Главная страница | Современные детективы | Восемь виноградных косточек

Восемь виноградных косточек
Дмитрий Вагнер
Аарону было всего десять, когда он дал клятву своей подружке – примчаться за ней на край света и вызволить из любой беды. Через семнадцать лет ему придется поставить под удар личную жизнь, чтобы сдержать обещание. В поиске друга детства он вступит в неравную борьбу со сверхъестественными силами, оберегающими тайну нераскрытого уголовного дела.

Восемь виноградных косточек

Дмитрий Вагнер

© Дмитрий Вагнер, 2023

ISBN 978-5-0053-5289-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Знаки – вещь хорошая. Но их нельзя искать. Они или есть, или их нет. Если есть – то не ошибешься, поймёшь, что Жизнь даёт тебе какой-то сигнал, какое-то знание.
Анхель де Куатье. «Поединок со смертью»

Монстры и призраки действительно существуют. Они обитают внутри нас, и порой именно они одерживают вверх.
Стивен Кинг. «Сияние»

Быть ведьмой – значит постоянно делать выбор. Такой выбор, какой люди не хотят делать или просто не догадываются о его существовании.
Терри Прачетт. «Я надену платье цвета ночи»

Пролог

Глава 1
Терапевт «Кьюриона», наиболее оснащенной клиники в Нуабеле, резюмировал состояние Ивонн Шнайдер коротким списком необычных симптомов: астенический синдром, спазмы мелких сосудов, бессонница, бред, беспокойство и, самое неприятное, гипнагогические галлюцинации.
О веществах, способных вызвать такое состояние, звездная журналистка знала не понаслышке. На первом месте в списке подозреваемых она разместила «Риккетсию» – возбудитель лихорадки Скалистых гор. Способ распространения, с учетом того, что Нуабель – глухая провинция в недрах континентальной Европы, был только один – распыление в воздухе, добавление в систему вентиляции, телефонную трубку и в личные вещи, такие, как носовой платок или фен.
Все это безобразие началось, когда от начала командировки не прошло и дня. Она вышла из автобуса, вытащила огромный бирюзовый чемодан на колесах и зашла к себе в номер. После душа уселась на террасе, выходящей на тихий зеленый двор, и позвонила единственному фигуранту по делу, о котором взялась написать статью.
Ивонн Шнайдер, за которой – как сама она знала, и, конечно, гордилась этим – закрепилась репутация прагматичной и напористой дамы, сделала этот звонок во всеоружии, сверяясь с планом в своем черном блокноте фирмы «Молескин». И ничто – она знала это как никто другой – не могло этих планов нарушить.
Следующим пунктом она поедет в Центральную Нуабельскую Библиотеку, а именно в газетный архив, о чем договорилась на прошлой неделе. Бронь кабинки для индивидуальной работы ей подтвердил – естественно, после того как она назвала свое имя, – лично директор библиотеки.
Затем будет обед в «Свароге», старейшем ресторане Нуабеля, чье помещение располагалось в стене толщиной пятнадцать метров, вокруг замка, построенного полторы тысячи лет назад.
Вечером – обязательный поход в тренажерный зал в цокольном этаже «Нуабель Инн» и сауна (куда ж без нее), но перед тем – прогулка в Центральном парке и, если повезет, спонтанное интервью у трех-пяти старожил, чей возраст наивысшей активности, двадцать пять – тридцать пять лет, пришелся на восемьдесят шестой год двадцатого века. Тот самый год, когда случилась вся эта мерзость.
И наконец – эпилог первого дня, приватный разговор с начальником Нуабельской полиции, чья репутация инквизитора «за преступления на сексуальной почве» даже не требовала консультации психотерапевта. «Рыльце в пушку», вот первые слова, которые вспыхнули в голове, словно неоновая реклама, когда Ивонн навела о нем справки. И совсем не удивительно то, с каким скрипом он согласился на интервью.
Однако, как говорят опытные и не слишком оптимистичные люди, и на старуху бывает проруха. Ивонн Шнайдер выполнила первый пункт плана, а затем…
Да-да…
Что-то пошло не так.
Внезапность, с которой ее скрутило, лишь укрепила подозрения Ивонн в том, что публикация обещает быть скандальной. Да, она стала жертвой покушения. И еще раз да, то был прозрачный намек – бросить расследование и убраться восвояси.
Однако экстренное обследование показало, что она абсолютно здорова. Врач выписал антибиотик общего действия и посоветовал взять отпуск.
Ни о какой терминологии не может идти речи, когда тело тридцатилетней, активной и, надо сказать, привлекательной женщины дрожало каждой клеточкой, словно от слабых электрических токов. Голоса незнакомых людей – да-да, те самые гипнагогические галлюцинации – без конца твердили, шептали, кричали ей – и эти последние крики казались ей самыми издевательскими – о том, что прекратить это ужасное состояние она сможет, лишь сделав какую-нибудь глупость. Они предлагали разные вещи: например, выйти на людную улицу и раздеться догола, снять свой темно-серый в полосочку брючный костюм с логотипом «LV» на подкладке, белоснежную блузку, все, что на ней было, засунуть в первый попавшийся мусорный бак и пройтись в таком виде вокруг отеля. И это не самое пугающее из того, что они хотели.
Болезнь пугала Ивонн все больше и мешала работать. От бессонницы мысли путались, кружилась голова. Статью требовалось сдать через месяц. Она знала, что может избавиться хотя бы от страха – спасибо медицинскому заключению. Нужна самая малость – найти объяснение. И она могла. Проблема в том, что по неизвестным причинам у нее отключилась та самая, критическая, здравомыслящая часть натуры, что сделала Ивонн той, кем она была: ее любили, ненавидели, а многие боялись. Любящие в глаза называли целеустремленной, ненавидящие – стервой (о чем она тоже знала), те же, кто боялся Ивонн, говорили о ней как о гусеничном тракторе, который не просто движется – он прокладывает свой путь, круша своим весом каждого, кто попадется на пути.
Ивонн Шнайдер догадывалась, но мысль с правильным ответом все ускользала, как маринованный гриб на пустой тарелке: «что-то пошло не так» после воскресного телефонного разговора.
Однако логики здесь не было никакой и, как ни прискорбно осознавать, привычка доводить начатое до конца сыграла с Ивонн Шнайдер грустную шутку.

Глава 2
В лобби-баре отеля «Нуабель Инн» с авторучкой Монблан, застывшей над раскрытым исписанным блокнотом, Ивонн Шнайдер с ужасом поняла, что не помнит практически ничего, начиная с того злосчастного телефонного разговора. Никаких деталей, только обрывочные фрагменты, подобные вспышкам в сознании…
После того, как Ивонн договорилась с Андервудом о встрече, она положила трубку. Сквозь нарастающий туман в голове, напоминающий дымовую завесу, Ивонн попыталась вспомнить, зачем вообще сюда приехала.
Голос в трубке сразу после того, как она объяснила суть дела, стал низким и бархатистым. И звучал он будто внутри головы. Вроде бы Эмос Андервуд, начальник нуабельской полиции, сразу согласился и указал, куда подъехать, и «молодец, подруга» – она это тут же занесла в блокнот. Казалось, он говорил что-то еще, а она только слушала, и продолжалось это дольше, чем положено при деловом разговоре. Однако Ивонн удивила сама себя, пропустив – что абсолютно непозволительно для журналиста – абсолютно все, что он говорил, мимо ушей.
– Вот дура, – сказала она, когда поняла, что стоит в банном халате посреди номера и скользит бессмысленным взглядом по золотым узорам на обоях, позолоченной раме картины над кроватью, позолоченным ручкам дверей, шкафов, тумбочек.
Ее первым порывом было снова набрать главного городского полицейского и попросить повторить сказанное. И впервые в жизни реакцией на этот импульс стало то, что Ивонн Шнайдер очень не любила в других, пассивных и слабовольных людях. Она вытащила руку из мягких недр кармана, поскребла в затылке и сказала:
– Ладно. Ничего страшного.
Где-то в отдаленном уголке сознания, словно затухающая спичка, мелькнула мысль, что так могла ответить другая Ивонн, простая и неприхотливая, та, что иной раз не станет мыть голову, выходя из дому, или пропустит поход к стоматологу, сочтя визиты раз в полгода слишком частыми; чье имя в новой ипостаси уже не будет звучать так же грозно и внушительно, если она, «как и все нормальные люди», будет от зари до зари вкалывать репортершей на каком-нибудь захудалом телеканале. Мысль о том, что она меняется не в лучшую сторону, испугала Ивонн. Испуг этот длился долю секунды, а затем растворился, бесследно, как капля йода в стакане воды, потому что:
– Да, верно, – сказала Ивонн. Она сбросила халат и натянула полупрозрачные кружевные трусики, – в этом нет ничего страшного.
Ивонн знала – она контролирует ситуацию и тревожные перемены обратятся вспять. Для отпуска время неподходящее, что бы там ни говорил врач, а вот здоровый сон будет кстати. Но только, только после того, как она сделает свою работу.
Спустя полчаса Ивонн мчалась в такси по вечернему Нуабелю, экипированная для освежающих прогулок, в джинсах, кроссовках и футболке, смутно осознавая, что назвала таксисту адрес, о существовании которого до сих пор не имела понятия. Это было новое ощущение, словно она действовала под чьим-то незримым руководством, но оно еще не казалось странным и уж тем более страшным, каким станет спустя четыре дня и четыре жутких бессонных ночи, поскольку кто-то – возможно, оставшаяся, здоровая часть прежней Ивонн – все повторял и повторял, иногда мысленно, иногда вслух, не слишком быстро и не слишком медленно:
– Ничего страшного. Ничего страшного. Погуляю, посплю и все пройдет. В этом нет абсолютно ничего страшного.

Глава 3
В гостиничном кафе с чашкой кофе в руках Ивонн пыталась вспомнить, сколько тогда было времени? Солнце клонилось на запад по левую сторону. Его оранжевый диск висел над верхушками деревьев на довольно приличном расстоянии. Не в зените, конечно, но высоко. А значит, было часов пять вечера, от силы полседьмого. Ей казалось – теперешнее жуткое состояние как-то связано и с этим парком тоже. С прогулкой в нем.
Но как она узнала о парке и как попала туда?
Из любопытства Ивонн задержалась перед воротами из черного кованого железа. Далеко впереди, за стеной старого города, сверкал золотой купол пятиглавого собора. На медной, приколоченной к гранитному столбу мемориальной табличке Ивонн прочитала, что парк именовался «Дубовая роща» и был возведен в пятнадцатом веке в честь святого Антония ахримандрита.
Архимандрит. Бедняга. Лишить себя стольких радостей жизни, – подумала она и вошла в парк.
Ивонн просто бродила среди гуляющих людей, мимо очередей за мороженым, хот-догами, вареной кукурузой и прочей дурно пахнущей белибердой.
И да, конечно, там оказался фонтан. В первый момент он показался до боли знакомым, родным, словно здесь она провела лучшие дни своего детства. И все это видела тысячу раз: и лежащее на земле кольцо из красного блестящего мрамора; и запах воды, бьющей из середины этого кольца – из рыбьего рта в руках рыбака, опасно стоящего на корме лодки.
Странный фонтан, и скульптура тоже странная, впрочем, как и большинство скульптур.
Ивонн совершенно спонтанно, без задней мысли, проигнорировала бегающих по каменному бортику детей, присела на край мраморного кольца.
Зачем присела, бог его знает?
Но тут же, как она сделала это, туман в голове отступил, мышцы в затылке расслабились, словно оттуда вытащили невидимую иглу. Она вздохнула и огляделась по сторонам. Мир окрасился новыми яркими красками, приобрел резкие очертания.
Ивонн сняла сумку с плеча, поставила рядом с собой, расстегнула молнию, достала бутылку с водой, сделала два неторопливых глотка. Пить не очень хотелось. Хотелось сделать паузу и собраться с мыслями. Будь у нее с собой сигареты, Ивонн закурила бы с той же самой целью. К счастью, она рассталась с этой привычкой, хотя помнила, как при первой затяжке начинало шуметь в голове, а мысли, словно строчки в текстовом редакторе, становились в ровные, четко разделенные абзацы. Любая проблема решалась в считанные минуты.
Кто-то, чье имя Ивонн забыла, сказал не совсем правильную вещь по этому поводу. Якобы никотин подстегивает синапсы, но в то же время убивает. Со второй частью фразы Ивонн согласилась, с первой – нет. Правда состояла в том, что сигареты гасят энергию, которая нам очень нужна, если мы хотим исполнять мечты и оставаться здоровыми. Здесь много зависит от выбора. Она выбрала, но… два глотка воды ничего в общем-то не изменили.
Зачем она здесь?
Что дальше?
У кого спросить совет?
Ивонн решила, что просидит у фонтана не более десяти минут. Бессмысленное созерцание могло съесть часы полезного времени, что было совершенно не в ее стиле.
А потом… она увидела ЕГО. И все изменилось.

Глава 4
Вечерний отель опустел. Ивонн бросила взгляд на экран смартфона, часы показывали двадцать три пятьдесят. В бар вальяжной походкой вошел толстяк в кепке и очках. Стекла блеснули, когда он вертел головой и выбирал место. Несколько секунд он смотрел на Ивонн, затем кивнул старику за угловым столиком и сел за стойку.
Ивонн перестала писать. От пришедшей в голову мысли ей сделалось нехорошо. Строчки задергались и поехали влево. Острие шариковой ручки поднялось над исписанной страницей, словно патефонная игла над пластинкой.
Выставка, – подумала она. – Ох ты мать честная. Все началось с нее. Как все запутано.
Она была в Нуабеле год назад. Собирала материал по другому громкому делу, хотя не вполне удачно. Одни слухи и никаких фактов. Но несмотря на то, что и парк, и фонтан тот она обошла стороной, Ивонн казалось, что здесь как минимум прошел ее медовый месяц. Словно прогулки здесь являлись кратковременной передышкой перед возвращением в номер для новобрачных, где постель всегда смята, а на прикроватном столике два бокала сухого вина и стакан воды, чтобы смочить горло перед очередным забегом.
Её со страшной силой тянуло в парк. Но для этого не было причин. Выходит, люди, с которыми она познакомилась в парке, были частью заговора. Мужчина с девочкой и очень подозрительная, любопытная девушка.
Неужели они?
«Дело о скелете» куда глубже и серьезнее, чем она думала в самом начале. И вот что удивительно, мысль о том, что Нуабель – источник взрывных сенсаций, пришла ей на выставке неизвестных художников. Такого никак не могло быть. Обычно идеи она черпала из книг и кино, из случайно брошенных фраз. Но в картинной галерее внимание привлек портрет женщины, очень похожей на Ивонн и в то же время не похожей.
Какая связь между портретом и Нуабелем?
Голова у нее вспухла от вопросов. Ивонн привыкла к тому, что всему и всегда есть логическое объяснение. Однако в цепочке ассоциаций между портретом и глухой провинцией с населением в триста тысяч человек зияла огромная дыра.
Ивонн подала знак официанту. Еще кофе.
Перевернула страницу блокнота. Мысленно вернулась в парк, в четвертое августа.
Она обязана вспомнить всё, каждую мелочь. Докопаться до дна.
«Дело о скелете» не просто журнальная статья. Это будет бомба.
Ивонн взяла в руку мел. Тот лежал на асфальте – зеленый цилиндр, новый и длинный, как указательный палец. Она повертела его в руках, на всякий случай оглянулась по сторонам – возможно, дети заявят права на свое сокровище.
Рука зависла над блестящей мраморной поверхностью – вот так же точно, как она с шариковой ручкой в руке замирает перед тем, как записать мысль, – а потом опустилась и прочертила вертикальную линию длиной с локоть.
Мел раскрошился. Ивонн сдула зеленую пыльцу и увидела, что линия получилась тонкой и незаметной. Она прочертила еще два раза. Добавила две косые черты – стало похоже на половину рождественской елки.
Она задумалась, закусила губу. Неподвижно уставилась в сторону, но вряд ли происходящее в голове можно было назвать мыслительным процессом. Она слушала. Окружающий шум, словно громкий, неразборчивый шепот, делился на говор, вскрики детей, плеск воды и смех.
Рука с мелом задвигалась. На этот раз к вертикальной линии прибавились четыре горизонтальных отростка, как у расчески с обломанными зубцами. На третьем отростке, в середине, появился кружок. Затем слева, на верхней ветке, еще один отросток – из середины вверх, на северо-запад, или на десять с половиной часов, как сказал бы опытный снайпер.
Ивонн смотрела на рисунок с удивлением, нараставшим по мере того, как она начала догадываться, а следом уверилась – что-то в ней настойчиво говорило об этой уверенности – в том, что и этот парк, и фонтан, и фигура, нарисованная как бы случайно, были спланированы и посланы в ее жизнь чужой волей.
Слишком гладко сложились события последнего часа. Подозрительно легко.
Перед любым делом Ивонн всегда колебалась. Проблема выбора служила движущей силой, чем-то вроде заводного механизма. Но здесь она скользила по наклонной плоскости.
Ивонн подняла глаза и осмотрелась. Толпы людей вели разговоры, ели, смеялись. Никто обращал на нее внимания. Молодежь и старики, родители с детьми. Матери с колясками. Однако ее посетила уверенность, что в этой толпе за ней наблюдали.
Чужое внимание притягивает. Но если тот, кому ты так сильно нужен, успел отвернуться, ты никогда не сможешь его поймать.
Ивонн смотрела на каждого, кто вызывал подозрение. Они беспокойно вертели головой, и она переходила к другим.
В стороне от центральной аллеи на скамейке сидел мужчина, одетый в точности по совету модных журналов – в кремовых шортах выше колен, голубом джемпере и синих мокасинах. Он обнимал со спины крошечную девчонку – лет пяти – в белых шортах и майке, уткнулся носом в пружинки белых волос и что-то говорил ей на ухо.

Глава 5
Ивонн прикончила еще две чашки кофе. Перед этим, правда, успела сообразить, что перегибает палку, и заказала без кофеина. Утром ее как пить дать будет колбасить. Зато строчки в блокноте перестали прыгать, как запряженные блохи.
Толстяк за барной стойкой, судя по наблюдениям Ивонн, основательно подсел бармену на уши. Новых посетителей не было, и бедняга просто не мог найти повода отлучиться. Сначала он поддакивал и кивал, но теперь он слушал вполуха и последние полчаса протирал стакан белым как снег полотенцем. Она посмотрела вправо, на угловой столик. Старик все еще был там. Свет из камина бликовал на бутылке вина, бордовые всполохи пламени отражались в лакированных ботинках. В тени, где он прятал лицо, мерцали две серебристые точки.
Ивонн заключила, что у старика для слежки самая выгодная позиция. Он может говорить в микрофон, и она вряд ли это узнает.
Интересно, – подумала Ивонн, – они тоже замешаны?
Интересно, – подумала она через минуту, – паранойя – это тоже симптом? Или мне просто нужно поспать?
Скорее второе, чем первое. Но прежде всего работа. Слабый, но дружественный внутренний голос твердил Ивонн, что нужно дожать эту сцену, вспомнить и записать как можно больше подробностей. Потому что утром… что будет утром, она не хотела думать.
Она вернулась к блокноту.
Фонтан, скамейка, мужчина и девочка. Они наблюдали за ней. И они говорили О НЕЙ.
Там, на гранитном бортике у фонтана, Ивонн поставила в уме галочку обязательно занести этот момент в блокнот, когда снова окажется в номере. Про мужчину, девочку и прочие, вроде рисунка зеленым мелом. В журналистике подобные наблюдения, пожалуй, самое важное.
Дьявол в деталях. Совершенство в мелочах.
Глядя на сладкую парочку, отца и дочь, Ивонн вспомнила Курта, бывшего мужа. Представила, как он и Софи сейчас вместе проводят время. Вот так же, как эти двое. О той, новой женщине думать ей не хотелось, но, глупо, конечно, не принимать ее во внимание. Десять шансов из десяти, что они втроем, прямо сейчас.
Девочка чесала голую ногу в том месте, где кончались шорты, улыбалась, смотрела на Ивонн через площадь и кивала тому, что говорил ей мужчина. Ладонью он гладил ее живот. Его колючий подбородок прижался теснее, а суровые губы коснулись щеки. Потом он полез в коричневую кожаную сумку и достал бумажник. Девочка освободилась от объятий, повернулась к отцу и заправила прядь волос за ухо. На мочке незамедлительно вспыхнула белая искорка.
Не укрылось от Ивонн и то, как девчонка украдкой стрельнула глазами в сторону фонтана, повернулась к отцу, нетерпеливо топнула, а золотистые кудри запрыгали на ее голове. Она выхватила купюру и, увернувшись от жилистой руки, побежала к цветочному лотку.
Солнце окончательно спряталось за верхушками деревьев. Задул ветер. Водяная пыльца от фонтана накрыла Ивонн, и ее передернуло от холода. Интерес к девочке и мужчине тут же пропал.
Она бросила мел в боковой карман сумки, не забыв, конечно, обернуть его бумажным носовым платком. Подумала, что надо проверить мобильный на предмет сообщений и непринятых звонков, но решила – тогда, в первый день командировки она еще была способна на здравые взвешенные решения, – что сделает это в номере, после ужина. Позволила себе задержаться еще на минуту, достала зеркальце и кисточкой убрала жирный блеск со лба.
Перед тем, как подняться с теплой гранитной плиты, Ивонн бросила на скамейку прощальный взгляд.
И мгновенно обо всем забыла.

Глава 6
– Возьмите.
Вблизи девочка казалась почти совершенством. О таких детях Ивонн думала, что родители слишком буквально понимают картинки в журналах. Тонкая рука с разноцветными фенечками на запястье протягивала ей белую хризантему.
– Это мне?
Ивонн перестала сутулиться, села прямо. Мужчина на скамейке непринужденно, положив ногу на ногу, листал газету.
– Да! Возьмите.
Ивонн взяла стебель большим и указательным пальцами, бутон поднесла к лицу. За тридцать лет жизни, пятнадцать из которых она находилась в тесном общении с мужчинами, никто не дарил ей хризантем. И то, что существом, нарушившим это правило, оказался ребенок, стало еще одной вещью, которая вошла в список странностей, произошедших с Ивонн в Нуабеле.
Отец за спиной девочки стрельнул глазами из-за газеты и, прежде чем снова уткнуться в чтение, изобразил на лице гримасу, словно он съел лимон, – он закатил глаза, но дальше Ивонн смотреть не стала.
– Как тебя зовут?
– Мия.
– Мия? Красивое имя. А меня Ивонн.
– Очень приятно, – Мия на тоненьких ножках сделала реверанс.
Ивонн снова понюхала цветок и порадовалась, что перед ней ребенок, а не его отец, который примет ее смущение за сигнал.
– И за что мне такой подарок?
– Просто так.
– А как зовут твоего папу?
– Дирк.
– Ясно, – сказала Ивонн. Щеки у нее стали горячими, и она подняла лицо к небу. Сложив на груди руки, Дирк смотрел на нее со своей скамейки, а половина сложенной пополам газеты торчала из стоящей рядом расстегнутой сумки.
– Просто так?
– Да, – Мия посмотрела себе под ноги. Пружинки на голове беспокойно задергались. – Вы красивая.
– Спасибо, – сказала Ивонн. – Ты тоже красивая…

Глава 7
Кофе больше не действовал. Строчки снова задергались и поехали. Вернулись голоса. Шум, неразборчивый шепот как будто несся из всех углов. Ивонн положила ручку на блокнот и, растопырив пальцы, подняла пятерню над столом. Подвигала вверх и вниз. Рука оставила в воздухе шлейф. Значит, дело дрянь.
«Ты красивая»
Да, верно, – подумала Ивонн. — Девочка, кажется, ее звали Мия, назвала меня красивой, потому что именно так записано в набросках к статье. И она всего лишь ребенок. Глупо подозревать ее в заговоре с целью свести с ума журналистку, которая собралась покопаться в грязненьком деле.
Но нет, «Дело о скелете» не пахло. Тут сомнений быть не могло. Оно смердело как труп. Ивонн предпочитала трезво смотреть на вещи и всегда находила истории, способные потрясти до глубины души, потому что ради эмоций тысячи людей покупали «Столичное обозрение». Скверный душок так и не выветрился спустя двадцать семь лет, как «Дело…» замяли, и не исключено, что нужной папки в полицейском архиве давным-давно след простыл.
Единственный свидетель (он же соучастник событий), ко всему прочему, – главный полицейский города. Да, потрудилась она хорошо – намотала сотни километров, разъезжая по всем местным библиотекам; остановила на улице парочку старожил. Эмос Андервуд побледнел, когда понял, что она знает многое из того, о чем он предпочел бы не говорить.
Не исключено, что ядром заговора был именно он. Теплое место, большая зарплата. Первый парень на деревне. Ему было что терять.
К столику подошел улыбчивый официант в смокинге. Он наклонился к Ивонн, повертел головой, убедился, что их никто не слушает, и сказал:
– Все так и есть, госпожа Шнайдер. Девочка – наш агент, а в цветок мы насыпали нервнопаралитический газ, из-за которого твой пульс в состоянии покоя составляет сто двадцать ударов в минуту. Плюс крайнее возбуждение коры головного мозга и блокировка выработки мелатонина в гипофизе. Вы больше не сможете спать. У вас в запасе меньше пяти дней. Но шанс на спасение все-таки есть, – официант загадочно улыбнулся и похлопал по запястью, где у него, вероятно, пряталась ампула с противоядием. – Вам нужно залезть на стол и прокричать на весь зал: ку-ка-ре-ку!
Официант наклонился так близко, что лицо его превратилось в черное круглое пятно.
Ивонн отвалилась на спинку. Туман в мозгу сгустился, а свет, и без того скудный, начал резать глаза.
Она оглянулась по сторонам. Старик за угловым столиком наклонился вперед, из тени показалось бледное худое лицо. Он посмотрел на нее, пригубил из низкого бокала с толстым дном, облизнул губы и кивнул, соглашаясь с официантом.
В глубине бара, откуда сочился едкий свет и где переливались бутылки, бармен перегнулся через стойку и что-то шепнул сидящему на высоком стуле толстяку в бейсболке. Вместе они оглянулись на Ивонн и прыснули со смеху.
Ивонн нашарила на столе ручку, зажала в руке и нажала на кнопку. Постаралась вспомнить, что было дальше тогда, у фонтана. Все, что требовалось, – это начеркать пару строчек на листе бумаги. Она надеялась таким вот простым испытанным способом прояснить мысли, словно ручка была маленьким и мощным противотуманным фонарем.
Девушка осмотрела вверх, на темное овальное пятно:
– И что, вот так просто? Крикнуть, и все это закончится?
– Ну, не совсем, – ублюдок сделал вид, что смущен, – я могу принести меню, а вы позовете меня, когда будете готовы.
И тут бессильный смех начал подниматься из недр живота Ивонн. Она подалась вперед, но поняла, что шея стала слишком мягкой, а голова слишком тяжелой, чтобы удержаться, и вот-вот упадет в тарелку. Она успела подпереть ее свободной рукой.
– Ну вы молодцы, однако. Так значит, яд был в цветке, черт вас дери.
Официант огляделся. В темноте Ивонн, как ни старалась, все никак не могла разглядеть выражение его лица.
– Мэм?
– Ну, что вам еще?
– Так я пойду?
– Да уж идите. Я позову вас, когда буду готова…
Отец девочки по имени Мия прошел уверенной легкой походкой сердцееда через площадь сквозь поток гуляющих людей. Он щурился от солнца, и его взгляд говорил Ивонн о ее женственности больше, чем собственное отражение. Если бы он сейчас был у стола, у нее в ногах появилась бы слабость.
Последнее, на что она обратила внимание, так это его загорелые, без единого волоска икры, твердые как стальные тросы. Он присел на корточки позади девочки, чье лицо моментально просветлело.
– Вам не мешает моя маленькая леди? – спросил он.
Вероятно, тут применялся один из способов обольщения. Однако Ивонн отмела подозрения, когда заметила обручальное кольцо. К сожалению (а может, и к счастью), на том пальце, на котором должно быть кольцо у примерного мужа.
Легкий дурман закружился в голове, то ли от запаха, источаемого цветком, то ли от взгляда внимательных глаз.
Ивонн сложила на коленях руки крест-накрест.
– Ну что вы, – сказала она. – Мы очень мило поговорили. Я ведь не местная, так что мы тут, можно сказать, разрушили барьер изоляции.
– Хорошо сказано, – ответил он.
Его рука, та, на которой блестело кольцо, прошлась вверх и вниз по животу девочки.
– И вы здесь по делу? – спросил он и посмотрел на рисунок. – Руны?
Ивонн проследила за его взглядом и пожала плечами. О пентаклях она имела весьма недалекое представление, хотя тут же вспомнила – в студенческие годы в кампусе с ними жила девица, увешанная значками и символами на кожаных ремешках. Очень похожими на рисунки.
– Да, по работе. Пишу статью о громком уголовном деле. «Дело о скелете».
Он нахмурился.
– Никогда о таком не слышал, – он встал, вытянулся во весь рост, – это произошло здесь?
– Да, в восемьдесят шестом году.
– Ясно, – ответил он.
Этот красивый мужчина совершенно не был настроен на близкое знакомство. Он посмотрел на часы, взял девочку за руку. И сказал:
– Ну что ж. Нам пора.
После дежурных любезностей и прощаний они развернулись и зашагали в направлении черных кованых ворот.
Мия улыбнулась и помахала рукой.
Через несколько шагов они остановились, мужчина обернулся. Он протянул руку и указал пальцем на рисунок. На его запястье Ивонн только сейчас заметила браслет из разноцветных кубиков – красные, синие и зеленые – на черной нитке.
– И все-таки, – сказал он, – это пентакль. Оккультный символ для защиты или колдовства. Она тут явно неспроста…
Ивонн растерянно смотрела на свой рисунок пару секунд – так она думала, а когда подняла глаза, мужчины и девочки уже не было, свет померк, парк опустел, стайка голубей клевала оставленный на скамейке круассан. Она достала мобильник и проверила время. Белые цифры на черном показывали двадцать один час тридцать минут. Она поспешно проверила содержимое сумочки: бумажник, паспорт, десяток кредитных карт – все было на месте.
С ней и раньше происходили пугающие вещи, но сейчас открытие, которому Ивонн впервые не могла найти рационального объяснения, поразило ее, словно гром.
Она отключилась на три часа.
Как это выглядело со стороны?
Почему врачи «Кьюриона» ничего не нашли?
Когда Ивонн вышла из клиники, она верила, что недуг пройдет сам собой, но теперь проблема сияла во всей красе, как зловещая полная луна. К рисунку неизвестно откуда добавились еще элементы. Впрочем, теперь она могла с уверенностью сказать, что он был закончен и представлял собой (название этой штуки вспомнилось само собой) пентакль – огромную круглую печать, сердцем которой была пентаграмма, заключенная в двойной круг. Ивонн начала считать детали рисунка, но на двадцати ее сбило со счета новое открытие – мел, который она убрала в сумочку, предварительно обернув в бумажный носовой платок, снова был в руке.
От шока сердце запрыгало, закружилась голова и весь окружающий мир стал удаляться, превращаясь в экран кинотеатра, где она сидела в полном одиночестве в темноте посреди огромного пустого зала.
Но и этот образ пугал не столь сильно, как ожидание того, что экран в конце концов погаснет. Исчезнут картинки, звуки, запахи, а она останется в сознании – в темнице своего тела, – не в силах включить обратно этот долбаный кинопроектор.
Ей срочно нужно в отель.
Ивонн встала и нетвердой походкой вышла из парка.

Глава 8
Она смутно осознавала, что заметки об этой парочке – мужчине и девочке – вряд ли войдут в статью, поскольку не имеют к теме никакого отношения. Еще несколько минут Ивонн продолжала водить ручкой по листу блокнота. Она прекрасно знала, что заставляет ее браться за перо, притом довольно часто без большого желания. Как всякий больной, который встает каждый день и, корчась от боли, ходит по коридорам в надежде на шанс встретить следующий день и еще много других, она находила в письме утешение и поддержку.
Ивонн прекратила писать и положила ручку поверх блокнота.
Она вспомнила, с каким скрипом Эмос Андервуд согласился на интервью. Извивался, как змея на сковородке.
По телефону Ивонн решила – была уверена, вот правильные слова, – что он испугался и потому говорил резко, с наездом, но при встрече она поняла, что его поведение – упреждающий удар, ширма, за которой прятался мягкий человек. В нем жил художник или актер – существо с творческой жилкой, которому волею судьбы пришлось выполнять неприятную работу социального мусорщика.
Андервуд сказал, что «Дело о скелете» крайне опасное, но в чем заключалась опасность, он отвечать не стал. Предупредил, что интервью может навлечь неприятные последствия. Использовал обтекаемые слова, как политик – много воды, а в итоге дал информации чуть больше того, что Ивонн накопала без посторонней помощи.
И вообще, тип он довольно странный. Несмотря на жару, в перчатках. Эмблема яхт-клуба на лацкане пиджака и «Ролекс». Чиновник, который наверняка водит дружбу с местными шишками и не боится светить деньгами.
Они беседовали в уличном кафе, рядом с отделом полиции. Андервуд постоянно вертел коротко стриженой седой головой. Колючий взгляд шарил по лицам людей, по окнам машин. Немыслимо для полицейского, но вместе с тем Ивонн сделала выводы: если чиновник высшего ранга чего-то боится – а он боялся, здесь не надо быть семи пядей во лбу, – командировка затянется. Копать придется глубже. Да только сейчас вопрос стоял не в том, хватит ли смелости и терпения, а в том – как бы страшно это ни звучало, – доживет ли она до конца.

Глава 9
Ивонн лишь теперь поняла, как важны для нее близкие люди. Важнее сенсаций. Что если… тот непонятный иероглиф – магическая защита, быть может, он обладает силой вернуть ее жизнь в нормальное русло. Ведь ничего случайного не бывает, а значит, встреча с мужчиной и девочкой и той молодой женщиной были нужны для того, чтобы дать ей жизненно важную информацию.
Она огляделась по сторонам. Звучала печальная музыка. Бармен в жилетке и белой рубашке с бабочкой протирал стаканы на фоне сверкающих разноцветных бутылок. Он был похож на ворону в калейдоскопе осенней листвы.
Ивонн достала купюру из бумажника, бросила на стол и, подставив сумку к краю стола, сгребла в нее блокнот с ручкой и мобильный телефон.
Ивонн Шнайдер поняла, что все это как-то связано: и «Дело о скелете», и Эмос Андервуд – свидетель-соучастник, говорящий грудным гипнотическим голосом, а с ними – бессонница и галлюцинации, и, наконец, неумолимая тяга приехать в парк, сесть у фонтана, достать из сумочки мел, который она нашла на земле, и чертить странный символ на гранитной плите.
Кто подсадил пентакль в ее подсознание?
Кто написал тот портрет, который привел ее в Нуабель?
Ивонн устала искать ответы.
Она решила – и это решение стояло на прочном фундаменте сумасшедшей, но твердой словно бетон уверенности, – что ей следует пойти туда снова. Оказаться в парке, сейчас, посреди ночи. Если потребуется, если парк закрыт, она перелезет через забор. Она сядет на край фонтана, но не станет ничего рисовать, а просто положит ладонь на то место, где начертан пентакль, и будет ждать.
Ивонн перекинула сумочку на плечо и вышла из бара. Толпа китайских туристов, заполнявших вестибюль «Нуабель Инн», галдела как стая ворон. Крики, блеск и яркий свет оглушили ее. Обстановка дергалась, кособочилась и гремела, как рваная кинопленка. Она приложила пальцы к вискам, надавила и круговыми движениями попыталась привести себя в чувство.
Швейцар распахнул массивную деревянную дверь высотой в три человеческих роста. Ивонн махнула рукой, ввалилась на заднее сиденье такси. Спустя пятнадцать минут езды она вышла. Оглянулась по сторонам и повернула влево, туда, где, как она знала, пролегает короткий путь к парку святого Антония.
Ивонн шла и не думала ни о чем, как женщина, идущая на свидание. На встречу с чем-то, что разгонит мглу и подарит энергию.
Но ждал ее отнюдь не свет и спасение, а долгая и непроглядная темнота, такая же черная и холодная, как вода на дне заброшенного колодца.
Ивонн вышла за грань света уличных фонарей, и тьма набросилась на нее со всех сторон.
Экран выключился, и зрительный зал исчез.
Сумочка соскользнула с плеча и упала на тротуар.
Ивонн больше не знала, где находится и куда держит путь.
Асфальт оборвался.
Стук каблуков утонул в высокой траве.
Чужое дыхание согрело Ивонн затылок.
Сонную артерию справа пронзила острая боль.
Холодок побежал вверх по кровотоку от того места, где в шею проникла тонкая стальная игла.
Свет погас.
Вокруг шептались тени.

Часть I

Глава 1
    20 августа 2013 г.
    Столица
Кирпичное здание, где снимал офис журнал «Инсайд», в пятидесятых годах двадцатого века служило котельной при психиатрической лечебнице и имело всего два этажа. Южной стороной офисный центр примыкал к длинному, узкому и более высокому корпусу отеля, бывшему корпусу больницы. С высоты птичьего полета оба здания напоминали кочергу.
В народе это место так и называлось. «Кочерга». Что, впрочем, вполне было кстати для места, где пациентам из лучших побуждений регулярно и методично в прямом и в переносном смысле ломали головы.
В те далекие времена местные жители иногда в шутку, а иногда всерьез говорили: «полетать на кочерге». То были времена ЛСД, лоботомии, электрошоковой терапии, а также рок-н-ролла, когда с востока дул зябкий ветер холодной войны и многие, кто жил близ «Кочерги», привыкли к неугасающему свету в окнах больницы, а вечерами слышали вопли людей, редкие, но долгие.
Город вырос, и к концу двадцатого века больница стояла в гуще жилых домов. Ее перенесли на окраину города, а пустующее здание превратили в приличный четырехзвездочный отель.
Котельная стала бизнес-центром: «Офисы в аренду. Первый месяц бесплатно». И отель, и офисный центр составляли все тот же угол: внутренний двор занимали скамейки; полосы пешеходных дорожек лежали на газоне, как сетка из рыжих лент, а в центре сверкал, словно брусок стекла, ночной клуб «Кроличья нора».

Глава 2
В небольшой, почти семейной редакции «Инсайда» лишь немногие разделяли мнение Аарона Нери о том, что гонзо-журналистика для свободного художника чуть ли не дар божий.
Норма Абрамс, главный редактор и идейный вдохновитель журнала, считала Аарона главным приобретением и регулярно (каждую четвертую утреннюю планерку) говорила об этом так, чтобы все слышали. Гонзо-стиль казался следствием малой грамотности и легкомыслия, а требовал еще больше сноровки и таланта, чем сухая, лишенная эмоций газетная проза.
– Писать в стиле гонзо, – говорила Норма Абрамс, обводя собравшихся острием карандаша, зажатого в твердой и сухой как ветка ладони, – все равно, что гению прикидываться слабоумным, но при этом полностью контролировать ситуацию.
К своим двадцати семи годам Аарон больше десяти лет жил самостоятельно и вполне мог обойтись без этой поддержки. Он знал о слухах, согласно которым Норма Абрамс питает слабость к высоким темнокожим юношам с длинными волосами, стянутыми в хвост, из тех, кто отдает предпочтение обтягивающим голубым джинсам. Но, так или иначе, Аарон хорошо писал; старые тётки его не привлекали; дома его каждый день ждала очаровательная ровесница, а потому шансы Нормы Абрамс равнялись нулю. Ибо сплетни, если они беспочвенны (а значит, безопасны), пусть остаются на совести тех, кто любит пустую болтовню.
Однако именно Норма Абрамс принесла ему в этот день хорошую новость.
Он только закончил править статью; вернувшись со стаканом капучино, наблюдал в окно, как с черного хода «Кроличьей норы» рабочие в оранжевых комбинезонах неторопливо разгружают продуктовый фургон, и думал о том, что неплохо бы пригласить Маргариту в этот клуб сегодня вечером.
В разгар трудового дня, означавший непрерывное стрекотание клавиатур, шелест бумаг, непрерывное хождение и гудение копировальной машины, когда часы над входом показали десять часов тринадцать минут утра, ладонь Нормы Абрамс, настолько же мягкая, какой может быть камень, завернутый в кусок одеяла, легла Аарону на плечо.
– Зайди ко мне, – сказала она. – Через полчаса.
Аарон вздрогнул от неожиданности и посмотрел ей вслед. Едва коснувшись его, Норма Абрамс поплыла по проходу в своей медленной и незаметной манере, словно патрульная полицейская машина; остановилась у следующего стола, наклонилась и что-то сказала репортеру вечерних новостей, по-матерински похлопала его по спине; двинулась дальше к следующему, и так продолжалось до тех пор, пока ее тонкая фигура не достигла конца помещения, где она повернулась лицом и с торжествующим видом окинула взглядом бурный рабочий процесс.
Когда главный редактор скрылась за дверью кабинета, Аарон отвернулся к окну. Он подумал о лососевом стейке с картофельным пюре, греческом салате и двух бокалах красного сухого (для себя и для Маргариты), стоящих по сторонам от высокой белой свечи.
Сегодня он сделает ей предложение…

Глава 3
Норма Абрамс тратила полчаса на обеденный перерыв, однако никто никогда не видел, как она ест.
В кабинете она держала винный шкаф. Сквозь прозрачную дверцу тускло блестели зеленые горлышки бутылок. В стоящем на нем холодильнике размером с микроволновую печь ждала своего часа круглая сырная голова весом приблизительно девять килограммов.
Уникальный момент, – подумал Аарон, закрывая за собой дверь.
В этот момент «леди танк» (не знавшая о своем прозвище) смотрела на кубик сыра, надетый на зубочистку. Длинные стальные волосы, тщательно зачесанные ото лба, лежали на плечах поверх черной водолазки. С портрета позади нее смотрела та же самая Норма Абрамс, и казалась она настолько живой, словно портрет был написан самим Бронзино. Многим от этого «двойного» взгляда становилось не по себе, особенно если речь шла о дисциплинарном взыскании.
О картине, написанной цветными карандашами, в редакции уже несколько месяцев ходила легенда. Дескать Норма наткнулась на нее случайно, на светской вечеринке по случаю открытия галереи «Неизвестных художников». Поразительное фотографическое сходство и то, как художник еще более подчеркнул властный, железный характер модели, разумеется, подкупило главного редактора, не склонного к спонтанным приобретениям. Однако на картине присутствовали две незначительные детали – фон, нечто непрезентабельное вроде развалин или заброшенного недостроенного здания, и что-то там на лице, – которые она за умеренную плату устранила при помощи еще одного неизвестного художника.
С картиной также был связан нервный срыв Нормы Абрамс, что само по себе фантастика. После того как художник-фрилансер довел портрет до «совершенства», у Нормы внезапно вспыхнул интерес к тому месту, с которым был связан сюжет полотна. Ей захотелось туда поехать, и, по счастью, до того, как городской пейзаж у нее за спиной стерли, а затем просто закрасили густым темно-синим кобальтом, она успела снять полотно на телефон. Главной и наиболее выдающейся деталью картины был невероятной высоты иглообразный небоскреб у девушки за спиной, который стал для главного редактора ведущим ориентиром в поиске того самого вожделенного места.
Нестерпимый зуд – поехать, увидеть башню, узнать, что за девушка, так похожая на нее, – напрочь убил в Норме Абрамс светскую даму, полную сдержанности и высоких манер, и превратил ее в биологический эквивалент оружия, чье название в точности повторяло ее фамилию.
Однако, как можно догадаться, любимый всеми гугловский «поиск по картинке» с задачей не справился. Выбившись из сил, Норма Абрамс поручила найти «wonderland» своей секретарше. Время шло, поиски успеха не приносили, и растущее напряжение в коллективе редакции, чьим источником, разумеется, была Норма, ее чрезмерная сухость в общении и манера речи – теперь она гавкала, или, скорее, плевалась словами – стали заметны всем вплоть до владельцев «Инсайда». Последнее, к счастью, до того, как секретарша и системный администратор, доведенные до отчаяния, понесли в отдел кадров заявления на увольнение.
После экстренной встречи с учредителями журнала Норма вновь обрела прежнюю форму. Картина осталась висеть на месте. А в кабинете появились винный шкаф и холодильник с сырной головой.
Аарон посмотрел на кроваво-красное вино в бокале и подумал, что вот так, наверное, выглядит смерть в современном обличье, только вместо сыра на зубочистке будет насаженная на огненный меч человеческая душа.
На рабочем компьютере Аарон хранил плакат группы «Iron Maiden», обработанный в графическом редакторе, с железной девой на мотоцикле, сделанном из костей. Вместо фары у байка красовалась голова шеф-дизайнера, недавно уволенного за прогулы. И правды в этой картинке было куда больше, чем вымысла. В деле карьеры такие, как Норма Абрамс, шли вверх по чужим головам. Да и по костям тоже.
Норма положила сыр в рот. Скользнула взглядом в сторону, вытащила из стопки бумаг лист – копию электронного письма – и положила перед ним на стол.
– Поедешь на G20, в Россию.
Она говорила в своей манере, без пауз, чтобы вставить хоть слово.
– Вот письменное подтверждение аккредитации. Электронный билет на самолет и бронь в отеле «Парк Инн Прибалтийская» я отправила на почту. Распечатай и не забудь взять с собой. Номер с видом на Балтийское море, окна выходят на запад… – тонкие губы Нормы растянулись в улыбке. Серые глаза по-доброму сверкнули. – Все закаты твои.
Она вздернула брови и пригубила напиток. Бокал в ее тонких белых пальцах казался наполненным чем угодно, только не вином.
Аарон взял листок, для вида пробежал глазами. В тексте часто мелькало название города – Санкт-Петербург; город, в котором родился нынешний российский президент. И где ни разу за время его правления не произошло ни единого террористического акта.
– Когда вылет? – спросил он, не глядя на Норму.
– Тридцатого августа.
– Не рано? – усомнился журналист. И догадался, о чем речь. – Саммит начнется пятого.
– Нормально, – сказала она. – Так я и задумала. Политика нас мало интересует. Обживешься и попробуй почувствовать настроение в обществе. Уверена, многие, если не все, с трудом понимают, зачем они эту встречу затеяли. Говорят, район близ Константиновского дворца оцеплен полицией, а люди, чтобы попасть домой, стоят в очередь на КПП; каждый день по утрам опаздывают на работу. Напиши про все это, как ты умеешь. Передай эмоциональный фон, взгляд простых людей, стоящих у подножия Олимпа в надежде понять, почему, когда боги пируют, сверху вместо золота и еды падают камни.
– Понятно, – сказал Аарон и сложил листок вдвое. – Красиво сказано. Я украду для репортажа?
– Бери, – ответила Норма. Ее губы оставались неподвижны, но ямочки на щеках выдали чувства суровой леди. – Мне все равно без надобности.
Они перехлестнулись взглядами, как два компаньона, идеально дополнявших друг друга. Образное мышление Нормы Абрамс было предметом зависти среди пишущей братии – всех, кроме него. Аарон и главный редактор «Инсайда» изобретали метафоры с непосредственностью детей, скорее для удовольствия, но никак не ради красного словца. Для него и для нее талант являлся не капиталом, а индикатором людей «своего круга».
«Если бы не симпатия, поездка на саммит могла достаться кому-то другому», – подумал он.
«И если эта ментальная близость держится на столь тонком родстве, как художественное воображение, как долго она протянет?»
Аарон помнил, что бывало, когда рядовой сотрудник попадал в немилость Норме Абрамс.
И ему стало грустно.
Какова вероятность, что это случится с ним?

Глава 4
Норма Абрамс прочитала грусть на его лице, сложила руки на груди и посмотрела из-под полуопущенных век.
– Ты не рад? Мне казалось, мужчине вроде тебя полезно развеяться, сменить обстановку.
– Наоборот, – ответил Аарон, – Я должен сказать спасибо. Мне вроде как повезло.
Последние два слова вовсе не требовалось произносить, но, кроме прочего, Норма Абрамс ценила откровенность и платила за нее сполна.
– Ясно, – сказала она. Стальной блеск в ее глазах смягчился, она задумалась, с едва заметной улыбкой скользнула взглядом в сторону, словно прочла его мысли. – Надеюсь, юноша, когда потребуется, вы отложите сердечные дела, чтобы посвятить себя работе.
Она высвободила одну руку и протянула ее, чтобы взять бокал со стола, поднести его к губам и пригубить то, что в нем плескалось. Ее левая рука все так же обнимала грудь, затянутую в черную ткань.
– Ведь правда, да?
– Да, – ответил Аарон, – Обещаю.
– Вот и хорошо.
– Это все? – спросил он.
– О да, мой милый, – она потянулась к блюдцу, прицелилась зубочисткой в россыпь кубиков сыра. Прядь белых волос выбилась у нее из-за уха. Теперь Норма Абрамс напоминала ему персонажа фильма по мотивам компьютерной игры, чье имя вертелось на языке, но он оставил это сравнение при себе.
Он встал и вышел из кабинета.

Глава 5
Когда на столе среди бумаг заверещал телефон, Аарон все еще думал о сегодняшнем вечере, о кольце с бриллиантом. Боролся с искушением достать, поделиться радостью до того, как она случится. Две с половиной недели – удивительно, как оно не прожгло дырку в кармане. Гудение вибровызова напоминало жужжание крупной мухи в спичечном коробке. Номер звонящего определился, но без имени, поскольку не был записан в память телефона.
С незнакомых номеров часто звонили спамеры с предложением всякой дряни. Они всегда звонили не вовремя, всегда заставали врасплох, как будто знали, что ты погружен в размышления и, как следствие, наиболее беззащитен.
– Черт с тобой, – он нажал зеленую кнопку и сказал: – Слушаю.
– Ари, привет, – сказали на том конце.
Именем «Ари» его называли близкие, включая родителей. Таких людей Аарон мог бы по пальцам пересчитать. Он узнал голос и тут же сообразил, почему звонок не высветил имени. Когда в друзьях числилась семейная пара, он заносил в записную книжку лишь одного из них.
– Курт?
– Да, – ответил Курт Шнайдер.
Аарон подался вперед и заткнул пальцем левое ухо. Казалось бы, ничто не предвещало беды в этом дружеском звонке. Однако… Курт звонил второй раз в жизни.
– Ари, – сказал Курт. – Я не могу найти Ивонн.
– Что-то случилось?
Курт Шнайдер громко выдохнул в трубку, потом воцарилось длительное молчание, уместное среди очень хороших друзей. Наверное, раздумывая над следующими словами, он хотел подчеркнуть, что возникшее между ними доверие до сих пор в силе.
– Мне больше некому позвонить, – наконец выходнул Курт. – Ивонн пропала. Я позвонил Отто Кауфману в «Столичное обозрение». Он сказал, она не сдала статью в обещанный срок.
– Но так бывает, – перебил его Аарон. – Иногда нужно больше времени. Сделай паузу, подожди.
– Ха! Нет, Ари. Только не в этот раз, – ответил Курт. – Она пропустила день рождения Софи пятнадцатого августа. Ивонн в беде! Вот что я думаю.

Глава 6
Что верно, то верно, – подумал Аарон.
С Ивонн они дружили со школы, гоняли мяч во дворе. Пропустить день рождения дочери она не могла. Даже после развода с Куртом они оставались семьей. Во многом, конечно, благодаря малютке.
Ивонн относилась к редким женщинам, которым психическое здоровье ребенка заменяло все остальные стремления в жизни. Ни разу она не кричала на дочь, а когда речь зашла о разводе, сама предложила Курту оставить Софи у себя. Он женился второй раз, и там речь шла о полноценной семье, где мать, пусть не родная, большую часть времени находится дома. И в том числе – большую часть ночи.
– Ты ей звонил? – спросил Аарон.
В ответ Курт издал звук «Пф-ф-ф», настолько резкий, что Аарон отпрянул от телефона.
– Три дня подряд. У нее выключен телефон.
– А ты писал ей на почту? А в редакции? Они её ищут?
Курт молчал: собирался с мыслями или боролся с приступом гнева. Гнев победил.
Он крикнул:
– Кому она нужна, кроме семьи и друзей?! Кроме нас с тобой.
На этот раз Аарон просто убавил звук.
– Нет, – продолжал Курт. – Никто. Ее. Не ищет. Она фрилансер, и большинству таблоидов, для которых пишет, на нее наплевать.
Спустя пару-тройку секунд, необходимых, чтобы прийти в себя, Курт сказал то, что вполне могло оправдать его злость.
И еще не догадываясь, к чему идет дело, Аарон получил первый острый укол беспокойства.

Глава 7
Ивонн Шнайдер писала для многих газет и журналов великолепные статьи, но главным ее детищем были «Городские легенды» для толстого и влиятельного глянца «Столичное обозрение» с ежеквартальным тиражом в пять миллионов экземпляров. Не бог весть что по сравнению с «Cosmopolitan» и «National Geographic», но «Обозрение» тянуло тридцать языков мира и аудиторию в пятидесяти четырех странах.
Нужно ли говорить, что ни один писатель не мог мечтать о таком размахе. «Городских легенд» от Ивонн Шнайдер ждали с замиранием сердца те, кто любил выпасть из жизни в компании с пятисотстраничным романом, и те, кого «легенды» вознесут на вершину мира, а затем сбросят вниз, на растерзание толпе.
Гонорары Ивонн позволяли грести под себя любые ресурсы, лишь бы держать марку. Имя на обложке заменяло знак качества.
Натолкнуть Ивонн Шнайдер на поиски могло все что угодно: от случайной фразы прохожего до факта, замаскированного под вымысел, в никому не известном романе.
Рабочим местом Ивонн был весь мир.
Сегодня она пила с тобой кофе в уличном кафе, а вечером могла позвонить из домика, затерянного в реликтовых лесах Канарских островов.
В разгар поисков она разгонялась, как пассажирский экспресс. Забиралась в странные и опасные места; могла напиться до беспамятства, внедриться в преступную группу.
Но…
…Курт Шнайдер, проживший с ней более семи лет – он так и не смог укротить эту львицу, – говорил правду. Ничего более важного, чем дочь, для Ивонн не существовало. Когда всем вокруг (а в особенности близким) она казалась скоростным поездом – стоп-краном в нем было имя ребенка.
Софи.
Она рисовала его красной ручкой на страницах органайзера напротив всех важных дней, Рождества, Нового года и многих других, когда в ней нуждались как в матери.
Неявка ко дню рождения была равносильна погасшему Солнцу.
Курт прочистил горло. Кристальный сигнал сотовой связи транслировал мельчайшие колебания интонаций, каждый звук. Аарон словно был с ним рядом. Бывший супруг знаменитой журналистки не мог найти себе места. Он ходил по своему новому дому, а задники домашних тапок шаркали, словно Курт натирал воском паркетный пол.
– Мы уезжаем с женой на две недели, – сказал Курт, – в Португалию, потом в Америку, потом еще в пару мест. В общем, знаешь, график довольно плотный. Ивонн обещала взять Софию к себе.
– Когда? – спросил Аарон.
– Завтра.
Здесь Курт остановился или присел, потому что резко и как-то сразу перестал пыхтеть в трубку.
– Мы не стали все отменять. Решили взять малышку с собой. Слава небесам, еще оставались билеты…
– Но это не меняет дела, – закончил за него Аарон.
И оба они замолчали, когда до них начал доходить смысл этой абстрактной фразы. Ужасно неопределенной и ужасно пугающей своей неопределенностью.

Глава 8
Аарон оторвал взгляд от стены. Все, что сейчас говорилось, он сопоставлял с перекидным календарем.
Пятнадцатое августа было пять дней назад, и они, эти пять черных чисел на красном фоне, занимали участок не больше пятнадцати сантиметров. Довольно мало, чтобы прочитать, но зато как много, когда речь идет о пропавшем человеке. Достаточно, чтобы впасть в беспамятство от голода, обезвоживания, умереть от потери крови или быть казненным каким-нибудь маньяком в звукоизолированном подвале частного дома, где твои крики увязнут в земляных стенах.
До вылета в Санкт-Петербург оставалось десять дней. Еще утром он пребывал в святой уверенности, что остаток месяца после помолвки у них с Маргаритой будет импровизированная медовая десятидневка – тренировка свадебного путешествия. Вдобавок они собирались сказать обо всем ее отцу – Фердинанду Браннеру, магнату, который не одобрял отношений дочери с человеком не своего круга. Ее мать уже знала, и втроем они собирались конкретно обработать старика, чтобы он наконец перестал цепляться за устаревшие догмы.
Он нашел на календаре тридцатое августа и машинально посмотрел над головами коллег, склонившихся над экранами ноутбуков, на дверь кабинета Нормы Абрамс.
– Курт? Ты еще здесь? – спросил Аарон.
– Да, Ари. Где ж еще?
– Давай так, – он просунул руку в карман пиджака, легко, чтобы не повредить, сжал в кулаке бархатную коробочку с обручальным кольцом и мысленно попросил его подождать шестнадцать дней. – Я разберусь. Дай мне время.
Он положил трубку на стол. И тихо ругнулся про себя. Потому что вспомнил о том, от чего нельзя отмахнуться.
Строптивый тесть был той проблемой, которая требовала не столько усилий, сколько времени и терпения. Но Ивонн Шнайдер и Аарона связывали более крепкие узы, чем брак. Еще в школе, когда он знать не знал о профессии журналиста, ему пришлось пострадать за правду. Ивонн, сумасбродная девчонка, предпочитавшая куклам футбольный мяч и лазанье по горам, вовремя оказалась рядом. Он даже помнил, что холм над обрывом на краю Старой Вентимильи, где им обоим предстояло упасть без сил и долго приходить в себя, был усыпан маргаритками.
Он легкомысленно и со знанием дела сказал, что теперь перед в ней в долгу. Это были слова, которых не следовало произносить, но Ивонн вцепилась в него стальной хваткой – черта, которая спустя двадцать лет вознесет ее на вершину социальной лестницы.
– Я сделаю для тебя, все что хочешь, – сказал он.
– Примчишься за мной на край света?
– Да.
– Докажи!
Вот почему его так взволновал звонок Курта.
Ивонн спасла ему жизнь.
И между ними была клятва.

Глава 9
В редакцию «Столичного обозрения» Аарон поехал в обеденный перерыв. Опасаясь новых заданий от Нормы, он как можно быстрее прошел через весь первый этаж, пересек оживленную улицу и твердым шагом направился к машине на служебной стоянке; кивнул охраннику в будке, миновал шлагбаум и, достав на ходу ключи, надавил кнопку открытия дверей. Сверкающий в полуденном солнце небесно-голубой GLA 250 два раза мигнул, вспыхнули фары ближнего света.
Мягкое кресло из белой перфорированной кожи приняло его с свои объятия. Он надавил кнопку запуска, посмотрел в отражение собственных глаз в узком прямоугольнике зеркала и сказал:
– Ну ты влип, дружище.
Дорога к месту заняла чуть более двадцати минут, ужасно долго, если учесть, как сильно ему хотелось решить эту задачу. По мере движения к центру города архитектура приобретала все более изысканные формы. Аарон давно не был здесь и потому машинально схватывал детали: фигурную лепнину под сводами крыш и колонны, вросшие в стены, кажется, они назывались «пилястры»; своды викторианских особняков кое-где подпирали статуи. Плоские крыши сменялись двускатными, а серая черепица, наливаясь цветом, уступала место сначала желтой, потом оранжевой, и в той исторической части, где правил бал старый город с каменными узкими улочками, становилась красной.
Он промчался по виадуку над скоростным шестиполосным шоссе, пересекающим город, точно барьер на грани двух эпох. Сразу за ним старые дома, подобно средневековым рыцарям, побежали со всех сторон, а колеса его новенького мерса громко зашуршали по каменной мостовой.
Он припарковался на углу Австрийской и Зеленой. И пошел пешком. Очень кстати, ведь нужно было составить в уме список вопросов.
«Столичное обозрение» в отличие от «Инсайда» владело собственным помещением во весь первый этаж многоквартирного дома. Парадный вход в редакцию Аарон обнаружил на тихой пешеходной улице с елочками и скамейками. Все они были заняты людьми деловой внешности, большей частью по трое – в руках телефоны и бумажные стаканчики, громкие разговоры, иногда смех.
Послушные двери распахнулись. Охранник – средних лет мужчина в белой рубашке и черных брюках – шагнул навстречу. Коротко стриженная голова наклонилась вбок, когда он смерил Аарона взглядом. Правая рука легла на рукоять дубинки, висящей на поясе.
Подавляющее большинство сотрудников «Столичного Обозрения» имели немецкие фамилии, что, впрочем, его не удивляло. Экспаты предпочитали работать с людьми схожего менталитета, однако на бейджике у охранника значилось имя «Жак», и он напоминал Аарону персонажа французских молодежных сериалов.
– Добрый день! Вы к кому? – спросил Жак.
Аарон выбрал ответ, который отрепетировал в машине.
– К Отто Кауфману.
Он уставился на турникет и красный крестик, возвещавший о том, что путь закрыт.
Аарон помнил, что темный цвет кожи может вызвать определенные мысли у некоторых людей. И у французов в особенности. Но сейчас он ничего изменить не мог. Если Жак и составил о нем мнение, то десять секунд уже прошли. Он мог либо все испортить, либо сделать все как следует.
– По какому вопросу?
– Ивонн Шнайдер. Это срочно.
При звуке этого имени лицо у Жака разгладилось, впрочем, всего на три секунды.
– Хорошо, подождите.
Жак прошел к стеклянной будке. Подковы на его ботинках скребли мраморный пол, будто кто-то точил ножи. Он делал все быстро. Срочность, как видно, для него означала именно то, что следует. Он ткнул указательным пальцем в корпус стационарного телефона, глянул на Аарона, что-то сказал в трубку. Снова оглядел его с ног до головы. Потом кивнул. Жак попросил паспорт, сделал запись в журнале.
Минутой позже Аарон шел по красному ковру одного из отделов «Столичного обозрения», почти ничем не отличавшемуся от редакции «Инсайда». По бокам бежали кабинки в половину человеческого роста, и весь зал был словно гудящий улей. Только опытный слух мог разделить какофонию рабочего процесса на отдельные звуки – здесь стрекотали клавиатуры, шелестела бумага, хлопали двери, а непрерывная болтовня вместе с запахом кофе и горячей бумаги заменяла воздух, и никто этого, казалось, не замечал.
Кабинет Кауфмана, как и положено, находился за дверью с блестящей табличкой. Аарон постучал три раза, услышал короткое «да» и вошел. Отто Кауфман ждал его – он стоял спиной к двери, смотрел в окно, а пухлые руки сцепил за спиной. В тертых джинсах и джемпере он меньше всего напоминал главного редактора – плотный, да к тому же низкого роста. Не тот, в чьих руках сосредоточена власть. Впрочем, едва увидев его лицо, Аарон быстро понял, что стереотип, навязанный образом Нормы Абрамс, вот-вот будет разрушен.

Глава 10
– Итак, Ивонн Шнайдер, – сказал Кауфман, когда они сели возле окна в два кресла, по разные стороны от журнального столика. – А вы ей кто?
– Друг семьи, – ответил Аарон. И этого вполне было достаточно. То, что они друзья детства, вероятно, не имело никакого значения. – Ее бывший муж позвонил мне. Нас беспокоит, что с ней не связаться.
– Да, и мне он звонил тоже. Послушайте, э…
– Аарон.
– Аарон, я не вижу серьезного повода волноваться. Ивонн – девушка ответственная. Да, она не явилась к сроку, а значит, тема более широка, чем она думала. Нужен еще материал, и нежелание общаться я объясняю тем, что она на пике работы, заканчивает статью, – Кауфман посмотрел через окно на улицу и махнул рукой. – Увлеклась девочка. С кем не бывает. Сидит в номере отеля, барабанит по клавишам, поглощает кофе, – Кауфман вынырнул из фантазий и посмотрел на Аарона. – Вам так не кажется?
Аарон закусил губу. Резкие колкие слова лезли наружу со страшной силой.
– Вы знаете, где она? Хотя бы примерно?
Главный редактор «Столичного обозрения» наверняка знал. По-другому быть не может.
– Шутите? – спросил Кауфман, глядя в окно. – У нас тут, знаете ли, правила. Для всех одинаковые, благодаря которым журнал прочно стоит на ногах.
Толстяк поднялся и вразвалочку направился к столу. Он говорил на ходу:
– Согласно правилам, журналист, которому платит за работу «Столичное обозрение», обязан сообщать место, куда отправился, где остановился и контактные данные человека, у которого берет интервью. Чистая формальность, – Кауфман на некоторое время замолк, выдвинул ящик стола, зашелестел внутри бумагами.
Аарон внимательно следил за его движениями. Кауфман никуда не спешил. Он положил на стол прозрачную папку.
– Да, вот оно.
Он прошел обратно и уселся в кресло, не отрывая взгляда от листа.
– Чистая формальность, – повторил он. – Как раз для таких случаев, как с Ивонн Шнайдер.
Он посмотрел на Аарона.
– Ручка есть?
Аарон достал свой любимый «Фишер», подарок Маргариты, и записную книжицу.
– Пишу.
– Пишите, – Кауфман поднес листок ближе к лицу. – Эмос Андервуд. Начальник уголовной полиции города Нуабель.
– Так, – сказал Аарон. – Дальше.
– Это все.
– Как все?
– Вот так.
Кауфман, ехидно улыбаясь – непонятно, что он нашел здесь смешного, – взял лист за верхний край и показал его Аарону. Ноготь его указательного пальца оказался блестящим и аккуратно подстриженным. Эти руки давно забыли, что такое физический труд. Или не знали вообще.
На листке оказалось в точности то же самое, что Аарон записал в блокнот.
– Так вы ему не звонили?
– Звонил, – Кауфман посмотрел на листок. – Пробил номер рабочего телефона. Дозвонился с первого раза. Андервуд сказал, что да, дескать, говорил с Ивонн, два раза. Сначала по телефону. Потом встретились. Больше он ее не видел. Предположил, что она говорила с кем-то еще, но с кем именно, он не знает. Потом мне позвонил Курт Шнайдер, ее бывший. Он сказал, что у них намечается совместное мероприятие. Вот, собственно, и вся история.
Кауфман посмотрел на часы, не пытаясь, как видно, скрыть принужденность этого жеста.
– У вас есть еще вопросы? – спросил он.
Вопросы, разумеется, были. По пути сюда они кружились в голове беспрестанно, как кабинки на карусели. Пролетали мимо, чтобы сделать круг и обратить на себя внимание. Тот, что Аарон собрался задать, возник уже здесь.
– Да, – Аарон склонил голову и, прищурившись, посмотрел на Отто Кауфмана, который, по всей видимости, боялся, ну… или как минимум старался избегать подобных вопросов. – Почему вы перестали искать Ивонн. Вам все равно?
Кауфман тоже прищурился. Он вздохнул, глянул в окно, но все-таки встал, обогнул кресло и, остановившись где-то на полпути, повернулся.
– Ивонн Шнайдер – фрилансер, – сказал он. – Мы работаем по договору оказания услуг, – Кауфман неопределенно махнул рукой, словно протирал перед собой невидимое стекло. И продолжил:
– Говоря попросту, она здесь никто. Да, она пишет неплохие, довольно интересные статьи, но при этом может пропасть на долгое время, отключить телефон, игнорировать письма, вот как сейчас. И, кстати, – Кауфман пристально посмотрел на него, – сразу отвечу на незаданный вопрос – у меня в запасе есть весьма неплохой материал, который пойдет в номер вместо «Городских легенд». И штуки две талантливых ребят, которым не терпится припасть к источнику. Жаль, конечно, но…
– Ставки слишком высоки, – сказал Аарон.
– Вот именно. Вы все хорошо поняли.
Кауфман смотрел в окно, словно бы избегал его взгляда. Или позировал. И снова спросил:
– А вы давно ее знаете?
Здесь Кауфман применил старую журналистскую уловку: задавать один и тот же вопрос несколько раз, но другими словами. Аарон буквально увидел ярлык на шее Отто, как если бы главный редактор был мягкой игрушкой в витрине детского магазина: «Спесивый самодовольный кретин». Но он решил сказать правду. Да, ставки слишком высоки, чтобы бодаться и тратить время на препирательства.
– С детства, – сказал он.
– Ого, – Кауфман задумчиво покачал головой, – тогда я понимаю. Ну, стало быть, вы знаете и то, что Ивонн Шнайдер – женщина довольно строптивая. Она не терпит ограничений. Я даже вот на это, – тут он потряс в воздухе листом бумаги, – не надеялся. Вполне вероятно, несколько строк спасут Ивонн Шнайдер, если речь вправду идет об опасности. Но я тратить время на таких, как она, эгоистов, не могу.
– Ясно, – сказал Аарон, поднимаясь с места.
Говорить с Кауфманом было не о чем.
– Спасибо, что помогли.
– Не, за что, – сказал Кауфман. – Если узнаете что-то новое, сообщите. Но я уверен, все в порядке. Через день-два Ивонн объявится.
Аарон пожал ему руку без особого желания.

Глава 11
На улице он стоял у дверей и думал. Потом двинулся по безлюдному переулку. Очевидно, что следующим, с кем ему нужно поговорить, будет тот самый Андервуд. Возможно, он видел Ивонн одним из последних.
На углу Аарон свернул влево и дошел до площади Карла Двенадцатого с густым тенистым сквером, защищенным от дороги живой изгородью. Уютный тихий район. Его и площадью толком не назовешь. Он сел на скамейку подальше от входа. Купленный по дороге сэндвич с индейкой и стакан чая с молоком поставил рядом, но к еде притронуться не смог. Тревожная мысль совершенно отбила аппетит: в эти самые секунды Ивонн, быть может, переживала не самые лучшие мгновения жизни.
Рабочий телефон Эмоса Андервуда он нашел в интернете в два счета. Шли гудки, и Аарон сделал глоток горячего чая, чтобы голос звучал тверже. И он таки дозвонился – к собственному удивлению, с первого раза.
Бархатистый грудной голос начальника полиции города Нуабель буквально стер из памяти Аарона все напряжение последнего часа.
Бывают такие люди, – подумал он, – вроде и делают все как все, но стоит им только открыть рот, и мы понимаем, что готовы слушать их бесконечно.
Разговор оказался коротким. Аарон представился и сказал, по какому поводу звонит. Сказал, что намерен пока в одиночку разыскать Ивонн, но предварительно нужно встретиться с глазу на глаз. Хотел бы услышать о деле, которое расследовала Ивонн, разгадать ход ее мыслей и поймать след.
Андервуд, что удивительно, согласился. Просил перезвонить, как только Аарон будет на месте, и он объяснит, куда подъехать. Сказал также, что городок у них тихий, зеленый, чистый. Нахваливал кое-какие достопримечательности. Понадеялся, что Ивонн скоро найдется и оба они найдут время для отдыха.
Для опытного полицейского Эмос Андервуд оказался приятным собеседником. Даже мягким в какой-то степени. Не пожаловался, как сильно занят, и его голос… уже доедая обед, Аарон никак не мог отделаться от мысли, что тот спустя несколько минут после окончания разговора все еще звучал в голове приятным низким баритоном, как самые низкие ноты, которым свойственно пробирать наше тело до самых глубин.
Звучал только голос. Отдельных слов Аарон не запомнил. Впрочем, это было не важно. Сайт полицейского управления вместе с номером телефона останется в истории поиска. И как бы ни ругали консервативные люди все эти радости технического прогресса – родители Аарона в том числе, – пользу они все-таки приносили, и немалую.
Он посмотрел на часы. Встал и отправился к машине.
В четыре часа пополудни Аарон сидел за рабочим столом. Изредка он косился на деревянную дверь с золотой табличкой. Теперь, когда решение принято и он должен спасти Ивонн, момент тяжелого разговора с главным редактором неумолимо приближался. Однако не сам разговор так мучил его, как необходимость врать Норме Абрамс прямо в глаза, о том, почему он не сможет делать свою работу. Неделю, две? Кто знает? Командировка на G20 в Россию достанется другому. И пусть хлопоты по возврату билетов и брони в отеле лягут на плечи секретаря, Норма Абрамс отыграется на нем. Рано или поздно воткнет нож в спину. Не тот она человек, которому можно сказать «нет».
В шесть вечера звонок Курта Шнайдера застал его на служебной парковке. Он подъехал к шлагбауму и торопливо пристегивал ремень безопасности; телефон мешался в руках, но он счел своим долгом выслушать друга еще раз. Десяток лет Курт прожил с Ивонн – первая любовь всей жизни – и, разумеется, навсегда оставил ей место в сердце. Сколько бы времени ни прошло, она – первая женщина – будет жить там и в минуты меланхолии или ностальгии будет напоминать, подобно золотой медали, об эталоне, по которому предстоит мерять всех остальных людей.
Они берут Софию с собой. Любознательной девочке пойдет на пользу долгое и, скорее всего, изнурительное путешествие. Как-никак, характер, способности и таланты человека закладываются в раннем детстве.
– Мы покажем ей мир, – сказал Курт. – Она вырастет и покажет миру.
– Логично, – ответил Аарон, и они засмеялись.
Курт спросил:
– Как там Ивонн?
Вопрос прозвучал так, словно речь шла о простуде и со дня на день Ивонн Шнайдер готовилась встать к станку.
Курт ошарашенно выдохнул, когда узнал, что Аарон снарядил экспедицию, сказался больным на работе и буквально дышит Ивонн в затылок.
– Езжай и ни о чем не беспокойся, – сказал Аарон. – У меня хорошее чутье…
Тут он понял, что явно перегибает палку, но язык разогнался и остановиться было себе дороже.
– С учетом всего, что я знаю, мы оба вернемся в самое ближайшее время.
Аарон положил трубку и испытал чувство довольно редкое, как ему показалось, впервые за двадцать семь лет, как будто ради мира во всем мире он принес в жертву младенца.
Приятно осознавать себя героем. И больно при этом быть подонком. Со схожими чувствами пятнадцать лет назад он рвал цветы на школьной клумбе и дарил подружке из параллельного класса, при появлении которой у плешивого историка лоб покрывался испариной.
Однако Курт являлся помехой, от которой нужно избавиться чем раньше, тем лучше.
И подобных помех оставалось еще две.

Глава 12
По дороге домой Аарон купил букет белоснежных хризантем. И одну розовую розу с блестками. Её он воткнул с краю. Полюбовался, подумал еще и заскочил в «Стокманн» на углу Биржевой и Национального проспекта. Взял бутылку белого сухого и плитку горького шоколада.
Он улыбался кассирше, толстой брюнетке с голубыми глазами, потому что вспомнил профессора Либермана, преподавателя литературы, которому было пятьдесят, и он иногда приносил на лекции букеты цветов. Все знали, что эти цветы для жены он покупал в день начисления зарплаты. Однажды, когда лекция кончилась, он окинул взглядом аудиторию, взял букет, понюхал и задумчиво произнес:
– Ну, вот, подарю, и мне чего-нибудь перепадет.
Тогда Аарон решил, что никогда не станет думать о таких вещах, когда соберется сделать приятное женщине. Зато сейчас – и это стало не первым и наверняка не последним озарением – решил, что покупает цветы Маргарите, ведомый теми же желаниями, что и старый профессор Либерман. С одной небольшой поправкой – разборки дома предстояли нешуточные.
Он вошел в квартиру с тяжелым сердцем. И букет, и вино с шоколадкой казались ошибкой, нелепой и дешевой заменой обручальному кольцу в кармане пиджака в бархатной черной коробке.
Комнату освещал одинокий торшер. На книжной полке мерцали огни плавающих свечей. Огни большого города за окном переливались, будто елочная гирлянда. Из стереосистемы Крис Корнелл пел «Данделион».
Он смотрел в окно на огни, слушал, как плещется в ванной вода, и понял, что вернулся с работы чересчур поздно. О том, что ресторан отменяется, он догадался по запаху из кухни и двум свечам на столе, прямо в гостиной. Он завершил композицию букетом в прозрачной узкой вазе, похожей на высокую пробирку.
Она подкралась сзади, пока Аарон стоял, погруженный в транс вечерними огнями, и прижалась к его спине. Теплые руки крепко обвили его за талию. Одна из них почесала сквозь рубашку левый бок.
– Привет, – сказала она.
Аарон почувствовал тепло между лопатками, там, где она прижалась щекой.
– Привет, – ответил он. Ладони в карманах брюк вспотели от неожиданности. – Как дела?
Он повернулся и тоже обнял ее, прижал к себе потеснее, чтобы увидеть, как она произносит следующие слова. Чтобы, глядя, как шевелятся ее губы, заставить ее замолчать на полуслове своим излюбленным способом. Но не стал дожидаться, когда она начнет говорить. Попробовал на вкус ее верхнюю губу, погладил по волосам, бесконечно длинным, спускающимся ниже талии.
У нее был вкус клубники, а рука, спускаясь все ниже, остановилась там, где под тонким шелковым халатом не было ничего, кроме теплых упругих холмиков.
– Я ждала тебя. Ты говорил, у нас сегодня мероприятие.
Аарон отвел взгляд в сторону. Из всех случаев, когда ему приходилось врать или нарушать обещание, это был самый нелюбимый.
– Прости, проблемы на работе, – он выбрался из объятий и, пока она собиралась задать следующий вопрос, взял бутылку и начал вкручивать штопор.
– Что случилось? – она снова подошла, обняла за талию. – Что-то серьезное?
Аарон вытащил пробку с хлопком.
– Ивонн пропала, – ответил он и пересказал Маргарите разговор с Куртом.
– Может, не все так страшно? – спросила она. – Вряд ли Ивонн могла влипнуть в историю.
Аарон кивнул.
– Да, – он взял бокал со стола и наполнил его наполовину. Поднял и посмотрел вино на свет. – В том и дело. Она никогда не влипала в истории, так же, как не пропустила ни одного дня рождения своей дочери. И она никак не могла позволить оставить ее без присмотра.
Они молча посмотрели друг на друга. Один с вызовом. Вторая с пониманием. Все, кто знал Ивонн Шнайдер, – и они, близкие друзья, тем более – могли жизнь заложить на то, что она всегда держала слово.
– Я собираюсь ее найти.
Аарон пожал плечами и посмотрел в сторону. Виноватым он себя не чувствовал.
– Когда?
Он вздохнул. Закусил губу. Прижал ее к себе и поцеловал в лоб.
– Завтра, – сказал Аарон, выдержал паузу и повторил: – Я уезжаю завтра.
Маргарита отстранилась.
– Надолго?
Он развел руками.
– Минимум на неделю. Прости.
– Я с тобой.
– Нет.
Маргарита нахмурилась. От недавней кротости не осталось и следа.
– А ты помнишь, что мы едем знакомиться с папой?
– Сейчас каждая минута на счету. А вдруг Ивонн при смерти? Или…
– Знаешь, каких трудов стоило договориться? А ведь он собирался прислать за нами свой самолет. Теперь он подумает, что ты послал его.
– Да, самого Зевса.
Маргарита нацелила на него палец.
– Эй, потише. Ты говоришь о моем отце.
– С журналистами такое сплошь да рядом. Кто знает, во что она влезла. Сейчас каждая минута….
– На счету! Ты уже говорил.
Маргарита подняла к нему лицо, оно все пылало. Сухожилия на шее натянулись, как струны.
– Да с чего вдруг? Она тебе что, сестра? Или любовница?
– Прости.
Она отвернулась, все так же продолжая стоять, почти касаясь его. Сквозь одежду он чувствовал исходящее от нее тепло.
– «Прости», «прости», – в голосе скользнула обида. – Заладил как попугай.
Рита взяла у него бутылку, пошла к столу, налила целый бокал, осушила его в два глотка и молча уставилась в окно.
– Ради меня ты так же помчишься сломя голову?
В полумраке суровый профиль Маргариты был самим совершенством. Он подошел ближе, но на этот раз не посмел дотронуться до нее.
– Зачем ты спрашиваешь?
– Не увиливай.
– Я сделаю то, что решил.
– Понятно. Значит, ты должен ей, – она тяжело вздохнула и посмотрела на него. – Хотелось бы знать, за что.
Аарон стоял как вкопанный. Маргарита плеснула в бокал еще вина, слабая улыбка тронула ее губы, но в глазах царила грусть. Она кивнула в сторону.
– Ладно, садись. Кормить тебя буду, – с бокалом в руке девушка развернулась и вышла из комнаты. – Пока едим, что-нибудь придумаем.
Он рассказал ей за ужином все, что успел узнать за прошедший день, не забывая при этом бросать быстрые, но цепкие взгляды в глубокий вырез ее маленького черного платья. И она поделилась тем, что успела придумать.
Бывают такие женщины, как Ивонн, и всем хочется дружить с ней или быть на нее похожим. А есть такие, как Маргарита. И каждое сказанное ею слово – Аарон уже начал к этому привыкать – есть ни что иное, как ваши собственные потаенные мысли.
Кто-то сказал, что за каждым великим мужчиной стоит женщина. Аарон готов был поспорить на что угодно, что женщина именно такого сорта сидела сейчас в этой комнате прямо напротив него. Раскрасневшаяся, с горящими от возбуждения глазами.
Конечно, он не ждал от себя грандиозных успехов, как, впрочем, и такие, как Джексон Поллок, Илон Маск, Стивен Кинг и им подобные. Но почему-то его посетила острая и неколебимая уверенность, такая же прочная и устойчивая, как египетская пирамида, что с Маргаритой успех станет делом времени. Может быть, он напишет бестселлер, но для него, к сожалению, Аарону не хватало самой малости – ухабистой, насыщенной передрягами жизни.
За чаем они переместились на диван. Компьютер она поставила себе на колени. Подол платья пришлось подтянуть выше, чтобы алюминиевый корпус ноутбука не скользил. Разумное решение, и он тоже остался доволен.
Они решили, что Аарон снимет комнату или квартиру, скажем, на неделю, что будет гораздо экономнее, нежели жить в отеле.
Они просмотрели с десяток вариантов. Ему понравилась та, что у парка. Неприхотливо обставленная комната в пятикомнатной двухэтажной квартире. Хозяева – пожилая супружеская чета. Он профессор местного университета, она психолог. Рита написала им письмо, и ответ пришел уже через пятнадцать минут.
За полчаса до полуночи, оставив своего еще не жениха наедине со свечами и музыкой, Маргарита собрала ему чемодан. Аарон, отложив компьютер в сторону, держал обеими руками горячую чашку и смотрел в окно. Ему трудно было понять, что происходит. Рита делала все со скоростью автоматической вязальной машины. И не только делала. Насколько он мог убедиться, соображала она еще быстрее, так что угнаться порой за ходом ее мыслей представлялось делом практически безнадежным.
Он вышел из прострации, лишь когда она снова уселась рядом и зарылась лицом в ложбинку у него на шее. На ней снова был шелковый, тонкий как вуаль розовый халат.
– Спать хочу, – проскулила она.
– Слушай, – сказал Аарон, – так я не понял. Ты совсем не сердишься?
– Сержусь, – сказала она, не поднимая головы.
– Понятно, – сказал Аарон, но решил не говорить о том, что будет чувствовать себя виноватым. Она не должна видеть его сомнений. Но зато, сохранив молчание, он понял – хотя скорее вспомнил, – что на тебя не станут сердиться те, кому ты безразличен.
Потом она молча положила ему руку на внутреннюю сторону бедра. И спросила:
– Чем займемся?
– У меня есть кое-что для тебя.
Затем он почувствовал, а она проверила, и оба убедились, что так оно и есть.
– Ты заставил меня понервничать, – сказала она. – Поможешь мне снять напряжение?
Маргарита заметила его напряженное внимание. Ее руки остановились, когда ремень на брюках уже был расстегнут. Аарон постарался сделать свой взгляд максимально красноречивым. Если и был момент, когда он должен сделать то, что задумал, тот настал прямо сейчас.
Все оказалось не так романтично, как в кино. Он не встал на одно колено и уж тем более не предполагал, что брюки его в столь памятный момент будут выпирать спереди, как монумент на торжественном открытии, перед тем как с него – обязательно под фанфары – должны сдернуть покрывало.
Из колонок полилась медленная романтичная музыка, как раз в тот момент, когда он открыл перед ней черную, бархатную коробку.
Она вскинула руки, ладони приложила к груди.
– Ты выйдешь за меня?
Бриллиант, вобравший в себя пламя свечей, разбросал в пространстве темной комнаты желто-красные, висящие в воздухе искры света.
Нет необходимости повторять то, что произнесла Маргарита в ответ на просьбу Аарона. Это слово хочет услышать каждый мужчина, и он услышал его тоже. По-другому не могло и быть. Хотя кольцо перед тем, как они пересекли порог спальни, все же пришлось снять.
Джим Моррисон в последний раз запел «Полюби меня дважды». Где-то внизу на одной из улиц прокричала сирена полицейской машины, а в подъезде на площадке хлопнула соседняя дверь. Но Аарон, как, впрочем, и его невеста, перестали воспринимать все вокруг них происходящее.
И длилось это забвение всю ночь, словно оба они знали, что в следующий раз станут близки еще очень, очень нескоро.

Глава 13
В два часа пятнадцать минут ночи, когда подготовка к экспедиции по спасению Ивонн Шнайдер шла полным ходом, за двести километров от столицы Эмос Андервуд, начальник уголовной полиции города Нуабель, сорока с небольшим лет, проснулся от собственного крика.
Жена и сын, по счастью, гостили у родителей. Впрочем, никого из них знаменитый отцовский «вопль в ночи» не удивил бы.
Звонок столичного журналиста днем накануне взволновал Эмоса Андервуда. Да притом так сильно, что прошлое, казалось, давно и прочно забытое, ожило и зашевелилось, словно скелет в наглухо заколоченном ящике, которому вздумалось перевернуться на другой бок.
Картинка была настолько реальной, что Эмос Андервуд буквально услышал звонкий перестук костей по деревянным доскам, который было невозможно спутать ни с чем другим. Очень знакомый. Якорь на травмирующее событие, как сказал бы штатный психолог, и первым, кто на него отреагировал, оказался шрам, пересекающий подбородок, – косая борозда, словно тропинка в горном ущелье. Она вспыхнула болью, будто десяток муравьев (и почему именно муравьев, он сейчас не мог бы сказать, но точно они) впились в натянутую белую кожу своими острыми, наполненными кислотой жалами.
Очумевшим взглядом Эмос смотрел на стену, в квадрат света уличного фонаря. Прямо за окном рос дуб, и тени от веток дергались так, будто костлявые руки тянулись за ним из прошлого; сквозь время, сквозь двадцать семь долгих лет.
Прошлое вцепилось в Эмоса Андервуда с той же яростью, с которой он пытался убежать.
Прошлое возвращалось. За новой жертвой.

Глава 14
В ту секунду, когда Эмосу Андервуду, начальнику уголовной полиции города Нуабель, снился кошмар, Марк Лавров, профессор изобразительных искусств ГГИ – Городского Гуманитарного Института – города Нуабель, выключил монитор настольного компьютера и, сняв очки, потер уставшие глаза.
Надо же, – подумал он, – третий час ночи, а сна ни в одном глазу.
Он с удовольствием услышал звуки возни из кухни с первого этажа, где жена поставила чайник на плиту. Она хлопала дверцей холодильника и звенела столовыми приборами.
Меньше всего ему хотелось спать, словно бы оставалось дело, требующее завершения.
Может быть, непроизнесенные слова.
Необычная бодрость напомнила о далеких годах молодости, когда вот так он чувствовал себя каждую ночь. Студентом в общежитии кампуса темное время суток он любил больше всего – за тишину, за бесконечные разговоры обо всем на свете, когда они по нескольку человек собирались в комнате, гуляли по ночному городу, хулиганили и бегали от полиции.
Какие были времена.
Но когда тебе шестьдесят, такой подъем настроения – большая роскошь, и к тому же кратковременная. Через тридцать-сорок минут, не больше, резко наступит сонливость, мысли загустеют, желания и планы растворятся во тьме, как грозди салюта.
Деревянные ступеньки поскрипывали под ногами. Он не стал включать свет на лестнице, спускался на ощупь, мимо висящих на стене оригиналов Игаль Озери, Родни Метьюза и Нестора Каннаваро – карандашных рисунков, не оставлявших шанса фотографиям самого высокого разрешения. Он скользил рукой по шероховатым лакированным перилам, пока не дошел до площадки, где лестница делала поворот на девяносто градусов и куда доставал теплый свет из столовой.
Марк неслышно приблизился, хотя помнил – она знает, что он стоит и смотрит, как она делает для них бутерброды.
Аромат поджаренных в тостере хлебцев уже достиг носа. Но запах этот волновал профессора в меньшей степени, нежели сама стряпуха.
Двадцать безоблачных лет, как они встретились, и он никак не мог на нее насмотреться и ровно столько же, начиная с первых дней совместной жизни, все не мог понять, почему его жизнь с тех пор стала похожа на белую шелковую простыню без пятен и складок.
Ее звали Елена. С самого начала и навсегда он влюбился в эти запредельно длинные ноги и узкие крепкие бедра, затянутые в облегающие вельветовые джинсы. Тогда они были молоды, но даже его, тридцатилетнего кандидата наук, поглощенного мыслями о защите диссертации, ничто не могло заставить отвести взгляда, когда она шла, высокая и тонкая, по университетскому коридору, заполненному людьми.
Но главная и самая чудесная правда о ней заключалась в том, что…
– Пупсик, а ты не устал там стоять?
Она помахала в воздухе ножом, в руке, изящной и ухоженной, какая может быть только у двадцатилетней девочки. Потому что…
– Прости, – сказал он и подошел ближе. – Мне показалось, что я ослеп. Как обычно. Мне трудно поверить в то, что я вижу.
Трудно поверить, что тебе сорок, радость моя, – подумал он, – но жаловаться здесь не на что.
– Не бойся, я настоящая.
– К нам скоро приедет молодой человек, – сказал он.
– Откуда?
– Известно откуда, – Марк усмехнулся. – Из большого города. Молодым людям из больших городов нравятся такие, как наш, там, где чисто, тихо и много зелени.
Она отложила нож и, повернувшись к нему, поцеловала.
– Великолепно, – сказала она. – Наконец-то. Свежая кровь.
– Да, любовь моя. Именно так.

Глава 15
Сдавать пятую, незанятую комнату на втором этаже предложила Елена. Как и во многом другом, он с ней согласился. Наверное, потому что иногда одинокой паре без детей нужен кто-то посторонний – человек из другого мира, единственный, кто способен разорвать бесконечную череду одинаковых дней.
«Свежая кровь», как она сказала. «Источник новых знаний, способный раскрыть твои глаза на то, что подсознание наше воспринимает как непривычное, незнакомое, а следовательно, опасное для жизни, и делает все, чтобы мы обходили такое вот непривычное стороной»
Марк подозревал, что затею с гостями Елена придумала из личных соображений. Он старался не лезть так глубоко ей в душу и потому не задавал трудных вопросов, а она хранила секрет. На том в этом доме держался мир.
Ночные посиделки обоим доставляли удовольствие. Начиналась суббота, отличный повод выспаться и встретить гостя в хорошем расположении духа.
Марк пересказал жене анкетные данные постояльца.
Она оживилась. Зеленые колдовские глаза заблестели. Взгляд так и метался по сторонам всякий раз, когда Елена пила чай и вонзала фарфоровые зубки в сочный багет.
– М-м-м… интересненько.
– Да, – сказал он. – Ничего, что он вселится завтра?
– Почему нет? Комната готова, – ответила она и спросила: – Чем занимается?
– Похоже, писатель, – сказал Марк. – Или художник. Написал, что будет работать над творческим проектом. Правда, едет всего на неделю. Не представляю, что можно успеть за это время.
– Наверное, что-то скрывает.
– Возможно… – он пожал плечами. – Ну так ведь нас это не касается, правда?
На самом деле его это очень даже касалось, в особенности когда он думал обо всех ценных вещах в доме. Драгоценностей ни он, ни жена не носили, зато имелась большая коллекция инвестиционных монет – в основном золотых и немного платиновых. За неделю перед приездом первого жильца он установил в кабинете сейф.
В конце концов, подумал он, когда его совсем одолели сомнения, многие люди во всем мире не просто пускают к себе жильцов. Существуют целые клубы по обмену жильем, когда в твое отсутствие в твоем доме без всякого контроля хозяйничают посторонние. К тому же у каждого гостя есть документы, кредитные карточки, которыми они платят не только за проживание, но и залог за сохранность имущества, и это не считая страховки от фирмы-посредника, сулящего возместить до миллиона евро, если такое потребуется.
– Ни капельки не волнует, – сказала Елена. – Тем более если он писатель или художник. Как раз по твоей части. Будет о чем поговорить теплыми летними вечерами.
– Да, – согласился он.
Наблюдать как жена ест, было его любимым занятием. И сейчас он снова заметил, как Елена словно бы между прочим тронула золотой амулет, висящий на шее, – символ солнца внутри равностороннего треугольника. Так случалось всегда, когда он сообщал о новом жильце.
Женский заскок?
Может быть.
Елена оказывала услуги парапсихолога – специалиста на стыке физики, психологии и эзотерики. Если учесть, что в момент прикосновения к амулету она беззвучно произнесла какие-то слова, вполне может быть, что речь шла о заклинании.
Определенно, то была причуда. Но разве мы любим близких не за их странности?
Марк Лавров улыбнулся последней мысли.
Он был счастлив. И жаловаться было не на что.

Глава 16
    21 августа 2013 г.
    г. Нуабель
Дверцу такси Аарон захлопнул в тот момент, когда на улицу из-за калитки вышел долговязый человек средних лет. Тот же самый, что на фото в профиле Air BnB, где он представлялся хозяином квартиры. Однако вышло, что не квартиры, а трехэтажного таунхауса в престижном районе, и это был приятный сюрприз. Ведь буквально вчера перед тем, как позвонил Курт, он думал, как бы найти предлог и побывать внутри современного частного дома – мысли об «уютном семейном гнездышке» в последние месяцы возникали в голове с возрастающей настойчивостью.
В этот тихий утренний час выходного дня колеса винтажного «Самсонита» стучали по брусчатке особенно громко, но то ли дружелюбное выражение на лице Марка Лаврова, то ли атмосфера уютного, заросшего зеленью малоэтажного квартала говорили ему о том, что этот звук, сопровождающий вторжение незнакомого человека, вещь в общем-то такая же заурядная, как лай соседской собаки.
– Доброе утро, – сказал Аарон. Куртку, которую он скинул в машине, он перекинул через плечо и протянул руку.
– Доброе утро! – ответил Марк. – Аарон, правильно?
– Да, точно.
Улыбка на лице профессора была искренняя, а рукопожатие по-деловому крепкое и долгое. Очки с цепочкой, а поверх рубашки с белоснежным стоячим воротничком длинная кофта ручной вязки, словно кольчуга из медных колец. Он оказался именно таким, каким Аарон ожидал увидеть человека, много времени проводящего за книгами в собственном кабинете за массивным столом со старомодной лампой и с книжными стеллажами вдоль стен, чтобы потом рассказывать и разжевывать приобретенные знания сотням других людей.
– Как добрались?
– На удивление хорошо.
– Вот и славно, – сказал профессор.
Он придержал калитку, словно швейцар, и добавил то, чего Аарон не ожидал услышать от чужого человека, но его слова пришлись весьма кстати. Наверное, в нем говорили стереотипы большого города, где в бесконечной суете бывает так трудно вести себя по-человечески.
– Идемте скорее. Сегодня на завтрак такие вкусности, что мне уже невмоготу.
Они прошли по бетонной дорожке мимо кресла-качалки на траве и плетеного столика с фарфоровой чашкой поверх мокрой газеты. Аарон невольно всмотрелся в заголовок. Что-то стандартное и не вызывающее интереса: «…ОДСКОЙ ВЕСТНИ…», и ниже «…ципалитета понесет отве…», и ниже «…лав сме…».
Едва только они взошли на единственную ступеньку низкого крыльца, и запах обещанных вкусностей шевельнул в голове пласт совершенно иных мыслей и ассоциаций. Конечно, думать о таких вещах не возбраняется, но так уж устроен человек. Мы люди из мяса и страстей, и пища – наше все. Еще нескоро наступят времена, когда он тоже обзаведется колыбелью для стариков и клетчатым пледом, в компании которых гораздо легче и приятнее будет вспоминать, нежели предвкушать. Как много должно пройти времени, чтобы мечты превратились в воспоминания? Кто знает? Но…
Все это было далеко.
Внезапный поворот событий за последние два дня совершенно сбил его с толку: угроза срыва командировки и знакомства с родителями, звонок Курта, чужой город и дом, а теперь ванильное гостеприимство, которое никак не вязалось с тревогами об Ивонн. Аарон поймал себя на мысли, что забыл, для чего он здесь.
Для чего?
«Она тебе что, сестра? Или любовница?»
Вчерашний наезд Маргариты превратился из оскорбления в жестокий довод против того, что между мужчиной и женщиной имеет право быть дружба.
Да. Детская клятва не имела значения. Здесь было что-то другое.
Аарон словно в тумане зашел в дом.
Часы тикали. Шел обратный отсчет.
Осознание момента застигло его врасплох, когда он спустя минуту закрылся в ванной, умыл лицо холодной водой и посмотрел на себя в зеркало. Он был тем, кому предстояло решить уравнение Шредингера: Ивонн жива / Ивонн мертва.
– Мне очень жаль, дружище, – прошептал Аарон. – Думать надо было вчера. Теперь это больше не мысленный эксперимент.

Глава 17
Завтрак прошел в просторной светлой гостиной с видом на сад с елочками и пихтами. Тот же самый вид открылся из комнаты, куда Аарон и Лавров поднялись через полчаса.
– Окна на юго-восток, – сказал профессор, – а еще вот колокольчики, – он показал на китайскую «музыку ветра» в центре комнаты, висящие прямо под люстрой. – Жена говорит, что живущие здесь поправляют свое здоровье, имеют успех в делах.
Аарон поставил чемодан у комода. В комнате пахло свежевыстиранным бельем, стопка полотенец на кровати напоминала пирамиду Гуимар со срезанной верхушкой, какие он видел в свою последнюю и пока единственную поезду на Канарские острова.
– И что, это действительно так?
Марк Лавров отдернул штору и открыл окно. За кирпичным забором простирался соседний внутренний двор с бассейном и шезлонгами. Он повернулся к Аарону и, поправляя очки, сказал:
– Да кто ж его знает, – он пожал плечами и хихикнул. – Жена мне тут спать не разрешает. Говорит, здесь особенная энергетика. Ну… знаете, эзотерические причуды. Но я доволен, слава небесам, своим здоровьем, а остального дома мне вполне хватает. Тем более… – тут Лавров прищурился и посмотрел в сторону большого письменного стола. – Надеюсь, вам тут понравится.
– Я тоже, – ответил Аарон.
Он оглядел комнату. Разноцветная мандала на стене обещала ему вечера с глубокими погружениями в подсознательное. Он сделал себе пометку, если, конечно, поиски Ивонн не увенчаются успехом, чуток помедитировать перед сном и попросить у нее совет, и тогда, быть может, все, что ему потребуется, он увидит во сне. Он хотел сказать, что ему здесь уже нравится, но еле сдержался, поскольку впечатление от жилища профессора и его обворожительной молодой жены оглушило его, как внезапно материализовавшаяся мечта. Радость за других – хороший знак, говорящий о психическом здоровье и правильном отношении к жизни. Но тут было что-то другое. За последний час он успел обрасти вопросами.
Кто эти люди?
Почему, имея хороший достаток и большой дом, они, вместо того чтобы завести детей, приглашают жить посторонних людей?
Что в остальных комнатах?
Аарон постарался скрыть тревоги и с довольным видом покачал головой, но перед тем совершенно некстати в памяти возник леденящий кровь эпизод фильма «Психо».
Жилище КАЗАЛОСЬ великолепным.

Глава 18
– Что ж. Я вас оставляю, – Марк Лавров остановился за порогом и взялся за ручку двери. – Ванна и туалет за соседней дверью. Кухня и все, что в ней, в вашем распоряжении в любое время. Не стесняйтесь. И… – он ехидно улыбнулся и поднял вверх указательный палец.
– …чувствуйте себя как дома, – закончил за него Аарон. Его посетила уверенность, что это прозвучало уместно.
Профессор показал большой палец.
– Совершенно верно, юноша, – сказал он. – Здесь ваш дом на ближайшую неделю. Вы нам нравитесь. Не мучайте себя догадками. Смотрите на это как на маленькую причуду заскучавших провинциалов. И, кстати, – тут он угадал мысли Аарона, показал на засов, и у того сразу полегчало на душе. Профессор определенно был человеком с юмором. – Дверь комнаты закрывается изнутри. Не забудьте об этом до того, как ляжете спать.
Секунду до Аарона доходил смысл этих слов, ведь выражение лица профессора ровно столько времени оставалось серьезным, сколько потребовалось, чтобы ретироваться и скрыть сарказм. Однако ему пришлось повернуться и выдернуть халат, который он защемил дверью, и они не могли удержаться от широких улыбок, едва не переходящих в смех.
Разговор на этом закончился.
Аарон все еще находился под впечатлением от нового места, однако дело, ради которого он приехал, напомнило о себе, едва только он по привычке – вредной привычке, от которой стоило бы избавиться, – взглянул на часы.
Девять утра воскресенья, пожалуй, слишком раннее время для звонка начальнику Нуабельской полиции. Курт с новой женой и дочерью вылетел час назад и находился сейчас в центре западной Европы, над Германией или Швейцарией. Надо думать, что он всеми мыслями находился во вчерашнем телефонном разговоре. Ждал звонка.
Сытый и невыспавшийся, Аарон сел на кровать. В другой ситуации он с удовольствием мог проспать до обеда. Но он думал об Ивонн. Время для человека, попавшего в неприятности, порой длится чересчур медленно. Медленно настолько, словно оно остановилось. Он снял резинку и распустил волосы, чтобы занять руки, не находящие себе места. И понял, что теряет время.
Он вскочил с кровати, распихал по карманам документы, телефон и бумажник. В нагрудный карман рубашки положил диктофон. Подумал и прихватил на всякий случай ручку и блокнот. Перед выходом вспомнил, что идти некуда, потому что время и место Эмос Андервуд собирался назначить сегодня утром. Он набрал номер, послушал протяжные гудки и насчитал около тридцати до того, как в дверь комнаты постучали.
– Да, – сказал он и сбросил звонок.
Внешний вид профессора Лаврова ничуть не изменился за последние несколько минут. Все в той же кофте цвета темного шоколада поверх белой рубашки. Однако сейчас лицо его было напряжено, подобно тому, каким бывает в момент принятия трудного решения.
– Аарон, вы удивитесь, – он протянул ему серебристую трубку домашнего радиотелефона, – но это вас.
– Меня? – спросил Аарон, хотя сам не любил подобных глупых вопросов. – Этого не может быть.
Профессор Лавров молча смотрел на него. Двести раз повторить то, что он сказал, и то не было бы столь убедительным, как этот взгляд и протянутая рука. Но еще важнее было то, что сказал Лавров вслед за этим:
– Это из полиции. Насчет вашей пропавшей подруги.
– Ладно, – сказал Аарон, взял трубку, подождал, пока Лавров развернется и прошаркает к выходу. – Я слушаю вас, мистер Андервуд.

Глава 19
– Найти вас проще простого, – сказал Эмос Андервуд.
Такие как он, подумал Аарон, умеют создать впечатление. И часто весьма неприятное.
– Сигнал мобильного телефона дает погрешность пять метров. А вот Ивонн Шнайдер трубку потеряла. По данным оператора сигнал прекратился первого августа в районе парка Святого Антония и появился спустя сутки, но с другим абонентским номером. Сим-карта зарегистрирована на пенсионерку, и телефон старушка купила в салоне подержанной бытовой техники.
– Как она ее потеряла?
– Кто знает, – сказал Андервуд непринужденно. – В нашем городе всякие вещи происходят…
– Что значит, всякие вещи?
Андервуд снова издал нечленораздельный звук. На этот раз он был похож на нечто среднее между вздохом и усмешкой:
– Вещи, которыми серьезные газеты брезгуют пачкать свои страницы.
– Хорошо. Как это связано с пропажей Ивонн?
Андервуд на том конце нетерпеливо прочистил горло:
– Вот что, друг мой, это не телефонный разговор. Я так понимаю, вы звонили мне на работу?
– Да. Откуда вы знаете?
Снова вздох. Будь Аарон ребенком, эмоциональная реакция взрослого могла заставить его стыдиться за то, что он задает глупые вопросы, но те времена прошли. И эти вздохи и недовольные причмокивания определенно ему не нравились. Они его просто бесили, притом до такой степени, что он несколько раз сжал руку в кулак, как будто держал камень.
– Просто приезжайте, хорошо? – сказал начальник полиции. – Через час. Нужно сесть на автобус шестьдесят два до Прибрежного парка. Сойдете на последней остановке. Там и увидимся.
– Да, хорошо.
– Вот и славно, – сказал Андервуд. – И еще…
Андервуд замолчал на несколько секунд, словно взвешивая за и против того, насколько большие последствия могут иметь следующие слова:
– Вы когда-нибудь нарушали планы под влиянием импульса?
– Я творческий человек. Повиноваться импульсам – мой образ жизни.
Андервуд засмеялся. Замолчал и прочистил горло.
– Печально. Вы ходите по тонкому льду, – сказал он серьезным тоном. – Рекомендую составлять план на каждый день пребывания в Нуабеле. И скрупулезно следовать ему. Вплоть до мельчайших деталей.
– Я не понимаю, – сказал Аарон.
– Как говорил незабвенный Карлос Кастанеда, даже вещи живут собственной, никому неведомой жизнью, и они могут браться за дело. Но человеческий мозг – чаша грааля для манипулятора. Есть умельцы, которым достаточно сказать пару слов, чтобы жертва избавила мир от самой себя. Другими словами, юноша, будьте осторожны.
– А почему, если все так серьезно, вы не пришлете за мной машину? В конце концов, речь о пропавшем человеке…
– Никакого. Пропавшего. Человека. Еще. Нет!
От внезапной смены тональности у Аарона похолодело внутри, а сердце забилось редкими болезненными толчками. Каждое произнесенное Андервудом слово казалось ударом молота.
– Сумасбродная журналистка не оказалась в нужном месте, когда вам хотелось. Причин может быть сотни. Это было «во-первых». Теперь «во-вторых». Звучит безумно, но статистика необъяснимых происшествий Нуабеля способна переубедить любого скептика. Особенно данная статистика касается людей, которым приспичило сунуть нос в давно забытые дела.
– «Необъяснимых происшествий» – это как? – спросил Аарон
– Приезжайте быстрей, – ответил Андервуд. – Так будет лучше.
Безо всякого предупреждения в трубке раздались короткие гудки. Аарон подошел к окну и прислонился лбом к прохладному стеклу. Чувства, что бушевали в нем, были смесью страха и ненависти.
Да, Ивонн вляпалась в историю. И он вместе с ней.
Путь к отступлению пролегал сквозь поле битвы, усеянное пропавшими людьми.
Аарон похлопал себя по карманам. Убедился, что взял вещи, способные идентифицировать его личность. Проверил зарядку аккумулятора в диктофоне. Мучительно долго решал, как поступить с компьютером, где хранилось безумное количество материалов, а также контакты, фотографии и музыка, «миллион миллионов» электронных писем за последние восемь лет.
Он присел на кровать, положил руки на колени и уставился в одну точку. Если верить традициям, которым следовали родители, Маргарита и многие, кого он знал, присесть на дорожку значило запрограмировать себя на безопасное путешествие и возвращение домой.
Записка, что он бросил перед уходом на стол, предназначалась Марку Лаврову и его жене: телефон Маргариты и просьба, если он не вернется через неделю, передать ей все его вещи.
Он вышел из дома, повернул в указанном Андервудом направлении и стремительно зашагал вперед по безлюдной улице. Слева над черепичными крышами поднималось солнце. Впереди через дорогу пробежала черная кошка с белым пятном на груди.
Автобус номер шестьдесят два в сторону Прибрежного парка пришел почти сразу, как Аарон оказался на остановке. Пустой, а значит, вполне безопасный, как и положено летним утром в субботу. Мост над рекой не взорвался; в салон не ворвались террористы; его не задержали по подозрению в преступлении, которого он не совершал.
Любуясь в окно живописными видами города Нуабель, Аарон без происшествий добрался до конечной остановки, района частной застройки с аккуратными домиками вдоль двухполосной дороги.
Здесь пахло кленами и водой, и где-то совсем близко кричали чайки, а сквозь редкие заросли на берегу сверкали на солнце темные бескрайние воды озера Боттенланг.

Глава 20
Эмоса Андервуда он узнал сразу, хотя встретился с ним впервые. Тот ходил взад и вперед по тротуару вдоль автобусной остановки. Одетый как для пробежки, в черные шорты и футболку, он разминал шею, вращая головой, и, судя по свежему виду, только что вышел из дома. Его комплекция на первый взгляд отвечала требованиям для приема на службу в полицию. Определенно он занимался спортом, футболом или борьбой. Невысокий и плотный, но шапка черных волос с проседью и лоснящееся розовое лицо выдавали в нем кабинетного работника.
Аарон не сомневался, что глава городской полиции точно знает, как он выглядит. Утренним звонком Андервуд дал понять, что проделал работу по сбору данных. Что он успел раскопать, а что нет, оставалось догадываться. И Аарон решил, что говорить с ним следует начистоту.
Они шагнули навстречу, Андервуд снял черную синтетическую перчатку с левой руки и протянул ее для рукопожатия.
– Приветствую!
– Доброе утро, – ответил Аарон. – Эмос Андервуд?
– А то как же, – толстяк кивнул и надел перчатку обратно. Полукруглый шрам, пересекавший его подбородок, вызывал стойкую ассоциацию с тропинкой между двумя песчаными холмами. Когда он говорил, кожа на подбородке натягивалась и рубец становился предельно белым.
Он указал в сторону берега.
– Пойдемте туда. Подальше от чужих глаз.
Несколько минут оба шли молча. Аарон не представлял, с чего начать разговор. Андервуд дал понять, что Нуабель – его территория и, как видно, закономерно считал себя хозяином положения. Он подал голос, как только они вышли за пределы асфальтовых дорог и тротуаров, в зону недосягаемости любопытных, кто мог (а, вероятно, так и было) подглядывать за ними из глубины домов.
– Если хотите знать, я за вас переживал.
Любезностью тут вряд ли пахло. Андервуд просто прощупывал почву.
– Я, если честно, так и не понял, чего мне ждать, – сказал Аарон и пожал плечами. – Слабо верится в паранормальные чудеса.
Они все глубже уходили в лес. Деревья по сторонам становились выше, и Аарон несколько раз проваливался в неглубокие ямки, скрытые в густой траве. Одно только радовало – что слева, со стороны озера, все еще простиралось открытое пространство.
– Сюда, – Андервуд проигнорировал реплику. Он резко свернул влево, в сторону озера, и поманил его за собой.
Аарон почти бежал следом, едва успевая смотреть под ноги.
– Очень зря, – вспомнил о его реплике Андервуд. – Но доказывать обратное я не буду. Отрицание опасности не уменьшает ее вероятности. Если хотите вернуться домой, придется быть начеку.
Они пробрались к самой воде и пошли по узкой, свободной от камней песчаной полоске навстречу восходящему солнцу. Чайки, пролетающие над головами, кричали резкими скрипучими голосами, как будто хотели о чем-то предупредить.
Впереди, примерно в двухстах метрах, в воздух взметнулось удилище. Оно было таким огромным, а человек, державший его, таким маленьким, что на фоне белого неба вместе в этот момент они напоминали бегущую по циферблату секундную стрелку.
– Скажу прямо, – заявил Андервуд, – мне не по душе история с Ивонн Шнайдер. Будь она хоть трижды звезда. Я ее предупреждал.
Аарон повернулся к нему в надежде определить, насколько эмоции, написанные на лице этого копа, соответствуют недовольству, сквозившему в его голосе. Но тот упорно смотрел вперед.
– Неделю назад, когда мы встретились со Шнайдер, я потратил два часа, чтобы вспомнить подробности тридцатилетней давности. И вы должны понимать, что тратить законный выходной на подобную ерунду я не собираюсь. Обычно в это время я бегаю, но в качестве одолжения подарю вам один час, чтобы закрыть эту тему навсегда.
Андервуд внезапно остановился. От неожиданности Аарон проскочил вперед, развернулся к нему вполоборота и сказал:
– Да. Я согласен. Благодарю.
Андервуд оглядел его снизу вверх, придирчиво, как будто искал недочеты во внешности. Даже в застиранной спортивной форме он казался, во многом благодаря ровной осанке и выставленному вперед шраму на подбородке, куда более значительным, чем Аарон. Наверное, так бывает всегда: кто-то просит, кто-то дает, и между ними легко заметить разницу.
– Уверены? – спросил Андервуд. Он сощурился, словно хотел улыбнулся, но решил пока не спешить. – Слушайте внимательно. Я повторять ничего не буду.
Аарон сделал вид, что поправляет лацкан пиджака, а тем временем сквозь ткань нащупал диктофон. Нажал кнопку записи, она была с краю, на самом верху.
– Только имейте в виду, – сказал начальник полиции. – «Дело о скелете», за которым охотилась ваша подруга, закрыто четверть века назад. Материалы исчезли. Остались газеты в архивах, и я знаю не больше, чем вы можете раскопать сами.
– Можно вопрос? – спросил Аарон.
– Ну…
– Почему Ивонн обратилась к вам?
Андервуд ответил не сразу. Раздумывая над ответом, он казался смертельно уставшим.
– Давайте по порядку, хорошо? – сказал он. – Сначала история, потом вопросы…
Они двинулись вдоль берега и долго шли без остановки.

Глава 21
Песок заглушал шаги. Иногда под ногами хрустели пустые ракушки. Эмос Андервуд вел рассказ не спеша, взвешивая каждое слово:
– Пятнадцатого ноября восемьдесят шестого в районе Флёдстранд, на юго-западе Нуабеля, житель многоквартирного дома – дальнобойщик по имени Оскар Келли – обнаружил на чердаке скелет человека. Нетронутой осталась кисть левой руки. Линия жизни на ладони аномально закрутилась в спираль. Мужчина был слишком напуган и, чтобы дождаться приезда полиции, спустился к себе в квартиру. На допросе выяснилось – на чердак он пошел искать своего сына, который неделю не ночевал дома, а прямо над квартирой у парнишки с друзьями имелось укромное место для сборищ. Впрочем, они были по всему городу, эти укромные места на чердаках. Мы проводили там все свое время с двенадцати лет до окончания школы, а еще на стройках и в подвалах. Чердаки стали закрывать после пожара в восемьдесят восьмом в доме на проспекте Свободы, где по сей день первый этаж занимает отделение «Свисс Банк». Говорили, бродяга развел костер, хотел вскипятить воду, а сам тут же помер. В полиции долго ломали голову, чей скелет. Однозначно, дело пахло убийством – кости свежие, одного-двух дней после смерти. Да притом детские. И тянулась вся эта катавасия до тех пор, пока Оскар Келли не вспомнил, что у мальчишки снимали слепки зубов. Все сошлось. Скелет принадлежал его сыну. Саймону Келли.
Когда Эмос Андервуд назвал имя мальчика, он посмотрел куда-то вдаль, на воображаемую точку в пространстве. Иногда такой взгляд называют пустым. Но дальнейшие слова начальника полиции лишь подтвердили вывод (и не один, если на то пошло), который Аарон сделал в ту же секунду.
То была не пустота.
Каким-то образом имя Саймона Келли задевало прожженного копа – человека того типа, о которых все думают, что чувства совсем не про них.
– Некролог, – сказал Эмос Андервуд, – вопреки газетным традициям напечатали на первой полосе. Огромная фотография в пол-листа. Пятнадцатилетний пацан в желтом поло, челка на правую сторону, волосы выжжены солнцем, веснушки, улыбка в тридцать два идеальных зуба, кроме переднего резца, где не хватало кусочка эмали – квадратика ровно того размера, куда мог поместиться зубец от вилки.
На статью обратил внимание начальник полиции – Догерти. Его сын Роджер пропал весной восемьдесят шестого года. Город несколько месяцев стоял на ушах.
После находки на чердаке все завертелось по новой – шерстили притоны; на улицах средь белого дня крепкие ребята в солнечных очках хватали бандюг, волокли в машины без номеров. В пути с мешком на голове допрашивали, угрожали в лесу закопать.
Саймон Келли был дружком Роджера Догерти.
Его убийство не было совпадением.
Весной восемьдесят шестого они кое-то натворили.

Глава 22
Андервуд замолчал. Они шли средним шагом, не очень быстро и не очень медленно, ровно так, как было необходимо, чтобы вести неторопливый рассказ.
Наверное, – подумал Аарон, – Андервуд вспоминал детали.
Они поравнялись с рыбаком. Сидя на камне, тот ремонтировал рваную леску. Андервуд смерил мужчину взглядом, отвернулся и смачно сплюнул в подернутую рябью воду.
Он посмотрел на Аарона и спросил, не сбавляя шага:
– Курите?
– Бросил.
– Правильно, а я вот балуюсь иногда, – рукой в перчатке Андервуд почесал бровь, пнул камень в воду. – Особенно когда вспоминаю школьные годы. Мутные были времена, но хорошие. Все было проще. Все по-настоящему. Никаких компьютерных причиндалов. Художники рисовали на холсте, музыканты играли на инструментах. А если твой ребенок напортачил, ты мог вынуть ремень из штанов и вправить ему мозги за считанные секунды, и никому не придет в голову лишить тебя родительских прав.
Аарон закатил глаза, но ничего не ответил. Его детство, как видно, отличалось от суровых реалий Андервуда, пусть тот и был прав в некоторых вещах. И разницу между людьми, испытавшими радости телесного наказания, и теми, кого воспитали грамотные мудрые родители, он знал по опыту личного общения.
– Вы не согласны? – спросил Андервуд. Он смотрел себе под ноги, на черные кроссовки, издававшие слабое посвистывание при каждом шаге.
– Я воздержусь, – ответил Аарон и спросил: – Так что было дальше?
Он застегнул пиджак на все пуговицы, когда с воды подул зябкий ветер. Диктофон пришлось незаметно вытащить из рубашки и прикрепить к карману пиджака с внутренней стороны.
– Дальше? – спросил Андервуд.
– Да, – ответил Аарон. – Какая связь между Роджером Догерти и скелетом Саймона Келли?
– Прямая, – Андервуд причмокнул губами, словно пробовал на вкус слова, которые собирался произнести. – Они не единственные, с кем в тот год приключилась беда. Их было восемь. Жили в одном дворе, учились в одной школе, в параллельных классах. Гуляли вместе. Иногда приходили другие, иногда кто-то отсутствовал, но костяк состоял из восьмерых.
С весны по зиму восемьдесят шестого года в живых остались двое. Один покончил с собой. Второй до сих пор квартирует в психиатрической клинике «Белый мыс», в отделении для склонных к самоубийству. Остальные, в том числе Догерти, пропали без вести.
Андервуд замолчал. Он остановился и ребром ладони, затянутой в матерчатую перчатку, рассек воздух перед собой.
– Сразу предупреждаю, – сказал он, – соваться туда бессмысленно.
– Почему? – спросил Аарон. – Не пустят?
– Пустят, почему нет. Проблема в том, что наш последний свидетель двадцать семь лет молчит. И вряд ли для вас сделает исключение.
– Почему это произошло? – Аарон понимал, что правду вряд ли узнает, и все же задал вопрос. – Нашли виновника?
– Шутите? – Андервуд усмехнулся. Первый раз за все время его хоть что-то позабавило. – Зачем тогда Ивонн Шнайдер приехала? «Дело о скелете» до сих пор не раскрыто.
Эмос Андервуд в раздумьях посмотрел на озеро. Он ляпнул лишнее. Если столь громкое дело не раскрыто, до Ивонн сюда приезжали другие. От волнения Аарон затаил дыхание, хотя сделать это на ходу было сложно. К сожалению, диктофон не записывал мыслей, и ему пришлось спрятать руки в карманы, потому что они против воли потянулись за блокнотом и ручкой.
Дай ему выговориться, – подумал он. — Не вздумай все испортить.
– Тут версий может быть целая куча, – продолжал говорить Эмос. – Но напрашивается всего одна: это месть. Полиции было известно, ЧТО они сделали. А вот КТО наказал – большой вопрос.
Весь следующий монолог Андервуда был доказательством того, о чем догадался Аарон, – словоохотливость начальника полиции служила прикрытием смущения от совершенной ошибки. Но по факту – и здесь Аарон мысленно потирал руки – тот выдал себя с потрохами.
– Они гуляли в одном из любимых мест, – сказал Андервуд, – на заброшенной стройке. Поймали девчонку почти одного с ними возраста, немного потискали. И все бы хорошо. Да вот беда, когда эти болваны отпустили ее домой, забыли отдать одежду. Вид девочки-подростка в одних трусах посреди улицы кого угодно и в какие угодно времена заставит подумать о самом плохом. Девяностолетняя бабка, ее опекунша, вызвала полицию. Пацанов поймали – они сидели на прежнем месте и знай себе, насосавшись пива, травили байки. Компанию отвезли в участок, допросили, без бумаг и прочей бюрократии.
Девчонка всех до единого опознала.
Ночь подержали в обезьяннике. И отпустили.
Журнал, в котором значилась запись о вызове патруля, волшебным образом испарился. Фонограмма звонка Варвары Сароян и оператора дежурной части исчезла.
Шито-крыто.
Дело замяли.

Глава 23
– Из-за Роджера Догерти, – сказал Аарон.
– Из-за него, – ответил Андервуд. – Дилемма вышла, а Догерти-старший – человек принципиальный. Либо сажать всех, либо отмазывать – тоже всех. Роджера он готовил себе на замену.
Они остановились, и Аарон оглянулся назад. До остановки было не меньше километра, пляж кончился, впереди простиралась бескрайняя водная гладь. Огромные массы воды пугали его, словно могли накатить безо всякой причины. Ему не терпелось докопаться до решающей точки в этой истории и приступить к поискам Ивонн.
Он с надеждой посмотрел на Андервуда и просил:
– Так, а что дальше?
– А это все, – сказал Андервуд, и Аарон вспомнил, как нечто подобное уже слышал вчера от Кауфмана. Была здесь неприятная закономерность. Стоило ему начать собирать информацию, и она тут же заканчивалась. Прямо как в захватывающем детективном романе, где автор предлагает самостоятельно додумать продолжение.
– Как все?
– Ну, – Андервуд стоял спиной к воде, повернувшись к Аарону всем корпусом. Он почесал затылок и виновато скривил рот. – Остальное вы знаете.
– Хорошо, но в таком случае как это поможет найти Ивонн Шнайдер? – Аарон почувствовал, что выходит из себя. – Согласен, история грязненькая, но, получается, люди, которым публикация могла испортить жизнь, мертвы или сидят в больнице для душевнобольных. И, следовательно, она пропала по совершенно другой причине.
Андервуд снова пожал плечами и отвел глаза в сторону.
– Или вы что-то скрываете, так?
Такая версия давно крутилась у него в голове, правда наружу она вырвалась сама собой.
Андервуд резко обернулся на него.
– Что вы хотите сказать?
– То, что я сказал, – Аарон лихорадочно соображал, как не подать виду, что такой прием всего лишь навсего рассчитан на то, чтобы прощупать возможности и выведать чуть больше информации. Он пользовался им время от времени, когда брал интервью. – Например, вы знаете, кто убийца. Или его имя скрывается в интересах следствия в то время, как он продолжает свои дела. Быть может, Ивонн Шнайдер – его очередная жертва.
Андервуд растерялся. Это стало заметно, пока он, закусив губу, сверлил Аарона задумчивым взглядом. Без единого намека на разгорающийся гнев или желание броситься на него.
– Я гляжу, смелости вам не занимать, – сказал он после долгой паузы.
На мгновение Аарону показалось, что у начальника полиции дрожит голос. Впрочем, он действительно дрожал. Ведь чутье сыщика наверняка говорило Эмосу Андервуду – журналист знает куда больше.
– Всего лишь версия, – сказал Аарон. – Я просто обязан ее озвучить.
Андервуд развернулся и пошел прочь в обратном направлении, туда, где рыбак все еще забрасывал свою удочку.
– Ваше время истекло, – сказал он на ходу, остановился и теперь уже с вызовом добавил: – Больше ничем не помогу.
Андервуд успел пройти еще несколько шагов, прежде чем новый вопрос ударил его в спину, как пуля.
– А что, если я буду искать дальше, Эмос? – крикнул Аарон. Он не делал попытки догнать его, но шел следом. Так было легче совладать со слабостью в коленях. – Со мной будет так же, как с другими?
Андервуд хорошо все расслышал.
Со спины было трудно определить выражение его лица, однако то, как он прилип к месту, означало, что прием на дурака снова сработал. Пресловутое двусмысленное утверждение «Я все знаю», произнесенное невпопад, способно творить настоящие чудеса дознания.
И Андервуд купился. Черт побери. Он таки купился.
Аарону так не везло еще никогда за всю карьеру. Восторг был сравним с тем, как если бы он два раза попал в десятку в кромешной темноте.
Ветер с озера задул сильнее. Шорты на ногах у Андервуда захлопали, как два черных флага, а он продолжал неподвижно стоять, как чучело.
Бьюсь о заклад, – подумал Аарон с удовольствием, – он очнется, только если его обгадят чайки.
Не решаясь подходить ближе к неподвижной фигуре, он замедлил шаг. На всякий случай встал рядом с россыпью небольших, но увесистых камней. Он посчитал в уме, еще раз перебрал в памяти то, что успел запомнить.
– Вам было пятнадцать, не так ли? – спросил он с усмешкой. Откуда вам стало известно, как все было, – из газет?
Андервуд развернулся так резко, что Аарон едва поборол в себе желание нагнуться и схватить черный булыжник, угловатый, с острыми краями.
Не вздумай, – сказал он себе. – На сей раз может не повезти. Толстяк толстяку рознь, и, может быть, у этого есть более веская причина, чтобы врать.
Но Андервуд и не думал подходить. Он успокоился, и, как видно, сообразил, что может не совладать с собой, а значит, скажет или сделает то, о чем в последствии пожалеет.
– Допустим, я все видел. Ну и что?
Андервуд хотел выговориться. Это факт. Его кадык быстро ходил вниз и вверх, словно он сдерживал внутри поток слов. Верно и другое. Поведать миру все, о чем он знал, означало последствия – назойливое внимание многих людей, почитавших начальника уголовной полиции за непререкаемый авторитет.
– С вашей помощью или нет, – сказал Аарон, – я закончу то, что начала Ивонн Шнайдер. А потом состряпаю любопытную историю. Там будет море неудобных фактов, и все, чего я не знаю, я просто придумаю.
Секунд пять Аарон и Эмос Андервуд смотрели друг на друга. Мелькнула надежда, что уловка опять сработает. Аарон чувствовал – он подобрался совсем близко. Но нет, не к гипотетической истине, а к чему-то глубоко закопанному в недрах чужой памяти.
– Удачи, – сказал Андервуд, махнул рукой, развернулся и побежал легкой трусцой вдоль кромки воды.
– Удача у меня в кармане, – прошептал Аарон.
Он сел на булыжник, достал диктофон – длинный серебристый прямоугольник, не больше фломастера. Вид пустого дисплея озадачил его. Он посмотрел на панель кнопок и выругался:
– Вот дрянь. Как же так?
Неприятное озарение вспыхнуло в голове пульсирующей болью. Вместо того чтобы начать запись, встретившись с Андервудом, он просто выключил диктофон.
Он перепутал кнопки.
Признание Андервуда растворилось в воздухе.
В этот день Аарон вернулся в дом Марка Лаврова с пустыми руками. В отчаянии он заперся в комнате и шерстил интернет. Первым делом красочный сайт психиатрической клиники «Белый мыс» – главный врач на домашней странице деликатно намекал о важности регулярной настройки внутреннего мира. В арсенале – специалисты вне категорий и передовые психотехнологии. Всего сорок восемь номеров уровня пятизвездочного отеля, персональный менеджер, СПА-зоны, гидроколонотерапия, плазмаферез и репликация – коррекция судьбы по авторской технологии. Дурдом мечты. Но, как и следовало ожидать, больница хранила тайну об именах пациентов. Кто из них попал сюда в восемьдесят шестом году? И как обосновать цель встречи с человеком, который молчит двадцать семь лет? В надежде узнать его имя Аарон набрал номер ресепшена, в спешке забыл продумать легенду, но, как обычно, нарвался на автоответчик, предлагавший запись на бесплатную консультацию. «Для выбора даты переведите телефон в тональный режим» Справедливости ради Аарон заметил, что автомат говорил мужским тенором, внушающим больше доверия, чем женский. Он дождался ответа оператора и сказал, что хочет навестить дядю.
– Как его зовут?
– Ох, я не знаю. Меня тогда еще не было. Кажется, он попал к вам в восьмидесятых.
– Сожалею, но максимальный курс лечения в нашей клинике составляет шесть месяцев.
Аарон бросил трубку и раскрыл органайзер. При всей ненависти к Андервуду он поймал себя на том, что автоматически следует его совету.
«Белый мыс» находился в пятидесяти километрах от города. Он наведается туда завтра.
Четырехзвездочный отель «Нуабель Инн» был единственным местом, где Ивонн могла кинуть кости. И они как пить дать не предоставляют персональные данные своих постояльцев. Впрочем, у него в арсенале была парочка способов разговорить персонал.
Газетный архив городской библиотеки в плане на завтра стоял последним пунктом. Больше он просто не успеет. Безо всякой надежды Аарон позвонил в справочную. Предполагая, что журнал «Инсайд» здесь не слишком известен, он сказал, что пишет для «Эсквайр» (а так оно и было), и осторожно уточнил, что собирается арендовать самую большую кабинку для индивидуальной работы вместе с коллегой – Ивонн Шнайдер:
– Может быть, вы о ней слышали, – сказал он между делом.
Уловки, помогавшие вытягивать сведения, настолько въелись в систему базальных ганглиев – систему мозга, отвечавшую за привычки, – что превратились в наркотическую зависимость.
Им понадобятся подшивки газет за восемьдесят шестой год, автомат для просмотра слайдов и документы за тот же год с грифом «ДСП». Он набрал в легкие воздуха и собирался перечислить еще парочку пожеланий, но заткнулся на полуслове – сотрудница справочной простодушно защебетала ему:
– Госпожа Шнайдер уже обо всем позаботилась.
– Да что вы? Прекрасно, – ответил Аарон, чувствуя, что еще немного и он сорвется с места, как случилось сегодня утром, когда он бежал на встречу с Андервудом. – Тогда увидимся завтра. Как, вы сказали, вас зовут?
Девушка на том конце произнесла имя так, будто через мгновение собиралась лизнуть его в ухо, и сказала – по тому, как заглушились звуки на заднем плане, он догадался, что она говорила в руку, – несмотря на запрет проносить в кабинку еду и напитки, для них с Ивонн действует персональное исключение. Добавила, что госпожи Шнайдер давно не было, но согласно распоряжению директора библиотеки бронь кабинки действует до конца месяца.
– Спасибо, – ответил он и прервал разговор.
Казалось бы, первый день в Нуабеле можно считать плодотворным, если бы не тот факт, что он, случайно наткнувшись на след Ивонн, продолжал сидеть в комнате, в то время как она… где-то сейчас умирала? Заперлась в номере и строчит текст? А Эмос Андервуд? Живой участник и, вполне вероятно, виновник скандального «Дела о скелете» – название так и просилось на бумагу в качестве заголовка – следит за ним? Ищет способ избавиться и от него тоже?
Аарона трясло от бездействия.
«Нуабель Инн» был в получасе ходьбы от дома Лавровых. Помня предупреждение Андервуда о некой мистической каре, он припустил быстрым шагом, но страх быстро улетучился. Субботним вечером город кишел людьми. Столики уличных кафе занимали половину тротуаров, и в оставшемся узком пространстве Аарон лавировал сквозь толпы, как часто бывало дома, в многомилионном, вечно неспящем городе.
В отеле четверо администраторов в поте лица отбивались от туристов, которых без устали исторгал конвейер двухэтажных лайнеров у парадного входа. Наблюдая за этой сценой, Арон посмотрел на стол прямо за стойкой ресепшена и понял, что услужливое внимание сделало за него большую часть работы. Номер «Столичного обозрения» лежал рядом с клавиатурой, раскрытый на статье о «Зодиаке», за которую Ивонн получила Пулитцеровскую премию. Тот же номер лежал у него дома. Он узнал выпуск по рисунку в заголовке – круг, перечеркнутый крестом. На поле, свободном от текста, размашистый автограф – Yvonne B. Schneider, где за литерой «В» скрывалось не имя отца, как все думали, а прозвище, которым тот называл ее без свидетелей.
Если в отеле Ивонн не хватились, значит она либо съехала, либо сняла номер на месяц, что вполне в её духе. Ради дела на расходы она не скупилась. Кроме космических гонораров, в активах Ивонн значилась мебельная фабрика отца, где, согласно завещанию, она занимала должность члена совета директоров и владела контрольным пакетом акций.
Аарон вклинился в просвет между группами. Мальчик службы размещения встретил его маской гостеприимства на усталом лице, но вполне искренне, если верить ясному взгляду. Аарон показал аккредитацию для СМИ без даты, набор которых носил с собой для таких задач.
Рядом с журналом Аарон заметил кнопочную панель внутреннего телефона, поблагодарил судьбу за то, что она свободно просматривалась, когда он подошел к стойке. На бейджике у администратора значилось имя – Борис.
Нужные слова рождались в уме прямо из воздуха.
– Борис, добрый день, я из журнала «Инсайд». Моя коллега остановилась у вас. Ее мобильный не отвечает. Не могли бы вы позвонить в номер и сообщить, что я жду?
Администратор улыбнулся. Наивный. Он даже не понял, что произойдет.
– Да, конечно. Кому звоним?
– Ивонн Шнайдер.
– Как вас представить? – при звуке имени мальчик заметно порозовел. Лицо разгладилась. Усталость испарилась.
– Нери. Аарон Нери.
– Секунду.
Аарон внимательно проследил, какой номер набрал администратор. Он слышал гудки и насчитал десять, прежде чем мальчик положил трубку. Номер не отвечал. Аарон подождал, когда внимание Бориса переключится на нового постояльца, пошел к лестнице, взлетел на пятый этаж, перепрыгивая через три ступеньки, и, сканируя взглядом номерные таблички на дверях, припустил по коридору. Номер Ивонн располагался у атриума – просторного зала со стеклянной крышей.
Дверь номера была открыта. Внутри шелестела бумага, гудел пылесос. Знакомые звуки, производимые горничными во время отсутствия постояльцев.
Это был шанс. Решение нужно принять до того, как девушка закончит уборку и захлопнет дверь.
На сайте отеля перед тем, как выйти из дома, Аарон от нечего делать изучил убранство номеров, от самых дешевых до сьютов. Заглянул и на страничку президентских апартаментов – пять комнат, пять санузлов, шестидесятидюймовый телевизор, персидские ковры и позолота. Сначала он долго не понимал, что ищет (впрочем, даже и не пытался). Бессмысленно кликая на стрелку перемотки, он выводил на экран снимки роскошных номеров – в пятизвездочном «Нуабель Инн» они все были великолепны. Интерьеры выдержаны в пастельных тонах, палитра в узком диапазоне – бежевые стены, деревянные стеновые панели, желтый уютный свет теплого спектра. Минималистичный дизайн и высокие технологии господствовали во всем – гладкие, лишенные узоров и ручек дверцы шкафов и тумбочек; краны в ванной снабжены сенсорными панелями регулировки температуры. На зеркало можно вывести время, прогноз погоды, температуру тела и даже концентрацию кислорода в крови, правда, Аарон так и не понял, где находится сенсоры, способные производить данные измерения.
Журналист отошел от двери. До конца уборки оставались считаные минуты. Он прокручивал в голове детали номеров, которые успел схватить в бессмысленном созерцании фотогалереи.
Что из них можно использовать?
Кроме того, чтобы заблокировать язычок замка, ничего в голову не лезло, но ни скотча, ни спички при себе у него не было. Для этой цели мог подойти разломанный на щепки карандаш, и Аарон посмотрел в обе стороны коридора в поисках стола с внутренним телефоном, бумагой для записи и подставкой для канцелярских принадлежностей. Жаль, но вселенная не спешила ему на помощь.
В этот момент пылесос в номере замолчал.
Открылась дверь и зашумела вода.
Он снова вернулся мыслями к снимкам номеров.
Думай, Ари! Думай быстрее.
Великолепие, так присущее требовательной Ивонн, в какой-то момент насытило его до такой степени, что он невольно обратил внимание на прихожую. Сначала в одном номере, затем в другом, третьем – везде похожая картина – шкаф для одежды, разделенный на две части: одна половина с полками для мелких вещей, другая – с вешалками для верхней одежды и брюк, высотой в человеческий рост.
Замка на дверце не было.
Ответ пришел моментально.
Воистину, ничто так не стимулирует воображение, как жгучая потребность и нехватка времени.
Аарон подошел к номеру. Прислушался. Так и есть, горничная убиралась в ванной. Он тенью скользнул в номер – шкаф для одежды был на месте – и, втиснувшись в узкое отделение для пальто, прикрыл за собой дверцу. В последний момент, когда шум воды затих, он вспомнил про мобильный телефон и поспешно перевел его в беззвучный режим.
Как и следовало ожидать, мебель в номере отличалась высочайшим качеством – отсутствие щели в плотно закрытой двери лишило его возможности наблюдать за передвижениями уборщицы. Но, спасибо большое, она вышла из номера спустя несколько минут.
Сверяясь с наручными часами, Аарон выждал три минуты и только затем решился открыть дверь на ширину ладони. От дерзкого и, по сути, противоправного поступка его слегка трясло. Вероятность того, что в номере жил совершенно незнакомый человек, составляла по его предположению пятьдесят на пятьдесят. Однако, как он успел заметить, стресс и предвкушение возможного наказания хорошо отразились на умственных способностях. Не укрылся от внимания тот факт, что из-за мягкого ковра в коридоре приближение посторонних людей к номеру останется незамеченным. В ногах все еще сохранялось приятное ощущение утопающих в густом ворсе ботинок. Замок в двери электронный, а значит, в момент открывания у него будет от двух до пяти секунд среагировать на звуковой сигнал открывания двери, если он вообще был.
Номер был самого высокого класса. От президентского сьюта его отличало разве что количество комнат. Все остальное было знакомо по картинкам, которые Аарон отсмотрел час назад на сайте отеля. Стильная матовая позолота великолепно сочеталась с темным деревом – на рамах картин, регуляторах на панели а-ля умный дом, точечных светильниках. Пути отступления волновали его в первую очередь и мешали сосредоточиться. Аарон бегло осмотрел номер. Для экстренной маскировки идеально подходил встроенный в стену платяной шкаф и щель под огромной двуспальной кроватью на ножках. Да, теперь все в порядке. Шанс, пусть и призрачный, выбраться из отеля незамеченным привел мысли в порядок.
Он подошел к раскрытому на ковре полупустому чемодану фирмы «Глоуб Троттер» бирюзового цвета. Уже неплохо. Потому что как раз таким пользовалась Ивонн.
Кровать завалена бумагами и глянцевыми журналами, среди которых тренированное внимание зацепилось за ксерокопии газет. Вполне возможно, в бумагах он найдет знакомые имена и другие детали, упомянутые Эмосом Андервудом. Но сейчас, пусть он успокоился, однако просто был неспособен замереть и сконцентрироваться, чтобы вникать в текст. Чутье подсказывало ему, что должен быть более надежный и быстрый способ определить того, кто занимал этот роскошный номер.
Он огляделся.
На письменном столе лежал серебристый макбук про. Он открыл крышку и нажал кнопку запуска. Система загрузилась в считанные секунды, и следом над окном ввода пароля Аарон увидел то, чего так сильно хотел, – с круглой аватарки на него смотрела Ивонн.
– Боже, спасибо тебе, – сказал он.
Само собой, подбирать пароль – безнадежное дело. Аарон вернулся к кровати. Бросил портфель на пол. Схватил первый попавшийся лист бумаги – распечатку с текстом. Содержание не могло не вызвать улыбки, однако в какой-то момент он получил укол профессиональной зависти. Только что он прочитал стенографию разговора с Эмосом Андервудом, и что-то ему подсказывало, что расшифровка диктофонной записи сделана не руками, а программой, купленной за немалые деньги и вдобавок недоступной широкому потребителю. За исключением нескольких опечаток и запятых текст был идеален. Ходил слух, что крупные вещательные компании вроде CCN или BBC вкладывают миллионы в разработку таких программ для внутреннего пользования. Впрочем, неудивительно, что они впереди всей планеты. А Ивонн – женщина прогрессивная, да к тому же с массой знакомств. Ему постоянно приходилось напоминать себе об этом. Ничто так не помогает держать высокую планку в профессии, как спина лидера, которая маячит далеко впереди.
– Ого-го, – сказал он, когда добрался до середины листа. Перечитал два абзаца. Снова и снова. И прежде, чем достать телефон и включить камеру, понял сразу две нереально взрывающие мозг вещи: Первое – Эмоса Андервуда и его людей в номере еще не было. Второе – Эмос Андервуд, вполне вероятно, видел, кто убил Саймона Келли. Сложность расплывчатой формулировки не позволяла утверждать этого, но Ивонн – вот где мастерство, вот где аналитический склад ума – подчеркнула красным хаотично разбросанные по тексту слова, которые, если составить из них отдельное предложение, фактически означали признание.
Когда тебе есть что скрывать, подсознание не даст соврать, это точно. А это значит, такие скрытое послание есть в любом тексте, который не успел пройти через редакторские жернова.
Интересно, – подумал он, – сколько раз Ивонн понадобилось прочитать текст, чтобы вскрыть этот сложнейший код?
Секунда потребовалась Аарону на размышления. Он знал, что собирается поступить правильно. Подошел к столу в глубине комнаты. В который раз подумал о том, что даже в таких роскошных отелях, как «Нуабель Инн», дизайнерам интерьеров не всегда хватает проницательности продумать все до мелочей. Ему даже не пришлось сесть на стул, чтобы испытать знакомое волнение, возникавшее, когда вход в помещение оказывался за спиной.
Он положил листок на крышку компьютера и направил на него объектив камеры. Сделал два снимка. Распечатку свернул и втиснул в кармашек для кредитных карт на задней панели смартфона.
Сзади мелькнула тень.
Страх парализовал его.
Аарон выпустил телефон, и тот бесшумно приземлился на ковер. Очень мягкий ковер, который прекрасно глушил шаги.
От чудовищного удара в изгиб ног он упал на колени. Второй удар по спине повалил его лицом в пол. В полете он задел головой ножку стола, голова взорвалась болью, но, как оказалось, она была ничем по сравнению с другой – запястье омерзительно хрустнуло, когда на него опустился тяжелый армейский ботинок. В глазах все стало серым. И он вскрикнул от боли.
Сильные – пожалуй, чересчур сильные руки, и они, разумеется, прекрасно сочетались с грозным басом – защелкнули на запястье правой руки холодный металлический браслет. Он опять закричал, когда сломанную левую руку дернули за спину и она присоединилась ко второй.
Он услышал, как лязгнули замки портфеля. Руки, надо думать, те самые, что защелкнули наручники на его запястьях, полезли внутрь.
– Вы не имеете права! – сказал Аарон и хотел повернуться, но нападавший наступил ногой ему на спину.
– Лежать, сучий сын! – приказал ему тот, кто был за спиной, низким мужским голосом.
Зашелестели страницы паспорта.
– Нери, – сказал нападавший. – Аарон Нери. Что забыл здесь, Нери?
– Я все объясню. Только дайте мне встать.
– Объяснишь. В полицейском участке.
Дверь в номер открылась, и в номер ворвались взволнованные голоса. Молодая женщина с сильным испанским акцентом без конца повторяла и повторяла:
– Я нэ видела. Я нэ видела.
– А кто по-твоему должен видеть? – спросил первый мужской голос.
– Я нэ видела.
– Где он? – спросил второй.
Когда все трое замолчали, Аарон догадался, что они вошли в комнату и уставились на него. Как он, должно быть, нелепо смотрелся. Он с ужасом предвкушал, что рано или поздно, вероятно, через считанные секунды, его поднимут на ноги и эти люди начнут разглядывать его, как мелкого воришку.
– Как успехи? – спросил первый из вошедших.
Ярость захлестнула Аарона. Безумие – лежать на полу, уткнувшись лицом в ковер, в то время как Ивонн где-то звала на помощь, как когда-то на той скале на помощь звал он. Превозмогая боль, он спихнул локтем ногу со своей спины. Сломанное запястье взорвалось, а в серой пелене перед глазами поплыли фиолетовые круги. Он извернулся и сел.
И еще до того, как пелена рассеялась, рука в матерчатой перчатке стальной хваткой сдавила горло и со всей силой впечатала его затылком в прикроватную тумбу, откуда незамедлительно посыпались бумаги. Последним был винтажный будильник на ножках, который ударил его по лицу и скатился на живот.
– Слышь, паря. Не дергайся, – зашипел бас. – А то зашибу. Ей-богу, зашибу.
Теперь-то Аарон разглядел своего стражника. Впрочем, смотреть особенно было не на что – бесцветные, налитые яростью глаза смотрели на него сквозь прорези для глаз в черной хлопковой балаклаве.
За спиной у него стояли, как правильно угадал Аарон, двое мужчин – один в черной униформе охраны, второй – высокий, в джинсах, рубашке и пиджаке, а с ними уборщица, молодая толстая испанка, с носом картошкой и пухлыми руками.
– Слушай, ты, обезьяна! – выкрикнул Аарон. – Ты понятия не имеешь, кто я такой.
– Да знаю я, кто ты такой. Гребаный медвежатник.
Человек в балаклаве вдавил его в тумбу с удвоенной силой, напрочь перекрыв Аарону доступ воздуха.
– Потише, Сандро?, – сказал высокий тип в пиджаке. – Давай подождем полицию.
Назвать имя человека, который прятался под маской, было ошибкой, но такой маневр скорее всего был уловкой. Ему доводилось брать интервью у сотрудника секретной службы – спецназовцам во время операций строго-настрого запрещалось называть друг друга по именам.
– Ждем, – ответил Сандро, но хватку не ослабил.
Уборщица вжалась в стену позади себя. Несмотря на простоватый вид, ей хватало смелости смотреть на него в упор. Аарон видел, как женщина осмотрела его с головы до ног и обратно. Задержалась взглядом на ботинках. Он уловил на ее лице жалость и, может быть, чувство вины. Наверное, только дурак мог принять его за воришку. Каковым, вероятно, и являлся Сандро.
Но совершенно точно высокий тип в белой рубашке и пиджаке дураком не был.
– Вы здесь живете? – спросил он и прищурился, потому что вопрос, разумеется, был проверкой на адекватность.
– Вы знаете, что нет, – ответил Аарон.
– Знаем, – согласился высокий. – В таком случае зачем вы здесь?
– Вас это не касается.
Высокий пожал плечами и улыбнулся.
– Кажется, мы зашли в тупик. Вы тайком проникаете в чужой номер и ведете себя как агент секретной службы. Чье это дело, как не наше?
– Я журналист, – сказал Аарон и понял, к своему стыду, слишком поздно, что сморозил, наверное, самую большую глупость в жизни.
– О, даже так, – сказал длинный. – Тем хуже.
Он повернулся ко второму охраннику и уборщице.
– Вы свободны. Можете идти.
Закрыв за ними дверь, он вернулся и встал у входа в комнату, на прежнее место.
– А вам известно, кто живет в этом номере?
– Известно, – Ответил Аарон и на мгновение посмотрел на человека в маске. – Послушайте, у меня руки связаны за спиной. Может быть, вы дадите мне нормально дышать?
– Сандро, – сказал длинный.
– Да, – ответил Сандро. Он отпустил горло, но еще несколько секунд держал рядом свою ручищу, словно желая убедиться, что Аарон не выкинет какой-нибудь фортель, поднялся с колена и встал рядом с длинным.
Аарон вдохнул. От притока воздуха в голове зашумело.
Человек в маске вытащил из кобуры электрошоковый пистолет. Острые серебристые электроды сверкали на него, как змеиное жало.
– Сиди смирно, – его хриплый голос напоминал клокотание в сточной трубе. – А то вмиг прижучим тебя. Ниггер.
Длинный скривил рот и покачал головой.
– Сандро!
– Ладно. Извини.
– Продолжим? – спросил длинный и, присев на стул, положил ногу на ногу. Для полноты образа ему не хватало чашки кофе в руках.
– Полицию вызвали? – спросил Аарон.
– А как же, – ответил длинный. – Но все еще поправимо.
– Вот там и продолжим.
Длинный и Сандро молчаливо переглянулись между собой.
Сандро хрипло усмехнулся, а длинный кивнул на дверь.
– Иди. Я тут сам.
– Я у двери постою, – сказал тот и, опустив пистолет, поплелся к выходу из номера.
До того, как дверь номера открылась во второй раз, минут десять длинный простоял, глядя в окно с видом на внутренний двор. Амуниция патрульных бренчала при каждом шаге на коротком пути в комнату.
– Ну где ваш медвежатник? – спросил первый из них. Проследив за кивком длинного, он подошел к журналисту и легонько пнул его в подошву ботинка.
– Давай поднимайся.
Второй полицейский подошел к нему, когда Аарон сел и попытался встать на колено. И тут в номер вошел третий, в гражданской одежде. Он возник за спиной у патрульных, отодвинул обоих и равнодушно, с холодным выражением на лице осмотрел Аарона с ног до головы. В конце они встретились взглядами. Эмос Андервуд недовольно вздернул брови, закатил глаза и цокнул языком.
– В машину его, быстро, – сказал он.
Второй полицейский удивленно посмотрел на него.
– А протокол?
– Просто возьмите этого придурка и тащите в машину, – повторил начальник полиции и повернулся к Аарону. – Документы твои где?
– У него.
Аарон кивнул на длинного, стараясь смотреть куда угодно, только не в глаза Андервуду.
Эмос взял паспорт у длинного, быстро пролистал страницы и убрал во внутренний карман пиджака.
– Предлагаю вести его через служебный, – вступил в разговор длинный.
Эмос Андервуд, наблюдая, как двое патрульных поднимают Аарона и ведут к выходу, сказал, смакуя каждое слово:
– Нет, Дирк. Мы прогуляемся через центральный. Страна должна знать своих героев.
В интонации его голоса Аарон услышал улыбку.
У длинного отвисла челюсть, то ли оттого, что с ним говорили как с подчиненным, то ли оттого, что вдруг понял, что начальник полиции скрывает от него знакомство с Аароном.
Когда они шли через холл отеля, Аарон почувствовал чей-то взгляд и, повернувшись к стойке портье, увидел мальчишку, который полчаса назад звонил по его просьбе в номер Ивонн. Тот испуганно посмотрел на руки, скованные за спиной.
На улице Андервуд первым подошел к черно-белому минивэну «Фольксваген Транспортер» с решетками на задних окнах и эмблемой Георгия Победоносца, пронзающего змею копьем, заключенной в круг. Двое патрульных сели вперед. Эмос открыл сдвижную дверь и, придерживая Аарона за локоть, усадил в салон спиной к водителю, а сам сел напротив.
В гробовом молчании они проехали два квартала, прежде чем Андервуд, задумчиво глядя на свои руки, крикнул:
– Останови здесь!
Машина прижалась к тротуару, где в обоих направлениях шли навстречу друг другу потоки людей.
– Ключи от браслетов дайте, – сказал он.
Патрульный с пассажирского сиденья протянул ему ключ.
– Руки давай.
Аарон наклонился вперед и, морщась от боли, повернулся спиной. Когда Андервуд снял браслеты, он первым делом осмотрел левое запястье, помассировал розовую вмятину от металла. Осторожно подвигал кистью. Если он правильно помнил, на месте перелома должен образоваться отек, но его, к счастью, не было.
– И что теперь? – спросил Аарон.
Андервуд не говоря ни слова наклонился, нажал ручку двери так, что она съехала вбок, а следом в салон проникли типичные городские звуки – людская речь, шум проезжающих машин.
– Сделайте так, чтобы я вас больше не видел.
– Вы увидите меня по телевизору.
– Вот отсюда, – прошипел Андервуд и указал пальцем на дверь.
Стоя на тротуаре, Аарон повернулся к салону, намереваясь вбить заключительный гвоздь в самообладание начальника полиции, но не успел открыть рта, как машина тронулась с места. Он проводил минивэн взглядом. Когда тот повернул на перекрестке перед тем, как скрыться за поворотом здания, дверь в салон все еще была открыта.
Аарон улыбнулся и помахал Андервуду – семьянину, чья должность превратила его в маленького, по сути, человека, вынужденного тянуть крест.

Глава 24
    22 августа 2013 г.
Погода начала портиться ночью в субботу, словно подыгрывая очередному провалу. Поднялся ветер, запахло озоном, над озером полыхали молнии. Громыхало всю ночь, и в девять сорок утра воскресенья, когда Аарон спустился в прихожую, небеса разверзлись.
Такси оказалось новеньким Мерседесом Е200. Салон, пропитанный запахом кожи и арбузного освежителя воздуха, со всей готовностью принял его в теплые мягкие объятия. Аарон поспешно вытер с лица капли воды и сказал:
– Шоссе независимости, дом пятнадцать дробь два.
– Ага, знаю, – ответил таксист. – Северо-восточный причал.
Дождь превратился в сплошную стену воды. Ветер хлестал мокрыми волнами, рвал одежду на редких прохожих, гнул деревья. Редкие зонты не превратились под шквалом воды в черные гигантские петуньи.
Мрачная картина за окном такси стала хорошим поводом погрузиться в себя.
Как и вчера, Андервуд – вероятно, в отместку за вчерашнее унижение на пляже, как будто сцены в отеле ему было недостаточно – не оставил Марку Лаврову иного выбора, как подняться на второй этаж и передать телефон в руки Аарону. Однако профессор был теперь в курсе дел. Он понимающе вздернул брови и легонько, в знак поддержки, тронул Аарона за локоть.
– Опять этот тип, – прошептал он и осторожно прикрыл за собой дверь.
Андервуд говорил спокойным уставшим голосом, как после долгого и напряженного трудового дня.
Догадаться было несложно – начальник Нуабельской полиции провел бессонную ночь, вероятней всего, полную тяжких раздумий и трудных, но необходимых решений. Эго и совесть пришли к согласию. Их общая подруга – репутация, поставленная на кон, получила в итоге шанс сохранить свое красивое безупречное лицо.
– Вы еще живы? – спросил он непринужденно, как обычно справляются о делах. – Я тут подумал… Может быть, вы тот, у кого получится докопаться до правды. Хотя мне если честно, будет жаль, если с вами случится неприятность.
Аарон слушал, затаив дыхание, как собеседник на том конце в раздумьях громко шмыгает носом и как в горле у него булькает, словно он где-то успел простудиться.
– Что вы хотите?
– Я? – Андервуд усмехнулся. – В пятницу я планировал провести выходные с семьей, пожарить мяска на гриле, съездить в «Паноптикум» и сделать много приятных покупок. И я все еще надеялся на такой исход вчера вечером…
Андервуд замолчал, ожидая вопроса. Идиотская манера, говоря по правде, излюбленный способ манипуляторов.
– Ну и? – спросил Аарон.
– Ну и… – передразнил его Андервуд. – Это дело со скелетом, оно как камень на шее. Может быть, вас судьба послала закрыть вопрос раз и навсегда. Хотите знать, как все было, в подробностях? Окей. Только сразу предупреждаю, подобную ахинею – а именно так выглядит история – придется от греха подальше оставить у себя в голове. Если, конечно…
…все обойдется.
Глядя из окна такси на залитые дождем улицы, Аарон все никак не мог отделаться от этой последней фразы, которую Андервуд проговорил полушутя, как будто речь шла не о жизни и смерти (он совершенно в этом не сомневался), а о счете в товарищеском хоккейном матче.
Все эти постоянные намеки на какую-то призрачную и необъяснимую опасность напомнили ему о давнем – на третьем курсе университета – разговоре с Деннисом Борком, тем самым будущим мозгоправом, капитаном университетской футбольной команды. Аарон собирал материал для эссе об экстрасенсах.
Согласно исследованиям, пророчества сбываются благодаря эффекту Пигмалиона – вызвав доверие у клиента описанием прошлых событий жизни, можно, в сущности, запрограммировать его на что угодно. Человек сам вовлекает себя в обстоятельства, приводящие к обозначенному результату. Избежать судьбы без посторонней помощи очень непросто. Тот, кому предсказали гибель от воды, гарантированно – к бабке не ходи – отойдет в мир иной, сидя в запертой комнате с мягкими стенами. Или почки откажут, или захлебнется слюной во сне.
Слишком часто и подозрительно настойчиво Эмос Андервуд предупреждал о печальном исходе в наказание за слишком сильное любопытство. То ли он сам в это верил, то ли череда трагических совпадений укоренила веру в проклятие или заговор мести.
В одиннадцать сорок пять такси промчалось по Шоссе Независимости вдоль озера Боттенланг и свернуло на очень большую, но почти полностью занятую машинами стоянку перед торговым центром «Северо-Восточный причал». Дождь едва накрапывал; серое бесконечное одеяло облаков неподвижно висело над землей, заливая пространство тяжелым ртутным светом. Обходя мелкие, дрожащие на ветру серебристые лужицы, Аарон направился к главному входу.
Главный вход в торговый центр если не поражал воображение, то во всяком случае восхищал богатством творческого замысла архитектора. Чего стоил один только фасад, представлявший собой огромную, в полтора десятка этажей вогнутую линзу из серого камня. Колоссальные античные скульптуры между колонн, подпиравших стеклянный навес, смотрели вниз, на бурлящую массу людей со снисходительными улыбками.
На второй этаж Аарон поднялся на лифте. Свернул направо к ресторану «Вапиано». Получил карточку на входе, прошел внутрь и скользящим взглядом побежал по бесчисленным лицам людей.
Андервуд заметил его первым и помахал рукой. Он сидел за длинным столом по соседству с семьей из пяти человек. За стеклянной стеной вид на сосновые заросли. Ресторан Аарону нравился: просторно, высокие потолки, много света, на столах деревянные горшки с цветами и кофейный аромат из бара.
Да, место хорошее, но для зловещих скандальных историй весьма неподходящее. Единственный плюс – безопасно. Возможно, странный выбор полицейского босса объяснялся страхом возмездия за откровенный рассказ.
Так или нет, Андервуд обязан дать вразумительный ответ.
Ивонн жива – Ивонн мертва.
Нерешенная задача сверлила мозг.
Аарон двинулся вперед, сквозь толпу людей.
Его не покидала мысль, что он снова теряет время.

Глава 25
К счастью, перчатки Эмоса Андервуда – из тонкой перфорированной кожи – исключали рукопожатие.
В остальном начальник полиции выглядел как полагается человеку статуса. Золотая эмблема яхт-клуба на лацкане пиджака – двойной круг, разорванный парусом, – придавала ему в сочетании с лоснящимся загорелым лицом и белым воротником рубашки колоритный вид знаменитости.
– Возьмите еды, – сказал Андервуд и указал на стойку. – Нам нужно забить места и отлучиться.
Когда Аарон вернулся, Андервуд тыкал вилкой в салат.
– Хорошо, – сказал он, – ставьте поднос. Следуйте за мной.
Аарон насторожился. С одной стороны, при таком скоплении людей вряд ли могло случиться плохое, с другой, неизвестно на что способен человек, который по долгу службы ежедневно распутывал преступления.
– Куда идем?
Андервуд поманил его за собой. В перчатках он смахивал на гангстера.
– В туалет. Всего лишь в туалет.
Внутри они дождались, пока единственный посетитель – старик с трясущимся подбородком – не сделает свои дела. Едва он вышел, как Андервуд повернул щеколду замка и развернулся к Аарону.
– Я должен тебя проверить, парень, – сказал он, достал из кармана пиджака картонный пакет с ручками и расправил его, – все из карманов клади сюда.
– Зачем?
– Затем, что все мною сказанное останется между нами, – Андервуд нетерпеливо мотнул головой. – Давай, вынимай гаджеты.
Когда дело было сделано, он посмотрел внутрь пакета, взвесил в руках. Ручка входной двери дернулась, снаружи послышались голоса. Оба они вздрогнули от резкого металлического звука механизмов.
Андервуд метнул вороватый взгляд на дверь, поставил пакет на пол, сделал шаг назад и указал на голую стену рядом с сушилкой для рук.
– Спиной ко мне, руки на стену, ноги на ширину плеч.
Аарон сделал, как он велел.
В конце концов, – подумал он, – в процедуре обыска я еще не участвовал, и такой уникальный опыт пригодится как материал для статьи или книги. Как, собственно, и вся эта история.
На выходе их поджидали двое крепких мужчин в униформе охраны с девушкой во главе. Она кому-то звонила. Увидев Аарона и Андервуда, направилась к ним.
– Что у вас случилось, господа?
– О, – Андервуд, как бы ища поддержки, посмотрел на Аарона, – замок случайно защелкнулся. Нам пришлось повозиться.
Он подтолкнул Аарона под локоть, и они пошли на место.
– Итак, – сказал Андервуд. Он поставил пакет на низкий подоконник. Затем снял и положил на него левую перчатку. – Приступим.

Глава 26
Андервуд молча ел салат из креветок и словно специально тянул время. Такие вот промедления никоим образом не способствовали поиску Ивонн.
Он посмотрел на Аарона, ткнул вилкой в его сторону.
– Что, аппетита нет?
– С чего ему быть?
Коп пожал плечами и огляделся по сторонам. За столом рядом с ними сидела все та же семейка: два мальчика десяти и двенадцати лет, девчонка помладше и мать с отцом. Они увлеченно болтали между собой, обсуждали недавнюю поездку на море.
– Есть мысль, что тут за место?
– Не представляю, – ответил Аарон.
Андервуд положил в рот кусок салата и посмотрел в глубину зала, находящегося у Аарона за спиной.
– Это произошло здесь, – они встретились взглядами. – В этой самой комнате. Я думал, вам будет интересно.
– Мне интересно, если это поможет.
– Надеюсь, – Андервуд посмотрел в окно. По стволу сосны друг за другом носились белки – три рыжих пушистых комка размером с крупное яблоко. – Лично мне хочется, чтобы «Дело о скелете» больше никто и никогда не вспоминал. Я достаточно заплатил за то, что стал обыкновенным свидетелем.
– Ладно, – прервал его Аарон. – Предлагаю закончить с этим быстрее и разойтись по своим делам.
– Воля ваша, – вздохнул Андервуд. Он еще раз огляделся, придвинулся ближе к столу, продолжая прятать под столом правую руку. – Прежде всего я рекомендую не писать об этом. Или хотя бы изменить имена. В случае широкой огласки я буду все отрицать.
Он вопросительно посмотрел на Аарона.
– Договорились?
– Не могу ничего обещать. Я даже не знаю, о чем речь, – ответил Аарон и нервно постучал по столу костяшками пальцев. Он демонстративно посмотрел на часы. Черт побери, полчаса прошло, а они все переливают из пустого в порожнее.
– Ладно, – Андервуд кивнул и облизнул губы. Под действием напряженного мыслительно процесса зрачки его глаз метнулись из стороны в сторону. – Хорошо.
Как я уже говорил, чердаки в Нуабеле перешли под строгий контроль жилищных хозяйств с восемьдесят восьмого года. Городские власти сочли тот пожар чуть ли не террористическим актом. Но в мае восемьдесят шестого на чердак мы, честно сказать, не собирались…

Глава 27
    24 мая 1986 г.
    г. Нуабель
Три недели, как столбик термометра упрямо держался выше двадцати пяти градусов, и к началу лета любителям искупаться приходилось изрядно попотеть, чтобы на городском пляже найти место, куда постелить полотенце, хотя обычно купальный сезон начинался в середине июля. Пожалуй, жара сыграла ведущую роль. Восемь нескладных пацанов и представить не могли, что погода в состоянии влиять на судьбу. Да так оно и вышло.
Про недостроенный кинотеатр на берегу озера Боттенланг не знала, наверное, только самая мелкая детвора. Впрочем, они слышали об этом таинственном месте от тех, кто постарше. От братьев, сестер, родителей или ребят во дворе. Большинство россказней, которые вешали на уши детям, крутились вокруг привидений, сумасшедших бродяг, бездомных псов и вечно голодных безумных крыс-мутантов.
Все это было весело, конечно, однако Эмос знал о стройке кое-то другое.
В районе Флёдстранд – Западном, как называли его все местные, – заброшенная стройка пользовалась дурной славой по причине высокого процента травм и смертности, в том числе среди взрослых людей. К тому моменту, как в девяносто первом году стройку выкупил у города местный криминальный воротила Руаль Бренниган – младший, прутья арматуры, торчавшие на дне лифтовых шахт, блестели, словно шампуры для мяса из полированной нержавеющей стали. Всякий раз, проходя мимо них, Эмос думал о жутких зверях, приходящих сюда из леса, чтобы переночевать. Представлял, как они чешутся о прутья своими заскорузлыми грубыми шкурами, хотя никогда не видел ни одной из тех тварей. Зато там были кости. А иногда вещи, которых быть не должно, потому что они словно пришли из другого мира, не свойственного грязной, забитой пылью и мусором строительной площадке: аккуратно сложенный чистейший носовой платок; блестящая красно-синяя детская погремушка – шут в колпаке; флакончик лака для ногтей. Чаще всего, однако, местная пацанва натыкалась на один и тот же набор вещей, валявшихся так, словно кто-то специально клал их рядом, чтобы вызвать определенные ассоциации. Но в такие сказочки верили только несмышленые подростки. Женские кружевные трусики, иногда бюстгальтеры, а иногда и то, и другое в груде мусора и грязи всегда соседствовали с использованными презервативами. Лишь спустя годы стало понятно, что здесь существует объяснимая и суровая закономерность. Как, впрочем, в большинстве вещей в этой жизни. Возможно, дикие звери полировали прутья на дне лифтовых шахт, но не шкурами. Ведь блестели они совсем по другой причине.
В тот день, двадцать четвертого мая восемьдесят шестого года, Эмос вышел во двор с мыслью найти ребят и хорошо провести время за байками, игрой в карты и, если повезет, за бутылочкой пива.
Станислав Беркович по кличке Стани сидел во дворе, на скамейке у детской площадки с горками, турниками и всякими невообразимыми конструкциями. Он жевал жвачку и смотрел, как раскрасневшаяся и хохочущая мелкота под строгим надзором мамаш пытается путем замысловатых и очень сложных акробатических упражнений покончить жизнь самоубийством. Что, впрочем, не удивительно. По мнению Эмоса так делали все от мала до велика – испытывали себя на прочность и чем старше становились, тем заковыристей придумывали испытания.
Эмос заметил Стани из окна кухни. Если бы не он, остался бы дома. Эмос быстро оделся, вышел, пересек двор по диагонали и сел рядом. Как и следовало ожидать, Стани вручил ему жвачку и протянул вскрытый пакетик фисташек. Такие, как он, были в любой компании. Его мать работала начальником отдела кадров на металлургическом комбинате, а отец со своим дружком держали супермаркет с продуктами и бытовой химией. В пятнадцать лет Стани выглядел на двадцать два: полный, под метр восемьдесят, черноволосый и черноглазый. Ходил он всегда вперевалочку, как взрослый, который многое знает и давно перестал удивляться. То ли родители доверяли ему как взрослому, то ли он умело играл роль, но деньги у Стани водились. Те же, кому во дворе повезло больше остальных, с удовольствием водились с ним.
Через полчаса подтянулись остальные. Сначала Роджер Догерти, за ним Юхан Соринен – сын главного врача металлургического комбината. Они часто ходили вместе. Следом подтянулись выпускники Имос Варга и Вашку Белмонти.
Кроме Роджера и Эмоса, почти все остальные приехали из других мест. Дети экспатриантов. В восьмидесятые по мере роста инвестиций в Нуабель слово «экспатриант» звучало все чаще и постепенно превращалось (из-за сложности произношения) в более короткое – экспат. Однако в народе для таких, как они, ходило другое словечко, не слишком приятное, но в точности выражавшее отношение местных жителей к иностранцам, несправедливо отнимавшим хлебные рабочие места.
Ситуация возникла безвыходная, специалистов нужной квалификации под рукой не оказалось. Металлургический завод начал строить район Флёдстранд для персонала и приглашать специалистов из других стран. Решили, раз такое дело, организовать все по высшему разряду, звали со всего мира самых лучших. Жилые кварталы от берега Асмуг – высохшей древней реки – до шоссе Независимости – строили шведы. Руководство завода понабрали со всей Европы, от России до Великобритании. Родители Стани – поляки; Юхан из Финляндии. Белмонти португалец – его отец инженер, он следил за состоянием приборов на заводе. Имос Варга – венгр. Шестеро из восьми прибыли в Нуабель в начале семидесятых несмышлеными пятилетками.
Двоим из них удалось прожить больше шестнадцати лет.

Глава 28
В ночь накануне двадцать четвертого мая Эмосу впервые приснилась миска с виноградом, стоящая на чаше весов. На другой чаше та же миска, но пустая. Почему с виноградом, он не задумался. Сны такие. Виноградин в миске лежало восемь штук. Роль коромысла с чашами играли листья цветка, который согласно энциклопедии «Британника» представлял собой гибрид непентеса и венериной мухоловки. Бутон – полая красная трубка, как будто земляного червяка насадили на соломинку и он, скорее от злости, чем от боли, скалил зубы.
Мысленно возвращаясь ко сну, Эмос думал о пустой миске, как всякий психически здоровый молодой человек думает о пустом гробе своего размера. Как будто он знал, что скоро она заполнится тем, что ему не понравится.
Когда Саймон предложил пойти на стройку, Эмос подумал о миске и восьми виноградинах. Впрочем, нет, не так. Образ растительных весов просто возник в голове, внезапно, как красный сигнал светофора.
Он думал о них по пути.
Он думал о них, когда всемером они ждали у входа в супермаркет Шпар на улице Френкеля, дом три, пока Стани Беркович ходил за пивом, чипсами и сигаретами.
Эмос все не мог решить, что именно смущало его в белой, глубокой и пустой миске, похожей на половинку небольшого глобуса – больше овальной, нежели круглой, – когда они шеренгой прошли по заросшей репейником тропинке в чащу леса и сквозь проем в заборе проникли в богом забытое место – на заброшенную стройку кинотеатра.
Рваные края дыры в жестяном заборе напоминали консервную банку, вспоротую ножом, и, конечно же (по-другому быть не могло), Эмос рассадил об него палец. Кровь шла без остановки, что было явным предупреждением, оставленным без внимания. Но покажите пацана, который внимательно относится к знакам судьбы. Вы серьезно? Эмос просто присосался к ране губами, и на третий день она благополучно затянулась.
Стоило им подняться на второй этаж, сесть за стол – коробку от телевизора, отхлебнуть каждый из своей бутылки горького, но почему-то любимого шипучего напитка, как сон Эмоса тут же забылся.

Глава 29
Разноцветные рубашки карт ползали по картонному столу вокруг открытой пачки сигарет. Варга, как всегда, толкал свои уморительные истории, от которых у Эмоса через несколько минут сводило судорогой мышцы на животе.
Все ржали, плевались и дымили.
Скотт Фримен – щуплый, и длинный как палка третьегодник, смотрел за ними, отпуская время от времени идиотские шуточки. Его немытые жесткие русые волосы сидели на голове, словно шапка из ржавой проволоки. На старой, затасканной до дыр одежде живого места не осталось от заплаток. И он, само собой, никогда не играл – по той же причине, по которой ошивался с ребятами. Из-за денег. И еще потому, что был глуп как пробка. В восемьдесят шестом году по итогам экзаменов (все знали, каков будет этот итог) ему предстояло сделать выбор между работой кем-нибудь вроде грузчика или водителя мусоровоза и службой в армии. Выбор невелик, но такие, как Фримен, вряд ли могли рассчитывать на что-то большее.
Эмос стоял у окна. Кровь из пальца лилась ручьем. Он сплевывал ее на грязный пол. Зачем он здесь, на этой помойке? Дома в шкафчике над раковиной лежала упаковка белоснежных пластырей и медицинский клей. Холодильник полон вкусных вещей. В комнате – распакованная, ждущая своего часа модель яхты «Жемчужина Морей» в масштабе один к пятидесяти, сто тридцать пять деталей и двенадцать часов удовольствия.
Прошел час, когда Фримен с Роджером встали и направились к лестнице на первый этаж.
– Пойдем пожурчим, – сказал Роджер.
Эмос глядел вслед этим двоим. Нужно бы спуститься с ними, там, внизу, попрощаться и пойти домой. Отбиться от уговоров двоих проще, чем объясняться перед толпой.
Почему он не смог?
Крики с первого этажа заставили всех посмотреть на лестницу. Вопли рыжего – Роджера Догерти – спустя секунду переросли в знакомый хриплый смех.
Сидевшие за столом играли сосредоточенно, как участники настоящей банды грабителей банков или уличных хулиганов: сигареты в зубах, куча монет на столе. Посторонние резкие звуки были тем, что должно составлять реалии суровых пацанов. Только никто из них понятия не имел, какие они – настоящие дела по-настоящему плохих парней.
Роджер с Фрименом появились на лестнице. Втроем. Сначала Саймон застыл, глядя на них. Лицо его странно расплылось, как будто на него снизошло откровение. Меньше всего Эмосу хотелось знать, что вызвало такую реакцию, и он рефлекторно посмотрел куда все.
Девчонка.
Между Роджером и Фрименом шла девчонка. Эмос узнал ее, пусть и в другом платье, по массивным ботильонам, будто леденцы на палочке.
– Глядите, кто тут у нас! – рявкнул Догерти.
Его рыжие кудряшки дернулись над широким оскаленным веснушчатым лицом, когда он толкнул ее в спину.
Огромные коричневые ботильоны, вероятно, доставшиеся от бабули, с глухим деревянным звуком проскрежетали по бетону, по обломкам мелкого мусора и камней. Облачко пыли взметнулось в воздух там, где она запнулась и приросла к месту. Угловатые плечи ее дрожали. Светлое, до самых колен платье, с желтыми и розовыми кругами быстро вздымалось на груди.
Саймон, хихикая, подошел и встал у Эмоса за спиной. Роджер Догерти засунул пальцы за дорогой, прошитый белыми нитками ремень. Он мог напугать кого хочешь. Конечно, Тильда Сароян – местная достопримечательность, полоумная шизофреничка – только и могла, что виновато смотреть под ноги. В левой руке она держала целлофановый пакет из супермаркета.
– Прикиньте, парни, опять собирает всякую дрянь! – сказал Роджер. – Ну-ка дай сюда.
Он вырвал у нее пакет, раскрыл и сунул туда нос.
– Что это здесь, вы посмотрите?
Догерти чихнул, чем вызвал у всех оглушительный смех. Из-за спины у Эмоса полетел дымящийся окурок и ударился девчонке в лоб. Громче всех смеялся недоумок Фримен. Его широко раскрытый рот с желтыми комками пережеванных чипсов был как огромная, ведущая в глубины земли сталактитовая пещера.
Роджер перевернул пакет вверх дном и отшвырнул его в сторону. Затем Фримен, который ржал громче всех, заткнулся, а за ним и все остальные.
Сколько они молчали, Эмос не мог бы сказать. Время как будто остановилось. Глядя на огромную дохлую крысу, три штуки мертвых мышей и трупик голубя, он вспомнил папины рассказы о том, откуда берутся такие болезни, как холера и бубонная чума. На мысленном экране пронеслись фотографии людей, которым довелось подцепить подобную пакость, но не повезло вовремя получить помощь.
Эмос Андервуд отошел назад, ближе к окну. Глупо, конечно. Они целыми днями ходили по тем же местам, где жили те твари, трогали вещи, где они ползали. По столу, например, где лежали карты, которые все до единого брали в руки, а потом хватали фильтры сигарет, чипсы и сухари из пакетов клали себе в рот.
Глупо.
Почему-то Эмос подумал всего лишь о блохах, способных одним прыжком преодолевать расстояние в сотни раз больше собственного размера. Мелких и безобидных, чей укус может сотворить с человеческим телом ужасные вещи.
– Гуль, мышиный Гуль! – крикнул Варга, сидевший дальше всех от содержимого пакета. Он засмеялся и сплюнул на пол.
Двадцать четвертого мая восемьдесят шестого года ему было шестнадцать лет. В конце июня, ему, как и Белмонти, предстояло сдавать выпускные экзамены и подать документы в университет, где обоих ждали места на химико-биологическом факультете, а после – занять свое нагретое местечко в управлении металлургического завода. Никто не знал, что значит Гуль, но Варга много читал, чтобы было из чего плести байки. Все сплюнули тоже – от вида дохлых животных во рту накопилось порядочно – и заржали как кони. Если Имос считал, что Гуль – это смешно, им ничего не оставалось, как ему поверить.
Кто-то крикнул:
– Трупоедка!
Кто-то – скорее всего, Стани – бросил в нее комок жевательной резинки. Но Тильда Сароян стояла как ни в чем не бывало. Трясла плечами от холода.
Платье, слишком большое для нее, как и громоздкие исцарапанные ботильоны, колыхалось на тощем теле подобно савану на восставшем из гроба покойнике. Глаза на белом как бумага лице чернели за пеленой спутанных длинных волос, будто бы два овальных отрезка матовой кожи, так что девчонке этой было впору без грима сниматься в театральной постановке про вампиров.
Эмос ничего не кричал. Он просто стоял у окна, смотрел и ждал, когда все это закончится.
Тильду Сароян на стройке они видели время от времени. Всегда в одной и той же одежде. С пакетом, куда она складывала подобранные с земли предметы.
Знали, что после смерти родителей Тильда переехала во Флёдстранд к своей странной бабке. В школу не ходила, зато вечно шаталась по таким вот местам, бледная и грязная, как привидение. Рылась в мусорных баках. Не могло быть никакой речи о том, чтобы подойти к ней и заговорить или дотронуться, как Догерти. Вероятно, он не знал про чуму и блох. В таких семьях, как у Роджера, обеспеченных и интеллигентных, где детей готовят к реалиям, далеким от настоящей жизни, мало интересуются тем, с чем не столкнутся в жизни. Но если б Роджер и знал кое-что, он вряд ли сообразил, что находки Тильда Сароян подбирала с земли голыми руками. А значит, все, что могло прыгать и ползать по ней, однажды могло заскочить на кого-нибудь, кто стоял рядом.
Словно во сне Эмос наблюдал, как нечто темное, что время от времени вползает в души людей, окутывает невидимым, ядовитым облаком сидящих за столом ребят. Безумие, как витающая в воздухе зараза, входило в них с каждым вдохом. Лица, смеющиеся нездоровым смехом подростков, с глазами, светящимися металлическим нездоровым блеском, застыли безобразными драматическими масками.
Он почему-то совсем не удивился, когда Фримен – пустоголовый пятнадцатилетний баран (до переезда в «Белый Мыс» ему оставалось не больше месяца) подскочил к девчонке и задрал платье.
Тут снова все замолчали.
Эмос проглотил ком, внезапно возникший в горле. Украдкой, чтобы не привлекать внимания, сунул руку в карман и поправил то, что никогда прежде не становилось большим и твердым как камень с такой ошеломляющей скоростью.
Смотреть, в общем-то, было не на что, хотя девчонку без трусов каждый из них увидел в тот день впервые в жизни.
Почти для всех без исключения тот незабываемый раз стал последним.

Глава 30
    22 августа 2013 года
    г. Нуабель
Андервуд отодвинул пустую тарелку и, посмотрев вглубь зала, качнул головой.
– Вон там мы сидели, – сказал он. – Постамент под горшком с пальмой.
Аарон обернулся. Горшок, стоящий между двумя столами, напоминал саркофаг без крышки. Короткая, не выше человеческого роста пальма раскинула над головами широкие зеленые лопасти.
– И что случилось потом? – спросил Аарон.
Начальник полиции покосился на сидящую рядом семейку. Все пятеро, утомленные бурным обсуждением прошедшего отпуска, молча занимались каждый своими делами. Ближайший к Андервуду отец семейства водил пальцем по экрану планшета, как будто сметая в разные стороны невидимые пылинки. Напротив – мать уголком носового платка вытирала лицо девчонке. Оба пацана отсутствовали в этом мире, поглощенные действием на экранах мобильников.
Андервуд пристально посмотрел на Аарона, покачал головой и отвернулся к окну.
– То самое и случилось, – сказал он так, чтобы это звучало непринужденно и не привлекало внимания. – Мы к тому времени еще слишком мало знали о взрослых делах. Ну, если ты понимаешь, о чем я. Самой гадкой и неприятной шуткой у нас считалась та, что про волосы на ладошках. Мало кто из нас избежал разоблачения. Так что…
В баре посреди зала разбился заполненный до краев заварочный чайник.
Редкие головы за столиками повернулись к центру зала. Девочка за столом спросила:
– Мама, что это?
– Сиди смирно, – ответила женщина и принялась расчесывать волосы на маленькой непослушной головке деревянной массажной расческой.
Аарон наклонился вперед, так чтобы не пришлось говорить слишком громко.
– То есть была пенетрация? – спросил он.
Забавного в вопросе ничего не было, но Андервуд с трудом подавил рвущийся наружу смех – губы сжались, щеки надулись, глаза увлажнились. Он заморгал, потом прочистил горло. И внезапно стал серьезным. Кустистые брови нависли над глазами, как тряпочные козырьки после сильного дождя.
Из-под стола показалась рука в кожаной перчатке. Андервуд тяжело вздохнул, взял бумажный стаканчик и, подбирая слова, медленно закачал его, чтобы взболтать содержимое.
– Саймон использовал для этого пивную бутылку. Горлышко, разумеется. Догерти сделал это пальцами, – сказал Андервуд все с тем же печальным выражением на каменном лице. – И знаешь, что меня поразило больше всего? Она не проронила ни звука. Как будто ждала, что будет дальше. Иногда меня посещала мысль, что она специально ходила на стройку, как будто ждала нас. Как будто… не знаю… ей не хватало внимания. Кто знает, что у нее дома творилось? Особенно если учесть, что жила она с полоумной девяностолетней бабкой, без родителей, без друзей, без развлечений.
– По-моему звучит как оправдание, – сказал Аарон.
– Согласен, – Андервуд пожал плечами и глянул наискосок, через стол, на девочку, расчесанную и слегка подкрашенную: розовые щечки и блестки на веках, как кукла. – Но я уверен, так и было. Любой нормальный ребенок будет избегать опасных мест. Родители предупреждали меня сторониться незнакомых людей, имея в виду, конечно, таких, как они, взрослых мужчин и женщин. Скажу честно, мне казалось странным слышать от них такое. Потому что нет ничего опасней подростков в возрасте от тринадцати до семнадцати лет. Я спокойно смотрел на мужиков, даже пьяных и жутких на вид, но всегда обходил стороной компании таких же, как я, мальцов. Любознательных, энергичных и очень деятельных. Я и сейчас держусь от них подальше, хотя сын мой как раз в этом возрасте. Дома они все хорошие. А вот Тильда Сароян не боялась, это ясно как божий день. Либо безумная была, как ее бабка, либо хотела того, о чем сама не имела понятия.
– Зов плоти?
Андервуд нахмурился.
– Пенетрация, зов плоти. Откуда такие слова?
– А как еще это назвать?
– Наш штатный психолог, – ответил Андервуд, – сказал бы примерно так: парафильное расстройство, проявленное навязчивыми фантазиями. А я считаю, причина в недосмотре родителей, социальных служб. Отсутствие сексуального воспитания и занятости для молодежи. В восьмидесятых мало кто думал о таких вещах. Развлекались они недолго. Думаю, каждый приложился к ней один разок. Каждый потрогал, где смог дотянуться. Потом вытолкали ее вон, а сами остались сидеть. Пьяные были. Про рваное платье, брошенное на пол, сразу забыли.
Оставались на стройке до темноты. За разговорами никто не услышал, как одна из машин свернула с Шоссе независимости и полицейские пробрались внутрь. Спустя пять минут все ввосьмером мы ехали в фургоне микроавтобуса Нуабельской полиции. Помню, как горело мое левое ухо. Саймон, сидящий напротив, потирал шею, натертую воротником, за который его волокли к машине.
Догерти единственный из нас вел себя спокойно. Он просто спал, засунув руки в карманы и откинувшись головой на борт машины. Примерно представить, о чем он думал, у меня не получилось, хотя я догадывался, почему его лицо в тот момент напоминало лицо человека, который мечтает о чем-то хорошем. Мечтать о чем-либо, будучи задержанным за преступление, мне казалось неуместным. Но мои подозрения подтвердились позже, после того как нас посадили в камеру в полицейском участке.
Каждые пятнадцать минут дверь в камеру открывалась, внутрь заходил высокий молодой полицейский. Кто-то из нас садился на скамейку, а тот, на кого он указывал пальцем, вставал и уходил вместе с ним.
Он выглядел доброжелательным и спокойным. Я все время ждал, что он начнет спрашивать нас, как дела, может, даже станет шутить с нами. Я не разбирался в званиях и регалиях, но мне показалось странным, что он выглядит как главный – потому что спокойный и веселый, – но в то же время занимается такой простой работой. Нас водили на опознание. Ставили по одному перед непрозрачным стеклом, с другой стороны которого, надо думать, находилась Тильда Сароян со своей бабкой.
Догерти забрали последним, сразу после меня, и он не вернулся. Сразу после того, как его увели, дверь открылась и в камеру вошел отец Роджера – невысокий, худой и такой же рыжий. Он молча нас осмотрел, ничего не сказал и вышел. Через час всех отпустили по одному, за кем приезжали родители.
На этом и все и закончилось.
Фримен остался ночевать в участке, поскольку до его родителей не смогли дозвониться, и утром отправился домой. Об этом он рассказал на следующий день, когда мы встретились во дворе.
– То есть дело так и не завели? – спросил Аарон.
– Нет, – ответил Андервуд. – Я ждал, что родителей вызовут в участок. Они до поры до времени думали, что нас поймали на стройке за хулиганство и распитие спиртного. Но позже я им все рассказал. Сразу после того, как пропал Роджер.
Случилось это летом, в середине июля.
После экзаменов мы не успели разъехаться. Собирались во дворе, на стройку ходили. Бабка Тильды – Варвара, кажется, так ее звали, – постоянно следила за нами. Просто стояла и смотрела, ничего не говоря.
Перед тем, как о Роджере написали в газете, он рассказывал, как на днях вынес мусорный пакет и бросил его в бак во дворе. Из окна на кухне он видел, как бабка Сароян идет по улице с этим пакетом в руках. Он точно знал, что этот тот самый, потому что сквозь него просвечивала коробка от кукурузных хлопьев, которую он опустошил с утра.
Мой отец, кажется, в воскресенье, читал за завтраком газету и спросил, не мой ли это товарищ на первой полосе. Я посмотрел. Фотография Роджера занимала половину первой страницы. В статье говорилось, что несколько дней назад он не вернулся с дискотеки. Кто-то из ребят видел его уходящим под ручку с очень красивой девчонкой. В статье дали ее описание – синяя юбка выше колен, кремовая блузка, бежевые туфли на шпильках и длинные прямые волосы. Описание не помогло. Девчонку никто раньше не видел. И Роджера Догерти с тех пор тоже.
Начиная с той статьи, все и завертелось.

Глава 31
    21 июня 1986 года
    г. Нуабель
Тильда Сароян осталась без родителей полгода назад. Накануне Рождества.
В пятницу вечером, двадцать первого июня, она сидела на полу своей комнаты, в квартире, где жила с бабушкой Варварой, и разглядывала красочные фотографии в каталоге туристического агентства «Спутник». Когда-то там работала мама. На странице, посвященной открытию новых направлений, женщина сидела за столом с клиентом, в своем любимом черном платье с желтым огуречным рисунком. Фотограф запечатлел ее, когда она отвлеклась от разговора, повернулась и посмотрела в объектив. Такой Тильда ее и запомнила: блондинка с каре, темно-красные губы и сережка с рубином на конце золотой нитки.
В тот день она ушла в школу, прихватив с собой каталог (похвастаться перед подружками), а родители остались дома. Они сгорели вместе с красивой трехкомнатной квартирой как раз в тот момент, когда Тильда рассказывала у доски про маленькое государство Андорра, затесавшееся между Испанией и Францией. Про Андорру она знала очень много. Почти все. Они собирались поехать туда всей семьей на зимние каникулы.
Причина пожара, как и то, почему два взрослых человека не смогли выбраться наружу, до сих пор оставались неизвестны. Однако в статье – довольно большой для обычного происшествия, – опубликованной неделю спустя в «Городском Вестнике», говорилось о таких необычных и любопытных вещах, что Тильда, до сих пор газет не читавшая, аккуратно ее вырезала и держала между страниц каталога. Сам каталог она прятала – подальше от бабушки – в нише под полом, там, где удалось вытащить разболтавшийся кусок паркета.
Тильда толком не понимала, откуда возник интерес, однако хорошо помнила, как после прочтения руки сами потянулись к ножницам, точно какая-то ее глубинная часть знала, в чем дело, но решила до поры до времени предоставить возможность додуматься самостоятельно.
Тот же самый, очень настойчивый внутренний голос говорил о том, что суровой и, несмотря на свои девяносто лет, деятельной Варваре Сароян не нужно знать ни об этой статье, ни о том, что рассказанные в ней вещи однажды – а в этом сомнений у Тильды не оставалось – наведут внучку на правильные выводы.
Всякий раз, доставая каталог из тайника, Тильда следовала заведенному правилу. И пятница, двадцать первого июня, предшествовавшая исчезновению Роджера Догерти – первого из восьмерых мальчишек со стройки, – не являлась в этом смысле большим исключением.
Сначала она листала его, словно проверяя, что все страницы на месте. Пробежала невидящим взглядом Гавайские пляжи и соломенные бунгало на воде, ночные огни Нью-Йорка, ослепительные снежные склоны Куршевеля, а также свое любимое – двенадцатипалубный морской паром, плывущий по Норвежскому фьорду, настолько крохотный по сравнению с окружающими скалами, что он казался белой щепкой, небрежно вырванной из трухлявого пня. Добравшись до маминой фотографии и погладив ее рукой, Тильда достала вырезанную из газеты статью и перечитала ее дважды, раз за разом соображая, что именно в ней не так.
«Городской вестник», г. Нуабель. 30 декабря 1985 года. Понедельник, №6 (354)
«Сатанинское Рождество»
Новые данные поступили из главного управления уголовной полиции (ГУУП) города Нуабель по поводу трагедии в квартире жилого дома, находящегося по адресу ул. Четырех друзей, д. 4
Напомним, что 23 декабря на пятом этаже закрытого жилого комплекса возник пожар, унесший жизни двух человек. К счастью, 13-летняя дочь погибших в это время находилась в школе.
В день происшествия следствию не удалось установить причину возгорания, однако руководство управляющей компании, которая обслуживает дом, утверждает, что электрические и газовые коммуникации в помещении квартиры находились в безупречном состоянии. Об этом свидетельствует и Акт проверки технического состояния жилого помещения от 1 декабря 1985 года. Данные сведения подтвердила вчера «Городскому вестнику» пресс-служба следственного комитета ГУУП г. Нуабель. Нам также сообщили, что следствие на данный момент рассматривает как минимум три версии. Комментарии по делу нам согласился предоставить сотрудник, курирующий дело и пожелавший в интересах следствия не раскрывать своего имени.
ГВ: Ходят слухи, что случившееся имеет религиозный подтекст. Какие версии пожара вы рассматриваете на данный момент?
ГУУП: – Да, вы правы. Скажем так, основным мотивом мы считаем месть, основанную на образе жизни пострадавших, которая могла вступать в противоречие с некоторыми религиозными догмами.
ГВ: Месть за неправильный образ жизни?
ГУУП: – Только отчасти. Возможно, тут речь также идет о профессиональной деятельности жертв. Мы утверждаем, что в данном преступлении замешаны участники либо последователи неустановленных религиозных культов. В частности сатанинских, кабалистических, либо так называемые адепты черной магии.
ГВ: Но ведь для таких выводов должны быть веские основания. Какие признаки привели следствие к «религиозной версии» мотивов преступления?
ГУУП: – Как я уже сказал, мы уверены в своем мнении. Мы также полагаем, кто-либо из погибших жильцов мог сам совершить поджог.
ГВ: Другими словами, это было ритуальное самосожжение?
ГУУП: – Вполне вероятно, что так.
ГВ: И все же, по каким признакам, оставленным преступниками, вы определили их как «религиозные»?
ГУУП: – Во-первых, сразу же после ликвидации огня нами была обнаружен оккультный символ, так называемая пентаграмма – пятиконечная звезда, вписанная в двойной круг, – нарисованная на обратной стороне коврика для вытирания ног. Поначалу этому факту не придали большого значения, но уже несколько дней спустя мы поняли, что следствие зашло в тупик. В таких случаях сыщики прибегают к последнему, что осталось: исследованию второстепенных улик. И вот здесь мы сделали ошеломляющее открытие. Путем генетической экспертизы мы выяснили, что злоумышленники нарисовали пентаграмму кровью одной из жертв. Следствие не располагает сведениями, каким образом она была получена. Есть версия, что кровь похитили в одной из больниц, где пострадавшие регулярно сдавали анализы.
Во-вторых, мы выяснили такой незначительный на первый взгляд нюанс, как порядок начертания. Тут нам пришлось прибегнуть к помощи сторонних специалистов. Символ пентаграммы, непосредственно сама звезда, выполнили единым росчерком, не отрывая руки, по направлению движения часовой стрелки. Но и это все лишь часть головоломки. Согласно оккультной практике, чтобы вызвать определенный магический эффект, имеет значение также то, в какой точке берет начало этот рисунок. В нашем случае, если не вдаваться в подробности, данный символ предназначался для вызывания огня.
В-третьих, на рисунке присутствовали такие элементы, как символические фигурки мужчины, женщины и ребенка. Но при этом изображение девочки, находилось внутри еще одного круга.
ГВ: То есть целью все-таки были родители?
ГУУП: Да. Но, конечно, из всего этого следует, что преступление умышленное. И, если исключить версию самоубийства, рисунок, который мы нашли, служил опознавательным знаком для исполнителей. По меньшей мере намеком будущим жертвам на грядущее наказание.
ГВ: Вы хотите сказать, следствие отвергает возможность самопроизвольного возгорания благодаря, если так можно выразиться, сверхъестественным явлениям?
ГУУП: Разумеется, да. Современная наука отвергает возможность подобных явлений. И мы с ней согласны. Предыдущий мировой опыт криминалистики, который, кстати, насчитывает не одну сотню лет, говорит нам о том, что причиной любого преступления являются банальные физические законы и явления. Такие, в частности, как злонамеренные человеческие действия. В сгоревшей квартире мы нашли остатки полиэтилена, который используется для изготовления тары для хранения горючего вещества. Скорее всего, бензина. Уверен, мы докажем это в ближайшее время.
ГВ: Хотелось бы немного вернуться к уликам. Как мы понимаем, преступление, если его совершили посторонние, имело умышленный характер? Как долго, по-вашему, они готовились? От пострадавших поступали жалобы о предупреждениях или прямых угрозах?
ГУУП: Жалоб не поступало. Но погибшие вполне могли игнорировать или, скажем, скрывать факт угроз, чтобы не навлекать опасность на себя и своих близких. К сожалению, многие люди не понимают, что пассивность как раз подвергает общество еще большей опасности. Страх и запугивание для криминального мира – это основной метод манипуляции будущими жертвами.
Каждый нормальный человек должен помнить, что любой метод, хороший или плохой, действует только в том случае, если он в него верит. Если вам угрожают, об этом должно узнать как можно больше людей. Добропорядочных граждан гораздо больше, чем бандитов. Количественное преимущество – одна из важнейших составляющих безопасной жизни.
Если говорить о том, что могло предупредить трагедию на улице Четырех Друзей, да, был один любопытный момент. В центре входной двери мы обнаружили вбитый почти до основания гвоздь. Согласно мнению экспертов, гвоздь, вбитый во входную дверь, как и пентаграмма, является частью ритуала по энвольтованию*. Причина его появления все же могла быть совершенно безобидной…
(*Энвольтование – наведение порчи. Прим. редакции)

Глава 32
Тильда посмотрела на часы над входной дверью. Фигурные черные стрелки, похожие на два турецких меча, слились в одну линию, указывая остриями на цифру «6». Секунду-две она колебалась. Потом с явным разочарованием спрятала каталог в тайник и аккуратно вставила назад дощечку. Бабушка должна вернуться с минуты на минуту.
Не сказать, что она сильно боялась Варвару Сароян. За все то время, пока жила с родителями, Тильда была у нее в гостях – в этой самой квартире – от силы три-четыре раза. Приходила сюда, как правило, по настоянию мамы, без большого желания. Так сказать, отдать дань уважения старшему возрасту. Но посиделки, начинавшиеся, как правило, с неловкого молчания, заканчивались – как любили говорить телеведущие в новостях – на позитивной ноте.
Тильда успела поправить волосы и немого прибраться в комнате, как на площадке за дверью зазвенели ключи. Один из них с хрустом вонзился в замочную скважину и провернулся с такой проворностью и силой, которые никак не вязались с хрупкой женщиной, готовой – и очень даже готовой – пересечь вековой рубеж.
Редким был тот день, когда бабушка одевалась во что-либо не столь мрачное, как угольно-черная ряса до земли и черный платок. Так она выглядела и сейчас, когда красный столбик термометра за кухонным окном вот уже пару недель держался выше двадцати пяти градусов.
Черные как смола бездонные глаза блеснули на бледном лунопододном лице, когда Варвара возникла на истоптанной циновке. Тильде стало не по себе от этого тяжелого толкающего взгляда, но лишь до того момента, когда бабуля заговорила.
– Ну как ты, моя милая? – спросила она.
Грудной, совсем не свойственный старухе бархатистый голос сделал свое дело. Тильда вышла из оцепенения, подошла ближе и приняла протянутую ей матерчатую сумку с продуктами.
– Хорошо, бабушка, – сказала Тильда. Она попыталась улыбнуться, потупила взгляд. – Что это у тебя?
Варвара Сароян посмотрела на мусорный пакет у себя в руке. Сквозь тонкую темно-серую пленку просвечивала большая картонная коробка: на желтом фоне белый кролик с длинными ушами, и надпись у него над головой красными пляшущими буквами: «Кукурузные хлопья». Чуть сбоку всем знакомый значок фирмы производителя.
– Решила вот помочь одному человеку. Думаю, здесь найдется все, что мне нужно, – сказала она, повернулась, пошла мимо Тильды вглубь коридора и добавила на ходу: – Поставь нам чаю, доченька. Я сейчас, я быстро. Приготовлю и сразу приду.
Тильда смотрела бабушке вслед, пока женщина не скрылась в глубине своей комнаты.
Что она собиралась приготовить?
И какое это имело к ней отношение?
Она присела за кухонный стол. В голове крутились мысли о статье про пожар, в котором погибли родители. Тильда замерла, подперла руками голову и прислушалась.
Кое о чем она уже начала догадываться, и ответ казался слишком невероятным, чтобы быть правдой.
Время от времени домой к бабушке приходили незнакомые люди. Иногда по несколько человек сразу. В прихожей возле вешалки для одежды для них специально стояла скамейка. В эти дни квартира становилась похожей на больницу, где пациенты ждали своей очереди на прием к врачу. Они держали в руках связки желтых церковных свечей и пасхальные куличи, присыпанные разноцветной карамелью. Кто-то из них приносил бутылки с водой. Этот набор всегда оставался неизменным, кроме очень редких случаев, один из которых Тильда наблюдала, когда ей понадобилось пройти из комнаты в ванную.
Бабуля как раз закрывала дверь за только что вошедшим очень солидным человеком в новом и, наверное, жутко дорогом костюме. Коричневый портфель, который он нес в руке, блестел, как будто его только что купили. И точно так же блестели его ботинки и очки в золотой оправе. Даже ткань костюма светилась, как наэлектризованная. Еще он принес с собой запах одеколона, который заставил Тильду подумать про пачку сигарет, плитку горького шоколада и апельсин. Подобных людей она видела только по телевизору, когда речь шла о заседании правительства.
Забравшись в ванную, Тильда припала ухом к двери и услышала, как бабушка спросила:
– Ну, все принес, милый мой?
– Да, – ответил он. Голос прозвучал сильно и властно. Но то, что этот солидный человек добавил следом, прозвучало гораздо тише. Почти шепотом. – Волосы, ногти. И еще вот это…
Тильда прижалась к двери еще сильнее. Она почти не дышала, и сердце гулко билось у нее где-то в горле, пока с той стороны невидимые руки разворачивали, судя по характерным звукам, бумажный сверток.
– Молодец, – ответила бабушка. Она сказала что-то очень-очень тихо, а потом добавила откуда-то из конца коридора: – Ну, пошли, не стой как вкопанный. Бабка все сделает чисто.
Тильда выпала из воспоминаний и вздрогнула, когда Варвара Сароян все в том же мрачном одеянии появилась на пороге кухни. Без траурного платка она смотрелась гораздо моложе своих лет, но правда состояла в том, что никто в здравом уме не дал бы ей больше пятидесяти.
Пожилая женщина подплыла к столу, грациозно, как будто парила над землей. Только подол ее длинного платья шелестел по деревянному полу.
– Ну как дела, детка моя? – спросила она.
Варвара села рядом, заглянула в лицо Тильды и нежно погладила ее по затылку. Жар нахлынул девочке на лицо – таким ласковым был бабушкин взгляд. И таким приятным, успокаивающим было тепло, исходящее от ее ладони. Как будто сотни крохотных иголочек кольнули кожу в том месте, где рука прикасалась к ее голове.
– Хорошо, бабушка, – ответила Тильда. Краем глаза она заметила мощную струю пара из чайника на плите. Знала, что нужно подняться и выключить газ, но почувствовала странную слабость в теле и дремоту, как поздним вечером, когда с минуты на минуту ей предстояло лечь спать.
– Вот и славно, доча моя. Вот и славно, – ответила бабушка низким бархатистым голосом. Теперь он звучал где-то далеко и одновременно отовсюду. Он заполнял все сознание, как белый пушистый свет. – Это потому, что ты уже готова. Ты гото-ова, де-етка моя.
– К чему, бабушка? К чему я готова? – спросила Тильда. Губы ее едва слушались. Ей показалось странным, что эти слова она как будто даже и не произнесла. Что она их просто подумала…
– К чему готова, того не миновать.
Второй рукой Варвара принялась медленно описывать круговые движения перед лицом Тильды, которая глубже и глубже куда-то проваливалась. Словно летела спиной назад в безграничном мягком пространстве.
– Ты просто спи, детка моя. Просто спи. Спи. Спи.
И эти слова были последними, что Тильда услышала теплым вечером двадцать первого июня тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.
На следующее утро она пребывала в прекрасном настроении. Изредка, правда, в ее сознании мелькали отголоски сна, приснившегося прошлой ночью.
Все было так необычно и интересно.
Картины, что она видела, появлялись будто во вспышках света.
Она лежит на столе, абсолютно голая, внутри прямоугольника горящих потрескивающих свечей.
Варвара склонилась над ней. Волосы у бабули густые, распущенные, пышные, разбросаны по плечам.
Миска в руках и пучок голубиных перьев, перевязанных красной ниткой.
Янтарная маслянистая жидкость капает с этой кисточки, и она мажет ее всю, с головы до ног.
Она ведет ею между маленьких грудей, по животу, спускается ниже.
Электрический ток волной поднимается от того места между ног, куда на мгновение и неглубоко проникает влажный скользкий помазок.
Скрипит дверца шкафа, где-то справа. Нет… слева.
Бумажный сверток.
В свертке горшок с цветком: тонкий как нить длинный стебель. Шипы на нем. Много шипов: они как зубочистки, белые, шлифованные, идеально ровные.
Бутон похож на сомкнутые подведенные веки с накрашенными ресницами.
Лепестки на стебле оживают и тянутся к бабушке.
И последнее: острая боль в мизинце левой руки.
И жгучий холод.
И темнота.
Тильда открыла глаза и потянулась. Абсолютно непринужденно; обидный инцидент на стройке и происшествие с родителями превратились за одну эту ночь в два грустных выдуманных эпизода из книжки. К чувству бодрости во всем ее теле примешивалась твердая, но необъяснимая уверенность в приближении праздника. В полной своей безопасности.
Она знала, что теперь так будет всегда.
Она отбросила одеяло и села на кровати. Посмотрев в окно, обрадовалась яркому солнцу и шелесту пышной тополиной кроны, а следом решила, что сидеть дома в такую погоду – бесполезная трата времени. Позавтракать и бежать. Все равно куда.
Одежда висела на спинке стула, у письменного стола. Тильда протянула руку, чтобы взять сарафан, но взгляд скользнул по нижней части живота, и она замерла в середине процесса. Прямо от того места, где складочка между ног напоминала два тесно прижатых друг к другу розовых абрикоса, тянулась вверх тонкая светлая полоса. В первый момент она, конечно, приняла ее за след от простыни – привычное дело, вмятины от постельного белья пересекали кожу вкривь и вкось каждое утро, но вот незадача – во-первых, полоска была белой, а не розовой, как обычно. Во-вторых, она была идеально ровной и выпуклой, словно под кожу зашили веревку толщиной со спичку. В-третьих – она осторожно коснулась полоски кончиком пальца, повела вверх по животу, груди, шее, – выпуклость заканчивалась под нижней челюстью. Тильда снова посмотрела на улицу, но теперь солнечный свет и зеленая крона за окном не вызывали желания гулять.
Без бабушки здесь не обошлось, подумала она. Чудес не бывает. Придет – спрошу. Может быть, тот странный сон вовсе не был сном.
Тильда оделась и вышла на кухню. По пути убедилась, что старушка ушла, – дверь комнаты плотно закрыта. Она налила воды в стакан, облокотилась спиной о столешницу и посмотрела на стену.
Глоток воды застрял в горле, как сухарь.
Стакан выскользнул из руки, глухо стукнулся о ковер, вода забрызгала голые ноги.
На отрывном календаре стояла дата – первое августа.
Она подошла ближе, присмотрелась. Ошибки быть не могло. Все остальные листки вырваны, толстый кусок почти за два с половиной месяца.
Беспокойный взгляд зашарил по кухне, наткнулся на свежий, пахнущий типографией, ровный и гладкий выпуск газеты «Мой район», который, вне всяких сомнений, вытащили из почтового ящика несколько часов назад. На первой полосе внимание прилипло к фотографии смутно знакомого рыжего мальчишки и заголовок «Пропал без вести», но, разумеется, ее волновала дата. Статью она прочитать успеет.
– Да, как же так? – сказала Тильда и услышала, как в замок входной двери с хрустом вонзился ключ.
Через минуту бабуля в привычной угольно-черной рясе с пакетами еды стояла на пороге кухни и молча смотрела на газету у Тильды в одной руке, на сорванный со стены календарь в другой, на стакан, лежащий на полу, и лужу воды.
– Ба, что происходит?
Варвара Сароян поставила ношу на пол, развязала пояс и кинула на ручку двери.
Краем глаза Тильда уловила знакомое движение – бабушка терла друг о друга пальцами правой руки, – ритуал, которым старушка всякий раз предваряла магические пассы, после которых Тильда переставала тревожиться, а на месте некоторых воспоминаний возникала пустота.
Она кинулась к ней, схватила за руку. Умоляющим взглядом смотрела в черные, как маслины, бездонные глаза. Расстегнула ворот у сарафана, тронула кожу на груди, но прежде, чем выпалить вопрос, не успела сообразить, что белой выпуклой полосы больше нет.
– Бабушка, прошу тебя, не надо меня усыплять. Что ты опять сделала? Что ты сделала со мной?
Варвара улыбнулась, прижала Тильду к себе и поцеловала в висок.
– Не я, мой сладкий. ОН.
– Но зачем?
– Случилось то, что ты просила.
– Что?
– Нет, все не так, – Варвара отстранилась, погладила ее по щеке и задумалась. – Когда ко мне приходит человек, которому от нетерпения не спится, я просто открываю дверь, куда ему с рождения войти предрешено.
– Бабуль, я не понимаю.
– Мы просим у НЕГО лишь то, что нам предписано. Ты пожелала силу. Я просто инструмент.
Тильда подняла к лицу газету и посмотрела на фотографию смутно знакомого рыжего мальчишки, который пропал без вести.
– И он?
– И он.
– И я?
– И ты.
– Но для кого? Я не хочу быть инструментом для исполнения чужих желаний.
– Правильно. Но ты захочешь то…
– …что мне предрешено, – сказала Тильда упавшим голосом.
Она наконец вспомнила обрывок дня, о котором говорила бабушка. Двадцать четвертого мая, почти три месяца назад. Тот разговор состоялся на этой самой кухне и начался с ее собственных слов:
– Бабуль, когда я буду как ты?
– Скоро, – ответила бабушка. – Быстрее, чем ты думаешь.
И эти пять слов, что произнесла Варвара Сароян, были последними, что помнила Тильда. Дальше на месте трех месяцев лета, как ни старалась она напрячь память, зияло белое пятно.
Их просто стерли.
Мастерски и со знанием дела.

Глава 33
    22 августа 2013 года
    г. Нуабель
– Когда Роджер пропал, – продолжал Андервуд, – в «Городском вестнике» и «Неделе» на следующий день написали про бабку и девчонку. Мы тогда в первый раз узнали, как звали старуху. Варвара Сароян – бабушка Тильды по отцовской линии. Мать – шведка, отец – армянин.
Обе статьи, понятное дело, липовые насквозь: упреждающий удар Догерти-старшего на случай, если бабка решит дать широкий ход делу. Всем, кто мог пожелать, в главном управлении полиции были готовы предоставить как минимум две жалобы от людей, у которых Варвара Сароян вымогала деньги за домогательства к внучке. Сфабриковали по высшему разряду: входящий номер в журнале дежурного, подписи, паспортные данные потерпевших.
В «Неделе» исповедался психиатр, к которому на прием незадолго до гибели якобы приходила мамаша Тильды Сароян и рассказала, как застукала своего мужа в душе вместе с дочерью. И он, «используя вместо мочалки собственные руки, намыливал ей те самые места».
После пожара девчонка переехала к бабке. А там замкнутый образ жизни. Плохие бытовые условия. Либидо, проснувшееся благодаря отцовским стараниям. И все эти прелести на фоне травмы от гибели родителей. В результате ребенок превращается в сексуально озабоченного психопата и неврастеника, которым бабуля манипулировала ради заработка.
В обеих газетах – телефон поддержки. Настоятельно просили всех, кто пострадал от рук этой парочки, обратиться в ближайшее отделение полиции.
– Подождите, – сказал Аарон, – Что, никто не сказал, что это вранье? А свидетели, а доктор? Их ведь не было?
– Секундочку, – Андервуд усмехнулся и наставил на Аарона вилку, – Дорогой мой юноша. Не ищите здесь справедливости. Эти люди реально существовали. Здравый смысл в нашей истории – это прыщавый подросток, которому заказан путь на вечеринку.
Догерти запланировал раздавить семью Сароян еще до того, как пропал Роджер. Власть держится на репутации. Для некоторых она бесценна. И пусть с большим опозданием, он купил и докторишку, и фальшивых свидетелей. Что еще он мог сделать? Такие были времена.
– Ладно. Хорошо, – сказал Аарон. – А как же Варвара Сароян. Как она отреагировала? Почему не заявила о клевете? Что она сделала в свою защиту?
Андервуд задумчиво посмотрел в окно. Похоже, такие вопросы были для него сущей проблемой, которая здорово выводила офицера из себя. Он вытащил из-под стола правую руку, запакованную в блестящую обтягивающую кожаную перчатку, и несколько секунд разглядывал ее.
– Знаете, – сказал он, не поднимая глаз, – с возрастом я стал неплохо разбираться в людях, но до того, как это произошло, для меня стала очевидной одна простая истина. Есть люди, которые много говорят и ни черта не делают. А есть те, кто молчит как рыба и терпит. Вот таких я боюсь больше всего.
Почему старуха не обратилась за помощью?
Что она сделала, чтобы восстановить справедливость?
Пожалуй, ответ кроется в самих этих вопросах. Именно поэтому мы тут сидим. По той же причине я все время ношу эту перчатку. И еще…
Андервуд вздохнул. Лицо его исказила гримаса неудовольствия и боли, когда он полез в боковой карман своего модного вельветового пиджака. Он поднял зажатую между большим и указательным пальцами небольшую коробочку из картона цвета шоколада и потряс ею в пространстве над тарелкой с недоеденным салатом. Судя по звуку, внутри лежала пустота.
– Вот здесь, – сказал он, мрачно улыбаясь, – находится весьма туманный намек на то, что случилось с Догерти, Варгой и Белмонти. Я время от времени таскаю их с собой, чтобы быть в тонусе и не забывать, какие мы беспомощные создания перед матерью-природой.
Он вальяжно откинулся на спинку скамьи. Пощелкал языком. Глянул исподлобья, спокойно, даже как-то по-дружески. Уголок его левого глаза чуть заметно подрагивал, словно его дергали за невидимую ниточку.
Он сказал:
– Отвечаю на ваш вопрос. Я не утверждаю, что все, о чем расскажу, дело рук Варвары Сароян. Хотя бы потому, что странные события того времени продолжаются до сих пор.
Скорее всего, ее уже нет в живых. Но я уверен: кто-то или что-то, к чьей помощи она обратилась, действует в этом городе до сих пор. Двадцать семь лет.
Мне будет жаль, если с вами случится беда. Поэтому я не хотел рассказывать. Известно как минимум о трех любопытных ребятах из вашей – пишущей братии, которым не хватило ума вовремя бросить «Дело о скелете».
Андервуд криво улыбнулся и отвел взгляд в сторону.
– И еще знаю одного полицейского, который научился уяснять намеки.
Аарон кивнул. Его внимание всецело привлекла маленькая коричневая коробка в руке начальника полиции.
Как она может быть связана с пропажей Ивонн?
Какую роль вообще играет в этой истории?
Неужели тут доказательство или ниточка, при помощи которой можно найти ее след и предотвратить еще многие другие трагедии?
– Что в коробке?
– Кости хомяка по имени Берни.
– Точнее – скелет.
– Ага, – сказал Андервуд и убрал коробку в карман. – Анатомический конструктор. Натурпродукт.
– Так, что дальше?
Задавать этот вопрос Аарону до смерти надоело. Вероятно, причина тому рефлекс, нервозное ожидание набившего оскомину ответа «А это все», но, к сожалению, все участники цепочки, обладавшие информацией, были похожи на сусликов, которых чрезвычайно сложно выманить из норы.
– Остальные тоже пропали? – спросил он.
– Не совсем, – ответил Андервуд. Он поерзал на месте, устраиваясь поудобнее. – Не все так просто.

Глава 34
Андервуд задумчиво повертел в руке десертную вилку с тремя зубцами. На смену креветочному салату пришел чизкейк «Нью-Йорк» и чашка капучино. Семейка с тремя детьми удалилась, время обеда подошло к концу, ресторан редел. Они сидели за пустым столом, и начальник полиции говорил громче.
Краем вилки Андервуд надавил на узкий край пирожного. Проткнул отрезанный кусок, положил в рот и несколько секунд задумчиво мял его, дергая челюстями. Как видно, пауза была ему крайне необходима. Аарон буквально видел, как тот мысленно переворачивает в уме воображаемую страницу, как будто они, черт побери, никуда не торопились.
Предвкушение – вот что он видел в мечтательном грустном взгляде опытного полицейского. Еле сдерживаемый мандраж рассказчика, уверенного в том, что его история поразит воображение публики, пусть даже слушатель всего один.
– Следующий на очереди Скотт Фримен, – продолжал Андервуд. – Там вообще история жуткая, хотя кроме меня он единственный, кто до сих пор жив. Правда, за тридцать лет, проведенных в незабвенном «Белом мысе» – нашей местной психушке, он пытался уйти не меньше десятка раз. И я его хорошо понимаю.
Белый мыс.
Аарон прекрасно помнил это название. Частная психиатрическая клиника всего на 48 мест славилась на весь мир (в основном среди научной интеллигенции) своей коллекцией знаменитых сумасшедших, которых, подобно редким картинам, основатели собирали по всей планете. Вчера, когда ему так и не удалось пробить кордон «первых освободившихся операторов» Белого мыса, он нашел в интернете маленькую заметку в научном журнале. В статье под названием «Гении под пьедесталом» одним предложением упоминался исследовательский отдел знаменитой психушки, который располагал уникальными пациентами.
Андервуд указал в сторону, противоположную от окна, и сказал:
– В десяти минутах езды на восток Шоссе Независимости пересекается с Королевским бульваром, красивой пешеходной улочкой с магазинами и кафе. В школьные годы одно из любимых наших мест в Нуабеле. Днем тихо и свежо, напоминает приморский курортный городок. Ночью – много огней, музыка. Местные предпочитают Королевский бульвар центру города.
Квартал вдоль бульвара, по сути, – окраина города. Сразу за последними домами начинается пустырь, заросший кустами, за ними – речка, а дальше дачные участки и лес.
В восемьдесят шестом, в конце июля, дачник свернул с тропинки на пустыре, чтобы набрать хвороста для камина. Из заброшенного дома он услышал стоны и там нашел Скотта Фримена. Среди пустых пивных бутылок и прочего мусора Фримен лежал посреди комнаты, возле потухшего костра, спиной кверху, без рубашки и со спущенными до колен штанами. Мы узнали об этом по телевизору, из вечерних новостей.
К тому времени Фримена искали уже третий день. В больнице Святой Анны для установления личности обзвонили ближайшие поликлиники. Спрашивали, где состоит на учете безрукий подросток. Спустя час после выпуска новостей в госпиталь позвонила мать Фримена и сказала, что тут возможно допущена ошибка. Дескать, знаем такого, но с руками. Им ответили, что этого не может быть, потому как то, что от рук осталось, похоже на травмы десятилетней давности. Когда Фримен спустя месяц пришел в себя, и его спросили, как это произошло, он только мычал и плакал. Оказалось – язык откушен.
Вот такие дела.
Флёдстранд – довольно большой район. Почти десять квадратных километров площади и около ста пятидесяти тысяч человек населения. По статистике два несчастных случая в течение месяца – как капля в море.
В полиции, вероятно, серьезно задумались, почему это произошло с подростками из одного двора. Для всех остальных что Догерти, что Фримен – очередная новость, интересная тема для разговоров.
До нас, шестерых оставшихся, тоже не сразу дошло, откуда ветер дует. Картина обрела четкость к сентябрю, когда кто-то из ребят притащил на стройку свежий выпуск газеты «Район».
Вашку Белмонти и Имос Варга перестали гулять с нами еще в конце июня. После выпускных экзаменов они появились во дворе один раз и сказали, что осенью уезжают учиться в Имперский Колледж Лондона, на инженерный факультет – самый престижный технический университет в Европе, чтобы потом вернуться и занять тепленькие места на металлургическом заводе.
В награду за поступление родители купили обоим путевки во Флориду на целый месяц. Уже тогда, кстати, они смотрели на нас свысока.
На фотографиях на первой странице «Района» наши главные заводилы Имос и Вашку стояли немного смущенные, в мантиях и квадратных шапочках, на фоне главного входа в школу.
С последней своей вечеринки – выпускного бала – в клубе «Рихард» они ушли в сопровождении неизвестной привлекательной девушки по направлению к озеру Боттенланг.
В тот день, когда вышел номер, мы отказались от игры в карты. Только курили и выпили по бутылке пива. Обсуждали статью. Вспомнили, что Роджер в свой последний вечер тоже подцепил телку.
Потом, правда, мы резко сменили тему.
Юхан Соринен отреагировал на новость очень эмоционально. Он ходил рядом с нами, пинал мусор ногами. В один прекрасный момент он оказался у окна. И как-то сразу поник, замолчал и присел за стол. Сказал, что внизу на улице стоит Варвара Сароян, бабка Тильды.
У всех нас что-то зашевелилось в голове, и Стани Беркович рассказал, как несколько дней назад сдавал кровь в районной больнице после того, как переболел ангиной. По пути домой он, как обычно, выбросил в урну кусок ваты, которой зажимал рану. На выходе оглянулся и увидел, как санитарка копается в урне руками. Только вот одежда на ней была странная: черная ряса, подпоясанная веревкой на животе, и черный траурный платок на голове.
Юхана тоже прорвало. Его отец недели через две после визита в полицейский участок сказал, что собирается Варвару Сароян пригласить в гости. Он почему-то считал, что ее нужно задобрить. Дать понять, насколько сильно они осуждают случившееся и готовы, если это уместно, оказать любую поддержку.
Иначе говоря, отец Юхана собирался предложить ей отступные.
Мы с Саймоном все думали, какую участь старуха приготовила для нас. Когда Юхан и Стани загремели в «Белый Мыс», где Фримен вовсю наслаждался беззаботной жизнью, нас то и дело подмывало съездить и расспросить обоих, чтобы подстраховаться на будущее. Но про них даже в газетах не написали.
Про Стани мы узнали случайно от родителей, когда зашли за ним гулять. Через год, правда, его забрали домой. Однажды ночью он вышел на улицу прямо через окно своей комнаты. Жили они тогда на восьмом этаже. Его младшая сестра видела, как это случилось, и практически сразу двинулась умом. Она стала нашей новой достопримечательностью, о которой сразу же написали в газете «Мой район».
С Юханом случился припадок на уроке биологии. В тот день они проходили плотоядные растения. Прямо посреди урока он вскочил, закричал, забился под раковину и просидел там до приезда отца, который сделал ему укол успокоительного и отнес на руках в машину.
Варвара Сароян, приходившая в гости к Сориненам, в знак примирения подарила матери Юхана комнатное растение. Как-то раз на большой перемене он подсел к нам с Саймоном, бледный и невыспавшийся. Мы думали, он опять шлялся всю ночь со своей подружкой-одноклассницей, он же сказал, что во всем виноват бабкин подарок.
Отец Юхана, врач по образованию, в тот же день после ухода бабки полистал энциклопедию. За ужином он авторитетно заявил, что подобный экземпляр относится к очень редким гибридам, растущим, вероятно, в реликтовых лесах. Наличие столь редкого растения у Варвары Сароян вполне объяснимо, поскольку мать девочки работала в туристическом агентстве и запросто могла побывать вдали от основных маршрутов, скажем, в гуще Амазонских тропиков. Судя по внешним признакам, «Мать цветов и хранитель силы рода», как назвала его бабка, может статься, не просто гибрид, а самый что ни есть прародитель известных плотоядных растений, таких, как жирянка, непентес кувшинчиковый и росянка обыкновенная. Питаются они в основном мухами и мелкими животными. Известны случаи, когда внутри бутона непентеса находили полупереваренных мышей и птиц. Сила воздействия дурманящего вещества в цветке зависит от массы животного и времени, в течение которого оно вдыхает ядовитые пары.
Юхан еще много чего поведал, в чем мы не нашли никакого проку. Всю большую перемену только тем и занимался, что трындел о цветке и странном поведении родителей, которые установили замок на дверь спальни и с того дня, против обыкновения, спали до десяти, а то и вовсе до полудня, если дело касалось выходных дней. Благо отец был начальником медицинской службы на металлургическом комбинате и мог (когда Юхан говорил об этом, его сонные глаза заблестели) работать, когда ему вздумается.
Однако мы не смогли понять того, какое отношение цветок, стоявший в родительской комнате, имел к его бессоннице. Да, ему с подозрительной регулярностью снился один и тот же сон, где он гигантская бабочка-адмирал, парящая над голой степью по направлению к пропасти – маленькой издалека (как дырка в центре виниловой пластинки), однако вблизи оказавшейся не меньше футбольного стадиона, тошнотворно красной и мокрой, как воспаленное горло. Ровно над центром он (против воли) смотрел вглубь этой живой зовущей пещеры, после чего крылья переставали слушаться и он летел вниз. Вопреки ожиданию, просыпался Юхан не от страха разбиться. Он боялся быть съеденным.
Юхан что-то не договаривал. Обширные академические знания отца оказались бесполезны. Ни его, ни Саймона, ни Стани Берковича они не спасли. Каким-то образом Варвара Сароян, необразованная цыганка, подобрала ключи к той части мозга, что отвечала за волю и критическое восприятие.
Она вручила его – этот ключ – своей внучке, перед тем как мы встретили девчонку в последний раз.

Глава 35
Людей в ресторане убавилось. Время обеда закончилось. Новые посетители садились за пустые столы, и Андервуд теперь развалился на скамейке. Говорил он громко, без оглядки по сторонам.
– Почему вы молчали? – спросил Аарон.
– О чем?
– Что вашего друга убила Тильда Сароян.
– Смеетесь? – спросил Андервуд, – Двенадцатилетняя девочка? Я этого не говорил.
– Тогда я не понимаю.
– А я вас предупреждал, юноша, – сказала Андервуд, – «Дело о скелете» не вписывается в общепринятую парадигму нашего мира. Когда человек говорит, что убить ему приказали голоса в голове, его все равно посадят на иглу или отправят в психушку. И это несмотря на то, что каждый психолог знает – голоса в голове – такая же реальность, как голоса в телевизоре, на радио или в мобильнике. Называются гипнагогические галлюцинации, вполне безопасное явление, если знать его биохимическую подоплеку. И если вам нужен четкий и ясный ответ, вот он: когда я ушел, Саймон остался с Тильдой, которая, согласно «Городскому вестнику», в точности подходила под описание девочки, сопровождавшей Догерти, Белмонти, Варгу и, как я полагаю, Фримена. Спустя три дня чердачный пол был усыпан костями Саймона.
– Ладно, хватит, – сказал Аарон.
– Что значит «ладно»? – Андервуд вытаращился на него.
– Я потерял время. Где этот «Белый Мыс»?
– А какой смысл? – вскинулся Андервуд. – Вас не пустят.
– Вчера я слышал другое.
– Все равно это глупая затея.
– Но я не могу сидеть сложа руки. Ивонн в беде. Если в больнице не получится, я поеду в отель. У вас есть ресурсы для получения доступа в номер. Скажите, что я один из ваших людей.
– Не скажу! – ответил Андервуд, поочередно загибая пальцы. – Вы там оставите следов. А у нас появится главный подозреваемый. Мотив – профессиональная конкуренция. Оба погнались за материалом, который сулит славу, карьерный рост, деньги. Кто докажет, что следы появились после того, как Шнайдер исчезла? Наверняка в номере куча материалов по делу.
– В которых фигурирует ваше имя, а значит, там их уже нет.
Андервуд поморщился:
– Хорошо, – сказал он. – Дайте подумать.
Минута, пока Эмос Андервуд смотрел в окно, длилась целую вечность. Аарон с трудом подавил желание встать и уйти, но полицейский достал из кармана ручку, сложил пополам салфетку, что-то написал и протянул через стол, зажав, словно купюру, между указательным и средним пальцами. – Держите.
Аарон взял.
– Что…
Андервуд перебил его.
– Точный адрес «Белого Мыса». Индекс, название улицы, номер дома.
– Да ладно? Можно подумать это секретная информация.
– Нет. Но, пациенты, такие, как Скотт Фримен, не афишируются. Они вроде как секретный проект. Для встречи нужен пароль.
– И где он?
Эмос указал на салфетку.
– Я же вам написал.
Аарон прочитал еще раз.
«197500, Правобережное шоссе, 153».
– Занятно. Так просто?
– Ну я бы не сказал. Еще никто не догадался, тем более что пароль привязан ко дню недели, и к человеку, которому он был выдан, – Андервуд загадочно улыбнулся. – Доступом можно поделиться один раз.
– Не понимаю, зачем нужны эти пароли. К ним что, очередь на просмотр?
– Пароли нужны для тех, кто заинтересован в результатах исследований. Я даже не буду объяснять, чего мне стоило доверие руководителей «Белого мыса». Когда вы туда придете, первое, что они скажут: «У нас предварительная запись за две недели». Вдобавок у вас должна быть одна из двух веских причин для визита. Вы либо родственник, либо юрист, который ведет дела пациента. Если условия не соблюдены, но вы будете настаивать на встрече, вас запишут, просто чтобы избавиться, а через неделю позвонят и скажут, что встреча невозможна по причинам, которые не разглашаются.
– Ладно, – сказал Аарон. – Кажется, я должен сказать спасибо.
Андервуд поморщился.
– Когда мы имеем в виду «Дело о скелете», интервью со Скоттом Фрименом – самая легкая и, к сожалению, бесполезная стадия.
Аарон кивнул и потянулся к пакету на подоконнике. Он надеялся, что начальник полиции не заметил, как у него от злости трясутся руки. Постоянные намеки бросить поиск Ивонн были настоящим испытанием веры в благоприятный исход. Еще полчаса, и он бросит затею. Проиграет.
Он достал из пакета мобильный, диктофон и ключи. Распихал по карманам.
– Вы со мной? – спросил Аарон и встал из-за стола.
Андервуд откинулся на спинку скамейки и развел руками.
– Увы. Если я вмешаюсь, огласки не миновать. Но я буду на связи.
– Ладно, – бросил Аарон на ходу. – Но вообще-то я рассчитывал узнать, что там стряслось на чердаке.
– Я сказал все, что знаю.
Да врешь ты все, – подумал Аарон и ответил:
– Спасибо.
Он махнул рукой и направился к выходу.
Снова один, снова сам за себя.
Знакомое чувство, что никто не поможет, лишь добавило ему решимости.

Часть II

Глава 1
    22 августа 2013 года
    Психиатрическая клиника «Белый Мыс»
Последние полкилометра такси поднималось в горку. Комплекс пятиэтажных зданий психиатрической лечебницы «Белый Мыс», словно отвергнувший человечество монастырь, венчал известковое плато в двухстах метрах над равниной.
Потрясающей красоты вид на лес внизу и город у горизонта заставил Аарона за минуту забыть о цели приезда. Он вышел из машины и приблизился к низкой оградке перед обрывом. Свежий, богатый кислородом ветер с запахом скошенной травы, вдохнуть который не хватало и всей полноты легких, нежно теребил волосы. В Старой Вентимилье, где Аарон родился и провел детство, он вот так же любил смотреть с горы на море, город внизу и порт. Там, где пушистый ковыль белым призрачным одеялом стелился над землей, словно пар.
Да, на той самой горе, с которой он едва не был сброшен в награду за свое правдолюбие. Не окажись рядом Ивонн, все было бы по-другому.
Ха… когда она вытащила его наверх и они лежали там, на траве, глядя в небо, она первой пришла в себя – как же иначе – и запустила тонкие загорелые пальцы в его растрепанную мокрую шевелюру. Как это было хорошо. Знала бы она, какую власть возымело над ним то прикосновение.
Неудивительно, что он пообещал ей все. Неудивительно, что он здесь.
Он распустил волосы, закрыл глаза и повторил ее жест – сжал и до боли потянул себя за волосы – и в который раз словно родился заново. Отпустил, ухватил больше прядей и снова потянул.
Мысль об Ивонн заставила Аарона повернуться и посмотреть на здание клиники. Белокаменный фасад административного корпуса смотрел черными окнами сквозь плотный ряд кипарисов. По ту сторону кованого забора человек в белом комбинезоне тралил газон щеткой на длинной палке, напоминавшей огромную птичью лапу с полусотней пальцев.
Аарон перешел через дорогу и вошел под арку главного входа. Его шаги громко шуршали по гравию, но человек в белом продолжал делать свою работу.
На пороге Аарон отметил в уме, что на протяжении всего пути не заметил никакого движения в окнах – пустынное сонное место, от которого веяло свежевыглаженными хлопковыми робами людей, чей мозг был словно абстрактное полотно – белый холст, забрызганный переплетением случайных мыслей.
Мальчишка за стойкой, не обращая на него никакого внимания, набирал номер на панели телефона. Он жал на кнопки с таким неистовством, что карандаши и ручки дребезжали в подставке для канцелярии.
Аарон направился через холл. Резиновые подошвы кед скрипели на белом мраморном полу, когда он обходил вокруг каменной чаши с фонтаном. В прозрачной, голубой воде стайка золотистых рыбок кружилась изящными кренделями. Единственные живые и, похоже, самые здоровые существа в этом умопомрачительном месте.
Санитар глянул на него без интереса и приложил телефонную трубку к правой стороне головы. На лбу у него блестели мелкие капли пота.
– Доктор Миллер, в синем блоке опять инцидент. Вас просят подойти. Да, опять Моцарт.
Мальчишка послушал, что ему говорят, бессмысленно глядя в поверхность стола.
– У них закончился аминазин… Да, но вы сказали, что галоперидол только в крайнем случае… Просто связать? Хорошо.
Санитар хлопнул трубкой по базовому блоку. Вытер лоб рукой. Аарон не испытывал иллюзии по поводу скорой встречи с Фрименом. Порядок приема посетителей он знал задолго до того, как Андервуд сообщил ему пароль, по сериалу «Хороший доктор». О чем бы ни было кино, в таких вещах, как регламент учреждений или назначение лекарств, авторы всегда были на стороне правды.
Санитар вышел из-за стойки. Прошел мимо картины в человеческий рост с изображением зеркального, иглоподобного небоскреба, датированным двадцать вторым июня восемьдесят седьмого года. Держась за кулер под репродукцией Поллока – истерически забрызганный краской белый лист, – мальчишка опрокинул в себя два стакана воды. Отрыгнул, спрятал руки в карманы и, повернувшись, посмотрел на Аарона.
– Добрый день!
Его внимательный взгляд прошелся сверху вниз. Про себя Аарон назвал его – прилежный студент, чья цель сделать карьеру хирурга человеческих душ. Он указал пальцем на портфель. – А вы? Курьер? Или… что вы там принесли?
Портфель Аарона явно был далек от курьерского. Дизайн придумала Маргарита. Шили на заказ на одном из отцовских заводов. Единственный экземпляр – с подписью мастера – который, впрочем, пошел в серию под названием «Ари» и уже два месяца не сходил с рекламных билбордов по всему миру.
– Я на встречу, – сказал Аарон, – со Скоттом Фрименом.
Он уже буквально слышал в своем уме реплику санитара и следом знал, конечно, что скажет в ответ. И, конечно, как поборник правды, чувствовал себя предателем.
– О, даже так, – парень как будто ожил, перестал сутулиться и чуть ли не маршем отправился за стойку.
Листая журнал, он зачем-то нацепил очки и сразу стал на десять лет старше. Наверняка, подумал Аарон, хотел быть похожим на своего начальника. Или кумира.
– Я записывался в позапрошлый вторник, – сказал Аарон. Он надеялся, что правильно помнил слова Андервуда о предварительной записи.
В ответ на его реплику страницы зашелестели быстрее. Сначала вперед, потом назад, потом снова вперед. Санитар согнулся над столом, как уличный фонарь.
– Я что-то вас не вижу. Как вас зовут?
– Нери. Аарон Нери, – он взял в руки анкету из лотка, приклеенного к стойке. Возможно, таким образом у него получится выглядеть непринужденным.
– Странно, – парень за стойкой уселся за стол и, глядя в монитор, защелкал мышкой, – можно ваш паспорт? Я посмотрю в Битриксе.
После пяти минут возни и стрекотания клавиш Аарон получил паспорт обратно.
Санитар сказал:
– Вообще это, конечно, подозрительно.
– Что такое?
– К Ван Гогу, то есть… Э-э-э… К Скотту Фримену за двадцать лет приходили всего пять раз, – он поднял глаза на Аарона, долго смотрел, как будто ждал ответа на не заданный вопрос…
Аарон в который раз догадался, о чем его спросят. На этот раз ничего, кроме правды, ему в голову не пришло.
– И кстати. А вы кем ему будете? – он прищурился. – Вам сколько?
– Двадцать пять.
– Угу, ясно, – мальчишка опять скосился на монитор. – У меня тут сказано, что из семьи у Фримена никого не осталось. Родители приходили к нему в восемьдесят восьмом году, еще в девяносто первом – журналист.
Слушая этого паренька, Аарон едва удержался от улыбки. Если бы все были такие болтуны, работа журналиста могла потерять в цене. Знал бы этот студент, какую ценную информацию представляет прозвище Скотта Фримена. Какой простор для фантазии.
Аарон решил рискнуть.
– Я из прессы, – сказал он. – Пишу об искусстве. Говорят, Фримен своим карандашом затмил самого Жана Батиста Мондино.
Он демонстративно осмотрел стены холла, стараясь придать себе вид инспектора пожарной безопасности, у которого есть явное желание оштрафовать за нарушение правил. – Почему вы, кстати, не выставляете здесь его картин?
От него не укрылось то, как санитар, чьего имени он до сих пор не знал, как-то замер и прикусил губу, прежде чем ответить. И длилось это его замешательство подозрительно долго.
– Мы их не выставляем. Да. Это верно. Я точно не помню почему. Кажется, это связано с авторскими правами.
Здесь он как-то оживился. Похоже, в своих логических умозаключениях вошел в безопасную гавань. Туда, где все знакомо.
– Да, точно, поскольку вы так много знаете о нем, – подытожил он, отводя взгляд и пальцем поправляя очки, – наверное, вам известно и то, что Скотт Фримен признан недееспособным еще в восемьдесят шестом году, и, насколько я помню, с его родителями вопрос о передаче прав не обсуждался. Или…
– Или он еще не писал картин, когда они были живы.
– Или так, да, – санитар улыбнулся. И как-то сразу расслабился.
– Так вы пустите меня? – Аарон посмотрел на часы, хотя огромный циферблат с символом солнца висел на стене, над головой санитара. – Я уезжаю через два часа. А завтра мне сдавать материал. Что скажете?
– Что скажу? – Санитар почесал голову, – Ну, у нас тут с этим строго. И вы… что хотите от него?
– Поговорить, – сказал Аарон, потом вспомнил про язык Фримена.
Парень усмехнулся.
– Ну, он весьма свободно общается звуками. И, кстати, он сейчас чуток не в адеквате. Снова пытался разбиться о стену, так что пока аминазин не отпустит, он будет лежать и хлопать глазами.
Аарон только сейчас понял, что его с того момента, как он пересек порог клиники, тревожит странный запах. Не подходящий фонтану с рыбками и интерьерам в духе загородного клуба.
И еще он подумал, что санитар просто тянет время, потому что не знает, верить ему или нет. Практически моментально в голове у него возник образ Аль Пачино из «Адвоката Дьявола».
– Слушайте – он вплотную подошел к стойке и заговорил на тон ниже, – у меня тут возникла мысль.
Санитар как будто вынырнул из водоворота собственных мыслей. Глаза его перестали бегать, они встретились взглядами.
– Да? Какая?
– Как вас зовут?
– Том.
– Том, послушайте. Я пишу для хорошо известного журнала. Эсквайр. Может, слышали?
Без лишних движений Том поднял из-за стойки последний номер Эсквайра. Аарон не стал озвучивать его мысли. Но в который раз отметил, что Энтони Хопкинс, смотрящий с обложки, получился недурно. Лампы Платона и его объектив в двадцати сантиметрах от лица сделали свое дело прекрасно.
– Хорошо, – сказал он. – А вы хотели бы попасть на его страницы? Ну, не на обложку, конечно, но… как эксперт в дополнение к моей статье.
Том замер с мечтательным выражением на лице. Похоже, для него этот вопрос был риторическим. Но завершить эту сделку им не пришлось.
Удары новеньких твердых каблуков заполнили холл. Аарон не успел оглянуться, и Том выпрямился по стойке смирно, посмотрел на часы и нахмурился.
– Ну что, не ждали?
Высокий бородач, практически копия Авраама Линкольна в бомбере поверх белоснежной рубашки, наклонился над фонтаном, поводил рукой в воде. Стайка рыбок бросилась врассыпную.
– Разгоню ваше сонное царство! А то пациенты живее, чем здоровые люди.
Он стряхнул воду с руки, вытер ее о задний карман темно-синих джинсов.
– Да, Том? – сказал он и посмотрел на своего подчиненного. – До того живые, что приходится успокаивать всякой дрянью, лишь бы они живыми остались.
– Так точно, док! – Том все так же стоял навытяжку, выдавая рекламную улыбку, как в рекламе зубной пасты. – А вы вроде собирались к вечеру. Что-то случилось?
– А ты и рад, да? – док засмеялся. Чистым звонким сдержанным смехом, который мог бы издать человек лет тридцати. – Встречу отменили, вот и приехал.
Он обошел стойку, и теперь оба они стояли в профиль к Аарону. Доктор молча пролистал журнал, щелкнул ручкой и, глянув на часы, сделал запись на странице.
– Как там поживает наш гений карандаша и бумаги?
– Уже лучше – ответил Том, – укол сделали утром, к ужину будет в форме. И, кстати, – Том украдкой глянул на Аарона и затем что-то шепнул на ухо доктору.
Тот пожал плечами.
– Ну так что, опять? Я предупреждал, пусть тренируются контролировать себя. Ну таймер можно поставить. Долго он смотрел?
Том почесал голову.
– Я не знаю. Ребята нашли его в раздевалке. Сидел в трусах с носками в руке и смотрел в раскрытый шкафчик. Мы перенесли его в карцер.
– Понятно, – доктор наконец-то посмотрел на Аарона, похоже, пока не понял, что он все это слушает. – То-то я слышу, резиной воняет. Вы там хотя бы проветривайте.
– Так потому и пахнет, док. Потому что проветривали.
– Ладно. Все с вами ясно.
Он взял портфель и вышел из-за стойки.
– Я к себе. Если что, звони.
– Да, док. Еще… – Том с дружелюбной улыбкой переглянулся с Аароном. – У нас тут журналист из Эсквайра. Приехал к Скотту Фримену.
– Да вы что? – он перекинул портфель в левую руку. Лоб его разгладился. – Не сказать, что мой любимый, но время от времени читаю.
Он протянул пятерню для рукопожатия. Мягкую и теплую, как грелка.
– Джордж Миллер, главный врач.
– Аарон Нери.
Рукопожатие было чуть более долгим, чем деловое. Эту неловкость он заполнил словами:
– Я в штате не состою. Но время от времени пишу для них. А вообще я из «Инсайда».
– Отлично, – сказал Миллер и бросил короткий, но при этом наполненный глубокой задумчивостью взгляд на Тома. Том побледнел. – А скажите, Аарон, почему именно Скотт Фримен? Откуда вы о нем узнали? Насколько я помню, у него и друзей не осталось, кто может о нем знать.
– Я встретил одного старожила. Расследовал дело двадцатилетней давности. И вот случайно обнаружилась такая вот информация. Он сказал, что Фримен рисует гениальные картины.
– Странно, – сказал Миллер, – но ладно. Может быть и так. И вы, конечно, не записались… У нас правила, как вы понимаете, и еще… – Миллер задумался, – для получения доступа существуют нюансы. Вы, должно быть, о них слышали?
– Нюансы?
– Да, – Миллер, как видно, получал удовольствие от привычной отрепетированной игры. Он улыбался и ждал.
Аарон полез в карман и показал Миллеру развернутую салфетку.
– Даже так? – спросил Миллер. – Хорошо. Проверим.
Он извлек из портфеля толстый ежедневник, пролистал, сравнил и вернул бумажку.
– Воскресный. Хорошо. И кто вам его презентовал, позвольте спросить?
Аарон покосился на Тома, который хотя и уткнулся в монитор, но все же мог подслушивать.
– Однорукий бандит.
– Однорукий? – Миллер нахмурился, но вскоре лицо разгладилось. – Ах, ну да. Верно. Верно. Интересно, за какие такие коврижки?
Кому угодно можно соврать. Но с Джорджем Миллером сделать такое было сложнее. Аарон сунул руку в карман и скрестил пальцы. Он понадеялся, что смотрелся расслабленным, как и любой, кто говорил правду. Лицу стало жарко.
Доктор Миллер поднял ладонь жестом примирения:
– Можете ничего не говорить. Пароля вполне достаточно. Тем более сейчас, когда нам так скучно. Да, Том? Сидим тут, как офисный планктон, в журналах да в интернете. А бухгалтерия похожа на маникюрный салон.
Миллер двинулся мимо него в противоположную сторону.
– Пойдемте, Аарон. Покажу вам наших звезд, – он подмигнул Тому, провожавшему их взглядом, и ткнул в его сторону указательным пальцем перед тем, как вместе они свернули за угол.
– С тебя отчет, Том.
Том кивнул.
Они сделали всего несколько шагов и остановились.
Миллер прокатал электронный пропуск через кард-ридер и толкнул массивную ореховую дверь. Они прошли по коридору – темно-красный ковер, мягкий, словно трава, украшали два ряда золотых вензелей по краям. От этого, картин – довольно сносных масляных копий Поллока и Дали – и позолоченных светильников обстановка неуловимо казалась похожей на загородный клуб для успешных бизнесменов.
Миллер как будто почувствовал его мысли:
– Нравится?
– Не характерно для психиатрической клиники.
Они прошли еще через пару дверей с электронными замками, прежде чем Миллер ответил:
– Да, верно. Частный капитал творит чудеса. Когда освобождается вакансия, у нас тут конкурс из двухсот человек. Людям приятно работать там, где красиво. Даже за небольшую плату. Но для будущих врачей здесь отличная практика. Я уже не говорю о самих клиентах.
Аарон еле успевал за Миллером. Удивительно, как тот при такой быстрой ходьбе легко и без пауз выдавал фразы. Впрочем, судя по стилю одежды, он, скорее всего, не любил сидеть на месте.
Бег по дизайнерским коридорам закончился у дверей лифта.
– А что с пациентами?
Миллер внимательно посмотрел на него.
– Вы пишете наш разговор?
Из кармана пиджака Аарон вытащил Сони TX650, похожий на серебристый фломастер. Показал пустой дисплей.
– Хорошо, – Миллер кивнул. Внутри лифта он нажал кнопку четвертого этажа. – Вообще-то я избегаю слова «пациенты». Мы помогаем, исследуем, а результатами делимся с остальным миром. Так что наших клиентов мы собираем по всей планете. Самых трудных. Уникальных. Гениальных.
Лифт ехал медленно. Цифры на электронном табло – белые на черном – менялись раз в три секунды.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dmitriy-vagner-29468/vosem-vinogradnyh-kostochek-detektivnyy-roman-o-chern-64698307/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.