Главная страница | Биографии и мемуары | Алламжонов виноват

Алламжонов виноват
Комил Алламжонов
В книге, которую вы держите в руках, отражен мой пока еще не очень долгий жизненный путь. Это не художественное произведение и не монография. Если молодежь, которая прочитает эту книгу, найдет для себя хоть какую-то мотивацию – я буду только рад. А если найдете в книге какие-то ошибки (орфографические, стилистические и т д.), не судите строго. При работе над книгой были различные мнения. У некоторых возникали сомнения и опасения. Но по моему личному мнению, если у человека чистое сердце и чистые намерения, то Аллах его сбережет. Такие книги должны быть обычным явлением, а не сенсационным, и их должно быть в нашей стране много. И если мы кого-то побуждаем читать, но при этом боимся издавать книги нового формата, то так и будем сидеть на одном месте. В течение жизни я во многих ситуациях полагался на Аллаха и достиг того, что имею. В этот раз я поступлю также. И чтобы ни случилось, значит мне это суждено.

Комил Алламжонов
Алламжонов виноват




Предисловие
Зачем эта книга?
Есть три причины написать книгу, и две из них выглядят абсолютно неубедительными.
Первая – заработать денег. Мне это уже не нужно.
Вторая – показать всему миру, какой я крутой. Множество людей – и в стране, и за рубежом – знают меня настоящего, так что никого не обмануть.
И есть третья – поговорить с теми, кому мне очень хочется сказать нечто важное. С теми, кому сейчас от пятнадцати до тридцати. Кто смотрит на мир и думает: «Что мне делать дальше? Как жить в этом постоянно меняющемся обществе? Как выжить? Есть ли у меня шансы стать большим человеком без всякой поддержки и протекции? Кому я нужен, и сбудутся ли мои мечты?»
Я расскажу вам о себе. Что помогло мне вырасти и стать тем, кем я сейчас являюсь. Я постараюсь ничего не упустить.
До того момента, как я решил написать книгу, всегда думал, что я очень везучий человек. Мне казалось, что в жизни меня сопровождает только удача, ведь сейчас я сижу за письменным столом в уютном доме, с семьей, у меня успешный бизнес и интереснейшие проекты. Кто же я, как не любимец судьбы?
Но когда стал перебирать события моей жизни, то вдруг увидел, что мне не везло в три-четыре раза чаще, чем везло. Столько было провалов на одну удачу, что назвать это абсолютным везением невозможно.
Как известно, моя мама – медсестра-акушерка. У акушерки не так уж много привилегий в жизни. Одна из гарантированных – возможность рожать своих детей по месту работы, доверяя врачам, потому что они все – коллеги и друзья. Так вот. Когда пришла пора родиться мне, то мамин роддом, где она работала, закрыли на дезинфекцию («мойку»).




I
Министр пришел
Когда я был маленьким, ползал под ногами у взрослых, хныкал, капризничал и проказничал, моя бабушка всегда говорила: «Оставьте его, не ругайте. Он будет министром».
Он будет министром.
Я не знаю, почему она так говорила, никто из детей нашей семьи, по ее версии, не должен был стать министром, кроме меня. Хотя никаких предпосылок к тому, что сын автослесаря и медсестры когда-нибудь вообще станет большим человеком, не было.
Спрашиваю маму, она тоже не знает, почему бабушка так думала.
И вот через тридцать с лишним лет я стою в холле здания УзАПИ1. В статусе министра, потому что директор Узбекского агентства по печати и информации – это министерская должность. Стою на первом этаже огромного гулкого здания: обшарпанные стены, обветшавшие потолки, облезлые полы, кругом разруха и мусор. А в моем министерском кабинете – стойкий запах канализации. Здание УзАПИ огромное, сталинское, и когда там был последний раз ремонт, не помнит никто.
По всему зданию пятьсот кабинетов и каждый занят арендаторами. Комитет женщин, какие-то партии, какие-то издания, какие-то предприниматели. Внутренний дворик весь заставлен машинами, люди снуют туда-сюда, никто не обращает на меня внимания. И второй этаж, маленькое левое крыло – это и есть само УзАПИ.
На мое представление коллективу пришел заместитель премьер-министра, министр финансов Джамшид Кучкаров. Он меня представил и ушел. За столом для заседаний сидели очень взрослые люди, директора типографий, начальники управлений. Каждый из них не меньше полувека проработал в этом здании, начав еще со времен Советского Союза. И я в тот момент четко ощутил их реакцию: как будто в комнату забежал ребенок, чья бабушка заботливо говорит: «Не ругайте его, он будет министром». Они смотрели поверх моей головы и тихо между собой переговаривались, потому что гораздо важнее было ответить рядом сидящему уважаемому человеку, чем обратить внимание на молодого очкарика, зашедшего в кабинет.
На счету УзАПИ было 18 миллионов сумов, и как раз пришло время платить зарплату. Как? Вызываю главного бухгалтера, спрашиваю, что мы будем делать? Где деньги? Как вообще это все происходит?
– Не переживайте, Комил Исмоилович, сейчас типографии перечислят нам по 2% от оборота, и выплатим, – ответил он.
Я попросил рассказать обо всем подробнее, и выяснились очень интересные детали. Все эти организации, конечно же, подчинялись УзАПИ. То есть, по логике вещей должны были без звука перечислять положенное головному офису. Но так никогда не было. Наш главный бухгалтер каждый месяц перед выплатой зарплаты сотрудникам начинал ритуал выпрашивания денег «пожалуйста, перечислите!», на что ему всегда высокомерно отвечали: «Будет, перечислим. Когда будет возможность, тогда и получите». И мне он сказал: «Комил Исмоилович, я их уговорю, всегда получалось». То есть повыделываются, и, уступая просьбам начальства, так уж и быть, перечислят. Пять издательств: «Узбекистан», «Укитувчи», «Гафур Гулом», «Чулпон» и «Национальная энциклопедия Узбекистана».
– Так не пойдет, – сказал я.
– Ой, Комил Исмоилович, они такие киты… Не надо, не вмешивайтесь, я сам все улажу.
Главный бухгалтер, годами считавший, что выпрашивать деньги у нижестоящих организаций – это в порядке вещей, собирался оградить меня от всех этих неприятностей.
Я собрал большое общее собрание, пригласил руководителей всех подотчетных УзАПИ организаций. Директор Национальной библиотеки имени Навои сразу сказал, что сегодня ему некогда, дела… «Так что, если вы, Комилжон, не против, я потом отдельно подойду. Ладно?»
Я пришел вовремя, сел в кресло министра. Остальные заходят, выходят туда-сюда, меня как будто нет, в грош не ставят. Сижу, терпеливо жду. Затем не выдержал:
– Уважаемые, садитесь, пожалуйста, и давайте начнем. Немного уважения проявите!
Расселись. Смотрят на меня исподлобья тяжелым взглядом – я им мешаю общаться. Поднимаю директора издательства-гиганта «Узбекистан».
– Расскажите, пожалуйста, как вы работаете?
И он с высокомерием отвечает:
– Если я начну все рассказывать, мы тут до утра будем сидеть…
– Надо будет, будем сидеть до утра, – сказал я. – Начинайте.
Навести порядок было сложнее, чем сейчас рассказать об этом. Начал с того, что всем арендаторам написал письмо от имени директора УзАПИ с формулировкой: «Прошу в ближайшие сроки освободить занимаемые помещения».
Схема у аренды была простой: на счет Агентства попадал мизер, какие-то копейки, остальное платилось наличными деньгами, и я примерно посчитал эти суммы. В месяц не меньше пятидесяти тысяч долларов. Куда они уходили, я не знаю. Собственно, поэтому всем было наплевать, платят в головной офис или не платят. А в самом здании был бардак и разруха.
Мне эти деньги были не нужны, чем я, конечно, немного удивил свой штат. Да, они знали, что я – бизнесмен, и деньги у меня есть, но считается, что их никогда не бывает много.
Конечно же, начались звонки с просьбой оставить те или другие предприятия. Уходить никто не хотел, все пытались надавить на нового директора звонками сверху от министров и руководителей. Одна Танзила Камаловна2, которая была тогда председателем Комитета женщин, сама подошла, попросила немного подождать, поскольку у них уже строилось новое здание, и они собирались туда переехать. Ей я отказать не смог, но с остальными арендаторами был принципиален.
Я стоял на своем. Здание наше, мне надо создать условия для сотрудников. Внутренний дворик закрыли, убрали тонны мусора, отремонтировали кабинеты, холлы, коридоры. Не нужно же уточнять, за чей счет? Ремонт этого здания обошелся моему семейному бизнесу в круглую сумму, и мы еще не все сделали.
Помню, на одном мероприятии я встретился с первым заместителем премьер-министра Ачилбоем Джуманиязовичем Раматовым3, и он спросил, чем я сейчас занимаюсь. Ответил, что теперь возглавляю УзАПИ.
– Напомни, что это за организация? – спросил Раматов.
Получается, УзАПИ было настолько незаметной и спящей организацией, что даже первый заместитель премьер-министра не смог сразу о ней вспомнить. Руководство Агентства практически не вызывали на собрания в Кабинет Министров. Директора знали только редакторы газет, которым регулярно приходили «письма счастья»: убрать то, отредактировать это. Ну и единственный раз, когда господин Тангриев4 прославился, это благодаря публикации в УзА, где он обещал всех журналистов свернуть в бараний рог, если они не будут соблюдать нормы манавията, в его представлении конечно же.
Естественно, отремонтировать здание было не главным. Главное было установить авторитет директора. А что нужно, чтобы поднять свой авторитет? Трясти своей корочкой министра перед подчиненными и на этом основании требовать уважения было бесполезно. Надо было действовать по правилам искусства войны – для начала вычислить самого главного, того, кто имеет реальный вес и влияние, на кого все ориентируются, и нейтрализовать его.
За один день я провел большую аттестацию и уволил тех, кто ее не прошел. А затем по объективным причинам снял с должности директора Центра мониторинга Хуршида Маматова. Именно его команда

и если бы не защита простых журналистов и блогеров, которые публично выразили свое огорчение моим увольнением, они бы меня «утопили».
Центр мониторинга был самой закрытой организацией в УзАПИ, и ни один директор никогда не переступал порога их кабинетов. Как-то я вышел из кабинета и увидел человека, который по-хамски отчитывал моего секретаря. А ребята из секретариата молчали и не отвечали.
– Вы кто? – спросил я.
– Из Центра мониторинга! – сказал он заносчиво. Их все боялись, и поэтому они по-своему считали себя чуть ли не хозяевами жизни.
– Выйдите отсюда! – в реальности фраза звучала, конечно, более жестко. – Вы кто такой, чтобы так разговаривать с моими сотрудниками?
Он, естественно, опешил, не ожидал такого тона от вроде бы спокойного и интеллигентного человека в очках. Ушел, разумеется. И я тут же объявил собрание в Центре мониторинга.
Захожу, сидят, смотрят на меня, кто неуверенно, кто с интересом.
– Все, что я сейчас могу для вас сделать, – сказал я директору Центра и еще нескольким сотрудникам, – это подписать ваши заявления по собственному желанию и забыть о вашем существовании.
Новым директором Центра мониторинга стала Дилноза Зиямухамедова5, которая, по сути, и вела до этого всю работу. Сейчас она заместитель главы Администрации Президента. Я поднял до ее заместителей толковых, прогрессивных ребят, до этого работавших рядовыми сотрудниками. Дал направление деятельности вместе с инструкциями, установил дедлайны и запустил рабочий процесс.
Остался самый толстый и неуправляемый кит – издательство «Узбекистан», директор которого сказал, что рассказывать все – будет очень долго. Действительно, ему было что рассказать новому министру: история приписок, хищений и личного обогащения руководства предприятия была долгой, тянулась со времен Союза.
У администрации издательства было все схвачено и отлажено, плюс огромные связи на всех уровнях власти и контакты союзного значения. И разумеется, вся документация была в порядке.
Издательство «Узбекистан» завозило бумагу в республику вагонами. И, сопоставив некоторые факты, можно было с большой долей вероятности утверждать, что оно покупало ее «на свои нужды» по государственному курсу, а продавало на внутреннем рынке по черному. Это были колоссальные деньги, собственно поэтому директор издательства отправил меня в игнор и не выполнял ни одного моего поручения. «Серым кардиналом» был Махмуджон Зайтаев6 – пожилой человек с властью и амбициями, проработавший на этой должности пятьдесят лет, и ему реально было ничего не страшно.
Типография была убыточной с точки зрения государства, хотя печатала учебники, дневники, тетради, имела всегда хороший государственный заказ. Но почти все деньги оседали в частных карманах, а рабочим, которых в системе было около 650 человек, даже вовремя не платили зарплату.
Когда я узнал всю схему, то был восхищен. Они даже мусор продавали: рулоны бумажных остатков для производства салфеток и туалетной бумаги. Конечно же, с откатами. Из всего делали деньги. При этом оборудование издательства дышало на ладан, ломалось постоянно, нужны были запчасти и модернизация. Но даже на этих запчастях можно было получать откаты.
По моим оценкам, каждый год у них в карманах оседали миллионы долларов. А самое большое издательство в стране было разграблено и разрушено. Но это были мои частные выкладки и умозаключения, я – не прокуратура, вести следствие, обвинять и искать доказательства не могу. Но говорить о том, что думаю, мне никто не запретит.
Ладно.
Наступал Новый год. Я дал поручение выплатить рабочим предприятия премию. Мы построили большую сцену, и я пригласил звезд узбекской эстрады: Шерали Джураева, Юлдуз Усманову и других певцов.
Как же они зажигали!
После концерта и банкета я взял слово.
– Как настроение? – спросил я. – Вижу, среди вас не все радуются, у некоторых лица хмурые, почему? Новый год же, праздник, я вот еще премию поручил раздать…
И тут по коллективу пошел гул. Какая премия? Никто ничего не получал…
Руководство стояло бледное. Особенно, когда я спокойно начал говорить в микрофон о том, что я, как директор УзАПИ, свою часть обязательств выполнил, распорядился выдать всем премию. А ваше руководство просто проигнорировало мое распоряжение.
– Извините, мы не успели… – только и смогли сказать они.
– Если вы не выполняете мои поручения, я буду вынужден вас уволить, – ответил я. При всех. В микрофон.
Они выплатили премию на следующий же день, оперативно. Видимо их сильно напугало то, что я не признаю никаких протоколов и условностей. Могу при всех сказать то, что думаю, могу при всех уволить, и невозможно потом будет задним числом приписать в заявлении «по собственному желанию» и уйти тихо, мирно, с чапаном на плечах.
Премия была мелочью, но она показала, что новое руководство настроено решительно. Потом я сел за разбор всех проблем, которые накопились у рабочих. Просто объявил прием, такой марафон – каждый мог прийти и рассказать о своих бедах, задать вопросы. Начинали утром и заканчивали в час ночи. Свадьбы, зарплаты, отпуска, лечение, социальный пакет, паспорта, документы.
Чтобы простимулировать людей, существенно поднял всем сотрудникам издательства «Узбекистан» зарплату.
А сотрудников типографии предупредил, что, если будут воровать, то понесут ответственность. Да, зарплата была меньше, чем откаты. И не все сдержались. Кто не сдержался, был уволен.
Кстати, директору я тоже поднял зарплату. Перед тем, как это сделать, выяснил, сколько такие топы стоят на рынке. В итоге его оклад составил почти 25 миллионов, а был – 2,5 миллиона.
Узнав, сколько он официально получает, у нас с ним состоялся примечательный разговор.
– За такие гроши, отвечая за миллиардные обороты и коллектив в 650 человек, работают либо дураки, либо воры. Вы кто из них? – хмыкнул я. – И лично для меня в отношении моих сотрудников оба варианта неприемлемы.
При этом угроза уволить для руководства стала звучать каждый день. Не выполните поручение – уволю. Это был прессинг, жесткий и беспощадный.
Через какое-то время директор пришел с просьбой сам, чтобы уволиться «по собственному». Нет, сказал я, какое «по собственному», могу уволить только за реальную причину.
В одном из цехов типографии люди сидели в подвале. Ремонта не было лет пятьдесят. Вода, сыро, темно. Поручил исправить ситуацию, сделать ремонт за неделю. Ни одного дня не дал лишнего. И директор на следующий день не вышел на работу. Просто исчез, бросив все.
Ситуация для руководства издательства усугублялась еще и тем, что купить меня они не смогли, воздействовать звонками тоже, у меня был достаточно высокий статус в иерархии, не каждый может позволить себе позвонить с просьбой. Поэтому все, кто много лет наживался на издательствах, просто ушли, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Всю эту когорту старых управленцев надо было убирать, для начала выбив у них из-под ног скамейку, с которой они смотрели на всех сверху вниз. Иначе они бы не дали мне работать, писали бы кляузы, интриговали и подставляли. При этом оставшимся людям четко дал понять, что при мне за любое нарушение или саботаж придется ответить. И ответят все, несмотря на возраст и заслуги.
Проверка финансов показала, что подведомственное УзАПИ издательство «Узбекистан» убыточно, несмотря на то, что на его счета поступают миллиарды сумов от государственных заказов. Стали разбираться и увидели, что на балансе предприятия, впрочем, как и Агентства, стоят какие-то непрофильные активы, здания, на эксплуатацию и содержание которых уходят просто нереальные суммы.
Самым «дорогим» зданием на балансе издательства было общежитие для сотрудников предприятия. Они в нем жили десятилетиями, поколениями. И все платили за проживание арендную плату.
Дал поручение юристам изучить вопрос и найти решение, при котором каждая семья получила бы квартиру в собственность, а само здание стало бы просто жилым домом, как все дома в городе, и само себя обслуживало. Юристы нашли это решение. И мы раздали квартиры людям. Пятидесяти семьям.
В каждую квартиру я заходил лично, сидел, пил чай с жильцами и каждого спрашивал: «Были ли проблемы при получении? Брал ли кто-либо с вас деньги? Намекал ли кто-нибудь, что надо заплатить, чтобы получить квартиру?» Все сказали, что ничего подобного не было.
Это была победа: никто из тех, кто отвечал за раздачу квартир, не взял себе ни копейки, опасаясь моей реакции. Я пообещал жителям ремонт, мы его сделали. Потом работники закатили большой плов во дворе, худои, и пригласили меня. Я произнес речь, сказал о том, что квартиры жильцам вручены от имени Президента страны и от имени Агентства, и все документы оформлены таким образом, что даже после моего ухода отобрать их обратно будет невозможно. Люди плакали, благодарили, их лица сияли, они смеялись, в общем, очень позитивный был день. Улучшать жизнь людей – это и есть главная политика Президента. И я, как член его команды, был доволен, что смог внести хоть небольшой вклад в это дело. Столько лет жить на птичьих правах, на свой страх и риск заводить детей, играть свадьбы, и каждый день бояться, что их могут выгнать. Я надеюсь, что у них и сейчас все хорошо, и они вспоминают меня добрым словом.
А еще у нас на балансе был колледж полиграфии, единственный в республике. И его собирались закрыть.
Ко мне зашла директор колледжа и сказала, что здание попросили освободить.
– Хорошо. А где будем полиграфистов готовить? – спросил я.
– Не будет колледжа! – хмуро ответила директор.
– В стране более 1 600 полиграфических организаций и ни одного учебного заведения, которое обучало бы полиграфистов? Так не пойдет!
Мы сохранили колледж, настояли на том, чтобы постановление Кабинета Министров в отношении него было изменено. Нельзя было остаться без колледжа, потому что интернет никогда не заменит ни книг, ни пособий, ни учебников, ни наглядной агитации.
Оставалось решить главный вопрос – СВОБОДА СЛОВА. Как можно добиться свободы слова, если мы находимся в подчинении Кабинета Министров, а Кабмин – это министерства и ведомства, и критика в основном идет в их адрес? Было понимание – Агентство не может быть на одном уровне с министерствами!
Я написал докладную Президенту, в которой обосновал свою точку зрения, указав, что Агентство сможет защищать СМИ только в том случае, если будет находиться в непосредственном подчинении Администрации Президента. Это необходимо, чтобы никто не смог нам позвонить и заткнуть рот. Руководство согласилось.
Мы в разы подняли сотрудникам Агентства зарплаты, потому что нельзя требовать от людей честности, если ты платишь им копейки. Чтобы было понятно насколько увеличили оплату, поясню: с полтора миллиона до восемнадцати. Ведь на те маленькие зарплаты настоящих хороших специалистов нельзя было нанять, те, кто предпочитает работать честно, на такую зарплату не согласятся.
Конечно же, ничего этого у меня бы не получилось, не будь я, как многие тогда говорили, «племянником Ботыра Парпиева». Да! Но это была беспощадная и эффективная школа.


1 УзАПИ – Узбекское агентство по печати и информации. Государственный орган, обеспечивающий разработку и реализацию государственной политики в области печати и информации.
2 Нарбаева Танзила Камаловна – узбекский государственный и общественный деятель. Возглавляла Комитет женщин Узбекистана в 2016–2019 гг.
3 Ачилбой Джуманиязович Раматов – государственный деятель, 15 декабря 2016 года назначен первым заместителем Премьер-министра Республики Узбекистан.
4 Лазиз Тангриев – возглавлял УзАПИ с июля 2017 г. до ноября 2018 г.
5 Дилноза Мурадовна Зиямухамедова – с июня 2020 г. заместитель главы Администрации Президента Узбекистана по вопросам СМИ, заведующая сектором развития СМИ, телевидения и печати.
6 Махмуджон Зайтаев – первый заместитель директора издательско-полиграфического творческого дома «Узбекистан».


II
Племянник Парпиева
2001 г.
Когда я учился на первом курсе Института искусств, мой дядя, Бахтиер ака, договорился со своим другом, Абдусаттором ака, который работал в Телерадиокомпании Узбекистана (сейчас НТРК1) в пожарной службе, чтобы меня взяли на практику в эту организацию. Родители считали, что не надо болтаться после учебы, надо работать, пусть не за деньги, а за опыт. Я и сам хотел уже окунуться в профессию режиссера телевизионных программ и стать настоящим телевизионщиком.
Попасть в НТРК было непросто, это была очень закрытая организация. Чтобы занять даже незначительную должность, просто устроиться на работу, хоть кем, нужны были связи и знакомства. Спасибо дядиному другу, уговорил редакцию программы «Давр»2 принять студента на практику. Мама наставляла меня перед работой:
– Комилжон, пожалуйста, ни с кем не ругайся, никому не перечь, всем говори «хоп-хоп», что попросят, быстро делай, всем будь полезен, всем помогай, углим…
Что я и делал. Я старался быть полезным на своей должности помощника ассистента помощника режиссера. Бегал за самсой, таскал кассеты, записывал тайм-код. И потихоньку учился, набирался опыта и знаний.
Директором «Давра» тогда был Фуркат Закиров. Для него я был бесполезным мусором, за все время работы ни одного доброго слова или похвалы от него не слышал. Все, что слышал – это ругань и угрозы уволить. Тогда я ненавидел я его так же, как и он меня. Ему ничего не стоило при всех меня оскорбить и выгнать из студии за какие-то совершенно мелкие проступки. Он ни разу не ответил на мое «Ассалом алейкум», как будто ответ стоил денег. Я до сих пор думаю, неужели так трудно было поздороваться?
Самая большая «буря», в которую я попал, случилась после моего маленького сюжета в передаче «Давр Тонги» о концерте Севары Назархан в День влюбленных.
– Что за влюбленные? – визжал он. – Ты дурак? Какие влюбленные? Что ты мне суешь! – орал он так, что вся НТРК слышала. После этого я старался не попадаться ему на глаза лишний раз. Было обидно, никто и никогда не озвучивал мне редакционную политику, а требовали, как с опытного. Никто не посвящал меня в эти неписанные телевизионные законы, хотя, конечно, я старался делать свою работу идеально. Зато орали. Я вообще не люблю, когда меня ругают и оскорбляют. Но я не требую к себе особого отношения, я просто стараюсь сделать все правильно и вовремя, чтобы не получить по голове.


Монтажно-просмотровый кабинет студии «Давр», из которого меня выгонял Фуркат Закиров, и творческая группа программы «Давр тонги».
Я до сих пор все делаю так, как будто надо мной попрежнему висит Фуркат Закиров со своим перекошенным лицом и орет, что вышвырнет меня из редакции. И, наверное, поэтому все мои проекты получались идеальными по исполнению.
Сюжеты приходилось писать втайне от всех, и самое главное, втайне от директора. Выпрашивать камеру, монтировать по ночам… Но получались хорошие вещи, которые можно было показать по телевидению. Например, небольшой сюжет про службу спасения «Куткарув-050» даже Фуркат Закиров не смог обругать и поставил в сетку вещания.
Я сделал сюжет про МЧС3. Получилось неплохо, настолько, что решил пойти в офис МЧС и показать им отснятый ролик.
Наверное, это и называется попасть в нужное время в нужное место. Я шел по улице к зданию МЧС, а в это время в кабинете только что назначенного министра Ботыра Парпиева сидел начальник пресс-службы капитан Бегматов и выслушивал от генерала упреки в том, что информационная служба не работает. Не тянет, не создает новости, не мелькает по телевизору. Капитан Бегматов сидел грустный, вытирал платком затылок и не знал, что делать дальше. Министр был прав.
Он выходит из кабинета, а я захожу в здание МЧС и прошу пропустить меня в информационную службу. Как же капитан обрадовался мне!
– Слушай, это именно то, что нужно! – похвалил он, посмотрев передачу. Потом, критически меня оглядев, сказал: «Завтра нормально оденься, брюки, рубашка (я был в шортах), и зайдешь к министру».
Утром, за пятнадцать минут до начала рабочего дня, я уже стоял у дверей МЧС. Захожу в кабинет министра. Ботыр Рахматович сидит за столом, в форме, что-то читает, огромный, как скала. Поднял на меня глаза.
– Ассалом алейкум, – тихо сказал я, неуверенно шагнув к столу. Фуркат Закиров приучил меня, что на мое приветствие ответят необязательно. И тут случилось невероятное. Министр встал из-за стола, сделал шаг в сторону и протянул мне руку.
– Валейкум, яхшимисиз? – и жестом показал садиться.
Я забыл зачем пришел. Потому что в этот момент у меня случился шок. Целый министр встал, чтобы меня, неизвестного студента, поприветствовать. Наверное, в этот момент и появилась моя симпатия к этому человеку, и она живет во мне до сих пор вместе с благодарностью.
Ботыр Рахматович посмотрел материал, и он ему очень понравился.
– Молодец. А теперь берите ручку и листок бумаги. Записывайте. Вот тут галстук съехал, вот тут фуражку поправь, вот тут не так надо заходить, не отсюда, а отсюда…
Я сидел, писал, и мне становилось все тоскливее. Видео – это не репортаж в газету, его не отредактировать за пять минут. Чтобы исправить съехавший галстук, надо заново переснимать кусок. А в то время камеры в НТРК просто так никому не давали, было расписание, очередь, когда журналисты могли брать оборудование. Берешь, расписываешься, выезжаешь, снимаешь – есть свой порядок. Затем это все надо заново монтировать, рендерить.
– Записал? Срок – до завтра.
Я не знаю, как я это сделал, но я это сделал. Ночь не спал, приношу утром.
– Молодец. Вот этот кусок мы вчера забыли поправить, вот это добавь… Вечером покажешь.
Еще короче срок дал. Это был мой первый раз, когда я прыгнул выше головы и представил результат. Сделал все, как требовал Парпиев. Вечером показал.
– Ну все, отлично, – сказал министр. Можешь ставить.
– Ботыр Рахматович, – я чуть не расхохотался. – Я на телевидении никто, со мной даже редактор не разговаривает, не то что председатель правления НТРК. Я его даже не вижу. А только он может подписать сюжет на выход в эфир.
– Да ты что? – искренне удивился министр. – Ну, это не проблема… – взял трубку телефона, набрал Кучимова4. – Абдусаид-ака, спасибо вам, что вы помогаете, ваши ребята такие молодцы, такую хорошую передачу сделали…
На работе меня ждала вторая буря от Фурката Закирова. Прихожу, он в ярости. В этот раз он орал так, что слышал весь Ташкент. О том, что я перепрыгнул через его голову, что не спросил разрешения, что брал камеру вне графика. Выскочка, дилетант, идиот, осел. И чтобы не смел «давить на него сверху».
И с этого момента я оказался между двух огней. С одной стороны, мне нужно было делать сюжеты для МЧС, которые они начали просить, а с другой – каждый раз приходилось выслушивать истерики от директора за то, что приходится сдвигать график по камерам ради меня по звонку из министерства.
Я всегда возвращался с НТРК поздно, работы было много. Последний поезд со станции метро «Навои» уходил в 12:03, это была моя электричка, и самое главное было на нее не опоздать. Метро в это время уже было совсем пустым: одна уборщица с огромной шваброй, медленно возившей ее из конца в конец, и два засыпающих милиционера. Пусто, гулко, свет приглушен, и запах… Как же я любил запах метро! Оно пахло возвращением домой. А этот ветер из тоннеля и огонек приближающегося поезда… Больше всего любил этот момент, как будто это был ветер свободы, избавлявший меня от еще одного тяжелого рабочего дня.
Моя станция была последней, я иногда засыпал по дороге, все равно свою не проедешь. «Беруни» охирги бекат, вагондан чикетганингизда буюмларингизни унутманг» («Станция «Беруни», конечная. Не забывайте в вагоне личные вещи)». Под эти слова я просыпался.
На «Беруни»5 после двенадцати общественного транспорта уже не было. Я шел на пятак к таксистам, чтобы добраться до Каракамыша6. До конечной точки – улицы Тансыкбаева, надо было ждать попутчиков, еще трех человек. Мы все скидывались по двести сумов и ехали, как на маршрутке. В ожидании других я забирался на переднее сиденье, в холодное время просил включить печку и засыпал, обнимая свой рюкзак. Правда, люди набирались быстро.
Выходил почти всегда последним, и таксисты каждый раз спорили со мной: «Сказал же до Тансыкбаева, выходи!» А мне надо было еще двести метров проехать. И я каждый раз уговаривал довезти меня чуть дальше, сил идти пешком иногда просто не было.
Есть хотелось больше, чем спать. Мой двенадцатиподъездный дом всегда представлялся буханкой хлеба, пока я бежал к нему. Мысленно сверху я накладывал на него два кружка юсуповского помидора и посыпал солью.
Если уходил с работы пораньше, то ехал на троллейбусе и потом шел пешком две остановки. Школу, которая была на моем пути, проходил нормальным шагом, а когда школьный забор заканчивался и начиналось кладбище, я пробегал этот участок – страшно, темно, каждый шорох из-за ограды пугает. Лучше бежать.
Мама, конечно же, всегда ждала меня с работы, чтобы покормить. Мы жили тогда в двухкомнатной квартире вшестером: папа, мама, бабушка, две сестренки и я.
Мы, дети, спали в одной комнате с бабушкой, на курпачах. Она меня научила молиться. Слова молитвы, которые бабушка каждый раз произносила перед сном, крепко врезались в память. Непонятные, но такие успокаивающие слова завершали день. А потом я молился сам, своими словами, глядя в окно, на звезды, поскольку был уверен, что Бог где-то там, на самой яркой звезде, которую я сам для Него выбрал, и он точно меня видит. И помогает. И я обязательно скоро стану успешным, богатым, знаменитым и счастливым.
А пока я каждое утро сидел возле проходной НТРК и ждал, когда кто-нибудь меня заберет в студию. Мне даже пропуска не выдали, поэтому я проходил прицепом за кем-нибудь. А если я уже не выдерживал и звонил, администратор «Давра» Дильшод-ака лаял на меня как овчарка: «Не звони, ты уже всех достал, сиди, жди!» Пусть прочитает этот абзац, дай ему Бог жить еще очень долго, даже пропуска, по его мнению, я был недостоин. До сих пор обидно. А еще было жутко обидно, что в день зарплаты все сотрудники «Давра» уходили с большими пачками денег, уносили по семьдесят-сто тысяч, а я расписывался за полторы-две тысячи. Наверное, если бы была воля директора, он бы заставил меня еще и приплачивать за то, что я топчу священный пол его студии.
А затем мне пришло предложение работать в пресс-службе МЧС. Это было первой невероятной удачей. Здание МЧС находилось в центре города, там, где сейчас расположен Сенат. Крутое министерство, попасть в которое было так же тяжело, как в НТРК. Надо сказать, что «Давр» я бросил с удовольствием. В МЧС я получил должность главного специалиста, мне выдали форму и удостоверение. Чтобы вам была понятна степень моей удачи, надо уточнить, что к этому времени меня выгнали из института за то, что я самовольно поставил себе оценку в студенческую зачетку.


Запись программы «Налоговая служба» в аппаратной студии НТРК.
В ТашГУ7 на факультет журналистики, куда мне хотелось поступить, был очень большой конкурс. Я трезво оценил свои шансы и поступил в Институт искусств на режиссерский факультет. План был простым, отучусь один год, а затем переведусь на журфак. Перевестись всегда было проще. Ректор ко мне относился очень хорошо, но два предмета остались на осень. По одному предмету мы с моим однокурсником Дильмурадом с грехом пополам уговорили преподавателя поставить оценку. Это было непросто, учитывая, что именно этого преподавателя из-за меня сняли с должности замдекана и перевели простым учителем. Я рассказал ректору, что он пьет. Но, тем не менее, он пошел нам навстречу. А вот предмет «сценическая речь» был не закрыт. Преподаватель уехала отдыхать, а без этой оценки перевод был неосуществим.
Мы с другом стояли в пирожковой и смотрели на свои зачетки. Я откусил самсу и… нарисовал себе тройку. Не пятерку, не наглел, тройку поставил. И другу поставил. Решили так, преподаватель же должна быть человечной, наверное, у нее тоже есть дети, а тут наша судьба решается. Мы потом просто все объясним ей, и она поймет и простит. Сдали документы на перевод и ждем приказа.
Второго сентября подошли к преподавателю. Начинаю издалека, вот, я, единственный сын своих родителей, они так сильно мечтали, чтобы я стал человеком, поступил в ТашГУ…
– Что ты хочешь? – спросила Хатира-опа.
– Нам вот надо было перевестись, и мы вместо вас оценку себе поставили, тройку, извините нас, просто вы уехали…
То, что произошло дальше, я, если честно, не ожидал. Она так накинулась на меня, как будто я не оценку подделал, а ее подпись на завещании.
– Как ты мог, Комилжон? Это же преступление! Это же противозаконно!
И чем больше она выговаривала, тем больше я понимал, что наделал. И подделка тройки уже не казалась мне пустяком. Она потащила нас к ректору и поставила условие – если они сейчас же не будут исключены из института, то уйдет она. Вот так принципиально. Потому что нельзя, недопустимо прощать студентам обман, студентам, которые потом будут отвечать за идеологию. Как мы ее ни умоляли, она была непреклонна. Нет и все! Ни деньги, ни связи, ничего не помогло.
Позвали маму и объявили ей, что ее сын отчислен из института. Я думал, моя мама прямо там упадет в обморок.
Мы шли с ней пешком по проспекту Космонавтов, настроение на нуле, и мама мне говорит:
– Ничего, Комилжон. Я уже поняла, что большим человеком тебе не стать. Сын рабочего становится таким же рабочим. Но это не страшно, сейчас пойдем к папе на работу, пусть он возьмет тебя помощником. Это тоже очень хорошо, иметь ремесло в руках. Будешь автослесарем.
Лучше бы меня отлупили тогда. Я знал, какие надежды она на меня возлагала, как верила в меня. А я так ее подвел.
2002 г.
И вот, недоучку-студента принимают на работу в министерство. На свою учительницу я обижался недолго, это был суровый урок и очень сильный толчок в карьере. А самое главное, вовремя пришло понимание того, что обман рано или поздно будет раскрыт. И лучше сразу получить по заслугам, чем жить с обманом внутри и постоянно бояться разоблачения. И если первое время я очень сильно хотел прийти к ней, в форме, с удостоверением МЧС, и сказать что-то вроде: «Вот, посмотрите на меня, вот кем я стал…» – то потом понял, что именно она мне очень помогла в дальнейшей жизни. Я пришел к ней уже много позже, чтобы рассказать о своих успехах, и тон уже был совсем другим.
А пока я был счастлив. Мне казалось, что начинают сбываться все мои мечты, и впереди меня ждет стремительный взлет.


В пресс-службе МЧС. Снимаем репортаж о деятельности специального поисково-спасательного управления «Камчик».
Мой стремительный взлет продолжался девять лет. И это были годы труда на износ, без выходных и праздников, под руководством очень сурового перфекциониста, для которого была важна каждая мелочь. Либо ты делаешь идеально, либо ты никуда не годен. А еще я заметил за собой одну особенность, которая сопровождает меня всю жизнь – умение быстро и бесповоротно наживать врагов.
Через год я отлично ориентировался в информационной повестке МЧС. У меня всегда были новые идеи, которые нравились Парпиеву, а самое главное, я умел их воплощать. Я не терпел, когда кто-то вмешивался, и с заместителями министра говорил на равных. Через год я уже считал себя специалистом, которого наняли, чтобы делать работу, которую он знает. Но окружение руководства почему-то всегда вмешивалось именно в мою деятельность, при этом я никогда не вмешивался в чужую. Это возмущало. Это все равно, что пригласить повара приготовить плов, а потом говорить ему под руку, что мало риса положил, много масла налил, то есть вмешиваться в процесс. Дождись, пока блюдо будет готово, потом критикуй, если не получилось. Но всем хотелось участвовать именно в процессе. Этого я и не терпел, поэтому все считали Комила Алламжонова слишком дерзким и неуправляемым. Ладно, если бы я был тупым и капризным, но я ведь делал свою работу, и отлично! Но все искали причину такого моего слишком «наглого» поведения.
Всем им было непонятно, почему Парпиев, с которым даже в правительстве разговаривали осмотрительно, кто никогда никого к себе не подпускал в приятели, очень замкнутый и не сильно дружелюбный, носится со мной, с почти ребенком. Взял меня в МЧС, затем в Таможенный комитет, затем в Налоговую службу. Почему доверяет? Явно же родственники. Так родился слух, что я – племянник генерала, поэтому он и двигает меня по карьерной лестнице. Доказательства были «железными»: Парпиев из Андижана, его папа из Маргилана, мой дедушка из Ферганы, ну сразу же понятно, что он мне дядя. В Ферганской долине все друг другу родственники.
А все было просто. Генерал был действительно очень жестким человеком, не любившим ни вранья, ни фальши, с трудом прощавший ошибки. У меня права на ошибку не было вообще. Он не признавал за мной ни личной жизни, ни свободного времени; он сам работал как вол, и считал, что и другие так же должны. И я работал. Я не мог его подвести, не мог сказать «не смогу, не сумею, мне не под силу» или, что устал, хочу домой, к маме. Я слушал его приказы и выполнял, не саботировал и не отлынивал. Из-за моей работоспособности, и из-за того, что мне всегда удавалось выдавать результат, который ему нравился, он и тянул меня за собой, из ведомства в ведомство. Ботыр Рахматович умеет ценить профессионалов. О том, что я его «племянник» он узнал гораздо позже, из публикации «Узметронома»8.
Многие люди не понимают, что доверие зарабатывается трудом, а лояльность – хорошим и справедливым отношением. Им даже в голову такое не может прийти, они могут оправдать доверие только родственной связью.
После ухода Парпиева из МЧС я там тоже проработал недолго. Но, думаю, именно я поднял информационную повестку ведомства на другой, более качественный уровень.



Тогда про МЧС никто и ничего не знал, люди не подозревали, что спасатели вообще существуют, потому что их не было в информационном пространстве.
Зато начальник управления, полковник Иргаш Икрамов, был чистюлей. Когда он заезжал в управление, двор должен был быть полит, а в его кабинете должно было пахнуть иссырыком. Поэтому в ведомстве каждый день подметали и поливали двор, спасательные машины были начищены до блеска, техника была новой и неиспользованной.
Первое время, чтобы раскрутить контент, мы делали постановочные съемки по мотивам прошедших событий, восстанавливали «как было». По-настоящему, как в кинопавильоне, мазали водителей кетчупом, имитируя кровь, реконструировали «потопы и пожары» как это делалось на учениях. И выдавали героический контент в эфир, чтобы люди видели, как работает МЧС. А потом уже стали ездить на события с камерой и монтировать живые кадры.
Когда передача раскрутилась, и начались реальные звонки в Службу спасения по короткому номеру 050, спасатели не успевали реагировать. Они спасали всех, от кошек в колодцах до людей, застрявших в лифте.
Помню, как однажды в «Жемчуге»9 на девятом этаже один мужчина решил свести счеты с жизнью, пытаясь спрыгнуть с балкона. Собрались все службы, спасатели едва его уговорили не прыгать. Уговаривали четыре часа, с ним говорили ласково и нежно. Убеждали, что жизнь дается один раз, что все будет хорошо, прямо как в американском фильме. Когда мужик спустился, ему дали поджопник, обматерили и отправили в психушку, как суицидника. Четыре часа отобрал из жизни!
Очень часто спасателей вызывали на место аварий вытаскивать людей, застрявших в автомобилях. И мы стали показывать такие случаи, не забывая указать на недостатки в действиях сотрудников ГУБДД. Министром МЧС тогда стал Бахтиер Субанов, который до этого работал заместителем министра МВД и до МЧС курировал сферу ГАИ. Поэтому все это выглядело как месть бывшим сослуживцам.
Начальником пресс-службы Субанов назначил своего человека, который запретил мне показывать смерти в нашей передаче и критиковать МВД.
Я говорил «хоп» и продолжал, пускал в эфир то, что считал нужным. И этим самым сильно задел министра МВД Закира Алматова. Как мне тогда говорили, МВД даже от Аппарата Президента получило «по башке» из-за моих сюжетов. В ГУВД Ташкента поступила команда закрыть рот Алламжонову. Мне сказали, что в ГУВД планировали подкинуть мне в карман анаши и закрыть – в то время обычная практика, применяемая к несговорчивым.
Прихожу как-то утром на работу, кругом милиция, ищут Алламжонова. Я опять оказался в эпицентре скандала. Меня тогда спас полковник Икрамов, заступился, сказал, что не стоит мне ломать жизнь. После этого в течение месяца я жил в страхе, не выходил из дома, а моего водителя каждый день гаишники останавливали на улице и придирались по мелочам.
Первую мою зарплату в МЧС мы пропили вместе с моими старшими коллегами. Это называлось «обмыть». И я, с таким нетерпением ждавший денег, чтобы отнести их домой и показать маме, пошел поить моих собутыльников. В кафе под «Шарком»10 они заказали стол, на который и ушла вся моя первая зарплата. Остались копейки, их я и принес домой.
Вторая зарплата тоже ушла в этом же направлении. Ну что я мог сказать этим двум взрослым и бравым военным? Ничего.
В третий раз пришлось схитрить, договорился с кассиршей, чтобы зарплату она отдала мне позже всех. Взял ее и быстро убежал домой, пока мои замечательные начальники и друзья меня не нашли.
2005-2006 гг.
Первым замом Парпиева, когда он занимал пост Председателя Государственного налогового комитета, был Гадоев Эркин Файзиевич. У Ислама Абдуганиевича была политика «разделяй и властвуй». Заместители министров всегда стояли в негласной оппозиции к руководителям. Возможно, это давало Каримову больше информации о происходящем, но убивало командную работу и только способствовало интригам. В иерархии структуры каждый был чьим-то человеком: люди Парпиева, люди Гадоева, люди Азимова. Чтобы руководить в таких условиях, надо было вырабатывать свою тактику. Когда Парпиев пришел в Налоговый комитет, он всем предложил написать заявления об уходе. Сказал, что соберет новую команду. Все написали. А затем Ботыр Рахматович просто сидел и фиксировал звонки, кто за кого просит, и составил полную таблицу расстановки сил. Круто же!
Меня всегда удивляло, что все поручения Парпиева его заместитель зарубал с порога. Я был «человеком Парпиева». В это время я уже работал в пресс-службе ГНК.
– Вот зачем ты заходишь? Вот зачем это нужно? – эти риторические вопросы Гадоев проговаривал каждый раз, когда я заходил к нему, даже если по срочному поводу. Ну и не помогал, конечно.
Мы запланировали книгу-альбом в честь шестнадцатилетия независимости республики. Нужно было отразить все изменения и достижения, которые произошли в ведомстве и налоговой сфере. Была создана рабочая группа, в которой я был главным ответственным, только без полномочий. Это когда ты бегаешь, собираешь информацию, пытаешься заставить людей поднять данные по статистике, а тебя все посылают, игнорируют, а если и дают информацию, то она никуда не годится.
Я захожу к Парпиеву. Книга была практически готова, не хватало некоторых сведений.
– Сделайте эту книгу быстро, через несколько дней хочу показать ее Президенту, – сказал он. Затем набрал Гадоева, сказал ему, чтобы помог мне, и тот в телефон ответил «хоп».


На заседании очередной коллегии ГНК.
Захожу к Гадоеву.
– Что ты придумываешь? Какая книга за четыре дня? Кто пишет книгу за четыре дня?
– Эркин Файзиевич, – говорю я, – она почти готова, мне нужно только…
Что мне нужно, Гадоев слушать не стал, а в своей обычной манере стал ворчать и учить жизни. Информацию тоже не дал.
Вот положение – оказаться между двух огней. Потом руководство между собой разберется, а крайним останусь я. То, что я буду виноват, у меня даже сомнений не было – любого можно сломать и подставить. Что тогда говорить о такой мелочи, как я? Мне реально было страшно, я чувствовал себя рыбкой, зажатой между двумя китами, которые меня даже не слышат. А у Парпиева была одна особенность – никогда ничего не забывать и контролировать каждый час, делается что-то или нет. Я говорю, что делаю, но ничего не делается.
Выхода не было. Я зашел к руководству.
– Ботыр Рахматович, я не смогу сдать книгу в срок. Эркин Файзиевич меня отругал и выгнал из кабинета. Говорит, ненужное занятие. Что мне делать?
Было видно, что генерал сильно разозлился. Но промолчал, коротко бросил: «Иди…»
В понедельник собрание. Я и так ненавидел все эти понедельничные собрания, а в этот раз особенно. Еле проснулся, потому что не спал почти до утра, бегом добежал до работы, переоделся в форму; собрания начинались минута в минуту, опаздывать было нельзя.
Сижу вялый, синий, опухший, краем уха слушаю, о чем говорит председатель комитета. И замечаю, что каждый раз он обращается к своему заместителю. Озвучивает идею, а потом спрашивает мнения Гадоева. А Гадоев деликатно, красиво ее рубит.
И тут Парпиев внезапно бьет по столу кулаком так, что все чайники разлетелись, а мы все резко проснулись.
– Эркин Файзиевич, вы думаете, что я дурак? Вы на все мои поручения говорите «нет». Все мои идеи рубите, все мои реформы тормозите!
Он встал, стул полетел в сторону. Карандаш, который он держал в руках, сломался, и он швырнул его на пол. В зале повисла гробовая тишина, все испугались.
– Вот, Алламжонов! – он поискал меня глазами. Я вжался в стул и срочно захотел в туалет. – Я ему сказал сделать книгу, а вы его выгнали. Почему вы ему сказали, что ее не нужно делать?
– Я не говорил, не говорил… – попытался оправдаться Гадоев. Было видно, что он сильно испугался.
Парпиев снял свои очки, швырнул на стол и вышел из зала, хлопнув дверью так, что трещина пошла по стене.
А я остался внутри и попытался врасти в стул. Гадоев обвел всех взглядом, тихо сказал, что собрание окончено. Все молча разошлись.
Потом он подошел ко мне.
– Можно тебя на секундочку? Где твой кабинет?
Мы зашли в мой кабинет, он своими вопросами стал загонять меня в угол:
– Что я тебе плохого сделал? Ты зачем меня так подставил?
Я попытался спасти свою шкуру, придумывая на ходу:
– Эркин Файзиевич, Ботыр Рахматович спросил, я ответил… Я сказал, что вы переживаете, что книга за четыре дня не получится хорошей, он вот так сказал… я вот так ответил. Он просто неправильно меня понял…
Конечно, он мне не поверил.
То, что я его крупно подставил, стало понятно через несколько минут. Всем пришло сообщение зайти в свои кабинеты, и чтобы никто не выходил. Мы сидели в здании до позднего вечера в своих кабинетах, а председатель уехал. Потом уже я понял, это было сделано для того, чтобы не было никакой утечки информации. Чтобы Гадоев не успел подтянуть своих людей, танки и артиллерию.
На следующий день на собрание приехал премьер-министр Шавкат Миромонович Мирзиёев11 и Гадоева убрали с должности. Но он был первым заместителем много лет, и танки он все-таки подтянул. Его оставили заместителем председателя Комитета и ректором Налоговой академии12; он просто ушел из ГНК и перестал вмешиваться во внутренние дела.
Потом на его место пришел Мусаев Бехзод Анварович, в настоящее время вице-премьер. Либеральное крыло нашей политики. С ним было легко работать.
А потом пришел и мой черед оставить работу в ГНК и государственную службу в целом. Решение не было спонтанным или непродуманным, оно было просто единственно возможным для меня.
Во всех ведомствах, которые Ботыр Рахматович возглавлял, он сам прописывал порядок еженедельных собраний. Это были не стандартные посиделки со скучными отчетами, быстрее закончить и пойти по делам. Это каждый раз было испытание. Его помощники готовили для каждого отдела вопросы, которые очень серьезно могли поставить в тупик руководителей. Собиралась информация, которую Парпиев выдавал на собрании. Тот, кто выходил на трибуну отчитаться о проделанной работе, сильно рисковал. И все руководители отделов прибегали к хитрости, просили Дильшода Турахонова, чтобы их службу не включали в повестку дня. Возможно, это стоило денег, не знаю. Так что на трибуне чаще всего оказывался я и отдувался за всех. Жалеть меня генерал не собирался. А глава секретариата Дильшод Турахонов невзлюбил меня особенно сильно и каждый раз пытался меня подставить.
Мне это, в конце концов, надоело. Неужели в Налоговом комитете нет других вопросов, кроме моего? Я составил график отчетов, куда включил все отделы, даже канцелярию (исключением стал только сторож), и занес этот документ Парпиеву, сказав, что собрания в последнее время слишком однобоки. Пусть все по очереди дают отчет, каждый отдел должен уметь показать свою работу. Он согласился и подписал.
И теперь, когда меня поднимали на трибуну, я рассказывал о тех, кто не выполняет задачу. И уважаемые коллеги внесли меня в «Список Турахонова», чтобы меня тоже не вызывали на трибуну. Скинулись, наверное.
За этот маневр я получил сполна, этого мне не простили. Сочинили какую-то кляузу, я уже не помню какую, настолько она была абсурдна и несправедлива. И впервые за девять лет Парпиев разнес меня на собрании, при всех, и я даже не мог оправдаться. И я понял, что больше здесь работать не буду.
Но уйти я хотел красиво. Даже за девять лет я не смог забыть его первого «валейкум» на мое приветствие. То, что он отнесся ко мне, как к человеку, а не как к мальчику на побегушках. Я пришел

.
– Пусть придет, – сказал Ботыр Рахматович
.
На следующий день я зашел к нему в кабинет, сказал, что хотел бы уйти, чтобы открыть свое дело.
– Обиделся? – спросил он.
– Нет, что вы! Нет, конечно, на что мне обижаться?
– Обиделся… – сказал генерал. – Я же вижу. Ладно, давай свое заявление. И удачи тебе.
Я ушел, но до сих пор бесконечно благодарен Ботыру Рахматовичу за ту школу и за дисциплину, которой он меня научил. Всегда держать удар и верить в невозможное. Всего можно добиться. По сути, он меня воспитал как самый настоящий дядя.
Итак, я ушел в бизнес, где заработал свой первый миллион. С самого детства я пытался зарабатывать деньги, но это не всегда получалось.


1 НТРК – Национальная телерадиокомпания.
2 «ДАВР» – редакция информационных программ телеканал «Ёшлар» НТРК.
3 МЧС – Министерство по чрезвычайным ситуациям Республики Узбекистан.
4 Абдусаид Кучимов – узбекский журналист, председатель Национальной телерадиокомпании Узбекистана в 1997–2005 гг.
5 «Беруни» – конечная станция Узбекистанской линии ташкентского метрополитена.
6 Каракамыш – массив в Алмазарском районе Ташкента.
7 ТашГУ – Ташкентский государственный университет, в январе 2000 г. был переименован в «Национальный университет Узбекистана им. Мирзо Улугбека».
8 Узметроном – независимый сайт в Узбекистане. Блокировался до мая 2020 г.
9 Жемчуг – экспериментальный дом в Ташкенте, в котором находился знаменитый магазин «Жемчуг».
10 Шарк – издательско-полиграфическая компания.
11 Шавкат Мирзиёев – с декабря 2003 г. по декабрь 2016 г. Шавкат Мирзиёев занимал должность Премьер-министра Республики Узбекистан. С 14 декабря 2016 г. – Президент Республики Узбекистан.
12 Академия – Налоговая академия Государственного налогового комитета.


III
Сахар, ванна, пресс, баклажка
В девяностые наша семья жила не богато, но стабильно. Мама – акушерка, папа – автослесарь; дети рождались, машины ломались, мои родители всегда были востребованы. Самым большим желанием наших родителей было дать своим детям хорошее образование. Поэтому с шестого класса мама меня перевела в гимназию при ТашГУ, которая потом стала академическим лицеем. Перевела без всяких взяток, просто не знала, что надо платить.
Деньги – вещь удивительная, они всегда меня восхищали. Начну с того, что я совершенно не собирался жить как все, на зарплату. Я был твердо уверен, что, когда вырасту, денег у меня будет много, и я смогу себе купить все, что захочу. Только ждать долго не хотелось. Хотелось разбогатеть прямо сейчас, чтобы быть похожим на новых кумиров молодежи в нашей махалле – магазинщиков, владельцев чайхан, макаронных фабрик, продавцов попкорна. У них были новые машины, кроссовки, джинсы, спортивные костюмы, они чувствовали себя хозяевами жизни.
Коммунистическая идеология к этому времени сломалась. Среди соседей только и было разговоров о бизнесе: как заработать быстро и без проблем.
Нам было по тринадцать и всегда хотелось карманных денег. Среди моих сверстников подрабатывали многие, кто-то помогал семье, кто-то зарабатывал на маленькие мечты. Я один день проработал у двоюродного брата в цеху по изготовлению воздушной кукурузы. И точно понял, что это не мое – целый день пахать за копейки.
Что нужно было делать? Надо было загружать кукурузу в дробилку, затем – в специальный аппарат, где под давлением и при горячем воздухе кукуруза лопалась и превращалась в лакомство. Платили за килограмм готового продукта. То есть тебе кажется, что уже сделал целую гору килограмм на десять, а по итогу там было от силы полкило. Денег за работу мне брат не дал, рассчитался продукцией. Я пришел домой, положил «заработок» на стол, не раздеваясь упал на кровать и проспал до утра. А утром понял точно, я – не наемный работник.
И дело было не в том, что нужно было тяжело работать. Дело было в том, что работать нужно было за копейки на чужой карман, этого капитализму я простить не мог. Попробовал сам делать попкорн (мы с друзьями продавали его в лицее), и тогда все это не казалось изнуряющим. Потому что работали на себя. Правда попкорн не пользовался спросом, вечно был горелым и невкусным. Это был первый предпринимательский урок – делай хорошо, если хочешь, чтобы покупали.
А еще в тринадцать лет я решил стать сахарным королем. Тогда я бы смог купить собственный велик. Все, у кого были велосипеды, уже не давали покататься, а родители твердо сказали: «Никакого велика, Комилжон, ты без велика вытворяешь черт-те что, убегаешь далеко от дома, а с велосипедом мы тебя где искать будем?»
Бизнес-план был такой: покупаешь мешок сахара, превращаешь его в кусковой сахар-канд и продаешь чуть дороже. Разница в цене – прибыль.
Я арендовал готовый сахарный цех с оборудованием. «Готовый сахарный цех с оборудованием» звучит лучше, чем выглядит. Это был старый заброшенный дом, в котором никто не жил. Из оборудования там была мельница, пресс, фанера, ванна, фен с обогревателем и полуторалитровая баклажка. Сахар вначале надо было превратить в пудру. Затем высыпать все это в ванну, залить полутора литрами холодной воды. Пудра становилась хрусткой и влажной, похожей на снег. Затем ее надо было набить в пресс, уложить на фанеру, сформировать аккуратные кубики. И потом просушить в комнате с обогревателем и феном. За сутки мешок сахара превращается в канд, который берут для подарков на всякие национальные мероприятия.
Папа ремонтировал машины многих магазинщиков. Он и попросил своих друзей взять на реализацию мой сахар.
В своем сахарном цеху я был один за всех – за рабочего, за уборщика, за доставщика и директора. Перед тем, как взять цех в аренду, я предложил своим друзьям войти в долю, но они отказались. Наверное, сделали правильно, потому что через две недели мой бизнес накрыл первый финансовый кризис, сахар-песок исчез с прилавков, а затем подорожал. То есть та маленькая разница, которая помогала извлекать из сахара прибыль, исчезла. Но вот что интересно, мои друзья отказались не потому, что предвидели кризис, а потому, что им было просто лень и неинтересно. Мы вместе росли, но сейчас наши позиции в жизни – небо и земля.
Я не хочу сказать, что каждый из нас обязательно должен стать богачом. Есть люди, которым действительно это не нужно, у них другая мечта. Потому что настоящей мечтой и целью может быть желание стать врачом, альпинистом, пилотом, путешественником, журналистом или писателем. И среди нового поколения таких детей становится все больше и больше, деньги для них – обуза. Но если есть цель разбогатеть, то одной мечты и образования мало. Нужна большая работоспособность. Если ты не готов вкладываться полностью в свое дело, то лучше не начинать. Бизнес – занятие не для ленивых.
Я не был ленивым. Мне просто не повезло с экономической ситуацией и сахарного короля из меня не вышло. Но попыток заработать я никогда не бросал. Это было интересно, сам процесс, собственный контроль над деньгами, организация дела. И неудачи только подстегивали.
Тот, кто помнит эти времена – 90-е годы, согласится со мной. У нас была очень интересная экономическая и политическая ситуация в стране. Было предоставлено множество возможностей, зарабатывай деньги, теперь ты не спекулянт, а предприниматель. Начали, как грибы после дождя, открываться аптеки, бильярдные, сауны, коммерческие магазины. Полная свобода действий.


С одноклассником, после концерта в здании дворца культуры.
Но при этом, после разгромленных коммунистических идеалов, в стране не было идеи, за которой нужно идти. И в это же время очень сильно проявилось влияние религиозного экстремизма. Очень много стало «бородачей», с которыми Каримов всегда боролся. Это было тревожное время – теракты, взрывы… И идеологией государства стало «Мусаффо осмон» – «Мирное небо». Считалось, что самое главное, чтобы у нас было мирное небо над головой и не было войны. Идея не плохая, но в нее не вписывалось появление супербогатых людей. Руководство страны боялось, что они могли нарушить существующее спокойствие. Да, зарабатывай, но на уровне коммерческого ларька. Купи машину, дом, копи золото в трехлитровой банке, но не вздумай расти до олигарха.
По этой причине создать производство было очень сложно, в эту сферу пускали только своих. В основном всем был интересен моментальный заработок, сегодня вложил, завтра получил, дело, которое можно было спокойно и безболезненно бросить и заняться чем-то другим. Мало кто планировал создать бизнес-империю на века. Поэтому в нашей стране такая скудная история по-настоящему успешных долгих производств, сделавших своих владельцев супербогатыми людьми.
1998-1999 гг.
В гимназии я учился вместе с детьми прокуроров и депутатов, и мне постоянно приходилось доказывать окружающим, что я не хуже их. Да, я сюда попал без взятки и звонка, за знания. Да, мои родители простые люди, но смотреть на себя сверху вниз не давал никому. Особенно после того, как наш директор гимназии при всех бросил фразу:
– Учись, Алламжонов, на контракт ты не поступишь, твои родители не потянут контракт.
Я проколол ему колеса его новенького «Москвича». И так компенсировал свое унижение перед всем классом.


После концерта группы «Fun boys» с одноклассниками.
Одноклассники ко мне относились ровно, особенно после того, как я создал творческую группу «Fun boys» и мы стали давать концерты. Я был режиссером проекта. А еще мы насмехались над преподавателями. Не над всеми, конечно, а над теми, кто, по нашему мнению, учил нас плохо, был жестоким или брал взятки.
Я помню учительницу «два с половиной». Как бы хорошо ты не выучил домашнее задание, она ставила оценку 2,5. Такой оценки не существует, это было ее личное изобретение, чтобы поиздеваться над нами. И в нашем представлении «она» выходила на сцену и говорила:
– Я учитель физики, меня зовут Мухтазар, и я уже сорок лет не могу выйти замуж.
Жестоко, конечно. Потом меня вызывали к директору за такие «сценарии», я все выслушивал. Но концертную деятельность не прекращал.
Поначалу билеты были бесплатными. А потом я решил, почему? Мы же полноценно работаем над программой, сценками, музыкой; мы пользуемся успехом, так почему все приходят бесплатно?
За первоначальным организационным капиталом я пришел к маме. Мне нужно было напечатать билеты и афиши. Мама предложила обратиться к отцу, но я сказал, что боюсь. Особенно боюсь рассказывать папе, на что мне нужны деньги. Моя мама всегда в меня верила, она отдала мне свои накопленные десять тысяч.
Продавать билеты я посадил своих друзей. Никто из них не обратился к родителям за финансовой помощью, это была головная боль организатора, то есть моя. И мои родители мне помогли.
У нас были спонсоры, с которыми я договорился. Производитель турецкого печенья «Айлин» перечислил 25 тысяч на счет школы. Из них директор мне выделил полторы тысячи на усилители, остальное я не увидел. Директор нас кинул.
Еще одним спонсором стало «Радио-пейдж»1, они сделали бесплатное объявление о концерте. Компания «Нестле» раздавала кофе в стаканчиках и поставила свои зонтики. Чтобы найти и уговорить этих трех спонсоров, я объездил весь город с коммерческим предложением. И никто, кроме них, так и не согласился.
Позвонил менеджерам Равшана Собирова, Гули Талиповой, и еще многим артистам, пригласил их участвовать в нашем концерте – бесплатно. Уговорил.
Тысяча билетов, конечно же, не распродалась, продали всего двести штук. Остальные места заполняли гостевыми билетами. Чтобы бледно не выглядеть в глазах спонсоров, я уговорил директора детского дома привезти на концерт его воспитанников.
Все собрались. И… нет ни одного артиста. Я всем звоню, никто трубку не берет. Люди уже хлопают, час проходит, ни одного артиста нет. Правдами и неправдами нам удалось найти одного.
Пришел Даврон Эргашев, начинающий певец, и открыл концерт. Затем нашли профессионального ведущего, на мою удачу тоже согласившегося вести наше мероприятие. Потом нашли какого-то парня, похожего на певца Отабека Мадрахимова, погасили свет, включили спецэффекты, и он выступил под фонограмму.
Проводили викторины, пили кофе «Нестле». Карьера продюсера была спасена.
Правда, кто-то украл зонт «Нестле». По этому поводу позвонили моей маме, она прихватила свой зонтик, чтобы вернуть взамен. А там ей сказали, что за зонт уплачены доллары, которые моя мама в глаза не видела.
Я уговорил директора «Нестле» простить нам украденное. Не знаю, почему он пошел мне навстречу, наверное, у меня был слишком несчастный и честный вид. Что характерно, деньги за проданные билеты мы с Сардором, моим другом и напарником, прокутили. Купили себе крутые очки, кроссовки, в общем, как нам казалось, вели себя как типичные директора массовых мероприятий. А маме вернул тысячу из ее десяти, вот и вся прибыль.
Но все было мирно и красиво. Мне кажется, в том, что концерт на восемьсот человек состоялся, был некий элемент везения. И помощь свыше. Я просто не знаю, что бы было, если бы мы не нашли артистов, сам бы пел, наверное.
Бизнес во времена моей молодости всегда был авантюрой. Это сейчас будущих предпринимателей учат составлять четкие и исчерпывающие бизнес-планы, считать деньги и возможности, анализировать рынок и конкурентов. А в то время мы просто брали и делали, без плана, без руля и весел гребли, типа, в какую сторону выбросит нашу лодку, туда мы и хотели. И уже во время пути пришло понимание, что нужно сделать, чтобы заработать денег. Так появился проект «Солик-инфо».


1 Компания «Радио ПЭЙДЖ Семург» – пейджинговая компания.


IV
Солик инфо
Во времена Каримова единственным независимым ресурсом, редактора которого все знали в лицо и по имени, был «Узметроном». Мы заходили на него через прокси сервер каждый день, читали инсайдерские новости, которые редактор Сергей Ежков представлял как «письма в редакцию». Но мне уже тогда было ясно, что этот ресурс просто инструмент для сведения счетов и со свободой слова не имеет ничего общего.
В то время, чтобы зайти с докладом к Президенту Каримову, нужен был повод, и заходили с распечаткой «Узметронома» со словами: «Вот что пресса пишет…» А «пресса» мочила всех, на кого был заказ. Моя фамилия не сходила со страниц ресурса, каждый мой шаг преподносился Сергеем Александровичем красиво и художественно, слог у него всегда был великолепный, но фактов в публикациях было немного. Чуть-чуть правды для создания правдоподобности.
Именно он «назначил» меня «племянником Парпиева», и все мои успехи, которые скорее были провалами, приписал родственным связям.
В его публикации, где он обвинил газету «Солик-инфо» в принудительной подписке, внизу была ремарка: «У нас уже есть газета «Налоговые и таможенные вести», так зачем стране еще одна?» Правда, забыв уточнить, что «НТВ» тоже частное издание и как раз и живет на принудительной подписке, как и все государственные, а к тому времени хозрасчетные, издания, такие как «Правда Востока», «Народное слово», «На посту» и еще целый ряд газет и журналов. Практически 99% изданий страны сидело на принудительной подписке, но все «лавры» достались мне, хотя я то законодательства и не нарушил. Остальные владельцы изданий мило промолчали. Хотя это и понятно. В те времена жесткая цензура не позволяла писать правду, а когда в газете нет острых материалов, ее никто не купит. За лояльность государство обеспечивало подписку.
Но сам я лично считаю, что это неправильно, и когда я стал заместителем главы Администрации Президента, то распорядился прекратить практику принудительной подписки и призвал газеты перейти в диджитал и на рыночные механизмы. А «Солик-инфо» прекратила свою деятельность.
2008 г.
Как появилась «Солик-инфо»? Парпиев неоднократно просил Михаила Марковича Перпера, владельца газеты «НТВ», делать ее поприличнее, на нормальной бумаге, с хорошей печатью. Бумага была самой дешевой, печать тоже. Михаил Маркович соглашался, но все равно делал по-своему. Причины увеличивать себестоимость газеты он не видел, кроме недовольства председателя ГНК.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/komil-allamzhonov/allamzhonov-vinovat-65588122/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.