Главная страница | Стихи и поэзия | Настоящие стихи с цитатами. Зачем писать стихи, когда есть лошадь?

Настоящие стихи с цитатами. Зачем писать стихи, когда есть лошадь?
Маша Багряный Волк


«Стихи – это конспект прозы, когда не успеваешь писать, а надо жить».М. СтранникЯ – странник. Больше не имеет значение, кто я и откуда. То, что было, было не со мной. Ни о чем не спрашивайте. Принимайте, что осталось.«Спасаюсь стихами, молюсь двумя перстами».«Ты все такая же —Берешь телефон,И записываешь туда стихи,Но не такая же, что туда записываешь.Это огромная пропасть,В твоих записях —До и после монастыря». Книга содержит нецензурную брань.





Настоящие стихи с цитатами

Зачем писать стихи, когда есть лошадь?



Маша Багряный Волк


– Почему я не знаю, как выглядит радость?

– Посмотри: вот гора, а за ней еще одна гора.

– И что дальше?

– А вот дальше и есть радость, и сегодня мы туда пойдем.



Благодарности:

Алексей Васильев



© Маша Багряный Волк, 2024



ISBN 978-5-0055-8236-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Про мишек


А пойдем жить в домике в этом,
Который на фотках в горах?
Я знаю, живут там медведи,
А нам – почему нельзя?

Хотя, я знаю всю правду,
И врать не хочу тебе, —
Идешь на работу рано,
И я – точно так, во сне.

Да ладно, что нам с тобою, —
Давно мы с тобой на Ты:
Вместо горы – эскалатор,
Вместо медведей – мы!

Ладно, не беспокойся,
Домик построим в Москве,
Красная площадь будет,
Домиком на горе.

Но знаю, придет мгновенье,
Когда я скорей спрошу, —
Что там на самом деле,
В домике наверху?

Я знаю, никто не знает,
И ты не ответишь мне,
Домик один в печали,
Один в золотой росе!

Хоть улыбается солнце,
Весело по утру!
Я посмотрела на фотку —
Домик стоит в снегу.

Но знаю, придет мгновенье, —
И нам наш воздастся труд:
Медведи там за малиной,
Как мы, на работу, прут.

А пойдем жить в домике в этом,
Который на фотках в горах?
Я с мишками договорилась —
Они едут в домик к нам.









«Я около костра, и я никто…»


Я около костра, и я никто.
Смотри, смотри скорее…
Как валит дым, как он пошел,
Как догорают плавно выжженные ели…

Я молча говорю не о себе,
В огонь бросая сложный оригами —
Кораблики мои давно на дне,
А птица счастья машет мне крылами.

А угли… словно черный пес,
И копоть на лице, как будто к месту —
Глаза мои дошли почти до слез,
И тут же плавится подаренный мне крестик.

Я не скучаю днесь ни по кому,
В том месте, где сражаются за звезды,
Я не писатель здесь и не гуру,
Я – хвойный лес, тайга и вечер поздний.




«Я в кроссовках с резиновой пяткой…»


Я в кроссовках с резиновой пяткой,
Я в бейсболке с лихим козырьком,
Я в одежде которой не жалко,
Все сижу и кормлю комаров.

У костра я сижу, а мне больно,
У костра я сижу, а мне жаль,
Знать – не будет моей бейсболки,
Знать – не будет кусать мошка.

А я дверь второпях прикрою,
А я выйду отсюда вон,
Чтоб не знать ничего такого,
Отчего так горит костер.

И не будет тогда мне больно,
И не будет тогда мне жаль,
Только утром знакомый кто-то,
Будет также заваривать чай.



…Он шел…

Дорога бежала перед ним серебряной нитью. Вокруг темнота, и только слабое мерцание пути давало представление об окружающем мире.. Но что это дает? Лишь какие-то силуэты, движущиеся в причудливой, загадочной пляске. Но танец ли это? Хочется рассмотреть получше… Шаг навстречу…

Холодные иглы пронзили все тело. Яркий ослепительный свет, он выжигает все внутри…

Серебристое мерцание пути. Ноги мерно отсчитывают шаги. Только оно – ласковое сияние укажет путь. И лишь тьма вокруг…










Ботинки


И нет того, что я хочу,
Ни в ком,
И даже ты, моя любовь,
Не снишься ночью.
Сказать – я безрассудочно влюблен,
В природу, в небо голубое,
И, – в смерть,
Которой нет.
Но вот, —
Стоят мои ботинки,
И будут так стоять,
Пока я не пойду.




Необычная палатка


Была палатка у меня,
Раскрыл ее, а там дворец,
Есть все, что нужно для тебя,
Когда в походе хочешь есть.

В карман вмещается она,
Снаружи также, как у всех —
Когда раскроешь, говорят,
Не отличается совсем.

Есть тамбур длинный у нее,
Как коридор, ведущий в рай,
Заходишь – в темень попадешь,
На голове моей фонарь.

А дальше там совсем ништяк,
Вайфай, компьютер и кальмар,
Другому не войти никак,
Собаки не пролезут внутрь.

Ходила я без рюкзака,
С такой палаткою одной,
Была бы тайна у меня,
Но кое-что произошло.

Увидел кто-то раз меня,
Как я палатку достаю,
Как кинула ее – и раз,
Вся разраслась в огромный дом.

И тамбур уж меня не спас,
Я убежала в темный лес,
С тех пор таскаю я рюкзак,
И, думаю теперь, как все.



У каждого в жизни жизнь может измениться особенным образом. У одних жизнь может измениться в любой момент, у других – таких большинство, жизнь может измениться по случаю долгого стремления к ней. А, у третьих, к ним тоже отношусь я, жизнь может измениться, только, как им кажется, что она изменилась.





«Я просто так куда-то еду…»


Я просто так куда-то еду,
Без философии и треб,
А сердцу весело от этого,
Что еду я не от проблем.

Что еду я не поскитаться,
Не в жизни получить урок,
На этот раз не так, как раньше —
Любовь проехать не стремлюсь.

Я еду просто, без палатки,
Почти что вовсе налегке,
Зачем мне лишняя поклажа,
А в рюкзаке одни грехи?

Теперь по строгости я еду,
И не общения ищу,
Я еду за простым и светлым,
За морем, ветром, ветерком.

В стихах моих отныне лёгкость,
А в голове дорожный ритм,
И если раньше все истории,
Теперь все также, но без них.



Ведь дорога, когда идёшь по обочине, так похожа на свет в конце тоннеля. Только не ты приближается к свету, а свет к тебе. Едет машина вдалеке, а ты представляешь себе это. Только если посмотреть на звёзды, переключаешься на другой свет. А когда машина совсем приближается, всё-таки не до звёзд. Так и с Богом, когда ты на земле.





«Когда не хочешь ничего…»


Когда не хочешь ничего,
Ты можешь ничего не делать —
Пройтись по комнате пешком,
А дальше из подъезда выйти.

Идти куда глаза глядят,
Или указывают место,
И не противиться всему,
Что в этот день ничто не вышло.

А дальше руку подними,
Постой немного на бульваре,
Свою машину подожди,
И ехай в сумрачные дали.

Тебя там встретит сто слонов,
Жирафы, жирные тюлени,
Тебя там встретит носорог,
И необъятные пустыни.

Скорей всего, Сургут один,
Челябинск, Выкса или тундра,
Скорей всего, и даже так —
Доедешь ты до Подмосковья.

Но будешь ты уже, как все,
Не одиноким, а свободным,
Без паспорта, без мишуры,
Ты будешь с кем-то, ненадолго.

И будешь рад, что стало так,
Когда ничто не ожидаешь —
Ты мерз на улице в буран,
Когда в машину залезаешь.




«Тяжкий подвиг – выйти на сцену…»


Тяжкий подвиг – выйти на сцену,
Прочитать там свои стихи,
И заставить сидящих увидеть,
Вместо пива остаток души.




«Отчего плохие стихи?..»


Отчего плохие стихи?
Оттого, что грехи на лице,
Оттого, что все время на сцене,
А не где-нибудь в поте и в мыле.




«Скрыть себя можно красивой одеждой…»


Скрыть себя можно красивой одеждой,
Яркой помадой, работой успешной,
Скрыть себя можно надёжным мужчиной,
Букетом цветов, губами большими…
Классною тачкой, квартирой в Москве,
Или же книжкой в метро, например.
Скрыть себя можно чем-то всегда,
Но от себя не скроешь себя.




«Дождь идёт, и я иду с дождем…»


Дождь идёт, и я иду с дождем,
Но в дожде тоска сиюминутна,
Рада я, и радость дарит он,
Я люблю, когда совсем не модно.




«Мокрые скамейки…»


Мокрые скамейки,
Дождь идёт лениво,
Под окошком ива,
Плачет молчаливо.

Я одна не плачу,
Ведь сегодня осень,
Дождик и ненастье,
Не внутри – снаружи.

Хорошо бы выйти,
Только не охота,
Книгу я читаю,
Про погоду тоже.

Только в книге – лето,
Ива колыхает,
Нежным перецветом,
С солнышком играет.

Книжку я закрыла,
Пусть сегодня хмуро!
Главное, что дождик,
Не внутри – снаружи.




Коломенское


Я ходила в парк за вдохновеньем,
И пришла, пополнив рукава,
Собирала яблоки большие,
Но с собой другое унесла.

Встретилось мне в парке вдохновенье,
Несколько обглоданных стишков,
Из которых не сварить варенья,
Если не добавить нужных слов.

Встретилось, и вдруг потом исчезло,
Я искала вдоль и поперек, —
Если ты уходишь по тропинке,
То обратно также и придёшь.

Я ходила в парк за вдохновеньем,
А пришла, придя в себя едва, —
Сочинила я стишки большие,
Потому что яблок не брала.




«Что ты грустный идёшь по дороге домой…»


Что ты грустный идёшь по дороге домой,
На душе твоей пусто, страдалец иной?
Или в драном пальто не всегда веселО,
И в ботинках дурацких ты кажешься псом?

Я шагала, как будто была я такой,
По дороге все кажется старым тряпьем,
Но в душе моей тайны одни собрались,
И расплылись куда-то в потоке машин.




«Научите меня философии…»


Научите меня философии,
Чтобы я была тоже философом,
Я ищу человека-философа,
Чтобы он передал мне многое.

Я ищу, чтобы вместе сражались мы,
За большие великие истины,
Чтобы солнце опять вращалося,
Как бывало еще до Коперника.

Чтобы все повернулось в обратное,
Ведь обратное тоже частное,
Ведь наука не развивалася,
Пока были мы безучастными.

Я хочу жить, как киник, на улице,
Быть философом-досократиком,
Углубиться в прекрасные мудрости,
Быть простою в своей брутальности.

А когда мы дойдем до истины,
Я скажу тебе «До свидания!»,
В философии все двусмысленно,
Даже наши с тобой страдания.




«Я захожу на твою страничку…»


Я захожу на твою страничку,
Довольно часто, но по привычке,
Я захожу, чтоб чего-то вспомнить,
Как мы расстались, любя друг друга.

Я захожу измененья увидеть,
Напрасно, правда. Без изменений.
Только на фото ты стала старее,
И не тебе стихотворенье.

Сказать – у меня таких много,
Я захожу не к тебе только,
Да и вообще, кому этот стих?
Каждый подумает, что про них.




«Просто есть суп…»


Просто есть суп
Просто есть рыбу,
Не думать о плохом,
Но и о великом.

Сложнее всего,
Жизнь так начать,
Не думать вообще —
Вот благодать!

Дойти до сего,
Гораздо труднее —
Просто есть суп,
Не думать о рыбе.

Нормальная жизнь —
Что это такое?
Ответ где-то там,
Под чешуею.




«Утюг стоит …»


Утюг стоит —
Кого б погладить,
Кого б согреть, когда зима?
Когда отключат отопленье,
Или когда любовь прошла?

Утюг молчит.
Он невысокий.
И не шипит, он отключен.
А я владею им безбожно,
Все потому что – обречён.




«У меня температура поднялась по образцу…»


У меня температура поднялась по образцу,
Зайцы скачут по прихожей,
Я немножечко в аду.
В жар меня бросает сильно,
Я влюбилась наконец,
Вдохновляет меня Пушкин,
Съела нынче холодец.
И не знаю за что взяться —
Мед, горчица и чеснок,
Клюква в сахаре, малина,
Чай из липы и лимон.
Запаслась я не на шутку,
Пью горячее весь день,
Деринатом от простуды,
И конечно же глинтвейн.
День прошел, прошла неделя,
Все я чай с малиной пью,
Раз пишу стихотворенье,
Полечусь-ка я ещё!




Белоягодник


Белые капли упали,
Снежник растет в саду,
В детстве его топтали,
С радостью наскоку.

Ну, а теперь снежник,
Стал он совсем другой…
Я прохожу мимо,
Как бы не вижу его.

Кто из нас изменился —
Снежные ягодки лишь?
Топнула я ботинком,
Ягодки грохнулись вниз.




«Под березой я сижу…»


Под березой я сижу,
И любуюсь на нее —
Веточка к веточке,
Листочки на веревочке,
А на деле думаю —
Когда дождик кончится?




Шуба


Шубы нет. Я заболела.
Шуба мне идет давно —
Шуба едет из Сибири,
Как доедет, так помру.

Горе, горе мне без шубы,
И зачем она нужна?
Как приедет, будет лето,
И сдадут ее назад.

Так, я каждый год без шубы,
Все надеюсь и молюсь,
Только шуба это шуба,
И нужна она в мороз.




Песня отправляющегося в путь


Господи, укажи мне путь, а дальше я как-нибудь сама!

Поезд идет, светит луна,
Я собираюсь в путь,
Друг мой сказал – это мечта,
Так собираться в путь.

Я просмотрела все наперед —
Питер и Магадан,
Только когда тебе хорошо,
Ты собирай рюкзак,
Только когда тебе хорошо,
Ты собирай рюкзак.

Если вдруг ручка сломалась на нем,
Или порвался шов,
Ты повыкидывай из него,
Все, что нужней всего,
Ты повыкидывай из него,
Все, что нужней всего.

Пусть он и вовсе будет пустой,
Как чемодан без дна,
Если дорога это твое —
Будет тебе сполна.
Если дорога это твое —
Будет тебе сполна.

Дождик идет, сырость и мгла,
Я уезжаю в путь,
Друг мой сказал – это судьба:
Так начинается путь.
Друг мой сказал – это судьба,
Так начинается путь.

Я обещаю,
Я все запишу —
Питер и Магадан,
Мне на душе сейчас хорошо,
Значит все будет так.
Мне на душе сейчас хорошо,
Значит все будет так.



После такой любви или на войну, или в тюрьму.

Пожизненно.





«Банка из-под пива на полу…»


Банка из-под пива на полу,
Термос почти полный в чемодане,
Я сижу и пялюсь на луну,
Отрешенными на все глазами.
Речка там бежит совсем не слышно,
Там березы сладковатый вкус,
Не изменит даже старая покрышка,
Выстроенный к медвежатам курс.
Я люблю тебя намного больше,
Значит, жизнь сильнее полюблю,
Подожду тебя еще до ночи,
Я сейчас, быть может, на краю.




«Сибирь!..»


Сибирь!
И – сжимаю кулак,
Я – обычная русская баба!
Я – с Москвы,
Но кто скажет мне так?
Я – с Хибин, Сахалина, Алтая!




«Такое бывает однажды в году…»


Такое бывает однажды в году,
Беру я рюкзак и куда-то иду,
Я иду наугад,
И не знаю зачем,
В рюкзаке ничего,
Практически нет,
Я бываю всегда в это время смешон,
Если дождик идет,
Я иду под дождем,
Если град вдруг пойдет,
Я иду все равно,
Я же должен узнать,
Что же будет потом!
И чем дальше иду,
Тем быстрее мой шаг,
Если тяжек рюкзак,
Значит, я приустал,
Если кто-то ко мне вдруг пристанет в пути,
Значит, я безнадежно больной не один,
Если вдруг я устану,
Захочется спать,
Я не буду, как все, ложиться в кровать,
Заберусь я в стог сена,
И буду смотреть,
На большую звезду,
Что мне ориентир,
А когда я вернусь,
Я забуду про все,
Все, что было со мной —
Это все не со мной,
О далеких краях,
О таких же, как я,
Что уходят всегда,
С рюкзаком навсегда.




«Одна. Без денег. Без палатки…»


Одна. Без денег. Без палатки.
Я еду где-то по степи,
Куда ни глянешь, нет деревьев,
Чтоб как-то скрыться от тоски.

Я еду, будто замечая,
Что я на свете не одна,
Водитель рядом и все люди,
Которым я всегда нужна.

Кто-то подбросит по дороге,
Или деньжонку кто подаст,
А, может, даже что-то больше —
Сидеть и греться у костра.

Всегда я всех не понимаю,
Как и они меня – не всяк,
Живу я где-то, где попало,
И надо всех всегда прощать.

Да только видно – Бог со мною,
Раз я все еду и жива,
Мне все равно где быть одною,
Когда вокруг меня толпа.




«В дороге мыслят прозой – не стихами…»


В дороге мыслят прозой – не стихами,
В дороге – лишь одежда барахло,
Когда вперед протягиваю шляпу,
Мне кажется, сегодня не умрем…



Или в дороге, или в берлоге.





«Мне лес – тайга…»


Мне лес – тайга,
А я не дома,
Не нужно здесь готовить борщ,
Медведь выходит из берлоги,
Ведь ты в психушку не пошел.
Здесь – красота,
Уехал – нету,
Здесь – комары,
Уехал – нет,
Но тут и там встречают с песней,
А ты опять – глядишь в кювет.



Когда я сильно влюбляюсь, да что там, когда мне сильно нравится человек, в моих словах появляется некая незаконченность, сдержанность – будто во всех моих предложениях я забываю добавить несколько слов – я люблю тебя, я хочу быть с тобой, прошу, не уходи от меня. Такое же было в ее поцелуях, прикосновениях – она не хотела, как я, сразу отдаваться полностью; она просекла – я могу сбежать. И именно поэтому, я еду и еду, и все никак не могу проехать, это, казалось бы, мучительное чувство – я хочу тебя, я хочу тебя…





«Я тихо шла, а мысль неслась…»


Я тихо шла, а мысль неслась,
Мне было грустно до тревоги,
Ступаю шаг, ступаю два,
Как далеко еще до моря!

Как далеко еще шаги,
Каких-то песен, слов дыханья —
Люблю тебя, а любишь – ты,
Мои шаги – мое незнанье.

Я так хотела от тебя,
Услышать – что не слышно было:
Люблю тебя – А ты меня,
Ты знаешь – тут такое дело!

И вот иду я поперек,
Сквозь тундру, лес и все препятства,
И все затем – чтоб полюбить —
Любить тебя – такое счастье!

Я слышала, что надо б так —
Любить – когда не очень любят,
Люби меня!
Мои шаги —
Мне только бы дойти до моря…




«Вернуть можно всё …»


Вернуть можно всё —
И забытый взгляд,
И ворованный воздух из пор,
Всех решений назад —
Забайкальскую падь,
И пельмени с бурятских костров.

Вернуть можно всё,
Только силы нужны,
А их раздаю – не раздам,
Далекие, позабытые сны,
Зачем вам идти назад?

А голос мне шепчет:
«Давай всё вернём —
Всю пыль пожелтевших страниц,
Но сердце безжалостно на своем —
Ты только маленький принц.




Осень


Больше всего мне нравится осень,
Я полюбила ее за проседь,
Листья берез и листья осин, —
Нету на даче в лесу машин!

Мысль развиваю, иду не спеша, —
Как хороши у сапог края!

Гриб за грибком, мох, чернозем, —
Я обернулась мелким зверьком,
Все теперь вижу, как истинный зверь,
Только бы дятел стучал сильней!

Люди – они ничего не поймут, —
Срежут грибок и дальше пойдут!

С ветки на ветку спешу от лося,
Лось он большой – сбросит рога!
Я устремляюсь в самую высь,
Где две берёзы в одну срослись.

Нету листочков, одни небеса,
Вот вдохновенье! Вот красота!




«Есть такая профессия – животных гладить…»


Есть такая профессия – животных гладить,
Где могут работать даже маленькие малыши,
И налоги платить там совсем никому не надо,
Просто достаточно будет чьей-то живой души.



Ты думал, что растешь духовно, а, оказалося – шиза





В психушке


Я хожу по коридору,
И молюсь, стихи шепча,
Я боюсь, как все, в психушке,
Невзначай сойти с ума.

Что же всех здесь подтолкнуло,
Так ходить туда-сюда?
Разноцветные халаты,
Вхожи в голые тела.

Я смотрю в одну лишь точку,
Та, которая в стене,
Будто кто-то за стеною,
Также грезит обо мне.

Мысль сбежать отсюда – вредна,
Каждый псих – в одном окне,
Все нормальные – здесь психи,
Я – нормальнее других.

Вечереет. Смутно помню,
Все, что было в этот день,
Я в палате снова буйной,
И одна ору за всех.



Сегодня был обычный день в психиатрической больнице, кто-то орал, кто-то дрался за передачки или ругался с персоналом, а мы с Олей расхаживали по коридору и говорили каждый о своей болезни, которой, пока мы говорили, вроде бы не существовало. – То, что ты говоришь, страшно слушать. У меня такого не было. Я говорю: я больна своей профессией, мигом замечаю правонарушения на улице. – А в чем наша болезнь? Никакого поражения мозга. Ничего… – А никто не болен, это все наши особенности. Посмотри: Колдунья, – чем она отличается от других? Тем, что делает какие-то невообразимые движения, ведомые ей одной, кому она мешает?; Екатерина 2 – она же бабулька с милым личиком, как по твоему ее выпускать на улицу, если она живет еще в 18 веке? Теперь она обречена умереть здесь, в одиночестве, она ведь всегда сидит в уголке, когда все смотрят телевизор, на одном и том же месте, и плачет. Мне ее очень жаль. – Знаешь, когда я сюда попала, мне было страшно, не оттого, что здесь такие условия, а оттого, что сюда попала я. Но сейчас я думаю иначе, – я буду жить везде, но только не дома. Понимаешь, Оля, мне здесь больше нравится, и пусть здесь ужаснее кормят, не дают выспаться и кормят таблетками, это все же несравненно лучше, чем дома, это другой мир, оторванный от реальности. Зачем сбегать домой, если тут есть все, чтобы выжить? Телевизор и газеты – вот те два источника, которыми мы еще связаны, но и от них можно избавиться. Пусть дом у меня будет здесь, как у многих из них, и это вовсе не потому, что нам жить больше негде. Люська, – она живет на улице, хоть у нее есть семья и дети, почему бы и мне не остаться здесь, хоть на какое-то продолжительное время, пока я чего-то не пойму, пока я не пройду по этому коридору ровно столько, чтобы дойти до мысли, зачем мы вообще здесь? В чем на самом деле предназначение у человека? Мне кажется, только в этой клетке можно это понять, потому что на свободе думать об этом некогда. Ведь, понимаешь, на свободе, вообще, не думают.





«Если вены перерезаны вчера…»


Если вены перерезаны вчера,
А с психикой опять проблемы,
Не лучше ли погреться у костра,
И медленно разжевывать конфеты?

Зачем кому-то что-то разъяснять,
И думать с бесконечностью о вечном,
Когда можно просто – купить рюкзак,
И увидеть другого себя во встречном?



Чтобы все понять, не обязательно ехать далеко, достаточно вернуться.





«Пусть потолок в метро смешают с небом…»


Пусть потолок в метро смешают с небом,
Пусть вместо пива подадут нам ром,
Пускай мы щи вприхлебку с черствым хлебом,
Своей отчизной никогда не назовем!

Как часто умирают под прицелами,
Как редко удается от любви!
В психушке хвастаясь заштопанными венами,
Друг другу в вечном клялись на крови.

Мы в молодости самые красивые,
Уехать всё хотим в далекий край,
Там люди нам, казалось, человечнее,
И что война – дворняги сиплый лай.




Нейролептикам, антидепрессантам, кто их когда-либо пил


Таблетки закрывают Бога,
Врачи, сбавьте таблетки!
Иначе я пить не буду,
И укачу на край света.

Врачи меня не догонят,
Ведь с крыльями я – буду!
Молитва поможет в корень —
Что пьешь, что не пьешь таблетки.

А так я – дурак дурнем,
Вообще ни на что не способный,
И даже стихи воняют,
Видно, что не от Бога.




«Быстрота – залог успеха…»


Быстрота – залог успеха,
Плохо еду на таблетках,
Тормозят они меня,
Не хочу я ни фига.

Как таблетку убавляют,
Так адреналин подскачет,
Быстро делаю все я,
Не догоните меня.




«Уныл, ничтожен, очень мал…»


Уныл, ничтожен, очень мал,
Есть человек во мне,
Напоминает он меня,
Как будто я во сне.

На самом деле, я не я,
И он совсем не он,
Сидит пугающе в мозгах,
Он только в них влюблен.

Он смотрит часто сквозь меня,
А на себя ничуть,
Конечно, он не психопат,
Но что-то от него.

Когда бывает с ним контакт,
Не любит он людей,
Сидит, ссутулившись один,
Насмарку этот день.

Он тонко чувствует добро,
И, в принципе, он добр,
Но если кто-то подойдёт,
Он может отпугнуть.

Какой-то странный он министр,
Иль человек ума,
Он гений, если не нарцисс,
Он яркий, как звезда.

А в общем, мне то все равно,
Как он себя ведёт,
Вот только псих я на лицо,
Что с ним, что без него.




«Я хочу получить эйфорию…»


Я хочу получить эйфорию,
С кофе, с чая, с чего-то ещё,
Только вот организм не стерпит,
Он уходит в небытие.

Только так ломаются люди,
Под воздействием бОльших веществ,
Подожди, когда время наступит,
Не теряй его, не торопись..

А то так и останешься в мире,
Незаконченных мыслей, идей,
Навсегда в бессознательном сгинешь,
Не открыв ту заветную дверь.




«Найдет улыбку улыбнуться…»


Найдет улыбку улыбнуться,
Когда раз в месяц прихожу,
Работа сложная в неволе,
Смотреть за психами врачу.

Я – псих. И это понимаю,
Точнее, психом я была…
Но Бог, конечно, помогает,
И стала вдруг нормальной я.

Таблетки – дело дорогое,
Но врач все знает наперед,
Он подбирает дозировку,
И только он меня поймет.

Все говорят – в таблетках дело,
На самом деле – в нас самих,
Врач лечащий об этом смело,
Всем пациентам говорит.

Есть случаи, когда совсем уж,
Надежду в нас вселяет врач,
Спасибо вам, Елизавета!
Мой лучший в мире психиатр.




«Прописали мне Флюанксол…»


Прописали мне Флюанксол,
И подействовал сразу же он,
Как таблетка в каком-то кино,
Где сквозь стены проходит герой.

А до этого я не жила,
Все равно что я мертвой была,
Безразлично мне было на все,
Не понятно, где я, а где стол.
(Вот что делает с нами мозг!).

Ну, так вот, дали мне таблетос,
И при том же маленько, чуток,
Потому что и в этом я,
Превзошла я сама себя!

Стала я без конца размышлять,
Как же мозг может мной управлять,
Накупила я книжек сполна,
Но и там тоже нет ни фига.

И тогда я открыла Ютуб,
Ведь в Ютубе все с первых рук!
Ошалела, конечно, слегка,
Но Черниговская права!

Дальше думаю, не зайду,
Но куда там, я пью Флюанксол!
Я анализы все провела,
И сквозь стену в реале прошла.

Что увидела там за стеной?
Там стоит деревянный стол,
А за ним сама я сижу,
Беспокойно чего-то пишу.

Подглядела тогда за собой,
(Мимикрирую я хорошо!),
Я писала свой первый стишок,
Он кому-то в душу зашёл.

Но на самом то деле он плох,
Ведь поэзия для мужиков!
Как писал мой любимый Шаламов,
После всех своих испытаний.

Про побочки я не скажу,
Прописали мне Флюанксол…




«Я сижу в ПНД…»


Я сижу в ПНД,
Жду врача с рецептами,
Ходит псих туды-сюды,
Я ногою дрыгаю.

Навалилася шиза,
В этом заведенье,
Хоть ремиссия давно,
Я сижу в унынье.

Вдохновение прошло,
Музы не хватает,
В телефоне я сижу,
Этот стих катаю.

Не могу понять одно,
Как тут оказалась,
По сравнению с другими,
Я ваще нормальная.

Вышел врач мой наконец,
Выдал мне рецепты,
Я схватилася за дверь,
На хуй из больницы.

Всю меня скрутило внутрь,
Света я не вижу,
Не могу вздохнуть ничуть,
Воздух весь разрежен.

Я с рецептами иду,
Будто с чем-то адским,
Репутация моя,
Вся теперь в 13-надцатой.




«Прихожу я к психиатру, …»


Прихожу я к психиатру, —
А какая нынче дата?
Он все смотрит на меня,
За окошечком весна.

Я не знаю, что ответить,
Очень глупо быть поэтом,
И тем более вот здесь,
Графомания – болезнь.

Вы печатаетесь где? —
Он спросил меня в конце,
Ожидая слово «нет»,
Быстро выписал рецепт.

Приходите через месяц, —
Также молча слово взвесив,
Посмотрел он на меня,
Улыбаяся слегка.

И, забыв про «до свиданье»,
Хоть крутилось в подсознанье,
Закрываю быстро дверь,
Вспоминая, что апрель.

Философия такая,
Что на все я промолчала,
Все движения души,
Будут здесь обличены.




«Это не совсем нормально…»


Это не совсем нормально,
Между нами лежит вафля,
И никто ее не ест,
Будто будет диабет.

Если б кто-то взял кусочек,
Можно было б облизнуться,
И, к примеру, тоже взять,
Незначительную часть.

Ну, а так как, только метим,
Кто из нас могучий ветер,
Будет вафелька лежать,
Не понятно, чего ждать.

Этот стих шизофреничный,
Но вселяет он надежду,
Что любовь меж нами есть,
Пусть похожа на болезнь.

Ведь все это ненормально,
Между нами лежит вафля,
Очень трудно уловить,
Всю последующую нить.




Медицине нашего века


Врачи-грачи. Надо быть Лавр.


Ходят врачи в халатах,
Не знают врачи пациентов,
Они для них только бабки,
Они для них только зелень.

Ходят за ними с ручкой,
Чтобы поставить диагноз,
А пациенты сами,
Не ведают, что насрали.

Ходят к врачам и жаждут,
Чтобы проверили душу,
А все врачи в халатах,
Только немного хрюкают.

Если ты сам попался,
Или пришел в больницу,
Жди от врачей поблажку,
Если дадут инвалидность.

Нету врачей искусных,
Есть только тот, кто сдался,
Сам себе врач не будешь,
Будешь такой же дрянью.

Кто из врачей тебе скажет —
«Стой, ты не пей таблетку! —
Я покажу другое»,
И не возьмет с тебя денег.

Что там врачи-нацисты!
Все сейчас других наций,
Нужен хороший работник,
Чтобы он был в галстуке.




«Я смотрю на людей со сторонки…»


Я смотрю на людей со сторонки,
Интересны мне с виду они,
Кто-то ищет чего-то упорно,
Кто-то просто оделся, как псих.

Интересны они только с виду,
Если вглянешься посмотреть,
То увидишь в глазах или бездну,
Или что-то большое в груди.

Люди очень обманчивы с виду,
Говорю, как последний эксперт,
Если голову не закинешь,
Не узнаешь, какие они.

Кто-то ищет, кто-то находит,
Ну, а мне теперь все равно, —
Я смотрю на людей со сторонки,
Не заглядывая ни в кого.




«Я пью чай и кайфую над мыслью…»


Я пью чай и кайфую над мыслью,
Над единственной важной мыслёй, —
Если б жизнь удалась и сложилась,
То была бы я дурой тупой.

А когда жизнь моя не сложилась,
Стала думать над этим всерьез, —
Есть ли Бог? Куда я стремилась?
И, вообще, зачем мы живём?

Как-то ехала я куда-то,
Ведь не важно уже куда…
И ребенок спросил у мамы,
Те же самые вот слова.

Мама только пожала плечами,
Поругала ребенка и спать, —
Мол, с меня уже этого хватит,
И дала в телефон поиграть.

Я подумала, я тот ребенок,
На которого плюнули все,
И мне стало от этого горько,
Будто смертью запахло уже.




«Кислый чай…»


Кислый чай,
Занавеска прикрыта,
Мелкий почерк сквозит по листкам,
Полка шкафа до верха забита,
Но нет места в ней больше стихам.

Что мне скажет теперь моросящий,
Всеми дома забытый дождь,
Он один, стало быть, настоящий,
Да с рябины опавшей гроздь.

Будут утром на мне калошки,
А в плетеной корзинке – нож,
От опят на пеньках – только ножки,
От любви – только в воздухе дрожь.



Сегодня, когда мы ехали, как свадебная машина, мне как будто приходили настоящие мысли. Спокойные виды, палатка с вай-фаем, и, пока я еду – все возможно – мне показалось, что настоящий путешественник вот кто. Ведь когда мы едем, обязательно спросят, кем вы работаете, что делаете, когда не путешествуете, а так что делаешь? Вот именно, я – промальп – ответил мой попутчик; я хотела сказать я – путешественник, но промолчала. Путешественник – сразу вызывает подозрение. Но, когда мы проехали лохматых животных, гору, растянутую в улыбку (домашние скалы – не похожие в крыму-что о них можно разбиться) горы с вкраплениями пирита на солнце, а вечером – как печенье с кусочками шоколада – мне пришло в голову такое. Настоящий путешественник вот кто – Кто не работает между путешествиями, а путешествует, кто не хочет нигде надолго останавливаться (я не говорю о тех, кто делает из этого работу). Что сказать – я не захотела быть художником, у меня не вышло быть спортсменом, уж точно, я не для работы в архиве. Я не выбрала ничего, поэтому я путешествую – потому что здесь есть все. Может когда-то еще мне придет в голову обзавестись семьей, ведь есть такие, кто оседает и делает свое ЭГОпоселение, какую-то свою повседневную жизнь.





Ремарк.«Жизнь взаймы»


Покрова ночи я не вижу,
И безполезен шум ночной,
Я еду на автомобиле,
Романтик с пламенной душой!

Я еду, а в ушах горенье,
Как фар машинных торжество,
Не знал, что я умру скорее,
Чем та, которую люблю.

Я в гонках первым быть пытался,
Она же – жизнь взаймы взяла,
Все покупала себе платья,
А я разбился, черта-с два!

Такой вот парадокс написан,
Я еду, а уже мертвец,
А та, которая болеет,
В ней больше жизни, чем у всех.

О, как люблю ее я сильно!
Она не знает компромисс,
Небесное происхожденье!
– Я умер первый, браво, мисс!




Городская тема


По городу иду – герой Ремарка,
Все также, как обычно я иду,
Но вот в чем дело – выпали запчасти,
Машину завести я не могу.

Запчасти сердца стоят подороже,
Ведь их легко на трассе потерять,
Открыл окошко – тачка ненароком,
Тебя обрызгала, как будто так должна.

Зашел я в бар, в тот самый, у дороги,
Напился кальвадоса, коньяка..
Романтик я со странною душою,
– Люблю тебя. Одну. Издалека.




«За квартиру в Москве убивают…»


За квартиру в Москве убивают,
За талант ничего не дают,
Только деньги сейчас все решают,
У кого деньги есть, тот и крут.

Но не будем решать за богатых,
Им и так на душе тяжело..
Если стих измеряется в лайках,
То не ставьте мне ничего.

Лучше буду я нищим поэтом,
Чем такую славу иметь,
Кто сказал мне за стих «спасибо»,
Говорю им «спасибо» в ответ.

Вот и все, что хотела сказать я,
Не поэты лавры берут…
За квартиру в Москве убивают,
За стихи ничего не дают.



Поэт – это не тот, кто пишет стихи, и художник – не тот, кто пишет картины, а тот именно, кто выполняет волю Божию, не беспокоясь о собственных достижениях и тщеславии. Ибо, сказано, Совсем не личные достижения, а любовь к Богу и ближнему – вот самое главное в жизни, чему надо учиться. Именно за это будет судить нас Господь.





«Зачем носиться со-стихами…»


Зачем носиться со-стихами,
Когда их можно не писать?
Если не пишется – не надо,
А пишется – так вдохновляй!

Зачем носиться со-стихами?
Везде на полках выставлять?
Ведь если захотел ты славы,
То поживи, как бомж сперва.

Ты потаскай стихи сначала,
Не где-нибудь, а на себе,
Набей ты ими толстый ранец,
Пройдись по матушке земле!

И ты скажи себе устало, —
Я в принципе и не поэт,
Я просто странник, странник жалкий!
Без Бога и стихов-то нет!

И вот тогда ты, может, будешь,
Как Пушкин, истину писать,
Однако, не стремись к другому,
В себя ты только гвоздь вбивай!

Зачем носиться со-стихами?
Они все сами прибегут,
А что касается награды,
Ты про нее совсем забудь.




Первый снег


Мне становится весело,
Когда первый снег идет,
И не понятно по времени,
Сколько пробудет он.

Вот он лежит на улицах,
На черных с листвой мешках,
Мокро и сыро становится,
Обувь уже не та.

Можно остаться и вымокнуть,
Можно расправить зонт,
Первый снежок, как лилия,
Чуть покрывает газон.

А, иногда, бывает,
Будто пришла весна, —
Первый снежок не тает,
А исчезает едва.




«Соевый батончик, что ты все лежишь…»


Соевый батончик, что ты все лежишь,
Ты один остался, на меня глядишь.
Я пью чай с вареньем, а тебя не ем,
Был ты с леденцами, а теперь ни с кем.

Соевый батончик, ты прости меня,
Ты не очень вкусный, в этом вся фигня.
С голодухи что ли, я тебя возьму,
Фанатиком не блещешь, но я разверну.

Будешь ты единственным с чаем у меня,
Ништяком все кажется, когда нет огня.
Соевый батончик – лучше всех других,
Он во мне растает – напишу я стих.

Соевый батончик – философский взгляд,
Я все размышляю, глядя на закат.
Так зачем же думать, можно просто жить —
Лучше съесть батончик, чем его не съесть




Горьковское направление


Еду в электричке,
Все мое, родное,
Тамбуры гнилые,
Вмятое оконце.

Еду, улыбаюсь,
Я, как бомж, в натуре,
Ерофеев Веничка,
Ездил также точно.

Только он по пьяне,
Да ещё влюбленный,
Я же не такая,
Мне никто не нужен.

Еду в Храпуново,
У меня там дача,
В тамбуре стою я,
Пахнет перегаром.




Памятник поэту


Стою у памятника я,
А он глазеет на меня,
Такой же вроде человек,
Но замер он на много лет.
По-моему, какой-то вор,
То ли артист, то ли актер,
Но ближе мне всего – поэт,
Ведь у поэтов – силуэт.
Я присмотрелась – точно он,
Поэт с прекрасною душой,
И как могла я опознать,
Когда на сердце – благодать?
Сама писала я стихи,
Но этот – будто от тоски,
Себя поэтом не зову,
Не так я плачу, как могу.
Я не люблю, как он, людей,
Отчизну, Родину, друзей,
Я не умею быть собой,
Поэтом с праведной душой!
Я просто некий силуэт,
Который тут стоит сто лет,
Который смотрит на себя,
Так просто, что забыть нельзя.




«Из души тихонько достаю я…»


Из души тихонько достаю я,
Только то, что за душу берет,
Кто я, когда выйду в чисто поле?
Кто я, когда манит небосвод?

Я одна, в расстёгнутой рубахе,
И туман, на башмаках стоит..
Вся моя одежда не обманет,
Что я в Бога верю, и хранит.

Если же в сомненьях пребываю,
Значит, недостаточно молюсь,
Но бывает, как сейчас, в тумане,
Ниоткуда будто все взялось.

И тогда в невиданных соцветьях,
Вижу я огонь и тишину —
Паутинка, сотканная в свете,
Объяснит мне, кто я, почему.




Каширское шоссе


Грохот улиц, машинная пробка,
Ну, что я тебе говорил?
Сядешь где-нибудь в парке в сторонке,
И узнаешь всю канитель.

А представь, что ты не в больнице,
А работаешь в этом аду,
Как ты рано встаешь с постели,
Не мечтая о чем-то большом?

Если б все так сложилось в жизни,
Точно также, как у людей,
Было б скучно себя увидеть,
В водопаде прошедших дней.

А теперь ты практически счастлив,
Лучше жизни представить не мог,
Только крутишься с боку на бок,
Вспоминая прошедший урок.




Кутузовский проспект


Кутузовский проспект гремит,
Не слышно грома,
А я под зонтиком иду,
Насквозь промокший.

А друг мой рядом говорит,
Пошли отсюда,
А я иду, мне хорошо,
На все мне пофиг.

Пошли в кафе – он говорит,
На что пойдем-то?!
На самокате побыстрей,
Проветрим жопу.

Но мы пошли домой к нему,
Ведь денег нету!
Попили чай мы с имбирем,
С наливкой, спиртом!

Согрелись, так сказать, путем,
И что же, друже?
Кутузовский проспект гремит,
Теперь снаружи.




«Одна я в камере…»


Одна я в камере,
И вроде бы ниче,
Сама с собою быть я научилась в меру,
Но как же мне не сделаться волчком,
Когда вокруг одни лишь только стены?

Я научилась многому, увы,
Но вот кому же передать свой личный опыт?
Я книжку все пишу сама в себе,
Ведь потому что кончились все ручки.

Мне горько на душе,
Но мне куда важней,
Что я ещё вживаюсь в оболочку,
Узнала много здесь я о самой себе,
И я об стену больше не стучу башкою.

Депрессия… Куда же без нее,
Но я сама себя уже не знаю,
Я стала тем, кем хочется в бою,
Так умереть за Родину, сгорая.



Чем больше углубляешься в одиночество, тем больше расширяется внутренний мир, тем сильнее хочется выразить словами потенциально-экзистенциальное совершенство.





«Одна в трёхкомнатной квартире…»


Одна в трёхкомнатной квартире,
Одна лишь строчка обо мне,
Я жду, чтоб мне не позвонили,
И санитары не пришли.

Я жду, чтоб не пришел ребенок,
И не сказал мне – Здравствуй, мам!
Я получил опять пятерку,
И в школе я не баловал.

Я жду, чтоб распахнулись двери,
Ах, да, конечно, я не жду!
Не жду, что ты придешь, как прежде,
И скажешь мне, что не уйдешь.

Не жду, что жизнь пройдет так быстро,
Что смерть придет ко мне с косой,
Сижу в трёхкомнатной квартире —
А я живая в ней ещё?




«На рюкзаке моем шеврон…»


На рюкзаке моем шеврон,
Пришита волчья лапа,
Я – волк, который одинок,
Но добр и мудр, как в сказке.

Я волк, который обошел,
Всю землю на двух лапах,
Но никого так не нашел,
Кого любил когда-то.

Но не уныл на это волк,
В кулак он сжал всю лапу,
Ведь к рюкзаку пришит шеврон,
Кто сильный, тот с заплаткой.




«Волк – это просто волк…»


Волк – это просто волк,
Никакого подтекста славянского..
С одиночеством мирится он,
А точнее, им наслаждается.




«Винсент Ван Гог отрезал ухо…»


Винсент Ван Гог отрезал ухо,
Но не спроста, а надо так,
Винсент Ван Гог был гениален,
А потому была шиза.

Он просто был художник славный,
Он кистью звезды выводил,
Никто не мог, как он, прекрасно,
Всю душу выплюнуть в мольберт.

Винсент Ван Гог горел от счастья,
Когда в поля он выходил,
Но только он писал напрасно,
Никто его не оценил.

Он также жил в условьях тяжких,
Чтоб на себе все испытать,
Любил людей он тех несчастных,
Которых шахта забрала.

И я пишу стихи, как прозу,
И пусть за то в меня плюют,
Зато я с сердцем и с любовью, —
Багряный волк.




«Если Бог не помогает …»


Если Бог не помогает —
Значит, Бога нет.
Тип мировоззрения,
Формирует всех.

Почему в окопах,
В Бога верят все?
Потому что страшно,
Без вести уйти.

Человек-подлянка,
Хочет жить всегда,
И придумал кто-то,
Вечности слова.

Все равно когда-то,
Даже я умру,
Пусть солдаты крестятся,
С пулею во лбу.

Ну, а я – материя,
Бытие, абсурд..
Полная мистерия,
Некий Абсолют.




Алабино


Я к тебе не для развлечения еду,
И не страшно мне ехать к тебе,
Мы пойдем как всегда по тропинке,
В долгожданный Алабинский лес.

И там будет разрушенный замок,
И бурьян чуть повыше него,
Там когда-то балы устрояли,
А теперь там почти ничего.

Много было деяний здесь славных,
Здесь и фильмы снимают порой,
Только входишь в Алабинский замок,
А как будто в небесный чертог.

Дальше там протекает речушка,
Есть Алабинский полигон,
Электрички ходят в Калугу,
Ну, а мы чуть пораньше сойдём.




Моя отдушина – Байкал


Моя отдушина – Байкал,
Чуть что, туда я убегаю,
И светит мне моя звезда,
Что еду я опять за далью.

Пусть далеко, но нет проблем,
Я подниму вверх пальцем руку,
Любовь моя не знает мер,
Поэтому дорога любит.

Я еду долго, не спеша,
Куда спешить, покуда молод?
Обычно я беру рюкзак,
И на ремне свисает кукса.

Палатку разбиваю в дождь,
Костер я разжигаю в стужу,
Сааган-дали с рахат-лукум —
Я вспоминаю о хорошем.

Конечно, не всегда легко,
И в этом суть, и вся дорога,
И если по пути взалкал,
То жалок ты, почти ничтожен.

Я представляю, как бегу,
Безжалостно, вниз по ступенькам,
Москва – Хабаровск – далеко,
Сбежать я от себя успею.

И слышен на площадке лай,
Всегда похожий на дорожный,
Моя отдушина – Байкал,
Что и написано на роже.




Геолог


Искрится небо голубое,
И лес зелёный в свете дня,
Уходит с рюкзаком тяжёлым,
Геолог с киркой на плечах.

Вдоль водоемов, вдоль оврагов,
Идёт он, не боясь зверей,
Медвежьи видит он какашки,
Но он не робкий человек.

Я не скажу, какая местность,
Одно я знаю, есть леса,
Где на подошве слово Native,
Не значится здесь никогда.

Геолог в дневнике все пишет,
Агат, кальцит и бирюза,
И, главное, пирит не спутать,
Ведь он, как золота слеза.

На вечер он костер разводит,
И долго-долго так сидит,
И из своей железной кружки,
Не чай он пьет, а чифирит.

Геолог смелый по поступкам,
Теперь он сьежился, как еж,
Но то совсем не от испуга,
А от того, что он замёрз.

Костер потух, и постепенно,
Заснул геолог под чифир,
Рассвет коснулся торопливо,
Геолог снова полон сил.




«Я прохожу, смотрю в окошко…»


Я прохожу, смотрю в окошко,
И хочется туда попасть,
Везде красивый кот в полоску,
Такой же коврик и матрац.

Всегда казалось там уютней,
Чем то, откуда я ушла,
Я прохожу, а за окошком,
Сидят и пьют хороший чай.

И свет такой от абажура,
Чуть заглушает их тона,
И я, как будто часть семейства,
Стою зимой у фонаря.

Я достаю большущий термос,
Из небольшого рюкзака,
И крышку с термоса снимая,
Я наливаю кипятка.

И также чай я пью с малиной,
Стоя одна у фонаря —
А снег под фонарем сверкает,
Мне сахар добавляет в чай.



Только потом я поняла – телефон нужно было потерять, чтобы отсрочить время; от Димы уйти, чтобы завести знакомство с зэками, а, потом, получив информацию, встретиться с ним опять. Таких совпадений, вы скажете, не бывает, но я вижу всю логику дороги, и, в очередной раз, с кем-то не доехав до конца, попасть на ту самую единственную вписку в Хабаровске, чтобы потом все было идеально.



Меня зовут Дима, а Машу – Машей.



Я делала совершенно не то, что делали они. Да, я путешествовала, но путешествовала не автостопом. Когда я поднимала руку, чтобы остановить машину, передо мной раскрывалась вся карта, я чувствовала то особое свечение, что испытывала иногда во сне. Это особое свечение располагалось на водителей – они меня не трогали, оно распространялось на сами машины – они везли меня туда, куда мне было нужно. Вообще, все происходило так, как я сама себе мало представляла. Все было – ништяк.



Когда заканчиваются деньги, начинаются приключения – длинная дорога домой.





«Когда-нибудь уйду я в лес…»


Когда-нибудь уйду я в лес,
И вселится в меня там бес,
Зачем мне надо это все?
К чему такое житие?
Ты был такой же, как и все,
Любил гулять ты по Москве,
Потом вдруг в парки захотел,
Но ты хотел быть там один.
Не знаю, что произошло,
Но нет тебя уже давно.
(Кот умер, Несколько собак,
Сбежали на повторный лад).
Теперь – сидишь ты в тишине,
И разве только что во сне,
Ты видишь все соблазны мира,
Как будто то святое миро,
И Бога ищешь, как очки —
Сегодня? Завтра?
Буду жить?



Когда нас спрашивали, зачем мы путешествуем, мы говорили, что пишем книгу, скорее, как отмазу, чтобы только не говорить правду. А что я скажу? Зачем я поехала? Я поехала за знаниями и еще чем-то неизведанным и таинственным, чем-то таким настоящим, что всегда имеет смысл.





Чай


Люблю я чай,
Сомнений нет,
Его я крепко уважаю,
Когда заварят мне чифирь,
Я сахар в чай не добавляю,
Я добавляю чуть вина,
И, может быть, немного горя,
Когда я чай допью до дна,
Я стану вдруг сама собою.




Чай из мух


Сегодня я пью чай из мух,
Заварка лучше, чем отвар,
А мух не видно наверху,
Лишь одна муха лапкой вверх.

Заварка эта хороша,
Когда болит твоя душа,
Не постная заварка,
А с сахарком – прекрасна.

По осени ее творят,
Чтоб меньше было мух в домах,
На белых подоконниках,
Но в чашечках фарфоровых.

Я с подоконника беру,
Один готовый экземпляр,
И через ситечко его,
Я добавляю в лучший чай.

Теперь мой чай почти готов,
Осталось только подождать,
Когда та муха, что с окна,
Взлетит со дна и скажет пить.

Теперь совсем все хорошо,
Мой чай прекрасен от начал,
Я тот философ, что из мух,
Себе придумал карнавал.




Кукса


Кукса – есть такая кружка,
Деревянная подружка,
Из Финляндии пришла,
Корни русским принесла,
Делают из капа —
Дуб, береза, ясень…

В путешествии она,
Очень даже хороша:
Ручка с двумя дырками, —
На ремне подпрыгивает.

Только я скажу, друзья,
Пить вино из ней нельзя,
Сушит сильно дерево,
Когда много выпито.

У самих же, у саам,
Кружка эта есть, как дар,
Дарят на удачу,
Маленькому мальчику.

С ней идет по жизни он,
Соблюдая сей закон —
На ремне подпрыгивает,
Я шагаю весело!









«Мне все – близки, и все – далеки…»


Мне все – близки, и все – далеки,
Я – ухожу, они – кто как:
Все, кто со мной – все одиночки,
Все, кто одни – со мной никак.

И, уходя, я плачу с горя,
И, уходя, я не молчу —
Смешно! Живот болит до колик,
Смешно, как я заразно вру!

Бывать – рукав слегка помятый,
Бывать – расстегнут воротник,
На одного – рюкзак с заплаткой,
На одного – он чуть грубей.

А что любовь? Одна лишь просьба,
А что тоска? Какой-то бред,
Я знаю, что любовь – искусство,
Когда любви нормальной нет.




«Я долго привыкала к одиночеству…»


Я долго привыкала к одиночеству,
Сначала я была всегда одна,
Потом ходила с кем-то, чтоб приблизиться,
Другое одиночество понять.

Когда и с тем, с кем поняла я одиночество,
Намного больше, нежели мое,
Тогда, перекрестившись, вдруг увидела,
Что путь мой к одиночеству далек.

Казалось, по-началу, что не вниду я,
Хоть я одна, но были мы вдвоем —
Как хорошо, что я была невидима,
А тот, кто был со мной, теперь с другой.

И я лобзала старые иконы,
И я хотела до конца понять,
Какие в жизни могут быть законы,
Чтоб жить всю жизнь, не зная всю печаль?

И мне открылось. Я была на даче.
Кроме дворняги, сторож был и я,
Ходили мы на лыжах за дровами,
А чай готовили, как раньше, на углях.



***

Я встретила многих на своем пути: Серегу, который прошел пешком от Питера до Владика, а потом на пенопласте поплыл на Сахалин; Максима, который ходил босиком и ел руками, потому что так приятно; попрошайку, который говорит, что зарабатывает так больше, чем заработал у себя дома; человека, который устроил революцию и разорвал паспорт (половина из них без паспорта), православного буддиста, который принимает на себя все обряды всех религий; тех, кто путешествует с деньгами, но больше нищеброд, чем те, кто путешествует без них – бродяг и менестрелей – да мало ли их! Я не была готова к таким подвигам – я хотела жить обычной размеренной жизнью, ничего не улучшая и не добавляя к ней (я ведь знала — я домашняя), но какой-то внутренний пошаговый инстинкт не давал мне покоя.

Меня бесили эти люди, которые могут ходить спокойно, сытые и довольные — поэтому я стала общаться с зэками — со всем этим сучьим отродьем – потому что я была такой же — как по этапам я ходила из одного федерального округа в другой, из одной республики в другую, с одного острова на другой. Я не знала, что мне делать, когда оказалась на самом краю — на острове Шикотан.

Когда я была маленькая, и мы ехали на дачу — при остановке — в пробке или на светофоре, я начинала плакать. И тогда я выбрала для себя — не останавливаться.



***

Первое, когда я выехала, это было одиночество, дикое, печальное. В том-то и прикол — меня все понимали, но стоило только мне остаться одной, надо мной все начинали смеяться. Я даже вспомнила диссертацию — одиночество, это всего лишь одиночество, и нет в нем ничего такого. Но я так не хотела, не могла. Для меня одиночество было все, оно было смыслом моей жизни, я не представляла себя без него, это — основа основ.

И, если я на какой-то момент вдруг переставала его ощущать, с кем-то пересекаясь подольше, я начинала чувствовать, что умираю. И тогда вот накатывало оно, это грубое, бесперсональное чувство, которое я любила, которое скрывала, и которым вожделела изо дня в день; ведь когда у тебя никого нет, ты-то из себя ничего не представляешь.



***

Менять попутчиков мне было легко. У меня к этому были особые способности, а может даже страсть. Когда я уходила от одного и находила другого, я вкладывалась в этого попутчика вся.

Таких, как они, — миллионы, — «перечисляются интернет-сети, запрещенные ныне РФ!

Я же — оставалась в стороне, сглатывая их индивидуальность, как удав.

А когда они уходили, я устраивала праздник, — залезалав палатку, застегивала москитку и наблюдала, пока не будет звезд.

«Звезды, — решила я, — это мои попутчики, звезды — это бродяги Дхармы».

Без моих попутчиков я была никто.

Я их боялась и застегивала палатку совсем.



***

Когда я путешествовала с Федей, я была бродягой, когда с Андреем – путешественником, когда одна, меняя попутчиков, я стала странником, ведь теперь, когда я ехала с кем-то, я все равно была одна.

М. я променяла на Нижний Новгород, С. на Магадан, А. На Алтай, Сахалин и Камчатку. Какой следующий будет город? Какое любимое имя?

…Ведь если мне кажут, оставайся, живи здесь, – то, что есть во мне сейчас, этого не будет. Только это знание, что я здесь не навсегда, дает мне столько энергии, такую полноту жизни.



***

Меня всегда беспокоил вопрос Почему мы здесь? Просто, чтобы потусить? Вряд ли.

А, может быть, жизнь дана нам для того, чтобы мы забыли о смерти? Совсем забыли, и о старости тоже. Жить всю жизнь — не проще было бы умереть, чем взять на себя такую ответственность?



***

Читатель-попутчик! Наконец-то я отправляюсь в путешествие нормально! Восемь лет, выпавшие из моей жизни, я решаюсь восстановить, чтобы те события, которые произошли в этот период, стоили той единственной фразы, ради которой и стоит жить — ради идеи жить дальше.

В самом деле, зачем писать? Неужели, потому что я написала слишком много и теперь не могу бросить? Ведь в дороге все пишут книги…

Несколько лет назад я поехала с человеком, который восемь лет живет в дороге, чтобы посмотреть, куда это приведет, стану ли я сама странником. Но только сейчас я поняла, ведь это я видела все со стороны — таких же, как он, уставших от жизни, от самих себя, – без цели они идут, куда понесут ноги. Неужели они искали истину, а не то, где переночевать, бесплатно попитаться? А когда собирались «такие» вместе, упаси Господи, назвать их путешественниками – все искали работу, чтобы не работать, жить, чтобы не жить. Настоящий путешественник между путешествиями путешествует, а куда двигались они? Когда они собирались вместе, каждый раскрывал карту и говорил «куда бы еще поехать», а на их лицах выражалась скука, которую, я, как человек, дошедший до Края, сумел разглядеть — идя не своим путем, я, наконец, оказалась на месте.

Куда он катится? К чему это приведет? Мне стало интересно – от первого и до последнего попутчика длился мой путь. Человек, живущий в дороге – это не путешественник, а бомж, проститутка — все те, кто не забывал ничего, но надеялся на многое. Ведь, как-то, я сама, долго думая, как жить дальше, ничего больше не придумала, кроме того, чтобы уехать. И потом, мне кажется, если я не допишу, то что-то произойдет.









«На зоне» личности, а в городе – народ…»


«На зоне» личности, а в городе – народ,
Не разберёшь, на сколько, кто есть личность,
И грустный ходишь, ты здесь одинок,
И нет тебя, и нет других таких же…




«Ты не один, кто-то орет за окном…»


Ты не один, кто-то орет за окном,
Надо быть проще и думать, что ты ничто,
Завтра опять один из таких дней —
Когда умирать не хочется, а жить лень.




Квартирник


На подоконнике – флейтистка,
В огромной комнате – камин,
Он занимает много места,
Но больше здесь всего – других.

В стихах все сразу не опишешь:
В прихожей обуви полно,
Кто вышел, кто пришел, не знаю,
По мне – так на одно лицо.

Сказать – и вовсе без названья,
Все знают друг о друге так —
Кто с кем когда покурит травку,
А кто когда с кем переспал.

Меня привел такой же парень,
Лет тридцать, странник, травокур,
И хоть он веры православной,
Но по религии – буддист.

Он в шапочке традиционной,
Как растаман – во всем цветном,
И вечно темы переводит,
Когда о вечном, о большом.

Хотя он сам – большой природы,
И ум в нем очень уж велик,
Всегда со всеми в разговоре,
Всегда со всеми и один.

Не знаю, что с ним приключилось,
Но стал юродствовать давно —
Как только институт закончил,
Поехал на Байкал пешком.

Теперь он с книжкой – на дороге,
Всегда с протянутой рукой,
Его водители подвозят,
Чтобы понять, кто он такой.

А наш квартирник на подходе,
Стоим в кругу и тянем «Ом»,
И ничего не помогает,
От одиночества кругом.




«Посуда не помыта, в комнате бардак…»


Посуда не помыта, в комнате бардак,
Я слушаю Петлюру, Талькова и себя.
Мои стихи размыты, а их увидел свет,
Уйду я если рано, то тоже буду петь.

Хоть что-то настоящее со мной произошло,
Осталась в одиночестве, как же хорошо!
Я буду удивляться, я буду жить для всех,
Сама с собой сражаться, пропалывать редис.

И только лишь однажды, быть может, возвращусь,
Туда, где я бывала, но что-то не пошло…
А этот стих не сложен – коровы на лугу,
Пойду я вместе с ними пощипывать траву.




Шиза


Мне нравиться жить в шизе,
Такой образ жизни есть,
Ты ходишь сам по себе,
Не знаешь о чем говорить.

Ты ходишь, чтоб не упасть,
Сидишь, чтоб не взлететь,
Бездонный в глазах океан,
Бездна в твоей душе.

Ты ходишь мильоны лет,
Ты ходишь туда-сюда,
Шатаешься по Москве,
Пишешь, что нашагал.

Ты ходишь совсем один,
Ибо – в глубокой шизе…
Шиза у меня одна,
Я у шизы один.



Монахам не читать!





Гимн сексу


После бурного секса взмокла,
Теперь гимн посвящу ему —
Как кончать я люблю долго,
Как не каждому я даю.

Мне нравится все по порядку:
Чтоб наручники были и кнут,
На глаза партнеру повязку,
На меня – колготки в сеточку
и высокий каблук.

Под спину засунуть подушку —
Так куннилингус нежней,
Я изгибаюсь кошкой,
До твоих извращенных идей.

За твою спину ноги —
Обнимаю скрещенье ремней,
Оставляя кровавые кроки,
В страсти вдетых в тебя когтей.

С тонким лезвием нож длиннее,
разыграли в найфплэй игру —
Кто похож из нас больше на зверя?
2:1 я пока веду.

И подтеки на шее неровно,
И развратный животный взгляд,
Ты сейчас мне такой покорный —
Собираешь волосы в прядь.

Я кричу – «Еби меня, сука!
Я тебя лишь только хочу,
Хочу быть с тобой проституткой» —
И быстрее еще дрочу.

Позы все уже перебрали,
Свет включили – сосками в окно,
Чтоб соседи потом вспоминали,
Как мы грязно еблись на трюмо.

Завожусь в 69 быстро,
Вещи рваные на полу..
Разжигаю твою канистру,
На коленях жарко в углу.

Стыд – это скрыть инстинкты,
6 оргазмов лучше стыда —
Девиаций флюидные нити,
Тянутся без конца.

Напоследок трусы подкину,
Для проверки на потолок,
Чтоб поразить мужчину —
Какой он был молоток.

А на следущий день скину —
Всего одну смс —
На его «люблю тебя», я отвечу —
«Я тоже очень люблю тебя секс!»




«Кто-то ебет хорошо…»


Кто-то ебет хорошо,
Кто-то нежности дарит больше,
С первыми – хороша ночь,
Со вторыми – остаток ночи.

А вот когда чтоб так,
Чтобы как-то совсем по-другому?
Будто бы я не я,
Будто бы ты – другое?

Будто бы просто молчим,
Будто бы просто друг с другом,
А между нами – нить,
А между нами – громы!

Или когда вот так —
Просто целуемся в губы,
Ты – молодой кобель,
Я – молодая сука.

То, что совсем не к лицу,
То, что совсем без названья,
То, что почти как цветы,
То, что почти как дыханье.




«Максим увидел кабана…»


Максим увидел кабана,
И сфоткал он его,
Точней, на камеру заснял,
Но это все равно.

Живёт он в домике один,
Крутой со всех сторон,
Он хочет семеро детей,
Но только от кого?

Не может он никак найти,
Ту самую – ее,
Меня он встретил по пути,
Но я совсем не то.

Ему нужна другая – я,
Как некий идеал,
Чтоб он был первый у нее,
А я, конечно, блядь.

Не дождался я его,
Как принца на коне,
Теперь склоняюсь к одному —
Найти попроще мне.




«Никак в Воронеж не доеду…»


Никак в Воронеж не доеду..
Любовник Владислав там ждёт,
Он хочет многое на свете,
Но он таблетки, сука, пьет.

Пьет оттого, что одичал он,
Что предали его друзья,
Он православный вроде парень,
Но секса хочет, как и я.

Прости меня, любовник дальний,
Что не доеду до тебя..
В Москве таких, как ты, не мало,
Давай мы будем, как друзья!

Ведь ты желаешь больше славы,
Тщеславия в тебе не счесть,
Я вижу: ты обычный Владик,
А я – известный всем поэт: D
(А я – взяла тяжёлый крест).

Так что же хочешь ты без толку,
За мною впопыхах плестись?
Тебе бы девку-одногодку,
А не старуху Изергиль.

Ты знаешь – я люблю свободу,
А до мужчин мне «все равно»,
Предвижу – переспишь со мною,
Потом на исповедь пойдешь.

Там все расскажешь ты частично,
Что между нами было в ночь,
И станешь грешником с поличным —
То смертный грех, а не любовь
(И понесешь ипитимью).

Зачем тогда, мой мальчик, Владик,
К тебе мне ехать за сто верст?
Уж лучше – ты ко мне приехай,
Я покажу тебе любовь!




«Я на даче отупела…»


Я на даче отупела,
Пока кофе не попью..
Дым идёт от сигареты,
Я обычно не курю.

Что мне делать, я не знаю,
Глажу я весь день кота,
Чай индийский не вставляет,
А вино мне пить нельзя.

Магазин, давно закрытый,
Мимо я иду гулять,
До лесной дойдя тропинки,
Я грибок найду опять.

Наконец-то это «белый»,
Можно спутать с валуем,
Часто кто-то ходит этим,
Незатейливым путем.

Скажут – осень наступила,
Ну, а я иду на пруд,
Караси клюют несмело,
Все копают носом грунт.

Наловила ротанов я,
Кот идёт за мной гуськом,
Открывается калитка,
Будто нас встречает кто.

Вот такая вот картина,
Бабье лето на носу..
Почти все в Москву свалили,
Как по мне, так хорошо.

Лишь остался стих проклятый,
Что никак не сочиню,
Ведь в любви нам всем бывает,
Признаваться тяжело.




Москвич


Лес – это слово напрямик,
Три рощи: слева, справа, прямо,
Я с детства был в душе лесник,
Я жил в шалашике на даче.

Мне город был, почти, как смерть,
Все родственники – из деревни,
А я один такой москвич,
При том же – третье поколенье.

Я много раз метался вспять,
То убегу, то вновь вернуся —
Из города бежал в тайгу,
А из нее – не так-то просто.

И вот однажды я решил,
Что мне давно уже по фене —
Душа моя была в дождю,
А шапка жИла на бекрене.

Врачам всего не рассказал,
Кто мне на самом деле ближе,
Мои друзья не как у всех,
А зайцы, волки и медведи.

Я взял с собою по чуть-чуть,
Ведь все равно все не утащишь —
Я взял постельное белье,
И завернул туда калачик.

А то, что нес в душе своей,
Написано в хороших книгах —
Что в жизни для тебя важней,
Другим всем наплевать на это.

Я также все не понимал,
Кто я? Зачем? С какой планеты?
Ведь если едут все в Москву,
То москвичам куда уехать?

Я сел за стол и записал,
Неторопясь, все очень четко,
Потом все скомкал и ушел,
Оставив жизнь свою в комочке:

Лес – это слово напрямик,
И если ты в Москве родился,
То лишь затем, чтоб к лесу быть,
Поближе, чем душой другие.




Бультерьер


Я выхожу с бультерьером на улицу,
Он вырывается, хочет наброситься,
Тянет железную цепь на себя,
От поводка не осталось нуля.

Я с ним живу совсем не в квартире,
Ведь от квартиры остались стены,
Я с ним живу в подмосковном доме,
Мой бультерьер очень доволен.

Если все вкратце, он – бультерьер,
Собака из тех, что мощнее всех,
Ее подбирала я под себя,
Вышло, что бультик похож на борца.

Я – бультерьер,
Бультерьер – это я,
Я дополняю его,
Он – меня.




«Организм – такое дело…»


Организм – такое дело,
Мозг в нем главный,
В этом – суть,
Сердце – только прикрепленье,
Одиночеств и разлук.




Моя философия


Лицо ракеткой заслоняя,
Я белый шарик отобью,
И будет он летать двояко,
То в эту сторону, то в ту.

Настольный теннис не для слабых,
Хоть кажется, что это так,
Он развивает в целом память, —
Мозгами надо управлять.

Он заставляет не споткнуться,
В обычной жизни круче стать,
Пока играешь, жить по полной,
И все печали забывать.

А, если вдруг заденешь сетку,
Представь большого паука,
Он расставляет паутину,
Чтоб кто-нибудь попал туда.

Допустим, это мысль задета,
Когда ты шарик крутанешь,
Она быстрее, чем комета,
И твой соперник побежден.

В больнице время убивая,
Теперь играешь лучше всех,
Вполне достойное занятье,
Для тех кто жил почти всю жизнь.




Курьер


Зарядилась таблетками утром,
И не знаю, что делать потом,
Я пойду курьером работать,
Чтоб забыться, быстрее уснуть.

Ведь курьер это должность лихая,
Ведь курьеры нужны Москве..
Как работники низшего клана,
Как таджик, только русский курьер.

По-началу болят коленки,
Потом попросту все болит,
Заработаешь меньше, чем вышло,
Пересядешь на драндулет.

Здесь все дело, по ходу, в смиренье,
И не важно, что ты – один,
В этой должности нет повышенья,
Если нету чего-то сверх.




«Я бегу по дорожке…»


Я бегу по дорожке,
Спортивной бегу,
Стадион, как и раньше,
От Москвы отделен.

Я бегу и ловлю,
Что так было всегда,
Отделен от всего,
Что стучится в висках.

Отделен от любви,
Отделен от забот,
Я такой же, как раньше,
Я был чемпион.

А теперь я опять,
Все бегу и бегу,
Стадион отделен,
Лишь забором и всё.




Смотрящему в лес


В твоём лесу живут медведи,
Ты смотришь в лес, и видишь суть,
Твои расправленные плечи,
Моя взволнованная грудь.

Ты смотришь в лес – тебя люблю я,
Все потому что, ты, как я,
Твой взгляд пронзительно-холодный,
Глядит куда-то в никуда.

Мы смотрим вместе в лес печальный,
Я не доехала тогда..
Стоишь в зелёном камуфляже,
И я стою в рассвете дня.




Лесное озеро


Сквозь ветки еду, уклоняясь,
Лесное озеро вдали,
Туда я еду, наслаждаясь,
Великолепием пути.

Туда машина не проедет,
Лишь только мой велосипед,
Рытвины и коряги елей,
Я объезжаю кое-где.

Тут и грибов полно, и ягод,
А если присмотреться вглубь,
То рыба в воздухе летает,
А не в воде совсем живёт.

Туда я еду, чтоб забыться,
Однако, не одна я здесь,
Стоят палатки в перелеске,
Играют на гитаре хрень.

Таких вот я не понимаю,
Как можно ехать вот сюда,
Лишь для того, чтобы нажраться,
Потрахать девок и лечь спать.

Я думаю, должно быть важно,
С чем едешь ты, что на душе,
Сама я еду в камуфляже,
Когда другие в неглиже.

Опять себя я возвышаю,
Как будто место не для всех,
Сюда я только приглашаю,
Вполне осознанных людей.

И чтобы здесь потише было,
Уж лучше ехать в будний день —
Лесное озеро без тины,
И щука в камышах стоит.




«В дневнике одни цитаты…»


В дневнике одни цитаты,
Как мне надо дальше жить,
Что из них я почерпнула,
Кто такая я без них.

По обычаю – Конфуций,
Достоевский и Бодлер,
Но, однако, я не дура,
Записала и свои.

Дневники ведутся в полночь,
Чтобы не был клином клин,
Ведь с утра все зачастую,
Представляется другим.




«Я смотрю на эскалатор…»


Я смотрю на эскалатор,
На ботинки всех,
Кто куда из них собрался,
Кто куда хотел.

Я смотрю теперь на вещи,
Кофе в их руках..
Телефоны и планшеты,
Только не в глаза.

Я боюсь, что если гляну,
Крышка будет мне,
Я в глазах увижу то же,
Что у них в руке.

21 век не ясен,
Не в глазах их блеск..
В телефоне все собралось,
И исчезло в миг.




«Ты набери мне мама сообщенье…»


Ты набери мне мама сообщенье,
Как дальше я без Бога буду жить,
Твое последнее ко мне прикосновенье,
На много лет дало о нем забыть.

Я шла сквозь шум, сквозь беды, неудачи,
Была на грани и не при деньгах,
Но помню, как сейчас, что мы на даче,
Как ты меня качаешь на руках.

И я опять в терзаниях и муках,
К душе моей приставлен постовой,
Все лучшее хранится только в звуках,
Великое дается нам с тоской.

Страдания любви не отменяли,
В приметы верить значит постареть,
Кто лучше стать хотел – те стали,
А кто мудрее – тот решил гореть.




«С тобою нам не нужно расставаться…»


С тобою нам не нужно расставаться,
И глупо ставить на конверт печать,
Почти всегда нам хорошо смеяться,
А лучше просто – вместе помолчать.

В спокойной тени ласковых берез,
Под лёгкий шепот летнего эфира,
Мы не спешили проходить у роз,
Вполголоса читая Розу мира.

Пятно чернил на скомканной бумаге,
На зеркале губной помады след,
Разбитый градусник в пластмассовом стакане,
И общий наш пушистый плед.

Знакомое, родное мне приснится,
Когда услышу эхо дальних гор,
Твоё мне имя помогло укрыться,
Твоё я имя берегу с тех пор.

Прости, что есть: пустые разговоры,
Ненужные вопросы не в укор,
За наши преждевременные ссоры
И мою шутку, вызвавшую спор.

На книжной полке пыль – уже былое,
Мы жили настоящим каждый час,
Казалось, нас таких на свете двое —
Игравших в неразложенный пасьянс.




Новый год


Красные стены,
Красный гранит,
Красная площадь,
Алым горит.
Спасская башня,
Напомнила мне,
Удары курантов,
И вкус оливье!




«Я стою над вашей могилой…»


Я стою над вашей могилой,
Как все тихо вокруг,
Только снег идет белый-белый,
Покрывая мой черный платок.

Я стихи дарю вам, читая,
И становится тесно в груди,
Будто тисками сжали,
Сердце горячей любви.

Эпитафий ваш стал невзрачен,
Крест железный в могилу усел,
Но портрет своего не утратил,
Как и прежде он гордо смотрел.




«Хотелось жить…»


Хотелось жить,
Мне так везло всегда,
Несбыточное для других, мне было просто,
Легко понять, как отражается вода,
И не совсем, когда в пустыне остров.

Мне птицы пели чисто по утру,
Как феникс до последнего сгорает,
Как в жизни никогда я не смогу,
Но признаюсь, и это вдохновляет.

Я в людях не искала ни черта,
Их в подогрев себе – мне было проще,
Все молча знали, что оторва я,
С глазами ведьмы и ухмылкой волка.




Двойник


Я теперь не усну-не усну,
Я ранима до самой души,
Мой двойник ты живой-ты живой,
Я любить тебя буду всю жизнь.

Я любить тебя буду, как Бог,
Как ребенок целует – мать,
Мы с тобой только волк и волк,
Мы с тобой только враг и враг.




«На ногах шрамы…»


На ногах шрамы,
На руках шрамы,
На сердце шрамы,
Любуюсь ими —
Вспоминаю драмы.
Один упрекнет —
Романтично, скажет.
Друзья самогона просто закажут,
Встречаться предложит кто-то другой,
Время есть в путешествие ехать со мной!
Но извиняйте, откажусь от всего,
Потому что я – пеликан и Рембо!




«В пятнадцать минут выходить не поздно…»


В пятнадцать минут выходить не поздно:
Вагоновожатые, конечно, тебя подождут,
Тетка палкой контрольной размахивать будет грозно,
И подниматься будет полная ее грудь.

Переход не успеют закрыть – куда там!
Ты, как ястреб, взлетишь на Кузнецкий мост,
И кольцо передумаешь брать нахрапом —
Через Таганку путь кажется слишком прост.

А домой не попадешь, скажешь – «Ладно!»
Ведь кому-то же надо быть «здесь и сейчас»,
И на улице станет совсем прохладно,
Ну, а здесь тепло – даже в поздний час.



Сивучи не приплывут,

А собачьи упряжки порвутся.





«Никто никому не нужен…»


Никто никому не нужен,




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/masha-strannik/nastoyaschie-stihi-s-citatami-66987056/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.