Чудес не бывает. Книга I
Чудес не бывает. Книга I
Ярослав Александрович Колесников
Первая книга трилогии.История о том, как попаданец с тяжёлой судьбой оказывается в альтернативном мире, имея возможность отбрасывать плохой исход будущего. Главный герой устал, устал от неправильности мира, устал от себя самого. Жизнь преподнесла ему горький жизненный опыт, взяв взамен желание жить. Изменить, исправить, выстроить мосты в новый мир без бед. Навеки забыть прошлое, затмив его счастливым настоящим. Но так ли всё просто? Какую злую шутку сыграет с ним судьба на этот раз?
Чудес не бывает
Книга I
Ярослав Александрович Колесников
© Ярослав Александрович Колесников, 2024
ISBN 978-5-0053-7060-0 (т. 1)
ISBN 978-5-0053-7061-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Записки безликого
Пожалуй, стоит начать с простого знакомства. Я не особо примечателен и вхожу в контингент серой массы общества. Я – Костров Максим Викторович, 28 лет от роду. В принципе, на этом можно было бы и остановиться, однако, по традиции жанров так не пойдет. Да и рассказывать особо о себе не люблю, не люблю своей историей вызывать переживания у других людей. А может, просто нечего рассказывать.
Я родился в северной серой столице – в Петербурге. Холодный ветер, влажный воздух. Рай туберкулёзника, в общем. В неполной семье, поскольку отец в моём детстве сохранился лишь как объект, удаляющийся с чемоданом за дверь, мать, выкармливающая нас с братом одна, дед, что скончается спустя 2 года после ухода отца, и всё, никого больше. Начало не радужное, соглашусь. Но права выбирать свою судьбу нам ещё никто и никогда не давал.
Юность пролетела слишком спешно. Усердия ради школьной золотой медали, сон над теоретическими учебниками ради красного диплома. На то время моими грёзами было лишь обеспечение семьи. Мать старалась не попадать под сокращение, брат, желая лёгких денег, отправился по контракту в горячую точку. Более-менее, но плывём.
Закончив учебу, я устремился во взрослую жизнь. Ныне я жил лишь рабочей рутиной, всё время пытаясь занять должное рабочее место. Жаль, что тогда моя глупая детская наивность слепила меня, и, невзирая на всевозможные прогнозы, я наобум рвался к своей цели. А потом… Потом Икар упал.
Прошло два года. Банкротство, сокращение, все сказывалось. Премиальные, что, по большому счёту, являлись искренними поощрениями за усердный труд в распадающейся компании. Первый порог – банкротство компании. Второй – сокращение всех сотрудников. Третий – возраст матери, что сказался на сердце. В нашей стране ныне всё так устроено, что если ты не горбатишься полсуток до седой и глубокой старости, то ты никому не нужен, ведь обеспечить себя не можешь. Становишься никем, частью оплота обездоленных и обезнадёженных.
Смрад… Дорогостоящая операция на сердце матери требовала таких сумм, о которых я мог лишь мечтать, будучи в роли директора компании. А теперь? А что теперь? Теперь я бродяга шарашкиных контор, выходец окраин Петербурга, старающийся держаться на плаву. Да и брат запропастился, чёрт бы его побрал.
Он, конечно, ни в чём не виноват. Да вот только в одного выходит тяжко. Ранее он обещал скидывать часть денег с контракта на обеспечении матери, но, спустя время, связь оборвалась. В динамике гудки, автоответчик. Тишина.
Как бы я сейчас глупо не выглядел, но хоть что-то во всём этом спасало. Спасибо тебе, человек, что ввёл военную подготовку в ВУЗах. Заполнение анкеты, ответный звонок, собеседование. Эффект попаданца? Экс-программист в роли вояки с автоматом, ради бога.
21.07.2018
Хмурый и толстолобый дядька с тремя звёздочками на погонах недоумевающе смотрит на меня, протирая салфеткой очки. Он столкнулся с диссонансом, с неизвестным дурачьём.
– Ну-с… Костров, чего вы сюда пришли? – с сиплыми нотами выдаёт его голос.
– Мне… Нужна работа, – прямолинейно отвечаю ему я.
Он усмехается, напяливает очки на переносицу, отчего его глаза обретают больший размер, контраст, а его тяжелый взгляд целит мне точно в душу.
– Ну так иди работай. Нет, ну скажи мне. Красный диплом. Он по что тебе? – продолжил он.
– Имеет ли смысл мне объяснять закономерность работы в айти-сферах, товарищ полковник? – спросил я.
Он лишь усмехнулся. Вновь пробежал глазами по личному делу и, помаячив головой по сторонам, глубоко вздохнул.
– Значит, здоров как бык, военная подготовка есть, выписка от психолога, психиатра тоже. Чёрт бы тебя побрал, – ответил он.
Наверное, он умело выдерживал тишину, выжидал моего отказа, мол, дурак, что-то я задумался, перешёл черту. Но моё молчание послужило ему окончательным ответом.
– Что ж, Костров, быть тебе солдатом, – выстучав дробь пальцами по столу, проговорил он. – Собирай манатки свои необходимые и шуруй через три дня сюда же. Понял?
– Так точно, – кратко ответил я, а он привычно усмехнулся.
Глава I
Отголоски прошлого
28.10.2018.
Чуть более трёх месяцев я нахожусь здесь – в атмосфере разрухи, пыли, свистящих пуль, пролетающих мимо тебя, посреди неразорвавшихся снарядов. Страх… Был ли он этот страх? Скорее, не тяжелее пули, не дольше срока жарких дней Петербурга.
Человек – скотинка адаптирующаяся, поэтому, поместив его в условия и среду, что ему никак не знакомы, те же пугающие взрывы станут ничем иным как обыденность. Пожалуй, я просто знал, на что я шёл и ради чего. Изначально. Поэтому и пробитая насквозь вместе со шлемом голова сержанта меня ни сколь не напугала. Лишь его выпученный мёртвый взгляд как-то чужеродно осел в памяти.
В руках едва запылившийся АК-12 в калибре 5.45. Каждый раз, заряжая новый магазин, я разглядывал патроны, кончик пули. Жизнь… Она столь бесценна, трепетна и дорога. Что стоит её отнять, что посмеет? А тут небольшой кусочек металла весом в несколько грамм может выбить её из твоей головы. Насовсем и навсегда.
Тогда перестанет иметь значение всё. Чувства, эмоции, ощущения тепла на кончиках пальцев, перестаёт иметь значение институтская программа, которой ты зачитывался взахлёб. Перестаёт иметь значение память. Всё становится грубым и неотёсанным пассивом знаний, что отныне навеки похоронен на задворках сознания, если же оно имеет право на существование после смерти…
Ты забываешь о правилах написания алгоритмов в различных языках программирования, забываешь о тех временах, когда сердце обливалось кипятком от первой влюблённости, забываешь всё, что делало тебя человеком. Ты подвержен инстинктам, действуешь, следуя им, отчеканивая вылетевшие гильзы под берцами.
У тебя остаётся лишь автомат, умение стрелять на шорох, умение тактично высчитать действия сил противника. Остальное? На остальное нет времени. Ты здесь и у тебя лишь одна цель. Убивать, чтобы не убили тебя. Убивать, чтобы не убили твоих. Иначе не бывает, так ведь?
Покорение над ситуацией рано взяло верх. Я слишком быстро привык к растекающейся чёрной липкой крови на земле, приторному запаху пороха и пыли в ушах. Поэтому на каждой миссии пуля со скоростью 880 метров в секунду била точно в цель, поэтому, когда рядом бьют миномёты, уже не пригибаешься, стараясь укрыться от несущейся на тебя смерти в обличии сотни осколков, потому что всё равно, потому что смысла нет. Рано или поздно, смерть тебя достанет, как бы старательно и далеко ты не убегал.
Собственно, поэтому и обычные незнакомцы, встретившиеся впервые у здания военной комендатуры, станут боевыми товарищами, быть может, даже самыми близкими друзьями. Ты откипаешь от обыденной жизни, прикипая к запаху пороха, саже на лице, металлической смерти в руках, магазинам в разгрузке и собственному шлему. Теперь это твоя реальность. Теперь это ты.
09.04.2019.
Наконец, спустя девять месяцев контрактной службы, наша миссия окончена. Миротворческие действия завершены, ликвидация опорных пунктов противоборствующих сил тоже. Значит, пора отправляться домой, туда, где нет привычного лязга гильз и мин под ногами.
В середине дня пригнали транспорт для военнослужащих, загрузчики продовольствия для оставленных после миссии припасов. Казалось, всё закончилось, подводим черту и жирно-жирно красными чернилами выводим «конец». Однако, ничто бесследно не проходит. Словно издавна известная поговорка «Ни себе, ни нам». Любая ситуация обязана что-то подарить напоследок, чтобы отзываться звоночком всю оставшуюся жизнь, заставлять подрагивать, судорожно оборачиваться по сторонам. Небо, будто бы предвещая беду, нагоняло тучи.
Трёхкратное «Ура!» стихло, закружило меж хвойными деревьями, лишь разнеслось эхом вдоль лесополосы, по которой двигалась наша техника. Бойцы фотографировались на память, мои же боевые друзья ничем не отличались. Конечно же, всё хорошо. Хорошо всё, что хорошо кончается.
– Максон, ну чего ты такой понурый сидишь? – крикнул один из них.
– Да ладно, ну в самом деле! Да свидимся ещё сто раз на гражданке-то. Что грустью заплы… – не успели слова другого проскочить к моим ушам, как резкий грохот опустился на землю, обволок весь ушной канал.
Облако пыли, звон в ушах противно скребёт мозг. Картина памяти словно смазана и размыта огнём и дымом, что окружали меня. Жар, пепел и смрадный запах горючего. Писк в ушах, вызванный оглушением, давал возможность услышать ток собственной крови, что словно леденела в жилах, выставляя напоказ голубые вздутые вены.
Артобстрел. Снаряды, способные стереть всех нас, как игрушечные модельки, расплавить, как оловянных солдатиков, оставленных у печи. Кровь на руках, умирающие сослуживцы, стресс, тревога и щенячья паника. Покров пепла, как снег в сказке, предвещал конец…
Посттравматическое стрессовое расстройство – сюрприз, дарованный войной. Бывалые ветераны кличут его просто вьетнамской, афганской, чеченской болячкой. Этот синдром впервые описал английский хирург Эркинс в 1867 году. Ранее мне довелось видеть документальный фильм о новобранцах или же в простонародье – пушечном мясе.
Молодых парней отправляли в Афганистан. Из мира жизни в мир убийств, хладнокровия и насилия. Теряя близких, люди не выдерживали, выдавая некий систематический сбой, как компьютерная программа, которая замыкается, выявляя новый ряд проблем. Глохнет на ходу, застывает во времени, теряет любую связь воздействия.
Амнезия, расщепление личности, неосознанное воспроизведение предшествующих ПТСР воспоминаний – это лишь малая часть, вишенка на торте. Из живого человека индивид превращается в серую биомассу. Конечно, есть несломленные. Те, кто повидал вещи и похуже. Но реальность у всех своя, у каждого свои нормы состояния рассудка.
…Взгляд на две тысячи ярдов. Глаза нервно метались по сторонам, стараясь зацепиться взглядом хоть за что-то уцелевшее. Пыльное облако опускалось, развеивалось от прохладного ветра, ласкающего щёки. Не о такой жизни я мечтал, не такой конец хотел встретить. Реки крови, стекающие с дорожной колеи в кювет, искорёженная техника, словно выметенная чьей-то рукой, разбросана в хаотичных движениях, изувеченные тела.
Смотришь и не понимаешь, мёртвый или живой зовёт тебя на помощь… Каждый из них пребывал в агонии. Их крики заполонили тишину в ушах, их лица впечатывались, формировались в чёрную желчь, что хотела заползти поглубже в память. Ослепшие и шокированные бездумно шагали вперёд, стараясь нащупать руками хоть что-то. Им было всё равно на режущую осколками смерть, они уже не боялись. Лишь я, как последний дурак, метался среди оставшихся живых. Жгут, перевязка. Жгут, адреналин. Жгут, смерть…
– Я пытался… Правда, пытался… – повторял я самому себе над каждым скончавшимся, кому пытался оказать хоть какую-то помощь.
Последующие события прошли в тумане. Взгляд на руки – кровь, взгляд по сторонам – подоспевшая союзная техника, взгляд на небо – смерть, взгляд вокруг – а я уже выдворен из пассажирского автобуса у здания комендатуры. Над головой мокрый свинец, под ногами пустота.
Родная промозглость норовила пробиться в тело, родная сырость старалась забраться в лёгкие, да вот только на нёбе и пазухах всё ещё ощущается аромат железа.
29.05.2019.
Неделю назад я вернулся домой. Из одного ужаса в другой. Получив надежду на лечение матери за деньги, что мне выплатили за службу по контракту, я надеялся, что те картины памяти, тот ужас, заполоняющий мою голову всё последнее время, был не зря, и я смогу спасти хоть кого-то. Все грёзы рассеялись, когда выяснилось, что мать скончалась за три недели до моего прибытия на Родину.
Отец, ушедший в детстве и растворившийся за входной дверью, как облако. Брат, бесследно пропавший на войне, умершая от болезни мать и я, разбившийся, разлетевшийся на осколки. Словно порванный мешок стекловолокна. Старавшийся быть нужным, полезным. Забиваясь в углы сомнений, тревоги.
Все надежды, грёзы, что когда-то жили во мне, моментально угасли. «Зачем… зачем всё это… было нужно?» – нервно бормотал я, смотря в серый потолок. Всё, что я делал, оказалось напрасно. Потери, утраты, похороненные под слоями пыли и груды металла цели… Эти мысли всё больше и больше зажимали меня в клещи, давили, стараясь вычерпать всё содержимое моей черепной коробки столовой ложкой.
В телефонной книге, что давно пылилась на тумбе у зеркала, сохранились контакты матери. Я провёл грубыми пальцами по гладкой обложке и открыл книгу. В глаза сразу же бросился контакт близкой подруги моей матери. Я набрал номер телефона и начал звонок.
– Алло… – устало сказал я, ожидая ответа.
– Да-да? Слушаю, – ответил женский голос.
– Рита Сергеевна, это я, Макс Костров, – прокашлявшись, ответил я.
– Ой, Максимушка, как ты там? – нервно спросила женщина.
Я замолчал буквально на полминуты, глубоко вздохнул.
– Алло? – вновь спросила женщина.
– Да… Я в порядке… Вы могли бы сказать, где похоронена моя мать? – спросил я.
Женщина вздохнула, шмыгнула носом и ответила.
– Шуваловское кладбище, четвёртый сектор, пятый ряд, – ответила женщина.
– Благодарю, – кратко ответил я.
– Максим, главное – держи себя в руках, мы рядом… – ответила женщина.
Я завершил звонок и истерически рассмеялся, вдарив по тумбе, что есть сил. Мы… Рядом… Я устало и наигранно улыбнулся. Только вот… Кто эти «Мы»? Где же эти самые «мы»? Да вот, никого не осталось.
Тикающие часы неторопливо щёлкали под натугой пружины. 15:27. Одевшись, я выдвинулся прочь от тишины стен, среди которых ныне правила лишь пустота. Вызвал такси и тронулся от подъезда моего дома до Шуваловского кладбища.
38 минут в пути. Я на месте. Предо мной предстала кладбищенская арка. Я окинул её глазами, скользнул глазом по мрачно-свинцовому небу. Ноги неторопливо повели меня к пятому ряду четвёртого сектора. Я проходил мимо могил, выискивая нужную мне, шёл к человеку, к которому совсем самую малость не успел, опоздал…
«Кострова Мария Алексеевна. 25.04.1963 – 08.05.2019» – гласило надгробие, я открыл створку оградки и прошёл к могиле, качнул лавку, убедившись в том, что она выдержит мой вес, и присел. В голове невольно начали проигрываться воспоминания с детства.
Истерия, утрата. Чёрт бы их побрал.
Мне десять лет, а мать обеспокоенно отчитывает за глубокую ссадину, заработанную во дворе. Её яркие глаза смотрят, смотрят… Голова качается по сторонам в недовольстве. Выпускной. А мать с распростёртыми объятьями лепетала на кухне, организовывая праздничный ужин. Выпуск с университета… Твоя боль стала моей.
– Почему же всё так… – пробормотал я, закрывая рот ладонью.
Дым сигареты бил в глаза, раздирал дёсны в полости рта, неприятно царапал горло. Я устало закинул голову к небу и повторил вопрос.
– Почему же всё так?
Я вернулся домой лишь под начало вечера. Очередные попытки дозвониться брату стали ничем иным как рутина. Каждый раз пара коротких гудков, каждый раз тишина. «Рискни, сыграй в рулетку, весь мир твой» – гласила какая-то надоедливая фраза в каком-то заезженном боевике прошлого столетия…
И вновь покрывающийся сажей потолок, и вновь звенящая тишина в ушах, и вновь желтоватое такси, узкие дороги города мостов и вечной осени. Меня встретило старое трёхэтажное здание, штукатурка которого начинала помаленьку осыпаться наземь. Я окинул здание взглядом, ничем непримечательное, никак не изменившееся за те несколько недель, что я проторчал дома. В коридоре находилась небольшая стойка, что-то вроде регистратуры, за которой сидел очередной офицер в фуражке. Я подошёл к нему, простучав пальцами дробь по стеклу.
– Здравствуйте, недавно я вернулся со службы, офицер Костров, четвёртая дивизия. Я хотел бы узнать о тех, кто ещё задерживается с возвращением, – сказал я, глядя на него.
Он поднял на меня взор, спрятанный под густыми бровями, и покачал головой.
– Здравствуйте, боюсь, что мы не можем разглашать подобную информацию, даже учитывая то, что вы являетесь офицером, – ответил он, вновь уткнувшись в какие-то бумаги.
– Кхм. Но хотя бы об одном человеке… Костров Артём Викторович, мой брат. Пожалуйся… – вновь сказал я, прочищая горло от сипа.
– Тс… Дивизия? – спросил он, не отводя взгляда от бумаг.
Я вспомнил звонок брата после его прибытия на службу.
– Третья дивизия, 2017 год, – ответил я.
Он отошёл от стойки, зашёл в какой-то кабинет. Прошло около пяти минут, после чего он вышел из кабинета, вернувшись на своё прежнее место.
– Так-так… К, Костров… Костров Артём Викторович. Пропал без вести, – сказал он, взглянув на меня.
Отстегните ремни, в салоне разгерметизация, если вы хотите унестись прочь – улыбайтесь! Тело окоченело, мир начал блекнуть и наклоняться набок. Я припал к стене, находя в ней опору. Прохлада штукатурки нежно прильнула к моей спине и никак не хотела отпускать.
– Ч… Что… – не договорил я, как офицер продолжил.
– В декабре 2018 года, соответствуя рапорту, его отряд не вернулся с миссии, – проговорил он, не отвлекаясь от своих бумаг.
Я схватился за голову, поблагодарил офицера и рванул прочь. Пропал без вести… Пропал без вести… Глубина, глубина… Почему же всё так?
Голову заполонили мысли, норовившие прижать меня ближе к земле, они роем проносились по каждому нейрону и отчётливым звоном пробирали до дрожи. В память въелись слова подруги матери: «Мы рядом.». Кто эти мы, если никого не осталось… Никому и подавно не сдался пережиток серого прошлого. Хотелось тишины и уединения, тёмная пелена в глазах, напоминающая помехи ретро-телевизора, трещащая у уголков взгляда, не покидала меня. Дыра в груди затягивалась чёрной желчью, желая вытравить все остатки живого.
Человеческое сознание – удивительная вещь, которую в точности не могут описать даже величайшие психологи. Это словно универсальная программа, код, который пишет сам человек, набор уникальных символов, не встречающихся нигде более. Оно устроено так, что все наши переживания рано или поздно оборачиваются против нас самих же. Так случилось и со мной, как бы рьяно я не оправдывался изначально, убежав из ада, ты никак не прогонишь ад из себя.
Вина, что ранее не отговорил брата от службы, не спас тех, кого мог, за смерть матери, которую я оставил одну, в надежде заработать ей на лечение. Наверняка бы нашлись те, кто успокаивал бы меня и говорил, что мои цели были благородны, что я всегда пытался помочь и быть полезным. Да вот только… Истёк срок годности, видать, чтоб быть полезным.
Конечно, горевать о прошлом глупо и бессмысленно, ведь оно на то и прошлое, изменить его никак не получится. Однако, в тот момент моё сознание дало окончательный сбой, вызвав у меня новую волну бесконечной меланхолии. Углубляющаяся депрессия, что будто бы заставляла мои мысли, воспоминания тлеть изнутри, изнуряющая тоска и безнадёжное существование, желающие рассадить до костей мои кулаки.
Жизнь человека в его руках, но иногда кто-то должен помочь другому и протянуть ему руку помощи. У меня же… никого не осталось… Хотелось, чтобы всё это был просто длинный страшный сон… хотелось бы… Конечно, можно было бы попытаться наладить свою жизнь, вставляя каждую деталь конструктора на свои места, но ничего не получится собрать, если сам конструктор сломан, а его детали навеки утеряны. А верить в то, что получится что-то склеить – напрасно, впустую. Существует не так много вещей, заслуживающих веры.
11.07.2019.
Становилось только хуже, дни сливались в один, окружение, краски жизни словно выцвели, оставив лишь черно-белые стандарты. Волшебство уходит… Выветривается, тает за закрытыми веками, попутно смывая все яркие краски, что ранее полыхали в глазах. ПТСР осложнялось угрызением совести, пропадали отрезки памяти, а порой я и вообще мог бездумно залипать в потолок чуть ли не часами, опрокинув в себя порядочную дозу бурбона.
С момента возвращения прошло полтора месяца. Жалования с контракта хватало, чтобы обеспечить мне жизнь некоторое время без работы. Я выходил из дома лишь за продуктами-полуфабрикатами и сигаретами. Других резонов вылезать из берлоги не было, а может, просто и не хотелось.
Шли дни, недели. Как бы я ни пытался успокоить себя, встать на новую тропу никак не получалось. Словно паранойя изгрызает сознание, оставив в рассудке лишь непроглядное бельмо. Потеряны не мать, отец, брат. Они просто ушли, растворились за пеленой жизни. Потерянным здесь был только я. Горевать о прошлом – смысла нет, оно потеряно, утрачено, забыто. Я уже говорил? Впереди будущее. Серое, холодное, но будущее.
Я вышел на балкон и закурил, прохлада после дождя, лёгкий, словно убаюкивающий ветерок. Небо сегодня какое чистое, равнодушное, словно так и показывает, какое я ничтожество по сравнению со всей Вселенной. Под балконом пятого этажа проносились машины, где-то слышались возгласы шатающейся молодёжи.
Туман, скрывающий от моего взора крыши многоэтажных коробок, словно прячет перспективы моей дальнейшей жизни. Городская дорога, ведущая словно куда-то за горизонт. Хотелось просто идти по ней, в надежде, что там я найду новый мир без ненависти, подлости, ошибок. Надеясь, что в том мире всё будет иначе, не как в этом. Надеясь, что там можно будет изменить себя, распластав свою старую картонную гримасу по влажному асфальту.
Было бы хорошо вновь окунуться в юность, бурную, кипящую. Выйти во двор, а там лето, яркое, солнечное и с красками. Потянуться к солнцу, схватиться за ниточку счастья. Постараться исправить всё, что я делал не так. Если бы я только видел, понимал, что ослеплён грёзами о перспективной работе. Если бы я видел, как малозначима медаль за обучение, красный диплом, как малозначим и сам я.
Представил себе картину, стою, держа в руках красный диплом, на ленточке болтается золотая медаль, но я совершенно один. Один среди всего населения, словно соринка в глазу, чуждый элемент, сбой матрицы. Может, все мои ошибки – преступление, а гнетущее одиночество – наказание от Высшей Справедливости. Может, я мог бы исправить всё, наладить, проложить новый путь и раствориться за непроглядной белой пеленой в новом мире?
Я даже пытался связаться со старыми знакомыми, надеясь на то, что в них найду успокоение. Но все, кого я знал, давно остепенились, работают на своих прекрасных должностях, путешествуют, да живут в конце концов!
Живут… А что значит жить, быть живым? Ощущать мороз, тепло, иметь биологические потребности? Конечно, нет, философия и её основы, заложенные в каждого человека, так не считают. Жизнь представляется огромной ценной шкатулкой, куда ты кладёшь всё себе дорогое: память, друзья, любовь, счастье. У меня же не было ни шкатулки, ни её возможного составляющего, хотя, можно было бы и себя запихать туда, закрыться и никогда не вылезать, пропасть, кануть в Лету.
28.08.2019.
На старую почту, заведённую ещё в далёком 2009 году, пришло сообщение от неизвестного отправителя. Я лениво потянулся к мышке и открыл письмо. Что на этот раз? Обещание заработать миллионы или выигрыш в лотерее, в которой я никогда не участвовал?
Всё же письмо спамом не оказалось. Встреча выпускников 31 августа. Может сходить, проветриться? А зачем? Жизнь в четырёх стенах давно стала для меня родной, тишина, пыль, писк в ушах и заоконный шум мегаполиса. Всё рано или поздно надоедает. Губительное одиночество, не зря его называют болезнью.
Довелось залезть в шкаф, в поиске костюма. Будь всё хорошо, если бы на меня не вывалился семейный альбом, в котором также в картонных рамочках были фото из моей дивизии.
– Ну здравствуйте, мои призраки прошлого, – пробубнил под нос сам себе, поднимая альбом с пола.
Я и вовсе не собирался брать этот альбом в руки, цепляться взглядом за лица людей, которых уже нет. Было ни к чему пытаться ещё больше усугубить положение моего больного сознания. Но и оставить его пылиться не мог, что-то словно подталкивало меня на это. Саморазрушение, словно сладкая отрава, скользило вместо крови по моим венам.
– Отстегните свои ремни, наш борт терпит крах, – злорадно усмехнулся я себе под нос.
Первое фото: маленький я, новорожденный брат и целая семья в сборе с улыбками на лицах. Второе фото: Мне четыре года, обыденное семейное фото. Третье фото: Мне шесть лет, брат, приобнимающий меня маленькой ладошкой за плечо, позади нас, с явно натянутой улыбкой, сидела мать. А отец? Отец ушел. Последнее фото: За год до ухода брата на службу в горячей точке. Последнее семейное фото, выцветающие краски, серые блики, проскакиваемые в отражении их глаз, цеплялись за душу. Фото с дивизии, где мы с товарищами стоим, подняв дула автоматов в воздух.
Щелчок. Плёнка отматывается, а в глазах лишь их искорёженные лица, крики о помощи. Они эхом проносились в каждом нейроне, отскакивали от стен черепной коробки, совершали повторный маршрут.
Щелчок. Успело стемнеть, а значит, тьма всё ближе подбирается к моему сознанию. В глазах буквально на мгновение раз за разом мелькают фото из альбома, воспоминания, от которых хотелось бы избавиться, писк в ушах от нерушимой тишины в квартире.
От жизни больше ничего не хотелось. Спустя десять минут, я обнаружил себя стоящим на балконе, вглядывающимся вдаль раскинувшегося Петербурга, окутанным свинцовым полотном. Серый город, объятый бренностью и рутиной. Бетонные коробки, вечно теснящиеся со старыми деревяшками. Он молчал, а я отвечал ему взаимностью. Дорога, ведущая куда-то за горизонт. Комната, застывшая от холода открытого окна. Тёмные шторы, защищающие меня от внешнего мира и солнечного света. Серые стены, в которых я нашёл удовлетворение.
Здесь всё по-прежнему, всё также. И я… всё также тут. Ранее родственная тишина, ныне же, перемешавшись с гулом собственных мыслей, давит на виски. Тоска и безнадёга.
Жизнь сыграла со мной злую шутку, да, призраки прошлого? – спросил я у самого себя и натянуто улыбнулся.
Апатия давала о себе знать. Мне было безразлично абсолютно всё: перспективы, дальнейшее, происходящее, да и собственное существование меня порядком утомило. Затяжка, выстрел, выдох, перезарядка. Затяжка, снаряд, выдох, смерть. Картины памяти тряслись перед глазами, заставляя падать на колени, озарять тёмную петербуржскую ночь воем.
– Я не могу. Я так хотел выиграть, что слишком увлёкся и проиграл… – прошептал я, держа в руках канатную верёвку, что когда-то спёр с дивизионного склада.
Люстровый штырь обмотан катаном, старый табурет приветствует меня своим скрипом. Пыль оседает на мои волосы, буквально в нескольких сантиметрах надо мной, словно свинцовое небо этого города, на меня уставился чёрно-серый от сажи потолок, а мне уже не страшно, мне ведь… некуда больше торопиться, правда?
Медленно и аккуратно наклоняя табуретку, изображая, скорее, иронию, я смежил веки. Трель дверного звонка пробудила меня, а я, чуть не растеряв равновесие, не канул в Лету. В такое время, да тем более ко мне? Я решил удостовериться, а вдруг, за дверью брат? Живой и здоровый, просто опоздал с выездом на Родину?! Не пропадал без вести, не отправлялся ни на какую миссию. Скинув петлю, я поспешно срезал её от штыря люстры и ринулся к двери, ослеплённый глупой надеждой. Последней надеждой распадающегося рассудка, что пожирает себя изнутри.
Я распахнул дверь. Подъездный сквозняк пробил мне в лицо прохладой, но ничего более. Тишина, никого. Может, ребятня балуется? Стандартное развлечение в нашей стране.
– Повёлся, – хладнокровно выговорил я.
Дверь громко хлопнула, а накатившаяся истерия мягко приобняла меня сзади, уложила на пол. Не хотелось абсолютно ничего, лишь вечной непроглядной темноты и тишины. Я привычно уставился в потолок, слегка закрывая глаза, раз за разом повторяя себе лишь одно: «Почему нельзя всё изменить, отмотать, переиграть сцену?». Мегаполис стихал, уставший город ложился спать. Уснул и я.
Мне снился сон, ныне же – грёзы моей жизни. Я, отец, брат, мать. Все в сборе, счастливо живём. Хоть и отчасти, краем сознания я понимал, что это сон, но всё же поддался своей наивности, желая хоть немного побыть с семьёй. Мерзко – быть обманутым, ещё хуже – обманывать самого же себя.
Было бы так всегда. Уснуть навсегда и жить, творя во сне всё, что только вздумается. Мне не хотелось чего-то большего – божественного могущества, бессмертия или крохотного куска пластика, счёт на котором выстроен длинной цепью цифр. Или чего ещё там хотят? Жизнь проживал по принципу «не бегай за большим, довольствуйся малым, пока вся твоя дорога к большему не превратилась в зыбучий песок». Зайти за этакую пелену возможностей сна, поселиться там и не просыпаться.
31.08.2019.
Настал день, когда был хоть какой-то повод выбраться из своей пригретой сычевальни и выйти в люди. Я проснулся после полудня, отёкшая спина, свербящая в горле смола, я всё также тут. У меня было ещё около четырёх часов до выхода из дома. В окна бил дождь, за оконным стеклом подсвистывал ветер, разносящий листья, сырость и свежесть. Подумаете, плохая погода? Мне же, наоборот, нравились уныние, тоска, хранящиеся в такой погоде. В ней находилось место и мне, в покое, тишине и одиночестве. Я сливался с окружением, становился невосприимчивым, невидимым.
– Мерзость теряется посреди мерзости… – пробурчал я серому окружению за окном.
Можно было сказать, что я был рад встрече выпускников, вернее, тому, что появился резон выбраться прочь из этих стен и жадно глотать холодный воздух. Хоть какое-то общение с людьми. Может, найдутся друзья, восстановится круг общения, и жизнь медленными оборотами вновь обретёт краски? Брехня. Мне маячит тридцак, а я всё ещё надеюсь и верю в глупые сказки.
– Проснись, Макс, Деда Мороза не существует, знаешь? – оглядев мрачное отражение в зеркале, промолвил я.
Серое небо, неслабый дождь, пробивающий лёгкие ветер. Я шёл по тротуару, шаркая подошвами и собирая влагу луж в ботинки. Сладко-сизая отрава, заполняющая мои лёгкие, расслабила меня ещё больше.
Прошло 35 минут. Я был на месте. Высокие колонны, пошарпанные от времени, отваливающаяся штукатурка. Внутрь ВУЗа заходило множество людей. Я даже попытался разглядеть кого-либо, постараться, может, узнаю кого-нибудь. Однако, с тех пор прошло ни много ни мало около 5 лет. Я не стал избегать толпы и зашёл внутрь.
Пахло краской, заведение готовилось встречать в сентябре новых студентов. Не став сдавать пальто, я выдвинулся к указанному кабинету. Испытывал ли я волнение? Чёрт его знает, скорее, нет, апатия глушила его.
И вот я иду по слабоосвещённому коридору, вспоминая происходящее внутри этих стен. Воспоминания прошлого, счастливого, ослеплённого юностью минувшего. Услышав достаточно громкие разговоры у нужного кабинета, я словно канул в прошлое, вспоминая, как раньше заходил в аудиторию. Молодой, дурной и ничего незнающий о жизни, а сейчас – здоровый бородатый мужик с контрастными серыми впадинами под глазами. Немного глупой иронии не помешает. Я медленно открыл дверь и зашел внутрь. Множество незнакомых людей уставились на меня.
– Ма-а-акс, ты?! – донесся чей-то крик из толпы.
– Да ладно, Костров что-ли? – заговорили люди, началась суматоха.
– Я – Макс Костров, – суховато ответил я, честно обрадовавшись тому, что меня ещё кто-то да помнит.
Куча незнакомых лиц словно набросилась на меня, называя поочередно свои имена. Сказать то, что они кардинально изменились – ничего не сказать. Я не узнал почти никого, однако испытал искреннюю радость при виде лучшего друга своей юности – Степана. Пожалуй, стоило завести с ним общение в первую очередь.
– Ну привет, мой старый забытый друг, – с улыбкой произнёс я.
– Да ладно, сам Максим Викторович, собственной персоной. Я думал, ты свалил куда-нибудь. Перспектив с красным дипломом у тебя было много. Ну как ты, как обустроился в жизни? – быстро протараторил Степан.
Рассказывать Степану о своей жизненной ситуации мне не хотелось, не хотелось перебивать радостное настроение своими унылыми и серыми переживаниями, да и самому не хотелось возвращаться к состоянию молчаливых стен. Пришлось лгать.
– Да как сказать, устроился в перспективную компанию. Но сам понимаешь, как бывает у программистов, постоянная конкуренция с другими компаниями. Впоследствии – банкротство и сокращение сотрудников. В конце концов устроился в другую компанию, менее перспективную, но с неплохим достатком, – сказал я, было необходимо как-то выкрутиться.
– То-то вижу, что не из бродячих ты псов. А что как бык выглядишь, широкий такой? – с интересом спросил Степан.
– Да так, в фитнес ранее заглядывал частенько. Надеюсь встретить старость в здоровом теле, знаешь. Сам-то как? Остепенился? – переводя тему, спросил я.
– Да, не поверишь. Свела судьба с Виолой из параллельной группы. Работаем в одной компании, небольшой, но что есть, – ответил Степан.
Мы ещё продолжали общение на протяжении 15 минут, пока не раздался звонок – сигнал начала церемонии встречи со старыми преподавателями. На самом деле, я даже смог приглушить свою жизненную побитость и апатию после общения со старыми знакомыми. На душе было определённо легче, чем раньше. В воздухе витала тёплая ностальгия.
С момента звонка прошло ещё около минуты. В кабинет по одному, выстраиваясь в ряд у доски, начали заходить наши преподаватели. На лицах засияли улыбки. Преподаватели рассказывали о жизни нынешних студентов, вспоминали нас. Порой становилось даже забавно от осознания того, сколько же лет прошло с тех пор.
Я словно вновь окунулся в былое, на лице появилась улыбка. Конечно, в памяти всё ещё хранился ненужный пассив воспоминаний, что не кажутся грузом на синей душе. В конце концов, я решил перевести дух и выйти покурить. На улице всё также шёл дождь. Я сел на высокий поребрик у входа в ВУЗ и закурил, впервые за многое время улыбаясь настоящему.
Дождь, бьющий словно обертонами по каменной плитке, успокаивал меня. Из ВУЗа вышел человек, в тёмном пальто и длинном капюшоне, так что его лица я разглядеть не мог, да и узнал бы я его? Он подошёл ко мне и, протянув руку, сказал: «Что ж, скоро увидимся, Максим.».
– Извини, не узнаю тебя, все изменились, узнать кого-то из старых знакомых очень трудно, – сказал я, пытаясь разглядеть незнакомца.
Лица не видно. Однако из-под капюшона в какой-то момент на меня обратили взор серые знакомые глаза, от взгляда которых по спине пробежал неприятный холодок.
– Да ничего страшного, сколько же времени-то прошло… – сказал он.
– Ещё раз извиняй, что ж, пока, – проговорил я.
– Да-да, до встречи… – прошептал он.
Мы пожали руки, после чего незнакомец двинул прочь и растворился в сумерках.
Особо не думая о незнакомце, о глупой фразе «до встречи», я докурил, выкинул окурок за спину и поплёлся обратно внутрь. В аудитории всё также продолжалась церемония встречи бывших студентов и преподавателей. Я сел на своё место, пропуская мимо ушей пламенные речи. Мне не верилось, что сейчас я могу хоть как-то находиться в социуме.
– Эй, смотрите, я – душевнобольной вояка с кровью на руках – сижу и улыбаюсь людям, которые давным-давно канули в остатках памяти, – рассмеялся про себя я.
Какое-то вязкое и непонятное чувство стало затягивать меня, словно всё в миг стало сном, а я лишь вспоминаю его обрывками. Ещё мгновение – и время остановилось. Все стихли и, словно восковые фигурки, застыли на месте. Меня пробила резкая пронзающая боль в шее. Взор в момент залился тьмой, в ушах поселилась пустота. От волнения я начал чуть ли не задыхаться, пытаясь найти всему логическое объяснение. Может, розыгрыш, обморок от духоты? Попытался оглядеться. Ничего. Я не видел даже своего тела, сплошной чёрный мрак и тишина.
Что-то манило меня плыть дальше. В кромешной тьме сверкнули глаза, пристально уставились на меня, пролетели вокруг, всё изучая-изучая мою… Тушу? Только вот тела не было. Не было и грубых рук, не было ничего.
– Ну здравствуй, Максим. Вот мы и свиделись. Извини, что так спешно, время идёт… – прозвучало у меня в голове.
– Что… Чёрт… Возьми… Где я? Кто ты? – нервно бормотал я.
– У этого места нет названия, оно не имеет конкретного географического расположения. Считай, что ты просто в чёрной комнате без окон и дверей, так будет легче. С тобой, да что с тобой могло произойти, ты в порядке. Моё имя – Харон. И, возможно, я тот, кто сможет тебе помочь, – сказал незнакомец.
– Это ты… Ты – незнакомец в пальто? Что за чертовщина? – спросил я.
– Верно подмечено, это я. А что тут можно назвать чертовщиной? Это результат. Не догадываешься, что ещё за «результат»? – спросил Харон.
– Результат? Результат чего, что происходит? – спросил я в ответ.
В глазах вновь раз за разом начали невольно мелькать картины прошлого, проносились от и до. Кто-то копается в моей голове и этот кто-то отлично знает меня.
– Что ты такое? – не веря в происходящее, спросил я.
– Я? Я – Харон, прошли же уже? Ах, ты о фрагментах памяти. Так вот, результат. Скажи мне, зачем ты пришёл сюда? – спросил он.
Творящийся ныне сюр ничем не объяснялся, по крайней мере, ни в жизни, ни в науке происходящее ещё ни разу не описывалось.
– Я? Встал и собственными ногами пришёл сюда? Так где же мои ноги? – в шутку спросил я.
Во взгляде Хароне лишь мелькнуло недовольство моим ответом, его взор вновь сверкнул, и я замолчал.
– Не понимаешь, да? Скажи мне, Макс. Зачем ты пришёл сюда? – спросил он.
– Чтобы отвлечься хоть на время, может, найти новый круг общения, найти что-то… Кого-то, кто бы помнил меня, – честно ответил я.
– Угу, это ты про встречу, значит… – пробурчал Харон.
Я жадно ждал каких-либо объяснений от него, тишина становилась всё плотнее и плотнее.
– Но я спросил не об этом. Зачем, почему ты здесь?
Здесь? Ответа нет, я не знал, что стало бы искренностью – врать или сочинять поэму о не наступившем будущем?
– Может, хоть люди бы меня спасли. Прошлое бы на прощание царапнуло душу и… Ушло? – спросил я.
С начала появления здесь мне стало спокойнее, по крайней мере, жизни меня, наверное, никто не лишит. Да и боюсь ли я умереть? Нет. Просто факт неизвестности выдвинул мне страх. Как мы знаем, людей всегда страшит то, что им неподвластно, то, что им неизвестно или невиданно ранее. А если они чувствуют от неизвестности угрозу, то всеми силами пытаются её истребить, оставив лишь малую часть для изучений, которые затратят сотни лет.
– Так к чему это я, мой дорогой друг. Я и ты здесь не просто так. Я знаю, что тебя гнетёт твоё обреченное существование. Грёзы, старания и всё напрасно… А если бы была возможность всё изменить, чтобы ты сделал? – спросил Харон.
– Что бы я сделал? – спросил я самого себя.
В памяти предо мной предстали мои призраки прошлого, они горько смотрели мне в глаза, разворачивались и растворялись в тёмной пучине неизвестности. Мной одолело отчаяние, глупое, жгущее изнутри.
– Вероятно, постарался бы всё исправить, я знаю, что всё случившееся принесло огромный вред моей психике. Правда, знаю. И, вероятнее всего, я сейчас лишь просто серый массив, краски которого растворились в один момент. Вернул бы брата, спас мать. Хоть что-то, что смогло бы заставить меня жить, – ответил я.
– Так вот каковы твои нынешние грёзы. Ты же знаешь, что о прошлом горевать нет смысла, его не вернуть. Твои же слова. Неужели ты не следуешь своим же принципам? – спросил Харон.
– Было бы всё так просто, горюю ли я? Нет, просто от одной мысли, что я мог хоть как-то исправить случившееся – меня начинает ломать изнутри, виски словно сдавливаются, зажимая моё сознание в клещи, – сказал я, невольно вспоминая жизненные огорчения.
– Понимаешь, Макс, твоё психическое состояние – не в самой лучшей форме, ты и сам это прекрасно осознаешь. Ты не можешь контролировать свои отголоски прошлого, и с каждым разом это всё хуже и хуже сказывается на тебе, в первую очередь ты неосознанно винил себя, делая лишь хуже, – сказал Харон, будто бы набирая темп.
– Я знаю, был бы выбор… – промямлил я, глядя в непроглядную чёрную пустоту.
– Я тебе его предоставлю, по старой памяти, – сказал Харон, будто подмигнув мне из темноты.
– Выбор? – спросил я, вновь уставившись в бездонные серые глаза Харона, витающие во тьме.
– Понимаешь, ни это место, ни происходящее с тобой или мной наукой не опишешь, правильней сказать, что наука ещё не на должном уровне. Это относится как к квантовой теории, физике или чему там ещё… Настанет время, я расскажу тебе об этом, – сказал Харон.
В происходящее верилось с трудом, но из всей жизненной безысходной ситуации выхода я не видел, поэтому решил схватить хоть какой-то шанс. «Я душевно больной и ни одна сволочь не испортит мне окрасить солнце в чёрный», – диктовал я, как мантру.
– Ладно, свидимся ещё. Совсем скоро, – промолвил Харон, удаляясь из моего сознания.
Темнота в глазах отступила, и я вновь оказался в кабинете. Будто бы ничего и не произошло, люди всё также общались. Посмотрев на часы, я убедился, что разговаривал с Хароном одну секунду реального времени.
– Ну и бредни… – сказал я сам себе, помотав головой по сторонам.
Прошло ещё около часа, как люди начали расходиться. Пошёл и я. Надо было обдумать, осмыслить всё, что произошло. Кто этот некий Харон, где я был? Стоит ли вставать на должность постояльца жёлтого домика? Что он имел в виду под возможностью всё изменить? Голова гудела. Мне и самому казалось, что всё это плод моего мимолётного воображения. Однако всё осознание, общение, нахождение там ставило под сомнение все мои отговорки.
Я брёл по тёмной безлюдной улице, всё также осыпаемой дождём, шелест листьев помогал мне сосредоточиться на мыслях. Верю ли я сам в то, что могу просто забыть о всём произошедшем и начать новую счастливую жизнь?
– Да ты посмотри на себя, Максимка, тебе под 30 лет, ты вояка с разбитой душой, – отсмеялся я.
Нет. Я понимал это всегда, а все мои попытки были лишь последним огнём надежды. Закурил, затяжка, вторая… Ведь, как мы знаем, человеку всегда нужно было во что-то верить. В будущее, которое никогда не наступит, в прошлое, от которого уже ничего не зависит…
На мгновение по спине вновь пробежал холодок, а в памяти всплыли события непонятной мне встречи. Я не мог сообразить, придумать связь между мной и Хароном. Меня он называл другом, а его – я знать не знаю, ни лица, лишь серые глаза, напоминающие что-то угасшее из моего рассудка.
Зайдя в дом, я сразу улёгся на кровать, голова гудела после странного визита незнакомого друга, да и после всей встречи студентов – сил не осталось. Засыпая, я всё также думал, какую же шутку со мной сыграет судьба в этот раз?
Интерлюдия
Уснул ли я? Не знаю, всё осознанно. Меня окружали темнота и тишина. Ни тела, ни звуков, ни воздуха здесь не было. Значит, меня решил навестить мой приятель.
– Смотрю, в этот раз ты спокойнее, чем в прошлый, – сказал Харон.
– Сон ли это или нет? Зачем я здесь, Харон? – промолвил я.
– Вроде бы мы это уже обсуждали, это место не существует нигде, это как вакуум извне, его нет ни на Земле, ни в космосе, как сознание. Повторюсь, Максим. Измучил ты и себя, и своё сознание. Психические травмы всегда имеют свои последствия, ты же знаешь? Наверняка да, – сказал Харон.
– Знаю, так неужели я забил себя в угол настолько, что у меня шизофрения? Как всё плохо… – сказал я.
– Не совсем так. Ты – это ты. В общем, не в этом суть моего визита, мы попытаемся исправить твою прискорбную жизнь, изменим кое-что в твоём понимании, – сказал Харон.
– Как же? Если всё менять, то придётся создавать машину времени. Глупо, словно в фильме про супергероев, надеяться на то, что кто-то сколотит её из камней и палок, а после даст её на использование людям. Чудес не бывает, Харон, – сказал я.
– Кто знает? Разве кто-то доказал, что их не бывает? Мы на своеобразной дороге, мост туда, где возможно всё. Ответь же мне. Понимаешь ли ты цену того, чтобы измениться? Ты должен понять суть прошлого, его отражение на будущем и принять действительность, какой бы она не была, – промолвил Харон, акцентируя внимание на последних словах.
Голову снова заполнили воспоминания. Кровь на руках, артиллерийский обстрел, без вести пропавший брат, могила матери. И я. Один… С поехавшей крышей и чувством чрезмерного самоедства. А сейчас, осознавая всю нелепость происходящего и услышанного, я, наверное, еще и больной кретин.
– Говорят, принятие отчаяние – принятие собственного стоицизма, – тихо ответил я.
– Может быть. Всё возможно, да только кто знает… – отозвалась тьма голосом Харона.
Темнота вокруг становилась всё плотнее и плотнее, а пространство словно сжималось во мне самом.
– Что ж, Максим. Может, что-то и выйдет… – промолвил Харон, пропуская меня на неизведанную тропу.
Передо мной появился густой белый туман. Появилось и тело, и ноги, прохладный влажный воздух, ветер. Я направился в гущу тумана, словно оставляя Харона позади.
– Что же… Удачной тебе дороги, – проговорил вслед Харон.
Всё же, для меня он оставался не менее загадочным, чем всё происходящее со мной в последние сутки. Туман становился менее плотным, и я уже мог попытаться что-либо разглядеть. Я вышел из гущи тумана, белая вспышка ударила в глаза, игриво мелькала черными пятнами в ослепшем взгляде. Меня словно пронзали все чувства сразу: страх, шок, тоска, печаль и радость…
Глава II
Дар незнакомца
«В тот же миг Алиса юркнула за ним следом, не думая о том, как же она будет выбираться обратно.»
Я канул в прошлое, в свои родные воспоминания, что ранее словно изрезали меня, как ножницы по кусочкам. Ни страха, ни боли. Ни смеха, ни слёз. Я словно в очередной раз переосмыслил всю свою жизнь, как пустое обречённое существование. Мешок с зерном, что на протяжении всей жизни растаскивается и постепенно рассыпается, втаптывается в чёрную грязь. Я всё ещё улавливал ту влагу тумана, холодный зной воздуха. Небытие? Тропа в мир вторых шансов? Мост туда, где всё иначе? Словно записки сумасшедшего, бред, да абсурд. Но, как бы иронично то не звучало, всё было именно так.
Я вышел из тумана. В глаза бил солнечный свет. Я стоял на балконе, словно наблюдая за летней лепотой. На календаре 25 июля 2017 года. Что за…
Дыхание словно остановилось, тишина. Можно было услышать собственное сердцебиение. Я протёр глаза. До сих пор не веря в происходящее, я обошёл всю квартиру, проводя молодыми ладонями по старым обоям. Неужели… Неужели… Харон не обманул? Где-то в глубине души меня всё ещё терзали сомнения, что всё это дурной сон, которого бы лучше не снилось. Я понимал, что если я проснусь, то все эмоции слепой радости изрежут меня по кускам, заставят огрубеть и вновь нагонят удушающую тоску.
Звонок в дверь. Я в порыве надежд ринулся открывать. Поворот замка, толчок двери… Передо мной стояли они. Призраки прошлого, те, кого я потерял. В глазах начало темнеть, ток крови пищал в ушах. Я попятился назад, уперевшись в стенку, скатился вниз. Сознание покинуло меня. Шок.
Стандартное явление, когда ты – вояка, разбитый на части, вдруг, получаешь что-то необъяснимое, что-то такое, что может изменить твою жизнь или же то, что ты давным-давно потерял, что-то важное. Прошло около часа, как я пролежал без сознания на кровати. Открыв глаза, я вновь обомлел. Рядом сидит брат, с кухни доносится голос матери. По глазам невольно покатились слёзы. Утерянные, дорогие, но живые и со мной… Я дома…
Показалось, что всё дурное в моей жизни – военный конфликт, потеря брата, матери – лишь кошмарный сон. И вот, после долгого сна я проснулся. Наконец, проснулся после долгого кошмара, вышел в родное лето жизни, вдохнув в себя аромат светлого настоящего. Проснулся ли я или просто сошёл с ума? Я не знал ответа. Даже не мог предположить. В итоге просто решил довериться Харону и его силе. Пускай сейчас будь что будет. После встречи выпускников, я бы так и остался затворником, тихо, но верно сходя с ума. Я знал это, знал, что так бы произошло.
Брат заметил, что я наконец очнулся. Он позвал мать. Она аккуратно присела на край, приложила ладонь к моему лбу. В их глазах виден свет, в их руках витает тепло. И на их лицах нет никаких бликов, как на фотографиях, которые я старательно избегал от просмотра.
– Эй, Максим, ты как? Переутомился, да жара ещё… – промолвил брат.
Казалось, будто бы я нахожусь в кукольном доме, а все окружающие меня люди – куклы, которыми управляют при помощи ниток. В такой момент весь мир становится серым, словно беспросветная вода, лишающая тебя последнего глотка воздуха, что ты затаил на самый чёрный случай в прокуренных лёгких. И ты в безвыходном положении медленно, но верно опускаешься на дно, протягивая руку к угасающему наверху свету. Тьма и одиночество. К чёрту!
Я приподнялся с дивана, осматривая мать с братом. Живые, говорят, дышат. В груди словно вновь загорелось когда-то угасшее пламя, непривычно обжигая моё сердце.
– Сына, что же ты так? Видать, твои усердные подготовки к диплому так сказались. Отдохни, ты заслужил. Так и угробить себя можно, – сказала мать, погладив меня по лбу.
– Да, пожалуй, жара. Утомился, видать… – сказал я, не веря в происходящее.
Неужели некий Харон творит чудеса, давая надежды на новую жизнь таким, как я? Не знаю, значит буду пользоваться и наслаждаться слепым неведением. Чудеса, счастье… В своём мире я в него не верю, я верю лишь в реальность, суровую и холодную, которая заставляет маленького мальчишку грубеть и холодеть. Я боюсь своего счастья, утратив все надежды в своём мире, я боюсь в него поверить и вновь потерять.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/yaroslav-aleksandrovich-kolesnikov/chudes-ne-byvaet-kniga-i-65058917/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Ярослав Александрович Колесников
Первая книга трилогии.История о том, как попаданец с тяжёлой судьбой оказывается в альтернативном мире, имея возможность отбрасывать плохой исход будущего. Главный герой устал, устал от неправильности мира, устал от себя самого. Жизнь преподнесла ему горький жизненный опыт, взяв взамен желание жить. Изменить, исправить, выстроить мосты в новый мир без бед. Навеки забыть прошлое, затмив его счастливым настоящим. Но так ли всё просто? Какую злую шутку сыграет с ним судьба на этот раз?
Чудес не бывает
Книга I
Ярослав Александрович Колесников
© Ярослав Александрович Колесников, 2024
ISBN 978-5-0053-7060-0 (т. 1)
ISBN 978-5-0053-7061-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Записки безликого
Пожалуй, стоит начать с простого знакомства. Я не особо примечателен и вхожу в контингент серой массы общества. Я – Костров Максим Викторович, 28 лет от роду. В принципе, на этом можно было бы и остановиться, однако, по традиции жанров так не пойдет. Да и рассказывать особо о себе не люблю, не люблю своей историей вызывать переживания у других людей. А может, просто нечего рассказывать.
Я родился в северной серой столице – в Петербурге. Холодный ветер, влажный воздух. Рай туберкулёзника, в общем. В неполной семье, поскольку отец в моём детстве сохранился лишь как объект, удаляющийся с чемоданом за дверь, мать, выкармливающая нас с братом одна, дед, что скончается спустя 2 года после ухода отца, и всё, никого больше. Начало не радужное, соглашусь. Но права выбирать свою судьбу нам ещё никто и никогда не давал.
Юность пролетела слишком спешно. Усердия ради школьной золотой медали, сон над теоретическими учебниками ради красного диплома. На то время моими грёзами было лишь обеспечение семьи. Мать старалась не попадать под сокращение, брат, желая лёгких денег, отправился по контракту в горячую точку. Более-менее, но плывём.
Закончив учебу, я устремился во взрослую жизнь. Ныне я жил лишь рабочей рутиной, всё время пытаясь занять должное рабочее место. Жаль, что тогда моя глупая детская наивность слепила меня, и, невзирая на всевозможные прогнозы, я наобум рвался к своей цели. А потом… Потом Икар упал.
Прошло два года. Банкротство, сокращение, все сказывалось. Премиальные, что, по большому счёту, являлись искренними поощрениями за усердный труд в распадающейся компании. Первый порог – банкротство компании. Второй – сокращение всех сотрудников. Третий – возраст матери, что сказался на сердце. В нашей стране ныне всё так устроено, что если ты не горбатишься полсуток до седой и глубокой старости, то ты никому не нужен, ведь обеспечить себя не можешь. Становишься никем, частью оплота обездоленных и обезнадёженных.
Смрад… Дорогостоящая операция на сердце матери требовала таких сумм, о которых я мог лишь мечтать, будучи в роли директора компании. А теперь? А что теперь? Теперь я бродяга шарашкиных контор, выходец окраин Петербурга, старающийся держаться на плаву. Да и брат запропастился, чёрт бы его побрал.
Он, конечно, ни в чём не виноват. Да вот только в одного выходит тяжко. Ранее он обещал скидывать часть денег с контракта на обеспечении матери, но, спустя время, связь оборвалась. В динамике гудки, автоответчик. Тишина.
Как бы я сейчас глупо не выглядел, но хоть что-то во всём этом спасало. Спасибо тебе, человек, что ввёл военную подготовку в ВУЗах. Заполнение анкеты, ответный звонок, собеседование. Эффект попаданца? Экс-программист в роли вояки с автоматом, ради бога.
21.07.2018
Хмурый и толстолобый дядька с тремя звёздочками на погонах недоумевающе смотрит на меня, протирая салфеткой очки. Он столкнулся с диссонансом, с неизвестным дурачьём.
– Ну-с… Костров, чего вы сюда пришли? – с сиплыми нотами выдаёт его голос.
– Мне… Нужна работа, – прямолинейно отвечаю ему я.
Он усмехается, напяливает очки на переносицу, отчего его глаза обретают больший размер, контраст, а его тяжелый взгляд целит мне точно в душу.
– Ну так иди работай. Нет, ну скажи мне. Красный диплом. Он по что тебе? – продолжил он.
– Имеет ли смысл мне объяснять закономерность работы в айти-сферах, товарищ полковник? – спросил я.
Он лишь усмехнулся. Вновь пробежал глазами по личному делу и, помаячив головой по сторонам, глубоко вздохнул.
– Значит, здоров как бык, военная подготовка есть, выписка от психолога, психиатра тоже. Чёрт бы тебя побрал, – ответил он.
Наверное, он умело выдерживал тишину, выжидал моего отказа, мол, дурак, что-то я задумался, перешёл черту. Но моё молчание послужило ему окончательным ответом.
– Что ж, Костров, быть тебе солдатом, – выстучав дробь пальцами по столу, проговорил он. – Собирай манатки свои необходимые и шуруй через три дня сюда же. Понял?
– Так точно, – кратко ответил я, а он привычно усмехнулся.
Глава I
Отголоски прошлого
28.10.2018.
Чуть более трёх месяцев я нахожусь здесь – в атмосфере разрухи, пыли, свистящих пуль, пролетающих мимо тебя, посреди неразорвавшихся снарядов. Страх… Был ли он этот страх? Скорее, не тяжелее пули, не дольше срока жарких дней Петербурга.
Человек – скотинка адаптирующаяся, поэтому, поместив его в условия и среду, что ему никак не знакомы, те же пугающие взрывы станут ничем иным как обыденность. Пожалуй, я просто знал, на что я шёл и ради чего. Изначально. Поэтому и пробитая насквозь вместе со шлемом голова сержанта меня ни сколь не напугала. Лишь его выпученный мёртвый взгляд как-то чужеродно осел в памяти.
В руках едва запылившийся АК-12 в калибре 5.45. Каждый раз, заряжая новый магазин, я разглядывал патроны, кончик пули. Жизнь… Она столь бесценна, трепетна и дорога. Что стоит её отнять, что посмеет? А тут небольшой кусочек металла весом в несколько грамм может выбить её из твоей головы. Насовсем и навсегда.
Тогда перестанет иметь значение всё. Чувства, эмоции, ощущения тепла на кончиках пальцев, перестаёт иметь значение институтская программа, которой ты зачитывался взахлёб. Перестаёт иметь значение память. Всё становится грубым и неотёсанным пассивом знаний, что отныне навеки похоронен на задворках сознания, если же оно имеет право на существование после смерти…
Ты забываешь о правилах написания алгоритмов в различных языках программирования, забываешь о тех временах, когда сердце обливалось кипятком от первой влюблённости, забываешь всё, что делало тебя человеком. Ты подвержен инстинктам, действуешь, следуя им, отчеканивая вылетевшие гильзы под берцами.
У тебя остаётся лишь автомат, умение стрелять на шорох, умение тактично высчитать действия сил противника. Остальное? На остальное нет времени. Ты здесь и у тебя лишь одна цель. Убивать, чтобы не убили тебя. Убивать, чтобы не убили твоих. Иначе не бывает, так ведь?
Покорение над ситуацией рано взяло верх. Я слишком быстро привык к растекающейся чёрной липкой крови на земле, приторному запаху пороха и пыли в ушах. Поэтому на каждой миссии пуля со скоростью 880 метров в секунду била точно в цель, поэтому, когда рядом бьют миномёты, уже не пригибаешься, стараясь укрыться от несущейся на тебя смерти в обличии сотни осколков, потому что всё равно, потому что смысла нет. Рано или поздно, смерть тебя достанет, как бы старательно и далеко ты не убегал.
Собственно, поэтому и обычные незнакомцы, встретившиеся впервые у здания военной комендатуры, станут боевыми товарищами, быть может, даже самыми близкими друзьями. Ты откипаешь от обыденной жизни, прикипая к запаху пороха, саже на лице, металлической смерти в руках, магазинам в разгрузке и собственному шлему. Теперь это твоя реальность. Теперь это ты.
09.04.2019.
Наконец, спустя девять месяцев контрактной службы, наша миссия окончена. Миротворческие действия завершены, ликвидация опорных пунктов противоборствующих сил тоже. Значит, пора отправляться домой, туда, где нет привычного лязга гильз и мин под ногами.
В середине дня пригнали транспорт для военнослужащих, загрузчики продовольствия для оставленных после миссии припасов. Казалось, всё закончилось, подводим черту и жирно-жирно красными чернилами выводим «конец». Однако, ничто бесследно не проходит. Словно издавна известная поговорка «Ни себе, ни нам». Любая ситуация обязана что-то подарить напоследок, чтобы отзываться звоночком всю оставшуюся жизнь, заставлять подрагивать, судорожно оборачиваться по сторонам. Небо, будто бы предвещая беду, нагоняло тучи.
Трёхкратное «Ура!» стихло, закружило меж хвойными деревьями, лишь разнеслось эхом вдоль лесополосы, по которой двигалась наша техника. Бойцы фотографировались на память, мои же боевые друзья ничем не отличались. Конечно же, всё хорошо. Хорошо всё, что хорошо кончается.
– Максон, ну чего ты такой понурый сидишь? – крикнул один из них.
– Да ладно, ну в самом деле! Да свидимся ещё сто раз на гражданке-то. Что грустью заплы… – не успели слова другого проскочить к моим ушам, как резкий грохот опустился на землю, обволок весь ушной канал.
Облако пыли, звон в ушах противно скребёт мозг. Картина памяти словно смазана и размыта огнём и дымом, что окружали меня. Жар, пепел и смрадный запах горючего. Писк в ушах, вызванный оглушением, давал возможность услышать ток собственной крови, что словно леденела в жилах, выставляя напоказ голубые вздутые вены.
Артобстрел. Снаряды, способные стереть всех нас, как игрушечные модельки, расплавить, как оловянных солдатиков, оставленных у печи. Кровь на руках, умирающие сослуживцы, стресс, тревога и щенячья паника. Покров пепла, как снег в сказке, предвещал конец…
Посттравматическое стрессовое расстройство – сюрприз, дарованный войной. Бывалые ветераны кличут его просто вьетнамской, афганской, чеченской болячкой. Этот синдром впервые описал английский хирург Эркинс в 1867 году. Ранее мне довелось видеть документальный фильм о новобранцах или же в простонародье – пушечном мясе.
Молодых парней отправляли в Афганистан. Из мира жизни в мир убийств, хладнокровия и насилия. Теряя близких, люди не выдерживали, выдавая некий систематический сбой, как компьютерная программа, которая замыкается, выявляя новый ряд проблем. Глохнет на ходу, застывает во времени, теряет любую связь воздействия.
Амнезия, расщепление личности, неосознанное воспроизведение предшествующих ПТСР воспоминаний – это лишь малая часть, вишенка на торте. Из живого человека индивид превращается в серую биомассу. Конечно, есть несломленные. Те, кто повидал вещи и похуже. Но реальность у всех своя, у каждого свои нормы состояния рассудка.
…Взгляд на две тысячи ярдов. Глаза нервно метались по сторонам, стараясь зацепиться взглядом хоть за что-то уцелевшее. Пыльное облако опускалось, развеивалось от прохладного ветра, ласкающего щёки. Не о такой жизни я мечтал, не такой конец хотел встретить. Реки крови, стекающие с дорожной колеи в кювет, искорёженная техника, словно выметенная чьей-то рукой, разбросана в хаотичных движениях, изувеченные тела.
Смотришь и не понимаешь, мёртвый или живой зовёт тебя на помощь… Каждый из них пребывал в агонии. Их крики заполонили тишину в ушах, их лица впечатывались, формировались в чёрную желчь, что хотела заползти поглубже в память. Ослепшие и шокированные бездумно шагали вперёд, стараясь нащупать руками хоть что-то. Им было всё равно на режущую осколками смерть, они уже не боялись. Лишь я, как последний дурак, метался среди оставшихся живых. Жгут, перевязка. Жгут, адреналин. Жгут, смерть…
– Я пытался… Правда, пытался… – повторял я самому себе над каждым скончавшимся, кому пытался оказать хоть какую-то помощь.
Последующие события прошли в тумане. Взгляд на руки – кровь, взгляд по сторонам – подоспевшая союзная техника, взгляд на небо – смерть, взгляд вокруг – а я уже выдворен из пассажирского автобуса у здания комендатуры. Над головой мокрый свинец, под ногами пустота.
Родная промозглость норовила пробиться в тело, родная сырость старалась забраться в лёгкие, да вот только на нёбе и пазухах всё ещё ощущается аромат железа.
29.05.2019.
Неделю назад я вернулся домой. Из одного ужаса в другой. Получив надежду на лечение матери за деньги, что мне выплатили за службу по контракту, я надеялся, что те картины памяти, тот ужас, заполоняющий мою голову всё последнее время, был не зря, и я смогу спасти хоть кого-то. Все грёзы рассеялись, когда выяснилось, что мать скончалась за три недели до моего прибытия на Родину.
Отец, ушедший в детстве и растворившийся за входной дверью, как облако. Брат, бесследно пропавший на войне, умершая от болезни мать и я, разбившийся, разлетевшийся на осколки. Словно порванный мешок стекловолокна. Старавшийся быть нужным, полезным. Забиваясь в углы сомнений, тревоги.
Все надежды, грёзы, что когда-то жили во мне, моментально угасли. «Зачем… зачем всё это… было нужно?» – нервно бормотал я, смотря в серый потолок. Всё, что я делал, оказалось напрасно. Потери, утраты, похороненные под слоями пыли и груды металла цели… Эти мысли всё больше и больше зажимали меня в клещи, давили, стараясь вычерпать всё содержимое моей черепной коробки столовой ложкой.
В телефонной книге, что давно пылилась на тумбе у зеркала, сохранились контакты матери. Я провёл грубыми пальцами по гладкой обложке и открыл книгу. В глаза сразу же бросился контакт близкой подруги моей матери. Я набрал номер телефона и начал звонок.
– Алло… – устало сказал я, ожидая ответа.
– Да-да? Слушаю, – ответил женский голос.
– Рита Сергеевна, это я, Макс Костров, – прокашлявшись, ответил я.
– Ой, Максимушка, как ты там? – нервно спросила женщина.
Я замолчал буквально на полминуты, глубоко вздохнул.
– Алло? – вновь спросила женщина.
– Да… Я в порядке… Вы могли бы сказать, где похоронена моя мать? – спросил я.
Женщина вздохнула, шмыгнула носом и ответила.
– Шуваловское кладбище, четвёртый сектор, пятый ряд, – ответила женщина.
– Благодарю, – кратко ответил я.
– Максим, главное – держи себя в руках, мы рядом… – ответила женщина.
Я завершил звонок и истерически рассмеялся, вдарив по тумбе, что есть сил. Мы… Рядом… Я устало и наигранно улыбнулся. Только вот… Кто эти «Мы»? Где же эти самые «мы»? Да вот, никого не осталось.
Тикающие часы неторопливо щёлкали под натугой пружины. 15:27. Одевшись, я выдвинулся прочь от тишины стен, среди которых ныне правила лишь пустота. Вызвал такси и тронулся от подъезда моего дома до Шуваловского кладбища.
38 минут в пути. Я на месте. Предо мной предстала кладбищенская арка. Я окинул её глазами, скользнул глазом по мрачно-свинцовому небу. Ноги неторопливо повели меня к пятому ряду четвёртого сектора. Я проходил мимо могил, выискивая нужную мне, шёл к человеку, к которому совсем самую малость не успел, опоздал…
«Кострова Мария Алексеевна. 25.04.1963 – 08.05.2019» – гласило надгробие, я открыл створку оградки и прошёл к могиле, качнул лавку, убедившись в том, что она выдержит мой вес, и присел. В голове невольно начали проигрываться воспоминания с детства.
Истерия, утрата. Чёрт бы их побрал.
Мне десять лет, а мать обеспокоенно отчитывает за глубокую ссадину, заработанную во дворе. Её яркие глаза смотрят, смотрят… Голова качается по сторонам в недовольстве. Выпускной. А мать с распростёртыми объятьями лепетала на кухне, организовывая праздничный ужин. Выпуск с университета… Твоя боль стала моей.
– Почему же всё так… – пробормотал я, закрывая рот ладонью.
Дым сигареты бил в глаза, раздирал дёсны в полости рта, неприятно царапал горло. Я устало закинул голову к небу и повторил вопрос.
– Почему же всё так?
Я вернулся домой лишь под начало вечера. Очередные попытки дозвониться брату стали ничем иным как рутина. Каждый раз пара коротких гудков, каждый раз тишина. «Рискни, сыграй в рулетку, весь мир твой» – гласила какая-то надоедливая фраза в каком-то заезженном боевике прошлого столетия…
И вновь покрывающийся сажей потолок, и вновь звенящая тишина в ушах, и вновь желтоватое такси, узкие дороги города мостов и вечной осени. Меня встретило старое трёхэтажное здание, штукатурка которого начинала помаленьку осыпаться наземь. Я окинул здание взглядом, ничем непримечательное, никак не изменившееся за те несколько недель, что я проторчал дома. В коридоре находилась небольшая стойка, что-то вроде регистратуры, за которой сидел очередной офицер в фуражке. Я подошёл к нему, простучав пальцами дробь по стеклу.
– Здравствуйте, недавно я вернулся со службы, офицер Костров, четвёртая дивизия. Я хотел бы узнать о тех, кто ещё задерживается с возвращением, – сказал я, глядя на него.
Он поднял на меня взор, спрятанный под густыми бровями, и покачал головой.
– Здравствуйте, боюсь, что мы не можем разглашать подобную информацию, даже учитывая то, что вы являетесь офицером, – ответил он, вновь уткнувшись в какие-то бумаги.
– Кхм. Но хотя бы об одном человеке… Костров Артём Викторович, мой брат. Пожалуйся… – вновь сказал я, прочищая горло от сипа.
– Тс… Дивизия? – спросил он, не отводя взгляда от бумаг.
Я вспомнил звонок брата после его прибытия на службу.
– Третья дивизия, 2017 год, – ответил я.
Он отошёл от стойки, зашёл в какой-то кабинет. Прошло около пяти минут, после чего он вышел из кабинета, вернувшись на своё прежнее место.
– Так-так… К, Костров… Костров Артём Викторович. Пропал без вести, – сказал он, взглянув на меня.
Отстегните ремни, в салоне разгерметизация, если вы хотите унестись прочь – улыбайтесь! Тело окоченело, мир начал блекнуть и наклоняться набок. Я припал к стене, находя в ней опору. Прохлада штукатурки нежно прильнула к моей спине и никак не хотела отпускать.
– Ч… Что… – не договорил я, как офицер продолжил.
– В декабре 2018 года, соответствуя рапорту, его отряд не вернулся с миссии, – проговорил он, не отвлекаясь от своих бумаг.
Я схватился за голову, поблагодарил офицера и рванул прочь. Пропал без вести… Пропал без вести… Глубина, глубина… Почему же всё так?
Голову заполонили мысли, норовившие прижать меня ближе к земле, они роем проносились по каждому нейрону и отчётливым звоном пробирали до дрожи. В память въелись слова подруги матери: «Мы рядом.». Кто эти мы, если никого не осталось… Никому и подавно не сдался пережиток серого прошлого. Хотелось тишины и уединения, тёмная пелена в глазах, напоминающая помехи ретро-телевизора, трещащая у уголков взгляда, не покидала меня. Дыра в груди затягивалась чёрной желчью, желая вытравить все остатки живого.
Человеческое сознание – удивительная вещь, которую в точности не могут описать даже величайшие психологи. Это словно универсальная программа, код, который пишет сам человек, набор уникальных символов, не встречающихся нигде более. Оно устроено так, что все наши переживания рано или поздно оборачиваются против нас самих же. Так случилось и со мной, как бы рьяно я не оправдывался изначально, убежав из ада, ты никак не прогонишь ад из себя.
Вина, что ранее не отговорил брата от службы, не спас тех, кого мог, за смерть матери, которую я оставил одну, в надежде заработать ей на лечение. Наверняка бы нашлись те, кто успокаивал бы меня и говорил, что мои цели были благородны, что я всегда пытался помочь и быть полезным. Да вот только… Истёк срок годности, видать, чтоб быть полезным.
Конечно, горевать о прошлом глупо и бессмысленно, ведь оно на то и прошлое, изменить его никак не получится. Однако, в тот момент моё сознание дало окончательный сбой, вызвав у меня новую волну бесконечной меланхолии. Углубляющаяся депрессия, что будто бы заставляла мои мысли, воспоминания тлеть изнутри, изнуряющая тоска и безнадёжное существование, желающие рассадить до костей мои кулаки.
Жизнь человека в его руках, но иногда кто-то должен помочь другому и протянуть ему руку помощи. У меня же… никого не осталось… Хотелось, чтобы всё это был просто длинный страшный сон… хотелось бы… Конечно, можно было бы попытаться наладить свою жизнь, вставляя каждую деталь конструктора на свои места, но ничего не получится собрать, если сам конструктор сломан, а его детали навеки утеряны. А верить в то, что получится что-то склеить – напрасно, впустую. Существует не так много вещей, заслуживающих веры.
11.07.2019.
Становилось только хуже, дни сливались в один, окружение, краски жизни словно выцвели, оставив лишь черно-белые стандарты. Волшебство уходит… Выветривается, тает за закрытыми веками, попутно смывая все яркие краски, что ранее полыхали в глазах. ПТСР осложнялось угрызением совести, пропадали отрезки памяти, а порой я и вообще мог бездумно залипать в потолок чуть ли не часами, опрокинув в себя порядочную дозу бурбона.
С момента возвращения прошло полтора месяца. Жалования с контракта хватало, чтобы обеспечить мне жизнь некоторое время без работы. Я выходил из дома лишь за продуктами-полуфабрикатами и сигаретами. Других резонов вылезать из берлоги не было, а может, просто и не хотелось.
Шли дни, недели. Как бы я ни пытался успокоить себя, встать на новую тропу никак не получалось. Словно паранойя изгрызает сознание, оставив в рассудке лишь непроглядное бельмо. Потеряны не мать, отец, брат. Они просто ушли, растворились за пеленой жизни. Потерянным здесь был только я. Горевать о прошлом – смысла нет, оно потеряно, утрачено, забыто. Я уже говорил? Впереди будущее. Серое, холодное, но будущее.
Я вышел на балкон и закурил, прохлада после дождя, лёгкий, словно убаюкивающий ветерок. Небо сегодня какое чистое, равнодушное, словно так и показывает, какое я ничтожество по сравнению со всей Вселенной. Под балконом пятого этажа проносились машины, где-то слышались возгласы шатающейся молодёжи.
Туман, скрывающий от моего взора крыши многоэтажных коробок, словно прячет перспективы моей дальнейшей жизни. Городская дорога, ведущая словно куда-то за горизонт. Хотелось просто идти по ней, в надежде, что там я найду новый мир без ненависти, подлости, ошибок. Надеясь, что в том мире всё будет иначе, не как в этом. Надеясь, что там можно будет изменить себя, распластав свою старую картонную гримасу по влажному асфальту.
Было бы хорошо вновь окунуться в юность, бурную, кипящую. Выйти во двор, а там лето, яркое, солнечное и с красками. Потянуться к солнцу, схватиться за ниточку счастья. Постараться исправить всё, что я делал не так. Если бы я только видел, понимал, что ослеплён грёзами о перспективной работе. Если бы я видел, как малозначима медаль за обучение, красный диплом, как малозначим и сам я.
Представил себе картину, стою, держа в руках красный диплом, на ленточке болтается золотая медаль, но я совершенно один. Один среди всего населения, словно соринка в глазу, чуждый элемент, сбой матрицы. Может, все мои ошибки – преступление, а гнетущее одиночество – наказание от Высшей Справедливости. Может, я мог бы исправить всё, наладить, проложить новый путь и раствориться за непроглядной белой пеленой в новом мире?
Я даже пытался связаться со старыми знакомыми, надеясь на то, что в них найду успокоение. Но все, кого я знал, давно остепенились, работают на своих прекрасных должностях, путешествуют, да живут в конце концов!
Живут… А что значит жить, быть живым? Ощущать мороз, тепло, иметь биологические потребности? Конечно, нет, философия и её основы, заложенные в каждого человека, так не считают. Жизнь представляется огромной ценной шкатулкой, куда ты кладёшь всё себе дорогое: память, друзья, любовь, счастье. У меня же не было ни шкатулки, ни её возможного составляющего, хотя, можно было бы и себя запихать туда, закрыться и никогда не вылезать, пропасть, кануть в Лету.
28.08.2019.
На старую почту, заведённую ещё в далёком 2009 году, пришло сообщение от неизвестного отправителя. Я лениво потянулся к мышке и открыл письмо. Что на этот раз? Обещание заработать миллионы или выигрыш в лотерее, в которой я никогда не участвовал?
Всё же письмо спамом не оказалось. Встреча выпускников 31 августа. Может сходить, проветриться? А зачем? Жизнь в четырёх стенах давно стала для меня родной, тишина, пыль, писк в ушах и заоконный шум мегаполиса. Всё рано или поздно надоедает. Губительное одиночество, не зря его называют болезнью.
Довелось залезть в шкаф, в поиске костюма. Будь всё хорошо, если бы на меня не вывалился семейный альбом, в котором также в картонных рамочках были фото из моей дивизии.
– Ну здравствуйте, мои призраки прошлого, – пробубнил под нос сам себе, поднимая альбом с пола.
Я и вовсе не собирался брать этот альбом в руки, цепляться взглядом за лица людей, которых уже нет. Было ни к чему пытаться ещё больше усугубить положение моего больного сознания. Но и оставить его пылиться не мог, что-то словно подталкивало меня на это. Саморазрушение, словно сладкая отрава, скользило вместо крови по моим венам.
– Отстегните свои ремни, наш борт терпит крах, – злорадно усмехнулся я себе под нос.
Первое фото: маленький я, новорожденный брат и целая семья в сборе с улыбками на лицах. Второе фото: Мне четыре года, обыденное семейное фото. Третье фото: Мне шесть лет, брат, приобнимающий меня маленькой ладошкой за плечо, позади нас, с явно натянутой улыбкой, сидела мать. А отец? Отец ушел. Последнее фото: За год до ухода брата на службу в горячей точке. Последнее семейное фото, выцветающие краски, серые блики, проскакиваемые в отражении их глаз, цеплялись за душу. Фото с дивизии, где мы с товарищами стоим, подняв дула автоматов в воздух.
Щелчок. Плёнка отматывается, а в глазах лишь их искорёженные лица, крики о помощи. Они эхом проносились в каждом нейроне, отскакивали от стен черепной коробки, совершали повторный маршрут.
Щелчок. Успело стемнеть, а значит, тьма всё ближе подбирается к моему сознанию. В глазах буквально на мгновение раз за разом мелькают фото из альбома, воспоминания, от которых хотелось бы избавиться, писк в ушах от нерушимой тишины в квартире.
От жизни больше ничего не хотелось. Спустя десять минут, я обнаружил себя стоящим на балконе, вглядывающимся вдаль раскинувшегося Петербурга, окутанным свинцовым полотном. Серый город, объятый бренностью и рутиной. Бетонные коробки, вечно теснящиеся со старыми деревяшками. Он молчал, а я отвечал ему взаимностью. Дорога, ведущая куда-то за горизонт. Комната, застывшая от холода открытого окна. Тёмные шторы, защищающие меня от внешнего мира и солнечного света. Серые стены, в которых я нашёл удовлетворение.
Здесь всё по-прежнему, всё также. И я… всё также тут. Ранее родственная тишина, ныне же, перемешавшись с гулом собственных мыслей, давит на виски. Тоска и безнадёга.
Жизнь сыграла со мной злую шутку, да, призраки прошлого? – спросил я у самого себя и натянуто улыбнулся.
Апатия давала о себе знать. Мне было безразлично абсолютно всё: перспективы, дальнейшее, происходящее, да и собственное существование меня порядком утомило. Затяжка, выстрел, выдох, перезарядка. Затяжка, снаряд, выдох, смерть. Картины памяти тряслись перед глазами, заставляя падать на колени, озарять тёмную петербуржскую ночь воем.
– Я не могу. Я так хотел выиграть, что слишком увлёкся и проиграл… – прошептал я, держа в руках канатную верёвку, что когда-то спёр с дивизионного склада.
Люстровый штырь обмотан катаном, старый табурет приветствует меня своим скрипом. Пыль оседает на мои волосы, буквально в нескольких сантиметрах надо мной, словно свинцовое небо этого города, на меня уставился чёрно-серый от сажи потолок, а мне уже не страшно, мне ведь… некуда больше торопиться, правда?
Медленно и аккуратно наклоняя табуретку, изображая, скорее, иронию, я смежил веки. Трель дверного звонка пробудила меня, а я, чуть не растеряв равновесие, не канул в Лету. В такое время, да тем более ко мне? Я решил удостовериться, а вдруг, за дверью брат? Живой и здоровый, просто опоздал с выездом на Родину?! Не пропадал без вести, не отправлялся ни на какую миссию. Скинув петлю, я поспешно срезал её от штыря люстры и ринулся к двери, ослеплённый глупой надеждой. Последней надеждой распадающегося рассудка, что пожирает себя изнутри.
Я распахнул дверь. Подъездный сквозняк пробил мне в лицо прохладой, но ничего более. Тишина, никого. Может, ребятня балуется? Стандартное развлечение в нашей стране.
– Повёлся, – хладнокровно выговорил я.
Дверь громко хлопнула, а накатившаяся истерия мягко приобняла меня сзади, уложила на пол. Не хотелось абсолютно ничего, лишь вечной непроглядной темноты и тишины. Я привычно уставился в потолок, слегка закрывая глаза, раз за разом повторяя себе лишь одно: «Почему нельзя всё изменить, отмотать, переиграть сцену?». Мегаполис стихал, уставший город ложился спать. Уснул и я.
Мне снился сон, ныне же – грёзы моей жизни. Я, отец, брат, мать. Все в сборе, счастливо живём. Хоть и отчасти, краем сознания я понимал, что это сон, но всё же поддался своей наивности, желая хоть немного побыть с семьёй. Мерзко – быть обманутым, ещё хуже – обманывать самого же себя.
Было бы так всегда. Уснуть навсегда и жить, творя во сне всё, что только вздумается. Мне не хотелось чего-то большего – божественного могущества, бессмертия или крохотного куска пластика, счёт на котором выстроен длинной цепью цифр. Или чего ещё там хотят? Жизнь проживал по принципу «не бегай за большим, довольствуйся малым, пока вся твоя дорога к большему не превратилась в зыбучий песок». Зайти за этакую пелену возможностей сна, поселиться там и не просыпаться.
31.08.2019.
Настал день, когда был хоть какой-то повод выбраться из своей пригретой сычевальни и выйти в люди. Я проснулся после полудня, отёкшая спина, свербящая в горле смола, я всё также тут. У меня было ещё около четырёх часов до выхода из дома. В окна бил дождь, за оконным стеклом подсвистывал ветер, разносящий листья, сырость и свежесть. Подумаете, плохая погода? Мне же, наоборот, нравились уныние, тоска, хранящиеся в такой погоде. В ней находилось место и мне, в покое, тишине и одиночестве. Я сливался с окружением, становился невосприимчивым, невидимым.
– Мерзость теряется посреди мерзости… – пробурчал я серому окружению за окном.
Можно было сказать, что я был рад встрече выпускников, вернее, тому, что появился резон выбраться прочь из этих стен и жадно глотать холодный воздух. Хоть какое-то общение с людьми. Может, найдутся друзья, восстановится круг общения, и жизнь медленными оборотами вновь обретёт краски? Брехня. Мне маячит тридцак, а я всё ещё надеюсь и верю в глупые сказки.
– Проснись, Макс, Деда Мороза не существует, знаешь? – оглядев мрачное отражение в зеркале, промолвил я.
Серое небо, неслабый дождь, пробивающий лёгкие ветер. Я шёл по тротуару, шаркая подошвами и собирая влагу луж в ботинки. Сладко-сизая отрава, заполняющая мои лёгкие, расслабила меня ещё больше.
Прошло 35 минут. Я был на месте. Высокие колонны, пошарпанные от времени, отваливающаяся штукатурка. Внутрь ВУЗа заходило множество людей. Я даже попытался разглядеть кого-либо, постараться, может, узнаю кого-нибудь. Однако, с тех пор прошло ни много ни мало около 5 лет. Я не стал избегать толпы и зашёл внутрь.
Пахло краской, заведение готовилось встречать в сентябре новых студентов. Не став сдавать пальто, я выдвинулся к указанному кабинету. Испытывал ли я волнение? Чёрт его знает, скорее, нет, апатия глушила его.
И вот я иду по слабоосвещённому коридору, вспоминая происходящее внутри этих стен. Воспоминания прошлого, счастливого, ослеплённого юностью минувшего. Услышав достаточно громкие разговоры у нужного кабинета, я словно канул в прошлое, вспоминая, как раньше заходил в аудиторию. Молодой, дурной и ничего незнающий о жизни, а сейчас – здоровый бородатый мужик с контрастными серыми впадинами под глазами. Немного глупой иронии не помешает. Я медленно открыл дверь и зашел внутрь. Множество незнакомых людей уставились на меня.
– Ма-а-акс, ты?! – донесся чей-то крик из толпы.
– Да ладно, Костров что-ли? – заговорили люди, началась суматоха.
– Я – Макс Костров, – суховато ответил я, честно обрадовавшись тому, что меня ещё кто-то да помнит.
Куча незнакомых лиц словно набросилась на меня, называя поочередно свои имена. Сказать то, что они кардинально изменились – ничего не сказать. Я не узнал почти никого, однако испытал искреннюю радость при виде лучшего друга своей юности – Степана. Пожалуй, стоило завести с ним общение в первую очередь.
– Ну привет, мой старый забытый друг, – с улыбкой произнёс я.
– Да ладно, сам Максим Викторович, собственной персоной. Я думал, ты свалил куда-нибудь. Перспектив с красным дипломом у тебя было много. Ну как ты, как обустроился в жизни? – быстро протараторил Степан.
Рассказывать Степану о своей жизненной ситуации мне не хотелось, не хотелось перебивать радостное настроение своими унылыми и серыми переживаниями, да и самому не хотелось возвращаться к состоянию молчаливых стен. Пришлось лгать.
– Да как сказать, устроился в перспективную компанию. Но сам понимаешь, как бывает у программистов, постоянная конкуренция с другими компаниями. Впоследствии – банкротство и сокращение сотрудников. В конце концов устроился в другую компанию, менее перспективную, но с неплохим достатком, – сказал я, было необходимо как-то выкрутиться.
– То-то вижу, что не из бродячих ты псов. А что как бык выглядишь, широкий такой? – с интересом спросил Степан.
– Да так, в фитнес ранее заглядывал частенько. Надеюсь встретить старость в здоровом теле, знаешь. Сам-то как? Остепенился? – переводя тему, спросил я.
– Да, не поверишь. Свела судьба с Виолой из параллельной группы. Работаем в одной компании, небольшой, но что есть, – ответил Степан.
Мы ещё продолжали общение на протяжении 15 минут, пока не раздался звонок – сигнал начала церемонии встречи со старыми преподавателями. На самом деле, я даже смог приглушить свою жизненную побитость и апатию после общения со старыми знакомыми. На душе было определённо легче, чем раньше. В воздухе витала тёплая ностальгия.
С момента звонка прошло ещё около минуты. В кабинет по одному, выстраиваясь в ряд у доски, начали заходить наши преподаватели. На лицах засияли улыбки. Преподаватели рассказывали о жизни нынешних студентов, вспоминали нас. Порой становилось даже забавно от осознания того, сколько же лет прошло с тех пор.
Я словно вновь окунулся в былое, на лице появилась улыбка. Конечно, в памяти всё ещё хранился ненужный пассив воспоминаний, что не кажутся грузом на синей душе. В конце концов, я решил перевести дух и выйти покурить. На улице всё также шёл дождь. Я сел на высокий поребрик у входа в ВУЗ и закурил, впервые за многое время улыбаясь настоящему.
Дождь, бьющий словно обертонами по каменной плитке, успокаивал меня. Из ВУЗа вышел человек, в тёмном пальто и длинном капюшоне, так что его лица я разглядеть не мог, да и узнал бы я его? Он подошёл ко мне и, протянув руку, сказал: «Что ж, скоро увидимся, Максим.».
– Извини, не узнаю тебя, все изменились, узнать кого-то из старых знакомых очень трудно, – сказал я, пытаясь разглядеть незнакомца.
Лица не видно. Однако из-под капюшона в какой-то момент на меня обратили взор серые знакомые глаза, от взгляда которых по спине пробежал неприятный холодок.
– Да ничего страшного, сколько же времени-то прошло… – сказал он.
– Ещё раз извиняй, что ж, пока, – проговорил я.
– Да-да, до встречи… – прошептал он.
Мы пожали руки, после чего незнакомец двинул прочь и растворился в сумерках.
Особо не думая о незнакомце, о глупой фразе «до встречи», я докурил, выкинул окурок за спину и поплёлся обратно внутрь. В аудитории всё также продолжалась церемония встречи бывших студентов и преподавателей. Я сел на своё место, пропуская мимо ушей пламенные речи. Мне не верилось, что сейчас я могу хоть как-то находиться в социуме.
– Эй, смотрите, я – душевнобольной вояка с кровью на руках – сижу и улыбаюсь людям, которые давным-давно канули в остатках памяти, – рассмеялся про себя я.
Какое-то вязкое и непонятное чувство стало затягивать меня, словно всё в миг стало сном, а я лишь вспоминаю его обрывками. Ещё мгновение – и время остановилось. Все стихли и, словно восковые фигурки, застыли на месте. Меня пробила резкая пронзающая боль в шее. Взор в момент залился тьмой, в ушах поселилась пустота. От волнения я начал чуть ли не задыхаться, пытаясь найти всему логическое объяснение. Может, розыгрыш, обморок от духоты? Попытался оглядеться. Ничего. Я не видел даже своего тела, сплошной чёрный мрак и тишина.
Что-то манило меня плыть дальше. В кромешной тьме сверкнули глаза, пристально уставились на меня, пролетели вокруг, всё изучая-изучая мою… Тушу? Только вот тела не было. Не было и грубых рук, не было ничего.
– Ну здравствуй, Максим. Вот мы и свиделись. Извини, что так спешно, время идёт… – прозвучало у меня в голове.
– Что… Чёрт… Возьми… Где я? Кто ты? – нервно бормотал я.
– У этого места нет названия, оно не имеет конкретного географического расположения. Считай, что ты просто в чёрной комнате без окон и дверей, так будет легче. С тобой, да что с тобой могло произойти, ты в порядке. Моё имя – Харон. И, возможно, я тот, кто сможет тебе помочь, – сказал незнакомец.
– Это ты… Ты – незнакомец в пальто? Что за чертовщина? – спросил я.
– Верно подмечено, это я. А что тут можно назвать чертовщиной? Это результат. Не догадываешься, что ещё за «результат»? – спросил Харон.
– Результат? Результат чего, что происходит? – спросил я в ответ.
В глазах вновь раз за разом начали невольно мелькать картины прошлого, проносились от и до. Кто-то копается в моей голове и этот кто-то отлично знает меня.
– Что ты такое? – не веря в происходящее, спросил я.
– Я? Я – Харон, прошли же уже? Ах, ты о фрагментах памяти. Так вот, результат. Скажи мне, зачем ты пришёл сюда? – спросил он.
Творящийся ныне сюр ничем не объяснялся, по крайней мере, ни в жизни, ни в науке происходящее ещё ни разу не описывалось.
– Я? Встал и собственными ногами пришёл сюда? Так где же мои ноги? – в шутку спросил я.
Во взгляде Хароне лишь мелькнуло недовольство моим ответом, его взор вновь сверкнул, и я замолчал.
– Не понимаешь, да? Скажи мне, Макс. Зачем ты пришёл сюда? – спросил он.
– Чтобы отвлечься хоть на время, может, найти новый круг общения, найти что-то… Кого-то, кто бы помнил меня, – честно ответил я.
– Угу, это ты про встречу, значит… – пробурчал Харон.
Я жадно ждал каких-либо объяснений от него, тишина становилась всё плотнее и плотнее.
– Но я спросил не об этом. Зачем, почему ты здесь?
Здесь? Ответа нет, я не знал, что стало бы искренностью – врать или сочинять поэму о не наступившем будущем?
– Может, хоть люди бы меня спасли. Прошлое бы на прощание царапнуло душу и… Ушло? – спросил я.
С начала появления здесь мне стало спокойнее, по крайней мере, жизни меня, наверное, никто не лишит. Да и боюсь ли я умереть? Нет. Просто факт неизвестности выдвинул мне страх. Как мы знаем, людей всегда страшит то, что им неподвластно, то, что им неизвестно или невиданно ранее. А если они чувствуют от неизвестности угрозу, то всеми силами пытаются её истребить, оставив лишь малую часть для изучений, которые затратят сотни лет.
– Так к чему это я, мой дорогой друг. Я и ты здесь не просто так. Я знаю, что тебя гнетёт твоё обреченное существование. Грёзы, старания и всё напрасно… А если бы была возможность всё изменить, чтобы ты сделал? – спросил Харон.
– Что бы я сделал? – спросил я самого себя.
В памяти предо мной предстали мои призраки прошлого, они горько смотрели мне в глаза, разворачивались и растворялись в тёмной пучине неизвестности. Мной одолело отчаяние, глупое, жгущее изнутри.
– Вероятно, постарался бы всё исправить, я знаю, что всё случившееся принесло огромный вред моей психике. Правда, знаю. И, вероятнее всего, я сейчас лишь просто серый массив, краски которого растворились в один момент. Вернул бы брата, спас мать. Хоть что-то, что смогло бы заставить меня жить, – ответил я.
– Так вот каковы твои нынешние грёзы. Ты же знаешь, что о прошлом горевать нет смысла, его не вернуть. Твои же слова. Неужели ты не следуешь своим же принципам? – спросил Харон.
– Было бы всё так просто, горюю ли я? Нет, просто от одной мысли, что я мог хоть как-то исправить случившееся – меня начинает ломать изнутри, виски словно сдавливаются, зажимая моё сознание в клещи, – сказал я, невольно вспоминая жизненные огорчения.
– Понимаешь, Макс, твоё психическое состояние – не в самой лучшей форме, ты и сам это прекрасно осознаешь. Ты не можешь контролировать свои отголоски прошлого, и с каждым разом это всё хуже и хуже сказывается на тебе, в первую очередь ты неосознанно винил себя, делая лишь хуже, – сказал Харон, будто бы набирая темп.
– Я знаю, был бы выбор… – промямлил я, глядя в непроглядную чёрную пустоту.
– Я тебе его предоставлю, по старой памяти, – сказал Харон, будто подмигнув мне из темноты.
– Выбор? – спросил я, вновь уставившись в бездонные серые глаза Харона, витающие во тьме.
– Понимаешь, ни это место, ни происходящее с тобой или мной наукой не опишешь, правильней сказать, что наука ещё не на должном уровне. Это относится как к квантовой теории, физике или чему там ещё… Настанет время, я расскажу тебе об этом, – сказал Харон.
В происходящее верилось с трудом, но из всей жизненной безысходной ситуации выхода я не видел, поэтому решил схватить хоть какой-то шанс. «Я душевно больной и ни одна сволочь не испортит мне окрасить солнце в чёрный», – диктовал я, как мантру.
– Ладно, свидимся ещё. Совсем скоро, – промолвил Харон, удаляясь из моего сознания.
Темнота в глазах отступила, и я вновь оказался в кабинете. Будто бы ничего и не произошло, люди всё также общались. Посмотрев на часы, я убедился, что разговаривал с Хароном одну секунду реального времени.
– Ну и бредни… – сказал я сам себе, помотав головой по сторонам.
Прошло ещё около часа, как люди начали расходиться. Пошёл и я. Надо было обдумать, осмыслить всё, что произошло. Кто этот некий Харон, где я был? Стоит ли вставать на должность постояльца жёлтого домика? Что он имел в виду под возможностью всё изменить? Голова гудела. Мне и самому казалось, что всё это плод моего мимолётного воображения. Однако всё осознание, общение, нахождение там ставило под сомнение все мои отговорки.
Я брёл по тёмной безлюдной улице, всё также осыпаемой дождём, шелест листьев помогал мне сосредоточиться на мыслях. Верю ли я сам в то, что могу просто забыть о всём произошедшем и начать новую счастливую жизнь?
– Да ты посмотри на себя, Максимка, тебе под 30 лет, ты вояка с разбитой душой, – отсмеялся я.
Нет. Я понимал это всегда, а все мои попытки были лишь последним огнём надежды. Закурил, затяжка, вторая… Ведь, как мы знаем, человеку всегда нужно было во что-то верить. В будущее, которое никогда не наступит, в прошлое, от которого уже ничего не зависит…
На мгновение по спине вновь пробежал холодок, а в памяти всплыли события непонятной мне встречи. Я не мог сообразить, придумать связь между мной и Хароном. Меня он называл другом, а его – я знать не знаю, ни лица, лишь серые глаза, напоминающие что-то угасшее из моего рассудка.
Зайдя в дом, я сразу улёгся на кровать, голова гудела после странного визита незнакомого друга, да и после всей встречи студентов – сил не осталось. Засыпая, я всё также думал, какую же шутку со мной сыграет судьба в этот раз?
Интерлюдия
Уснул ли я? Не знаю, всё осознанно. Меня окружали темнота и тишина. Ни тела, ни звуков, ни воздуха здесь не было. Значит, меня решил навестить мой приятель.
– Смотрю, в этот раз ты спокойнее, чем в прошлый, – сказал Харон.
– Сон ли это или нет? Зачем я здесь, Харон? – промолвил я.
– Вроде бы мы это уже обсуждали, это место не существует нигде, это как вакуум извне, его нет ни на Земле, ни в космосе, как сознание. Повторюсь, Максим. Измучил ты и себя, и своё сознание. Психические травмы всегда имеют свои последствия, ты же знаешь? Наверняка да, – сказал Харон.
– Знаю, так неужели я забил себя в угол настолько, что у меня шизофрения? Как всё плохо… – сказал я.
– Не совсем так. Ты – это ты. В общем, не в этом суть моего визита, мы попытаемся исправить твою прискорбную жизнь, изменим кое-что в твоём понимании, – сказал Харон.
– Как же? Если всё менять, то придётся создавать машину времени. Глупо, словно в фильме про супергероев, надеяться на то, что кто-то сколотит её из камней и палок, а после даст её на использование людям. Чудес не бывает, Харон, – сказал я.
– Кто знает? Разве кто-то доказал, что их не бывает? Мы на своеобразной дороге, мост туда, где возможно всё. Ответь же мне. Понимаешь ли ты цену того, чтобы измениться? Ты должен понять суть прошлого, его отражение на будущем и принять действительность, какой бы она не была, – промолвил Харон, акцентируя внимание на последних словах.
Голову снова заполнили воспоминания. Кровь на руках, артиллерийский обстрел, без вести пропавший брат, могила матери. И я. Один… С поехавшей крышей и чувством чрезмерного самоедства. А сейчас, осознавая всю нелепость происходящего и услышанного, я, наверное, еще и больной кретин.
– Говорят, принятие отчаяние – принятие собственного стоицизма, – тихо ответил я.
– Может быть. Всё возможно, да только кто знает… – отозвалась тьма голосом Харона.
Темнота вокруг становилась всё плотнее и плотнее, а пространство словно сжималось во мне самом.
– Что ж, Максим. Может, что-то и выйдет… – промолвил Харон, пропуская меня на неизведанную тропу.
Передо мной появился густой белый туман. Появилось и тело, и ноги, прохладный влажный воздух, ветер. Я направился в гущу тумана, словно оставляя Харона позади.
– Что же… Удачной тебе дороги, – проговорил вслед Харон.
Всё же, для меня он оставался не менее загадочным, чем всё происходящее со мной в последние сутки. Туман становился менее плотным, и я уже мог попытаться что-либо разглядеть. Я вышел из гущи тумана, белая вспышка ударила в глаза, игриво мелькала черными пятнами в ослепшем взгляде. Меня словно пронзали все чувства сразу: страх, шок, тоска, печаль и радость…
Глава II
Дар незнакомца
«В тот же миг Алиса юркнула за ним следом, не думая о том, как же она будет выбираться обратно.»
Я канул в прошлое, в свои родные воспоминания, что ранее словно изрезали меня, как ножницы по кусочкам. Ни страха, ни боли. Ни смеха, ни слёз. Я словно в очередной раз переосмыслил всю свою жизнь, как пустое обречённое существование. Мешок с зерном, что на протяжении всей жизни растаскивается и постепенно рассыпается, втаптывается в чёрную грязь. Я всё ещё улавливал ту влагу тумана, холодный зной воздуха. Небытие? Тропа в мир вторых шансов? Мост туда, где всё иначе? Словно записки сумасшедшего, бред, да абсурд. Но, как бы иронично то не звучало, всё было именно так.
Я вышел из тумана. В глаза бил солнечный свет. Я стоял на балконе, словно наблюдая за летней лепотой. На календаре 25 июля 2017 года. Что за…
Дыхание словно остановилось, тишина. Можно было услышать собственное сердцебиение. Я протёр глаза. До сих пор не веря в происходящее, я обошёл всю квартиру, проводя молодыми ладонями по старым обоям. Неужели… Неужели… Харон не обманул? Где-то в глубине души меня всё ещё терзали сомнения, что всё это дурной сон, которого бы лучше не снилось. Я понимал, что если я проснусь, то все эмоции слепой радости изрежут меня по кускам, заставят огрубеть и вновь нагонят удушающую тоску.
Звонок в дверь. Я в порыве надежд ринулся открывать. Поворот замка, толчок двери… Передо мной стояли они. Призраки прошлого, те, кого я потерял. В глазах начало темнеть, ток крови пищал в ушах. Я попятился назад, уперевшись в стенку, скатился вниз. Сознание покинуло меня. Шок.
Стандартное явление, когда ты – вояка, разбитый на части, вдруг, получаешь что-то необъяснимое, что-то такое, что может изменить твою жизнь или же то, что ты давным-давно потерял, что-то важное. Прошло около часа, как я пролежал без сознания на кровати. Открыв глаза, я вновь обомлел. Рядом сидит брат, с кухни доносится голос матери. По глазам невольно покатились слёзы. Утерянные, дорогие, но живые и со мной… Я дома…
Показалось, что всё дурное в моей жизни – военный конфликт, потеря брата, матери – лишь кошмарный сон. И вот, после долгого сна я проснулся. Наконец, проснулся после долгого кошмара, вышел в родное лето жизни, вдохнув в себя аромат светлого настоящего. Проснулся ли я или просто сошёл с ума? Я не знал ответа. Даже не мог предположить. В итоге просто решил довериться Харону и его силе. Пускай сейчас будь что будет. После встречи выпускников, я бы так и остался затворником, тихо, но верно сходя с ума. Я знал это, знал, что так бы произошло.
Брат заметил, что я наконец очнулся. Он позвал мать. Она аккуратно присела на край, приложила ладонь к моему лбу. В их глазах виден свет, в их руках витает тепло. И на их лицах нет никаких бликов, как на фотографиях, которые я старательно избегал от просмотра.
– Эй, Максим, ты как? Переутомился, да жара ещё… – промолвил брат.
Казалось, будто бы я нахожусь в кукольном доме, а все окружающие меня люди – куклы, которыми управляют при помощи ниток. В такой момент весь мир становится серым, словно беспросветная вода, лишающая тебя последнего глотка воздуха, что ты затаил на самый чёрный случай в прокуренных лёгких. И ты в безвыходном положении медленно, но верно опускаешься на дно, протягивая руку к угасающему наверху свету. Тьма и одиночество. К чёрту!
Я приподнялся с дивана, осматривая мать с братом. Живые, говорят, дышат. В груди словно вновь загорелось когда-то угасшее пламя, непривычно обжигая моё сердце.
– Сына, что же ты так? Видать, твои усердные подготовки к диплому так сказались. Отдохни, ты заслужил. Так и угробить себя можно, – сказала мать, погладив меня по лбу.
– Да, пожалуй, жара. Утомился, видать… – сказал я, не веря в происходящее.
Неужели некий Харон творит чудеса, давая надежды на новую жизнь таким, как я? Не знаю, значит буду пользоваться и наслаждаться слепым неведением. Чудеса, счастье… В своём мире я в него не верю, я верю лишь в реальность, суровую и холодную, которая заставляет маленького мальчишку грубеть и холодеть. Я боюсь своего счастья, утратив все надежды в своём мире, я боюсь в него поверить и вновь потерять.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/yaroslav-aleksandrovich-kolesnikov/chudes-ne-byvaet-kniga-i-65058917/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Ярослав Колесников
Тип: электронная книга
Жанр: Триллеры
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 26.04.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Первая книга трилогии «О прощении»Его мир – мир горького прошлого. Его надежды разрушены и растоптаны, а всё, к чему он стремился – обратилось в прах. Вернувшись с войны, он встретил войну душевную.И движим он лишь инерцией. Инерцией, которая и завела его туда, где он сможет всё исправить.Загадочный «мост», неизвестный Харон, да игры со временем, необходимые для обеспечения того самого заветного будущего. Сможет ли он? Справится ли? Какую злую шутку сыграет с ним судьба на этот раз?