Главная страница | Историческое фэнтези | Будем жить по-новому! Сопротивленец. Книга 1

Будем жить по-новому! Сопротивленец. Книга 1
Александр Леонидович Кириллов


Сознание нашего современника, военного пенсионера Александра Королева, перемещается через временной портал из июля 2020 в июль 1941 года в тело 27-летнего командира стрелковой роты старшего лейтенанта Александра Кольцова, отступающего с бойцами своей роты под ударами немецко-фашистских захватчиков к Москве. Александру ничего не остается, как принять данную реальность и начать новую жизнь с учетом своего опыта и знаний будущего. В сюжет книги вместе с реальными командирами воинских частей введены «придуманные» персонажи и «боевые» операции.

Содержит нецензурную брань.





Александр Кириллов

Будем жить по-новому! Сопротивленец. Книга 1





Глава 1. Вот это я прогулялся – первый бой


Время обычного июльского воскресного утра 2020 года уверенно двигалось к полудню. Отличная солнечная погода радовала глаз, а лёгкий ветерок приятно обдувал тело, залетая в открытое окно. В общем, всё просто звало выйти на природу и вкусить все прелести лета.

Я, Александр Леонидович Королев, 50-летний военный пенсионер, отдавший службе Российскому государству более 20 лет, а ныне инженер в одной из строительных компаний, посмотрев в окно на улицу, решил поддаться этому настрою, собрался для отдыха на природе и выдвинулся на прогулку. Машину брать не захотелось, поэтому дошёл пешочком до автовокзала, где была конечная остановка многих загородных маршрутов, сел в автобус, и поехал за город в сторону, противоположную течению нашей речки.

Выйдя на конечной остановке, неторопливо побрёл искать место, где в тишине можно будет посидеть в тени деревьев или позагорать, а может, что и поплавать, если будет настроение, одним словом, отдохнуть от городской суеты. Я неспешно шёл по просёлочной дороге, периодически спускаясь к реке, если казалось, что вижу подходящее место. Увы, но либо оно было занято отдыхающими, либо просто не нравилось, отчего продолжал свой путь.

Вот! Похоже, это то, что мне надо – симпатичный островок белого песка метров десяти длиной, слева и справа камыши, тут же растёт плакучая ива, ветви которой красиво свисают к реке, создавая комфортную тень.

«Хорошо-то как!» – подумал я, глядя на эту умиротворяющую картину, решив не искать ничего лучшего, а спуститься к этому «оазису». Правда, придётся немного спрыгнуть – подмытый берег представлял собой небольшой обрывчик порядка 40 сантиметров высотой. Присматривая место, где совершу свой героический спуск с этой террасы, что-то в увиденном меня озадачило. Присматриваясь и меняя ракурс зрения, увидел, что посередине песочного пляжа виднеется непонятный феномен в форме круга – по воздуху пробегают какие-то искорки и он, как будто, плыл в пространстве. Такой эффект плывущего воздуха наблюдается в летнюю жару, когда столбик термометра поднимается к 45-50 градусам Цельсия, особенно часто бывает в степи или пустыне, а, если ещё добавить галлюцинации от перегретой головы и тела, то спокойно можно увидеть мираж. И вот, стоя на краю обрыва и рассматривая это образование, я совершенно случайно, не специально оступился. Моя нога соскользнула вниз и, чтобы не упасть, я побежал по песку вперёд и со всего маху влетел в это марево. Пришла темнота.

«Что за ерунда, почему так болит голова!?» – подумал я, пытаясь разлепить веки. Не удаётся. Ладно, полежу ещё немного, очухаюсь».

Полежав ещё, я пошевелился, пристраивая свою голову поудобнее.

«Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, вы живой? Слава Богу, очнулись», – бубнил какой-то смутно знакомый голос. Вместе с тем создавалось ощущение, что голос был мне не знаком, но откуда-то я его знал.

Я открыл глаза. Передо мной сидело четверо солдат: три рядовых красноармейца и старший сержант.

– Товарищ старший лейтенант, а мы хотели носилки из жердей вязать. Хорошо, что вы очнулись. Как вы – тело своё чувствуете? Пошевелитесь. Подняться и идти сможете?

– Пока не знаю. Что это было, почему я лежу на земле?

– Бомбили нас фашистские гады, но хорошо, что улетели. А вас, видать, комлем земли по голове ударило.

– Я что – стоял?

– Никак нет. Как они стали бомбить, мы все с дороги к деревьям рванули и залегли, а немцы ещё из пулемёта прошлись по дороге. Вы бежали, а потом упали. Германцы улетели, а мы к вам вернулись.

Из глубины памяти стали всплывать странные образы: «Мы идём колонной, вокруг дороги лес, перемежаемый колосящимися полями. Мы – это остатки нашего полка количеством в триста красноармейцев и командиров. Вдали послышался звук, который за несколько недель войны стал очень узнаваемым – рёв летящего самолёта. Мы уже научились определять «не наши» самолёты и их тип, потому что, в основном, летали немецкие.

Многим, а мне по фильмам о войне, был хорошо известен характерный звук пикирующего немецкого бомбардировщика «Ju-87», в народе называемого «лаптёжником». Оглушительный вой сирен, установленных на обтекателях шасси этих бомбардировщиков, сильно давил на психику, особенно в тех случаях, когда ничего нельзя было ему противопоставить и отбиться. Возможно, для многих людей военного времени этот страшный монотонный звук был последним, что они слышали в своей жизни.

Над лесом появилось звено немецких самолётов. В ожидании неминуемой бомбёжки мы разбегаемся, стараясь, как можно быстрее, добраться до леса и укрыться под деревьями. Вроде недалеко бежать – всего-то метров 50, поэтому должен успеть. Пилоты нас видят. Заходя на бомбометание, они расстреливают бегущих людей из авиапулемётов «MG-15». 1250 выстрелов в минуту пулей калибра 7,92 мм являются очень серьёзным аргументом, чтобы ускориться и спрятаться.

Вот падают наши ребята с разорванными телами, оторванными конечностями. Учитывая, что госпиталя в округе не наблюдается, то если и выжил после попадания пули, точно помрёшь от болевого шока и кровопотери. Я упал и вжался в землю. Вокруг взрываются бомбы. Близкий взрыв, летят комья земли, и приходит темнота. Хорошо, что я в каске – и живой остался, и голова цела».

Вернувшись из мира воспоминаний, даю понять, что собираюсь встать. Бойцы поддерживают меня. Я встаю и прислушиваюсь к ощущениям. Вроде приложило не капитально, хотя лёгкое сотрясение есть. Продолжаю ощупывать себя далее. Проведя по виску, на руке остаётся кровь, видать, маленький камушек прилетел, а от большого – не встал бы.

– Спасибо, мужики, вроде я в норме. Как говорится, чему там болеть – кость.

Бойцы улыбаются, напряжение потихоньку отпускает. В общем, после налёта человек тридцать осталось лежать на земле. Красноармейцы уложили их вдоль леса, собрали документы и передали комиссару.

Мы снова собрались в колонну и двигаемся на восток. Передвигая ноги в монотонном ритме и слушая далёкую канонаду слева, справа и сзади, пытаюсь собраться с мыслями. Так-так, начитался книжек про попаданцев. Зачитываясь вечерами, нравилось узнавать, как наши соотечественники попадали в другие времена, после чего внедрялись в местное общество, искусно маскировались и спасали Русь-матушку. Вот теперь и ты, герой, должен что-то спасти – для начала себя, а так поглядим, что можно ещё сделать хорошего. Все-таки я получил советское образование, в том числе по истории. К тому же являлся любителем истории, интересуясь прошлым страны, в частности, событиями Великой Отечественной войны (ВОВ) – фильмы смотрел, читал мемуары наших и немецких военных. Таким образом, общие вехи войны, включая наши и германские военные операции, знаю. Однако доскональным знанием точных дат, увы, я похвастаться не мог.

Но совсем тёмным лесом для меня оказалась психология современных людей. Как они поведут себя, узнав, кто я такой? Будет обидно, если на уровне какого-нибудь зачуханного, но очень идейного и бдительного политрука, например нашего батальона, меня, как фашистского шпиона, вполне реально могут шлёпнуть. И не узнает товарищ Сталин, что я сюда попал из самого будущего. Хорошо, что память моего реципиента пропала, но, как бы, не совсем, всплывая по мере надобности. В этом мне повезло. Видать, камушек был не такой уж и маленький, раз от его попадания душа старшего лейтенанта улетела на небо. Кстати, а кто я по батюшке-то?

В общем, объективно оценивая свои возможности, решил быть тем, кем я оказался, вселившись в чужое тело, то есть старшим лейтенантом рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). Здесь я никому такой умный и знающий не нужен. Начну качать права, отправят в психушку или на южный берег Белого моря каналы рыть. А скорее всего, поставят к стенке и лоб красной краской смажут.

На этой оптимистичной ноте я достал свои документы и посмотрел, что у меня есть: вещевая книжка, военный билет, расчётная книжка – хоть знать буду, что имел командир среднего командного состава. Хотя если подумать, то это я и так знаю – эти данные от «прошлого жильца» всплыли в моей голове, только медленно, как у «тормоза» какого-то. Правда, сейчас это можно будет списать на контузию – живые свидетели пока есть. Открыл военный билет, откуда с фотографии на меня смотрел молодой парень, и стал читать, что я, Кольцов Александр Павлович, 12.12.1914 года рождения, выпускник Подольского стрелково-пулемётного училища. В результате реорганизации РККА почти перед самой войной прибыл в маленький городишко Белосток в 10-ю армию Западного Особого военного округа под командованием генерал-майора К. Д. Голубева, где принял пехотную, а точнее сказать, стрелковую роту и тянул свою командирскую лямку.

Родом Александр Палыч был из-под Ростова-на-Дону. Своих родителей потерял в 1932 году в результате работы комиссии под председательством Кагановича, прибывшей на Северный Кавказ в город Ростов-на-Дону в рамках проводимой правительством СССР кампании хлебозаготовок и раскулачивания средних хозяйств. В результате комиссией были проведены мероприятия по аресту всех «социально чуждых и контрреволюционных элементов» и по ускоренной процедуре проведён суд над ними. За ноябрь 1932 года 5 тысяч сельских коммунистов Северного Кавказа, обвинённых в «преступном сочувствии» и «подрыву» кампании хлебозаготовок, а вместе с ними 15 тысяч колхозников, были арестованы ОГПУ. Самых активных расстреляли, а большинство сменили место жительства на Сибирь. Потом в жизни юного Саши был детский дом в Ростове-на-Дону, а дальше военная карьера.

Посмотрел на лицо в зеркальце и пощупал мускулы. Что сказать: «Не Шварценеггер, но вполне тренированный сухощавый парень 180 сантиметров росту, брюнет, особенно ничем не занимался, кроме общеукрепляющей армейской гимнастики. Здесь я мог дополнить навыки реципиента из своей школьно-студенческой спортивной жизни. Чем я занимался в прошлом: самбо, хотя в борьбе с фрицами подсечки и броски особо «не катят», разве что удушающие приёмы и заломы рук пригодятся; бокс, который дал поставленный удар с обеих рук и, особенно актуальные сейчас занятия в футбольной и баскетбольной секциях. Также мне удалось потренироваться на открытых семинарах, которые проводил А.А. Кадочников, а впоследствии и его сын. Там я получил представление о его системе в целом, базовых навыках владения телом и освоил кое-какие приёмы причинения вреда другим людям.

Но главным было то, что в 21 веке человек обладает доступом к намного большему объёму информации, чем обладали жители сороковых годов прошлого века. Это позволит мне абстрактнее и объёмнее смотреть на ситуацию, глубже анализировать её и принимать взвешенное решение. А уж обрабатывать информацию нас учили как в институте, так и на службе.

Что ещё можно было сказать о себе. Оказывается, теперь я знаю немецкий язык на разговорном уровне, что в нынешнее время большой плюс. За настоящего немца не сойду, но понять и вполне сносно что-то пробурчать в ответ смогу. Кольцов язык изучал целенаправленно. Сам я в своё время в школе и институте изучал английский язык, побывал во многих странах, где с удовольствием общался с местными аборигенами на местно-английском диалекте. Также приходилось иметь дела с мануалами к различной технике, компьютерными программами и игрушками – куда же без них-то, поэтому на английском тоже вполне мог объясняться.

Теперь что касалось времени и места, куда я попал. Командующий группы армий «Центр» генерал-фельдмаршал  фон Бок при поддержке пехотных соединений давил на РККА в центре фронта, а 3-я танковая группа, наступавшая из района Сувалок, и 2-я танковая группа, наступавшая из района Бреста, сильными фланговыми ударами практически окружила восточнее Белостока и перемолола отступающие советские войска. В течение всей кампании 1941 года немцы «любили» атаковать «клещами». А чего ж не атаковать – танковые армии были свежими, по своей морде ещё не получали, вот и пёрли нахрапом, но грамотно.

Мы контратаковали и даже смогли приостановить каток вермахта под Гродно, но боковые удары моторизированных частей и полное господство в воздухе 2-го воздушного флота  фельдмаршала  Кессельринга снова заставили РККА драпать.

Сейчас мы отступаем. Огрызаясь, оставляя заслоны на реках и возле мостов, которые сминали наступающие гитлеровские передовые части, мы снова отступаем. Далеко позади остался Минск, который 28 июня, то есть две недели назад, взяли гитлеровцы, а мы всё идём и идём к Москве, чтобы по команде командиров собраться, перегруппироваться, зацепиться за очередной рубеж и держать врага.

Из прочитанных книг вспоминалось, что к середине июля 1941 года основные силы Западного фронта, попав в окружение под Белостоком и Минском, оказались частично разгромлены, частично дезертировали, частично ушли в партизаны, а частично попали в плен. От фронта осталось лишь 16 дивизий, из которых только восемь сохранили от 30 до 50 % боевого состава. Остальные представляли собой разрозненные отряды до нескольких сотен человек без автотранспорта и тяжёлого вооружения. Таким отрядом являлась и наша группа. Размышляя о своих будущих телодвижениях, решил для себя действовать по принципу «давай вперёд и не бойся», а там разберёмся.

От моей роты осталось человек десять бойцов. Главное, я вспомнил фамилии этих молодых парней по 20-25 годков, идущих рядом. Так совпало, а может быть, кто в отделе кадров развлекался, но в одном отделении служили рядовые Сергей Орлов, Женя Воробьёв и Иван Грачёв, Андрей Чайкин со старшим сержантом Петром Птицыным во главе. Остальные солдатики были того же возраста, да ещё старшина Владимир Филиппов – бывалый, спокойный красноармеец под сорок лет. Рядом держался сержант Михаил Боголюбов, бывший студент медицинского института, бросивший институт по каким-то семейным причинам. Он входил в медицинский взвод полка, но в свободное время частенько бывал в нашей роте, «корешуя» со своим другом старшим сержантом срочной службы Сергеем Петровым.

Впереди колонны идут командир батальона капитан Васильев и батальонный комиссар – это неплохо, что они живые. Бредём дальше по дороге, с нами две телеги, лошадей которых убило, и теперь мы, меняясь по очереди, вдесятером толкаем каждую из них. На них уложены три трофейных противотанковых ружья с несколькими патронными ящиками к ним, диски и сумки с пулемётными лентами к ручному и станковому пулемётам «Дегтярёва» и крупы в мешках. Сверху на них разложены шинели, на которых уложены двое наших раненых, которые ещё живы, но идти не могут. Сзади к телеге прицеплена полевая кухня. Пушки, миномёты и всё, чем был укомплектован наш стрелковый полк, было оставлено на позициях или брошено по пути из-за расстрелянного боезапаса.

Солнце, совершив свой дневной круг, плавно опускалось за горизонт, а мне сильно захотелось кушать. Что ж это за «попаданство» такое. Почти день прошли, пережили три налёта, а я ни одного подвига не совершил, только в ямах или под деревьями прятался, да в землю вжимался – страшно. Все-таки тяжело из мирной жизни попасть туда, где смерть обыденна – к этому надо привыкнуть.

Подошли к какой-то речке. У моста через неё стоит заслон – три красноармейца с молоденьким лейтенантом во главе, а сколько за деревьями прячется, не понять.

«Стой, кто такие!?» – закричал лейтенант.

Наш Васильев подошёл, переговорил с товарищами и объявил нам: «Батальон, слушай боевой приказ. На станции Толочин формируются госпитальные поезда, там же находится штаб нашего корпуса с командующим генерал-майором Рубцовым, точнее говоря, те, кто остался жив. Туда же стягиваются отступающие бойцы. Скажу прямо, немногие наши товарищи дошли к станции, сильно потрепал враг наш корпус под Белостоком. Наша задача – закрепиться на этом берегу и стоять сутки, а если надо, то и больше, пока не будет приказа отступать».

Что мы ещё узнали. Речка называлась Друть, от которой километрах в семи расположена станция Толочин. Перед нашими позициями простирались поля с сочной картофельной ботвой – жаль, что рано собирать урожай «бульбы», а на нашей стороне за речкой прямо за спиной стоит лесной массив. Позиция наша, в принципе, ничего – тебя не видно, можно и отступить, если что, а потом вернуться на исходный рубеж.

Нам указали наши позиции и объявили привал. Кто-то пошёл пить воду и умываться в мелкой речке с тёплой водой. Дно у неё илистое и камыши островками растут вдоль берегов – хорошая преграда против танков. Все же хорошо, что мы выскользнули из котла окружения. В общем, расслабились мы малость, ополоснулись от пыли, ноги в воде отдыхают, ужин готовится. А в конце августа ждёт нас Смоленск со своей «Смоленской оборонительной операцией», где мы «отоварим» немцев под Ельней. Ладно, это все высокие материи, а я продолжаю плыть «по течению».

Васильев разбил людей повзводно и определил сектора ответственности. Контролировали мы метров 500 вдоль реки. Сам он осуществляет стратегическое руководство. Первым сводным взводом, залёгшим слева от моста, командует наш батальонный комиссар. В центре вместе с солдатами заслона расположился второй сводный взвод с самим капитаном. К остаткам моей родной роты добавили ещё человек пятьдесят, а больше командиров-то и не осталось, определив правый фланг обороны.

Я хоть и не воевал с первых дней, но кое-что понимал в военном деле. Сразу отдал приказ: «Двум красноармейцам, кто постарше и поопытнее, углубиться в лес метров на триста и разведать, что там: топь, заливной лес с водой или сухая земля. Смотрите ложбины и другие естественные укрытия, которые нам очень пригодятся, когда нас будут долбить артиллерией или бомбами. Будет, куда отступить и переждать обстрел. Остальным копать окопы, пока вода не выступит и, чем глубже, тем лучше.

Слышу, бухтят «итак сил нет, а ещё копать».

– А глубоко копать?

– Тебе, рядовой Огурцов, в полный профиль. Ребята, ещё спасибо скажите, когда будет, где спрятаться. Из автомата бруствер из земли прострелят «на раз», а так сможете в ямку залечь и отсидеться.

На краю расположились Грачёв с Воробьёвым, пристроив противотанковое ружье, копая окоп на двоих. Пулемётчиков мне во взвод не попало, поэтому пришлось брать пулемёт «Дегтярёва» себе. К нему полагалось четыре диска по 230 патронов – негусто, но он лишним не будет. Бойцы вооружены проверенной годами трёхлинейной винтовкой Мосина, которая с некоторыми модернизациями почти 60 лет стоит на вооружении нашей армии. Недалеко прилёг с «СВТ-38» охотник из бурятов Иванов Ардан. Правильно, кто как не потомственные охотники будут снайперами, умеющими незаметно ходить по лесу, выжидать, обращать внимание поведение птиц и прочие приметы, да ещё и «белку в глаз» бить. Ещё одним снайпером был рядовой Леша Малеев, русский парень лет двадцати, имевший разряд по пулевой стрельбе.

Окопы отрыли на стыке деревьев и прибрежной пустоши. Земля мягкая, копается легко, но корни деревьев задолбали. Рыли поближе к дереву, с расчётом на то, чтобы ствол обзору не мешал, но прикрывал от пуль. В общем, к вечеру подготовились. Дал команду бойцам помочь нашим следопытам зарыться в землю, пока те обследуют лес.

Вскоре подошли мужики и доложили, что они прошли вглубь леса метров на 700. Земля сухая, лощин нет, лес ровный, но крона хорошая, густая, с самолётов не должны быть видны наши передвижения.

Стоящий здесь до нас заслон насчитывал порядка взвода красноармейцев. Свою пушку сорокапятку они врыли в землю наполовину своей высоты, расположив её под деревьями практически напротив моста. На прямую наводку, что ли решили поставить? Так пробьют ли они лобовую броню танку, например, тому же «PzKpfw IV»? Он ведь так же по прямой вдарить может из своей 76-мм пушки. Хотя лейтенанту-артиллеристу виднее.

Тут и наши хозяйственники подсуетились, кашей накормили, поэтому жить стало веселее. Распределил дежурства и скомандовал отбой. Ночь прошла спокойно, никто нас не тревожил, часовые бдили, хотя с непривычки я часто просыпался и ходил проверять часовых в своей зоне ответственности. Всё было нормально.

Рассвело. На небе взошло Солнце, утренний ветерок нёс прохладу, даже не верилось, что я на войне. Напротив нас через поле за рощей раздавался приближающийся гул моторов, и скоро на дорогу, по которой мы вчера шли, змеёй стала выкатываться колонна танков. Первыми выползли пять лёгких танков-разведчиков «Pz II» и, растекаясь веером, двинулись по полю в нашу сторону. За ними показались бегущие следом серые фигурки немецких солдат. Видать немецкие офицеры изучили утром в бинокли диспозицию, увидели, что их тут ждут, и решили провести разведку боем.

Им требовалось преодолеть примерно километр пахотной земли, чтобы подойти к речке и попытаться форсировать её. Танки быстро рванули по полю в нашу сторону, стреляя на ходу. Посыпались ветки, взорванная земля, но это стреляли скорее для острастки, чем реально собирались подавить нас. Одним словом, щупают нашу оборону. Пехота достаточно быстро отстала. В ответ начала стрелять наша пушка. Да, все-таки эти танки для неё не противники – четыре выстрела и два танка остановились и задымились. Остальные танки стали сдавать назад. Тут разродился наш ружейный расчёт, чётко засадил патрон в бок разворачивающемуся танку. Мы стали стрелять из винтовок по виднеющимся фигуркам. «Патроны экономьте, стрелять наверняка, а не просто в сторону врага», – проорал я – надо же было что-то сказать, проявив командирский авторитет.

Пока затишье, подбегаю к нашему командиру: «Товарищ капитан, пощупали нас, посмотрели. Теперь есть вероятность, что бомбить будут. Может быть, скрытно отойдём метров на 300 вглубь леса?»

– Товарищ старший лейтенант, у нас хорошая позиция, а приказ был «ни шагу назад». Вам ясно?

«Так точно», – отвечаю я и бегу на свою позицию.

Через полчаса послышался гул моторов.

– Ну, что, бойцы, как говорится, «летят утки, летят гуси».

Появилось два звена «Юнкерсов», которые завели свои сирены, заходя на бомбометание. А вот мы и посмотрим, сможет ли мой реципиент, имеющий навыки стрельбы из пулемёта, попасть в самолёт? Это не в авиабою на контркурсах летать и стрелять. Тут я спокойно наведу «Дегтяря», уперев пулемёт в бруствер, задеру ствол, насколько потребуется, возьму упреждение и отстрелю этому «пепелацу» чего-нибудь важное. Может быть, в стеклянный колпак попаду, да пристрелю пилота, когда он вниз пикировать будет, а, может, бензобаки или мотор подпорчу.

Лежу и размышляю вслух: «Заходят на бомбометание километров с четырёх, наклонив фюзеляж вниз, как раз подставив стеклянный колпак над пилотом. А метрах в пятистах над землёй я по нему и врежу. Хорошо то, что солнце фрицу глаза слепит, а мне – нет». «Сейчас бомбить будут! Бойцы, прячься в окопы!» – слышу крик Васильева.

«Во-о-от, а теперь, когда вы плавно пошли вниз, огонь! – приговаривая, я прицелился и дал короткую очередь с упреждением, затем снова выстрелил очередью на пять-семь патронов. – Попал я! Завилял ты, братец, крылышками-то».

Самолёт повело из стороны в сторону, некому стало его из пике выводить. Вот и уткнулся он в землю как раз на нашем поле, и загорелся. Стрелок даже не пытался выпрыгнуть. Тоже погиб, что ли, как и пилот? На всё ушло секунд десять, а казалось, что время тянется очень медленно.

Но пять оставшихся самолётов-то продолжают лететь, и довольно близко уже. Прошёлся из пулемёта по ближайшему «Юнкерсу». Видать, попали пули по корпусу, раз пилот отклонился в сторону. Но всё равно, долетели до края леса, и на нас посыпался бомбовый дождик. Затем самолёты развернулись и ушли к себе.

Нерадостная картина. Если на нашем участке я помешал пилотам красиво зайти на цель, то наш центр и левый фланг получили «по полной программе»: поломанные деревья, воронки от взрывов, разорванные тела. Командую: «Птицын, бери «птичью стаю» и посмотри, как там командиры наши товарищи. Что-то предчувствие у меня, что центра и левого фланга у нас уже нет. Пробегись к левому флангу и пересчитай, кто живой, кто раненый. Отделение со мной. Быстро идём разбираться с нашим центром. Остальным занять позиции – сейчас немцы попрут».

Мы осмотрели наше воинство. Грустно, не стало комиссара и капитана. Много было раненых, а ещё больше убитых. Пушка оказалась целой, а вот расчёт пушки полёг. Метрах в пятнадцати от неё наблюдалась здоровая воронка. Лейтенант-артиллерист оказался жив, хотя был ранен – ему осколками повредило руку.

Я снял каску, почесал темечко и подумал: «Что ж, хотел подвигов, давай командуй. Шутки закончились! Сейчас при нашем слабом вооружении и оставшемся количестве бойцов всё зависело от правильной тактики. Тем более приказ держать мост никто не отменял. Надо удержать эту позицию, дав возможность эвакуировать раненых. И помирать не хочется, а, значит, надо выжить». Снова командую.

– Петров, Малеев, бегом на станцию, найти там лошадь или грузовик, в общем, всё, что движется, и срочно сюда. У нас пара телег есть, их бойцы хозвзвода вглубь леса оттянули. На них будем наших раненых увозить, пока на станции эшелоны стоят.

– Есть, товарищ старший лейтенант.

Парни убежали, а я командую дальше.

– Любов бери ещё 10 человек, окажите всем первую помощь… Стоп. Оказывайте тем, кому можно её оказать. Тяжёлых не кантуйте – пусть спокойно лежат – не довезём. Всех, кто уцелел или легкораненый, направляй сюда. Оружие, что найдёте, патроны убитых – всё тащите на наш фланг. Позицию будем держать справа от моста.

Затем подумал, как определить сразу – тяжёлый или нет? Кричу вдогонку: «Любов, всем оказывай». Затем обращаюсь к артиллеристу.

– Лейтенант, пушка цела, снаряды есть, наводить сможешь?

– Цела, снаряды вон в ящиках лежат, наводить смогу, но пушку, желательно, перетащить.

– Согласен, бери бойцов, командуй.

Тут мне на глаза попался красноармеец из заслона. Гномов в кино видел – этакие квадраты. Вот такой квадрат, только под 180 сантиметров росту, я и увидел.

– Фамилия?

– Рядовой Лосев… Тимофей.

– Лосев, говоришь. Оправдываешь ты свою фамилию – здоровый бугай!

– Кузнец я и всё наше семейство – потомственные кузнецы. Сибиряки мы, товарищ старший лейтенант.

– Значит, впрягайся в пушку и тащи её, куда лейтенант определит.

Реально сам потащил, но вшестером её быстренько перетянули метров на тридцать вправо от моста.

«Если танки попрут, то вся надежда на противотанковые ружья. Хорошо, что все они целыми остались, да пушка своё слово ещё скажет», – подумал я. Все-таки для успокоения себя и защиты левого фланга я отправил на другую сторону дороги человек двадцать с ПТРом и пулемётом, а мы снова залегли на наши позиции под деревья. В строю была сотня бойцов, и человек сто имели ранения разной степени тяжести.

И немцы попёрли. Стали считать один, два, три… На нас выкатилось 14 танков «Pz-III» – рота. За ними поднялась и двинулась цепь пехотинцев.

Кричу: «Снайпера, отстреливайте унтеров и офицеров. Расчёты ружей, по танкам стрелять по готовности. Старайтесь в бок попасть или по гусеницам», – хотя бронебойщики лучше меня знают, куда надо стрелять. Вот так, командуя громким голосом, уверенность и появляется. Поорал, кипиш навёл, вроде вжился в роль.

Начали бахать противотанковые ружья.

«Мимо бьют, что ли?» – подумал и сам дал несколько коротких очередей из пулемёта. Пехота прилегла. А то уж, как-то быстро они бегут. Со всех сторон слышится ружейный бой – наши бойцы стреляют и немцы. Что же, кто-то из немцев уже не встанет. Танки стреляют, в основном, по старой позиции пушки – сыплются сучья деревьев, и разлетается земля из новых воронок. Получается, что не увидели немцы, как мы пушку перетащили. Тут «сорокопятка» разродилась выстрелом. Встал, задымился немец, полезли из башни чёрные фигурки. А мы их из винтовочки постреляем! Того, кто вылез сверху, снял наш бурят, а остальные, возможно, под танком залегли.

Танки нас расстреливают, хотя снаряды улетают дальше в лес. А я лежу и мыслю: «Это же хорошо, что речка илистая. Танки точно увязнут, если станут её форсировать. Однако слишком быстро едут, а мы мажем. Ёлки-палки, как же страшно-то, когда на тебя танки прут!» Но, когда танки подкатились метров на 300, наши наводчики пристрелялись или, просто цели ближе подкатились, но мы начали попадать. В общем, остановилось на поле ещё три танка, а «сорокапятка» четвёртый подбила.

Пехота врага короткими перебежками, периодически залегая, уверенно приближалась к нам. Но всё-таки 100 ружей, это тоже не шутка. Настреляли мы порядка сотни солдат. Ещё два танка остановились, закрутившись на месте, выписывая сложные эллипсы из-за соскочивших с катков гусениц. Народ кричит.

– Все, братцы, похоже, выдохлись фрицы!

Танки стали пятиться, сдавая задним ходом и постоянно стреляя, пехота тоже побежала назад. Немцы вошли под прикрытие леса, оставив на поле боя три лёгких танка и семь посерьёзнее. У леса они стали выстраиваться в линию.

«Бойцы, фрицы сейчас нас расстреливать будут, поэтому скрытно все отходим метров на триста вглубь леса!» – скомандовал я.

Точно. Изготовившись, танки начали артподготовку, а мы ушли на восток. Перепахали немцы наши позиции, да кучу дров наломали, так что от окопов наших ничего и не осталось, зато появились воронки и засеки из стволов упавших деревьев. Плохо было то, что от попадания вражеского снаряда сдетонировал ящик наших. В общем, после взрыва, пушки у нас не стало. Снова командую.

– Сержант Птицын, пробегись по позициям и узнай, что с потерями! Все, что есть из патронов в телегах и у убитых собрать и выдать личному составу.

Нас выручил боезапас, который был оставлен заслону. Пулемётные диски, патроны к винтовкам и гранаты. Всё это имущество было перераспределено между бойцами.

Солнце только перешло зенит, и день казался бесконечным. Далеко в стороне слышался гул самолётов, летящих подавлять очаги сопротивления, а потом возвращающихся назад. Прискакали два кавалериста – рядовой и капитан, а за ними на четырёх подводах с сеном подтянулись колхозники. К подводам была привязана пара свободных лошадок.

«Военные лошадки, непривычны к телегам, – заметил Филиппов, – ну да, какие есть».

Я вышел встречать начальство. Доложил по форме, обрисовав ситуацию. Скомандовал грузить на подводы раненых, пока немцы снова обстреливать не начали, при этом, переписывая фамилии, звания и номер части наших бойцов.

«Капитан Нефедов Валерий Васильевич, – представился кавалерист, – вижу ваши дела, десяток танков и самолёт умудрились сбить. Как сбили-то?»

«Расстрелял из пулемёта лётчика, когда он заходил на бомбометание», – ответил я.

«Молодцы! Доложу командованию. Сейчас должна полуторка подъехать – ремонтируют её. Полдня продержались, но ещё, братцы, надо», – проговорил капитан.

– Какая ситуация с погрузкой?

– Прислали паровоз с теплушками, грузим туда раненых. Некоторых врачи оперируют и тут же грузят. Не быстрое это дело, поэтому и прошу держаться, сколько можно.

– Ясно, товарищ капитан, на противотанковые ружья «ПТР» патронов совсем мало, всего лишь по десятку на ружье.

Запрягли лошадок в наши телеги, куда загрузили лежачих раненых. Те, кто мог идти, держась за подводы, отправились пешком, а кто был легко ранен, встали в строй. Капитан с солдатиком ускакали. Пока затишье переписал личный состав, надеясь, подать список начальству для возможного поощрения.

Снова налетели самолёты, часть из которых ушла на станцию. Там была слышна стрельба и взрывы бомб, а другая часть отбомбилась по нам. Немцы сообразили, что мы можем отходить вглубь леса, так что метров на сто в глубину лес накрыли. Хорошо, что мы уходили на триста метров, оставляя спрятавшихся в воронках наблюдателей.

До конца дня немцы провели ещё одну атаку и разок отбомбились. Наступала пехота численностью до батальона и танки, однако оставив на поле боя три танка и человек 30 пехотинцев, отошли. Не главное мы направление удара – второстепенное, иначе смяли бы нас и не поморщились. Однако гибли наши ребята, много гибло.

Приближалась ночь. Наш повар уцелел – на передовой я его не видел, но дело своё он знал. На ужин приготовил из перловки кашу, сдобренную несколькими банками тушёнки.

Я провёл перекличку, в строю было семьдесят восемь человек. Даю вводную: «Бойцы, ночью делаем вылазку. Пойдут пятьдесят человек, с собой взять гранаты, ножи и винтовки. Всем понятно, что трофеить: еду, патроны, оружие, и что понравится. Кому надо обувь сменить – меняйте на офицерские и унтеровские сапоги. Основная масса убитых немцев как раз лежит посередине поля – до немцев пятьсот и до нас пятьсот метров, так что в темноте немцы не попадут по вам. Два десятка идут со мной. Мы подберёмся к дороге возле леса, наверняка, там будут наблюдатели немецкие, и постараемся их уничтожить. Есть у нас охотники или хотя бы те, кто знаком с лесом?»

Вышло два парня: «Мы не охотники, но с подмосковных деревень, вокруг леса, кое-что умеем».

– Ножами убивали немцев?

– Никак нет, не приходилось, товарищ старший лейтенант.

– Ладно, вместе с Ивановым Арданом, то есть с Бурятом, прогуляетесь по лесочку. Наткнётесь на «секрет», постарайтесь их обезвредить, и к дороге продвигайтесь.

Тут встряли охотники.

– А как лучше убить врага?

«Я ножи хорошо метаю, – влезает Бурят, – двоих уложу».

Я же продолжил.

– Наша задача следующая. Немцы будут танки свои утаскивать, чтобы их отремонтировать. Это значит, что прибудет рембригада и охрана. Наши действия будут зависеть от количества фашистов, поэтому либо берём в ножи, либо закидываем гранатами и атакуем. Может быть, удастся транспорт угнать. Как стемнеет от слова «совсем» – выдвигаемся!

Примерно в час ночи тенями мы перешли на тот берег и рассыпались по полю собирать трофеи: кто шмонал убитых, а кто полез к танкам. Определённая мной группа выдвинулась к лесу. Метрах в ста от него залегли и красиво, не спеша, к верху попой поползли к нему поближе.

Смотрю на часы. Пока лазили по полям, прошло около двух часов, а никого нет. Даю команду отступать. По пути, собирая народ, короткими перебежками, гремя винтовками, карабинами и непонятно чем ещё, мы скрытно вернулись на свою позицию. Как новогодняя ёлка бойцы были обвешаны двумя-тремя карабинами, пистолет-пулемётами «МР-40», который в наших фильмах называли «автомат Шмайссер», ранцами со всяким добром и едой, кто-то тащил ручной пулемёт с патронными лентами в сумках.

Разобрав трофеи, раздали бойцам сухпай и стрелковое оружие. Мы усилились парой ручных пулемётов «MG-34» с запасными лентами, десятком «Шмайссеров» с запасными магазинами и десятком пистолетов «Парабеллум Р-38», взятыми у убитых унтеров и лейтенантов, а так же почти  сотней винтовок «Karabiner 98k».

«Хорошо, что ещё не вышло постановление ГОКО СССР от 3 марта 1942 года, согласно которому необходимо было сдавать все трофейное оружие, иначе солдата могли передать в суд военного трибунала», – не к месту вспомнилось такое отношение нашей власти к трофеям.

Под утром меня разбудил гул. Оказывается, немцы решили таскать свою технику рано утром. А часам к восьми немцы «вышли на работу». Снова налетело звено бомбардировщиков, от которого мы дружно отстреливались из автоматов и пулемётов, после чего убегали вглубь леса. Вот только самолёты уже не совершали «бреющий полет», а подлетали и бомбили наши позиции с высоты. После бомбёжки из леса выкатился десяток танков и прямой наводкой принялся обстреливать нас. Потом побежала пехота. Хорошо, что мы отбегали метров на триста, успевая вернуться, прежде чем они пробегут свой километр. Мы снова заставляли залечь пехоту противника огнём из винтовок и пулемётов. При этом нас обстреливали из танков. Ребята гибли, но мы не давали немцам прорваться через этот мост. Снова двинулись танки, в ответ заговорили наши противотанковые ружья.

«Товарищ старший военврач, доложите, как идёт погрузка раненых в теплушки. Когда закончите? Механики, что там с паровозом, восстановили, сможет он ехать? Как там мост? Слышу, что с утра снова канонада, – командующий  1-й стрелковым корпусом генерал-майор Рубцов проводил совещание, – докладывайте по очереди».

– Прооперировали или обработали всех, кто был в наличие. Всего 340 человек. Лежачие загружены в теплушки, ходячие ждут команды к погрузке.. Врачи и медперсонал валятся с ног за эти двое суток.

– Всем тяжело. Хорошо, дальше.

Бригадир ремонтной бригады доложил о готовности обоих паровозов отправляться – бункера загружены углём, неисправности устранены.

Поднялся начальник штаба: «Фёдор Дмитриевич, докладываю, что нами организована круговая оборона вокруг посёлка с целью оказания противодействия возможному появлению немецких частей. С воздуха станцию прикрывает зенитная рота. Мост удерживает старший лейтенант Кольцов силами до роты. Вчера в 14.00 часов там был капитан Нефедов, проверивший заслон у моста. Я вам вчера докладывал».

– А сейчас там что? Есть, кому и чем удерживать этот мост? Зови Нефедова, пусть едет и оценит обстановку, и отправь туда взвод красноармейцев. Мост надо удержать. Как думаете, часа за три сможем выдвинуться в сторону Орши?»

«Кто-то пылит», – сказал лейтенант, осматривая дорогу к Толочину.

– Главное, чтобы их немцы не подстрелили. Наверно опять Нефедов с инспекцией едет.

Снова показались танки. Я осмотрел поле боя и выдал новое ценное указание: «На паре задних танков немцы с открытыми лючками водителей едут. Тяжело им рулить-то – пыль от земли, да выхлопные газы соседей закрывают обзор. Снайпера, попробуйте попасть в смотровое окно, там есть стеклянная бронешторка, но винтовка должны пробить её. Попадёте, водитель свою пулю поймает или хотя бы испортим ему обзор. Так, глядишь, и остановим танк.

Метров за сто Нефедов, а это был именно он, лихо соскочил с коня и, прячась за деревьями, подбежал к позиции: «Что тут у вас, товарищи, как обстановка?»

«Атакуют. Сейчас подобьем пару танков – они отползут к лесу и начнут нас долбить из пушек. Патронов мало к ПТРу, последнюю атаку отстреляемся, и больше нечем удерживать. Только гранатами забрасывать, когда они реку форсировать станут», – отвечаю.

– Держитесь, скоро взвод солдат подойдёт, поможет.

– Семь километров, это они только через пару часов дотопают.

– Сейчас 11 часов, в 13 можете отступать, если немцы успокоятся. Мост взорвёте?

«Нечем взрывать, – отвечаю и тут же задаю вопрос, – а чего сразу не взорвали-то?»

«Оставили для возможного отхода нашей техники, а её то и нет. Народ из леса небольшими группами выходит, – ответил капитан, – во взводе минёр есть и тол везут».

Радостные крики наших ПТРовцев возвестили о подбитии ещё одного танка. Тут же подхватили эстафету стрелки – один танк стал выписывать зигзаги.

Нефёдов поинтересовался что с танком. Я объяснил.

– Правда, что ли, вывели из строя водителя? Ну, снайпера!

Два особо шустрых танка подкатили к мосту, и тут первому в бок зарядил патрон наш ружейный расчёт. Танк остановился на середине моста, застопорив движение, а второй, поливая по нашим позициям из пулемёта, с разгону влетел в реку, проехав метров пять. Он встал, и вода почти покрыла его башню.

– Хорошо увяз, уже не боец. Будем ждать, когда «интуристы» вылезать станут.

«Ай, молодцы, – закричал Нефедов, – лихо бьёте гадов!»

Остальные танки стали откатываться.

«Похоже, отбились», – произнёс кто-то из бойцов.

Капитан ещё поспрашивал о ходе вчерашнего и сегодняшнего боев и ускакал на станцию.

«Товарищи красноармейцы, молодцы ребята! Как говорил генералиссимус Суворов о вас – «чудо-богатыри». Вы победили свой страх и смогли выполнить боевую задачу, – я толкнул речь, – а сейчас отходим, немцы снова бомбить будут, по пути перекусываем немецкими консервами и, если будет затишье, то в час дня уходим к Толучину».

Было видно, как народ расслабился. Одно дело стоять насмерть, и другое, когда нужно выполнить задачу, но есть возможность манёвра. Немец подёргался в реке, пытаясь выползти задом, но увяз ещё глубже. Похоже, что вода добралась до экипажа. Откинулся люк и из танка вылезли все пятеро танкистов. Дав возможность вылезти всем им на берег и поднять руки, я расстрел их из автомата.

– Орлов, Чайкин, сплавайте к немцам, соберите оружие. Всем понятно, почему я расстрелял сдающихся? Нам с ними нет возможности возиться и содержать согласно Женевской конвенции о военнопленных. Кроме того, когда вы увидите, как приходится нашим людям у них в плену, всё сомневающиеся со мной согласятся. К тому же при обстреле они могут сбежать или ударить нам в спину. Поэтому помните фразу, основанную на вековом опыте: «Лучший враг – мёртвый враг».

Прошёл танковый артобстрел, затем до нас добрался взвод солдат. Немцы не атаковали, поэтому минёры быстро заминировали и взорвали мост. Мы отходили, неся на самодельных носилках, сделанных из тонких стволов деревьев, и поддерживая под руки своих раненых. Перед генерал-майором стоял строй из сорока пяти грязных, в рваной или дырявой форме, очень уставших красноармейцев.

«Взвод, равняйсь, смирно. Товарищ генерал-майор, взвод красноармейцев 11-го стрелкового корпуса поставленную вами боевую задачу выполнил – врага на станцию не пропустил. Командир сводного взвода старший лейтенант Кольцов», – бодрым голосом отрапортовал я.

– Спасибо вам, товарищи красноармейцы. Теперь вы входите в состав боевой колонны и двигаетесь к Орше на новый рубеж обороны. Вопросы, просьбы есть?

«Есть просьба, товарищ генерал-майор. На этих листах я переписал фамилии бойцов, которые были в заслоне, живых и мёртвых, а также их боевые заслуги. Просьба, когда это будет возможно, по достоинству оценить их действия», – выдал я.

«Хорошо, Кольцов. Взвод, разойдись!» – Рубцов забрал у меня листки блокнота с фамилиями и передал их своему начштаба.

И снова наш путь лежал на восток, теперь к городу Орша, где будет июльское Орша-Смоленское сражение, закончившееся окружением трёх советских армий. Штаб Западного фронта во главе с генерал-лейтенантом Еременко из-за фланговых прорывов моторизованных частей вермахта потеряет управление армиями, отчего не сможет организовать взаимодействие с прорывающимися к ним в помощь частями Рокоссовского. Страх Еременко за свою жизнь сказал своё слово. Много советских солдат погибнет и будет взято в плен в убийственных контрударах, направленных на возврат Смоленска. Бросив окружённую армию, Ерёменко улетит самолётом в Москву, где доложит Сталину о ситуации. Сталин очень резко отнёсся к сдаче Смоленска, но Ерёменко удержался в обойме.

Судя по всему, нам предстояло участвовать в этом деле, затыкая дырки в обороне. Хотя был шанс, что добравшись до наших, все эти разрозненные отряды отступающих красноармейцев отправят на переформирование в тыл. Отдыхая, я смотрел людей, на саму станцию и мне, человеку из 21 века, было некомфортно ощущать себя в этом времени: другая одежда, суета людей, сама манера общаться – всё было чуждо и непривычно.

Пробегали мимо молоденькие медсестры или санитарки, мужики комментировали, хваля их. Эти комментарии многие не замечали из-за усталости, а кто-то улыбался в ответ.

Наш отряд был накормлен, после чего мы влились в колонну из грузовиков, к некоторым из которых были прицеплены полевые орудия, легковушек с начальством и пехоты в количестве полутора тысяч человек, уходящую к Орше. По пути в неё вливались отряды из оцепления станции и отступающих красноармейцев.

Совместные бои сближают, так и мы держались вместе нашей группой. Я шёл с лейтенантом-артиллеристом Алексеем Смирновым, который рассказывал о себе, а сзади топали остальные. Эшелоны так же были отправлены в тыл. В конце каждого эшелона была прицеплена платформа с установленным на ней крупнокалиберным пулемётом «ДШК» и сидящем рядом пулемётным расчётом. Может, они и помогут отбиться от налётов.




Глава 2. На пути к Орше


Шли мы достаточно быстро, потому что хорошо слышимая канонада близких боев, взбадривала нас лучше «пургена». До Орши по дороге около семидесяти километров. Техника уехала вперёд, а пехота тащилась длинной змеёй, растянувшейся на пару километров. К вечеру, отмахав километров пятнадцать, колонна небольшими группами разбрелась по лесу. Эта ночь прошла спокойно.

Утром, пожевав оставшийся сухпай, снова двинулись в путь. Просёлочная дорога, по которой мы шли, упиралась в Смоленский тракт, ныне магистраль Москва-Минск, и голова колонны шустро заполняла её. Наш же отряд брёл в самом её конце. Сигналя, вдоль тракта промчались две полуторки.

«Немцы прорвались, танки за нами!» – кричал нам из кабины сидящий капитан.

«Братцы, плохо дело, – выразил общую мысль Филиппов, – в лес уходить надо». Я был полностью с ним согласен – принимать бой было несерьёзно, но и стратегически неверно для нас. Поэтому тихим голосом я отдал приказ: «Быстро уходим в лес, пока не поступило какой-нибудь очередной глупой команды «стоять на этом конце до конца».

Замедлившись, группами по три-пять человек мы растворялись в лесу. Уже хорошо был слышен гул моторов и, даже ощущалась дрожь земли. Зайдя за деревья, мы побежали, стараясь отойти подальше от дороги. Филиппов крикнул: «Не терять друг друга, направление на Оршу!»

Слева стала слышна пулемётная стрельба. Похоже, что мотоциклисты разведки наткнулись на нашу колонну и вступили в бой.

Пробежав и пройдя километра четыре, мы услышали пролетающие над нами самолёты. Вначале пролетели штурмовики, а потом стреловидные бомбардировщики «Хейнкель», и где-то впереди взорвалось несколько авиабомб. Выдерживая маршрут движения по солнцу, старались не уходить далеко вглубь леса, держась от шоссе в пределах километра.

Впереди застрекотали пулемёты. Новый бой приближался к нам или мы к нему. Похоже, что танковая колонна прошла дальше, а немцы высадили с автомашин пехотные части, которые теперь прочёсывают ближайшую территорию. Тут мы выскочили на идущих линией немцев, и завязался лесной бой. Прикрывая друг друга, наша группа стала отступать глубже в лес. По нам работали пулемёты и автоматы. Убегая от немцев, отряд рассеялся: кто-то упал убитым, другие, прячась за деревьями, на ходу отстреливались, заставляя залечь уже фрицев. В итоге, оторвавшись от преследователей на пяток километров, собралось нас немногим больше тридцати человек.

«При таких делах необходимо выдвинуть авангард. Бурят, выбери пару бойцов и дуй с ними вперёд. Мы же с интервалом метров в пятьдесят потопаем за вами. Нужно обойти место боя, и вернуться поближе к шоссе», – высказал я свои соображения.

Прошло ещё часа три нашего путешествия по лесу, все сильно устали. Подойдя к неширокому ручью, скомандовал: «Привал, полчаса отдыхаем, всем умыться, оправиться и поесть». Народ скинулся оставшимися продуктами, после чего мы немного перекусили.

Нудный, тяжёлый день клонился к завершению. А что вы хотите, двигаемся только на своих двоих, постоянно ожидая нападения немцев, да ещё и отступаем – морально сильно давит. Но общая мысль, сформулированная отрядом, заключалась в том, что чем быстрее дойдём до своих, тем лучше.

Вспомнился случай из прошлой жизни. Поддавшись общему порыву товарищей, я купил себе ружье и охотничий билет, и собрался на свою первую охоту. Жена даёт «ЦУ»: «Больше десяти зайцев не приноси. Мясо мы частью заморозим, а частью я угощу, кого надо. Шкурки тоже не выбрасывай – приспособим к делу». Пришёл я вечером грязный и усталый – погода в тот день была очень сырая: то ветер, то дождь, то всё вместе. Жена встречает: «Ну, что, принёс не больше десяти зайцев?»

«Какие десять зайцев, я вообще ни одного не увидел!» – выдохнул я.

Вот так я сходил на свою первую и единственную охоту, а ружье так и стояло в оружейном сейфе дома «на всякий пожарный».

Вдруг ко мне подбегает боец из нашего дозора: «Товарищ старший лейтенант, Бурят чужих услышал, приказал вас предупредить!»

Поднимаю согнутую руку со сжатым кулаком, мол, всем остановиться. Все замерли, став медленно смещаться поближе к деревьям. А там кто лёг, кто присел. Сам я с дозорным отправился вперёд и, подойдя к первому солдату, мы залегли. Через некоторое время как будто из ниоткуда вынырнул Бурят. Шепчу ему, мол, что там такое?

Он отвечает: «Деревней запахло. Я сразу к вам ребят послал, а сам прошёлся вперёд разведать. Немцы в деревне встали: грузовики большие видел и бронетранспортёры с пулемётом впереди. Собак не слышно».

Отвечаю: «Давай наблюдай, сейчас в помощь ещё наблюдателей пришлю, охватим полукольцом деревню, чтобы всё видели: кто приехал, кто уехал, где начальство расположилось, попробуем прикинуть количество немцев».

Я с Арданом подобрались поближе к деревне, насчитывающей домов двадцать на одной стороне улицы. Осматриваясь, увидели четыре «Ганомага» и два грузовика «Крупп» с прицепленными гаубицами. Затем нашли часовых, двух фрицев, наблюдающих подходы к деревне с нашей стороны. Переговорив, решили, что с другой стороны деревни тоже стоит аналогичный пост. Обойдя его, подобрались поближе к технике. Что тут у нас с часовыми? Один ходит, а второй в тенёчке со «Шмайссером» присел – сразу и не заметишь. Засекли по разговорам с ходящим охранником. Медленно, стараясь идти, как настоящий охотник, то есть, не цепляя на своём пути все ветки подряд, добрался к бойцам, заинструктировал их и отправил к Буряту – он сам расставит ребят «по номерам».

Ночью отряд окружил деревеньку, а ударная группа из четырёх бойцов со мной во главе, в конце концов, я же героический попаданец, дождавшись смены постов, поползла за добычей. Немцы тихо сидели, скрываясь за редким деревянным забором крайнего дома. Через соседний двор Бурят аккуратно залез в нужный, и незаметно подобрался к часовым. В течение пары секунд два ножа, сверкнув лезвиями в свете Луны, воткнулись в тела в районе шеи. Два тела резко выгнувшись, став заваливаться на бок, а Бурят подскочил и добил их ножом. Подойдя к трупам, я взял одной рукой за подбородок убитого фрица, прикрывая рот, другой рукой за голову и резко развернул её вбок. Раздался хруст шейных позвонков, прозвучавший для меня, будто выстрел из винтовки, хотя на самом деле раздался лёгкий хруст, который не услышишь в десяти метрах. Потом сломал шею второму трупу. Так и набивается рука, как говорится, «тяжело в учении, легко в бою».

К охранникам бронетехники подбирались через очередной двор. Была опасность наткнуться на какого-нибудь мальца, вышедшего ночью пописать из сарая или скотника, куда хозяева домов наверняка были выселены. Охранник стоял, облокотившись на такой же редкий забор. Подождав, пока ходячий часовой зайдёт за бронетранспортёр, Бурят подобрался к нему вплотную со спины, зажав рот рукой, полоснул его ножом по шее. Я контролировал ситуацию из-за забора. Тут из-за машины вышел второй фриц и сразу получил от Бурята удар ножом в шею. Он постоял, засипел и упал. В это время я перемахнул через забор и лёгким движением руки продолжил шейные тренировки. Забросив убитых солдат в кузов одного из грузовиков, мы просемафорили общий сбор.

Ещё в лесу выяснили, что среди нас оказалось вместе со мной три водителя: один был профессиональным водилой тридцати пяти лет отроду по имени Ломов Кондрат Маркович, и второй подменял отца на трактор в деревне – танкист, однако. Это определило количество техники, которую решили захватить. Мы сняли с двух оставшихся БТРов пулемёты, забрав запас патронов, засыпали им в бензобаки песок и землю, порезав все шланги и трубки под капотом. На грузовик «по имени» «Krupp L3H163» сел водила, а мы с трактористом уселись в БТРы. Обговорив правильный порядок запуска «Ганомага», распределили бойцов по машинам. К пулемётам встали стрелки, контролируя дом, где расположились офицеры, а остальные смотрели во все стороны, чтобы вовремя расстрелять поднявших тревогу немцев. Завелись мы с шумом на всю деревню, прогрелись несколько минут и медленно, привыкая к управлению, начали движение на выезд. Первым ехал я, за мной шёл грузовик, а замыкал колонну второй бронетранспортёр.

Читая о ВОВ, я знал, что основным БТРом вермахта в конце 30-х – начала 40-х годов являлся производимый фирмой «Hanomag» модели «251». И то, что писали о нём, оказалось правдой – имея для управления машиной поворотные передние колеса и гусеницы сзади, обеспечивающие высокую проходимость, он оказался довольно удобным в управлении. Главное, не делать резких движений и не газовать, будто ты гонщик «Формулы-1». Выскочивший из избы вестовой начал что-то кричать. В ответ громко прозвучал выстрел из винтовки Бурята.

Ехали мы по этой просёлочной дороге не более 20 километров в час, а то и медленнее, всё время, ожидая преследования, из-за чего пулемёт на втором БТРе был перенести на вертлюг задней части кузова. Так мы и пёрли к Орше на трофейной технике. С трудом разбирая в свете фар петляющую дорогу, в голову пришла светлая мысль.

– Приготовьте белый флаг, который мы выбросим, подъезжая к нашим позициям. Сейчас как таковой линии фронта нет – бьются участками, так что очень может быть, что удастся проскочить без боя. Что значит «нема флага», а рубашки на что или кальсоны? Будешь своим детям рассказывать, как при помощи твоих подштанников, мы немецкую технику пригнали.

Проплутав по деревенским дорогам, за несколько часов отмахали ещё километров тридцать. По пути мелькали таблички деревень «Червино», «Барань», а затем появились улочки пригородов Орша. Светало, наш боец держал в руке белую рубашку, периодически размахивая ею. Нас тормознули на ощетинившемся винтовочными стволами контрольно-пропускном пункте (КПП). За постом подъезды к городу, включая дорогу, прикрывала спрятавшаяся за реданом батарея 76-мм полковых пушек. Нас остановили, проверили документы, после чего дали в сопровождение красноармейца, и поехали в комендатуру к центру города.

На улицах были собраны баррикады, постоянно перемещались подразделения бойцов РККА, в общем, было видно, что город готовится к боям. Как я узнал у приданного нам бойца, вчера здесь был бой. Городские укрепления с трассы на Минск атаковала немецкая танковая колонна, которая была разгромлена и позорно бежала. Передовая часть армии Гудериана не смогла ворваться в город «с ходу», что уже было очень хорошо.

Дежурный комендантской роты по телефону кому-то звонил, докладывая, что отступающее подразделение РККА пригнало трофейную технику и имеет желание её сдать. В итоге, в холл здания вышел начальник комендатуры вместе с интендантом и воентехником. Представившись, мы вышли во двор осматривать трофеи. Перед зданием красовались два БТРа и тяжёлый грузовик. Я построил своих бойцов, а комендант поблагодарил нас от лица командования. Интендант и технарь стали осматривать технику, залезая внутрь, обходя вокруг неё, которую наш водитель по очереди заводил. В общем, приёмка прошла успешно. После этого всех нас завели в комендатуру, и мы около полутора часов писали объяснительные о своих подвигах, с особыми подробностями расписывая захват техники.

В дальнейшем нам выдали новый продаттестат и направление на склад имущества, ибо наш потрёпанный внешний вид вызывал лишь чувство стыда за РККА. Затем нам предписывалось прибыть на железнодорожный вокзал, где такие же разрозненные подразделения отступающих бойцов формировались по составам. Этими эшелонами из города вывозились документы, ценности, местные жители и красноармейцы, убывающие на переформирование. Все нами было успешно выполнено: получили новую форму, продовольствие, прибыли на станцию, доложились начальнику вокзала и уже в ночь поезд уносил нас в город Можайск.




Глава 3. Командир взвода разведки


Через трое суток, отстаиваясь на перегонах, побывав под бомбёжкой и просто медленно пыхтя, паровоз прибыл в Можайск, и отряд отправился к военному коменданту. Тот перенаправил нас в недавно созданный центр формирования новых подразделений. В моей голове зрел план, но вначале я переговорил с бойцами: «Мы стали сплочённым и проверенным в боях коллективом. В связи с этим предлагаю и дальше держаться вместе. Я буду просить командира центра направить меня в подразделение полковой разведки. Кто из вас желает получать ордена и медали, стать элитой пехотных частей, давайте вместе со мной. Прошу всех высказать своё решение сейчас. Если кто-то имеет другую специальность, как наш лейтенант-артиллерист, или по каким-то причинам не хочет в разведку, не стесняйтесь, всё высказывайте сразу, чтобы я подал рапортом готовый состав».

Попытаться попасть в разведподразделение изъявили желание 25 человек. Эх, молодёжь, мысль о медалях, подвигах, видать, хорошо засела у них в голове. Смертность у них большая, но в пехоте ещё больше. К тому же я думал о том, что раз попал в это время, то нужно ярче прожить подаренную мне жизнь. Не последнюю роль сыграли соображения о большей независимости действий и возможности сбора трофейных материальных благ, которые очень пригодятся мне в будущем. Но главное, что мной двигало – это желание создать боевую единицу разносторонне подготовленных рисковых парней, которые научатся ходить на грани фола и, которые в будущем очень могут помочь мне в решение различных ситуаций. Сейчас они молодые ребята, ещё не зашоренные догмами, готовые впитывать нужное мне отношение к порядку и ситуациям. Так что грамотно поданная информация с личным примером сейчас дадут мне команду единомышленников в будущем.

Подойдя к КПП военной части, куда нам следовало явиться, мы предстали перед командиром центра пехотным майором Астаховым Андреем Ивановичем, который прочитал нам вводную лекцию о том, куда мы попали, после чего «передал» нас старшине Степанычу: «Товарищ старшина доведёт до вас распорядок дня, определит на постой, а в будущем все хозяйственные вопросы будете решать с ним».

После вводной я подошёл к майору и озвучил свою просьбу попасть в подразделение разведки, пройти наиболее полную в рамках возможностей центра разведывательно-диверсионную подготовку самому и солдатам, указанным в списке. После этого вручил ему лист из блокнота с нашими фамилиями и званиями. Он ознакомился со списком и «специальностями» красноармейцев, посмотрел на меня: «Ну что же, товарищ старший лейтенант, вы сами выбрали. Здесь формируется стрелковый полк, в котором по штату есть разведвзвод. Вас двадцать шесть человек, поэтому на базе вашей группы его и сформируем. Тем более что вы прибыли одними из первых. Полк формируется из числа вышедших из окружения бойцов, все командиры кадровые военные или бойцы срочной службы, поэтому базовую военную подготовку получили до войны. В связи с этим уже через месяц полк будет сформирован и отправлен на фронт. Враг наступает, его надо остановить!»

Как рассказывали в своих воспоминаниях многие красноармейцы фронтовой разведки, а также исследователи этого вопроса, в 1941 вплоть до начала 1943 года отмечался невысокий уровень организации разведки. Одна из причин – отсутствие до 1943 года документов, которые регламентировали бы совокупность разведывательных мероприятий в тактическом и оперативном звеньях управления. Уставы и наставления содержали лишь общие положения по разведке, потому что опыт значительной части офицеров, которых в настоящее время называли командирами, занимающихся организацией тактической разведкой, был примитивным. Ряд действующих приказов, директив и указаний отразил факты их низкой квалификации, недопонимания командующими и их штабов роли и значения разведки в подготовке боевых операции.

Если обратиться к истории, то в 1939 году Разведывательное управление РККА трансформировалось в 5-е управление Народного комиссариата обороны СССР. В 1940-ом оно было переподчинено Генштабу и, соответственно, получило название Разведывательного управления Генштаба РККА. А 16 февраля 1942 году родилась всемирно известная аббревиатура «ГРУ». В составе ГРУ было создано два управления: Первое – это агентурное, созданное для проведения диверсий, использования оперативной техники и радиоразведки; Второе – информационное, занимающееся редакционно-издательской войсковой информацией и дешифровкой. Кроме того, был ряд самостоятельных отделов, не входивших эти управления.

Учитывая факт, что «тот, кто владеет информацией, владеет миром», Иосиф Сталин сделал соответствующие выводы и ещё больше повысил статус военной разведки. В октябре 1942 года был издан приказ, согласно которому ГРУ подчинялось исключительно наркому обороны. В функциональных обязанностях ГРУ была организация агентурной и разведывательно-диверсионной работы, как на территории других стран, так и на оккупированных территориях Советского Союза.

Таким образом, даваемая нам программа, была примитивной программой подготовки диверсантов-однодневок. Вместе с тем её дополняли собственные методики конкретных преподавателей, основанные на личном опыте. Несмотря на это, ведущие у нас преподаватели оказались грамотными энтузиастами своего дела.

Нашу группу довели по численности до взвода, я был назначен его командиром, а Филиппов де-факто стал моим «начштаба взвода». После чего начались занятия, которые продлятся месяц. Менялись темы, но перечень предметов оставалась неизменным. На построении перед бойцами командир центра сказал: «Наши специалисты дадут вам объём знаний, которые вы сможете усвоить за месяц, а ваша задача – впитать их и применять в жизни, чтобы выжить на этой войне».

На занятиях по физической подготовке мы бегали, отжимались, подтягивались, преодолевали препятствие, представляющее собой сбитый из досок двухметровый деревянный щит. Здоровый инструктор посмотрел на наши результаты, разбил на группы по физической готовности, по-разному нагружая нас. Он сразу сказал, что у него все отстающие за месяц таковыми быть перестанут.

Потом был час психологии. Курс читал мужик, напоминающий по своему виду врача-психиатра. Мы шутили, что он, наверное, до нас работал в дурдоме с убийцами. Он рассказывал нам случаи о непредсказуемом и неосознанном поведении людей, плавно подводя нас к вопросу умения контролировать свои эмоции. Тестов никаких не было, может, их ещё американцы не разработали, не знаю. Вроде бы в США активно всевозможные психологические тесты стали появляться в 1960-х годах.

Зато на занятиях он рассказывал нам о внешних признаках поведения человека в разных ситуациях. Потом давал информацию о случаях зверских убийств обычных людей бандитами и анархистами в Гражданскую войну, и современными уголовниками, провоцируя слушателей на обсуждение, как надо с таким садистом поступить. После таких случаев у молодых парней глаза загорались праведным гневом, возникало одно желание – убить такого гада. А тут наш психолог и продолжал, мол, раз надо такого недочеловека убить, как лучше это сделать: выбрать пути подхода-отхода к нему, место и способ возмездия, и на что при этом обращать внимание. Таким методом в парнях воспитывали злость, чтобы они не сомневались в том, что враг должен быть убит. Тем более мы являлись бойцами ближнего боя, где не до раздумий «убить или не убить». Несколько его занятий было посвящено методам проведения полевого допроса.

Ещё один инструктор учил, как и куда правильно бить ножом и сапёрной лопаткой. На занятиях он рассказывал: «Вы должны убивать всем, что может оказаться под рукой. А если ничего не окажется, то и самими руками или пальцами. Ведь при соответствующей психологической подготовке и наработанным практическим навыкам пальцами можно разделать тело человека не хуже, чем ножом или топором. Но в ваш курс входит получение вами навыков работы с ножом, то есть с главным оружием разведчика-диверсанта. Помните, ваша задача либо убить врага, либо оглушить. Вы должны нанести только один удар – смертельный или оглушающий до полной потери сознания. Все остальные удары будут граничить с провалом – противник может успеть закричать, выстрелить или даже оказать полноценное сопротивление. Поэтому вы должны научиться наносить удар в тяжёлые точки на теле человека, а их, поверьте, достаточно».

А дальше шли уже практические знания, которые мы отрабатывали на тренировках. А инструктор вещал: «Рассмотрим основные  части тела человека и удары в них:

1. В голову – череп является достаточно прочной защитой и нож, скорее всего, просто соскользнёт. Если бить, то только в глаз, хотя в глаз вы можете ударить и выпрямленным пальцем. Подумайте, чем вам не оружие? Надо только «поставить» палец, то есть, научиться бить так же, как вы «тыкаете» ножом или палкой. Подготовленные люди используют удар в глаз – в этом месте кость очень тонкая и без труда разрушается. И сам по себе глаз – очень мягкий и нежный орган, через него нож свободно достанет до мозга.

2. В шею – это самое уязвимое место! Это будет ваша «рабочая» часть тела. В шее проходят сонная артерия и ярёмная вена, повреждение которых приводят к смерти мозга в течение нескольких секунд. Остановить кровотечение из сонной артерии в полевых условиях невозможно! Обычно вы будете подбираться к часовому сзади. В связи с этим есть два основных удара. В первом случае вы, зажимая рот, резко поднимаете подбородок вверх, одновременно нанося огибающий режущий удар вдоль шей под челюстью, как говорят, «от уха до уха». Правда, вид у трупа будет очень неприятный, и вы можете сильно испачкаться. Во втором случае наносите резкий режущий удар в боковую поверхность шеи.

3. В сердце просто так не попадёшь – защищают ребра. Для постановки чёткого удара между рёбер у вас просто не хватит времени на тренировки. Но, если придётся сойтись в рукопашной, то лучше бейте под ребра со стороны живота в сердце или в печень – человек умрёт от кровопотери за несколько минут».

В таком же духе нас инструктировали о других частях тела с дальнейшей отработкой эмитирующих ударов друг на друге. Основное время нас гоняли по отработке навыков владения ножом: перекидывания из руки в руку, смена хвата, чтобы получить так называемое «чувство ножа». Потом были тренировки по типу "бой с тенью", где отрабатывали движение руки с ножом при нанесении ударов по разным частям тела. Затем следовало закрепление полученных знаний на практике – отработка снятия часовых деревянными ножами. Так же были упражнения на метание ножей. Мы ещё попросили показать, как работать в узком окопе сапёрной лопаткой – показали.

Прослушали занятия по теме того, что можно предпринять, чтобы сбить собаку со следа и, как отбиваться от собак, если она вас догнала. Скажу, что в будущем мы всегда в наших вещмешках таскали кисеты с так называемой «кайенской смесью» – пополам на пополам или в пропорции «сколько смогли достать» мелко перетёртой махорки с молотым чёрным перцем.

Были занятия, посвящённые изучению немецкого языка. В итоге, бойцы выучили, как пишутся и произносятся штук пятьдесят слов, изучили транскрипцию букв, то есть, могли хотя бы прочитать написанное на вывесках или в документах.

Были занятия по минированию, которые вёл профессиональный сапёр. От него мы узнали, какие есть наши и немецкие мины, как их ставить и находить. Ползая по грунту и тыкая щупом перед собой, учились находить муляжи мин на краю полигона, перерыв его, словно кроты. Ставили на растяжки гранаты, разбирали на затёртых дореволюционных чертежах мостов и зданий, где надо установить заряд тола, чтобы подорвать мост или здание. В первом приближении учились рассчитывать необходимый заряд.

Были занятия по маскировке, где мы неподвижно лежали в кустах, скрытно ползали, то есть медленно, не поднимая попы, используя рельеф местности. Каждый поездил на древней полуторке, получив хоть какое-то представление о том, что такое сидеть за рулём. Из вновь влившихся в наш коллектив бойцов, оказалось несколько человек, с довоенной жизни умевших водить автомобиль или трактор. Конечно, была стрелковая подготовка и занятия по оказанию первой медицинской помощи. Четверо красноармейцев обучались работе с рациями.

Частенько по вечерам перед отбоем мы разговаривали о жизни и об учёбе. Я узнавал своих бойцов, об их детстве, о том, кто и чем занимался во взрослой жизни, как рассуждает, как ведёт себя: молчит или, наоборот, любит пошуметь. Одним словом, смотрел, слушал, запоминая для себя, кто есть кто.

Потом рассказывал сам о разведке и разведчиках, беря за основу некоторые известные эпизоды из жизни разведчиков 20 века, адаптируя их под свои рассуждения о советско-финской войне. Пусть ребята свыкаются с мыслью о правильности своего выбора, отбросив все сомнения, поскольку неуверенный в себе боец может сорваться в самый неподходящий момент и подвести товарищей.

«Парни, работа разведчика сложна и опасна. Пожалуй, более опасно быть только сапёром, который ошибается один раз, или пехоте. Не улыбайтесь! Сколько живёт пехотинец вы и сами видели. Скажу, что примерно три боя, точнее, три атаки. После этого он либо навсегда остался лежать на поле боя, либо получает ранение или увечье. В разведке дожить до победы проще. Подумайте, насколько от добытых вами разведданных зависит успех атаки или обороны. Вы глаза и уши, а где-то и карающие руки армии. За линией фронта нам придётся брать «языков» из офицерья, добывать важные документы и проводить диверсии. Поэтому всё, чем мы занимаемся здесь, поможет нам выжить там: физическая подготовка, искусство маскировки, владение холодным оружием, рукопашный бой, знание минимального набора слов на немецком языке. Так что, товарищи красноармейцы, дело вы выбрали сложное, но геройское и очень нужное для Победы».

Делал я это для того, чтобы парни прониклись ответственностью своего дела, а для этого осознанно старались впитывать знания, которые нам давали на занятиях. Со второй недели после основных занятий я решил припрячь Бурята дополнительно выходить на небольшой полигон и учиться лесным премудростям: «лесной походке», чтобы идти и не шуметь ветками, приметам лесным, а также увеличить занятия по метанию в цель ножей, сапёрных лопаток и разных подручных предметов типа камней или палок.

Через несколько дней, втянувшись в ритм учёбы, все стали выходить на полигон для дополнительных тренировок по планируемой мной программе: ходили, двигали ветки кустов и деревьев, маскировались, метали ножи, лопатки и камни. В общем, извращались друг на друге и на имеющемся инвентаре, как могли.

Иногда подходили инструктора, советовали, что надо улучшить или на что обратить внимание. А на занятиях по «хождению в лесу» брали на вооружение некоторые приёмы, обсуждая с Бурятом тот или иной аспект тренировки.

Основной же состав формируемого пехотного полка занимался физподготовкой, немного шагистикой, умением обращаться и обслуживать личное оружие, политинформационной накачкой. Иногда виделись с лейтенантом Смирновым, который стал командиром артиллерийской роты полка, и остальными ребятами, отдавшими предпочтение службе в пехоте.

Конечно, познакомился и общался с командиром нашего полка подполковником Шубиным Виктором Николаевичем, волевым мужиком лет 30, воевавшим в испанскую войну, а также штабистами, командирами батальонов и ротными, периодически собираясь вечерами в общежитии центра. Правда, чаще сидели «на сухую», а бывало, что получалось у местного населения достать закусь и согревающую жидкость.

Месяц пролетел физически и морально изматывающе, но с большой пользой. Я и бойцы получили нужные знания и хорошие базовые навыки. Теперь требовалось их осмыслить и грамотно применять.

Конец августа под Москвой – ещё тепло, но уже нет жары. Каждый день мы слушаем из висящего на столбе репродуктора сводки Совинформбюро, извещающие нас об обстановке на фронтах. К концу июля 1941 года в район Смоленска к врагу подошли свежие армейские корпуса, что позволило немецким войскам значительно уменьшить размеры Смоленского «котла» и рассечь его.

В начале августа небольшой части окружённых советских войск при содействии ударной группы генерал-майора Рокоссовского, направленного Ставкой для их деблокирования, удалось переправиться через Днепр и выйти из окружения. Но сражение за Смоленск 1941 годы наша армия разгромно проиграла.

Справедливости ради необходимо отметить, что в период с 19 июля по 21 августа в планах Германии произошли события, сказавшиеся на ходе всей войны в целом.

В немецкой Ставке говорил фюрер: «Господа генштабисты, наши фланги очень медленно наступают, отстав от группы «Центр». Это плохо. Чтобы подстегнуть медленно развивающееся наступление фланговых армий Юга и Севера, приказываю:

– направить из группы армий «Центр» 1-ю танковую армию из ударной группы Гудериана и 2-ю пехотную армию генерала фон Вейхса поддержать группу армий «Юг» в направлении Киева;

– третью танковую группу под командованием генерал-полковника Гота, бросить на поддержку  группы армий «Север». Вот мой приказ!»

«Мой фюрер, но таким образом, ударный кулак группы «Центр», наступающий на столицу России, окажется ослаблен. Это сыграет на руку Советам!» – высказал свою точку зрения начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник  Франц Гальдер.

– Гальднер, я ничего не хочу больше слушать. Мы громим Советы, как хотим. Ваша задача обеспечить выполнение моего видения этой кампании!

– Слушаюсь, мой фюрер, хотя считаю это чрезвычайной ошибкой.

Внешне Гальднер напоминал обычного школьного учителя, но будучи высокоэрудированным человеком и от природы обладающим стратегическим мышлением, он реально был на своём месте. Именно Гальдер разработал планы большинства успешных операций, проведённых Вермахтом в Европе и в первый год войны в СССР. Он работал в тесном взаимодействии с командующим сухопутными войсками генералом Браухичем. В высших военных кругах Третьего рейха говорили по этому поводу: «Что Гальдер придумал, то Браухич доложил Гитлеру».




Глава 4. Наступление под Ельней


В период с 30 августа по 8 сентября 1941 года силами Резервного фронта под командованием  генерала армии Жукова была проведена Ельнинская операция – первая боевая операция РККА, где немцы отступили. Наш полк вошёл в состав Резервного фронта, поэтому в захвате города Ельня я принял непосредственное участие. Позиции нашему полку были определены северо-западнее Ельни, как раз по направлению главного удара немцев на Москву, идущему вдоль Смоленского тракта. Несколько дней шли массированные артиллерийские дуэли вдоль всей дуги выступа. Восемьсот единиц артиллерии, включая пушки, миномёты и дивизионы «Катюш»» пытались развалить немецкую оборону, а немцы гасили наш наступательный порыв. В перерывах между обстрелами, мы с энтузиазмом рыли окопы. Когда вокруг рвутся снаряды сидеть в нём все-таки лучше, чем лежать на земле за каким-нибудь бугорком. Делали это мы с шутками и подначками, пытаясь весельем прикрыть человеческий страх.

«Товарищ старший лейтенант, – нудит Боголюбов, – мы же разведка, а сидим и носа не высовываем из окопов». Приходится отвечать: «И куда ты собрался разведывать? Ты же конопатый, поэтому немцы сразу вычислят в тебе красноармейца, и ничего разведать ты не успеешь. Тут нужен свой человек, непохожий на русского, как говорится, истинный ариец. Погляди на Бурята. Если его послать, за русского точно не примут?»

Как-то так посмеёмся и копать легче. Процесс противостояния был однообразным и монотонным. Вначале гремела канонада артобстрела, затем пехота шла в атаку, которую легко отбивали, потом снова стреляли из пушек, но теперь нас атаковала немецкая пехота. И так повторялось несколько раз в день. Прощупали нас немцы и танками, хотя как-то вяло, они больше в обороне предпочитали отсиживаться, мол, вам надо, вы и атакуйте.

Ежедневно Жуков собирал штабы с участием командующих армиями и дивизиями вплоть до командиров полков. Там они совещались, искали тактические ходы, перебрасывая части между участками фронта, где наступление казалось более успешным. Шубин приходил взвинченный, собирал нас, раздавал пистоны, мол, что мы топчемся третий день на одном месте. Сегодня уже 2 сентября, и мы точно хотим встретить зимние морозы под Ельней.

– А как другие части?

– А так же. Дальше двух километров не продвинулись и то на южном участке.

Слушая его, что-то вертелось в памяти. И тут мне вспомнилось, что писал начальник германского Генштаба Гальднер  в своём дневнике: «2 сентября мы сдали противнику дугу фронта у Ельни. Наши войска были выведены, а противник ещё долгое время вёл огонь по оставленным нами позициям, только через сутки осторожно занял их пехотой. Скрытый отвод войск с этой дуги является неплохим достижением нашего командования». То есть сегодня с вечера немцы оставят позиции и начнут отход за Ельню на старый рубеж. При этом они оставят небольшой заслон, изображающий оборону. Всё-таки послезнание – хорошая вещь, помогает дополнительно проявить себя.

«Товарищ подполковник, разрешите обратиться, – я поднимаюсь с табуретки в командирском блиндаже, и начинаю вещать, – наблюдая за послеобеденной интенсивностью ружейной и автоматной стрельбы фрицев, у меня создалось впечатление, что по сравнению с 1 сентября она существенно упала. Создаётся впечатление, что врагов стало меньше. Это может говорить о том, что немцы начали отвод войск. А если они за ночь отведут их, а мы завтра утром начнём обстрел, то изведём по пустым окопам кучу очень нужных нам снарядов. В связи с этим разрешите провести силами нашего взвода ночную разведку боем!»

Когда хочешь совершить что-то хорошее, а это с тебя ещё и требуют, то начинаешь рассматривать любые варианты. Наш подполковник был весьма прагматичным командиром, а здоровый карьеризм никому не мешал. Он посмотрел на меня, посмотрел на присутствующих командиров, и сказал: «А что, мне тоже показалось, что интенсивность спала, хотя из орудий они ого, как отвечали!»

Тут в рассуждения Шубина встрял командир артиллерии полка: «Это нас 105-мм и 150-мм полевые гаубицы обстреливали, а они за 10-13 километров стоять могут».

Шубин согласно кивнул и продолжил: «Все детали операции обговоришь с начштаба, но, думаю, часов в одиннадцать вечера поползёте к противнику. Полк привести в боевую готовность, но вначале я доложу в штаб дивизии – получу санкцию на операцию».

В это же время мы с 29-летним начальником штаба полка майором Вадимом Николаевичем Недогаровым и тремя комбатами определялись: как, кто и что делает. Затем порядка часа согласовывали операцию наверху, когда нам перезванивали из штаба дивизии. В итоге проведение разведки боем утвердили, причём, на нескольких участках одновременно.

Придя во взвод, рассказал диспозицию, объяснил порядок движения и захвата позиций. Бойцы взяли фонарики, необходимые для подачи условных сигналов нашим основным частям, если все пойдёт удачно, а неудачно – итак услышат. Так же взяли сухпаек на пару дней, двухсотграммовых толовых шашек, лимонок, а радист нёс свою радиостанцию.

Наступила ночь. Над позициями со стороны немцев периодически  взлетали осветительные ракеты, правда, «фонарей» значительно меньше, чем в предыдущую ночь. Взвод выдвинулся на исходную позицию, и короткими перебежками, припадая к земле, прячась за буграми или в воронках, когда взлетала ракета, побежали к окопам противника. Отмахав таким способом метров 500, залегли и поползли по–пластунски. Хе-хе, никогда не задумывался о том, что название способа скрытного передвижения от наших казаков-пластунов образовалось.

Лёжа недалеко от окопов врага, засекли двух постовых, которые, перемещаясь по окопу, выстреливали ракеты с разных мест. Где-то должна быть и дежурная смена с офицером. В общем, когда немецкий солдат пошёл вдоль окопа, к нему со спины подкрался сержант Сергей Ледков. Он был включён во взвод в центре переформирования, был физически сильным и жёстким человеком, к тому же фанатом оружия и спорта. Парень подкрался к немцу сзади и аккуратно «уложил» его на дно окопа. Вскоре был убран и второй часовой. Накинув немецкую шинель и каску на себя, Сергей, а следом группа ребят, которую во взводе шутливо называли «птичьей стаей», двинулись зачищать блиндаж. В полумраке дежурный фриц не опознал Ледкова, и впустил внутрь, отчего устранение резервной группы стало делом техники. Он был зарезан, обер-офицер был оглушён и связан, а четверо рядовых так и остались навсегда спящими. Бойцы пробежались вдоль окопа метров на 100 в разные стороны, но никого не обнаружили.

У лейтенанта я узнал пароль и отзыв, почему никого нет, а так же получил представление о втором рубеже. Оказывается, все части отошли, а оставшиеся пехотные отделения должны были изображать деятельность до рассвета, а потом также отступить. Переодевшись в форму обер-лейтенанта Манфреда Шульца, взял его документы и ознакомился с ними. Также нацепив сверху немецкие шинели и каски, двое бойцов рядом со мной открыто и четверо скрытно, двинулись ко второй линии обороны. В это время Филиппов оговорённым образом просемафорил фонариком в сторону наших окопов, что явилось сигналом взятия первой линии. Красноармейцы пехотного батальона прорыва под командованием моего ровесника капитана Валеры Донникова, лихого донского казака и юмориста, небольшими группами побежали вперёд. Два моих разведчика потащили обер-лейтенанта в наш штаб полка.

Мы шли спокойно, хотя внутри нервы у всех были напряжены. Кто его знает, как оно будет там. Тем более многое зависело от количества человек, оставленных на втором рубеже. Мы не скрывались, идя так, как ходят по своей территории. Радовало то, что сейчас была ночь. Днём сослуживцы могли издалека опознать, что я не Шульц. Мы подошли ко второй линии окопов, когда нас окликнул часовой. Я назвал пароль и, прикрывая рукой лицо, будто чешу щеку, спустился в окоп, приближаясь к часовому. В это время очень некстати раздались автоматные очереди, правда, где-то южнее нашего участка.

«Нарвались парни, – подумал я, – значит, необходимо форсировать события».

Часовой отвлёкся на выстрелы, а я зажал ему рукой рот и ножом перерезал сонную артерию, завалив на землю. В это время Орлов и Чайкин соскочили в окоп и разбежались в обе стороны: один к местному блиндажу, а второй вдоль окопа. Быстро подошла остальная четвёрка, и мы окружили блиндаж, а двое побежали догонять Чайкина. Дверь в блиндаж оказалась закрытой. Что делать: ждать смену постов или запереть их в блиндаже и все дела, а когда окопы станут нашими, будет все равно, тихо мы вскроем блиндаж или нет. Посовещавшись с сержантами, решил оставить двух бойцов, которым приказал действовать по обстоятельствам, а дождавшись пехоту капитана Донникова, сдать ему эту проблемку и догонять нас. Пленный обер-лейтенант Шульц рассказал, что за второй линией окопов чуть правее блиндажа стоят два грузовика, которые утром должны были забрать порядка 40 солдат и офицеров, и отвезти их к старым рубежам.

Взвод быстро выдвинулся к месту стоянки, окружив грузовики. Ледков метнул нож, смертельно ранив часового, который захрипел, попытался крикнуть и упал. Спящие в кабинах водители и фельдфебель, озираясь спросонья, быстро подняли руки. Тут раздался выстрел из карабина, затем следующий. В результате на землю упал раненый солдат. Потом выстрелил Чайкин, попав немцу между плечом и шеей. Он не подходил близко к машинам и имел возможность охватить картину в целом, заметив огненные вспышки при выстрелах. Андрей закричал: «Вон он, гад!»

Мы подошли к раненому немцу, и кто-то сказал: «Видать, до ветру отошёл, да, увидев нас, залёг за деревом. Молодой ещё, идейный. Другой бы спрятался, а этот стрелять начал».

Водители и фельдфебель сжались, будто уменьшившись в размерах.

«Если бы я был в командирской форме, он точно выстрел бы в меня. Андрей, добей фрица, – отдал я команду, – а этих сдайте пехоте. Боголюбов, осмотри Семушкина, что можно сделать – делай. Ивашов, возьми бойца и доставь Семушкина в полк к нашим фельдшерам, потому что Боголюбов поедет с нами».

Боголюбов разрезал гимнастёрку, пуля вошла в спину и, похоже, застряла в лопатке, Сделав перевязку, фельдшер вместе с двумя разведчиками уложили раненого на плащ палатку, чтобы отнести его в лазарет полка.

«Бойцы, какие должны мы сделать выводы из сегодняшней ситуации? – задал я вопрос личному составу, – мы проявили беспечность, имея подавляющее численное превосходство, мы умудрились потерять трёх бойцов. Один наш товарищ тяжело ранен, будем надеяться, что выживет, и двух, которые его понесли. А если бы там был фриц с пулемётом – полегли бы все. Значит, в будущем не выходим на открытые пространства как стадо баранов, а обязательно вокруг контрольного места организуем разведку и огневое прикрытие».

Захватив два тентованных грузовика, бойцы взвода распределились по кузовам. С краю уселись солдаты в немецкой форме, водители тоже переоделись в немецкую униформу.

Я собрал сержантский состав и объявил: «Товарищи младшие командиры, сейчас Ельня пустая. Немцы отходят на старые рубежи, занимая позиции по реке Десне до деревни Садки, а может быть, и дальше. Наши пехотные части будут планомерно занимать территорию, наступая на Ельню. В тоже время во исполнение приказа командования о проведении диверсионных действий с целью нанесения большего ущерба врагу, приказываю. Ночью на немецкой технике мы совершим боевой рейд вглубь немецких позиций. В местах, где будет наблюдаться скопление фашистских солдат или техники, проведём разведку и определим, какой урон врагу мы сможем нанести. У немцев «оrdnung muss sein», что в переводе означает «порядок должен быть», организован на высоком уровне, но из-за ночной перегруппировки частей, определённая неразбериха будет. Этим мы постараемся воспользоваться».

Бойцы понесли раненого Семушкина в медсанбат, после чего должны были сообщить Недогарову о принятом мной решении.

Мы же проехали по грунтовым дорогам порядка тридцати километров, а я пытался вычислить наше местоположение по карте, доставшейся от убитого мной командира танка. Наткнувшись на колонну из шести грузовиков, буксируемых гаубицы, пристроились к ней в хвост и поехали следом. Прошли Дубовежье. Здесь должен проходить один из рубежей немецкой обороны, который тоже не будет особо удерживаться. Колонна остановилась. Судя по всему, впереди стоял пост, который тормознул её. Влево и вправо от дороги тянулись окопы немецких позиций. Встали и мы, потому что, если убегать сейчас, так нас сразу и расстреляют из пулемётов, прошив навылет наши грузовики и тенты. Как оказалось, дорогу контролировали два отделения солдат, имеющих два станковых пулемёт. Значит, примерно столько же фрицев отдыхают. Рядом стояли два уставших фельджандарма, одетые в характерную форму с блестящими бляхами – горжетом на толстых, чисто «новорусских» по размеру цепях, разговаривающие с офицером из первой машины. Машины тронулись, проезжая мимо. Выглянув в окно, я козырнул офицеру, а он махнул в ответ. Проехав посёлок, грузовики повернули налево, а мы за ними.

На востоке небо уже серело, через час-полтора рассветёт. На следующем посту жандармы ещё и разглядят, что в кузовах находятся не немцы. Въехав в посёлок Лысовка, в его центре колонна стала притормаживать, подъезжая к самому большому дому – бывшему сельсовету, у дверей которого стоял часовой. Мы объехали съезжающие с дороги машины и продолжили свой путь. Отмахав на машинах ещё километров пять, я, ориентируясь по карте, дал вводную водителю: «Впереди должно быть Леонидово. Пока лес закрывает нас от деревни, ищем съезд, загоняем машины вглубь и дальше идём пешком».

Проехав метров двести, Ломов свернул на узкую лесную дорогу, а вторая машина повторила этот манёвр. Углубившись в лес метров на триста, машины остановились и все вышли на природу.

– Птицын, выстави секреты!

Бойцы парами разбежались в охранение. Собрав оставшихся и подсвечивая карту фонариком, обрисовал диспозицию, после чего прикинули план действий.

– До Леонидово примерно километра два. Порядок продвижения следующий: впереди Бурят – это наша разведка, за ним на расстоянии ещё шесть человек в немецкой форме, а следом через 30 метров идут остальные.

Подобравшись к деревне, мы спокойно осмотрелись. Леонидово было небольшим, дворов на сто, населённым пунктом. Мы сразу увидели стоящие под деревьями танки. С нашей стороны я насчитал 14 танков «Panzer.III». Расставлены они были грамотно, практически полная готовность к бою при нападении с любой стороны деревни. Для ведения боя экипажу оставалось только занять свои места.

– Ледков, Лосев, нужно взять «языка». Бурят, прогуляйся по лесу вокруг деревни. Начни от въезда. Там наверняка сидит «секрет», отслеживая всех, кто появляется на дороге».

Через полчаса появился Ледков: «Есть «язык», командир. Во втором доме от края вышел оправиться, а заодно решил покурить. Тут мы его и «спеленали». Сейчас Лосев его притащит, а Бурят за домом присматривает. С той стороны насчитали ещё 17 танков, только более мощных. Там же у въезда под деревьями стоят три машины, у которых вместо кузова цистерны и шланги, уложенные вдоль ёмкости.

– Бензовозы.

– Точно. А вот узнавать полные они или нет, мы не рискнули».

Тут зашелестели кусты, и появился Лосев, таща на плече оглушённого немца. С Лосевым, Боголюбовым и пленным фрицем отошли подальше от деревни, а то вдруг заорёт, когда очнётся, и его услышат.

Водичкой и лёгкими пощёчинами привели солдата в чувство. Пленным оказался командир танка молодой лейтенант Гюнтер Флоэ. Я объяснил ему ситуацию, как солдат солдату, что оставлять его живым я не буду, но либо он умрёт легко, либо придётся помучиться. Он рассказал, что в деревне дислоцируется первый танковый батальон в количестве 31 танка «Panzer.III» и «Panzer.IV». Это остатки полка после боев под Смоленском, а так же три бензовоза с полными цистернами, отделение связи и штабная рота. Самым важным в его рассказе оказалось то, что в деревне размещается командование 10-й танковой дивизии вермахта, командиром которой являлся генерал-майор Вольфганг Фишер. В реальной истории он ещё воевал под Вязьмой, а погиб в январе 1943 года в Тунисе, сражаясь в африканском корпусе генерала Роммеля. Естественно, что генерал ночевал в лучшей избе деревни, где он, лейтенант Флоэ, не был. Но парень указал, что в ней так же квартировал начальник оперативного отдела, то есть, фактически начштаба дивизии. Сегодня в два часа ночи 40 танков второго танкового батальона, являющегося резервным, и пехотный полк убыли к линии фронта на юг в сторону села Поповка. Километрах в трёх южнее Леонидово в лесу оборудованы позиции батальона 706-го полка тяжёлых орудий и находится пехотная рота прикрытия батареи. Я сверился с картой, показал её офицеру, он ткнул пальцем в примерное место расположения батареи.

Затем парень растерянно посмотрел на меня и произнёс: «Herr Officer, ich habe 3 kleine Kinder und bitte meine Frau um ein paar zeilen…»

Потом вздрогнул, как будто осознал то, что его жизнь закончится не просто в бою, где «пуля пролетела и ага…», а сейчас. Он понимал это, как понимают осуждённые в последние минуты своей жизни перед казнью. Потом осознав, что сказал что-то не то, встал, одёрнул серый китель, посмотрел на меня и, извинился: «Еntschuldigen sie bitte».

«Что он там сказал про киндеров?» – спросил Лосев.

«Сказал, что у него трое детей, и просит передать им несколько строк, которые он напишет.

Не знаю, что на меня нашло, оставляя жизнь врагу, рассмотревшему нас в лицо, и находящемуся в непосредственной близости от немецких частей, но я сказал Лосеву: «Только оглуши фрица, затем свяжи руки и заткни рот. Пусть парень живёт. Скоро у фрицев побудка и нам надо спешить».

Семеро одетых в немецкую форму разведчиков двинулись выполнять свою задачу. К нам подобрался ожидающий в деревне Бурят: «В доме тихо. Пока вас ждал, пошуршал по дворам и немного осмотрелся. На улице никого нет, возле бензовозов сидит часовой, возле тоже штаба стоит часовой, может, в самом дворе, где спит генерал, ещё кто есть. Я никого больше не увидел, хотя, кто его знает, как у них генералов охраняют».

Мы решили в наглую не идти, а тихо пройти к нужному дому дворами. В каждом дворике был сад, а дальше в сторону леса тянулись засаженные овощами или картошкой огороды.

– А чего скотину не слышно–то, её же давно пора обихаживать?

– Так откуда ей взяться-то, когда в округе стояла пара тысяч солдат – сожрали всё.

– Ну и славно, а то даже не знаю, как подобраться к нужной избе.

Грачев, одетый в форму обер-лейтенанта танкиста с гранатами Ф-1, которые в народе назывались «лимонками», уложенными в вещмешке и заготовленными в полку бечёвками для растяжек, засел во дворе дома напротив бензовозов. В его задачу входило заминировать бензовозы так, чтобы при начале движения верёвка намоталась на ось, выдернула чеку и граната взорвала бензобак.

Пробравшись через дворы к нужному, как повелось, вперёд запустили самого наблюдательного разведчика. Проскочив последний двор, Бурят долго, как нам казалось, осматривал двор, потом раздвинул жердины и, ввинтился между ними. Появившись, подал нам знак, и снова исчез. Прячась за деревьями, колодцем и хозпостройками, мы подобрались ближе и стали решать, как лучше проникнуть в дом.

«Командир, один часовой стоит у входа в дом, второй у забора на улице, расстояние между ними метра три. Вдоль забора растут приличные кусты. Когда часовой ходит вдоль дома, он не увидит, как мы заменим немецкого часового на Орлова. А проникнуть в дом можно через окно сеней. Сейчас вынем стекло из половинки окна, я туда залезу, осмотрюсь, и подам знак», – предложил Бурят.

– Ледков, нет – ты слишком мощный, Лосев…Лосев только вместе со стеной пролезет. Чайкин следующим за Бурятом полезешь ты, а третьим буду я. Орлов, как только Ледков уберёт часового, встанешь на его место. В это время я и Лосев быстро оттаскиваем труп за угол дома. Расстояние в метр, значит, секунд пять нам должно хватить поднять и унести его, а Орлу встать на пост. Боголюбов, ты контролируешь выход из хлева, там наверняка спят хозяева. Ледков, прячешься за куст и наблюдаешь за вторым часовым. Если что, вали его и затаскивай во двор.

Часовой потоптался на месте и снова начал медленное движение по своему маршруту вдоль фасада дома. Выждав секунд пять, Ледков вышел из-за угла дома. Часовой, стоящий возле двери, начал поворачивать голову в сторону движения. Резко приблизившись, Сергей зажал ему рот и свернул шею. Первый часовой подошёл к дальнему углу дома, но возвращаться не спешил.

Мы же дальше действовали по плану, только вместо окна, Бурят и Чайкин проскользнули в дверь. Следом в дом зашли я и Лосев. В нём было три комнаты, кухня-столовая и сени. Двигаясь прямо по коридору, увидели спящего человека, похоже, что адъютант. На вбитом в стену гвозде висела форма лейтенанта. Он был зарезан, так и не проснувшись. Далее я и Чайкин просочились, отодвинув занавеску в одну комнату, а Бурят и Лосев в другую.

Упаковали немцев быстро, правда, пришлось оглушить ударом по голове проснувшегося генерала, после чего вытащили их тела в сад через окно. Я осмотрел комнаты и забрал стоящие там портфели. Попутно забрали портфель, стоящий под формой в комнате, где спал адъютант.

Первый часовой стал возвращаться к углу, где был вход в дом и стоял его напарник. Орлов отошёл к углу дома, присел, как будто, что-то рассматривая у основания стены, и стал откидывать землю рукой. Не оглядываясь, помахал напарнику, подзывая его. Часовой осмотрелся по сторонам, открыл калитку и вошёл во двор. Он успел сделать лишь несколько шагов, как сзади на него напал наш сержант. Оттащив второй труп в глубину двора, бойцы побежали догонять нас.

Времени на часах было полшестого утра. Уже достаточно рассвело, хотя небо хмурилось тучами. Резкий рывок через огороды и мы под прикрытием лесных деревьев. Бойцы радостно улыбаются, похлопывая «спецназ» по плечам. Подхватив пленных и выслав передовой дозор, мы двинулись к нашим автомашинам.

Воевала эта дивизия хорошо, громя наши войска под Белостоком и Смоленском, поэтому проведение нашей диверсии, так сказать, уколовшей фрицев в самое сердце дивизии, лишив её командования, будет им хорошим подарком. Нас уже ждал Грачев, доложивший об исполнении своей задачи. Часовой у бензовозов так же «пропал», а, точнее говоря, его труп был спрятан в лесочке.

Вдалеке грохотала канонада. Похоже, что за ночь наши части подошли к Ельне, заняли её и приблизились к очередному временному рубежу обороны гитлеровцев, проходящей по линии Садки – Поповка.

Я размышлял, что лучше сделать – выдвинуться обратным путём в сторону нашего полка, или наоборот, углубиться на запад в сторону основного рубежа обороны немцев, и отсидеться в лесу. Все же решили выдвигаться домой разведанным маршрутом. Я составил донесение о том, что нами захвачен командующий 10-й танковой армией с начальником штаба и документами, а также указал координаты ставшего известным нам места дислокации немецких танков и пушек. Радист отстучал шифровку.

Начался наш прорыв домой. Вспомнилось название советского фильма «Мерседес» уходит от погони». Вообще, какие ставили фильмы о войне в советское время. Были, конечно, и слабые фильмы, примитивные, но многие явились настоящими шедеврами, которые мы смотрели десятки раз, и всё равно было интересно смотреть снова. Настоящие мастера своего дела: режиссёры, сценаристы и актёры, создавали великолепную реалистичность того времени. Фильмы показывали не знавшим той войны людям всю её тяжесть: условия жизни, горе от потерь близких, героизм и самоотверженность обычных людей – бойцов и работников тыла, которые в лютые морозы, недоедая, недосыпая, поднимали корпуса эвакуированных на Урал заводов и давали продукцию фронту. Это военные фильмы Быкова, «Щит и меч» Басова, «17 мгновений весны», «В августе 44-го», «Жаворонок», «А зори здесь тихие», «На войне, как на войне» и многие другие. Реальные войны, что прошедшие, что сегодняшние – это не компьютерная игрушка, играя в которую дети, в силу «детского» понимания мира, теряют чувство страха, перенося компьютерные разборки в реальность, не осознавая возможные последствия. Ведь в игре можно «уйти на респаун», возродясь целым и здоровым. В жизни, если погиб, то это навсегда.

В общем, проскочив Лысовку, мы подтянулись ближе к фронту. Сегодня фрицы его ещё держали, но, скорее всего, этой ночью немцы окончательно отойдут к основному рубежу обороны, и произойдёт спрямление Ельнинского выступа.

И вот тут, продвинувшись в сторону Демшино, где по моим прикидкам должен наступать наш полк, мы съехали в лес, углубившись в него километров на пять. Выставили круговое охранение, которое будет меняться каждые два часа, и расположились на отдых в ожидании ночи. На связь с начальством я побоялся выходить. Может быть ночью, когда будем уходить отсюда, выйдем ещё раз. Генерала точно ищут большими силами.

Не разжигая костров, подкреплялись консервированной свиной тушёнкой и сухарями, накормили «господ» генерала и подполковника. Эти немцы были настоящими фронтовиками. Оба прошли победоносную для них французскую и польскую кампании, поэтому понимали, что бузить в плену чревато для здоровья. В результате они не доставляли нам беспокойства, покушали и спокойно сидели, не показывая генеральского апломба. Я не испытывал к ним классовой ненависти. Это были не идейные эсэсовцы или националисты, поэтому относился к ним, как к обычным солдатам противника, попавшим в плен. Однако расслабляться нам с ними нельзя – это боевые офицеры и при возможности попытаются сбежать. Генерал был где-то пятидесяти лет и достаточно плюгавеньким мужичком. Танкисты все такие, ведь гиганту будет трудно разместиться в танке.

На его лице было написано философское равнодушие, и братской любви ко мне он явно не испытывал. Увы, но я порушил его блестящую до сегодняшнего момента карьеру. Что мне от него надо было узнать, да, по сути, ничего. Я и так знал, что немцы будут рваться к Москве, где получат на «первые орехи», потом будут «вторые орехи», сталинградские, и так далее. Просто захотелось немного поговорить с истинным арийцем. К тому же будет ли у меня вообще возможность в будущем пообщаться с генералами. Я подошёл к ним, сев на свой вещмешок, и завёл разговор. Вокруг немцев располагалось человек 10 моих бойцов.

Похвалил его награды: «Мол, вы настоящий боевой офицер, а не паркетный генерал. А по возрасту вы, герр Вольфганг, вполне могли воевать в 1-й мировой войне. А сейчас в каких военных компаниях участвовали: Польша, Франция, Бельгия?»

Ему, похоже, было приятно чувствовать, что к его наградам я отнёсся с уважением. Боевые награды даются за реальные победы. Вспомнил о большом количестве ссылок в интернете на то, что серьёзные ордена, положенные за личное мужество в бою или великие дела по укреплению обороноспособности государства, раздают непонятно кому: женщинам-генералам, кадровикам и секретарям, чиновникам с артистами, которые, если и прилетали в горячие точки, то дальше бункеров военных баз не показывались. Может быть, сам приезд в зону боевых действий уже есть проявление личного мужества для этих людей? Вот только достойны ли их деяния ордена – не знаю? Объективно говоря, стать генералом уже подвиг, а каким путём – это другое дело. Или вспомнил свою работу, где у сотрудников ряда служб, приближенных к раздаче медалей и знаков поощрения, на кителе за 5-7 лет службы медалей прикреплено больше, чем в иных службах у всех сотрудников вместе взятых.

«Да, – подтвердил Фишер, – я начал воевать в пехоте в первую мировую войну, потом служил в рейхсвере, а в тридцатые годы, когда стали развиваться танковые войска, возглавил полк, а затем и дивизию. Славный путь прошла дивизия, много побед было и в Европе, и в России.

– А как ваше впечатление от русских солдат?

– Плохое. Взяли в плен меня русские солдаты. Но, если говорить объективно, то мы с первого дня много сталкивались с упорным сопротивлением ваших солдат ещё на границе. Правда, мы сминали их. А дальше пошло легче. Прошло всего три месяца, а мы захватили территорию в четверть Европы. Воюя с вашими большими соединениями, я вижу много непонятных и даже бестолковых действий вашего командования. В результате мы громим вас на всех фронтах. Вы знаете, что нам сдались под Минском 22 советские дивизии, а под Смоленском мы взяли в плен 320 тысяч ваших солдат, целых 33 дивизии. И пусть я в плену, но скоро наши войска будут маршировать в Москве по Красной площади, и дальше захватывая вашу страну.

– Что вам ответить, герр генерал? Да, пока вы побеждаете нас, и состояние дел на фронтах позволяет вам сделать выводы о том, что скоро вы будете в Москве. Вы воюете с 1938 года, «обстреливая» своих солдат и обкатывая технику, у вас развитая промышленность и профессиональные кадры на заводах. Мы же, как вы знаете, очень много потеряли в Первую мировую и в Гражданскую войны, но за двадцать лет снова подняли свою страну. У нас огромная страна и в финансовом плане её значительно сложнее «развить» до приемлемого уровня во всех регионах. Однако как вы уже убедились, большая территория имеет огромные плюсы. Были бы мы размером с Польшу или Чехию, не стало бы уже нас, как государства. Пусть у нас много брака на заводах из-за низкой квалификации рабочих и устаревшего парка оборудования, но мы развиваемся. В стране огромный потенциал, который именно сейчас, в тяжёлые годы, раскрывается в полной мере. Согласитесь, война способствует быстрому развитию промышленности. Если в мирное время люди раскачиваются, совещаются, решают месяцами, то сейчас все собрались в кулак, решения принимаются быстро, а внедряются ещё быстрее.

– Согласен, герр обер-лейтенант. Как вас зовут? Хотел бы знать, кто командовал операцией по моему пленению.

– Я старший лейтенант или обер-лейтенант по-вашему, и зовут меня Кольцов Александр Павлович. А что касается войны, герр генерал, то вы выиграли сражение, но вся война ещё впереди. Есть русская пословица «не говори гоп, пока не перепрыгнешь». Вспоминайте её, когда будете наблюдать за ходом войны. И, возможно, именно это пленение спасёт вам жизнь, и вы сможете увидеть нашу победу, а позже наблюдать за развитием послевоенного мира.

– Герр Александр, я видел, как кричали русские офицеры, попавшие к нам в плен, что победа будет за ними, но это были крики отчаяния. Вы же говорите так, как будто знаете, чем закончится война?

«Штирлиц в будёновке и в шароварах с лампасами шёл по коридорам управления РСХА. Никогда он ещё не был так близок к провалу! – вспомнив этот анекдот, я ответил. – Понимаете, герр Вольфганг, я прагматик и стараюсь смотреть на ситуацию объективно. Существует множество факторов, позволяющих со 100 процентной гарантией прогнозировать сложности, с которыми вы столкнётесь в этой войне. Они сломают вашу машину.

– Очень интересно?

– Ваш блицкриг, так называемый план «Барбаросса», уже столкнулся с огромными территориями нашей страны, которые надо преодолеть. Коммуникации снабжения ваших армий уже очень растянуты, а ведь вы захватили только тысячу километров нашей страны. Ваши самые мобильные части – танки, без ремонта просто не доедут от Бреста до Москвы. То есть вам необходимо останавливать вашу машинерию и производить замены всего того, что полагается при техобслуживании. Это означает, что необходимо везти запчасти для ТО и ремонта целой техники, а ещё восстанавливать подбитую. И такая ситуация у вас сложилась во всем. Ведь длинные коммуникации снабжения – это упущенное вами время, позволяющее нам успеть сделать больше вооружения, подготовить новых бойцов вместо погибших и попавших в плен.

Далее, уже в этом месяце вы столкнётесь с распутицей, а позже с морозами, где вся ваша техника встанет, а солдаты будут замерзать в осенних шинельках «от Хуго Босса». Все это приведёт, как минимум, к стабилизации фронта. Вы ещё будете иметь возможность сравнить, что Россия – это не мягкая Франция. Наши заводы, эвакуированные в тыл, в следующем году будут запущены и заработают на полную мощность. Мы имеем все необходимые ресурсы для производства оружия: железо, нефть и прочее. И самое главное, мы учимся воевать, воевать на фронтах и в вашем тылу. Уже «растут» наши маршалы Победы, умеющие просчитывать действия противника и предлагать победные решения. И, конечно, нельзя сбрасывать со счетов героизм русских, точнее говоря, людей всех национальностей, проживающих в СССР. А все ваши союзники типа итальянцев и румын, кое-как воюют, пока вы их прикрываете, а дальше, когда вы выдохнитесь, они пешком будут драпать назад быстрее автомобилей или станут сдаваться пачками, лишь стоит их прижать. Основываясь на этом, я спрогнозировал, что ждёт великую Германию в СССР.

В общем, мне было намного легче давать оценки ситуации, обладая моим послезнанием истории. Генерал не спорил, но и не согласился.

– Посмотрим, посмотрим, кто окажется прав. Скажите, что будет дальше со мной и моим офицером?

– Как что? Дождёмся нашей части, отсиживаясь здесь, и передадим вас в штаб фронта.

– Сколько мы будем отсиживаться? Ведь я ценный источник информации, и пока мои сведения не устарели, меня надо доставить вашим командирам.

«Аха! А вот хрен тебе «ценный источник» возить тебя сейчас. Надеешься, что нас тормознут поисковые части вермахта и тебя освободят», – про себя подумал я.

– Герр Вольфганг, если мы будем прорываться через ваши заслоны или наши позиции, есть большая вероятность, что нас расстреляют. Мы вместе погибнем от пуль, а я не могу рисковать вами! А ваша информация не актуальна. Жукову и Ставке и так понятны ваши ходы. Сейчас вы отступите, выровняв фронт, а основной удар по вашему плану «Барбаросса» нанесёте через Вязьму и Москву. Важна лишь информация о точном количестве ваших войск и, где они дислоцируются, но ещё день наше командование переживёт без этих данных.

«Откуда вы знаете название нашего ударного плана, герр Александр»? – взволнованно спросил генерал.

«Хм, действительно, откуда простой лейтенант знает название секретного плана немецкого генштаба? Да у нас это каждый школьник об этом знает! Фильмы про войну смотреть надо! – посмеялся я про себя, серьёзно ответив генералу. – Нам об этом довело командование. Наверное, кого-то из ваших штабных или важных командиров взяли в плен, вот и узнали об этом плане».

Вдали слышались раскаты взрывов артиллерийских снарядов, а лёжа на траве, иногда ощущалось, как вздрагивает Земля, в общем, до линии соприкосновения было всего-то километров пять-семь. Однако ночь вступала в свои права и боевые действия стали затихать.

Пока не совсем стемнело, я записал в блокноте наш боевой путь и представление на награды всему взводу и на особо отличившихся. Здесь я действовал по принципу «пиши больше – всё равно урежут». В своё время, читая о войне, попадались воспоминания фронтовиков, где описывались разные командиры: одни были завистливы, зажимая представления на солдат, другие по складу характера считали, что защищать Родину нужно без медалей, а по долгу гражданина, а третьи, наоборот, поощряли людей и писали представления чуть ли не после каждого боя. Я тоже считаю, что за проявленные грамотные действия, приведшие к нужному результату, а если ещё они и героические, солдат надо поощрять. Ведь не зря же правительства всех стран ввели такие знаки поощрения.

Поспав часа четыре, я проснулся и стал поднимать бойцов. Разбудив народ, собрал их вокруг себя: «Товарищи, думаю, что сегодня немец снова оставит позиции и отойдёт на старые позиции, чтобы выровнять фронт в прямую линию. Что это для нас может значить?»

«Известно что. Пехота будет отступать, возможно, что через этот лес, есть вероятность, что наткнётся на нас», – продолжил мою мысль Филиппов.

– Правильно. Значит, сейчас выходим на связь с нашим полком. Передаём информацию о нашем расположении, запрашиваем об их местонахождении, после чего будем выдвигаться к своим.

Со стороны дороги к нам бежал часовой из секрета.

– Товарищ старший лейтенант, по дороге прошла колонна грузовиков порядка 30 машин с солдатами и 10 автомашин с короткоствольными пушками на прицепе. А ещё я видел, что вдалеке видны горящие фары какой-то техники, похожей на мотоциклы.

– Значит, немцы начали отход. Именно сейчас мы и должны проскочить. Собираем бойцов из окружных «секретов», заводим наши «Боливары» и в путь. Немцев уложите на дно кузова, и дайте им под голову скатки, что ли. Филиппов – отвечаешь за фрицев, если что, хоть на руках выносите.

Проведя радиосеанс и собрав часовых, через полчаса мы выехали. Не доезжая выезда из леса, я отправил двоих разведчиков поглядеть, что творится на дороге. Вскоре они вернулись вместе с остальными бойцами «секрета».

«На дороге спокойно, недавно прошла группа грузовиков с пушками и солдатами. Через минут десять проехали мотоциклисты, за ними проследовало шесть БТРов. В настоящее время на дороге пусто», – доложил разведчик.

– Бойцы, если нас остановят немцы, будьте готовы к бою. Постараемся прорваться, но, возможно, что придётся принимать бой. Слушайте внимательно, если первая машина притормозит и погасит задние фонари, снайперам на ходу выскочить из кузова, сержанту Птицыну и его «стае» также покинуть кузов и обеспечить прикрытие Бурята и Малеева. Все подтягиваетесь ближе к нам и действуете по ситуации. Выход на позицию обозначьте уханьем филина. Затем сами или по моей команде выбиваете пулемётчиков и автоматчиков. В случае победы мы дожидаемся вас, либо уходим с грузом, а вы растворяетесь в темноте и добираетесь сами. В общем, слушать команды, которые я буду кричать.

Проехав минут двадцать, мы наскочили на передвижной пост. Впереди была видна суета и нас осветили фары чего-то большого. Я отдал приказ, и водитель погасил фары и габариты, затем включил их, но сбросил скорость километров до двадцати. Вторая машина так же притормозила, чтобы парни без травм выпрыгнули из кузова и не сильно отстали от нас, подбираясь к блокпосту через придорожную рощицу. Со второй машины тоже была сброшена группа из шести человек. Вскоре наши фары выхватили стоящий на обочине «Ганомаг» и пару мотоциклов с коляской, расположенных с обеих сторон дороги. Очевидно, что в кустах рассредоточились ещё группа из 10-12 фрицев.

Нас тормозили. Я достал из кобуры «Парабеллум» и взвёл курок, а затем вставил его в кобуру. Водитель Ломов также достал трофейный «Парабеллум» и открыл своё окно. Вся надежда была на выброшенные группы. Мы медленно подкатывали к посту. Я достал документы обер-лейтенанта Шульца, в чьей шинели и фуражке я до сих пор пребывал. В голове вертелись мысли: «Что делать, сидеть в машине или, открыв дверь, попытаться изобразить, что поскользнулся на ступеньке и упасть на землю, чтобы уйти с линии огня пулемёта?»

– Ломов, когда я выйду, поскользнусь и свалюсь на землю, ты, если начнут стрелять из пулемёта, падай на пол. Если повезёт – останешься цел. А, если парни положат пулемётчиков, то рви вперёд, чтобы не быть неподвижной мишенью. Тебе необходимо уйти из-под обстрела автоматчиков, сидящих в кустах по бокам дороги. Твоя главная задача вывезти генерала. Отъедешь вперёд, остановишься и дождёшься нас. Ясна диспозиция?

– Так точно!

Мы остановились перед солдатом с поднятой рукой. К кабине подошёл и козырнул лейтенант, спросив у нас: «Ваши документы, герр обер-лейтенант. Что в кузове?»

Я подал документы и, махнув рукой в сторону кузова, сказал, что «в кузовах едет взвод заслона», повторив слова Шульца о своём подразделении. Беседуя с офицером, я вышел из машины. При этом моя нога соскользнула со ступеньки и я, споткнувшись, пробежал несколько шагов вперёд и свалился за обочиной, ругаясь словами «Donnerwetter! So eine schei?e!», что в переводе на русский означало примерно следующее: «Чёрт побери, вот дерьмо». Я услышал уханье филина, затем второе и тут защёлкали наши «плётки» – винтовки «СВТ-38» с оптическими прицелами. Пули откидывали тела пулемётчиков, сидящих на мотоциклах и у пулемётов в кузове БТРа. Было ясно, что те уже не бойцы. Я выхватил пистолет и засадил четыре выстрела в лейтенанта и в тормознувшего нас солдата. Ломов рванул вперёд, а из кузова второго автомобиля посыпались наши солдатики. По автомобилям и выскакивающим из них бойцам, застрекотали автоматные очереди, подсвечивая огоньками места залегания фашистов. К ним добавились очереди автоматов спрыгнувших ранее разведчиков, и зашедших немцам в тыл.

За несколько минут бой был окончен. В кузова загружали наших убитых и раненых, и собранное оружие. По два бойца уселись на мотоциклы на места водителя и пулемётчика, нацепив верхнюю одежду убитых немцев. Несколько бойцов забралось в БТР. У нас погибло четверо солдат, одним из которых был наш штатный водитель, управляющий второй машиной, а ранеными оказались пятеро бойцов: один был тяжёлым – разворочена спина в месте выхода автоматной пули из грудной клетки – точно не довезём, и остальные отделались лёгкими ранениями. Впереди катили мотоциклы, за ними грузовики, а «Ганомаг» замыкал нашу колонну.

Метров через 800 впереди на дороге нас дожидался Ломов. Генерал и подполковник оказались живы, а вот один наш боец погиб, закрывая их своим телом. Я снова пересел к Ломову в кабину.

«Ломов, скажи, нужен ли нам такой размен – советские парни, молодые и надёжные и никому не нужный генерал, который будет топтать землю в лагере для военнопленных или куда его определят», – вслух проговорил я.

«Жаль парней, но это война», – ответил мне Ломов.

Мы уезжали всё дальше и дальше от места боя. Немцев не было. Неужто, это был последний КПП, и фрицы оставили свои позиции?

Затем колонна пересекла пустую линию окопов, проехали через пустой пост, который проезжали два дня назад и рванули в нашу сторону, периодически моргая фарами, чтобы наши же нас не подстрелили. По нашим прикидкам скоро должны были стоять советские части.

Нас встречали. Стоящий на дороге красноармеец махал руками, чтобы мы остановились, а подошедший капитан Донников радостно облапил меня, похлопывая по спине: «Ну, бродяги, прибыли! Молодцы! Вас срочно ждут в штабе!»

– Полка?

– Не-е-ет, бери выше, ещё выше, вот теперь угадал. Совсем высоко!

На грузовике я, немцы и охрана с Донниковым отправились в штаб нашего полка, чтобы оттуда с комполка Шубиным предстать перед командующим нашей дивизии, а, возможно, что и фронта. Сержант Ледков и несколько бойцов взвода повезли наших раненых и убитых в полковую санчасть. Старшина Филиппов стал оформлять сдачу трофеев. Я дописал в листок сведения о бое с немецким полевым постом, указал перечень захваченной техники и отметил уверенные действия стрелков.

Доложившись Шубину, срочно выдвинулись в сторону Ельни, куда передислоцировались штабы дивизии и Резервного фронта.

«Возможно, что сейчас я увижу одного из главных героев ВОВ», – размышлял я, трясясь в грузовике с двумя отделениями охраны из батальона Донникова. Наш грузовик катил вслед за штабной машиной «ГАЗ-М1», в которой находились Шубин и Недогаров с пленными офицерами и их портфелями.

Разное пишут о Жукове. Одни хвалят, другие ругают, обвиняя в непрофессионализме и огромных потерях при проводимых им операциях. Вспомнились отрывки из воспоминаний маршала Василевского о личных качествах Жукова: «На совещаниях разговаривал жёстко, мог быть очень грубым, а при случае ударить по лицу. Если сегодня ударит по зубам – врежу ему в ответ». Хотя это воспоминание касалось именно рабочих моментов, когда разрабатывались и принимались военные решения. Сам знал в «прошлой» жизни людей, бывших начальниками строительных управлений, которые рассказывали о том, как могли проходить совещания в строительном главке или тресте. До того закипали страсти мирного, ещё советского времени, что начальники управлений или главные инженера плевались друг в друга, рвали рубашки и пиджаки своим оппонентам, кидались графинами с водой, стаканами, подставками под письменные принадлежности из декоративного камня, выясняя, кто виноват за срывы сроков или поставок. А ведь попади такая подставка по голове и травмы не избежать. А тут война была и эмоции кипели.

В обычной и семейной жизни Жуков был вполне адекватным, нормальным, хоть и властным человеком. Поэтому лично моё мнение таково: «Война воспитала плеяду действительно победоносных полководцев и Жуков среди них стоит на первом месте, как главный маршал Победы. Да, ему помогали или, можно сказать, на него работали штабы армий и фронтов. Штабные офицеры – профессионалы своего дела, разрабатывали стратегические и тактические планы кампаний или отдельных сражений, но конечное решение принимал именно командующий, отстаивая его, если того требовал статус решения, перед членами Ставки и Сталиным. К тому же там, где находился Жуков, особенно это было важным в 1941-1942 годах, наши войска не только сдерживали, но и громили врага. О его стратегическом военном чутье и опыте свидетельствует даже тот факт, что полученные разведданные и показания перебежчиков о возможном начале войны, Жуков, как начальник Генштаба, Ватутин, как его первый заместитель, и присоединившийся к ним нарком обороны СССР  Тимошенко не проигнорировали. На совещании, закончившемся в 23.00 часа 21.06.1941, они смогли убедить Сталина принять Директиву № 1 «О приведении в боевую готовность приграничных военных округов в связи с возможным нападением 22-23 июня Германии на СССР». Директива была немедленно передана в войска, но из-за малого времени для её реализации во многих частях оказалась запоздалой.

Несмотря на ночное время в сторону фронта передвигались пехотные части. В Ельне мы подъехали к зданию бывшего городского Совета народных депутатов. Шубин подъехал непосредственно к зданию, а наш грузовик был остановлен у въезда на площадь. Я выскочил из кабины и, пробежав это расстояние, успел зайти в здание вместе со всеми.

Дежурный офицер проводил нас к бывшему кабинету председателя горсовета. В него вошли Шубин, Недогаров и немцы, а я остался гулять по коридору. Через полчаса появился Недогаров и помахал мне рукой, мол, зовут. Я зашёл в кабинет. Во главе стола сидел Жуков, вокруг стола на стульях расположилось человек пятнадцать: штабные, возможно, что командующие 24-й и 43-й армий, участвующих в операции – я не знал их в лицо, командир нашей дивизии Руссиянов, моё непосредственное начальство, переводчик и пленные немцы. Я встал по стойке смирно и представился по уставной форме. Пленных немцев вывели из кабинета.

Я и Жуков рассматривали друг друга несколько секунд, наверное, и мысли были похожи, по типу «так вот ты какой, северный олень». Потом Жуков скомандовал: «Вольно, товарищ старший лейтенант. Александр Павлович, коротко расскажите о боевом пути вашего взвода, а также свои наблюдения в немецком тылу. В общем, говорите всё, что посчитаете необходимым озвучить».

Я начал доклад. Рассказал о том, что заметив уменьшение интенсивности ответного ружейного немцев, сделал предположение, что они отошли. Это требовалось проверить и, если это было действительно так, то марш-броском захватить вражеские позиции. На совещании, проводимом командиром полка Шубиным, я озвучил своё наблюдение, что и подтвердили остальные командиры полевых частей полка. Поскольку подчинённый мне разведвзвод являлся самым подготовленным подразделением для ночных боевых действий, предложил провести ночную разведку боем. Данное предложение встретило полное одобрение у командира полка и начальника штаба, а также командира нашей дивизии генерал-майора Руссиянова, который в возможно короткие сроки согласовал проведение операции. Ночью мы, скрытно подобравшись к позициям немцев, убрали часовых, взяли в плен обер-лейтенанта Шульца, который обрисовал нам общую ситуацию по гитлеровской обороне. Очистив вторую линию окопов от защитников рубежа, на двух трофейных грузовиках взвод совершил рейд по тылам противника.

Из личных соображений хотел бы отметить два аспекта. Первый – комполка дал указание вести боевые действия именно по разведывательно-диверсионному профилю подразделения, разрешив свободный поиск целей, а не использовал нас, как обычные пехотные части по планомерному занятию территории. Именно диверсии на коммуникациях врага подготовленными бойцами принесут большую пользу армии, чем их сидение в окопах. А второй – если подразделения особо назначения НКВД выполняют диверсии, используя глубинную заброску в тыл врага, где действуют окруженцы и добровольцы из местных жителей, которых мы называем партизанами, то нас, фронтовую разведку, надо использовать для диверсий в прифронтовой полосе и ближнем тылу врага.

Далее, воспользовавшись передислокацией немецких подразделений, как говорится, «под шумок» пристроившись к колонне, проскочили в тыл фашистов. Затем наткнувшись на немецкие танки в Леонидово, провели разведку, взяв в плен командира танка. У него выяснили текущую остановку.       Пленение генерала стало делом техники. Также несколькими гранатами на растяжках заминировали бензовозы, привязав чеку к осям задних колёс. При движении автомобиля верёвка намотается на ось, при этом будет выдернута чека лимонки, что гарантировано должно взорвать бензобаки. Но результата мы не видели, с генералом пришлось уйти раньше. Затем день отсиделись в лесу, а по результатам радиосвязи с полком, решили прорываться к своим. Далее был короткий бой с передвижным постом, где трофеями были взяты БТР, мотоциклы и оружие. К сожалению, именно в этом бою взвод понёс потери. Лист о представлении отличившихся солдат на поощрения я подал командиру полка. Вот и все.

«Знаете, Кольцов, а это первый пленённый нашей армией генерал. Со сведениями, которые находятся в портфелях, мы разберёмся. Что-то ещё хотите добавить?» – спросил Жуков.

– Хочу, товарищ генерал армии. Мы проехали несколько километров в сторону фронта и не увидели войск врага, наблюдая лишь отступающие части. Похоже, они повторили свой манёвр двухдневной давности, скрытно отведя войска на двадцать – тридцать километров назад и выпрямив фронт. Считаю целесообразным использовать эту информацию и пехоте захватить оставленные немецкие позиции этой ночью.




Глава 5. Проблемы, однако


Мы были отпущены начальством. Возвратившись в полк, Шубин отдал команду, и пехотные батальоны пошли вперёд и захватили оставленные немцами позиции. Думаю, что комполка всё-таки согласовал этот приказ с комдивом. Ночь прошла спокойно, а утром меня, «птичью стаю», Боголюбова, Лосева, Ломова, Петрова и ещё нескольких «стариков» вызвали к Шубину. Там я увидел артиллериста Смирнова, с которым поболтали, ожидая информации о причине вызова. Из командирского блиндажа вышел Недогаров и скомандовал построение. Сюда же подтянулись полковой комиссар, несколько офицеров штаба и комбаты. После этого начштаба зачитал приказ: «Согласно приказу от 15 августа 1941 года за мужество и героизм по защите нашей Родины, проявленные при обороне железнодорожной станции Толочин, награждаются:

– орденом «Красного Знамени», денежной премией за сбитый самолёт в размере 1000 рублей старший лейтенант Кольцов;

– орденом "Красной Звезды" лейтенант Смирнов и денежной премией в размере 500 рублей;

– орденами "Красной Звезды" и денежными премиями за подбитые танки красноармейцы по списку;

– медалями «За отвагу» и денежными премиями за уничтожение живой силы противника красноармейцы по списку, в том числе, посмертно.

«Спасибо, Фёдор Дмитриевич, – я мысленно поблагодарил командующего  1-м стрелковым корпусом генерал-майора Рубцова, – не забыл ты ту станцию».

А Недогаров продолжил: «Далее согласно приказу от 20 августа 1941 года за нанесённый противнику урон награждаются медалями «За боевые заслуги» старший лейтенант Кольцов, сержанты и рядовые по списку, а также денежной премией в размере 1000 рублей за две единицы бронетехники противника на всех семерых».

Деньги мне шли на сберкнижку – с наличными я не «заморачивался».

Шубин поздравил нас, потом подошёл ко мне и, похлопав по плечу, произнёс: «Молодец, Александр, правильно Жукову доклад сделал!»

Я улыбнулся в ответ, как говорится, прогиб засчитан. Тут же ответил: «Так я же рассказал всё, как было. Без вашего понимания ситуации ничего бы и не произошло, топтались бы до сих пор перед Ельней, стреляя по пустым позициям».

А затем мы выдвинулись походной колонной на запад. Настроение было радостное, над колонной слышались разговоры о том, что уже появились солдаты в полку, которые уже награждены медалями, а, значит, и остальные смогут их получить. А разведчики обсуждали, что им может в будущем перепасть за проведённую операцию. Мы проходили через Лысовку, когда ко мне подошёл Грачев.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите смотаться в Леонидово? Мы с Воробьём слетаем по-быстрому, хочется посмотреть на бензовозы и вообще.

Мотоциклы мы отстояли, и они числились в нашем взводе, как матчасть мобильной группы разведки. Самому было интересно, рванули ли они? Я махнул головой, мол, давай.

Через полчаса Грачев догнал нас. По его лицу было видно, что удачно съездил.

– Товарищ старший лейтенант, знатно там бахнуло. Видел отброшенные кабины: одна на улице валялась, а вторую аж в сад крайнего дома закинуло. Как бы там танк не перевернуло – много следов и пробуксовок гусениц. Похоже, переворачивали его. А ещё по дороге наши части топают на запад мимо Леонидово.

Пройдя за день больше тридцати километров, мы добрались к немецким окопам, и полк приступил к организации своей линии обороны. Подоспело время ужина. Повара колдовали у полевой кухни, наколдовав гороховый суп и перловую кашу с кусочками мяса. Штатный повар, пожилой сержант Семёныч, и его молодой напарник, солдат-срочник первого года службы из хозвзвода Ваня, которого я окрестил «студентом кулинарного техникума», где-то изыскали погибшего сегодня коня, в результате чего весь полк ел кашу с мясом.

На ужин притопали Донников с командиром второго батальона и несколько знакомых сержантов. Я пригласил ребят к «столу».

– Валер, Андрей, присоединяйтесь. Собирались, как положено, обмыть медали и ордена.

Достали фляжки и котелок, куда налили спирта и опустили награды, и пошёл котелок по большому кругу. Глоток делали все бойцы взвода за медали, за Победу, за солдатское счастье.

«Ну, что, герои, поздравляю! Сань, делись, что вы натворили в рейде?» – принялся за меня Донников.

Рассказал в общих чертах наши приключения. Разведчики иногда встревали в рассказ, уточняя отдельные моменты и вспоминая свои эмоции. Затем помянули погибших разведчиков и бойцов пехоты. Я толкнул очередную военную мудрость, обращаясь к пехтуре.

– Трудно вам, парни. Гибните, как мухи, и грязь в переходах ногами месите – тоже не подарок. Но помните – государства завоёвывает пехота, а все остальные элитные войска лишь помогают вам это делать.

Народ заулыбался, мол, пехота тоже не пальцем делана.

«Валер, а у вас какая была обстановка?» – задал я вопрос Донникову.

– У нас? Быстро заняли окопы, при этом немного постреляв, да твоих пленных в штаб передали. Утром весь полк бросили вперёд. Совершили марш-бросок к Ельне, встав немного севернее, собственно, там, где встретили вас. Дотопали до гитлеровских позиций, а рано утром был бой. Мы атаковали, но выбить фрицев из окопов не смогли. Жаль парней, много их выбыло из строя, и раненых много. А потом пришла ваша радиограмма, что вы генерала гитлеровского в плен взяли. Тут такой кипиш начался. Шубин развил бурнейшую деятельность. Сразу в дивизию доложил, а мы снова в атаку пошли, ведь по прямой линии мы напротив друг друга оказались, и расстояние не больше двадцати километров. Вот и погнали нас вперёд за целым командующим дивизией и его портфелем с документами. Снова ничего не получилось. Мы хоть артиллерией и долбили, но взять окопы не смогли – пулемётов у них много, отсекают нашу пехоту.

Засели в окопы и стали ждать ночи. А потом был ваш второй выход в эфир – сведения о том, что видели отход немцев, нам очень помогли. Однако командиры решили дождаться утра, а вы ночью прибыли.

Я поглядел на «студента кулинарного техникума». В мыслях парень точно захватывал самого Гудериана – такое у него героическое лицо было. Я рассмеялся, поделившись своими наблюдениями. Смеялись все, а паренёк покраснел, как помидор.

– Вань, а чего ты стесняешься? Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, и тот работник при кухне, который не мечтает стать шеф-поваром. Расскажу тебе историю о том, что на войне возможно всякое, и при наличии смекалки и храбрости даже повару можно совершить не трудовой, который он совершает каждый день, когда под рвущимися снарядами привозит продукты и готовит еду, а настоящий боевой подвиг.

Народ заинтересовался, а я начал свой рассказ: «Так вот, этот случай я услышал на станции, когда мы отступали (на самом деле я прочитал о нём в интернете). Произошёл этот случай с поваром танкового полка Иваном Павловичем Середой, который 30 июня 1941 года, как обычно, готовил обед. Весь личный состав участвовал в бою, поэтому Середа был один. Внезапно из лесу появился немецкий танк, обошедший наши части. Увидев танк, повар укрылся в лесочке и стал ждать. Танк остановился около кухни, а его командир высунулся из башни и решил подкрепиться готовым обедом. Может быть, наглость немцев, попытавшихся захватить самое ценное, что есть у повара, – его кухню, а, может быть, иные мысли, но возникла следующая ситуация. Семеныч, что у вас, поваров, самое ценное в хозяйстве?»

– Хозяйство разное бывает, товарищ старший лейтенант, с разными ценностями.

– Да ты философ! Хозяйства у него разные! В общем, Середа выбежал на танк с топором и немецкий танкист, не ожидавший такого поступка от русского мужика, просто испугался. Короче говоря, он нырнул в башню и захлопнул люк. Ударами топора Середа погнул пулемётный ствол, а затем закрыл смотровые щели закреплённым на броне танка брезентом. После этого он попросил гранату у якобы подошедших товарищей и принялся барабанить обухом топора по танку, изображая активное движение вокруг машины. В итоге экипаж танка сдался. Так что, парни, кто знает, на какие поступки способен человек, когда ему очень надо. Думаю, что эту историю услышит какой-нибудь военный корреспондент, и напечатает её во фронтовой газете.

Донников, почесав нос, глубокомысленно заметил: «Знаешь, Семеныч, что я подумал? Мало мы танков подбили в бою – ни одного, но теперь я знаю, как их уничтожать надо! Теперь все танки будем к тебе загонять, а ты с Иваном нас уж не подведи».

Громким смехом закончились наши посиделки, и народ разбрёлся, кто в наряды, а кто и спать.

С утра начались обоюдные артобстрелы и атаки пехоты на позиции противника. Штаб полка разместился в деревеньке Петрово, расположенной в двух километрах от передовой. Там же в палатках под сенью деревьев базировался и наш взвод. Меня вызвал к себе наш полковой комиссар, невысокий мужичок с животиком лет пятидесяти. Внешность его была какой-то отталкивающей. Весь какой-то масляный – поскользнуться можно, а кривая улыбка и взгляд с прищуром вызывали желание отойти. В общем, неприятный человек. Он расположился на постой в одной из пустующих после того, как здесь побывали гитлеровцы, деревенских изб.

– Заходите, товарищ старший лейтенант, присаживайтесь. Времени у нас мало, поэтому хотел, чтобы вы подробно описали, о чём именно вы имели приватную беседу с фашистским генералом Вольфгангом Фишером. Пока вы пишите я, с вашего позволения, попью чаек.

Сильно напрягло меня явное желание комиссара найти шпиона, причём, не просто шпиона, а такого, о ком никто и не подумал, что он враг. Видать, тоже захотелось славы волкодава контрразведки. А то, что он уже определил меня в них, было понятно, и момент, когда он подберёт нужные обоснования, чтобы меня арестовать, являлся лишь вопросом времени. Досадно, а так всё красиво началось – подвиги совершаю, медали получаю. Что ещё надо, воюй себе и воюй. Нет же, находятся гниды, которые ставят подножки тем, у кого что-то получается лучше, чем у них.

Я описал примерное содержание нашей беседы. Комиссар прочитал его и положил в свой портфель, убрав его за кровать. Затем продолжил допрос: «Вы были знакомы с генералом ранее?»

– Нет. Где бы я, обычный советский лейтенант, мог познакомиться с немецким генералом?

– В ваших анкетных данных указано, что вы посредственно владеете немецким языком. Однако, наблюдая вашу беседу со стороны, вывод однозначен – вы хорошо знаете язык, и беседовали с фашистским генералом, как старые знакомые. К сожалению, остальные бойцы владеют немецким языком существенно хуже вас, поэтому не смогли понять всю беседу.

– И вы на основании домыслов вашего доносчика, который даже перевести не может толком, обвиняете меня в шпионаже! В конце концов, вы можете опросить немецких пленных: самого генерала и подполковника, после чего сверить наши показания.

– Я вызвал вас на беседу и вы, как настоящий советский человек, должны честно отвечать на вопросы. Вместо этого вы сразу идёте в «ничего не знаю». Вы называли его по имени, беседовали о его военном пути по Европе. Со стороны сложилось впечатление, что вы знали, где он воевал, но вы говори, что ведь видите его впервые.

– Я взял его в плен, поэтому имею моральное право называть его, как мне хочется: хоть по имени, хоть козлом. О его боевом пути можно догадаться, видя количество орденов на кителе. Их дают за успешные боевые операции, а немцы только что захватили Польшу и Францию. Ещё я спросил про Данию, но он там не воевал. Мне хотелось услышать немецкое мнение о нашей армии, и он его высказал. К тому же, пока мы отступаем, то есть на сентябрь месяц 1941 года немцы нас побеждают. Может быть, вы не согласны со сводками Совинформбюро, считая, что советское правительство обманывает советский народ, и мы побеждаем?

– Лейтенант, как вы разговариваете со старшим по званию! Не передёргивайте смысл моего вопроса. Наше Правительство с товарищем Сталиным лучше нас знает, о чем говорить в сводках.

– Полностью с вами согласен. Однако я не понимаю вас. Судя по тому, где проходит линия фронта, мы проигрываем. Именно это я обсудил с генералом Фишером. Вместе с тем я принципиально высказался, что это только начало войны. Говоря шахматным языком, мы проиграли дебют, но ещё не разыграны миттельшпиль и эндшпиль. СССР, как это было всегда с захватчиками, разгромит вражеские орды. Победа будет за нами! А вы мне говорите, что всё наоборот, что я неправ в реальной оценке текущей ситуации.

– А мне показалось, что вы, Кольцов, видя тяжёлое положение РККА, ищите способ переметнуться на сторону врага.

– Вы подозреваете, что я шпион или предатель? Что же это за шпион, который берет в плен генералов «как бы своей армии». А переметнуться я мог бы и вчера, когда был за линией фронта, только вместо этого, с товарищами совершал нужные нашей армии боевые дела.

– Понимаете, Кольцов, я же вижу, что вы не тот, за кого себя выдаёте. Я чувствую это всем своим пролетарским нутром, всем опытом борьбы с контрреволюцией и врагами Родины. Вы как дворянин среди крепостных – другой, а это означает, что вы глубоко законспирированный немецкий шпион с далеко идущими задачами.

«Чёртов рентген с контрреволюционным опытом, – мысленно подумал я. Правда, увидел, что я отличаюсь от современных лейтенантов особенностями своего поведения. Я действительно чужой этому времени. Может быть, с годами сольюсь с народом, растворюсь в местном менталитете, а пока явно чужой. Что-то делать надо? А вообще «перец» молодец, сечёт тему – несколько раз меня и видел, а зацепился. Помню, когда мне было 43 года, будучи в турпоездке в Чехию, отправился я на экскурсии в Карловы Вары, где решил искупаться в бассейне с минеральной карловарской водой. Бассейн был большой, народу тоже достаточно много. Для начала поплавал с краю, где глубже, потом проплыл на скорость 50 метров. Хотя я плаваю достаточно уверенно, чтобы не утонуть, однако меня спокойно «сделала» метров на двадцать молодая пловчиха.

Расстроенный позорным проигрышем девчушке, хотя разворот её плеч немногим отличался от моего, стал бродить по бассейну. Поравнявшись с двумя почтенными женщинами из разряда «кому за 60», был остановлен ими каким-то вопросом. Кстати, я плавал молча, однако они сразу обратились ко мне на русском. Минут пять мы пообщались об отдыхе, достопримечательностях, а потом одна из женщин меня спрашивает, мол, вы не в органах работаете? Я не ожидал такого вопроса, но согласно кивнул в ответ: «Да, в органах».

Улыбаясь, она пояснила: «Понимаете, я 40 лет отработала в кадрах КГБ и ФСБ, и мне, зачастую, достаточно посмотреть на человека, чтобы сделать предварительные выводы о нём. Большинство из них потом подтверждаются». Так что опыт не пропьёшь. Однако надо было что-то отвечать комиссару.

– Что значит «не тот»? Товарищ полковой комиссар, может, я и отличаюсь от среднестатистического лейтенанта, но у нас в стране все военные одинаковые и похожи на усреднённого лейтенанта? Ведь все люди разные. Образование, воспитание, знания – всё это накладывает свой отпечаток на индивидуальность человека, отчего появляются отличия между людьми. Вы общались с учёными, артистами, технарями и гуманитариями – сами знаете, какие они разные. А вы делаете такие серьёзные выводы, всего лишь несколько раз увидев меня».

– А почему вы не расстреляли пленного командира танка? Он же мог сорвать всю операцию?

– Я дал команду бойцу нанести ему удар по голове. Умер бы, значит, умер, а выжил – его счастье. А помешать он нам ничем не мог, мы свои задачи там выполнили.

– Пожалели врага! Что я могу сказать о вас. Вижу, что сознаваться и добровольно сотрудничать с органами вы не желаете.

– Мне не в чем сознаваться. Я стараюсь выполнять свой долг так, чтобы не было стыдно перед самим собой. А сотрудничать – я и так нахожусь на службе у государства.

– Идите, вы свободны, пока свободны!

В раздумьях я вышел на улицу. Запугивая, комиссар пытался меня завербовать или реально хочет посадить? За шпионаж, который он обязательно мне пришьёт, по закону военного времени меня просто расстреляют. И доказательства он сфабрикует убойные – не отвертишься. Радует, что пока он только начал прорабатывать вопрос, не доводя свои подозрения до высшей инстанции. Что же, придётся искать компромиссы с комиссаром.

Я дошёл к своей палатке, сел и задумался. Ко мне подсел Ледков: «Случилось что, товарищ старший лейтенант… Александр?»




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandr-leonidovich-kirillov/budem-zhit-po-novomu-soprotivlenec-kniga-1-63494163/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.