Песец в тропиках
Песец в тропиках
Олег Сухонин
Оказаться в заложниках в чужой стране, находиться под постоянным прессингом зарубежной разведки, склоняющей тебя к предательству родины – что может быть трагичнее для человека уже предавшего своего друга и обвиняемого в несовершённом им убийстве у себя дома. Когда тебя используют пешкой в чужой игре – самое время, чтобы попытаться начать собственную контригру. И если тебе не на кого опереться, то, может, тебе помогут кукла, как две капли воды похожая на Монику Беллуччи, или даже простые разговорчивые фазаны. Трудновато нашему брату в тропиках, а разве кто обещал, что будет легко? Это книга – заключительная часть постмодернистской трилогии автора, открывшейся повестями "Головы уже нет, а курица ещё бежит" и "Змея, глотающая свой хвост". И всегда на всякий случай стоит иметь в кармане своих брюк план тропы Хо Ши Мина.*Все совпадения имён и фамилий в этой книге совершенно случайныСодержит нецензурную брань.
Олег Сухонин
Песец в тропиках
ТЕ ЖЕ И КОРОНАВИРУС
С приходом коронавируса нам попёрло.
Пандемия не прошла даром: самоизоляция приучила людей по возможности избегать прямых контактов друг с другом. Тем более в сексе. Былого буйства уже не было: в партнёрах видели теперь потенциальных носителей вируса, лишь на время затаившегося и мутирующего в организмах. Проститутки простаивали, футболисты мастурбировали на смартфоны, сутенёры подсчитывали убытки.
Зато спрос на андроидов с приходом «ковида» значительно вырос. Среди тех, конечно, кто мог позволить себе столь дорогие игрушки.
Идея нашего босса Ивана Лыкича Минова перевести производство биороботов из Ульяновска во Вьетнам полностью себя оправдала. Несмотря на общую границу с Китаем эпидемия здесь протекала относительно мягко.
Вьетнамцы народ дисциплинированный, многие и до пандемии в повседневной жизни носили маски или марлевые повязки, а стоило появиться новому вирусу – население дружно взяло под козырёк и почти поголовно задрапировалось до глаз. Как только раздались первые звоночки о случаях заболевания в Китае, во Вьетнаме сразу же создали национальный комитет по контролю за COVID-19. Моментально ввели массовый карантин, закрыли школы, отменили авиасообщение сначала с северным соседом, а потом и вообще все международные авиарейсы, резко сократили внутренние маршруты поездов и автобусов. Заразившему другого человека из-за отказа носить маску грозило до двенадцати лет тюрьмы. Жёстко – но эффективно: за полгода с начала эпидемии во Вьетнаме не зафиксировали ни одного смертельного случая от нового вируса! За целый год – всего тридцать пять на всю страну.
Конечно, свою роль сыграл и накопленный местной медициной опыт борьбы с атипичной пневмонией. Но главное – социальная сплочённость самих вьетнамцев. Премьер-министр Нгуен Суан Фук даже сравнил действия страны по сдерживанию коронавируса с Тетским наступлением 1968 года – первой широкомасштабной военной операцией коммунистов, переломившей ход Американской войны. Пожилые вьетнамцы подтверждали, что не видели такого уровня дисциплины и солидарности со времён тех далёких сражений…
Нам повезло, что наш переезд во Вьетнам пришёлся за полгода до объявления «ковида». За это время мы успели пустить здесь корни и основательно обжиться. И когда пандемия началась, местные уже попривыкли к нам и не воспринимали туристами.
Минов, гражданин Вьетнама со связями в высшем руководстве страны, исправно продлевал нам с гением биоинженерии Мельдоньичем визы. Но загранпаспорта своего я уже больше не видел: Лыкич его экспроприировал, предпочитая держать меня в заложниках.
Но обо всём по порядку…
ЛЕТАЮЩИЙ ПИТОН
Когда наш чартер поднялся в небо с ульяновского аэродрома и в самолёте по динамику объявили имя командира лайнера – «Пизаго?рас Уробо?рос», я грешным делом подумал, что сейчас нас развернут обратно и тёпленькими приземлят в руки эфэсбэшников.
Ну не может быть таких совпадений! После того как я самолично привёз в лашманские леса убийц к своему приятелю Гоше Скромному и тот остался лежать со свёрнутой шеей в тамошних болотах, всю обратную дорогу Иван Лыкич Минов талдычил мне, что не стоит, мол, заниматься самоедством, уподобляясь змее, пожирающей свой хвост. Что в философии «уробо?роса» жизнь и смерть, разрушение и созидание, гибель и перерождение идут рука об руку, и прочую подобную хрень…
Я уж сдуру начал было прикидывать: а не набить ли мне на спине татуировку уробороса, как у агента Скалли из «The X-Files»? И тут – на? тебе: не успели и взлететь, а пилот – Пизагорас Уроборос! Чем не чертовщина? Ну не бывает таких совпадений!
Ан нет, оказалось – бывает…
Лететь до Вьетнама долго, и наш предводитель Минов, как и я озадаченный и обуреваемый сомнениями от случившегося совпадения, на правах владельца чартерной компании вызвал командира самолёта к нам в салон и расспросил его в плане знакомства: откуда он и давно ли работает?
Пилот оказался словоохотливым видным мужчиной лет под шестьдесят, с почти полностью седыми волосами, лишь отдельные пряди которых позволяли догадываться, что когда-то их обладатель был жгучим брюнетом. Лётчика даже не пришлось толком расспрашивать – он сам скороговоркой выложил чуть ли не всю свою биографию.
По отцу он оказался этническим греком. Папаша его в молодости женился на абхазке, обосновался неподалёку от Очамчиры, где и родился Пизагорас. Почему такие странные имя и фамилия? Да ничего странного. Говорят, что фамилии людей влияют на их судьбы. Не знаю насколько это верно, но с его отцом случилось именно так: с детства он был помешан на змеях и всю жизнь посвятил герпетологии. В Абхазии он устроился работать в Сухумском обезьяньем питомнике, где в своё время разводили и змей. Был там штатным змееловом и ядодобытчиком. Настолько фанател от своей работы, что соорудил змеиные вольеры и в саду своего дома под Очамчирой, стоявшего особняком вдали от всех соседей. И это немудрено – дом их во всей округе пользовался дурной славой. Сюда хозяин приносил всех пойманных в окрестностях и в своих многочисленных экспедициях по Абхазии гадюк: кавказских (Казнакова), горных, степных (Ренарда) и самых ярких из них – гадюк Динника. Жилище их по этой причине старались обходить стороной, а пару раз, когда змеям удавалось уползать из вольеров, нагоняя страху на окрестных ребятишек и их мамаш, в окна дома летели камни. Как-то ночью им даже пытались пустить петуха, но обошлось.
Серпентолог с говорящей фамилией Уроборос и сына своего назвал Пизагорасом, то есть Питоном.
– Вас в школе, наверное, Питом звали? – не удержался спросить я. – Или Брэд-Питтом? Хотя, о чём это я – тогда ещё не было фильмов с этим актёром…
– Если бы! – рассмеялся пилот. – Дразнили «Пизей»! А, бывало, и обиднее.
– «Пизькой» что ли? Или хуже того? – глумливо поинтересовался сидевший рядом со мной Мельдоньич. Мы с Миновым, не сговариваясь, посмотрели на него осуждающе.
Лётчик стушевался, но тут же перевёл разговор в другую плоскость:
– Дело не в этом! Если мой отец полностью оправдывал нашу фамилию, то я, наоборот, совершенно не соответствовал своему имени.
И рассказал, как глядя на отца с его змеями, с раннего детства возненавидел всех рептилий. Чем настойчивее папаша пытался приобщить сына к своему увлечению, тем всё с более стойким отторжением сталкивался.
Толкователь имён гласит, что обладатели имени Пизагорас любознательны, бесстрашны, наделены огромным воображением и силой воли, могут быть очень целеустремленными и достигать в любимом деле значительных высот. Нашего Пизагораса, с младенчества до сблёву насмотревшегося на пресмыкающихся, стало неудержимо тянуть в небесную высь.
В школе его любимой книжкой была «Песня о Соколе» Максима Горького. В ушах маленького сына змеелова часто будто наяву звучали слова сказки, почти век назад рассказанной старым крымским чабаном Ныдыр-Рагимом-оглы другому мальчишке: «Рождённый ползать – летать не может!.. Безумству храбрых поём мы песню!»
Младший Уроборос настолько бредил небом, что как только окончил школу, тут же рванул в Киев и с первого захода поступил там в институт инженеров гражданской авиации, где готовили и пилотов.
В вузе жгучий красавец Пизагорас, с чёрной как смоль гривой волос, был всеобщим любимцем. Девчонки со всего института просто текли, когда он, напустив поволоки в глаза, исполнял в компаниях песню Гребенщикова «Я – змея»:
Я знаю тепло камня,
я знаю запах и цвет.
Но когда поднимаются птицы,
я подолгу гляжу им вслед,
Я – змея,
я сохраняю покой.
Сядь ко мне ближе, ты
узнаешь, кто я такой.
И почти каждая тем же вечером садилась! И всё бы хорошо, да в начале 90-х разразилась грузино-абхазская война. В Киеве студент получил весточку с родины о том, что в ходе боёв их дом под Очамчирой разграбили и сожгли вместе со всеми змеями, а его отца и мать повесили. Пизагорас из-за войны не смог тогда даже приехать похоронить родителей…
К концу учёбы в институте он разыскал дальних родственников по линии отца и уехал к ним на Крит в Элунду. Устроиться в Греции по профессии ему удалось не сразу. Но когда к своему отличному английскому он добавил и выученный с нуля греческий, жизнь понемногу стала налаживаться, он даже сумел получить работу техника в аэропорту Ираклиона.
Потом случайно выяснилось, что пара его институтских друзей благополучно осели на Кипре, где сильна русская диаспора, устроившись пилотами в авиакомпанию, обслуживающую чартерные рейсы из России и Украины. В Греции тогда разразился жуткий кризис, шансы получить там работу пилота были равны нулю, поэтому по приглашению друзей Пизагорас отправился попытать счастья на Кипр.
Там ему подфартило: полёты на Кипр из-за конфликтов России с Египтом и Турцией как раз переживали настоящий бум, и Пизагорасу удалось зацепиться за работу лётчиком. Проявил он себя с самой лучшей стороны – ответственно и надёжно, и опять же по протекции институтских друзей (а скорее всего, судя по его лукавым глазам, бывших подруг) Уроборосу удалось устроиться пилотом в авиакомпанию, обслуживающую чартеры из России не только на Кипр, но и в страны Юго-Восточной Азии: Таиланд, Вьетнам, китайский Хайнань, Малайзию, Бали… Сегодня он впервые пилотирует лайнер в Камрань из Ульяновска.
– Такая вот судьба, – словно извиняясь пожал плечами лётчик.
– Да уж, – снова ехидно встрял Мельдоньич, – Большой Змей, как мечтал ваш папаша, из вас не вышел.
– Зато получился Летающий Питон, – добродушно отшутился грек.
В общем, сомнения наши рассеялись, и долетели мы в отличном расположении духа.
ПЕСЕЦ В ТРОПИКАХ
По прилёту в Камрань я увидел на табло в аэропорту, что тремя часами позже сюда приземлится и чартер из Нижнего Новгорода. Тут же мелькнула мысль – попытаться найти среди прилетающих знакомых земляков и узнать, где они собираются поселиться. На случай, если придётся искать здесь отходные пути: доверия к своим новым боссам у меня не было и в помине.
Но Минов сразу же провёл нас с Мельдоньичем через пограничный контроль, распорядившись встретившим его вьетнамцам доставить нас обоих со всем многочисленным багажом – куклами и аппаратами – по заранее определённому адресу. Мы тут же сели в микроавтобус и прямиком отправились не в Нячанг, где я так тщательно подбирал себе пятизвёздочный отель на выигранную в Ульяновске путёвку, а на юг – в сторону Хошимина.
По трассе двигались без спешки, соблюдая все скоростные отграничения. Часа через четыре, уже практически проехав Муйне, резко свернули к морю и остановились у ворот отеля с вывеской «Romana resort».
Сразу за ресепшн обнаружилось, что этот гостиничный комплекс занимал огромную, огороженную высоким забором территорию, террасами спускаясь от дороги до самого побережья Южно-Китайского моря. Посредине всего этого тропического великолепия выделялись два четырёхэтажных корпуса с расположенными рядом с ними большим общим бассейном и искусственным водоёмом, что-то вроде озерца или пруда. По всей остальной территории, сколько хватало глаз, среди пышной растительности были разбросаны многочисленные, покрытые тростниковыми или бамбуковыми настилами поверх черепичных крыш одноэтажные виллы, каждая – с собственным небольшим открытым бассейном. Спускаясь уступами до самого пляжа, эти строения сверху напоминали бессчётные скопления птичьих гнёзд, а вода в их бассейнах в лучах яркого солнца сверкала тысячью бликов мелких осколков рассыпавшегося по склону зеркала.
От такого обилия слепящих солнечных «зайчиков» мы с Мельдоньичем не сговариваясь попросили у наших провожатых затемнённые очки, и только через защитные стёкла разглядели у самого южного побережья бухты отеля ещё и огромную, всю утопавшую в цветах округлую платформу, в зарослях которой угадывались крыши тропических хижин.
С дороги нас с биоинженером разместили в одной из верхних вилл – метрах в двухстах от ресепшн. Провожатые провели нас в уютный симпатичный домик, где всё было приготовлено для отдыха после долгого утомительного путешествия. В общей комнате был сервирован столик с напитками и закусками. Распахнув двери во внутренний сад, я обнаружил и наш собственный небольшой бассейн в форме русской буквы «Г».
– Ход конём, – не преминул заметить Мельдоньич.
Кстати, нас действительно пасли: у деревьев и кустов возле забора ковырялась пара садовников.
Сполоснувшись после дороги и немного перекусив, мы с Мельдоньичем вышли со стаканчиками рома на террасу виллы и, внимая мощному дыханию сверкающего внизу до горизонта тропического моря и щурясь от солнечных бликов на глади нашего бассейна, погрузились в лёгкую истому.
«Великому гуманисту» не давала покоя форма нашего бассейна и он стал допытываться, какой шахматный дебют я люблю играть больше всего. Расслабленный ромом и овеваемый бризом, меньше всего в эту минуту я хотел думать о шахматах. Мне бросилось в глаза, что под потолочной балкой нашей террасы ленточкой на ветру трепещет старая иссохшая змеиная кожа, и дабы отвязаться от Мельдоньича, я назвал ему вариант дракона в «сицилианке».
Тот фыркнул и вслух стал перебирать все возможные варианты дебюта королевского коня за белых: как нужно играть, если чёрные ответят русской партией или защитой Филидора, или защитой Гундерама, или Греко, или Дамиано, или выберут центральный контргамбит, или латышский гамбит. Дойдя до дебюта четырёх коней, он задремал…
А мне всё не давала покоя мысль: ведь если в доме есть старая, сброшенная змеёй кожа, то, значит, где-то должна быть и сама змея. От этого мне стало немного не по себе, я окликнул было одного из копошившихся у ограды садовников, но тот сделал вид, что не слышит. Я ещё больше убедился во мнении, что нас пасут.
Тогда я снова налил себе рому и толкнул в бок Мельдоньича. Тот от неожиданности чуть не свалился со стула, одарив меня недовольным осоловелым взглядом. Я показал ему на шкуру змеи под балкой и поделился своими опасениями.
– Надо вызывать Лыкича. Я тоже терпеть не могу змей. Пойдём окунёмся! – и больше не говоря ни слова, он резко поднялся и бултыхнулся в бассейн. Я последовал его примеру – вода мгновенно вернула нам бодрости.
Вечером, пока мы маялись в ожидании Минова, тот сам позвонил Мельдоньичу, сказал, что немного задерживается, и чтобы мы ужинали без него. Не успели мы переварить услышанное, как в дверь постучал незнакомый вьетнамец и пригласил нас отужинать в ресторане главного корпуса отеля. Там в просторном, убранном цветами и яркими лентами общем зале на нас двоих был зарезервирован столик. Мы заказали себе пива и рому, разных экзотических яств и под льющийся из динамиков местный мелодичный фольклор стали лениво рассматривать разношёрстную курортную публику.
В зале было людно и шумно. Неожиданно откуда ни возьмись к нам за столик подсел щуплый старикашка-вьетнамец.
– Зра?сиси, това?ися, – поздоровался он, расплывшись в беззубой улыбке.
Чтобы оградить нас от старика, к нам было рванулся наш провожатый, но Мельдоньич жестом остановил его: биоинженер хандрил от вынужденного простоя и жаждал общения.
– Песе?са в тропиках, – кивая мне, лыбился старик.
– Угрожает он нам что ли? – недоумённо спросил меня бородатый учёный.
Я тоже сначала не понял, что имел ввиду этот старый хрыч.
– «Пезде?с» вы имеете ввиду? – стал передразнивать я аборигена, вслед за ним коверкая слова. – А с какой, позвольте узнать, стати?
– Писе?са, песе?са, – дружелюбно глядя мне прямо в глаза, продолжал твердить старикан.
Я смутился и, дабы разрешить конфуз, заговорил с ним по-вьетнамски: что, мол, он хочет нам сказать этим своим то ли «песесом», то ли «пездесом»?
Вьетнамец обрадовался, услышав родную речь, и недоразумение разрешилось на раз. Оказывается, в молодости он участвовал в войне с американцами, неоднократно ходил тропой Хо Ши Мина. После войны ему довелось побывать в Советском Союзе: он недолго учился в Москве и даже проходил практику на русском севере. Полярных медведей он там не встретил, зато ему на всю жизнь запомнилась белая пушистая зверушка – песец. Теперь, увидев у себя на тропической родине светлого бледного мужчину, он невольно сравнил меня с тем северным песцом: столь разительно выделялся я в толпе загорелых туристов. Сравнение это поначалу показалось мне преувеличенным, но даже рыжая лохмато-бородатая физиономия приехавшего вместе со мной и сидевшего напротив Мельдоньича – и та отливала бронзовым загаром.
Старик явно цеплялся за возможность поболтать с нами по-русски, при этом безбожно путая и корёжа слова. То и дело перескакивая со времён своей боевой юности и войны с американцами на поездки в СССР, он дошёл и до того, как ему довелось поучаствовать в вооруженном конфликте с китайцами из-за островов Спратли, закатал рукава рубашки и стал показывать нам обожжённые в тех сражениях руки и плечи. И чем больше выпивал, тем всё чаще подмигивал мне и талдычил своё «песе?са, писе?са в тропиках». В итоге меня это достало, и я предложил Мельдоньичу вернуться в наш домик. Тот кивнул, мы встали и распрощались со старым вьетнамским банным листом, надеясь никогда его больше не увидеть…
Наутро завтрак нам принесли на виллу, а к обеду наконец-то объявился и Иван Лыкич Минов. То и дело обтирая салфетками пот с лица, он поведал, что всё это время провёл в организационных заботах: под наш проект неподалёку в Муйне уже подобран небольшой ангар – туда и перевезли прилетевших с нами из России законсервированных Мельдоньичем биороботов и все его аппараты. Медлить нельзя: с завтрашнего дня биоинженеру нужно будет подключить свою технику и начинать реанимировать андроидов. Заказчики выходят на связь, обязуясь приехать за секс-игрушками хоть во Вьетнам.
– Продадим их здесь, и дело пойдёт, – ободряюще обнадёжил Минов и шепнул учёному, кивая на меня: – И Карла нужно в первую очередь.
Сделав вид, что не расслышал этих слов, я спросил его, когда мне вернут телефон и подключат интернет, но босс отмахивался от моих вопросов: мол, «успеем, всё пото?м».
На ужин мы отправились втроём в тот же ресторан в главном корпусе и снова нарвались на вчерашнего старика-вьетнамца. Только присели за стол, как он, выскочив будто чёрт из табакерки, всё с той же беззубой улыбкой, добродушно гнусавя приветствовал меня:
– Писе?са, песе?са в тропиках!
Минов недоумённо поднял брови, а Мельдоньич заговорщицки подмигнул мне.
– Писе?са! – обратился старик к Лыкичу, кивая в мою сторону. – Песе?са!
– Это что за чудо? Чего он несёт? – стал злиться босс, ища глазами своих помощников, и бросил старику по-вьетнамски: – Ты кто такой? Чего тебе надо?
Тот, как и накануне, обрадовался, услышав родную речь, и начал донимать теперь и Лыкича мемуарами о своём участии в Американской войне и стычках с китайцами за спорные территории. Правда, сегодня это были уже не Спратли, а Парасельские острова.
Минов никак не мог сообразить, в чём тут подвох, и, настороженно оглядываясь по сторонам, пытался определить, кто подослал к нам этого типа.
Тот в свою очередь стал грузить нас, что из-за китайцев не может досмотреть любимый сериал «Тайны дворца Яньси».
Из его путаных объяснений выходило, что на китайской платформе iQiyi бесплатно показали первые 56 эпизодов этого сериала о временах правления династии Цин, а вот за доступ к следующим восьми сериям нужно было уже заплатить. Тут китайские поклонники киноэпопеи обнаружили, что на вьетнамском сайте Bomtan все эти новые серии доступны бесплатно. Но чтобы их посмотреть, в обязательном порядке требовалось ответить на вопрос: «Какой стране принадлежат Парасельские острова?» Из четырех вариантов ответа – Вьетнам, Китай, Филиппины или Япония – правильным признавался только первый. И китайцам, чтобы продолжить на халяву смотреть на этом ресурсе свой же любимый сериал, приходилось признавать спорные острова вьетнамскими.
Создатели Bomtan объясняли свой опрос тем, что их сервис предназначен только для вьетнамцев. Но китайские пользователи возмутились, обвинив Bomtan в использовании пиратского контента и подняв в соцсети Weibo волну патриотического негодования: «Воруя китайские телесериалы, Вьетнам украл ещё и китайскую территорию! Откуда у вьетнамцев смелость оспаривать территориальный суверенитет Китая?»
В итоге официальный аккаунт сериала в Weibo попросил стриминговые сервисы, у которых не было прав на «Тайны дворца Яньси», удалить все его копии. Bomtan выполнил это требование – и сериал теперь там недоступен.
Правда, они обещают использовать на своём сайте другой способ, дабы определить, что на него зашли именно вьетнамцы: повесить на главной странице заглушку с тремя вопросами на вьетнамском языке: «Сколько будет 1+1?», «Столица Вьетнама?» и «Как называется национальный гимн Вьетнама?»
Но когда это ещё будет! А пока старик остался без любимого сериала, причём прерванного на самом интересном месте!
В общем, в его изложении ситуация вырисовывалась такая, что чёрт ногу сломит – без бутылки не разберёшься. Минов, вконец запутавшись, так и поступил – стал налегать на спиртное:
– Зачем он нам всё это рассказывает? Он что – в курсе, как мы действовали в России под видом «киногруппы»? Но откуда?
– У вас паранойя, Иван Лыкич, – пытался успокоить я его, хотя поведение старика мне и самому казалось странным. Опять же этот его постоянный «песец»! Да и как тут было не вспомнить Пизагораса Уробороса в самолёте?
Тем более после того, как Минов в разговоре с Мельдоньичем сегодня опять упомянул про Карла и отказался вернуть мне телефон, я стал ощущать себя совершенно чужим на этом празднике жизни. Роль моя оставалась совершенно неопределённой: без паспорта в чужой стране, в полной зависимости от своих новых боссов и вообще – без сколь-нибудь внятных перспектив.
Я даже подумал, глядя на щебечущего старика: а не рвануть ли мне с ним тропой Хо Ши Мина? Но куда? В Лаос и Камбоджу? Нет, это не вариант.
Чтобы поддразнить Минова, я сказал:
– Впрочем, всё может быть. Не исключено, что и Пизагорас в самолёте был звеном этой цепи: нас продолжают пасти из России.
– Бред! – отмахнулся Лыкич. – Здесь Вьетнам, а не Россия! Здесь я решу все вопросы на раз – у меня тут связи на самом верху. Но кое-кто из местных, конечно, может вставлять палки в колёса и пытаться перехватить наш бизнес. Спрячу-ка я, пожалуй, вас с Мельдоньичем от греха подальше и от лишних глаз: на днях переселимся в бунгало на платформу.
Тут же он предложил прогуляться к ней, и после ужина мы спустились к морю. Укрытая от сильных морских ветров крутой скалой, платформа расположилась на самом южном краю залива. По сути она представляла собой «отель в отеле» – небольшой комплекс уютных бунгало, натыканных на круглой плите метров триста диаметром. По мере приближения к ней, я вдруг обнаружил поразительную вещь. Днём из нашей виллы, с высоты террас платформа казалась совершенно неподвижной. Но теперь, пока мы не спеша спускались к ней, я заметил, что светящиеся там фонарики и прочая иллюминация немного смещаются по отношению к расположенному за платформой утёсу.
Я поделился своими наблюдениями с Миновым, но тот только пожал плечами: «А как же иначе! Платформа медленно вращается по часовой стрелке!»
Сначала я подумал, что это розыгрыш, но как только мы вплотную приблизились к ней, убедился, что это действительно так! Круглая платформа почти на полметра возвышалась над берегом и поверхностью моря, совершенно не касаясь их и будто зависнув над ними огромной тарелкой инопланетного корабля.
В самом центре её тянулась к небу вся увитая растительностью массивная, напоминающая очертаниями шахматную ладью, неподвижная ось, оборудованная под маяк с застеклённой на самом верху светящейся террасой. Сама огромная по площади платформа наполовину нависала над землёй, а другой половиной – над морем. По всему периметру она словно хоккейная коробка была защищена от волн чуть ли не в метр вышиной бортом из толстого прозрачного пластика. Через каждые двадцать-тридцать метров из него выходили подвесные лесенки, по которым можно было подняться на платформу с берега или же спуститься с неё поплавать в море.
Но самое главное – платформа действительно, пусть почти и незаметно, но вращалась! Фантастическое зрелище! Минов пояснил: алгоритм её вращения вокруг своей стационарной оси запрограммирован таким образом, что ровно за двое суток она делает полный оборот на 360 градусов. И получалось так, что если, к примеру, сегодня утром вы проснулись в вашем бунгало с видом на рассвет в море, то завтра в тот же самый час на окна вашего дома будет падать тень от утёса с западной стороны. Но зато ещё через день – вас снова разбудит морской рассвет! Говорю же – фантастика: таким способом творцы этого новоиспечённого чуда света сумели обеспечить ежедневное разнообразие и одновременно равенство в правах обитателям всех без исключения домиков на платформе.
Но вот попасть в число таких счастливчиков было сложнее: комплекс в отеле считался элитным и предназначался только для тугих кошельков. И раз уж Минов решил поселить нас в этом рукотворном раю, значит, при всей его показной самоуверенности у него всё же были веские основания беспокоиться за безопасность своего бизнеса и во Вьетнаме.
А местечко и вправду было райским! Бунгало на платформе были совсем небольшими, но зато утопали в настоящем тропическом саду, где на каждом шагу чувствовалась заботливая рука рачительного хозяина. Куда не кинь взгляд, здесь повсюду росли пальмы и павловнии, плодоносили различные фруктовые деревья, всеми красками радуги радовали глаз экзотические цветы, среди которых было множество орхидей. И над всеми этими эдемскими кущами разливалось несмолкаемое многоголосье птиц.
Я заметил на дереве белогрудых зимородков, по тропинкам свободно разгуливали павлины и, к моему вящему удивлению, к нам навстречу вышли два редких пород фазана – аннамский серебряный и фазан Эдвардса. Как они могли оказаться на курорте, когда их место в национальных парках? Впрочем, этим вопросом я озадачился лишь на мгновенье: у меня самого были подрезаны крылья и всё больше нарастала тревога от совершенной неопределённости собственного положения в складывающихся обстоятельствах.
Минов как совладелец отеля «Romana» сделал необходимые распоряжения, чтобы по мере высвобождения бунгало их не заселяли новыми постояльцами, а оставили два-три домика для нас. Обычные отдыхающие этого огромного гостиничного комплекса на платформу не допускались: здесь существовал свой замкнутый микромир, столы сервировались в номерах, а потому случайные встречи с нежелательными элементами вроде надоедливого старика-вьетнамца с его «песесами» и бреднями про спорные территории и сериалы исключались.
Когда поздно вечером мы вернулись на виллу, и Минов ещё не успел попрощаться, я прямиком спросил его относительно моих перспектив в нашем теперь уже общем деле в этой стране. Но он опять стал юлить, мямлить, что нужно немного обождать, пока всё не утрясётся и не устаканится… Правда, при этом вскользь обронил, что мною заинтересовались местные спецслужбы и, возможно, мне придётся с ними посотрудничать.
– В смысле? – удивился я, но он опять просил не торопить события.
– Давайте сперва обживёмся, – то и дело повторял он. – Что ты всё время бежишь впереди паровоза? Тебе что – плохо тут?
– А с интернетом что? – ответил я вопросом на вопрос. – Мы здесь совсем оторваны от жизни.
– Переберёмся на платформу – всё будет! А пока, Мельдоньич, – обратился он к учёному, – завтра утром за тобой заедут и отвезут на нашу новую базу. Нужно срочно браться за дело.
Мне же было сказано пока оставаться на вилле. Я попросил принести мне на это время каких-нибудь вьетнамских фильмов или книг, чтобы не сойти с ума от скуки и отельного телевизора. Минов истолковал это по-своему, тут же подозвал одного из своих провожатых, приказав ему приглядывать за мной и снабдить тем, что я попрошу.
– Фильмов и вьетнамских книг, – повторил я ему. Тот кивнул, и они ушли, оставив нас вдвоём с Мельдоньичем.
Хотя, что значит «вдвоём»? Когда, налив себе рому, мы вышли на террасу – у деревьев продолжали маячить тени «садовников».
Мельдоньич углубился в себя и в предвкушении скорого возобновления экспериментов с биороботами, что-то бессвязно бормоча, стал лихорадочно набрасывать в блокноте план первоочередных действий в новой лаборатории.
Отвлечь его от этого занятия досужими разговорами мне не удалось, и тогда я погрузился в размышления о превратностях судьбы. Как же кардинально изменилась моя жизнь всего за какие-то две недели!
Не далее, как в позапрошлую субботу у себя до?ма в Нижнем Новгороде я занимался привычными обыденными делами, полностью погрязнув в повседневной рутине и даже не планируя в ближайшем будущем что-то в ней поменять. А вот уже сегодня сижу у чёрта на куличиках во Вьетнаме! И сколько же событий произошло за короткое время после того, как в мою квартиру ураганом ворвался Игорь Скромный! За неполные две недели я проделал путь от желания выручить своего приятеля до предательства, побывал в Ульяновске, вознесенском Лашмане и вот теперь – во вьетнамском Муйне. А какой спектр чувств я пережил за это время! Охотничий азарт детективной ищейки, пытки и унижения пленённой жертвы, наркотический дурман! Стал свидетелем расчленения трупа, сексуальных сцен с биороботами и соучастником убийства! Бр-р-р! Разве можно было такое предполагать?
Нынешнее же моё положение и вовсе было неопределённым и безрадостным – теперь я болтаюсь как говно в проруби: сжёг за собой все мосты в России и никому на хрен не нужен здесь во Вьетнаме. Зачем Минов вообще привёз меня с собой? Мельдоньич был прав, когда говорил, что после убийства Скромного в Лашмане, им даже не нужно стало меня ликвидировать. У них на меня железный компромат: отпечатки пальцев на рукоятке ножа в крови убитой Эльвиры Улябиной плюс бегство из экспедиции, в которую я «напросился» с липовой «киногруппой» и где бесследно исчез Гоша Скромный. Кстати, как он там? Я снова вспомнил испуганно-удивлённое выражение его лица после того, как ему свернули шею прежде чем бросить в пучину лашманских болот…
Такие мысли можно было загасить только алкоголем или…
– Мельдоньич, ты можешь раздобыть у Лыкича ганджубаса?
Тот, на мгновенье подняв глаза от блокнота, ошарашенно посмотрел на меня и отмахнулся. Мыслями он весь уже был в новой лаборатории со своими куклами. И всё же, ещё раз оторвавшись от бумаг, по-попугайски выкрикнул мне прямо в лицо, подражая старику-вьетнамцу:
– Песе?са в тропиках! Песе?са в тропиках!
Я смерил его презрительным взглядом и стал усиленно налегать на ром…
ТАКОЕ КИНО
Утром за Мельдоньичем заехали и увезли на базу, а мне помощник Минова привёз видеоплейер и целую охапку книг и дисков с фильмами.
Подборка приятно меня удивила. На обложках я увидел имена современных вьетнамских авторов – Нгуен Хюи Тхьепа и Фам Тхи Хоай, о которых только слышал, но никогда не читал. Но начать решил с романа Бао Ниня «Печаль войны». Впрочем, и его скоро отложил: практика во вьетнамском была у меня ещё не столь велика, чтобы читать такие книги без словаря, а его-то мне как раз и не привезли.
Зато подсел на фильмы: среди них оказались сразу несколько голливудских кинолент с действием во Вьетнаме, причём не только о войне. Здесь была и снятая в тридцатые годы романтическая драма с Кларком Гейблом «Красный песок», и сразу две экранизации разных лет «Тихого американца» Грэма Грина – с Оди Мёрфи и с Майклом Кейном. Были фильмы и о войне – «Апокалипсис сегодня» Фрэнсиса Форда Копполы, «Взвод» Оливера Стоуна – куда же без них! Но самое главное – все они были на английском с вьетнамскими субтитрами. Поэтому я и решил начать с них, чтобы лучше вспомнить язык.
А дальше, думаю, посмотрю и «Индокитай» Режи Варнье, и «Аромат зелёной папайи» с «Цикло» Чан Ань Хунга, и ещё фильмы каких-то неизвестных мне доселе вьетнамских режиссёров – всё это тоже мне доставили.
– Отличная подборка! – поблагодарил я миновского курьера. Тот на это ответил, что выходить за пределы виллы мне не разрешается, завтраки-обеды-ужины будут сервировать прямо в номере, а на днях ко мне заедут для беседы товарищи из министерства общественной безопасности.
Толку было с ним разговаривать? Поэтому я подключил плейер, взял побольше рому и целиком погрузился в фильмы, то и дело отматывая кадры назад, чтобы ещё и ещё раз сопоставить вьетнамские титры с английскими репликами актёров.
К обеду и ужину симпатичная вьетнамка в аозае – костюме из длинной светло-зелёной шёлковой рубахи поверх белых брюк – привозила мне в номер сервировочный столик, обильно заставленный разными блюдами. По моей просьбе она же дополнительно доставляла рому и джину. Когда становилось нестерпимо жарко, я нырял в бассейн.
Мельдоньич объявился совсем поздно, растолкав меня перед включённым телевизором. С горящими глазами, взбудораженный и взъерошенный, он всеми мыслями всё ещё оставался в своей лаборатории. На расспросы отвечал, что дела продвигаются: решено, что в одном ангаре разместят сразу и его лабораторию, и наш офис, и выставочный павильон с элитным клубом для закрытых демонстраций биороботов. Уже начали перепланировку и косметический ремонт, а сам он подключил свои аппараты и на днях «реанимирует» привезённых из Ульяновска кукол. Больше из него вытянуть ничего не удалось. Только то, что дня через три переберёмся жить на платформу.
Следующий день я опять смотрел кино, но больше пил и тупо сидел у бассейна так, что весь обгорел. Девушка в аозае привычно катала свои столики, но закусывал я всё реже. Размышляя, приходил к однозначному выводу: любыми способами нужно рвать отсюда когти – ничего другого, кроме как вечно оставаться в положении зависимого заложника, мне здесь не светит. Верить Минову и всему его бла-бла-бла – дело наивное и бестолковое. Но как бежать без паспорта и связей в чужой стране? На ум приходил только один вариант: искать контактов с любыми знакомыми, падать в ноги и просить о помощи. Да только где бы их найти?
Мельдоньич ночью и вовсе не появился, но я уже махнул на это рукой. Так и заснул у бассейна, и мне всё снилось, как мы со стариком-вьетнамцем, что называл меня «песесой», пытаемся бежать от моих пленителей тропой Хо Ши Мина. Но они постоянно нас настигали…
Сон был в руку – наутро заявился Минов с двумя вьетнамцами в штатском. Он бегло просмотрел стопки привезённых мне книг и фильмов, неодобрительно покосился на пустые бутылки и представил меня своим спутникам.
Те сказали, что хотят побеседовать со мной на включённую видеокамеру.
– Это ещё зачем? – недовольно буркнул я Лыкичу.
– Пойми: ты – иностранный гражданин и собираешься работать здесь, – разъяснил он ситуацию. – А это – товарищи из министерства общественной безопасности Вьетнама. Без их разрешения у тебя здесь ничего не получится. С Мельдоньичем они уже пообщались в лаборатории, теперь – твоя очередь.
– А где, кстати, Мельдоньич? – не удержался спросить я.
– У него аврал: на днях прилетают заказчики кукол, которых мы не успели продать в России, – ответил big boss.
Вьетнамские товарищи начали издалека. Сперва пробежались по моей биографии: где родился, где учился, кем работал? Я рассказал всё без утайки, как и то, что последнее время профессионально занимался переводами: от различной научно-технической литературы вплоть до инструкций по применению импортной электротехники, бытовой химии, медикаментов… Признался, что из восточных языков сносно знаю китайский, японский и вьетнамский, хуже – корейский и тайский. Заодно попросил у Минова принести мне побольше словарей. Тот молча кивнул.
После этого разведчики провели со мной несколько тестов, разложив на столе карточки с разными картинками и символами, чтобы я интуитивно выбрал из них понравившиеся, – это, мол, нужно для создания моего психологического портрета; попросили заполнить целую кипу опросников на совершенно не связанные друг с другом темы.
Потом в лоб спросили о моих планах: собираюсь ли я остаться во Вьетнаме или вернуться в Россию?
После вчерашних размышлений я честно ответил, что хочу домой.
На это они мне сразу обрисовали возможные варианты, из чего стало ясно, что Минов сдал меня им со всеми потрохами.
Картина маслом, как я себе и представлял, получалась безрадостной.
Де-факто существует нож в крови пропавшей Эльвиры Улябиной, на его рукоятке – отпечатки моих пальцев. Если этот вещдок попадёт в руки российского следствия, я тут же становлюсь главным подозреваемым в её исчезновении. Сыщики сравнят кровь на лезвии ножа с образцами, сохранившимися в базе данных при родах Элей дочери в ульяновской клинике, и мне потом долго придётся объяснять, где я спрятал труп женщины.
Далее. Непреложным фактом является моё бегство за границу сразу же после исчезновения в Вознесенском районе Нижегородской области Игоря Скромного. В России уже начато следствие по делу пропажи этого журналиста: несколько свидетелей показали, что именно я напросился к Скромному в экспедицию в Лашман с группой самозванцев, выдававших себя за «киношников» от режиссёра Георгия Молоканова. Тот уже опрошен и заявил, что никаких представителей от своего фильма никуда не посылал. Теперь следователи разыскивают, чтобы допросить, и меня: уже пытались связаться, но мой телефон недоступен.
Понятно, что при таких раскладах в Россию мне лучше не возвращаться.
– «Вечная весна в одиночной камере», – понимающе кивнул я.
Тут вьетнамские товарищи предложили мне и другой вариант. Никакого ножа не существует, а, значит, и с убийством Улябиной меня ничего не связывает. На допросах в России по делу исчезновения Скромного я отвечаю, что Игорь сам попросил меня поехать с ним в экспедицию, чтобы содрать с организаторов побольше денег за участие в ней не только прессы, но и представителей киноиндустрии. Своих спутников – Ивана Цоя, Лаврентия Мутко и их «ассистента» – я до этого никогда не видел и познакомился с ними только в машине. Их, как и меня, в поездку позвал сам Скромный, подговорив для солидности выдать себя за «киногруппу». Во время всей экспедиции я пребывал в полукоматозном состоянии: отравился чем-то накануне и почти ничего не помню. По приезду домой сразу решил улететь во Вьетнам по путёвке, выигранной до этого по конкурсу. Так как тело Скромного затерялось в лашманских болотах, то если его даже и будут искать – вряд ли найдут. Тем самым от меня очень скоро отстанут и благополучно забудут.
– К чему вы клоните? – спросил я вьетнамцев.
Они тут же разъяснили, что, если я соглашаюсь на второй вариант, мне обеспечат возвращение домой, но в России я буду работать на вьетнамскую разведку.
– У вас там есть своя разведка? – искренне удивился я.
Теперь уже недоумённо переглянулись товарищи из министерства:
– А как же? В России работает очень много вьетнамцев, в том числе и нелегалов. Среди агентуры нам там очень нужны люди из местных: вьетнамцу в России путь во многие сферы закрыт, а русскому в этом плане куда проще. Тем более, что по вашему адресу мы могли бы организовать явочную квартиру.
Я вдруг сразу всё понял!
Понял, почему Минов не стал меня ликвидировать в России, как Гошу Скромного, а вывез с собою во Вьетнам! Я был для него живым товаром, «кабанчиком», разменной монетой для местных спецслужб, чтобы они позволили ему самому обосноваться здесь со своим полулегальным бизнесом! Он привёз им повязанного по рукам и ногам готового агента взамен на лояльное отношение к своим сомнительным делишкам!
– Да уж, Иван Лыкич, ловко вы меня развели! – медленно процедил я, глядя ему прямо в глаза. – Как дитё малое! Сначала уговорили предать своего друга, а теперь вот – хотите заставить и родину продать.
Тот, как мне показалось, даже немного стушевался:
– Да погоди ты! Товарищи обрисовали вариант, при котором ты сможешь вернуться в Россию. Но тебя пока никто не гонит – ты можешь остаться работать здесь.
– Ключевое слово в вашей тираде – «пока»? – сказал я, опуская голову.
– Вас никто не торопит, – вмешался один из сотрудников министерства безопасности. – Вы же предупредили дома, что уезжаете во Вьетнам на заработки. Вот и поработайте здесь с товарищем Миновым. А через несколько месяцев мы вернёмся к нашему вопросу. К тому времени, глядишь, и тема с исчезновением журналиста Скромного поуляжется и подзабудется. Тем легче будет организовать ваше возвращение.
– Нам почему-то кажется, что вам непременно захочется вернуться в Россию, – многозначительно добавил второй спецслужбист, после чего они собрали свои бумаги, пожали руку Лыкичу и откланялись.
– Завтра переселяемся на платформу, – только и нашёлся что сказать мне Минов и последовал за ними.
Вечером того же дня на виллу вернулся Мельдоньич, но не один, а с Карлом.
Я ничего не стал рассказывать об утренней встрече с товарищами из министерства, но учёный и так был в курсе.
Бородач быстро настроил своего андроида, предупредив, что тот повсюду будет следовать за мною на расстоянии двух метров.
– Пусть все думают, что это твой телохранитель! – привычно съязвил «гуманист».
У меня уже был жёсткий опыт «общения» с Карлом, поэтому снова испытывать границы допустимого с ним поведения я не стал, как и его реакцию на возможные с моей стороны резкие телодвижения. Теперь просто всякий раз предупреждал его о всех своих последующих действиях: «иду в туалет», «пойду чего-нибудь съем» или «поплаваю в бассейне» – и он, как и был запрограммирован, послушно сопровождал меня. И я его уже совсем не стеснялся.
Мельдоньича в этот раз не пришлось даже расспрашивать: он сам похвастался, что уже подключил в ангаре все привезённые из Ульяновска аппараты, «реанимировал», как и Карла, всех других прибывших с нами биороботов, завтра – доведёт до ума недоделанных, и на днях за ними приедут заказчики.
– Хочешь какую-нибудь из кукол на пробу? – спросил он, скабрёзно подмигивая.
– Нет, спасибо, – холодно процедил я.
– Что ж, наше дело – предложить. Не хочешь – как хочешь! А я-так уже изголодался – солнце здесь шибко жарит, – осклабился он и, оставив меня с Карлом, попросил провожатых снова отвезти себя в ангар.
«Гуманист» был абсолютно уверен в том, что, однажды испытав на себе железную хватку его андроида, я теперь никуда не денусь: случись что, приказать роботу ослабить свои клешни без Мельдоньича будет некому…
НА ПЛАТФОРМЕ
По мелочам Минов не обманывал: на следующий день нас действительно переселили на платформу.
С утра снова появился Мельдоньич и, собрав свой нехитрый скарб, мы перебрались на вращающийся островок рая над морем. Меня определили в одно бунгало вместе с Карлом, учёный поселился по соседству. Через пару часов в домике рядом с нами обосновался и Иван Лыкич. Я снова оказался в плотном кольце своих «компаньонов».
При заселении наша с Карлом хижина выходила окнами в открытое море, практически паря? над ним, а к концу дня уже начала нависать над береговой линией. Жить в движущемся доме было настолько необычно, что эти новые ощущения на первое время отвлекли меня от всего остального.
Само бунгало было небольшим, но очень уютным, по стилю оформления и отделке напомнив мне номер из бамбука и ротанга в ульяновском «Древе Хитрово». Стены комнат и здесь украшали яркие картинки с изображением рыбаков, экзотических птиц, бабочек, аллигаторов и вездесущего Хо Ши Мина. Из этого ряда резко выбивался портрет колоритного чернобородого мужика, похожего на какого-то персонажа из средневековья. Подпись под ним: «Боярин Богдан Хитрово» – поначалу озадачила меня. Впрочем, я быстро догадался, что существует какая-то логическая связь между этой совершенно инородной здесь картиной и ульяновским отелем «Древо Хитрово», откуда и начались все мои злоключения.
Чтобы не ломать голову, я зашёл в сопровождении Карла (куда ж без него!) к Минову и напрямую спросил: что бы это значило? К моему вящему удивлению и в его домике на стене висел похожий портрет. Разъяснения предводителя подтвердили мои догадки. С совладельцем этого отеля – выходцем из влиятельной вьетнамской семьи – Иван Лыкич был знаком с самого раннего детства. Их родители дружили семьями, мальчики вместе учились сначала в престижной ханойской школе, потом – в университете в Москве. Ещё во Вьетнаме Ванин друг очень привязался к его родителям, особенно восхищаясь русской мамой своего приятеля. Детские впечатления столь крепко засели в подсознании мальчика, что уже студентом, во время учёбы в МГУ, он твёрдо решил по примеру отца Ивана Лыкича всенепременно жениться на русской девушке. Его выбор пал на Марию Улябину – ту самую тётушку беспутной Эльвиры.
Всё бы ничего, да только в России какой-то шарлатан сумел втюхать оказавшейся вдруг при деньгах наивной Маше Улябиной, что она-де происходит из древнего рода основателя «Синбирска» – боярина Богдана Матвеевича Хитрово. Даже откопал ей в «тайных» архивах генеалогическое древо, в котором род Улябиных был красочно пририсован внебрачной ветвью к стволу знаменитого боярина. Из грязи в князи Маша начала трясти этой бумажкой направо и налево, пытаясь всем доказать, что по происхождению она ничуть не уступает своему жениху из сливок вьетнамского общества. Тому, в свою очередь, тоже легче было объяснить родителям, что откопал невесту не абы где.
Эта идея фикс с годами так крепко засела в мозгу уже замужней Марии, что как только родители её супруга стали вкладываться в развитие гостиничного бизнеса, она к месту и не к месту всюду старалась приплести в качестве бренда и имя своего мифического предка. Во Вьетнаме это ограничивалось его портретами в некоторых номерах принадлежащих семье отелей, а в родном для неё Ульяновске, теша своё тщеславие, она уговорила мужа назвать именем «предка» целый гостиничный комплекс. Впрочем, с точки зрения бизнеса ход был совершенно здравым: Хитрово в Ульяновске знали всё-таки больше, чем Хо Ши Мина.
Удовлетворившись этими разъяснениями, я более не испытывал возникшего было дискомфорта от соседства в моём бунгало портретов столь разнопазловых исторических деятелей. Но главное: пока только что въехавший в новое жилище Минов рассказывал всю эту историю, рассеянно раскладывая по шкафам, тумбочкам и ящичкам привезённые с собой вещи, – даже при беглом рассмотрении я успел определить, какой из них предназначался для хранения документов, в том числе и – чем чёрт не шутит! – экспроприированного у меня загранпаспорта.
С такими наблюдениями я и вышел от Лыкича, твёрдо решив, что «теперь надо действовать осторожнее, прикидываясь наивным дурачком, всеми средствами усыпляя бдительность своих «компаньонов» и не давая им поводов для малейших подозрений».
– Правильно, Карл? – словно ища одобрения своим мыслям, игриво спросил я тенью следовавшего за мной биоробота.
Тот на секунду замедлил шаг, пытаясь переварить мои слова. Поняв, что такими своими вопросами могу сбить программу настройки андроида в ущерб только что выработанной тактике собственного поведения, я тут же добавил:
– Идём в наше бунгало!
Первый месяц пребывания на платформе стал, пожалуй, самым спокойным периодом в моей жизни с начала всей этой сумасшедшей истории. «Компаньоны» на время словно подзабыли обо мне и тревожили мало. Про товарищей из министерства общественной безопасности я и сам старался не вспоминать. А к Карлу быстро приспособился и даже привык, избрав максимально комфортную для себя модель поведения с биороботом в условиях вынужденного с ним сосуществования.
Мельдоньич ещё раз доходчиво разъяснил мне, что любая попытка сойти с платформы на берег без его разрешения будет предельно жёстко пресекаться Карлом. А так как вызволить меня из железных объятий андроида сможет только сам учёный, то мне в таком случае придётся мучительно больно дожидаться его возвращения – так что лучше не рисковать. По самой же платформе я могу передвигаться в сопровождении куклы без особых ограничений, но заранее предупреждая её о своих последующих действиях. В остальном – никаких табу.
Минов, правда, добавил, что еду мне будут доставлять исключительно в домик, и потому появляться в общем ресторане (а он располагался здесь на вращающейся террасе в самом верху маяка) мне также запрещено. И вообще, по настоятельной рекомендации товарищей из министерства безопасности, общение с проживающей на платформе отдыхающей публикой необходимо свести к минимуму.
Вскоре Иван Лыкич, как и обещал, установил мне в бунгало компьютер с выходом в интернет, сразу предупредив, что все мои действия в сети будут внимательно отслеживаться сотрудниками спецслужб: на какие сайты заходил, с кем пытался списаться – всё это станет известно в ту же секунду.
– Ты под колпаком, поэтому выводы делай сам, – многозначительно добавил главный босс.
Через несколько дней Мельдоньич принёс мне текст инструкции по эксплуатации его биороботов – для перевода покупателям на все языки, что я знаю. Чуть позже – ещё кучу бумаг: бланки договоров на покупку андроидов, регламент работы элитного эротического клуба, условия участия в его акциях и VIP-мероприятиях, приглашения для адресной рассылки постоянным клиентам и прочую подобную ерунду.
Так как переводить тексты приходилось на многие европейские и восточные языки, не все из которых я знал в необходимом объёме, а специфика темы предполагала предельно точное владение особого рода терминологией, то мне пришлось изрядно попотеть, восполняя пробелы в своих лингвистических познаниях…
Для точности перевода я не раз обращался к учёному за разъяснениями некоторых принципов действия его изделий. Он, конечно, не посвящал меня во все тонкости своих изобретений, но даже поверхностное знакомство с ними заставило меня безоговорочно признать, что в своей сфере Мельдоньич – бесспорный гений нашего времени.
Я и до этого знал из интернета о существовании новейших разработок секс-андроидов «Хармони» или кукол «Саманта» с искусственным интеллектом. Но все эти шарнирные или 3D-модели скелетов с гибким позвоночником, силиконовые тела, искусственная кожа, сенсорные датчики, имплантированные волосы были вчерашним днём и детским садом по сравнению с биороботами Мельдоньича. Он настолько глубоко погрузился в тайны биоинженерии, что изобрёл способ выращивать за короткий срок полный аналог живой человеческой кожи под тонким слоем плоти, которыми покрывал искусственные тела по любым заданным лекалам.
Конечно, у его андроидов были и встроенные камеры в глазах, и несовершенный ещё искусственный интеллект с недоработанными функцией памяти и программой накопления интеллектуального и эмоционального восприятия окружающего мира, но главное неоспоримое их преимущество заключалось в полном внешнем аналоге живого человеческого тела.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/oleg-suhonin/pesec-v-tropikah-65296032/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Олег Сухонин
Оказаться в заложниках в чужой стране, находиться под постоянным прессингом зарубежной разведки, склоняющей тебя к предательству родины – что может быть трагичнее для человека уже предавшего своего друга и обвиняемого в несовершённом им убийстве у себя дома. Когда тебя используют пешкой в чужой игре – самое время, чтобы попытаться начать собственную контригру. И если тебе не на кого опереться, то, может, тебе помогут кукла, как две капли воды похожая на Монику Беллуччи, или даже простые разговорчивые фазаны. Трудновато нашему брату в тропиках, а разве кто обещал, что будет легко? Это книга – заключительная часть постмодернистской трилогии автора, открывшейся повестями "Головы уже нет, а курица ещё бежит" и "Змея, глотающая свой хвост". И всегда на всякий случай стоит иметь в кармане своих брюк план тропы Хо Ши Мина.*Все совпадения имён и фамилий в этой книге совершенно случайныСодержит нецензурную брань.
Олег Сухонин
Песец в тропиках
ТЕ ЖЕ И КОРОНАВИРУС
С приходом коронавируса нам попёрло.
Пандемия не прошла даром: самоизоляция приучила людей по возможности избегать прямых контактов друг с другом. Тем более в сексе. Былого буйства уже не было: в партнёрах видели теперь потенциальных носителей вируса, лишь на время затаившегося и мутирующего в организмах. Проститутки простаивали, футболисты мастурбировали на смартфоны, сутенёры подсчитывали убытки.
Зато спрос на андроидов с приходом «ковида» значительно вырос. Среди тех, конечно, кто мог позволить себе столь дорогие игрушки.
Идея нашего босса Ивана Лыкича Минова перевести производство биороботов из Ульяновска во Вьетнам полностью себя оправдала. Несмотря на общую границу с Китаем эпидемия здесь протекала относительно мягко.
Вьетнамцы народ дисциплинированный, многие и до пандемии в повседневной жизни носили маски или марлевые повязки, а стоило появиться новому вирусу – население дружно взяло под козырёк и почти поголовно задрапировалось до глаз. Как только раздались первые звоночки о случаях заболевания в Китае, во Вьетнаме сразу же создали национальный комитет по контролю за COVID-19. Моментально ввели массовый карантин, закрыли школы, отменили авиасообщение сначала с северным соседом, а потом и вообще все международные авиарейсы, резко сократили внутренние маршруты поездов и автобусов. Заразившему другого человека из-за отказа носить маску грозило до двенадцати лет тюрьмы. Жёстко – но эффективно: за полгода с начала эпидемии во Вьетнаме не зафиксировали ни одного смертельного случая от нового вируса! За целый год – всего тридцать пять на всю страну.
Конечно, свою роль сыграл и накопленный местной медициной опыт борьбы с атипичной пневмонией. Но главное – социальная сплочённость самих вьетнамцев. Премьер-министр Нгуен Суан Фук даже сравнил действия страны по сдерживанию коронавируса с Тетским наступлением 1968 года – первой широкомасштабной военной операцией коммунистов, переломившей ход Американской войны. Пожилые вьетнамцы подтверждали, что не видели такого уровня дисциплины и солидарности со времён тех далёких сражений…
Нам повезло, что наш переезд во Вьетнам пришёлся за полгода до объявления «ковида». За это время мы успели пустить здесь корни и основательно обжиться. И когда пандемия началась, местные уже попривыкли к нам и не воспринимали туристами.
Минов, гражданин Вьетнама со связями в высшем руководстве страны, исправно продлевал нам с гением биоинженерии Мельдоньичем визы. Но загранпаспорта своего я уже больше не видел: Лыкич его экспроприировал, предпочитая держать меня в заложниках.
Но обо всём по порядку…
ЛЕТАЮЩИЙ ПИТОН
Когда наш чартер поднялся в небо с ульяновского аэродрома и в самолёте по динамику объявили имя командира лайнера – «Пизаго?рас Уробо?рос», я грешным делом подумал, что сейчас нас развернут обратно и тёпленькими приземлят в руки эфэсбэшников.
Ну не может быть таких совпадений! После того как я самолично привёз в лашманские леса убийц к своему приятелю Гоше Скромному и тот остался лежать со свёрнутой шеей в тамошних болотах, всю обратную дорогу Иван Лыкич Минов талдычил мне, что не стоит, мол, заниматься самоедством, уподобляясь змее, пожирающей свой хвост. Что в философии «уробо?роса» жизнь и смерть, разрушение и созидание, гибель и перерождение идут рука об руку, и прочую подобную хрень…
Я уж сдуру начал было прикидывать: а не набить ли мне на спине татуировку уробороса, как у агента Скалли из «The X-Files»? И тут – на? тебе: не успели и взлететь, а пилот – Пизагорас Уроборос! Чем не чертовщина? Ну не бывает таких совпадений!
Ан нет, оказалось – бывает…
Лететь до Вьетнама долго, и наш предводитель Минов, как и я озадаченный и обуреваемый сомнениями от случившегося совпадения, на правах владельца чартерной компании вызвал командира самолёта к нам в салон и расспросил его в плане знакомства: откуда он и давно ли работает?
Пилот оказался словоохотливым видным мужчиной лет под шестьдесят, с почти полностью седыми волосами, лишь отдельные пряди которых позволяли догадываться, что когда-то их обладатель был жгучим брюнетом. Лётчика даже не пришлось толком расспрашивать – он сам скороговоркой выложил чуть ли не всю свою биографию.
По отцу он оказался этническим греком. Папаша его в молодости женился на абхазке, обосновался неподалёку от Очамчиры, где и родился Пизагорас. Почему такие странные имя и фамилия? Да ничего странного. Говорят, что фамилии людей влияют на их судьбы. Не знаю насколько это верно, но с его отцом случилось именно так: с детства он был помешан на змеях и всю жизнь посвятил герпетологии. В Абхазии он устроился работать в Сухумском обезьяньем питомнике, где в своё время разводили и змей. Был там штатным змееловом и ядодобытчиком. Настолько фанател от своей работы, что соорудил змеиные вольеры и в саду своего дома под Очамчирой, стоявшего особняком вдали от всех соседей. И это немудрено – дом их во всей округе пользовался дурной славой. Сюда хозяин приносил всех пойманных в окрестностях и в своих многочисленных экспедициях по Абхазии гадюк: кавказских (Казнакова), горных, степных (Ренарда) и самых ярких из них – гадюк Динника. Жилище их по этой причине старались обходить стороной, а пару раз, когда змеям удавалось уползать из вольеров, нагоняя страху на окрестных ребятишек и их мамаш, в окна дома летели камни. Как-то ночью им даже пытались пустить петуха, но обошлось.
Серпентолог с говорящей фамилией Уроборос и сына своего назвал Пизагорасом, то есть Питоном.
– Вас в школе, наверное, Питом звали? – не удержался спросить я. – Или Брэд-Питтом? Хотя, о чём это я – тогда ещё не было фильмов с этим актёром…
– Если бы! – рассмеялся пилот. – Дразнили «Пизей»! А, бывало, и обиднее.
– «Пизькой» что ли? Или хуже того? – глумливо поинтересовался сидевший рядом со мной Мельдоньич. Мы с Миновым, не сговариваясь, посмотрели на него осуждающе.
Лётчик стушевался, но тут же перевёл разговор в другую плоскость:
– Дело не в этом! Если мой отец полностью оправдывал нашу фамилию, то я, наоборот, совершенно не соответствовал своему имени.
И рассказал, как глядя на отца с его змеями, с раннего детства возненавидел всех рептилий. Чем настойчивее папаша пытался приобщить сына к своему увлечению, тем всё с более стойким отторжением сталкивался.
Толкователь имён гласит, что обладатели имени Пизагорас любознательны, бесстрашны, наделены огромным воображением и силой воли, могут быть очень целеустремленными и достигать в любимом деле значительных высот. Нашего Пизагораса, с младенчества до сблёву насмотревшегося на пресмыкающихся, стало неудержимо тянуть в небесную высь.
В школе его любимой книжкой была «Песня о Соколе» Максима Горького. В ушах маленького сына змеелова часто будто наяву звучали слова сказки, почти век назад рассказанной старым крымским чабаном Ныдыр-Рагимом-оглы другому мальчишке: «Рождённый ползать – летать не может!.. Безумству храбрых поём мы песню!»
Младший Уроборос настолько бредил небом, что как только окончил школу, тут же рванул в Киев и с первого захода поступил там в институт инженеров гражданской авиации, где готовили и пилотов.
В вузе жгучий красавец Пизагорас, с чёрной как смоль гривой волос, был всеобщим любимцем. Девчонки со всего института просто текли, когда он, напустив поволоки в глаза, исполнял в компаниях песню Гребенщикова «Я – змея»:
Я знаю тепло камня,
я знаю запах и цвет.
Но когда поднимаются птицы,
я подолгу гляжу им вслед,
Я – змея,
я сохраняю покой.
Сядь ко мне ближе, ты
узнаешь, кто я такой.
И почти каждая тем же вечером садилась! И всё бы хорошо, да в начале 90-х разразилась грузино-абхазская война. В Киеве студент получил весточку с родины о том, что в ходе боёв их дом под Очамчирой разграбили и сожгли вместе со всеми змеями, а его отца и мать повесили. Пизагорас из-за войны не смог тогда даже приехать похоронить родителей…
К концу учёбы в институте он разыскал дальних родственников по линии отца и уехал к ним на Крит в Элунду. Устроиться в Греции по профессии ему удалось не сразу. Но когда к своему отличному английскому он добавил и выученный с нуля греческий, жизнь понемногу стала налаживаться, он даже сумел получить работу техника в аэропорту Ираклиона.
Потом случайно выяснилось, что пара его институтских друзей благополучно осели на Кипре, где сильна русская диаспора, устроившись пилотами в авиакомпанию, обслуживающую чартерные рейсы из России и Украины. В Греции тогда разразился жуткий кризис, шансы получить там работу пилота были равны нулю, поэтому по приглашению друзей Пизагорас отправился попытать счастья на Кипр.
Там ему подфартило: полёты на Кипр из-за конфликтов России с Египтом и Турцией как раз переживали настоящий бум, и Пизагорасу удалось зацепиться за работу лётчиком. Проявил он себя с самой лучшей стороны – ответственно и надёжно, и опять же по протекции институтских друзей (а скорее всего, судя по его лукавым глазам, бывших подруг) Уроборосу удалось устроиться пилотом в авиакомпанию, обслуживающую чартеры из России не только на Кипр, но и в страны Юго-Восточной Азии: Таиланд, Вьетнам, китайский Хайнань, Малайзию, Бали… Сегодня он впервые пилотирует лайнер в Камрань из Ульяновска.
– Такая вот судьба, – словно извиняясь пожал плечами лётчик.
– Да уж, – снова ехидно встрял Мельдоньич, – Большой Змей, как мечтал ваш папаша, из вас не вышел.
– Зато получился Летающий Питон, – добродушно отшутился грек.
В общем, сомнения наши рассеялись, и долетели мы в отличном расположении духа.
ПЕСЕЦ В ТРОПИКАХ
По прилёту в Камрань я увидел на табло в аэропорту, что тремя часами позже сюда приземлится и чартер из Нижнего Новгорода. Тут же мелькнула мысль – попытаться найти среди прилетающих знакомых земляков и узнать, где они собираются поселиться. На случай, если придётся искать здесь отходные пути: доверия к своим новым боссам у меня не было и в помине.
Но Минов сразу же провёл нас с Мельдоньичем через пограничный контроль, распорядившись встретившим его вьетнамцам доставить нас обоих со всем многочисленным багажом – куклами и аппаратами – по заранее определённому адресу. Мы тут же сели в микроавтобус и прямиком отправились не в Нячанг, где я так тщательно подбирал себе пятизвёздочный отель на выигранную в Ульяновске путёвку, а на юг – в сторону Хошимина.
По трассе двигались без спешки, соблюдая все скоростные отграничения. Часа через четыре, уже практически проехав Муйне, резко свернули к морю и остановились у ворот отеля с вывеской «Romana resort».
Сразу за ресепшн обнаружилось, что этот гостиничный комплекс занимал огромную, огороженную высоким забором территорию, террасами спускаясь от дороги до самого побережья Южно-Китайского моря. Посредине всего этого тропического великолепия выделялись два четырёхэтажных корпуса с расположенными рядом с ними большим общим бассейном и искусственным водоёмом, что-то вроде озерца или пруда. По всей остальной территории, сколько хватало глаз, среди пышной растительности были разбросаны многочисленные, покрытые тростниковыми или бамбуковыми настилами поверх черепичных крыш одноэтажные виллы, каждая – с собственным небольшим открытым бассейном. Спускаясь уступами до самого пляжа, эти строения сверху напоминали бессчётные скопления птичьих гнёзд, а вода в их бассейнах в лучах яркого солнца сверкала тысячью бликов мелких осколков рассыпавшегося по склону зеркала.
От такого обилия слепящих солнечных «зайчиков» мы с Мельдоньичем не сговариваясь попросили у наших провожатых затемнённые очки, и только через защитные стёкла разглядели у самого южного побережья бухты отеля ещё и огромную, всю утопавшую в цветах округлую платформу, в зарослях которой угадывались крыши тропических хижин.
С дороги нас с биоинженером разместили в одной из верхних вилл – метрах в двухстах от ресепшн. Провожатые провели нас в уютный симпатичный домик, где всё было приготовлено для отдыха после долгого утомительного путешествия. В общей комнате был сервирован столик с напитками и закусками. Распахнув двери во внутренний сад, я обнаружил и наш собственный небольшой бассейн в форме русской буквы «Г».
– Ход конём, – не преминул заметить Мельдоньич.
Кстати, нас действительно пасли: у деревьев и кустов возле забора ковырялась пара садовников.
Сполоснувшись после дороги и немного перекусив, мы с Мельдоньичем вышли со стаканчиками рома на террасу виллы и, внимая мощному дыханию сверкающего внизу до горизонта тропического моря и щурясь от солнечных бликов на глади нашего бассейна, погрузились в лёгкую истому.
«Великому гуманисту» не давала покоя форма нашего бассейна и он стал допытываться, какой шахматный дебют я люблю играть больше всего. Расслабленный ромом и овеваемый бризом, меньше всего в эту минуту я хотел думать о шахматах. Мне бросилось в глаза, что под потолочной балкой нашей террасы ленточкой на ветру трепещет старая иссохшая змеиная кожа, и дабы отвязаться от Мельдоньича, я назвал ему вариант дракона в «сицилианке».
Тот фыркнул и вслух стал перебирать все возможные варианты дебюта королевского коня за белых: как нужно играть, если чёрные ответят русской партией или защитой Филидора, или защитой Гундерама, или Греко, или Дамиано, или выберут центральный контргамбит, или латышский гамбит. Дойдя до дебюта четырёх коней, он задремал…
А мне всё не давала покоя мысль: ведь если в доме есть старая, сброшенная змеёй кожа, то, значит, где-то должна быть и сама змея. От этого мне стало немного не по себе, я окликнул было одного из копошившихся у ограды садовников, но тот сделал вид, что не слышит. Я ещё больше убедился во мнении, что нас пасут.
Тогда я снова налил себе рому и толкнул в бок Мельдоньича. Тот от неожиданности чуть не свалился со стула, одарив меня недовольным осоловелым взглядом. Я показал ему на шкуру змеи под балкой и поделился своими опасениями.
– Надо вызывать Лыкича. Я тоже терпеть не могу змей. Пойдём окунёмся! – и больше не говоря ни слова, он резко поднялся и бултыхнулся в бассейн. Я последовал его примеру – вода мгновенно вернула нам бодрости.
Вечером, пока мы маялись в ожидании Минова, тот сам позвонил Мельдоньичу, сказал, что немного задерживается, и чтобы мы ужинали без него. Не успели мы переварить услышанное, как в дверь постучал незнакомый вьетнамец и пригласил нас отужинать в ресторане главного корпуса отеля. Там в просторном, убранном цветами и яркими лентами общем зале на нас двоих был зарезервирован столик. Мы заказали себе пива и рому, разных экзотических яств и под льющийся из динамиков местный мелодичный фольклор стали лениво рассматривать разношёрстную курортную публику.
В зале было людно и шумно. Неожиданно откуда ни возьмись к нам за столик подсел щуплый старикашка-вьетнамец.
– Зра?сиси, това?ися, – поздоровался он, расплывшись в беззубой улыбке.
Чтобы оградить нас от старика, к нам было рванулся наш провожатый, но Мельдоньич жестом остановил его: биоинженер хандрил от вынужденного простоя и жаждал общения.
– Песе?са в тропиках, – кивая мне, лыбился старик.
– Угрожает он нам что ли? – недоумённо спросил меня бородатый учёный.
Я тоже сначала не понял, что имел ввиду этот старый хрыч.
– «Пезде?с» вы имеете ввиду? – стал передразнивать я аборигена, вслед за ним коверкая слова. – А с какой, позвольте узнать, стати?
– Писе?са, песе?са, – дружелюбно глядя мне прямо в глаза, продолжал твердить старикан.
Я смутился и, дабы разрешить конфуз, заговорил с ним по-вьетнамски: что, мол, он хочет нам сказать этим своим то ли «песесом», то ли «пездесом»?
Вьетнамец обрадовался, услышав родную речь, и недоразумение разрешилось на раз. Оказывается, в молодости он участвовал в войне с американцами, неоднократно ходил тропой Хо Ши Мина. После войны ему довелось побывать в Советском Союзе: он недолго учился в Москве и даже проходил практику на русском севере. Полярных медведей он там не встретил, зато ему на всю жизнь запомнилась белая пушистая зверушка – песец. Теперь, увидев у себя на тропической родине светлого бледного мужчину, он невольно сравнил меня с тем северным песцом: столь разительно выделялся я в толпе загорелых туристов. Сравнение это поначалу показалось мне преувеличенным, но даже рыжая лохмато-бородатая физиономия приехавшего вместе со мной и сидевшего напротив Мельдоньича – и та отливала бронзовым загаром.
Старик явно цеплялся за возможность поболтать с нами по-русски, при этом безбожно путая и корёжа слова. То и дело перескакивая со времён своей боевой юности и войны с американцами на поездки в СССР, он дошёл и до того, как ему довелось поучаствовать в вооруженном конфликте с китайцами из-за островов Спратли, закатал рукава рубашки и стал показывать нам обожжённые в тех сражениях руки и плечи. И чем больше выпивал, тем всё чаще подмигивал мне и талдычил своё «песе?са, писе?са в тропиках». В итоге меня это достало, и я предложил Мельдоньичу вернуться в наш домик. Тот кивнул, мы встали и распрощались со старым вьетнамским банным листом, надеясь никогда его больше не увидеть…
Наутро завтрак нам принесли на виллу, а к обеду наконец-то объявился и Иван Лыкич Минов. То и дело обтирая салфетками пот с лица, он поведал, что всё это время провёл в организационных заботах: под наш проект неподалёку в Муйне уже подобран небольшой ангар – туда и перевезли прилетевших с нами из России законсервированных Мельдоньичем биороботов и все его аппараты. Медлить нельзя: с завтрашнего дня биоинженеру нужно будет подключить свою технику и начинать реанимировать андроидов. Заказчики выходят на связь, обязуясь приехать за секс-игрушками хоть во Вьетнам.
– Продадим их здесь, и дело пойдёт, – ободряюще обнадёжил Минов и шепнул учёному, кивая на меня: – И Карла нужно в первую очередь.
Сделав вид, что не расслышал этих слов, я спросил его, когда мне вернут телефон и подключат интернет, но босс отмахивался от моих вопросов: мол, «успеем, всё пото?м».
На ужин мы отправились втроём в тот же ресторан в главном корпусе и снова нарвались на вчерашнего старика-вьетнамца. Только присели за стол, как он, выскочив будто чёрт из табакерки, всё с той же беззубой улыбкой, добродушно гнусавя приветствовал меня:
– Писе?са, песе?са в тропиках!
Минов недоумённо поднял брови, а Мельдоньич заговорщицки подмигнул мне.
– Писе?са! – обратился старик к Лыкичу, кивая в мою сторону. – Песе?са!
– Это что за чудо? Чего он несёт? – стал злиться босс, ища глазами своих помощников, и бросил старику по-вьетнамски: – Ты кто такой? Чего тебе надо?
Тот, как и накануне, обрадовался, услышав родную речь, и начал донимать теперь и Лыкича мемуарами о своём участии в Американской войне и стычках с китайцами за спорные территории. Правда, сегодня это были уже не Спратли, а Парасельские острова.
Минов никак не мог сообразить, в чём тут подвох, и, настороженно оглядываясь по сторонам, пытался определить, кто подослал к нам этого типа.
Тот в свою очередь стал грузить нас, что из-за китайцев не может досмотреть любимый сериал «Тайны дворца Яньси».
Из его путаных объяснений выходило, что на китайской платформе iQiyi бесплатно показали первые 56 эпизодов этого сериала о временах правления династии Цин, а вот за доступ к следующим восьми сериям нужно было уже заплатить. Тут китайские поклонники киноэпопеи обнаружили, что на вьетнамском сайте Bomtan все эти новые серии доступны бесплатно. Но чтобы их посмотреть, в обязательном порядке требовалось ответить на вопрос: «Какой стране принадлежат Парасельские острова?» Из четырех вариантов ответа – Вьетнам, Китай, Филиппины или Япония – правильным признавался только первый. И китайцам, чтобы продолжить на халяву смотреть на этом ресурсе свой же любимый сериал, приходилось признавать спорные острова вьетнамскими.
Создатели Bomtan объясняли свой опрос тем, что их сервис предназначен только для вьетнамцев. Но китайские пользователи возмутились, обвинив Bomtan в использовании пиратского контента и подняв в соцсети Weibo волну патриотического негодования: «Воруя китайские телесериалы, Вьетнам украл ещё и китайскую территорию! Откуда у вьетнамцев смелость оспаривать территориальный суверенитет Китая?»
В итоге официальный аккаунт сериала в Weibo попросил стриминговые сервисы, у которых не было прав на «Тайны дворца Яньси», удалить все его копии. Bomtan выполнил это требование – и сериал теперь там недоступен.
Правда, они обещают использовать на своём сайте другой способ, дабы определить, что на него зашли именно вьетнамцы: повесить на главной странице заглушку с тремя вопросами на вьетнамском языке: «Сколько будет 1+1?», «Столица Вьетнама?» и «Как называется национальный гимн Вьетнама?»
Но когда это ещё будет! А пока старик остался без любимого сериала, причём прерванного на самом интересном месте!
В общем, в его изложении ситуация вырисовывалась такая, что чёрт ногу сломит – без бутылки не разберёшься. Минов, вконец запутавшись, так и поступил – стал налегать на спиртное:
– Зачем он нам всё это рассказывает? Он что – в курсе, как мы действовали в России под видом «киногруппы»? Но откуда?
– У вас паранойя, Иван Лыкич, – пытался успокоить я его, хотя поведение старика мне и самому казалось странным. Опять же этот его постоянный «песец»! Да и как тут было не вспомнить Пизагораса Уробороса в самолёте?
Тем более после того, как Минов в разговоре с Мельдоньичем сегодня опять упомянул про Карла и отказался вернуть мне телефон, я стал ощущать себя совершенно чужим на этом празднике жизни. Роль моя оставалась совершенно неопределённой: без паспорта в чужой стране, в полной зависимости от своих новых боссов и вообще – без сколь-нибудь внятных перспектив.
Я даже подумал, глядя на щебечущего старика: а не рвануть ли мне с ним тропой Хо Ши Мина? Но куда? В Лаос и Камбоджу? Нет, это не вариант.
Чтобы поддразнить Минова, я сказал:
– Впрочем, всё может быть. Не исключено, что и Пизагорас в самолёте был звеном этой цепи: нас продолжают пасти из России.
– Бред! – отмахнулся Лыкич. – Здесь Вьетнам, а не Россия! Здесь я решу все вопросы на раз – у меня тут связи на самом верху. Но кое-кто из местных, конечно, может вставлять палки в колёса и пытаться перехватить наш бизнес. Спрячу-ка я, пожалуй, вас с Мельдоньичем от греха подальше и от лишних глаз: на днях переселимся в бунгало на платформу.
Тут же он предложил прогуляться к ней, и после ужина мы спустились к морю. Укрытая от сильных морских ветров крутой скалой, платформа расположилась на самом южном краю залива. По сути она представляла собой «отель в отеле» – небольшой комплекс уютных бунгало, натыканных на круглой плите метров триста диаметром. По мере приближения к ней, я вдруг обнаружил поразительную вещь. Днём из нашей виллы, с высоты террас платформа казалась совершенно неподвижной. Но теперь, пока мы не спеша спускались к ней, я заметил, что светящиеся там фонарики и прочая иллюминация немного смещаются по отношению к расположенному за платформой утёсу.
Я поделился своими наблюдениями с Миновым, но тот только пожал плечами: «А как же иначе! Платформа медленно вращается по часовой стрелке!»
Сначала я подумал, что это розыгрыш, но как только мы вплотную приблизились к ней, убедился, что это действительно так! Круглая платформа почти на полметра возвышалась над берегом и поверхностью моря, совершенно не касаясь их и будто зависнув над ними огромной тарелкой инопланетного корабля.
В самом центре её тянулась к небу вся увитая растительностью массивная, напоминающая очертаниями шахматную ладью, неподвижная ось, оборудованная под маяк с застеклённой на самом верху светящейся террасой. Сама огромная по площади платформа наполовину нависала над землёй, а другой половиной – над морем. По всему периметру она словно хоккейная коробка была защищена от волн чуть ли не в метр вышиной бортом из толстого прозрачного пластика. Через каждые двадцать-тридцать метров из него выходили подвесные лесенки, по которым можно было подняться на платформу с берега или же спуститься с неё поплавать в море.
Но самое главное – платформа действительно, пусть почти и незаметно, но вращалась! Фантастическое зрелище! Минов пояснил: алгоритм её вращения вокруг своей стационарной оси запрограммирован таким образом, что ровно за двое суток она делает полный оборот на 360 градусов. И получалось так, что если, к примеру, сегодня утром вы проснулись в вашем бунгало с видом на рассвет в море, то завтра в тот же самый час на окна вашего дома будет падать тень от утёса с западной стороны. Но зато ещё через день – вас снова разбудит морской рассвет! Говорю же – фантастика: таким способом творцы этого новоиспечённого чуда света сумели обеспечить ежедневное разнообразие и одновременно равенство в правах обитателям всех без исключения домиков на платформе.
Но вот попасть в число таких счастливчиков было сложнее: комплекс в отеле считался элитным и предназначался только для тугих кошельков. И раз уж Минов решил поселить нас в этом рукотворном раю, значит, при всей его показной самоуверенности у него всё же были веские основания беспокоиться за безопасность своего бизнеса и во Вьетнаме.
А местечко и вправду было райским! Бунгало на платформе были совсем небольшими, но зато утопали в настоящем тропическом саду, где на каждом шагу чувствовалась заботливая рука рачительного хозяина. Куда не кинь взгляд, здесь повсюду росли пальмы и павловнии, плодоносили различные фруктовые деревья, всеми красками радуги радовали глаз экзотические цветы, среди которых было множество орхидей. И над всеми этими эдемскими кущами разливалось несмолкаемое многоголосье птиц.
Я заметил на дереве белогрудых зимородков, по тропинкам свободно разгуливали павлины и, к моему вящему удивлению, к нам навстречу вышли два редких пород фазана – аннамский серебряный и фазан Эдвардса. Как они могли оказаться на курорте, когда их место в национальных парках? Впрочем, этим вопросом я озадачился лишь на мгновенье: у меня самого были подрезаны крылья и всё больше нарастала тревога от совершенной неопределённости собственного положения в складывающихся обстоятельствах.
Минов как совладелец отеля «Romana» сделал необходимые распоряжения, чтобы по мере высвобождения бунгало их не заселяли новыми постояльцами, а оставили два-три домика для нас. Обычные отдыхающие этого огромного гостиничного комплекса на платформу не допускались: здесь существовал свой замкнутый микромир, столы сервировались в номерах, а потому случайные встречи с нежелательными элементами вроде надоедливого старика-вьетнамца с его «песесами» и бреднями про спорные территории и сериалы исключались.
Когда поздно вечером мы вернулись на виллу, и Минов ещё не успел попрощаться, я прямиком спросил его относительно моих перспектив в нашем теперь уже общем деле в этой стране. Но он опять стал юлить, мямлить, что нужно немного обождать, пока всё не утрясётся и не устаканится… Правда, при этом вскользь обронил, что мною заинтересовались местные спецслужбы и, возможно, мне придётся с ними посотрудничать.
– В смысле? – удивился я, но он опять просил не торопить события.
– Давайте сперва обживёмся, – то и дело повторял он. – Что ты всё время бежишь впереди паровоза? Тебе что – плохо тут?
– А с интернетом что? – ответил я вопросом на вопрос. – Мы здесь совсем оторваны от жизни.
– Переберёмся на платформу – всё будет! А пока, Мельдоньич, – обратился он к учёному, – завтра утром за тобой заедут и отвезут на нашу новую базу. Нужно срочно браться за дело.
Мне же было сказано пока оставаться на вилле. Я попросил принести мне на это время каких-нибудь вьетнамских фильмов или книг, чтобы не сойти с ума от скуки и отельного телевизора. Минов истолковал это по-своему, тут же подозвал одного из своих провожатых, приказав ему приглядывать за мной и снабдить тем, что я попрошу.
– Фильмов и вьетнамских книг, – повторил я ему. Тот кивнул, и они ушли, оставив нас вдвоём с Мельдоньичем.
Хотя, что значит «вдвоём»? Когда, налив себе рому, мы вышли на террасу – у деревьев продолжали маячить тени «садовников».
Мельдоньич углубился в себя и в предвкушении скорого возобновления экспериментов с биороботами, что-то бессвязно бормоча, стал лихорадочно набрасывать в блокноте план первоочередных действий в новой лаборатории.
Отвлечь его от этого занятия досужими разговорами мне не удалось, и тогда я погрузился в размышления о превратностях судьбы. Как же кардинально изменилась моя жизнь всего за какие-то две недели!
Не далее, как в позапрошлую субботу у себя до?ма в Нижнем Новгороде я занимался привычными обыденными делами, полностью погрязнув в повседневной рутине и даже не планируя в ближайшем будущем что-то в ней поменять. А вот уже сегодня сижу у чёрта на куличиках во Вьетнаме! И сколько же событий произошло за короткое время после того, как в мою квартиру ураганом ворвался Игорь Скромный! За неполные две недели я проделал путь от желания выручить своего приятеля до предательства, побывал в Ульяновске, вознесенском Лашмане и вот теперь – во вьетнамском Муйне. А какой спектр чувств я пережил за это время! Охотничий азарт детективной ищейки, пытки и унижения пленённой жертвы, наркотический дурман! Стал свидетелем расчленения трупа, сексуальных сцен с биороботами и соучастником убийства! Бр-р-р! Разве можно было такое предполагать?
Нынешнее же моё положение и вовсе было неопределённым и безрадостным – теперь я болтаюсь как говно в проруби: сжёг за собой все мосты в России и никому на хрен не нужен здесь во Вьетнаме. Зачем Минов вообще привёз меня с собой? Мельдоньич был прав, когда говорил, что после убийства Скромного в Лашмане, им даже не нужно стало меня ликвидировать. У них на меня железный компромат: отпечатки пальцев на рукоятке ножа в крови убитой Эльвиры Улябиной плюс бегство из экспедиции, в которую я «напросился» с липовой «киногруппой» и где бесследно исчез Гоша Скромный. Кстати, как он там? Я снова вспомнил испуганно-удивлённое выражение его лица после того, как ему свернули шею прежде чем бросить в пучину лашманских болот…
Такие мысли можно было загасить только алкоголем или…
– Мельдоньич, ты можешь раздобыть у Лыкича ганджубаса?
Тот, на мгновенье подняв глаза от блокнота, ошарашенно посмотрел на меня и отмахнулся. Мыслями он весь уже был в новой лаборатории со своими куклами. И всё же, ещё раз оторвавшись от бумаг, по-попугайски выкрикнул мне прямо в лицо, подражая старику-вьетнамцу:
– Песе?са в тропиках! Песе?са в тропиках!
Я смерил его презрительным взглядом и стал усиленно налегать на ром…
ТАКОЕ КИНО
Утром за Мельдоньичем заехали и увезли на базу, а мне помощник Минова привёз видеоплейер и целую охапку книг и дисков с фильмами.
Подборка приятно меня удивила. На обложках я увидел имена современных вьетнамских авторов – Нгуен Хюи Тхьепа и Фам Тхи Хоай, о которых только слышал, но никогда не читал. Но начать решил с романа Бао Ниня «Печаль войны». Впрочем, и его скоро отложил: практика во вьетнамском была у меня ещё не столь велика, чтобы читать такие книги без словаря, а его-то мне как раз и не привезли.
Зато подсел на фильмы: среди них оказались сразу несколько голливудских кинолент с действием во Вьетнаме, причём не только о войне. Здесь была и снятая в тридцатые годы романтическая драма с Кларком Гейблом «Красный песок», и сразу две экранизации разных лет «Тихого американца» Грэма Грина – с Оди Мёрфи и с Майклом Кейном. Были фильмы и о войне – «Апокалипсис сегодня» Фрэнсиса Форда Копполы, «Взвод» Оливера Стоуна – куда же без них! Но самое главное – все они были на английском с вьетнамскими субтитрами. Поэтому я и решил начать с них, чтобы лучше вспомнить язык.
А дальше, думаю, посмотрю и «Индокитай» Режи Варнье, и «Аромат зелёной папайи» с «Цикло» Чан Ань Хунга, и ещё фильмы каких-то неизвестных мне доселе вьетнамских режиссёров – всё это тоже мне доставили.
– Отличная подборка! – поблагодарил я миновского курьера. Тот на это ответил, что выходить за пределы виллы мне не разрешается, завтраки-обеды-ужины будут сервировать прямо в номере, а на днях ко мне заедут для беседы товарищи из министерства общественной безопасности.
Толку было с ним разговаривать? Поэтому я подключил плейер, взял побольше рому и целиком погрузился в фильмы, то и дело отматывая кадры назад, чтобы ещё и ещё раз сопоставить вьетнамские титры с английскими репликами актёров.
К обеду и ужину симпатичная вьетнамка в аозае – костюме из длинной светло-зелёной шёлковой рубахи поверх белых брюк – привозила мне в номер сервировочный столик, обильно заставленный разными блюдами. По моей просьбе она же дополнительно доставляла рому и джину. Когда становилось нестерпимо жарко, я нырял в бассейн.
Мельдоньич объявился совсем поздно, растолкав меня перед включённым телевизором. С горящими глазами, взбудораженный и взъерошенный, он всеми мыслями всё ещё оставался в своей лаборатории. На расспросы отвечал, что дела продвигаются: решено, что в одном ангаре разместят сразу и его лабораторию, и наш офис, и выставочный павильон с элитным клубом для закрытых демонстраций биороботов. Уже начали перепланировку и косметический ремонт, а сам он подключил свои аппараты и на днях «реанимирует» привезённых из Ульяновска кукол. Больше из него вытянуть ничего не удалось. Только то, что дня через три переберёмся жить на платформу.
Следующий день я опять смотрел кино, но больше пил и тупо сидел у бассейна так, что весь обгорел. Девушка в аозае привычно катала свои столики, но закусывал я всё реже. Размышляя, приходил к однозначному выводу: любыми способами нужно рвать отсюда когти – ничего другого, кроме как вечно оставаться в положении зависимого заложника, мне здесь не светит. Верить Минову и всему его бла-бла-бла – дело наивное и бестолковое. Но как бежать без паспорта и связей в чужой стране? На ум приходил только один вариант: искать контактов с любыми знакомыми, падать в ноги и просить о помощи. Да только где бы их найти?
Мельдоньич ночью и вовсе не появился, но я уже махнул на это рукой. Так и заснул у бассейна, и мне всё снилось, как мы со стариком-вьетнамцем, что называл меня «песесой», пытаемся бежать от моих пленителей тропой Хо Ши Мина. Но они постоянно нас настигали…
Сон был в руку – наутро заявился Минов с двумя вьетнамцами в штатском. Он бегло просмотрел стопки привезённых мне книг и фильмов, неодобрительно покосился на пустые бутылки и представил меня своим спутникам.
Те сказали, что хотят побеседовать со мной на включённую видеокамеру.
– Это ещё зачем? – недовольно буркнул я Лыкичу.
– Пойми: ты – иностранный гражданин и собираешься работать здесь, – разъяснил он ситуацию. – А это – товарищи из министерства общественной безопасности Вьетнама. Без их разрешения у тебя здесь ничего не получится. С Мельдоньичем они уже пообщались в лаборатории, теперь – твоя очередь.
– А где, кстати, Мельдоньич? – не удержался спросить я.
– У него аврал: на днях прилетают заказчики кукол, которых мы не успели продать в России, – ответил big boss.
Вьетнамские товарищи начали издалека. Сперва пробежались по моей биографии: где родился, где учился, кем работал? Я рассказал всё без утайки, как и то, что последнее время профессионально занимался переводами: от различной научно-технической литературы вплоть до инструкций по применению импортной электротехники, бытовой химии, медикаментов… Признался, что из восточных языков сносно знаю китайский, японский и вьетнамский, хуже – корейский и тайский. Заодно попросил у Минова принести мне побольше словарей. Тот молча кивнул.
После этого разведчики провели со мной несколько тестов, разложив на столе карточки с разными картинками и символами, чтобы я интуитивно выбрал из них понравившиеся, – это, мол, нужно для создания моего психологического портрета; попросили заполнить целую кипу опросников на совершенно не связанные друг с другом темы.
Потом в лоб спросили о моих планах: собираюсь ли я остаться во Вьетнаме или вернуться в Россию?
После вчерашних размышлений я честно ответил, что хочу домой.
На это они мне сразу обрисовали возможные варианты, из чего стало ясно, что Минов сдал меня им со всеми потрохами.
Картина маслом, как я себе и представлял, получалась безрадостной.
Де-факто существует нож в крови пропавшей Эльвиры Улябиной, на его рукоятке – отпечатки моих пальцев. Если этот вещдок попадёт в руки российского следствия, я тут же становлюсь главным подозреваемым в её исчезновении. Сыщики сравнят кровь на лезвии ножа с образцами, сохранившимися в базе данных при родах Элей дочери в ульяновской клинике, и мне потом долго придётся объяснять, где я спрятал труп женщины.
Далее. Непреложным фактом является моё бегство за границу сразу же после исчезновения в Вознесенском районе Нижегородской области Игоря Скромного. В России уже начато следствие по делу пропажи этого журналиста: несколько свидетелей показали, что именно я напросился к Скромному в экспедицию в Лашман с группой самозванцев, выдававших себя за «киношников» от режиссёра Георгия Молоканова. Тот уже опрошен и заявил, что никаких представителей от своего фильма никуда не посылал. Теперь следователи разыскивают, чтобы допросить, и меня: уже пытались связаться, но мой телефон недоступен.
Понятно, что при таких раскладах в Россию мне лучше не возвращаться.
– «Вечная весна в одиночной камере», – понимающе кивнул я.
Тут вьетнамские товарищи предложили мне и другой вариант. Никакого ножа не существует, а, значит, и с убийством Улябиной меня ничего не связывает. На допросах в России по делу исчезновения Скромного я отвечаю, что Игорь сам попросил меня поехать с ним в экспедицию, чтобы содрать с организаторов побольше денег за участие в ней не только прессы, но и представителей киноиндустрии. Своих спутников – Ивана Цоя, Лаврентия Мутко и их «ассистента» – я до этого никогда не видел и познакомился с ними только в машине. Их, как и меня, в поездку позвал сам Скромный, подговорив для солидности выдать себя за «киногруппу». Во время всей экспедиции я пребывал в полукоматозном состоянии: отравился чем-то накануне и почти ничего не помню. По приезду домой сразу решил улететь во Вьетнам по путёвке, выигранной до этого по конкурсу. Так как тело Скромного затерялось в лашманских болотах, то если его даже и будут искать – вряд ли найдут. Тем самым от меня очень скоро отстанут и благополучно забудут.
– К чему вы клоните? – спросил я вьетнамцев.
Они тут же разъяснили, что, если я соглашаюсь на второй вариант, мне обеспечат возвращение домой, но в России я буду работать на вьетнамскую разведку.
– У вас там есть своя разведка? – искренне удивился я.
Теперь уже недоумённо переглянулись товарищи из министерства:
– А как же? В России работает очень много вьетнамцев, в том числе и нелегалов. Среди агентуры нам там очень нужны люди из местных: вьетнамцу в России путь во многие сферы закрыт, а русскому в этом плане куда проще. Тем более, что по вашему адресу мы могли бы организовать явочную квартиру.
Я вдруг сразу всё понял!
Понял, почему Минов не стал меня ликвидировать в России, как Гошу Скромного, а вывез с собою во Вьетнам! Я был для него живым товаром, «кабанчиком», разменной монетой для местных спецслужб, чтобы они позволили ему самому обосноваться здесь со своим полулегальным бизнесом! Он привёз им повязанного по рукам и ногам готового агента взамен на лояльное отношение к своим сомнительным делишкам!
– Да уж, Иван Лыкич, ловко вы меня развели! – медленно процедил я, глядя ему прямо в глаза. – Как дитё малое! Сначала уговорили предать своего друга, а теперь вот – хотите заставить и родину продать.
Тот, как мне показалось, даже немного стушевался:
– Да погоди ты! Товарищи обрисовали вариант, при котором ты сможешь вернуться в Россию. Но тебя пока никто не гонит – ты можешь остаться работать здесь.
– Ключевое слово в вашей тираде – «пока»? – сказал я, опуская голову.
– Вас никто не торопит, – вмешался один из сотрудников министерства безопасности. – Вы же предупредили дома, что уезжаете во Вьетнам на заработки. Вот и поработайте здесь с товарищем Миновым. А через несколько месяцев мы вернёмся к нашему вопросу. К тому времени, глядишь, и тема с исчезновением журналиста Скромного поуляжется и подзабудется. Тем легче будет организовать ваше возвращение.
– Нам почему-то кажется, что вам непременно захочется вернуться в Россию, – многозначительно добавил второй спецслужбист, после чего они собрали свои бумаги, пожали руку Лыкичу и откланялись.
– Завтра переселяемся на платформу, – только и нашёлся что сказать мне Минов и последовал за ними.
Вечером того же дня на виллу вернулся Мельдоньич, но не один, а с Карлом.
Я ничего не стал рассказывать об утренней встрече с товарищами из министерства, но учёный и так был в курсе.
Бородач быстро настроил своего андроида, предупредив, что тот повсюду будет следовать за мною на расстоянии двух метров.
– Пусть все думают, что это твой телохранитель! – привычно съязвил «гуманист».
У меня уже был жёсткий опыт «общения» с Карлом, поэтому снова испытывать границы допустимого с ним поведения я не стал, как и его реакцию на возможные с моей стороны резкие телодвижения. Теперь просто всякий раз предупреждал его о всех своих последующих действиях: «иду в туалет», «пойду чего-нибудь съем» или «поплаваю в бассейне» – и он, как и был запрограммирован, послушно сопровождал меня. И я его уже совсем не стеснялся.
Мельдоньича в этот раз не пришлось даже расспрашивать: он сам похвастался, что уже подключил в ангаре все привезённые из Ульяновска аппараты, «реанимировал», как и Карла, всех других прибывших с нами биороботов, завтра – доведёт до ума недоделанных, и на днях за ними приедут заказчики.
– Хочешь какую-нибудь из кукол на пробу? – спросил он, скабрёзно подмигивая.
– Нет, спасибо, – холодно процедил я.
– Что ж, наше дело – предложить. Не хочешь – как хочешь! А я-так уже изголодался – солнце здесь шибко жарит, – осклабился он и, оставив меня с Карлом, попросил провожатых снова отвезти себя в ангар.
«Гуманист» был абсолютно уверен в том, что, однажды испытав на себе железную хватку его андроида, я теперь никуда не денусь: случись что, приказать роботу ослабить свои клешни без Мельдоньича будет некому…
НА ПЛАТФОРМЕ
По мелочам Минов не обманывал: на следующий день нас действительно переселили на платформу.
С утра снова появился Мельдоньич и, собрав свой нехитрый скарб, мы перебрались на вращающийся островок рая над морем. Меня определили в одно бунгало вместе с Карлом, учёный поселился по соседству. Через пару часов в домике рядом с нами обосновался и Иван Лыкич. Я снова оказался в плотном кольце своих «компаньонов».
При заселении наша с Карлом хижина выходила окнами в открытое море, практически паря? над ним, а к концу дня уже начала нависать над береговой линией. Жить в движущемся доме было настолько необычно, что эти новые ощущения на первое время отвлекли меня от всего остального.
Само бунгало было небольшим, но очень уютным, по стилю оформления и отделке напомнив мне номер из бамбука и ротанга в ульяновском «Древе Хитрово». Стены комнат и здесь украшали яркие картинки с изображением рыбаков, экзотических птиц, бабочек, аллигаторов и вездесущего Хо Ши Мина. Из этого ряда резко выбивался портрет колоритного чернобородого мужика, похожего на какого-то персонажа из средневековья. Подпись под ним: «Боярин Богдан Хитрово» – поначалу озадачила меня. Впрочем, я быстро догадался, что существует какая-то логическая связь между этой совершенно инородной здесь картиной и ульяновским отелем «Древо Хитрово», откуда и начались все мои злоключения.
Чтобы не ломать голову, я зашёл в сопровождении Карла (куда ж без него!) к Минову и напрямую спросил: что бы это значило? К моему вящему удивлению и в его домике на стене висел похожий портрет. Разъяснения предводителя подтвердили мои догадки. С совладельцем этого отеля – выходцем из влиятельной вьетнамской семьи – Иван Лыкич был знаком с самого раннего детства. Их родители дружили семьями, мальчики вместе учились сначала в престижной ханойской школе, потом – в университете в Москве. Ещё во Вьетнаме Ванин друг очень привязался к его родителям, особенно восхищаясь русской мамой своего приятеля. Детские впечатления столь крепко засели в подсознании мальчика, что уже студентом, во время учёбы в МГУ, он твёрдо решил по примеру отца Ивана Лыкича всенепременно жениться на русской девушке. Его выбор пал на Марию Улябину – ту самую тётушку беспутной Эльвиры.
Всё бы ничего, да только в России какой-то шарлатан сумел втюхать оказавшейся вдруг при деньгах наивной Маше Улябиной, что она-де происходит из древнего рода основателя «Синбирска» – боярина Богдана Матвеевича Хитрово. Даже откопал ей в «тайных» архивах генеалогическое древо, в котором род Улябиных был красочно пририсован внебрачной ветвью к стволу знаменитого боярина. Из грязи в князи Маша начала трясти этой бумажкой направо и налево, пытаясь всем доказать, что по происхождению она ничуть не уступает своему жениху из сливок вьетнамского общества. Тому, в свою очередь, тоже легче было объяснить родителям, что откопал невесту не абы где.
Эта идея фикс с годами так крепко засела в мозгу уже замужней Марии, что как только родители её супруга стали вкладываться в развитие гостиничного бизнеса, она к месту и не к месту всюду старалась приплести в качестве бренда и имя своего мифического предка. Во Вьетнаме это ограничивалось его портретами в некоторых номерах принадлежащих семье отелей, а в родном для неё Ульяновске, теша своё тщеславие, она уговорила мужа назвать именем «предка» целый гостиничный комплекс. Впрочем, с точки зрения бизнеса ход был совершенно здравым: Хитрово в Ульяновске знали всё-таки больше, чем Хо Ши Мина.
Удовлетворившись этими разъяснениями, я более не испытывал возникшего было дискомфорта от соседства в моём бунгало портретов столь разнопазловых исторических деятелей. Но главное: пока только что въехавший в новое жилище Минов рассказывал всю эту историю, рассеянно раскладывая по шкафам, тумбочкам и ящичкам привезённые с собой вещи, – даже при беглом рассмотрении я успел определить, какой из них предназначался для хранения документов, в том числе и – чем чёрт не шутит! – экспроприированного у меня загранпаспорта.
С такими наблюдениями я и вышел от Лыкича, твёрдо решив, что «теперь надо действовать осторожнее, прикидываясь наивным дурачком, всеми средствами усыпляя бдительность своих «компаньонов» и не давая им поводов для малейших подозрений».
– Правильно, Карл? – словно ища одобрения своим мыслям, игриво спросил я тенью следовавшего за мной биоробота.
Тот на секунду замедлил шаг, пытаясь переварить мои слова. Поняв, что такими своими вопросами могу сбить программу настройки андроида в ущерб только что выработанной тактике собственного поведения, я тут же добавил:
– Идём в наше бунгало!
Первый месяц пребывания на платформе стал, пожалуй, самым спокойным периодом в моей жизни с начала всей этой сумасшедшей истории. «Компаньоны» на время словно подзабыли обо мне и тревожили мало. Про товарищей из министерства общественной безопасности я и сам старался не вспоминать. А к Карлу быстро приспособился и даже привык, избрав максимально комфортную для себя модель поведения с биороботом в условиях вынужденного с ним сосуществования.
Мельдоньич ещё раз доходчиво разъяснил мне, что любая попытка сойти с платформы на берег без его разрешения будет предельно жёстко пресекаться Карлом. А так как вызволить меня из железных объятий андроида сможет только сам учёный, то мне в таком случае придётся мучительно больно дожидаться его возвращения – так что лучше не рисковать. По самой же платформе я могу передвигаться в сопровождении куклы без особых ограничений, но заранее предупреждая её о своих последующих действиях. В остальном – никаких табу.
Минов, правда, добавил, что еду мне будут доставлять исключительно в домик, и потому появляться в общем ресторане (а он располагался здесь на вращающейся террасе в самом верху маяка) мне также запрещено. И вообще, по настоятельной рекомендации товарищей из министерства безопасности, общение с проживающей на платформе отдыхающей публикой необходимо свести к минимуму.
Вскоре Иван Лыкич, как и обещал, установил мне в бунгало компьютер с выходом в интернет, сразу предупредив, что все мои действия в сети будут внимательно отслеживаться сотрудниками спецслужб: на какие сайты заходил, с кем пытался списаться – всё это станет известно в ту же секунду.
– Ты под колпаком, поэтому выводы делай сам, – многозначительно добавил главный босс.
Через несколько дней Мельдоньич принёс мне текст инструкции по эксплуатации его биороботов – для перевода покупателям на все языки, что я знаю. Чуть позже – ещё кучу бумаг: бланки договоров на покупку андроидов, регламент работы элитного эротического клуба, условия участия в его акциях и VIP-мероприятиях, приглашения для адресной рассылки постоянным клиентам и прочую подобную ерунду.
Так как переводить тексты приходилось на многие европейские и восточные языки, не все из которых я знал в необходимом объёме, а специфика темы предполагала предельно точное владение особого рода терминологией, то мне пришлось изрядно попотеть, восполняя пробелы в своих лингвистических познаниях…
Для точности перевода я не раз обращался к учёному за разъяснениями некоторых принципов действия его изделий. Он, конечно, не посвящал меня во все тонкости своих изобретений, но даже поверхностное знакомство с ними заставило меня безоговорочно признать, что в своей сфере Мельдоньич – бесспорный гений нашего времени.
Я и до этого знал из интернета о существовании новейших разработок секс-андроидов «Хармони» или кукол «Саманта» с искусственным интеллектом. Но все эти шарнирные или 3D-модели скелетов с гибким позвоночником, силиконовые тела, искусственная кожа, сенсорные датчики, имплантированные волосы были вчерашним днём и детским садом по сравнению с биороботами Мельдоньича. Он настолько глубоко погрузился в тайны биоинженерии, что изобрёл способ выращивать за короткий срок полный аналог живой человеческой кожи под тонким слоем плоти, которыми покрывал искусственные тела по любым заданным лекалам.
Конечно, у его андроидов были и встроенные камеры в глазах, и несовершенный ещё искусственный интеллект с недоработанными функцией памяти и программой накопления интеллектуального и эмоционального восприятия окружающего мира, но главное неоспоримое их преимущество заключалось в полном внешнем аналоге живого человеческого тела.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/oleg-suhonin/pesec-v-tropikah-65296032/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Олег Сухонин
Тип: электронная книга
Жанр: Шпионские детективы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 08.05.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Оказаться в заложниках в чужой стране, находиться под постоянным прессингом зарубежной разведки, склоняющей тебя к предательству родины – что может быть трагичнее для человека уже предавшего своего друга и обвиняемого в несовершённом им убийстве у себя дома. Когда тебя используют пешкой в чужой игре – самое время, чтобы попытаться начать собственную контригру. И если тебе не на кого опереться, то, может, тебе помогут кукла, как две капли воды похожая на Монику Беллуччи, или даже простые разговорчивые фазаны. Трудновато нашему брату в тропиках, а разве кто обещал, что будет легко? Это книга – заключительная часть постмодернистской трилогии автора, открывшейся повестями "Головы уже нет, а курица ещё бежит" и "Змея, глотающая свой хвост". И всегда на всякий случай стоит иметь в кармане своих брюк план тропы Хо Ши Мина.*Все совпадения имён и фамилий в этой книге совершенно случайныСодержит нецензурную брань.