Главная страница | Современная русская литература | Последний дар Эбена

Последний дар Эбена
Армине Мкртчян
У маленькой Эммы после несчастного случая появилась отметина Эбена, а это значит одно – жизнь ее изменится, и она пойдет по другому пути. Роскошные волосы один за другим покидают ее голову. Следом неизбежно просыпается особенное, опустошающее душу и сердце, зло. Когда тени обступают со всех сторон, Эмма со своими верными друзьями отправляется за помощью к мудрому Эбену. Только путь к нему полон опасностей и отыскать его непросто.

Последний дар Эбена

Армине Мкртчян

© Армине Мкртчян, 2023

ISBN 978-5-0051-6183-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие. До Эбена
Когда утром я закрывала дверь своей одинокой квартиры, чтобы покинуть ее навсегда, едва ли тогда могла себе представить, что дорога жизни моей, схватив за руку своевольную судьбу, приведет меня обратно, и я вернусь сюда вновь. Собственно по этой причине, прежде чем вставить ключ, замешкалась и с минуту смотрела на замочную скважину. Нет, нет! С незавершенными делами покончила еще вчера, так что все решено, обдумано и колебания абсолютно бессмысленны. Последние десять лет эта мысль ходила тенью по моим пятам и сегодня, наконец, слилась со мной в окончательном бесповоротном решении. Никогда прежде собственная медлительность не злила меня так, как сегодня.
Сзади послышался шум, и я встрепенулась от забытья. Только не сейчас, не сегодня, взмолилась про себя я. Поздно! Соседка по лестничной площадке с треском открыла свою дверь и уже подтягивала за поводок стройного далматинца. Тот упирался лапами за порог, тявкал и все отказывался следовать за ней. Мой ключ застрял в скважине и никак не поддавался усилиям, а затем и вовсе перестал крутиться. Пожалуй, и не вспомню, когда такое случалось в последний раз. Именно сегодня ей вздумалось сыграть со мной эту шутку. От злости я задергала ключ сильнее, между делом не забывая посматривать через плечо. Хозяйка тявкнула питомцу в ответ и собака, наконец, смирившись, вышла из дома. Она проворно закрыла за собой дверь, и вот уже соседка с широкой улыбкой на лице направлялась прямиком ко мне.
– Привет, дорогая. А мы с Изольдой идем гулять в парк! Ты – то куда собралась? Субботним утром? – протянула она с хитроватой улыбкой. – Раньше я не замечала, чтобы по субботам ты куда-то отлучалась, да еще в такую рань?
Конечно, ей известно много подробностей из биографии других людей, в том числе и моей, а те, которые не существовали вовсе, не составляло для нее труда придумать самой. Однако именно сегодня она вряд ли могла догадываться, куда я намеревалась идти, ни она, никто-либо другой, а я и подавно не собиралась этим обстоятельством никого обременять.
– Анна Пантелеймонова, доброе утро. К сожалению, я ухожу… – начала было я.
О, чудо! Ключ начал крутится. Я закрыла дверь, и начала спускаться по лестнице. На второй же ступеньке пришлось остановиться.
– Знаешь, мы с Изольдой идем на улицу, ты могла бы пойти с нами! – продолжала она, – Катерина Васильевна, умчалась к себе на дачу, и даже словом обмолвиться не с кем. А на этой неделе столько всего произошло.
Вежливость не позволяла мне уйти. Я стояла, опершись на перила, и слушала.
Мой ответ даже не успел сорваться с губ, затонув в сумбурном потоке речи Анны Пантелеймоновы. Где-то на половине разговора я потеряла нить ее рассказа и стала рассматривать ее черную шапочку с неширокими полями, обрамленную большой белой ромашкой и коричневое пальто с лисьим мехом. Затем опустила глаза на собаку. На ней красовался ошейник с точно таким же цветком. То, что Изольда не девочка, по – видимому ничуть ее не волновало, и нечего было даже пытаться понять, почему Анна Пантелеймонова нарядила ее по своему образу и подобию и назвала как девочку. Впрочем, от этого мое уважение к ней ничуть не уменьшалось. Она была добродушная старушка восьмидесяти лет. Да, не меньше не больше. Несмотря на некоторые проблемы с памятью, жизнерадостность и энергия били из нее свежим ключом, словно возраст для нее всего лишь пустое недоразумение. Между нами огромная разница, однако, мои тридцать лет по сравнению с ее возрастом, выглядели куда как старше. Было бы во мне хоть немного этой самой жизнерадостности, я бы сейчас не уходила. Собственно поэтому напоследок терпеливо слушала все, что так восторженно рассказывала моя соседка. Способность находить радость даже в самых незначительных мелочах, вызывала во мне неподдельное восхищение и одновременно бесконечное удивление. Тем временем история про кота Кексика, которого она приютила на прошлой неделе, подходила к концу. Изольда так и не подружилась с ним. Приходится каждый день кормить того на улице вместе с остальными двумя, Хулио и Матильдой. Она с негодованием покачивала головой, потом ее лицо озарилось доброй улыбкой, и она вдруг вспомнила про меня.
– О, я догадываюсь, куда ты идешь! Конечно же, в библиотеку. Ты же там постоянно бываешь. У меня к тебе малюсенькая просьба. Когда зайдешь туда, принеси мне вот эту книжку, будь добра. Я ведь сама туда просто не дойду! Давление так и скачет, словно поджарый кузнечик. Вверх вниз! Вверх, вниз!
Собака заскулила и начала дергаться с поводка.
– Изольда, стой спокойно, хорошая девочка! – приказала хозяйка.
Она сунула мне в руку сложенный вчетверо желтый клочок бумаги, и мне оставалось лишь удивляться, как проворно она умчалась мимо меня, и чуть ли не вприпрыжку спустилась вниз по лестнице. Наверное, тот самый кузнечик, который не давал ей и шагу ступить, при необходимости все же вспоминал заложенную в ней природой естественную прыгучесть.
– Я не могу. Я не приду,… Анна Пантелеймонова! – через перила кричала я вслед, но, разумеется, она сделала вид, что не слышит меня. Подобное поведение уже входило у нее в привычку и надо сказать действовало безотказно, в особенности с такими простодушными людьми, каким являюсь я. Лай Изольды громким эхом разлился по всему подъезду и слышался до тех пор, пока они не исчезли из виду. Вот и все. Я вышла из дома, огляделась по сторонам, а их уже и след простыл. Вздохнув, я села на одну из близлежащих скамеек, стоявших напротив детской площадки. Ноги мои коснулись небольшой лужи. Там я невольно увидела свое отражение и разозлилась больше прежнего. Собственно говоря, из-за нее я и оказалось на этом пути, и не собиралась идти назад, пока не освобожусь от нее навсегда. Наше противостояние длиться уже довольно долго, невыносимо долго, пожалуй. Я встала, потянулась, чтобы выбросить в стоящий рядом мусорный контейнер, скомканную мной бумажку Анны Пантелеймоновы. Рука на полдороге остановилась. Злость вскипала во мне. Зачем ей понадобилась эта книга именно сегодня?! В любой предыдущий день я и глазом не моргнула. Я всегда приносила ей книги. Сколько могла, выполняла мелкие поручения, да и выполнять их, по правде сказать, особо не кому было. Кое-кто из родственников захаживал к ней не чаще одного раза в месяц, что неизменно заканчивалось одним и тем же. Понять Анну Пантелеймонову сама по себе сложная задача, в силу возраста это становилось все труднее. В основном это и служило поводом для скандалов и ссор, которыми такие посещения обычно заканчивались. Не случайно, обществу людей, она предпочитала общество четвероногих друзей, которые ни в какой ситуации не станут смеяться и потешаться над ее маленькими странностями, которые, кстати говоря, с лихвой перекрываются добрым сердцем старушки. Это единственное, что могло вывести ее из благодушного равновесия, и я понимала ее как никто другой. Поэтому, не выполнить последнюю просьбу доверенную мне, просто-напросто не позволяла совесть. Возможно, она и не вспомнит про нее завтра, но она обязательно вспомнит меня и хорошо бы, если эти воспоминания ничем не омрачались. Итак, не оставалось ничего другого, как встать, пойти и выполнить последнее поручение. Да и мысль напоследок посетить библиотеку, признаться не могла не порадовать меня.
День как никогда выдался прекрасным, но сегодня мне особенно тяжело. Два долгих зимних месяца не видно было ни единого солнечного луча, лишь череда серых беспросветных дней, а сегодня оно появилось, чтобы с иронией взглянуть мне в глаза, напоследок посмеяться надо мной, бросить на меня свои торжествующие лучи или, быть может, послужить доказательством моего просветления. Не выбраться мне больше из этого лабиринта. Тем не менее, я рада этой всевышней милости, подарить мне возможность еще раз подышать свежим воздухом, согреться под лучами февральского солнца и озарить предпоследний мой путь.
Я спускаюсь в метро, который приведет меня в одну из московских библиотек. Каждый раз, когда я чувствую необходимость найти покой и тишину, я иду за ними именно туда. Но сегодня я иду туда лишь для того, чтобы попрощаться с приютившим меня зданием, приветливым зданием, в бескрайних человеческих сокровищницах которого так часто находила я совет и душевное успокоение. Единственные кто осторожно, украдкой глядели лишь в мою душу и протягивали руку помощи, и никогда не сверлили бесцеремонным взглядом мою голову, где вместо волос мой последний парик угнетал утомленный усталый ум. Сколько же всего мнимых волос: прямых, волнистых, с челкой и без, тесным кольцом укрывали и защищали меня от окружающей действительности, затрудняюсь ответить, да и вспоминаю их не без отвращения и некоторой неприязни, несмотря на беспристрастное исполнение возложенных на них обязанностей. Как я хотела быть как все. Хоть раз проснуться и не маскировать себя в течение часа, не надевать ложные волосы, не красить глаза, чтобы скрыть пустые веки. Куда же, однако, без этого, как могу я своим видом смутить уязвимые, впечатлительные и кроткие сердца сторонних людей и не испытывать изо дня в день ежеминутные любопытные взгляды, которые и так с лихвой перекрывали всю мою жизнь. Но теперь ничего не хочу я, да и старость, слава богу, не увижу. Жить еще хоть один день и то казалось невыносимой пыткой. При этой счастливой мысли, я даже облегченно улыбнулась. Передо мной пробежал маленький черный котенок. Я вспомнила Лаврушку. Серенький котенок с лишним пальцем на передней лапке. Мы с сестрой два дня ухаживали за ним и кормили, потому что его бросила мама, а потом он умер. Всего два дня он прожил, но отчетливо, помню его голубоватые тусклые глаза и сегодня не без грусти и даже с некоторой долей зависти вспоминаю о Лаврушке.
Прекрасно помню тот день, как я покупала у одной премилой женщины именно этот последний парик. Со мной, как обычно была моя дорогая сестра. Раньше приходилось обойти всю Москву, чтобы найти красивый, самый лучший, но тогда мы специально выбрали близлежащий магазин, лишь бы иметь возможность выбрать приемлемый вариант и поскорее отделаться от неприятного нам дела. Необходимость заставляла идти, и я шла туда с тяжелым сердцем. Парик как защита от нелицеприятного гнева и ненависти, которые испытывали еще наши предки, в далеком каменном веке к тем, к кому природа была не так щедра. К нам выпрыгнула весьма приветливая женщина и с самым участливым видом пригласила зайти. Однако не успели мы и слова вымолвить, как она уже со страдальческим видом беспощадно поставила мне диагноз страшного злокачественного заболевания, изливаясь потоком жалостливых изречений. Ведь как раз для таких людей очень хорошие скидки и специальные предложения. Каюсь, не столько от возможности сэкономить, хотя приличный парик и стоит немалых денег, но скорее от бессилия и усталости перед невежественностью некоторых людей, решила подыграть ей. А затем, пока многоуважаемая дама с сердцем матери Терезы, набирала номер своей хозяйки, чтобы уточнить о возможности предоставить мне призрачную скидку, между делом самым презрительным голосом произнесла следующие слова.
– А то знаете, приходят с алопецией! – она постукивала пальцами по столу в ожидании ответа. При этом ее хитрые глаза многозначительно скосились кверху в порыве сильнейшего негодования. За столько лет я научилась безошибочно подмечать даже небольшие агрессивные оттенки и низкочастотные волны лицемерия в поведении других. Как бы ни старалась она, скрыть лукавое притворство, то и дело, проскальзывающее через невидимые каналы восприятия, мы все прекрасно поняли и без слов. У меня не могло не возникнуть сомнений по поводу познаний этой дамы относительно вышеуказанного недуга. Однако ж она смело бросалось словами, заученными, вероятно ради собственного тщеславия, терминами и судила то, что при всей ее осведомленности понять не могла. Я же всю свою жизнь остерегалась ненароком коснуться больных струн незнакомой души и тем более избегала судить то, что может ненароком затронуть эти самые струны. Поэтому понять ее я не могла, она меня тем более. Общество поставило штамп и она, как и большинство, не утруждала себя лишней умственной работой. Попытаться разъяснить ей что-либо оказалось бы пустой тратой времени, тем более в моем состоянии не было никакого желания. Со временем устаешь биться об глухую стену.
Какая радость! Ей позволили сделать нам скидку. И они предоставили его с великой щедростью благодетельных людей. Разумеется, можно понять нежелание упускать свою выгоду. Однако ни о какой реальной скидке не могло быть и речи. Парик этот обошелся мне ровно в два раза дороже по сравнению с той ценой, за которую я приобрела точно такой же год назад. Ни единой копейки я тогда не сэкономила ведь, так к чему вся эта ненужная проповедь от женщины, которая даже не утруждает свой ум элементарными понятиями и очевидными признаками совершенно различного рода заболеваний. Уж тогда тем более неясно, почему ваше, так называемое сострадательное отношение, применимо лишь к определенным людям, между тем как то же самое недопустимо к другим. Лишь хитрая уловка, под видом презренной жалости. Возможно человек, независимо от того, что у него за недуг, совершенно не настроен или не хочет обсуждать свои проблемы с незнакомыми людьми, даже просто говорить об этом, уже для него тяжелое испытание. И тем и другим нужен был лишь приличный парик, чтобы скрыться от точно такого невежества, но никак не слабая мораль незнакомого человека или возможно вы думаете что, человеку в таком положении именно вашей щедрой подачки не хватает. Видимо культурное развитие, необязательно означает развитие внутренней культуры человека. А таких людей, чьи щедрые слова задували мою веру, мне не счесть.
Я представляю себе двуглавую змею. Все это время они вели между собой беспощадную борьбу. Белая змея тянула и подталкивала меня вперед, между тем, как темная, самая настойчивая, стремительно уползала назад и того же требовала от меня. Сегодня я сердечно поздравляю вторую змею с окончательной победой. После многих лет бессмысленной борьбы, в которой я, потеряв столько времени, гналась за смыслом, так ничего, и, не достигнув, складываю отяжелевшую броню, меч и платок, чтобы, избавившись от своего балласта, наконец-то, отдохнуть. Поздно, слишком много времени и сил отняты у меня и с чего мне заново начинать борьбу, борьбу для меня бессмысленную, если итог уже понятен. Чего ради оставаться в грязи расстилавшегося болота. И без того ясно насколько глубоко увязла я в бесконечной трясине.
Так размышляла я, пока поезд размеренно покачивал меня, неся от одной станции к другой в сторону библиотеки. Как хорошо, что оказалось свободное место, где можно спокойно сесть, сердце казалось налито свинцом. Все же я спокойна и уверена как никогда. Блаженство разливается по всему телу, когда думаю о скором конце. Мне даже казалось странным, что кто-то может бояться темноты. Я тоже когда-то страшилась его. Какая глупость! Лишь скорый конец придавал мне сил выйти из дома и напоследок прогуляться. Я раскрыла листок Анна Пантелеймоновы, где тоненьким почерком я прочитала следующие слова: Бернардо Жоакин да Силва Гимарайнш «Рабыня Изаура». Я невольно засмеялась. По меньшей мере, три раза она смотрела этот сериал, а быть может и того больше, кто знает. До сегодняшнего дня, я и не подозревала, что существует еще и книга, которая зачем-то понадобилась моей соседке. Надо было сразу взглянуть в листок, и тогда бы мне не пришлось идти за ней. Вряд ли мне удастся, найду эту книгу там. Что ж, по крайней мере, я попытаюсь и хоть в этом, совесть моя будет чиста. Длинный переход, пару станций и вот я иду по каменной платформе, ведущему на улицу. Устав от монотонной работы, навстречу задумчиво шла хмурая раздраженная толпа. Среди них я подметила лишь двоих. Один мужчина с высоко поднятой головой вез свою дочь в инвалидной коляске. Если и была мужественность во всей своей первозданной красе, то это, безусловно, была одна из его красноречивых проявлений. Навеки я запечатлела прекрасный смиренный образ молоденькой девушки. Ей было от силы не больше двадцати лет. Прямые черные волосы красиво лежали на ее плечах, нежно обрамляя правильные черты юного лица. Стройная и ухоженная сидела она с естественной прямой осанкой, словно сказочная принцесса, и твердо смотрела перед собой. На секунду она остановила взгляд на меня, лишь на миг. В них не было ни злости, ни надежды, ничего кроме смиренного величественного спокойствия и безмолвной решимости бороться ради человека, чья непоколебимая вера поддерживала ее. Она вызвала во мне чувство благоговейного восхищения, но никак не жалость. Даже никчемная тень жалости и то утопала по сравнению с обликом достойного человека. Некоторые родители самоотверженно ухаживают за своими детьми и лелеют хрупкие лепестки всю свою жизнь. Мне стало стыдно, и я беспомощно опустила голову. Вот я совершенно здоровый человек скатываюсь в пропасть и скоро увижу самое дно. И вдруг неожиданно возникает передо мной столь поразительный контраст, чтобы выплеснуть на меня бесконечный укор. Вслед за этим поступил бесконечный испуг и отвращение к внезапным жизненным порывам. Мое лицо исказилось от гнева, и я отшвырнула эту сентиментальную чушь. Когда я снова возвратила себя в прежнее спокойное состояние, сердце глубоко вздохнуло предстоящей свободой. Нет, я больше не хочу так для своей семьи. Каково это наблюдать изо дня в день мрачное состояние и постоянную раздражительность, граничащую с безумием. Для них так будет лучше, успокаивала я так себя. Слезы на минуту затуманили глаза, но я сумела удержать их усилием воли. Я уже неплохо справляюсь с этим.
Словно маленький хомяк в своем игрушечном колесе, бежала я изо дня в день, все сильнее и сильнее вращаясь в погоне за некой эфемерной наградой, пока не уяснила, что голова кружится, все тело ноет, ноет и душа, но смысл так и не показался на горизонте. Лучше навек кануть в небытие, чем жить как бесцельная сомнамбула и влачить свое жалкое существование. Жизнь настойчиво требовала от меня отыскать какой-нибудь смысл, который покроет меня с головой и заставит воспарить над обыденностью в бесконечных далях просветления. Я не справилась. Я направляюсь в библиотечные покои, как в последнюю пристань, последняя гавань перед последним плаванием. Каково же было мое удивление, когда работница сказала, что такая книга есть и даже показала, где мне ее отыскать. Я взяла книгу и уже направилась к выходу. А рядом с той же полкой был отдел, куда я никогда не заглядывала прежде. Вдруг у меня возникла мысль пойти туда, где я никогда не искала книгу, к миру нереального безграничного полета человеческой мысли. Потом остановилась. Зачем я пришла сюда? Бессознательный инстинкт самосохранения, быть может, что я еще могу здесь найти для себя. Подавив внезапный импульс убежать, я направилась к многочисленным полкам. В самой дальней из них я начала проводить рукой по незнакомым книгам пока не дошла до самого конца. Тут я внезапно встрепенулась. Рука моя коснулась чего-то необычного. Я ощутила шероховатые линии и странную жесткость. Можно сказать, я нашла эту книгу наощупь, потому как она лежала прижатая к стене и не выглядывала из полки как остальные произведения. Поначалу я почувствовала волну мистического ужаса и убрала быстро руку, но любопытство оказалось сильнее, и вскоре я вытащила его из могучих тисков множества других книг и убедилась, что это и вправду настоящая книга просто в невиданной дотоле замысловатой обложке, если не сказать странной. По невероятной прихоти судьбы я взяла именно эту книгу. Если бы мои черные густые волосы не покинули мою несчастную голову, с уверенностью могу заявить, что не направилась бы туда и не обратила бы никакого внимания на запыленную старую книгу в черной обложке. А вы бы никогда не узнали, какую необыкновенную роль она сыграла в моей жизни.
На вид книга выглядела как кусок старого дерева, испещренная глубокими бороздами и трещинами, невероятно глубокого черного цвета, переливающегося словно атлас. И лишь посередине оставлено небольшое квадратное поле, где красовалась фотография, притом именно фотография, а не рисунок, потому что, по крайней мере, так я ощутила, выглядела она вполне соответствующе, как реальный отрывок из настоящей жизни. Вот, что больше всего взволновало мое равнодушное сердце. На ней маленькая девочка с прекрасными, как смоль кудрявыми волосами, смотрела на себя в зеркало, однако лица ее не видно было в отражении, потому что вместо собственного лица, на нее глядела взрослая стройная девушка. Склонив совершенно гладкую, хрупкую голову без волос в сторону маленькой девочки она гордо и совершенно искренне улыбалась. Мое сердце мгновенно откликнулось на эту улыбку, будто затухшая лампа пыталась зажечься снова. В ее глазах проглядывалась какая-то тайна, простая тайна, но между тем я не могла понять какая именно. Она постигла того, чего до сих пор не смогла постичь в своей жизни я. Почему я раньше не знала ничего об этой книге, вот интересный вопрос, лишь сейчас, когда уже вот-вот настигну своего края?! Столько всего я прочитала, но подобной книги вижу впервые. Самым удивительным было видеть перед собой такого же человека как я. Одиночество в этом недуге давно укрепилась в моем сознании и я была поражена, что кто-то мог написать хоть строчку, не говоря уже о книге. Значит, есть все-таки люди подобные мне, но где они затерялись тогда. Могу лишь смутно вспомнить одну женщину, и то она так спешно надела свою шапку, когда выходила из магазина париков, что я засомневалась в этом. Была я уверена лишь в том, что данный вопрос вряд ли смог бы кого-нибудь заинтересовать. Его важность лишь подтверждалась моими глухими стенаниями и слезами и той пропастью, край, которого я отчетливо вижу и намереваюсь прыгнуть. Любопытство сменилось волнением, и я опустилась вместе с книгой на мягкое кресло. Может чья – то заботливая рука ждала лишь удобного случая, чтобы вручить мне ее именно сегодня, шептал тихий голос глубоко внутри. Кто знает. Однако меньше всего я верила в чудесное спасение и еще меньше в обретение радости. Былая жизнерадостность и открытость затерялись далеко в детстве, там, где я похоронила мои локоны и свою веру. Я начинаю забывать, как выглядели мои настоящие волосы, каково это было расчесывать их, заплетать в косички. Каждый раз, когда они отрастали заново, что-то случалось, и вот их опять нет, и я снова их жду, чтобы снова потерять, пока замкнутый круг не опустошил меня. Смутные проблески уверенности в затуманенном будущем и те казалось, гасли в вакууме отрешенности. Становилось жарко и я, наконец-то сняла шерстяную шапку, а голова вся итак изнывала от этого проклятого парика. Будь на то моя воля, сожгла бы его на большом костре и пустилась бы при этом в неистовый пляс, словно в стане диких племен, во время великого празднества. И тут же я отбросила эту безнадежную затею как возмутительную ересь. Тяжелый вздох вывел меня из задумчивости. Итак, вот эта книга у меня в руках. Осторожно открываю я его, все еще не веря в его существование. Тонкие страницы сильно пожелтели от прикосновения времени, однако сохранили целостность, текст был разборчивым и ясным. Не сразу осмелилась я начать читать его, признаюсь, страх открыть в ней некоторые страницы из собственной жизни доводили меня до нервной дрожи, и я то и дело ерзала на кресле. Прошлое кануло в небытие, но воспоминания начали внезапной волной толпиться в голове, неустанно напоминая то об одном неприятном событии, то о другом. А сколько таких было и не счесть. Часы, дни, целые годы. И все это неважно в глазах других людей, почему же тогда это довело меня до края, если это незначительно в глазах окружающих. Отмахнувшись от досадных призраков прошлого, неведомо откуда нахлынувших разом, я медленно погрузилась в чтение.

Последний дар Эбена
Посвящается моему единственному другу, солнечной отраде каждого моего дня, моей дорогой сестре.
Возможно, твое большое сердце уже успело позабыть, но я никогда не забуду подвиг, который ты совершила ради меня, тогда. И, разумеется, посвящается всем тем, чьи кроткие сердца изо дня в день ведут безмолвную, одинокую борьбу с неизвестностью.

Часть I

Глава 1. Испытание. Зло просыпается
– Мамочки далеко еще? Не могу больше.… Эй, обождите маленько.… В жизни ведь столько не приходилось бегать, а тут, видите ли, погнались куда – то, да еще и поесть толком не успел… – еле выговорив эти слова, существо, замыкавшее небольшую группу из трех таких же как он, резко остановился, опустил косматые лапы на колени, затем испустил тяжелый долгий стон, словно гончий пес, загнавшийся до потери сознания. Его охрипший, сиплый голос одиноко раздался в застывшем холодном воздухе и замолк. Минуты две он смотрел на землю, плечи его высоко и часто вздымались от напряженной работы легких. При этом он навострил серые уши и стал внимательно прислушиваться, чтобы случайно не пропустить долгожданных спасительных откликов. Ничего. Лишь короткое глухое рычание, раздавшееся спереди. Когда стало ясно, что никакого ответа не будет, а они лишь уходили все дальше и дальше от него, фыркнул и приложил невероятные усилия, чтобы выпрямиться. Спина со стоном хрустнула. Взгляд чуть дольше задержался на небе, и он удивленно изучал его. Увиденное наверху, сложно было назвать небом. Лишь теперь он обратил внимание, что все звезды куда-то исчезли, словно кто-то невидимой рукой затушил их все до одного и забыл зажечь обратно. Странно, пронеслось у него в голове, отчетливо помнил он, что до того как попасть сюда небо искрилось бесчисленными мерцающими огоньками на чистом полотне небесной синевы, а ведь это было совсем недавно. Все, что он увидел сейчас, было серое застывшее небо безо всякой четкой границы, сливающееся с почерневшей, словно зола землей. Дрожь пробежала по всему телу. Без сомнения место, куда он попал, нельзя было назвать обыкновенным и уж тем более язык не повернется сказать, что оно красивое. Возможно, впереди их ждет совершенно иной пейзаж, нежели этот, утешал он себя слабой надеждой и снова поплелся вперед. До того, как попасть в эти места они продвигались по колючим кустам широко раскинувшегося терновника, так что у всех троих, штаны были разодраны и чуть ли не до колен свисали жалкими лохмотьями. А теперь они пересекали широкое поле с высокой сухой травой, которая была намного выше его маленького роста и с головой зарывала его в гущу из длинных трескучих палок.
После пары шагов, он не выдержал и снова послышался его утомленный голос, на сей раз, он выговаривал слова нарочито громко, протягивая каждую букву.
– Все идем и идем! Сколько же можно издеваться надо мной?! Проклятая трава и не думает заканчиваться. Того и гляди прикончит меня. Слышите вы меня или нет, черт вас подери…? – затем забубнил себе под нос, – как же иначе, естественно слышат.
И на этот раз его ждала неудача. Вместо ответа послышался басистый предупреждающий рык вместе с коротким шипением, сотряс внезапно воздух, и также внезапно прекратился. А он и не думал расстраиваться, скорее наоборот, столь незначительный, казалось бы, успех вселил в него уверенность, что в скором времени кто-нибудь из них непременно откликнется на его жалобный призыв и тогда удастся хотя бы на короткое время перевести дух. При жизни он был малоподвижен, не отличался резвостью и теперь долго изнурять себя ходьбой, в которой не видел ни малейшего смысла, также не горел желанием. Если бы только удалось разузнать для чего вся эта беготня и куда они направляются, возможно, это и придало бы вялым мускулам больше сил. Вместе с тем он испытывал сильный страх, ведь те двое, по виду такие же, как и он, шедшие впереди в суровом молчании и пробивающие дорогу сквозь траву, были ему совершенно незнакомы. Да и он, не без отвращения, только-только начинал привыкать к своему новому перевоплощению. Как и у тех двоих, выбора у него не было. Каких – то три часа тому назад это существо представляло собой самого обыкновенного человека, но теперь, то и дело, ощупывая себя и разглядывая на бегу грязновато-серую шерсть, с головы до пят покрывавшую тучное обрюзгшее тело, все больше убеждался, что от прежнего облика мало что сохранилось. Речь его насколько он мог судить, осталась прежней, человеческой, сознание хоть и затуманившееся позволяло оценивать увиденное и делать на его основе необходимые выводы. Только голос стал ниже, звонкий писк, словно он шел от глубин самого кончика преследовавшего его повсюду уродливого, словно червяк длинного каната. В первый раз, он чуть не принял его за извивающуюся змею, и хотел было задушить, но приглядевшись, сообразил, что это не что иное, как хвост и принадлежит он без сомнения ему. Он стоял на продолговатых лапах с серповидными когтями на конце, все же он стоял прямо, как и прежде, хоть и позвоночник побаливал, но это, скорее всего от туго набитого при жизни пуза, успокаивал он себя. Словно маленький несмышленый ребенок слепил его своими руками, лишь одним быстрым движением пришлепнув к пухлому бесформенному туловищу увесистую квадратную голову. Это ему показалось недостаточным, и щедрой рукой он приплюснул ему нос словно гармошку, из которой торчали жесткие нити черных усов. В остальном это был самый настоящий грызун, ростом с обычного человека, которым он себя когда-то называл. Лишь только нога его ступила на бесплодные, лишенные солнца земли, стремительно начал он превращаться в крысу. Почему так происходило, он не смог бы ответить. Да и вопросов задавать, не было времени. Не успел он, как следует опомниться и привыкнуть, как сразу же в компании двух других крыс пришлось стремглав помчаться в путь, по территории мертвого поля, где царили полумрак и холод. И теперь он задыхался от спешки. Шедшие впереди, были, по меньшей мере, на пол головы выше него и могли спокойно видеть перед собой дорогу и дышать над поверхностью травы. А ему не повезло. Мало того, что он задыхался в теснивших его со всех сторон твердых прутьях, больше походивших на окаменевшие стебли бамбука, чем на траву, так еще пришлось изрядно пострадать от нее. Окоченевшие палки, отскакивая от впереди идущих грызунов, то и дело хлестали его по заплывшему жиром изнеженному лицу. На бегу он делал неловкие движения неповоротливым телом, чтобы суметь увернуться. Но тщетно. Даже густая шерсть не спасала его от градом хлынувших со всех сторон метких ударов. Каждый такой удар сопровождался визгом и руганью. Сплющенный нос, теперь уже крысиного размера маячил перед глазами то вправо, то влево, иногда к земле, и мешал ему разглядеть и без того мутную дорогу. Конечно, тем двоим наверняка гораздо удобнее пробираться на длинных ногах и нет им никакого дела до того, что совсем скоро он превратится в сплошной, тщательно обработанный стейк, подгоняемый безжалостными молотками. В ярости он схватился обеими руками за голову, но не рассчитал силы и расцарапал когтями нос. Этого он не стерпел, завыл и, в конце концов, потерял всякое терпение.
– Эй вы, а ну стойте, немедленно! – завопил он на одном дыхании так громко, что потряс даже самого себя, кашель подступала к горлу, но он продолжал, – я отказываюсь идти, слышите? Я хочу отдохнуть. Да и куда мы идем? Я к вам обращаюсь. С этого самого места, не сдвинусь, пока не скажете, куда вы меня тащите…?
На сей раз, его расслышали прекрасно. Сомнений никаких. Об этом красноречиво свидетельствовал громовой рык с самого начала отряда, а сильный треск сухой поломанной травы возвестил ему о надвигающейся беде. Растолкав в сторону высокого худощавого грызуна стоявшего посередине, к нему приближался исполин с красными горящими глазами. Не успел он осознать свою ошибку и вот уже крепкие когтистые лапы, схватив за лямки потертого комбинезона, за долю секунду подняли тучное тело высоко над своей головой и начали, что есть силы вытряхивать из него пыль. Глаза его затуманились. От сильной встряски, рассвирепевшая перед ним крысиная голова превратилась в сплошную серую кашу. В это время худой крыс с бесстрастным видом повалился на затоптанную траву, воткнул в рот тонкий трескучий стебель и принялся с любопытством наблюдать за ними. Рука его потянулась за сигаретой, в карман тюремного комбинезона как бывало раньше, но с досадой вспомнил он, что растерял их все до последнего, когда попадал сюда.
– Ты что здесь устроил, что ты вытворяешь, осел?! Хочешь завалить нам все дело?! Мы даже не знаем одни мы тут или нет. А ты развел балаган на все поле, раздираешь глотку, словно шелудивый пес. Быть может за нашей спиной ты работаешь на Эбена? Ты что ничего не слышал, о чем там говорили?
– Кккто, на коо..го? – несвязно промямлил тот, потому как его продолжало покачивать в разные стороны свирепой встряской. Из вместительной пазухи комбинезона начали друг за другом вываливаться булочки, ветчина, копченая свиная ножка.
– ААА, понятно! Пока я из кожи вон лез, чтобы разузнать там обо всем, ты был занят тем, что набивал себе брюхо. Ты должен быть благодарен, что я взял тебя с собой. Если бы там не было меня, ваша участь была бы куда менее приятная.
Таким же легким движением он отшвырнул его на землю, чуть не задавив при этом другого. Тщедушный грызун лишь ухмыльнулся. Он быстро подобрал ножку и принялся грызть его острыми зубами. Пузатый своим весом подмял под собой изрядное количество травы. Снова визг, крики, из глаз брызнули слезы. Он был уверен, что проклятая трава проткнула все тело и может даже насквозь, но кожа оказалось теперь не такая тонкая и просто так его не пробьешь. Впервые он обрадовался, что он не человек, а грызун. А главное он добился, наконец, своего, лежал на земле и отдыхал, на всякий случай, прикинувшись, что адская боль пронизывает все его тело и любое движение причиняет нестерпимую боль.
– Хватит притворяться, Шпигг! – продолжал стоявший перед ним крыс, – ты ведь Шпигг? Я тебя сразу узнал. С тех пор как ты укрывался от правосудия, я тебя пару раз видел у ломбарда Франциска. Удивлялся твоей расторопности, – хмыкнул он, – средь белого дня, один, с краденым из музея перстнем… Я прямо-таки восхищался твоей смелостью.
Тот прекратил потирать спину. Слезы исчезли, глаза, еще сохранившие голубоватый природный оттенок, настороженно блеснули. Во рту отдавался запах гнилой рыбы. Откуда это? Ах, да. Он бросился через мост, захлебывался, набрал приличное количество воды вместе с рыбешкой. Он прожевал ее прежде, чем сознание отключилось, и он оказался здесь. Какой – то крыс знает о нем столько. Откуда интересно? Притаившись, он внимательно слушал.
– Не прикидывайся дурачком. Я знаю тебя. Кристофер Шпигг, или обращаться по кличке, чтобы лучше вспомнил?! Милашка Шпигг! Милашка Шпииигг, – нарочито протянул он последнее слово, – браво! Тебе даже удалось продать тот перстень и выручить немало денег. Но затем ты спился в кабаке старого Джо, щедро угощал всех словно король и в порыве мнимого величия у всех на глазах укокошил собственную мать. Ты выбежал оттуда, захватив пачку денег, которые конечно все были при тебе. Все сто тысяч долларов, за минусом выпивки конечно, закусок. Бабы не в счет, никто в здравом уме не стал бы заглядываться на тебя.
Впервые на лице тощего грызуна появилось любопытство. Он прямо-таки впился в соседа глазами и смерил его пристальным взглядом, не в силах поверить, что в трясущемся рядом студне столько отчаянного коварства и злодейской сущности.
Шпигг начал что-то лепетать. Наивное выражение лица сменилось злостной дрожью. Усы медленно распушились.
– Шпигг? Убил маму?! Как ты смеешь! Это был несчастный случай. Ты не знал мою маму. Я успел сходить в церковь, вымолить себе прощения…. Святой отец выслушал и отпустил мне все грехи…. Он так и сказал: «Крис, мальчик мой, иди себе с миром, ибо ты споткнулся, но теперь раскаялся и потому безгрешен».
– Видно не так хорошо отпускали твои грешки, – он смерил хитрым взглядом пространство вокруг себя. – Раем это место никак не назовешь. Просто, вы работали вместе, и, спившись, не поделили денежки. Что ж тут такого. Обычное дело. Когда за тобой погнались, кинулся спасаться к ближайшей речке. Поздно ты начал молиться видно. И как это он не вызвал полицию, выслушав твою душераздирающую исповедь?!!
Тощий крыс, не удержался. Костлявые бока дергались от приступов смеха, пока прослезившиеся глаза не встретились со строгим взглядом стоявшего грызуна. Он чуть было не подавился своей палкой и резко замолкнул.
– А ты Вальдшнеп, Гэвин Вальдшнепп. Бродяга…
– Эй, Анданте, анданте, полегче…
– Так уж и быть. Был бродягой. Бывший преподаватель флейты. Спился, проиграл все в казино, спустил все небогатое имущество, полученное от своей тетушки, и стал бродячим музыкантом. Не растерялся, быстро связался с нужной компанией и начал заниматься контрабандой ворованных антиквариатов. Что у вас там было? Вилки, ножи, побрякушки из золота. Взят с поличным при продаже королевского жемчуга. Тюрьма. Побег. Даже некоторое время сумел укрыться, пока в ходе перестрелки с полицией не получил пулю в лоб. И вот, пожалуйста, ты тоже здесь!
Теперь настала очередь Шпигга повеселиться. Однако громко захохотать, он не посмел. К тому же тогда, он не успевал бы жевать.
Ни один ус не дернулся на лице Гэвина, он внимательно изучал стоявшее перед ним лицо и через некоторое время нахмуренные брови вздернулись кверху в знак величайшего открытия.
– Эй, Шпигг, глянь, это же Вальтер! Я ж думаю знакомая физиономия.
Шпигг перестал уничтожать булку и тоже уставился на него. Хитро подмигнув, он начал торопливо бурчать. Вместо слов на землю посыпались бесчисленные крошки.
– Если это один из полицейских, то прекрасно. Есть на свете хоть какая-то справедливость, значит! Шпигг не убивал свою маму. Случайность, вот и все…
– Да нет же, ты приглядись! Вальтер. Это Вальтер! Мы звали его Сенбернаром. Ты ж смотри. Никак не думал…, я же чуял, что с этим парнем что-то не так. Половина наших ребят в тюрьме из-за этой крысы. Может и нас ты выдал? Частный сыщик. Как же. Обыкновенный бандит. Глянь на него, даже помер в дорогом смокинге. В тюрьме я слышал, что твоих сообщников накрыли, и ты оказался в их числе.
– Замолчи, Гэвин, иначе…
– Что, Вальтер, убьешь нас?
Гэвин посмотрел на Шпигга, и они разом захохотали, ехидно поглядывая перед собой.
– Думаешь, я стал бы иметь дело с мелкими воришками и жуликами как вы. Моя дичь была куда крупнее… – он остановился, смерив обоих презрительным взглядом, затем продолжил —…чем парочка мелких мошенников, которым тем и везло, что они оказались беспросветно глупы.
– Ходили к тому же разные слухи о твоей семье, Вальтер. Жена умерла при загадочных обстоятельствах. А твоя дочь? Что стало с ней, Вальт…? – Гэвин не успел закончить фразу, как распластался на земле с пробитым носом.
– Не твое это дело! А теперь слушайте, внимательно! Мы теряем драгоценное время, – после этого крысы присмирели и принялись слушать. Вальтер сел рядом с ними. – Вот и познакомились. Я пришел сюда позже вас намного, но пока вы набивали животы, раньше вас собрал нужную информацию.
– Лично я, вот, был занят тем, что беседовал с той красоткой. Помнишь Шпигг, она встречала нас… Она взяла мою руку и с нежностью посмотрела мне в глаза, – сказал Гэвин и мечтательно взглянул на небо.
– Мою тоже! – оскалился Шпигг, пока Вальтер не треснул его по голове и он не очнулся. Когда он потирал голову, все больше убеждался, что умереть еще не значит избежать боли и страданий. Не такие уж они неуязвимые на деле. Просто голова стала намного крепче, словно добротный чугунок. Впрочем, Вальтеру он и не собирался сообщать об этом. Вместо этого звуки нытья снова заполнили пространство.
– Вы что не заметили? Эта особа поставила нам метки, как быкам в загоне. Расходное мясо, которого там было навалом. Не всем везет…
Все трое вытянули лапы. На запястье действительно что-то было проштамповано. Не сразу Шпигг отыскал его. По виду это была маленькая клякса, словно на руку нечаянно вылили каплю черной краски и забыли стереть. Он начал торопливо оттирать его лапой. Безуспешно. Пятно было глубоко под кожей и слилось с ней воедино.
– Не пытайся даже. Теперь мы в деле, у самого Анчара. Правителя этих мест. Мне сказали, что это знак, привилегия. Нам велено пересечь это поле и вырыть тоннель к людям. Это называется у них проверка, испытание. Его проходят все, кто хочет занять место в стане Анчара в качестве союзника. Уж они – то живут припеваючи! Я мельком взглянул туда. В общем, словами эту роскошь не передать и не пересказать. С трудом, но получил – таки задание и когда вышел, увидел вас двоих. Тогда думал, что вы будете мне хорошими помощниками, вместе мы достигли бы желанной цели. Но теперь честно скажу, возникли некоторые сомнения, которые не дают мне покоя. Вот, я и думаю… – он сделал паузу, чтобы понаблюдать и не ошибся. Его слова произвели именно тот эффект, который он ожидал. Те осторожно переглянулись между собой, прежде чем что-то сказать.
– А если не пройдем? – спросил Гэвин.
Вальтер шикнул на него, знаком дал понять, чтоб они замолкли. До них доносились шуршание и треск. Звуки раздавались где-то поблизости и становились все отчетливее и громче. Все разом спрятались за травой. Вскоре показался тонкий нос, нюхавший траву, следом и все тело крысы. В отличие от них, это был самый обыкновенный грызун. Два раза меньше, чем они. В тех местах, где шерсть была облезлая, ясно просвечивали выступающие кости. Многочисленные царапины покрывали все тело, а на протертой тощей шее волосы и вовсе отсутствовали. Непонятно и поразительно было, как еще этот жалкий комок покинутой жизни умудрялся двигаться и рыскать по полю. Вместо хвоста перед ними замаячил какой-то обрубок. К тому же она оказалась слепой, и нюх был уже не тот, точнее вовсе отсутствовал. Пробежав мимо Шпигга, она остановилась, потянула воздух, но так вероятно ничего и не почувствовав, исчезла в противоположной гуще.
– Ди, бывший мой компаньон, был там со мной, – Вальтер первый выскочил из укрытия и нарушил тягостное молчание. – Если мы не пройдем испытание, станем никчемными, безмозглыми существами вроде этой твари. Вы сами все видели. Ты, Шпигг, забудешь, как тебя звали и мамочку свою не вспомнишь.
Гэвин не на шутку перепугался. Он быстро встал. Шпигг грыз пальцы, но увидев грязные когти тут же сплюнул.
– Я совершенно точно иду. Конечно. Мы с тобой! – наперебой заявили они.
– Может, я найду тут мою маму, она бы нам помогла.
– Твоя мама была святой Шпигг, вряд ли она попала сюда.
– Ты знал мою маму?! – Шпигг умиленно уставился на Гэвина.
– К сожалению, нет. Животное чутье подсказывает, что при нелегкой земной жизни она снискала участь куда более человечную, чем наша, – потом обратился к Вальтеру, чтобы не встречаться с разочарованным взглядом Шпигга, – а что за испытание? Что нужно сделать? Мы только оттуда, зачем нам снова идти туда? – промямлил осторожно Гэвин.
Шпигг торопливо закидывал остатки еды за пазуху расползшегося комбинезона и между делом прислушивался к разговору.
– Вот и отлично, парни. Скоро мы дойдем до этого места. Рыть придется долго, как мне сказали. Эбен, возможно, пошлет туда своих оцелотов. Тем лучше, еды тут как видите не так много, пригодятся, пока будем рыть, – все трое захихикали, – а там, на земле никакая еда нам уже не понадобится. Нам нужно отыскать девчонку. Что у него за дела, не знаю, да и нас это не касается. Отыскать и уничтожить. Таково условие испытания.
– Девчонка??? Значит, мы идем убивать ребенка? – Шпигг вытаращил глаза. Гэвин топтался на месте. Когтями задних лап он чертил на земле круги.
– Посмотрите только на них. Матерый убийца, ни звука Шпигг, преступники, грабители. Ради куска золота вы готовы раскроить другу друг черепа. Теперь затрепетали, словно святые из мужского монастыря.
– Я лишь подумал, что, таким как мы должны были дать дело посерьезнее. И как интересно мы отыщем девчонку среди других детей? – спросил Гэвин.
– Не знаю пока, но была весомая причина, чтобы Эбен ее выбрал. Как-нибудь разыщем. Я отыскивал иголку в стоге сена, мне не составит особого труда отыскать ее. Забыли, что я знал в своем районе каждую собаку. Если Эбен преуспеет в осуществлении своего плана, нам не видать уже ничего, нигде. Ди сказал, он тот еще тип. Хитер как черт. Его территория расширяется, между тем как Анчара уменьшается. Никто не знает, что у того на уме. Это может быть как-то связано с той девчонкой. Награда соответственно высокая, понимаете?!
Шпигг чуть было не облизал рот, но коснувшись жестких усов, вздрогнул и съежился.
– Вперед! Кстати, еще раз услышу твой визг, Шпигг, можешь стелить себе тут постельку, и катится ко всем чертям к своей мамаше, ты меня понял? Не дожидаясь ответа, Вальтер прорвал лапой гущу травы и двинулся.
– Ходили слухи, что он прикончил собственную жену и дочь, – прошептал Гэвин на ухо Шпиггу, – поэтому ему доверили это дело. Видно и правда, времени даром он тут не терял.
– Да ты что! – Шпигг приложил ко рту трясущуюся лапу и охал, словно девица в порыве показного негодования, – вокруг него было много шумихи, но мне донесли, что дочь сбежала, а жену он по ходу правда того.… Все же, хорошо, что его убили, Вальтера этого. Да, Гэвин?! Без него нам было бы трудновато в этих краях.
Оба запищали от смеха и двинулись по следам Вальтера. Шпигг пару раз споткнулся, растянувшись в пыли, прежде чем встал в колею. Пискнуть он побоялся.
Тьма продолжала окутывать их, пока они продвигались, но обострившееся зрение позволяло прекрасно видеть и ориентироваться в пространстве гораздо лучше, чем вначале. Шпигг потянул носом и чуть не задохнулся от резкого удушливого запаха. Что-то однозначно менялось. Трава еще долго колыхалась и трескалась, раскиданная во все стороны могучими лапами Вальтера, прежде чем они сумели достичь самого края мертвого поля. Крысы начали один за другим выныривать из ненавистной гущи на пустынную поляну. Гэвин вслед за Вальтером резко остановился, Шпигг плюхнулся носом ему в спину, на полном ходу протаранив товарища так сильно, будто огромный приставучий шип вонзился в кожу, но сумел ловко увернуться в сторону от размахнувшейся лапы Гэвина. Злость вскипела в нем, глаза покраснели. Сильным ударом ноги, он вытолкнул Шпигга из травы. Пролетев немного, тот приземлился, и плюхнулся у самых ног Вальтера. Здесь им пришлось заслонить голову лапами, чтобы защитить глаза. Внезапно возникнув с левой стороны, свет словно прожигал нутро теплым переливающимся потоком. Он представлял собой некую завесу, каскадными волнами падавшую на расстоянии порядка двух метрах от них. Незримый водопад, переливающийся золотым блеском сотен тысяч вспыхивающих желтых огоньков, нещадно колол им глаза. Несмотря на то, что свет падал на довольно близком от них расстоянии, мрак и холод все же сохранялись и здесь. Шпигг прикрыв глаза, двинулся навстречу свету, ведомый, словно дитя, сильным любопытством. Солнце и свет в его понимании еще оставались предвестниками радости и процветания, поэтому он смело двинулся вперед, щурясь все сильнее по мере приближения. Границы между светом и сумраком столь четко вырисовывались, что казалось, это была широкая крепкая стена непробиваемого света, нисходящего откуда-то с небес и золотом падавшего с огромной высоты на землю. Сразу же возникло желание проверить его на прочность, пройти туда, где тепло. С самыми благоговейными мыслями, он запустил по локоть руку, пробив отверстие в струе движущегося света. Прошло всего каких-то пару секунд. Но и этого хватило, чтобы он почувствовал неладное. Запах горелой кожи ударил ему в ноздри, прежде чем он сообразил что происходит. Огонь мгновенно вспыхнув, зашелестел, затрещал и подбирался все ближе, захватывая руку. Шпигг успел лишь хрюкнуть от ужаса, когда отдернул лапу. Другой рукой он останавливал огонь и ужаснулся. Вся шерсть от кончиков пальцев до самого локтя была прожжена. На оголенной серовато – фиолетовой коже, проступили ожоги. Гэвин, который внимательно наблюдал, неслышно рассмеялся. А Вальтер, напротив, его веселья не разделял. Более того, усы его задергались над страшно оскаленной пастью.
– Видели теперь?! Это границы территории Анчара. Свет приближается к ним и вот-вот сожрет тут все. Здесь, мы пока еще в безопасности, но если не поторопимся, может накрыть всю поляну и нас заодно. К тому времени, как мы покончим с делом, надеюсь, проклятый свет покатится ко всем чертям. А то, когда мы будем возвращаться, нас тут поджарит как упитанных куриц на гриле.
– Я, кажется, там что-то увидел. Что это там было? Слышали? – Гэвин посмотрел обратно на поле, – там зашуршало, заблестело, потом исчезло. Эй, Вальтер, я не шучу. Вон, там, где мы только что вышли…
– Замолкните и шевелитесь, за мной. Тебе показалось. Вполне вероятно это были оцелоты. Ждали, когда Шпигг поджарится, чтобы закусить. Но не стоит переживать, мы теперь не всякому по зубам, – хмыкнул Вальтер.
Гэвин расхохотался и невольно ткнул Шпигга прямо в обожженную руку. Жалобный вой заставил его поджать уши и сильно пожалеть об этом. В отместку Шпигг ударил того в брюхо. Гэвин согнулся пополам и запыхтел от боли. Но Вальтер уже не обращал на них внимания.
– Видите овраг? Там под ним мы начнем рыть, – сказал он тихо.
Гэвин удивленно озирался кругом. Он старался найти что-то глазами.
– Где мы возьмем лопаты, шеф?
Вместо ответа Вальтер поднял могучую лапу и быстро задвигал перед ним острыми как ножи когтями. Шпигг сглотнул слюну. Меньше всего он хотел работать и еще меньше своими собственными руками.
– Почему нам не пойти туда тем же путем, что и попали сюда? Просто попросим ту красотку выпустить нас.
– Будь это настолько просто, как ты описал, все бы, конечно, давным-давно вернулись. Немало крыс тут полегло, говорят, пока Анчар докопался, что к чему и пришел – таки к выводу, что отсюда вполне возможно попасть обратно к людям, а что самое главное, прямиком к входным воротам Эбена. Если это окажется действительно так, мы сможем помешать его планам, и тогда Анчар возьмет нас к себе в элиту, на постоянной основе. Понимаете, о чем я?! – Вальтер, с трудом, но сумел растянуть крысиный рот в подобии улыбки.
– А ты видел Анчара? – спросил Гэвин.
– Его не каждому дано увидеть, лишь избранным, тем кто своими поступками докажет свою верность. Нам еще предстоит доказать, что мы преданные и способны прекрасно справиться с любым делом. С тех пор как один из крыс предал его, он без испытания на свою территорию никого не пускает.
У оврага было тихо. Не успели сделать и пару шагов, как под ногами усиленно затрещало. Гэвин со Шпиггом невольно подернулись страхом. А Вальтер, в подтверждение своих слов, торжественно показывал им поле, сплошь усеянное старыми костями. Никакого намека на траву. На каждом шагу грозно вырисовывались и торчали останки, усеянные по всей немаленькой длине оврага. Некогда они принадлежали другим крысам. Где-то посередине кости образовывали собой небольшую горку, с правой стороны заваленную на стенку оврага. Вальтер мгновенно раскидал эту гору, и скоро нащупал землю.
– Это точно здесь. Что там говорилось? Дайте-ка вспомнить. Сто метров к северу, потом все время держать на запад, пока не выйдем…, пока не выйдем. Куда? Город как-то назывался…., – он чувствовал, что голова уже не прежняя. Она удлинилась и сузилась, и это не могло не сказаться на объеме самих мозгов. Его словно последовательно и беспощадно выдавливали из собственного тела. Мозги начинали туманиться, вслед за этим сознание неизбежно блуждало, он делал невероятные усилия, чтобы вспомнить. Подробный план своих действий, схемы передвижений он знал прекрасно, а вот при попытке вспомнить название, беспорядочно мелькавшие в голове буквы сливались в кашу и он не мог воссоздать из них слово. Рядом слышно было, как Шпигг тяжело посапывал, от чего он разозлился еще больше. – Розберг, Род…, да черт бы с ним. Будем держаться курса, не заблудимся и попадем куда надо. За работу! По очереди будем стоять на страже, Гэвин, ты первый. Пока мы капаем, стоишь здесь наблюдаешь, стережешь вход как зеницу ока своего. Кто появится, немедленно дай знать или прикончи на месте. Шпигг бросил на предводителя недовольный, усталый взгляд. Крысы начали копать.

Глава 2. Яблоко, с которого все и началось
Близился конец лета. Небесное светило давно как пробудилось ото сна и, вспыхнув жарким огнем, усердно потягивало солнечные лучи на землю. Перед неизбежным уходом в осенний сумрак оно щедро согревало вверенные ей обширные территории. Листья на деревьях ярко горели желтыми и багровыми красками, а ветви, прогибались под тяжестью созревших плодов. В тишине, то здесь, то там слышалось, как перезревшая груша или яблоко плюхаются с внушительной высоты, глухим стуком, ударяясь о землю. В воздухе витал сладковатый аромат приближающейся осени. Слышалось мерное жужжание насекомых, которые небольшими тучками собирались вокруг упавших душистых плодов.
Словно заботливая мать солнце погладило и вот эту маленькую девочку. Приятно согретая теплыми лучами, она о чем-то размышляла. Дома становилось уже довольно жарко, поэтому, покончив с завтраком, она выбежала тотчас на свежий воздух и присела на крылечке своего дома, мечтательно, устремив карие глаза наверх. Обыкновенная девочка с необыкновенной внешностью. Правильные черты лица были едва заметны в тени невесомой шапки из кучерявых черных волос. Извиваясь в невероятных кольцах, щедро падали они на хрупкие плечи маленькой девочки. Мошку, случайно забредшую туда, можно было искренне пожалеть. Вряд ли в своем крошечном мирке ей когда-либо приходилось преодолевать столь затейливых форм причудливые лабиринты. При этом суметь выбраться оттуда живым, задача непростая, подчас невыполнимая. Девочка напоминала собой тоненький стебелек солнечного одуванчика, в полном расцвете воздушной головки.
Временами она отвлекалась, нахмурив тоненькие нити редких черных бровей, чтобы почесать ногу или руку. В бирюзовых шортиках и майке прекрасно виднелись заживающие раны и царапины. Их было немало, и причиной тому служила присущая ей легкость и жизнерадостность, с которой днями напролет вместе с соседскими девчонками она играла в прятки, бегала, прыгала, подчас не глядя себе под ноги так беспечно, словно была соткана из железа или из какой-нибудь бессмертной материи. А жила она в местечке под названием Розмур. Сам по себе небольшой городок, всего за каких-то пятнадцать минут на машине можно было обогнуть всю его небольшую территорию, однако жители имели все необходимое, поэтому никто особо не сетовал на судьбу. И девочка беззаботно жила и радовалась, подобно открытому океану, улыбающемуся солнцу широкими детскими глазами. Ни бури, ни ураганы не страшны им, тем более никакие раны не могли хоть на долю секунды умолить их детскую беззаботность и безмерную радость незатейливых игр. А ран действительно было множество, особенно на коленях и руках, куда и приходилась львиная доля всех несчастий, а бывало и не один раз за тот же день. Вчера, например, они кидались мячом с девочками из дома напротив, и она случайно упала прямо на острые мелкие камни, которых здесь было предостаточно, куда больше чем зелени и деревьев. На правой коленке после этого осталась рана величиной с пузатую сливу, словно ее расцарапал шестипалый хищник. Иные же, она умудрялась получать, когда просто в спешке падала на ровной поверхности. Никаких особых неудобств, кроме как самим родителям, они не доставляли. Мамы с ругательствами выбегали на крики детей, немедленно обрабатывали им ссадины зеленкой или йодом, грозились, чтобы те не бегали сломя голову и снова возвращались к своим делам. А дети тем временем, поджидали, когда взрослые, наконец, уйдут, вытирали слезы и снова неслись к своим забавам с не меньшей яростью.
Прошло минут десять, как она сидела, нетерпеливо покачиваясь из стороны в сторону. Полуденное солнце уже успело согреть яркими лучами каменные ступеньки, что, несмотря на неровную полуразрушенную поверхность, делало их весьма удобными и приятными. Время успело оставить отпечаток всепроникающей руки и на самом доме. Большой, сложенный из цельных каменных блоков, с шероховатой поверхностью, он напоминал впечатлительной девочке хмурого серого гиганта на солнцепеке, надвинувшего крышу на старые облезлые окна. Ветра не было, как и облаков. Чистое ясное небо. Казалось, все вокруг замерло в ожидании чего-то важного. Будь здесь бабушка, она бы отругала ее за то, что сидит на каменных ступенях. Но ее рядом не было, ушла в огород, что находится прямо перед домом, поэтому девочка могла спокойно наслаждаться тишиной. Подперев руками голову, она смотрела на противоположное строение. Перед ней возвышался летний навес. Крыша его, укрытая железными волнистыми листами, переливалась стальным блеском и, отражаясь от солнца, ослепляла ей глаза. С боковых сторон навес был обнесен железной сеткой и к одной из них, вплотную прислонившись и извиваясь толстым стволом, росла яблоня. Сколько она себя помнит, дерево стояло у них во дворе, из года в год смиренно одаривала ее солнечными, сочными яблоками. В этом году они выдались на редкость привлекательные. Большая часть своих ветвей высокая яблоня осторожно разложила по всей поверхности крыши. По сравнению с другими такими же деревьями, она считалась небольшая, но вот яблоки на ней росли самых разных размеров, а некоторые экземпляры, словно два обычных яблока склеенные воедино, что казалось для нее загадкой, при сравнительно небольших, тоненьких ветвях. Именно одно такое яблоко и привлекло ее внимание, притягивало взор настолько, что в скором времени она позабыла, что собиралась навестить свою подругу, и, не отрывая глаз, смотрела на кажущееся ей чудо природы. Действительно это было самое красивое яблоко среди всех висевших плодов, к тому же самое большое, которое доводилось видеть девочке за все свои небольшие семь лет жизни. Внушительный размер и правильные формы придавали ей чарующе сказочный вид. Наверное, точно такие же нетерпеливые глаза смотрели на запретное красное яблоко в саду Эдема, только звали девочку не Ева, а Эмма, а яблоко было не красное, а ярко-желтое с небольшим переливчатым румянцем, словно оно внезапно раскраснелось от смущения. Яблоко словно улыбалось ей, дразнила и приглашала насладиться неповторимым вкусом созревшего плода. А вкус у этих яблок действительно отличался от остальных и был превосходным. Когда их откусываешь, неизменно появляется легкий аромат свежесобранного меда. Нередко отяжелевшие ветви, не в силах более удерживать плоды, отпускали яблоки, бросая их на землю, и тогда Эмма могла собрать их и с удовольствием ела, потому что ей запретили подниматься на крышу. Да и сама она до этого момента ни разу не задумывалась, что можно самой взобраться на крышу и достать себе яблоки, высота пугала ее. А сейчас очень хотелось подняться и поскорее сорвать ее. Бабушка с дедом еще спозаранку ушли в огород, и оттуда их не было видно. Наверное, за кустами широкой смородины собирали созревший картофель. Если бы она вздумала попросить разрешения, ее бы начали наставлять так долго и старательно, что она передумала бы осуществить задуманное. Мама возилась на кухне. Папа ушел на работу, поэтому тоже нескоро придет. А когда она подумала, что ее четырехлетняя сестра могла с минуты на минуту выбежать из дому и заметить яблоко, то окончательно решилась. Та уж точно не задумалась бы ни на секунду и сразу принялась бы за дело. Ведь, когда ребенок видит цель, для него нет преград, он их попросту не замечает, взрослые же порой ставят себе даже те преграды, которые на самом деле и не существуют. Эмма была всего лишь ребенком, и любопытство одерживало постепенную победу, всякая осторожность сама по себе куда-то испарялась. Она окинула взглядом высоту яблони, но особо не задумывалась над возможными опасностями. Желтое яблоко – вот цель, к которой она стремилась и готова была преодолеть даже это дерево. Яблоко сумело заслонить непроницаемой пеленой все незначительные детские страхи и вот уже она, подпрыгнув на месте, побежала через огород к дереву. Да и снизу дерево кажется не такой уж высокой, думала и успокаивала она себя. Нижние ветви, на самом стволе, были давным-давно срезаны, а на их месте оставались небольшие выступы, которые вполне могли заменить собой лесенки. Предварительно она сняла свою обувь, так было намного легче подниматься. Естественные ступеньки позволили Эмме безо всякой посторонней помощи опереться поочередно ногами за выступы и взобраться на дерево. Радость переполняла сердце и вот она у крыши. Босые ноги вскоре ощутили под собой прогретую солнечными лучами теплую поверхность железного настила. Пришлось прикрыть глаза. Солнце на фоне яркого голубого неба ослепило ей глаза. Она медленно выпрямилась во весь рост, встала лицом к яблоку и только теперь, посмотрев вниз с такой высоты, ощутила пробирающую сильную дрожь во всем теле. Каким-то чудом она схватила и сорвала тяжелое яблоко, подержала секунду и тут же выронила его, лишь только глаза ее охватили кажущееся далеко внизу пространство. Это она еще осознавала. Высота начала внезапно давить на худое тело, словно на нее обрушилась могучая каменная рука и вот-вот свалит с ног неистовым беспощадным ударом. Страх сковал сердце, а за ним и разум затуманился. Эмма бессознательно подняла глаза кверху. В безудержном устрашающем водовороте небо внезапно закружилось над головой, поглотив все мысли о яблоке в пучину неизбежного забвения. Разве то яблоко когда-либо существовало на свете? Повернувшись, она потянулась к первому, что попалось ей на глаза, чтобы суметь удержаться на весу. К несчастью, это оказался один из проходящих над крышей электрических проводов высокого напряжения. Старые, местами облезлые от защитного слоя, они походили на дремлющие чудовища, с раскрытой пастью поджидающие невинную жертву. Голова Эммы закружилась сильнее, и в отчаянии она схватилась правой рукой за провод и тут же поднесла к нему другую руку, но она так и повисла в воздухе. То, что это были опасные провода, а не обычные проволоки, как ей казалось, она не знала. А времени на раздумье не было. Все произошло мгновенно. В том месте, где она коснулась его, провод давно как сбросил с себя большую часть защитного слоя и теперь сверкал оголенным телом. В этот момент сознание Эммы словно задремало глубоко внутри, и едва ли она понимала, что с ней происходит нечто страшное. Молниеносный разряд пронесся по всему телу, незаметно слился с безудержным страхом и, сковал в смертельных объятиях, парализовав даже ее мысли. На мгновение ей показалось, что это никогда не закончится. Она даже не успела закричать и позвать на помощь, ни единого слова или спасительного звука не сумели сорваться с холодеющих губ. Внезапность застала ее врасплох. Время для нее застывало, а сознание застилало мглой. Ее словно волокло в темную пропасть. Это продлилось всего каких-то десять секунд, но ей они показались вечностью, словно сама бесконечность задумала схватить и удержать ее. Руки уже не слушались, сотрясаясь в мертвой хватке цепких лап.
В это время из огорода возвращался дед Эммы. Он будто чуял что-то неладное и вышел посмотреть. Железное ведро упало с его рук, загремело, ударившись о камни, а свежая картошка гурьбой покатилась вниз по траве. Высокий и худой, мгновенно заприметил он на крыше Эмму и быстро сообразил, что происходит. Не мешкая ни секунды, он сумел подпрыгнуть настолько высоко, что без особого труда смог разрезать провод стальными ножницами. Провод, обиженно затрепетав, отшвырнул от себя трясущуюся Эмму. Она быстро развернулась. Как она спускалась обратно по дереву, она не понимала, словно плыла в кошмаре, но сумела спуститься даже быстрее, чем поднималась туда. Ноги и руки действовали сами по себе и с бессознательной преданностью несли хозяйку в безопасное место. Так же молча, без единого слова или крика, содрогаясь от дрожи, она пошла к дому. Ее тело безмолвно исполнило свой долг. Помнила лишь, как она очутилась у кого-то на руках. И только когда ее подхватила мама, ноги ее согнулись, к ним возвращалась былая чувствительность. Пережитый ужас начинал давать о себе знать. Дрожь усилилась, оттого речь выходила бессвязная, скорее походила не лепет только что научившегося разговаривать ребенка. Когда это они успели про все узнать, пронеслось в ее голове. Долго лежала она на коленях у матери и все время пыталась произнести хоть слово. Голос, наконец, прорвался, но беспорядочные звуки никак не хотели соединяться вразумительными предложениями. Они больше походили на мычание, чем на связные слова. Вслед за мамой словно фурия, с причитаниями, посылая на ходу проклятия неведомым злодеям, прибежала бабушка и стала хлопотать над девочкой. Дед молча стоял, покачивая гладкой головой из стороны в сторону. Седые брови свисали над озабоченными глазами.
– Какого скажи мне лешего, тебя туда потянуло?!! Разве мало яблок валяется на земле! – кричала бабушка.
Даже если бы Эмма могла ответить, то вряд ли сумела бы что-нибудь придумать в свое оправдание. Не дождавшись от нее никакого внятного слова, бабушка накинулась на деда, обвиняя всех и вся в безалаберности и неосмотрительности.
– Сколько раз говорила провода поменять или выкинуть их совсем! Хоть бы кто послушался. А это дерево я завтра же срублю собственноручно, большим топором, понятно! – она все говорила и говорила. – Кто тебе, скажи мне, разрешал туда залезать глупая девчонка…?!
Впрочем, дедушка занятый своими мыслями, быстро отмахнулся от нее. Разбавлять невыносимую горечь совести, которую он итак остро ощущал всем сердцем гневными выкриками, было совершенно излишним. Он казалось, и не слушал бабушку. Сквозь обступившую толпу вырисовывалась маленькая светлая головы сестры.
– Слава Богу, ее отбросило назад. Слава Богу! – откуда – то издалека доносился до Эммы голос дедушки.
Бабушка побежала в дом и вскоре вернулась с кружкой холодной воды и протянула им, а мама осторожно поднесла Эмме стакан, и, придержав, напоила ее своими руками. Пару глотков холодной воды увлажнили просохшее горло и остудили разбушевавшееся внутреннее пламя хрупких нервов. Бабушка принесла тряпку и маленький тазик с холодной водой. Намочив изрядно тряпку, она то и дело прикладывала ее ко лбу девочки, немного подержав, снова освежала ткань в воде. При этом не забывала отчитывать то одного, то другого. Так повторялись процедуры, пока Эмма, наконец, не успокоилась, и не перестала дрожать. Глаза медленно закрывались. Дедушка отнес ее в спальню, а мама уложила в постель и накрыла теплым одеялом. Детский сон медленно окутывал ее разум и тело исцеляющим забвением. Забывались и крыша, и яблоко, злые провода отдалялись от нее в небытие и сверкали злобными языками. Эмма с огромной радостью и облегчением расставалась с ними. Если бы она могла, она помахала бы им вслед дружелюбной рукой. Сон обволакивал сознание и мягкой рукой накрывал память, чтобы она поскорее забыла сегодняшние невзгоды и готовилась к новому дню. Сквозь него все еще раздавались голоса, и средь тишины Эмма ясно различала голос деда.
– Слава Богу, слава Богу! – говорил он беспрестанно.
Она повернулась на бок и заснула. Яблоко, с которого все и началось, покатившись с крыши, ударилось о землю и чуть треснуло. На сладкий аромат прибежали муравьи, а черви высовывали скользкие головы из почвы и медленно подтягивали к яблоку извивающееся тело.

Глава 3. Отметина Эбена
Настенные часы с медным маятником, установленные в гостиной, содрогаясь от звонкого эха, отбивали десять вечера, когда Эмма, наконец, проснулась и через свое окошко взглядом скользила по деревянным узорам в виде листьев и цветов на часах, пока сознание полностью не прояснилось. Дома, оказывается, только начинают приготовления ко сну. Она окинула взглядом комнату и не ошиблась. Действительно, до утра еще далеко, а за окном темная ночь. На противоположной кровати Агата, обнявшись с мишкой, уже спала крепким сном. Сколько же она сама проспала? По всей видимости, достаточно долго. Чувствовала она себя достаточно бодрой, словно ничего и не случилось. Только очень хотелось есть, и прямо в цветочной пижаме с широкими штанами, она тихонько поплелась на кухню мимо пустой гостиной. Она очень обрадовалась, когда убедилась, что не все еще спят. Сразу засучила рукава, и подошла к раковине мыть руки. Мама энергичными движениями раскладывала посуду. Темные волосы с короткой стрижкой показались еще издалека. Завидев Эмму, она улыбнулась и быстрым взглядом карих глаз, как бы невзначай, принялась осматривать дочь и убедилась, что все в порядке, пока раскладывала ей на тарелку котлеты и пюре. Эмма ничего в этом необычного не усмотрела. С большим аппетитом съела все, что ей дали, вышла из кухни и, благополучно миновав спальню деда с бабушкой, бесшумно зашла в просторную гостиную. Если бы бабушка вышла в тот момент, когда она проходила, то не преминула бы еще раз напомнить правила поведения хороших детей, воспитанных детей и надолго задержала бы ее там, тыча пальцем ей в нос. Через гостиную в сумерках она поплелась обратно в постель, споткнулась, и чуть было не упала. Хорошо Агата не проснулась от неизбежного шума. Спать ей уже не очень-то хотелось, и она лежала, вытянув руки над одеялом под мерное тиканье часов. Пролежала она так недолго и вскоре сон накрыл и ее.
На следующее утро она проснулась со странным чувством, к которому примешался еще и страх. Ей снилась переливающаяся всеми цветами радуги гигантская змея. Она чуть было не коснулось ее щеки раздвоенным холодным языком, но в последний момент развернулась, и когда снова повернулась к ней, это была уже не змея, а чудовищных размеров скорпион, грозно приближающийся к ней из темной ночи. Эмма проснулась в тот момент, когда огромное жало, поблескивающее на конце черного хвоста, словно исполинская игла, вонзилось в кисть ее руки. Ей и раньше снились разнообразные причудливые кошмары. Однако этот сон отличался от других. Эмме показалось, что в это раз реальность и вымысел загадочным образом сплелись между собой. Она не могла понять, правда ли это было или нет. Впрочем, это было всего лишь ощущение и то мимолетное. Она прекрасно выспалась. Вчерашний день быстро забывался, а про то злосчастное яблоко она даже не вспомнила. Всего-навсего небольшое приключение и то не по ее вине. Знай, она, что все так обернется, без сомнения предпочла бы яблоне грушевое дерево, потому что оно невысокое и даже она с ее маленьким ростом могла достать парочку другую, или же сливовое дерево. Такого рода приключения скорее были свойственны духу ее сестры, чем Эммы, которая попадала в них обычно по чистой случайности, или по незнанию, как в этот раз. Откинув одеяло, Эмма протерла сонные глаза и быстренько выбежала из комнаты. Все было, как и всегда. Радость переполняло душу при виде обыкновенного дня. Ничего так не радовало ее как все обыкновенное и спокойное, хотя она и мечтала обо всем необыкновенном. В гостиной мама уже накрывала на стол. Завидев Эмму, она улыбнулась ей в ответ, сестра копошилась с какой-то игрушкой на большом диване перед телевизором, а рядом с ней сидела бабушка. Показывали один из ее любимых сериалов – «Разуму вопреки». Эмма только название и запомнила. Пропустить хотя бы одну единственную серию для бабушки было недопустимо, об этом не могло быть и речи. Это в ее понимании приравнивалось чуть ли не к смертному греху и каралось вопиющей неосведомленностью дальнейших событий. Эмма с Агатой не раз сидели рядом с ней и все пытались понять наивным детским умом, почему это в сериалах бабушки каждую секунду кто-то кого – то убивает или почему Хоакин бросился из окна своего дома со странными словами и распластался с пробитой головой на каменной дороге. В такие душераздирающие моменты бабушка впивалась в телевизор чуть ли не со слезами и била себя по коленям, а девочки не могли удержаться от смеха, и приходилось их выгонять, чтобы не мешали смотреть. Вот и сейчас, Агата развлекала себя тем, что всячески отвлекала бабушку от телевизора. Когда наступал особо интересный момент, интригующий, как выражалась сама бабушка, Агата нажимала на лапку плющевого медведя, и подносила его прямо к ее уху. Та вздрагивала от нечеловеческого рева мишки, отчитывала ее, кричала, когда замечала, что интересный момент упущен. Позор! Она не успела услышать, что же сказала своей дочери Мерседес перед самой смертью. Агата тем временем заливалась смехом, и так продолжалось, пока терпение бабушки не лопнуло. Агату выставили с дивана. Она обиженно волокла игрушку к столу. Эмма при виде этой картины, прикрыла рот ладонью и тихо засмеялась, чтобы искры гнева бабушки нечаянно не коснулись и ее тоже, и помчалась мимо них в сторону ванной. Пока намыливала руки, она засмотрелась в квадратное зеркало. У нее уже входило в привычку подолгу любоваться своим отражением, при этом она глубоко задумывалась над чем-то. Над чем именно, сама затруднилась бы ответить. Мысли плыли беспорядочно, то одно, то другое приходило на ум. В такие моменты она была отрешена от мира земного, подолгу парила в неведомых мечтах и покоряла сказочные высоты. Из такого мечтательного состояния ее обычно выводили призывы мамы поторапливаться. Сейчас она посмотрела на себя и тоже задумалась. На этот раз она внезапно вспомнила вчерашние приключения, мелкая дрожь прошлась по всей коже и, взбодрив, вывела из забытья. Тщательно отмыв руки, она потянулась за своей щеткой, и начала было чистить зубы, но внезапно остановилась. Взгляд ее сумел уловить нечто новое на тыльной стороне ладони левой руки, на промежутке между запястьем и большим пальцем. Осмотрев руку в третий раз, она убедилась, что ей не показалось, и на руке действительно есть рисунок. В трех местах кожа скукожилась, образовав сплетенные между собой округлые лепестки. От них книзу шла еле заметная полоска. Гриб! Сначала подумала она, но затем поняла, что это скорее похоже на один из тех деревьев, которые они с Агатой то и дело рисовали в детском саду. Оно было настолько маленьким, что Эмма засомневалась и вгляделась еще раз. Оно было на руке или появилось после вчерашнего дня, недоумевала она. Если не вчера, то когда оно успело появиться на ее руке? Могла ли она по неосторожности не заметить его раньше? Возможно, оно находилось там уже давно. Почистив зубы, она вытерлась маленьким полотенцем, и выбежала из ванной с беспокойным лицом, хоть и понимала, что ничего страшного. А когда Эмма тайком подошла к матери, чтобы показать ей рисунок, то и вовсе перестала волноваться. Мама не стала подобно ей скрупулезно рассматривать руку, а сразу поспешила уверить ее, что все хорошо и нечего волноваться из-за такого пустяка. Успокоившись, Эмма позабыла об отметине, ибо это была отметина и села за стол. Раз уж мама так говорит, значит действительно не стоит уделять серьезного внимания такой незначительной вещи, тем более рассказывать об этом кому-то еще.
За столом собралась вся семья – мама, папа, дед, бабушка и маленькая сестра, Агата – светловолосая девочка четырех лет с яркими малахитового цвета большими глазами, длинные ресницы которой, придавали ей вид сказочного неземного существа. Она уже шумела вовсю ложкой, так как наотрез отказывалась, чтоб ее взрослую девочку продолжали кормить другие. Бабушка то и дело держала ложку Агаты, чтобы помочь ей, но каждый раз встречала гневный взгляд, и ей приходилось отступать под упорным натиском нахмуренных бровей. С трудом пододвинув свой стул на высоких ножках к круглому столу, Эмма ждала, пока мама наливала манную кашу. Она подлила туда сахарный сироп, тщательно размешав, съела все с большим аппетитом. Затем принялась за сладкий чай. Не успела она допить, как послышался звонкий голос, доносящийся с улицы. Все подняли головы.
– Кого это нечистая принесла в такую рань? – пробурчала бабушка. – Прекратишь ты уже стучать ложкой или нет?! Съешь уже кашу свою.
Агата начала стучать еще сильнее и при этом не забывала тайком следить за реакцией бабушки.
– Эмма! Эмма! – звал нетерпеливый детский голос.
– Это, наверное, Соня, – сказала мама.
Соня лучшая подруга Эммы. Они еще на той неделе договорились, что встретятся, и вместе пойдут в гости к Соне. Вообще-то Эмма должна была пойти вчера, но после происшествия с яблоком, начисто забыла про данное обещание. Теперь Соня пришла и настойчиво напоминала об этом своим звонким нетерпеливым голосом. Жила она на той же стороне Гиацинтовой улицы, что и Эмма, в двухэтажном каменном доме из желтого кирпича. Несмотря на многочисленные угрозы бабушки уничтожить яблоню, когда Эмма выскочила из дому, сразу заметила, что дерево стояло целое и невредимое, что очень ее обрадовало. Уж яблоня точно ни в чем не виновата. Держась за железные перила, по каменным ступенькам, поднялась она к воротам. Взволнованное лицо Сони она заметила еще издалека. Девочка ходила туда – сюда быстрыми шагами и то и дело заглядывала внутрь сквозь обнесенное железной сеткой заграждение.
– Пошли. Я зову, зову, Ты почему вчера не пришла? – возмущалась она.
– Пошли, – ответила Эмма, – а я вышла, как только услышала, что ты зовешь. Купили все? Не могла я вчера, забыла совсем… после…
– Конечно, купили, – нетерпеливо перебила она Эмму. – Все покажу сейчас, – на лице Сони засветилась торжественная улыбка.
Ровно через неделю начинается совсем новая, неизведанная пора в жизни девочек. Все их мысли, и разговоры непременно сводились к одному и тому же – подготовке к школе и к предстоящему первому сентябрю. Они почувствовали себя настолько взрослыми, что былые незатейливые игры были беспощадно отброшены, забыты и даже посчитали бы себя оскорбленными, если бы кто вздумал напомнить им об этом. Родители Сони еще на той неделе успели закупить все необходимое, что на такие случаи полагается и само собой Соне ужасно не терпелось показать их Эмме, радушно похвастаться первой в своей жизни коллекцией одежды для школьных будней. Это событие по-своему волновало обеих и покупка специальной одежды для первого дня в школе превращалось в грандиозное долгожданное событие, не только для них одних, но и для остальных ребят городка тоже. Не раз они ходили к соседским девчонкам, которые уже давно обучались в школе, и зорким взглядом оценивали их обновки перед новым учебным годом, предвкушая наступления того дня, когда сами станут ученицами. День этот настал быстро и неожиданно. Наконец, и они шли, вот так рука об руку, друг к другу в гости, чтобы посмотреть и оценить приготовления к школе. В таком деле любая мелочь для них имела большое значение. Ведь им предстоит окунуться в новый мир, прекрасный и таинственный в их представлении, и хорошо бы при этом выглядеть не хуже других учеников. Уж очень не хотелось им отставать от старшеклассников, которые не упустят случая похвастаться, и возгордится всем, чем только можно лишь бы подчеркнуть зачастую выдуманную между ними разницу. Шли они по ровной асфальтной дороге, с двух сторон вплотную друг к другу возвышались ветхие и новые каменные дома. Эмма рассказывала о том, как она начала учить буквы и многие из них уже успела выучить. Соня равнодушная к наивным порывам и тяге к знаниям, делала вид, что не слышит ничего, о чем толкует ей Эмма. Она то и дело перебивала ее рассказами о красивой одежде, что ей купили родители, ведь ни у кого не найти таких прекрасных вещей. Слова Эммы затонули под натиском повторяющихся восклицаний и возгласов раскрасневшейся Сони. Они и не заметили, как быстро очутились возле темно-коричневых железных ворот дома Сони. Местами они были в ржавчине. Потрескавшаяся от времени краска, расползалась длинными трещинами в невероятные узоры и линии. Соня приподнялась на мысках, чтобы дотянуться до железной ручки. Ворота с жалобным стоном открылись и девочки протиснулись внутрь. Друг за другом спустились они по спиралевидным каменным ступенькам, ведущим прямо в дом. Вокруг, обхватив своими трепетными руками, деревянные поручни лестницы, росли слива, груша, кусты смородины и крыжовника – обычное дело для их городка. Да и была всякая зелень лишь в садах заботливых, трудолюбивых хозяев. В основном камень повсеместно заявлял свои права и с каждым годом охватывал все новые и новые территории. Соня с разбегу открыла белую дверь и радушно позвала за собой подругу, которая несмелыми шагами старалась не отставать от нее. Перед ними распахнулся узкий коридор, ведущий в разные комнаты. Они зашли во вторую комнату, где стояли большой бордовый диван и круглый стол со стульями. Эмма села в уголке, куда еще не успела коснуться рука хаоса. Рядом с ней, по всему дивану, были разложены платьица, чулки, тетради, брюки, ручки. Соня подбежала ко всей этой куче и начала по очереди расправлять их на всю длину, чтобы Эмма лучше рассмотрела каждую из них и не упустила ничего.
– Вот, это я надену на первое сентября! – с благоговейной улыбкой говорила Соня.
При этом она вытянула перед ней черную юбку с широким подолом и тоненькую белую рубашку. Заметив восхищенные взгляды, Соня засияла от бесконечного восторга. Эмма, из учтивости не посмела бы указать на какие-либо мелкие недостатки, легче для нее лишний раз промолчать, чем ненароком обидеть человека, так она думала, и это правило как-то само собой, возникнув, стало непреложным. Соня побежала в другую комнату переодеваться, чтобы ее лучше смогли оценить в новой одежде. Эмма терпеливо ждала, а в это время вошла бабушка Сони с подносом чая и двумя большими кусками пирога. Она шла очень медленно ввиду своей полноты и широко улыбалась. Эмма поздоровалась и от смущения собралась в уголке, добродушно улыбнувшись в ответ. Будучи восприимчивым ребенком, c бессознательной тонкостью чувствовала она какой из себя человек с плохими мыслями или хорошими стоит перед ней. Доброта бабушки Аиды, заполнив ее благородное сердце, так и переливалась через край. Она поставила поднос, затем удивленно огляделась по сторонам.
– Соня ушла в другую комнату, чтобы переодеться в новую одежду, – быстро сообразила Эмма.
– Аааа, – смеясь, протянула бабушка Аида, – уже десятый раз за сегодня. И не устанет ведь.
Так же не торопясь, она ушла обратно по своим делам.
Вскоре в дверях показалась Соня в своем нарядном одеянии. Эмма невольно захлопала в ладоши. Юбка простиралась крупными волнами до колен, снизу виднелись худенькие, чуть кривоватые ноги Сони в белых узорчатых колготках. Старательно заправленная под юбочку белая сорочка с кружевными манжетами и жемчужными пуговицами придавали Соне какой-то причудливый вид, хотя Эмме действительно понравилась ее одежда. Редкие каштановые волосы волнами свисали до ушей, так что когда она кружилась, голова ее была похожа на шапочку смуглого гриба, из-под которого игриво поблескивали два маленьких коричневых глаза, при этом она широко улыбалась, уверенная в своей безупречности. Выставляя то одну, то другую ножку, она красовалась своими лакированными черными туфельками с невообразимыми красными заклепками по бокам. Наконец-то, запыхавшись, она села и принялась за чай. Эмма, не смевшая до этого шелохнуться, наконец, выдохнула. Чай успел порядком остыть, пока Соня наперебой показывала ей свои вещички. Вдруг соня с грохотом положила чашку на блюдце.
– Портфель не показала! – вскочила Соня.
Вскоре из груды одежды протащила она по дивану красный портфель, с множеством карманов, где ей предстоит день ото дня нести багаж новых знаний. Эмма посмотрела внутрь. Там уже лежали тонкие и толстые тетради, карандаши, разноцветные ручки. Все это разом повалилось из портфеля на обозрение любопытных глаз. Соня разворошила все это явно довольная собой, оглядывала свои сокровища, а потом спокойно села, видимо все, что хотела она уже показала и теперь успокоилась.
– Очень красиво все, – проговорила Эмма.
– А когда тебе купят?
– Скоро, наверное.
Соня надменно ухмыльнулась, и они продолжили пить чай. Такие превосходные пироги нельзя было надолго оставлять без внимания. Они так и манили своим безупречно желтым цветом и несравненным ароматом. Через неделю уже вся школа сможет любоваться ее новыми нарядами. Соня с нетерпением ждала этого чудесного дня. Эмма, напротив, переживала перед неизбежной участью ходить в школу. Незнакомые учителя, на которых она благоговейно смотрела снизу вверх как на мудрейших и священных людей, совершенно новые дети, с которыми предстоит ей учиться. Все это и радовало и тревожило ее одновременно. Все ходят в школу, и она должна идти туда, учиться, и учиться хорошо. Конечно, Эмма будет стараться изо всех сил, иначе и быть не может. Она бы не хотела, чтобы ее отругали за такие постыдные вещи, как нехорошее поведение или низкие оценки. Так или иначе, в школу идти придется и с этим она скоро смирилась.
Соня, затем принесла показать какие – то куклы. Эмме показалось, что она уже видела их, и даже не один раз, но промолчала. Быстро попрощавшись с Соней, она закрыла ворота и пустилась в обратный путь.

Глава 4. Таинственный родник
Возбужденная радость Сони передалась и ей тоже. Теперь она мечтала о своих будущих обновках, о том, как она пойдет в них в школу и познакомится с другими девчонками. На полдороге она остановилась. Солнце уже было достаточно высоко, и Эмма вскоре почувствовала сильную жажду. До дома ей показалось идти очень далеко в такую жару, а неподалеку есть маленький родник, куда она частенько заглядывала. Надо сказать, что это был единственный родник во всем их городке. Сколько себя не помнила он там всегда стоял. А какая там вода! Другой такой чистой и вкусной воды не найти не только в Розмуре, но и во всех близлежащих городах. Пожалуй, Эмма не могла вспомнить место кроме как у окрестностей родника, где зелень еще пышно цвела, а деревья, широкими ветвями, поднимались высоко-высоко над землей. Сейчас уже не так заметно, но весной Эмма приходит туда, чтобы просто посидеть и полюбоваться благоуханием свежей природы.
Итак, она решилась и резко завернула на примыкающую дорогу, которая пролегала параллельно основной. Спустилась вниз по каменной лестнице. С двух сторон виднелись кремового и светло-желтого цвета красивые высокие дома. Но в них давно уже никто не жил. Скоро она вышла на узкую затоптанную тропинку. Повсюду чувствовалось, как осень постепенно простирала свои руки на беспомощную землю. Под ногами шуршала сухая трава, а ветер проносил в воздухе тонкий аромат румяных яблок и спелых слив. Через покатый выступ склона, она спустилась по маленьким самодельным ступенькам, выдолбленным прямо в земле, и вскоре подошла к небольшой поляне, в самом центре, которого красовался искусно оформленный белый камень. По всему было видно, что стоит он здесь уже не один год и даже не один век. Маленькие трещины и дырочки можно было увидеть почти на всей его поверхности. Но, несмотря на это общий вид прекрасно сохранился. Верхушка его напоминала Эмме очертания трех круглых цветочных лепестков. Внутренняя часть с боковых сторон была изрезана красивыми переплетающимися узорами. Соединяясь, они смыкались в середине у большого цветка с такими же точно круглыми лепестками. Прямо из нее выходила труба с массивным медным краном на конце, откуда тянулась грациозная струна чистейшей родниковой воды. Журча и блестя на солнце, словно мириады мелких бриллиантов, падала она в небольшой пруд. Вокруг ни души, но обычно люди частенько сюда захаживают за водой. Эмма закатала рукава, чтобы не намокнуть, затем держась за камень, опустилась на колени. Сухая трава затрещала и зашелестела под ней. Осторожно протянула она закругленные ладони к струе и проворно набрала немного жидкости. Так же быстро, она выпила всю воду, затем потянулась за другой порцией. Внутри нее все тоже казалось, зажурчало от наслаждения. Наконец-то, мучившая жажда была утолена. Холодная вода вмиг взбодрила, и освежило тело, а вслед за ней и взгляд стал ясным и сосредоточился на камне. На нем была какая-то надпись. Мелкие выпуклые буквы бледно – серого цвета образовали собой что-то вроде стихотворения. Не удивительно, что Эмма не замечала их раньше, из-за крошечного размера их нелегко было увидеть, хотя она и видела в книгах такие красивые столбики из слов. Когда она пойдет в школу она выучит все буквы и обязательно сможет прочитать все что захочет, и книги, и стихи, и вот эту надпись, весело подумала Эмма. Буквы были несколько причудливыми, но может их тоже изучают в школах. Скоро она сможет это выяснить. На камне стоял свежий цветок душистой розы красного бархатного цвета. Обычное дело. Кто-то ходит сюда постоянно и кладет на камень цветы. В тот раз были фиалки, также первоцветы, теперь вот и розы появились. Поначалу она думала, что кто-то сорвал из поляны цветок и в спешке забыл взять с собой, однако так часто никто бы не стал забывать свои цветы. Кому это понадобилось интересно ставить их на камень? Эмма не удержалась и взяла цветок. Приятный запах заставил ее невольно улыбнуться, но затем она почувствовала что-то неладное и в страхе стала оглядываться вокруг. Внезапно наступившая тишина – вот что испугала ее. Роза упала из рук. Даже не слышно как течет вода, а поверхность пруда, обернувшись мелкой рябью, вдруг стала невероятно ровной и застыла в неподвижности. Резкая перемена вывела Эмму из всякой задумчивости. Она быстро встала, оттряхивая колени, и снова оглянулась на пруд. Эмма сразу же забыла про надпись, все это казалось теперь таким ничтожным. Что же случилось вдруг? Словно она оказалась во сне, и не может понять, наяву все происходит или она спит. Совершенная тишина и отсутствие какого-либо движения вконец испугали ее. На миг она решила, что опять нафантазировала себе все это. Эмма быстро повернулась, и начала было удаляться от пруда, но застыв на месте начала медленно возвращаться. Ей показалось, что она увидела что-то странное. Ей было страшно, по телу пробежали мурашки и заставляли ее то и дело вздрагивать, но в то же время непреодолимое желание еще раз взглянуть на пруд подталкивало ее вперед. Любопытство перевешивало страх и осторожность само собой куда – то исчезала. Уверяла она себя, что нечего тут бояться вовсе, она быстренько взглянет туда и потом побежит домой. Все-таки это тот самый пруд, куда она ходит чуть ли не каждый день с самого раннего детства. Ноги ее начинали подкашиваться, однако решимость не слабела. Как и прежде в пруду отражались высокие деревья, трава и синее небо, что делало пруд как бы естественным продолжением окружающей природы. Ее насторожило вовсе не это, а появившееся какое-то слабое радужное свечение, застывшее прямо над водой. От страха немели ноги и холодели руки, но она шла и шла вперед, пока не дошла до того места, где еще недавно так радостно утоляла жажду. Чтобы убедить саму себя, в надуманности собственных мыслей, Эмма легонько тронула поверхность воды. Таинственность нарастала с каждой секундой. Пальцы ее намокли, однако никаких кругов, никаких малейших волнений эти движения не произвели на пруд. Она сильнее шлепнула по воде, брызги полетели ей в лицо, однако все попытки оказались бесполезными. Водная гладь была непоколебима, словно окаменевшая копия былого пруда. Обязательные круги не хотели появляться, а пруд терпеливо и стойко переносил яростные удары, пока взгляд и мысли Эммы не остановились на ее отражении в воде. Дело было в том, что никакого отражения она не смогла там найти. Как ни старалась, и здесь ее ждало досадное разочарование. Даже Эмма вряд ли бы сумела такое выдумать. Она потянулась над водой так далеко, что чуть не свалилась головой в воду, но отражение даже и не думало появляться. В отчаянии она обогнула весь пруд, то там, то тут посматривая в воду, затем отвернулась от воды. Вот сейчас я развернусь, и мое отражение обязательно появиться, успокаивала себя Эмма, потому что так было всегда и так положено. И ничто и никогда не может этого изменить. Она резко повернулась и встала на колени, лицом к лицу к поверхности воды, чтобы уж точно рассмотреть себя. И на этот раз она себя также не нашла, но в глубине воды она заметила что-то новое, какое-то движение, поэтому продолжала пристально вглядываться туда. Что-то медленно приближалось оттуда. Эмма не смела даже моргнуть. Внезапно появившаяся загадка мучила ее, требуя разумного объяснения. Она все надеялась, что это ее заблудшее отражение наконец-то возвращается на положенное ей место. Вскоре она убедилась, что ошиблась. Это был человек, мужчина или женщина, мальчик или девочка, она не могла пока отчетливо рассмотреть. Она должна бы встать и сейчас же помчаться со всех ног домой, так подсказывал рассудок, но Эмма продолжала упорно всматриваться в глубину. Эта была девочка, нет скорее взрослая девушка, одетая точно также как Эмма, в майку и хлопковые штаны, с той лишь разницей, что одежда на другой девочке была из белой сверкающей материи. Шла она, опустив голову и медленно приближалась. Эмма отчетливо могла теперь ее видеть, но одной детали все же недоставало в образе незнакомки, которую Эмма тщетно старалась найти. Наконец, девушка подняла голову, и посмотрела ей прямо в глаза. Эмма отпрянула назад от испуга. Этот взгляд очень трудно было описать словами, пронзительный, усталый и бесконечно непонятный проникал в самое сердце, в душу и простирался на много миль дальше. Эмма увидела, что у девушки, глядевшей на нее, совершенно отсутствовали волосы. Их она искала, но не находила. Она чуть не вскрикнула, но ужас лишил ее даже голоса. Слезы начали ручьями капать с ее глаз и глухо ударялись о пруд. Девушка в пруду тоже начала плакать жалостливыми слезами, но теперь она была с волосами, и шум воды слился с шумом капавших слез. Все стало как прежде, и Эмма поняла, что это уже было ее собственное отражение. Взволнованная она встала, немного походила, чтобы успокоиться и быстро побежала к тропинке. Все это время, какой – то загадочный туман окутывал ее сознание. Словно она находилась в другом месте. Разнообразные мысли так и кружились загадками в ее голове. Правда ли все это случилось или нет? Может она снова замечталась, тогда почему все выглядело так по – настоящему. Реальность и выдумка снова смешались для нее причудливым непонятным образом. Было смутное ощущение, что ту девушку она могла где-то видеть раньше. Но как она может знать эту странную девушку без единого волоса на голове. Грустный и печальный взгляд той незнакомки повсюду стоял перед ее глазами. Эмма резко остановилась, потрогала свои волосы и совершенно успокоилась, найдя их на своем обычном месте. Разве может девочка жить на свете без волос? Нет и нет! Все конечно сплошной вздор, ничего этого быть не могло, таких людей не бывает, потому что она не видела таких. Все еще под влиянием невероятных впечатлений, она ускорила шаг. Хотелось быстрее попасть домой. Там она поскорее забудет странный пруд и девушку. Разыгравшееся воображение на этот раз унесло ее слишком далеко от земли, вот она и замечталась от знойной жары. Так думала она, но содрогалась при каждой мысли о роднике. Навстречу ей по тропинке шла какая-то пожилая женщина с цветком подсолнуха в руке. Эмма сразу узнала ее. Сердце итого перепуганное застучало еще сильнее. В Розмуре знали ее под именем Кассандра, но все называли ее не иначе как сумасшедшая Касси. Соня рассказывала ей, что бабушка Касси самая настоящая ведьма и ей ничего не стоит заколдовать человека. Стоит ей только захотеть и она обратит любого в мышь или лягушку. Старушка, закутанная в черную шаль, медленно приближалась к ней. Ступала она при помощи корявой палки, видимо подобрала засохший сук в лесу и временами останавливалась, чтобы передохнуть. Эмма втянула голову в плечи и старалась как можно быстрее пройти мимо нее.
– Что случилось, дочка? Вся бледная? Кто-то тебя обидел? – спросила она.
Эмма только и смогла промямлить слово «нет» и пустилась прочь, на ходу оглядываясь назад. Она боялась, что та может начать преследовать ее. Старушка лишь глубоко вздохнула, покачала головой и продолжила свой путь.
После этого, подумала Эмма, вряд ли когда-нибудь еще сможет пойти туда, а точнее больше и шагу не ступит в сторону родника. Она думала пойти поделиться необычным открытием со всеми, но как представила, что над ней станут смеяться, передумала. Это настолько нелепо, что и рассказывать не стоит никому. Не раз мама укоряла Эмму за то, что она витала в облаках, и не стоит давать повода для больших упреков. Тем более если при этом над ней еще и посмеются. Этого она уж точно не сможет вынести. Если Эмма сама не верит своим глазам, то нечего ждать, что другие, тем более взрослые, поверят рассказам маленькой девочки. Она благоразумно решила оставить мысли о пруде и подумать, о предстоящей школе, пока не решит, придумала она всю эту историю или все-таки она правдивая и произошла с ней на самом деле. Так дошла она до своего дома и не спеша открыла тяжелые зеленые ворота. Сестра ее, Агата, облокотившись о железные перила, ведущей к дому лестницы, уже с нетерпением ждала ее. В руках она держала большой ломоть хлеба с маслом, щедро посыпанный сахаром и с удовольствием ела свой бутерброд. Эмма никогда не брала ее с собой, говорила, что та еще маленькая, чтобы выходить на улицу и играть с ними. Агата обычно обижалась, подкрепляя серьезность нанесенных ей оскорблений парочкой блестящих слез. Будучи девочкой, более приземленной и уверенной в себе, чем Эмма, Агата легко находила себе друзей среди ровесников и своей компанией они устраивали всяческие развлечения, в том числе развивали свои предпринимательские способности. Как-то она заметила, что соседский мальчик одного с ней возраста, собирает металлолом, чтобы накопить денег, и, конечно же, Агата не могла пропустить такое интересное дело и тут же присоединилась к нему. Бывают такие люди, которым сама природа вложила в руки дар обаяния и дружелюбия. Эти черты характера срабатывали всегда и распахивали ей множества возможностей, которые людям замкнутым и сдержанным неизвестны и покажутся неразрешимой загадкой. Теперь они с этим мальчуганом целыми днями собирали металл, пока, наконец, не осталось больше мест, где они могли раздобыть хотя бы кусочек алюминия. Целые куски железа уже давно исчезли с промысловой территории малолетних искателей. За неимением дел она быстро заскучала и неизменно ждала свою единственную подругу. Эмма тоже облокотилась на перила и вместе они смотрели на миниатюрные кусты пурпурных роз, захвативших практически всю территорию у ворот. Агата отломила кусок от своего хлеба и протянула Эмме. Ей так и хотелось рассказать все сестре и потащить на родник. Обман, а именно так она это воспринимала, было для нее чем-то неестественным, отталкивающим явлением, но тут Эмма мучилась от сознания, что сама толком не знала, выдумала она или нет, поэтому с грустью промолчала. Уж с Агатой точно подобные вещи никогда не происходили, и она смогла бы всегда объяснить все, что она видит и слышит. Как ни странно Эмма больше нуждалась в поддержке младшей сестры, хотя сама и не подозревала об этом и каждый раз ощущала молчаливое присутствие Агаты, когда ей было грустно. Несмотря на мелкие незначительные ссоры, они единственные понимали друг друга.
Веселый хруст сахара под зубами чередовался с воодушевленной болтовней Агаты. Эмма встрепенулась от раздумий. Произошедшее с ней приключение слишком необычно, чтобы рассказывать, да и мама не пустит их уже никуда в такой час. Нет, все же она не станет рассказывать про это никому.
– Мама с папой говорили, что купят всяких вещей тебе в школу, – сказала Агата.
– Да ну, врешь ведь, как обычно?!
– Не веришь, сама ты врунья. Только слышала я все точно. Сама спроси, если так.
– Тогда, ладно. Верю, конечно.
– Везет тебе, в школу пойдешь скоро. Там уж веселее, чем сейчас, – протянула Агата.
– Наверное, – мечтательно ответила Эмма, – Соня говорит, что там хорошо. Все умные и знают много чего полезного.
Расправившись с сэндвичем, Агата внезапно села на гладкие перила и с криками скатилась вниз к дому. Эмма успела лишь крикнуть, что мама отругает ее за это. Сама она, рисуя мрачными красками последствия такого безумия, не решалась таким же образом спуститься, хотя казалось, это было весело.
Той ночью ей снились необычные сны, скорее походившие на кошмары. Эмма стояла у огромного синего озера и посреди тумана вдруг появилась та самая странная девушка. Она все плакала и шла за ней по пятам. Эмма испугалась и все хотела убежать от нее. Но как ни старалась, далеко ей убежать не удавалось. Ноги словно приросли к земле. Девушка вот-вот догонит ее. Холодные руки почти коснулись ее плеча. Эмма проклинала свои ноги, которые и не пытались сдвинуться с места. Затем она увидела Соню, она говорила Эмме, что тот, кто видит такие странные вещи, обычно сумасшедшие люди и от них надо держаться как можно дальше. Она указывала пальцем на Эмму и смеялась вместе с другими девочками.
Когда она убегала от них нечаянно споткнулась о большой белый камень и тогда проснулась. Утро того дня проходило в хлопотах, как и говорила Агата, ее готовили к школе.
Утомительные примерки одежды и обуви, покупка разных тетрадей, ручек, карандашей, портфели. Родители прикладывали все усилия, чтобы должным образом собрать Эмма в школу. Все это напомнило ей, как близок тот день, когда придется идти в мрачное здание с множеством детей и учителей. Ей становилось грустно. Былая радость куда-то пропала. Было смутное предчувствие, что расстаешься с чем-то важным, привычным. Конечно же, пришла Соня рассмотреть приготовления Эммы. Как она узнала об этом, оставалось лишь гадать. Такого типа люди, обладают поразительной осведомленностью о мельчайших деталях жизни других людей, многое из которых придумывают сами. Склонность переплетать и сдабривать хаосом скрытые тайны сторонних людей видимо закладывается в раннем детстве и если почва попадается благодатная, начинает цвести и распускать свой специфический аромат. Соня острым взглядом сразу оценила и портфель синий с узорчатым рисунком, и черные лакированные туфли с цветочками по бокам. На черное платье и белоснежную рубашку она смотрела долго, пристально оценивая каждый сантиметр ткани, наверное, мысленно сравнивала со своей одеждой. В общем, ей понравилось и они решили, что вполне готовы и будут вместе ходить в школу. Соня заметила, между прочим, что девочка по соседству с Эммой одета так себе, слишком просто и бедно. Ей, наверное, досталась одежда, которую носила в школе еще ее старшая сестра, говорила она.
Эмма не знала, что на это ответить, поэтому промолчала. Откуда ей было знать про соседскую девочку, если не имела привычки расспрашивать и вглядываться на одежду других. Когда она смотрела на человека, в первую очередь она видела и чувствовала человека, уже потом одежду. Если свирепому медведю надеть милый костюмчик, от этого он не перестанет быть свирепым. Это будет просто медведь в милом костюмчике. Да и зачем ей это. Агате все это порядком надоело и показалось до того скучным, что она вышла во двор и разыскав какую то палку, чертила на земле круги.

Глава 5. Школа
Неделя, насыщенная разговорами о школе, пролетела довольно быстро. За это время ничего необычного не произошло и Эмма как – то само собой забыла про родник. Наступил, наконец, тот самый день. Раннее утро первого сентября. Как и положено в такое время года тусклое небо, сумрак и слабый ветер, сдувающий с деревьев последние листья. К обеду надо было уже быть в школе, поэтому приготовления начались еще с раннего утра. Часов в семь, Эмма без посторонней помощи встала и уже протирала сонные глаза. Да и всю ночь ей снились разнообразные докучливые сны, и к утру она не понимала, спала она вообще или бодрствовала. Она волновалась. Нежный голос мамы велел поскорее умываться. Когда с этим было покончено, взгляд ее упал на тщательно проглаженную одежду, которую мама аккуратно положила ей на стул. Все еще сонная, с взлохмаченными и запутанными волосами, она натянула белые колготки, затем рубашку и наконец, платье с короткими рукавами опустилось на колени. Она начала было расчесывать свои волосы, но запутала их окончательно и с негодованием бросила расческу на диван. Мама взяла расческу и начала терпеливо водить ею от верхушки к кончикам и к удивлению Эммы, все-таки расчесала всю копну. Затем так же легко поделив волосы на ровные половинки, взяла два больших белых банта и быстро возвела два пышных хвостика, ниспадающих до самых плеч. Мама издалека залюбовалась ею, довольная общим видом.
– Пора уже выходить! – сказала она.
В руках у Эммы зашуршала прозрачная и гладкая упаковка, в которых были завернуты пять красных роз. Засмотревшись, она прислонилась к ним. Тонкий душистый запах вызвал невольную улыбку на ее лице. Мама взяла ее за руку, и они направились к выходу. Агата, внимательно следила за приготовлениями, потом выскочила вслед за ними на улицу. Она с восхищением смотрела на сестру, а Эмма в свою очередь, бросила завистливый и тоскливый взгляд на Агату. Поход в первый класс был не таким веселым, как она думала раньше. Сзади показалась Соня, это немного развеселило Эмму. С важным видом шагала она рядом со своей матерью, держа в руках пышный букет белых хризантем. На голове у нее виднелся один единственный пучок, туго завязанный бантиком, отчего глаза ее были немного скошены и устремлены вверх. Отовсюду стали появляться соседи и вскоре Эмма со своей мамой слились вдалеке с множеством нарядных детей с цветами и в белоснежных бантиках. Агата потеряла их из виду и, вздохнув, пошла обратно домой. По телевизору показывали мультики про собак, можно развлечь себя ими, пока будет дожидаться их возвращения.
Тем временем Эмма немного оживилась и рассматривала дороги. Она редко ходила по этим улицам, поэтому сейчас внимательно изучала их, как сказала ей мама, необходимо запомнить дорогу, по которой каждый день придется самостоятельно ходить в школу. Вот они прошли прямо, затем повернули направо, спуск по небольшому склону, опять поворот направо. Здесь находилось здание детского сада из красного кирпича, куда она ходила совсем маленькой. Агату решили сегодня не брать туда, оставить дома, пока больное горло полностью не пройдет. Воспоминания о детском садике, остались не самые лучшие. Особенно запомнились долгие тоскливые вечера, когда Эмма ждала папу или маму, чтоб ее поскорее забрали домой, подальше от чужих людей, а их все не было и не было. Мама тихонько потянула ее за руку, и Эмма сразу отвела взгляд от садика и посмотрела прямо. За следующим поворотом показалось большое каменное здание из блестящего серого камня. Перед ним стояли железные ворота с перекошенными крючковатыми узорами, через которые виднелся главный вход в школу. Люди непрерывно прибывали, протискивались и сливались здесь в толпу, так что пришлось пойти медленнее, чтобы случайно не столкнуться с кем-нибудь из них. Повсюду рядом с Эммой медленно проходила колонна из множества первоклассников, но больше всего было шумных учеников из старших классов. Многие из них не утруждали себя всякими почестями учителям в виде цветов и даже на вид одеты были неряшливо, как попало, совсем не празднично. Руки в карманах, походка в развалку. Эмме их поведение показалось чересчур вольным. Потихоньку они подошли к главному входу, где полукругом шли каменные ступеньки. Эмма на ходу их посчитала. На последней седьмой она чуть было не споткнулась. Мама удержала ее и вместе они вошли в темный небольшой проход. В конце него, наконец – то стало светло. Эмма приоткрыла рот от удивления, а по телу пробежала мелкая дрожь. Перед ней открылся просторный коридор, по бокам которого, от пола до самого потолка тянулись массивные окна. Свет щедро лился через них и освещал внезапно возникшую перед ними грациозную даму. Высокая стройная женщина в праздничном синем костюме, оказывается, дожидалась ее и других первоклассников. Короткие волосы с мелкими завитками были красиво уложены в аккуратную прическу. Вытянутое лицо было обрамлено тонкими бровями, чуть опущенными над серыми глазами, что придавало ей несколько грустный вид, между тем Эмма была уверена в ее искренней доброте и лучезарной душе. В руках она держала тоненькие прямоугольные очки. Она добродушно улыбалась, казалось каждому из них, и приветствовала всех звонким и ласковым голосом. Эмме она сразу понравилась. Школа для нее начиналось как нельзя лучше. Она уже не так волновалась как раньше.
– Дорогие мои, как я рада видеть вас сегодня, в этот прекрасный день, первого сентября в нашей школе, которая скоро станет и вашей. Меня зовут меня Белла, Белла Барнет. Вы зовите меня миссис Барнет. Я ваш классный руководитель. Все первоклассники с родителями, пожалуйста, следуйте за мной.
Дети, суетясь, быстро собрались в одну большую колонну и гурьбой последовали за ней.
Каменная лестница с широкими ступеньками шла здесь каскадом до самого верха, протягиваясь шириной по всему коридору. Вверх и вниз то и дело поднимались и опускались учителя и учительницы красиво одетые в честь праздника, с прямой гордой осанкой. Эмма шла, и то и дело оглядывалась на незнакомых людей, стараясь при этом не отставать от своей учительницы. Многие ведь будут обучать и ее. На последней третьей платформе не было окон, лишь ровная площадка с комнатами. Учительница, свернула направо, и, постояв около дверей, пропускала поочередно всех детей и родителей, вежливо приглашая войти внутрь. Эмма зашла в хорошо освещенную комнату, покрашенную в бежевый цвет, на стенах висели разнообразные плакаты с буквами и цифрами. Там же виднелись черно-белые портреты незнакомых мужчин и женщин, рядом с некоторыми были стихотворения. Они, казалось, с любопытством смотрели прямо на нее. В дальнем углу стоял деревянный шкаф, на котором красовался большой синий глобус.
Началась всеобщая суета и толкотня. Дети с шумом входили и усаживались за понравившуюся парту, исподтишка посматривая друг на друга. А некоторые уже успели подружиться настолько, что весело болтали и смеялись. Эмма с содроганием прошла мимо большой доски и уселась на вторую парту средней линии, откуда хорошо видно было учительницу. Ей придется, потом отвечать у этой самой доски, подумала она. Хорошо, что сегодня никого туда вызывать не собираются. Настоящая учеба начнется лишь с завтрашнего дня. Хотя она и понимала, что без этого не обойтись, но одиноко стоять перед всем классом и пересказывать уроки, что может быть ужаснее этой участи. Соня направилась куда-то на дальнюю парту. Миссис Барнет дожидалась, пока все успокоятся. По всей видимости, она собиралась произнести речь, терпеливо поджидая, когда усядется последний ученик. А было их немало. Эмма быстро подсчитала, и получилось, что в классе человек двадцать четыре, не меньше.
– Я буду преподавать вам родной язык и литературу, мои дорогие, а также по совместительству буду вашим классным руководителем.
Эмма при этом совсем оживилась.
– Для вас сегодня начинается новая прекрасная жизнь, радостная, наполненная необходимыми знаниями, без которых не обойтись в жизни. Поэтому вы должны очень постараться, учиться прилежно, упорно и терпеливо, чтобы достичь своих целей, исполнить свои мечты и стать полезными и счастливыми членами нашего общества. Тогда и только тогда вы преуспеете в жизни. Поздравляю вас еще раз от всего сердца с первым сентября, с новой светлой дорогой вашей юной жизни, так как теперь вы уже совсем взрослые, вы первоклассники! – при этих словах она радостно захлопала в ладоши и вслед за ней потянулись и все остальные. И дети, и родители начали громко хлопать и благодарить учительницу. Мамы подталкивали своих детей вперед. Те неуверенно вставали, красные от смущения, шагали вперед, чтобы преподнести цветы первой в своей жизни учительнице и будущей наставнице. Миссис Барнет каждому благодарно пожимала руку и таким образом заодно знакомилась со своими новыми учениками. Ей было далеко за сорок и, наверняка она успела отучить множество детей. Однако было очевидно, что это ничуть не помешало ей сохранить и преумножить любовь и преданность своей любимой профессии. Когда ученики уселись, Миссис Барнет начала диктовать родителям расписание занятий на первую неделю, в дальнейшем они разберутся с классом уже непосредственно на занятиях.
– Каждый год, в этот день, у нас проводиться большая линейка перед школой, где должны присутствовать все ученики и учителя. Там вы познакомитесь с директором нашей школы, он вас будет поздравлять, а затем вы можете быть свободны и пойти домой. А завтра мы с вами встретимся в этой самой комнате. Потому прошу вас, мои дорогие, следуйте за мной на торжественную линейку.
Со словом «свободны» дети почувствовали глубокое облегчение и бесконечную радость. Слово «свобода» долгое время было их неизменным спутником, а теперь, когда впервые они должны были следовать строгим указаниям и правилам, она звучала для них как нельзя воодушевляющее и была приятна на слух. Такой же гурьбой они побежали к двери, чтобы не упустить из виду свою учительницу. Миссис Барнет прошла вперед, спустилась на одну платформу, повернула направо и открыла узкую белую дверь. Их обдало свежим осенним воздухом. Некоторое время решительная вереница будущих одноклассников двигалась по асфальтной дорожке. Эмма вдруг представила, как их тесная шеренга издалека напоминала деревенскую картину, где величественная гусыня вела своих отпрысков к неведомому краю. При этом она невольно улыбнулась. Шествие замыкали родители. Оказалось, этот путь также вел к главному входу, именно туда они и шли. С разных сторон уже собирались ученики из других классов, сопровождаемые своими преподавателями. Вся эта разновозрастная толпа полукругом соединилась у основной лестницы. На самом верху Эмма заметила энергичного статного мужчину средних лет со светло – каштановыми волосами, с непрестанно бегающими и нетерпеливыми глазами. Этот человек, должно быть, и есть их директор, пронеслось в голове Эммы. Словно гордый орел он окидывал взором свои владения. Безусловно, не кто иной, как их будущий директор. Костюм его был грязновато-зеленого цвета, далеко не новый, но сидел все еще прилично на его крепкой фигуре. Узкий в самом верху галстук, сплошного черного цвета, у основания внезапно отдавался вширь и причудливо свисал с его могучей шеи как некий ненужный атрибут. Так он не вязался с простой и твердой внешностью директора, что казалось, он должен был вот-вот снять его и выкинуть куда подальше, за ненадобностью. Все это, однако, не помешало внушить ей благоговейный страх и уважение.
Все остановились и замерли. Беспорядочный шепот внезапно прекратился. Воцарилось гробовое молчание. Эмма, говорила с Соней, но оглядевшись, мгновенно затихла. Каждому новичку было ясно, что директор здесь самый уважаемый и главный человек. Он громко прочистил голос и начал свою торжественную речь с приветствия первоклассников. Через некоторое время Эмма перестала воспринимать его слова, хотя и слушала с благоговейным трепетом речь главы всей школы. Сплошным сухим потоком лились его поздравления. Это и понятно, если тебе приходится из года в год произносить одну и ту же монохромную речь. Волей – неволей однообразность застилает смысл слов. Какая ответственность лежит на директора, и какой он умный, подумала Эмма. Зеленые глаза его сверкали пронзительным блеском и напоминали некого хищника. При этом он не забывал жестикулировать руками, да так усиленно, что казалось, намерен был поймать что-то непокорное в воздухе и подчинить безоговорочной своей власти. Как хорошо, что им не надо будет часто встречаться в стенах школы. Директора же сидят в своем кабинетах и раздают приказы, думала она. После директорского «ура», вся толпа разразилась громкими аплодисментами и тот со своей дирижерской позиции, взмахнул рукой и распустил всех, даруя амнистию до следующего дня. За те два часа, что они провели в школе, это можно было назвать самым приятным моментом для Эммы. Они уже направлялись домой, когда рядом с ними возникла Соня со своей мамой.
– Видела учительницу?! Она учила еще сестру мою. Если ты хорошо учишься, то она пятерку может и на всю страницу тетради поставить! – сказала Соня.
– Врешь?!
– Дина показывала мне. Я сама не верила, пока она мне не показала. Для этого надо хорошо учиться. Не каждый так может, – сказала Соня, многозначительно улыбаясь. – Дина поможет мне получать такие пятерки. Я уверена, мои будут даже больше, чем ее.
– Вот здорово! – сказала Эмма и чуть позже испуганно добавила, – а четверка или тройка? Их тоже поставят на весь лист???
– Неет! Ты что! Их ставят внизу очень маленькие. Потому что они никому не нужны. Мне лично они не нужны. И я не собираюсь их получать, – сказала Соня и злобно покачала головой.
– Тогда хорошо! – улыбнулась Эмма, она представила, как бы расстроились дома, если бы она вдруг получала тройки или двойки, еще хуже, если они будут такие громадные, как их описала Соня. Какой позор! Бабушка ей все время твердила, что в их семье, да и вообще в роду у Гринов, плохих учеников еще не было.
– Ладно, завтра увидимся, – сказала Соня.
– Заходи, вместе пойдем в школу! – крикнула ей вдогонку Эмма.
– Хорошо. Пока.
Ворота дома с шумом открылись, кто-то ждал их за ними. Видимо вынужденное одиночество было не по душе Агате. Завидев их вблизи, она выскочила оттуда и вприпрыжку побежала навстречу. Затем покашляла немного, прежде чем засыпать их своими вопросами. Мама взяла ее за руку и начала рассказывать про школу. Агата кусала ногти, – это у нее означало крайнюю степень любопытства и внимания. Она слушала и не моргала. Эмме было интересно, чем занималась Агата, когда их не было. Нередко мирные игры младшей сестры приводили в негодность ту или иную вещь, Эмма надеялась, что ее вещи все целы и невредимы.
– Все хорошо, мама, – говорила Агата, – я смотрела мультики, потом слышу, собака лает. Я вышла и накормила ее. Арчи теперь очень довольный и сытый.
– Умница, моя!
Мама нежно потрепала копну солнечных волос. От этого глаза Агаты засияли радостным зеленоватым блеском. Она была настолько горда, что пропустила мимо ушей язвительные ухмылки Эммы.
– А что ты ей дала, дорогая? – продолжала мама.
– Ааааа, в мешке, который у огорода, корм стоял. Я и насыпала большую миску собаке. Ей очень понравилось.
Больше расспрашивать не пришлось. Картина щедрости Агаты представилась во всей своей великолепной красе. Спустившись по лестнице, они увидели свою черную маленькую дворняжку с огромной переполнившейся миской белого сыпучего вещества. Мука была повсюду, и около собаки и на собаке. Она, давясь, жевала это и временами кашляла белым дымком. Увидев свою щедрую хозяйку, собака пришла в буйную радость. Задыхаясь, она метала из приоткрытой пасти клумбы муки и изо всех сил рвалась с крепких цепей, высунув свой розовый длинный язык. Агата в восторге улыбалась и гладила собаку. Мама решила на этот раз ничего ей не говорить. Хорошее дело, даже с незначительными последствиями, все же лучше, чем плохое дело с удачным исходом.
– А меня она укусила в тот раз, когда я ей муки насыпала! – жаловалась Эмма Агате, – плохая собака!
– Это ты плохая, а не Арчи! – Агата усиленно выбивала и вытряхивала муку из шерсти пса, словно из какого-то пыльного залежалого коврика. Вокруг собаки подымалось пушистое белое облако. А тот лишь лизнул ей нос и радостно залаял, повиливая маленьким хвостом.
– Пошли, Агата, ты сама уже вся в муке. Между прочим, это была специальная мука для куриц, – смеялась Эмма.
– Даа??
Агата успешно сделала вид, что ничего не знала об этом.
– Да!
– Ну, ничего, Арчи поделится с ними своей едой, – сказала Агата.
– Твой этот Арчи умеет только яйца у них воровать, – съязвила Эмма, – бабушка видела, как в кустах огурцов она разбивала яйцо.
Агата, в ответ лишь разразилась смехом и быстренько убежала домой. Арчи проводил ее жадными глазами и улегся на свое место. Несмотря на старания Агаты, хвост и голова, от кончика носа до макушки, были все еще в муке. Эмма осторожно обошла собаку и зашла в дом. До наступления завтрашнего дня она свободна.

Глава 6. Черный котенок с белым сердцем
А завтра, уже, наступил вторник, как положено, не опоздав и не задержавшись ни на секунду. Все же Эмме его приход показался преждевременным вторжением незваного гостя в закрытую дверь безмятежного спокойствия. Под самым ее ухом беспокойно вздрагивал, дребезжал будильник. Все пел и пел пробуждающую песнь наступившего утра, пока рука в полутьме не нащупала, наконец, выключатель. Эмма пролежала еще минут десять с открытыми глазами, прежде чем глубоко вздохнула и встала. В этом заслуга чудесного запаха, который проникал в открытую комнату Эммы и звал идти за собой. С кухни доносились привычные звуки кастрюль, чашек, веселые разговоры мамы. Она как обычно успела встать раньше всех и готовит для них вкусный завтрак. Аромат бодрящего какао заполнил комнату. Пожалуй, она может и одеться уже. На стульчике рядом с кроватью неизменно лежала приготовленная форма и портфель на полу, что живо напомнило о новой для нее роли. Она действительно пойдет в школу учиться, и сегодня, и завтра и всегда будет ходить, а родник и таинственное видение были беспощадно раздавлены и забыты реальным образом школьного портфеля и черно – белой формой. Эмма медленно одевалась. Она думала, что быстро, но вопреки желанию тянула каждое движение. Наконец умывшись, расчесавшись, она решила, что вполне готова и вышла в гостиную. Агата была уже на месте и копалась с вареным яйцом, который лежал на детской пластиковой подставке с куриными лапками у основания. Без своей причудливой посуды, сестра отказывалась, есть яйцо.
– Арчи яйцо принес, – засмеялась Агата и сильно ударила по скорлупе.
Хлоп, хлоп. Яйцо упорно не поддавалось ее стараниям.
– Собаки не носят яйца! Он их сам ест, – ответила Эмма.
– И что! Ему тоже хочется иногда яйцо съесть, никто же ему не сварит, вот он и крадет их, – Агата не унималась.
Эмма, было, открыла рот, чтобы ответить, но отрезвляющий взгляд матери опередил ее.
– Эмма поторапливайся, ешь быстрее. Ты же можешь опоздать в первый день в школу, это нехорошо, что подумает о тебе твоя учительница?! – сказала мама.
Нельзя было испугать ее сильнее, чем этими словами. Эмма обиженно села глубже на стуле и смотрела, как мама наливает ей в стакан какао. Агата никак не могла разбить яйцо. Раздражающие удары ложкой так и сыпались на скорлупу. Либо она делала это специально, либо яйцо было каменное. Либо и то и другое вместе. Бабушка, сидящая рядом с ней, с шумом бросила чашку на блюдце. Эмма вздрогнула.
– Дай я разобью тебе, детка! – сказала бабушка, крепко стиснув зубы, и потянулась, чтобы взять у внучки ложку.
Агата немедленно остановила свои попытки, пристально посмотрела на свою бабушку, вздернула кверху аккуратный носик, маленькая рука стиснула ложку сильнее, затем, все с тем же пристальным взглядом посматривая на бабушку, ударила что есть мочи по яйцу и раскрошила его до половины. Это была уже не еда, а хрустящая каша из скорлупы с белком. Желток грациозно растекался по тонкой куриной ножке и капал на белую скатерть.
– Слава Богу, свершилось! – не выдержав, вскрикнула бабушка, – вот теперь успокойся и ешь спокойно уже свое яйцо. Не то собаке отдам!
Агата лишь тихо засмеялась над сердитыми упреками своей бабушки. Эмма, наконец, покончив с едой, выбежала на улицу. Вдали, она заприметила Соню. Нехотя плелась она по направлению к ней. Видимо непривычно раннее утро успело согнать всю вчерашнюю спесь воодушевления с лица подруги. Соня помахала ей и побежала навстречу.
– Нам нельзя опаздывать, – сказала Эмма, – учительница вчера говорила, что мы должны быть на месте, когда прозвучит звонок.
– Да, наверное, пошли быстрее, – Соня нахмурила брови.
Крепче сжав лямки своих портфелей, они ускорили шаг.
Вся дорога занимала у них не больше пятнадцати минут при размеренном шаге. Вскоре показалось здание школы. Рядом с ними шли и другие ученики. Кто-то вяло тащился, кто-то весело шагал. Некоторые громко болтали и между делом пинали ногами подвернувшиеся камни. Не успели они войти, как откуда- то сверху внезапно раздалось истошное дребезжание и грохот школьного звонка. Эмма закрыла уши. Этот гневный призыв буквально оглушил ее своим непривычным звуком. Такая маленькая вещь с виду и такой громкий звук, возмутилась про себя Эмма, когда невольно посмотрела на стену. Он отсчитывал время и грозил заливающимся неприятным голосом, требуя поторапливаться, не опаздывать на уроки. Наконец, неприятный визг звонка прекратился. Девочки побежали по ступенькам вверх. Хорошо, они не последние, кто-то еще протискивался незаметно в дверь. Виднелась стройная фигура учительницы. Она стояла лицом к двери и провожала оставшихся учеников приветливым взглядом, затем закрыла дверь. Как она впоследствии поняла, все опасались садиться близко к учительской парте, которая была посередине, поэтому она села на свободную вторую парту. Соня расположилась рядом, деваться некуда. По ее лицу видно было, что это ей совсем не по душе. Когда было понятно, что все места заняты, и что никто уже не появится, учительница попросила всех встать. Оказывается это школьное приветствие, и уже не нужно хором кричать «здравствуйте». Все уселись обратно, и начался первый урок родного языка. Эмма оживилась. Ей нравился урок, отчасти потому что многие буквы она уже успела выучить и теперь наслаждалась обучением, и урок ей показался не таким уж сложным. Вскоре она настолько вошла во вкус, что сама поднимала руку и с готовностью отвечала на вопросы учительницы. Эмма обнаружила, что таких девочек было немного, еще меньше мальчиков, потому что они не особо интересовались уроком, либо смущались. Однако мало-помалу они начинали присоединяться и тоже поднимали руки.
Эмма прилежно училась и неудивительно, что она подружилась и легко нашла общий язык с теми девочками, которые не отставали от нее в учебе и примерно себя вели на уроках. Они начали помогать друг другу советами и проверять вместе домашние задания. Одну из них звали Инесса – коротенькая девочка с прямыми черными волосами. Эмма подметила сразу, как той, с ее миниатюрными чертами, к лицу ровное каре. Сама она, мучаясь со своей роскошной копной, завидовала прямым послушным волосам других девочек. А те, скорее всего с тайным восхищением смотрели на курчавые пышные волосы Эммы. Извечная неразрешимая дилемма среди девчонок. Инесса постоянно щурилась, видимо, когда ей что-то было непонятно, так, по крайней мере, думала Эмма, пока не заметила, как Инесса временами тихонько доставала футляр с очками, затем тайком засовывала их обратно в портфель. При этом большую часть времени она предпочитала щуриться. Наверное, тяжело ей учится так, думала Эмма. Хорошо, что их учительница оказалась человеком учтивым и очень внимательным. Собственно по этой причине миссис Барнет, предусмотрительно посадила Инессу на первую парту, откуда она могла лучше видеть все, что написано на доске и не так мучится. Рядом с Инессой сидела Луиза – самая высокая среди них девочка с гордой прямой осанкой, карими глазами, задумчиво смотревшими из-под густых черных бровей. Лишь темно-каштановые волосы опускались густыми плавными волнами почти до пояса, придавая мягкость и красоту строгой фигуре. Рядом с самой Эммой на второй парте, сидела улыбчивая Лили, – жизнерадостная девчонка с голубыми глазами, которые отражаясь блеском золотистых волос, казались лучезарными звездочками. Соня предпочла сесть на одну из дальних парт. Мало-помалу, увеличивая запас знаний и терпеливо посещая уроки, они превратились в лучший передовой состав класса, их ставили в пример и по всем важным поручениям учительница в первую очередь обращалась именно к ним, как к самым ответственным и исполнительным ученикам или попросту по причине того, что они сидели ближе к ней. Пятерки действительно оказались большие, некоторые на весь листок тетради, вот только Соня их видела в своей тетради нечасто и от этого легко раздражалась и нередко приходила в ярость. Хрустальная корона ее величия быстро разбивалась об каменные школьные реалии, что, однако не мешало ей гордо носить оставшиеся осколки былой славы. Она воспринимала это не как личную вину, а банальную ничем не заслуженную несправедливость по отношению к хорошему ученику. Постепенно получилось так, что, те из них кто хорошо учился, сидели на первых рядах. Те, которые учиться не хотели, намного лучше себя чувствовали на задних рядах классной комнаты, где наивно надеялись не показываться на глаза учителям и избежать худшей кары. Ведь у них могли спросить домашнее задание. Это, надо сказать не очень то и работало в их случае. Все получалось с точностью, наоборот. В основном только и спрашивали у тех, кто не проявлял особых рвений к учебе и не готовил домашние задания. Эмме легко удавалась учеба, поэтом она и любила учиться. Гибкий ум и отличная память позволяли ей быстро осваивать новые материалы, но самое главное, усидчивость и терпение, неизменно приводили к хорошим оценкам. Постепенно появилась математика. Учительница, миссис Стоун показалась Эмма строгой, но зато справедливой. Ей нравилось забегать вперед и знать все раньше других и намного больше, чем одноклассники. На обратной стороне тетради была таблица умножения. Она частенько посматривала туда, пытаясь на ходу все запомнить, хоть и должны они были пройти их нескоро. Ей казалось, если она не поторопиться, может отстать потом от других. А этого она боялась больше всего. Можно и не упоминать, что когда она получала четверку, она воспринимала это как сильную, непоправимую обиду. В такие моменты ей становилось не по себе. Она думала, что подводит других, теряет при этом уважение подруг, хотя на лицах других детей не видно было даже тени смущения при сравнительно больших проступках. Большим удивлением обернулась для Эммы последний день этой недели. В пятницу у них было намечено четыре урока, и последний по расписанию значился урок физической культуры. Эмме, как и другим ученикам, в первый раз приходилось идти на это занятие. Урок физкультуры приравнивался в ее представлении к играм и всяческим развлечениям, которыми итак была полна ее маленькая жизнь, поэтому в какой-то степени была равнодушна к нему, и никак не могла воспринимать его всерьез. Ответственность и дисциплина требовали, чтобы она ходила и на эти уроки, волей-неволей приходилось подчиняться. Попрощавшись с учительницей, они вышли из класса, вместе со всеми своими вещами, чтобы иметь возможность сразу после него пойти домой, так как это был последний на тот день урок. Эмма спешила, ей не хотелось опаздывать на первый урок, да и нужно следовать за остальными. Мысль, что придется войти в незнакомое помещение одной, смущала ее. Подбежав к первой платформе, у главного входа, они открыли дверь и неспешно зашли. К счастью, там никого еще не было, кто бы напоминал собой учителя. Началась толкотня, суета и мимо них мальчики с шумом пронеслись в зал, а девочки прошли направо, где стояла отдельная комната – раздевалка для мальчиков и девочек. Мальчики, однако, решили, что им не надо переодеваться и уже гоняли, баскетбольный мяч по паркетному полу большого спортивного зала. По краям помещения стояли коричневые длинные скамейки. Эмма успела разглядеть, свисающие со стен веревочные лестницы и толстый плетеный канат. Если кто-то и сможет подняться по нему и одолеть такую высоту, тому, очевидно, придется очень туго. Девочки потащили свои вещи в раздевалку, где, в один длинный ряд, стояло множество длинный узких шкафчиков. Эмма прислонилась к одной из них и задумчиво начала зашнуровывать кроссовки. Тишина нарушалась громкими непонятными выкриками. Она прислушалась к бесцеремонным звукам, раздававшимся из большого зала. Там шла непрерывная толкотня. Кого-то ударили тяжелым мячом по голове, в ответ пошла недетская ругань, которая все усиливалась, и становилась уже нестерпимой. Видимо тот, кого ударили, не смог вынести нанесенной ему горькой обиды, а затем все это резко сменилось заливным смехом и восторженными окриками.
– Кто-нибудь, видел, как выглядит наш учитель физкультуры? – спросила Инесса.
Все пожимали плечами и поглядывали друг на друга.
– Надеюсь, он не очень строгий. Я не смогу долго бегать, если он заставит бегать кругами. По мне совершенно бесполезный урок. Ну, кому он нужен?! – возмущенно говорила Луиза.
С широко открытыми глазами она уставилась на остальных девочек в поисках поддержки. Другие не очень разделяли ее мнения и смиренно заканчивали переодевание.
– Пойдемте быстрее, скоро начнется, – сказала Эмма. Девочки подождали немного, когда Лили, наконец, завяжет второй кроссовок и вместе побежали в зал. Ожесточенная борьба за владение мячом продолжалась и нарастала с каждой минутой, грозясь, превратится в нешуточную перепалку. Зашли они как раз вовремя. Задержись они хоть на секунду, и быть может беды им не миновать. Вслед за ними, подобно неотвратимой фурии в зал влетел директор школы, сам мистер Ринат Бедук. Дверь он распахнул то ли ногой, то ли одновременно обеими руками, но шум получился стремительный и громкий. Всем почудилось, что они успели слететь со своих петель. Мальчики, перепугавшись, тут же бросили свой ненаглядный мяч. Впервые им всем пришлось столкнуться с директором на одной узкой территории. Надо было видеть, как они стремглав, спотыкаясь, и ударяясь друг о друга, побежали и растянулись в одну линию рядом с девочками. В этот момент они вероятно думали, что своим вызывающим поведением прогневали верховного правителя, царя Ирода, и теперь он пришел, чтобы расправиться с непослушными детьми. Эмма с подругами нервно зашушукали между собой, с восторгом и вместе с тем со страхом улыбаясь друг другу. Какое неожиданное совпадение, что сам директор школы будет преподавать им урок физкультуры. Могущественная личность директора тут же подняла уровень значимости никому ненужного занятия до недосягаемых высот. Здравый смысл подсказывал им, что нужно встать прямо, а страх слепил из них неподвижные статуи из живой трясущейся плоти, жестоко провинившихся детей. Директор окинул всех величественным уничтожающим взглядом, изобразив на лице, насколько смог, широкую радушную улыбки. Одет он был в тот же грязно-зеленый костюм, в котором он говорил торжественную речь на линейке первого сентября, да и все остальные дни тоже оставался верен ему. Костюм был такой же почтенный, как и та должность, на которую из года в год неизменно занимал один лишь бессменный мистер Бедук.
– Вижу у меня сегодня новенькие, – произнес он.
В гробовой тишине голос его был скорее угрожающим, нежели дружественным, хоть он и улыбался при этом так широко, что глаза сужались и пропадали. Слова у него вылетали быстро, отчетливо, безо всяких ненужных пауз, на одном дыхании, как будто он собирался дрессировать роту собственных солдат.
– Не все успели приготовиться к уроку, смотрю. Ничего, ничего. В следующий раз успеете. Встать в одну прямую линию, смирно! Вот так. А ну там прекратить разговоры.
Один большой прыжок, и он оказался уже напротив толстенького мальчика. Тот, выпучив глаза, мгновенно затих. Эмма чуть повернула голову направо, чтобы взглянуть на бедную жертву. Круглое лицо мальчика прямо на глазах поменяло свой естественный цвет из бледного оттенка в пурпурно-алый, потом снова резко побледнело. Когда тень директора упала на его лицо, он весь съежился, попытался спрятать на всякий случай голову подальше в плечи.
– Я значит, тут анекдоты вам рассказываю, веселые, а? Пончик?! Или ты смеешься надо мной, может?! – сказал директор и впился в него глазами.
Затем он схватил мальчика за щеку, и крепко ущипнув, медленно вытащил из линии. Дети, в полнейшем ужасе смотрели на них, с минуты, на минуту ожидая страшной развязки. Эмма считала гулкие удары своего сердца. Мальчик, Хэмфри, которого никто длиннее Хэма не называл, был доброй души ребенок, несмотря на плотное могучее телосложение, и в этот момент ей было искренне жаль его. Со стороны казалось, что директор по – дружески ущипнул приятеля за щеку, однако по лицу Хэма было заметно, что пальцы у директора такие же сильные как авторитет и он это наглядно показывал.
– Аай! Неет, господ….. – пропищал Хэм.
– Ты хихикал на меня. Я такой смешной значит, карапуз?!
– Такого больше не повторится, – мальчик охал, ахал, дергался и, в конце концов, ему удалось отвоевать свою щеку.
– Встать в строй, хулиган!
От прежнего гнева не осталось и следа.
Эмма вдруг поняла, что личность директора для нее полнейшая загадка. Или же просто не хотела и боялась заглянуть внутрь такого властного человека.
Директор покачивался с мысок на пятку туда-сюда и широко улыбался, вглядываясь в лицо каждому ребенку, он просил выйти из строя и называть свое имя громко и отчетливо. Когда вышла Инесса, директор ущипнул ее за щечку, на сей раз, исключительно ведомый благими намерениями, умиленным голосом, называл ее маленьким чудом. Медведь умеет быть добродушным весельчаком, но от этого когти не становятся нежнее. Инесса схватилась за лицо. Хэм испуганно смотрел на это, протирая свою щеку, она еще сохранила отпечаток указательного и большого пальцев директорской руки. Лили и Соня синхронно глядели в потолок. Разумнее, думали они, не встречаться с глазами мистера Бедука. Вдруг он решит и к ним подойти. К счастью, на этом он остановился и оставил всех в покое.
– Бежим пару кругов, а затем играем. Эти веревки никому не трогать, особенно без меня, карапузы! – кричал им вдогонку директор.
Инесса жалобно взглянула на Луизу, и они побежали вслед за мальчиками. Директор сложил руки за спиной, и, кружась на одном месте, щурил глаза, чтобы ненароком ничего не упустить. Неизменный галстук болтался из стороны в сторону, словно толстый маятник. Что-то, вспомнив, он остановился, взглянул на часы и громко крикнул.
– Становись обратно, вот так! Молодцы. Я сейчас отхожу. Делимся на команды, и играем в баскетбол или какую другую игру вы захотите. Сами решайте. Увижу, что кто-то без меня лазит туда-сюда по снарядам, выгоню, понятно?! Не слышу! Хорошо. До звонка никуда не ходить.
Как только директор пронесся мимо, мальчишки столпились возле Хэма. Кто-то хлопал его, по-дружески сочувствуя, кто-то смеялся. Жизнь постепенно возвращалась к ним и заиграла в жилах вновь.
– Это его фишка. Он всех за щечки дергает, особенно нежных созданий, – сказал Сэми, ехидно поглядывая на Хэма.
Инесса приняла это на свой счет и нахмурила узенький лоб еще сильнее. При этом Сэми, невысокого роста мальчик с широкими плечами, выпятил свою грудную клетку, точно индюк на выгуле и старался как можно красочнее изобразить директорскую походку и громовой тембр голоса. Эмма засмеялась, и оживилась вместе со всеми. Сейчас все это выглядело шуткой и игрой, позже ей придется горько сожалеть о первых порывах восторга и мимолетном впечатлении, когда лично убедится в непредсказуемости самозабвенной власти.
Шум и толкотня возобновились с прежней силой. Мальчики наперегонки полезли по взлохмаченным и потрепанным канатам, с бесконечными ругательствами и толкотней. Девочки возились с обручами и скакалками. Без директора проводить физкультуру оказалось куда приятнее и обстановка была более чем непринужденной.
– Тише! – сказала Луиза, – вы что не понимаете! Из-за вашего шума сюда скоро зайдут учителя и отправят нас всех прямиком к директору.
Уверенная в силе своего влияния, Луиза, скрестив руки, ждала немедленного исполнения своих наставлений, однако строгие слова столкнулись об глухую стену и разбились вдребезги. Во второй раз ее голос и вовсе утонул в потоке возрастающего хаоса.
– Хватит Лу, никто и не думает слушаться тебя. Пусть делают что хотят, скоро звонок, – сказала Инесса, прислонившись к самому уху подруги.
– Пойдемте, переоденемся, я больше не хочу играть, – сказала Эмма.
Мистер Бедук вернулся к самому звонку, когда все уже переоделись и выстроились в ровную линию. Он медленно направлялся к ним. Широкая улыбка озаряла довольное лицо.
– Все можете идти, свободны детишки! – сказал он и с той же улыбкой проводил их лукавым взглядом.
– Как прошел твой день, Эмма? – спросила мама, когда она поставила портфель и зашла на кухню. Эмма протянула руку за булочкой с изюмом, ее любимые, и отвечала уже с набитым ртом.
– Хорошо, мама. Получила пятерку сегодня. Учительница сказала, что я лучше всех справилась с проверочной работой. Потом покажу пятерку. Моя пятерка больше, чем у остальных, представляешь.
– Даа?! хорошо. Ты заслужила этого. Кто работает много, тот и получает хорошие оценки. Позови, сходи Агату, пожалуйста. Она где-то на той стороне нашего моста. Посмотри, чем она там занимается. Ее уже давно нет.
Эмма переоделась в синие джинсы с потрепанными коленками и решила надеть вязаный свитер с множеством разноцветных полос. Было все-таки прохладно на улице. Завтра выходной, уроки можно было отложить на потом.
– Агатааа! – звала она сестру.
Эмма побежала к дальней части их территорий. Этот участок был отделен от огорода узкой неглубокой рекой. Попасть туда можно было через небольшой самодельный мост. Его еще дедушка построил когда-то давным-давно. Эмма, прошла по огороду и через небольшой сарай открыла деревянную дверь. Там, с правой стороны стояла деревянная постройка для кур. С утра их обычно выпускали из домика, и они подолгу наслаждались солнечными лучами. Куры мерным шагом расхаживали туда-сюда. Когда она там появилась, некоторые нервно затрепетали и разбежались. Но Эмма боялась лишь случайной встречи с петухом. К счастью, его поблизости не было. Впереди уже показался мост. Ухватившись за проволоки, которые с обеих сторон были протянуты в качестве перил для удобства, начала медленно переправляться. Железные листы разных размеров и цветов дребезжали и шатались, когда она осторожно проходила по ним. Агаты пока не видно было.
– Агата!!!
– Эмма, Эмма! Я здееесь! – голос раздавался из дальнего забора, скрытого широкими листьями и ветвями яблонь и груш.
Эмма отчетливо слышала голос сестры, но ей пришлось долго идти к правой стороне, а затем подняться по небольшому холмику, прежде чем показалась голова сестры. Агата сидела на земле и что-то держала в руках, весьма довольная и счастливая своей находкой. Эмма прислонилась к ней и с трудом смогла разглядеть в ее ладонях черный живой комочек. Он извивался и терся ласково к рукам Агаты, временами облизывал и щекотал ей пальцы. Агата рассмеялась и подняла котенка прямо к лицу сестры. Эмма замерла от удивления. Кошки были редкостью в их краях, а таких прекрасных как эта и вовсе видела в первый раз в жизни.
– Откуда у тебя котенок? – удивленно спросила Эмма, не переставая все время восхищаться и осматривать необычного котенка.
Она протянула руку и осторожно погладила ее, та в свою очередь потянулась к ее движениям. Сколько ни смотрели, все больше убеждались, что такого котенка они точно нигде раньше не видели. Было что-то сверхъявственное в ее красоте, здоровом шелковистом блеске и вообще во всем облике светилась сила и гибкость. Шерсть вся черная блестящая, и такая чистая, словно только что спустилась, откуда – то с небес, лишь на грудке, прямо посередине, виднелось большое белое пятно, внешне напоминающее правильное сердце. Даже нос был благородного черного цвета и в свету поблескивал антрацитовым переливом, как и вся шерсть. Девочки чуть было не начали ругаться за право погладить и подержать ее. Кода она висела у кого-нибудь на руках, видно было, как снизу пухлый животик несколько свисал нежным комком, а на руках она ощущалась как неосязаемая воздушная масса черного роскошества. Изредка она мурлыкала еле слышным голоском. А когда она глядела на них круглыми, светло – зелеными глазами, им тогда казалось, будто смотрела она прямо в душу, в самые неведомые глубины сердца каждой. Этот незнакомый котенок радовался им так, словно всегда жил с ними, а потом ушел, а сегодня, наконец, вернулся после долгой разлуки. Какой – то внутренний голос нашептывал, что это очень необычный котенок, не могла она просто быть обычной.
– Где ты ее нашла Агата? – Эмма пыталась выхватить котенка из рук сестры, но тщетно. Агата вцепилась в нее руками и готова была разразиться слезами лишь бы она осталась у нее.
– Я орехи собирала, потом слышу мяу-мяу. А потом из того куста она выбежала и прямо ко мне. Представляешь. Она искала меня.
Эмма присела рядом с ней на землю. Котенок мирно лежал на коленях сестры и озирался по сторонам любопытными глазами. Она спокойно и безмятежно смотрела на Эмму, пока та вспоминала, где могла ее видеть раньше. Но ничего не припоминалось, тогда она отбросила эту мысль под натиском других, более важных.
– Что же нам делать, Агата? – спросила она жалобным голосом.
– Это мой котенок. Я буду кормить его, играть с ним. Ты не видела, как моя кошка играет. Смотри!
Агата была, как обычно уверена и решительна.
Откуда-то из земли она достала маленькое перо, оставшееся после многочисленных ворон или сорок, и начала быстро водить над головой котенка, словно маятник, туда – сюда. Реакция котенка оказалась поразительно быстрой, даже для кошки. В мгновение ока глаза ее расширились, маленькие черные усы распушились зонтиком, а мохнатые лапки рассекли воздух с невероятной скоростью. Тогда Агата начинала быстрее потряхивать пером и заливалась таким веселым смехом, посматривая на сестру, что Эмма невольно тоже засмеялась во весь голос. Из головы совсем вылетела просьба мамы, позвать Агату домой. Она огляделась вокруг и тоже нашла перышко. Котенок изо всех сил тянулся за пером, цеплялся крошечными нежными лапками, и покусывал иногда за руку Агату. Назвать это настоящим укусом нельзя было конечно. Уколы ее тоненьких белоснежных зубов больше походили на комариные, а прозрачные коготки она выпускала, только, когда нужно было схватить и удержать перо, словно боялась ненароком обидеть Агату.
– Только кто разрешит ее домой привести? Бабушка скажет кормить нечем. Помнишь того полосатого кота, который тащил еду из кухни? Он же пропал тогда. Скорее всего, выгнали бедного куда-то, – сказала Эмма.
– Мой котенок не будет ничего воровать. Он не такой. Он сам мне это сказал. Все утро на ухо мяукал об этом. Тот кот испортил дома ковер, поэтому его и выгнали. Уголёк будет у меня жить, – говорила она настолько серьезно, что Эмма опять испугалась. Мелкая дрожь прошлась по телу, как тогда на роднике.
– Агата ты с ума сошла, кошки не говорят!
Еей было совестно ругать сестру. Ведь совсем недавно ей привиделось такое, что эти слова она больше относила к самой себе, нежели к маленькой девочке, которая наверняка просто выдумала все это для того, чтобы укрыть беззащитное создание.
Агата поставила котенка на землю, потому что та, немного почтив их своим присутствием, отказывалась долго лежать на тесных неудобных руках. Выгнув спину, она начала извиваться до тех пор, пока не выскользнула из рук Агаты и долго разминала мохнатое тело, пока девочки любовались им. Затем котенок пристальным взглядом посмотрел на Эмму. Что это был за взгляд! Нельзя было посмотреть в эти глаза и оставаться при этом равнодушным. Эти загадочные животные глаза, озаряли все вокруг своей внутренней силой, пробуждая к жизни палитру разнообразных человеческих чувств – любовь, преданность, жалость, смирение, сила, достоинство. Превращаясь в магический пучок всепроникающего света, он добирался до самых скрытых тропинок души, призывал к чему-то и, тем не менее, оставался непонятым. Эмма с Агатой залюбовалась ею, какие глаза были у котенка, какой он красивый. Теперь и Эмма не верила, что такое милое животное способно хоть что-то испортить или разбить. На ночь оставлять котенка в этом месте, которое они между собой назвали лесом, не могло быть и речи. Во-первых, сюда могут забрести бродячие собаки. Того и гляди обидят бедного котенка. Во-вторых, по ночам бывает очень холодно, не говоря уже о том, что тут ей определенно нечем поживиться. Они сидели под увядающим шатром из широких яблоневых веток. На них падали желтые сухие листья. Один из них медленно описывая на ветру зигзаги, опустилась котенку на голову. Уголёк, так они решили назвать котенка, от неожиданности высоко подпрыгнул на месте. Агата снова заливалась заразительным смехом, толкала Эмму, чтобы та взглянула на котенка. Уголёк навострила тонкие уши, бросилась за листом и гоняла туда – сюда до тех пор, пока он не застрял в острых коготках, и никак не желал отцепляться. Тогда она разозлилась, схватила его зубами, мохнатая голова описывала энергичные полукруги, отплевывая жалкие остатки листа с шершавого языка. Воробьи при звуках возни спешно улетали с веток яблони. Уголёк в свою очередь испугался птичьего гомона и подбежал к ногам девочек в поисках защиты от неведомых опасностей. Почти сравнявшись с землей, котенок следил за удаляющимися птицами. Черный окрас делал его практически невидимым. Виднелись только настороженные большие глаза, с любопытством оглядывающие небо. Тогда они казались светлее, чем обычно. Губы зашевелились, будто котенок пытался что-то произнести, но никакого звука, даже мяуканья не вырвалось изо рта. Самый забавный котенок, которого доводилось когда – либо видеть Эмме. Внезапно она вспомнила слова мамы.
– Пошли домой. Мама звала тебя. Отнесем котенка, пока бабушки нет дома.
– Уголечек, пора домой! – позвала Агата.
Кошки не видно было, но как только девочки собрались идти, она бросилась вперед и, далеко опередив их, пронеслась стремительным вихрем, словно маленький ураган. Пару грациозных прыжков и она уже пересекла мост, когда они только – только ступили на него.
Агата опасалась, как бы Уголёк не исчез так же внезапно, как и появился, поэтому старалась не отставать от котенка. Позади них неторопливо шла Эмма. Там их уже ждали. Куры, завидев, кошку, замерли на месте и уставились на него неподвижными зоркими глазами. Прямо перед ними, выпятив грудь, возник огромный красный петух. Он воинственно распушил свой разноцветный воротник и замахал широкими крыльями. Котенок встал на месте, и не смел шелохнуться. Когда Агата проходила мимо, котенок посмотрел на нее, но дальше за ней идти не стал. Эти пернатые монстры, которые в его глазах наверняка выглядели великанами, сильно испугали его. Котенок смиренно моргал настороженными глазками и следил за курами. Агата обернулась и начала звать его. Один, два раза. Уголёк лишь неуверенно затоптал ножками на одном месте, но не сдвинулся с места. Агата поняла, что Уголёк хочет пойти за ней, очень хочет, но устрашающее препятствие слишком опасно и мешает идти, придется ей вернуться за ним. Петух медленно двигался в сторону котенка. Крылья грозно затрепетали, гребешком припал он к земле. Птица готовилась к атаке. К счастью, Агата успела его опередить на целых два шага. Погрозила петуху кулачком и с криками, пошла обратно, пытаясь, при этом, казаться намного взрослее и выше, чем она есть на самом деле, чтобы суметь запугать надоедливую птицу.
– А ну, отойди от него. Кыш! Салтан! Иди к себе домой. Если не пойдешь я тебе все перья твои повыщипываю по одной штучке. Вот так. Ясно тебе!
Она пыталась пальцами изобразить в воздухе, как лихо ощипывает птицу, выкручивает по одной все перышки, а последнюю фразу без зазрения совести позаимствовала у своей бабушки и не без гордости использовала ее.
Петух бросился на Агату. Мощным клювом он целился ей в ноги. Эмма вскрикнула и встала рядом с котенком. Повадки этой хитрой птицы, Агата уже успела выучить, поэтому, круто развернувшись, сильно махнула ногой и отшвырнула взбунтовавшуюся груду пестрых перьев куда подальше. Салтан то ли испугался, то ли образумился, но больше подходить к ней не стал, а лишь, выпятил грудь и маршировал, зорко наблюдая за ними.
– Агата, Агат, задержи петуха, пожалуйста, чтоб я прошла! Он меня точно укусит. Держи, держи не уходи без меня… – кричала Эмма.
Мурашки бежали по всему ее телу, когда она проходила мимо него.
Агата схватила на руки котенка. Тот смирно сидел, тесно прижавшись к ребенку. Когда Эмма, наконец, подошла, Агата повела всех к выходу. Сторонний человек вдоволь посмеялся бы при виде маленькой девочки спасающей старшую сестру от неминуемой опасности.
– Не бойся Эмма, он не тронет тебя. Трусиха!
Агата торжественно прошла через куриное поле под пристальным взглядом петуха, пока Эмма, прижавшись к противоположной стене, старалась не отставать от нее. Под ритм движений Агаты, Уголёк мерно покачивался из стороны в сторону, потом вверх вниз, уютно расположивший на плече Агаты. Он свесил мягкие лапки по ее спине, и смотрел на удаляющихся птиц. Эмма точно видела, как Уголёк улыбался тогда, хотя при этом конечно никакой улыбки не было на его мордочке. Все же эта была самая настоящая искренняя улыбка. Тогда она не понимала, какую большую роль суждено сыграть маленькому чуду в ее жизни.
– Уххх, спаслись, только бы этой собаки тут рядом не было. Я не трусиха! Не моя вина, что он такой злой. Я даже и не знала, что он кусается. Ты же говорила, что он хороший петух. Как он бросился на тебя, – сказала Эмма.
– Хороший, очень хороший, когда пару раз треснешь по бесстыжей физиономии, тогда все встанет на свои места, – ответила Агата.
Словарный запас бабушки, служил для нее неисчерпаемым источником красноречивых афоризмов, и потому, при всякой необходимости, она смело цитировала понравившиеся фразы, а иногда и целые предложения. Горячая натура бабушки была щедра на подобные выражения.
На крыльце, забеспокоившись долгим отсутствием, их ожидала мама. Агата показала ей котенка, а Эмма рассказывала о нехорошем поведении петуха.
– Какая прелестная кошечка. Хорошая девочка! Надо отмыть ее первым делом, – решила мама, – потом посмотрим.
Вода вызывала у кошки нешуточную тревогу и опасения. Это оказался первый, и последний раз, когда Уголька удалось искупать.
Агата притащила Угольку горсть пресного вареного риса в тарелке. Бабушка варила это блюдо специально для цыплят, поэтому она точно знала, где это можно достать, заодно поставила свою подставку для яйца и щедро налила туда прохладной воды. Котенок с аппетитом все это съел, пока девочки внимательно наблюдали за ней. Прошлый их кот угрожающе рычал и пищал, когда к его миске с едой кто-то подходил. Агата брала в руки рис и совала Угольку чуть ли не в рот. Та продолжала, есть, как ни в чем бывало, лишь изредка подглядывая на них. Девочки тоже ели. Эмма принесла с кухни им булок с изюмом и половину своей отдала Угольку. После воды, брюшко котенка превратилось в маленький круглый шарик. Уголёк благодарно заурчала.
– Я принесу одеяло мягкое, и мы ей сделаем постельку. У мамы там одеяло есть в шкафу, красное помнишь. Иди, принеси! – сказала Агата Эмме.
Уголёк заснула на мягком и теплом диване, а рядом с ней, уткнувшись в пушистое брюшко котенка, засыпала Агата. Мама тихо подошла и накрыла их одеялом, а Эмма пошла, делать уроки. Она боялась, что не успеет их закончить к понедельнику, поэтому решила, что лучше пораньше управиться с ними и спокойно гулять, чем постоянно мучится.
Так у Агаты появился новый друг, который повсюду бегал и играл с ней, пока Эмма ходила к Соне обсуждать уроки или Соня захаживала к ним. Она пришла к выводу, что с Угольком куда веселее и интереснее, чем с ними. Уж она понятливее и благоразумнее некоторых людей. Котенок с первых дней избегала и сторонилась чужих людей, поэтому как Соня ни старалась, ни разу не смогла ее поймать. Котенок каким – то невероятным чутьем еще издалека подмечал приближение незнакомого человека и всякий раз успевал заблаговременно скрыться, то под стол, то под кровать. Поразительна была ее способность уменьшить и расплющить себя так, что без труда пролезала в узкое пространство под ножками шкафа, или под диван. Невидимый окрас и пока еще маленький размер вместе с гениальной интуицией делали ее неуловимой. Таким образом, поймать ее было невозможно, а так как отзывалась она исключительно на голос Агаты с Эммой, то Соня с первых же дней невзлюбила котенка. Агата же демонстративно, подальше от них, разворачивала с Угольком веселые игры. Если бы девочка всякий раз не приносила показывать ее, никто возможно и не догадывался бы, что где-то в доме живет удивительный черный котенок, появившийся неоткуда вестник счастья.

Глава 7. Скоро, скоро…
Начало следующей недели выдалось несколько необычным, если не сказать, престранным, в первую очередь для Эммы, а точнее только для Эммы. Выходные быстро закончились, началась новая учебная неделя. Эмма мечтала о новых пятерках и в воображении рисовала, как шла домой радостная и довольная. Детский ум не жалел ярких красок для изображения прекрасного безмятежного будущего. Утренние сборы находились в самом разгаре. Умывшись, Эмма села перед тумбочкой в своей комнате, чтобы расчесать непослушные волосы и как обычно делала это настолько медленно и безуспешно, что мама таки потеряв всякое терпение, отобрала у нее расческу и начала аккуратно вытягивать и выравнивать чащу запутанных волос. Эмма покачивалась на своем стуле и внимательно следила за ее движениями в зеркале. Временами тяжело вздыхала, хмурила брови и ждала, когда же этот клубок, наконец, распутают, и выпустят ее на свободу. Мама начала быстрее двигать расческой, вот уже осталось вытянуть пару локонов на затылке, озвучила она радостную весть, однако не успела она их разровнять, и все это снова пришлось затянуть на неопределенное время. По какой-то причине мама внезапно остановилась, как заметила Эмма несколько дольше, чем обычно. Однако она не стала долго задумываться над причиной, по которой мама долго и внимательно начала рассматривать ее волосы. По обыкновению что-то могло туда попасть, и мама просто осторожно вытаскивала это из волос. Однажды она заснула со жвачкой во рту, а когда проснулась, обнаружила ее в своих волосах. Тогда пришлось отстричь целый локон, а Эмма потом долго ходила с неровной прической, пока волосы не отросли вновь. Соня уже стояла у ворот и непрерывно выкрикивала ее имя. Мама тем временем, казалось, вовсе не торопилась. Она старалась собрать пучок по-новому, что заставило Эмму изрядно понервничать. Сильно качнувшись на стуле, она чуть было не упала с него.
– Агата сбегай, скажи Соне, что я иду уже! Мам скоро?! – закричала Эмма.
Она уже пыталась выскользнуть из стула и убежать без оглядки.
– Осталось совсем немного потерпи, милая!
Агата спросонья поплелась на улицу, искоса поглядывая на Эмму недовольными глазами. Соня вызывала у нее бессознательную неприязнь, но при маме решила благоразумно смолчать и на всякий случай сходить на улицу. Уголёк помчалась вслед за ней и вскоре они возвратились к своим играм. Она уже вполне выздоровела, но не очень торопилась обратно в садик.
Наконец, мама уложила ей волосы в сплошной хвост вместо двух обычных. Тем лучше, обрадовалась Эмма, не будут раскачиваться, и лезть ей постоянно в глаза. Она легко закинула на плечи портфель и вышла, а мама, по обыкновению поцеловала ее, но сегодня вышла вслед за ней к воротам, чтобы проводить. Девочки успели дойти до самого поворота, когда Эмма невольно оглянулась назад и увидела маму. Она все еще стояла на том же самом месте со скрещенными руками. Эмме на миг показалось, что она была озабочена чем-то. Она помахала ей рукой и скрылась за поворотом.
День выдался для Эммы как нельзя плодотворным. Рассказывала стихи, решала задачи и в итоге получила две заслуженные пятерки по родной речи и математике. Глаза светились от удовлетворения и счастья. А вот Соня получила три по математике. Она злилась и всячески прятала свои тетради, как нечто малозначащее и несущественное для нее. Впрочем, Эмма и слова ей не говорила про оценки, меньше всего хотелось обидеть своего друга, ведь той итак нелегко, думала она, лишнее упоминание бессмысленно и будет некрасиво с ее стороны. На уроке физкультуры директор похвалил ее умение ловить мяч в одной командной игре, что было весьма неожиданно и очень обрадовало Эмму, при этом ей удалось избежать порывов его крайнего воодушевления. Несмотря ни на что, директор казался ей добрым и веселым человеком, а также справедливым, не зря же его в школе все уважали и даже побаивались. Она смотрела на него с благоговением, как и на остальных учителей. Эмма была уверена и убедилась на собственном опыте, что если ты примерная ученица, неизменно посещаешь уроки без опоздания, твои домашние задания всегда готовы, то и проблем никаких не возникнет, поэтому школьные дни проходили легко, и протекали подобно бесшумному речному потоку без бурных препятствий и преград.
Уроки закончились, и вместе с Соней, они выбежала из школы. Рядом располагалось небольшое кафе, огражденное от самой школы, железной узорчатой сеткой, так что когда проходишь мимо, нельзя не заметить три громады, расположенные на его территории, три стройные плакучие ивы. Одна из них, та, что росла посередине, особенно выделялась внушительными размерами. Эмме казалось, что дерево склонило свою тяжелую голову, и печально глядело на свое отражение в широком зеркале воды. Из распушенной макушки, прямо до поверхности искусственного пруда, мощным каскадом опускались объемные пучки тонких упругих веток. Летом в густой распустившейся шевелюре зеленой нимфы можно было укрыться, спрятаться и вряд ли кто-нибудь сможет разглядеть там человека. Сейчас Эмма видела перед собой увядающее дерево. Под солнечными лучами, на просвет был виден крепкий могучий ствол, устремивший широкие ветви к синему небу. Эмма с Соней, как обычно взяли в этом парке по громадной булочке с изюмом и сели возле пруда на деревянной скамейке. При этом было и на что посмотреть, однако нужно было постараться, чтобы в мутной воде суметь разглядеть очертания проплывающих там рыб и девочки развлекались, стараясь отыскать там водных обитателей. Соня жевала булочку и таращилась по сторонам. В это время Эмме показалось, что в воде что-то заблестело. Радужный блеск заполнил весь пруд и тонкой струей извивался в воде. Эмма мельком взглянула на Соню. Та продолжала сидеть, как ни в чем не бывало, хотя радужный блеск ослеплял Эмме глаза, и Соня должна была это заметить. Издалека до нее стал доноситься голос, кто-то словно шептал ей на ухо: «Скоро, очень скоро, надежды никакой».
– Ты тоже слышала это??? Да?
Эмма вскочила и принялась рассматривать пруд.
Радужный блеск исчез.
– Слышала что?
– Так ничего!
Из-за этого Эмма вернулась домой часам к трем и получила несколько наставлений от дедушки относительно позднего возвращения домой маленьких девочек после окончания уроков. Эмма сделала быструю заметку в памяти и убежала с глаз долой в ванную, умывать руки. Долго и усердно она мыла их, будто хотела смыть с себя тот мерзкий шепот, таинственный и страшный. «Скоро, скоро». Что это может значить? Кто ей шептал на ухо эти слова. У Сони явно другой голос. Даже если бы она очень сильно захотела, и тогда бы не сумела воспроизвести тот жуткий голос. Вместе с шепотом к ней подкрадывался и страх. Затем она отпустила локоны на свободу от ненавистной резинки, которая за день изрядно утянула волосы. Когда Эмма запустила туда пальцы и стала распускать их, голова словно выдохнула. К ним быстро вернулся прежний беспорядочный объем. Однако она успела нащупать нечто такое, что заставило ее вздрогнуть и застыть на месте, словно колеса времени заскрежетали, грозя расщепиться, и остановились для нее на целый миг. На затылке, Эмма обнаружила нечто необычное, от чего по всему телу быстрым трепетом прошлись непроизвольные мурашки. Дрожащими пальцами она ощутила ровную круглую поверхность, странно гладкую на ощупь. Непонятно когда и как, а главное почему, но оттуда исчезли волосы, не было даже шероховатых корней, ни единого пушка, мертвая замкнутая пустыня среди оазиса благоденствия. Эмма поначалу не понимала, что происходит, хотела было закричать, но вместо крика нервно задышала, все пристальней вглядываясь в зеркало. Когда легкие начали судорожно восполнять запасы кислорода, она услышала громкое шипение собственного дыхания и после этого только она опомнилась и выбежала из ванной. Эмме хотелось разрыдаться, но она сдержалась. В гостиной, кроме них была еще их соседка.
Агата возилась с Угольком, все пыталась расчесать котенка, но та не поддавалась никаким ухищрениям, лишь кусала и сбивала с ее рук расческу. Вскоре, сестра бросила это безуспешное занятие и нашла другое. Веселый смех Агаты раздавался во всех уголках дома. Она придумала новую игру с котенком. Когда Агата убегала и пряталась, Уголёк, немного погодя, навострив хвост и уши, бросалась следом за ней. Тогда Агата резко поворачивалась и бежала ловить убегающего котенка. Откуда она знала, что с ней, таким образом играют, уму непостижимо. А ведь Агате никто не хотел верить. Все были убеждены, что это неестественно для кошки, намного проще было думать, что Агата придумала все это и все кошки глупые. Однако они играли в догонялки, прятки у них на глазах. Никто не сомневался теперь, что это правда, и Агата торжествовала. Эмма появилась там, в самый разгар развлечений младшей сестры и поначалу даже забыла, зачем пришла, хотела тоже пойти поиграть с ними. Однако быстро вспомнила и начала озираться кругом в поисках мамы. Уголёк подбежала к ней, ласково прижалась пушистой головой к ногам и побежала обратно на зов Агаты. Одеяло на диване было перевернуто и истоптано так, словно по ней прошлись большие бешеные псы. У круглого маленького стола сидела бабушка со своей подругой. Она болтала о том, о сем, временами бросая гневные предостережения Агате. Внучка сначала затихала, но потом игры возобновлялись снова, набирая прежние обороты. Агата была вся красная, еле успевала переводить дух, но продолжала бегать и прыгать. Эти двое не знали, что такое усталость, жизненный фонтан бил у них таким мощным потоком, что окружающие не знали, куда деваться и волей-неволей подпадали под нескончаемые брызги вездесущей энергии.
– Если не прекратишь сейчас же, я папе твоему пожалуюсь! Вот жди, придет с работы, все ему расскажу. Ну что за безобразие, Агата! Держись подальше от белой вазы. Ну что за божья кара. Что скажет о тебе бабушка Тамара?! – затем она обратилась к своей подружке. – С тех пор как появился этот котенок ни покоя, ни сна мне от них. Мало было мне хлопот, так теперь еще и это, – возмущалась она, размахивая руками в сторону котенка.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/armine-mkrtchyan/posledniy-dar-ebena-62859063/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.