шпатца дрогнул. – Мы с отцом повздорили, он сказал, что не мое дело, кто лечит его жену, обматерил меня и выставил. Я ушел в кабак, снял там же комнату и пил. А утром она умерла.
– Не появлялся ли среди окружения вашей семьи кто-то новый незадолго до смерти Блум?
– Боюсь, что вокруг нашей семьи все время появляются новые лица – нам принадлежит множество заведений, у отца дела с десятками разных поставщиков, посредников и покупателей. А рабочий кабинет у него на первом этаже нашего дома.
– Может быть вы сменили горничную или няню?..
– Я понимаю, куда вы клоните, герр инспектор, – Шпатц несколько сжал и разжал кулаки. – Мою мать некому было ненавидеть. Она мало с кем общалась. Не любить ее могла разве что Джерд, но тут скорее наоборот должно быть – это она отодвинула мою мать в сторону. Новая горничная… Нет, ни горничной, ни няни мы не нанимали. А вот новые соседи появились. Купили дом, пустовавший несколько месяцев. Его звали Кушт Дагмер, а имени супруги я не знаю.
– Они все еще живут в этом доме?
– Я переехал от отца через три дня после смерти матери. Мы поругались, и я не видел его с тех пор.
– Когда точно это было?
– Три месяца назад.
Боденгаузен поднялся со скамейки и кивнул в сторону столовой. Вопреки ожиданиям Шпатца, никакого строго распорядка по приему пищи в Гехольце не было. Главный зал столовой не был поделен на сектора, регламенты, ритуалы и правила, ограничивающие практически все области жизни в Шварцланде никак не касались еды. Можно было прийти в любой момент, положить на тарелку сколько угодно и чего угодно и сесть за любой столик. Столики, кстати, тоже были разного размера – можно было устроиться как большой компанией на виду у всех, так и уединиться в крошечных альковах в одиночку. Когда Шпатц первый раз пришел в столовую, он думал, что его там ожидает строгий оберкельнер, который будет строгим голосом вызывать каждого по имени, а его бессловесные помощники – выдавать строго отмеренные порции еды. А на выходе нужно будет отмечаться у секретаря, что «герр Грессель употребил колбаски с тушеной капустой, два ломтя хлеба и яблочный компот. Слава Шварцланду!» Однако опасения не оправдались. Не требовалось ни отмечаться в обеденном гроссбухе, ни отчитываться о количестве съеденного. Нужно было просто взять тарелку, обойти стол раздачи, самостоятельно наполнить ее чем хочется и сесть за любой столик. Если первой порции не хватило, не возбранялось подходить к столу с едой сколько угодно раз. Можно было громко разговаривать, смеяться и даже петь песни, если возникало такое желание. Во всяком случае рослые парни из военной охраны Гехольца несколько раз так и делали.
Шпатц и Боденгаузен устроились за столиком у стены, из-за которого была виден почти весь зал. Зал был почти пустым – они пришли далеко не к началу, а значит сладкие крендельки точно закончились. Шпатц плюхнул в миску чечевичной похлебки, выбрал из оставшихся кусков хлеба пару поджаристых горбушек и как раз выбирал, какую из остывших колбасок взять, как дверь столовой распахнулась, и на пороге возник человек, совершенно не сочетающийся со всем этим местом. Он был очень высок, очень тонок и очень ярко одет. Костюм в пурпурно-красную клетку, алый галстук и крохотные красные очки на кончике длинного тонкого носа. Тощий франт на мгновение замер в дверях, поморгал, привыкая к приглушенному свету столовой, а потом расплылся в широкой улыбке, распахнул длинные руки и подпрыгивающей походкой направился к столу раздачи.
– Хирш, как же я рад тебя видеть! Ты не представляешь, какими скучными делами мне приходилось заниматься последнее время!
Боденгаузен разулыбался в ответ, тоже с готовностью распахнул объятия, они похлопали друг друга по плечам, как старые добрые друзья. А Шпатц так и стоял, нацелив вилку на колбаску. Приглядевшись он заметил на лацкане рубиновую каплю – этот странный человек был доктором.
– Герр Грессель, – Боденгаузен указал на большой стол, предлагая устроиться там всем вместе. – Позволь представить, это Карл пакт Готтесанбитерсдорф, лучший специалист по виссенам. Карл, это Шпатц Грессель, кандидат на гражданство Шварцланда.
– Позвольте посмотреть на вас, Катрин-Блум-Шпатц штамм Фогельзанг! – тощий красно-пурпурный доктор приблизился вплотную, передвинул очки, и заглянул сквозь красные стекла Шпатцу в глаза. – Дааа… Какой индекс ему поставил Хунтер? Четыре?
– Два, – Боденгаузен расплылся в гордой улыбке, словно ошеломительная оценка была его собственной заслугой.
– Неслыханно! – Готтесанбитерсдорф всплеснул длинными руками, чудом не отвесив Шпатцу оплеуху. – Невероятно! Восхитительно! Молодой человек, я желаю, чтобы вы присутствовали, когда я буду проводить тестирование на грязную кровь.
«Ах вот это кто! – наконец сообразил Шпатц. – Тот самый человек, который держит в своих тощих пальцах жизнь любого кандидата».
– Приятно познакомиться, герр доктор, – Шпатц поклонился. – Почту за честь, мне очень любопытно посмотреть на вашу работу.
– Вы собрались покушать, как я вижу? – доктор вытянул шею, словно это требовалось, чтобы заглянуть в тарелки. – Я только прибыл и совершенно не голоден. Заходил поздороваться и взглянуть на вас Шпатц штамм Фогельзанг… То есть, простите, еще Грессель. Просто глядя на ваше лицо сложно называть вас этим нелепым именем. До встречи через час, я удаляюсь!
И клетчатый доктор вскочил со стула и направился к двери. Все той же подскакивающей походкой.
– Он никогда не предупреждает о своем приезде, – улыбка сползла с лица Боденгаузена, а обычно красные щеки побледнели. – Первый раз слышу, чтобы он потребовал присутствия кандидата.
– Это… плохо или хорошо? – Шпатц понял, что у него пропал аппетит и опустил ложку в тарелку с похлебкой.
– Вот и узнаем, – инспектор вздохнул и отодвинул тарелку. – Герр Грессель, я понимаю, что вам сейчас хочется расспросить меня подробнее о том, что вас ждет, но я, с вашего позволения, воздержусь пока от разъяснений. Мы поговорим сегодня за ужином. Возможно…
Внутри Шпатца все сжалось. «Будете отбракованы», – вспомнил он. Отбракованы. Ликвидированы. Кто такие эти проклятые виссены, чья кровь здесь обеспечивает смертный приговор? Шпатц ухватил ложку покрепче и решительно принялся за свой обед.
– Приятного аппетита, герр Грессель, – Боденгаузен вздохнул и молча уставился на стену.
Щпатц кивнул, чтобы не бубнить с набитым ртом, и надкусил подсохшую горбушку. Вкуса еды он не чувствовал, просто хотелось скрыть тревогу. Этот новый доктор пугал одним своим видом, а загадочная «грязная кровь» вызывала сложные чувства. Слово «виссен» он слышал только от бабки, и считал, что это просто устаревшее ругательство. И была еще детская считалочка, в конце которой были строчки «не успеешь отвернуться – тебя виссен заберет!»
К медицинскому сектору шли молча. Уже возле самой двери Боденгаузен тронул Шпатца за плечо.
– Герр Грессель, ты мне нравишься. Поэтому хочу спросить твое мнение до того, как ты войдешь в эту дверь. Если в тебе обнаружат грязную кровь, я буду вынужден тебя убить. Я могу перерезать тебе горло или выстрелить в голову. Какой тип смерти для тебя менее оскорбителен?
– Герр инспектор… – Шпатц задумался. – Полагаю, тот который быстрее. Хотя и рассчитываю, что до этого не дойдет. По крайней мере со стороны матери в моей крови не должно быть никаких проблем.
Шпатц натянуто улыбнулся, и Боденгаузен натянуто же ответил на его улыбку.
Тощий доктор Готтесанбитерсдорф, стоял, нагнувшись над столом, осторожно наливая в невысокую прозрачную чашку густую белесую жидкость. Его попугайский костюм был прикрыт бледно-зеленым медицинским халатом, а темно-рыжие волосы убраны под такую же шапочку. Верхний свет в его кабинете был потушен, только яркая настольная лампа выхватывала из полумрака в строгом порядке расставленные чаши и пробирки. Когда Шпатц вошел, он медленно выпрямился, аккуратно закрыл флакон завинчивающейся крышкой, поставил в пустующее гнездо в открытом несессере и только потом повернулся лицом к двери.
– Добро пожаловать, драгоценный Катрин-Блум-Шпатц штамм Фогельзанг! – его длинные конечности пришли в движение и он в три шага оказался возле Шпатца. Тому потребовалось сделать над собой усилие, чтобы не отшатнуться. – В сущности, я убежден, что вам совершенно не о чем волноваться. Но хочу, чтобы вы увидели это своими глазами.
Готтесанбитерсдорф провел ладонью рядом с лицом Шпатца, ни разу не коснувшись его кожи. Затем резко отпрянул и широко улыбнулся.
– Спасибо за поддержку, герр доктор, – Шпатцу сделал осторожный шаг вперед. – Только я пока не имею права носить фамилию Фогельзанг… Я Грессель.
– Если угодно, могу называть вас Грессель, – доктор громко засмеялся, запрокинув голову. – Право носить приставку штамм получают по праву крови, а не бюрократически. Вы точно Фогельзанг, герр Грессель. Остальное – пустая формальность. Впрочем, чтобы вас не смущать, обещаю больше не использовать ваше настоящее имя, пока вы не будете полностью к нему готовы. Прошу к столу!
Доктор Готтесанбитерсдорф взмахнул руками, словно фокусник, приглашающий зрителей на представление. На правой стороне стола стояли семь одинаковых прозрачных чаш, наполовину заполненных мутной жижей разных цветов. Из открытого несессера торчали горлышки и пробки разноразмерных склянок, флаконов и бутылей. Десяток пустых пробирок в деревянной подставке. Латунный штатив. Маленькая спиртовая горелка. И открытый футляр со скальпелем.
– Присядьте на стул, герр Грессель и закатайте правый рукав, – доктор ловко выхватил из несессера склянку с прозрачной жидкостью, вынул притертую стеклянную крышку и аккуратно поставил ее на стол. – Положите руку на стол и сожмите в кулак. – Доктор наклонился и вылил на запястье Шпатца несколько капель резко и незнакомо пахнущей жидкости. – Будет неприятно. Я сделаю надрез на счет три. Раз!
И полоснул скальпелем запястье сразу под большим пальцем. Шпатц не успел ни зажмуриться, ни испугаться. Доктор положил скальпель, извлек из подставки пробирку и подставил ее под тонкую струйку крови.
– Вообще-то среди врачей принято пользоваться медицинской иглой, чтобы взять анализ крови, – неотрывно наблюдая, как капли красной жидкости стекают по прозрачным стенкам пробирки, проговорил доктор. – Но мы с вами делаем не совсем обычный анализ. А он требует особого подхода…
Уровень крови поднялся до едва заметной метки, и Готтесанбитерсдорф ловко закрыл ранку ватным тампоном, смоченным все в той же прозрачной вонючей жидкости.
– А впрочем, это не более, чем мой личный каприз, – доктор опять улыбнулся, обнажив белоснежные зубы и покачал перед глазами Шпатца пробиркой с его кровью. – Совершенно все равно, как именно берется кровь на эти тесты. Просто я люблю драматические эффекты.
Шпатц облизнул пересохшие губы. Ранку на запястье нещадно щипало, в голове царил сумбур. Находиться наедине с этим человеком было жутко и одновременно любопытно.
– Я приехал в Гехольц из-за вас, герр Грессель, – усаживаясь на стул с противоположной стороны стола и все еще не выпуская пробирку из рук сказал Готтесанбитерсдорф. – Не мог отказать себе в удовольствии своими глазами увидеть сына Блум, которую все считали погибшей. Как я уже сказал, вам не о чем тревожиться. Кровь вервантов не смешивается с кровью виссенов.
– Тогда зачем этот тест?
– А об этом необязательно знать Боденгаузену, – Готтесанбитерсдорф извлек из несессера длинную пипетку и погрузил ее кончик в пробирку с кровью. Красные бусинки побежали вверх по тонкой стеклянной трубке.
– Кто такие виссены?
– О, герр Грессель, вы так невинны, что даже ничего не знаете об этом? Завидую вашей прекрасной стране, как она там называется? Сеймиль? Сейсилль? – пять капель крови упали в чашу с жижей бледно-розового цвета, она стояла первой в ряду справа. – Виссены неотличимы от людей. Ты не задержишь на них взгляд, если встретишь на улице. Они говорят, как люди. Ходят как люди. Одеваются как люди. Они просто живут среди нас. – красные капли сначала упали на дно и скрылись из вида, но потом набухли черными бусинами и с лопнули, образовав на поверхности розовой жижи причудливый узор, похожий на цветочный орнамент. – Нам известно семь разновидностей виссенов. Вот эти, на отсутствие родства с которыми нам сейчас указал тест, самые безопасные. Они обычно очень красивы и обладают неумеренным очарованием, и им никто не может отказать.
Кончик пипетки снова вернулся в пробирку за новой порцией крови. На очереди была чаша с желтоватой жижей.
– Смотрите, что сейчас будет! – капля крови сорвалась с кончика пипетки и, не успев коснуться поверхности жижи, вспыхнула ярко-желтым. – Обожаю этот момент! – и он уронил в желтую чашу еще несколько капель крови – еще несколько коротких вспышек. – Про виссена этой крови ты мог слышать. Наверняка ты знаешь сказку о короле-людоеде и его восьми рабах без глаз? Ее же еще рассказывают непослушным детям?
Шпатц кивнул. О, да, эту сказку он помнил! Первый раз он ее услышал совсем маленьким, когда еще не было стыдно плакать от страха.
– Этот король правил Аанерсгроссом четыреста лет назад, – доктор заставил еще одну каплю крови вспыхнуть и снова погрузил пипетку в пробирку, за новой порцией. – И слепых рабов у него было не восемь, а восемьдесят два. Но детям трудно запоминать большие числа… – рука доктора переместилась к третьей чаше. Зеленоватой. – Рекомендую заткнуть нос, сейчас будет неприятный запах.
Шпатц быстро поднял руку к лицу, Готтесанбитерсдорф тоже сжал пальцами кончик своего тонкого носа. Зеленая жижа забурлила, стала темнее, на поверхности набухли пузыри, лопавшиеся с мерзким чавканьем.
– Этих виссенов официально больше не существует, – доктор прикрыл вонявшую чашу салфеткой. – Их очень легко отличить по внешнему виду, так что даже никаких анализов проводить не надо. Но таков протокол…
– А куда они делись?
– Они обитали только в дельте Сюдфлюсса. Они насылали эпидемии на соседей, и в конце концов их уничтожили. Это было около сорока лет назад, но порожденные ими болезни до сих пор иногда вспыхивают, – капля крови упала в следующую чашу и расползлась по поверхности тонкой сеточкой. – Четвертая разновидность виссенов. Они могут говорить друг с другом без слов. С любого расстояния.
– Откуда они взялись? Это какой-то народ?
– Увы, герр Грессель, я не могу ответить на твой вопрос, – Готтесанбитерсдорф вздохнул. – Существует десяток гипотез о происхождении виссенов, но ни одна не подтверждена. Пятой разновидности виссенов нельзя смотреть в глаза. Они через взгляд могут проникнуть в мысли и подчинить волю.
– Не успеешь отвернуться – тебя виссен заберет! – усмехнулся Шпатц. – Считалка такая была в детстве.
– О, вы начинаете понимать! – доктор низко наклонился над столом и заглянул Шпатцу в глаза и подмигнул. Затем отвел взгляд и капнул кровью в шестую чашу, бледно-пурпурную. Жижа потемнела и стала на мгновение черной. Потом на поверхности расплылась белая клякса. – Шестые виссены почти ничем не примечательны. Они могут быть сильны физически, и начисто лишены морали. Ну и седьмые… – капля крови плюхнулась в жижу просто белесого цвета, в ту самую чашу, которую доктор наполнял, когда Шпатц вошел. – Седьмые не могут пролезть в мысли, зато им подвластны наши чувства. Страх. Любовь. Жалость. Ненависть. Они могут или вызвать или отменить любое из них.
Шпатц сидел неподвижно, глядя как Готтесанбитерсдорф составлял чаши в металлическую кювету, потом туда же отправились скальпель и пипетка-капилляр. Щелкнул замок несессера. Затем доктор поднялся, снял медицинский халат и аккуратно повесил его на спинку стула. Вернул на нос крохотные красные очки. Снял с коротко стриженных рыжих волос бледно-зеленую шапочку и положил ее рядом с кюветой.
– Почему их кровь грязная? – спросил Шпатц, не рискнув сформулировать этот вопрос иначе.
– Вы хотели спросить, почему нужно непременно их убивать, герр Грессель? – Готтесанбитерсдорф оперся ладонями о стол, растопырив длинные пальцы. На указательном пальце правой руки масляно блеснул обсидиан перстня с выгравированным восьмилучевым солнцем, таким же, как и на флаге Вейсланда. – Ведь с первого взгляда кажется, что они просто одарены талантами, недоступными обычным людям? И создается впечатление, что это делается из соображений ксенофобии, просто чтобы уничтожить все непонятное, так?
Шпатц молчал и смотрел в неулыбающееся лицо Готтесанбитерсдорфа.
– Вселенная ничего не делает просто так, – доктор резко распрямился и вздернул идеально выбритый подбородок. – Любой дар уравновешивается изъяном, схожим по значимости. Любой из виссенов считает себя выше и значительнее человека. Их философия гласит, что они – лучшая версия людей только лишь потому, что получили что-то просто так. Не трудом. Не долгим и вдумчивым образованием. Не усилиями и победой над ленью, слабостью и невежеством. Не наукой и искусствами. И только в силу этого используют остальных как мясо. Когда вы подробно изучите историю, вы увидите, как печально заканчивались все попытки принять виссенов в общество людей как равных. Поэтому мы, как самая передовое и технически развитое государство, возложили на себя ответственность защищать человечество от это скрытой пока от большинства глаз угрозы.
Готтесанбитерсдорф замолчал, глядя поверх головы Шпатца. На портрет кайзера Зогга, висевший на противоположной стене. Его длинное лицо с пронзительно-ледяными глазами и глубокими складками губ украшало каждое значимое помещение в Гехольце. Кайзер следит за вами, кайзер заботится о вас, как бы напоминали эти изображения каждому обитателю карантинной зоны.
– А можно точно так же определить кровь вервантов, герр доктор? Есть тест, точно показывающий ее чистоту? – спросил Шпатц.
– Конечно же нет, герр Грессель, – Готтесанбитерсдорф улыбнулся. – Верванты – это просто старые аристократические семьи, строго блюдущие чистоту своей крови. Они обычные люди, даже более обычные, чем все остальные. Именно поэтому у них нет и не может быть потомства от виссенского отродья с любым процентом примеси грязной крови. Как я уже упоминал, разглашать эту информацию не следует даже инспектору Боденгаузену. Вы поймете. Позже.
Шпатц кивнул и встал. Отнял кусочек ваты от пореза на запястье – ранка уже перестала кровоточить.
– Я могу идти, герр доктор?
– Разумеется, герр Грессель, – Готтесанбитерсдорф слегка склонил голову. Как будто иронично выражая почтение. – И добро пожаловать домой.
Боденгаузен поднялся с табурета, смяв газету в руке.
– Герр Грессель?
– Все хорошо, герр инспектор, – напряжение отпустило и Шпатц улыбнулся. – Помнится, когда мы сюда только направлялись, вы что-то говорили о запасах шнапса? Самое время их использовать по назначению.
Боденгаузен облегченно выдохнул. Похоже, он и правда не подозревал ничего насчет вервантов. Он похлопал Шпатца по плечу, улыбнулся и направился к выходу, распрямив плечи. Все испытания были закончены, оставались только бюрократические формальности выдачи документов. Фактически, его работа была закончена – Шпатц официально получил статус фрайхера, подданного Шварцланда. И с этого момента они могут просто общаться как знакомые. Разумеется, им еще предстоит множество встреч – мягкий контроль над новыми гражданами не снимался сразу же за порогом карантинной зоны. Им ведь требуется помочь адаптироваться в обществе, найти работу и устроить свою жизнь здесь. И убедиться, что под личиной добропорядочного подданного в страну не просочился опасный враг.
– …когда я пришел домой в день смерти матери, я почувствовал себя чужим, – Шпатц отставил опустошенный стакан и слегка стукнул им по столу, показывая, что не против повторного наполнения. Он рассказал про отца и Джерд, про свои подозрения о смерти дяди, про то, что отец перестал обращать на мать внимания, еще когда он был совсем мелким. Про долгие разговоры, которые вела с ним Блум уже после того, как в доме появилась младшая жена. Она рассказывала про историю Вейсланда, про то, как строились исполинские невесомые люфтшиффы, про вагены, про идеальные мощеные дороги. Про то, как она любила свою родину. – Я собрал вещи и ушел, еще точно не зная, куда и что я буду потом делать. А потом меня накрыла тень – это снижался люфтшифф с восьмилучевым солнцем. Я понял, что надо делать. И вот я здесь.
– Если Блум была несчастна в Сеймсвилле, что мешало ей вернуться в Вейсланд? – Боденгаузен наполнил стаканы снова.
– Хотел бы я знать! – Шпатц сделал глоток и зажмурился. Жидкий огонь обжег пищевод и стал растекаться теплой волной по телу. – Может быть потому что…
На плацу ударил сигнальный колокол. Потом еще. И через короткий промежуток еще раз. Шпатц и Боденгаузен повернули головы к окну. Посреди плаца стоял инспектор Карденцанг, сопровождавший сразу двоих кандидатов – семейную пару откуда-то с юга. Мужчина и женщина стояли перед ними, а за каждым из них замерли четыре конвоира с невозмутимыми лицами.
– Шаур Фен-Фассель, Кара Фен-Фассель! – торжественно заговорил инспектор. – Вы презрели оказанное вам доверие, попытавшись проникнуть на территорию Шварцланда под видом обычных горожан. За вероломство вы приговариваетесь к смерти. Примите с честью вашу судьбу!
Женщина страшно закричала и рванулась в сторону. Мужчина побледнел и остался неподвижным, глядя как охранники схватили его жену. Она брыкалась как дикий зверь. Выла, рычала, срывалась на пронзительный визг. Рослым парням в форме приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удерживать хрупкую женщину на месте. Инспектор стал медленно поднимать руку с тяжелым армейским пистолетом. Охранник справа ухватил женщину за волосы и с силой дернул голову вниз. Та замерла на мгновение в нелепой позе, задрав подбородок вверх и не переставая кричать. Раздался громкий хлопок выстрела, и плац погрузился в звенящую тишину. Охранники разжали руки, и тело женщины опустилось на плац нелепым мешком. Инспектор медленно перевел оружие на мужчину, не встречаясь с ним взглядом. Белые губы приговоренного зашевелились, как будто он пытался что-то сказать, но слова утонули в грохоте нового выстрела. Мужчина, дернувшись, рухнул на спину, голова с мерзким глухим стуком ударилась о черную брусчатку плаца. Инспектор вернул оружие в поясную кобуру, что-то тихо сказал одному из охранников, тот хохотнул и махнул рукой. Со стороны медицинского сектора выдвинулась процессия служащих в темно-зеленой форме. Охранники столпились над телами, один из них закурил. Инспектор махнул рукой и направился к жилому сектору.
Шпатц сглотнул и облизал пересохшие губы. Потянулся за стаканом. На плацу зеленые санитары деловито схватили оба тела за ноги и поволокли момо медицинского сектора. Шпатц никогда не заходил на хозяйственную часть Гехольца. Обратил внимание на несколько кирпичных построек, но ни разу не задумался об их назначении. Прачечная, котельная, кухня, что в этом может быть интересного? Дверь столовой открылась, четверо охранников с плаца вошли внутрь и присоединились к своим коллегам за большим столом в центре. Как всегда. Шпатц отхлебнул шнапса и выдохнул. Руки не дрожали.
– Потому что? – переспросил Боденгаузен.
– Ах да! Простите, герр инспектор, – Шпатц вытер со лба выступившие капельки пота. – Мне кажется, она сама сбежала из Вейсланда. По очень личным причинам, говорить о которых отказывалась.
Шпатц с трудом разлепил глаза. Было темно, и он не сразу сообразил, что его разбудило. Взгляд сфоркусировался на темном силуэте перед кроватью. Чьи-то холодные пальцы закрыли Шпатцу рот, и одновременно зазвучал торопливый шепот:
– Тихо, Шпатц, пожалуйста, не шуми! – это Флинк. Они почти не общались в Гехольце, потому что основным и единственным собеседником у каждого был его инспектор. – Мне нужно с тобой поговорить.
Шпатц осторожно убрал руку Флинка от своего лица и, стараясь не шуметь, сел на кровати.
– Что случилось?
– Доктор. Этот длинный и жуткий. Он раздал всем склянки и сказал наполнить их кровью.
– Ну да. Это тест на грязную кровь.
– Он сказал. И еще на решительность. Что тот, кто хочет стать гражданином Шварцланда, не остановится перед такой мелочью, как порезать себе палец.
– У меня ничего такого не просили… Он сам и делал надрез, и проводил тесты.
– Как и всем, кто попал к нему вчера. Ты и те… двое. А остальным он раздал склянки после ужина и сказал…
– Я понял.
– Я не могу!
– Не можешь порезать палец? Тебе нужна помощь, наполнить склянку твоей кровью?
– Да. Только не моей. Твоей.
– Что?!
– Ты прошел тест, – глаза Флинка лихорадочно блестели в темноте. Холодные пальцы судорожно сжали руку Шпатца. – Я не знаю. Я боюсь. Я не хочу…
– Хорошо.
«Почему я согласился? Во что такое он меня впутывает?» – подумал Шпатц. Но Флинк выглядел таким жалким и испуганным, что он никак не мог поверить, что его приятель по пограничному бюро может оказаться кем-то из грозных виссенов. Можно и выручить парня, просто чтобы он успокоился.
– Только порезать палец тебе все-таки придется, – дверь скрипнула едва слышно,, так что никто не проснулся, когда Флинк и Шпатц выходили из общей спальни. – Иначе как ты объяснишь доктору, откуда взял кровь?
Чиркнула спичка. Прикрывавшие ее пальцы Флинка засветились красным. Пламя на мгновение выхватило из мрака его лицо и погасло. Флинк затянулся, кончик сигареты стал ярче, вокруг него заструились призрачные голубоватые струйки дыма.
– Моя мать принесла меня в подоле, когда ей было тринадцать, – голос его звучал негромко. После того, как склянка с кровью опустилась в его карман, Флинк успокоился. – Родители, мои дед с бабкой, отхлестали ее по щекам и приказали никогда и никому не говорить, откуда я взялся. Так у моей матери появился братец. Я. В шестнадцать она вышла замуж, сейчас у нее еще шестеро детей. Она мне сама рассказала, что это она меня родила. Не сказала только, от кого. Я пытался стребовать эту информацию, но она отмахивалась и говорила, что понятия не имеет, кто из тех пятерых скотов заделал ей ребенка. Как ты понимаешь, почему я не могу быть уверен в своей родословной?!
– Как же ты решился сюда приехать? Ты же знал о проверках на грязную кровь?
– Понадеялся, что повезет, – Флинк усмехнулся и передал Шпатцу сигарету. Тот затянулся кислящим дымом. – Говорили, что эти проклятые тесты проходят не каждый раз. Да что там, вообще почти никогда. Проверяют на здоровье, на знание истории… Легкота эти их тесты, правда же?
– Инспектор Боденгаузен сказал, что на самом деле это не экзамен на знания и не способ отсеять кого бы то ни было…
– Ну почему же? С их помощью вполне можно выпроводить вовсе уж клинических идиотов. И неграмотных.
– Пожалуй, – Шпатц издал тихий смешок. – Или тех, у кого хватит чувства юмора на вопрос про обязанности подданных выбрать вариант «красить половину лица в зеленый цвет на день труда».
– В этот раз все вообще пошло не так. Этот доктор… Он не должен был сюда приезжать вообще! Тест на грязную кровь – его изобретение. И доктрину о чистоте крови тоже он написал. Он не Камерад только потому что не вервант. Он врач кайзера Зогга!
Шпатц снова вдохнул в себя дым дешевой сигареты Флинка. Он не особенно любил курить, просто делал это изредка. Потому что так принято. Кроме того, врачи советовали курить табак для защиты от легочных инфекций в холодный сезон. Сами же ощущения ему не нравились.
– Откуда ты знаешь? – Шпатц вернул остаток дымящейся сигареты Флинку.
– Читал газеты, когда строил небоскреб в Билегебене. Карл пакт Готтесанбитерсдорф – настоящая знаменитость. Кроме стопроцентного теста на грязную кровь, он придумал три ядовитых газа и написал несколько справочных брошюр на тему, как выявить виссена в своем окружении. Только в газете не было видно, какой он на самом деле жуткий…
– Перестань, Флинк, все почти позади, – Шпатц хлопнул Флинка по субтильному плечу. – Уже завтра в обед нам выдадут аусвайсы и сопроводительные документы. А к вечеру будем в Билегебене. Можно будет искать работу и обустраиваться.
Флинк тщательно затушил окурок о подошву своего ботинка и спрятал в карман. Они сидели за своим жилым корпусом, в глубокой тени между глухой стеной и оплетенной колючим кустарником оградой. Шпатц поднялся, собираясь направиться обратно в спальню.
– Подожди, – Флинк потянул его за рукав и протянул фляжку. – Шерри. За будущее!
Шпатц сделал глоток. Его что-то смутно тревожило и хотелось поскорее закончить эту беседу. Они прошли вдоль стены, стараясь не хрустеть щебнем под ногами и повернули на свет, к входной двери.
– Хальт! – негромко произнес охранник. Он стоял, прислонившись к косяку и держал руку на открытой кобуре. – Представьтесь.
– Шпатц Грессель.
– Флинк Роблинген, герр фельдфебель.
– И что вас привело на улицу в столь поздний час? – голос его был спокойным и даже скучающим, но взгляд оставался внимательным.
– Не спалось, герр фельдфебель, – развел руками Флинк. – Волнительно. Вышли покурить, – он жестом фокусника извлек из кармана затушенный окурок, – и выпить глотку шерри. Не хотели никого будить. Не желаете?
– Благодарю, но нет, – охранник жестом отказался от протянутой фляжки. – Можете возвращаться в спальню. Приятных снов.
Громила отлип от стены, убрал руку с оружия и зашагал в сторону административного корпуса, насвистывая мотив модной песенки про белое платье Клотильды.
Не спалось. Шпатц отвернулся к стене, натянул одеяло до шеи и принялся изучать трещинки на краске. Глаза привыкли к темноте, так что пробивающегося сквозь шторы света фонарей, освещавших плац хватало, чтобы этот хаотичный узор можно было разглядеть. Все шло как-то странно. Как-то не так. Неслучайная встреча с торговцем зерном. Флинк. Доктор Готтесанбитерсдорф. Как будто он еще не успел пересечь границу Шварцланда, а уже оказался втянут в какие-то неведомые интриги. Шпатц провел пальцем вдоль длинной кривой трещины в краске. «Что же за наследство ты мне оставила, мама?» – подумал он. Боденгаузен сказал, что после получения документов они отправятся в Билегебен, самый крупный город Шварцланда, когда-то столицу Аанерсгросса. Правда от нее почти ничего не осталось, так, небольшой кусочек старого города, где до сих пор ютился всякий сброд, до которого у властей не доходили руки. А может их сознательно оставляли там. Как иллюстрацию, на какое дно можно упасть, если не принимать прогресс, технические достижения и превосходство стиля управления кайзера Зогга. Все остальное было снесено, перепланировано и перестроено. Улицы выпрямлены и замощены новенькой брусчаткой, построены новые жилые дома и общественные здания. Кварталы пронумерованы. Жителям выданы аусвайсы нового образца – с фотографиями в анфас и в профиль и идентификационными номерами.
На первое время он поселится в общежитии для новоприбывших и получит входное пособие. Дальше нужно было зарегистрироваться на бирже труда, чтобы найти работу. И можно было начать подыскивать свое жилье. Общежитие полагалось всего на месяц, считалось, что этого достаточно, чтобы освоиться. Дальше… «Думаю, у тебя не будет никаких проблем с поиском работы, – сказал тогда Боденгаузен. – Ты молодой, сильный и с идеальными внешними данными». «А что происходит, если не найти работу? Всякое же случается… не сложилось что-то…» «Случается, да. Заботу о таких людях берет на себя государство. Им предоставляют бессрочное жилье, еду и одежду в арбайтсхаузах».

Глава 3
Ja, ich schaffe dir ein Heim
Und du sollst Teil des Ganzen sein
(Да, я создаю тебе домашний очаг,
И ты должна стать частью целого.)
Rammstein – Stein um Stein
Дверь захлопнулась, и Шпатц на несколько мгновений замер, оглушенный тишиной и одиночеством. Вздрогнул от иррационального страха, что он заперт навсегда в этой крохотной квартирке на четвертом этаже дома номер семнадцать по Тульпенштрассе. Поддавшись внезапной панике он снова распахнул дверь, вслушиваясь, как за какой-то из дверей бормочет радио, где-то недалеко спорят на повышенных тонах мужчина и женщина, в чьи-то шаги и голоса. Когда щелкнул замок на соседней двери, Шпатц устыдился своего малодушия и захлопнул свою. Повесил ключ с казенного вида биркой с выгравированным на ней адресом на крючок. Поставил на пол сумку. Посмотрел на свое отражение в овальном зеркале напротив входной двери. В Гехольце казалось, что к нему теперь навсегда прирастут синие форменные штаны с курткой и сероватая застиранная рубаха с одной пуговицей сзади на шее.
– У нас все отлично получилось, не правда ли, герр Грессель? – вполголоса сказал он самому себе за мутноватым стеклом. Снял шляпу, ловко закинул ее на полку над зеркалом, стянул плащ и аккуратно повесил его на плечики в узкий шкаф. Неспешно прошелся по своим хоромам. Маленькая комната, стены светло-серые в широкую темно-серую полоску, узкая кровать с жестким матрацем, небольшой квадратный стол, стул, неудобный, разумеется. Комод. Узкое высокое окно во двор-колодец. В нише – тумбочка, на ней – таз и кувшин для умывания. Чуть выше – полочка с еще одним зеркалом, для бритья. Общественный туалет – на каждом этаже в конце коридора. Прачечная и душевые – в подвале, горячую воду включают утром и вечером, по понедельникам не включают вообще.
Шпатц сел за стол и выложил перед собой документы – аусвайс, пока еще девственно чистую арбайтсбух и лист контроля. Завтра утром ему предстояло явиться на биржу, чтобы ознакомиться со списком вакансий, зарегистрироваться и… И что-то еще, наверное, он пока плохо себе представлял, что его там ждет. Раньше ему не приходилось искать работу. Согласно листу контроля, ближайшие три месяца ему предписывалось раз в неделю встречаться с инспектором Боденгаузеном, беседовать, получать соответствующую печать и идти по своим делам. Но покидать Билегебен в эти три месяца будет нельзя.
Билегебен был шварцландским городом-вокзалом. Именно здесь находились все иностранные посольства, сюда иностранцы приезжали по своим торговым делам, и отсюда начинали свой путь в Шварцланде все иммигранты. Карантинный город. Как садок для детей в сеймсвилльских деревнях. Куда отправляли ребятишек, как только они начинали уверенно ходить, чтобы родители могли вернуться к работе. Выйти из закрытой территории ребенок мог, только когда присматривавшие за подрастающим поколением бабки и детки решали, что он достаточно взрослый, чтобы не мешаться под ногами, быть почтительным и приносить пользу. Если же доверия сорванец не оправдывал, его возвращали обратно. На довоспитание. Так и здесь – мы рады тебе, дорогой новый подданный, вот тебе почти настоящий город, научись вести себя в обществе, прилежно работать и учиться и быть полезным нашему государству. Тогда мы откроем железные ворота и выпустим тебя на свободу. У Шпатца было сложное чувство. С одной стороны, да как они смеют меня так ограничивать?! Это же тюрьма! С другой… Мощеные дороги, люфтшиффы, вагены всех размеров, уличное освещение, идеальный порядок. Может они знают, что делают?
Шпатц шумно выдохнул и уперся лбом в кулаки. Он не все сказал инспектору Боденгаузену. Да, его мать умерла, утонула в кровавой рвоте и захлебываясь кашлем. Только сбежал он в ночь ее смерти не потому что поругался с отцом. А потому что она кое-что успела ему сказать. Задыхаясь. Закатывая глаза. “Шпатц, милый, я почти мертва. Возьми в шкатулке письмо для тебя и деньги и уходи…” Потом вбежали отец и доктор, его оттолкнули от кровати, и когда Шпатц ушел, никто даже не заметил. Он распечатал конверт в темной конуре под крышей случайного кабака.
“Шпатц, любимый и единственный мой сын. Я должна была сказать тебе это много раньше и глядя в глаза, а не так – ты читаешь эти строчки, а я умираю или уже умерла. Мое настоящее имя Пфальц-Катрин-Блум штамм Фогельзанг, и я происхожу из очень знатного роды Вейсланда. По праву крови ты должен носить эту фамилию, и я хочу верить, что когда-нибудь обязательно будешь. Я не просто так умираю, меня убили. За это не надо никому мстить, это и есть месть. Мне. Поверь, я заслужила. Я и так украла у судьбы много лет пусть не безоблачного, но счастья. Увы, у меня нет сил и возможностей рассказать тебе сейчас все, что тебе нужно знать, но я верю, что ты сможешь справиться сам. Не можешь не справиться. Прости, но тебе придется покинуть место, которое ты считаешь домом. У тебя нет времени ни на что – постарайся больше не ходить по привычным местам и уезжай прямо сейчас. Дорогами, которыми никогда не ходил. Отцу, друзьям, Джерд, братьям и сестрам объяснишь потом. Когда останешься в живых и вернешь себе имя. Подай прошение на гражданство Шварцланда. Назови мое имя как причину, этого должно быть достаточно. Если нет, сделай все, что необходимо. Ходи по команде, прыгай по команде, ходи на четвереньках. Все, что пожелают эти изуверы на границе, только бы они впустили тебя. У меня спутаны мысли, я надеюсь, что пишу хотя бы связно. Прошу, делай, как я сказала. Твое настоящее имя защитит тебя. Сожги письмо, когда прочитаешь. Прощай. Мама”.
Он смотрел тогда, как пламя облизывает лист бумаги, как чернеют его края, как исчезают неровные буквы, торопливо написанные маминой рукой и думал, что, кажется, ждал чего-то подобного. Ему хотелось заплакать, но вместо этого он повторял раз за разом настоящее имя матери. Его пропуск в будущее.
Шпатц поднял голову и посмотрел в окно. Спускались сумерки, и кое-где уже засветились одинаковые тусклые шары светильников. Пожилая женщина курила, высунувшись из окна напротив. Силуэты двух мужчин, сидящих за столом виднелись в другом. Правилами этого дома запрещались шторы, так что стоило зажечь свет, ты превращался в такое же зрелище для остальных, как и они для тебя. Также правилами полагалось сообщать коменданту, если соседи занимались чем-то странным, непотребным или приводили к себе чужих людей.
Сколько раз Шпатц представлял, как много всего сделает, когда наконец-то получит свои долгожданные документы и избавится от стоящего над душой инспектора. И вот этот момент наступил, и что? Хочется просто сидеть на месте, смотреть, как за другими окнами идет чужая жизнь и ни о чем не думать. Правда стул не располагал к долгому сидению, так что Шпатц поднялся и решил пройтись. Благо, вечерние прогулки, как впрочем, дневные, ночные и утренние никакими правилами и предписаниями не запрещались.
– Добрый вечер, герр Грессель! – пожилой комендант кивнул, не отрывая взгляд от толстой тетради, в которой он старательно писал.
– Здравствуйте, герр комендант, – Шпатц приподнял шляпу. – Рабочие дела?
– Ах нет, что вы! – комендант отложил ручку. – Я пишу пьесу! На моих глазах столько всего происходит, что это готовые спектакли. Или кинофильмы. А моя супруга считает это блажью и глупостями всякими. Она дама строгая, так что я не смею приносить свои тетрадки домой. И помаленьку калякаю здесь, пока никого нет.
– Некоторых жен лучше не сердить, это точно – Шпатц остановился и протянул ключ от своей квартиры. – Я хочу прогуляться по окрестностям и поужинать.
– Приятной прогулки, герр Грессель. Купите брецель у старого Вурзеля. Его тележка на углу. Брецели у него невкусные, но у нас принято поддерживать старика.
– Спасибо, герр комендант. Достаньте мне контрамарочку на премьеру вашей пьесы.
Шпатц открыл дверь и вышел. Прохожих было немного, рабочий день в утренних конторах закончился уже давно, а вечерние будут трудиться до темноты. Шпатц вдохнул полную грудь городского воздухе, полного непривычных пока еще запахов и остановился. «Странное дело. Пока не укладывается в голове, что здесь мой новый дом», – подумал он и направился к брецельной тележке, явно знававшей лучшие времена. Как и ее весьма преклонных лет хозяин, клевавший носом на складном деревянном стуле. Вурзелю на вид было лет, наверное, сто. Он был одет в потрепанную военную форму времен до Реформации. На левой стороне груди – скромного вида орден. Серебряный глаз на черном эмалевом круге.
– Герр Вурзель? – Шпатц слегка поклонился и приподнял шляпу. Продавец брецелей встрепенулся. Его глаза неожиданно оказались вовсе не тусклого стариковского цвета. Цепкий взгляд в одно мгновение обежал фигуру Шпатца с головы до ног, тонкие губы расплылись в улыбке.
– Так точно, герр, извините, не знаю вашего имени.
– Грессель. Шпатц Грессель.
– Я никогда вас прежде не видел. Вы приезжий?
– Сегодня заселился в дом номер семнадцать, к герру Каупляйну.
– Да-да, мы хорошо знакомы с комендантом. Чего изволите, герр Грессель?
– Для начала брецель, герр Вурзель. – Старик с готовностью открыл тележку. – И, еще – хороший совет, пожалуй. Я бы хотел посидеть в каком-нибудь приятном месте, выпить пива или шерри. Если вы понимаете, о чем я…
Вурзель аккуратно завернул брецель в сероватую бумагу и протянул Шпатцу.
– Десять клейнов. Если можно одной монетой, я их коллекционирую. Что касается вашего второго вопроса, герр Грессель, то, я так понимаю, что вы здесь впервые и не знакомы с маркировкой питейных заведений?
– Точно так, герр Вурзель.
– Что ж, тогда рекомендую вам озаботиться изучением этой информации в первую очередь, если вы любитель подобных мест. Что же до моей рекомендации, то мой вам совет – посетите Фрау Вигберг. Сейчас сверните на Вейсштрассе, через два квартала по правую руку увидите скульптуру кролика над аркой, свернете туда и вы на месте.
– Благодарю, герр Вурзель, – Шпатц приподнял шляпу.
– О, мне повезло, ваша монета из очень редких ценных, для тех, кто понимает. Я сохраню ее.
– Рад помочь. И рассчитываю на лекцию по питейным заведениям в скором будущем.
Шпатц свернул на узкую Вейсштрассе и понял, что все еще держит в руке черствый брецель. Есть уже на самом деле немного хотелось, так что он попробовал откусить кусочек. Безуспешно. Узел из теста был как каменный, будто его достали из печи не меньше недели назад. Он пожал плечами и сунул свою первую покупку в Шварцланде в карман плаща. «Не сказал бы, что Вурзель выглядит особо немощным или слабоумным, чтобы все вокруг делали вид, что его брецели съедобны просто из жалости… – подумал он, подходя к арке с кроликом. – Впрочем, бывают и более странные традиции… Надо будет, кстати, узнать, что за орден этот старикан с цепким взглядом носит на груди».
Фундамент и первый этаж дома выглядели гораздо старше, чем верхние четыре этажа. Такое впечатление, что тяжелое каменное основание осталось еще с довоенных времен. Шпатц свернул под арку, под которой вечерние сумерки превратились в почти кромешную темноту.
Вывеска «Фрау Вигберг» обнаружилась нас дверью в полуподвале внутреннего дворика, тускло подсвеченного бледным пламенем газового фонаря. «Видимо, Вурзелю это место напоминает о детстве, когда яркий электрический свет еще не завоевал городские улицы», – Шпатц пригнул голову, входя в низкую полукруглую дверь. Одолев скудно освещенные несколько ступенек вниз, Шпатц прошел сквозь штору из красных и желтых бусин, закрывающих вход и оказался в небольшом и весьма уютном помещении бара. Из пяти столиков было занято три, еще двое посетителей сидело у стойки. За которой стояла вовсе не респектабельная фрау, а совсем молодой парень невысокого роста, чем-то напомнивший Флинка. Взгляды посетителей на мгновение обратились на Шпатца, повисло короткое молчание, но все очень быстро вернулись к своим кружкам, тарелкам и беседам. Вкусно пахло жареным мясом с луком и свежим хлебом.
– Входите, не стойте! – парнишка за стойкой приветливо махнул рукой. – Желаете поесть или просто выпьете пива?
Шпатц облокотился на стойку. Запах еды и неудачная попытка закусить брецелем изменили его план просто выпить кружечку пивка и осмотреться, а поужинать в социальной столовой.
– У вас так аппетитно пахнет, что я, пожалуй не смогу отказаться.
– О, вы не пожалеете!
Шпатц уселся за один из свободных столиков, и за недолгое ожидание был вознагражден кружкой черного как ночь пива, увенчанного плотной шапкой пены (он много слышал о знаменитом шварцбир, но его никогда не вывозили за пределы Шварцланда и Вейсланда), и тарелкой с несколькими щедрыми ломтями подрумяненного на углях хлеба, на котором исходили соком кусочки жаренного с луком мяса.
– Фрау считает, что хлеб, мясо и пиво – это совершенство само по себе, которое недостойно быть испорченным ненужными дополнениями, – доверительно сказал бармен, наблюдая за предвкушающей улыбкой Шпатца.
– Фрау знает, о чем говорит, – Шпатц сделал глоток пива и замер от удовольствия. Оно горчило чуть больше, чем ему раньше нравилось, но он был готов признать, что ошибался, потому что вкус был восхитительным, густым и полностью оправдал его ожидания.
– Меня зовут Волдо, я рядом, если вам что-то понадобится.
Шпатц кивнул и принялся за хлеб с мясом.
Вторую кружку пива Шпатц потягивал медленно, смакуя каждый глоток. Тревожное настроение, накрывшее его парой часов раньше, растворилось почти бесследно. Нет, идеального плана действий у него не появилось, просто мысли об этом отодвинулись на задний план и перестали беспокоить. Вокруг был уютный полутемный бар в полуподвале дома аанерсгросской постройки где-то в относительном центре Билегебена. Пока еще непостижимый и новый Шварцланд. Незнакомцы, ведущие тихие беседы за соседними столиками. Бледные огоньки газовых рожков в под короткими конусами колпаков из матового стекла. Потемневшая каменная кладка стен, низкий сводчатый потолок.
– Вы не будете против, если я здесь присяду, герр незнакомец? – Шпатц вздрогнул, поняв, что женский голос обращается к нему.
– Любой из этих трех стульев к вашим услугам, фройляйн.
– Спасибочки, – дамочка быстро плюхнулась рядом, задев коленом ногу Шпатца. – Вы похожи на переодетого принца, путешествующего инкогнито!
– У вас богатая фантазия, фройляйн, – Шпатц не собирался поддерживать с девушкой диалог, надеялся, что она просто устроится за столиком, закажет себе пива или вина и просто будет молча сидеть рядом.
– Фройляйн Лейзе, – ярко-красные губы растянулись в приветливо-обольстительной улыбке. – Меня зовут Лейзе, а вас?
– Чрезвычайно рад узнать это, – Шпатц слегка наклонил голову, все еще не испытывая желания общаться с назойливой девицей. – Можете продолжать называть меня герр незнакомец. Или герр принц, если вам угодно.
– Ах, простите, я такая невежливая! – тонкие пальцы с красными ногтями легко коснулись руки Шпатца. – Я не пророню более ни слова!
Шпатцу стало стыдно. Он внимательно посмотрел на Лейзе. Она выглядела совсем еще девочкой, лет шестнадцати. Но возможно это из-за ее угловатой хрупкости. Светлые волосы модно острижены по плечи и уложены продуманными волнами. Черная шляпка-таблетка с павлиньим пером, черное же с блестками платье, чуть короче, чем это считалось приличным. Усталые круги вокруг глаз умело замаскированы яркой косметикой. На лице – детская гримаска обиды.
– Меня зовут Шпатц, фройляйн Лейзе, – показные слезы в серых глазах девушки моментально высохли. – Вы выглядете совсем юной, ваша мама отпускает вас вечером гулять одну?
– Вы такой милый, герр Шпатц, так приятно, что вы обо мне заботитесь! – красные губы Лейзе вновь расплылись в улыбке. – Если бы моя мама была жива, она наверняка бы сочла неприличным и мое платье, и этот бар, и то, что я позволила себе заговорить с вами первой. А я бы фыркала в ответ на ее нравоучения и считала ее старомодной.
– Мне жаль, – Шпатц накрыл тонкую кисть девушки своей рукой. – Это грустно, что вам приходится самой о себе заботиться.
– Я привыкла, герр Шпатц, – Лейзе наклонилась так близко, что Шпатц почувствовал незнакомый запах ее духов. – Я работаю утренней секретаршей на бумажной фабрике. И иногда по вечерам прихожу в бар выпить рюмочку шерри. На большее мне редко хватает, может вы согласитесь угостить меня?
– Рюмку шерри для фройляйн и еще одну кружку черного для меня, – Волдо из-за стойки показал палец вверх и широко улыбнулся. Но когда Лейзе отвела взгляд и повернула лицо к Шпатцу, бармен убрал с лица улыбку и несколько раз покачал головой, глядя прямо на Шпатца.
Лейзе болтала, Шпатц изредка отвечал и потягивал пиво, стараясь не терять бдительности. Часть посетителей вышла, соседний столик теперь был свободен. Под сводчатым потолком струились призрачные клубы табачного дыма. Зашелестели бусины входной шторы, и в бар вошли два рослых полицая. Лейзе побледнела. Тот, что был повыше остановился у входа, второй направился прямиком к столику Шпатца.
– Герр, фройляйн, – полицай обозначил приветствие кивком головы. – Предъявите аусвайс.
Шпатц сунул руку в нагрудный карман пиджака и протянул полицаю темно-зеленую книжечку с восьмилучевым солнцем Вейсланда на обложке. Лейзе торопливо копалась в сумочке.
– Герр Грессель, – пробежав глазами по документу полицай вернул его Шпатцу и уставился холодным взглядом на девушку. – Фройляйн?
– Простите, герр полицай, кажется я забыла аусвайс дома… Лейзе Фанкгебен.
– Герр Грессель, кем вам приходится эта фройляйн?
Шпатц замешкался и посмотрел на Лейзе. Ее серые глаза снова были полны слез.
– Я ждал здесь ее дядю, герр полицай, – солгал Шпатц. – Но он не смог прийти и отправил фройляйн вместо себя.
– Я работаю машинисткой на его бумажной фабрике, – с готовностью подхватила Лейзе. – У него случился сегодня непредвиденный аврал, и он попросил меня встретиться с герром Шпатцем, чтобы передать ему… кое-что. Я же не обязана посвящать вас в рабочие вопросы, герр полицай?
– Все в порядке, фройляйн Фанкгебен, – полицай еще раз кивнул головой. – Хорошего вечера, герр Грессель.
Молчавшая публика бара снова вернулась к разговорам и напиткам. Лейзе обеими руками крепко сжала ладонь Шпатца.
– Герр Шпатц, я у вас в долгу…
– Не знаю, что за игру вы ведете, фройляйн Лейзе, если вас и правда так зовут, но я только что солгал полицаю. Надеюсь, это и правда стоило того…
– О, не сомневайтесь! – девушка снова склонилась вплотную и жарко зашептала Шпатцу на ухо. Ее волосы щекотали его щеку. – Если вы пойдете со мной, я покажу вам, насколько хорошо я умею быть благодарной…
Шпатц осторожно снял ее руки со своей.
– Вот как мы поступим, фройляйн Лейзе, – колебался Шпатц только мгновение. Сыграла свою роль и третья кружка пива, и уютный полумрак Фрау Вигберг… – Сейчас мы выйдем отсюда вместе, я вас провожу и пойду домой. Вам не стоит доказывать мне свою благодарность, простого «спасибо» достаточно.
Подвижное лицо Лейзе вновь стало обиженным. Потом она улыбнулась. Она выглядела милой, у нее были очень красивые глаза, но Шпатц не мог заставить себя относиться к таким вот «воробушкам» с острыми ключицами как к женщинам.
– Ладно, герр Шпатц, вы сами не знаете, что теряете, – Лейзе снова кокетливо улыбнулась и поднялась. Шпатц подозвал Волдо, расплатился по счету и последовал за ней к выходу.
На улице стало прохладнее и совсем стемнело. Прохожих на узкой Вейсштрассе не было, только в отдалении под светом фонаря топтался на нетвердых ногах какой-то пьянчужка. Лейзе обернулась к Шпатцу, закинула руки ему на шею и тихо торопливо заговорила:
– Пожалуйста, когда я договорю, грубо оттолкните меня и быстро уходите к Тульпенштрассе. Они не пойдут туда за вами.
– Что происходит?
– Не спрашивайте. Я правда умею быть благодарной. Просто толкайте меня и быстро уходите. Пожалуйста.
Шпатц снял руки Лейзе со своей шеи, несильно толкнул ее и быстрыми шагами направился к широкой хорошо освещенной Тульпенштрассе.
– Ну и убирайся, грязный франт! – кричала ему вслед Лейзе. – Беги к своей толстой женушке, пусть она тебя ублажает, чистоплюй!
За его спиной раздался топот еще нескольких пар ног, но они были далеко. Он успел услышать, как Лейзе оправдывается перед кем-то хнычущим голосом.
Тележки Вурзеля уже не было. Закончившие вечернюю смену рабочие и служащие шли по домам, праздно прогуливавшихся от них можно было отличить по менее торопливой походке и более ярким нарядам. Двое полицаев, которых он уже видел, скучали на углу и не обратили на него внимания. Шпатц перевел дух, присев на гранитный поребрик. Во что это он только что чуть не вляпался? Похоже, при другом раскладе, он бы очнулся где-нибудь на помойке в подворотне, избитый, без документов и денег. Отчаянно хотелось закурить. Он покрутил головой в поисках табачной лавки, но поблизости ее не оказалось.
– Пора вставать, герр Грессель, – Шпатца разбудил стук в дверь. В правилах дома было указано, что если требуется ранний подъем, то коменданта можно попросить о «побудке». Этой услугой Шпатц и решил воспользоваться, чтобы послу пива и пережитых волнений не проспать до полудня и не явиться на свою первую деловую встречу, опоздав на три часа.
– Спасибо, герр комендант! – прокричал он и сел на своей узкой кровати. Вопреки опасениям, ничего тревожного ему не снилось, жесткая кровать оказалась достаточно удобной, и Шпатц даже ощущал себя отдохнувшим.
Завтрак в столовой подавала хмурая пожилая фрау. Вчерашний небольшой кутеж немного облегчил кошелек Шпатца, о чем он особо не жалел, расслабиться было все же необходимо. Но поскольку работы пока еще не было, следовало отложить изысканные блюда и выпивку до лучших времен. Так что он с благодарностью принял миску сероватой овсянки и кружку жидкого киселя, отдал за это пять клейнов и устроился на неудобном стуле за длинным столом. Среди хмурых заспанных работяг и не менее хмурых конторских служащих. Разговоров здесь особо не велось, все максимально быстро переправляли содержимое тарелок в рот, запивали киселем и отправлялись по своим делам. Шпатц последовал общему примеру – с трудом запихал в себя клейкую безвкусную кашу, выпил сладковатый кисель с привкусом незнакомых ягод и с торопливо вскочил, с ностальгией вспоминая столовую в Гехольце.
До рабочей биржи можно было дойти пешком, на что потребуется около часа, а можно было воспользоваться ластвагеном и сократить дорогу вполовину. Времени у Шпатца было достаточно, так что он решил прогуляться. Заблудиться среди прямых улиц Билегебена, пересекающих друг друга строго под прямыми углами было крайне затруднительно, так что на этот счет он не волновался. Было облачно и прохладно, дождя не было, хотя и ощущалась его близость.
Дома в Билегебене были похожи один на другой – скудно украшенные квадратные каменные коробки. Отличались они только цветом камня – дома были и почти из черного гранита, и из коричневого песчаника, и из розового мрамора, и из других, незнакомых Шпатцу горных пород всех цветов и расцветок. Первые этажи большинства зданий занимали магазины и едально-питейные заведения. Фантазия хозяев всех этих мест не была столь сдержанной, как архитектура. Порой, Шпатц даже не мог сообразить, что может скрываться за некоторыми витринами. На углу Фоерштрассе и Мейнштрассе, например, был магазин, вывеска которого была разрисована разного размера глазами. Выпученными, суженными, выпуклыми и плоскими. За стеклянной витриной также покачивались разного размера глазные яблоки. Никаких уточнений, что продает или какие услуги оказывает это место не было. А в том месте, где Мейнштрассе упиралась в сквер и следовало свернуть направо, был крохотный магазинчик часовщика, витрина которого была увешана таким количеством карманных и настенных часов, что у Шпатца зарябило в глазах, и он подумал, что ему следует обзавестись будильником, чтобы не просить коменданта каждое утро стучать в его дверь. Но потом он вспомнил, что час назад обещал себе быть экономнее, пока не найдет работу, и с сожалением прошел мимо.
Вывеску Арбайтсамт было видно издалека – белые буквы на красном фоне и черное восьмилучевое солнце в белом ромбе – символ Вейсланда и Шварланда, изображение, которое присутствовало почти везде – на флагах, на документах и даже на мисках и ложках в публичной столовой. Для благого дела трудоустраивать граждан было отведено громоздкое пятиэтажное здание из серого камня.
К высокой двери из темного дерева вела пологая гранитная лестница. Средняя ее часть была свободна, а по краям сидели и стояли люди. Шпатц поднимался по ступеням практически в одиночестве и с удивлением оглядывал сборище, похожее не то на демонстрацию, не то на марш протеста. Состояло оно по большей части из мужчин всех возрастов и юных фройляйн. Некоторые держали в руках от руки нарисованные плакатики. «Любая работа за любые деньги срочно!», «Сделаю прическу вашей собачке», «Повар», «У меня семеро детей!», «Грамотный и внимательный. Срочно выполню любое конфиденциальное поручение!» Стоявшие и сидевшие провожали Шпатца жадными взглядами. Он взялся за массивную ручку двери и потряс головой. Почувствовал, что пальцы похолодели. В просторном холле было не так многолюдно. С правой и левой стороны за пронумерованными окошечками сидели клерки. К некоторым из них стояли небольшие очереди, большинство были свободны. «Все эти люди снаружи ищут работу? – недоуменно подумал Шпатц, остановившись. – Что мешает им зайти внутрь?»
– Чем могу помочь? – раздался солидный голос откуда-то сбоку и сзади. Шпатц обернулся. За крохотной конторкой в нише у самой двери сидел сухонький пожилой мужчина в простом сером костюме.
– О, разумеется! Я здесь первый раз и несколько растерян…
– Вам назначено? Покажите ваши бумаги! – дядечка шустро вскочил и подошел к Шпатцу. Ростом он едва доставал ему плеча. – Тааак. Да, все верно. Отлично, отлично. Спасибо, что явились без опоздания. Вам нужно пройти на второй этаж. Кабинет фройляйн Оффенбаум.
– Номер?
– На втором этаже кабинеты именные, молодой человек. Без номеров.
– Благодарю! – Шпатц наклонил голову и направился через холл к широкой лестнице. Массивные двери кабинетов второго этажа было видно через балюстраду. Согласно указателю, ему следовало идти направо. Кабинет указанной фройляйн – третий. Стандартная высокая дверь темного дерева, латунная табличка и латунная же массивная ручка. Шпатц осторожно постучал. Не услышав ответа, осторожно потянул дверь на себя.
– Добрый день…
За массивным столом сидела великанша. Она подняла голову и, не улыбаясь, посмотрела на Шпатца. Ему захотелось сжаться до размеров мыши и юркнуть в угол. Светлые волосы фройляйн были уложены в замысловатую высокую прическу, черная форма департамента контроля делала ее внешний вид еще величественнее. Несколько мгновений спустя, Шпатц решил, что он просто от волнения погорячился, решив, что перед ним дева-мстительница из сказок, на деле быть может женщина и не была нечеловечески-высокого роста.
– Шпатц Грессель? – спросила она.
– Д-да, – Шпатц обругал себя за нерешительность и трусливость. – Вот мои бумаги.
Он подошел к столу и выложил свои бумаги. Фройляйн мельком глянула на них и кивком указала на стул, который Шпатц сначала не заметил. Затем на свет был извлечен массивный гроссбух, зеленый бланк, желтоватый бланк и два синих бланка.
– Сейчас я буду задавать вопросы, а вы быстро и не задумываясь на них отвечать. Вам ясно, герр Грессель?
– Да, фройляйн Оффенбаум.
– Вы грамотный?
– Да.
– Знакомы ли вам символы Альтешпраха?
– Немного. Могу прочитать несложный текст.
– Эйнфашпрах?
– Да.
– Стенография?
– Могу расшифровывать, если никто не мешает. Записывать никогда не пробовал.
Холодный, как горные вершины, голос фройляйн продолжал сыпать вопросами. Ее интересовали, кажется, все аспекты жизни Шпатца, вплоть до эротических предпочтений. Опроснику, казалось, не будет конца.
– Какого рода инженерными работами вы занимались в армии?
– Тем же, чем и на шахтах – проектированием и укреплением туннелей.
– Вы занимались работой с взрывчатыми веществами?
– Да.
– Каковы ваши навыки в дрессировке хищных животных?
– Никаких. Если не считать, что в детстве у меня была домашняя кошка.
Справа и слева от рабочего стола фройляйн стояли высокие, под самый потолок, стеллажи, заставленные папками. В окне за ее спиной были видны часть внутреннего дворе и другие окна этого же здания. За все время допроса ни выражение лица фройляйн Оффенбаум, ни ее голос ни разу не изменились. Шпатцу казалось, что это продолжается уже целую вечность. Наконец она захлопнула черную обложку гроссбуха и уперла в Шпатца взгляд холодных голубых глаз.
– Очень хорошо, герр Грессель. Сейчас у вас есть два варианта. Я могу внести вас в лист ожидания, и вы должны будете являться сюда ежедневно, чтобы проверять появились ли желающие вас нанять.
– Второй вариант?
– Сейчас я свяжусь по телефону с одним человеком, он явится сюда, и если вы договоритесь, то работа уже вас нашла.
– А… что вы посоветуете?
Взгляд фройляйн Оффенбаум стал еще холоднее, если это было вообще возможно. Она медленно встала и сразу стала еще больше походить на деву-мстительницу. Шпатц постарался отогнать видение щита из молний и ядовитого дыхания. Согласно сказке, мстительница появлялась, только если в роду убивали всех мужчин. Тогда молодая незамужняя девушка, чтобы защитить свой дом, превращалась в непобедимое чудовище. А после того, как враг оказывался повержен, она умирала. Так что в период Ста Войн в Сеймсвилле завоеватели старались лишить невинности юных дев чуть ли не раньше, чем перебить мужчин-воинов. Обезопасить себя от появления возможной мстительницы.
– Выбираю второй! – быстро сказал Шпатц, чтобы случайно не спровоцировать на агрессию ожившего перед ним в виде контроллера рабочей биржи старую сеймсвилльскую легенду.
Роста фройляйн была действительно величественного. Не очень выше Шпатца, но сам Шпатц был далеко не коротышкой даже для мужчины. Холодный взгляд немного потеплел. Она развернулась и подошла к телефонному аппарату на стене рядом с окном.
– Соедините меня с номером 9-8-1-3-4. Да. Герр Крамм, – бледно-розовые губы тронула улыбка. Невозможно! – Васа? Я нашла для тебя человека. Да. Да. Даже лучше. Я отправлю его подождать в холле.
Ждать пришлось не больше часа. Повесив трубку, фройляйн велела покинуть кабинет и сесть на скамью для ожидающих. Или постоять. Или лечь. В общем, принять любую позицию, при условии, что придется дождаться прибытия работодателя. Больше никакой информации она выдать не сочла нужным, просто выпроводила его из кабинета холодным кивком. Шпатц устроился на узкой скамье возле балюстрады. Сначала он смотрел вниз, наблюдая, как посетители входят и выходят, выстраиваются в очереди к окошечкам, поднимаются по лестницам. Потом он стал разглядывать узор на темном граните перил. Пытался прилечь, но на такой узкой и короткой скамье это делать было еще менее удобно, чем сидеть. Походил из стороны в сторону. Перегнулся через перила. Пока наконец один из посетителей не свернул целенаправленно на правую лестницу. Он был невысок, полноват, одет в костюм в черно-серую полоску и щегольские красно-коричневые туфли. Поля шляпы были шире, чем принято по современной моде. Куцые усики на круглом лице делали его похожим на конферансье или комика из кабаре. Он остановился перед дверью фройляйн Оффенбаум, смерил Шпатца взглядом, хитро улыбнулся.
– Я на минуточку! – и быстро юркнул за дверь. Шпатц прислушался. Там что, прячется еще одна женщина? Раздался короткий женский смешок, слов было не разобрать, но было слышно, что весело болтают мужчина и женщина. Потом засмеялись оба, и двер снова открылась.
– Теперь я весь ваш, герр Грессель! – жизнерадостное лицо кругленького мужчины в полосатом костюме излучало дружеблюбие. Шляпа сползла на бок, что делало его немного похожим на гриб. – Я Васа Крамм, ваш работодатель. Все формальности я уже уладил, так что мы можем идти.
– А…
– Всему свое время, герр Шпатц! Какое милое имя, вы в курсе, что оно вам совершенно не подходит?
– Эмм…
– Идемте же! – Крамм быстро сбежал по ступенькам, вынуждая Шпатца тоже ускориться. Не хотелось отставать от своего невысокого работодателя. Шпатц представил рядом кругленького Крамма и великаншу Оффенбаум и чуть не рассмеялся. Было похоже, что эти двое близко знакомы. Он бы посмотрел на танец этой парочки! Нос Крамма должен едва доставать до величественного бюста фройляйн контролера. Кроме того, он все еще не знал, что за работу ему сосватала в обход всех инструкций суровая дева-мстительница. Живой статуи кайзера в кабаре? Циркового ассистента для метания ножей? Или потенциального корма для хищников? Один из вопросов был об этом…
Крамм толкнул входную дверь, ловко сбежал по ступеням мимо толпы жаждущих работы с их табличками и прыгнул за руль крохотного мобиля для двоих. Шпатц втиснулся на сиденье пассажира и захлопнул дверь. Мотор заурчал, и мобиль, такой же шустрый, как и его кругленький хозяин, покатился по оживленной Мейнштрассе.
– Вот теперь можете спрашивать, герр Шпатц, – Крамм следил за дорогой и покачивал головой, словно в такт играющей в голове музыке.
– Простите, герр Крамм…
– Я надеюсь, в скором времени наше общение станет менее формальным.
– Вы наняли меня на работу?
– Именно так. С момента нашей встречи возле двери очаровательной фройляйн Ирмы вы мой секретарь.
– Секретарь? Я должен буду печатать на машинке и не пускать в ваш кабинет нежелательных гостей?
– Не вполне верно, герр Шпатц. Но на машинке печатать вы умеете, если вдруг придется?
– Я знаю буквы, у меня есть пальцы, значит справлюсь.
– Мне нравится ваш настрой, герр Шпатц! – мобиль резко свернул с широкого проспекта на узкую Ахтштрассе. Здесь почти не было витрин на первых этажах, а тротуары были настолько узкими, что сложно было разойтись даже двум прохожим.
– Чем занимается наша контора? Надеюсь, не представлениями для взрослых?
– О, герр Шпатц, у вас богатая фантазия!
– У меня был целый час на размышления под дверью нашей прекрасной фройляйн.
– Ладно, не буду вас больше ми-сти-фи-ци-ро-вать. Я частный детектив. Занимаюсь поиском преступников за деньги. И некоторыми конфиденциальными поручениями. По законам ведения дел в Шварцланде через год после начала своей предпринимательской деятельности, я обязан нанять хотя бы одного сотрудника. По счастью, моя прекрасная фройляйн служит в департаменте контроля, и через ее кабинет проходят абсолютно все только что приехавшие. Я попросил ее найти мне идеального сотрудника, потому что выбирать из человеческого мусора, топчущегося на ступеньках – это дурной тон. Она нашла вас, и я ей полностью доверяю. Пусть даже вам придется платить, а этим… достаточно моей печати в арбейтсбух.
– Я понимаю каждое слово, которое вы говорите, герр Крамм, но смысл до меня доходит не весь. Они согласны работать за печать?
– Скажу даже больше – они готовы приплатить любому, кто эту печать поставит.
– Но… почему?
– Потому что, если они эту печать не получат, их ждет прекрасное будущее в арбейтсхаузе. Герр Шпатц, вы скоро освоитесь. Какой день вы в Билегебене?
– Второй.
– Я обожаю эту женщину! Но вы чертовски похожи на местного, вы в курсе?
– Моя мать родом из Вейсланда.
– О, а об этом моя фройляйн не упомянула.
– Она не спрашивала о семье. Ее интересовали мои профессиональные навыки.
– И как же зовут… Хотя нет! Я хочу оставить этот секрет на сладкое! Так что давайте дальше, герр Шпатц. Спрашивайте! Спрашивайте!
Узкая Ахтшрассе сменилась безымянной улицей с глухими стенами их почерневшего кирпича по обеим сторонам. Здесь не было тротуара, дорога была общая для машин и пешеходов. Потом стены расступились, пропуская мобиль на овальную неправильной формы площадь с неработающим фонтаном посередине. Та сторона, откуда они приехали, представляла собой сплошную кирпичную стену, а другая состояла из узких разноцветных домиков в два-три этажа. Яркая краска придавала площади праздничный вид, но если приглядеться, то было заметно, что за домами никто особенно не ухаживал – стены облупились, некоторые окна забиты досками, а некоторые занавешены одеялами. Будто они переместились из квадратного и практичного Билегебена в какой-то другой город.
– Это Альтштадт, – Крамм остановил мобиль возле трехэтажного дома темно-красного цвета. – Раньше его называли…
– Люхтстад!
– Верно. Это то, что осталось от бывшей столицы Аанерсгросса.
Крамм заглушил двигатель и вышел из мобиля. Шпатц последовал его примеру. Рядом с невысокой полукруглой дверью блестела латунная табличка «Васа Крамм. Детективаная контора». Крамм загремел связкой ключей, и дверь со скрипом открылась. Чтобы последовать за своим работодателем, Шпатцу пришлось пригнуться.
Помещение было крохотным. Там едва помещался обшарпанный письменный стол и стул для посетителей. С мягкой подушкой и резной деревянной спинкой. Стул выглядел очень удобным по сравнению со всеми местами для сидения, с которыми Шпатцу пришлось столкнуться в Шварцланде. Через приоткрытую дверь было видно вторую комнату, чуть просторнее первой.
– Добро пожаловать, герр Шпатц! Вот здесь и будет ваше рабочее место! Сейчас вот только… – Крамм нырнул за стол и снова загремел ключами. Через мгновение возни он разогнулся и водрузил на стол портативную печатную машинку. – И ваш рабочий инструмент!
Шпатц нерешительно топтался в дверях, зачем-то пытаясь представить, как ему отсюда добираться до дома. Когда он шел сегодня на встречу с контролером, он как-то иначе представлял себе свою будущую работу. Он думал о должности инженера на большой фабрике или контору с огромными окнами и множеством письменных столов.
– Это место пользуется крайне дурной славой, – Крамм распахнул дверь в соседнюю комнату, и теперь Шпатцу было видно второй стол, потертый коричневый кожаный диван и кусочек деревянной лестницы наверх. – Поэтому мало кто рискует арендовать здесь место под контору. В некотором смысле слухи не врут, в глубине Альтштадта и правда скрываются всякие отбросы. Потому что он похож на сущий лабиринт, не всякий мобиль сможет проехать по его узким улочкам, – Крамм чем-то загремел, потом раздалось бульканье воды, потом – шипение примуса. – Полицаи иногда пытаются устраивать там облавы, но выкурить оттуда всякий сброд можно только если снести здесь все до самого основания.
– Почему же не снесли? Ведь остальной Люхтстад перестроили…
– По личному указу кайзера, – Крамм снова появился в дверях. С початой бутылкой шерри. – Есть разные версии, почему он так решил. Но лично я считаю, что в назидание. Чтобы показать, какой ужасной может быть жизнь, если не шагать в ногу с прогрессом, лениться и плохо работать. По рюмочке?
Под болтовню Крамма они переместились во вторую комнату. Выпили еще по рюмочке. Вся мебель в конторе, как сообщил детектив, осталась еще от прежних владельцев, довоенная. Кое-что пришлось выбросить, конечно, кое-что – отремонтировать. Диван выглядел заслуженным ветераном, однако оказался невероятно удобным, на нем хотелось развалиться и никогда не вставать. Во время разговора Крамм вскакивал, размахивал руками, то включал настольную лампу с мозаичным стеклянным абажуром, то выключал ее. Потом вдруг замолчал, замер и уставился Шпатцу в лицо.
– Нет, не может быть!
– Что случилось, герр Крамм?
– Мне не дает покоя твое лицо, Шпатц, – Крамм приблизился вплотную. – Оно мне кого-то здорово напоминает, но я не могу вспомнить, кого именно, и меня это угнетает.
– Герр Крамм, я могу просто назвать ее имя…
– Нет! – Крамм отвернулся и снова заходил по комнате. – Будет скучно, если это окажется просто какая-то вейсландская девица. Таких было сотни!
С одной стороны, Шпатцу было нечем гордиться – имя его матери не было ни его достижением, ни его победой. С другой – ему очень нравилось замешательство на лице самодовольного и самоуверенного Крамма. А тот еще раз обежал комнату, от двери поглядел на Шпатца через пальцы, сложенные квадратной рамкой, снова включил лампу. Потом снова выключил.
– Фогельзанг! Ты выглядишь как Фогельзанг, вот почему ты так нелепо смотришься на моем диване!
Шпатц улыбнулся, но продолжал молчать.
– Ты хоть знаешь, кто это?.. Хотя по лицу твоему довольному вижу, что знаешь! Во время войны Карла штамм Фогельзанг погибла в люфтшиффе, думали, что Блум была вместе с ней, но тело ее никто не нашел. Твоя мать – Блум штамм Фогельзанг?

Глава 4
Und der Haifisch der hat Tr?nen
Und die laufen vom Gesicht
Doch der Haifisch lebt im Wasser
So die Tr?nen sieht man nicht
(И у акулы есть слёзы,
И они бегут по лицу,
Но акула живёт в воде,
И слёз не видно).
Haifisch – Rammstein
– Просыпайтесь, герр Грессель! – Шпатц с трудом открыл глаза. За окном было сумрачно, редкие капли дождя отбивали по подоконнику рваный ритм. Расставаться с одеялом не хотелось. Хотелось повернуться на другой бок, и… – Герр Грессель, уже утро! Вам пора просыпаться!
– Спасибо, герр комендант, – Шпатц медленно сел на кровати и спустил ноги вниз. Поежился. Скинул с себя одеяло и прошлепал к зеркалу. Пригладил растрепанные волосы.
– Ты будешь приходить в контору к восьми утра, сортировать почту и следить, чтобы к моему приходу чайник был горячим. Затем занимать свое рабочее место и ждать посетителей, – так звучал официальный инструктаж Крамма.
– И все?
– Разумеется, нет! Еще ты будешь приводить в порядок мои старые бумаги, заодно познакомишься с моей работой. А потом… Впрочем, пока этого достаточно. Остальное оставим, когда ты войдешь в курс дела.
Шпатц зачерпнул немного зубного порошка из жестяной коробочки и сунул щетку в рот. Он чувствовал себя уставшим. Слишком рано приходилось вставать, чтобы успеть добраться до конторы Крамма к восьми утра. Ластвагены начинали ходить с половины девятого, так что приходилось идти пешком, а путь был неблизкий. Шпатц отхлебнул воды, прополоскал рот и сплюнул сладковатую жижу в жестяную кружку. Потер щеку и решил, что сегодня можно еще не бриться. Натянул халат, сунул ноги в шлепанцы и поплелся в конец коридора к туалету.
– Здесь в Шварцланде очень легко стать предпринимателем, – рассказывал Крамм. – Кайзер любит и поощряет деловую инициативу. Достаточно просто подать заявку в гешефтштелле. Тебя примут с распростертыми объятиями, разве что розовыми лепестками не будут осыпать… Но многочисленные льготы, консультации и безвозмездный ханделгелд выдадут практически без бюрократических проволочек. И первые три месяца ты даже не должен платить налоги. Звучит отлично, правда же? Но не все так просто.
– Хандельгелд?
– Ах да, ты же новичок. В Шварцланде существуют три денежных системы. Обычные марки и клейны, которыми платят зарплаты, на которые можно купить новые штаны или поесть в ресторане – это кауфенгелд. Ханделгелд – это деньги дельцов и магнатов. Рентмарки, роггенмарки и кригмарки. Их курс друг к другу регулируется государством, в зависимости от того, что на данный момент кайзеру нужнее. Есть еще арбейтсгелд. Ими платят иностранным наемникам, надзирателям тюрем и работникам в арбейтсхаузах. Принимают их только в некоторых магазинах, столовых и публичных домах. Надзиратели могут в банках обменивать их на кауфенгельд. Это понятно?
Если признаться честно, пока Шпатцу было не очень понятно. В Сеймсвилле деньги были просто деньги. Не разделяясь ни на какие отдельные категории. Впрочем, идею с тюрьмами он оценил. При побеге заключенные не могли захватить кассу настоящих денег. А все те заведения, которые принимали «тюремные» купюры и монеты, принадлежали государству. Так что…
В доме все еще спали. Что было хорошо, потому что не приходилось приплясывать в очереди у туалета. Герр комендант, услышав, во сколько ему предстоит теперь будить Шпатца, тяжело вздохнул. На что Шпатц клятвенно пообещал приобрести с первой зарплаты будильник. Скрипнула дверь соседней квартиры, приоткрывшись лишь на чуть-чуть. Шпатц сделал вид, что не заметил. Бдительный сосед или соседка каждое утро так подглядывал.
Шпатц прикрыл дверь, скинул тапки и прошлепал к столу, на котором его ждал припасенный с ужина бутерброд с пресной котлетой. На завтрак в публичной столовой, к сожалению, он тоже не попадал – было еще слишком рано. Шпатц запил утреннее пиршество остывшим сладким компотом, отставил стакан и задумался.
– Вообще-то, я клятвенно обещаю всем своим клиентам не вести записи по их делам, – разглагольствовал Крамм, развалившись на стуле для посетителей. – К частному детективу приходят, когда не могут или не хотят идти к полицаям. Когда я закрываю дело, то в присутствии клиента торжественно сжигаю все бумаги. Во всяком случае, он так думает.
– А на самом деле?
– А на самом деле я всегда делаю копии. Правда в некоторых делах меняю имена. Чтобы не случилось всяких… неслучайностей. Плюс я должен раз в месяц писать отчет для полицаев. Но это, опять же, совсем необязательно знать моим клиентам.
– И в отчете вы всегда пишете правду, герр Крамм?
Он улыбнулся одними губами.
Шпатц вышел на улицу. Мелкий дождь продолжал сыпать с низкого серого неба. Улица была почти пуста, только меланхоличный дворник шоркал щеткой по стене дома напротив, стирая нарисованные недисциплинированными недорослями каракули. Заметив Шпатца, кивнул, приветствуя. Шпатц приподнял шляпу в ответ, вздохнул и зашагал по широкой Тюльпенштрассе.
Крамм появился почти в десять утра. Шпатцу пришлось трижды подогревать чайник. Почты сегодня не было, так что развлекаться приходилось, читая утренний выпуск «Билегебен цайтунг». К сожалению, именно сегодня листок был особенно скучным. Вся первая полоса была занята большим интервью с Камерадом Краутом штамм Зейблиц-Курцбахом, возглавлявшим департамент сельского хозйства. Другая сторона листка, опять же, целиком, была посвящена детским стихам. Отсутствию сенсаций, оповещений и тревожных новостей можно было только порадоваться, это означало, что в стране все идет как должно, не о чем беспокоиться. С другой – газета никак не помогла справиться со скукой. Кроме «Билегебен цайтунг» в городе выходил еще десяток газет, но за остальными нужно было идти до газетного ларька, а ближайший из таковых был в двух кварталах от конторы.
Впрочем, у Шпатца всегда было, чем заняться – в комнате начальника был шкаф, замаскированный деревянной панелью, в котором были кучей свалены папки его прошлых дел. Не сказать, чтобы этот хаотичный архив выглядел внушительно, но несколько десятков пухлых и тонких подшивок там имелось. Выудив на удачу одну из папок, Шпатц вернулся на свое рабочее место. Пообещав, что если Крамм не придет в ближайший час, то он займется наведением порядка в бумагах. У Шпатца чесались руки сделать это еще в первый день своей работы, но был занят тем, что слушал полезную и не очень болтовню Крамма, и только сегодня оказался предоставленным сам себе.
Папка, которую случайно выхватил из шкафа Шпатц, была целиком посвящена одному человеку, чье имя было обозначено только инициалами – Р.Х. Некоторые бумаги были написаны от руки Краммом – его торопливый почерк с сильным наклоном вправо он уже легко мог опознать, еще несколько бумаг были написаны другими людьми – больше всего они были похожи на письма, судя по характерным линиям сгиба. В отдельном конверте лежали вырезки из газет. Еще пять листов были напечатаны на машинке. Было похоже, что Крамм нанял машинистку расшифровать стенограммы. Шпатц пробежался по одному из листков глазами. «Перешел на другую сторону. Ждал четверть часа. В ресторане заказал блюдо из курицы и шнапс. Встреча продолжалась один час с половиной». Это был подробный дневник слежки. Дальше шла целая стопка фотографий. Главный герой – сухощавый мужчина, брюнет, без усов и бороды. На большинстве фотографий одет в светлый костюм. Вот он рядом с блестящим мобилем. Вот разговаривает с другим мужчиной, одетым в черное. Вот обнимает совсем юную девушку. Следующее фото было смазано, на нем «белый костюм» запечатлен с занесенной для удара рукой, а согнувшуюся фигуру перед ним держали два человека, чьих лиц было не видно. А вот здесь герой в ресторане, делит стол под белой скатертью с каким-то дядькой… Постойте. Шпатц присмотрелся внимательнее. Лицо выглядело очень знакомым, это был кто-то, с кем он встречался совсем недавно. У Фрау Вигберг? В Гехольце? Ах да, точно. Это же был тот самый торговец зерном! Дитрих Кронивен, неслучайная встреча… Надо же. Шпатцу казалось, что иностранные дельцы работают здесь только под присмотром, но что-то за столиком никого больше не видать. Шпатц открыл бумажник и достал из него билетик механической гадалки. Штигауф-штрасс. «Не представляю, где это…» – подумал Шпатц, и тут звякнул входной колокольчик, и на пороге возник Крамм.
– Представляешь, Шпатц, я проспал! – заявил он, осторожно снимая плащ и стряхивая с него воду за порогом. – Ничего не могу с собой поделать – сплю как сурок, когда идет дождь. Чем ты тут занят? Ааа… Рейнар Хаппенгабен. Отвратный тип! Чайник все еще горячий?
– Так точно, герр Крамм! Почты не было, кроме «Билегебен Цайтунг». Ничего интересного – стихи и сельское хозяйство.
– Хорошие новости – это отсутствие плохих новостей! – Крамм скрылся в своей комнате и загремел чайником. – На улице дождь, так что сегодня вряд ли кому-то понадобятся мои услуги. Шпатц, ты говорил, что занимался бумагами у своего отца?

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66993844) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.