Игра в реальность
Игра в реальность
Егор Сергеевич Хаванов
Кто мы? Зачем мы здесь? В чем наша цель, миссия? Кто Создатель этого и зачем он создал Вселенную? Эти вопросы продолжают интересовать умы людей. Главный герой этой книги многое испытает, прежде чем познает великую истину нашего существования. Есть ли в нем цель? Большой вопрос!
Игра в реальность
Егор Сергеевич Хаванов
Корректор Татьяна Дмитриевна Пузанова
Редактор Татьяна Вячеславовна Хаванова
© Егор Сергеевич Хаванов, 2024
ISBN 978-5-0051-4929-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Молодой человек сидит на краю уступа крыши многоэтажки и хочет спрыгнуть. Почему же он думает об этом? Он вспомнил всё! Вспомнил, что наша жизнь и весь наш мир, в целом – это лишь игра, только Игра в реальность. Несчастный пытается понять, марионетка ли он в этой игре, или все произошедшие события являются закономерными следствиями его собственного выбора? Вновь обманутый системой, он снова в западне этого мира и не понимает, где в этот раз оступился. Всё же он решает не убивать себя, а рассказать историю своих скитаний по лабиринтам игры.
Но зачем?
Наверное, для того, чтобы понять свои ошибки, по воле которых он все ещё здесь. Ему удастся?
Возможно!
Одно можно сказать точно – из его рассказа станут ясны ответы на вопросы, волнующие философов не одно тысячелетие: «Кто мы? Где мы? Зачем мы здесь? Что было до?».
Как я опять докатился до этого?
Не знаю!
Кажется, я снова в западне.
Да. Но, стоит признать, оборачиваясь на своё «Богатое прошлое», о котором я случайно узнал, что, в общем-то, бывало и похуже…
И вот он я! Сижу на краю уступа крыши высотного дома. Перед глазами прекрасный и хитрый мир. Надеюсь, он понимает, как я от него устал. Не хочу больше этих интересных сценариев, приводящих снова и снова туда, где я всё еще здесь – в игре…
Да-да, не смущайтесь. Цитата: «Вся наша жизнь – Игра» является абсолютно верным утверждением, и от того, что многие из вас скажут, что это всего лишь красивая фраза, мне, к сожалению, лучше не станет.
Я знаю, что смерть от своих рук не даст мне желаемого, а скорее наоборот, снова обнулит.
Ладно. Как бы мне не было больно, я не стану лишать себя жизни. Игрок, проявивший такое самодурство, еще долго не сможет полноценно играть, и я это уже проходил.
Что же мне делать? Не покидает чувство, что я здесь снова впустую растратился. Может рассказать об этом?
Возможно, я и сам пойму, наконец, где я упустил то, зачем вернулся сюда?
Да я расскажу всем свою историю…
Властный Генри
Средневековая Европа.
В именитом семействе все в суматохе. Хозяйка рожает. И слава богу, что здесь нет нашего господина, – кричали служанки. Он посрывал бы нам головы, за то, что не уследили вод красавицы хозяйки, – тараторила одна из служанок, семеня к спальне госпожи с тазом наперевес.
Родился здоровый малыш.
Меня назвали Генри.
Спустя всего половину года от роду я уже разговаривал и был умён не по годам.
Многие влиятельные люди появлялись в нашем доме и довольно часто их любимым делом становилось общение со мной.
Я и сам больше любил проводить время со взрослыми. Не всегда я отвечал на их вопросы так, как они хотели, но мои ответы обычно заставляли этих умников задумываться, или смеяться, полагая, что я еще чертовски наивен. Наверное, так и было, ведь я еще не понимал мир, как понимаю его сейчас.
Как-то раз, скорее в очередной, помощник главного судьи города Эммануэль Гессен, являющийся частым гостем в нашем доме, задал мне, семилетнему гению, вопрос: «Сколько граней в шаре?» и всучил мне в руки небольшой стеклянный шар. Я, покрутив его и осмотрев со всех сторон, ответил:
– Много.
– Правильно. Их нам с тобой не сосчитать, ведь мы их даже не видим. А что ты думаешь об этом предмете? Может ли он обладать силой колдовской?
– Ваш шар, обладая он магической силой, не дал бы себя разбить. Ведь так?
Я, не раздумывая о последствиях, со всей силы швырнул круглого в сторону кирпичной кладки камина, повстречавшись с которой он, как и ожидалось, раскололся на несколько частей.
Старик вскочил с кресла и со словами: «Что же ты наделал? Это же было вещественное доказательство» хотел было наградить меня подзатыльником, но строгий взгляд отца, пришедшего на крик, мгновенно остудил вышедшего пыл из-под контроля, Гессена. Тот опустил руку и молча принялся собирать осколки в свой огромный носовой платок, а я, чувствуя свою неприкосновенность, смело продолжал молоть языком:
– Дядюшка, я знаю, зачем Вы носили этот шар с собой. Вы хотите сжечь очередную невинную женщину?
– Вот дьявол. Отец тебе слишком много рассказывает.
– Вы не ответили, дядя.
– Мы считаем их ведьмами! Они дети сатаны.
– А Вы точно умный дядя?
– Так всё, стоп. Я сейчас же поговорю с твоим отцом. Хватит с тебя домашнего обучения. Мир – не сказка, скоро ты это поймешь. Балуют тебя здесь. Ишь.
Он тяжело встал и похромал в отцовский кабинет, дверь которого была открыта.
Я слышал их разговор. Этот шулер убедил-таки моего отца…
Ну что ж, может это и к лучшему, – спокойно подумал я.
На следующий день я уже ехал в повозке в католическую школу.
Школа оказалась, на удивление, не такая мрачная, как мне про неё рассказывали дома. По обе стороны центрального учебного корпуса, крышу которого венчала острая металлическая пика, находились жилые кубрики, объединённые между собой длинным одноэтажным зданием, прошивающим центральный корпус насквозь.
Здесь я вскоре нашёл друзей, но, признаюсь, так и не научился относиться к ним, как к равным. Никто из них не дотягивал до моих умственных способностей, но они, видимо, и не переживали об этом, иначе не общались бы со мной все эти годы.
И вот мне пятнадцать. Даже за столько лет религиозные догматы, которыми нас травили ежедневно, меня не победили. Я всегда имел свою твердую точку зрения, но, не являясь дураком, помалкивал об этом.
В один из летних вечеров мы с моим лучшим другом Дарлом сбежали из кубрика с целью залезть в одну заброшенную усадьбу, находящуюся неподалеку. Ребята рассказывали, что в этой усадьбе был роскошный яблоневый сад, и нам с Дарлом уж очень хотелось это проверить.
И вот мы на месте. Позади высокая кирпичная стена, которую мы не без усилий преодолели. Только вот яблонь в этой темноте ни я, ни Дарл не наблюдали.
Вдруг мне показалось, что между деревьями мелькнула серая фигура. Это не мог быть Дарл, ведь он только что ушёл искать яблоки совсем в другую сторону. Привидение? Да нет? Не верю в это, – успокоил я себя, устремляясь вглубь сада за таинственной фигурой.
Спустя некоторое время привидение уже лежало подо мной и быстро дышало. При свете Луны я отчетливо разглядел черты её лица. Это была очень красивая хрупкая девочка лет пятнадцати. Признаюсь, я был взволнован не меньше неё, но старался не показывать вида. Теплота её тела и блеск синих глаз взбудоражили моё нутро до дрожи. Позже я не раз вспоминал эту встречу…
Когда мы отдышались и уже сидели на траве, я первым завязал разговор:
– Кто ты?
– А ты? Что ты тут делаешь? – спросила она, резко поднявшись с травы.
– Я, мы. Мы хотели яблок, – ломано ответил я, посматривая снизу на строгое, опутанное длинными густыми волосами, лицо девочки.
– Значит воришки? Где Ваша совесть юноша? – монотонно и сдержанно ответила она, повернувшись ко мне спиной.
– Я ради забавы, не из бедных я, поверьте. Тут школа неподалёку. Меня Генри зовут, – оживлённо выпалил я.
– Школа, говорите. Чему же Вас учат там? Лазить по чужим садам?
– Простите. Мне и вправду неловко. Разрешите узнать, как зовут Вас? – вежливо произнёс я, уже стоя за её спиной с растопыренными руками, готовыми обнять её сзади.
– Беатрис! – потупившись ответила она и, положив взгляд на свое оголённое плечо, прошептала: «Не советую искать здесь яблоки».
– Почему это?
– Мой отец сошёл с ума. Он сейчас на веранде с другой стороны сада. Ночью ему видятся нечисти, и он не выпускает из рук арбалет. По мне, так он сам уже превратился в нечисть. Я очень боюсь его, поэтому ночью убегаю сюда.
– Не пробовала сдать его инквизиции?
– Что? А ну замолчите Генри. Это же мой отец!
– Вы ангел! – вдруг вырвалось у меня от восхищения.
– Не говорите мне такое. Мне противны красивые слова. Поспешите уйти. Ладно?
– Ладно уйду. Даже яблок перехотелось.
Странная семейка, – подумал я и, не оглядываясь пошёл искать Дарла, надеясь, что он еще не успел попасть под стрелы безумца. Долго искать друга мне не пришлось, он, напуганный до смерти, свистнул с белого каменного забора усадьбы. По дороге в кубрик он в красках поведал мне, как его чуть не пристрелил обезумевший хозяин усадьбы, а я, в свою очередь рассказал ему о сказочной встрече с Беатрис…
Желание ходить в этот сад сначала полностью отпало. Да, она симпатичная девочка, но немного странная, – думал я. Но нет же. Вскоре мне стали сниться сны, где я обнимаю её, чувствуя её тепло и то, как она вздрагивает от моих прикосновений. Самыми трогающими были сны с продолжением той встречи в саду, где я уже не был испуган, а скорее, напротив, уверенно стягивал с неё её белую полупрозрачную сорочку и ласкал прекрасное, освещенное светом Луны, тело.
В общем, я понимал, что влюбился в неё! Желания вскоре перестали давать мне спать, и я, уже один, хоть и было чертовски страшно, стал посещать тот сад, подглядывая за ней.
Ночью при свете Луны в одной сорочке бегала она по саду и шёпотом напевала что-то невнятное. Бывало так, что она просто грохалась на траву и рыдала. Я хотел подойти к ней и прижать её к себе, но всё никак не решался.
Спустя месяц таких подглядываний я расслабился и практически ходил за её спиной. Наверное, она уже стала догадываться об этом, но мне было всё равно, ведь я осознавал, что наставало время открыться ей. Подкравшись к ней и буквально стоя за её спиной, я произнёс дрожащим полушёпотом: «Ты такая красивая». Она обернулась с улыбкой на лице, но тут же сбросила её и сурово посмотрела на меня. Я начал с извинений:
– Прости, Беатрис. Мне интересно наблюдать за тобой.
– Прощаю Вас, Генри, в последний раз.
– Почему же в последний?
– Я недавно поняла, что вы наблюдаете за мной, но я не готова следовать Вашим целям.
– Беатрис, я люблю Вас.
– Не могу Вам ответить тем же. И раз уж Вы мне открылись, откроюсь и я Вам. Я не планирую в этой жизни плотской любви. Моя жизнь будет праведной, и я наконец-то увижу Его…
– Кого?
– Того, кто всё создал. Один раз я почувствовала, что я – это не вся я. Я задала вопрос, и вскоре он явился мне во сне и многое рассказал.
– Кто он?
– Создатель.
– Ты веришь в сны, – рассмеялся я и добавил: «Ты странная».
– Простите, но не ходите больше за мной, пожалуйста. Ладно?
– В этом мире странность не в чести. Помни, глупая.
– Не Вам меня учить. Уходите.
Я ушёл. Не знал, что ответить на такое. Укутавшись гордыней, я перестал ходить в этот сад, а вскоре моё тело запросило другой любви, и мы с Дарлом, наведавшись к двум куртизанкам, познали прелести телесного кайфа. Это невероятно рискованное дело, кстати, провернул Дарл, что было для меня весьма удивительным. Та ночь сделала меня взрослым и тут же пульнула в суматоху жизни утренним сюрпризом…
Внезапный приезд Гетсена стал точкой отсчёта, где слабое, чистое, мирное течение моей жизни сменилось на бурный мутный поток.
Гетсен появился рано утром, и когда он медленно ехал на лошади, я, глядя в окно кубрика, почему-то подумал самое дурное: «Отца не стало». Так оно и оказалось.
Гетсен теперь был главным судьей города, и поэтому я, как сын его лучшего друга и просто любимчик, стал его помощником.
Спустя два года я, уже имея взрослый вид, занял пост официального помощника Гетсена. Теперь подачек старого судьи мне уже не требовалось. Моего жалования, подкрепленного жирными откупами, хватало на содержание дома отца, в котором, от горя предаваясь алкоголю, сходила с ума моя мать. Я никогда раньше не любил разговаривать с ней, считая её слишком приземленной, но теперь, когда она запила, мы чаще общались, прикладываясь к одной и той же бутылке.
Так прошло еще несколько лет, пока я не схоронил и её. Она, с её крепким от природы здоровьем, могла прожить до глубокой старости, но намеренно травила себя, не желая жить без отца.
Гетсену было уже шестьдесят пять, но на вид все восемьдесят и не удивительно, что он часто стал забываться…
Его дурные пристрастия и само неумолимое время ураганом срывали его с поста, который, как это не иронично, он добивался всю свою жизнь. Он забывал всё, но, что самое страшное, иногда вспоминал то, чего никогда не было.
Он сам сдал пост судьи, поняв, что не стоит делать из суда посмешище.
И вот я – главный судья города.
С каждым годом на этой должности я всё лучше и лучше справлялся с ролью судьи, постепенно убивая в себе остатки совести и доброты. Своим помощником назначил Дарла, ведь никого ближе у меня не было. Я доверял ему, как самому себе. Да, он не был гением, но помощнику судьи этого и не требовалось.
Вечерами мы с Дарлом сидели в моей рабочей коморке, попивая крепкое виноградное вино, которое я любил заедать жирной маслиной, или твердым сыром. Этот вечер ничем не отличался, но именно его я помню отчетливо. Тогда, наполняя очередной стакан, я спросил Дарла:
– Дарл, кто у нас завтра?
– Сейчас посмотрим. Девушка. Имя не выяснено. Нашли в лесу. Жила в шалаше. Несёт чушь про какого-то Создателя. Церковь отвергает. Ах да! При ней нашли маленькое зеркало.
– Еретик, да еще и ведьма! Не люблю такие дела. Эх. Грех на душу берём, хотя, между нами говоря, не верю я в эти грехи, но сердцу всё равно как-то не спокойно.
– Ты меня поражаешь друг. Про сердце заговорил.
– Да сам удивляюсь. Колит что-то. Но это точно не грехи. Грехов нет. И бога нет. Есть только продуманный этот мир, – философствовал я, глядя на осадок вина в стакане.
– Ха-Ха-Ха. Хорошо, что только я об этом знаю. Ладно. Завтра посмотрим на это чудо.
– Смотри мне. Лишь тебе вера есть в этом балагане страстей. Поехали домой.
Дарл жил у меня. С ним было не скучно, и я даже не думал о женитьбе и детях, ведь не менее одного раза в неделю мы обязательно тайно выбирались к блудницам, облачившись в плащи и маски.
Мне нравилось вечерами пить вино с немногословным Дарлом и размышлять вслух о какой-нибудь чепухе, сидя перед тёплым камином. Дарл редко высказывал свои суждения, чаще лишь одобрительно кивал, реагируя на мои.
Утро. Посреди зала суда к массивному деревянному стулу привязана неопрятная, грязная и лохматая, как смерч, девушка. Я подошел к ней и наклонившись к её грязным волосам, был удивлён тем, что она не воняла, как большинство людей, а благоухала ароматами леса, душистыми травами, цветами и сырой землёй. Я подобрал и откинул длинную, грязную прядь её волос, закрывающую лицо и увидел эти глаза…
Они были заполнены слезами и мелким мусором, но я всё равно узнал их. Эта была она. Её глаза я не мог не узнать. Бесстрашно выстрелив в меня своим взглядом, она надула щёки, как маленькая обиженная девчонка. Я понял, что она меня тоже узнала и непроизвольно сказал: «Беа…», тут же приказав себе заткнуться.
Выпрямившись, я резко и грациозно поправил свою фиолетовую мантию и, нервно поглаживая левой рукой белый мех на ней, направился за свой стол. Встав на место судьи, я, как всегда, громко и властно рявкнул: «Начинаем суд».
Прокурор инквизиции представил обвинение на всеуслышание…
Вот мы зверье. Что плохо она сделала? Просто жила в лесу, и никто и никогда не нашёл бы её скит, – нервно размышлял я, понимая между делом своё предвзятое отношение к Беатрис.
Как-то раз утром она услышала детский плач и крики о помощи. Это были заблудившиеся дети: мальчик и девочка, решившие, по их словам, просто поиграть в лесу. Беатрис вывела их из леса, но завидев людей, пустилась обратно в лес. Её догнали. Как оказалось, она спасла детей одной влиятельной семьи, глава которой, выслушав пятилетних потерявшихся, поблагодарил спасительницу, но отпускать не спешил. Её силой затащили в дом и посадили за стол, ломившегося от изобилия еды. Беатрис не стала есть и на многочисленные вопросы жены главы семьи, такие, как: «Откуда Вы? Почему Вы не едите? Почему Вы так плохо выглядите?» отвечала молчанием. В какой-то момент, не выдержав на себе недоумённые взгляды и бесконечные вопросы, Беатрис снова решила сбежать, но её усилия были тщетными. Ах. Дикая. Глупая. На что ты надеялась? – думал я про себя, внимательно слушая речь прокурора. Ну зачем ты обмолвилась на допросе о создателе. Зачем? – продолжал крутить я в своих мыслях.
Среди её вещей, как подтвердил обвинитель, нашли еще и маленькое зеркало, что дало ему право повесить на несчастную дополнительное клеймо – ведьма. И вот она здесь. Мы судим это доброе и наивное существо…
Обвинитель, закончив речь, сел на стул, но я, погруженный в себя, еще некоторое время молчал.
Вдруг из толпы кто-то громко и злобно прорычал: «Сжечь на костре ведьму при всём люде, или пусть покается и поклянется перед святой инквизицией о верности католической церкви».
Я аж вздрогнул. Да сколько же в вас злости люди. Разве я позволю сжечь её. Я бывал на сожжениях. Жар от пламени достигал даже крайних рядов, где я обычно ненадолго задерживался. Люди, стоявшие близко нередко даже получали ожоги за свою страсть посмотреть на то, как заживо горит живой человек. Всё это сопровождалось воплями жертвы суда, вонью сгорающей плоти и ором обезумевшей толпы, где кто-то рыдал из жалости, а кто-то орал от ярости. Я не хотел бы смотреть, как я своим решением устрою для своей любимой такую страшную смерть. На минуту представив, как она кричит в огне, я твердо решил, что лучше сам сгорю, чем позволю этому случиться. Требовалось срочно что-то предпринять.
После выслушивания тишины на, данное ей, слово раскаяния, я принял неординарное решение.
Поднявшись и, слегка покачнувшись, я громко огласил: «Суд признает еретика виновным».
Из ожившей толпы посыпались возгласы: «На костёр её. Сожжём лахудру».
Дав им накричаться, я продолжил: «В темнице будет гнить, не всеми еретиками небо коптить».
По залу суда, как я и ожидал, пошла волна недовольства. Кто-то кричал, что хочет отыметь её, но нашлись те, кто-то позволил себе попробовать это сделать. Я был вне себя. У меня было столько злости на этих животных, что я тут же приказал страже забить нарушителей палками, пока не умолкнут. Около двух минут их непрерывно избивали, пока те не отключились от боли. К тому моменту народ, как обычно испарился, зная последствия моих репрессий.
Выкиньте этот мусор за дверь, – властно сказал я страже и пошёл в центр зала, где лежала, привязанная к упавшему стулу, Беатрис. Я присел и, уткнувшись своим лицом к её уху, решил немного пофилософствовать:
– Видишь, каково быть странной, доброй и наивной в этом мире. А я всё еще люблю тебя, поэтому не предал огню. Ты довольна?
– Мне всё равно, – выпалила Беатрис дрожащим голосом.
– Если тебе еще всё равно, то может отправить тебя на костер?
– Нет. Пожалуйста. Я не хочу так умирать. Я хочу уйти достойно.
– В чём различие того, как уйти? Есть просто жизнь, а есть просто смерть.
– Я с детства не понимала этот мир и мне стали сниться ответы. Во снах я говорила с Создателем. Он мне многое объяснил. Наш мир не лучше мышеловки, особенно когда Вы хотите выйти из игры. Поверьте-же, – шептала она, с выпученными глазами.
– У меня тоже есть мнение на этот счёт, – шепнул я в ответ.
– Что Вы будете делать со мной?
– Начнём с помывки.
Я приказал страже отвести её в нашу помывочную. И лично наблюдал, как с неё срывали лохмотья и обливали ледяной водой. Беатрис пассивно отнеслась к помывке, что вынудило меня крикнуть: «Лить воду пока ведьма не будет чистой». Услышав это, она заметно ускорилась и импульсно, из-под бровей, посматривала на меня, ожидая прекращения ледяного душа.
В моей голове созрел план: «Нужно найти похожую девушку, прилюдно сжечь её, а Беатрис тайно забрать к себе домой, написать родословную и жениться на ней. А если не найду такую? Напуганный до смерти, народ забудет, а прокурор нет. Ладно, ему я оттяпаю один лакомый кусок земли за городом, коим владел мой отец. Не впервой. Не откажется».
Но конечно-же я прекрасно понимал, что главной помехой в моем плане был отнюдь не прокурор, а мнение самой Беатрис, идущее вразрез моим целям.
Я обустроил ей камеру, в которой в укромном уголке даже установил её зеркало, но позже нашёл его разбитым. Мягкие одеяла на деревянных нарах тоже не задерживались. Беатрис их скидывала в угол, предпочитая голые, снаряженные занозами доски.
Я, не обращая внимания на её выходки, носил ей фрукты, угощения, сладости, мясо. Сначала она отказывалась от всего, но вскоре была вынуждена потреблять немного хлеба и пить воду.
Спустя месяц, договорившись с прокурором, я нашёл для содержания Беатрис всеми забытый заброшенный замок, где имелась подвальная камера и не одна. Я, безусловно, рисковал, делая такие вещи, но будучи вечно пьяненьким, не давал страху власть.
Теперь я ездил к Беатрис чаще, привозя свежий хлеб и чистую воду. Почти каждую встречу я предлагал ей стать моей женой, но от неё в ответ слышал лишь слова, восхваляющие создателя и поганящие наши земные пороки.
Вскоре я уже едва это выдерживал и как-то раз…
Этот день был особенным. Я, сидя на небольшой табуретке, осматривал очередной разгром. В этот раз она умудрилась порвать не только, привезённое мною очередное одеяло, но и свою одежду, а теперь обнаженная и явно уставшая, сидела на деревянных нарах, протыкая взглядом стену. Я был сильно расстроен и начал нагло мыслить вслух:
– Надо было сжечь тебя тогда. Знаешь, как много проблем я решил, сколько правил нарушил? Ты это хоть чуть-чуть понимаешь?
– Понимаю. Ты сам позволил мне выжить. Теперь ты пытаешься влюбить меня в себя, только я не хочу земной любви. Все эти чувства земные ведут только вниз. Это всё иллюзии, ты думаешь, сейчас имеешь власть и мир твой? Ошибаешься. Это игра на чужом поле.
– Допустим, игра, и что же? Ты ждешь, что после достойной, как ты сказала, смерти тебя выпустят в свой мир, а пока надо от всего отказаться. Да? Для чего все блага мира созданы тогда? Наверное, чтобы мы ими не прельщались. Да?
– Наконец-то ты начал понимать.
– И я могу попробовать понять тебя?
– Попробуй.
– Для начала я попробую твоё тело, тебе же всё равно на него? Ты не против еще чуть-чуть пострадать?
Она молчала, а я, воспринимая это, как согласие, стал медленно приближаться к ней. Сознание помутилось и всё доброе, что было во мне, в этот момент отступило. Чем ближе я приближался к ней, тем сильнее она дрожала. А чем сильнее она дрожала, тем больше я хотел сделать это с ней. Я схватил её за длинные грязные волосы, потянул их на себя и, согнав с нар, уткнул головой в пол. Оставаясь в этом положении, она причитала что-то неразборчивое, как молитву, но физически никак не сопротивлялась тому, что я делал…
Грех получился быстро. На полу, в пыли и грязи, лежала и плакала Беатрис.
Я был рад и, наверное, впервые в жизни, почувствовал настоящую власть.
Сделав большой глоток рома из карманной фляжки и сев на нары перед Беатрис, я спросил её:
– Тебе понравилось? Мне показалось, что в некоторые моменты вместе с молитвами от тебя слышались и удовлетворенные стоны.
– Тело дает нам эти иллюзорные чувства удовольствия. Мы их рабы. А тебе не мешало бы покаяться, иначе застрянешь в этом мире очень надолго.
– Хватит бредить. У меня в этом мире тоже есть власть. Ты у меня в рабстве. Поспи лучше, я завтра ещё приду.
В эту ночь я размышлял о содеянном и принял твердое решение – продолжать в том же духе, ведь мне чертовски понравилось. Я даже не осознал, на сколько сильно я изменился тогда.
Каждый день я стал приходить к ней, а иногда даже по несколько раз в день. Я исполнял с ней то, что хотел. Её кротость и смирение возбуждали меня так, как не возбуждала ни одна из сотен известных мне блудниц.
Так продолжалось половину года, пока я не стал замечать, что стал чаще хворать и, в целом, имел постоянное недомогание. И, как по звонку, после того, как я понял, что болею, состояние резко понеслось вниз. Спустя месяц я уже едва ходил, а усилившаяся в сотни раз отдышка не позволяла говорить без рывков и покашливаний. Я уже не захаживал к Беатрис, а всё чаще лежал дома то с жаром, то с поносом, то с рвотой, или всем комплектом одновременно.
Кажется, она была права, ко мне приходит кара, – начал задумываться я, угасая на глазах. У меня стал сначала гноиться, а потом и вовсе гнить, нос. Что было еще страшнее, гноились и болели интимные места. Справлять нужду по-маленькому или по-тяжелому для меня было уже большой проблемой, но это случалось не часто, ибо львиная доля пищи и воды, принятой на обед, завтрак и ужин оказывались в раковине, или в ведре, стоящем наготове около моей, источающей вонь, кровати. Я блевал постоянно и уже просто физически не мог делать любимых вещей: есть и пить. При каждой рвоте осознавал, что вот-вот умру, но почему-то не умирал. Два раза в неделю Дарл проведывал Беатрис, привозя ей воду и хлеб.
Нельзя сказать, что я не думал о ней. Я думал о ней постоянно и в одной из тысячи мыслей в моей голове была даже такая сумасшедшая: «Беатрис – причина моей болезни. Может болезнь пройдёт, если отпущу её обратно в лес?». Удивительно, но от этой мысли мне мгновенно похорошело. Я смог полностью открыть глаза, из которых обильно полились слёзы. Ко мне вернулись резкость зрения и обоняние, позволившие мне ужаснуться от того, что творилось вокруг. Как же я довёл себя до такого? – сказал я вслух, пробуя сойти с высокой кровати. За окном благоухала весна, ароматы которой возвращали меня к жизни, как лекарства. Поняв причину улучшения моего состояния, я твёрдо решил, что сегодня-же отпущу несчастную Беатрис и позвал Дарла.
Оказавшись в её камере, я был потрясён до самых глубин моей прогнившей души. Тело Беатрис лежало в луже свежей крови.
Пульса нет, – констатировал Дарл, проведя элементарную пальпацию артерий шеи.
Вены на её руках и ногах были разодраны чем-то не тупым, но и не острым. Скорее всего это был угловатый камень. Все стены были исписаны кровавыми надписями: «ТЫ ПРОИГРАЛ».
Сердце защемило и прежнее болезненное состояние медленно возвращалось, давая мне осознание, что я действительно проиграл в этой жизни.
Чуть позже в любимом углу камеры Беатрис, где она обычно молилась, я нашел, нацарапанную на сыпучей кирпичной кладке, запись: «Я ПРОИГРАЛА». Мои опухшие язвенные глаза наполнились горячими слезами. Мне было жаль себя, жаль Беатрис, жаль, что вышло всё вот так. В моей голове, еще способной мыслить, с грохотом проносились мысли: «Почему нельзя было по-хорошему? Почему надо было вот так? Вышла бы замуж за меня, горя не знала бы, и я, разве совершил бы я грех насилия? У-У-У, всё этот „Некто“ во снах этой дурочки. Творец. Всё он. Чувствую, что да. Есть он, но он тот еще фрукт, раз позволяет мне гнить заживо. Ну да, я насиловал её, но я и спас её от костра когда-то. Неужели, на чаше весов перевесило зло?».
И вот я, некогда властный человек лежу больной, гниющий заживо на земляном полу около тела красавицы Беатрис, и что я делаю? Я бормочу: «За что нам всё это? За что? Я любил её. Любил! И убил её. Я. Где же моя смерть? А? Идём же. Я здесь».
Я не хотел вставать и кряхтя умолял Дарла: «Друг, убей меня. Просто поставь свою ногу мне на шею, надави посильнее, так ты… Так ты спасёшь меня».
Конечно-же он не стал этого делать, но пообещал мне, что позаботится о скорейшем решении проблем, связанных с этим инцидентом.
Моя психика тогда окончательно пошатнулась, и я, не держась за эту, проигранную мною жизнь, доверил Дарлу распоряжаться её остатками.
Прикованный к постели, я каждый день молил о смерти, ведь хворь, словно живая, размножалась во мне, ела плоть и бесцеремонно гадила внутрь. Моё тело, ранее физически крепкого и стройного мужчины стало по форме напоминать солитерного пескаря.
В какой-то момент я полностью впал в беспамятство и перестал узнавать даже самых близких мне людей, таких, как Дарл.
Моё сознание плавно перенеслось из одной сгнивающей плоти в еще более ужасную и смердящую. Я даже не осознал этого…
В пропасти для разума
Я в чём-то тёплом и мокром. Время не ощущается, оно как будто остановилось. Движение вокруг крайне слабое. Площадь поверхности моего тела находится в непрерывном раздражении, в зависимости от интенсивности которого, я, то автоматически двигаюсь в одной плоскости, то замираю в оцепенении.
Для наглядного объяснения этого состояния лучше всего подходит следующий пример: «Представьте, что вас силой поместили в холщовый мешок и бросили в некое помещение, на полу которого в некоторых местах разлит, к примеру, молочный коктейль. Спустя некоторое время голод заставит вас подползти к таким участкам и сквозь грязный мешок поглощать то, что сможет просочиться сквозь него. Еще вас одолевает дикая боязнь звуков, ведь их причина вам абсолютно не ясна, вы ничтожно малы.
В моменты потребления пищи страх, являющийся здесь базисным переживанием, притуплялся, что будто бы мотивировало постоянно двигаться в поисках пищи.
Поедая всё без разбора, я бесконтрольно воспроизводил себя снова и снова. С увеличением количества моих мерзких полупрозрачных копий, боли становилось больше, потому что все они будто бы были частью меня. Я не мог это остановить и не мог погибнуть, ведь я то и дело переселялся то в одну, то в другую жизнеспособную особь моего богатого потомства.
Очередным бурным потоком меня вдруг выбросило в новое место, где моя кожа начала вспениваться и буквально гореть. От дикого жжения, нашпигованное инстинктами тело, стало тыкаться в углубления мягкой и бугристой поверхности в поисках безопасности…
Я нахожусь в пещере с большим количеством углублений различных форм и размеров. Тут много еды, разбросанной по всюду в виде белых и желтовато-красных объёмных капель, и я неосознанно спешу к ним…
Теперь я снова сыт, и, о нет, из меня снова лезут мои копии…
Так продолжалось невероятно долго. Я снова и снова принимал какие-то нелепые простейшие тела, пока не попробовал, наверное, большинство из них. Я почти не управлял ситуацией, но превосходно чувствовал всё, что со мной происходило. Повторюсь, чувствовал. Это не имеет ничего общего с осознанием.
Жизнь река, а я всего лишь лодка, плывущая по течению, – рассуждают фаталисты, но если говорить так о жизни человека, то они не правы, а вот в состоянии, о котором я сейчас рассказываю, я как раз и был этой лодкой“. Почему так? – спросите вы. Я отвечу: „Ваше сознание здесь пребывает в примитивном нервном центре, который едва ли можно назвать мозгом. Чувство времени им почти не осознается, поэтому для вас размазывается в вечность. Было ли осознание? К сожалению, да. Периодически я осознавал свою беспомощность, имея доступ лишь к созерцанию происходящего.
В нашем мире много реальных историй, когда случалось так, что люди не умирали, а входили в глубокое забвенье. Страшно представить, что они чувствовали, просыпаясь в гробу. Так как таких случаев происходило немало погребальные церемонии старались продолжать до признаков начинающегося разложения тела. Тем не менее было и такое, что в гроб на всякий случай вставлялась вертикальная, выходящая к поверхности земли, труба. Так делалось, чтобы восставший покойник не умер от удушья и смог позвать на помощь.
Теперь представьте невероятно жуткую ситуацию. Это случилось с вами. Спустя десять дней забвения, заметив отдалённые признаки разложения, врачеватели решили, что вы отошли в мир иной, но ваш любимый человек, надеясь на то, что вы живы и просто крепко спите, слёзно убедил всех дать вам шанс.
И вот ночью вы вдруг открываете глаза… Паника, вы кричите, не жалея голосовых связок, пока вовсе не срываете их. Вскоре ваш мозг не выдерживает такого уровня стресса и отключается. Снова приходя в себя, вы вновь наблюдаете страшную картину и всё повторяется заново. Позже приходит постепенное принятие сложившейся ситуации, но вы лишь созерцаете свою беспомощность, вы в западне. Отверстие вертикальной трубы во внешний мир, расположенное на уровне вашего рта, позволяет дышать и потреблять немного воды в дождливые дни, что не даёт вам умереть, но этим лишь продлевает ваши муки.
Любимый человек иногда приходит к вашей могиле и вслушивается в мрачную темноту трубы, едва торчащую из холма, но не слышит вас. Словно по закону подлости, вы либо без сознания от очередного сильнейшего стресса, либо бессильно шевелите губами, не создавая достаточной громкости звука. Вы еще довольно долго будете живы и вас никто не спасёт.
Надеюсь, данный пример, являясь отдалённой аналогией Ада, позволил вам понять то, что я испытал. Стоит отметить, опять же опираясь на этот пример, что даже самые жёсткие муки в этом мире имеют смысл заканчиваться.
Так как же я выбрался из Ада?
После каждого нелепого адского тела я получал более вещественное и, отработав на благо мира в ролях, названия которых говорить не очень-то и хочется, я заслужил сравнительно достойное перерождение…
Лохматый мученик
Чувство своей пригодности у деревенской дворняги является основным инстинктом и самым возвышенным удовольствием, помимо наслаждений, присущих животному, поэтому всю собачью жизнь я старался смиренно отрабатывать свой хлеб.
Я уже был старым псом, когда это случилось…
Хозяин, помнящий меня еще щенком, не был вечен, и когда он умер, меня тут же вышвырнули со двора за мой непрекращающийся вой. Я долго бегал вокруг знакомого места, ощущая потерянность, страх и горе…
И вот я сижу у дверей знакомого двора в ожидании амнистии. Когда створка ржавых ворот открылась, я резво устремился во двор, но тут же заскулил от боли и поджал хвост, получив по хребту сучковатой палкой. Когда палка вернулась еще раз, я понял, что мне здесь почему-то не рады. Я не понимал причин такого отношения и еще долго прибегал к родному двору, преданно вынося пинки и удары палками.
В какой-то момент я оказался далеко за селом около небольшого озера. Я никогда не был здесь и не помню, как тут оказался, но видимо так отхватил последний раз, что бежал без оглядки, куда глаза глядят…
Я попил воды из реки и решил немного перевести дух, притаившись в ветвях речного кустарника. Меня так мучал голод, что я до хруста покусывал свой хвост.
Голод и подвёл меня к черте…
Из кустов вышел усатый мужик с огромным тканевым мешком и начал шевыряться в кустах. На нём была грязная и местами порванная камуфляжная форма, высокие чёрные сапоги и темно-зелёная панама, из-под которой невпопад торчали куски волос. Глаза этого человека, бегающие из стороны в сторону, казались мелкими относительно крупного лица, что придавало этому человеку смешной вид.
Я испугался и еще сильнее прижавшись к земле, притих, словно убитый. Тем временем мужичок, нащупав в кустах, запрятанное деревянное удилище и наладив снасть, принялся вытаскивать из реки окуней один за одним и складывать их в свой тканевый мешок, при этом подпрыгивая от радости. Я оживился, надеясь добыть что-нибудь съедобное, и стал смиренно ждать подходящего момента.
Посматривая за удочкой, мужик наладил костёр и, видимо проголодался, раз решил запечь на нём несколько окуней, предварительно насадив их на тонкие ветки.
Когда рыбак начал лакомиться запечёнными окунями, я вдруг не смог контролировать своё оголодавшее тело, которое само по себе сорвалось с места и, поджав хвост, направилось к едоку.
Завидев меня, он улыбнулся и, положив около своих ног обглоданного окуня, дал понять, что это для меня. Я ускорился к угощению, боясь, что он передумает, и пока моё внимание было занято жадным поглощением еды, хитрец быстро опутал мои задние лапы толстой верёвкой. Вывернувшись своей мордой на него, я навсегда запомнил этот взгляд…
Его глаза горели, как у ребёнка, который обнаружил что-то новое, но, в тоже время, в них будто бы зрел зловещий план.
Так и оказалось. Он вдруг начал отбегать с верёвкой в руках, и спустя мгновенье я уже сипло лаял, свисая с ветки дерева вниз мордой, в то время, как этот сумасшедший торопливо сооружал подо мной костёр.
И вот тепло переходит в жжение, а я ничего не могу сделать…
Моё сознание металось внутри обречённого на смерть тела, но долго не могло покинуть его, испытывая чудовищные муки. Спустя вечность, на мой взгляд, в этом теле образовалась дыра, и меня с огромной силой выбросило наружу свежим потоком воздуха и размазало по, возникшей впереди, стене красного света…
Я оказался в тёмном коридоре, по краям которого, словно в общежитии коридорного типа, были комнаты, а в конце мерцал тусклый белый свет. Ранее мои перерождения проходили плавно и незаметно, а теперь я, видимо, заслужил хоть какой-то выбор.
Продвинувшись на шаг вперёд, я заметил, что свет вдали оживился, стал ярче и сменился на красный. Посмотрев на свои руки и ноги, я понял, что даже в этом нелепом месте имел тело, напоминающее, по очертаниям, человеческое. Здесь оно состояло из слабосвязанных между собой гранул. Я быстро прошёл вперед по коридору, под звук открывающихся в такт каждому моему шагу, дверей, из которых доносились звуки животных и пахло едой.
Я боялся оборачиваться и даже ускорился, в то время, как свет впереди сменился на жёлтый и уже довольно сильно обжигал кожу. Привязка к телесному не дала мне продвинуться дальше, и я встал, как вкопанный. Вдруг справа от меня открылась дверь, из которой высунулся маленький кучерявый парень, дурачок с виду, и стал призывать меня заглянуть в его комнату, мол, здесь безопасно.
Я, и вправду, успокоился, войдя в эту комнату, убранство которой напоминало деревенскую избу. В центре стояла огромная русская печь, от которой веяло теплом, а на массивном деревянном столе возвышался медный самовар. Парень напоил меня крепким сладким чаем и уложил спать на лежанку печи. Немного отдышусь, – устало подумал я и крепко заснул.
Вижу сон, будто я снова родился человеком.
Смешной Вова
Россия. 20-ый век.
Я, на первый взгляд, обыкновенный ребёнок лет десяти. Надо мной все издеваются, ведь я не понимаю даже простые понятия. В школе меня спрашивают: «Два плюс два?», а в моей голове возникают круги и палочки. Я отвечаю, что думаю, но вижу лишь недоуменный взгляд преподавателя. Я не такой, как все, моя голова будто бы сломана.
Меня называют: «Смешной Вова», или просто: «Дурак», а я остерегаюсь их, да и вообще, боюсь всех людей. Мама часто бьет меня из-за того, что ненавидит мою глупость и еще из-за того, что совсем не помогаю по хозяйству, ведь у меня буквально всё летит из рук. Потом она плачет в углу и молится. Сам хочу плакать, но не могу, будто даже для слёз не хватает интеллекта. Я готов бить себя, лишь бы стать хоть чуточку способнее.
От меня и моих проделок все устают, и всё, что мне остается делать, – это рыбачить на заросшем пруду за селом. Ты никому не нужен, – говорит мне внутренний голос и осознавая это, я высиживаю голодным весь день с утра до ночи, смотря на поплавок и воду. Иногда попадаются рыбёшки, которых я, будучи голодным, жадно ем сырыми.
И вот я лезу в пруд, особо не думая, что делаю, желая с этим покончить. Опустившись на дно, я не хочу всплывать. Сердце бьется всё чаще. Сами собой с пузырями вырываются слова: «Вот так», а из глаз проступают горячие слезы, и я позволяю воде заполнить мои лёгкие…
Вспышка красного света перед глазами и темнота…
Какого же было моё удивление, когда, снова оказавшись в коридоре, я понял, что это был не сон. И вот я на исходной позиции, но теперь позади кто-то стоит и протыкает взглядом…
Я обернулся. Вдалеке стоял здоровяк, являющийся настолько высоким, что своей головой доставал до потолка коридора, а его широченные плечи касались обоих стен по краям. На нём был синий, надетый на голое тело, комбинезон, который буквально трескался по швам под натиском массивного тела. Подойдя ближе, он представился: «Моё имя Гнед, и я главный по наказаниям здесь. Ты провинился опять». Я был вне себя от такого обвинения и недоумённо спросил:
– Что я сделал?
– Умирать по своей воле здесь не разрешается! Ты должен отправиться в Ад для обдумывания своего поведения.
– О нет, надеюсь ты не о том месте, где я вечность ползал без мозгов?
– Сожалею.
– Прошу тебя, нет. Не сваливай меня туда, – молил я, упав в его массивные ноги.
– Извини. Правила, – с грустью ответил он.
– В аду невозможно мыслить, чтобы что-то обдумывать, – выпалил я.
– Зато есть несколько секунд после. После наказанья ты получишь шанс всё понять, только не забудь о цели и не суди других – это основной закон игры. Ты не забудешь, я верю.
Резко оборвав свою речь, он хладнокровно отшвырнул меня от своих ног, щёлкнул пальцами и…
В этот раз всё прошло довольно гладко и быстро, и я, конечно же, догадываюсь, почему. Он всё-таки пожалел меня, помог мне!
Вспомнив слова Гнеда и понимая, что всё забуду в предстоящей роли, я прокричал, стоя в коридоре: «Да пусть трясётся моё тело, когда я осужу кого—либо».
Едва я договорил, как меня ослепила ярчайшая вспышка голубоватого света, после чего я созерцал уже знакомый мне процесс…
Гениальный Иван
Я родился в семье среднего достатка. Родители были не глупыми людьми, но и особым умом не блистали. Отец работал на заводе, а мама, ранее работавшая инженером, теперь была домохозяйкой, не интересующейся ничем, кроме глупых романов. Замечу, что мои родители были хоть и не атеистами, но и не фанатели от религии, за что я их безмерно уважал.
С малых лет я интересовался абсолютно всем. Моё обострённое любопытство не интересовало, но и не пугало измученных постоянной однообразной работой, недалёких родителей. Я и не докучал им, так как всё понимал. Алгоритм моего изучения природы строился по простому принципу: «Как? Почему? Понятно!», ведь мой мозг от природы был блестяще оптимизирован на познание.
Однако понимание всего начало приносить мне и некоторые неприятности, первая и самая главная из которых, – мои неконтролируемо росшие амбиции. Проучившись три класса в среднестатистической школе, я прослыл остроголовым и был переведён в специализированный лицей для одарённых детей. Это учебное заведение имело комфортные общежития для иногородних учащихся, и меня поселили с одним сомнительным, как оказалось, гением.
Мальчик по имени Антон, обладал отличной памятью, но это было его единственным отличием от обычного ребёнка. Признаюсь, мне тяжело было с ним, и я не раз просил у коменданта поменяться с кем-нибудь местами. С самого начала общения с ним всё пошло по наклонной.
Помню, как я впервые вошёл в нашу небольшую комнату. Минимализм окружающей обстановки зашкаливал. Две кровати, два табурета, стол и шкаф. На против входной двери с противоположной стороны комнаты было огромное окно, на подоконнике которого, болтая ногами сидел худощавый черноволосый парнишка в белой безрукавке и чёрных шортах.
Когда комендант закрыл за мной дверь, я заговорил первым: «Мне сказали, вроде как, тебя зовут Антон. Я Иван. Надеюсь, ты будешь хорошим собеседником. Терпеть не могу глупых людишек».
Он резво спрыгнул с подоконника и направился в мою сторону, протянув правую руку. Дойдя до меня, он дождался, пока я её нехотя пожму, и заговорил:
– Иван, ты любишь животных?
– Конечно же нет.
– Почему?
– Животные тупые и невежественные, но знаешь, что самое страшное, Антошка? Тебя можно так называть?
– Валяй.
– Самое страшное, что многие люди столь же невежественны, как и животные, а что еще страшнее, они иногда даже хуже них.
– Что такое невежество?
– Ну, ты выдал. Тоже мне, гений. Неужели не знаешь?
– Нет. Не знаю. У меня просто аномально развит гиппокамп в мозгу. Так сказали врачи. Я запоминаю всё с первого раза до малейших деталей.
– Знаю я про гиппокамп. Ну, у меня он тоже неплохо развит. Я вообще, судя по всему, всесторонне развит.
– Я вижу. А в сказках обычно Иваны дурачки, а вот ты нет.
– Ошалел? Даже не смешно. Имя не влияет на человека и никак его не характеризует. А если ты не хочешь и дальше падать в моих глазах, не говори больше такую чушь.
– Понял, – расстроившись ответил он и уставился в окно.
Так началась моя жизнь в лицее, в котором я вскоре получил вес, как самый умный и способный воспитанник. Мною гордились преподаватели и уважали сверстники, а Антон, напротив, оказался серой мышью, так как действительно не мог ничем похвастаться, кроме своей памяти. Он переживал это, но старался не показывать вида. Я относился к нему холодно, хоть и чувствовал его собачью доброту, но мои амбиции продолжали расти, и вскоре снова случилось это…
Однажды я доказывал преподавателю по космологии, что пространство не пустое, а скорее наоборот. Поднявшись без разрешения и встав у своей любимой первой парты, я безжалостно бил глаголом:
– Виктор Васильевич. Я не согласен с Вами, что пространство – это разряженный вакуум. Если в нём мало материи, это не значит, что он пуст, это значит, что он может состоять из невероятно плотной и упорядоченной субстанции, своеобразной прародительницы материи!
– Я думаю, Вы, Иван, всё-таки много фантазируете. Всё доказано.
– Вы про эксперимент Майкельсона-Морли, или?
– Неплохой пример.
– Я повторюсь. Виктор Васильевич. Они доказали, что в вакууме мало материи, но тогда ответьте, что есть материя?
– Это то, из чего сделано всё в этом мире.
– Каждая материальная частица – это возмущение всеобъемлющего поля. Неужели Вы настолько посредственны, Виктор Васильевич, что отвечаете мне определением уровня детского сада?
– Иван. Прошу Вас, сейчас же выйдите из аудитории. Вон, – нервно сказал он, указав мне на дверь.
Он был зол настолько, что, кажется, не мог больше ничего сказать. Я был уже не в состоянии себя контролировать и, уходя за дверь, выпалил напоследок: «Вы заперли свой разум в догматы учёных, Вы неспособны мыслить свободно. Я выйду из аудитории, да, я выйду, но помните, что я умнее Вас». Сказав слово «Вас», буква «С» прозвучала со свистом, потому что мой рот тотчас наполнился пеной. Я поймал себя на мысли, что больше не могу контролировать свой язык, конечности и тело, а взглянув на свои руки, не смог их чётко разглядеть, так как они сильно тряслись. Я всё понимал, но тело не слушалось ни одного моего приказа. Испуганные глаза ребят и, уже отошедшего от злобы, Виктора Васильевича – это всё, что я видел, пока не отключился вовсе.
Дом – милый дом. Болит язык. Видимо прижимали указкой, чтобы я его не проглотил. Диагноз – эпилепсия, как прояснила мама, еще раз подтвердился. Эпилепсия не лечится, но и не имеет продолжительной и прогнозируемой симптоматики, поэтому, провалявшись дома всего два дня, я снова объявился в лицее.
Виктор Васильевич простил меня и даже немного зауважал, но больше никогда и ни о чём меня не спрашивал, а я и не рвался. Я смирился, что все, абсолютно все, окружающие меня, люди, даже эти гениальные, на первый взгляд, дети, к сожалению, не умеют широко мыслить. Они все заперли себя в догмы современной науки, а я считал это в корне неверным подходом обучения и познания.
Даже невзирая на то, что жизнь снова проучила меня в этот раз, я вновь и вновь осуждал людей. После каждого такого опустошения я бился в конвульсиях с пеной у нёба.
Мне было еще двадцать, а я, уже работая в крупной фирме и имея должность эксперта по международному сотрудничеству, был направлен в заграничную командировку. Моя фирма планировала заключить договор с китайскими партнёрами в части поставки нам крупной партии алюминия, естественно, сомнительного качества. Я в совершенстве владел многими языками и, в частности, китайским, и вёл свой доклад перед десятком влиятельных китайских бизнесменов, владеющих алюминиевым вторсырьём, и, впрочем, как всегда, не мог скрывать гордости за свой гибкий и резвый ум.
На один очень, как мне показалось, тривиальный вопрос одного из присутствующих, я ответил с усмешкой, чем поставил его в глупое положение перед остальными. И вот я лежу на дорогом красном ковре и снова корчусь от судорог. Совещание сорвано, и, как оказалось на следующий день, я настолько разочаровал серьезных китайских коллег своей дерзостью, что они не захотели меня более видеть. Обратившись к моему руководству, они потребовали прислать другого эксперта, на что, естественно, получили положительный ответ. Не стоит переоценивать свою значимость, – с грустью убедился я, узнав эту новость.
Мой запал потух и вернувшись в отель я как следует напился и затянулся сигаретой. И вот в пьяном бреду я выловил из пространства мысль: «Это всё неспроста». Да. Это всё неспроста, – еще раз констатировал я и стал вспоминать случаи, когда кого-то осуждал и ставил в глупое положение. Прокрутив в своей голове десятки таких случаев, я уже точно был уверен, что мой недуг – это не иначе, как мгновенная карма, но тут же возник закономерный вопрос: «Почему другие люди не впадают в такое состояние, когда делают нечто подобное?». Этот вопрос, прогулявшись по моей умной голове и не найдя ответа, ушёл в пространство…
Утро следующего дня. Я осознавал, что мне нужно собираться на рейс домой, чтобы, прилетев, явиться на работу с видом виноватой собаки и рьяно убеждать начальство, что все дураки, кроме меня. Амбиции – это сильная вещь, но в этот раз я тратил невероятные усилия, чтобы их перебороть.
Таксистом оказался человек индуисткой внешности, поэтому я решил блеснуть умом и сформулировал просьбу на хинди: «В аэропорт». Не скрывая радости, вызванной моими познаниями его родного языка, он тут же забрякал на нём:
– Вы прекрасно говорите на хинди. Вы жили в Индии?
– Спасибо. Нет, не бывал даже. Мне просто легко даются языки и всё прочее.
– Полиглот значит.
– Да, наверное.
– Вижу, вы чем-то расстроены? – словно робот спросил он.
– Да. Неужели так видно?
– Вы знаете, я не знаю почему, но мне кажется, что Вам не нужно туда. Вы должны быть в ином месте.
– Откуда Вы знаете, куда я еду? А-А-А. Вы увидели бирку на моём чемодане.
– Нет. Я не знаю, но Вам стоит просто прислушаться.
– Я и сам не хочу обратно. Мне, очень умному человеку, можно сказать, гению, трудно сейчас.
– Выпейте это…
Он протянул мне грязно-желтый потертый мешочек, из которого торчало горлышко с откидной позолоченной крышкой. Я бездумно взял его в руки и даже поблагодарил: «Спасибо». Возможно, я был настолько потерян и морально помят, что, не задумываясь о содержимом, выпил до дна, а потом, корчась от неимоверной горечи, протянул его таксисту. Схватив его, он, улыбнувшись, подтвердил:
– Должно помочь.
– Да. Горячит неплохо. Скажите, а куда мне ехать?
– В Индию.
– Куда именно в Индию? Точнее?
– Вас встретят. Мой прадед не берёт учеников, но Вас возьмет. Учитель давно ждёт Вас, – закашлявшись произнёс он, будто бы поняв, что неудачно обмолвился.
– Заманчиво. Только не пойму, почему он ждёт именно меня, да ещё и давно?
– Не волнуйтесь, скоро Вы получите ответы на все вопросы.
– Это то, что мне нужно. Признаюсь, я давно пришёл к потолку познания этого мира. Говорите адрес.
– Адрес сложный. Сами не сможете найти, но я попрошу, чтобы Вас встретили в аэропорту. Будет стоять мальчишка с табличкой.
– Что будет на табличке?
– Там будет Ваше имя на хинди. Мальчик не владеет русским языком.
– Хорошо. Договорились. Надеюсь, не обманете. Я обычно не верю людям. Вы, наверное, дали мне выпить что-то, повышающее порог доверия к незнакомцам.
– «Ну Вы же согласились это выпить, – усмехнулся он, ладно, отдохните пока, а я, пожалуй, поднажму, регистрация на рейс заканчивается через сорок минут».
– Ох, что творю, – вырвалось у меня.
– Поспите, – гипнотическим голосом сказал он, два раза похлопав меня по плечу.
Тут же меня начало клонить в сон, и я провалился в него, не успев даже ничего ответить незнакомцу…
От сильной тряски и вибраций я открыл глаза. Как оказалось, я находился в кресле самолета и согласно сообщению командира воздушного судна, мы только что успешно сели. Это всё сон? – наивно думал я, посмеиваясь, словно умалишённый. Впервые в жизни я полностью потерялся во времени и пространстве и не знал, как реагировать на подобные явления и, наверное, в этот момент выглядел весьма глупо.
– Вставайте господин, мы совершили успешную посадку, – вежливо сказала стюардесса, наклонившись к моему уху.
– Оу. Я всё проспал. Меня сюда привёл таксист, да?
– Дайте-ка вспомнить. По-моему, в самолёт Вы вошли один, – ответила она, задумчиво нахмурив тонкие бровки.
– Благодарю, – серьёзно ответил я, решив не показывать волнения.
Выходя с трапа самолёта и пытаясь глазами найти мальчика с табличкой, я растерялся, ведь такого количества народа, сконцентрированного в одном месте, я никогда не видел. Вместе с бурным потоком этой людской массы, я вскоре оказался в аэропорту. Чтобы я делал в этой стране, не зная их языка? – с гордостью спрашивал я себя, узнав у какой-то женщины, где можно забрать свой багаж.
Не дождавшись в месте получения багажа своего чемодана, я с наездом обратился к соответствующим службам аэропорта, на что получил ошеломительный ответ: «Вы не сдавали багаж». Я был вне себя. Деньги, одежда, важные личные документы, кроме паспорта, находились в чемодане, который я, как оказалось, не сдавал вовсе. В моей голове роился шабаш негативных мыслей, и я злостно причитал: «Вот блин. Таксист меня надул. Что же делать? Чёрт. Сам, говорят, дошёл. Хм. Без мозгов и памяти дошёл. Ну и дела. Чёрт, чёрт, чёрт». Вдруг за спиной послышался звонкий хинди: «Почему, когда Вы злитесь, Вы зовёте чёрта? Он как-то виноват?».
Резко обернувшись, я увидел мальчика и, побыв немного в прострации, спросил:
– Ты тот, кто меня должен встречать?
– Да, – ответил он, после чего покружился несколько раз и похлопал по своему драному рюкзаку, из кармана которого, торчал, свернутый лист пергамента.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/egor-sergeevich-havanov/igra-v-realnost-60967277/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Егор Сергеевич Хаванов
Кто мы? Зачем мы здесь? В чем наша цель, миссия? Кто Создатель этого и зачем он создал Вселенную? Эти вопросы продолжают интересовать умы людей. Главный герой этой книги многое испытает, прежде чем познает великую истину нашего существования. Есть ли в нем цель? Большой вопрос!
Игра в реальность
Егор Сергеевич Хаванов
Корректор Татьяна Дмитриевна Пузанова
Редактор Татьяна Вячеславовна Хаванова
© Егор Сергеевич Хаванов, 2024
ISBN 978-5-0051-4929-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Молодой человек сидит на краю уступа крыши многоэтажки и хочет спрыгнуть. Почему же он думает об этом? Он вспомнил всё! Вспомнил, что наша жизнь и весь наш мир, в целом – это лишь игра, только Игра в реальность. Несчастный пытается понять, марионетка ли он в этой игре, или все произошедшие события являются закономерными следствиями его собственного выбора? Вновь обманутый системой, он снова в западне этого мира и не понимает, где в этот раз оступился. Всё же он решает не убивать себя, а рассказать историю своих скитаний по лабиринтам игры.
Но зачем?
Наверное, для того, чтобы понять свои ошибки, по воле которых он все ещё здесь. Ему удастся?
Возможно!
Одно можно сказать точно – из его рассказа станут ясны ответы на вопросы, волнующие философов не одно тысячелетие: «Кто мы? Где мы? Зачем мы здесь? Что было до?».
Как я опять докатился до этого?
Не знаю!
Кажется, я снова в западне.
Да. Но, стоит признать, оборачиваясь на своё «Богатое прошлое», о котором я случайно узнал, что, в общем-то, бывало и похуже…
И вот он я! Сижу на краю уступа крыши высотного дома. Перед глазами прекрасный и хитрый мир. Надеюсь, он понимает, как я от него устал. Не хочу больше этих интересных сценариев, приводящих снова и снова туда, где я всё еще здесь – в игре…
Да-да, не смущайтесь. Цитата: «Вся наша жизнь – Игра» является абсолютно верным утверждением, и от того, что многие из вас скажут, что это всего лишь красивая фраза, мне, к сожалению, лучше не станет.
Я знаю, что смерть от своих рук не даст мне желаемого, а скорее наоборот, снова обнулит.
Ладно. Как бы мне не было больно, я не стану лишать себя жизни. Игрок, проявивший такое самодурство, еще долго не сможет полноценно играть, и я это уже проходил.
Что же мне делать? Не покидает чувство, что я здесь снова впустую растратился. Может рассказать об этом?
Возможно, я и сам пойму, наконец, где я упустил то, зачем вернулся сюда?
Да я расскажу всем свою историю…
Властный Генри
Средневековая Европа.
В именитом семействе все в суматохе. Хозяйка рожает. И слава богу, что здесь нет нашего господина, – кричали служанки. Он посрывал бы нам головы, за то, что не уследили вод красавицы хозяйки, – тараторила одна из служанок, семеня к спальне госпожи с тазом наперевес.
Родился здоровый малыш.
Меня назвали Генри.
Спустя всего половину года от роду я уже разговаривал и был умён не по годам.
Многие влиятельные люди появлялись в нашем доме и довольно часто их любимым делом становилось общение со мной.
Я и сам больше любил проводить время со взрослыми. Не всегда я отвечал на их вопросы так, как они хотели, но мои ответы обычно заставляли этих умников задумываться, или смеяться, полагая, что я еще чертовски наивен. Наверное, так и было, ведь я еще не понимал мир, как понимаю его сейчас.
Как-то раз, скорее в очередной, помощник главного судьи города Эммануэль Гессен, являющийся частым гостем в нашем доме, задал мне, семилетнему гению, вопрос: «Сколько граней в шаре?» и всучил мне в руки небольшой стеклянный шар. Я, покрутив его и осмотрев со всех сторон, ответил:
– Много.
– Правильно. Их нам с тобой не сосчитать, ведь мы их даже не видим. А что ты думаешь об этом предмете? Может ли он обладать силой колдовской?
– Ваш шар, обладая он магической силой, не дал бы себя разбить. Ведь так?
Я, не раздумывая о последствиях, со всей силы швырнул круглого в сторону кирпичной кладки камина, повстречавшись с которой он, как и ожидалось, раскололся на несколько частей.
Старик вскочил с кресла и со словами: «Что же ты наделал? Это же было вещественное доказательство» хотел было наградить меня подзатыльником, но строгий взгляд отца, пришедшего на крик, мгновенно остудил вышедшего пыл из-под контроля, Гессена. Тот опустил руку и молча принялся собирать осколки в свой огромный носовой платок, а я, чувствуя свою неприкосновенность, смело продолжал молоть языком:
– Дядюшка, я знаю, зачем Вы носили этот шар с собой. Вы хотите сжечь очередную невинную женщину?
– Вот дьявол. Отец тебе слишком много рассказывает.
– Вы не ответили, дядя.
– Мы считаем их ведьмами! Они дети сатаны.
– А Вы точно умный дядя?
– Так всё, стоп. Я сейчас же поговорю с твоим отцом. Хватит с тебя домашнего обучения. Мир – не сказка, скоро ты это поймешь. Балуют тебя здесь. Ишь.
Он тяжело встал и похромал в отцовский кабинет, дверь которого была открыта.
Я слышал их разговор. Этот шулер убедил-таки моего отца…
Ну что ж, может это и к лучшему, – спокойно подумал я.
На следующий день я уже ехал в повозке в католическую школу.
Школа оказалась, на удивление, не такая мрачная, как мне про неё рассказывали дома. По обе стороны центрального учебного корпуса, крышу которого венчала острая металлическая пика, находились жилые кубрики, объединённые между собой длинным одноэтажным зданием, прошивающим центральный корпус насквозь.
Здесь я вскоре нашёл друзей, но, признаюсь, так и не научился относиться к ним, как к равным. Никто из них не дотягивал до моих умственных способностей, но они, видимо, и не переживали об этом, иначе не общались бы со мной все эти годы.
И вот мне пятнадцать. Даже за столько лет религиозные догматы, которыми нас травили ежедневно, меня не победили. Я всегда имел свою твердую точку зрения, но, не являясь дураком, помалкивал об этом.
В один из летних вечеров мы с моим лучшим другом Дарлом сбежали из кубрика с целью залезть в одну заброшенную усадьбу, находящуюся неподалеку. Ребята рассказывали, что в этой усадьбе был роскошный яблоневый сад, и нам с Дарлом уж очень хотелось это проверить.
И вот мы на месте. Позади высокая кирпичная стена, которую мы не без усилий преодолели. Только вот яблонь в этой темноте ни я, ни Дарл не наблюдали.
Вдруг мне показалось, что между деревьями мелькнула серая фигура. Это не мог быть Дарл, ведь он только что ушёл искать яблоки совсем в другую сторону. Привидение? Да нет? Не верю в это, – успокоил я себя, устремляясь вглубь сада за таинственной фигурой.
Спустя некоторое время привидение уже лежало подо мной и быстро дышало. При свете Луны я отчетливо разглядел черты её лица. Это была очень красивая хрупкая девочка лет пятнадцати. Признаюсь, я был взволнован не меньше неё, но старался не показывать вида. Теплота её тела и блеск синих глаз взбудоражили моё нутро до дрожи. Позже я не раз вспоминал эту встречу…
Когда мы отдышались и уже сидели на траве, я первым завязал разговор:
– Кто ты?
– А ты? Что ты тут делаешь? – спросила она, резко поднявшись с травы.
– Я, мы. Мы хотели яблок, – ломано ответил я, посматривая снизу на строгое, опутанное длинными густыми волосами, лицо девочки.
– Значит воришки? Где Ваша совесть юноша? – монотонно и сдержанно ответила она, повернувшись ко мне спиной.
– Я ради забавы, не из бедных я, поверьте. Тут школа неподалёку. Меня Генри зовут, – оживлённо выпалил я.
– Школа, говорите. Чему же Вас учат там? Лазить по чужим садам?
– Простите. Мне и вправду неловко. Разрешите узнать, как зовут Вас? – вежливо произнёс я, уже стоя за её спиной с растопыренными руками, готовыми обнять её сзади.
– Беатрис! – потупившись ответила она и, положив взгляд на свое оголённое плечо, прошептала: «Не советую искать здесь яблоки».
– Почему это?
– Мой отец сошёл с ума. Он сейчас на веранде с другой стороны сада. Ночью ему видятся нечисти, и он не выпускает из рук арбалет. По мне, так он сам уже превратился в нечисть. Я очень боюсь его, поэтому ночью убегаю сюда.
– Не пробовала сдать его инквизиции?
– Что? А ну замолчите Генри. Это же мой отец!
– Вы ангел! – вдруг вырвалось у меня от восхищения.
– Не говорите мне такое. Мне противны красивые слова. Поспешите уйти. Ладно?
– Ладно уйду. Даже яблок перехотелось.
Странная семейка, – подумал я и, не оглядываясь пошёл искать Дарла, надеясь, что он еще не успел попасть под стрелы безумца. Долго искать друга мне не пришлось, он, напуганный до смерти, свистнул с белого каменного забора усадьбы. По дороге в кубрик он в красках поведал мне, как его чуть не пристрелил обезумевший хозяин усадьбы, а я, в свою очередь рассказал ему о сказочной встрече с Беатрис…
Желание ходить в этот сад сначала полностью отпало. Да, она симпатичная девочка, но немного странная, – думал я. Но нет же. Вскоре мне стали сниться сны, где я обнимаю её, чувствуя её тепло и то, как она вздрагивает от моих прикосновений. Самыми трогающими были сны с продолжением той встречи в саду, где я уже не был испуган, а скорее, напротив, уверенно стягивал с неё её белую полупрозрачную сорочку и ласкал прекрасное, освещенное светом Луны, тело.
В общем, я понимал, что влюбился в неё! Желания вскоре перестали давать мне спать, и я, уже один, хоть и было чертовски страшно, стал посещать тот сад, подглядывая за ней.
Ночью при свете Луны в одной сорочке бегала она по саду и шёпотом напевала что-то невнятное. Бывало так, что она просто грохалась на траву и рыдала. Я хотел подойти к ней и прижать её к себе, но всё никак не решался.
Спустя месяц таких подглядываний я расслабился и практически ходил за её спиной. Наверное, она уже стала догадываться об этом, но мне было всё равно, ведь я осознавал, что наставало время открыться ей. Подкравшись к ней и буквально стоя за её спиной, я произнёс дрожащим полушёпотом: «Ты такая красивая». Она обернулась с улыбкой на лице, но тут же сбросила её и сурово посмотрела на меня. Я начал с извинений:
– Прости, Беатрис. Мне интересно наблюдать за тобой.
– Прощаю Вас, Генри, в последний раз.
– Почему же в последний?
– Я недавно поняла, что вы наблюдаете за мной, но я не готова следовать Вашим целям.
– Беатрис, я люблю Вас.
– Не могу Вам ответить тем же. И раз уж Вы мне открылись, откроюсь и я Вам. Я не планирую в этой жизни плотской любви. Моя жизнь будет праведной, и я наконец-то увижу Его…
– Кого?
– Того, кто всё создал. Один раз я почувствовала, что я – это не вся я. Я задала вопрос, и вскоре он явился мне во сне и многое рассказал.
– Кто он?
– Создатель.
– Ты веришь в сны, – рассмеялся я и добавил: «Ты странная».
– Простите, но не ходите больше за мной, пожалуйста. Ладно?
– В этом мире странность не в чести. Помни, глупая.
– Не Вам меня учить. Уходите.
Я ушёл. Не знал, что ответить на такое. Укутавшись гордыней, я перестал ходить в этот сад, а вскоре моё тело запросило другой любви, и мы с Дарлом, наведавшись к двум куртизанкам, познали прелести телесного кайфа. Это невероятно рискованное дело, кстати, провернул Дарл, что было для меня весьма удивительным. Та ночь сделала меня взрослым и тут же пульнула в суматоху жизни утренним сюрпризом…
Внезапный приезд Гетсена стал точкой отсчёта, где слабое, чистое, мирное течение моей жизни сменилось на бурный мутный поток.
Гетсен появился рано утром, и когда он медленно ехал на лошади, я, глядя в окно кубрика, почему-то подумал самое дурное: «Отца не стало». Так оно и оказалось.
Гетсен теперь был главным судьей города, и поэтому я, как сын его лучшего друга и просто любимчик, стал его помощником.
Спустя два года я, уже имея взрослый вид, занял пост официального помощника Гетсена. Теперь подачек старого судьи мне уже не требовалось. Моего жалования, подкрепленного жирными откупами, хватало на содержание дома отца, в котором, от горя предаваясь алкоголю, сходила с ума моя мать. Я никогда раньше не любил разговаривать с ней, считая её слишком приземленной, но теперь, когда она запила, мы чаще общались, прикладываясь к одной и той же бутылке.
Так прошло еще несколько лет, пока я не схоронил и её. Она, с её крепким от природы здоровьем, могла прожить до глубокой старости, но намеренно травила себя, не желая жить без отца.
Гетсену было уже шестьдесят пять, но на вид все восемьдесят и не удивительно, что он часто стал забываться…
Его дурные пристрастия и само неумолимое время ураганом срывали его с поста, который, как это не иронично, он добивался всю свою жизнь. Он забывал всё, но, что самое страшное, иногда вспоминал то, чего никогда не было.
Он сам сдал пост судьи, поняв, что не стоит делать из суда посмешище.
И вот я – главный судья города.
С каждым годом на этой должности я всё лучше и лучше справлялся с ролью судьи, постепенно убивая в себе остатки совести и доброты. Своим помощником назначил Дарла, ведь никого ближе у меня не было. Я доверял ему, как самому себе. Да, он не был гением, но помощнику судьи этого и не требовалось.
Вечерами мы с Дарлом сидели в моей рабочей коморке, попивая крепкое виноградное вино, которое я любил заедать жирной маслиной, или твердым сыром. Этот вечер ничем не отличался, но именно его я помню отчетливо. Тогда, наполняя очередной стакан, я спросил Дарла:
– Дарл, кто у нас завтра?
– Сейчас посмотрим. Девушка. Имя не выяснено. Нашли в лесу. Жила в шалаше. Несёт чушь про какого-то Создателя. Церковь отвергает. Ах да! При ней нашли маленькое зеркало.
– Еретик, да еще и ведьма! Не люблю такие дела. Эх. Грех на душу берём, хотя, между нами говоря, не верю я в эти грехи, но сердцу всё равно как-то не спокойно.
– Ты меня поражаешь друг. Про сердце заговорил.
– Да сам удивляюсь. Колит что-то. Но это точно не грехи. Грехов нет. И бога нет. Есть только продуманный этот мир, – философствовал я, глядя на осадок вина в стакане.
– Ха-Ха-Ха. Хорошо, что только я об этом знаю. Ладно. Завтра посмотрим на это чудо.
– Смотри мне. Лишь тебе вера есть в этом балагане страстей. Поехали домой.
Дарл жил у меня. С ним было не скучно, и я даже не думал о женитьбе и детях, ведь не менее одного раза в неделю мы обязательно тайно выбирались к блудницам, облачившись в плащи и маски.
Мне нравилось вечерами пить вино с немногословным Дарлом и размышлять вслух о какой-нибудь чепухе, сидя перед тёплым камином. Дарл редко высказывал свои суждения, чаще лишь одобрительно кивал, реагируя на мои.
Утро. Посреди зала суда к массивному деревянному стулу привязана неопрятная, грязная и лохматая, как смерч, девушка. Я подошел к ней и наклонившись к её грязным волосам, был удивлён тем, что она не воняла, как большинство людей, а благоухала ароматами леса, душистыми травами, цветами и сырой землёй. Я подобрал и откинул длинную, грязную прядь её волос, закрывающую лицо и увидел эти глаза…
Они были заполнены слезами и мелким мусором, но я всё равно узнал их. Эта была она. Её глаза я не мог не узнать. Бесстрашно выстрелив в меня своим взглядом, она надула щёки, как маленькая обиженная девчонка. Я понял, что она меня тоже узнала и непроизвольно сказал: «Беа…», тут же приказав себе заткнуться.
Выпрямившись, я резко и грациозно поправил свою фиолетовую мантию и, нервно поглаживая левой рукой белый мех на ней, направился за свой стол. Встав на место судьи, я, как всегда, громко и властно рявкнул: «Начинаем суд».
Прокурор инквизиции представил обвинение на всеуслышание…
Вот мы зверье. Что плохо она сделала? Просто жила в лесу, и никто и никогда не нашёл бы её скит, – нервно размышлял я, понимая между делом своё предвзятое отношение к Беатрис.
Как-то раз утром она услышала детский плач и крики о помощи. Это были заблудившиеся дети: мальчик и девочка, решившие, по их словам, просто поиграть в лесу. Беатрис вывела их из леса, но завидев людей, пустилась обратно в лес. Её догнали. Как оказалось, она спасла детей одной влиятельной семьи, глава которой, выслушав пятилетних потерявшихся, поблагодарил спасительницу, но отпускать не спешил. Её силой затащили в дом и посадили за стол, ломившегося от изобилия еды. Беатрис не стала есть и на многочисленные вопросы жены главы семьи, такие, как: «Откуда Вы? Почему Вы не едите? Почему Вы так плохо выглядите?» отвечала молчанием. В какой-то момент, не выдержав на себе недоумённые взгляды и бесконечные вопросы, Беатрис снова решила сбежать, но её усилия были тщетными. Ах. Дикая. Глупая. На что ты надеялась? – думал я про себя, внимательно слушая речь прокурора. Ну зачем ты обмолвилась на допросе о создателе. Зачем? – продолжал крутить я в своих мыслях.
Среди её вещей, как подтвердил обвинитель, нашли еще и маленькое зеркало, что дало ему право повесить на несчастную дополнительное клеймо – ведьма. И вот она здесь. Мы судим это доброе и наивное существо…
Обвинитель, закончив речь, сел на стул, но я, погруженный в себя, еще некоторое время молчал.
Вдруг из толпы кто-то громко и злобно прорычал: «Сжечь на костре ведьму при всём люде, или пусть покается и поклянется перед святой инквизицией о верности католической церкви».
Я аж вздрогнул. Да сколько же в вас злости люди. Разве я позволю сжечь её. Я бывал на сожжениях. Жар от пламени достигал даже крайних рядов, где я обычно ненадолго задерживался. Люди, стоявшие близко нередко даже получали ожоги за свою страсть посмотреть на то, как заживо горит живой человек. Всё это сопровождалось воплями жертвы суда, вонью сгорающей плоти и ором обезумевшей толпы, где кто-то рыдал из жалости, а кто-то орал от ярости. Я не хотел бы смотреть, как я своим решением устрою для своей любимой такую страшную смерть. На минуту представив, как она кричит в огне, я твердо решил, что лучше сам сгорю, чем позволю этому случиться. Требовалось срочно что-то предпринять.
После выслушивания тишины на, данное ей, слово раскаяния, я принял неординарное решение.
Поднявшись и, слегка покачнувшись, я громко огласил: «Суд признает еретика виновным».
Из ожившей толпы посыпались возгласы: «На костёр её. Сожжём лахудру».
Дав им накричаться, я продолжил: «В темнице будет гнить, не всеми еретиками небо коптить».
По залу суда, как я и ожидал, пошла волна недовольства. Кто-то кричал, что хочет отыметь её, но нашлись те, кто-то позволил себе попробовать это сделать. Я был вне себя. У меня было столько злости на этих животных, что я тут же приказал страже забить нарушителей палками, пока не умолкнут. Около двух минут их непрерывно избивали, пока те не отключились от боли. К тому моменту народ, как обычно испарился, зная последствия моих репрессий.
Выкиньте этот мусор за дверь, – властно сказал я страже и пошёл в центр зала, где лежала, привязанная к упавшему стулу, Беатрис. Я присел и, уткнувшись своим лицом к её уху, решил немного пофилософствовать:
– Видишь, каково быть странной, доброй и наивной в этом мире. А я всё еще люблю тебя, поэтому не предал огню. Ты довольна?
– Мне всё равно, – выпалила Беатрис дрожащим голосом.
– Если тебе еще всё равно, то может отправить тебя на костер?
– Нет. Пожалуйста. Я не хочу так умирать. Я хочу уйти достойно.
– В чём различие того, как уйти? Есть просто жизнь, а есть просто смерть.
– Я с детства не понимала этот мир и мне стали сниться ответы. Во снах я говорила с Создателем. Он мне многое объяснил. Наш мир не лучше мышеловки, особенно когда Вы хотите выйти из игры. Поверьте-же, – шептала она, с выпученными глазами.
– У меня тоже есть мнение на этот счёт, – шепнул я в ответ.
– Что Вы будете делать со мной?
– Начнём с помывки.
Я приказал страже отвести её в нашу помывочную. И лично наблюдал, как с неё срывали лохмотья и обливали ледяной водой. Беатрис пассивно отнеслась к помывке, что вынудило меня крикнуть: «Лить воду пока ведьма не будет чистой». Услышав это, она заметно ускорилась и импульсно, из-под бровей, посматривала на меня, ожидая прекращения ледяного душа.
В моей голове созрел план: «Нужно найти похожую девушку, прилюдно сжечь её, а Беатрис тайно забрать к себе домой, написать родословную и жениться на ней. А если не найду такую? Напуганный до смерти, народ забудет, а прокурор нет. Ладно, ему я оттяпаю один лакомый кусок земли за городом, коим владел мой отец. Не впервой. Не откажется».
Но конечно-же я прекрасно понимал, что главной помехой в моем плане был отнюдь не прокурор, а мнение самой Беатрис, идущее вразрез моим целям.
Я обустроил ей камеру, в которой в укромном уголке даже установил её зеркало, но позже нашёл его разбитым. Мягкие одеяла на деревянных нарах тоже не задерживались. Беатрис их скидывала в угол, предпочитая голые, снаряженные занозами доски.
Я, не обращая внимания на её выходки, носил ей фрукты, угощения, сладости, мясо. Сначала она отказывалась от всего, но вскоре была вынуждена потреблять немного хлеба и пить воду.
Спустя месяц, договорившись с прокурором, я нашёл для содержания Беатрис всеми забытый заброшенный замок, где имелась подвальная камера и не одна. Я, безусловно, рисковал, делая такие вещи, но будучи вечно пьяненьким, не давал страху власть.
Теперь я ездил к Беатрис чаще, привозя свежий хлеб и чистую воду. Почти каждую встречу я предлагал ей стать моей женой, но от неё в ответ слышал лишь слова, восхваляющие создателя и поганящие наши земные пороки.
Вскоре я уже едва это выдерживал и как-то раз…
Этот день был особенным. Я, сидя на небольшой табуретке, осматривал очередной разгром. В этот раз она умудрилась порвать не только, привезённое мною очередное одеяло, но и свою одежду, а теперь обнаженная и явно уставшая, сидела на деревянных нарах, протыкая взглядом стену. Я был сильно расстроен и начал нагло мыслить вслух:
– Надо было сжечь тебя тогда. Знаешь, как много проблем я решил, сколько правил нарушил? Ты это хоть чуть-чуть понимаешь?
– Понимаю. Ты сам позволил мне выжить. Теперь ты пытаешься влюбить меня в себя, только я не хочу земной любви. Все эти чувства земные ведут только вниз. Это всё иллюзии, ты думаешь, сейчас имеешь власть и мир твой? Ошибаешься. Это игра на чужом поле.
– Допустим, игра, и что же? Ты ждешь, что после достойной, как ты сказала, смерти тебя выпустят в свой мир, а пока надо от всего отказаться. Да? Для чего все блага мира созданы тогда? Наверное, чтобы мы ими не прельщались. Да?
– Наконец-то ты начал понимать.
– И я могу попробовать понять тебя?
– Попробуй.
– Для начала я попробую твоё тело, тебе же всё равно на него? Ты не против еще чуть-чуть пострадать?
Она молчала, а я, воспринимая это, как согласие, стал медленно приближаться к ней. Сознание помутилось и всё доброе, что было во мне, в этот момент отступило. Чем ближе я приближался к ней, тем сильнее она дрожала. А чем сильнее она дрожала, тем больше я хотел сделать это с ней. Я схватил её за длинные грязные волосы, потянул их на себя и, согнав с нар, уткнул головой в пол. Оставаясь в этом положении, она причитала что-то неразборчивое, как молитву, но физически никак не сопротивлялась тому, что я делал…
Грех получился быстро. На полу, в пыли и грязи, лежала и плакала Беатрис.
Я был рад и, наверное, впервые в жизни, почувствовал настоящую власть.
Сделав большой глоток рома из карманной фляжки и сев на нары перед Беатрис, я спросил её:
– Тебе понравилось? Мне показалось, что в некоторые моменты вместе с молитвами от тебя слышались и удовлетворенные стоны.
– Тело дает нам эти иллюзорные чувства удовольствия. Мы их рабы. А тебе не мешало бы покаяться, иначе застрянешь в этом мире очень надолго.
– Хватит бредить. У меня в этом мире тоже есть власть. Ты у меня в рабстве. Поспи лучше, я завтра ещё приду.
В эту ночь я размышлял о содеянном и принял твердое решение – продолжать в том же духе, ведь мне чертовски понравилось. Я даже не осознал, на сколько сильно я изменился тогда.
Каждый день я стал приходить к ней, а иногда даже по несколько раз в день. Я исполнял с ней то, что хотел. Её кротость и смирение возбуждали меня так, как не возбуждала ни одна из сотен известных мне блудниц.
Так продолжалось половину года, пока я не стал замечать, что стал чаще хворать и, в целом, имел постоянное недомогание. И, как по звонку, после того, как я понял, что болею, состояние резко понеслось вниз. Спустя месяц я уже едва ходил, а усилившаяся в сотни раз отдышка не позволяла говорить без рывков и покашливаний. Я уже не захаживал к Беатрис, а всё чаще лежал дома то с жаром, то с поносом, то с рвотой, или всем комплектом одновременно.
Кажется, она была права, ко мне приходит кара, – начал задумываться я, угасая на глазах. У меня стал сначала гноиться, а потом и вовсе гнить, нос. Что было еще страшнее, гноились и болели интимные места. Справлять нужду по-маленькому или по-тяжелому для меня было уже большой проблемой, но это случалось не часто, ибо львиная доля пищи и воды, принятой на обед, завтрак и ужин оказывались в раковине, или в ведре, стоящем наготове около моей, источающей вонь, кровати. Я блевал постоянно и уже просто физически не мог делать любимых вещей: есть и пить. При каждой рвоте осознавал, что вот-вот умру, но почему-то не умирал. Два раза в неделю Дарл проведывал Беатрис, привозя ей воду и хлеб.
Нельзя сказать, что я не думал о ней. Я думал о ней постоянно и в одной из тысячи мыслей в моей голове была даже такая сумасшедшая: «Беатрис – причина моей болезни. Может болезнь пройдёт, если отпущу её обратно в лес?». Удивительно, но от этой мысли мне мгновенно похорошело. Я смог полностью открыть глаза, из которых обильно полились слёзы. Ко мне вернулись резкость зрения и обоняние, позволившие мне ужаснуться от того, что творилось вокруг. Как же я довёл себя до такого? – сказал я вслух, пробуя сойти с высокой кровати. За окном благоухала весна, ароматы которой возвращали меня к жизни, как лекарства. Поняв причину улучшения моего состояния, я твёрдо решил, что сегодня-же отпущу несчастную Беатрис и позвал Дарла.
Оказавшись в её камере, я был потрясён до самых глубин моей прогнившей души. Тело Беатрис лежало в луже свежей крови.
Пульса нет, – констатировал Дарл, проведя элементарную пальпацию артерий шеи.
Вены на её руках и ногах были разодраны чем-то не тупым, но и не острым. Скорее всего это был угловатый камень. Все стены были исписаны кровавыми надписями: «ТЫ ПРОИГРАЛ».
Сердце защемило и прежнее болезненное состояние медленно возвращалось, давая мне осознание, что я действительно проиграл в этой жизни.
Чуть позже в любимом углу камеры Беатрис, где она обычно молилась, я нашел, нацарапанную на сыпучей кирпичной кладке, запись: «Я ПРОИГРАЛА». Мои опухшие язвенные глаза наполнились горячими слезами. Мне было жаль себя, жаль Беатрис, жаль, что вышло всё вот так. В моей голове, еще способной мыслить, с грохотом проносились мысли: «Почему нельзя было по-хорошему? Почему надо было вот так? Вышла бы замуж за меня, горя не знала бы, и я, разве совершил бы я грех насилия? У-У-У, всё этот „Некто“ во снах этой дурочки. Творец. Всё он. Чувствую, что да. Есть он, но он тот еще фрукт, раз позволяет мне гнить заживо. Ну да, я насиловал её, но я и спас её от костра когда-то. Неужели, на чаше весов перевесило зло?».
И вот я, некогда властный человек лежу больной, гниющий заживо на земляном полу около тела красавицы Беатрис, и что я делаю? Я бормочу: «За что нам всё это? За что? Я любил её. Любил! И убил её. Я. Где же моя смерть? А? Идём же. Я здесь».
Я не хотел вставать и кряхтя умолял Дарла: «Друг, убей меня. Просто поставь свою ногу мне на шею, надави посильнее, так ты… Так ты спасёшь меня».
Конечно-же он не стал этого делать, но пообещал мне, что позаботится о скорейшем решении проблем, связанных с этим инцидентом.
Моя психика тогда окончательно пошатнулась, и я, не держась за эту, проигранную мною жизнь, доверил Дарлу распоряжаться её остатками.
Прикованный к постели, я каждый день молил о смерти, ведь хворь, словно живая, размножалась во мне, ела плоть и бесцеремонно гадила внутрь. Моё тело, ранее физически крепкого и стройного мужчины стало по форме напоминать солитерного пескаря.
В какой-то момент я полностью впал в беспамятство и перестал узнавать даже самых близких мне людей, таких, как Дарл.
Моё сознание плавно перенеслось из одной сгнивающей плоти в еще более ужасную и смердящую. Я даже не осознал этого…
В пропасти для разума
Я в чём-то тёплом и мокром. Время не ощущается, оно как будто остановилось. Движение вокруг крайне слабое. Площадь поверхности моего тела находится в непрерывном раздражении, в зависимости от интенсивности которого, я, то автоматически двигаюсь в одной плоскости, то замираю в оцепенении.
Для наглядного объяснения этого состояния лучше всего подходит следующий пример: «Представьте, что вас силой поместили в холщовый мешок и бросили в некое помещение, на полу которого в некоторых местах разлит, к примеру, молочный коктейль. Спустя некоторое время голод заставит вас подползти к таким участкам и сквозь грязный мешок поглощать то, что сможет просочиться сквозь него. Еще вас одолевает дикая боязнь звуков, ведь их причина вам абсолютно не ясна, вы ничтожно малы.
В моменты потребления пищи страх, являющийся здесь базисным переживанием, притуплялся, что будто бы мотивировало постоянно двигаться в поисках пищи.
Поедая всё без разбора, я бесконтрольно воспроизводил себя снова и снова. С увеличением количества моих мерзких полупрозрачных копий, боли становилось больше, потому что все они будто бы были частью меня. Я не мог это остановить и не мог погибнуть, ведь я то и дело переселялся то в одну, то в другую жизнеспособную особь моего богатого потомства.
Очередным бурным потоком меня вдруг выбросило в новое место, где моя кожа начала вспениваться и буквально гореть. От дикого жжения, нашпигованное инстинктами тело, стало тыкаться в углубления мягкой и бугристой поверхности в поисках безопасности…
Я нахожусь в пещере с большим количеством углублений различных форм и размеров. Тут много еды, разбросанной по всюду в виде белых и желтовато-красных объёмных капель, и я неосознанно спешу к ним…
Теперь я снова сыт, и, о нет, из меня снова лезут мои копии…
Так продолжалось невероятно долго. Я снова и снова принимал какие-то нелепые простейшие тела, пока не попробовал, наверное, большинство из них. Я почти не управлял ситуацией, но превосходно чувствовал всё, что со мной происходило. Повторюсь, чувствовал. Это не имеет ничего общего с осознанием.
Жизнь река, а я всего лишь лодка, плывущая по течению, – рассуждают фаталисты, но если говорить так о жизни человека, то они не правы, а вот в состоянии, о котором я сейчас рассказываю, я как раз и был этой лодкой“. Почему так? – спросите вы. Я отвечу: „Ваше сознание здесь пребывает в примитивном нервном центре, который едва ли можно назвать мозгом. Чувство времени им почти не осознается, поэтому для вас размазывается в вечность. Было ли осознание? К сожалению, да. Периодически я осознавал свою беспомощность, имея доступ лишь к созерцанию происходящего.
В нашем мире много реальных историй, когда случалось так, что люди не умирали, а входили в глубокое забвенье. Страшно представить, что они чувствовали, просыпаясь в гробу. Так как таких случаев происходило немало погребальные церемонии старались продолжать до признаков начинающегося разложения тела. Тем не менее было и такое, что в гроб на всякий случай вставлялась вертикальная, выходящая к поверхности земли, труба. Так делалось, чтобы восставший покойник не умер от удушья и смог позвать на помощь.
Теперь представьте невероятно жуткую ситуацию. Это случилось с вами. Спустя десять дней забвения, заметив отдалённые признаки разложения, врачеватели решили, что вы отошли в мир иной, но ваш любимый человек, надеясь на то, что вы живы и просто крепко спите, слёзно убедил всех дать вам шанс.
И вот ночью вы вдруг открываете глаза… Паника, вы кричите, не жалея голосовых связок, пока вовсе не срываете их. Вскоре ваш мозг не выдерживает такого уровня стресса и отключается. Снова приходя в себя, вы вновь наблюдаете страшную картину и всё повторяется заново. Позже приходит постепенное принятие сложившейся ситуации, но вы лишь созерцаете свою беспомощность, вы в западне. Отверстие вертикальной трубы во внешний мир, расположенное на уровне вашего рта, позволяет дышать и потреблять немного воды в дождливые дни, что не даёт вам умереть, но этим лишь продлевает ваши муки.
Любимый человек иногда приходит к вашей могиле и вслушивается в мрачную темноту трубы, едва торчащую из холма, но не слышит вас. Словно по закону подлости, вы либо без сознания от очередного сильнейшего стресса, либо бессильно шевелите губами, не создавая достаточной громкости звука. Вы еще довольно долго будете живы и вас никто не спасёт.
Надеюсь, данный пример, являясь отдалённой аналогией Ада, позволил вам понять то, что я испытал. Стоит отметить, опять же опираясь на этот пример, что даже самые жёсткие муки в этом мире имеют смысл заканчиваться.
Так как же я выбрался из Ада?
После каждого нелепого адского тела я получал более вещественное и, отработав на благо мира в ролях, названия которых говорить не очень-то и хочется, я заслужил сравнительно достойное перерождение…
Лохматый мученик
Чувство своей пригодности у деревенской дворняги является основным инстинктом и самым возвышенным удовольствием, помимо наслаждений, присущих животному, поэтому всю собачью жизнь я старался смиренно отрабатывать свой хлеб.
Я уже был старым псом, когда это случилось…
Хозяин, помнящий меня еще щенком, не был вечен, и когда он умер, меня тут же вышвырнули со двора за мой непрекращающийся вой. Я долго бегал вокруг знакомого места, ощущая потерянность, страх и горе…
И вот я сижу у дверей знакомого двора в ожидании амнистии. Когда створка ржавых ворот открылась, я резво устремился во двор, но тут же заскулил от боли и поджал хвост, получив по хребту сучковатой палкой. Когда палка вернулась еще раз, я понял, что мне здесь почему-то не рады. Я не понимал причин такого отношения и еще долго прибегал к родному двору, преданно вынося пинки и удары палками.
В какой-то момент я оказался далеко за селом около небольшого озера. Я никогда не был здесь и не помню, как тут оказался, но видимо так отхватил последний раз, что бежал без оглядки, куда глаза глядят…
Я попил воды из реки и решил немного перевести дух, притаившись в ветвях речного кустарника. Меня так мучал голод, что я до хруста покусывал свой хвост.
Голод и подвёл меня к черте…
Из кустов вышел усатый мужик с огромным тканевым мешком и начал шевыряться в кустах. На нём была грязная и местами порванная камуфляжная форма, высокие чёрные сапоги и темно-зелёная панама, из-под которой невпопад торчали куски волос. Глаза этого человека, бегающие из стороны в сторону, казались мелкими относительно крупного лица, что придавало этому человеку смешной вид.
Я испугался и еще сильнее прижавшись к земле, притих, словно убитый. Тем временем мужичок, нащупав в кустах, запрятанное деревянное удилище и наладив снасть, принялся вытаскивать из реки окуней один за одним и складывать их в свой тканевый мешок, при этом подпрыгивая от радости. Я оживился, надеясь добыть что-нибудь съедобное, и стал смиренно ждать подходящего момента.
Посматривая за удочкой, мужик наладил костёр и, видимо проголодался, раз решил запечь на нём несколько окуней, предварительно насадив их на тонкие ветки.
Когда рыбак начал лакомиться запечёнными окунями, я вдруг не смог контролировать своё оголодавшее тело, которое само по себе сорвалось с места и, поджав хвост, направилось к едоку.
Завидев меня, он улыбнулся и, положив около своих ног обглоданного окуня, дал понять, что это для меня. Я ускорился к угощению, боясь, что он передумает, и пока моё внимание было занято жадным поглощением еды, хитрец быстро опутал мои задние лапы толстой верёвкой. Вывернувшись своей мордой на него, я навсегда запомнил этот взгляд…
Его глаза горели, как у ребёнка, который обнаружил что-то новое, но, в тоже время, в них будто бы зрел зловещий план.
Так и оказалось. Он вдруг начал отбегать с верёвкой в руках, и спустя мгновенье я уже сипло лаял, свисая с ветки дерева вниз мордой, в то время, как этот сумасшедший торопливо сооружал подо мной костёр.
И вот тепло переходит в жжение, а я ничего не могу сделать…
Моё сознание металось внутри обречённого на смерть тела, но долго не могло покинуть его, испытывая чудовищные муки. Спустя вечность, на мой взгляд, в этом теле образовалась дыра, и меня с огромной силой выбросило наружу свежим потоком воздуха и размазало по, возникшей впереди, стене красного света…
Я оказался в тёмном коридоре, по краям которого, словно в общежитии коридорного типа, были комнаты, а в конце мерцал тусклый белый свет. Ранее мои перерождения проходили плавно и незаметно, а теперь я, видимо, заслужил хоть какой-то выбор.
Продвинувшись на шаг вперёд, я заметил, что свет вдали оживился, стал ярче и сменился на красный. Посмотрев на свои руки и ноги, я понял, что даже в этом нелепом месте имел тело, напоминающее, по очертаниям, человеческое. Здесь оно состояло из слабосвязанных между собой гранул. Я быстро прошёл вперед по коридору, под звук открывающихся в такт каждому моему шагу, дверей, из которых доносились звуки животных и пахло едой.
Я боялся оборачиваться и даже ускорился, в то время, как свет впереди сменился на жёлтый и уже довольно сильно обжигал кожу. Привязка к телесному не дала мне продвинуться дальше, и я встал, как вкопанный. Вдруг справа от меня открылась дверь, из которой высунулся маленький кучерявый парень, дурачок с виду, и стал призывать меня заглянуть в его комнату, мол, здесь безопасно.
Я, и вправду, успокоился, войдя в эту комнату, убранство которой напоминало деревенскую избу. В центре стояла огромная русская печь, от которой веяло теплом, а на массивном деревянном столе возвышался медный самовар. Парень напоил меня крепким сладким чаем и уложил спать на лежанку печи. Немного отдышусь, – устало подумал я и крепко заснул.
Вижу сон, будто я снова родился человеком.
Смешной Вова
Россия. 20-ый век.
Я, на первый взгляд, обыкновенный ребёнок лет десяти. Надо мной все издеваются, ведь я не понимаю даже простые понятия. В школе меня спрашивают: «Два плюс два?», а в моей голове возникают круги и палочки. Я отвечаю, что думаю, но вижу лишь недоуменный взгляд преподавателя. Я не такой, как все, моя голова будто бы сломана.
Меня называют: «Смешной Вова», или просто: «Дурак», а я остерегаюсь их, да и вообще, боюсь всех людей. Мама часто бьет меня из-за того, что ненавидит мою глупость и еще из-за того, что совсем не помогаю по хозяйству, ведь у меня буквально всё летит из рук. Потом она плачет в углу и молится. Сам хочу плакать, но не могу, будто даже для слёз не хватает интеллекта. Я готов бить себя, лишь бы стать хоть чуточку способнее.
От меня и моих проделок все устают, и всё, что мне остается делать, – это рыбачить на заросшем пруду за селом. Ты никому не нужен, – говорит мне внутренний голос и осознавая это, я высиживаю голодным весь день с утра до ночи, смотря на поплавок и воду. Иногда попадаются рыбёшки, которых я, будучи голодным, жадно ем сырыми.
И вот я лезу в пруд, особо не думая, что делаю, желая с этим покончить. Опустившись на дно, я не хочу всплывать. Сердце бьется всё чаще. Сами собой с пузырями вырываются слова: «Вот так», а из глаз проступают горячие слезы, и я позволяю воде заполнить мои лёгкие…
Вспышка красного света перед глазами и темнота…
Какого же было моё удивление, когда, снова оказавшись в коридоре, я понял, что это был не сон. И вот я на исходной позиции, но теперь позади кто-то стоит и протыкает взглядом…
Я обернулся. Вдалеке стоял здоровяк, являющийся настолько высоким, что своей головой доставал до потолка коридора, а его широченные плечи касались обоих стен по краям. На нём был синий, надетый на голое тело, комбинезон, который буквально трескался по швам под натиском массивного тела. Подойдя ближе, он представился: «Моё имя Гнед, и я главный по наказаниям здесь. Ты провинился опять». Я был вне себя от такого обвинения и недоумённо спросил:
– Что я сделал?
– Умирать по своей воле здесь не разрешается! Ты должен отправиться в Ад для обдумывания своего поведения.
– О нет, надеюсь ты не о том месте, где я вечность ползал без мозгов?
– Сожалею.
– Прошу тебя, нет. Не сваливай меня туда, – молил я, упав в его массивные ноги.
– Извини. Правила, – с грустью ответил он.
– В аду невозможно мыслить, чтобы что-то обдумывать, – выпалил я.
– Зато есть несколько секунд после. После наказанья ты получишь шанс всё понять, только не забудь о цели и не суди других – это основной закон игры. Ты не забудешь, я верю.
Резко оборвав свою речь, он хладнокровно отшвырнул меня от своих ног, щёлкнул пальцами и…
В этот раз всё прошло довольно гладко и быстро, и я, конечно же, догадываюсь, почему. Он всё-таки пожалел меня, помог мне!
Вспомнив слова Гнеда и понимая, что всё забуду в предстоящей роли, я прокричал, стоя в коридоре: «Да пусть трясётся моё тело, когда я осужу кого—либо».
Едва я договорил, как меня ослепила ярчайшая вспышка голубоватого света, после чего я созерцал уже знакомый мне процесс…
Гениальный Иван
Я родился в семье среднего достатка. Родители были не глупыми людьми, но и особым умом не блистали. Отец работал на заводе, а мама, ранее работавшая инженером, теперь была домохозяйкой, не интересующейся ничем, кроме глупых романов. Замечу, что мои родители были хоть и не атеистами, но и не фанатели от религии, за что я их безмерно уважал.
С малых лет я интересовался абсолютно всем. Моё обострённое любопытство не интересовало, но и не пугало измученных постоянной однообразной работой, недалёких родителей. Я и не докучал им, так как всё понимал. Алгоритм моего изучения природы строился по простому принципу: «Как? Почему? Понятно!», ведь мой мозг от природы был блестяще оптимизирован на познание.
Однако понимание всего начало приносить мне и некоторые неприятности, первая и самая главная из которых, – мои неконтролируемо росшие амбиции. Проучившись три класса в среднестатистической школе, я прослыл остроголовым и был переведён в специализированный лицей для одарённых детей. Это учебное заведение имело комфортные общежития для иногородних учащихся, и меня поселили с одним сомнительным, как оказалось, гением.
Мальчик по имени Антон, обладал отличной памятью, но это было его единственным отличием от обычного ребёнка. Признаюсь, мне тяжело было с ним, и я не раз просил у коменданта поменяться с кем-нибудь местами. С самого начала общения с ним всё пошло по наклонной.
Помню, как я впервые вошёл в нашу небольшую комнату. Минимализм окружающей обстановки зашкаливал. Две кровати, два табурета, стол и шкаф. На против входной двери с противоположной стороны комнаты было огромное окно, на подоконнике которого, болтая ногами сидел худощавый черноволосый парнишка в белой безрукавке и чёрных шортах.
Когда комендант закрыл за мной дверь, я заговорил первым: «Мне сказали, вроде как, тебя зовут Антон. Я Иван. Надеюсь, ты будешь хорошим собеседником. Терпеть не могу глупых людишек».
Он резво спрыгнул с подоконника и направился в мою сторону, протянув правую руку. Дойдя до меня, он дождался, пока я её нехотя пожму, и заговорил:
– Иван, ты любишь животных?
– Конечно же нет.
– Почему?
– Животные тупые и невежественные, но знаешь, что самое страшное, Антошка? Тебя можно так называть?
– Валяй.
– Самое страшное, что многие люди столь же невежественны, как и животные, а что еще страшнее, они иногда даже хуже них.
– Что такое невежество?
– Ну, ты выдал. Тоже мне, гений. Неужели не знаешь?
– Нет. Не знаю. У меня просто аномально развит гиппокамп в мозгу. Так сказали врачи. Я запоминаю всё с первого раза до малейших деталей.
– Знаю я про гиппокамп. Ну, у меня он тоже неплохо развит. Я вообще, судя по всему, всесторонне развит.
– Я вижу. А в сказках обычно Иваны дурачки, а вот ты нет.
– Ошалел? Даже не смешно. Имя не влияет на человека и никак его не характеризует. А если ты не хочешь и дальше падать в моих глазах, не говори больше такую чушь.
– Понял, – расстроившись ответил он и уставился в окно.
Так началась моя жизнь в лицее, в котором я вскоре получил вес, как самый умный и способный воспитанник. Мною гордились преподаватели и уважали сверстники, а Антон, напротив, оказался серой мышью, так как действительно не мог ничем похвастаться, кроме своей памяти. Он переживал это, но старался не показывать вида. Я относился к нему холодно, хоть и чувствовал его собачью доброту, но мои амбиции продолжали расти, и вскоре снова случилось это…
Однажды я доказывал преподавателю по космологии, что пространство не пустое, а скорее наоборот. Поднявшись без разрешения и встав у своей любимой первой парты, я безжалостно бил глаголом:
– Виктор Васильевич. Я не согласен с Вами, что пространство – это разряженный вакуум. Если в нём мало материи, это не значит, что он пуст, это значит, что он может состоять из невероятно плотной и упорядоченной субстанции, своеобразной прародительницы материи!
– Я думаю, Вы, Иван, всё-таки много фантазируете. Всё доказано.
– Вы про эксперимент Майкельсона-Морли, или?
– Неплохой пример.
– Я повторюсь. Виктор Васильевич. Они доказали, что в вакууме мало материи, но тогда ответьте, что есть материя?
– Это то, из чего сделано всё в этом мире.
– Каждая материальная частица – это возмущение всеобъемлющего поля. Неужели Вы настолько посредственны, Виктор Васильевич, что отвечаете мне определением уровня детского сада?
– Иван. Прошу Вас, сейчас же выйдите из аудитории. Вон, – нервно сказал он, указав мне на дверь.
Он был зол настолько, что, кажется, не мог больше ничего сказать. Я был уже не в состоянии себя контролировать и, уходя за дверь, выпалил напоследок: «Вы заперли свой разум в догматы учёных, Вы неспособны мыслить свободно. Я выйду из аудитории, да, я выйду, но помните, что я умнее Вас». Сказав слово «Вас», буква «С» прозвучала со свистом, потому что мой рот тотчас наполнился пеной. Я поймал себя на мысли, что больше не могу контролировать свой язык, конечности и тело, а взглянув на свои руки, не смог их чётко разглядеть, так как они сильно тряслись. Я всё понимал, но тело не слушалось ни одного моего приказа. Испуганные глаза ребят и, уже отошедшего от злобы, Виктора Васильевича – это всё, что я видел, пока не отключился вовсе.
Дом – милый дом. Болит язык. Видимо прижимали указкой, чтобы я его не проглотил. Диагноз – эпилепсия, как прояснила мама, еще раз подтвердился. Эпилепсия не лечится, но и не имеет продолжительной и прогнозируемой симптоматики, поэтому, провалявшись дома всего два дня, я снова объявился в лицее.
Виктор Васильевич простил меня и даже немного зауважал, но больше никогда и ни о чём меня не спрашивал, а я и не рвался. Я смирился, что все, абсолютно все, окружающие меня, люди, даже эти гениальные, на первый взгляд, дети, к сожалению, не умеют широко мыслить. Они все заперли себя в догмы современной науки, а я считал это в корне неверным подходом обучения и познания.
Даже невзирая на то, что жизнь снова проучила меня в этот раз, я вновь и вновь осуждал людей. После каждого такого опустошения я бился в конвульсиях с пеной у нёба.
Мне было еще двадцать, а я, уже работая в крупной фирме и имея должность эксперта по международному сотрудничеству, был направлен в заграничную командировку. Моя фирма планировала заключить договор с китайскими партнёрами в части поставки нам крупной партии алюминия, естественно, сомнительного качества. Я в совершенстве владел многими языками и, в частности, китайским, и вёл свой доклад перед десятком влиятельных китайских бизнесменов, владеющих алюминиевым вторсырьём, и, впрочем, как всегда, не мог скрывать гордости за свой гибкий и резвый ум.
На один очень, как мне показалось, тривиальный вопрос одного из присутствующих, я ответил с усмешкой, чем поставил его в глупое положение перед остальными. И вот я лежу на дорогом красном ковре и снова корчусь от судорог. Совещание сорвано, и, как оказалось на следующий день, я настолько разочаровал серьезных китайских коллег своей дерзостью, что они не захотели меня более видеть. Обратившись к моему руководству, они потребовали прислать другого эксперта, на что, естественно, получили положительный ответ. Не стоит переоценивать свою значимость, – с грустью убедился я, узнав эту новость.
Мой запал потух и вернувшись в отель я как следует напился и затянулся сигаретой. И вот в пьяном бреду я выловил из пространства мысль: «Это всё неспроста». Да. Это всё неспроста, – еще раз констатировал я и стал вспоминать случаи, когда кого-то осуждал и ставил в глупое положение. Прокрутив в своей голове десятки таких случаев, я уже точно был уверен, что мой недуг – это не иначе, как мгновенная карма, но тут же возник закономерный вопрос: «Почему другие люди не впадают в такое состояние, когда делают нечто подобное?». Этот вопрос, прогулявшись по моей умной голове и не найдя ответа, ушёл в пространство…
Утро следующего дня. Я осознавал, что мне нужно собираться на рейс домой, чтобы, прилетев, явиться на работу с видом виноватой собаки и рьяно убеждать начальство, что все дураки, кроме меня. Амбиции – это сильная вещь, но в этот раз я тратил невероятные усилия, чтобы их перебороть.
Таксистом оказался человек индуисткой внешности, поэтому я решил блеснуть умом и сформулировал просьбу на хинди: «В аэропорт». Не скрывая радости, вызванной моими познаниями его родного языка, он тут же забрякал на нём:
– Вы прекрасно говорите на хинди. Вы жили в Индии?
– Спасибо. Нет, не бывал даже. Мне просто легко даются языки и всё прочее.
– Полиглот значит.
– Да, наверное.
– Вижу, вы чем-то расстроены? – словно робот спросил он.
– Да. Неужели так видно?
– Вы знаете, я не знаю почему, но мне кажется, что Вам не нужно туда. Вы должны быть в ином месте.
– Откуда Вы знаете, куда я еду? А-А-А. Вы увидели бирку на моём чемодане.
– Нет. Я не знаю, но Вам стоит просто прислушаться.
– Я и сам не хочу обратно. Мне, очень умному человеку, можно сказать, гению, трудно сейчас.
– Выпейте это…
Он протянул мне грязно-желтый потертый мешочек, из которого торчало горлышко с откидной позолоченной крышкой. Я бездумно взял его в руки и даже поблагодарил: «Спасибо». Возможно, я был настолько потерян и морально помят, что, не задумываясь о содержимом, выпил до дна, а потом, корчась от неимоверной горечи, протянул его таксисту. Схватив его, он, улыбнувшись, подтвердил:
– Должно помочь.
– Да. Горячит неплохо. Скажите, а куда мне ехать?
– В Индию.
– Куда именно в Индию? Точнее?
– Вас встретят. Мой прадед не берёт учеников, но Вас возьмет. Учитель давно ждёт Вас, – закашлявшись произнёс он, будто бы поняв, что неудачно обмолвился.
– Заманчиво. Только не пойму, почему он ждёт именно меня, да ещё и давно?
– Не волнуйтесь, скоро Вы получите ответы на все вопросы.
– Это то, что мне нужно. Признаюсь, я давно пришёл к потолку познания этого мира. Говорите адрес.
– Адрес сложный. Сами не сможете найти, но я попрошу, чтобы Вас встретили в аэропорту. Будет стоять мальчишка с табличкой.
– Что будет на табличке?
– Там будет Ваше имя на хинди. Мальчик не владеет русским языком.
– Хорошо. Договорились. Надеюсь, не обманете. Я обычно не верю людям. Вы, наверное, дали мне выпить что-то, повышающее порог доверия к незнакомцам.
– «Ну Вы же согласились это выпить, – усмехнулся он, ладно, отдохните пока, а я, пожалуй, поднажму, регистрация на рейс заканчивается через сорок минут».
– Ох, что творю, – вырвалось у меня.
– Поспите, – гипнотическим голосом сказал он, два раза похлопав меня по плечу.
Тут же меня начало клонить в сон, и я провалился в него, не успев даже ничего ответить незнакомцу…
От сильной тряски и вибраций я открыл глаза. Как оказалось, я находился в кресле самолета и согласно сообщению командира воздушного судна, мы только что успешно сели. Это всё сон? – наивно думал я, посмеиваясь, словно умалишённый. Впервые в жизни я полностью потерялся во времени и пространстве и не знал, как реагировать на подобные явления и, наверное, в этот момент выглядел весьма глупо.
– Вставайте господин, мы совершили успешную посадку, – вежливо сказала стюардесса, наклонившись к моему уху.
– Оу. Я всё проспал. Меня сюда привёл таксист, да?
– Дайте-ка вспомнить. По-моему, в самолёт Вы вошли один, – ответила она, задумчиво нахмурив тонкие бровки.
– Благодарю, – серьёзно ответил я, решив не показывать волнения.
Выходя с трапа самолёта и пытаясь глазами найти мальчика с табличкой, я растерялся, ведь такого количества народа, сконцентрированного в одном месте, я никогда не видел. Вместе с бурным потоком этой людской массы, я вскоре оказался в аэропорту. Чтобы я делал в этой стране, не зная их языка? – с гордостью спрашивал я себя, узнав у какой-то женщины, где можно забрать свой багаж.
Не дождавшись в месте получения багажа своего чемодана, я с наездом обратился к соответствующим службам аэропорта, на что получил ошеломительный ответ: «Вы не сдавали багаж». Я был вне себя. Деньги, одежда, важные личные документы, кроме паспорта, находились в чемодане, который я, как оказалось, не сдавал вовсе. В моей голове роился шабаш негативных мыслей, и я злостно причитал: «Вот блин. Таксист меня надул. Что же делать? Чёрт. Сам, говорят, дошёл. Хм. Без мозгов и памяти дошёл. Ну и дела. Чёрт, чёрт, чёрт». Вдруг за спиной послышался звонкий хинди: «Почему, когда Вы злитесь, Вы зовёте чёрта? Он как-то виноват?».
Резко обернувшись, я увидел мальчика и, побыв немного в прострации, спросил:
– Ты тот, кто меня должен встречать?
– Да, – ответил он, после чего покружился несколько раз и похлопал по своему драному рюкзаку, из кармана которого, торчал, свернутый лист пергамента.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/egor-sergeevich-havanov/igra-v-realnost-60967277/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Егор Хаванов
Тип: электронная книга
Жанр: Эзотерика, оккультизм
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 26.04.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Кто мы? Зачем мы здесь? В чем наша цель, миссия? Кто Создатель этого и зачем он создал Вселенную? Эти вопросы продолжают интересовать умы людей. Главный герой этой книги многое испытает, прежде чем познает великую истину нашего существования. Есть ли в нем цель? Большой вопрос!