Главная страница | Юмористическая проза | Физкультура и литература

Физкультура и литература
Иван Канина
Дмитрий Пименов
В ваших руках книга, написанная бывшим учителем физкультуры. И это не шутка. Да, оказывается, физруки умеют писать не только цифры в школьных журналах. В один прекрасный день жестокая судьба заставила его бросить секундомер и взять в руки перо. Вам предстоит узнать, что из этого вышло.
В этом сборнике несерьёзных рассказов затрагиваются извечные философские темы, например, такие: как правильно выбрать унитазный ёршик, как найти и потерять любовь и как стать хорошим человеком. Возможно, вы будете смеяться, но это не точно. Может быть, вы заплачете, а может, вас и вовсе стошнит. Никаких гарантий автор не даёт. Действуйте на свой страх и риск. Да прибудет с вами Босх!
В книге присутствуют сцены насилия, секса и прочих непотребств.
Содержит нецензурную брань.

Иван Канина
Физкультура и литература

Спасибо маме за долгое и счастливое детство.

Собачья жизнь
В детстве я, как и все дети, очень сильно любил животных. В нашей небольшой двухкомнатной квартире не было места даже для меня, но, тем не менее, с нами жили кошка с собакой. Мой отец, напротив, не очень любил домашних животных и частенько применял к ним грубую физическую силу. Он говорил, что делает это не ради удовольствия, а строго в воспитательных целях. Отец наказывал за дело. Бате было невдомек, что животные имели ограниченные умственные способности и частенько не понимали, за что их бьют. Но нельзя сказать, что его методы были совершенно бесполезными. Домашние животные имеют свойство блевать, где и когда не попадя. После очередной такой рвоты, совершенной собакой, отец преподал ей урок, после которого пес чудесным образом съел свою блевотину. Такие чудеса стали происходить сплошь и рядом. Кошка тоже научилась съедать свою блевотину. Как видно, отец оказался неплохим педагогом. Он умел находить общий язык с животными.
Нашего пса звали Чарли. Иссини-черная шерсть с белой полоской на груди. Без породы, без племени и без масти. Хоть Чарли и не был ласковым псом, но я в нем души не чаял. Он с настороженностью относился ко всяким проявлениям любви. О какой ласке могла идти речь, если мой отец с самого рождения воспитывал его методом кнута и палки. А еще собаки не любят детей. Потому что дети делают им больно.
Отец кормил собаку сам. Строго по расписанию, два раза в день: утром и вечером. В остальное время Чарли испытывал голод. А голод совершенно не располагает к дружелюбию. Как-то раз мне приспичило поиграть с Чарли во время кормления. И собака, не будучи человеком, да и голодающий человек в такой ситуации поступил бы точно так же, укусила меня. И, естественно, я закричал и заплакал. Папа, увидевший мою кровь, налетел на пса и отдубасил его до полусмерти. И если бы я не приполз защитить бедное животное, то он запинал бы его насмерть.
Чарли жил возле входной двери и был прикован к ней полутораметровой железной цепью. Когда отец уходил на работу, мы отпускали его, и он гулял по квартире. Но и это было чревато последствиями. На следующий день отец мог обнаружить на диване черные волосы, и тогда пиздец приходил всем нам вместе взятым. Ну, это я уже, конечно, сгустил краски. Меня отец никогда не бил. Доставалось только собаке.
Обычно Чарли на прогулку выводил мой старший брат. Отец тоже иногда брал на себя эту обязанность, но на это без слез невозможно было смотреть. Поводок укорачивался до полуметра, и пес не мог даже понюхать траву, прежде чем пописать. А когда Чарли присаживался, чтобы сделать кучу, поводок натягивался до предела, мгновенно наступало удушье. Так что удовольствие от прогулки собаки получал только мой отец, который, судя по всему, все-таки был живодером.



Однажды брату нужно было ехать в город, и он решил взять Чарли с собой без поводка. Обычно пёс всегда возвращался домой. Но в этот раз он не вернулся. Брат рассказывал, как сел в автобус, а собака еще долго бежала за ним, но потом отстала. Прошло два дня, но Чарли не возвращался. Я стал переживать и плакать. У отца накопилась агрессия, кулаки зачесались, и он был вынужден пойти со мной на поиски пса.
На следующий день мы встали очень рано и пошли искать Чарли. На каждом углу я кричал и звал своего пса. Мы обошли весь район, но безрезультатно. Отправились дальше, на другие улицы, я кричал, но нигде не слышал радостного лая. Отец тоже кричал, и было заметно, что он переживает за меня. Может быть, пес и слышал наши крики, но слишком боялся отца, чтобы подойти к нам. Но скорей всего Чарли просто лежал где-нибудь в канаве сбитый машиной. А может, он, как Чарли из мультфильма «Все псы попадают в рай», влюбился в какую-нибудь сучку и решил завести себе потомство? Или его подобрала другая семья и стала обращаться с ним как с Лесси[1 - Лесси – собака породы Колли, героиня семейного фильма 2005 года, основанного на романе Эрика Найта «Лесси возвращается домой».]?
Спасибо тебе, Чарли, за красивый шрам под правым глазом и до встречи в раю. Надеюсь, поводок у тебя там длиннее, а блевотина вкуснее.

«Завтра на этом же месте»
В конце девяностых была мода на фишки. В каждом дворе можно было увидеть, как несколько десятков человек, разделившись на группки, сидят на корточках и во что-то играют. Проходящая мимо старуха могла подумать, что все они наркоманы, и что во времена ее молодости ребята умирали на войне, а не сидели без дела на улице. Но эти ребята не сидели без дела – они резались в фишки.
Сначала оговаривалось количество фишек, ставящихся на кон, затем очередность игроков, и после всех приготовлений начиналась игра. Игрок брал свою самую счастливую «биту» и наносил удар по стопке разыгрываемых фишек. Сколько штук переворачивалось картинкой вверх, столько игрок и забирал себе. У каждого игрока был свой индивидуальный стиль, были любимчики публики и те, кого все ненавидели за то, что они использовали шулерский прием. Бить «под себя» было запрещено во всех группах, кроме самых отмороженных, где можно было бить хоть камнем по голове. Также всегда можно было обвинить игрока, выбившего неприлично большое количество фишек в том, что он бил «под себя» и тогда, если у вас находились свидетели, он перебивал. Следующим ударом он выбивал уже не так много или совсем ничего, и вы с умным видом могли сказать: «Ну вот видишь, бить «под себя» любой может».
Я был мастером игры, но никто этого не признавал, поскольку каждый считал себя мастером, а остальных – любителями. Но существовал один объективный и неоспоримый признак мастерства – количество твоих фишек. На пике славы я обладал коллекцией более трех с половиной тысяч фишек. И в один прекрасный день мне предложили их продать. Естественно, я согласился. Я продавал фишки всяким малолеткам, а через полчаса выигрывал их обратно. Это был беспроигрышный вариант. Вечный двигатель заработка.
После первого бизнеса у меня появилась первая девушка. Она жила в другом районе и мне частенько приходилось провожать ее до дома. В один из таких вечеров, возвращаясь, на противоположной стороне улицы я увидел подозрительного парня. Любой парень в те времена выглядел подозрительным. Тем более, в другом районе. Тем более, когда у тебя есть деньги. Парень меня тоже заметил и перешел на мою сторону. Я перешел на другую сторону. Он оказался тертым калачом и повторил свою комбинацию «Е2-Е4». Оказывается, с ним бесполезно играть в «кошки-мышки». Он неумолимо приближался. Карманы у моего пуховика были порваны, и я, воспользовавшись этим, успел спрятать всю имеющуюся наличность за спину в синтепон. Вот уже стали различаться черты его уродливого бычьего лица. Мысли мои бились в клетке здравого смысла. Срочно бежать, не оглядываясь, улепетывать, чтобы пятки сверкали. Но было уже поздно, я приблизился к нему настолько, что были видны не только черты его лица, но и прыщи, грязь, свищи, угри, тромбы и прочая гадость. Он остановил меня взглядом. Я повиновался.
– Здорово, – говорит он и протягивает мне свою огромную грубую руку.
– Ппппривет, -заикаясь говорю я и жму ручищу.
– Бабки есть?
– Нет.
– Если найду, дам пизды.
– Нет у меня никаких денег.
Меня бьет сильная дрожь, ноги подкашиваются. Он проверяет карманы и ничего не находит.
– С какого района? Что тут делаешь?
– С 202-го, девушку провожал.
Он оглядывает меня с ног до головы. Его взгляд привлекает ярко оранжевое пластиковое кольцо на моей левой руке, которое мне подарила девчонка. На вечную память.
– Покажи кольцо! – приказывает мне гопник. Затем снимает кольцо с моего пальца и внимательно его рассматривает. Не знаю, какую ценность оно для него имело, но следующая фраза меня ошарашила.
– Дай потаскать.
– Не могу, оно не мое, а девушки.
– Не ссы, завтра в это же время на этом же месте, я тебе его отдам, – сказал он, пожал мне руку и ушел.
Я остался стоять, разинув рот от изумления. И это все? Я так легко отделался? Пластиковое кольцо? Наверное, он подумал, что это Кольцо Всевластья[2 - Кольцо Всевластья – в легендариуме Дж.Р.Р. Толкина главное кольцо, которое правит и повелевает другими Кольцами власти.]. Я не мог поверить в такую удачу и, ежеминутно оглядываясь, побежал домой. Я испытал облегчение от чудом прошедшей мимо меня грозы. С тех пор я зарекся провожать девушек домой, если только они не жили в моем районе. Любовь любовью, а получать «пизды» никому не хочется.

Книги. Деньги. Два урода
Подобный случай произошел со мной, когда мне было лет десять. Мы с моим другом решили сходить в библиотеку, вернуть книги и взять новые. Не знаю, зачем я туда ходил, ведь я никогда их не читал. Я подходил к книжной полке с приключенческими романами, брал первую попавшуюся книгу и нес ее к библиотекарю. И больше я к ней не прикасался до тех пор, пока не наступало время ее возвращать. Я не очень-то жаловал своего приятеля, но было у него одно очень положительное качество, которое перечеркивало все его недостатки – деньги. И поэтому я терпел его гнусный характер. И в этот раз я решил пойти с ним в библиотеку не по причине интеллектуального обогащения, а по причине материального. Вот таким ребенком я был. И если вы вдруг вздумаете меня упрекать, то знайте же, что практически все дети корыстны по своей природе. У детей вообще отсутствует мораль, поэтому им так усиленно вдалбливают басни Крылова. Совершенно идиотские басни, на мой взгляд. Но на ребенка они действуют как надо. Они вынуждают его следовать стереотипам якобы правильного поведения. Та же Библия, только с животными в главных ролях. Обезьяна и очки, мать ее! Лебедь, рак и щука! Кому в здравом уме, придет в голову писать об обезьяне и очках? Помню, как мне довольно часто повторяли: «У тебя нет ни стыда, ни совести». Так это же прекрасно! Стыд и совесть придуманы для идиотов. Два самых отвратительных чувства, мешающие жить в полной мере и навязанные нам как нечто прекрасное. Они хотят заменить нашу открытость и искренность на мораль и совесть. Аморально! Пусть Крылов кому-то другому лапшу на уши вешает. Короче в те времена я мог спокойно дружить с человеком только из-за денег. Не то что сейчас, когда такое поведение считается неприемлемым. Правда почему-то девушкам выходить замуж за богатых мужиков не по любви кажется нормой. Общественная мораль – это кошка в коробке полной крыс. Кого-то она может и убьет, но остальные выгрызут ей глаза, вырвут почки и разорвут на кусочки сердце.
В этот раз у моего друга оказался полный карман денег, часть которых он отдал мне на хранение. Я не задумывался об их этимологии, ибо догадывался, что добыты они без использования морали. Баснями Крылова здесь и не пахло. Мне было наплевать, откуда он их взял. Деньги не пахнут. Моя семья не обладала достаточными финансами, чтобы я мог отказаться от внешних инвестиций. Середина лихих девяностых. Никаких перспектив. Никакого веселья. Любая копейка на счету. И если выпадал шанс поесть сладостей за чужой счет, никто не спрашивал, откуда взялись деньги.
Библиотека находилась в другом районе. Решив сократить путь, мы пошли через замёрзшую реку. Проваливаясь по колено в сугробы и размышляя о том, как потратим деньги, мы не заметили, как с другого берега наперерез нам двинулись две точки. А когда заметили, было уже поздно. Точки превратились в двух быдланов. Назвать их как-то по-другому не то, что рука не поднимается, язык не поворачивается. Два парня совершенно неприятной наружности, явно хулиганистого вида. Один из них был обладателем настолько заурядной внешности, что его образ, не успевший запечатлеться в мозгу, тут же исчезал из памяти, превращаясь в блевотину. Второй же, напротив, обладал отличительными особенностями. На его правой ноге красовался валенок, что уже само по себе являлось дикостью. В то время уже никто их не носил. Но дело даже не в этой ноге, а в другой. Левая, забинтованная в гипс, была завернута в шаль и засунута в огромный летний шлепанец. Какого черта? У него что – раздвоение личности?
Мы попытались убежать. Но не тут-то было, снег ломался под ногами, мы проваливались и вязли. Они же, несмотря на валенок и сломанную ногу, двигались намного быстрее нас. Мы остановились, а гопники рассмеялись. Я чуть не заплакал от беспомощности и ужаса, а вот мой приятель заревел как подраненный кабан. Уроды сказали, что не тронут нас и пальцем ноги, если мы сразу отдадим им все свои деньги. В руках у меня была тканая сумочка, куда я сложил библиотечные книги, туда же я и скинул бывшие на моем хранении деньги. Меня обыскивал двуликий одноногий ублюдок. Он спросил, что в сумочке, я вытащил оттуда книгу и, всхлипывая, показал ему. Он даже названия не смог прочитать, безграмотный ушлепок. Он обшарил мои карманы, но ничего не нашел. Мой обосравшийся приятель сразу же отдал все деньги. Он был жутким трусом, но это совсем не мешало ему воровать деньги у родителей. Конечно, я знал, что он ворует у родителей, но мне было по хрену. Он выгреб целую гору смятых купюр и отдал их второму ублюдку. Глаза его зажглись, как у гиены, увидевшей полусгнивший труп. Денег оказалось даже больше, чем я думал. Сукин сын утаил несколько купюр от меня. Готов поспорить, что гопники, в отличие от нас, знали на что потратить эти деньги. Царской волей они отпустили нас восвояси и быстрым аллюром отправились к себе в пещеру. Конечно, аллюр не возможен для человека с одной ногой в валенке, а второй в гипсе, но передвигался он достаточно проворно.
Мы ползли, продираясь через снег, а на наших щеках замерзали слезы. На моих щеках – слезы обиды за упущенное счастье, на его – слезы радости от того, что ему удалось избежать смерти. По мере приближения к дому, у меня созрел план. Только бы брат был дома. Я вкратце рассказал план другу, но ему он не понравился. Он не хотел возвращаться, а я не хотел расставаться с деньгами. А план был до безобразия прост: попросить помощи у моего старшего брата. Если он откажется, предложить вознаграждение.




Благодарение небесам, брат оказался дома. Мы наперебой рассказали ему о произошедшем, и он сразу же ринулся в бой. Никто не смеет обижать его младшего братика. Мы составили фоторобот, на котором изобразили валенок и гипс в шлепанце. Этих деталей должно хватить для опознания.
Операция прошла успешно. Как по вазелину. Брат выследил их в соседнем районе. Ублюдки ничего не подозревали. Охотники совершенно неожиданно для себя стали жертвами. Брат припер их к стенке и с угрозами о расправе, забрал уже несколько раз сворованные деньги, которых, кстати, оказалось чуть больше, чем было у нас. Похоже, что сегодня не мы одни стали жертвами одноногого пирата.
Когда, справедливость восторжествовала, приятель в эпилептическом припадке благодарности, отдал брату половину награбленного. Вот ведь долбоеб, подумал я. Мы с братом договаривались о гораздо меньшей сумме. Похрен, у меня еще в сумке с книгами остались. Мне хватит.

Лето
Мы выбежали около шести утра. Сегодня начинается новая жизнь. Без вредных привычек. Чем раньше, тем лучше. Нас двое: я и Игорь. Я на правах старшего товарища помогаю Игорю взрослеть, а он помогает мне самоутверждаться. Двойная выгода, как у крокодила с птичкой, чистящей ему зубки.
Мы бежим на дамбу. Длинная дорога идет сквозь узкий пляж, усыпанный разбитыми бутылками, окурками, пьяницами, собачьим дерьмом, гниющей рыбой и прочим мусором. На плакатах социальных реклам пишут: "Когда никто не мусорит, не надо и убираться". Но в нашем случае все иначе: "Когда все мусорят, нахрен убираться?". И это правда. Среди осколков пивных бутылок сложно найти песок. Порезать ногу во время купания не невезение, а закономерность. Также во время купания можно легко получить по морде. Как пить дать. Пошел искупаться, освежиться, зарядиться позитивом, а получил кулаком по лицу. Хорошо же.
Я живу возле реки. Конечно, рекой ее можно назвать только с огромной натяжкой. С превеликим преувеличением. Тоже самое, назвать рогатку – огнестрельным оружием. Это не величественная река Лена, а ее жалкий грязный приток. Эту лужу в народе называют "говнотечкой". Это даже не вода, а мутная жижа, состоящая из продуктов химического, физического и атомного распадов, смешанных с продуктами обмена мочеполовых систем различных видов млекопитающих. Так называемый «городской пляж» находится в трехстах метрах от моего дома. Надо всего лишь перейти дорогу и пройти через коттеджи, которые понастроили себе местные богачи. Но пройти по прямой невозможно, они огорожены высоким железным забором. Богачи не хотят, чтобы через их владения ходили всякие нищеброды. Из-за этого приходится делать крюк. Раньше, когда коттеджей еще не построили, там располагался песчаный карьер. Молодежь со всего района ходила туда драться. Один на один. «До первой крови» или пока один из бойцов не заплачет. Ну или, на худой конец, пока кто-нибудь не умрет. Отказ от драки автоматически приравнивался к поражению. Проигравший сразу же оказывался на ступеньку ниже. Абсолютно никакого значения не имела причина, из-за которой боец отказался от драки, будь то: кровавый понос, язва, геморрой, цистит, ишемическая болезнь сердца, инсульт, цирроз печени, глаукома, острая шизофрения, хроническая депрессия, усталость, анальная трещина, ушная пробка, катаракта, камни в почках, синдром Бабинского справа, боковой амиотрофический синдром и даже в случае клинической смерти. Все было тщетно. Проиграл так проиграл. Теперь ты должен уважать победителя. Никаких оскорблений в его адрес. Целуй руку, которую не смог отрубить.
Как-то раз я был свидетелем драки между двумя лучшими друзьями. Драка была ужасно скучной, как спаривание дождевых червей, если, конечно, они спариваются. Один друг нападал, пытаясь навязать ближний бой, другой друг отбивался, держась на расстоянии. Драка длилась уже больше пяти минут, когда собравшиеся зеваки, подхалимы, карманники, кривляки, подонки и прочая шушера стали расходиться по домам. По телеку начинался "Черный плащ".
Однажды я тоже дрался на песках. Единожды. С каким-то незнакомым парнем, которого видел в первый и, как оказалось, в последний раз в своей жизни. Очевидных причин для драки не было. Кроме одной: старшие ребята хотели зрелища. Но драться между собой они не желали. Поэтому, они стравили нас, сказав мне: «Видишь того парня? Он сказал, что твой отец -педик». Естественно, «тот парень» ничего такого не говорил, но времени проводить лингвистическую экспертизу не было. Надо было «махаться». Кажется, во время жестокой бойни, я попал своей худой костлявой ногой в мягкий живот «того парня», и он отказался от продолжения. Их компания позорно удалилась с песков, а мы остались жечь костер и кидать в него патроны.
Чтобы в тебя не попала пуля необходимо было прятаться за песчаными насыпями. Кто-то бросал патрон в костер, и все пригибались в ожидании взрыва. На самом деле, в патронах не было снаряда. Мы не знали, что патроны были монтажными, а не боевыми. На наш неискушенный взгляд, все они выглядели одинаково. Когда патроны закончились, мы стали кидать в костер пластиковые бутылки с закрытыми пробками, которые, попадая в огонь, сперва набухали, а потом, скривившись, взрывались, взлетали вверх, вздымая пепел и искры. От костра надо было убегать и в этом случае. Никто не знал, как может повести себя углекислый газ в замкнутом пространстве. Неизвестно, в каком месте появится дырка, и в какую сторону полетит бутылка. Все понимали, что с такими вещами лучше не шутить. Поэтому мы соблюдали технику безопасности, прячась за насыпями. Через несколько секунд раздавался свист, щелчок, костер вспыхивал синим пламенем, и бутылка взлетала в воздух. Затем мы бежали к ней, рассматривали и весело обсуждали ее полет. Потом все повторялось до тех пор, пока бутылки не кончались. Потом все расходились по домам. Было ужасно грустно понимать, что день славы кончился, и завтра никто не вспомнит, как ты победил в драке.
Однажды на карьере началась стройка, и пески, наполненные нашей первой кровью, потом и слезами, превратились в коттеджи. Я сделал крюк и оказался на пляже. Там я сразу приметил своих одноклассников. Любовную парочку. И, что удивительно, они делали то, что делать на этом пляже ни в коем случае не рекомендуется – купались. Середина июля. Самое пекло. В Якутске лето длится всего один месяц – июль. В июне еще достаточно прохладно, чтобы купаться, в это время идет река. Огромные массы льда плывут, тают и исчезают в грязных потоках реки Лены. Очень красивое и величественное зрелище. Живущие поблизости люди выходят на пляж, чтобы посмотреть на это чудо природы. В Якутске и так мало зрелищ, поэтому пропускать такое нельзя. Река, из-за таящего льда, выходит из берегов и весь «городской пляж» опускается под воду. Льдины разных размеров дрейфуют, задевая друг друга, толкаясь и соединяясь, образуя целые флотилии. При их столкновении стоит оглушительный треск. Вода подходит к самой кромке дамбы, по которой гуляют люди. Кажется, еще чуть-чуть и все окажется под водой. Но этого "чуть-чуть" всегда не хватает. Подъем заканчивается, треск стихает и льды, ничего не добившись, растворяются. Таяние происходит не сразу. Сначала спадает общий объем воды, и льдины, оставшись на песке, медленно умирают. Печальное и эпохальное зрелище. Гуляя по мокрому песку, кажется, что ты оказался в первозданном мире. Рядом с тобой трещат огромные айсберги, а река, черная от грязи, тихо ворчит, унося с собой остатки былой мощи. Как проигравший флот, уходит на базу, так и льды, оставшиеся на плаву во власти течения, плывут назад; туда, где в итоге своих странствий становятся тем, кем были изначально – водой. Когда ты подходишь к льдине, она скрипит и лопается, распадаясь на тонкие хрупкие кристаллы. Можно залезть на айсберг и крошить его ударами ног. Тысячи осколков, переливаясь, опадают на песок, образуя россыпи драгоценных камней. Эта картина навсегда останется в памяти.
В августе температура воздуха стремительно падает. Природа подготавливается к зиме. А для жары остается только июль, и солнце, вступая в законные права, отрывается на полную катушку, платя по старым счетам и авансируя будущие. Температура воздуха в июле поднимается до тридцати пяти, а иногда и до сорока градусов. Вместе с тем влажность воздуха, несмотря на близость реки, минимальная. Смертельный зной. Тяжело переносить такую жару на ногах. Люди спасаются вентиляторами и кондиционерами, кто может себе позволить. Богачи, живущие в коттеджах за железными заборами, могут, а мы, жители КПД-шек и домов 112 серии, вынуждены спасаться под лопастями китайских вентиляторов. Но и то не все. В крайних случаях спасает холодный душ или купание в радиоактивной речке. Вот и мои одноклассники предпочитали городской пляж. Я присоединился к ним. Присел на песочек и снял футболку. Я гулял и купался в ярко оранжевых гавайских шортах. Достаточно ярких, чтобы привлекать внимание. К тому же, у меня были длинные, обесцвеченные гидроперитом волосы, которые тоже притягивали взгляд. Я любил, когда на меня обращали внимание. Мне нравилось выделяться из толпы. А толпе это, наоборот, не нравилось. Все должны быть одинаковыми. Серыми. А белую ворону надо заклевать. Или хотя бы унизить. Так и произошло.
На пляже рядом с нами лежала парочка гопников. Уродливая дама лет тридцати-сорока и ее не менее безобразный дружок. Пьяные в хлам. А что еще делать? Набухаться на пляже – это святое. Пивная церемония как обязательный ритуал причащения. И лучше всего жажду утоляет не холодное пиво, а теплая водка. Ноль пять сорокоградусной в сорокоградусную, и уже не так жарко. Водка, принятая внутрь, также используется и как средство для загара. Через несколько часов после злоупотребления хорошо заметен равномерный загар, или как его принято называть у медиков – термический ожог. Чаще всего сгоревшей бывает одна сторона тела. В зависимости от того, в каком положении сон, солнце и алкоголь вырубили человека. Чаще всего страдает передняя поверхность тела. Человек не успевает среагировать на солнечный удар и вырубается, упав на лопатки. Опытные купальщики заранее принимают положение лежа на животе, так как внешняя сторона у них прожарилась в прошлое посещение пляжа. Так же это положение является более безопасным для здоровья пьющего. Так как рвотные массы могут причинить непоправимый ущерб жизнедеятельности организма. Чуть-чуть зазевался, и рвота уже у тебя в легких. А кому это нужно? Никому. Но никто не знает наверняка, накроет ли тебя сонливая волна или нет. Пан или пропал. Бывает, что и не накрывает, и тогда, естественно, человека накрывает волна неудовлетворенности, а вслед за ней накатывают волны агрессии, ненависти и злобы, превращая человека в безумное животное. Это состояние называется "недогоном". Теперь тебе, для того чтобы вырубиться на песке и получить шикарный загар, не хватает всего нескольких глотков. Недогон никому не нравится. То же самое, что смотреть порнографический фильм, в котором нет эякуляций. Примерно в таком состоянии находились наши соседи по пляжному отдыху. Женщине не хватило каких-то двух-трех жалких глотков, и она осатанела. А меня, как великого счастливчика, угораздило случайно посмотреть в их сторону. Она как будто только этого и ждала. Поймав мой взгляд, она схватила его зубами цербера. И понеслась. Она стала орать на меня, обзывать "гомиком", материть, костерить, поливать и обливать смешанной с говном грязью. Ненависть сочилась у нее сквозь поры. Она изрыгала ее тоннами, кубометрами, джоулями и амперами. При этом она не забывала угрожать мне избиением. А ее молодой человек, в грязных семейных трусах, просто лежал рядом и наслаждался хорошим солнечным деньком. Она стала подбивать его, чтобы учинить надо мной расправу. А я сидел на песке, и не знал, что делать. Я никогда не отличался храбростью. Да, чего уж юлить, я патологический трус.
Я жаждал внимания, и в полной мере получил его. Теперь мне хотелось убежать. Смыться подобру-поздорову. Исключить из уравнения причину конфликта. С глаз долой, из сердца вон. Я так бы и сделал, если бы не мои, бесстрастно наблюдающие за происходящим, одноклассники. Даже нам -трусам стыдно проявлять свою сущность при других людях. Я сделал вид, что пьяная баба поливает грязью не меня. Я отвернулся и смотрел в другую сторону, краем глаза следя за пьяной тварью. Мало ли от слов, она перейдет к действию. Такое тоже нельзя исключать. А трус – никогда и ничего не исключает. Наоборот, он продумывает различные вариации ухудшения ситуации. Я даже был готов уклониться от пущенной в меня пустой бутылки. Все мои мышцы были напряжены, а мое лицо выражало невозмутимость. Губы кривились, безуспешно пытаясь придать лицу беззаботное выражение. Физиономия моя имела жалкий вид, являла собой жалкое зрелище и не вызывала ничего кроме жалости. А для пьяной женщины – улыбка врага, словно кучка дерьма для ассенизатора. Сигнал для атаки. Она стала трясти своего дружка, нарушая его гармонизацию с внешним миром. Ему, похоже, хватило водки. Он оттолкнул ее руку и продолжил лежать на спине, принимая солнечные ванны. Тогда она вскочила на ноги и двинулась ко мне. Наверное, почувствовав себя летчиком японского императорского флота, она захотела использовать эффект неожиданности. Но она не знала, что для труса неожиданностей не бывает. К тому времени, пока она только намеривалась встать, я уже находился в вертикальном положении. Готовый сорваться с места, чтоб только пятки сверкали. Но мне не суждено было отправиться на пробежку, поскольку в игру вступил мой одноклассник. Это был грубый, крепкий парень, живший в опасном районе города, не раз участвовавший в драках и поэтому ничего не боявшийся. То есть, был моей полной противоположностью. В конце концов, ему надоело наблюдать за моим позором. Он преградил дорогу женщине, которая неуверенным шагом, проваливаясь в песок, ковыляла в мою сторону, изрыгая проклятия и перегарную вонь. Для нее, как и для меня, вмешательство третьего лица стало неожиданностью. Так на пути ребенка, приближающегося к большому вкусному торту, появляется старший брат, он забирает торт, и мимоходом пинает малого по почкам. Женщина остановилась. Одноклассник приказал ей успокоиться, иначе он размозжит ей башку. Он обратился с речью к мужику, гарантируя тому подарок в виде разбитой рожи и упокоение на ближайшем кладбище, если он не успокоит свою подружку. Мужик понял, о чем речь. Для пьяного он достаточно резво встал, сделал несколько нетвердых шагов, взял за лапу бешеную собаку и отвел ее на место, яростно сжимая ее предплечье.
Вот так, почти без позора, мне удалось выйти сухим с пляжа. Ни о каком купании речи не шло. Мне просто перестало быть жарко. Холодный липкий пот покрывал спину, я шел домой читать книги. Это дело гораздо безопаснее.




Вернемся к началу рассказа. Раннее утро. Мы бежим по дамбе. Солнце уже встало, но еще не печет. Через три часа на улице будет звенящая, как натянутая одноглазым индейцем тетива, нестерпимая жара. Наш маршрут проходит по прямой. Мы пробегаем пляж и вбегаем в лесистую зону. Комары еще спят. Это нам на руку, потому что якутские комары – одни из самых отвратительных беспозвоночных в мире. Как своим видом, так и количеством. Особенно отвратительны рыжие ублюдки. Они крупные и очень больно кусаются. После их укусов остаются большие красные блямбы, которые невозможно не чесать. Из-за интенсивного расчесывания, блямбы превращаются в болячки. Которые, слава Босху, не чешутся. Но зато имеют крайне, как необрезанная крайняя плоть, неприятный неопрятный вид. Лучше не быть укушенным. Лучше не ходить в лес. Держаться подальше от травы и не жить на первом этаже. К сожалению, последний пункт ко мне не подходит. Я живу на первом этаже. Конечно, все окна занавешены марлей. Противомоскитные сетки используют только жители коттеджей. Но несмотря на марлю, в доме все равно есть комары. Возможно, кто-то из моих домочадцев, преследуя свои, никому не известные, но без сомнения, корыстные цели, тайно впускает их в квартиру. Днем комары спят в своих кроватках и никого не дискредитируют. Жара и на них действует удручающе. Зато ночью, когда я начинаю засыпать, раздается писк комара, пикирующего на открытые из-под пододеяльника пальцы ног. Уже в воздухе комар готов к кровососанию, и сразу после посадки происходит укус. Нет ничего хуже, когда кусают нежные, еще не зараженные грибком, пальцы ног. Чешется примерно, как при чесотке. Чесотки у меня никогда не было, но я могу предполагать, каково это. Полночи приходится чесать пальцы и промежутки между ними. Ты терпишь, пытаясь всеми силами заснуть, заклинаешь, борешься, сопротивляешься, но через секунду сдаешься и чешешь. А в это время еще несколько кровопийц атакуют незащищенные участки твоего прекрасного тела. В темноте, наугад, я наношу слепые удары кулаками по воздуху. А комары, уворачиваясь, смеются надо мной. Писк просверливает голову насквозь. Я бью открытыми ладонями по голове, по ушам, по пяткам. Затем вскакиваю на ноги, включаю свет и начинаю разбор полетов. Парочку размазываю по стенам. Остаются кровавые пятна. Моя кровь. Кровь из моих пальцев. Бессмысленно пролитая. Нескольких, обескураженных ярким светом, я ловлю в воздухе. Подношу сжатую ладонь к уху, слушаю. Слышу писк. Плотоядно улыбаюсь, сжимаю кулак. Слышу треск. Начинаю чувствовать себя лучше. Не стоило меня злить. Бойня продолжается несколько минут. Парочка комаров избегает смерти. Но они настолько напуганы, что не могут даже пискнуть. Я ложусь на мятую, грязную от крови и тел насекомых, постель. Стены тоже в крови. Все говорит о том, что здесь произошла смертельная схватка. Бойня номер шесть. Через несколько часов стервятники, почувствовав запаха тлена и разложения, прилетят на пир. Ну а пока, я с головой накрываюсь пододеяльником и засыпаю, просыпаясь время от времени, чтобы почесать пальцы.
Но ранним утром комаров нет, как нет и других опасностей, подстерегающих ночью на каждом шагу. Иногда мне снится сон. Я посреди ночи оказываюсь в месте, где мы сейчас пробегаем. Мне очень страшно. И непонятно чего я боюсь: то ли самой темноты, то ли самого места, то ли своих фантазий, облачающих тени деревьев в нечеткие человеческие фигуры, направляющиеся ко мне. Но дойти до меня они никогда не успевают, я всегда просыпаюсь раньше.
Во время бега мы разговариваем, смеемся над знакомыми, строим планы на день, фантазируем. Пробежав два километра, разворачиваемся и бежим обратно. Решаем сделать остановку, чтобы искупаться. Нет ничего лучше, чем окунуться в прохладную воду после пробежки. Освежиться. Поплавать. Бодрость наполняет тело, и кажется, что горы по колено, и что можешь море свернуть. Весь мир под ногами, как и битое стекло, пластиковые бутылки и прочий мусор. Мы обсыхаем, подставляя свои телеса теплому летнему солнцу. Игорь смотрит на меня и говорит: «Хорошо бы сейчас покурить». Я со смехом соглашаюсь с ним: "Да, это было бы идеально". Он поднимает с песка свои шорты и достает из правого кармана сигареты, а из левого зажигалку. Он протягивает мне сигарету. Я принимаю. Игорь щелкает зажигалкой, прикуриваем. Просыпается совесть. Я нарушил обещание. Но обещал я себе, а не кому-то другому. А обещания, данные самому себе, яйца выеденного не стоят. Такие легче всего нарушить. После пробежки сигаретный дым неприятен. Но это временный дискомфорт. Легкие, после насыщения утренним кислородом, капризничают, отказываясь от горького табачного дыма. Но разве легкие командуют парадом? Нет. Пока еще мозг командует, и в данный момент он отдает приказание курить. И вот оно, то самое ощущение, из-за которого ты куришь – легкая слабость и головокружение. Я кайфую, выпуская дым через нос. Сигарета кончается, мы одеваемся и пешком идем обратно. Немного стыдно, но я тешу себя мыслью, что брошу завтра или послезавтра, либо через неделю. В любой день, когда по-настоящему захочу, тогда по-настоящему и брошу.
Мы хотим зайти в гости к одноклассницам Игоря, родители которых уехали на дачу. Две сестры Ю. и О. Мы идем по району, и я вдруг вспоминаю, что под соседним домом уже несколько дней обитает Колян. Он стащил со стройки бочку белой краски. И круглыми сутками нюхает ее пары. Неизвестно, каким образом ему удалось без лишнего шума утащить со стройки тяжеленую пятидесятилитровую бочку. Так же остается загадкой, откуда в четырнадцатилетнем пацане взялось столько силы. После того, как бочка была украдена, он загнал ее под один из ближайших домов и остался там. С тех пор он никого к ней не подпускает, разговаривает сам с собой и смотрит только внутрь себя и бочки.
В Якутске, из-за вечной мерзлоты, дома ставят на высокие сваи. И поэтому под некоторыми домами можно встать в полный рост. Конечно, если ты не Шакил О'Нил[3 - Шакил О'Нил – американский баскетболист, его рост составляет 216 см.]. Часто дети устраивают под такими домами шалаши и штабы. Американские дети строят дома на деревьях, а якутские – под домами. А те, кому лень носить деревянные укрепления и работать молотком, притаскивают с помойки старый диван и сидят на нем, как в офисе, строя великие планы по захвату мира. А Колян решил не запариваться: украл бочку, закатил под дом и устроил себе персональный рай. Баунти. И вот уже несколько дней он не отползает от нее ни на сантиметр. Чего он в ней нашел? Обычная, ничем не примечательная бочка. Но не будем судить бочку по обложке. Влюбляются не во внешнюю, а во внутреннюю красоту. А внутренность у этой бочки была что надо. Светлая. Чистая. Безгрешная. Ангельская. А запах какой? Яркий. Резкий. Сногсшибательный. И если постараться, то можно угореть и улететь. Вот Колян и ушел в открытый космос. Полет на орбиту в несколько дней. И я начал переживать за его здоровье. Как он там? Без еды, без воды, без человеческого общения? Так и поехать недолго. Надо спасать парня.
Собираясь на пробежку, я на всякий случай взял с собой печенье. Оно немного раскрошились в кармане, но, ничего, сойдет и такое. Мы подошли к дому, огляделись. Никого. Я залез под дом. Солнце светило ярко, но под домом царят вечные сумерки. Серые сваи, мусор, запах мочи. Я знал куда двигаться, бочка должна быть поблизости. Я позвал Коляна. В ответ раздался тихий стон. Он то ли скулил, то ли хныкал. Я подошел ближе и увидел лежавшее на боку тело. Глаза были полуприкрыты. Лицо бледное и изможденное. Руки обнимали бочку. Первым желанием было – вытащить его оттуда. Но я остановил себя. Парень он сильный, а наркотическое состояние, в котором он пребывал, делало его опасным. Мало ли что взбредет ему в голову? Как завещал Х.С. Томпсон[4 - Хантер Стоктон Томпсон – американский писетель, журналист, основатель гонзо-журналистики]: «Можно повернуться спиной к человеку, но никогда не поворачивайся спиной к наркотику. Особенно, когда наркотик в человеке». А подставлять свою незащищенную шею и подавно. Поэтому я еще раз позвал его по имени. И услышал в ответ то же самое мычанье. Доброта и трусость боролись во мне. И слабая трусость победила чистосердечную доброту. Я кинул печенье рядом с его головой и опрометью бросился обратно, к солнцу. Игорь ждал меня снаружи. Он не собирался связываться с этим дурно пахнущим делом. Ему было плевать. Я тогда еще считал, что людям надо помогать. И страдал из-за этого. Но каким бы добрым я не был, инстинкт самосохранения всегда побеждал.
В памяти всплывает еще одна история, когда я пытался стать хорошим человеком.
На футбольном поле появился новенький парень. Он был маленького роста, сбитый и крепкий как пень. Звали его – Андрей. Самым замечательны в нем было лицо. Уродливое и морщинистое, как у лепрекона. Густые черные брови, карие глаза, грубые скулы, крупный нос. Он был смуглым и кривоногим. С первого взгляда было сложно понять, что с ним не так. Кроме того, что он карлик. Вроде есть скорость, реакция, сила и координация, вот только мяч почему-то всегда летел не туда, куда надо. Обычно новеньких всегда ставили на ворота. Но Андрей даже с этим не мог справиться. Все его передачи и удары били мимо цели. Мяч постоянно вылетал за пределы поля. Вместо того, чтобы выпнуть мяч на чужую половину, Андрей пинает его прямо в ноги сопернику, и тот забивает гол. Поэтому его стали называть: «Косым», «Корявым», «Кривоногим».
Через некоторое время мы поняли причину его неточностей. Кеды на его уродливых ногах были на три размера больше необходимого, видимо, мама купила на вырост. Было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что ни о каком «выросте» и речи не может идти. Этому пню никогда не вырасти и не стать дубом, тополем или хотя бы шиповником. Мать на что-то надеялась, но ребята не оставили ему никакого шанса. С тех пор они называли его – "Бичёнком".
Позже, когда кеды пришли в полную негодность, мама купила ему обувь по размеру. Но было уже поздно. Кличка приклеилась. Он смирился и перестал обижаться. Сам я называл его «Мужичком». Остальные ребята, из-за моего особенного отношения, стали меня недолюбливать. Якобы я считал себя лучше других. Никому такие не нравятся. Правильно говорят, что благими намерениями дорога в зад выстлана. Андрей, чувствуя общее настроение по отношению ко мне, стал дерзить и нарываться. Он знал, что если я залуплюсь, то за него вступятся остальные. Наверное, он хотел перекинуть стрелки и сделать меня козлом отпущения. Но ни черта у этого уродца не вышло. Я использовал принцип «не можешь победить, возглавь» и стал называть не просто "Бичёнком», а самой настоящей «Бичихой». После этого от меня отстали. Как говорится: «не делай добра – не получишь зла».
Мы оставили Коляна гнить возле бочки. Никто не имел права лишать его этого удовольствия. Жизнь была и так не сладкой. Каждый облагораживал ее как мог. Кому-то достаточно было никотина, другому алкоголя, кто-то курил травку, а он нюхал бочку. У каждого есть право на выбор. Жалость унижает человека. Никто не придается ей больше нескольких минут, и этого вполне достаточно. Выбравшись из-под дома, и оставив надежду там, я почувствовал себя освободившимся. Я сделал всё, что мог. И был горд собой. Теперь Колян не умрет с голода.
Мы направились к подружкам, которых накануне предупредили о возможности утреннего визита. Они, конечно, посчитали это шуткой. Но мы не шутили. Крадучись мы поднялись на седьмой этаж. Мы старались не шуметь. Как будто шли на дело. Добрались до квартиры. Приникли к двери, прислушались. Тишина. Мы тихонько постучали, думая, что нас ожидают. Тишина. Постучали еще раз. Три раза. Четыре. Условный сигнал. Хоть ни о каком условном сигнале и не договаривались.
Стук в дверь становился оглушительным. Боясь перепугать соседей, мы остановились. Перевели дыхание. Вот сучки. Мы твердо знали, что они дома. Тверже была лишь наша глупость. Поэтому мы продолжили бомбардировку двери. Мы бы звонили в звонок, если бы он был. Через пять минут ожесточенного боя с дверью, мы услышали заспанный голос: «Кто там?». Точней это был не голос, а слипшийся, задеревенелый хрип. Трудно было понять, принадлежит ли он двенадцатилетней девочке или же сорокалетнему мужику. Мы испугались и начали пятиться к лестнице. Но в итоге интерес пересилил страх. Я сказал: "Это мы". После этого, как тряпье на вешалке, повисла тишина. Через минуту, длившуюся не вечность, а ровно шестьдесят секунд, замки стали открываться. Через щель, высунулось лицо одной из сестер. Было сложно понять, старшая это или младшая. На самом деле они были похожи, как мухомор и обабок. Два симпатичных грибочка. В один из которых, как я позже узнаю, был влюблен Игорь. Но совсем с другим грибочком, намного позже, у него завяжутся отношения.
Дверь отворила старшая из сестер. За ней, виднелась башка ее подружки, которая была моей соседкой по подъезду. Что-то она не по-соседски рада меня видеть. Мешки под полуприкрытыми глазами и запах тлена изо рта. Разве так встречают гостей? Кажется, наше появление не понравилось им больше, чем нам их внешний вид. Хочешь узнать, как женщина выглядит по-настоящему: разбуди ее в шесть утра. А вообще лучше не видеть женщину до начала рабочего дня.
Девчонки отказались нас впускать уже не впервые. В прошлый раз они отмазались, сказали, что папа дома: «Потише, пожалуйста, он отдыхает». Они рассчитывали на то, что я поверю и не стану пытаться прорваться через баррикаду. А вдруг отец и вправду спит на обоссаном диване? А я, как герой, врываюсь в его тесный уютный мирок и разрушаю его. За такое он запросто мог избить меня. А рисковать я не люблю. Тем более своей головой. И девчонки знали об этом. Хитрые вредные маленькие сучки. Они попытались захлопнуть дверь прямо перед моим носом. Но я оказался проворней. Сомнения вызывают жажду деятельности. А в данный момент я очень сомневался. Во-первых, в их честности, а во-вторых, в своей добропорядочности. Почему мне так хотелось попасть к ним в квартиру? Не знаю. У меня тоже квартира есть. Получше их. С двумя зассанными диванами. Как будто я ни разу не бывал в гостях. Бывал, конечно, но не в этом дело. А в том, что запретный или запертый плод сладок. Она ограничивала мою волю. И поэтому мне необходимо было попасть внутрь. Я, как Адам, которому сказали "нельзя". Моя нога сама просунулась в проем между квартирой и дверью: «Не так быстро, крошка». Она уставилась на меня своими, и без того, огромными голубыми глазищами: «Какого черта, тебе надо? Папа сейчас проснется и устроит тебе. А ну убери ногу, кому сказала! ». Я струхнул и собрался выполнить ее требование, как вдруг услышал звуки пианино. Это было похоже на "Лунную сонату" Людвига Амадея Брамса. "А это еще что за дерьмо? » – поинтересовался я. «Папа проснулся. Он после сна любит поиграть на пианино», – сказала она самоуверенным голосом, и ни один, даже самый малюсенький мускул не дрогнул на ее милом личике. Лицемерная сучка. Я убрал ногу и поторопился убраться подальше, вдруг ее папа после игры на пианино любит выходить в коридор и избивать подростков. Только через несколько секунд, оказавшись на безопасном расстоянии, я понял, что меня обманули. Обставили. Обвели вокруг пианино. Выставили дураком. Ярость хлынула по венам. Тело бросилось назад. Но дверь мне больше не открыли. Я угрожал, молил, просил, требовал, но в ответ слышал лишь беспрерывный хохот. Я решился на отчаянные меры – попросил воды. Это безотказное средство. Когда ты хочешь увидеть девчонку, но не знаешь, как обосновать свой приход, попроси воды. Словно ты ползешь из какой-нибудь Гоби или Сахары, а ее квартира – это прекрасный оазис. Вроде бы ничего такого, а кажется, будто тебя поят водой любви. Да не оскудеет рука дающего. Да не пересохнет его водопровод. Потом у тебя забирают кружку и закрывают дверь. Но ты уже счастлив, любовь, волнами кипяченой воды, захлестывая бабочек, плещется в твоем животе. Существует вероятность, что тебе дадут литровую банку воды из-под крана. И сразу закроют дверь. Не дожидаясь, когда ты напьешься. Такая вода ничем, кроме хлорки, не пахнет. Ни капли любви в ней нет. Потом еще и с банкой надо что-то делать. И ходишь с ней в руках, как дурак с пакетом на голове. Разбить банку рука не поднимается. Все-таки ты не свинья. Домой принесешь, а мама опять обругает: "Опять, дурак, банку домой принес?! Где ты их только берешь? Никогда мы не занимались закатками и вот опять. Этих банок уже хватит для того, чтобы расчленить тебя, и всего по кусочкам в них запихать, залить спиртом и расставить по полочкам. Пусть глаз радуют. Все бы хорошо, да только отец спирта не даст, вон, он уже весь фиолетовый сидит на кухне, дай ему банку, может сблюет в нее, а не на пол. А то опять полы мыть. Надоело».
Через закрытую дверь я попросил воды, хоть жажда меня и не мучала. Зато меня мучило желание ворваться в их дом, разнести к чертям пианино, включить газ, запереть девчонок в ванной, погадить на половичек и убежать. Но они оказались еще более бессердечными, чем я. До этого я думал, что нравлюсь им. Надеялся на это. В глубине бездонной души. Или мне было наплевать? Не знаю. Я злился, что они перехитрили меня. Конечно, им помог Людвиг Ван, а он парень головастый, но от этого легче не становилось. Во рту только горечь. Горечь поражения. Желчный пузырь работал на максимальных оборотах, производя желчь в масштабах военного времени. Я мог наполнить литровую банку. Мог продавать и делать на этом неплохие деньги. Ведь в то время людям не доставало желчи. Все были добрыми и милыми. Улыбались и радовались, даже когда болели дети. Говорили: "Спасибо" милиционерам, избивавших их отцов и мужей. Смеялись, когда сгорали квартиры. Хохотали на похоронах. Благодарили счастливый случай, когда наступали на собачье дерьмо. В общем, желчь была в дефиците. Не то, что сейчас. К сожалению, банки под рукой не оказалось, и вся желчь выплеснулась на дверь, даже не забрызгав двух маленьких мегер, продолжавших смеяться надо мной. Сукины дочки! Хорошо смеётся тот, кто смеется за запертой дверью. Мольба о спасительной влаге не возымела действия. Девчонки поступили не по-христиански. Они не напоили усталого путника, не проявили гостеприимного радушия. Никакого сострадания. Они даже не подставили под удар ни одну из своих кругленьких румяненьких щечек. Они оставили меня без сатисфакции. И я, как изъеденная молью собачья шуба, отправился на помойку.
Вторая попытка. Семь утра. Я и Игорь стоим в подъезде, а перед нами две злобные сонные тетери. Зачем мы пришли сюда? Неужели мы уже тогда мечтали оказаться в их теплых постельках? Соединить тела, а может быть и сердца, в едином пульсирующем ритме? Да, мы хотели этого, но сильнее желания был страх. И он, как полный властелин, руководил нами. Любое действие, слово, поступок и даже мысль проходили обработку страхом. Вдруг тебя неправильно поймут? Вдруг тебя поймут чересчур правильно? Скорей всего тебе откажут. В столе. В расположении. Во всем. А о сексе и думать было нечего. Только мечтать, надеяться и придумывать сальные шуточки. Ну и конечно, совершать грех Онана, просматривая спрятанные отцом видеокассеты. Только, прежде чем смотреть, нужно убедиться, не спрятаны ли в комнате видеокамеры. Не нацелены ли их объективы прямо в мой пах. Моя паранойя в те времена достигала поистине ужасающих масштабов. Шкафы проверялись изнутри и снаружи. Ковры прочесывались вдоль и поперек, просматривались стены под ними, ведь камера могла быть хорошо завуалирована в нишу. Для чего же еще на стену вешать ковры? Окна закрывались, чтобы не выпускать никаких подозрительных звуков. Шторы задергивались, не пропуская солнечных лучей и не давая шансу подглядывающему. Так что просмотр запретных фильмов, превращался в целую церемонию, наподобие чайной. Даже кот выгонялся из комнаты. Его глаза уж слишком подозрительно смахивают на глазки видеокамер. Кстати, помимо боязни быть застуканным на месте просмотрения, был и страх перед Господом Богом. Он все видит. И негодует, когда смотрит на тебя, когда ты смотришь на запретный плод отцовской видеокассеты. Но Бог не так страшен, как видеокамера. Это факт. Он не покажет и не сможет рассказать всему свету о твоих грязных делишках. Так и бояться нечего, ведь ад еще где-то далеко в необозримом будущем. За время взросления произойдут вещи пострашнее онанизма.
Мы делаем вывод, что девчонки не расположены к общению. Да и выглядят они неприятно. Мы уходим, а они остаются досматривать свои розовые сны.
Кстати, Колян, у которого были отношения с бочкой, остался жив. Через несколько дней его пустой желудок скрутило жестоким паническим голодом и ему пришлось выбраться наружу. К тому же, краска уже выдохлась и не приносила удовольствия. Когда он вылез из-под дома, толпа мальчишек ринулась туда и вычерпала из бочки всю краску. Они хотели с ее помощью разжигать костры, но даже для этого она не годилась. Краска устала. Из нее вынюхали все соки. Теперь это была уже не краска, а вода. В ней не осталось ни капли первоначального аромата. Последнее ее проклятие – способность марать. И оно обрушилось на своих обидчиков. Перепачканные ребята, безуспешно пытавшиеся зажечь краску, уныло разбредались по домам, где их ждала выволочка, и вместо скудного ужина им приходилось очищать руки ацетоном, стирать одежду хозяйственным мылом, взрослеть и разочаровываться в жизни.
Я бросил курить примерно через год, уже после того, как перестал дружить с Игорем. Я решил серьезно заняться легкой атлетикой. Это было не самым удачным решением в моей жизни. Бросить бег окажется гораздо сложней, но это, как говорит Каневский[5 - Владимир Каневский – автор телепрограммы «Следствие вели».]: «Совсем другая история».

Бобаз
Учился в моем классе один очень агрессивный парень. Был он сильный, как черт, и вспыльчивый, как бешеный буйвол. Всем приходилось его опасаться. Даже девчонкам. Хоть он и был сыном друзей моей семьи, но и это не давало мне никакого иммунитета. Любое неосторожно сказанное слово, случайный взгляд, да что там, даже мысль могла быть воспринята им на свой счёт. Тогда берегись. Он скручивал твоё тряпичное тело в три узла, делал подножку, ставил колено на впалую грудь, заставлял извиняться и просить пощады. Даже если крикнуть ему оскорбление на приличном расстоянии, это расстояние не было для тебя безопасным. Взрывная сила и скорость делали его беспощадным хищником. Он нагонял жертву с молниеносной быстротой. И уже через мгновение она валялась грудой раздавленного мяса у его кривых ног. Он развивал своё превосходство над другими при помощи занятий борьбой и легкой атлетикой. Каким бы опасным животным он не был, было в нём, и кое-что человеческое. Чувство юмора. Жестокое конечно, но все же чувство. Временами он разрешал подшучивать над собой, но редко кто отваживался на это. Никому не хотелось ходить с кровоподтеками. Посему он шутил сам. Над всеми. И это сходило ему с его узловатых бугристых коротких рук. Он был невысокого роста, кряжист как горный кряж, сутуловат как горбун, сбит как сбитень и крепок как портвейн. Не то чтобы он был деспотичным узурпатором всего класса, были люди и опаснее его, но никто его не трогал. Сильные люди стараются не вступать в конфликты между собой. При встрече они кивают друг другу и расходятся в разные стороны. Звали его Боб, но он просил называть себя «Бобазом». Кличку в этом случае дал ему никто иной, как он сам. У других не было на это никаких оснований и, тем более, прав. По-якутски его имя произносится как "Боба" или "Болодя". Мое имя звучит как Баня. Там у нас даже есть анекдот на эту тему: «Алло, это баня? – Нет, это Болодя". А полное имя Иван, с помощью чудес транскрипции, звучит как Уйбан. Грустно, конечно, но это правда. Но речь не обо мне, само собой. Как я посмел говорить о себе! Прости, Бобаз, только не бей.
Мне лично несколько раз доставалось от рук и ног этого парня. Я даже не могу сказать из-за чего. Причиной могло быть чем-то не понравившееся ему выражение моего лица. Или случайно брошенный взгляд, улыбка или смешок. Если где-то раздавался смех, то он тут же бежал туда и без суда и следствия избивал всех в мясной фарш. У Бобаза была паранойя, он думал, что смеются над ним. Или же он просто не выносил, когда смеялись над чужими шутками. Он наложил вето на шутки. Мораторий на смех.



В нашем классе было несколько группировок. Каждый человек пытался найти себе компанию по интересам, ну или сплачивался с другими, в интересах собственной безопасности. Всё-таки, в толпе не так страшно, как за её пределами – там, где во тьме рыщет свирепый Бобаз. Правда, на группировки ему было абсолютно наплевать. Любая группировка была для него всего лишь отарой беззащитных овец. Он мог избить весь состав группы, независимо от того, сколько в ней было участников. Таким образом, он наживал себе врагов. Весь класс точил на него зубы. Незаметно точил. В тишине. За углом. Исподволь.

Урок труда
Однажды в один убогий зимний день, после бесконечных издевательств, чаша терпения переполнилась. Шел урок труда. Нас, как всегда бесцельно и бесполезно, пытались научить делать что-то своими кривыми руками. Будь то ножка от стула или резная фреска. Итог был один – у нас всегда получалось дерьмо на палочке. Вообще, на уроках труда стоит заострить особое внимание. Это был не просто урок, это была возможность сделать что-то из ряда вон выходящее. Мы сходили с ума, стояли на головах, орали, гремели и делали ужасные, для учителя, вещи. Обычно учителями трудов были люди, утратившие веру в себя, пропащие алкаши, брошенные, оставленные у разбитого корыта, избитые жизнью, прокисшие, насквозь прогнившие люди. Неудачники. Выглядели они соответствующим образом. Лохматые, грязные, с потухшими красными глазами, с тошнотворным дыханием перегара, уксуса, лука и чеснока. С чёрными по локоть руками, с кровавыми мозолями, гноящимися трещинами, с отитом, стоматитом и конъюнктивитом. Full house[6 - Full hiuse – комбинация в покрее, состоящая из трех карт одного достоинства и двух карт другого достоинства]. Полный комплект. А мы, то есть детишки, были беспощадны и жестоки. Нам было плевать на чью-то сломанную, исковерканную жизнь. Главное – посмеяться и повеселиться от души. Хотя, никакой души у нас и в помине не было, а вместо нее была сплошная черная дыра. Дети – самые жестокие существа на свете. Неосознанно, конечно. Так получается. Если бы они осознавали это, то было бы ещё хуже.
У учителя был личный журнал посещений, который он держал на своём столе. В нём он писал буквы "н" тем, кого не было на уроке и ставил оценки тем, кто каким-либо образом их заслужил. Учитель часто покидал своё загаженное мухами место. Он подходил к ученику и с помощью лобзика, молотка, зубила, наждака, или бензопилы наставлял его на путь истинный. Или же он уходил в подсобку, чтобы сделать пару глотков водки или бензина. Ведь учителям трудов практически официально разрешено выпивать на рабочем месте. Скорей всего, им это вверяется в обязанности. Однажды, после возвращения на своё место, учитель решил полистать свой журнал. Он подвинул журнал к себе. Но тот остался на прежнем месте. Трудовик не поверил своим воспаленным глазам. Рукам он верил всегда. Еще никогда они его не подводили. Он с лёгкостью и ловкостью стругал, пилил, шинковал, связывал, рубил и крошил все, что попадалось ему под руки. А вот узкие щели глаз, густые ресницы, корки на глазных яблоках и лопнувшие капилляры могли сыграть с ним злую шутку. Чтобы снять наваждение, он соединил два плюс два. Две руки и два глаза. Яростное растирание. Количество крови в глазах увеличилось. Фокус стал резче. И он повторил попытку. Каково же было удивление, когда он обнаружил, что процедура продирания глаз не сработала. Журнал остался на своём месте. Руки сотворили крестное знамение. Учитель недоверчивым взглядом обвел класс. Ага, класс, конечно. Мастерская папы Карло, не иначе. Учитель обвел взглядом мастерскую. Все ученики сделали вид, будто усердно трудятся. Стучат молотками по заготовкам, крутят гайки, отесывают полена. Но, исподволь, мы вели наблюдение. Слежку. Он был у нас на мушке. Учитель встал и обошел вокруг стола, по периметру, не отрывая взгляда от непослушного журнала. Может быть, он даже насвистывал какую-нибудь старую мелодию в стиле Фрэнка Синатры[7 - Фрэнк Синатра (12.12.1915 – 14.05.1998) – американский киноактёр, певец. Славился романтическим стилем исполнения песен.], но из-за общего грохота ничего было не разобрать. Он сделал круг, подошёл к ученику, показал ему, как правильно пилить напильником и, как ни в чем не бывало, вернулся на своё проклятое место. Там он стал пилить взглядом непослушный журнал. Почесал за ухом, потом залысину. Смочил ядовитой слюной пальцы и потянулся к журналу. Тот как лежал на своём месте, так и остался. Как пригвожденный. Трудовик, словно обжегшись, резко отдернул руку. Он ещё раз взглянул на эти никчемные культяпки. Встал. Сходил в коморку. Тяпнул. Вышел с руками, обсыпанными белым порошком. «Кокаин», – подумали мы. На самом деле, это был тальк, но версия с кокаином нам нравилась больше. В кровавых глазах застыла решимость. Вызов принят. Учитель твёрдым пьяным шагом подошёл к столу. Контроль движений на максимально возможном уровне. Координация канатоходца. Он сложил руки в "замок", выгнул. Раздалась треск, затем трещотка. Суставы станцевали чечетку. Артрит дал о себе знать. Боль исказила, и без того искаженную мукой, физиономию. Он был воистину страшен. Кое-как высвободив пальцы из "замка", трудовик обеими руками схватился за журнал. В этот момент он походил на тяжелоатлета, делающего попытку рывка штанги. Ноги широко расставлены, согнуты в коленях, глаза выпучены, взгляд застыл, мышцы напряжены, судорожный выдох. Раз, два, три, пошёл! Воздух засвистел как из ниппеля. Атмосфера накалилась. Все замерли на своих местах. Даже яростные молотки зависли над обреченными шапочками гвоздей. Слышно было, как лопаясь, рвутся сухожилия. Мгновение ничего не происходило, но только лишь мгновение. Трудовик неимоверными усилиями поднял журнал. Но не только журнал, но и весь стол. Секунду он держал его на воздухе, глядя бессмысленным взором во тьму безысходности, но тут же силы покинули его, и он с грохотом уронил сто килограммовый стол на пол. Весь класс сотрясся от хохота. Благо, что учитель в это время находился на грани жизни и смерти, и ничего не слышал, и не видел. Несколько микроинсультов в его мозгу сделали своё дело. Трудовик сполз на стул и завис в космической прострации. В это время прозвенел звонок с урока, и мы гурьбой бросились из мастерской, оставив учителя у прибитого гвоздями к столу журнала. Жестокая шутка, жестокие дети. Но тогда для нас это казалось невероятно смешным. Да, и сейчас тоже, если не быть моралистом. Как говорят в фильмах: «В этой картине не пострадало ни одно животное». Могу сказать: «В этом рассказе не пострадал ни один трудовик». Через пять минут он уже пришёл в себя, пил водку, матерился, выдергивая непослушные гвозди из журнала. Мне кажется, он был счастлив.

Журналы
Несколько слов о журнале. Состояние его было не столь радужным, а точней и вовсе безнадежным. Десять сквозных колотых ранений в брюшную полость. Внутренности перебиты и разодраны в клочья. Огромная кровопотеря. Отодрав журнал, учитель не стал мучить его, делая операции, зашивать капроновыми нитками и склеивать эпоксидным клеем. Эти процедуры лишь на короткое время продлили бы ему жизнь, но никак не спасли. Поэтому учитель, утерев слёзы и выделения из носа, предал это изнахраченное, изувеченное, изуродованное тело матушке земле. Откуда пришёл ты, туда и уйдёшь.
Вскоре, окончательно окрепнув после чудовищной утраты, трудовик завел новый журнал. Он назвал его – «Тайсон». Шучу. Жил в моем доме парень, у которого постоянно менялись собаки. Не знаю, куда девались предыдущие. Они просто исчезали, а на их месте появлялись другие. Все собаки были разных пород, а вот кличка у них была одна – «Тайсон». Видимо, мой сосед не знал других кличек.
Новый журнал обладал сильным характером и стальной нерушимой волей. Он навёл порядок в классе. Нет, конечно, это всего лишь куча бумаги, как она может навести порядок в анархии анахронизмов уроков труда? Ничто не мешало нам пользоваться журналом в корыстных целях. Когда учитель покидал свои нары, чтобы поддаться греху в своём закутке, ученики срывались со станков, бежали к столу, открывали журнал и ставили себе "пятерки". Ничего ужасного или отвратительного. Банальная хитрость, которая не нанесла никому вреда. Кроме наших будущих жён, конечно. А значит, и нам самим. Значит, вред все же был, но с замедленным механизмом действия, как яд. Неумение вбить железный гвоздь в бетонную стену ещё никого не делало плохим мужиком. И меня это не обошло стороной. Буквально недавно, со стены в моей квартиры сорвалась репродукция картины "Искушение святого Антония" Сальвадора Дали[8 - Сальвадор Дали – художник, сюрреалист.]. Ну и жена давай меня пилить: «Повесь да повесь». Заколебала. «У меня инструмента нет» – лучшая отговорка по версии журнала "Что делать, когда твои руки произрастают из задницы". Но у меня, по правде, нет перфоратора. Есть древнеславянская дрель, которую можно использовать только лишь в качестве орудия пыток. Ничего, кроме человеческого тела, она не просверлит. А стены у нас в квартире из монолитного бетона. Дрель досталась от отца по наследству. Больше он ничего не оставил. Как ничего, собака ты неблагодарная?! А криворукость как же? Он многое мог сделать с помощью своих рукавиц, или как он их называл – "верхонок". В отличие от меня. Но это "многое" выглядело настолько вычурно, уродливо и незатейливо, что невозможно было сдержать рвоту. Но вернемся к упавшей картине. Что же делать и как быть? Убираем картину в шкаф и умываем руки. Нет, значит и не было.

Унитаз
Недавно потек унитаз. Зачем и с какой целью он это сделал, неизвестно. Начал течь и все. Как японцы без объявления войны, использовав эффект неожиданности. Капля за каплей. А там и лужица набегает. Приходится постоянно выжимать тряпку. Я вызвался решить проблему. Ну как вызвался, жена сказала: «Почини!» – и закрыла за собой дверь. Несколько дней мне никак не удавалось заехать в магазин и купить жидкий силикон. Устав слушать откровения в свой адрес, я уличил в графике несколько минут и купил. Придя домой, я с горделивой осанкой продемонстрировал жене, кто в доме хозяин. Сразу же был получен приказ к атаке. Я надел перчатки и принялся за дело. Жидкий силикон с ядовитым запахом, от которого сразу начинает болеть голова. Ничего, потерпим. Я наскоро замазал предполагаемое место течи, снял перчатки и с торжествующей грацией победителя вышел из нужника. Торжественно проследовал к дивану и лёг на хозяйское ложе. Осталось только позвать рабов с опахалами, когда вдруг, неожиданно, заказчик, принимавший работу, криком вызвал меня на ковёр, а точнее на туалетный коврик. Злополучная дыра продолжала сочиться. Капля за каплей, как кровь из глубокой раны. «Ты ни хрена не сделал! Давай ещё раз, только в этот раз не промахнись», – сказала жена и, не промахнувшись, вмазала мне подзатыльник. Я поспешил обратно за силиконом, который уже успел убрать в самый дальний угол захламленного шкафа. Вернувшись на Аустерлицкое поле, я пал на колени и стал выискивать рану в вонючем теле унитаза. Действуя наверняка, я не стал полагаться на перчатки. О чем впоследствии и пожалел. Выдавив толстый слой герметика на указательный палец, которому на роду было написано нажимать на клавиши рояля, а не совать куда не попадя, я промазал место прикрепления гофры. И для полной надёжности, повторил процедуру ещё раз. Когда я вытащил руку, то пальцы на ней были безнадёжно склеены и напоминали лапу мертвого ламантина. Минут двадцать ушло на то, чтобы избавить кисти от герметика. Столько же времени потребовалось воде, чтобы избавить унитаз от результатов моих трудов. Ликующе взглянув на предмет своей гордости, я молниеносно пал духом. Проклятие! Иософат! Будь проклят сантехник, занимавшийся установкой этого, проклятого богами, унитаза! Я проиграл этот бой, но еще не проиграл войну. Один – ноль в пользу унитаза. Конечно, стыдно проигрывать такому сопернику, но я засунул свою гордость в победителя, и она потихоньку стала из него сочиться. Жена ещё немного пооскорбляла меня, но видя, что я впал в летаргическую апатию, и что её слова не достигают цели, прекратила. На следующий день, я перекрыл воду в квартире, тем самым перекрыв кислород самой течи, и уехал на работу. С утра мне было не до шпаклевания. Я должен накопить силы для следующего сражения. Это не бегство, это организованное отступление. К счастью, ближайшие несколько дней мы жили у тёщи. Мои раны постепенно зажили и покрылись тонкой коростой. Силы вернулись, и я двинул свои ступни к подножию Олимпа. Не буду описывать вторую попытку, так как и она не увенчалась успехом. Я был разбит по всем фронтам. Даже отцовская дрель не помогла. Жена смеялась мне в лицо. Унитаз тек мне под ноги. Мужское достоинство пошатнулось. Я разочаровался в себе. Руки мои склеены, мозги свернулись. Жена предложила вызвать настоящего сантехника. Собрав последние крупицы воли, я отверг ее постыдное предложение. Я заставил себя продолжить бой. Но только не сегодня.
Я выработал план. Забрал семью из квартиры на несколько недель. Перекрыл воду. Пусть все подсохнет как надо. Я грешил на то, что в первый раз я замазал не то место. Во второй раз, не дав засохнуть силикону, мы сразу же стали справлять нужду. Тем более, у жены маленький мочевой пузырь. Это то же самое, что заставить трехногую собаку выступать на лошадиных скачках. Не потянет. Настал момент истины. Бог любит троицу, как говорят. Либо он, либо я. И я воскликнул: «Но пасаран, писсуар!». План таков: я должен использовать оставшиеся полтюбика и замазать унитаз с головы до пят. Чтобы и комар носу не подточил. Используя только свои силы, я шёл на риск, но он был оправдан. На кону была моя честь и достоинство. Святая святых мужской природы. Когда я приступил к делу, унитаз был сух, как старуха, смотрящая порнографию. Никаких луж и капель. Знойная пустыня. В этот раз я не жалел ни себя, ни силикон. Щедрыми мазками, как художник, я наносил шмат за шматом на эмалированную поверхность своего врага. Процесс не из приятных, я вам скажу. Склизкие, липкие пальцы, удушающая вонь химикалий. К концу процедуры на задней части унитаза не осталось ни одного живого места. Все было залеплено, заклеено и замазано. Из силикона я сделал своему врагу хорошую, но не слишком красивую грудь. Красота не имеет значения, если она не видна. Главное – качество, а не количество.
Через неделю, вернувшись на место брани, я снял бинты и пластыри. Произвел косметический осмотр. Швы затянулись и покрылись свежей розовой кожицей. Выглядело не так уж и плохо. Настал момент истины. Я включил воду и стал ждать. Каждая секунда казалась вечностью. Вода постепенно заполнила бочок. Глубокий вдох, продолжительный выдох, и я нажимаю на кнопку. Сработал смыв, вода с долгожданным рёвом ринулась в утробу канализационных труб. И ничего не произошло. Ни одна слезинка не скатилась по суровому эмалированному лицу. Я упал ниц и распростер руки, обняв своего бывшего врага, а ныне друга. Свершилось! Справедливость восторжествовала! Мой гений победил. Вот оно – мужское слово. Мужик сказал, мужик попытался сделать, и, в конечном итоге, мужик сделал. Теперь можно было возвращаться домой. Я съездил к тёще за женой. Попытался уверить её в полной капитуляции унитаза. Для полноты картины пришлось поклясться сердцем матери, дать зуб на вырывание и голову на отсечение. Тёща поверила с трудом, но все же согласилась вернуть мне свою дочь. Не знаю, чего жене хотелось больше: увидеть результат моих трудов, или же удостовериться в полной некомпетентности меня как мужа. Как бы оно не было, пришлось отдать мне должное. Я справился и чувствовал себя как Арнольд Шварценеггер на "Мистере Вселенная[9 - «Мистер Вселенная» – международное соревнование по культуризму.]" в 1967 году. Но что значит его победа по сравнению с моим триумфом? Своими мускулистыми мышцами он может только мышей пугать и глупых девочек привлекать.
Мышцами течь в унитазе не заткнуть. Здесь нужно кое-что другое. А именно – силикон. Хочу выразить ему огромную благодарность. Без него вся работа была бы проделана впустую. Заклеить течь воздухом абсолютно невозможно. А я был всего лишь жалким инструментом в его великих руках. Благодаря ему у меня снова есть жена, хороший секс и пара любовниц. На работе ко мне стали обращаться по имени-отчеству. В кошельке стали водиться самые настоящие денежные билеты Банка России, а не обитавшие там доселе – билеты Банка Приколов, так называемые «Дубли». И это ещё не все. Я стал есть силикон на завтрак, и у меня исчезла перхоть. Ушла, громко хлопнув дверью, забрав с собой и весь волосяной покров с головы и тела. После первого такого завтрака я перестал переедать, и язва с гастритом навсегда исчезли, вместе с желудочно-кишечным трактом, который пришлось срочно эвакуировать из моего организма. Было сильное желание смазать им и простату, но я решил не гнать лошадей, и хотя бы дождаться простатита. В общем, силикон – лучшее средство для мужчины.




Трудовик
Бззззиынь! Бзззынь! Бзынь! Звонок на урок. Мы все уже в классе. Рюкзаки, ранцы, портфели, саквояжи, котомки, пакеты, папки и чемоданы свалены в угол. На этом уроке они ни к чему. Нам не понадобятся ручки, карандаши и тетрадки. Здесь используются другие принадлежности: рубанки, пилы, стамески, паяльники, кувалды, ломы, вилы, серпы, бревна, металлолом, печи высоких температур, станки. И самое опасное – киянки. Молотки, сделанные из дерева твёрдых пород. Никакого металла. Их используют, чтобы не нанести ненароком тяжелых увечий. Шутка. Для того, чтобы не нанести повреждений рукояткам инструментов, по которым ими стучат. Так написано на официальном сайте киянка. Но только в то время никаких сайтов ещё не было. Ни официальных, ни неофициальных. Это сейчас у каждого киянка есть свой сайт, тогда же, в тёмное время, интернета еще не существовало. А вот киянки были, и эта история как раз о них, если вы ещё не догадались.
Тема урока: «Сделай хоть что-нибудь или сдохни». Учитель раздал каждому по деревяшке. Дал по долоту и, заодно, по роже. И, прочитав короткую лекцию о правилах безопасного использования киянка, дал нам ещё и по киянку. Вес его примерно 5 унций в золотом эквиваленте. Деревянный полукилограммовый псевдо-молоток. Полное говно, а не инструмент, если быть честным. Таким даже мозги не выбьешь. Деревяшка, с воткнутой в нее другой деревяшкой. Застывший половой акт. Отвратительное зрелище. А тебя не просто заставляют смотреть на эти гениталии, а принуждают участвовать в самом акте. Стучать ими, доставляя киянку несравнимое удовольствие. Извращение какое-то. И этому учат в школе? Ах, если бы родители знали.
И вот в моих руках предмет труда, сделавший из человека обезьяну. Предмет гордости и признак успеха. Величайшее научное изобретение. Шедевр архитектуры. Дизайнерское решение. Сенсация! Найдено лекарство от рака. Наш киянок уничтожит злокачественную выхухоль! Но есть одно побочное действие. Он вызывает привыкание, мать вашу! Слышите?! Уже после первого использования! И навсегда. Пока последний гвоздь не прибьют к крышке гроба.
Учитель, встав за кафедру, и как бы угрожая небесам, вознес киянок вверх, и через мгновение, с яростью психически больного человека, опустил его на свой журнал. На свой Персонал джорнал. Вначале было слово. И слово это – "киянок". И ударил он по пустоте, разбив её на мельчайшие атомы, раздолбив в стене черную дыру. И повылазили из неё коричневые тараканы. Ибо только тараканы могут жить в условиях, в которых не может жить никто другой. И киянок бил по ним, не щадя живота своего. И плющились их тела, и взрывались внутренности. А одному размозжили голову, но он уполз и спрятался за обоями. И жил там ещё девять дней, пока не умер от голода.
Мы и не догадывались, что у нашего учителя есть характер. Он сидел где-то глубоко-глубоко, и в этот прекрасный день, разломав наледь, всплыл на поверхность. Он показал нам, у кого здесь стальные яйца. Нет, конечно, не в прямом смысле. Он просто показал нам, кто в доме хозяин. Он показал нам, кто здесь бьёт киянкой по учительскому журналу. Ни вы, ни я, ни тот маленький говнюк за последней партой. Трудовик бьёт, мать вашу.
У нас челюсти на лбы повылазили. А глаза отвисли. Вот это номер. Учитель установил в классе гробовую тишину. Для чего он это сделал? Он и сам не знал. Но ему понравился результат. Возможно, впервые в жизни, его боялись. Растрескавшиеся обветренные губы трудовика ощутили сладкий вкус победы. Все мы знаем, что власть развращает человека. Но если человек и без того развращен, то что тогда с ним произойдет? Обратный процесс? Такой человек теряет власть. Почему? Да потому что у учителя трудов изначально нет никакой власти. Ни над собой, ни над кем-либо еще. Мы молчали, потому что не могли рассмеяться ему в лицо. Хоть мы и были жестоки, но это могло убить его. А наши юные сердца ещё не были готовы к такому серьёзному поступку. Пришлось затыкать рот, отворачиваться, опускать очи долу. Сдержанность – одно из величайших качеств, которые могут пригодиться в жизни. Спасибо учителю за то, что он, хоть и не по своему желанию, неумышленно, нечаянно, научил меня сдерживать себя. Мы доканывали его методично. Гвоздь за гвоздём. Стежок за стежком. Нельзя было сразу вывалить на него все бедствия и потехи, он бы не выдержал и слетел с катушек и, поминай, как звали. До сих пор не помню, как его звали. Трудовик, он и в Африке трудовик. Сказать честно, за все время обучения трудовиков было несколько. Но все они как-то слились воедино. Слиплись. Сублимировались. Мутировали. И теперь предстают передо мной как общее понятие. Как философская категория. Трудовик как материя. Критика чистого трудовика, перефразируя Канта. А точнее, критика грязного трудовика, так как, ему по трудовым обязанностям необходимо быть грязным. Не важно, будь у него грязные пальцы или грязные мысли – все едино! Двуединство трудовика. Грязные пальцы, грязные мысли. Категория бытия. Быть трудовиком.



Учитель обозрел свою паству. Киянок сверкал в его культе. Шумно вобрав в себя пыльный воздух мастерской, он сообщил нам, что мы должны делать и чего не должны. По этому поводу, я скажу только одно слово: "Зря". Человеку, а тем более ребенку, не надо знать того, чего ему нельзя делать. Потому что он обязательно станет это делать. Это же логично. Но учитель трудов был не в ладах с логикой, иначе бы он и не стал трудовиком. Он сказал: «Не шумите и не получите по шее». А нам послышалось: «Пожалуйста, стучите киянками по столам, мне радостен и приятственен этот звук». Ну надо, так надо. Как только учитель ушёл освежиться огуречным лосьоном, мы, не мудрствуя лукаво, стали херачить киянками по столам. Как стахановцы. Только щепки летели. Среди грохота мы расслышали, как в подсобке на обитый жестью пол рухнул мешок гнилых костей. Стук прекратился. Через секунду в мастерскую ворвался учитель. Из его ушей ручейками сбегала сукровица. Но это было нормальным явлением, побочным действием приёма алкогольсодержащей продукции.
Вернувшись, учитель увидел прилежных учеников, добросовестно выполняющих задание. Тихая, спокойная рабочая атмосфера. Творческий процесс. Трудовик вытаращил и без того выпученные глаза. Классический пример экзофтальма. Некоторое время он прибывал в растерянности, не зная, что предпринять. Либо начать избивать детей, либо начать избивать детей. Потом в голову ему пришла мысля. Хорошо, что не опосля. Мысль о слуховых галлюцинациях. И неплохая такая мысль, я вам скажу. Он подумал, что ему это все послышалось. Что никакого грохота не было. Вот чудеса какие. Он ухмыльнулся, почесал наждачной бумагой лоб и вернулся к себе в закуток. Убедившись, что учитель ушёл, мы стали обрабатывать киянками все кроме заготовок. Мы били по столам, долбили по станкам, стучали по стенам. Кому-то из учеников раздробили череп, но в суматохе, он не заметил полученную травму и продолжал принимать активное участие во всеобщей симфонии грохота, нанося оглушительные удары по чему не попадя. Вскоре у половины класса ушами шла кровь, а учитель все не появлялся. Наверное, думал, что продолжаются слуховые галлюцинации. Уже не доверяя своему слуху, он решил провести научный эксперимент. Трудовик снял со стены ружьё, засунул дуло в рот, задумался и перенаправил дуло вверх. Грянул выстрел. Штукатурка посыпалась с потолка. Ага! Он отчётливо слышал выстрел. Его на мякине не проведёшь! Не лыком шит! К несчастью, выстрел прогремел слишком близко от ослабленного злоупотреблениями мозжечка. Трудовика тяжело контузило, и он не смог быстро ворваться в мастерскую, чтобы поймать нас с поличным. К тому времени, как он выполз из своей конуры, мы были готовы к встрече. Шум ликвидировали, ученика с черепно-мозговой травмой эвакуировали. Кровь на полу была посыпана деревянными опилками. Следы заметены. Каждый занят своей работой. Киянки крепко зажаты в детских пальчиках, и нежно ложатся на поверхность заготовок. Никакого лишнего шума. Точные, методичные и мелодичные звуки. Хор Киянского. Пышущее злобой лицо учителя обмякло, превратившись в миску с перловой кашицей. Он перестал что-либо понимать. Ему срочно нужен глоток свежего спирта, ну не воздуха же. А спирт был спрятан в другом месте. В соседнем кабинете, где учитель труда превращался в учителя по сольфеджио. По классу баяна. Если я, конечно, ничего не путаю. Какая-то психоделия получается. Персонаж из произведений Достоевского. Многофункциональный учитель. Золотые руки, растущие откуда надо. Их даже ацетоном смазывать не надо, они пропитаны им насквозь. В Америке таких людей называют «Джек-на-все-руки». Но в России о таких вытирают ноги.
Лет через пятнадцать я познакомился с одним учителем по баяну. На первый взгляд он казался довольно милым человеком. Ласковый с детьми, приветливый с коллегами, а дома с превеликим удовольствием избивающий жену. С такой же милой улыбкой на лице. Наверное, он думал, что не избивает ее, а просто учит уму разуму. После того, как я узнал его тёмную сторону, пришлось прекратить общение. Другие учителя стали косо на меня смотреть. Они все были женщинами. Вдруг и про меня начнут что-нибудь говорить. Например, учитель физ-ры и учитель сольфеджио – свингеры, они меняются жёнами и избивают их. А мне такая репутация была ни к чему. Поэтому баянист остался один на один со своей женой.
Но вернёмся к нашему трудовику. Он направился в соседний кабинет, соединённый с мастерской коридором, в котором стояла циркулярная пила. Она была ужасна. Пила могла расчленить, покалечить или просто убить. Поэтому мы старались держаться от нее подальше. Однажды брат Джонни Кэша[10 - Джонни Кэш (26.02.1932 – 12.09.2003) – американский певец, исполнял песни в стиле кантри, а также в таких жанрах как госпел, рок-н-ролл и рокабилли.] угодил под такую же, после чего был вынужден примерить деревянный костюм и залечь на дно. Иногда, отыгрываясь на нас за бесчисленные издевательства, учитель включал пилу и звал самого нерадивого ученика помочь распилить бревно. Обычно, после такой процедуры, ученик возвращался с мокрыми от мочи штанами и с покрытым занозами лицом. Благо, если возвращался. Иной раз приходилось соскребать ошметки со стен, сортировать по пакетам и тайком вывозить на свалку. Но об этом лучше не вспоминать. Много славных парней полегло на этих уроках. Кто ушёл сам, кому помогли уйти, кого просто покалечили, кому испортили всю жизнь, лишили детства, наследства или чести. Те, кому повезло, не любят об этом рассказывать. Мы – ветераны уроков труда. Мы помним.
Пока трудовик не вышел из мастерской, мы, не теряя времени, ринулись в подсобку. У нас была цель. Урок близился к концу, а на руках у нас были только киянки. Мы не выполнили задания. Не сделали какую-то абсолютно ненужную хрень. Мы даже не знали, что должны были сделать. Никто и никогда не слушал учителя. Его слова не воспринимались всерьёз. Над ними привыкли смеяться. Но, тем не менее, он ставил нам оценки. И не просто так, а за выполненную работу. За хорошо выполненную работу.
Перед нами урок трудов шёл у параллельного класса. Они были очень обязательными парнями. Выполняли всё, что им не задавали, и сверх того. Они серьёзно относились к предмету, готовясь во всеоружии вступить во взрослую жизнь. Тренировали свои бытовые навыки, развивали их и совершенствовали. Для них – терпение и труд всё перетрут. Если вы заглянете в мастерскую, когда у них идет урок, вы будете неприятно удивлены. Никаких матов, никакой ругани, никто не орет, не взывает о помощи, не просит пощады, не плачет. Никакой крови, разбросанных кишок или выбитых мозгов. Все тела целенькие, чистенькие, конечности на своих местах. Они даже помогали друг другу!!! А это, извините, уже ни в какие ворота не лезет. Если у нас кто-то просил помощи, на него налетал весь класс и, орудуя киянками, превращал его в свиную отбивную. Поэтому, зная об их отклонении, мы стали пользоваться продуктами их трудов. Мы паразитировали. Два урока подряд мы пинали балду, мы избивали её киянками. Мы делали киянком все, что можно было им делать и не делать. Ничего другого в руки нам не давали. Не доверяли. Но для нас киянок был словно молот для Тора, или трезубец для Зевса. За время уроков трудолюбия, киянок стал логическим продолжением наших рук. С его помощью мы творили чудеса погрома и давали концерты грохота и витиеватые симфонии оглушающего шума. Мы полюбили его таким, каким он был. Деревянным, грубым и неотесанным болваном. Мы приняли его. Открыли ему свой внутренний мир, доверили сердечные тайны. Киянок стал для нас лучшим другом, а кому-то даже заменил отца.
Мой киянок знал меня как облупленного. Он многому меня научил. В том числе – драться. Но больше всего я благодарен ему за то, что он научил меня искусству любви. Но об этом нельзя рассказывать.
Два урока подряд мы занимались ничегонеделанием. А в конце занятия заходили в учительскую коморку, брали успешные работы предыдущего класса и сдавали их учителю. Он был в восторге. Мы тоже. Все были довольны и тонули в объятиях. Слёзы наворачивались на глаза. Это были моменты настоящего искреннего счастья. Неподдельного. Ради таких моментов стоило жить. А после уроков трудовик вёл нас в кафе и угощал пиццей и мороженым. Нет, конечно. После уроков учитель уже не мог никуда идти. Алкогольная усталость и трудовая интоксикация брали над ним верх. Шатаясь, он брел в святая святых, открывал крышку дубового свежеструганного гроба и ложился смотреть волшебные, наполненные адскими муками и извращенными пытками сновидения.
Наутро после огуречного лосьона он просыпался в собственном гробу и чувствовал себя как огурчик. Как маринованный в уксусе корнишон. Бодун колоссальный. Трудовик думал, что ночь, проведенная в дубовом ящике, по своим полезным свойствам соответствует времени, проведенному в кедровой бочке. Или в камере депривации. Но эффект был слегка другим. Все его гнусное тело было испещрено занозами, кое-где из кожи торчали сучки. Кровопотеря, не то, чтобы присутствовала, но была явно налицо. Бледная, обзанозенная, смердящая падаль. Учитель часто называл себя "маргиналом". Когда он утром восставал из мертвых, то лучше было не попадаться ему на глаза. И под руку тоже.
Однажды в школе появился новый охранник. Он делал обход в рекреации трудов, когда неожиданно обнаружил паранормальную активность. Охранник увидел одержимого демонами окровавленного выродка. Как он узнал об одержимости, спросите вы? Все просто. Во-первых, учитель трудов, начинал свой день с невыносимых ругательств, проклятий небесам и богохульств. С нечленораздельного воя и разбрызгивания слюны. Он изрыгал из себя всю ненависть к жизни. Каждое утро он искренне удивлялся, отчего дьявол до сих пор не призвал его к себе. И злился, дико злился. Во-вторых, школьный охранник когда-то давно был священником. Узрев это богомерзкое создание, охранник тут же осенил себя крестным знаменем и стал готовиться к обряду изгнания дьявола. Он был оптимистом. Но ни в коей мере не реалистом. Достаточно было одного беглого косого взгляда для того, чтобы понять, что трудовика не спасти. Единственное верное средство – четвертование, дыба, сажание на осиновый кол и сжигание на костре. Именно в такой последовательности. Возомнив о себе невесть что, святой охранник решил покрасоваться. Точным выверенным движением он достал святую книгу из униформы, раскрыл на нужном месте и читая, двинулся навстречу. Трудовик же, находясь в тотальном оглушении, со склеенными коростой веками, махая киянком, наощупь ковылял по коридору. Он орал благим матом, пытаясь вышибить ушные пробки. Но у него, как всегда, ничего не получалось. В среднем, процедура пробуждения, утренняя гигиеническая гимнастика и туалет, в связи с многочисленными психофизическими отклонениями, занимали у него около трех часов. Основными чертами его характера были: скрупулёзность, педантичность и чистоплотность. Ну и пунктуальность. Надо отдать ему должное – он никогда не опаздывал на урок. Всегда одет с иголочки, точнее со сверла. Вся его роба насквозь продырявлена металлической стружкой, а в некоторых местах был нарушен и кожный покров, что вызывало кровотечение. Он считал это полезным. Кровопускание как первичная профилактика инсульта, так сказать. На никогда не мывшейся голове, в жирных кудрях, лежала деревянная стружка и копошилась целая колония древоточцев. Выглядел он экстравагантно. На любителя. А с похмелья – и того хуже. Но святой охранник ничего об этом не знал. Когда он устраивался на работу, ему сказали, что коллектив сплоченный, дружный, но иногда случаются конфликты. Он считал себя человеком коммуникабельным и не волновался. Но он никак не ожидал столкнуться с проклятым школьным призраком.
Благословенный отец-охранник, читая псалмы, твердым уверенным шагом шел навстречу просыпающемуся и трясущемуся в лихорадке трудовику. Жизнелюбие первого било ключом. Ненависть второго – киянком. Посреди коридора произошел контакт. Светлая голова экс-священника, склоненная в молитвенном экстазе, встретилась с беспощадной беспринципностью деревянного киянка. Трудовик яростно размахивал им, пытаясь продраться сквозь папоротниковые джунгли. Да, у него были зрительные галлюцинации и что? Но для его утра это совершенно нормальное явление, такое же, как и утренний лежак. Объективно, охранник сам виноват, не стоило ему лезть поперек батьки в пекло. То, что случилось потом, лучше не вспоминать. Тем хуже для нас, ибо мы вспомним. Трудовик, нарубив папоротника, решил развести костёр. Холодная ночь, проведенная в дубовом гробу, могла стать причиной простудных заболеваний. А заболеваний у него и так хватало. Он до сих пор не мог вылечиться от скарлатины, цинги и от лихорадки новорожденных. Учитель поднял забитое до состояния отбивной тело охранника и понес его в свою коморку. Точнее – в пещеру, так ему казалось. Дальнейшее описание событий может вызвать у вас анафилактический шок, апоплексию или себорею. Предупрежден – значит вооружен. Можете смело пропустить этот абзац. Ничего познавательного, образовательного, воспитательного и, уже тем более – оздоровительного, там не будет. Я же могу и не писать об этом. Но могу и писать. Выбираю второе.
Для того, чтобы не жечь костёр на голой земле, трудовик постелил еловый лапник. В реальности – это был лист оцинкованной огнеупорной жести. На мягкие ветки он бросил тонкие сухие щепки, а сверху – свежесрубленный папоротник. Учитель щедро полил бензином мякиш бездыханного охранника. Использовав кремниевые камни, он развел огонь. Удивительно то, что и в реальности он тоже использовал кремниевые камни. Тело-папоротник вспыхнуло. Трудовик поднес руки к костру. Горячий воздух согрел заскорузлые окровавленные кисти. Жар поднимался выше. И вот уже обдерматиченные артрозные локти стали наливаться теплом. За ними – выбитые из суставов, плечи. Дрожь, постоянно бившая учителя, стала уменьшаться. Сознание его стало проясняться. Еще бы, ведь пылающий человеческий труп и не на такие чудеса способен. Поскользнувшись на крови и ударившись затылком об острый угол, он ненадолго потерял связь с жизнедеятельностью. Но милостью Бога, уже через несколько секунд был возвращен в мир живых. Ибо путь его еще не завершен. На самом деле, трудовик даже не заметил падения и ранения в голову. Он встал, отряхнулся, размазал кровь и твердым шагом направился по своим делал. На авансцену вышли свежие галлюцинации, вызванные травмами головного и спинного мозга. Теперь трудовик видел вокруг себя шикарные апартаменты. В одной из комнат пылал камин. Самое время для кофе, подумал он. В пьяном угаре, он взял с полки масленку и поставил её на поминальный костёр. Через минуту масло вскипело. Почувствовав приятный кофейный аромат, трудовик снял турку с огня. Рухнув на грубо сколоченную скамью, он вытянул ноги. Хруст в коленных суставах длился около минуты. В коленных чашечках явно не хватало синовиальной жидкости. Чтобы восполнить дефицит, учитель пригубил из масленки. Масло заполнило пасть и побежало дальше по пищеводу, обжигая и уничтожая все на своем скользком пути. Дальнейшие события вспоминаются ему словно в дыму. К тому времени, тесная коморка без окон была полностью задымлена. Концентрация угарного и углекислого газа на квадратный метр достигла критической отметки. Сознание, и без того омраченное, подернулось мутной пеленой, пошло поволокой, затуманилось. Тьма поглотила его.
Через несколько часов после описанных событий, учитель, как ни в чем не бывало, вел первый урок. Единственное, выглядел он не лицеприятно. Но так он выглядел всегда. Потому что жизнь его была сущим адом, где, словно в мясорубке, крошились кости и перемалывалось гнилое мясо. Ах, да, еще и дыхание его в тот день было свистящим, а голос – сиплым, как будто он выпил пару глотков кипящего масла, которое сожгло его дыхательную и пищеварительную системы. А так ничего. Даже иной раз улыбнется и выпустит кровавую пену изо рта.

Ножка
Однажды на уроке труда нам дали задание – сделать резную ножку для стула. Для этого нам выдали деревянные бруски, которые мы закрепили на шлифовальном станке. Нам дали орудия труда и пытки: напильники, зубила и наждачную бумагу. И, на всякий случай, если не останется другого выхода, киянки. Если заготовка вконец испорчена, ее может спасти лишь избиение деревянным молотком. Его прикосновения, как и в случае с волшебной палочкой, исцеляют. Фактически, это и есть волшебная палочка. Но о Киянке мы уже говорили ранее, твоё время прошло, дай возможность и другим показать себя. Не влезай, пожалуйста. Стоит отвлечься, задуматься, как киянок сам лезет в руки и начинает отстукивать по экранной клавиатуре. Зачем я постоянно таскаю его с собой? Да, он несколько раз спас мне жизнь, но я же не таскаю с собой все, что спасало мне жизнь. Нет. И, тем более, никакая из этих вещей не занимается самодурством или самоуправством. В отличии от тебя, Кия. Будешь себя так вести, отправлю к моему отцу в гости. На тот свет, то бишь. Понятненько? Тогда пошел прочь! Что про меня люди подумают? Сумасшедшим же посчитают. Мол разговаривает с деревяшкой! Им же не объяснить, что ты типа Буратино или Пиноккио – живая деревяшка. Им же доказательства подавай. Практические и фактические. Нет – значит не было, скажут. У автора галлюцинации, он психически нездоровый, больной, то есть. Ему место не на страницах книги, а в психиатрической клинике. Пусть там на стенах выписывает своими экскрементами, что пожелает. Нам подавай серьезную литературу: детективы, фэнтези и фельетоны! Прочь психоделия!
Можно, я продолжу? Благодарю. Итак, мы преступили к заготовлению барельефных ножек для антикварных стульев. Задача поставлена самая серьезная, халтура не пройдет. Либо ножка, либо что-то другое. Третьего не дано. Мы с приятелем Лёхой, подошли к этому делу с творческим запалом. С так называемым энтузиазмом. Энергия била из нас гаечным ключом. Берегись, заготовка! Пришло твоё время. Из простой деревяшки тебе суждено стать предметом декоративного искусства. Тебя ждет великое будущее. Возможно, ты будешь поддерживать задницу короля, ну, или хотя бы вице-короля. На твои хрупкие волокна возложена великая честь. Так прими же ее с высоко поднятой головней.
Если бы вы посмотрели на нас со стороны, то увидели бы двух гениев деревообрабатывающей архитектуры. Процесс пошел. Станок ревел, бешено вращая заготовку, во все стороны летели стружки и труха, дерево пело под аккуратные, грациозные движения напильников. В наших умах уже вырисовывался вид идеальной ножки. Она прекрасна, как Венера Милосская. Для начала необходимо придать ей округлую форму. А уже затем, используя прочий инструментарий, нанести на нее узорчатый орнамент. Все шло отлично до тех пор, пока заготовка не приобрела соблазнительную округлость; когда из неуклюжего деревянного подростка она превратилась в сногсшибательную женщину с шикарными формами. Напомню, мы находились в самом центре подросткового периода. Когда сексуальная энергия преобладает над прочими духовными ценностями. Увидев этот прекрасный вытянутый округлыш, все наши творческие искания наконец приобрели законченную форму. Неуверенность сгинула. Шутки кончились. Мрак отступил. Воссиял свет. Нашим изувеченным от гормонов мозгам явился образ. Это будет он, а не она! Первым человеком был Адам, так почему же мы должны нарушать законы первородства и правопреемства? Кто мы такие? Слово учителя труда – ничто, по сравнению со словом самой природы. Не для того мы изучали природоведение в начальных классах!
Бросив все силы на воплощение замысла, мы и не заметили, как урок подошёл к концу. От нашего станка летели искры и гремел чудовищный хохот. Само Безумие смеялось над нашим творением. Оставалось только ошкурить предмет. Привести его к наиприятнейшей гладкости. Чтобы никаких шероховатостей. Как говорится – без сучка и задоринки. Чтоб комар носа не подточил. Это была приятная работа, мы чуть не перебили друг друга киянками, ведь каждый хотел внести свой вклад. Но вот прозвенел отрезвляющий звонок, и весь класс понес свои ножки к насесту пьяного вхлам учителя. И только тогда до нас дошло. То, что мы сотворили, нельзя сдавать на экспертную оценку. Пускай даже самого пьяного трудовика на свете. За такое могли выпереть из школы. Или вызвать родителей. Мы тут же смекнули заглянуть в кладовую чудес. В лавку древностей. В это время добропорядочные ученики с чистой совестью, по всем канонам выполнившие свой священный долг, стали сдавать свои работы. Ножки полетели со всех сторон. Класс наполнился свистом разрывающегося воздуха. И целью всех этих смертоносных снарядов был уснувший коматозным сном трудовик. Ножки ударялись о доску, оставляя вмятины. Некоторые бились и ломались. Особо продвинутые ученики, поднаторевшие в метании пращи, попали в яблочко. Точней, в адамово яблоко и в глазные яблоки тоже.
Эти смертоносные попадания произвели противоположный эффект. Они, словно разряды дефибриллятора, вырвали трудовика из лап клинической смерти. Он очнулся, но оказался погребенным заживо. Сразу же, следуя правилам поведения при обвале шахты, он начал орать, реветь и аукать. Звать на помощь. Молиться.




Пока учитель выбирался из груды, свалившихся на него тубареточных ножек, мы прошмыгнули в святая святых. Здесь было все. Любой, даже самый требовательный дракон, удовлетворился бы количеством сокровищ, скрывавшихся в этой пещере. Выставив все предметы, находящиеся там, на аукционе, можно стать миллионером. Все вокруг сверкало и отливало серебром и позолотой. На стенах висели резные рамы для картин, узорчатые лакированные панели, предметы зодчества высшего качества, фигурки Будды из дерева, металла и полудрагоценных камней. Разрисованные вазы, посуда из глины, покрытая гжелью. Трости с различными набалдашниками в форме волчих голов и черепов с янтарем в глазницах. Серебряные подсвечники тончайшей работы. Конечно, ничего этого не было и в помине. Но могло быть, если бы это писал не я, а Виктор Гюго. Но нам достаточно и того, что он написал на первых пятидесяти страницах «Собора Парижской Богоматери».
На самом деле это была обычная дыра, заваленная всяким хламом и мусором. Там было небезопасно, любой неосторожный шаг мог привести к чудовищным физическим мучениям. Всюду торчали ржавые гвозди, на полу валялись грабли, шкурки от бананов и развязанные шнурки. Из углов торчали острые вилы, заточенные лопаты, серпы и косы. Даже Индиана Джонс[11 - Индиана Джонс – вымышленный персонаж, герой серии приключенческих фильмов про учёного – археолога.] обделался бы в штаны от страха и позорно повернул назад. Но страх получить "двойку" по трудам гнал нас вперед. Никто и никогда на моей памяти не получал отрицательных оценок по этому предмету. Великий позор и всепоглощающее унижение были для нас лучшими мотиваторами. Продемонстрировав чудеса эквилибристики, мы подошли к ящику из обсидиана, который на самом деле был простой картонной коробкой, с кучей ножек от стульев внутри. Мы, рискуя быть уличенными на месте преступления, не стали брать первую попавшуюся. Мы стали выбирать лучшую, чтобы утереть носы одноклассникам. Через несколько десятков различных огрызков и калек, мы, наконец, нашли то, что искали. Идеальная ножка, в сто крат лучше женской. Шедевр от настоящего мастера-ножиста. Мечта всех стульев и пример для подражания всех ныне существующих ножек. Лучшее предложение и одновременно с этим – предложение, от которого нельзя отказаться. Мы зачарованно вертели ее в руках, не в силах оторвать взгляд. В руке она лежала как литая. Гладкая бархатистая поверхность, шелковые изгибы, манящие выпуклости и влекущие углубления. Рисунок вился призрачным лабиринтом, заплетаясь в шевелящийся узор змеиных лилий. Я влюбился и уже через мгновение опустился на колено, готовый сделать предложение руки, сердца и души. Но сразу же в колено мне впился гвоздь, разорвав не только штанину, но и обманчивый морок, которым опутала нас ножка. Боль от укола и невыносимая боль от утраты пронзили моё колено, а затем и сердце. Душа вместе с кровью, капля за каплей сочилась из раны. Зато мозги заработали трезво. Взять эту ножку-сирену – чрезвычайно глупое решение. Это очень похоже на ловушку, придуманную хитрым учителем. Оказывается, он не так глуп, каким кажется. Умалишенным придурковатым имбецилом-дегенератом. Но и мы не робкого десятка. Мы раскусили его грязный хитроумный замысел. Скольких учеников он успел сгубить таким образом? Тысячи, сотни тысяч, миллионы? Что он делал, когда они приносили к его дряхлым немощным ногам эту ножку? На что склонял их? Бедняги и бедолаги, ушедшие, сгинувшие, пропавшие. Ваши неприкаянные призраки шатаются по всему свету, не находя себе ни места, ни покоя. Но настал день, настал час, настала минута, когда вы будете спасены. Пробили часы! Пора! Используя грязную окровавленную вонючую тряпку, лежавшую на полу, я схватил ножку, и бросил ее в ведро с соляной кислотой, стоявшее посреди комнаты. Она не успела ничего понять, но прочувствовала все сполна. Ножке – ножья смерть. Ее крик, то есть, треск, до сих пор звучит у меня в ушах. Агония длилась недолго, и вот от ножки уже не осталось никаких следов. Бесследно растворилась, оставив шрамы на наших юных сердцах. Я чувствовал себя Фродо Бэггинсом[12 - Фродо Бэггинс – хоббит, один из главных героев романа «Властелин колец» Джона Р.Р. Толкина.], выбросившим кольцо всевластия в жерло Ородруина. Я вымотался и исчерпал жизненные силы. Не глядя друг на друга, взяв первую попавшуюся псевдо-ножку, мы потащились к выходу.
Учитель уже вовсю занимался анализом работ. Некоторые экземпляры ему нравились, и он, хмыкая, вращал их перед глазами. Забракованные ножки глупо валялись на полу, уставив окоченевшие взгляды в потолок. Их время было сочтено. Не успев исполнить свой трудовой договор, им предстояло сгореть в печи. И это не самый плохой вариант. Потому что самые уродливые ножки шли в личную коллекцию учителя. Он демонстрировал их в качестве примера того "как не надо делать". Каждый год они становились объектами шуток и насмешек, им постоянно приходилось выслушивать улюлюканье, смех и свист в свой адрес. Их называли "уродами". Их избивали, калечили, уничтожали. Но с каждым годом их становилось все больше и больше. Ряды их росли, пополняясь новыми отвратительными кадрами. И, наконец, настал день, когда ножки восстали против системы. Они вышли на улицы, избивая всех и вся, поджигая машины и разбивая витрины магазинов. Они захватили власть в свои ножки. Страшное слово "геноцид" как нельзя лучше подходит под описание того, что они сделали с людьми. Истребление было индивидуальным. Они засовывали человека в станок, по типу деревообрабатывающего, только теперь он назывался "человекообрабатывающий" и начинали обработку. В ход шли те же орудия труда. Было одно отличие – человек не поддавался обработке. Под действием приложенных к нему сил и инструментов, человек превращался в груду вопящего кровавого фарша. Худшего материала для обработки не найти. Некоторые модели подвергались ошкуриванию с помощью наждачной бумаги. Но это не то, о чем стоит рассказывать. В итоге, на помощь человечеству пришли киянки. Хоть по своей природе они и были родственниками ножек, но по духу им ближе человек. Гражданская война длилась недолго. Молотки, неся потери среди мирного населения, сумели изловчиться и в решающей битве, нанести сокрушительный удар, с мясом вырвав победу из грязных лап ножек. Революция захлебнулась в собственных опилках. Моля Киянков о пощаде, временное ножочное правительство встало на колени. И те смилостивились, отправив остатки, некогда буйных и кровожадных ножек, на остров святой Елены.
– Ах ты, чертов негодяй! Сколько раз я тебе твердил, держаться подальше от моего рассказа? Хочешь в растопку? Я тебе устрою костры амбиций! Будешь гореть адским пламенем, деревяшка ты этакая!
Прошу читателей простить невоспитанность моего киянка. Просто у него синдром гиперактивности и дефицита внимания. Совсем недавно, по собственной инициативе, он перестал принимать успокоительные средства и совсем распоясался. Но, я обещаю вам, что он больше не будет вам докучать.
Мы сдали "нашу" работу. Отличная ножка, выполненная в стиле раннего неоклассицизма. Учитель одобрил и поставил нам "отлично". Он отнес ее в каморку, откуда мы недавно ее вынесли. Он ничего не заметил. После ударной дозы древесного спирта вообще сложно что-либо замечать. Наша же настоящая заготовка лежала у меня в рюкзаке. Ей еще только предстояло предстать перед публикой, увидеть свет и себя показать. Это был – сорокасантиметровый деревянный член. С искусно вырезанной головкой. Гладкий и гадкий.
Покинув территорию трудового лагеря, мы направились в столовую, тыкая попутно деревянным членом всех встречных и поперечных. Не то, чтобы им всем это нравилось, но сделать они ничего не могли. Поскольку тыкали мы только тех, кто был слабее нас. Конечно, мы старались тыкать незаметно для учителей и прочих взрослых. Никому не хотелось быть уличенным с безнравственным предметом в руках.
– Ваня, а ну-ка подойди сюда. Что это у тебя в руках? Покажи. Давай-давай, выкладывай. О, боже! Господь милосердный! Ты где это взял?!!! А ну пошли к директору, ему и объяснишь все подробности.
Слава Босху, никто нас не поймал. В один из очередных тычков, не рассчитав силу, попав в чей-то крестец, я сломал деревянный пенис напополам. Горе тому школьнику, чей позвоночник оказался крепче обработанного дерева. Так как после одного случая применять физическое насилие мы зареклись, поэтому мы нанесли ему всего несколько психологических травм.

Рюкзак
Лёха – мой лучший друг. Мы с ним прошли медную воду, огненные трубы и хлебнули дерьма в окопах Хошимина. Леша всегда провоцировал меня на всякие непотребства. Он шел со своей подругой и говорил мне: "Ваня, сделай сальто". Подразумевалось не какое-то заштатное сальто, а сальто мортале, так называемый смертельный скачок. Была зима и улицы были покрыты твердой коркой льда, я хоть и не умел делать этот акробатический трюк, но решил попытаться и чуть не разбил башку. Подруга рассмеялась, а Лёха показал мне большой палец. Я был доволен. Нет, я не был дураком или клоуном, которым легко манипулировать. Просто мне нравилось делать всякие глупости, тем более, если они смешили девчонок. Если ты рассмешил девчонку, считай твой язык уже наполовину в ее рту. А, если девчонка – подруга твоего лучшего друга, то это вообще замечательно. Всегда приятно нравится девушкам твоих друзей. Тебе кажется, что стоит только захотеть и она будет твоей, но ты не хочешь, а она страдает. А друг не в курсе ваших отношений, на то он и друг, а не приятель какой-нибудь. Но все это происходит лишь в твоей грязной голове, ведь ты даже не нравишься своей собственной девушке, не говоря уже о девушке друга. А если быть совершенно искренним – у тебя и вовсе нет девушки. Только лучший друг, в которого ты тайно влюблен. Ахахахаха. Отличный современный сюжет получается. Но нет, гомосексуализма в наших отношениях не было ни на йоту. Даже мысли не было. Тьфу, гадость какая. Я лучше бы переспал с разложившимся орангутангом, чем с Лехой. Подумав об этом меня, чуть не стошнило. Не потому что мой друг был уродливым, нет, наоборот, девочки тащились от него. Просто он был членом моей семьи. О, ужас, разве обязательно использовать слово "член", когда пытаешься отрицать гомосексуальное влечение? Не обязательно.
В тот период у нас была фишка: при виде симпатичной особи женского пола, мы расправляли плечи, разводили локти в стороны и зажимали девчонку между собой, толкая её друг к другу. Обычно девчонки смеялись, отталкивали нас и убегали прочь. Но была одна девочка, которая слишком часто попадалась к нам на глаза. Ей постоянно доставалось. Сначала она перестала смеяться. Затем, при виде нас она застывала от ужаса и уже не сопротивлялась. Но мы все равно пихали и толкали ее слабое безвольное тельце. Дошло до того, что своими действиями мы порвали ей рюкзак, и она заявила на нас завучу.




Я до сих пор помню этот момент. Мы сидим на уроке национальной культуры Якутии, в класс заходит классный руководитель и вызывает нас с Лёшей к себе в кабинет. Мы не в курсе того, что произошла пенетрация рюкзака. Обычно мы не оглядывались на жертв насилия. Поэтому и не обратили внимания на порчу имущества. Но девчушка дошла до предела. Это стало последней каплей. Она больше не собиралась терпеть издевательства и постоянные унижения. Катя. Ее так звали. И зовут. Между прочим, она сейчас актриса театра и кино. Но тогда она была очередной безымянной жертвой двух маньяков-насильников. Но ее терпение лопнуло, и она встала на тропу войны.
Естественно, я обделался от страха. Завуч обрисовал ситуацию с точки зрения взрослого человека, сгустив, где надо краски, и объяснив, какими последствиями это грозит. Катя собиралась написать заявление в милицию. А мне не хотелось угодить по малолетке. Я еще не готов. По малолетке я буду готов угодить только годам к тридцати. Я испугался и проклял себя за глупое неосмотрительное поведение. Я был готов на все, лишь бы нас не загребли. У меня созрел план: спихнуть всю вину на Лёху, но я передумал, когда он поведал мне свой план: спихнуть вину на меня. Мы выбрали другое решение. Мы извинились перед Катенькой, заверив, что такого больше не повторится не только с ней, но и с другими девочками. Я помню её глаза. Они были огромными и голубыми, в них хотелось искупаться голышом. Но такие мысли нельзя озвучивать, тем более после того, что мы с ней сделали. Я извинился, пообещав загладить вину. Правда, я не знал, каким образом можно загладить порванный рюкзак. Навыками рукоделия я не обладал, а приносить рюкзак домой на починку маме, было слишком опасно. Пошли бы расспросы, а врать я так и не научился. Поэтому мы решили сделать для нее подарок. Вот когда бы пригодился сорокасантиметровый деревянный член. Но нет, мы не были настолько отмороженными.
Денег на подарок у нас не нашлось. Но Лёша решил эту проблему, украв из магазина пенку для волос. Он пошел на второе преступление ради того, чтобы искупить вину за первое. Совершенная глупость. Но, как ни странно, она сработала. Что стало бы с Лёшей, если бы он попался на воровстве, лучше не думать. Скорей всего вместо того, чтобы стать юристом Промышленной палаты города Иркутска, он стал бы зэком в Якутске. Короче, мы дождались 8 марта и презентовали Кате пенку для волос. Ничего более идиотского нельзя было и придумать. Она приняла подарок, не подозревая, что является соучастником преступления. Она вынудила нас сделать это. Довела до преступления. Мы были в безвыходном положении. Почему я говорю "мы", когда все сделал Лёша? Не знаю. Я отговаривал его, но он не послушал. Моя совесть чиста. Но подарок мы дарили вместе. Я чувствовал удовлетворение, как будто я заработал право на прощение.

Месть
Бобаз заставлял нас отдавать ему честь. Как какому-нибудь сраному генералу. При встрече с ним, не зависимо сколько раз на день это случалось, мы были обязаны вытянуться по стойке «смирно» и поднести ладони к вискам. Он шел мимо, придирчиво оглядывая нас с головы до ног. И если что-то в нашей выправке его не устраивало, он заваливал провинившегося на пол и несколькими ударами указывал на ошибку. Он был безумной тварью. Отмороженным на всю голову. Но настал момент, когда терпение кончилось.
Стояла обычная для уроков труда погода. Легкий туман из опилок просвечивали лучи электрических ламп, воздух был тяжелым и сухим. Сладко пахло смолой, деревом и учительском перегаром. Ученики суетились, бегая из угла в угол, перетаскивая инструменты и яростно стуча по заготовкам. Все были заняты делом. Атмосфера напоминала Уолл-Стрит. И в этой суматохе, в самом центре возился Бобаз. Так как он был очень практичным человеком, то ему нравились уроки труда. Он любил работать своими ручищами. Своими сильными крупными твердыми узловатыми пальцами. Он никогда не отходил от заготовки, а если ему нужен был инструмент, то он просто называл чье-то имя и предмет, и его сразу же приносили. Однажды названного им человека из-за болезни не оказалось на уроке. Когда же бедняга выздоровел и вернулся в школу, Бобаз назначил ему дополнительный курс лечения по авторской методике избиения ногами. После этого случая уже никто не пропускал уроки труда. Только смерть была единственной уважительной причиной.
В этот раз работа увлекла Бобаза с головой. Обычно он работал только руками, а головой обозревал ситуацию вокруг. Контролировал, чтобы ни у кого из нас не получалось лучше, чем у него. Если таковые дураки находились, он подзывал их к себе, протягивал ладонь и яростно сжимал кисть одноклассника до тех пор, пока не слышался треск ломающихся костей.
Пока наш тиран был занят работой, мы решились на необдуманный и неосторожный шаг. Этот поступок не был запланирован, он стал совершенно спонтанным и неожиданным для всех, как будто сама природа так решила. Не помню, кто это начал, но участие принимали почти все. На входе в класс в беспорядочной куче валялись наши сумки. Среди них на самой вершине восседал желто-зеленый рюкзачок Бобаза. Именно он и стал мишенью нашей вендетты. Унося больше ненужный Бобазу напильник, я расстегнул его рюкзак и кинул туда инструмент. Вслед за мной Лёша скинул туда ножовку. За ней последовали: стамеска, рубанок, молоток и прочий инструментарий. После того, как сумка наполнилась, мы закрыли ее и удалились.
Когда до конца урока осталось пять минут, все выстроились за Бобазом в очередь, чтобы сдать работу. Все смотрели на его отвратительно переполненный рюкзак. Когда он получил заслуженную пятерку и вприпрыжку побежал за рюкзаком, мы затаили дыхание. Но ничего не произошло. Он с легкостью схватил свой пятидесятикилограммовый рюкзак, закинул за спину и выбежал из класса. Потрясение, шок и, наконец, безудержный хохот. Мы падали на пол, хватаясь за животы, судорожно ловя ртами воздух. Такого никто не ожидал. Отсмеявшись и откашлявшись, стряхнув с себя стружки, мы отправились на следующий урок, чтобы узреть концовку представления.
Бобаз залетел в класс, сбросил рюкзак и ринулся в коридор, чтобы успеть до начала урока избить какого-нибудь случайного путника. Рюкзак, гремя и звеня рухнул на пол. Но Бобаз, ничего не слыша, выбежал вон. В его ушах, перекрывая все прочие звуки, бешено бурлила кровь. Постепенно класс наполнился зрителями. Те, кто сидел на последних партах, стали надевать монокли и прикладывать к сощуренным глазам миниатюрные театральные бинокли. Прозвенел звонок. За ним второй, класс замер в предвкушении. Третий звонок, и в класс ворвался одичавший на свободе, брызжущий слюной бизон. Он ринулся к своему месту, расшвыривая всех и вся. Воцарилась мертвая тишина. Квинтэссенция кульминации. Carmina Burana[13 - Кармина Бурана – сценическая кантата Карла Орфа.]. Memento Mori[14 - (лат.) Помни о смерти.]. Carpe diem[15 - (лат) Лови день.].
Бобаз одной рукой поднял рюкзак с пола и бросил его на чуть не развалившуюся под его тяжестью парту. Все затаили дыхание. Вот он – момент истины. Тишину разодрал звук открываемой молнии. И в ту же секунду на парту вывалился рубанок, стамеска и молоток. Бобаз, ничего не понимая, уставился на них. Глупое выражение застыло на его сильном волевом лице. Этого было достаточно. Шалость удалась. Ученики несмотря на присутствие учителя дали волю смеху. Мы чувствовали себя чернокожими рабами, наконец получившими свои права. Смех, хохот, ржание, хрюканье, гогот и чириканье наполнили класс. Мы хлопали друг друга по плечам, топали ногами, рвали волосы и плакали. Лицо Бобаза между тем подверглось различным цветовым метаморфозам. Из бледного в желтый, затем в красный, затем лиловый. В итоге оно стало угольно-черным. Ужасное зрелище. Но мы пировали, празднуя Пиррову победу. Бобаз обвел класс лопнувшими глазами. Затем взгляд его расфокусировался и затуманился. Он стал испуганно вытаскивать инструменты из рюкзака и скидывать их в отопительную батарею, стоявшую у окна возле его парты. Он делал это очень быстро, остервенело. Руки тряслись, но вскоре перестали. Движения стали точнее, хватка тверже. Через минуту он уже полностью владел собой. На вновь побледневшем лице промелькнула злая ухмылка. И класс замолчал. Никто больше не проронил ни звука. Никто больше не смотрел в его сторону. Теперь Бобаз с ласковой отеческой улыбкой глядел на каждого, сжимая и разжимая тяжелые кулаки. Все вернулось на свои места. Собаки сбежали, а волк нашел оставленную без присмотра отару. Молчаливый приговор был вынесен, и все понимали, что это конец. Шутки кончились. Никогда до этого мы так не желали, чтобы урок не заканчивался. Мы тянулись к знаниям, впитывая каждое слово учителя. Поднимали руки, выходили к доске. Усердно писали, не отвлекаясь и не разговаривая друг с другом. Но время немилосердно, особенно к идущим на смерть. Прозвучал звонок, но никто не двинулся с места. Никто кроме Бобаза. Он рывком принял вертикальное положение. Прямой как маяк, который никому и ничем хорошим не светит. Медленно, как леопард, тяжело ранивший свою добычу, он потянулся, хрустнул суставами пальцев и пошел на выход. Учительница разрешила выйти на перемену, но мы стали упрашивать, чтобы она провела второй урок без перемены. Уж очень интересная была тема. Но мальчики были в меньшинстве. Девочки ничего не знали, да даже если бы и знали, ничего бы не предприняли. Меньше всего им хотелось вставать на пути горного оползня. Учительница вышла. Мы остались внутри. Где-то поблизости плавала саблезубая китовая акула. Почувствовав запах крови, она вплыла в класс. Последнее, что я увидел, был кулак Бобаза.

Физкультура и литература
«Однажды ты принес записку якобы от матери:
«Адриан подцепил диарею через дырки в башмаках».
О как смеялись престарелые педагоги!
– А «диарею» он хоть правильно написал? – поинтересовался
мистер Док.
– Откуда мне знать? Я преподаю физкультуру»
Сью Таунсенд[16 - Сью Таусенд (2.04.1946 – 10.04.2014) – британская писательница.].
Сокращение «физической культуры» до «физкультуры» я считаю неприемлемым, а низведение его до «физ-ры» является для меня личным оскорблением. К такому мнению я пришел во времена работы учителем. Почему-то раньше мне было совершенно наплевать на то, кто, как и что называет. Я совершенно не задумывался над такими глупостями. Так что же изменилось? Мое отношение к предмету или внезапно возросшее чувство собственной важности? Когда я успел подхватить «синдром вахтёра»? С каких пор я стал требовать к профессии учителя такого зашкаливающего уважения?
С тех самых пор, как устроился на работу. Мгновенно! Я сразу же причислил себя к лику интеллигенции. Такая ответственность! Кто, если не мы? Учитель – это святое.
Или это очередная попытка самообмана? Почему нельзя быть просто учителем физической культуры – без всякой бутафории, пафоса, мишуры и напускного лоска? Без самолюбования, в конце концов. Нельзя! Так не пойдет! Не для этого я шесть лет учился в университете! «Просто учитель» – это не то, что сможет удовлетворить мою непомерно раздутую гордыню. «Иван Владимирович, вы не просто хороший человек, вы еще и замечательный учитель». Ну-у, как-то слабовато. «Иван Владимирович, вы …вы…». Даже не знаю, что еще кроме хороший или не очень можно сказать про учителя… «Вы – прекрасный педагог!». «Вас обожают дети!». «Учитель от Бога!». «Вы родились для этого!». Блять! Этого еще не хватало! Это же как надо угораздить, чтобы родиться учителем физической культуры. Вытянул счастливый билетик. Повезло, так повезло, ничего не скажешь.
Когда я профессионально занимался легкой атлетикой, говорил, что «рожден для бега». Сейчас я учитель, значит ли это, что я рожден и для преподавания? Надеюсь, нет. Хоть всё и говорит об обратном.
Во-первых, моя мама – специалист по физической культуре и спорту, педагог, заслуженный работник образования России. Во-вторых, старший брат тоже имеет высшее физкультурное образование. Но у него есть диплом о переподготовке, и теперь он якобы «управленец». Ага, конечно, плавали-знаем. Если ты однажды получил диплом физрука – значит это навсегда. «Один раз – не физрук» не прокатит. Это как клеймо беглого каторжника на лбу. Только вместо «БК» – «ФК».
Кстати, преподавание физической культуры вполне сравнимо с работой на каторге. Но об этом чуть позже. Сейчас я говорю о теоретических аспектах. О моральных и этических соображениях. Об эстетике, если хотите, конечно. То есть, я родился в семье потомственных педагогов по физической культуре. Следует ли отсюда, что любовь к данному предмету я впитал вместе с молоком матери? Существует ли ген физической культуры, и если да, то всегда ли он доминантный? Становится страшно за свое потомство. Фамильное проклятие.
Мне кажется, что я совсем не похож на учителя физической культуры. Ааа! Черт возьми! Как же достало постоянно писать «физическая культура»! Будь она проклята! Краткость – сестра таланта. Хватит выпендриваться. Пусть будет «физ-ра». А то никакого терпения не хватит. Ни у вас, ни у меня. Ведь самый частый вопрос, который я слышу изо дня в день это: «А у нас физ-ра будет?». Ах, эти детки, детишки, ангельские создания, цветы жизни. Иногда так и хочется ответить им погрубее. Прямо язык чешется. Но нельзя. Не педагогично. Поэтому я говорю: «А что я тут, мать вашу, тогда делаю?»
С самого раннего детства я увлекался спортом. Сначала волейболом и баскетболом, затем футболом. Пытался заниматься дзюдо, настольным теннисом, шахматами. Но остановился на легкой атлетике, которой и посвятил большую часть своей жизни. В одиннадцатом классе я ездил на Всероссийскую олимпиаду по физической культуре, я занял призовое место, был награжден дипломом. Этот диплом давал мне право поступить в любой физкультурный ВУЗ России без сдачи вступительных экзаменов. Прекрасная перспектива. И с ней я сделал то же самое, что и с остальными перспективами своей юности. Проебал. Я не поехал ни в Петербургский университет им.П.И.Лесгафта, ни в московский РГУФК. Так же отказался от Хабаровского СКИФА. Короче, решил никуда не ездить и поступать в институт физической культуры и спорта при Якутском Государственном Университете. Пришел в приемную комиссию, и… они отказались принимать меня без экзаменов. Им было совершенно наплевать на какой-то там Всероссийский диплом. Здесь свои правила. Никаких компромиссов. Все равны. Даже свиньи. А так как прием документов только начался, и времени на раздумья было еще предостаточно, я решил не спешить. Кроме «физ-ры» в моей жизни была и еще одна страсть – «лит-ра».
Мой старший брат, помимо преподавателя на кафедре игровых видов спорта, работал еще и телеведущим, ди-джеем на радио, и писал статьи в местные газеты. Он посоветовал поступать на факультет журналистики. Я принял его предложение и пошел сдавать документы. Но судьбе, в которую я не верю, было совершенно наплевать на мой внезапный порыв. В приемной комиссии сообщили, что для поступления необходимо сдать обязательный для всех творческий экзамен, а именно – публикации. Неважно в газетах или журналах, важно, чтобы они были. А у меня, сраного спортсмена, была лишь одна грамота за второе место по литературе в школьной олимпиаде. И она не имела никакого отношения к публикациям. Это я просто так ввернул, чтобы вы поняли, что я не шучу, когда говорю, что литература в моей жизни занимает не последнее место. Второе. В итоге мне пришлось отказаться от поступления на факультет журналистики.
И кто от этого проиграл? Я мог гениально освещать спортивные состязания. Да я мог стать вторым Хантером Томпсоном! Или вторым Дудем[17 - Юрий Дудь – журналист, интервьюер]. Ну, или хотя бы третьим. А стал Иваном Владимировичем.
Так же я подумывал о поступлении в мединститут. Думал, думал и в итоге решил… больше никогда об этом не думать. Но даже этого у меня не получилось. Я все-таки иногда мечтаю о медицине. Есть в ней что-то романтичное и манящее. Меня совершенно не привлекает препарировать трупы и копаться в человеческих кишках, нет. Или лечить сифилис, триппер, гангрену и другие подтрусные болезни. Для меня медицина как алхимия. Магия. Я мог стать спортивным врачом. Ну, сколько можно, почему везде всплывает спорт? Если журналистика, то спортивная. Если медицина, то тоже спортивная. Разве это не диагноз? Физкультура головного мозга. Все-таки есть во мне ген, и никуда от него не убежать, как бы быстро я не бегал и сколько бы не увлекался литературой.
В связи с этим на ум приходит японский писатель Харуки Мураками[18 - Харуки Мураками – японский писатель.]. У него есть книга «О чем я говорю, когда говорю о беге». Название книги не самое интригующее. Ведь для большинства бег – это всего лишь способ передвижения. Но для таких как я и Харуки, ну и еще пары миллионов человек, бег – это философия. Мы нашли в этом занятии смысл жизни. Я не читал эту книгу, денег было жалко, но я примерно догадываюсь, о чем она. Хоть Мураками пока и не подозревает о моем существовании, но мы с ним родственные души. Иван и Харуки как пара отличных беговых кроссовок. Только он – старый кроссовок, а я – новый. Почему я заговорил о Харуки? Да потому, что он не только писатель, но и бегун. Несмотря на возраст он постоянно участвует в марафонах. Наверняка, некоторые сюжеты его книг были придуманы во время бега. Существует стереотип, будто бы спортсмены совершенно недалекие люди, но спешу вас заверить – это совсем не так. Или не совсем так. Правда я могу говорить только за себя и за Харуки.
Что происходит с человеком во время бега? Успокоение, очищение, просветление, одухотворение и умиротворение. Обретение себя. Встреча с Богом. С музой. Тебя накрывает необычайной легкостью бытия, и ты, буквально, воспаряешь над пропастью во ржи и пролетаешь над кукушкиным гнездом. Несдерживаемые земными тяготами мысли начинают свой полет. Вот именно в такие моменты и придумываются шедевры. Муза – это не случайный гость. Она всегда рядом. Может она затерялась в толпе земных забот, или завалена толстым слоем тягостных мыслей о коммунальных счетах. Или она потерялась в лабиринтах вечных фундаментальных вопросов: что приготовить на ужин, куда сходить, что делать, в чем смысл жизни – эти мысли, как дурной запах изо рта, отпугивают музу, которая прячется в самом дальнем углу вашего сознания. Она сидит смирно и ждет своего часа. Для нас же с Харуки, такие часы наступают гораздо чаще, и муза в нашей жизни – это не девственница, живущая на другом континенте, а развратная соседка, которая всегда дома.
Но давайте вернемся к выбору университета. Помимо физкультуры, медицины и филологии меня интересовала биология. В июне 1999 и 2000 годов я вместе с другими учениками нашей школы ездил в биолого-географическую экспедицию. Целый час мы ехали на автобусе до переправы, затем полтора часа на пароме через реку Лену, а потом снова на автобусе по раздолбанным и пыльным дорогам до местности, называемой – «Улахаан Тарын» («Большой ручей»). Пение птиц, свежий воздух и чистейшая холодная вода, бегущая из-под огромного ледника, лежащего в низине посреди древней якутской тайги, и самое главное – никаких родителей. Что может быть лучше для подростка? Кроме нас здесь находились студенты, которые проходили летнюю практику. В экспедиции мы занимались собиранием и высушиванием растений для гербария, описывали местность, исследовали флору и фауну, но больше всего мне нравилось изучать анатомию одной девушки, которая впоследствии станет моей настоящей первой любовью. Но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз. Здесь нет места любви. Никаких чувств и сантиментов!
У меня были отличные отношения с деканом биолого-географического факультета. Он даже приглашал меня в свою палатку. Но я не пошел. Сначала поступлю, а потом поговорим! Что-то я стал часто говорить о какой-то мифической дружбе между мной и другими людьми. Не думаю, что это хороший знак. Кого я пытаюсь обмануть? Разве этот суровый декан, через которого прошла не одна тысяча людей, может запомнить мальчугана, бегавшего по какому-то там лесу, и которого он видел всего несколько раз в своей жизни? Сколько еще таких мальчиков он видел? Ладно, если он не может ничего обо мне сказать, то я могу сделать это за него: «Я, как декан факультета, в то лето девяносто девятого года сразу же обратил внимание на одного умного, доброго и веселого мальчугана. Кажется, его звали Ваня. На фоне всех остальных он выделялся своей самобытностью, гибкостью ума, самоотверженностью, альтруизмом, честностью и скромностью. Я хотел бы видеть его на нашем факультете. Он станет украшением любого учебного заведения». Очень приятно, спасибо, декан. Но, я так и не использовал свои гипотетические связи, и решил добиться всего своими силами.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65132506) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Лесси – собака породы Колли, героиня семейного фильма 2005 года, основанного на романе Эрика Найта «Лесси возвращается домой».

2
Кольцо Всевластья – в легендариуме Дж.Р.Р. Толкина главное кольцо, которое правит и повелевает другими Кольцами власти.

3
Шакил О'Нил – американский баскетболист, его рост составляет 216 см.

4
Хантер Стоктон Томпсон – американский писетель, журналист, основатель гонзо-журналистики

5
Владимир Каневский – автор телепрограммы «Следствие вели».

6
Full hiuse – комбинация в покрее, состоящая из трех карт одного достоинства и двух карт другого достоинства

7
Фрэнк Синатра (12.12.1915 – 14.05.1998) – американский киноактёр, певец. Славился романтическим стилем исполнения песен.

8
Сальвадор Дали – художник, сюрреалист.

9
«Мистер Вселенная» – международное соревнование по культуризму.

10
Джонни Кэш (26.02.1932 – 12.09.2003) – американский певец, исполнял песни в стиле кантри, а также в таких жанрах как госпел, рок-н-ролл и рокабилли.

11
Индиана Джонс – вымышленный персонаж, герой серии приключенческих фильмов про учёного – археолога.

12
Фродо Бэггинс – хоббит, один из главных героев романа «Властелин колец» Джона Р.Р. Толкина.

13
Кармина Бурана – сценическая кантата Карла Орфа.

14
(лат.) Помни о смерти.

15
(лат) Лови день.

16
Сью Таусенд (2.04.1946 – 10.04.2014) – британская писательница.

17
Юрий Дудь – журналист, интервьюер

18
Харуки Мураками – японский писатель.