Главная страница | Публицистика | Письма к дочери

Письма к дочери
Алексей Олегович Беляков


Алексей Беляков работал в Vogue, Tatler, Harper’s Bazaar, он автор нескольких книг, первая – «Алка, Аллочка, Алла Борисовна» – бестселлер в жанре нонфикшн в 90-е годы, блогер – яркий, острый, с неповторимым стилем и сугубо своими темами. Отец троих детей, который давно собирался сочинить для них сказочную повесть, а вместо этого написал письма к младшей дочери. И поверьте, это совсем не детское чтение…





Алексей Беляков

Письма к дочери








Обложка

Игорь Сакуров



© Беляков А.О., автор, 2020

© «Захаров», 2020


?




Письмо 1


Кира, дочка!

Решил обратиться к этому ветхому, но красивому жанру. В вотсапе мы с тобой давно переписываемся со смайликами, шлем друг другу видосы и фотки. А я захотел вдруг так, по-старинному. Лучше бы всего от руки, но у меня стал ужасный почерк, сам не могу ничего разобрать, виною чему проклятые компьютеры. Мы разучились писать ручкой или карандашом. Пусть будут на макбуке, но всё же настоящие письма. От папы.

Сразу признаюсь: это письма в будущее. Тебе пока всего шесть, и многое из этого рано читать. Просто мне захотелось написать все заранее, мало ли что. К тому же отцам не всегда легко говорить с дочерьми на многие темы, сама понимаешь. А тут – самые разные темы, забавные и не очень. Всё, о чем я хотел бы с тобою поговорить рано или поздно. О чем предупредить, что посоветовать, от чего уберечь. Главное – я с тобой честен и пишу это не только как папа, но и как мужчина с довольно приличным и даже не очень приличным опытом.

Мне хочется, чтобы ты впервые это прочла, когда тебе будет лет десять или двенадцать. И чтобы перечитала в шестнадцать. Потом в восемнадцать. Потом в двадцать пять. И так далее. Хотя бы избранные места. Мне кажется, в каждом возрасте ты будешь находить тут какие-то новые смыслы, хотя ничего глубоко философского я в письма не закладывал. Напротив – создавал их вполне практическими, иногда раскладывая что-то по пунктам.

Просто надеюсь, что сделаю твою жизнь немного легче. Отвечу на вопросы, которые будут мучить. Ну и пишу вроде бы совсем не занудно. Все-таки журналист-литератор со стажем более тридцати лет.

И когда меня уже не станет, эти письма будут моим разговором с тобой. Может, откроешь вечером: «Ну давай, папа, давно я тебя не слышала…»

…Однажды, года в четыре, ты спросила меня: «А душа есть?» Тебя в ту пору волновали «теологические» вопросы. Как честный атеист я ответил: «Вообще сомневаюсь». Ты сказала: «Значит, когда ты умрешь, от тебя ничего не останется? Ты не сможешь меня видеть и быть рядом со мной?» Мой внутренний атеист запнулся. Заткнулся. И я ответил: «Знаешь, я всегда буду с тобой. И буду тебя оберегать».

Кажется, в тот момент я и подумал впервые о том, что пора бы начать письма к тебе. Долго вынашивал, набрасывал черновики, что-то удалял, исправлял, дополнял. Хотелось же многое сказать, не упустить ничего. И наконец – закончил.

Не знаю, что там случится с моей душой, но письма будут с тобою всегда.




Письмо 2

Как мне не хочется, чтобы ты взрослела


Признаюсь, Кира, у меня есть дурацкая манера. Я беспрерывно переписываюсь с Асей, твоей старшей сестрой. Которой уже почти двадцать. «Как ты, где ты, что ты? Надела ли шарф?»

Нет, это еще не самое дурацкое, оно дальше. Ася иногда мне сердито отвечает: «Я занята!» или «Хватит спрашивать глупости!». И тогда я пишу в ответ: «Не груби отцу, а то к тебе придут Белочка и Лягушка!»

Знаешь, кто эти Белочка с Лягушкой? Это наши с Асей любимые герои. Вот с тобой у нас есть две толстых озорных собачки и бесконечный устный сериал про них, а с Асей у нас были эти персонажи.

Они жили в Тимирязевском парке, у маленького пруда. (Потому что мы жили возле этого парка.) Точней, Белочка у пруда, а Лягушка в самом пруду. Родились они совсем давно, во время прогулки, когда Асе было года четыре. Ася устала, приуныла, и надо было срочно придумать историю, да посмешней и поинтересней. Так осенним днем возникли эти двое. Белочка была наивна, восторженна, всего на свете боялась, но при этом отличалась непомерным любопытством, которое вечно заводило ее в дурацкие ситуации. Белочка тогда восклицала тоненьким несчастным голоском «Ах!» – и тут ей на помощь приходила умница Лягушка. Она была резонером, немного занудой, но зато очень верной подругой, которая всегда оказывалась рядом в трудную минуту.

Тот эпический комикс я продолжал много лет, Белочка и Лягушка стали нашими с Асей веселыми спутниками, тайными любимцами, у которых всегда было много приключений, короче, не соскучишься. Даже когда мы разошлись с Асиной мамой, Белка с Лягушкой оставались с нами.

Первый тревожный сигнал для Белочки и Лягушки прозвучал, когда Асе было уже одиннадцать или двенадцать. Она попросила меня принести ей какой-то глянцевый журнал для подростков: подружка читала и ей захотелось. Потом, с другой подружкой, уже на даче, они увлеклись фильмами о любви и даже два раза посмотрели «Ромео и Джульетту» Дзеффирелли. (Это, конечно, Асе мама подсказала.)

А потом недоуменные Белочка с Лягушечкой остались одни. Больше Ася не требовала историй про них. Ася выросла. Совсем выросла. Что я долго не хотел принимать.

Но осознал в один момент. Наверно, у каждого отца бывает такой момент. Асе было лет пятнадцать. Мы встретились в городе, обедали в кафе. Она, конечно, куда больше смотрела в телефон, переписывалась, загадочно улыбалась. О, я догадывался, кому она там улыбалась. Я же словно пытался ее поймать, удержать. И вспомнил стишок Чуковского, мы с ней любили его, когда Ася была маленькой. Я сказал: «Ась, а помнишь – “дали Мурочке тетрадь”? Как там дальше?» Ася подняла глаза: «Стала Мура рисовать… дальше не помню». И снова – в телефон. А я всё приставал с детской чепухой, потому что отцы смешно и жалко глупеют, когда дочери ускользают и ты ничего не можешь с этим поделать. Потом, уже в метро, и случился тот момент. Она стояла посреди вагона – будто со мной и уже не со мной. И я вдруг увидел ее, настоящую, уже совсем не ребенка. Высокая, красивая, с распущенными волосами, чуть рассеянным взглядом. Своя, родная, милая – и незнакомая. И ее никак не удержать, и поезд несется. «Что ж ты бросила тетрадь, перестала рисовать?»

Мне в тот момент стало ужасно грустно. Нет, не грустно, неверное слово. Ася же вот, никуда не делась. Просто стала другой. И теперь это надо принять.

Да, она красотка, остроумная и модная девушка. Толпы поклонников. Мы с ней очень дружны. Но мне до слез жалко наших дурачеств, наших нежностей, наших игр, наших Белочки и Лягушки.

Честно скажу: я не думал, что дочь повзрослеет. Мне казалось, что так будет вечно. Маленькая Ася будет рядом, а я буду рассказывать, что там случилось с глупенькой Белочкой и как ее выручила Лягушка.

Да, это такой отцовский эгоизм, готовый отменить законы природы, но что поделать?

Я всегда опекал ее со страстью пожилого балбеса, этакого Лонгрена из алого романа Александра Грина и, кажется, прикрикнул всего раза два в жизни. И для нее это было так страшно и неожиданно, что выступили слезы, а я уже проклинал себя за эту «жестокость». Асина мама не раз просила меня поговорить с ней строго (ну что-то там насчет учебы или некрасивого поступка), и вот я приходил, начинал, но тут же весь заготовленный монолог забывался, потому что Асе было достаточно сказать милую глупость и все рассыпалось и на этих обломках морализаторства с веселым угаром отплясывали наши Белочка и Лягушка. Да ну, к черту, думал я, пусть ругают и наставляют мамы, у них такая роль, а я не могу.

Вообще моя педагогическая концепция проста. Дочерей надо баловать. Ходить у них на поводу. Позволять им садиться себе на голову. Выполнять любой каприз. Быть дочкиным подкаблучником.

Это всего каких-то 14–16 лет жизни, но кто, как не отец, сделает их очень счастливыми? Потом у дочерей начинается, другая, своя жизнь, в которой столько тревог и несчастий, что лучше выключить компьютер. Удалить все телеграм-каналы, не слушать радио, не выходить из комнаты.

Мы с Аськой дружим, как я уже говорил. Мы часто ездим куда-то вместе, и ей совсем не зазорно путешествовать со старым отцом. Ей прикольно. Нам с ней легко. У нее очень похожее чувство юмора. Мы схватываем интонацию друг друга мгновенно. Мы дурачимся напропалую. Одну и ту же шутку можем повторять и крутить целый вечер, нам это не надоедает. Мы как два бывалых комика, что провели вместе на сцене всю жизнь. Один только чуть подмигнет, второй уже выдает нужную репризу. Но комики долдонят чужие тексты и шутки, а у нас свои, фирменные, беляковские.

Мы обсуждаем и серьезные вещи, даже политику. Мы ни разу не поссорились в наших поездках. Я стараюсь не быть занудным, а занудствовать я умею, как любой мужчина в возрасте. И если вдруг начинаю, Ася усмехается: «Таааак! Зуденье?» И я прекращаю.

Нам хорошо. Мы очень любим друг друга.

И только Белочки и Лягушки уже никогда не будет в нашей жизни. Они так и остались у своего холодного пруда, в Тимирязевском парке. Они так и сидят, молча, поглядывают на тропинку, надеясь: а вдруг Ася к ним вернется?

И сейчас я так же надеюсь, что ты, Кира, никогда не вырастешь. Что мы всегда будем строить самую высокую в мире башню из лего, рисовать веселых собачек, клеить цветы из яркой бумаги, делать самолетики и пускать их с балкона, хихикая.

Да, я старый балбес. Сентиментальный балбес. Но таковы, наверно, все отцы дочерей.




Письмо 3

Не будь как все


Кира! Ты у меня и так девчонка оригинальная. Мастерица на выдумки, у которой в шесть лет уже есть особое чувство юмора. Более того, у тебя даже есть стиль в одежде, и в магазинах с тобой вечные «проблемы»: ты не хочешь вот это, не хочешь вот то, мы всегда долго что-то высматриваем и получить твое одобрение – не так просто.

На самом деле, мне это очень нравится. Оставайся такой всегда. Будь привередливой и чуть капризной. Будь слишком разборчивой. И никогда не будь как все.

Как-то я делал интервью с Каролиной Эррера, легендарной дизайнерицей. Она приехала в Москву, открывать какой-то свой бутик, и времени у нас было совсем мало. Поэтому я сделал блиц. Что смотреть, что носить. Каролина вдруг заявила строго: «Никогда не носите джинсы!» Я удивился: «Как это? Все же носят!» Каролина усмехнулась: «Вот именно потому и не носите».

Великая старушка была права. Раз это делают все – вы не должны. Да, важное уточнение: говорила она это для девушек, я же тогда был от женского глянца.

Если все в белых кроссовках – надевай алые туфли на каблуках.

Если все сидят на популярных диетах – поглощай торты с кремом, на виду у нервных подруг.

Если все читают стихи модной поэтессы и «страдают» вместе с ней – читай Мандельштама.

Если все обсуждают в сетях адскую ссору между, допустим, Эллой К. и Ксенией Б. – не встревай, не участвуй, не спорь. Тебе от этой дискуссии проку вообще никакого, а увязнуть можно надолго, потеряв сон, покой, аппетит.

Если все кругом ходят с татухами – не делай ни одной.

Кстати, о татухах. Сейчас все девушки словно в «плесени», так увлеклись татухами. Нет, пусть – каждый волен распоряжаться своей кожей по своему усмотрению. Но я бы советовал тебе избегать их. Особенно на видных участках тела.

Татуированные девушки, конечно, всегда одухотворенно произнесут, что это их обереги, защитные символы, и наплетут разной эзотерической вязи. Но многим девушкам важно находить смысл в любой фигне, рассказывать, какой в ней глубокий мистический смысл. А объяснять им, что это полная чушь – их синюшные руны и всякие иероглифы, которые они даже не знают, как прочитать, – не стоит, еще дико обидятся.

Они ходят и ходят в тату-салоны: «А набейте мне еще красивую рыбу! Вот я принесла картинку, мне очень нравится!» Известно, что если девушка начинает бить татухи – остановиться не может. Это прямо как женский алкоголизм.

И через пару лет она уже вся расписная, в мордах, рыбах и вензелях. Героиня подросткового комикса. Очень собой гордится, ей кажется, что она крутая и секси. И что ее можно читать как сакральную книгу. Ну потешная такая девчонка.

А самое главное: я хорошо представляю, как эта рыба будет «тухнуть» с годами. Тускнеть и растягиваться, превращаться в мутное цветное пятно.

Все эти руны и черепа ждет одна и та же печальная судьба на коже, теряющей свою упругость. И спустя годы пытливая внучка спросит: «Бабушка, а что с твоей рукой? Почему на ней это лиловое пятно? Тебя в юности сильно били?» Бабушка скажет: «Ой, лучше бы били. Дурой я была, внученька».

И еще, Кира, важное. Постарайся не материться. Да, мат стал фактически легализован, он стал всеобщим языком, он потерял сокровенность. Девчонки матерятся свободно и громко, и если вдруг сделать им тактичное замечание, они даже не пошлют с ходу, а просто удивятся: а чё такого?

Процесс тотальной «материзации» случился уже на моей памяти, я был свидетелем. Много веков мат – или, скажу как бывший филолог, обсценная лексика – был в закрытом доступе. Конечно, я про городские сообщества, в русской деревне – свои «правила» русского языка.

Мама рассказывала, как однажды они с отцом сидели в компании, выпивали, шутили. Дело было в начале 60-х, в Магадане, где оба работали. И вдруг кто-то из мужчин рассказал анекдот. С матерным словом. Отец побледнел, сжал зубы. Потом тихо попросил сквернослова выйти поговорить. И за дверью убедительно объяснил оппоненту, что в обществе женщин материться нельзя. Ни при каких обстоятельствах.

Отец был начальником геологической партии. Важно пояснить: в партии тогда на Чукотке активно шли бывшие заключенные, чтоб заработать денег. Да и обычные работяги были не лучше. Короче, состав тот еще. Мама после застольного эпизода спросила отца: «Слушай, в своих экспедициях ты тоже интеллигентно разговариваешь?» Отец усмехнулся: «Нет, с ними разговариваю на понятном, мужском языке. Но женщины его слышать не должны!»

Отец вырос в деревне. Полагаю, материться умел отменно и ярко. Но если б дожил до сегодняшнего дня, ему пришлось бы тяжело. Потому что, оказавшись за столом, услышал бы, как дамы матерятся подчас куда смачней и забористей кавалеров.

Понимаешь, Кира, есть простые истины, которые человечество вырабатывало тысячелетия. Среди очевидных – ну там про почтение к родителям и про то, что нехорошо воровать, – есть и сугубо гендерные. В том числе и такая: девушке не следует публично сквернословить. Да, мы расширили границы дозволенного. Да, мы устранили много ветхих условностей. Девушки прихватили себе немало мужского. Но брюки или пиджак делают девушку еще женственней, сексуальней и желанней – вот в чем игра. А выражение «ах, твою мать!» никак не делает, даже несмотря на слово «мать».

Речь – это человек. Если моя новая знакомая оказывается лихой матершинницей, это сразу меня отталкивает. Пусть она носит тяжелые ботинки и даже острижена наголо – ради бога, мне это даже нравится, это прикольно. Но только не матерится.

Пойми, я не занудный старый пуританин. Русский мат очень ценю как магический речевой инструмент. Матерные слова – самая ядреная энергия нашего языка. Они бывают крайне необходимы, без них иногда никак ситуацию не опишешь или шутку не пошутишь.

Так храни их для особых случаев, как последние монеты в кошельке. Чтобы щедро метнуть на деревянный прилавок, с эффектным стуком.

Только не превращай мат в обыденную речь, в языковую рутину. Да, так делают все, а ты не делай.

Знаешь, я учился в средней школе Люблинского района Москвы. Рабочая окраина. Школу до сих пор вспоминаю с неприязнью, хотя были там и друзья, и хорошие учителя. Меня постоянно били школьные хулиганы и вообще держали за придурка. В частности потому, что я вообще не матерился. Не выносил этого. И вот подумай: что бы мне, тощему и слабому, не быть как все? Чего выпендриваться? Ну мало ли что противно. Но я был тот еще крепкий орешек. Не матерился, и всё.

Нет, потом уже, взрослым, я мат освоил вполне, причем в интеллигентских компаниях. Но вот тогда, в школе, где меня вечно поколачивали в физкультурной раздевалке, я ухитрялся оставаться собой. Не быть как все.




Письмо 4

Почему важно скрываться, обманывать и лукавить


Сперва, милая Кира, небольшая история. Приключилась она со мной, еще когда учился в институте. Приехал к другу в гости, выпить пива. Друг жил на другом конце Москвы, от метро «Речной вокзал» еще на автобусе, по снегам, но в юности это пустяки, если хочется с другом выпить пива.

Приезжаю, а там уже целая компания. Друзья друга, друзья друзей друга, обычная шумная история, когда родители уехали. Играют Гребенщиков и Цой на невнятных кассетах. И среди тусовки – веселая девушка Ира, блондинка в облегающем свитере. Этот свитер ясно обозначал ее крепкую грудь безо всяких лишних материй (явление редкое и дерзкое по тем временам). Секс у меня в ту пору случался примерно раз в сезон, так что любая девушка на расстоянии моей горячей руки вызывала легкую дрожь.

Ира оказалась благосклонна ко мне. Даже слишком. Села рядом, с бутылкой, протянула мне другую: «Ну, давай!» Она вела себя как хиппушка на Вудстокском фестивале. Чем меня с ходу завоевала.

К концу вечера мы уже были почти как двое влюбленных. Разве что не целовались. И наше единение вызывало мрачные взгляды некоторых парней: облегающий свитер Иры многим покоя не давал. Наконец Ира шепнула: «А давай свалим!» И мы ушли. Я был счастлив: такая девчонка, со мной, увел от всех соперников, круто.

По дороге к автобусной остановке мы попали в облака белого пара. Было очень красиво, словно в итальянском старом кино. Всё объяснялось просто: где-то прорвало трубу. Ира вдруг остановилась: «Слушай, никто не видит! Можно целоваться!» И в этом теплом пару мы стали целоваться. Я расстегнул ее пальто и прорвался в глубь свитера.

Потом мы доехали на автобусе до метро. Ира говорила, что мечтает летом поехать в Крым автостопом, я тут же вызвался с ней. Я вообще был готов с ней куда угодно, даже на Шпицберген. Ира кивнула: «Отлично! Палатка есть?» Я соврал, что есть.

Так внезапно начинался прекрасный роман, и уже были ясны планы на лето, оставалось только…

У метро Ира сказала: «А дальше я одна, ладно? Мне так хочется сейчас». И быстро ушла. Я опешил, не бросился вдогонку, за стеклянные двери. Стоял и облизывал губы, которые только что были очень счастливы в клубах пара. И даже не взял ее телефон. Но это не было проблемой.

Конечно, я должен был встретиться с этой оторвой снова. Как можно скорей. Потому что я был уверен, что встретил любовь среди бутылок «Жигулевского». Потому что Ира была лихой и свободной. Позвонил другу и спросил номер ее телефона. Интеллигентный друг замялся: «Слушай, ну это наверно не очень тактично…» Короче, не дал.

Однако я хитроумный и упрямый. На вечеринке я слышал пару раз, как Иру называли по фамилии. Фамилия была редкой. И я позвонил в адресно-справочное бюро. Был такой сервис, где у невежливой тетеньки можно было узнать телефон по фамилии-имени.

И получил номер. Позвонил в нетерпении вечером. Трубку снял мужчина (наверно, папа, решил я). Пока Ира шла к телефону, я слушал звуки неведомой квартиры. Самым отчетливым был голос маленького ребенка (наверно, братик, решил я).

Ира взяла трубку. Я сказал:

– Привет, это Леша, который…

– Ага, я поняла, – торопливо ответила Ира. Судя по изменившемуся тембру голоса и вакуумному звучанию, она закрылась с телефоном в ванной. – Слушай, – произнесла Ира чуть ли не шепотом. – Не надо мне звонить. Понимаешь, я замужем, у меня ребенок. Ну просто с тобой был такой вечер, так случилось, мне захотелось. Извини, всё!

Я было собрался, как дурак, спросить насчет Крыма, но уже звучали короткие гудки, безжалостный пунктир отчуждения.

Тут мне и стало ясно, отчего мой друг не дал номера. Он знал правду об Ире, но просто не хотел мне говорить отчего-то. Может, она его попросила, желала остаться легендой, чудным мгновеньем.

Потом я где-то столкнулся с Ирой и ее семьей, в кино, что ли. Но виду не подал, затаился. Только наблюдал издалека. Муж Иры нес на руках сына, Ира была совсем другой. Такая скромная дамочка в кофточке.

«Вот это игра!» – подумал я с тоской и восхищением.

Да, этой девушке захотелось на вечер стать другой, придумать себя заново, изобразить хиппушку, свести с ума тощего парня. Утонуть в клубах белого пара. И весь план удался. Сейчас я не буду про измену мужу, об этом потом. Сейчас я лишь о том, как важно женщине обманывать, как необходимо изобретать себя заново, пусть на один вечер. Зачем? Ну просто надо. Для развлечения, для прикола, для минутного кайфа, в конце концов.

Всякая женщина – актриса, но не всякая умело пользуется этим.

Если бы Ира рассказала мне правду: о сыне, о муже… Короче, вряд ли покорила бы меня таким рассказом. «Спасибо, – ответил бы я. – Очень интересно, ну я пойду». А так – водила меня за нос, наслаждалась, потом грациозно исчезла, оставив в томлении и недоумении. Ошеломительный женский эффект.

Но это случай отдельного лицедейства. Сиюминутного. Скажу, Кира, больше. Я совершенно уверен, что женщина всегда должна скрываться за маской, никогда не говорить о себе всей правды. Никому. Она должна сочинять себе биографию, пускать в глаза клубы белого дыма. Во-первых, ей это самой интересно. Женщина любит себя выдумывать и сочинять. Ведь что такое мейкап? Конечно, обман, мистификация, уловка. Вранье о себе – тот же мейкап, только словесный. Женщина прячется за маской. Во-вторых, это отличный способ дурачить и добиваться своего. В одной ситуации ты бедная крошка, тебя все жалеют, в другой – Мелания Трамп, все боятся и восхищаются.

И главное, Кира! Это защита от жестокого мира. Когда мы рассказываем о себе правду, мы становимся беззащитными, мы же не знаем, как собеседник потом использует эту информацию, пусть даже сейчас он сидит весь такой милый и обаятельный, сочувственно кивает.

Здесь ты скажешь: ой да ладно, есть соцсети, есть интернет, откуда можно выудить любую информацию. Мир стал прозрачным. Ха! Тем интересней становится игра. Совершенно необязательно писать в соцсетях – что ты закончила, где работала и за кем замужем. Нельзя раскрываться полностью. Да, есть однокурсники, близкие подруги – они много про тебя знают, это понятно. Но, во-первых, надо дурить их тоже, а во-вторых, для всего остального мира пусть будут легенды и сказки. Кстати, с датой рождения можно не обманывать, пусть это будет единственный достоверный факт.

Хотя знаешь что. Даже близким подругам нельзя рассказывать всё. Вы, девчонки, любите такое. Сесть вдвоем на кухоньке, глотнуть кьянти, и начинается: «Ой, у меня такая проблема…» Пусть будет проблема, без проблемы никак. Ногти слоятся или – что там? – кожа шелушится. Или хочется скорее на море. Или начальница достала. Это обсудить важно. Но самые главные проблемы нельзя выдавать, душу нельзя раскрывать. Женщина в первую очередь должна скрываться от других женщин. Потому что не бывает врагов коварней и мстительней, чем подруги.

Ты спросишь: о чем же тогда говорить? Особенно с новыми людьми. Всем интересно узнать о твоем «туманном прошлом». Так и плети, сочиняй, обманывай. Главное – старайся запоминать, что и кому рассказывала. И легенда должна выглядеть правдоподобно. Содержать элементы истины. Ну например, не стоит коллегам говорить, что закончила консерваторию по классу виолончели, потому что это легко проверить. А сказать, что три года жила в Новой Зеландии или в школе дружила с модной поэтессой, – кто проверит? Хороший, ароматный обман еще и должен вызывать у других головокружение от легкой зависти.

Кира, ты хорошо придумываешь сказки. Когда мы только начинали бесконечный эпос про двух толстых собачек, ты лишь слушала меня. Потом стала предлагать сюжеты: «А расскажи, как они пошли в балет!» Потом уже начала меня перебивать: ты знала лучше, как там что было, и что эти озорные собачки затеяли. Выдумывала изобретательно и смешно. Так и в жизни: плети ажурные сюжеты о себе, пусть самые невероятные.

С мужчинами это вообще работает безотказно. Мужчины, открою тебе секрет, простодушны и доверчивы. В ситуациях, когда рядом красивая женщина, они натурально тупеют. И можно плести что угодно – поверят.

Была у меня такая знакомая, кстати. Рассказывала, что у нее роман с очень известным актером, причем выдавала занятные подробности. А я и слушал, я верил, я восхищался. Когда мы с ней наконец оказались в постели, моей первой мыслью было: «Вот кому я наставил рога!» (Мужчины еще сексуально честолюбивы, до смешного честолюбивы.) А много позже выяснилось: она всё придумала. Не было никакого актера. Я спросил:

– И зачем ты меня дурачила?

Она сказала:

– Это было забавно. Ты сразу поверил. И я уже не могла остановиться.

Умница. Так и надо.

У меня есть любимая героиня, Алла Пугачева, я написал о ней целых две книги. (Тебе их можно не читать, я не настаиваю.) Сама Пугачева всю жизнь обещала написать свою книгу. Но однажды произнесла: «Даже если я сама напишу о себе, всей правды я не скажу никогда». Разумеется. Уж она точно знает, что рассказывать надо только легенды. Кстати, Пугачева с детства была первостатейная врушка. И ей верили.

Уникальной врушкой была Коко Шанель. Уж сколько о ней биографий, сколько книг – все равно ускользает, чертовка.

Обман делает женщину сильнее.

Придумай, Кира, свою легенду для всех. Обманывай, лукавь, сочиняй. Ты должна быть неуловима.

Однако теперь, наконец, ты скажешь: «Но так нельзя! Кто-то должен быть очень близким, кому излить душу, с кем посоветоваться».

Конечно. Лучше всего, если это будет мама. Но такое редко случается. Девчонкам-подросткам сложно быть откровенными с мамой, там чаще противостояние и конфликты. Когда девчонки вырастают – они уже просто не хотят маму волновать. Тогда кто? Например, женщина, которой ты очень доверяешь. Но изрядно старше тебя. Например, твоя сестра. Или учительница, допустим, рисования, с которой ты подружилась.

(Жаль, что я не могу быть таким старшим другом. Папа – как его ни любить – он мужчина, всего не расскажешь, да и совсем иначе устроен мозг.)

Нет, должна быть и подружка. Надежная ровесница. Совершенно родная, проверенная. Таких больше одной не бывает. И они возникают, как правило, в юности, лет в 17-18, потом на всю жизнь.

У мамы, твоей бабушки, была такая. Тетя Галя. Они подружились еще в педучилище. Две Гали. Тетю Галю я сам очень любил. Красотка, болтушка, насмешница. Уверенная в себе, реактивная, остроумная. Маме, которая вечно сомневалась во всем и была меланхоликом, такая была необходима. Тетя Галя могла нагрянуть с визитом, когда мама была в очередной хандре, лежала на диване: «Так, Белякова, ну-ка хватит валяться, подъем!» И доставала бутылку вина. Они уходили на кухню и целый вечер курили, болтали, смеялись. Когда тетя Галя собиралась домой, мама была уже другой. Тетя Галя была идеальным психотерапевтом. И очень надежным, очень порядочным человеком. Мама рассказывала ей о себе все, и дальше прокуренной кухни это не выходило никогда. Не знаю, как бы мама жила без тети Гали.

Помню, как-то маму пригласили на свадьбу. Жили мы, Кира, очень бедно. Мама не знала, что дарить. Свадьба же, надо что-то красивое и дорогое. Мама бросилась к тете Гале, мы жили не очень далеко. (Тетя Галя работала в каком-то задрипанном НИИ, но у нее всегда был достаток: мужья и ухажеры не скупились.) И вот тетя Галя достает из серванта красивую вазу, протягивает маме:

– Держи, это хрусталь, нормальный подарок.

Мама испугалась:

– Ты что, как это?! (Да, Кирочка, в наше унылое время это было лакшери.)

Тетя Галя нахмурилась:

– Бери, я тебе сказала! И всё.

Потом тетя Галя вышла замуж в третий, кажется, раз и с сыновьями уехала к мужу в Ростов-на-Дону. Мы с мамой к ней приезжали. Мама дико скучала без нее. Ей очень не хватало рядом этой лихой женщины, которая решала проблемы одной сигаретной затяжкой.

Тетя Галя не смогла быть на похоронах мамы: у нее тогда на руках оказалась крохотная внучка, от которой отказалась безумная мать, жена ее сына, и эту рыжую девчонку тетя Галя вырастит как дочь. Но спустя пять лет я сам оказался в Ростове: там еще почти никому не известный Кирилл Серебренников делал сериал «Ростов-папа», я был одним из сценаристов.

Первым делом я бросился к тете Гале. Мы сели на кухне. Курили и выпивали. Хотя тетя Галя перенесла два обширных инфаркта. А потом обнялись и рыдали. «Знаешь, Лёха, – сказала тетя Галя. – Никого ближе твоей матери у меня не было. Никого. Ни одной подруги. Это теперь как дыра в сердце».

Вот это, Кира, настоящая дружба. На всю жизнь. Двух очень разных женщин.

Найти бы тебе подругу, как тетя Галя.

А от всех остальных – скрывайся и ускользай.




Письмо 5

Что случилось на мосту


Кира, дочка, теперь я хочу рассказать о том, о чем говорить с тобой мне труднее всего. О наших отношениях с твоей мамой. Вернее, не так. О том, почему мы оба с ней ошиблись. И о том, как важно отношения вовремя остановить. Разорвать.

Тогда нас буквально толкнуло друг к другу. У нее завершился долгий мучительный роман, со слезами, транквилизаторами, безуспешными попытками вернуться. Собственно, мы и встретились с мамой в театре (о да!), куда она пришла не ради спектакля. А чтобы лишний раз показаться на глаза человеку, который пытался от нее избавиться. Она знала, что он будет на этом спектакле. Нет, мы не познакомились с мамой в антракте, это было бы уж слишком театрально, мы уже были чуть знакомы, много общих знакомых, сталкивались раньше. Не проявляя друг к другу никакого интереса. Спустя время мы даже обнаружим себя на фотографиях, сделанных во время большой тусовки. Я тогда крепко напился и не помнил вообще ничего. А твоя мама, хоть и не напилась, но меня тоже не запомнила на этой вечеринке. Смешно, да? На фотографиях мы будем рядом, но как совершенно посторонние люди.

Итак, после мимолетной встречи в театре мы начали осторожно комментировать друг друга в фейсбуке, но очень чинно, на «вы».

Что до меня, то ситуация была во многом схожей. Меня давно выгнала первая жена, я оказался в маленькой однокомнатной квартире с видом на трамвайные рельсы, старым линолеумом и отваливающейся плиткой в ванной. Я и не пытался что-то менять или ремонтировать, пусть летит к черту эта плитка, раз у меня вся жизнь разваливается. Даже мои дети (Асе было десять, Тиме пятнадцать) общались со мной скорее из жалости. Но про ту мою пропащую жизнь я расскажу тебе отдельно, это будет местами действительно очень смешно. Местами.

Нет, я не был тотально одинок. Пьяные небритые мужчины с глазами умирающего Александра Блока часто вызывают у девушек странный интерес, порочный и мучительный. Ясно, что от этого придурка не будет никаких радостей, кроме пары бутылок пива с утра, которые незаметно перетекают в водку, – однако тянет. Женщинам нравится мужское падение, от этого у них захватывает дух и кровь насыщается пузырьками эстрогена.

Я мог позвонить какой-нибудь девушке и развязным баритоном убеждал приехать ко мне, предаться увлекательным беседам о… слушай, я даже не помню, чем их заманивал! Но самое удивительное – некоторые приезжали, захватив с собой зубную щетку и еду. Потому что еды у меня никогда не водилось. В знак благодарности я исполнял девушкам свой любимый романс «Ямщик, не гони лошадей». Они слушали, им нравилось.

С одной девушкой у меня даже был продолжительный роман. Но примерно раз в неделю она сообщала, что хватит, ей все надоело, забирала щетку и уезжала. Потом возвращалась, ставила щетку на место. Потом снова уезжала вместе со щеткой. Дурацкий роман, у щетки, наверно, уже было нервное истощение. Однако девчонка была очень красивой, вспомнить приятно. (Что, блин, она нашла во мне и еще долго находила – страшная загадка.) Наконец, и этот роман завершился. Я даже испытал облегчение: зашибись, конец нервотрепкам и снующим туда-сюда зубным щеткам, живу спокойно один. Любуясь на старый линолеум.

Но один я быть не хотел. Вечерами, когда возвращался откуда-нибудь на трамвае № 27, я смотрел на парочки, что стояли неподалеку и целовались. Думал: «Блин, вот у них любовь. А у меня что?»

Мне было уже сорок пять, возраст, когда мужчина всего добивается, ему уже лениво знакомиться с гибкими девушками в барах да и в бары неохота, вечерами он смотрит увлекательные сериалы, приобняв жену, с которой они пережили немало кухонных битв, но все позади, и теперь эти двое – как верные боевые товарищи. У меня не было ничего, кроме отваливающейся плитки, а сериалы в одиночестве я точно смотреть не хотел. Водка была моим самым продолжительным сериалом.

Да, судьба нас столкнула в том маленьком театре на Поварской улице. То есть никакой судьбы нет, обойдемся без литературных глупостей, просто были схожие обстоятельства. Одиночество, тоска, разбитое – как его? – сердце. Лошади сдохли, ямщик замерзал на трамвайных рельсах.

Слово за слово, я пригласил твою маму на свидание. Она быстро согласилась.

Я выбрал романтичное место – дешевое заведение в подвале, с японской – хахаха – кухней. Кажется, там питались студенты и небогатые посетители Музея архитектуры, который находился рядом. Из японской кухни того вечера я помню только водку. Потому что какой же японский ресторан без водки в России? Деньги на ветер. Да, ты догадалась, моя умница, твой папа быстро напился.

Однако это был тот случай, когда водка – лучший друг девушки. Потому что твоя мама, уже отправляясь на свидание, чувствовала ко мне неизъяснимую тягу. И даже с волнением сообщила о предстоящей встрече своей маме, твоей бабушке. То есть в ту пору еще совсем не бабушке. (Мы, кстати, с бабушкой ровесники, можно опять усмехнуться.)

Итак, я выпил, мама тоже, но умеренно. И я вдруг ощутил весну без конца и без края. Был действительно март, я сказал твоей маме: «Пойдем теперь в другое заведение!» Она совершенно не возражала, я нравился ей все больше и больше, в этом она сама мне призналась спустя время. И где-то на Тверском бульваре, между заведениями, между десятью и одиннадцатью, я уже стал эту девушку целовать. Потому что мне она тоже нравилась.

В результате мы приехали к ней, где нас встретил щенок джек-рассела по кличке Мотик, которого мама завела, чтобы было не так одиноко, и который всю ночь потом недоумевал: почему хозяйка вместо него пустила в кровать очень большого чужого козла.

Да, все совершилось быстро, как нам обоим в тот момент и хотелось. В конце концов, театр мы уже посетили, культурную программу ухаживаний выполнили.

А теперь я пропускаю сразу несколько месяцев. Даже почти год. Важно лишь, что мама и Мотик переехали ко мне в квартиру, где отваливалась плитка. И что мама задумала сделать ремонт. Я совершенно не возражал.

Может показаться, что вот так и жили, два счастливых человека, планировали ремонт и будущую жизнь. Нет, Кира. В том и дело. И теперь начинается самое трудное.

Все чаще я задумывался, что, наверно, это не совсем те отношения. Что я не могу, например, привыкнуть к маминым внезапным срывам, а она не может переносить мое хмурое лицо по утрам. Хмурое – но не похмельное! Я фактически уже бросил пить, но об этом тоже отдельно. Однако по утрам я мерзок и зануден, как большинство мужчин. И поделать с этим ничего я не мог. В сорок пять лет трудно меняться. То есть бросить пить можно, а вот избавиться от утреннего раздражения – нет. А тут еще, как назло, и мама оказалась такой же утренней «маньячкой». Все главные ссоры у нас происходили именно утром, а это кошмар – так начинать день. Ссорились из-за ерунды, из-за пятнышка на столе (мама ведь чистюля), из-за музыки по радио, из-за некупленного пакета молока.

Ну и много было другого, что приводило меня к сомнениям – не слишком ли быстро я бегу к загсу? Нужна ли мне эта девушка? Готов ли я с ней жить очень долго?

Но вечером мы уже были милые и ласковые, смотрели увлекательный сериал, жуя виноград без косточек. И я думал: «Не, фигня. Мы сможем вместе, мы же любим друг друга, мы подрежем наши колючие части маникюрными ножницами и сложим этот паззл, который называется семья». Что думала мама – я не знаю. То есть, наверно, она просто очень хотела ребенка и весь ее горячий женский организм уверял: «Да он нормальный парень, хоть и немолод, хоть и зануден! Давай, вперед!» Я совершенно уверен, что инстинкты у большинства женщин сильнее рассудка. В этом их сила и слабость, такая крутобедрая диалектика.

А потом и случился мост.

Мы возвращались от моих друзей, те жили неподалеку, и мы шли пешком. Вечер был милым, но в дороге мы все-таки поссорились. Не сильно, но я прибавил шаг, тем самым декларируя свою независимость. То есть говорить больше не о чем, как бы сигналил я своими быстрыми ногами и широкой спиной. Мы как раз шли по мосту над железнодорожными путями. И тут мама закричала, ужасным, пугающим голосом: «А ну, остановись! Остановись, я сказала!» Этот голос перекрывал шум машин и грохот товарного поезда.

Я действительно остановился. Потому что это был жуткий голос. Я повернулся. Увидел ее лицо. И в этот момент понял, что надо бежать. Валить. Развести этот мост навсегда. Что это совершенно чужая мне женщина. Что я не люблю ее.

Но я не сделал этого. Да, мы помирились, спустя час или день.

Потом были Мальдивы, потом загс, потом беременность. Вроде бы все хорошо, мост позади.

А потом родилась ты. И тут уже началось наше полное отчуждение, как дико это ни прозвучит. Ты была желанным и запланированным ребенком, но за первый год твоей жизни мы стали посторонними людьми. Кажется, после твоего появления на свет мы даже не целовались ни разу. Ну разве что быстро, у дверей роддома, и всё. Зато мы стали иногда при тебе ругаться. Но это я уже прошел в первом браке. Повторять опыт ежедневного кухонного «сталинграда» я не хотел. Скандалить при детях – нет, ни в коем случае. Я спокойно предложил разойтись. Мама ответила: «Давай». Ответила так, будто уже была готова к этому моему предложению.

И мы расстались.

Это был странный брак, очень быстротечный и нервный. С кратким периодом эйфории в начале. Сейчас я даже не могу вспомнить, о чем мы разговаривали вечерами, какой был запах волос, как мы ласково называли друг друга. Есть просто женщина, которая около двух лет носила мою фамилию. Очень хорошая женщина. Но совершенно мне чужая.

Так вот, дорогая моя Кира, надо уходить с моста. Быстро и решительно. Прекращать отношения, когда ты видишь, что рядом посторонний, что ты ошибся, бывает.

Я это понял, но струсил и остался на мосту. Потому что мы слабы, мы пытаемся сами себя убедить, околдовать, загипнотизировать. Ну все еще получится, ну у нас сложные характеры, ну как-нибудь. К тому же ремонт затеяли. Ничтожные мысли, дурацкие надежды. Ничего не получится, не соберется этот искромсанный паззл, только маникюрными ножницами друг друга искалечите. Дальше будет всё хуже. Будут нарастать тахикардия и ненависть. О да, конечно, так живут миллионы семей. Размешивая ненависть вместо сахара в утреннем чае. Но, Кира, девочка моя, мне плевать на миллионы, я хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы умела понять: нет, это не мой человек. И бегом с моста. Бегом! Навсегда. Не верь его звонкам и мольбам, не верь его рациональным доводам и огромным букетам. Верь только себе, тому, что чувствуешь. Расставание бывает утомительной процедурой, особенно для девушек, многие не выдерживают, сдаются: «Ой ладно, проще вернуться, чем объяснять, почему не хочешь».

Нет, Кира. Будь жесткой в таких ситуациях. Будь холодной, как та степь, в которой замерзал ямщик. Это очень полезное качество – уметь себя «замораживать». И еще полезнее – научиться отстранять человека мгновенно. Без попыток что-то исправить, вернуть, приделать упавшую плитку. Все равно отвалится.

Надо все прекращать. Сохраняя, по возможности, корректное общение. Ну вы же можете сталкиваться на общих тусовках, например.

Учись закрывать утомивший роман на любой странице. Хлоп! – и всё. Не «рубить хвост собаки частями», как говорила Марина Неелова в «Осеннем марафоне».

Любовь никуда от тебя не денется, не волнуйся. Я же встретил Лину спустя два года после мамы. Девушку, которую искал всю жизнь. Нашел очень поздно. Но все же нашел. И тебе она нравится, я знаю. И даже твоей маме она нравится.

А теперь ты вправе спросить: «Пап, ты в своем уме? Ведь если бы вы с мамой расстались тогда на мосту – на свет не появилась бы я».

И вся моя выверенная и сверкающая конструкция рушится под этим вопросом. Все мои холодные аргументы и психологическая глубина образов. Всё к черту.

Да, Кира, мне нечего тебе возразить. Я очень счастлив, что ты есть на этом свете. Я не представляю мир без тебя. Так что логик из меня паршивый.

Но жизнь выше логики. Жизнь насмешлива.

В нашей с мамой истории нет правых и нет виноватых. Мы оба виноваты, мы оба правы. Нас резко столкнуло и потом разнесло навсегда. Сейчас я говорю об этом уже достаточно бесстрастно. Мало ли с кем у меня что случалось. Если бы не было тебя, я бы даже почти не вспоминал тот второй брак. Мама тоже бы вспоминала меня как странное приключение давней весной.

Но ты есть. Ты наша. И мне очень жалко тебя, Кира. Потому что ты лишена нормальной семьи.

Нет, мы видимся с тобой часто, никаких препятствий. (Мама тут вообще большой молодец, она повзрослела у меня на глазах, из вздорной самолюбивой девчонки превратилась в благоразумную женщину, которой важно поддерживать ровные отношения с бывшим мужем.) Но все равно ты живешь в расколотом мире, где папа и мама существуют отдельно.

И эти письма – моя попытка вернуть то, что потеряно. Те утра, когда мы бы просыпались и делали вместе твои любимые сырники. Те вечера, когда я мог бы тебя укладывать, болтать о важной чепухе, о том, что лучше – хвостики или косички. Или рассказывать нашу любимую сказку про двух толстых собачек, которые жили у доброй бабушки. А ты бы меня перебивала: «Нет, все было не так!»

Но вернуть это невозможно. Остаются лишь эти письма.




Письмо 6

Что такое женский кризис среднего возраста


Насчет мужского кризиса я не уверен, что он действительно есть. У меня не было, у близких друзей тоже. А вот женские я как раз наблюдал. Свой «кризис среднего возраста» они проходят раньше официального мужского, когда им около тридцати. (Средним я называю его иронически, ясное дело. Учитывая, что даже по официальной статистике женщины у нас живут почти до восьмидесяти.)

Примерно в этом возрасте девушка обнаруживает: ужас, старость не за горами! Ну морщинки всякие, тургор слабеет, бедра полнеют, солнце не греет… Твоя, Кира, мама считала, что после 29 жизни нет. То есть ей искренне казалось, что ровно в полночь, когда ей стукнет 30, она превратится в дряхлую старуху. Даже подумывала научиться вязать. Смешно, да.

У этого кризиса бывают разные проявления.

Например, если девушка к 28-30 годам не вышла замуж, ее охватывает паника. Как же так? Все подруги замужем, одна даже третий раз, а она все ходит на свидания, все ждет. А эти мерзавцы угощают вином, везут к себе, развлекаются, но замуж не зовут. Она совсем не против развлечься после вина, но так же можно и того… лето красное пропела и чего она ждала?

Одна моя подруга ходила на свидания сразу к трем. Я ее спросил: «Ань, а замуж за кого из них хочешь?» Аня ответила честно: «Кто первый позовет, за того и пойду!» Ане было как раз под тридцать.

Пара моих сокурсниц, спутниц лихой юности, куролесили лет до 27. Потом занервничали: юность прошла, похмелье все сильней, а замуж? И выскочили буквально за первых встречных. То есть любили одних, но замуж вышли за тех, кто позвал. Счастливы ли они? Не уверен. Тем более что одну муж вскоре бросил – с ребенком – и исчез. Но тот ребенок уже взрослый дядька, красавец и умница, радость маме.

Тут могут закричать: «Что за глупости! Теперь девушки после тридцати пяти спокойно заводят семью!» Согласен, заводят. И всё прекрасно. Но как ни крути, 30 – цифра критическая. Речь даже не о браке. Если нет «молодого человека» – появляются утомительные вопросы. Мама брюзжит, подруги недоумевают, вся окружающая среда колышется: «Почему ты одна?» Некоторые шепчут, что есть хорошая колдунья, приворожит. Другие, которые более продвинутые, рекомендуют идти на сайты знакомств, и побыстрей.

Девушка ощущает себя нервно. Она не соответствует всеобщим ожиданиям, не выполняет «социальный контракт».

В общем, это глупости всё, Кира. Можно быть замужем и все равно испытывать кризис. Я знаю немало примеров, как в радиусе 30 лет начинаются метания уже у замужних девушек. Вся эта стабильность не радует, и мужчина рядом вдруг кажется просто скучным, холодным, чужим. Начинаются поиски маленькой, но такой нужной романтики. Легких безумств. Некоторые называют это изменой мужу. Но измена может быть и ментальной. Ни с кем посторонним девушка не спит, соблюдает физиологическую порядочность, но влюбляется в сослуживца или даже официанта из кафе возле работы. Ходит к нему и все время пьет кофе – чашку за чашкой, до тахикардии. Да, я знал и такой пример.

Но кризис гнетет. Можно даже ни в кого не влюбляться, а просто сбежать.

У одной моей знакомой был случай просто киношный. Она жила с парнем лет пять – не в официальном, но фактическом браке. А однажды утром встала, начала собирать вещи.

Парень смотрел на нее, усмехался:

– Ты чё вообще?

– Решила уйти, – ответила Таня.

И уехала к родителям. Через пару дней ей позвонил недоуменный парень.

– Слушай, а я не понял – ты действительно ушла?

– Да, – ответила Таня. – Совсем.

Для парня все это выглядело диким сумасбродством: ну жили ведь и жили, ели-пили. Он же не знал, что творится в голове Тани, какая бурная пьеса. Ему достался лишь ее зримый финал.

А Тане все осточертело. Этот скучный парень, их скучная жизнь, их скучные ужины и просмотры телевизора вечерами. «Ну давай сходим куда-то!» – просила Таня. Парень морщился: «А на фига?» Напиться раз в неделю с друзьями «на раёне» было для него истинным карнавалом и верхом безумия. Всё. И Таня иногда ощущала себя почти старушкой. А ей было всего 27.

Сбежала. А спустя год вышла замуж. Родила. Счастлива. Кажется, о той пятилетке с ненужным парнем даже не вспоминает. Или с недоумением: «Блин, на что я потратила столько лет?» Или с ужасом: «А если бы я не осмелилась уйти? А если бы мы были вместе до сих пор?»

Нет, кризис – штука зачастую полезная. Он подвигает нас иногда на резкое изменение тонкой и вялой линии жизни. Мы чертим новую, уверенно и другим цветом.

Но кризис в молодости как раз и прекрасен тем, что всё можно начать сначала. Знаю немало бодрящих примеров, когда девушки, пострадав, вдруг к черту всё бросали-меняли. Знаю девушку, которая уехала в Африку, оставив здесь свой маленький бизнес, который ей надоел. Да всё ей надоело в Москве! И поселилась не в городе, а в африканской глуши, стала заниматься экологией и всяким таким. Она до сих пор живет там, вышла замуж за англичанина, такого же беглеца от цивилизации, у них растет милый белокурый сын. Вот прямо среди жирафов и слонов растет. Гуляет по Африке.

Можно выйти замуж не за того, наделать кучу ошибок, испортить себе репутацию, загубить карьеру.

Но начать жизнь заново. Всё изменить. Себя изменить. А женщины умеют меняться легко, намного легче мужчин. Умеют начинать даже не с нуля, а с ледяного минуса.




Письмо 7

Как женщины умеют выживать


Эту историю, Кира, я однажды рассказал в своем тексте – на каком-то сайте. И мне тут же в ответ начали строчить ретивые комментаторы: «Всё придумал! Слишком литературно!»

Но штука в том, что я никогда не придумываю. Нет, если пишу сценарий или рассказ – конечно. Но житейские ситуации – нет.

А было так. Я вызвал доставку еды на дом. Обычно приезжают молодые ребята, а тут – женщина, за сорок. Не тяжело, спрашиваю.

– Нет, – смеется она. – Это гораздо легче, чем экспертом-криминалистом.

Я переспросил:

– Кем?

Женщина отвечает:

– Я же майор полиции. В отставке.

Конечно, я не мог ее так отпустить. Завязал разговор. Она рада была поболтать, замерзла и притомилась к вечеру.

Два высших образования. Медицинское и юридическое. Двадцать лет стажа в органах. Работа по вызову: угоны, кражи, убийства. Бывало, что пахала на четыре районных отдела. Как только смогла по стажу выйти на пенсию – сразу уволилась. «Работа там адская! А у нас двое детей, погодки, мне надо ими заниматься».

Муж у нее тоже в полиции, зарабатывает немного. Что оставалось ей? Тоже работать. Она посмотрела вокруг и решила: будет доставлять еду. Чтобы самой регулировать график работы, а не сидеть в конторе с 9 до 18. То есть майор, с высшим юридическим образованием – и носится по городу с желтой торбой за спиной. И это никак ее не угнетает. Не фрустрирует, выражаясь модно психологическим сленгом. Амбиции? Я вас умоляю. Оставьте это хорошеньким дурочкам, которые ведут инстаграм-канал «Как украсить себя для свидания».

Надо жить. Надо работать. Надо радоваться тому, что есть.

И курьером она зарабатывает больше, чем криминалистом в звании майора. Она, конечно, тетка крутая, ментовская закалка, жесты резкие, взгляд пытливый. Владеет самбо, отлично стреляет. Но развозит еду: «Извините, у них это блюдо закончилось, они вам на другое заменили и дали еще десерт, в подарок. Ничего?»

Ничего, товарищ майор, ничего.

Меня всегда поражала способность женщин резко все бросить и начать заново. Если таковы обстоятельства. Ведь была майором, дальше бы стала полковником, может, дослужилась бы до большого хорошего кабинета. А там и генералом, почему нет? Но штука в том, что все эти звания, цацки и кабинеты очень важны мужчинам, они будут их высиживать годами, толстея, нервничая и приближаясь к инсульту. Нормальной женщине они на фиг сдались. У нее дети, у нее хозяйство, у нее иные заботы. Нормальная женщина – рациональная женщина. Ева, которая ищет, где яблоки подешевле и чтоб на подольше хватило.

И теперь о психологии, Кира. Женщина – существо с очень гибкой психикой и пластичным мышлением. И в том ее спасение. Думаю, поэтому женщины и живут намного дольше мужчин. Они легче приспосабливаются к любым обстоятельствам. Мужчина – консерватор, мужчина – зануда, ему важно двигаться по своей колее, шаг в сторону – для него уже стресс. А если проблемы на службе – он готов свить петлю из носков, подаренных тещей.

В 90-е годы я видел немало семейных трагедий. Когда люди теряли работу, а жить как-то надо. Муж ложился на диван и страдал: «Я, человек с высшим образованием! И я без работы!» А жена, тоже с высшим образованием, хватала огромные сумки и неслась в Турцию за барахлом. Становилась челноком. Вчера она сидела в химической лаборатории, писала диссертацию, а сегодня стала употевшей теткой с баулами. Мечтала она о таком светлом будущем? Точно нет. Но надо зарабатывать. И женщина быстро перестраивает всю свою жизнь. У нее начинается совсем другая химия. Где в колбах новой действительности она добывает свое «золото».

Вот еще одна реальная история. Семейной пары, с которой я знаком. Роман и Юлия были геофизиками. В 90-е у них не стало работы, какая там геофизика? Роман пытался заняться бизнесом, открыл торговую палатку, но тут же разорился и вдобавок получил язву. Впал в хандру. Тогда Юля устроилась в представительство западной компании. Обычной секретаршей, у нее был хороший английский. Да, кандидат наук – и секретаршей. И это ее совсем не ломало. Надо жить, кормить мужа и сына, тут не до гордыни. А через три года она, наладив связи с заграницей, уже открыла свою маленькую фирму, легко встроилась в новую реальность. Муж так и страдал, хотел что-то делать, но Юля ему сказала: «Знаешь что? Давай ты будешь у нас домохозяином! А я буду зарабатывать». И Роман согласился. Смирился. В общем, история счастливая. Если не считать язвы.

А сколько историй, когда развод, и у женщины вдруг ничего нет. Она буквально на улице. Мужчины бывают очень безжалостны в таких ситуациях.

Одна моя хорошая знакомая жила с парнем, душа в душу, они не расписывались, это казалось пустой формальностью. Он хорошо зарабатывал, и Лена даже институт не закончила: парень убеждал, что всегда ее обеспечит. «Вот он, мой принц!» – думала счастливая Лена. Родила. А потом этот принц завел новую подружку и выставил Лену с дочкой. Алименты платил смехотворные. Лена оказалась в чужом городе, без дома, с трехлетним ребенком. Она могла бы вернуться к себе, к родителям, но там маленькая квартира и больной отец. И тогда Лена сказала: «Я выживу! Я сама выращу дочь принцессой, раз с принцем мне не повезло».

И Лена пошла работать официанткой. Потому что больше никуда не брали. Снимала комнату. Попутно училась на визажиста. Три года были жутких, не спала и доедала на кухне то, что осталось от посетителей ресторана. В одних ботинках ходила две зимы подряд, но дочке покупала красивые платья.

И Ленка выжила. Безо всяких богатых ухажеров и внезапных удач. Теперь у нее салон красоты, очень успешный. Да, я знаю, что ей очень хочется замуж. Она красивая, она страстная, она вполне молодая. И ей осточертело быть «сильной женщиной». Уткнуться бы в прокуренный свитер. Но пока не везет.

Главное – самое ужасное позади. Она выжила.

У женщин волшебная способность к регенерации. Когда все разрушено, они умеют на руинах выстроить новую жизнь. Без стонов и нытья. Мастера по нытью – это как раз зачастую мужчины. Его не понимают, его не повышают, ну вся эта чепуха. Кстати, дочка! Берегись таких. Мужчина – тот, кто действует. Желательно молча. А если у него комплексы и страдания – этого на свалку, может, кто подберет из жалости.

Потому и крикливые феминистки в нашей стране – нелепые создания. На кой черт феминистки там, где любая женщина круче, чем яйца у коня Медного всадника?

Твоя бабушка, Кира, то есть моя мама, была слабой женщиной. Очень слабой. Отец умер, когда мне было девять, но он и так с нами не жил: мужская свобода дороже! А все деньги, что оставались от него, мастерски присвоила себе его сестра.

(Олег Куваев, твой дед и мой папа, был очень модным писателем когда-то: Север, настоящие мужчины, терпкая геологическая романтика. Потом его стали забывать, он умер в 1975 году. А в последние годы вдруг случилась «реанимация». Сняли фильм «Территория» – по самому его известному роману, издали толстую подробную биографию, он будто опять входит в моду. Ну ты сама почитаешь его, когда вырастешь.)

Я часто видел маму в хандре, уставшей, грустной. Зарабатывала она мало, была лишь младшим научным сотрудником. А по ночам сидела на кухне и печатала на машинке. Все мое детство прошло под стук этой машинки. Я засыпал под ее глухой ритм за стенкой. Это была так называемая халтура. Маме давали перепечатывать статьи, она была аккуратной и старательной. Платили, как я догадываюсь, мало. Поэтому она брала любую работу, и много. Курила одну за одной и печатала, печатала, печатала. Всё это только ради меня. Чтобы купить новые ботинки или мой любимый зефир в шоколаде, редкую усладу советского детства.

Мама – главный и первый человек в моей жизни. Очень слабая женщина. Чья витальная сила могла бы соперничать с мощностью огромного нефтекомбината в Капотне, недалеко от которого мы жили. Откуда в ней, худой и сутулой, была эта сила? Загадка природы.

И знаешь, Кира, я очень рад, что у меня фамилия мамы. Хотя она после смерти отца пыталась через суды дать мне фамилию отца. Я же был рожден вне брака. Советский бастард, хахаха. Родители-шестидесятники не считали законный брак чем-то необходимым. В свидетельстве о рождении, в графе «отец» стоял размашистый зигзаг.

Нет, я весь мамин. Я – Беляков. Сын Галины Петровны Беляковой. И все мои дети, ее внуки, которых она не увидела, носят фамилию бабушки.

А мне теперь остается только приходить к ней на могилу в старой части Востряковского кладбища, убирать сухие ветки, прошлогодние листья и тихо говорить: «Привет, мамуль! Не волнуйся, у меня всё хорошо».




Письмо 8

Где надо повесить зеркало


Да, Кира, зеркало – это для вас как часть организма. Даже если зеркала нет рядом, девушка всегда найдет, как на себя посмотреть, оценить всесторонне, а не только лицо. Стеклянная витрина на улице, двери в метро, вечернее окно. Девушка отражается всюду, мы живем в стеклянном мире.

Знаешь, я очень люблю ходить с моей Линой в магазины одежды. В смысле – ей покупать. Мне это доставляет кайф. С Асей, твоей старшей сестрой, тоже очень люблю. Веду себя как разнузданный шопоголик. Если мы оказываемся где-то в Европе втроем, я этих девчонок с ума свожу. Хватаю платья, кофточки, юбочки: ну-ка скорее померяй вот это, и это, и это. И еще рвусь донести пару вещичек в кабинку. Девчонки уже притомились, им уже все надоело, они говорят:

– Ну хватит, ты стилистом работаешь, что ли? Пойдем уже!

Я сержусь:

– Как это хватит? Смотрите, сколько еще шмоток!

Короче, люблю. И вот завалю их шмотками. Лина или Ася за занавеской, примеряют. А сам усаживаюсь в кресло или на стул – в магазинах всегда их ставят, для утомленных мужчин. И тут у меня начинается отдельное шоу. Потому что я смотрю на девчонок вокруг. Которые выскакивают из кабинок, где им тесно, и вращаются перед огромными зеркалами. Рассматривают себя.

Девушка или женщина перед зеркалом – это особенный жанр искусства. Женщина достигает в нем истинной психологической глубины. Она будто не замечает вокруг ничего. Есть лишь она и ее отражение. С которым героиня общается, спорит, ругается. Она может им восхищаться, может его ненавидеть. Мощная драматургия, шекспировско-чеховская. Мне кажется иногда, что самые глубокие переживания случаются у девушек именно в эти моменты. А не когда ее бросает любимый или она смотрит хорошую мелодраму.

Однако это лишь предисловие. Я хочу дать важный совет.

Повесь большое зеркало у себя перед кроватью. Первое, что ты должна видеть, открыв глаза, – себя. Так ты научишься просыпаться красиво. А как женщина просыпается – так она и живет. Так и ощущает себя. И совершенно неважно – тебе шестнадцать или шестьдесят. Ты должна просыпаться и улыбаться себе. Обязательно улыбаться. Улыбка – половина женского счастья. Запомни, дочка! Научись улыбаться себе каждое утро, и тогда будешь легко улыбаться другим.

У нас страна не самых щедрых на улыбку людей. Мрачновато у нас. Тяжелые мимические традиции. Про слезинку ребенка мы часами умеем, а улыбка – для нас что-то сомнительное. Мы и к улыбчивым иностранцам с недоверием: чего они лыбятся, повод какой?

К счастью, последние годы с этим у нас намного лучше, особенно у молодых. Они улыбаются легко и много.

А женщине, которая улыбается, все дается гораздо проще. Важно лишь, чтобы улыбка была такой, которой веришь. Гармоничной и легкой. Не как у продавщиц в бутике – натренированный оскал.

Просыпайся, Кира, смотри в зеркало и улыбайся.

Но пойми главное – я не про девичий нарциссизм. Не будь как те цыпочки, что сидят в модном кафе и раз в полминуты разглядывают себя в мобильный. То поправляя волосок в брови, то делая губками так и эдак. Во-первых, это дико смешно, во-вторых, похоже на легкое помешательство. Эти цыпочки – бьюти-параноики.

Нет, Кира, не надо безумия, не пытайся выглядеть идеальной и безупречной в любую минуту жизни. Это как раз совершенно излишне. А почему – расскажу тебе дальше.




Письмо 9

Почему быть «лахудрой» – это так сексуально


Когда я еще работал в женском глянце, делал порой интервью с модными фотографами, в основном западными. С теми, которые снимают лучших актрис и моделей, самых красивых женщин мира. Один из них – прости, забыл имя! – произнес вдруг прекрасную фразу, просто-таки афоризм: «Красота – это несовершенство».

А теперь иллюстрация тезиса. Выпускаю на сцену новую героиню, с историей.

Алиса – из тех, кого называют «светская дама». Алисе немало лет, но она до сих пор искренне любит пышные вечеринки, открытия модных выставок, приемы в итальянском посольстве. Чтобы длинное платье, чтобы укладка, чтобы бокал Chateau D’Yquem в руке и ярко-алые ногти.

Алиса была три раза замужем, три раза в разводе и до сих пор крутит романы. Короче, молодец и загляденье. Однажды мы с ней разговорились, диалог был вполне откровенным. Я спросил Алису, как часто у нее возникали стихийные романы на таких вечеринках? Она усмехнулась:

– Почти никогда.

– Как? Ты же такая ослепительная и манящая.

– Слушай, вы же мужчины – странные. Вам бы чего погрязнее.

– В каком это смысле?

– Все мои самые бурные романы начинались тогда, когда я была с похмелья, вообще как лахудра.

И рассказала пару историй. Ну вот хотя бы одна. Алиса заехала на дачу к подруге, чтобы поболтать вдвоем. Была в спортивном костюме, нечесаная, с облезлым лаком на ногтях. Сидят у мангала, жарят сардельки, с ног до головы перепачкались в золе. Вдруг появляется он. Красавец в белой рубашке. Приехал на «мерсе». Заблудился, спутал дачные поселки, увидел дымок, решил зайти, уточнить. Тогда навигаторов еще не было.

Алиса как раз жевала сардельку. Самая жуткая, самая гнусная ситуация для женщины. Хотела сбежать в дом, но это выглядело бы совсем по-дурацки.

А этот красавец все уточнил, и надо бы уезжать, но он не спешит. Наконец спрашивает:

– Можно я с вами тут чуть посижу? У меня в багажнике отличное итальянское вино.

– Да ради бога! – отвечает хозяйка.

Алиса поняла, что терять нечего, говорит:

– Только и штопора у нас нет.

Вечер тот затянулся. Красавец потом стал третьим мужем Алисы. Когда она спросила его, почему он решил остаться тогда, – усмехнулся:

– Ты же была такая классная. Я сразу запал на тебя.

Потом я спрашивал у многих знакомых женщин – как начинались их романы. Выяснялось, что большая часть – именно в тот момент, когда девушка собой недовольна, когда у нее проблемы с лицом, волосами, когда одета черт знает как. С кем-то знакомились в поезде, с кем-то на остановке. Одну вообще судьба настигла с помойным ведром – да, шла выносить мусор, в шлепанцах. Тут и явился сказочный принц. Другая гуляла в больничном дворике, после маленькой операции. Вот уж на что она не рассчитывала в ту минуту – так на роман. Она сидела на лавочке, в задрипанном халате – и тут подсел незнакомец, он шел от друга из соседнего отделения. Девушка в его сторону и не смотрела, думала: «Ну что ты, дурак, тут уселся?» А он сам начал с ней говорить. Опускаю дальнейшее, они уже пять лет женаты.

А когда девушка вся наряжена и уложена, когда смоки айз и ярко накрашены губы – когда вроде бы создана для соблазнения и жаркого шепота, – тогда фигушки. Да, ей говорят комплименты, ею восхищаются, но хоть бы один предложил что-то поинтересней, хоть бы один попросил о встрече или взял телефон. Так она и ходит впустую, сверкает почем зря. Прямо обидно.

Но объяснение этому очень простое. Его мне легко сформулировать. Потому что я сам много раз увлекался «лахудрами».

Женщина в полном мейкапе, в наряде, на каблуках – она хороша, да. Но она будто арт-объект под напряжением, трогать не стоит. Любоваться можно, но не приближаться. Она слишком далекая и отстраненная. Слишком волнуется сейчас, как выглядит, смотрится в каждое зеркало, боится сделать непринужденный жест, боится захохотать слишком громко. Играет «леди совершенство».

Получается такая идеально ровная линия, если эту женщину перевести в графику.

А нам, мужчинам, идеальной не надо. Нужны колебания и завихрения. То, за что можно зацепиться взгляду, то, что вызывает эмоции.

И женщина, которая жует сардельку, вся перепачкалась, и девчонка в больничном халате – это нам понятно и симпатично. Они несовершенные. А значит, они настоящие.

Нас не слишком волнует мелкий прыщ на лбу, нас почти не волнует состояние ее маникюра, и даже потрепанный спортивный костюм никак нас не обескураживает. Это страдания женщин – «ой, я сегодня ужасно выгляжу!». Мы смотрим иначе, совершенно иначе. Мы видим другое. Сексуальность и женственность почти никак не зависят от того, вымыта голова или нет. И да, мы вполне можем «запасть» на девушку, даже когда она идет выносить мусор в старых шлепанцах.

И совсем уже безумны те девушки, что пытаются исправить «мелкие недостатки» своей внешности. Я про хирургические исправления.



У меня была знакомая, Нина. С совершенно чудесным носом. В Нине текла грузинская кровь, и у носа была замечательная горбинка, ну как у античных статуй. Я называл его произведением искусства, шедевром природы. Нет, ее нос не был ни длинным, ни слишком большим – это был просто очень красивый нос. Самая эффектная часть лица. Быть может, с точки зрения инстаграмных цыпочек – это ужасно, но они же тупицы, извини, Кира, за прямоту. Подобный нос, уверен, с гордостью носила колхидская царевна Медея, им она приворожила аргонавта Ясона. Это то самое «несовершенство», которое делает женщину притягательной.

А потом вдруг случилось ужасное. Однажды я встретил Нину и обнаружил: нет горбинки, исчезла. Стал прямой заурядный нос. Да, Нина сделала операцию. Как выяснилось, она считала, что горбинка все портила, она прямо страдала из-за этой горбинки. Хотела стать «нормальной». И кирдык. Лицо Нины будто исчезло, слилось с фоном, растворилось в пыльном воздухе города.

Нельзя, Кира, быть «нормальной». Всегда надо ломать ритм.

Можно быть во всем идеальной, но должно оставаться хотя бы маленькое несовершенство. Так одна мудрая женщина отказалась исправлять неровный передний зуб – даже когда уже стала известной и светской. Имела деньги на лучших стоматологов Израиля и Германии. Объяснила мне с усмешкой: «Ну это же моё, фирменное».

Чуть «лахудры» должно быть в каждой.




Письмо 10

Что самое главное в женщине


Нет, Кира, здесь я не буду плести унылый текст из силиконовых фраз про «загадочность» и «внутренний огонь». Оставим их лакокрасочным сайтам и журналам типа «Леди Очарование» и «Мир женщины». Все-таки я профессиональный журналист уже тридцать лет, и всякий крепкий текст – по святому моему убеждению – должен иметь две составляющие: информацию и эмоцию. А не фигню какую-то.

У меня всё по делу. И здесь будет речь о фигуре и мужском на нее взгляде. Пусть негодуют феминистки – но мы, «низменные и похотливые» мужчины, всегда будем смотреть женщине не только в глаза, как требовалось на допросе в КГБ. Мы будем смотреть на женщину целиком, потому что мы, блин, так созданы. Мы хотим секса, мы хотим жить, мы хотим размножаться. Мы хотим женщину всю. И мы оцениваем ее всю.

Но я остановлюсь на главном. На том, о чем мужчины обычно не говорят.

Самое главное – это спина и талия. Не грудь, не шея, даже не задница – хотя если верить тем же девичьим журналам и сайтам, именно задница сейчас превратилась в важнейшее из искусств. Все говорят только о ней, как накачать, как уплотнить, как ей поразить мир.

Важно, не спорю. Сам ценю. Но экспертов в этом вопросе полно без меня.

Итак, спина.

Кажется, впервые я осознал ее магическую силу лет в 18. У меня тогда случилось нечто вроде романа – я познакомился с девушкой в автобусе. Это был наш рейсовый автобус № 242 – от метро «Текстильщики». Кстати, тогда же я впервые рискнул познакомиться с девушкой вот так, на улице. (До того знакомился, но не один, а с друзьями.) Ее звали Рита. Жила неподалеку.

Рита была чуть старше и вообще уже девушка опытная, но в тот момент я еще этого не знал. Начиналось с чинных прогулок по районному парку. Была поздняя весна. И вот захожу однажды к Рите, мы собираемся прогуляться. Она говорит: «Я быстро, только блузку надену». Тут же поворачивается ко мне спиной, ловко стягивает футболку. Буквально несколько мгновений – пока Рита не накинула блузку – я наблюдал ее голую спину. И тут что-то со мной случилось. Дикое, мужское, необузданное. Рита обернулась: «Что с тобой?» Наверно, у меня был слишком похотливый взгляд. Да, я вдруг почувствовал, что очень хочу эту девчонку. Я увидел всего лишь голую спину. Не грудь, не развратное белье. Просто спину. И это все изменило. В течение вечера, пока мы прогуливались, я думал лишь об одном: как бы мне с ней это самое? Да поскорей.

В тот же вечер «это самое» и произошло. Спасибо Рите, она меня долго не мучила, как девушки любят. Наверно, и спину показала не зря. То был эпиграф к долгой и очень шумной ночи.

Да, от вида обнаженной спины мужчина способен дико возбудиться. А зачем еще коварные женщины придумали все эти вечерние платья с открытой спиной? Только для этого. У нее все может быть закрыто, плечи и грудь, вообще никакого декольте. Но когда голая спина – кранты мужчинам.

Если, конечно, девушка не сутулится, если нет по бокам складок. Короче, если просто хорошая и убедительная спина, совсем не обязательно балетной выправки.

Знаешь, Кира, какой эпизод в советском кино мы считали наиболее сексуальным? Это Светличная в «Бриллиантовой руке». «Не виноватая я!» В чем, откровенно говоря, сексуальность? Да просто голая спина актрисы Светличной. Классная спина. И все мужчины СССР думали: «На месте Никулина должен быть я…»

Если бы мне доверили быть режиссером эротического театра или – что уж там – делать стриптиз-программу, я бы девушек полностью не раздевал. Это скучно и пошло. Мои девушки просто оголяли бы спину. Но так виртуозно бы при этом извивались, что мужчины в зале умирали бы от вожделения.

Спина – это чистое наслаждение. Настоящему мужчине ничего и не надо больше для вдохновения. Хорошая, красивая, ясная спина.

Ты занимаешься танцами, Кира, и я очень этому рад. Танцы – штука полезная всем. Даже мне в моем возрасте иногда приходит угарная мысль: а что, если начать танцевать? Но в детстве танцы – нужны особенно. И ты научишься главному – держать спину. Очень важное умение. Жизненно важное.

Ну и о талии. Начну опять с подросткового воспоминания. Почти с детства.

Случилось это году в 1979-м, в нашем пионерском лагере «Маяк», мне было 13. Девчонку звали Лена, из моего отряда – не самая красотка, к тому же дылда, повыше меня, а я был высокий. Мы, парни, ее часто дразнили. Она, если догоняла кого-то из нас, лупила по башке. К счастью, я бегал очень быстро.

А однажды вечером, на дискотеке в клубе, я вдруг увидел ее: волосы распустила, светлое платьице надела вместо вечных джинсов. И я чуть занервничал. Мое сердце романтичного отрока забилось чаще. Но я еще не понимал, что такое со мной, что надо делать. А что-то ведь надо.

Тут вдруг начинается Джо Дассен, медляк: «Et si tu n’existais pas…» Зеркальный шар под потолком крутится, ребята из старших отрядов своих девочек прижимают к расстегнутым по той моде рубахам. Я топчусь, поглядываю на Ленку. А Дассен мне будто шепчет: «Лёха, не дрейфь! Et si tu n’existais pas!»




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/aleksey-belyakov-25367818/pisma-k-docheri/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.