Главная страница | Современная русская литература | Путешественники

Путешественники
Илья Шаблинский


Городская проза
Илья Шаблинский (псевдоним Илья Веткин) – лауреат премии «Русский Декамерон» за роман «Виновницы торжеств» (2005), автор книг «Зрелище на любителя» (2006), «Странница» (2009).

События большей части рассказов происходят во время путешествий героев по Парижу, Риму, Лазурному побережью Франции, городам Балтии, другим известным городам и весям. Герои пытаются воплотить в жизнь свои мечты, надежды, сексуальные фантазии – иногда вполне успешно, иногда не очень. Мужчины и женщины самого разного возраста находятся в поисках счастливых мгновений и ради них рискуют.





Илья Шаблинский

Путешественники





Пересадка в Болонье


Платформы на станции Мизано, как и на всех маленьких итальянских станциях, были низкими. Суховатая итальянская трава поднималась с ними вровень. На одной платформе толпились в ожидании поезда на Анкону. На другой – желали в сторону Болоньи. Пространство между перронами выглядело соблазнительно плоским.

Ни с одной из сторон поезда не было видно и в помине, и поэтому одиннадцатилетний Кирилл сообщил отцу, что перебежит сейчас через пути и купит на противоположной стороне, в зданьице вокзала, в кафе еще одно пирожное с кокосовой стружкой. В дорогу. Топать к подземному переходу в конце платформы было, конечно, не резон.

Дмитрий Олегович смутился.

– Подожди, Кирилл, – он указал на красные сигнальные буквы, бегущие по маленькому бетонному откосу противоположной платформы, – видишь, тут запрещено переходить! Тут, знаешь, с запретами не шутят.

Кирилл насупился.

– А чего мне будет-то за это?

– Ну, оштрафовать могут… меня.

– Кто оштрафует-то? – Кирилл расширил светло-карие глаза. – Тут полицейских ва-ще нет! Я их и не видел не разу!

– Нельзя тут, Кирилл, – тихо сказал Дмитрий Олегович, – видишь, никто через них не бегает. Не принято тут… так нарушать.

– Запреты, они для того, чтоб их нарушать, – сообщил сын хмуро. – Андрей так говорит.

Фраза была произнесена папе в отместку – без сомнений. Андрей был нынешний муж матери Кирилла. Ее брак с Дмитрием Олеговичем был драматически денонсирован спустя три года после рождения Кирилла. Короткое это супружество вовсе не было омрачено крупными раздорами или неурядицами деликатного свойства. Все было довольно ровно. Дмитрий Олегович был старше Оксаны на тринадцать лет, но они вполне дружно жили в его маленькой двухкомнатной квартире у Речного вокзала. Тем не менее, встретив Андрея – молодого хозяина двух фитнес-центров, Оксана особенно не колебалась. Андрей замечательно олицетворял воспетую в глянце, крепкую, преуспевающую мужественность. Дмитрий Олегович как-то прохлопал этот быстрый роман. Он в принципе соображал, что с красавицей-женой – вечные хлопоты, но полагал, что с рождением сына их будет меньше. Роковое заблуждение. Один ушлый его приятель предупреждал, что, родив, красавицы отвязываются. Разбирался в предмете.

Новый муж Андрей легко принял Оксану вместе с трехлетним сыном, что тоже, конечно, указывало на благородство натуры и определенные возможности. Маленькому Кириллу была тут же пожалована целая игровая комната, а совсем скоро и крохотная сестренка. За этим дело не стало. С тех пор Кирилл мог ощущать себя сыном двух отцов, из коих одного – вечно веселого и мускулистого – можно было видеть каждый день, просить о покупке щенка сенбернара и звать по имени. Второго же – лысоватого и назидательно-раздумчивого, коего и надлежало именовать «папой» и никак не по имени, Кирилл мог наблюдать в основном по субботам дважды в месяц, и иногда ему это казалось чересчур часто. В таких случаях мама Оксана, добрейшая женщина, увещевала сына, настаивая на запланированной встрече.

Теперь, когда сыну шел двенадцатый год, его запросы в сфере познания и потребления окружающего мира серьезно повысились и укрупнились. Их география охватывала уже пару сытых и симпатичных европейских стран. Впрочем, в Италии он еще не был, чем Дмитрий Олегович не преминул воспользоваться. Он поступил взвешенно и политически грамотно. Кирилл заканчивал этот год вроде бы без троек, если не считать одной – по биологии. Дмитрий Олегович объявил, что недельный тур в Римини с двадцать первого мая – это заслуженный приз. В связи с чем последнюю декаду месяца можно было и не доучиваться. Сын, который Италией, может быть, и не бредил, идею в данной упаковке очень даже поддержал.

В вагоне первого класса вольно гуляла кондиционированная прохлада. За окнами быстро плыла провинция Эмилия-Романья.

– Смотри-ка! – закричал Кирилл, не отрываясь от окна. – Катушки на поле!

– Это сено, – определил Дмитрий Олегович, – это у них вместо стогов… Правда, в мае почему-то…

С первого дня тура он пребывал в некотором напряжении. И постоянно вспоминал другую поездку по этому же маршруту. Та двенадцатилетней давности поездка была счастливейшим событием его жизни. Теперь в этом уже не было сомнений.

Когда они подъехали к станции Имола и в окне поплыли чистенькие бежевые и кремовые коттеджи. Кирилл осведомился:

– А вот этот город – он тоже древний?

Дмитрий Олегович уверил:

– Конечно. В Италии не древних городов нет.

– А вот наш, Мизано, и не древний совсем, – возразил сын, и похоже, просто из чувства противоречия, – там отели одни.

Здесь на станции Имола двенадцать лет назад у них проверили билеты, и Оксана, поблескивая глазами, сразу же предложила перебраться в первый класс. Просто так, из любопытства и для опыта. Они ехали во втором. В первом, и вправду, было полно пустых мест. Напротив оказался седой полный сеньор, который не столько читал «Репубблику», сколько таращился исподтишка на Оксану – гибкую, загорелую, русоволосую. Потом снова слева и справа летели виноградники и светло-зеленые лужайки. Оксана время от времени радостно стискивала его кисть и шептала: «Смотри! Смотри! Вон там!» Пожилой сеньор буравил глазками мимо «Репубблики». Сбоку студенты открывали банки с пивом.

Путь с Оксаной остался в темной придонной глубине памяти, в иной эпохе. В предшествующем миллениуме.

В Болонье им нужно было пересаживаться на «Евростар», идущий до Флоренции. Сто или сколько там километров он просто обязан был одолеть за полчаса. Иначе Кирилл бы ему не простил.

Участок пути от Болоньи до Флоренции был замечателен. Дорога тут рассекала Апеннинский хребет, заставляя поезд то и дело нырять в долгие тоннели.

…Им с Оксаной не хватило тогда сидячих мест в вагоне. Он был переполнен, и они отправились по составу до ресторана. Тут у стойки бара он купил две маленькие бутылки с белым вином и вернулся к ней за столик. Они сидели на потертых сиденьях друг напротив друга, потягивая вино и наблюдая мелькание зеленых склонов с белыми вкраплениями домов. В эти именно минуты его посетило то ослепительное бесподобное ощущение счастья, которое позже уже не баловало. Оно, в сущности, и не должно посещать человека часто.

Когда отец с сыном вышли из-под длинного козырька вокзала, солнце уже набрало полуденную мощь. Воздух был сух и горяч. Зной источали старые стены домов и светлая плитка, которой выложены были узкие тротуары. Выход из тени под яростные лучи казался переходом в иную реальность. Кирилл прилипал к витринам, хмыкая и копая в носу. Потом на маленькой площади, мощеной могучими плитами, он вволю поплескался под водяной струей, бьющей из львиной пасти.

– Па. А ты ведь был уже здесь, да? С мамой?

– Был. С мамой.

Они свернули в другой извилистый проулок, следуя за негустым потоком туристов, одетых как на пляж. Над крышами вырос купол – величественный, в красной блестящей чешуе. Потом еще был древний мост над мелководной речкой Арно, и за мостом программа, в сущности, была исчерпана. У них оставалось еще несколько часов до поезда на Болонью. Они шли по длинной узкой улице, заглядывая в кафе, – выбирали, где притормозить и взять по овощному салату и по кофе.

Кирилл первым среагировал на длинный женский вскрик и дернул отца за короткий рукав тенниски. За вскриком последовала серия коротких воплей: женщина выкрикивала какие-то слова.

Дмитрий Олегович, изучавший меню у входа в кафе, посмотрел через плечо. Он моргал и щурился. Кафе гнездилось на углу улицы и узкого, пахнущего сыростью (блаженством!) переулка. Из толпы, расталкивая локтями ротозеев, вылетел чернявый парень с дамской сумкой в руке. Он чуть накренился и резко свернул влево, намереваясь нырнуть в переулок. Кирилл открыл рот. Дмитрий Олегович скривил лицо, будто собираясь выпить горькое, и, когда парень на мгновенье поравнялся с ним, неожиданно выбросил руку и резким движением выхватил сумку. Беглец по инерции пролетел еще несколько шагов, нелепо растопырив руки. Но справился. Остановился и тут же метнулся назад с перекошенным лицом. Он подлетел к отцу Кирилла с таким пылом, будто готов был тут же свалить заступника чужой собственности на древний булыжник. Но не свалил, а попер грудью, пытаясь быстрым обезьяним движением выхватить сумку, которую Дмитрий Олегович спрятал за спину. Дмитрий Олегович отступил, увертываясь. Вор, выкрикнув ему что-то в лицо, вдруг выкинул вперед руку с ножом. Лезвие уперлось обидчику в подбородок.

Вор ощерился, сделал короткий взмах и остановил, задержал лезвие, лишь коснувшись тенниски врага. Бледный Дмитрий Олегович качнулся. За его спиной возникли наконец крики подотставшей погони. Парень, тяжело дыша, спрятал нож и совершенно неожиданно плюнул Дмитрию Олеговичу в лицо. После чего развернулся и умчался в переулок. На сына с отцом вылетела грузная пожилая женщина в белом и следом за ней тоже пожилой сухопарый мужчина в шортах. Дмитрий Олегович придержал его за плечо. Жертвы грабежа разом обернулись. Дама, дыша тяжело, протянула руки и приняла сумку. Еще пару секунд заняло изучение ее недр. Потом женщина прерывисто сказала по-английски: «Спасибо! О, спасибо!» В глазах ее, впрочем, все еще стояли смятение и ужас. Дмитрий Олегович потянул сына за руку, и они скользнули в кафе.

– А тетка эта американка, да? – спросил Кирилл, прожевывая оливку.

– Наверно, – Дмитрий Олегович взглянул сквозь бокал на свет.

– Америкосы – они жадные, – убежденно сказал Кирилл, – жадные и тупые.

Дмитрий Олегович посмотрел выразительно:

– Ну да, тупые. Компьютер изобрели, и тот телефон, которым ты пользуешься.

Сын весьма искусно изобразил лицом животное – хомяка. Грызуны у него получались особенно.

На поезд они едва не опоздали, потому что заблудились и шли на вокзал самой длинной дорогой. В Болонье, где у них был еще час до поезда на Анкону, отец подбил сына заглянуть напоследок в еще одно кафе – с разноцветным мороженым в крупных ячейках.

Кирилл оценил. Разминая ложкой скользкий кофейно-шоколадный шар, теснящий другой – желтый, цитрусовый, он заметил:

– Самое оно. Что нужно было! И «спрайтику» еще! И хорошо, что с вокзалом рядом, а то бежать потом… Па, а правда, Юпитер, он из газа?

– Газовый шар, – подтвердил Дмитрий Олегович, – нет твердой поверхности.

– Охренеть! – восхитился Кирилл, вминая ложку в шоколадный Юпитер. – Просто прикол.

Спустя пару минут он пожелал в туалет.

– Возьми ключ у бармена, – посоветовал Дмитрий Олегович, – это на втором. Там нет разделения на мужской и женский, он там один. Большой и удобный, и с музыкой.

Пока сын ходил исполнять замысел, отец сидел хмуро и почти недвижно. Но потом, заметив, что яростный луч из окна скользит по быстро тающим планетам в вазочке, машинально двинул ее по столу в тень. Ему очень хотелось именно здесь и именно сейчас извлечь из памяти прежнюю щемяще-сладостную ностальгическую ноту. Вынуть из глубин памяти еще пару сюжетов из той, двенадцатилетней давности, поездки. Но эта нота уже не звучала. Что-то нарушилось. Память вместо этого непрерывно исторгала бешеные глаза и быстрый оскал уличного грабителя.

Еще он сейчас был бы не прочь закурить, но с этой привычкой было покончено еще за пару лет до Оксаны.

В поезде они почти не разговаривали. Сидя напротив отца в удобнейшем кресле с подлокотниками, Кирилл потягивал лимонад из банки. Дмитрий Олегович следил за мельканием поросших лесом холмов. На секунду он все же оторвался от окна.

– Согласись, тут по этим местам лучше прокатиться на поезде, чем на машине. Больше увидишь.

Кирилл смотрел вглубь банки. Ответил как-то отрешенно, с вялой интонацией.

– Андрей взял бы машину…

Дмитрий Олегович чуть не выругался. Ей Богу, любому терпению есть предел.

– Мы с Андреем очень разные люди, – сказал он резко.

– Да, разные, – согласился Кирилл.

– У него денег больше, – подзадорил отец.

– Денег? – сын на секунду задумался, глядя в окно. – Разве? Да не. Я в другом смысле…. Ты ведь хотел как бы вспомнить… ну, места эти, да? Ты маму любишь.

Ошарашенный поворотом темы Дмитрий Олегович ответил не сразу. Но все же хмуро и с достоинством сказал:

– Ну что ж. Он тоже, наверно, любит.

– Нет, – Кирилл отхлебнул из банки и как-то очень просто добавил, – нет, не любит. У него есть другие женщины.

Оставшийся путь до их курортного местечка они в основном молчали, а Дмитрий Олегович размышлял. С самой мыслью сына он был вполне согласен, но полагал, что для такого заявления, в общем, нужен был повод. Эпизод с грабителем был явно из другой итальянской оперы. Склонный с некоторых пор к мистике Дмитрий Олегович принял, в конце концов, весьма занятную версию: на сына, вероятно, повлияло то, что часом раньше в Болонье он посетил место своего зачатия.




Парижская подворотня


Это была даже не ирония, но прямо-таки кривая усмешка судьбы. Еще с лета Сергей готовился совершить с любимой женщиной Ириной поездку в город Париж. Они облюбовывали и обсуждали отели, намечали маршруты прогулок, выбирали даты. Потом Ирина разом решила, что это будет точно неделя перед Рождеством. И выбрала отель. Перспектива прояснилась. И вот именно в первых числах декабря Сергея одолел недуг, о котором он до сих пор только читал и к которому до сих пор относился скорее с иронией, чем со страхом, но который, как оказалось, мог из любого праздника сделать сущее наказание.

Собственно, главную вину нужно было возложить на Эдика Кравчука. Он, едва выпал первый снег, зазвал всех к себе на теплую дачу под Сергиевым Посадом отмечать начало зимы и модернизацию бани. Все приехали с женами, но как раз жены в парилке почти и не сидели, предпочтя салонную беседу под пиво и вино в комнате отдыха, пахнущей можжевельником. А вот Сергей, Эдик и прочие сорокалетние бойцы оттянулись по полной: выскакивали из парилки на свежий снег, барахтались голышом в сугробах и даже смастрячили кургузого снеговичка с морковкой в нижнем шаре. И уже к вечеру Сергей ощутил легкую простуду, но дело было не в ней. Дело было в том, что таинство мочеиспускания в теплом туалете сопровождалось резью и некоторыми затруднениями. Утром явления повторились и даже усилились. А на следующий день врач в светлом кабинете платной поликлиники бодро и деловито озвучил диагноз и назначил лечение.

В общем, ничего страшного тут не было: следовало пропить назначенный антибиотик, а также принять еще кое-какие довольно тягостные меры. Курс занимал неделю. До отлета в Париж оставалось две недели. Ирине были куплены новые зимние полусапожки.

После лечения Сергею, вроде бы, полегчало, но как-то не до конца. В раздражении он даже позвонил Эдику и выразил сожаление о банном дне. Эдик как старый друг изобразил, что дико расстроен и смущен, и стал давать советы. Сергей, морщась, слушал. Его жена Анна, кстати, ветеринар по специальности, считала, что антибиотик был подобран не совсем удачно. И намекала на то, что недуг этот отступает медленно: «Сержик, наберись терпения и, кстати, никакого алкоголя». Для нее Серж улетал на двухдневную конференцию по фармацевтическим технологиям и биофармации, причем не в Париж, а рядом, в городок Мо, где, и вправду, подобная конференция планировалась на двадцатые числа декабря. Анна заслуживала серьезной и продуманной легенды с учетом почти пятнадцатилетнего супружеского стажа. Технологиями Серж и впрямь занимался, работая инженером на подмосковном предприятии одной крупной фармфирмы. «Но ты уж выберись оттуда в Париж, – советовала Анна, – не сидеть же тебе все время в этом городке». Сергей успокаивал ее, объясняя, что после пары дней напряженной работы организаторы дадут им еще пару дней на изучение столицы, а как иначе. Итого четыре дня.

Анна была спокойной, уравновешенной и домовитой. Качества вязались с ее обликом. В год свадьбы она была милой пухленькой невысокой шатенкой с изюминкой. Но с возрастом, как известно, некоторые диспропорции могут усугубляться. Теперь женой довольно крепкого и рослого сорокатрехлетнего Сергея была просто дебелая кряжистая крашеная блондинка с добрым лицом. Никакого особого кризиса у них в отношениях не наблюдалось. В Анне, в ее крупном бюсте, округлых руках, мягкой материнской улыбке, заключались тепло и уют. И Сергей их ощущал. Но избежать чар красивой и яркой Ирины все же не мог. И более того. Возможно, какую-то подобную встречу он и ждал.

Ирина была, конечно, королева. Довольно высокая, стройная, с гордой посадкой русоволосой головы, с точеным лицом, веселым взглядом зеленых глаз. Она могла позволить себе надевать облегающие платья и вообще одеваться дорого. Королевы бывают особенно неотразимы, когда сами оказывают сдержанные знаки внимания. Нет, робкую инициативу следовало приписать Сергею. Но Ирина в нужный момент сделала тихий шаг навстречу. Сергей оказался покорен. Королева жила вдвоем с пятнадцатилетней дочерью. Последний развод она пережила лет пять назад. Сергей тоже был ожидаем – можно сказать и так. Интересно, что их знакомство вызрело из рекламы: фирма Сергея желала рекламировать свой новый препарат, а созданием двадцатисекундного волшебного телеролика ведала фирма Ирины. Первые деловые переговоры стали их первой встречей. Те, кто полагает, что все главные нити завязывает сейчас в узелки любезный Интернет, все же не совсем правы.

Поездка в Париж была замыслена в итоге спустя примерно год после знакомства на телестудии. Идея поездки принадлежала Ирине. Это была инициатива сильной свободной женщины. Расходы они договорились делить пополам.

Ранним утром в аэропорту Шереметьево он, допивая кофе и рассматривая утреннюю, хмуроватую Ирину, пытался припомнить какие-то симпатичные, накопившиеся на эти месяцы мелочи, чтобы понять все же некий главный вектор. Месяцы были насыщены еженедельными пылкими встречами, выездами за город, совместными покупками. Еще походами в кино, где она (а, кстати, не он) могла иногда решиться в темноте зала на маленькие шалости: отправляла руку ему в джинсы и, находя там что-то, как бы успокаивалась и полчаса грела таким путем прохладную ладошку. Сергей в это время сохранял чопорное спокойствие, хотя и млел.

При этом у нее был сильный, наверное, даже бойцовский характер и непростой жизненный опыт, и весьма серьезная профессиональная репутация в среде специалистов по телерекламе. Но ни характер, ни опыт никак пока не омрачали Иринино светлое правильное лицо. С Сергеем она была почти всегда добродушна и улыбчива. И не злоупотребляла косметикой.

Но все же некую определенность в этот поток милых еженедельных радостей пора было уже вносить. И Сергей знал, что тридцатишестилетняя Ирина этого ждет. Королевы бывают терпеливы. Но они не хуже всех иных женщин знают цену времени: каждой недели и каждого месяца.

Вот о чем думал женатый человек Серж Фетисов, сидя около семи утра в аэропорту Шереметьево и допивая кофе. Он хотел и дальше быть с Ириной, она чудесно соответствовала его представлениям о женском идеале – даже так. Но, значит, надо было принимать решение. И возможно, сразу же после этой поездки.

Он поставил чашку на блюдце и посмотрел на Ирину.

– Ты не выспался, конечно? – спросила она. – Но другие рейсы вообще во второй половине были. Теряли бы день.

Сергей бросил взгляд на экран телефона. Накануне заботливый Эдик прислал послание с очередным советом: «купи в парижске припарат ликопрофит потенциал)) самое сильное средство мне братан подтвердил и тесть его))».

В самолете он все же задремал. Его разбудила стюардесса «Эйр Франс», сказавшая прямо над ухом пару французских фраз. В это же время заговорил командир. Сергей заморгал.

– На посадку идем?

– Наверно, – сказала Ирина, улыбаясь, – не поняла точно. Просто приятно послушать французскую речь.

В электричке по дороге из аэропорта Шарль де Голль он жадно вглядывался в местности за окном. Там плыли малоэтажные городки, проступали островерхие силуэты церквей, серебрились полянки и придорожные откосы. Зима обозначала себя скромно.

– Подмороженная Франция, – сказала Ирина.

Сергей никогда не был во Франции, хотя не раз выезжал с женой на курорты – в основном, в Турцию и два раза на Кипр. Ощущения теперь были совершенно новыми: любопытство, смешанное с беспокойством, радость, в которой как во всякой радости, кажущейся немного ворованной, был чересчур ощутим привкус тревоги.

Сергей не успел обмыслить еще новизну ощущений, поскольку уловил настойчивую просьбу организма. Он уже знал, что с этим тянуть нельзя. И врач его об этом предупреждал.

– Я в туалет, – сказал он Ирине и двинулся по вагону между двумя рядами сидений. Туалет обнаружился в соседнем вагоне, он был занят. И возле него уже ждал здоровенный черный парень в меховой куртке. Серж тихо прислонился к стене и приготовился к недолгому страданию. Впрочем, уже спустя минуту из туалета выплыла величественная пожилая дама. В этот момент черный парень как-то особенно внимательно вгляделся в Сергея и неожиданно, что-то коротко сказав, указал на открытую дверь.

Покидая туалет, Сергей третий раз сказал «мерси» и приложил руку к сердцу, но черный уже болтал с кем-то по телефону и так с трубкой у уха и вместился в кабину.

– Все нормально? – поинтересовалась Ирина. Сергей кивнул. Он очень надеялся, что в ближайшие полчаса по крайней мере он будет избавлен от маленьких испытаний и до отеля они доберутся нормально. Но чувство тревоги теперь усилилось.

Поезд прибыл на Гар ду Норд, Северный вокзал, откуда русские путешественники двинулись на улицу Лафайет. В самом ее начале Ирина углядела симпатичное кафе, перед входом в которое с небольшого лотка продавались мороженые устрицы. В кафе они взяли по салату, омлету и по капучино. Начало дня выходило чудесным. Из кафе они совершили марш-бросок до отеля. Ирина, поглядывая в экран телефона, давала команды, а Сергей бодро подчинялся: тащил на плече свою сумку и катил ее чемодан на колесах, постукивавший на булыжниках. Пешком вышло, и вправду, недалеко. С Лафайет они завернули направо на бульвар, а с него налево. Улицы, состоящие из белых и кремовых домов разных эпох, были светлы и нарядны, сквозь облака проглядывало веселое солнце.

В номере они провели время до часу дня: спали, потом Ирина отправилась под душ, и Сергей к ней присоединился, потом был довольно продолжительный разбор вещей из ее чемодана и выбор одежды для первой прогулки.

Сначала по узким, змеистым, расцвеченными огнями переулкам они поднялись на гору, увенчанную знаменитым белокаменным недревним собором. Сюда, на эту площадку, от их отеля оказалось ближе, чем куда-либо еще. Открывшуюся панораму города Ирина весело комментировала – она тут уже бывала: вон там, слева, Нотр-Дам, а вон там Лувр, мы к нему сейчас пойдем. Сергей, кстати, вспомнил, что она в Париже действительно не в первый раз. И, кажется, не во второй.

На площадке было людно и шумновато. Вдалеке сияла и переливалась красными и синими огнями главная башня города. Ирина знала и самый удобный и красивый путь вниз с Монмартра. Они снова шли вдоль сияющих витрин, где девы баюкали младенцев, мимо фасадов, украшенных лампочными гирляндами, мимо темных елей в кадках и сверкающих шарах. Между прочим, они успели заглянуть и в две аптеки, где мнительный Серж выспрашивал, помогая себе экраном телефона, заветный «ликопрофит потенциал». Ирина терпеливо ждала, смутно улыбаясь. Рекомендованного Эдиком снадобья в аптеках не было.

Вечером они чуть не разругались из-за планов на завтра. Дело было в том, что в предшествующий месяц они так и не согласовали маршрут второго дня, все откладывали. Сергей полагал правильным посетить Версаль, а Ирина хотела, как ни странно, совершить вояж к побережью Северного моря, в Довиль. Сергей искренне не понимал, как это можно терять почти четыре часа на дорогу. Название городка – Довиль ему ни о чем не говорило. То ли дело Версаль. Ирина же уверяла, что они таким образом посмотрят полстраны и еще прогуляются по берегу моря – чем-то это ее особенно манило.

В конце концов, она вяло сказала, что готова ехать в Довиль одна. А Сергею может оставить новенький путеводитель по Парижу. Сергей, конечно, сдался.

Примирение было славно отмечено игрищами на неразобранном ложе. Потом Ирина ушла под душ, а он, прислонившись к косяку в дверях ванной, наблюдал за ней, как обычно любил: она, стоя к нему спиной, очень ловко и быстро намыливала тело сильной правой кистью, а он любовался переливом ее гладкой спины в четкую, будто выточенную талию, и талии в округлые бедра и стройные крепкие ноги. У нее чуть ниже левой ягодицы на задней поверхности бедра было небольшое родимое пятно светло-коричневого цвета, и эта крохотная деталь почему-то волновала его. Ирина, повернувшись и не переставая водить мыльной ладонью по упругой груди и животу, сказала усмешливо:

– Ну вот, все жалуешься на свой простатит, а вон, сам как огурец, и уже опять вроде встает. Реагирует, да? Симулянт ты.

Она вообще вот так, слегка иронически, относилась к теме здоровья, своего собственного и других, он заметил. Сама она никогда и ни на что не жаловалась. Наверное, еще не пришло время.

Утром они пешком дошли до вокзала Сен-Лазар. В утреннем воздухе висел легкий аромат костров. Ирина вскользь сказала, что тут многие в эту пору топят камины. На вокзале Сергею потребовалось быстро найти туалет, но это оказалось сложнее, чем ему думалось. Поезд на Довиль уходил в двенадцать часов, и после метаний Серж едва успел за пару минут до отправления, пережив легкий шок. Ирина, нервно ожидавшая его у вагона, избегала встречаться с ним взглядом, наверно, минут десять, пока поезд набирал ход и рассекал парижские предместья. Потом немного успокоилась, хотя сохранила легкую совиность во взоре.

Сказать по правде, Сергей не почувствовал, что поездка к морю как-то показала ему полстраны. Мелькали еловые леса, небольшие городки и поселки с неизменными остроглавыми силуэтами соборов, пустоши, посеребренные инеем. После того как пролетели очередной городок, Ирина поинтересовалась:

– Ну как, жене вчера позвонил? Отчитался?

– Написал, – коротко ответил Сергей, глядя в окно. На самом деле, звонил: когда они зашли на Риволи в магазин зимней одежды, он отделился и незаметно вышел на улицу. Разговор, конечно, вышел короткий. Анна напомнила, чтобы одевался теплее и насчет алкоголя.

Довиль оказался весьма симпатичным курортным местом, спаренным с другим малым городком Трувилем. Улицы аккуратных фахферковых домов уходили к морю. Рядом тянулась набережная небольшой реки, тоже устремлявшейся к морю: ее берега были тесно заставлены яхтами – ветер качал мачтовый лес.

– Трувиль – вот, рядом через мост, – пояснила Ирина, – а чувствуешь, какой воздух? Не парижский. Морской.

Они дошли до безлюдного пляжа. С пляжем соседствовало длинное старинное здание с высокими окнами, смахивающее на провинциальный театр. Впрочем, на вывеске значилось Casino. Здание выглядело спящим, как и весь город. Гуляние вдоль моря явно не могло доставить особого удовольствия: тут гулял резкий ледяной ветер, прохватывавший насквозь и норовивший достать у путников души. Ирина несколько минут печально оглядывала окрестности, потом вглядывалась в морскую даль, показывая Сергею точеный профиль. Дыхание Северного моря секло ей лицо, заставляя морщиться. Она была в коротком итальянском пальто черного цвета и полусапожках: она выглядела очень стильно и красиво, но красиво явно не по погоде.

– Холодно тут, – сказал наконец Сергей, ежась в своей зимней куртке, – пойдем уже.

– Холодно, – согласилась Ирина, – а летом тут, знаешь, классно.

Они перешли мост через реку, впадавшую в нескольких сотнях метрах в море, и оказались в Трувиле. В следующие полчаса их главным и единственным делом был поиск теплого пространства – работающего кафе или ресторана. Заведения попадались часто, но все были закрыты. Оказалось, что предрождественская неделя, все же, не лучшее время для посещения морских курортов. Поразительное открытие! Сергей хмуро шагал по безлюдным узким улочкам, изредка раздраженно косясь на Ирину. Она тоже явно мерзла, но не подавала виду и лишь плотнее сжимала губы, вглядываясь в экран телефона. Они оба пытались обнаружить какие-то точки питания в радиусе километра с помощью навигатора, но на холоде и в спешке это было трудно. Сам городок казался вполне симпатичным. Некоторые его дома и кварталы напоминали Германию, некоторые близкую Англию, но сейчас было не до архитектуры. Особенно сильно мерзли ноги, и еще Сергей страдал от того, что некая важная физиологическая нужда на этом ледяном ветру ощущалась острее. В конце концов, он плюнул на все и всех и пристроился возле ближайшего забора, пользуясь безлюдьем.

– Ты хоть из-под камеры уйди, – сумрачно посоветовала Ирина.

Он дернул головой вправо и влево, но процесс прерывать не стал.

Они прошли Трувиль насквозь и в конце наткнулись на крохотную аптеку, в которую Сергей тут же нырнул.

– Это сейчас так дико актуально? – тихо осведомилась Ирина, когда они оказались в тепле, насыщенном запахом трав и снадобий.

– Погрейся хотя бы, – сказал Сергей. Он вступил в разговор с улыбчивой полной аптекаршей и опять оказался разочарован. Может, Эдик что-то там напутал или французский аналог именовался совсем по-другому.

Снова оказавшись на холоде, Сергей предложил вернуться через мост в Довиль. На карте его сетка улиц была обширней и гуще. Ирина безмолвно подчинилась. Взаимное раздражение будто образовало между ними незримое поле. На ледяном ветру оно едва не искрило и во всяком случае требовало предельной сдержанности. Лучше было ничего не говорить.

Они снова перешли мост, миновали казино и еще через сотню метров увидели мерцающие огни работающего ресторана Nautic. Это уже было похоже на чудо.

В благословенном тепле и уюте они повеселели и подобрели. Тихое раздражение, копившееся в последний час, так же тихо вроде бы ушло. Ирина предложила взять большое блюдо морепродуктов за пятьдесят шесть евро, поделив расходы. Сергей, впрочем, мягко сказал, что заплатит сам, это были, в конце концов, пустяки. Когда блюдо доставили, Ирина дотошно подсчитала, сверяясь с меню: шесть устриц, три краба, дюжина толстых креветок и не установленное, но немалое количество улиток. Обмана не было.

– Это точно улитки? – удивился Сергей. – Вроде без ракушек.

– Их из них извлекли, – Ирина подцепила бурый ломтик вилкой, – давай, Сереж, попробуй, в них дико много белка. Для мужчин особо полезно.

Сергею померещился в ее словах намек, но он тоже подцепил и съел. Было немного похоже на ножку мясистого гриба, но со вкусом мидий. Он хотел еще спросить, не была ли вылазка на побережье связана с каким-то ее воспоминанием, может быть, романтическим. Но, подумав, не стал.

Кроме них в ресторане была еще одна пара: бритая наголо полная девушка и сухопарый седоватый мужчина. Сергей успел уже подумать о возможных недугах девицы, но она несколько раз громко расхохоталась и как-то мысль о недугах прогнала.

Его телефон издал сигнал, Сергей увидел, что это Эдик, и отклонил звонок. При Ирине говорить с Эдиком не хотелось. Чуть погодя он сбежал в туалет и набрал номер:

– Ты купил? – сразу спросил сердобольный Эдуард. – Помогло?

– Нет, – сказал Сергей, – давай завтра поговорим, не могу сейчас.

– Серж, скажу тебе как геолог геологу – ты не там ищешь! – волновался друг.

– Позже, – сказал Сергей, прервал связь, а потом и вовсе отключил телефон.

После того как они расплатились, официант принес две рюмки кальвадоса – подарок заведения. По настоянию Ирины Сергей выпил обе. На улице она ненастойчиво предложила еще погулять по центру города, но Сергей потянул ее на вокзал. В пятичасовом поезде они оказались одни в вагоне. Серж в такое чудо не поверил, и правильно: пройдя по проходу, когда поезд уже набрал ход, он все же обнаружил у одного из окон дремлющую девушку. Ирину это не остановило. Она неожиданно проявила пылкость, свойственную ей в некоторых особых случаях, например, в темных кинозалах. Хотя тут она действовала радикальнее. Она расстегнула его джинсы и, добыв ту его часть, что была особо чувствительна к нежным рукам, подвергла ее плодоядным ласкам.

– Ты можешь так кончить? – поинтересовалась она, на секунду отрываясь и облизываясь.

Он сказал, что вряд ли, и предложил несколько иной вариант. Ирина задумалась, но продолжила начатое. Однако спустя минут десять поезд совершил первую остановку, в вагон вперлась небольшая толпа по-зимнему одетых французов, и вопрос о разных вариантах оказался снят сам собою.

По дороге с вокзала Сен-Лазар они зашли в небольшой арабский магазин, купили там две бутылки «Бордо», штопор, пару бананов, три мандарина и еще круглую пластиковую коробку с каким-то особым хумусом, рекомендованным хозяином. Вино было решено пить из горлышка в ближайшем маленьком сквере, где из урны рядом с лавочкой торчал букет увядших роз. Вино на уличном сыром холоде показалось тепловатым и бархатистым. Рядом был их теплый отель, и уже это грело. Но начать процесс нужно было, конечно, в сквере. Их отчаянные метания по ледяному Довилю казались теперь смешными.

Утром они отправились за Сену, в Латинский квартал, блуждали там, таращась на фасады, потом зашли в сувенирный магазин. Сергей набрал кое-каких мелочей, эйфелевых башенок, крохотных сувенирных флаконов духов и прочего, и с некоторым удивлением отметил, что Ирина с пристальным хмурым вниманием наблюдает за тем, как его товар оборачивают хрустящей бумагой и погружают в пакет с рождественским поздравлением на трех языках.

С ресторанной повесткой вышла небольшая неприятность. В час дня они еще не хотели есть и зашли в небольшой греческий ресторан выпить по чашке кофе. К их удивлению, хозяин, пожилой хмуроватый толстяк с набрякшими подглазьями, узнав из их английских объяснений, что они не желают ни салатов, ни горячего, а только две чашки кофе, молча отобрал у них меню и указал на дверь. Сергей догадался, что старый вреднюга не желает возиться по мелочи. Он усмехнулся и уже двинулся к выходу, но Ирина, которая и углядела этот ресторан, на несколько секунд задержалась. Поравнявшись с хозяином и сохраняя на лице выражение усталого равнодушия, она неожиданно громко и отчетливо произнесла по-русски:

– Подавись, старый мудак, своим кофе.

Толстяк выпучился на нее, и, кажется, именно по интонации что-то поняв, проводил их воспаленным взглядом до самых дверей.

Зато чуть позже они зашли в прелестное кафе, оформленное в стиле эпохи Тулуз Лотрека и расцвета «Мулен Руж». К этому времени они уже были готовы и к обеду и выбрали два горячих блюда. У официантки, одетой так, будто она готовилась сейчас же сплясать канкан, Сергей попросил и винную карту, желая заказать коньяк. Но, ознакомившись с ценами за пятьдесят граммов, он загрустил и заказал самое доступное – графин с домашним красным сухим вином. О чем спустя полчаса и пожалел. Он погорячился, забыв о тихом недуге, который лишь ждал своего часа. Они, вполне сытые, брели вдоль набережной Сены, где большая часть книжных лавочек оказалась закрыта, но Сергей чувствовал, что главной его нуждой в этой жизни снова становится небольшая, в общем, нужда, связанная с недавно выпитым. В связи с этим они вынуждены были заходить сначала в одно, потом в другое, а потом в третье кафе, где нужно было что-то заказывать, поскольку просто пересечь небольшой зал, воспользоваться туалетом и тут же смыться Сергей считал неприличным. Ирина хмуро следовала за ним, соглашалась с его заказами (дважды кофе и один раз мороженое), но сама не заказывала ничего. По ее виду, впрочем, можно было понять, что, хотя посещение уютных парижских кафе и входило в ее планы, норму по ним она считает сильно перевыполненной.

К концу дня они оказались в магазине «Моноприкс» на Елисейских полях. Тут Сергей должен был осуществить деликатную операцию. Он должен был помнить о нервных или даже болезненных реакциях Ирины на любые проявления его заботы о текущих семейных отношениях с Анной. Эти реакции обычно скрывались, но сомневаться в них не приходилось. Он же принял решение, несмотря на планы решающего разговора с женой и вероятный развод в ближайшие месяцы, привезти Анне небольшой парижский подарок. Он уже знал, что он должен купить, и знал размеры. Задача состояла лишь в том, чтобы осуществить эту операцию, отделившись от Ирины и быстро.

Он не стал особо ждать и мудрствовать. Пока Ирина вертела в руках очередную сумку-клатч, он быстро сказал, что желает посмотреть мужские джемперы, и ушел в бок. Ирина, правда, успела одарить его напряженным взглядом. Свитера она уже ему два раза дарила, выбирая их на свой вкус.

В нужном отделе он лихорадочно обежал несколько стоек-вешалок для одежды и, не найдя нужного, был вынужден обратиться к маленькой худощавой продавщице, смахивающей на Одри Тоту. Она солнечно улыбнулась и посоветовала на быстром английском посмотреть дальний рейл у окна: там вроде бы были нужные блузки. Серж метнулся, нашел нужный рейл, углядел нужную вещь, несколько секунд осматривал. «Одри» помогла ему найти кассу, пристроив в очередь из двух крепких чернокожих парижанок. Работа за прилавком шла споро, товар Сергея уже упаковывали в рождественский пакет, когда у прилавка появилась спокойная и холодная Ирина. Муж Анны, пережив мгновенное паническое чувство, схожее с чувством павиана, застигнутого леопардом далеко от ближайшего дерева, взял себя в руки и подивился между делом ее находчивости. Магазин был все же большой, и этаж был другой.

– Это жене? – осведомилась Ирина. Он кивнул.

– Обещал ей что-то привезти.

Она дождалась, когда он оплатит покупку, после чего они неспешно и не сговариваясь двинулись к выходу. Елисейские поля жили ожиданием Рождества: деревья, увитые гирляндами ламп, светились нежно-голубым светом или истекали быстрыми бисеринками света, роняя их с верхних веток на нижние. Неподалеку переливалась огнями Триумфальная арка.

В праздничной бурливой толпе они молча шли рядом, минуя смеющихся и оживленно болтающих. Когда они свернули влево в переулок, толпа поредела и кончилась, они прошли один за другим вьетнамский и китайский рестораны, и Сергей решился подать голос:

– Ириш, ну что ты дуешься? Я же чувствую. Должен же я что-то привезти из Парижа.

Она ответила после паузы:

– Я не дуюсь, Сереж. Просто ты ведь поехал в Париж со мной, так? И при этом постоянно общаешься с женой. Я не против, но теперь я должна понять – ты в ней нуждаешься ежедневно?

– Когда это я общался с ней постоянно? – возмутился Сергей, которому не нравилась сама постановка вопроса.

– Когда? Ну, на Риволи, помнишь, ты вышел из магазина специально, чтобы пообщаться? Наверное, как-то интимно. И потом, как я понимаю, когда тебе очень хочется поговорить с ней, ты выходишь в туалет…

– Что за ерунда? Когда такое было? – не выдержал Сергей.

– Да вот, в Довиле. Помнишь, мы сидели в ресторане, где заказали морепродукты. Ты так боишься пообщаться с ней при мне, Сереж?

– Это Эдик был, – угрюмо сказал Сергей.

– Ну, конечно… Да ладно, не в этом дело. Просто ты скажи мне, ты так нуждаешься в постоянном общении с ней? Нескольких дней не можешь потерпеть, первая у нас такая поездка… И сейчас – я абсолютно не против, чтобы ты купил ей что-то. Но почему ты это скрываешь, сбегаешь? Ты же не свитер себе искал, так ведь? Вопрос просто о доверии, Сереж.

Это было невыносимо. В то же время Сергей, в общем, и сам полагал, что ее терпение могло быть уже на пределе. Но не ожидал, что это проявится так скоро.

В гостинице они уже почти не ругались. В основном молчали. Ирина хмуро собирала чемодан, из коего были явлены французской публике далеко не все достойные вещи, все же дней было мало. Она была в домашней футболке и плотных колготках – серых в черных ромбах. Сергей, косясь на Ирину, послонялся по номеру, открыл холодильник и обнаружил початую бутылку «Бордо»: они накануне не допили. Поколебавшись, он наполнил высокие гостиничные бокалы и подсел к ней, аккуратно приобняв. Ирина шевельнула плечом.

– Погоди, – сказал он, – отъезд нужно отметить. И вино хорошее.

Она после паузы приняла бокал и, развернувшись, прямо посмотрела ему в глаза. После второго бокала он придвинулся и поцеловал ее в шею.

Последнее утро в Париже выдалось пасмурным. Рейс «Эйр Франс» на Москву планировался на час дня. За завтраком, допивая кофе, они дружно решили не вызывать такси и добираться в аэропорт тем же путем, каким прибыли сюда. Сергей чувствовал в теле упругую бодрость: тихий недуг оказался на время забыт. Однако в переулках по дороге на Северный вокзал ему снова приспичило – дико некстати. Выхода не было, и, углядев ближайшую подворотню, он резко свернул в нее, оставив на панели Иринин чемодан на колесах. Старые подворотни, вообще, есть благо, если без криминала. Ирина, впрочем не задерживаясь и не пытаясь дождаться, подхватила чемодан и покатила его дальше. Спустя минуту он догнал ее и, сильно дыша, извинился – постарался свести дело к шутке: сообщил, что желал полюбоваться старым парижским двором.

– Ты разве любуешься? Ты в основном писаешь, – холодно ответствовала Ирина.

Чемодан он у нее все же отобрал, но в поезде сел отдельно, и весь путь до аэропорта и потом, почти до самого объявления посадки, они не общались. Ирина еще бродила по магазинам такс-фри, одна уходила пить кофе (он отказался). Потом она купила какой-то желанный подарок дочери и неожиданно оказалась умиротворенной и добродушной. Примерно в это время ему написал, а потом дозвонился Эдик. Забавно, что его сигнал был сейчас для Сергея, пожалуй, приятен. Эдик был, кстати, единственным, кто был посвящен в роман. И дважды тайно принимал у себя на даче. Было дело.

– Ну ты как там? Нашел в аптеке? Или обошелся? – Эдик хотел прежде всего выказать заботу.

– Да, обошелся, все норм, – Сергей с телефоном у уха отошел к гигантскому окну, за которым нежились в дымке тела «Боингов».

– Все нормально прошло? – уточнил друг. – Ну ладно, а то знаешь… Короче, сегодня утром мне твоя позвонила. Слышь меня? Говорит, не может тебе дозвониться, мол, в первый день поговорили, а потом вырубил телефон. Беспокоилась. А я ей типа говорю, что там у них, наверно, на заседаниях положено отключать.

– Да, – признал Сергей, – выключал… Позвоню ей.

– Такой тяжелый был базар, – пожаловался Эдик и, сменив интонацию, сказал: – Слушай, я не хочу типа лезть в твое частное пространство, но ты, насколько помню, собирался расставить с ней все точки, да? По приезде?

Сергей покосился по сторонам:

– Считай, что нет. Планы меняются. Статус ку-во.

– Ага, – тут же понял Эдик, – тогда слушай, если типа статус, то ты должен сознавать, что… короче, Ирка от тебя тогда уйдет. В ближайшие же месяцы. Скажу, как геолог геологу.

– Да, – сказал Сергей, – я знаю. Ну что поделать.

– И я говорю, – быстро согласился Эдик, – нам не подвластны явленья природы. Короче, ждем, давай.

Сергей повернулся спиной к «Боингам» и посмотрел на Ирину, которая тоже изучала нечто на экране своего телефона. Через минуту объявили посадку. Стоя в небольшой очереди в рукаве, ведущем в салон самолета, он старался никого не задеть сумкой и рассматривал то затылок, то профиль Ирины. Их места были в хвосте, ее – у окна, его – в центре. С края был пожилой загорелый француз. Сергей заметил, что Ирина, кажется, была в добром расположении духа: улыбалась в пространство. Он мягко произнес: «До свидания, Париж». Но она, вроде бы не расслышала и отвернулась к окну.




Счастье


В скором поезде Неаполь – Рим он сидел напротив жены и дочки. Сын со своим новым телефоном устроился на отшибе – в другом углу вагона. Он перешел в восьмой класс и демонстрировал независимость. Виталий посматривал в окно и еще исподтишка любовался женой. Жизнь была на пике: ему было сорок, недавно его поставили руководить отделом рекламы, за окном плыла Италия. Жена Аля была на пять лет его моложе, носила легкие короткие платья, темно-каштановую челку до бровей, стремясь к стилю, который можно было бы определить, как «вчерашняя школьница». В общем, ей удавалось. Бледные веснушки образу добавляли трогательности. Сам Виталий был натуральный отец семейства – крупный, пухлый, лысоватый, озабоченный.

Он листнул купленный в Москве путеводитель и снова мельком взглянул на жену.

– Через двадцать минут прибудем, – сообщил он.

– Мороженого купим? – спросила дочка.

– Ты одно уже съела, – сказал папа.

Рим был его мечтой и постоянной задачей-максимум на некий следующий отпуск. Мечта мерцала, планы постоянно сдвигались. Виталий знал, что это будут пять или семь весенних или все же летних дней, что будет полдень, блистающая синева, неспешное блуждание вдоль древних стен, поиски привала в прохладных каменных проулках с латинскими названиями. Он мыслил, что будет именно со всей семьей – с Алей, с сыном и дочкой.

Он планировал это несколько лет. Римские перекрестки ждали его, но всякий раз что-то мешало. Например, неурядицы бюджетного плана. А еще жена предпочитала отдых у моря, то есть в Турции или на Крите. У нее в принципе были другие мечты.

Но наконец все сложилось. И чудо состояло в том, что сложилось тогда, когда у Виталия все было хорошо. Отпуск ему дали с середины июля. И с женой этим летом он нашел компромисс: они приехали все-таки к морю, но в точку, которая лежала недалеко от зоны мечты. Точка была тоже себе ничего и называлась городок Сорренто. По прежним меркам это сулило дикие, неподъемные траты. Но отпускные по новой должности меняли реальность.

Они провели четыре дня в Сорренто и теперь ехали в Рим – на два дня с ночевкой. Это тоже было чудом.

Аля, моргнув, посмотрела в упор:

– Ты чего смотришь? Что у меня нос облупился? Заметно, да?

Вокзал в Риме встретил их дрожащим зноем. На площади, пока Виталий ошалело крутил головой, Аля первой ухватила такси. У подъезда могучего старинного дома они среди десятка латунных и пластиковых табличек усмотрели табличку с названием отеля. В номере их ждала скисшая духота. Виталий бросился искать пульт от кондиционера, но снова Аля нашла первой. Спустя час они вывалились из гостиницы обратно в вязкий зной. Небеса, как и мечталось, сияли лазурью. Ее, пожалуй, было с избытком. Римское метро немного порадовало кондиционированной прохладой, но эскалатор вскоре вынес их снова на свет, прямо под стену Колизея. Аля даже вскрикнула восхищенно. Они побродили вдоль темной античной стены по горячему асфальту. Вставать в длинную очередь, чтобы купить билет для проникновения внутрь, не захотели. Потом по программе был Пантеон и площадь перед ним. Тут они сидели в кафе, и дочь выпросила вторую порцию мороженого – фисташкового. Сидя под полосатым навесом, Виталий аккуратно осматривал соседей, ближайшие пять столиков. Тут была и целая шумная семья, и несколько молодых парочек. Он пришел к выводу, что конкуренции чуть загоревшей Але не составит никто. Даже совсем юная тощая девка, которую периодически томно и длинно целовал ее бритоголовый спутник. Поцелуи, кстати, не мешали ему искоса бросать взгляды на Алю. Виталий точно это видел. Тощая подружка, тоже что-то почуяв, брала его небритую физиономию обеими руками и поворачивала к себе.

Потом они взяли такси и, следуя плану, добрались до площади Испании с ее лестницей. Виталий по дороге размышлял над философской проблемой. К сорока годам, по его ощущениям, мужчина должен был добиться чего-то такого, чем можно было бы гордиться. Серьезных доходов или репутации. Но к этому же дело не сводилось. Жизненный успех мужчины измерялся и тем, какая рядом с ним находилась женщина. И тут Виталий ощущал, что кое-что в этой жизни ему удалось. И то, что происходило в данный момент, было счастьем. Немного огорчало лишь то, что ему никак не удавалось похудеть. Сделать тело более рельефным и крепким. Такая цель, в общем, ставилась. Но тут, в Италии, она казалась вовсе недостижимой.

Слепящий римский день прокатился незаметно. По дороге домой они зашли в небольшой ресторан у станции метро «Барберини». Виталий углядел столик у окна. Пока они с Алей листали книжицы меню, он услышал справа русскую речь. Совсем близко, через столик, устроилась пара, мужчина средних лет и девушка. У них уже приняли заказ, и девушка теперь что-то весело втолковывала мужику. Виталий присмотрелся: он – атлетически сложенный, с загорелой мордой, с шевелюрой, с прищурливым взглядом, она – светленькая, с мелкими чертами, с короткой стрижкой.

– Заказывай, – сказала Аля. Официант уже ждал.

Спустя минут пять Виталий бросил еще один рассеянный взгляд. И неожиданно встретился глазами с загорелым. Тот улыбчиво смотрел на них, потирая крупной правой кистью запястье левой руки. Виталий вежливо осклабился и вернулся взглядом в семью. Они выпили с Алей по два бокала белого вина, и вечер заискрился. После салатов возник смешной конфуз из-за заказа десерта. Аля помнила, что это традиционный итальянский десерт на основе взбитых сливок, но забыла точное название. Отец семейства растерянно бубнил английское слово «крим», но юному официанту, хмурившему лоб, это ничего не говорило. Неожиданно из-за своего столик подал голос смуглый соотечественник:

– Панна котта, – произнес он отчетливо и добавил, улыбнувшись официанту еще два слова, незнакомых русской семье, – hanno in mente.

– Оно! – подтвердила Аля. – Ну как я забыла! Ой, спасибо.

Виталий тоже сделал благодарный жест по адресу соседей. Те тоже помахали в ответ. А еще через какое-то время официант принес бутылку белого вина и сказал, что это подарок от тех господ, вот от того столика. Вино было хорошее и гораздо дороже того, что пили они.

– Вот это да, – сказала Аля. Виталий снова повернулся всем корпусом. Вино было очень кстати. На вторую бутылку в этом месте экономный отец семейства, пожалуй, не решился бы. Загорелый помахал им рукой, его девка показала улыбкой мелкие белые зубки.

– Ну, спасибо, – произнес Виталий несколько смущенно. Отец семейства не знал, как в подобных случаях надлежит вести себя истинно светским людям.

– Вы из России? – поинтересовался загорелый, все улыбаясь. – Как там? Три недели не был.

– Примерно все так же, – аккуратно ответствовал отец семейства.

– А как вам Рим? – задал соотечественник обычный вопрос.

– Мы не самое удачное время выбрали, – пожаловалась Аля, – просто парилка тут… Хотя все красиво.

Загорелый помотал сокрушенно крупной темно-русой головой:

– Да, сейчас тут так. В самое пекло лучше на виллу Боргезе. Были там?

– Не были, – ответил Виталий. Он вдруг понял, как правильнее поступить в светском плане.

– Может, нам сдвинуть столики? – предложил он, оборачиваясь к жене. – Или у них такое не допускается?

– Допускается, – бодро поддержал его смуглый. Он вылез из-за стола, оказавшись весьма рослым детиной. Легким движением подозвав официанта и приблизившись, сказал:

– Да, тут уж нужно представиться. Я – Олег, а это Эмилия… Очень приятно… А… Виталий и Аля? Как созвучно. Знаете, так приятно поговорить по-русски. У меня сегодня была череда переговоров, от английского скулы уже сводит. От итальянского тоже.

Впрочем, он сразу сказал и пару итальянских фраз. Подошедший официант помог передвинуть столы. Дети наблюдали за процессом с интересом. Официант открыл белое сухое. Детям принесли детское шампанское (которое сын Виталия воспринял несколько иронически). Выпили за знакомство, потом за Рим.

Стало ясно, чего им не хватало в этом солнечном мелькании итальянских дней: компании, хороших собеседников – веселых и осведомленных о местной жизни. Олег разбирался во всем. В местных развлечениях, в нравах и модах, в деликатесах. Он сразу предложил заказать блюдо с трюфелями, повременив с десертом. И как-то весело убеждал принять его предложение:

– Итальянцы говорят, эти трюфели откопали для вас самые благородные свиньи!

Виталий не без интереса поел трюфелей, но был слегка разочарован чесночным привкусом. Правда, сразу же явилась еще бутылка белого вина, и общее впечатление от блюда улучшилось. За вином Олег рассказывал забавные вещи из жизни соотечественников в Риме, для которых, кстати, в магазинчиках антиквариата ставили специальные таблички на русском «Не трогать». Еще он очень точно сказал о бедном квартале Неаполя, гуляя по которому Аля, помнится, испытывала смешанные чувства.

– Да, тут есть и глушь, и бедность, но они довольно живописны.

Потом разговор зашел о Монике Белуччи и ее разводе. Олег сказал, что всякая обеспеченная дама за пятьдесят тут, в Риме, содержит одного, а то и двух двадцатилетних любовников. Так что за Монику можно не переживать.

– Дело же не в этом, – с чувством сказала Аля, сопереживая Монике.

– Ну да, – быстро согласился Олег, – и какой-нибудь бизнесмен за шестьдесят для нее тоже тут найдется, не волнуйтесь…

Его подруга меленько смеялась и поддерживала улыбками каждую его фразу. Виталий вдруг снова сквозь приятный хмель ощутил прилив гордости: ведь было совершенно ясно, что и в сравнении с молоденькой Эмилией (Олег говорил «Эми») Аля выглядела ярче и интереснее. Окидывая взглядом круглые, покрытые легким загаром плечи жены, отец семейства безадресно и безотчетно улыбался. Заводила Олег тоже сиял и обнимал свою Эми. Потом он предложил всем вместе махнуть завтра во Флоренцию. Вот тут возникла пауза.

– Мы не можем, – вздохнув, сообщил глава семейства, – мы в Сорренто забронировали номер на десять дней, у нас… в общем, планы.

За номер действительно было уже уплачено, а планы не вмещали дополнительных трат. Виталий не помнил точно, но догадывался, что Флоренция эта не близко, а билеты в два конца будут недешевы. Олег смотрел задумчиво и прищурливо.

– Флоренция – чудесное, уникальное место, – изрек он наконец, – когда туда еще выберетесь. Правда, подумайте. И детям интересно будет.

Дети прислушались внимательнее.

– Ну, не можем… что тут поделаешь, – сказал Виталий. На самом деле, кроме красивого названия, Флоренция ничем его не манила. Вот о Риме он думал, мечтал, да. Правда, по лицу Али можно было понять, что идея ее заинтересовала. Но Олег не так уж и настаивал.

Они еще потом о чем-то болтали, и Олег заказывал какой-то особый кофе, выходил покурить и вел, расхаживая на панели у кафе с сигаретой, быстрые переговоры на английском. Дамы уходили в туалет и потом рассказывали, что там играет музыка. Эмилия много смеялась, а Аля, наоборот, к концу вечера казалась уставшей и озабоченной.

Прощались с обниманиями и поцелуями. В безлюдном уже, вечернем каменном проулке, ведущем к площади, звенели русские голоса. Потом этим же проулком семья брела к своей гостинице. Римские мостовые тихо источали жар. Прохлады вечер не сулил. Отец семейства, тем не менее, был полон хмельного задора. Он делился громкими наблюдениями и воспоминаниями о вечере, не совсем учитывая, кстати, присутствие детей.

– Ну что, – весело спросил он у жены, – хочешь римского любовника, двадцатилетнего? Нравы империи!

– Я себя хочу двадцатилетнюю, – неожиданно хмуро ответила Аля.

В номере она быстро отправилась под душ первой и застряла там надолго, дети приникли к экранам телефонов, а отец семейства отправился купить у ночного портье бутылку воды без газов.

Новый день выдался жарче предыдущего. Но три из шести внесенных в план достопримечательностей были досмотрены, а к пяти вечера семья успела на скоростной поезд до Неаполя. Там нужно было еще пересесть на электричку до Сорренто.

На следующее утро никаких разъездов не намечалось: семья должна была провести день на небольшом пляже Сорренто. Накануне Аля пересмотрела свои купальники и неожиданно заявила, что хочет прикупить новый – тут, в центре города. Виталий смеялся и говорил, что и московские купальники вполне годятся для итальянской ривьеры. Но жена проявила настойчивость, причем поразительную. Рано утром она собралась и, не дожидаясь никого, отправилась за покупками. Сонный муж из постели вяло осведомился, чего она в такую рань. Аля только махнула от двери рукой. Она еще заглянула в соседний номер к детям и посоветовала им топать на пляж без нее и ждать ее в обновке там. Дочь, конечно, заскулила, желая отправиться в магазин купальников вместе, но успокоилась, узнав, что презент будет и ей.

Сразу после завтрака Виталий еще повозился в номере, заваривая кофе, рассматривая вчерашние фотографии и как-то не решаясь отправляться на пляж втроем. Но дети настояли, и сразу после полудня они, миновав старые узкие улочки, спустились к морю. Это был небольшой пляж, стиснутый в маленькой бухте двумя мощными утесами. У выхода из бухты маячили на рейде легкие моторные лодки, целясь в небо щетиной мачт. На сером песке уже гомонила летняя многоязыкая публика – свободных мест было немного. Виталий заплатил приготовленные восемь евро за лежак под зонтиком, оставил сына караулить вещи и отправился с дочкой в тепловатые волны. Потом они вернулись, и к морю побежал сын. Виталий оставался в напряжении, поскольку обычно они с женой чередовались, купаясь с детьми. За сыном – азартным ныряльщиком еще полагалось присматривать. К часу Али еще не было, Виталий злился, звонил ей на московскую симку, зная, впрочем, что телефон выключен.

К двум часам она явилась спокойная и довольная. Дочь получила прелестную сумочку, а Аля сразу отправилась переодеваться в покупку. Виталий выговаривал ей за то, что потратила столько времени на ерунду, заставив всех нервничать, хотя, в сущности, был рад видеть жену умиротворенной. Лазоревый бикини его сначала поразил не особо, хотя, когда Аля сообщила ему цену, он недоуменно помотал головой. Но, когда они отправились к морю, она впереди, он чуть сзади, Виталий тихо обомлел. И когда они были уже в воде, сказал ей на ухо громким шепотом:

– Алька, ты чо! У тебя ж почти вся попа голая!

– Не преувеличивай, – спокойно сказала Аля и нырнула.

Муж некоторое время все же не мог успокоиться и, когда они выходили из воды, сказал ей:

– Ты хоть к сыну спиной не поворачивайся.

– Хорошо, – безмятежно ответила жена.

И почти сразу, будто переключившись, сказала ему уже обычным серьезным тоном:

– А ты загорать сейчас не вздумай. Под зонтом посидим. Солнце сейчас самое злое.

После пяти они решили вернуться в отель, а потом отправиться на обед в знакомое кафе. Виталий решил, что в этот раз он ограничится одним салатом. Он за эту неделю опять набрал лишний вес. Тема физической формы снова замерцала где-то в глубине разнеженной души.

В номере она долго полоскалась в душе. И слонявшийся по номеру Виталий даже надумал предложить обычные услуги по мытью спины. Но дверь ванной оказалась заперта. Муж решил уже постучать, но вдруг услышал сквозь шум струй смех жены. Виталий помялся под дверью – смех под душем звучал чуть странно. Он почему-то оглянулся по сторонам и приник к тонкой линии соприкосновения двери со стеной ухом. И понял, что Аля говорила с кем-то по телефону. Вадим поелозил ухом по двери. Он уловил обрывки двух фраз. Но и обрывков ему хватило. Аля довольно отчетливо произнесла: «Ой, брось, классно было…». И потом еще: «Олег, ты чокнутый…!» И снова засмеялась. Виталий резко отстранился. Потом вышел на балкон. Смысл произошедшего доходил порциями. Какой Олег? Память не смогла выдать ни одного Олега из числа старых друзей или московских знакомых. Да и с кем из них она стала бы говорить в душе?

Словно толчком пришла страшная догадка. Позавчерашние посиделки в римском кафе, загорелый мажорный атлет с этой дурой, белой мышкой Эми. Но они же не обменивались телефонами, ни о чем не договаривались? Распрощались и все! Распрощались и на следующий день снова гуляли по Риму. И не вспоминали об этой парочке. Он не вспоминал… Вернулись в Сорренто. А наутро она отправилась за новым купальником. И, кстати, не взяла с собой дочь.

Он осознал, что хочет уйти от самого логичного объяснения, от подлой правды, от сумрака самого тяжкого подозрения. Но уходить от этого было нельзя.

Было логично, что сразу после этой мысли он вышел из номера и двинулся по коридору, пристально глядя в темно-вишневый ковер. Неожиданно возникли дети: они шли из своего номера, чтобы вместе с родителями пойти в кафе.

– Мама в душе, – сказал он, удивляясь своему ровному голосу, – подождите там, я пойду прогуляюсь… Или в кафе меня подождите.

Он вышел на улицу, названную в честь короля Виктора Эммануила, вспомнив, что улицы с таким названием есть в каждом итальянском городе, прошел до ближайшего переулка, свернул в него, прошел несколько кварталов. Это была относительно новая часть города. Он не знал, куда он идет. Один за другим шли четырех-пятиэтажные кремовые, бежевые, салатные многоквартирные дома с широкими балконами. На одном из балконов крупный, очень смуглый мужик, неторопливо покуривая, проводил Виталия взглядом. Дальше под мохнатыми стволами пальм угнездился крохотный сквер с лавочками вокруг тихо работающего фонтана. Виталий плюхнулся на одну из скамеек, потянул из кармана телефон, но тут же осознал, что не может сидеть, а должен идти, а лучше бежать – неважно куда. И, подчиняясь импульсу, вскочил и неловко затрусил от сквера дальше, вдоль улицы по узкому тротуару и вдоль вереницы пальм – уже другой породы, приземистых, тумбообразных. Бег, однако, заставил его острее ощутить грузность тела, и вскоре он, тяжело дыша, перешел на шаг. Добредя до очередного перекрестка, он остановился и хмуро огляделся. Вечер еще не успел накрыть город сиреневым покрывалом, и улицы выглядели светлыми, праздничными. Он вспомнил, что улица эта, если двинуться вправо, может привести к смотровой площадке, откуда, полюбовавшись морем и Везувием, можно было за один евро спуститься на лифте на еще один пляж.

Главное было непонятно, что с этим делать дальше. Расспрашивать ее о том, с кем это она болтала, стоя под душем? Это было бы как-то глупо. Начать серьезные следственные действия – найти момент, чтобы проникнуть в ее сумку и телефон? Виталий чувствовал, что у него не хватит на это душевных сил.

Мир вокруг него играл красками и нежился. Но все эти краски и пальмы, и сияние лазури были ни к чему. Он вдруг вспомнил фразу какого-то писателя о том, что счастье далеко не всегда спешит туда, где ему уже накрыли стол.

Аля и дети сидели в кафе и делили пиццу.

– О! Вот и папа, – заметила жена, орудуя ножом. – Ты где был-то? Мы тебе все по очереди писали. Игнорировал нас?.. Гулял? А где?

Он сел за стол и сказал, что не будет пиццу. Потом заказал себе один капучино. Аля удивилась отказу, но осталась совершенно спокойна. Может, вспомнила о его намерении вести спортивный образ жизни и сесть на диету.

Он понял, что заводить какие-либо разговоры здесь, в этом райском месте, он не будет. Будет ждать возвращения в Москву.

Оставшиеся три дня в чудесном городке они провели мирно и спокойно. Аля более никуда не отлучалась одна. Купания и блуждания по магазинам происходили в привычном семейном формате. В предпоследний день жена купила себе короткие летние шорты. И успела прогуляться в них по набережной.

В Москве он пару раз, пользуясь случаем, пытался просмотреть входящие звонки на ее телефоне и мессенджерах, но, как и следовало ожидать, вход оказался закрыт паролем. Впрочем, никаких особых изменений в поведении Али не произошло. Жизнь шла своим чередом, хотя в первые дни после приезда он готов был к худшему: бурным признаниям, слезам, обещаниям уйти. Втайне он надеялся, что на такие резкие поступки женщине с двумя не очень большими детьми решиться трудно. Дни шли, и похоже было на то, что затевать какие-либо следствия или разборы уже не имеет смысла.

В общем, течение жизни вошло в привычное русло. Но с того самого дня, когда он подслушал тайный разговор стоящей под душем жены, он начал худеть.




Одноклассница


Они учились вместе с шестого по одиннадцатый класс. Андрей даже как-то сидел с ней за одной партой – целую четверть. Потом, правда, Марину пересадили к Светке Мухиной. Влюблялся он в нее примерно в ту же пору, что и все остальные – в девятом классе. Популярность Марины Левитиной тогда еще не достигла пика, но конкуренция за ее внимание уже была. Примерно в эту пору Марина превратилась из подростка в стройную девушку чуть выше женского среднего роста, кареглазую, светло-русую. Вместо косы, о которой Андрей тихо сожалел, она стала носить волосы до плеч, украшая их сиреневым или синим со звездочками ободком. У нее было округлое, милое лицо и забавная привычка шутливо раздувать ноздри чуть курносого носа, демонстрируя притворный гнев. Она не раз, стоя лицом к лицу с Андреем, весело говорила: «Кутейников, я тебя за-ду-шу!» Он очень надеялся, что она от слов перейдет к делу. Но Мариша была вообще добродушная и спокойная девочка.

На уроках физкультуры она явно чувствовала, что ее рассматривают чересчур внимательно, но оставалась невозмутима и вроде бы даже нежилась в этих взглядах. В одиннадцатом классе за ней пару раз заезжали на недешевых автомобилях некие мужчины явно не школьного возраста. Их толком никто не видел, поскольку они не покидали машин, но тот факт, что Марину в квартале от ее дома брали на борт, был четко отфиксирован двумя пронырливыми одноклассницами. Из их суетливых рассказов складывалась чуть ли не легенда.

У нее ведь еще была сестра, на пару лет младше, и тоже, в общем, симпатичная девочка, но ничего особенного. Андрей ее как-то встречал в буфете и сравнивал. И начинал сознавать, что явление красоты, по сути, загадка.

Андрей не добился ее особого расположения или чего-то похожего на дружбу, но в общем сохранил с ней добрые отношения.

Спустя три года после окончания школы он узнал, что Марина вышла замуж за владельца одной из крупных торговых сетей. И вроде бы не очень молодого. Новости Андрей не удивился. Еще через какое-то время он нашел Левитину на сайте «Одноклассники» и успел обменяться с ней впечатлениями от поездок на Кипр. Разговоры о путешествиях тогда стали хорошим тоном. Андрей и Марина посещали остров в разные времена года и проводили время в разных локациях. Марина с мужем в огромном пятизвездочном отеле в Айя-Напе, Андрей в трехзвездочном небольшом отельчике для молодоженов под Ларнакой – вместе с Лесей, тогда еще не женой. Разговоры в «Одноклассниках», как известно, могут приятно удивлять лишь небольшое время. Андрей и Марина успели еще обсудить судьбу близнецов из параллельного класса, двух здоровенных хулиганистых парней, осужденных вскоре после окончания школы за групповое изнасилование. Потом Марина с сайта исчезла, вероятно, пресытившись обильными, но нудными знаками внимания.

Прошло еще почти десять лет, в течение которых Андрей успел дважды поменять работу, жениться на Лесе и стать отцом Владика – худенького большеглазого мальчика с нежным лицом, более похожего на мать, нежели на отца. В семейной жизни у них сложилась относительная гармония, в которой общий интерес к вояжам по красивым местам Европы (за океан было дорого) тоже играл роль.

Накануне одной давно планируемой поездки Андрей вдруг предпринял спонтанное изыскание: выудил в «Фейсбуке» с десяток Марин Левитиных из Москвы и почти сразу узнал ту, которую искал. Он тут же напросился в друзья. А потом жадно пересматривал все ее фотографии за семилетнюю жизнь на сайте. В некоторые он вглядывался подолгу. Там были фотографии, сделанные в зимнем саду и на борту разных яхт. Андрей нашел и пару фотографий с пляжного отдыха и потом к ним еще возвращался. Потом он долго подбирал фразу, подходящую для первого после десятилетнего перерыва контакта и звучащую вполне светски. Наконец, написал: «Привет! Мы тут собираемся на Лазурный Берег, в Антиб. Ты была, наверное, там. Что посоветуешь посетить?» Два дня спустя Марина вместо ответа прислала вопрос: «Когда собираетесь?» «С двадцать четвертого июня», – ответил Андрей. «О, – удивилась Марина, – а мы с двадцать восьмого. Только мы в Каннах. Можем пересечься».

Они в Каннах! Ничего так… Как будто и не было десяти лет.

Мечты, не отличающиеся особой смелостью, могут довольно быстро сбываться. В конце июня он уже из Антиба написал ей в WhatsApp, имея в виду ее и мужа: «Как вы там? Устроились? Гуляете?» «Угу», – ответила Марина спустя несколько часов, – «ничо так)) гулять тут негде))».

За этим скуповатым ответом как-то не просматривалась перспектива встречи. В принципе, Андрей мыслил, чтобы они посидели где-нибудь в кафе двумя семьями.

Днем позже Леся злоупотребила лежанием на Антибском пляже и вынуждена была посадить себя под домашний арест, на день по крайней мере. Андрей, снабдив жену кремом от солнечных ожогов, оказался на вольном выпасе. То есть не совсем – был отправлен с сыном на прогулку по городу. Тут он снова написал Марине. Он ничего не предлагал, а просто робко сообщал: «Мы тут с сыном гуляем у старого порта в Антибе».

Неожиданно Марина быстро ответила: «Кстати, я тоже сейчас с племянницей тут у нас гуляю. Сколько у тебя сыну?» Андрей ответил, что десять. Племяннице оказалось одиннадцать. После паузы Марина спросила, не желает ли он с сыном сплавать на катере на Леринские острова – там можно было бы славно погулять.

Андрей в некотором смятении перезвонил ей – он не знал о таких островах.

– Ну, привет, – услышал он вроде бы чужой, но немного знакомый бархатистый голос Марины, – Лерины – это здесь совсем рядом. Туда от Канн катерочки ходят. Подъезжайте с сыном к нам на электричке, мы вас на вокзале встретим.

Да, это был ее голос и еще характерное грассирование, когда она произносила «р» в новом словечке «Лерины».

С вокзала в Антибе он позвонил ей еще раз, изучив расписание.

– Ну, давайте, ждем вас, – проговорила Марина сквозь уличный шум, – тут минут пятнадцать ехать.

Вокзал в Каннах напомнил Андрею вокзал в Ницце, где они всей семьей успели побывать: такие же ребристые изящные колонны подпирали ажурный свод. Канны были приличным большим городом, в отличие от городка Антиба. Держа Владика за руку, он прошел вдоль ряда колонн и вышел на ослепительно солнечную улицу.

Он с минуту крутил головой, разглядывая нарядные фасады старых домов, когда его окликнули. Ему с сыном навстречу по тротуару вдоль ряда машин шли худенькая девочка и стройная загорелая женщина в легком коротком платье бледно-голубого цвета. Марина, улыбаясь, подошла вплотную и запросто поцеловала его в щеку. Еще несколько секунд ушло на узнавание: конечно, это была она, яркая, похорошевшая, будто покрытая светлым лаком.

– Давайте знакомиться, – сказала она, улыбаясь персонально Владику, – тебя как зовут?.. Ага. А мы – Марина и Диана.

Маленькая племянница посмотрела хмуро, но кивнула. Андрей смотрел на Марину. Ее лицо, улыбка, блеск волос и карих глаз были так чудесны, что его охватило чувство, близкое к оторопи.

– А где же ваша мама? – спросила Марина. Андрей коротко и со вздохом объяснил и в свою очередь спросил, где муж Марины. Оказалось, он укатил в Лион по делам, но обещал вернуться к вечеру. Девочка Диана, глядя на Владика немного сверху вниз, взяла по требованию Марины его за руку. Встреча выходила немного не в том формате, о котором мыслил Андрей, и он был слегка растерян. Хотя и не огорчен, вовсе не огорчен.

– Хочешь на кораблике сплавать на остров? – обратилась Марина к Владику. – Там раньше пираты жили, а сейчас просто крепость.

Владик кивнул, глядя на красивую тетю во все глаза.

Они завернули за угол, где их ожидал темно-вишневый минивэн. Андрей почему-то думал, что это будет какая-то дорогая модель джипа. Внутри минивэна был столик и уютные кресла. Марина, взглянув на часы, тихо спросила у водителя, успеют ли они за десять минут в порт, к отходу катера. Водитель, седой мужик, спокойно кивнул.

Они и правда успели – Андрей взошел на борт, испытывая странное приятное чувство приобщения к новой чудесной жизни. Прогулочный катер набрал ход, за кормой вскипели два пенных хвоста. Вздрогнула, поплыла панорама города кинофестивалей – белые дома и отели на набережной на фоне могучих лесистых холмов. В одном месте из-за крыш поднялась древняя крепостная башня. Дети суетились на палубе, сбегали вниз, в салон, и снова выбегали на волю. Марина, легко ступая загорелыми ногами в белых босоножках, пришла к Андрею на корму, посмотрела, держась за поручень, на пенные следы, оставляемые катером. Андрей заметил, что ее русые волосы стали темнее и гуще, но, как и в школе, они укрывали ее шею и плечи. Он вдруг поймал себя на том, что невольно ищет в ее облике хоть какие-то скрытые изъяны. Они бы принесли странное удовлетворение. В то же время его тешила не менее странная греза: будто Марина – его жена, а по палубе бегают их дети.

Он наконец встретился с ней взглядом. И вспомнил заготовленную фразу:

– А… Диана – дочь твоей сестры? Я помню у тебя была младшая сестра.

– Да, – сказала Марина, – у нас пять лет разница… А я не успела спросить, ты где сейчас работаешь?

Андрей, слегка волнуясь, рассказал.

– Можешь хорошую карьеру сделать, – заметила Марина, – сейчас IT-область, вроде как, главная… А жена?

Андрей сказал, где работает жена. Но почему-то не решился спросить, а работает ли вообще сама Марина.

– Знаешь, считается, наш возраст – самый лучший, – сказала она, щурясь от ветра, – тридцать четыре года! И опыт уже есть, и вся жизнь вроде впереди, да? Строишь какие-нибудь планы?

– В общем, да, – согласился Андрей, слегка удивившись теме возраста.

Вот насчет карьеры это было самое то, он уже хотел развернуть тему, но тут с носа катера примчался взволнованный Владик, тараща глаза, и крикнул, что они только что видели акулу. Он требовал, чтобы Марина посмотрела тоже.

– Где? Там? – Марина легко снялась с места и убежала с Владиком на нос корабля. Андрей с некоторой досадой посмотрел им вслед. Вскоре они уже причалили к острову, не прошло и четверти часа.

По тропинке, ведущей в лес, Марина с крохотной сумкой через плечо шла уверенно, как человек, знающий тут все закоулки. Они прошли под соснами, обогнули опушку и вышли на небольшой пляж. По его кромке между сосен были расставлены стационарные мангалы и столы с лавочками. За одним столом угнездилась стайка парней и девушек с пивом. Марина сказала, что на этом пляжике когда-то купался и загорал русский космонавт Юрий Гагарин – его тогда возили по Франции. Андрей удивился: неужто прямо тут?

– Говорят, что тут, – весело подтвердила Марина.

Потом они углубились в лес, состоящий в основном из высоченных эвкалиптов, охраняемых подлеском из колючих кустарников. Теплый воздух был как настой для полоскания горла. В бездонное небо летел слитный звон цикад.

– Диана, Владик, собираем листья эвкалипта! – распорядилась Марина. – Листья целебные. Кто соберет больше?

Дети приступили к суматошному сбору листьев под деревьями. Ветви эвкалиптов были на недосягаемой высоте. Андрей, подумав, присоединился к сбору. Марина извлекла из сумочки полиэтиленовый сине-красный пакет: он быстро наполнился.

– А Владик всякий мусор вместе с листьями тащит! – пожаловалась племянница Диана. Владик насупился, но важную работу не бросил.

Они прошли эвкалиптовый лес насквозь и вышли по широкой песчаной дороге к высокой крепостной стене.

– Здесь жили пираты, – сообщила Марина, – они приплывали сюда, чтобы пополнить запасы воды и продовольствия. И вообще, чтобы отдохнуть.

– Пиратский дом отдыха, – сказала Диана.

За крепостью дорога вильнула и вывела на пляж, обрамленный высокими пальмами. У самого моря, за линией пальм высился одноэтажный дом с плоской крышей и широкими окнами. Вокруг него был разбит небольшой сад.

– Это ресторан, – сказала Марина, – перекусим здесь. Знаю это место, тут здорово.

Они достигли сада и между двумя рядами цветущих кустов подошли к ресторану вплотную. В саду под большими зонтами были расставлены столы и стулья. С террасы к ним сбежал улыбающийся полный мужчина в белом. Марина, тоже широко улыбаясь, что-то спросила его на французском, выговаривая слова медленно и старательно. Мужчина, коротко ответив, широко повел левой рукой. Вся русская компания двинула в указанную сторону и расположилась за одним из столов. Рядом шуршали морские волны. Хор цикад перекрывали удивленные птичьи голоса. «Просто рай», – подумал Андрей. И сразу же озаботился: он теперь мог, он должен был угостить всю компанию. Случай предоставился, и им нужно было воспользоваться. В бумажнике у него дремали две кредитные карты и триста пятьдесят евро наличными.

Вполне современный туалет был тут устроен в хижине, установленной прямо на пляже. Идти туда нужно было по горячему песку. Андрей заглянул в хижину и оценил себя зеркале. В общем, он себе понравился: худощавый, коротко стриженый, с блестящими серыми глазами. Жена считала его лицо добрым, но простоватым. Андрей сжал губы и нахмурился. Но изнутри распирала тихая радость, поэтому он сразу расслабил, распустил лицо – чего там… Когда он вернулся за столик, официант уже оставил меню – длинные глянцевые книжицы. Андрей развернул книжицу и некоторое время тупо смотрел. Моргал. Дело было не только в том, что там не было английской версии, только французская. Дело было в том, что в разделе, отведенном под салаты и закуски, цены начинались с числа 87. То есть там было некое разнообразие – 87, 123, 245, 267 euro. Это было неслыханно, это было просто хамство. Он чуть было не сказал это вслух, но вовремя сдержался, метнув взгляд. Марина спокойно изучала меню, дети тихонько пихали друг друга локтями. Рядом прерывисто пели райские птицы. Ровно дышало море.

Нет, он мог бы теоретически заплатить за всех. Скажем, два блюда по двести евро на каждого. Было бы чуть меньше двух тысяч евро, то есть примерно треть того, что было у него на двух картах. Что бы он сказал Лесе… Хотя можно было бы скрыть.

– Мороженое будете? – спросила Марина детей. – Ага, и давайте еще по салатику… Андрюш, ты что будешь?

– Я по-французски как-то не очень, – сказал он сипло.

Марина стала подробно именовать каждое блюдо, запинаясь и облизывая губы. Дошла до мороженого. Андрей скользнул взглядом по строчке в книжице: cr?me glacеe au chocolat. Ага.

– Дорого как все, – выдавил он наконец невозможное слово.

В лице Марины что-то будто дрогнуло. Может быть, она на мгновение чуть сдвинула брови. Или куснула губу. В следующее мгновение она, немного снизив голос, сказала:

– Да, тут все дорого до нелепости. Место такое. Андрюш, да ты не обращай внимания. У меня карточка Вадима, я расплачусь.

Андрей был смущен или даже хуже: раздавлен. Он тихо попросил мороженого, хотя съел бы и салат, и еще что-то. Дети тоже захотели мороженого, потом долго выбирали сорт. Марина навязала им еще и какой-то особенно питательный салат.

– А пираты причаливали вот здесь? – поинтересовался Владик, выбирая ложечкой сироп.

– Думаю, скорее там, где мы сходили с катера, – ответила Марина, подумав, – там же такая бухточка удобная, помнишь? Но здесь, кстати, тоже маленький причал есть, вон там! Из-за кустов не видно, но вот можно увидеть, если выйти из-под зонтика.

Владик вылез посмотреть. Диана тоже. Потом, будто по заказу, к тому месту, о котором сказала Марина, причалила какая-то небольшая яхта, и на пляж сразу вывалилась большая громкоголосая компания мужчин и женщин. Компанию сразу встретил ласковый метрдотель и куда-то усадил. Андрей молча жрал мороженое, фиксировал события, но особо не реагировал. Марина следила, чтобы дети доели салаты.

Потом она засобиралась, сообщила Андрею примерное время отхода катера на Канны, Андрей посмотрел на часы.

Они возвращались к причалу каким-то другим путем, не через лес. Марина рассказывала, как прошлым летом в этом самом ресторане на пляже отмечала какую-то очередную годовщину свадьбы ее подруга. У хозяина заведения в ту пору на жердочке над стойкой сидел здоровенный говорящий попугай, который изъяснялся на двух языках, но обучен был якобы только совершенно неприличным словам и охотно их повторял, особенно, если просили. Марина, смеясь, пояснила, каким русским словам были эквивалентны эти ругательства. На одну почтенную гостью это все якобы произвело неприятное впечатление, и теперь попугая, судя по всему, уволили, точнее, перевели в какое-то другое заведение. Андрей слушал и кивал.

Уже на катере он вдруг вспомнил, что, вообще-то, не заплатил за проезд – ни за себя, ни за Владика. Просто забыл, будучи возбужден атмосферой сказки. После некоторых колебаний он ничего Марине говорить не стал. После сидения в элитном заведении о плате за прогулку на катере упоминать было как-то несерьезно.

Из круизного порта в Каннах они дошли до начала бульвара Круазетт, где Марину с Дианой уже ждал знакомый вишневый минивэн. Стали прощаться.

– Ты пиши в «Фейсбук», не забывай, – сказала Марина.

Она наклонилась и протянул руку Владику:

– Понравилось на острове пиратов?

– Да, – пробормотал Владик, – жалко в крепость не зашли.

Марина рассмеялась, откинула русые волосы и поцеловала его в обе щеки, чем кажется сильно его смутила.

– Закрыта крепость пока. Потом выберемся! Возьми вот пакет с листьями. Ты их сам собирал, настоящий эвкалипт, нигде такого не купишь.

– Правда выберемся еще? – спросил Владик.

– Ну, от папы немного зависит, от отпуска.

– Ты тоже пиши, – сказал наконец Андрей, – ой, кстати, а я ведь и не спросил… А твои детишки тоже тут? С отцом?

В лице Марины снова что-то будто дрогнуло, как за столиком на пляже. На долю секунды. Или Андрею показалось. В следующую секунду она сказала ровно:

– У нас пока нет детишек. Все еще впереди… Ну, Диана, скажи всем до свидания.

Владик махал вслед вишневому минивэну. Похоже, он был всерьез взволнован. Но когда отец спросил его, понравилась ли ему девочка, ответил как-то холодно:

– Диана эта? Нет. Кривляка какая-то. Задается постоянно, ты просто не слышал…

И тут же спросил:

– Пап, а ты после школы хотел жениться на Марине?

Озадаченный Андрей быстро ответил:

– Нет! С чего ты взял? Просто учились вместе, я же тебе рассказывал.

– А чего ты был такой грустный? Ну, вот все время на обратном пути?

– Не был я грустным, – резко ответил Андрей, но потом решил уточнить, – знаешь, такая жизнь – мы ведь не пересекались никогда за эти годы, и, может, мы с Мариной уже никогда не увидимся.

Владик умолк и, похоже, сумрачно оценивал сказанное. А потом нерешительно заметил:

– Ну, знаешь… никогда не говори никогда.

Он слышал когда-то эту фразу.




Вилла «Триора»


По дороге в Вентимилью журналист Котов пытался несколько раз из поезда дозвониться в редакцию. Он вертел в руках глянцевый буклет клуба и желал бы уточнить задание. Но главред Мамонт постоянно был вне доступа. Да и поезд с Котовым то и дело нырял в сумрачные жерла тоннелей. Вскоре после Ниццы слева вырос и закрыл полнеба бугристый известняковый склон с врезанными в него домами-игрушками. Котов особенно ждал встречи с Монако, но княжество слегка разочаровало. Скользнув в очередной тоннель, состав вскоре вплыл в гигантский подземный зал, более всего смахивающий на станцию «Тимирязевская» московского метро – втрое увеличенную в объеме и поделенную на три платформы. Указатель посреди зала уведомил: «Монако – Монте-Карло». Княжество-подземелье мелькнуло и отъехало, снова заблистало море, потом снова пошли тоннели. Едва кончился последний, телефон Котова издал новый боевой клич, возвестив о смене оператора – поезд прибыл в Италию.

Над городком висел пасмурный полдень. Публика из французской электрички неспешно вылилась из здания вокзала на небольшую площадь. Котов задержался на ступеньках. Пару минут он топтался у назначенного места встречи, бесплодно озираясь. Когда он решился двинуться через площадь, его окликнули из припаркованной рядом темно-синей тойоты. Котов, хмурясь, подошел. Получалось так, что пока он тут мялся, его изучали.

Дверь щелкнула. Из машины выбрался высокий темноволосый парень в свитере с загорелой улыбающейся физиономией, знакомой Котову по фотогалерее в глянцевом буклете. Глянец не лгал: оригинал был даже, пожалуй, посимпатичнее. Это было очень правильное лицо с живыми карими глазами под высоким лбом. Густой загар мог быть и природной провансальской смуглостью. Допустив эту мысль, Котов сразу вспомнил, что о происхождении Венсана Жиллена судить не может. Принц по вызову родом мог быть и из Нормандии.

– Hi! – сказал Венсан, протягивая руку. – Садись!

Хмурый Котов влез в любезно приоткрытую дверь и убедился, что за рулем сидит еще один человек.

– Bon jiorno! – сказал он, не оборачиваясь. Венсан, опустился на сиденье рядом с водителем, по-прежнему приветливо улыбаясь.

– Это ты должен написать очерк о клубе, да? Я решил, что не помешает небольшая экскурсия, – сообщил он.

Тойота, резко развернувшись, промчалась по пустоватым улицам Вентимильи и выехала на окраину, откуда открылся вид на горную гряду. Слева возник живописный старинный квартал, облепивший склон – скопление многоквартирных домов и домишек желто-оранжевого цвета с неизменной колокольней.

– Нам далеко ехать? – спросил Котов.

– Тут рядом, в горах, – ответил Венсан.

Когда они совершили очередной разворот и съехали с эстакады на широкую автостраду, русский журналист сообразил, что они возвращаются во Францию. И точно: спустя несколько сот метров, когда дорогу впереди перегородила вереница шлагбаумов, требующих платы, на асфальте появилось огромное слово – FRANCIA.

– Мы едем в клуб? – осведомился Котов.

Венсан обернулся.

– Мы едем на одну виллу. Это во Франции. От Вентимильи, правда, ближе… Но это конечный пункт, а сначала заскочим в один отель по дороге. Зачем тебе сам клуб? Твой босс вроде хотел, чтобы ты описал нашу работу… Мою работу. Ты готов?

– Готов, – кивнул Котов, – я… хотел спросить. Клуб оказывает услуги только женщинам?

Венсан осклабился.

– В основном да. Хотя… разные бывают варианты. Но в основном дамам за… за сорок. Чаще даже за пятьдесят. Ну, ты же помнишь, как мы называемся?

Котов бросил взгляд на буклет. Conte d’automne можно было перевести как «Осенняя сказка», хотя в России заведение было известно как клуб «Бабье лето».

– Я по-французски говорю довольно медленно, – заметил он.

– Нормально, – оценил Венсан, – это будет даже экзотично. Скажу, что ты немец… Нет, лучше швед.

– А что русский нельзя сказать?

– Ну, или русский, – равнодушно сказал Венсан.

«Заскочить по дороге» оказалось сделать немалый крюк. Они съехали с автострады и вернулись к морю, но остались высоко над ним, на верхнем ярусе гигантского лесистого склона. Дорога вилась вдоль его выступов. Отель стоял на одном из выступов, глядя широкими окнами в голубизну – небесную и морскую. Они подъехали к низким воротцам, и водитель сказал, выключив двигатель:

– Ну, я схожу.

– Оk, Алекс, – отозвался Венсан.

Он с минуту последил взглядом – водитель топал по дорожке, петляющей между клумб – и обернулся к Котову.

– У меня все эти дни плотно заняты, и я решил, что тебе, может, будет полезно поторчать со мной.

Ключевое слово – глагол оказался Котову незнаком, но он понял его именно как «поторчать», то есть весьма многозначно. И аккуратно кивнул.

– Короче, слушай, – Венсан метнул взгляд в сторону отеля, – сегодня одна моя клиентка Ингрид прется на день рождения к своей знакомой. Ну, которая живет на вилле. Там с ней будет еще ее племянница. Ингрид вообще из Лиона, но часто здесь отдыхает, это ее машина и шофер. Она решила в этот раз выписать меня, потому что ни хрена не любит девичников. А я предложил взять тебя, типа ты мой друг. Те две – тетушка и племянница – не знают, что я из эскорта, ну или делают вид, что не знают, – считается, что я у Ингрид в обойме ее бойфрендов. Но им должно понравиться, что у нас будет с собой типа друг. Короче, думаю, тебе не трудно будет изобразить, а? Ну, такого друга, который ничего не имеет против зрелых баб?

Для точного понимания эпитета «зрелый» Венсон почему-то использовал английское слово – mature, хотя если бы сказал mures, Котов бы тоже догадался. Из контекста.

На дорожке, бегущей от отеля, показались Алекс и женщина в белом.

– Вылезай, – скомандовал Венсан, – я вас представлю… Да! Ты, конечно, не журналист, ты – художник! Идет? Это хорошо звучит – русский художник. Сюда приехал отдохнуть и познакомился со мной… О! Ингрид, это Альбер. Мы съездили за ним в Вентимилью. Альбер, это Ингрид!.. Слушай, ты сегодня по-летнему, правильно. Погода – супер!

И впрямь: с неба уже потянули серое покрывало, открыв яркий лазурный лоскут на западе.

Алекс сел за руль. Его хозяйка, она же хозяйка машины, была мелкая, щуплая, востроносая дама лет сорока в странноватом белом комбинезоне. Котов пожал ее маленькую узкую кисть, соображая, не следует ли поцеловать, подтверждая репутацию мечтательного русского художника. Но потом спохватился, что у французов вообще так принято, притянул и ткнулся губами в ее правую и левую щеки. Вышло резковато.

В дороге Венсан, сидевший впереди, непрерывно болтал, будто его включили на полную мощность и в ускоренном режиме. Котов вскоре перестал воспринимать его птичье резковато-суховатое щелканье. Устал вникать. Сидевшая рядом Ингрид время от времени косилась смущенно. Или Котову казалось, что смущенно.

После получасового кружения вдоль и между темно-оливковых склонов, в двух местах украшенных россыпями уступчатых горных городков, они вывернули на узкую полосу асфальта, струящуюся между рощ. Полоса привела их сквозь открытые ворота к трехэтажному дому нежно-розового цвета, выстроенному с причудливой ассиметричностью. Когда Котов выбрался из салона тойоты, Ингрид уже целовалась с двумя хозяйками виллы. Тетушка – коренастая блондинка в сером джемпере и белых брюках с лицом добродушной фермерши оказалась весьма и весьма mature – где-то за пятьдесят. Котову понравилась ее улыбка. У его прежней подружки Вики была примерно такая маман. Если ей случалось утром застигнуть Котова, заночевавшего накануне, на подходах к туалету, она приветствовала его словами: «Алик! Вы в моем старом халате? Какая прелесть!.. Хотите кофе?..» Французская мамочка сказала, лучась:

– Добро пожаловать на виллу «Триора»!.. Сегодня такой холод, mon Dieu!.. Хотите горячего шоколаду?

Племянница была хоть и помладше лет на двадцать, но так себе. Выглядела надутой фифой. Не смотрела, а посматривала криво на гостей с высоты почти двухметрового роста. При вроде бы модельных данных и маленьком опрятном личике, что-то в образе ее ложилось не в масть и не в стиль. Образ был даже не вешалки, но скорее жерди. Венсан, правда, без церемоний, облобызав тетушку, усосал и жердь, беззастенчиво помяв ей условные ягодицы. Котов заключил, что отношения тут вполне родственные. Тетушка была представлена как Изабель, племянница как Бьянка. Ее папа был итальянец, что было специально отмечено. Котов попытался сосредоточиться: было бы крайне неловко, если б он забыл имена – Ингрид, тетя Изабель и Бьянка.

Когда они поднимались по узкой каменной лестнице на верхнюю террасу, где ждал стол и горячий шоколад, Котов сообразил, что все это неспроста. Доставка русского гостя на виллу в горах в компанию элегантных тетушек – все, вероятно, несло в себе смысл. Венсан был тот еще фрукт. А вдруг придется выполнять его работу? Котов не заметил, как выругался по-русски.

– Я же говорила, что шоколад очень горячий, – обеспокоилась тетушка Изабель, – пейте осторожней, Альбер.

Котов поставил чашку на стол и виновато улыбнулся. Они сидели в плетеных креслах вокруг стола под старыми пиниями, усеявшими каменный пол бурыми иглами. В нескольких шагах терраса обрывалась. За низкой балюстрадой дышала прохладой бездна – узкая межгорная котловина. Вилла «Триора» была организована уступчато – как и встреченные в дороге горные деревни. Для ланча, вероятно, более всего подходил верхний ярус.

– Чудесный вид! А вон там море? Вон там вдалеке? Изумительный цвет, – заметил Котов, стараясь выдержать светский тон, – мы далеко от побережья?

– Километрах в восьми, – ответил водитель Алекс, тоже призванный к столу.

– А до Вентимильи, до Италии, сколько?

– Ну, двадцать… Строго говоря, до Ментона отсюда ближе, – сказал Алекс, улыбаясь, – но в Вентимилье у нас с Венсаном были дела.

– Какой у вас интересный акцент, Альбер, – обратила внимание тетушка Изабель, – я давно не слышала русского акцента.

– Я думаю, он грубый.

– О, нет! Скорее экзотичный.

– Альбер, вы когда-нибудь выставлялись в Париже? – вежливо поинтересовалась Ингрид. – Нет?.. А часто у вас покупают картины?

– Увы, не часто, – горестно вздохнул Котов, – такое время, м-да… Зарабатывать живописью очень трудно. Я вот преподаю еще в художественной школе, м-да.

– Скажите, Альбер, а русские женщины красивее французских? – сменила тему Изабель. – Согласно вашим эстетическим критериям?

– Русские не то чтоб красивее, – встрял Венсан, – они заботливее.

– И то и другое – не более чем миф, – объявил тактичный Котов, – если серьезно, я вижу только одну разницу. Русская девушка начинает ощущать себя старой девой, если не вышла замуж до двадцати четырех, француженка – если не вышла до тридцати. Венсан не даст соврать.

– Не дам. По-моему, французские девушки вообще не хотят замуж. Им это не нужно.

– О, Венсан! Это незрелое суждение, – тетя Изабель мягко рассмеялась, – опыт еще подскажет тебе, что это не так.

– Мне очень не хватает опыта, – горько признал Венсан.

Долговязая Бьянка ухмыльнулась. Ингрид коснулась волос Венсана.

– Мой бедный, ну как же тебе помочь…

Венсан взял ее узкую кисть и поцеловал в ладонь. Она посмотрела на него долгим взглядом. Высвободив ладонь, сказала:

– Знаешь, опыт опытом, а вот образование тебе пора уже получить. Пора подумать об этом, правда… Ну, не улыбайся! Ты же знаешь, что мы тебе поможем. Нет, правда! Ты думаешь, можно всю жизнь просидеть в ночных клубах?

– Но этому же удается, – возразил Венсан, – ну, этому расп… как его… У тебя еще на столике лежит его книжка, ну? Он только и делает, что торчит по клубам.

Ингрид подняла тонкие брови. Тетушка Изабель догадалась первой.

– О! Он имеет в виду Бегбедера. Боже мой, Венсан, но он же не просто там торчит, он умеет писать об этом. И ему неплохо платят. А до этого он получил хорошее образование, можешь мне поверить. Без этого никак. Альбер, скажите, я права?

– По-моему, этот ваш Бегбедер немного чокнутый, – сухо сказала Ингрид.

– Писатель должен быть немного чокнутым, – убежденно произнесла тетушка Изабель, – mon Dieu! Безумие, если оно небольшое и интересное, придает колорит творчеству!

– Ну, не знаю, – Ингрид взглянула подозрительно.

– Точно! – Венсан радостно хлопнул по столу. – У меня есть знакомый чувак, у него дико интересная форма безумия. Он все время говорит о мушках-дрозофилах! Ну, такие маленькие, знаете? Они дико быстро размножаются…

– О! – воскликнула тетушка Изабель. – Он должен стать писателем! Он писать умеет, Венсан?

Котов заметил, что она каждую фразу начинает с «О!» и часто повторяет mon Dieu! Он нашел, что это старомодно, но по своему прелестно. Он вдруг вспомнил, восстановил образ, питавший тетушкин стиль – прически, прикида, макияжа. Конечно, образ Катрин Денев, но не юной блондинки, а поправившейся, заматеревшей Катрин из фильма Belle Maman, «Прекрасная теща». Образ проступал, хотя лицо Изабель было, пожалуй, покруглей и попроще.

Тетушка снова адресовалась ему:

– Ведь молодому человеку сейчас необходимо образование, Альбер? В России тоже так думают?

– Вы правы, но сначала нужно выбрать факультет, так ведь? Ну, профессию. Наш друг уже выбрал?

Венсан хохотнул.

– Давно! Желаю быть врачом. По возможности гинекологом.

– Ты можешь говорить об этом серьезно? – огорчилась Ингрид.

– Я серьезен, – мгновенно помрачнел Венсан, снова овладев ее ладонью.

– Мне кто-нибудь нальет наконец вина? – нахмурилась Бьянка, Котов подхватил тяжелую темную бутылку.

После третьей бутылки Котов отпросился в туалет. В отделанное мрамором тихо журчащее убежище на первый ярус его молчаливо сопроводил Алекс, который на обратном пути как-то аккуратно исчез. Второе явление Котова пришлось на пылкую хмельную перепалку: ему поначалу казалось, что полощут любимых героев – гомосексуалов, потом решил – нет, скорее каких-то дальних, мутных родственников. Оказалось – пару местных кюре. Один окучивал приход в ближнем горном городишке Соспель, где бывала Изабель, другой – на побережье, в Ментоне, куда наездами в отпуска выбиралась Ингрид. Она в данный момент изрядно кипятилась:

– Ну что ты несешь? Что ты несешь? – она адресовалась Изабель. – Ну что он может посоветовать путного, если у него житейский опыт – ноль! Он не зарабатывал денег, не влюблялся, не растил детей! И он мне будет еще что-то плести о том, что контрацепция – это грех!

– О mon Dieu! Для тебя это еще актуально, как это прекрасно!

– Не язви! Ну, ладно мне, но если он будет это втюхивать моей семнадцатилетней Катрин! («У него не получится», – тихо сказал Венсан.) Что он вообще понимает?!

– Дело не в житейском опыте, дело в интуиции. У хорошего кюре должна быть хорошая интуиция. Потом я нуждаюсь иногда, чтобы мои действия кто-то оценил со стороны. Согласись…

– С попами нельзя говорить о сексе, но можно, скажем, о покупке недвижимости, – заметил Венсан.

– Да какая там интуиция! Там есть только злобноватое бессилие, ненавидящее все, до чего не может дотянуться! – отчеканила Ингрид.

– О! Да они просто очень разные люди! Отец Пьер – он, да, немного желчный, а наш отец Марк, наоборот, сердечный…

– Ты приведи хоть один пример, что кто-нибудь из них присоветовал чего-нибудь дельное!

Бьянка допила свой бокал, поставила его на стол и успокаивающе погладила Ингрид по руке.

– Можно я приведу? – пролепетал Котов, вызвав удивленную паузу. – В романе Мопассана «Жизнь» главная героиня страдала оттого, что муж отказывался ее оплодотворить… ну да, оплодотворить…

Он до этого долго вспоминал этот глагол и в итоге выбрал, кажется, не самый точный – fertilizer, отметив тонкую усмешку Бьянки.

– …Ну да, он не хотел детей, и… он не доводил дело до конца.

– Понятно, понятно, – уверила его Изабель.

– И она обратилась к кюре, поскольку больше было не к кому. И он ей посоветовал уверить мужа, что она уже беременна, что уже поздно предохраняться… Вот. Ну, то есть посоветовал ей изобразить радость, чтоб муж ей поверил и перестал предохраняться… И ей все удалось.

– Мы все это читали, – заметила Бьянка.

– Спасибо, Альбер. Но это литература, – холодно сказала Ингрид.

– Ну да, это литература, – согласился Котов, – давайте поговорим о литературе…

Изабель снова рассмеялась мягким грудным смехом.

– Вы прелесть, Альбер! – сказала она.

Венсан отпустил руку Ингрид.

– У меня тоже предложение, – он встал и как бы вознес свое смуглое лицо и стройную фигуру, обтянутую свитером, – пойдемте к бассейну. Охота искупаться!

– Да! Пойдемте! – подхватила Бьянка.

Сияющий голубой овал испускал едва заметный пар. Долговязая Бьянка быстро опустилась у края на корточки, напомнив голенастого кузнечика, плеснула водой.

– Изабель, она теплая! Ты подогревала? А Венсан не любит.

– Венсан у нас – юный эллин. Но все же не лето – ноябрь.

– В теплой воде я обычно хочу мочиться, – сообщил Венсан, стягивая свитер. – Никто не будет возражать, если я туда помочусь?

– Фи, Венсан! – Ингрид устраивалась в шезлонге меж двух кургузых пальм в кадках. – Будем, конечно!

Котов, мнущийся возле юного эллина, был слегка растерян. Хотя прилив бесшабашности еще не схлынул, купаться хотелось не особо.

– Слышь, Венсан, – он приблизил губы к уху эллина, – а мне-то обязательно в бассейн?

– Боишься? А чего тогда приехал? – холодно вполголоса ответил Венсан. Он быстро разделся донага и, бросив одежду на ближайший шезлонг, прошелся вдоль края голубого овала. У противоположного края Ингрид и Бьянка в креслах помахали ему кончиками пальцев. Ингрид отхлебнула из высокого бокала. Никакой готовности раздеваться и нырять они не выказывали.

Котов медленно стащил свитер и джинсы, улыбаясь в пространство. Он был уже весел и зол и лишь слегка тяготился тем, что рядом с высоким мускулистым эллином из Нормандии будет выглядеть не слишком мачо. Венсан его сейчас скорее раздражал. Но с ним было трудно спорить: когда карты уже розданы, вы ими играете.

Венсан замер перед прыжком, вытянув над головой руки и заставив зрителей еще раз дивиться его смуглым пропорциям и статям. Котов тоже оценил, с трудом подавив желание прикрыться, точнее, укрыть. Разница была ему немного обидна. Он еще заметил, что у эллина был выбрит лобок.

Ударил фонтан брызг. Венсан золотистой торпедой пересек под водой выложенную плиткой голубую лагуну. Заплыв был хорошо выверен. Мокрая темная голова вынырнула у самых ног зрительниц в креслах. Венсан дотянулся до лодыжки Ингрид и легонько потянул. Ногу с визгом отдернули. Котов наконец решился и тоже плюхнулся – хотя и без должного изящества. Вода оказалась теплой и ласковой, как в ванночке для трехмесячного ребенка. Венсан, оттолкнувшись от бортика, ушел в глубину и, подплыв снизу, утянул его за ноги в пучину. Котов успел вдохнуть и к подводной борьбе оказался готов. Но высвободиться удалось не сразу. Эллин-нормандец был на редкость силен и увертлив. Они вынырнули одновременно.

– Ингрид! Бьянка! – позвал Венсан. – Давайте к нам!




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/ilya-shablinskiy/puteshestvenniki-65494101/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.