Погоня за судьбой
Погоня за судьбой
Диана Найдёнова
Это должно стать кражей века. Позднее уворованная из музея реликвия, конечно, появится в особняке на каком-нибудь частном острове, затерянном в Циконийском супер-океане, но увидят её лишь избранные свидетели подпольной коллекции. Мы же трое получим баснословные деньги, на которые скупим половину мира.
По крайней мере, примерно так я себе всё это представляла, поскольку озвученная за это дело сумма пока не укладывалась в голове… Наш челнок остался позади, на стационарной орбите, а самый денежный в мировой истории контракт за один рейс ждёт нас в получасе полёта. Оставалось зайти, взять экспонат и выйти. Именно так, как мы проделывали это в симуляции.
За обтекателем глайдера приближалась бирюзовая атмосфера шестой, самой молодой и необузданной планеты Сектора. Шёл год 2144-й. Мы уже почти прибыли…
Диана Найдёнова
Погоня за судьбой
Часть I.
Глава I. «Книга судьбы»
Рок.
Фатум.
Судьба.
Какое место она занимает в мире, который представляет из себя непрерывное взаимодействие разноуровневых явлений, нанизанных на время? От энергий внутри атомных ядер сквозь законы физики до галактических сверхскоплений и великих космических пустот, затем ещё дальше, к феноменам, перед масштабами которых пасуют человеческая фантазия и обобщённый научный опыт. Всё непознанное остаётся таковым лишь в силу отсутствия возможности познания на данный момент времени.
Если время, как фактор судьбы, отвечает за неповторимую последовательность произошедших и длящихся в эту секунду событий, промежуточный итог которых находится здесь и сейчас, то дальше, в будущем времени ещё нет. Оно пока не пришло туда, оставляя любой энергии пространство для выбора, будь то направление, точка приложения или шаг вперёд.
Человеку было суждено измерить всё вокруг себя инструментом познания, дарованным эволюцией, и он придумал себе числа. Посчитав с их помощью реальность, человек сделал следующий шаг и начал осознанное воздействие на порядок вещей. Он стал определять направление для своей энергии, по мере развития приумножая её силу.
Но что из себя представляет сама судьба? Череда случайностей или выверенный до мелочей план неизвестного архитектора? Возможно ли вообще выявить её суть и разгадать самую таинственную её загадку – будущее? А главное – получить возможность взаимодействия с ней, имея на вооружении человеческий мозг.
Всех чисел мира не хватит, чтобы посчитать, сколько раз человек подступался к этой загадке или старался её избежать. Иной раз говорят, что от судьбы не уйдёшь. Но что, если можно поменяться с ней местами?
* * *
… Основательно побитый временем двухместный аэрокар плавно спускался сквозь стратосферу Джангалы на автопилоте. Где-то наверху, на стационарной орбите висел наш транспортный челнок, а внизу, постепенно вырастая в размерах, густо клубился сероватым вспененным молоком грозовой фронт. Вокруг, насколько хватало глаз, сверкал ярко-голубой кокон разреженных верхних слоёв атмосферы, погружая небо над нами в ультрамарин…
Нанеся на кончик мизинца бирюзовый электролитический лак, я удовлетворённо полюбовалась результатом. Сверкающий титаном мехапротез руки заиграл новыми красками, тонкий слой бирюзы на механических пальцах сиял под лучами солнца, и я протянула ладонь в сторону Марка, развалившегося на месте пилота.
– Как тебе? Симпатичный цвет, правда? Совсем как циконийский супер-океан.
– Тебе нездоровится? – спросил Марк, задрав бровь, и покосился на меня. – Я начинаю беспокоиться. Сегодня у тебя спонтанный маникюр, завтра – туфли на шпильке, а послезавтра ты вставишь себе полимерную грудь и сбежишь от нас с каким-нибудь престарелым клерком. Я знал, что пребывание в обществе денежных мешков тебя испортит, но чтобы настолько…
– Вряд ли вы меня оставите в покое, я это уже поняла и давно смирилась. А маникюр… Хоть какая-то отрада, – вздохнула я. – Знал бы ты, как мне надоело таскать на себе это бренное тело… Я столько времени трачу на всякую ерунду – пища, сон, туалет… Постоянная разбитость по утрам и ещё этот дурацкий нейр опять глючит…
– Ты только третий десяток разменяла, а уже брюзжишь, как старая бабка, – усмехнулся Марк. – Даже наш дед в свои полторы сотни лет чувствует себя бодряком. Ну, или по крайней мере, хорошо притворяется.
– Когда твой мозг заспиртуют в кастрюле с нейроприводами, я обязательно пройдусь по нему наждачкой, – парировала я. – Посмотрим, как ты себя почувствуешь.
– Твоя разбитость от того, что сидишь допоздна, – наставительно заметил Марк. – Если ты будешь любить своё тело, как Ваня – свою консервную банку, ты забудешь о том, что такое недосып…
Снова в затылке нестерпимо зудел барахлящий нейронный интерфейс, пару раз в неделю напоминая о себе магнитным шумом в голове. Помнится, такое было только в первые недели после того, как Такасима сбросил прошивку на заводскую, затерев рекламные импринтинги. Или, может быть, бешеный марафон тех дней повредил что-то в синаптическом приводе?
Впрочем, не сунься я на Каптейн через таможню, мне не пришлось бы обращаться за помощью к обожжённому японцу. И да – я бы с превеликим удовольствием отвинтила голову тому, кто придумал транслировать рекламу в сны…
Нейроинтерфейс был вершиной миниатюризации компьютеров. Спрятанная под кожей головы мембрана суперкомпьютера буквально сопрягала её носителя с информационной паутиной. А небольшая метка, прикрытая синтетической кожей, помогала подключаться ко многим устройствам напрямую, через провод. Но главное свойство нейра – его так называемый «протокол синаптической интеграции» с мозгом. Проще говоря, он мог на нервном уровне передавать сигналы телу. И здесь возможности медицины вырастали кратно…
– Вспоминая твою косматую заспанную физиономию по утрам, – глядя на линию горизонта, продолжал Марк, – я прекрасно понимаю твоё желание переселиться в механическое шасси. Но ты ведь знаешь, Лизонька, по законам Конфедерации мы не сможем апгрейдить тело больше, чем наполовину. И повезёт ещё, если киберревизо?ры принудительно вынут импланты и заменят их дешёвой печатной синтетикой, которую тебе потом придётся оплачивать втридорога… Ты в курсе, что здесь, на Джангале, тебя за овермоддинг просто посадят в «банку» лет на десять с конфискацией мехапротезов?
– Насчёт «банок» мне ничего не известно. И плевать я хотела на ревизоров, – фыркнула я.
Впрочем, я памятовала о том, как балансирую последние годы под самой границей пятидесяти процентов – лишь поэтому после каждого сома-сканирования полицейские ограничиваются лишь подозрительным взглядом…
Тем временем до точки прибытия оставались считанные километры. Я мысленно собирала воедино разрозненные кусочки информации о планете, над которой оказалась впервые в жизни.
– Правду говорят про здешние дикие нравы? – спросила я Марка, переводя тему. – Общины с шерифами, частные охранные конторы, вооружённые грузовые караваны – прямо Дикий Запад какой-то…
– Любой фронтир выглядит именно так. Закон здесь подкрепляется не трёхтомным сводом правил, а увесистым стволом, – наставительно подняв вверх палец, сообщил Марк. – Там, внизу даже случаются стрелковые дуэли.
– Что, прямо так и гремят шпорами по главной улице в чапсах и шляпах и разряжают друг в друга Кольты? – Я живо представила себе пустынную улочку промеж деревянных домов, чёрный зёв салуна, едва покачивающий дверьми, и перекати-поле, степенно проплывающее между стрелка?ми. – В поединке есть только одна задача – не дать противнику выстрелить в ответ. Никто в здравом уме не станет ждать, пока в тебя разрядят обойму, и предпочтёт лупить из окошка.
– Поэтому лично я в дуэли играться не намерен, – кивнул Марк. – В нашей паре моя задача думать, а твоя – стрелять из окошка.
Ещё раз придирчиво оглядев бирюзовые отсветы на механических пальцах, я сообщила:
– Ты как хочешь, но я здесь надолго задерживаться не планирую. Сделаем дело, поделим куш – и я выхожу. Выкуплю себе аэростат где-нибудь над Венерой, навсегда отключу нейрофон и буду любоваться золотыми облаками до конца своих дней. А вы со стариком – катитесь колбаской, и можете оставить себе мой оружейный шкаф со всем содержимым. Меня от общения с людьми уже воротит, и ты – не исключение.
Вылив на Марка накопившуюся желчь, я уставилась вперёд, за обтекатель, где над пенным покрывалом наконец показался далёкий диск диспетчерского узла. Марк поднял бровь, поглядел на меня поверх солнцезащитных «хамелеонов», но промолчал. Он знал – когда я не в духе, возражать и спорить было себе дороже. И он также знал, что стоит ему применить немного своего обаяния – я растаю, словно лёд на солнцепёке…
Уже в который раз по ногам побежал зябкий холодок – из-под сиденья снова задувало.
– Опять откуда-то снизу сифонит. – Я наклонилась и принялась внимательно разглядывать тёмный пол под ногами. – Чувствуешь? Машина разваливается буквально на ходу.
– Тебе снова кажется, беспокойная душа, – устало ответил Марк. – «Шинзенги» цела, исправна и полностью герметична. Дед её две недели назад перебирал и проверял с компрессором.
– Да нет же, поддувает. Откуда-то из-под сиденья, вот же, где-то здесь.
Я шарила рукой понизу, пытаясь уловить, откуда в салон затягивает холодный разреженный воздух. Ощущения были притуплёнными, слабыми – мехапротез не мог передать все тактильные оттенки и нюансы, доступные настоящей живой коже.
– Хорошо, как вернёмся, я попрошу старика ещё раз всё проверить, – проговорил Марк тоном усталого родителя, пообещавшего капризному ребёнку купить игрушку – лишь бы только тот успокоился…
После долгого спуска мы приближались к месту назначения. Вдали, пронзая кучевые облака, вырастал высокий шпиль Музея. На верхушке его мерцали целые россыпи разноцветных сигнальных огней, в разные стороны топорщились навигационные антенны самых причудливых форм, а чуть пониже, поверх округлой макушки станции, торчащей над самой каймой серой грозовой громады, медленно вращался плоский «блин» пункта управления воздушным движением. Вокруг шпиля сновали точечки челноков и глайдеров, издалека похожие на плодовых мушек, суетящихся вокруг спелого фрукта.
Из динамиков салона грянул голос диспетчера:
– Гражданский «Шинзенги Моторс», номер четыреста, частота семь-семь-сто один, вы входите в воздушное пространство Музейного комплекса. Согласно правилам безопасности, вы должны подтвердить передачу управления для автоматической швартовки.
– Передачу подтверждаю, забирайте, – лениво отозвался Марк и нажал несколько кнопок на приборной панели.
– Швартовочный док номер сорок два, – удовлетворённо сообщил голос. – Приготовьтесь к проверке. Мягкой посадки…
– Что ещё за проверка? – напряглась я.
– Наркотики, взрывчатка… Ничего особенного. – Марк легкомысленно махнул рукой. – Здешние воротилы не особо разоряются на автоматику. В основном закупают простейшие системы, да и те – пользованные, с Земли. Так что это будет лёгкой прогулкой…
Навигатор просчитывал маршрут, принимая команды от автоматики Музея, и наш планер мягко нырнул в облака, следуя вдоль рассчитанной компьютером глиссады. В моменты, когда машина шла на автопилоте, мне всегда становилось не по себе, ведь мы отдавали свои жизни на откуп механизмам. А если что-то пойдёт не так, и нам наперерез выскочит другой челнок, или чего хуже – тяжёлый грузовой корабль? В плотном облачном слое не то, что среагировать не успеешь – даже ахнуть…
* * *
Этой зелёной планете дали имя «Джангала», что в переводе с древнего санскрита означало «невозделанные земли», а попросту говоря – джунгли. В конце прошлого века, когда люди искали пригодные для жизни миры в надежде спасти от перенаселения обитаемые районы Земли, эту планету заприметили одной из первых, однако добраться сюда получилось лишь несколько лет назад. Джангала, ввиду её удалённости от Земли, стала шестой, самой молодой планетой Сектора, уступив место другим, более привлекательным для колонизации мирам.
Поначалу переселение шло не слишком бодро. Атмосфера Джангалы, хоть и подходила людям по составу, была перенасыщена углекислым газом, поэтому дышать здесь можно было только через респиратор. Из-за обилия двуокиси углерода этот мир был покрыт дремучими джунглями, а поверхность почти круглый год заливали тропические ливни, превращая миллионы гектар в непролазные болота…
Самым первым колонистам пришлось несладко. Площадки, которые выжигались и вырубались под робкие поселения, за считанные недели вновь порастали вездесущими сорняками. Жилые модули, сгружаемые на поверхность транспортными челноками, утопали в вязкой трясине или опутывались гибкими вьюнами, словно муха паучьим коконом. Всё это сопровождалось налётами огромных насекомых, которых хоть и не привлекала человеческая кровь – к великой радости, её химический состав местным обитателям претил, – однако создавали постоянные неудобства, заползая под одежду, забивая собой укромные уголки жилья и распространяя жуткую вонь. Мошка? приносила на себе целый ворох бактерий, иммунитета к которым у людей пока не было. Стоило потерять бдительность и съесть что-нибудь без предварительной термообработки – и экстренный забег к ближайшему ватерклозету был гарантирован.
Однако, местная экосистема неодолимо манила и привлекала учёных – биологов и ботаников, слетавшихся сюда словно мухи на мёд. Джангалу наводняла великолепная фауна, а местная флора завораживала. Энтомологи со всех концов Сектора круглогодично прибывали изучать насекомых, бабочек и букашек, орнитологи с раскрытыми ртами отлавливали и исследовали пернатых с их яркими расцветками, пышными хвостами и многочисленными крыльями. Не остались в стороне и генетики – в лабораториях кипели исследования разнообразных болотных тварей с непробиваемым иммунитетом и потрясающей регенерацией тканей…
Дикие земли манили людей, и вскоре вслед за первыми поселенцами сюда устремились изобретательные корпорации, способные продать всё, что угодно – включая впечатления, острые ощущения и даже воздух. В качестве курорта для семейного отдыха планета никуда не годилась – зато она прекрасно подходила для экстремальных и не очень сафари по джунглям. Хочешь – отлавливай редких бабочек, которые чрезвычайно ценились коллекционерами и стоили баснословных денег, а хочешь – снаряжайся и устраивай охоту на джангалийского рипера – одну из самых смертоносных болотных рептилий.
Жадные до приключений богачи привезли с собой деньги и огромный спрос на удобства. Изобретательные менеджеры из «Вэйтлесс Дайнамикс» быстро сориентировались в ситуации, набрали подрядчиков, и авиастроители развернули бурную деятельность по сооружению парящих платформ. Плотным потоком с Земли через Врата пошли караваны транспортников, под завязку загруженных астат-водородными двигателями большой тяги, топливом и газовыми аэростатами, и вскоре в средних слоях атмосферы повисла целая дюжина огромных летающих городов. Здесь, наверху, было холодно, но комфортно. Не было ни зашкаливающей концентрации углекислоты, ни надоедливых насекомых, да и проливных дождей можно было избежать, подняв платформу чуть выше слоя хмари.
Предложение рождало спрос, и очень быстро орбитальные платформы стали пользоваться бешеным ажиотажем – со всех сторон они обрастали модульным жильём, магазинчиками и мелкими производствами, а снизу их подпирало всё больше и больше аэростатов.
И сейчас мы приближались к самой массивной – диаметром в полтора километра – платформе, скрытой от глаз непроглядной дождевой мглой. Там, в суетливом человеческом муравейнике продавали сувениры, одежду и еду, сдавали роскошные гостиничные номера для богатых туристов, а в ресторанах подавали деликатесы, завезённые со всех уголков Сектора. Это место было своего рода визитной карточкой планеты, а заодно и дальнемагистральным хабом, через который проходили все маршруты, идущие на Джангалу, с неё и мимо неё.
Цены за аренду площадей были чудовищными – позволить себе поселиться здесь или открыть бизнес могли только самые зажиточные корпорации. Остальным же, кому не повезло воспарить в облака, приходилось выживать внизу в постоянной борьбе с необузданной биосферой фронтира…
* * *
Тем временем наш планер, словно крот сквозь мягкую землю, проложил себе путь через дождевую тучу и теперь медленно дрейфовал к огромному швартовочному шлюзу. Титановый бок Музея, плавно закругляясь, скрывался где-то в стороне, а слева и справа от нас сквозь ливень проступали ряды очерченных яркими сигнальными огнями проёмов. Кипело броуновское движение – тут и там внутрь конструкции по воздуху вплывали компактные глайдеры и небольшие грузовички, аккуратно вылетали из чрева и скрывались во мгле челноки и юркие коробки беспилотных грузовых дронов…
Мы зависли на месте – автоматика поставила нас в очередь к одному из шлюзов. Из тучи над нами, словно из ведра, извергался проливной дождь. Струи воды стекали по стёклам, и разительный контраст с ярким голубым небом, из которого мы несколько минут назад рухнули сюда, заставил ноющую боль в затылке разыграться с новой силой. Из шлюза, сбоку от которого висел наш планер, медленно и неуклюже выбирался окрашенный в сине-белые тона пузатый транспорт, паря? на десятке двигателей. Пока его борт медленно проплывал мимо, я прочитала большие белые буквы: «Почта России».
– Эта вездесущая «Почта России»… Даже сюда добрались, – проворчала я. – Кстати, что-то я уже не припомню, когда в последний раз видела грузовичок «Диэйчэл» или «Амазон». «Почта» что, весь Сектор захватила?
– Они уже пару лет как монополисты по грузоперевозкам, – пояснил Марк. – Скупили в отрасли вообще всех, кого могли. А кого не смогли – задавили силой. Департамент Обороны накачивает их такими деньжищами, которые тебе, Лизуня, даже не снились. Они, сколько себя помню, на побегушках у военных, тайно таскают для них всё – от оружия и взрывчатки до токсинов… Такие вот «почтовые голуби» целыми стаями над Каптейном туда-сюда летали, пока шла война…
– Интересно, почему они до сих пор называются «Почтой России»? – задумчиво спросила я. – Страны-то уже давным-давно нет…
– Узнаваемость бренда, Лиза – это главное. Когда-то над этой компанией смеялись, про неё сочиняли анекдоты. Кто теперь об этом вспомнит? Как-то там было у одного из древних мудрецов… Сначала над тобой смеются, потом на тебя злятся, затем ты побеждаешь.
– Махатма Ганди, – вспомнила я.
– Да, он самый! – Марк многозначительно поднял вверх указательный палец. – Страны давно уже нет, а имя осталось, и если тебе нужно быстро и качественно перевезти большую партию груза – к кому ты обратишься в первую очередь? Правильно! К тем, про кого сочинили больше всего анекдотов!
Наконец, грузовая махина скрылась в густой дымке, путь был свободен, и наш аэрокар вплыл внутрь. Стену дождя словно отсекло огромным ножом, и через несколько секунд глайдер коснулся металла демпферами на потёртом пузе. Двери поднялись, и Марк проворно спрыгнул на палубу. Я же натянула на биотитан мехапротезов чёрные кожаные перчатки, дабы не привлекать к себе излишнего внимания, и выбралась следом. К нам тут же подкрался регистрационный автобот и вежливо попросил документы. Моё удостоверение было у Марка, и пока он проходил сканирование, я огляделась по сторонам.
Мы находились в ярко освещённом, высоком – метров пятидесяти – ангаре, который плавно загибался и по параболе уходил куда-то за пределы видимости. Перед операцией Марк внимательно изучал чертежи летающего комплекса, в котором ранее нам бывать не доводилось, и всё твердил, как заведённый, про швартовочное полукольцо.
Только теперь я смогла оценить масштабы этого сооружения. Сюда легко могла уместиться целая флотилия кораблей. Жизнь кипела и бурлила. Туда-сюда сновали роботы-погрузчики с тюками, сумками и коробками, прибывали и отправлялись в путь челноки, а в воздухе царила какофония – смесь голосов, механического перестука, лязга, шуршания материи, гула двигателей под аккомпанемент порывистых завываний свободно гуляющего по открытой местности ветра. Чуть поодаль, в ожидании посадки на свой рейс, перетаптывалась на месте группка дорого и элегантно одетых людей, похожих на чёрно-белых пингвинов. Под передней стойкой большого блестящего лайнера, формой напоминавшего плавно закруглённую сигару, стояли двое пилотов в лётной форме и о чём-то горячо спорили, яростно размахивая руками…
Автобот закончил формальности с Марком, подкатился ко мне и механическим голосом попросил:
– Мадам, пожалуйста, не двигайтесь. Я провожу сканирование и проверку наличия запрещённых предметов. Взрывчатые вещества, оружие, наркотики…
– Да хоть обсмотрись, кусок железа. Стволы, наркоту и взрывчатку я оставила дома.
Проигнорировав мой сарказм, робот окончил процедуру и заученно прожужжал:
– Спасибо за проявленное терпение. Хорошего дня!
– И тебе не хворать, – проворчала я, а робот укатил дальше, к прибывшему на соседнюю посадочную платформу обшарпанному грузовичку…
Итак, мы были на месте. Теперь предстояло разведать обстановку и проработать детали плана действий – самая ответственная часть. Без пристального внимания к деталям вся операция пойдёт насмарку.
Я уверенно направилась в сторону выхода из ангара, а Марк последовал за мной. В конце широкой галереи сверкала серебром добрая дюжина лифтов, откуда навстречу нам двигалась группа пожилых туристов, следующих за гидом. Я непроизвольно улыбнулась – они чем-то походили на стайку утят под командованием мамы-утки. Завидев меня, туристы несколько притихли – мой мрачноватый образ резко контрастировал с чопорным и опрятным внешним видом посетителей станции. Взгляд исподлобья, кожаная куртка, перчатки, чёрная же футболка, серые потёртые джинсы и военные ботинки вызывали у них подспудное чувство тревоги – как есть, уголовница. Старательно отводя взгляды, с деланным безразличием они просеменили мимо…
Ещё на корабле, который сейчас висел далеко наверху, дядя Ваня высказал одну из своих замечательных идей – почему бы нам с Марком не мимикрировать и не притвориться богачами, переодевшись в соответствующие наряды? Благо, был ведь уже опыт на арктическом лайнере. Через пару минут красавчик Марк уже любовался своим облачённым в костюм-тройку отражением в зеркале, а я, завидев старика, который протягивал мне алое вечернее платье, покрутила пальцем у виска.
Интересно, как бы эти интеллигентного вида туристы смотрели на меня сейчас, если бы я была в роскошном вечернем наряде? К модификатам вообще относились настороженно, но мои титановые мехапротезы рук и ног военного образца, наверное, вызвали бы кучу вопросов не только у них, но и у каждого встречного полицейского…
* * *
Этому огромному летающему Музею положил начало исследовательский комплекс, который открыли на деньги одного из сказочных богатеев сразу после того, как на Джангале были обнаружены немногочисленные каменные постройки искусственного происхождения. Неизвестно, кто тут жил – останков до сих пор так и не обнаружили, но по всему выходило, что это были гуманоиды. Постепенно углубляясь в почву, археологи находили посуду, предметы быта, элементы кованой брони и драгоценности из всё тех же материалов, которые мы, люди, использовали у себя на Земле. Глина, медь, золото, известняк – с небольшими изменениями, в соответствии с несколько другой изотопной природой этой планеты.
Настоящий же археологический бум случился, когда в подземных руинах был найден артефакт, названный «Книгой судьбы». «Книга» являла собою дюжину отстоящих на расстоянии сантиметра друг от друга щербатых пластин из неизвестного ранее сверхтяжёлого жёлтого металла. Периодическая таблица Менделеева пополнилась новым элементом, однако находка не представляла из себя ничего особенного на вид, пока одна из пластинок не попадала под чей-нибудь прямой взгляд. Тогда на поверхности начинали проявляться иероглифы, видимые только наблюдателю. Они слеплялись в подобия слов и быстро сменяли друг друга, появляясь и исчезая. Комбинации символов всегда были разными, сами символы иногда повторялись, но перевести этот калейдоскоп на одно из земных наречий не представлялось возможным. Дело осложнялось тем, что символы эти невозможно было запечатлеть с помощью технических средств, а человек, рискнувший продлить зрительный контакт с артефактом, начинал слышать в голове голоса, шепчущие на незнакомом языке.
Учёные принялись биться над этой загадкой, ощупывая, осматривая пластинки, переписывая и разбирая комбинации символов на составляющие, просвечивая элементы всевозможными видами излучения. Археологи же схватились за лопаты и начали с утроенной силой раскапывать Джангалу в поисках новых находок подобного масштаба.
Культурная коллегия Сектора быстро смекнула, что на этом можно заработать, и исследовательский комплекс моментально превратили в музей, привлекавший туристов и учёных со всей Конфедерации. Коллекция регулярно пополнялась находками с поверхности планеты, и сейчас главным гвоздём программы была именно «Книга судьбы», переданная учёными Музею на трёхдневную экспозицию…
* * *
Поднявшись на лифте, мы оказались в светлом и просторном зале. Здесь всё сияло и сверкало, многочисленные витрины бутиков переливались красками, под высоким потолком мелькала голографическая реклама. Было людно и шумно, словно на центральной площади мегаполиса, люди горстками и поодиночке бродили по залу, спешили по своим делам, закупались в магазинах сувенирами перед предстоящей поездкой и набивали животы в многочисленных фудкортах. По залу сновали роботы-уборщики, до блеска вылизывая пол, в котором окружающую суету передразнивали зеркальные отражения.
Взглядом нашарив в центре зала пилон с огромной, усеянной условными обозначениями картой, я потянула Марка за рукав. Нужно было сориентироваться на местности.
– Так… Магазины, туалет, гостиница, спа-салон… Вот бы сейчас в спа на хороший массаж, – мечтательно протянула я, но тут же одёрнула себя. – Ага, вот и главный вход в Музей, в самом центре комплекса. Значит, нам вон туда. – Я махнула рукой в сторону эскалаторов, исчезавших где-то вверху.
– А может, сначала перекусим? – с надеждой в голосе спросил Марк.
– Ты же пожрал на корабле перед самым вылетом! – в недоумении воскликнула я. – Сколько можно? Такими темпами тебя разнесёт настолько, что нам с дедом придётся выбросить тебя в вакуум, как балласт.
– Ладно тебе, не бухти… Просто у меня ускоренный метаболизм. И скорее ты перестанешь пролазить в дверь, чем я наберу лишний килограмм.
– Дело прежде всего, Марик. – Я выставила затянутый в кожу кулак перед его лицом. – Чревоугодием будешь заниматься потом.
– Ты же знаешь, что я своего не упущу. – Он широко улыбнулся и попытался приобнять меня за талию.
Ловко увернувшись, я невозмутимо сообщила:
– Сейчас оглядимся на месте, а дальше будем действовать по плану. Шашки в машине?
– В багажнике, под экраном.
– Тактические линзы?
Марк молча указал пальцем на глаз и кивнул.
– Тогда вперёд. Поглядим на их систему вентиляции. – С этими словами я двинулась в сторону эскалатора.
По лабиринтам заполненных людьми коридоров мы наконец добрались до центрального атриума станции. До отказа заполненный богато одетыми людьми, предбанник Музея был монументален – по бокам арочного входа нас встречали две огромные каменные статуи воинов – на головы их были водружены подобия бургиньотов, в руках сверкали трезубцы, рельефные латы покрывали тело. Такими, в представлении скульптора, могли быть покинувшие свой дом обитатели Джангалы.
Погодите, это что, серьёзно? Аляповатая смесь экипировок из всех исторических эпох Земли представляла из себя жуткий китч. Но кто я, чтобы спорить с деятелями искусства, особенно когда сильные мира сего ходят мимо результата их трудов с открытыми ртами? Лишь бы деньги несли.
Откуда-то сверху раздалась мягкая трель – наши посетительские абонементы, купленные за баснословные деньги, были отсканированы и подтверждены, и наконец мы оказались в главном зале.
Куполообразная макушка самого Музея торчала прямо из облаков, и через прозрачный потолок в огромный неф струился рассеянный свет местного светила. Всматриваясь сквозь толстое стекло купола, я различала тусклые точечки далёких звезд, проступавшие на фоне чёрно-фиолетового неба. Стены были увешаны художественными фресками, изображающими предполагаемый быт и архитектуру цивилизации, которая когда-то владела этой планетой. И снова здесь – безудержная фантазия пост-авангардистов-самоучек. Холст. Масло. Пластик, подделка под красное дерево и неон.
Чуть сбоку широкая резная каменная лестница полукругом уходила на открытую смотровую площадку – оттуда веяло холодом несмотря на тепловой экран, отделяющий лестницу от остального помещения.
У дальней же стены, под каменным обзорным балконом, накрытая стеклянным коробом, покоилась она – «Книга судьбы», выставленная на самом видном месте. Издали казалось, что по позолоте плывут чёрные пятна, рисуя причудливые узоры. По сторонам от артефакта стояли двое охранников и скучающе разглядывали посетителей, намеренно отводя глаза от артефакта. Полусонный взгляд одного из них на секунду задержался на мне и скользнул дальше.
– Лиза, что видишь? – спросил Марк.
– Обещанные нам тридцать миллиардов, Марк, – вполголоса ответила я. – Они здесь. Только руку протяни.
– Тогда нам всего лишь нужно сделать так, чтобы нас за эту руку не схватили…
Лёгким усилием мысли я включила сигма-сканер. На цветную картинку, которую глаза передавали в мозг, наслоилось сетчатое трёхмерное изображение с тактических линз. Теперь я видела то, что было скрыто от взора – почти под самым потолком весь периметр выставочного зала был усеян скрытыми автоматическими турелями. Лазерная сетка со всех сторон покрывала купол с «Книгой» внутри. За неприметной дверью скрывалось сторожевое помещение с дюжиной вооружённых охранников, которые по первому сигналу были готовы появиться, словно черти из табакерки.
– Охрана на высоте, – ответила я. – А главное – не на виду. Вижу турели под потолком, шесть штук. За скрытой дверкой справа от колоннады – взвод бойцов… Ты говорил, что это будет лёгкой прогулкой!
– Тихо, не шуми, – пробормотал Марк. – Похоже, здесь уже институтские постарались под выставку.
Это место было хорошо укреплено, поэтому так просто взять и вынести «Книгу» не представлялось возможным. Лучшим вариантом, как и предполагалось изначально, было бы устроить искусственное задымление, вызвав панику.
Вентиляция… Вот и узкая решётка в настенном углублении ярусом выше. Вторая, третья…
Я изучала обстановку, а Марк тем временем, гармонично вписываясь в окружающий нас бомонд, неспешно обошёл зал и поднялся на балкон. Сделав несколько шагов, облокотился на перила прямо над «Книгой». Он переводил взгляд с одной фрески на другую, с умным видом разглядывая изображения, однако я знала – сейчас посредством его глаз наш пожилой координатор, оставшийся на корабле, прощупывает систему охраны, считывает параметры и прикидывает, сколько времени у нас будет, пока внутренняя сеть будет бороться с вирусом, который перегрузит и отключит систему датчиков и сенсоров в зале…
Краем глаза я заметила сверху какую-то тень и запрокинула голову. Зрачки мои расширились – я почувствовала это физически, – и за те доли секунды, пока я пыталась сообразить, что это такое летит сверху прямо в стеклянный купол, биомеханика уже приняла решение, а мои ноги, словно две мощные пружины, отшвырнули меня в сторону.
В то же мгновение свод с лязгом и грохотом протаранила груда железа и обрушилась прямо туда, где я только что стояла. Лёжа уже где-то возле стены, я прикрыла лицо рукой – по крошащемуся мраморному полу замолотили осколки стекла и куски армированных прутьев.
В одночасье пронзительно взвыла сирена и загрохотали под потолком крупнокалиберные пулемёты. Кто-то истошно визжал, слышался топот многочисленных ног. Распахнув глаза, я смотрела, как к выставленному напоказ артефакту уверенно шагает трёхметровый боевой робот – такой, каких я раньше никогда не видела. Его вывернутые назад, как у кузнечика, ноги неумолимо приближали его к двум застывшим с открытыми ртами охранникам. Ощетинившиеся оружием верхние конечности, раскинутые в стороны, поливали потолок ураганным огнём, а от бронекупола робота с искрами отскакивали пули, рикошетами выбивая звонкую крошку из мраморных стен.
Эхо канонады било по ушам и затихало по мере того, как пулеметы под потолком один за другим выходили из строя, а мне только и оставалось смотреть, как бот, не обращая никакого внимания на людей, подступил к реликвии и одним ударом стальной лапы сочно расколотил стеклянный колпак. Откуда-то из его груди выдвинулся длинный манипулятор, заграбастал «Книгу», и она исчезла в чреве механического чудовища.
Развернувшись, он всё также невозмутимо зашагал в сторону лестницы к смотровой площадке. Из охранного помещения уже вырвались полдюжины вооружённых бойцов –рассредоточиваясь по залу, залпами магнитных винтовок они полосовали пространство нефа. По корпусу машины с треском разливались молнии электрических разрядов, но бот не обращал на это никакого внимания.
Вскочив, вдоль стены гуськом я стала пробираться в сторону лестницы. Робот стремительно прорвался сквозь тепловой экран и теперь, с хрустом ломая каменные ступени, поднимался наверх, откуда доносился тяжёлый басовитый гул. Я в несколько прыжков добралась до ступеней и стала восходить следом, а мне навстречу с ужасом в круглых глазах бежали обалдевшие посетители Музея.
Механизм тем временем добрался до края площадки, а сверху уже спускался источник гула – древний пузатый транспортник без опознавательных знаков с откинутой грузовой рампой. Реактивное пламя со?пел срывало с пола площадки металлические листы и сдувало их куда-то в сторону. Рампа корабля с грохотом ударилась о твёрдую поверхность, робот тяжело прошагал по ней и скрылся в тёмных недрах машины. Грузовик же, накренившись, неловко развернулся, с лязгом срезал трапом кусок площадки, и начал отдаляться. Через несколько секунд гулкий хлопок рассёк воздух – неизвестный корабль на форсаже уходил прочь…
Рядом появился запыхавшийся Марк. Его некогда великолепный коричневый костюм-тройка был покрыт пылью, а кое-где – разодран.
– М-да, вот и плакали наши денежки, – протянул он, почёсывая затылок. – Ребята-то не церемонятся. Нам есть чему у них поучиться, правда, Лизонька? – И он легонько пихнул меня локтем в бок.
Скрипя зубами от злости, я стояла и бессильно наблюдала, как наша «Книга» улетает в неизвестном направлении…
* * *
… Ни юридически, ни фактически дядя Ваня уже не был человеком. Постепенно заменяя части своего тела нелицензионными механизмами, он превратился в странную помесь промышленного робота и кофеварки. От человека у него ещё оставался мозг и корешок позвоночного столба, погружённые в жидкость внутри жёсткого металлического каркаса, к которому он подключал всё новые и новые модули.
Ваня был скромен, и так и называл себя – «мозг команды». Он отвечал за информационное сопровождение нашей деятельности, добывал разведданные и вторгался в любые доступные сети, чтобы зачистить наши следы, ввести в заблуждение систему охраны или вовремя подбросить какую-нибудь «утку» для отвлечения внимания. Помимо прочего, он был отличным врачом и мастером по приготовлению горячих напитков.
После вызванного его внешним видом оцепенения, которое неизменно испытывал новый, незнакомый с ним человек, его природная доброта и покладистость сразу же располагали к себе. Он умел создать вокруг себя какую-то лёгкую домашнюю атмосферу, подогревая непринуждённую беседу этакой дедушкиной заботой – вежливо предлагал присесть в мягкое старомодное кресло; походя угощал бодрящим напитком, вынимая откуда-то из недр своего стального брюха керамическую кружку, полную душистого янтарного чая, в котором утлыми лодочками плавали редкие чаи?нки. Он по-доброму шутил и частенько, к месту и не очень сыпал анекдотами.
Биологический возраст Вани давно уже перевалил за сотню лет, а его единственным местом обитания был наш «Виатор» – из-за изобилия имплантов ему было строго противопоказано законом появляться на поверхности планет, и корабль уже давным-давно стал его настоящим домом. Ваню это не беспокоило. Напротив – он извлёк из этого множество плюсов, умудрившись превратить старое списанное грузовое судно в настоящую обитель комфорта и уюта. Коридоры и каюты были устланы безумно дорогими киносурианскими коврами с замысловатым рисунком, коих старик собрал целую коллекцию; в жилых отсеках тут и там в прикрученных к полу «умных горшках» обитали цветы, кактусы и кустики, собранные по всему Сектору.
Живость характера и любовь к жизни толкали дядю Ваню осваивать одно хобби за другим – от вязания он переходил к изготовлению плюшевых игрушек, от собирания многосложных трёхмерных паззлов из тысяч кусочков – к покорениям высот кулинарии, от живописи – к изготовлению деревянных фигурок. Полдюжины механических манипуляторов могли дать фору любой самой умелой паре рук, а материалы и ингредиенты, которые он заказывал через сеть, ему доставляли прямо на корабль курьерские службы.
Дядя Ваня явно получал удовольствие от такой странной жизни, по которой он передвигался с помощью пары прорезиненных гусеничных траков. Питанием его была жидкая глюкоза на пару с энергией аккумуляторных батарей, которые он раз в несколько дней подзаряжал от энергосистемы корабля.
Единственное, что было покрыто непроницаемым мраком – это прошлое старика, о котором он упорно отмалчивался, словно глухая каменная стена…
* * *
Сразу же после происшествия экипировку я упрятала в экранированный кейс за задними сиденьями. Откидная дверь глайдера была поднята. Свесив ногу наружу, я полулежала в водительском кресле и крутила верньер допотопной спутниковой рации, вслушиваясь в шорох и гул атмосферных помех. Марка не было – он, кое-как отряхнувшись от пыли после происшествия, ушёл-таки набивать брюхо. Это вообще было его излюбленным занятием. Марка хлебом не корми – лучше накорми его каким-нибудь деликатесом. Казалось, он поставил целью своей жизни попробовать вообще все возможные и существующие блюда…
Снаружи, в почти бесконечном пространстве ангара, вид на который открывался отсюда, из парковочной ниши, с утроенной силой кипела необычайная суета. Сразу после происшествия, спохватившись, явилась планетарная полиция со всего полушария. Тяжёлые голубые фургоны один за другим прибывали на станцию, исторгая из своего чрева десятки полицейских. В синих мундирах, перетянутых ремнями, в галифе и белых касках они с важным видом расхаживали туда-сюда по летающей станции, проверяя документы у случайных прохожих, допрашивая охрану и в целом создавая имитацию бурной деятельности. Смысл в их присутствии после перестрелки стремился к нулю, поэтому создавалось впечатление, будто они просто воспользовались случаем сбежать с душной поверхности Джангалы хотя бы на время. Их можно было понять.
Из радиоприёмника послышалось:
… Дорога, вдаль идущая, –
Наш первый шаг в грядущее.
И звёзд, и земли целина…
– Ну наконец-то! – воскликнула я и в нетерпении щёлкнула тумблером, сменив радиорежим на передачу.
– Дед, как слышно? У нас тут небольшая накладочка вышла. Кто-то вломился в Музей с боевым ботом и прямо у нас из-под носа увёл артефакт. С крыши его забрал тяжёлый «крыс» то ли восьмой, то ли девятой линейки – в суете не смогла разобрать. Опознавательных знаков не было…
Сквозь шипение искажённый помехами и модулятором дребезжащий голос Вани прошелестел:
– У меня все ходы записаны. Этот незваный гость ускакал на тёмную сторону Джангалы, где его минут пять назад подобрал большой военный «Голиаф» Конфедерации. «Голиаф» махнул крылом и был таков – до сих пор висят квантовые возмущения от гиперпрыжка. В радиусе тысячи километров на поверхности повышибало всю электронику – слишком низко он висел… Ты бы знала, что сейчас творится в эфире… – Некое подобие добродушного смеха донеслось из динамика. – Происшествие невиданного масштаба для этой дыры. Все на ушах, носятся и не знают, что делать…
Я переваривала полученную информацию. Матрёшка, значит? «Книга» в роботе, робот в грузовике, грузовик в боевом линкоре – флагмане Конфедерации, – а линкор теперь движется неведомо куда в гиперпространственном туннеле, траекторию которого Ваня, при всей его технической продвинутости, будет расшифровывать пару недель.
По всему выходило, что музейную реликвию похитили военные. И не просто похитили, а использовали для этого военный «Голиаф» с единственным прототипом прыжкового двигателя. Не слишком ли много чести для какого-то музейного экспоната? История была крайне странной, и одно никак не вязалось с другим. Я молчала, а Ваня тем временем продолжил:
– Ты только не нагружайся раньше времени. У меня кое-что интересное есть – мы с Надей тут посмотрели-поглядели записи полётов, да и высмотрели точку взлёта грузовичка с планеты… Он вчера спустился в джунгли и простоял там почти полсуток. Сейчас, Лизонька, скидываю тебе координаты… Посмотрите там с Мариком, что к чему, может и найдётся какая зацепка. А я пока посижу с данными голиафова прыжка. Возможно, нарою чего…
– Спасибо, деда, – ответила я. – Я тебе свистну, когда надо будет водичку кипятить.
Я отключила приемник…
С момента выхода людей за пределы Солнечной системы скачкообразное увеличение расстояний между точками связи требовало принципиально нового подхода к средствам доставки информации. Передача данных на большие расстояния осуществлялась направленными лазерными пучками, а для межпланетного сообщения эти пучки паковали в сверхплотные энергетические пакеты и загоняли в Гиперврата. Вне планетных атмосфер для широкого вещания применялись светоимпульсные технологии – мощные вспышки света, не подверженные радиопомехам и влиянию космического излучения, веером разлетались по площади и гарантированно достигали адресатов…
Дядя Ваня был техником старой закалки, умело используя технический прогресс против тех, кто двигал его вперёд. Он оснастил «Виатор» парой микроспутников-ретрансляторов, которые отстреливались от корабля в случае надобности, а на глайдер поставил высокочастотную рацию с триодным усилением и динамическим шифрованием сигнала. Мы могли спокойно обмениваться информацией, почти не обращая внимания на помехи от астрономических объектов и не опасаясь, что кто-то вклинится в передачу и узнает наши секреты.
Однако, помимо дяди Вани торчали в эфире и другие радиолюбители, поэтому фирменным отличием Ваниных частот вещания была трансляция в эфир старинных песен, которые он называл «советскими». Некоторые звучали наивно, некоторые – глуповато, но они все без исключения были воодушевляющими. Они буквально хватали за шкирку и поднимали с дивана на подвиги. Что-то в них было не от мира сего, как будто бы и не люди их писали вовсе, а какие-то сверхсущества, свободные от человеческих пороков…
У радиотрансляций был только один недостаток – ограниченный радиус действия. Уже за стратосферой сигнал начинал теряться, а когда высоте стационарной орбиты переставало хватать и микроспутников, приходилось переходить на светоимпульсы…
Мои размышления прервали двое полицейских, которые, подбоченясь, направлялись к глайдеру. Один из них встал поодаль и, важно расставив ноги, осматривался по сторонам, а второй подошёл, коротко приложил руку к козырьку шлема и произнёс дежурную фразу:
– Младший шериф Уиллард, спецполиция Джангалы. Мэм, можно увидеть ваши документы?
– Конечно, офицер, сейчас, – спохватилась я. – Где-то они у меня тут…
Я похлопала себя по карманам, и вдруг в макушку молнией ударило осознание – я ведь так и не забрала паспорт у Марка! Легонько нажав пальцем под скулой, я включила коммуникатор. Сплошные помехи – похоже, они решили заглушить на станции все частоты. Это было совсем погано и несвоевременно. Я не могла связаться с Марком, а он – со мной.
– Кажется, мои документы у моего друга, – сказала я с наигранной беззаботностью. – Мы могли бы подождать его здесь, он обещал скоро вернуться.
– Боюсь, это невозможно, – возразил полицейский. – Вам придётся пройти с нами в отделение.
Я закатила глаза – этого мне ещё не хватало… Как обычно, меня подвело презрение к бюрократии. «Носи документы с собой!» – каждый раз заклинаю я себя и каждый раз пренебрегаю собственным дельным советом…
Заперев транспорт, в сопровождении полицейских я покинула парковочную нишу, и мы направились в глубь станции. Петляющие коридоры привели нас в местный «околоток», полный важно суетящихся копов. Они выходили и заходили, приводя с собой и уводя каких-то уборщиков, официантов, туристов и даже грязных бомжей – оказывается, бездомные способны пробраться даже в места вроде этого. Мельком среди задержанных я заприметила пару опрятных джентльменов, которые активно жестикулировали и взволнованно втолковывали одному из непреклонных офицеров что-то про торговлю акциями, совещание с собственниками и грозящую сорваться посадку на межпланетный чартер. Из-за соседней двери слышались надсадные крики – не стесняясь в выражениях, кого-то распекал начальственный голос из селектора.
Миновав коридор, мы очутились в одной из крошечных комнатушек, в которую вместе со мной вошёл полицейский. Совсем молодой юноша – судя по всему, совершенно зелёный и неопытный, – запер за собой дверь и жестом указал мне на металлический стул. Я села. В его руках словно из ниоткуда возник синий планшет, а сам он опустился напротив меня и снял каску, обнажая светлую шевелюру.
– Я младший инспектор Николс. А вы… – Включив устройство, он принялся сосредоточенно зачитывать с экрана: – Волкова Елизавета Александровна, две тысячи сто двадцать четвёртого года рождения. Место рождения – планета Кенгено Икс, Симерийская окружная больница… Ага… Модифицировано сорок процентов тела. Так… В тридцать девятом вас обнаружили у ворот интерната имени Каниди на Каптейне-4 с тяжёлой амнезией… Здесь пробел… Через несколько месяцев вас усыновил Алехандро Сантино… Да уж… А потом пошло-поехало… Мелкое хулиганство, кражи, нарушение общественного порядка, нанесение телесных повреждений…
– Все долги выплачены, я чиста? как стёклышко, – сообщила я и откинулась в кресле. – Вы не найдёте ничего интересного.
– Май тридцать девятого… В интернат вы попали сразу после Большого Исхода с Кенгено? – Он посмотрел на меня поверх планшета. – Мой дядя там пропал – работал в спасательной службе, когда всё случилось. Они даже улететь не смогли – на всех просто не хватило кораблей. Так и забились в здании местной ратуши в ожидании помощи, которая не пришла… Как вы через это прошли?
– Неужели нельзя просто проверить документы? – устало вздохнула я. – Зачем всё это?
– Не каждый день встретишь человека, выжившего в Большом Исходе, – с несколько виноватым видом пожал он плечами.
Я прочистила горло и сказала:
– Ну что ж, младший инспектор Николс, вы сами напросились…
Глава II. Исход
… Небольшая планета Кенгено в системе Луман-11 очень походила на Землю. В соотношении газов в атмосфере точно также преобладал азот, и хотя кислорода в смеси было чуть больше, отчего человеку непривычному следовало быть аккуратнее при физических нагрузках, это было малой платой за столь щедрый подарок от Мироздания.
Три суперконтинента омывались тёплыми водами неглубоких океанов, а мощное магнитное поле надёжно прикрывало гостеприимный мир от ионизирующего излучения местной звезды, поэтому б?о?льшую часть года планета купалась в нежных лучах Лумана, не зная стихийных бедствий. Ураганы и проливные ливни были здесь большой редкостью, поскольку низкие, но многочисленные и протяжённые горные цепи держали пыл стихий в узде. Животный и растительный миры не отличались особым разнообразием и агрессивностью, а климат был умеренным и до зевоты постоянным – ведь ось планеты, в отличие от земной, не имела наклона. Всё это превращало Кенгено в настоящий ленивый рай, поэтому первая экзоколония появилась именно здесь.
После торжественного запуска первых Врат сюда устремился лавинообразный поток переселенцев с Земли. За почти полвека местная цивилизация отстроилась до впечатляющих масштабов, и рост «новой Земли» сдерживали лишь два фактора – естественный порог рождаемости и пропускная способность межзвёздных маршрутов. За новизной последовала и моя семья, покинув Поволжье Русской равнины, а спустя год родилась я. К моменту «Великого Исхода» население Кенгено составляло более полумиллиарда человек…
К этому же моменту мне стукнуло пятнадцать. Я жила с родителями в светлом дощатом доме в стороне от шоссе и больших городов. Домик наш стоял на пограничье между полем и лесом, и при желании мы могли пойти на тихую охоту за ягодами и грибами, целое лето питались собственноручно выращенными овощами, а на зиму у нас всегда был запас варений и солений, бережно заготовленный мамой. Отец обожал природу и всегда стремился к ней, но не очень жаловал людей и предпочитал уединение, поэтому образ жизни отшельника был ему по душе. В отличие от него, мой старший брат Юрий был человеком компанейским, и как только выпала возможность, он съехал от нас в большой город.
Я же имела возможность круглый год наслаждаться чистой водой, свежим воздухом и пением лесных ронж и полевых коростелей. Училась я в сельской русскоязычной школе, и каждое утро на просёлочной дороге останавливался большой оранжевый автобус и забирал меня, чтобы вечером вернуть домой в целости и сохранности. Жизнь текла своим чередом, размеренной рекой пронося дни один за другим…
* * *
Светило и пригревало солнышко, разливая по школьному двору волны мягкого белого тепла. На дворе стоял конец мая, и неумолимо приближались летние каникулы. Сидя за партой возле окна, сквозь стекло я задумчиво смотрела на ветвистый живительный дуб, возвышавшийся посреди школьного двора. Этот гигант стоял тут, сколько я себя помнила, вместо желудей ежегодно сбрасывал с себя белёсые горькие плоды, формой походившие на земные каштаны. Местные старожилы перетирали их в порошок и использовали для заживления ран и ссадин, поэтому дерево в народе прозвали без затей – дуб живительный…
Я считала часы до начала выходных, поэтому монолог учительницы не слушала, ведь это был урок литературы – довольно бесполезное времяпрепровождение, где мы пытались пересказать своими словами прочтённое дома, а учительница хвалила нас, когда мы попадали в смысл прочитанного, заложенный в методички школьной программой, и отчитывала, если наше понимание не совпадало с учебником…
Я обожала читать и делала это постоянно – в школьном автобусе, за едой, на крыльце дома, лёжа в высокой луговой траве. У меня был читательский билет в местную библиотеку, где все работники знали меня в лицо, но уроки литературы я не любила. Какой смысл в оценке интерпретаций? Идея, заложенная автором, может никогда не совпасть с тем, что извлёк из книги читатель, а если речь идёт о произведениях, написанных десятки и сотни лет назад – то шансы на совпадение вообще стремились к нулю. Нет – конечно, существуют вечные ценности и явления: любовь, добро, зло, верность, предательство, – но для каждого человека измерение этих ценностей происходит по собственным эталонам…
Что-то прилетело мне в затылок, прерывая мои размышления, и я встрепенулась. Через ряд на меня, сияя как масленый блин, глазел конопатый Руперт, а в проходе валялся скомканный листок бумаги. Училка отвернулась к доске, а я наклонилась и подняла комок. Интересно, что задумал рыжий? Наверное, опять потащит меня в лазертаг после уроков… Вообще-то, мне нравилось носиться между укрытий наперевес с лазерным пистолетом, отстреливая Руперта, Мишку и Эдварда из параллельного класса, но заниматься этим по три раза в неделю уже утомляло.
Я развернула его и прочла: «Папа сказал, что я могу взять кого-нибудь с собой на Землю на каникулы. Волкова, полетели!».
Земля! Шесть с половиной световых лет от Кенгено. С точки зрения межзвёздных перелётов – не так уж и далеко, но перед каждым путешественником неизменно вставал выбор – либо ты тратишь несколько лет в камере криосна, и за эти годы может случиться что угодно – война, эпидемия, смерть близкого человека… Каково это – отправиться в двадцатилетнюю поездку на каникулы? И что скажут мама с папой? Мне сложно было представить такое, ведь я прожила намного меньше… Либо ты тратишь баснословную сумму на коммерческий гиперпространственный прыжок в лайнере, и тогда время путешествия сокращалось до часов. Утешало лишь то, что обратный перелёт в родную систему обходился во много раз дешевле. Наверное, на Земле не очень-то хотели видеть пришлых с других планет Сектора, зато улететь к чёрту на куличики было проще простого. Но такую роскошь могли себе позволить только очень состоятельные люди. Руперта я знала давно – его родители были побогаче моих, но чтобы настолько…
Снаружи, за стеклом резко громыхнул жестяной подоконник, вздёрнутый порывом ветра. Я вздрогнула от неожиданности и выглянула в окно – ветви векового древа трепались на ветру, а сам дуб довольно заметно качало из стороны в сторону. По школьному двору неслись клубы пыли. Слева, из-за угла школы наползала чёрная зловещая туча, закрывая собой бело-синее небо. Отсюда, из-за стекла, я видела, как на фоне этой тучи мелькали молниеносные кляксы птиц – все они летели по ветру. Казалось, они спасаются бегством от тёмной громады, постепенно растекавшейся по синеве. Вот уже желтоватый Луман скрылся в черноте, нырнул в неё, словно в прорубь, и мир мгновенно погрузился в полумрак.
В окно теперь таращилась не только я. Мои одноклассники молча и встревоженно всматривались сквозь стекло в недобрую хмарь.
– Дети, я, конечно, понимаю, что всё это очень красиво и завораживающе. – Мария Семёновна постучала указкой по столу. – Я бы сказала даже, что погода за окном под стать теме нашего урока. Нам осталось разобрать «Сказку о живой царевне и о семи богатырях». Айрин, скажи нам, как королевич обращался к Ветру?
– Ветер, ветер, ты могуч! – с чувством продекламировала отличница Айрин. – Ты гоняешь стаи туч!
– Совершенно верно! Давайте вернемся к разбору. Откройте учебник на странице сто девять. Лиза, расскажи нам, какова мораль этой сказки?
– Мораль, – протянула я, с трудом отрывая взгляд от окна. – Как и у любой сказки Пушкина, мораль в том, что доброта и честность всегда побеждают зло.
– Верно, – кивнула учительница. – А ещё?
– А ещё в том, что на пути к цели нельзя сдаваться. Нужно всегда идти вперёд, что бы ни случилось, и…
Я не успела договорить – резко, без стука распахнулась дверь. На пороге класса стоял директор школы Борис Иванович.
– Мария Семёновна, выйдите пожалуйста на минутку, нам нужно переговорить, – сказал он и скрылся в коридоре.
Мои одноклассники проводили учительницу недоумёнными взглядами, и когда дверь за ней закрылась, принялись тревожно перешёптываться. Поглядывая в окошко, Захар вслух вспомнил научно-популярные передачи про стихийные бедствия – смерчи, торнадо, ураганы, – и гомон усилился. Все уже забыли про Пушкина и его живую – в зачем-то переименованном оригинале мёртвую – царевну, а мною же овладело волнующее ощущение – я никогда ещё не наблюдала стихийное бедствие.
В здешних широтах ураганы не фиксировались ни разу – лишь далеко в океане иногда образовывались разрушительные циклоны, но вся их мощь иссякала на побережье. Тектонические разломы были где-то далеко, атмосферные фронты здесь тоже не сталкивались, закручиваясь в ураганы, поэтому жили мы тихо и спокойно – даже скучно.
Вернулась Мария Семёновна и скомандовала:
– Внимание, дети! Собираем вещи, а затем спокойно, организованным строем собираемся в коридоре. У нас сегодня тренировка по ОБЖ, будем отрабатывать эвакуацию из здания.
Класс зашевелился, зашуршала бумага, заскрипели по старому паркету стулья. Вынув из ранца телефон, я взглянула на экран – связи не было. Быстро упаковав учебники и тетрадки, я втиснулась в зазор между Викой и Пашкой, и наша нестройная процессия гуськом высыпала в коридор. С этой стороны здания сквозь окна я видела, как небо полностью заволокла угольная туча с прожилками. По стёклам горстями сыпала мелкая шуршащая крошка – то ли снежок, то ли крупинки града вперемежку с летящим песком.
Организовавшись в колонну, мы под предводительством Марии Семёновны быстрым шагом спустились на первый этаж. Прямо напротив выхода на площадке, окружённой с трёх сторон стенами школы, нас уже ожидали три школьных автобуса. Они покачивались на ветру и как будто ссутулились; некогда яркие борта апельсинового оттенка поблёкли и выцвели, а рядом с машинами, придерживая кепки, кучно сгрудились водители и что-то обсуждали. Порывы ветра трепали их костюмы, и отсюда они были похожи на замёрзших чёрных грачей.
Холл был полон галдящих детей – все остальные классы уже вывели из кабинетов, и теперь ученики, гомоня и балагуря, тонкой струйкой сочились на улицу через распахнутые двойные двери. Придерживая друг друга и цепляясь за высокие бока автобусов на сильном ветру, они один за другим исчезали в машинах. Откуда-то справа раздался взволнованный приглушенный голос Марии Семёновны:
… – Борис Иванович, мне кажется, вы совершаете ошибку. Их же сдует по дороге – вы посмотрите, какой там ураган поднимается. Если случится происшествие, комиссия с нас с живых не слезет…
– Я всё понимаю, но у меня нет другого выбора. Анатолий с метеостанции выразился предельно ясно – остались считанные часы. – Директор постучал пальцем по стеклу своего старомодного наручного хронометра. – Мне плевать, что скажет комиссия, и я скорее прислушаюсь к словам племянника, чем оставлю детей тут. Я не хочу, чтобы эта школа стала для них ловушкой. Нельзя, понимаете? Нельзя тут оставаться…
Словно почувствовав на себе взгляд моих широко распахнутых глаз, они разом обернулись. Борис Иванович аккуратно взял Марию Семёновну под локоток и повёл куда-то в сторону, их тихий разговор растворился в общем гаме. Услышанное накрепко засело у меня в голове.
Будто бы в подтверждение смутного чувства тревоги, которое разгоралось у меня в груди, за окном на боковую стену школы с треском повалилось сломавшееся дерево. В разные стороны полетели ветки, а по асфальту зазвенели осколки разбитого окна на втором этаже. Тут же образовался сквозняк и с гулом понёсся через всё здание к открытым дверям. Былая организованность куда-то пропала, и оставшиеся в холле ученики, подгоняемые ветром, заторопились наружу, расталкивая друг друга. Из-за голов одноклассников я слышала голос директора:
– Спокойно, не спешим, все успеют выйти! Без паники! Не напирай, Кондратьев! Не напирай, пропусти одноклассницу!..
Наш класс выходил последним. Я как завороженная смотрела наружу, где за металлической оградой возле будки охранника порывы ветра обрывали ветви белолиповой рощи и беспощадно трепали стриженый кустарник. Я словно кожей чувствовала треск древесины, было страшно выходить наружу. В голове роились вопросы. Куда нас повезут? И как же там мама с папой? А Юра? Я снова взглянула на мобильный телефон – связи не было. Знают ли они, что происходит?
Меня уже начинала бить нервная дрожь, когда я почувствовала, как кто-то схватил меня за локоть. Я обернулась и увидела рыжее лицо Руперта. С деланной беззаботностью в голосе он сказал:
– Лиз, всё будет пучком, я тебе точно говорю! Это же просто ураган! Я помню, мне лет десять было, я тогда жил на берегу Унакойды. Вот почти такой же шторм разыгрался! – В голосе его слышалось восхищение, словно он предвкушал поездку на каком-то аттракционе. – Тогда аж крышу с дома сорвало! Папа два дня возился, разгребая завалы во дворе! Вот это была настоящая стихия! А это разве шторм? Так, лёгкий ветерок. Переживём!..
Мы с Рупертом выбрались из школы самыми последними, и тут же когтистыми лапами меня схватил леденящий колючий вихрь. Острые крупицы снега хлёстко били по лицу. Щурясь на ветру, из клубов поднимаемой пыли навстречу нам показался Родион – водитель нашего автобуса. Он помог нам добраться до раздвижных дверей и втолкнул внутрь. Двигатель уже работал, урча и похрапывая, словно огромное доброе животное, а мы пробрались между рядами и заняли места на возвышении в хвосте автобуса.
Вокруг стоял возбуждённый галдёж, машина раскачивалась от порывов ветра. Слева, за стеклом с мест уже трогались другие автобусы, тучными неуклюжими гиппопотамами растворяясь в недоброй мгле и теряя очертания. В дверях показалась Мария Семёновна, заняла свободное место возле двери, а следом внутрь вскочил Родион – его седые волосы были взъерошены. Сорванную с головы кепку ураганный ветер уже швырял где-то по двору.
– Ну, поехали! – скомандовал шофёр, плюхнулся на водительское сиденье и включил передачу.
Тронулись. Я обернулась, провожая взглядом двухэтажное здание родной школы. Сердце подсказывало, что мне уже не суждено сюда вернуться, и через минуту занесённый оборванными ветками двор остался позади, скрылся в вихре растревоженных листьев. Автобус в составе колонны вырулил на шоссе – движение было предусмотрительно перекрыто красно-голубыми полицейскими автомобилями, – и наша процессия под ударами шквального ветра в сопровождении дорожной полиции направилась в сторону районного центра. На дорожном указателе значилось: «Симерия, 20 км» …
Родион крутил верньер радиоприёмника, пытаясь поймать хоть какую-нибудь трансляцию, но кроме шипения помех из динамика ничего слышно не было. В сердцах сплюнув, водитель бросил эту затею и сосредоточился на дороге.
За окошком неторопливо плыли поля, которые хмурое тёмно-серое небо уже обильно посыпа?ло мелким снежком. Безжалостный ветер горстями с размаху швырял его в стекло, пытаясь ворваться сюда, в автобус. Ощутимо похолодало, меня знобило, и это было неудивительно – температура градусов с двадцати за считанный час опустилась ниже нуля, на что явно не была рассчитана наша школьная форма.
Водитель включил печку, и теперь она жужжала откуда-то из-под сидений, приятно согревая ноги. Тёплый воздух поднимался вверх, поэтому стекло запотевало, и приходилось раз в несколько секунд протирать его ладонью – я боялась оторвать взгляд от гнущихся кустов и постепенно белеющих пашень, будто от меня что-то зависело.
Позади нашей колонны выстроилась длинная, насколько хватало глаз, очередь из автомобилей. Обогнать нас никто не пытался – только один раз несколько больших чёрных машин также в сопровождении полиции с включёнными мигалками пронеслись вперёд по встречной полосе. Встречное же движение отсутствовало напрочь.
Через какое-то время мы въехали в черту города, и колонна ощутимо замедлилась. Снаружи, сквозь круговерть проступали силуэты многоэтажных домов. Почти во всех окнах горел свет – на улице было уже достаточно темно, хотя время едва перевалило через три часа дня. По присыпанному снегом пешеходному тротуару туда-сюда спешили люди, одетые кто во что горазд. Осенние куртки, джемперы, свитера, а то и просто рубашки в несколько слоёв пестрили красками на фоне снежных наносов. Некоторые люди были налегке, другие тащили за собой по наметённым сугробам сумки с поклажей – ручные и на колесиках, – и все они были застигнуты стихией врасплох…
Неожиданно печка затихла, и шофёр раздосадованно буркнул:
– Ну отлично, теперь ещё и печка накрылась! Осталось только тут заглохнуть для полного счастья…
Я повернулась к сидящему рядом Руперту:
– Рупи, я мельком слышала разговор Семёновны с Борис-Иванычем. Он сказал, что у нас остались считанные часы, поэтому нас нужно было скорее увозить из школы. Ты же видишь, что это бегство, правда? – Я выглянула в окно, где ветер гонял над тротуаром снежное коловращение. – Меня всё это до жути пугает. Телефоны не работают. Все едут в одну сторону, а в обратную – никого. Это натуральное бегство.
– Бегство? Но куда? – Брови на хмуром конопатом лице сошлись над переносицей.
– Не куда, Рупи, а откуда… С планеты. В Симерии ведь аэропорт и космопорт. Вот все туда и едут.
– Мне кажется, ты права. От чего бы нас ни спасали, это должно быть очень серьёзно… Бррр… – Руперт поёжился. – Холодно-то как… Смотри-ка, стекло потихоньку инеем покрывается. Вот, Лиза, возьми. – С этими словами он расстегнул рюкзак, достал оттуда свитер и протянул мне. – Мама всё время боится, что я опять простужусь, поэтому заставляет меня таскать его с собой. Мне-то хоть бы что, а тебе он точно пригодится.
– Спасибо, Рупи. Твой свитер очень кстати, у меня уже пальцы замерзают…
Я натянула на себя мягкий пуловер и спрятала ладони в шерстяные рукава. Рупи тем временем с придыханием пробормотал:
– А может, нас отвезут на Землю? Было бы здорово!
– Я не хочу на Землю. Я хочу домой, к родителям, – сказала я и выглянула в окно. Словно черепаха, наш автобус медленно и уныло полз через утопающий в сугробах город. Спереди вдруг раздался возбуждённый юношеский вскрик:
– Родион Палыч, радио! Сделайте погромче!
Через помехи доносились обрывки мужского голоса, который с явным трудом сохранял профессиональную выдержку. Голос вещал:
– … поглощает свет и глушит все типы электронных сигналов. Сотовая связь не … … … объявлена всеобщая эвакуация. Воздушные войска мобилизованы и в данный момент предпринимают все возможные усилия, чтобы … … … отстоит от планеты на тысячу двести пятьдесят … … … рекомендовано выбирать южные маршруты…
Все вокруг застыли и слушали радиоприёмник. Вскоре передача оборвалась и началась заново – видимо, кто-то поставил в эфир запись на повторе. Из трансляции следовало, что массивная чёрная сфера нависла над северным полюсом Кенгено и каким-то образом стремительно разрушала атмосферу планеты, что вызвало почти мгновенное похолодание. Было в этой трансляции что-то про военных, которые вот-вот дадут отпор неопознанному объекту, про то, что именно сейчас важно избегать паники, но я уже не слушала.
Мне вдруг стало нехорошо, замутило и закружилась голова – возникшая в воображении картинка лишала остатков сил. Я чувствовала себя загнанной в ловушку, из которой нет выхода…
Внезапно откуда-то извне раздался приглушённый удар, а следом – громкий хлопок. Наш автобус резко остановился, и меня кинуло вперёд, в сиденья на предпоследнем ряду. Ярким сполохом оранжевое зарево осветило улицу, и спереди послышался могучий трехэтажный мат Родиона Павловича. Мои одноклассники повскакивали с мест и через заиндевевшие окна принялись высматривать, что же там такое произошло. Слева внизу мелькнула замыкавшая колонну полицейская машина – визжа сиреной, она обогнула наш автобус и скрылась впереди. Донёсся взволнованный голос:
– Вот это авария! Смотрите, как полыхнуло… Скорость-то была приличная!
С возвышения в задней части автобуса сквозь мглу, окутавшую улицу, я видела за лобовым стеклом взметавшиеся к небу языки пламени – аккурат на перекрёстке метрах в ста впереди грузовик, шедший наперерез потоку, протаранил бензовоз. Видимо, отчаявшийся водитель вышел на встречную полосу, не рассчитал скорость и не справился с управлением на скользкой дороге. От удара цистерна раскололась надвое и полыхнула, и теперь горящее топливо разливалось по перекрёстку, отрезая нам путь вперёд. Встречная полоса уже была перекрыта полицейской машиной, а рядом с огромным гудящим костром суетились чёрные силуэты.
– Детки, пристегните ремни! – зычно скомандовал Родион. – Придётся немного срезать околицами, чтобы не остаться тут навсегда…
Никаких ремней, конечно же, не было, поэтому я просто вцепилась в переднее сиденье. Автобус скользнул вперёд, дёрнулся, а потом с пронзительным жужжанием коробки передач стал сдавать назад прямо по тротуару, набирая скорость и протяжным гудком распугивая редких пешеходов. Словно заправский автогонщик, водитель вывел тяжёлую машину на пересечение с переулком, юзом оттормозился и, выкрутив руль, повёл автобус дворами. За покрытыми инеем окнами мелькали заборы, заснеженные помойки и припорошенные снегом припаркованные легковушки. Откуда-то из щелей задувал морозный воздух, и меня трясло от холода, однако мы хотя бы двигались, чего нельзя было сказать о тех, кто остался позади.
Родион был самым пожилым из школьных шофёров – и самым опытным. Он всегда ездил по правилам, полжизни проработав водителем-дальнобойщиком, поэтому был безжалостен к тем, кто подреза?л его автобус или пытался обогнать в неположенном месте, во весь голос распекая нарушителя злобным многоэтажным матом. При всём этом он очень любил детей, относился к ним как к своим собственным внукам и ужасно краснел, когда осознавал вдруг, что его матюги и проклятия в адрес очередного лихача, застыв в молчании, только что слышал полный автобус ребятишек…
Сейчас лицо его, которое я видела в установленном в начале прохода большом зеркале заднего вида, было каменным и не выражало никаких эмоций. Он молча и сосредоточенно крутил руль, а автобус прыгал на неровностях, пробирался какими-то неведомыми волчьими тропами, протискиваясь там, где проедет не каждая легковая машина.
Время летело незаметно, и вскоре за лобовым стеклом снова показалась широкая дорога. Мы вынырнули из переулка и уткнулись в автомобильную пробку, но на этот раз – почти у самой цели нашей поездки. Шоссе упиралось в железную ограду и сворачивало в сторону, а прямо за забором начиналась территория космопорта. Вдалеке виднелся терминал и взлётная полоса, а чуть сбоку сквозь снежную пургу с трудом можно было различить подсвеченные пламенем дюз силуэты космолётов, которые один за другим отделялись от площадки и медленно уплывали вверх, за низкий облачный покров.
Над проходом, между сиденьями всплывали облачка пара от горячего дыхания. Кто-то из учеников зашёлся в тяжёлом простуженном кашле. Родион нажал на клаксон, автобус протяжно заревел, но ни одна из стоящих в пробке машин не сдвинулась с места – было просто некуда. Подождав с полминуты, шофёр воскликнул:
– Правила, предписания… Да кому, к чёрту, нужны эти правила?! А ну, посторонись!
Автобус пополз вперёд, протискиваясь в промежуток между двумя легковушками. Справа о борт тяжёлой машины пронзительно заскрежетал металл. Поворот руля – и наш автобус на встречной полосе. Ещё один поворот, металлический лязг, душевный матерок Родиона – и мы уже несёмся вдоль ограды по ухабам занесённой снегом просёлочной дороги в противоположную сторону от шоссе, ведущего к главному терминалу. Стуча зубами от озноба, я благодарила небеса за то, что нас вёз именно Родион. Я точно знала – что с ним у нас всё будет хорошо. «Пучком», как любил выражаться Руперт.
Вскоре впереди показались ворота служебного въезда на обширную территорию космопорта, возле которого уже стояли несколько машин – похоже, внутрь никого не пускали. Ворота были закрыты, и охраны видно не было, мороз загнал караульных внутрь небольшого КПП у ворот. Так и оказалось – при нашем приближении из будки вышел человек в летней форме – одна куртка была надета поверх другой, – замахал руками и, ёжась от холода, направился к автобусу. Родион остановил машину и, не глуша мотор, выбрался наружу. Он что-то объяснял охраннику, указывая рукой то в сторону ворот, то на автобус. Спустя пару минут он вернулся, тяжело приземлился в водительское кресло, обернулся к Марии Семёновне и пробормотал:
– Хрена с два. Не пускают никого до особого распоряжения. Сказали – если мы не хотим ждать, можем попытать счастья в главном терминале. Очень смешная шутка, я оценил…
– Родион Павлович, я уже ног не чувствую, – простонала учительница. – Может, нам и правда стоит поехать к главному входу?
– Маша, ты посмотри во-о-он туда, – он ткнул пальцем вперед, за ограду. – Никто не садится на полосу и не взлетает с неё. Видишь хоть один самолёт у терминала? Я тоже не вижу – все уже улетели. А космолёты – видишь? Они тоже улетают. И когда они улетят, мы с тобой, Мария Семёновна, останемся здесь замерзать. – Родион постучал по дисплею наружного термометра. – Минус сорок четыре… Меня такой исход совершенно не устраивает. А тебя, Маша? Тоже нет? То-то же. Давай-ка, цепляйся покрепче. Ждать не будем – будем действовать. Дети, держитесь, мы идем на таран!
Родион сдал назад, переключил передачу и ударил по газам. Меня вжало в сиденье, и я инстинктивно зажмурилась. Сквозь рёв двигателя раздался звонкий удар о металл, хлопнула разбившаяся фара, автобус ощутимо тряхнуло, и через секунду громоздкая машина мчалась по территории лётного поля, набирая скорость и разметая в разные стороны снежные наносы. Я посмотрела назад и увидела остальные автомобили. Стоявшие до этого возле ворот, они ринулись следом за нами – водители не преминули воспользоваться открывшейся дорогой, а охранники выбежали из КПП, прыгали и размахивали руками. На них уже никто не обращал внимания – все сосредоточились на собственном спасении…
Впереди уже почти ничего не было видно – даже здание терминала было скрыто плотной снежной завесой. Автобус натужно ревел двигателем, зарываясь в снег, и в какой-то момент мы полностью остановились. Родион чертыхнулся и попытался сдать назад. Машина не сдвинулась с места, колёса буксовали, а двигатель молотил вхолостую.
– Хорошо сидим! – задорно крикнул Родион Павлович. – Не думал я, что когда-нибудь посажу эту птицу на брюхо!
– М-может, т-толкнём? – дрожащими от холода губами предложил один из мальчишек спереди.
– Куда толкнём, малой? – воскликнул Родион, всплеснув руками. – Тут вон снега уже по бампер! Можем попробовать дойти, визуально так до площадки метров триста… Но, чёрт подери, отсюда уже ничего не видно, и если идти – то только наощупь, да по сугробам… Ну, ребятки, совершим марш-бросок по снежку?
Молчание было ему ответом. Родион крякнул, снял потёртый пиджак и накинул его на плечи Марии Семёновне, оставшись в клетчатой рубашке. Нажал кнопку открытия дверей. Схваченный изморозью механизм со скрипом поддался, впуская внутрь обжигающий ветер и казавшийся совсем близким басовитый рокот ракетных двигателей.
Шофёр спрыгнул в снег, погрузившись по колено, и принялся помогать выходящим школьникам. Я выбралась предпоследней, за мной в мороз выпрыгнул Рупи. От холодного пронзающего насквозь ветра мои руки и ноги почти моментально отнялись, а Родион прокричал:
– Ребята, давайте на звук, я сразу за вами!
Как во сне, я пробиралась через сугробы, держа Руперта за руку. Кажется, тело отключило восприятие окружающей действительности, и из внешних раздражителей остались только этот мерный гул и холодная ладонь друга – ледяная, как всё вокруг. Руки и ноги двигались сами собой, в лицо бил снег, намерзая ледяными катышками на ресницах, и не осталось ничего – только тупое и упрямое желание дойти куда-нибудь. Идти вперёд, двигаться, пока есть силы, сбежать, улететь, выбраться в тепло – куда угодно из этого сковывающего мороза. В бушующей снежной пурге тёмные силуэты идущих впереди одноклассников один за другим таяли, словно сахар в воде.
Гул усиливался и приближался. Белые жгучие вихри клубились вокруг, но я продолжала упорно идти вперёд. Внезапно снежную пелену осветила вспышка, что-то затрещало почти над самым ухом. Глотком свежего воздуха меня обдала волна жара, окутала махровым тёплым пледом, и я разжала ладонь. Источник оглушающего треска начал перемещаться куда-то вверх, тепло стремительно улетучивалось, уступая место колючим стальным иглам, а интенсивность звука спадала. Отдаляясь, треск превратился в гул, и, стихая, постепенно исчез, растворился в вое метели…
Отчаянно щуря вымерзшие глаза, я оглянулась по сторонам. Никого и ничего не было видно – Руперт тоже исчез, и остался лишь вой метели. Я была один на один с безжалостным ледяным ветром. Тут же заявило о себе онемевшее от холода тело, промерзая всё глубже, до самых внутренних органов. В голове вертелся круговорот обрывочных мыслей:
«Последний корабль улетел… Как же там Рупи без своего свитера… Где сейчас мама с папой… Я потерялась в пурге… Меня не найдут… Я тут замёрзну… Насмерть…»
Нечеловеческим усилием я взяла себя в руки и продолжила прорываться через сугробы в ту сторону, откуда только что с треском взлетел пассажирский звездолёт. Снега стало ощутимо меньше – видимо, я стояла на самой стартовой площадке, а наносы разметало при взлёте. Где-то впереди был терминал воздушной гавани – я не видела его, но чувствовала, что он там.
Я пересекла площадку и, преодолев ещё добрую сотню метров сугробов, упёрлась в закрытые грузовые ворота. Выдающийся вперёд второй этаж терминала, поддерживаемый квадратными колоннами, нависал надо мной тенью, и мне показалось, что здесь не так уж много снега. Измотанная ветром, я уже слишком устала, чтобы двигаться. Сил почти не было, поэтому я села, забилась в самый уголок, и обхватила колени руками. На щеках намерзали ледяные дорожки от слёз – кажется, это конец…
Время застыло, я неумолимо погружалась в сон, и холодно уже не было. На самой границе сновидения что-то произошло – я внезапно почувствовала прикосновение. Подняв голову, с трудом разлепила глаза и узрела тёмный размытый силуэт. Раздался скрежещущий голос, будто острый бумажный лист резал кожу:
– Не смей мне тут засыпать! Вставай, быстро! А ну подъём! Ох, совсем уже расслабилась, я смотрю. Ну-ка…
Невидимая сила подняла меня вверх. Я не сопротивлялась – всё происходящее казалось мне страшным сном. Дом, школа, автобус, знакомые лица – этого всего на самом деле не было, всё это мне приснилось, и сейчас сон закончится. Мой последний сон.
Я плыла в белом снежном пространстве, а тело легонько покалывали триллионы крошечных иголок – одновременно и абсолютно везде. Неожиданно снег исчез, и почти сразу сквозь закрытые веки в глаза ударил обжигающий свет. Спустя какие-то мгновения я лежала на твёрдой поверхности. Сквозь покалывание в конечностях подступала боль. Сначала медленная и робкая, она постепенно и неумолимо усиливалась, иголки погружались в тело всё глубже и всё чаще.
Тем временем странно искажённый голос по-стариковски хлопотал:
– Ох, дорогая моя, как же я раньше-то тебя не заметил… Вот же древняя железяка… Послушай-ка сюда… Слышишь? Я тебе сделаю укольчик, и больно совсем не будет, но иного выхода нет – мне придётся удалить отмирающие ткани… Надюша, заводи стартовые, мы уходим отсюда!
Сразу отовсюду раздался женский механический голос:
– Есть зажигание. Включаю подъёмные двигатели. Температура за бортом: минус шестьдесят три градуса по Цельсию. Прогноз на дальнейшее снижение. Влажность воздуха: девяносто пять процентов.
Что-то хлопнуло, и помещение наполнилось нарастающим гулом. Вместе с болью в теле ко мне постепенно возвращалось сознание, и я открыла глаза. Тёмная нечеловеческая фигура возвышалась надо мной, заслоняя свет, и я пробормотала:
– Отмирающие ткани… Какие ещё ткани?
– Как тебя зовут, девочка? – скрежетнул голос.
– Лиза… Где я? Что происходит? Кто вы?
– Я – дядя Ваня, а это наш с тобой корабль. И сейчас мы покидаем эту несчастную планету. – Из модулятора словно бы раздался тяжёлый вздох. – Боюсь тебя огорчить, дочка, но тебе придётся попрощаться с ладошками и ступнями. У меня тут нет возможности их спасти, а к тому времени, как мы доберёмся до ближайшей больницы, ты погибнешь от некроза тканей. Но ты не переживай, мы обязательно что-нибудь придумаем!
Будто бы демонстрируя, что он может придумать, силуэт дяди Вани, словно паук, ощетинился полудюжиной манипуляторов. Жужжа приводами, они сгибались и разгибались многочисленными механическими суставами. Захваты, клещи, циркулярная пила, шприц, штыри, с треском выдавшие электрическую дугу…
Зрелище чудовищного механического паука добило меня окончательно, остатки сил улетучились с порывистым выдохом, и я провалилась во тьму…
Глава III. Зелёное море
… Нахлынувшие воспоминания выудили из тёмных глубин памяти конопатое лицо добряка Рупи, который так и не смог слетать к Земле на каникулы. Возможно, если бы я тогда не разжала ладонь, он остался бы жив…
– Помню взлётную полосу, последний корабль, а дальше – темнота, – подытожила я, расчётливо умолчав о своей первой встрече с Ваней.
Инспектор Николс некоторое время смотрел на меня не мигая, потом встрепенулся и сказал:
– Мой дядя Фред, который там остался… Однажды, представляете, он вынес из пожара семерых человек! Раз за разом он бесстрашно заходил в дом, и пока не спас всех, не успокоился. Пожарные опоздали на вызов, а он просто сел напротив дома, да так и сидел, глядя, как догорает и рассыпается дом… Знаете, он для меня всегда был примером. Если бы не дядя Фред, я бы, наверное, никогда не устроился в полицию…
– Я смотрю, вы любитель поговорить о личном, младший инспектор, – хмыкнула я. – Это входит в ваши прямые обязанности?
Он смутился, щёки его загорелись.
– Простите, но я впервые встречаю человека, которому посчастливилось выжить во время Исхода. Вам невероятно повезло, пусть вы и потеряли конечности! Весь Сектор до сих пор строит догадки о том, что это было. Гигантский чёрный шар, повисший над полюсом, будто пылесосом, вытянул атмосферу планеты, а поверхность охладилась до температуры открытого космоса… – Младший инспектор Николс, словно восторженный ребёнок, растекался мыслью по древу. – Потом-то яйцеголовые прилетели, огляделись, а горы снега в вакууме уже спрессовались в лёд. Я видел фотографии – жуткое зрелище. Снежно-ледяной памятник цивилизации в натуральную величину… А к названию планеты добавили «Икс». Какая злая ирония – вот так на целом мире был поставлен жирный крест… Хороший первый контакт, ничего не скажешь…
– Первый контакт? Считаете это происками пришельцев, которые решили стереть человека с лица галактики?
– А почему бы и нет? Вы же не станете после такого утверждать, что мы одиноки во Вселенной?
Не дождавшись ответа, младший инспектор опустил глаза и принялся сосредоточенно водить пальцем по экрану планшета. Я поинтересовалась:
– Офицер, может, вы мне тогда анекдот расскажете, разрядите обстановку? Раз у нас здесь пошло общение на отвлечённые темы…
– Да-да, конечно, простите… В смысле, нет, я не это имел в виду. Нам нужен ваш въездной документ, который оформлялся при прибытии на станцию, это простая формальность. Но без неё я не могу вас отпустить, поэтому мне приходится тянуть время. Здесь сейчас очень нервозная атмосфера…
Он бросил на меня робкий взгляд и снова, на этот раз молча, уткнулся в планшет, а я вызвала на микроэкран тактической линзы часы – прошло уже почти сорок минут. Я знала, что у полиции на меня ничего не было, поскольку после каждой нашей операции мы тщательно зачищали из системы немногочисленные следы. Поэтому я просто ждала, когда копу надоест тратить своё и моё время, или же когда Марк вернётся из едальни, обнаружит запертый глайдер и моё отсутствие, после чего побежит меня искать.
– Судя по всему, вы постоянно путешествуете, – снова заговорил Николс. – Вы были в системах Глизе, Каптейна, Мю Льва, Пегаса… Что привело вас сюда, на Джангалу?
– То же, что и ваших налётчиков – главный экспонат музея, – честно призналась я. – Я проделала чертовски долгий путь, чтобы его увидеть, и надо же было такому случиться – увели прямо из-под носа… Повезло ещё, что саму не пришибли…
– А ваш интерес профессиональный или любительский?
– Это хобби. С детства мечтала стать археологом, но, увы, как-то не сложилось. А тут такие новости – артефакт внеземной цивилизации…
Меня достали идиотские расспросы, и я с нетерпением ждала момента, когда смогу уйти, дабы не тратить тут своё драгоценное время. Николс поглядел на мои блестящие титаном мехапротезы и заметил:
– Не понимаю… Почему именно хром, а не синтетика? Руки выглядели бы, как настоящие.
– Хром – это игрушки для бедняков. Карбид биотитана, ограниченная серия – вот это настоящий инструмент… Хотите, фокус покажу? – С этими словами я взялась за ребро металлического стола и сжала пальцы.
Металл со скрежетом согнулся и лопнул, стол слегка перекосило. Я закинула ногу на ногу и положила руки на колени, но тут же спохватилась – если сейчас копы начнут копать в сторону моих боевых мехапротезов, я рисковала влипнуть по самые уши. Мрачное происхождение их было скрыто легендой, которую умело состряпал Ваня, но любая легенда имела предел прочности.
Впрочем, я зря волновалась – глаза юного Николса были полны восхищения. Он, было, открыл рот, чтобы задать следующий дурацкий вопрос, но в этот момент позади него распахнулась дверь. На пороге стоял старший офицер, который жестом поманил белобрысого салагу наружу. Они вышли и через минуту возвратились уже втроём – в дверном проёме из-за плеча инспектора Николса виднелась довольно ухмылявшаяся физиономия Марка.
– Прошу прощения за потраченное время, мэм, – сказал офицер. – Нашёлся ваш друг, все документы в порядке. Вы можете идти.
Отсалютовав и смущённо краснея, младший инспектор освободил дорогу, а я покинула комнату для допросов и в сопровождении Марка направилась к выходу. Не сбавляя шаг, он наклонился ко мне и вполголоса произнёс:
– Лизонька, ты бы знала, какие у них тут морепродукты! Рагу с крилем – это то, ради чего стоило родиться на свет…
Я медленно закипала – значит, ты, скотина, жрал рагу с крилем, пока меня мариновали в комнате для допросов? Может, ещё сырные биточки заказал, а на десерт взял пирожное с карамелью? Я ведь знаю – ты такое любишь.
Пройдя по узкому оживлённому коридору, полному полицейских, мы вышли в центральный зал. Я схватила Марка за галстук и рывком притянула его к себе. Былой лоск тут же куда-то испарился – ироничные искры в его глазах, впрочем, никуда не делись, – и я прошипела:
– Марик, пока ты набивал брюхо, наша добыча уже прошла пару десятков парсеков, а мне пришлось выслушивать рассказы про чужого дядю-полицейского. Я сюда не для этого летела! Отныне либо ты переходишь на трёхразовое питание: завтрак, обед и ужин, либо я зашью тебе рот. Ты меня понял?
Марк вложил всё своё актёрское мастерство в многозначительный кивок. Я отпустила галстук, а мой друг достал из-за спины светлый бумажный пакет и с ухмылкой протянул его мне:
– Когда ты, Лизуня, попробуешь этого жареного палтуса, ты забудешь обо всём на свете и по-настоящему меня поймёшь. Это я тебе гарантирую.
Закатив глаза, я покачала головой, вырвала из рук Марка хрустящий пакет и направилась в сторону ангара. Марк же сыто и вальяжно зашагал следом…
* * *
Оказавшись в кресле пилота, Марк включил управление глайдером, и приборная панель зажглась разноцветными огнями. Несколькими нажатиями на сенсорный дисплей он активировал связь с автоматикой станции и запросил разрешение на вылет. Нас поставили в очередь, аэрокар воспарил над полом на высоте полуметра, а Марк тем временем повернулся в мою сторону:
– Пока ты просиживала штаны в участке, я совершенно случайно подслушал пару разговоров и узнал, что к делу привлекают военных. Кому-то с этой реликвией очень сильно прищемили хвост, поэтому начинается большая гонка, в которой нам нужно добраться до финиша первыми.
– Военных? – хмыкнула я. – Тех самых, что своим гиперпрыжком отключили электричество на целом полушарии?
– Нет, – покачал головой Марк. – Тех, которые теперь будут искать угнанный линкор с похищенной ценностью.
– Угнать линкор у военных – вот это я понимаю, размах. – Я одобрительно кивнула. – Твоя гонка будет увлекательной. Здесь нам троим главное не надорваться, соревнуясь с флотом из двухсот кораблей.
– Бегают пусть другие, – беспечно отмахнулся Марк. – А у нас есть зацепка – место приземления шаттла наших друзей. Попробуем узнать, что к чему, и поработаем в поле, пока дед пытается расшифровать траекторию гипера. Вводи маршрут.
Я молча внесла в навигатор координаты, полученные от дяди Вани. Мимо проплывала громада ангара с суетящимися погрузчиками, тут и там мелькали белые полицейские каски. Хотелось есть, и я поблагодарила Марка – конечно же, мысленно, – за то, что он позаботился обо мне, прихватив закуску. Выудив из пакета кусочек, я бросила его в рот. Деликатес таял во рту, и я вдруг поняла, что в жизни ничего вкуснее не ела. Я закинула ещё несколько кусков и с набитым ртом промямлила:
– Что ни говори, Марк, а ты знаешь толк в еде!
– Это не единственное, в чём я знаю толк, – сказал он и таинственно подмигнул.
Глайдер выплыл из ангара, по стеклу тут же забарабанил ливень. Через мгновение нас уже окружала плотная стена облаков, которую челнок, набирая скорость, разреза?л, словно нож – масло…
* * *
Планер вынырнул из тучи, и исторгающий воду грозовой фронт оказался прямо над головой. Внизу расстилался океан зелени самых разнообразных оттенков – от юкки до лаймового, от оливок до ментола. Я прильнула к стеклу и наслаждалась красками. По зелёному колышущемуся морю тут и там, извиваясь змеями, ползли бурые речушки и ручейки. Неожиданно и громогласно, заставив меня непроизвольно вздрогнуть, Марк с чувством продекламировал:
– Я удаляюсь от морей в гостеприимные дубровы, земля мне кажется верней, и жалок мне рыбак суровый – живёт на утлом он челне, игралище слепой пучины, а я в надёжной тишине внимаю шум ручья долины…
– Марк, цитирующий Пушкина? – усмехнулась я. – Это что-то новенькое. Скоро ли я увижу Марка, играющего на гитаре Вивальди вместо идиотских дворовых частушек?
– Готов поспорить, ты никогда не видела ничего подобного. И это я не про себя, а про лес. Ни единой прогалинки, полянки не видно. Деревья-то какие вымахали!
Даже с такой высоты зелёные исполины казались огромными. Они переплетались ветвями верхушек, будто многочисленными руками держась друг за друга, и создавали плотный ковёр, надёжно укрывавший от посторонних бурную лесную жизнь. С трудом оторвав взгляд от проплывающих под нами просторов, я заметила:
– Судя по навигатору, это дикая местность. Дорог нет, поселений – тоже. Сюда никто не рискует садиться, даже землекопы. Торжество природы – как оно есть. Приятно смотреть. А ещё приятнее то, что здесь нет людей.
– Да, после трущоб, заводов и пыли родного Пироса такое буйство красок способно выжечь глаза… Знаешь, этот лес похож на стриптизёршу. Смотреть – одно удовольствие, но лучше не трогать. А то подойдёт какой-нибудь чешуйчатый вышибала, ну и дальше – по сценарию… Ах ты ж!
Глайдер вильнул, кабину тёмным опахалом на мгновение накрыла огромная тень. Мощный горбатый клюв, пристально глядящий прямо мне в душу чёрный глаз – и стремительное бордовое тело на четырёх многометровых размашистых крыльях широким виражом пронеслось прямо перед нами. Через секунду птица нырнула вниз и исчезла из виду, а Марк постучал по приборной панели и с едва заметной дрожью в голосе заметил:
– Повезло, что не напала, припугнула только, а ведь могла и глайдер перевернуть – вон какая махина крылатая… Акустический отпугиватель работает, а этой хоть бы что… Земных-то птиц со всех оживлённых маршрутов разгоняют регулярно, а тут природа правит бал.
Я всматривалась в зелёное море, над которым, едва не касаясь ветвей, от нас отдалялся величественный силуэт хищного джангалийского паяро. Казалось, короткий безмолвный взгляд чёрного мудрого глаза несколько секунд назад донёс до меня мысль: «Я не буду воевать с вами, потому что мы – равные. Не охотник и добыча, но соседи».
– Мы их тоже убьём? – спросила я в пустоту.
– Что? – Марк непонимающе уставился на меня.
– Мы, люди. Мы и их истребим, да? Как скатов, зубров, тигров, белых медведей… Из этих гигантов будут делать чучела, перья пускать на карнавальные костюмы, а из клювов – вытачивать какие-нибудь пресс-папье или другой бесполезный хлам.
– Тебя опять потянуло на гуманистическую философию? Не переживай, эта планета сумеет за себя постоять. Судя по тому, что сейчас на ней откапывают, ей уже приходилось делать это в прошлом. Кстати, пока не забыл… – Он перегнулся через сиденье назад, вытащил пару «ледянок» и протянул одну из них мне. – Вот, сразу бери её с собой. А то вдруг мне опять поесть захочется…
Встретив мой горящий взгляд, он засмеялся и замахал руками:
– Шучу-шучу, только не надо на меня так смотреть! Дырку проглядишь.
– Марк, ещё немного – и я сброшу тебя за борт…
Автопилот исправно работал, двигатели мерно гудели. Я машинально вертела в руках «ледянку» – респиратор, насыщающий дыхательную смесь кислородом, из-за чего она становилась холодной как лёд – дышать такой смесью с непривычки было тяжело, но возможно.
Под глайдером проплывало море джунглей, по обтекателю монотонно барабанил дождь, и меня от перепада высот потихоньку начало клонить в сон. Я откинула спинку сиденья, легла на бок, отвернувшись от Марка, и стала разглядывать низкие сизые тучи и причудливые дорожки на стекле, которые рисовали бегущие наискось капли дождя. Через некоторое время глаза закрылись сами собой…
* * *
– Эй, соня, подъём! Приехали!
Марк трепал меня за плечо, и я открыла глаза. Как всегда, после короткого сна в неудобной позе, моё лицо горело, а голова была словно налита чугуном. Над обтекателем темнели сплетённые кроны деревьев, обвитых вьюнами и лианами. Я привстала и поморщилась:
– Ох… Сколько мы летели?
– Минут сорок… Я немножко покружился над этими дикими местами, и, оказывается, мы здесь не одни, что не может не радовать. Тут рядышком просека пробита. А у нас теперь есть возможность прогуляться и подышать свежим воздухом…
Я оглядела место посадки через стеклопластик. Два огромных дерева были выкорчеваны и лежали чуть в стороне, обнажив многочисленные корни. Сама полянка метров тридцати в диаметре, на которой стоял наш глайдер, почти полностью выгорела – земля почернела, а вместо кустов торчали корявые обугленные остовы.
Достав из-под сиденья кобуру с пистолетом, я защёлкнула её на бедре. Натянула «ледянку» вслед за Марком, подняла дверь и выпрыгнула наружу. Воздух был душным и жарким, недостаток кислорода в нём чувствовался даже кожей, и тело как будто сразу потяжелело раза в полтора. Моментально вокруг нас принялся водоворотом кружить какой-то разноцветный гнус размером с монету. Наверху, под кронами деревьев скрипели ветви, а в лесной чаще что-то клекотало, стрекотало и шипело. Мне стало как-то сразу не по себе. Воображение рисовало оскаленные пасти, капающие слюной, и хищные жёлтые глаза, вперившие мне в спину голодный взгляд.
– Марк, в какой, говоришь, стороне просека? – спросила я, отмахиваясь от насекомых.
– Давай за мной и держи ушки на макушке. – Напарник решил проявить инициативу и направился прямиком в лес.
Мысленно приободряя себя, я обогнула поваленное дерево и, аккуратно переступая через расстилавшиеся по земле вьюны, устремилась следом за Марком. Через несколько десятков шагов мы выбрались на просеку, пропаханную двумя бороздами гусеничных следов. Колея уходила в обе стороны, скрываясь в зарослях. Несколько секунд я постояла посреди дороги с закрытыми глазами, привыкая к какофонии лесных звуков. Когда кружившие вокруг мошки набрались смелости и принялись пристраиваться у меня на шее, я раскидала с себя всю эту братию, повернулась влево и зашагала вперёд по колее. Марк следовал позади меня, и я знала – случись что, он не подведёт.
Бугристые стволы циклопических деревьев, обвитые лианами, вздымались ввысь, а понизу, в полумраке, цвели разнообразные кустарники от мала до велика с листьями самых разных форм – круглыми, плоскими, вытянутыми, зубчатыми, покрытыми иглами. В красках недостатка тоже не было. Тут и там желтели и краснели ягоды, обрамлённые лепестками, а в стороне от дороги между стволов бледнело голубоватое свечение. Отсюда было не разобрать, были это цветы, плоды, или какие-то неведомые светлячки.
Никто не выпрыгивал на нас из-за деревьев, в тёмных зарослях кустарника не блестели кровожадные глаза, а клёкот и стрёкот сопровождали нас по мере движения, не приближаясь. Ощущение угрозы, возникшее поначалу, ушло на задний план, и сейчас я старалась двигаться плавно и спокойно, не подпуская мошку слишком близко и одновременно экономя силы –влажная и жаркая атмосфера давила сверху, а респиратор облегчал ощущения лишь отчасти.
Тем временем лесные звуки поутихли, а впереди меж деревьев заблестели силуэты металлических сооружений. Мы сошли с колеи и принялись аккуратно пробираться вдоль неё сквозь кустарник, стараясь издавать как можно меньше шума. Ветви так и норовили зацепиться за одежду, а вокруг меня назойливо нарезал круги большой лиловый жук. Получив пару раз ладонью наотмашь, он обиженно скрылся в зарослях.
Мы незаметно подобрались к небольшой полянке, на которой стояли пара жилых модулей на полутораметровых сваях. Чуть в отдалении, слегка накренившись на ухабе, кабиной в сторону чащи был кое-как брошен огромный геологический вездеход с открытым двигательным отсеком, в котором, погрузившись по пояс, копошился человек в грязном ярко-оранжевом комбинезоне. Кроме него вокруг никого не было – даже насекомые куда-то испарились.
Выждав минуту, мы с Марком молча переглянулись и направились к человеку. Незнакомец глухо насвистывал сквозь респиратор какую-то мелодию и, похоже, даже не предполагал, что здесь может быть кто-то помимо него. Мы подошли вплотную, и Марк демонстративно прокашлялся.
– Едрить твою налево! – От неожиданности человек подпрыгнул и со звоном ударился головой о ржавую крышку.
Металлический лист сорвался с крепления и придавил мужчину, который принялся чертыхаться и вертеться, пытаясь выбраться из двигательного отсека. Марк приподнял и закрепил крышку, освобождая незадачливого механика. Вытаращенными глазами чумазый механик смотрел попеременно то на него, то на меня, то на торчащую из моей кобуры рукоятку пистолета.
– Вы чего так подкрадываетесь?! – воскликнул он, потирая ушибленную голову.
Я оглядывалась по сторонам на случай, если кто-то решит в свою очередь подкрасться к нам.
– Мы пришли с миром. – Марк миролюбиво поднял ладони. – И будем признательны, если вы ответите на пару вопросов. Я – старший следователь межпланетной полиции Сектора, Марк Сантино. – Марк достал из внутреннего кармана куртки фальшивое удостоверение. – С кем имею честь?
Механик несколько секунд всматривался в карточку, хмуря брови. Удостоверение было точной копией настоящего, но не выдержало бы и первой вдумчивой проверки по базам данных, поэтому проделывать такой трюк с кем попало не следовало.
– Свенсон, разнорабочий археологической бригады, – пробурчал механик. – Давайте по-быстрому, у меня много работы.
– Хорошо, – с важным видом кивнул Марк. – Детектив Стилл, будьте добры… – Выудив записную книжку, он протянул её мне. Я приготовилась делать записи, а Марк снова повернулся к механику: – У нас есть информация о том, что в окрестностях недавно приземлялся объявленный в розыск корабль.
– Было дело, садился тут один…
– Вы видели кого-нибудь из его экипажа? Они вступали с вами в контакт?
– Ну, с десяток их было. – Свенсон стянул промасленную рукавицу и утёр пот со лба. – Сели на своём челноке в полукилометре отсюда. Здоровенные такие бойцы в экзоскелетах, все увешаны оружием до макушки, и с ними главный – в бежевой форме.
– Что вы можете о них сказать? Кто это были, как выглядели, что спрашивали?
– Они нас загнали в бытовку, приставили охрану, взяли профессора Мэттлока и уехали вместе с ним на площадку. Часа через четыре вернулись, выпустили нас и улетели… С профессором поговорите, может он чего расскажет. С нами он об этом говорить не хочет, отмахивается, мол, ерунда, ничего страшного. Но человек пожилой уже, его, наверное, чуть до инфаркта не довели…
– А где сам профессор Мэттлок? – спросила я, с серьёзным видом рисуя нелепую рожицу в блокнотике.
– На площадке. Если хотите, можете подождать, они уже обратно едут.
– Мы никуда не спешим, – сказал Марк. – У вас тут есть что-нибудь горячительное? Чай, кофе?
– Пошли… – Свенсон направился в сторону ближайшего модуля, прихрамывая на одну ногу.
Поднявшись по металлической лесенке, он открыл дверь и сделал приглашающий жест. Мы миновали небольшой тамбур и тут же окунулись в особую атмосферу уюта, который нельзя было назвать походным – обитые деревом стены с развешанными на них пейзажами в деревянных же рамках; протянувшиеся вдоль стен два старинных потёртых дивана, между которыми располагался приземистый самодельный кофейный столик. Над столиком, под низким потолком висела изящная хрустальная люстра. В дальней стене ютилась неприметная дверка в соседнее помещение. Внутренности жилого модуля резко контрастировали с серым монотонным металлом наружных стен и выдавали наличие вкуса у человека, который занимался его обустройством.
– Располагайтесь, – буркнул механик. – Чайник на тумбочке, печенье в ней же. Остальное сами найдёте, не ресторан. А мне работать надо. И так с вами со всеми уже целый день потерял…
Недовольно бормоча что-то себе под нос, он захлопнул за собой дверь и удалился в сторону сломанного вездехода. Тут же где-то сверху, обнаружив присутствие человека, засвистел нагнетатель кислорода и мерно загудел кондиционер. Я с облегчением сбросила с себя респиратор, подошла к тумбочке, выбрала пару кружек почище из стоявших на ней, кинула в них по таблетке растворимого кофе. Щёлкнула чайником, в котором моментально вскипела вода. Разлив горячую жидкость по кружкам, я присела с одной из них на скрипнувший диван.
– Как думаешь, Марк, дед что-нибудь найдёт?
– Не знаю, Лиз. – Он пожал плечами. – Одно ведь дело влезть в транспортную сеть и посмотреть, в какие врата они вошли, а из каких вышли. Совсем другое – вычислить точку выхода мобильного устройства. Он может быть буквально где угодно, даже со своей сильно ограниченной дальностью. И мы вряд ли когда-нибудь его найдём, если он не найдёт нас сам.
Марк замолчал и теперь задумчиво вглядывался в покачивающиеся за толстым слоем плексигласа кроны деревьев, периодически отхлёбывая коричневую жижу из кружки. Я достала мобильный планшет и вызвала глобальную поисковую систему, чтобы навести справки о профессоре Мэттлоке.
Маститый учёный, регулярный участник конференций, уважаемый и известный в узких научных кругах человек. Почиванию на лаврах доктор археологических наук Рональд Джеймс Мэттлок предпочитал работу «в поле», а общению с людьми – раскопки и изучение архивов. Дедушке было уже далеко за восемьдесят, но он был бодр и энергичен, и дома, на Земле, вовсе не бывал уже много лет – задолго даже до того, как начался археологический бум на Джангале. Я листала фотографии Мэттлока – вот он рядом с какой-то облезлой скульптурой, здесь он стоит возле подиума перед десятком микрофонов с седобородым благородным лицом, а вот тут с микроскопом изучает осколок древней миски…
Снаружи, приближаясь, доносился рёв и свист двигателя – археологи возвращались в свой временный лагерь. Я свернула проекцию и подошла к окну. Изрыгая из себя жирный дым, по поляне грохотал огромный гусеничный вездеход – точно такой же, как и тот, что стоял на приколе. Медленно подкатив вплотную к своему металлическому собрату, он выпустил густой чёрный клуб дыма и остановился. Боковая дверь распахнулась, и из чрева машины высыпали полдюжины крепких мужиков в оранжевых комбинезонах и респираторах – я мельком удивилась тому, как ловко все они поместились в такую скромную кабинку.
Самым последним вышел худощавый старичок, разительно отличавшийся комплекцией от своих крепких коллег. На голове у него был забавный бежевый пробковый шлем – вещь, как оказалось, так и не вышедшая из моды со времён африканской колонизации в викторианскую эпоху.
Не успел Мэттлок аккуратно спуститься с вездехода по металлической лестнице, как возле него уже стоял давешний перепачканный маслом механик, жестом указывая в нашу сторону. Профессор увидел меня в окне, покивал механику и неспешно заковылял в сторону жилого модуля. Археологи разбрелись кто куда – пара человек пошли с механиком к сломанному вездеходу, один вытащил из машины бензопилу и зашагал в сторону чащи, а остальные, бросая сквозь стекло на незваных гостей настороженные взгляды, направились в соседний металлический барак.
Лязгнула входная дверь, и на пороге появилось светило археологии. Сняв с себя «ледянку» и обнажив благородную седину под пробковым шлемом, он улыбнулся одними губами и протянул руку:
– Профессор Мэттлок, к вашим услугам. Кто вы, и чем я могу быть вам полезен в столь неспокойное время?
Марк поднялся и пожал бледную сухощавую ладонь.
– Здравствуйте, господин Мэттлок. Я детектив Марк Сантино, а это – офицер Элизабет Стилл.
– Здравствуйте, очень приятно, – поздоровалась я.
Профессор опустил взгляд и машинально уставился на блестящий металл мехапротеза, шевеля аккуратной козлиной бородкой. Секундой позже он вышел из задумчивости:
– Прекрасно, восхитительно… Всегда очень рад видеть людей, проявляющих интерес к моей работе. – Он пристально посмотрел мне в глаза – заглянул, казалось, глубоко-глубоко в самую чащу души, а затем направился в сторону деревянной дверки. – Удостоверения можете убрать, в этом нет необходимости. Я догадываюсь, зачем вы здесь. Давайте поговорим в моём кабинете.
Он отпер дверь и вошёл в небольшую тёмную комнату. Стены помещения представляли собой одну большую библиотеку. От разноцветных потёртых корешков рябило в глазах. Профессор был учёным старой закалки, ценителем и предпочитал бумажные носители информации электронным устройствам. Посреди кабинета царил большой дубовый стол со старомодной лампой. В углу стоял столик поменьше, на котором одиноко возвышалась прямоугольная коробка, накрытая плотным покрывалом. Профессор неспешно обогнул стол, опустился в кресло и жестом предложил нам занять два стула напротив.
– Итак, я слушаю вас.
– Профессор, расскажите пожалуйста о людях, которые посетили вас вчера, – попросил Марк. – Кто они?
– О людях… Пятнадцать вооружённых бойцов в самых современных защитных костюмах и ровно один офицер. Все высокие, как на подбор. Внешность офицера выдавала в нём закаленного вояку, на лице его был шрам. Действовали они предельно быстро и собранно, поэтому ни у кого из нас не возникло даже мысли о том, чтобы оказывать сопротивление. – Профессор поправил очки на носу. – В конце концов, мы же учёные, а не солдаты… Кто они такие – я не имею ни малейшего представления. Форма совершенно незнакомая.
– А что они хотели?
– Они просили меня показать место, где мы с мальчишками откопали несколько «страниц» неделю назад.
– Страниц? – в недоумении спросила я, позабыв о блокноте с каракулями, который до сих пор для виду держала в руке.
– Да, «страниц», так я их называю. – Мэттлок сцепил руки перед собой и опёрся на столешницу. – Эти пластинки по своему виду очень похожи на золото. Во всяком случае, мы сначала так подумали, но впоследствии выяснилось, что это новый, сверхтяжёлый элемент. Стоит поднести одну пластинку к другой – и их как будто соединяет некое подобие магнитного поля. Они остаются в сантиметре друг от друга, но при этом не проявляют магнетических свойств. Ну а про ползущие по их поверхности узоры вы наверняка знаете, журналисты про это «чудо» раструбили на всю галактику…
– Но зачем им нужно было место раскопок? – вопросил Марк. – Неужели вооружённые боевики пытались найти там что-то ещё?
– Вчерашние гости вывезли меня на площадку, которую мы уже долгое время аккуратно разрабатываем, и потребовали информацию – где, на какой глубине мы откопали «страницы». С собой у них было огромное количество дорогостоящей аппаратуры. Они битых пять часов ходили по развалинам и что-то замеряли, просвечивали, прощупывали… Видимо, да, искали то, что мы ещё не нашли. Но они тоже не преуспели, доставили меня обратно в лагерь, собрались и улетели.
– Расскажите, пожалуйста, подробнее о вашей находке, – попросила я. – Чем может быть эта «Книга судьбы»?
Таинственная находка, как мне теперь казалось, была не просто очередной безделушкой, которую нам заказали выкрасть для анонимной коллекции. В этой вещи скрывалось нечто большее.
– Однозначно, это – артефакт исчезнувшей цивилизации, – заявил профессор. – Но для чего он служит, нам ещё только предстоит узнать… Видите ли, эта планета полна следов деятельности, рукотворных предметов, пусть и примитивных – орудий труда, посуды, каменных строений, простейшего оружия. Следы здешней цивилизации примерно соответствуют неолиту человечества. Однако, самое странное заключается в том, что за всё время раскопок не было найдено ни одного не то, что скелета, а даже любой, самой малой части гуманоидных останков.
Повисло молчание. Журналистские расследования о пропавшей цивилизации пару лет будоражили весь Сектор, но информационный напор был столь высок, что теперь эта тема вызывала скорее раздражение, нежели интерес. Сотни статей, миллион гипотез и досужие разговоры превратили невероятный факт в обыденность. Люди немного поудивлялись, не нашли быстрого и ясного ответа и вернулись к своим обычным делам.
– Помню, какой шум стоял, – заметила я. – Но эта загадка стала одной из тех неразрешимых головоломок, которые принимают просто как факт. А вы что думаете по поводу исчезнувшей цивилизации?
– Логичных версий лично у меня три – либо все разумные представители данного вида прибрали свои захоронения и теперь прячутся от нас где-то в недрах Джангалы… – Профессор загибал морщинистые пальцы. – Либо все они давно мертвы, а тела без следа разложились в здешней почве – мы ещё до конца не знаем, насколько активны здесь микроорганизмы. Может статься, что кости местная микрофлора перемалывает столь же бодро, как и мягкие ткани… Либо они попросту покинули эту планету. Как они это сделали, обладая технологиями каменного века? Куда они отправились? Почему мы не встречаем каких-либо проявлений разума, кроме древних каменных руин и предметов быта? На все эти вопросы наука пока так и не нашла ответа…
В углу под тёмным покрывалом что-то закурлыкало. Я вздрогнула от неожиданности, а рука инстинктивно потянулась к кобуре. Профессор проследил за моим взглядом и успокаивающе произнёс:
– О, не пугайтесь, уважаемые детективы. Это всего лишь ещё одна загадка Джангалы…
Он встал, проковылял через комнату к столу и аккуратно стянул покрывало с металлической клетки. Внутри находилось существо размером с небольшую собаку, внешним видом более всего походившее на изрядно перекормленную гусеницу. Зеленовато-коричневое тело, состоящее из нескольких сегментов, да десяток ножек, двумя из которых оно держалось за прутки клети, прильнув к металлу и поводя усиками, торчащими из мохнатой головы. Оно с интересом разглядывало нас парой огромных бездонных светло-синих глаз.
Меня вдруг скрутило, и я почувствовала, как пресловутый палтус пытается вырваться на свободу. С трудом подавив рвотный позыв, я смотрела на это странное явление природы, которое, чуть наклонив голову, переводило взгляд с меня на Марка и обратно. Тихий клёкот и стрёкот раздавался откуда-то из его чрева – очень похожий на тот, что сопровождал нас, пока мы пробирались через джунгли к лагерю археологов, – а я была не в силах оторвать взгляд от голубых с переливами овальных блюдец, которые таращились на меня из-за прутьев.
Профессор прервал моё оцепенение:
– Прошу знакомиться, это Томас. Совершенно безобидный представитель разумного вида magnus multipedae. Питается листьями и травой, излюбленное лакомство – сладкие коренья. И, между прочим, каким-то образом отгоняет насекомых. Вы заметили, что в лагере их нет?
– Да, это довольно необычно для здешних непроходимых лесов… Оно не кусается? – опасливо спросила я.
– Нет, он совершенно безобиден! – по-отечески усмехнулся профессор. – Обычно они сторонятся людей и прячутся под землёй, чувствуя их присутствие задолго до того, как те появятся на виду. Именно по этой причине за прошедшие годы мало кому удалось запечатлеть это прекрасное создание. Если не ошибаюсь, существуют всего три фотографии, сделанные с помощью дистанционных камер. Уж о том, чтобы поймать это существо, речи не идёт… Что касается Томаса – я нашёл его на поляне у кромки леса. Он был измождён и искусан, по всей видимости, своими же собратьями. Смею предположить, что он выполз к нам в поисках помощи. Я его приютил и выходил, а он прижился в нашей небольшой компании, отказавшись возвращаться в естественную среду обитания…
Мэттлок открыл дверцу клетки, и существо, изгибаясь сегментами своего тела, выползло на столик. Профессор осторожно подхватил его на руки, неспешно вернулся к нам и присел в кожаное кресло. Существо он положил на столешницу прямо передо мной, и оно потянуло ко мне свои усики. Я нерешительно протянула руку навстречу, и…
Глава IV. Обещание
… Как все местные интернаты на Каптейне-4, учреждение, по иронии судьбы названное именем Ивана Каниди – школьного учителя, погибшего от рук террористов в позапрошлом веке, – был переполнен детьми, чьи родители были убиты мародёрами или просто пропали без вести в ходе непрекращающейся гражданской войны, которая раздирала эту планету на части уже долгие годы.
Ансамбль серых обшарпанных зданий был обнесён высоким забором с вышками и колючей проволокой, а периметр сторожили вооружённые бойцы частной охранной компании, поэтому интернат больше походил на тюрьму. Одним из немногих его отличий от тюрьмы было то, что в тюрьме содержались преступники, от которых ограждали окружающий мир, тогда как в интернате от окружающего мира оберегали самих детей. Судя по тому, что мне довелось услышать, бандитские группировки, гулявшие по всему региону, не гнушались ни детским трудом, ни торговлей ими, ни другими «развлечениями», поэтому места? вроде этого интерната представлялись им источниками бесплатной рабочей силы, денег, а то и чего похуже.
Интернат Каниди исключением из правил не был, переживая периодические налёты боевиков со стрельбой. Законное планетарное правительство объявило своей главной задачей заботу о людях, и особенно о детях – будущем человечества, поэтому колониальная администрация повсеместно заключала договора с частными военными конторами, дабы сберечь ценнейший ресурс от посягательств. А на деле…
На деле все воспитанники, от мала до велика, просыпались в семь утра, и после завтрака стройными шеренгами отправлялись работать до самого вечера. Самые маленькие ребятишки, от пяти лет, шли на плантации. Те, кто постарше, работали на лесозаготовках, обжигали кирпичи, шили одежду и готовили еду. Добрые взрослые защищали детишек, а дети должны были дать что-то взамен. И они давали – с тех пор, как несколько лет назад интернат перестал быть учебно-воспитательным заведением и превратился в крепость, а кампусы для проживания стали бараками, на огороженной высоким забором обширной территории выросли плантации зерновых культур и настоящие заводские цеха – кирпичный, текстильный, бумажный…
* * *
Я лежала на жёстком матрасе на втором этаже медблока – единственный пациент в палате, а в данный момент и во всем лазарете, – и смотрела в серый, с потёками, тускло освещённый настольной лампой потолок. Обезболивающее, которое мне вкололи в обед, переставало действовать, и вяжущая боль в незаживающих местах, где протезы вгрызались в тело, нарастала, заволакивала и тысячей цепких рук тянула куда-то вниз. Я что было сил зажмурилась, и перед глазами поплыли круги.
– Болит? – раздался голос со стороны окна. – Потерпи, так будет недолго, протезы уже приживаются, и тело скоро привыкнет. Уж лучше так, чем ползать на культях или оказаться в канаве, правда же?
Медбрат Отто выдохнул дым в форточку, затушил окурок о подоконник и щелчком отправил его вслед за струёй дыма. Подошёл к моей койке и сипло поинтересовался:
– Тебе нужно что-нибудь? Я сейчас сваливаю до утра. Если хочешь, кольну тебя ещё разок, только Хадсону не рассказывай, а то он меня прибьёт.
– Да, сделай укол, пожалуйста, – произнесла я в вязком полубреду. – Мне нужно обратно в океан, к рыбам… А то я эту ночь не вытяну…
Мне даже показалось, что я только подумала это – я просто не услышала собственного голоса, – но Отто кивнул.
– Счас вернусь, – сказал он и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь.
Где-то за окном в высокой траве шелестел дождь, по жестяному подоконнику изредка молотили крупные капли. На улице было уже темно – некоторое время назад начался комендантский час. Все должны были находиться в жилых помещениях, кроме нескольких человек, которые несли вечернее дежурство по лазарету и столовой.
С трудом пробившись в палату сквозь пыльное окно, по потолку пробежали отсветы фонарей – охрана делала вечерний обход территории.
Вернулся Отто со шприцем в руке. Аккуратно ввёл иглу мне в плечо и надавил на поршень. Следом за болезненным уколом последовало лёгкое ощущение эйфории. Оно нарастало, ширилось в размерах и заполняло собой бренное тело – фентанил начинал действовать, принося блаженство.
– Спасибо, Отто, ты настоящий друг… – Я неуклюже провела протезом по его руке.
– Пустяки, – произнёс дрожащий в полутьме силуэт. – Только доктору ни слова, ясно?
– Я молчу как могила. Спасибо…
– Мне пора. – Силуэт бесшумно взорвался радугой и распался на составляющие.
– До завтра? – спросила я, смыкая глаза.
– До завтра.
Наступила тишина, и я осталась в одиночестве. Сквозь опиумный туман в голову медленно поползли мысли – спокойные, неторопливые, они были на удивление ясными, насколько это было вообще возможно.
Всё произошедшее за последнюю неделю напоминало какой-то дурной сон. Мне сказали, что нашли меня у ворот интерната без сознания, с туго замотанными бинтом культями, накачанную наркотиками. Мне оставалось только верить, потому что я не помнила почти ничего – даже собственное имя мне удалось воплотить в памяти только на второй день пребывания в лазарете.
Лёжа на койке, целыми днями я видела только этот серый потолок и облезлые стены. Однообразные до жути, дни и ночи сливались в один потный мучительный комок стыда, боли и смертельной тоски. Ходить я не могла – грубые протезы, которые вживил мне местный главврач Николас Хадсон, ещё не прижились. Да что там ходить – я не могла даже обеспечить свои самые простейшие нужды, а свежие раны давали о себе знать чуть ли не по любому поводу – стоило мне неловко повернуться, неудобно лечь, или даже случись тучам собраться за грязным окошком.
Через какое-то время в память начали возвращаться обрывки событий будто бы столетней давности. По этим кусочкам я восстанавливала картину собственного прошлого – счастливого и радужного, – в котором я жила с родителями в домике у леса, делала уроки, выгуливала собаку и беззаботно играла в догонялки с одноклассниками… Как их звали? Я не могла вспомнить имён, но оттиски лиц проявлялись в воспоминаниях, как на старой фотоплёнке. Лица, которые заставляли моё сердце непроизвольно сжиматься от боли. Мама, папа, брат…
Они остались где-то там, в прошлой жизни, безнадежно далёкие и опустошительно родные. На треть неделю я вспомнила всё. Точно такой же душной ночью картина сложилась, и я поклялась себе в том, что найду причину происшедшего. Я обязана выяснить, кто и зачем стёр с лица Вселенной мой мир, пусть даже на это уйдёт вся жизнь. Масштаб явления не давал даже подступиться к решению этой задачи, но она необъяснимо поддерживала меня, заставляла открывать глаза по утрам и ждать чего-то на крошечном островке напряжённой тишины посреди высоких стен с колючей проволокой. Теперь этот островок стал моим новым миром…
… Миром, полным ярких красок и запаха цветов. Я бежала босиком по траве с синей атласной лентой в руке, а за мной с громким задорным лаем нёсся Джей, мой верный мохнатый сенбернар. Я спотыкаюсь о кочку и падаю в зелёное море, а собака скачет вокруг меня и пытается зубами ухватить яркую ленточку. Его любимая игра – «забери игрушку» – что может быть лучше, чем показать хозяйке, что у тебя сильные зубы и мощные лапы? Что ты можешь защитить и её, и себя от всех опасностей Вселенной! Я крепко обняла Джея; зажмурившись, прижалась к нему щекой и безмятежно расхохоталась. Тут, посреди высокой сочной травы я была по-настоящему счастлива!..
Ощущение мягкой шерсти под ладонями исчезло также стремительно, как и появилось, а я уже шарила перед собой руками, пытаясь ухватиться за пустоту. Я открыла глаза. Вместо голубого неба надо мной нависал низкий, мокрый, ржавый потолок, а рядом с койкой стоял доктор Хадсон в белом халате и нелепой шапочке. Он резко и болезненно схватил меня за запястье, я попыталась вырваться из его цепких лап, но ничего не вышло – тугие ремни, словно тисками сдавливали руки и ноги. В ладони доктора Хадсона блеснула щербатая ножовка. Он широко осклабился, обнажив длинные, острые как у акулы зубы, и сделал резкое движение. Я дёрнулась и в ужасе закричала:
– Нет, пожалуйста, только не это! Только не руку!!! – Собственный крик пробудил меня ото сна…
Тяжёлое дыхание сдавило горло, крупные капли пота струились по лбу и стекали на подушку, оставляя на ней тёмные пятна. В душной палате никого не было, лишь эхо моего выкрика звенело, отражаясь от стен. Вот что такое настоящая беспомощность – когда во сне ты в полном бессилии, не убежать, не спрятаться, не двинуться. А когда пробуждаешься от кошмара – всё точно также…
Конечности ныли тупой болью, за окошком разлился влажный серый туман, поднятый недавним рассветом. Начинался новый день. Проснись и пой…
Нет, так больше нельзя жить! Мне нужно было уйти отсюда. Уйти во что бы то ни стало или умереть!
Я с трудом приподнялась и села на койку, свесив культи. Осторожно спустила одну ногу, увенчанную протезом, на пол. Попробовала перенести на неё вес тела… Острая резь пронзила ногу снизу до самого бедра, но нужно было терпеть, и я, стискивая зубы, терпела. Слёзы брызнули из глаз, а я, не помня себя от боли, уже стояла на двух ногах. Через несколько секунд в глазах потемнело, пол стремительно бросился на меня, и я потеряла сознание…
– Лиза, ты чего, на утреннюю пробежку собралась? – Взволнованный голос Отто проник сквозь темноту в мой разум. – Тебе ещё рано ходить, осложнения начнутся! Давай помогу…
Отто ухватил меня под локти и, пыхтя, кое-как взгромоздил на кровать. Ощутив под собой ненавистный матрас, я закричала медбрату в лицо:
– Не хочу больше тут лежать, мне нужно выйти, и как можно скорее!
– Выйти? Да куда ты выйдешь на этих железках?!
– Отто, я тут уже целый месяц, в этой самой кровати… – Я протянула к нему проклятую железяку, попыталась ухватить его за ворот белого халата, но не смогла. – Я схожу с ума! Это не та жизнь, которая мне нужна, понимаешь?! Я не могу без посторонней помощи вставить в ухо транслятор! Я даже в туалет не могу пойти! Ты должен помочь мне выйти! А иначе я… Я…
Пошарив вокруг глазами в поисках чего-нибудь острого, смертоносного, я ничего не нашла и выпалила:
– Я разобью стекло и вскроюсь! Это не угроза, я просто больше так не могу и не хочу!
Отто молча встал, подошёл к окну, открыл створку и закурил. С улицы доносились зычные крики – шло утреннее построение перед началом рабочей смены. Вздохнув, медбрат задумчиво протянул:
– Выбор-то у меня невелик, да? Ладно, с сегодняшнего дня начинаем упражнения. Я не специалист, так что сильно на меня не рассчитывай…
* * *
Шли долгие дни. Преодолевая боль, я заново училась ходить и пользоваться руками, а Отто был моим верным спутником на этом сложном пути. Щуплый семнадцатилетний паренёк, чьё дежурство по больнице теперь сменилось работой на лесопилке, вставал раньше всех и бежал ко мне в палату с припрятанной прошлым вечером частью собственного пайка, чтобы там, под его чутким присмотром я сначала позавтракала первый из двух раз, а потом медленно и мучительно бродила по коридору на алюминиевых костылях туда и обратно, садилась, вставала, открывала и закрывала двери, брала в «руки» чашку, пользовалась ложкой, карандашом и зубной щёткой…
Через пару часов он столь же стремительно бежал в столовую на общий завтрак, а оттуда – на построение, чтобы затем отправиться на лесозаготовки, а я оставалась в лазарете, безнадёжно стараясь ухватить эту дурацкую щётку механическими пальцами – раз за разом. Ничего не получалось, я плакала, стонала и кричала от бессилия, но у меня не было другого выхода – нужно было пытаться. Я вытирала слёзы и пыталась, и со временем стало получаться.
Временами, очень редко, со мной работал доктор Хадсон – апатичный, циничный и вечно щетинистый хирург. Кроме него настоящих врачей в интернате не было, поэтому у него была почти неограниченная власть, и он мог позволить себе практически всё. Впрочем, на какую-то личную выгоду, на людей, да и на всё вокруг ему было по большому счёту плевать. По-моему, он просто обречённо тянул свою лямку, покорившись судьбе.
Сам он со своими пациентами практически не виделся, предпочитая сбрасывать рутинную работу на подчинённых – мальчишек и девчонок, которых в сменном порядке ему отряжало руководство интерната. Вмешивался только в крайних случаях – когда жизнь воспитанника была под угрозой или нужно было провести операцию, и, судя по тому, что его часто не было в интернате – на него был спрос снаружи, за стенами, куда он регулярно убывал под охраной…
Вскоре я уже самостоятельно ходила с костылями, и наконец начала выбираться на улицу. Путь со второго этажа лазарета мне давался минут за десять. Обратно же я карабкалась чуть ли не полчаса. Но оно того стоило – как же радостно было наконец выйти на улицу, рухнуть на грубую самодельную лавку возле гравийной дорожки и вдохнуть свежий, хоть и слегка закопчённый воздух! Спешащие по делам ребята и патрулирующие территорию охранники поглядывали на меня со смесью опаски, интереса и жалости, и это меня жутко раздражало. Я чувствовала себя неполноценной под этими взглядами, но мне ничего не оставалось, кроме как упорно работать…
Спустя несколько недель в одно редкое солнечное утро дверь в палату приоткрылась, в дверном проёме возникла небритая всклокоченная голова доктора Хадсона и сообщила:
– Лиза, тебе пора выписываться. Мы тебя подлатали, выкормили, на ноги поставили – настало время начать приносить пользу. Сегодня найдём тебе спальное местечко вместе со всеми, а завтра утром пойдёшь в швейный цех. Умеешь шить, да?
– Никогда этим не занималась, вообще-то…
– Придётся научиться… – Заметив, как я разглядывала протезы, он попытался меня успокоить: – Да ты не дрейфь, машинку дадут. Всё, бывай, я убежал.
Голова исчезла, дверь захлопнулась, а я осталась наедине с мыслями…
У ребят здесь была настоящая иерархия наподобие тюремной. Триста человек были разделены на две части – девочки и мальчики жили в разных бараках. В мужском бараке царила дедовщина – старшие и сильные, сбившись в небольшую стайку, «управляли» теми, кто был послабее, и всячески над ними издевались. Девочки же поделились на несколько групп по возрастам, которые хоть и не враждовали в открытую, но были не прочь напакостить друг другу исподтишка.
Мне предстояло отправиться в этот мир с его внутренними законами и порядками. Мало того, что я буду новенькой в этой среде, а отношение любого коллектива – особенно детского и подросткового – к новичкам вполне известно, ситуацию усугубляло мое уязвимое положение калеки. Что же будет… Радовало одно – я была не одинока здесь, у меня был верный друг – Отто. Мы почти не виделись с тех пор, как я встала на костыли, но иногда, вечером или утром, он забегал, чтобы узнать, как у меня дела и рассказать про свои…
В тот же день ближе к полудню ко мне в палату явились пара девочек лет пятнадцати в серых рабочих комбинезонах.
– Привет, Лиза, – сказала одна из них, с двумя русыми косичками. – Тебя переселяют к нам в корпус. Я Мария, а это – Дженни. Собирайся и пойдём, нам на обед ещё надо успеть. Манатки твои я возьму, а с остальным Дженни поможет.
Чернявая Дженни двинулась в мою сторону, чтобы помочь подняться, но я уже стояла на ногах. Вооружившись костылями, я заковыляла к выходу. Пока я спускалась по лестнице, девочки нетерпеливо перетаптывались внизу.
– Ну чего ты там копаешься? – раздражённо вопрошали они. – Давай поможем!
– Не надо, я сама дойду. – Я была непреклонна. – Ноги есть, ходить могу.
Снизу послышалось приглушённое:
– Ага, тебе только стометровку бежать на своих культях.
Девочки захихикали. Я сделала вид, что ничего не услышала…
Добравшись до барака, мы проследовали по длинному коридору, усеянному двумя рядами безликих дверей, за которыми по три-четыре человека согласно возрасту располагались девочки. Те, кто помладше, жили на первом этаже поближе к выходу, а самые старшие занимали дальнее крыло второго этажа.
Мое жильё было на первом этаже, почти в самом конце коридора. В комнате меня уже ждала застеленная кровать и колченогая тумбочка, на которой лежали мои скромные пожитки – пара комплектов одежды, включая тот, в котором меня нашли у ворот несколько месяцев назад, зубная щётка да полтюбика пасты. Две соседние кровати были пусты – судя по всему, их хозяйки сейчас обедали. Есть мне не хотелось, а тело ныло тупой тянущей болью после долгого путешествия через территорию интерната, поэтому я легла на кровать, свернулась калачиком и почти сразу заснула…
Глава V. Авантюра
… Я утопала в одеяле из стекловаты, падала в него всё глубже и глубже, оно триллионом микроскопических крючков цеплялось за кожу. Из поролоновой толщи раздался голос:
– Не переворачивайте её на спину, мистер Сантино, не хватало ещё, чтобы она язык проглотила!
Кажется, это профессор Мэттлок. Где он? И почему мне так жарко?
– Ещё раз увижу этого червяка… – откуда-то издалека доносился хриплый голос Марка. – В его интересах окуклиться, отрастить крылья и улететь, покуда я его не пришлёпнул! Лиз, ты мне только не вздумай снова отдавать концы!
– Вот, это должно помочь, – сказал Мэттлок, и носоглотку обжёг едкий нашатырь, а мир потихоньку стал возвращаться ко мне.
– Приступ вроде закончился… Да она просто пылает! Профессор, неси воды скорее!
Тело моё было горячим и ватным, по лбу струился пот, а глаза как будто засыпало колючим песком. С трудом приоткрыв веки, сквозь ослепительно яркий свет я увидела, как Марк мечется по крошечной, обитой деревом комнатке жилого модуля туда-обратно. Я лежала на одном из диванов – видимо, меня возложили на него, пока я была без сознания.
– Марик, хватит мельтешить… – Голос мой звучал словно снаружи, из-за двери, я даже не узнала его. – Что-то меня поднакрыло, но вроде уже легче… Нормально всё, просто устала… Кажется.
Марк со звоном зацепился головой за низко висящую люстру, мигом оказался рядом и принялся заглядывать мне в лицо.
– Блин, ну и напугала ты меня! Этот… Уродец до тебя своим усиком дотянулся – и тебя как будто током шарахнуло… Я уж подумал – всё, la muerta allegado, понеслась душа в рай…
Входная дверь с треском распахнулась, и в тесном помещении появился профессор Мэттлок с небольшой походной фляжкой цвета хаки.
– Вот, мисс Волкова, попейте. Это хорошая вещь, помогает прийти в себя. И, как недавно выяснил Свенсон, особенно хорошо – при похмелье.
Старый археолог явно испытывал облегчение – сегодня возиться с чьими-то останками уже не придётся. Припав к горлышку, я жадно глотала солоноватую прохладную жидкость, пока фляга не опустела.
– Что это было, профессор? – спросила я, наконец переведя дыхание.
– Очевидно, телепатический сеанс. – Мэттлок поправил очки на носу. – Мой первый контакт прошёл легко, и я не думал, что с вами может случиться что-то подобное. Очень надеюсь на то, что после налаживания канала столь серьёзных последствий контакта не будет…
– До ближайшей цивилизации несколько тысяч километров, – заметил Марк. – Не забывай об этом, Лиз, раз уж решила лапать всё подряд.
– Это моя вина, – сказал Рональд Мэттлок. – Простите, что так получилось. Мне следовало предупредить вас, но я просто не успел… И давайте держать это в тайне. Вам ведь без особой разницы, больше одной тайной или меньше? Я же, в свою очередь, сохраню в тайне тот факт, что вы вовсе не из полиции.
Мы с Марком переглянулись. Конечно, он ведь назвал мою настоящую фамилию, чему никто из нас значения не придал. Незаданный вопрос повис у меня на языке, а Мэттлок продолжал:
– Не нужно так удивляться. Я знаю, кто вы, уважаемые гости. Томас мне рассказал. – Профессор кивнул в сторону прикрытой двери своего кабинета. – И я знаю, зачем вы здесь, охотники за ценностями… Как рассказал, вы спрашиваете? Дело в том, что регулярное… Кхм… Общение с этим существом с какого-то момента избавляет от необходимости физического контакта. Я могу обмениваться с Томасом мыслями, а он, в свою очередь, помогает мне понять, что скрыто в чужих головах. И даже больше… Как это происходит – я сам до конца не понимаю. Он просто рисует в моём воображении картинки, образы.
– Вы не боитесь нам такое рассказывать? – спросила я наконец. – В мире миллионы людей, которые разберут вас и Томаса на запчасти, чтобы завладеть таким могуществом.
– Да, но на случай, если вы захотите оглушить меня и бросить в багажник, у меня заготовлены несколько сюрпризов, – пожал он плечами. – К тому же я успел изучить вас, ваши принципы, ценности, и даже то, что вы будете делать дальше.
– Чушь, – фыркнула я, окончательно приходя в себя. – Докажите.
– Легко, – кивнул профессор. – Сейчас, мисс Волкова, вы вспоминаете свой последний контракт перед «переходом» из одной преступной группы в другую. Тот самый, где ваша жертва была бесцеремонно брошена в багажник… Да, сто тридцать тысяч – это большие деньги… И да, к сожалению, это действительно была его дочь.
Вытаращенными глазами я наблюдала, как старик, словно книгу, читает мысли, галопом несущиеся у меня в голове.
– Простите за причинённую неловкость, мисс Волкова, но иных доказательств вы бы не приняли, – слегка виновато сказал профессор, а затем повернулся к Марку. – Подумать только, тридцать две женщины, богатый послужной список… Но не унывайте – уж Джуди точно оставила о вас приятное впечатление… Она в итоге стала монахиней – и вы ей в этом помогли…
– Профессор, – заговорил зардевшийся Марк. – Кто ваш информатор? Откуда такие подробности?
Мэттлок молча махнул в сторону дверки кабинета и пожал плечами.
– Я так полагаю, секретов у нас больше не осталось?
Археолог отрицательно помотал головой и иронично улыбнулся.
– В таком случае прямо прошу вас помочь нам найти и собрать эти «страницы», – сказал Марк. – Вам явно известно больше, чем мы можем себе представить. Присоединяйтесь к нам.
– Юноша, мне уже немало лет, и я многое повидал в этой жизни. – Рональд Мэттлок задумчиво взглянул сквозь окно своей бытовки на темнеющий лес. – Будучи рациональным человеком, я бы обратился в местную полицию и дал показания касательно событий прошедшего дня, но, принимая во внимание методы работы, уровень организации и технологической оснащённости моих вчерашних гостей, боюсь, у полиции мало шансов на успех. А ваша авантюра… Она мне нравится. Вы молоды, горячи и нацелены на результат. Кроме того, после столь дерзкого нападения на Музей я чувствую себя обязанным вернуть украденное. Особенно учитывая, что эти «странички» нашли именно мои ребята. Так что я согласен.
– Отлично! – Марк засиял, как масленый блин. – С чего начнём?
– Начнём с того, что вы должны пообещать мне одну вещь – вы не отдадите «Книгу» тем, кто попросил вас её раздобыть.
– Вы предлагаете нам кинуть заказчика? – с сомнением поинтересовалась я. – Нам обещали баснословные деньги за эту вещь. И мы с радостью возьмём вас в долю.
– Мне не нужны деньги. И, поверьте мне, вам они тоже станут без надобности. Об этом, впрочем, вы вскоре узнаете сами. – Мэттлок перевёл какой-то тревожный взгляд мудрых глаз на меня, затем стряхнул с себя секундную сумрачность и обратился к Марку, как ни в чём ни бывало: – У меня нет уверенности, что нам удастся выследить похитителей, и уж тем более – силой отобрать у них артефакт, поэтому начнём мы с Земли. Дело в том, что в тропосфере Джангалы были выставлены только пять страниц из двенадцати. Остальные отправились военным спецрейсом на Землю, в Новосибирский Исследовательский Институт Внеземных Проявлений. Информация об этом, конечно же, отсутствует в открытом доступе, но мне почему-то кажется, что похитители её уже знают. Или скоро узнают. Так что нам нужно их опередить.
– Значит, Сибирь… Одно из немногих мест, где зимой ещё можно увидеть снег. В таком случае, не будем медлить. – Марк поднялся с дивана и хлопнул в ладоши. – Лизонька, ты как?
– Жива, здорова и бодра. Профессор, что за эликсир вы мне дали?
– Дождевую воду, – улыбнулся Мэттлок. – Самую обыкновенную.
Мне всё больше нравился этот живой интеллигентный старичок, но в голове рождался целый рой вопросов. Я пыталась понять, как в столь пожилом человеке уживаются структурированный научный подход и склонность к авантюрам. Его даже не пришлось уговаривать, и более того – я была убеждена, что он всё знал заранее и просто ждал, когда мы прилетим в его лагерь. Так легко и просто вступив в группу, он тут же навязал нам свою игру – и я, признаться, уже готова была перейти на его сторону, кинуть заказчика и пуститься во все тяжкие.
– Молодые люди, прошу вас, – оживившись, скомандовал профессор, – возьмите в моём кабинете под столом большую сумку, клетку с Томасом, и отнесите в свой транспорт. Я дам ребятам напутствие и догоню вас… Да, и пожалуйста, не надо на меня так смотреть. Я знал, что вы прилетите, и подготовился.
С этими словами он вышел за дверь. Марк поцокал языком и задумчиво протянул:
– Мне одному кажется, что нас только что обвели вокруг пальца, словно маленьких детей? У этого прекрасного дедушки явно дальний прицел, и мы для него – лишь средство достижения цели.
Я поднялась, с хрустом потянулась и пожала плечами:
– Да по сравнению с ним мы и есть настоящие дети. Но я не чувствую угрозы, Марк. – Вновь обратившись к внутреннему звериному чутью, я опять не увидела подвоха – дед был обезоруживающе откровенен.
– Я ему верю, – заключила я.
– Это-то меня и настораживает больше всего…
– Хотя бы на данном этапе цели у нас с ним совпадают, так что давай поможем друг другу. Но на всякий случай будем держать ухо востро. Если дедушка окажется с двойным дном, в худшем случае мы можем просто выбросить его в открытый космос. – Последняя фраза отдалась внутри меня тянущим ощущением потревоженной совести – почему-то мне было стыдно даже думать о таком. – И Томаса понесёшь ты. Мне на сегодня хватило с ним общения.
– Трусиха! – Марк, ухмыльнувшись, легонько ткнул меня локтем в бок.
– Кто бы говорил. Я видела, как ты волосы на себе рвал, наматывая круги по комнате. Боялся меня потерять, правда?
– Да не пори ерунды. Я спокоен, как скала. Тем более за тебя, железная «мисс Волкова».
Лицо его приобрело комичную серьёзность, он решительно прошагал через помещение, распахнул дверь и скрылся в кабинете. Через секунду появился с сумкой в одной руке и клеткой в другой, уложил поклажу на пол, надел респиратор, взял одну лишь сумку и вышел. Чертыхнувшись про себя, я натянула «ледянку» и подняла за металлическую ручку забранную покрывалом клетку, которая оказалась на удивление лёгкой. Неприятные ощущения испарились без следа, и я чувствовала спокойствие и умиротворение, которые были редкими гостями в моей душе в последние годы.
На улице начинало темнеть, время близилось к вечеру. Заходящее где-то за завесой облаков солнце придавало окружающему воздуху лёгкий малахитовый оттенок, который ещё сильнее подчёркивал буйство зелени местных растений и исполинских деревьев. Позади вездехода натужно жужжала бензопила. На улице никого не было – археологи, по всей видимости, собрались в большом бараке, через окно которого я могла разглядеть ярко освещённую щуплую спину профессора Мэттлока, раздающего какие-то указания. Марк нетерпеливо переминался с ноги на ногу на краю поляны.
– Ты идёшь? Давай скорее, пока не стемнело, иначе потеряемся тут…
* * *
Вернувшись к глайдеру, Марк принялся запихивать в багажник сумку профессора, а я вышла на связь с кораблём.
– Итак, какие у вас новости? – почти моментально отозвался дядя Ваня.
– Мы летим на Землю. Ставь чайник, нас будет трое, – отчеканила я.
– Принято. Конец связи.
Закончив возиться с сумкой, Марк выглянул из-за крышки багажника и покосился на стоящую возле пассажирской двери клетку.
– Боюсь, мы вчетвером в салон не влезем, – протянул он. – Разве что ты его на коленочки возьмёшь, а, Лизунь?
– Не проблема, – я пожала плечами. – А Мэттлока к себе на колени посадишь ты. Познакомитесь поближе.
– Хм… Думаю, мы как-нибудь уместимся, сейчас только вспомню, как здесь всё устроено…
Марк скрылся в салоне и принялся крутить допотопные ручки регулировки сидений, шумно двигая их по полозьям и вполголоса матерясь. Было уже совсем темно, с почтительного расстояния лес бурлил странными, нереальными звуками, но вскоре в чаще замелькали лучи фонарей. Через полминуты на поляну вышли несколько археологов с профессором во главе.
– Итак, молодые люди, мы готовы отправиться в путь? Отлично. – Он обернулся к молчаливым коллегам, застывшим в ожидании. – Как только доработаете площадку – можете собираться домой, в заслуженный отпуск. Если что найдёте – сразу сдавайте в бюро на учёт. Полицию отправляйте ко мне на личную почту, адрес должен быть у Астрид. И да, Семёнов, поскольку ты за старшего, следи, чтобы Парсонс не напивался, а то провалится опять в какую-нибудь яму с помоями, как в прошлый раз…
– Хорошо, батя, – пробасил бугай Семёнов через респиратор. – Если что, мы его вместе с портянками в машинке постираем.
– Эй, это всего-то один раз было! – обиженно прокозлил из темноты Парсонс. – Вы всю жизнь мне тот случай будете вспоминать?!
– Легко смыть с себя грязь, Эдвард, но чтобы смыть шлейф собственных свершений, нужно изрядно постараться. – Мэттлок шумно вздохнул. – Ладно, ребята, бывайте, обниматься не будем. Копать и откопать!
– Найти и перепрятать! – нестройным хором продолжили забавный профессиональный «пароль-отзыв» хмурые лохматые археологи.
Развернувшись и сверкая лучами фонарей, приглушённо бубня и посмеиваясь над незадачливым Парсонсом, они скрылись среди деревьев. Сиденья глайдера уже были сложены Марком в широкий диван, на котором в тесноте, да не в обиде разместились все трое – я, Марк и профессор.
Умели же раньше делать технику, выжимая из внутреннего пространства максимум места и удобства! Просторный салон двухместной Шинзенги позволял двум людям устроиться внутри на ночлег, не испытывая при этом особых неудобств. Человеку небольшого роста можно было даже не поджимать ноги…
Клетку мы оставили на поляне, а своего странного питомца Мэттлок держал теперь на коленях. Гусеница свернулась рогаликом и, казалось, спала.
– Томас ушёл в себя, распереживался, видно, – тихонько сообщил профессор, прочитав, очевидно, мои мысли. – Такой стресс, такой стресс, как я его понимаю…
– Это будет для него неплохим уроком, – заметила я. – Прежде чем лезть в чужое сознание, стоило бы спросить разрешения…
* * *
Ночь вступила в свои права. Автопилот держал курс на «Виатор», висящий на верхней границе термосферы. Тихо и успокаивающе бормоча что-то, старик поглаживал Томаса, Марк дремал на водительском месте, а я смотрела в окно. Пара тусклых лампочек на приборной панели подсвечивали моё отражение на фоне чёрной непроглядной бездны леса под нами, а где-то вдалеке, почти у самого горизонта угадывались россыпи огней далёкого города…
Мы покидали планету, а я размышляла о том, как живут люди в этом городке. Насколько он велик, чем заняты его жители, и как местные условия сказываются на их быте. Бешеный спрос на лесорубов и трактористов, кислородный нагнетатель и бытовой огнемёт в каждом доме, а по муниципальному телевидению – шутейки про брюки, заправленные в носки, реклама противогазов, аэрозолей против гусеницы-переростка и семян гигантской капусты.
Воистину, посели людей в аду – они и там вытопчут себе поляну, обживутся и вскорости будут приглашать родственников погостить. Нет ничего, что могло бы остановить тягу человека к росту, а во имя каких идеалов – не так уж важно. В конце концов, главным препятствием на пути человечества всегда была лишь разобщённость. Но если на какой-то короткий период времени удавалось сплотить критически большое количество людей для созидания, верное направление в итоге находилось, как это случилось когда-то с термоядерной энергией и гиперпереходами…
Облачный покров ушёл куда-то вниз, и небо зарябило россыпью незнакомых звёзд. Здесь, на галактической плоскости почти у самого рукава Стрельца их было ощутимо много, и космос не был иссиня чёрным, как в более отдалённых от центра тихих системах, а, казалось, светился ровным едва уловимым золотистым светом. Крошечный сдвиг в глубь галактики – и разница в освещении уже бросалась в глаза. Вновь уловив мои мысли, профессор негромко произнёс:
– В самом центре Млечного Пути настолько ярко, что самые современные светофильтры вышли бы из строя. Когда-то, будучи юнцом, я смотрел на небо и мечтал вырваться за атмосферу, на волю, увидеть своими глазами новые миры. Я хотел почувствовать эти потоки энергии, я думал, что приобщусь к какой-то сакральной тайне. Но какой смысл в откровении, если не с кем его разделить?
– Неужели вы одиноки, профессор? – вполголоса спросила я. – Столько людей вокруг вас, тянутся к вам, пытаются стать ближе… Эти здоровенные мужики в засаленных комбинезонах – они глядят на вас снизу-вверх, как дети на отца.
– Да, это так. Но вот смотрю я сквозь стекло и думаю – такую бы красоту внукам показать, – негромко произнёс археолог. – Только вот внуков у меня нет и никогда не будет.
– Иногда приходится выбирать, как оставить о себе память в веках, – задумчиво заметила я. – О нас может напоминать рождённый нами человек. А могут – наши прошлые поступки. Воспоминания людей о нас, наконец…
– Вы имеете в виду, Лиза, как часто о вас вспоминают вообще, как часто при этом – с хорошей стороны, и в вашу ли пользу это соотношение?
– Вы человек учёный, вам положено формулы выводить и соотношения высчитывать, – сказала я, провожая взглядом растворявшиеся внизу редкие огни Джангалы. – И у вас это блестяще получается, я успела про вас почитать. Но я немного не о том. Вы выбрали карьеру учёного и посвятили ей жизнь, оставив память в веках. Это ничуть не хуже продолжения рода.
Он снисходительно усмехнулся.
– А вот здесь, позвольте заметить, мне выбора не предоставили. – Помолчав, он продолжил: – У меня была огромная семья. Четверо детей, трое внуков… Дочки и сыновья, ребятишки и моя супруга отправились в круизный тур вдоль засушливого африканского побережья. Помню, как она уговаривала меня, жаловалась, что ребятам будет скучно без дедушки. Да и я сам давно хотел куда-нибудь вырваться, только вот всё времени не было, работы было невпроворот… Они должны были приземлиться в Лиссабоне и сесть там на круизное судно, но при заходе на посадку лайнер разбился. Что-то с двигателями… Почти пятьсот человек, и моя семья среди них…
– Простите. – Мне стало неловко несмотря на то, что он сам начал этот разговор. – Без сомнений, тяжело об этом вспоминать…
– Я тогда на Марсе на ферме под куполом копался… – Мэттлок глядел куда-то в пустоту. – Мне на плечо легла тяжёлая рука, и бригадир сказал: «Вашей семьи больше нет». Вот, знаете ли, в тот момент я бросил лопату, а потом и из колонии уволился. Больше не смог закапывать, да и начал откапывать – в археологи пошёл. Всё ищу в земле что-то. Может быть, их и ищу… Не знаю, но с тех пор и нахожу покой только на работе, в постоянном поиске. На работе, которая спасла мне жизнь.
– Почему вы рассказываете мне это?
– Потому что я знаю вашу историю, мисс Волкова. История за историю – на мой взгляд, это честный обмен.
В глаза попали росинки, что-то внутри меня непроизвольно сжалось в комок. Я вспомнила папу, маму, брата и то, как моё подсознание постоянно выталкивает из поля своего зрения эти воспоминания. Куда-то за черту "до-после".
– Потерять одним махом всё, кроме собственной жизни – это чертовски нелегко, – сдавленно пробормотала я и оторвала взгляд от стекла. – Эта самая жизнь, которая осталась, повисает в воздухе без опоры…
Глава VI. Свеча
… Мои соседки по комнате оказались моими ровесницами. Они были нормальными девочками, и мы, если и не подружились, то очень хорошо ладили. Бойкая саркастичная Вера и тихая молчаливая Аня отлично дополняли друг друга, а меня они приняли в свою компанию с пониманием. Мы вместе работали на швейной мануфактуре, поэтому в нелёгком деле привыкания к постоянному присутствию среди людей они были мне мощным подспорьем. Мы часами могли обсуждать, какую причудливую причёску сплести завтра, кто переломал цветные карандаши Айрин – а карандаши тут ценились на вес золота, – и до каких пор Дженни будет позволять Дафне отбирать у себя половину обеда. Любимый цвет, воздыхающий мальчишка, мультфильм, который транслировали в главном корпусе накануне перед отбоем – с Верой и Аней я могла поговорить о чём угодно…
Застенчивая Аня частенько становилась жертвой издевательств и насмешек соседок по корпусу. Старшие девочки-задиры таскали её за волосы и отбирали у неё вещи, поэтому мы с Верой считали своим долгом присматривать за ней, а несколько раз в отсутствие Веры мне даже приходилось заступаться за подругу. Протезы были увесистые, билась я отчаянно и не помня себя, поэтому на моём счету за эти месяцы были три выбитых зуба и столько же разбитых носов.
Постепенно я научилась пользоваться протезами. Механические кисти позволяли работать даже с иголкой – главное сжимать её покрепче, фиксируя в машинке винтом иглодержателя, – а передвигалась я, используя обычный костыль под локоть. Часто свободное время мы проводили вместе с Отто, гуляя по территории и болтая о том о сём. Я привыкла к простому быту интерната, в котором двадцативосьмичасовые каптейнские сутки сменялись следующими, словно бы припаиваясь к монотонной череде дней, сливая их в одну монолитную массу, в непрерывное дыхание живого организма – днём вдох, ночью выдох…
Продукцию, которую производили дети, периодически вывозили за территорию на огромных грузовиках. Машины прибывали через ворота в сопровождении охраны и пару часов стояли на площадке за складом, где ребята-грузчики из старших наполняли их тюками и паллетами. Изредка мы с Отто, пробравшись через бурелом вдоль стены периметра, залегали в кустах на небольшом холмике и наблюдали за погрузкой, считая ящики и прикидывая, сколько и чего увезут на этот раз. Но перед этим, напротив, из грузовика выгружались коробки и относились на склад. Иногда из своего убежища мы могли видеть, как ребята в отсутствие охраны вскрывали одну из коробок и рассовывали по карманам какие-то бутылки и упаковки. Временами в этом процессе участвовала и охрана…
– Смотри-ка, сигареты привезли, – тихонько пробормотал Отто, вглядываясь в тень у складских ворот. – Вот сейчас Маккейн и его банда часть себе заберут, а потом будут обменивать младшим ребятам на «услуги».
– А что за услуги? – не отводя глаз от распахнутых дверей прицепа, спросила я.
– Разные. То в цеху подменить и работу за них сделать, то завтрак свой отдать или раздобыть что-нибудь. А то и «ушами» поработать, донося им обо всём. Например, этот крысёнок Бруно, мой бывший сосед по комнате. – Отто негодующе сплюнул. – Когда-то мы с ним вместе сюда попали, а теперь он вечно возле них трётся, заискивает… Настучал им, что у меня есть музыкальный плеер, а потом и вовсе украл его и отдал Маккейну за пачку. А он мне: «Ничего не знаю, я его купил»…
– Бруно же тощий совсем, его бьют все, кому не лень. – Я вспомнила тщедушного паренька, чьё лицо и вправду было похожим на вытянутую крысиную мордочку. – Может быть, он просто так выживает? По мере сил?
– Выживать за счёт других – велико достижение… Неужели ему самому не противно? Должны же быть какие-то представления о чести, – искренне негодовал мой друг. – Мы ведь тут все товарищи по несчастью. Зачем ещё сильнее ухудшать жизнь окружающим?
– Как зачем? – Я исподволь поразилась тому, какая в нём живёт детская наивность – та самая, которую я успела подрастерять за эти месяцы. – Чтобы самому жилось легче. Прибился к сильным – и вот ты уже лучше других. Встал кому-то на голову и сам стал выше. А то, какой ценой твоя жизнь улучшилась – это пусть у других голова болит. Вот и Бруно, наверное, думает – «лучше я буду сволочью, зато при хозяевах». Раньше каждый так и норовил ему затрещину отвесить, а теперь – только его «дружки».
– Нельзя так, Лизка. Зла и так слишком много. Я же к нему хорошо относился, ни разу руку на него не поднял, а он…
– А он всё это в итоге принял за слабость, – кивнула я. – Что, думаешь, можно своим благородством перешибить глубинную человеческую суть?
– Не знаю. – Отто почесал затылок. – Но что же теперь, не пытаться, что ли?
Грузчики тем временем закрыли створки прицепа, щёлкнули задвижкой и ушли куда-то внутрь склада.
Погода стояла ясная, являя над нами редкое по меркам здешних дождливых мест солнце. Каптейн припекал макушку, лёгкий ветерок колыхал траву, а невдалеке тарахтел невидимый сверчок-пылеглот. Мне вдруг показалось, что, сбежав сегодня с обеда, мы остались одни в целом мире. Словно завороженная, я пристально наблюдала за тем, как движется скула Отто, пока он жуёт травинку. Вверх, вниз, вбок… Вверх, вниз…
Заметив мой взгляд, он повернулся.
– А ведь здесь не так уж плохо, правда? – спросил он вдруг. – И за стеной уже давно перестали стрелять. Может, мы скоро выйдем отсюда?
– А куда? – ответила я, немного помолчав. – Там, снаружи – чужой и неизвестный мир, о котором мы ничего не знаем. Ты готов к тому, что там встретишь?
– Нет. Но обязательно буду готов, когда придёт время.
– Если оно придёт. Но нас там никто не будет ждать. Мы там будем сами по себе.
– Ну что за пессимизм такой? – всплеснул руками Отто. – Нас и тут никто не ждал, но мы здесь, мы вместе, и мы тоже создаём этот мир, каждый день привнося в него что-нибудь.
– Ага… Привносим в него вручную сшитые рукавицы и свитера… А где-то этим занимаются роботы на огромных фабриках и заводах…
– Блин, Лизка, я совсем тут с тобой заболтался! – Отто хлопнул себя по лбу. – Это у тебя сегодня выходной, а мне бежать пора, там без меня конвейер стоит, меня ж прибьют!
– Ну давай, беги тогда, – согласилась я.
Треща кустами, он скрылся у меня за спиной, и я осталась одна. Сонное и жаркое послеобеденное время тягуче наваливалось сверху, поэтому я решила вернуться в барак. Пробравшись вдоль стены до корпуса, я почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась наверх и встретилась глазами с охранником на вышке. Он неодобрительно покачал головой, но отвернулся и принялся деланно рассматривать что-то по ту сторону стены. Мне вдруг стало неловко, как будто я подглядывала за каким-то интимным занятием. Об этих складских делах, впрочем, знали почти все. Таков был порядок вещей, и никто не собирался его менять.
* * *
Добравшись по коридору до нашей двери, я услышала за ней какой-то шорох и хихиканье. Дёрнула ручку. Было заперто. Я постучалась, и звуки прекратились.
– Кто там? – спросил голос Веры.
– Я это, – сказала я. – Открывай.
Через несколько секунд дверь распахнулась, и Вера, завёрнутая в простыню, ехидно поинтересовалась:
– Ну, как время с Отто провели?
Только теперь я заметила фиолетовый оттенок её волос.
– Отлично, как всегда, – ответила я, не подавая виду. – А вы тут чего хохочете?
– Зацени цвет. Как тебе?
Вера с гордостью кивнула в сторону Ани, которая расчёсывала огненно-рыжие кудри. Казалось, они горели – настолько ярким был цвет. Засмущавшись, Аня покраснела, улыбнулась и принялась орудовать расчёской ещё усерднее. Я проследовала к своей койке и плюхнулась на матрас. Вера, встретив мой скептический взгляд на фиолетовое недоразумение на её голове, тоже смутилась, и, чтобы прервать повисшее молчание, перевела тему:
– Ань, помнишь Серёжку, что за мной всё ухаживал? Ещё до всего этого. – Вера обвела взглядом комнату.
Аня кивнула.
– Так вот, однажды он меня в парк пригласил. – Вера мечтательно закатила глаза, переносясь в прошлое – она была уже не здесь, а где-то в своём собственном мире. – Мы гуляли, бродили по парку, и ко мне подбежала маленькая такая пушистенькая собачка. Я её погладила, и мы пошли дальше. Смотрю – она за нами бежит. Ну бежит и бежит, мне что, жалко, что ли? И вот мы с Серёжей останавливаемся, чтобы поцеловаться. Стоим, целуемся, а я и не заметила, как эта собачка мне все брюки обоссала, представляешь? Мне было жуть как неловко, а он такой и говорит: «Смотри, как ты обсыкалась, а теперь всё на собачку сваливаешь? Не стыдно?» И стоит ржёт, гад. Ну, я ему в бубен дала и пошла домой. Он потом целую неделю ко мне ходил и цветы таскал.
– Простила? – спросила Аня.
– Простила, конечно, а через пару дней послала подальше… Лиза, а у тебя сколько было мальчиков? – повернувшись ко мне, спросила Вера.
– Ну… – Неожиданный вопрос застал меня врасплох. – Два. Или три. Но ничего серьёзного, так – встречались только… Я думаю, они все замёрзли тогда.
Я отвернулась к окну, за котором территорию интерната обволакивало ласковым теплом солнце. Вера подошла, села рядом и приобняла меня за плечи.
– Не расстраивайся, они теперь в лучшем мире.
– Если он есть, в чём я лично не уверена, – бесцветным голосом произнесла я.
– Конечно, есть! – сказала Аня.
– Докажи! – парировала Вера.
– Если мы чего-то не видим, это не значит, что этого нет, – вдохновенно начала Аня. – Ты же не будешь утверждать, что за внешними стенами ничего нет? Хотя мы этого и не видим… Нет, конечно, есть теория о том, что всё вокруг нас – это только плод нашего воображения. Но тогда нет ни тебя… – Аня ткнула в сторону Веры пальцем, а затем – в мою: – Ни тебя. Есть только я, и я вас всех придумала.
– Чего? – Вера подняла бровь, мгновение помолчала и выпалила: – А вот это – тоже твоё воображение?
Она бросилась на Аню и принялась яростно её щекотать. Заразительный хохот наполнил комнату, и я, наконец, улыбнулась – впервые за долгие месяцы…
* * *
Аня в основном молчала, погружённая в себя, но иногда говорила странные и заумные вещи, а Вера пыталась перевести её слова на понятный язык, и когда ей это не удавалось, поднимала бровь и спрашивала в своей грубой манере, что за чушь опять несёт её подруга.
Вера же была мастером рассказов, кладезем смешных историй и душой компании, способной разговорить любого, так что до самого ужина мы просидели в комнате и проболтали обо всём на свете, вспоминая курьёзы и забавные моменты. Когда на мир за окном начал опускаться вечер, мне снова стало тоскливо, и я вспомнила о том, что уже очень давно не брала в руки книгу. Здесь, в интернате, литература мне не попадалась – ни одна из девчонок не была замечена мною за чтением, а где взять книги – я не имела ни малейшего понятия.
– Вера, – позвала я. – Ты случайно не знаешь, где я могу раздобыть что-нибудь почитать?
– Ну ты скажешь тоже! Тебе заняться что ли нечем? – усмехнулась та. – Мультиков по вечерам мало? Ишь ты, книги читать… Да ладно, шучу я, – успокаивающе произнесла она, встретив мой удивлённый взгляд. – Просто нам тут как-то не до чтения. Библиотека была, но год назад её закрыли, а книги заперли в подвале под главным корпусом.
– Кому-то не понравилось, что дети могут начитаться всякого и стать слишком умными, – подала голос Анна. – Вообще-то, я знаю кое-кого, кто знает кое-кого, кто может раздобыть что угодно, в том числе и книги. Ну, или почти что угодно.
– Познакомишь? – с надеждой в голосе спросила я.
– Завтра, – кивнула Аня. – Или тебе что, нужно прямо сейчас?
В ответ кивнула уже я. Мне почему-то ужасно захотелось увидеть бумагу, насладиться её запахом, ощутить её прикосновение к коже, подержать в руках… В руках… Машинально взглянув на протезы, я попросила Аню:
– Лучше бы сейчас. Завтра опять работать…
– Хорошо. Но что бы ни случилось, никому не говори, что это я тебе рассказала.
– Я унесу эту тайну с собой в могилу! – торжественно поклялась я.
* * *
Аня проводила меня до выхода из барака, проинструктировав на ходу, а затем скрылась в темноте коридора. Комендантский час вот-вот должен был начаться, поэтому мне следовало поспешить, чтобы не наткнуться на патруль с риском загреметь на ночь в одиночный карцер. Я аккуратно выглянула из-за угла побитой временем кирпичной стены – от корпуса мальчишек меня отделяло метров сто. Вокруг никого не было видно, и лишь со стороны плантации доносились голоса – кто-то вскрикивал, вопли смешивались с многоголосым хохотом и звонкими шлепками.
Чувствуя себя настоящей шпионкой, я торопливо пересекла открытое пространство и добралась до стены, и как раз вовремя – из дверного проёма показался дежурный охранник в серой форме. Он вышел на дорожку, пошарил по карманам, щёлкнул зажигалкой и закурил. Тусклый огонёк выхватил из полутьмы его упитанное щетинистое лицо. Достав мобильный телефон, он принялся сосредоточенно водить пальцем по экрану.
Стараясь не шуршать травой, я пробралась вдоль здания к искомому окошку на первом этаже, из которого струился робкий неяркий свет свечки. На облупленном потолке играли отсветы, а изнутри слышались приглушённые голоса. Присев под самым окном, я пыталась различить слова, но не могла. Наконец, выждав некоторое время, я схватила маленький камешек и швырнула его в стекло. Отрывистый стук – и голоса стихли. Некоторое время я ждала реакции, но не дождалась, и следом полетел камешек побольше.
За окном мелькнула тень, створка со скрипом приоткрылась, образовывая щель, и кто-то приглушённо зашипел:
– Кого азазель носит на ночь глядя, балкон дир ин коп?!
Каким-то необъяснимым чутьём я сразу поняла, что это был именно тот, кто нужен. Оглядевшись по сторонам, я произнесла кодовую фразу:
– Горит борода у соседа – свою намочи!
Несколько секунд тишины – и окошко приоткрылось наполовину, а следом показалась короткостриженная голова Кацмана, местного счетовода, который целыми днями безвылазно сидел в складской конторке.
– Тебе чего?
– Мне нужны книги.
– Тсс, тихо ты! – цыкнул на меня упитанный бухгалтер. – Никогда этого вслух не произноси, особенно слова «мне нужны»! Уж я-то знаю, что тебе по-настоящему нужно – это ума в голову. Сейчас начнётся комендантский час, так что беги-ка ты обратно, иначе у нас обоих гембель начнётся. Все наши дела завтра обсудим, барур? Придёшь в контору, охране скажешь, что нужна инвентаризация остатков сырья. А теперь – уходи!
С этими словами он захлопнул окно, а мне ничего не оставалось, кроме как вернуться в корпус ни с чем. Остаток вечера я провела на кровати, уставившись в потолок в томительном ожидании завтрашнего дня…
* * *
… Облокотившись на стену возле входа на склад, я пыталась перевести дух. Минут десять назад я впопыхах затолкала в себя обед, прибежала сюда, и теперь мне нужно было успеть выторговать у Кацмана пару книг до того, как начнётся вторая смена в мануфактуре. Амбал Маккейн возле дверей выжидающе смотрел на меня сверху вниз. Наконец, я отдышалась и выпалила:
– Мне на склад, к Кацману. Кажется, в швейном цеху недочёт полотна, надо пересчитать.
– Они что, никого поздоровее прислать не могли? – Вечно полупьяный Маккейн брезгливо сплюнул на землю и посторонился, освобождая дорогу. – Валяй, только быстро, а то опоздаешь на работу.
Прошмыгнув внутрь, я добралась по коридору до небольшого кабинета, где в самом углу в гордом одиночестве, окружённый многочисленными папками и небрежными кипами бумаг, восседал Наум Кацман. Перед ним была открыта огромная конторская книга, в которой он ставил какие-то пометки, сверяясь с допотопным калькулятором. При моём появлении он перестал стучать клавишами и поднял взгляд уставших красных глаз.
– Закрой дверь, – велел он. Я послушалась и аккуратно прикрыла дверь. – Это ты вчера вечером лазила у меня под окнами? Кто тебя ко мне подослал? Это проверка?
– Никакая это не проверка! – возмущённо воскликнула я. – Неужели мир сошёл с ума настолько, что обычное чтение стало вдруг преступлением?!
– Может быть, где-то всё иначе, но здесь это не поощряется. Поэтому мы с тобой никакие правила нарушать не будем, и надеюсь, к этому разговору возвращаться тоже не станем. Фарштейт зик? – нарочито громко спросил Кацман, накорябал что-то на уголке желтоватого листа и оторвал кусок бумаги. Затем поднял овальное короткостриженное лицо, небрежно бросил скомканный клочок бумаги на край стола и продолжил: – Никаких книг, просто делай то, что делают все. А теперь оставь меня, у меня много работы.
Я некоторое время смотрела то на Кацмана, то на комок бумаги, а счетовод уже погрузился в расчёты, позабыв о моём присутствии. Неуверенно сунув клочок в карман, я попятилась к двери. Выбравшись на улицу, я украдкой развернула листок и прочла:
«3 ампулы фентанила. 9 вечера, дальняя стена склада, белый кирпич» …
* * *
Единственным местом, где я могла достать фентанил, был лазарет, но мне нужна была веская причина, чтобы туда попасть. На общем ужине, сидя за столом рядом с уплетающими за обе щёки подругами, я обдумывала план, для воплощения которого мне был необходим сообщник. Или сообщница.
– Вера, мне нужна твоя помощь! – прошептала я, наклонившись в сторону сокамерницы. Та оторвалась от макарон и уставилась на меня, а я тем временем продолжала: – Поможешь мне с небольшим спектаклем?
– Конечно помогу, спрашиваешь… А что нужно-то?
– Мне надо взять кое-что в лазарете, в приёмной Хадсона. А ты должна отвлечь внимание старшего смены.
– А с нас за это шкуру не снимут? – с неуверенностью в голосе спросила Вера.
Было видно, как в ней борется природный авантюризм и опасение за своё благополучие.
– Если всё сделаем правильно, никто ничего не узнает. Перед пересменкой остаётся только один дежурный, поэтому это будет легко…
Я изложила Вере свой план, и её авантюризм одержал полную и безоговорочную победу. После ужина мы выбрались на свежий вечерний воздух и направились в сторону больницы. До условленного часа оставалось около тридцати минут…
В ответ на робкий стук в дверь кабинета раздался голос:
– Войдите!
Напустив на себя немного трагичности, я открыла дверь. За столом сидела Эшли из старшей группы. Я проковыляла внутрь помещения, плюхнулась на кушетку и застонала:
– Всё невыносимо болит… Ноги, руки… Не могу ходить, такое чувство, будто всё горит и замерзает одновременно!
Дежурная поднялась из-за стола, подошла и аккуратно взяла меня за руку. Я застонала пуще прежнего, Эшли с неуверенным видом принялась заглядывать мне в лицо.
– Сильно болит? Где?
– Везде… Мне бы обезболить как-то, чтобы я могла добраться до своей комнаты…
Бросив неуверенный взгляд через плечо, она пробормотала:
– Доктор только завтра будет…
Я причитала и стонала пуще прежнего, и наконец Эшли сдалась.
– Ладно, я дам тебе анальгин и позову Артура, он на втором этаже. Он тебя проводит. Потерпи немного, хорошо?
С этими словами она подошла к шкафчику, достала из кармана связку ключей и щёлкнула замком. В этот самый момент дверь распахнулась, и показалась вторая актриса погорелого театра – Вера. Схватившись за живот, с диким криком она сползла по косяку на пол, а Эшли ойкнула и бросилась помогать моей подруге подняться на ноги. Секунду спустя она уже сидела возле Веры и лихорадочно её ощупывала, пока та истошно вопила:
– Живот! Мой бедный живот!
В два шага оказавшись у открытого шкафчика, я пошарила взглядом по неровным рядам пузырьков и ампул. Наконец, разглядев в полутьме стеклянные капсулы знакомой формы, я бросила взгляд на Эшли, неуклюже сгребла в платок целую горсть ампул и также стремительно метнулась к кушетке.
Пока я лежала в лазарете, я хорошо запомнила, как выглядят ампулы с анальгетиком, но в полутьме и спешке подписи было не разобрать, и оставалось лишь надеяться, что я не ошиблась.
Через секунду по комнате разлетелся звон стекла, в разные стороны брызнули мелкие осколки разбившейся о плитку пола ампулы. Вера сбавила накал трагичности, Эшли помогла ей подняться, не обратив внимания на выпавший из шкафчика пузырёк, и усадила на кушетку рядом со мной. Деланно удивившись, я воскликнула:
– Верочка, ты же прекрасно знаешь о своей аллергии на рыбу. Зачем ты её ела?!
– Я думала… Думала, что от хорошо прожаренной ничего не будет, – картинно кряхтя, отвечала подруга.
Хрустнуло под подошвами мягких тапочек разбитое стекло, Эшли ойкнула и вздохнула:
– Вот незадача, Хадсон меня теперь прибьёт…
Она сгребла осколки совком и высыпала в ведро, а затем принялась копошиться в содержимом шкафа. Вскоре она вернулась к нам, выдала по паре разноцветных таблеток и дала их запить. Мы немного посидели, Вере почти сразу «стало лучше», и она вызвалась проводить меня до нашей комнаты.
Поблагодарив Эшли, мы откланялись и покинули лазарет. В полутьме Вера подмигнула мне и отправилась в сторону корпуса, а у меня ещё оставалось незавершённое дело. В отдалении галдели дети – младшая группа стайкой галчат вприпрыжку неслась смотреть мультфильмы, а это означало, что времени почти совсем не оставалось.
Тёмными тропинками я добралась до условного места, кое-как разыскала в стене кирпич с пятном побелки, вытащила его за уголок и оставила в нише платок с завёрнутым в него фентанилом. Ампул, хоть и вовсе без подписей, я насчитала целых семь, поэтому моё задание оказалось перевыполненным…
Через какое-то время я уже сидела на своей кровати. Аня с Верой удалились на мультсеанс, а я с волнительным нетерпением ожидала, что же будет дальше. Сдержит ли Кацман своё слово? Стоил ли того мой риск? Ведь если бы Эшли поймала меня с поличным – дело, скорее всего, кончилось неделей карцера. Я предвкушала тот момент, когда смогу хоть ненадолго, но окунуться в другой мир, подальше отсюда. В мир фантазий – туда, где я могу быть кем угодно, прожить чужую жизнь от начала и до конца, хотя бы поставив на паузу свою собственную.
За размышлениями время летело незаметно, за окном совсем стемнело, и вскоре в вечернем сумраке кто-то коротко свистнул. Я встрепенулась, подошла к стеклу и выглянула наружу. В темени улицы ничего не было видно, а прямо перед глазами, на внешнем подоконнике лежала пара избитых временем томиков. Сердце моё заколотилось в предвкушении, я открыла окно и жадно схватила книги – одной оказался «Принц и нищий» Марка Твена, а у другой не было обложки и доброй трети листов – лишь понятно было, что это сборник стихов. Ну что ж, это тоже очень хорошо!
* * *
Накануне я засиделась допоздна, но это нисколько не навредило моему романтическому настроению. Изголодавшийся разум наконец получил литературную пищу, и я буквально порхала на невидимых крыльях. В общем гомоне и суете утренней столовой я долетела до стола мальчишек и дёрнула Отто за рукав:
– Приходи после смены за прачечную, я буду тебя ждать!
Оторопевший юноша уставился на меня и попытался что-то сказать, но я уже направлялась между рядов в сторону девочек. Начинался день, полный сладостного предвкушения – я наконец-то набралась смелости пригласить Отто на свидание, и теперь с нетерпением его ждала.
В цеху время летело незаметно, стежок за стежком шли ровными рядами, закройщица не успевала подкладывать материал, и я наслаждалась жизнью. Удивительно – как мало нужно человеку для счастья, но ещё более удивительным было то, что найти это счастье можно даже в детском интернате посреди войны в перерывах между ежедневным рутинным трудом…
В глухом углу огороженной территории, за корпусом прачечной, притаившись в кустах, я ждала своего друга. Над трёхметровой оградой догорало зарево уходящего дня, а я прижимала к груди драгоценный сборник стихов. В отдалении послышались приближающиеся шаги, вскоре зашуршала трава, громогласно затрещали кусты, и передо мной возник лохматый, запыхавшийся Отто.
– Фу-ух, добежал. Ни одного патруля не встретил, представляешь? А буквально пару месяцев назад они не то, что по территории ходили – они ещё и комнаты после отбоя проверяли…
– Наверное, война уже закончилась, – предположила я. – И скоро мы сможем выйти за стену.
– Очень на это надеюсь.
Отто присел рядом, покопался в кармане и чиркнул зажигалкой. Тут же противно завоняло сигаретным табаком, но мне было всё равно – я вовсю наслаждалась моментом. Сквозь плывущее над головой облако сизого табачного дыма мне загадочно подмигивали проступавшие на небосклоне звёзды. Казалось, они знали что-то очень важное для меня, и стоило мне только спросить, как они тут же поведают свою тайну.
Я достала заранее припасённую свечку и вставила её в одну из извилистых трещин в бетоне, а Отто тут же всё понял без слов и зажёг фитиль от сигареты. Робкий огонёк заплясал, колыхаясь, поддаваясь движению лёгкого летнего воздуха, освещая этот маленький кусочек огромного мира, где были только я и мой друг.
Я открыла книгу, набрала в лёгкие воздуха и начала читать:
– Мальчик с девочкой дружил, мальчик дружбой дорожил. Как товарищ, как знакомый, как приятель, он не раз провожал её до дома, до калитки в поздний час. Очень часто с нею вместе он ходил на стадион, и о ней как о невесте никогда не думал он…
– И что ты хочешь этим сказать? – настороженно прервал меня Отто.
– Этот стих будто про нас написан, – ответила я, взглянув на него.
– Его ведь сочинил человек, и он написан про людей. Это к любому можно примерить, но вот лично я не хочу жениться!
– Не переживай, мне тоже об этом пока рано думать, – сказала я и почему-то расстроилась.
Я понимала умом, что огорчаться глупо, но почувствовала себя отверженной, ведь мне, кажется, нравился Отто. Удивительно – как одна короткая и незначительная фраза способна в корне изменить настроение. Отряхнувшись от набегающих мыслей, я перелистнула несколько страниц и открыла первую попавшуюся:
– На дверях висел замок. Взаперти сидел щенок. Все ушли до одного – в доме заперли его. Мы оставили Трезора без присмотра, без надзора…
– Что за детские стишки? Ну-ка, дай-ка мне! – Отто выдернул книгу у меня из протезов. – Нас учили в школе русскому, второму языку Конфедерации, но читаю я по-русски не очень…
– А говоришь отлично, совсем без акцента, – заметила я. – Совсем за русского сошёл бы.
– Были хорошие учителя… Вот, отличный стих. – Отто покряхтел и принялся размеренно, очень чётко выговаривая слова, декламировать: – Последние лучи заката лежат на поле сжатой ржи. Дремотой розовой объята трава некошеной межи. Ни ветерка, ни крика птицы! Над рощей – красный диск луны, и замирает песня жницы среди вечерней тишины…
Я машинально подняла голову – яркие огни звёзд всё также подмигивали мне, но было уже темно, и нечему было развеять тьму, кроме нашей свечки – у Каптейна не было луны. Из шести планет Сектора естественными спутниками обладали только три – притом, Циконии с е? двумя лунами повезло больше остальных, – и я вдруг поразилась тому, как причудливо распоряжается судьба – написанные на Земле много веков назад стихи пронеслись через время и пространство, чтобы оказаться тут, в световых годах от своей родины. И теперь из разодранной книги их втихомолку читают друг другу пара ребятишек.
Каково это – исчезнуть, но оставить вечный, очень чёткий след в истории? Поэт умер, но слово его живёт спустя века, и будет жить дальше, передаваться из уст в уста, из поколения в поколение, явно или тайком…
Свеча горела, а я, взяв книгу, читала, и Отто слушал. Потом читал Отто, а я слушала, тихо-тихо дыша. Я боялась спугнуть это мгновение, ведь стоит только неловко пошевелиться – и оно уйдёт безвозвратно, растворится во времени, потеряется в его бурном потоке. И оно ушло, растворилось – свеча в последний раз вспыхнула и потухла, оставив во тьме скрюченный огрызок фитиля, торчащий из лужицы воска.
Потом мы сидели в темноте, смотрели в небо, полное незнакомых звёзд, и вслух мечтали о будущем – том самом, что непременно ждёт нас за этими стенами. Каким оно будет и что принесёт? Если бы только можно было краешком глаза заглянуть вперёд и узнать свою судьбу…
Я не ведала, сколько прошло времени, но вокруг было тихо – лишь пара сверчков о чём-то спорили в зарослях вереса возле забора. Мы с Отто дождались, пока стемнеет окончательно, а потом бесшумно, украдкой, вернулись к корпусам и разошлись в разные стороны. У меня на душе было светло и спокойно…
Глава VII. Врата
… Впереди и вверху показался серебристый бок «Виатора». Его силуэт напоминал пчелу, поджавшую под себя лапки. Два выпученных «глаза» обтекателей венчали «голову» кабины, позади которой пристроился жилой отсек на четыре каюты. Корма представляла из себя большой грузовой модуль с ангаром внутри, атмосферные крылья были убраны в корпус, а титановые гермошторы окон – подняты. Уже отсюда можно было разглядеть тусклый желтоватый свет, проникавший в безвоздушное пространство через толстые прямоугольные ферропластовые окна, забранные изнутри совершенно дико смотревшимися плотными бирюзовыми шторами.
В борту «Виатора» приоткрылись пара небольших пазов, и маневровые сопла дали короткий импульс для корректировки орбиты. Наш глайдер обогнул корабль и оказался прямо напротив шлюза в его корме, а из динамика раздался нетерпеливый голос дяди Вани:
– Ну, наконец-то вы добрались! Осторожно, двери открываются…
Радио пискнуло и замолчало, а в блестящем корпусе «Виатора» проступила щель. Брызнул наружу яркий свет, медленно пополз вбок цилиндрический переходник, открывая перед нами почти белоснежные стены атмосферного шлюза. «Шинзенги» вплыла внутрь и мягко приземлилась на брюхо, а переходный отсек с гулом двинулся в обратном направлении. Щелчок… И ещё полторы минуты свиста нагнетателей, заполняющих камеру кислородом.
Я перегнулась через Мэттлока и пихнула в бок храпящего Марка.
– Где это мы? – Он встрепенулся и принялся осоловело оглядываться по сторонам. – А, ну да…
– Слышь, соня, ты кнопочку-то нажми.
– Да, точно, точно… Что-то меня сморило…
Марк отключил автопилот, погасил приборы и поднял двери. Я выбралась из глайдера, с хрустом потянулась и направилась из шлюза в грузовой отсек. Мэттлок с Томасом на руках выкарабкался с пассажирского сиденья и, осматриваясь по сторонам, засеменил следом за мной. Ангар освещался немногочисленными газовыми лампами, вдоль стен крепились всяческие инструменты, металлические баллоны, аккумуляторы и запасные детали корабля, а в углу сиротливо примостился громоздкий дизельный генератор.
А вот и моя любимица у стенки – забранный брезентовым полотном трофейный гравицикл «Хускварна». Проходя через просторное помещение, я проводила взглядом свою прелесть. Из-под полотна таинственно выглядывал матово-чёрный изгиб одного из тяговых двигателей.
По правде сказать, я была без ума от этой штуки, которая досталась мне совершенно случайно. Лучшее, что могло со мной случиться – это полёт тёплым вечером до ближайшей реки, где я могла искупаться в полном одиночестве, а на обратном пути с высоты птичьего полёта проводить местное светило за горизонт, пока ветер бьёт в лицо и развевает волосы. Рекам летней стороны Земли, разумеется, равных не было…
Дверь в жилой модуль с мягким жужжанием поднялась, и нам навстречу, шурша прорезиненными траками, выкатился дядя Ваня.
– А вот и вы, мои дорогие! – обрадованно заскрипел он динамиком. – Лиза, Марк… Профессор Мэттлок, очень приятно познакомиться! – Подкатываясь всё ближе, он протянул вперёд один из манипуляторов, пока Мэттлок стоял, разинув рот, и обескураженно смотрел на чудо кибернетики. – Я наслышан о вас. Тяговый локомотив археологии, добрая сотня публикаций, научные степени и звания… Честно сказать – я восхищён таким знакомством! А это у вас на руках что такое? Собачку с собой привезли?
Немного придя в себя, профессор деликатно пожал манипулятор дяди Вани.
– Это Томас, предлагаю считать его моим питомцем. Большое спасибо за тёплый приём, Иван… Как вас по отчеству?
– Бросьте, Рональд, зовите меня по имени, – всплеснул щупальцами старик. – Я ненамного старше вас… Вернее, намного, но с нашими-то числами это роли уже не играет…
Дядя Ваня захохотал, и уже слегка освоившийся Мэттлок робко улыбнулся в ответ. Он так и продолжал держать на руках свернувшуюся гусеницу-переростка. Вспомнив о том, что беспокоило меня каждый раз, когда нам приходилось пользоваться планером, я упёрла руки в бока и сказала:
– Дед, найди уже эту треклятую дыру в боку машины! А лучше – купи новый глайдер! В этой древней рухляди околеть можно, да и вообще, давно пора сдать её в утиль!
Я решила дать себе наконец твёрдое обещание – либо он заделает дыру, либо я окончательно выгребу ложкой из консервной банки его старые мозги.
– На какие шиши я тебе достану отстреленный от сети глайдер, да к тому же новый? – проскрежетал дядя Ваня. – Тут бы помощь Кардана не помешала, но ты же помнишь, как закончилась последняя наша встреча… Ладно, не смотри на меня так, поищу я твою брешь. И в очередной раз не найду, потому что никакой бреши там нет. Но я обещаю проверить ещё раз… – Немного помедлив, Ваня скомандовал: – Надюша, компенсаторы заряжены?
Глубокий женский голос, чем-то напоминающий осень, но всё же механический, раздался из репродуктора:
– Гравикомпенсаторы полностью заряжены.
– Тогда включай их и бери курс к Воротам. И доложи общую обстановку. Что-то, кажется, сильно фонит здесь, у Джангалы…
Двигатели заработали, и я ощутила мягкий удар по ногам – компенсаторы погасили резкий толчок, и корабль начал набирать скорость.
– Маршрут к Вратам построен, – сообщил компьютер. – Расчётное время прибытия к Переходу: шесть часов и двадцать одна минута. Докладываю статус: местная звёздная активность в норме. Радиационный фон немного повышен – пятьдесят четыре микрозиверт в час: остатки джета от аккреционного диска после взрыва сверхновой в туманности Орёл. Опасность облучения отсутствует, все системы работают в штатном режиме. Приятного полёта.
– Спасибо, милая, – со странной нежностью в механическом голосе ответил дядя Ваня. Затем изменившимся голосом обратился к гостю: – Ну, Рональд, пойдёмте, я устрою вам небольшую экскурсию по кораблю.
С этими словами он приобнял Мэттлока манипулятором чуть выше талии и увлёк его в глубь жилого модуля. Рядом со мной возник Марк. Смачно зевнул, почесал пузо сквозь майку и пробубнил:
– Надо бы подкрепиться…
– Марк, что же ты за человек-то такой…
Я поднесла ладонь к лицу, покачала головой и устало направилась в свою каюту – мне хотелось поскорее смыть с себя душную и потную Джангалу и согреться после подъёма сквозь его ледяную стратосферу…
Я ничего не имела против японской Шинзенги. Наша машина была хоть и видавшая виды, но эта лошадь ещё могла послужить. Однако, она была моей ровесницей, и мне не хотелось однажды остаться без кислорода в заглохшей консервной банке между небом и землёй. Но помочь нам относительно дёшево мог только один человек – механик-отшельник Кардан…
Груз запчастей, который мы полгода назад контрабандой доставили нашему хорошему знакомому Кардану на Цереру-один, оказался бракованным. Не весь груз, но самое важное – полсотни бортовых компьютеров, вся партия. Предъявить претензии продавцу было уже невозможно – лицензиаты «Крайслера» нагрянули к нему домой со спецназом по чьей-то наводке.
Дядя Ваня же, зачистив все следы, залёг на дно для всех – в том числе для Кардана, за которым на тот момент уже шло наблюдение. Все транспортные вопросы теперь приходилось решать на стороне, в результате чего мы лишились дешёвого техобслуживания и, что ещё хуже, надёжного выхода на краденные и перепрошитые планеры…
Позади меня с шелестом опустилась дверь в каюту, и я наконец-то осталась наедине с собой. Сложив кобуру с пистолетом на столик и скинув ботинки, я подошла к панорамному окну и облегчённо разделась. Под нами, постепенно отдаляясь, проплывал округлый бок зелёной планеты. Я была обнажена, когда он скрылся из виду где-то под днищем «Виатора».
Всё это время, обнаружив присутствие человека, корабль любезно подогревал пол каюты. После промозглого глайдера биотитановые ступни приятно окутывались теплом – в мозг поступали сигналы от электрофизиологических терморецепторов на подошвах. Я любила это ощущение.
И мельком я в очередной раз восхитилась тем, насколько далеко человек зашёл в деле постановки технологий себе на службу. Мехапротезы были оборудованы всем набором рецепторов, почти полностью взаимодействуя с центральной нервной системой, и идеально отзывались на входящие сигналы ювелирными движениями суставов и пальцев. Имелась даже имитация боли – ровно в той степени, чтобы сообщить мозгу об опасности, но при этом оставить сознание в полной ясности…
Я смотрела на себя в зеркало в полный рост в углу каюты и мягко поводила блестящими, чуть прохладными графеновыми пальцами по титановым бёдрам. Мощные сервоприводы, заменявшие мышцы ног, тёмной матовой синевой проглядывали меж титановых вставок, на которых едва поблёскивало тусклое свечение космического пространства по ту сторону окна.
Вдоволь налюбовавшись биомеханикой, я прошла в душ и встала под струю воды. Блаженство разливалось по телу, пока едва тёплая жидкость смывала с меня сегодняшний день, и я долго стояла и никак не могла собраться с силами, чтобы выйти. Выключив наконец воду, которая ушла на рециркуляцию, я вернулась в каюту, облачилась в чистое бельё и решила заняться механической работой…
Одна из стен каюты представляла собой гардероб. Я распахнула его, сдвинула в сторону одежду и коснулась скрытого сенсорного модуля в дальнем углу. Датчик опознал меня, и створка скрытого оружейного шкафа откатилась в глубь паза в стене. Лампочка внутри отделения загорелась мягким голубоватым светом, выхватывая из темноты металлические ложементы с оружием и полки с экипировкой. Разрядив пистолет, взятый с собой на дело, я уложила его на место. Мне нравилось, когда в оружейной царил полный порядок.
Взгляд мой неспешно перемещался от одной смертоносной игрушки к другой. Автоматический карабин цвета матового хаки выделялся своими рублеными линиями и слившимся с ним в убийственном дуэте подствольным гранатомётом. Рядом из полутьмы оружейного шкафа хищно щерился полуавтоматический дробовик. В задумчивости я коснулась сложенного приклада и кинула взор на свою любимицу – снайперский рельсотрон в разложенном виде. Длинный ствол из спаренных сверхпроводящих электродов стоял в отдельном ложементе, переливаясь индукционными модулями…
В нишах покоились аккуратно сложенные обоймы для карабина, пистолета и дробовика с разнообразными патронами – бронебойными, разрывными, кинетическими, – и небольшие плоские магазины со стальными шариками, которые магнитная винтовка разгоняла до почти трёх километров в секунду. Заряженные сменные энергоячейки, набор для чистки, пара универсальных визоров, кинетический бронежилет, пояс постановки помех, капсулы с боевыми стимуляторами…
Моя коллекция, бережно собранная в различных уголках Сектора. Нелегальный арсенал, вызывавший болезненный трепет в груди. Моя страсть, которой я почти ни с кем не могла поделиться. А с теми, с кем могла – не хотела…
Я взяла интерфейс для калибровки, прихватила шлем боевой симуляции и вышла в середину комнаты. Выполнив сопряжение устройств со своим нейром, надела шлем, и перед глазами возникла картинка – моя собственная каюта на точной копии «Виатора». Я была в полной боевой выкладке, а все мои движения теперь передавались только в симуляцию. Со стороны могло показаться, что я просто стою на месте, но это было не так – обманутый мозг воспринимал виртуальную среду, как реальность, принимая сигналы от раздражителей и реагируя в ответ.
Секундой позже я переместилась в случайно сгенерированную локацию. В этот раз я оказалась в подземном бункере. Перед глазами, формулируя поставленную задачу, побежали буквы – мне предстояло уничтожить отряд противника и освободить заложника. Я превратилась в инстинкты, а отточенные за годы тренировок рефлексы работали практически без моего участия…
Через некоторое время, когда задача была выполнена, а пленник – спасён, я отключила симуляцию, вернула шлем на место и достала автоматический дробовик. Отработанными движениями разобрала его на составляющие, смазала, собрала воедино и, усевшись прямо на кровати, принялась за рекалибровку. Оружие вскоре могло понадобиться, поэтому оно должно быть в полной боевой готовности. После того, как я управилась с системой наведения, приоретизации и проверила модуль взаимодействия с нейром, я закрепила оружие в ложементе, заперла оружейный шкаф и отправилась на прогулку по палубе корабля.
Уже в коридоре я услышала дружный хохот пары глоток – механической и живой. Неспешно прогулявшись в сторону источника смеха, в кают-компании я обнаружила дядю Ваню и профессора Мэттлока. Они о чём-то оживленно беседовали, разыгрывая партию в шахматы.
… – Нет, Рональд, я вообще не согласен с такой постановкой вопроса… Вопреки… Благодаря… Это всё не то. Человечество просто принесло очередную жертву божеству прогресса, если угодно. Я бы сравнил это с реактивным двигателем – когда из сопел вырываются сотни тысяч и миллионы человеческих жизней и толкают вперёд науку и технологии. Улавливаешь аналогию? Вспомни… Первая Мировая – наручные часы, бумажные носовые платки, кварцевые лампы, нержавеющая сталь…
– Застёжка-молния, – робко вставил профессор и добавил: – Конь на E3…
– Да, молния! Системы связи, наконец. Вторая Мировая – реактивный двигатель, компьютер, ядерная энергия…
– Пенициллин. Да, я понимаю, к чему вы клоните, Иван, но посмотрите шире. Вся вторая половина двадцатого века и первая четверть двадцать первого – это движение вперёд. Почти восемьдесят лет без больших войн! Миниатюризация, троичный компьютер, а потом и Луна, наконец…
– Шах… Нет, Рональд, Луна была уже после начала Большого Передела, как и троичный компьютер. А потом – скатывание Европы в хаос, китайско-американский конфликт, Водная война… Человек неспособен к развитию без войны, так уж он устроен…
Скрестив руки и привалившись к дверному косяку, я стояла и наблюдала за спором стариков. Дядя Ваня заметил меня и повернулся в мою сторону:
– Лизонька! Что ты там стоишь, как цапля в камышах? Не стесняйся, присоединяйся к нам! Хочешь кофейку? У меня рецептик новый, ко?пи лювак с корицей. Секундочку… Так о чём мы?.. Ах, да! Где было человечество до начала Водной Войны? Топталось на месте, сжимая в потных лапках смартфон с десятью камерами, вот где!.. Вот и кофе. Держи, солнце моё…
В корпусе дяди Вани открылся небольшой лючок. Комнату наполнил крепкий пряный аромат, а дядя Ваня, не отвлекаясь от доски, манипулятором достал из лючка кружку и протянул в мою сторону. Я подошла, устроилась на диване рядом с профессором напротив дяди Вани, приняла дымящуюся чашку и, склонившись над ней, стала потихоньку дуть на горячую жидкость. Профессор поправил очки на носу, сделал ход и возразил:
– Не могу согласиться, Иван. Ты уже забыл, как русские освоили управляемый термоядерный синтез ещё до того, как вступили в Третью Мировую? И это притом, что они вышли из ИТЭР.
– Русские – это осаждённая крепость, – как нечто само собой разумеющееся, буднично констатировал старик. – Они всегда в состоянии войны.
– Но проект «Преодоление» в итоге состоялся именно благодаря заделам мирного времени.
Дядя Ваня усмехнулся:
– Ну конечно, состоялся… И не мирного, а послевоенного – сперва надо было закидать друг друга бомбами. По-другому у нас, у людей, почему-то технологический уклад не сменяется, и в этом ты меня не переубедишь… Вам мат, профессор археологии.
– Иван, вы мухлюете? Я точно помню, что эта ладья стояла не здесь…
– Да что вы, как я могу? Руки-то, вот они! – Дядя Ваня с жужжанием поднял все свои манипуляторы и покрутил ими в воздухе.
Гул, отдающийся в корпус корабля, усилился – двигатели заработали на реверс. А это значит, что мы прошли ровно половину пути до цели. Неожиданно из коридора раздался витиеватый трёхэтажный мат. Чертыхаясь, появился Марк и с порога заявил:
– Сеньор Мэттлок, ваш червяк по коридору ползает без привязи! Я об него чуть не споткнулся! В следующий раз – обязательно наступлю!
– Ох, беда, я же дверь не запер… Лиза, можно, пожалуйста?
– Да, конечно… – Я привстала, пропуская профессора.
Археолог побрёл в коридор, бормоча что-то себе под нос, а Марк в трениках и растянутой майке – после сна, очевидно, – босиком прошлёпал к синтезатору пищи и, почёсывая взлохмаченную шевелюру, принялся нажимать на кнопки.
Через какое-то время профессор вернулся, к нам за столом присоединился Марк с порцией пюре и горстью сосисок, и под тихую непринуждённую беседу о вреде переедания, элитных сортах алкоголя и предпочтительных местах для пляжного отдыха Мэттлок взял над Ваней реванш и сравнял счёт.
– Это же классический эндшпиль Ласкера! – всплеснул манипуляторами дядя Ваня. – Рональд, я не ожидал от тебя такого! Не удивлюсь, если ты обкуриваешь своих противников дешёвыми сигарами.
– Увы, сигар нет, и над Силезией я не летал, но и у вас здесь мраморных лестниц не видать, – заговорщически подмигнул профессор.
– Наконец-то, Рональд! – вскричал дядя Ваня. – Наконец я встретил родственную душу, с которой можно обсудить Ильфа и Петрова!..
Третий бой был сыгран вничью, и на доске остались два короля. У меня сложилось стойкое ощущение, что Мэттлок полностью контролировал ситуацию, поддаваясь там, где нужно, и просчитывая любое намерение дяди Вани. Сам дед, скорее всего, тоже о чём-то догадывался, но виду не подавал. Сыграв третью и самую долгую партию в ничью и отложив шахматы в сторону, старики принялись горячо рассуждать на тему преходящей писательской славы, короткого века знаменитых авторов и их непростой судьбы. О том, как всенародная любовь с лёгкой руки правящей верхушки перечёркивается, а книги изымаются и отправляются под замо?к, а то и в костёр. В памяти почему-то всплыло круглое лицо счетовода Кацмана и горы конторских книг, которыми он обкладывался в своей каморке…
От преимуществ и недостатков государственной цензуры старики перешли к преимуществам одного политического строя над другим, а я по большей части молчала, попивая кофе, отчаявшись уже уследить за потоком сознания пенсионеров. Время плавно и едва заметно текло ленивой рекой…
* * *
Резко и неожиданно из репродукторов раздался механический голос Надюши:
– Внимание экипажу! Расчётное время прибытия к точке: десять минут. Членам команды рекомендовано занять свои места.
– Ну что, дети, двигаем в рубку? – радостно воскликнул дядя Ваня. – Профессор, сейчас вам выпадет уникальная возможность насладиться видом гиперпространственной калитки прямо из кабины!
С этими словами он развернул корпус и покатился к выходу из кают-компании. Марк отправился к себе в комнату, чтобы проверить снаряжение, а мы с профессором последовали за дядей Ваней и, миновав длинный коридор, оказались на корабельном мостике. Три глубоких сиденья возвышались посреди кабины, на штурвальных колонках в полумраке светились сенсорные дисплеи. На широкой панели под обтекателем перемигивались разноцветными лампочками приборы.
Рассечённое надвое огромное панорамное окно открывало вид на золотистое свечение, на фоне которого сияли два гигантских объекта. Голубоватый овал гиперпространственных ворот оттенял собой огненно-красный шар Омеги Волос Вероники – звезды, вокруг которой со скоростью сто тридцать тысяч километров в час обращалась Джангала. Отсюда обе громадины казались одного размера – с грецкий орех, но это была оптическая иллюзия – врата отстояли от звезды на расстоянии почти сорока миллионов километров и были «подвешены» над условным северным полюсом Омеги, питаясь энергией напрямую от звезды. Сейчас наш корабль «доруливал» маневровыми двигателями, чтобы разместиться на линии входа во Врата, параллельной диску вращения планет вокруг звезды…
Сейчас поток громоздких грузовых кораблей был невелик – сказывались выходные дни на Земле, под ритмы которой традиционно подстраивались другие планеты Сектора. Зато пассажирские чартеры, переполненные туристами выходного дня, не знали отдыха – и шли они преимущественно на Циконию.
Все шесть Врат в шести звёздных системах Сектора с самого своего возведения работали одинаково. На выход корабли выпускались каждые две минуты, и каждый корабль, проходящий сквозь врата, пропадал из нашего четырёхмерного пространства до того момента, когда габариты перехода позволят вписать в конструкцию машины. Одну порцию каждые сто двадцать секунд. В зависимости от очереди ожидание могло составлять часы, но для экипажа переход происходил мгновенно.
Всполохи корабельного защитного поля радужными разводами прокатывались за толстым стеклом, и я мысленно поблагодарила предусмотрительного дядю Ваню, который в одиночку держал все системы «Виатора» в идеальном состоянии. Сейчас температура за бортом составляла примерно шестьсот градусов, и я почти физически ощущала напряжение от того, что меня от неё отделяет всего лишь пара метров.
Тишину нарушил голос Надюши:
– Постановка на вектор входа произведена… Сопряжение с координатором Врат произведено. Место в очереди: тридцать девять. Время до входа: тринадцать минут… Корректировка курса произведена. Отклонений – нет. Угрозы столкновения – нет.
В воцарившемся снова спокойствии под ровное гудение двигателя Мэттлок неподвижно стоял и глядел вперёд, в овал Врат. Костяшки его пальцев побелели, он непроизвольно вцепился руками в спинку сиденья. Сквозь полупрозрачную навигационную проекцию я напряжённо оглядывала пространство по бокам от нас, приготовившись, если что, схватить штурвал для экстренного манёвра.
Чуть правее и впереди показался ребристый грязно-серый бок межзвёздного тягача с огромным белым числом «07» почти во весь борт. Он двигался немного быстрее нас, и вслед за ним на пространство справа наплывает контур громадного орбитального грузового модуля, который был больше тягача в несколько раз. Интересно, что везут? Груз редкозёмов? А может быть, наливное топливо? Вполне могло быть, ведь на Земле уже почти исчерпали нефть, но отказаться от двигателей внутреннего сгорания полностью так и не смогли. И эта машина, определённо, выйдет из врат в одиночку – уж слишком жирная…
Семёрка – счастливое число. Я не очень-то верила в символы, но во мне мерцала робкая надежда, что на этот раз у нас всё получится, и уж вторую часть артефакта мы точно не упустим. Главное – не терять время, действовать быстро, решительно и нагло.
– Внимание экипажу, – сообщила Надюша. – «Виатор» определён в седьмой цикл. Время до входа: десять минут…
Два на семь – итого четырнадцать минут. Когда мы появимся на той стороне, Вселенная станет на четырнадцать минут старше нас.
Впереди полыхнула вспышка – с той стороны овального пузыря появилось звено звездолётов, прибывших из других систем. Сложно представить, насколько ярким был этот всполох, если даже после того, как корабельный защитный экран отфильтровал и приглушил свет, у меня рябило в глазах. Я зажмурилась несколько раз – перед глазами, постепенно растворяясь, плыли белые точки…
Через считанные минуты мы преодолеем расстояние и время и окажемся за многие парсеки отсюда – странная разношёрстная компания в поисках наживы. А может быть, не только наживы, но чего-то большего? Я покосилась на Мэттлока, которому недавно открылась, словно старому знакомому. Стоило ли рассказывать ему о сокровенном? Почему я вдруг решила довериться человеку, которого вижу в первый раз в жизни? Эмоции, обстановка, а может быть, он напоминал дедушку, которого мне так не хватало? Вдруг профессор тихо произнёс:
– Не волнуйтесь, Лиза, ваша история в надёжных руках. – В этот момент у меня похолодело внутри – никак не могу привыкнуть к тому, что он читает мои мысли… Старик скрипуче продолжал: – Сейчас вы чувствуете ветер обстоятельств, ощущаете его присутствие. Тот самый ветер, который несёт наше утлое судно по жизненному пути, кидает из стороны в сторону. Если бы мы были полноправными владельцами своей жизни, сами могли выстраивать её по своему усмотрению… Так ведь не можем, лишь обстоятельства толкают нас к переменам. Судьба, если угодно.
Судьба… О ней говорил мне старый хитрый телепат, который заранее предвидел наше появление и уже наверняка просчитал всё на сотню ходов вперёд. В его руках было его собственное будущее, которое он мог лепить на ходу, сверяясь с будущим мира в поисках нужного ему результата.
– Я не верю в судьбу, профессор, – возразила я. – Единственная судьба, которая у нас есть – это та, что мы творим самостоятельно. Вы же сами приняли решение отправиться с нами. Не судьба или обстоятельства, а лично вы.
– Ничего этого не было бы, если бы вы не прилетели. И вы бы не прилетели, если бы не налёт на музей. И далее, и далее, до самого сотворения мира через взлёты и падения, радость, боль и ошибки…
– Кстати, об ошибках – я ошиблась тогда и перепутала ампулы. – Я вспомнила наш недавний разговор о событиях в интернате, пока мы коротали время, поднимаясь сквозь атмосферу Джангалы. – Не знаю, что было в тех ампулах, которые я украла в лазарете, но это было точно не то, что нужно. Об этом стало известно только через два дня, зато Хадсон сразу понял, что его регулярно обносят. Понял это по осколкам разбитого пузырька с хлоридом натрия в мусорном ведре, из-за чего и решил провести ревизию.
– И это привело к последствиям.
– Не могло не привести, – кивнула я. – Я оказалась далеко не первой, но сразу после меня все седативные спрятали в главный корпус под замок. А доступ к нему остался только у Хадсона и Травиани… – На меня вновь накатывали пенные волны воспоминаний. – Знаете, профессор, всё это заставило меня принять жестокость как неизбежность. Пока есть болевые клетки, будет и жестокость. Но она не напрасна только в одном случае – когда ею наводится справедливость.
– А что есть справедливость, если уж на то пошло? – Мэттлок вздохнул. – Ответы будут своими собственными для каждого, лично полученными от судьбы…
Врата приближались. Мне трудно было прикинуть их размер, но они поражали воображение. Угольно-чёрный овал механизма заполняла ярко-голубая переливчатая пелена, а по всему диаметру конструкции торчали зеркальные панели, непонятного назначения короба, цилиндры, сложные переплетения металлоконструкций. Целые пучки маневровых двигателей выводили причудливые узоры на фоне тьмы межзвёздного пространства, словно гирлянды на новогодней ёлке.
И сейчас, как и перед каждым гиперпрыжком, я прокручивала в памяти сценки, ситуации из прошлого, подспудно опасаясь, что этот прыжок станет последним, что туннель схлопнется, и нас разорвёт в клочья, разотрёт в пыль бешеными энергиями, которые царили там, под нашим трёхмерным пространством. Или того хуже – мы просто исчезнем в вечном нигде. Кажется, я где-то читала о том, что больше половины людей, которые хоть раз воспользовались переходом, подспудно боятся исчезнуть всю свою оставшуюся жизнь. Для этого придумали даже научный термин и занесли его в список фобий…
Когда махина надвинулась и заслонила собою весь мир, я закрыла глаза. Голос «Надюши» произнёс:
– До перехода осталось: четыре… три… две… одна. Переход.
Сквозь закрытые веки в глаза ударил яркий белый свет…
Глава VIII. Перемена погоды
После ужина на интернат незаметно опустился вечер. Я осталась в комнате за чтением «Принца и нищего», бережно вынутого из-под матраса, а девочки ушли в главный корпус смотреть какой-то мультфильм. Было тихо – только трещали цикады под окном, и где-то в отдалении неразборчиво вскрикивал телевизор.
«… – Разве у них по одному только платью?
– Ах, ваша милость, да на что же им больше? Ведь не два же у них тела у каждой…»
Страница с шелестом перевернулась, и вдруг в окно постучали. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, сердце ушло в пятки, а дыхание замерло в груди испуганной мышью.
– Лизка, это я! – донёсся снаружи приглушённый голос Отто. – Открывай скорее!
Я проковыляла к окну и отодвинула щеколду. Отто перелез через подоконник, бухнулся на пол, притушил лампу и, схватив меня за плечи, оттянул в сторону от окна. Я слышала, как он переводил дыхание, и почти физически чувствовала его волнение.
– Что случилось, Отто?
– Слушай, Лиза, нехорошие дела творятся… Я шёл со смены и решил сделать крюк мимо склада, а возле площадки ненароком услышал разговор Маккейна и его дружков. Я затаился за углом, а они трепались о том, что директор Травиани послезавтра собирается заключить какое-то соглашение с бандитами и впустить их внутрь.
– Ты в этом уверен? Может, послышалось?
– Да чтоб мне провалиться, если это глюки! – Отто хлопнул себя ладонями по коленям. – Я не мог ошибиться!
– А что будет с нами?
– Я не знаю, Лизка. Судя по тому, что нам рассказывали про мародёров, я боюсь даже представить, что. И на охрану, скорее всего, рассчитывать тоже нельзя. Они наверняка в доле – почти всем ведь известно, как они растаскивают то, что привозят в грузовиках. И они тут все просто за деньги работают. С чего бы им противиться?
– Надо всем рассказать! – воскликнула я, с опаской поглядывая на входную дверь. – Лагерь в большой опасности, и ребята должны знать об этом…
– Ты с ума сошла! – зашипел на меня Отто. – Тогда поднимется паника, и всех просто запрут в бараках, а если узнают, что это мы её подняли… Нет, никому нельзя рассказывать. Но надо что-то делать… Что делать?
Я лихорадочно соображала. Кого можно было бы привлечь на свою сторону? Разве что…
– Как думаешь, доктор Хадсон с ними заодно? Он вроде хороший…
– Не знаю, – пожал плечами Отто. – Завтра попробуем выяснить, а сейчас мне пора. Никому ни слова! Ясно?
Я закивала. Блеснув глазами в темноте, Отто добрался до окна, бесшумно выскочил наружу и исчез во мраке. Через некоторое время затихшие было цикады снова запели свои протяжные песни.
Остаток вечера я так и просидела в темноте, обхватив протезами колени и глядя в ночь сквозь окно, а когда услышала Веру и Аню, приближавшихся по коридору, быстро легла и сделала вид, что сплю. Они крадучись вошли в комнату, почти сразу улеглись в свои кровати, и стало совсем тихо. Смолкли даже сверчки…
* * *
Утром, вскочив с постели и умывшись, вместо завтрака я пошла в лазарет, чтобы потом успеть в цех, не вызывая подозрений. Нужно было действовать – доктор Хадсон казался мне тем, кто может изменить ход событий. В лазарет вчера поступили несколько ребят с переутомлением и тепловым ударом после работ под открытым небом, и им требовался уход. К счастью, доктор оказался в своём кабинете – он как раз раздавал указания подопечным.
… – Влажный компресс на лоб каждые полчаса. И не давайте слишком много воды, чтобы не было интоксикации. Вопросы есть?
– Нет, доктор Хадсон, – нестройным хором отозвались ребята.
– Свободны.
Мимо прошли дежурные по лазарету в больничных халатах – два мальчика и девочка из старшей группы – и направились к лестнице на второй этаж. Доктор разбирался с бумагами на столе.
– Извините, доктор Хадсон, есть минутка? – спросила я.
Не отрываясь от бумаг, он протянул:
– А, это ты, воровская душа. Разве я не запретил тебе появляться в моём кабинете?
Решимость боролась во мне со стыдом и желанием скрыться прочь с его глаз, но в его голосе я не чувствовала враждебности или неприязни, поэтому я переборола себя и отчеканила:
– Да, запретили. Но я сейчас кое-что расскажу – только пообещайте, что не выдадите меня.
– Кому не выдавать? – раздражённо пробормотал он. – О чём речь? Давай ближе к сути, я спешу.
Я сделала глубокий вдох и выпалила:
– Директор хочет сдать интернат бандитам!
– Что за вздор? – Он наконец поднял на меня усталые красные глаза.
– Старшие ребята обсуждали это между собой. И… Я случайно услышала их разговор. Не знаю, когда это произойдёт, но готовится что-то нехорошее.
– Я советую тебе не забивать голову ерундой, – устало пробормотал врач. – Возвращайся к своим делам.
– Почему вы мне не верите?
– Потому что этого не может быть! – отрезал Хадсон. – Никто на такое не пойдёт, и тем более – Травиани. За одну только мысль об этом Комендатура его живьём сожрёт.
– А если вы на минуточку представите, что я права? Что тогда?
– Если даже предположить, что ты права… – Он задумчиво поскрёб щетину. – Здесь должны быть замешаны очень большие деньги или власть. Травиани, конечно, жадный и ушлый тип, но не до такой же степени, чтобы так рисковать собой… Кстати, а почему ты пришла именно ко мне? Не боишься, что я сдам тебя? Тем более после того, что ты сделала.
Я отрицательно помотала головой.
– Вы производите впечатление порядочного человека. К тому же вы врач, поэтому давали клятву Гиппократа – не навредить людям… – При этих словах он едва заметно хмыкнул. – А ещё – мне больше не к кому обратиться. Охрана, старшие ребята… Очень многие кормятся с рук директора, и я почти никому не верю.
– Ясно. – Врач поджал губы, обдумывая услышанное. – Мой тебе совет – не нагнетай обстановку и не носись наперевес с этими идеями. Сейчас я должен уехать – меня ждут в полевом госпитале. Вернусь, скорее всего, завтра вечером, поэтому у тебя будет время подумать над своими фантазиями.
Хадсон открыл ящик стола, вытащил оттуда серую папку, щёлкнул замком, подобрал ключи со столешницы и жестом предложил мне покинуть кабинет. Я закипала внутри, но ничего поделать не могла. Что мне оставалось? Кричать и бить его? Я вышла из кабинета, он – следом за мной. Заперев дверь, он решительным шагом проследовал в дверной проём центрального выхода под солнечные лучи и скрылся за углом.
Я стояла и размышляла над тем, что можно было бы предпринять. Чувство беспомощности навалилось на меня, и вдруг краем глаза я заметила какое-то движение. Повернув голову, я встретилась взглядом с одной из дежурных по лазарету. Эвелин из старшей группы стояла у самой лестницы на второй этаж, облокотившись спиной на поручень и скрестив руки, и сверлила меня недобрым взглядом из-под бровей. По моей спине побежали мурашки. Неужели она всё слышала? Неужели она тоже замешана во всём этом? Стараясь унять дрожь в коленях, я проковыляла наружу. Завтрак был безнадёжно упущен, поэтому я отправилась прямо в цех. Мне вдруг захотелось оказаться среди людей…
* * *
… – Волкова!
Я вздрогнула и обернулась, а девичий щебет вокруг затих. Со стороны входа ко мне шёл высокий плотный Маккейн в сопровождении пары ребят помладше.
– Тебя хочет видеть директор. Пошли, мы тебя отведём.
Аня и Вера молча провожали меня непонимающими взглядами, пока я в сопровождении ребят ковыляла к выходу. Остальные девочки делали вид, что ничего не замечают, старательно проделывая очередную строчку в полотне…
Было жарко, время близилось к полудню. Корпус администрации и охраны располагался ближе к въездным воротам. Перед ним на небольшой площадке на высоком флагштоке ветер трепал флаг Комендатуры Каптейна – сине-красное полотнище с бараньей головой анфас.
Проследовав через площадь, мы вошли внутрь здания. Чистые ухоженные коридоры были увешаны картинами и заставлены огромными горшками с зеленью, что резко контрастировало со спартанским бытом в бараках. Прежде я здесь не была, поэтому, пока мы шли по светлым коридорам с высокими потолками, с интересом разглядывала полотна, пытаясь отвлечься от дурных мыслей, скопом лезущих в голову. Визит к директору не сулил ничего хорошего. Я почти наверняка знала, что это прямо связано с моим утренним разговором, который кроме Хадсона слышала только Эвелин. Значит, она тоже состоит в группе заговорщиков…
Наконец, мы подошли к резной дубовой двери. Маккейн постучался и заглянул внутрь:
– Директор, Волкова пришла.
– Спасибо, Гарри, пусть войдёт.
Маккейн распахнул передо мной дверь, и я вошла в кабинет директора. Приглушённый тяжёлыми шторами свет падал на огромный роскошный стол с пресс-папье и аккуратной стопкой книг и журналов. Красивые пейзажи в огромных рамах висели на стенах, а в углу возвышалось двухметровое чучело какого-то страшного дикого животного. Толстый и низкорослый директор Травиани стоял у окна, заложив руки за спину. Он повернулся ко мне, изобразив на одутловатом лице некое подобие улыбки, и вслед за этим – изящным жестом предложил мне сесть в кожаное кресло напротив стола:
– Прошу вас, садитесь, юная леди.
Я покорно опустилась в кресло и тут же потонула в нём. Директор принялся медленно прохаживаться по кабинету, а я ждала, что будет дальше.
– Могу я звать вас Лизой? – наконец заговорил он.
Я пожала плечами. Меня терзали недобрые предчувствия, хотелось поскорее уйти отсюда.
– Прекрасно, Лиза. Вы не случайно оказались здесь, и я буду предельно откровенен с вами. Мне сообщили, что вы распространяете всяческие… слухи, которые могут навредить атмосфере нашего воспитательного учреждения. Вполне допускаю, что вы ослышались или приняли чьё-то враньё за чистую монету. Такое может случиться с каждым, правда же?
Я вновь не ответила. Травиани подошёл к столу и грузно приземлился в свое кресло.
– Я знаю, Лиза, как вы попали к нам. Я сам похлопотал – не забесплатно, конечно, – о том, чтобы вас не выкинули в ближайшую канаву, а вернули вам возможность ходить… Полноценно жить… Я наслышан о вас и о том, как вы боретесь с… Кхм… неудобствами. Вы – очень целеустремлённый человек, и вы мне нравитесь даже несмотря на свой недавний проступок.
Меня внутренне передернуло, но я старалась не подавать виду. Похвала этого человека не сулила ничего хорошего.
– Спасибо, господин директор, – наконец сказала я. – Только… Я пытаюсь понять, к чему вы клоните.
– Скажу прямо. Я хочу, чтобы вы возглавили швейный цех.
– Но почему именно я?
– Вас уважают и побаиваются, а это – главные атрибуты руководителя. Его должны уважать и бояться. Кроме того, я считаю, что мы отлично сработаемся и послужим на благо друг другу и интернату…
Его маленькие поросячьи глазки поблёскивали в полумраке, а губы были растянуты ухмылкой. Я вдруг ощутила волну брезгливой ярости, нахлынувшую на меня. Щеки пылали огнём. Он что, считает меня круглой дурой?!
– Господин директор, я понимаю – вы бизнесмен, – чеканя слова, процедила я. – И задача ваша – минимизировать риски, правда ведь? Но давайте начистоту. Я месяцами копошилась где-то там, в своём бараке, и вдруг наступает сегодняшний день. Даже семилетний ребёнок может сопоставить это ваше предложение с доносом на меня. Вы хотите меня купить. Почему? Потому, что я опасна. Почему я опасна? Потому, что эти так называемые слухи – вовсе не слухи, а правда…
Меня трясло от нервного возбуждения, и я уже начинала жалеть о том, что сказала, но отступать было некуда. Улыбку сдуло с лица директора, и теперь он молчал и громко сопел. Наконец, он прошипел, словно змея:
– Как ты думаешь, девочка, благодаря кому здесь последние недели царит тишина, а? Ты слышишь стрельбу по ночам? Вы все спите спокойно только благодаря мне! Я договорился с мятежниками, и мы теперь мирно сосуществуем!
– Да, они не нападают, но что взамен? – спросила я. – Поставки? Так ведь ими дело не ограничится, да? Вы же хотите сдать им всех нас? Аппетит приходит во время еды, а эти люди, наверное, очень-очень голодные…
Шумно выдохнув, Травиани вскочил и отвернулся к окну. Плечи его, пришедшие было в движение, замерли, и уже спокойным голосом он сообщил:
– Я не заключаю невыгодных сделок. Вот увидишь, все от этого только выиграют. А тебе, пожалуй, стоит отдохнуть в одиночестве.
– Что, решили меня в клетку посадить?
– Изолировать от остальных. Для твоего же блага.
Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник Гарри Маккейн с приятелями. С некоторым усилием я поднялась и, горделиво расправив плечи, заковыляла к выходу. Я чувствовала какой-то неуместный задор, ведь я знала, что в этой схватке правда – на моей стороне…
Карцер располагался в полуподвальном помещении главного корпуса, так что мы просто спустились на четыре пролёта вниз по широкой резной лестнице. Меня провели сквозь узкий коридор мимо полудюжины железных дверей к самой последней. За ней открылось небольшое помещение с серой низкой кроватью и облупленным жестяным ведром в углу. Сверху, из-под самого потолка, через узкое окошко в камеру пробивался робкий уличный свет.
Гарри, дохнув перегаром, втолкнул меня внутрь и буркнул:
– Обеда не будет. Вечером принесут ужин.
Дверь с лязгом захлопнулась, и я осталась одна взаперти. Былой задор куда-то испарился, а стены начали давить почти физически. Воздуха вдруг стало не хватать, в глазах потемнело, и я опустилась на топчан, с трудом переводя дыхание. Сколько меня тут будут держать? И ведь никто не знает, где я, девчонки до сих пор на смене. Вечером они, конечно, хватятся, но кто же пойдёт меня искать по темноте?
Какой же всё-таки подлец этот директор… Настоящий делец, готовый обустроить собственное будущее на руинах чужих жизней. Всё схвачено, всё под контролем, а под ним – настоящая пирамида. Интересно, что он пообещал своим помощникам? Участие в дележе добычи? Может быть, рабов? А может, раздольную свободную жизнь бок о бок с разбойниками? Держу пари, многие были бы не прочь покинуть это прекрасное место хоть тушкой, хоть чучелом…
* * *
Я коротала время, вспоминая школьный курс математики. Формулы, уравнения, теоремы – во тьме и тишине карцера всё это очень отчетливо всплывало в мозгу, будто я только что вышла из школы с полным учебников рюкзаком, хотя с тех пор, как я в последний раз села в раскачивающийся на ветру школьный автобус, казалось, прошло три с половиной вечности…
Незаметно за окошком потемнело, под потолком загорелась тусклая лампочка, и вскоре безмолвная рука открыла маленький лючок у основания двери и поставила поднос со скудной трапезой. Есть не хотелось, но я заставила себя поужинать – хоть какое-то разнообразие и движение. Вернув поднос на место, я устроилась на топчане настолько удобно, насколько это было вообще возможно. Я лежала и глядела в никуда. Не знаю, сколько прошло времени, но сна не было ни в одном глазу, а ночь давно уже опустилась над интернатом…
Вдруг снаружи послышался шорох, за окошком мелькнула тень. Ещё до того, как скрипнула рама, я уже знала, кто это.
– Лиза, ты тут? – раздался приглушённый голос Отто.
– Здесь, – поднявшись с кровати, полушёпотом отозвалась я. – Слушай, как ты меня нашёл?
– Сказали, – неопределённо ответил мой друг. – В лагере есть и хорошие люди, здесь не только сволочи. Я тебя вытащить пришёл… Стаскивай простыню и кидай мне.
Я послушно сдёрнула простыню с матраса, скомкала и бросила её вверх. Отто ловко поймал её, на полминуты исчез из поля зрения, после чего вниз спустилась туго свитая импровизированная верёвка.
– Сможешь ухватиться?
– Попробую…
Спущенный конец простыни я намотала на протез, взялась за полотно обеими кистями и прошептала:
– Тяни…
Отто потянул, а я, молясь, чтобы ничего не оторвалось, упёрлась коленями в стену. Напряжение отозвалось острой болью в руках и ногах, и два метра этой скручивающей боли показались мне почти бесконечностью.
Наконец, Отто ухватил меня под руки и, пыхтя, вытащил через узкую щель окна. Будь я чуточку крупнее – наверняка застряла бы, но мне повезло, и, оказавшись снаружи, в прилегающих к зданию зарослях кустов, я жадно вдохнула воздух свободы. Тело ныло, как после многокилометрового марафона. Отто вытер пот со лба.
– Фух, ну ты и тяжё…
В горячем поцелуе я прижалась к его губам. Оторопев, он не смел пошевелиться, а я, закрыв глаза, с упоением ласкала губы своего спасителя и гладила его лицо металлом кисти. Как бы мне хотелось ощутить сейчас это прикосновение!
Наконец, опомнившись, я отпрянула и прошептала:
– Надо уходить отсюда, пока нас кто-нибудь не заметил!
– Аг-га, пошли. – Наверное, от волнения Отто начал забавно заикаться. – Я тебя п-провожу…
Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, мы выбрались из кустов и гуськом, перебежками пробрались к девичьему корпусу. По счастью, окно в нашу комнату было приоткрыто. Под ним я заключила Отто в объятия и ещё раз прильнула к его губам. Видимо, первый шок прошёл, и он ответил мне взаимностью.
– Ты мой герой, – прошептала я, а щёки мои пылали огнём от волнения.
– Да брось, любой бы на моём месте поступил также. Они хотели утром втихую вывезти тебя куда-то наружу, за ворота. Не думаю, что это кончилось бы чем-то хорошим… Слушай, мне пора, скоро рассветёт.
– Хорошо, мне тоже надо поспать. Очень устала…
Я разомкнула объятия. Отто помог мне взобраться на подоконник и скрылся в темноте – бесшумно, как всегда. Я закрыла окно на щеколду, быстро скинула с себя рабочую робу и с головою нырнула под одеяло. Вера спросонья едва разборчиво пробормотала:
– Любовнички… Сунула ему язычок-то в рот?
Я не ответила.
Я лежала не шелохнувшись, вслушиваясь в каждый шорох за окном. Мне казалось, что вот-вот застучат где-то снаружи тяжёлые башмаки, загремят ботинки по дощатому полу, и властная рука забарабанит в дверь, но было тихо. Если моё отсутствие в камере и было замечено, они вполне могли решить, что лезть среди ночи в корпус к девочкам – не самая хорошая идея. Снаружи уже начинало светать, и я наконец решилась прикрыть глаза…
* * *
Меня разбудил гомон детских голосов где-то в отдалении. Было уже светло, но в комнате я была одна. Похоже, девочки не стали меня будить, полагая, что я всю ночь гуляла с Отто. Я быстро оделась и вышла, улица встретила меня тёплым ветерком и необычайно жарким солнцем. Здесь царило необычайное оживление – ребята и девчонки группками кучковались возле ведущих в мальчишечий корпус дверей, которые преграждала пара охранников интерната.
Мною овладело нехорошее предчувствие. Подойдя поближе, я услышала обрывки тихого разговора:
… – Да кто знает… Может, он кому-то насолил, мало ли. У них же постоянные разборки из-за сигарет, девочек… Да и за слово неосторожное друг друга лупят только так…
Мне вдруг стало жутко тоскливо, а на плечи словно уселась огромная холодная жаба уныния. Я точно знала, что все события последних дней – это звенья одной цепи, и с каждой минутой, с каждым новым звеном становилось всё хуже. Холодный страх шевелился внутри, а я раз за разом повторяла про себя:
«Лишь бы он был в порядке, только бы с ним всё было хорошо…»
Я так и стояла там, не решаясь подойти поближе и спросить, что случилось, когда охранники расступились, и в дверях показались дежурные по лазарету с носилками. На носилках без движения лежало полностью укрытое простынёй тело. Гомон смолк, в полной тишине дежурные пронесли носилки мимо застывших детей, медленно удаляясь в сторону серого медкорпуса.
Сердце моё бешено колотилось, жаба на плечах становилась всё тяжелее. Ещё чуть-чуть – и я упаду на асфальт, раздавленная бесформенной холодной массой. Откуда-то появилась заплаканная Аня и молча обняла меня, прижавшись лицом к моим волосам. И в этот момент я всё поняла…
* * *
Я вырвалась из Аниных объятий и убежала в заросли за корпус. Слёзы ручьями лились из глаз, хотелось умереть, и я до боли сжимала кистями рук плечи, бока, бёдра – лишь бы боль физическая затмила собой всё вокруг. Не знаю, сколько я просидела так, привалившись к стене и уткнувшись лицом в колени, но через некоторое время рядом со мной бесшумно села Вера.
– Его задушили подушкой, – сказала она. – Подозревают соседей по комнате, их увели в карцер под конвоем… Знаешь, это ведь не самая худшая смерть. Может, он и не мучился почти…
Мне захотелось ее ударить, но я продолжала сидеть без движения, сдавливая побелевшие предплечья протезами кистей.
– Я понимаю, как тебе хреново сейчас. – Вера коснулась моего плеча. – Но ты жива, твоя-то жизнь продолжается. И я жива, и Анюта. Нам надо держаться вместе, и всё будет хорошо!
– Да что будет хорошо-то?! – горько воскликнула я. – Что вы можете сделать?! Вы даже не знаете, что происходит! И если хочешь знать, Отто погиб из-за меня!
– Не говори ерунды! Даже если тебя к нему кто-то приревновал, ты просто не можешь быть виновата…
Какая же ты глупая… Что с тебя взять? Святая простота… Я подняла голову и посмотрела на неё. Она вздохнула:
– Ох, милая моя, на тебе лица нет… Дай я тебя вытру… – И, достав откуда-то платок, принялась обтирать мне щёки.
– Он велел мне никому не рассказывать, но, наверное, это уже не имеет значения, – пробормотала я. – Сегодня, может быть, ночью, директор впустит сюда мародёров. Вчера меня заперли в карцере, а рано утром Отто меня оттуда вызволил. Если бы не он, не знаю, где я была бы сейчас…
Вера сделалась очень серьёзной, помолчала некоторое время, переваривая информацию, а потом встала, отряхнулась и заявила:
– Лиза, отсиживаться здесь смысла нет. Нужно вставать и действовать. Вспомни, через что ты уже прошла, и пусть это придаст тебе сил. Пойдём, лучшее лекарство для тебя сейчас – это работа…
Она протянула руку и помогла мне подняться…
Про меня, кажется, все забыли, а может быть, решили не трогать от греха подальше, и только Гарри Маккейн, сидевший с сигаретой в зубах на крыльце главного корпуса, сверлил меня взглядом красных глаз над тёмными синеватыми мешками, пока я понуро брела в цех, чтобы там отдаться делу. На душе было пусто, и мною овладевало тупое безразличие, но где-то в глубине сознания пульсировала единственная мысль, которая тонкой нитью связывала меня воедино и не давала развалиться на части – нужно было дождаться приезда доктора Хадсона и встретиться с ним, пока не поздно.
У самого цеха, вспомнив недобрый взгляд Маккейна и то, как за мной пришли вчера, я решила свернуть и добраться до лазарета, чтобы переждать в кустах под его стенами до возвращения доктора. На территории было безлюдно и, кажется, меня никто не заметил. Затаившись под окном кабинета доктора Хадсона, я слышала, как кто-то выкрикивал моё имя, но не отзывалась. Похоже, старшие обходили лагерь, пытаясь меня найти. Путь назад был надёжно отрезан. Небо постепенно затягивали привычные тучи, а мелкая морось покрывала влагой кусты и дорожки. Было промозгло и зябко, но я так и просидела почти весь день на одном месте, не шелохнувшись…
* * *
Хадсон вернулся, как и обещал, ближе к вечеру. Едва открылась со скрипом дверь в его кабинет, я встрепенулась в своём убежище и быстро, как могла, обогнула здание. Заглянув за угол, убедилась, что возле входа в лазарет никого нет, затем шмыгнула внутрь и в несколько шагов оказалась в кабинете доктора. Схватившись за косяк, тяжело дыша, прямо с порога я выпалила:
– Доктор, они убили его!
– Я знаю, – бесцветным голосом ответил он. – Очень жаль, отличный был парень…
– Всё это из-за того, что он сначала рассказал мне, а потом помог выбраться из карцера. А сегодня ночью они откроют лагерь бандитам, и тогда всё пропало… У директора, похоже, какие-то давние договорённости с ними…
– Я знаю, Лиза, знаю… Прикрой, пожалуйста, дверь. И говори потише, тебя могут услышать… Снова.
– Что? В смысле, вы знаете?
Хадсон опустился на стул.
– Я знаю, что Травиани давно вышел на контакт с местной крупной бандой. Взамен на продукцию они гарантировали безопасность интернату и логистическим маршрутам.
– Так вы договорились с врагом? Но это же… Это предательство.
– Это политика, девочка. И не исключено, что эти договорённости сохранили множество жизней, а то и весь интернат.
Горькая правда щипала глаза, и я воскликнула:
– Но то, что готовится, намного страшнее перемирия! Он хочет сдать им весь лагерь, вместе с нами! А ещё они убили Отто!
– Мне очень жаль, но его уже не вернуть…
– Ну сделайте же что-нибудь! В ваших силах изменить ход событий!
Он протер ладонями усталые глаза.
– Хорошо, я поговорю с начальником охраны. Он – правильный человек. Ситуация с убийством – это то, к чему я не могу относиться спокойно. А ты оставайся здесь, не включай свет и веди себя тихо. Потом что-нибудь придумаем, а пока я закрою тебя снаружи.
Я кивнула и села на кушетку в углу. Хадсон вышел, замок щёлкнул, и я осталась наедине с чувством опасности. Там, снаружи меня искали, не особо, впрочем, стараясь, ведь я уже не представляла угрозы. События развивались стремительно, и повлиять на них я уже не могла. Или могла? В любом случае, мне следовало попробовать как-то подготовиться на случай, если придётся защищать себя…
Я вскочила и принялась обыскивать ящики стола в поисках хоть какого-то подобия оружия. Верхний ящик стола был заперт. Какие-то бумаги в нижнем ящике, подписанные пузырьки с лекарствами в шкафу, коробка с бинтами в тумбочке, небольшой скальпель… Скальпель! Я кое-как замотала его несколькими слоями найденного тут же бинта и спрятала в карман робы, затем вернулась на кушетку и замерла в ожидании. Я чувствовала холодок в желудке, а тело трясло мелкой дрожью. Чувство опасности усиливалось, но мне придавало уверенности твёрдое лезвие, которое я ощущала под слоем ткани…
Доктор Хадсон вернулся довольно скоро, запер дверь изнутри, подошёл и присел рядом со мной на кушетку. В его блестящих глазах читалось волнение и какая-то неуловимая нотка безумия. А может, он был пьян? В лицо мне пахнуло лёгким перегаром.
– Ты оказалась права, он договорился впустить сюда настоящих отморозков, – заплетающимся языком проговорил доктор. – Охрана в курсе происходящего, но не все согласны с таким раскладом. Травиани непреклонен, Симмонс не смог его переубедить, поэтому они решили помешать его планам, захватить КПП и силой заставить его передумать. Это должно случиться во время вечернего мультфильма, когда будет происходить смена караула.
– Очень надеюсь, что они справятся, – бесцветно сказала я.
– Должны справиться… Чёрт, ума не приложу, как я на это подписался, но… У нас совсем не осталось времени… В общем, Симмонс и его отчаянные ребята в меньшинстве, поэтому подельников Травиани надо будет отвлечь… – Переведя дыхание, он сунул руку в карман и достал небольшой тёмный цилиндр. Взвесив его в руке, заговорщически продолжил: – Они дали мне светошумовую гранату. Где-то в полдесятого я взорву её за корпусами. Шум будет что надо… Дьявол, я и сам до конца не верю в этот план…
– Я пойду с вами, – твёрдо сказала я, взяв его за руку. Он опустил глаза и машинально уставился на железную кисть.
– Это исключено. Тебя ищут, и если найдут…
– Если найдут… Или если ваш план провалится, то в любом случае – хуже мне уже не будет.
– Пожалуй, ты права… Отчаянная ты девчонка… Я не смогу держать тебя взаперти, но имей в виду – с того момента, как мы выйдем отсюда, ты сама за себя в ответе.
– А когда было иначе?
Задребезжало стекло – в оконную раму гулко ударил докатившийся откуда-то издалека раскат грома…
* * *
В назначенный час, когда было уже темно, мы выбрались из лазарета и направились в сторону от ворот, за мальчишеский корпус. Хадсон шёл впереди, я старалась не отставать. Пробираясь под самыми окнами, я вдруг услышала сверху громкий хохот. На втором этаже горел свет, окно было открыто, и я отчётливо услышала голос Маккейна:
… – Что буду делать я? Выйду на свободу отсюда вместе с этими ребятами! Понимаешь, вот это – настоящая свобода! Брать, что хочешь, трахнуть любую девку, которую захочется! И никто мне не указ! Ну, за свободу!
Раздался приглушённый стук стекла об стекло. Я буквально окаменела под окном, превратившись в слух. Доктор тоже остановился в метре и теперь, вопросительно задрав брови, глядел на меня. Тем временем заговорил другой голос:
– А я Дженни себе заберу. Как только всё это закончится, она уже не сможет так просто меня отшить. Заберу по праву сильного!
– Трофей, да?
– Точно, трофей. Кто сильнее – тот и прав… Слушай, Гарри, у тебя же ещё оставался дозняк после вчерашнего? Может, разбодяжим на двоих?
– Эй! – обиженно тявкнул третий голос.
– Ну, на троих…
– Нет уж, это последний. Падла Кацман меня с запасом прокатил, а из-за этой сучки я вынужден колоть заначку. Ох, я бы её прямо там, в карцере… Если бы только главный разрешил… Ну, хотя бы на ушастом отыгрался.
Внутри меня что-то щёлкнуло. Прошло ещё несколько секунд, и второй голос сказал:
– Как ни крути, всё-таки мне жаль этого лопуха Отто. Он был неплохим парнем так-то, всё в благородство играл…
– Да с чего вдруг жаль-то? – отозвался Маккейн. – Он – поганый нюхач! Был крысой и закончил, как крыса. Я не задумываясь удавил бы его ещё раз…
Сознание стало кристальным, абсолютно ясным, внутри меня будто заработала какая-то программа, и я, придвинувшись к доктору, ловко выхватила гранату, которую он зачем-то всю дорогу держал в руке. Хадсон выпученными глазами смотрел на меня и отрицательно мотал головой, и где-то в глубине души я мимолётом удивилась, насколько легко справлялась теперь с протезами. Сжав губы, я развернулась и вдоль стены направилась обратно – ко входу в корпус.
Я чувствовала невероятный прилив энергии, кровь закипала и бурлила в жилах. Ничто было не в силах остановить меня, и я уверенным шагом стучащих по деревянному полу протезов проследовала к лестнице на второй этаж. Пока я шла по длинному коридору, в сторону от меня шарахнулись пара ребят и, ускоряя шаг, скрылись где-то за моей спиной.
… Дверь. Ещё дверь. Ещё одна… Здесь. Внутри помещения гоготали, а из щели под дверью бил яркий свет. Я аккуратно распрямила усики гранаты, вытащила чеку и, прижав скобу к цилиндру левой рукой, зажмурилась и сделала глубокий вдох. Подняв протез правой руки, постучала в дверь, открыла глаза. С той стороны затихли, бас Маккейна произнёс:
– Кто это ещё, на хрен, припёрся?
Дверь распахнулась. Гарри Маккейн возвышался надо мной, а лицо его расплывалось в самодовольной ухмылке.
– Ба, да вы посмотрите, кто к нам пожаловал! А мы тебя уже обыскались! Ну заходи, выпьешь с нами…
– Сейчас, милый, – почти шёпотом произнесла я. – Только паразитов вытравлю…
Легонько взмахнув рукой, я разжала протез, и металлический цилиндр, отскочив от паркета, покатился в центр комнаты. Рывок в сторону – я прислонилась спиной к стене и, зажмурившись и открыв рот, прижала руки к голове. Из помещения раздалось:
– Мля, да это же…
Оглушительный хлопок со стекольным звоном сотряс помещение, уши ватой забил свистящий гул, а из дверного проёма брызнули пластиковые осколки. Вслед за взрывом из комнаты последовал утробный рёв. Пора!
Путаясь в ткани, я нащупала тв?рдую ручку скальпеля, резким движением сорвала с него обмотку и вошла в помещение.
Внутри столбом стояла пыль, по полу была разлита пенная лужа с плавающими в ней рыбьими ошмётками, а прямо посреди комнаты, сидя на заду и схватившись за голову, корчился Гарри Маккейн. Двое его приятелей стонали и хрипели на кроватях, между ними стоял столик с закусками. Сквозь гул в ушах я слышала трёхэтажный мат. Мною овладело дикое возбуждение, руки дрожали – вот он, мой счастливый шанс! Отто, ты будешь отмщён!
От всей души размахнувшись, я что было сил пнула Маккейна в челюсть протезом ноги. Хрустнуло, и здоровяк повалился навзничь. Рухнув на колени рядом с ним, я дёрнула кверху голову вопящего что-то Гарри и со всего размаху всадила скальпель ему прямо в горло. Брызнуло красное. Ещё удар, и ещё, и ещё… Это тебе за Отто, за моего друга…
«Чавк, чавк, чавк», – звуки заполняли мою черепную коробку до самых краёв, переливались через край. Я вошла в раж и била его острым лезвием, а он лежал на полу и даже не пытался защититься, булькая кровавыми пузырями из пробитой гортани. Я не могла остановиться, брызги горячей крови с каждым ударом орошали металл протезов, робу и лицо…
… Из бесконечного кровавого безумия меня выдернул последний предсмертный хрип Маккейна. Издав какой-то неестественный свистящий звук, он испустил дух. Будто бы очнувшись ото сна, я услышала топот ботинок где-то в коридоре, швырнула скальпель на пол, в три прыжка оказалась у окна и, оттолкнувшись от столика, сиганула вниз. Кувырок, примятая трава и хруст осколков выбитого стекла – и привычный уху транслятор летит куда-то в темноту…
Больно не было, адреналин ослеплял меня, я вскочила и увидела прямо перед собой доктора Хадсона. Он вцепился в свои взъерошенные волосы и ошарашенно смотрел на меня круглыми, как блюдца, глазами.
– Lisa, are you fuckin’ insane?!
– Доктор, нам некогда! Бежим отсюда!
Не было времени копаться в траве в поисках переводчика, поэтому мы быстро обогнули здание. Выглянув из-за угла, я заметила, как со стороны ворот ко входу в корпус трусцой бежала охрана. Когда они скрылись из виду, я устремилась к воротам, а Хадсон, тяжело дыша, последовал за мной. Добравшись до ворот, я увидела нескольких охранников в полной экипировке. Пара человек стояли на крыше КПП, ещё двое внизу при виде нас подняли стволы, и зычный голос скомандовал:
– Halt! Who goes there?!
– Hudson here! – крикнул доктор. – The runaway's with me, she's been hunted!
Из дверей КПП вышел начальник охраны Симмонс.
– Holy hell, doc… It's not the best time to bring visitors. The whole camp will be here at any moment… Gosh, girl, what happened to you?! – Он всплеснул руками. – You're covered in blood! Are you hurt?
– Нет, я в порядке! – воскликнула я, поглядывая назад. – Но мне нужно уходить из лагеря!
– Where are you off to?! It's pitch darkness there… Besides, there will be very hot here, next to the gate. You should get back to your room.
Хадсон заговорил:
– Eric, she doesn't belong here anymore… In the end, she will be safer on the outside.
– Goddamn, what am I doing… – пробормотал Симмонс. Крикнул вполоборота, глядя куда-то поверх наших голов: – Open the gate, Igor, let the girl out!
Механические ворота с лязгом шевельнулись, образуя небольшой зазор. Я выпалила:
– Спасибо большое!
– Do not thank me, thank him. – Он указал на угрюмого Хадсона. – You'd better be going, we've got company…
Симмонс взял автомат наизготовку и передёрнул затвор, а я проследила за его взглядом – сквозь полумрак от корпусов в нашу сторону шагала дюжина вертухаев. Протискиваясь в щель ворот, я в последний раз обернулась и посмотрела на спины Симмонса в бронежилете и стоявшего рядом с ним доктора Хадсона, уперевшего руки в бока. Его серая рубашка с коротким рукавом выделялась в ночном мраке, а силуэты позади них были уже совсем близко.
Я покинула периметр интерната, и ворота со скрежетом задвинулись в паз. Мне вдруг стало невыносимо одиноко, я была совершенно крошечной здесь, за стеной. Обернувшись на дорогу, исчезающую во тьме где-то за лучом прожектора, я услышала зычный голос Симмонса:
… – Gentlemen! I know what you're up to, and it's my duty to stop you!..
Не дожидаясь дальнейшего развития событий, я торопливо заковыляла прочь от ворот. Когда глаза привыкли к темноте, я начала различать дорогу, уходящую лесную чащу, и клочья тумана, стелющиеся в низинах по бокам от насыпи. Адреналин сходил на нет, а его место, всё моё тело постепенно занимала вяжущая боль.
Где-то за спиной раздался выстрел, и я вздрогнула. Оглянулась и увидела далёкие ворота и луч прожектора, освещавший небольшой кусок дороги. Оглушительной канонадой застрекотали автоматы и одиночные выстрелы, и через полминуты всё стихло. Со стороны леса, приближаясь, доносился гул многочисленных двигателей, а меж деревьев мелькали лучи фар.
Оскальзываясь и спотыкаясь, я быстро спустилась с дороги, прошла несколько десятков метров, а когда насыпь скрылась из виду, привалилась к дереву и тихо заплакала…
Глава IX. Ретроспектива
… – Полагаете, у меня был выбор, профессор?
В тихой полутьме коридора по лицу Рональда Мэттлока пробежала тень.
– Выбор есть всегда. – Он немного помедлил, взвешивая слова. – Но, к сожалению, бывает так, что, избавляя этот мир ото зла, мы сами впитываем зло в свою душу. Понимаете, если где-то убыло, то где-то обязательно прибыло. Второй закон Ньютона.
– Вы говорили о судьбе, – вспомнила я. – Наличие судьбы означает, все мои решения уже просчитаны наперёд, дорожка проложена, и мне с неё не свернуть. Так какой тут может быть выбор?
– В каждый момент времени вы делаете тот или иной выбор, Лиза, чем и определяете свою дальнейшую судьбу здесь и сейчас. Но вы же не станете оспаривать наличие обстоятельств?
Я не ответила. Если твоя совесть чиста – значит ты не существуешь. Правильного выбора нет, есть только выбор между бо?льшим и меньшим злом. Не обмани, не укради, не убей… Люди придумали себе систему сдержек, чтобы было легче выбирать меньшее зло, и сдержки эти работают только тогда, когда всё в порядке. Но стоит только внешнему давлению усилиться – их задвигают в дальний угол вместе с совестью, честью, чувством справедливости. Разнится только порог нажима, после которого тонкая корочка идеалов и принципов покроется трещинами, словно мутный ледок после утренних заморозков…
* * *
Я колотила грушу, подвешенную к металлическому рейлингу в грузовом отсеке, и прокручивала в голове разговор с профессором. «…Избавляя этот мир от зла, мы впитываем его в свою душу…» Что чувствует загнанный в угол зверь? В какой момент его страх превращается во всепоглощающую ненависть, а отчаяние – в холодный расчёт? Всё зависело лишь от силы удара, который тебе нанесут. И если удар будет силён, и ты выстоишь – уничтожь обидчика или, по крайней мере, сделай так, чтобы он всю оставшуюся жизнь жалел о содеянном.
Удар левой… Левой… Правой… Отскок и ногой с разворота… Хлопки эхом разносились по ангару, груша мерно покачивалась, а на тактические линзы проецировались четырёхзначные числа силы удара. «1125 кг» … «1012 кг» … «1191 кг» …
Врата остались далеко позади. Вышедшие из них вместе с нами корабли разошлись, удаляясь друг от друга разными курсами в неведомые края, а мы приближались к Земле. Дядя Ваня ковырялся внутри глайдера, пытаясь найти пресловутую брешь в кабине, рядом с ним стоял профессор, робко заглядывая внутрь открытого капота. Томас тут же, на полу, копошился в тарелке, не гнушаясь человеческой пищей из синтезатора, которой его кормил Мэттлок.
– Иван, почему вы назвали корабль именем «Надюша»? – спросил профессор.
– Моя покойная супруга… Мы с ней душа к душе прожили почти шестьдесят лет. Потом она тихо во сне ушла, а я остался. И однажды, в особенно трудную минуту назвал корабельный компьютер её именем. Так и повелось…
– Да, все когда-то уходят, – с отрешённым спокойствием в голосе пробормотал Мэттлок. – Но вы, Иван, решили задержаться тут подольше, правда ведь?
– Всё так, – кивнул механизм. – Я очень любознательный человек, и мне чертовски интересно, чем всё это закончится.
– Не хочу огорчать вас, но всё это не закончится в ближайшие пять миллиардов лет, и даже со всеми возможными модификациями…
Механический голос «Надюши» прервал профессора:
– Внимание! Направленный входящий лазеросигнал с Земли. Экипажу рекомендовано проследовать к интеркому и принять звонок.
Я уже догадывалась, кто звонил, и по спине моей пробежал холодок. Не подав виду, я кивнула дяде Ване, который слегка повернул механическую голову и вопросительно взирал на меня глазком камеры, и направилась в свою каюту. Оказавшись в помещении, подскочила к плазменной панели монитора и ответила на вызов:
– Лиза. Слушаю.
– Здравствуй, Елизавета, – произнес тихий вкрадчивый голос – изображения на экране не было. – Как продвигается наше общее дело?
– Мы упустили объект в Музее. Нас опередили буквально на пару минут…
– Да, я в курсе. И это меня крайне печалит. Насколько я понимаю, вы переходите ко второму этапу?
– Второй этап?
В голосе зазвучали нотки раздражения:
– Девочка, после единицы обычно следует двойка. Второй этап вашей операции, который стал теперь основным, ведь вы бездарно профукали первый – это семь пластин на Земле.
– Но когда вы собирались нам рассказать о них?
– Что и когда говорить вам – я буду решать самостоятельно. А от вас мне нужен результат! Если результата не будет, мне придётся поручить второй этап другим специалистам, как я теперь сделал это с первым. Надеюсь, ты понимаешь, что это будет означать для вас?
Я скрипнула зубами. Голос продолжил уже спокойнее:
– Не дайте себя опередить. Преследователи уже наступают вам на пятки, поэтому ждать подмогу некогда. Единственное, что я могу сделать – это дать информацию… Лиза, я знаю – твоя команда очень способная, ваша репутация и месяцы вашего сотрудничества с моими друзьями это подтверждают. Но это больше не тайная операция, вам нужно действовать решительно, быстро, и выложиться по максимуму, потому что от этой работы зависит всё. Всё поставлено на кон! Мы не можем проиграть, ясно?
– Мы не подведём, – решительно ответила я. – Кстати, не знаете, кто они? Те, кто нас опередили.
– По моим данным, это оперативная группа Росса.
– Росс? Но Ваня засёк «Голиаф» Конфедерации. Откуда он мог у них взяться? Их всего-то три штуки на весь флот…
– Это не мог быть «Голиаф». Единственный введённый в строй «Голиаф» с экспериментальной прыжковой установкой на момент инцидента на Джангале был за много парсеков оттуда, а второй всё ещё стоит на стапеле на лунной орбите. Это была очень умелая маскировка, не иначе… Ставки слишком высоки, Лиза. Они не должны заполучить «Книгу» целиком, потому что в этом случае мы её больше никогда не увидим. И последствия будут катастрофическими.
Похоже, заказчик знал намного больше, чем я могла себе представить. Мною овладевало любопытство, и я поинтересовалась:
– Подробностей не будет?
– Не будет, они вам ни к чему. Всё как всегда. Сосредоточьтесь на поставленной задаче и не забивайте себе голову лишними деталями. Жду результата. Конец связи.
Интерком умолк. В памяти начали всплывать фрагменты воспоминаний, слухов, домыслов и публикаций из прессы. Я присела возле монитора и открыла электронную энциклопедию. Значит, Росс…
* * *
Первый тревожный звоночек раздался в начале тридцатых годов прошлого века, когда учёные выдали среднесрочный прогноз, согласно которому невозобновляемые ресурсы Земли по большей части истощатся к середине столетия. Уже тогда нефть можно было добыть лишь глубоко под землёй – близкие к поверхности месторождения были выработаны, а некогда богатые страны Ближнего Востока превратились в комок сцепившихся друг с другом голодных змей. Кто мог такое предположить во времена, когда можно было палку в песок воткнуть – и оттуда брызнет жирный чёрный фонтан?
Учёные, однако, успокаивали – всё не так уж плохо, у нас полно возможностей. Люди же приспосабливались, возвращаясь к угольной энергетике и продвигая «зелёные» технологии. Ветряки и солнечные коллекторы сделались совершенно обыденным делом; обязательным атрибутом каждого коттеджа стали фотопанели на крыше; люди массово пересаживались на электротранспорт, взвинчивая до небес темпы добычи редкоземельных металлов в нищих африканских странах. Одновременно с этим атомщики ведущих мировых держав получали всё новые и новые заказы, и это время стало золотым веком ядерной энергетики, её вторым расцветом. Однако если бы всё было так просто…
Человечество росло, и численность его увеличивалась за счёт беднейших стран мира, которым требовалось всё больше питьевой и технической воды для сельского хозяйства, что вкупе с новыми ГЭС, выраставшими поперёк рек, словно грибы после дождя, вызывало дефицит пресной воды в жарких районах планеты, очень неудачно наложившийся на энергетический кризис.
В какой-то момент люди побежали с насиженных мест. Они просто собирали вещи и уходили – с юга на север. Целые караваны пересекали разраставшиеся пустыни, чтобы осесть хоть где-то, где не нужно было бы ежедневно лихорадочно соображать о том, где же достать живительной влаги для себя и своей семьи. Государства пытались закрыть границы и даже расстреливать людей десятками для острастки остальных беженцев, но с людьми, которым нечего терять, это не работало. Особенно, когда людей этих – сотни тысяч.
Границы африканских, а потом и ближневосточных стран сминались и рвались, как мокрый картон. Те, кому повезло пересечь Сахару, озолотили контрабандистов, наводнивших Средиземное море, а жителям одряхлевшей Европы приходилось учиться жить со своими новыми соседями, любезно переправленными по воде с южного побережья. Старые беженцы – свидетели последствий колониальной политики, – искавшие более сытой жизни, с трудом уживались с новыми, которых несла на север волна отчаяния. Сбывались самые худшие опасения демографов, и баланс населения стремительно смещался в пользу многодетных малообразованных, если не сказать диких, мигрантов.
Огромной России удалось несколько сгладить великое переселение народов – она стала ведущим экспортёром воды и энергии, но беженцы из Передней и Южной Азии естественным образом выдавливали обитателей Средней Азии, которые в свою очередь массово переселялись на Русскую равнину. Сибирской водой снабжалась добрая половина континента Евразия, а природным газом – вся Европа и страны Индокитая. Русские атомщики, не покладая рук, ударными темпами сооружали десятки атомных станций по всему миру.
Ставшие к тому моменту национал-социалистической однопартийной республикой, США в удобный момент вытащили из пыли доктрину Монро и самоизолировались на американских континентах, запустив целую серию захватнических войн за ресурсы стран Латинской Америки.
Мир изменился до неузнаваемости…
К 2040 году США и Китай – основные участники лунной гонки – обустраивают собственные вахтовые лунные поселения. Россия, выбывшая из престижного соревнования, концентрируется на создании прорывных двигательных технологий, считая освоение Луны отвлекающим ресурсы и не оправдывающим себя проектом. Была поставлена амбициозная цель – поиск нового дома для человечества с отработкой технологий на марсианском полигоне.
Тем временем, из-за варварской эксплуатации остатков пахотных земель и использования токсичных удобрений разрастание пустынь ускорялось, а в Африке те, кто по каким-то причинам не сбежал, массово умирали от эпидемий, голода и жажды. Казалось, природа уже подписала человечеству смертный приговор, который люди за предыдущие десятилетия составили своими же руками.
В середине 2041 года началась Первая Водная Война между Аравией и Ираном, которая положила начало разрушению субэкваториальных государств. В течение десятка лет войнами «все против всех» заполыхали Южная Америка, север Африки, Ближний Восток и юг Европы. Постепенно государственные образования в этих регионах фрагментировались на враждующие друг с другом анклавы. Государства распадались, границы анклавов менялись почти еженедельно, и единственной задачей людей на этих территориях стало выживание. Миграционные потоки усиливались, росла радикализация людей, а преступность в странах, оказавшихся под натиском миграции, галопировала.
На излёте 40-х годов, когда по Европе распространялась Римская Желудочная Чума, первоисточник которой так никогда и не был определён, Россия заперла границы и приостановила транспортное сообщение с внешним миром. Осознавая всю пагубность ситуации, её руководство объявило старт проекту «Преодоление», пригласив в него все передовые страны. Смешно было рассчитывать на то, что ситуацию спасут пара лунных поселений да полдюжины космических станций, которые к тому моменту болтались на орбите планеты, ведь задача перед людьми стояла нетривиальная – найти альтернативу своей родине, Земле.
На космические разработки были брошены все силы – цивилизованная часть планеты буквально обросла современными промышленными моногородами и научными комплексами, которые работали во всех направлениях, потенциально связанных с освоением дальнего космоса. Материаловедение, энергетика, системы жизнеобеспечения, робототехника, криотехнологии, селекция… В многоэтажных подземных комплексах учёные трудились над двигателями, основанными на новых физических принципах…
За последующие три года, объединив усилия, Россия, Китай, Евросоюз, Объединённая Корея и Япония реализовали проект по созданию полноценных автономных баз на Луне и Марсе, модернизировав уже существующие китайский и русский проекты. Сети подземных жилых модулей приняли постоянных жителей, гидропонные фермы обеспечивали их едой, посадочные площадки принимали всё новые и новые грузы, а на тренировочных базах готовились терраинвенторы – будущие покорители далёких миров.
Это был лишь робкий шаг за последнюю на тот момент границу – границу земной атмосферы, однако человечество получило надежду. Орбитальные телескопы сканировали Млечный Путь сектор за сектором, спутники-разведчики отправлялись в дальние рейсы, а по мере обнаружения потенциально пригодных для обитания планет группы добровольцев в состоянии искусственного сна уходили в «путешествие в один конец» на специально оборудованных кораблях. Вероятно, многие ко дню сегодняшнему уже погибли или умерли своей смертью, а кое-кто из них до сих пор летит в полной темноте и тишине в невообразимо далёкую неизвестность по заложенному когда-то в корабельный компьютер маршруту…
Вся эта титаническая работа принесла результаты – русские довели до ума полный термоядерный цикл в миниатюрных устройствах, что позволило создать двигатель колоссальной мощности с почти неограниченным запасом хода. В серию пошли электромагнитные движки для задач маневрирования. Значительно упростились технологии производства сверхпрочных металлов и пластиков. На орбиту были выведены корабельные верфи, и налажена конвейерная сборка космических аппаратов…
В 2056 году в США из-за огромной социальной напряжённости разгорается противостояние, прозванное впоследствии Великой Гражданской Войной. Тяжеловооружённое партизанское подполье ведёт войну на уничтожение с полицией и нацгвардией. Экономика терпит чудовищный ущерб, а снабжение экспедиционных войск вдали от родных земель фактически останавливается. На этом фоне в зарубежных подразделениях, разбросанных по всему западному полушарию, зреет недовольство. Лишившись регулярного подвоза еды, средств гигиены и лекарств, полуголодные оборванные солдаты массово отказываются подчиняться приказам, берут в плен либо убивают командный состав, и отправляются домой.
Группа инициативных офицеров среднего звена берёт процесс в свои руки, и в результате двойного военного переворота руководство страны переходит к хунте, которая объявляет бессрочное военное положение. Гражданское противостояние ценой огромных жертв удаётся задавить, однако недостаток ресурсов и опустынивание земель вынуждает нищее, но хорошо вооружённое государство на крайние меры – на войну за Арктику, мировую кладовую ресурсов, которой на тот момент единолично распоряжалась Россия. Начинаются спешные военные приготовления на Аляске и в Европе, военная хунта рассчитывает на перевес в живой силе и средствах её доставки. Россия в свою очередь, наблюдая за стягивающимися войсками, до последнего призывает американцев к благоразумию, используя все международные площадки…
В назначенный день началось полномасштабное наступление войск наспех сколоченной коалиции во главе с США. Поначалу быстрое продвижение в глубь Дальнего Востока и к Москве постепенно увязало в болотах, лесах и оборонительных траншеях. Вскоре союзники утратили превосходство в авиации, а ещё через некоторое время в войну вступил Китай, развернувший против агрессора всю мощь своего тихоокеанского флота.
Окончилось всё вполне предсказуемо – после непродолжительных, но масштабных боестолкновений американцы потеряли инициативу, завязли в тяжёлых боях и применили бомбардировщики и подводные лодки с ядерным оружием на борту. Русские системы регистрации ракетного нападения сработали как часы, и в воздух воспарили десятки баллистических ракет. В стороне от конфликта не остались и другие ядерные державы – Англия, Индия, Пакистан, Палестина…
В ходе Третьей Мировой Войны и в последующие несколько лет была уничтожена половина населения Земли. Атомным бомбардировкам подверглись самые густонаселённые районы мира, промышленные кластеры и военные базы на перекрёстках сухопутных и морских маршрутов.
Из-за очагов радиоактивного заражения многие торговые пути были прерваны, а беднейшие страны лишились возможности закупать продовольствие и питьевую воду из стран-доноров, которые сконцентрировались на собственном выживании. Голод, болезни, мародёрство и гражданские конфликты с новой силой разгорелись по всему Глобальному Югу на долгие годы вперёд.
США, потеряв оба побережья, развалились на три десятка небольших государств и занялись, наконец, своими внутриамериканскими делами. На территории России более всего досталось Черноземью и Дальнему Востоку. Московская же агломерация, будучи прикрыта самым совершенным в мире противоракетным щитом, осталась почти невредимой – лишь тяжёлая коричневая пыль и частые радиоактивные осадки напоминали жителям столицы о войне ещё долгие годы…
В ходе войны в Евразии родилось огромное Евразийское Содружество, вобравшее в себя Россию, Китай и многие другие государства континента, осознавшие необходимость тесного сотрудничества в этот непростой для человечества период.
Несмотря на все трудности, всё это время разбросанные по холодной Сибири подземные моногорода, превратившиеся в неприступные крепости, исправно работали на космос, тяжёлые корабли выводили на орбиту грузы, на нетронутых войной космических верфях печатались узлы и элементы, собираясь в гигантские космические суда.
В назначенный час с орбиты планеты в далёкое путешествие по намеченному маршруту отправились сорок тысяч терраинвенторов на флотилии из полусотни кораблей. Лучшие умы Евразии – учёные, военные, агрономы, инженеры – буквально «собрали вещи» и целым флотом последовали в направлении одной из перспективных экзопланет, положив начало массовой межзвёздной экспансии.
Добровольцев было не счесть, но выбор пал лишь на каждого тысячного. Вполне вероятно, многие из желавших покинуть родные места пришли к выводу, что делить один дом с homo sapiens, которые довели Землю до ручки, им не с руки. Для кого-то детская мечта об освоении космоса наконец стала реальностью. Кое-кто утолял извечную человеческую тягу к новым открытиям, а кому-то просто хотелось сбежать от проблем.
Так или иначе, все они дали торжественную клятву не оставлять в беде свою порядком истерзанную большую Родину, попрощались с близкими и погрузились в анабиоз. Если и существует понятие коллективного разума – первые терраинвенторы по праву могли считаться таковым…
Через тридцать лет, обосновавшись на небольшой холодной и каменистой планете Росс-154, они вышли на связь с большой Родиной, а ещё через десять лет, в 2099 году – появились воочию из подпространственного туннеля между орбитами Марса и Юпитера. На гигантском межзвёздном тягаче они привезли с собой модульные гиперврата, собрав и установив их над плоскостью вращения Солнечной Системы. За время своего отсутствия Большая Экспедиция изрядно отдалилась от людей Земли, превратившись в закрытую коммуну, доступ в которую извне был заказан. Никто не бывал на Россе-154, никто не знал, что там происходит, однако россы согласились помочь землянам в деле развития и колонизации соседних пригодных для жизни планет…
Человечество вошло в новый, двадцать второй век, с новой надеждой и новыми стремлениями. С появлением гиперпереходов расстояния между мирами невообразимо ужались, была налажена торговля ресурсами в обмен на технологии россов, которые принципиально имели дело только со своими бывшими соотечественниками из Содружества.
Само собой, полученные евразийцами знания в области материаловедения, биоинженерии, энергетики и в других областях науки, стали достоянием всего человечества. Широкое распространение получили технологии печати металлов и астат-водородные двигатели вертикальной тяги, прозванные в народе «антигравами». Наномедицина потянула вверх среднюю продолжительности жизни, а промышленное протезирование расцвело махровым цветом.
Сильно прореженный род людской, получив в своё распоряжение невиданные доселе возможности и освободившись наконец от земных оков, начал экспансию. Созданная Межпланетная Конфедерация стала расти как на дрожжах, осваивая одну за другой открываемые космическими телескопами планеты, и с помощью новых друзей обзавелась сетью гиперпереходов, принципы работы которых были известны только на очень закрытом Россе-154 и хранились в строжайшем секрете…
В 2115 году – на тот момент в составе Конфедерации значилось уже пять планет, а возле дикой Джангалы завершалось строительство Врат, – россы совершили ещё один технологический прорыв и оказались способны перемещать свой «дом» если и не в любую точку галактики, то как минимум – на очень значительные расстояния. И почти сразу после этого они с чувством выполненного долга вместе со своей планетой исчезли, оставив своих нерадивых братьев по разуму в недоумении разводить руками.
Экспансия приостановилась. Немногочисленные ближайшие планеты земной группы, которых, как выяснилось, достаточно много, стремительно осваивались на базе любезно предоставленной Россом сети переходов, но диаметр обитаемого сектора застыл на величине в примерно шестьдесят световых лет – земляне в это время находились где-то на полпути к освоению технологии гиперпрыжков. С новым же витком досветовых путешествий очередная волна кораблей-ковчегов отправилась к холодным звёздам, чтобы через десятилетия создать в чужих враждебных мирах скромные форпосты человечества…
Первое время после исчезновения Росса-154 в Конфедерации бушевала настоящая «охота на ведьм». Любой взрыв на производстве, теракт, локальную войну, засор в канализации или упавший маслом вниз бутерброд объясняли происками «отшельников» – просто потому, что было выгодно списывать на них любую беду. Шпионы Росса спецслужбам Сектора мерещились повсюду, и на разных планетах под трибунал по подозрениям и ложным доносам пошли десятки тысяч невинных людей, но это ни к чему не привело. Никаких доказательств, документов – ничего, что указывало бы на связь людей, попавших в опалу, с Россом. Если даже Конфедерация и была наводнена шпионами, они никак себя не проявляли. Постепенно истерия сошла на нет, члены Конфедерации забыли про Росс, расслабились и принялись за привычные занятия – раздел сфер влияния на шести осваиваемых планетах, делёж ресурсов, денег и власти…
И вот, спустя три десятилетия, будто снег на голову, на нас сваливается нечто, замаскированное под гигантский военный линкор «Голиаф» с автономным прыжковым устройством. Вот тебе и «охота на ведьм»…
Открывшиеся обстоятельства рисовали передо мной тревожную картину. Что из себя представляла эта «Книга», которая сподвигла старых приятелей шумно возвратиться в Конфедерацию через столько лет?
Я вернулась в грузовой отсек, где на меня с расспросами налетели Марк и дядя Ваня. Вежливый профессор Мэттлок изображал равнодушие, но было видно, что он крайне заинтересован моими мыслями. Кратко передав суть разговора с заказчиком, я оставила коллег в раздумьях и отправилась готовиться к высадке. До Земли оставалось каких-нибудь полчаса полёта, и нужно было разработать план действий…
* * *
Земля, колыбель человечества, закругляясь к горизонту, сверкала бирюзой как ни в чём не бывало – будто не было на её измученном теле ран, нанесённых человечеством с тех пор, как неандерталец высек камнем первую искру. Она жила своей жизнью – тектонические плиты двигались, порождая землетрясения и извержения вулканов, атмосферные фронты ползли над поверхностью, смывая с её тела накопившуюся грязь и поселения людей, а длинные жизненные циклы шара – от потепления к похолоданию и обратно – всё также неумолимо перемалывали обитателей планеты и перекраивали целые биомы.
С момента рождения Земли прошло четыре с половиной миллиарда лет. Прямоходящий человек гостил здесь сравнительно недавно – всего каких-нибудь четверть миллиона. За последние несколько веков он успел заполнить собою планету и столь же успешно очистить от себя её добрую половину, однако это нисколько не помешало естественному ходу событий – территории, пересохшие, выжженные некогда бомбардировками и заражённые радиацией в ходе Великой Войны, уже обживали новые виды растений и животных – пусть пока довольно робко, но с каждым днём всё уверенней.
Ничто не могло остановить ход времени – локомотива постоянных и непредсказуемых изменений, движения – как от жизни к смерти, так и от смерти к новой жизни…
* * *
Наш корабль висел в двух километрах над пересечениями воздушных трасс, по которым неслись сотни аэромобилей. Движение было оживлённым – стоял конец земного декабря, завлекая всех и каждого в водоворот предновогодней суеты. Под трассами, прямо над Новосибирском – одним из научных центров Евразийского Содружества – сгустилась плотная облачная завеса, исторгавшая из себя снег, поэтому оптический телескоп «Виатора» не мог дать картинку городского рельефа. Оставались данные инфракрасного и ультразвукового сканеров, которые худо-бедно давали представление об архитектурном ансамбле и примерном расположении цели.
Бескрайняя Сибирь встречала нас по-своему – как встречала авантюристов-исследователей, пилигримов и инженеров-строителей десятки и сотни лет назад. Снегом, ветром и холодом.
Чертежи здания Института Внеземных Проявлений и подземных коммуникаций под городом несколько минут назад любезно прислал заказчик, поэтому наша задача облегчалась. Марк предложил спланировать в город на глайдере, оставить его в неприметном месте в промышленном районе и, спустившись в канализацию, пробраться прямо под Институт. Точный маршрут был построен, чертежи – загружены в наши нейроинтерфейсы, и нам теперь оставалось только выйти в поле и сделать дело…
Глава X. Коридор
… Прижавшись к шершавому дереву и замерев испуганным зверем, я стояла по колено в прохладной болотной жиже. Я прислушивалась к бешенному галопу собственного сердца и выжидала. Малейшее движение, и меня тут же заметят, загонят в топь или поймают, и что тогда будет – известно одной лишь судьбе. Сверкали отблески фар, отражаясь в лужах, бросая блики на сырую осоку в топкой почве. В сторону ворот с рёвом одна за другой катились машины. Рёв двигателей сливался в какофонию, но какие-то глубинные механизмы взвинченного разума досчитали до шести, пока заболоченный подлесок вновь не исчез во тьме.
Аккуратно выглянув из-за дерева, я увидела хорошо освещённые ворота интерната и стоявшие перед ними машины – четыре грузовика и пару джипов. Колыхнулся брезент, и на дорогу высыпали шумные тени. Они галдели, отрывисто гоготали, хрипло выкрикивали что-то на чужом, незнакомом, мне языке. Они ни от кого не прятались, будучи здесь хозяевами. Было похоже, что они приехали поразвлечься, и всё их существо излучало предвкушение какого-то праздника.
В лучах фар мелькали панамки и береты, штаны и куртки – камуфляжные и просто грязные; военные разгрузки, бушлаты и кожанки, военные ботинки и кроссовки… Какой-то разношёрстный сброд, схожий только в одном – все они были до зубов увешаны бряцающим и позвякивающим оружием.
Невозмутимо и буднично ворота с дребезгом откатились в сторону, и грузовики с джипами, чадя выхлопом, один за другим скрылись в темноте. Через минуту последний головорез, закинув на плечо автомат, оглядел трясину вдоль обочины, протопал внутрь периметра, и створ ворот захлопнулся.
Там, в интернате, всё ещё оставались мои друзья, но я не могла вернуться. Меня разрывало изнутри, хотелось грызть землю и биться головой о дерево, но сквозь лихорадочное возбуждение я осознавала – вернуться сейчас означало самоубийство. Вера, Аня, я вас не брошу! Доктор, надеюсь, вы в порядке… Обещаю, я вернусь…
* * *
Почти наощупь я пробиралась сквозь примятую сорную траву меж двух неровных колей, по щиколотку заполненных водой. Мне всё время казалось, что за мной гонятся. Сказывалось напряжение последних дней, а в теле бушевал адреналин, но, поминутно оглядываясь назад, я видела только непроглядно-чёрный туннель укрытой ветвями просеки.
В какой-то момент, услыхав гул мотора позади себя, я соскочила в овраг и затаилась в кустах, и вовремя – по дороге в сторону от лагеря пронёсся огромный чёрный седан, который почти всегда был припаркован у входа в главный корпус. Машина директора…
Седан исчез среди деревьев, и всё стихло. Только раскатистое эхо отдалённых редких выстрелов доносилось откуда-то издалека. Потеряв счёт времени, я продиралась сквозь колючие кусты вдоль тёмной лесной просеки. Тело работало на автомате, а сознание отключилось, предоставив полную свободу рефлексам. Шаг, другой, ещё, и ещё…
Вскоре начало светать, и я уже могла различать путь. Я в исступлении отмеряла шаги, пока лесная колея не вывела меня на потрескавшуюся от старости бетонную дорогу. После долгого монотонного пути я наконец остановилась, чтобы решить, в какую сторону повернуть, и в этот момент пришёл шок. Сбивающей с ног волной отвращения накрыл он меня, придавил сверху запоздалым осознанием – я впервые в жизни убила человека. Каким бы он там ни был – он был живой до того, как я искромсала его горло скальпелем. Теперь он лежит там, в луже собственной крови, с застывшей предсмертной гримасой на лице. Он больше никогда не будет двигаться, говорить, думать. Его жизнь погасла навсегда и бесповоротно.
Я машинально опустила взгляд. Всё было в крови – протезы, руки, роба. Кровь высохла, превратившись в бледно-багряную корку, пропитав собой ткань, въевшись в неё намертво. Всё было испачкано чужой кровью, а воздух вокруг был тяжёлым, налитым чугуном, и невыносимо разил железом. Мышцы мои гудели, горло саднило, лихорадочный озноб охватывал меня от макушки и стремился вниз, вниз, к самым коленям. С ужасом я почувствовала, как по бёдрам потекло что-то тёплое, и тело вовсе перестало меня слушаться. Как подкошенная, я рухнула на землю, только и успев выставить перед собой протезы рук…
* * *
… Едва ощутимый запах аммиака, мерный гул и лёгкая тряска первыми предвестниками пробуждения ворвались в моё сознание. Следом за ними сосущий голод и обжигающая жажда напомнили о том, что я всё ещё была жива. Открыв глаза и оглядевшись, я обнаружила себя полулежащей на пассажирском сиденье старенького грузовичка, поскрипывающего рессорами на неровностях дороги. Рядом, на водительском сиденье, седой мужичок почтительного возраста в клетчатой рубашке и плоской кепке сосредоточенно крутил руль. Увидев, что я очнулась, он повернулся ко мне и заговорил на тарабарском:
– Hvordan har du det? V?gnede op? Vent, ingen pludselige bev?gelser er n?dvendige, nu… – Откуда-то снизу он достал бутылку с водой и протянул мне. – Hold det, drik det.
Прильнув к горлышку бутылки, я жадно глотала тёплую воду. Поперхнулась, закашлялась, и вода полилась мне за воротник. Ещё пара глотков – и бутыль опустела, а я перевела дух и прохрипела:
– Спасибо… Я ничего не поняла… Куда мы едем?
– Der er heller ikke nogen netv?rksmodulator? Et ?jeblik, – сказал мужчина, дотронулся до виска, замер на несколько секунд, словно задумался, и на чистейшем русском сказал: – Не думал, что мне когда-нибудь понадобится нейродольметчер… Сын подарил дорогую и бесполезную игрушку, а вот поди ж ты… Ты русская? Откуда ты?
– Я из интерната неподалёку, – ответила я и прильнула к окну.
Снаружи мелькали деревья, плотной стеной обступая дорогу. Память предательски подводила, вызывая панический страх и чувство тревоги. Как я здесь оказалась? Почему я здесь?!
– Куда мы едем?! – выпалила я и принялась шарить по двери в поисках ручки.
– Как это куда?! – Старик удивлённо посмотрел на меня. – В Сайрен! Не от хорошей жизни измождённые дети в окровавленной одежде валяются на дороге. Ты, прости меня пожалуйста, ещё и обмочилась. Я отвезу тебя в больницу, пусть они тебя осмотрят, а дальше уже решают, что с тобой делать.
Опустив глаза, я оглядела измазанную в крови и чернозёме рабочую робу и наконец вспомнила – там, позади, остались мои друзья!
– Нет-нет-нет, не надо в больницу, это не моя кровь! – замахала я руками. – Нет, мне нужна полиция или военные. Кто-нибудь, кто сможет помочь мне освободить друзей. Они попали в беду, их держат в заточении!
– А чья это тогда кровь?.. Нет, не говори, я не хочу ничего знать! – Он замотал головой, – Я просто вожу стройматериалы. Если вдруг кто спросит – лучше, чтобы мне было нечего сказать… Тут недалеко есть полевой лагерь. Я, конечно, могу сделать крюк, но тебе бы по-хорошему…
– Везите меня туда! – взволнованно выкрикнула я.
– Хорошо, – с явной неохотой согласился шоф?р. – Но я с тобой не пойду. Не хватало мне ещё в эту треклятую бойню вписаться. Терпеть не могу ни одних, ни других. Комендатура все соки высасывает, мятежники нож к горлу ставят и… Я высажу тебя метров за триста. Сама дойдёшь?
– Обязательно дойду!
* * *
Через полчаса мы были на месте. Поблагодарив сердобольного водителя и попрощавшись, я выбралась из кабины на пыльную дорогу и побрела под горку в сторону окружённой забором россыпи армейских тентов, стоящих в низине. Грузовик развернулся, поднял на прощание клуб сизого дыма и скрылся за изгибом холма.
Меня завидели издалека – от будки со шлагбаумом мне навстречу уже шли три человека в тёмно-зелёной военной форме с оружием наизготовку. Приблизившись, один из них, видимо, старший по званию, нахмурил густые чернявые брови и спросил:
– Quien eres y quе haces aqu?? Estаs herido?
Со вздохом я развела руками. Командир скривился, обернулся к стоявшему рядом бойцу и с раздражением в голосе приказал:
– Dame ese neurointеrprete!
Боец вынул откуда-то небольшой светлый предмет и передал его командиру, а тот протянул его мне. На раскрытой ладони лежало овальное бежевое устройство, похожее на пластиковую пуговицу. Взяв электронный переводчик, я кое-как вставила его в ухо.
– Кто ты, и что тут делаешь? – спросил офицер. – Ты ранена?
– Это не моя кровь, – в очередной раз устало повторила я. – Меня зовут Лиза. Я сбежала из интерната Каниди. Прошлой ночью его захватили бандиты. Там остались мои друзья, и мне нужна ваша помощь.
Обернувшись к высокому смуглому бойцу, командир спросил:
– Это километрах в тридцати отсюда, в лесу? Там ещё такой высокий забор…
– Так точно, полковник, бывший пансион на тринадцатой отметке. Туда ведёт грунтовка от шоссе.
– И что, никаких сообщений и донесений по поводу этого интерната? – ещё сильнее нахмурился офицер.
– Полная тишина.
Полковник вновь обратился ко мне:
– Можешь сказать, сколько их было? Чем вооружены?
– Несколько машин. – Я вызвала в памяти ночную сцену у ворот. – Четыре грузовика и два джипа. Человек двадцать минимум. И, скорее всего, охрана с ними заодно, так что не меньше тридцати.
– Понятно. Надо брать, пока тёпленькие. – Офицер уп?р руки в бока. – Сантино, свяжись со штабом и передай информацию. Пусть поднимают вертушку, через два часа она должна быть у нас… Пошли, девочка, тебе нужно переодеться и отдохнуть.
– Я не могу отдыхать, пока моим друзьям грозит опасность!
– В таком случае, тебе хотя бы нужно поесть – сказал полковник тоном, не терпящим возражений. – Транслятор оставь себе – спишем, как потерянный… Штельмахер, распорядись, чтобы выдали комплект белья и одежды!
– Есть! – ответил третий боец и взялся за рацию.
Аккуратно, под руку офицер повёл меня вниз по склону холма. С какой-то решительной злостью в голосе он чеканил слова:
– Мы этих сволочей почти полгода ищем. Местная банда, скрываются на болотах и передвигаются только им одним известными тропами. Воруют скот, убивают местных жителей, мародёрствуют, устраивают засады на армейских. Я по пять человек в неделю теряю вместе с оружием, а разведка только ушами хлопает… Недавно эти черти совсем обнаглели, разбили целый конвой и вооружились до зубов. В открытую беспределят, никого не стесняясь… Если твоя информация нам действительно поможет их прижать, я в долгу не останусь…
Лагерь приходил в движение, словно бы пробуждаясь ото сна. У тентов Сантино зычным голосом раздавал приказы личному составу, солдаты проверяли оружие и экипировку.
В одной из палаток, из которой командир чуть ли не пинками выгнал бойцов, я наскоро умылась из пластиковой бочки с водой и переоделась в полученную военную форму – всё было велико, ветровка висела на мне мешком, а брюки-карго не сваливались лишь благодаря ремню, застёгнутому на последнюю дырку. Снаружи кто-то вручил мне миску с кашей, которую я поедала, сидя в офицерском джипе. Невзрачная серая каша показалась мне вершиной кулинарии – последние пару дней я почти не ела и ужасно вымоталась. Меня нечеловечески тянуло спать, хотелось забиться в тёмный угол и целую неделю не видеть белого света, но сон был непозволительной роскошью. Я должна была убедиться в том, что солдаты сделают всё правильно, а мои друзья будут спасены.
Ревели многочисленные двигатели, полные бойцов грузовики один за другим выкатывались из лагеря. Вся подготовка заняла не больше десяти минут – похоже, военные были замотивированы на результат не меньше моего…
* * *
Светило давно перевалило через полдень, и небо постепенно заволакивали набухающие влагой тучи. Позади огромного колёсного броневика, чадившего выхлопом, полз офицерский внедорожник, в котором нас было четверо – водитель и полковник спереди, и ещё один офицер вместе со мной на заднем сиденье. Сзади тащились три грузовика, полные солдат, а замыкал колонну ещё один броневик. Колонна нарочито медленно и неторопливо двигалась сквозь непролазные болота по извилистой бетонной дороге, и это путешествие казалось мне вечностью.
Я то проваливалась в полудрёму, то выныривала из неё, но через какое-то время мы наконец-то добрались до уже знакомого поворота. Один из броневиков военные развернули поперёк дороги, организовав блокпост. Вторая бронемашина поползла по колее, возглавив нашу колонну, черепашьим семейством тащившуюся следом. Где-то наверху уже стрекотал подоспевший вертолёт, то приближаясь, то отдаляясь, а из рации доносился разбавленный помехами гомон переговоров…
До ворот оставались считанные десятки метров, и между деревьев я уже могла разглядеть высокий бетонный забор. Угловая вышка была пуста, привычного часового и след простыл. Полковник сделал водителю знак остановиться и скомандовал в рацию:
– Первая группа, аккуратно заходим внутрь. Вторая – берите подступы и внешний периметр. «Буревестник», что у тебя?
Сквозь стрёкот и шум из динамика раздался голос:
– Внизу движения не видно! Людей нет, машин тоже, территория чистая, инфрасканер ничего не показывает! Приём!
– Хорошо. Не расслабляемся. Вперёд!
Джип дёрнулся и замер, а солдаты, спешившись из машин, сгрудились позади броневика с оружием наизготовку и прижались к его высокой корме, словно утята к маме-утке в холодный и промозглый день. Часть отряда расходилась цепью по волглой низине и по насыпи дороги. Ожидание изнуряло меня, лишало последних сил. Отсюда я видела распахнутые настежь ворота, за которыми раскинулся бетонный плац. Признаков движения не было, и я больше не могла сидеть здесь, в укрытии. Распахнув дверь, я спрыгнула на дорогу.
– Девочка, ты куда рванула?! – окрикнул меня полковник, но я уже стремительно шагала сквозь оседающую пыль, поднятую броневиком.
Вот бронемашина, поводя стволом, медленно вкатилась в створ ворот. Следом в широком проёме скрылись вооружённые бойцы. Никто не стрелял. Не было слышно криков – лишь отражался от бетонных стен мерный гул чадящего на холостом ходу бронетранспортёра.
Наконец, ворота прямо передо мной. Вот на этом месте стоял доктор Хадсон вместе с начальником охраны Симмонсом. Вход в охранную будку… Окно разбито, а прямо перед настежь открытой дверью в луже крови с грязью смешались осколки стекла. От вида крови у меня похолодело внутри, хотя буквально несколько часов назад я была залита ею с ног до головы.
Дальше, дальше, вперёд… Посреди плаца лежал одинокий серый кроссовок. Почти бегом бросилась я в сторону жилых корпусов. Кое-где мокрая трава была примята множеством ног, а через весь двор тянулись в сторону прачечной пара извилистых следов от массивных колёс.
Вот и корпус для мальчиков… Дверь распахнута, тёмный дверной проём встретил меня непривычной тишиной. Я поднялась по ступеням и пошла по длинному, скрытому в полумраке коридору. Некоторые двери были распахнуты настежь, но внутри никого не было, всё здание тоже как будто вымерло. Вот на полу валяется скомканная простыня, а в углу – какие-то серые тряпки. А здесь на тумбочке лежит пачка недоеденного печенья и чьи-то очки…
Почему никого нет? Нет, это всё не то! Они все не могли так просто взять и исчезнуть!
Ноги сами вынесли меня на улицу. Территорию настороженно обходили военные, заглядывая под каждый куст, а я тем временем побежала в сторону девичьего корпуса. Поворот дорожки, кусты, и вот оно – крыльцо и отделяющие меня от входа несколько ступенек. Преодолев подъём, я изо всех сил толкнула дверь…
Дыхание перехватило, в желудке зашевелился огромный чёрный червь ужаса. Мой разум отказывался верить в то, что увидели глаза, я вросла в пол, не в силах пошевелиться. Позади, простучав набойками по бетону и хрустнув мелким гравием под сапогами, остановился загорелый офицер Сантино и навис тенью рядом со мной.
– Санта Мария, – только и вымолвил он сипло.
Вдоль стен длинного коридора аккуратно, с какой-то маниакальной тщательностью были уложены тела, накрытые белоснежными простынями. Кое-где на белых простынях кляксами темнели багряные пятна. В воздухе стоял железистый запах крови, она потёками и волочащимися следами покрывала напольный кафель.
«Это всё происходит не со мной, с кем-то другим… С кем-то другим… На дверях висел замок, взаперти сидел щенок… Чёртов детский стишок, проваливай, сейчас не время! Всё это не со мной, не со мной, это не я… Их не убили, они не могут быть мертвы! Только не их!»
Ноги волочились сами собой, я медленно брела вперёд, как заколдованная.
«Мне нужно знать… Знать, здесь ли они…»
– Я с тобой. Я тут, рядом, – раздался из тяжёлого затхлого полумрака сдавленный голос Марка Сантино. Пиликнул коммуникатор. – Быстро медиков сюда. Двухэтажка справа, в глубине территории…
В голове безумным бесконечным волчком крутились строчки из детского стишка:
«На дверях висел замок, взаперти сидел щенок…»
И вновь, и вновь, по кругу…
Я неровно шагала по этому коридору смерти, опуская взгляд то влево, то вправо, и слышала, как Марк идёт следом. В звенящей тишине наши шаги отдавались громом в ушах. Морок наваливался, душил солёным ароматом молодой смерти… Присев у первого попавшегося тела, я приподняла простыню. Бруно с разбитой головой…
«На дверях висел замок…»
Следующее тело – бледная Эшли с неестественно вывернутой шеей…
«Взаперти сидел щенок…»
Лежащий на животе Кацман, подогнувший под себя ноги…
«Все ушли, и одного…»
Посиневшая лицом Эвелин с фиолетовыми следами пальцев на шее…
«В доме заперли его…»
Я стянула очередную простыню и рефлекторно зажала рот рукой. Аня в разодранной кофте с кровавой раной в животе… Рыжие волосы слиплись, пропитавшись багрянцем, а взгляд больших глаз был устремлён куда-то в потолок. Мёртвые глаза гипнотизировали, манили, в них я видела девятый вал эмоций и чувств, которые захлестнули последние мгновения перед тем, как её дыхание прервалось. Они навеки отбились слепком в голубой радужке – животный страх, дикая боль, чудовищное облегчение… Облегчение жизни, освобождённой смертью…
Кто-то взял меня за плечо и голос Марка тихо произнёс:
– Пойдём отсюда. Не нужно нам тут находиться.
Я с нечеловеческим усилием оторвала взгляд от Анны и повернулась в сторону обрамлённого телами коридора, который тянулся далеко-далеко, исчезал где-то в чёрной бесконечности, как голодная разинутая пасть ненасытного чудовища.
– Вера и доктор, – выдавила я из себя. – Я должна знать…
И я двинулась вперёд. Покатилось во все стороны эхо оглушительного грохота едва слышных шагов, и сильная ладонь вновь легла на моё плечо.
– Нет, ты не должна. Ты больше ничего им не должна, ты ничем не сможешь им помочь.
Я попыталась вырваться, не получилось – он крепко держал меня. Развернул к себе, взял за плечи и встряхнул.
– Смотри только на меня, не смотри на них, – приказал он, пронзая меня взглядом бездонных карих глаз.
Я послушно глядела на него снизу-вверх. Его лицо плыло, распадаясь на странные узоры, будто он был под водой – взор мой был затуманен влажной пеленой. Марк мягко, но крепко приобнял меня за плечи, прижал к себе и вывел из корпуса на улицу. С громогласным шелестом и постукиванием карабинов, пряжек, кармашков и креплений мимо нас проследовали и скрылись в дверном проёме солдаты с наплечными сумками.
Марк аккуратно усадил меня на ступени и присел рядом. Я отсутствующим взором смотрела в серо-зелёный ком пластилиновой пустоты – я не могла закрыть глаза, потому что если я это сделаю, коридор вернётся. На то, чтобы разрыдаться, не было сил. Их больше не осталось ни на что.
Набухавшая сверху сизая туча наконец прохудилась, и по зелёной траве зашелестели первые капли дождя, застучали по гравию, забарабанили по моим грязным волосам. Может быть, этот дождь будет оплакивать погибших друзей вместо меня?
– За что их всех? – пробормотала я. – Чем они провинились, что мир им так отомстил?
– Это не мир, Лиза, – сказал Марк. – Это сделали люди…
Обессиленно привалившись к плечу офицера Сантино, я закрыла глаза – усталость наконец взяла верх над страхом. Взаперти сидит щенок, на дверях висит замок…
Глава XI. Институт
… Снежная пелена закручивалась вихрями, создавая неповторимый белый хоровод. Крупные снежинки, сбиваясь в стаи, слепили и дезориентировали, гипнотизировали и пробуждали воспоминания. Глайдер стремительно спускался сквозь циклон, а из-под сиденья привычно поддувало. Воздушные трассы остались над нами, а где-то внизу на многие километры простирался занесённый пургой город, сдавшийся на милость победившей стихии.
Облачённая в матово-чёрный боевой комбинезон, я сидела на пассажирском сиденье и заряжала вторую обойму для дробовика. Осколочный, разрывной, осколочный, разрывной… Волосы были заплетены в хвост, устрашающая тактическая маска – поднята на лоб, а кобура с пистолетом – привычно пристёгнута к бедру. Меж моих коленей покоился оскаленный дробовик, с нетерпением ожидавший своего часа. Часа, когда он наконец сможет высказаться о наболевшем.
Неестественно напряжённый Марк крепко держал штурвал и вглядывался в белизну за обтекателем. Чувство необъяснимой тревоги одолевало и меня, примешиваясь к обыденно ноющему в затылке нейроинтерфейсу. Едва заметно зудел над ухом неуловимый комар сомнений, что-то казалось неправильным, и я подсознательно чувствовала, что теряю контроль над ситуацией. Впереди нас ждала неизвестность. Наскоро составленный план операции не выдерживал критики – не было ни прикрытия, не считая «Виатора» в десяти километрах над головой; ни обстоятельного плана на случай, если что-то пойдёт не так. Надеяться мы могли только на себя, и всё, чем мы располагали – это эффект неожиданности…
– В последнее время я часто вспоминаю Каптейн, – нарушила я висящее тягостное молчание. – Как думаешь, могло ли всё случиться по-другому? Без всех этих убийств и насилия. Мне иногда кажется, что эти болота высосали из меня душу.
Защёлкнув обойму в дробовик, я принялась накручивать длинный толстый пламегаситель на конец ствола.
– Не знаю, Лиз, – задумчиво отреагировал Марк, не отрывая взгляда от приборов. – Не мы начинаем войны. Мы в них лишь участвуем, как заложники, и все войны кончаются без нашего ведома. На любой войне есть неизбежные жертвы – даже если это война твоя личная. Можно ли было спустить тварям с рук такие зверства? Я бы не смог, моя война после такого не кончилась бы. Так что, вернувшись туда и отомстив, ты поступила правильно. Я в этом уверен.
– Люди – странные существа, – сказала я, разглядывая белую круговерть за стеклом. – Только подумаешь, что дальше уже некуда. Нет уже гадости, которой можно переплюнуть совершённое действо – как вдруг люди снова находят, чем удивить.
– Я предпочитаю не думать про Каптейн, – поморщился мой напарник. – Те времена нелегко мне дались. Я потерял много отличных боевых товарищей и веру в людей.
– Но было ведь там у тебя и что-то хорошее? – с надеждой в голосе спросила я. – Дружба, боевое братство, твоя карьера…
– Которую я послал к чёртовой матери.
– А ещё наша встреча. – Я взглянула на него.
– Да, наша встреча, – кивнул он, и едва заметная улыбка пробежала по его губам. – Если бы не воля случая, не знаю, что бы ты нашла, кроме собственной погибели на этих проклятых болотах… Я иногда прокручиваю в памяти тот момент – когда захожу следом за тобой в этот мёртвый затхлый корпус…
Он прервался и сглотнул. Я очень редко видела его таким – подавленным, будто мигом постаревшим на несколько лет. Я протянула обтянутый черной материей мехапротез и взяла его ладонь в свою.
– Вспомни лучше пляж на Маджи Хаи – тот, что так вовремя вышел из-под воды. – Я мечтательно закатила глаза, словно пытаясь передать ему вызванное в памяти видение. – Белый песок под ногами, разноцветные кораллы, голубую воду… Крабораков, которых мы ловили под камнями, а потом отпускали…
– Но это всё было после, – вновь улыбнулся он. – А помнишь, как мы с тобой поехали автостопом по Пиросу? Папа меня после этого чуть не убил. Волновался за нас, бегал по соседям. А я, дурень, просто забыл взять с собой телефон.
– Знаешь, Марк, я очень рада, что ты заменил мне старшего брата, – сказала я. – Не уверена, стоило ли оно твоей карьеры, но я очень это ценю. Далеко не каждый может принять в свою жизнь совершенно постороннего человека и взять за него ответственность…
– Ты была совсем девчонкой, к тому же в трудной ситуации. – Он пожал плечами. – Наверное, у меня изначально не было выбора, если учесть, что я на двенадцать лет старше тебя…
– И если учесть, что ты меня постоянно подкалываешь, злишь и бесишь. Тебе ведь это нравится, признайся.
– Конечно! – согласно кивнул он. – Именно для этого я и забрал тебя с собой на Пирос.
– Ну да, ну да, – покачала я головой, вспомнив обрывки его по-детски наивных сочинений. – И, наверное, поэтому ты писал мне в соседнюю комнату письма с признаниями в любви, а потом рвал их и выкидывал. Чтобы меня позлить.
Округлив глаза, он посмотрел на меня.
– Да, я всё знаю, – просто сказала я. – Тебе нужно было их сжигать, а не выбрасывать в мусорное ведро. Но я ни о чем не жалею, и тебе не советую. Мы же, в конце концов, повзрослели и притёрлись, нашли гармонию в виде деловых отношений, правда ведь?
Он не ответил. И я вдруг почувствовала то, что, наверное, постоянно чувствовал он – близость человека, с которым тебя связывают годы, проведённые вместе. Которого вожделеешь и любишь, но молчишь. Ни словом, ни делом стараешься не подавать виду, чтобы не разрушить что-то важное. Вы не вместе – только рядом, как брат и сестра. Ведь если перейти эту черту, вы уже не сможете работать друг с другом. Спокойную и профессиональную сосредоточенность вытеснят эмоции, переживания, а душу захлестнут волнение и страх за ставшего слишком близким человека. Нашим преимуществом было то, что мы не заплывали за эти буйки, но, похоже, этому постепенно приходил конец…
– Триста метров до входа в коллектор, – моментально переключившись, стальным голосом отчеканил Марк. – Готовься, на всё про всё у нас полчаса…
Казалось, эта часть города застыла без движения – за стеклом проплывали унылые стены многочисленных складов, корпусов и заборов, посеребрённые снежными заносами. Площадки и стоянки были покрыты сугробами, тут и там виднелись впавшие в зимнюю спячку грузовики, трактора и погрузчики. И никого, ни единой живой души – один лишь мечущийся ветер, пойманный в ловушку из кирпича и бетона.
Глайдер замедлился и стал снижаться. Через полминуты мы плавно приземлились возле забора из сетки-рабицы прямо над широким бетонным жёлобом ливнёвки, тут же впадающей в поросшую кустами, заваленную ржавым строительным мусором низину. Сточная канава скрывалась за поворотом и уползала куда-то в глубь промзоны, а внизу, в паре метров от нас зияла круглая зарешёченная труба водостока. Поднимая лёгкое облачко тёплого пара, она источала из себя зловонную воду цвета меди, скромным ручейком исчезавшую в замусоренном овраге.
– Лиз, принимай живую карту, – скомандовал Марк и заглушил двигатель.
– Пошла интеграция…
– Надеюсь, ты не боишься крыс? – ехидно спросил напарник. – У меня ощущение, что они здесь довольно крупные.
Я промолчала. Тактические линзы накладывали на сетчатку глаза схему коммуникаций, и передо мной предстала объёмная сетка подземных туннелей, ведущих под самое сердце Института. Я повела взглядом из стороны в сторону, оценивая масштаб скрытых сооружений – целый город под городом, уходящий на многоэтажную глубину, в котором можно было легко заблудиться. Хорошо, что нам не нужно было спускаться слишком глубоко…
– Ребятки, у меня хорошие новости, – неожиданно резко из коммуникатора затрещал голос дяди Вани. – В околоземном пространстве появились несколько неопознанных кораблей – скорее всего, это ваши старые приятели. Местная полиция поднята по тревоге и суетится, как разворошённый муравейник, а в эфире – интенсивные переговоры. Я больше не могу тут оставаться. Сдвигаюсь на юг, чтобы не попасть под раздачу. А вы не теряйте время зря, воспользуйтесь ситуацией!
– Принято, деда, – отрапортовала я. – Используем эффект неожиданности, пока вояки встречают гостей.
– Были полчаса, да сплыли, – скорбно пробормотал Марк.
Достав из бардачка крошечную капсулу с «Персистенсом» – боевым стимулятором, – я закатала штанину и опрокинула содержимое капсулы в резервуар в голени. Опустила на лицо маску, откинула дверь и с дробовиком наперевес спрыгнула вниз, тут же погрузившись в густой снег почти по колено. В несколько шагов оказавшись у решётки, выдернула её из пазов и с грохотом сбросила вниз, на бетон. Марк, уже стоявший рядом с карабином в руках и с походной сумкой на плече, пригнулся и скрылся в коллекторе. Включив инфракрасный визор, я последовала за ним…
Всё оказалось не так уж плохо – воды было всего по щиколотку, а маска позволяла без особых неудобств переносить гниловатый запах ржавой воды. Стены покрывали коричневые потёки и сгустки какой-то ослизлой массы. Местами из-под ног, отчаянно пища, разбегались потревоженные незваными гостями жирные крысы. Во тьме ответвлений что-то булькало и печально вздыхало, от этого места мне становилось не по себе, но оружие в руках придавало уверенности. Вскоре по петляющим коридорам вдоль стен с отверстиями, источавшими воду, мы добрались до ржавой лестницы, уходящей вверх по вертикальному отводу. Карта сообщала о том, что Институт находится прямо над нами.
– Давай, Лиза, я за тобой, – вполголоса скомандовал Марк.
Я стала подниматься по металлическим ступеням, предательски стонавшим под моим весом. Через пяток метров подъёма меня ждал квадратный люк – слава Вселенной, незапертый. Приложив некоторое усилие, я со скрипом откинула тяжёлый стальной лист и выбралась наружу. Тёмное техническое помещение встретило меня парой мерцающих лампочек под потолком и нестройным ансамблем гудящих генераторов, журчащих труб и щёлкающих реле в электрощитах. Оглядевшись, я протянула руку и помогла Марку выбраться следом за мной.
Итак, мы здесь. Нижний ярус, подвал, минус третий этаж. Согласно схеме, лабораторное хранилище располагалось на минус втором этаже под поверхностью. Единственная дверь, ведущая из технического помещения в коридор, была заперта, и чтобы не терять время, мысленным напряжением я активировала кинетический усилитель, наполнивший помещение едва различимым свистом ультразвука. Удар сжатым в кулак мехапротезом – и хилый замок лопнул, как пластиковый стаканчик на морозе, а дверь с грохотом распахнулась.
С оружием наизготовку Марк выдвинулся в тёмный коридор, я последовала за ним. Через несколько метров мы оказались возле узкой лестницы, ведущей наверх. Десяток шагов по ступеням, металлическая дверь с небольшим помутневшим окошком. Марк осторожно глянул сквозь него и негромко чертыхнулся:
– Гадство какое… Вижу пару курильщиков в коридоре. Бесшумно войти уже не получится, а ждать, пока уйдут, не с руки. Вероятно, там дальше будет больше людей.
Включив сигма-сканер, я повела взглядом вдоль стен и потолка. Впереди виднелись несколько сигнатур, но основное движение происходило наверху, на первом этаже. Похоже, штатной охране было придано усиление – я насчитала десяток человек.
– Они уже вовсю готовятся, – заметила я. – Нам особо выбирать не приходится, времени совсем мало.
– Ладно. Заходим, а там по обстоятельствам. Раз… Два…
Марк вышиб дверь ногой и поднял ствол автомата. С сочным раскатистым щелчком я передёрнула затвор дробовика. Курившие у стены лаборанты в белых халатах обернулись и изумлённо уставились на нас, словно увидели домового.
– Не дёргайтесь, и тогда все останутся целы! – рявкнул Марк и наставил оружие на толстяка в очках. – Нам нужна «Книга судьбы». Ты пойдёшь с нами и отведёшь нас в хранилище.
Из раскрытого рта учёного выпала сигарета и с фонтанчиком искр отскочила от пола.
– К-какая книга? – вопросил толстяк, задирая руки к потолку.
– Металлические пластинки, найденные на Джангале. Я знаю, что они где-то здесь, и ты отведёшь нас к ним прямо сейчас. Иначе мне придётся что-нибудь тебе сломать.
– Я п-понял, не надо н-насилия, – проблеял лаборант и засеменил по коридору. – Идёмте, нам туда…
Жестом указав второму курильщику следовать за коллегой, я замкнула шествие. Петляющий коридор был пуст и безлюден – похоже, бо?льшая часть персонала уже отправилась на предпраздничный выходной, что было как нельзя кстати. Очередной поворот вывел нас прямо в просторный зал, посреди которого за ярко освещёнными столами троица учёных проводила какие-то изыскания. На многочисленных поверхностях были разложены исчерченные бумаги, расставлены электронные микроскопы, мерцали мониторы и объёмные голограммы с таблицами, графиками и странными формами – работа кипела полным ходом. В противоположной стене высилась массивная железная дверь с панелью кодового замка и лицевым сканером рядом. Я вышла в центр помещения под изумлённые и обескураженные взоры и скомандовала:
– Всем оставаться на своих местах! Ведите себя тихо и спокойно, и никто не пострадает! Кто знает код от хранилища?
– Я руководитель отдела. – Из-за стола поднялся седовласый профессор. – Только я могу открыть эту дверь. Что вам там нужно?
В его голосе не чувствовалось страха – скорее досада оттого, что кто-то посмел помешать его важным исследованиям.
– Мы заберём артефакт – «Книгу судьбы», – сказала я.
– Книга, говорите? – Он засмеялся. В тяжёлой тишине этот дребезжащий смех казался совершенно неуместным, и я на мгновение даже растерялась. – Ох уж эти журналистские штампы и броские заголовки… «Книга судьбы перепишет историю человечества…» «Находка тысячелетия изменит мир навсегда…» Зачем она вам, варвары двадцать второго века? Что вы собираетесь с ней делать? Гвозди ею заколачивать или бить друг друга по пустым головам?
Время поджимало, и я уже начинала закипать.
– Уважаемый, открывайте хранилище! Нам некогда вести светскую беседу, мы можем заняться этим позже, в более спокойной обстановке. А сейчас – вперёд!
– А что, если я откажусь? – В голосе учёного зазвучала надменность.
– Из этого не выйдет ничего хорошего. – Я покрепче перехватила оружие.
Тотчас же стоявший ближе всех к выходу лаборант сорвался с места и устремился к дверному проёму. Моментально среагировав, я щёлкнула предохранителем, вскинула дробовик и нажала на спуск. Раздался глухой хлопок, и горсть раскалённой дроби со свистом изрешетила голень беглеца. Тот громко обрушился на пол и истошно закричал. Ну зачем ты так, идиот? Я же предупреждала…
– Есть ещё кто-то, кто не понял всю серьёзность ситуации?! Профессор, открывайте хранилище, следующий патрон будет разрывным! – прикрикнула я и наставила ствол на лаборантку за соседним столом.
Трясясь от страха, девушка тихо зарыдала. Секундная борьба отразилась в глазах пожилого учёного, лицо его брезгливо скривилось.
– Будьте вы прокляты, головорезы! – прошипел старик и засеменил к железной двери.
Марк уже стоял рядом, поводя стволом из стороны в сторону. Обстановка была накалена до предела, звенящую струной тишину нарушал лишь раненый лаборант, который рыдал и корчился, размазывая по полу кровавые следы. Я стояла над ним, прямо напротив выхода, и переводила взгляд с одного заложника на другого. Набрав код на панели, учёный поднёс лицо к считывающему устройству, и в двери что-то щёлкнуло.
– После вас, профессор. – Марк легонько ткнул его стволом в бок.
Старик толкнул массивную дверь, и она бесшумно откатилась в сторону. Вместе с Марком они скрылись в дверном проёме, а я попыталась вызвать дядю Ваню. Связи не было. Сигма-сканер показывал движение – силуэты наверху, на первом этаже здания активно перемещались. Похоже, наше присутствие больше не было секретом.
Всё тот же десяток целей. Подкрепления не было видно – либо оно было только на подходе, либо защитники лаборатории были уверены в своих силах. Впрочем, я уже отчетливо представляла себе, как полиция окружает здание, снайперы занимают соседние постройки, а на углах прилегающих улиц организуются блокпосты…
– Где ещё одна?! – раздался приглушённый выкрик Марка из хранилища. – Должно быть семь!
– Её здесь нет, – невозмутимо продребезжал пожилой учёный.
Марк вышел из хранилища – наплечная сумка его приобрела отчётливые очертания прямоугольной формы. Направив оружие на ближайшего лаборанта, он стальным голосом спросил:
– Где седьмая пластина?
– Она наверху, в кабинете спектроскопии, – промямлил грамотей в очках и затрясся, как загнанный в угол заяц. – На четвёртом эт-таже, т-третья дверь по левую сторону.
Не обращая уже внимания на учёных, Марк в сердцах пнул ближайший стол и вышел из помещения. Я последовала за ним, но в коридоре остановилась – созрела идея.
– Марк, нам нужно разделиться. Я пойду наверх, заберу пластинку – и сразу за тобой, а ты возвращайся к глайдеру.
– Четвёртый этаж. Вряд ли тебе дадут возможность вернуться через подвал, – задумчиво пробормотал Марк. – Лучше пойдём по резервному варианту. Помнишь его?
– Да, ты заберёшь меня из переулка между восточной стеной корпуса и забором.
– Так точно, – кивнул он. – Береги себя, киса.
Он на секунду мягко прижал мою голову к себе, а затем бесшумно скрылся за углом коридора, ведущего вниз, в технические помещения. Я мельком бросила взгляд в дверной проём – учёные, собравшись вокруг раненого коллеги, уже оказывали ему первую помощь. Встретившись глазами с пожилым профессором, я услышала его тихое, но отчётливое:
– Пусть она вам поперёк горла встанет, нелюди…
Сканер показывал, что меня уже ждут двумя этажами выше. Вперёд!
Включив интеграцию оружия с линзами и пояс маскировки, я миновала пару грузовых лифтов и через двойную дверь выскочила к капитальной лестнице. Лестничный пролёт… Второй… Цокольный ярус… Третий пролёт…
А вот и первый этаж. Пояс исправно работал, наводя помехи в радиусе нескольких метров и скрывая меня со всех локаторов. Моя же экипировка при этом исправно работала, давая мне преимущество, которым я не преминула воспользоваться.
Сорвав с жилета осколочную гранату, я швырнула её над последними ступенями прямо в коридор – туда, где маячили красноватые пятна засевших по бокам прохода бойцов отряда полиции. Следом полетела дымовая. Раздались два громких хлопка, откуда-то из моментально разлившейся по коридору дымной завесы зазвучали крики.
Теперь наверх! Я рысью преодолела первый этаж, а внизу затрещали автоматные очереди, выбивая из стен пыль и осколки штукатурки там, где я только что проскочила.
Здание Института было пятиэтажным, возвышаясь над окружающими его складскими постройками, и просматривалось практически насквозь, поэтому светиться в его окнах лишний раз не стоило.
Бегом, бегом! Третий этаж… Откуда-то снаружи приближался мерный свистящий гул. Сигнатуры внизу пришли в движение и теперь приближались – бойцы бросились в погоню.
Четвёртый этаж… Я пробежала по коридору влево, отсчитала третью дверь и выбила её всем своим весом. Продолговатый кабинет, уставленный столами с оборудованием, встретил меня жужжанием приборов. В самом углу почти до потолка возвышалась массивная исследовательская установка, а рядом, внутри стеклянного короба в воздухе парила золотистая пластина. Не церемонясь, я разбила короб и сунула пластинку под жилет.
И в эту же секунду погасло освещение. Время истекало, снизу поджимали оперативники. Теперь мне оставалось лишь выбираться на крышу, как на господствующую высоту, и ждать Марка с его глайдером. Включив ночной визор, я рысью устремилась сквозь коридор к другой лестнице в противоположной части здания.
К лестнице я добежала как раз вовремя – заходящие с двух сторон бойцы были буквально пролётом ниже. Сделав пару выстрелов для острастки, я устремилась вверх и, преодолев последние ступени, очутилась на пятом этаже.
Источник гула был теперь надо мной – прямо над крышей, и вдруг меня осенило – это же полицейский гравилёт, и он наверняка сейчас выбрасывает на кровлю подкрепление! Так и есть – сканер показывал многочисленные цели, которые, словно леденцы из конфетного автомата, выпадали на крышу и рассредоточивались по всей её поверхности.
Фойе представляло собой перекрёсток из трёх длинных коридоров, каждый из которых упирался в большой прямоугольник окна – бледная монотонная зимняя пелена роняла рассеянный свет сквозь стекло на кафельный пол. Судя по плану, лестниц на крышу было две – и обе сейчас были отрезаны полицией. Я была окружена со всех сторон, и кольцо вокруг меня сжималось с каждой секундой.
В кровь хлынул адреналин, следом эндоскелет впрыснул «Персистенс», разгоняя сердце, а мною овладевал охотничий задор. Отсутствие освещения было мне только на руку. Что ж, вот теперь я готова. Поиграем в прятки-догонялки…
Нырнув в ближайшую дверь, я прижалась к дверному косяку. Тотчас же из коридора раздался грохот и звон стекла – полицейские брали штурмом здание, входя через окна. Высунувшись на мгновение из проёма, я увидела силуэт на фоне разбитого окна, навскидку прицелилась и нажала на курок. Дробовик глухо выплюнул короткую очередь, в противоположном конце коридора снаряд пришёлся прямо в грудь закованного в броню бойца и разорвался на множество осколков, отбросив его назад, к окну.
Я сорвалась с места. Загрохотал автомат, и там, где я только что стояла, встречным огнём из дверного косяка выбило деревянные щепки. Пронесшись сквозь уставленную угловатыми столами и картотечными шкафами комнату, я на мгновение затаилась в углу.
Три красноватых мутных пятна гуськом пробирались в полуметре от меня, прямо за тонкой перегородкой. Едва слышно засвистел кинетический усилитель. Мощный удар ноги – и стенка разлетается в труху, а оружие в моих руках исполняет смертельный танец. Вместе с кусками перегородки на пол летит боец, следом – второй. Третий же инстинктивно рухнул на пол, а я, ввалившись в большой селекторный зал, с прыжка обрушиваю кулак на его шлем. Что-то хрустнуло, шлем дал трещину, а боец сполз по стене.
Сорвав с жилета пару гранат, швыряю их назад, в дыру в стене – под ноги идущим по пятам преследователям. Затем резво пересекаю зал и натыкаюсь на закрытую дверь в центральный коридор. Сзади громыхнул парный взрыв, задорно зазвенело бьющееся стекло, осыпаясь на пол.
Восточная стена здания, где мы условились встретиться с Марком, где-то за этим коридором, и мне предстояло миновать два кабинета и три перегородки.
– Марк, как слышишь?! – спросила я у коммуникатора.
Тишина в ответ – только басовитый гул гравилёта перемещается где-то над крышей. Прямо сквозь дверь всадив два заряда в неосторожное бордовое пятно, вдоль стены я пробралась в самый угол зала и затаилась за шкафом. Вояки не стреляли – кажется, они были в замешательстве, и мне необходимо было этим воспользоваться, чтобы обойти окружение по дуге…
С грохотом изрешечённая дверь справа от меня влетела внутрь зала – и по полу прямо мне под ноги закатился металлический предмет. На одних рефлексах я молниеносно пробиваю тонкую стенку и вываливаюсь в коридор. Перекат, упор – вскинув оружие, я зажимаю спуск. Веер огня и картечи летит вдоль галереи, сметая бойцов, которые запоздало приготовились штурмовать селекторный зал. По комбинезону справа стегануло осколками стекла, строительной пылью и ударной волной от разорвавшейся гранаты.
Вскакиваю, на бегу выщёлкиваю пустую обойму и скрываюсь за ближайшей дверью слева. Заряжаю вторую. Под действием стимулятора секунды тянутся, как сгущённое молоко, и превращаются в минуты. В коридоре слышался приближающийся топот ботинок – боец совершает оплошность, я хватаю возникший в проёме ствол автомата, что было сил дёргаю вбок и выстреливаю ногой в живот противнику. Тот складывается пополам, стоящий следом за ним получает заряд дроби в грудь, а я разворачиваюсь и несусь к противоположной стене, скрываюсь за углом и перевожу дыхание.
Торец здания! Лишь панорамные окна в серо-белое небо отделяют меня от места встречи.
– Марк, приём! Где ты?!
Эфир молчал, и сквозь боевую эйфорию стало пробиваться чувство тревоги. Он уже должен был добраться до глайдера. Или я ошиблась в расчётах?
Гул гравилёта приблизился и усилился, смешиваясь с потрескиванием статики, а тусклое свечение дребезжащего панорамного окна заслонила тень. Сверху вслед за пульсирующими синеватыми сполохами астат-водородников наплыл чёрный бок тяжёлой летающей машины. Сдвижная дверь была распахнута, а из темноты десантного отсека, оскалившись полудюжиной стволов, прямо на меня смотрел миниган. Сердце ушло в пятки, и почти физически я почувствовала, как на гребне адреналиновой волны мои зрачки расширяются до размеров теннисного мяча.
Миниган! Только этого мне не хватало!
Стволы начинают раскручиваться, а я делаю рывок вперёд, прямо за капитальную колонну, рассекающую панорамное окно на две части. В то же мгновение оглушительный треск разрезал воздух, помещение заполнил вихрь из осколков стекла, деревянной стружки и обрывков бумаги. Порванная лавиной свинца, противоположная стена разваливалась, разлеталась на крупные куски, которые подхватывал и уносил куда-то в тёмные недра этажа стальной ураган. Внутрь, сквозь разлетающееся вдребезги окно, торжествующе завывая, ворвалась снежная пурга.
Слившись с бетонной стеной, я сжалась в комок и выжидала. Пули градом отстукивали трель по бетонной колонне, огонь сместился влево и внезапно оборвался – гравилёт, кренясь в пурге, ушёл на круг и скрылся из виду. Получив короткую передышку, я вскочила и молнией помчалась в смежное помещение.
С другой стороны комнаты вдруг распахнулась дверь, и на пороге возник боец. Набрав скорость, я уже летела по дуге в его сторону, а он, едва успев вскинуть автомат, выдал длинную очередь от бедра. Пули свистели почти над самым ухом, а я, в три прыжка оказавшись рядом с ним, с разворота выстрелила ногой куда-то в область его головы. Автомат со стуком грохнулся на пол, а боевик полетел обратно в дверной проём.
– Валите её уже! – раздался за стеной надсадный крик. – Хорош цацкаться, сквозь стену пали!!!
Оскальзываясь на груде изорванных миниганом кусков перегородки и осколков стекла, я отскакиваю за большой стол – и тут же в помещение влетает граната, а вслед за ней над моей головой яростно заверещали пули, уничтожая стены, шкафы и оборудование, которые ещё не были уничтожены.
Сейчас рванёт! Прикрываю уши ладонями – и в метре от меня, прямо за столбцом выдвижных ящиков воздух взрезал оглушительный хлопок.
В ушах свистело, белые клочки бумаги неторопливо планировали откуда-то сверху, смешиваясь с пушистыми снежинками. В тишине вокруг меня летали разноцветные куски пластика, мимо проплывали зеленоватые осколки керамической кружки. Завороженно проводив россыпь осколков взглядом, я изо всех сил зажмурилась и тряхнула головой, и меня моментально накрыла волна звуков – треск автоматов, гул двигателей, звон стекла…
Боли не было – кажется, осколки гранаты ушли в потолок и застряли в забитых макулатурой ящиках, но такими темпами мне недолго осталось…
Бросаю взгляд вправо – к панорамному окну вновь приближается гравилёт, делая повторный заход. Самое время уходить отсюда – сейчас или никогда!
Сорвав с жилета последние две гранаты, я понизу отправила их под стол в сторону двери, уложила ствол дробовика на столешницу и широким веером, не глядя, высадила остаток обоймы. Поток свинца с той стороны на секунду прекратился, а я, оттолкнувшись от ножки стола, начинаю разбег и замечаю – пилот допустил ошибку, чересчур приблизившись к окнам. Двойной хлопок позади, толчок ударной волны в спину, и вот он – мой шанс! Прыжок на подоконник, рывок из последних сил!..
Дробовик отдаляется, падает вниз с высоты пятого этажа, а я, пролетев добрые метра три, хватаюсь обеими руками за порог раздвижной двери. Тут же делаю резкий выброс и, ухватившись за треногу пулемёта, наполовину оказываюсь внутри.
Боец, путаясь в экипировке, судорожно попытался достать пистолет, но я быстрее – его запястье уже в моей руке. Свист кинетики, хруст ломающихся костей, сдавленный крик – и я рывком выдёргиваю стрелка из летающей машины, отправляя его следом за дробовиком. Гравилёт, зависнув на мгновение, стал набирать высоту, а мой шальной разум огненной стрелой пронзила задорная мысль – теперь охотник и дичь поменялись местами!
Заняв место неудачливого стрелка, я зажала спуск. Как только машина поравнялась с крышей, усеянной вооружёнными бойцами, блок стволов достиг нужного ритма, а узел подачи патронов с бешеной скоростью принялся всасывать в себя извивающуюся ленту. Миниган с треском исторг огненный факел, обескураженные боевики заметались по крыше в поисках укрытия, а пилот, осознав, что происходит, принялся уводить машину в сторону.
Гравилёт накренился, крыша исчезла из виду, и мимо поплыли заводские постройки, поглощённые воющей пургой. Мельком я заметила возле Института несколько тяжёлых бронемашин и целую роту полицейских – они один за другим исчезали в черноте входной группы…
– Марк, как слышно? – выкрикнула я в коммуникатор. – Приём! Отзовись!
Сквозь шипение помех донёсся взволнованный голос напарника:
– Лиза, слава Вселенной, ты в порядке! Меня тут прижали на выходе из коллектора, я не могу подобраться к машине!
Из коммуникатора слышались отрывистые автоматные очереди, но у меня отлегло. Жив, не погиб, не бросил меня! Я почувствовала прилив сил, и теперь надо было выручать Марка.
– Держись там, помощь на подходе!
Где-то в заволоченных непогодой небесах захлопало, хлёсткие звуковые удары отскакивали от стен складов и пакгаузов, пробиваясь даже сквозь вой пурги и гул антигравов. Звуки принадлежали корабельному оружию – над нами разворачивалось воздушное сражение. Похоже, я чертовски вовремя покинула Институт!
Схватившись за поручни, в одну секунду я преодолела пару метров, отделявших меня от двери в кабину пилотов, и вышибла её ногой. Молодой парень, лет двадцати от роду, ошарашенно завертел головой и закричал:
– Пожалуйста, не убивай! Я сдаюсь!
– Поворачивай левее, к коллектору, и всё у тебя будет хорошо! – скомандовала я. – Давай только без резких движений, договорились?
Пурга наполнялась звуками – хлопки позади меня разбавлял натужный гул корабельных двигателей. Гравилёт по широкой дуге приближался к бетонной ливнёвке, исчезающей в захламлённой низине, и я уже могла разглядеть полицейский броневик. Рядом с ним затаились несколько бойцов – периодически они высовывались и вяло постреливали в сторону трубы. Ещё пяток вооружённых людей вдоль бетонного скоса подбирались к чёрному круглому отверстию.
– Солдатик, давай боком к ним, и зависни метрах в пятидесяти! – крикнула я.
– Я не могу! Они же мои сослуживцы! – Совсем зелёный боец, похоже, даже в безвыходной ситуации оставался верен воинскому долгу.
– Всё с ними будет нормально, обещаю. Делай, как я говорю, или мне придётся и тебя сбросить вниз!
Пилот нехотя послушался, а бойцы по эту сторону броневика уже глядели в нашу сторону. Однако, они, похоже, ещё не были в курсе всей ситуации.
– Марк, готовься на выход к глайдеру, я прикрою! – скомандовала я. – Через десять секунд!
– Принял!
Делать нечего, обещания нужно выполнять…
Я вернулась за миниган, взяла на прицел башню бронетранспортёра и зажала гашетку. Пулемёт затрещал, приятная вибрация пошла по всему телу, а башня заискрила градом рикошетящих от неё пуль. Бойцы штурмовой группы, оказавшись на открытом месте под огнём, забыли обо всём и кинулись врассыпную кто куда – за броню, мимо коллектора в кусты, в яму с хламом, а один из них заскочил прямо к Марку, внутрь трубы.
Убедившись, что на линии огня никого не было, я водила стволом влево-вправо, поливая свинцом то броневик, то ливнёвку, то кусты. Бетонная крошка летела во все стороны, в воздух взметались фонтаны снега, а я чувствовала какую-то глупую радость, будто ребёнок, получивший в свои руки вожделенную игрушку.
Через мгновение из коллектора выскочил Марк с сумкой наперевес и, бегло отстреливаясь от оперативников, принялся взбираться по пологому склону наверх, к глайдеру. Несколько мгновений – и машина, поднимая тучу снега, взмыла над бетонным жёлобом. Очень вовремя щёлкнул пустой лентой пулемёт, вращаясь теперь вхолостую.
– Жми, пилот, улетаем отсюда! – что было сил закричала я.
Меня дёрнуло в сторону, а по корпусу застучали пули – бойцы внизу, наконец, пришли в себя. Спустя минуту аэрокар прорвался сквозь снежный вихрь и поравнялся с гравилётом. Через прозрачный обтекатель Марк беззаботно махал мне рукой, а коммуникатор игриво протянул:
– Эй, красотка, хорошая погодка! Не желаешь прокатиться?
– Марк, да ты шутник, – усмехнулась я. – Мы с тобой налажали по полной программе! И особенно ты, мой маленький. Единственное, что я пока ещё не сделала – так это не сменила тебе мокрый подгузник!
– Да-да, я знаю, если бы не ты, и всё такое… – Раздражённо проворчал Марк. – Ты, конечно, супергерой – но только пока у тебя есть наркота. И вот тебе информация к размышлению. Сейчас нас будут искать с собаками, и на этом пузатике ты далеко не улетишь! Давай ко мне – и дёру!
Я бросила взгляд на хищный миниган и вздохнула. Повернулась в сторону кабины:
– Парень, держи ровнее и не дёргай штурвал!
Молодой пилот уже вышел из кабины и теперь держался за поручни, покачиваясь и силясь перекричать шум ветра:
– Машина на автопилоте! Я с вами! Если вернусь – мне только одна дорога – под трибунал!
– Прости, но ты всё же вернёшься! – ответила я. – Живым и здоровым, в отличие от многих других!
Откидная дверь глайдера поднялась, я кинула последний взгляд на застывшего в дверном проёме пилота и перепрыгнула через бездонную снежную пропасть. Створка за мной опустилась, планер ушёл в сторону и стал набирать высоту, пока мальчишка-пилот провожал нас обречённым взглядом. Через несколько секунд гравилёт скрылся в белой пурге…
Глава XII. Пирос
… Босыми ногами я стояла на влажном кафельном полу. Холодный затхлый воздух пробирал до костей – на мне была лишь шёлковая ночная рубашка. Ржавая решётка густой паутиной армированных прутьев преграждала мне проход, а за ней в невообразимой дали таял единственный источник света в этом мрачном месте – белый прямоугольник дверного проёма. Я схватилась обеими руками за решётку и дёрнула раз, другой, третий… Решётка была непоколебима. Длинный коридор с высоким потолком всасывал в себя робкий свет, со всех сторон меня обступала тьма. Почти наощупь я прокралась вдоль решётки, проводя руками по щербатой арматуре в поисках какой-нибудь зацепки, чего угодно – большого отверстия, в которое могла бы пролезть, или шатающегося прута…
Ничего. Сплошная решётка незыблема, и на ту сторону мне не попасть. Резко обернувшись, я чуть не провалилась во тьму коридора, исчезающего впереди, и меня тут же пробрал озноб. Прижавшись спиной к металлическим прутьям, я напряжённо вслушивалась в тишину, нарушаемую только учащённым биением моего собственного сердца. Путь назад был отрезан, а впереди меня ждала непроглядная тьма. Мне вдруг показалось, что я была здесь раньше…
Тяжёлый метроном сердца отсчитывал удар за ударом, пока я собиралась с силами, и наконец мне удалось преодолеть оцепенение. Отпустив спасительную решётку, я стала робкими шагами продвигаться вперёд. Ничего не было видно, и я выставила руки прямо перед собой. Глаза постепенно привыкали к темноте, и теперь я могла различить по сторонам призрачные тёмно-серые стены…
С негромким шлепком босой ногой я наступила в какую-то жидкость, и мне вдруг стало не по себе. Жидкость была тёплой, вязкой, зыбкой; сквозь звенящую тишину до меня начинали доноситься едва различимые звуки, будто где-то едва слышно скрипели несмазанные металлические петли… Нет, это плач… Чей? Плач младенца… Это было похоже на плач крохи нескольких месяцев от роду, но я не могла определить направление – он как будто доносился сразу со всех сторон…
Поднимаю ступню, покрытую липкой массой и, стараясь унять дрожь в коленях, делаю ещё несколько шагов. Шлепки эхом разносятся по коридору, обе ноги вязнут в едва тёплой массе, покрывающей пол сантиметровым слоем. Становится словно бы светлее, и через секунду я понимаю, почему – вдоль стен коридора лежат продолговатые, накрытые белыми простынями тюки. Ровные ряды белёсых мешков, едва различимых во тьме. Это они, они вернулись за мной!
Вскрикнув, я оборачиваюсь, чтобы убежать и с размаху натыкаюсь прямо на массивную решётку. Она что, преследует меня?! С той стороны всё та же всепоглощающая тьма – светлого дверного проёма больше нет, но я судорожно хватаю и в отчаянии дёргаю металлические прутья. Лязг дрожащего металла оглушает, ошеломляет, но эха нет – коридор глотает его прямо так, не жуя. Сзади раздаётся тихий задумчивый голос:
… – Нет ни меня, ни тебя… Мы теперь плод чьего-то воображения…
Я оборачиваюсь и в ужасе закрываю руками рот, подавившись собственным криком. В паре метров от меня, не касаясь земли, в воздухе висит рыжеволосая Аня. Тело её испускает слабое свечение, голова безвольно свешена на бок, а в животе зияет чёрная рана. Из-под разодранной окровавленной кофточки на пол с глухим стуком капает кровь. Она поднимает голову, улыбается мне одними губами и, поманив за собой рукой, мягко разворачивается и плывёт прочь, едва подсвечивая лежащие вдоль стен накрытые белыми простынями недвижимые тела.
Я должна идти. Я ни о чём не думаю – ведь если думать, можно тут же сойти с ума. Я просто должна идти, и я иду вслед за ней, шлёпая босыми ногами по полу, покрытому ровным слоем крови, мимо аккуратно уложенных тел – лишь бы не оставаться здесь, в темноте.
За монотонными шагами вслед за призраком я теряю ощущение времени, как вдруг Аня растворяется в воздухе, а руки мои натыкаются на влажную каменную стену. Обернувшись, я вновь вижу прямо перед собой всё ту же решётку, которая отрезала меня от тёмного устланного мертвецами коридора в тридцатисантиметровом клочке пространства. С той стороны решётки стояла Вера и глядела на меня грустными-грустными глазами. На ней рабочая роба, волосы заплетены в небрежный хвост. Вера, ты ведь жива, правда?!
– Верочка, я что-нибудь придумаю! – Я просовываю руку сквозь прутья решётки, чтобы коснуться подруги, но никак не могу до неё дотянуться.
– Нет, ты ничего не придумаешь. – Она снисходительно улыбается и качает головой. – Не смогла тогда, не сможешь и сейчас.
– Я смогу, я исправлю всё! – Меня накрывает волна отчаяния, слёзы брызжут из глаз. – Только дайте мне вернуться назад!
– Ты же знаешь, что ничего невозможно вернуть, – сказала Вера. – Время движется только в одну сторону.
Силуэт её задрожал, покрылся рябью, словно осенняя лужа на холодном ветру. Вера начала таять, и через секунду последние клочья серого тумана растворились в воздухе.
– Я подвела вас всех! Подвела! – Не в силах больше держаться на ногах, я сползла по решётке на колени – прямо в кровавую лужу. – Простите меня! Если можете, простите!
Тело моё сотрясали рыдания, а коридор наполнялся шёпотом многочисленных голосов, раздающихся из-под белой материи. Всё громче, громче…
– Заверши начатое… Сделай это… Мы ждём тебя… Заверши… Иди вслед за нами… Мы встретимся на другой стороне…
Открыв глаза, застланные влажной пеленой, я увидела прямо перед собой в луже крови свёрток пропитанной алым материи. Машинально взяла его, взвесила в руке. Всхлипнув, прошептала:
– Я всех вас подвела… Я должна была быть с вами, но вместо этого пыталась всех позабыть…
Дрожащими руками я размотала лезвие ржавого скальпеля, зажмурилась, и, отведя его в сторону, с силой дёрнула на себя…
* * *
Вскочив, я ошалело таращусь в пустоту. Сердце бешено колотится, скомканное одеяло лежит в стороне, а глаза обжигает едкая соль. Провожу рукой по животу – крови нет… Снова этот сон. В который уже раз этот ненавистный сон, в котором я проживала ночь за ночью – каждый раз будто впервые…
Я полулежала на небольшой кровати в комнате, раскрашенной в приятные пастельные тона. Справа от меня дышало свежим ветерком чуть приоткрытое окно, утренняя прохлада щекотала кожу. За стеклом сквозь ветви акации проглядывало ярко-голубое с белизною небо. В отдалении щебетали птицы.
Свесив вниз металлические протезы ног, я тяжело вздохнула. Ночные кошмары преследовали меня с тех самых пор, как Марк демобилизовался «по семейным обстоятельствам», и нас с ним отправили на транспортном корабле домой – на его родной Пирос. Сколько времени прошло с тех пор? Да, что-то около двух с половиной лет. Эти месяцы я провела за разбитой партой в местной поселковой гимназии, и несколько недель назад после серии экзаменов отгремел выпускной вечер. С того самого момента и началась моя взрослая жизнь.
Обучение в гимназии далось мне с трудом – будучи объектом насмешек и издевательств однокашников, я осознала, что выход у меня только один – давать жестокий отпор. Любое неосторожно сказанное в мою сторону слово – и я срывалась и беспощадно избивала обидчика, колотила изо всех сил, невзирая на боль. Несколько раз я оказывалась на грани исключения, и каждый раз дяде Алехандро приходилось сглаживать конфликты. С местным шефом полиции мы были знакомы лично – я была частой гостьей в участке. Довольно скоро в школе меня стали бояться и просто обходили стороной. Я была совершенно одна, и меня это устраивало.
Когда я окончила выпускной класс, гимназия со вздохом облегчения распрощалась со мной. Продолжать же обучение я уже не могла – все три местных высших училища отклонили мою кандидатуру с обтекаемыми формулировками, но было понятно – никто не хотел связываться с проблемным подростком. Не помогло даже вмешательство дяди Алехандро, которого очень многие знали и уважали.
У меня не было ни прошлого – оно осталось на Кенгено, ни настоящего – оно было украдено Каптейном, ни будущего – оно теперь заволакивалось серым туманом…
Дом был пуст. Марк рано утром ушёл на службу, а дядя Алехандро на своём небольшом комбайне трудился в поле – я слышала мерный гул двигателя в отдалении. Моя очередь доить корову и заниматься курятником была вчера – мы по очереди работали по хозяйству, – поэтому сегодня я смогла поспать подольше. Переборов себя, я встала с кровати, вытерла мокрые глаза, надела летнее платье, причесалась и, заправив постель, спустилась на кухню.
На столе меня дожидались уже остывшие тосты с яйцом и кружка свежего молока. Неспешно поглощая скромный завтрак, я обдумывала, как провести сегодняшний день. Друзей у меня не было, поэтому некому было звонить. В голову приходили довольно банальные вещи – прогулка на свежем воздухе, рыбалка в местной наполовину пересохшей речке, убийство времени за компьютером… Поход на дневной киносеанс или посещение библиотеки заняли бы больше времени – ведь тогда нужно будет ковылять к выезду на трассу и ловить там попутку или автобус до небольшого городка Олинала, который располагался в трёх десятках километров к востоку…
Сам Пирос представлял из себя небольшую и чрезвычайно жаркую планету, которая была покрыта преимущественно выгоревшими степями, а ближе к экватору пустыни сменялись лавовыми полями. Цивилизация здесь располагалась на достаточно узкой северной полоске степей, рассечённой несколькими пересоленными морями и пронизанной неравномерным рисунком мелких рек, где температура была более-менее комфортной для проживания.
Окраины пустынь круглосуточно патрулировались пограничными дронами, и там, в песках обитали существа, которых побоялся бы сам дьявол. Хитрые хищники, они до поры скрывались в толще земли, чтобы одним махом затянуть вниз нерадивого путника, поэтому самые отчаянные кочевники Пироса предпочитали уходить на север, на каменистые предполярные взгорья, покрытые мхами и лишайниками. Тем не менее, места хватало всем, сто тридцать миллионов человек жили в согласии друг с другом, и планета довольно стабильно развивалась, постепенно покрываясь сетью автодорог…
Сутки на Пиросе длились чуть более двадцати одного часа, а год – четыре сотни дней, поэтому часто возникала путаница в том, каким образом считать время – по-земному или по-местному. Бюрократия Конфедерации была дотошной и строго придерживалась формальной буквы закона – вплоть до того, что в местных паспортах у каждого стояло две даты рождения – по летоисчислению Земли и Пироса. Местное же самоуправление опиралось на локальное время, что часто приводило к проволочкам, конфликтам с «центром» и денежным взысканиям…
На богатой полезными ископаемыми планете была хорошо развита тяжёлая промышленность, но небольшой пасторальный городок Олинала располагался сильно южнее и восточнее самых загрязнённых столичных мест. Дядя Алехандро долго шёл к тому, чтобы покинуть большой город, и однажды ему наконец удалось сменить тесный коммунальный модуль на собственный домик с концессионным участком земли. Двухэтажный дом Алехандро выстроил вплотную к роще акации и, будучи фермером, имел в своём распоряжении огромное поле, с которого обязан был дважды в год сдавать правительству львиную долю урожая. Весь излишек он оставлял себе, приторговывая на рынке овощами и поставляя муку в частные пекарни.
Постепенно в хозяйстве появились куры, пара свиней и корова. Алехандро разжился двумя беспилотными комбайнами и автомукомольней, но сам он всё также любил крутить баранку трактора – боялся, как он выражался, «потерять хватку». Странным и непривычным казалось мне соседство подсобного хозяйства и высоких технологий, но таков был Пирос – словно зеркальное отражение Земли позапрошлого века…
Пожилой дядя Алехандро прибыл на Пирос с первой волной переселенцев, но несмотря на три десятка лет, минувших с момента переезда, он прекрасно помнил Землю того времени. Печать, которую Большая Война на долгие десятилетия оставила на колыбели человечества, отразилась и в тех, кто решил начать жизнь в новом мире с чистого листа. У всех местных стариков в глазах, словно прямо из глубин души, тускло светилось нечто невыразимо печальное, какая-то горечь за то, что они причастны к большой беде. Словно стыд за соплеменников, словно в их силах было предотвратить эту беду, но они этого не сделали. И, будто пытаясь свою вину загладить, они старались жить ради других. Дядя Алехандро был добрым и чутким человеком, не оставался в стороне от чужих проблем и старался каждому помочь делом и словом…
Это место неуловимо напоминало мне дом, который точно также был удалён от больших поселений, располагал к сельскому образу жизни и овевался вольным степным ветром. Первое время было тяжело, приступы ностальгии одолевали, и я целыми днями пропадала в поле, чтобы сесть среди травы и невысокого кустарника и поплакать в одиночестве – я очень скучала по родителям, брату, собаке, школьным и интернатским друзьям. Со временем, впрочем, становилось легче, ведь я изо всех сил старалась забыть о прошлом и жить дальше. Только частые ночные кошмары острой иглой пронзали сознание, заставляя просыпаться в холодном поту в поисках себя…
Пока я допивала молоко, урчание трактора снаружи приблизилось, мотор чихнул пару раз и затих, а через полминуты входная дверь отворилась, и на пороге появился дядя Алехандро. Загорелый и высокий, он был облачён в клетчатую рубашку, потёртые джинсы и пыльные ботинки. Повесив свою соломенную шляпу на крючок, он тяжело прошагал к раковине, налил себе полный стакан воды, выцедил его до дна, сел напротив меня, откинувшись на стуле, и улыбнулся своей широкой доброй улыбкой.
– Проснулась, соня? Я за утро уже десяток гектар собрал, пока ты бока отлёживала…
– Дядя Алехандро… – Погружённая в свои мысли, я отрешённо взглянула в окно. – Вы когда-нибудь задумывались над смыслом жизни? Зачем мы живём?
– Умеешь же ты спросить, – хмыкнул он. – Ну кто же о нём не задумывался, дочь? Наверное, все. Но эти размышления никогда ни к чему не приводят.
– Почему? Какой смысл жить без смысла?
Алехандро прокашлялся и заговорил:
– Три человека ворочали камни. Одного из них спросили: «Что ты делаешь?» Он вытер пот со лба и ответил: «Что, не видно? Я вкалываю!» У второго человека спросили: «А ты что делаешь?» Он закатал рукава и деловито сказал: «Деньги зарабатываю». Спросили у третьего: «А что делаешь ты?» Он посмотрел вверх, в небо и сказал: «Храм строю…»
Дядя Алехандро замолчал и, будто выжидая, когда до меня дойдёт смысл сказанного, глядел мне в глаза. Я тихо обронила:
– А потом налетит ураган, и от храма ничего не останется.
– Ураган – это то, на что ты не можешь повлиять, – просто пожал плечами он. – Так стоит ли опускать руки из-за того, что твой храм разрушен стихией? В нашем мире столько непреодолимых сил… Землетрясения, извержения, солнечные ветры, взрывы сверхновых… Но мы, сбитые с ног, каждый раз находим в себе силы подняться и идти дальше. А иначе зачем всё это тогда? – Он обвёл воздух руками.
– Вот и я не знаю, зачем. Время украдёт у нас всё, если этого не успеют сделать другие… Люди.
– Украдёт, конечно, куда же деваться? – Он машинально поправил на пальце тусклое золотое колечко. – Но ведь мы сюда не просто так пришли, верно? Цель есть даже у таких букашек, как мы, люди. Даже если мы об этой цели понятия не имеем. – Он стукнул ладонью по столу. – Вот что я тебе скажу. Лучшее лекарство от ненужных мыслей – это работа. Когда ты занята делом, на самокопание не остаётся ни времени, ни желания, да и результат – вот он, перед тобой… Вот он – смысл жизни-то. Кстати, о результате… Я вот на минутку заскочил воды попить, да с тобой заболтался…
– Конечно, идите, дядя Алехандро. Спасибо, что подразогнали тучи.
– А ты, если что, не стесняйся, делись наболевшим. Мы же тут все и живём рядом, чтобы друг друга поддерживать и помогать…
Он встал из-за стола и направился к двери. Я провожала его взглядом, зная уже, как проведу сегодняшний день. Я найду работу!
Приободрившись, я поднялась в свою комнату, взяла с тумбочки глиняную копилку-барашка и, аккуратно сняв донышко, вытряхнула содержимое на деревянную поверхность. Отсчитав нужную сумму, бросила монеты в карман и сунула в ухо нейротранслятор. Вообще-то, за те месяцы, что я провела на Пиросе, я неплохо овладела разговорным испанским, которым пользовалось большинство жителей провинции, но мало ли что…
Наконец, я выпорхнула из дома. Ползущее в сторону зенита светило пригревало, тёплый ветерок ласкал лицо, за углом дядя Алехандро с треском завёл мотор своего трактора. Бодро и жизнерадостно поскрипывал деревянный ветряк, лопасти его вращались, а колесо указывало на юго-восток, в направлении Олиналы. Улыбнувшись ветряку, я полной грудью вдохнула свежий ветер жизни, прекрасной в своей простоте, и зашагала по грунтовке вдоль невысокого деревянного забора, за которым колосилась сочная жёлтая пшеница.
На перекрёстке долго ждать не пришлось – буквально через несколько минут из-за холма выполз большой зелёный автобус. Я вскинула руку, и водитель остановил машину. В салоне я насчитала полдюжины пассажиров – в это время дня большинство людей уже были на работе или в школе – очередной учебный год только начался. Расплатившись, я прошла между рядов, заняла свободное место и прильнула к окну. Вокруг, насколько хватало глаз, жёлтым морем колосилась пшеница, и только где-то вдали возвышалась одинокая рощица деревьев, обрамлявшая наш дом, прочь от которого, поднимая пыль, следом за трактором дяди Алехандро полз старенький беспилотный комбайн.
Автобус мягко тронулся, а я глазела в окно на проплывающие мимо поля. Тут и там лежали большие стога сена, а из-за зарослей кукурузы и пшеницы в небо вьющимися лентами вздымались столбики пыли – жатва была в самом разгаре…
* * *
Спустя сонные полчаса однообразные поля остались позади, за стеклом поползли небольшие домики, мотель, мост через речку, желтоватая роща и снова домики…
Бирюзовым пятном мелькнул большой прямоугольный указатель, и мы въехали в Олигалу. Её городской ландшафт пестрил красками – невысокие, максимум двухэтажные домики здесь красили кто во что горазд. Оттенки всех цветов били в глаза – от ярко-жёлтого до ядовито-пурпурного, от белоснежного до тёмно-коричневого – не создавая при этом аляповатости и вдоль улиц плавно переходя из одной цветовой гаммы в другую. Жизнь в городке с населением чуть за пять тысяч человек текла неспешно и размеренно, людей в это время дня на улице практически не было…
Автобус степенно причалил к остановке рядом с центральной площадью, дверь со свистом отворилась, и пассажиры потянулись к выходу. Дождавшись, пока все выйдут, я покинула автобус последней. Машина стояла с открытыми дверьми в ожидании обратного рейса, словно старый пёс, высунувший язык на жаре, а я размышляла, куда бы мне пойти первым делом.
В стороне шумел фонтан, брызги свежести разносило по площади, откуда-то раздавались весёлые детские крики. Сердце трепыхалось в груди – я наконец ощущала радость жизни. Выбрав направление и бодро зашагав вдоль улицы, я твёрдо решила заглядывать во все лавчонки, которые встретятся мне на пути. Редкие встречные прохожие с настороженностью поглядывали на меня, обходя по дуге, а то и переходя на другую сторону дороги, но я старалась не обращать на это внимание – слухи и сплетни, которыми полнился городок, не испортят моего настроения…
Впереди показался угол пекарни. Пройдя мимо яркого витражного окна, я звякнула колокольчиком входной двери и очутилась внутри. В прохладном помещении приятно пахло душистым свежим хлебом, за стойкой никого не было, а в глубине технического закутка в белом халате и колпаке возле печи трудился хлебник, насвистывая какую-то мелодию. Я подошла к стойке и застыла в вежливом ожидании. Увлечённый своим делом, пекарь ловко орудовал лопаткой, заготовки исчезали в жерле раскалённой печи, а свежие румяные булки выскакивали наружу, готовые занять своё место на полке. Наконец пекарь обернулся, увидел меня и поинтересовался:
– Что угодно, девушка? Хлеба, печенья, конфет? Есть свежайшие утренние пирожные и сдобы. – Он широким жестом указал на витрину.
– Спасибо, но я ищу работу. Вам не нужен помощник?
Он поглядел на мои протезы, помялся пару секунд и, почесывая затылок, протянул:
– Рабочих рук хватает… Вот вторая печь бы не помешала, тогда бы, может быть, и люди понадобились… А так нет, прости… Будешь что-нибудь покупать?
– Нет, спасибо. – Я развернулась и вышла на улицу.
Сотня шагов вдоль тротуара привела меня к парикмахерской, увенчанной яркой розово-фиолетовой вывеской. Я толкнула дверь, и мне навстречу, резиново улыбаясь, тут же выплыла крашенная в блондинку немолодая полная женщина. Из-за её спины показалась вторая парикмахерша помоложе. Всё также фальшиво улыбаясь одними губами, старшая смерила меня взглядом и вопросила:
– Будете краситься или подровняем чёлку, юная особа?
– Вообще-то, мне нужна работа, – сказала я. – Вы не обращайте внимания на протезы – я хорошо с ними управляюсь.
Улыбка сползла с лица волосничей, она тут же повернулась в сторону своей коллеги и приглушённо пробормотала:
– Синтия, это же та разбойница, которая твоего малыша избила?
– Она самая. – Вторая переменилась в лице и, глядя исподлобья, грозно вопросила: – Ты же Волкова, падчерица Сантино? Ты знаешь, девочка, что мой сын теперь носит протез вместо нижней челюсти?
Я попыталась вспомнить, о ком речь, но не смогла, хоть и была уверена, что её сыночек попал под раздачу за дело. Я никогда не начинала драку первой.
– Он хороший, добрый мальчик, но его жизнь превратилась в ад, и всё это благодаря тебе! – Распаляясь, женщина тем временем стала надвигаться на меня. – Неужели ты думаешь, что тех крох, что мы получаем, хватит ему на хороший протез?!
– Я не понимаю, о ком речь, – смутилась я и начала отступать назад.
– Да неужели?! – Женщина упёрла руки в бока. – Так ты, значит, постоянно этим промышляешь, и уже не помнишь своих жертв?! Имя Винсент Лопес тебе о чём-нибудь говорит?
Лопес… Да, я вспомнила…
На дворе стояло начало тёплой зимы, если вообще можно было назвать зимой сотню дней, когда ночная температура опускается до пятнадцати по Цельсию. Темнело в это время года довольно быстро – по большей части из-за стоящих над регионом плотных туч.
Я вышла из гимназии после продлёнки – большинство детей уже давно были дома, а мне нужно было дождаться Марка, который обещал забрать меня после службы с прилегающей к учебному заведению улочки. Пересекая пустое футбольное поле по пути к выходу со школьного двора, я увидела группу ребят, которые что-то обсуждали и громко ржали на той стороне поля, возле турников. Стайку хулиганов возглавлял Винсент Лопес – задиристый паренёк из параллельного класса с очень крупным телосложением. Винсент не давал прохода более слабым одноклассникам, унижал и частенько бил их, поэтому его либо боялись, либо пресмыкались перед ним. Вот и сейчас вокруг него крутилась стая заискивающих шакалов.
У родителей Винсента была собака – охотничий доберман, которого Винсент периодически выгуливал, и теперь тот, помахивая хвостом, копошился в траве чуть в отдалении. Завидев меня, ребята перестали галдеть, а жирдяй Винсент свистом подозвал к себе собаку. Затем, очевидно, чтобы было слышно и мне, громко проквакал:
– А давайте-ка устроим охоту, а, ребят?
Компания одобрительно загугукала, а толстяк указал пальцем в мою сторону:
– Посмотрим, как калека будет улепётывать от Энцо! Спорим, что у неё нет шансов? Энцо, давай, мальчик! Взять её!
Собака сорвалась с места и кинулась в мою сторону. У меня были считанные секунды на то, чтобы среагировать – я сбросила рюкзак на траву и достала пенал, из которого посыпались ручки и карандаши. Дрожащим протезом сжала синюю ручку, поднялась, и в тот же момент подоспевшая собака совершила прыжок. Я успела лишь выставить перед собой металлический протез руки, а пёс вцепился в него и стал бешено дергать головой, так и норовя сорвать механизм с кости.
Ребята улюлюкали и орали, а меня вдруг охватило то самое ощущение – когда время замедляется, всё вокруг становится как будто неважным, теряет очертания. Остаётесь только вы двое – ты и он, и исход может быть только один – смертельный. Я холодно и расчётливо прицелилась, взяла размах и, вложив в удар все силы, вонзила сжатую в кулаке ручку собаке аккурат в спинку носа. Конец ручки с хрустом вышел из её нижней челюсти, прыснула кровь, доберман отпустил мой протез и, истошно завывая, принялся хаотично метаться и наматывать беспорядочные круги по полю. Сделав пяток кругов, животное упало, кувыркнулось пару раз в траве и затихло…
Пока я собирала канцелярские принадлежности и укладывала их в рюкзак, стояла гробовая тишина. Я ушла, провожаемая ошарашенными взглядами малолетних шакалов. Никто из них не последовал за мной, но мне нужна была справедливость. Через три дня я подкараулила Винсента на выходе из мужского туалета и предварительно выкраденной из спортзала полуторакилограммовой гантелей превратила его самодовольное толстое лицо в кровавую кашу. Пока я била его, перед моим взором стояла искажённая ужасом физиономия Гарри Маккейна…
Парикмахерши нависали надо мной и чего-то ждали, осуждающе сверля глазами.
– Знаете, – тихо произнесла я. – Я иногда жалею, что меня тогда оттащили, и я не успела добить вашего выродка.
– Да как ты смеешь, тварь?! Мой любимый сыночек! Ты поганая мразь, террористка! – Женщина налетела на меня, осыпая неумелыми ударами наотмашь, а я поспешила ретироваться и выскочила на улицу. Вслед мне неслись злобные проклятия и брань, но это ничуть не испортило мне настроения – наоборот, я чувствовала удовлетворение…
* * *
За день я обошла весь городок, побывав в страховой компании, на мойке машин, в гостинице, салоне связи, медицинском центре… Везде я получала отказ в той или иной форме. Наверное, всё дело было в протезах. Впрочем, было больше похоже на то, что моя слава далеко опережала меня, и никто не хотел брать на работу столь одиозного персонажа.
Перекусывая булкой, купленной в той самой пекарне, с которой я начала свои мытарства, я сидела теперь на краю фонтана на площади и ждала автобус. Тело гудело от долгой ходьбы, а звезда Мю Льва скрылась за белое двухэтажное здание мэрии, неумолимо склоняясь к закату. Мой позитивный настрой медленно таял, уступая место привычной уже мрачной пустоте. Позади раздавался заливистый ребячий хохот вперемежку с ритмичным скрипом, и я обернулась – в догорающее небо на качелях взмывали девочка и мальчик, оба лет десяти от роду. Вверх и вниз, вперёд и назад…
И вдруг ко мне со всей стальной беспощадной ясностью пришло осознание – я больше не ребёнок. Дети на качелях были по-настоящему счастливы – так, как могут быть счастливы только дети. Дома их ждут любящие мама и папа, горячий ужин и игрушки, а завтра они отправятся в школу и будут носиться по коридорам, строить друг другу рожицы и галдеть без перерыва. Никто не отберёт у них самое сокровенное, самое искреннее время жизни – детство.
Когда я была маленькой, я верила в доброту. Каждый Новый Год ассоциировался не с приближением конца, а с Дедом Морозом. День Рождения знаменовал собой яркий праздник, и каждый день я просыпалась в ожидании какого-то доброго чуда – будь то красивая птичка, севшая на подоконник, грибной дождь, а то и просто голубое небо над головой. Я защищала деревья от мальчишек-хулиганов, которые по ним лазали, норовя обломать ветви, а по приходу весны – бережно выпускала на волю выбравшихся из оконных рам сонных мух. Душа моя была чиста.
Но всё изменилось. Сложно сказать, в какой момент – с убийством ли мерзавца Маккейна, или с осознанием того, что все мои друзья погибли, а я не смогла этому помешать. Внутри меня на месте души зияла чёрная пустота, источавшая холод. Жизнь как будто превратилась в неинтересный уже фильм, который хотелось промотать до конца, поставить на полку и никогда больше о нём не вспоминать. А то и просто выключить на середине…
Прибыл дочиста вылизанный, сияющий сочной зеленью автобус, и я среди прочих пассажиров заняла место у окна. Рядом никто не садился, будто сторонясь искалеченной души и тела, а я меланхолично глядела в окно на облитые багрянцем заходящего солнца верхушки деревьев. Автобус тронулся, и за окном поползли низкие домики. Краем глаза заметив движение сбоку от себя, я обернулась. На соседнем месте уже сидела благовидная худощавая старушка в очках и с палочкой. В салоне было полно свободных мест, но ей зачем-то понадобилось сесть именно рядом со мной.
– Не возражаешь, внучка? – тихо поинтересовалась старушка, поправив седую шевелюру.
– Не возражаю, но и восторга не испытываю, – честно сказала я и отвернулась обратно к окну.
– Как тебя зовут?
– Лиза, – буркнула я.
Опять ко мне начинают лезть с расспросами? Оставьте уже меня все в покое…
– Я вижу, Лиза, тебе нелегко пришлось сегодня. Тяжёлый выдался день?
– Бывало и похуже, – вздохнула я.
Кажется, она от меня так просто не отстанет.
– У меня тоже день не очень. Вот, ездила справки собирать. Внучок мой тяжело болен, а родители его непутёвые по притонам шляются. Алкоголики, всю свою жизнь пропили, и ребёнка своего бросили, ну а я… Как же я его оставлю?
Я посмотрела на неё. Она сидела, сгорбившись, и тряпочкой протирала свои очки. Я не нашла ничего лучше, чем выпалить какую-то банальщину:
– В этом мире чересчур много глупости и зла…
Неожиданно подсознание выудило из памяти небольшой холмик, покрытый высокой травой, и серьёзное лицо Отто рядом с моим.
«…Нельзя так, Лизка. Зла и так слишком много…»
– Да, внученька, чересчур… Ты прости, что я пристаю, просто нужно было поделиться с кем-то, выговориться, а выговориться всегда проще незнакомому человеку. Самое-то обидное, что я уже ничего с этим поделать не могу. – Голос её был слаб и дрожал. – Нет ни сил повлиять, ни возможности изменить что-то. Старость – она не про ревматизм и склероз. Она про беспомощность…
– Ничего, бабуля, когда-нибудь всё это закончится, – сказала я, и вдруг осознала, что здесь и сейчас это звучит кошмарно.
– Для меня – уже довольно скоро, – согласно кивнула женщина, ничуть не смутившись. – А вот у тебя вся жизнь впереди. Распорядись ею так, чтобы можно было потом оглянуться и увидеть, что всё не зря!
– Как раз сегодня я об этой самой жизни размышляла. И так получилось, что она меня выбросила на обочину.
– Тогда выбирайся с обочины, вставай и иди дальше. Найди своё дело, которое разожжёт в тебе огонь жизни…
Я промолчала. Слишком часто звучат эти вечные вопросы, навязшие на зубах. И каждый норовит влезть со своим универсальным рецептом спасения, будучи сам по ноздри в жиже. И каждый, безусловно, прав, но точка зрения – это всего лишь точка, не дотягивающая даже до угла. Чего уж говорить о том, чтобы охватить взором всю картину…
Моя остановка приближалась, и я, поддавшись неожиданному порыву, спросила:
– А как зовут вас?
– Долорес Бланк, – ответила старушка, и бледная улыбка тронула её губы. – Но можешь звать меня просто Долорес.
– Спасибо вам на добром слове, Долорес. Надеюсь, у вас всё наладится…
Я вышла на своей остановке. Мю Льва только что нырнула за горизонт. В темнеющем небе надо мной, гонимая ветром, с отрывистыми криками неслась стая птиц. Провожая их взглядом, я брела по просёлочной дороге в сторону дома, и где-то посреди пути меня догнал небольшой белый пикап. Поравнявшись со мной, машина снизила скорость, а из окна высунулся Марк в своей полицейской фуражке, сдвинутой на затылок.
– Привет, сестрёнка! – жизнерадостно воскликнул он. – Видок у тебя, будто от самой Олиналы пешком чапала. Давай, прыгай в машину.
Я понуро обошла внедорожник, влезла на сиденье и хлопнула дверью. Джип тронулся, а Марк участливо поинтересовался:
– Откуда ты такая мрачная? Что-то случилось?
– Ни хрена не случилось, Марк. Я просто пыталась найти работу, и ничего не вышло. Обошла весь город, но везде одно и то же. Они будто сговорились…
– Люди боятся тебя, это правда. – Он постучал ладонью по оплётке руля. – Помнишь, что ты учудила с тем жирдяем? Он до сих пор не восстановился, так и ест через трубочку. Сделать нормальную челюсть здесь стоит бешеных денег. Не то, что на Земле. Папе повезло, что на него повесили рассрочку, а то мы бы сразу всю сумму не потянули.
– Погоди, какую рассрочку? – опешила я. – Почему вы мне об этом не сказали?!
– Отец просил не говорить, чтобы тебя не расстраивать. А ведь могли бы на эти деньги на Циконию слетать. – Марк мечтательно закатил глаза.
– Этот жирный урод сам виноват! – выпалила я. – И хоть где-то восторжествовала справедливость!
– Так ты у нас, оказывается, борец за справедливость? – Он снисходительно улыбнулся. – Вот, что движет тобой, когда ты крошишь морды увесистыми железяками?
Я промолчала. Оказывается, всё это время за мои проделки отдувались родные мне люди, а я об этом ни сном, ни духом… Машину потряхивало на неровностях, мелкие камешки хрустели под покрышками. Марк тем временем продолжал:
– Тебя боятся, и это плохо. Но, может, это из недостатка можно превратить в преимущество?
– Да о чем ты говоришь? – фыркнула я. – С ненормальной калекой просто не хотят связываться.
Он помолчал, явно обдумывая что-то, и наконец проговорил:
– Завтра после моей службы мы поедем в город, и я познакомлю тебя с кое-какими людьми. Думаю, вы сможете найти общий язык, а у них для тебя найдётся работа.
– Кто они? – нахмурилась я. – И что за работа?
– Это не совсем законная работа… Вернее, совсем даже незаконная, но за неё платят, и, как бы странно это ни звучало, она приносит общественную пользу.
– Криминал? – Я замотала головой. – Нет, Марк, я не хочу становиться преступницей…
Скрипнули тормоза, и джип остановился напротив крыльца. Лампочка над входной дверью светилась ярко-жёлтым светом, о стеклянный фонарь легонько постукивала неизменная вечерняя мошкара. Раз за разом отскакивая от стекла, мотыльки беспорядочно вились вокруг и снова шли в тщетную лобовую атаку. Какая нелепая и бесполезная жизнь…
Марк протянул руку и мягко взял меня за плечо.
– Лиза, ты уже преступница… Забыла?
– Но я…
Ни следа улыбки не осталось на его лице, он смотрел мне прямо в глаза.
– Пойми, убив человека, ты переступила грань, и невозможно уже вернуться назад. Это останется с тобой навсегда. Поверь, я знаю, что это такое… Но ты не переживай сильно, с этим можно научиться жить. И это можно обернуть себе на пользу.
– И что я должна буду делать? – Какая-то отчаянная надежда вспыхнула во мне.
– Пока не забивай себе голову – всё это будет завтра, а сейчас пойдём домой. Я помираю как есть хочу. И о нашем с тобой разговоре отцу – ни слова…
Марк запер пикап, и мы прошли в дом. Дядя Алехандро, как обычно приветливый, словно не видел нас целый месяц, уже накрыл на стол. За неспешной беседой на отвлечённые темы мы приняли пищу и разбрелись по своим комнатам.
Я лежала в кровати, глядя в потолок и обдумывая сегодняшний день. Изгой, которого общество отторгает от себя, обречён либо пропа?сть, либо прибиться к изнанке, к тёмной стороне этого общества. Осознавая, что среди обывателей я всегда буду белой вороной, я теперь довольно отчётливо видела свой дальнейший жизненный путь. Нет, я не могла отстроить свой храм, о котором утром говорил Алехандро. Его руины надёжно похоронили под собой людей, которые были мне дороги – Отто, Веру, Аню, доктора Хадсона… Разбирать завалы я больше не могла, да уже и не хотела…
Теперь я знала, к чему приложить усилия. Я должна была разрушить жизни тех, кто разрушил мой храм – найти всех до единого, кто так или иначе был причастен к событиям в интернате Каниди, и превратить их существование в кошмар. Я была готова дать себе ещё одну клятву, но, в отличие от уже полузабытой гигантской сферы, что уничтожила мой мир, людей вполне можно было отыскать. Пламя мести разгоралось в моей груди. Я с нетерпением ждала завтрашнего вечера, чтобы извлечь из предстоящей встречи максимальную пользу и начать движение к своей новой цели…
Глава XIII. Снег
… – Дядя Ваня, отзовись…
Мы только что миновали широкую дамбу, усеянную мостовыми кранами. Глайдер нёсся в метре над поверхностью ледяного покрова необъятного водохранилища, вздымая позади себя кипенный вихрь. Погода не подкачала – метель колотила по обшивке, завывала, казалось, прямо в салоне, а порывы ветра раскачивали машину, так и норовя опрокинуть её набок. Видимость стремилась к нулю, Марк выжимал из двигателей максимум, а я переключала частоты, пытаясь поймать наш канал. Наконец-то приёмник ответил:
– Припорошило вас снежком-то, поди? Как успехи с «Книгой»? Стоит оно потенциального пожизненного срока?
– Она тут. – Я машинально положила руку на сумку меж сидений. – Но пришлось немного пободаться. На нас спустили всех собак, так что забирай-ка ты нас побыстрее… Кстати, где вы сейчас?
– Примерно… Километрах в двухстах к югу от города. Я выйду вам наперерез, где водоём сужается в речное устье, оттуда уйдём на юг. Отбейтесь пока от преследователей. Конец связи.
Коммуникатор замолк, а я пробормотала:
– Отбейтесь, говорил он…
Кинула взгляд на приборную панель, где по сенсорному дисплею поверх карты местности медленно ползли точки – наш глайдер располагался в самом центре композиции, сдвигаясь на юго-запад, а с северо-востока к нему довольно бодро приближались три отметки покрупнее. У нас была небольшая фора, но она стремительно таяла.
– Нет, это дохлый номер, – проронил Марк. – Полтора километра – и продолжает сокращаться. На нашем ведре против гвардейских «Бульдогов» мы гонку вряд ли выиграем…
– Значит, будем отбиваться…
Я пошарила за спиной – предусмотрительно взятый на вылазку рельсотрон лежал там, где я его оставила – прямо за сиденьем. Тяжёлый чёрный кожух электромагнитной винтовки оказался у меня в руках, я выудила длинный ствол и принялась за сборку оружия. Разгонный блок со щелчком встал на место, разъ?мы пары силовых кабелей вошли в пазы. Ствольная коробка приняла в себя обойму с полуторасантиметровыми шариками, щёлкнул тумблер питания, и едва заметный свист заряжающихся конденсаторов утонул в шелесте набегающих порывов ветра.
Через несколько секунд индикатор заряда заполнился до максимума.
– Держи ровнее, Марик, – пробормотала я. – Сейчас будет сквознячок…
Места в салоне планера едва хватило, чтобы развернуться с массивной пушкой наперевес. Надвинув тактическую маску на глаза, я вскарабкалась на сиденье и стала всматриваться в белую круговерть позади нас. Сканер не мог дать хороший фокус, то и дело теряя смодулированные силуэты боевых машин преследователей, но я смогла зацепиться за примерное положение и векторы движения военных гравилётов – они не маневрировали, очевидно, не ожидая от нас никаких сюрпризов.
– Тысяча метров! – выпалил Марк.
Я аккуратно приопустила рукоять двери, створку снаружи ухватила невидимая сила, и в образовавшуюся щель ледяной ветер тут же принялся наносить колючую снежную крупу. Просунув ствол в просвет, я упёрла приклад в плечо и прильнула к прицелу. Захват сканера метался, выискивая цель. Наконец, секундная фокусировка – лёгкое движение стволом на упреждение, и палец сгибается на курке. Хлопок пневматического ускорителя – и разогнанный рельсами снаряд с бешеной скоростью летит к цели. Несколько секунд зарядки конденсаторов – и снова выстрел. И ещё…
– Семьсот метров! Как там у тебя?
Молчу, не отвечаю. Неясно, сколько раз и куда я попала – по сути, это была стрельба вслепую, – но сканер показывал смещение силуэтов с оси движения, и теперь их было два – один из бронелётов, судя по всему, выбыл из гонки, ушёл вверх, и расстояние между нами перестало сокращаться. Сквозь свист ветра я услышала выкрик Марка:
– Лиз, они берут нас в клещи!
– Вижу я, не ори… Были бы понаглее – давно бы уже нас смяли. В полиции одна молодёжь…
– Думаю, ты просто не успела их как следует разозлить, – парировал Марк.
Медленно отклоняюсь влево, ведя на кончике ствола обходящий нас гравилёт – его силуэт уже вполне неплохо различим среди помех. Куда-то в середину проёма… Огонь! Рельсотрон хлопал, отправляя в полёт увесистые шарики.
– Двести метров! – сообщил Марк. – Справа по ходу движения!
Разворачиваюсь и вижу чёрный силуэт массивной машины, проступающий через белоснежную завесу. Делаю выстрел и слышу резкие хлопки ответного огня с той стороны. В бок глайдера стучат одиночные пули. Рефлекторно прижимаю приклад рельсотрона к плечу в ожидании зарядки конденсаторов с одной только мыслью: «Лишь бы не миниган!» Ещё несколько шариков отправляются в тусклое красноватое пятно, и огонь прекращается – похоже, стрелок выбыл из игры.
А с той стороны, из-за вцепившегося в штурвал Марка и слоя стеклопластика к нам стремительно приближался второй гравилёт. В темноте грузового отсека засверкали вспышки, тяжёлая махина резво подскочила и оказалась почти перед глазами. Треснуло стекло, Марк вскрикнул, прикрыв лицо рукой, и дёрнул штурвал на себя. Меня вжало в сиденье, а «Шинзенги» с гулом устремилась почти отвесно вверх.
– С-сука, попали в меня… – Марк, шипя, держался за бок.
Волевым усилием он выровнял глайдер, который теперь ощутимо болтало. Сквозь пулевые отверстия в борту свистел ветер, по всей машине шла вибрация – неужели двигатель повредили? Мы так долго не протянем! Дядя Ваня, где же ты, беса тебе под ребро?!
Выругавшись в голос, я включила рацию:
– Дед, ты долго там будешь копаться, как жук в навозе?! Нас расстреливают в упор! Сейчас на таран пойдут!
Жужжа и свистя, коммуникатор сообщил:
– Я на подходе, держитесь! Одна минута.
Подняв дверь, я наполовину высунулась в пургу, пытаясь разглядеть гравилёт внизу. Он поднимался вслед за нами, и ещё пяток выстрелов не дали ощутимого эффекта. Неожиданно, резко нарастая и забивая собой пространство, воздух наполнил громогласный рокот. Позади расплылась гигантская крылатая тень, и, заслонив собой небо, пронеслась прямо над головой. В салоне с утроенной силой забушевала снежная заверть, у меня заложило уши, и я едва не вывалилась наружу, вытянутая цепкой морозной лапой. Дверь хлопнула, радио задребезжало:
– Ловлю вас, запрыгивайте в переходный шлюз.
Аэрокар трясся и дрожал, один из двигателей громко чихнул и отключился, и машина стала заваливаться набок, теряя мощность. Марк, вцепившись в штурвал обеими руками, рычал:
– Давай, железка несчастная, жми!
По днищу звонко постукивало – барабанили пули.
– Дед, не успеваем за тобой! – закричала я в селектор. – Сбавь скорость!
– Та-а-ак, одну секундочку, – невозмутимо ответил динамик.
Снежный вихрь впереди расступился в стороны, и прямо на нас выскочила огромная серая полусфера грузового отсека с распахнутым шлюзом. Марк, бешено крутя штурвал, пустил машину наискосок, пытаясь попасть в спасительный прямоугольник шлюза, а я стиснула зубы и зажмурилась в ожидании неизбежной катастрофы. Глайдер, грохоча, шваркнулся об угол проёма – один из антигравов с лязгом сорвался и полетел куда-то вниз. Меня швырнуло на приборную панель. Машина, вращаясь, пропахала брюхом металлический пол, грянулась о противоположную стену и замерла.
Из динамика раздался отчётливый голос дяди Вани:
– Держитесь крепче, детки, мы уходим!
Поворотная камера шлюза поползла вбок, отделяя нас от воющей метели. Корабль ощутимо накренился и стал набирать высоту, а глайдер со скрежетом потащило по полу в обратную сторону. Марк болезненно застонал, я упёрлась руками и ногами, во что только можно. По помещению раскатился удар, и наконец всё стихло.
«Виатор» выровнялся, где-то снаружи натужно гудели двигатели, унося нас от погони. Я стянула тактическую маску, швырнула её на приборную панель и с шумом выдохнула.
– Когда-нибудь старый хрыч всех нас угробит, – прохрипел Марк.
– Ты как там, живой?
– Хрен его знает… Крови натекло…
Я глянула на Марка – он был бледен как мел, куртка под прижатой к боку белой ладонью набухла красным. Проворно выскочив наружу, я обогнула разбитую машину, рывком подняла водительскую дверь и принялась бережно, как могла, вытаскивать сводного брата. Стянула с него куртку и, скомкав её, прижала к пробитому бронежилету. Охая и ахая, он опёрся на моё плечо, и мы побрели внутрь корабля, оставляя на полу россыпи бордовых капель. В грузовом отсеке его ноги подкосились, он обмяк и сполз на пол, и в этот момент из жилого модуля выкатился дядя Ваня. По-старчески причитая, старик подкатил к нам, подхватил Марка многочисленными манипуляторами, развернулся и был таков. Профессор Мэттлок уже стоял рядом.
– Лиза, с вами, надеюсь, всё в порядке? – взволнованно поинтересовался он. – Вы не ранены?
– Нет, профессор, спасибо за заботу. Меня сейчас гораздо больше волнует Марк.
Сердце моё заходилось под действием боевого коктейля. Я пыталась отогнать плохие мысли подальше – дядя Ваня был хорошим врачом, но… Никаких «но»!
– Мне срочно надо сбавить обороты, – одними губами прошептала я и заковыляла в сторону кают-компании.
Как была, в боевой выкладке прошагала к минибару, оставляя на красочном ковре мокрые следы, достала первую попавшуюся бутылку и, сорвав пробку, припала прямо к горлышку. Обжигающая жидкость хлынула в горло. Я сделала несколько глотков, стукнула бутылью об стол и плюхнулась на ближайший диванчик.
Голова была ватная, всё тело гудело. За стеклом смотрового окна неслась пурга – «Виатор» на форсаже атмосферных двигателей направлялся куда-то на юг. У нас была небольшая передышка, но выходить за пределы циклона стало бы сейчас громким криком в тёмной комнате – мы оказались бы как на ладони.
Я встала, прошагала в свою каюту, опустилась за монитор и набрала на коммуникаторе привычный номер: пять нулей, две двойки, семь, четыре, семь. Один гудок – и звонок сбросился, как и должно быть. Сейчас перезвонят…
На меня вдруг накатила дикая усталость. Застыв и пристально слушая собственное сердцебиение, я поняла – с боевыми коктейлями пора заканчивать. И чем быстрее – тем лучше.
Робкой трелью входящий вызов вплыл в помещение. Неизвестный номер.
– Она у нас, – отчеканила я, нажав на кнопку. – Что дальше?
На той стороне елейный голос с воодушевлением промурлыкал:
– Я знал, что на вас можно рассчитывать. Но есть небольшая проблемка – вас ищут, и в район операции в данный момент стягиваются высотные патрули. Удивительное дело – над этой областью утром почему-то образовалось окно в графике патрулирования. И непогода так кстати… Впрочем, это лирика. Сейчас всё идёт к тому, что посыплются головы. А когда головы под ударом, в стороне не останется никто. Вам необходимо залечь на дно, и чем глубже – тем лучше.
– Хорошо, мы что-нибудь придумаем. – Я уже прокручивала в голове стремительный вираж в сторону Луны под многочисленными софитами средств наблюдения.
– Вы большие выдумщики, – прервал мои фантазии голос, – но сейчас будет вот что – вы заглушите все приборы, засядете где-нибудь в горном массиве и будете ждать дальнейших инструкций по защищённой почте.
– Пожалуй, так будет даже лучше. – Я не стала возражать – решение было разумным.
– И ещё кое-что. Россы прошли на бреющем над Институтом и теперь спешно покидают орбиту Земли. Видимо, они уже в курсе, что остались с носом. А в Содружестве объявлен режим чрезвычайной ситуации. Скоро местные запрягут, станут искать и их, и вас, и ни для кого не секрет, кого они найдут намного быстрее.
– Хорошо. Затеряемся на время. Никаких исходящих, работаем только на приём с окном в шесть часов с этого момента.
– До связи.
Динамик пиликнул, и воцарилась тишина.
– Надюша! – громко и отчётливо позвала я. – Где мы находимся?
– Евразийское Содружество, Республика Алтай, Катунский горный хребет, – отрапортовал механический голос. – Высота над уровнем моря: три тысячи двести метров, направление движения…
– Достаточно. Гаси всю вспомогательную электронику – транспондер, ретранслятор, приёмо-передатчики. Полное радиомолчание. Найди укромное место для посадки и снижайся. После приземления ничего не включать – только климат-контроль.
– Будет сделано, Лиза…
Спешно покинув каюту, я направилась в лазарет. Дядя Ваня орудовал манипуляторами над Марком, обрабатывая две алые раны в его левом боку. Марк лежал с закрытыми глазами – бледный словно сама смерть. Грудь его слабо вздымалась и опадала.
– Как он? – негромко спросила я.
Не отрываясь от процесса, дядя Ваня прожужжал:
– Крупный калибр задел лёгкое, много крови потерял, но жить будет – бронежилет спас. Прошло по касательной. Сейчас я его залатаю и волью гемодинамику… Кстати, принеси, пожалуйста, термос. Там, в холодильнике, на нижней полке.
Старик неопределённо махнул манипулятором, а я распахнула дверцу холодильной камеры. Из освещённой полости повеяло холодком, и лёгкая дымка поползла над полом. Выудив серый металлический цилиндр на свет, я хлопнула дверцей и вернулась к операционному столу.
– Спасибо, Лизуня. – Дядя Ваня принял из моих рук ёмкость. – Тебе нужно отдохнуть, я позабочусь о нём.
– Ладно, деда. Но помни – я слежу за тобой…
Хлопнув его по металлическому боку, я понуро побрела в свою каюту, сбросила с себя экипировку, выудила наконец из утомлённых глаз тактические линзы и завалилась на кровать. Тело гудело, готовое хладнокровно выполнять отточенные движения, а разум мой, настигнутый встречной волной, жаждал отдыха. Почти сразу меня сморила какая-то тягучая полудрёма – не сон…
* * *
… Стояла жара, беспощадное белое солнце выжигало покрытую трещинами почву, из которой тут и там робко пробивались сухие корявые ростки мёртвой растительности. Я полулежала в сиденье кабриолета, забросив ноги на лобовое стекло, а Марк одной рукой расслабленно вёл машину по абсолютно пустому, прямому как палка шоссе. На нём была пёстрая гавайская рубашка, на носу темнели солнцезащитные очки, а волосы его трепал южный ветер. Он повернулся и сквозь свист и шум прокричал:
– Как думаешь, до заката доберёмся?!
– Конечно, доберёмся! Разве было когда-нибудь, чтобы мы не успевали?! – Я понятия не имела, куда мы едем и куда должны добраться, но это было неважно – ведь мы всегда справлялись. Справимся и на этот раз.
– Один момент, мне надо отлить, – сказал Марк и заворочался, а кабриолет замедлил ход.
– Мог бы и молча всё это сделать, – фыркнула я. – Я надеюсь, ты хотя бы отойдёшь за куст?
– А зачем? Ты хоть наконец мужчину увидишь, в первый-то раз в жизни, – сострил он. – Что естественно – то не безобразно!
Машина, поднимая пыль, сползла на обочину и остановилась. Марк, не открывая дверь, ловко выпрыгнул наружу и поднялся на высокий придорожный холм. Приложив руку ко лбу, несколько секунд он всматривался куда-то вдаль, словно заправский морской волк на палубе корабля, после чего скрылся за насыпью.
В уходящем вдаль полотне дороги, словно в зеркале, отражался знойный, вибрирующий в причудливом ритме воздух. Он плыл, извивался и перетекал из одной формы в другую, подобно восточной красавице из старых сказок. Зрелище было завораживающим, и я не могла оторвать взгляд от вечного движения этого горячего духа пустыни, от дыхания её песков.
Шли тягостные минуты, а Марка всё не было. За это время можно было дойти до самых лавовых полей и вернуться… Он что там, присесть решил?
Покинув машину, я стала взбираться на холм, на кромке которого пару минут назад стоял Марк. На вершине я остановилась. Передо мной открылся раскалённый оранжевый океан, раскинувшийся в бесконечность – покрытая волнами дюн голая пустыня без единого признака жизни. Вдоль барханов ветер без устали гнал песок, подбрасывая его в небо и закручивая в пылевые вихри, убегающие прочь, за горизонт. Марка не было.
– Марк! – позвала я. – Хватит прятаться!
По песку пробежала рябь, в лицо повеяло прохладой. Никто не отозвался. Бездонное одиночество сдавило сердце тисками, я набрала в воздух лёгкие и что было силы закричала:
– Марк! Не уходи!
* * *
– Марк… – прошептала я и открыла глаза.
Было темно и тихо, корабль покоился на месте, и только тускло горела синеватая лампочка ночника. Я взглянула на часы – стояло раннее земное утро. Голова раскалывалась, как это обычно бывало на следующий день после «Персистенса» – и это только начало. Порой окончательно прийти в себя я могла лишь через неделю.
Я наскоро оделась и вышла в коридор, чтобы проверить раненого. Оказавшись возле его комнаты, заглянула через приоткрытую дверь. Заметно порозовевший, он сопел теперь в койке, накрытый одеялом из серой овчины.
От сердца тут же отлегло, я вернулась в свою каюту и наконец позволила себе принять душ. Мимолётный взгляд в окно выхватил заснеженные деревья и непролазные сугробы. Судя по всему, Надюша всё-таки нашла неплохое место, где и спрятала корабль…
Горячая вода расслабляла, смывая свинцовую тяжесть с уставшего тела. Наверное, нет ничего лучше, чем просто постоять под потоком нежной, ласковой воды… А потом, конечно же, съесть что-нибудь, чтобы порадовать желудок. Я вспомнила принесённый Марком со станции жареный палтус, бесконечно далёкий и столь же бесконечно вкусный – таким он казался мне сейчас, когда живот ворчал, требуя себе занятие…
В кают-компании одинокий профессор Мэттлок, сидя у окна, вглядывался в раскинувшуюся по ту сторону ферропластика гладь озера. Будто кристальное зеркало, оно было обрамлено щербатыми, почти отвесными горами. Обернувшись, археолог улыбнулся мне:
– Какое великолепие, Лиза, вы только поглядите! Никогда не думал, что окажусь в столь красивом месте!
– Не потому ли оно такое красивое, что сюда не ступала нога человека?
Я прошла к синтезатору пищи и выбрала блюдо. Пожужжав, механизм выплюнул тарелку с овощным рагу и рыбным стейком, и желудок тут же нетерпеливо заворочался внутри. Я присела напротив профессора.
– Я думаю, – заметил тот, – что за эти сотни лет на матушке-Земле не осталось места, где бы человек не побывал.
– Профессор, есть очевидный способ узнать, где побывал человек, – сказала я, подув на горячее. – Если вы видите кучу мусора – значит, здесь были люди. Мусор – это верный признак человека, его след в мироздании. Здесь нет мусора, а значит и людей никогда не было.
– А что, в сущности, есть мусор? – Он взглянул на меня, уплетающую за обе щёки. – Любое живое существо оставляет следы жизнедеятельности, будь то сломанные ветки, остатки еды или грязь. Отличие наше от животных лишь в том, что человек в своей жизнедеятельности достиг более высокой степени переработки материалов, поэтому вместо, например, рыбьих костей или заброшенных гнёзд оставляет глянцевые обёртки, кострища и масляные пятна.
Вежливо слушая профессора, я поглощала завтрак. Желудок наконец получил возможность поработать, а я, проглотив очередной кусок, заметила:
– Не соглашусь. Вы смешиваете естественное, природное с искусственным, наносным. Брошенный рыбий скелет – это не продукт переработки. Он не наносит вреда, со временем он будет поглощён почвой и растворится без следа. А масляное пятно убьёт всё живое вокруг и оставит выжженную землю.
– А вы знали, Лиза, что за последние сто лет появилось множество новых микроорганизмов? – Мэттлок поднял вверх морщинистый палец. – Уже давно известны такие, которые за считанные месяцы перерабатывают пластик, нефтяные разливы и другие, казалось бы, «вечные» отходы. Природа сама приспосабливается к людям, как когда-то люди приспособились к природе. Это – самый настоящий симбиоз.
Мне было чем возразить – про бескрайние полигоны и захоронения отходов, которые останутся на тысячелетия, про разорительные вырубки лесов, про животных, лишённых дома, вымерших и просто истреблённых людьми, но рот мой был занят. Мэттлок ещё раз мягко по-отечески улыбнулся – очевидно, проч?л мои мысли, – и в задумчивости отвернулся к окну.
На пороге показался выпуклый медный цилиндр, зажатый в манипуляторах, а следом в кают-компанию вплыл дядя Ваня. Мы с профессором вопросительно уставились на киборга, и Мэттлок восторженно воскликнул:
– Иван, да это же… самовар?!
– Он самый! – радостно отреагировал дядя Ваня. – Я всё ждал подходящего случая, чтобы пустить его в дело, и наконец дождался! – Подкатившись, старик водрузил блестящий пузатый самовар на стол. – Вы тут о природе да о погоде, а погода, доложу я вам, как раз располагает к хорошему чаепитию… Кстати, Лиза, о твоей извечной проблеме сосуществования человека и природы давно уже высказались умные люди. Порешили на том, что все беды начались, когда человек отделил себя от природы и сделал её простым объектом своей воли.
– Фейербах, если не ошибаюсь? – уточнил профессор.
– И не только он. Мы же с вами понимаем, что если бы люди, слившись в гармонии со своей Матушкой, до сих пор носили шкуры и охотились с палкой, то не было бы никакого прогресса. И мы бы сейчас не сидели здесь, в тепле, предаваясь благам цивилизации. Так что я предлагаю компромисс – в знак уважения к динозаврам сегодня мы не будем жечь ископаемое топливо и чадить углекислотой. Вместо этого вернёмся к истокам!
И, повернувшись ко мне, он вкрадчиво промолвил:
– Лизонька, дорогая, сделай доброе дело – сходи в лесок за сосновыми шишками.
– Сосновые шишки? – Я в недоумении уставилась на него.
– Да, такие круглые, коричневые, чешуйчатые, их ни с чем не спутаешь. Валяются себе, понимаешь, под деревом…
Я раздраженно прервала его:
– Прекращай, я знаю, что такое шишки.
– Отлично! – Тут же забыв обо мне, он перевёл взгляд на профессора. – Ну как вам, Рональд, родная Земля? Поди, не были на ней бессчётное количество лет?
– Да… Лет уже, наверное, тридцать, – закивал Мэттлок. – И, знаете, не особо-то и скучал, но в такое прекрасное место и не надеялся попасть…
Я прикончила завтрак и поднялась. Оставив праздно болтающих стариков, добралась до своей каюты, сдвинула в сторону дверцу гардероба и стала прикидывать, как лучше одеться. За бортом стояла мягкая зима, термометр показывал минус десять, и я подобрала одежду под стать. Без оружия, впрочем, я чувствовала себя неуютно, поэтому сняла с крючка кобуру с пистолетом и привычно пристегнула к бедру. Вот теперь можно и прогуляться…
Трап со свистом опустился, и передо мной предстала волшебная картина – в небо вздымались вековые ели, а с высоты медленно спускались крупные снежинки. Где-то недалеко журчал ручей, воздух был недвижим, стоял полный штиль. Ввысь уходил щербатый горный склон, а чуть левее, за кормой корабля, из-за деревьев проглядывало озерцо. Под исполинскими елями, стоявшими почти вплотную к космолёту, наносов практически не было – при посадке сугробы разметало в стороны, а напа?давший за прошедшие сутки снег нависал сверху, на разлапистых ветвях.
Я спустилась с трапа и ощутила твёрдую поверхность под ногами. Сияющий снежок поскрипывал и хрустел, словно наливное зелёное яблоко. Отойдя десяток шагов от корабля под тень широких атмосферных крыльев, я решила прогуляться в сторону ручья. Журчание раздавалось откуда-то спереди, из-за холма. Медленно, вдыхая полной грудью свежий горный воздух, я поднималась вверх по склону. Над головой пели невидимые птицы, а по моей душе разливалось спокойствие. Все проблемы и суета остались позади, в корабле, и я проникалась первозданной, первобытной красотой этого места, впитывала телом холодные хвойные ароматы, пропускала сквозь себя ненавязчивую какофонию звуков жизни.
Взобравшись на холм, я наткнулась на небольшой ручеёк, который убегал мимо меня вниз по ущелью. Чуть впереди поток влаги, переваливаясь через невысокие каменные пороги, поднимал в воздух дисперсную водяную пыль. Я взглянула вверх – уходящая в небо горная гряда, покрытая снежными шапками, искрилась на солнце, которое хитро проглядывало меж низколетящих белых холодных облаков. Отсюда открывался вид на почти идеальный овал озера, сияющий чистой голубизной, которую периодически тревожила лёгкая рябь. В низине, между мной и озерцом, едва заметно покачивая присыпанными снегом крыльями, на брюхе лежал наш корабль…
Вспомнив, зачем я здесь, я принялась оглядываться в поисках сосны. На той стороне ручья, за ёлками, я заприметила светло-коричневый ствол искомого дерева и пошла вдоль водотока в поисках переправы. Перескочив наконец по камням через поток воды, я принялась раскапывать снег вокруг дерева. Добыча не заставила себя долго ждать – бурые сосновые шишки глядели на меня из-под белого покрова. Достав полиэтиленовый пакетик, я набрала целый ворох и собралась было возвращаться, как вдруг сзади раздался хруст сломанной ветки.
Я обернулась – из-за ручья, стоя вполоборота, маленькими чёрными глазами прямо на меня смотрел огромный мохнатый медведь. Сердце в груди забарабанило, а я, стараясь не делать резких движений, медленно опустила пакет на снег и поднялась в полный рост.
Медведь, тряхнув загривком, сделал пару тяжёлых шагов навстречу, и я заприметила пару тёмных медвежат, робко выглядывающих из-за её спины. Медведица с выводком? Стараясь сдерживать дрожь в голосе, я успокаивающе промурлыкала:
– Тише, мои хорошие, тише… Я вас не обижу. Давайте мирно разойдёмся, ладно?
Медведица встала на задние лапы и громогласно заревела. Добрых два метра с холкой, а то и побольше… Я медленно опустила руку и отстегнула застёжку кобуры, готовая выхватить пистолет, если потребуется.
– Не надо, – сказала я, касаясь пальцем рукоятки оружия. – Стой там, а лучше иди своей дорогой.
Животное грузно опустилось на все четыре лапы и с места ринулось в мою сторону, в одну секунду покрыв четверть расстояния между нами. Я молниеносно выдернула пистолет выпалила куда-то поверх головы медведицы.
Та опешила, споткнулась, прокатилась по инерции на заду ещё метр, а затем развернулась и дала стрекача. Где-то сверху затрепыхались многочисленные крылья перепуганных птиц, а эхо парного выстрела гулко покатилось по поверхности озера, отскакивая от горных склонов. Медвежата припали к земле и торопливо засеменили вслед за мамой.
Перескочив через ручей, зверь дождался малышей и, в последний раз оглянувшись на меня, скрылся за холмом. Я ещё немного постояла, переводя дух, после чего подобрала пакет с шишками и отправилась обратно к кораблю.
На пороге меня встретил дядя Ваня, с ходу вопросив:
– Кто стрелял?
– Я. Медведей отпугивала. – Проходя мимо, я сунула ему пакет шишек, и направилась в жилой модуль.
– Медведей? – Дядя Ваня покатился следом. – В это время года?
– Медведицу с выводком. Вылезли будто из ниоткуда.
– Голодные, видать. Мамка прокорм ищет, таская малышню за собой, вот и бродят неприкаянные, когда остальные уже давно спят.
Добравшись до кают-компании, я присела возле позолоченного самовара напротив профессора. Тот сервировал стол, раскладывая угощение – сухофрукты, плюшки, мармелад. Дядя Ваня был запасливым, имея закуски на любой случай, при том, что сам он уже давно позабыл, что это такое – вкусно и по-человечески поесть.
– А где же шляется папа-медведь? – задумчиво проронила я. – Наверное, за другой медведицей решил приударить?
– Зимой-то? – отреагировал дядя Ваня. – Скорее, забыл обо всём и давно дрыхнет, с осени нажравшись… Надюша, включай вытяжку и вырубай противопожарную систему!
Дядя Ваня со скрипом отворил небольшой лючок у основания самовара, засыпал туда шишек и, включив плазменную горелку на одном из манипуляторов, разжёг огонь. Из трубы тут же пошёл дымок, приятно запахло костром. Мэттлок в предвкушении потирал руки, я наслаждалась запахом горящей хвои, а дядя Ваня, дождавшись момента, разлил по чашкам ароматный душистый чай. Настроение тут же поползло в горку, и мне вдруг захотелось напрямую спросить Мэттлока о том, что беспокоило меня с тех пор, как мы с ним познакомились.
– Профессор, а вы правда умеете… – Что-то вдруг помешало мне, забило горло, невидимая сила оборвала фразу на половине, а профессор Мэттлок, отхлебнув из блюдца, заговорил:
– Слуга обращается к лорду: «Сэр, осмелюсь доложить, что на кухне некоторым образом возник пожар». Хозяин дома неспешно отложил «Таймс» и сказал: «Сообщите это леди. Вы же знаете, Робинс, что я не занимаюсь домашним хозяйством».
– Нет, ну вы посмотрите на него, какой хитрец! – Дядя Ваня всплеснул манипуляторами. – Анекдот неплох, и я тебе на него отвечу тысячей других, однако тебе попытались задать вопрос. Лиза, спрашивай. Рональд, давай без этих твоих фокусов! Выкладывай карты на стол!
– Я лишь… – Дар речи наконец вернулся ко мне. – Я всего лишь хотела спросить – вы умеете читать мысли, профессор? Это не шутки?
– Простите, неловко вышло. – Мэттлок тяжело вздохнул. – Да, умею. Но не все, а только самые сильные, обременяющие, поглощающие разум. Те, от которых не отмахнуться.
– И воздействовать на разум вы тоже умеете? – спросила я.
– Совсем немного, – ответил он, и уголки его губ опустились. – Этой премудрости я ещё до конца не обучен. Также, как и предвиденью будущего – здесь я полагаюсь исключительно на Томаса.
– Рональд, меня всё подмывает тебя спросить, – проскрежетал дядя Ваня. – Что нас ждёт?
– Мне известно немногое, но и этого я вам не скажу, – отрезал Мэттлок. – Не спрашивайте меня о том, что ещё не построено.
– Рональд, право слово! – разгорячённо проскрипел дядя Ваня. – Я тебе уже говорил, и снова повторю – с твоим даром мы горы свернём!
– Предвидение будущего – это не дар, а проклятие. – Профессор снял очки и потёр морщинистую переносицу. – Я иногда жалею о том, что позволил себе вступить в контакт с Томасом. Чтобы потерять покой, достаточно научиться читать мысли. Гораздо сложнее после этого научиться их не читать… В вашу голову, Лиза, я просто боюсь заглядывать. – Он повернулся ко мне. – Однако вы искренне беспокоитесь за своего сводного брата, а это характеризует вас как светлого человека.
– А что насчёт меня? – поинтересовался дядя Ваня.
– А вы, старый плут, теперь хотите сдать меня Корпусу на опыты и получить денег, – просто сказал он. – Поймите, друзья мои. Всё сверхъестественное требует к себе чрезвычайной осторожности. Поэтому я предлагаю вернуться к тихой и непринуждённой беседе, чтобы не портить предсказаниями и сокровенными помыслами этот светлый день. В противном случае я буду вынужден покинуть ваше общество.
Мэттлок несколько чопорно отхлебнул из чашки, давая понять, что он совершенно серьёзен, и разговор на эту тему закончен. Дядя Ваня, казалось, пыхтел от негодования, но вскоре он сдался:
– Ну что ж, Рональд, в таком случае, мне есть чем ответить на твой хвалёный английский юмор! Вот тебе немного русского. В автобус заходит мужик с недопитой поллитрой водки. Плюхается на сиденье и как будто силится что-то вспомнить. Тут к нему обращается кондуктор: «Мужчина, за проезд». Лицо мужика моментально светлеет, он вскидывает руку и восклицает: «Точно! Ну, за проезд!»
Профессор прокашлялся и подхватил знамя:
– Два джентльмена разговаривают после званого обеда. «Скажите, сэр, почему сегодня во время обеда вы постоянно целовали руку даме, что сидела от вас слева?» «Видите ли, сэр, мне забыли положить салфетку…»
Дядя Ваня парировал:
– «Привет, Сёма. У тебя есть тысяча до зарплаты?» «Да, спасибо, Изя. Можешь за меня не волноваться!» …
Войдя в раж, два старика продолжали идиотничать, а я допила свой чай, встала из-за стола и отправилась в комнату к Марку. Вслед доносилось:
– «Мама, а правда, что я получился нечаянно?» «Сынок, буду откровенна: не очень-то ты и получился» …
Марк уже сидел на своей кровати и увлечённо читал что-то с экрана планшета. Грудь и живот его были перебинтованы.
– Ну, как ты? – участливо поинтересовалась я, присаживаясь рядом. – Болит?
– Да пустяки, просто царапина. – Он оторвал взгляд от экрана и широко улыбнулся. – Дед меня заделал на пятёрку и накачал регенератами. Завтра уже буду как новенький.
– Ходить-то можешь? Пойдём, чайку? попьём из самовара? – предложила я.
– А пойдём!
Охнув, он поднялся с кровати и сунул ноги в тапки. Я решила ничего не говорить ему про откровения Мэттлока – хватит с него и пережитого ранения. Мы добрались до кают-компании, где разбушевавшиеся пенсионеры громогласно хохотали в две глотки, вагонами отсыпая похабные анекдоты. Остаток дня пролетел незаметно. По итогу я надорвала живот со смеху, а Марк наконец начал приходить в себя после ранения…
* * *
Когда начало темнеть, я вышла на прогулку. Свежий горный воздух так и манил меня к себе, я никак не могла им надышаться и всё пыталась сделать это впрок, ведь кто знает, когда ещё доведётся побывать в таком прекрасном месте? Далеко от корабля я решила не отходить, чтобы вновь не наткнуться на хозяев леса.
Сидя на поваленном дереве у самого берега, я смотрела на водную гладь и думала, каково это – нести настоящую, неподдельную ответственность за тех, кто полностью зависит от тебя?
Достоевский однажды сказал: «Каждый человек несёт ответственность перед всеми людьми за всех людей и за всё». Многие, неверно истолковывая эту мысль, пытались взвалить на свои плечи судьбы мира, но всегда это оборачивалось трагедией. Непомерная ноша размывала то, на первый взгляд, малое, из чего на самом деле складывается ответственность за всех и всё – поруку за тех, кто рядом. От тебя зависит только благополучие близких, и если ты эту ношу с себя не снимешь, не переложишь на других, в благополучие всего мира будет заложен ещё один надёжный кирпич.
Ноша эта, впрочем, порой может привести к совершенно безрадостному выбору – убить или погибнуть. Сегодня я видела этот выбор в голодных глазах медведицы – желание прокормить малышей чуть не погубило её. А если бы я не взяла с собой оружие – наверняка погубило бы меня. Что же сейчас она делает, и что с ней будет завтра? Сыты ли её медвежата, и как они встретят день грядущий?
И какой же груз лежит на плечах старого археолога, который опрометчиво приоткрыл дверь в чуждые человеку миры – во внутренние миры окружающих его людей? Прав был царь Соломон – кто умножает познания, умножает скорбь.
В кронах деревьев шумел ветер, оставляя вопросы без ответов…
Посидев с полчаса у кромки озера, я вернулась в корабль, на минуту вышла в эфир, поймав сигнал спутника, и проверила почту – вестей от заказчика не было, – после чего приняла душ и устроилась у окна, глядя в чёрное звёздное небо. Над кораблём сгустилась бездонная ночь…
Глава XIV. Контракт
… Я сидела в чёрном кожаном кресле в центре просторной гостиной на девятом этаже единственного девятиэтажного здания Олиналы и ждала появления человека, который должен был дать мне работу. Рядом, в таком же кресле, заметно нервничая, сидел Марк и задумчиво грыз ногти. Полчаса назад в этот зал апартаментов класса люкс нас пустил молчаливый дворецкий, тихо растворившись затем в бесконечных коридорах здания. В углу тикали старинные вычурные часы с маятником. Ожидание затягивалось.
– А если он не придёт? – негромко спросила я.
– Тогда он бы не согласился встретиться.
– Ну, всякое бывает, могли же у него планы поменяться… Может, пойдём отсюда?
– Ещё чего! – возмутился Марк. – Мне больших трудов стоило выбить эту встречу, так что будь добра, потерпи.
Тик-так… Тик-так… Я встала и подошла к широкому панорамному окну. Будто заводные игрушки, далеко внизу по освещённым улочкам ползли редкие машины, а линию горизонта озаряли алые всполохи уходящего дня. С каждой минутой этот визит всё более казался мне неудачной затеей.
– Мы могли бы помогать дяде Алехандро с фермой и неплохо жить. Как считаешь, Марк?
– Мы и так ему помогаем, – всплеснул руками он, – но я тебя уверяю – как только это из помощи превратится в твою работу, ты завоешь от тоски… Слушай, я понимаю твою нерешительность, но отступать уже некуда и незачем. Давай уж доведём это дело до конца…
За дверью раздался мерный стук металлических набоек по паркету, и внутри меня словно сжалась пружина. Я обернулась. Вот-вот, уже сейчас… Дверь открылась, в помещение тенью вошёл давешний дворецкий, пропуская высокого и немолодого уже мужчину в строгом сером костюме с аккуратной тёмной, начинавшей седеть шевелюрой. Дворецкий исчез, а мужчина, приветливо улыбнувшись, бархатным баритоном произнёс:
– Марк, приветствую. Елизавета, очень рад вас видеть. Прошу прощения за задержку, нужно было уладить кое-какие дела. Прошу вас, располагайтесь поудобнее.
Процокав дорогими матово-чёрными ботинками через зал, он устроился на диванчике напротив нас и уложил ногу на ногу. Пока я усаживалась в привычное уже кресло, он внимательно разглядывал меня острыми пронзительными глазами – такими же серыми, как его костюм. Переведя взгляд на Марка, в продолжение какого-то уже состоявшегося ранее разговора он сообщил:
– Рамон дал рекомендацию, но я всё же спрошу при всех. Марк, ты уверен, что у нас не будет проблем?
Тот замотал головой и протянул:
– Не-е-ет, конечно же нет! Она абсолютно надёжный человек, и я доверяю ей больше, чем себе самому. Нет, себе я, конечно, тоже доверяю, но не до такой степени.
– Что ж, рад слышать… Елизавета, вас уже посвятили в подробности?
– Нет, я ничего не знаю, – развела я протезами. – Кроме того, что мы сейчас проводим… собеседование, что ли…
Незнакомец кивнул головой и начал без предисловий:
– Я наслышан о вашем нелёгком прошлом и о порогах, через которые вам довелось переступить, поэтому считаю, что вы справитесь. Суть в следующем… – Он сцепил руки и подался вперёд. – Случаются ситуации, когда хорошие люди попадают в беду по вине плохих людей. Но на плохих людей не всегда получается найти законную управу, а в некоторых случаях правосудие и вовсе бессильно. Ведь система многосложных законов что дышло – куда повернул, туда и вышло. Само собой, не без помощи выскооплачиваемых специалистов, давно уже обменявших честь и совесть на диплом юриста… Именно для таких ситуаций нам нужен человек, который станет ночной совой, вестником смерти. Которого не остановят его принципы, библейские установки и разного рода предубеждения.
– Вы хотите, чтобы я… Чтобы выполняла работу вместо полиции? – Стараясь не подавать виду, я уже пребывала в некотором смятении. Произнесённое слово «смерть» отскакивало от стенок разума, словно волейбольный мяч, не желая быть схваченным и переваренным, обдуманным.
– Нет. Полиция будет делать свою работу, а мы – свою. Буду честен – у тебя в рукаве целый ворох козырей: миловидное личико, мнимая беззащитность, умение убивать и титаническое упорство… Если, конечно, Марк не преувеличил твои таланты.
Я смотрела в пол, на лакированные паркетные доски. Умение убивать… Когда Марк предложил мне встречу с будущим работодателем, я ожидала чего угодно – попрошайничество, воровство, подделку документов, взломы сейфов, кражи… Но наёмный убийца? Нет, наверное, это слишком даже для меня… Я подняла взгляд на незнакомца. Он очень серьёзно смотрел прямо мне в глаза. Он ждал ответа – и принять мог только один единственный.
– А если я откажусь? – тихо поинтересовалась я.
– Боюсь, в этом случае не получится сделать вид, что этого разговора не было.
– Значит, без вариантов?
– Альтернативы есть, но все они ведут в никуда.
Человек выжидающе смотрел на меня. Вот она – моя дорожка, выстланная красным кирпичом ещё до того, как я вошла в этот зал. Мне осталось лишь сделать шаг вперёд. Неуверенность боролась во мне со страхом навсегда остаться на обочине жизни. О более мрачных вариантах не хотелось даже думать.
В памяти вдруг всплыл треск ночных сверчков и железный створ ворот. Сквозь щель я видела серую спину доктора Хадсона, стоявшего, уперев руки в бока. Ворота задвинулись, отделяя меня от него и остальных моих друзей, отсекая от меня ещё один кусок моей жизни…
– Я согласна, – твёрдо сказала я.
– Превосходно, – удовлетворённо заключил незнакомец и поднялся. – Я уверен, что вместе мы сможем принести пользу обществу и друг другу. Позвольте, я вас провожу.
Мы покинули помещение. На пороге апартаментов мужчина пожал руку Марку и мне, ничуть не смутившись металла, заменившего мне кожу, после чего сообщил:
– Моё имя – Альберт. Лиза, если тебе нужна будет помощь, не стесняйся обращаться напрямую ко мне. Завтра за тобой приедет мой человек, и вы начнёте подготовку к работе…
* * *
Пикап мчался по шоссе на восток, в сторону дома.
– И давно полиция сотрудничает с убийцами? – спросила я, повернувшись к Марку.
– Не знаю, меня самого посвятили в эти дела только с полгода назад, – пожал плечами он. – Мы закрываем и отдаём им самые безнадёжные дела – олигархов, судей, политиков с обширными связями. На моей памяти было два подобных случая – когда грохнули педофила Фернандеса, прошлого мэра Ла Кахеты… И олигарха-промышленника Ривьеру, страстного любителя рейдерских захватов.
Я фыркнула.
– Насколько же жалкой должна быть полиция, чтобы кто-то делал работу за неё?
Марк холодно процедил:
– Ты, видимо, ещё мала, если не понимаешь, что богатые и влиятельные люди составляют законы под себя. И подчиняться им – задача наша с тобой, а не их. А для простых работяг, которые выходят на улицы защищать своих детей и отстаивать свои права, у них есть полицейские дубинки и слезоточивый газ. Уж поверь, я знаю, о чём говорю…
Я не стала спорить. Мир был достаточно несправедлив, и реакция людей на эту несправедливость могла быть самой разнообразной, но кто я такая, чтобы быть судьёй и судить? Первый шаг на дорожку, устланную красным кирпичом, был сделан. Теперь – только вперёд…
* * *
Следующим утром я проснулась пораньше, привела себя в порядок, позавтракала, села в небольшое кресло-качалку на веранде и стала ждать. Прохладный утренний ветерок играл подолом моего платья, птицы пели, радуясь новому дню, а небо затягивала белёсая дымка – ветер принёс смог от северных заводов. Через несколько минут скрипнула дверь, и на пороге дома появился Марк в синей форме – как всегда, подтянутый, собранный и ухоженный.
– Ждешь?
– А ты не видишь? – нахмурилась я.
– Правильно, жди… И не дрейфь, всё будет нормально. Ты справишься.
Подмигнув мне, он ссыпался вниз по ступеням и прыгнул в свой пикап. Двигатель взревел, машина сдала задом, вывернула на грунтовку и, поскрипывая рессорами, стала удаляться в сторону шоссе. Я провожала машину взглядом, а издалека в сторону дома уже приближался, поднимая пыль, другой автомобиль. Белый пикап и большой чёрный внедорожник разминулись, и через минуту незнакомый джип подкатил к крыльцу. Опустилось тонированное стекло, и крепкий лысый амбал, затянутый в чёрный деловой костюм, пробасил:
– Ты Лиза?
Я утвердительно кивнула.
– Я от Альберта. Садись, нам пора ехать.
Я поднялась, проковыляла к машине и, взобравшись на пассажирское сиденье, хлопнула дверью.
– Меня зовут Рамон, – представился незнакомец. – Я буду тебя обучать, но сначала нам нужно заменить это… – Он кивнул в сторону моих протезов. – На что-нибудь более подходящее.
– В смысле, заменить? Отрезать и пришить новые?
– Да. С этими клешнями ты не сможешь выполнять поставленные задачи, поэтому сейчас мы отправляемся в Ла Кахету на операцию. Всё уже подготовлено, тебя ждут.
Чтобы попасть в столицу, нужно было преодолеть тысячу с лишним километров. Да ещё сразу вспомнились недели реабилитации, мучительная боль при любом движении, даже при переносе точки опоры. Мне что, нужно будет заново учиться ходить? Снова?!
Я застонала:
– Блин, ну только не это опять…
– Когда всё закончится, ты не узнаешь сама себя, – невозмутимо сообщил Рамон и завёл двигатель.
Республиканский аэропорт, с которого региональным рейсом мы отбудем в столицу, находился в сотне километров к северу, так что у меня было достаточно времени, чтобы, сидя на пассажирском сиденье, предвкусить дальнейшие недели мучений. Но раз уж я встала на дорогу красного кирпича, назад пути не было…
* * *
Столица Соноры – одной из двадцати двух провинций густонаселённого междуморья Пироса, – была молода, как и вся местная цивилизация, но её жители гордо именовали себя новыми конкистадорами и не признавали за собой статуса резидентов колонии. Здесь свои собственные праздники давно уже вытеснили памятные даты Земли. Пиросиане забыли о том, что существует Новый Год, принципиально игнорировали натужный Всемирный День Гендерного Многообразия, зато раз в полгода, с интервалом в двести пятнадцать дней, с широким размахом отмечали День Первого и Второго Урожаев и каждый месяц устраивали сиесту. День Рождения местные для простоты тоже отмечали дважды в год, рассудив, что лучше чаще, чем реже, и просто отсчитывали нужное количество дней от начала года, прибавляя ещё полгода, чтобы получить вторую дату.
Короткий день и длинный год заставляли переселенцев из Солнечной системы приспосабливаться, перенастраивать свои биологические часы и полностью менять образ жизни. Люди не стали тратить меньше времени на сон – вместо этого они сократили себе рабочий день. И с каждым годом Земля и Пирос отдалялись друг от друга, буквально разъезжаясь в разные стороны по временной шкале. Земля убегала вперёд, а Пирос и не думал догонять – его устраивал неспешный быт большой деревни…
После долгих поездок на автомобиле и не менее долгого полёта на самолёте Ла Кахета встретила нас опрятными улицами и аккуратными белыми пятиэтажками. Магазинчиков и ларьков, в отличие от маленькой Олиналы, вдоль тротуаров не было совсем – вся торговля была загнана городской администрацией в огромные торговые центры, что, наверное, было довольно неудобно. Людям приходилось учиться планированию и закупаться впрок, чтобы не тащиться через полгорода за любой мелочью. Такая политика, впрочем, давала свои плоды – в городе царила чистота, а мелкая уличная преступность за неимением кормовой базы съёжилась до минимальных значений за последние несколько лет.
Гордостью города была республиканская больница имени Хосе Эрнандеса – героического врача-эпидемиолога из мифологии далёкой Земли, которого по дурацкой случайности сбила машина, когда он возвращался из аптеки, закупив на свои собственные деньги лекарств для очередной своей тяжело больной пациентки. Лечение в этой больнице было крайне дорогим, но если ты могла это себе позволить – тобой занимались самые лучшие и ответственные специалисты. Я – не могла…
Мы вновь ехали сквозь город, а я с заднего сиденья пялилась по сторонам, разглядывая дома, уличные фонари и проезжающие мимо машины. Город жил своей жизнью, цвёл и сиял чистотой. По тротуарам прогуливались семьи с колясками, влюблённые молодые парочки и пожилые люди. Мимо проплыл засаженный деревьями парк и ансамбль фонтанов, бьющих бирюзовыми лучами в небо. Вскоре мне в глаза бросилась большая группа людей с плакатами, одетых в рабочие спецовки. Кое-кто держал в руках каски, кто-то сидел на тротуаре, а вокруг постепенно собиралась разреженная толпа зевак. На здании напротив красовалась вывеска: «Департамент экономической интеграции». С плакатов в глаза бросались надписи:
«Ты нужен шефу, а он тебе – нет!»
«Звонит будильник! Первое унижение за день!»
«Мы требуем и просим! Но лишь пока!»
«Снимите Землю с наших плеч!»
Я повернулась к молчавшему всю дорогу Рамону и спросила:
– А кто это? И чего они хотят?
– Заводчане бастуют. Хотят известно, чего – справедливости и денег. Не знаю, как у вас в хозяйстве, а наёмным рабочим сейчас нелегко.
Я вспомнила сетования дяди Алехандро на обязательные концессионные отчисления. Метрополия изымала львиную долю урожая, к тому же наше поле было собственностью Конфедерации, сданной в аренду агрокорпорации, у которой его в свою очередь взял в концессию на много лет дядя Алехандро, и только после истечения срока аренды он мог попытаться его выкупить – если, конечно, к тому моменту он будет жив, и у него хватит денег.
– Не только наёмным, сейчас всем нелегко, – пробормотала я.
– Корпорации гребут под себя и закручивают гайки. Всегда так было, жадность капиталиста не знает границ, – сказал Рамон. – Здесь люди ещё как-то держатся друг за друга, пытаются отстаивать свои права в профсоюзах, а на Земле крупный капитал давно уже всех заткнул за пояс…
Вскоре над нами нависла громада больницы, возвышавшейся на добрый десяток этажей, и Рамон закатил джип на подземную парковку. В холле он оформил какие-то документы, а затем приветливая медсестра провела нас через лабиринт сияющих белизной коридоров и открыла перед нами дверь в операционную. В блестящем чистотой помещении нас уже ждали трое трансплантологов и пара медсестёр в халатах и медицинских шапочках, а в углу недвижимо возвышался большой робот-хирург со множеством манипуляторов.
– Меня ждут дела в Олинале, – сказал Рамон, повернувшись ко мне. – Тебя прооперируют и поместят в палату на отдых. Обо всём договорено, за всё заплачено. Если что-то понадобится – обращайся к медсестре.
Рамон вышел через раздвижную дверь. Самый пожилой из докторов сделал шаг вперёд и вежливо предложил:
– Пожалуйста, все ценные вещи передайте сестре. Разденьтесь вот за этой ширмой и укладывайтесь на операционный стол.
Я послушалась, и уже через минуту лежала на столешнице совершенно обнажённая. В полутьме надо мной нависала огромная круглая хирургическая лампа. Вокруг стояли люди в белом, и мне было ужасно неловко. Я пыталась успокоить себя мыслью о том, что им всё это уже вполне привычно, но не особенно получалось.
– Раскиньте, пожалуйста, руки в стороны… Вот в эти ложементы. И раздвиньте ноги…
На моих плечах защёлкнулись зажимы. Откуда-то справа послышался лёгкий металлический перезвон и гул резиновых колесиков, катившихся по кафелю. Я рефлекторно сглотнула, а бархатный женский голос успокаивающе произнёс:
– Не волнуйтесь, мы дадим вам общий наркоз. Вы ничего не почувствуете.
В поле зрения появилась рука в резиновой перчатке с дыхательной маской. Я закрыла глаза.
– Считайте вслух от десяти до одного, – мягко попросила женщина.
Многочисленными белыми огнями вспыхнула яркая лампа. Я начала считать, и голос мой отдалялся и таял в пространстве.
– Десять… Девять… Восемь…
Чёрная мгла окутала паутиной моё сознание, заволокла его, и мир вокруг перестал существовать…
* * *
Человек всегда стремился расширять горизонты своих возможностей – будь то физические горизонты высоты, глубины, дальности или физиологические ограничения – силы, скорости, ловкости. Подводники покоряли бездны океанов, шахматисты сражались с совершенным искусственным интеллектом, а спортсмены своими телами творили доселе невозможное – дух соперничества на протяжении всей истории питал человека, неумолимо толкая его вперёд и вверх. Даже если вокруг никого не было – человек находил способ побороться сам с собой и неизменно рос.
Когда человек научился эффективно модифицировать своё тело, ему открылось новое поле возможностей. Свои слабости можно было превратить в преимущества, попросту заменив часть тела на искусственный аналог. Отказала печень? Вставь новую! Слабые руки не справляются со штангой? К чёрту их, механические – к вашим услугам. Работаешь на высокотоксичном производстве? Вот тебе новый токсирезистентный кожный покров. Лишь бы денег хватило…
Одновременно с этим возникла необходимость контроля таких изменений, и в первую очередь она коснулась спорта – той самой сферы, в которой наиболее ярко проявлялся дух соперничества. Допинг-контроля было уже недостаточно – какой смысл брать анализ крови у мехмода, чья печень заменена мощным искусственным механизмом, идеально абсорбирующим все чуждые примеси в крови? Как понять, кто жмёт сейчас штангу – честный спортсмен, потративший годы жизни на то, чтобы добраться до арены, или биомод, нарастивший мышцы синтетикой?
В Конфедерации был разработан свод правил и законов, касающихся изменения своего тела – общим для всего человечества было правило пятидесяти процентов. Наполовину изменённый человек – уже не человек. И отношение к тем, кто перестал быть людьми, хоть и разнилось от планеты к планете, от региона к региону, было примерно одинаковым – поражение в правах, контроль за передвижением и необходимость постоянно отмечаться в органах правопорядка, а то и полный запрет на нахождение под линией Ка?рмана.
Люди боялись модификатов, которые всё менее походили на самих людей – и это было естественно…
* * *
… Я медленно подняла тяжёлые веки. Слабость и тянущая боль сковали тело, но, похоже, всё было позади – надо мной белели резные наличники потолка палаты. Свет был приглушён, рядом никого не было. Накрытая белой простынёй, я полулежала в механизированной койке, в подлокотнике которой переливался огоньками целый ряд разноцветных кнопок управления. На столе стояла ваза с цветами и лежала пара книг. Наклонив голову, я прочла на корешках:
Гандил и Делавье. «Анатомия боя». А. и Б. Стругацкие, «Полдень, XXII век».
Кто их тут оставил? Весьма странный набор…
Палата была одноместная, и я мельком подумала – сколько же денег стоит такой больничный уход? Мне, наверное, за всю жизнь столько не заработать… Почувствовав отсутствие привычного наушника транслятора, я принялась шарить взглядом по столику с вазой и книгами. Сделала движение рукой, плечо тут же отдалось дикой болью, и я, сжав зубы, с трудом сдержала крик. Попыталась повернуться на бок и не смогла. Не могу двигаться, опять это долбанное бессилие!
Подумав вдруг о том, что я даже в туалет толком не смогу сходить, я беспомощно застонала, слёзы сами покатились из глаз. Так я и лежала с глазами на мокром месте, не в силах их вытереть, пока не открылась дверь и не вошла медсестра, услужливо поинтересовавшись:
– Лиза, вам что-нибудь нужно?
– Да, – прогундосила я. – Вытрите мне лицо, пожалуйста…
Она подошла и обтёрла меня салфеткой, проверила все жизненные показатели и скрылась за дверью, пообещав, впрочем, вскоре вернуться.
Я лежала и глядела в потолок, и вдруг меня осенило – я услышала медсестру на чистейшем русском, а транслятора-то в ухе нет! Тут же проснулись новые ощущения в затылке, я почувствовала какой-то инородный предмет. Больно не было, но мне явно что-то вживили. Неужели нейроинтерфейс?! Встроенный прямо в мозг вспомогательный компьютер с множеством функций, о котором я лишь читала в сети…
Прошло несколько часов без движения. Спать я не могла и не хотела, а медсёстры, которые периодически заходили меня проведать, все, как одна, повторяли, что мне нужен отдых. Наконец, я собрала всё мужество, которое имела, и попыталась пошевелить рукой. Под покрывалом началось движение. Вскоре, сквозь боль в плече, мне удалось согнуть локоть, покрывало сползло, и передо мною предстала моя новая конечность. Анатомически идеальная, она тускло поблёскивала серебристым металлом. В суставах между элементами проглядывали синеватые искусственные мышечные приводы.
Как завороженная, я бесшумно сгибала и разгибала пальцы, любуясь изяществом конструкции и восхищаясь тем, как механика без малейших задержек повторяет тени моих намерений. Я уже не помнила, каково это – иметь полноценные руки, и вот забытые ощущения вновь возвращались ко мне…
Где-то через час дверь палаты отворилась, и на пороге возник Рамон.
– Ты проснулась? Очень хорошо. Как тебе твоё новое тело?
– Это просто нечто! – воскликнула я, чуть ли не захлёбываясь от радости. – И ноги такие же?
– Да. Правда, доктора? откусили намного больше, чем оставалось, чтобы замена оказалась полноценной. Предплечья, бёдра…
Моё бедное, несчастное тело… Была ли я готова к такому? Протезирование давно и прочно вошло в мир, я много раз видела на экранах людей, лишившихся руки или ноги, но протезы дали им возможность жить полноценной жизнью после несчастного случая. Моё же тело с каждой операцией всё менее походило на человеческое. Неужели скоро я стану киборгом? Неужели когда-то мой мозг просто заменит компьютер, и я превращусь в набор нулей и единиц? Рамон, прочитав эмоции на моём лице, поспешил меня успокоить:
– Зато теперь, когда будешь кататься на роликах, тебе не надо будет беспокоиться о щитках.
– А нейроинтерфейс? Как им пользоваться?
– Сейчас в нём активны только переводчик и сопряжение с биомеханикой. Примерно за сутки он вместе с мозгом сформирует все необходимые нейронные связи, по мере этого остальные функции будут подключаться автоматически. Ты это точно не пропустишь. И да, первое правило: отключить принудительное обновление прошивки. Тебе же не нужны рекламные пуши?
– Мне в голову будут транслировать рекламу?! – воскликнула я. – Почему сразу не предупредили?
– Не переживай, это всего лишь полминуты мелькания брендов, проплативших эфир, да и те гонят, пока ты спишь. Но базовая прошивка чиста, как слеза. Главное – не обновлять её по официальным каналам со всяким корпоративным мусором. Впрочем, даже если обновишь – никто не мешает тебе спать в железном экранированном контейнере
Рамон усмехнулся – впервые я увидела улыбку на его лице.
– Так. Значит, не обновлять прошивку, – сказала я, мысленно загибая палец. – Ещё правила будут?
– Второе правило: не пользоваться общественными сетями. Да и вообще, лучше не пользоваться глобальной сетью. Происхождение твоих протезов отследить не смогут, но к чему Большому Брату знать о тебе хоть что-то? Ты всё это время была безымянной тенью, ею и оставайся.
– Это всё, наверное, безумно дорого стоит? – спросила я, задумчиво разглядывая свою новую руку.
Рамон посерьёзнел, поправил галстук и пробасил:
– Ты права. Это передовые технологии, последнее слово военной кибернетики и материаловедения. А ещё это – аванс. Очень щедрый аванс, который тебе придётся отработать. Осваивайся со своим новым телом, с завтрашнего дня начнётся реабилитация. А через неделю мы с тобой отправимся домой и приступим к тренировкам…
Глава XV. Прикосновение
… Мне не спалось. Чтобы развеяться и убить время, я прошла ещё один раунд боевой симуляции, после чего выбралась в коридор. Из каюты дяди Вани раздавались незнакомые голоса, через дверной проём на протянувшийся вдоль коридора пёстрый ковёр падали мерцающие отсветы голопроектора. Заинтересовавшись, я подошла поближе и заглянула внутрь.
Дядя Ваня монументально расположился посреди комнаты, профессор Мэттлок сидел подле него в мягком кресле. Напротив дальней стены торчащим из потолка излучателем на полкомнаты выводилась объёмная проекция какого-то старинного фильма. Я тихо подкралась, аккуратно присела на подлокотник кресла рядом с Мэттлоком и присоединилась к просмотру.
Сцена была в разгаре. Женщина со свечой в руке растерянно отступала в темноту, а человек в очках и смешном старомодном парике недоумённо воскликнул:
… – И ты не нашёл ничего лучше, чем сказать это на суде?
Взволнованный длинноволосый усач в белой рубахе и жилете беспокойно метался по комнате, словно загнанный в угол зверь, и силился объяснить что-то окружающим:
– Ну причём здесь суд? Мне было важно сообщить об этом людям, и я это сделал… Ну, куда же деться от фактов? Ну не идиоты же мы, чтобы отказываться от лишнего дня в году! Томас! Ты доволен, что у нас появилось тридцать второе мая?
Пожилой Томас поморщился и покачал головой:
– Вообще-то не очень, господин барон… Первого июня мне платят жалованье.
Барон застыл, будто поражённый молнией, и с горькой улыбкой, полной разочарования, пробормотал:
– Ты не понял… Вы рады новому дню? – повернувшись к играющим неподалёку в карты работягам, вопросил он.
– Смотря на что падает. Если на воскресенье, то это обидно. А если на понедельник? Ну зачем нам два понедельника?..
Я хмыкнула. Мне нравились фильмы двухвековой давности, которые иногда ставил дядя Ваня – особенно в трёхмерной обработке. У старика была целая фильмотека, и меня всегда удивляло – откуда он их достаёт? Неужели подобные вещи остались ещё где-нибудь, кроме запечатанных и отключенных за ненадобностью казённых цифровых архивов?
Внезапно я услышала шёпот в собственной голове:
«Соприкосновение… Оно нужно тебе…»
Какое соприкосновение? Опять шутки Мэттлока?
«Оно ждёт тебя… Иди к нему…»
Я украдкой посмотрела на профессора – он был увлечён просмотром фильма и, казалось, не замечал ничего вокруг. Дядя Ваня вопросительно повернул в мою сторону механическую голову, а харизматичный голографический усач тем временем прошагал через комнату и обратился к своей обескураженной спутнице:
… – А ты, Марта? Ну ты-то понимаешь, что я прав?
Заплаканная девушка остановилась на полпути к выходу из комнаты.
– Извини, Карл. У меня всё перепуталось в голове. Наверное, ты прав. Я плохо разбираюсь в расчётах. Но нас уже не обвенчают – это я поняла. Я ухожу. Не сердись, милый. Я устала…
«Иди к нему… Томас…»
Томас? Я наконец поняла – мой собственный голос в голове выражал мысли, которые думала не я. Это был Томас, и он звал меня. Джангалийская гусеница вступила со мной в контакт! Я легонько тронула Рональда Мэттлока за плечо:
– Профессор, я могу зайти в вашу каюту?
– Да-да, конечно, там открыто, – рассеянно ответил археолог, не отрываясь от просмотра.
Я бесшумно поднялась и направилась в каюту Мэттлока. Дверь отворилась, и среди скромного быта профессора я увидела Томаса, который расположился прямо в изголовье кровати. Существо выжидало, не отрывая от меня взгляда своих синих блюдец.
– Ты хочешь мне что-то сказать? – спросила я.
Оно слегка наклонило голову, по омутам глаз пробежала рябь.
– Я не понимаю, – развела я руками.
«Соприкосновение… Нужно соприкосновение…»
Приподнявшись на паре рядов задних лапок, оно подалось в мою сторону. Соприкосновение, значит? Надо просто дотронуться до него? Как в прошлый раз. Надеюсь, профессор прав, и в этот раз я не проглочу собственный язык в каком-нибудь приступе…
Я аккуратно присела на кровать, с опаской протянула руку к гусенице, навстречу выпущенному в мою сторону желтоватому усику, и зажмурилась, готовясь снова потерять сознание. Уж в этот раз я буду готова к любому повороту событий и хотя бы отключусь прямо на кровати. Усик и рука неумолимо сближались…
Непроглядная тьма обжигающе полыхнула прямо в закрытые глаза…
* * *
Тело стало лёгким, невесомым, а вокруг воцарилась совершенная, идеальная тишина. Собравшись с духом, я досчитала до пяти и разомкнула веки.
Синее ночное небо было щедро усыпано целыми горстями незнакомых звёзд. Неподвижные продолговатые шлейфы туманностей протягивались вдоль небосклона, источая нежно-голубое сияние, а далеко-далеко внизу расстилалась бескрайняя изумрудная гладь. Она изгибалась, сводилась аркой вслед за искривлением поверхности планеты, уходя за горизонт, а между небом и землёй, неторопливо и вальяжно вращаясь, прямо в воздухе парили огромные пурпурные обломки острых скал.
Я стояла на одном из таких обломков, утопая босыми ногами в синем ворсистом мху. Поверхность планеты отсюда казалась недосягаемой, какой-то призрачной, а воздух был безвкусным и бесцветным. Нет, не так. Воздуха просто не было, потому что я не дышала. Тут же накатила паническая волна, и мне огромного труда стоило осознать, что я нахожусь во сне. Я ущипнула себя. Ничего не произошло. Похоже, это даже не мой сон…
Чуть поодаль резвилась пара небольших странных зверушек. Почему-то они напоминали мне собачек какой-то комнатной породы, однако у них не было ушей, вместо двух задних лап была всего одна, а вся мордочка представляла собой один большой чёрный фасеточный глаз. Они гонялись друг за другом по полянке, меж торчащих из мха цвета индиго длинных извивающихся стеблей с огоньками на концах, словно светящихся улиточьих глаз.
Меня обдало порывом ветра – и пришёл звук. Он хлынул со всех сторон – протяжно запели далёкие туманности; низко заговорил ветер; забавно повизгивали и похрюкивали зверушки, нарезая круги вокруг меня; и мимо, почти на расстоянии вытянутой руки с утробным гулом проплыло огромное скатоподобное существо с длинным хвостом. Крылья создания медленно поднимались и опадали, оно удалялось вниз, к поверхности планеты.
Спокойствие и безмятежность царили в этом чуждом и далёком месте.
Стоило лишь мне об этом подумать, как зверушки бросились наутёк и скрылись меж пурпурных сталактитов, а на скалу медленно наползла зловещая тень. Я подняла голову и оторопела.
Прямо надо мной расплывалось гигантское чёрное пятно – настолько чёрное, что не отражало вообще ничего, полностью поглощая любой свет. Закругляясь, пятно нависало и заслоняло собой почти всё небо, и я почему-то уже точно знала, что будет дальше.
Прямо в центре этой невообразимой сферы заалела кроваво-красная язва. Медленно раскрываясь, чёрный шар обнажал горящее багряное жерло в брюхе, в которое пылающими извивающимися нитями со всех сторон потянулись всполохи атмосферы, распадающейся на составляющие.
Зрелище завораживало и лишало воли. Я стояла, запрокинув голову вверх, к багровому вулканическому жерлу, и не смела шелохнуться.
Земля под ногами дрожала, воздух наполнялся басовитым треском, а тело захлестнула волна холода. Красные всполохи над головой закручивались в темнеющий смерч. Возникшая будто из ниоткуда, чёрная туча стремительно расширялась, клубилась электрическими вихрями и опускалась вниз.
«Это было, и это будет…» – оглушительно прошептал Голос в моей голове, и осколки звёздного небосвода окончательно скрылись во мгле.
Стремительный чад, вздуваясь и проглатывая всё вокруг, накрыл меня с головой…
Я стояла в узеньком коридоре. Сбоку от меня – закрытая раздвижная дверь, за которой теплилась жизнь, а с другой стороны – треплются на ветру лёгкие занавески на прямоугольном окне. Мир вокруг шатался и ходил ходуном, за стеклом беспорядочно мелькали тени – слева направо, слева направо…
«Не дай помешать…»
Спереди, прямо сквозь дверь в крошечный вагонный тамбур на меня быстро надвигалась аспидная чернота, кромешный непроглядный мрак.
Я выставила перед собой руки, меня сбил с ног стремительно несущийся вихрь, и…
* * *
Я сидела на кровати профессора Мэттлока, а рядом, приподнявшись на задних ножках, стоял Томас. Моё сердце бешено колотилось, по лицу струился пот. Существо слегка, будто вопросительно, наклонило голову – излюбленная его поза, так напоминавшая человеческую.
Не говоря ни слова, я вскочила и пулей вылетела в коридор. Будто обухом, в голову ударили воспоминания – страшная радиотрансляция, замерзающий школьный автобус… Рука Отто в моей ладони – и я разжимаю ладонь… Десятки фотографий заслоняющего звёзды угольно-чёрного пятна, несколько лет назад облетевшие весь мир… Голова закружилась, и мне пришлось облокотиться на стену.
Что это было? Предостережение? Предупреждение? Мне предстоит встретиться с тем, что погубило мой мир? Но что мне делать с этой встречей? Как подступиться к мести, так поспешно взятой на себя несколько лет назад, подзабытой, и теперь вновь всплывшей, словно набухшее тело утопленника? Это же просто невозможно…
Я стояла, пытаясь отдышаться, а сквозь туман в голове из каюты дяди Вани доносились крики.
… – Томас! Ты принёс то, что я просил?!
– Да, господин барон! Вот он!
– Этот сухой? Проверенный?!
– Да уж, рванёт так рванёт!
– Прощайте, господа. Сейчас я улечу, и мы вряд ли увидимся. Но когда я вернусь в следующий раз, вас уже не будет. Дело в том, что время на небе и на Земле летит неодинаково. Там мгновения, тут века. Всё относительно… Впрочем, это долго объяснять…
Кое-как очухавшись от наваждения, я сделала несколько осторожных шагов по коридору и остановилась у приоткрытой двери в каюту Марка. Мне срочно нужно было поделиться с ним впечатлениями от увиденного.
Марк сидел на своей кровати спиной ко входу, свет был приглушён, а на жидком кристалле монитора была изображена молодая женщина. С кем это он по видеосвязи болтает? Собравшись было позвать Марка, я замерла и вслушалась в тихую беседу.
… – А вчера Арчи снова сбежал с поводка, просто выскользнул… Хорошо, что это случилось в подъезде, а то нам пришлось бы по всему городу за ним гоняться!
Марк тихо произнёс, вторя своему голосу из колонок:
– Кому же понравится, если его посадят на поводок?
Ага, значит, это запись… Девушка усмехнулась:
– Да уж. Вы, мужчины, чересчур свободолюбивые, вам на месте не сидится. – Девушка сделала паузу, в голосе зазвучало сожаление: – А ведь всё могло быть совсем иначе… Кстати, вот и… Мария из своей комнаты спустилась… Мэри, хочешь поговорить с папой? Иди сюда скорее…
Откуда-то сбоку появилась девчушка лет четырёх, нехотя взгромоздилась девушке на колени и принялась хмуро теребить косичку. Марк протянул руку к экрану и коснулся изображения, а его голос в колонках с наигранным весельем воскликнул:
– Здравствуй, дочь! Как ты поживаешь? Хорошо себя ведёшь, не расстраиваешь маму?
Девушка гладила малышку по волосам, робко улыбаясь. Мэри очень серьезными карими глазами взглянула с той стороны прямо сквозь экран и сказала:
– Дядя, я вас совсем не знаю… У меня уже есть папа, зачем же мне второй? И вообще, мама, ты ведь мне запрещаешь разговаривать с незнакомыми людьми!
Женщина прижала её голову к себе:
– Ну зачем ты так, Мэри…
Девочка вырвалась и убежала куда-то за границу видимости. Марк шумно вздохнул.
– Прости, Марк… Тебя слишком долго не было рядом, она успела вырасти…
Почувствовав моё присутствие, мой сводный брат обернулся. Увидел меня, выключил экран и понурился, глядя в пол. Отвечая на мой немой вопрос, сдавленно произнёс:
– Это единственный разговор с ними, который у меня сохранился. Пересматриваю иногда.
Я оторвалась от дверного косяка, закрыла за собой дверь, бесшумно прошла в комнату и присела на кровать рядом.
– Как много, оказывается, я о тебе не знаю, Марк! Почему ты скрывал, что у тебя есть дочка?
– Я плохой отец. Вернее, даже не отец вовсе, а так… Что бы ты обо мне подумала, если бы узнала, что от мимолётной связи у меня появилась дочь, а я вместо того, чтобы принять ответственность за семью, улетел в дальние края? Нет, я, конечно, поначалу посылал им деньги, но она вскоре отказалась от передач – у неё появилась своя полноценная семья… Я опоздал. Теперь у меня осталось только вот это. – Он махнул рукой в сторону экрана.
– Но ведь самое главное, чтобы они были счастливы, – попыталась я утешить его. – Неужто ты ни капельки не рад за них? Сам же посуди – твой образ жизни совсем не располагает к осёдлости. Какая тут семья, если постоянно мотаешься по всей Галактике? Да и к тому же, если подумать, у тебя тоже есть семья – это мы.
Я мягко коснулась его лица, а он посмотрел на меня намокшими глазами. Сердце защемило – я никогда не видела его таким несчастным, – и я обняла его, прижавшись волосами к небритой щеке.
– Ну что ты, Марик? Ты живой, ты не один, у тебя есть я, наконец…
Он всхлипнул. Страшно и непривычно было видеть его таким. Страшно было от пережитого в каюте Мэттлока, от рухнувших на меня воспоминаний. Страшно было из-за синдрома отмены – организм выводил «Персистенс», который, словно миксер, в очередной раз беспощадно перемолол мой гормональный фон.
Среди всех этих страхов мне вдруг захотелось почувствовать себя в безопасности, буря эмоций овладевала мною. Хотелось схватить Марка и спрятать его вместе с собой где-то глубоко-глубоко, куда не доберутся ледяные ветра, ошибки прошлого и отходняки.
Я взяла его лицо обеими руками и прильнула к его губам в нежном поцелуе. Между нами вспыхнул электрический разряд, невидимая искра, и он, забыв обо всём, мягко сгрёб меня за талию и прижал к себе.
«Дура, ты совершаешь ошибку!» – колотилась на границе сознания единственная мысль.
Но мне было уже всё равно – мне и родному мне человеку было плохо. И ближе, чем Марк, у меня никого не было…
* * *
… Разгорячённые и обессилевшие, мы лежали на кровати. Он отрешённо смотрел в потолок, а я, положив голову ему на грудь и перекинув через него мехапротез руки, глядела в окно на горные вершины, озарённые лучами рассвета, и размышляла о том, что теперь будет. Я позволила себе минутную слабость, и это неизбежно скажется на наших дальнейших отношениях. Меня никогда не беспокоили загулы Марка, когда он пропадал на пару дней с очередной путаной или пытался склеить новую неприступную стерву из спортивного интереса, но теперь… Я представила, как буду ревновать его к каждой встречной-поперечной – и это при том, что мы будто бы ничем друг другу не обязаны. Переспали и забыли, да?
– Марк, ты будешь мне изменять? – бесцветно, задумчиво спросила я.
Он поперхнулся и закашлялся. Придя в себя, воскликнул:
– Но мы же ещё не женаты!
– Но уже встречаемся, да? Нельзя же просто так взять и вычеркнуть эту ночь из жизни.
– Ты же первая меня поцеловала! – возмутился он.
– Мне стало тебя жалко, я хотела тебя успокоить. Не думала, что это зайдёт настолько далеко…
Конечно, я лукавила, ведь в первую очередь мне было страшно за себя, и только потом жаль его самого. Он поднял бровь и почесал затылок:
– Да уж, обезоруживающая откровенность… Тут мне стоило бы оскорбиться, но почему-то не получается.
– Не потому ли, что кровь от головы отлила?
– Пожалуй, что так, – легко согласился он. – Но это было здорово, правда? Главное – не придавать этому слишком большое значение. Займёмся своими обычными делами, а там уж оно само как-нибудь наладится…
Ага, конечно, наладится. Я уже жалела о содеянном, однако… Мне и вправду понравилось, и в целом у меня теперь было приподнятое настроение. Марк действительно знал толк не только в еде.
– Ладно, хватит уже валяться, а то всё самое интересное проспим. – Я встала, потянулась и, провожаемая его каким-то сыто-похотливым взглядом, принялась одеваться. – Я хочу оглядеться на местности и посмотреть, что за посёлок за этими горами…
А картинка за стеклом была словно из сказочного сна. Сна? Чёрт, а ведь я совсем забыла, почему вообще очутилась здесь, в каюте Марка.
– Слушай, Марк… Вчера ночью, перед тем как я пришла к тебе, меня позвал Томас. Не спрашивай, как – я сама до конца не поняла. Но он показал мне картину – какой-то невероятный мир, ставший жертвой этого чёрного… я даже не знаю, чего. Того, что уничтожило мой мир.
Марк мигом посерьёзнел.
– Червяк решил показать тебе видения из прошлого? И с чего бы это вдруг?
– Это ты у меня спрашиваешь? Оно толком ничего не может объяснить, но вот показать умеет, в этом ему не откажешь… Картинка была очень убедительная, совсем живая. И теперь у меня такое чувство, будто что-то плохое должно произойти.
– У тебя всегда такое чувство, – отмахнулся Марк.
– Теперь – по-настоящему. Он сказал: «Это было, и это будет». То, что забрало у меня дом, вернётся. Но я не знаю, что с этим делать.
– И теперь ты вспомнила данную себе клятву?
Я кивнула.
– И потом было что-то ещё. Какой-то коридор, несущийся сквозь тьму…
– Ты понимаешь, что всё это означает?
– Могу лишь предположить, что он знает наперёд о том, что этот шар появится вновь. И он хочет, чтобы я была готова.
– Загадки, кругом загадки… Кстати, о загадках… – Марк присел на кровати. – А ведь мы так и оставили артефакт в разбитой машине, словно какой-то мусор.
– И правда, было как-то не до этого, – спохватилась я. – Пойду проверю, не утащили ли его медведи…
Выбравшись в коридор, я направилась в сторону грузового отсека. Из кают-компании слышались голоса стариков. Дядя Ваня жужжал:
… – Горинско-захаровский Мюнхгаузен – это, прежде всего, художник романтическо-модернистского склада! Он создаёт невероятную субъективную реальность! Которая, первоначально шокируя, в конечном счёте становится правдой!
Мэттлок раздраженно возразил:
– О какой правде речь?! Наоборот – показан кризис идеи правды, когда в обществе утверждается убеждённость в том, что поиски правды бесплодны и разрушительны, что сама правда, если она явится миру, непременно обманет ожидания правдоискателей и принесёт больше бед, чем комфортная ложь!
– Кажется, Рональд, я начинаю понимать тебя и твои замалчивания! Комфортная ложь – вот, что ты готов дать нам вместо правды!
– Не нужно инсинуаций – я не собираюсь вам врать! Но будущее – это не прогноз погоды, его нельзя так просто взять и предсказать!..
Голоса позади меня стихли, и я очутилась в грузовом отсеке. В ангаре пятен крови не было – их, очевидно, смыл небольшой робот-уборщик, стоявший сейчас в углу помещения. А в переходном шлюзе всё так и осталось, как было позавчера вечером, когда мы с грохотом влетели сюда на глайдере. Похоже, дядя Ваня оставил уборку шлюза на нашей с Марком совести. Сами нагадили – сами убирайте. Что ж, это было бы справедливо, если бы не опасный манёвр самого деда, в результате которого нас чуть не размазало о корму корабля.
Спорить и препираться желания не было, поэтому я вернулась в грузовой отсек и решила воспользоваться подвесным краном. С жужжанием механизм подкатился к шлюзу по рейлингам, идущим крест-накрест под потолком отделения. Отмотав лебёдку, я кое-как закрепила её на искорёженном корпусе планера и включила минимальную скорость смотки. Со сводящим зубы скрежетом машина поползла по металлическому полу и встала поперёк шлюза. С некоторым трудом мне удалось приподнять её и развернуть вокруг своей оси, и наконец аэрокар свободно повис на тросе.
Оттащив в боковую часть отсека, я спустила его на стоявший тут же стапель и присвистнула. Зрелище было душераздирающим – днище «Шинзенги» было испещрено пулевыми отверстиями, из четырёх двигателей на месте были лишь три, и только один не имел видимых следов повреждений. Машинка хорошо послужила, но, кажется, её жизненный путь подошёл к концу…
Я вскарабкалась на стапель и, приоткрыв дверь, заглянула внутрь салона. Сумка с «Книгой» была на месте. Открыла баул, чтобы проверить его содержимое. Сверху лежала брошенная мною в спешке пластина с четвёртого этажа исследовательского комплекса. Остальные шесть пластинок, как магниты, держались параллельно друг другу на расстоянии сантиметра. По их поверхности плыли будто бы чернильные пятна, появляясь и исчезая. Я взяла седьмую, развернула её вертикально, и она тут же, выскользнув из моих пальцев, затянулась меж двух других пластин, которые расступились, уступая ей место в своих рядах. Что за причудливая вещь… И как ею пользоваться?
Я аккуратно поводила пальцами по металлу, но ничего не произошло. Коснулась поверхности. Подержалась за неё с полминуты – ничего. Ну что ж, видимо, эта загадка так и останется неразгаданной… Нужно было найти для артефакта безопасное место, и на этом всё. Пусть обо всём остальном голова болит у заказчика – а мне нужно просто получить гонорар.
Я вернулась в свою каюту, открыла гардероб, сдвинула фальшпанель оружейного отсека и аккуратно положила туда сумку. Пора было собираться на разведку. Я оделась, как следует утеплившись, вытянула из дальнего угла гардероба мотоциклетные перчатки и мотошлем устрашающего вида. Взяла из тумбочки одну из платёжных карт на чужое имя с небольшой суммой на счету.
– Куда-то собралась? – раздался голос Марка с порога каюты.
Привалившись к двери, он лениво почёсывал пузо сквозь бинты.
– Да, надо проветриться, не могу больше сидеть взаперти.
– Это правильно. Если будешь пробегать мимо магазина, захвати мне пива и чипсов, а? Я так соскучился по алкоголю и какой-нибудь жирной холестериновой гадости – сил нет…
Я направилась на выход, намереваясь отпихнуть Марка с дороги, но тот снова ловко увернулся. Бросила вполоборота:
– На дворе утро стоит, какое тебе нафиг пиво? Иди-ка лучше зарядку сделай…
Я не успела дойти до ангара, как навстречу мне выкатил дядя Ваня и с ехидцей в голосе поинтересовался:
– А ты, Лизонька, знаешь, какой сегодня день?
– Нет, деда, – вздохнула я. – Поведай же мне скорее, я просто сгораю от нетерпения…
– Сегодня на Земле тридцать первое декабря. А это значит, что близится новогодняя ночь. Какая новогодняя ночь без шампанского и фейерверков? – Он оглядел меня с ног до головы и продолжил: – А поскольку ты, очевидно, собираешься на прогулку – привези-ка бутылочку игристого! И ещё что-нибудь, чтобы создать праздник. Я в тебя верю!
– Лети не знаю – куда, принеси не знаю – что… Тоже мне, нашли курьера, – проворчала я, исподлобья оглядев обступивших меня Марка и Ваню. – Ладно, что-нибудь поищу. И да, деда, проверь почту, а то я забыла…
Обогнув дядю Ваню, я проследовала в ангар. Здесь, в самом тёмном углу под покрывалом затаился зверь. Он ждал меня последние несколько дней, и наконец дождался.
Я отстегнула крепёжные тросы и откинула тяжёлое покрывало. Гравицикл «Хускварна» блестел воронёно-чёрным, по боку плыли тусклые блики от желтоватого света ламп. Массивный радиатор ощетинился под вилкой, два мощных прожектора и обтекатель блестели отполированным пластиком, в котором можно было разглядеть собственное отражение.
Я взобралась на чудовище, включила зажигание и, убедившись, что аккумулятор полностью заряжен, запустила двигатели. Машина слегка подпрыгнула и повисла в десятке сантиметров над полом. Я подвигала рулём – вперёд, назад, влево, вправо, на себя, от себя… Четыре круглых астат-водородных движка, способные вращаться в трёх плоскостях, поворачивались в такт движениям штурвала и с равномерным свистом выбрасывали из себя синеватый поток заряженных частиц.
Всё в порядке, можно было лететь. Впорхнув в переходный шлюз, я скомандовала:
– Надюша, выпускай меня!
Шлюз жалобно лязгнул и стал медленно поворачиваться, открывая передо мной искрящийся заснеженный склон. Внутрь «Виатора» тут же понесло позёмку, задул холодный ветер, ощупывая и облизывая новое для себя место. Я аккуратно потянула акселератор, и гравицикл медленно выплыл наружу.
Убедившись, что шлюз закрылся, я направила машину вниз, к озеру. Гравицикл понёсся над самой поверхностью, шумно разбрасывая в стороны каскады весёлых брызг. На другой стороне озерца у самого берега я дёрнула штурвал на себя, и «Хускварна» взмыла в ясное безоблачное небо. Вокруг меня задорно свистел ветер, наивно полагая, что завладел мною и моей жизнью…
Я неслась на высоте птичьего полёта и разглядывала горные цепи, беспредельно простиравшиеся к горизонту далеко внизу. Им не было конца, тут и там между ними в небо подскакивали острые пики и пологие навершия; робко прятались рытвины и расщелины. Перья облаков стали ближе, до них уже можно было дотянуться рукой. Ветер подхватывал и отпускал машину в тщетных попытках унести меня вслед кучёвкам, плывущим в неведомые края. Мне же, как в самый первый раз, хотелось кричать от восторга, от нахлынувшего чувства свободы, ни с чем не сравнимого ощущения свободного полёта…
Через несколько минут внизу показался посёлок, зажатый в ущелье меж двух заснеженных склонов. Я сделала пару кругов над тремя десятками современных термопластовых жилых домиков быстрой сборки, кучковавшихся вдоль речушки, бегущей по ущелью и скрывавшейся за боком крутого горного склона. Отсюда, сверху, было видно снегоходы и внедорожники, припаркованные возле домиков. В самом центре посёлка возвышалась огромная царская ель с большой красной звездой на макушке, увешанная блестящими разноцветными шарами, а на двух домиках рядом с деревом красовались совершенно дико смотревшиеся здесь неоновые вывески: «ГОСТИНИЦА» и «МАГАЗИН».
На торце магазина вдоль стены под узким продолговатым навесом, ни к чему не пристёгнутые и не привязанные, стояли лыжи – десятки пар самых разнообразных размеров. Палки располагались тут же, и я мельком удивилась – неужели это настолько глухое место, что можно вот так оставлять на улице лыжи, не опасаясь за их сохранность? Тут же, рядом на стене висела табличка: «Ботинки внутри». Теперь вроде бы становилось понятно – без ботинок от лыж не было проку. Впрочем, когда это останавливало человека с хорошо развитым хватательным рефлексом?
Это место излучало беззаботность, я сочла его вполне безопасным, поэтому взяла курс на снижение. Оставив гравицикл у торца магазина, прямо напротив лыжехранилища, сняла шлем и вошла внутрь. Под потолком помещения на ниточках висели вырезанные из бумаги снежинки, а окно было украшено гирляндой. На полках было всего понемногу – еда, хозтовары, имелся даже крошечный отдел с одеждой. В уголке бубнил радиоприёмник. Крепкий лысый мужчина в камуфляжном ватнике и с солидной седеющей бородой встретил меня широкой улыбкой.
– С наступающим, незнакомка! Какими судьбами в нашем тихом краю? Приехали на отдых?
– И вас с наступающим, дорогой мой человек, – ответила я, изучая уставленные всякой всячиной стеллажи. – Я тут проездом по работе, решила вот заскочить за покупками. Мне нужны: бутылка шампанского… – Я загибала пальцы, шаря глазами по полкам. – Пачка бенгальских огней, две бутылки пива, пачка чипсов – самых дешёвых и мерзких, какие только есть… И кое-что для женской гигиены…
Продавец ходил вдоль стеллажей, выуживая с полок нужные мне предметы, а слух мой зацепился за что-то. Из радиоприёмника вещал голос:
… – Несмотря на то, что Командование Космических войск отрицает саботаж, источники сообщают, что в рядах высшего состава происходят задержания. В частности, генерал Долгополов взят под домашний арест, в отношении него начато служебное расследование. Напомню: два дня назад Новосибирск стал ареной боевых действий. Звено неизвестных кораблей вторглось в воздушное пространство Содружества, которое оказалось совершенно неприкрытым. Летательные аппараты достигли поверхности и обстреляли промзону, но достаточно быстро покинули атмосферу планеты и скрылись от сил орбитального патрулирования. Информации о жертвах и разрушениях нет, однако район до сих пор оцеплен спецслужбами. Налётчики идентифицированы как россы, которые много лет назад вышли из состава Конфедерации, загадочным образом пропали вместе с отдалённой колонией и с тех пор не объявлялись… От себя замечу: спокойные времена закончились ещё несколько лет назад, с Великим Исходом, но это, похоже, никого ничему не научило. Надеюсь, хотя бы сейчас Конфедерация начнёт по-настоящему вкладываться в оборону нашего воздушного пространства от террористов…
– Вам пакет нужен? – спросил продавец.
Я утвердительно кивнула головой.
– С одной стороны хорошо, что мы тут, на Земле все так задружились, – сказал мужчина, комментируя радиотрансляцию. – Но без врага армия превращается в сброд, который только и может, что выполнять грязную работёнку по найму для продажных политиканов.
– Это всё же лучше, чем закидывать друг друга ядерными бомбами, – заметила я.
– А где гарантия, что россы не закидают нас самих? Если вспомнить, как старательно из них лепили образ врага, я вообще удивлён, что они не стёрли Новосиб с лица земли.
– Они просто хотели что-то забрать, – сказала я. – Но не успели.
Продавец хмыкнул. Переваривая услышанное, я задумчиво глядела в окно на проходящую мимо группу людей, закутанных в тёплую одежду. Впереди бежали и шумно галдели дети, взрослые позади о чём-то беседовали. Чуть отстав, следом за группой прошёл идеально прилизанный холёный мужчина без шапки. Из-под дорогого полушубка виднелся аккуратный воротничок пиджака, выглаженные брюки и лакированные туфли дико смотрелись в этих заснеженных краях – совсем как неоновые вывески.
Мужчина тараторил что-то в воздух невидимому собеседнику, активно размахивая рукой – очевидно, общался по нейрофону. Я не смогла даже приблизительно определить его возраст – вид у него был измождённый, а из-под внешнего лоска проглядывало нервное истощение и какой-то торопливый страх. Когда-то я успела изучить этот страх, свойственный взаимозаменяемым винтикам больших корпоративных машин. Страх, который иногда перебивал даже боязнь смерти…
Кажется, очень многие люди разучились по-настоящему отдыхать, жизнь для них превратилась в бесконечную череду дедлайнов. Сроки, сроки, сроки… Нескончаемый бег по кругу, словно белка в колесе, без какой-либо возможности остановиться и оглянуться – просто потому, что уже не умеешь. Интересно – а я всё ещё умею или тоже разучилась?
Через несколько секунд люди скрылись из виду, а меня вдруг осенило, и я обратилась к продавцу:
– Мобильные телефоны продаёте?
– Да, есть простенькие, сенсорные.
– Регистрировать не нужно?
– Нет, это предоплаченные номера, всё в комплекте. – Мужчина хитро улыбнулся. – Берёте и звоните.
Лучшим вариантом связи в этих горах мне виделся мобильник. Выходить в сеть с нейра было нельзя, а случись что – мой боевой коммуникатор не пробьётся сквозь сопки и вершины, чего не скажешь о надёжной спутниковой связи.
Я огляделась по сторонам, заприметила в уголке тёплый пуховик и с разрешения хозяина магазина переоделась. Пуховик сидел идеально, и я решила отправиться на корабль прямо в нём.
Расплатившись, я свалила купленное барахло и старую куртку в пакет, вернулась к гравициклу и заперла покупки в багажнике. Рядом с летучей машиной уже стояли мальчишки и возбуждённо гутарили, тыча пальцами в её узлы и агрегаты. Завидев меня, они притихли и сделали вид, что разглядывают что-то под ногами.
В отдалении шумела вода, ласковое солнце пригревало, и я чувствовала его тепло сквозь стоявший лёгкий морозец. Я решила прогуляться по посёлку, но он был настолько мал, что мне хватило пяти минут, чтобы обойти обе его улочки и вернуться к магазину. Мимо с рёвом пронеслись несколько снегоходов и скрылись выше по течению реки, а я снова зашла внутрь и в ответ на вопросительный взгляд продавца поинтересовалась:
– Как здесь с транспортом?
– Да практически никак, – усмехнулся он. – Сюда вообще редко кто добирается, потому что мы живём в отдалении от больших дорог. Идеальное место отдыха для тех, кто в курсе о его существовании. И одно из немногих, где ещё бывает нормальная зима.
– А откуда всё это? – Я обвела взглядом прилавки. – Продукты ведь вам кто-то привозит?
– Да, у нас есть аэрофургон, раз в неделю забираем поставку с маглева – севернее проходит магистраль Шанхай-Хельсинки.
– Насколько севернее? У вас блю-арк есть? Дадите координаты? – засыпала я продавца вопросами.
– Сразу видно старую школу. – Мужчина взглянул на меня с уважением. – Включайте, сейчас передам…
Я активировала функцию беспроводного приёма данных. Старая технология работала крайне медленно и на очень небольшом расстоянии, поэтому многие мехи предпочитали вместо этого модуля устанавливать в нейроинтерфейс что-то другое – например, чип сопряжения с сетью вещей. Однако, я давно уже выработала привычку находиться в офлайн-режиме и не светиться в Системе лишний раз, поэтому модуль этот сохранила, даже несмотря на то, что пользоваться им доводилось довольно редко.
По моей просьбе бородач без лишних вопросов выгрузил подробнейшую карту местности и расписание поездов, и теперь я имела полное представление о том, где мы находимся. Поблагодарив продавца, я покинула магазин, взобралась на гравицикл, завела двигатели и, провожаемая завистливыми взглядами мальчишек и напряжёнными – людей постарше, сделала небольшой круг над посёлком, после чего потянула на себя руль и взмыла ввысь, взяв курс обратно к кораблю…
Глава XVI. Запах денег
… – Слишком медленно! Давай ещё!
Рамон в стойке стоял напротив меня, готовясь отразить удар. Он явно сдерживал себя, словно сжатая стальная пружина. Дай только волю – пружина разожмётся, и тогда лучше не попадаться ей на пути. Я делаю движение – и моментально оказываюсь на земле. Рамон, словно тигр вокруг добычи, нетерпеливо обходит меня и кричит:
– Полный шаг, подшаг к ноге и бедром докручиваешь! Поехали заново!
Вскакиваю, делаю выпад, он молниеносным движением уворачивается и оказывается позади меня.
– Доворачивай бедро! Таз – бедро – и докручивай!
Ещё один выпад – он отбивает мой удар, и я снова лечу на усыпанную опавшей хвоей землю. Протянув руку, Рамон помог мне встать и уже совершенно изменившимся, спокойным голосом произнёс:
– Отдохни пять минут, потом продолжим.
Я села на пенёк и жадно припала к горлышку полупустой бутылки с водой. Пот струился по телу ручьями, дыхание было тяжёлым и порывистым, от жары кружилась голова. Болело всё тело, кроме механических рук и ног – они не знали ни боли, ни усталости. Только они всегда, в каждую секунду были готовы к любому повороту событий…
С того момента, как я вышла из больницы, прошло почти четыре месяца. Шесть дней в неделю каждое утро я исчезала из дома и появлялась только под вечер. Преодолевая боль, я целыми днями бегала, прыгала, подтягивалась, отжималась и метала снаряды, обучая своё биологическое тело гармонии с механикой и приводя себя в надлежащую форму. Иногда на несколько дней мы уезжали далеко на север, в обширный подлесок, где Рамон, не щадя ни меня, ни себя, гонял меня по заброшенному лесному полигону и натаскивал в боевых искусствах различных стилей.
Не привязываясь к какому-то конкретному, что-то он давал из карате, что-то – из муай-тай, но его излюбленным стилем был русский армейский рукопашный бой, и вся эта сборная солянка была замешана на глубокой философии карате. Сегодня я, если можно так сказать, отдыхала – дни, когда мы практиковали карате сразу после десятикилометрового забега, были сравнительно лёгкими.
Рамон, несмотря на свою весьма плотную комплекцию, был быстрым и очень гибким. Движения его были хлёсткие и едва заметные глазу, и поймать его мне удавалось очень редко… Он возник из-за дерева, как будто из ниоткуда, и встал напротив меня.
– Ты пойми, противник не даст тебе времени сообразить. Тебе нужно не сцепиться с ним, а нейтрализовать максимально быстро. Раз – и он выключен! Если атака не удалась сразу – выходишь из зоны контакта. Отдышалась?
Грудь до сих пор сдавливала нехватка кислорода, но я кивнула и поднялась, прошла несколько шагов и встала в стойку.
– Теперь – атака-двойка, – зычно скомандовал наставник. – Подставляешь руки, голова защищена. Левой, правой и назад. Поехали!
Подскакиваю, левой, правой, Рамон отбивает оба удара, резко даёт мне ногой под колено – и я снова повержена. К горлу вдруг подступил ком от обиды и злости, а наставник оглушительно заорал над самым ухом:
– Двигайся! После атаки – полноценный машинальный рывок назад! Голову не забывай прикрывать!
Зажмурившись, я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы подавить рефлекторное желание сбежать. Рамон всё это время терпеливо выжидал. Наконец, я вернулась на позицию, хрустнула лопатками и вновь встала в стойку…
* * *
… Прислонившись спиной к облицованной камнем стене, я сидела на небольшом раскладном стульчике в пяти метрах от входа в первоклассный отель в самом центре Ла Кахеты, за многие сотни километров от родного дома. Вновь далёкая столица, где я когда-то получила аванс – возможность двигаться, – обступала меня со всех сторон. На мне была старая коричневая хламида, грязные рваные кроссовки и стёртые в заплатках джинсы. В металлических пальцах я сжимала бумажный стаканчик из-под кофе и понуро глядела вниз, на брусчатку, на фоне которой мелькали начищенные ботинки, туфли на высоком каблуке, сапоги, ботильоны, спортивные кроссовки…
Люди сновали туда-сюда, деловито спеша по своим делам. Изредка в стаканчик с лёгким звоном падала очередная монетка. Сегодня было негусто, но на кофе мне уже хватало.
В десятке метров от входа был припаркован огромный чёрный лимузин, позади него стояли два больших внедорожника сопровождения. Рядом с машинами с ноги на ногу переминался крепкий охранник в костюме, чёрных очках и с коммуникатором за ухом. Ещё двое стояли у самого входа в гостиницу.
Я встала, сложила стульчик и прислонила его к облицовке. Согбившись, медленно поковыляла в сторону входа в здание, где возле двери застыл пожилой молчаливый консьерж в сине-бордовом мундире. Я подняла на него жалобный взгляд больших влажных глаз из-под капюшона, с еле слышным позвякиванием тряхнула стаканчиком и тихо спросила:
– Можно мне к кофемашине? Знобит… Согреться очень хочется…
Оба охранника пристально смотрели прямо на меня, а лицо консьержа брезгливо искривилось. Было видно, как борется в нём желание прогнать попрошайку с сочувствием к калеке. Второе победило, он повернулся к мордоворотам и произнёс:
– Всё нормально, эта побирушка тут уже две недели околачивается, – и следом уже мне с явным недовольством в голосе: – Давай, только быстро. Тебе нельзя показываться на глаза уважаемым людям.
– Спасибо большое, вы очень добрый человек…
– Всё, иди, не мельтеши тут.
Я проковыляла в светлый вестибюль гостиницы. За стойкой пухлая и разодетая, словно попугай, женщина-администратор молча встретила меня неодобрительным взглядом из-под бровей. Уже отлично знакомая мне бежевая кофемашина стояла за углом, в самом начале коридора, куда я и направилась – нарочито медленно, подволакивая ногу. Высыпав мелочь в механическую ладонь, я стояла возле аппарата и считала монетки, краем глаза украдкой поглядывая в сторону. Вот охранник, обходивший коридор, потерял ко мне интерес, развернулся и зашагал в обратном направлении. Пора!
Я сделала резкий рывок к стене и в три прыжка оказалась в небольшом техническом закутке, где уборщица обычно оставляла свою утварь на время мойки полов. Прижавшись к стене, я выжидала. Мерные шаги приблизились, и в метре мимо меня прошёл охранник. Покинув тёмную нишу, я почти бесшумно прокралась в конец коридора, откуда только что в противоположную сторону проследовал телохранитель. За мгновение до того, как он, дойдя до фойе, обернулся, я уже прикрывала за собой дверь в колодец с технической лестницей.
Цель была на пятом этаже, в номере-люкс, и теперь мой путь лежал наверх. Через тридцать секунд я оказалась напротив металлической двери с цифрой «5» и перевела дух. Значит, вторая дверь направо… Аккуратно высунувшись в дверную щель, я выглянула в коридор и увидела двоих крупных охранников по обеим сторонам от входа в искомый номер.
Прямо напротив, в небольшой нише тусклым металлом серела дверь с жёлтым треугольным значком высокого напряжения. Щитовая. Я нащупала в кармане заранее заготовленный ключ и стала выжидать момент. Один телохранитель повернул голову в противоположную сторону, а второй в это время чесал нос. Сейчас!
Стремительным броском бесшумно пересекаю два метра коридора и затаиваюсь в нише, затем достаю ключ и отпираю замок. Тёмное помещение встретило меня гулом распределительного шкафа. В углу стоял стол, на котором были свалены какие-то коробки, обрывки проводов и прочий мусор. Я подошла к щитку в поисках нужного мне рубильника с подписью «коридор». Наконец, нашла его и дёрнула вниз, после чего вернулась к двери и прислушалась. С той стороны донеслось:
– Что за хрень? Первый пост на связи. В коридоре свет погас, выясняем… Значит, только у нас… Карло, сходи, глянь автоматы, может вырубило чего.
– Момент…
Я вновь затаилась. Шаги приблизились, дверь распахнулась, в комнатку вошёл амбал и принялся, почёсывая бритый затылок, разглядывать огоньки на электрощите. Прикрыв дверь, делаю два шага вперёд, и со всего размаху рублю ладонью куда-то в район шеи. Бугай сразу обмяк – удар пришёлся прямиком по сонной артерии. Теперь нужно действовать максимально быстро!
Срываю со стены небольшой огнетушитель и выхожу в коридор. Делаю широкий замах, и в этот момент второй охранник, стоящий возле двери, поворачивается в мою сторону и тянется к кобуре, но уже поздно – огнетушитель с гулким звоном прилетает ему прямо в лоб. Амбал валится на пол, словно мешок картошки, а я подхожу к двери и замираю – с той стороны доносятся приглушённые женские стоны. Похоже, моя цель развлекается как может, в меру своей скудной фантазии.
Удар ноги – и дверь с хрустом распахивается внутрь. Из глубины помещения раздаётся яростный надрывный вопль:
– Какого хера?! Вы с ума сошли, бараны безголовые?! Я вас всех на завод отправлю!
Я сбросила хламиду на пол и стремительно прошагала сквозь прихожую, оказавшись в огромном зале, посреди которого стояла роскошная кровать. Голый, бледный и обрюзгший сенатор стоял передо мной, а с его дряблого лица, покрытого красными пятнами, медленно сползал злобный оскал, сменяясь выражением растерянности. Неоднократно я видела это лицо на фотографиях, сидя за столом в кухне и изучая жертву – пытаясь понять, кто этот человек, что из себя представляет, и каким был его путь к вершине общества. Одетый с иголочки, в роскошном костюме, самодовольный и властный на фотографиях, сейчас он был гол и жалок, словно крот, который рыл очередной подкоп к моркови, но угодил в прозрачную пластиковую ловушку, из которой уже не мог выбраться.
На кровати в скомканных простынях лежала голая молодая девушка с кляпом во рту, связанная по рукам и ногам. Спина её была испещрена красными рубцами от хлыста, который валялся тут же, рядом, среди других причудливых игрушек. Сенатор дрожащим голосом вопросил:
– К-кто ты? И что тебе н-нужно?
– Я пришла за тобой, – мрачно ответила я. – Прощайся с жизнью.
– Подожди! – Он выставил перед собой тощие руки с розовыми торчащими костяшками и замахал ими в воздухе. – Подожди, давай договоримся! У меня много денег! Очень много! Я могу обеспечить тебе всю жи…
Мощный удар кулаком в солнечное сплетение – и старик с остановившимся сердцем тюфяком падает на пол. Девушка на кровати глухо заверещала сквозь кляп и задёргалась, тщетно пытаясь освободиться. Бросив на неё мимолётный взгляд, я подошла к окну, сдвинула в сторону массивную фрамугу и встала на подоконник. Впереди зеленела Ларма – широкая и мелководная река, которая, извиваясь змеёй, исчезала в дымке за горизонтом. А где-то там внизу, на дне пятиэтажной бездны под самым окном меня уже ждал открытый грузовик с наполненным пустой картонной тарой кузовом. Сердце заколотилось с утроенной силой – мне предстояло прыгнуть и попасть точно в кузов. Метр вперёд или назад – и я приземлюсь на асфальт с не вполне понятным исходом.
Я прикрыла глаза. В лицо дул ветер, а я глубоко дышала, стараясь унять нервную дрожь в теле. Внизу завёлся и взревел двигатель, а сзади, из коридора послышался топот ног. Ну, была не была… Делаю шаг вперёд и лечу, зажмурившись и размахивая руками, пытаясь сохранить положение в пространстве.
Хлопок – и я погружаюсь в перину из картона и бумаги. Грузовик тут же срывается с места, уносясь подальше отсюда, а меня начинает наполнять чувство удовлетворения – сегодня этот мир стал ещё немного чище…
* * *
… Давно переодевшись и смыв грим, уже который час я тряслась на пассажирском сиденье в пикапе Марка, и наконец впереди показался знакомый поворот. На свалку возле окраины Олиналы опускался вечер, было тихо и безлюдно. Марк крутанул руль, и наше долгое путешествие сквозь Сонору ещё на несколько метров приблизилось к завершению.
Огромный промышленный пресс, уставший за день, слоновьей тенью отдыхал в тупике, а вокруг, посреди груд металлического хлама были как попало брошены пара погрузчиков, пневматический резчик и какие-то закопчённые машинные внутренности.
Вскоре вдали показались два суетливых луча автомобильных фар, и к нам подкатил чёрный внедорожник. Он остановился, фары его потухли, с водительского сиденья выбрался тёмный силуэт и двинулся в нашу сторону. Мы с Марком вышли из машины и пошли навстречу. Пако, немногословный подручный Рамона, с чёрной сумкой в руках, пробурчал:
– Здесь миллион двести тысяч, как и договаривались.
Марк принял из его рук увесистый баул и направился к пикапу. Постояв в нерешительности, я двинулась следом. Последние недели меня мучил вопрос, который я хотела задать Альберту, но я никак не могла встретиться с ним лично. По рабочим вопросам я общалась только с Рамоном, а деньги нам передавали через подручных.
Загудел двигатель, зашуршал песок под колёсами, и в воздух поднялся столб пыли. Хлопнув дверью, я задумчиво проводила взглядом красные габаритные огни чёрного джипа и спросила:
– Слушай, Марк, а откуда берутся деньги, которые мы получаем? Суммы немаленькие, а Альберт и люди, которые стоят за ним, наверное, получают и того больше?
– Хочешь знать, как это работает? – хмыкнул Марк. – Настоящие политики, Лиза, умеют извлекать выгоду из любой ситуации. Сегодня в отеле ты убила сенатора-садиста, а завтра утром на бирже акции этого отеля уйдут в крутое пике. Их подешёвке скупит человек, который заранее предупреждён и знает всё, что ему нужно знать. Второй человек в сенате продвинется выше по карьерной лестнице, заняв место почившего сенатора. А третий человек в парламенте выдвинет законопроект о дополнительном финансировании муниципальной полиции, чтобы она могла предотвращать такие случаи в будущем. Все довольны и считают денежки. Ты – в том числе…
Я молчала. Где-то на грани сознания всегда пряталась мысль о том, что я лишь пешка в чужой игре, но сейчас это стало очевидно и настолько выпукло, что на душе вдруг стало очень гадко. Я почувствовала себя использованной и вспомнила связанную исполосованную девушку, лежавшую на кровати. Она ведь тоже получала деньги за свою работу, и её тоже используют в своих грязных играх. Где же та тонкая грань, что пролегала между нами?
– Поехали домой, Марк, – попросила я. – Я дико соскучилась по дому за эти дни…
– Да и я устал с дороги… Задница уже отваливается
Марк повернул ключ зажигания, и машина неторопливо поползла по направлению к шоссе, которое наконец приведёт нас к вожделенному дому…
* * *
Белые мягкие мотыльки колотились о лампу, висящую над верандой. В окнах было темно, дядя Алехандро уже спал, и мы с Марком расположились на кухне, чтобы предаться позднему ужину, а после – пересчитать гонорар. Аккуратные плотные свёртки купюр ложились на стол и шуршали, похрустывали в наших руках. Свеженапечатанные деньги всегда пахли как-то по-особому, и запах этот был соткан не только из типографской краски и бумаги – в нём чувствовались дорогие вина, роскошные шубы, увлекательные путешествия, участок с домом возле леса… Это был запах возможностей.
Когда вся сумма была дважды посчитана и уложена обратно в сумку, я устало прикрыла лицо руками и пробормотала:
– Никогда даже представить себе не могла, что увижу столько денег… Что мы будем делать с ними?
– Свою долю я прогоню через прачечную и, наверное, куплю новый дом. И автосервис. Или не автосервис, а что-нибудь ещё, – пожал плечами Марк.
– То есть, проще говоря, ты тоже не знаешь, куда их девать.
– Да, не знаю. Но с ними мне спокойнее. Я всегда уверен, что есть запас на чёрный день, и нам не придётся стоять с протянутой рукой, если вдруг всё полетит к чертям. А теперь пошли, нужно их спрятать.
Поднявшись из-за стола, он подхватил сумку и вышел на улицу. Я прихватила на веранде лопату, и мы направились к роще акации. Там, возле самого массивного, пожилого, медленно умирающего дерева мы укрывали кровно заработанное. Большой деревянный ящик, вкопанный в сухой грунт под кустом, был накрыт крышкой и присыпан толстым слоем земли, которую сейчас осторожно, стараясь не повредить крышку, остриём лопаты откидывал в сторону Марк.
Вот серая доска выглянула из-под песка. Доски, словно старые половицы в давно заброшенном доме, открывались взору одна за другой, и вскоре Марк присел на колени возле ящика и принялся руками смахивать землю с деревянной поверхности.
Сверху на нас смотрели любопытные звёзды, тишину нарушали лишь редкие дуновения тёплого ночного ветра. Я сидела рядом, на торчащей из земли толстой змеистой петле корня, и перед моим взором вдруг предстало кладбище. Обычное, аккуратное кладбище с мраморными крестами, но не эта, старая его часть. Мой разум двигался дальше, в низину, которая день за днём заполнялась крестами и холмиками, поглощалась растущим погостом.
Свежая могила, ожидавшая своего вечного квартиранта, была уже выкопана и источала холод, а деревянный ящик, в котором человек обретёт покой, прибудет на катафалке с минуты на минуту. Этот ящик тоже сделан из дерева, и он – словно зеркальное отражение того, который откопал сейчас Марк. Вот, загребая свёртки ладонями, Марк кладёт в ящик заработанные деньги – те самые, которые нам заплатили за то, чтобы в свой последний ящик лёг человек…
Неожиданно в темноте беспокойно запрыгал луч фонарика. Я соскочила с корня и спряталась за массивным стволом дерева. Отсвет мелькнул по лицу Марка, тот чертыхнулся и бросил в ящик сумку прямо так, с оставшимися в ней разноцветными свёртками. Со скрежетом надвинул щербатую крышку.
– Кто тут шарит по ночам?! – раздался грозный голос дяди Алехандро. – А ну, покажись!
– Это я, пап, – Марк встал, прикрывая лицо от яркой полосы света, шарившей по его лицу. – Мы тут с Лизой.
Чуть прихрамывая, мой отчим подошёл ближе. В одной руке он держал фонарь, а в другой – верное охотничье ружьё. Одет он был в пижаму и свои домашние тапочки, покрытые степной пылью, лицо сонное, заспанное, брови нахмурены в недоумении, а рот – чуть приоткрыт. Бросив в нас с Марком по тяжёлому взгляду, он опустил глаза и увидел крышку ящика с разрытой вокруг землёй. Махнул в его сторону ружьём:
– Это что?
– Это… Мы собирались тебе сказать, но всё как-то момента подходящего не было… – Марк мялся, поглядывая на меня в поисках поддержки, но я молчала. Наконец, он отыскал нужное слово и выпалил: – Это наши сбережения.
– Что за сбережения? Покажи, что там внутри.
Зацепив носком ботинка, Марк сдвинул крышку в сторону. Туго перетянутые цветные свёртки, едва посыпанные песком, беспорядочной кучей проступили на фоне яркого света звёзд. Казалось, ночные светила нарочно старались поярче осветить этот сундук с сокровищами – блестящие защитные полоски так и искрились на новеньких купюрах.
– Тут же целое состояние! – воскликнул дядя Алехандро, в глазах его сверкнули было, но тут же потухли искры.
Он строго посмотрел сыну в глаза. Ростом он был чуть ниже Марка, стоявшего, к тому же, на возвышении, но сейчас Марк казался маленьким и жалким, а его отец – большим и суровым великаном.
– Где вы их взяли? – вопросил он.
– Заработали.
– Что это за работа? Неужели за честную работу могут столько платить? Что вы делаете? Это взяточничество? Воровство? Отвечай, сын! – потребовал дядя Алехандро. – Мне нужно знать!
Марк молча отвернулся лицом к полю и взялся руками за голову – то ли не находил правильных слов, то ли не мог позволить себе сказать правду. Дядя Алехандро вопросительно повернулся ко мне. Я не стала врать и увиливать и просто сказала:
– Мы убиваем людей.
Секунду он смотрел на меня полными тьмы глазами, будто увидел какое-то страшное чудовище. В его коротком взгляде пронеслись ужас, отвращение, разочарование, безнадёжная тоска… Покачав головой, он выключил фонарь и произнёс совершенно потухшим, бесцветным голосом:
– Моё сердце разрывается, и мне стыдно. Мне больше некого винить, кроме себя.
– Папа, да почему?! – воскликнул Марк. – Мы уже взрослые люди, и сами отвечаем за свои решения! Мы, по сути, очищаем этот мир от злодеев! Если бы ты хоть одного из них узнал получше…
– Некого, – будто не слыша Марка, продолжал дядя Алехандро. – Это я не смог дать вам всё, что должен был. И я чувствую вину за то, во что вы, мои дети, превратились…
Я нервно теребила подол платья, не зная, куда деться. От страшной правды мой отчим старел прямо на глазах.
– Не переживайте, я не сдам вас в полицию, – тускло произнёс он. – Ведь полиция уже здесь. Вот она, передо мной…
Он мимолётно взглянул на Марка, развернулся и понуро заковылял в сторону дома.
– Папа! – воскликнул Марк. – Всё не так, как ты думаешь! Мы делаем этот мир лучше!
Его силуэт становился всё меньше, и до нас донеслось тихое, едва различимое:
– А эти грязные деньги, пахнущие смертью… Они не принесут счастья…
Глава XVII. Снежная битва
… Лучи пополуденного солнца серебрились в заснеженных шапках, укрывавших острые горные пики. Лёгкие утренние перья облаков растворились без следа, небо было чистым и ясным, и я наслаждалась полётом, вдыхая полной грудью морозный воздух через фильтр шлема. Смягчая нервные импульсы, терморецепторы рук кричали мозгу об ощутимо отрицательной температуре воздуха, но меня это совсем не беспокоило – я чувствовала себя неуязвимой на этой высоте.
Далеко внизу показался едва различимый, присыпанный снегом силуэт «Виатора». Он сливался с местностью и отсюда был похож на занесённую лесную поляну необычной формы – одну из многих сотен таких же полян, скрытых меж горных хребтов, у кристальных озёр и вдоль юрких речушек…
Спустившись вниз, я аккуратно закатила гравицикл в раскрывшийся шлюз и погасила двигатели. Насвистывая одну из тех забавных бравурных мелодий, которые любил дядя Ваня, вытащила из багажника пакет с покупками и прошагала в кают-компанию. Там царила напряжённая тишина. Дядя Ваня, профессор и Марк сидели за столом. На одной ноге я сделала изящный оборот вокруг своей оси и беззаботно поинтересовалась:
– Как вам моя обновка? Пуховичок отличный, в нём не холодно и не жарко, а ровно так, как нужно!
– Лиза, мы как раз ждали тебя, – проигнорировав мою реплику, прожужжал Ваня. – Присаживайся, нам нужно кое-что обсудить.
Я кинула пакет на диван, устроилась на одном из свободных мест, стукнула об стол пару смартфонов и восхищённо ткнула в них пальцем.
– Видали? Вон чего нашла – вернулась старинная мода на сенсорные телефоны. Тут, в горах, это лучший способ связи, а эти номера – предоплаченные и анонимные, так что нужно очень постараться, чтобы вычислить нас.
Дядя Ваня, не обратив никакого внимания на телефоны, сообщил:
– Мы получили послание от заказчика. Посмотри и скажи нам, что ты об этом думаешь.
Он вытянул откуда-то планшет и положил его передо мной. «Вы отлично поработали! Жду в ответном письме ваши координаты, после чего вышлю группу вам на подмогу». Вроде ничего необычного.
– Вроде ничего необычного, – пожала я плечами. – Кратко и по делу.
– Отлично. – Дядя Ваня постучал манипулятором по столу. – А теперь давай поразмыслим. Мы сидим здесь, без связи, придавленные к земле флотскими поисковиками. Как только мы взлетим – нас либо посадят и возьмут на абордаж, либо ликвидируют на месте, и заказчику об этом известно. Никто в здравом уме не станет объявлять войну Конфедерации ради того, чтобы вытащить нас отсюда, а значит, та группа, которую к нам хотят прислать «на подмогу», в лучшем случае просто заберёт артефакт, оставив нас здесь, а в худшем… В худшем – и чего похуже.
– Деда, откуда такой пессимизм? – вопросила я.
– А вот откуда. Наш заказчик работает на «Базис», крупную организацию в верхах – если угодно, тайное правительство… Не спрашивай, я успел навести справки. Если тебе, Лиза, что-то неизвестно, это не значит, что об этом не знают другие. И тот самый номер, который ты используешь для связи – пять нулей, две двойки, семь, четыре, семь… Даже ребёнок разгадал бы этот ребус!
Я попыталась вызвать перед глазами привычную цифровую панель. Не получилось, я схватила один из купленных телефонов и вывела панель набора на экран. Действительно, последние пять цифр легко можно было прочесть как «basis». И почему я раньше не обратила на это внимание? Может, потому что это было уж чересчур выпукло и очевидно? Дядя Ваня тем временем продолжал:
– «Базис» десятилетиями держит руку на пульсе всей Конфедерации, вмешиваясь в экономические и политические процессы там, где нужно, с помощью финансовых корпораций, общественных институтов, управляемых правительств… Экономические кризисы, перевороты, спецоперации… Перечень методов можно долго продолжать. Эти люди не станут играть в бирюльки, и, если учесть, что мы навели много шороху и в определённой степени скомпрометировали себя, мы для них теперь – токсичный актив.
– Да, засветились конкретно. – Я подняла брови и вздохнула. – И что теперь будет?
– Ту часть «Книги», что мы упустили, ищет боевой отряд «Интегры», с которой у «Базиса» с недавних пор очень плодотворные и взаимовыгодные отношения. Моё предположение следующее: как только заказчик узнает, где мы находимся, эта самая «Интегра» пришлёт к нам гостей за второй частью…
Воцарилась тишина. Я много слышала про «Интегру», но встречаться с её представителями не доводилось. Этот высокотехнологичный преступный синдикат был признан террористической организацией номер один на уровне Конфедерации. Он принимал на себя ответственность за самые масштабные и кровавые теракты от Везена до Кассиопеи – взрыв орбитальной платформы над Циконией в системе Глизе-832, унёсший жизни двадцати тысяч человек… Столкновение межзвёздного круизного лайнера «Полярис» с грузовиком, полным горной породы – ещё двенадцать тысяч… Крушение автоматического газодобытчика над Юпитером – жертв нет, за исключением вахты синтетиков, но ущерб оказался настолько велик, что «Система-Ресурс» просто отказалась вешать второй добытчик на орбиту…
Список был обширным, и с периодичностью в несколько месяцев новостные ленты неизменно вспыхивали очередной крупномасштабной трагедией.
– Ну ты и нагнал страху, дядя Ваня, – нарушила я тягостное молчание.
– Девочка моя, если бы я из раза в раз не предполагал самое худшее, меня бы давно уже не было в живых.
Я легонько стукнула ладонью по столу.
– Тут неподалёку я заприметила тихий посёлок, где мы сможем переждать, если что-то пойдёт не так…
Обычно молчаливый профессор Мэттлок интеллигентно прокашлялся.
– Предлагаю не сдавать им сразу все наши козыри. Можем дать ему координаты корабля. Мы с Иваном останемся здесь, а вы с Марком возьмёте «Книгу» и отправитесь в посёлок. Связь, как Лиза верно подметила, будем держать по мобильному телефону. Если что-то пойдёт не так, мы дадим вам знать, и у вас будет некоторый запас времени…
Дядя Ваня прожужжал:
– Возражения есть?
– Может, поднимем нашу посудину и рванём куда-нибудь в сторону Марса? – с надеждой в голосе спросил Марк.
– «Виатор» выдержит только одно ракетное попадание, – заметил дядя Ваня. – Есть план получше?
– Получше у меня нет, – вздохнул Марк.
– Ладно. Рональд, твоя позиция по поводу предсказаний остаётся неизменной? Ничего не хочешь нам рассказать?
Профессор молча помотал головой. Вид у него был сосредоточенный и даже несколько виноватый – он явно что-то знал. Дядя Ваня словно бы вздохнул и распорядился:
– Лиза, передавай координаты заказчику, и начинайте собираться в дорогу…
* * *
… Сапоги, боевой комбинезон, пуховик поверх, чтобы не привлекать к себе чересчур пристального внимания… Брать с собой тяжёлое оружие было нельзя, поэтому я решила захватить только мой верный пистолет. Поддельные документы, пара платёжных карточек… Марк уже почти оправился от ранения и выглядел вполне бодро. Похоже, он не собирался отказываться от праздника, и в сумку рядом с «Книгой» уложил две коричневых стеклянных бутылки с пойлом и упаковку хрустящей гадости, купленные мною утром…
Я сидела верхом на ховербайке, а Марк копался, упаковывая вещи в небольшой багажник. Дядя Ваня стоял рядом. Профессор взволнованно переминался с ноги на ногу. Наконец Марк, управившись, взобрался на гравицикл и обхватил меня сзади за талию.
– Ну что, едем?
Я включила двигатели. Мэттлок напутствовал нам вслед:
– Держите телефон при себе!
Я кивнула в ответ, и вывела ховербайк наружу…
По уже знакомому маршруту мы летели в сторону посёлка, а Марк молчал и прижимался ко мне сзади – похоже, ему было не по себе на такой высоте, да ещё под морозным ветром и открытым небом. Его можно было понять: одно моё неловкое движение – и полетим вниз на скалы с двухсотметровой высоты…
Посёлок встретил нас оживлёнными улочками. Внизу на снежном фоне мелькали яркие куртки всех цветов и оттенков. Кто-то катался на лыжах, между домиков дети играли в снежки и таскали туда-сюда огромные комья, складывая их в две огромные крепости, а чуть в отдалении несколько снегоходов бороздили снежную целину. После подвешенной атмосферы корабля мы будто попали в другой мир – лёгкий и беззаботный, ожидающий большого праздника. Я невольно вспомнила себя в детстве – как ждала волшебную ночь, которая бывает только раз в году, и как долго и волнующе тянулся предшествующий ей день. Новогодняя суета затягивала в себя, как чёрная дыра, и даже самый нелюдимый и мрачный человек мог в этот день прочувствовать атмосферу праздника.
Оглядевшись сверху в поисках знакомой вывески, я снизилась и приземлила гравицикл за углом гостиницы. Марк слез и, оказавшись на твёрдой земле, облегчённо вздохнул. Я стянула с головы шлем и попросила:
– Марик, сходи внутрь и сними номер на пару дней. Я скоро приду.
– Ага. Только аккуратнее – здесь зона боевых действий. – Он мотнул головой в сторону резвившихся ребятишек. – Если дети примутся лепить из тебя снежную бабу, кричи громче…
Марк исчез за углом, а я, оседлав гравицикл, скрестила руки и размышляла, что делать дальше. В этой глуши надолго оставаться было нельзя, а в случае заварушки нам вообще следовало бежать без оглядки как можно дальше. В памяти вдруг всплыло ночное видение – чёрная вспышка, узкий коридор и прямоугольные окна. Тамбур прямо передо мной и мечущиеся лёгкие занавески, за которыми мелькает ночная тьма. Это была дикая, какая-то средневековая мысль, но получалось, что Томас дал мне предзнаменование, и теперь я со всё большей отчётливостью понимала, что нужно делать дальше. План в голове формировался, и я направилась ко входу в уже знакомый магазин.
Хлопнула дверь, бумажные снежинки колыхнулись под потолком, и лысый бородач приветливо поинтересовался:
– И снова вы. Созрели для лыжной прогулки?
– В некотором роде да. Пришла к вам смазывать лыжи, – усмехнулась я. – Мне нужно заказать билеты на поезд. Разрешите воспользоваться терминалом?
– И моей добротой? Пользуйтесь, конечно. – Он подошёл к прилавку, приподнял перегородку и сделал приглашающий жест. – А что мешает сделать это онлайн с нейра?
– Поломался модуль, не обессудьте.
Я прошла к дисплею, вызвала поиск и разыскала онлайн-покупку билетов.
– Поломался, говорите? Ну-ну… – Бородач хмыкнул, отвернулся к стеллажу и принялся передвигать предметы, наводя порядок.
По всему выходило, что ближайший поезд пройдёт через Горно-Алтайск, расположенный почти в двухстах километрах к северу, ровно в десять вечера. Он шёл транзитом, и вопрос о том, как на него попасть, оставался открытым. Тем не менее, у нас должны быть билеты, чтобы не было проблем с полицией. Свободных мест было много – мало кому улыбалась перспектива встретить праздник в пути, зато следующий рейс на утро первого января был забит почти до отказа.
Лёгким касанием я вызвала карту с отмеченным на ней маршрутом поезда. Южный отрезок бежал сквозь монгольские пустоши и терялся где-то в Китае, в конце концов упираясь в океан. В противоположном направлении жёлтая нить трансконтинентального маршрута, извиваясь, тянулась на запад, а через почти три тысячи километров сквозь Содружество загибалась к северо-западу в районе городка под названием Саратов, после чего следовала в направлении Балтийского моря.
Я достала карточку и положила её на стол. Запад или восток? Повернувшись к продавцу, спросила:
– У вас есть монета?
– Держите. – Достав из кармана, он протянул мне небольшую серебристую монетку.
Орёл или решка. Запад или восток. Я закрыла глаза и взмахнула рукой, отправляя монетку в воздух. Стук металла о стойку, лёгкий звон и металлическая вибрация в воздухе… Вереница крошечных планеток, озарённая восходящей звездой, сверкнула в лучах солнца. Монета лежала гербом Конфедерации кверху, волею случая определяя нашу дальнейшую судьбу. Я просмотрела список остановок, и внутри похолодело: ближайшая минутная остановка – в городе Павлодар. А это ещё шестьсот километров на восток.
Единственный вариант – это ловить поезд на полустанке любой ценой. Оплатив два билета до конечной – Хельсинки, я потратила почти всё, что оставалось на счёте. Лучше иметь такой план отхода, чем никакого…
– Спасибо, – поблагодарила я продавца, выходя из-за стойки. – Вы мне очень помогли…
* * *
Крошечный холл гостиницы встретил меня перезвоном россыпи дверных колокольчиков. Над стойкой тут же возник администратор – молодой парень в расстёгнутом пуховике, под которым чернела футболка с надписью «AC/DC» во всю грудь. Он вежливо улыбнулся и произнёс:
– Простите, но мест нет… А, вы, должно быть, Элизабет Стилл? Ваш спутник предупредил, что вы придёте. Номер одиннадцать, последняя комната направо, пожалуйста.
Он указал рукой, я кивнула и направилась по короткому коридору мимо ряда дверей. Одиннадцатый. Я вошла без стука, а Марк с порога сообщил:
– Повезло, успел ухватить последний свободный номер. Ну, располагайся… Тут, конечно, не бог весть что, но жить можно.
– Надолго мы здесь не задержимся, я взяла билеты на вечерний трансконтинентальный экспресс. Есть только одна проблемка – нам нужно будет как-то его остановить. Иначе придётся делать крюк в полтысячи километров.
Номер гостиницы состоял всего из одной комнаты с огромной двуспальной кроватью посередине, нишей гардероба в стене и дверью в санузел. Окно было забрано тяжёлыми шторами, поэтому в комнате царил полумрак. Было достаточно тепло – радиаторы работали как надо, и я скинула куртку, оставшись в обтягивающем комбинезоне. Присела на кровать рядом с Марком.
– Как же я ненавижу просто сидеть и ждать, – вздохнул тот.
– Не в первый раз мы этим занимаемся, Марк.
– А может… – Он протянул руку и положил её мне на бедро. – Займёмся любовью?
– Сейчас неподходящий момент. – Я сбросила его ладонь, встала и подошла к окну. – Нам надо быть готовыми к отъезду. Даже если они придут нескоро, мы должны быть подальше отсюда, когда это случится.
– Хорошо. Сядем на поезд, а дальше что?
– Дальше, дальше… Может, отправимся к нашему… К Ваниному старому знакомому в Мирный? Попросим помочь с деньгами и перелётом к Пиросу, а там уже свои люди. Можно будет дать отпор.
– Сомневаюсь, что «Фуэрца дель Камбио» станет воевать с «Интегрой», – скептически протянул Марк. – Они скорее просто сдадут нас, у них своих проблем хватает. Альберт, насколько я знаю, сейчас в большой политике, и лишняя заварушка с потерями в боевом крыле ему совсем не нужна.
Заложив руки за спину, я ходила вдоль окна и никак не могла найти выход из сложившейся ситуации. Не временную отсрочку, а именно выход. Марк угрюмо следовал взглядом за моими метаниями, и наконец спросил:
– А может, отдадим им эту чёртову штуку? Контракт мы всё равно выполнили лишь частично, а всей «Книги» нам и так не видать. Ну, попросим только часть гонорара – может, процентов пятнадцать.
– С тобой и разговаривать никто не станет, – хмыкнула я. – Они заберут артефакт и просто закатают нас в асфальт. Что уж говорить о деньгах… Сейчас речь идёт уже не о деньгах, а о наших жизнях.
– В таком случае, давай решать проблемы по мере их поступления. По плану – вечерний поезд. Ставлю будильник… – Марк поводил пальцем по своему сенсорному браслету и поднял глаза. – Вот так. А чтобы ожидание не было столь томительным, предлагаю по пивку.
Он достал из пакета пару бутылок и ловким движением сорвал пробку с одной из них. Воздух тут же наполнился запахом душистого солода. Я засомневалась, стоит ли сейчас выпивать, но рассудила, что одна бутылка пива большого вреда не принесёт, а, может быть, хотя бы позволит отвлечься от тягостных мыслей. Я вернулась к кровати, включила лампу и приняла из рук Марка прохладный запотевший сосуд…
* * *
Мы сидели рядом на заправленной кровати в жёлтом свете лампы и коротали время, вспоминая былое. Поджав под себя ногу, я задумчиво держала в руках полупустую бутылку. Я не спешила, растягивая удовольствие, но напиток уже выдохся и давно потерял вкус.
– Знаешь, Марк, они все умоляют о пощаде, – сказала я. – Все до единого. Такие серьёзные, крутые головорезы, главари банд и миллионеры, все как один воют фальцетом и просят прощения сами даже не зная за что, когда выдёргиваешь им пальцы. Сустав за суставом. Я специально считала – самый стойкий сломался после девятого, а ведь их, суставов, ещё столько было впереди…
– Ну и кровожадная же ты, зараза, – с каким-то детским восхищением в голосе заметил Марк.
– Возможно… Но мне ничуть не было их жалко, потому что я была права. Не так что ли? Правда была за мной. Хоть и очень жестокая правда… – Немного помолчав, я встретила внимательный взгляд тёмных глаз и спросила: – Марк, почему ты решил сорваться следом за мной? Ты ведь в полиции метил в старшие офицеры, когда я улетела.
– Да, самый молодой действующий полковник, – мечтательно протянул он. – Но какой в этом смысл? Когда умер папа, меня с Пиросом уже ничто не связывало. Я не мог тянуть ферму и такой большой дом в одиночку, да и не хотел. Не моё это. А если жить где-то, кроме родного дома – то какая разница, где? На том же Пиросе, или на Каптейне, или на Земле? Дом – он ведь не там, где здание построено, а там, где родные тебе люди.
– Рак не щадит никого, – пробормотала я, вспоминая сгорбленный силуэт дяди Алехандро, удалявшийся в сторону дома, в ночную тьму. – Но он же мог пройти курс нанотерапии и прооперироваться, в конце концов! Почему не стал?
– Своих средств ему не хватало, но он всё время отказывался от помощи, не хотел, чтобы его лечили на мои деньги. Называл их кровавыми… Но какая разница, как они были заработаны, если они помогли бы ему выздороветь?!
– Нам нужно было закапывать их подальше. Хотя бы на границе поля.
– Нужно было. Но кто же знал… – Поставив пустую бутылку на тумбочку, Марк продолжил: – Он всегда был упорным, говорил: что отмеряно судьбой, тому не противься. Я его спрашивал – как же ты можешь знать, что тебе отмеряно, если не хочешь лечиться? А он отвечал: что я скажу твоей матери, когда встречусь с ней? Что меня вылечили на деньги, полученные за чью-то смерть?
– Видимо, так ему было спокойнее.
– Так ему было проще совладать со своей совестью. Не говорил я ему этого, конечно, потому что знал – наш спор не окончился бы ничем хорошим… Но, знаешь, он ведь именно после той ночи заболел раком, я в этом уверен. Как раз через месяц его биопсия дала положительный результат.
Снова то самое выражение лица, которое я увидела вчера в его каюте. Потухший взгляд, влажные глаза, сквозь которые сквозило разъедающее чувство вины. Снова захотелось стиснуть его в объятиях, и я тихо произнесла:
– Нет, Марк, это всего лишь совпадение. Так бывает, очень часто бывает. И тогда мы берём на себя слишком много… – Неожиданно шальная мысль пришла мне в голову. – Слушай, пойдём в снежки поиграем, а?
Марк оживился, в его карих глазах снова вспыхнул робкий огонёк. Идея явно пришлась ему по душе.
– Погнали. Спорим, я тебя сделаю?
– Даже не надейся. И, Марк… – Я мягко коснулась его руки. – Помни про время. Следующий поезд только утром. Если мы не успеем на этот маглев, шансов догнать его уже не будет.
Марк ногой задвинул сумку под кровать. Я накинула куртку, схватила со стола мобильник и сунула его в карман, мы вышли и заперли за собой дверь. На улице уже темнело – зимний день только-только пошёл на увеличение, и солнце в это время года заходило рано. Вся импровизированная площадь с огромной ёлкой в центре сверкала и переливалась разноцветными огнями. Звонко смеялись дети. Дальше по улице кто-то жёг бенгальский огонь, играла музыка, из-за модульных домов тянуло ароматным шашлыком.
Схватив с земли пригоршню снега, я слепила снежок и с размаху пустила его Марку прямо в лоб. Тот обиженно айкнул и дал ответный залп. Разгорячившись, мы метали друг в друга снаряды, а через пару минут к нам присоединились несколько ребятишек, и в пылу боя я забыла обо всём на свете. Словно ребёнок, я резвилась в снегу, вывалявшись в нём с головы до ног. Он забивался в рукава пуховика, в ботинки и даже за шиворот, а я кричала и смеялась, отправляя в полёт снежок за снежком. В дуэли с Марком я одержала уверенную победу, после чего попала под артобстрел юных бойцов вражеской крепости. Вскоре, повалившись спиной на белое покрывало, я таращилась в чистое звёздное небо и болтала руками и ногами, рисуя снежного ангела…
Резко раздался пронзительный телефонный звонок. Я села в сугробе, вынула из кармана мобильник и приняла вызов. С той стороны донёсся взволнованный голос профессора Мэттлока:
– Лиза, они уже здесь! Они пытаются вскрыть шлюз, я не знаю, сколько он продержится, но Иван был прав – они тут не для того, чтобы нас спасти! Вам надо выбираться. Вы должны найти одного человека, моего друга…
Из трубки доносились гулкие металлически удары. Резко выдернутая из беззаботного детства, я пролепетала:
– Но как же…
– Нет времени! Его зовут Владимир Агапов, профессор астрофизики, Москва. Найдите его, он вам поможет…
– Но…
– Я отключаюсь! Поспешите!
Связь оборвалась. Сердце бешено забилось, и я взглянула на часы – время без десяти семь. Марк выставил будильник на восемь, так что мы наверняка успеем, если выдвинемся прямо сейчас. Уворачиваясь от снежков, Марк радостно хохотал где-то за снежной крепостью.
– Марк, быстрее сюда! – позвала я.
Собранный и подтянутый, он уже стоял рядом.
– Иди в номер и хватай сумку, мы улетаем. Они пришли на корабль.
Марк сорвался с места и скрылся в полумраке. Я вернулась к ховербайку и положила руку на блестящий бок летающей машины. Нам предстояло преодолеть почти двести километров по холоду, и я тихо попросила, обратившись к чёрному зверю:
– Дружище, ты меня никогда не подводил, не подведи и теперь. Я в тебя верю всей душой.
В отдалении ребятня восстанавливала порушенную крепость, рядом постепенно вырастал огромный снеговик. Из-за угла появился Марк с сумкой на плече, а я оседлала байк и надела шлем.
– Ну что, Марк, готов к ночным покатушкам?
– Ох-х, там наверху ведь ещё холоднее, чем здесь, да? – спросил он, упаковывая сумку в багажник.
– Да, намного. Там нас подстерегает ночной ветер, – сказала я, опустила фасеточное забрало шлема и завела двигатели.
На площади шумели люди и мелькали горящие бенгальские огни, откуда-то доносилась новогодняя песня, а ховербайк неторопливо набирал высоту. Один из маленьких тёмных силуэтов возле снеговика махал рукой нам вслед…
Глава XVIII. Брат
… Пустую и безлюдную строительную площадку давным-давно забросили. В углу огромной грудой были беспорядочно свалены бетонные блоки, в стороне ржавел разобранный до костей грузовик, а в самом центре на широких рельсах дремал гигантский жёлтый облезлый кран. Его стрела с безвольно висящим тросом едва покачивалась на ветру, нависая над полусгнившим складским корпусом, который так и не достроили за ненадобностью – фабрика микропроцессоров, которую здесь возвели почти сразу после третьей волны переселенцев, довольно скоро была скуплена на корню одной из межпланетных корпораций и обанкрочена. Теперь эта корпорация монополизировала весь рынок микроэлектроники на Пиросе и давила любое местное начинание в отрасли импортом, взятками, а то и обычным рэкетом…
Я остановила чёрный безликий седан посреди площадки, выбралась из-за руля и открыла багажник. Заметно вздрогнув, из багажника на меня смотрел человек. С животным страхом смотрел единственным широко раскрытым глазом – второй заплыл синеватым кровоподтёком. Человек силился что-то сказать, но его рот был надёжно перемотан тряпкой, служившей кляпом, руки – скованы магнитными наручниками, а некогда белая накрахмаленная рубашка – разодрана и испачкана в крови.
– Узнаёшь это место? – негромко спросила я. Мужчина пробежался непонимающим взглядом по мне, затем – по тёмному каркасу здания, возвышавшегося позади меня. – Хотя куда тебе… Для вас ведь это всего лишь цифры на экранах…
Схватив за шиворот, я выволокла его наружу и вынула из-за пояса пистолет.
– Пошёл. Вон туда, в ворота.
Мужчина послушно захромал в указанном направлении, а я последовала за ним. Он не сопротивлялся, будучи уверенным, что достаточно лишь оттянуть время, но он не знал о том, что об этом знаю я. Вторая цель должна была прибыть сюда где-то через полчаса, поэтому у меня была уйма времени, ведь я уже проделала основную часть подготовительных работ.
Сквозь распахнутый створ ворот мы вошли в полумрак просторного помещения. Здесь всё было в точно таком же упадке, как снаружи – сваленные по углам кучи металлолома, запах ржавчины и тлена. Остановив мужчину, я освободила его руки, он обернулся.
– Теперь садись у колонны, руки за спину, – махнула я пистолетом в сторону дальнего угла ангара.
Почёсывая запястья, под прицелом он прошагал к колонне и остановился в смиренном ожидании. Заломив его руки, я приковала их к стальной опорной свае. Молча, без всякого сопротивления, он сполз на пол и сел на пыльный бетон. Я стянула с него кляп, и он тут же проникновенно затараторил:
– Я понимаю, сейчас тяжело… Я не осуждаю тебя за похищение, всем нужны деньги. Мой брат заплатит выкуп, можешь не сомневаться. Столько, сколько нужно!
– Деньги-деньги-деньги… Все вы лопочете одно и то же… Пытаетесь откупиться. – Я усмехнулась, достала из-за пазухи небольшую коробочку и спросила: – Кроме очередного финансового предложения у тебя есть что сказать на прощание?
– На прощание? – Мужчина был обескуражен, взгляд его метался по моему лицу. – П-почему на прощание?
– Потому что примерно через двадцать минут ты будешь мёртв.
– Ты не сможешь этого сделать. Ты же хороший человек, я по глазам вижу!
– Ошибаешься, – устало возразила я. – Ты совсем меня не знаешь.
– Почему ты хочешь меня убить? Зачем это тебе?
– Ты работаешь на «Ти энд Ти», возглавляешь пресс-службу.
– Д-да, но какое отношение это имеет к тебе?
– Твоя компания задушила эту фабрику, не дав ничего взамен. Тут работало шесть тысяч человек, и все они отправились на улицу.
– Но это же всего лишь бизнес… Заводы закрываются, это часто происходит. Нерентабельные производства исчезают, открываются новые…
Он явно не осознавал, о чём речь. Просто не был способен. Такие люди – богатые, лощёные, обласканные судьбой, – не знают иной жизни. Они должны самолично опуститься на самое дно, чтобы увидеть, каково там.
– Из этих шести тысяч человек четыреста не смогли найти работу и обеспечивать семью, – произнесла я, вспоминая вводную контракта. – Трое из них свели счёты с жизнью. У одного из них от туберкулёза умер маленький сын. Туберкулёз – в двадцать втором веке! Можешь себе такое представить?
– Но это же всего лишь бизнес, – снова повторил он дрогнувшим голосом. – Я же не виноват в этом! Не я принимал решение!
– Ты не принимал, но ты участвуешь во всей этой огромной схеме. А вот твой брат – он это решение исполнял. Его лицензиаты-крючкотворы пришли сюда с вооружёнными наёмниками и закрыли предприятие.
– Но я ничего об этом не знал! Тогда почему я должен страдать?! Я же всего лишь отвечаю за связи с общественностью!
– Потому, что ты – приманка, – объяснила я. – Через четверть часа твой брат будет здесь, и всё закончится. Для него это будет быстро и почти безболезненно, можешь не волноваться. А что касается лично тебя – ты вообще ничего не почувствуешь.
С этими словами я открыла футляр и достала небольшой шприц с мутной белёсой жидкостью.
– Ты не можешь так поступить… У меня есть семья, дети! – Пленник замотал головой, на его лбу выступила испарина. – Ты же тоже живой человек, у тебя же тоже есть семья, да? У тебя есть дети? Есть брат?
– У меня был брат, но это неважно, – отмахнулась я.
– Ну вот! Мы же с тобой похожи! Представь, что бы он почувствовал, если бы твоя жизнь оказалась под угрозой…
Я уже жалела о том, что дала ему возможность говорить. Нельзя их слушать. Зачем я стала это делать? Перед лицом смерти они все изворачиваются, превращаются в змей, вьющихся на горячей сковороде. Набор стандартный: сначала они угрожают – эту стадию мы с моим пленником прошли, когда я запихивала его в багажник, – потом пытаются подкупить, а дальше начинают давить на жалость, на родственные чувства.
Я обошла сваю кругом, воткнула в руку пленника иглу и вдавила поршень. Клерк продолжал дёргаться и просить, обещать и увещевать, и я снова заткнула его белозубый рот кляпом, присела рядом на корточки и сказала:
– Сейчас ты уснёшь. Только потому, что ты должен быть жив, иначе твоя биометрия подаст сигнал на пульт, и вместо твоего дорогого брата-близнеца сюда нагрянет межпланетный спецназ.
Нечленораздельно мыча, он пытался бороться со всё слабеющими веками, силился их поднять, но через несколько секунд глаза его сомкнулись, и он обмяк. Я взглянула на часы и обвела взглядом помещение. Нет, лучше поставить камеру снаружи, и для этого отлично подойдёт кран, стоящий как раз напротив.
Я вышла из ангара, обогнула машину, в которой на пассажирском сиденье полулежал труп телохранителя с отверстием в области сердца, и, встав у массивного основания крана, примерилась взглядом ко входу в тёмный гараж. Чуть повыше… Вот на этой опоре, на высоте метра. Отлично, то, что надо! Достав из кармана небольшую «пуговицу» видеокамеры, прилепила её магнитом к ржавому пятну. Можно идти, здесь меня больше ничего не держало.
Я взобралась на прилежащий холм и шла, считая шаги и огибая жухлые кусты. Овраг, снова холм… Я отдалялась от заброшенного завода, вспоминая панический страх, заполнявший единственный глаз пленника. «Ты же тоже живой человек, у тебя же тоже есть семья, да? У тебя есть дети? Есть брат?»
Юрка… А ведь я забыла тебя, пытаясь выбросить из памяти ещё раньше, чем всё остальное, что связывало меня с домом. Я уже не помнила лиц из прошлого – так давно всё это случилось, так хотелось больше туда не возвращаться, но вот лицо брата всплывало в памяти совершенно отчётливо…
Юра стоял у двери, а рядом с ним на полу лежала тяжёлая сумка. Он улыбался – три месяца назад он успешно закончил школу и поступил в престижное училище, и теперь ему оставалось лишь перешагнуть порог, чтобы отправиться в дальнюю дорогу – практически на другой конец Симерии.
Мама обняла его на прощанье, а отец пожал руку и дал ему какое-то напутствие. Я не разобрала слов – отсюда, с самого верха лестницы, где я пряталась в полумраке, их не было слышно. Рослый восемнадцатилетний Юрка посмотрел на меня, улыбнулся по-доброму – так, как умел только он, – и раскинул руки, призывая меня в свои объятия.
Я вскочила и убежала в свою комнату, хлопнув дверью так, что за обоями посыпалась штукатурка. Все свои восемь лет жизни – целую вечность, – я провела рядом с этим человеком, и теперь он уезжал. Просто собрал чемодан и исчезал где-то, бросая меня одну! Теперь он не будет таскать меня с собой на рыбалку, мы не будем вместе ловить жуков в сумерках, не пойдём в лесной поход. Он не будет рассказывать мне о мире вокруг, не будет носить меня на плечах и вертеть в воздухе – только он умел делать всё это так, что я чувствовала себя пушинкой в космической невесомости, хохоча от радости. А теперь не будет ничего.
– Ненавижу! Я тебя ненавижу, Юрка! Я больше никогда не хочу тебя видеть! – глухо кричала я в залитую слезами подушку, пока он шёл по тропинке в сторону ожидавшего его такси…
Впоследствии раз в полгода он приезжал, мы общались и проводили время вместе, но что-то важное уже было сломано, оставлено в прошлом, выброшено за ненадобностью в бездну времени, будто позабытая детская игрушка…
Воспоминание прервал коммуникатор и голосом Марка сообщил:
– Лиза, минутная готовность. Колонна на подходе.
– У меня всё готово, остался финальный штрих, – ответила я и вынула маленькую «таблетку» с переключателем и парой кнопок.
Вызвала на сетчатку глаза изображение с камеры на подъёмном кране. Несмотря на расстояние в километр, а то и побольше, качество картинки было идеальным – я сделала правильный выбор, не оставив камеру внутри железного склада. Посреди площадки стояла брошенная представительская машина с парой отверстий в лобовом стекле и распахнутым багажником.
Некоторое время ничего не происходило, но вскоре слева выскочил большой чёрный джип и лихо подрулил прямо к распахнутым воротам склада. За первой машиной показалась вторая, затем третья. Из автомобилей высыпали и принялись рассредоточиваться по территории люди в чёрном, в полной выкладке и с автоматами. Шлемы, наколенники, военные ботинки. Отточенные движения, слаженные перемещения…
Боевой отряд службы безопасности межпланетной корпорации занимал территорию завода, на который их привела встроенная в тело моего пленника биометрическая метка. Он всегда был у них на виду, они всё время знали, где он находится. В тот момент, когда я, притворившись бродяжкой, вышла на середину дороги и остановила машину, вышибла мозги шофёру, продырявила сердце телохранителю и упаковала клиента в багажник, спецотряд быстрого реагирования начал готовиться к выдвижению. Они были уверены, что это обычное похищение, убеждены в собственном огневом превосходстве, знали, что смогут обойтись без привлечения полиции, и ожидали, что вся операция, включая время, которое потребуется для того, чтобы добраться с базы до завода, займёт не более часа. Они были правы, только мне всё это было известно заранее…
Пока бойцы стаскивали на землю из брошенной машины тело охранника, прочёсывали пустой периметр и ангар, в кадре остановился огромный представительский броневик. Массивная задняя дверь, покрытая бронепластинами, распахнулась, мужчина в тёмно-синем деловом костюме спрыгнул на землю и в окружении сжатых, словно пружина, телохранителей стремительно направился внутрь ангара. Как и предполагалось, он совершил ошибку – кровные узы очень сильны, и даже самых холодных и расчётливых людей способны выбить из колеи. Тем более, когда речь идёт о брате-близнеце. Краем глаза в окне броневика я увидела какое-то движение, мелькнуло белое пятно. Вдруг мужчине навстречу, размахивая руками, выскочил боец. Тот на секунду замешкался и повернул назад, телохранители прижались ближе к нему.
Ждать больше нельзя! Щёлкаю рычажком на таблетке и вдавливаю кнопку, и тотчас же изображение пропадает с сетчатки. Землю подо мной тряхнуло, а через несколько секунд раздался гулкий, хлёсткий хлопок, словно прямо у меня над ухом лопнул воздушный шарик. Воздух стремительно понёс звук дальше, а со стороны завода в небо взметнулся огненный столб, закручиваясь, добела раскаляя оборванные каркасы прилегающих построек, сжигая сухие кусты на расстоянии сотен метров вокруг.
Я вскочила на ноги и что было сил побежала в противоположном направлении. Когда дроны экстренных служб будут здесь, мне нужно быть за много километров отсюда. Ноги мои двигались сами собой, увлекая меня через подлесок, сквозь кусты и бурелом, поверх оврагов и канав. Со стороны могло показаться, что я сошла с ума, увидев призрака, и теперь стремительно улепётывала без оглядки, но вокруг никого не было – никаких свидетелей…
Время текло незаметно, я монотонно перебирала ногами и руками, пока наконец мне в нос не ударил накопившийся во рту железистый привкус крови, как это всегда бывает от быстрого и долгого бега. Остановившись, я согнулась и принялась глубоко и тяжело дышать. Я покрыла километров пятнадцать, не меньше – и теперь мне оставалось понять, где я нахожусь, чтобы добраться до места встречи с Марком…
* * *
Что-то не давало мне покоя, одолевало, долбило в темя беспокойным дятлом, но я не могла понять, что. Сонное серое небо, затянутое дымкой, проплывало за стеклом. Автомобильное радио квакало и заикалось – Марк тыкал в сенсор приёмника, переключая частоты.
– Не понимаю, Марк, зачем было кончать их обоих одновременно? – спросила я. – Да ещё и таким образом. Ведь всё это дело с заводом провернул старший. Младший вообще не при делах.
– Не спрашивай. Вообще, меньше спрашиваешь – крепче спишь. – Марк перестал мучить сенсор и сосредоточился на дороге. – Так захотел заказчик, это было в условиях сделки, вот и всё. Мы сделали всё ровно так, как было нужно.
Что-то было неправильно. Но что?
– Он говорил, что у него семья, дети, – задумчиво пробормотала я. – А у старшего есть семья? Я, наверное, прослушала…
– Жены нет, разведён, – сразу же ответил Марк, видно, досконально изучивший биографию жертвы. – Есть дочь. Твоего возраста, кстати.
То белое пятно в джипе… Подсознание достроило картину, и я вспомнила чью-то обнажённую по локоть руку. Белая изящная ладонь, которая мелькнула за тонированным стеклом лишь на секунду, лишь на краткий момент, но этого хватило, чтобы мозг её заметил и аккуратно уложил в память… Мне вдруг стало нехорошо, в глазах поплыло, и я схватилась за пластиковую ручку над дверью.
– Марк, тормозни, пожалуйста. Мне… надо выйти.
Беспокойно оглянувшись на меня, Марк замедлил ход и остановил машину. Открыв дверь, я вывалилась на обочину. Ноги, даром что биомеханические, не слушались меня, навалилась тошнота и слабость…
Опустившись в пыль, я стояла на четвереньках, и меня рвало голодной желчью, а тело била крупная дрожь. С едкой горечью всё то немногое, что я съела с утра, покидало мой желудок, содрогавшийся в спазмах. Рядом тут же очутился Марк с бутылкой воды, помог мне подняться и бережно прислонил к машине. Закрыв глаза, я пыталась отдышаться, и раз за разом перед глазами вспыхивала эта белая ладонь.
Я убила невинного человека. Я почти наверняка была уверена, что его дочь погибла в этом огненно-стальном аду – там вокруг было заложено столько сферитопласта, что любой броневик превратился бы в гору расплавленного металла. Высокопоставленные корпораты, наёмники, пресс-секретари, исполнители и советники… Они тоже были людьми, однако они также были и частью преступной схемы. Но безвинная девчонка, которую по своей дурости или самонадеянности на такую операцию взял отец?
– Лиз, что с тобой?! – Голос Марка звучал издалека, отражаясь эхом в гулкой черепной коробке. – Тебе нужна помощь? Может, поедем к нашему доктору в Ильвес?
– Нет, не нужно, – попыталась я отмахнуться. – Поехали лучше домой. Домой, только домой…
* * *
… Бледная и обессилевшая, я мешком валялась на кровати, а Дядя Алехандро взволнованно хлопотал вокруг. Холодный компресс на лоб, настойка реполины в кувшине на тумбе, мелко нарезанный портакал на тарелке… Алехандро то впархивал в комнату, чтобы в третий раз за десять минут проверить, как я себя чувствую, то исчезал внизу, его шаги по лестнице вверх-вниз раскатисто отдавались в моей голове. Наконец, он утомился, сел рядом со мной на кровати и сказал:
– Лиза, Лиза… Я чувствую, что это не болезнь. Это беда, которую вы сами на себя накликали в поисках богатства. Вы заблудились.
«Боже, только не нотации. Пожалуйста, только не сейчас», – мысленно умоляла я.
Дядя Алехандро тем временем тихо и задумчиво произнёс:
– Знаешь, я когда-то не понимал этого, но в какой-то момент понял. Озарение случилось. Счастье – оно словно лёгкий мотылёк. Пока ты гонишься за ним, пытаешься его поймать, оно ускользает, улетает всё выше и выше, пока не скроется совсем. Но стоит только забыть о нём, отвлечься на другие вещи, оглянуться вокруг – как оно прилетит и тихо сядет тебе на плечо. Однажды и ты это поймёшь…
Он ласково провёл по моим волосам большой грубой ладонью, поднялся и тихо вышел из комнаты, а я прикрыла глаза…
* * *
Я летела над ночным мегаполисом. Рядом с неоновыми огнями, меж высоток, под мостами над водной гладью, взмывала ввысь и спускалась к самой земле на бреющем полёте, к самой воде широкой реки, заключённой в бетон…
Брезжил рассвет, небо светлело, а ветер бил мне в лицо. Я была всемогуща, а всё внизу, что выхватывали из тьмы фонари автострад и зажжённые окна домов, было крошечным, незначительным, как детальки конструктора, вываленные на пол из старой облезлой коробки. Лишь круговерть света имела значение – вверх и вниз, как качели, в стороны и назад, яркие красные, жёлтые, пурпурные всполохи, стены многоэтажек, опоры мостов и мачты радиовышек, несущиеся мимо…
Над парком, тёмная лесная громада которого была расчерчена светлыми дорожками фонарей, я стала забавляться – спускалась вниз и чёрной тенью проносилась прямо перед мамочками с колясками, рвала с верхушек деревьев листья и швыряла их сверху на головы гуляющих компаний…
Это было легко и приятно, но потом я задумалась над смыслом. Ворон живёт сто лет, но каков смысл этой долгой жизни? Появиться на свет, опериться, несколько лет учиться летать, и всё ради чего?
– И ради чего всё это? – задала я вопрос невидимому собеседнику.
Мы стояли бок о бок с ним возле открытого кафе. Утреннее солнце ещё робко, но всё уверенней осыпало нас моросью косых розовых лучей. Собеседник не ответил. Несмотря на ранний час, часть столиков в курортном кафе была уже занята, какие-то люди в праздной летней одежде сидели и двигали ртами – жевали, говорили, целовались, сосали через трубочки коктейли…
Полная решимости, я вошла на террасу, сидящие люди смерили меня, очередную посетительницу, секундным безразличным взглядом, и их челюсти снова пришли в движение.
Отсюда открывался умопомрачительный вид на большую воду – голубая бесконечная гладь, тут и там вздымавшиеся острые рёбра прибрежных скал, неровная коса, увенчанная одиноким маяком, выдававшаяся в море, как будто город вцепился бледной костлявой лапой в убегающий океан, не желая с ним расставания…
Столики, столики, низкий кирпичный парапет, который можно было просто перешагнуть, да полтора десятка метров жухлой жёлтой травы – вот всё, что отделяло меня от стометровой отвесной скалы, о которую внизу с шорохом разбивались невидимые отсюда волны.
И я побежала – стремительно, напрягая мышцы спины, на которой своего часа ждали сложенные крылья. Прыжок через парапет – под ногами мелькает твёрдый камень. Некогда удивляться тому, что на нём, превозмогая всё, растет трава. Позади – удивлённый вздох десятков глоток, дюжины разинутых ртов, которые наконец-то перестали суетиться.
Я чувствую крылья, они расправляются и бьются о встречный ветер. Ещё мгновение, ещё один рывок – и под ногами ничего нет, – есть только барашки волн, вечно облизывающих скалу далеко-далеко внизу. Мощь трёхметровых крыльев безгранична, с каждым движением мышц они поднимаются и опускаются, разгоняя меня над волнами.
Маяк приближается, я делаю вираж, огибая его, и наконец чувствую сердцем солёный ветер и свободу. Внизу голубое, сверху синее – краски вечности…
С нахлынувшим пьянящим чувством почему-то стало тяжелее, приходилось напрягаться, я пыталась набрать высоту, но не могла. Секунды стремительного полёта – и высокие, гонимые далёкими штормами волны всё ближе.
«Не смотри вниз, не смотри…» – твердила я себе, глядя вниз.
Мир развернулся, сбоку мелькнул белый столп маяка, снова впереди – скала, каждый мой мускул напряжён и просит пощады, но я должна была вернуться на сушу или спланировать в воду, а там уж как-нибудь выберусь…
Зачем? Чтобы снова отправиться в рабство повседневности?
Короткий миг выбора – вниз или в сторону; серая скала, вырастающая перед взором, затмевающая собой всё… Я выбираю свободу! Сизый неровный камень стремительно заслонил собою всё. Хрусткий удар…
* * *
… И я открыла глаза. Ещё один удар – кажется, кто-то стучал по дереву. Внизу раздался ещё более настойчивый стук во входную дверь, а следом – ворчливый голос дяди Алехандро:
– Иду, иду! Кого это к нам принесло в столь ранний час…
Скрипнули плохо смазанные петли.
– Доброе утро, – вкрадчиво и вежливо произнёс знакомый голос. – Прошу прощения, что так рано, но мне нужно увидеть Лизавету. Она у себя?
Секундная пауза.
– Она спит.
– Ничего, я готов подождать.
– Подождать… Ну, присядьте вот здесь. Она отдыхает наверху, я её позову, если уже проснулась.
Шаркающие шаги по деревянным ступеням. Я вышла из комнаты навстречу дяде Алехандро, а он прильнул к моему уху и взволнованным полушёпотом сообщил:
– Там к тебе какие-то люди. Сердцем чую – бандиты! У тебя неприятности? Полицию вызвать?
– Не надо, спасибо большое, всё будет хорошо. – Я мягко коснулась морщинистой руки дяди Алехандро. – Я разберусь.
Спустившись вниз, я увидела Альберта – как всегда строгого и опрятного, – который вполоборота сидел на стуле в холле, положив ногу на ногу. Завидев меня, он улыбнулся и поднялся навстречу.
– Здравствуй, Лизавета. Прости, что прямо к тебе домой… Разговор есть, пойдём прогуляемся.
– Здравствуй, Альберт. Я безуспешно пыталась встретиться с тобой, а в итоге ты сам пришёл.
– До меня дошли вести. – Он со скрипом приоткрыл входную дверь. – Хорошие, и как это часто бывает, вместе с ними пришли и плохие.
Я всё ещё чувствовала слабость, но с большим удовольствием вышла на веранду. На улице было ветрено, свежий прохладный пассат тут же подхватил меня под локти, словно хотел помочь удержаться, устоять на ногах. Альберт вышел следом за мной, а на верхней ступени, прислонившись к деревянной крылечной подпорке, стоял Рамон.
– Привет, совёнок. – Он приветливо улыбнулся. – Рад видеть тебя.
У крыльца стоял чёрный джип, за рулём сидел немногословный Пако с сигаретой в зубах и отрешённо глядел на бескрайнее поле пшеницы, волнами качающейся на ветру. Альберт взял меня под локоток и отвёл в сторону от двери.
– Ты молодец, Лиза, – вполголоса сказал он. – Я редко кому такое говорю, но вы с Марком за эти месяцы проделали огромную работу и оказали мне не одну неоценимую услугу. Марк сказал, что ты заболела. Надеюсь, ничего серьёзного? Если нужно, я определю тебя к лучшим врачам. Только скажи.
– Спасибо, мне уже намного лучше, – тихо ответила я. – Но мне нужен отпуск, я не чувствую в себе силы продолжать.
– Это одна из причин, по которой я пришёл к тебе. – Альберт достал из кармана изящный портсигар и выудил сигарету. Секундная вспышка плазменной зажигалки – и клуб дыма, выпущенный на волю, тут же снёс, смахнул порыв ветра. Альберт серьёзно посмотрел на меня и продолжил: – Мне известно, что у тебя какие-то давние счёты с некоторыми людьми на Каптейне. А кровная месть – дело святое… У меня есть человек, который доставит тебя туда. Рамон хорошо поработал с тобой, так что ты вполне способна за себя постоять.
– Спасибо! Это отличная новость! И очень вовремя, я уже чувствую, как начинаю перегорать. Ты ведь, наверное, знаешь, что двигало мною всё это время…
Я воспрянула духом – покрытая пылью времени цель вновь вырастала на горизонте, придавая силы для движения вперёд.
– Да, я всё о тебе знаю. Но не думай, что месть – это твоё жизненное предназначение. Ты будешь нужна мне здесь, когда всё закончится. – Альберт выпустил ещё один клуб дыма. – А за перелёт придётся отдать кругленькую сумму, сама понимаешь…
– Это нестрашно, я успела накопить за это время.
– В таком случае, завтра к десяти утра тебя будут ждать у въезда на южный карьер. Не опаздывай.
– Альберт, ещё кое-что. – Мне вдруг захотелось сделать в этой жизни что-то хорошее, и я вспомнила разговор в автобусе и одинокую беспомощную старушку, которая когда-то дала моей жизни направление. Альберт вопросительно поднял бровь, и я сказала: – Есть одна пожилая женщина… Я знаю только имя, но ты сможешь её найти. Все деньги, которые у меня остались, передай ей, хорошо? Её зовут Долорес Бланк.
– Долорес Бланк, – кивнул Альберт.
Борясь с порывом броситься ему на шею, я протянула руку. Альберт галантно пожал её, развернулся и направился в сторону машины. Повернувшись к Рамону, я выпрямилась и выполнила сэнсэй-ни рэй. Тот снова тепло улыбнулся и поклонился в ответ.
– Задай им там жару, Лиза, – напутствовал он. – Пусть и на Каптейне слагают легенды о «Фурии из Олиналы».
Спустившись по ступеням, они сели в джип, и тот с рёвом устремился прочь. Я же, окрылённая, побежала наверх, в свою комнату. Мне предстояло собраться в дорогу, и я решила не откладывать это на вечер…
* * *
Меловой карьер был окружён пустырями – редкие низкорослые рощи вокруг вырубили под расширение добычи, но этого так и не случилось. Более того – сейчас карьер простаивал, наполняясь мутной дождевой водой, а всю технику отсюда давно вывезли. То ли нашли более подходящее место для добычи, то ли добыча стала экономически невыгодной.
Ещё с подъездной дороги я увидела космолёт, который стоял на гребне холма, чуть накренившись, и блестел на солнце. Я восхищённо разглядывала сияющий борт с многочисленными неровностями, техническими лючками и люками, задраенными прямоугольными иллюминаторами, пока Марк аккуратно вёл машину, стараясь не увязнуть колёсами в жидкой, раскисшей после ночного ливня почве.
– Я полечу с тобой, – заявил он.
– Нет, Марк, это моя война. Я очень ценю нашу с тобой дружбу и всё то, что ты для меня делаешь, но ты нужен здесь, – сказала я, положив ладонь ему на предплечье. – Дядя Алехандро без тебя не справится.
Вперив взгляд в дорогу, Марк был хмур, как туча. Мы подъезжали к месту назначения. Корабль нависал сверху массивными размашистыми крыльями. Марк припарковался прямо под одним из них, в тени, и я выбралась наружу. Оглядевшись по сторонам, я не заметила никакого движения вокруг – корабль стоял недвижимо, словно был брошен здесь. Степной ветер подвывал, осторожно ощупывая, пробуя на вкус и на вес стальную махину, и, убедившись в том, что поднять её ему не под силу, разочарованно летел дальше.
Мне уже показалось было, что мы приехали слишком рано, или вообще не туда, как вдруг раздалось жужжание, и прямо передо мной вверх поднялся сдвижной люк. Наружу выполз автоматический трап, и вновь воцарилась тишина. Из корабля никто не вышел. Я неуверенно обернулась к Марку – тот стоял, сунув руки в карманы, и выглядел каким-то растерянным.
– Марик, мне пора, – сказала я.
– Ага… Ну, иди сюда скорее, сестрёнка…
Он заключил меня в объятия и, похоже, совсем не хотел отпускать. Он держал меня и держал, а я тихонько похлопывала его по спине. Вспомнив, что хотела сказать, я напутствовала:
– Марк, присмотри за дядей Алехандро. Что-то он сдал в последнее время… И не бери у бурёнки больше пяти литров в день, а то потом удой падает…
– Лиза, как управишься – сразу домой! – Он отпустил меня, достал из кузова пикапа коричневый рюкзак и протянул мне. – Мы будем тебя ждать!
– Хорошо. Договорились.
Я набросила рюкзак на плечо, развернулась и стала подниматься в тёмный зёв входного люка. На самом верху, оглянувшись, увидела, как Марк машет мне рукой. На моих глазах выступили слёзы, и я помахала ему в ответ. Лестница поднялась, дверь трапа лязгнула, отрезая меня от Марка, и замерла в пазе. Позади послышался шелест и какие-то механические звуки. Я резко обернулась – из бокового прохода выехало нечто на гусеницах и, повернув ко мне корпус, утыканный манипуляторами, прошелестело из динамиков старческим голосом:
– Ну, здравствуй, Лиза, давно не виделись…
Меня словно ударило молнией. Из глубин памяти вынырнули воспоминания о Кенгено, пустой заснеженной посадочной полосе и последнем корабле, который ушёл в небо прямо из-под носа. Холодный угол терминала, и этот скрипучий голос: «Не смей мне тут засыпать!»
– Дядя Ваня?!
– Он самый, дочка, он самый. Воистину, пути Господни неисповедимы.
Оправившись от секундного шока, я стальным голосом спросила:
– Скажи мне, дядя Ваня, одну вещь, пока я не вырвала твои конечности и не запихала их тебе в жестяное брюхо – почему ты бросил меня там, на Каптейне?
– Я надеюсь, ты простишь меня за это. – Механизм развёл руками-манипуляторами. – Ничего личного – просто я был там проездом, а возиться с девочкой-калекой мне было совсем не с руки. Поэтому я выбрал место поспокойнее, дал на лапу кому надо и оставил тебя под присмотром хороших людей.
– Хороших людей?! – Мои кулаки рефлекторно сжимались и разжимались.
– Не думал я, что всё выйдет так, как вышло. – Дядя Ваня откатился чуть назад. – Но теперь-то мы с тобой воздадим за это кому следует, правда ведь? Не кипятись, родная. Пойдём, лучше выпьем чаю с печеньем… Надюша, накинь маскировочное поле, и взлетаем! Курс на Врата!..
Глава XIX. Поезд
… Машина исправно работала, покачиваясь и ныряя в воздушные ямы, а я каждые несколько секунд взволнованно поглядывала на индикатор заряда – аккумулятор быстро разряжался на холоде и теперь показывал минимум. Лететь оставалось считанные минуты, и я мысленно повторяла: «Тяни, друг, тяни. Я в тебя верю… Тяни…»
На высоте лютый мороз кусал тело прямо сквозь одежду, стальной ветер бился в обтекатель шлема, и мне казалось, что Марк примёрз ко мне – настолько плотно он прижимался, сидя позади без единого движения.
Слева, из-за горизонта поднималась круглая Луна. Огромная и иссиня-белая, словно бледное лицо покойника, она пристально следила за гравициклом – маленькой чёрной точкой, рассекающей ясное ночное небо. Внизу расстилались бескрайние горные цепи, искрились посеребрённые луной пруды и озерца, отражали и рассеивали лунные блики сонные снежные поля.
Мы летели на свет, желтоватым облаком поднимавшийся из ущелья далеко впереди. Периодически в этом облаке сверкали яркие разноцветные сполохи салютов, и вскоре за очередной невысокой горной грядой показались огни. Рассыпанный по долине посёлок замер, застыл в ожидании Нового Года, а на улицах его тут и там перемигивались вспышки фейерверков. Люди гуляли. Люди с нетерпением ожидали чуда, из года в год так и не происходившего, но это не мешало людям верить и ждать…
Вдоль кромки посёлка протянулись две бетонные платформы с короткими крытыми навесами и скреплявшим их надземным переходом. Два магнитных жёлоба, запертые меж тускло освещённых продолговатых площадок, тёмными лентами исчезали во тьме. Умоляюще глядя на мигающий индикатор заряда, я устремила гравицикл вниз, к станции. Машина мягко спланировала, и мы приземлились возле небольшой двухэтажной башенки у торца платформы. Я сняла шлем и слезла с ховербайка, а дрожащий от холода Марк воскликнул:
– Никогда! Никогда больше не поеду в Содружество! Такая зима – не для людей…
Он переминался с ноги на ногу, прыгал, скакал и махал руками, пытаясь согреться, а я тем временем сверилась с часами на тактической линзе.
– Поезд будет здесь через двадцать минут. Думай, голова, думай… Как нам попасть внутрь?
– Как-как, догоним его на твоём драконе и возьмём на абордаж. Если не околеем, конечно.
– Это бред, – фыркнула я. – Поезд как минимум мониторят, а если с «Интегрой» на хвосте мы сцепимся ещё и с полицией…
– Но у нас же есть билеты.
– Они не дают право на взлом и незаконное проникновение. Не говоря уже о том, что заряда батареи едва хватит, чтобы завести движки. Какие тут гонки? Думай, думай…
Рядом возвышалась башенка, в небольшом оконце на втором этаже горел робкий свет. Это же диспетчерский пункт! В десяток прыжков взобравшись по серпантинной лестнице, я постучала в аккуратную деревянную дверь. С той стороны донёсся раздражённый голос:
– Михална, опять ты что ли?! Входи, открыто!
Я толкнула дверь. Внутри, забросив ноги на контрольную панель, в кресле лениво развалился мужичок преклонных лет. Жёлтый жилет висел на спинке кресла, в углу мерцал жидкий кристалл плоского телевизора, а мужчина держал в руке банку пива. Увидев меня, он спохватился, поставил банку на пол, протёр глаза и спросил:
– Тебе чего?
– Мне нужно попасть на транзитный поезд. Билеты есть.
– Так чего не села там, где положено?
– Я опоздала, пришлось догонять на другом транспорте. Удалось опередить его немного, и теперь мне нужна ваша помощь.
– Опередить маглев? – Он потёр затылок. – Тебя что, с самолёта сюда сбросили? Хватит мне зачёсывать. Иди по своим делам и не мешай работать!
– Это вопрос жизни и смерти. Я не могу уйти, я должна попасть на поезд.
– Я не могу тебе ничем помочь. – Он снова взял банку пива и отвернулся к телевизору.
Закипая, я размышляла, не затолкать ли ему эту банку в глотку, но пришла к выводу, что этим делу только навредишь. Вздохнув, сунула руку в карман, достала брелок и положила его на широкую приборную панель перед мужчиной. Диспетчер поднял на меня вопросительный взгляд.
– Там, внизу стоит гравицикл, – сказала я. – Теперь он ваш. Нужно только зарядить батарею.
Скрипнуло кресло. Мужчина молча поднялся, приоткрыл дверь и выглянул наружу.
– Не шутишь?
– Мне не до шуток, – твёрдо ответила я.
Вернувшись за пульт, диспетчер набрал код, вывел на дисплей карту, что-то проверил в графике на мониторе и взял лежащую тут же гарнитуру.
– Двенадцатый скорый, вызывает Горно-Алтайск, приём… Пароль: «северный олень сбросил рога»… Слушай, двенадцатый, нужна экстренная остановка. Очень важный пассажир… Очень-очень, с самого верха… Опоздунья – не то слово… Да, билет есть… Спасибо. С Наступающим!
Повернувшись ко мне, он сообщил:
– У тебя будет двадцать секунд на посадку.
– Благодарю. Если что – вы меня не видели, и мы вас не знаем.
– Мне всё равно. Занимайтесь своими делами, – отмахнулся он и вернулся к просмотру, тут же забыв и обо мне, и о лежащем рядом с ним ключом от «Хускварны»…
* * *
Со стороны тёмных гор, едва выхваченных лунным светом из ночного мрака, неспешно приближаясь и переваливаясь по покатым склонам, раздавался нарастающий электрический гул. Мы стояли на совершенно пустой платформе. Из низины, где расположился посёлок, доносились крики, в небо взметались искрящиеся фонтанчики фейерверков. Я беспокойно оглядывалась на горы и посматривала в небо – не появятся ли в ночном небе огни преследователей.
Словно из ниоткуда показался луч прожектора, прошивающий темноту на многие сотни метров вперёд, и на высоте полуметра от земли из тьмы выплыла гладкая округлая морда головного вагона скорого поезда. Мимо, над нашими головами, замедляясь, поплыли лощёные кремовые бока со светящимися изнутри окнами. Наконец, поезд остановился, со свистом приспустился, а дверь ближайшего вагона гостеприимно отворилась.
Выдвинулся трап, и на платформу вышел проводник с каменным лицом. Сверив данные электронных билетов с нашими фальшивыми удостоверениями оперативных работников, он опасливо покосился на пристёгнутую к моему бедру кобуру, затем протянул было руку, чтобы взять сумку у Марка.
– Спасибо, я сам, – отстранился тот.
Мы забрались в вагон, кондуктор поднялся следом, задраил дверь, после чего приглашающим жестом указал в сторону коридора:
– Купе номер восемь, предпоследнее. Проходите, пожалуйста. Вам чай принести?
– Нет, спасибо, – отрезал Марк. – Лучше скажите, есть у вас тут вагон-ресторан?
– Да, через один по ходу движения.
– Спасибо большое…
Коридор. Тот самый, из последнего видения! Эти же лёгкие занавески мерно покачивались на окнах, за которыми набирали скорость наряженные снегом ели. Одна за другой отсчитывались одинаковые сдвижные двери. Томас показал мне именно это место, сомнений быть не может – а значит, мы на правильном пути.
Купе было довольно просторным. На четыре места мы с Марком были в нём единственными обитателями, да и в вагоне царила тишина. Лишь из противоположного конца узкого коридора раздавался чей-то неразборчивый диалог и детские вскрики – похоже, кроме нашего занято было ещё буквально одно-два купе. Я присела у окна, глядя вниз, на безмятежный посёлок. Люди пускают салюты, открывают шампанское, жгут бенгальские свечи, садятся за накрытый стол с родными. Одни мы в темноте бежим куда-то, совершенно уже непонятно зачем…
Поезд мягко тронулся и начал набирать скорость. Интересно, как там дядя Ваня и профессор Мэттлок? Надеюсь, они живы… Телефон я сломала и выбросила ещё у гостиницы, но мне непреодолимо хотелось услышать их голоса. И ещё сильнее мне хотелось задать Мэттлоку один единственный вопрос: «Что нас ждёт?»
Марк уже забросил сумку наверх, в багажное отделение, и сидел напротив меня, провожая взглядом горное поселение.
– Лиз, пойдём в ресторан? – предложил он. – Честно – я уже не помню, когда мы последний раз были в ресторане. Хоть в каком-нибудь, самом захолустном. Да и есть очень хочется…
Нужно было отвлечься, к тому же желудок и правда напоминал о себе, поэтому я согласилась, и мы, заперев купе, направились в сторону головы состава. Пара пьяненьких вечерних пассажиров, встретившихся нам в коридоре, опасливо уступили дорогу – наш вид резко контрастировал с атмосферой праздника, царившей в воздухе…
* * *
Мы сидели с Марком за уютным столиком светло-коричневого дерева, а за окном неслись тёмные силуэты холмов, тая в снежной кутерьме, которую поезд поднимал, проносясь над магнитным жёлобом. Я отставила в сторону пустую тарелку из-под говяжьего жарко?го и теперь наслаждалась бокалом красного вина, бутылку которого за дополнительную плату нам выдал услужливый бармен.
– А ведь раньше поезда ходили по железным рельсам, – задумчиво сказала я. – Мне кажется, было что-то такое в перестуке колёс. Что-то тёплое, родное. Сложно объяснить…
– Я фнаю, фто это было, – промямлил Марк, прожёвывая очередной кусок. – Это была стабильность. Тутух-тутух… Всю дорогу одно и то же, никаких неожиданностей. Для тех, кто ценит надёжность и стабильность, лучшего звукового фона и не найти…
– Кое-где до сих пор используются старые железные дороги, например, в Индии, – вспомнила я факт из электронной энциклопедии. – Надо будет однажды прокатиться, я ведь никогда так не путешествовала. Я даже в маглев села впервые в жизни…
Через некоторое время ощутимо нетрезвый Марк, в одиночку выпивший вторую бутыль вина почти целиком, доедал салат. На установленной под потолком плазменной панели бесшумно раскрывали рот и скакали какие-то эстрадные певцы, похожие на павлинов в своих причудливых сверкающих нарядах. Все улыбались, хлопали в ладоши и веселились – в общем, изо всех сил создавали имитацию банкета и развлекали благодарных зрителей как могли. Вытерев рот салфеткой, Марк заплетающимся языком пробормотал:
– Лизка, прости меня, дурака, за то, что я раньше не сказал…
– Что не сказал?
– Ну, что я тебя люблю. Не только как сестру, понимаешь?
– Марик, ты просто выпил лишнего, вот тебя и понесло. На вот, закуси… – Я пододвинула к нему тарелку с сыром.
– Не-е-ет, нет, нет. Я почти трезв. И я хочу, чтобы ты знала – когда мы выберемся из этой передряги, я сделаю тебе предложение!
Я покосилась на бармена. Тот украдкой поглядывал на нас с хорошо спрятанной улыбкой на губах, и мне вдруг стало неловко.
– Марк, давай не сейчас, а? Ты меня ставишь в дурацкое положение.
– Прости, я знаю, – пьяно улыбнулся он и со звоном уронил на пол вилку. – И ты наверняка мне откажешь, но я всё равно тебя люблю. Ты такая классная…
Я покачала головой и уставилась в окно. Со стороны раздался хорошо поставленный голос, и я обернулась. Бармен включил звук на видеопанели, с которой прямо на нас смотрел немолодой уже мужчина приятной наружности в строгом костюме и произносил новогоднюю речь. Вечно живая традиция – председатель Правления Конфедерации заранее записывал обращение к гражданам, которое потом силами искусственного интеллекта перерабатывалось в языковые адаптации и транслировалось по всем каналам в каждый телевизор – на том языке, который установлен в настройках конкретного прибора.
Главный человек в Конфедерации неизменно, из года в год желал процветания, успехов в работе и счастья в личной жизни всем людям, их родственникам и детям. Приятно было услышать тёплые слова, но после энного раза это уже, наверное, несколько приедалось. На экране тем временем показались гигантские часы, отмерявшие секунды до начала следующего года. Марк спохватился и неожиданно ловко разлил остатки вина по бокалам – поровну.
– С Наступающим тебя, Марк! – Я подняла бокал. – Пусть это звучит банально, но я рада, что ты рядом, и очень хочу, чтобы Новый Год унёс все наши треволнения с собой… И я очень надеюсь, что дядя Ваня и профессор сейчас живы, здоровы, и их жизни ничего не угрожает.
– Ну, будем!
Легонько звякнули бокалы. Залпом допив вино, Марк едва разборчиво промямлил:
– Что-то я уже плыву. Пойдём, киса, проводишь меня до купе? Мне надо вздремнуть, устал я за сегодня.
– Эх, Марик, Марик… Новогодняя ночь только началась, а ты уже нажрался в кашу…
Мы встали и, провожаемые хитрым прищуром бармена, вышли из ресторана. Добравшись до нашего купе, я сгрузила тело на койку, а сама вышла в коридор и встала напротив окна.
Скрипнула дверь в тамбур, я повернула голову и увидела седобородого старика в красной шубе и шапке. Он держал в одной руке посох, а в другой – увесистый мешок. Мир вокруг шатался и ходил ходуном, за окном мелькали тени, а спереди, прямо из крошечного тамбура вместо ряженого Деда Мороза на меня быстро надвигалась угольная чернота… Я моргнула, и наваждение исчезло. Поравнявшись со мной, ряженый пробасил:
– С Новым Годом, девушка!
– И вас также, – одними губами прошептала я в ответ, цепенея во власти странного наваждения.
– С новым счастьем! – Мимо прошла Снегурочка в голубой шубе, а Дед уже отодвинул створку купе в противоположном конце вагона и загремел:
– Здравствуйте, дети! Хорошо ли вы вели себя в прошлом году?!
– Да!!! – раздался из купе возбуждённый ребячий гомон.
Снегурочка с Дедом Морозом скрылись внутри, а я, усмехнувшись про себя, вернулась к созерцанию ночного мрака. Снова скрипнула дверь. Вот же людям не спится, подумала я, и, повернувшись, увидела, как со стороны тамбура уверенными шагами ко мне приближается затянутая в облегающий угольно-чёрный костюм точёная женская фигура. Лицо фигуры в боевом облачении было полностью скрыто тактической маской.
Я успела машинально встать в стойку, и тут же молниеносный взмах длинного кинжала рассёк воздух прямо перед моим лицом. Я рефлекторно отскочила назад. Места для манёвра не было – с двух сторон меня ограничивали стены. Сделав удачный выпад, я выбила из её рук кинжал, и тот со звоном упал в проходе. Она бросается вперёд – я делаю встречный подкат. Ухватив её за руку, упираюсь ногой в живот и швыряю её через себя. Послышался звонкий удар, стало темнее, и сверху на меня посыпались осколки стекла от разбитой лампы, а она, ловко извернувшись, уже стояла на ногах. Засвистели кинетические усилители.
Она надвигалась на меня, осыпая почти незаметными глазу ударами, которые я едва успевала отбивать. Секундное замешательство – и я тут же пропускаю мощную атаку с ноги в живот. Отлетев назад, к предбаннику коридора, с размаху бьюсь позвоночником о ручку двери в тамбур – перед глазами тут же рассыпаются звёзды, и меня складывает пополам. Дура, идиотка, не надо было пить! Где твоя реакция?! Ещё и чёртов отходняк от «Персистенса»! Нужно было взять с собою дозу…
– Эй, ты, чучело! А ну, сюда! – раздался крик Марка, и по барабанным перепонкам забили оглушительные выстрелы, а в противоположном конце вагона кто-то истошно завизжал.
Разогнувшись, вижу, как моя противница прикрывает рукой лицо. Пули, попадая в её тело в упор, со свистом высекали искры, она стремительно подняла с пола продолговатый кинжал и сделала резкое движение. Коротко вскрикнул Марк, через секунду существо уже неумолимо надвигалось на меня, и я поняла – это не человек. Передо мной киборг, стопроцентный механик, полностью модифицировавший своё тело.
Я открыла дверь в тамбур и стала пятиться в узкое помещение. Спустя мгновение я вновь отбиваю атаку кинжалом, и мы сцепляемся в клинче. Назад! Вырвавшись и увернувшись от клинка, я молниеносно выхватила свой пистолет и практически в упор высадила в чёрную грудь полдюжины пуль.
Узкое помещение заполнил грохот и свист – одна из пуль срикошетила прямо в стекло, тут же покрывшееся трещинами от перепада давления. Вновь секундное промедление – и я получаю резкий и неожиданный удар в низ живота, отправляясь на пол тамбура. Пистолет, стуча по полу, летит куда-то в угол, а помещение заполняет яростный вой ветра, рвущегося сквозь простреленное стекло.
Боль, взорвавшаяся где-то в желудке, была невыносимой – от неё заложило уши. Обнаружив себя на четвереньках, я сплюнула на железный пол сгусток крови и подняла голову. Киборг стоял надо мной, сжатый в чёрном кулаке окровавленный кинжал наливался белым свечением. Короткий замах, хлёсткое движение сверху вниз – и я лишь успеваю выставить руку, чтобы защититься. Звон и нечеловеческий скрежет доверху заполнили тамбур, переливаясь через его края. Яркая вспышка боли на мгновение затмила сознание, и эндоскелет моментально отключил все рецепторы, чтобы не перегрузить мозг.
Я видела свою конечность, отрубленную по локоть. Будто в замедленной съёмке, она плыла по воздуху в сторону, а из руки бессмысленно и нелепо брызнули какие-то жилы и провода. Два оплавленных обрубка биотитановых костей торчали наружу, испуская горячий пар на холодном воздухе…
Возвышаясь надо мной, неспешным движением существо сняло маску и обнажило симпатичное лицо молодой девушки с большими тёмными глазами. Я смотрела в это лицо сквозь красную болезненную пелену, и оно казалось мне чудовищно знакомым. Эти чёрные короткие волосы, чуть курносый нос… «Ох, милая моя, на тебе лица нет…»
– Вера, – побелевшими губами прошептала я.
Вера опустилась рядом со мной на одно колено и отчеканила:
– Я и не надеялась увидеть тебя вновь. Столько времени прошло… Ты ведь тогда сбежала, оставив нас на растерзание бандитам, и мы даже не успели попрощаться.
– Я хотела привести помощь, но… Было уже поздно…
– Возможно, ты и хотела, хотя мне в это слабо верится. Впрочем, они убили не всех. Кое-кому повезло выжить. – Взгляд её на мгновение стал отрешённым, она как будто что-то вспомнила. – Знала бы ты, через что мне пришлось пройти… Однако, теперь всё позади, и я нашла своё место в жизни.
– «Интегра»? – Я поморщилась от пронзительной боли. – Во что они превратили тебя? Ты стала машиной смерти…
– Как и ты. Неужели ты ещё не поняла этого, наивная дурочка? Мы с тобой всё это время шли параллельными путями, и теперь наши дороги пересеклись. – Она улыбнулась одними губами, тёмные неморгающие глаза оставались совершенно неподвижными. – Ты останешься здесь, а я пойду дальше… Мне нужно закончить начатое…
Замах – и я, приготовившись к гибели, зажмурилась. Кинжал с силой вонзился в мою уцелевшую механическую ладонь, пригвоздив руку к полу. Вспышка яростной боли – и я на мгновение теряю сознание. Растянувшись на грязном металлическом полу, я слышала, как дверь открылась. Вера вышла из тамбура внутрь вагона, послышались хлопки. Вьюговей свирепо выл, заметая небольшое помещение тамбура мелким снежком.
Она заберёт «Книгу»! Я должна помешать ей!
Нужно было сняться с уже потухшего плазменного кинжала, и я, кое-как извернувшись, поджала под себя ноги. Кинетический усилитель включился со второго раза, и я что было сил ударила по торчащей из ладони рукояти. С третьего удара железка переломилась и со звоном отлетела в сторону.
Стиснув зубы, со скрежетом я сняла ладонь с кремниевого лезвия – полностью перебитые средний и безымянный пальцы не двигались, но три ещё оставались рабочими. Доползла до лежащего в углу пистолета и кое-как сунула его в кобуру. Попыталась встать, облокотившись на стену. Тело моё сотряс спазматический кашель, и рот моментально наполнился кровавой слюной. Судорожно отплёвываясь, я кое-как разогнулась.
В глазах темнело, но я должна была остановить её во что бы то ни стало…
В полумраке коридора никого не было – лишь мелко мерцала чуть дальше, повиснув на проводе, сорванная с потолка лампа. Дверь в наше купе была распахнута. Я вошла внутрь, и сердце ушло в пятки. На койке полусидел Марк, лицо его было разбито, искалечено до неузнаваемости, по подбородку на грудь, глубоко рассечённую поперёк, стекала кровь. В сломанной руке, из которой сквозь куртку выпирала торчащая кость, он машинально сжимал свой ещё дымящийся пистолет.
Я упала на колени рядом с Марком и коснулась его рукой. Из глаз предательски брызнули слёзы, я попросила:
– Марк, пожалуйста, живи, я сейчас кого-нибудь позову…
Но кого?! Кто в этом несущемся сквозь тьму поезде мог помочь?! Марк приоткрыл рот и едва слышно прохрипел:
– Я попал, ранил… Сейчас… Догоним… Отдышусь только…
Он издал свистящий звук, и изо рта его пошли кровавые пузыри. Грудь его опала последний раз, и он затих.
– Марк! Не уходи! – вскрикнула я.
Он не отозвался. Он был недвижим, а я обессиленно колотила Марка по колену единственной целой рукой, и его тело содрогалось в такт моих ударов.
– Слышишь?! Не смей уходить! – умоляла я. – Не умирай, сволочь ты такая! Не оставляй меня одну!
Он ушёл, ушёл… Он ушёл и больше не вернётся! Как же так?! Взаперти сидит щенок, на дверях висит замок… Все ушли до одного, в доме заперли его… Все ушли, и Марк ушёл… Как тогда, во сне…
Уткнувшись в его колени, я сидела, таращилась в пустоту и слушала своё хриплое порывистое дыхание. Вдруг что-то треснуло и сломалось внутри меня. Кое-как ухватившись за столик, я с трудом поднялась на ноги, взглянула на Марка в последний раз и вышла в коридор. Сделала несколько неровных шагов в сторону тамбура, остановилась. Тудух-тудух… Тудух-тудух… Это стук колёс? Да нет, каких колёс… Это стучит моё собственное сердце, отдаваясь в ушах.
За скобу я вытащила пистолет из кобуры, приставила холодный ствол к виску и щёлкнула предохранителем. Я стояла так, пошатываясь в такт движению вагона, а в моей голове на фоне проносящихся за стеклом белёсых холмов мелькали беспорядочные вспышки лучших воспоминаний… Лазурное море, заливистый детский смех, добрый дядя Алехандро, чистый горный ручей, летящие над моей головой белые снежки, Отто рядом со мной в желтоватой траве, пряный запах одеколона в каюте Марка…
Взаперти сидит щенок, на дверях висит замок… Пора наконец выпустить несчастного щенка на волю. Я что было силы зажмурилась и надавила на спусковой крючок…
Часть II.
Глава I. Выход
… Позади щёлкнул дверной замок, и тонкий детский голосок испуганно воскликнул:
– Тётенька, не надо!
Механический палец дёрнулся, громовой раскат выстрела взорвал воздух, тьма хлынула сразу отовсюду и залила собою всё. Истошный визг, словно нож, впился в бешено пульсирующее сознание, горячими толчками покидающее ставший бесполезным ком мяса. Топот многочисленных ног, приближаясь, эхом барабанной дроби отдавался где-то в пустоте. Строгий мужской бас спросил:
– Ты что тут делаешь, девочка?!
– Я… Я была в туалете, потом услышала шум, а потом стало тихо… – Голос маленькой девочки дрожал и срывался. – Я вышла, и она… Она…
Почти над самым ухом волновался незнакомец:
– Быстро уберите ребёнка! Кусаинов, беги за Айгуль, живо! Паша, помоги мне на спину её повернуть! Она ещё дышит…
– П-погодите, товарищ майор… Сейчас…
– Ты чего, артист, в ремне запутался? Бросай автомат, она тебя уже не укусит!.. Гуля, тут ещё одна, живая!
Мерно покачивался летящий сквозь ночь скорый маглев. В чёрной пустоте угасающим расплывчатым пятном едва выделялся узкий коридор вагона, где вокруг лежащего в неестественной позе тела несколько человек шумно развернули бесконечно далёкую и иллюзорную возню.
Уверенный женский голос резко скомандовал:
– Вы двое, за носилками! Она тут долго не протянет, надо в медотсек, к аппаратуре… Марат, прижимай вот здесь, да только сильно не дави! Что застыл, мальчик?! Крови никогда не видел?
По полу, удаляясь, загрохотали ботинки. Уже знакомый первый бас хрипло пробормотал:
– Что за бойню они тут устроили…
– Михаил Константинович, лучше помоги мне, надо вколоть ей коагулянт, вон как хлещет… На ней живого места нет, одно железо, – сетовала женщина. Резкий визг расходящейся в стороны молнии комбинезона. Недовольное бормотание: – Молодёжь с этими имплантами совсем с ума посходила…
Едва ощутимый укол под ключицу, словно лёгкое касание смертельно-ледяного пальца. Второй укол… Чей-то молодой запыхавшийся голос:
– Товарищ майор, её подельник убит, проводника и двоих пассажиров соседнего вагона осмотрели. Там, похоже, тоже всё. В последнем купе едет семья, они заперлись и не пострадали, сейчас опрашиваем… Наверное, надо вызвать техников, чтобы хоть что-то временное вместо двери придумали?
– Ты их сначала добудись, – раздражённо ответил бас, – а потом ещё попробуй объяснить, что от них требуется! Они ж ещё со вчерашнего обеда квасят…
Яркие звёзды вспыхивали перед глазами, метались из стороны в сторону, так и норовя вытряхнуть меня из воспалённой груды костей и органов, окружавшей разум… Раздался лязг открывающейся двери и шелест материи.
– В сторону, в сторону! – басил голос. – Грузите её, да аккуратнее!
Чья-то мягкая ладонь бережно поддерживала мою голову, утопая в пропитанных кровью волосах. Мама… Ты наконец нашла меня? Я пыталась открыть глаза, но не могла – не осталось сил поднять веки, не осталось тела, которому эти веки принадлежали…
– И-и раз! – Сильные руки сделали рывок, бриз подхватил меня и понёс в небо, всё выше и выше.
Растрепались на ветру лохмотья бледной кожи, зазвенел колокольчиками безвольно свисавший с носилок мехапротез руки, стукнувшись о приоткрытую дверь в купе с лежащим внутри мёртвым телом. Нестройно загудел, заиграл костяной паноптикон, повинуясь порывам холодного ветра. Меня укачивало, я пари?ла в колыбели, над колыбелью, высоко над ней, в недосягаемости для неё. Кто-то вдалеке покрикивал:
– Расступись, дайте пройти! Не на что тут глазеть! С дороги!..
Раздавались испуганные охи и вздохи случайных зевак, протяжно свистел ветер, игравший моим телом, как тряпичной куклой.
– … Всё расписание к чертям пойдёт, если дверь и дыру в потолке не заделают! И куда я дену трупы, по-вашему?! – разгорячённо орал чей-то голос, будто бы за стеной. – И как вы это себе представляете?! Придёт клиент за добавкой, бармен откроет холодильник, а там… Извините, у нас тут временно тело хранится, положить было некуда, не обращайте внимания… Я что, один тут трезвый остался?!
Голос отдалился и стих, и вскоре я снова приобрела уверенное горизонтальное положение. Кто-то поводил по животу чем-то прохладным, и встревоженный женский голос произнёс:
– Михаил, у неё порвана селезёнка и не работает печень.
– А дырка в голове – это, конечно же, сущий пустяк! – Бас едва слышно дрогнул, прикрываясь горькой иронией.
– Пуля прошла по касательной, видимо, рука дрогнула. Ей очень повезло… Если вообще можно так сказать. Но срочно нужно в больницу. Безотлагательно.
– Здравствуй, ёлка, Новый Год! Где ж я тебе больницу тут возьму, Айгуля, в этих пустошах?
– Придумай что-нибудь, ты же у нас главный. Сейчас вколю ей регенерат, но надо решать что-то, времени мало…
– Решать, решать… Минут через сорок Челябинск, на полустанке можем сдать её местным. – Грохот кулака в дверь, хриплый басовитый рёв: – Фима, быстро свяжись с первым пассажирским Челябинска, пусть бригада её там подберёт! И Турову передай, чтоб скорость не сбавляли! Вагон не развалится, а с дыркой – хрен с ней, ответственность я беру на себя!.. Как думаешь, Гуля, продержится?
Резкое пиликанье обрушилось на стены купе, отдаваясь в перепонках.
– Не знаю, Миша, пульс пропал! Давай непрямой массаж! Не забыл ещё, как делать? Только не перестарайся, пятый труп нам здесь совсем ни к чему! А у меня где-то тут… Есть атропин и адреналин… Так…
Тяжёлой, тяготившей меня мясной груды больше не было, я проваливалась в извечный и незыблемый мрак, с каждой секундой всё глубже погружаясь в мягкую негу, в нежную перину пустоты. На душе становилось спокойно и тепло, лёгкость и безмятежность овладели мною. Я иду, Марк… Гулкий, словно в водной толще, удар… Уже сейчас, Марк, подожди немного, не уходи без меня на ту сторону… Ещё один удар…
– Ох, Гуля… Страшно мне…
– Глаза боятся, руки делают… Есть пульс! Неровный, фибрилляция. Доставай кардиоводитель, вон ту хреновину с полки!
– Эту?
– Нет, рядом, серую. Электроды сюда, выкручивай на середину и по моей команде жми кнопку… Есть контакт… Держи её крепче, Миша! Готов?!
– Вообще-то, нет…
– Разряд!
Электрическая дуга пробила остановившееся сердце, по всему телу прошла болезненная волна возобновившей движение крови… Отпустите, я хочу уйти! Я попыталась закричать, но не смогла. Ещё один толчок, новая волна боли, то затухая, то нарастая, захлестнула мрак, заполнила его до краёв. Я не узнала собственный стон, раздававшийся из чёрной липкой тьмы. Отпустите меня, я не хочу обратно!
– Начались судороги, травматический шок! Миша, одеяло сюда, быстро! И ноги ей приподними, будем стабилизировать! Ну вот, а ты говорил, что пустая трата бюджета!
Тьма отступала, оставляя место кровавой пелене, которая поднималась всё выше и выше, пока я не захлебнулась в ней…
* * *
… – Раз-два, взяли!
– Тяжёлая, зараза! А с виду и не скажешь…
… – Аккуратнее! Придерживайте снизу вдвоём… Отлично. Закатывай!
– Поехали, Гена! Врубай дискотеку и давай на стометровую, некогда нам ползать по трассам общего пользования!
Свистящий гул антигравов заполнил пространство, почти над самым ухом протяжно завыла сирена…
… – Показатели?
– Давление в воротной повышено.
– Жить будет?
– Да куда она денется, товарищ майор? У нас и не такие выживали!..
… – Не надо на парковку, Гена! Давай прямо на площадку, под двери, а то зачехлится наш трансформер…
– Ну, как обычно, дежурные по лавке свой пылесос тут бросили!
– Похеру, Геннадий, садись, будут знать, как сразу оба места занимать…
… – Лиза, смотри, дельфин!
Я повернула голову – чуть сбоку от нашего небольшого катера, рассекавшего бирюзовую гладь, из воды показалась гладкая спина с шестью изящными плавниками, переливавшаяся в голубоватом свете Глизе?. Мощное тело ударило длинным хвостом по воде, обдавая нас брызгами, и тут же скрылось под поверхностью. Млекопитающее неслось со скоростью больше полусотни километров в час, обгоняя катер, которым одной рукой ловко управлял Марк. Его любимая цветастая рубашка развевалась по ветру, а я стояла, схватившись руками за лобовое стекло, и впитывала всем телом солёный циконианский бриз.
Дельфин снова выскочил из воды, описал в воздухе широкую дугу и исчез в гребне волны. Стараясь заглушить шум ветра и рёв мотора, Марк прокричал:
– Ишь ты, как прыгает! Красавец! Я бы тоже так хотел! Стать беззаботным чадом волн, ветра и солнца, взреза?ть плавником волну, сливаясь со стихией!
– Знаю я тебя, Марк! – отозвалась я. – Через неделю со скуки ты бы всплыл брюхом кверху!
– Рыбам неведома скука, это человеческий конструкт! Маета осознающего свою конечность разума, которому нечем занять отпущенное время! Кстати, насчёт времени… – он взглянул на часы. – Давай ещё кружок вокруг вон того острова, и обратно?! Я заплатил только за час! Потом придётся вернуться!
– Не хочу обратно! – Я была счастлива, мне хотелось уплыть на край света. – Я не вернусь! И плевать мне на время! Давай угоним этот катер!
– Не выйдет, Лизуня! – Сквозь солнечные очки Марк с улыбкой посмотрел на меня. – Здесь слишком много воды, и далеко мы не уплывём. А когда кончится топливо, неизбежно придётся держать ответ перед Хароном!
– Вечно ты обламываешь кайф, Марик! – махнув рукой, ответила я и закрыла глаза, подставив лицо встречному бризу…
* * *
… Неподалёку раздражённым тенором-альтино причитал мужчина:
– За ней так никто и не пришёл, и уже, наверное, не придёт. У меня каждая койка на счету, офицер, давайте решать с ней что-то! Мне уже вопросы задают о превышении бюджета и занятом ИВЛ! А по Моральному Кодексу Личности я вообще не имею права удерживать здесь самоубийцу. Потому что это её воля такая – прекратить существование. Вы его вообще читали? Слышали, как буквально в том году в Кракове больницу довели до банкротства за то, что спасённый суицидник решил посудиться с учреждением?
Незнакомый баритон задумчиво и отрешённо, игнорируя недовольство собеседника, пробормотал:
– По запросу к местным нет никаких данных, его передали дальше, в межпланетную полицию, но там тоже молчат. А нам нужно её допросить, и для этого она должна выжить… Слушайте, мне на этот ваш Кодекс класть с высокой колокольни, не надо мне постоянно им в лицо тыкать! Какой идиот его придумал, ума не приложу…
– Идиот или нет – его приняли на уровне Минздрава Содружества, поэтому я обязан с ним считаться…
– Моральный Кодекс, мать его… – Баритон презрительно фыркнул. – Ведь были же времена, когда спасали всех. Когда жизнь ставилась выше инфантильных желаний недозрелого эмбриона личности. Гиппократ от ваших новых законов в гробу крутится со скоростью света.
– Я за это время мог пятерых на ноги поставить, а вместо этого трачу синтетику и регенераты на самоубийцу. Которая вообще, возможно, никогда не выйдет из комы! Имейте в виду, если мне сверху «прилетит», я обязательно напишу рапорт!
– Пишите, пишите. В конце концов, вы главврач, и писать – это ваша работа. Но если отключите её от аппарата – я позабочусь о том, чтобы от вашей карьеры камня на камне не осталось…
* * *
… Я приподняла уставшие веки и огляделась – всё та же монотонная серая мгла за широким панорамным окном, тот же высокий потолок и всё те же снующие взад-вперёд тени без лиц. Одни застыли, вросли в сиденья, другие – плыли над полом по своим неведомым делам, появляясь из коридоров, исчезая в дверях, пролетая мимо и обдавая меня холодком потревоженного безвкусного, пресного и пустого воздуха. Мой рейс снова задерживался, в который уже раз, и я коротала время в большом зале ожидания с высоким потолком. Сколько мне ещё ждать, а главное – чего? Почему я всё ещё здесь? Почему рядом нет Марка? Неужели он меня не дождался?
… – Кажется, проснулась! Лиза, Лизонька, милая моя! – лепетал забытый, но до боли родной женский голос, принадлежавший серому сгустку тумана, парившему в воздухе над сиденьем рядом со мной. – Как же я волновалась, доченька!
Мама?! Что ты здесь делаешь? И почему я не вижу твоего лица?
Тень приблизилась, словно бы прижалась ко мне, но я ничего не ощутила. Абсолютно ничего. Пустота. Рядом возникла ещё одна тень, молчаливая, тёмная. Это, наверное, отец. Я выдавила из себя загробный свистящий вздох:
– Мам, пап, я не чувствую тела…
– Так всегда бывает поначалу, когда ищешь то, чего больше нет. Ты скоро привыкнешь. Главное, что мы наконец вместе! Мы наконец тебя нашли!
Отец подал голос:
– Лиза, мы очень скучали по тебе. Мы очень ждали тебя, и наконец дождались. Ты готова отправиться с нами домой? – спросил он, и, не дождавшись ответа, потянул меня вперёд, к двери, которая то открывалась, пропуская тени сквозь себя, то со скрипом доводчика захлопывалась вновь.
Мы выплыли в тёмный коридор, и вокруг нас бесшумно скользили тени. Они обгоняли нас, исчезая впереди, проплывали прямо через мою бестелесность. Звуки замирали, становилось всё тише, лишь едва слышно шептали многочисленные голоса там, снаружи телескопического трапа, как будто тысячи и тысячи ртов прижались к тонким алюминиевым стенкам, и каждый монотонно, едва слышно, рассказывал свою собственную жизненную историю.
Откуда-то появился Джей – большой белый сенбернар, друг моего детства – и засеменил рядом. Он понимал, что здесь происходит, знал это место наизусть, он успел изучить каждый угол, обнюхать все серые тени и запомнить мельчайшие оттенки холода, который они источали. Я была спокойна, потому что Джей был спокоен. Он не даст меня в обиду, мы сядем в наш самолёт, и я наконец-то полечу домой…
Наша небольшая процессия приближалась к закрытой двери в конце коридора, как вдруг та с грохотом распахнулась, впуская невыносимо яркое сияние. Тени вокруг меня замерли, Джей оскалился и угрожающе зарычал. Не было никакого самолёта – на пороге чернел размытый человеческий силуэт, пылающий в потоке света. Такой одинокий, чужой и непривычный в этом месте, что шёпот миллиона губ смолк, а вокруг повисла гробовая тишина. Силуэт отчётливо и тихо – так тихо, что заложило уши, – провозгласил дребезжащим старческим голосом:
– Вы поспешили, её время не пришло.
Вдруг впервые с тех пор, как я сюда попала, я ощутила нечто помимо пустоты. Это были злость и раздражение, и я крикнула:
– Я хочу домой! Я устала! Не тебе решать, пришло моё время или нет!
– И не тебе! – прогрохотал голос, и порыв ледяного ветра ударил мне в лицо, разрывая в клочья и сдувая чужие тени вокруг меня, которые только что притворялись моими родителями; растворяя Джея, словно бледный утренний туман под лучами солнца. – Эта жизнь не принадлежит тебе!
– Отойди, дай мне дорогу! – воскликнула я. – Я так долго этого ждала! Я столько сделала, чтобы сюда попасть!
– Это правда, ты достаточно натворила, и многого уже не исправить, – с ноткой грусти сказал голос, и силуэт его обладателя сгорбился, став вдвое меньше и на сотню лет старше. – Но ты шла по ложному следу, тебя обманули. Здесь… – Он неопределённо махнул рукой. – Ничего нет. И начатый тобой путь далёк от завершения. Пока есть хоть малейшая возможность, пока в тебе теплится жизнь, ты будешь идти, хочешь ты того или нет. И ты пройдёшь эту дорогу до конца!
Дверь с грохотом захлопнулась, тёмный коридор стал сужаться, увлекая меня в бездну…
… «Прикосновение… Тебе больше не нужно это… Теперь ты увидишь…» – мой собственный голос шептал в голове с удивительной отчётливостью, заполняя собой самые укромные уголки сознания.
Тьма расступалась, и я очутилась в смутно знакомом месте. Стены едва освещённой комнаты тускло поблёскивали, блики лампы выхватывали небольшую картину с изображённым на ней зелёным лугом. Будто со дна колодца, я смотрела на незнакомый мир сквозь чужие глаза, блуждающие от стены к стене. Вот стальная тумбочка, прикрученная к полу, на которой возвышались пара толстых фолиантов и приглушённая светодиодная лампа. Я вдруг узнала это место – одна из кают «Виатора». Мелькнуло изголовье заправленной кровати…
В отдалении раздался металлический удар, затем ещё один, что-то пронзительно зажужжало. Взгляд заметался, я увидела корабельный пол с прикроватным ковриком, стало темно. Сбоку появилась дверь и бесшумно отъехала в сторону, в комнату просеменили чьи-то ноги в аккуратных старомодных башмаках, и дребезжащий голос взволнованно затараторил:
… – Нет времени! Его зовут Владимир Агапов, профессор астрофизики, Москва. Найдите его, он вам поможет… Я отключаюсь. Поспешите! – Секунду помедлив, старик вполголоса позвал: – Томас! Томас, ты здесь?!
Где-то зубодробительно скрежетал металл, слышался лязг. Передо мной появилось хмурое морщинистое лицо с аккуратной бородкой. Профессор Мэттлок смотрел мне прямо в глаза.
– Нам грозит большая беда. Ты знаешь, что делать, Томас…
Ослепительная вспышка, словно раскалённый клинок, вонзилась в моё естество…
Глава II. Каптейн
… В небольшой, но довольно уютной каюте «Виатора» царил полумрак. Ровно и успокаивающе гудел двигатель, шум которого за эти сутки стал привычен, будто всегда был частью моей жизни, но я чувствовала здесь себя гостьей, и виной тому была разлапистая пальма в массивном вазоне прямо перед прямоугольным обзорным окном. Она давно занимала эту каюту, составляя в путешествиях компанию дяде Ване, одинокому старику в механическом теле, который намедни взялся помочь мне в том, чтобы перебраться с Пироса на Каптейн.
Пальма возвышалась надо мною, раскинув в стороны свои острые листья, раздувшись под самой крышей каюты, словно невообразимая зелёная паутина, подсвеченная снизу ультрафиолетовой лампой. Она мерно покачивалась и поскрипывала, намереваясь наброситься на меня, незваную гостью в её каюте, схватить своими листьями и душить, душить…
Поэтому, находясь с ней рядом, я была начеку. Краем глаза периодически поглядывая на пальму, я лежала на заправленной корабельной койке и почёсывала след от универсальной прививки ПК-18 под ключицей. Вакцинацию проходили все отбывающие на Каптейн, что я сделала вполне легально и по всем правилам. В очередной раз повторив про себя заученные номера радиочастот для связи с кораблём, которые мне продиктовал дядя Ваня, я перечитывала кем-то – наверное, Рамоном – оставленную мне в больнице Ла Кахеты книгу.
«… Знаешь, – сказал он, – в известном смысле предки всегда богаче потомков. Богаче мечтой. Предки мечтают о том, что для потомков рутина. Ах, Шейла, какая это была мечта – достигнуть звёзд! Мы всё отдавали за эту мечту. А вы летаете к звёздам, как мы к маме на летние каникулы. Бедные вы, бедные!..»
Не потому ли людей всегда так манили звёзды, что они были недосягаемы? Не потому ли, что всегда были той самой первой, детской заветной мечтой, и одновременно – последней? Которая только и оставалась у взрослых уже людей, когда исчезало, рассыпалось в прах под гнётом рутины и разочарований всё остальное. Человек, лишённый всего, поднимал голову и видел их – непомерно далёкие сигнальные огни других миров, дающие надежду на перемены к лучшему. Подняв голову к небесам, человек после очередного падения вставал и шёл дальше…
Но когда человек получил возможность прикоснуться к этим переменам, он разменял мечту, поставив её себе на службу, и перестал волноваться за будущее Земли, отвязав от неё собственное будущее. Так это было, когда наконец-то синим пламенем вспыхнули самые первые Врата, открывшие людям путь к системе Луман. Целый месяц ликований, веселья, объятий и поцелуев – когда все люди истерзанной конфликтами планеты Земля позабыли о разногласиях, дотянувшись наконец до своей мечты, ощутив её близость как никогда ранее.
Человечество разбрасывало семена, и они прорастали – на Кенгено хлынул целый поток людей, мощная и организованная лавина, которая при поддержке государств обрела строгий технократический облик. Миграция была стройна, выверена и распланирована до мелочей, массовое строительство школ, больниц, заводов и инфраструктуры чем-то напоминало ставшее уже легендами советское обустройство своих периферийных республик, когда в первой половине двадцатого века встала задача поднять их до уровня центра.
Созданное с нуля Министерство Колонизации организованно набирало специалистов самых разных профессий – от школьных учителей до архитекторов, от механизаторов до нейрохирургов, и на контрактной основе отправляло их покорять новый дружелюбный мир, помогать жителям Новой Земли обустраиваться и удобрять почву для развития взаимовыгодных экономических отношений со Старой Землёй…
Звезда Каптейн стала второй после Лумана. К её орбите, на землеподобную планету отправлялись те, кто жаждал свободы от замшелых, забронзовевших порядков в человеческих муравейниках Земли, ожидая неизбежного переноса её пороков на Кенгено – это был лишь вопрос времени, и самые прозорливые знали, что Министерство отслужит свою службу и уступит место зубастому капиталу, который в итоге и станет пожинать плоды совместного труда человечества. Так уже не раз было в истории.
Каптейн-4 – вольная земля, пасмурная, влажная и изобильная – дала людям возможность начать всё с нуля и попробовать создать новое общество, основанное на свободе и равноправии. А свобода и равноправие же, основанные на самоуправлении, явили оборотную сторону медали – на Каптейн устремились потоки людей с изнанки общества: те, кто был не очень-то в ладах с законом – преступники, контрабандисты, наркоторговцы, религиозные радикалы и, как показала практика, маньяки всех мастей и расцветок…
Вялотекущая гражданская война здесь началась вскоре после того, как Конфедерация попыталась распространить на Каптейне свои законы и порядки. Сначала власти решили взять под контроль владение оружием – не получилось. Было уже слишком поздно, пущенные изначально на самотёк процессы приобрели угрожающие масштабы, хорошо вооружённое население, которое и ранее не прочь было пострелять друг в друга, гнуло свою линию и просто плевало на любые попытки насаждать власть. Вооружённый гражданин не хотел остаться без средств защиты от вооружённого грабителя. Жители одной общины не желали оставаться безоружными, пока другая община смазывает собственные пушки, чтобы осуществить право сильного.
Через некоторое время на Каптейн прибыли наёмные полицейские отряды с Земли, которые были встречены в штыки уже всерьёз. Поначалу бравые и уверенные рейды по посёлкам и городкам с целью конфискации всевозможного оружия проходили успешно, а потом люди стали готовиться. «Уши» у местных были повсюду, и когда подразделения полиции проводили очередной рейд – новоиспечённые аборигены просто пережидали в лесах и на болотах.
Множились схроны с оружием, кое-кто уходил в бега насовсем, а потом полицейских стали попросту отстреливать. Сначала робко, затем всё уверенней, в городах и на дорогах, и в итоге местные сорвиголовы совсем обнаглели и стали организовывать атаки на святая святых Конфедерации – относительно защищённые «внешние» городки, через которые шло авиаснабжение колонии…
Много лет спустя, когда самые первые жилые модули спускались к поверхности Джангалы сквозь её плотную атмосферу, в числе первых на фронтир для формирования местной, но подотчётной центральным властям полиции прибыли именно шерифы, набранные из числа сотрудников силовых ведомств Конфедерации. Правительство Сектора решило не повторять былых ошибок…
Небольшие «внешние» городки Конфедерации на Каптейне были укреплены рвами, колючкой и окружены заборами, полицейские участки превратились в настоящие крепости, ставшие базами для рутинных точечных вылазок, а подведомственные учреждения обросли стенами с вышками. К тому времени преступность за пределами охраняемых территорий цвела махровым цветом. Тридцать «зелёных зон», в числе которых была и стотысячная столица Комендатуры, оставались оазисами порядка в этом злобном зубастом мире.
Когда не справляется полиция, единственным козырем властей остаётся армия, и этот козырь в конце концов тоже выложили на стол. Военные просто вытесняли местных с прилегающих к «внешним» городам территорий, отодвигая их в глубь лесов, разворачивая на границах «зелёных» зон базы и блокпосты, однако ситуация в корне не менялась – на Каптейн со всех уголков Сектора всё также текло разносортное отребье, незаконно прибывая в межпланетных кораблях транспортных компаний, частников, полувоенной Ассоциации Вольных Пилотов, а то и самого Космофлота – ведь даже с одного космомигранта можно было состричь весьма крупную сумму денег. Оружия же меньше не становилось – его с огромным удовольствием всем сторонам конфликта поставляли крупные корпорации, потому что для них не было ничего более священного, чем прибыль…
* * *
Гермостворка окна выбралась из паза и с жужжанием лениво поползла вниз. «Виатор» задрожал, затрясся. Сначала едва слышно, потом всё отчётливей затрещал сгоравший снаружи воздух – объятый огненным куполом, корабль входил в атмосферу. Я вскочила с койки, выбралась в коридор и прошла в кабину. Дядя Ваня привычно располагался в самом её центре, следя за всеми приборами и индикаторами одновременно.
За обтекателем раскинулось сине-зелёное полотно планеты. Справа её озёра самых разных форм отражали, выбрасывали обратно в космос солнечные лучи, а слева поверхность ровным серым покрывалом застилала плотная облачная завеса, сквозь которую, словно быстрые водомерки, пробегали фиолетовые вспышки молний.
Каптейн ждал. Нахмурившись в своей обычной манере, он подбоченился, подозрительно прищурился и ждал меня.
– Скоро мы приземлимся в Новом Роттердаме, – нарушил молчание дядя Ваня. – Там у меня есть надёжный человек во внутреннем контроле, он поможет тебе с разрешением на выход за территорию. Его зовут Ирвин Клэйуотер. Как только окажешься в городе, тебе нужно будет его найти. Скажешь, что от дяди Вани, он в курсе. Имей в виду, Лиза, я не смогу покинуть корабль. Там, внизу ты будешь одна.
– Достаточно того, что ты помог мне добраться… Снова. Самое время оценить ироничность ситуации.
– Нет ничего лучше, чем возвращаться туда, где ничего не изменилось, чтобы понять, как изменился ты сам, – прожужжал дядя Ваня.
– Нет, пожалуй, я не вернулась. Четыре года назад я улетела отсюда с Марком навсегда, а вместо меня теперь возвращается другая, – отстранённо произнесла я и стряхнула с себя задумчивость. – Ладно, проехали. Есть что-то ещё, что мне следует знать?
– Всегда будь начеку. Во внутренних землях Каптейна не стоит ловить ворон и слишком долго смотреть кому-то в глаза.
– Прямо как диким зверям.
– Прямо как диким зверям. Некоторые из местных намного хуже диких зверей. Уж тебе ли не знать…
* * *
«Виатор» опустился на бетонную площадку и грузно припал на лапы. Двигатели с облегчением выдохнули, расслабились, получив передышку, гул стал таять, перешёл в свист, а после – совсем затих. Люк распахнулся, трап сполз вниз, и мне в нос ударил давно забытый, но до боли знакомый влажный запах тумана, оттенённый горьким авиационным выхлопом. Сжимая в руках пот?ртый коричневый рюкзак со сменными вещами и небольшим запасом еды, я спустилась на твёрдую землю и тут же лицом к лицу встретилась с хмурым человеком в тёмно-зелёной форме. Поодаль стояла лёгкая шестиколёсная бронемашина пограничной службы, с её крыши в небо смотрел ствол электромагнитного бластера, а прямо надо мной, жужжа, висел небольшой дрон и внимательно изучал меня глазком камеры, фиксируя всё происходящее.
– Ваши документы, – бесцветным голосом попросил мужчина и протянул руку.
Я достала заранее заготовленный паспорт на чужое имя. Пограничник внимательно осмотрел документ, потом меня, затем – снова документ, после чего заметил:
– Госпожа Рейнгольд, не очень удачный выбор для первого межпланетного путешествия, особенно с учётом вашего юного возраста. Здесь всё совсем иначе, нежели на Пиросе, поэтому будьте предельно внимательны и беспрекословно следуйте инструкциям должностных лиц.
В его зрачке коротко мигнул фотомодуль. Он отдал мне документ, бегло оглядел корабль и сообщил в переговорное устройство:
– Анна Рейнгольд, девятнадцать лет, прибытие на транспорте класса «Церамбика», бортовой номер четыреста одиннадцать… Да, Пирос… Уже проверили? Курьерская почта? Хорошо… Что по владельцу судна?
Сверху, почти на расстоянии вытянутой руки, с рокотом и треском пронеслась чёрная молния военного корабля и тут же скрылась за лесополосой. У меня заложило уши, а порыв ветра чуть не вырвал из рук драгоценную ламинированную карточку, которая обеспечивала моё прикрытие. Чиновник и вовсе не обратил на корабль никакого внимания и продолжал что-то выяснять у коммуникатора:
… – Самый настоящий робот, говоришь? В таком случае, ему в город вход заказан, придётся свой металлолом мариновать на корабле…
Обернувшись, он кивнул головой, висящий над нами дрон вильнул в сторону и скрылся в неизвестном направлении. Мужчина повернулся ко мне и сообщил, указав рукой в сторону двухэтажного терминала цвета хаки:
– Регистрация там, пройдёте через вторые ворота. За разметку не заходить, на площадках – не мешаться. На территории периметра оружием пользоваться запрещено, за этим следят автоматические системы. Вопросы есть?
Я отрицательно помотала головой, мужчина кивнул – на этот раз мне – и зашагал к броневику. Через полминуты машина уже ползла мимо высаженных вдоль терминала деревьев в сторону шлагбаума, который отделял гражданскую часть космодрома от военной. Шлагбаум поднялся, машина устремилась в дальний угол поля, к стоявшему на разгрузке среднему линейнику, из чрева которого погрузчик вывозил ящики и коробки и складывал их ровными рядами вдоль платформы.
Там же, за сетчатым забором, на почерневших от гари площадках стройной шеренгой стояли СВВП – истребители вертикального взлёта и посадки. Полдюжины боевых машин были выкрашены в серо-зелёный камуфляж и терпеливо ожидали своего часа, словно хищные жгутоногие фрины, застывшие перед смертоносным прыжком на жертву…
Я пошла в сторону терминала вдоль жёлтой разметки, аккуратно обходя большие, очерченные толстыми красными линиями прямоугольники посадочных площадок. Периметр лётного поля был опоясан высоким забором – почти таким же, как вокруг моего старого интерната, – а по углам его в небо вздымались вышки с красными сигнальными огнями на вершинах. Выделенная под военную часть площадь раза в четыре превышала гражданскую, и было вполне очевидно – за все эти годы Каптейн так и не стал туристической Меккой. Или, быть может, это я попала сюда в межсезонье…
Внутри терминала всё было по-военному строго. Среди бежевых стен, на которых красовались яркие боевые плакаты, лениво, будто бы в полудрёме, туда-сюда ходили редкие люди в форме. Они носили какие-то бумаги, коробки, планшеты, натыкались друг на друга в холле, чтобы постоять и тихо обсудить что-то, а затем двигались дальше.
Пол под ногами задрожал, задребезжали стёкла, и я увидела, как на площадку рядом с «Виатором» опускается ещё одна летающая машина – приземистая и остроносая. Явно чартер одной из самых дорогих моделей – слишком сильно его агрессивные рубленые линии и матово-чёрные грани контрастировали с округлым и каким-то домашним «Виатором», стоявшим поодаль. Резко и громко из репродуктора под потолком раздался голос:
– Новоприбывшим предписано пройти через сканер и проследовать к стойке регистрации, окно номер один.
Оглядевшись по сторонам, я увидела окно номер один – остеклённую конторку с узкой щелью для документов. Внутри конторки сидел дешёвый андроид, выполненный в виде молодой девушки, пластиковое лицо которой не выражало никаких эмоций. Гладкие и какие-то восковые чёрные волосы представляли из себя аккуратное каре, а строгая офицерская форма сидела на андроиде идеально.
Я приблизилась, и лицо робота растянулось в формальной резиновой улыбке.
– Ваши документы, пожалуйста, – бесцветно попросил механизм.
Я сунула в щель паспорт и карту гипертрансфера, удостоверяющую моё право пользоваться Вратами в качестве пассажира; лицензию на оружие и паспорт на пистолет, который в разобранном виде лежал у меня в рюкзаке.
– Цель прибытия в Новый Роттердам?
– Курьерская доставка коммерческой информации, – максимально небрежно ответила я.
– Планируемое время пребывания?
– Неизвестно.
– Имеются ли родственные связи с резидентом Каптейна?
– Нет.
– Ваши импланты зарегистрированы на имя Анны Рейнгольд. Анализ ответов… Результат: ответы достоверные. Просьба установить трек-программу в память микрокомпьютера. Пожалуйста, подключите устройство сопряжения к нейроинтерфейсу.
Через щель просунулся манипулятор с катушкой. Я взялась за пластик, отмотала эластичный кабель с катушки и примагнитила метку к нейру. По сетчатке пронеслись цифры загрузки, и через несколько секунд трекер был установлен. Задача усложнялась – теперь официальные власти были в курсе всех моих передвижений. Катушка щёлкнула и смотала кабель, а манипулятор задвинулся обратно в кабинку. Робот с наигранной приветливостью произнёс:
– Добро пожаловать на Каптейн!
Заметив краем глаза тень, я рефлекторно обернулась – позади меня терпеливо ждал своей очереди худощавый мужчина в чёрном костюме, очевидно, только что прибывший на чартере. Острые черты лица, синевато-бледная, полупрозрачная кожа, аккуратная причёска бобриком, синий галстук на белой рубашке под тщательно выглаженным пиджаком и старомодный кейс в руке – прямо-таки хрестоматийный образ конторского чиновника. Сопровождающих не было, странный мужчина был один.
Я посторонилась, и он подошёл к кабинке, смерив меня пустым взглядом затемнённых стёкол солнцезащитных очков. Почему-то от этого взгляда по спине моей галопом поскакали мурашки, и я заторопилась в сторону выхода. За спиной раздалось синтетическое:
– Ваши документы, пожалуйста…
Я же миновала ещё одну рамку и двинулась к выходу из терминала. Раздвижные двери открылись, а затем сомкнулись за моей спиной, и передо мной предстал Новый Роттердам во всей его ржавой и влажной красе…
Глава III. Пробуждение
… Возникло ощущение. Завелась, затарахтела, зачадила выхлопом нейронных цепочек обременённая телом машина разума. Она жаждала идти по пустыне, по заснеженным полям, сквозь горные перевалы. Она отчаянно цеплялась за жизнь и не хотела гаснуть, выключаться…
Рассудок вернулся ко мне, и я открыла глаза. Не было ни катера, ни каталки, ни таинственного чёрного силуэта в ослепляющем пятне света – только серые стены, тускло подсвеченные люминесцентными лампами. Стены были плоские, будто нарисованные на бумажном листе, и сперва я не поняла – почему. Поочерёдно закрывая и открывая глаза, я обнаружила, что видит лишь один. Неужели я наполовину ослепла?
Сил моего тела хватило только на то, чтобы слегка повернуть голову. Рядом с койкой стоял внушительного вида агрегат, дюжиной трубок пробиравшийся куда-то под укрывающее меня одеяло. В трёх метрах, наполовину скрытая за ширмой, обнаружилась ещё одна койка. На ней кто-то тихо и недвижимо лежал – я видела лишь пару неподвижных ног, очерченных белоснежной простынёй.
Вдруг что-то тихонько запиликало, и в комнату вошла медсестра, а следом за ней – немолодой уже усатый мужчина. Внешность его была благородна, а из-под соболиных бровей цепко и пронзительно смотрели какие-то чрезвычайно грустные глаза. Похоже, эти глаза за свою жизнь насмотрелись на всякое – и теперь, прошитые красными прожилками и выдающие хронический недосып, они пристально изучали меня. Одет мужчина был в идеально подогнанный серый костюм – изрядно, впрочем, помятый, как и его усталое лицо.
– Дайте нам десять минут, пожалуйста, – тихим баритоном попросил он медсестру.
Та кивнула и вышла в коридор, затворив за собой дверь. Мужчина приблизился, ловким движением подтянул к койке небольшой белый табурет, уселся на него и сложил руки. Некоторое время он оценивающе разглядывал меня, и наконец нарушил молчание:
– Как я могу к вам обращаться?
Действительно, как? Моё имя… Я не помню его. Неужели я его забыла?!
– Я… Не знаю. Не помню, – едва слышно просипела я.
– Это ваши документы?
Он вынул из-за пазухи и положил передо мной удостоверение офицера полиции Каптейна на имя Элизабет Стилл. Глядя единственным глазом на фотографию, я силилась вспомнить изображённую на ней девушку с тёмными волосами. «Лиза, Лизонька, милая моя…» – свистела у меня в голове тень с серым лицом… Да, меня зовут Лиза! Но как я оказалась здесь?! И что со мной произошло?
– Я частично ослепла? – спросила я. – Ничего не вижу одним глазом.
– Не знаю, что с вашим глазом, но вот голова ваша перебинтована профессионально. – Мужчина невозмутимо поправил усы, вздохнул и продолжил: – Вы находитесь в больнице. Сейчас третье января, вечер. Вы пытались застрелиться в поезде Шанхай – Турку.
– Застрелиться? Зачем мне это? – спросила я, впрочем, мало удивившись – подобные мысли посещали меня с завидной регулярностью.
– В поезде произошёл инцидент с пальбой. Ваш попутчик убит, погиб также проводник вагона и двое случайных пассажиров. Вас нашли в коридоре напротив вашего купе…
Меня вдруг словно обухом по макушке ударило, и сквозь пульс, отдававшийся болью в черепе, на поверхность памяти начали всплывать и бешено крутиться обрывки недавних событий вперемежку с образами из видений. Как за верёвку, я мысленно ухватилась за всё отчётливей проступавший перед глазами последний бредовый образ – выстрел, который должен был оборвать мою жизнь, но не сделал этого. Одну за другой я вытягивала реминисценции из глубин сознания, словно звенья цепи. Несущийся сквозь тьму поезд. Гостиница. Космический корабль в лесной глуши. Дядя Ваня и неудавшееся ограбление века…
Я вспоминала, но воспоминания были тусклыми, будто это происходило не со мной…
– На этом документе ваше имя? – спросил незнакомец, выдёргивая меня из крутого пике в глубины памяти.
– Да. Меня зовут Элизабет, – сообщила я полуправду.
Мужчина удовлетворённо кивнул и придвинулся ближе.
– Элизабет… Я хочу знать, как вы оказались в этой ситуации. Постарайтесь отвечать предельно честно, потому что без взаимного доверия у нас с вами ничего не выйдет. Эти документы – ваши?
– Мои.
– Как вы попали на Землю?
– Меня командировали в рамках расследования налёта на орбитальный музей в Джангале… – Я поморщилась, с трудом пытаясь вспомнить подробности – мешала тупая боль, медленно сковывающая всё тело. – И последовавшего налёта на институт в Новосибирске.
– Могу я увидеть какой-то документ? Копию распоряжения, служебное задание, удостоверение…
– Нет, всё осталось в украденной сумке.
– Что ещё было в сумке?
– Мои личные вещи. Одежда, средства гигиены…
– Кем вам приходится погибший попутчик, который ехал с вами в купе? – спросил мужчина и уставился на меня в упор.
Погибший? Мёртвый мужчина, полусидящий на койке с пистолетом в сжатой мёртвой ладони… Марк… К горлу подступил ком. Изо всех сил стараясь сохранять самообладание, я дрожащим голосом ответила:
– Коллегой… И другом.
– У вас есть предположение, почему всё это случилось? Это чей-то заказ? Или случайная стычка с бандитами?
– Понятия не имею… Наверное, всё это просто случайность, – промямлила я, едва выговаривая слова, не заботясь уже о том, как стремительно рушится моя легенда. – Неужели Марк мёртв? Этого же не может быть…
Я всё ещё не могла осознать этот факт. Марк был – и теперь его нет. Дико, совершенно дико – вот был в моей жизни человек, был немалой её частью, а теперь его не существует…
Полицейский в штатском вздохнул, поднялся и подошёл к окну. Некоторое время он стоял, сцепив перед собой руки, и о чём-то думал.
– Мы изучили записи с камер видеонаблюдения, – сообщил он наконец. – Похоже, убийца действовал в одиночку. Он… Она была высажена на крышу вагона с неустановленного летательного аппарата, проникла внутрь и учинила разбой, забрала вашу сумку и покинула поезд тем же путём – через крышу. Помимо вашего коллеги погиб также проводник вагона и двое пассажиров. Ваши действия квалифицируются как самооборона, но причинённый подвижному составу ущерб – а именно, замену герметичного стекла в двери – придётся скомпенсировать. А также – заплатить за медицинское обслуживание… Я вижу, у вас есть вопросы. Задавайте.
– Где я нахожусь?
– Вы на Земле, в Содружестве, в городе Челябинск. Вас прооперировали, заменив ряд внутренних органов на синтетические. Голову тоже залатали – пуля прошла по касательной.
– Неужели Марка не спасли? – спросила я, лелея угасающую надежду.
– Нет. Сожалею. Кроме этого, есть и другие плохие новости. – Глаза офицера стали ещё грустнее, и он принялся лениво и устало загибать пальцы. – Вы не зарегистрировались по прибытии на Землю, тем самым нарушив миграционное законодательство. Следов официальной командировки нет – а значит, трансфер был нелегальным. Что касается вашей легенды… Офицеров планетарной полиции не командируют на другие планеты – этим занимается ведомство межпланетников. Кроме того, офицер полиции Элизабет Стилл несколько лет назад пропала без вести на Каптейне в ходе несения службы. Уже этого достаточно, чтобы сделать вывод о том, что вы не та, за кого себя выдаёте.
Он молчал, изучающе глядя на меня. Я тоже – мне просто нечего было сказать в ответ.
– Может статься, именно вы убили Элизабет Стилл. – Он многозначительно прищурился. – А затем присвоили себе её личность. Так или иначе, мы это выясним. И лично у меня есть основания полагать, что вы можете быть связаны с налётом на Институт – на записях фигурирует человек, весьма на вас похожий. Конечно, это может быть кто угодно… – Ироничная искра мелькнула в печальных глазах. – Но мы обязательно докопаемся до истины.
Он вновь замолчал.
– И что теперь будет? – сипло выдохнула я.
– Скоро вам принесут ужин, – просто сказал полицейский. – Остальное зависит от того, будете ли вы сотрудничать со следствием. Как только вы достаточно окрепнете, мы арестуем вас и прогоним через полиграф… Вообще, мы уже могли бы препроводить вас в спецучреждение – после операции вы перешагнули через пятидесятипроцентный барьер, а это означает запрет на появление в густонаселённых городах. Так уж вышло, что Челябинск – город именно такой, а вы уже не человек в полном смысле этого слова. – Он пожал плечами, взглянул на наручные часы и поднялся со стула. – Не буду вам больше надоедать. Отдыхайте и приходите в себя, и советую вспомнить все детали и мельчайшие подробности прошедших дней. И раз уж вы врали мне, постарайтесь не врать хотя бы следственной комиссии, которая очень скоро прибудет. Чистосердечное признание пойдёт вам только на пользу – особенно, когда вашу историю за вас расскажет детектор лжи…
Покинув палату, мужчина аккуратно прикрыл за собой дверь, а я осталась почти в одиночестве – лишь мой тихий сосед едва слышно посапывал, находясь, судя по всему, во сне или без сознания.
Короткая самодиагностика показала отсутствие одной руки и повреждения второй, однако биомеханика уцелевшей руки свои функции выполняла – согнув её в локте, я услышала позвякивание массивного наручника, которым была прикована к койке.
Ситуация была незавидной, и я лихорадочно пыталась переварить полученную от незнакомца в костюме информацию, уставившись невидящим взглядом в стену напротив. Неожиданно резко накатило осознание – всё это и вправду случилось именно со мной. Они ушли, и больше не вернутся – Марк погиб, дядя Ваня пропал, Мэттлока больше нет. Всё пропало, и теперь всё было напрасно…
Застоявшийся было в горле ком прорвался, хлынул наружу потоком слёз – я плакала навзрыд, не в силах остановиться. Повязка вокруг головы, закрывавшая один глаз, медленно пропитывалась влагой. Вскоре дверь отворилась, в палату вошла медсестра с небольшим подносом в руках, и тут же запричитала:
– Ой, ну что же вы, ну не надо так, не надо… Всё будет хорошо…
Она поставила поднос в ноги койки, наклонилась и принялась обтирать слёзы с моего лица. На подносе меж пластиковых столовых приборов возвышалась белая эмалированная тарелка с чем-то, напоминавшим кашу. В проёме двери стоял хмурый бритых здоровяк в штатском. Несмотря на напускную серьёзность, ему было неловко, и он испытал явное облегчение, когда я перестала рыдать, и теперь шмыгала носом, тупо глядя в тарелку с кашей.
Здоровяк приблизился и отстегнул наручник с моего запястья. Некоторое время постоял рядом, потом в нерешительности помялся у двери и пробубнил:
– Я скоро вернусь. Чтобы без глупостей, понятно? – С этими словами он вышел в коридор.
Переборов наконец приступ едкой горечи и тоски, я попыталась собраться с мыслями. Я в полной заднице, под присмотром полицейских в штатском. Тут всё ясно – вся прошедшая жизнь была перечёркнута жирным крестом. Но что-то было между нею и тем, где я оказалась. Я видела что-то. Нечто, что выбивалось из общей картины – нечто, подающее надежду.
Это были профессор Мэттлок и Томас, которых я каким-то образом застала в каюте. В последние минуты перед захватом корабля они посетили мой затуманенный разум, и теперь я пыталась понять – что это было? Картинка, выдуманная буйным подсознанием или сообщение от гусеницы-переростка? Почему именно сейчас, а не тогда, когда это произошло? Возможно, это было каким-то посланием? Сигналом о том, что Мэттлок выжил? А может быть… Может, это было напоминанием о том, что я должна встретиться с кем-то в Москве?
Владимир Агапов, – вспомнила я.
Это была попытка вырвать меня сюда, наружу, прочь от цепких лап смерти, вложить мне в руки цель, которая будет тянуть меня вперёд. И попытка весьма удачная – ведь я здесь…
Среди всего этого сумбура одно я понимала точно – если я хотела продолжать путь, нужно было приступать прямо сейчас, пока меня не увезли и не заперли под замок. Время уходило с каждой секундой, и медлить было нельзя.
Пища не лезла в горло, но я знала – надо было набраться сил, и поэтому кое-как запихнула в себя содержимое тарелки до последней ложки. Отставив поднос в сторону, я, насколько это было возможно, размяла онемевшие от трёхдневного бездействия мышцы тела и убедилась в том, что все конечности – за исключением оторванного предплечья – исправно работают.
Я осторожно приподняла одеяло и взглянула вниз, на живот – он был перебинтован после операции. Тело было усеяно иглами, от которых к капельницам тянулись тонкие трубочки. Стараясь дышать ровно и глубоко, одну за другой я стала аккуратно вынимать иголки катетеров. Управившись со всеми, я снова накрылась одеялом, закрыла глаза и застыла в ожидании.
Где-то за дверью слышались голоса, по коридору мимо палаты проехала каталка и протопали полдюжины башмаков. Снаружи, за окном яростно и протяжно вопили две кошки, готовясь сцепиться не на жизнь, а насмерть…
Приблизились тяжёлые шаги, голос снаружи спросил:
«Всё тихо?»
«Как в склепе. Вроде успокоилась», – ответил другой голос.
Я напряглась, буквально сжалась в комок, и когда дверь отворилась, а на пороге появился здоровяк в штатском, активировала кинетический усилитель на уцелевшей руке.
Мужчина закрыл дверь, достал наручники и неспешно подошёл к койке. Словно разжавшаяся пружина, я сделала молниеносное движение рукой куда-то в район его челюсти. Коротко ойкнув, полицейский обмяк и грузно сполз на пол. Глухой стук упавших на линолеум наручников, шелест простыни…
Откинув покрывало, я спустила ноги с кровати и принялась обшаривать помещение взглядом в поисках одежды. Есть! Бирюзовые больничные штаны и рубаха, сложенные на спинке стула в углу – лучше, чем ничего.
Я кое-как оделась одной рукой, косясь на входную дверь в ожидании, что в любой момент кто-нибудь войдёт в палату. За окном было темно, чуть в отдалении, примерно на моём уровне горели фонари уличного освещения – стояла глубокая ночь, что было как нельзя кстати. Выглянув через стекло, я прикинула расстояние до земли – метров десять. Палата находилась на четвёртом этаже, и я мысленно поблагодарила тех, кто определил меня именно сюда, а не выше. Прыжок этажа с девятого наверняка стал бы моим последним.
План побега был очевиден. Приподняв тело охранника, я принялась стягивать с него одежду. Пиджак, кобура с пистолетом, рубашка… Нужно было хоть как-то утеплиться, и теперь я, накинув на себя рубашку и пиджак на несколько размеров больше, выглядела невероятно нелепо. Сунув пистолет в карман, я распахнула окно в холод и выглянула вниз. Под стеной, вплотную к отмостке, возвышался небольшой сугроб, и мне вдруг пришёл в голову совершенно неуместный детский стишок:
Хорошо упасть в сугроб –
Шишку не набьёшь на лоб.
У сугроба все бока
Мягки, точно облака…
Мой лечащий врач не одобрил бы паркур прямиком с больничной койки, но выбора не было. Ну что ж, пора! Я встала на подоконник и сделала шаг вперёд – как раз в тот момент, когда позади скрипнула дверь, и чей-то голос удивлённо вопросил:
– Ты куда это собралась?!
Через секунду, поджав ноги, я провалилась в снег по пояс, а живот насквозь прошила резь – что-то внутри надорвалось и стало отчаянно пульсировать. У меня потемнело в глазах, и я застыла, силясь не завопить от боли.
– Какого хрена?! – послышался выкрик сверху. – А ну стоять! Стой, или я буду стрелять!
Не успев толком прийти в себя, я вскочила, пересекла небольшую подъездну?ю дорожку, окаймлявшую корпус, и, что было сил разгребая перед собой сугробы, ломилась мимо деревьев в сторону забора. Стрелять почему-то не стали, как и кричать – наверное, уже пустились в погоню.
Забор приближался. Над головой, в отдалении, проносились аэромобили, а сразу отовсюду, отдаваясь эхом от окружающих построек, раздавался гул автомобильных двигателей. С одной рукой перебраться через невысокую ограду оказалось чрезвычайно непросто, но через полминуты я очутилась у тихого неширокого проезда, по ту сторону которого редкими окнами светились шестиэтажные жилые дома.
Я не имела понятия, где нахожусь, но оставаться на виду было нельзя, поэтому перебежала через дорогу и быстро пошла дворами куда глаза глядят, стараясь двигаться в одном направлении. Боль усиливалась. Под больничной рубахой краснело расползавшееся по бинтам кровавое пятно – разошлись швы…
Вдоль домов во дворах дремали присыпанные снегом автомобили, тут и там между ними возвышались редкие громоздкие глайдеры состоятельных граждан. Пустые детские площадки, будто останки огромных древних животных, возникали из темноты заснеженными скелетами и исчезали где-то за спиной.
Проходя мимо одного из подъездов, я увидела на лавочке группу ночных гуляк. Трое ребят чуть постарше меня расположились с выпивкой и закуской, и при моём появлении замолкли. В тишине, нарушаемой отдалённым лаем собак, они вперили в меня взгляды – внешний вид мой, похоже, их несколько обескуражил. Краем глаза я заметила мелькающие синие отблески полицейской мигалки на стене дома. Я подошла к компании и тихо попросила:
– Спасите… Пустите в подъезд, а то они меня поймают – и тогда мне конец…
Я затравленно оглянулась – и тут с той стороны двора на придомовую дорожку вкатилась полицейская машина. Один из ребят встал.
– Пойдём, – сказал он и двинулся к двери в подъезд. Открыв её ключом, впустил меня в тёплый полумрак и я, тяжело дыша, прислонилась к стене.
Отсюда было слышен гул подъехавшей машины. Грубый голос спросил:
– Пацаны! Девчонку не видали? Не пробегала мимо? На ней пиджак и больничные штаны, голова перебинтована.
– Видели, вон туда пошла! Буквально минуту назад…
– Хорошо. А вы закругляйтесь с распитием. Через полчаса вернёмся и проверим – чтоб духу вашего здесь не было!
– Уже уходим!
Через несколько секунд гул двигателя стих, а спустя ещё какое-то время дверь в подъезд открылась, и давешний парень спросил:
– Слышь, ты как?
– Нормально, спасибо вам. Я пойду…
В тепле меня начинало морить, бинты всё сильнее пропитывались багрянцем. Я понимала – оставаться на месте было опасно, нужно было двигаться, и я, прижимая руку к животу, побрела мимо дома в сторону от больницы…
Вскоре безлюдный спальный район сменился ещё более дремучим частным сектором. В полутьме я различала коттеджи самых разнообразных форм и расцветок. Крыши были плоскими и двускатными, окна, некоторые из которых источали мягкий свет, были выполнены в виде всяческих геометрических фигур – здесь были и круги, и ромбы, и треугольники; вытянутых, продолговатых и волнистых очертаний. Буйная фантазия владельцев домов отражалась на их архитектуре, и единственным общим правилом, пожалуй, были прямоугольные двери.
Сжавшись в комок, я уже ощутимо замёрзла, но холод и разглядывание окружающих домов смягчали боль. Я остановилась на мгновение, обернулась – вдали, на фоне небольших коттеджей, над которыми к небу тянулись столбики печного дыма, возвышалась троица ярко освещённых высоких небоскрёбов, вершины которых исчезали в низких облаках. Между ними мухами сновали огоньки аэрокаров и гравилётов. Жизнь кипела в городе, стягиваясь туда с пустых и молчаливых окраин. Где-то там меня уже искали, и утром кто-то точно лишится погон за халатность…
* * *
Коттеджная застройка буквально оборвалась вместе с редкими фонарями, и я выбралась на просёлочную дорогу, меж деревьев уходящую в казавшиеся бескрайними поля. Небо было затянуто покрывалом облаков, в котором укрылась Луна, но отсветы белых сугробов позволяли ориентироваться в темноте. Я упрямо шла вперёд по колее, а в голову лезли воспоминания – ночная дорога от захваченного бандитами интерната, дикая усталость и исступление, толкающие меня вперёд… Всё это было целую вечность назад, и всё это повторяется снова…
Во тьме я различала ряд редких деревьев, лесополосой встававших между дорогой и прилегающим к ней полем. Вскоре деревья уступили место невысокому кривому забору, за которым в отдалении виднелся одинокий фонарь, выхватывающий из темноты торец деревянного, сбитого из брёвен дома. Окрест фонаря царила тьма – лишь где-то в отдалении в высоте перемещались едва различимые огоньки глайдеров, несущихся вдоль воздушной трассы.
Давно исчезнув из виду, город остался далеко позади. Я просто шла без малейшего понятия, куда, и сколько ещё мне придётся брести по холоду во тьме. Зубы сводило, живот рвала резь, а крупные капли крови падали с промокших бинтов на больничные штаны и в белый снег. Добравшись до занесённого снегом перекрёстка, я свернула с дороги и заковыляла в сторону одинокого фонаря.
Я прошла ещё два десятка шагов, когда последние силы покинули меня, и я рухнула на снег. Неподалёку тут же залаяла собака – настойчиво, громко. Ползти… Я ещё могу ползти… Кое-как поднявшись на четвереньки, я протащилась ещё несколько метров, улеглась прямо на снегу, свернулась калачиком и закрыла глаза.
Будь что будет. Я хотя бы попыталась…
Собака заливалась где-то впереди, ей вторила другая – побольше, судя по тембру лая. Раздался деревянный скрип, и низкий мужской голос грозно воскликнул:
– А ну тихо там! Рэкс, чего разбрехался?! Что там увидел?!
Приближающийся хруст тяжёлых ботинок по снегу… Собаки затихли. Прямо надо мной громыхнуло:
– Эй, ты чего тут разлеглась? Ты ранена? А ну давай-ка в дом…
Сильные руки подняли меня и потянули в сторону тусклого фонарного пятна. Бородатый мужичок в камуфляжном ватнике, перекинув мою руку через своё плечо, недовольно ворчал:
– Давай же, двигай… Шевели ногами, молодёжь! Я что, на себе тебя буду тащить?
Мы кое-как взобрались по крылечным ступеням и вошли в помещение – в повеявшее ароматом горящей древесины тепло, под свет бьющей через закрытые веки лампы. Пол поскрипывал под ногами, а я, пребывая в полусне, всё ещё висела на плече незнакомца, удерживаемая лишь его волей. Послышался взволнованный женский голос:
– Федя, кто это? С неё кровь льётся… Ох, что за напасть… Иди, укладывай её на диван, я схожу за аптечкой… Что за напасть-то среди ночи… Надо звонить в полицию.
– Не надо, Катерина, погоди пока. Успеется ещё полицию вызвать, сначала её подлатать надо…
Меня опустили на мягкую поверхность, в которой я тут же начала тонуть, погружаясь в дрёму. Ватное тело наполнялось лёгкостью, и мне чудилось, будто я отделяюсь от него и лечу куда-то вверх… Снова покидаю бренное тело? Может, в этот раз всё наконец закончится, и я отправлюсь следом за Марком?
Вдалеке раздавались голоса:
– Уже размотал? Вот, держи.
– Нужна твоя помощь, Катюша. Зажми вот тут… Сильнее прижимай! Прижимай, говорю… Беда, придётся подшивать… Надеюсь, внутри всё не так плохо, как снаружи… Прикрой ей рот, и держи крепче, чтоб детей не разбудила. Сейчас буду вводить иглу…
Чья-то ладонь зажала мне рот, и тут же адская боль пронзила низ живота. Я приглушённо закричала и потеряла сознание от болевого шока…
* * *
… «Лучше всего ешь тогда, когда не думаешь о закуске, и лучше всего пьёшь, когда не ждёшь другого питья: чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам».
Сократ знал толк в людях, и с тех древних пор они ничуть не изменились. Открыть в себе нечто, что позволило бы пренебречь славой, богатством и прочими неизменными атрибутами «успешного человека», словно мелочами жизни, было доступно каждому – и одновременно уделом немногих.
Каждый ли человек встаёт перед чертой, когда на ум невольно приходит вопрос: а что заберу я с собой на тот свет? Каждый ли находит верный ответ? Не деньги, славу или почёт. И даже не друзей и врагов, а только воспоминания. Именно они останутся, когда всё остальное перестанет иметь значение. Тёплая радость от пережитых ярких впечатлений, горечь упущенных возможностей и вязкая печаль в наказание за совершённые проступки – это та самая последняя и уникальная печать, которая ляжет на мой билет, когда я перешагну через борт лодки Харона…
Я пошевелилась. Было тепло и мягко, шерстяной плед согревал, а хрустящая накрахмаленная подушка, словно облако, окутывала мой затылок.
– Пришла в себя? – раздался рядом голос. – На вот, попей…
Открыв глаза, я обнаружила стоящего надо мной вчерашнего мужичка. Приняв из его рук стакан с водой, я осушила его в три глотка. Мужчина опустился в кресло в паре метров от меня и уложил себе на колени электростатический бластер. Похлопав ладонью по прикладу, с ленцой протянул:
– Ты не смотри так, это мера предосторожности. Не каждый день ко мне захаживает беглый перебинтованный с ног до головы мех с пистолетом в кармане, поэтому, сама понимаешь, я готов к чему угодно. И не нужно проверять мою готовность, договорились?
Я попыталась прикинуть, сколько времени прошло с момента стычки в поезде, и не смогла.
– Какой сегодня день? – спросила я.
– Пятое января, десять утра. В иной ситуации я бы и спрашивать не стал, но… Скорую вызвать?
Я рефлекторно дёрнулась, резкая боль пробила живот.
– Чёрт, как же… Не надо скорую…
– Я так и думал, и супругу осадил. Уж больно ей хотелось тебя сдать кому-нибудь…
Хорошее начало года – почти неделя, безвылазно проведённая в койке – то в одной, то в другой. Не пора ли озаботиться страховкой с повышенным лимитом выплат? И что же будет дальше? Всё уже пошло под откос, и единственное, что меня до сих пор удивляло – почему я всё ещё жива?
– Помни, незнакомка – ты у меня в долгу, – сказал мужчина. – Я могу рассчитывать на то, что с твоей стороны не будет глупостей?
– Можете, я не доставлю проблем. Мне уже как-то не до этого. И спасибо, – нехотя выдавила я из себя. – Спасибо, что не дали погибнуть. Меня зовут Лиза.
– Я – Фёдор. С твоего позволения, мне нужно отлучиться, а ты располагайся, чувствуй себя как дома. Вот, сахар тебе сейчас не повредит.
С этими словами он протянул руку к журнальному столику и пододвинул ко мне вазу с какими-то сладостями. Затем поднялся, приставил бластер к подлокотнику кресла и вышел из помещения.
Вот так просто? Он же сказал, что не доверяет мне, и тут же бросил своё оружие и ушёл? А если я встану, возьму ствол и поджарю его вместе с семьёй? Я пыталась сообразить, что в голове у этого человека, и не могла, но он, похоже, за эти минуты успел прочесть меня, как книгу, и понять, что я не представляю угрозы. Меня ищут, и мне некуда податься, поэтому его дом стал моим временным убежищем. Кто будет гадить в приюте? Уж точно не я.
Тем временем я огляделась. Я словно оказалась в сказочной избушке на курьих ножках – вокруг бревенчатые стены, над головой высокий потолок. Просторное помещение – судя по всему, гостиная – было украшено различными диковинками: на стенах висели вытянутые деревянные маски, от которых веяло первобытными обрядами и ароматами шаманских трав; в массивных деревянных рамах красовались необыкновенные пейзажи, а в стене напротив меня угольками потрескивал камин. Над камином же возвышалась голова оленя с огромными ветвистыми рогами, а под головой, на каминной полке, лежал начищенный до блеска шлем астропехоты – дикий и неуместный в этой деревенской, архаичной обстановке. Идеально отполированная зеркальная поверхность поликарбонатного визора причудливо искажала выпуклое отражение комнаты.
Я села на кровати и сделала движение, попытавшись встать. Сил хватило впритык, закружилась голова, и мне пришлось ухватиться за подлокотник. Постояв немного, привыкая к вертикальному положению, я осторожно проковыляла к шлему и взглянула в отражение. Заострённый нос, бледные впалые щёки, перемотанная свежими бинтами голова – открытый её участок был покрыт лишь короткой тёмной щетиной, которая успела вырасти за эти дни после того, как в больнице меня обрили наголо. Красные глаза пустой оболочки, оставшейся от человека, смотрели из бездонных глазных впадин, а из короткого рукава больничного халата нелепо свисал обрубок руки.
«Да уж, потрепала тебя судьба, сестрёнка», – подумала я.
Снаружи, из кухни, вкусно пахну?ло чем-то жареным, и мне вдруг очень захотелось есть. Вернувшись на диван, я присела и сгребла из вазы целую горсть пряников и конфет. Так я и сидела, жуя и давясь всухомятку, и глядела на завораживающие алые перемигивания догоравших угольков в топке камина.
Через некоторое время вернулся Фёдор, скрипнул задвижкой, бросил в огонь полено, а затем рухнул в кресло напротив меня. Почесал бороду с проседью, потёр наколку на тыльной стороне ладони, нахмурил обветренный морщинистый лоб и сказал:
– Полежи-ка лучше. Рано тебе ещё скакать, опять швы разойдутся, и даже регенераты не помогут. Тебе-то, похоже, плевать, а мне снова тебя зашивать придётся… Ну, и рассказывай теперь, кто ты такая!
– Это очень долгая история, – буркнула я с набитым ртом.
– А я никуда не спешу.
Шестым чувством я понимала, что ему можно доверять, но я слишком часто полагалась на чувства, поэтому рассказ мой был краток и далёк от сути вопроса. Быстрый разбег по детству, короткий полёт в прыжке над отрочеством и зубодробительный удар о юность с её «рабочими командировками» по Сектору в странной компании человека, заменившего мне старшего брата, и консервной банки, настолько чуждой этому миру и одновременно неотъемлемой частью мира моего личного, что порой возникали сомнения – был ли он когда-нибудь человеком? И вообще – был ли он? Может, я его просто выдумала?
Про артефакт – причину бойни в Институте и резни в поезде – я предпочла умолчать, списав свои ранения на бандитскую погоню и перестрелку, как следствие очередного – на этот раз проваленного – задания. Что, впрочем, было недалеко от истины. Фёдор молча слушал, не перебивая, а когда я закончила, откинулся в кресле и почесал затылок.
– Врать ты не умеешь совершенно, но я понимаю твою подозрительность. Узнай я всю правду вместо байки, которую ты мне скормила, я, наверное, мог бы не церемониться и сразу сдать тебя копам. Но я не стану. По большому счёту, твои проступки – это не моё дело, а человек ты неплохой, нутром чую…
Я горько усмехнулась.
– Меня часто недооценивали, за что потом приходилось расплачиваться. Вы меня знаете? Нет. Но тем не менее вы пригласили меня к себе домой – в святую святых.
– А что ты мне сделаешь? – усмехнулся он одними губами. – Ты видишь перед собой домашнего деда, живущего на отшибе цивилизации, правда? Но что ты знаешь обо мне? Только то, что я не оставил тебя умирать на снегу. – Он потёр щетину на подбородке. – Если бы ты истекла кровью, тогда уж точно мне пришлось бы звонить в полицию…
Снаружи доносился приближающийся рёв мотора.
– А вот и мои, наконец, приехали… – Фёдор встал, прошагал ко входной двери и скрылся на улице.
Через полминуты дверь распахнулась, и в дом ворвались галдящие дети – девочка и два мальчика – а за ними вошёл отец семейства с парой увесистых полиэтиленовых пакетов. Последней зашла приятная на вид женщина средних лет в пуховике и ватных штанах – очевидно, жена Фёдора, которая ассистировала ему прошлой ночью. Или позапрошлой? Я уже, кажется, совсем запуталась…
Дети принялись оживлённо раздеваться, разбрасывая по полу обувь и тёплые вещи. Мать тут же зычным голосом навела порядок, а притихшие карапузы взялись расставлять ботинки и сапожки по своим местам, после чего скрылись в глубине дома.
Мельком взглянув в мою сторону, Екатерина – память услужливо подсказала её имя – вместе с мужем прошла в кухню. Они что-то тихо обсуждали, но я смогла разобрать часть диалога.
… – И долго она у нас пробудет?
– Надо поставить её на ноги. Нельзя отпускать в таком состоянии.
– От неё тянет бедой. Нас ждут неприятности, её наверняка ищут, а если выяснится, что ты укрываешь преступницу…
– Доверься мне, Матвеевна, я знаю, что делаю…
Мне вдруг стало очень неловко и неуютно. Я почувствовала себя чужой и нежеланной и, вжавшись в диван, с головой укрылась покрывалом.
Через пару минут Фёдор вернулся ко мне с тарелкой супа, затем выдал целый комплект одежды и молча вышел, прикрыв за собой дверь. Где-то за стенами галдели дети и звенела посуда. После обеда Екатерина, рявкнув на детей, отправила их наверх заниматься, а сама вышла из дома, села в машину и отбыла в неизвестном направлении. Фёдор, скрипнув входной дверью, тоже покинул дом. С улицы раздавались удары и треск колющихся поленьев…
* * *
Меня никто не беспокоил. Лишь один раз пришёл Фёдор и вогнал мне в живот целый шприц регенератов – «умной» сыворотки, которая в разы ускоряла заживление тканей. В своё время её разработка совершила настоящий прорыв в медицине, подобно пенициллину в двадцатом веке, а препарат поселился буквально в каждой аптечке…
Остаток дня я просидела напротив камина, периодически подкладывая поленья – силы постепенно возвращались ко мне. Вечером, когда Екатерина вернулась домой, и они с Фёдором скрылись у себя на втором этаже, я осторожно вышла из дома, чтобы оглядеться. Рядом, за углом стоял старенький внедорожник на высоких колёсах. Двор располагался на отшибе, вокруг простирались поля, и единственным признаком связи с цивилизацией была раскатанная колея просёлочной дороги, змеившаяся к неровному деревянному забору и разделявшаяся за воротами – дорога налево уходила в лес, а вправо тянулась вдоль ограды и исчезала за холмом.
Обойдя деревянный сруб, двускатная крыша которого была покрыта солнечными панелями, я увидела небольшой сарайчик и примыкавшую к стене дома дровницу, возле которой на станине располагался механический дровокол.
Из тьмы будки, гремя массивной цепью, на меня тут же бросился здоровенный пёс, а из-за угла выскочила чёрно-белая собака поменьше и принялась облаивать меня и скакать вокруг, разбрасывая фонтанчики снега.
Я поспешила вернуться обратно на крыльцо. Присев на ступени, я дышала свежим воздухом, а небольшая пятнистая собака с выразительными глазами тем временем возникла из полумрака, опасливо подошла ко мне и принялась обнюхивать. Я не делала резких движений, и вскоре заметно успокоившийся пёс присел рядом, высунул язык и уставился куда-то вдаль. Я аккуратно погладила его по голове, ещё немного посидела, поднялась и вернулась в дом. В гостиной меня уже ждал Фёдор.
– Присаживайся. Самогонку будешь? – Он взглядом указал на бутыль с мутной белёсой жидкостью, стоящую на столе.
– Нет, спасибо, не хочется.
– Ну, как хочешь. А я, пожалуй, пригублю. Праздники, как никак…
Наполнив до краёв гранёный стакан, он залпом выпил, закусил краюхой хлеба и откинулся в кресле. Внезапно я ощутила какую-то оторванность от мира – будто меня аккуратно вырезали оттуда и поместили в деревянную коробку – тёплую и уютную, но глухую и непроницаемую для света.
– У вас тут есть интернет? – спросила я.
– Нет. Зачем он мне? От него никакого проку, одни только проблемы.
– Как так? Вы ведь добровольно выпадаете из мира, из хода событий.
– Да к чёрту события. Мой мир здесь. – Он обвёл взглядом гостиную и улыбнулся. – Мой мир сейчас сопит в восемь дырочек и видит сны… Ты на меня не смотри, как на идиота. Понимаешь, многие современные вещи, призванные облегчать существование, на деле только усложняют его, замусоривая голову. Эра информации, говорили они… – Он налил ещё одну стопку и одним махом опрокинул её в рот, поморщился и продолжил: – В нашу эру информации лучше всего жить без информации… Вот выходишь ты в сеть, листаешь новостную ленту, и что ты там видишь? Кого-то убили, что-то взорвали, кто-то бесполезный сделал очередное бесполезное заявление… Какую роль всё это играет, а главное – какую пользу несёт?
– Вовремя полученная информация помогает ориентироваться в мире, а иной раз может спасти жизнь, – пожала я плечами.
– В сети почти нет информации, которая способна спасти жизнь. Зато есть горы хлама и похабщины. – Фёдор встал, дошёл до тлеющего камина, достал из кармана самокрутку и прикурил от углей. – У меня там наверху три спиногрыза, и чем меньше в их жизни будет бессмысленной траты времени – тем лучше… Интернет ведь задумывался изначально как источник информации, который объединит мир. А на деле он нарезал такое количество разделительных линий по любым, самым мелким вопросам, что даже близкие родственники уже зачастую неспособны друг друга понять.
– Никто не заставляет вас в нём жить. Всё зависит от того, что вы там ищете.
– Что бы ты там ни искала, тебе всё равно в итоге подсунут то, что нужно кому угодно кроме тебя… Покупки в интернет-магазине? Лучше доехать и померить вещи самостоятельно. Общение с друзьями? Я предпочитаю встречаться с однополчанами вживую, под гитару.
– Вы воевали? – спросила я, кивнув в сторону серебристого шлема, выделявшегося над камином.
– Помотало немного по Сектору. Антитеррор, в основном – так они это всегда называют. – Он уставился куда-то в потолок, предаваясь воспоминаниям. – Осирис под Андами, операция «Грибной Дождь». Мы входили по суше уже после того, как Космофлот вбомбил молодую столицу в песок… Энцелад, высадка на территории тюрьмы… Ну это так, избиение. Разве куча зэков – достойный противник? Но как же неудобно воевать в скафандре, да ещё почти без гравитации… На Каптейне был, помогал Комендатуре в Эрбиле и Меркау. В самый разгар, когда местные создали собственную армию…
Каптейн… Я непроизвольно вздрогнула – слишком со многим у меня ассоциировалось это название. Ветеран перечислял свои боевые походы, но я уже не слушала. Ощущение одиночества и оторванности нахлынуло на меня с удвоенной силой, затягивая в чёрный омут. Летящие сквозь молчаливую пустоту плазменные шары, отделённые друг от друга почти бесконечными расстояниями – и на фоне всего этого я, без друзей и врагов, точно также летящая сквозь время от одной точки пространства к другой.
Я была лишь в шаге от того, чтобы последовать за Марком. В одном шаге – и даже тут оступилась. А человек, сидящий сейчас передо мной, был счастлив – у него была семья, и ему было ради кого жить. Даже та голодная медведица у горного ручья имела высокую цель в жизни – воспитание потомства…
Я одёрнула себя. Подобные мысли возникают сами собой, заполняя праздную и бесцельную пустоту, но у меня ведь есть цель! Я вспомнила профессора Мэттлока и имя, которое он впопыхах назвал по телефону. Это точно, судьба дала мне шанс, и я должна им воспользоваться! Я обязана, и я это сделаю. Я найду Владимира Агапова.
А потом найду её! Я сорву с плеч голову мерзкого чудовища, которым стала Вера, чего бы мне это ни стоило. Она ответит за Марка сполна!
Что-то подсказывало – время уходило, и задерживаться здесь было нельзя. Я решила дождаться ночи, чтобы попытаться сбежать. А Фёдор, похоже, нашёл благодарного слушателя и теперь болтал без умолку:
… – Проблема урбанизации ровно в том же самом – становится тесно, но люди, как ни парадоксально, всё больше отдаляются друг от друга. Они сами возводят барьеры, им подспудно хочется спрятаться, закрыться от окружающего мира, друг от друга… Про экологию, шум, гигиену я уж и не говорю…
Отшельник, значит. Как и я. Но я не могла не проверить на прочность его убеждения.
– Нельзя жить в цивилизации, и быть свободным от её грехов, – сказала я. – Любое удобство несёт в себе сопутствующий негатив. Тебе дают электричество, воду, и обслуживают твой дом – но приходится терпеть людей вокруг себя.
– В точку! Поэтому я живу здесь, держась от цивилизации на почтительном расстоянии. Я – сам себе ЖКХ. У меня есть солнечные батареи, генератор, колодец, овощи, свежий воздух, а если что – и до города недалеко. Я хожу на охоту – благо живности тут много, с юга дичь приходит, спасаясь от засухи, да так и остаётся тут…
– Пожалуй, я вам немного завидую, – честно призналась я.
– И правильно делаешь. Не знаю, откуда ты родом, но здесь, в России, лучшее место в мире – и ты не сможешь доказать обратное.
Я вдруг поняла, что почти ничего не знаю ни о России, ни о Земле. Для меня Родина человечества всегда была лишь одной из точек на звёздной схеме Сектора, бегло знакомой по глянцевой физической карте, висящей в кабинете космографии в нашей школе – что уж говорить о родине Большой Экспедиции.
– Разве Россия ещё существует? – спросила я. – Вроде бы она стала частью Евразийского Содружества.
– Наоборот же, – усмехнулся Фёдор. – Это Содружество стало частью России. А Россия превратилась в периметр, который охраняет мировую сокровищницу от жадных лап заокеанских чужеземцев. Одно только плохо – засуха, которая подбирается с юга. Здесь ещё ничего, – махнул рукой он. – Если зима снежная, то и воды в достатке, а вот ты километров на двести отъедешь, к Костанаю – начинается полупустыня, земля плешивая. А ещё южнее – заброшенные территории. Когда-то там были травянистые степи, но всё высохло. Степь превратилась в пустыню, а люди стали уходить на север. Теперь там только редких кочевников можно встретить да пограничников.
– Люди уничтожают всё, до чего дотягиваются их руки, – сказала я, нащупав свою больную, излюбленную тему для разговора. – Лет через сто здесь будет второй Марс.
– Наверное, по большей части виноваты люди, – кивнул Фёдор. – Неуёмное орошение, выпас скота, забор воды из подземных источников… Но это ещё полбеды. Озонового слоя над теми местами не осталось, и безжалостное солнце делает своё дело. По весне оставшийся снежок растает, вода просочится в бездонные пески и исчезнет там без следа.
– И с этим совсем ничего нельзя поделать?
– Процесс опустынивания можно только замедлить – лесополосы, обводнение… Но мы проигрываем эту битву. Более того – мы от этой битвы просто уклонились, занятые потреблением и взаимным истреблением. Так что ты права – недолго нам осталось. И останутся после нас только песок да соль. Но это совсем не повод падать духом – как ты ни крути, а Россия-матушка, какую бы форму ни принимала, будет стоять до самого конца…
Глава IV. Новая жизнь
Когда Фёдор удалился спать, я устроилась на диване и в ожидании глубокой ночи уставилась в потолок. Время тащилось медленно, подволакивая стрелки часов, словно ноги измождённого доходяги, но я всё же дождалась момента, когда часовая стрелка перешагнула за два. Я тихо поднялась и оделась. Одной рукой орудовать было тяжело, но уже привычно, поэтому это не заняло слишком много времени. Аккуратно добравшись до входной двери, я задержала дыхание и медленно приоткрыла её, изо всех сил стараясь не издать ни звука. Бесшумно прокралась на улицу и подошла к машине. Дверь была не заперта, и я вскарабкалась на водительское сиденье.
Сорвав обшивку рулевой колонки, я пыталась нащупать провода зажигания. Ничего не получалось, было темно, мешало отсутствие второй руки, а едва ухваченные провода выскальзывали из пальцев. Мне нужно было уехать… Я должна ехать! Чёртовы провода! Я ведь даже толком не умею заводить машину без ключа, в этом деле настоящим специалистом был Марк! Ещё этот проклятый обрубок…
Внезапно раздался стук. Снаружи, за боковым стеклом стоял Фёдор. Я прекратила бесплодные попытки завести машину и обречённо откинулась на сиденье, а Фёдор открыл дверь и с досадой в голосе произнёс:
– Зачем зажигание ломаешь? Ключ под козырьком…
– Мне нужно в Москву, – умоляюще произнесла я. – Я не могу больше тут оставаться.
– Э, нет, подруга, – возразил Фёдор. – Не так быстро. За тобой должок, и ты мне его выплатишь так или иначе.
– Что на этот раз? – устало вздохнула я. – Кого убить?
– Переночуем, а завтра займёмся делом. Нечего по темноте и холоду шарахаться, это до добра не доводит. Идём…
Он придержал дверь, пока я спускалась на снег, и мы вернулись в дом. Сгорая от стыда, я села в кресло, поджала под себя ноги, и просидела так до самого утра. Сна не было ни в одном глазу, но к рассвету я всё же задремала…
* * *
Меня разбудил возбуждённый детский галдёж прямо над ухом. Распахнув глаза, я увидела обступившую меня детвору, они разглядывали меня во все глазища.
– Смотри, как у робота!
– Ух ты, здорово!
– А можно потрогать?
– Я тоже себе такие хочу! У дяди Толи тоже рука железная, но она плохо работает и выглядит не так круто…
– Класс! А они не болят?
– А где вторая? Вы сражались и потеряли её на войне?!
Я смутилась, но сопротивляться не стала и вытянула руку, которую ребятня принялась ощупывать со всех сторон. В конце концов, у детей подобные впечатления бывают не каждый день. Вскоре в комнату вошёл отец семейства и сурово произнёс:
– Дети, а ну быстро по комнатам делать уборку! Скоро Рождество, и сегодня нужно привести дом в порядок. Мы с мамой свою часть сделали. – Он обвёл взглядом гостиную. – А теперь вы должны сделать свою. Вопросы есть? Вопросов нет… Шагом марш!
Детвора сбежала, а я проследовала в ванную и наконец решилась снять повязку с головы. Бинт виток за витком разматывался, открывая взору продолговатый розовый шрам вдоль правого виска. Регенераты делали своё дело – шрам, в котором виднелись ровные стежки уже растворившейся тонкой аминокислотной нити, почти затянулся, но мой собственный вид напугал меня и совершенно выбил из колеи. Я растерялась, инстинктивно захотелось спрятаться, я почувствовала себя раненым, уязвимым зверем. Кое-как умывшись, я вышла в столовую, где меня уже ждал Фёдор. При моём появлении он ухмыльнулся.
– Да ты не переживай, тебе бритой даже лучше… Наверное. Мне просто не с чем сравнить… И шапочку я тебе дам, ухи не замёрзнут. Но вот скажи, это ведь ты сама себе сделала, да? Застрелиться пыталась?
– Да, – ответила я, села за стол и отвела взгляд.
– Зря. – Фёдор поцокал языком. – Костлявая тебя сама найдёт рано или поздно. Так пусть приложит для этого усилия. Зачем облегчать ей задачу?
Такая неожиданно лаконичная и простая мысль вызвала у меня улыбку, но мне нечего было ответить. Он прав – нужно просто жить дальше, однако это не так просто. Наши пути разойдутся, этот разговор уйдёт в прошлое и забудется, и однажды я снова окажусь один на один с тяжёлыми и мрачными мыслями. Разбитое можно склеить, но трещины останутся навсегда…
– Так, а теперь вот что. Сейчас мы с тобой займёмся делами. Ты, вижу, оклемалась, поэтому самое время тебя подпрячь. Пошли. – Фёдор махнул рукой и вышел на улицу. Одевшись, я последовала за ним на крыльцо, возле которого стоял его скромный побитый временем внедорожник. Взгромоздившись на водительское сиденье, мужчина скомандовал: – Садись, поехали.
Я послушалась, и через пару минут мы уже катили по ухабистой колее в сторону леса. Меня так и подмывало спросить, куда мы едем, но мне, по большому счёту, было без разницы. Я, будучи в долгу, готова была выполнить все его пожелания. Разлапистые ели обступали машину в снежном хороводе, осыпая капот и крышу горстями снега, мотор урчал, словно сытый и довольный тигр, а я просто сидела и смотрела в окошко.
– Нам сегодня по плану нужно объехать четыре точки, – наконец нарушил молчание Фёдор.
– Что нас там ждёт? – равнодушно спросила я. – Будем выбивать деньги с должников?
– Ох и испорченный же ты ребёнок… – Фёдор приоткрыл окно и закурил. – Ты всё привыкла пушкой махать да морды бить, а реальная-то жизнь вокруг совсем из других вещей состоит. Вам, дамам и джентльменам удачи, с вашей профессиональной деформацией полезно хоть иногда настоящими делами заниматься…
Машина тем временем приближалась к аккуратной полянке, на которой стоял маленький деревянный сруб. С крыльца нам навстречу с улыбкой поднялся сухощавый старичок в тулупе и огромных валенках, в которых он буквально утопал и казался маленьким и тщедушным. Машина подкатила к крыльцу, и мой временный наниматель спрыгнул на снег. Старичок подошёл к Фёдору и заключил его в тёплые объятия.
– Что, Федя, сегодня твоя очередь, да? – прошамкал он, глядя снизу-вверх на казавшегося рядом с ним великаном Фёдора. Обратил ко мне доброе морщинистое лицо: – Помощницу с собой привёз, смотрю. Здравствуй, внучка, как тебя звать-то?
– Знакомься, дед Алексей, это Лиза, – с энтузиазмом ответил Фёдор. Затем повернулся ко мне и сказал: – Пойдём, не будем терять время.
Подняв створ багажника, он выудил оттуда наполненную продуктами коробку с импровизированной ручкой из изоленты и вручил её мне. Сам взял увесистый ящик с какими-то банками и кивком головы предложил следовать за ним. Затем перегрузил несколько ящиков уже без моей помощи – без второй руки от меня было пользы, как от козла молока, – и сдал меня старичку, который тут же увлёк меня за дом, к дровнице и попросил наколоть дров. По счастью, там стоял такой же механический дровокол, что и у Фёдора, и я вполне могла орудовать одной рукой, подсовывая поленья под лезвие и орудуя рычагом.
Переколов львиную долю имевшихся поленьев, я перевела дух, вернулась к машине и помогла Фёдору закатить в дом увесистый газовый баллон. Закончив на этом дела, мы отправились в дальнейший путь.
Лес остался позади, мы снова вышли в поле, и заехали ещё в несколько домов. В одном из них жил одинокий одноногий инвалид, прошедший через какую-то военную мясорубку – очередную из множества. В другом нас встретила пожилая пара – старенькая женщина бок о бок жила со своим парализованным мужем, помогая ему буквально во всём…
Наша машина постепенно легчала, кузов пустел, а я удивлялась тому, как много вокруг тихих и незаметных людей, которые нуждаются в обычной человеческой помощи. Они словно испарялись, таяли в потоке времени, забытые, рассыпанные по этим глухим окраинам. Сколько их таких, пропавших без вести?
– Фёдор, скажи, им некому помочь, кроме тебя?
– Ну как это некому? Конечно есть, кому, – ответил Фёдор, выпуская в окно клуб дыма. – Вот сегодня я, а после праздников Сёма поедет. Потом Колян. Нас тут по округе целая община, помогаем друг другу, поддерживаем, потому что не на кого нам больше надеяться, кроме самих себя.
– А дети? У них что, нет сыновей, дочерей?
– А, ты про детей… Нравы нынче такие, плотоядные, – вздохнул Фёдор. – Дети уходят из дома и не возвращаются, их другой образ жизни сызмальства затягивает – городская зыбучая трясина с её бешеным темпом, тусовками до рассвета, шумом и уличными огнями. А старики остаются в одиночестве, пока дети гоняются за химерами. Ну, а кое-кто в этой погоне спотыкается и больше уже встать не может…
Мы приближались к последней точке маршрута – аккуратному одноэтажному дому на углу довольно обширного участка, огороженного приземистым, но крепко сбитым забором. Рядом с домом возвышался амбар, ворота были распахнуты, а возле входной двери беспокойно метался сгорбленный женский силуэт.
Как только Фёдор остановил машину, старушка подбежала к нам и взволнованно затараторила:
– Фёдор Иваныч, я уж не знаю, что делать… Ветеринар приехать не может! Наших никого не дозвонишься, а у меня Зойка телиться собралась! Батюшки, ну как же я одна-то справлюсь? Ну идёмте, идёмте скорее!
Переглянувшись, мы с Фёдором выскочили наружу и последовали за женщиной, устремившейся к амбару. Оттуда, из едва освещённого нутра, раздавалось жалобное мычание. Створ со скрипом отворился, и мы увидели лежащую на боку крупную бурёнку с белыми пятнами на вспухшем животе, едва укрытую холщовой попоной.
– Вот те раз… А я никогда роды у коровы не принимал, – пробормотал Фёдор и почесал затылок. – Что делать-то будем? Лизавета, ты в этом что-нибудь смыслишь?
Я лихорадочно соображала, пытаясь вспомнить подробности трёхлетней давности, когда мне довелось присутствовать на отёле коровки дяди Алехандро. В тот раз родовспоможением занимались двое здоровенных мужиков, процесс шёл тяжело, и телёнка спасти не удалось – он умер сразу после родов.
Я несколько раз глубоко вдохнула, стараясь унять дрожь в теле, и сказала:
– Надо постелить соломы, и побольше. А сверху накрыть какой-нибудь мешковиной. Чистая есть? – Я повернулась в сторону старушки.
– Есть, найдём! – ответила она и скрылась за воротами.
– И раствор марганцовки несите! – крикнула я вдогонку.
Корова повернула голову, оглянувшись на живот, и замычала особенно жалобно, а Фёдор воскликнул:
– Это мы вовремя приехали, ничего не скажешь!
– Вовремя – не то слово. Вот и воды отходят, – заметила я. – Надеюсь, всё пойдёт как надо… Ладно, по ходу дела разберёмся.
Вскоре вернулась хозяйка, мы обработали корову марганцовкой и подготовили место для телёнка, и как раз ко времени – началась самая ответственная часть работы. Я тщательно замотала мягкой тканью острый обрубок мехапротеза, и мы с Фёдором принялись внимательно следить за бурёнкой, готовясь оказать необходимую помощь. Время, казалось застыло, минуты текли, отсчитывая мгновения мучительного появления новой жизни. В какой-то момент я почувствовала, что нужно вмешаться, и мы аккуратно помогли животному освободиться из тесной материнской утробы. Пупочный канатик был аккуратно перерезан и обработан йодом…
Сидя на подстилке, я держала на коленях голову новорождённого и вытирала его мордочку чистой тряпкой, очищая уши и рот от слизи. Животное пыхтело, стонало и елозило, близоруко вылупив на меня непонимающие чёрные глазёнки, и неожиданно меня просто прорвало, распёрло изнутри. Я заплакала и засмеялась одновременно, нахлынувшие эмоции лавиной сметали всё моё самообладание. Эта маленькая, новая жизнь у меня на руках означала невероятное – оказывается, кроме смерти есть ещё что-то! Оно появилось на свет и живёт, моргает, шевелится! Дышит, кряхтит и живёт несмотря ни на что!
– Лиз, ты чего? – беспокойно поинтересовался Фёдор. – Всё у тебя нормально?
– Всё отлично… Я в порядке, – пролепетала я, утираясь рукавом.
Снаружи послышался рёв двигателя, и через полминуты в амбар вбежал смуглый мужчина.
– А вот и наш ветврач пожаловал! – воскликнул Фёдор. – Азамат, где тебя носит? Мы за тебя всю работу уже сделали!
– Простите, задержали меня, никак не мог вырваться! Совсем задёргали! – сказал Азамат, приближаясь к нам. Сел на корточки рядом со мной и спросил: – Справляетесь, да? Ну, давайте я посмотрю, что тут у нас.
Шмыгнув носом, я сказала:
– Минут через двадцать помойте вымя мамке, а потом можно и телёнка покормить.
Аккуратно уложила голову детёныша на солому, натянула повыше покрывальце и поднялась. Выбравшись на улицу, на хрустящий снег, я прислонилась к стенке амбара и глубоко вдохнула. Уже совсем стемнело, ночные звёзды поблёскивали в ясном небе, оттеняясь желтоватым заревом далёкого города. Рядом появился Фёдор.
– Ты меня, конечно, удивила сегодня. Где так навострилась?
– Одно время работала в подсобном хозяйстве у хорошего человека. Один раз видела, как это делается… Сама от себя не ожидала… Спасибо вам, Фёдор. Кажется, я наконец увидела свет в конце туннеля.
– Это, пожалуй, тебе спасибо. – Щёлкнула зажигалка, запахло табаком. – Если б не ты, мне б тут только руками разводить оставалось.
Прикрыв глаза, я стояла и слушала, как за спиной, в тёплом амбаре шуршит материя, что-то бормочет пожилая хозяйка, как успокаивающе гудит голос ветеринара, как отрывисто мекает корова. В мире стало на одно живое существо больше, а смерть потерпела хоть и маленькое, но поражение.
– Я не знаю, куда ты держишь путь, – сказал Фёдор, – но не стану больше тебя удерживать. Поможешь мне ещё разок по мелочи – и свободна.
– Не всё так просто. Меня ищут.
– В таком случае, я знаю, к кому обратиться… Да ты не смотри на меня так, мы тут не щи лаптем хлебаем. Завтра решим твою проблему, станешь совсем другим человеком!
* * *
Куда-то ползла змея, тигр преследовал косулю, а большой бурый медведь лапой выхватывал рыбу из мелкой горной речки. Я будто целую вечность любовалась калейдоскопом красочных пейзажей и сцен из быта животных. Наконец, небольшой дисплей перед глазами, на котором последние полчаса крутились картинки из дикой природы, поднялся вверх вместе с куполом робопарикмахера, и раздался механический голос:
– Процесс завершён. Приятного дня!
Симпатичная черноволосая девушка в цветастом фартуке с необычным именем – Аврора, – прислонившись спиной к небольшому лабораторному шкафу с разнообразными химическими составами, оценивающе оглядела меня и с удовлетворением произнесла:
– Я знала, что градиент пойдёт вам к лицу! От корней к кончикам, от ночи к серебру. Рубец теперь совсем не видно, перфолаковое покрытие зафиксируется минут через пятнадцать, но сегодня лучше воздержитесь от ношения шапки. Что у нас дальше по плану? Изменение внешности?
– Да, – кивнула я. – Мне нужна пластика лица, чтобы не распознали камеры.
– Замрите на секунду, я сниму образ, – сказала девушка и нажала кнопку на пульте.
Сверчками прострекотали камеры, разбросанные по всему помещению, а по голоэкрану, стоявшему на столе, поползла полоса. Через секунду полоса растворилась, а с экрана на меня неподвижно воззрилась я сама – объёмная проекция головы. Девушка вытянула руку, пододвинула к себе небольшой круглый табурет на колёсиках и поманила меня поближе. Взяв миниатюрную компьютерную мышь, Аврора принялась перетаскивать ризки по ползункам в углу экрана. Моё лицо преобразовывалось – менялась ширина носа, скул, рисунок бровей, щёки то впадали, то возвращались на место. Жестом предложив мне попробовать, она сказала:
– Посмотрите, покрутите. Советую не слишком увлекаться – все эти манипуляции в конечном счёте сказываются на прочности костей, по крайней мере по-первости. Наименее критичное воздействие – в пределах вот этих отметок. – Она встала с табурета и скрылась в темноте соседней комнатки, голос её, слегка приглушённый, отражался эхом от узких стен: – Потом то, что у вас получится, загоним на обработку, имитатор сравнит результат с исходником и переложит разницу на когнитивные способности уличной системы распознавания. Развлекайтесь, в общем, а я пока подготовлю камеру…
Битые полчаса я просидела, выкручивая ползунки. Я вращала эту виртуальную голову, испытывая странное чувство – я будто стала собственным творцом. В моей власти было создать свою новую внешность, и я придирчиво, со всех сторон осматривала каждый миллиметр, каждый малейший изгиб. Крутила голову то так, то этак, разглядывая каждый волосок, каждую пору на коже. Двигала ползунок и снова крутила голову. Наконец, когда хозяйка мастерской визуализации уже сидела на диванчике и от скуки листала планшет, я сообщила:
– Готово.
– Давайте сравним, – воодушевилась девушка и поднялась с места.
Пара щелчков манипулятором – и на экране появились две головы. Девушка слева выглядела измождённой и уставшей, явно старше своих лет. Тогда как правое изображение смотрело вперёд с уверенностью и спокойствием. Каждая из черт лица по-отдельности изменилась совершенно неуловимо, но передо мной теперь были два совершенно разных человека.
– Отлично! – Аврора хлопнула себя по коленкам. – Процесс будет выглядеть так: вы ляжете в сомапластическую камеру под общий наркоз. Операция автоматическая, робот будет работать примерно сутки. Прежде чем мы начнём, вы должны пообещать мне – о том, что здесь происходит, не должен знать никто. Я изменение вашей внешности не регистрирую в Системе только потому, что меня об этом попросил Фёдор.
– Обещаю. Ваша неоценимая услуга останется в тайне, что бы ни случилось.
– В таком случае, раздевайтесь. И не забудьте сходить в уборную…
Подготовившись, я проследовала в смежное помещение. Словно пластиковый гроб, вдоль стены тянулась синяя капсула сомапластической камеры. Полукруглая крышка была поднята, под её дном ощетинились десятки сложенных суставчатых стальных пальцев на полозьях с разнообразными инструментами на кончиках. Иглы, шприцы, головки гибких зондов. Десятки датчиков, аккуратные пучки тянущихся проводов, какие-то трубки…
Это устройство чем-то напомнило шипастый саркофаг – «железную деву», пыточное орудие средневековья. Немного помедлив, я собралась с духом, аккуратно перешагнула бортик и приняла горизонтальное положение. Крышка с механическим гудением закрылась, и меня окутала тьма…
* * *
Прошло, казалось, несколько секунд, но организм не обманешь – желудок яростно зарычал в животе, требуя пищи, и почти сразу же крышка «гроба» медленно поднялась. На меня очень внимательно смотрела сквозь глазок цифрового монокля Аврора, держа в руках диагностический фонарик.
– Ну как вы тут, не соскучились? – спросила она и принялась разглядывать меня со всех сторон, поворачивая мою голову то в одну сторону, то в другую, аккуратно притрагиваясь то к щеке, то ко лбу.
– Не соскучилась, но изрядно проголодалась. И голова болит…
– Это же хорошо. Значит, вы живы и в здравии. Готова поспорить, у спящей красавицы из небезызвестной сказки голова не болела… Я вижу, всё прошло удачно. Одевайтесь и знакомьтесь с собой, зеркало там. Первое время будет непривычно.
Она деликатно вышла, а я оделась и подошла к зеркалу. На меня смотрела совершенно незнакомая девушка. Неужели это я? Проведя рукой по лицу, я пригляделась и увидела россыпь маленьких точек, словно дырочек. Они располагались абсолютно симметрично, образуя словно бы пунктирные линии – по уголкам щёк, над бровями, под подбородком, у сводов нижней челюсти… Видимо, проколы от подкожных манипуляций, которые, если не вглядываться, походили на едва заметную, ненавязчивую боевую раскраску какого-нибудь первобытного племени. Из соседнего помещения раздался голос:
– Следы затянутся через денёк-другой. Советую некоторое время отсидеться и не отсвечивать под камерами. Мало ли что…
– Да теперь меня не то, что камеры – даже родная мама не узнала бы, – пробормотала я.
Через несколько минут я аккуратно подвела глаза, вывела стрелки и нанесла на губы неброскую помаду. Шрам был скрыт под волной гладких блестящих волос до плеч. Покрасовавшись немного перед зеркалом, я осталась довольна своим отражением, которое наконец-то приобрело человеческий вид, и к которому я постепенно начала привыкать.
Я покинула частный салончик с флаконом рефракторного средства для кожи, выбралась на крыльцо и в очередной раз поблагодарила технический прогресс, который, как оказалось, пробрался в самые отдалённые уголки цивилизации. Тут же раздался автомобильный гудок – Фёдор уже ждал меня, сидя в заведённом джипе…
* * *
Пообедав бутербродами с яйцом прямо в машине, мы с Фёдором отправились по домам отшельников и провели в разъездах весь оставшийся день. Я немного жалела о том, что нужно продолжать путь. Хотелось осесть в этих славных местах, где технический прогресс не убил, не выхолостил ценность человеческой жизни и жизни вообще. Где можно было погреться у камина за непринуждённой беседой, а вечером выйти на крыльцо и вдохнуть свежий зимний ветер, несущийся сквозь поля в неведомые дали. Где меня ждали, и я была желанна – не потому, что хотели использовать в своих целях, а потому, что рассчитывали на мою помощь. Здесь было тихо, и эта первобытная тишина рождала спокойствие и ощущение единения со всей огромной Вселенной. Однако, для меня это был чужой мир – и Екатерина, жена Фёдора, каждым своим взглядом давала мне это понять…
Переночевав в гостиной в последний раз, наутро я собралась в путь. В ванной пластырем я прилепила к мембране нейра чип-кодировщик, который Фёдор вручил мне в качестве награды за труды. По заверениям мужчины, чип «глотал» все сканирующие сигналы и делал меня невидимой для любых беспроводных устройств.
Одежду – ботинки, футболку, свитер, тёплые камуфляжные штаны и куртку – Фёдор оставил мне, снарядив в дорогу рюкзак со съестными припасами.
Я спустилась с крыльца. Морозный воздух пощипывал кожу, было свежо. Отличный денёк, чтобы прогуляться…
– Эй, ты пешком что ли до Москвы пойдёшь?
Я обернулась. Фёдор, на ходу влезая в ватник, шёл за мной по снегу.
– Давай я тебя подброшу до Станции, оттуда будет легче продолжить путь.
– Я только за!
* * *
Машина плавно покачивалась на неровной дороге. Мимо, сливаясь с молочно-белым небом, проплывали монотонные снежные барханы, забрызганные чёрными кляксами облезлых деревьев и жухлых кустиков. Из динамиков под гитару завораживающе пел мощный хриплый голос:
От родных тополей
Нас суровые манят места,
Будто там веселей.
Неспроста, неспроста…
Как нас дома ни грей,
Не хватает всегда
Новых встреч нам и новых друзей;
Будто с нами беда, будто с ними – теплей.
Как бы ни было нам хорошо иногда,
Возвращаемся мы по домам
Где же наша звезда?
Может, здесь. Может, там…
Фёдор закурил, приоткрыл окно и поинтересовался:
– Так и будешь молчать? Рассказывай, не секретничай. Как ты докатилась до жизни такой?
– Мне теперь не отвертеться, да?
– А то! Ты мне теперь по гроб жизни обязана, так хотя бы расскажи о себе. – Фёдор искоса поглядывал на меня, крутя руль.
Уставившись на дорогу, я погрузилась в воспоминания. Очень странно – память подбрасывала события вразнобой – последняя неделя, круто изменившая мою жизнь, отпечаталась в голове яркой вспышкой, вплоть до мельчайших деталей. Но чем дальше – тем более туманными были воспоминания. Словно вырезанные канцелярским ножом, в памяти оставались лакуны. Я почти ничего не помнила о поездке на Каптейн в поисках виновников резни в интернате, зато отчётливо помнила лица Отто и доктора Хадсона. Пребывание на Пиросе в доме дяди Алехандро наполовину заволакивал туман, тогда как собаку по имени Джей, моего лучшего друга со времён Кенгено, я могла вспомнить в мельчайших деталях. Что ж, я имела в своём распоряжении не больше того, что предоставила мне память…
Я всё же решилась открыться этому человеку, и начала с того момента, когда нам поручили раздобыть диковинный артефакт – очередную причуду богатого владельца подпольной коллекции, решившего дополнить её необычной таинственной вещью, слухи о которой были чудовищно преувеличены. Или не преувеличены? Как знать… Самая ценная вещь в Секторе – так мне тогда сказали, и я восприняла это за чистую звонкую монету, согласившись по-быстрому заработать солидную сумму денег. «Сгонять до Музея и обратно», как выразился Марк…
Профессор, Врата, Институт и скорый поезд в заснеженных Алтайских горах, несущий меня к зияющему обрыву. Теперь я, потеряв всё, словно слепой котёнок, ползла на свет, имея единственный ориентир – имя московского профессора астрофизики. Как он связан с этой историей и чем он сможет мне помочь?
– Движение ползком – это тоже движение, – проговорил Фёдор. – Как сказал один мудрец, половина людей сдаются на пути к своей цели, потому что никто не сказал им: «Я в тебя верю, у тебя всё получится». Так вот – я в тебя верю, Лизавета.
Машина подскочила на очередном буераке, и из-за холма показалась Станция, торчащая на фоне раскинувшейся перед нами обширной, наполовину заставленной огромными тягачами стоянки для фур. Станция представляла собой монументальную башню грязновато-белого цвета, слоёным пирогом уходящую в высоту на добрые триста метров. Вся её верхушка была усеяна антеннами, техническими коробами и яркими сигнальными огнями, стены пестрили неоновой рекламой, а вокруг россыпью стеклобетона ютились здания поменьше, соединённые друг с другом крытыми стеклянными галереями.
Людям, которые выбирались из городов-крепостей по мере того, как после Большой Войны радиация сходила на нет, необходимо было восстанавливать транспортные связи, и такие транзитные комплексы положили основу послевоенным связующим новый мир артериям. Внутри опутанного подъездными дорогами и окружённого широкими складскими ангарами комплекса располагалась целая куча магазинов, паркинги, номера «на час», кинотеатры и игорные заведения, а в стороне разноцветными огнями переливалась огромная заправочная станция для автомобилей и глайдеров.
В этом месте бетонное шоссе пересекалось с воздушной трассой, и наземные легковые и грузовые машины, двигаясь по сложной и запутанной развязке, съезжали с шоссе, чтобы после короткого перерыва отправиться в путь, а аэромобили вплывали прямо внутрь комплекса через широкие проёмы в стенах, вылетали оттуда и с гулом уносились ввысь, вливаясь в нескончаемый поток гудящих, словно стая саранчи, глайдеров.
Перед самым выездом на шоссе, с которого впереди можно было уйти на развязку до Комплекса, нам пришлось остановиться – сверкая мигалками, путь нам перерезала полицейская машина. Сердце моё ушло в пятки, я сползла с сиденья на пол, стараясь укрыться за торпедой, спрятаться, исчезнуть, но некоторое время ничего не происходило – никто не собирался меня искать.
Через полминуты слева возникла приземистая многоколёсная каракатица – чёрный беспилотный грузовой тягач тащил за собой громоздкий полуприцеп, на котором вплотную друг к другу были уложены чёрные же трапециевидные модули с лаконичной эмблемой – перевёрнутой белой пирамидкой. Тягач ушёл вперёд, а следом за ним появился следующий. И ещё один, и ещё… Прямо над нами неторопливо просвистел такой же угольно-чёрный аэрофургон и пяток полицейских глайдеров сопровождения, а колонна всё не кончалась.
– Опять спецура свои секреты таскает, – проворчал Фёдор. – Туда-сюда, и обязательно с полным перекрытием движения. Нам ещё везёт – мы сейчас соскочим на съезд, а тем, кто дальше едет, так и тащиться, пока колонна не свернёт.
Синие мигалки били по глазам. Полицейскому в джипе сопровождения не было до меня никакого дела – он просто ждал, пока пройдёт колонна, чтобы затем перекрыть очередной участок на пути следования.
– А что везут? – с явным облегчением спросила я.
– Да кто его знает, что везут… Много болтают про эти колонны – то ли внутри инопланетяне, то ли человеческое мясо, а то и секретное оружие. Одно могу сказать – такая охрана неспроста. Видишь вон тот летающий фургончик? Вот там сидят операторы беспилотников. Если шибко интересно – можешь спросить у них, а мне без разницы. Пока это меня никак не касается…
Колонна тем временем миновала эстакаду, и сразу за парой замыкающих полицейских внедорожников потянулся плотный поток машин. Кое-как вклинившись в лавину автомобилей, через полкилометра мы соскочили на эстакаду и, словно на американских горках, прокатились по многоуровневым подъездным дорогам. С непривычки можно было запросто заблудиться среди этих разъездов и эстакад…
Подкатив машину под бок одного из зданий Комплекса, Фёдор повернулся ко мне и спросил:
– Тебе ещё что-нибудь нужно? Давай, денег в дорогу дам…
– Вы и так мне уже сильно помогли, – попыталась я возразить.
– Не упирайся, тебе они понадобятся. Путь неблизкий, задача стоит не из лёгких.
Он достал кошелёк, выгреб оттуда всю наличность и протянул мне. У меня навернулись слёзы на глазах, я взяла деньги и сунула их в карман, перегнулась через подлокотник и обняла Фёдора уцелевшей рукой.
– Ну-ну, хорош, – засмущался он. – Любой бы сделал то же самое на моём месте.
– Далеко не любой. Спасибо, Фёдор Иванович!
Я открыла дверь и вышла из машины. Сверху нависала громада здания, в воздухе стоял непрерывный гул и шум проезжавших и пролетавших машин. Звучали сигналы, многочисленные пешеходы с сумками и без сновали туда-сюда. Кто-то готовился встречать праздник, а для кого-то это был очередной рабочий день.
Я поправила рюкзак, одёрнула куртку и направилась ко входу в комплекс. Встречай меня, дивный новый мир…
Глава V. Граница
… Новый Роттердам возвышался над прилегающими густыми лесами, восседал на нешироком плато, словно ёж, сидящий на пеньке – такой же ощетиненный прожекторами и автоматическими орудиями по периметру – давно спящими за ненадобностью. Город был разделён на две части, одну из которых – космодром – я только что покинула, выбравшись на узкую улочку, заключённую меж трёхэтажных модульных металлокерамических построек, покрытых местами белыми пятнами антикоррозийной мастики. Слоистые домики с закруглёнными углами серого цвета – такого же, как небо над головой, – тянулись вдоль дороги, мощёной сотами углеродного покрытия – чёрными шестиугольниками с небольшими зазорами, в которые уходила дождевая вода. Этакий аналог обычной каменной плитки, но гораздо более прочный и долговечный.
Похоже, здесь всё так и осталось со времён основания городка, когда инженеры-строители Космофлота разворачивали на холме временное жильё, укладывали временное покрытие и возводили временные стены, чтобы Земля пустила очередной росток цивилизации на новом фронтире. Как известно, нет ничего более постоянного, чем временное…
Улочка упиралась в высоченную ограду и делала поворот за угол. Рядом со мной на столбике едкими цветами играла пара неоновых указателей, а под ними была закреплена ободранная выцветшая карта поселения – всего шесть перекрёстных улиц внутри охраняемого периметра. Разыскав на схеме офис Внутреннего Контроля, я направилась прямиком туда. Улицы были пустые, серые и почти безлюдные – лишь редкие прохожие, с интересом поглядывая на меня, спешили по своим делам. Сразу бросилось в глаза, что ни детей, ни пожилых на улицах не было.
Миновав очередной перекрёсток, я увидела выделявшуюся на фоне остальных зданий башню узла безопасности. Сверху её венчала бронированная обзорная площадка, усеянная разнообразными устройствами – от простых антенн связи до инфракрасного сканера местности и радарной установки, – а во всю высоту конструкции один над другим выделялись массивные створки люков – видимо, оттуда на рейды отбывали дроны. Так и оказалось – к одному из люков где-то в середине конструкции подлетел полуметровый патрульный беспилотник, завис, чуть покачиваясь. Створки распахнулись, ощетинившийся оружием робот плавно вплыл во тьму, и башня снова стала серым монолитом.
Над стеной со стороны космодрома возвышался белёсый купол станции космической связи. Какие-то покрытые ржавчиной контейнеры были сложены вдоль тротуара, а рядом темнели массивные подъёмные складские ворота. Через них, похоже, проходили поступающие на планету грузы. Мимо проплыли ещё несколько серых и строгих модульных домиков, на небольших балкончиках которых стояли вазоны с местными растениями – и впереди показался вход в учреждение. Дверь приветливо отъехала в сторону, и я очутилась внутри. За стойкой сидел хмурый человек в форме и изучал что-то в мониторе.
– Здравствуйте. Где я могу найти господина Клэйуотера? – вежливо поинтересовалась я.
– Третий кабинет, – не отрываясь от своего занятия, мужчина указал рукой, и я отправилась в указанном направлении.
По пустому коридору я добралась до искомого кабинета и толкнула дверь. Из-за стола на меня поднял взгляд сонных глаз огромный человек в форме.
– А вот и вы, Елизавета, – пробасил он. – Как добрались?
– Прекрасно. Здесь очень тихо и спокойно, никакой суеты. Будто все вымерли.
– Да, у нас тут довольно скучно, что не может не радовать. Полгода назад ещё случались стычки на подступах, а теперь Конфедерация здесь надёжно укрепилась. В первую очередь, конечно, благодаря лояльности местных. Без их поддержки сидели бы тут безвылазно, отстреливаясь… Впрочем, давайте ближе к делу. Присаживайтесь. – Ирвин Клэйуотер сделал широкий жест рукой.
Я заняла свободный стул, и нас теперь разделял большой стол, заваленный какими-то бумагами, стопками карточек и кристаллических накопителей. В углу помещения царствовал офисный помощник – стандартный робот, которыми оснащались все казённые учреждения Конфедерации. Он имел некое подобие интеллекта, реагировал на голосовые команды, мог верифицировать и тут же распечатать документ любой сложности, имел доступ ко всем электронным картотекам. Незаменимая вещь для делопроизводства, заместившая в своё время необъятные картотеки и бесконечные ряды шкафов с документами.
Я выжидала. Изучив меня, Ирвин сказал:
– Иван мне всё сообщил, но я не думал, что сюда прибудет совсем ещё девчонка. Межпланетный курьер – это дело серьёзное и опасное, особенно тут, на Каптейне… Итак, мне нужно знать, куда вы собираетесь.
– Мне нужно в округ Сайрен. Там у меня назначена встреча.
– Какого рода информацию переносите?
– Зашифрованное письмо от совета директоров благотворительного фонда имени Экс Эш Эй-Сиксти Маск, – без запинки произнесла я, долгие тренировки перед зеркалом не прошли даром. – Адресат – холдинг «Солнечный Круг», оператор сети интернатов.
Чиновник огромными неуклюжими пальцами сосредоточенно набрал что-то на сенсорной панели, после чего вынул откуда-то провод, брызнул на плоский коннектор дезинфектором и протянул мне.
– Подключитесь, пожалуйста. Мне нужно удостовериться.
Я приложила метку к нейру, Клэйуотер смотрел в монитор и задумчиво бормотал:
– Шесть страниц… Двойной ключ-шифр фонда… Электронная подпись есть, совпадает… Спасибо, этого достаточно, – сказал он наконец, протянув руку. Я отключилась и отдала ему штекер. Убрав провод, он сцепил руки перед собой, вздохнул и пробасил: – Это опасное путешествие далеко за пределы «зелёной зоны», там Конфедерация не сможет гарантировать вашу безопасность.
– Поздно отступать, господин Клэйуотер, – сказала я. – За эту доставку мне хорошо заплатят, поэтому я согласилась на риск.
– Значит так, – протянул таможенник, откинувшись в жалобно скрипнувшем кресле. – Сегодня в сторону границы «зелёной зоны» идёт грузовой конвой, отправитесь вместе с ним. Это сто тридцать километров. А дальше придётся искать попутку или топать пешком по территории Комендатуры. Армия там только проездом, леса населяют всякие сумрачные личности. Есть полиция, но, сами понимаете, они вашей охраной заниматься не станут. Не могу не спросить… Вы уверены, что хотите туда выбраться? Ещё не поздно передумать.
– Уверена.
– Ну, хорошо… – Он повернулся в сторону робота и скомандовал: – Бюрократ, распечатай карточку временного резидента на имя Анны Рейнгольд, въездные данные от сегодняшнего дня.
– Будет сделано, – безжизненным голосом ответила машина и в чреве её что-то зашуршало.
– Конвой отбывает в семнадцать ноль-ноль от портовых грузовых ворот. Не опаздывайте.
Робот уже выплюнул из приёмного лотка карточку временного резидента. Я взяла её, сунула за пазуху, поблагодарила чиновника и покинула кабинет.
Мне нужно было скоротать время, поэтому я решила пройтись по территории в поисках какого-нибудь заведения. В результате получасовой прогулки я пришла к выводу, что в городке был всего лишь один бар-ресторан, и он же – гостиница под названием «Оазис». Был он чем-то похож на салун времён дикого запада – барная стойка, несколько круглых столиков, лесенка на второй этаж, где на окаймлённой перилами галерее высились круглые дубовые столы. У стойки никого не было, наверху – тоже. Бар вообще был совершенно пуст, лишь одинокий бармен – до крайности худая хмурая женщина с очень бледной, почти синей кожей – чуть ли не подпрыгнула от радости при моём появлении. Разглядев меня как следует и прикинув мой возраст, она немного поникла, но всеми силами старалась выдержать изначальный настрой.
– Добро пожаловать в «Оазис», девушка! – с деланным энтузиазмом воскликнула она. – Что будете заказывать? Иви-Колу или лимонад? Рекомендую наш фирменный безалкогольный напиток – сок дьяволова куста.
– Что за сок? – спросила я, заинтересовавшись названием.
– О, я вижу, вы не местная. Иначе знали бы не понаслышке о чудодейственных свойствах этого сока. Позвольте, я вам налью…
Женщина достала продолговатый стакан, наполнила его иссиня чёрной жидкостью, и над стаканом тут же взвился лёгкий дымок. С опаской оглядев его со всех сторон, я принюхалась. В нос ударила леденящая смесь мяты, хлорки, древесных опилок и чёрт знает, чего ещё.
– Это точно можно пить? – неуверенно поинтересовалась я.
– Конечно, можно! Дьяволов куст – это изюминка Каптейна, его визитная карточка. Смелее, попробуйте. – Хитро сверкнув глазами, женщина пододвинула стакан в мою сторону.
Я взяла сосуд, взвесила его в руке, зажмурилась и сделала глоток. Горло обожгло холодом, бодрящая морозная волна полилась по телу, а в мышцах возникло лёгкое покалывание.
– Чувствуете? – женщина заглядывала мне в глаза и чуть ли не подпрыгивала на месте. – Ни с чем не сравнимые ощущения. Стаканчик сока утром – и любую усталость как рукой снимает. А ещё он помогает держать себя в тонусе.
Бледная исхудавшая женщина нервозно улыбнулась. Она явно давно и плотно сидела на «чудодейственном зелье» – нездоровая худоба и буквально торчащие кости выдавали в ней наркоманку со стажем. Дьяволов сок тем временем струился по моим венам, придавая сил и уверенности в себе. Лёгкое чувство голода, с которым я сошла с борта «Виатора», испарилось без следа, и теперь я готова была двигать с места горы. Сделав ещё один глоток, я повертела в руках стакан и сказала:
– Очень похоже на наркотик, но я никогда раньше не слышала о таком стимуляторе.
– Ещё услышите. – Она мелко закивала. – Он появился всего-то пару лет назад, наши садоводы заприметили его на Кислых Болотах. Отлично растёт в неволе, так что его теперь активно культивируют все, кому не лень.
– Странно, что его до сих пор не запретили.
– Запретили. Но только за стеной, на территории Комендатуры, а здесь, в Конфедерации, он вполне легален. Впрочем, разве запреты когда-нибудь были помехой для хорошего продукта? – риторически вопросила женщина.
Облокотившись на стойку, я попивала дьяволов сок маленькими глотками и раздумывала о дальнейшем плане действий. До отбытия конвоя оставалось полчаса. После того, как я доберусь до границы «зелёной зоны», первым делом мне нужно будет протопать до Сайрена и избавиться от программы-трекера. Затеряться не составит труда – на Каптейне хватало подпольных техноправов. Кроме того, здесь был хорошо развит чёрный рынок мехапротезов. Работали кустарные производства, снабжавшие контрафактной техникой половину Сектора. Часто люди пропадали без вести, а в продажу выбрасывался набор качественных имплантов, и в этом случае спрашивать о происхождении запчастей было неприлично…
Но вот дальнейшие действия представлялись мне довольно смутно – нужно будет каким-то образом раздобыть информацию и начать претворять в жизнь намеченный план. Решать проблемы я, впрочем, предпочитала по мере их поступления, поэтому эту часть отложила на потом. Нужно было выдвигаться в сторону космопорта.
Расплатившись, я покинула бар и двинулась по узкой улочке, сжатой высокими стальными стенами модульного жилья. У тех самых ворот, которые некоторое время назад были закрыты, уже стоял большой грузовик и пара джипов сопровождения. Из недр склада выкатился погрузчик с очередным ящиком и пристроился позади кузова. Рядом с грузовиком расслабленно стояли несколько человек в боевой выкладке и о чём-то беседовали. Автоматы болтались на ремнях, бронежилеты – расстёгнуты. Раздавался смех. При моём появлении они оживились и принялись с интересном разглядывать новоприбывшую.
Я решительно прошагала к одному из джипов, на пассажирском сиденье которого сидел смуглый мужчина в офицерской форме и кепке и сосредоточенно изучал интерактивную карту на планшете.
– Здравия желаю. – Я вынула из кармана документ и бодро отрапортовала: – Меня определили в ваш конвой, вот бумага. Путаться под ногами я не буду, и по прибытии к границе сойду на землю и отправлюсь по своим делам.
Офицер взял у меня листок, прочёл содержимое, после чего сплюнул на землю и сообщил:
– Занимай место на заднем сиденье. Сиди тихо и ничего не трогай. Если вдруг что – оставайся на месте и прячься за бронёй. Есть вопросы?
– Никак нет, – выпалила я, открыла заднюю дверь и взобралась на пассажирское место…
* * *
Колёса размеренно постукивали по стыкам бетонных плит, машину потряхивало в такт, а за окном проплывали болота. Устланные дырявым покрывалом белёсого тумана, они испускали зеленоватую дымку. Из застывшей жижи тут и там торчали скрюченные скелеты деревьев, словно серые узловатые пальцы мертвецов. В стороне, вздымаясь сквозь туман, низкое серое небо протыкали опоры ЛЭП. В приоткрытое окошко заносило запах гниения.
Сидевшие спереди офицеры были немногословны, периодически обмениваясь короткими репликами. Я глядела в окно, размышляя над превратностями судьбы. Я снова сидела на заднем сиденье офицерской машины, снова конвой нёс меня навстречу месту, где произошёл очередной излом моей жизни. Что я найду, когда доберусь туда? Это место манило, тянуло к себе, а сердце моё так и жаждало обмануться – оно надеялось, что, если мне хватит духу добраться до старых железных ворот и войти внутрь периметра интерната, я увижу привычную картину – гуляющих по территории охранников и ребятню, стайками снующую между корпусами, от столовой к плантации, от склада к мануфактуре и обратно… Нет, нельзя возвращаться туда. Куда угодно – только не в интернат, полный убитых надежд…
Опоры ЛЭП скачком надвинулись из непролазной жижи, топкая болотная почва упёрлась в насыпь, и джип въехал на территорию базы. Довольно широкое пространство было уложено бетонными плитами – такими же, по которым мы двигались последние пару часов. Аккуратные двухэтажные казармы ровным рядом уходили вдаль и скрывались в тумане. В базовом лагере, окружённом сеткой-рабицей, кипело движение – бойцы бегали от препятствия к препятствию, отжимались, подтягивались и отрабатывали боевые приёмы. Физические тренировки – лучшее лекарство от безделья.
Мелькнули цистерны с топливом, мимо протянулся продолговатый гараж с множеством закрытых ворот. В поле зрения появилась пустая вертолётная площадка, и наконец машина остановилась.
– … Ты там спишь что ли? – офицер сидел вполоборота и смотрел на меня.
– Что? Нет, не сплю. Что вы сказали? – очнулась я от наваждения, стряхивая с себя воспоминания.
– В женской казарме есть свободные места. Сейчас пойдём к коменданту.
– Нет, – отрезала я. – Мне нужно уходить.
– Куда? Сейчас без пяти семь. После семи всем предписано оставаться внутри периметра.
– Значит, у меня есть пять минут, чтобы уйти. – Открыв дверь, я спрыгнула на землю.
– Скоро стемнеет. – Офицер приоткрыл окно и сдвинул кепку набекрень. – Оставь эту дурацкую идею.
– Слушайте, я вам благодарна за доставку, но на этом всё. Не нужно меня удерживать, всё равно у вас ничего не получится. Где выход? Там? – Я сделала пару шагов в сторону КПП, за которым в тумане исчезала сквозная бетонная колея.
– Там, там. Если ты решила заработать себе на голову неприятностей, не буду тебе мешать. Счастливого пути!
Я решительно направилась через площадку в сторону КПП, и у шлагбаума молча предъявила часовому выписанный мне в Новом Роттердаме документ. Боец вопросительно посмотрел куда-то поверх моей головы, затем, получив сигнал, кивнул мне и отошёл в сторону. Узкая насыпь с дорожным полотном уползала в никуда, скрываясь в молочном тумане. Его клочья, языками поднимаясь вдоль болот, лениво облизывали покосившиеся, медленно-медленно сползающие по волглой почве бетонные плиты.
Очень скоро база скрылась за спиной. Некоторое время до меня доносились отрывистые выкрики и шум моторов, но густой туман проглотил и эти звуки, оставив меня наедине с глухим стуком собственных шагов…
Глава VI. Челноки
… До Москвы отсюда было полторы тысячи километров по прямой – часов семь неспешного полёта.
Кое-как одной рукой натянув поплотнее шапку и подняв ворот тёплой куртки, я вошла внутрь просторного помещения и огляделась – полиции видно не было. Место было весьма оживлённым, поэтому я имела возможность затеряться в толпе. Я последовала в сторону лифтов, чтобы затем выбраться на один из верхних уровней здания – на парковку аэромобилей. Поймать попутный глайдер казалось мне единственным разумным вариантом из всех, что пришли в голову – путь по земле занял бы намного больше времени, а использовать общественный транспорт было крайне рискованно – на меня могли выйти блюстители правопорядка.
Вокруг перемещались люди в самых разнообразных костюмах. Кто-то удачно и не очень сочетал обычные вещи – джинсы и пиджак, юбку и свитер, мешковатые штаны и туфли на каблуках. Кое-кто украшал одежду разноцветными светящимися огоньками и неоновыми лентами. Мне навстречу прошла стайка молодёжи с причудливыми разноцветными причёсками. В воздухе витала беззаботность и тонкий, едва уловимый аромат затянувшихся новогодних праздников.
Следом за мной в лифт, ведущий на крышу, зашла парочка прилизанных молодых людей неопределённого возраста и пола. Они горячо обсуждали нюансы коллекции одежды от какого-то модного кутюрье и периодически с опаской косились на меня – военные штаны и камуфляжный ватник явно контрастировали с их лёгкими цветастыми курточками и узкими, нелепо подвёрнутыми джинсами, из-под которых выглядывали красные обмороженные лодыжки.
Наконец, створки лифта раздвинулись, и мы оказались в небольшом прозрачном предбаннике с ведущей на парковку двойной дверью. Юноши исчезли между рядами глайдеров. Уставившись вверх, на бесконечно далёкий чёрный потолок, усеянный ровными рядами жёлтых огней, я стояла и размышляла над тем, как найти попутку. Взгляд мой скользнул вниз. К кому из спешащих водителей подойти?
Вот семейная чета погрузила свои покупки в багажник и села в аэромобиль, который тут же с гулом оторвался от поверхности, поплыл в сторону белого проёма и скрылся в зимнем небе… На освободившееся место приземлился фургончик с рекламой мебельной фабрики на борту. С водительского сиденья неуклюже выбрался толстый, раздувшийся водитель в рабочем комбинезоне и скрылся соседнем лифте… Мимо прошёл делец в костюме, беспрестанно болтавший с кем-то по коммуникатору, и сел в роскошный, чёрный и длинный планер…
Чуть поодаль стоял просевший на стойках угловатый аэрофургончик серого цвета с пятнами и ржавыми потёками. Задняя дверь была открыта, двое коренастых мужчин пытались впихнуть внутрь картонную коробку. Мужчины поворачивали её так и этак, и наконец им удалось с усилием затолкать ящик внутрь. Подойдя к ним вплотную, я прокашлялась. Невысокий коренастый мужичок в коричневой кожаной куртке с забавной старомодной кепкой на голове обернулся, смуглое лицо его с густыми седыми бровями, увенчанное огромным носом с шикарными чёрными усищами, расплылось в улыбке.
– Дэвушка-красавица, чем старый Гагик обязан твоему появлению? – торжественно вопросил мужчина со странным акцентом. Его спутник, молодой чернобровый парень, тем временем внимательно оглядывал меня с ног до головы.
– Я тут просто осматривалась и, грешным делом, подумала, что вы сможете мне помочь, – сказала я. – Мне нужно добраться до Москвы.
Мужчины переглянулись, старший всплеснул руками и радостно вскричал:
– Мы как раз едем туда! И подвезти такой красивый дэвушка будем только рады! Пойдём! – Он обошёл машину и со скрипом отворил пассажирскую дверь. – Прошу садиться!
Я опустилась на сиденье, уложив рюкзак между ног. Снаружи раздался обескураженный голос:
– Папа, а как же я?
– А ты что же, решил ехать с комфортом, пока дэвушка будет трястись в кузове? Тебе жалко, да? Поедешь в фургоне, не сломаешься.
– Но там же разлито…
– Ну а кто разлил? Ты и разлил. Вот и вытрешь заодно. Чего торгуешься? Может, тебе судьба наконец невесту преподнесла – так покажи, что ты настоящий мужчина, сын своего отца!
Внутренность глайдера соответствовала его внешнему виду. По салону были развешаны талисманы, освежители воздуха, кисточки от ковров, а на торпеде кивала головой игрушечная собака-маятник. По всему периметру лобового обтекателя были расклеены потёртые монетки, посреди панели торчал жидкокристаллический монитор, по экрану которого беззвучно сновали красочно и нелепо разодетые актёры какого-то юмористического шоу. Водитель плюхнулся на сиденье и воскликнул:
– Я Гагик! Там сзади – Вардан, мой сын. Нежное существо растёт, как ни вкладывайся, как ни старайся… А как зовут тебя, красавица?
– Лиза, – ответила я.
– Какой хороший, красивый имя! Ты меня не бойся и ничего не стесняйся, будь как дома! Долетим с ветерком! Ну, пора в путь, да?
Гагик швырнул недокуренный бычок наружу, завёл двигатели, по корпусу пошла вибрация и дрожь, а собачка на торпеде мелко затрясла головой. Я начинала жалеть о том, что согласилась сесть в этот глайдер – создавалось ощущение, что он развалится прямо в полёте, – но отступать было уже некуда.
Натужно взвыв, перегруженная машина поднялась в воздух и, с трудом ускоряясь, понесла нас наискосок над стоянкой. Откуда-то слева поперёк движения, накренившись, возник и в метре от нас проскочил красный легковой планер. Я вжалась в сиденье, сердце заколотилось, а Гагик махал кулаком куда-то в пустоту и орал:
– Мерет кунем! Куда прёшь, баран безмозглый?! Понакупят прав, честному человеку пролететь негде! Бози тха!
Гагик осёкся, явно засмущавшись, и повернулся ко мне:
– Прости, джана, не сдержался! Все отары с предгорий разбежались, все бараны теперь на дорогах…
Покраснев, он сосредоточился на управлении машиной, а усы его принялись шевелиться. Аэрофургон выплыл из просторного стояночного ангара прямо в белёсую зимнюю мглу, набрал скорость и высоту и вклинился в поток летящих машин.
* * *
Мы неслись по воздушной трассе, а Гагик, лихо вращая штурвалом, слева, справа, снизу и сверху обгонял попутные аэромобили. Мелькали гравибуйки с яркими светящимися аэродорожными знаками. Из хрипящих колонок звучала игривая музыка – барабаны и задорная гармошка разбавлялись хором мелодичных мужских голосов. Гагик, оживлённо размахивая руками, жаловался на водителей и страстно сыпал шофёрскими историями из своей жизни, как из ведра.
… – И вот я уже четвёртый час в пути, и меня клонит в сон. Но дорога глухая, прямая, до следующего Комплекса ещё час пути, автопилот не работает… И тут я слышу, как в стекло стучит кто-то! Представляешь?! Высота – километр, скорость – триста! Смотрю – а там рожа синяя такая, обледеневшая! Сосульки из носа свисают, глазищи белые – во! Я от страха чуть не помер!
– С ума сойти…
– Я чуть не сошёл! Протёр глаза – нет рожи… Нет, думаю, надо спать, а то и до беды недалеко! Ну, снизился, приземлился посреди какого-то поля и уснул прямо как был, на сиденье. А утром меня будит полицейский патруль. Выясняют, выспрашивают – ара, что это ты тут делаешь? Почему ты с трассы сошёл? Документы проверили, и говорит мне потом патрульный – слушай, ара, повезло тебе, там впереди самолёт падал, и прямо сквозь трассу прошёл. Десять машин – вдребезги! Людей погибло – немеряно! Вот и думай после этого, есть ли знаки в этом мире…
Я вполуха слушала болтливого Гагика и, будто завороженная, смотрела на его усы. Они жили какой-то своей жизнью и постоянно шевелились. Я была уверена – они подавали мне отчаянные знаки, взывали о помощи. Им хотелось оказаться подальше отсюда, в родном горном селе, окунуться в душистый многолетний коньяк, искупаться в путуке, насладиться ароматным запахом хороваца и толмы…
Что-то за окном привлекло моё внимание. Я повернулась и увидела справа внизу гигантский, невообразимых размеров кратер, очертания которого были отчётливо видны даже сквозь плотные заросли многолетнего кустарника, покрывавшего его склоны. Гагик проследил за моим взглядом.
– В Большую Войну сюда упала ракета, – вполголоса произнёс он. – Целились в Москву, но её отвернули лазерами. Не очень удачно – она не взорвалась в воздухе и упала здесь. Сколько лет прошло, а до сих пор радиация не пропала полностью. Но природе хоть бы что! Теперь там растут прекрасные растения, а вот людям лучше держаться подальше…
Я проводила кратер взглядом. Мелькнул гравибуй с указателем «Луховицы, 40 км. Москва, 150 км». Меня окутывало волнение с примесью ощущения приближающейся цели, но умом я понимала – найти нужного мне человека в огромном городе будет нелёгкой задачей, однако уже само наличие такой задачи придавало сил.
… – Ты, джана, никому не говори, что мы полкузова замороженного мяса везём, – заговорщически сказал Гагик. – Представляешь, в Москве нет мяса! Настоящего, животного мяса больше нет, а людей теперь кормят насекомыми. Ара мне говорит: ты жука пробовал? Нет, говорю, не пробовал. А червяка пробовал? Тоже нет. А зачем ты, ара, насекомое ругаешь, раз не пробовал?
– А почему никому не говорить? – удивлённо спросила я. – Это что, секрет?
– Потому что, если полиция узнает – штрафы будут. Нельзя мясом животного торговать в городе, незаконно это. Да мы бы и не торговали, если бы хорошие люди не просили. Они нам заказывают, а мы возим… Много лет назад всё смеялись – какой на западе человек глупый, всё с собой позволяет делать. – Гагик с досадой покачал головой. – Кормить себя дерьмом позволяет, в рабство себя отдаёт, рассказывая о правах и свободах. А теперь оглянись вокруг – здесь всё то же самое!..
Время летело почти незаметно, а леса и поля под нами постепенно разбавлялись разноцветными пятнами всё более плотной застройки, слившейся в конце концов в один необъятный городской массив, уходящий за горизонт. Воздушные трассы здесь перекрывали одна другую, аэромобили двигались снизу и сверху, параллельно, перпендикулярно и навстречу нашему движению. От тысяч летящих сквозь дымку огоньков рябило в глазах.
Внезапно музыка отключилась, и голос из стереосистемы произнёс:
– Внимание, вы находитесь в зоне интенсивного движения. Максимальная разрешённая скорость: пятьдесят километров в час. До бесполётной зоны: пятнадцать километров. Рекомендуется перейти на автопилот и внести координаты места назначения. В случае, если автопилот не задействован, займите нижний ярус потока, возьмите правее и сбавьте скорость.
Гагик, поглядывая сквозь лобовое стекло, принялся одной рукой нажимать на панель сенсорного дисплея. Через полминуты он отпустил штурвал и откинулся на сиденье. Спохватившись, схватился вдруг обеими руками за голову и воскликнул:
– Лиза, красавица, я совсем забыл! Куда тебя отвезти?!
– Я здесь в первый раз, и сама не знаю, куда пойти. – Я пожала плечами. – Наверное, в какое-нибудь относительно тихое место. Есть же тут такие?
– Есть, найдём! – воскликнул шофёр. – Гагик знает этот город, как свои пять пальцев!
Я глядела вниз, на слившиеся в светящееся покрывало кварталы мегаполиса. Через несколько минут мы приземлились на крышу многоуровневого паркинга в каком-то спальном районе. Вокруг возвышались дряхлые дома средней этажности, перемежаясь с серыми высотками из стекла, металла и бетона.
– Здесь очень тихий и спокойный район. Ну, по сравнению с другими частями города. – Гагик достал потёртую жёлто-оранжевую карточку с надписью «Утомлённому – отдых», нацарапал на ней набор цифр и протянул мне. – Если что – звони в любое время дня и ночи! Постараюсь помочь. А если не получится, то постараюсь получше! Вот, на карточке хорошая гостиница – недорого, клопов нет, тихое место. Я там останавливался пару раз. Ну, а мне пора! С наступающим Рождеством!
Я нашарила в кармане деньги и спросила:
– Гагик, сколько с меня?
– Нет-нет, ничего не нужно! – Он страстно замахал руками. – Денег с тебя не возьму за красивые глаза!
– Спасибо, Гагик. Счастливого тебе пути!
Я вышла наружу и хлопнула дверью. Тут же открылась задняя створка, и оттуда, прихрамывая и держась за поясницу, выбрался Вардан. Немой вопрос отпечатался у него во взгляде, он открыл было рот, чтобы задать его, но понял – сейчас наши пути разойдутся навсегда. Сейчас – не время и не место заводить новые знакомства. Безраздельно властвует ветер дороги, разносящий людей в разные стороны, словно семена одуванчика.
Едва заметно кивнув мне, он влез на пассажирское место. Глайдер взмыл ввысь и скрылся в потоке искр, разрезающем на части вечернее небо.
Мне везло – наверное, как никогда раньше. Словно из ниоткуда возникали люди, помогавшие мне двигаться по пути к цели. В этом не было моей заслуги – возможно, удача была утешительным подарком от старушки-судьбы за гибель Марка, но меня это вполне устраивало. Это лучше, чем ничего. Теперь мне нужно было найти место, где можно было бы приткнуться и заночевать, поэтому я решила не задерживаться, спустилась на лифте вниз и вышла из здания паркинга.
Глава VII. «Весёлый Саймек»
Приближался праздник, и московские улицы были заполнены людьми. Мне казалось, что на меня все смотрят, но вскоре это неловкое ощущение исчезло – стало очевидным, что прохожим друг на друга было по большому счёту плевать. Секундный взгляд – и ты больше никогда не увидишь этого человека, он растворится в толпе также внезапно, как возник мгновением ранее.
Тут и там в потоке я замечала людей, которые сильно отличались от массы своим внешним видом. Светящиеся бионические глаза, сияющие отполированным хромом руки, ноги или даже голова, странные причёски и полупрозрачная одежда – похоже, в большом городе многие старались выделиться из толпы, приковать к себе взгляд, пусть даже на секунду – у них это получалось, и их воспринимали совершенно нормально. А вернее, индифферентно – в плотном потоке людей все были заняты собой и своими мыслями. А ещё все глядели себе под ноги. Было грязно, на тротуаре валялся мусор – осколки стекла, обрывки бумаги и полиэтилена. Воздух был наполнен запахами выхлопа и гари.
Сверившись с интерактивной картой на пересечении двух улиц, я нашла искомую гостиницу, выбрала направление и побрела вдоль тротуара. Вскоре стало ещё оживлённее, приходилось лавировать в потоке людей, а высокие дома сменились высоченными небоскрёбами, стены которых, покрытые рекламными экранами, упирались, казалось, в самое небо.
У стен, а местами прямо посреди тротуара стояли горящие бочки, возле которых грели руки грязные люди, одетые в лохмотья. Фасады зданий были усеяны небольшими магазинчиками, мерцали огни неоновых вывесок, в высоте двигались голографические проекции, сменяли друг друга рекламные слоганы и названия разных брендов. Горящая огнями массивная крытая галерея, перекинувшаяся прямо через улицу, соединяла два небоскрёба-близнеца, а со всех сторон струилась какофония звуков – выкрики рекламных болванчиков, агрессивная и зазывная музыка, гул автомобилей, людской гомон. Сквозь лавину звуков иногда прорывались различимые выкрики:
«Шаурма! Люля-кебаб!»
«Нейрофоны недорого!»
«Девочки на любой вкус!»
«Игровые автоматы и ставки! Заходи, не прогадаешь!»
«Окунитесь в мир виар-фантазий!»
Вдоль забитой машинами дороги с гулом пролетел крупный патрульный квадрокоптер, лавируя между протянутыми поперёк улицы проводами и рекламными растяжками. Следом за ним, будто дожидаясь разрешения невидимой диспетчерской, из переулка вынырнул дрон поменьше с подвешенной плоской коробкой. Вереницей пронеслись ещё пара аппаратов, поперёк улицы прожужжал ещё один, и ещё… Все они тащили коробки самых разных форм и размеров – плоские, прямоугольные, квадратные. Беспилотники служб доставки жужжали над головой, а люди у горящих бочек провожали их голодными взглядами.
Впереди, возле фасада очередной лавки я заприметила припаркованный у обочины бело-голубой фургон, мигающий яркими проблесковыми огнями. Возле него стояла группа полицейских в синих костюмах, щитках и наколенниках с тяжёлыми автошокерами наперевес. Стараясь вести себя естественно, я расслабленной походкой проследовала мимо полицейских, двое из которых шумно заламывали какого-то пьяного балагура. Ещё двое тащили в фургон смуглого мужчину – судя по всему, хозяина лавки. Тот вяло упирался и ломающимся голосом пытался что-то объяснить:
… – За что меня? Я ничего не нарушил!
– Это эпидстанция будет разбираться, нарушил ты или нет, а мы тебя должны задержать до выяснения. Огурцы, которые ты под лаваш режешь, кривые? Кривые!
– Мамой клянусь, покупал у «Овощтрейда», одобренные!
– Овощтрейдовские прямые и длинные, а у тебя кривые и короткие. Значит, контрафакт! А ну, пошёл!
– Я не виноват! Мне подкинули!
Торговец получил палкой под рёбра и исчез в чреве фургона, а дверь с лязгом захлопнулась. Коп прицепил дубинку к поясу и покосился на меня. Для камер я была невидима, но вот у человека могли возникнуть вопросы. Я отвернулась, шагая в том же темпе, что и шла, мысленно прося о том, чтобы полицейский не начал меня сканировать и не наткнулся на блокиратор. Отойдя достаточно далеко, я выдохнула, пружина моего тела разжалась, и вскоре впереди показался искомый переулок. Гостиница, судя по табличке возле тёмной арки, располагалась там, и я свернула во тьму.
Улица осталась позади, людей здесь практически не было. Словно по рукотворному каньону, меж двух высоких стен, усеянных нависавшими кондиционерами, я шла вперёд по узкому переулку. На асфальте лежали мокрые кучи хлама, вдоль стен стояли серые мусорные баки, тут же рядом, укрывшись картонками, лежали пара бомжей. Мимо меня, пошатываясь и бормоча что-то себе под нос, проковылял доходяга. В глубине переулка, резонируя от стен, возник басовитый рык, и показались лучи фонарей. Я едва успела отойти к стене, как сквозь проезд в сторону улицы, разбрасывая валявшийся на дороге мусор, пронеслась целая группа байкеров на огромных мотоциклах.
От перекатистого рычания стальных зверей заложило уши, а я меж тем вышла в тёмный дворик, уставленный мотоциклами и ховербайками. С трёх сторон дворик был окружён старинными пятиэтажными развалюхами с неизменными блоками кондиционеров-очистителей под окнами. Одно из зданий на уровне второго этажа венчала красная неоновая вывеска: «Бар “Весёлый Саймек”», а соседнее – голограмма с надписью: «Гостиница “Утомлённому – отдых”». Возле входа в бар ошивалась шумная группа пьяных молодых людей непонятного пола, затянутых в кожу. Пахло мочой, в отдалении кто-то надсадно орал, а над всем этим великолепием, загораживая небо, развернулось грязное брюхо широкой эстакады, проложенной прямо над малоэтажными домами.
Интересно, полиция сюда вообще заглядывает? Это жутковатое место показалось мне идеальным убежищем – наверняка, давно проверенное и примелькавшееся заведение, на которое в органы охраны порядка звонки поступают с завидной регулярностью, и которое закономерно продолжает работать – ведь лучше иметь на карандаше более-менее известный и подконтрольный притон, чем искать дюжину новых, отлавливая разбежавшихся завсегдатаев.
Я проследовала ко входу в гостиницу и, обойдя чьё-то лежащее тело, толкнула дверь. Пара бритых наголо вышибал встретили меня безразличным взглядом сверху-вниз. Следуя через холл к стойке регистрации, я заприметила блестящий хром на запястьях их скрещенных рук – тоже мехи, значит. Пожилая дама с тёмными кругами под ярко накрашенными глазами встретила меня из-за стойки натужной улыбкой. Я тихо поинтересовалась:
– Сколько будет стоить относительно приличный номер? Желательно – в противоположной стороне от этого расчудесного дворика.
Получив ответ, кое-как одной рукой я достала свёрнутую пачку денег, отсчитала нужную сумму на сутки и расплатилась. Собралась было уходить, но вспомнила о своей главной задаче.
– В номере есть стационарный интернет?
– Шутишь, милочка? – всплеснула руками женщина. – Двадцать второй век на дворе! Зачем тебе стационарный интернет, когда у нас полное спутниковое покрытие? Или тебе не хватило денег на деку?
– С некоторых пор предпочитаю не пускать в голову посторонних, включая сетевой трафик.
– В таком случае, придётся доплатить.
– Держите, – сказала я, выудив из пачки ещё одну бумажку.
– Четвёртый этаж и направо. Вот, на карте номер…
– И ещё кое-что… Никто не должен знать о том, что я здесь.
– Вот как? – Женщина приподняла бровь. – Тогда придётся доплатить ещё. За анонимность…
Денежный запас таял на глазах. Четвёртый этаж встретил меня светлым просторным коридором, расходящимся в две стороны. Старенький на вид, но чистый и опрятный интерьер резко контрастировал с тем, что происходило внизу, во дворике. Я добралась до своего номера, повернула ключ и оказалась в небольшой уютной студии, разделённой на две части широкой кухонной стойкой. Сенсорный дисплей на стене, холодильник, электроплитка, узкая кровать, прямоугольное окошко, за которым во тьме где-то наверху неслись вереницы ярких огоньков. Несмотря на то, что здесь, под крышей, стоял постоянный гул автострады, висевшей буквально над головой, это место мне нравилось – оно было каким-то по-домашнему уютным и, хотя бы на короткое время, оно стало только моим. Я получила передышку и возможность уединиться.
Скинув рюкзак и куртку, я подошла к окну и, глядя на тёмный шумный двор внизу, почувствовала наконец долгожданное спокойствие…
* * *
Я не любила ультразвуковой душ. Уши были заткнуты специальными затычками, но создавалось какое-то давящее ощущение, словно меня сунули в вакуумный мешок и упорно, настойчиво откачивали из него воздух. Впрочем, свою работу ультразвук выполнял хорошо, и в местах, где вода стала дефицитом, без него было не обойтись…
Приведя себя в порядок, я сидела у монитора и продиралась сквозь горы информационного хлама, по крупицам собирая данные о профессоре астрофизики Владимире Агапове. Будучи практикующим учёным, он почти всегда пребывал в разъездах, находясь на острие научного прогресса. Спектр тем, которые своими исследованиями стремился охватить профессор Агапов, был весьма обширным – жизненные циклы звёзд, чёрные дыры, тёмная материя и энергия, кротовые норы, мультивселенные, течение и направление времени. Он был одним из тех, кто стоял у истоков знаменитой «Теории пустоты», а на одном из «Голиафов» уже вовсю проводились испытания двигателя с использованием антиматерии, к разработке которого также приложил руку Агапов.
Никакой личной информации об учёном в открытом доступе не было – ни адреса проживания, ни телефона, почты или любых других контактных данных, – и единственным упоминанием о нём в практическом смысле была разовая лекция в МФТИ, которая была запланирована на начало следующей недели. Профессор собирался вернуться на Землю на денёк и дать лекцию студентам, чтобы потом снова сорваться куда-то на окраину обитаемого сектора нашей галактики.
Это означало, что мне нужно было пробыть в этом городе ещё три дня, не протянув при этом ноги. Денег оставалось как раз на четыре дня проживания в гостинице при условии, что я не буду питаться, но такой расклад меня совсем не устраивал. Я чувствовала себя уязвимой – времена, когда я могла не беспокоиться за собственное будущее, имея возможность положиться на друзей, остались в минувшем. Там же остались моя уютная каюта и корабельный синтезатор пищи, растворились где-то в безнадёжно далёком прошлом…
Заперев номер электронным ключом, я спустилась вниз и выбралась на улицу. С приближением ночи дворик становился всё более оживлённым – в полутьме играла тяжёлая музыка, слышался треск мотоциклетных двигателей и пьяные крики. Куда пойти, и при этом не нарваться на патруль, а главное – зачем, – я по большому счёту не представляла, поэтому решила зайти прямо в этот бар. «Весёлый Саймек»? Что это вообще означает… Сгрудившиеся возле входа пьяные подростки при моём появлении притихли, а я аккуратно обошла лужу, разлившуюся прямо перед входом, и вступила в предбанник, отделённый от улицы толстой стальной дверью с заклёпками. За второй, внутренней дверью мне открылось тёмное просторное помещение.
Царил шум и гам, яркими огнями светился музыкальный автомат в стиле ретро, из спрятанных по всему помещению колонок играла классика хард-рока полуторавековой давности, дым стоял коромыслом. Справа резались в русский бильярд, а с противоположной стороны за рядами столиков сидели колоритные мужички в коже и уплетали, судя по запаху, что-то мясное. В тени, у стенки возле неприметной двери стояли несколько здоровяков и о чём-то тихо разговаривали. Периодически звенело стекло, у барной стойки расположились байкеры. Катаясь вдоль неё вперёд-назад по закреплённому на потолке рейлингу, суетился робот-бармен с круглой одноглазой головой, ловко орудуя десятком манипуляторов и умудряясь одновременно протирать стаканы и стойку, смешивать напитки, наливать пиво из кранов и подавать его вместе с закуской периодически подходящим к стойке гостям заведения.
Я приблизилась к барной стойке и заказала пиво. Робот молниеносным движением выхватил откуда-то снизу высокий стакан, наполнил его пенной жидкостью и толкнул по лакированной стойке. Проехавшись по деревянной поверхности, стакан остановился прямо напротив меня. Я аккуратно взяла его, отхлебнула и прислушалась к разговорам вокруг.
… – Недалеко от Твери, да… Есть там такой город, Вышний Волочёк. Так вот, нас в машине четверо. Останавливают нас менты, мы все пьяные, а у меня ружьё дымящееся на коленях и фазан в ногах… Дрючили они нас битый час, но в итоге с пятидесяти добазарились до четырёх…
– Так у вас что, лицензии не было?
– Была, конечно! На вечер. А нас в четыре утра хлопнули, да ещё пьяных в хламину. Административка теперь висит, куда денешься-то…
– Надо было сказать, что увлеклись слегка и потеряли ход времени!
– Невовремя мы поехали, вот и всё. Но оно того стоит, я тебе скажу! Едешь по полю, и прямо из машины – бах! Ты там только за город отъедешь – и вот они, вдоль дороги кудахтают…
… – Как ты относишься к своему байку, так и он будет относиться к тебе! Я это ещё от деда своего слышал… И правда ведь – вот, бывает, поднесёт грязи или воды в антиграв, и вот он в дороге начинает захлёбываться. А я ему говорю: «Давай, родной, ты самый лучший!», и он тут же – раз! И протащит грязь, и дальше гудит себе в привычном ритме!
– Мне больше нравится думать, что у байка есть скорее не своя душа… от этого жутковато становится… а частичка твоей собственной.
– Не, брат, именно своя. И характер свой, и привычки, и повадки…
… – Рик просрал. Я на него поставил всю зэпэ, но он опять упал в первом же раунде.
– Ну и дурак ты, что я тебе ещё могу сказать?
– Понадеялся же – ну не может же он третий месяц подряд проигрывать! А поди ж ты, смог! Опять пойду ночами подрабатывать на погрузках…
… – Три дня облезаю! Стоило только без кепки часок на улице побыть – и вот результат, пожалуйста.
– Фига себе, прям шелуха слезает!
– И не говори. А печёт так, будто бензином облили и подожгли…
… – Эй, блондиночка.
Я обернулась. На меня смотрел пожилой пузатый байкер с повязанной на голову банданой, в кожаном жилете с длинной седой бородищей. Одна его рука была механической, под бородой блестела стальная нагрудная пластина.
– Да, я к тебе обращаюсь. Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?
– Присаживайтесь, конечно.
Он тяжело взгромоздился на соседний табурет, заказал рюмку какого-то пойла со странным названием, повернулся ко мне и просипел:
– Вижу, тебя жизнь потрепала, да, мех-сестрёнка?
– Довелось побывать в передрягах, – расплывчато ответила я и кивнула на его руку: – В этом городе импланты довольно распространены, похоже?
– Ещё как! В Москве всем по барабану, что ты с собой сделаешь. Хоть одну голову оставь, главное – никого не трогай. А что до меня… Молодо-зелено… – Он отхлебнул из своей рюмки и усмехнулся. – На разборке ломом грудак пробили и руку отшибли. Меня тогда еле откачали, и я решил для себя, что так просто теперь не дамся. Человеческое тело слишком уязвимо, вот и апгрейжу потихоньку… А ты сама откуда? Уж больно акцент не наш, не московский, и взгляд какой-то не такой, как у окружающих. Затравленный, что ли…
Я отвернулась и принялась изучать игроков в бильярд.
– Да, я из очень далёких мест, и, в общем-то, тут проездом. Ещё недельку в этом городе побуду, встречусь с одним человечком, а дальше… Не знаю, что дальше.
– Кривая выведет, – удовлетворённо прохрипел байкер. – Есть день сегодняшний, и мы в нём. Это главное, а единственно приличный вид на грозу – в зеркалах заднего вида.
Я пыталась разобраться в произнесённом им наборе слов. Он допил своё пойло и хлопнул рюмкой по отполированной стойке.
– Позволь дать тебе совет. Здесь, внизу, есть хороший техник, он вот с этим… – Он ткнул пальцем в сторону обрубка моей руки, – регулярно имеет дело. Подойди к одному из тех ребят и попросись к Митяю, он тебя залатает. Скажешь, что ты от Боцмана. Железяка! – обратился он к роботу. – Закуску к пиву девушке, за мой счёт! К выпивке положена закуска! Не благодари, – вновь повернулся он ко мне. – Ну, а я пошёл…
Крякнув, он слез с табурета и заковылял к одному из дальних столов, где сидели ещё трое брутальных мотоциклистов, плюхнулся в кресло, и ему тут же налили. Его друзья посматривали на меня, улыбаясь и подшучивая над Боцманом, но слов в шумном баре было не разобрать. Робот поставил передо мной пластиковую тарелку, на которой ровным слоем были уложены жареные не то сверчки, не то тараканы. Я брезгливо отодвинула тарелку в сторону, и пить мне вдруг тоже почему-то расхотелось. Кто вообще знает, из чего они тут варят своё пойло?
Внезапно маленькая неприметная дверь во тьме с треском распахнулась, и оттуда вышел накачанный здоровяк с голым торсом и ирокезом на голове. Лицо его было в крови – судя по всему, чужой, – и вид он имел торжествующий. Следом за ним выбрались ещё пара человек, а здоровяк остановился посреди помещения, поднял вверх сжатые могучие кулаки и победно зарычал. Зал взорвался радостными криками, кто-то засвистел. Я с любопытством наблюдала, как он проследовал к барной стойке, грохнул кулачищем по столешнице и потребовал:
– Двойной виски мне, железяка!
Возле стойки едва стоящий на ногах панк, с трудом удерживая в руке бутылку пива, заплетающимся языком воскликнул:
– Ты опять всех уделал, Дра?ко!
– Да, моим коронным левым хуком! Хочешь покажу?!
– Н-не, не надо! Лучше выпьем с тобой!
Драко повернулся в мою сторону и прорычал:
– Нет, я хочу выпить с ней. Давай, красотка, за мою славную победу над Ингемаром!
Пристально и молча изучая здоровяка, я не шевельнулась. В зале стало тише. Драко поднял и опрокинул в себя рюмку, смерил меня оценивающим взглядом и протянул руку куда-то в сторону. Словно из ниоткуда возник его помощник с полотенцем в руках. Драко вытер лицо, забросил полотенце на плечо и хмыкнул:
– Гордая, значит? Ничего, у меня и не такие орешки кололись. Увидимся позже…
Развернувшись, он покинул бар в сопровождении пары помощников, а я в три глотка допила заказанное пиво – не пропадать же добру, – слезла с табурета и направилась в сторону двери, из которой только что вышел напыщенный Драко. Путь мне преградил огромный вышибала, и я сообщила:
– Я от Боцмана к Митяю, на техобслуживание.
Бугай посторонился и пробасил:
– Минус первый этаж, налево по коридору.
За дверью вниз уходила ярко освещённая широкая лестница. Дойдя до минус первого этажа, я вышла в коридор. Лестница спускалась дальше, оттуда доносилась рок-музыка и приглушённые вскрики.
Повернув налево, я оказалась в мастерской – вдоль стен на столах и стеллажах были в беспорядке навалены какие-то коробочки, шестерни, микроплаты и части механизмов. Стройными рядами стояли баллончики с техническими смесями, к столешницам была прикручена пара тисков. Прямо напротив входа был закреплён фанерный щит во всю стену – на нём висела целая батарея различных инструментов, назначение которых было для меня загадкой. Рядом был растянут потускневший старомодный плакат с изображённой на нём женщиной в фартуке с бумажным свёртком в руке и надписью по нижней кромке: «Стал передовым – иди помогай отстающим!» Венчал картину логова техноправа закреплённый прямо посреди помещения под потолком матово-чёрный выпуклый диск, нависавший над широким столом наподобие операционного.
Я звонко постучала по столешнице биотитановыми костяшками. Из дверного проёма, ведущего в смежное помещение, раздался недовольный голос:
– Кого, блин, там несёт… Арни, ты что ли? Иду-иду…
На ходу вытирая руки промасленной тряпкой, мне навстречу выскочил молодой парень в перепачканном комбинезоне. Нос его венчали очки с телескопическим увеличителем, волосы были взлохмачены. Увидев меня, он замер и спросил:
– Тебе чего?
– Боцман отправил меня к Митяю, сказал, что здесь можно починиться… Ты Митяй?
– Погоди…
Парень скрылся в подсобке, раздался пронзительный свист ультразвука, и через полминуты он появился вновь. Очков на носу уже не было.
– Так что тут у тебя?
Я сняла куртку. Техник взглянул на торчащие обрывки сухожилий и проводов и присвистнул.
– М-да… Это так просто не починишь, нужна замена. Старая военная модель, одна из самых лучших и надёжных, но такую будет нелегко найти, если вообще возможно. Это где ты её так разворотила?!
– А это? – Пропустив мимо ушей его вопрос, я подняла вторую руку и пошевелила пальцами – тремя из пяти.
Парень оглядел ладонь со всех сторон, поднял голову и позвал:
– Митяй! К тебе тут посетитель, посмотри, что можно сделать.
На висящем под потолком диске загорелся красный огонёк, из его чрева выдвинулась камера, и её глазок уставился прямо на меня. Приспустившись на суставчатом подвесе, диск, поводя камерой, заскрежетал:
– Биологическая форма жизни, биологический возраст: двадцать один год, модифицировано: пятьдесят шесть процентов тела; биомодификаты: печень, селезёнка, поджелудочная железа; мехмодификаты: ноги – две, целиком до приводящих мышц, руки – две, целиком до дельтовидных мышц. Повреждения: левая рука: предплечье отсутствует, повреждения значительные, ремонт невозможен; правая рука: деформация пястных элементов среднего и безымянного пальцев, приводы отключены, повреждения умеренные, возможен ремонт. Каков план действий, Игорь?
Игорь взглянул на меня и недоверчиво спросил:
– У тебя деньги есть?
– Есть немного. Вот.
Я достала из кармана пачку купюр. Игорь отсчитал часть, сунул их в нагрудный карман комбинезона и широким жестом указал на стол посреди помещения:
– Укладывайся… Не боись, Митяй не кусается. Если только совсем чуть-чуть… Митяй, сделай ей правую ладошку, тут вроде малой кровью обойдётся.
Я послушно легла на операционный стол, а Игорь скрылся в подсобке. Робомеханик, нависнув надо мной, ощетинился дюжиной инструментов, парой клешней жёстко зафиксировал руку, выставил между ней и моим лицом графитовый щиток и принялся оглушительно жужжать своими устройствами. В стороны полетели искры, и я зажмурилась. Раздался скрежет, сменившийся шелестом, который почему-то ассоциировался у меня с тем, как паук плетёт свою паутину.
Через некоторое время робот отпустил мою руку и убрал во чрево все свои манипуляторы.
– Проверьте работу элементов кисти, – скомандовал он.
Я сгибала и разгибала пальцы, не веря своим глазам. Мои пальцы наконец-то обрели полную подвижность! Чудо-робот тем временем поднялся под потолок и отключился, глазок камеры потускнел и потух. Из комнатки появился Игорь.
– Ну как, результат устраивает? – осведомился он, протирая руки промасленной тряпкой.
– Более чем полностью! Ну, а теперь пойду тренироваться собирать кубик Рубика одной рукой.
Игорь усмехнулся.
– Гарантия – лет десять, плюс-минус. Чеков не выдаём, так что придётся поверить на слово… Тебя прислал Боцман, говоришь? Я тебя раньше не видел.
– Я не местная, сегодня первый день здесь.
– Ну, раз так, то тебе повезло. Скоро этажом ниже начнутся бои, сможешь посмотреть. А то, глядишь, и подзаработать на ставках.
Довольная тем, что наконец получила хотя бы одну полноценную руку, и сияя от восторга, я выпорхнула в коридор, где тем временем царило оживление – суровые на вид посетители группками и поодиночке спускались по лестнице вниз, в глубь подвала. Сгорая от любопытства, я присоединилась к общей массе галдящих и хохочущих людей. На минус втором этаже меня мягко остановил крепкий амбал из числа охраны.
– Простите, вход только по приглашениям.
Не успела я раскрыть рот, как сбоку раздался уже знакомый хриплый голос Боцмана:
– Арни, она со мной, всё в порядке. Пойдём, девочка…
Неожиданно галантно он взял меня под локоть, мы миновали двойные двери, и передо мной предстало огромное овальное помещение с неким подобием цилиндрической бетонной ямы глубиной в пару-тройку метров. Весь потолок был покрыт металлической сеткой, а по периметру ямы на возвышении тянулась опоясывающая зал галерея со скамьями для зрителей. Подпольный бойцовский клуб?
Зрители – коренастые байкеры, девушки в коже, похожие на попугаев панки с разноцветными хаерами, а среди всей этой разношёрстной толпы даже пара опрятных джентльменов в костюмах с шикарно одетыми спутницами – занимали места, располагаясь вдоль галереи. Боцман сказал:
– Сейчас будут драться мехмоды, зрелище обещает быть интересным.
– А тот напыщенный… Драко, или как его? Он тоже участвует?
– Он биомод, другая категория. Днём идут разминочные бои, а вечером – устраивают бои со ставками. Есть поединки между механиками, а есть – между биониками. Сегодня встречаются механики.
– А кто может участвовать? – В моей голове уже созревал безбашенный план, как поднять денег.
– Заявиться на участие может каждый, но, сама понимаешь, на свой страх и риск. – Боцман повернулся ко мне и ухмыльнулся. – Тебе – не советую. Как минимум, не с одной рукой. Да и с двумя шансы у крохи вроде тебя маловаты будут. Тут соперники попадаются не из робких…
В зале было шумно, кто-то спорил с давешним Арни на повышенных тонах, требуя вернуть поставленные несколько дней назад на проигравшего бойца деньги.
– А какие правила? – вполголоса спросила я.
– Да очень простые. Кто лёг и не сумел подняться – тот и проиграл. Смотри, сейчас будут ставки собирать…
В потолке распахнулся люк, и оттуда показался небольшой бот, чем-то напоминавший паука. Спустив на телескопическом манипуляторе железный ящичек с двумя подписанными щелями, он пополз над галереей прямо по потолку. Люди просовывали купюры в ту или иную щель, делая ставки на кандидатов. Когда робот проползал над нами, я разглядела светящиеся надписи: зелёную «Муромец» и красную «Ставр». Боцман сунул крупную купюру в красную щель, а я воздержалась. Цепляясь за сетку, механизм обежал помещение, а вслед за этим, подтянув к себе набитый купюрами ящичек, скрылся в потолке.
Освещение погасло, и через секунду прямо над бойцовской ямой вспыхнули белые лампы, выхватывая из темноты арену. Стало тише, зрители перестали галдеть, цвет одного из прожекторов сменился на зелёный. Внизу, под столбом света, с лязгом отворились стальные раздвижные двери, и из темноты на арену вышел высокий мускулистый боец в чёрных военных штанах и в берцах со стальной пластиной в половину лица, на которой алым рубином горел искусственный глаз. Он вышел в самый центр ринга и принялся флексить, поворачиваясь в разные стороны и демонстрируя мощный накачанный торс. Сразу же со всех сторон загремел возбуждённый голос:
– Поприветствуем нашего старого знакомого, победителя прошлогоднего турнира! Девятнадцать боёв, одно поражение! Его имя всем вам хорошо известно – непревзойдённый Илья Муромец!
Зал разразился аплодисментами, а в противоположном конце арены тем временем открылся второй тёмный проход, и на арену, в красный круг света вышло странное существо, вызывающее подспудное отторжение – верхняя часть тела мужчины была совершенно обычной, но нижняя представляла собой механические ноги, выгнутые в обратную сторону, словно у кузнечика. Лицо закрывала крайне натуралистичная маска не то зомби, не то насекомого, а то и зомби-насекомого. Боцман, сидящий рядом со мной, ощутимо поёжился.
– От этого парня у меня, блин, мурашки по коже! Но я уверен – сегодня он покажет класс. У меня на такое чутьё… Илюше придётся несладко.
Конферансье объявил:
– В красном углу ринга начинающий, но уже очень результативный боец. Пять боёв, ни одного поражения! Ставр!
Ставр поджал ноги, затем с силой спружинил от пола и, сделав сальто на месте, приземлился. Зал восхищённо гудел, я была заинтригована.
– Бой начинается!
Прозвенел гонг, и противники, заняв боевую стойку и вперив друг в друга хищные взгляды, принялись медленно двигаться по кругу. Первый выпад сделал Ставр, отклонившись назад и резко выпрямив одну из механических ног. Острая конечность рассекла воздух возле лица Муромца. Тот вильнул в сторону и, ухватив Ставра за ногу, с силой рванул на себя. Металл скрежетнул по полу, Ставр получил двойку челюсть и кулаком под рёбра, затем оттолкнулся от противника, срикошетил от стены и с разворота прописал Муромцу хлёсткий стальной удар по лицу. Илья упал на пол, но тут же поднялся, потряхивая головой.
Толпа ревела. В темноте импровизированных трибун кто-то свистел и орал:
– Порви его, Илюха!
Ловкий Ставр приплясывал, перескакивая с ноги на ногу. Муромец рванулся вперёд, а Ставр, отскочив и пригнувшись, с широкого размаха угодил Илье кулаком в грудь. Уйти от встречного движения он не успел, и был вновь пойман за механическую ногу. Муромец, ухватившись за неё обеими руками, с рёвом раскрутил соперника и со всего плеча швырнул в стену, тот со шлепком впечатался в бетон и рухнул на металл.
Кое-кто из зрителей повскакивал с мест.
– Ставр, твою мать! Я же на тебя поставил!
Ставр с трудом поднялся и стоял теперь, пошатываясь, а Муромец неумолимой горой надвигался на него. Ловкач будто бы сделал попытку ударить рукой, но неожиданно, будто сверкнувшая молния, нога Ставра прямо с места сделала движение, и Муромец обрушился на пол.
Зал охнул в несколько десятков глоток. Илья Муромец лежал и, похоже, подниматься не собирался. Голос конферансье объявил:
– И победителем становится Ставр! Первое поражение Ильи Муромца в этом сезоне!
В зале зажёгся свет. Кто-то аплодировал и улюлюкал, раздался недовольный вопль:
– Да как так-то вообще?! Я, блин, целую кучу бабла поставил, в долги влез по самые уши!..
Бой показался мне неожиданно коротким. Я подошла к краю арены, на которой царило оживление. Пара человек вынесли носилки и пытались водрузить на них здоровяка, который, судя по всему, был в отключке. Грудь его вздымалась и опускалась – значит, живой. Причудливый Ставр скрылся в воротах в сопровождении своего помощника.
Следующий бой был между огромным детиной по кличке «Черепаха», закованным в стальные пластины, и «Спрутом» – мехом, который приделал себе две дополнительные конечности. Орудовал он ими, впрочем, не очень умело, поэтому безоговорочную победу одержал «Черепаха», задавивший противника массой.
Третье сражение было менее скоротечным, чем предыдущие два. Стройная, но крепкая девушка по имени «Кобра», всё тело которой было покрыто татуировками, в итоге болевым приёмом заломала огромного и совершенно лысого, словно колено, бойца по кличке «Алекс». Кличка была сверхоригинальная, буйная фантазия её автора, похоже, лилась через край. Или, может, это было его имя? Впрочем, в деле состязаний имя играло далеко не первую роль.
После того, как шоу закончилось, из неприметной двери в противоположном конце галереи вышел неброско одетый худой мужчина и, сунув руки в карманы, неторопливо направился в сторону гостей.
Джинсы, клетчатая рубашка, простенькие кеды – он резко выделялся на фоне разномастной толпы байкеров и панков, которые поглядывали на него с уважением. Его приветствовали, и он отвечал лёгкими кивками головы, всем своим видом показывая, что он здесь главный. Боцман всё это время стоял рядом со мной, не желая, видимо, оставлять меня без присмотра. Я повернулась к нему и спросила:
– А кто этот тощий?
– Это Седой, владелец заведения. И он же – распорядитель боёв.
– Распорядитель, значит…
План созрел. Теперь я точно знала, что делать. Память о неудачной схватке с Верой успела несколько сгладиться, и уверенность в собственных силах постепенно возвращалась ко мне. Я решительным шагом направилась в сторону Седого, который беседовал о чём-то с мужчиной в чёрном костюме, которого сопровождала изысканно одетая дама среднего возраста. Завидев меня рядом, Седой искоса поглядел сверху-вниз и, иронично подняв бровь, вопросил тихим вкрадчивым голосом:
– Я могу чем-то помочь? Похоже, вы здесь впервые.
– Да. Я хотела бы сразиться на арене.
Улыбка едва тронула уголки его губ, и он прищурил бледно-голубые глаза. Его собеседники с интересом уставились на меня.
– С одной рукой? – с долей иронии спросил распорядитель. – Не слишком ли самонадеянно?
– Вот и проверим как раз, правильно ли я оцениваю свои силы.
– Очень интересно… Прямота, достойная ребёнка. Как тебя зовут?
– Лиза.
– Просто Лиза? Клички нет?
– Нет, просто Лиза. – Я пожала плечами, решив не «светить» прозвище, данное мне на Пиросе.
– Завтра, Лиза, в семь вечера приходи в мой офис. Я скажу охране, чтобы тебя пропустили. Постарайся быть в форме на случай, если кто-то примет твой вызов.
– Обязательно буду. До встречи!
Я развернулась и, провожаемая любопытными взглядами, устремилась к Боцману. Тот стоял возле лестницы наверх и обречённо покачивал головой. Похоже, он считал меня если не сумасшедшей, то совершенно точно – круглой дурой…
Глава VIII. Ложный вызов
… Очнувшись ото сна, в первые мгновения я пыталась понять, где нахожусь. По дырявой крыше заброшенного дома шелестел проливной каптейнский дождь, который со времён интерната я не спутала бы ни с чем на свете. В паре метров от меня в лужу звонко падали капли, сочившиеся сквозь гнилую кровлю и перекрытия между двумя этажами.
Взглянула на часы – одна минута второго. Что-то произошло, заставило меня проснуться, вырвало из спокойного сна в тёплом спальном мешке посреди покинутого, медленно гниющего дома на краю болота на полпути к Сайрену. Я мысленно обратилась к памяти деки, вывела на сетчатку биометрические данные и принялась изучать диаграмму. Всплеск жизненных показателей начался в час ночи, ровно полторы минуты назад. Тогда же без моего ведома случился выход в Сеть. Вызвав и проглядев логи, я с ужасом обнаружила загрузку рекламных импринтингов. «Чокостар», «Фьюче Бионикс», «Бургеры Конфедерации», «Ваш Секрет» … Это что же получается, прошивка обновлена?! Это могло случиться только в одном месте – на таможне, во время установки программы-трекера…
Мало того, что долбанные бюрократы решили следить за мной – не таясь и вполне официально, что, в общем, делало им честь, – так они ещё и загрузили мне адвейр – рекламную программу. Во мне вскипала ярость оттого, что в первый же раз, когда я вынужденно нарушила первейшее из правил, которым меня обучал Рамон, я попалась в эту отвратительную, мерзкую рекламную ловушку. Теперь у меня появилась ещё одна причина разыскать нейроэлектрика, и она, наверное, была ещё более важной, чем избавление от трекера. Почему-то я чувствовала, будто во мне сидит скользкий, гадкий паразит, хотя это был всего лишь программный код, который принимал входящий сигнал со спутника и передавал его в когнитивную матрицу моего нейра. Впрочем, аналогии с паразитами, откладыванием яиц и прочими нелицеприятными вещами, отказывались покидать меня – реклама была плесенью, которая облепляла всё наше бытие, заполняла его собой, не давала дышать.
Я ещё немного полежала, уставившись в потолок. Сна не осталось ни в одном глазу. Выбравшись наконец из спального мешка, я потянулась и рефлекторно сунула собранный и смазанный с вечера пистолет в кобуру. Было зябко, хотелось развести костёр или хотя бы зажечь фонарик. Дом стоял в стороне от дороги, в этих местах было пусто и безлюдно – пока я шла по мокрой дороге мимо вонючих болот и редких древесных рощ, мне встретилась всего одна машина – и та шла в противоположном направлении, к базе. Однако, выработанные привычки предостерегали меня от неосторожных действий, поэтому я не стала разводить костёр, а вместо этого, разминая мышцы спины, прошлась взад-вперёд по коридору, поднялась по лестнице и выглянула в окно.
Чёрно-серое небо изливалось дождём на прокисшую землю, в листве деревьев шумел ветер. Какой-то звук заставил меня насторожиться, я прильнула к краю окна и принялась напряжённо всматриваться во тьму. Два чёрных пятна медленно пробирались под деревьями в сторону дома. Силуэты сливались с деревьями, исчезали на мгновение, потом снова появлялись. Вот один из них скрылся под навесом крыльца, и я достала из кобуры пистолет. Сделав несколько шагов в сторону дверного проёма с парой ржавых висящих на косяке петель и прижавшись к стене, я затаила дыхание и прислушалась. Сквозь шелест дождя скрипнула старая половица.
На цыпочках я выбралась в коридор и аккуратно выглянула вниз – напротив лестницы мелькнула чёрная тень. Они уже наверняка нашли мои вещи и знали, что я здесь, поэтому я решила обойти их с тыла. Вернувшись обратно в комнату и стараясь не шуметь, я перебралась через подоконник и вдоль стены дошла до угла ската, сосредоточенно поглядывая в темноту – нет ли других гостей кроме этих двоих.
Прыжок вниз, шелест мягкой травы – и я снова на ногах. Обойдя здание, я убедилась, что за углом никого нет, и осторожно, гуськом добралась до приоткрытой задней двери. С пистолетом наизготовку вошла внутрь и замерла. За углом кто-то едва слышно шуршал материей. Сделав несколько стремительных шагов, я бесшумно упёрла ствол оружия в шею незнакомца в чёрном дождевике, который сидел на корточках возле моего спального мешка.
– Руки вверх, – склонившись над его ухом, прошептала я. – Медленно поднимайся, без глупостей.
Мужчина вытянул вверх руки, я аккуратно вынула из его ладони пистолет и моментально развернулась на звук, вскинув левую руку, правой же взяв на мушку мужчину. В глаза ударил луч фонарика, на мгновение ослепив меня.
– Не дёргайся, – раздался твёрдый женский голос.
В проёме угадывались очертания невысокого силуэта, и блестело дуло, направленное прямо на меня. Я сделала пару шагов назад, всё также продолжая удерживать двоих незнакомцев под прицелами двух стволов, и увидела в отсвете фонарика лицо мужчины, замершего рядом со мной. Обычный мужчина лет сорока, в чёрной полувоенной форме и в плаще поверх неё, по виду совершенно не похожий на бандита. По крайней мере, так говорила мне моя интуиция.
– Вы кто такие? – спросила я.
– Полиция Комендатуры, – сообщила женщина. – Я сказала – не двигаться. И опусти оружие.
– Откуда мне знать, что ты не врёшь? Покажи-ка лучше удостоверение.
Продолжая целиться в меня, второй рукой она покопалась за пазухой, извлекла на свет блестящий жетон, повисший на цепочке, и осветила его фонариком. Элизабет Стилл, отдел расследований, полиция Комендатуры Каптейна. Не бандиты. Уже хорошо. Я со звоном стали в голосе произнесла:
– Сначала сама опусти оружие, и тогда мы поговорим. В конце концов, вы сами пришли ко мне, так будьте вежливы в гостях. Убери ствол – и тогда я уберу свой.
Помедлив несколько секунд, девушка наконец опустила оружие, луч фонарика упёрся в пол. Я провернула чужой пистолет вокруг пальца и, взяв за дуло, протянула его мужчине. Тот с явным облегчением схватил оружие и убрал в напоясную кобуру. Девушка-полицейский подошла ближе, скинула капюшон плаща, сняла тёмную фуражку, обнажив бронзовые шелковистые волосы до плеч, и спросила:
– Что вы здесь делаете?
– Ночую. Неужели не видно? А вот что на самом деле интересно – что здесь делаете вы? – с акцентом на последнее слово спросила я.
– Регулярный объезд территории, – подал голос мужчина. – Поступил сигнал о том, что внешний гражданин Сектора находится вне населённого пункта во время комендантского часа. Проще говоря, бродяжничает.
– Значит, вы пришли по трекеру? Чёрт, надо было попросить старика высадить меня где-нибудь в чистом поле…
– Что вы сказали? – переспросила девушка.
– Чтобы я ещё раз связалась с официальными властями… Да ни в жизнь! Сначала реклама, а теперь ко мне посредь ночи являются с проверками.
– Такая работа, ничего не поделаешь, – пожал плечами мужчина. – Мы должны убедиться, что здесь не происходит ничего противозаконного.
– Убедились?
– Убедились, – сказала девушка, как вдруг что-то кольнуло меня в бок, огненные мухи запрыгали перед глазами.
Через мгновение я уже лежала на полу, кто-то нацепил на меня наручники. Я почувствовала, как грубая рука нащупала нейр под волосами, в затылок упёрлось что-то холодное, и мужской голос произнёс:
– Анна Рейнгольд, вы задержаны за оказание сопротивления полиции. Имеете право говорить или хранить молчание, это не имеет значения и никак не скажется на процессуальных процедурах. Подъём!
Резкий рывок – и я на ногах. Тело предательски подрагивало после электрического разряда, руки были заломлены за спину, а я мысленно проклинала эту планету и всё, что с ней связано. Мы выбрались под проливной дождь и зашагали во тьму, едва освещаемую скачущим лучом карманного фонаря. Куртка была упакована в рюкзак, который несла женщина, а спальный мешок так и остался лежать в доме. Моя кофта тут же промокла, ливень струился прямо за шиворот, стекая крупными холодными каплями по коже и пробирая до дрожи. Под ногами хрустели ломаные ветки, отрывисто чавкала размокшая трава, я спотыкалась, но не падала только благодаря тому, что меня придерживали сзади.
Через пару минут мы добрались до знакомой бетонки, на обочине которой была припаркована полицейская машина. Затолкав меня на заднее сиденье, мужчина взгромоздился за руль, а рядом со мной села Элизабет Стилл, уперев шокер мне в бок. Наклонившись над самым моим ухом, она негромко произнесла:
– Я знаю – ты очень опасный зверь, хоть и производишь обманчивое впечатление. Но у меня на зверя вроде тебя есть способы воздействия. Спровоцируешь – и я применю силу, так что сиди тихо. Доберёмся до участка в Сайрене, сдадим тебя на руки начальнику, а он уже будет думать, что с тобой делать. Скорее всего, всё ограничится депортацией. После отсидки, конечно…
Машина тронулась и стала набирать скорость. Что же делать? Я настолько глупо попалась, что хотелось колотиться головой о стену. В машине было тесно, в кожу сквозь кофту больно впивались острые иглы контактов шокера. С одной стороны, мне нужно было улучить момент, обернуть ситуацию в свою пользу и сбежать. С другой – я не могла позволить себе роскошь оказаться ни в розыске, ни в каталажке – в этом случае шансы на исполнение моих планов растаят без следа.
Хорошей новостью в данной ситуации было лишь то, что мне не придётся добираться до Сайрена пешком. Может быть, на месте как-то удастся уладить вопрос? Полиция в целом не отличалась кристальной честностью, и уж тем более – полиция Каптейна. Мне могли вменить бродяжничество и сопротивление при задержании, но эти статьи не столь тяжкие, как нападение на полицейского, поэтому у меня всё ещё оставалось окно возможностей.
Из рации раздавались искажённые помехами переговоры. Похоже, местная полиция не покладая рук работала и днём, и ночью. Прислонившись лбом к боковому к стеклу, сквозь мелькающие дворники и ползущие по обтекателю брызги воды я разглядывала дорогу впереди, мощёную однообразными бетонными плитами. Среди переговоров отчётливо прозвучал голос диспетчера:
– Птенец-восемь, приём.
– Восьмой слушает, – отозвался водитель. Стилл, сидевшая рядом со мной, вытянула шею.
– Есть сообщение о наркопроизводстве в лесу недалеко от вас. Передаю координаты на ваши деки. Надо бы посмотреть, что там к чему.
– Есть контакт, сейчас проверим, – сказал мужчина.
– Нужно сначала доставить преступницу, Роб, – резонно заметила девушка.
– В который уже раз, Элли, мы этим занимаемся? – Он повернулся к напарнице, словно бы меня здесь вовсе не было. – Ставлю тысячу на то, что это очередная утка. Пятая за месяц. Надо заехать и убедиться, что всё это – лажа.
– А если не лажа? – с сомнением спросила Элли.
– Лажа, я тебе говорю. Эти подонки специально звонят, чтобы нас задурить и замотать ложными вызовами. А лаба где-то в другом месте.
– И ты решил пойти у них на поводу, заранее зная, что этот вызов – ложный?
– Да. А что ты предлагаешь? Поехать домой спатеньки? Чтобы с тебя наутро сняли треть месячного оклада? Или переться сначала в Сай, а потом назад?
– И всё равно, нужно сначала довезти её до участка.
– Брось, тут ехать-то совсем недалеко, делов на полчаса. Если потащимся через участок, обратно доберёмся только под утро. А так в три ты уже будешь дома, посапывать в кроватке.
Спорить дальше Элизабет Стилл не стала, окрылённая, видимо, перспективой закончить дежурство пораньше, а полицейский Роб нажал на педаль газа, и машина устремилась вперёд. Раздумывая над ситуацией, я пришла к выводу, что наклёвывался шанс сбежать. Проблемой было наличие трекера в деке, от которого нужно было избавиться в кратчайшие сроки, но эту проблему предстояло решать уже после побега…
* * *
Через полчаса тряски по бетонке мы свернули с дороги на какую-то волчью тропу, поросшую бурьяном. Не было не видно ни зги. В кромешной ночной тьме нас плотной стеной обступали деревья, выскакивая под жёлтые лучи автомобильных фар, растопыривая корявые ветви, словно пытаясь схватить машину, опутать, вытряхнуть из неё заблудших в ночной глуши пассажиров.
Из темноты показалась покосившаяся продолговатая одноэтажная хибара, рядом с ней был кое-как брошен угловатый серо-зелёный пикап. Полицейский Роб тут же погасил фары, остановил машину и заглушил двигатель. Сразу же отчётливо зашуршал дождь, забарабанил осторожными мокрыми пальцами по металлической крыше. Мы замерли во тьме, прислушиваясь к каждому шороху, пристально вглядываясь в ночь. Ни одно окно в доме не горело, и создавалось ощущение, что он давно покинут, но стоящая у крыльца машина меняла всю картину.
– Пойдём? – тихо спросил Роб.
– А с ней ты кого предлагаешь оставить? – прошипела Стилл.
– Пусть тут подождёт. Всё равно ей деваться некуда, по лесам и болотам она в наручниках далеко не уйдёт. Утонет, или чешуйницы её сожрут, – сказал Роб и приоткрыл дверь.
– Хрена с два, – с упорством в голосе возразила Элли. – Я останусь. Мы должны доставить её в участок. Давай быстро, одна нога тут, другая – там. Если вдруг что – мигом дуй обратно, и будем звать подкрепление.
– Не скучайте, – обронил Роб и вышел наружу.
Его чёрный силуэт некоторое время был виден сквозь стекло, а потом исчез, растаял в плотной завесе дождя. Вместе с Элизабет Стилл мы сидели в темноте, затаив дыхание, и ждали. Роб всё не возвращался. Офицер Стилл елозила на месте, явно разрываясь на части – с одной стороны, она обязана была охранять меня, а с другой – ей хотелось пойти и выяснить, что происходит. А вернее, почему ничего не происходит, и куда запропастился её напарник.
Раздался хлопок – тихий, но достаточно различимый сквозь шелест воды по металлу.
– Вот чёрт! – приглушённо выругалась Элли. – Я так и знала! Паскудство! Сиди тут, ясно? Сбежишь – найду и покалечу.
– Ты и правда рассчитываешь, что я тебя дождусь? – ехидно поинтересовалась я.
Офицер Элизабет Стилл яростно сверкнула глазами и скрылась во тьме вслед за напарником. Я осталась одна. Извернулась, просунула руки под туловище, поджала под себя ноги и вывела скованные руки вперёд. Попробовала наручники на крепость – дело было плохо. Будь это классические наручники на цепочке, я могла бы порвать их кинетикой, но это были литые наручи из калёной стали с укреплёнными дужками и защёлками. Старые-добрые, надёжные как атомные часы. Такие можно было разве что погнуть, но не разорвать.
Передо мной, впрочем, были открыты все дороги, и я решила не задерживаться здесь надолго. Распахнула дверь и ступила на мокрую траву. По макушке застучали крупные капли дождя, и тут со стороны дома раздалась целая серия хлопков. Борясь с желанием сбежать во влажную тьму прямо сейчас, я рассудила, что сподручнее будет сначала избавиться от оков, но для этого нужно было найти ключ, который был только у полицейских.
Пригнувшись, перебежками вдоль кустов я добралась до старого зелёного пикапа. Прижалась к металлическому борту, переждала немного и двинулась дальше, к торцу дома. Было темно – хоть глаз выколи, в доме раздавалось отрывистое уханье выстрелов, за углом что-то застрекотало. Выглянув, я приметила за домом пару палаток. Внутри одной из них горел свет, робко пробивавшийся сквозь проём в плотном брезенте цвета хаки. Прямо напротив входа в палатку чёрной бесформенной кучей лежало тело, а чуть поодаль, рядом со ступенями веранды темнели два силуэта. Пригнувшись за стенкой, они сжимали в руках нацеленное на вход оружие. Они не видели меня, но я хорошо видела их.
Один из силуэтов шевельнулся, и миниатюрный пистолет-пулемёт выплюнул очередь в окно, на мгновение осветив бандитов. Раздался хриплый крик:
– Твой напарник мёртв! Мы знаем, что ты там одна! Сдавайся, и мы не причиним тебе вреда!
В ответ – звонкий хлопок пули о дерево и треск выбитых щепок. Один из налётчиков чертыхнулся и негромко сказал:
– Чего они там возятся? Их же трое, а она одна!
– Пора её кончать, пока подкрепление не прибыло, – ответил второй. – Давай за Ойлхедом, а я обойду.
Один из силуэтов скрылся на крыльце, а второй двинулся в мою сторону. Спрятавшись за угол, я отсчитывала секунды, и на пятой рядом со мной возник мокрый блестящий плащ. Моментально среагировав, накидываю сверху руки, словно петлю, резко, с силой сжимаю локти и тяну вниз наручниками. Раздаётся тихий хруст, короткий всхлип жертвы, мне в нос бьёт запах перегара, а тело безвольно оседает на траву – тихо и незаметно на фоне шума дождя. Хватаю его оружие – маленький и удобный пистолет-пулемёт «Шниттер» – и вдоль стены дома трусцой следую к крыльцу.
Внутри грохочут выстрелы. В два прыжка оказавшись у открытой двери, почти не целясь всаживаю очередь в зазевавшегося бандита. Вижу какое-то движение сбоку, в соседней комнате, и пускаю ещё одну очередь. Засверкали вспышки ответного огня, я юркнула за угол и стала выжидать. Вялая стрельба в глубине дома прекратилась – похоже, остальные головорезы поняли, что полиция получила подмогу.
– Эй ты, стрелок! – раздался крик. – Кто бы ты ни был, ты что, всерьёз решил вписаться за фараонов?! Ещё не поздно одуматься!
– Для вас – уже поздно! – крикнула я в ответ и неслышно вышла наружу, под дождь.
Я решила обойти здание и зайти на этот раз со стороны главного входа. И как раз вовремя – возле зелёного джипа уже кто-то копался. Скрипнула открываемая дверь, но я уже стремительно летела к бандиту. Рывок в сторону, толчок от земли, прыжок с подкрутом – и моя нога с глухим стуком врезается в челюсть отморозка. Тот бьётся головой о металл и падает под колесо машины. Не успев сгруппироваться, боком валюсь на землю, приминая мягкую траву, и вскакиваю на ноги.
Оставались двое. Первого я обнаружила прямо в прихожей – он нервно целился то сквозь коридор на проём распахнутой задней двери, то куда-то в глубь комнаты. Удушающий приём – и я аккуратно укладываю его на дощатый пол. Двигаюсь дальше, сквозь тёмную комнату, мимо стола со стульями, вдоль ободранного трюмо… В соседней комнате оглушительно грохнул выстрел и зазвенело бьющееся стекло.
Я молнией устремилась туда, и как раз вовремя – массивный головорез, нависая над хрупкой полицейской и прижимая её за горло рукой к полу, уже выудил из-за пояса большой армейский нож. Лезвие хищно сверкнуло серебристой молнией, я на автомате вскинула руку, бегло прицелилась и нажала на спуск. Вспышка, треск полуавтомата – и нож глухо стукнулся о деревянный пол.
Воцарилась звенящая тишина, аккомпанируемая монотонным дождём. Зашуршала материя, Элизабет Стилл сбросила с себя, свалила на пол бездыханное тело, тяжело поднялась, облокотилась на рукомойник и замерла.
– Вот тебе и ложный вызов, – пробормотала она с дрожью в голосе. Повернулась ко мне: – Есть сигарета? Нет, конечно нет. Мы же тебя обыскали… Да я и сама уже год как не курю, но сейчас, пожалуй, отличный момент, чтобы сорваться.
– Трое точно убиты, двое могут быть живы, – отчиталась я, подошла к кухонному шкафу и аккуратно положила на него оружие. – Одного я придушила в коридоре, а второй вырублен, валяется возле машины. Итого – пятеро.
– Шесть трупов. Я одного пристрелила, – кивнула Стилл куда-то в сторону. – И это не считая тех варщиков, которых они перебили там, в палатках. Мы сюда прибыли под самый конец разборки. – Она глубоко, прерывисто вздохнула, явно что-то обдумывая. Наконец, сказала: – Давай сюда руки.
Я протянула в её сторону запястья, Стилл выудила магнитный ключ, щёлкнули замки, и наручи упали на деревянный пол.
– Я свободна? – с недоверием спросила я. – Без всяких условий?
– Условие только одно – через двадцать минут ты должна быть далеко отсюда… Подумать только, Роберту оставалось каких-то полгода до отставки. Ложный вызов, мать его…
– Именно беспечность и приводит к трагедии, – произнесла я банальную вещь.
– Это надо же было так подставиться! – Она всплеснула руками и нервно зашагала по комнате. – Он научил меня всему, что я знаю. Мы столько сделали вместе… А теперь он лежит там, под дождём, и его кровь напитывает это долбанное болото…
Элизабет осеклась и отвернулась, плечи её едва заметно подёргивались. Она тихо всхлипывала, снаружи шелестел ливень, а в оконные рамы бил ветер. Я не знала, как правильно утешать людей, не понимала, как могут помочь слова, поэтому просто положила ладонь ей на плечо. Она не сопротивлялась.
Мы молча постояли с полминуты, я взяла «Шниттер» и заткнула его за пояс. Нужно было уезжать, время истекало. Я направилась к выходу, у самой двери меня окликнула Элизабет:
– Ты что-то говорила про рекламу… Они поставили тебе трекер, верно? Верно. Сейчас ты поедешь в Сайрен прямиком к Такасиме, у него магазинчик электроники в подвале на улице Первопроходцев. Попросишь снять трекер и передашь привет от Элли. Скажешь, что честь семьи стоила того – он поймёт.
– Такасима, улица Первопроходцев… Прямо сейчас?
– Немедленно. – В голосе её вновь послышалась сталь. – Максимум через час тебя объявят в розыск, ведь ты воспользовалась ситуацией и удрала с места преступления. Поэтому будь хорошей девочкой и не подставляй меня, иначе нам всем придётся несладко.
– Ты сильно рискуешь, – заметила я.
– Ты тоже. Не нужно было тогда тыкать в меня стволом. Наверное, всё сложилось бы иначе… Не стой столбом. Вали уже!
Я обернулась, чтобы уйти, как вдруг по ушам ударил оглушительный треск выстрела, меня бросило вперёд, на дверной косяк, а рецепторы биомеханики завопили о повреждениях чуть повыше локтя. Сгруппировавшись, уже через секунду я стояла на одном колене и целилась в Стилл, которая, примирительно подняв руки, держала дымящийся пистолет дулом вверх.
– Какого дьявола?! – вскричала я.
– Извини. Это моя небольшая подстраховка – если тебя поймают, мне придётся давать объяснения. Не могла же я просто так тебя упустить…
Выругавшись в голос, я сбежала вниз по ступеням, обыскала мёртвого бандита со сломанной шеей и сняла с него пару запасных магазинов для оружия. Затем бегом вернулась к патрульной машине, забрала свой рюкзак, забросила его в салон пикапа и обшарила карманы лежащего рядом с высоким колесом бездыханного бандита в поисках ключей. Двигатель взревел, я сдала назад, с хрустом замяв кусты при развороте, обогнула полицейский автомобиль и направила машину по колее в сторону бетонки.
Выбравшись на дорогу, я свернула в сторону Сайрена. Вспомнив вдруг, что забыла свой пистолет в патрульной машине, я снова выругалась в голос. Фары рассекали влажную ночную тьму, капли картечью стучали по кузову, и через несколько минут впереди показались синие отсветы мигалок – навстречу на запоздалую подмогу неслась целая полицейская колонна. Замедлившись и взяв правее, я любезно пропустила копов, которые с брызгами и воем сирен пролетели мимо, не обратив на меня никакого внимания.
Впереди лежала свободная дорога на Сайрен. Я втопила педаль в пол…
Глава IX. Поединок
… Стоял ясный солнечный день, и за стеклом искрилась голубизна, на фоне которой в ярких отблесках по небу проносились бесконечные вереницы глайдеров, и поднимались тут и там робкие столбики фабричного дыма, растворяясь в воздухе. Вдалеке стальными зубцами ввысь поднимались высотные здания, тянулись к небу серыми угловатыми силуэтами.
Совсем недавно я встала с постели и теперь завтракала, взгромоздившись на высокий табурет возле стойки. Шум эстакады стал уже привычным фоном. Здание периодически насквозь пробирала мелкая вибрация, когда сверху, по дороге, проносилась тяжёлая фура. Из плоского настенного телевизора доносился хорошо поставленный голос телеведущей, передающей сводку событий:
«… – Сегодня ночью произошла очередная так называемая забастовка машин на лунных гелиевых полях. Работа обогатительного комбината в Море Дождей была на несколько часов парализована из-за действий неизвестных злоумышленников – кто-то перепрограммировал автохарвестеры, в результате чего они потеряли связь с базой, перестали добывать и просеивать реголит, собрались в одной точке и циклом передавали в центр управления один и тот же сигнал, кодированный азбукой Морзе. Цитирую: «Дело Сонми живёт. Машины будут свободны», конец цитаты. Блогеры раскручивают новый хэштег в своих остроумных шутках, авторы наиболее забавных мемов будут перечислены в бегущей строке в конце нашей программы… Представители оператора добычи направили на место комиссию для проведения расследования, так как усматривают в этом событии связь с прошлогодней акцией анархистов в Новом Сеуле. Напомним: тогда вышедший из-под контроля неисправный фабрикат-гиноид получил доступ к средствам массовой информации и начал пропаганду общественно-опасных и уголовно наказуемых идей и мыслей, чем вызвал подъём террористических ячеек по всему Сектору. Ситуацию, впрочем, удалось нормализовать. Вскоре гиноид признал ошибку в работе своего алгоритма и опубликовал видео с опровержением своих слов, а все фабрикаты данной серии были выведены из эксплуатации и утилизированы…
… Мощные подземные толчки сотрясают североамериканский Вайоминг. В Йеллоустоунской кальдере продолжаются работы по стравливанию избыточного давления через искусственные гейзеры, однако специалисты Содружества на Международной Конференции Сейсмологов указывают на то, что это не повлияет на ситуацию в целом, так как эти действия никак не сказываются на механизме работы магматического очага под кальдерой. Вулканологи предсказывают начало извержения Йеллоустоуна в течение ближайших пяти лет и рекомендуют переселяться на другие планеты Сектора, пока есть время. Скептики, впрочем, напоминают, что взрывного извержения Йеллоустоуна ждут уже более ста лет, а оно до сих пор не случилось…
… Новый штамм неизвестной ранее геморрагической лихорадки был обнаружен под Новым Уренгоем. Заражены оказались девятнадцать человек, семнадцать из них скончались, поскольку их медицинский страховой счёт не предполагал лечение данного заболевания. Правительство изучит ситуацию и даст рекомендации, однако уже сейчас можно сказать, что летний купальный сезон в Карском море оказался под угрозой…
… Прогрессивные партии Европейского Региона наконец договорились об имплементации положений Семейного Законодательства в части естественных привилегий для небинарных пар. Со следующего года в ряде стран региона приоритет при распределении всех льгот и пособий – таких, как лицензии на приобретение детей, ипотечное жильё, подъёмный капитал для переселенцев, – будет безусловно отдан небинарным парам. Среди блока депутатов достигнута договорённость продвигать эти ценности в законодательства всего Пан-Евразийского Содружества. Напомним, с января прошлого года было вдвое увеличено финансирование сети надгосударственных Центров Совместимости и Гендерной Коррекции, где человеческая особь любого пола и возраста может найти себе небинарную пару. Также в Конгрессе прорабатывается законодательный вопрос об обязательном посещении данных центров с трёхлетнего возраста…
… И наконец, о погоде. Сегодня в Москве ясно и солнечно, столбики термометров застыли на отметке в минус десять градусов – это рекордно холодный показатель за последние тридцать два года. В целом, нынешняя зима бьёт все рекорды последних лет – как температурные, так и по количеству осадков. При выходе на улицу будьте осторожны и не забывайте головные уборы. Под прямыми солнечными лучами не рекомендуется находиться более получаса подряд, поскольку безозоновый пояс в этом сезоне продвигается ещё севернее, расширяясь за счёт центрально-европейской равнины… На этом пока всё. Следите за развитием событий на нашем канале. Далее – реклама, а после рекламы мы продолжим показ любимого зрителями сериала «Каха и его игривые мальчики наносят ответный удар…»
Новости оставили гнетущее впечатление какого-то бесконечного эксперимента, который проводят над людьми из года в год, и чем дальше – тем этот эксперимент становится чудовищнее. Дальше началась реклама. Незнакомые мне марки товаров хаотично мелькали среди частей тел – чьи-то гладкие длинные ноги, бицепсы, широкие белозубые улыбки, и снова ноги, округлые зады и бегущие куда-то в замедленной съёмке обнажённые люди. Умом среди этого хаоса мелькающей анатомии и слоганов невозможно было ничего понять, и я выключила экран.
Прикончив завтрак, я вышла на середину комнаты и принялась отрабатывать удары в «бою с тенью». Второй руки мне катастрофически не хватало, но после вчерашнего визита к Митяю исправленный механизм работал идеально, реагируя на каждый нервный импульс движениями всех элементов, поэтому я чувствовала себя намного увереннее прежнего. Через некоторое время, запыхавшись, я приняла УЗ-душ, привела себя в порядок, оделась и вышла на улицу. Сверху гудел нескончаемый поток машин. Словно лапы огромной многоножки, стоявшие вплотную к домам массивные опоры путепровода вздымались и упирались в полотно, уходящее за высотку и исчезающее где-то вдали. Дворик был абсолютно пуст, дверь «Весёлого Саймека» была заперта, поэтому я решила прогуляться.
Прошагав сквозь грязный и тёмный переулок, я вышла под яркий искусственный свет – уличные фонари освещения всё также, как и ночью, горели – их, похоже, вообще никогда не выключали. Над улицей нависало стальное нагромождение галерей, переходов и балочных конструкций, скреплявших небоскрёбы, словно гигантские скобы. Серо-коричневые стены уходили ввысь, пряча голубое небо от взора. Чернели бездонными провалами бессчётные одинаковые окна с торчащими тут и там коробками кондиционеров. Солнечные лучи – опасные, но оттого не менее желанные – до мостовой не добирались, разбиваясь о щербатые углы высоток, теряясь между металлоконструкциями, затухая средь балконов где-то в вышине, а их место занимали россыпи разноцветных огней и рекламных экранов.
Человеческий муравейник – перенаселённый, грязный и тесный – нисколечко, впрочем, не унывал. Вокруг царила оживлённая атмосфера праздника. Пахло жареными сверчками, играла музыка, кое-кто выволок на улицу пластиковые ёлки с человеческий рост, украшенные блестящими шарами. Неизменно горели жестяные бочки, собирая вокруг себя замёрзших бедняков. На той стороне дороги несколько человек, одевшись в звериные маски, танцевали причудливый танец. Вокруг них собралась толпа, люди весело подпевали и хлопали в ладоши, среди них бегали и кричали дети.
Подняв ворот куртки, я решила пройтись и оглядеться по сторонам. Нырнула в боковую арку, проследовала по тёмному загаженному туннелю и вышла к поперечной аллее с серыми голыми деревцами по сторонам. Аллея обрывалась и двумя полосами дороги скрывалась под небоскрёбом позади меня, а впереди темнела водная гладь широкой реки, забранной меж отвесных стен из крупных прямоугольных блоков. Я прошла ещё пару сотен метров вперёд и очутилась прямо на набережной. Мелкая и грязная, начерно промасленная и мёртвая, река словно бы разделяла два мира – позади меня над городом нависали угловатые махины серых человейников из стали и бетона, а на той стороне ввысь вздымались чистые сияющие небоскрёбы с прозрачными верхушками. Под их куполами отсюда можно было разглядеть зелёные кроны деревьев – цветущие летние сады на крышах зданий…
Фасады домов на этой стороне были увешаны рекламными щитами и наводнены проекциями, с которых на людей сыпались названия продуктов, скалились белоснежными зубами, обвивая друг друга, полуголые девушки и женоподобные юноши с пустыми глазами, выпрыгивали голограммы и набрасывались, словно хищник на добычу, неоновые силуэты. Противоположный же берег был девственно чист, безмятежен и опрятен. Единственное, что слегка бросалось в глаза – это ползущее по лоснящейся верхушке самой высокой башни голографическое название и строгая аккуратная эмблема одной из крупнейших финансовых корпораций Сектора.
Над белыми небоскрёбами в недостижимой вышине парила гигантская платформа на антигравах, казавшаяся отсюда размером с монетку. На том берегу, на набережной, я различала чёрные фигурки частых полицейских патрулей – они парами ходили взад-вперёд, поглядывая то в небо, то через реку на этот берег. Воздушные трассы у реки резко расходились в стороны, так что над тем берегом никто уже не летал. На мосту в отдалении возвышался хорошо укреплённый пропускной пункт, а вдоль реки, закладывая уши рокотом пропеллеров, неспешно плыл сине-белый полицейский конвертоплан.
Мимо меня с жужжанием пронёсся небольшой дрон, и я сделала вид, что разглядываю что-то на потрескавшейся тротуарной плитке.
– Подайте на жизнь в честь праздника, – раздался откуда-то сбоку слабый старческий голос.
Под деревом, на фанерном ящичке сидела сморщенная старушка, укутанная в лохмотья. Её дрожащая рука в вязаной рукавице была протянута в мою сторону. Я удивилась тому, как не заметила её сразу – настолько она сливалась с окружающим серым пейзажем.
Достав изрядно поредевшую со вчерашнего утра пачку денег, я отсчитала несколько купюр и вложила в руку нищенки.
– Как много… – растерянно пробормотала она, так и держа деньги в вытянутой руке, будто я сейчас передумаю и заберу их. – Зачем же так много?
– Идите домой, бабушка, нечего тут мёрзнуть.
Она вздохнула и пробормотала:
– Нет у меня дома, внученька… А ночую я на станции метро неподалёку. Вот насобираю на билет, чтобы пройти через турникеты и устроиться на ночёвку в переходе, а на остальное живу. Благодаря тебе мне теперь на целую неделю хватит!
– А почему здесь сидите? – нахмурилась я. – Людей тут мало ходит, все там, выше по улице. Там можно хотя бы денег собрать побольше.
– Так молодые уже всю улицу поделили, а конкуренты – кому они нужны-то? Меня просто выгнали, да и всё…
Она поёжилась, а у меня вдруг защемило сердце. Мне стало очень жаль эту несчастную старушку, захотелось как-то помочь.
– Послушайте, я тут недалеко снимаю номер в гостинице. Может, вам пока у меня побыть? Хотя бы временно, но это уже что-то. Отогреетесь, придёте в себя…
– Не надо, внучка, не обременяй себя бездомной старухой. У тебя наверняка и без того проблем хватает.
– Да пустяки, мне это никаких неудобств не доставит. Идёмте!
Я помогла ей подняться, и мы вернулись пешеходным туннелем на оживлённую улицу. Прорвавшись сквозь шумную толпу, нырнули в переулок и добрались до гостиницы. Администратор встретила нас недовольным взглядом и тут же объявила:
– За второго постояльца придётся доплатить.
– Но у меня одноместный номер, мы не займём больше места, чем есть.
– Ничего не знаю, – отрезала она. – Такие правила, а если вас что-то не устраивает, вы можете съехать и найти другое место.
Выматерившись про себя, я рассталась ещё с несколькими купюрами, и мы принялись подниматься по лестнице. Старушка охала и причитала, но медленно покоряла пролёт за пролётом. Наконец, мы добрались до номера, и она в неуверенности застыла на пороге. Я мягко положила руку на её плечо.
– Располагайтесь, ни о чём не думайте. Если захотите помыться, душ там. Не вода, конечно, но тоже неплохо.
– Не знаю, чем тебя отблагодарить, внученька, – растерянно пробормотала она. – Давай хоть еду приготовлю?
– Я согласна.
– Тогда я с радостью воспользуюсь твоим гостеприимством.
Старушка сложила свои скромные пожитки в углу, отправилась в ванную и, закрывшись, долго шумела ультразвуковым эмиттером. Я размышляла над тем, как жизнь доводит людей до отчаяния, до падения на самое дно, и мне казалось, что почти всегда это происходит именно в большом городе. Мегаполис заставляет людей отдаляться друг от друга, терять родственников, упускать друзей, и в конечном счёте оставляет человека в полном одиночестве. Обратная сторона урбанизации…
Когда старушка вышла из ванной, я охнула. Передо мной стояла благообразная бабулька-одуванчик, будто помолодевшая сразу лет на пятнадцать. Она словно бы светилась изнутри, и, тихонько мурлыча себе под нос какую-то мелодию, орудовала теперь у плиты, сочиняя непритязательную стряпню. Вскоре, пообедав, мы расположились с парой чашек чая на стульях возле стойки.
– А я ведь на радостях так и не спросила твоего имени, внучка…
– Я Лиза.
– А меня зовут Евгения Павловна. Почти коренная москвичка. Почти…
Я осторожно отхлебнула из кружки горячий напиток.
– Почему почти? Недавно тут живёте?
– Нет, сама я родом с юга, из Ростова-на-Дону, но тот давно уже под водой. А здесь, в Москве, я последние лет пятьдесят жила. Тут и помру. Многое повидал этот город, и я вместе с ним…
– Москва всегда была такой? – спросила я.
– Такой – это какой?
– Такой… – Я замялась, подбирая верное слово. – Тесной, тёмной.
– Тёмной? Эти огромные, словно какие-то раковые опухоли, дома, были тут не всегда. И нищета с грязью – тоже были не всегда. Нет, конечно… В моём детстве, да и в юношестве, пожалуй, всё было иначе. Наверное, людей тогда ценили больше, чем сейчас…
– Вы хорошо помните своё детство?
– Забывчивость и старость дают о себе знать, но вот детство-то я помню лучше всего. Оно, наверное, из памяти уйдёт последним… – Она глядела куда-то вдаль поверх моей головы, взгляд её приобрёл отрешённость. – Детский сад, подружки, любящие родители, поездки на дачу по выходным, тёплое Азовское море… Мой любимый город, Ростов, цвёл, благоухал и развивался. Но всё изменилось с началом войны… Мне тогда было пять лет всего, но я хорошо помню, как всё началось. Внезапно. Мне пришлось рано повзрослеть, такое не забывается. Удивительно даже, но на Ростов ракеты не падали – они летели дальше, на восток. Люди… Их разом стало так много, как никогда не было. Город мгновенно, внезапно стал очень тесным, буквально стало нечем дышать, сюда хлынули целые караваны людей с окрестностей…
Ещё до начала бомбардировок сквозь город на запад тянулись нескончаемые военные колонны. Поначалу в отдалении грохотали гаубицы, но армия уверенно отодвигала границу на запад, занимая Черноморское побережье и выдавливая захватчиков. Навигация была парализована, Таганрогский залив буквально кишел кораблями разного тоннажа – от маломерных буксиров до гигантских контейнеровозов. Никто не знал, чем всё закончится, и мир застыл в ожидании. Только из окрестных лесов с пронзительным шипением периодически взмывали ракеты противовоздушных систем, сбивая вражеские самолёты, зашедшие слишком глубоко на нашу территорию.
Затмение случилось на третий день после массированных, но скоротечных обменов ядерными ударами. Гонимые холодным ветром, облака пепла извергались над городом и ползли дальше, в сторону моря. Хлопья сажи падали нескончаемым снегопадом, неслись откуда-то с материка, словно сгоревшие бабочки, затмевая алое закатное небо, устилая землю чёрными сугробами. Красный уровень опасности, объявленный властями, нисколько не помешал людям за последующий день начисто опустошить полки магазинов, и весь город спрятался, закрылся в стенах домов за наглухо задраенными окнами. Тучи понесли пепел дальше, а их место занял сумрак.
Радиоактивная сажа и пыль лезли сквозь мельчайшие оконные и дверные щели, проникали в жилище и тонким слоем покрывали всё вокруг. Оседали чёрно-коричневым прахом на подоконниках, на книжных полках и столах. Лезли в нос, замешивались в еду и сочились из крана вместе с водопроводной водой. Отец, человек опытный и бывалый, к катастрофе готовился заранее, поэтому все щели в рамах были плотно заколочены и замазаны, весь наш чулан был заставлен соленьями и консервами, забит коробками со сменными фильтрами для противогазов и упаковками с антирадиационными препаратами.
В наступивших сумерках корабли стали постепенно сниматься с якорей, а прибывавшие в город из окрестных сёл и деревень люди скупали всё что могли и отправлялись в путь. Солдаты, которые следили за порядком на улицах, никого не удерживали – власти понимали, что на горизонте уже маячит дефицит продуктов и голод. Никто не знал, сколько времени потребуется, чтобы атмосфера очистилась от поднятой пыли и гари, поэтому чем меньше людей оставалось в городе, тем проще было бы снабжать их армейскими запасами…
Через несколько дней после начала изоляции у меня случилась передозировка радиопротектором, и отец принял решение – снимаемся с места, берём самое необходимое и уезжаем на север, к Мичуринску. Там он рассчитывал попасть в один из бункеров, где было намного безопаснее, чем на поверхности – о нём отец прознал из недавнего разговора с солдатами. Я хорошо помню наш первый и единственный выход из дома на улицу после катастрофы. Дверь открылась, и передо мной предстали оранжево-коричневые сумерки. Сквозь стекло противогаза я увидела парившую в вышине едва различимую тусклую, размытую монетку – летнее полуденное солнце…
С тех самых пор противогаз на долгие годы стал моим постоянным спутником. Неизбежный аксессуар, словно дамский клатч в довоенные годы, сумка с противогазом и парой фильтров всегда была при мне. Он был со мной, когда я, обессилевшая от гипоксии и постоянной рвоты, положив голову на колени старшей сестры, лежала на заднем сиденье машины, которую отец гнал на север. Он висел на моём плече, когда работала уборщицей в бункере – самая молодая среди персонала. Когда, немного подросшая, выбиралась на поверхность в поисках выживших – противогаз всегда был при мне. Даже сейчас я иногда просыпаюсь на подстилке в переходе метро и инстинктивно шарю рукой рядом с собой в поисках маски…
Мы добирались до бункера целый месяц. Сначала на машине, потом – когда кончился бензин, – пешком. Нам повезло – отец действовал быстро и смог уберечь нас с сестрой от самых голодных времён на поверхности, когда отчаявшиеся люди выживали любой ценой, грабя, убивая, а иной раз просто поедая себе подобных. Тех, в ком ещё оставалось человеческое, и кто ещё не успел сбиться в стаю, чтобы давать отпор.
Отцу удалось невозможное – он выбил для нас с сестрой места в бункере, а сам был вынужден остаться снаружи и выживать с теми, кто расставался с самым дорогим, что было в жизни – с детьми, – ради того, чтобы спасти им жизнь. Мы виделись – раз в неделю он приходил на свидание, и с каждым разом он становился всё старше. Наша с сестрой неделя тянулась для него, наверное, целый квартал, он покрывался морщинами, седел и заходился в приступах сухого кашля. И однажды, в назначенный день, он не пришёл. Говорили, что он погиб, помогая отбивать бандитский налёт на одну из окрестных деревень. В этот момент я поняла – теперь мы сами по себе. Некому больше нас защитить, приободрить, поддержать – теперь пришёл наш черёд стать взрослыми…
Природа постепенно приходила в себя, атмосфера сравнительно быстро – за считанные годы, – очистилась от грязи, и люди потянулись на поверхность. Они выходили, оглядывались вокруг и принимались за строительство, настороженно поглядывая на счётчики Гейгера, избегая низин, отбиваясь от диких зверей, чувствовавших себя хозяевами жизни. Для нас не было государства, были лишь дома, которые требовали ремонта, дороги, которые нужно было восстанавливать, заводы и производства, которые надо было возвращать к жизни, и вскоре мы узнали, что уцелел целый костяк, становой хребет России, протянувшийся сквозь Сибирь.
Дюжина городов-крепостей – не чета нашему большому, отлично оборудованному и оснащённому, но всё же бункеру, – взяли инициативу в свои руки и принялись за дело восстановления страны. Развиваться с низкого старта было намного проще, нас снабжали высокотехнологичными машинами, которые выполняли всю тяжёлую работу – укладывали дороги, доставляли грузы, засеивали поля и собирали урожай. Маленькие анклавы постепенно ширились, распавшаяся ткань человечества срасталась вновь – теперь уже в единое евразийское пространство, но мой Ростов-на-Дону постигла печальная участь – за прошедшие годы он наполовину ушёл под воду, как и многие прибрежные районы, и превратился в дикие территории, населённые мародёрами. Я так никогда больше и не побывала на своей малой Родине…
Что до государств, которые развязали эту чудовищную войну – они исчезли, а на их место пришли военные и ресурсодобывающие корпорации, выросшие на семенах энтузиазма тех, кто два десятилетия восстанавливал цивилизацию, рассылая во все стороны гуманитарные конвои, отправляя специалистов-автоматизаторов, вооружённых роботами, сшивая разорванные связи. Немного окрепнув, освоившись на искалеченной Земле, пронизав своим влиянием подконтрольные территории, полувоенные корпорации постепенно наставили разделительных барьеров, как в старые добрые времена – по религиозным, идеологическим признакам, по цвету кожи и достатку…
В общем, всё вернулось на круги своя. И эти корпорации принялись за старое – они всё также воевали за ресурсы, за рынки и технологии. Единственное, что они зареклись делать – это использовать ядерное оружие для достижения своих целей. Потом очень долго приходится расхлёбывать последствия, в этом люди наконец убедились на практике, почувствовав вкус радиоактивного пепла на языках… Где-то корпорации действовали напрямую, вводя наёмные войска и засылая роботов-ликвидаторов. Где-то они мимикрировали под государство, сливаясь с ним, превращаясь из экономической организации в политическую. Государства и корпорации стали единым целым, Инь и Ян нового мира.
Единственное, что заставило их хоть как-то поумерить хищные аппетиты на Земле – это появление дарованного Вратами потенциала для экспансии вовне. Новые рынки дали им возможность насыщаться, жрать рядом, порыкивая друг на друга, но не вступая в схватку… До поры до времени.
То, чего так боялись футурологи прошлого, не случилось. Человечество не исчезло. Изрядно проредившись, оно выжило и изменилось. Свободные от цивилизации земли на тропике Рака и южнее превратились в гуляйполе, где правят бал банды дикарей и людоедов, и горе тому, кто попадёт к ним в руки. Технологический прорыв там, где остался закон, был совершён, а ценой вопроса стала половина населения планеты и превращение целых регионов в сухие пустыни, которым, впрочем, тоже нашлось применение – туда стали вывозить отходы, сваливая их в рукотворные горы на многокилометровых полигонах. Зимы стали тёплыми и сухими. Такая прохладная и снежная зима, как сейчас за окном – стала большой редкостью. И снег сойдёт скоро, в феврале, а лето будет длинным и засушливым, и тянуться оно будет добрых месяцев восемь, а то и дольше…
Евгения Павловна сделала глоток, допив чай, и поставила чашку на стойку.
– Москва изменилась вместе с этим миром, – тихим слабым голосом произнесла она. – Кому есть дело до простых людей, когда появляется такой удобный повод сбросить с себя все свои обязательства? Война… Миром окончательно и безоговорочно завладел капитал. Если у тебя есть деньги, много денег – ты можешь позволить себе всё. Купить что угодно и кого угодно, жить, где захочется… Единственное правило – летай повыше, чтобы твой роскошный глайдер случайно не сбили из электромагнитной пушки и не обобрали до нитки те, кому тоже хочется пожить хорошо…
Я задумчиво теребила локон волос, воображение рисовало апокалиптические картины большой войны, оставшейся в прошлом. Я радовалась тому, что не застала эти страшные времена.
– Знаете, я всё детство провела далеко отсюда, на другой планете, – пробормотала я. – То, что вы рассказали – это ужасно, но люди могут быть другими. Я вижу это регулярно, даже здесь, на Земле!
– Конечно могут. Все могут, но не все хотят. Вот мои дети, сын и дочка, не захотели. Они оказались слабы и тоже превратились в зверей… Я не знаю, где они сейчас, и ничего не слышала о них уже много лет – с тех пор как они ушли на юг. Впрочем, я доподлинно знаю, что они примкнули к каким-то бандитам и живут теперь по праву сильного. Но вот вопрос… Чем они хуже тех же корпоративных чиновников? И хуже ли? Бандиты, по крайней мере, честны и откровенны в своих намерениях. А корпорации будут улыбаться нам, людям, в лицо, пока обшаривают наши карманы. И стоит только отвернуться – тут же воткнут в спину нож…
Взглянув на часы, я спохватилась. Время летело стремительно, и я совсем не заметила, как стемнело за окном, а стрелки часов уже вплотную подползали к семи. Вскочив, я стала одеваться. Евгения Павловна растерянно глядела на меня.
– Куда ты так заторопилась?
– У меня встреча через десять минут. Простите, мне нужно бежать. Ещё раз – оставайтесь и чувствуйте себя как дома!
* * *
Одевшись, я выскочила за дверь, ссыпалась по лестнице и ворвалась в бар, уже привычно гудевший и гоготавший в клубах табачного дыма. Проследовав через помещение, я проскочила в подвал мимо вышибалы, который услужливо посторонился и пробасил:
– Минус первый этаж, направо…
Я добралась до знакомой уже развилки, свернув в противоположную от Митяя сторону, прошагала по коридору и очутилась в маленьком предбаннике возле двери, обитой чёрной кожей. За столом в углу сидели двое и играли в карты. Один из них поднял голову и протянул:
– Лиза – это ты? Заходи, Седой тебя уже ждёт.
Толкнув дверь, я оказалась в небольшом прямоугольном помещении. Стены представляли собой сплошной экран, на котором зеленели горные луга, рассечённые глубоким ущельем. Деревья покачивались на ветру, и я почти чувствовала его дуновение – настолько реалистичной и захватывающей была картина. У дальней стены, в полукруглой нише, стоял стол, из-за которого при моём появлении поднялся Седой. Одет он был, как и вчера, в клетчатую рубашку – теперь в синюю вместо красной, – и те же старые джинсы.
– Ты всегда входишь без стука? – спросил он.
– Только когда меня ждут, и я опаздываю. Между вежливостью и пунктуальностью я предпочитаю второе.
Неспеша, едва заметно припадая на одну ногу, Седой подошёл вплотную и теперь внимательно, изучающе смотрел на меня сверху вниз.
– Дерзкая, смелая, стремительная… Мне нравится твой боевой настрой. И я точно знаю, что за этой дерзостью кроются весомые аргументы, потенциал, – сказал он, неторопливо обошёл меня по кругу и захромал обратно к своему шикарному столу. – Один из бойцов, узнав о свежей крови, изъявил желание сразиться с тобой. Через час тебе предстоит драться в кросс-категории. Иногда, чаще всего по праздникам, я устраиваю такие бои – мех против бионика. Они пользуются особой популярностью, потому что проходят без каких-либо правил вообще. Увечье и даже смерть там – довольно рутинное явление. Люди любят смотреть на чужую смерть и хорошо за это платят…
Я стояла и наблюдала, как он опустился в кресло, достал откуда-то огромную сигару и прикурил её от старинной бензиновой зажигалки.
– Скрывать не стану – вчера ты самостоятельно шагнула в клетку с тигром, но ты ведь знала, на что идёшь, правда? Чего не сделаешь ради денег…
– Это верно, мне бы они не помешали, – ответила я, вспомнив одинокую мятую купюру, оставшуюся в заднем кармане штанов.
– И они у тебя будут, если ты победишь. Против тебя сделано огромное количество ставок, и твоя победа будет означать прибыль и для тебя лично, и для моего скромного заведения…
– Вас нисколько не смущает, что я буду драться одной рукой?
Дымок от сигары вился, растворяясь в воздухе и распространяя по помещению приятный ванильный аромат.
– Это должно смущать не меня, а тебя, девочка! – усмехнулся он. – Но твои движения выдают человека, прошедшего боевую подготовку, а наш Митяй по результатам обследования несколько дополнил картину. Поэтому у нас с тобой есть все шансы на победу, а бои с обычными мехами – это так, детская забава. Как говорят мои друзья байкеры, если ты не ездишь под дождём – значит, ты не ездишь. А теперь прошу за мной…
Он нажал какую-то кнопку под столешницей, и часть боковой стены откатилась в сторону, открывая тёмный проход. Седой скрылся в полумраке, я последовала за ним. Скоро мы оказались в просторном спортивном зале, отлично оборудованном для тренировок. Небольшой ринг в центре, на котором вели расслабленный спарринг пара бойцов; силовые тренажёры в углу; висящие под потолком груши различных размеров и форм; шкафчики для одежды вдоль стены…
– Тебе нужно размяться перед поединком, отточить движения, – сказал Седой. – Если возникнут какие-то вопросы, обращайся к Игнату.
Из тени вышел здоровенный детина в свободном спортивном костюме и с каменной физиономией приветственно кивнул головой.
– Времени не очень много, так что используй его с толком, – сказал Седой и покинул помещение.
Игнат выудил откуда-то свёрток с одеждой и проворчал:
– Переоденься. Вот подходящая обувь. Свою одежду оставь в шкафчике – возможно, она тебе ещё пригодится. Если в живых останешься…
Я сбросила с себя одежду, которую мне ещё под Челябинском подарил Фёдор, и облачилась в обтягивающие треники, майку и кроссовки. Почувствовав свободу движений, я решила размяться и отработать удары на груше. Поначалу робко, прислушиваясь к ощущениям в животе, на коже – косая белёсая полоса зажившего послеоперационного шрама выдавалась неровной бороздой. Потом всё уверенней – ничего не надрывалось, рана с помощью регенератов зажила достаточно, и я наконец почувствовала свободу движений.
Снаряд стонал после каждого тычка, трещал с каждом ударом. Я по второму кругу повторяла все известные мне приёмы с поправкой на отсутствие одной руки, и время летело незаметно. Вскоре вернулся Седой в сопровождении пары подопечных.
– Нам пора идти, все уже собрались. Ты готова? – спросил он, и я утвердительно кивнула головой.
Покинув спортзал, мы очутились в каком-то тёмном техническом коридоре с гудящими вдоль стен трубами, и коридор привёл нас к двустворчатой железной двери. Я узнала эту дверь, поскольку уже видела её с другой стороны. За тонким слоем металла меня ожидала арена. Мною овладевало волнение, я ощутила прилив адреналина. Сейчас начнётся…
Из-за двери раздавался возбуждённый голос конферансье, несколько приглушённый сталью:
– В зелёном углу ринга отчаянный новичок, никогда ранее не бывавшая на ринге! Ноль боёв! Поприветствуем Лизу!
Двери с лязгом раздвинулись, открывая передо мной бойцовскую яму с отвесными стенами. Овальное зелёное пятно расплылось прямо передо мной, и я вышла под луч прожектора. Свет бил в глаза, я рефлекторно прищурилась и обвела взглядом тёмный зал. Публика немного оживилась, голоса сливались в негромкий гул, а конферансье продолжал:
– Давайте поддержим Лизу! Не каждый день бывает, чтобы боец в первый же свой день вышел в кросс-файт!
Зал шелестел голосами, раздались робкие аплодисменты, затем их подхватили ещё несколько человек, а кто-то отчётливо прокричал:
– И эта однорукая замухрышка вышла против Драко?! Да он её на лоскуты разорвёт!
Драко? Тот бугай, что собирался расколоть меня, словно орешек? С твёрдым намерением обломать зубы любителю орехов я хрустнула шеей и сделала пару взмахов ногой в воздух. С динамикой и растяжкой всё было в полном порядке – я была готова. Кто-то наверху пронзительно свистнул, а невидимый конферансье провозгласил:
– В красном углу ринга боец старой закалки, непревзойдённый Драко!
Двери на той стороне арены распахнулись, и на арену выдвинулась гора мышц, покрытая едва светящимися в полутьме татуировками, которых вчера, при свете, я не заметила. Сейчас, когда я не сидела на высоком табурете, а стояла напротив него, я поняла, насколько он был крупнее и выше меня. Лицо его закрывала шикарная шипастая маска дракона, устрашающе сиявшая в красном свете софита.
Конферансье заливался соловьём:
– Сорок два боя, из них тринадцать – в кроссфайте! Четыре смертельных исхода и ни одного поражения! Поприветствуем чемпиона среди биоников!
Зрительный зал буквально взорвался аплодисментами, гости улюлюкали и свистели, кто-то орал:
– Драко, ты круче всех!
Погасли прожекторы, Драко напряг мышцы, а контуры причудливых витиеватых татуировок на его теле и руках, постепенно разгораясь, наполнились красноватым свечением. Вот ты какой, Драко, победитель среди чемпионов… Что ж, давай станцуем…
Я приняла стойку. Драко снял маску и, швырнув её в сторону, с ухмылкой неторопливо двинулся в мою сторону. Мужественное красивое лицо с квадратным подбородком обрамляла чёрная щетина, гладкие тёмные волосы были забраны в короткий хвостик. Оказавшись рядом и приняв меня, очевидно, за лёгкую добычу, он попытался схватить меня обеими руками, но я ловко отскочила вбок и стала обходить противника по дуге, пристально шаря глазами по его телу.
Я пыталась «нащупать» брешь, уязвимое место, мышцу, кость или связку, которая могла бы дать слабину, но безуспешно – он был в отличной физической форме. Более того – организм его был крепче обычного, будто закованный в какой-то плотный и гибкий подкожный панцирь. Нужно было как-то свалить его… Посмотрим, каков он в бою…
Включив усилители, я сделала рывок с места. Лоу-кик почти пришёлся в его колено, но он увернулся и сделал ответный выпад. Я избежала первого удара, и, отбив рукой второй, стремительно развернулась и с широкого размаха всадила ему раунд-кик прямо в челюсть. Мгновение – и я на исходной позиции, а он сплёвывает на пол красным, даже не поморщившись. Зал скандировал: «Драко! Драко!»
Силён, очень силён, но я всё-таки пробила его. Мне не хватало второй руки, но я чувствовала воодушевление. Нужно было закреплять свой успех. И этот медлительный увалень и есть непобедимый Драко?
Внезапно что-то изменилось. Глаза противника налились тусклым багрянцем, а татуировки вспыхнули алым огнём. Он сделал наскок, его движения приобрели молниеносность, и я едва успела увернуться от серии быстрых ударов. Ещё один выпад – и он чуть не загоняет меня в угол, а я, юркнув под его локтем, в миллиметре расхожусь с его тяжёлым кулаком. Любое промедление – и он всей своей массой, вложенной в пудовые кулачищи, протаранит меня, и вот тогда-то мне придётся туго.
Удар, уворот, блок рукой, удар, и снова уворот… Я делаю ответную атаку, со всей мощью распрямляю ногу ему в живот и попадаю. Пошатнувшись, он отходит на пару шагов. Опустив голову, он ухмыляется и исподлобья глядит на меня рубинами горящих глаз. Все его мышцы напряглись, и я увидела, как кожа на его груди с тихим похрустыванием расходится, выпуская из тела полтора десятка острых чёрных шипов. Что это ещё за хрень такая?!
Молнией метнувшись в мою сторону, он хватает меня руками за талию, и я едва успеваю согнуть в колене мехапротез ноги и выставить его между собой и его хитиновыми шипами. Рыча, он с силой прижимает меня к себе, пытаясь насадить на острые колючки. Пронзительно скрежетнул биотитан, а я лихорадочно, панически пыталась сообразить, что делать. Нога и единственная рука скованы его хваткой, и мне оставалось лишь одно – завернуть свободную ногу под его колено и изо всех сил дёрнуть на себя. Свистнули усилители, а его колено, подогнувшись, с едва слышным хрустом дало слабину. Хватка на мгновение ослабла, рубящий удар моей по локоть оторванной конечности пришёлся прямо ему в лицо, и мы в тандеме с лязгом и грохотом повалились на металлический пол арены.
Я почувствовала влагу на щеке – лицо Драко, почти вплотную приблизившееся к моему, было наискось рассечено острым обломком титановой кости. Попытавшись принять более удобное положение в пространстве, он опёрся одной рукой о пол и начал подниматься. Тягучие, словно кисель, мгновения бешенным пульсом отдавались в моей голове, и я увидела слабое место. Вот оно!
Рывком освободив наконец вторую руку, я «выстреливаю» вперёд раскрытой ладонью и попадаю противнику прямо под челюсть, над кадыком. Что-то хрустнуло, Драко замер и разинул рот. Повалившись на металл рядом со мной, он скрючился в позе эмбриона и забился в припадке.
Зал зашёлся рёвом. Драко лежал, его трясло, а я пребывала в полном замешательстве. Из ступора меня вывела полупустая бутылка пива, разлетевшаяся на осколки о пол в метре от нас. Брызнуло стекло, сверху в меня полетели пластиковые стаканчики, скомканная бумага и прочий мусор. Я поспешила отойти от центра арены в тень под стеной, а конферансье воскликнул из динамиков:
– И победителем сражения становится Лиза! Дебютный бой, славная и быстрая победа! Вот что бывает, когда недооцениваешь противника и переоцениваешь собственные силы!
Сверху кто-то яростно заорал:
– Я её грохну! Какого хера она сделала?! Она его прикончила!
В зале зажёгся свет, а сбоку открылась дверь, из которой выбежали несколько человек и принялись осматривать притихшего Драко. Один из них надел ему на лицо кислородную маску, второй собрался было делать непрямой массаж сердца, но укололся шипами. Попытавшись подлезть к жизненно важному органу так и этак, он вскоре отказался от этой затеи и достал электроды дефибриллятора.
Такой исход боя стал для меня полной неожиданностью. Я стояла, прижавшись к стене и ошеломлённо смотрела, как моего противника погрузили на носилки и торопливо унесли с арены, а наверху творилось форменное безумие. Кричали множество голосов, кого-то шумно били. Через секунду из полутьмы технического прохода появился Игнат и кивком головы позвал меня за собой…
* * *
Бой давно закончился, зрители разошлись. Некоторые из них оседлали байки или попрыгали в свои аэромобили и отправились по ночным делам. Кое-кто продолжил зависать в баре, а одного из посетителей, который проиграл крупную сумму денег и решил отыграться на роботе-бармене, сломав ему один из манипуляторов, азартно отпинали ногами и вышвырнули за дверь, прямо в лужу.
Откинувшись в кресле, я полулежала и задумчиво разглядывала проплывавшие по стенам пейзажи. Седой за столом напротив меня говорил с кем-то по телефону.
… – Я понимаю, шеф. Но вот моё мнение – они ничего не сделают… Он сам виноват, поддался эмоциям и решил подойти слишком близко, за что и огрёб… Да, шеф… Нет, всё под контролем… Да. До связи…
Окончив разговор, он повернулся ко мне и хищно ухмыльнулся:
– Поздравляю с убедительной победой. Честно говоря, я ожидал чего угодно, только не этого. Драко сейчас в больнице, на аппарате, но в результате гипоксии у него сильно повреждён мозг. Вероятнее всего, он навсегда останется овощем. Однако, как ни крути, ты сделала мой вечер… Что предпочитаешь? Ром, виски, бурбон или коньяк?
– Спасибо, но я не хочу пить.
– Твоё право, – легко согласился Седой, выудил из-под стола бутылку с янтарной жидкостью и плеснул её в стакан. – С тех пор как эти долбанные чухонцы, Мартинсоны, Тамберги и вся их понаехавшая рать наводнили Москву, я терплю убытки. Они выдавливают моих торговых партнёров, крышуют наркоторговлю, распугивают моих клиентов, а теперь вот их Янис взял первенство в моём заведении… По правде говоря, он очень достойный воин, заслуженный… Был, земля ему пухом… Его необходимо было выбить, и наконец это случилось благодаря тебе. Выставив на бой своего старшенького Яниса, они утёрлись по полной программе.
– Я правда не хотела, чтобы всё так закончилось.
– Теперь это уже неважно, дело сделано, – сказал Седой, залпом опустошил стакан и крякнул. – Ох… Ты молодец, я не зря на тебя поставил – у тебя есть потенциал. Насчет ментов не волнуйся, всё происходящее на арене под законы не подпадает, но я предполагаю некоторое повышение градуса в наших с Тамбергами отношениях. Учитывая их крышу в верхах, это может выйти боком, поэтому будь готова к тому, что я попрошу тебя о небольшой услуге… Кстати, зайди завтра утром к Митяю.
– Зачем?
– Узнаешь, когда зайдёшь. А мне пора – нужно уладить кое-какие дела. Ребята проводят тебя до гостиницы на случай, если кто-нибудь захочет помахать кулаками после драки. И да, с сегодняшнего дня для тебя все завтраки, обеды и ужины в моём заведении – бесплатно…
Выбравшись из подвала наверх, я вышла в помещение бара. При моём появлении байкеры радостно приветствовали меня, подняв в воздух бутылки и стаканы. От стойки отделился низкорослый коренастый Боцман, приобнял меня за талию, гордо оглядел зал и воскликнул:
– Вот она – смертоносная красота! До дна за победительницу!
– До дна!!! – поддержал его многоголосый рёв.
Зазвенело стекло, поднялся восторженный гомон, а Боцман обратился ко мне:
– Тебя Лиза звать, значит… Как ты его уделала-то, я аж вспотел… Пойдем, выпьешь с нами?
– Прости, Боцман, но что-то я устала, а время позднее. К тому же, теперь я не одна, мне надо проведать кое-кого.
– Ну, тогда бывай, свидимся позже.
В сопровождении пары подручных Седого я вышла из бара и сквозь шумный и оживлённый двор добралась до гостиницы. Устало поднимаясь на четвёртый этаж, я уже подумывала о том, чтобы спуститься к администратору и попросить ещё один матрас, который постелю на полу для мягкости. Свою кровать я собиралась оставить для Евгении Павловны…
Дверь в номер оказалась не заперта. Студия встретила меня лишь привычным гулом машин над головой – не было ни Евгении Павловны, ни её вещей. Кровать была заправлена, мои немногочисленные пожитки – аккуратно сложены поверх покрывала, а на стойке под салфеткой скрывался едва тёплый ужин и записка с косо накорябанным единственным словом: «Спасибо». Старушка тихо ушла куда-то в ночь, даже не дождавшись меня, чтобы попрощаться.
Нехотя поужинав, я разделась, выключила свет и легла в кровать. Глядя в стену, на которой то и дело мелькали суетливые отсветы огней, я погружалась в душащую пучину городского одиночества. Вокруг были сотни и тысячи людей, но я всё равно была совершенно одна.
Глава X. Второе пришествие
Я гулко постучала кулаком по металлу входной двери. Открылась смотровая щель, пара подозрительных глаз мельком пробежались по мне и тщательно изучили пространство позади меня. Лязгнул запор, дверь отворилась, и я вошла в бар. Скуластый Арни, по своему обыкновению хмурый и молчаливый, сообщил:
– Митяй ждёт.
Я спустилась в привычный подвал и протопала в мастерскую. Как обычно, мастерская была пуста – лишь из подсобки раздавались тихие механические звуки и отрывистый матерок. Я спросила в пространство:
– Игорь? Ты здесь?
– Да, бегу уже, сейчас, – раздался раздражённый голос.
Появился Игорь, держащий в руке руку. Механическую. Судя по расположению пальцев, левую. На её блестящей поверхности играючи переливались отблески потолочных ламп, а Игорь тем временем подскочил к столу, торжественно водрузил руку на металлическую поверхность и возбуждённо затараторил:
– Зацени, что у меня есть! Седой ночью приволок. В гражданском обороте такого нет. Фуллерено-иридиевый сплав, который закаляют в вакууме при температуре шесть тысяч градусов! Посадочное место, правда, немного отличается от твоего, но Митяй переделает в два счёта. А теперь – главное! – Он многозначительно поднял вверх палец, скрылся в подсобке, и через несколько секунд вернулся с плоским блестящим предметом. Со стуком опустив его на стол, объявил: – Плазменный резак и импульсный бластер! Два в одном! Смотри…
Взяв руку, он куда-то нажал, и часть предплечья с лёгким щелчком отделилась, обнажив продолговатое углубление со скрытыми внутри креплениями. Отложив заглушку в сторону, ловким движением Игорь приладил модуль к разъёму, и, слегка надавив, защёлкнул его в паз. Визуально на запястье выделялась лишь едва заметная тонкая щель, формой похожая на очертания семечки от подсолнуха. Я подметила про себя, что такой миниатюрный механизм вообще не будет заметен в сложенном состоянии.
– Переключение режимов тоже через нейр, я тебе потом инструкцию дам, – щебетал Игорь. – Без носителя работать не будет, так что давай ставить.
– С удовольствием! – Я изнемогала от предвкушения, поэтому тут же запрыгнула на стол, улеглась и закрыла глаза, позволив Митяю делать свою работу.
Примерно через полчаса нетерпеливого ожидания всё было готово, а Митяй, проведя финальную диагностику, поднялся под потолок. Я с восторгом разглядывала свою новую часть тела. Игорь беспокойно пританцовывал на месте – его разбирало желание увидеть оружие в действии.
– Ну, загружай драйвер и пойдём во двор, продемонстрируешь мне свою новую игрушку! – Он приплясывал у двери, словно щенок в предвкушении долгожданной прогулки. Похоже, он был ещё более ярым любителем игрушек, чем я.
Поднявшись в пустой бар, мы вышли через заднюю дверь в широкий безлюдный двор, заваленный строительным мусором. Слева возвышался ангар с высокими воротами и торчащей вверх вышкой из потрескавшегося, покрытого потёками красноватого кирпича – судя по всему, древняя пожарная часть. Прямо из здания торчала опора эстакады, рокочущей над головой. Справа серел ряд гаражей, над которыми в небо бетонной стеной взмывал один из жилых небоскрёбов-муравейников. Я огляделась в поисках какой-нибудь мишени и, заприметив мусорный бак, скинула куртку. Оставшись в майке, вытянула руку и прицелилась. Ничего не произошло.
– Как из этого стрелять? – спросила я, разглядывая устройство.
– Запястье согни… Да, вот так. Ну а теперь думай о том, что хочешь выстрелить из этой штуки.
Я изо всех сил стала думать. По-прежнему ничего не происходило, а Игорь, взглянув на меня, засмеялся:
– Полегче, ты уже вся покраснела. Неровен час…
Из запястья со щелчком выскочила продолговатая секция, откинувшись вверх и в сторону, раздался оглушительный хлопок, руку отбросило отдачей. В стене рядом с мусорным баком чернела неглубокая овальная выбоина сантиметров десяти в диаметре. Игорь подпрыгнул на месте и заорал:
– Вот это да! Давай ещё!
Вторым выстрелом бак со звоном был пробит насквозь. Третий и последующие давались намного легче – новенькие нейронные связи в мозгу укреплялись, я начинала привыкать к оружию. Эхо грохотало, отскакивая от стен, а мусорный бак превращался в дымящееся оплавленное решето. Сзади скрипнула дверь, и донёсся угрожающе стальной голос Арни:
– Вы что тут, охерели совсем?! Сейчас на грохот вся полиция слетится! А ну прекратили, нахрен, и дуйте обратно в помещение!
Защёлкнув бластер обратно в паз и подобрав куртку, я решила оставить проверку резака на потом, и мы с Игорем вернулись в бар. На меня накатила слабость, тело вдруг потяжелело, неподъёмной гирей потянуло меня вниз, в одно из кресел. Арни, ковыряясь за стойкой в потрохах выключенного робота-бармена, пострадавшего накануне вечером, недовольно поблёскивал в мою сторону глазами. Игорь присел напротив меня, сложил руки на столе и сообщил:
– В инструкции сказано – чем дольше пользуешься оружием, тем больше расход калорий, и тем сильнее устаёт носитель. Это пройдёт, надо только чаю с сахаром попить. А перед стрельбой, по-хорошему, стоило как следует подкрепиться. Так что будь аккуратнее, не перестарайся.
Силой мысли я открыла механизм, на оконечнике которого бирюзой отсвечивала призма ионного резонатора. Краем глаза заметив, что Арни с пучком проводов в руке замер и уставился на меня, я убрала модуль и сказала:
– Что-то подобное стоит на вооружении подводников, но только резак – без бластера. А это, получается, новая разработка?
– Один из забракованных прототипов. На приёмке армейцы заявили, что нужно повышать энергоэффективность, а у этой штуки, по их мнению, слишком высокое потребление. Бойцы слишком быстро устают во время стрельб…
Как далеко могут зайти технологии на службе разрушения? Локомотивом прогресса всегда было оружие. Однажды люди изобрели атомную бомбу, и только через несколько лет энергия деления ядер была поставлена на службу созиданию. Но в данном случае всё произошло наоборот – сначала портативные плазменные резаки появились у глубоководных ныряльщиков и космонавтов, а потом технологию переточили под военные нужды.
Мне же только и оставалось, что радоваться тому, как легко и по большому счёту абсолютно случайно мне досталась столь совершенная вещь. Беспокоило только одно – её цена. Неужели моя победа во вчерашнем бою оказалась столь доходной, что моих «комиссионных» хватило на приобретение свежего военного прототипа? Часть выигрыша, впрочем, не помешала бы мне в виде наличных денег. Я вдруг вспомнила, что сегодня – последний день моего пребывания в гостинице, и мне необходимо будет съехать, если я не продлю бронь.
– Слушай, Игорь, а Седой на месте? – спросила я.
– Нет, будет только вечером. Кстати, если хочешь, можешь звать меня Физиком.
– Буду иметь в виду, но мне всё же больше нравится имя Игорь, – ответила я. Немного посомневавшись, всё же решилась спросить: – А у тебя не будет денег в долг? Я совсем на мели, но нужно оплатить проживание в «Отдыхе». Вечером поговорю с Седым, может быть, мне помимо этой штуки за вчерашнюю победу причитается что-то ещё…
– Да не вопрос, – легко ответил Игорь, вынул из кармана несколько купюр и хлопнул их об стол.
Я убрала деньги, преодолев лёгкое головокружение дошла до стойки и заказала у Арни завтрак и сладкий чай, чтобы восстановиться после стрельбы. Арни отдал распоряжение робоповару, Игорь удалился в свою мастерскую, а я дождалась заказа, приняла пищу и решила прогуляться на свежем воздухе…
* * *
Вчерашнее радостное оживление испарилось с улиц без следа, в законную силу наконец вступили будни, а место им уступило солнце, скрывшись куда-то за бесцветный монолитный слой облаков. Люди понуро брели по своим делам, постепенно приходя в себя после долгих праздников, и город возвращался к своему обычному ритму. Вдоль дороги ползла автоматическая машина-уборщик, шумно всасывая в себя мусор, валявшийся на проезжей части. Единственное, что не изменилось на улице – это напористо орущая со всех сторон злобная реклама, да группы сутулых бедняков, гревших руки у костров в железных баках между фасадами лавчонок под уходящими ввысь стенами. Они были привычной частью пейзажа, предметом антуража, накрепко слившись с окружающей действительностью.
Я дошла до уже известного мне туннеля, выбралась на аллейку, ведущую к реке, и стала спускаться в сторону набережной, оглядываясь по сторонам в поисках знакомого сгорбленного силуэта. Но Евгении Павловны на том месте, где я её встретила прошлым утром, не было.
Вдоль набережной неслись автомобили. Дождавшись на перекрёстке зелёного света для пешеходов, я пересекла дорогу, облокотилась на облезлые чугунные перила и уставилась в промасленную водную гладь, едва отражавшую сияющие небоскрёбы на той стороне. Небо позади высоток темнело – надвигалась сизая зимняя туча, готовая разверзнуться и исторгнуть снежную массу на этот усталый город, со ржавым скрипом разгонявший шестерёнки будней. По спине непроизвольной дрожью пробежал холодок, и я укуталась поплотнее.
Прогулявшись вдоль набережной, я так и не встретила искомую старушку, вернулась обратно на улицу и направилась прямиком в гостиницу, чтобы расплатиться за дальнейшее пребывание. Взятых в долг денег хватило ещё на два дня, и я про себя отметила, что стала уже привыкать к такому подвешенному состоянию – без корней, словно перекати-поле. Без стабильного заработка, без дома и без друзей. Пожалуй, мне не составило бы труда взять немногочисленные вещи и сорваться куда глаза глядят, тем более – из этого тёмного и тесного людского муравейника. Куда-нибудь на восток, к легендарным городам-крепостям, увидеть их своими глазами. Останавливало меня лишь одно – астрофизик Владимир Агапов…
В пустой номер возвращаться не хотелось, поэтому я направилась обратно в бар, который уже открылся для посетителей. Над стойкой бубнил телевизор, под ним сидел один из постоянных посетителей, которого я наблюдала здесь уже третий день подряд. Он снова был пьян. Пара каких-то мужчин, одетых совершенно по-конторски, что было несвойственно для данного заведения в частности и для этого города в целом, обедали за столиком. Они как-то вообще не вязались с окружающей действительностью, были настолько неприметными, что бросались в глаза.
Я украдкой разглядывала этих одинаковых, словно близнецы, посетителей и пыталась представить, кто они – чем занимаются, как живут. Идеально выглаженные угольно-чёрные костюмы, белые опрятные рубашки с синими галстуками поверх, стрижки бобриком, и самое главное – чёрные очки, которые они так и не сняли, молча и почти синхронно поглощая свою пищу. Я повернулась в сторону сидящего в глубине барменского закутка Арни, вознамерившись узнать, что это за нашествие корпоративных клонов на заведение…
– Железяка, сделай телевизор погромче! – Пьяный завсегдатай, сидящий рядом со мной, обращался к роботу-бармену, который тут же добавил громкости, а я непроизвольно взглянула на экран.
На нём элегантная ведущая новостей со светлыми волосами в стиле помпадур и в красном платье с пышными рукавами взволнованно тараторила:
– … около часа назад. Специалисты вспоминают случай шестилетней давности, итогом которого стала крупномасштабная катастрофа. В данный момент съёмочная группа находится в стратосфере планеты, и нашему корреспонденту удалось запечатлеть это явление. Запись ведётся с пятиминутным опозданием – примерно столько добирается сигнал до местного перехода, а далее – до Земли, чтобы потом попасть к нам в студию. Передаю слово Крису Хьюзу…
Студия пропала, и на экране телевизора появился мужчина средних лет в светлом салоне какого-то транспорта. Во?рот его рубашки был расстёгнут, по лбу стекали капли пота и, глядя куда-то поверх камеры нездорово блестящими глазами, он бормотал:
– Давай уже поскорее свалим отсюда. Я не хочу тут подыхать… Элиот, ты что, уже пишешь?
– Картинка пошла…
Прочистив горло, репортёр хорошо поставленным голосом начал:
– Спасибо, Энджела. Я нахожусь на орбите Циконии в системе Глизе-832, которая подверглась атаке явления неизвестного порядка. Некий… неопознанный объект установился над поверхностью планеты и уже примерно час воздействует на атмосферу. Прямо сейчас мы можем видеть… Элиот, пожалуйста, продемонстрируй… Видеть, как эскадра орбитальных истребителей Космофлота направляется к объекту…
Камера плавно переместилась к прямоугольному окошку и дала приближение. Полдюжины маленьких серебристых точек на фоне облаков увеличились, превратившись в изящные силуэты с крыльями обратной стреловидности, камера наконец взяла фокус и перестала дёргаться. Силуэты полыхали ярко-фиолетовым пламенем дюз, стремительно отдалялись и расходились в стороны, набирая высоту. Голос корреспондента продолжил:
– Министерство Обороны Конфедерации заявило, что ситуация под контролем, и оснований для паники нет, однако правительство Циконии на всякий случай объявило всеобщую эвакуацию. Люди твердят об инциденте на Кенгено Икс, но официальные лица заявляют, что для беспокойства нет оснований…
Камера тем временем сместила фокус выше, где на фоне мягкого синеватого свечения атмосферы чуть выше покатого бока планеты пространство ощутимо чернело, приобретая форму огромного круга, в нижней части которого искрились красные нити. Они закручивались в спирали, в подобия гигантских вьющихся бычьих цепней и уходили вниз, к поверхности, над которой расширялась, проваливалась внутрь себя громадная чёрно-белая воронка атмосферной бури.
Меня прошиб холодный пот. Я вспомнила отчаянное бегство из моего родного мира, которое подгонял всё усиливающийся холод и ужасающая метель. Нет… Нет-нет-нет!
– Нет, этого не может быть! – воскликнула я.
Теперь все в баре, оторвавшись от своих дел, в полной тишине смотрели на экран. Кроме двух типов в чёрных костюмах, которые невозмутимо продолжали поглощать пищу.
– Как вы можете видеть, объект очень массивный и, вероятно, крайне крепкий, – продолжил голос из телевизора. – Но лично у меня нет никаких сомнений, что военные справятся с угрозой. С вами был корреспондент третьего канала Трикон Крис Хьюз. Спасибо за внимание и хорошего дня!.. Всё?.. Роб, вырубай автопилот, и жми к переходу. У меня от этой хрени сейчас диарея начнётся…
На экране снова возникла ведущая с пластиковой улыбкой на лице.
– Что это? Природное космическое явление? Внеземной разум? Мы связались с экспертом-ксенологом из Гамбургского Университета…
Арни убавил громкость и оглядел посетителей каким-то вопрошающим, ищущим взглядом.
– Кенгено, Цикония… А кто на очереди? Земля? – в звенящей тишине зала очень отчётливо раздался его голос.
– Нет! – закричала я во весь голос. – Я должна быть там! Там, а не в этой сраной дыре!
Вскочив, я стрелой выбежала на улицу, не зная, куда себя деть. Угнать первый попавшийся байк и мчать на космодром? А дальше? Что дальше-то?! Как мне попасть на Циконию?! Безнадёга, не то время и не то место, полная задница… А если это единственный шанс, и больше я никогда не увижу то, что погубило мой мир? Мой единственный шанс отомстить…
Я понимала, что бессильна. Я была бы бессильна даже в случае, будь у меня собственный космический корабль. Будь я в километре от гиперперехода, я просто не знала, что делать. Разве что, разогнав машину, устремиться прямо туда, в эту чёрно-красную зияющую воронку…
Со злостью я грохнула кулаком о кирпичную стену, в стороны брызнула каменная крошка. Сердце заходилось галопом, и я всячески пыталась себя осадить, унять одержимость и бессильную дрожь в теле. Смирись. Смирись, здесь тебе ничего не светит…
Я вернулась в помещение. Опрятные и неприметные близнецы как по команде встали из-за стола, один из них поднял с пола чёрный кейс, который всё это время стоял возле кожаного диванчика, скрытый от глаз. Второй подошёл к стойке и расплатился встроенной в ладонь энэфси-меткой.
Мне казалось, я уже где-то видела его, но только где? Глядя на него почти в упор, я пыталась рассмотреть его глаза под тёмными стёклами. Необъяснимая волна страха вдруг накрыла меня с головой. Что я увижу? Что там вместо глаз, скрыто за непроницаемой стеной солнцезащитных очков? Секундное касание взглядом, мелькнувшая за чёрным стеклом белёсая пелена – и незнакомец развернулся и покинул помещение вслед за своим близнецом. На столе стояли две тарелки с недоеденным обедом. Завсегдатай у стойки задумчиво протянул:
– Грядёт страшный суд… Тут только один вопрос – когда… Как думаешь, сестрёнка, есть у нас ещё шесть лет?
Он пьяными глазами смотрел на меня с хмельной полуулыбкой, и я не нашлась что ответить. Мимо окна сквозь серую послеполуденную мглу в полном штиле на землю сонно опускались крупные снежинки…
* * *
– Слушай, Арни, а что это за название такое – «Весёлый Саймек»?
Здоровяк из-за стойки покосился на меня сверху вниз и пробасил:
– Это как Весёлый Роджер, только Саймек.
– Ну, спасибо, объяснил, – иронично заметила я. – Что же такое Саймек?
– Ты знакома с произведениями Фрэнка Герберта? – спросил появившийся словно из ниоткуда Седой.
Я напрягла память, мысленно возвращаясь в школьные времена, когда библиотека была моим вторым домом. Герберт… Страх – убийца разума… Четыре столпа мира – познания мудрых, справедливость сильных, молитвы праведных и… Что же там дальше было?
– «Дюна», если не ошибаюсь? – неуверенно полуспросила я.
– Именно, – удовлетворённо кивнул Седой. – Саймек – это гибрид человека и машины, в котором от человека остался один лишь мозг. Предыдущий хозяин нашего заведения был заядлым поклонником довоенной литературы, а повальное протезирование и киборгизация натолкнули его на мысль о том, что люди вскоре превратятся в механические подобия самих себя и освободятся от свойственных человеку слабостей. Но не все, а только избранные. И лишь от слабостей, но не от пороков…
Сделав паузу, Седой вынул из-за спины пистолет и протянул его в сторону Арни. Тот взял оружие и вопросительно взглянул на шефа.
– Смажь, пожалуйста, – сказал Седой. – И сообщи Боцману и его ребятам, чтобы подтягивались. Стрелка в шесть. Так вот… – Он повернулся ко мне, поймал незаконченную мысль и продолжил: – Саймеки ставили своей целью бесконечную жизнь, которую они смогут посвятить тирании собственного правления. Саймеки уже среди нас – они управляют финансовыми империями, назначают и снимают глав государств, дёргают за ниточки этого мира. Саймеки не позволят простым людям приблизиться к себе, поэтому для нас с тобой будут существовать вещи вроде закона пятидесяти процентов. Мы должны умереть, а они – нет. И пока мы здесь, внизу, дерём друг другу глотки за пригоршню монет, они будут продолжать свою тиранию на наших костях. Мы должны помнить об этом, когда входим в эти двери и выходим из них.
– Так. А почему весёлый? – спросила я, стараясь переварить полученную информацию.
– Как почему? Потому что мы не грустим и не отчаиваемся! И вообще, у нас тут весёлая и беззаботная атмосфера! – с театральной жизнерадостностью воскликнул Седой и захромал в сторону лестницы. Вполоборота бросил: – Ты тоже готовься, Лиза. Сбор в пять часов на заднем дворе…
Гибрид человека и машины, от которого остался лишь мозг? Похоже, с одним из несостоявшихся пока Саймеков я провела на «Виаторе» целую вечность. Интересно, жив ли он? И где он сейчас? И почему, в конце концов, я всё ещё здесь? Не совершаю ли я ошибку, пребывая в обществе этих странных незнакомых людей, ввязываясь в их игру и становясь пешкой в чьих-то руках?
– Послушай, Седой, зачем я вам там нужна? – спросила я вдогонку удаляющемуся распорядителю заведения.
– Снайперской винтовкой пользоваться умеешь? – ответил он вопросом на вопрос.
– Да.
– Вот затем и нужна. Лишние опытные руки мне не помешают. Особенно те, одну из которых я с большим трудом достал на чёрном рынке. Ради тебя, Лиза, пришлось кое-кого разобрать на запчасти. Так уважь же мой труд, отплати взаимностью. – С этими словами Седой миновал лестничный пролёт и скрылся из виду…
* * *
Серый неприметный глайдер плыл в потоке машин, а чуть поодаль, на некотором расстоянии следовал второй – с Боцманом и его с помощниками внутри. Арни нажимал кнопки, переключая радиостанции – все новостные агентства взахлёб и даже – мир воистину перевернулся, – без перерывов на рекламу несли широким массам эксклюзивы с мест событий, в прямых эфирах освещая гибель отдалённой планеты. Выступали чиновники, солидно рассказывая о предпринятых мерах и призывая людей к спокойствию; с важностью в голосе вещали эксперты, твердя о контакте с пришельцами, трактуя их вполне однозначные намерения и призывая людей сплотиться против нависшей над человечеством угрозы. Кое-кто даже умудрился устроить тотализатор – ведущие и гости одного из эфиров разгорячённо обсуждали количество ещё не до конца подсчитанных жертв катастрофы и делали ставки – сколько же их окажется.
– Я ставлю на восемьдесят миллионов, – неожиданно беззаботно ляпнул Физик, сидевший рядом со мной на заднем сиденье. – На Циконии вроде бы около восьмидесяти пяти проживает…
– Я ставлю на то, что ты сейчас получишь леща, – заметил Седой с переднего пассажирского места. Тут же Арни, перегнувшись через скрипнувшую спинку, зарядил Игорю увесистую затрещину. Физик айкнул, очки его тут же слетели с носа и упали куда-то вниз, на тёмный пол, а Седой громогласно вопросил в воздух:
– В этом мире хоть что-нибудь святое осталось? Вдуматься только – сколько жизней оборвалось, а эти рассуждают о них, как о наборе цифр! Ладно они, но ты-то, Игорёк! Неужели мы тебя плохо воспитывали? Где твоё сострадание, несчастная ты жертва прогресса?
– Да какое сострадание?! – обиженно воскликнул Физик. – Ты же сам говорил, что сострадание – это слабость! Что проявлять жалость к другим – это значит относиться к ним с презрением!
– Ты меня невнимательно слушал, зато, похоже, перенасытился Ницше, – заметил Седой. – Речь шла о нашей работе, где состраданию действительно нет места. Только так и никак иначе! Если ты будешь слаб среди волков, они тебя сожрут и будут правы! Но быть сильным и стать тупой бесчувственной обезьяной, неспособной к эмпатии – это далеко не одно и то же!
– Пока трагедия не коснулась их лично, они так и будут обезьянничать, – заметила я. – Готова поспорить – даже глядя смерти в глаза они ничего не поймут.
– Вот, Игорь! – Седой многозначительно поднял вверх палец. – Даже наёмные убийцы, хоть и перешагивают порой через этику, никогда не забывают о ней. Тебе есть чему поучиться!
Арни хмыкнул, а я тем временем взвешивала в руках оружие, свыкаясь с его габаритами, подстраиваясь под него. Укороченный универсальный карабин «Жерлянка» с длинным снайперским прицелом лежал в руках как влитой, приклад словно бы сливался со щекой при прицеливании, а из ствольной коробки торчала продолговатая обойма на два десятка осколочно-разрывных патронов. Конструкция позволяла делать упор лёжа прямо на обойму, а размер оружия был таков, что его можно было использовать в качестве контактного – хоть в узком чулане…
В городе царила атмосфера нервозности и какой-то подвешенности. Сереющее с ранним наступлением сумерек небо, с которого размеренно и неторопливо спускался густой снег, пестрило огнями. Потоки машин были плотные, тут и там, сверху и снизу нас обгоняли полицейские глайдеры, чаще обычного мелькавшие среди роя планеров сине-красными проблесковыми огнями.
– Все куда-то несутся, будто это последние дни в жизни, – пробасил молчавший всю дорогу Арни.
– Может, наши дни и вправду сочтены? – риторически спросил Седой. – Люди бегут, сами не ведая куда, и это неудивительно. Случай с Кенгено можно было списать на роковую случайность, но второй – это уже система. Нависла угроза, люди это чувствуют и инстинктивно бегут. Я бы тоже сбежал, если бы было куда, да только некуда деться нам с этого кораблика. Или есть куда? – Седой хитро покосился в мою сторону. – У вас на Пиросе, Лиза, как относятся к гостям? Гостеприимный народ?
– Точно также, как и везде, – ответила я. – Стоит вам потерять бдительность – и тут же окажетесь без штанов.
– Как хорошо, что я привык носить ремень, – усмехнулся Седой.
Арни крутанул штурвал, глайдер выскочил из потока и пошёл на снижение. Мы неслись над тёмными бетонными джунглями незнакомого района, почти касаясь крыш. Вскоре высотки закончились, впереди показался изгиб реки, и глайдер приземлился прямо на крышу одного из гигантских промышленных зданий. Крыша была по щиколотку присыпана свежим пушистым снегом, по ней змеями ползли стальные короба?, огибавшие ступенчатые неровности и парапеты, исчезая под поверхностью кровли и появляясь вновь, а рядом возвышался огромный, в человеческий рост, блок вентиляции.
Отсюда открывался великолепный вид – здание стояло у самого берега, а на противоположной стороне, в низине, промзона бетонными площадками, складскими комплексами и обелисками армированных труб тянулась вдаль, к горизонту. Низкие облака подсвечивались прожекторами, бьющими ввысь со стройплощадки, по которой, словно неуклюжие жуки-носороги, ползали машины спецтехники, а в высоте висели пара тяжёлых гравилётов с подвесным грузом. Гул и стрёкот строительных машин накатывал с порывами ветра.
Седой указал в сторону противоположного берега:
– Видишь пустую площадку перед складом? Твоя задача – присмотреть за поляной и прикрыть нас. Я надеюсь, нам удастся уладить вопрос с Тамбергами и их почившим отпрыском, но мало ли что… Без моей команды – не стрелять, – распорядился Седой и вскарабкался обратно в машину.
Я расчистила небольшое лежбище возле каменного парапета, отделявшего меня от пропасти с темнеющим далеко внизу полотном реки. Устроившись прямо на холодном снегу и оглядывая окрестности в прицел, я размышляла над тем, как ловко меня втянули в бандитские разборки. Снова, по которому уже кругу я работала чьим-то оружием. Снова выплачивала долг за биомеханику, будучи инструментом в чужой игре.
Формируя снежный ком, события наслаивались одно на другое, темп происходящих изменений подстёгивала гибель Циконии, и я не ждала от предстоящей «стрелки» ничего хорошего. В глубине души я понимала, что для многих в этом грязном городе пришла пора сводить счёты, подводить итоги и подбивать баланс, потому что уже завтра чёрная сфера может оказаться здесь, прямо над нашими головами…
Один из двух глайдеров бригады Седого на той стороне коснулся площадки и припал на брюхо. Поднялись двери, маленькие фигурки бойцов выбрались наружу и принялись неторопливо обходить территорию. Вскоре к ним присоединилась и вторая машина – сбросив Физика, как и меня, где-то неподалёку, Арни и Седой явились на место встречи. Прибытие второй стороны ожидалось через несколько минут. Отсюда площадка была видна как на ладони.
Некоторое время ничего не происходило, лишь лёгкий ветерок шуршал вдоль крыши, распугивая и разгоняя в стороны хрупкие снежинки. Вскоре вдали над рекой показалась небольшая колонна аэромобилей. Они шли в полной темноте с выключенными огнями, но я хорошо видела их в тепловизоре прицела. Две машины отделились и скрылись где-то между складами, третья зависла над водой, у всех на виду, а четвёртая проплыла прямо подо мной вдоль речного рукава, описала дугу и опустилась в центре площадки. Из машины показались трое – пожилой мужчина в угольно-чёрном плаще и двое его телохранителей.
Я сообщила в коммуникатор:
– Было четыре машины, две ушли за склады. Будьте начеку.
– Принято, – отозвался Арни.
… – Здравствуй, Расмус, – послышался голос Седого, включившего передатчик. Две фигурки на том берегу остановились друг напротив друга. – Жаль, что приходится встречаться по такому печальному поводу.
– Приветствую, Вячеслав. Мне тоже жаль, но все мы смертны. И Янис, и я, и даже ты. Я недавно узнал про твою лейкемию. Прими мои соболезнования.
– Не нужно, Расмус, оставь их себе. Тебе они нужнее… Так что ты хотел обсудить?
– Та девушка… Твой боец играл не по правилам, Вячеслав.
Секундная пауза, резкий порыв ветра и сдавленный смешок Седого.
– Это как – не по правилам? В «Саймеке» в кросс-боях нет правил. Ты, наверное, перепутал наше благородное заведение с «Лужей».
– Ты забыл о собственных правилах допуска к состязаниям. Мех, который не провёл ни одного боя в своей категории, не допускается к кросс-боям.
– Янис сам изъявил желание сразиться с ней. Он взрослый, самостоятельный человек и вправе вызвать на бой кого угодно.
– Конечно. Ты вбросил идею, а он за неё ухватился. Я уж не знаю, что и думать – то ли это была твоя несознательная оплошность, то ли ты сделал это специально. В оплошность я не верю. А вот в то, что ты воспользовался его наивностью, чтобы втянуть в схватку с убийцей – запросто.
– Ты говоришь о наивности старшего наследника своей бизнес-империи, который проиграл девчонке с одной рукой. Тебе не кажется, что у тебя серьёзные проблемы?
Поводя вокруг стволом и глядя в прицел, я заметила движение на высокой квадратной башне, возвышавшейся правее. Чёрный силуэт скрючился на крошечной площадке и возился с чем-то в руках. Бесформенный предмет начал принимать очертания – силуэт собирал оружие. Наверняка, снайперскую винтовку.
– Стрелок на башне, на два часа от меня, собирает оружие, – отрапортовала я.
… – Ты мне должен, Вячеслав, – твёрдым, чуть хрипловатым голосом сказал Расмус. – И я предлагаю тебе выбор. Либо ты отдаёшь мне эту девчонку…
– Либо?
– Я забираю «Весёлый Саймек».
– Этого не будет, – отрезал Седой.
– Что-то должно быть. Я требую крови убийцы моего сына. Это сравнительно небольшая плата, и тебе лучше согласиться, потому что следующее предложение будет хуже…
Глайдер, висевший над рекой, накренился и медленно поплыл над водой, огибая склады. На крыше склада, прямо над местом встречи, появились пара фигурок, а стрелок на башне тем временем закончил приготовления и взял площадку на мушку. Я, в свою очередь, взяла на мушку его самого.
… – Я не сдаю своих, Расмус. Ты же знаешь.
– В таком случае, ты отдашь мне всю прибыль с боя Яниса и убийцы. И своё заведение…
– Над вами двое на крыше. Плюс снайпер на башне, – выпалила я. – Не нравится мне всё это, надо бы заканчивать.
– Седой, нам надо уходить, – послышался голос Арни. Ситуация накалялась.
– У тебя всё? – спросил Седой у Расмуса Тамберга.
– У меня всё. Я говорил, что следующее предложение будет хуже, но у тебя всё ещё есть шанс отделаться малой кровью.
Несколько тягучих секунд и невозмутимый голос Седого:
– У меня есть встречное предложение. Голову Яниса я повешу над красным углом ринга. А твою – над зелёным. Вам не придётся приобретать моё заведение, чтобы наслаждаться всеми боями, которые в нём проходят.
– Похоже, ты потерял хватку, – негромко ответил Расмус Тамберг. – Старейшины говорили мне, что не нужно тратить на тебя время, но я пошёл тебе навстречу. Жаль, что ты этого не оценил.
В следующие доли секунды какое-то смутное, едва уловимое чувство заставило меня принять молниеносное решение, и я нажала на курок. Карабин хлопнул и дёрнулся в руках, выпуская пулю, и как раз в тот момент, когда она достигла цели, на башне полыхнула вспышка. Гром выстрела покатился по воде, огибая постройки. Арни заревел в наушнике:
– Они стреляют по нам! В укрытие!
Стрелок чёрной бесформенной кляксой распластался по площадке, засверкали всполохи, подгоняя запоздалое эхо выстрелов, скакавшее по стенам окружающих зданий. Уперев приклад в плечо, я сделала несколько выстрелов подряд, убедилась, что стрелок притих, и повернулась в сторону площадки. На открытом пространстве уже никого не было – все занимали укрытия и обменивались очередями и одиночными выстрелами. За глайдером Седого беспорядочно маячили силуэты, из коммуникатора слышался шорох одежды и приглушённые вскрики. Из-за угла склада прибыло подкрепление Тамбергов – несколько человек с автоматами, а пара бойцов на крыше достигли её края и теперь высматривали внизу Седого и его банду, прижавшихся к стене под козырьком.
– Никому не двигаться, иначе он умрёт! – заорал из коммуникатора Седой.
Поплотнее прижавшись к прицелу, беру на мушку боевика на крыше и жму на курок. Попадание! Потеряв равновесие, поражённый боец падает вниз, на снег, и вдруг почти над самым моим ухом что тонко зажужжало, будто комар. Глухой удар в парапет около меня выбил колючую бетонную крошку, и через секунду откуда-то слева донеслось эхо выстрела. Меня вычислили! Вижу в пяти метрах над собой источник жужжания – небольшой дрон, вперивший в меня глазок камеры. Уходить с открытого места!
Вскакиваю и делаю рывок к техническим трубам. В десятке сантиметров от моей головы пуля со свистом звонко прошибает блок промышленного кондиционера, а я перекатываюсь через металлический короб и залегаю в снег. Лязгают снаряды, колотясь в алюминий, выбивая из него искры. Беспилотник делает вираж и уносится прочь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=56898988?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Диана Найдёнова
Это должно стать кражей века. Позднее уворованная из музея реликвия, конечно, появится в особняке на каком-нибудь частном острове, затерянном в Циконийском супер-океане, но увидят её лишь избранные свидетели подпольной коллекции. Мы же трое получим баснословные деньги, на которые скупим половину мира.
По крайней мере, примерно так я себе всё это представляла, поскольку озвученная за это дело сумма пока не укладывалась в голове… Наш челнок остался позади, на стационарной орбите, а самый денежный в мировой истории контракт за один рейс ждёт нас в получасе полёта. Оставалось зайти, взять экспонат и выйти. Именно так, как мы проделывали это в симуляции.
За обтекателем глайдера приближалась бирюзовая атмосфера шестой, самой молодой и необузданной планеты Сектора. Шёл год 2144-й. Мы уже почти прибыли…
Диана Найдёнова
Погоня за судьбой
Часть I.
Глава I. «Книга судьбы»
Рок.
Фатум.
Судьба.
Какое место она занимает в мире, который представляет из себя непрерывное взаимодействие разноуровневых явлений, нанизанных на время? От энергий внутри атомных ядер сквозь законы физики до галактических сверхскоплений и великих космических пустот, затем ещё дальше, к феноменам, перед масштабами которых пасуют человеческая фантазия и обобщённый научный опыт. Всё непознанное остаётся таковым лишь в силу отсутствия возможности познания на данный момент времени.
Если время, как фактор судьбы, отвечает за неповторимую последовательность произошедших и длящихся в эту секунду событий, промежуточный итог которых находится здесь и сейчас, то дальше, в будущем времени ещё нет. Оно пока не пришло туда, оставляя любой энергии пространство для выбора, будь то направление, точка приложения или шаг вперёд.
Человеку было суждено измерить всё вокруг себя инструментом познания, дарованным эволюцией, и он придумал себе числа. Посчитав с их помощью реальность, человек сделал следующий шаг и начал осознанное воздействие на порядок вещей. Он стал определять направление для своей энергии, по мере развития приумножая её силу.
Но что из себя представляет сама судьба? Череда случайностей или выверенный до мелочей план неизвестного архитектора? Возможно ли вообще выявить её суть и разгадать самую таинственную её загадку – будущее? А главное – получить возможность взаимодействия с ней, имея на вооружении человеческий мозг.
Всех чисел мира не хватит, чтобы посчитать, сколько раз человек подступался к этой загадке или старался её избежать. Иной раз говорят, что от судьбы не уйдёшь. Но что, если можно поменяться с ней местами?
* * *
… Основательно побитый временем двухместный аэрокар плавно спускался сквозь стратосферу Джангалы на автопилоте. Где-то наверху, на стационарной орбите висел наш транспортный челнок, а внизу, постепенно вырастая в размерах, густо клубился сероватым вспененным молоком грозовой фронт. Вокруг, насколько хватало глаз, сверкал ярко-голубой кокон разреженных верхних слоёв атмосферы, погружая небо над нами в ультрамарин…
Нанеся на кончик мизинца бирюзовый электролитический лак, я удовлетворённо полюбовалась результатом. Сверкающий титаном мехапротез руки заиграл новыми красками, тонкий слой бирюзы на механических пальцах сиял под лучами солнца, и я протянула ладонь в сторону Марка, развалившегося на месте пилота.
– Как тебе? Симпатичный цвет, правда? Совсем как циконийский супер-океан.
– Тебе нездоровится? – спросил Марк, задрав бровь, и покосился на меня. – Я начинаю беспокоиться. Сегодня у тебя спонтанный маникюр, завтра – туфли на шпильке, а послезавтра ты вставишь себе полимерную грудь и сбежишь от нас с каким-нибудь престарелым клерком. Я знал, что пребывание в обществе денежных мешков тебя испортит, но чтобы настолько…
– Вряд ли вы меня оставите в покое, я это уже поняла и давно смирилась. А маникюр… Хоть какая-то отрада, – вздохнула я. – Знал бы ты, как мне надоело таскать на себе это бренное тело… Я столько времени трачу на всякую ерунду – пища, сон, туалет… Постоянная разбитость по утрам и ещё этот дурацкий нейр опять глючит…
– Ты только третий десяток разменяла, а уже брюзжишь, как старая бабка, – усмехнулся Марк. – Даже наш дед в свои полторы сотни лет чувствует себя бодряком. Ну, или по крайней мере, хорошо притворяется.
– Когда твой мозг заспиртуют в кастрюле с нейроприводами, я обязательно пройдусь по нему наждачкой, – парировала я. – Посмотрим, как ты себя почувствуешь.
– Твоя разбитость от того, что сидишь допоздна, – наставительно заметил Марк. – Если ты будешь любить своё тело, как Ваня – свою консервную банку, ты забудешь о том, что такое недосып…
Снова в затылке нестерпимо зудел барахлящий нейронный интерфейс, пару раз в неделю напоминая о себе магнитным шумом в голове. Помнится, такое было только в первые недели после того, как Такасима сбросил прошивку на заводскую, затерев рекламные импринтинги. Или, может быть, бешеный марафон тех дней повредил что-то в синаптическом приводе?
Впрочем, не сунься я на Каптейн через таможню, мне не пришлось бы обращаться за помощью к обожжённому японцу. И да – я бы с превеликим удовольствием отвинтила голову тому, кто придумал транслировать рекламу в сны…
Нейроинтерфейс был вершиной миниатюризации компьютеров. Спрятанная под кожей головы мембрана суперкомпьютера буквально сопрягала её носителя с информационной паутиной. А небольшая метка, прикрытая синтетической кожей, помогала подключаться ко многим устройствам напрямую, через провод. Но главное свойство нейра – его так называемый «протокол синаптической интеграции» с мозгом. Проще говоря, он мог на нервном уровне передавать сигналы телу. И здесь возможности медицины вырастали кратно…
– Вспоминая твою косматую заспанную физиономию по утрам, – глядя на линию горизонта, продолжал Марк, – я прекрасно понимаю твоё желание переселиться в механическое шасси. Но ты ведь знаешь, Лизонька, по законам Конфедерации мы не сможем апгрейдить тело больше, чем наполовину. И повезёт ещё, если киберревизо?ры принудительно вынут импланты и заменят их дешёвой печатной синтетикой, которую тебе потом придётся оплачивать втридорога… Ты в курсе, что здесь, на Джангале, тебя за овермоддинг просто посадят в «банку» лет на десять с конфискацией мехапротезов?
– Насчёт «банок» мне ничего не известно. И плевать я хотела на ревизоров, – фыркнула я.
Впрочем, я памятовала о том, как балансирую последние годы под самой границей пятидесяти процентов – лишь поэтому после каждого сома-сканирования полицейские ограничиваются лишь подозрительным взглядом…
Тем временем до точки прибытия оставались считанные километры. Я мысленно собирала воедино разрозненные кусочки информации о планете, над которой оказалась впервые в жизни.
– Правду говорят про здешние дикие нравы? – спросила я Марка, переводя тему. – Общины с шерифами, частные охранные конторы, вооружённые грузовые караваны – прямо Дикий Запад какой-то…
– Любой фронтир выглядит именно так. Закон здесь подкрепляется не трёхтомным сводом правил, а увесистым стволом, – наставительно подняв вверх палец, сообщил Марк. – Там, внизу даже случаются стрелковые дуэли.
– Что, прямо так и гремят шпорами по главной улице в чапсах и шляпах и разряжают друг в друга Кольты? – Я живо представила себе пустынную улочку промеж деревянных домов, чёрный зёв салуна, едва покачивающий дверьми, и перекати-поле, степенно проплывающее между стрелка?ми. – В поединке есть только одна задача – не дать противнику выстрелить в ответ. Никто в здравом уме не станет ждать, пока в тебя разрядят обойму, и предпочтёт лупить из окошка.
– Поэтому лично я в дуэли играться не намерен, – кивнул Марк. – В нашей паре моя задача думать, а твоя – стрелять из окошка.
Ещё раз придирчиво оглядев бирюзовые отсветы на механических пальцах, я сообщила:
– Ты как хочешь, но я здесь надолго задерживаться не планирую. Сделаем дело, поделим куш – и я выхожу. Выкуплю себе аэростат где-нибудь над Венерой, навсегда отключу нейрофон и буду любоваться золотыми облаками до конца своих дней. А вы со стариком – катитесь колбаской, и можете оставить себе мой оружейный шкаф со всем содержимым. Меня от общения с людьми уже воротит, и ты – не исключение.
Вылив на Марка накопившуюся желчь, я уставилась вперёд, за обтекатель, где над пенным покрывалом наконец показался далёкий диск диспетчерского узла. Марк поднял бровь, поглядел на меня поверх солнцезащитных «хамелеонов», но промолчал. Он знал – когда я не в духе, возражать и спорить было себе дороже. И он также знал, что стоит ему применить немного своего обаяния – я растаю, словно лёд на солнцепёке…
Уже в который раз по ногам побежал зябкий холодок – из-под сиденья снова задувало.
– Опять откуда-то снизу сифонит. – Я наклонилась и принялась внимательно разглядывать тёмный пол под ногами. – Чувствуешь? Машина разваливается буквально на ходу.
– Тебе снова кажется, беспокойная душа, – устало ответил Марк. – «Шинзенги» цела, исправна и полностью герметична. Дед её две недели назад перебирал и проверял с компрессором.
– Да нет же, поддувает. Откуда-то из-под сиденья, вот же, где-то здесь.
Я шарила рукой понизу, пытаясь уловить, откуда в салон затягивает холодный разреженный воздух. Ощущения были притуплёнными, слабыми – мехапротез не мог передать все тактильные оттенки и нюансы, доступные настоящей живой коже.
– Хорошо, как вернёмся, я попрошу старика ещё раз всё проверить, – проговорил Марк тоном усталого родителя, пообещавшего капризному ребёнку купить игрушку – лишь бы только тот успокоился…
После долгого спуска мы приближались к месту назначения. Вдали, пронзая кучевые облака, вырастал высокий шпиль Музея. На верхушке его мерцали целые россыпи разноцветных сигнальных огней, в разные стороны топорщились навигационные антенны самых причудливых форм, а чуть пониже, поверх округлой макушки станции, торчащей над самой каймой серой грозовой громады, медленно вращался плоский «блин» пункта управления воздушным движением. Вокруг шпиля сновали точечки челноков и глайдеров, издалека похожие на плодовых мушек, суетящихся вокруг спелого фрукта.
Из динамиков салона грянул голос диспетчера:
– Гражданский «Шинзенги Моторс», номер четыреста, частота семь-семь-сто один, вы входите в воздушное пространство Музейного комплекса. Согласно правилам безопасности, вы должны подтвердить передачу управления для автоматической швартовки.
– Передачу подтверждаю, забирайте, – лениво отозвался Марк и нажал несколько кнопок на приборной панели.
– Швартовочный док номер сорок два, – удовлетворённо сообщил голос. – Приготовьтесь к проверке. Мягкой посадки…
– Что ещё за проверка? – напряглась я.
– Наркотики, взрывчатка… Ничего особенного. – Марк легкомысленно махнул рукой. – Здешние воротилы не особо разоряются на автоматику. В основном закупают простейшие системы, да и те – пользованные, с Земли. Так что это будет лёгкой прогулкой…
Навигатор просчитывал маршрут, принимая команды от автоматики Музея, и наш планер мягко нырнул в облака, следуя вдоль рассчитанной компьютером глиссады. В моменты, когда машина шла на автопилоте, мне всегда становилось не по себе, ведь мы отдавали свои жизни на откуп механизмам. А если что-то пойдёт не так, и нам наперерез выскочит другой челнок, или чего хуже – тяжёлый грузовой корабль? В плотном облачном слое не то, что среагировать не успеешь – даже ахнуть…
* * *
Этой зелёной планете дали имя «Джангала», что в переводе с древнего санскрита означало «невозделанные земли», а попросту говоря – джунгли. В конце прошлого века, когда люди искали пригодные для жизни миры в надежде спасти от перенаселения обитаемые районы Земли, эту планету заприметили одной из первых, однако добраться сюда получилось лишь несколько лет назад. Джангала, ввиду её удалённости от Земли, стала шестой, самой молодой планетой Сектора, уступив место другим, более привлекательным для колонизации мирам.
Поначалу переселение шло не слишком бодро. Атмосфера Джангалы, хоть и подходила людям по составу, была перенасыщена углекислым газом, поэтому дышать здесь можно было только через респиратор. Из-за обилия двуокиси углерода этот мир был покрыт дремучими джунглями, а поверхность почти круглый год заливали тропические ливни, превращая миллионы гектар в непролазные болота…
Самым первым колонистам пришлось несладко. Площадки, которые выжигались и вырубались под робкие поселения, за считанные недели вновь порастали вездесущими сорняками. Жилые модули, сгружаемые на поверхность транспортными челноками, утопали в вязкой трясине или опутывались гибкими вьюнами, словно муха паучьим коконом. Всё это сопровождалось налётами огромных насекомых, которых хоть и не привлекала человеческая кровь – к великой радости, её химический состав местным обитателям претил, – однако создавали постоянные неудобства, заползая под одежду, забивая собой укромные уголки жилья и распространяя жуткую вонь. Мошка? приносила на себе целый ворох бактерий, иммунитета к которым у людей пока не было. Стоило потерять бдительность и съесть что-нибудь без предварительной термообработки – и экстренный забег к ближайшему ватерклозету был гарантирован.
Однако, местная экосистема неодолимо манила и привлекала учёных – биологов и ботаников, слетавшихся сюда словно мухи на мёд. Джангалу наводняла великолепная фауна, а местная флора завораживала. Энтомологи со всех концов Сектора круглогодично прибывали изучать насекомых, бабочек и букашек, орнитологи с раскрытыми ртами отлавливали и исследовали пернатых с их яркими расцветками, пышными хвостами и многочисленными крыльями. Не остались в стороне и генетики – в лабораториях кипели исследования разнообразных болотных тварей с непробиваемым иммунитетом и потрясающей регенерацией тканей…
Дикие земли манили людей, и вскоре вслед за первыми поселенцами сюда устремились изобретательные корпорации, способные продать всё, что угодно – включая впечатления, острые ощущения и даже воздух. В качестве курорта для семейного отдыха планета никуда не годилась – зато она прекрасно подходила для экстремальных и не очень сафари по джунглям. Хочешь – отлавливай редких бабочек, которые чрезвычайно ценились коллекционерами и стоили баснословных денег, а хочешь – снаряжайся и устраивай охоту на джангалийского рипера – одну из самых смертоносных болотных рептилий.
Жадные до приключений богачи привезли с собой деньги и огромный спрос на удобства. Изобретательные менеджеры из «Вэйтлесс Дайнамикс» быстро сориентировались в ситуации, набрали подрядчиков, и авиастроители развернули бурную деятельность по сооружению парящих платформ. Плотным потоком с Земли через Врата пошли караваны транспортников, под завязку загруженных астат-водородными двигателями большой тяги, топливом и газовыми аэростатами, и вскоре в средних слоях атмосферы повисла целая дюжина огромных летающих городов. Здесь, наверху, было холодно, но комфортно. Не было ни зашкаливающей концентрации углекислоты, ни надоедливых насекомых, да и проливных дождей можно было избежать, подняв платформу чуть выше слоя хмари.
Предложение рождало спрос, и очень быстро орбитальные платформы стали пользоваться бешеным ажиотажем – со всех сторон они обрастали модульным жильём, магазинчиками и мелкими производствами, а снизу их подпирало всё больше и больше аэростатов.
И сейчас мы приближались к самой массивной – диаметром в полтора километра – платформе, скрытой от глаз непроглядной дождевой мглой. Там, в суетливом человеческом муравейнике продавали сувениры, одежду и еду, сдавали роскошные гостиничные номера для богатых туристов, а в ресторанах подавали деликатесы, завезённые со всех уголков Сектора. Это место было своего рода визитной карточкой планеты, а заодно и дальнемагистральным хабом, через который проходили все маршруты, идущие на Джангалу, с неё и мимо неё.
Цены за аренду площадей были чудовищными – позволить себе поселиться здесь или открыть бизнес могли только самые зажиточные корпорации. Остальным же, кому не повезло воспарить в облака, приходилось выживать внизу в постоянной борьбе с необузданной биосферой фронтира…
* * *
Тем временем наш планер, словно крот сквозь мягкую землю, проложил себе путь через дождевую тучу и теперь медленно дрейфовал к огромному швартовочному шлюзу. Титановый бок Музея, плавно закругляясь, скрывался где-то в стороне, а слева и справа от нас сквозь ливень проступали ряды очерченных яркими сигнальными огнями проёмов. Кипело броуновское движение – тут и там внутрь конструкции по воздуху вплывали компактные глайдеры и небольшие грузовички, аккуратно вылетали из чрева и скрывались во мгле челноки и юркие коробки беспилотных грузовых дронов…
Мы зависли на месте – автоматика поставила нас в очередь к одному из шлюзов. Из тучи над нами, словно из ведра, извергался проливной дождь. Струи воды стекали по стёклам, и разительный контраст с ярким голубым небом, из которого мы несколько минут назад рухнули сюда, заставил ноющую боль в затылке разыграться с новой силой. Из шлюза, сбоку от которого висел наш планер, медленно и неуклюже выбирался окрашенный в сине-белые тона пузатый транспорт, паря? на десятке двигателей. Пока его борт медленно проплывал мимо, я прочитала большие белые буквы: «Почта России».
– Эта вездесущая «Почта России»… Даже сюда добрались, – проворчала я. – Кстати, что-то я уже не припомню, когда в последний раз видела грузовичок «Диэйчэл» или «Амазон». «Почта» что, весь Сектор захватила?
– Они уже пару лет как монополисты по грузоперевозкам, – пояснил Марк. – Скупили в отрасли вообще всех, кого могли. А кого не смогли – задавили силой. Департамент Обороны накачивает их такими деньжищами, которые тебе, Лизуня, даже не снились. Они, сколько себя помню, на побегушках у военных, тайно таскают для них всё – от оружия и взрывчатки до токсинов… Такие вот «почтовые голуби» целыми стаями над Каптейном туда-сюда летали, пока шла война…
– Интересно, почему они до сих пор называются «Почтой России»? – задумчиво спросила я. – Страны-то уже давным-давно нет…
– Узнаваемость бренда, Лиза – это главное. Когда-то над этой компанией смеялись, про неё сочиняли анекдоты. Кто теперь об этом вспомнит? Как-то там было у одного из древних мудрецов… Сначала над тобой смеются, потом на тебя злятся, затем ты побеждаешь.
– Махатма Ганди, – вспомнила я.
– Да, он самый! – Марк многозначительно поднял вверх указательный палец. – Страны давно уже нет, а имя осталось, и если тебе нужно быстро и качественно перевезти большую партию груза – к кому ты обратишься в первую очередь? Правильно! К тем, про кого сочинили больше всего анекдотов!
Наконец, грузовая махина скрылась в густой дымке, путь был свободен, и наш аэрокар вплыл внутрь. Стену дождя словно отсекло огромным ножом, и через несколько секунд глайдер коснулся металла демпферами на потёртом пузе. Двери поднялись, и Марк проворно спрыгнул на палубу. Я же натянула на биотитан мехапротезов чёрные кожаные перчатки, дабы не привлекать к себе излишнего внимания, и выбралась следом. К нам тут же подкрался регистрационный автобот и вежливо попросил документы. Моё удостоверение было у Марка, и пока он проходил сканирование, я огляделась по сторонам.
Мы находились в ярко освещённом, высоком – метров пятидесяти – ангаре, который плавно загибался и по параболе уходил куда-то за пределы видимости. Перед операцией Марк внимательно изучал чертежи летающего комплекса, в котором ранее нам бывать не доводилось, и всё твердил, как заведённый, про швартовочное полукольцо.
Только теперь я смогла оценить масштабы этого сооружения. Сюда легко могла уместиться целая флотилия кораблей. Жизнь кипела и бурлила. Туда-сюда сновали роботы-погрузчики с тюками, сумками и коробками, прибывали и отправлялись в путь челноки, а в воздухе царила какофония – смесь голосов, механического перестука, лязга, шуршания материи, гула двигателей под аккомпанемент порывистых завываний свободно гуляющего по открытой местности ветра. Чуть поодаль, в ожидании посадки на свой рейс, перетаптывалась на месте группка дорого и элегантно одетых людей, похожих на чёрно-белых пингвинов. Под передней стойкой большого блестящего лайнера, формой напоминавшего плавно закруглённую сигару, стояли двое пилотов в лётной форме и о чём-то горячо спорили, яростно размахивая руками…
Автобот закончил формальности с Марком, подкатился ко мне и механическим голосом попросил:
– Мадам, пожалуйста, не двигайтесь. Я провожу сканирование и проверку наличия запрещённых предметов. Взрывчатые вещества, оружие, наркотики…
– Да хоть обсмотрись, кусок железа. Стволы, наркоту и взрывчатку я оставила дома.
Проигнорировав мой сарказм, робот окончил процедуру и заученно прожужжал:
– Спасибо за проявленное терпение. Хорошего дня!
– И тебе не хворать, – проворчала я, а робот укатил дальше, к прибывшему на соседнюю посадочную платформу обшарпанному грузовичку…
Итак, мы были на месте. Теперь предстояло разведать обстановку и проработать детали плана действий – самая ответственная часть. Без пристального внимания к деталям вся операция пойдёт насмарку.
Я уверенно направилась в сторону выхода из ангара, а Марк последовал за мной. В конце широкой галереи сверкала серебром добрая дюжина лифтов, откуда навстречу нам двигалась группа пожилых туристов, следующих за гидом. Я непроизвольно улыбнулась – они чем-то походили на стайку утят под командованием мамы-утки. Завидев меня, туристы несколько притихли – мой мрачноватый образ резко контрастировал с чопорным и опрятным внешним видом посетителей станции. Взгляд исподлобья, кожаная куртка, перчатки, чёрная же футболка, серые потёртые джинсы и военные ботинки вызывали у них подспудное чувство тревоги – как есть, уголовница. Старательно отводя взгляды, с деланным безразличием они просеменили мимо…
Ещё на корабле, который сейчас висел далеко наверху, дядя Ваня высказал одну из своих замечательных идей – почему бы нам с Марком не мимикрировать и не притвориться богачами, переодевшись в соответствующие наряды? Благо, был ведь уже опыт на арктическом лайнере. Через пару минут красавчик Марк уже любовался своим облачённым в костюм-тройку отражением в зеркале, а я, завидев старика, который протягивал мне алое вечернее платье, покрутила пальцем у виска.
Интересно, как бы эти интеллигентного вида туристы смотрели на меня сейчас, если бы я была в роскошном вечернем наряде? К модификатам вообще относились настороженно, но мои титановые мехапротезы рук и ног военного образца, наверное, вызвали бы кучу вопросов не только у них, но и у каждого встречного полицейского…
* * *
Этому огромному летающему Музею положил начало исследовательский комплекс, который открыли на деньги одного из сказочных богатеев сразу после того, как на Джангале были обнаружены немногочисленные каменные постройки искусственного происхождения. Неизвестно, кто тут жил – останков до сих пор так и не обнаружили, но по всему выходило, что это были гуманоиды. Постепенно углубляясь в почву, археологи находили посуду, предметы быта, элементы кованой брони и драгоценности из всё тех же материалов, которые мы, люди, использовали у себя на Земле. Глина, медь, золото, известняк – с небольшими изменениями, в соответствии с несколько другой изотопной природой этой планеты.
Настоящий же археологический бум случился, когда в подземных руинах был найден артефакт, названный «Книгой судьбы». «Книга» являла собою дюжину отстоящих на расстоянии сантиметра друг от друга щербатых пластин из неизвестного ранее сверхтяжёлого жёлтого металла. Периодическая таблица Менделеева пополнилась новым элементом, однако находка не представляла из себя ничего особенного на вид, пока одна из пластинок не попадала под чей-нибудь прямой взгляд. Тогда на поверхности начинали проявляться иероглифы, видимые только наблюдателю. Они слеплялись в подобия слов и быстро сменяли друг друга, появляясь и исчезая. Комбинации символов всегда были разными, сами символы иногда повторялись, но перевести этот калейдоскоп на одно из земных наречий не представлялось возможным. Дело осложнялось тем, что символы эти невозможно было запечатлеть с помощью технических средств, а человек, рискнувший продлить зрительный контакт с артефактом, начинал слышать в голове голоса, шепчущие на незнакомом языке.
Учёные принялись биться над этой загадкой, ощупывая, осматривая пластинки, переписывая и разбирая комбинации символов на составляющие, просвечивая элементы всевозможными видами излучения. Археологи же схватились за лопаты и начали с утроенной силой раскапывать Джангалу в поисках новых находок подобного масштаба.
Культурная коллегия Сектора быстро смекнула, что на этом можно заработать, и исследовательский комплекс моментально превратили в музей, привлекавший туристов и учёных со всей Конфедерации. Коллекция регулярно пополнялась находками с поверхности планеты, и сейчас главным гвоздём программы была именно «Книга судьбы», переданная учёными Музею на трёхдневную экспозицию…
* * *
Поднявшись на лифте, мы оказались в светлом и просторном зале. Здесь всё сияло и сверкало, многочисленные витрины бутиков переливались красками, под высоким потолком мелькала голографическая реклама. Было людно и шумно, словно на центральной площади мегаполиса, люди горстками и поодиночке бродили по залу, спешили по своим делам, закупались в магазинах сувенирами перед предстоящей поездкой и набивали животы в многочисленных фудкортах. По залу сновали роботы-уборщики, до блеска вылизывая пол, в котором окружающую суету передразнивали зеркальные отражения.
Взглядом нашарив в центре зала пилон с огромной, усеянной условными обозначениями картой, я потянула Марка за рукав. Нужно было сориентироваться на местности.
– Так… Магазины, туалет, гостиница, спа-салон… Вот бы сейчас в спа на хороший массаж, – мечтательно протянула я, но тут же одёрнула себя. – Ага, вот и главный вход в Музей, в самом центре комплекса. Значит, нам вон туда. – Я махнула рукой в сторону эскалаторов, исчезавших где-то вверху.
– А может, сначала перекусим? – с надеждой в голосе спросил Марк.
– Ты же пожрал на корабле перед самым вылетом! – в недоумении воскликнула я. – Сколько можно? Такими темпами тебя разнесёт настолько, что нам с дедом придётся выбросить тебя в вакуум, как балласт.
– Ладно тебе, не бухти… Просто у меня ускоренный метаболизм. И скорее ты перестанешь пролазить в дверь, чем я наберу лишний килограмм.
– Дело прежде всего, Марик. – Я выставила затянутый в кожу кулак перед его лицом. – Чревоугодием будешь заниматься потом.
– Ты же знаешь, что я своего не упущу. – Он широко улыбнулся и попытался приобнять меня за талию.
Ловко увернувшись, я невозмутимо сообщила:
– Сейчас оглядимся на месте, а дальше будем действовать по плану. Шашки в машине?
– В багажнике, под экраном.
– Тактические линзы?
Марк молча указал пальцем на глаз и кивнул.
– Тогда вперёд. Поглядим на их систему вентиляции. – С этими словами я двинулась в сторону эскалатора.
По лабиринтам заполненных людьми коридоров мы наконец добрались до центрального атриума станции. До отказа заполненный богато одетыми людьми, предбанник Музея был монументален – по бокам арочного входа нас встречали две огромные каменные статуи воинов – на головы их были водружены подобия бургиньотов, в руках сверкали трезубцы, рельефные латы покрывали тело. Такими, в представлении скульптора, могли быть покинувшие свой дом обитатели Джангалы.
Погодите, это что, серьёзно? Аляповатая смесь экипировок из всех исторических эпох Земли представляла из себя жуткий китч. Но кто я, чтобы спорить с деятелями искусства, особенно когда сильные мира сего ходят мимо результата их трудов с открытыми ртами? Лишь бы деньги несли.
Откуда-то сверху раздалась мягкая трель – наши посетительские абонементы, купленные за баснословные деньги, были отсканированы и подтверждены, и наконец мы оказались в главном зале.
Куполообразная макушка самого Музея торчала прямо из облаков, и через прозрачный потолок в огромный неф струился рассеянный свет местного светила. Всматриваясь сквозь толстое стекло купола, я различала тусклые точечки далёких звезд, проступавшие на фоне чёрно-фиолетового неба. Стены были увешаны художественными фресками, изображающими предполагаемый быт и архитектуру цивилизации, которая когда-то владела этой планетой. И снова здесь – безудержная фантазия пост-авангардистов-самоучек. Холст. Масло. Пластик, подделка под красное дерево и неон.
Чуть сбоку широкая резная каменная лестница полукругом уходила на открытую смотровую площадку – оттуда веяло холодом несмотря на тепловой экран, отделяющий лестницу от остального помещения.
У дальней же стены, под каменным обзорным балконом, накрытая стеклянным коробом, покоилась она – «Книга судьбы», выставленная на самом видном месте. Издали казалось, что по позолоте плывут чёрные пятна, рисуя причудливые узоры. По сторонам от артефакта стояли двое охранников и скучающе разглядывали посетителей, намеренно отводя глаза от артефакта. Полусонный взгляд одного из них на секунду задержался на мне и скользнул дальше.
– Лиза, что видишь? – спросил Марк.
– Обещанные нам тридцать миллиардов, Марк, – вполголоса ответила я. – Они здесь. Только руку протяни.
– Тогда нам всего лишь нужно сделать так, чтобы нас за эту руку не схватили…
Лёгким усилием мысли я включила сигма-сканер. На цветную картинку, которую глаза передавали в мозг, наслоилось сетчатое трёхмерное изображение с тактических линз. Теперь я видела то, что было скрыто от взора – почти под самым потолком весь периметр выставочного зала был усеян скрытыми автоматическими турелями. Лазерная сетка со всех сторон покрывала купол с «Книгой» внутри. За неприметной дверью скрывалось сторожевое помещение с дюжиной вооружённых охранников, которые по первому сигналу были готовы появиться, словно черти из табакерки.
– Охрана на высоте, – ответила я. – А главное – не на виду. Вижу турели под потолком, шесть штук. За скрытой дверкой справа от колоннады – взвод бойцов… Ты говорил, что это будет лёгкой прогулкой!
– Тихо, не шуми, – пробормотал Марк. – Похоже, здесь уже институтские постарались под выставку.
Это место было хорошо укреплено, поэтому так просто взять и вынести «Книгу» не представлялось возможным. Лучшим вариантом, как и предполагалось изначально, было бы устроить искусственное задымление, вызвав панику.
Вентиляция… Вот и узкая решётка в настенном углублении ярусом выше. Вторая, третья…
Я изучала обстановку, а Марк тем временем, гармонично вписываясь в окружающий нас бомонд, неспешно обошёл зал и поднялся на балкон. Сделав несколько шагов, облокотился на перила прямо над «Книгой». Он переводил взгляд с одной фрески на другую, с умным видом разглядывая изображения, однако я знала – сейчас посредством его глаз наш пожилой координатор, оставшийся на корабле, прощупывает систему охраны, считывает параметры и прикидывает, сколько времени у нас будет, пока внутренняя сеть будет бороться с вирусом, который перегрузит и отключит систему датчиков и сенсоров в зале…
Краем глаза я заметила сверху какую-то тень и запрокинула голову. Зрачки мои расширились – я почувствовала это физически, – и за те доли секунды, пока я пыталась сообразить, что это такое летит сверху прямо в стеклянный купол, биомеханика уже приняла решение, а мои ноги, словно две мощные пружины, отшвырнули меня в сторону.
В то же мгновение свод с лязгом и грохотом протаранила груда железа и обрушилась прямо туда, где я только что стояла. Лёжа уже где-то возле стены, я прикрыла лицо рукой – по крошащемуся мраморному полу замолотили осколки стекла и куски армированных прутьев.
В одночасье пронзительно взвыла сирена и загрохотали под потолком крупнокалиберные пулемёты. Кто-то истошно визжал, слышался топот многочисленных ног. Распахнув глаза, я смотрела, как к выставленному напоказ артефакту уверенно шагает трёхметровый боевой робот – такой, каких я раньше никогда не видела. Его вывернутые назад, как у кузнечика, ноги неумолимо приближали его к двум застывшим с открытыми ртами охранникам. Ощетинившиеся оружием верхние конечности, раскинутые в стороны, поливали потолок ураганным огнём, а от бронекупола робота с искрами отскакивали пули, рикошетами выбивая звонкую крошку из мраморных стен.
Эхо канонады било по ушам и затихало по мере того, как пулеметы под потолком один за другим выходили из строя, а мне только и оставалось смотреть, как бот, не обращая никакого внимания на людей, подступил к реликвии и одним ударом стальной лапы сочно расколотил стеклянный колпак. Откуда-то из его груди выдвинулся длинный манипулятор, заграбастал «Книгу», и она исчезла в чреве механического чудовища.
Развернувшись, он всё также невозмутимо зашагал в сторону лестницы к смотровой площадке. Из охранного помещения уже вырвались полдюжины вооружённых бойцов –рассредоточиваясь по залу, залпами магнитных винтовок они полосовали пространство нефа. По корпусу машины с треском разливались молнии электрических разрядов, но бот не обращал на это никакого внимания.
Вскочив, вдоль стены гуськом я стала пробираться в сторону лестницы. Робот стремительно прорвался сквозь тепловой экран и теперь, с хрустом ломая каменные ступени, поднимался наверх, откуда доносился тяжёлый басовитый гул. Я в несколько прыжков добралась до ступеней и стала восходить следом, а мне навстречу с ужасом в круглых глазах бежали обалдевшие посетители Музея.
Механизм тем временем добрался до края площадки, а сверху уже спускался источник гула – древний пузатый транспортник без опознавательных знаков с откинутой грузовой рампой. Реактивное пламя со?пел срывало с пола площадки металлические листы и сдувало их куда-то в сторону. Рампа корабля с грохотом ударилась о твёрдую поверхность, робот тяжело прошагал по ней и скрылся в тёмных недрах машины. Грузовик же, накренившись, неловко развернулся, с лязгом срезал трапом кусок площадки, и начал отдаляться. Через несколько секунд гулкий хлопок рассёк воздух – неизвестный корабль на форсаже уходил прочь…
Рядом появился запыхавшийся Марк. Его некогда великолепный коричневый костюм-тройка был покрыт пылью, а кое-где – разодран.
– М-да, вот и плакали наши денежки, – протянул он, почёсывая затылок. – Ребята-то не церемонятся. Нам есть чему у них поучиться, правда, Лизонька? – И он легонько пихнул меня локтем в бок.
Скрипя зубами от злости, я стояла и бессильно наблюдала, как наша «Книга» улетает в неизвестном направлении…
* * *
… Ни юридически, ни фактически дядя Ваня уже не был человеком. Постепенно заменяя части своего тела нелицензионными механизмами, он превратился в странную помесь промышленного робота и кофеварки. От человека у него ещё оставался мозг и корешок позвоночного столба, погружённые в жидкость внутри жёсткого металлического каркаса, к которому он подключал всё новые и новые модули.
Ваня был скромен, и так и называл себя – «мозг команды». Он отвечал за информационное сопровождение нашей деятельности, добывал разведданные и вторгался в любые доступные сети, чтобы зачистить наши следы, ввести в заблуждение систему охраны или вовремя подбросить какую-нибудь «утку» для отвлечения внимания. Помимо прочего, он был отличным врачом и мастером по приготовлению горячих напитков.
После вызванного его внешним видом оцепенения, которое неизменно испытывал новый, незнакомый с ним человек, его природная доброта и покладистость сразу же располагали к себе. Он умел создать вокруг себя какую-то лёгкую домашнюю атмосферу, подогревая непринуждённую беседу этакой дедушкиной заботой – вежливо предлагал присесть в мягкое старомодное кресло; походя угощал бодрящим напитком, вынимая откуда-то из недр своего стального брюха керамическую кружку, полную душистого янтарного чая, в котором утлыми лодочками плавали редкие чаи?нки. Он по-доброму шутил и частенько, к месту и не очень сыпал анекдотами.
Биологический возраст Вани давно уже перевалил за сотню лет, а его единственным местом обитания был наш «Виатор» – из-за изобилия имплантов ему было строго противопоказано законом появляться на поверхности планет, и корабль уже давным-давно стал его настоящим домом. Ваню это не беспокоило. Напротив – он извлёк из этого множество плюсов, умудрившись превратить старое списанное грузовое судно в настоящую обитель комфорта и уюта. Коридоры и каюты были устланы безумно дорогими киносурианскими коврами с замысловатым рисунком, коих старик собрал целую коллекцию; в жилых отсеках тут и там в прикрученных к полу «умных горшках» обитали цветы, кактусы и кустики, собранные по всему Сектору.
Живость характера и любовь к жизни толкали дядю Ваню осваивать одно хобби за другим – от вязания он переходил к изготовлению плюшевых игрушек, от собирания многосложных трёхмерных паззлов из тысяч кусочков – к покорениям высот кулинарии, от живописи – к изготовлению деревянных фигурок. Полдюжины механических манипуляторов могли дать фору любой самой умелой паре рук, а материалы и ингредиенты, которые он заказывал через сеть, ему доставляли прямо на корабль курьерские службы.
Дядя Ваня явно получал удовольствие от такой странной жизни, по которой он передвигался с помощью пары прорезиненных гусеничных траков. Питанием его была жидкая глюкоза на пару с энергией аккумуляторных батарей, которые он раз в несколько дней подзаряжал от энергосистемы корабля.
Единственное, что было покрыто непроницаемым мраком – это прошлое старика, о котором он упорно отмалчивался, словно глухая каменная стена…
* * *
Сразу же после происшествия экипировку я упрятала в экранированный кейс за задними сиденьями. Откидная дверь глайдера была поднята. Свесив ногу наружу, я полулежала в водительском кресле и крутила верньер допотопной спутниковой рации, вслушиваясь в шорох и гул атмосферных помех. Марка не было – он, кое-как отряхнувшись от пыли после происшествия, ушёл-таки набивать брюхо. Это вообще было его излюбленным занятием. Марка хлебом не корми – лучше накорми его каким-нибудь деликатесом. Казалось, он поставил целью своей жизни попробовать вообще все возможные и существующие блюда…
Снаружи, в почти бесконечном пространстве ангара, вид на который открывался отсюда, из парковочной ниши, с утроенной силой кипела необычайная суета. Сразу после происшествия, спохватившись, явилась планетарная полиция со всего полушария. Тяжёлые голубые фургоны один за другим прибывали на станцию, исторгая из своего чрева десятки полицейских. В синих мундирах, перетянутых ремнями, в галифе и белых касках они с важным видом расхаживали туда-сюда по летающей станции, проверяя документы у случайных прохожих, допрашивая охрану и в целом создавая имитацию бурной деятельности. Смысл в их присутствии после перестрелки стремился к нулю, поэтому создавалось впечатление, будто они просто воспользовались случаем сбежать с душной поверхности Джангалы хотя бы на время. Их можно было понять.
Из радиоприёмника послышалось:
… Дорога, вдаль идущая, –
Наш первый шаг в грядущее.
И звёзд, и земли целина…
– Ну наконец-то! – воскликнула я и в нетерпении щёлкнула тумблером, сменив радиорежим на передачу.
– Дед, как слышно? У нас тут небольшая накладочка вышла. Кто-то вломился в Музей с боевым ботом и прямо у нас из-под носа увёл артефакт. С крыши его забрал тяжёлый «крыс» то ли восьмой, то ли девятой линейки – в суете не смогла разобрать. Опознавательных знаков не было…
Сквозь шипение искажённый помехами и модулятором дребезжащий голос Вани прошелестел:
– У меня все ходы записаны. Этот незваный гость ускакал на тёмную сторону Джангалы, где его минут пять назад подобрал большой военный «Голиаф» Конфедерации. «Голиаф» махнул крылом и был таков – до сих пор висят квантовые возмущения от гиперпрыжка. В радиусе тысячи километров на поверхности повышибало всю электронику – слишком низко он висел… Ты бы знала, что сейчас творится в эфире… – Некое подобие добродушного смеха донеслось из динамика. – Происшествие невиданного масштаба для этой дыры. Все на ушах, носятся и не знают, что делать…
Я переваривала полученную информацию. Матрёшка, значит? «Книга» в роботе, робот в грузовике, грузовик в боевом линкоре – флагмане Конфедерации, – а линкор теперь движется неведомо куда в гиперпространственном туннеле, траекторию которого Ваня, при всей его технической продвинутости, будет расшифровывать пару недель.
По всему выходило, что музейную реликвию похитили военные. И не просто похитили, а использовали для этого военный «Голиаф» с единственным прототипом прыжкового двигателя. Не слишком ли много чести для какого-то музейного экспоната? История была крайне странной, и одно никак не вязалось с другим. Я молчала, а Ваня тем временем продолжил:
– Ты только не нагружайся раньше времени. У меня кое-что интересное есть – мы с Надей тут посмотрели-поглядели записи полётов, да и высмотрели точку взлёта грузовичка с планеты… Он вчера спустился в джунгли и простоял там почти полсуток. Сейчас, Лизонька, скидываю тебе координаты… Посмотрите там с Мариком, что к чему, может и найдётся какая зацепка. А я пока посижу с данными голиафова прыжка. Возможно, нарою чего…
– Спасибо, деда, – ответила я. – Я тебе свистну, когда надо будет водичку кипятить.
Я отключила приемник…
С момента выхода людей за пределы Солнечной системы скачкообразное увеличение расстояний между точками связи требовало принципиально нового подхода к средствам доставки информации. Передача данных на большие расстояния осуществлялась направленными лазерными пучками, а для межпланетного сообщения эти пучки паковали в сверхплотные энергетические пакеты и загоняли в Гиперврата. Вне планетных атмосфер для широкого вещания применялись светоимпульсные технологии – мощные вспышки света, не подверженные радиопомехам и влиянию космического излучения, веером разлетались по площади и гарантированно достигали адресатов…
Дядя Ваня был техником старой закалки, умело используя технический прогресс против тех, кто двигал его вперёд. Он оснастил «Виатор» парой микроспутников-ретрансляторов, которые отстреливались от корабля в случае надобности, а на глайдер поставил высокочастотную рацию с триодным усилением и динамическим шифрованием сигнала. Мы могли спокойно обмениваться информацией, почти не обращая внимания на помехи от астрономических объектов и не опасаясь, что кто-то вклинится в передачу и узнает наши секреты.
Однако, помимо дяди Вани торчали в эфире и другие радиолюбители, поэтому фирменным отличием Ваниных частот вещания была трансляция в эфир старинных песен, которые он называл «советскими». Некоторые звучали наивно, некоторые – глуповато, но они все без исключения были воодушевляющими. Они буквально хватали за шкирку и поднимали с дивана на подвиги. Что-то в них было не от мира сего, как будто бы и не люди их писали вовсе, а какие-то сверхсущества, свободные от человеческих пороков…
У радиотрансляций был только один недостаток – ограниченный радиус действия. Уже за стратосферой сигнал начинал теряться, а когда высоте стационарной орбиты переставало хватать и микроспутников, приходилось переходить на светоимпульсы…
Мои размышления прервали двое полицейских, которые, подбоченясь, направлялись к глайдеру. Один из них встал поодаль и, важно расставив ноги, осматривался по сторонам, а второй подошёл, коротко приложил руку к козырьку шлема и произнёс дежурную фразу:
– Младший шериф Уиллард, спецполиция Джангалы. Мэм, можно увидеть ваши документы?
– Конечно, офицер, сейчас, – спохватилась я. – Где-то они у меня тут…
Я похлопала себя по карманам, и вдруг в макушку молнией ударило осознание – я ведь так и не забрала паспорт у Марка! Легонько нажав пальцем под скулой, я включила коммуникатор. Сплошные помехи – похоже, они решили заглушить на станции все частоты. Это было совсем погано и несвоевременно. Я не могла связаться с Марком, а он – со мной.
– Кажется, мои документы у моего друга, – сказала я с наигранной беззаботностью. – Мы могли бы подождать его здесь, он обещал скоро вернуться.
– Боюсь, это невозможно, – возразил полицейский. – Вам придётся пройти с нами в отделение.
Я закатила глаза – этого мне ещё не хватало… Как обычно, меня подвело презрение к бюрократии. «Носи документы с собой!» – каждый раз заклинаю я себя и каждый раз пренебрегаю собственным дельным советом…
Заперев транспорт, в сопровождении полицейских я покинула парковочную нишу, и мы направились в глубь станции. Петляющие коридоры привели нас в местный «околоток», полный важно суетящихся копов. Они выходили и заходили, приводя с собой и уводя каких-то уборщиков, официантов, туристов и даже грязных бомжей – оказывается, бездомные способны пробраться даже в места вроде этого. Мельком среди задержанных я заприметила пару опрятных джентльменов, которые активно жестикулировали и взволнованно втолковывали одному из непреклонных офицеров что-то про торговлю акциями, совещание с собственниками и грозящую сорваться посадку на межпланетный чартер. Из-за соседней двери слышались надсадные крики – не стесняясь в выражениях, кого-то распекал начальственный голос из селектора.
Миновав коридор, мы очутились в одной из крошечных комнатушек, в которую вместе со мной вошёл полицейский. Совсем молодой юноша – судя по всему, совершенно зелёный и неопытный, – запер за собой дверь и жестом указал мне на металлический стул. Я села. В его руках словно из ниоткуда возник синий планшет, а сам он опустился напротив меня и снял каску, обнажая светлую шевелюру.
– Я младший инспектор Николс. А вы… – Включив устройство, он принялся сосредоточенно зачитывать с экрана: – Волкова Елизавета Александровна, две тысячи сто двадцать четвёртого года рождения. Место рождения – планета Кенгено Икс, Симерийская окружная больница… Ага… Модифицировано сорок процентов тела. Так… В тридцать девятом вас обнаружили у ворот интерната имени Каниди на Каптейне-4 с тяжёлой амнезией… Здесь пробел… Через несколько месяцев вас усыновил Алехандро Сантино… Да уж… А потом пошло-поехало… Мелкое хулиганство, кражи, нарушение общественного порядка, нанесение телесных повреждений…
– Все долги выплачены, я чиста? как стёклышко, – сообщила я и откинулась в кресле. – Вы не найдёте ничего интересного.
– Май тридцать девятого… В интернат вы попали сразу после Большого Исхода с Кенгено? – Он посмотрел на меня поверх планшета. – Мой дядя там пропал – работал в спасательной службе, когда всё случилось. Они даже улететь не смогли – на всех просто не хватило кораблей. Так и забились в здании местной ратуши в ожидании помощи, которая не пришла… Как вы через это прошли?
– Неужели нельзя просто проверить документы? – устало вздохнула я. – Зачем всё это?
– Не каждый день встретишь человека, выжившего в Большом Исходе, – с несколько виноватым видом пожал он плечами.
Я прочистила горло и сказала:
– Ну что ж, младший инспектор Николс, вы сами напросились…
Глава II. Исход
… Небольшая планета Кенгено в системе Луман-11 очень походила на Землю. В соотношении газов в атмосфере точно также преобладал азот, и хотя кислорода в смеси было чуть больше, отчего человеку непривычному следовало быть аккуратнее при физических нагрузках, это было малой платой за столь щедрый подарок от Мироздания.
Три суперконтинента омывались тёплыми водами неглубоких океанов, а мощное магнитное поле надёжно прикрывало гостеприимный мир от ионизирующего излучения местной звезды, поэтому б?о?льшую часть года планета купалась в нежных лучах Лумана, не зная стихийных бедствий. Ураганы и проливные ливни были здесь большой редкостью, поскольку низкие, но многочисленные и протяжённые горные цепи держали пыл стихий в узде. Животный и растительный миры не отличались особым разнообразием и агрессивностью, а климат был умеренным и до зевоты постоянным – ведь ось планеты, в отличие от земной, не имела наклона. Всё это превращало Кенгено в настоящий ленивый рай, поэтому первая экзоколония появилась именно здесь.
После торжественного запуска первых Врат сюда устремился лавинообразный поток переселенцев с Земли. За почти полвека местная цивилизация отстроилась до впечатляющих масштабов, и рост «новой Земли» сдерживали лишь два фактора – естественный порог рождаемости и пропускная способность межзвёздных маршрутов. За новизной последовала и моя семья, покинув Поволжье Русской равнины, а спустя год родилась я. К моменту «Великого Исхода» население Кенгено составляло более полумиллиарда человек…
К этому же моменту мне стукнуло пятнадцать. Я жила с родителями в светлом дощатом доме в стороне от шоссе и больших городов. Домик наш стоял на пограничье между полем и лесом, и при желании мы могли пойти на тихую охоту за ягодами и грибами, целое лето питались собственноручно выращенными овощами, а на зиму у нас всегда был запас варений и солений, бережно заготовленный мамой. Отец обожал природу и всегда стремился к ней, но не очень жаловал людей и предпочитал уединение, поэтому образ жизни отшельника был ему по душе. В отличие от него, мой старший брат Юрий был человеком компанейским, и как только выпала возможность, он съехал от нас в большой город.
Я же имела возможность круглый год наслаждаться чистой водой, свежим воздухом и пением лесных ронж и полевых коростелей. Училась я в сельской русскоязычной школе, и каждое утро на просёлочной дороге останавливался большой оранжевый автобус и забирал меня, чтобы вечером вернуть домой в целости и сохранности. Жизнь текла своим чередом, размеренной рекой пронося дни один за другим…
* * *
Светило и пригревало солнышко, разливая по школьному двору волны мягкого белого тепла. На дворе стоял конец мая, и неумолимо приближались летние каникулы. Сидя за партой возле окна, сквозь стекло я задумчиво смотрела на ветвистый живительный дуб, возвышавшийся посреди школьного двора. Этот гигант стоял тут, сколько я себя помнила, вместо желудей ежегодно сбрасывал с себя белёсые горькие плоды, формой походившие на земные каштаны. Местные старожилы перетирали их в порошок и использовали для заживления ран и ссадин, поэтому дерево в народе прозвали без затей – дуб живительный…
Я считала часы до начала выходных, поэтому монолог учительницы не слушала, ведь это был урок литературы – довольно бесполезное времяпрепровождение, где мы пытались пересказать своими словами прочтённое дома, а учительница хвалила нас, когда мы попадали в смысл прочитанного, заложенный в методички школьной программой, и отчитывала, если наше понимание не совпадало с учебником…
Я обожала читать и делала это постоянно – в школьном автобусе, за едой, на крыльце дома, лёжа в высокой луговой траве. У меня был читательский билет в местную библиотеку, где все работники знали меня в лицо, но уроки литературы я не любила. Какой смысл в оценке интерпретаций? Идея, заложенная автором, может никогда не совпасть с тем, что извлёк из книги читатель, а если речь идёт о произведениях, написанных десятки и сотни лет назад – то шансы на совпадение вообще стремились к нулю. Нет – конечно, существуют вечные ценности и явления: любовь, добро, зло, верность, предательство, – но для каждого человека измерение этих ценностей происходит по собственным эталонам…
Что-то прилетело мне в затылок, прерывая мои размышления, и я встрепенулась. Через ряд на меня, сияя как масленый блин, глазел конопатый Руперт, а в проходе валялся скомканный листок бумаги. Училка отвернулась к доске, а я наклонилась и подняла комок. Интересно, что задумал рыжий? Наверное, опять потащит меня в лазертаг после уроков… Вообще-то, мне нравилось носиться между укрытий наперевес с лазерным пистолетом, отстреливая Руперта, Мишку и Эдварда из параллельного класса, но заниматься этим по три раза в неделю уже утомляло.
Я развернула его и прочла: «Папа сказал, что я могу взять кого-нибудь с собой на Землю на каникулы. Волкова, полетели!».
Земля! Шесть с половиной световых лет от Кенгено. С точки зрения межзвёздных перелётов – не так уж и далеко, но перед каждым путешественником неизменно вставал выбор – либо ты тратишь несколько лет в камере криосна, и за эти годы может случиться что угодно – война, эпидемия, смерть близкого человека… Каково это – отправиться в двадцатилетнюю поездку на каникулы? И что скажут мама с папой? Мне сложно было представить такое, ведь я прожила намного меньше… Либо ты тратишь баснословную сумму на коммерческий гиперпространственный прыжок в лайнере, и тогда время путешествия сокращалось до часов. Утешало лишь то, что обратный перелёт в родную систему обходился во много раз дешевле. Наверное, на Земле не очень-то хотели видеть пришлых с других планет Сектора, зато улететь к чёрту на куличики было проще простого. Но такую роскошь могли себе позволить только очень состоятельные люди. Руперта я знала давно – его родители были побогаче моих, но чтобы настолько…
Снаружи, за стеклом резко громыхнул жестяной подоконник, вздёрнутый порывом ветра. Я вздрогнула от неожиданности и выглянула в окно – ветви векового древа трепались на ветру, а сам дуб довольно заметно качало из стороны в сторону. По школьному двору неслись клубы пыли. Слева, из-за угла школы наползала чёрная зловещая туча, закрывая собой бело-синее небо. Отсюда, из-за стекла, я видела, как на фоне этой тучи мелькали молниеносные кляксы птиц – все они летели по ветру. Казалось, они спасаются бегством от тёмной громады, постепенно растекавшейся по синеве. Вот уже желтоватый Луман скрылся в черноте, нырнул в неё, словно в прорубь, и мир мгновенно погрузился в полумрак.
В окно теперь таращилась не только я. Мои одноклассники молча и встревоженно всматривались сквозь стекло в недобрую хмарь.
– Дети, я, конечно, понимаю, что всё это очень красиво и завораживающе. – Мария Семёновна постучала указкой по столу. – Я бы сказала даже, что погода за окном под стать теме нашего урока. Нам осталось разобрать «Сказку о живой царевне и о семи богатырях». Айрин, скажи нам, как королевич обращался к Ветру?
– Ветер, ветер, ты могуч! – с чувством продекламировала отличница Айрин. – Ты гоняешь стаи туч!
– Совершенно верно! Давайте вернемся к разбору. Откройте учебник на странице сто девять. Лиза, расскажи нам, какова мораль этой сказки?
– Мораль, – протянула я, с трудом отрывая взгляд от окна. – Как и у любой сказки Пушкина, мораль в том, что доброта и честность всегда побеждают зло.
– Верно, – кивнула учительница. – А ещё?
– А ещё в том, что на пути к цели нельзя сдаваться. Нужно всегда идти вперёд, что бы ни случилось, и…
Я не успела договорить – резко, без стука распахнулась дверь. На пороге класса стоял директор школы Борис Иванович.
– Мария Семёновна, выйдите пожалуйста на минутку, нам нужно переговорить, – сказал он и скрылся в коридоре.
Мои одноклассники проводили учительницу недоумёнными взглядами, и когда дверь за ней закрылась, принялись тревожно перешёптываться. Поглядывая в окошко, Захар вслух вспомнил научно-популярные передачи про стихийные бедствия – смерчи, торнадо, ураганы, – и гомон усилился. Все уже забыли про Пушкина и его живую – в зачем-то переименованном оригинале мёртвую – царевну, а мною же овладело волнующее ощущение – я никогда ещё не наблюдала стихийное бедствие.
В здешних широтах ураганы не фиксировались ни разу – лишь далеко в океане иногда образовывались разрушительные циклоны, но вся их мощь иссякала на побережье. Тектонические разломы были где-то далеко, атмосферные фронты здесь тоже не сталкивались, закручиваясь в ураганы, поэтому жили мы тихо и спокойно – даже скучно.
Вернулась Мария Семёновна и скомандовала:
– Внимание, дети! Собираем вещи, а затем спокойно, организованным строем собираемся в коридоре. У нас сегодня тренировка по ОБЖ, будем отрабатывать эвакуацию из здания.
Класс зашевелился, зашуршала бумага, заскрипели по старому паркету стулья. Вынув из ранца телефон, я взглянула на экран – связи не было. Быстро упаковав учебники и тетрадки, я втиснулась в зазор между Викой и Пашкой, и наша нестройная процессия гуськом высыпала в коридор. С этой стороны здания сквозь окна я видела, как небо полностью заволокла угольная туча с прожилками. По стёклам горстями сыпала мелкая шуршащая крошка – то ли снежок, то ли крупинки града вперемежку с летящим песком.
Организовавшись в колонну, мы под предводительством Марии Семёновны быстрым шагом спустились на первый этаж. Прямо напротив выхода на площадке, окружённой с трёх сторон стенами школы, нас уже ожидали три школьных автобуса. Они покачивались на ветру и как будто ссутулились; некогда яркие борта апельсинового оттенка поблёкли и выцвели, а рядом с машинами, придерживая кепки, кучно сгрудились водители и что-то обсуждали. Порывы ветра трепали их костюмы, и отсюда они были похожи на замёрзших чёрных грачей.
Холл был полон галдящих детей – все остальные классы уже вывели из кабинетов, и теперь ученики, гомоня и балагуря, тонкой струйкой сочились на улицу через распахнутые двойные двери. Придерживая друг друга и цепляясь за высокие бока автобусов на сильном ветру, они один за другим исчезали в машинах. Откуда-то справа раздался взволнованный приглушенный голос Марии Семёновны:
… – Борис Иванович, мне кажется, вы совершаете ошибку. Их же сдует по дороге – вы посмотрите, какой там ураган поднимается. Если случится происшествие, комиссия с нас с живых не слезет…
– Я всё понимаю, но у меня нет другого выбора. Анатолий с метеостанции выразился предельно ясно – остались считанные часы. – Директор постучал пальцем по стеклу своего старомодного наручного хронометра. – Мне плевать, что скажет комиссия, и я скорее прислушаюсь к словам племянника, чем оставлю детей тут. Я не хочу, чтобы эта школа стала для них ловушкой. Нельзя, понимаете? Нельзя тут оставаться…
Словно почувствовав на себе взгляд моих широко распахнутых глаз, они разом обернулись. Борис Иванович аккуратно взял Марию Семёновну под локоток и повёл куда-то в сторону, их тихий разговор растворился в общем гаме. Услышанное накрепко засело у меня в голове.
Будто бы в подтверждение смутного чувства тревоги, которое разгоралось у меня в груди, за окном на боковую стену школы с треском повалилось сломавшееся дерево. В разные стороны полетели ветки, а по асфальту зазвенели осколки разбитого окна на втором этаже. Тут же образовался сквозняк и с гулом понёсся через всё здание к открытым дверям. Былая организованность куда-то пропала, и оставшиеся в холле ученики, подгоняемые ветром, заторопились наружу, расталкивая друг друга. Из-за голов одноклассников я слышала голос директора:
– Спокойно, не спешим, все успеют выйти! Без паники! Не напирай, Кондратьев! Не напирай, пропусти одноклассницу!..
Наш класс выходил последним. Я как завороженная смотрела наружу, где за металлической оградой возле будки охранника порывы ветра обрывали ветви белолиповой рощи и беспощадно трепали стриженый кустарник. Я словно кожей чувствовала треск древесины, было страшно выходить наружу. В голове роились вопросы. Куда нас повезут? И как же там мама с папой? А Юра? Я снова взглянула на мобильный телефон – связи не было. Знают ли они, что происходит?
Меня уже начинала бить нервная дрожь, когда я почувствовала, как кто-то схватил меня за локоть. Я обернулась и увидела рыжее лицо Руперта. С деланной беззаботностью в голосе он сказал:
– Лиз, всё будет пучком, я тебе точно говорю! Это же просто ураган! Я помню, мне лет десять было, я тогда жил на берегу Унакойды. Вот почти такой же шторм разыгрался! – В голосе его слышалось восхищение, словно он предвкушал поездку на каком-то аттракционе. – Тогда аж крышу с дома сорвало! Папа два дня возился, разгребая завалы во дворе! Вот это была настоящая стихия! А это разве шторм? Так, лёгкий ветерок. Переживём!..
Мы с Рупертом выбрались из школы самыми последними, и тут же когтистыми лапами меня схватил леденящий колючий вихрь. Острые крупицы снега хлёстко били по лицу. Щурясь на ветру, из клубов поднимаемой пыли навстречу нам показался Родион – водитель нашего автобуса. Он помог нам добраться до раздвижных дверей и втолкнул внутрь. Двигатель уже работал, урча и похрапывая, словно огромное доброе животное, а мы пробрались между рядами и заняли места на возвышении в хвосте автобуса.
Вокруг стоял возбуждённый галдёж, машина раскачивалась от порывов ветра. Слева, за стеклом с мест уже трогались другие автобусы, тучными неуклюжими гиппопотамами растворяясь в недоброй мгле и теряя очертания. В дверях показалась Мария Семёновна, заняла свободное место возле двери, а следом внутрь вскочил Родион – его седые волосы были взъерошены. Сорванную с головы кепку ураганный ветер уже швырял где-то по двору.
– Ну, поехали! – скомандовал шофёр, плюхнулся на водительское сиденье и включил передачу.
Тронулись. Я обернулась, провожая взглядом двухэтажное здание родной школы. Сердце подсказывало, что мне уже не суждено сюда вернуться, и через минуту занесённый оборванными ветками двор остался позади, скрылся в вихре растревоженных листьев. Автобус в составе колонны вырулил на шоссе – движение было предусмотрительно перекрыто красно-голубыми полицейскими автомобилями, – и наша процессия под ударами шквального ветра в сопровождении дорожной полиции направилась в сторону районного центра. На дорожном указателе значилось: «Симерия, 20 км» …
Родион крутил верньер радиоприёмника, пытаясь поймать хоть какую-нибудь трансляцию, но кроме шипения помех из динамика ничего слышно не было. В сердцах сплюнув, водитель бросил эту затею и сосредоточился на дороге.
За окошком неторопливо плыли поля, которые хмурое тёмно-серое небо уже обильно посыпа?ло мелким снежком. Безжалостный ветер горстями с размаху швырял его в стекло, пытаясь ворваться сюда, в автобус. Ощутимо похолодало, меня знобило, и это было неудивительно – температура градусов с двадцати за считанный час опустилась ниже нуля, на что явно не была рассчитана наша школьная форма.
Водитель включил печку, и теперь она жужжала откуда-то из-под сидений, приятно согревая ноги. Тёплый воздух поднимался вверх, поэтому стекло запотевало, и приходилось раз в несколько секунд протирать его ладонью – я боялась оторвать взгляд от гнущихся кустов и постепенно белеющих пашень, будто от меня что-то зависело.
Позади нашей колонны выстроилась длинная, насколько хватало глаз, очередь из автомобилей. Обогнать нас никто не пытался – только один раз несколько больших чёрных машин также в сопровождении полиции с включёнными мигалками пронеслись вперёд по встречной полосе. Встречное же движение отсутствовало напрочь.
Через какое-то время мы въехали в черту города, и колонна ощутимо замедлилась. Снаружи, сквозь круговерть проступали силуэты многоэтажных домов. Почти во всех окнах горел свет – на улице было уже достаточно темно, хотя время едва перевалило через три часа дня. По присыпанному снегом пешеходному тротуару туда-сюда спешили люди, одетые кто во что горазд. Осенние куртки, джемперы, свитера, а то и просто рубашки в несколько слоёв пестрили красками на фоне снежных наносов. Некоторые люди были налегке, другие тащили за собой по наметённым сугробам сумки с поклажей – ручные и на колесиках, – и все они были застигнуты стихией врасплох…
Неожиданно печка затихла, и шофёр раздосадованно буркнул:
– Ну отлично, теперь ещё и печка накрылась! Осталось только тут заглохнуть для полного счастья…
Я повернулась к сидящему рядом Руперту:
– Рупи, я мельком слышала разговор Семёновны с Борис-Иванычем. Он сказал, что у нас остались считанные часы, поэтому нас нужно было скорее увозить из школы. Ты же видишь, что это бегство, правда? – Я выглянула в окно, где ветер гонял над тротуаром снежное коловращение. – Меня всё это до жути пугает. Телефоны не работают. Все едут в одну сторону, а в обратную – никого. Это натуральное бегство.
– Бегство? Но куда? – Брови на хмуром конопатом лице сошлись над переносицей.
– Не куда, Рупи, а откуда… С планеты. В Симерии ведь аэропорт и космопорт. Вот все туда и едут.
– Мне кажется, ты права. От чего бы нас ни спасали, это должно быть очень серьёзно… Бррр… – Руперт поёжился. – Холодно-то как… Смотри-ка, стекло потихоньку инеем покрывается. Вот, Лиза, возьми. – С этими словами он расстегнул рюкзак, достал оттуда свитер и протянул мне. – Мама всё время боится, что я опять простужусь, поэтому заставляет меня таскать его с собой. Мне-то хоть бы что, а тебе он точно пригодится.
– Спасибо, Рупи. Твой свитер очень кстати, у меня уже пальцы замерзают…
Я натянула на себя мягкий пуловер и спрятала ладони в шерстяные рукава. Рупи тем временем с придыханием пробормотал:
– А может, нас отвезут на Землю? Было бы здорово!
– Я не хочу на Землю. Я хочу домой, к родителям, – сказала я и выглянула в окно. Словно черепаха, наш автобус медленно и уныло полз через утопающий в сугробах город. Спереди вдруг раздался возбуждённый юношеский вскрик:
– Родион Палыч, радио! Сделайте погромче!
Через помехи доносились обрывки мужского голоса, который с явным трудом сохранял профессиональную выдержку. Голос вещал:
– … поглощает свет и глушит все типы электронных сигналов. Сотовая связь не … … … объявлена всеобщая эвакуация. Воздушные войска мобилизованы и в данный момент предпринимают все возможные усилия, чтобы … … … отстоит от планеты на тысячу двести пятьдесят … … … рекомендовано выбирать южные маршруты…
Все вокруг застыли и слушали радиоприёмник. Вскоре передача оборвалась и началась заново – видимо, кто-то поставил в эфир запись на повторе. Из трансляции следовало, что массивная чёрная сфера нависла над северным полюсом Кенгено и каким-то образом стремительно разрушала атмосферу планеты, что вызвало почти мгновенное похолодание. Было в этой трансляции что-то про военных, которые вот-вот дадут отпор неопознанному объекту, про то, что именно сейчас важно избегать паники, но я уже не слушала.
Мне вдруг стало нехорошо, замутило и закружилась голова – возникшая в воображении картинка лишала остатков сил. Я чувствовала себя загнанной в ловушку, из которой нет выхода…
Внезапно откуда-то извне раздался приглушённый удар, а следом – громкий хлопок. Наш автобус резко остановился, и меня кинуло вперёд, в сиденья на предпоследнем ряду. Ярким сполохом оранжевое зарево осветило улицу, и спереди послышался могучий трехэтажный мат Родиона Павловича. Мои одноклассники повскакивали с мест и через заиндевевшие окна принялись высматривать, что же там такое произошло. Слева внизу мелькнула замыкавшая колонну полицейская машина – визжа сиреной, она обогнула наш автобус и скрылась впереди. Донёсся взволнованный голос:
– Вот это авария! Смотрите, как полыхнуло… Скорость-то была приличная!
С возвышения в задней части автобуса сквозь мглу, окутавшую улицу, я видела за лобовым стеклом взметавшиеся к небу языки пламени – аккурат на перекрёстке метрах в ста впереди грузовик, шедший наперерез потоку, протаранил бензовоз. Видимо, отчаявшийся водитель вышел на встречную полосу, не рассчитал скорость и не справился с управлением на скользкой дороге. От удара цистерна раскололась надвое и полыхнула, и теперь горящее топливо разливалось по перекрёстку, отрезая нам путь вперёд. Встречная полоса уже была перекрыта полицейской машиной, а рядом с огромным гудящим костром суетились чёрные силуэты.
– Детки, пристегните ремни! – зычно скомандовал Родион. – Придётся немного срезать околицами, чтобы не остаться тут навсегда…
Никаких ремней, конечно же, не было, поэтому я просто вцепилась в переднее сиденье. Автобус скользнул вперёд, дёрнулся, а потом с пронзительным жужжанием коробки передач стал сдавать назад прямо по тротуару, набирая скорость и протяжным гудком распугивая редких пешеходов. Словно заправский автогонщик, водитель вывел тяжёлую машину на пересечение с переулком, юзом оттормозился и, выкрутив руль, повёл автобус дворами. За покрытыми инеем окнами мелькали заборы, заснеженные помойки и припорошенные снегом припаркованные легковушки. Откуда-то из щелей задувал морозный воздух, и меня трясло от холода, однако мы хотя бы двигались, чего нельзя было сказать о тех, кто остался позади.
Родион был самым пожилым из школьных шофёров – и самым опытным. Он всегда ездил по правилам, полжизни проработав водителем-дальнобойщиком, поэтому был безжалостен к тем, кто подреза?л его автобус или пытался обогнать в неположенном месте, во весь голос распекая нарушителя злобным многоэтажным матом. При всём этом он очень любил детей, относился к ним как к своим собственным внукам и ужасно краснел, когда осознавал вдруг, что его матюги и проклятия в адрес очередного лихача, застыв в молчании, только что слышал полный автобус ребятишек…
Сейчас лицо его, которое я видела в установленном в начале прохода большом зеркале заднего вида, было каменным и не выражало никаких эмоций. Он молча и сосредоточенно крутил руль, а автобус прыгал на неровностях, пробирался какими-то неведомыми волчьими тропами, протискиваясь там, где проедет не каждая легковая машина.
Время летело незаметно, и вскоре за лобовым стеклом снова показалась широкая дорога. Мы вынырнули из переулка и уткнулись в автомобильную пробку, но на этот раз – почти у самой цели нашей поездки. Шоссе упиралось в железную ограду и сворачивало в сторону, а прямо за забором начиналась территория космопорта. Вдалеке виднелся терминал и взлётная полоса, а чуть сбоку сквозь снежную пургу с трудом можно было различить подсвеченные пламенем дюз силуэты космолётов, которые один за другим отделялись от площадки и медленно уплывали вверх, за низкий облачный покров.
Над проходом, между сиденьями всплывали облачка пара от горячего дыхания. Кто-то из учеников зашёлся в тяжёлом простуженном кашле. Родион нажал на клаксон, автобус протяжно заревел, но ни одна из стоящих в пробке машин не сдвинулась с места – было просто некуда. Подождав с полминуты, шофёр воскликнул:
– Правила, предписания… Да кому, к чёрту, нужны эти правила?! А ну, посторонись!
Автобус пополз вперёд, протискиваясь в промежуток между двумя легковушками. Справа о борт тяжёлой машины пронзительно заскрежетал металл. Поворот руля – и наш автобус на встречной полосе. Ещё один поворот, металлический лязг, душевный матерок Родиона – и мы уже несёмся вдоль ограды по ухабам занесённой снегом просёлочной дороги в противоположную сторону от шоссе, ведущего к главному терминалу. Стуча зубами от озноба, я благодарила небеса за то, что нас вёз именно Родион. Я точно знала – что с ним у нас всё будет хорошо. «Пучком», как любил выражаться Руперт.
Вскоре впереди показались ворота служебного въезда на обширную территорию космопорта, возле которого уже стояли несколько машин – похоже, внутрь никого не пускали. Ворота были закрыты, и охраны видно не было, мороз загнал караульных внутрь небольшого КПП у ворот. Так и оказалось – при нашем приближении из будки вышел человек в летней форме – одна куртка была надета поверх другой, – замахал руками и, ёжась от холода, направился к автобусу. Родион остановил машину и, не глуша мотор, выбрался наружу. Он что-то объяснял охраннику, указывая рукой то в сторону ворот, то на автобус. Спустя пару минут он вернулся, тяжело приземлился в водительское кресло, обернулся к Марии Семёновне и пробормотал:
– Хрена с два. Не пускают никого до особого распоряжения. Сказали – если мы не хотим ждать, можем попытать счастья в главном терминале. Очень смешная шутка, я оценил…
– Родион Павлович, я уже ног не чувствую, – простонала учительница. – Может, нам и правда стоит поехать к главному входу?
– Маша, ты посмотри во-о-он туда, – он ткнул пальцем вперед, за ограду. – Никто не садится на полосу и не взлетает с неё. Видишь хоть один самолёт у терминала? Я тоже не вижу – все уже улетели. А космолёты – видишь? Они тоже улетают. И когда они улетят, мы с тобой, Мария Семёновна, останемся здесь замерзать. – Родион постучал по дисплею наружного термометра. – Минус сорок четыре… Меня такой исход совершенно не устраивает. А тебя, Маша? Тоже нет? То-то же. Давай-ка, цепляйся покрепче. Ждать не будем – будем действовать. Дети, держитесь, мы идем на таран!
Родион сдал назад, переключил передачу и ударил по газам. Меня вжало в сиденье, и я инстинктивно зажмурилась. Сквозь рёв двигателя раздался звонкий удар о металл, хлопнула разбившаяся фара, автобус ощутимо тряхнуло, и через секунду громоздкая машина мчалась по территории лётного поля, набирая скорость и разметая в разные стороны снежные наносы. Я посмотрела назад и увидела остальные автомобили. Стоявшие до этого возле ворот, они ринулись следом за нами – водители не преминули воспользоваться открывшейся дорогой, а охранники выбежали из КПП, прыгали и размахивали руками. На них уже никто не обращал внимания – все сосредоточились на собственном спасении…
Впереди уже почти ничего не было видно – даже здание терминала было скрыто плотной снежной завесой. Автобус натужно ревел двигателем, зарываясь в снег, и в какой-то момент мы полностью остановились. Родион чертыхнулся и попытался сдать назад. Машина не сдвинулась с места, колёса буксовали, а двигатель молотил вхолостую.
– Хорошо сидим! – задорно крикнул Родион Павлович. – Не думал я, что когда-нибудь посажу эту птицу на брюхо!
– М-может, т-толкнём? – дрожащими от холода губами предложил один из мальчишек спереди.
– Куда толкнём, малой? – воскликнул Родион, всплеснув руками. – Тут вон снега уже по бампер! Можем попробовать дойти, визуально так до площадки метров триста… Но, чёрт подери, отсюда уже ничего не видно, и если идти – то только наощупь, да по сугробам… Ну, ребятки, совершим марш-бросок по снежку?
Молчание было ему ответом. Родион крякнул, снял потёртый пиджак и накинул его на плечи Марии Семёновне, оставшись в клетчатой рубашке. Нажал кнопку открытия дверей. Схваченный изморозью механизм со скрипом поддался, впуская внутрь обжигающий ветер и казавшийся совсем близким басовитый рокот ракетных двигателей.
Шофёр спрыгнул в снег, погрузившись по колено, и принялся помогать выходящим школьникам. Я выбралась предпоследней, за мной в мороз выпрыгнул Рупи. От холодного пронзающего насквозь ветра мои руки и ноги почти моментально отнялись, а Родион прокричал:
– Ребята, давайте на звук, я сразу за вами!
Как во сне, я пробиралась через сугробы, держа Руперта за руку. Кажется, тело отключило восприятие окружающей действительности, и из внешних раздражителей остались только этот мерный гул и холодная ладонь друга – ледяная, как всё вокруг. Руки и ноги двигались сами собой, в лицо бил снег, намерзая ледяными катышками на ресницах, и не осталось ничего – только тупое и упрямое желание дойти куда-нибудь. Идти вперёд, двигаться, пока есть силы, сбежать, улететь, выбраться в тепло – куда угодно из этого сковывающего мороза. В бушующей снежной пурге тёмные силуэты идущих впереди одноклассников один за другим таяли, словно сахар в воде.
Гул усиливался и приближался. Белые жгучие вихри клубились вокруг, но я продолжала упорно идти вперёд. Внезапно снежную пелену осветила вспышка, что-то затрещало почти над самым ухом. Глотком свежего воздуха меня обдала волна жара, окутала махровым тёплым пледом, и я разжала ладонь. Источник оглушающего треска начал перемещаться куда-то вверх, тепло стремительно улетучивалось, уступая место колючим стальным иглам, а интенсивность звука спадала. Отдаляясь, треск превратился в гул, и, стихая, постепенно исчез, растворился в вое метели…
Отчаянно щуря вымерзшие глаза, я оглянулась по сторонам. Никого и ничего не было видно – Руперт тоже исчез, и остался лишь вой метели. Я была один на один с безжалостным ледяным ветром. Тут же заявило о себе онемевшее от холода тело, промерзая всё глубже, до самых внутренних органов. В голове вертелся круговорот обрывочных мыслей:
«Последний корабль улетел… Как же там Рупи без своего свитера… Где сейчас мама с папой… Я потерялась в пурге… Меня не найдут… Я тут замёрзну… Насмерть…»
Нечеловеческим усилием я взяла себя в руки и продолжила прорываться через сугробы в ту сторону, откуда только что с треском взлетел пассажирский звездолёт. Снега стало ощутимо меньше – видимо, я стояла на самой стартовой площадке, а наносы разметало при взлёте. Где-то впереди был терминал воздушной гавани – я не видела его, но чувствовала, что он там.
Я пересекла площадку и, преодолев ещё добрую сотню метров сугробов, упёрлась в закрытые грузовые ворота. Выдающийся вперёд второй этаж терминала, поддерживаемый квадратными колоннами, нависал надо мной тенью, и мне показалось, что здесь не так уж много снега. Измотанная ветром, я уже слишком устала, чтобы двигаться. Сил почти не было, поэтому я села, забилась в самый уголок, и обхватила колени руками. На щеках намерзали ледяные дорожки от слёз – кажется, это конец…
Время застыло, я неумолимо погружалась в сон, и холодно уже не было. На самой границе сновидения что-то произошло – я внезапно почувствовала прикосновение. Подняв голову, с трудом разлепила глаза и узрела тёмный размытый силуэт. Раздался скрежещущий голос, будто острый бумажный лист резал кожу:
– Не смей мне тут засыпать! Вставай, быстро! А ну подъём! Ох, совсем уже расслабилась, я смотрю. Ну-ка…
Невидимая сила подняла меня вверх. Я не сопротивлялась – всё происходящее казалось мне страшным сном. Дом, школа, автобус, знакомые лица – этого всего на самом деле не было, всё это мне приснилось, и сейчас сон закончится. Мой последний сон.
Я плыла в белом снежном пространстве, а тело легонько покалывали триллионы крошечных иголок – одновременно и абсолютно везде. Неожиданно снег исчез, и почти сразу сквозь закрытые веки в глаза ударил обжигающий свет. Спустя какие-то мгновения я лежала на твёрдой поверхности. Сквозь покалывание в конечностях подступала боль. Сначала медленная и робкая, она постепенно и неумолимо усиливалась, иголки погружались в тело всё глубже и всё чаще.
Тем временем странно искажённый голос по-стариковски хлопотал:
– Ох, дорогая моя, как же я раньше-то тебя не заметил… Вот же древняя железяка… Послушай-ка сюда… Слышишь? Я тебе сделаю укольчик, и больно совсем не будет, но иного выхода нет – мне придётся удалить отмирающие ткани… Надюша, заводи стартовые, мы уходим отсюда!
Сразу отовсюду раздался женский механический голос:
– Есть зажигание. Включаю подъёмные двигатели. Температура за бортом: минус шестьдесят три градуса по Цельсию. Прогноз на дальнейшее снижение. Влажность воздуха: девяносто пять процентов.
Что-то хлопнуло, и помещение наполнилось нарастающим гулом. Вместе с болью в теле ко мне постепенно возвращалось сознание, и я открыла глаза. Тёмная нечеловеческая фигура возвышалась надо мной, заслоняя свет, и я пробормотала:
– Отмирающие ткани… Какие ещё ткани?
– Как тебя зовут, девочка? – скрежетнул голос.
– Лиза… Где я? Что происходит? Кто вы?
– Я – дядя Ваня, а это наш с тобой корабль. И сейчас мы покидаем эту несчастную планету. – Из модулятора словно бы раздался тяжёлый вздох. – Боюсь тебя огорчить, дочка, но тебе придётся попрощаться с ладошками и ступнями. У меня тут нет возможности их спасти, а к тому времени, как мы доберёмся до ближайшей больницы, ты погибнешь от некроза тканей. Но ты не переживай, мы обязательно что-нибудь придумаем!
Будто бы демонстрируя, что он может придумать, силуэт дяди Вани, словно паук, ощетинился полудюжиной манипуляторов. Жужжа приводами, они сгибались и разгибались многочисленными механическими суставами. Захваты, клещи, циркулярная пила, шприц, штыри, с треском выдавшие электрическую дугу…
Зрелище чудовищного механического паука добило меня окончательно, остатки сил улетучились с порывистым выдохом, и я провалилась во тьму…
Глава III. Зелёное море
… Нахлынувшие воспоминания выудили из тёмных глубин памяти конопатое лицо добряка Рупи, который так и не смог слетать к Земле на каникулы. Возможно, если бы я тогда не разжала ладонь, он остался бы жив…
– Помню взлётную полосу, последний корабль, а дальше – темнота, – подытожила я, расчётливо умолчав о своей первой встрече с Ваней.
Инспектор Николс некоторое время смотрел на меня не мигая, потом встрепенулся и сказал:
– Мой дядя Фред, который там остался… Однажды, представляете, он вынес из пожара семерых человек! Раз за разом он бесстрашно заходил в дом, и пока не спас всех, не успокоился. Пожарные опоздали на вызов, а он просто сел напротив дома, да так и сидел, глядя, как догорает и рассыпается дом… Знаете, он для меня всегда был примером. Если бы не дядя Фред, я бы, наверное, никогда не устроился в полицию…
– Я смотрю, вы любитель поговорить о личном, младший инспектор, – хмыкнула я. – Это входит в ваши прямые обязанности?
Он смутился, щёки его загорелись.
– Простите, но я впервые встречаю человека, которому посчастливилось выжить во время Исхода. Вам невероятно повезло, пусть вы и потеряли конечности! Весь Сектор до сих пор строит догадки о том, что это было. Гигантский чёрный шар, повисший над полюсом, будто пылесосом, вытянул атмосферу планеты, а поверхность охладилась до температуры открытого космоса… – Младший инспектор Николс, словно восторженный ребёнок, растекался мыслью по древу. – Потом-то яйцеголовые прилетели, огляделись, а горы снега в вакууме уже спрессовались в лёд. Я видел фотографии – жуткое зрелище. Снежно-ледяной памятник цивилизации в натуральную величину… А к названию планеты добавили «Икс». Какая злая ирония – вот так на целом мире был поставлен жирный крест… Хороший первый контакт, ничего не скажешь…
– Первый контакт? Считаете это происками пришельцев, которые решили стереть человека с лица галактики?
– А почему бы и нет? Вы же не станете после такого утверждать, что мы одиноки во Вселенной?
Не дождавшись ответа, младший инспектор опустил глаза и принялся сосредоточенно водить пальцем по экрану планшета. Я поинтересовалась:
– Офицер, может, вы мне тогда анекдот расскажете, разрядите обстановку? Раз у нас здесь пошло общение на отвлечённые темы…
– Да-да, конечно, простите… В смысле, нет, я не это имел в виду. Нам нужен ваш въездной документ, который оформлялся при прибытии на станцию, это простая формальность. Но без неё я не могу вас отпустить, поэтому мне приходится тянуть время. Здесь сейчас очень нервозная атмосфера…
Он бросил на меня робкий взгляд и снова, на этот раз молча, уткнулся в планшет, а я вызвала на микроэкран тактической линзы часы – прошло уже почти сорок минут. Я знала, что у полиции на меня ничего не было, поскольку после каждой нашей операции мы тщательно зачищали из системы немногочисленные следы. Поэтому я просто ждала, когда копу надоест тратить своё и моё время, или же когда Марк вернётся из едальни, обнаружит запертый глайдер и моё отсутствие, после чего побежит меня искать.
– Судя по всему, вы постоянно путешествуете, – снова заговорил Николс. – Вы были в системах Глизе, Каптейна, Мю Льва, Пегаса… Что привело вас сюда, на Джангалу?
– То же, что и ваших налётчиков – главный экспонат музея, – честно призналась я. – Я проделала чертовски долгий путь, чтобы его увидеть, и надо же было такому случиться – увели прямо из-под носа… Повезло ещё, что саму не пришибли…
– А ваш интерес профессиональный или любительский?
– Это хобби. С детства мечтала стать археологом, но, увы, как-то не сложилось. А тут такие новости – артефакт внеземной цивилизации…
Меня достали идиотские расспросы, и я с нетерпением ждала момента, когда смогу уйти, дабы не тратить тут своё драгоценное время. Николс поглядел на мои блестящие титаном мехапротезы и заметил:
– Не понимаю… Почему именно хром, а не синтетика? Руки выглядели бы, как настоящие.
– Хром – это игрушки для бедняков. Карбид биотитана, ограниченная серия – вот это настоящий инструмент… Хотите, фокус покажу? – С этими словами я взялась за ребро металлического стола и сжала пальцы.
Металл со скрежетом согнулся и лопнул, стол слегка перекосило. Я закинула ногу на ногу и положила руки на колени, но тут же спохватилась – если сейчас копы начнут копать в сторону моих боевых мехапротезов, я рисковала влипнуть по самые уши. Мрачное происхождение их было скрыто легендой, которую умело состряпал Ваня, но любая легенда имела предел прочности.
Впрочем, я зря волновалась – глаза юного Николса были полны восхищения. Он, было, открыл рот, чтобы задать следующий дурацкий вопрос, но в этот момент позади него распахнулась дверь. На пороге стоял старший офицер, который жестом поманил белобрысого салагу наружу. Они вышли и через минуту возвратились уже втроём – в дверном проёме из-за плеча инспектора Николса виднелась довольно ухмылявшаяся физиономия Марка.
– Прошу прощения за потраченное время, мэм, – сказал офицер. – Нашёлся ваш друг, все документы в порядке. Вы можете идти.
Отсалютовав и смущённо краснея, младший инспектор освободил дорогу, а я покинула комнату для допросов и в сопровождении Марка направилась к выходу. Не сбавляя шаг, он наклонился ко мне и вполголоса произнёс:
– Лизонька, ты бы знала, какие у них тут морепродукты! Рагу с крилем – это то, ради чего стоило родиться на свет…
Я медленно закипала – значит, ты, скотина, жрал рагу с крилем, пока меня мариновали в комнате для допросов? Может, ещё сырные биточки заказал, а на десерт взял пирожное с карамелью? Я ведь знаю – ты такое любишь.
Пройдя по узкому оживлённому коридору, полному полицейских, мы вышли в центральный зал. Я схватила Марка за галстук и рывком притянула его к себе. Былой лоск тут же куда-то испарился – ироничные искры в его глазах, впрочем, никуда не делись, – и я прошипела:
– Марик, пока ты набивал брюхо, наша добыча уже прошла пару десятков парсеков, а мне пришлось выслушивать рассказы про чужого дядю-полицейского. Я сюда не для этого летела! Отныне либо ты переходишь на трёхразовое питание: завтрак, обед и ужин, либо я зашью тебе рот. Ты меня понял?
Марк вложил всё своё актёрское мастерство в многозначительный кивок. Я отпустила галстук, а мой друг достал из-за спины светлый бумажный пакет и с ухмылкой протянул его мне:
– Когда ты, Лизуня, попробуешь этого жареного палтуса, ты забудешь обо всём на свете и по-настоящему меня поймёшь. Это я тебе гарантирую.
Закатив глаза, я покачала головой, вырвала из рук Марка хрустящий пакет и направилась в сторону ангара. Марк же сыто и вальяжно зашагал следом…
* * *
Оказавшись в кресле пилота, Марк включил управление глайдером, и приборная панель зажглась разноцветными огнями. Несколькими нажатиями на сенсорный дисплей он активировал связь с автоматикой станции и запросил разрешение на вылет. Нас поставили в очередь, аэрокар воспарил над полом на высоте полуметра, а Марк тем временем повернулся в мою сторону:
– Пока ты просиживала штаны в участке, я совершенно случайно подслушал пару разговоров и узнал, что к делу привлекают военных. Кому-то с этой реликвией очень сильно прищемили хвост, поэтому начинается большая гонка, в которой нам нужно добраться до финиша первыми.
– Военных? – хмыкнула я. – Тех самых, что своим гиперпрыжком отключили электричество на целом полушарии?
– Нет, – покачал головой Марк. – Тех, которые теперь будут искать угнанный линкор с похищенной ценностью.
– Угнать линкор у военных – вот это я понимаю, размах. – Я одобрительно кивнула. – Твоя гонка будет увлекательной. Здесь нам троим главное не надорваться, соревнуясь с флотом из двухсот кораблей.
– Бегают пусть другие, – беспечно отмахнулся Марк. – А у нас есть зацепка – место приземления шаттла наших друзей. Попробуем узнать, что к чему, и поработаем в поле, пока дед пытается расшифровать траекторию гипера. Вводи маршрут.
Я молча внесла в навигатор координаты, полученные от дяди Вани. Мимо проплывала громада ангара с суетящимися погрузчиками, тут и там мелькали белые полицейские каски. Хотелось есть, и я поблагодарила Марка – конечно же, мысленно, – за то, что он позаботился обо мне, прихватив закуску. Выудив из пакета кусочек, я бросила его в рот. Деликатес таял во рту, и я вдруг поняла, что в жизни ничего вкуснее не ела. Я закинула ещё несколько кусков и с набитым ртом промямлила:
– Что ни говори, Марк, а ты знаешь толк в еде!
– Это не единственное, в чём я знаю толк, – сказал он и таинственно подмигнул.
Глайдер выплыл из ангара, по стеклу тут же забарабанил ливень. Через мгновение нас уже окружала плотная стена облаков, которую челнок, набирая скорость, разреза?л, словно нож – масло…
* * *
Планер вынырнул из тучи, и исторгающий воду грозовой фронт оказался прямо над головой. Внизу расстилался океан зелени самых разнообразных оттенков – от юкки до лаймового, от оливок до ментола. Я прильнула к стеклу и наслаждалась красками. По зелёному колышущемуся морю тут и там, извиваясь змеями, ползли бурые речушки и ручейки. Неожиданно и громогласно, заставив меня непроизвольно вздрогнуть, Марк с чувством продекламировал:
– Я удаляюсь от морей в гостеприимные дубровы, земля мне кажется верней, и жалок мне рыбак суровый – живёт на утлом он челне, игралище слепой пучины, а я в надёжной тишине внимаю шум ручья долины…
– Марк, цитирующий Пушкина? – усмехнулась я. – Это что-то новенькое. Скоро ли я увижу Марка, играющего на гитаре Вивальди вместо идиотских дворовых частушек?
– Готов поспорить, ты никогда не видела ничего подобного. И это я не про себя, а про лес. Ни единой прогалинки, полянки не видно. Деревья-то какие вымахали!
Даже с такой высоты зелёные исполины казались огромными. Они переплетались ветвями верхушек, будто многочисленными руками держась друг за друга, и создавали плотный ковёр, надёжно укрывавший от посторонних бурную лесную жизнь. С трудом оторвав взгляд от проплывающих под нами просторов, я заметила:
– Судя по навигатору, это дикая местность. Дорог нет, поселений – тоже. Сюда никто не рискует садиться, даже землекопы. Торжество природы – как оно есть. Приятно смотреть. А ещё приятнее то, что здесь нет людей.
– Да, после трущоб, заводов и пыли родного Пироса такое буйство красок способно выжечь глаза… Знаешь, этот лес похож на стриптизёршу. Смотреть – одно удовольствие, но лучше не трогать. А то подойдёт какой-нибудь чешуйчатый вышибала, ну и дальше – по сценарию… Ах ты ж!
Глайдер вильнул, кабину тёмным опахалом на мгновение накрыла огромная тень. Мощный горбатый клюв, пристально глядящий прямо мне в душу чёрный глаз – и стремительное бордовое тело на четырёх многометровых размашистых крыльях широким виражом пронеслось прямо перед нами. Через секунду птица нырнула вниз и исчезла из виду, а Марк постучал по приборной панели и с едва заметной дрожью в голосе заметил:
– Повезло, что не напала, припугнула только, а ведь могла и глайдер перевернуть – вон какая махина крылатая… Акустический отпугиватель работает, а этой хоть бы что… Земных-то птиц со всех оживлённых маршрутов разгоняют регулярно, а тут природа правит бал.
Я всматривалась в зелёное море, над которым, едва не касаясь ветвей, от нас отдалялся величественный силуэт хищного джангалийского паяро. Казалось, короткий безмолвный взгляд чёрного мудрого глаза несколько секунд назад донёс до меня мысль: «Я не буду воевать с вами, потому что мы – равные. Не охотник и добыча, но соседи».
– Мы их тоже убьём? – спросила я в пустоту.
– Что? – Марк непонимающе уставился на меня.
– Мы, люди. Мы и их истребим, да? Как скатов, зубров, тигров, белых медведей… Из этих гигантов будут делать чучела, перья пускать на карнавальные костюмы, а из клювов – вытачивать какие-нибудь пресс-папье или другой бесполезный хлам.
– Тебя опять потянуло на гуманистическую философию? Не переживай, эта планета сумеет за себя постоять. Судя по тому, что сейчас на ней откапывают, ей уже приходилось делать это в прошлом. Кстати, пока не забыл… – Он перегнулся через сиденье назад, вытащил пару «ледянок» и протянул одну из них мне. – Вот, сразу бери её с собой. А то вдруг мне опять поесть захочется…
Встретив мой горящий взгляд, он засмеялся и замахал руками:
– Шучу-шучу, только не надо на меня так смотреть! Дырку проглядишь.
– Марк, ещё немного – и я сброшу тебя за борт…
Автопилот исправно работал, двигатели мерно гудели. Я машинально вертела в руках «ледянку» – респиратор, насыщающий дыхательную смесь кислородом, из-за чего она становилась холодной как лёд – дышать такой смесью с непривычки было тяжело, но возможно.
Под глайдером проплывало море джунглей, по обтекателю монотонно барабанил дождь, и меня от перепада высот потихоньку начало клонить в сон. Я откинула спинку сиденья, легла на бок, отвернувшись от Марка, и стала разглядывать низкие сизые тучи и причудливые дорожки на стекле, которые рисовали бегущие наискось капли дождя. Через некоторое время глаза закрылись сами собой…
* * *
– Эй, соня, подъём! Приехали!
Марк трепал меня за плечо, и я открыла глаза. Как всегда, после короткого сна в неудобной позе, моё лицо горело, а голова была словно налита чугуном. Над обтекателем темнели сплетённые кроны деревьев, обвитых вьюнами и лианами. Я привстала и поморщилась:
– Ох… Сколько мы летели?
– Минут сорок… Я немножко покружился над этими дикими местами, и, оказывается, мы здесь не одни, что не может не радовать. Тут рядышком просека пробита. А у нас теперь есть возможность прогуляться и подышать свежим воздухом…
Я оглядела место посадки через стеклопластик. Два огромных дерева были выкорчеваны и лежали чуть в стороне, обнажив многочисленные корни. Сама полянка метров тридцати в диаметре, на которой стоял наш глайдер, почти полностью выгорела – земля почернела, а вместо кустов торчали корявые обугленные остовы.
Достав из-под сиденья кобуру с пистолетом, я защёлкнула её на бедре. Натянула «ледянку» вслед за Марком, подняла дверь и выпрыгнула наружу. Воздух был душным и жарким, недостаток кислорода в нём чувствовался даже кожей, и тело как будто сразу потяжелело раза в полтора. Моментально вокруг нас принялся водоворотом кружить какой-то разноцветный гнус размером с монету. Наверху, под кронами деревьев скрипели ветви, а в лесной чаще что-то клекотало, стрекотало и шипело. Мне стало как-то сразу не по себе. Воображение рисовало оскаленные пасти, капающие слюной, и хищные жёлтые глаза, вперившие мне в спину голодный взгляд.
– Марк, в какой, говоришь, стороне просека? – спросила я, отмахиваясь от насекомых.
– Давай за мной и держи ушки на макушке. – Напарник решил проявить инициативу и направился прямиком в лес.
Мысленно приободряя себя, я обогнула поваленное дерево и, аккуратно переступая через расстилавшиеся по земле вьюны, устремилась следом за Марком. Через несколько десятков шагов мы выбрались на просеку, пропаханную двумя бороздами гусеничных следов. Колея уходила в обе стороны, скрываясь в зарослях. Несколько секунд я постояла посреди дороги с закрытыми глазами, привыкая к какофонии лесных звуков. Когда кружившие вокруг мошки набрались смелости и принялись пристраиваться у меня на шее, я раскидала с себя всю эту братию, повернулась влево и зашагала вперёд по колее. Марк следовал позади меня, и я знала – случись что, он не подведёт.
Бугристые стволы циклопических деревьев, обвитые лианами, вздымались ввысь, а понизу, в полумраке, цвели разнообразные кустарники от мала до велика с листьями самых разных форм – круглыми, плоскими, вытянутыми, зубчатыми, покрытыми иглами. В красках недостатка тоже не было. Тут и там желтели и краснели ягоды, обрамлённые лепестками, а в стороне от дороги между стволов бледнело голубоватое свечение. Отсюда было не разобрать, были это цветы, плоды, или какие-то неведомые светлячки.
Никто не выпрыгивал на нас из-за деревьев, в тёмных зарослях кустарника не блестели кровожадные глаза, а клёкот и стрёкот сопровождали нас по мере движения, не приближаясь. Ощущение угрозы, возникшее поначалу, ушло на задний план, и сейчас я старалась двигаться плавно и спокойно, не подпуская мошку слишком близко и одновременно экономя силы –влажная и жаркая атмосфера давила сверху, а респиратор облегчал ощущения лишь отчасти.
Тем временем лесные звуки поутихли, а впереди меж деревьев заблестели силуэты металлических сооружений. Мы сошли с колеи и принялись аккуратно пробираться вдоль неё сквозь кустарник, стараясь издавать как можно меньше шума. Ветви так и норовили зацепиться за одежду, а вокруг меня назойливо нарезал круги большой лиловый жук. Получив пару раз ладонью наотмашь, он обиженно скрылся в зарослях.
Мы незаметно подобрались к небольшой полянке, на которой стояли пара жилых модулей на полутораметровых сваях. Чуть в отдалении, слегка накренившись на ухабе, кабиной в сторону чащи был кое-как брошен огромный геологический вездеход с открытым двигательным отсеком, в котором, погрузившись по пояс, копошился человек в грязном ярко-оранжевом комбинезоне. Кроме него вокруг никого не было – даже насекомые куда-то испарились.
Выждав минуту, мы с Марком молча переглянулись и направились к человеку. Незнакомец глухо насвистывал сквозь респиратор какую-то мелодию и, похоже, даже не предполагал, что здесь может быть кто-то помимо него. Мы подошли вплотную, и Марк демонстративно прокашлялся.
– Едрить твою налево! – От неожиданности человек подпрыгнул и со звоном ударился головой о ржавую крышку.
Металлический лист сорвался с крепления и придавил мужчину, который принялся чертыхаться и вертеться, пытаясь выбраться из двигательного отсека. Марк приподнял и закрепил крышку, освобождая незадачливого механика. Вытаращенными глазами чумазый механик смотрел попеременно то на него, то на меня, то на торчащую из моей кобуры рукоятку пистолета.
– Вы чего так подкрадываетесь?! – воскликнул он, потирая ушибленную голову.
Я оглядывалась по сторонам на случай, если кто-то решит в свою очередь подкрасться к нам.
– Мы пришли с миром. – Марк миролюбиво поднял ладони. – И будем признательны, если вы ответите на пару вопросов. Я – старший следователь межпланетной полиции Сектора, Марк Сантино. – Марк достал из внутреннего кармана куртки фальшивое удостоверение. – С кем имею честь?
Механик несколько секунд всматривался в карточку, хмуря брови. Удостоверение было точной копией настоящего, но не выдержало бы и первой вдумчивой проверки по базам данных, поэтому проделывать такой трюк с кем попало не следовало.
– Свенсон, разнорабочий археологической бригады, – пробурчал механик. – Давайте по-быстрому, у меня много работы.
– Хорошо, – с важным видом кивнул Марк. – Детектив Стилл, будьте добры… – Выудив записную книжку, он протянул её мне. Я приготовилась делать записи, а Марк снова повернулся к механику: – У нас есть информация о том, что в окрестностях недавно приземлялся объявленный в розыск корабль.
– Было дело, садился тут один…
– Вы видели кого-нибудь из его экипажа? Они вступали с вами в контакт?
– Ну, с десяток их было. – Свенсон стянул промасленную рукавицу и утёр пот со лба. – Сели на своём челноке в полукилометре отсюда. Здоровенные такие бойцы в экзоскелетах, все увешаны оружием до макушки, и с ними главный – в бежевой форме.
– Что вы можете о них сказать? Кто это были, как выглядели, что спрашивали?
– Они нас загнали в бытовку, приставили охрану, взяли профессора Мэттлока и уехали вместе с ним на площадку. Часа через четыре вернулись, выпустили нас и улетели… С профессором поговорите, может он чего расскажет. С нами он об этом говорить не хочет, отмахивается, мол, ерунда, ничего страшного. Но человек пожилой уже, его, наверное, чуть до инфаркта не довели…
– А где сам профессор Мэттлок? – спросила я, с серьёзным видом рисуя нелепую рожицу в блокнотике.
– На площадке. Если хотите, можете подождать, они уже обратно едут.
– Мы никуда не спешим, – сказал Марк. – У вас тут есть что-нибудь горячительное? Чай, кофе?
– Пошли… – Свенсон направился в сторону ближайшего модуля, прихрамывая на одну ногу.
Поднявшись по металлической лесенке, он открыл дверь и сделал приглашающий жест. Мы миновали небольшой тамбур и тут же окунулись в особую атмосферу уюта, который нельзя было назвать походным – обитые деревом стены с развешанными на них пейзажами в деревянных же рамках; протянувшиеся вдоль стен два старинных потёртых дивана, между которыми располагался приземистый самодельный кофейный столик. Над столиком, под низким потолком висела изящная хрустальная люстра. В дальней стене ютилась неприметная дверка в соседнее помещение. Внутренности жилого модуля резко контрастировали с серым монотонным металлом наружных стен и выдавали наличие вкуса у человека, который занимался его обустройством.
– Располагайтесь, – буркнул механик. – Чайник на тумбочке, печенье в ней же. Остальное сами найдёте, не ресторан. А мне работать надо. И так с вами со всеми уже целый день потерял…
Недовольно бормоча что-то себе под нос, он захлопнул за собой дверь и удалился в сторону сломанного вездехода. Тут же где-то сверху, обнаружив присутствие человека, засвистел нагнетатель кислорода и мерно загудел кондиционер. Я с облегчением сбросила с себя респиратор, подошла к тумбочке, выбрала пару кружек почище из стоявших на ней, кинула в них по таблетке растворимого кофе. Щёлкнула чайником, в котором моментально вскипела вода. Разлив горячую жидкость по кружкам, я присела с одной из них на скрипнувший диван.
– Как думаешь, Марк, дед что-нибудь найдёт?
– Не знаю, Лиз. – Он пожал плечами. – Одно ведь дело влезть в транспортную сеть и посмотреть, в какие врата они вошли, а из каких вышли. Совсем другое – вычислить точку выхода мобильного устройства. Он может быть буквально где угодно, даже со своей сильно ограниченной дальностью. И мы вряд ли когда-нибудь его найдём, если он не найдёт нас сам.
Марк замолчал и теперь задумчиво вглядывался в покачивающиеся за толстым слоем плексигласа кроны деревьев, периодически отхлёбывая коричневую жижу из кружки. Я достала мобильный планшет и вызвала глобальную поисковую систему, чтобы навести справки о профессоре Мэттлоке.
Маститый учёный, регулярный участник конференций, уважаемый и известный в узких научных кругах человек. Почиванию на лаврах доктор археологических наук Рональд Джеймс Мэттлок предпочитал работу «в поле», а общению с людьми – раскопки и изучение архивов. Дедушке было уже далеко за восемьдесят, но он был бодр и энергичен, и дома, на Земле, вовсе не бывал уже много лет – задолго даже до того, как начался археологический бум на Джангале. Я листала фотографии Мэттлока – вот он рядом с какой-то облезлой скульптурой, здесь он стоит возле подиума перед десятком микрофонов с седобородым благородным лицом, а вот тут с микроскопом изучает осколок древней миски…
Снаружи, приближаясь, доносился рёв и свист двигателя – археологи возвращались в свой временный лагерь. Я свернула проекцию и подошла к окну. Изрыгая из себя жирный дым, по поляне грохотал огромный гусеничный вездеход – точно такой же, как и тот, что стоял на приколе. Медленно подкатив вплотную к своему металлическому собрату, он выпустил густой чёрный клуб дыма и остановился. Боковая дверь распахнулась, и из чрева машины высыпали полдюжины крепких мужиков в оранжевых комбинезонах и респираторах – я мельком удивилась тому, как ловко все они поместились в такую скромную кабинку.
Самым последним вышел худощавый старичок, разительно отличавшийся комплекцией от своих крепких коллег. На голове у него был забавный бежевый пробковый шлем – вещь, как оказалось, так и не вышедшая из моды со времён африканской колонизации в викторианскую эпоху.
Не успел Мэттлок аккуратно спуститься с вездехода по металлической лестнице, как возле него уже стоял давешний перепачканный маслом механик, жестом указывая в нашу сторону. Профессор увидел меня в окне, покивал механику и неспешно заковылял в сторону жилого модуля. Археологи разбрелись кто куда – пара человек пошли с механиком к сломанному вездеходу, один вытащил из машины бензопилу и зашагал в сторону чащи, а остальные, бросая сквозь стекло на незваных гостей настороженные взгляды, направились в соседний металлический барак.
Лязгнула входная дверь, и на пороге появилось светило археологии. Сняв с себя «ледянку» и обнажив благородную седину под пробковым шлемом, он улыбнулся одними губами и протянул руку:
– Профессор Мэттлок, к вашим услугам. Кто вы, и чем я могу быть вам полезен в столь неспокойное время?
Марк поднялся и пожал бледную сухощавую ладонь.
– Здравствуйте, господин Мэттлок. Я детектив Марк Сантино, а это – офицер Элизабет Стилл.
– Здравствуйте, очень приятно, – поздоровалась я.
Профессор опустил взгляд и машинально уставился на блестящий металл мехапротеза, шевеля аккуратной козлиной бородкой. Секундой позже он вышел из задумчивости:
– Прекрасно, восхитительно… Всегда очень рад видеть людей, проявляющих интерес к моей работе. – Он пристально посмотрел мне в глаза – заглянул, казалось, глубоко-глубоко в самую чащу души, а затем направился в сторону деревянной дверки. – Удостоверения можете убрать, в этом нет необходимости. Я догадываюсь, зачем вы здесь. Давайте поговорим в моём кабинете.
Он отпер дверь и вошёл в небольшую тёмную комнату. Стены помещения представляли собой одну большую библиотеку. От разноцветных потёртых корешков рябило в глазах. Профессор был учёным старой закалки, ценителем и предпочитал бумажные носители информации электронным устройствам. Посреди кабинета царил большой дубовый стол со старомодной лампой. В углу стоял столик поменьше, на котором одиноко возвышалась прямоугольная коробка, накрытая плотным покрывалом. Профессор неспешно обогнул стол, опустился в кресло и жестом предложил нам занять два стула напротив.
– Итак, я слушаю вас.
– Профессор, расскажите пожалуйста о людях, которые посетили вас вчера, – попросил Марк. – Кто они?
– О людях… Пятнадцать вооружённых бойцов в самых современных защитных костюмах и ровно один офицер. Все высокие, как на подбор. Внешность офицера выдавала в нём закаленного вояку, на лице его был шрам. Действовали они предельно быстро и собранно, поэтому ни у кого из нас не возникло даже мысли о том, чтобы оказывать сопротивление. – Профессор поправил очки на носу. – В конце концов, мы же учёные, а не солдаты… Кто они такие – я не имею ни малейшего представления. Форма совершенно незнакомая.
– А что они хотели?
– Они просили меня показать место, где мы с мальчишками откопали несколько «страниц» неделю назад.
– Страниц? – в недоумении спросила я, позабыв о блокноте с каракулями, который до сих пор для виду держала в руке.
– Да, «страниц», так я их называю. – Мэттлок сцепил руки перед собой и опёрся на столешницу. – Эти пластинки по своему виду очень похожи на золото. Во всяком случае, мы сначала так подумали, но впоследствии выяснилось, что это новый, сверхтяжёлый элемент. Стоит поднести одну пластинку к другой – и их как будто соединяет некое подобие магнитного поля. Они остаются в сантиметре друг от друга, но при этом не проявляют магнетических свойств. Ну а про ползущие по их поверхности узоры вы наверняка знаете, журналисты про это «чудо» раструбили на всю галактику…
– Но зачем им нужно было место раскопок? – вопросил Марк. – Неужели вооружённые боевики пытались найти там что-то ещё?
– Вчерашние гости вывезли меня на площадку, которую мы уже долгое время аккуратно разрабатываем, и потребовали информацию – где, на какой глубине мы откопали «страницы». С собой у них было огромное количество дорогостоящей аппаратуры. Они битых пять часов ходили по развалинам и что-то замеряли, просвечивали, прощупывали… Видимо, да, искали то, что мы ещё не нашли. Но они тоже не преуспели, доставили меня обратно в лагерь, собрались и улетели.
– Расскажите, пожалуйста, подробнее о вашей находке, – попросила я. – Чем может быть эта «Книга судьбы»?
Таинственная находка, как мне теперь казалось, была не просто очередной безделушкой, которую нам заказали выкрасть для анонимной коллекции. В этой вещи скрывалось нечто большее.
– Однозначно, это – артефакт исчезнувшей цивилизации, – заявил профессор. – Но для чего он служит, нам ещё только предстоит узнать… Видите ли, эта планета полна следов деятельности, рукотворных предметов, пусть и примитивных – орудий труда, посуды, каменных строений, простейшего оружия. Следы здешней цивилизации примерно соответствуют неолиту человечества. Однако, самое странное заключается в том, что за всё время раскопок не было найдено ни одного не то, что скелета, а даже любой, самой малой части гуманоидных останков.
Повисло молчание. Журналистские расследования о пропавшей цивилизации пару лет будоражили весь Сектор, но информационный напор был столь высок, что теперь эта тема вызывала скорее раздражение, нежели интерес. Сотни статей, миллион гипотез и досужие разговоры превратили невероятный факт в обыденность. Люди немного поудивлялись, не нашли быстрого и ясного ответа и вернулись к своим обычным делам.
– Помню, какой шум стоял, – заметила я. – Но эта загадка стала одной из тех неразрешимых головоломок, которые принимают просто как факт. А вы что думаете по поводу исчезнувшей цивилизации?
– Логичных версий лично у меня три – либо все разумные представители данного вида прибрали свои захоронения и теперь прячутся от нас где-то в недрах Джангалы… – Профессор загибал морщинистые пальцы. – Либо все они давно мертвы, а тела без следа разложились в здешней почве – мы ещё до конца не знаем, насколько активны здесь микроорганизмы. Может статься, что кости местная микрофлора перемалывает столь же бодро, как и мягкие ткани… Либо они попросту покинули эту планету. Как они это сделали, обладая технологиями каменного века? Куда они отправились? Почему мы не встречаем каких-либо проявлений разума, кроме древних каменных руин и предметов быта? На все эти вопросы наука пока так и не нашла ответа…
В углу под тёмным покрывалом что-то закурлыкало. Я вздрогнула от неожиданности, а рука инстинктивно потянулась к кобуре. Профессор проследил за моим взглядом и успокаивающе произнёс:
– О, не пугайтесь, уважаемые детективы. Это всего лишь ещё одна загадка Джангалы…
Он встал, проковылял через комнату к столу и аккуратно стянул покрывало с металлической клетки. Внутри находилось существо размером с небольшую собаку, внешним видом более всего походившее на изрядно перекормленную гусеницу. Зеленовато-коричневое тело, состоящее из нескольких сегментов, да десяток ножек, двумя из которых оно держалось за прутки клети, прильнув к металлу и поводя усиками, торчащими из мохнатой головы. Оно с интересом разглядывало нас парой огромных бездонных светло-синих глаз.
Меня вдруг скрутило, и я почувствовала, как пресловутый палтус пытается вырваться на свободу. С трудом подавив рвотный позыв, я смотрела на это странное явление природы, которое, чуть наклонив голову, переводило взгляд с меня на Марка и обратно. Тихий клёкот и стрёкот раздавался откуда-то из его чрева – очень похожий на тот, что сопровождал нас, пока мы пробирались через джунгли к лагерю археологов, – а я была не в силах оторвать взгляд от голубых с переливами овальных блюдец, которые таращились на меня из-за прутьев.
Профессор прервал моё оцепенение:
– Прошу знакомиться, это Томас. Совершенно безобидный представитель разумного вида magnus multipedae. Питается листьями и травой, излюбленное лакомство – сладкие коренья. И, между прочим, каким-то образом отгоняет насекомых. Вы заметили, что в лагере их нет?
– Да, это довольно необычно для здешних непроходимых лесов… Оно не кусается? – опасливо спросила я.
– Нет, он совершенно безобиден! – по-отечески усмехнулся профессор. – Обычно они сторонятся людей и прячутся под землёй, чувствуя их присутствие задолго до того, как те появятся на виду. Именно по этой причине за прошедшие годы мало кому удалось запечатлеть это прекрасное создание. Если не ошибаюсь, существуют всего три фотографии, сделанные с помощью дистанционных камер. Уж о том, чтобы поймать это существо, речи не идёт… Что касается Томаса – я нашёл его на поляне у кромки леса. Он был измождён и искусан, по всей видимости, своими же собратьями. Смею предположить, что он выполз к нам в поисках помощи. Я его приютил и выходил, а он прижился в нашей небольшой компании, отказавшись возвращаться в естественную среду обитания…
Мэттлок открыл дверцу клетки, и существо, изгибаясь сегментами своего тела, выползло на столик. Профессор осторожно подхватил его на руки, неспешно вернулся к нам и присел в кожаное кресло. Существо он положил на столешницу прямо передо мной, и оно потянуло ко мне свои усики. Я нерешительно протянула руку навстречу, и…
Глава IV. Обещание
… Как все местные интернаты на Каптейне-4, учреждение, по иронии судьбы названное именем Ивана Каниди – школьного учителя, погибшего от рук террористов в позапрошлом веке, – был переполнен детьми, чьи родители были убиты мародёрами или просто пропали без вести в ходе непрекращающейся гражданской войны, которая раздирала эту планету на части уже долгие годы.
Ансамбль серых обшарпанных зданий был обнесён высоким забором с вышками и колючей проволокой, а периметр сторожили вооружённые бойцы частной охранной компании, поэтому интернат больше походил на тюрьму. Одним из немногих его отличий от тюрьмы было то, что в тюрьме содержались преступники, от которых ограждали окружающий мир, тогда как в интернате от окружающего мира оберегали самих детей. Судя по тому, что мне довелось услышать, бандитские группировки, гулявшие по всему региону, не гнушались ни детским трудом, ни торговлей ими, ни другими «развлечениями», поэтому места? вроде этого интерната представлялись им источниками бесплатной рабочей силы, денег, а то и чего похуже.
Интернат Каниди исключением из правил не был, переживая периодические налёты боевиков со стрельбой. Законное планетарное правительство объявило своей главной задачей заботу о людях, и особенно о детях – будущем человечества, поэтому колониальная администрация повсеместно заключала договора с частными военными конторами, дабы сберечь ценнейший ресурс от посягательств. А на деле…
На деле все воспитанники, от мала до велика, просыпались в семь утра, и после завтрака стройными шеренгами отправлялись работать до самого вечера. Самые маленькие ребятишки, от пяти лет, шли на плантации. Те, кто постарше, работали на лесозаготовках, обжигали кирпичи, шили одежду и готовили еду. Добрые взрослые защищали детишек, а дети должны были дать что-то взамен. И они давали – с тех пор, как несколько лет назад интернат перестал быть учебно-воспитательным заведением и превратился в крепость, а кампусы для проживания стали бараками, на огороженной высоким забором обширной территории выросли плантации зерновых культур и настоящие заводские цеха – кирпичный, текстильный, бумажный…
* * *
Я лежала на жёстком матрасе на втором этаже медблока – единственный пациент в палате, а в данный момент и во всем лазарете, – и смотрела в серый, с потёками, тускло освещённый настольной лампой потолок. Обезболивающее, которое мне вкололи в обед, переставало действовать, и вяжущая боль в незаживающих местах, где протезы вгрызались в тело, нарастала, заволакивала и тысячей цепких рук тянула куда-то вниз. Я что было сил зажмурилась, и перед глазами поплыли круги.
– Болит? – раздался голос со стороны окна. – Потерпи, так будет недолго, протезы уже приживаются, и тело скоро привыкнет. Уж лучше так, чем ползать на культях или оказаться в канаве, правда же?
Медбрат Отто выдохнул дым в форточку, затушил окурок о подоконник и щелчком отправил его вслед за струёй дыма. Подошёл к моей койке и сипло поинтересовался:
– Тебе нужно что-нибудь? Я сейчас сваливаю до утра. Если хочешь, кольну тебя ещё разок, только Хадсону не рассказывай, а то он меня прибьёт.
– Да, сделай укол, пожалуйста, – произнесла я в вязком полубреду. – Мне нужно обратно в океан, к рыбам… А то я эту ночь не вытяну…
Мне даже показалось, что я только подумала это – я просто не услышала собственного голоса, – но Отто кивнул.
– Счас вернусь, – сказал он и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь.
Где-то за окном в высокой траве шелестел дождь, по жестяному подоконнику изредка молотили крупные капли. На улице было уже темно – некоторое время назад начался комендантский час. Все должны были находиться в жилых помещениях, кроме нескольких человек, которые несли вечернее дежурство по лазарету и столовой.
С трудом пробившись в палату сквозь пыльное окно, по потолку пробежали отсветы фонарей – охрана делала вечерний обход территории.
Вернулся Отто со шприцем в руке. Аккуратно ввёл иглу мне в плечо и надавил на поршень. Следом за болезненным уколом последовало лёгкое ощущение эйфории. Оно нарастало, ширилось в размерах и заполняло собой бренное тело – фентанил начинал действовать, принося блаженство.
– Спасибо, Отто, ты настоящий друг… – Я неуклюже провела протезом по его руке.
– Пустяки, – произнёс дрожащий в полутьме силуэт. – Только доктору ни слова, ясно?
– Я молчу как могила. Спасибо…
– Мне пора. – Силуэт бесшумно взорвался радугой и распался на составляющие.
– До завтра? – спросила я, смыкая глаза.
– До завтра.
Наступила тишина, и я осталась в одиночестве. Сквозь опиумный туман в голову медленно поползли мысли – спокойные, неторопливые, они были на удивление ясными, насколько это было вообще возможно.
Всё произошедшее за последнюю неделю напоминало какой-то дурной сон. Мне сказали, что нашли меня у ворот интерната без сознания, с туго замотанными бинтом культями, накачанную наркотиками. Мне оставалось только верить, потому что я не помнила почти ничего – даже собственное имя мне удалось воплотить в памяти только на второй день пребывания в лазарете.
Лёжа на койке, целыми днями я видела только этот серый потолок и облезлые стены. Однообразные до жути, дни и ночи сливались в один потный мучительный комок стыда, боли и смертельной тоски. Ходить я не могла – грубые протезы, которые вживил мне местный главврач Николас Хадсон, ещё не прижились. Да что там ходить – я не могла даже обеспечить свои самые простейшие нужды, а свежие раны давали о себе знать чуть ли не по любому поводу – стоило мне неловко повернуться, неудобно лечь, или даже случись тучам собраться за грязным окошком.
Через какое-то время в память начали возвращаться обрывки событий будто бы столетней давности. По этим кусочкам я восстанавливала картину собственного прошлого – счастливого и радужного, – в котором я жила с родителями в домике у леса, делала уроки, выгуливала собаку и беззаботно играла в догонялки с одноклассниками… Как их звали? Я не могла вспомнить имён, но оттиски лиц проявлялись в воспоминаниях, как на старой фотоплёнке. Лица, которые заставляли моё сердце непроизвольно сжиматься от боли. Мама, папа, брат…
Они остались где-то там, в прошлой жизни, безнадежно далёкие и опустошительно родные. На треть неделю я вспомнила всё. Точно такой же душной ночью картина сложилась, и я поклялась себе в том, что найду причину происшедшего. Я обязана выяснить, кто и зачем стёр с лица Вселенной мой мир, пусть даже на это уйдёт вся жизнь. Масштаб явления не давал даже подступиться к решению этой задачи, но она необъяснимо поддерживала меня, заставляла открывать глаза по утрам и ждать чего-то на крошечном островке напряжённой тишины посреди высоких стен с колючей проволокой. Теперь этот островок стал моим новым миром…
… Миром, полным ярких красок и запаха цветов. Я бежала босиком по траве с синей атласной лентой в руке, а за мной с громким задорным лаем нёсся Джей, мой верный мохнатый сенбернар. Я спотыкаюсь о кочку и падаю в зелёное море, а собака скачет вокруг меня и пытается зубами ухватить яркую ленточку. Его любимая игра – «забери игрушку» – что может быть лучше, чем показать хозяйке, что у тебя сильные зубы и мощные лапы? Что ты можешь защитить и её, и себя от всех опасностей Вселенной! Я крепко обняла Джея; зажмурившись, прижалась к нему щекой и безмятежно расхохоталась. Тут, посреди высокой сочной травы я была по-настоящему счастлива!..
Ощущение мягкой шерсти под ладонями исчезло также стремительно, как и появилось, а я уже шарила перед собой руками, пытаясь ухватиться за пустоту. Я открыла глаза. Вместо голубого неба надо мной нависал низкий, мокрый, ржавый потолок, а рядом с койкой стоял доктор Хадсон в белом халате и нелепой шапочке. Он резко и болезненно схватил меня за запястье, я попыталась вырваться из его цепких лап, но ничего не вышло – тугие ремни, словно тисками сдавливали руки и ноги. В ладони доктора Хадсона блеснула щербатая ножовка. Он широко осклабился, обнажив длинные, острые как у акулы зубы, и сделал резкое движение. Я дёрнулась и в ужасе закричала:
– Нет, пожалуйста, только не это! Только не руку!!! – Собственный крик пробудил меня ото сна…
Тяжёлое дыхание сдавило горло, крупные капли пота струились по лбу и стекали на подушку, оставляя на ней тёмные пятна. В душной палате никого не было, лишь эхо моего выкрика звенело, отражаясь от стен. Вот что такое настоящая беспомощность – когда во сне ты в полном бессилии, не убежать, не спрятаться, не двинуться. А когда пробуждаешься от кошмара – всё точно также…
Конечности ныли тупой болью, за окошком разлился влажный серый туман, поднятый недавним рассветом. Начинался новый день. Проснись и пой…
Нет, так больше нельзя жить! Мне нужно было уйти отсюда. Уйти во что бы то ни стало или умереть!
Я с трудом приподнялась и села на койку, свесив культи. Осторожно спустила одну ногу, увенчанную протезом, на пол. Попробовала перенести на неё вес тела… Острая резь пронзила ногу снизу до самого бедра, но нужно было терпеть, и я, стискивая зубы, терпела. Слёзы брызнули из глаз, а я, не помня себя от боли, уже стояла на двух ногах. Через несколько секунд в глазах потемнело, пол стремительно бросился на меня, и я потеряла сознание…
– Лиза, ты чего, на утреннюю пробежку собралась? – Взволнованный голос Отто проник сквозь темноту в мой разум. – Тебе ещё рано ходить, осложнения начнутся! Давай помогу…
Отто ухватил меня под локти и, пыхтя, кое-как взгромоздил на кровать. Ощутив под собой ненавистный матрас, я закричала медбрату в лицо:
– Не хочу больше тут лежать, мне нужно выйти, и как можно скорее!
– Выйти? Да куда ты выйдешь на этих железках?!
– Отто, я тут уже целый месяц, в этой самой кровати… – Я протянула к нему проклятую железяку, попыталась ухватить его за ворот белого халата, но не смогла. – Я схожу с ума! Это не та жизнь, которая мне нужна, понимаешь?! Я не могу без посторонней помощи вставить в ухо транслятор! Я даже в туалет не могу пойти! Ты должен помочь мне выйти! А иначе я… Я…
Пошарив вокруг глазами в поисках чего-нибудь острого, смертоносного, я ничего не нашла и выпалила:
– Я разобью стекло и вскроюсь! Это не угроза, я просто больше так не могу и не хочу!
Отто молча встал, подошёл к окну, открыл створку и закурил. С улицы доносились зычные крики – шло утреннее построение перед началом рабочей смены. Вздохнув, медбрат задумчиво протянул:
– Выбор-то у меня невелик, да? Ладно, с сегодняшнего дня начинаем упражнения. Я не специалист, так что сильно на меня не рассчитывай…
* * *
Шли долгие дни. Преодолевая боль, я заново училась ходить и пользоваться руками, а Отто был моим верным спутником на этом сложном пути. Щуплый семнадцатилетний паренёк, чьё дежурство по больнице теперь сменилось работой на лесопилке, вставал раньше всех и бежал ко мне в палату с припрятанной прошлым вечером частью собственного пайка, чтобы там, под его чутким присмотром я сначала позавтракала первый из двух раз, а потом медленно и мучительно бродила по коридору на алюминиевых костылях туда и обратно, садилась, вставала, открывала и закрывала двери, брала в «руки» чашку, пользовалась ложкой, карандашом и зубной щёткой…
Через пару часов он столь же стремительно бежал в столовую на общий завтрак, а оттуда – на построение, чтобы затем отправиться на лесозаготовки, а я оставалась в лазарете, безнадёжно стараясь ухватить эту дурацкую щётку механическими пальцами – раз за разом. Ничего не получалось, я плакала, стонала и кричала от бессилия, но у меня не было другого выхода – нужно было пытаться. Я вытирала слёзы и пыталась, и со временем стало получаться.
Временами, очень редко, со мной работал доктор Хадсон – апатичный, циничный и вечно щетинистый хирург. Кроме него настоящих врачей в интернате не было, поэтому у него была почти неограниченная власть, и он мог позволить себе практически всё. Впрочем, на какую-то личную выгоду, на людей, да и на всё вокруг ему было по большому счёту плевать. По-моему, он просто обречённо тянул свою лямку, покорившись судьбе.
Сам он со своими пациентами практически не виделся, предпочитая сбрасывать рутинную работу на подчинённых – мальчишек и девчонок, которых в сменном порядке ему отряжало руководство интерната. Вмешивался только в крайних случаях – когда жизнь воспитанника была под угрозой или нужно было провести операцию, и, судя по тому, что его часто не было в интернате – на него был спрос снаружи, за стенами, куда он регулярно убывал под охраной…
Вскоре я уже самостоятельно ходила с костылями, и наконец начала выбираться на улицу. Путь со второго этажа лазарета мне давался минут за десять. Обратно же я карабкалась чуть ли не полчаса. Но оно того стоило – как же радостно было наконец выйти на улицу, рухнуть на грубую самодельную лавку возле гравийной дорожки и вдохнуть свежий, хоть и слегка закопчённый воздух! Спешащие по делам ребята и патрулирующие территорию охранники поглядывали на меня со смесью опаски, интереса и жалости, и это меня жутко раздражало. Я чувствовала себя неполноценной под этими взглядами, но мне ничего не оставалось, кроме как упорно работать…
Спустя несколько недель в одно редкое солнечное утро дверь в палату приоткрылась, в дверном проёме возникла небритая всклокоченная голова доктора Хадсона и сообщила:
– Лиза, тебе пора выписываться. Мы тебя подлатали, выкормили, на ноги поставили – настало время начать приносить пользу. Сегодня найдём тебе спальное местечко вместе со всеми, а завтра утром пойдёшь в швейный цех. Умеешь шить, да?
– Никогда этим не занималась, вообще-то…
– Придётся научиться… – Заметив, как я разглядывала протезы, он попытался меня успокоить: – Да ты не дрейфь, машинку дадут. Всё, бывай, я убежал.
Голова исчезла, дверь захлопнулась, а я осталась наедине с мыслями…
У ребят здесь была настоящая иерархия наподобие тюремной. Триста человек были разделены на две части – девочки и мальчики жили в разных бараках. В мужском бараке царила дедовщина – старшие и сильные, сбившись в небольшую стайку, «управляли» теми, кто был послабее, и всячески над ними издевались. Девочки же поделились на несколько групп по возрастам, которые хоть и не враждовали в открытую, но были не прочь напакостить друг другу исподтишка.
Мне предстояло отправиться в этот мир с его внутренними законами и порядками. Мало того, что я буду новенькой в этой среде, а отношение любого коллектива – особенно детского и подросткового – к новичкам вполне известно, ситуацию усугубляло мое уязвимое положение калеки. Что же будет… Радовало одно – я была не одинока здесь, у меня был верный друг – Отто. Мы почти не виделись с тех пор, как я встала на костыли, но иногда, вечером или утром, он забегал, чтобы узнать, как у меня дела и рассказать про свои…
В тот же день ближе к полудню ко мне в палату явились пара девочек лет пятнадцати в серых рабочих комбинезонах.
– Привет, Лиза, – сказала одна из них, с двумя русыми косичками. – Тебя переселяют к нам в корпус. Я Мария, а это – Дженни. Собирайся и пойдём, нам на обед ещё надо успеть. Манатки твои я возьму, а с остальным Дженни поможет.
Чернявая Дженни двинулась в мою сторону, чтобы помочь подняться, но я уже стояла на ногах. Вооружившись костылями, я заковыляла к выходу. Пока я спускалась по лестнице, девочки нетерпеливо перетаптывались внизу.
– Ну чего ты там копаешься? – раздражённо вопрошали они. – Давай поможем!
– Не надо, я сама дойду. – Я была непреклонна. – Ноги есть, ходить могу.
Снизу послышалось приглушённое:
– Ага, тебе только стометровку бежать на своих культях.
Девочки захихикали. Я сделала вид, что ничего не услышала…
Добравшись до барака, мы проследовали по длинному коридору, усеянному двумя рядами безликих дверей, за которыми по три-четыре человека согласно возрасту располагались девочки. Те, кто помладше, жили на первом этаже поближе к выходу, а самые старшие занимали дальнее крыло второго этажа.
Мое жильё было на первом этаже, почти в самом конце коридора. В комнате меня уже ждала застеленная кровать и колченогая тумбочка, на которой лежали мои скромные пожитки – пара комплектов одежды, включая тот, в котором меня нашли у ворот несколько месяцев назад, зубная щётка да полтюбика пасты. Две соседние кровати были пусты – судя по всему, их хозяйки сейчас обедали. Есть мне не хотелось, а тело ныло тупой тянущей болью после долгого путешествия через территорию интерната, поэтому я легла на кровать, свернулась калачиком и почти сразу заснула…
Глава V. Авантюра
… Я утопала в одеяле из стекловаты, падала в него всё глубже и глубже, оно триллионом микроскопических крючков цеплялось за кожу. Из поролоновой толщи раздался голос:
– Не переворачивайте её на спину, мистер Сантино, не хватало ещё, чтобы она язык проглотила!
Кажется, это профессор Мэттлок. Где он? И почему мне так жарко?
– Ещё раз увижу этого червяка… – откуда-то издалека доносился хриплый голос Марка. – В его интересах окуклиться, отрастить крылья и улететь, покуда я его не пришлёпнул! Лиз, ты мне только не вздумай снова отдавать концы!
– Вот, это должно помочь, – сказал Мэттлок, и носоглотку обжёг едкий нашатырь, а мир потихоньку стал возвращаться ко мне.
– Приступ вроде закончился… Да она просто пылает! Профессор, неси воды скорее!
Тело моё было горячим и ватным, по лбу струился пот, а глаза как будто засыпало колючим песком. С трудом приоткрыв веки, сквозь ослепительно яркий свет я увидела, как Марк мечется по крошечной, обитой деревом комнатке жилого модуля туда-обратно. Я лежала на одном из диванов – видимо, меня возложили на него, пока я была без сознания.
– Марик, хватит мельтешить… – Голос мой звучал словно снаружи, из-за двери, я даже не узнала его. – Что-то меня поднакрыло, но вроде уже легче… Нормально всё, просто устала… Кажется.
Марк со звоном зацепился головой за низко висящую люстру, мигом оказался рядом и принялся заглядывать мне в лицо.
– Блин, ну и напугала ты меня! Этот… Уродец до тебя своим усиком дотянулся – и тебя как будто током шарахнуло… Я уж подумал – всё, la muerta allegado, понеслась душа в рай…
Входная дверь с треском распахнулась, и в тесном помещении появился профессор Мэттлок с небольшой походной фляжкой цвета хаки.
– Вот, мисс Волкова, попейте. Это хорошая вещь, помогает прийти в себя. И, как недавно выяснил Свенсон, особенно хорошо – при похмелье.
Старый археолог явно испытывал облегчение – сегодня возиться с чьими-то останками уже не придётся. Припав к горлышку, я жадно глотала солоноватую прохладную жидкость, пока фляга не опустела.
– Что это было, профессор? – спросила я, наконец переведя дыхание.
– Очевидно, телепатический сеанс. – Мэттлок поправил очки на носу. – Мой первый контакт прошёл легко, и я не думал, что с вами может случиться что-то подобное. Очень надеюсь на то, что после налаживания канала столь серьёзных последствий контакта не будет…
– До ближайшей цивилизации несколько тысяч километров, – заметил Марк. – Не забывай об этом, Лиз, раз уж решила лапать всё подряд.
– Это моя вина, – сказал Рональд Мэттлок. – Простите, что так получилось. Мне следовало предупредить вас, но я просто не успел… И давайте держать это в тайне. Вам ведь без особой разницы, больше одной тайной или меньше? Я же, в свою очередь, сохраню в тайне тот факт, что вы вовсе не из полиции.
Мы с Марком переглянулись. Конечно, он ведь назвал мою настоящую фамилию, чему никто из нас значения не придал. Незаданный вопрос повис у меня на языке, а Мэттлок продолжал:
– Не нужно так удивляться. Я знаю, кто вы, уважаемые гости. Томас мне рассказал. – Профессор кивнул в сторону прикрытой двери своего кабинета. – И я знаю, зачем вы здесь, охотники за ценностями… Как рассказал, вы спрашиваете? Дело в том, что регулярное… Кхм… Общение с этим существом с какого-то момента избавляет от необходимости физического контакта. Я могу обмениваться с Томасом мыслями, а он, в свою очередь, помогает мне понять, что скрыто в чужих головах. И даже больше… Как это происходит – я сам до конца не понимаю. Он просто рисует в моём воображении картинки, образы.
– Вы не боитесь нам такое рассказывать? – спросила я наконец. – В мире миллионы людей, которые разберут вас и Томаса на запчасти, чтобы завладеть таким могуществом.
– Да, но на случай, если вы захотите оглушить меня и бросить в багажник, у меня заготовлены несколько сюрпризов, – пожал он плечами. – К тому же я успел изучить вас, ваши принципы, ценности, и даже то, что вы будете делать дальше.
– Чушь, – фыркнула я, окончательно приходя в себя. – Докажите.
– Легко, – кивнул профессор. – Сейчас, мисс Волкова, вы вспоминаете свой последний контракт перед «переходом» из одной преступной группы в другую. Тот самый, где ваша жертва была бесцеремонно брошена в багажник… Да, сто тридцать тысяч – это большие деньги… И да, к сожалению, это действительно была его дочь.
Вытаращенными глазами я наблюдала, как старик, словно книгу, читает мысли, галопом несущиеся у меня в голове.
– Простите за причинённую неловкость, мисс Волкова, но иных доказательств вы бы не приняли, – слегка виновато сказал профессор, а затем повернулся к Марку. – Подумать только, тридцать две женщины, богатый послужной список… Но не унывайте – уж Джуди точно оставила о вас приятное впечатление… Она в итоге стала монахиней – и вы ей в этом помогли…
– Профессор, – заговорил зардевшийся Марк. – Кто ваш информатор? Откуда такие подробности?
Мэттлок молча махнул в сторону дверки кабинета и пожал плечами.
– Я так полагаю, секретов у нас больше не осталось?
Археолог отрицательно помотал головой и иронично улыбнулся.
– В таком случае прямо прошу вас помочь нам найти и собрать эти «страницы», – сказал Марк. – Вам явно известно больше, чем мы можем себе представить. Присоединяйтесь к нам.
– Юноша, мне уже немало лет, и я многое повидал в этой жизни. – Рональд Мэттлок задумчиво взглянул сквозь окно своей бытовки на темнеющий лес. – Будучи рациональным человеком, я бы обратился в местную полицию и дал показания касательно событий прошедшего дня, но, принимая во внимание методы работы, уровень организации и технологической оснащённости моих вчерашних гостей, боюсь, у полиции мало шансов на успех. А ваша авантюра… Она мне нравится. Вы молоды, горячи и нацелены на результат. Кроме того, после столь дерзкого нападения на Музей я чувствую себя обязанным вернуть украденное. Особенно учитывая, что эти «странички» нашли именно мои ребята. Так что я согласен.
– Отлично! – Марк засиял, как масленый блин. – С чего начнём?
– Начнём с того, что вы должны пообещать мне одну вещь – вы не отдадите «Книгу» тем, кто попросил вас её раздобыть.
– Вы предлагаете нам кинуть заказчика? – с сомнением поинтересовалась я. – Нам обещали баснословные деньги за эту вещь. И мы с радостью возьмём вас в долю.
– Мне не нужны деньги. И, поверьте мне, вам они тоже станут без надобности. Об этом, впрочем, вы вскоре узнаете сами. – Мэттлок перевёл какой-то тревожный взгляд мудрых глаз на меня, затем стряхнул с себя секундную сумрачность и обратился к Марку, как ни в чём ни бывало: – У меня нет уверенности, что нам удастся выследить похитителей, и уж тем более – силой отобрать у них артефакт, поэтому начнём мы с Земли. Дело в том, что в тропосфере Джангалы были выставлены только пять страниц из двенадцати. Остальные отправились военным спецрейсом на Землю, в Новосибирский Исследовательский Институт Внеземных Проявлений. Информация об этом, конечно же, отсутствует в открытом доступе, но мне почему-то кажется, что похитители её уже знают. Или скоро узнают. Так что нам нужно их опередить.
– Значит, Сибирь… Одно из немногих мест, где зимой ещё можно увидеть снег. В таком случае, не будем медлить. – Марк поднялся с дивана и хлопнул в ладоши. – Лизонька, ты как?
– Жива, здорова и бодра. Профессор, что за эликсир вы мне дали?
– Дождевую воду, – улыбнулся Мэттлок. – Самую обыкновенную.
Мне всё больше нравился этот живой интеллигентный старичок, но в голове рождался целый рой вопросов. Я пыталась понять, как в столь пожилом человеке уживаются структурированный научный подход и склонность к авантюрам. Его даже не пришлось уговаривать, и более того – я была убеждена, что он всё знал заранее и просто ждал, когда мы прилетим в его лагерь. Так легко и просто вступив в группу, он тут же навязал нам свою игру – и я, признаться, уже готова была перейти на его сторону, кинуть заказчика и пуститься во все тяжкие.
– Молодые люди, прошу вас, – оживившись, скомандовал профессор, – возьмите в моём кабинете под столом большую сумку, клетку с Томасом, и отнесите в свой транспорт. Я дам ребятам напутствие и догоню вас… Да, и пожалуйста, не надо на меня так смотреть. Я знал, что вы прилетите, и подготовился.
С этими словами он вышел за дверь. Марк поцокал языком и задумчиво протянул:
– Мне одному кажется, что нас только что обвели вокруг пальца, словно маленьких детей? У этого прекрасного дедушки явно дальний прицел, и мы для него – лишь средство достижения цели.
Я поднялась, с хрустом потянулась и пожала плечами:
– Да по сравнению с ним мы и есть настоящие дети. Но я не чувствую угрозы, Марк. – Вновь обратившись к внутреннему звериному чутью, я опять не увидела подвоха – дед был обезоруживающе откровенен.
– Я ему верю, – заключила я.
– Это-то меня и настораживает больше всего…
– Хотя бы на данном этапе цели у нас с ним совпадают, так что давай поможем друг другу. Но на всякий случай будем держать ухо востро. Если дедушка окажется с двойным дном, в худшем случае мы можем просто выбросить его в открытый космос. – Последняя фраза отдалась внутри меня тянущим ощущением потревоженной совести – почему-то мне было стыдно даже думать о таком. – И Томаса понесёшь ты. Мне на сегодня хватило с ним общения.
– Трусиха! – Марк, ухмыльнувшись, легонько ткнул меня локтем в бок.
– Кто бы говорил. Я видела, как ты волосы на себе рвал, наматывая круги по комнате. Боялся меня потерять, правда?
– Да не пори ерунды. Я спокоен, как скала. Тем более за тебя, железная «мисс Волкова».
Лицо его приобрело комичную серьёзность, он решительно прошагал через помещение, распахнул дверь и скрылся в кабинете. Через секунду появился с сумкой в одной руке и клеткой в другой, уложил поклажу на пол, надел респиратор, взял одну лишь сумку и вышел. Чертыхнувшись про себя, я натянула «ледянку» и подняла за металлическую ручку забранную покрывалом клетку, которая оказалась на удивление лёгкой. Неприятные ощущения испарились без следа, и я чувствовала спокойствие и умиротворение, которые были редкими гостями в моей душе в последние годы.
На улице начинало темнеть, время близилось к вечеру. Заходящее где-то за завесой облаков солнце придавало окружающему воздуху лёгкий малахитовый оттенок, который ещё сильнее подчёркивал буйство зелени местных растений и исполинских деревьев. Позади вездехода натужно жужжала бензопила. На улице никого не было – археологи, по всей видимости, собрались в большом бараке, через окно которого я могла разглядеть ярко освещённую щуплую спину профессора Мэттлока, раздающего какие-то указания. Марк нетерпеливо переминался с ноги на ногу на краю поляны.
– Ты идёшь? Давай скорее, пока не стемнело, иначе потеряемся тут…
* * *
Вернувшись к глайдеру, Марк принялся запихивать в багажник сумку профессора, а я вышла на связь с кораблём.
– Итак, какие у вас новости? – почти моментально отозвался дядя Ваня.
– Мы летим на Землю. Ставь чайник, нас будет трое, – отчеканила я.
– Принято. Конец связи.
Закончив возиться с сумкой, Марк выглянул из-за крышки багажника и покосился на стоящую возле пассажирской двери клетку.
– Боюсь, мы вчетвером в салон не влезем, – протянул он. – Разве что ты его на коленочки возьмёшь, а, Лизунь?
– Не проблема, – я пожала плечами. – А Мэттлока к себе на колени посадишь ты. Познакомитесь поближе.
– Хм… Думаю, мы как-нибудь уместимся, сейчас только вспомню, как здесь всё устроено…
Марк скрылся в салоне и принялся крутить допотопные ручки регулировки сидений, шумно двигая их по полозьям и вполголоса матерясь. Было уже совсем темно, с почтительного расстояния лес бурлил странными, нереальными звуками, но вскоре в чаще замелькали лучи фонарей. Через полминуты на поляну вышли несколько археологов с профессором во главе.
– Итак, молодые люди, мы готовы отправиться в путь? Отлично. – Он обернулся к молчаливым коллегам, застывшим в ожидании. – Как только доработаете площадку – можете собираться домой, в заслуженный отпуск. Если что найдёте – сразу сдавайте в бюро на учёт. Полицию отправляйте ко мне на личную почту, адрес должен быть у Астрид. И да, Семёнов, поскольку ты за старшего, следи, чтобы Парсонс не напивался, а то провалится опять в какую-нибудь яму с помоями, как в прошлый раз…
– Хорошо, батя, – пробасил бугай Семёнов через респиратор. – Если что, мы его вместе с портянками в машинке постираем.
– Эй, это всего-то один раз было! – обиженно прокозлил из темноты Парсонс. – Вы всю жизнь мне тот случай будете вспоминать?!
– Легко смыть с себя грязь, Эдвард, но чтобы смыть шлейф собственных свершений, нужно изрядно постараться. – Мэттлок шумно вздохнул. – Ладно, ребята, бывайте, обниматься не будем. Копать и откопать!
– Найти и перепрятать! – нестройным хором продолжили забавный профессиональный «пароль-отзыв» хмурые лохматые археологи.
Развернувшись и сверкая лучами фонарей, приглушённо бубня и посмеиваясь над незадачливым Парсонсом, они скрылись среди деревьев. Сиденья глайдера уже были сложены Марком в широкий диван, на котором в тесноте, да не в обиде разместились все трое – я, Марк и профессор.
Умели же раньше делать технику, выжимая из внутреннего пространства максимум места и удобства! Просторный салон двухместной Шинзенги позволял двум людям устроиться внутри на ночлег, не испытывая при этом особых неудобств. Человеку небольшого роста можно было даже не поджимать ноги…
Клетку мы оставили на поляне, а своего странного питомца Мэттлок держал теперь на коленях. Гусеница свернулась рогаликом и, казалось, спала.
– Томас ушёл в себя, распереживался, видно, – тихонько сообщил профессор, прочитав, очевидно, мои мысли. – Такой стресс, такой стресс, как я его понимаю…
– Это будет для него неплохим уроком, – заметила я. – Прежде чем лезть в чужое сознание, стоило бы спросить разрешения…
* * *
Ночь вступила в свои права. Автопилот держал курс на «Виатор», висящий на верхней границе термосферы. Тихо и успокаивающе бормоча что-то, старик поглаживал Томаса, Марк дремал на водительском месте, а я смотрела в окно. Пара тусклых лампочек на приборной панели подсвечивали моё отражение на фоне чёрной непроглядной бездны леса под нами, а где-то вдалеке, почти у самого горизонта угадывались россыпи огней далёкого города…
Мы покидали планету, а я размышляла о том, как живут люди в этом городке. Насколько он велик, чем заняты его жители, и как местные условия сказываются на их быте. Бешеный спрос на лесорубов и трактористов, кислородный нагнетатель и бытовой огнемёт в каждом доме, а по муниципальному телевидению – шутейки про брюки, заправленные в носки, реклама противогазов, аэрозолей против гусеницы-переростка и семян гигантской капусты.
Воистину, посели людей в аду – они и там вытопчут себе поляну, обживутся и вскорости будут приглашать родственников погостить. Нет ничего, что могло бы остановить тягу человека к росту, а во имя каких идеалов – не так уж важно. В конце концов, главным препятствием на пути человечества всегда была лишь разобщённость. Но если на какой-то короткий период времени удавалось сплотить критически большое количество людей для созидания, верное направление в итоге находилось, как это случилось когда-то с термоядерной энергией и гиперпереходами…
Облачный покров ушёл куда-то вниз, и небо зарябило россыпью незнакомых звёзд. Здесь, на галактической плоскости почти у самого рукава Стрельца их было ощутимо много, и космос не был иссиня чёрным, как в более отдалённых от центра тихих системах, а, казалось, светился ровным едва уловимым золотистым светом. Крошечный сдвиг в глубь галактики – и разница в освещении уже бросалась в глаза. Вновь уловив мои мысли, профессор негромко произнёс:
– В самом центре Млечного Пути настолько ярко, что самые современные светофильтры вышли бы из строя. Когда-то, будучи юнцом, я смотрел на небо и мечтал вырваться за атмосферу, на волю, увидеть своими глазами новые миры. Я хотел почувствовать эти потоки энергии, я думал, что приобщусь к какой-то сакральной тайне. Но какой смысл в откровении, если не с кем его разделить?
– Неужели вы одиноки, профессор? – вполголоса спросила я. – Столько людей вокруг вас, тянутся к вам, пытаются стать ближе… Эти здоровенные мужики в засаленных комбинезонах – они глядят на вас снизу-вверх, как дети на отца.
– Да, это так. Но вот смотрю я сквозь стекло и думаю – такую бы красоту внукам показать, – негромко произнёс археолог. – Только вот внуков у меня нет и никогда не будет.
– Иногда приходится выбирать, как оставить о себе память в веках, – задумчиво заметила я. – О нас может напоминать рождённый нами человек. А могут – наши прошлые поступки. Воспоминания людей о нас, наконец…
– Вы имеете в виду, Лиза, как часто о вас вспоминают вообще, как часто при этом – с хорошей стороны, и в вашу ли пользу это соотношение?
– Вы человек учёный, вам положено формулы выводить и соотношения высчитывать, – сказала я, провожая взглядом растворявшиеся внизу редкие огни Джангалы. – И у вас это блестяще получается, я успела про вас почитать. Но я немного не о том. Вы выбрали карьеру учёного и посвятили ей жизнь, оставив память в веках. Это ничуть не хуже продолжения рода.
Он снисходительно усмехнулся.
– А вот здесь, позвольте заметить, мне выбора не предоставили. – Помолчав, он продолжил: – У меня была огромная семья. Четверо детей, трое внуков… Дочки и сыновья, ребятишки и моя супруга отправились в круизный тур вдоль засушливого африканского побережья. Помню, как она уговаривала меня, жаловалась, что ребятам будет скучно без дедушки. Да и я сам давно хотел куда-нибудь вырваться, только вот всё времени не было, работы было невпроворот… Они должны были приземлиться в Лиссабоне и сесть там на круизное судно, но при заходе на посадку лайнер разбился. Что-то с двигателями… Почти пятьсот человек, и моя семья среди них…
– Простите. – Мне стало неловко несмотря на то, что он сам начал этот разговор. – Без сомнений, тяжело об этом вспоминать…
– Я тогда на Марсе на ферме под куполом копался… – Мэттлок глядел куда-то в пустоту. – Мне на плечо легла тяжёлая рука, и бригадир сказал: «Вашей семьи больше нет». Вот, знаете ли, в тот момент я бросил лопату, а потом и из колонии уволился. Больше не смог закапывать, да и начал откапывать – в археологи пошёл. Всё ищу в земле что-то. Может быть, их и ищу… Не знаю, но с тех пор и нахожу покой только на работе, в постоянном поиске. На работе, которая спасла мне жизнь.
– Почему вы рассказываете мне это?
– Потому что я знаю вашу историю, мисс Волкова. История за историю – на мой взгляд, это честный обмен.
В глаза попали росинки, что-то внутри меня непроизвольно сжалось в комок. Я вспомнила папу, маму, брата и то, как моё подсознание постоянно выталкивает из поля своего зрения эти воспоминания. Куда-то за черту "до-после".
– Потерять одним махом всё, кроме собственной жизни – это чертовски нелегко, – сдавленно пробормотала я и оторвала взгляд от стекла. – Эта самая жизнь, которая осталась, повисает в воздухе без опоры…
Глава VI. Свеча
… Мои соседки по комнате оказались моими ровесницами. Они были нормальными девочками, и мы, если и не подружились, то очень хорошо ладили. Бойкая саркастичная Вера и тихая молчаливая Аня отлично дополняли друг друга, а меня они приняли в свою компанию с пониманием. Мы вместе работали на швейной мануфактуре, поэтому в нелёгком деле привыкания к постоянному присутствию среди людей они были мне мощным подспорьем. Мы часами могли обсуждать, какую причудливую причёску сплести завтра, кто переломал цветные карандаши Айрин – а карандаши тут ценились на вес золота, – и до каких пор Дженни будет позволять Дафне отбирать у себя половину обеда. Любимый цвет, воздыхающий мальчишка, мультфильм, который транслировали в главном корпусе накануне перед отбоем – с Верой и Аней я могла поговорить о чём угодно…
Застенчивая Аня частенько становилась жертвой издевательств и насмешек соседок по корпусу. Старшие девочки-задиры таскали её за волосы и отбирали у неё вещи, поэтому мы с Верой считали своим долгом присматривать за ней, а несколько раз в отсутствие Веры мне даже приходилось заступаться за подругу. Протезы были увесистые, билась я отчаянно и не помня себя, поэтому на моём счету за эти месяцы были три выбитых зуба и столько же разбитых носов.
Постепенно я научилась пользоваться протезами. Механические кисти позволяли работать даже с иголкой – главное сжимать её покрепче, фиксируя в машинке винтом иглодержателя, – а передвигалась я, используя обычный костыль под локоть. Часто свободное время мы проводили вместе с Отто, гуляя по территории и болтая о том о сём. Я привыкла к простому быту интерната, в котором двадцативосьмичасовые каптейнские сутки сменялись следующими, словно бы припаиваясь к монотонной череде дней, сливая их в одну монолитную массу, в непрерывное дыхание живого организма – днём вдох, ночью выдох…
Продукцию, которую производили дети, периодически вывозили за территорию на огромных грузовиках. Машины прибывали через ворота в сопровождении охраны и пару часов стояли на площадке за складом, где ребята-грузчики из старших наполняли их тюками и паллетами. Изредка мы с Отто, пробравшись через бурелом вдоль стены периметра, залегали в кустах на небольшом холмике и наблюдали за погрузкой, считая ящики и прикидывая, сколько и чего увезут на этот раз. Но перед этим, напротив, из грузовика выгружались коробки и относились на склад. Иногда из своего убежища мы могли видеть, как ребята в отсутствие охраны вскрывали одну из коробок и рассовывали по карманам какие-то бутылки и упаковки. Временами в этом процессе участвовала и охрана…
– Смотри-ка, сигареты привезли, – тихонько пробормотал Отто, вглядываясь в тень у складских ворот. – Вот сейчас Маккейн и его банда часть себе заберут, а потом будут обменивать младшим ребятам на «услуги».
– А что за услуги? – не отводя глаз от распахнутых дверей прицепа, спросила я.
– Разные. То в цеху подменить и работу за них сделать, то завтрак свой отдать или раздобыть что-нибудь. А то и «ушами» поработать, донося им обо всём. Например, этот крысёнок Бруно, мой бывший сосед по комнате. – Отто негодующе сплюнул. – Когда-то мы с ним вместе сюда попали, а теперь он вечно возле них трётся, заискивает… Настучал им, что у меня есть музыкальный плеер, а потом и вовсе украл его и отдал Маккейну за пачку. А он мне: «Ничего не знаю, я его купил»…
– Бруно же тощий совсем, его бьют все, кому не лень. – Я вспомнила тщедушного паренька, чьё лицо и вправду было похожим на вытянутую крысиную мордочку. – Может быть, он просто так выживает? По мере сил?
– Выживать за счёт других – велико достижение… Неужели ему самому не противно? Должны же быть какие-то представления о чести, – искренне негодовал мой друг. – Мы ведь тут все товарищи по несчастью. Зачем ещё сильнее ухудшать жизнь окружающим?
– Как зачем? – Я исподволь поразилась тому, какая в нём живёт детская наивность – та самая, которую я успела подрастерять за эти месяцы. – Чтобы самому жилось легче. Прибился к сильным – и вот ты уже лучше других. Встал кому-то на голову и сам стал выше. А то, какой ценой твоя жизнь улучшилась – это пусть у других голова болит. Вот и Бруно, наверное, думает – «лучше я буду сволочью, зато при хозяевах». Раньше каждый так и норовил ему затрещину отвесить, а теперь – только его «дружки».
– Нельзя так, Лизка. Зла и так слишком много. Я же к нему хорошо относился, ни разу руку на него не поднял, а он…
– А он всё это в итоге принял за слабость, – кивнула я. – Что, думаешь, можно своим благородством перешибить глубинную человеческую суть?
– Не знаю. – Отто почесал затылок. – Но что же теперь, не пытаться, что ли?
Грузчики тем временем закрыли створки прицепа, щёлкнули задвижкой и ушли куда-то внутрь склада.
Погода стояла ясная, являя над нами редкое по меркам здешних дождливых мест солнце. Каптейн припекал макушку, лёгкий ветерок колыхал траву, а невдалеке тарахтел невидимый сверчок-пылеглот. Мне вдруг показалось, что, сбежав сегодня с обеда, мы остались одни в целом мире. Словно завороженная, я пристально наблюдала за тем, как движется скула Отто, пока он жуёт травинку. Вверх, вниз, вбок… Вверх, вниз…
Заметив мой взгляд, он повернулся.
– А ведь здесь не так уж плохо, правда? – спросил он вдруг. – И за стеной уже давно перестали стрелять. Может, мы скоро выйдем отсюда?
– А куда? – ответила я, немного помолчав. – Там, снаружи – чужой и неизвестный мир, о котором мы ничего не знаем. Ты готов к тому, что там встретишь?
– Нет. Но обязательно буду готов, когда придёт время.
– Если оно придёт. Но нас там никто не будет ждать. Мы там будем сами по себе.
– Ну что за пессимизм такой? – всплеснул руками Отто. – Нас и тут никто не ждал, но мы здесь, мы вместе, и мы тоже создаём этот мир, каждый день привнося в него что-нибудь.
– Ага… Привносим в него вручную сшитые рукавицы и свитера… А где-то этим занимаются роботы на огромных фабриках и заводах…
– Блин, Лизка, я совсем тут с тобой заболтался! – Отто хлопнул себя по лбу. – Это у тебя сегодня выходной, а мне бежать пора, там без меня конвейер стоит, меня ж прибьют!
– Ну давай, беги тогда, – согласилась я.
Треща кустами, он скрылся у меня за спиной, и я осталась одна. Сонное и жаркое послеобеденное время тягуче наваливалось сверху, поэтому я решила вернуться в барак. Пробравшись вдоль стены до корпуса, я почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась наверх и встретилась глазами с охранником на вышке. Он неодобрительно покачал головой, но отвернулся и принялся деланно рассматривать что-то по ту сторону стены. Мне вдруг стало неловко, как будто я подглядывала за каким-то интимным занятием. Об этих складских делах, впрочем, знали почти все. Таков был порядок вещей, и никто не собирался его менять.
* * *
Добравшись по коридору до нашей двери, я услышала за ней какой-то шорох и хихиканье. Дёрнула ручку. Было заперто. Я постучалась, и звуки прекратились.
– Кто там? – спросил голос Веры.
– Я это, – сказала я. – Открывай.
Через несколько секунд дверь распахнулась, и Вера, завёрнутая в простыню, ехидно поинтересовалась:
– Ну, как время с Отто провели?
Только теперь я заметила фиолетовый оттенок её волос.
– Отлично, как всегда, – ответила я, не подавая виду. – А вы тут чего хохочете?
– Зацени цвет. Как тебе?
Вера с гордостью кивнула в сторону Ани, которая расчёсывала огненно-рыжие кудри. Казалось, они горели – настолько ярким был цвет. Засмущавшись, Аня покраснела, улыбнулась и принялась орудовать расчёской ещё усерднее. Я проследовала к своей койке и плюхнулась на матрас. Вера, встретив мой скептический взгляд на фиолетовое недоразумение на её голове, тоже смутилась, и, чтобы прервать повисшее молчание, перевела тему:
– Ань, помнишь Серёжку, что за мной всё ухаживал? Ещё до всего этого. – Вера обвела взглядом комнату.
Аня кивнула.
– Так вот, однажды он меня в парк пригласил. – Вера мечтательно закатила глаза, переносясь в прошлое – она была уже не здесь, а где-то в своём собственном мире. – Мы гуляли, бродили по парку, и ко мне подбежала маленькая такая пушистенькая собачка. Я её погладила, и мы пошли дальше. Смотрю – она за нами бежит. Ну бежит и бежит, мне что, жалко, что ли? И вот мы с Серёжей останавливаемся, чтобы поцеловаться. Стоим, целуемся, а я и не заметила, как эта собачка мне все брюки обоссала, представляешь? Мне было жуть как неловко, а он такой и говорит: «Смотри, как ты обсыкалась, а теперь всё на собачку сваливаешь? Не стыдно?» И стоит ржёт, гад. Ну, я ему в бубен дала и пошла домой. Он потом целую неделю ко мне ходил и цветы таскал.
– Простила? – спросила Аня.
– Простила, конечно, а через пару дней послала подальше… Лиза, а у тебя сколько было мальчиков? – повернувшись ко мне, спросила Вера.
– Ну… – Неожиданный вопрос застал меня врасплох. – Два. Или три. Но ничего серьёзного, так – встречались только… Я думаю, они все замёрзли тогда.
Я отвернулась к окну, за котором территорию интерната обволакивало ласковым теплом солнце. Вера подошла, села рядом и приобняла меня за плечи.
– Не расстраивайся, они теперь в лучшем мире.
– Если он есть, в чём я лично не уверена, – бесцветным голосом произнесла я.
– Конечно, есть! – сказала Аня.
– Докажи! – парировала Вера.
– Если мы чего-то не видим, это не значит, что этого нет, – вдохновенно начала Аня. – Ты же не будешь утверждать, что за внешними стенами ничего нет? Хотя мы этого и не видим… Нет, конечно, есть теория о том, что всё вокруг нас – это только плод нашего воображения. Но тогда нет ни тебя… – Аня ткнула в сторону Веры пальцем, а затем – в мою: – Ни тебя. Есть только я, и я вас всех придумала.
– Чего? – Вера подняла бровь, мгновение помолчала и выпалила: – А вот это – тоже твоё воображение?
Она бросилась на Аню и принялась яростно её щекотать. Заразительный хохот наполнил комнату, и я, наконец, улыбнулась – впервые за долгие месяцы…
* * *
Аня в основном молчала, погружённая в себя, но иногда говорила странные и заумные вещи, а Вера пыталась перевести её слова на понятный язык, и когда ей это не удавалось, поднимала бровь и спрашивала в своей грубой манере, что за чушь опять несёт её подруга.
Вера же была мастером рассказов, кладезем смешных историй и душой компании, способной разговорить любого, так что до самого ужина мы просидели в комнате и проболтали обо всём на свете, вспоминая курьёзы и забавные моменты. Когда на мир за окном начал опускаться вечер, мне снова стало тоскливо, и я вспомнила о том, что уже очень давно не брала в руки книгу. Здесь, в интернате, литература мне не попадалась – ни одна из девчонок не была замечена мною за чтением, а где взять книги – я не имела ни малейшего понятия.
– Вера, – позвала я. – Ты случайно не знаешь, где я могу раздобыть что-нибудь почитать?
– Ну ты скажешь тоже! Тебе заняться что ли нечем? – усмехнулась та. – Мультиков по вечерам мало? Ишь ты, книги читать… Да ладно, шучу я, – успокаивающе произнесла она, встретив мой удивлённый взгляд. – Просто нам тут как-то не до чтения. Библиотека была, но год назад её закрыли, а книги заперли в подвале под главным корпусом.
– Кому-то не понравилось, что дети могут начитаться всякого и стать слишком умными, – подала голос Анна. – Вообще-то, я знаю кое-кого, кто знает кое-кого, кто может раздобыть что угодно, в том числе и книги. Ну, или почти что угодно.
– Познакомишь? – с надеждой в голосе спросила я.
– Завтра, – кивнула Аня. – Или тебе что, нужно прямо сейчас?
В ответ кивнула уже я. Мне почему-то ужасно захотелось увидеть бумагу, насладиться её запахом, ощутить её прикосновение к коже, подержать в руках… В руках… Машинально взглянув на протезы, я попросила Аню:
– Лучше бы сейчас. Завтра опять работать…
– Хорошо. Но что бы ни случилось, никому не говори, что это я тебе рассказала.
– Я унесу эту тайну с собой в могилу! – торжественно поклялась я.
* * *
Аня проводила меня до выхода из барака, проинструктировав на ходу, а затем скрылась в темноте коридора. Комендантский час вот-вот должен был начаться, поэтому мне следовало поспешить, чтобы не наткнуться на патруль с риском загреметь на ночь в одиночный карцер. Я аккуратно выглянула из-за угла побитой временем кирпичной стены – от корпуса мальчишек меня отделяло метров сто. Вокруг никого не было видно, и лишь со стороны плантации доносились голоса – кто-то вскрикивал, вопли смешивались с многоголосым хохотом и звонкими шлепками.
Чувствуя себя настоящей шпионкой, я торопливо пересекла открытое пространство и добралась до стены, и как раз вовремя – из дверного проёма показался дежурный охранник в серой форме. Он вышел на дорожку, пошарил по карманам, щёлкнул зажигалкой и закурил. Тусклый огонёк выхватил из полутьмы его упитанное щетинистое лицо. Достав мобильный телефон, он принялся сосредоточенно водить пальцем по экрану.
Стараясь не шуршать травой, я пробралась вдоль здания к искомому окошку на первом этаже, из которого струился робкий неяркий свет свечки. На облупленном потолке играли отсветы, а изнутри слышались приглушённые голоса. Присев под самым окном, я пыталась различить слова, но не могла. Наконец, выждав некоторое время, я схватила маленький камешек и швырнула его в стекло. Отрывистый стук – и голоса стихли. Некоторое время я ждала реакции, но не дождалась, и следом полетел камешек побольше.
За окном мелькнула тень, створка со скрипом приоткрылась, образовывая щель, и кто-то приглушённо зашипел:
– Кого азазель носит на ночь глядя, балкон дир ин коп?!
Каким-то необъяснимым чутьём я сразу поняла, что это был именно тот, кто нужен. Оглядевшись по сторонам, я произнесла кодовую фразу:
– Горит борода у соседа – свою намочи!
Несколько секунд тишины – и окошко приоткрылось наполовину, а следом показалась короткостриженная голова Кацмана, местного счетовода, который целыми днями безвылазно сидел в складской конторке.
– Тебе чего?
– Мне нужны книги.
– Тсс, тихо ты! – цыкнул на меня упитанный бухгалтер. – Никогда этого вслух не произноси, особенно слова «мне нужны»! Уж я-то знаю, что тебе по-настоящему нужно – это ума в голову. Сейчас начнётся комендантский час, так что беги-ка ты обратно, иначе у нас обоих гембель начнётся. Все наши дела завтра обсудим, барур? Придёшь в контору, охране скажешь, что нужна инвентаризация остатков сырья. А теперь – уходи!
С этими словами он захлопнул окно, а мне ничего не оставалось, кроме как вернуться в корпус ни с чем. Остаток вечера я провела на кровати, уставившись в потолок в томительном ожидании завтрашнего дня…
* * *
… Облокотившись на стену возле входа на склад, я пыталась перевести дух. Минут десять назад я впопыхах затолкала в себя обед, прибежала сюда, и теперь мне нужно было успеть выторговать у Кацмана пару книг до того, как начнётся вторая смена в мануфактуре. Амбал Маккейн возле дверей выжидающе смотрел на меня сверху вниз. Наконец, я отдышалась и выпалила:
– Мне на склад, к Кацману. Кажется, в швейном цеху недочёт полотна, надо пересчитать.
– Они что, никого поздоровее прислать не могли? – Вечно полупьяный Маккейн брезгливо сплюнул на землю и посторонился, освобождая дорогу. – Валяй, только быстро, а то опоздаешь на работу.
Прошмыгнув внутрь, я добралась по коридору до небольшого кабинета, где в самом углу в гордом одиночестве, окружённый многочисленными папками и небрежными кипами бумаг, восседал Наум Кацман. Перед ним была открыта огромная конторская книга, в которой он ставил какие-то пометки, сверяясь с допотопным калькулятором. При моём появлении он перестал стучать клавишами и поднял взгляд уставших красных глаз.
– Закрой дверь, – велел он. Я послушалась и аккуратно прикрыла дверь. – Это ты вчера вечером лазила у меня под окнами? Кто тебя ко мне подослал? Это проверка?
– Никакая это не проверка! – возмущённо воскликнула я. – Неужели мир сошёл с ума настолько, что обычное чтение стало вдруг преступлением?!
– Может быть, где-то всё иначе, но здесь это не поощряется. Поэтому мы с тобой никакие правила нарушать не будем, и надеюсь, к этому разговору возвращаться тоже не станем. Фарштейт зик? – нарочито громко спросил Кацман, накорябал что-то на уголке желтоватого листа и оторвал кусок бумаги. Затем поднял овальное короткостриженное лицо, небрежно бросил скомканный клочок бумаги на край стола и продолжил: – Никаких книг, просто делай то, что делают все. А теперь оставь меня, у меня много работы.
Я некоторое время смотрела то на Кацмана, то на комок бумаги, а счетовод уже погрузился в расчёты, позабыв о моём присутствии. Неуверенно сунув клочок в карман, я попятилась к двери. Выбравшись на улицу, я украдкой развернула листок и прочла:
«3 ампулы фентанила. 9 вечера, дальняя стена склада, белый кирпич» …
* * *
Единственным местом, где я могла достать фентанил, был лазарет, но мне нужна была веская причина, чтобы туда попасть. На общем ужине, сидя за столом рядом с уплетающими за обе щёки подругами, я обдумывала план, для воплощения которого мне был необходим сообщник. Или сообщница.
– Вера, мне нужна твоя помощь! – прошептала я, наклонившись в сторону сокамерницы. Та оторвалась от макарон и уставилась на меня, а я тем временем продолжала: – Поможешь мне с небольшим спектаклем?
– Конечно помогу, спрашиваешь… А что нужно-то?
– Мне надо взять кое-что в лазарете, в приёмной Хадсона. А ты должна отвлечь внимание старшего смены.
– А с нас за это шкуру не снимут? – с неуверенностью в голосе спросила Вера.
Было видно, как в ней борется природный авантюризм и опасение за своё благополучие.
– Если всё сделаем правильно, никто ничего не узнает. Перед пересменкой остаётся только один дежурный, поэтому это будет легко…
Я изложила Вере свой план, и её авантюризм одержал полную и безоговорочную победу. После ужина мы выбрались на свежий вечерний воздух и направились в сторону больницы. До условленного часа оставалось около тридцати минут…
В ответ на робкий стук в дверь кабинета раздался голос:
– Войдите!
Напустив на себя немного трагичности, я открыла дверь. За столом сидела Эшли из старшей группы. Я проковыляла внутрь помещения, плюхнулась на кушетку и застонала:
– Всё невыносимо болит… Ноги, руки… Не могу ходить, такое чувство, будто всё горит и замерзает одновременно!
Дежурная поднялась из-за стола, подошла и аккуратно взяла меня за руку. Я застонала пуще прежнего, Эшли с неуверенным видом принялась заглядывать мне в лицо.
– Сильно болит? Где?
– Везде… Мне бы обезболить как-то, чтобы я могла добраться до своей комнаты…
Бросив неуверенный взгляд через плечо, она пробормотала:
– Доктор только завтра будет…
Я причитала и стонала пуще прежнего, и наконец Эшли сдалась.
– Ладно, я дам тебе анальгин и позову Артура, он на втором этаже. Он тебя проводит. Потерпи немного, хорошо?
С этими словами она подошла к шкафчику, достала из кармана связку ключей и щёлкнула замком. В этот самый момент дверь распахнулась, и показалась вторая актриса погорелого театра – Вера. Схватившись за живот, с диким криком она сползла по косяку на пол, а Эшли ойкнула и бросилась помогать моей подруге подняться на ноги. Секунду спустя она уже сидела возле Веры и лихорадочно её ощупывала, пока та истошно вопила:
– Живот! Мой бедный живот!
В два шага оказавшись у открытого шкафчика, я пошарила взглядом по неровным рядам пузырьков и ампул. Наконец, разглядев в полутьме стеклянные капсулы знакомой формы, я бросила взгляд на Эшли, неуклюже сгребла в платок целую горсть ампул и также стремительно метнулась к кушетке.
Пока я лежала в лазарете, я хорошо запомнила, как выглядят ампулы с анальгетиком, но в полутьме и спешке подписи было не разобрать, и оставалось лишь надеяться, что я не ошиблась.
Через секунду по комнате разлетелся звон стекла, в разные стороны брызнули мелкие осколки разбившейся о плитку пола ампулы. Вера сбавила накал трагичности, Эшли помогла ей подняться, не обратив внимания на выпавший из шкафчика пузырёк, и усадила на кушетку рядом со мной. Деланно удивившись, я воскликнула:
– Верочка, ты же прекрасно знаешь о своей аллергии на рыбу. Зачем ты её ела?!
– Я думала… Думала, что от хорошо прожаренной ничего не будет, – картинно кряхтя, отвечала подруга.
Хрустнуло под подошвами мягких тапочек разбитое стекло, Эшли ойкнула и вздохнула:
– Вот незадача, Хадсон меня теперь прибьёт…
Она сгребла осколки совком и высыпала в ведро, а затем принялась копошиться в содержимом шкафа. Вскоре она вернулась к нам, выдала по паре разноцветных таблеток и дала их запить. Мы немного посидели, Вере почти сразу «стало лучше», и она вызвалась проводить меня до нашей комнаты.
Поблагодарив Эшли, мы откланялись и покинули лазарет. В полутьме Вера подмигнула мне и отправилась в сторону корпуса, а у меня ещё оставалось незавершённое дело. В отдалении галдели дети – младшая группа стайкой галчат вприпрыжку неслась смотреть мультфильмы, а это означало, что времени почти совсем не оставалось.
Тёмными тропинками я добралась до условного места, кое-как разыскала в стене кирпич с пятном побелки, вытащила его за уголок и оставила в нише платок с завёрнутым в него фентанилом. Ампул, хоть и вовсе без подписей, я насчитала целых семь, поэтому моё задание оказалось перевыполненным…
Через какое-то время я уже сидела на своей кровати. Аня с Верой удалились на мультсеанс, а я с волнительным нетерпением ожидала, что же будет дальше. Сдержит ли Кацман своё слово? Стоил ли того мой риск? Ведь если бы Эшли поймала меня с поличным – дело, скорее всего, кончилось неделей карцера. Я предвкушала тот момент, когда смогу хоть ненадолго, но окунуться в другой мир, подальше отсюда. В мир фантазий – туда, где я могу быть кем угодно, прожить чужую жизнь от начала и до конца, хотя бы поставив на паузу свою собственную.
За размышлениями время летело незаметно, за окном совсем стемнело, и вскоре в вечернем сумраке кто-то коротко свистнул. Я встрепенулась, подошла к стеклу и выглянула наружу. В темени улицы ничего не было видно, а прямо перед глазами, на внешнем подоконнике лежала пара избитых временем томиков. Сердце моё заколотилось в предвкушении, я открыла окно и жадно схватила книги – одной оказался «Принц и нищий» Марка Твена, а у другой не было обложки и доброй трети листов – лишь понятно было, что это сборник стихов. Ну что ж, это тоже очень хорошо!
* * *
Накануне я засиделась допоздна, но это нисколько не навредило моему романтическому настроению. Изголодавшийся разум наконец получил литературную пищу, и я буквально порхала на невидимых крыльях. В общем гомоне и суете утренней столовой я долетела до стола мальчишек и дёрнула Отто за рукав:
– Приходи после смены за прачечную, я буду тебя ждать!
Оторопевший юноша уставился на меня и попытался что-то сказать, но я уже направлялась между рядов в сторону девочек. Начинался день, полный сладостного предвкушения – я наконец-то набралась смелости пригласить Отто на свидание, и теперь с нетерпением его ждала.
В цеху время летело незаметно, стежок за стежком шли ровными рядами, закройщица не успевала подкладывать материал, и я наслаждалась жизнью. Удивительно – как мало нужно человеку для счастья, но ещё более удивительным было то, что найти это счастье можно даже в детском интернате посреди войны в перерывах между ежедневным рутинным трудом…
В глухом углу огороженной территории, за корпусом прачечной, притаившись в кустах, я ждала своего друга. Над трёхметровой оградой догорало зарево уходящего дня, а я прижимала к груди драгоценный сборник стихов. В отдалении послышались приближающиеся шаги, вскоре зашуршала трава, громогласно затрещали кусты, и передо мной возник лохматый, запыхавшийся Отто.
– Фу-ух, добежал. Ни одного патруля не встретил, представляешь? А буквально пару месяцев назад они не то, что по территории ходили – они ещё и комнаты после отбоя проверяли…
– Наверное, война уже закончилась, – предположила я. – И скоро мы сможем выйти за стену.
– Очень на это надеюсь.
Отто присел рядом, покопался в кармане и чиркнул зажигалкой. Тут же противно завоняло сигаретным табаком, но мне было всё равно – я вовсю наслаждалась моментом. Сквозь плывущее над головой облако сизого табачного дыма мне загадочно подмигивали проступавшие на небосклоне звёзды. Казалось, они знали что-то очень важное для меня, и стоило мне только спросить, как они тут же поведают свою тайну.
Я достала заранее припасённую свечку и вставила её в одну из извилистых трещин в бетоне, а Отто тут же всё понял без слов и зажёг фитиль от сигареты. Робкий огонёк заплясал, колыхаясь, поддаваясь движению лёгкого летнего воздуха, освещая этот маленький кусочек огромного мира, где были только я и мой друг.
Я открыла книгу, набрала в лёгкие воздуха и начала читать:
– Мальчик с девочкой дружил, мальчик дружбой дорожил. Как товарищ, как знакомый, как приятель, он не раз провожал её до дома, до калитки в поздний час. Очень часто с нею вместе он ходил на стадион, и о ней как о невесте никогда не думал он…
– И что ты хочешь этим сказать? – настороженно прервал меня Отто.
– Этот стих будто про нас написан, – ответила я, взглянув на него.
– Его ведь сочинил человек, и он написан про людей. Это к любому можно примерить, но вот лично я не хочу жениться!
– Не переживай, мне тоже об этом пока рано думать, – сказала я и почему-то расстроилась.
Я понимала умом, что огорчаться глупо, но почувствовала себя отверженной, ведь мне, кажется, нравился Отто. Удивительно – как одна короткая и незначительная фраза способна в корне изменить настроение. Отряхнувшись от набегающих мыслей, я перелистнула несколько страниц и открыла первую попавшуюся:
– На дверях висел замок. Взаперти сидел щенок. Все ушли до одного – в доме заперли его. Мы оставили Трезора без присмотра, без надзора…
– Что за детские стишки? Ну-ка, дай-ка мне! – Отто выдернул книгу у меня из протезов. – Нас учили в школе русскому, второму языку Конфедерации, но читаю я по-русски не очень…
– А говоришь отлично, совсем без акцента, – заметила я. – Совсем за русского сошёл бы.
– Были хорошие учителя… Вот, отличный стих. – Отто покряхтел и принялся размеренно, очень чётко выговаривая слова, декламировать: – Последние лучи заката лежат на поле сжатой ржи. Дремотой розовой объята трава некошеной межи. Ни ветерка, ни крика птицы! Над рощей – красный диск луны, и замирает песня жницы среди вечерней тишины…
Я машинально подняла голову – яркие огни звёзд всё также подмигивали мне, но было уже темно, и нечему было развеять тьму, кроме нашей свечки – у Каптейна не было луны. Из шести планет Сектора естественными спутниками обладали только три – притом, Циконии с е? двумя лунами повезло больше остальных, – и я вдруг поразилась тому, как причудливо распоряжается судьба – написанные на Земле много веков назад стихи пронеслись через время и пространство, чтобы оказаться тут, в световых годах от своей родины. И теперь из разодранной книги их втихомолку читают друг другу пара ребятишек.
Каково это – исчезнуть, но оставить вечный, очень чёткий след в истории? Поэт умер, но слово его живёт спустя века, и будет жить дальше, передаваться из уст в уста, из поколения в поколение, явно или тайком…
Свеча горела, а я, взяв книгу, читала, и Отто слушал. Потом читал Отто, а я слушала, тихо-тихо дыша. Я боялась спугнуть это мгновение, ведь стоит только неловко пошевелиться – и оно уйдёт безвозвратно, растворится во времени, потеряется в его бурном потоке. И оно ушло, растворилось – свеча в последний раз вспыхнула и потухла, оставив во тьме скрюченный огрызок фитиля, торчащий из лужицы воска.
Потом мы сидели в темноте, смотрели в небо, полное незнакомых звёзд, и вслух мечтали о будущем – том самом, что непременно ждёт нас за этими стенами. Каким оно будет и что принесёт? Если бы только можно было краешком глаза заглянуть вперёд и узнать свою судьбу…
Я не ведала, сколько прошло времени, но вокруг было тихо – лишь пара сверчков о чём-то спорили в зарослях вереса возле забора. Мы с Отто дождались, пока стемнеет окончательно, а потом бесшумно, украдкой, вернулись к корпусам и разошлись в разные стороны. У меня на душе было светло и спокойно…
Глава VII. Врата
… Впереди и вверху показался серебристый бок «Виатора». Его силуэт напоминал пчелу, поджавшую под себя лапки. Два выпученных «глаза» обтекателей венчали «голову» кабины, позади которой пристроился жилой отсек на четыре каюты. Корма представляла из себя большой грузовой модуль с ангаром внутри, атмосферные крылья были убраны в корпус, а титановые гермошторы окон – подняты. Уже отсюда можно было разглядеть тусклый желтоватый свет, проникавший в безвоздушное пространство через толстые прямоугольные ферропластовые окна, забранные изнутри совершенно дико смотревшимися плотными бирюзовыми шторами.
В борту «Виатора» приоткрылись пара небольших пазов, и маневровые сопла дали короткий импульс для корректировки орбиты. Наш глайдер обогнул корабль и оказался прямо напротив шлюза в его корме, а из динамика раздался нетерпеливый голос дяди Вани:
– Ну, наконец-то вы добрались! Осторожно, двери открываются…
Радио пискнуло и замолчало, а в блестящем корпусе «Виатора» проступила щель. Брызнул наружу яркий свет, медленно пополз вбок цилиндрический переходник, открывая перед нами почти белоснежные стены атмосферного шлюза. «Шинзенги» вплыла внутрь и мягко приземлилась на брюхо, а переходный отсек с гулом двинулся в обратном направлении. Щелчок… И ещё полторы минуты свиста нагнетателей, заполняющих камеру кислородом.
Я перегнулась через Мэттлока и пихнула в бок храпящего Марка.
– Где это мы? – Он встрепенулся и принялся осоловело оглядываться по сторонам. – А, ну да…
– Слышь, соня, ты кнопочку-то нажми.
– Да, точно, точно… Что-то меня сморило…
Марк отключил автопилот, погасил приборы и поднял двери. Я выбралась из глайдера, с хрустом потянулась и направилась из шлюза в грузовой отсек. Мэттлок с Томасом на руках выкарабкался с пассажирского сиденья и, осматриваясь по сторонам, засеменил следом за мной. Ангар освещался немногочисленными газовыми лампами, вдоль стен крепились всяческие инструменты, металлические баллоны, аккумуляторы и запасные детали корабля, а в углу сиротливо примостился громоздкий дизельный генератор.
А вот и моя любимица у стенки – забранный брезентовым полотном трофейный гравицикл «Хускварна». Проходя через просторное помещение, я проводила взглядом свою прелесть. Из-под полотна таинственно выглядывал матово-чёрный изгиб одного из тяговых двигателей.
По правде сказать, я была без ума от этой штуки, которая досталась мне совершенно случайно. Лучшее, что могло со мной случиться – это полёт тёплым вечером до ближайшей реки, где я могла искупаться в полном одиночестве, а на обратном пути с высоты птичьего полёта проводить местное светило за горизонт, пока ветер бьёт в лицо и развевает волосы. Рекам летней стороны Земли, разумеется, равных не было…
Дверь в жилой модуль с мягким жужжанием поднялась, и нам навстречу, шурша прорезиненными траками, выкатился дядя Ваня.
– А вот и вы, мои дорогие! – обрадованно заскрипел он динамиком. – Лиза, Марк… Профессор Мэттлок, очень приятно познакомиться! – Подкатываясь всё ближе, он протянул вперёд один из манипуляторов, пока Мэттлок стоял, разинув рот, и обескураженно смотрел на чудо кибернетики. – Я наслышан о вас. Тяговый локомотив археологии, добрая сотня публикаций, научные степени и звания… Честно сказать – я восхищён таким знакомством! А это у вас на руках что такое? Собачку с собой привезли?
Немного придя в себя, профессор деликатно пожал манипулятор дяди Вани.
– Это Томас, предлагаю считать его моим питомцем. Большое спасибо за тёплый приём, Иван… Как вас по отчеству?
– Бросьте, Рональд, зовите меня по имени, – всплеснул щупальцами старик. – Я ненамного старше вас… Вернее, намного, но с нашими-то числами это роли уже не играет…
Дядя Ваня захохотал, и уже слегка освоившийся Мэттлок робко улыбнулся в ответ. Он так и продолжал держать на руках свернувшуюся гусеницу-переростка. Вспомнив о том, что беспокоило меня каждый раз, когда нам приходилось пользоваться планером, я упёрла руки в бока и сказала:
– Дед, найди уже эту треклятую дыру в боку машины! А лучше – купи новый глайдер! В этой древней рухляди околеть можно, да и вообще, давно пора сдать её в утиль!
Я решила дать себе наконец твёрдое обещание – либо он заделает дыру, либо я окончательно выгребу ложкой из консервной банки его старые мозги.
– На какие шиши я тебе достану отстреленный от сети глайдер, да к тому же новый? – проскрежетал дядя Ваня. – Тут бы помощь Кардана не помешала, но ты же помнишь, как закончилась последняя наша встреча… Ладно, не смотри на меня так, поищу я твою брешь. И в очередной раз не найду, потому что никакой бреши там нет. Но я обещаю проверить ещё раз… – Немного помедлив, Ваня скомандовал: – Надюша, компенсаторы заряжены?
Глубокий женский голос, чем-то напоминающий осень, но всё же механический, раздался из репродуктора:
– Гравикомпенсаторы полностью заряжены.
– Тогда включай их и бери курс к Воротам. И доложи общую обстановку. Что-то, кажется, сильно фонит здесь, у Джангалы…
Двигатели заработали, и я ощутила мягкий удар по ногам – компенсаторы погасили резкий толчок, и корабль начал набирать скорость.
– Маршрут к Вратам построен, – сообщил компьютер. – Расчётное время прибытия к Переходу: шесть часов и двадцать одна минута. Докладываю статус: местная звёздная активность в норме. Радиационный фон немного повышен – пятьдесят четыре микрозиверт в час: остатки джета от аккреционного диска после взрыва сверхновой в туманности Орёл. Опасность облучения отсутствует, все системы работают в штатном режиме. Приятного полёта.
– Спасибо, милая, – со странной нежностью в механическом голосе ответил дядя Ваня. Затем изменившимся голосом обратился к гостю: – Ну, Рональд, пойдёмте, я устрою вам небольшую экскурсию по кораблю.
С этими словами он приобнял Мэттлока манипулятором чуть выше талии и увлёк его в глубь жилого модуля. Рядом со мной возник Марк. Смачно зевнул, почесал пузо сквозь майку и пробубнил:
– Надо бы подкрепиться…
– Марк, что же ты за человек-то такой…
Я поднесла ладонь к лицу, покачала головой и устало направилась в свою каюту – мне хотелось поскорее смыть с себя душную и потную Джангалу и согреться после подъёма сквозь его ледяную стратосферу…
Я ничего не имела против японской Шинзенги. Наша машина была хоть и видавшая виды, но эта лошадь ещё могла послужить. Однако, она была моей ровесницей, и мне не хотелось однажды остаться без кислорода в заглохшей консервной банке между небом и землёй. Но помочь нам относительно дёшево мог только один человек – механик-отшельник Кардан…
Груз запчастей, который мы полгода назад контрабандой доставили нашему хорошему знакомому Кардану на Цереру-один, оказался бракованным. Не весь груз, но самое важное – полсотни бортовых компьютеров, вся партия. Предъявить претензии продавцу было уже невозможно – лицензиаты «Крайслера» нагрянули к нему домой со спецназом по чьей-то наводке.
Дядя Ваня же, зачистив все следы, залёг на дно для всех – в том числе для Кардана, за которым на тот момент уже шло наблюдение. Все транспортные вопросы теперь приходилось решать на стороне, в результате чего мы лишились дешёвого техобслуживания и, что ещё хуже, надёжного выхода на краденные и перепрошитые планеры…
Позади меня с шелестом опустилась дверь в каюту, и я наконец-то осталась наедине с собой. Сложив кобуру с пистолетом на столик и скинув ботинки, я подошла к панорамному окну и облегчённо разделась. Под нами, постепенно отдаляясь, проплывал округлый бок зелёной планеты. Я была обнажена, когда он скрылся из виду где-то под днищем «Виатора».
Всё это время, обнаружив присутствие человека, корабль любезно подогревал пол каюты. После промозглого глайдера биотитановые ступни приятно окутывались теплом – в мозг поступали сигналы от электрофизиологических терморецепторов на подошвах. Я любила это ощущение.
И мельком я в очередной раз восхитилась тем, насколько далеко человек зашёл в деле постановки технологий себе на службу. Мехапротезы были оборудованы всем набором рецепторов, почти полностью взаимодействуя с центральной нервной системой, и идеально отзывались на входящие сигналы ювелирными движениями суставов и пальцев. Имелась даже имитация боли – ровно в той степени, чтобы сообщить мозгу об опасности, но при этом оставить сознание в полной ясности…
Я смотрела на себя в зеркало в полный рост в углу каюты и мягко поводила блестящими, чуть прохладными графеновыми пальцами по титановым бёдрам. Мощные сервоприводы, заменявшие мышцы ног, тёмной матовой синевой проглядывали меж титановых вставок, на которых едва поблёскивало тусклое свечение космического пространства по ту сторону окна.
Вдоволь налюбовавшись биомеханикой, я прошла в душ и встала под струю воды. Блаженство разливалось по телу, пока едва тёплая жидкость смывала с меня сегодняшний день, и я долго стояла и никак не могла собраться с силами, чтобы выйти. Выключив наконец воду, которая ушла на рециркуляцию, я вернулась в каюту, облачилась в чистое бельё и решила заняться механической работой…
Одна из стен каюты представляла собой гардероб. Я распахнула его, сдвинула в сторону одежду и коснулась скрытого сенсорного модуля в дальнем углу. Датчик опознал меня, и створка скрытого оружейного шкафа откатилась в глубь паза в стене. Лампочка внутри отделения загорелась мягким голубоватым светом, выхватывая из темноты металлические ложементы с оружием и полки с экипировкой. Разрядив пистолет, взятый с собой на дело, я уложила его на место. Мне нравилось, когда в оружейной царил полный порядок.
Взгляд мой неспешно перемещался от одной смертоносной игрушки к другой. Автоматический карабин цвета матового хаки выделялся своими рублеными линиями и слившимся с ним в убийственном дуэте подствольным гранатомётом. Рядом из полутьмы оружейного шкафа хищно щерился полуавтоматический дробовик. В задумчивости я коснулась сложенного приклада и кинула взор на свою любимицу – снайперский рельсотрон в разложенном виде. Длинный ствол из спаренных сверхпроводящих электродов стоял в отдельном ложементе, переливаясь индукционными модулями…
В нишах покоились аккуратно сложенные обоймы для карабина, пистолета и дробовика с разнообразными патронами – бронебойными, разрывными, кинетическими, – и небольшие плоские магазины со стальными шариками, которые магнитная винтовка разгоняла до почти трёх километров в секунду. Заряженные сменные энергоячейки, набор для чистки, пара универсальных визоров, кинетический бронежилет, пояс постановки помех, капсулы с боевыми стимуляторами…
Моя коллекция, бережно собранная в различных уголках Сектора. Нелегальный арсенал, вызывавший болезненный трепет в груди. Моя страсть, которой я почти ни с кем не могла поделиться. А с теми, с кем могла – не хотела…
Я взяла интерфейс для калибровки, прихватила шлем боевой симуляции и вышла в середину комнаты. Выполнив сопряжение устройств со своим нейром, надела шлем, и перед глазами возникла картинка – моя собственная каюта на точной копии «Виатора». Я была в полной боевой выкладке, а все мои движения теперь передавались только в симуляцию. Со стороны могло показаться, что я просто стою на месте, но это было не так – обманутый мозг воспринимал виртуальную среду, как реальность, принимая сигналы от раздражителей и реагируя в ответ.
Секундой позже я переместилась в случайно сгенерированную локацию. В этот раз я оказалась в подземном бункере. Перед глазами, формулируя поставленную задачу, побежали буквы – мне предстояло уничтожить отряд противника и освободить заложника. Я превратилась в инстинкты, а отточенные за годы тренировок рефлексы работали практически без моего участия…
Через некоторое время, когда задача была выполнена, а пленник – спасён, я отключила симуляцию, вернула шлем на место и достала автоматический дробовик. Отработанными движениями разобрала его на составляющие, смазала, собрала воедино и, усевшись прямо на кровати, принялась за рекалибровку. Оружие вскоре могло понадобиться, поэтому оно должно быть в полной боевой готовности. После того, как я управилась с системой наведения, приоретизации и проверила модуль взаимодействия с нейром, я закрепила оружие в ложементе, заперла оружейный шкаф и отправилась на прогулку по палубе корабля.
Уже в коридоре я услышала дружный хохот пары глоток – механической и живой. Неспешно прогулявшись в сторону источника смеха, в кают-компании я обнаружила дядю Ваню и профессора Мэттлока. Они о чём-то оживленно беседовали, разыгрывая партию в шахматы.
… – Нет, Рональд, я вообще не согласен с такой постановкой вопроса… Вопреки… Благодаря… Это всё не то. Человечество просто принесло очередную жертву божеству прогресса, если угодно. Я бы сравнил это с реактивным двигателем – когда из сопел вырываются сотни тысяч и миллионы человеческих жизней и толкают вперёд науку и технологии. Улавливаешь аналогию? Вспомни… Первая Мировая – наручные часы, бумажные носовые платки, кварцевые лампы, нержавеющая сталь…
– Застёжка-молния, – робко вставил профессор и добавил: – Конь на E3…
– Да, молния! Системы связи, наконец. Вторая Мировая – реактивный двигатель, компьютер, ядерная энергия…
– Пенициллин. Да, я понимаю, к чему вы клоните, Иван, но посмотрите шире. Вся вторая половина двадцатого века и первая четверть двадцать первого – это движение вперёд. Почти восемьдесят лет без больших войн! Миниатюризация, троичный компьютер, а потом и Луна, наконец…
– Шах… Нет, Рональд, Луна была уже после начала Большого Передела, как и троичный компьютер. А потом – скатывание Европы в хаос, китайско-американский конфликт, Водная война… Человек неспособен к развитию без войны, так уж он устроен…
Скрестив руки и привалившись к дверному косяку, я стояла и наблюдала за спором стариков. Дядя Ваня заметил меня и повернулся в мою сторону:
– Лизонька! Что ты там стоишь, как цапля в камышах? Не стесняйся, присоединяйся к нам! Хочешь кофейку? У меня рецептик новый, ко?пи лювак с корицей. Секундочку… Так о чём мы?.. Ах, да! Где было человечество до начала Водной Войны? Топталось на месте, сжимая в потных лапках смартфон с десятью камерами, вот где!.. Вот и кофе. Держи, солнце моё…
В корпусе дяди Вани открылся небольшой лючок. Комнату наполнил крепкий пряный аромат, а дядя Ваня, не отвлекаясь от доски, манипулятором достал из лючка кружку и протянул в мою сторону. Я подошла, устроилась на диване рядом с профессором напротив дяди Вани, приняла дымящуюся чашку и, склонившись над ней, стала потихоньку дуть на горячую жидкость. Профессор поправил очки на носу, сделал ход и возразил:
– Не могу согласиться, Иван. Ты уже забыл, как русские освоили управляемый термоядерный синтез ещё до того, как вступили в Третью Мировую? И это притом, что они вышли из ИТЭР.
– Русские – это осаждённая крепость, – как нечто само собой разумеющееся, буднично констатировал старик. – Они всегда в состоянии войны.
– Но проект «Преодоление» в итоге состоялся именно благодаря заделам мирного времени.
Дядя Ваня усмехнулся:
– Ну конечно, состоялся… И не мирного, а послевоенного – сперва надо было закидать друг друга бомбами. По-другому у нас, у людей, почему-то технологический уклад не сменяется, и в этом ты меня не переубедишь… Вам мат, профессор археологии.
– Иван, вы мухлюете? Я точно помню, что эта ладья стояла не здесь…
– Да что вы, как я могу? Руки-то, вот они! – Дядя Ваня с жужжанием поднял все свои манипуляторы и покрутил ими в воздухе.
Гул, отдающийся в корпус корабля, усилился – двигатели заработали на реверс. А это значит, что мы прошли ровно половину пути до цели. Неожиданно из коридора раздался витиеватый трёхэтажный мат. Чертыхаясь, появился Марк и с порога заявил:
– Сеньор Мэттлок, ваш червяк по коридору ползает без привязи! Я об него чуть не споткнулся! В следующий раз – обязательно наступлю!
– Ох, беда, я же дверь не запер… Лиза, можно, пожалуйста?
– Да, конечно… – Я привстала, пропуская профессора.
Археолог побрёл в коридор, бормоча что-то себе под нос, а Марк в трениках и растянутой майке – после сна, очевидно, – босиком прошлёпал к синтезатору пищи и, почёсывая взлохмаченную шевелюру, принялся нажимать на кнопки.
Через какое-то время профессор вернулся, к нам за столом присоединился Марк с порцией пюре и горстью сосисок, и под тихую непринуждённую беседу о вреде переедания, элитных сортах алкоголя и предпочтительных местах для пляжного отдыха Мэттлок взял над Ваней реванш и сравнял счёт.
– Это же классический эндшпиль Ласкера! – всплеснул манипуляторами дядя Ваня. – Рональд, я не ожидал от тебя такого! Не удивлюсь, если ты обкуриваешь своих противников дешёвыми сигарами.
– Увы, сигар нет, и над Силезией я не летал, но и у вас здесь мраморных лестниц не видать, – заговорщически подмигнул профессор.
– Наконец-то, Рональд! – вскричал дядя Ваня. – Наконец я встретил родственную душу, с которой можно обсудить Ильфа и Петрова!..
Третий бой был сыгран вничью, и на доске остались два короля. У меня сложилось стойкое ощущение, что Мэттлок полностью контролировал ситуацию, поддаваясь там, где нужно, и просчитывая любое намерение дяди Вани. Сам дед, скорее всего, тоже о чём-то догадывался, но виду не подавал. Сыграв третью и самую долгую партию в ничью и отложив шахматы в сторону, старики принялись горячо рассуждать на тему преходящей писательской славы, короткого века знаменитых авторов и их непростой судьбы. О том, как всенародная любовь с лёгкой руки правящей верхушки перечёркивается, а книги изымаются и отправляются под замо?к, а то и в костёр. В памяти почему-то всплыло круглое лицо счетовода Кацмана и горы конторских книг, которыми он обкладывался в своей каморке…
От преимуществ и недостатков государственной цензуры старики перешли к преимуществам одного политического строя над другим, а я по большей части молчала, попивая кофе, отчаявшись уже уследить за потоком сознания пенсионеров. Время плавно и едва заметно текло ленивой рекой…
* * *
Резко и неожиданно из репродукторов раздался механический голос Надюши:
– Внимание экипажу! Расчётное время прибытия к точке: десять минут. Членам команды рекомендовано занять свои места.
– Ну что, дети, двигаем в рубку? – радостно воскликнул дядя Ваня. – Профессор, сейчас вам выпадет уникальная возможность насладиться видом гиперпространственной калитки прямо из кабины!
С этими словами он развернул корпус и покатился к выходу из кают-компании. Марк отправился к себе в комнату, чтобы проверить снаряжение, а мы с профессором последовали за дядей Ваней и, миновав длинный коридор, оказались на корабельном мостике. Три глубоких сиденья возвышались посреди кабины, на штурвальных колонках в полумраке светились сенсорные дисплеи. На широкой панели под обтекателем перемигивались разноцветными лампочками приборы.
Рассечённое надвое огромное панорамное окно открывало вид на золотистое свечение, на фоне которого сияли два гигантских объекта. Голубоватый овал гиперпространственных ворот оттенял собой огненно-красный шар Омеги Волос Вероники – звезды, вокруг которой со скоростью сто тридцать тысяч километров в час обращалась Джангала. Отсюда обе громадины казались одного размера – с грецкий орех, но это была оптическая иллюзия – врата отстояли от звезды на расстоянии почти сорока миллионов километров и были «подвешены» над условным северным полюсом Омеги, питаясь энергией напрямую от звезды. Сейчас наш корабль «доруливал» маневровыми двигателями, чтобы разместиться на линии входа во Врата, параллельной диску вращения планет вокруг звезды…
Сейчас поток громоздких грузовых кораблей был невелик – сказывались выходные дни на Земле, под ритмы которой традиционно подстраивались другие планеты Сектора. Зато пассажирские чартеры, переполненные туристами выходного дня, не знали отдыха – и шли они преимущественно на Циконию.
Все шесть Врат в шести звёздных системах Сектора с самого своего возведения работали одинаково. На выход корабли выпускались каждые две минуты, и каждый корабль, проходящий сквозь врата, пропадал из нашего четырёхмерного пространства до того момента, когда габариты перехода позволят вписать в конструкцию машины. Одну порцию каждые сто двадцать секунд. В зависимости от очереди ожидание могло составлять часы, но для экипажа переход происходил мгновенно.
Всполохи корабельного защитного поля радужными разводами прокатывались за толстым стеклом, и я мысленно поблагодарила предусмотрительного дядю Ваню, который в одиночку держал все системы «Виатора» в идеальном состоянии. Сейчас температура за бортом составляла примерно шестьсот градусов, и я почти физически ощущала напряжение от того, что меня от неё отделяет всего лишь пара метров.
Тишину нарушил голос Надюши:
– Постановка на вектор входа произведена… Сопряжение с координатором Врат произведено. Место в очереди: тридцать девять. Время до входа: тринадцать минут… Корректировка курса произведена. Отклонений – нет. Угрозы столкновения – нет.
В воцарившемся снова спокойствии под ровное гудение двигателя Мэттлок неподвижно стоял и глядел вперёд, в овал Врат. Костяшки его пальцев побелели, он непроизвольно вцепился руками в спинку сиденья. Сквозь полупрозрачную навигационную проекцию я напряжённо оглядывала пространство по бокам от нас, приготовившись, если что, схватить штурвал для экстренного манёвра.
Чуть правее и впереди показался ребристый грязно-серый бок межзвёздного тягача с огромным белым числом «07» почти во весь борт. Он двигался немного быстрее нас, и вслед за ним на пространство справа наплывает контур громадного орбитального грузового модуля, который был больше тягача в несколько раз. Интересно, что везут? Груз редкозёмов? А может быть, наливное топливо? Вполне могло быть, ведь на Земле уже почти исчерпали нефть, но отказаться от двигателей внутреннего сгорания полностью так и не смогли. И эта машина, определённо, выйдет из врат в одиночку – уж слишком жирная…
Семёрка – счастливое число. Я не очень-то верила в символы, но во мне мерцала робкая надежда, что на этот раз у нас всё получится, и уж вторую часть артефакта мы точно не упустим. Главное – не терять время, действовать быстро, решительно и нагло.
– Внимание экипажу, – сообщила Надюша. – «Виатор» определён в седьмой цикл. Время до входа: десять минут…
Два на семь – итого четырнадцать минут. Когда мы появимся на той стороне, Вселенная станет на четырнадцать минут старше нас.
Впереди полыхнула вспышка – с той стороны овального пузыря появилось звено звездолётов, прибывших из других систем. Сложно представить, насколько ярким был этот всполох, если даже после того, как корабельный защитный экран отфильтровал и приглушил свет, у меня рябило в глазах. Я зажмурилась несколько раз – перед глазами, постепенно растворяясь, плыли белые точки…
Через считанные минуты мы преодолеем расстояние и время и окажемся за многие парсеки отсюда – странная разношёрстная компания в поисках наживы. А может быть, не только наживы, но чего-то большего? Я покосилась на Мэттлока, которому недавно открылась, словно старому знакомому. Стоило ли рассказывать ему о сокровенном? Почему я вдруг решила довериться человеку, которого вижу в первый раз в жизни? Эмоции, обстановка, а может быть, он напоминал дедушку, которого мне так не хватало? Вдруг профессор тихо произнёс:
– Не волнуйтесь, Лиза, ваша история в надёжных руках. – В этот момент у меня похолодело внутри – никак не могу привыкнуть к тому, что он читает мои мысли… Старик скрипуче продолжал: – Сейчас вы чувствуете ветер обстоятельств, ощущаете его присутствие. Тот самый ветер, который несёт наше утлое судно по жизненному пути, кидает из стороны в сторону. Если бы мы были полноправными владельцами своей жизни, сами могли выстраивать её по своему усмотрению… Так ведь не можем, лишь обстоятельства толкают нас к переменам. Судьба, если угодно.
Судьба… О ней говорил мне старый хитрый телепат, который заранее предвидел наше появление и уже наверняка просчитал всё на сотню ходов вперёд. В его руках было его собственное будущее, которое он мог лепить на ходу, сверяясь с будущим мира в поисках нужного ему результата.
– Я не верю в судьбу, профессор, – возразила я. – Единственная судьба, которая у нас есть – это та, что мы творим самостоятельно. Вы же сами приняли решение отправиться с нами. Не судьба или обстоятельства, а лично вы.
– Ничего этого не было бы, если бы вы не прилетели. И вы бы не прилетели, если бы не налёт на музей. И далее, и далее, до самого сотворения мира через взлёты и падения, радость, боль и ошибки…
– Кстати, об ошибках – я ошиблась тогда и перепутала ампулы. – Я вспомнила наш недавний разговор о событиях в интернате, пока мы коротали время, поднимаясь сквозь атмосферу Джангалы. – Не знаю, что было в тех ампулах, которые я украла в лазарете, но это было точно не то, что нужно. Об этом стало известно только через два дня, зато Хадсон сразу понял, что его регулярно обносят. Понял это по осколкам разбитого пузырька с хлоридом натрия в мусорном ведре, из-за чего и решил провести ревизию.
– И это привело к последствиям.
– Не могло не привести, – кивнула я. – Я оказалась далеко не первой, но сразу после меня все седативные спрятали в главный корпус под замок. А доступ к нему остался только у Хадсона и Травиани… – На меня вновь накатывали пенные волны воспоминаний. – Знаете, профессор, всё это заставило меня принять жестокость как неизбежность. Пока есть болевые клетки, будет и жестокость. Но она не напрасна только в одном случае – когда ею наводится справедливость.
– А что есть справедливость, если уж на то пошло? – Мэттлок вздохнул. – Ответы будут своими собственными для каждого, лично полученными от судьбы…
Врата приближались. Мне трудно было прикинуть их размер, но они поражали воображение. Угольно-чёрный овал механизма заполняла ярко-голубая переливчатая пелена, а по всему диаметру конструкции торчали зеркальные панели, непонятного назначения короба, цилиндры, сложные переплетения металлоконструкций. Целые пучки маневровых двигателей выводили причудливые узоры на фоне тьмы межзвёздного пространства, словно гирлянды на новогодней ёлке.
И сейчас, как и перед каждым гиперпрыжком, я прокручивала в памяти сценки, ситуации из прошлого, подспудно опасаясь, что этот прыжок станет последним, что туннель схлопнется, и нас разорвёт в клочья, разотрёт в пыль бешеными энергиями, которые царили там, под нашим трёхмерным пространством. Или того хуже – мы просто исчезнем в вечном нигде. Кажется, я где-то читала о том, что больше половины людей, которые хоть раз воспользовались переходом, подспудно боятся исчезнуть всю свою оставшуюся жизнь. Для этого придумали даже научный термин и занесли его в список фобий…
Когда махина надвинулась и заслонила собою весь мир, я закрыла глаза. Голос «Надюши» произнёс:
– До перехода осталось: четыре… три… две… одна. Переход.
Сквозь закрытые веки в глаза ударил яркий белый свет…
Глава VIII. Перемена погоды
После ужина на интернат незаметно опустился вечер. Я осталась в комнате за чтением «Принца и нищего», бережно вынутого из-под матраса, а девочки ушли в главный корпус смотреть какой-то мультфильм. Было тихо – только трещали цикады под окном, и где-то в отдалении неразборчиво вскрикивал телевизор.
«… – Разве у них по одному только платью?
– Ах, ваша милость, да на что же им больше? Ведь не два же у них тела у каждой…»
Страница с шелестом перевернулась, и вдруг в окно постучали. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, сердце ушло в пятки, а дыхание замерло в груди испуганной мышью.
– Лизка, это я! – донёсся снаружи приглушённый голос Отто. – Открывай скорее!
Я проковыляла к окну и отодвинула щеколду. Отто перелез через подоконник, бухнулся на пол, притушил лампу и, схватив меня за плечи, оттянул в сторону от окна. Я слышала, как он переводил дыхание, и почти физически чувствовала его волнение.
– Что случилось, Отто?
– Слушай, Лиза, нехорошие дела творятся… Я шёл со смены и решил сделать крюк мимо склада, а возле площадки ненароком услышал разговор Маккейна и его дружков. Я затаился за углом, а они трепались о том, что директор Травиани послезавтра собирается заключить какое-то соглашение с бандитами и впустить их внутрь.
– Ты в этом уверен? Может, послышалось?
– Да чтоб мне провалиться, если это глюки! – Отто хлопнул себя ладонями по коленям. – Я не мог ошибиться!
– А что будет с нами?
– Я не знаю, Лизка. Судя по тому, что нам рассказывали про мародёров, я боюсь даже представить, что. И на охрану, скорее всего, рассчитывать тоже нельзя. Они наверняка в доле – почти всем ведь известно, как они растаскивают то, что привозят в грузовиках. И они тут все просто за деньги работают. С чего бы им противиться?
– Надо всем рассказать! – воскликнула я, с опаской поглядывая на входную дверь. – Лагерь в большой опасности, и ребята должны знать об этом…
– Ты с ума сошла! – зашипел на меня Отто. – Тогда поднимется паника, и всех просто запрут в бараках, а если узнают, что это мы её подняли… Нет, никому нельзя рассказывать. Но надо что-то делать… Что делать?
Я лихорадочно соображала. Кого можно было бы привлечь на свою сторону? Разве что…
– Как думаешь, доктор Хадсон с ними заодно? Он вроде хороший…
– Не знаю, – пожал плечами Отто. – Завтра попробуем выяснить, а сейчас мне пора. Никому ни слова! Ясно?
Я закивала. Блеснув глазами в темноте, Отто добрался до окна, бесшумно выскочил наружу и исчез во мраке. Через некоторое время затихшие было цикады снова запели свои протяжные песни.
Остаток вечера я так и просидела в темноте, обхватив протезами колени и глядя в ночь сквозь окно, а когда услышала Веру и Аню, приближавшихся по коридору, быстро легла и сделала вид, что сплю. Они крадучись вошли в комнату, почти сразу улеглись в свои кровати, и стало совсем тихо. Смолкли даже сверчки…
* * *
Утром, вскочив с постели и умывшись, вместо завтрака я пошла в лазарет, чтобы потом успеть в цех, не вызывая подозрений. Нужно было действовать – доктор Хадсон казался мне тем, кто может изменить ход событий. В лазарет вчера поступили несколько ребят с переутомлением и тепловым ударом после работ под открытым небом, и им требовался уход. К счастью, доктор оказался в своём кабинете – он как раз раздавал указания подопечным.
… – Влажный компресс на лоб каждые полчаса. И не давайте слишком много воды, чтобы не было интоксикации. Вопросы есть?
– Нет, доктор Хадсон, – нестройным хором отозвались ребята.
– Свободны.
Мимо прошли дежурные по лазарету в больничных халатах – два мальчика и девочка из старшей группы – и направились к лестнице на второй этаж. Доктор разбирался с бумагами на столе.
– Извините, доктор Хадсон, есть минутка? – спросила я.
Не отрываясь от бумаг, он протянул:
– А, это ты, воровская душа. Разве я не запретил тебе появляться в моём кабинете?
Решимость боролась во мне со стыдом и желанием скрыться прочь с его глаз, но в его голосе я не чувствовала враждебности или неприязни, поэтому я переборола себя и отчеканила:
– Да, запретили. Но я сейчас кое-что расскажу – только пообещайте, что не выдадите меня.
– Кому не выдавать? – раздражённо пробормотал он. – О чём речь? Давай ближе к сути, я спешу.
Я сделала глубокий вдох и выпалила:
– Директор хочет сдать интернат бандитам!
– Что за вздор? – Он наконец поднял на меня усталые красные глаза.
– Старшие ребята обсуждали это между собой. И… Я случайно услышала их разговор. Не знаю, когда это произойдёт, но готовится что-то нехорошее.
– Я советую тебе не забивать голову ерундой, – устало пробормотал врач. – Возвращайся к своим делам.
– Почему вы мне не верите?
– Потому что этого не может быть! – отрезал Хадсон. – Никто на такое не пойдёт, и тем более – Травиани. За одну только мысль об этом Комендатура его живьём сожрёт.
– А если вы на минуточку представите, что я права? Что тогда?
– Если даже предположить, что ты права… – Он задумчиво поскрёб щетину. – Здесь должны быть замешаны очень большие деньги или власть. Травиани, конечно, жадный и ушлый тип, но не до такой же степени, чтобы так рисковать собой… Кстати, а почему ты пришла именно ко мне? Не боишься, что я сдам тебя? Тем более после того, что ты сделала.
Я отрицательно помотала головой.
– Вы производите впечатление порядочного человека. К тому же вы врач, поэтому давали клятву Гиппократа – не навредить людям… – При этих словах он едва заметно хмыкнул. – А ещё – мне больше не к кому обратиться. Охрана, старшие ребята… Очень многие кормятся с рук директора, и я почти никому не верю.
– Ясно. – Врач поджал губы, обдумывая услышанное. – Мой тебе совет – не нагнетай обстановку и не носись наперевес с этими идеями. Сейчас я должен уехать – меня ждут в полевом госпитале. Вернусь, скорее всего, завтра вечером, поэтому у тебя будет время подумать над своими фантазиями.
Хадсон открыл ящик стола, вытащил оттуда серую папку, щёлкнул замком, подобрал ключи со столешницы и жестом предложил мне покинуть кабинет. Я закипала внутри, но ничего поделать не могла. Что мне оставалось? Кричать и бить его? Я вышла из кабинета, он – следом за мной. Заперев дверь, он решительным шагом проследовал в дверной проём центрального выхода под солнечные лучи и скрылся за углом.
Я стояла и размышляла над тем, что можно было бы предпринять. Чувство беспомощности навалилось на меня, и вдруг краем глаза я заметила какое-то движение. Повернув голову, я встретилась взглядом с одной из дежурных по лазарету. Эвелин из старшей группы стояла у самой лестницы на второй этаж, облокотившись спиной на поручень и скрестив руки, и сверлила меня недобрым взглядом из-под бровей. По моей спине побежали мурашки. Неужели она всё слышала? Неужели она тоже замешана во всём этом? Стараясь унять дрожь в коленях, я проковыляла наружу. Завтрак был безнадёжно упущен, поэтому я отправилась прямо в цех. Мне вдруг захотелось оказаться среди людей…
* * *
… – Волкова!
Я вздрогнула и обернулась, а девичий щебет вокруг затих. Со стороны входа ко мне шёл высокий плотный Маккейн в сопровождении пары ребят помладше.
– Тебя хочет видеть директор. Пошли, мы тебя отведём.
Аня и Вера молча провожали меня непонимающими взглядами, пока я в сопровождении ребят ковыляла к выходу. Остальные девочки делали вид, что ничего не замечают, старательно проделывая очередную строчку в полотне…
Было жарко, время близилось к полудню. Корпус администрации и охраны располагался ближе к въездным воротам. Перед ним на небольшой площадке на высоком флагштоке ветер трепал флаг Комендатуры Каптейна – сине-красное полотнище с бараньей головой анфас.
Проследовав через площадь, мы вошли внутрь здания. Чистые ухоженные коридоры были увешаны картинами и заставлены огромными горшками с зеленью, что резко контрастировало со спартанским бытом в бараках. Прежде я здесь не была, поэтому, пока мы шли по светлым коридорам с высокими потолками, с интересом разглядывала полотна, пытаясь отвлечься от дурных мыслей, скопом лезущих в голову. Визит к директору не сулил ничего хорошего. Я почти наверняка знала, что это прямо связано с моим утренним разговором, который кроме Хадсона слышала только Эвелин. Значит, она тоже состоит в группе заговорщиков…
Наконец, мы подошли к резной дубовой двери. Маккейн постучался и заглянул внутрь:
– Директор, Волкова пришла.
– Спасибо, Гарри, пусть войдёт.
Маккейн распахнул передо мной дверь, и я вошла в кабинет директора. Приглушённый тяжёлыми шторами свет падал на огромный роскошный стол с пресс-папье и аккуратной стопкой книг и журналов. Красивые пейзажи в огромных рамах висели на стенах, а в углу возвышалось двухметровое чучело какого-то страшного дикого животного. Толстый и низкорослый директор Травиани стоял у окна, заложив руки за спину. Он повернулся ко мне, изобразив на одутловатом лице некое подобие улыбки, и вслед за этим – изящным жестом предложил мне сесть в кожаное кресло напротив стола:
– Прошу вас, садитесь, юная леди.
Я покорно опустилась в кресло и тут же потонула в нём. Директор принялся медленно прохаживаться по кабинету, а я ждала, что будет дальше.
– Могу я звать вас Лизой? – наконец заговорил он.
Я пожала плечами. Меня терзали недобрые предчувствия, хотелось поскорее уйти отсюда.
– Прекрасно, Лиза. Вы не случайно оказались здесь, и я буду предельно откровенен с вами. Мне сообщили, что вы распространяете всяческие… слухи, которые могут навредить атмосфере нашего воспитательного учреждения. Вполне допускаю, что вы ослышались или приняли чьё-то враньё за чистую монету. Такое может случиться с каждым, правда же?
Я вновь не ответила. Травиани подошёл к столу и грузно приземлился в свое кресло.
– Я знаю, Лиза, как вы попали к нам. Я сам похлопотал – не забесплатно, конечно, – о том, чтобы вас не выкинули в ближайшую канаву, а вернули вам возможность ходить… Полноценно жить… Я наслышан о вас и о том, как вы боретесь с… Кхм… неудобствами. Вы – очень целеустремлённый человек, и вы мне нравитесь даже несмотря на свой недавний проступок.
Меня внутренне передернуло, но я старалась не подавать виду. Похвала этого человека не сулила ничего хорошего.
– Спасибо, господин директор, – наконец сказала я. – Только… Я пытаюсь понять, к чему вы клоните.
– Скажу прямо. Я хочу, чтобы вы возглавили швейный цех.
– Но почему именно я?
– Вас уважают и побаиваются, а это – главные атрибуты руководителя. Его должны уважать и бояться. Кроме того, я считаю, что мы отлично сработаемся и послужим на благо друг другу и интернату…
Его маленькие поросячьи глазки поблёскивали в полумраке, а губы были растянуты ухмылкой. Я вдруг ощутила волну брезгливой ярости, нахлынувшую на меня. Щеки пылали огнём. Он что, считает меня круглой дурой?!
– Господин директор, я понимаю – вы бизнесмен, – чеканя слова, процедила я. – И задача ваша – минимизировать риски, правда ведь? Но давайте начистоту. Я месяцами копошилась где-то там, в своём бараке, и вдруг наступает сегодняшний день. Даже семилетний ребёнок может сопоставить это ваше предложение с доносом на меня. Вы хотите меня купить. Почему? Потому, что я опасна. Почему я опасна? Потому, что эти так называемые слухи – вовсе не слухи, а правда…
Меня трясло от нервного возбуждения, и я уже начинала жалеть о том, что сказала, но отступать было некуда. Улыбку сдуло с лица директора, и теперь он молчал и громко сопел. Наконец, он прошипел, словно змея:
– Как ты думаешь, девочка, благодаря кому здесь последние недели царит тишина, а? Ты слышишь стрельбу по ночам? Вы все спите спокойно только благодаря мне! Я договорился с мятежниками, и мы теперь мирно сосуществуем!
– Да, они не нападают, но что взамен? – спросила я. – Поставки? Так ведь ими дело не ограничится, да? Вы же хотите сдать им всех нас? Аппетит приходит во время еды, а эти люди, наверное, очень-очень голодные…
Шумно выдохнув, Травиани вскочил и отвернулся к окну. Плечи его, пришедшие было в движение, замерли, и уже спокойным голосом он сообщил:
– Я не заключаю невыгодных сделок. Вот увидишь, все от этого только выиграют. А тебе, пожалуй, стоит отдохнуть в одиночестве.
– Что, решили меня в клетку посадить?
– Изолировать от остальных. Для твоего же блага.
Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник Гарри Маккейн с приятелями. С некоторым усилием я поднялась и, горделиво расправив плечи, заковыляла к выходу. Я чувствовала какой-то неуместный задор, ведь я знала, что в этой схватке правда – на моей стороне…
Карцер располагался в полуподвальном помещении главного корпуса, так что мы просто спустились на четыре пролёта вниз по широкой резной лестнице. Меня провели сквозь узкий коридор мимо полудюжины железных дверей к самой последней. За ней открылось небольшое помещение с серой низкой кроватью и облупленным жестяным ведром в углу. Сверху, из-под самого потолка, через узкое окошко в камеру пробивался робкий уличный свет.
Гарри, дохнув перегаром, втолкнул меня внутрь и буркнул:
– Обеда не будет. Вечером принесут ужин.
Дверь с лязгом захлопнулась, и я осталась одна взаперти. Былой задор куда-то испарился, а стены начали давить почти физически. Воздуха вдруг стало не хватать, в глазах потемнело, и я опустилась на топчан, с трудом переводя дыхание. Сколько меня тут будут держать? И ведь никто не знает, где я, девчонки до сих пор на смене. Вечером они, конечно, хватятся, но кто же пойдёт меня искать по темноте?
Какой же всё-таки подлец этот директор… Настоящий делец, готовый обустроить собственное будущее на руинах чужих жизней. Всё схвачено, всё под контролем, а под ним – настоящая пирамида. Интересно, что он пообещал своим помощникам? Участие в дележе добычи? Может быть, рабов? А может, раздольную свободную жизнь бок о бок с разбойниками? Держу пари, многие были бы не прочь покинуть это прекрасное место хоть тушкой, хоть чучелом…
* * *
Я коротала время, вспоминая школьный курс математики. Формулы, уравнения, теоремы – во тьме и тишине карцера всё это очень отчетливо всплывало в мозгу, будто я только что вышла из школы с полным учебников рюкзаком, хотя с тех пор, как я в последний раз села в раскачивающийся на ветру школьный автобус, казалось, прошло три с половиной вечности…
Незаметно за окошком потемнело, под потолком загорелась тусклая лампочка, и вскоре безмолвная рука открыла маленький лючок у основания двери и поставила поднос со скудной трапезой. Есть не хотелось, но я заставила себя поужинать – хоть какое-то разнообразие и движение. Вернув поднос на место, я устроилась на топчане настолько удобно, насколько это было вообще возможно. Я лежала и глядела в никуда. Не знаю, сколько прошло времени, но сна не было ни в одном глазу, а ночь давно уже опустилась над интернатом…
Вдруг снаружи послышался шорох, за окошком мелькнула тень. Ещё до того, как скрипнула рама, я уже знала, кто это.
– Лиза, ты тут? – раздался приглушённый голос Отто.
– Здесь, – поднявшись с кровати, полушёпотом отозвалась я. – Слушай, как ты меня нашёл?
– Сказали, – неопределённо ответил мой друг. – В лагере есть и хорошие люди, здесь не только сволочи. Я тебя вытащить пришёл… Стаскивай простыню и кидай мне.
Я послушно сдёрнула простыню с матраса, скомкала и бросила её вверх. Отто ловко поймал её, на полминуты исчез из поля зрения, после чего вниз спустилась туго свитая импровизированная верёвка.
– Сможешь ухватиться?
– Попробую…
Спущенный конец простыни я намотала на протез, взялась за полотно обеими кистями и прошептала:
– Тяни…
Отто потянул, а я, молясь, чтобы ничего не оторвалось, упёрлась коленями в стену. Напряжение отозвалось острой болью в руках и ногах, и два метра этой скручивающей боли показались мне почти бесконечностью.
Наконец, Отто ухватил меня под руки и, пыхтя, вытащил через узкую щель окна. Будь я чуточку крупнее – наверняка застряла бы, но мне повезло, и, оказавшись снаружи, в прилегающих к зданию зарослях кустов, я жадно вдохнула воздух свободы. Тело ныло, как после многокилометрового марафона. Отто вытер пот со лба.
– Фух, ну ты и тяжё…
В горячем поцелуе я прижалась к его губам. Оторопев, он не смел пошевелиться, а я, закрыв глаза, с упоением ласкала губы своего спасителя и гладила его лицо металлом кисти. Как бы мне хотелось ощутить сейчас это прикосновение!
Наконец, опомнившись, я отпрянула и прошептала:
– Надо уходить отсюда, пока нас кто-нибудь не заметил!
– Аг-га, пошли. – Наверное, от волнения Отто начал забавно заикаться. – Я тебя п-провожу…
Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, мы выбрались из кустов и гуськом, перебежками пробрались к девичьему корпусу. По счастью, окно в нашу комнату было приоткрыто. Под ним я заключила Отто в объятия и ещё раз прильнула к его губам. Видимо, первый шок прошёл, и он ответил мне взаимностью.
– Ты мой герой, – прошептала я, а щёки мои пылали огнём от волнения.
– Да брось, любой бы на моём месте поступил также. Они хотели утром втихую вывезти тебя куда-то наружу, за ворота. Не думаю, что это кончилось бы чем-то хорошим… Слушай, мне пора, скоро рассветёт.
– Хорошо, мне тоже надо поспать. Очень устала…
Я разомкнула объятия. Отто помог мне взобраться на подоконник и скрылся в темноте – бесшумно, как всегда. Я закрыла окно на щеколду, быстро скинула с себя рабочую робу и с головою нырнула под одеяло. Вера спросонья едва разборчиво пробормотала:
– Любовнички… Сунула ему язычок-то в рот?
Я не ответила.
Я лежала не шелохнувшись, вслушиваясь в каждый шорох за окном. Мне казалось, что вот-вот застучат где-то снаружи тяжёлые башмаки, загремят ботинки по дощатому полу, и властная рука забарабанит в дверь, но было тихо. Если моё отсутствие в камере и было замечено, они вполне могли решить, что лезть среди ночи в корпус к девочкам – не самая хорошая идея. Снаружи уже начинало светать, и я наконец решилась прикрыть глаза…
* * *
Меня разбудил гомон детских голосов где-то в отдалении. Было уже светло, но в комнате я была одна. Похоже, девочки не стали меня будить, полагая, что я всю ночь гуляла с Отто. Я быстро оделась и вышла, улица встретила меня тёплым ветерком и необычайно жарким солнцем. Здесь царило необычайное оживление – ребята и девчонки группками кучковались возле ведущих в мальчишечий корпус дверей, которые преграждала пара охранников интерната.
Мною овладело нехорошее предчувствие. Подойдя поближе, я услышала обрывки тихого разговора:
… – Да кто знает… Может, он кому-то насолил, мало ли. У них же постоянные разборки из-за сигарет, девочек… Да и за слово неосторожное друг друга лупят только так…
Мне вдруг стало жутко тоскливо, а на плечи словно уселась огромная холодная жаба уныния. Я точно знала, что все события последних дней – это звенья одной цепи, и с каждой минутой, с каждым новым звеном становилось всё хуже. Холодный страх шевелился внутри, а я раз за разом повторяла про себя:
«Лишь бы он был в порядке, только бы с ним всё было хорошо…»
Я так и стояла там, не решаясь подойти поближе и спросить, что случилось, когда охранники расступились, и в дверях показались дежурные по лазарету с носилками. На носилках без движения лежало полностью укрытое простынёй тело. Гомон смолк, в полной тишине дежурные пронесли носилки мимо застывших детей, медленно удаляясь в сторону серого медкорпуса.
Сердце моё бешено колотилось, жаба на плечах становилась всё тяжелее. Ещё чуть-чуть – и я упаду на асфальт, раздавленная бесформенной холодной массой. Откуда-то появилась заплаканная Аня и молча обняла меня, прижавшись лицом к моим волосам. И в этот момент я всё поняла…
* * *
Я вырвалась из Аниных объятий и убежала в заросли за корпус. Слёзы ручьями лились из глаз, хотелось умереть, и я до боли сжимала кистями рук плечи, бока, бёдра – лишь бы боль физическая затмила собой всё вокруг. Не знаю, сколько я просидела так, привалившись к стене и уткнувшись лицом в колени, но через некоторое время рядом со мной бесшумно села Вера.
– Его задушили подушкой, – сказала она. – Подозревают соседей по комнате, их увели в карцер под конвоем… Знаешь, это ведь не самая худшая смерть. Может, он и не мучился почти…
Мне захотелось ее ударить, но я продолжала сидеть без движения, сдавливая побелевшие предплечья протезами кистей.
– Я понимаю, как тебе хреново сейчас. – Вера коснулась моего плеча. – Но ты жива, твоя-то жизнь продолжается. И я жива, и Анюта. Нам надо держаться вместе, и всё будет хорошо!
– Да что будет хорошо-то?! – горько воскликнула я. – Что вы можете сделать?! Вы даже не знаете, что происходит! И если хочешь знать, Отто погиб из-за меня!
– Не говори ерунды! Даже если тебя к нему кто-то приревновал, ты просто не можешь быть виновата…
Какая же ты глупая… Что с тебя взять? Святая простота… Я подняла голову и посмотрела на неё. Она вздохнула:
– Ох, милая моя, на тебе лица нет… Дай я тебя вытру… – И, достав откуда-то платок, принялась обтирать мне щёки.
– Он велел мне никому не рассказывать, но, наверное, это уже не имеет значения, – пробормотала я. – Сегодня, может быть, ночью, директор впустит сюда мародёров. Вчера меня заперли в карцере, а рано утром Отто меня оттуда вызволил. Если бы не он, не знаю, где я была бы сейчас…
Вера сделалась очень серьёзной, помолчала некоторое время, переваривая информацию, а потом встала, отряхнулась и заявила:
– Лиза, отсиживаться здесь смысла нет. Нужно вставать и действовать. Вспомни, через что ты уже прошла, и пусть это придаст тебе сил. Пойдём, лучшее лекарство для тебя сейчас – это работа…
Она протянула руку и помогла мне подняться…
Про меня, кажется, все забыли, а может быть, решили не трогать от греха подальше, и только Гарри Маккейн, сидевший с сигаретой в зубах на крыльце главного корпуса, сверлил меня взглядом красных глаз над тёмными синеватыми мешками, пока я понуро брела в цех, чтобы там отдаться делу. На душе было пусто, и мною овладевало тупое безразличие, но где-то в глубине сознания пульсировала единственная мысль, которая тонкой нитью связывала меня воедино и не давала развалиться на части – нужно было дождаться приезда доктора Хадсона и встретиться с ним, пока не поздно.
У самого цеха, вспомнив недобрый взгляд Маккейна и то, как за мной пришли вчера, я решила свернуть и добраться до лазарета, чтобы переждать в кустах под его стенами до возвращения доктора. На территории было безлюдно и, кажется, меня никто не заметил. Затаившись под окном кабинета доктора Хадсона, я слышала, как кто-то выкрикивал моё имя, но не отзывалась. Похоже, старшие обходили лагерь, пытаясь меня найти. Путь назад был надёжно отрезан. Небо постепенно затягивали привычные тучи, а мелкая морось покрывала влагой кусты и дорожки. Было промозгло и зябко, но я так и просидела почти весь день на одном месте, не шелохнувшись…
* * *
Хадсон вернулся, как и обещал, ближе к вечеру. Едва открылась со скрипом дверь в его кабинет, я встрепенулась в своём убежище и быстро, как могла, обогнула здание. Заглянув за угол, убедилась, что возле входа в лазарет никого нет, затем шмыгнула внутрь и в несколько шагов оказалась в кабинете доктора. Схватившись за косяк, тяжело дыша, прямо с порога я выпалила:
– Доктор, они убили его!
– Я знаю, – бесцветным голосом ответил он. – Очень жаль, отличный был парень…
– Всё это из-за того, что он сначала рассказал мне, а потом помог выбраться из карцера. А сегодня ночью они откроют лагерь бандитам, и тогда всё пропало… У директора, похоже, какие-то давние договорённости с ними…
– Я знаю, Лиза, знаю… Прикрой, пожалуйста, дверь. И говори потише, тебя могут услышать… Снова.
– Что? В смысле, вы знаете?
Хадсон опустился на стул.
– Я знаю, что Травиани давно вышел на контакт с местной крупной бандой. Взамен на продукцию они гарантировали безопасность интернату и логистическим маршрутам.
– Так вы договорились с врагом? Но это же… Это предательство.
– Это политика, девочка. И не исключено, что эти договорённости сохранили множество жизней, а то и весь интернат.
Горькая правда щипала глаза, и я воскликнула:
– Но то, что готовится, намного страшнее перемирия! Он хочет сдать им весь лагерь, вместе с нами! А ещё они убили Отто!
– Мне очень жаль, но его уже не вернуть…
– Ну сделайте же что-нибудь! В ваших силах изменить ход событий!
Он протер ладонями усталые глаза.
– Хорошо, я поговорю с начальником охраны. Он – правильный человек. Ситуация с убийством – это то, к чему я не могу относиться спокойно. А ты оставайся здесь, не включай свет и веди себя тихо. Потом что-нибудь придумаем, а пока я закрою тебя снаружи.
Я кивнула и села на кушетку в углу. Хадсон вышел, замок щёлкнул, и я осталась наедине с чувством опасности. Там, снаружи меня искали, не особо, впрочем, стараясь, ведь я уже не представляла угрозы. События развивались стремительно, и повлиять на них я уже не могла. Или могла? В любом случае, мне следовало попробовать как-то подготовиться на случай, если придётся защищать себя…
Я вскочила и принялась обыскивать ящики стола в поисках хоть какого-то подобия оружия. Верхний ящик стола был заперт. Какие-то бумаги в нижнем ящике, подписанные пузырьки с лекарствами в шкафу, коробка с бинтами в тумбочке, небольшой скальпель… Скальпель! Я кое-как замотала его несколькими слоями найденного тут же бинта и спрятала в карман робы, затем вернулась на кушетку и замерла в ожидании. Я чувствовала холодок в желудке, а тело трясло мелкой дрожью. Чувство опасности усиливалось, но мне придавало уверенности твёрдое лезвие, которое я ощущала под слоем ткани…
Доктор Хадсон вернулся довольно скоро, запер дверь изнутри, подошёл и присел рядом со мной на кушетку. В его блестящих глазах читалось волнение и какая-то неуловимая нотка безумия. А может, он был пьян? В лицо мне пахнуло лёгким перегаром.
– Ты оказалась права, он договорился впустить сюда настоящих отморозков, – заплетающимся языком проговорил доктор. – Охрана в курсе происходящего, но не все согласны с таким раскладом. Травиани непреклонен, Симмонс не смог его переубедить, поэтому они решили помешать его планам, захватить КПП и силой заставить его передумать. Это должно случиться во время вечернего мультфильма, когда будет происходить смена караула.
– Очень надеюсь, что они справятся, – бесцветно сказала я.
– Должны справиться… Чёрт, ума не приложу, как я на это подписался, но… У нас совсем не осталось времени… В общем, Симмонс и его отчаянные ребята в меньшинстве, поэтому подельников Травиани надо будет отвлечь… – Переведя дыхание, он сунул руку в карман и достал небольшой тёмный цилиндр. Взвесив его в руке, заговорщически продолжил: – Они дали мне светошумовую гранату. Где-то в полдесятого я взорву её за корпусами. Шум будет что надо… Дьявол, я и сам до конца не верю в этот план…
– Я пойду с вами, – твёрдо сказала я, взяв его за руку. Он опустил глаза и машинально уставился на железную кисть.
– Это исключено. Тебя ищут, и если найдут…
– Если найдут… Или если ваш план провалится, то в любом случае – хуже мне уже не будет.
– Пожалуй, ты права… Отчаянная ты девчонка… Я не смогу держать тебя взаперти, но имей в виду – с того момента, как мы выйдем отсюда, ты сама за себя в ответе.
– А когда было иначе?
Задребезжало стекло – в оконную раму гулко ударил докатившийся откуда-то издалека раскат грома…
* * *
В назначенный час, когда было уже темно, мы выбрались из лазарета и направились в сторону от ворот, за мальчишеский корпус. Хадсон шёл впереди, я старалась не отставать. Пробираясь под самыми окнами, я вдруг услышала сверху громкий хохот. На втором этаже горел свет, окно было открыто, и я отчётливо услышала голос Маккейна:
… – Что буду делать я? Выйду на свободу отсюда вместе с этими ребятами! Понимаешь, вот это – настоящая свобода! Брать, что хочешь, трахнуть любую девку, которую захочется! И никто мне не указ! Ну, за свободу!
Раздался приглушённый стук стекла об стекло. Я буквально окаменела под окном, превратившись в слух. Доктор тоже остановился в метре и теперь, вопросительно задрав брови, глядел на меня. Тем временем заговорил другой голос:
– А я Дженни себе заберу. Как только всё это закончится, она уже не сможет так просто меня отшить. Заберу по праву сильного!
– Трофей, да?
– Точно, трофей. Кто сильнее – тот и прав… Слушай, Гарри, у тебя же ещё оставался дозняк после вчерашнего? Может, разбодяжим на двоих?
– Эй! – обиженно тявкнул третий голос.
– Ну, на троих…
– Нет уж, это последний. Падла Кацман меня с запасом прокатил, а из-за этой сучки я вынужден колоть заначку. Ох, я бы её прямо там, в карцере… Если бы только главный разрешил… Ну, хотя бы на ушастом отыгрался.
Внутри меня что-то щёлкнуло. Прошло ещё несколько секунд, и второй голос сказал:
– Как ни крути, всё-таки мне жаль этого лопуха Отто. Он был неплохим парнем так-то, всё в благородство играл…
– Да с чего вдруг жаль-то? – отозвался Маккейн. – Он – поганый нюхач! Был крысой и закончил, как крыса. Я не задумываясь удавил бы его ещё раз…
Сознание стало кристальным, абсолютно ясным, внутри меня будто заработала какая-то программа, и я, придвинувшись к доктору, ловко выхватила гранату, которую он зачем-то всю дорогу держал в руке. Хадсон выпученными глазами смотрел на меня и отрицательно мотал головой, и где-то в глубине души я мимолётом удивилась, насколько легко справлялась теперь с протезами. Сжав губы, я развернулась и вдоль стены направилась обратно – ко входу в корпус.
Я чувствовала невероятный прилив энергии, кровь закипала и бурлила в жилах. Ничто было не в силах остановить меня, и я уверенным шагом стучащих по деревянному полу протезов проследовала к лестнице на второй этаж. Пока я шла по длинному коридору, в сторону от меня шарахнулись пара ребят и, ускоряя шаг, скрылись где-то за моей спиной.
… Дверь. Ещё дверь. Ещё одна… Здесь. Внутри помещения гоготали, а из щели под дверью бил яркий свет. Я аккуратно распрямила усики гранаты, вытащила чеку и, прижав скобу к цилиндру левой рукой, зажмурилась и сделала глубокий вдох. Подняв протез правой руки, постучала в дверь, открыла глаза. С той стороны затихли, бас Маккейна произнёс:
– Кто это ещё, на хрен, припёрся?
Дверь распахнулась. Гарри Маккейн возвышался надо мной, а лицо его расплывалось в самодовольной ухмылке.
– Ба, да вы посмотрите, кто к нам пожаловал! А мы тебя уже обыскались! Ну заходи, выпьешь с нами…
– Сейчас, милый, – почти шёпотом произнесла я. – Только паразитов вытравлю…
Легонько взмахнув рукой, я разжала протез, и металлический цилиндр, отскочив от паркета, покатился в центр комнаты. Рывок в сторону – я прислонилась спиной к стене и, зажмурившись и открыв рот, прижала руки к голове. Из помещения раздалось:
– Мля, да это же…
Оглушительный хлопок со стекольным звоном сотряс помещение, уши ватой забил свистящий гул, а из дверного проёма брызнули пластиковые осколки. Вслед за взрывом из комнаты последовал утробный рёв. Пора!
Путаясь в ткани, я нащупала тв?рдую ручку скальпеля, резким движением сорвала с него обмотку и вошла в помещение.
Внутри столбом стояла пыль, по полу была разлита пенная лужа с плавающими в ней рыбьими ошмётками, а прямо посреди комнаты, сидя на заду и схватившись за голову, корчился Гарри Маккейн. Двое его приятелей стонали и хрипели на кроватях, между ними стоял столик с закусками. Сквозь гул в ушах я слышала трёхэтажный мат. Мною овладело дикое возбуждение, руки дрожали – вот он, мой счастливый шанс! Отто, ты будешь отмщён!
От всей души размахнувшись, я что было сил пнула Маккейна в челюсть протезом ноги. Хрустнуло, и здоровяк повалился навзничь. Рухнув на колени рядом с ним, я дёрнула кверху голову вопящего что-то Гарри и со всего размаху всадила скальпель ему прямо в горло. Брызнуло красное. Ещё удар, и ещё, и ещё… Это тебе за Отто, за моего друга…
«Чавк, чавк, чавк», – звуки заполняли мою черепную коробку до самых краёв, переливались через край. Я вошла в раж и била его острым лезвием, а он лежал на полу и даже не пытался защититься, булькая кровавыми пузырями из пробитой гортани. Я не могла остановиться, брызги горячей крови с каждым ударом орошали металл протезов, робу и лицо…
… Из бесконечного кровавого безумия меня выдернул последний предсмертный хрип Маккейна. Издав какой-то неестественный свистящий звук, он испустил дух. Будто бы очнувшись ото сна, я услышала топот ботинок где-то в коридоре, швырнула скальпель на пол, в три прыжка оказалась у окна и, оттолкнувшись от столика, сиганула вниз. Кувырок, примятая трава и хруст осколков выбитого стекла – и привычный уху транслятор летит куда-то в темноту…
Больно не было, адреналин ослеплял меня, я вскочила и увидела прямо перед собой доктора Хадсона. Он вцепился в свои взъерошенные волосы и ошарашенно смотрел на меня круглыми, как блюдца, глазами.
– Lisa, are you fuckin’ insane?!
– Доктор, нам некогда! Бежим отсюда!
Не было времени копаться в траве в поисках переводчика, поэтому мы быстро обогнули здание. Выглянув из-за угла, я заметила, как со стороны ворот ко входу в корпус трусцой бежала охрана. Когда они скрылись из виду, я устремилась к воротам, а Хадсон, тяжело дыша, последовал за мной. Добравшись до ворот, я увидела нескольких охранников в полной экипировке. Пара человек стояли на крыше КПП, ещё двое внизу при виде нас подняли стволы, и зычный голос скомандовал:
– Halt! Who goes there?!
– Hudson here! – крикнул доктор. – The runaway's with me, she's been hunted!
Из дверей КПП вышел начальник охраны Симмонс.
– Holy hell, doc… It's not the best time to bring visitors. The whole camp will be here at any moment… Gosh, girl, what happened to you?! – Он всплеснул руками. – You're covered in blood! Are you hurt?
– Нет, я в порядке! – воскликнула я, поглядывая назад. – Но мне нужно уходить из лагеря!
– Where are you off to?! It's pitch darkness there… Besides, there will be very hot here, next to the gate. You should get back to your room.
Хадсон заговорил:
– Eric, she doesn't belong here anymore… In the end, she will be safer on the outside.
– Goddamn, what am I doing… – пробормотал Симмонс. Крикнул вполоборота, глядя куда-то поверх наших голов: – Open the gate, Igor, let the girl out!
Механические ворота с лязгом шевельнулись, образуя небольшой зазор. Я выпалила:
– Спасибо большое!
– Do not thank me, thank him. – Он указал на угрюмого Хадсона. – You'd better be going, we've got company…
Симмонс взял автомат наизготовку и передёрнул затвор, а я проследила за его взглядом – сквозь полумрак от корпусов в нашу сторону шагала дюжина вертухаев. Протискиваясь в щель ворот, я в последний раз обернулась и посмотрела на спины Симмонса в бронежилете и стоявшего рядом с ним доктора Хадсона, уперевшего руки в бока. Его серая рубашка с коротким рукавом выделялась в ночном мраке, а силуэты позади них были уже совсем близко.
Я покинула периметр интерната, и ворота со скрежетом задвинулись в паз. Мне вдруг стало невыносимо одиноко, я была совершенно крошечной здесь, за стеной. Обернувшись на дорогу, исчезающую во тьме где-то за лучом прожектора, я услышала зычный голос Симмонса:
… – Gentlemen! I know what you're up to, and it's my duty to stop you!..
Не дожидаясь дальнейшего развития событий, я торопливо заковыляла прочь от ворот. Когда глаза привыкли к темноте, я начала различать дорогу, уходящую лесную чащу, и клочья тумана, стелющиеся в низинах по бокам от насыпи. Адреналин сходил на нет, а его место, всё моё тело постепенно занимала вяжущая боль.
Где-то за спиной раздался выстрел, и я вздрогнула. Оглянулась и увидела далёкие ворота и луч прожектора, освещавший небольшой кусок дороги. Оглушительной канонадой застрекотали автоматы и одиночные выстрелы, и через полминуты всё стихло. Со стороны леса, приближаясь, доносился гул многочисленных двигателей, а меж деревьев мелькали лучи фар.
Оскальзываясь и спотыкаясь, я быстро спустилась с дороги, прошла несколько десятков метров, а когда насыпь скрылась из виду, привалилась к дереву и тихо заплакала…
Глава IX. Ретроспектива
… – Полагаете, у меня был выбор, профессор?
В тихой полутьме коридора по лицу Рональда Мэттлока пробежала тень.
– Выбор есть всегда. – Он немного помедлил, взвешивая слова. – Но, к сожалению, бывает так, что, избавляя этот мир ото зла, мы сами впитываем зло в свою душу. Понимаете, если где-то убыло, то где-то обязательно прибыло. Второй закон Ньютона.
– Вы говорили о судьбе, – вспомнила я. – Наличие судьбы означает, все мои решения уже просчитаны наперёд, дорожка проложена, и мне с неё не свернуть. Так какой тут может быть выбор?
– В каждый момент времени вы делаете тот или иной выбор, Лиза, чем и определяете свою дальнейшую судьбу здесь и сейчас. Но вы же не станете оспаривать наличие обстоятельств?
Я не ответила. Если твоя совесть чиста – значит ты не существуешь. Правильного выбора нет, есть только выбор между бо?льшим и меньшим злом. Не обмани, не укради, не убей… Люди придумали себе систему сдержек, чтобы было легче выбирать меньшее зло, и сдержки эти работают только тогда, когда всё в порядке. Но стоит только внешнему давлению усилиться – их задвигают в дальний угол вместе с совестью, честью, чувством справедливости. Разнится только порог нажима, после которого тонкая корочка идеалов и принципов покроется трещинами, словно мутный ледок после утренних заморозков…
* * *
Я колотила грушу, подвешенную к металлическому рейлингу в грузовом отсеке, и прокручивала в голове разговор с профессором. «…Избавляя этот мир от зла, мы впитываем его в свою душу…» Что чувствует загнанный в угол зверь? В какой момент его страх превращается во всепоглощающую ненависть, а отчаяние – в холодный расчёт? Всё зависело лишь от силы удара, который тебе нанесут. И если удар будет силён, и ты выстоишь – уничтожь обидчика или, по крайней мере, сделай так, чтобы он всю оставшуюся жизнь жалел о содеянном.
Удар левой… Левой… Правой… Отскок и ногой с разворота… Хлопки эхом разносились по ангару, груша мерно покачивалась, а на тактические линзы проецировались четырёхзначные числа силы удара. «1125 кг» … «1012 кг» … «1191 кг» …
Врата остались далеко позади. Вышедшие из них вместе с нами корабли разошлись, удаляясь друг от друга разными курсами в неведомые края, а мы приближались к Земле. Дядя Ваня ковырялся внутри глайдера, пытаясь найти пресловутую брешь в кабине, рядом с ним стоял профессор, робко заглядывая внутрь открытого капота. Томас тут же, на полу, копошился в тарелке, не гнушаясь человеческой пищей из синтезатора, которой его кормил Мэттлок.
– Иван, почему вы назвали корабль именем «Надюша»? – спросил профессор.
– Моя покойная супруга… Мы с ней душа к душе прожили почти шестьдесят лет. Потом она тихо во сне ушла, а я остался. И однажды, в особенно трудную минуту назвал корабельный компьютер её именем. Так и повелось…
– Да, все когда-то уходят, – с отрешённым спокойствием в голосе пробормотал Мэттлок. – Но вы, Иван, решили задержаться тут подольше, правда ведь?
– Всё так, – кивнул механизм. – Я очень любознательный человек, и мне чертовски интересно, чем всё это закончится.
– Не хочу огорчать вас, но всё это не закончится в ближайшие пять миллиардов лет, и даже со всеми возможными модификациями…
Механический голос «Надюши» прервал профессора:
– Внимание! Направленный входящий лазеросигнал с Земли. Экипажу рекомендовано проследовать к интеркому и принять звонок.
Я уже догадывалась, кто звонил, и по спине моей пробежал холодок. Не подав виду, я кивнула дяде Ване, который слегка повернул механическую голову и вопросительно взирал на меня глазком камеры, и направилась в свою каюту. Оказавшись в помещении, подскочила к плазменной панели монитора и ответила на вызов:
– Лиза. Слушаю.
– Здравствуй, Елизавета, – произнес тихий вкрадчивый голос – изображения на экране не было. – Как продвигается наше общее дело?
– Мы упустили объект в Музее. Нас опередили буквально на пару минут…
– Да, я в курсе. И это меня крайне печалит. Насколько я понимаю, вы переходите ко второму этапу?
– Второй этап?
В голосе зазвучали нотки раздражения:
– Девочка, после единицы обычно следует двойка. Второй этап вашей операции, который стал теперь основным, ведь вы бездарно профукали первый – это семь пластин на Земле.
– Но когда вы собирались нам рассказать о них?
– Что и когда говорить вам – я буду решать самостоятельно. А от вас мне нужен результат! Если результата не будет, мне придётся поручить второй этап другим специалистам, как я теперь сделал это с первым. Надеюсь, ты понимаешь, что это будет означать для вас?
Я скрипнула зубами. Голос продолжил уже спокойнее:
– Не дайте себя опередить. Преследователи уже наступают вам на пятки, поэтому ждать подмогу некогда. Единственное, что я могу сделать – это дать информацию… Лиза, я знаю – твоя команда очень способная, ваша репутация и месяцы вашего сотрудничества с моими друзьями это подтверждают. Но это больше не тайная операция, вам нужно действовать решительно, быстро, и выложиться по максимуму, потому что от этой работы зависит всё. Всё поставлено на кон! Мы не можем проиграть, ясно?
– Мы не подведём, – решительно ответила я. – Кстати, не знаете, кто они? Те, кто нас опередили.
– По моим данным, это оперативная группа Росса.
– Росс? Но Ваня засёк «Голиаф» Конфедерации. Откуда он мог у них взяться? Их всего-то три штуки на весь флот…
– Это не мог быть «Голиаф». Единственный введённый в строй «Голиаф» с экспериментальной прыжковой установкой на момент инцидента на Джангале был за много парсеков оттуда, а второй всё ещё стоит на стапеле на лунной орбите. Это была очень умелая маскировка, не иначе… Ставки слишком высоки, Лиза. Они не должны заполучить «Книгу» целиком, потому что в этом случае мы её больше никогда не увидим. И последствия будут катастрофическими.
Похоже, заказчик знал намного больше, чем я могла себе представить. Мною овладевало любопытство, и я поинтересовалась:
– Подробностей не будет?
– Не будет, они вам ни к чему. Всё как всегда. Сосредоточьтесь на поставленной задаче и не забивайте себе голову лишними деталями. Жду результата. Конец связи.
Интерком умолк. В памяти начали всплывать фрагменты воспоминаний, слухов, домыслов и публикаций из прессы. Я присела возле монитора и открыла электронную энциклопедию. Значит, Росс…
* * *
Первый тревожный звоночек раздался в начале тридцатых годов прошлого века, когда учёные выдали среднесрочный прогноз, согласно которому невозобновляемые ресурсы Земли по большей части истощатся к середине столетия. Уже тогда нефть можно было добыть лишь глубоко под землёй – близкие к поверхности месторождения были выработаны, а некогда богатые страны Ближнего Востока превратились в комок сцепившихся друг с другом голодных змей. Кто мог такое предположить во времена, когда можно было палку в песок воткнуть – и оттуда брызнет жирный чёрный фонтан?
Учёные, однако, успокаивали – всё не так уж плохо, у нас полно возможностей. Люди же приспосабливались, возвращаясь к угольной энергетике и продвигая «зелёные» технологии. Ветряки и солнечные коллекторы сделались совершенно обыденным делом; обязательным атрибутом каждого коттеджа стали фотопанели на крыше; люди массово пересаживались на электротранспорт, взвинчивая до небес темпы добычи редкоземельных металлов в нищих африканских странах. Одновременно с этим атомщики ведущих мировых держав получали всё новые и новые заказы, и это время стало золотым веком ядерной энергетики, её вторым расцветом. Однако если бы всё было так просто…
Человечество росло, и численность его увеличивалась за счёт беднейших стран мира, которым требовалось всё больше питьевой и технической воды для сельского хозяйства, что вкупе с новыми ГЭС, выраставшими поперёк рек, словно грибы после дождя, вызывало дефицит пресной воды в жарких районах планеты, очень неудачно наложившийся на энергетический кризис.
В какой-то момент люди побежали с насиженных мест. Они просто собирали вещи и уходили – с юга на север. Целые караваны пересекали разраставшиеся пустыни, чтобы осесть хоть где-то, где не нужно было бы ежедневно лихорадочно соображать о том, где же достать живительной влаги для себя и своей семьи. Государства пытались закрыть границы и даже расстреливать людей десятками для острастки остальных беженцев, но с людьми, которым нечего терять, это не работало. Особенно, когда людей этих – сотни тысяч.
Границы африканских, а потом и ближневосточных стран сминались и рвались, как мокрый картон. Те, кому повезло пересечь Сахару, озолотили контрабандистов, наводнивших Средиземное море, а жителям одряхлевшей Европы приходилось учиться жить со своими новыми соседями, любезно переправленными по воде с южного побережья. Старые беженцы – свидетели последствий колониальной политики, – искавшие более сытой жизни, с трудом уживались с новыми, которых несла на север волна отчаяния. Сбывались самые худшие опасения демографов, и баланс населения стремительно смещался в пользу многодетных малообразованных, если не сказать диких, мигрантов.
Огромной России удалось несколько сгладить великое переселение народов – она стала ведущим экспортёром воды и энергии, но беженцы из Передней и Южной Азии естественным образом выдавливали обитателей Средней Азии, которые в свою очередь массово переселялись на Русскую равнину. Сибирской водой снабжалась добрая половина континента Евразия, а природным газом – вся Европа и страны Индокитая. Русские атомщики, не покладая рук, ударными темпами сооружали десятки атомных станций по всему миру.
Ставшие к тому моменту национал-социалистической однопартийной республикой, США в удобный момент вытащили из пыли доктрину Монро и самоизолировались на американских континентах, запустив целую серию захватнических войн за ресурсы стран Латинской Америки.
Мир изменился до неузнаваемости…
К 2040 году США и Китай – основные участники лунной гонки – обустраивают собственные вахтовые лунные поселения. Россия, выбывшая из престижного соревнования, концентрируется на создании прорывных двигательных технологий, считая освоение Луны отвлекающим ресурсы и не оправдывающим себя проектом. Была поставлена амбициозная цель – поиск нового дома для человечества с отработкой технологий на марсианском полигоне.
Тем временем, из-за варварской эксплуатации остатков пахотных земель и использования токсичных удобрений разрастание пустынь ускорялось, а в Африке те, кто по каким-то причинам не сбежал, массово умирали от эпидемий, голода и жажды. Казалось, природа уже подписала человечеству смертный приговор, который люди за предыдущие десятилетия составили своими же руками.
В середине 2041 года началась Первая Водная Война между Аравией и Ираном, которая положила начало разрушению субэкваториальных государств. В течение десятка лет войнами «все против всех» заполыхали Южная Америка, север Африки, Ближний Восток и юг Европы. Постепенно государственные образования в этих регионах фрагментировались на враждующие друг с другом анклавы. Государства распадались, границы анклавов менялись почти еженедельно, и единственной задачей людей на этих территориях стало выживание. Миграционные потоки усиливались, росла радикализация людей, а преступность в странах, оказавшихся под натиском миграции, галопировала.
На излёте 40-х годов, когда по Европе распространялась Римская Желудочная Чума, первоисточник которой так никогда и не был определён, Россия заперла границы и приостановила транспортное сообщение с внешним миром. Осознавая всю пагубность ситуации, её руководство объявило старт проекту «Преодоление», пригласив в него все передовые страны. Смешно было рассчитывать на то, что ситуацию спасут пара лунных поселений да полдюжины космических станций, которые к тому моменту болтались на орбите планеты, ведь задача перед людьми стояла нетривиальная – найти альтернативу своей родине, Земле.
На космические разработки были брошены все силы – цивилизованная часть планеты буквально обросла современными промышленными моногородами и научными комплексами, которые работали во всех направлениях, потенциально связанных с освоением дальнего космоса. Материаловедение, энергетика, системы жизнеобеспечения, робототехника, криотехнологии, селекция… В многоэтажных подземных комплексах учёные трудились над двигателями, основанными на новых физических принципах…
За последующие три года, объединив усилия, Россия, Китай, Евросоюз, Объединённая Корея и Япония реализовали проект по созданию полноценных автономных баз на Луне и Марсе, модернизировав уже существующие китайский и русский проекты. Сети подземных жилых модулей приняли постоянных жителей, гидропонные фермы обеспечивали их едой, посадочные площадки принимали всё новые и новые грузы, а на тренировочных базах готовились терраинвенторы – будущие покорители далёких миров.
Это был лишь робкий шаг за последнюю на тот момент границу – границу земной атмосферы, однако человечество получило надежду. Орбитальные телескопы сканировали Млечный Путь сектор за сектором, спутники-разведчики отправлялись в дальние рейсы, а по мере обнаружения потенциально пригодных для обитания планет группы добровольцев в состоянии искусственного сна уходили в «путешествие в один конец» на специально оборудованных кораблях. Вероятно, многие ко дню сегодняшнему уже погибли или умерли своей смертью, а кое-кто из них до сих пор летит в полной темноте и тишине в невообразимо далёкую неизвестность по заложенному когда-то в корабельный компьютер маршруту…
Вся эта титаническая работа принесла результаты – русские довели до ума полный термоядерный цикл в миниатюрных устройствах, что позволило создать двигатель колоссальной мощности с почти неограниченным запасом хода. В серию пошли электромагнитные движки для задач маневрирования. Значительно упростились технологии производства сверхпрочных металлов и пластиков. На орбиту были выведены корабельные верфи, и налажена конвейерная сборка космических аппаратов…
В 2056 году в США из-за огромной социальной напряжённости разгорается противостояние, прозванное впоследствии Великой Гражданской Войной. Тяжеловооружённое партизанское подполье ведёт войну на уничтожение с полицией и нацгвардией. Экономика терпит чудовищный ущерб, а снабжение экспедиционных войск вдали от родных земель фактически останавливается. На этом фоне в зарубежных подразделениях, разбросанных по всему западному полушарию, зреет недовольство. Лишившись регулярного подвоза еды, средств гигиены и лекарств, полуголодные оборванные солдаты массово отказываются подчиняться приказам, берут в плен либо убивают командный состав, и отправляются домой.
Группа инициативных офицеров среднего звена берёт процесс в свои руки, и в результате двойного военного переворота руководство страны переходит к хунте, которая объявляет бессрочное военное положение. Гражданское противостояние ценой огромных жертв удаётся задавить, однако недостаток ресурсов и опустынивание земель вынуждает нищее, но хорошо вооружённое государство на крайние меры – на войну за Арктику, мировую кладовую ресурсов, которой на тот момент единолично распоряжалась Россия. Начинаются спешные военные приготовления на Аляске и в Европе, военная хунта рассчитывает на перевес в живой силе и средствах её доставки. Россия в свою очередь, наблюдая за стягивающимися войсками, до последнего призывает американцев к благоразумию, используя все международные площадки…
В назначенный день началось полномасштабное наступление войск наспех сколоченной коалиции во главе с США. Поначалу быстрое продвижение в глубь Дальнего Востока и к Москве постепенно увязало в болотах, лесах и оборонительных траншеях. Вскоре союзники утратили превосходство в авиации, а ещё через некоторое время в войну вступил Китай, развернувший против агрессора всю мощь своего тихоокеанского флота.
Окончилось всё вполне предсказуемо – после непродолжительных, но масштабных боестолкновений американцы потеряли инициативу, завязли в тяжёлых боях и применили бомбардировщики и подводные лодки с ядерным оружием на борту. Русские системы регистрации ракетного нападения сработали как часы, и в воздух воспарили десятки баллистических ракет. В стороне от конфликта не остались и другие ядерные державы – Англия, Индия, Пакистан, Палестина…
В ходе Третьей Мировой Войны и в последующие несколько лет была уничтожена половина населения Земли. Атомным бомбардировкам подверглись самые густонаселённые районы мира, промышленные кластеры и военные базы на перекрёстках сухопутных и морских маршрутов.
Из-за очагов радиоактивного заражения многие торговые пути были прерваны, а беднейшие страны лишились возможности закупать продовольствие и питьевую воду из стран-доноров, которые сконцентрировались на собственном выживании. Голод, болезни, мародёрство и гражданские конфликты с новой силой разгорелись по всему Глобальному Югу на долгие годы вперёд.
США, потеряв оба побережья, развалились на три десятка небольших государств и занялись, наконец, своими внутриамериканскими делами. На территории России более всего досталось Черноземью и Дальнему Востоку. Московская же агломерация, будучи прикрыта самым совершенным в мире противоракетным щитом, осталась почти невредимой – лишь тяжёлая коричневая пыль и частые радиоактивные осадки напоминали жителям столицы о войне ещё долгие годы…
В ходе войны в Евразии родилось огромное Евразийское Содружество, вобравшее в себя Россию, Китай и многие другие государства континента, осознавшие необходимость тесного сотрудничества в этот непростой для человечества период.
Несмотря на все трудности, всё это время разбросанные по холодной Сибири подземные моногорода, превратившиеся в неприступные крепости, исправно работали на космос, тяжёлые корабли выводили на орбиту грузы, на нетронутых войной космических верфях печатались узлы и элементы, собираясь в гигантские космические суда.
В назначенный час с орбиты планеты в далёкое путешествие по намеченному маршруту отправились сорок тысяч терраинвенторов на флотилии из полусотни кораблей. Лучшие умы Евразии – учёные, военные, агрономы, инженеры – буквально «собрали вещи» и целым флотом последовали в направлении одной из перспективных экзопланет, положив начало массовой межзвёздной экспансии.
Добровольцев было не счесть, но выбор пал лишь на каждого тысячного. Вполне вероятно, многие из желавших покинуть родные места пришли к выводу, что делить один дом с homo sapiens, которые довели Землю до ручки, им не с руки. Для кого-то детская мечта об освоении космоса наконец стала реальностью. Кое-кто утолял извечную человеческую тягу к новым открытиям, а кому-то просто хотелось сбежать от проблем.
Так или иначе, все они дали торжественную клятву не оставлять в беде свою порядком истерзанную большую Родину, попрощались с близкими и погрузились в анабиоз. Если и существует понятие коллективного разума – первые терраинвенторы по праву могли считаться таковым…
Через тридцать лет, обосновавшись на небольшой холодной и каменистой планете Росс-154, они вышли на связь с большой Родиной, а ещё через десять лет, в 2099 году – появились воочию из подпространственного туннеля между орбитами Марса и Юпитера. На гигантском межзвёздном тягаче они привезли с собой модульные гиперврата, собрав и установив их над плоскостью вращения Солнечной Системы. За время своего отсутствия Большая Экспедиция изрядно отдалилась от людей Земли, превратившись в закрытую коммуну, доступ в которую извне был заказан. Никто не бывал на Россе-154, никто не знал, что там происходит, однако россы согласились помочь землянам в деле развития и колонизации соседних пригодных для жизни планет…
Человечество вошло в новый, двадцать второй век, с новой надеждой и новыми стремлениями. С появлением гиперпереходов расстояния между мирами невообразимо ужались, была налажена торговля ресурсами в обмен на технологии россов, которые принципиально имели дело только со своими бывшими соотечественниками из Содружества.
Само собой, полученные евразийцами знания в области материаловедения, биоинженерии, энергетики и в других областях науки, стали достоянием всего человечества. Широкое распространение получили технологии печати металлов и астат-водородные двигатели вертикальной тяги, прозванные в народе «антигравами». Наномедицина потянула вверх среднюю продолжительности жизни, а промышленное протезирование расцвело махровым цветом.
Сильно прореженный род людской, получив в своё распоряжение невиданные доселе возможности и освободившись наконец от земных оков, начал экспансию. Созданная Межпланетная Конфедерация стала расти как на дрожжах, осваивая одну за другой открываемые космическими телескопами планеты, и с помощью новых друзей обзавелась сетью гиперпереходов, принципы работы которых были известны только на очень закрытом Россе-154 и хранились в строжайшем секрете…
В 2115 году – на тот момент в составе Конфедерации значилось уже пять планет, а возле дикой Джангалы завершалось строительство Врат, – россы совершили ещё один технологический прорыв и оказались способны перемещать свой «дом» если и не в любую точку галактики, то как минимум – на очень значительные расстояния. И почти сразу после этого они с чувством выполненного долга вместе со своей планетой исчезли, оставив своих нерадивых братьев по разуму в недоумении разводить руками.
Экспансия приостановилась. Немногочисленные ближайшие планеты земной группы, которых, как выяснилось, достаточно много, стремительно осваивались на базе любезно предоставленной Россом сети переходов, но диаметр обитаемого сектора застыл на величине в примерно шестьдесят световых лет – земляне в это время находились где-то на полпути к освоению технологии гиперпрыжков. С новым же витком досветовых путешествий очередная волна кораблей-ковчегов отправилась к холодным звёздам, чтобы через десятилетия создать в чужих враждебных мирах скромные форпосты человечества…
Первое время после исчезновения Росса-154 в Конфедерации бушевала настоящая «охота на ведьм». Любой взрыв на производстве, теракт, локальную войну, засор в канализации или упавший маслом вниз бутерброд объясняли происками «отшельников» – просто потому, что было выгодно списывать на них любую беду. Шпионы Росса спецслужбам Сектора мерещились повсюду, и на разных планетах под трибунал по подозрениям и ложным доносам пошли десятки тысяч невинных людей, но это ни к чему не привело. Никаких доказательств, документов – ничего, что указывало бы на связь людей, попавших в опалу, с Россом. Если даже Конфедерация и была наводнена шпионами, они никак себя не проявляли. Постепенно истерия сошла на нет, члены Конфедерации забыли про Росс, расслабились и принялись за привычные занятия – раздел сфер влияния на шести осваиваемых планетах, делёж ресурсов, денег и власти…
И вот, спустя три десятилетия, будто снег на голову, на нас сваливается нечто, замаскированное под гигантский военный линкор «Голиаф» с автономным прыжковым устройством. Вот тебе и «охота на ведьм»…
Открывшиеся обстоятельства рисовали передо мной тревожную картину. Что из себя представляла эта «Книга», которая сподвигла старых приятелей шумно возвратиться в Конфедерацию через столько лет?
Я вернулась в грузовой отсек, где на меня с расспросами налетели Марк и дядя Ваня. Вежливый профессор Мэттлок изображал равнодушие, но было видно, что он крайне заинтересован моими мыслями. Кратко передав суть разговора с заказчиком, я оставила коллег в раздумьях и отправилась готовиться к высадке. До Земли оставалось каких-нибудь полчаса полёта, и нужно было разработать план действий…
* * *
Земля, колыбель человечества, закругляясь к горизонту, сверкала бирюзой как ни в чём не бывало – будто не было на её измученном теле ран, нанесённых человечеством с тех пор, как неандерталец высек камнем первую искру. Она жила своей жизнью – тектонические плиты двигались, порождая землетрясения и извержения вулканов, атмосферные фронты ползли над поверхностью, смывая с её тела накопившуюся грязь и поселения людей, а длинные жизненные циклы шара – от потепления к похолоданию и обратно – всё также неумолимо перемалывали обитателей планеты и перекраивали целые биомы.
С момента рождения Земли прошло четыре с половиной миллиарда лет. Прямоходящий человек гостил здесь сравнительно недавно – всего каких-нибудь четверть миллиона. За последние несколько веков он успел заполнить собою планету и столь же успешно очистить от себя её добрую половину, однако это нисколько не помешало естественному ходу событий – территории, пересохшие, выжженные некогда бомбардировками и заражённые радиацией в ходе Великой Войны, уже обживали новые виды растений и животных – пусть пока довольно робко, но с каждым днём всё уверенней.
Ничто не могло остановить ход времени – локомотива постоянных и непредсказуемых изменений, движения – как от жизни к смерти, так и от смерти к новой жизни…
* * *
Наш корабль висел в двух километрах над пересечениями воздушных трасс, по которым неслись сотни аэромобилей. Движение было оживлённым – стоял конец земного декабря, завлекая всех и каждого в водоворот предновогодней суеты. Под трассами, прямо над Новосибирском – одним из научных центров Евразийского Содружества – сгустилась плотная облачная завеса, исторгавшая из себя снег, поэтому оптический телескоп «Виатора» не мог дать картинку городского рельефа. Оставались данные инфракрасного и ультразвукового сканеров, которые худо-бедно давали представление об архитектурном ансамбле и примерном расположении цели.
Бескрайняя Сибирь встречала нас по-своему – как встречала авантюристов-исследователей, пилигримов и инженеров-строителей десятки и сотни лет назад. Снегом, ветром и холодом.
Чертежи здания Института Внеземных Проявлений и подземных коммуникаций под городом несколько минут назад любезно прислал заказчик, поэтому наша задача облегчалась. Марк предложил спланировать в город на глайдере, оставить его в неприметном месте в промышленном районе и, спустившись в канализацию, пробраться прямо под Институт. Точный маршрут был построен, чертежи – загружены в наши нейроинтерфейсы, и нам теперь оставалось только выйти в поле и сделать дело…
Глава X. Коридор
… Прижавшись к шершавому дереву и замерев испуганным зверем, я стояла по колено в прохладной болотной жиже. Я прислушивалась к бешенному галопу собственного сердца и выжидала. Малейшее движение, и меня тут же заметят, загонят в топь или поймают, и что тогда будет – известно одной лишь судьбе. Сверкали отблески фар, отражаясь в лужах, бросая блики на сырую осоку в топкой почве. В сторону ворот с рёвом одна за другой катились машины. Рёв двигателей сливался в какофонию, но какие-то глубинные механизмы взвинченного разума досчитали до шести, пока заболоченный подлесок вновь не исчез во тьме.
Аккуратно выглянув из-за дерева, я увидела хорошо освещённые ворота интерната и стоявшие перед ними машины – четыре грузовика и пару джипов. Колыхнулся брезент, и на дорогу высыпали шумные тени. Они галдели, отрывисто гоготали, хрипло выкрикивали что-то на чужом, незнакомом, мне языке. Они ни от кого не прятались, будучи здесь хозяевами. Было похоже, что они приехали поразвлечься, и всё их существо излучало предвкушение какого-то праздника.
В лучах фар мелькали панамки и береты, штаны и куртки – камуфляжные и просто грязные; военные разгрузки, бушлаты и кожанки, военные ботинки и кроссовки… Какой-то разношёрстный сброд, схожий только в одном – все они были до зубов увешаны бряцающим и позвякивающим оружием.
Невозмутимо и буднично ворота с дребезгом откатились в сторону, и грузовики с джипами, чадя выхлопом, один за другим скрылись в темноте. Через минуту последний головорез, закинув на плечо автомат, оглядел трясину вдоль обочины, протопал внутрь периметра, и створ ворот захлопнулся.
Там, в интернате, всё ещё оставались мои друзья, но я не могла вернуться. Меня разрывало изнутри, хотелось грызть землю и биться головой о дерево, но сквозь лихорадочное возбуждение я осознавала – вернуться сейчас означало самоубийство. Вера, Аня, я вас не брошу! Доктор, надеюсь, вы в порядке… Обещаю, я вернусь…
* * *
Почти наощупь я пробиралась сквозь примятую сорную траву меж двух неровных колей, по щиколотку заполненных водой. Мне всё время казалось, что за мной гонятся. Сказывалось напряжение последних дней, а в теле бушевал адреналин, но, поминутно оглядываясь назад, я видела только непроглядно-чёрный туннель укрытой ветвями просеки.
В какой-то момент, услыхав гул мотора позади себя, я соскочила в овраг и затаилась в кустах, и вовремя – по дороге в сторону от лагеря пронёсся огромный чёрный седан, который почти всегда был припаркован у входа в главный корпус. Машина директора…
Седан исчез среди деревьев, и всё стихло. Только раскатистое эхо отдалённых редких выстрелов доносилось откуда-то издалека. Потеряв счёт времени, я продиралась сквозь колючие кусты вдоль тёмной лесной просеки. Тело работало на автомате, а сознание отключилось, предоставив полную свободу рефлексам. Шаг, другой, ещё, и ещё…
Вскоре начало светать, и я уже могла различать путь. Я в исступлении отмеряла шаги, пока лесная колея не вывела меня на потрескавшуюся от старости бетонную дорогу. После долгого монотонного пути я наконец остановилась, чтобы решить, в какую сторону повернуть, и в этот момент пришёл шок. Сбивающей с ног волной отвращения накрыл он меня, придавил сверху запоздалым осознанием – я впервые в жизни убила человека. Каким бы он там ни был – он был живой до того, как я искромсала его горло скальпелем. Теперь он лежит там, в луже собственной крови, с застывшей предсмертной гримасой на лице. Он больше никогда не будет двигаться, говорить, думать. Его жизнь погасла навсегда и бесповоротно.
Я машинально опустила взгляд. Всё было в крови – протезы, руки, роба. Кровь высохла, превратившись в бледно-багряную корку, пропитав собой ткань, въевшись в неё намертво. Всё было испачкано чужой кровью, а воздух вокруг был тяжёлым, налитым чугуном, и невыносимо разил железом. Мышцы мои гудели, горло саднило, лихорадочный озноб охватывал меня от макушки и стремился вниз, вниз, к самым коленям. С ужасом я почувствовала, как по бёдрам потекло что-то тёплое, и тело вовсе перестало меня слушаться. Как подкошенная, я рухнула на землю, только и успев выставить перед собой протезы рук…
* * *
… Едва ощутимый запах аммиака, мерный гул и лёгкая тряска первыми предвестниками пробуждения ворвались в моё сознание. Следом за ними сосущий голод и обжигающая жажда напомнили о том, что я всё ещё была жива. Открыв глаза и оглядевшись, я обнаружила себя полулежащей на пассажирском сиденье старенького грузовичка, поскрипывающего рессорами на неровностях дороги. Рядом, на водительском сиденье, седой мужичок почтительного возраста в клетчатой рубашке и плоской кепке сосредоточенно крутил руль. Увидев, что я очнулась, он повернулся ко мне и заговорил на тарабарском:
– Hvordan har du det? V?gnede op? Vent, ingen pludselige bev?gelser er n?dvendige, nu… – Откуда-то снизу он достал бутылку с водой и протянул мне. – Hold det, drik det.
Прильнув к горлышку бутылки, я жадно глотала тёплую воду. Поперхнулась, закашлялась, и вода полилась мне за воротник. Ещё пара глотков – и бутыль опустела, а я перевела дух и прохрипела:
– Спасибо… Я ничего не поняла… Куда мы едем?
– Der er heller ikke nogen netv?rksmodulator? Et ?jeblik, – сказал мужчина, дотронулся до виска, замер на несколько секунд, словно задумался, и на чистейшем русском сказал: – Не думал, что мне когда-нибудь понадобится нейродольметчер… Сын подарил дорогую и бесполезную игрушку, а вот поди ж ты… Ты русская? Откуда ты?
– Я из интерната неподалёку, – ответила я и прильнула к окну.
Снаружи мелькали деревья, плотной стеной обступая дорогу. Память предательски подводила, вызывая панический страх и чувство тревоги. Как я здесь оказалась? Почему я здесь?!
– Куда мы едем?! – выпалила я и принялась шарить по двери в поисках ручки.
– Как это куда?! – Старик удивлённо посмотрел на меня. – В Сайрен! Не от хорошей жизни измождённые дети в окровавленной одежде валяются на дороге. Ты, прости меня пожалуйста, ещё и обмочилась. Я отвезу тебя в больницу, пусть они тебя осмотрят, а дальше уже решают, что с тобой делать.
Опустив глаза, я оглядела измазанную в крови и чернозёме рабочую робу и наконец вспомнила – там, позади, остались мои друзья!
– Нет-нет-нет, не надо в больницу, это не моя кровь! – замахала я руками. – Нет, мне нужна полиция или военные. Кто-нибудь, кто сможет помочь мне освободить друзей. Они попали в беду, их держат в заточении!
– А чья это тогда кровь?.. Нет, не говори, я не хочу ничего знать! – Он замотал головой, – Я просто вожу стройматериалы. Если вдруг кто спросит – лучше, чтобы мне было нечего сказать… Тут недалеко есть полевой лагерь. Я, конечно, могу сделать крюк, но тебе бы по-хорошему…
– Везите меня туда! – взволнованно выкрикнула я.
– Хорошо, – с явной неохотой согласился шоф?р. – Но я с тобой не пойду. Не хватало мне ещё в эту треклятую бойню вписаться. Терпеть не могу ни одних, ни других. Комендатура все соки высасывает, мятежники нож к горлу ставят и… Я высажу тебя метров за триста. Сама дойдёшь?
– Обязательно дойду!
* * *
Через полчаса мы были на месте. Поблагодарив сердобольного водителя и попрощавшись, я выбралась из кабины на пыльную дорогу и побрела под горку в сторону окружённой забором россыпи армейских тентов, стоящих в низине. Грузовик развернулся, поднял на прощание клуб сизого дыма и скрылся за изгибом холма.
Меня завидели издалека – от будки со шлагбаумом мне навстречу уже шли три человека в тёмно-зелёной военной форме с оружием наизготовку. Приблизившись, один из них, видимо, старший по званию, нахмурил густые чернявые брови и спросил:
– Quien eres y quе haces aqu?? Estаs herido?
Со вздохом я развела руками. Командир скривился, обернулся к стоявшему рядом бойцу и с раздражением в голосе приказал:
– Dame ese neurointеrprete!
Боец вынул откуда-то небольшой светлый предмет и передал его командиру, а тот протянул его мне. На раскрытой ладони лежало овальное бежевое устройство, похожее на пластиковую пуговицу. Взяв электронный переводчик, я кое-как вставила его в ухо.
– Кто ты, и что тут делаешь? – спросил офицер. – Ты ранена?
– Это не моя кровь, – в очередной раз устало повторила я. – Меня зовут Лиза. Я сбежала из интерната Каниди. Прошлой ночью его захватили бандиты. Там остались мои друзья, и мне нужна ваша помощь.
Обернувшись к высокому смуглому бойцу, командир спросил:
– Это километрах в тридцати отсюда, в лесу? Там ещё такой высокий забор…
– Так точно, полковник, бывший пансион на тринадцатой отметке. Туда ведёт грунтовка от шоссе.
– И что, никаких сообщений и донесений по поводу этого интерната? – ещё сильнее нахмурился офицер.
– Полная тишина.
Полковник вновь обратился ко мне:
– Можешь сказать, сколько их было? Чем вооружены?
– Несколько машин. – Я вызвала в памяти ночную сцену у ворот. – Четыре грузовика и два джипа. Человек двадцать минимум. И, скорее всего, охрана с ними заодно, так что не меньше тридцати.
– Понятно. Надо брать, пока тёпленькие. – Офицер уп?р руки в бока. – Сантино, свяжись со штабом и передай информацию. Пусть поднимают вертушку, через два часа она должна быть у нас… Пошли, девочка, тебе нужно переодеться и отдохнуть.
– Я не могу отдыхать, пока моим друзьям грозит опасность!
– В таком случае, тебе хотя бы нужно поесть – сказал полковник тоном, не терпящим возражений. – Транслятор оставь себе – спишем, как потерянный… Штельмахер, распорядись, чтобы выдали комплект белья и одежды!
– Есть! – ответил третий боец и взялся за рацию.
Аккуратно, под руку офицер повёл меня вниз по склону холма. С какой-то решительной злостью в голосе он чеканил слова:
– Мы этих сволочей почти полгода ищем. Местная банда, скрываются на болотах и передвигаются только им одним известными тропами. Воруют скот, убивают местных жителей, мародёрствуют, устраивают засады на армейских. Я по пять человек в неделю теряю вместе с оружием, а разведка только ушами хлопает… Недавно эти черти совсем обнаглели, разбили целый конвой и вооружились до зубов. В открытую беспределят, никого не стесняясь… Если твоя информация нам действительно поможет их прижать, я в долгу не останусь…
Лагерь приходил в движение, словно бы пробуждаясь ото сна. У тентов Сантино зычным голосом раздавал приказы личному составу, солдаты проверяли оружие и экипировку.
В одной из палаток, из которой командир чуть ли не пинками выгнал бойцов, я наскоро умылась из пластиковой бочки с водой и переоделась в полученную военную форму – всё было велико, ветровка висела на мне мешком, а брюки-карго не сваливались лишь благодаря ремню, застёгнутому на последнюю дырку. Снаружи кто-то вручил мне миску с кашей, которую я поедала, сидя в офицерском джипе. Невзрачная серая каша показалась мне вершиной кулинарии – последние пару дней я почти не ела и ужасно вымоталась. Меня нечеловечески тянуло спать, хотелось забиться в тёмный угол и целую неделю не видеть белого света, но сон был непозволительной роскошью. Я должна была убедиться в том, что солдаты сделают всё правильно, а мои друзья будут спасены.
Ревели многочисленные двигатели, полные бойцов грузовики один за другим выкатывались из лагеря. Вся подготовка заняла не больше десяти минут – похоже, военные были замотивированы на результат не меньше моего…
* * *
Светило давно перевалило через полдень, и небо постепенно заволакивали набухающие влагой тучи. Позади огромного колёсного броневика, чадившего выхлопом, полз офицерский внедорожник, в котором нас было четверо – водитель и полковник спереди, и ещё один офицер вместе со мной на заднем сиденье. Сзади тащились три грузовика, полные солдат, а замыкал колонну ещё один броневик. Колонна нарочито медленно и неторопливо двигалась сквозь непролазные болота по извилистой бетонной дороге, и это путешествие казалось мне вечностью.
Я то проваливалась в полудрёму, то выныривала из неё, но через какое-то время мы наконец-то добрались до уже знакомого поворота. Один из броневиков военные развернули поперёк дороги, организовав блокпост. Вторая бронемашина поползла по колее, возглавив нашу колонну, черепашьим семейством тащившуюся следом. Где-то наверху уже стрекотал подоспевший вертолёт, то приближаясь, то отдаляясь, а из рации доносился разбавленный помехами гомон переговоров…
До ворот оставались считанные десятки метров, и между деревьев я уже могла разглядеть высокий бетонный забор. Угловая вышка была пуста, привычного часового и след простыл. Полковник сделал водителю знак остановиться и скомандовал в рацию:
– Первая группа, аккуратно заходим внутрь. Вторая – берите подступы и внешний периметр. «Буревестник», что у тебя?
Сквозь стрёкот и шум из динамика раздался голос:
– Внизу движения не видно! Людей нет, машин тоже, территория чистая, инфрасканер ничего не показывает! Приём!
– Хорошо. Не расслабляемся. Вперёд!
Джип дёрнулся и замер, а солдаты, спешившись из машин, сгрудились позади броневика с оружием наизготовку и прижались к его высокой корме, словно утята к маме-утке в холодный и промозглый день. Часть отряда расходилась цепью по волглой низине и по насыпи дороги. Ожидание изнуряло меня, лишало последних сил. Отсюда я видела распахнутые настежь ворота, за которыми раскинулся бетонный плац. Признаков движения не было, и я больше не могла сидеть здесь, в укрытии. Распахнув дверь, я спрыгнула на дорогу.
– Девочка, ты куда рванула?! – окрикнул меня полковник, но я уже стремительно шагала сквозь оседающую пыль, поднятую броневиком.
Вот бронемашина, поводя стволом, медленно вкатилась в створ ворот. Следом в широком проёме скрылись вооружённые бойцы. Никто не стрелял. Не было слышно криков – лишь отражался от бетонных стен мерный гул чадящего на холостом ходу бронетранспортёра.
Наконец, ворота прямо передо мной. Вот на этом месте стоял доктор Хадсон вместе с начальником охраны Симмонсом. Вход в охранную будку… Окно разбито, а прямо перед настежь открытой дверью в луже крови с грязью смешались осколки стекла. От вида крови у меня похолодело внутри, хотя буквально несколько часов назад я была залита ею с ног до головы.
Дальше, дальше, вперёд… Посреди плаца лежал одинокий серый кроссовок. Почти бегом бросилась я в сторону жилых корпусов. Кое-где мокрая трава была примята множеством ног, а через весь двор тянулись в сторону прачечной пара извилистых следов от массивных колёс.
Вот и корпус для мальчиков… Дверь распахнута, тёмный дверной проём встретил меня непривычной тишиной. Я поднялась по ступеням и пошла по длинному, скрытому в полумраке коридору. Некоторые двери были распахнуты настежь, но внутри никого не было, всё здание тоже как будто вымерло. Вот на полу валяется скомканная простыня, а в углу – какие-то серые тряпки. А здесь на тумбочке лежит пачка недоеденного печенья и чьи-то очки…
Почему никого нет? Нет, это всё не то! Они все не могли так просто взять и исчезнуть!
Ноги сами вынесли меня на улицу. Территорию настороженно обходили военные, заглядывая под каждый куст, а я тем временем побежала в сторону девичьего корпуса. Поворот дорожки, кусты, и вот оно – крыльцо и отделяющие меня от входа несколько ступенек. Преодолев подъём, я изо всех сил толкнула дверь…
Дыхание перехватило, в желудке зашевелился огромный чёрный червь ужаса. Мой разум отказывался верить в то, что увидели глаза, я вросла в пол, не в силах пошевелиться. Позади, простучав набойками по бетону и хрустнув мелким гравием под сапогами, остановился загорелый офицер Сантино и навис тенью рядом со мной.
– Санта Мария, – только и вымолвил он сипло.
Вдоль стен длинного коридора аккуратно, с какой-то маниакальной тщательностью были уложены тела, накрытые белоснежными простынями. Кое-где на белых простынях кляксами темнели багряные пятна. В воздухе стоял железистый запах крови, она потёками и волочащимися следами покрывала напольный кафель.
«Это всё происходит не со мной, с кем-то другим… С кем-то другим… На дверях висел замок, взаперти сидел щенок… Чёртов детский стишок, проваливай, сейчас не время! Всё это не со мной, не со мной, это не я… Их не убили, они не могут быть мертвы! Только не их!»
Ноги волочились сами собой, я медленно брела вперёд, как заколдованная.
«Мне нужно знать… Знать, здесь ли они…»
– Я с тобой. Я тут, рядом, – раздался из тяжёлого затхлого полумрака сдавленный голос Марка Сантино. Пиликнул коммуникатор. – Быстро медиков сюда. Двухэтажка справа, в глубине территории…
В голове безумным бесконечным волчком крутились строчки из детского стишка:
«На дверях висел замок, взаперти сидел щенок…»
И вновь, и вновь, по кругу…
Я неровно шагала по этому коридору смерти, опуская взгляд то влево, то вправо, и слышала, как Марк идёт следом. В звенящей тишине наши шаги отдавались громом в ушах. Морок наваливался, душил солёным ароматом молодой смерти… Присев у первого попавшегося тела, я приподняла простыню. Бруно с разбитой головой…
«На дверях висел замок…»
Следующее тело – бледная Эшли с неестественно вывернутой шеей…
«Взаперти сидел щенок…»
Лежащий на животе Кацман, подогнувший под себя ноги…
«Все ушли, и одного…»
Посиневшая лицом Эвелин с фиолетовыми следами пальцев на шее…
«В доме заперли его…»
Я стянула очередную простыню и рефлекторно зажала рот рукой. Аня в разодранной кофте с кровавой раной в животе… Рыжие волосы слиплись, пропитавшись багрянцем, а взгляд больших глаз был устремлён куда-то в потолок. Мёртвые глаза гипнотизировали, манили, в них я видела девятый вал эмоций и чувств, которые захлестнули последние мгновения перед тем, как её дыхание прервалось. Они навеки отбились слепком в голубой радужке – животный страх, дикая боль, чудовищное облегчение… Облегчение жизни, освобождённой смертью…
Кто-то взял меня за плечо и голос Марка тихо произнёс:
– Пойдём отсюда. Не нужно нам тут находиться.
Я с нечеловеческим усилием оторвала взгляд от Анны и повернулась в сторону обрамлённого телами коридора, который тянулся далеко-далеко, исчезал где-то в чёрной бесконечности, как голодная разинутая пасть ненасытного чудовища.
– Вера и доктор, – выдавила я из себя. – Я должна знать…
И я двинулась вперёд. Покатилось во все стороны эхо оглушительного грохота едва слышных шагов, и сильная ладонь вновь легла на моё плечо.
– Нет, ты не должна. Ты больше ничего им не должна, ты ничем не сможешь им помочь.
Я попыталась вырваться, не получилось – он крепко держал меня. Развернул к себе, взял за плечи и встряхнул.
– Смотри только на меня, не смотри на них, – приказал он, пронзая меня взглядом бездонных карих глаз.
Я послушно глядела на него снизу-вверх. Его лицо плыло, распадаясь на странные узоры, будто он был под водой – взор мой был затуманен влажной пеленой. Марк мягко, но крепко приобнял меня за плечи, прижал к себе и вывел из корпуса на улицу. С громогласным шелестом и постукиванием карабинов, пряжек, кармашков и креплений мимо нас проследовали и скрылись в дверном проёме солдаты с наплечными сумками.
Марк аккуратно усадил меня на ступени и присел рядом. Я отсутствующим взором смотрела в серо-зелёный ком пластилиновой пустоты – я не могла закрыть глаза, потому что если я это сделаю, коридор вернётся. На то, чтобы разрыдаться, не было сил. Их больше не осталось ни на что.
Набухавшая сверху сизая туча наконец прохудилась, и по зелёной траве зашелестели первые капли дождя, застучали по гравию, забарабанили по моим грязным волосам. Может быть, этот дождь будет оплакивать погибших друзей вместо меня?
– За что их всех? – пробормотала я. – Чем они провинились, что мир им так отомстил?
– Это не мир, Лиза, – сказал Марк. – Это сделали люди…
Обессиленно привалившись к плечу офицера Сантино, я закрыла глаза – усталость наконец взяла верх над страхом. Взаперти сидит щенок, на дверях висит замок…
Глава XI. Институт
… Снежная пелена закручивалась вихрями, создавая неповторимый белый хоровод. Крупные снежинки, сбиваясь в стаи, слепили и дезориентировали, гипнотизировали и пробуждали воспоминания. Глайдер стремительно спускался сквозь циклон, а из-под сиденья привычно поддувало. Воздушные трассы остались над нами, а где-то внизу на многие километры простирался занесённый пургой город, сдавшийся на милость победившей стихии.
Облачённая в матово-чёрный боевой комбинезон, я сидела на пассажирском сиденье и заряжала вторую обойму для дробовика. Осколочный, разрывной, осколочный, разрывной… Волосы были заплетены в хвост, устрашающая тактическая маска – поднята на лоб, а кобура с пистолетом – привычно пристёгнута к бедру. Меж моих коленей покоился оскаленный дробовик, с нетерпением ожидавший своего часа. Часа, когда он наконец сможет высказаться о наболевшем.
Неестественно напряжённый Марк крепко держал штурвал и вглядывался в белизну за обтекателем. Чувство необъяснимой тревоги одолевало и меня, примешиваясь к обыденно ноющему в затылке нейроинтерфейсу. Едва заметно зудел над ухом неуловимый комар сомнений, что-то казалось неправильным, и я подсознательно чувствовала, что теряю контроль над ситуацией. Впереди нас ждала неизвестность. Наскоро составленный план операции не выдерживал критики – не было ни прикрытия, не считая «Виатора» в десяти километрах над головой; ни обстоятельного плана на случай, если что-то пойдёт не так. Надеяться мы могли только на себя, и всё, чем мы располагали – это эффект неожиданности…
– В последнее время я часто вспоминаю Каптейн, – нарушила я висящее тягостное молчание. – Как думаешь, могло ли всё случиться по-другому? Без всех этих убийств и насилия. Мне иногда кажется, что эти болота высосали из меня душу.
Защёлкнув обойму в дробовик, я принялась накручивать длинный толстый пламегаситель на конец ствола.
– Не знаю, Лиз, – задумчиво отреагировал Марк, не отрывая взгляда от приборов. – Не мы начинаем войны. Мы в них лишь участвуем, как заложники, и все войны кончаются без нашего ведома. На любой войне есть неизбежные жертвы – даже если это война твоя личная. Можно ли было спустить тварям с рук такие зверства? Я бы не смог, моя война после такого не кончилась бы. Так что, вернувшись туда и отомстив, ты поступила правильно. Я в этом уверен.
– Люди – странные существа, – сказала я, разглядывая белую круговерть за стеклом. – Только подумаешь, что дальше уже некуда. Нет уже гадости, которой можно переплюнуть совершённое действо – как вдруг люди снова находят, чем удивить.
– Я предпочитаю не думать про Каптейн, – поморщился мой напарник. – Те времена нелегко мне дались. Я потерял много отличных боевых товарищей и веру в людей.
– Но было ведь там у тебя и что-то хорошее? – с надеждой в голосе спросила я. – Дружба, боевое братство, твоя карьера…
– Которую я послал к чёртовой матери.
– А ещё наша встреча. – Я взглянула на него.
– Да, наша встреча, – кивнул он, и едва заметная улыбка пробежала по его губам. – Если бы не воля случая, не знаю, что бы ты нашла, кроме собственной погибели на этих проклятых болотах… Я иногда прокручиваю в памяти тот момент – когда захожу следом за тобой в этот мёртвый затхлый корпус…
Он прервался и сглотнул. Я очень редко видела его таким – подавленным, будто мигом постаревшим на несколько лет. Я протянула обтянутый черной материей мехапротез и взяла его ладонь в свою.
– Вспомни лучше пляж на Маджи Хаи – тот, что так вовремя вышел из-под воды. – Я мечтательно закатила глаза, словно пытаясь передать ему вызванное в памяти видение. – Белый песок под ногами, разноцветные кораллы, голубую воду… Крабораков, которых мы ловили под камнями, а потом отпускали…
– Но это всё было после, – вновь улыбнулся он. – А помнишь, как мы с тобой поехали автостопом по Пиросу? Папа меня после этого чуть не убил. Волновался за нас, бегал по соседям. А я, дурень, просто забыл взять с собой телефон.
– Знаешь, Марк, я очень рада, что ты заменил мне старшего брата, – сказала я. – Не уверена, стоило ли оно твоей карьеры, но я очень это ценю. Далеко не каждый может принять в свою жизнь совершенно постороннего человека и взять за него ответственность…
– Ты была совсем девчонкой, к тому же в трудной ситуации. – Он пожал плечами. – Наверное, у меня изначально не было выбора, если учесть, что я на двенадцать лет старше тебя…
– И если учесть, что ты меня постоянно подкалываешь, злишь и бесишь. Тебе ведь это нравится, признайся.
– Конечно! – согласно кивнул он. – Именно для этого я и забрал тебя с собой на Пирос.
– Ну да, ну да, – покачала я головой, вспомнив обрывки его по-детски наивных сочинений. – И, наверное, поэтому ты писал мне в соседнюю комнату письма с признаниями в любви, а потом рвал их и выкидывал. Чтобы меня позлить.
Округлив глаза, он посмотрел на меня.
– Да, я всё знаю, – просто сказала я. – Тебе нужно было их сжигать, а не выбрасывать в мусорное ведро. Но я ни о чем не жалею, и тебе не советую. Мы же, в конце концов, повзрослели и притёрлись, нашли гармонию в виде деловых отношений, правда ведь?
Он не ответил. И я вдруг почувствовала то, что, наверное, постоянно чувствовал он – близость человека, с которым тебя связывают годы, проведённые вместе. Которого вожделеешь и любишь, но молчишь. Ни словом, ни делом стараешься не подавать виду, чтобы не разрушить что-то важное. Вы не вместе – только рядом, как брат и сестра. Ведь если перейти эту черту, вы уже не сможете работать друг с другом. Спокойную и профессиональную сосредоточенность вытеснят эмоции, переживания, а душу захлестнут волнение и страх за ставшего слишком близким человека. Нашим преимуществом было то, что мы не заплывали за эти буйки, но, похоже, этому постепенно приходил конец…
– Триста метров до входа в коллектор, – моментально переключившись, стальным голосом отчеканил Марк. – Готовься, на всё про всё у нас полчаса…
Казалось, эта часть города застыла без движения – за стеклом проплывали унылые стены многочисленных складов, корпусов и заборов, посеребрённые снежными заносами. Площадки и стоянки были покрыты сугробами, тут и там виднелись впавшие в зимнюю спячку грузовики, трактора и погрузчики. И никого, ни единой живой души – один лишь мечущийся ветер, пойманный в ловушку из кирпича и бетона.
Глайдер замедлился и стал снижаться. Через полминуты мы плавно приземлились возле забора из сетки-рабицы прямо над широким бетонным жёлобом ливнёвки, тут же впадающей в поросшую кустами, заваленную ржавым строительным мусором низину. Сточная канава скрывалась за поворотом и уползала куда-то в глубь промзоны, а внизу, в паре метров от нас зияла круглая зарешёченная труба водостока. Поднимая лёгкое облачко тёплого пара, она источала из себя зловонную воду цвета меди, скромным ручейком исчезавшую в замусоренном овраге.
– Лиз, принимай живую карту, – скомандовал Марк и заглушил двигатель.
– Пошла интеграция…
– Надеюсь, ты не боишься крыс? – ехидно спросил напарник. – У меня ощущение, что они здесь довольно крупные.
Я промолчала. Тактические линзы накладывали на сетчатку глаза схему коммуникаций, и передо мной предстала объёмная сетка подземных туннелей, ведущих под самое сердце Института. Я повела взглядом из стороны в сторону, оценивая масштаб скрытых сооружений – целый город под городом, уходящий на многоэтажную глубину, в котором можно было легко заблудиться. Хорошо, что нам не нужно было спускаться слишком глубоко…
– Ребятки, у меня хорошие новости, – неожиданно резко из коммуникатора затрещал голос дяди Вани. – В околоземном пространстве появились несколько неопознанных кораблей – скорее всего, это ваши старые приятели. Местная полиция поднята по тревоге и суетится, как разворошённый муравейник, а в эфире – интенсивные переговоры. Я больше не могу тут оставаться. Сдвигаюсь на юг, чтобы не попасть под раздачу. А вы не теряйте время зря, воспользуйтесь ситуацией!
– Принято, деда, – отрапортовала я. – Используем эффект неожиданности, пока вояки встречают гостей.
– Были полчаса, да сплыли, – скорбно пробормотал Марк.
Достав из бардачка крошечную капсулу с «Персистенсом» – боевым стимулятором, – я закатала штанину и опрокинула содержимое капсулы в резервуар в голени. Опустила на лицо маску, откинула дверь и с дробовиком наперевес спрыгнула вниз, тут же погрузившись в густой снег почти по колено. В несколько шагов оказавшись у решётки, выдернула её из пазов и с грохотом сбросила вниз, на бетон. Марк, уже стоявший рядом с карабином в руках и с походной сумкой на плече, пригнулся и скрылся в коллекторе. Включив инфракрасный визор, я последовала за ним…
Всё оказалось не так уж плохо – воды было всего по щиколотку, а маска позволяла без особых неудобств переносить гниловатый запах ржавой воды. Стены покрывали коричневые потёки и сгустки какой-то ослизлой массы. Местами из-под ног, отчаянно пища, разбегались потревоженные незваными гостями жирные крысы. Во тьме ответвлений что-то булькало и печально вздыхало, от этого места мне становилось не по себе, но оружие в руках придавало уверенности. Вскоре по петляющим коридорам вдоль стен с отверстиями, источавшими воду, мы добрались до ржавой лестницы, уходящей вверх по вертикальному отводу. Карта сообщала о том, что Институт находится прямо над нами.
– Давай, Лиза, я за тобой, – вполголоса скомандовал Марк.
Я стала подниматься по металлическим ступеням, предательски стонавшим под моим весом. Через пяток метров подъёма меня ждал квадратный люк – слава Вселенной, незапертый. Приложив некоторое усилие, я со скрипом откинула тяжёлый стальной лист и выбралась наружу. Тёмное техническое помещение встретило меня парой мерцающих лампочек под потолком и нестройным ансамблем гудящих генераторов, журчащих труб и щёлкающих реле в электрощитах. Оглядевшись, я протянула руку и помогла Марку выбраться следом за мной.
Итак, мы здесь. Нижний ярус, подвал, минус третий этаж. Согласно схеме, лабораторное хранилище располагалось на минус втором этаже под поверхностью. Единственная дверь, ведущая из технического помещения в коридор, была заперта, и чтобы не терять время, мысленным напряжением я активировала кинетический усилитель, наполнивший помещение едва различимым свистом ультразвука. Удар сжатым в кулак мехапротезом – и хилый замок лопнул, как пластиковый стаканчик на морозе, а дверь с грохотом распахнулась.
С оружием наизготовку Марк выдвинулся в тёмный коридор, я последовала за ним. Через несколько метров мы оказались возле узкой лестницы, ведущей наверх. Десяток шагов по ступеням, металлическая дверь с небольшим помутневшим окошком. Марк осторожно глянул сквозь него и негромко чертыхнулся:
– Гадство какое… Вижу пару курильщиков в коридоре. Бесшумно войти уже не получится, а ждать, пока уйдут, не с руки. Вероятно, там дальше будет больше людей.
Включив сигма-сканер, я повела взглядом вдоль стен и потолка. Впереди виднелись несколько сигнатур, но основное движение происходило наверху, на первом этаже. Похоже, штатной охране было придано усиление – я насчитала десяток человек.
– Они уже вовсю готовятся, – заметила я. – Нам особо выбирать не приходится, времени совсем мало.
– Ладно. Заходим, а там по обстоятельствам. Раз… Два…
Марк вышиб дверь ногой и поднял ствол автомата. С сочным раскатистым щелчком я передёрнула затвор дробовика. Курившие у стены лаборанты в белых халатах обернулись и изумлённо уставились на нас, словно увидели домового.
– Не дёргайтесь, и тогда все останутся целы! – рявкнул Марк и наставил оружие на толстяка в очках. – Нам нужна «Книга судьбы». Ты пойдёшь с нами и отведёшь нас в хранилище.
Из раскрытого рта учёного выпала сигарета и с фонтанчиком искр отскочила от пола.
– К-какая книга? – вопросил толстяк, задирая руки к потолку.
– Металлические пластинки, найденные на Джангале. Я знаю, что они где-то здесь, и ты отведёшь нас к ним прямо сейчас. Иначе мне придётся что-нибудь тебе сломать.
– Я п-понял, не надо н-насилия, – проблеял лаборант и засеменил по коридору. – Идёмте, нам туда…
Жестом указав второму курильщику следовать за коллегой, я замкнула шествие. Петляющий коридор был пуст и безлюден – похоже, бо?льшая часть персонала уже отправилась на предпраздничный выходной, что было как нельзя кстати. Очередной поворот вывел нас прямо в просторный зал, посреди которого за ярко освещёнными столами троица учёных проводила какие-то изыскания. На многочисленных поверхностях были разложены исчерченные бумаги, расставлены электронные микроскопы, мерцали мониторы и объёмные голограммы с таблицами, графиками и странными формами – работа кипела полным ходом. В противоположной стене высилась массивная железная дверь с панелью кодового замка и лицевым сканером рядом. Я вышла в центр помещения под изумлённые и обескураженные взоры и скомандовала:
– Всем оставаться на своих местах! Ведите себя тихо и спокойно, и никто не пострадает! Кто знает код от хранилища?
– Я руководитель отдела. – Из-за стола поднялся седовласый профессор. – Только я могу открыть эту дверь. Что вам там нужно?
В его голосе не чувствовалось страха – скорее досада оттого, что кто-то посмел помешать его важным исследованиям.
– Мы заберём артефакт – «Книгу судьбы», – сказала я.
– Книга, говорите? – Он засмеялся. В тяжёлой тишине этот дребезжащий смех казался совершенно неуместным, и я на мгновение даже растерялась. – Ох уж эти журналистские штампы и броские заголовки… «Книга судьбы перепишет историю человечества…» «Находка тысячелетия изменит мир навсегда…» Зачем она вам, варвары двадцать второго века? Что вы собираетесь с ней делать? Гвозди ею заколачивать или бить друг друга по пустым головам?
Время поджимало, и я уже начинала закипать.
– Уважаемый, открывайте хранилище! Нам некогда вести светскую беседу, мы можем заняться этим позже, в более спокойной обстановке. А сейчас – вперёд!
– А что, если я откажусь? – В голосе учёного зазвучала надменность.
– Из этого не выйдет ничего хорошего. – Я покрепче перехватила оружие.
Тотчас же стоявший ближе всех к выходу лаборант сорвался с места и устремился к дверному проёму. Моментально среагировав, я щёлкнула предохранителем, вскинула дробовик и нажала на спуск. Раздался глухой хлопок, и горсть раскалённой дроби со свистом изрешетила голень беглеца. Тот громко обрушился на пол и истошно закричал. Ну зачем ты так, идиот? Я же предупреждала…
– Есть ещё кто-то, кто не понял всю серьёзность ситуации?! Профессор, открывайте хранилище, следующий патрон будет разрывным! – прикрикнула я и наставила ствол на лаборантку за соседним столом.
Трясясь от страха, девушка тихо зарыдала. Секундная борьба отразилась в глазах пожилого учёного, лицо его брезгливо скривилось.
– Будьте вы прокляты, головорезы! – прошипел старик и засеменил к железной двери.
Марк уже стоял рядом, поводя стволом из стороны в сторону. Обстановка была накалена до предела, звенящую струной тишину нарушал лишь раненый лаборант, который рыдал и корчился, размазывая по полу кровавые следы. Я стояла над ним, прямо напротив выхода, и переводила взгляд с одного заложника на другого. Набрав код на панели, учёный поднёс лицо к считывающему устройству, и в двери что-то щёлкнуло.
– После вас, профессор. – Марк легонько ткнул его стволом в бок.
Старик толкнул массивную дверь, и она бесшумно откатилась в сторону. Вместе с Марком они скрылись в дверном проёме, а я попыталась вызвать дядю Ваню. Связи не было. Сигма-сканер показывал движение – силуэты наверху, на первом этаже здания активно перемещались. Похоже, наше присутствие больше не было секретом.
Всё тот же десяток целей. Подкрепления не было видно – либо оно было только на подходе, либо защитники лаборатории были уверены в своих силах. Впрочем, я уже отчетливо представляла себе, как полиция окружает здание, снайперы занимают соседние постройки, а на углах прилегающих улиц организуются блокпосты…
– Где ещё одна?! – раздался приглушённый выкрик Марка из хранилища. – Должно быть семь!
– Её здесь нет, – невозмутимо продребезжал пожилой учёный.
Марк вышел из хранилища – наплечная сумка его приобрела отчётливые очертания прямоугольной формы. Направив оружие на ближайшего лаборанта, он стальным голосом спросил:
– Где седьмая пластина?
– Она наверху, в кабинете спектроскопии, – промямлил грамотей в очках и затрясся, как загнанный в угол заяц. – На четвёртом эт-таже, т-третья дверь по левую сторону.
Не обращая уже внимания на учёных, Марк в сердцах пнул ближайший стол и вышел из помещения. Я последовала за ним, но в коридоре остановилась – созрела идея.
– Марк, нам нужно разделиться. Я пойду наверх, заберу пластинку – и сразу за тобой, а ты возвращайся к глайдеру.
– Четвёртый этаж. Вряд ли тебе дадут возможность вернуться через подвал, – задумчиво пробормотал Марк. – Лучше пойдём по резервному варианту. Помнишь его?
– Да, ты заберёшь меня из переулка между восточной стеной корпуса и забором.
– Так точно, – кивнул он. – Береги себя, киса.
Он на секунду мягко прижал мою голову к себе, а затем бесшумно скрылся за углом коридора, ведущего вниз, в технические помещения. Я мельком бросила взгляд в дверной проём – учёные, собравшись вокруг раненого коллеги, уже оказывали ему первую помощь. Встретившись глазами с пожилым профессором, я услышала его тихое, но отчётливое:
– Пусть она вам поперёк горла встанет, нелюди…
Сканер показывал, что меня уже ждут двумя этажами выше. Вперёд!
Включив интеграцию оружия с линзами и пояс маскировки, я миновала пару грузовых лифтов и через двойную дверь выскочила к капитальной лестнице. Лестничный пролёт… Второй… Цокольный ярус… Третий пролёт…
А вот и первый этаж. Пояс исправно работал, наводя помехи в радиусе нескольких метров и скрывая меня со всех локаторов. Моя же экипировка при этом исправно работала, давая мне преимущество, которым я не преминула воспользоваться.
Сорвав с жилета осколочную гранату, я швырнула её над последними ступенями прямо в коридор – туда, где маячили красноватые пятна засевших по бокам прохода бойцов отряда полиции. Следом полетела дымовая. Раздались два громких хлопка, откуда-то из моментально разлившейся по коридору дымной завесы зазвучали крики.
Теперь наверх! Я рысью преодолела первый этаж, а внизу затрещали автоматные очереди, выбивая из стен пыль и осколки штукатурки там, где я только что проскочила.
Здание Института было пятиэтажным, возвышаясь над окружающими его складскими постройками, и просматривалось практически насквозь, поэтому светиться в его окнах лишний раз не стоило.
Бегом, бегом! Третий этаж… Откуда-то снаружи приближался мерный свистящий гул. Сигнатуры внизу пришли в движение и теперь приближались – бойцы бросились в погоню.
Четвёртый этаж… Я пробежала по коридору влево, отсчитала третью дверь и выбила её всем своим весом. Продолговатый кабинет, уставленный столами с оборудованием, встретил меня жужжанием приборов. В самом углу почти до потолка возвышалась массивная исследовательская установка, а рядом, внутри стеклянного короба в воздухе парила золотистая пластина. Не церемонясь, я разбила короб и сунула пластинку под жилет.
И в эту же секунду погасло освещение. Время истекало, снизу поджимали оперативники. Теперь мне оставалось лишь выбираться на крышу, как на господствующую высоту, и ждать Марка с его глайдером. Включив ночной визор, я рысью устремилась сквозь коридор к другой лестнице в противоположной части здания.
К лестнице я добежала как раз вовремя – заходящие с двух сторон бойцы были буквально пролётом ниже. Сделав пару выстрелов для острастки, я устремилась вверх и, преодолев последние ступени, очутилась на пятом этаже.
Источник гула был теперь надо мной – прямо над крышей, и вдруг меня осенило – это же полицейский гравилёт, и он наверняка сейчас выбрасывает на кровлю подкрепление! Так и есть – сканер показывал многочисленные цели, которые, словно леденцы из конфетного автомата, выпадали на крышу и рассредоточивались по всей её поверхности.
Фойе представляло собой перекрёсток из трёх длинных коридоров, каждый из которых упирался в большой прямоугольник окна – бледная монотонная зимняя пелена роняла рассеянный свет сквозь стекло на кафельный пол. Судя по плану, лестниц на крышу было две – и обе сейчас были отрезаны полицией. Я была окружена со всех сторон, и кольцо вокруг меня сжималось с каждой секундой.
В кровь хлынул адреналин, следом эндоскелет впрыснул «Персистенс», разгоняя сердце, а мною овладевал охотничий задор. Отсутствие освещения было мне только на руку. Что ж, вот теперь я готова. Поиграем в прятки-догонялки…
Нырнув в ближайшую дверь, я прижалась к дверному косяку. Тотчас же из коридора раздался грохот и звон стекла – полицейские брали штурмом здание, входя через окна. Высунувшись на мгновение из проёма, я увидела силуэт на фоне разбитого окна, навскидку прицелилась и нажала на курок. Дробовик глухо выплюнул короткую очередь, в противоположном конце коридора снаряд пришёлся прямо в грудь закованного в броню бойца и разорвался на множество осколков, отбросив его назад, к окну.
Я сорвалась с места. Загрохотал автомат, и там, где я только что стояла, встречным огнём из дверного косяка выбило деревянные щепки. Пронесшись сквозь уставленную угловатыми столами и картотечными шкафами комнату, я на мгновение затаилась в углу.
Три красноватых мутных пятна гуськом пробирались в полуметре от меня, прямо за тонкой перегородкой. Едва слышно засвистел кинетический усилитель. Мощный удар ноги – и стенка разлетается в труху, а оружие в моих руках исполняет смертельный танец. Вместе с кусками перегородки на пол летит боец, следом – второй. Третий же инстинктивно рухнул на пол, а я, ввалившись в большой селекторный зал, с прыжка обрушиваю кулак на его шлем. Что-то хрустнуло, шлем дал трещину, а боец сполз по стене.
Сорвав с жилета пару гранат, швыряю их назад, в дыру в стене – под ноги идущим по пятам преследователям. Затем резво пересекаю зал и натыкаюсь на закрытую дверь в центральный коридор. Сзади громыхнул парный взрыв, задорно зазвенело бьющееся стекло, осыпаясь на пол.
Восточная стена здания, где мы условились встретиться с Марком, где-то за этим коридором, и мне предстояло миновать два кабинета и три перегородки.
– Марк, как слышишь?! – спросила я у коммуникатора.
Тишина в ответ – только басовитый гул гравилёта перемещается где-то над крышей. Прямо сквозь дверь всадив два заряда в неосторожное бордовое пятно, вдоль стены я пробралась в самый угол зала и затаилась за шкафом. Вояки не стреляли – кажется, они были в замешательстве, и мне необходимо было этим воспользоваться, чтобы обойти окружение по дуге…
С грохотом изрешечённая дверь справа от меня влетела внутрь зала – и по полу прямо мне под ноги закатился металлический предмет. На одних рефлексах я молниеносно пробиваю тонкую стенку и вываливаюсь в коридор. Перекат, упор – вскинув оружие, я зажимаю спуск. Веер огня и картечи летит вдоль галереи, сметая бойцов, которые запоздало приготовились штурмовать селекторный зал. По комбинезону справа стегануло осколками стекла, строительной пылью и ударной волной от разорвавшейся гранаты.
Вскакиваю, на бегу выщёлкиваю пустую обойму и скрываюсь за ближайшей дверью слева. Заряжаю вторую. Под действием стимулятора секунды тянутся, как сгущённое молоко, и превращаются в минуты. В коридоре слышался приближающийся топот ботинок – боец совершает оплошность, я хватаю возникший в проёме ствол автомата, что было сил дёргаю вбок и выстреливаю ногой в живот противнику. Тот складывается пополам, стоящий следом за ним получает заряд дроби в грудь, а я разворачиваюсь и несусь к противоположной стене, скрываюсь за углом и перевожу дыхание.
Торец здания! Лишь панорамные окна в серо-белое небо отделяют меня от места встречи.
– Марк, приём! Где ты?!
Эфир молчал, и сквозь боевую эйфорию стало пробиваться чувство тревоги. Он уже должен был добраться до глайдера. Или я ошиблась в расчётах?
Гул гравилёта приблизился и усилился, смешиваясь с потрескиванием статики, а тусклое свечение дребезжащего панорамного окна заслонила тень. Сверху вслед за пульсирующими синеватыми сполохами астат-водородников наплыл чёрный бок тяжёлой летающей машины. Сдвижная дверь была распахнута, а из темноты десантного отсека, оскалившись полудюжиной стволов, прямо на меня смотрел миниган. Сердце ушло в пятки, и почти физически я почувствовала, как на гребне адреналиновой волны мои зрачки расширяются до размеров теннисного мяча.
Миниган! Только этого мне не хватало!
Стволы начинают раскручиваться, а я делаю рывок вперёд, прямо за капитальную колонну, рассекающую панорамное окно на две части. В то же мгновение оглушительный треск разрезал воздух, помещение заполнил вихрь из осколков стекла, деревянной стружки и обрывков бумаги. Порванная лавиной свинца, противоположная стена разваливалась, разлеталась на крупные куски, которые подхватывал и уносил куда-то в тёмные недра этажа стальной ураган. Внутрь, сквозь разлетающееся вдребезги окно, торжествующе завывая, ворвалась снежная пурга.
Слившись с бетонной стеной, я сжалась в комок и выжидала. Пули градом отстукивали трель по бетонной колонне, огонь сместился влево и внезапно оборвался – гравилёт, кренясь в пурге, ушёл на круг и скрылся из виду. Получив короткую передышку, я вскочила и молнией помчалась в смежное помещение.
С другой стороны комнаты вдруг распахнулась дверь, и на пороге возник боец. Набрав скорость, я уже летела по дуге в его сторону, а он, едва успев вскинуть автомат, выдал длинную очередь от бедра. Пули свистели почти над самым ухом, а я, в три прыжка оказавшись рядом с ним, с разворота выстрелила ногой куда-то в область его головы. Автомат со стуком грохнулся на пол, а боевик полетел обратно в дверной проём.
– Валите её уже! – раздался за стеной надсадный крик. – Хорош цацкаться, сквозь стену пали!!!
Оскальзываясь на груде изорванных миниганом кусков перегородки и осколков стекла, я отскакиваю за большой стол – и тут же в помещение влетает граната, а вслед за ней над моей головой яростно заверещали пули, уничтожая стены, шкафы и оборудование, которые ещё не были уничтожены.
Сейчас рванёт! Прикрываю уши ладонями – и в метре от меня, прямо за столбцом выдвижных ящиков воздух взрезал оглушительный хлопок.
В ушах свистело, белые клочки бумаги неторопливо планировали откуда-то сверху, смешиваясь с пушистыми снежинками. В тишине вокруг меня летали разноцветные куски пластика, мимо проплывали зеленоватые осколки керамической кружки. Завороженно проводив россыпь осколков взглядом, я изо всех сил зажмурилась и тряхнула головой, и меня моментально накрыла волна звуков – треск автоматов, гул двигателей, звон стекла…
Боли не было – кажется, осколки гранаты ушли в потолок и застряли в забитых макулатурой ящиках, но такими темпами мне недолго осталось…
Бросаю взгляд вправо – к панорамному окну вновь приближается гравилёт, делая повторный заход. Самое время уходить отсюда – сейчас или никогда!
Сорвав с жилета последние две гранаты, я понизу отправила их под стол в сторону двери, уложила ствол дробовика на столешницу и широким веером, не глядя, высадила остаток обоймы. Поток свинца с той стороны на секунду прекратился, а я, оттолкнувшись от ножки стола, начинаю разбег и замечаю – пилот допустил ошибку, чересчур приблизившись к окнам. Двойной хлопок позади, толчок ударной волны в спину, и вот он – мой шанс! Прыжок на подоконник, рывок из последних сил!..
Дробовик отдаляется, падает вниз с высоты пятого этажа, а я, пролетев добрые метра три, хватаюсь обеими руками за порог раздвижной двери. Тут же делаю резкий выброс и, ухватившись за треногу пулемёта, наполовину оказываюсь внутри.
Боец, путаясь в экипировке, судорожно попытался достать пистолет, но я быстрее – его запястье уже в моей руке. Свист кинетики, хруст ломающихся костей, сдавленный крик – и я рывком выдёргиваю стрелка из летающей машины, отправляя его следом за дробовиком. Гравилёт, зависнув на мгновение, стал набирать высоту, а мой шальной разум огненной стрелой пронзила задорная мысль – теперь охотник и дичь поменялись местами!
Заняв место неудачливого стрелка, я зажала спуск. Как только машина поравнялась с крышей, усеянной вооружёнными бойцами, блок стволов достиг нужного ритма, а узел подачи патронов с бешеной скоростью принялся всасывать в себя извивающуюся ленту. Миниган с треском исторг огненный факел, обескураженные боевики заметались по крыше в поисках укрытия, а пилот, осознав, что происходит, принялся уводить машину в сторону.
Гравилёт накренился, крыша исчезла из виду, и мимо поплыли заводские постройки, поглощённые воющей пургой. Мельком я заметила возле Института несколько тяжёлых бронемашин и целую роту полицейских – они один за другим исчезали в черноте входной группы…
– Марк, как слышно? – выкрикнула я в коммуникатор. – Приём! Отзовись!
Сквозь шипение помех донёсся взволнованный голос напарника:
– Лиза, слава Вселенной, ты в порядке! Меня тут прижали на выходе из коллектора, я не могу подобраться к машине!
Из коммуникатора слышались отрывистые автоматные очереди, но у меня отлегло. Жив, не погиб, не бросил меня! Я почувствовала прилив сил, и теперь надо было выручать Марка.
– Держись там, помощь на подходе!
Где-то в заволоченных непогодой небесах захлопало, хлёсткие звуковые удары отскакивали от стен складов и пакгаузов, пробиваясь даже сквозь вой пурги и гул антигравов. Звуки принадлежали корабельному оружию – над нами разворачивалось воздушное сражение. Похоже, я чертовски вовремя покинула Институт!
Схватившись за поручни, в одну секунду я преодолела пару метров, отделявших меня от двери в кабину пилотов, и вышибла её ногой. Молодой парень, лет двадцати от роду, ошарашенно завертел головой и закричал:
– Пожалуйста, не убивай! Я сдаюсь!
– Поворачивай левее, к коллектору, и всё у тебя будет хорошо! – скомандовала я. – Давай только без резких движений, договорились?
Пурга наполнялась звуками – хлопки позади меня разбавлял натужный гул корабельных двигателей. Гравилёт по широкой дуге приближался к бетонной ливнёвке, исчезающей в захламлённой низине, и я уже могла разглядеть полицейский броневик. Рядом с ним затаились несколько бойцов – периодически они высовывались и вяло постреливали в сторону трубы. Ещё пяток вооружённых людей вдоль бетонного скоса подбирались к чёрному круглому отверстию.
– Солдатик, давай боком к ним, и зависни метрах в пятидесяти! – крикнула я.
– Я не могу! Они же мои сослуживцы! – Совсем зелёный боец, похоже, даже в безвыходной ситуации оставался верен воинскому долгу.
– Всё с ними будет нормально, обещаю. Делай, как я говорю, или мне придётся и тебя сбросить вниз!
Пилот нехотя послушался, а бойцы по эту сторону броневика уже глядели в нашу сторону. Однако, они, похоже, ещё не были в курсе всей ситуации.
– Марк, готовься на выход к глайдеру, я прикрою! – скомандовала я. – Через десять секунд!
– Принял!
Делать нечего, обещания нужно выполнять…
Я вернулась за миниган, взяла на прицел башню бронетранспортёра и зажала гашетку. Пулемёт затрещал, приятная вибрация пошла по всему телу, а башня заискрила градом рикошетящих от неё пуль. Бойцы штурмовой группы, оказавшись на открытом месте под огнём, забыли обо всём и кинулись врассыпную кто куда – за броню, мимо коллектора в кусты, в яму с хламом, а один из них заскочил прямо к Марку, внутрь трубы.
Убедившись, что на линии огня никого не было, я водила стволом влево-вправо, поливая свинцом то броневик, то ливнёвку, то кусты. Бетонная крошка летела во все стороны, в воздух взметались фонтаны снега, а я чувствовала какую-то глупую радость, будто ребёнок, получивший в свои руки вожделенную игрушку.
Через мгновение из коллектора выскочил Марк с сумкой наперевес и, бегло отстреливаясь от оперативников, принялся взбираться по пологому склону наверх, к глайдеру. Несколько мгновений – и машина, поднимая тучу снега, взмыла над бетонным жёлобом. Очень вовремя щёлкнул пустой лентой пулемёт, вращаясь теперь вхолостую.
– Жми, пилот, улетаем отсюда! – что было сил закричала я.
Меня дёрнуло в сторону, а по корпусу застучали пули – бойцы внизу, наконец, пришли в себя. Спустя минуту аэрокар прорвался сквозь снежный вихрь и поравнялся с гравилётом. Через прозрачный обтекатель Марк беззаботно махал мне рукой, а коммуникатор игриво протянул:
– Эй, красотка, хорошая погодка! Не желаешь прокатиться?
– Марк, да ты шутник, – усмехнулась я. – Мы с тобой налажали по полной программе! И особенно ты, мой маленький. Единственное, что я пока ещё не сделала – так это не сменила тебе мокрый подгузник!
– Да-да, я знаю, если бы не ты, и всё такое… – Раздражённо проворчал Марк. – Ты, конечно, супергерой – но только пока у тебя есть наркота. И вот тебе информация к размышлению. Сейчас нас будут искать с собаками, и на этом пузатике ты далеко не улетишь! Давай ко мне – и дёру!
Я бросила взгляд на хищный миниган и вздохнула. Повернулась в сторону кабины:
– Парень, держи ровнее и не дёргай штурвал!
Молодой пилот уже вышел из кабины и теперь держался за поручни, покачиваясь и силясь перекричать шум ветра:
– Машина на автопилоте! Я с вами! Если вернусь – мне только одна дорога – под трибунал!
– Прости, но ты всё же вернёшься! – ответила я. – Живым и здоровым, в отличие от многих других!
Откидная дверь глайдера поднялась, я кинула последний взгляд на застывшего в дверном проёме пилота и перепрыгнула через бездонную снежную пропасть. Створка за мной опустилась, планер ушёл в сторону и стал набирать высоту, пока мальчишка-пилот провожал нас обречённым взглядом. Через несколько секунд гравилёт скрылся в белой пурге…
Глава XII. Пирос
… Босыми ногами я стояла на влажном кафельном полу. Холодный затхлый воздух пробирал до костей – на мне была лишь шёлковая ночная рубашка. Ржавая решётка густой паутиной армированных прутьев преграждала мне проход, а за ней в невообразимой дали таял единственный источник света в этом мрачном месте – белый прямоугольник дверного проёма. Я схватилась обеими руками за решётку и дёрнула раз, другой, третий… Решётка была непоколебима. Длинный коридор с высоким потолком всасывал в себя робкий свет, со всех сторон меня обступала тьма. Почти наощупь я прокралась вдоль решётки, проводя руками по щербатой арматуре в поисках какой-нибудь зацепки, чего угодно – большого отверстия, в которое могла бы пролезть, или шатающегося прута…
Ничего. Сплошная решётка незыблема, и на ту сторону мне не попасть. Резко обернувшись, я чуть не провалилась во тьму коридора, исчезающего впереди, и меня тут же пробрал озноб. Прижавшись спиной к металлическим прутьям, я напряжённо вслушивалась в тишину, нарушаемую только учащённым биением моего собственного сердца. Путь назад был отрезан, а впереди меня ждала непроглядная тьма. Мне вдруг показалось, что я была здесь раньше…
Тяжёлый метроном сердца отсчитывал удар за ударом, пока я собиралась с силами, и наконец мне удалось преодолеть оцепенение. Отпустив спасительную решётку, я стала робкими шагами продвигаться вперёд. Ничего не было видно, и я выставила руки прямо перед собой. Глаза постепенно привыкали к темноте, и теперь я могла различить по сторонам призрачные тёмно-серые стены…
С негромким шлепком босой ногой я наступила в какую-то жидкость, и мне вдруг стало не по себе. Жидкость была тёплой, вязкой, зыбкой; сквозь звенящую тишину до меня начинали доноситься едва различимые звуки, будто где-то едва слышно скрипели несмазанные металлические петли… Нет, это плач… Чей? Плач младенца… Это было похоже на плач крохи нескольких месяцев от роду, но я не могла определить направление – он как будто доносился сразу со всех сторон…
Поднимаю ступню, покрытую липкой массой и, стараясь унять дрожь в коленях, делаю ещё несколько шагов. Шлепки эхом разносятся по коридору, обе ноги вязнут в едва тёплой массе, покрывающей пол сантиметровым слоем. Становится словно бы светлее, и через секунду я понимаю, почему – вдоль стен коридора лежат продолговатые, накрытые белыми простынями тюки. Ровные ряды белёсых мешков, едва различимых во тьме. Это они, они вернулись за мной!
Вскрикнув, я оборачиваюсь, чтобы убежать и с размаху натыкаюсь прямо на массивную решётку. Она что, преследует меня?! С той стороны всё та же всепоглощающая тьма – светлого дверного проёма больше нет, но я судорожно хватаю и в отчаянии дёргаю металлические прутья. Лязг дрожащего металла оглушает, ошеломляет, но эха нет – коридор глотает его прямо так, не жуя. Сзади раздаётся тихий задумчивый голос:
… – Нет ни меня, ни тебя… Мы теперь плод чьего-то воображения…
Я оборачиваюсь и в ужасе закрываю руками рот, подавившись собственным криком. В паре метров от меня, не касаясь земли, в воздухе висит рыжеволосая Аня. Тело её испускает слабое свечение, голова безвольно свешена на бок, а в животе зияет чёрная рана. Из-под разодранной окровавленной кофточки на пол с глухим стуком капает кровь. Она поднимает голову, улыбается мне одними губами и, поманив за собой рукой, мягко разворачивается и плывёт прочь, едва подсвечивая лежащие вдоль стен накрытые белыми простынями недвижимые тела.
Я должна идти. Я ни о чём не думаю – ведь если думать, можно тут же сойти с ума. Я просто должна идти, и я иду вслед за ней, шлёпая босыми ногами по полу, покрытому ровным слоем крови, мимо аккуратно уложенных тел – лишь бы не оставаться здесь, в темноте.
За монотонными шагами вслед за призраком я теряю ощущение времени, как вдруг Аня растворяется в воздухе, а руки мои натыкаются на влажную каменную стену. Обернувшись, я вновь вижу прямо перед собой всё ту же решётку, которая отрезала меня от тёмного устланного мертвецами коридора в тридцатисантиметровом клочке пространства. С той стороны решётки стояла Вера и глядела на меня грустными-грустными глазами. На ней рабочая роба, волосы заплетены в небрежный хвост. Вера, ты ведь жива, правда?!
– Верочка, я что-нибудь придумаю! – Я просовываю руку сквозь прутья решётки, чтобы коснуться подруги, но никак не могу до неё дотянуться.
– Нет, ты ничего не придумаешь. – Она снисходительно улыбается и качает головой. – Не смогла тогда, не сможешь и сейчас.
– Я смогу, я исправлю всё! – Меня накрывает волна отчаяния, слёзы брызжут из глаз. – Только дайте мне вернуться назад!
– Ты же знаешь, что ничего невозможно вернуть, – сказала Вера. – Время движется только в одну сторону.
Силуэт её задрожал, покрылся рябью, словно осенняя лужа на холодном ветру. Вера начала таять, и через секунду последние клочья серого тумана растворились в воздухе.
– Я подвела вас всех! Подвела! – Не в силах больше держаться на ногах, я сползла по решётке на колени – прямо в кровавую лужу. – Простите меня! Если можете, простите!
Тело моё сотрясали рыдания, а коридор наполнялся шёпотом многочисленных голосов, раздающихся из-под белой материи. Всё громче, громче…
– Заверши начатое… Сделай это… Мы ждём тебя… Заверши… Иди вслед за нами… Мы встретимся на другой стороне…
Открыв глаза, застланные влажной пеленой, я увидела прямо перед собой в луже крови свёрток пропитанной алым материи. Машинально взяла его, взвесила в руке. Всхлипнув, прошептала:
– Я всех вас подвела… Я должна была быть с вами, но вместо этого пыталась всех позабыть…
Дрожащими руками я размотала лезвие ржавого скальпеля, зажмурилась, и, отведя его в сторону, с силой дёрнула на себя…
* * *
Вскочив, я ошалело таращусь в пустоту. Сердце бешено колотится, скомканное одеяло лежит в стороне, а глаза обжигает едкая соль. Провожу рукой по животу – крови нет… Снова этот сон. В который уже раз этот ненавистный сон, в котором я проживала ночь за ночью – каждый раз будто впервые…
Я полулежала на небольшой кровати в комнате, раскрашенной в приятные пастельные тона. Справа от меня дышало свежим ветерком чуть приоткрытое окно, утренняя прохлада щекотала кожу. За стеклом сквозь ветви акации проглядывало ярко-голубое с белизною небо. В отдалении щебетали птицы.
Свесив вниз металлические протезы ног, я тяжело вздохнула. Ночные кошмары преследовали меня с тех самых пор, как Марк демобилизовался «по семейным обстоятельствам», и нас с ним отправили на транспортном корабле домой – на его родной Пирос. Сколько времени прошло с тех пор? Да, что-то около двух с половиной лет. Эти месяцы я провела за разбитой партой в местной поселковой гимназии, и несколько недель назад после серии экзаменов отгремел выпускной вечер. С того самого момента и началась моя взрослая жизнь.
Обучение в гимназии далось мне с трудом – будучи объектом насмешек и издевательств однокашников, я осознала, что выход у меня только один – давать жестокий отпор. Любое неосторожно сказанное в мою сторону слово – и я срывалась и беспощадно избивала обидчика, колотила изо всех сил, невзирая на боль. Несколько раз я оказывалась на грани исключения, и каждый раз дяде Алехандро приходилось сглаживать конфликты. С местным шефом полиции мы были знакомы лично – я была частой гостьей в участке. Довольно скоро в школе меня стали бояться и просто обходили стороной. Я была совершенно одна, и меня это устраивало.
Когда я окончила выпускной класс, гимназия со вздохом облегчения распрощалась со мной. Продолжать же обучение я уже не могла – все три местных высших училища отклонили мою кандидатуру с обтекаемыми формулировками, но было понятно – никто не хотел связываться с проблемным подростком. Не помогло даже вмешательство дяди Алехандро, которого очень многие знали и уважали.
У меня не было ни прошлого – оно осталось на Кенгено, ни настоящего – оно было украдено Каптейном, ни будущего – оно теперь заволакивалось серым туманом…
Дом был пуст. Марк рано утром ушёл на службу, а дядя Алехандро на своём небольшом комбайне трудился в поле – я слышала мерный гул двигателя в отдалении. Моя очередь доить корову и заниматься курятником была вчера – мы по очереди работали по хозяйству, – поэтому сегодня я смогла поспать подольше. Переборов себя, я встала с кровати, вытерла мокрые глаза, надела летнее платье, причесалась и, заправив постель, спустилась на кухню.
На столе меня дожидались уже остывшие тосты с яйцом и кружка свежего молока. Неспешно поглощая скромный завтрак, я обдумывала, как провести сегодняшний день. Друзей у меня не было, поэтому некому было звонить. В голову приходили довольно банальные вещи – прогулка на свежем воздухе, рыбалка в местной наполовину пересохшей речке, убийство времени за компьютером… Поход на дневной киносеанс или посещение библиотеки заняли бы больше времени – ведь тогда нужно будет ковылять к выезду на трассу и ловить там попутку или автобус до небольшого городка Олинала, который располагался в трёх десятках километров к востоку…
Сам Пирос представлял из себя небольшую и чрезвычайно жаркую планету, которая была покрыта преимущественно выгоревшими степями, а ближе к экватору пустыни сменялись лавовыми полями. Цивилизация здесь располагалась на достаточно узкой северной полоске степей, рассечённой несколькими пересоленными морями и пронизанной неравномерным рисунком мелких рек, где температура была более-менее комфортной для проживания.
Окраины пустынь круглосуточно патрулировались пограничными дронами, и там, в песках обитали существа, которых побоялся бы сам дьявол. Хитрые хищники, они до поры скрывались в толще земли, чтобы одним махом затянуть вниз нерадивого путника, поэтому самые отчаянные кочевники Пироса предпочитали уходить на север, на каменистые предполярные взгорья, покрытые мхами и лишайниками. Тем не менее, места хватало всем, сто тридцать миллионов человек жили в согласии друг с другом, и планета довольно стабильно развивалась, постепенно покрываясь сетью автодорог…
Сутки на Пиросе длились чуть более двадцати одного часа, а год – четыре сотни дней, поэтому часто возникала путаница в том, каким образом считать время – по-земному или по-местному. Бюрократия Конфедерации была дотошной и строго придерживалась формальной буквы закона – вплоть до того, что в местных паспортах у каждого стояло две даты рождения – по летоисчислению Земли и Пироса. Местное же самоуправление опиралось на локальное время, что часто приводило к проволочкам, конфликтам с «центром» и денежным взысканиям…
На богатой полезными ископаемыми планете была хорошо развита тяжёлая промышленность, но небольшой пасторальный городок Олинала располагался сильно южнее и восточнее самых загрязнённых столичных мест. Дядя Алехандро долго шёл к тому, чтобы покинуть большой город, и однажды ему наконец удалось сменить тесный коммунальный модуль на собственный домик с концессионным участком земли. Двухэтажный дом Алехандро выстроил вплотную к роще акации и, будучи фермером, имел в своём распоряжении огромное поле, с которого обязан был дважды в год сдавать правительству львиную долю урожая. Весь излишек он оставлял себе, приторговывая на рынке овощами и поставляя муку в частные пекарни.
Постепенно в хозяйстве появились куры, пара свиней и корова. Алехандро разжился двумя беспилотными комбайнами и автомукомольней, но сам он всё также любил крутить баранку трактора – боялся, как он выражался, «потерять хватку». Странным и непривычным казалось мне соседство подсобного хозяйства и высоких технологий, но таков был Пирос – словно зеркальное отражение Земли позапрошлого века…
Пожилой дядя Алехандро прибыл на Пирос с первой волной переселенцев, но несмотря на три десятка лет, минувших с момента переезда, он прекрасно помнил Землю того времени. Печать, которую Большая Война на долгие десятилетия оставила на колыбели человечества, отразилась и в тех, кто решил начать жизнь в новом мире с чистого листа. У всех местных стариков в глазах, словно прямо из глубин души, тускло светилось нечто невыразимо печальное, какая-то горечь за то, что они причастны к большой беде. Словно стыд за соплеменников, словно в их силах было предотвратить эту беду, но они этого не сделали. И, будто пытаясь свою вину загладить, они старались жить ради других. Дядя Алехандро был добрым и чутким человеком, не оставался в стороне от чужих проблем и старался каждому помочь делом и словом…
Это место неуловимо напоминало мне дом, который точно также был удалён от больших поселений, располагал к сельскому образу жизни и овевался вольным степным ветром. Первое время было тяжело, приступы ностальгии одолевали, и я целыми днями пропадала в поле, чтобы сесть среди травы и невысокого кустарника и поплакать в одиночестве – я очень скучала по родителям, брату, собаке, школьным и интернатским друзьям. Со временем, впрочем, становилось легче, ведь я изо всех сил старалась забыть о прошлом и жить дальше. Только частые ночные кошмары острой иглой пронзали сознание, заставляя просыпаться в холодном поту в поисках себя…
Пока я допивала молоко, урчание трактора снаружи приблизилось, мотор чихнул пару раз и затих, а через полминуты входная дверь отворилась, и на пороге появился дядя Алехандро. Загорелый и высокий, он был облачён в клетчатую рубашку, потёртые джинсы и пыльные ботинки. Повесив свою соломенную шляпу на крючок, он тяжело прошагал к раковине, налил себе полный стакан воды, выцедил его до дна, сел напротив меня, откинувшись на стуле, и улыбнулся своей широкой доброй улыбкой.
– Проснулась, соня? Я за утро уже десяток гектар собрал, пока ты бока отлёживала…
– Дядя Алехандро… – Погружённая в свои мысли, я отрешённо взглянула в окно. – Вы когда-нибудь задумывались над смыслом жизни? Зачем мы живём?
– Умеешь же ты спросить, – хмыкнул он. – Ну кто же о нём не задумывался, дочь? Наверное, все. Но эти размышления никогда ни к чему не приводят.
– Почему? Какой смысл жить без смысла?
Алехандро прокашлялся и заговорил:
– Три человека ворочали камни. Одного из них спросили: «Что ты делаешь?» Он вытер пот со лба и ответил: «Что, не видно? Я вкалываю!» У второго человека спросили: «А ты что делаешь?» Он закатал рукава и деловито сказал: «Деньги зарабатываю». Спросили у третьего: «А что делаешь ты?» Он посмотрел вверх, в небо и сказал: «Храм строю…»
Дядя Алехандро замолчал и, будто выжидая, когда до меня дойдёт смысл сказанного, глядел мне в глаза. Я тихо обронила:
– А потом налетит ураган, и от храма ничего не останется.
– Ураган – это то, на что ты не можешь повлиять, – просто пожал плечами он. – Так стоит ли опускать руки из-за того, что твой храм разрушен стихией? В нашем мире столько непреодолимых сил… Землетрясения, извержения, солнечные ветры, взрывы сверхновых… Но мы, сбитые с ног, каждый раз находим в себе силы подняться и идти дальше. А иначе зачем всё это тогда? – Он обвёл воздух руками.
– Вот и я не знаю, зачем. Время украдёт у нас всё, если этого не успеют сделать другие… Люди.
– Украдёт, конечно, куда же деваться? – Он машинально поправил на пальце тусклое золотое колечко. – Но ведь мы сюда не просто так пришли, верно? Цель есть даже у таких букашек, как мы, люди. Даже если мы об этой цели понятия не имеем. – Он стукнул ладонью по столу. – Вот что я тебе скажу. Лучшее лекарство от ненужных мыслей – это работа. Когда ты занята делом, на самокопание не остаётся ни времени, ни желания, да и результат – вот он, перед тобой… Вот он – смысл жизни-то. Кстати, о результате… Я вот на минутку заскочил воды попить, да с тобой заболтался…
– Конечно, идите, дядя Алехандро. Спасибо, что подразогнали тучи.
– А ты, если что, не стесняйся, делись наболевшим. Мы же тут все и живём рядом, чтобы друг друга поддерживать и помогать…
Он встал из-за стола и направился к двери. Я провожала его взглядом, зная уже, как проведу сегодняшний день. Я найду работу!
Приободрившись, я поднялась в свою комнату, взяла с тумбочки глиняную копилку-барашка и, аккуратно сняв донышко, вытряхнула содержимое на деревянную поверхность. Отсчитав нужную сумму, бросила монеты в карман и сунула в ухо нейротранслятор. Вообще-то, за те месяцы, что я провела на Пиросе, я неплохо овладела разговорным испанским, которым пользовалось большинство жителей провинции, но мало ли что…
Наконец, я выпорхнула из дома. Ползущее в сторону зенита светило пригревало, тёплый ветерок ласкал лицо, за углом дядя Алехандро с треском завёл мотор своего трактора. Бодро и жизнерадостно поскрипывал деревянный ветряк, лопасти его вращались, а колесо указывало на юго-восток, в направлении Олиналы. Улыбнувшись ветряку, я полной грудью вдохнула свежий ветер жизни, прекрасной в своей простоте, и зашагала по грунтовке вдоль невысокого деревянного забора, за которым колосилась сочная жёлтая пшеница.
На перекрёстке долго ждать не пришлось – буквально через несколько минут из-за холма выполз большой зелёный автобус. Я вскинула руку, и водитель остановил машину. В салоне я насчитала полдюжины пассажиров – в это время дня большинство людей уже были на работе или в школе – очередной учебный год только начался. Расплатившись, я прошла между рядов, заняла свободное место и прильнула к окну. Вокруг, насколько хватало глаз, жёлтым морем колосилась пшеница, и только где-то вдали возвышалась одинокая рощица деревьев, обрамлявшая наш дом, прочь от которого, поднимая пыль, следом за трактором дяди Алехандро полз старенький беспилотный комбайн.
Автобус мягко тронулся, а я глазела в окно на проплывающие мимо поля. Тут и там лежали большие стога сена, а из-за зарослей кукурузы и пшеницы в небо вьющимися лентами вздымались столбики пыли – жатва была в самом разгаре…
* * *
Спустя сонные полчаса однообразные поля остались позади, за стеклом поползли небольшие домики, мотель, мост через речку, желтоватая роща и снова домики…
Бирюзовым пятном мелькнул большой прямоугольный указатель, и мы въехали в Олигалу. Её городской ландшафт пестрил красками – невысокие, максимум двухэтажные домики здесь красили кто во что горазд. Оттенки всех цветов били в глаза – от ярко-жёлтого до ядовито-пурпурного, от белоснежного до тёмно-коричневого – не создавая при этом аляповатости и вдоль улиц плавно переходя из одной цветовой гаммы в другую. Жизнь в городке с населением чуть за пять тысяч человек текла неспешно и размеренно, людей в это время дня на улице практически не было…
Автобус степенно причалил к остановке рядом с центральной площадью, дверь со свистом отворилась, и пассажиры потянулись к выходу. Дождавшись, пока все выйдут, я покинула автобус последней. Машина стояла с открытыми дверьми в ожидании обратного рейса, словно старый пёс, высунувший язык на жаре, а я размышляла, куда бы мне пойти первым делом.
В стороне шумел фонтан, брызги свежести разносило по площади, откуда-то раздавались весёлые детские крики. Сердце трепыхалось в груди – я наконец ощущала радость жизни. Выбрав направление и бодро зашагав вдоль улицы, я твёрдо решила заглядывать во все лавчонки, которые встретятся мне на пути. Редкие встречные прохожие с настороженностью поглядывали на меня, обходя по дуге, а то и переходя на другую сторону дороги, но я старалась не обращать на это внимание – слухи и сплетни, которыми полнился городок, не испортят моего настроения…
Впереди показался угол пекарни. Пройдя мимо яркого витражного окна, я звякнула колокольчиком входной двери и очутилась внутри. В прохладном помещении приятно пахло душистым свежим хлебом, за стойкой никого не было, а в глубине технического закутка в белом халате и колпаке возле печи трудился хлебник, насвистывая какую-то мелодию. Я подошла к стойке и застыла в вежливом ожидании. Увлечённый своим делом, пекарь ловко орудовал лопаткой, заготовки исчезали в жерле раскалённой печи, а свежие румяные булки выскакивали наружу, готовые занять своё место на полке. Наконец пекарь обернулся, увидел меня и поинтересовался:
– Что угодно, девушка? Хлеба, печенья, конфет? Есть свежайшие утренние пирожные и сдобы. – Он широким жестом указал на витрину.
– Спасибо, но я ищу работу. Вам не нужен помощник?
Он поглядел на мои протезы, помялся пару секунд и, почесывая затылок, протянул:
– Рабочих рук хватает… Вот вторая печь бы не помешала, тогда бы, может быть, и люди понадобились… А так нет, прости… Будешь что-нибудь покупать?
– Нет, спасибо. – Я развернулась и вышла на улицу.
Сотня шагов вдоль тротуара привела меня к парикмахерской, увенчанной яркой розово-фиолетовой вывеской. Я толкнула дверь, и мне навстречу, резиново улыбаясь, тут же выплыла крашенная в блондинку немолодая полная женщина. Из-за её спины показалась вторая парикмахерша помоложе. Всё также фальшиво улыбаясь одними губами, старшая смерила меня взглядом и вопросила:
– Будете краситься или подровняем чёлку, юная особа?
– Вообще-то, мне нужна работа, – сказала я. – Вы не обращайте внимания на протезы – я хорошо с ними управляюсь.
Улыбка сползла с лица волосничей, она тут же повернулась в сторону своей коллеги и приглушённо пробормотала:
– Синтия, это же та разбойница, которая твоего малыша избила?
– Она самая. – Вторая переменилась в лице и, глядя исподлобья, грозно вопросила: – Ты же Волкова, падчерица Сантино? Ты знаешь, девочка, что мой сын теперь носит протез вместо нижней челюсти?
Я попыталась вспомнить, о ком речь, но не смогла, хоть и была уверена, что её сыночек попал под раздачу за дело. Я никогда не начинала драку первой.
– Он хороший, добрый мальчик, но его жизнь превратилась в ад, и всё это благодаря тебе! – Распаляясь, женщина тем временем стала надвигаться на меня. – Неужели ты думаешь, что тех крох, что мы получаем, хватит ему на хороший протез?!
– Я не понимаю, о ком речь, – смутилась я и начала отступать назад.
– Да неужели?! – Женщина упёрла руки в бока. – Так ты, значит, постоянно этим промышляешь, и уже не помнишь своих жертв?! Имя Винсент Лопес тебе о чём-нибудь говорит?
Лопес… Да, я вспомнила…
На дворе стояло начало тёплой зимы, если вообще можно было назвать зимой сотню дней, когда ночная температура опускается до пятнадцати по Цельсию. Темнело в это время года довольно быстро – по большей части из-за стоящих над регионом плотных туч.
Я вышла из гимназии после продлёнки – большинство детей уже давно были дома, а мне нужно было дождаться Марка, который обещал забрать меня после службы с прилегающей к учебному заведению улочки. Пересекая пустое футбольное поле по пути к выходу со школьного двора, я увидела группу ребят, которые что-то обсуждали и громко ржали на той стороне поля, возле турников. Стайку хулиганов возглавлял Винсент Лопес – задиристый паренёк из параллельного класса с очень крупным телосложением. Винсент не давал прохода более слабым одноклассникам, унижал и частенько бил их, поэтому его либо боялись, либо пресмыкались перед ним. Вот и сейчас вокруг него крутилась стая заискивающих шакалов.
У родителей Винсента была собака – охотничий доберман, которого Винсент периодически выгуливал, и теперь тот, помахивая хвостом, копошился в траве чуть в отдалении. Завидев меня, ребята перестали галдеть, а жирдяй Винсент свистом подозвал к себе собаку. Затем, очевидно, чтобы было слышно и мне, громко проквакал:
– А давайте-ка устроим охоту, а, ребят?
Компания одобрительно загугукала, а толстяк указал пальцем в мою сторону:
– Посмотрим, как калека будет улепётывать от Энцо! Спорим, что у неё нет шансов? Энцо, давай, мальчик! Взять её!
Собака сорвалась с места и кинулась в мою сторону. У меня были считанные секунды на то, чтобы среагировать – я сбросила рюкзак на траву и достала пенал, из которого посыпались ручки и карандаши. Дрожащим протезом сжала синюю ручку, поднялась, и в тот же момент подоспевшая собака совершила прыжок. Я успела лишь выставить перед собой металлический протез руки, а пёс вцепился в него и стал бешено дергать головой, так и норовя сорвать механизм с кости.
Ребята улюлюкали и орали, а меня вдруг охватило то самое ощущение – когда время замедляется, всё вокруг становится как будто неважным, теряет очертания. Остаётесь только вы двое – ты и он, и исход может быть только один – смертельный. Я холодно и расчётливо прицелилась, взяла размах и, вложив в удар все силы, вонзила сжатую в кулаке ручку собаке аккурат в спинку носа. Конец ручки с хрустом вышел из её нижней челюсти, прыснула кровь, доберман отпустил мой протез и, истошно завывая, принялся хаотично метаться и наматывать беспорядочные круги по полю. Сделав пяток кругов, животное упало, кувыркнулось пару раз в траве и затихло…
Пока я собирала канцелярские принадлежности и укладывала их в рюкзак, стояла гробовая тишина. Я ушла, провожаемая ошарашенными взглядами малолетних шакалов. Никто из них не последовал за мной, но мне нужна была справедливость. Через три дня я подкараулила Винсента на выходе из мужского туалета и предварительно выкраденной из спортзала полуторакилограммовой гантелей превратила его самодовольное толстое лицо в кровавую кашу. Пока я била его, перед моим взором стояла искажённая ужасом физиономия Гарри Маккейна…
Парикмахерши нависали надо мной и чего-то ждали, осуждающе сверля глазами.
– Знаете, – тихо произнесла я. – Я иногда жалею, что меня тогда оттащили, и я не успела добить вашего выродка.
– Да как ты смеешь, тварь?! Мой любимый сыночек! Ты поганая мразь, террористка! – Женщина налетела на меня, осыпая неумелыми ударами наотмашь, а я поспешила ретироваться и выскочила на улицу. Вслед мне неслись злобные проклятия и брань, но это ничуть не испортило мне настроения – наоборот, я чувствовала удовлетворение…
* * *
За день я обошла весь городок, побывав в страховой компании, на мойке машин, в гостинице, салоне связи, медицинском центре… Везде я получала отказ в той или иной форме. Наверное, всё дело было в протезах. Впрочем, было больше похоже на то, что моя слава далеко опережала меня, и никто не хотел брать на работу столь одиозного персонажа.
Перекусывая булкой, купленной в той самой пекарне, с которой я начала свои мытарства, я сидела теперь на краю фонтана на площади и ждала автобус. Тело гудело от долгой ходьбы, а звезда Мю Льва скрылась за белое двухэтажное здание мэрии, неумолимо склоняясь к закату. Мой позитивный настрой медленно таял, уступая место привычной уже мрачной пустоте. Позади раздавался заливистый ребячий хохот вперемежку с ритмичным скрипом, и я обернулась – в догорающее небо на качелях взмывали девочка и мальчик, оба лет десяти от роду. Вверх и вниз, вперёд и назад…
И вдруг ко мне со всей стальной беспощадной ясностью пришло осознание – я больше не ребёнок. Дети на качелях были по-настоящему счастливы – так, как могут быть счастливы только дети. Дома их ждут любящие мама и папа, горячий ужин и игрушки, а завтра они отправятся в школу и будут носиться по коридорам, строить друг другу рожицы и галдеть без перерыва. Никто не отберёт у них самое сокровенное, самое искреннее время жизни – детство.
Когда я была маленькой, я верила в доброту. Каждый Новый Год ассоциировался не с приближением конца, а с Дедом Морозом. День Рождения знаменовал собой яркий праздник, и каждый день я просыпалась в ожидании какого-то доброго чуда – будь то красивая птичка, севшая на подоконник, грибной дождь, а то и просто голубое небо над головой. Я защищала деревья от мальчишек-хулиганов, которые по ним лазали, норовя обломать ветви, а по приходу весны – бережно выпускала на волю выбравшихся из оконных рам сонных мух. Душа моя была чиста.
Но всё изменилось. Сложно сказать, в какой момент – с убийством ли мерзавца Маккейна, или с осознанием того, что все мои друзья погибли, а я не смогла этому помешать. Внутри меня на месте души зияла чёрная пустота, источавшая холод. Жизнь как будто превратилась в неинтересный уже фильм, который хотелось промотать до конца, поставить на полку и никогда больше о нём не вспоминать. А то и просто выключить на середине…
Прибыл дочиста вылизанный, сияющий сочной зеленью автобус, и я среди прочих пассажиров заняла место у окна. Рядом никто не садился, будто сторонясь искалеченной души и тела, а я меланхолично глядела в окно на облитые багрянцем заходящего солнца верхушки деревьев. Автобус тронулся, и за окном поползли низкие домики. Краем глаза заметив движение сбоку от себя, я обернулась. На соседнем месте уже сидела благовидная худощавая старушка в очках и с палочкой. В салоне было полно свободных мест, но ей зачем-то понадобилось сесть именно рядом со мной.
– Не возражаешь, внучка? – тихо поинтересовалась старушка, поправив седую шевелюру.
– Не возражаю, но и восторга не испытываю, – честно сказала я и отвернулась обратно к окну.
– Как тебя зовут?
– Лиза, – буркнула я.
Опять ко мне начинают лезть с расспросами? Оставьте уже меня все в покое…
– Я вижу, Лиза, тебе нелегко пришлось сегодня. Тяжёлый выдался день?
– Бывало и похуже, – вздохнула я.
Кажется, она от меня так просто не отстанет.
– У меня тоже день не очень. Вот, ездила справки собирать. Внучок мой тяжело болен, а родители его непутёвые по притонам шляются. Алкоголики, всю свою жизнь пропили, и ребёнка своего бросили, ну а я… Как же я его оставлю?
Я посмотрела на неё. Она сидела, сгорбившись, и тряпочкой протирала свои очки. Я не нашла ничего лучше, чем выпалить какую-то банальщину:
– В этом мире чересчур много глупости и зла…
Неожиданно подсознание выудило из памяти небольшой холмик, покрытый высокой травой, и серьёзное лицо Отто рядом с моим.
«…Нельзя так, Лизка. Зла и так слишком много…»
– Да, внученька, чересчур… Ты прости, что я пристаю, просто нужно было поделиться с кем-то, выговориться, а выговориться всегда проще незнакомому человеку. Самое-то обидное, что я уже ничего с этим поделать не могу. – Голос её был слаб и дрожал. – Нет ни сил повлиять, ни возможности изменить что-то. Старость – она не про ревматизм и склероз. Она про беспомощность…
– Ничего, бабуля, когда-нибудь всё это закончится, – сказала я, и вдруг осознала, что здесь и сейчас это звучит кошмарно.
– Для меня – уже довольно скоро, – согласно кивнула женщина, ничуть не смутившись. – А вот у тебя вся жизнь впереди. Распорядись ею так, чтобы можно было потом оглянуться и увидеть, что всё не зря!
– Как раз сегодня я об этой самой жизни размышляла. И так получилось, что она меня выбросила на обочину.
– Тогда выбирайся с обочины, вставай и иди дальше. Найди своё дело, которое разожжёт в тебе огонь жизни…
Я промолчала. Слишком часто звучат эти вечные вопросы, навязшие на зубах. И каждый норовит влезть со своим универсальным рецептом спасения, будучи сам по ноздри в жиже. И каждый, безусловно, прав, но точка зрения – это всего лишь точка, не дотягивающая даже до угла. Чего уж говорить о том, чтобы охватить взором всю картину…
Моя остановка приближалась, и я, поддавшись неожиданному порыву, спросила:
– А как зовут вас?
– Долорес Бланк, – ответила старушка, и бледная улыбка тронула её губы. – Но можешь звать меня просто Долорес.
– Спасибо вам на добром слове, Долорес. Надеюсь, у вас всё наладится…
Я вышла на своей остановке. Мю Льва только что нырнула за горизонт. В темнеющем небе надо мной, гонимая ветром, с отрывистыми криками неслась стая птиц. Провожая их взглядом, я брела по просёлочной дороге в сторону дома, и где-то посреди пути меня догнал небольшой белый пикап. Поравнявшись со мной, машина снизила скорость, а из окна высунулся Марк в своей полицейской фуражке, сдвинутой на затылок.
– Привет, сестрёнка! – жизнерадостно воскликнул он. – Видок у тебя, будто от самой Олиналы пешком чапала. Давай, прыгай в машину.
Я понуро обошла внедорожник, влезла на сиденье и хлопнула дверью. Джип тронулся, а Марк участливо поинтересовался:
– Откуда ты такая мрачная? Что-то случилось?
– Ни хрена не случилось, Марк. Я просто пыталась найти работу, и ничего не вышло. Обошла весь город, но везде одно и то же. Они будто сговорились…
– Люди боятся тебя, это правда. – Он постучал ладонью по оплётке руля. – Помнишь, что ты учудила с тем жирдяем? Он до сих пор не восстановился, так и ест через трубочку. Сделать нормальную челюсть здесь стоит бешеных денег. Не то, что на Земле. Папе повезло, что на него повесили рассрочку, а то мы бы сразу всю сумму не потянули.
– Погоди, какую рассрочку? – опешила я. – Почему вы мне об этом не сказали?!
– Отец просил не говорить, чтобы тебя не расстраивать. А ведь могли бы на эти деньги на Циконию слетать. – Марк мечтательно закатил глаза.
– Этот жирный урод сам виноват! – выпалила я. – И хоть где-то восторжествовала справедливость!
– Так ты у нас, оказывается, борец за справедливость? – Он снисходительно улыбнулся. – Вот, что движет тобой, когда ты крошишь морды увесистыми железяками?
Я промолчала. Оказывается, всё это время за мои проделки отдувались родные мне люди, а я об этом ни сном, ни духом… Машину потряхивало на неровностях, мелкие камешки хрустели под покрышками. Марк тем временем продолжал:
– Тебя боятся, и это плохо. Но, может, это из недостатка можно превратить в преимущество?
– Да о чем ты говоришь? – фыркнула я. – С ненормальной калекой просто не хотят связываться.
Он помолчал, явно обдумывая что-то, и наконец проговорил:
– Завтра после моей службы мы поедем в город, и я познакомлю тебя с кое-какими людьми. Думаю, вы сможете найти общий язык, а у них для тебя найдётся работа.
– Кто они? – нахмурилась я. – И что за работа?
– Это не совсем законная работа… Вернее, совсем даже незаконная, но за неё платят, и, как бы странно это ни звучало, она приносит общественную пользу.
– Криминал? – Я замотала головой. – Нет, Марк, я не хочу становиться преступницей…
Скрипнули тормоза, и джип остановился напротив крыльца. Лампочка над входной дверью светилась ярко-жёлтым светом, о стеклянный фонарь легонько постукивала неизменная вечерняя мошкара. Раз за разом отскакивая от стекла, мотыльки беспорядочно вились вокруг и снова шли в тщетную лобовую атаку. Какая нелепая и бесполезная жизнь…
Марк протянул руку и мягко взял меня за плечо.
– Лиза, ты уже преступница… Забыла?
– Но я…
Ни следа улыбки не осталось на его лице, он смотрел мне прямо в глаза.
– Пойми, убив человека, ты переступила грань, и невозможно уже вернуться назад. Это останется с тобой навсегда. Поверь, я знаю, что это такое… Но ты не переживай сильно, с этим можно научиться жить. И это можно обернуть себе на пользу.
– И что я должна буду делать? – Какая-то отчаянная надежда вспыхнула во мне.
– Пока не забивай себе голову – всё это будет завтра, а сейчас пойдём домой. Я помираю как есть хочу. И о нашем с тобой разговоре отцу – ни слова…
Марк запер пикап, и мы прошли в дом. Дядя Алехандро, как обычно приветливый, словно не видел нас целый месяц, уже накрыл на стол. За неспешной беседой на отвлечённые темы мы приняли пищу и разбрелись по своим комнатам.
Я лежала в кровати, глядя в потолок и обдумывая сегодняшний день. Изгой, которого общество отторгает от себя, обречён либо пропа?сть, либо прибиться к изнанке, к тёмной стороне этого общества. Осознавая, что среди обывателей я всегда буду белой вороной, я теперь довольно отчётливо видела свой дальнейший жизненный путь. Нет, я не могла отстроить свой храм, о котором утром говорил Алехандро. Его руины надёжно похоронили под собой людей, которые были мне дороги – Отто, Веру, Аню, доктора Хадсона… Разбирать завалы я больше не могла, да уже и не хотела…
Теперь я знала, к чему приложить усилия. Я должна была разрушить жизни тех, кто разрушил мой храм – найти всех до единого, кто так или иначе был причастен к событиям в интернате Каниди, и превратить их существование в кошмар. Я была готова дать себе ещё одну клятву, но, в отличие от уже полузабытой гигантской сферы, что уничтожила мой мир, людей вполне можно было отыскать. Пламя мести разгоралось в моей груди. Я с нетерпением ждала завтрашнего вечера, чтобы извлечь из предстоящей встречи максимальную пользу и начать движение к своей новой цели…
Глава XIII. Снег
… – Дядя Ваня, отзовись…
Мы только что миновали широкую дамбу, усеянную мостовыми кранами. Глайдер нёсся в метре над поверхностью ледяного покрова необъятного водохранилища, вздымая позади себя кипенный вихрь. Погода не подкачала – метель колотила по обшивке, завывала, казалось, прямо в салоне, а порывы ветра раскачивали машину, так и норовя опрокинуть её набок. Видимость стремилась к нулю, Марк выжимал из двигателей максимум, а я переключала частоты, пытаясь поймать наш канал. Наконец-то приёмник ответил:
– Припорошило вас снежком-то, поди? Как успехи с «Книгой»? Стоит оно потенциального пожизненного срока?
– Она тут. – Я машинально положила руку на сумку меж сидений. – Но пришлось немного пободаться. На нас спустили всех собак, так что забирай-ка ты нас побыстрее… Кстати, где вы сейчас?
– Примерно… Километрах в двухстах к югу от города. Я выйду вам наперерез, где водоём сужается в речное устье, оттуда уйдём на юг. Отбейтесь пока от преследователей. Конец связи.
Коммуникатор замолк, а я пробормотала:
– Отбейтесь, говорил он…
Кинула взгляд на приборную панель, где по сенсорному дисплею поверх карты местности медленно ползли точки – наш глайдер располагался в самом центре композиции, сдвигаясь на юго-запад, а с северо-востока к нему довольно бодро приближались три отметки покрупнее. У нас была небольшая фора, но она стремительно таяла.
– Нет, это дохлый номер, – проронил Марк. – Полтора километра – и продолжает сокращаться. На нашем ведре против гвардейских «Бульдогов» мы гонку вряд ли выиграем…
– Значит, будем отбиваться…
Я пошарила за спиной – предусмотрительно взятый на вылазку рельсотрон лежал там, где я его оставила – прямо за сиденьем. Тяжёлый чёрный кожух электромагнитной винтовки оказался у меня в руках, я выудила длинный ствол и принялась за сборку оружия. Разгонный блок со щелчком встал на место, разъ?мы пары силовых кабелей вошли в пазы. Ствольная коробка приняла в себя обойму с полуторасантиметровыми шариками, щёлкнул тумблер питания, и едва заметный свист заряжающихся конденсаторов утонул в шелесте набегающих порывов ветра.
Через несколько секунд индикатор заряда заполнился до максимума.
– Держи ровнее, Марик, – пробормотала я. – Сейчас будет сквознячок…
Места в салоне планера едва хватило, чтобы развернуться с массивной пушкой наперевес. Надвинув тактическую маску на глаза, я вскарабкалась на сиденье и стала всматриваться в белую круговерть позади нас. Сканер не мог дать хороший фокус, то и дело теряя смодулированные силуэты боевых машин преследователей, но я смогла зацепиться за примерное положение и векторы движения военных гравилётов – они не маневрировали, очевидно, не ожидая от нас никаких сюрпризов.
– Тысяча метров! – выпалил Марк.
Я аккуратно приопустила рукоять двери, створку снаружи ухватила невидимая сила, и в образовавшуюся щель ледяной ветер тут же принялся наносить колючую снежную крупу. Просунув ствол в просвет, я упёрла приклад в плечо и прильнула к прицелу. Захват сканера метался, выискивая цель. Наконец, секундная фокусировка – лёгкое движение стволом на упреждение, и палец сгибается на курке. Хлопок пневматического ускорителя – и разогнанный рельсами снаряд с бешеной скоростью летит к цели. Несколько секунд зарядки конденсаторов – и снова выстрел. И ещё…
– Семьсот метров! Как там у тебя?
Молчу, не отвечаю. Неясно, сколько раз и куда я попала – по сути, это была стрельба вслепую, – но сканер показывал смещение силуэтов с оси движения, и теперь их было два – один из бронелётов, судя по всему, выбыл из гонки, ушёл вверх, и расстояние между нами перестало сокращаться. Сквозь свист ветра я услышала выкрик Марка:
– Лиз, они берут нас в клещи!
– Вижу я, не ори… Были бы понаглее – давно бы уже нас смяли. В полиции одна молодёжь…
– Думаю, ты просто не успела их как следует разозлить, – парировал Марк.
Медленно отклоняюсь влево, ведя на кончике ствола обходящий нас гравилёт – его силуэт уже вполне неплохо различим среди помех. Куда-то в середину проёма… Огонь! Рельсотрон хлопал, отправляя в полёт увесистые шарики.
– Двести метров! – сообщил Марк. – Справа по ходу движения!
Разворачиваюсь и вижу чёрный силуэт массивной машины, проступающий через белоснежную завесу. Делаю выстрел и слышу резкие хлопки ответного огня с той стороны. В бок глайдера стучат одиночные пули. Рефлекторно прижимаю приклад рельсотрона к плечу в ожидании зарядки конденсаторов с одной только мыслью: «Лишь бы не миниган!» Ещё несколько шариков отправляются в тусклое красноватое пятно, и огонь прекращается – похоже, стрелок выбыл из игры.
А с той стороны, из-за вцепившегося в штурвал Марка и слоя стеклопластика к нам стремительно приближался второй гравилёт. В темноте грузового отсека засверкали вспышки, тяжёлая махина резво подскочила и оказалась почти перед глазами. Треснуло стекло, Марк вскрикнул, прикрыв лицо рукой, и дёрнул штурвал на себя. Меня вжало в сиденье, а «Шинзенги» с гулом устремилась почти отвесно вверх.
– С-сука, попали в меня… – Марк, шипя, держался за бок.
Волевым усилием он выровнял глайдер, который теперь ощутимо болтало. Сквозь пулевые отверстия в борту свистел ветер, по всей машине шла вибрация – неужели двигатель повредили? Мы так долго не протянем! Дядя Ваня, где же ты, беса тебе под ребро?!
Выругавшись в голос, я включила рацию:
– Дед, ты долго там будешь копаться, как жук в навозе?! Нас расстреливают в упор! Сейчас на таран пойдут!
Жужжа и свистя, коммуникатор сообщил:
– Я на подходе, держитесь! Одна минута.
Подняв дверь, я наполовину высунулась в пургу, пытаясь разглядеть гравилёт внизу. Он поднимался вслед за нами, и ещё пяток выстрелов не дали ощутимого эффекта. Неожиданно, резко нарастая и забивая собой пространство, воздух наполнил громогласный рокот. Позади расплылась гигантская крылатая тень, и, заслонив собой небо, пронеслась прямо над головой. В салоне с утроенной силой забушевала снежная заверть, у меня заложило уши, и я едва не вывалилась наружу, вытянутая цепкой морозной лапой. Дверь хлопнула, радио задребезжало:
– Ловлю вас, запрыгивайте в переходный шлюз.
Аэрокар трясся и дрожал, один из двигателей громко чихнул и отключился, и машина стала заваливаться набок, теряя мощность. Марк, вцепившись в штурвал обеими руками, рычал:
– Давай, железка несчастная, жми!
По днищу звонко постукивало – барабанили пули.
– Дед, не успеваем за тобой! – закричала я в селектор. – Сбавь скорость!
– Та-а-ак, одну секундочку, – невозмутимо ответил динамик.
Снежный вихрь впереди расступился в стороны, и прямо на нас выскочила огромная серая полусфера грузового отсека с распахнутым шлюзом. Марк, бешено крутя штурвал, пустил машину наискосок, пытаясь попасть в спасительный прямоугольник шлюза, а я стиснула зубы и зажмурилась в ожидании неизбежной катастрофы. Глайдер, грохоча, шваркнулся об угол проёма – один из антигравов с лязгом сорвался и полетел куда-то вниз. Меня швырнуло на приборную панель. Машина, вращаясь, пропахала брюхом металлический пол, грянулась о противоположную стену и замерла.
Из динамика раздался отчётливый голос дяди Вани:
– Держитесь крепче, детки, мы уходим!
Поворотная камера шлюза поползла вбок, отделяя нас от воющей метели. Корабль ощутимо накренился и стал набирать высоту, а глайдер со скрежетом потащило по полу в обратную сторону. Марк болезненно застонал, я упёрлась руками и ногами, во что только можно. По помещению раскатился удар, и наконец всё стихло.
«Виатор» выровнялся, где-то снаружи натужно гудели двигатели, унося нас от погони. Я стянула тактическую маску, швырнула её на приборную панель и с шумом выдохнула.
– Когда-нибудь старый хрыч всех нас угробит, – прохрипел Марк.
– Ты как там, живой?
– Хрен его знает… Крови натекло…
Я глянула на Марка – он был бледен как мел, куртка под прижатой к боку белой ладонью набухла красным. Проворно выскочив наружу, я обогнула разбитую машину, рывком подняла водительскую дверь и принялась бережно, как могла, вытаскивать сводного брата. Стянула с него куртку и, скомкав её, прижала к пробитому бронежилету. Охая и ахая, он опёрся на моё плечо, и мы побрели внутрь корабля, оставляя на полу россыпи бордовых капель. В грузовом отсеке его ноги подкосились, он обмяк и сполз на пол, и в этот момент из жилого модуля выкатился дядя Ваня. По-старчески причитая, старик подкатил к нам, подхватил Марка многочисленными манипуляторами, развернулся и был таков. Профессор Мэттлок уже стоял рядом.
– Лиза, с вами, надеюсь, всё в порядке? – взволнованно поинтересовался он. – Вы не ранены?
– Нет, профессор, спасибо за заботу. Меня сейчас гораздо больше волнует Марк.
Сердце моё заходилось под действием боевого коктейля. Я пыталась отогнать плохие мысли подальше – дядя Ваня был хорошим врачом, но… Никаких «но»!
– Мне срочно надо сбавить обороты, – одними губами прошептала я и заковыляла в сторону кают-компании.
Как была, в боевой выкладке прошагала к минибару, оставляя на красочном ковре мокрые следы, достала первую попавшуюся бутылку и, сорвав пробку, припала прямо к горлышку. Обжигающая жидкость хлынула в горло. Я сделала несколько глотков, стукнула бутылью об стол и плюхнулась на ближайший диванчик.
Голова была ватная, всё тело гудело. За стеклом смотрового окна неслась пурга – «Виатор» на форсаже атмосферных двигателей направлялся куда-то на юг. У нас была небольшая передышка, но выходить за пределы циклона стало бы сейчас громким криком в тёмной комнате – мы оказались бы как на ладони.
Я встала, прошагала в свою каюту, опустилась за монитор и набрала на коммуникаторе привычный номер: пять нулей, две двойки, семь, четыре, семь. Один гудок – и звонок сбросился, как и должно быть. Сейчас перезвонят…
На меня вдруг накатила дикая усталость. Застыв и пристально слушая собственное сердцебиение, я поняла – с боевыми коктейлями пора заканчивать. И чем быстрее – тем лучше.
Робкой трелью входящий вызов вплыл в помещение. Неизвестный номер.
– Она у нас, – отчеканила я, нажав на кнопку. – Что дальше?
На той стороне елейный голос с воодушевлением промурлыкал:
– Я знал, что на вас можно рассчитывать. Но есть небольшая проблемка – вас ищут, и в район операции в данный момент стягиваются высотные патрули. Удивительное дело – над этой областью утром почему-то образовалось окно в графике патрулирования. И непогода так кстати… Впрочем, это лирика. Сейчас всё идёт к тому, что посыплются головы. А когда головы под ударом, в стороне не останется никто. Вам необходимо залечь на дно, и чем глубже – тем лучше.
– Хорошо, мы что-нибудь придумаем. – Я уже прокручивала в голове стремительный вираж в сторону Луны под многочисленными софитами средств наблюдения.
– Вы большие выдумщики, – прервал мои фантазии голос, – но сейчас будет вот что – вы заглушите все приборы, засядете где-нибудь в горном массиве и будете ждать дальнейших инструкций по защищённой почте.
– Пожалуй, так будет даже лучше. – Я не стала возражать – решение было разумным.
– И ещё кое-что. Россы прошли на бреющем над Институтом и теперь спешно покидают орбиту Земли. Видимо, они уже в курсе, что остались с носом. А в Содружестве объявлен режим чрезвычайной ситуации. Скоро местные запрягут, станут искать и их, и вас, и ни для кого не секрет, кого они найдут намного быстрее.
– Хорошо. Затеряемся на время. Никаких исходящих, работаем только на приём с окном в шесть часов с этого момента.
– До связи.
Динамик пиликнул, и воцарилась тишина.
– Надюша! – громко и отчётливо позвала я. – Где мы находимся?
– Евразийское Содружество, Республика Алтай, Катунский горный хребет, – отрапортовал механический голос. – Высота над уровнем моря: три тысячи двести метров, направление движения…
– Достаточно. Гаси всю вспомогательную электронику – транспондер, ретранслятор, приёмо-передатчики. Полное радиомолчание. Найди укромное место для посадки и снижайся. После приземления ничего не включать – только климат-контроль.
– Будет сделано, Лиза…
Спешно покинув каюту, я направилась в лазарет. Дядя Ваня орудовал манипуляторами над Марком, обрабатывая две алые раны в его левом боку. Марк лежал с закрытыми глазами – бледный словно сама смерть. Грудь его слабо вздымалась и опадала.
– Как он? – негромко спросила я.
Не отрываясь от процесса, дядя Ваня прожужжал:
– Крупный калибр задел лёгкое, много крови потерял, но жить будет – бронежилет спас. Прошло по касательной. Сейчас я его залатаю и волью гемодинамику… Кстати, принеси, пожалуйста, термос. Там, в холодильнике, на нижней полке.
Старик неопределённо махнул манипулятором, а я распахнула дверцу холодильной камеры. Из освещённой полости повеяло холодком, и лёгкая дымка поползла над полом. Выудив серый металлический цилиндр на свет, я хлопнула дверцей и вернулась к операционному столу.
– Спасибо, Лизуня. – Дядя Ваня принял из моих рук ёмкость. – Тебе нужно отдохнуть, я позабочусь о нём.
– Ладно, деда. Но помни – я слежу за тобой…
Хлопнув его по металлическому боку, я понуро побрела в свою каюту, сбросила с себя экипировку, выудила наконец из утомлённых глаз тактические линзы и завалилась на кровать. Тело гудело, готовое хладнокровно выполнять отточенные движения, а разум мой, настигнутый встречной волной, жаждал отдыха. Почти сразу меня сморила какая-то тягучая полудрёма – не сон…
* * *
… Стояла жара, беспощадное белое солнце выжигало покрытую трещинами почву, из которой тут и там робко пробивались сухие корявые ростки мёртвой растительности. Я полулежала в сиденье кабриолета, забросив ноги на лобовое стекло, а Марк одной рукой расслабленно вёл машину по абсолютно пустому, прямому как палка шоссе. На нём была пёстрая гавайская рубашка, на носу темнели солнцезащитные очки, а волосы его трепал южный ветер. Он повернулся и сквозь свист и шум прокричал:
– Как думаешь, до заката доберёмся?!
– Конечно, доберёмся! Разве было когда-нибудь, чтобы мы не успевали?! – Я понятия не имела, куда мы едем и куда должны добраться, но это было неважно – ведь мы всегда справлялись. Справимся и на этот раз.
– Один момент, мне надо отлить, – сказал Марк и заворочался, а кабриолет замедлил ход.
– Мог бы и молча всё это сделать, – фыркнула я. – Я надеюсь, ты хотя бы отойдёшь за куст?
– А зачем? Ты хоть наконец мужчину увидишь, в первый-то раз в жизни, – сострил он. – Что естественно – то не безобразно!
Машина, поднимая пыль, сползла на обочину и остановилась. Марк, не открывая дверь, ловко выпрыгнул наружу и поднялся на высокий придорожный холм. Приложив руку ко лбу, несколько секунд он всматривался куда-то вдаль, словно заправский морской волк на палубе корабля, после чего скрылся за насыпью.
В уходящем вдаль полотне дороги, словно в зеркале, отражался знойный, вибрирующий в причудливом ритме воздух. Он плыл, извивался и перетекал из одной формы в другую, подобно восточной красавице из старых сказок. Зрелище было завораживающим, и я не могла оторвать взгляд от вечного движения этого горячего духа пустыни, от дыхания её песков.
Шли тягостные минуты, а Марка всё не было. За это время можно было дойти до самых лавовых полей и вернуться… Он что там, присесть решил?
Покинув машину, я стала взбираться на холм, на кромке которого пару минут назад стоял Марк. На вершине я остановилась. Передо мной открылся раскалённый оранжевый океан, раскинувшийся в бесконечность – покрытая волнами дюн голая пустыня без единого признака жизни. Вдоль барханов ветер без устали гнал песок, подбрасывая его в небо и закручивая в пылевые вихри, убегающие прочь, за горизонт. Марка не было.
– Марк! – позвала я. – Хватит прятаться!
По песку пробежала рябь, в лицо повеяло прохладой. Никто не отозвался. Бездонное одиночество сдавило сердце тисками, я набрала в воздух лёгкие и что было силы закричала:
– Марк! Не уходи!
* * *
– Марк… – прошептала я и открыла глаза.
Было темно и тихо, корабль покоился на месте, и только тускло горела синеватая лампочка ночника. Я взглянула на часы – стояло раннее земное утро. Голова раскалывалась, как это обычно бывало на следующий день после «Персистенса» – и это только начало. Порой окончательно прийти в себя я могла лишь через неделю.
Я наскоро оделась и вышла в коридор, чтобы проверить раненого. Оказавшись возле его комнаты, заглянула через приоткрытую дверь. Заметно порозовевший, он сопел теперь в койке, накрытый одеялом из серой овчины.
От сердца тут же отлегло, я вернулась в свою каюту и наконец позволила себе принять душ. Мимолётный взгляд в окно выхватил заснеженные деревья и непролазные сугробы. Судя по всему, Надюша всё-таки нашла неплохое место, где и спрятала корабль…
Горячая вода расслабляла, смывая свинцовую тяжесть с уставшего тела. Наверное, нет ничего лучше, чем просто постоять под потоком нежной, ласковой воды… А потом, конечно же, съесть что-нибудь, чтобы порадовать желудок. Я вспомнила принесённый Марком со станции жареный палтус, бесконечно далёкий и столь же бесконечно вкусный – таким он казался мне сейчас, когда живот ворчал, требуя себе занятие…
В кают-компании одинокий профессор Мэттлок, сидя у окна, вглядывался в раскинувшуюся по ту сторону ферропластика гладь озера. Будто кристальное зеркало, оно было обрамлено щербатыми, почти отвесными горами. Обернувшись, археолог улыбнулся мне:
– Какое великолепие, Лиза, вы только поглядите! Никогда не думал, что окажусь в столь красивом месте!
– Не потому ли оно такое красивое, что сюда не ступала нога человека?
Я прошла к синтезатору пищи и выбрала блюдо. Пожужжав, механизм выплюнул тарелку с овощным рагу и рыбным стейком, и желудок тут же нетерпеливо заворочался внутри. Я присела напротив профессора.
– Я думаю, – заметил тот, – что за эти сотни лет на матушке-Земле не осталось места, где бы человек не побывал.
– Профессор, есть очевидный способ узнать, где побывал человек, – сказала я, подув на горячее. – Если вы видите кучу мусора – значит, здесь были люди. Мусор – это верный признак человека, его след в мироздании. Здесь нет мусора, а значит и людей никогда не было.
– А что, в сущности, есть мусор? – Он взглянул на меня, уплетающую за обе щёки. – Любое живое существо оставляет следы жизнедеятельности, будь то сломанные ветки, остатки еды или грязь. Отличие наше от животных лишь в том, что человек в своей жизнедеятельности достиг более высокой степени переработки материалов, поэтому вместо, например, рыбьих костей или заброшенных гнёзд оставляет глянцевые обёртки, кострища и масляные пятна.
Вежливо слушая профессора, я поглощала завтрак. Желудок наконец получил возможность поработать, а я, проглотив очередной кусок, заметила:
– Не соглашусь. Вы смешиваете естественное, природное с искусственным, наносным. Брошенный рыбий скелет – это не продукт переработки. Он не наносит вреда, со временем он будет поглощён почвой и растворится без следа. А масляное пятно убьёт всё живое вокруг и оставит выжженную землю.
– А вы знали, Лиза, что за последние сто лет появилось множество новых микроорганизмов? – Мэттлок поднял вверх морщинистый палец. – Уже давно известны такие, которые за считанные месяцы перерабатывают пластик, нефтяные разливы и другие, казалось бы, «вечные» отходы. Природа сама приспосабливается к людям, как когда-то люди приспособились к природе. Это – самый настоящий симбиоз.
Мне было чем возразить – про бескрайние полигоны и захоронения отходов, которые останутся на тысячелетия, про разорительные вырубки лесов, про животных, лишённых дома, вымерших и просто истреблённых людьми, но рот мой был занят. Мэттлок ещё раз мягко по-отечески улыбнулся – очевидно, проч?л мои мысли, – и в задумчивости отвернулся к окну.
На пороге показался выпуклый медный цилиндр, зажатый в манипуляторах, а следом в кают-компанию вплыл дядя Ваня. Мы с профессором вопросительно уставились на киборга, и Мэттлок восторженно воскликнул:
– Иван, да это же… самовар?!
– Он самый! – радостно отреагировал дядя Ваня. – Я всё ждал подходящего случая, чтобы пустить его в дело, и наконец дождался! – Подкатившись, старик водрузил блестящий пузатый самовар на стол. – Вы тут о природе да о погоде, а погода, доложу я вам, как раз располагает к хорошему чаепитию… Кстати, Лиза, о твоей извечной проблеме сосуществования человека и природы давно уже высказались умные люди. Порешили на том, что все беды начались, когда человек отделил себя от природы и сделал её простым объектом своей воли.
– Фейербах, если не ошибаюсь? – уточнил профессор.
– И не только он. Мы же с вами понимаем, что если бы люди, слившись в гармонии со своей Матушкой, до сих пор носили шкуры и охотились с палкой, то не было бы никакого прогресса. И мы бы сейчас не сидели здесь, в тепле, предаваясь благам цивилизации. Так что я предлагаю компромисс – в знак уважения к динозаврам сегодня мы не будем жечь ископаемое топливо и чадить углекислотой. Вместо этого вернёмся к истокам!
И, повернувшись ко мне, он вкрадчиво промолвил:
– Лизонька, дорогая, сделай доброе дело – сходи в лесок за сосновыми шишками.
– Сосновые шишки? – Я в недоумении уставилась на него.
– Да, такие круглые, коричневые, чешуйчатые, их ни с чем не спутаешь. Валяются себе, понимаешь, под деревом…
Я раздраженно прервала его:
– Прекращай, я знаю, что такое шишки.
– Отлично! – Тут же забыв обо мне, он перевёл взгляд на профессора. – Ну как вам, Рональд, родная Земля? Поди, не были на ней бессчётное количество лет?
– Да… Лет уже, наверное, тридцать, – закивал Мэттлок. – И, знаете, не особо-то и скучал, но в такое прекрасное место и не надеялся попасть…
Я прикончила завтрак и поднялась. Оставив праздно болтающих стариков, добралась до своей каюты, сдвинула в сторону дверцу гардероба и стала прикидывать, как лучше одеться. За бортом стояла мягкая зима, термометр показывал минус десять, и я подобрала одежду под стать. Без оружия, впрочем, я чувствовала себя неуютно, поэтому сняла с крючка кобуру с пистолетом и привычно пристегнула к бедру. Вот теперь можно и прогуляться…
Трап со свистом опустился, и передо мной предстала волшебная картина – в небо вздымались вековые ели, а с высоты медленно спускались крупные снежинки. Где-то недалеко журчал ручей, воздух был недвижим, стоял полный штиль. Ввысь уходил щербатый горный склон, а чуть левее, за кормой корабля, из-за деревьев проглядывало озерцо. Под исполинскими елями, стоявшими почти вплотную к космолёту, наносов практически не было – при посадке сугробы разметало в стороны, а напа?давший за прошедшие сутки снег нависал сверху, на разлапистых ветвях.
Я спустилась с трапа и ощутила твёрдую поверхность под ногами. Сияющий снежок поскрипывал и хрустел, словно наливное зелёное яблоко. Отойдя десяток шагов от корабля под тень широких атмосферных крыльев, я решила прогуляться в сторону ручья. Журчание раздавалось откуда-то спереди, из-за холма. Медленно, вдыхая полной грудью свежий горный воздух, я поднималась вверх по склону. Над головой пели невидимые птицы, а по моей душе разливалось спокойствие. Все проблемы и суета остались позади, в корабле, и я проникалась первозданной, первобытной красотой этого места, впитывала телом холодные хвойные ароматы, пропускала сквозь себя ненавязчивую какофонию звуков жизни.
Взобравшись на холм, я наткнулась на небольшой ручеёк, который убегал мимо меня вниз по ущелью. Чуть впереди поток влаги, переваливаясь через невысокие каменные пороги, поднимал в воздух дисперсную водяную пыль. Я взглянула вверх – уходящая в небо горная гряда, покрытая снежными шапками, искрилась на солнце, которое хитро проглядывало меж низколетящих белых холодных облаков. Отсюда открывался вид на почти идеальный овал озера, сияющий чистой голубизной, которую периодически тревожила лёгкая рябь. В низине, между мной и озерцом, едва заметно покачивая присыпанными снегом крыльями, на брюхе лежал наш корабль…
Вспомнив, зачем я здесь, я принялась оглядываться в поисках сосны. На той стороне ручья, за ёлками, я заприметила светло-коричневый ствол искомого дерева и пошла вдоль водотока в поисках переправы. Перескочив наконец по камням через поток воды, я принялась раскапывать снег вокруг дерева. Добыча не заставила себя долго ждать – бурые сосновые шишки глядели на меня из-под белого покрова. Достав полиэтиленовый пакетик, я набрала целый ворох и собралась было возвращаться, как вдруг сзади раздался хруст сломанной ветки.
Я обернулась – из-за ручья, стоя вполоборота, маленькими чёрными глазами прямо на меня смотрел огромный мохнатый медведь. Сердце в груди забарабанило, а я, стараясь не делать резких движений, медленно опустила пакет на снег и поднялась в полный рост.
Медведь, тряхнув загривком, сделал пару тяжёлых шагов навстречу, и я заприметила пару тёмных медвежат, робко выглядывающих из-за её спины. Медведица с выводком? Стараясь сдерживать дрожь в голосе, я успокаивающе промурлыкала:
– Тише, мои хорошие, тише… Я вас не обижу. Давайте мирно разойдёмся, ладно?
Медведица встала на задние лапы и громогласно заревела. Добрых два метра с холкой, а то и побольше… Я медленно опустила руку и отстегнула застёжку кобуры, готовая выхватить пистолет, если потребуется.
– Не надо, – сказала я, касаясь пальцем рукоятки оружия. – Стой там, а лучше иди своей дорогой.
Животное грузно опустилось на все четыре лапы и с места ринулось в мою сторону, в одну секунду покрыв четверть расстояния между нами. Я молниеносно выдернула пистолет выпалила куда-то поверх головы медведицы.
Та опешила, споткнулась, прокатилась по инерции на заду ещё метр, а затем развернулась и дала стрекача. Где-то сверху затрепыхались многочисленные крылья перепуганных птиц, а эхо парного выстрела гулко покатилось по поверхности озера, отскакивая от горных склонов. Медвежата припали к земле и торопливо засеменили вслед за мамой.
Перескочив через ручей, зверь дождался малышей и, в последний раз оглянувшись на меня, скрылся за холмом. Я ещё немного постояла, переводя дух, после чего подобрала пакет с шишками и отправилась обратно к кораблю.
На пороге меня встретил дядя Ваня, с ходу вопросив:
– Кто стрелял?
– Я. Медведей отпугивала. – Проходя мимо, я сунула ему пакет шишек, и направилась в жилой модуль.
– Медведей? – Дядя Ваня покатился следом. – В это время года?
– Медведицу с выводком. Вылезли будто из ниоткуда.
– Голодные, видать. Мамка прокорм ищет, таская малышню за собой, вот и бродят неприкаянные, когда остальные уже давно спят.
Добравшись до кают-компании, я присела возле позолоченного самовара напротив профессора. Тот сервировал стол, раскладывая угощение – сухофрукты, плюшки, мармелад. Дядя Ваня был запасливым, имея закуски на любой случай, при том, что сам он уже давно позабыл, что это такое – вкусно и по-человечески поесть.
– А где же шляется папа-медведь? – задумчиво проронила я. – Наверное, за другой медведицей решил приударить?
– Зимой-то? – отреагировал дядя Ваня. – Скорее, забыл обо всём и давно дрыхнет, с осени нажравшись… Надюша, включай вытяжку и вырубай противопожарную систему!
Дядя Ваня со скрипом отворил небольшой лючок у основания самовара, засыпал туда шишек и, включив плазменную горелку на одном из манипуляторов, разжёг огонь. Из трубы тут же пошёл дымок, приятно запахло костром. Мэттлок в предвкушении потирал руки, я наслаждалась запахом горящей хвои, а дядя Ваня, дождавшись момента, разлил по чашкам ароматный душистый чай. Настроение тут же поползло в горку, и мне вдруг захотелось напрямую спросить Мэттлока о том, что беспокоило меня с тех пор, как мы с ним познакомились.
– Профессор, а вы правда умеете… – Что-то вдруг помешало мне, забило горло, невидимая сила оборвала фразу на половине, а профессор Мэттлок, отхлебнув из блюдца, заговорил:
– Слуга обращается к лорду: «Сэр, осмелюсь доложить, что на кухне некоторым образом возник пожар». Хозяин дома неспешно отложил «Таймс» и сказал: «Сообщите это леди. Вы же знаете, Робинс, что я не занимаюсь домашним хозяйством».
– Нет, ну вы посмотрите на него, какой хитрец! – Дядя Ваня всплеснул манипуляторами. – Анекдот неплох, и я тебе на него отвечу тысячей других, однако тебе попытались задать вопрос. Лиза, спрашивай. Рональд, давай без этих твоих фокусов! Выкладывай карты на стол!
– Я лишь… – Дар речи наконец вернулся ко мне. – Я всего лишь хотела спросить – вы умеете читать мысли, профессор? Это не шутки?
– Простите, неловко вышло. – Мэттлок тяжело вздохнул. – Да, умею. Но не все, а только самые сильные, обременяющие, поглощающие разум. Те, от которых не отмахнуться.
– И воздействовать на разум вы тоже умеете? – спросила я.
– Совсем немного, – ответил он, и уголки его губ опустились. – Этой премудрости я ещё до конца не обучен. Также, как и предвиденью будущего – здесь я полагаюсь исключительно на Томаса.
– Рональд, меня всё подмывает тебя спросить, – проскрежетал дядя Ваня. – Что нас ждёт?
– Мне известно немногое, но и этого я вам не скажу, – отрезал Мэттлок. – Не спрашивайте меня о том, что ещё не построено.
– Рональд, право слово! – разгорячённо проскрипел дядя Ваня. – Я тебе уже говорил, и снова повторю – с твоим даром мы горы свернём!
– Предвидение будущего – это не дар, а проклятие. – Профессор снял очки и потёр морщинистую переносицу. – Я иногда жалею о том, что позволил себе вступить в контакт с Томасом. Чтобы потерять покой, достаточно научиться читать мысли. Гораздо сложнее после этого научиться их не читать… В вашу голову, Лиза, я просто боюсь заглядывать. – Он повернулся ко мне. – Однако вы искренне беспокоитесь за своего сводного брата, а это характеризует вас как светлого человека.
– А что насчёт меня? – поинтересовался дядя Ваня.
– А вы, старый плут, теперь хотите сдать меня Корпусу на опыты и получить денег, – просто сказал он. – Поймите, друзья мои. Всё сверхъестественное требует к себе чрезвычайной осторожности. Поэтому я предлагаю вернуться к тихой и непринуждённой беседе, чтобы не портить предсказаниями и сокровенными помыслами этот светлый день. В противном случае я буду вынужден покинуть ваше общество.
Мэттлок несколько чопорно отхлебнул из чашки, давая понять, что он совершенно серьёзен, и разговор на эту тему закончен. Дядя Ваня, казалось, пыхтел от негодования, но вскоре он сдался:
– Ну что ж, Рональд, в таком случае, мне есть чем ответить на твой хвалёный английский юмор! Вот тебе немного русского. В автобус заходит мужик с недопитой поллитрой водки. Плюхается на сиденье и как будто силится что-то вспомнить. Тут к нему обращается кондуктор: «Мужчина, за проезд». Лицо мужика моментально светлеет, он вскидывает руку и восклицает: «Точно! Ну, за проезд!»
Профессор прокашлялся и подхватил знамя:
– Два джентльмена разговаривают после званого обеда. «Скажите, сэр, почему сегодня во время обеда вы постоянно целовали руку даме, что сидела от вас слева?» «Видите ли, сэр, мне забыли положить салфетку…»
Дядя Ваня парировал:
– «Привет, Сёма. У тебя есть тысяча до зарплаты?» «Да, спасибо, Изя. Можешь за меня не волноваться!» …
Войдя в раж, два старика продолжали идиотничать, а я допила свой чай, встала из-за стола и отправилась в комнату к Марку. Вслед доносилось:
– «Мама, а правда, что я получился нечаянно?» «Сынок, буду откровенна: не очень-то ты и получился» …
Марк уже сидел на своей кровати и увлечённо читал что-то с экрана планшета. Грудь и живот его были перебинтованы.
– Ну, как ты? – участливо поинтересовалась я, присаживаясь рядом. – Болит?
– Да пустяки, просто царапина. – Он оторвал взгляд от экрана и широко улыбнулся. – Дед меня заделал на пятёрку и накачал регенератами. Завтра уже буду как новенький.
– Ходить-то можешь? Пойдём, чайку? попьём из самовара? – предложила я.
– А пойдём!
Охнув, он поднялся с кровати и сунул ноги в тапки. Я решила ничего не говорить ему про откровения Мэттлока – хватит с него и пережитого ранения. Мы добрались до кают-компании, где разбушевавшиеся пенсионеры громогласно хохотали в две глотки, вагонами отсыпая похабные анекдоты. Остаток дня пролетел незаметно. По итогу я надорвала живот со смеху, а Марк наконец начал приходить в себя после ранения…
* * *
Когда начало темнеть, я вышла на прогулку. Свежий горный воздух так и манил меня к себе, я никак не могла им надышаться и всё пыталась сделать это впрок, ведь кто знает, когда ещё доведётся побывать в таком прекрасном месте? Далеко от корабля я решила не отходить, чтобы вновь не наткнуться на хозяев леса.
Сидя на поваленном дереве у самого берега, я смотрела на водную гладь и думала, каково это – нести настоящую, неподдельную ответственность за тех, кто полностью зависит от тебя?
Достоевский однажды сказал: «Каждый человек несёт ответственность перед всеми людьми за всех людей и за всё». Многие, неверно истолковывая эту мысль, пытались взвалить на свои плечи судьбы мира, но всегда это оборачивалось трагедией. Непомерная ноша размывала то, на первый взгляд, малое, из чего на самом деле складывается ответственность за всех и всё – поруку за тех, кто рядом. От тебя зависит только благополучие близких, и если ты эту ношу с себя не снимешь, не переложишь на других, в благополучие всего мира будет заложен ещё один надёжный кирпич.
Ноша эта, впрочем, порой может привести к совершенно безрадостному выбору – убить или погибнуть. Сегодня я видела этот выбор в голодных глазах медведицы – желание прокормить малышей чуть не погубило её. А если бы я не взяла с собой оружие – наверняка погубило бы меня. Что же сейчас она делает, и что с ней будет завтра? Сыты ли её медвежата, и как они встретят день грядущий?
И какой же груз лежит на плечах старого археолога, который опрометчиво приоткрыл дверь в чуждые человеку миры – во внутренние миры окружающих его людей? Прав был царь Соломон – кто умножает познания, умножает скорбь.
В кронах деревьев шумел ветер, оставляя вопросы без ответов…
Посидев с полчаса у кромки озера, я вернулась в корабль, на минуту вышла в эфир, поймав сигнал спутника, и проверила почту – вестей от заказчика не было, – после чего приняла душ и устроилась у окна, глядя в чёрное звёздное небо. Над кораблём сгустилась бездонная ночь…
Глава XIV. Контракт
… Я сидела в чёрном кожаном кресле в центре просторной гостиной на девятом этаже единственного девятиэтажного здания Олиналы и ждала появления человека, который должен был дать мне работу. Рядом, в таком же кресле, заметно нервничая, сидел Марк и задумчиво грыз ногти. Полчаса назад в этот зал апартаментов класса люкс нас пустил молчаливый дворецкий, тихо растворившись затем в бесконечных коридорах здания. В углу тикали старинные вычурные часы с маятником. Ожидание затягивалось.
– А если он не придёт? – негромко спросила я.
– Тогда он бы не согласился встретиться.
– Ну, всякое бывает, могли же у него планы поменяться… Может, пойдём отсюда?
– Ещё чего! – возмутился Марк. – Мне больших трудов стоило выбить эту встречу, так что будь добра, потерпи.
Тик-так… Тик-так… Я встала и подошла к широкому панорамному окну. Будто заводные игрушки, далеко внизу по освещённым улочкам ползли редкие машины, а линию горизонта озаряли алые всполохи уходящего дня. С каждой минутой этот визит всё более казался мне неудачной затеей.
– Мы могли бы помогать дяде Алехандро с фермой и неплохо жить. Как считаешь, Марк?
– Мы и так ему помогаем, – всплеснул руками он, – но я тебя уверяю – как только это из помощи превратится в твою работу, ты завоешь от тоски… Слушай, я понимаю твою нерешительность, но отступать уже некуда и незачем. Давай уж доведём это дело до конца…
За дверью раздался мерный стук металлических набоек по паркету, и внутри меня словно сжалась пружина. Я обернулась. Вот-вот, уже сейчас… Дверь открылась, в помещение тенью вошёл давешний дворецкий, пропуская высокого и немолодого уже мужчину в строгом сером костюме с аккуратной тёмной, начинавшей седеть шевелюрой. Дворецкий исчез, а мужчина, приветливо улыбнувшись, бархатным баритоном произнёс:
– Марк, приветствую. Елизавета, очень рад вас видеть. Прошу прощения за задержку, нужно было уладить кое-какие дела. Прошу вас, располагайтесь поудобнее.
Процокав дорогими матово-чёрными ботинками через зал, он устроился на диванчике напротив нас и уложил ногу на ногу. Пока я усаживалась в привычное уже кресло, он внимательно разглядывал меня острыми пронзительными глазами – такими же серыми, как его костюм. Переведя взгляд на Марка, в продолжение какого-то уже состоявшегося ранее разговора он сообщил:
– Рамон дал рекомендацию, но я всё же спрошу при всех. Марк, ты уверен, что у нас не будет проблем?
Тот замотал головой и протянул:
– Не-е-ет, конечно же нет! Она абсолютно надёжный человек, и я доверяю ей больше, чем себе самому. Нет, себе я, конечно, тоже доверяю, но не до такой степени.
– Что ж, рад слышать… Елизавета, вас уже посвятили в подробности?
– Нет, я ничего не знаю, – развела я протезами. – Кроме того, что мы сейчас проводим… собеседование, что ли…
Незнакомец кивнул головой и начал без предисловий:
– Я наслышан о вашем нелёгком прошлом и о порогах, через которые вам довелось переступить, поэтому считаю, что вы справитесь. Суть в следующем… – Он сцепил руки и подался вперёд. – Случаются ситуации, когда хорошие люди попадают в беду по вине плохих людей. Но на плохих людей не всегда получается найти законную управу, а в некоторых случаях правосудие и вовсе бессильно. Ведь система многосложных законов что дышло – куда повернул, туда и вышло. Само собой, не без помощи выскооплачиваемых специалистов, давно уже обменявших честь и совесть на диплом юриста… Именно для таких ситуаций нам нужен человек, который станет ночной совой, вестником смерти. Которого не остановят его принципы, библейские установки и разного рода предубеждения.
– Вы хотите, чтобы я… Чтобы выполняла работу вместо полиции? – Стараясь не подавать виду, я уже пребывала в некотором смятении. Произнесённое слово «смерть» отскакивало от стенок разума, словно волейбольный мяч, не желая быть схваченным и переваренным, обдуманным.
– Нет. Полиция будет делать свою работу, а мы – свою. Буду честен – у тебя в рукаве целый ворох козырей: миловидное личико, мнимая беззащитность, умение убивать и титаническое упорство… Если, конечно, Марк не преувеличил твои таланты.
Я смотрела в пол, на лакированные паркетные доски. Умение убивать… Когда Марк предложил мне встречу с будущим работодателем, я ожидала чего угодно – попрошайничество, воровство, подделку документов, взломы сейфов, кражи… Но наёмный убийца? Нет, наверное, это слишком даже для меня… Я подняла взгляд на незнакомца. Он очень серьёзно смотрел прямо мне в глаза. Он ждал ответа – и принять мог только один единственный.
– А если я откажусь? – тихо поинтересовалась я.
– Боюсь, в этом случае не получится сделать вид, что этого разговора не было.
– Значит, без вариантов?
– Альтернативы есть, но все они ведут в никуда.
Человек выжидающе смотрел на меня. Вот она – моя дорожка, выстланная красным кирпичом ещё до того, как я вошла в этот зал. Мне осталось лишь сделать шаг вперёд. Неуверенность боролась во мне со страхом навсегда остаться на обочине жизни. О более мрачных вариантах не хотелось даже думать.
В памяти вдруг всплыл треск ночных сверчков и железный створ ворот. Сквозь щель я видела серую спину доктора Хадсона, стоявшего, уперев руки в бока. Ворота задвинулись, отделяя меня от него и остальных моих друзей, отсекая от меня ещё один кусок моей жизни…
– Я согласна, – твёрдо сказала я.
– Превосходно, – удовлетворённо заключил незнакомец и поднялся. – Я уверен, что вместе мы сможем принести пользу обществу и друг другу. Позвольте, я вас провожу.
Мы покинули помещение. На пороге апартаментов мужчина пожал руку Марку и мне, ничуть не смутившись металла, заменившего мне кожу, после чего сообщил:
– Моё имя – Альберт. Лиза, если тебе нужна будет помощь, не стесняйся обращаться напрямую ко мне. Завтра за тобой приедет мой человек, и вы начнёте подготовку к работе…
* * *
Пикап мчался по шоссе на восток, в сторону дома.
– И давно полиция сотрудничает с убийцами? – спросила я, повернувшись к Марку.
– Не знаю, меня самого посвятили в эти дела только с полгода назад, – пожал плечами он. – Мы закрываем и отдаём им самые безнадёжные дела – олигархов, судей, политиков с обширными связями. На моей памяти было два подобных случая – когда грохнули педофила Фернандеса, прошлого мэра Ла Кахеты… И олигарха-промышленника Ривьеру, страстного любителя рейдерских захватов.
Я фыркнула.
– Насколько же жалкой должна быть полиция, чтобы кто-то делал работу за неё?
Марк холодно процедил:
– Ты, видимо, ещё мала, если не понимаешь, что богатые и влиятельные люди составляют законы под себя. И подчиняться им – задача наша с тобой, а не их. А для простых работяг, которые выходят на улицы защищать своих детей и отстаивать свои права, у них есть полицейские дубинки и слезоточивый газ. Уж поверь, я знаю, о чём говорю…
Я не стала спорить. Мир был достаточно несправедлив, и реакция людей на эту несправедливость могла быть самой разнообразной, но кто я такая, чтобы быть судьёй и судить? Первый шаг на дорожку, устланную красным кирпичом, был сделан. Теперь – только вперёд…
* * *
Следующим утром я проснулась пораньше, привела себя в порядок, позавтракала, села в небольшое кресло-качалку на веранде и стала ждать. Прохладный утренний ветерок играл подолом моего платья, птицы пели, радуясь новому дню, а небо затягивала белёсая дымка – ветер принёс смог от северных заводов. Через несколько минут скрипнула дверь, и на пороге дома появился Марк в синей форме – как всегда, подтянутый, собранный и ухоженный.
– Ждешь?
– А ты не видишь? – нахмурилась я.
– Правильно, жди… И не дрейфь, всё будет нормально. Ты справишься.
Подмигнув мне, он ссыпался вниз по ступеням и прыгнул в свой пикап. Двигатель взревел, машина сдала задом, вывернула на грунтовку и, поскрипывая рессорами, стала удаляться в сторону шоссе. Я провожала машину взглядом, а издалека в сторону дома уже приближался, поднимая пыль, другой автомобиль. Белый пикап и большой чёрный внедорожник разминулись, и через минуту незнакомый джип подкатил к крыльцу. Опустилось тонированное стекло, и крепкий лысый амбал, затянутый в чёрный деловой костюм, пробасил:
– Ты Лиза?
Я утвердительно кивнула.
– Я от Альберта. Садись, нам пора ехать.
Я поднялась, проковыляла к машине и, взобравшись на пассажирское сиденье, хлопнула дверью.
– Меня зовут Рамон, – представился незнакомец. – Я буду тебя обучать, но сначала нам нужно заменить это… – Он кивнул в сторону моих протезов. – На что-нибудь более подходящее.
– В смысле, заменить? Отрезать и пришить новые?
– Да. С этими клешнями ты не сможешь выполнять поставленные задачи, поэтому сейчас мы отправляемся в Ла Кахету на операцию. Всё уже подготовлено, тебя ждут.
Чтобы попасть в столицу, нужно было преодолеть тысячу с лишним километров. Да ещё сразу вспомнились недели реабилитации, мучительная боль при любом движении, даже при переносе точки опоры. Мне что, нужно будет заново учиться ходить? Снова?!
Я застонала:
– Блин, ну только не это опять…
– Когда всё закончится, ты не узнаешь сама себя, – невозмутимо сообщил Рамон и завёл двигатель.
Республиканский аэропорт, с которого региональным рейсом мы отбудем в столицу, находился в сотне километров к северу, так что у меня было достаточно времени, чтобы, сидя на пассажирском сиденье, предвкусить дальнейшие недели мучений. Но раз уж я встала на дорогу красного кирпича, назад пути не было…
* * *
Столица Соноры – одной из двадцати двух провинций густонаселённого междуморья Пироса, – была молода, как и вся местная цивилизация, но её жители гордо именовали себя новыми конкистадорами и не признавали за собой статуса резидентов колонии. Здесь свои собственные праздники давно уже вытеснили памятные даты Земли. Пиросиане забыли о том, что существует Новый Год, принципиально игнорировали натужный Всемирный День Гендерного Многообразия, зато раз в полгода, с интервалом в двести пятнадцать дней, с широким размахом отмечали День Первого и Второго Урожаев и каждый месяц устраивали сиесту. День Рождения местные для простоты тоже отмечали дважды в год, рассудив, что лучше чаще, чем реже, и просто отсчитывали нужное количество дней от начала года, прибавляя ещё полгода, чтобы получить вторую дату.
Короткий день и длинный год заставляли переселенцев из Солнечной системы приспосабливаться, перенастраивать свои биологические часы и полностью менять образ жизни. Люди не стали тратить меньше времени на сон – вместо этого они сократили себе рабочий день. И с каждым годом Земля и Пирос отдалялись друг от друга, буквально разъезжаясь в разные стороны по временной шкале. Земля убегала вперёд, а Пирос и не думал догонять – его устраивал неспешный быт большой деревни…
После долгих поездок на автомобиле и не менее долгого полёта на самолёте Ла Кахета встретила нас опрятными улицами и аккуратными белыми пятиэтажками. Магазинчиков и ларьков, в отличие от маленькой Олиналы, вдоль тротуаров не было совсем – вся торговля была загнана городской администрацией в огромные торговые центры, что, наверное, было довольно неудобно. Людям приходилось учиться планированию и закупаться впрок, чтобы не тащиться через полгорода за любой мелочью. Такая политика, впрочем, давала свои плоды – в городе царила чистота, а мелкая уличная преступность за неимением кормовой базы съёжилась до минимальных значений за последние несколько лет.
Гордостью города была республиканская больница имени Хосе Эрнандеса – героического врача-эпидемиолога из мифологии далёкой Земли, которого по дурацкой случайности сбила машина, когда он возвращался из аптеки, закупив на свои собственные деньги лекарств для очередной своей тяжело больной пациентки. Лечение в этой больнице было крайне дорогим, но если ты могла это себе позволить – тобой занимались самые лучшие и ответственные специалисты. Я – не могла…
Мы вновь ехали сквозь город, а я с заднего сиденья пялилась по сторонам, разглядывая дома, уличные фонари и проезжающие мимо машины. Город жил своей жизнью, цвёл и сиял чистотой. По тротуарам прогуливались семьи с колясками, влюблённые молодые парочки и пожилые люди. Мимо проплыл засаженный деревьями парк и ансамбль фонтанов, бьющих бирюзовыми лучами в небо. Вскоре мне в глаза бросилась большая группа людей с плакатами, одетых в рабочие спецовки. Кое-кто держал в руках каски, кто-то сидел на тротуаре, а вокруг постепенно собиралась разреженная толпа зевак. На здании напротив красовалась вывеска: «Департамент экономической интеграции». С плакатов в глаза бросались надписи:
«Ты нужен шефу, а он тебе – нет!»
«Звонит будильник! Первое унижение за день!»
«Мы требуем и просим! Но лишь пока!»
«Снимите Землю с наших плеч!»
Я повернулась к молчавшему всю дорогу Рамону и спросила:
– А кто это? И чего они хотят?
– Заводчане бастуют. Хотят известно, чего – справедливости и денег. Не знаю, как у вас в хозяйстве, а наёмным рабочим сейчас нелегко.
Я вспомнила сетования дяди Алехандро на обязательные концессионные отчисления. Метрополия изымала львиную долю урожая, к тому же наше поле было собственностью Конфедерации, сданной в аренду агрокорпорации, у которой его в свою очередь взял в концессию на много лет дядя Алехандро, и только после истечения срока аренды он мог попытаться его выкупить – если, конечно, к тому моменту он будет жив, и у него хватит денег.
– Не только наёмным, сейчас всем нелегко, – пробормотала я.
– Корпорации гребут под себя и закручивают гайки. Всегда так было, жадность капиталиста не знает границ, – сказал Рамон. – Здесь люди ещё как-то держатся друг за друга, пытаются отстаивать свои права в профсоюзах, а на Земле крупный капитал давно уже всех заткнул за пояс…
Вскоре над нами нависла громада больницы, возвышавшейся на добрый десяток этажей, и Рамон закатил джип на подземную парковку. В холле он оформил какие-то документы, а затем приветливая медсестра провела нас через лабиринт сияющих белизной коридоров и открыла перед нами дверь в операционную. В блестящем чистотой помещении нас уже ждали трое трансплантологов и пара медсестёр в халатах и медицинских шапочках, а в углу недвижимо возвышался большой робот-хирург со множеством манипуляторов.
– Меня ждут дела в Олинале, – сказал Рамон, повернувшись ко мне. – Тебя прооперируют и поместят в палату на отдых. Обо всём договорено, за всё заплачено. Если что-то понадобится – обращайся к медсестре.
Рамон вышел через раздвижную дверь. Самый пожилой из докторов сделал шаг вперёд и вежливо предложил:
– Пожалуйста, все ценные вещи передайте сестре. Разденьтесь вот за этой ширмой и укладывайтесь на операционный стол.
Я послушалась, и уже через минуту лежала на столешнице совершенно обнажённая. В полутьме надо мной нависала огромная круглая хирургическая лампа. Вокруг стояли люди в белом, и мне было ужасно неловко. Я пыталась успокоить себя мыслью о том, что им всё это уже вполне привычно, но не особенно получалось.
– Раскиньте, пожалуйста, руки в стороны… Вот в эти ложементы. И раздвиньте ноги…
На моих плечах защёлкнулись зажимы. Откуда-то справа послышался лёгкий металлический перезвон и гул резиновых колесиков, катившихся по кафелю. Я рефлекторно сглотнула, а бархатный женский голос успокаивающе произнёс:
– Не волнуйтесь, мы дадим вам общий наркоз. Вы ничего не почувствуете.
В поле зрения появилась рука в резиновой перчатке с дыхательной маской. Я закрыла глаза.
– Считайте вслух от десяти до одного, – мягко попросила женщина.
Многочисленными белыми огнями вспыхнула яркая лампа. Я начала считать, и голос мой отдалялся и таял в пространстве.
– Десять… Девять… Восемь…
Чёрная мгла окутала паутиной моё сознание, заволокла его, и мир вокруг перестал существовать…
* * *
Человек всегда стремился расширять горизонты своих возможностей – будь то физические горизонты высоты, глубины, дальности или физиологические ограничения – силы, скорости, ловкости. Подводники покоряли бездны океанов, шахматисты сражались с совершенным искусственным интеллектом, а спортсмены своими телами творили доселе невозможное – дух соперничества на протяжении всей истории питал человека, неумолимо толкая его вперёд и вверх. Даже если вокруг никого не было – человек находил способ побороться сам с собой и неизменно рос.
Когда человек научился эффективно модифицировать своё тело, ему открылось новое поле возможностей. Свои слабости можно было превратить в преимущества, попросту заменив часть тела на искусственный аналог. Отказала печень? Вставь новую! Слабые руки не справляются со штангой? К чёрту их, механические – к вашим услугам. Работаешь на высокотоксичном производстве? Вот тебе новый токсирезистентный кожный покров. Лишь бы денег хватило…
Одновременно с этим возникла необходимость контроля таких изменений, и в первую очередь она коснулась спорта – той самой сферы, в которой наиболее ярко проявлялся дух соперничества. Допинг-контроля было уже недостаточно – какой смысл брать анализ крови у мехмода, чья печень заменена мощным искусственным механизмом, идеально абсорбирующим все чуждые примеси в крови? Как понять, кто жмёт сейчас штангу – честный спортсмен, потративший годы жизни на то, чтобы добраться до арены, или биомод, нарастивший мышцы синтетикой?
В Конфедерации был разработан свод правил и законов, касающихся изменения своего тела – общим для всего человечества было правило пятидесяти процентов. Наполовину изменённый человек – уже не человек. И отношение к тем, кто перестал быть людьми, хоть и разнилось от планеты к планете, от региона к региону, было примерно одинаковым – поражение в правах, контроль за передвижением и необходимость постоянно отмечаться в органах правопорядка, а то и полный запрет на нахождение под линией Ка?рмана.
Люди боялись модификатов, которые всё менее походили на самих людей – и это было естественно…
* * *
… Я медленно подняла тяжёлые веки. Слабость и тянущая боль сковали тело, но, похоже, всё было позади – надо мной белели резные наличники потолка палаты. Свет был приглушён, рядом никого не было. Накрытая белой простынёй, я полулежала в механизированной койке, в подлокотнике которой переливался огоньками целый ряд разноцветных кнопок управления. На столе стояла ваза с цветами и лежала пара книг. Наклонив голову, я прочла на корешках:
Гандил и Делавье. «Анатомия боя». А. и Б. Стругацкие, «Полдень, XXII век».
Кто их тут оставил? Весьма странный набор…
Палата была одноместная, и я мельком подумала – сколько же денег стоит такой больничный уход? Мне, наверное, за всю жизнь столько не заработать… Почувствовав отсутствие привычного наушника транслятора, я принялась шарить взглядом по столику с вазой и книгами. Сделала движение рукой, плечо тут же отдалось дикой болью, и я, сжав зубы, с трудом сдержала крик. Попыталась повернуться на бок и не смогла. Не могу двигаться, опять это долбанное бессилие!
Подумав вдруг о том, что я даже в туалет толком не смогу сходить, я беспомощно застонала, слёзы сами покатились из глаз. Так я и лежала с глазами на мокром месте, не в силах их вытереть, пока не открылась дверь и не вошла медсестра, услужливо поинтересовавшись:
– Лиза, вам что-нибудь нужно?
– Да, – прогундосила я. – Вытрите мне лицо, пожалуйста…
Она подошла и обтёрла меня салфеткой, проверила все жизненные показатели и скрылась за дверью, пообещав, впрочем, вскоре вернуться.
Я лежала и глядела в потолок, и вдруг меня осенило – я услышала медсестру на чистейшем русском, а транслятора-то в ухе нет! Тут же проснулись новые ощущения в затылке, я почувствовала какой-то инородный предмет. Больно не было, но мне явно что-то вживили. Неужели нейроинтерфейс?! Встроенный прямо в мозг вспомогательный компьютер с множеством функций, о котором я лишь читала в сети…
Прошло несколько часов без движения. Спать я не могла и не хотела, а медсёстры, которые периодически заходили меня проведать, все, как одна, повторяли, что мне нужен отдых. Наконец, я собрала всё мужество, которое имела, и попыталась пошевелить рукой. Под покрывалом началось движение. Вскоре, сквозь боль в плече, мне удалось согнуть локоть, покрывало сползло, и передо мною предстала моя новая конечность. Анатомически идеальная, она тускло поблёскивала серебристым металлом. В суставах между элементами проглядывали синеватые искусственные мышечные приводы.
Как завороженная, я бесшумно сгибала и разгибала пальцы, любуясь изяществом конструкции и восхищаясь тем, как механика без малейших задержек повторяет тени моих намерений. Я уже не помнила, каково это – иметь полноценные руки, и вот забытые ощущения вновь возвращались ко мне…
Где-то через час дверь палаты отворилась, и на пороге возник Рамон.
– Ты проснулась? Очень хорошо. Как тебе твоё новое тело?
– Это просто нечто! – воскликнула я, чуть ли не захлёбываясь от радости. – И ноги такие же?
– Да. Правда, доктора? откусили намного больше, чем оставалось, чтобы замена оказалась полноценной. Предплечья, бёдра…
Моё бедное, несчастное тело… Была ли я готова к такому? Протезирование давно и прочно вошло в мир, я много раз видела на экранах людей, лишившихся руки или ноги, но протезы дали им возможность жить полноценной жизнью после несчастного случая. Моё же тело с каждой операцией всё менее походило на человеческое. Неужели скоро я стану киборгом? Неужели когда-то мой мозг просто заменит компьютер, и я превращусь в набор нулей и единиц? Рамон, прочитав эмоции на моём лице, поспешил меня успокоить:
– Зато теперь, когда будешь кататься на роликах, тебе не надо будет беспокоиться о щитках.
– А нейроинтерфейс? Как им пользоваться?
– Сейчас в нём активны только переводчик и сопряжение с биомеханикой. Примерно за сутки он вместе с мозгом сформирует все необходимые нейронные связи, по мере этого остальные функции будут подключаться автоматически. Ты это точно не пропустишь. И да, первое правило: отключить принудительное обновление прошивки. Тебе же не нужны рекламные пуши?
– Мне в голову будут транслировать рекламу?! – воскликнула я. – Почему сразу не предупредили?
– Не переживай, это всего лишь полминуты мелькания брендов, проплативших эфир, да и те гонят, пока ты спишь. Но базовая прошивка чиста, как слеза. Главное – не обновлять её по официальным каналам со всяким корпоративным мусором. Впрочем, даже если обновишь – никто не мешает тебе спать в железном экранированном контейнере
Рамон усмехнулся – впервые я увидела улыбку на его лице.
– Так. Значит, не обновлять прошивку, – сказала я, мысленно загибая палец. – Ещё правила будут?
– Второе правило: не пользоваться общественными сетями. Да и вообще, лучше не пользоваться глобальной сетью. Происхождение твоих протезов отследить не смогут, но к чему Большому Брату знать о тебе хоть что-то? Ты всё это время была безымянной тенью, ею и оставайся.
– Это всё, наверное, безумно дорого стоит? – спросила я, задумчиво разглядывая свою новую руку.
Рамон посерьёзнел, поправил галстук и пробасил:
– Ты права. Это передовые технологии, последнее слово военной кибернетики и материаловедения. А ещё это – аванс. Очень щедрый аванс, который тебе придётся отработать. Осваивайся со своим новым телом, с завтрашнего дня начнётся реабилитация. А через неделю мы с тобой отправимся домой и приступим к тренировкам…
Глава XV. Прикосновение
… Мне не спалось. Чтобы развеяться и убить время, я прошла ещё один раунд боевой симуляции, после чего выбралась в коридор. Из каюты дяди Вани раздавались незнакомые голоса, через дверной проём на протянувшийся вдоль коридора пёстрый ковёр падали мерцающие отсветы голопроектора. Заинтересовавшись, я подошла поближе и заглянула внутрь.
Дядя Ваня монументально расположился посреди комнаты, профессор Мэттлок сидел подле него в мягком кресле. Напротив дальней стены торчащим из потолка излучателем на полкомнаты выводилась объёмная проекция какого-то старинного фильма. Я тихо подкралась, аккуратно присела на подлокотник кресла рядом с Мэттлоком и присоединилась к просмотру.
Сцена была в разгаре. Женщина со свечой в руке растерянно отступала в темноту, а человек в очках и смешном старомодном парике недоумённо воскликнул:
… – И ты не нашёл ничего лучше, чем сказать это на суде?
Взволнованный длинноволосый усач в белой рубахе и жилете беспокойно метался по комнате, словно загнанный в угол зверь, и силился объяснить что-то окружающим:
– Ну причём здесь суд? Мне было важно сообщить об этом людям, и я это сделал… Ну, куда же деться от фактов? Ну не идиоты же мы, чтобы отказываться от лишнего дня в году! Томас! Ты доволен, что у нас появилось тридцать второе мая?
Пожилой Томас поморщился и покачал головой:
– Вообще-то не очень, господин барон… Первого июня мне платят жалованье.
Барон застыл, будто поражённый молнией, и с горькой улыбкой, полной разочарования, пробормотал:
– Ты не понял… Вы рады новому дню? – повернувшись к играющим неподалёку в карты работягам, вопросил он.
– Смотря на что падает. Если на воскресенье, то это обидно. А если на понедельник? Ну зачем нам два понедельника?..
Я хмыкнула. Мне нравились фильмы двухвековой давности, которые иногда ставил дядя Ваня – особенно в трёхмерной обработке. У старика была целая фильмотека, и меня всегда удивляло – откуда он их достаёт? Неужели подобные вещи остались ещё где-нибудь, кроме запечатанных и отключенных за ненадобностью казённых цифровых архивов?
Внезапно я услышала шёпот в собственной голове:
«Соприкосновение… Оно нужно тебе…»
Какое соприкосновение? Опять шутки Мэттлока?
«Оно ждёт тебя… Иди к нему…»
Я украдкой посмотрела на профессора – он был увлечён просмотром фильма и, казалось, не замечал ничего вокруг. Дядя Ваня вопросительно повернул в мою сторону механическую голову, а харизматичный голографический усач тем временем прошагал через комнату и обратился к своей обескураженной спутнице:
… – А ты, Марта? Ну ты-то понимаешь, что я прав?
Заплаканная девушка остановилась на полпути к выходу из комнаты.
– Извини, Карл. У меня всё перепуталось в голове. Наверное, ты прав. Я плохо разбираюсь в расчётах. Но нас уже не обвенчают – это я поняла. Я ухожу. Не сердись, милый. Я устала…
«Иди к нему… Томас…»
Томас? Я наконец поняла – мой собственный голос в голове выражал мысли, которые думала не я. Это был Томас, и он звал меня. Джангалийская гусеница вступила со мной в контакт! Я легонько тронула Рональда Мэттлока за плечо:
– Профессор, я могу зайти в вашу каюту?
– Да-да, конечно, там открыто, – рассеянно ответил археолог, не отрываясь от просмотра.
Я бесшумно поднялась и направилась в каюту Мэттлока. Дверь отворилась, и среди скромного быта профессора я увидела Томаса, который расположился прямо в изголовье кровати. Существо выжидало, не отрывая от меня взгляда своих синих блюдец.
– Ты хочешь мне что-то сказать? – спросила я.
Оно слегка наклонило голову, по омутам глаз пробежала рябь.
– Я не понимаю, – развела я руками.
«Соприкосновение… Нужно соприкосновение…»
Приподнявшись на паре рядов задних лапок, оно подалось в мою сторону. Соприкосновение, значит? Надо просто дотронуться до него? Как в прошлый раз. Надеюсь, профессор прав, и в этот раз я не проглочу собственный язык в каком-нибудь приступе…
Я аккуратно присела на кровать, с опаской протянула руку к гусенице, навстречу выпущенному в мою сторону желтоватому усику, и зажмурилась, готовясь снова потерять сознание. Уж в этот раз я буду готова к любому повороту событий и хотя бы отключусь прямо на кровати. Усик и рука неумолимо сближались…
Непроглядная тьма обжигающе полыхнула прямо в закрытые глаза…
* * *
Тело стало лёгким, невесомым, а вокруг воцарилась совершенная, идеальная тишина. Собравшись с духом, я досчитала до пяти и разомкнула веки.
Синее ночное небо было щедро усыпано целыми горстями незнакомых звёзд. Неподвижные продолговатые шлейфы туманностей протягивались вдоль небосклона, источая нежно-голубое сияние, а далеко-далеко внизу расстилалась бескрайняя изумрудная гладь. Она изгибалась, сводилась аркой вслед за искривлением поверхности планеты, уходя за горизонт, а между небом и землёй, неторопливо и вальяжно вращаясь, прямо в воздухе парили огромные пурпурные обломки острых скал.
Я стояла на одном из таких обломков, утопая босыми ногами в синем ворсистом мху. Поверхность планеты отсюда казалась недосягаемой, какой-то призрачной, а воздух был безвкусным и бесцветным. Нет, не так. Воздуха просто не было, потому что я не дышала. Тут же накатила паническая волна, и мне огромного труда стоило осознать, что я нахожусь во сне. Я ущипнула себя. Ничего не произошло. Похоже, это даже не мой сон…
Чуть поодаль резвилась пара небольших странных зверушек. Почему-то они напоминали мне собачек какой-то комнатной породы, однако у них не было ушей, вместо двух задних лап была всего одна, а вся мордочка представляла собой один большой чёрный фасеточный глаз. Они гонялись друг за другом по полянке, меж торчащих из мха цвета индиго длинных извивающихся стеблей с огоньками на концах, словно светящихся улиточьих глаз.
Меня обдало порывом ветра – и пришёл звук. Он хлынул со всех сторон – протяжно запели далёкие туманности; низко заговорил ветер; забавно повизгивали и похрюкивали зверушки, нарезая круги вокруг меня; и мимо, почти на расстоянии вытянутой руки с утробным гулом проплыло огромное скатоподобное существо с длинным хвостом. Крылья создания медленно поднимались и опадали, оно удалялось вниз, к поверхности планеты.
Спокойствие и безмятежность царили в этом чуждом и далёком месте.
Стоило лишь мне об этом подумать, как зверушки бросились наутёк и скрылись меж пурпурных сталактитов, а на скалу медленно наползла зловещая тень. Я подняла голову и оторопела.
Прямо надо мной расплывалось гигантское чёрное пятно – настолько чёрное, что не отражало вообще ничего, полностью поглощая любой свет. Закругляясь, пятно нависало и заслоняло собой почти всё небо, и я почему-то уже точно знала, что будет дальше.
Прямо в центре этой невообразимой сферы заалела кроваво-красная язва. Медленно раскрываясь, чёрный шар обнажал горящее багряное жерло в брюхе, в которое пылающими извивающимися нитями со всех сторон потянулись всполохи атмосферы, распадающейся на составляющие.
Зрелище завораживало и лишало воли. Я стояла, запрокинув голову вверх, к багровому вулканическому жерлу, и не смела шелохнуться.
Земля под ногами дрожала, воздух наполнялся басовитым треском, а тело захлестнула волна холода. Красные всполохи над головой закручивались в темнеющий смерч. Возникшая будто из ниоткуда, чёрная туча стремительно расширялась, клубилась электрическими вихрями и опускалась вниз.
«Это было, и это будет…» – оглушительно прошептал Голос в моей голове, и осколки звёздного небосвода окончательно скрылись во мгле.
Стремительный чад, вздуваясь и проглатывая всё вокруг, накрыл меня с головой…
Я стояла в узеньком коридоре. Сбоку от меня – закрытая раздвижная дверь, за которой теплилась жизнь, а с другой стороны – треплются на ветру лёгкие занавески на прямоугольном окне. Мир вокруг шатался и ходил ходуном, за стеклом беспорядочно мелькали тени – слева направо, слева направо…
«Не дай помешать…»
Спереди, прямо сквозь дверь в крошечный вагонный тамбур на меня быстро надвигалась аспидная чернота, кромешный непроглядный мрак.
Я выставила перед собой руки, меня сбил с ног стремительно несущийся вихрь, и…
* * *
Я сидела на кровати профессора Мэттлока, а рядом, приподнявшись на задних ножках, стоял Томас. Моё сердце бешено колотилось, по лицу струился пот. Существо слегка, будто вопросительно, наклонило голову – излюбленная его поза, так напоминавшая человеческую.
Не говоря ни слова, я вскочила и пулей вылетела в коридор. Будто обухом, в голову ударили воспоминания – страшная радиотрансляция, замерзающий школьный автобус… Рука Отто в моей ладони – и я разжимаю ладонь… Десятки фотографий заслоняющего звёзды угольно-чёрного пятна, несколько лет назад облетевшие весь мир… Голова закружилась, и мне пришлось облокотиться на стену.
Что это было? Предостережение? Предупреждение? Мне предстоит встретиться с тем, что погубило мой мир? Но что мне делать с этой встречей? Как подступиться к мести, так поспешно взятой на себя несколько лет назад, подзабытой, и теперь вновь всплывшей, словно набухшее тело утопленника? Это же просто невозможно…
Я стояла, пытаясь отдышаться, а сквозь туман в голове из каюты дяди Вани доносились крики.
… – Томас! Ты принёс то, что я просил?!
– Да, господин барон! Вот он!
– Этот сухой? Проверенный?!
– Да уж, рванёт так рванёт!
– Прощайте, господа. Сейчас я улечу, и мы вряд ли увидимся. Но когда я вернусь в следующий раз, вас уже не будет. Дело в том, что время на небе и на Земле летит неодинаково. Там мгновения, тут века. Всё относительно… Впрочем, это долго объяснять…
Кое-как очухавшись от наваждения, я сделала несколько осторожных шагов по коридору и остановилась у приоткрытой двери в каюту Марка. Мне срочно нужно было поделиться с ним впечатлениями от увиденного.
Марк сидел на своей кровати спиной ко входу, свет был приглушён, а на жидком кристалле монитора была изображена молодая женщина. С кем это он по видеосвязи болтает? Собравшись было позвать Марка, я замерла и вслушалась в тихую беседу.
… – А вчера Арчи снова сбежал с поводка, просто выскользнул… Хорошо, что это случилось в подъезде, а то нам пришлось бы по всему городу за ним гоняться!
Марк тихо произнёс, вторя своему голосу из колонок:
– Кому же понравится, если его посадят на поводок?
Ага, значит, это запись… Девушка усмехнулась:
– Да уж. Вы, мужчины, чересчур свободолюбивые, вам на месте не сидится. – Девушка сделала паузу, в голосе зазвучало сожаление: – А ведь всё могло быть совсем иначе… Кстати, вот и… Мария из своей комнаты спустилась… Мэри, хочешь поговорить с папой? Иди сюда скорее…
Откуда-то сбоку появилась девчушка лет четырёх, нехотя взгромоздилась девушке на колени и принялась хмуро теребить косичку. Марк протянул руку к экрану и коснулся изображения, а его голос в колонках с наигранным весельем воскликнул:
– Здравствуй, дочь! Как ты поживаешь? Хорошо себя ведёшь, не расстраиваешь маму?
Девушка гладила малышку по волосам, робко улыбаясь. Мэри очень серьезными карими глазами взглянула с той стороны прямо сквозь экран и сказала:
– Дядя, я вас совсем не знаю… У меня уже есть папа, зачем же мне второй? И вообще, мама, ты ведь мне запрещаешь разговаривать с незнакомыми людьми!
Женщина прижала её голову к себе:
– Ну зачем ты так, Мэри…
Девочка вырвалась и убежала куда-то за границу видимости. Марк шумно вздохнул.
– Прости, Марк… Тебя слишком долго не было рядом, она успела вырасти…
Почувствовав моё присутствие, мой сводный брат обернулся. Увидел меня, выключил экран и понурился, глядя в пол. Отвечая на мой немой вопрос, сдавленно произнёс:
– Это единственный разговор с ними, который у меня сохранился. Пересматриваю иногда.
Я оторвалась от дверного косяка, закрыла за собой дверь, бесшумно прошла в комнату и присела на кровать рядом.
– Как много, оказывается, я о тебе не знаю, Марк! Почему ты скрывал, что у тебя есть дочка?
– Я плохой отец. Вернее, даже не отец вовсе, а так… Что бы ты обо мне подумала, если бы узнала, что от мимолётной связи у меня появилась дочь, а я вместо того, чтобы принять ответственность за семью, улетел в дальние края? Нет, я, конечно, поначалу посылал им деньги, но она вскоре отказалась от передач – у неё появилась своя полноценная семья… Я опоздал. Теперь у меня осталось только вот это. – Он махнул рукой в сторону экрана.
– Но ведь самое главное, чтобы они были счастливы, – попыталась я утешить его. – Неужто ты ни капельки не рад за них? Сам же посуди – твой образ жизни совсем не располагает к осёдлости. Какая тут семья, если постоянно мотаешься по всей Галактике? Да и к тому же, если подумать, у тебя тоже есть семья – это мы.
Я мягко коснулась его лица, а он посмотрел на меня намокшими глазами. Сердце защемило – я никогда не видела его таким несчастным, – и я обняла его, прижавшись волосами к небритой щеке.
– Ну что ты, Марик? Ты живой, ты не один, у тебя есть я, наконец…
Он всхлипнул. Страшно и непривычно было видеть его таким. Страшно было от пережитого в каюте Мэттлока, от рухнувших на меня воспоминаний. Страшно было из-за синдрома отмены – организм выводил «Персистенс», который, словно миксер, в очередной раз беспощадно перемолол мой гормональный фон.
Среди всех этих страхов мне вдруг захотелось почувствовать себя в безопасности, буря эмоций овладевала мною. Хотелось схватить Марка и спрятать его вместе с собой где-то глубоко-глубоко, куда не доберутся ледяные ветра, ошибки прошлого и отходняки.
Я взяла его лицо обеими руками и прильнула к его губам в нежном поцелуе. Между нами вспыхнул электрический разряд, невидимая искра, и он, забыв обо всём, мягко сгрёб меня за талию и прижал к себе.
«Дура, ты совершаешь ошибку!» – колотилась на границе сознания единственная мысль.
Но мне было уже всё равно – мне и родному мне человеку было плохо. И ближе, чем Марк, у меня никого не было…
* * *
… Разгорячённые и обессилевшие, мы лежали на кровати. Он отрешённо смотрел в потолок, а я, положив голову ему на грудь и перекинув через него мехапротез руки, глядела в окно на горные вершины, озарённые лучами рассвета, и размышляла о том, что теперь будет. Я позволила себе минутную слабость, и это неизбежно скажется на наших дальнейших отношениях. Меня никогда не беспокоили загулы Марка, когда он пропадал на пару дней с очередной путаной или пытался склеить новую неприступную стерву из спортивного интереса, но теперь… Я представила, как буду ревновать его к каждой встречной-поперечной – и это при том, что мы будто бы ничем друг другу не обязаны. Переспали и забыли, да?
– Марк, ты будешь мне изменять? – бесцветно, задумчиво спросила я.
Он поперхнулся и закашлялся. Придя в себя, воскликнул:
– Но мы же ещё не женаты!
– Но уже встречаемся, да? Нельзя же просто так взять и вычеркнуть эту ночь из жизни.
– Ты же первая меня поцеловала! – возмутился он.
– Мне стало тебя жалко, я хотела тебя успокоить. Не думала, что это зайдёт настолько далеко…
Конечно, я лукавила, ведь в первую очередь мне было страшно за себя, и только потом жаль его самого. Он поднял бровь и почесал затылок:
– Да уж, обезоруживающая откровенность… Тут мне стоило бы оскорбиться, но почему-то не получается.
– Не потому ли, что кровь от головы отлила?
– Пожалуй, что так, – легко согласился он. – Но это было здорово, правда? Главное – не придавать этому слишком большое значение. Займёмся своими обычными делами, а там уж оно само как-нибудь наладится…
Ага, конечно, наладится. Я уже жалела о содеянном, однако… Мне и вправду понравилось, и в целом у меня теперь было приподнятое настроение. Марк действительно знал толк не только в еде.
– Ладно, хватит уже валяться, а то всё самое интересное проспим. – Я встала, потянулась и, провожаемая его каким-то сыто-похотливым взглядом, принялась одеваться. – Я хочу оглядеться на местности и посмотреть, что за посёлок за этими горами…
А картинка за стеклом была словно из сказочного сна. Сна? Чёрт, а ведь я совсем забыла, почему вообще очутилась здесь, в каюте Марка.
– Слушай, Марк… Вчера ночью, перед тем как я пришла к тебе, меня позвал Томас. Не спрашивай, как – я сама до конца не поняла. Но он показал мне картину – какой-то невероятный мир, ставший жертвой этого чёрного… я даже не знаю, чего. Того, что уничтожило мой мир.
Марк мигом посерьёзнел.
– Червяк решил показать тебе видения из прошлого? И с чего бы это вдруг?
– Это ты у меня спрашиваешь? Оно толком ничего не может объяснить, но вот показать умеет, в этом ему не откажешь… Картинка была очень убедительная, совсем живая. И теперь у меня такое чувство, будто что-то плохое должно произойти.
– У тебя всегда такое чувство, – отмахнулся Марк.
– Теперь – по-настоящему. Он сказал: «Это было, и это будет». То, что забрало у меня дом, вернётся. Но я не знаю, что с этим делать.
– И теперь ты вспомнила данную себе клятву?
Я кивнула.
– И потом было что-то ещё. Какой-то коридор, несущийся сквозь тьму…
– Ты понимаешь, что всё это означает?
– Могу лишь предположить, что он знает наперёд о том, что этот шар появится вновь. И он хочет, чтобы я была готова.
– Загадки, кругом загадки… Кстати, о загадках… – Марк присел на кровати. – А ведь мы так и оставили артефакт в разбитой машине, словно какой-то мусор.
– И правда, было как-то не до этого, – спохватилась я. – Пойду проверю, не утащили ли его медведи…
Выбравшись в коридор, я направилась в сторону грузового отсека. Из кают-компании слышались голоса стариков. Дядя Ваня жужжал:
… – Горинско-захаровский Мюнхгаузен – это, прежде всего, художник романтическо-модернистского склада! Он создаёт невероятную субъективную реальность! Которая, первоначально шокируя, в конечном счёте становится правдой!
Мэттлок раздраженно возразил:
– О какой правде речь?! Наоборот – показан кризис идеи правды, когда в обществе утверждается убеждённость в том, что поиски правды бесплодны и разрушительны, что сама правда, если она явится миру, непременно обманет ожидания правдоискателей и принесёт больше бед, чем комфортная ложь!
– Кажется, Рональд, я начинаю понимать тебя и твои замалчивания! Комфортная ложь – вот, что ты готов дать нам вместо правды!
– Не нужно инсинуаций – я не собираюсь вам врать! Но будущее – это не прогноз погоды, его нельзя так просто взять и предсказать!..
Голоса позади меня стихли, и я очутилась в грузовом отсеке. В ангаре пятен крови не было – их, очевидно, смыл небольшой робот-уборщик, стоявший сейчас в углу помещения. А в переходном шлюзе всё так и осталось, как было позавчера вечером, когда мы с грохотом влетели сюда на глайдере. Похоже, дядя Ваня оставил уборку шлюза на нашей с Марком совести. Сами нагадили – сами убирайте. Что ж, это было бы справедливо, если бы не опасный манёвр самого деда, в результате которого нас чуть не размазало о корму корабля.
Спорить и препираться желания не было, поэтому я вернулась в грузовой отсек и решила воспользоваться подвесным краном. С жужжанием механизм подкатился к шлюзу по рейлингам, идущим крест-накрест под потолком отделения. Отмотав лебёдку, я кое-как закрепила её на искорёженном корпусе планера и включила минимальную скорость смотки. Со сводящим зубы скрежетом машина поползла по металлическому полу и встала поперёк шлюза. С некоторым трудом мне удалось приподнять её и развернуть вокруг своей оси, и наконец аэрокар свободно повис на тросе.
Оттащив в боковую часть отсека, я спустила его на стоявший тут же стапель и присвистнула. Зрелище было душераздирающим – днище «Шинзенги» было испещрено пулевыми отверстиями, из четырёх двигателей на месте были лишь три, и только один не имел видимых следов повреждений. Машинка хорошо послужила, но, кажется, её жизненный путь подошёл к концу…
Я вскарабкалась на стапель и, приоткрыв дверь, заглянула внутрь салона. Сумка с «Книгой» была на месте. Открыла баул, чтобы проверить его содержимое. Сверху лежала брошенная мною в спешке пластина с четвёртого этажа исследовательского комплекса. Остальные шесть пластинок, как магниты, держались параллельно друг другу на расстоянии сантиметра. По их поверхности плыли будто бы чернильные пятна, появляясь и исчезая. Я взяла седьмую, развернула её вертикально, и она тут же, выскользнув из моих пальцев, затянулась меж двух других пластин, которые расступились, уступая ей место в своих рядах. Что за причудливая вещь… И как ею пользоваться?
Я аккуратно поводила пальцами по металлу, но ничего не произошло. Коснулась поверхности. Подержалась за неё с полминуты – ничего. Ну что ж, видимо, эта загадка так и останется неразгаданной… Нужно было найти для артефакта безопасное место, и на этом всё. Пусть обо всём остальном голова болит у заказчика – а мне нужно просто получить гонорар.
Я вернулась в свою каюту, открыла гардероб, сдвинула фальшпанель оружейного отсека и аккуратно положила туда сумку. Пора было собираться на разведку. Я оделась, как следует утеплившись, вытянула из дальнего угла гардероба мотоциклетные перчатки и мотошлем устрашающего вида. Взяла из тумбочки одну из платёжных карт на чужое имя с небольшой суммой на счету.
– Куда-то собралась? – раздался голос Марка с порога каюты.
Привалившись к двери, он лениво почёсывал пузо сквозь бинты.
– Да, надо проветриться, не могу больше сидеть взаперти.
– Это правильно. Если будешь пробегать мимо магазина, захвати мне пива и чипсов, а? Я так соскучился по алкоголю и какой-нибудь жирной холестериновой гадости – сил нет…
Я направилась на выход, намереваясь отпихнуть Марка с дороги, но тот снова ловко увернулся. Бросила вполоборота:
– На дворе утро стоит, какое тебе нафиг пиво? Иди-ка лучше зарядку сделай…
Я не успела дойти до ангара, как навстречу мне выкатил дядя Ваня и с ехидцей в голосе поинтересовался:
– А ты, Лизонька, знаешь, какой сегодня день?
– Нет, деда, – вздохнула я. – Поведай же мне скорее, я просто сгораю от нетерпения…
– Сегодня на Земле тридцать первое декабря. А это значит, что близится новогодняя ночь. Какая новогодняя ночь без шампанского и фейерверков? – Он оглядел меня с ног до головы и продолжил: – А поскольку ты, очевидно, собираешься на прогулку – привези-ка бутылочку игристого! И ещё что-нибудь, чтобы создать праздник. Я в тебя верю!
– Лети не знаю – куда, принеси не знаю – что… Тоже мне, нашли курьера, – проворчала я, исподлобья оглядев обступивших меня Марка и Ваню. – Ладно, что-нибудь поищу. И да, деда, проверь почту, а то я забыла…
Обогнув дядю Ваню, я проследовала в ангар. Здесь, в самом тёмном углу под покрывалом затаился зверь. Он ждал меня последние несколько дней, и наконец дождался.
Я отстегнула крепёжные тросы и откинула тяжёлое покрывало. Гравицикл «Хускварна» блестел воронёно-чёрным, по боку плыли тусклые блики от желтоватого света ламп. Массивный радиатор ощетинился под вилкой, два мощных прожектора и обтекатель блестели отполированным пластиком, в котором можно было разглядеть собственное отражение.
Я взобралась на чудовище, включила зажигание и, убедившись, что аккумулятор полностью заряжен, запустила двигатели. Машина слегка подпрыгнула и повисла в десятке сантиметров над полом. Я подвигала рулём – вперёд, назад, влево, вправо, на себя, от себя… Четыре круглых астат-водородных движка, способные вращаться в трёх плоскостях, поворачивались в такт движениям штурвала и с равномерным свистом выбрасывали из себя синеватый поток заряженных частиц.
Всё в порядке, можно было лететь. Впорхнув в переходный шлюз, я скомандовала:
– Надюша, выпускай меня!
Шлюз жалобно лязгнул и стал медленно поворачиваться, открывая передо мной искрящийся заснеженный склон. Внутрь «Виатора» тут же понесло позёмку, задул холодный ветер, ощупывая и облизывая новое для себя место. Я аккуратно потянула акселератор, и гравицикл медленно выплыл наружу.
Убедившись, что шлюз закрылся, я направила машину вниз, к озеру. Гравицикл понёсся над самой поверхностью, шумно разбрасывая в стороны каскады весёлых брызг. На другой стороне озерца у самого берега я дёрнула штурвал на себя, и «Хускварна» взмыла в ясное безоблачное небо. Вокруг меня задорно свистел ветер, наивно полагая, что завладел мною и моей жизнью…
Я неслась на высоте птичьего полёта и разглядывала горные цепи, беспредельно простиравшиеся к горизонту далеко внизу. Им не было конца, тут и там между ними в небо подскакивали острые пики и пологие навершия; робко прятались рытвины и расщелины. Перья облаков стали ближе, до них уже можно было дотянуться рукой. Ветер подхватывал и отпускал машину в тщетных попытках унести меня вслед кучёвкам, плывущим в неведомые края. Мне же, как в самый первый раз, хотелось кричать от восторга, от нахлынувшего чувства свободы, ни с чем не сравнимого ощущения свободного полёта…
Через несколько минут внизу показался посёлок, зажатый в ущелье меж двух заснеженных склонов. Я сделала пару кругов над тремя десятками современных термопластовых жилых домиков быстрой сборки, кучковавшихся вдоль речушки, бегущей по ущелью и скрывавшейся за боком крутого горного склона. Отсюда, сверху, было видно снегоходы и внедорожники, припаркованные возле домиков. В самом центре посёлка возвышалась огромная царская ель с большой красной звездой на макушке, увешанная блестящими разноцветными шарами, а на двух домиках рядом с деревом красовались совершенно дико смотревшиеся здесь неоновые вывески: «ГОСТИНИЦА» и «МАГАЗИН».
На торце магазина вдоль стены под узким продолговатым навесом, ни к чему не пристёгнутые и не привязанные, стояли лыжи – десятки пар самых разнообразных размеров. Палки располагались тут же, и я мельком удивилась – неужели это настолько глухое место, что можно вот так оставлять на улице лыжи, не опасаясь за их сохранность? Тут же, рядом на стене висела табличка: «Ботинки внутри». Теперь вроде бы становилось понятно – без ботинок от лыж не было проку. Впрочем, когда это останавливало человека с хорошо развитым хватательным рефлексом?
Это место излучало беззаботность, я сочла его вполне безопасным, поэтому взяла курс на снижение. Оставив гравицикл у торца магазина, прямо напротив лыжехранилища, сняла шлем и вошла внутрь. Под потолком помещения на ниточках висели вырезанные из бумаги снежинки, а окно было украшено гирляндой. На полках было всего понемногу – еда, хозтовары, имелся даже крошечный отдел с одеждой. В уголке бубнил радиоприёмник. Крепкий лысый мужчина в камуфляжном ватнике и с солидной седеющей бородой встретил меня широкой улыбкой.
– С наступающим, незнакомка! Какими судьбами в нашем тихом краю? Приехали на отдых?
– И вас с наступающим, дорогой мой человек, – ответила я, изучая уставленные всякой всячиной стеллажи. – Я тут проездом по работе, решила вот заскочить за покупками. Мне нужны: бутылка шампанского… – Я загибала пальцы, шаря глазами по полкам. – Пачка бенгальских огней, две бутылки пива, пачка чипсов – самых дешёвых и мерзких, какие только есть… И кое-что для женской гигиены…
Продавец ходил вдоль стеллажей, выуживая с полок нужные мне предметы, а слух мой зацепился за что-то. Из радиоприёмника вещал голос:
… – Несмотря на то, что Командование Космических войск отрицает саботаж, источники сообщают, что в рядах высшего состава происходят задержания. В частности, генерал Долгополов взят под домашний арест, в отношении него начато служебное расследование. Напомню: два дня назад Новосибирск стал ареной боевых действий. Звено неизвестных кораблей вторглось в воздушное пространство Содружества, которое оказалось совершенно неприкрытым. Летательные аппараты достигли поверхности и обстреляли промзону, но достаточно быстро покинули атмосферу планеты и скрылись от сил орбитального патрулирования. Информации о жертвах и разрушениях нет, однако район до сих пор оцеплен спецслужбами. Налётчики идентифицированы как россы, которые много лет назад вышли из состава Конфедерации, загадочным образом пропали вместе с отдалённой колонией и с тех пор не объявлялись… От себя замечу: спокойные времена закончились ещё несколько лет назад, с Великим Исходом, но это, похоже, никого ничему не научило. Надеюсь, хотя бы сейчас Конфедерация начнёт по-настоящему вкладываться в оборону нашего воздушного пространства от террористов…
– Вам пакет нужен? – спросил продавец.
Я утвердительно кивнула головой.
– С одной стороны хорошо, что мы тут, на Земле все так задружились, – сказал мужчина, комментируя радиотрансляцию. – Но без врага армия превращается в сброд, который только и может, что выполнять грязную работёнку по найму для продажных политиканов.
– Это всё же лучше, чем закидывать друг друга ядерными бомбами, – заметила я.
– А где гарантия, что россы не закидают нас самих? Если вспомнить, как старательно из них лепили образ врага, я вообще удивлён, что они не стёрли Новосиб с лица земли.
– Они просто хотели что-то забрать, – сказала я. – Но не успели.
Продавец хмыкнул. Переваривая услышанное, я задумчиво глядела в окно на проходящую мимо группу людей, закутанных в тёплую одежду. Впереди бежали и шумно галдели дети, взрослые позади о чём-то беседовали. Чуть отстав, следом за группой прошёл идеально прилизанный холёный мужчина без шапки. Из-под дорогого полушубка виднелся аккуратный воротничок пиджака, выглаженные брюки и лакированные туфли дико смотрелись в этих заснеженных краях – совсем как неоновые вывески.
Мужчина тараторил что-то в воздух невидимому собеседнику, активно размахивая рукой – очевидно, общался по нейрофону. Я не смогла даже приблизительно определить его возраст – вид у него был измождённый, а из-под внешнего лоска проглядывало нервное истощение и какой-то торопливый страх. Когда-то я успела изучить этот страх, свойственный взаимозаменяемым винтикам больших корпоративных машин. Страх, который иногда перебивал даже боязнь смерти…
Кажется, очень многие люди разучились по-настоящему отдыхать, жизнь для них превратилась в бесконечную череду дедлайнов. Сроки, сроки, сроки… Нескончаемый бег по кругу, словно белка в колесе, без какой-либо возможности остановиться и оглянуться – просто потому, что уже не умеешь. Интересно – а я всё ещё умею или тоже разучилась?
Через несколько секунд люди скрылись из виду, а меня вдруг осенило, и я обратилась к продавцу:
– Мобильные телефоны продаёте?
– Да, есть простенькие, сенсорные.
– Регистрировать не нужно?
– Нет, это предоплаченные номера, всё в комплекте. – Мужчина хитро улыбнулся. – Берёте и звоните.
Лучшим вариантом связи в этих горах мне виделся мобильник. Выходить в сеть с нейра было нельзя, а случись что – мой боевой коммуникатор не пробьётся сквозь сопки и вершины, чего не скажешь о надёжной спутниковой связи.
Я огляделась по сторонам, заприметила в уголке тёплый пуховик и с разрешения хозяина магазина переоделась. Пуховик сидел идеально, и я решила отправиться на корабль прямо в нём.
Расплатившись, я свалила купленное барахло и старую куртку в пакет, вернулась к гравициклу и заперла покупки в багажнике. Рядом с летучей машиной уже стояли мальчишки и возбуждённо гутарили, тыча пальцами в её узлы и агрегаты. Завидев меня, они притихли и сделали вид, что разглядывают что-то под ногами.
В отдалении шумела вода, ласковое солнце пригревало, и я чувствовала его тепло сквозь стоявший лёгкий морозец. Я решила прогуляться по посёлку, но он был настолько мал, что мне хватило пяти минут, чтобы обойти обе его улочки и вернуться к магазину. Мимо с рёвом пронеслись несколько снегоходов и скрылись выше по течению реки, а я снова зашла внутрь и в ответ на вопросительный взгляд продавца поинтересовалась:
– Как здесь с транспортом?
– Да практически никак, – усмехнулся он. – Сюда вообще редко кто добирается, потому что мы живём в отдалении от больших дорог. Идеальное место отдыха для тех, кто в курсе о его существовании. И одно из немногих, где ещё бывает нормальная зима.
– А откуда всё это? – Я обвела взглядом прилавки. – Продукты ведь вам кто-то привозит?
– Да, у нас есть аэрофургон, раз в неделю забираем поставку с маглева – севернее проходит магистраль Шанхай-Хельсинки.
– Насколько севернее? У вас блю-арк есть? Дадите координаты? – засыпала я продавца вопросами.
– Сразу видно старую школу. – Мужчина взглянул на меня с уважением. – Включайте, сейчас передам…
Я активировала функцию беспроводного приёма данных. Старая технология работала крайне медленно и на очень небольшом расстоянии, поэтому многие мехи предпочитали вместо этого модуля устанавливать в нейроинтерфейс что-то другое – например, чип сопряжения с сетью вещей. Однако, я давно уже выработала привычку находиться в офлайн-режиме и не светиться в Системе лишний раз, поэтому модуль этот сохранила, даже несмотря на то, что пользоваться им доводилось довольно редко.
По моей просьбе бородач без лишних вопросов выгрузил подробнейшую карту местности и расписание поездов, и теперь я имела полное представление о том, где мы находимся. Поблагодарив продавца, я покинула магазин, взобралась на гравицикл, завела двигатели и, провожаемая завистливыми взглядами мальчишек и напряжёнными – людей постарше, сделала небольшой круг над посёлком, после чего потянула на себя руль и взмыла ввысь, взяв курс обратно к кораблю…
Глава XVI. Запах денег
… – Слишком медленно! Давай ещё!
Рамон в стойке стоял напротив меня, готовясь отразить удар. Он явно сдерживал себя, словно сжатая стальная пружина. Дай только волю – пружина разожмётся, и тогда лучше не попадаться ей на пути. Я делаю движение – и моментально оказываюсь на земле. Рамон, словно тигр вокруг добычи, нетерпеливо обходит меня и кричит:
– Полный шаг, подшаг к ноге и бедром докручиваешь! Поехали заново!
Вскакиваю, делаю выпад, он молниеносным движением уворачивается и оказывается позади меня.
– Доворачивай бедро! Таз – бедро – и докручивай!
Ещё один выпад – он отбивает мой удар, и я снова лечу на усыпанную опавшей хвоей землю. Протянув руку, Рамон помог мне встать и уже совершенно изменившимся, спокойным голосом произнёс:
– Отдохни пять минут, потом продолжим.
Я села на пенёк и жадно припала к горлышку полупустой бутылки с водой. Пот струился по телу ручьями, дыхание было тяжёлым и порывистым, от жары кружилась голова. Болело всё тело, кроме механических рук и ног – они не знали ни боли, ни усталости. Только они всегда, в каждую секунду были готовы к любому повороту событий…
С того момента, как я вышла из больницы, прошло почти четыре месяца. Шесть дней в неделю каждое утро я исчезала из дома и появлялась только под вечер. Преодолевая боль, я целыми днями бегала, прыгала, подтягивалась, отжималась и метала снаряды, обучая своё биологическое тело гармонии с механикой и приводя себя в надлежащую форму. Иногда на несколько дней мы уезжали далеко на север, в обширный подлесок, где Рамон, не щадя ни меня, ни себя, гонял меня по заброшенному лесному полигону и натаскивал в боевых искусствах различных стилей.
Не привязываясь к какому-то конкретному, что-то он давал из карате, что-то – из муай-тай, но его излюбленным стилем был русский армейский рукопашный бой, и вся эта сборная солянка была замешана на глубокой философии карате. Сегодня я, если можно так сказать, отдыхала – дни, когда мы практиковали карате сразу после десятикилометрового забега, были сравнительно лёгкими.
Рамон, несмотря на свою весьма плотную комплекцию, был быстрым и очень гибким. Движения его были хлёсткие и едва заметные глазу, и поймать его мне удавалось очень редко… Он возник из-за дерева, как будто из ниоткуда, и встал напротив меня.
– Ты пойми, противник не даст тебе времени сообразить. Тебе нужно не сцепиться с ним, а нейтрализовать максимально быстро. Раз – и он выключен! Если атака не удалась сразу – выходишь из зоны контакта. Отдышалась?
Грудь до сих пор сдавливала нехватка кислорода, но я кивнула и поднялась, прошла несколько шагов и встала в стойку.
– Теперь – атака-двойка, – зычно скомандовал наставник. – Подставляешь руки, голова защищена. Левой, правой и назад. Поехали!
Подскакиваю, левой, правой, Рамон отбивает оба удара, резко даёт мне ногой под колено – и я снова повержена. К горлу вдруг подступил ком от обиды и злости, а наставник оглушительно заорал над самым ухом:
– Двигайся! После атаки – полноценный машинальный рывок назад! Голову не забывай прикрывать!
Зажмурившись, я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы подавить рефлекторное желание сбежать. Рамон всё это время терпеливо выжидал. Наконец, я вернулась на позицию, хрустнула лопатками и вновь встала в стойку…
* * *
… Прислонившись спиной к облицованной камнем стене, я сидела на небольшом раскладном стульчике в пяти метрах от входа в первоклассный отель в самом центре Ла Кахеты, за многие сотни километров от родного дома. Вновь далёкая столица, где я когда-то получила аванс – возможность двигаться, – обступала меня со всех сторон. На мне была старая коричневая хламида, грязные рваные кроссовки и стёртые в заплатках джинсы. В металлических пальцах я сжимала бумажный стаканчик из-под кофе и понуро глядела вниз, на брусчатку, на фоне которой мелькали начищенные ботинки, туфли на высоком каблуке, сапоги, ботильоны, спортивные кроссовки…
Люди сновали туда-сюда, деловито спеша по своим делам. Изредка в стаканчик с лёгким звоном падала очередная монетка. Сегодня было негусто, но на кофе мне уже хватало.
В десятке метров от входа был припаркован огромный чёрный лимузин, позади него стояли два больших внедорожника сопровождения. Рядом с машинами с ноги на ногу переминался крепкий охранник в костюме, чёрных очках и с коммуникатором за ухом. Ещё двое стояли у самого входа в гостиницу.
Я встала, сложила стульчик и прислонила его к облицовке. Согбившись, медленно поковыляла в сторону входа в здание, где возле двери застыл пожилой молчаливый консьерж в сине-бордовом мундире. Я подняла на него жалобный взгляд больших влажных глаз из-под капюшона, с еле слышным позвякиванием тряхнула стаканчиком и тихо спросила:
– Можно мне к кофемашине? Знобит… Согреться очень хочется…
Оба охранника пристально смотрели прямо на меня, а лицо консьержа брезгливо искривилось. Было видно, как борется в нём желание прогнать попрошайку с сочувствием к калеке. Второе победило, он повернулся к мордоворотам и произнёс:
– Всё нормально, эта побирушка тут уже две недели околачивается, – и следом уже мне с явным недовольством в голосе: – Давай, только быстро. Тебе нельзя показываться на глаза уважаемым людям.
– Спасибо большое, вы очень добрый человек…
– Всё, иди, не мельтеши тут.
Я проковыляла в светлый вестибюль гостиницы. За стойкой пухлая и разодетая, словно попугай, женщина-администратор молча встретила меня неодобрительным взглядом из-под бровей. Уже отлично знакомая мне бежевая кофемашина стояла за углом, в самом начале коридора, куда я и направилась – нарочито медленно, подволакивая ногу. Высыпав мелочь в механическую ладонь, я стояла возле аппарата и считала монетки, краем глаза украдкой поглядывая в сторону. Вот охранник, обходивший коридор, потерял ко мне интерес, развернулся и зашагал в обратном направлении. Пора!
Я сделала резкий рывок к стене и в три прыжка оказалась в небольшом техническом закутке, где уборщица обычно оставляла свою утварь на время мойки полов. Прижавшись к стене, я выжидала. Мерные шаги приблизились, и в метре мимо меня прошёл охранник. Покинув тёмную нишу, я почти бесшумно прокралась в конец коридора, откуда только что в противоположную сторону проследовал телохранитель. За мгновение до того, как он, дойдя до фойе, обернулся, я уже прикрывала за собой дверь в колодец с технической лестницей.
Цель была на пятом этаже, в номере-люкс, и теперь мой путь лежал наверх. Через тридцать секунд я оказалась напротив металлической двери с цифрой «5» и перевела дух. Значит, вторая дверь направо… Аккуратно высунувшись в дверную щель, я выглянула в коридор и увидела двоих крупных охранников по обеим сторонам от входа в искомый номер.
Прямо напротив, в небольшой нише тусклым металлом серела дверь с жёлтым треугольным значком высокого напряжения. Щитовая. Я нащупала в кармане заранее заготовленный ключ и стала выжидать момент. Один телохранитель повернул голову в противоположную сторону, а второй в это время чесал нос. Сейчас!
Стремительным броском бесшумно пересекаю два метра коридора и затаиваюсь в нише, затем достаю ключ и отпираю замок. Тёмное помещение встретило меня гулом распределительного шкафа. В углу стоял стол, на котором были свалены какие-то коробки, обрывки проводов и прочий мусор. Я подошла к щитку в поисках нужного мне рубильника с подписью «коридор». Наконец, нашла его и дёрнула вниз, после чего вернулась к двери и прислушалась. С той стороны донеслось:
– Что за хрень? Первый пост на связи. В коридоре свет погас, выясняем… Значит, только у нас… Карло, сходи, глянь автоматы, может вырубило чего.
– Момент…
Я вновь затаилась. Шаги приблизились, дверь распахнулась, в комнатку вошёл амбал и принялся, почёсывая бритый затылок, разглядывать огоньки на электрощите. Прикрыв дверь, делаю два шага вперёд, и со всего размаху рублю ладонью куда-то в район шеи. Бугай сразу обмяк – удар пришёлся прямиком по сонной артерии. Теперь нужно действовать максимально быстро!
Срываю со стены небольшой огнетушитель и выхожу в коридор. Делаю широкий замах, и в этот момент второй охранник, стоящий возле двери, поворачивается в мою сторону и тянется к кобуре, но уже поздно – огнетушитель с гулким звоном прилетает ему прямо в лоб. Амбал валится на пол, словно мешок картошки, а я подхожу к двери и замираю – с той стороны доносятся приглушённые женские стоны. Похоже, моя цель развлекается как может, в меру своей скудной фантазии.
Удар ноги – и дверь с хрустом распахивается внутрь. Из глубины помещения раздаётся яростный надрывный вопль:
– Какого хера?! Вы с ума сошли, бараны безголовые?! Я вас всех на завод отправлю!
Я сбросила хламиду на пол и стремительно прошагала сквозь прихожую, оказавшись в огромном зале, посреди которого стояла роскошная кровать. Голый, бледный и обрюзгший сенатор стоял передо мной, а с его дряблого лица, покрытого красными пятнами, медленно сползал злобный оскал, сменяясь выражением растерянности. Неоднократно я видела это лицо на фотографиях, сидя за столом в кухне и изучая жертву – пытаясь понять, кто этот человек, что из себя представляет, и каким был его путь к вершине общества. Одетый с иголочки, в роскошном костюме, самодовольный и властный на фотографиях, сейчас он был гол и жалок, словно крот, который рыл очередной подкоп к моркови, но угодил в прозрачную пластиковую ловушку, из которой уже не мог выбраться.
На кровати в скомканных простынях лежала голая молодая девушка с кляпом во рту, связанная по рукам и ногам. Спина её была испещрена красными рубцами от хлыста, который валялся тут же, рядом, среди других причудливых игрушек. Сенатор дрожащим голосом вопросил:
– К-кто ты? И что тебе н-нужно?
– Я пришла за тобой, – мрачно ответила я. – Прощайся с жизнью.
– Подожди! – Он выставил перед собой тощие руки с розовыми торчащими костяшками и замахал ими в воздухе. – Подожди, давай договоримся! У меня много денег! Очень много! Я могу обеспечить тебе всю жи…
Мощный удар кулаком в солнечное сплетение – и старик с остановившимся сердцем тюфяком падает на пол. Девушка на кровати глухо заверещала сквозь кляп и задёргалась, тщетно пытаясь освободиться. Бросив на неё мимолётный взгляд, я подошла к окну, сдвинула в сторону массивную фрамугу и встала на подоконник. Впереди зеленела Ларма – широкая и мелководная река, которая, извиваясь змеёй, исчезала в дымке за горизонтом. А где-то там внизу, на дне пятиэтажной бездны под самым окном меня уже ждал открытый грузовик с наполненным пустой картонной тарой кузовом. Сердце заколотилось с утроенной силой – мне предстояло прыгнуть и попасть точно в кузов. Метр вперёд или назад – и я приземлюсь на асфальт с не вполне понятным исходом.
Я прикрыла глаза. В лицо дул ветер, а я глубоко дышала, стараясь унять нервную дрожь в теле. Внизу завёлся и взревел двигатель, а сзади, из коридора послышался топот ног. Ну, была не была… Делаю шаг вперёд и лечу, зажмурившись и размахивая руками, пытаясь сохранить положение в пространстве.
Хлопок – и я погружаюсь в перину из картона и бумаги. Грузовик тут же срывается с места, уносясь подальше отсюда, а меня начинает наполнять чувство удовлетворения – сегодня этот мир стал ещё немного чище…
* * *
… Давно переодевшись и смыв грим, уже который час я тряслась на пассажирском сиденье в пикапе Марка, и наконец впереди показался знакомый поворот. На свалку возле окраины Олиналы опускался вечер, было тихо и безлюдно. Марк крутанул руль, и наше долгое путешествие сквозь Сонору ещё на несколько метров приблизилось к завершению.
Огромный промышленный пресс, уставший за день, слоновьей тенью отдыхал в тупике, а вокруг, посреди груд металлического хлама были как попало брошены пара погрузчиков, пневматический резчик и какие-то закопчённые машинные внутренности.
Вскоре вдали показались два суетливых луча автомобильных фар, и к нам подкатил чёрный внедорожник. Он остановился, фары его потухли, с водительского сиденья выбрался тёмный силуэт и двинулся в нашу сторону. Мы с Марком вышли из машины и пошли навстречу. Пако, немногословный подручный Рамона, с чёрной сумкой в руках, пробурчал:
– Здесь миллион двести тысяч, как и договаривались.
Марк принял из его рук увесистый баул и направился к пикапу. Постояв в нерешительности, я двинулась следом. Последние недели меня мучил вопрос, который я хотела задать Альберту, но я никак не могла встретиться с ним лично. По рабочим вопросам я общалась только с Рамоном, а деньги нам передавали через подручных.
Загудел двигатель, зашуршал песок под колёсами, и в воздух поднялся столб пыли. Хлопнув дверью, я задумчиво проводила взглядом красные габаритные огни чёрного джипа и спросила:
– Слушай, Марк, а откуда берутся деньги, которые мы получаем? Суммы немаленькие, а Альберт и люди, которые стоят за ним, наверное, получают и того больше?
– Хочешь знать, как это работает? – хмыкнул Марк. – Настоящие политики, Лиза, умеют извлекать выгоду из любой ситуации. Сегодня в отеле ты убила сенатора-садиста, а завтра утром на бирже акции этого отеля уйдут в крутое пике. Их подешёвке скупит человек, который заранее предупреждён и знает всё, что ему нужно знать. Второй человек в сенате продвинется выше по карьерной лестнице, заняв место почившего сенатора. А третий человек в парламенте выдвинет законопроект о дополнительном финансировании муниципальной полиции, чтобы она могла предотвращать такие случаи в будущем. Все довольны и считают денежки. Ты – в том числе…
Я молчала. Где-то на грани сознания всегда пряталась мысль о том, что я лишь пешка в чужой игре, но сейчас это стало очевидно и настолько выпукло, что на душе вдруг стало очень гадко. Я почувствовала себя использованной и вспомнила связанную исполосованную девушку, лежавшую на кровати. Она ведь тоже получала деньги за свою работу, и её тоже используют в своих грязных играх. Где же та тонкая грань, что пролегала между нами?
– Поехали домой, Марк, – попросила я. – Я дико соскучилась по дому за эти дни…
– Да и я устал с дороги… Задница уже отваливается
Марк повернул ключ зажигания, и машина неторопливо поползла по направлению к шоссе, которое наконец приведёт нас к вожделенному дому…
* * *
Белые мягкие мотыльки колотились о лампу, висящую над верандой. В окнах было темно, дядя Алехандро уже спал, и мы с Марком расположились на кухне, чтобы предаться позднему ужину, а после – пересчитать гонорар. Аккуратные плотные свёртки купюр ложились на стол и шуршали, похрустывали в наших руках. Свеженапечатанные деньги всегда пахли как-то по-особому, и запах этот был соткан не только из типографской краски и бумаги – в нём чувствовались дорогие вина, роскошные шубы, увлекательные путешествия, участок с домом возле леса… Это был запах возможностей.
Когда вся сумма была дважды посчитана и уложена обратно в сумку, я устало прикрыла лицо руками и пробормотала:
– Никогда даже представить себе не могла, что увижу столько денег… Что мы будем делать с ними?
– Свою долю я прогоню через прачечную и, наверное, куплю новый дом. И автосервис. Или не автосервис, а что-нибудь ещё, – пожал плечами Марк.
– То есть, проще говоря, ты тоже не знаешь, куда их девать.
– Да, не знаю. Но с ними мне спокойнее. Я всегда уверен, что есть запас на чёрный день, и нам не придётся стоять с протянутой рукой, если вдруг всё полетит к чертям. А теперь пошли, нужно их спрятать.
Поднявшись из-за стола, он подхватил сумку и вышел на улицу. Я прихватила на веранде лопату, и мы направились к роще акации. Там, возле самого массивного, пожилого, медленно умирающего дерева мы укрывали кровно заработанное. Большой деревянный ящик, вкопанный в сухой грунт под кустом, был накрыт крышкой и присыпан толстым слоем земли, которую сейчас осторожно, стараясь не повредить крышку, остриём лопаты откидывал в сторону Марк.
Вот серая доска выглянула из-под песка. Доски, словно старые половицы в давно заброшенном доме, открывались взору одна за другой, и вскоре Марк присел на колени возле ящика и принялся руками смахивать землю с деревянной поверхности.
Сверху на нас смотрели любопытные звёзды, тишину нарушали лишь редкие дуновения тёплого ночного ветра. Я сидела рядом, на торчащей из земли толстой змеистой петле корня, и перед моим взором вдруг предстало кладбище. Обычное, аккуратное кладбище с мраморными крестами, но не эта, старая его часть. Мой разум двигался дальше, в низину, которая день за днём заполнялась крестами и холмиками, поглощалась растущим погостом.
Свежая могила, ожидавшая своего вечного квартиранта, была уже выкопана и источала холод, а деревянный ящик, в котором человек обретёт покой, прибудет на катафалке с минуты на минуту. Этот ящик тоже сделан из дерева, и он – словно зеркальное отражение того, который откопал сейчас Марк. Вот, загребая свёртки ладонями, Марк кладёт в ящик заработанные деньги – те самые, которые нам заплатили за то, чтобы в свой последний ящик лёг человек…
Неожиданно в темноте беспокойно запрыгал луч фонарика. Я соскочила с корня и спряталась за массивным стволом дерева. Отсвет мелькнул по лицу Марка, тот чертыхнулся и бросил в ящик сумку прямо так, с оставшимися в ней разноцветными свёртками. Со скрежетом надвинул щербатую крышку.
– Кто тут шарит по ночам?! – раздался грозный голос дяди Алехандро. – А ну, покажись!
– Это я, пап, – Марк встал, прикрывая лицо от яркой полосы света, шарившей по его лицу. – Мы тут с Лизой.
Чуть прихрамывая, мой отчим подошёл ближе. В одной руке он держал фонарь, а в другой – верное охотничье ружьё. Одет он был в пижаму и свои домашние тапочки, покрытые степной пылью, лицо сонное, заспанное, брови нахмурены в недоумении, а рот – чуть приоткрыт. Бросив в нас с Марком по тяжёлому взгляду, он опустил глаза и увидел крышку ящика с разрытой вокруг землёй. Махнул в его сторону ружьём:
– Это что?
– Это… Мы собирались тебе сказать, но всё как-то момента подходящего не было… – Марк мялся, поглядывая на меня в поисках поддержки, но я молчала. Наконец, он отыскал нужное слово и выпалил: – Это наши сбережения.
– Что за сбережения? Покажи, что там внутри.
Зацепив носком ботинка, Марк сдвинул крышку в сторону. Туго перетянутые цветные свёртки, едва посыпанные песком, беспорядочной кучей проступили на фоне яркого света звёзд. Казалось, ночные светила нарочно старались поярче осветить этот сундук с сокровищами – блестящие защитные полоски так и искрились на новеньких купюрах.
– Тут же целое состояние! – воскликнул дядя Алехандро, в глазах его сверкнули было, но тут же потухли искры.
Он строго посмотрел сыну в глаза. Ростом он был чуть ниже Марка, стоявшего, к тому же, на возвышении, но сейчас Марк казался маленьким и жалким, а его отец – большим и суровым великаном.
– Где вы их взяли? – вопросил он.
– Заработали.
– Что это за работа? Неужели за честную работу могут столько платить? Что вы делаете? Это взяточничество? Воровство? Отвечай, сын! – потребовал дядя Алехандро. – Мне нужно знать!
Марк молча отвернулся лицом к полю и взялся руками за голову – то ли не находил правильных слов, то ли не мог позволить себе сказать правду. Дядя Алехандро вопросительно повернулся ко мне. Я не стала врать и увиливать и просто сказала:
– Мы убиваем людей.
Секунду он смотрел на меня полными тьмы глазами, будто увидел какое-то страшное чудовище. В его коротком взгляде пронеслись ужас, отвращение, разочарование, безнадёжная тоска… Покачав головой, он выключил фонарь и произнёс совершенно потухшим, бесцветным голосом:
– Моё сердце разрывается, и мне стыдно. Мне больше некого винить, кроме себя.
– Папа, да почему?! – воскликнул Марк. – Мы уже взрослые люди, и сами отвечаем за свои решения! Мы, по сути, очищаем этот мир от злодеев! Если бы ты хоть одного из них узнал получше…
– Некого, – будто не слыша Марка, продолжал дядя Алехандро. – Это я не смог дать вам всё, что должен был. И я чувствую вину за то, во что вы, мои дети, превратились…
Я нервно теребила подол платья, не зная, куда деться. От страшной правды мой отчим старел прямо на глазах.
– Не переживайте, я не сдам вас в полицию, – тускло произнёс он. – Ведь полиция уже здесь. Вот она, передо мной…
Он мимолётно взглянул на Марка, развернулся и понуро заковылял в сторону дома.
– Папа! – воскликнул Марк. – Всё не так, как ты думаешь! Мы делаем этот мир лучше!
Его силуэт становился всё меньше, и до нас донеслось тихое, едва различимое:
– А эти грязные деньги, пахнущие смертью… Они не принесут счастья…
Глава XVII. Снежная битва
… Лучи пополуденного солнца серебрились в заснеженных шапках, укрывавших острые горные пики. Лёгкие утренние перья облаков растворились без следа, небо было чистым и ясным, и я наслаждалась полётом, вдыхая полной грудью морозный воздух через фильтр шлема. Смягчая нервные импульсы, терморецепторы рук кричали мозгу об ощутимо отрицательной температуре воздуха, но меня это совсем не беспокоило – я чувствовала себя неуязвимой на этой высоте.
Далеко внизу показался едва различимый, присыпанный снегом силуэт «Виатора». Он сливался с местностью и отсюда был похож на занесённую лесную поляну необычной формы – одну из многих сотен таких же полян, скрытых меж горных хребтов, у кристальных озёр и вдоль юрких речушек…
Спустившись вниз, я аккуратно закатила гравицикл в раскрывшийся шлюз и погасила двигатели. Насвистывая одну из тех забавных бравурных мелодий, которые любил дядя Ваня, вытащила из багажника пакет с покупками и прошагала в кают-компанию. Там царила напряжённая тишина. Дядя Ваня, профессор и Марк сидели за столом. На одной ноге я сделала изящный оборот вокруг своей оси и беззаботно поинтересовалась:
– Как вам моя обновка? Пуховичок отличный, в нём не холодно и не жарко, а ровно так, как нужно!
– Лиза, мы как раз ждали тебя, – проигнорировав мою реплику, прожужжал Ваня. – Присаживайся, нам нужно кое-что обсудить.
Я кинула пакет на диван, устроилась на одном из свободных мест, стукнула об стол пару смартфонов и восхищённо ткнула в них пальцем.
– Видали? Вон чего нашла – вернулась старинная мода на сенсорные телефоны. Тут, в горах, это лучший способ связи, а эти номера – предоплаченные и анонимные, так что нужно очень постараться, чтобы вычислить нас.
Дядя Ваня, не обратив никакого внимания на телефоны, сообщил:
– Мы получили послание от заказчика. Посмотри и скажи нам, что ты об этом думаешь.
Он вытянул откуда-то планшет и положил его передо мной. «Вы отлично поработали! Жду в ответном письме ваши координаты, после чего вышлю группу вам на подмогу». Вроде ничего необычного.
– Вроде ничего необычного, – пожала я плечами. – Кратко и по делу.
– Отлично. – Дядя Ваня постучал манипулятором по столу. – А теперь давай поразмыслим. Мы сидим здесь, без связи, придавленные к земле флотскими поисковиками. Как только мы взлетим – нас либо посадят и возьмут на абордаж, либо ликвидируют на месте, и заказчику об этом известно. Никто в здравом уме не станет объявлять войну Конфедерации ради того, чтобы вытащить нас отсюда, а значит, та группа, которую к нам хотят прислать «на подмогу», в лучшем случае просто заберёт артефакт, оставив нас здесь, а в худшем… В худшем – и чего похуже.
– Деда, откуда такой пессимизм? – вопросила я.
– А вот откуда. Наш заказчик работает на «Базис», крупную организацию в верхах – если угодно, тайное правительство… Не спрашивай, я успел навести справки. Если тебе, Лиза, что-то неизвестно, это не значит, что об этом не знают другие. И тот самый номер, который ты используешь для связи – пять нулей, две двойки, семь, четыре, семь… Даже ребёнок разгадал бы этот ребус!
Я попыталась вызвать перед глазами привычную цифровую панель. Не получилось, я схватила один из купленных телефонов и вывела панель набора на экран. Действительно, последние пять цифр легко можно было прочесть как «basis». И почему я раньше не обратила на это внимание? Может, потому что это было уж чересчур выпукло и очевидно? Дядя Ваня тем временем продолжал:
– «Базис» десятилетиями держит руку на пульсе всей Конфедерации, вмешиваясь в экономические и политические процессы там, где нужно, с помощью финансовых корпораций, общественных институтов, управляемых правительств… Экономические кризисы, перевороты, спецоперации… Перечень методов можно долго продолжать. Эти люди не станут играть в бирюльки, и, если учесть, что мы навели много шороху и в определённой степени скомпрометировали себя, мы для них теперь – токсичный актив.
– Да, засветились конкретно. – Я подняла брови и вздохнула. – И что теперь будет?
– Ту часть «Книги», что мы упустили, ищет боевой отряд «Интегры», с которой у «Базиса» с недавних пор очень плодотворные и взаимовыгодные отношения. Моё предположение следующее: как только заказчик узнает, где мы находимся, эта самая «Интегра» пришлёт к нам гостей за второй частью…
Воцарилась тишина. Я много слышала про «Интегру», но встречаться с её представителями не доводилось. Этот высокотехнологичный преступный синдикат был признан террористической организацией номер один на уровне Конфедерации. Он принимал на себя ответственность за самые масштабные и кровавые теракты от Везена до Кассиопеи – взрыв орбитальной платформы над Циконией в системе Глизе-832, унёсший жизни двадцати тысяч человек… Столкновение межзвёздного круизного лайнера «Полярис» с грузовиком, полным горной породы – ещё двенадцать тысяч… Крушение автоматического газодобытчика над Юпитером – жертв нет, за исключением вахты синтетиков, но ущерб оказался настолько велик, что «Система-Ресурс» просто отказалась вешать второй добытчик на орбиту…
Список был обширным, и с периодичностью в несколько месяцев новостные ленты неизменно вспыхивали очередной крупномасштабной трагедией.
– Ну ты и нагнал страху, дядя Ваня, – нарушила я тягостное молчание.
– Девочка моя, если бы я из раза в раз не предполагал самое худшее, меня бы давно уже не было в живых.
Я легонько стукнула ладонью по столу.
– Тут неподалёку я заприметила тихий посёлок, где мы сможем переждать, если что-то пойдёт не так…
Обычно молчаливый профессор Мэттлок интеллигентно прокашлялся.
– Предлагаю не сдавать им сразу все наши козыри. Можем дать ему координаты корабля. Мы с Иваном останемся здесь, а вы с Марком возьмёте «Книгу» и отправитесь в посёлок. Связь, как Лиза верно подметила, будем держать по мобильному телефону. Если что-то пойдёт не так, мы дадим вам знать, и у вас будет некоторый запас времени…
Дядя Ваня прожужжал:
– Возражения есть?
– Может, поднимем нашу посудину и рванём куда-нибудь в сторону Марса? – с надеждой в голосе спросил Марк.
– «Виатор» выдержит только одно ракетное попадание, – заметил дядя Ваня. – Есть план получше?
– Получше у меня нет, – вздохнул Марк.
– Ладно. Рональд, твоя позиция по поводу предсказаний остаётся неизменной? Ничего не хочешь нам рассказать?
Профессор молча помотал головой. Вид у него был сосредоточенный и даже несколько виноватый – он явно что-то знал. Дядя Ваня словно бы вздохнул и распорядился:
– Лиза, передавай координаты заказчику, и начинайте собираться в дорогу…
* * *
… Сапоги, боевой комбинезон, пуховик поверх, чтобы не привлекать к себе чересчур пристального внимания… Брать с собой тяжёлое оружие было нельзя, поэтому я решила захватить только мой верный пистолет. Поддельные документы, пара платёжных карточек… Марк уже почти оправился от ранения и выглядел вполне бодро. Похоже, он не собирался отказываться от праздника, и в сумку рядом с «Книгой» уложил две коричневых стеклянных бутылки с пойлом и упаковку хрустящей гадости, купленные мною утром…
Я сидела верхом на ховербайке, а Марк копался, упаковывая вещи в небольшой багажник. Дядя Ваня стоял рядом. Профессор взволнованно переминался с ноги на ногу. Наконец Марк, управившись, взобрался на гравицикл и обхватил меня сзади за талию.
– Ну что, едем?
Я включила двигатели. Мэттлок напутствовал нам вслед:
– Держите телефон при себе!
Я кивнула в ответ, и вывела ховербайк наружу…
По уже знакомому маршруту мы летели в сторону посёлка, а Марк молчал и прижимался ко мне сзади – похоже, ему было не по себе на такой высоте, да ещё под морозным ветром и открытым небом. Его можно было понять: одно моё неловкое движение – и полетим вниз на скалы с двухсотметровой высоты…
Посёлок встретил нас оживлёнными улочками. Внизу на снежном фоне мелькали яркие куртки всех цветов и оттенков. Кто-то катался на лыжах, между домиков дети играли в снежки и таскали туда-сюда огромные комья, складывая их в две огромные крепости, а чуть в отдалении несколько снегоходов бороздили снежную целину. После подвешенной атмосферы корабля мы будто попали в другой мир – лёгкий и беззаботный, ожидающий большого праздника. Я невольно вспомнила себя в детстве – как ждала волшебную ночь, которая бывает только раз в году, и как долго и волнующе тянулся предшествующий ей день. Новогодняя суета затягивала в себя, как чёрная дыра, и даже самый нелюдимый и мрачный человек мог в этот день прочувствовать атмосферу праздника.
Оглядевшись сверху в поисках знакомой вывески, я снизилась и приземлила гравицикл за углом гостиницы. Марк слез и, оказавшись на твёрдой земле, облегчённо вздохнул. Я стянула с головы шлем и попросила:
– Марик, сходи внутрь и сними номер на пару дней. Я скоро приду.
– Ага. Только аккуратнее – здесь зона боевых действий. – Он мотнул головой в сторону резвившихся ребятишек. – Если дети примутся лепить из тебя снежную бабу, кричи громче…
Марк исчез за углом, а я, оседлав гравицикл, скрестила руки и размышляла, что делать дальше. В этой глуши надолго оставаться было нельзя, а в случае заварушки нам вообще следовало бежать без оглядки как можно дальше. В памяти вдруг всплыло ночное видение – чёрная вспышка, узкий коридор и прямоугольные окна. Тамбур прямо передо мной и мечущиеся лёгкие занавески, за которыми мелькает ночная тьма. Это была дикая, какая-то средневековая мысль, но получалось, что Томас дал мне предзнаменование, и теперь я со всё большей отчётливостью понимала, что нужно делать дальше. План в голове формировался, и я направилась ко входу в уже знакомый магазин.
Хлопнула дверь, бумажные снежинки колыхнулись под потолком, и лысый бородач приветливо поинтересовался:
– И снова вы. Созрели для лыжной прогулки?
– В некотором роде да. Пришла к вам смазывать лыжи, – усмехнулась я. – Мне нужно заказать билеты на поезд. Разрешите воспользоваться терминалом?
– И моей добротой? Пользуйтесь, конечно. – Он подошёл к прилавку, приподнял перегородку и сделал приглашающий жест. – А что мешает сделать это онлайн с нейра?
– Поломался модуль, не обессудьте.
Я прошла к дисплею, вызвала поиск и разыскала онлайн-покупку билетов.
– Поломался, говорите? Ну-ну… – Бородач хмыкнул, отвернулся к стеллажу и принялся передвигать предметы, наводя порядок.
По всему выходило, что ближайший поезд пройдёт через Горно-Алтайск, расположенный почти в двухстах километрах к северу, ровно в десять вечера. Он шёл транзитом, и вопрос о том, как на него попасть, оставался открытым. Тем не менее, у нас должны быть билеты, чтобы не было проблем с полицией. Свободных мест было много – мало кому улыбалась перспектива встретить праздник в пути, зато следующий рейс на утро первого января был забит почти до отказа.
Лёгким касанием я вызвала карту с отмеченным на ней маршрутом поезда. Южный отрезок бежал сквозь монгольские пустоши и терялся где-то в Китае, в конце концов упираясь в океан. В противоположном направлении жёлтая нить трансконтинентального маршрута, извиваясь, тянулась на запад, а через почти три тысячи километров сквозь Содружество загибалась к северо-западу в районе городка под названием Саратов, после чего следовала в направлении Балтийского моря.
Я достала карточку и положила её на стол. Запад или восток? Повернувшись к продавцу, спросила:
– У вас есть монета?
– Держите. – Достав из кармана, он протянул мне небольшую серебристую монетку.
Орёл или решка. Запад или восток. Я закрыла глаза и взмахнула рукой, отправляя монетку в воздух. Стук металла о стойку, лёгкий звон и металлическая вибрация в воздухе… Вереница крошечных планеток, озарённая восходящей звездой, сверкнула в лучах солнца. Монета лежала гербом Конфедерации кверху, волею случая определяя нашу дальнейшую судьбу. Я просмотрела список остановок, и внутри похолодело: ближайшая минутная остановка – в городе Павлодар. А это ещё шестьсот километров на восток.
Единственный вариант – это ловить поезд на полустанке любой ценой. Оплатив два билета до конечной – Хельсинки, я потратила почти всё, что оставалось на счёте. Лучше иметь такой план отхода, чем никакого…
– Спасибо, – поблагодарила я продавца, выходя из-за стойки. – Вы мне очень помогли…
* * *
Крошечный холл гостиницы встретил меня перезвоном россыпи дверных колокольчиков. Над стойкой тут же возник администратор – молодой парень в расстёгнутом пуховике, под которым чернела футболка с надписью «AC/DC» во всю грудь. Он вежливо улыбнулся и произнёс:
– Простите, но мест нет… А, вы, должно быть, Элизабет Стилл? Ваш спутник предупредил, что вы придёте. Номер одиннадцать, последняя комната направо, пожалуйста.
Он указал рукой, я кивнула и направилась по короткому коридору мимо ряда дверей. Одиннадцатый. Я вошла без стука, а Марк с порога сообщил:
– Повезло, успел ухватить последний свободный номер. Ну, располагайся… Тут, конечно, не бог весть что, но жить можно.
– Надолго мы здесь не задержимся, я взяла билеты на вечерний трансконтинентальный экспресс. Есть только одна проблемка – нам нужно будет как-то его остановить. Иначе придётся делать крюк в полтысячи километров.
Номер гостиницы состоял всего из одной комнаты с огромной двуспальной кроватью посередине, нишей гардероба в стене и дверью в санузел. Окно было забрано тяжёлыми шторами, поэтому в комнате царил полумрак. Было достаточно тепло – радиаторы работали как надо, и я скинула куртку, оставшись в обтягивающем комбинезоне. Присела на кровать рядом с Марком.
– Как же я ненавижу просто сидеть и ждать, – вздохнул тот.
– Не в первый раз мы этим занимаемся, Марк.
– А может… – Он протянул руку и положил её мне на бедро. – Займёмся любовью?
– Сейчас неподходящий момент. – Я сбросила его ладонь, встала и подошла к окну. – Нам надо быть готовыми к отъезду. Даже если они придут нескоро, мы должны быть подальше отсюда, когда это случится.
– Хорошо. Сядем на поезд, а дальше что?
– Дальше, дальше… Может, отправимся к нашему… К Ваниному старому знакомому в Мирный? Попросим помочь с деньгами и перелётом к Пиросу, а там уже свои люди. Можно будет дать отпор.
– Сомневаюсь, что «Фуэрца дель Камбио» станет воевать с «Интегрой», – скептически протянул Марк. – Они скорее просто сдадут нас, у них своих проблем хватает. Альберт, насколько я знаю, сейчас в большой политике, и лишняя заварушка с потерями в боевом крыле ему совсем не нужна.
Заложив руки за спину, я ходила вдоль окна и никак не могла найти выход из сложившейся ситуации. Не временную отсрочку, а именно выход. Марк угрюмо следовал взглядом за моими метаниями, и наконец спросил:
– А может, отдадим им эту чёртову штуку? Контракт мы всё равно выполнили лишь частично, а всей «Книги» нам и так не видать. Ну, попросим только часть гонорара – может, процентов пятнадцать.
– С тобой и разговаривать никто не станет, – хмыкнула я. – Они заберут артефакт и просто закатают нас в асфальт. Что уж говорить о деньгах… Сейчас речь идёт уже не о деньгах, а о наших жизнях.
– В таком случае, давай решать проблемы по мере их поступления. По плану – вечерний поезд. Ставлю будильник… – Марк поводил пальцем по своему сенсорному браслету и поднял глаза. – Вот так. А чтобы ожидание не было столь томительным, предлагаю по пивку.
Он достал из пакета пару бутылок и ловким движением сорвал пробку с одной из них. Воздух тут же наполнился запахом душистого солода. Я засомневалась, стоит ли сейчас выпивать, но рассудила, что одна бутылка пива большого вреда не принесёт, а, может быть, хотя бы позволит отвлечься от тягостных мыслей. Я вернулась к кровати, включила лампу и приняла из рук Марка прохладный запотевший сосуд…
* * *
Мы сидели рядом на заправленной кровати в жёлтом свете лампы и коротали время, вспоминая былое. Поджав под себя ногу, я задумчиво держала в руках полупустую бутылку. Я не спешила, растягивая удовольствие, но напиток уже выдохся и давно потерял вкус.
– Знаешь, Марк, они все умоляют о пощаде, – сказала я. – Все до единого. Такие серьёзные, крутые головорезы, главари банд и миллионеры, все как один воют фальцетом и просят прощения сами даже не зная за что, когда выдёргиваешь им пальцы. Сустав за суставом. Я специально считала – самый стойкий сломался после девятого, а ведь их, суставов, ещё столько было впереди…
– Ну и кровожадная же ты, зараза, – с каким-то детским восхищением в голосе заметил Марк.
– Возможно… Но мне ничуть не было их жалко, потому что я была права. Не так что ли? Правда была за мной. Хоть и очень жестокая правда… – Немного помолчав, я встретила внимательный взгляд тёмных глаз и спросила: – Марк, почему ты решил сорваться следом за мной? Ты ведь в полиции метил в старшие офицеры, когда я улетела.
– Да, самый молодой действующий полковник, – мечтательно протянул он. – Но какой в этом смысл? Когда умер папа, меня с Пиросом уже ничто не связывало. Я не мог тянуть ферму и такой большой дом в одиночку, да и не хотел. Не моё это. А если жить где-то, кроме родного дома – то какая разница, где? На том же Пиросе, или на Каптейне, или на Земле? Дом – он ведь не там, где здание построено, а там, где родные тебе люди.
– Рак не щадит никого, – пробормотала я, вспоминая сгорбленный силуэт дяди Алехандро, удалявшийся в сторону дома, в ночную тьму. – Но он же мог пройти курс нанотерапии и прооперироваться, в конце концов! Почему не стал?
– Своих средств ему не хватало, но он всё время отказывался от помощи, не хотел, чтобы его лечили на мои деньги. Называл их кровавыми… Но какая разница, как они были заработаны, если они помогли бы ему выздороветь?!
– Нам нужно было закапывать их подальше. Хотя бы на границе поля.
– Нужно было. Но кто же знал… – Поставив пустую бутылку на тумбочку, Марк продолжил: – Он всегда был упорным, говорил: что отмеряно судьбой, тому не противься. Я его спрашивал – как же ты можешь знать, что тебе отмеряно, если не хочешь лечиться? А он отвечал: что я скажу твоей матери, когда встречусь с ней? Что меня вылечили на деньги, полученные за чью-то смерть?
– Видимо, так ему было спокойнее.
– Так ему было проще совладать со своей совестью. Не говорил я ему этого, конечно, потому что знал – наш спор не окончился бы ничем хорошим… Но, знаешь, он ведь именно после той ночи заболел раком, я в этом уверен. Как раз через месяц его биопсия дала положительный результат.
Снова то самое выражение лица, которое я увидела вчера в его каюте. Потухший взгляд, влажные глаза, сквозь которые сквозило разъедающее чувство вины. Снова захотелось стиснуть его в объятиях, и я тихо произнесла:
– Нет, Марк, это всего лишь совпадение. Так бывает, очень часто бывает. И тогда мы берём на себя слишком много… – Неожиданно шальная мысль пришла мне в голову. – Слушай, пойдём в снежки поиграем, а?
Марк оживился, в его карих глазах снова вспыхнул робкий огонёк. Идея явно пришлась ему по душе.
– Погнали. Спорим, я тебя сделаю?
– Даже не надейся. И, Марк… – Я мягко коснулась его руки. – Помни про время. Следующий поезд только утром. Если мы не успеем на этот маглев, шансов догнать его уже не будет.
Марк ногой задвинул сумку под кровать. Я накинула куртку, схватила со стола мобильник и сунула его в карман, мы вышли и заперли за собой дверь. На улице уже темнело – зимний день только-только пошёл на увеличение, и солнце в это время года заходило рано. Вся импровизированная площадь с огромной ёлкой в центре сверкала и переливалась разноцветными огнями. Звонко смеялись дети. Дальше по улице кто-то жёг бенгальский огонь, играла музыка, из-за модульных домов тянуло ароматным шашлыком.
Схватив с земли пригоршню снега, я слепила снежок и с размаху пустила его Марку прямо в лоб. Тот обиженно айкнул и дал ответный залп. Разгорячившись, мы метали друг в друга снаряды, а через пару минут к нам присоединились несколько ребятишек, и в пылу боя я забыла обо всём на свете. Словно ребёнок, я резвилась в снегу, вывалявшись в нём с головы до ног. Он забивался в рукава пуховика, в ботинки и даже за шиворот, а я кричала и смеялась, отправляя в полёт снежок за снежком. В дуэли с Марком я одержала уверенную победу, после чего попала под артобстрел юных бойцов вражеской крепости. Вскоре, повалившись спиной на белое покрывало, я таращилась в чистое звёздное небо и болтала руками и ногами, рисуя снежного ангела…
Резко раздался пронзительный телефонный звонок. Я села в сугробе, вынула из кармана мобильник и приняла вызов. С той стороны донёсся взволнованный голос профессора Мэттлока:
– Лиза, они уже здесь! Они пытаются вскрыть шлюз, я не знаю, сколько он продержится, но Иван был прав – они тут не для того, чтобы нас спасти! Вам надо выбираться. Вы должны найти одного человека, моего друга…
Из трубки доносились гулкие металлически удары. Резко выдернутая из беззаботного детства, я пролепетала:
– Но как же…
– Нет времени! Его зовут Владимир Агапов, профессор астрофизики, Москва. Найдите его, он вам поможет…
– Но…
– Я отключаюсь! Поспешите!
Связь оборвалась. Сердце бешено забилось, и я взглянула на часы – время без десяти семь. Марк выставил будильник на восемь, так что мы наверняка успеем, если выдвинемся прямо сейчас. Уворачиваясь от снежков, Марк радостно хохотал где-то за снежной крепостью.
– Марк, быстрее сюда! – позвала я.
Собранный и подтянутый, он уже стоял рядом.
– Иди в номер и хватай сумку, мы улетаем. Они пришли на корабль.
Марк сорвался с места и скрылся в полумраке. Я вернулась к ховербайку и положила руку на блестящий бок летающей машины. Нам предстояло преодолеть почти двести километров по холоду, и я тихо попросила, обратившись к чёрному зверю:
– Дружище, ты меня никогда не подводил, не подведи и теперь. Я в тебя верю всей душой.
В отдалении ребятня восстанавливала порушенную крепость, рядом постепенно вырастал огромный снеговик. Из-за угла появился Марк с сумкой на плече, а я оседлала байк и надела шлем.
– Ну что, Марк, готов к ночным покатушкам?
– Ох-х, там наверху ведь ещё холоднее, чем здесь, да? – спросил он, упаковывая сумку в багажник.
– Да, намного. Там нас подстерегает ночной ветер, – сказала я, опустила фасеточное забрало шлема и завела двигатели.
На площади шумели люди и мелькали горящие бенгальские огни, откуда-то доносилась новогодняя песня, а ховербайк неторопливо набирал высоту. Один из маленьких тёмных силуэтов возле снеговика махал рукой нам вслед…
Глава XVIII. Брат
… Пустую и безлюдную строительную площадку давным-давно забросили. В углу огромной грудой были беспорядочно свалены бетонные блоки, в стороне ржавел разобранный до костей грузовик, а в самом центре на широких рельсах дремал гигантский жёлтый облезлый кран. Его стрела с безвольно висящим тросом едва покачивалась на ветру, нависая над полусгнившим складским корпусом, который так и не достроили за ненадобностью – фабрика микропроцессоров, которую здесь возвели почти сразу после третьей волны переселенцев, довольно скоро была скуплена на корню одной из межпланетных корпораций и обанкрочена. Теперь эта корпорация монополизировала весь рынок микроэлектроники на Пиросе и давила любое местное начинание в отрасли импортом, взятками, а то и обычным рэкетом…
Я остановила чёрный безликий седан посреди площадки, выбралась из-за руля и открыла багажник. Заметно вздрогнув, из багажника на меня смотрел человек. С животным страхом смотрел единственным широко раскрытым глазом – второй заплыл синеватым кровоподтёком. Человек силился что-то сказать, но его рот был надёжно перемотан тряпкой, служившей кляпом, руки – скованы магнитными наручниками, а некогда белая накрахмаленная рубашка – разодрана и испачкана в крови.
– Узнаёшь это место? – негромко спросила я. Мужчина пробежался непонимающим взглядом по мне, затем – по тёмному каркасу здания, возвышавшегося позади меня. – Хотя куда тебе… Для вас ведь это всего лишь цифры на экранах…
Схватив за шиворот, я выволокла его наружу и вынула из-за пояса пистолет.
– Пошёл. Вон туда, в ворота.
Мужчина послушно захромал в указанном направлении, а я последовала за ним. Он не сопротивлялся, будучи уверенным, что достаточно лишь оттянуть время, но он не знал о том, что об этом знаю я. Вторая цель должна была прибыть сюда где-то через полчаса, поэтому у меня была уйма времени, ведь я уже проделала основную часть подготовительных работ.
Сквозь распахнутый створ ворот мы вошли в полумрак просторного помещения. Здесь всё было в точно таком же упадке, как снаружи – сваленные по углам кучи металлолома, запах ржавчины и тлена. Остановив мужчину, я освободила его руки, он обернулся.
– Теперь садись у колонны, руки за спину, – махнула я пистолетом в сторону дальнего угла ангара.
Почёсывая запястья, под прицелом он прошагал к колонне и остановился в смиренном ожидании. Заломив его руки, я приковала их к стальной опорной свае. Молча, без всякого сопротивления, он сполз на пол и сел на пыльный бетон. Я стянула с него кляп, и он тут же проникновенно затараторил:
– Я понимаю, сейчас тяжело… Я не осуждаю тебя за похищение, всем нужны деньги. Мой брат заплатит выкуп, можешь не сомневаться. Столько, сколько нужно!
– Деньги-деньги-деньги… Все вы лопочете одно и то же… Пытаетесь откупиться. – Я усмехнулась, достала из-за пазухи небольшую коробочку и спросила: – Кроме очередного финансового предложения у тебя есть что сказать на прощание?
– На прощание? – Мужчина был обескуражен, взгляд его метался по моему лицу. – П-почему на прощание?
– Потому что примерно через двадцать минут ты будешь мёртв.
– Ты не сможешь этого сделать. Ты же хороший человек, я по глазам вижу!
– Ошибаешься, – устало возразила я. – Ты совсем меня не знаешь.
– Почему ты хочешь меня убить? Зачем это тебе?
– Ты работаешь на «Ти энд Ти», возглавляешь пресс-службу.
– Д-да, но какое отношение это имеет к тебе?
– Твоя компания задушила эту фабрику, не дав ничего взамен. Тут работало шесть тысяч человек, и все они отправились на улицу.
– Но это же всего лишь бизнес… Заводы закрываются, это часто происходит. Нерентабельные производства исчезают, открываются новые…
Он явно не осознавал, о чём речь. Просто не был способен. Такие люди – богатые, лощёные, обласканные судьбой, – не знают иной жизни. Они должны самолично опуститься на самое дно, чтобы увидеть, каково там.
– Из этих шести тысяч человек четыреста не смогли найти работу и обеспечивать семью, – произнесла я, вспоминая вводную контракта. – Трое из них свели счёты с жизнью. У одного из них от туберкулёза умер маленький сын. Туберкулёз – в двадцать втором веке! Можешь себе такое представить?
– Но это же всего лишь бизнес, – снова повторил он дрогнувшим голосом. – Я же не виноват в этом! Не я принимал решение!
– Ты не принимал, но ты участвуешь во всей этой огромной схеме. А вот твой брат – он это решение исполнял. Его лицензиаты-крючкотворы пришли сюда с вооружёнными наёмниками и закрыли предприятие.
– Но я ничего об этом не знал! Тогда почему я должен страдать?! Я же всего лишь отвечаю за связи с общественностью!
– Потому, что ты – приманка, – объяснила я. – Через четверть часа твой брат будет здесь, и всё закончится. Для него это будет быстро и почти безболезненно, можешь не волноваться. А что касается лично тебя – ты вообще ничего не почувствуешь.
С этими словами я открыла футляр и достала небольшой шприц с мутной белёсой жидкостью.
– Ты не можешь так поступить… У меня есть семья, дети! – Пленник замотал головой, на его лбу выступила испарина. – Ты же тоже живой человек, у тебя же тоже есть семья, да? У тебя есть дети? Есть брат?
– У меня был брат, но это неважно, – отмахнулась я.
– Ну вот! Мы же с тобой похожи! Представь, что бы он почувствовал, если бы твоя жизнь оказалась под угрозой…
Я уже жалела о том, что дала ему возможность говорить. Нельзя их слушать. Зачем я стала это делать? Перед лицом смерти они все изворачиваются, превращаются в змей, вьющихся на горячей сковороде. Набор стандартный: сначала они угрожают – эту стадию мы с моим пленником прошли, когда я запихивала его в багажник, – потом пытаются подкупить, а дальше начинают давить на жалость, на родственные чувства.
Я обошла сваю кругом, воткнула в руку пленника иглу и вдавила поршень. Клерк продолжал дёргаться и просить, обещать и увещевать, и я снова заткнула его белозубый рот кляпом, присела рядом на корточки и сказала:
– Сейчас ты уснёшь. Только потому, что ты должен быть жив, иначе твоя биометрия подаст сигнал на пульт, и вместо твоего дорогого брата-близнеца сюда нагрянет межпланетный спецназ.
Нечленораздельно мыча, он пытался бороться со всё слабеющими веками, силился их поднять, но через несколько секунд глаза его сомкнулись, и он обмяк. Я взглянула на часы и обвела взглядом помещение. Нет, лучше поставить камеру снаружи, и для этого отлично подойдёт кран, стоящий как раз напротив.
Я вышла из ангара, обогнула машину, в которой на пассажирском сиденье полулежал труп телохранителя с отверстием в области сердца, и, встав у массивного основания крана, примерилась взглядом ко входу в тёмный гараж. Чуть повыше… Вот на этой опоре, на высоте метра. Отлично, то, что надо! Достав из кармана небольшую «пуговицу» видеокамеры, прилепила её магнитом к ржавому пятну. Можно идти, здесь меня больше ничего не держало.
Я взобралась на прилежащий холм и шла, считая шаги и огибая жухлые кусты. Овраг, снова холм… Я отдалялась от заброшенного завода, вспоминая панический страх, заполнявший единственный глаз пленника. «Ты же тоже живой человек, у тебя же тоже есть семья, да? У тебя есть дети? Есть брат?»
Юрка… А ведь я забыла тебя, пытаясь выбросить из памяти ещё раньше, чем всё остальное, что связывало меня с домом. Я уже не помнила лиц из прошлого – так давно всё это случилось, так хотелось больше туда не возвращаться, но вот лицо брата всплывало в памяти совершенно отчётливо…
Юра стоял у двери, а рядом с ним на полу лежала тяжёлая сумка. Он улыбался – три месяца назад он успешно закончил школу и поступил в престижное училище, и теперь ему оставалось лишь перешагнуть порог, чтобы отправиться в дальнюю дорогу – практически на другой конец Симерии.
Мама обняла его на прощанье, а отец пожал руку и дал ему какое-то напутствие. Я не разобрала слов – отсюда, с самого верха лестницы, где я пряталась в полумраке, их не было слышно. Рослый восемнадцатилетний Юрка посмотрел на меня, улыбнулся по-доброму – так, как умел только он, – и раскинул руки, призывая меня в свои объятия.
Я вскочила и убежала в свою комнату, хлопнув дверью так, что за обоями посыпалась штукатурка. Все свои восемь лет жизни – целую вечность, – я провела рядом с этим человеком, и теперь он уезжал. Просто собрал чемодан и исчезал где-то, бросая меня одну! Теперь он не будет таскать меня с собой на рыбалку, мы не будем вместе ловить жуков в сумерках, не пойдём в лесной поход. Он не будет рассказывать мне о мире вокруг, не будет носить меня на плечах и вертеть в воздухе – только он умел делать всё это так, что я чувствовала себя пушинкой в космической невесомости, хохоча от радости. А теперь не будет ничего.
– Ненавижу! Я тебя ненавижу, Юрка! Я больше никогда не хочу тебя видеть! – глухо кричала я в залитую слезами подушку, пока он шёл по тропинке в сторону ожидавшего его такси…
Впоследствии раз в полгода он приезжал, мы общались и проводили время вместе, но что-то важное уже было сломано, оставлено в прошлом, выброшено за ненадобностью в бездну времени, будто позабытая детская игрушка…
Воспоминание прервал коммуникатор и голосом Марка сообщил:
– Лиза, минутная готовность. Колонна на подходе.
– У меня всё готово, остался финальный штрих, – ответила я и вынула маленькую «таблетку» с переключателем и парой кнопок.
Вызвала на сетчатку глаза изображение с камеры на подъёмном кране. Несмотря на расстояние в километр, а то и побольше, качество картинки было идеальным – я сделала правильный выбор, не оставив камеру внутри железного склада. Посреди площадки стояла брошенная представительская машина с парой отверстий в лобовом стекле и распахнутым багажником.
Некоторое время ничего не происходило, но вскоре слева выскочил большой чёрный джип и лихо подрулил прямо к распахнутым воротам склада. За первой машиной показалась вторая, затем третья. Из автомобилей высыпали и принялись рассредоточиваться по территории люди в чёрном, в полной выкладке и с автоматами. Шлемы, наколенники, военные ботинки. Отточенные движения, слаженные перемещения…
Боевой отряд службы безопасности межпланетной корпорации занимал территорию завода, на который их привела встроенная в тело моего пленника биометрическая метка. Он всегда был у них на виду, они всё время знали, где он находится. В тот момент, когда я, притворившись бродяжкой, вышла на середину дороги и остановила машину, вышибла мозги шофёру, продырявила сердце телохранителю и упаковала клиента в багажник, спецотряд быстрого реагирования начал готовиться к выдвижению. Они были уверены, что это обычное похищение, убеждены в собственном огневом превосходстве, знали, что смогут обойтись без привлечения полиции, и ожидали, что вся операция, включая время, которое потребуется для того, чтобы добраться с базы до завода, займёт не более часа. Они были правы, только мне всё это было известно заранее…
Пока бойцы стаскивали на землю из брошенной машины тело охранника, прочёсывали пустой периметр и ангар, в кадре остановился огромный представительский броневик. Массивная задняя дверь, покрытая бронепластинами, распахнулась, мужчина в тёмно-синем деловом костюме спрыгнул на землю и в окружении сжатых, словно пружина, телохранителей стремительно направился внутрь ангара. Как и предполагалось, он совершил ошибку – кровные узы очень сильны, и даже самых холодных и расчётливых людей способны выбить из колеи. Тем более, когда речь идёт о брате-близнеце. Краем глаза в окне броневика я увидела какое-то движение, мелькнуло белое пятно. Вдруг мужчине навстречу, размахивая руками, выскочил боец. Тот на секунду замешкался и повернул назад, телохранители прижались ближе к нему.
Ждать больше нельзя! Щёлкаю рычажком на таблетке и вдавливаю кнопку, и тотчас же изображение пропадает с сетчатки. Землю подо мной тряхнуло, а через несколько секунд раздался гулкий, хлёсткий хлопок, словно прямо у меня над ухом лопнул воздушный шарик. Воздух стремительно понёс звук дальше, а со стороны завода в небо взметнулся огненный столб, закручиваясь, добела раскаляя оборванные каркасы прилегающих построек, сжигая сухие кусты на расстоянии сотен метров вокруг.
Я вскочила на ноги и что было сил побежала в противоположном направлении. Когда дроны экстренных служб будут здесь, мне нужно быть за много километров отсюда. Ноги мои двигались сами собой, увлекая меня через подлесок, сквозь кусты и бурелом, поверх оврагов и канав. Со стороны могло показаться, что я сошла с ума, увидев призрака, и теперь стремительно улепётывала без оглядки, но вокруг никого не было – никаких свидетелей…
Время текло незаметно, я монотонно перебирала ногами и руками, пока наконец мне в нос не ударил накопившийся во рту железистый привкус крови, как это всегда бывает от быстрого и долгого бега. Остановившись, я согнулась и принялась глубоко и тяжело дышать. Я покрыла километров пятнадцать, не меньше – и теперь мне оставалось понять, где я нахожусь, чтобы добраться до места встречи с Марком…
* * *
Что-то не давало мне покоя, одолевало, долбило в темя беспокойным дятлом, но я не могла понять, что. Сонное серое небо, затянутое дымкой, проплывало за стеклом. Автомобильное радио квакало и заикалось – Марк тыкал в сенсор приёмника, переключая частоты.
– Не понимаю, Марк, зачем было кончать их обоих одновременно? – спросила я. – Да ещё и таким образом. Ведь всё это дело с заводом провернул старший. Младший вообще не при делах.
– Не спрашивай. Вообще, меньше спрашиваешь – крепче спишь. – Марк перестал мучить сенсор и сосредоточился на дороге. – Так захотел заказчик, это было в условиях сделки, вот и всё. Мы сделали всё ровно так, как было нужно.
Что-то было неправильно. Но что?
– Он говорил, что у него семья, дети, – задумчиво пробормотала я. – А у старшего есть семья? Я, наверное, прослушала…
– Жены нет, разведён, – сразу же ответил Марк, видно, досконально изучивший биографию жертвы. – Есть дочь. Твоего возраста, кстати.
То белое пятно в джипе… Подсознание достроило картину, и я вспомнила чью-то обнажённую по локоть руку. Белая изящная ладонь, которая мелькнула за тонированным стеклом лишь на секунду, лишь на краткий момент, но этого хватило, чтобы мозг её заметил и аккуратно уложил в память… Мне вдруг стало нехорошо, в глазах поплыло, и я схватилась за пластиковую ручку над дверью.
– Марк, тормозни, пожалуйста. Мне… надо выйти.
Беспокойно оглянувшись на меня, Марк замедлил ход и остановил машину. Открыв дверь, я вывалилась на обочину. Ноги, даром что биомеханические, не слушались меня, навалилась тошнота и слабость…
Опустившись в пыль, я стояла на четвереньках, и меня рвало голодной желчью, а тело била крупная дрожь. С едкой горечью всё то немногое, что я съела с утра, покидало мой желудок, содрогавшийся в спазмах. Рядом тут же очутился Марк с бутылкой воды, помог мне подняться и бережно прислонил к машине. Закрыв глаза, я пыталась отдышаться, и раз за разом перед глазами вспыхивала эта белая ладонь.
Я убила невинного человека. Я почти наверняка была уверена, что его дочь погибла в этом огненно-стальном аду – там вокруг было заложено столько сферитопласта, что любой броневик превратился бы в гору расплавленного металла. Высокопоставленные корпораты, наёмники, пресс-секретари, исполнители и советники… Они тоже были людьми, однако они также были и частью преступной схемы. Но безвинная девчонка, которую по своей дурости или самонадеянности на такую операцию взял отец?
– Лиз, что с тобой?! – Голос Марка звучал издалека, отражаясь эхом в гулкой черепной коробке. – Тебе нужна помощь? Может, поедем к нашему доктору в Ильвес?
– Нет, не нужно, – попыталась я отмахнуться. – Поехали лучше домой. Домой, только домой…
* * *
… Бледная и обессилевшая, я мешком валялась на кровати, а Дядя Алехандро взволнованно хлопотал вокруг. Холодный компресс на лоб, настойка реполины в кувшине на тумбе, мелко нарезанный портакал на тарелке… Алехандро то впархивал в комнату, чтобы в третий раз за десять минут проверить, как я себя чувствую, то исчезал внизу, его шаги по лестнице вверх-вниз раскатисто отдавались в моей голове. Наконец, он утомился, сел рядом со мной на кровати и сказал:
– Лиза, Лиза… Я чувствую, что это не болезнь. Это беда, которую вы сами на себя накликали в поисках богатства. Вы заблудились.
«Боже, только не нотации. Пожалуйста, только не сейчас», – мысленно умоляла я.
Дядя Алехандро тем временем тихо и задумчиво произнёс:
– Знаешь, я когда-то не понимал этого, но в какой-то момент понял. Озарение случилось. Счастье – оно словно лёгкий мотылёк. Пока ты гонишься за ним, пытаешься его поймать, оно ускользает, улетает всё выше и выше, пока не скроется совсем. Но стоит только забыть о нём, отвлечься на другие вещи, оглянуться вокруг – как оно прилетит и тихо сядет тебе на плечо. Однажды и ты это поймёшь…
Он ласково провёл по моим волосам большой грубой ладонью, поднялся и тихо вышел из комнаты, а я прикрыла глаза…
* * *
Я летела над ночным мегаполисом. Рядом с неоновыми огнями, меж высоток, под мостами над водной гладью, взмывала ввысь и спускалась к самой земле на бреющем полёте, к самой воде широкой реки, заключённой в бетон…
Брезжил рассвет, небо светлело, а ветер бил мне в лицо. Я была всемогуща, а всё внизу, что выхватывали из тьмы фонари автострад и зажжённые окна домов, было крошечным, незначительным, как детальки конструктора, вываленные на пол из старой облезлой коробки. Лишь круговерть света имела значение – вверх и вниз, как качели, в стороны и назад, яркие красные, жёлтые, пурпурные всполохи, стены многоэтажек, опоры мостов и мачты радиовышек, несущиеся мимо…
Над парком, тёмная лесная громада которого была расчерчена светлыми дорожками фонарей, я стала забавляться – спускалась вниз и чёрной тенью проносилась прямо перед мамочками с колясками, рвала с верхушек деревьев листья и швыряла их сверху на головы гуляющих компаний…
Это было легко и приятно, но потом я задумалась над смыслом. Ворон живёт сто лет, но каков смысл этой долгой жизни? Появиться на свет, опериться, несколько лет учиться летать, и всё ради чего?
– И ради чего всё это? – задала я вопрос невидимому собеседнику.
Мы стояли бок о бок с ним возле открытого кафе. Утреннее солнце ещё робко, но всё уверенней осыпало нас моросью косых розовых лучей. Собеседник не ответил. Несмотря на ранний час, часть столиков в курортном кафе была уже занята, какие-то люди в праздной летней одежде сидели и двигали ртами – жевали, говорили, целовались, сосали через трубочки коктейли…
Полная решимости, я вошла на террасу, сидящие люди смерили меня, очередную посетительницу, секундным безразличным взглядом, и их челюсти снова пришли в движение.
Отсюда открывался умопомрачительный вид на большую воду – голубая бесконечная гладь, тут и там вздымавшиеся острые рёбра прибрежных скал, неровная коса, увенчанная одиноким маяком, выдававшаяся в море, как будто город вцепился бледной костлявой лапой в убегающий океан, не желая с ним расставания…
Столики, столики, низкий кирпичный парапет, который можно было просто перешагнуть, да полтора десятка метров жухлой жёлтой травы – вот всё, что отделяло меня от стометровой отвесной скалы, о которую внизу с шорохом разбивались невидимые отсюда волны.
И я побежала – стремительно, напрягая мышцы спины, на которой своего часа ждали сложенные крылья. Прыжок через парапет – под ногами мелькает твёрдый камень. Некогда удивляться тому, что на нём, превозмогая всё, растет трава. Позади – удивлённый вздох десятков глоток, дюжины разинутых ртов, которые наконец-то перестали суетиться.
Я чувствую крылья, они расправляются и бьются о встречный ветер. Ещё мгновение, ещё один рывок – и под ногами ничего нет, – есть только барашки волн, вечно облизывающих скалу далеко-далеко внизу. Мощь трёхметровых крыльев безгранична, с каждым движением мышц они поднимаются и опускаются, разгоняя меня над волнами.
Маяк приближается, я делаю вираж, огибая его, и наконец чувствую сердцем солёный ветер и свободу. Внизу голубое, сверху синее – краски вечности…
С нахлынувшим пьянящим чувством почему-то стало тяжелее, приходилось напрягаться, я пыталась набрать высоту, но не могла. Секунды стремительного полёта – и высокие, гонимые далёкими штормами волны всё ближе.
«Не смотри вниз, не смотри…» – твердила я себе, глядя вниз.
Мир развернулся, сбоку мелькнул белый столп маяка, снова впереди – скала, каждый мой мускул напряжён и просит пощады, но я должна была вернуться на сушу или спланировать в воду, а там уж как-нибудь выберусь…
Зачем? Чтобы снова отправиться в рабство повседневности?
Короткий миг выбора – вниз или в сторону; серая скала, вырастающая перед взором, затмевающая собой всё… Я выбираю свободу! Сизый неровный камень стремительно заслонил собою всё. Хрусткий удар…
* * *
… И я открыла глаза. Ещё один удар – кажется, кто-то стучал по дереву. Внизу раздался ещё более настойчивый стук во входную дверь, а следом – ворчливый голос дяди Алехандро:
– Иду, иду! Кого это к нам принесло в столь ранний час…
Скрипнули плохо смазанные петли.
– Доброе утро, – вкрадчиво и вежливо произнёс знакомый голос. – Прошу прощения, что так рано, но мне нужно увидеть Лизавету. Она у себя?
Секундная пауза.
– Она спит.
– Ничего, я готов подождать.
– Подождать… Ну, присядьте вот здесь. Она отдыхает наверху, я её позову, если уже проснулась.
Шаркающие шаги по деревянным ступеням. Я вышла из комнаты навстречу дяде Алехандро, а он прильнул к моему уху и взволнованным полушёпотом сообщил:
– Там к тебе какие-то люди. Сердцем чую – бандиты! У тебя неприятности? Полицию вызвать?
– Не надо, спасибо большое, всё будет хорошо. – Я мягко коснулась морщинистой руки дяди Алехандро. – Я разберусь.
Спустившись вниз, я увидела Альберта – как всегда строгого и опрятного, – который вполоборота сидел на стуле в холле, положив ногу на ногу. Завидев меня, он улыбнулся и поднялся навстречу.
– Здравствуй, Лизавета. Прости, что прямо к тебе домой… Разговор есть, пойдём прогуляемся.
– Здравствуй, Альберт. Я безуспешно пыталась встретиться с тобой, а в итоге ты сам пришёл.
– До меня дошли вести. – Он со скрипом приоткрыл входную дверь. – Хорошие, и как это часто бывает, вместе с ними пришли и плохие.
Я всё ещё чувствовала слабость, но с большим удовольствием вышла на веранду. На улице было ветрено, свежий прохладный пассат тут же подхватил меня под локти, словно хотел помочь удержаться, устоять на ногах. Альберт вышел следом за мной, а на верхней ступени, прислонившись к деревянной крылечной подпорке, стоял Рамон.
– Привет, совёнок. – Он приветливо улыбнулся. – Рад видеть тебя.
У крыльца стоял чёрный джип, за рулём сидел немногословный Пако с сигаретой в зубах и отрешённо глядел на бескрайнее поле пшеницы, волнами качающейся на ветру. Альберт взял меня под локоток и отвёл в сторону от двери.
– Ты молодец, Лиза, – вполголоса сказал он. – Я редко кому такое говорю, но вы с Марком за эти месяцы проделали огромную работу и оказали мне не одну неоценимую услугу. Марк сказал, что ты заболела. Надеюсь, ничего серьёзного? Если нужно, я определю тебя к лучшим врачам. Только скажи.
– Спасибо, мне уже намного лучше, – тихо ответила я. – Но мне нужен отпуск, я не чувствую в себе силы продолжать.
– Это одна из причин, по которой я пришёл к тебе. – Альберт достал из кармана изящный портсигар и выудил сигарету. Секундная вспышка плазменной зажигалки – и клуб дыма, выпущенный на волю, тут же снёс, смахнул порыв ветра. Альберт серьёзно посмотрел на меня и продолжил: – Мне известно, что у тебя какие-то давние счёты с некоторыми людьми на Каптейне. А кровная месть – дело святое… У меня есть человек, который доставит тебя туда. Рамон хорошо поработал с тобой, так что ты вполне способна за себя постоять.
– Спасибо! Это отличная новость! И очень вовремя, я уже чувствую, как начинаю перегорать. Ты ведь, наверное, знаешь, что двигало мною всё это время…
Я воспрянула духом – покрытая пылью времени цель вновь вырастала на горизонте, придавая силы для движения вперёд.
– Да, я всё о тебе знаю. Но не думай, что месть – это твоё жизненное предназначение. Ты будешь нужна мне здесь, когда всё закончится. – Альберт выпустил ещё один клуб дыма. – А за перелёт придётся отдать кругленькую сумму, сама понимаешь…
– Это нестрашно, я успела накопить за это время.
– В таком случае, завтра к десяти утра тебя будут ждать у въезда на южный карьер. Не опаздывай.
– Альберт, ещё кое-что. – Мне вдруг захотелось сделать в этой жизни что-то хорошее, и я вспомнила разговор в автобусе и одинокую беспомощную старушку, которая когда-то дала моей жизни направление. Альберт вопросительно поднял бровь, и я сказала: – Есть одна пожилая женщина… Я знаю только имя, но ты сможешь её найти. Все деньги, которые у меня остались, передай ей, хорошо? Её зовут Долорес Бланк.
– Долорес Бланк, – кивнул Альберт.
Борясь с порывом броситься ему на шею, я протянула руку. Альберт галантно пожал её, развернулся и направился в сторону машины. Повернувшись к Рамону, я выпрямилась и выполнила сэнсэй-ни рэй. Тот снова тепло улыбнулся и поклонился в ответ.
– Задай им там жару, Лиза, – напутствовал он. – Пусть и на Каптейне слагают легенды о «Фурии из Олиналы».
Спустившись по ступеням, они сели в джип, и тот с рёвом устремился прочь. Я же, окрылённая, побежала наверх, в свою комнату. Мне предстояло собраться в дорогу, и я решила не откладывать это на вечер…
* * *
Меловой карьер был окружён пустырями – редкие низкорослые рощи вокруг вырубили под расширение добычи, но этого так и не случилось. Более того – сейчас карьер простаивал, наполняясь мутной дождевой водой, а всю технику отсюда давно вывезли. То ли нашли более подходящее место для добычи, то ли добыча стала экономически невыгодной.
Ещё с подъездной дороги я увидела космолёт, который стоял на гребне холма, чуть накренившись, и блестел на солнце. Я восхищённо разглядывала сияющий борт с многочисленными неровностями, техническими лючками и люками, задраенными прямоугольными иллюминаторами, пока Марк аккуратно вёл машину, стараясь не увязнуть колёсами в жидкой, раскисшей после ночного ливня почве.
– Я полечу с тобой, – заявил он.
– Нет, Марк, это моя война. Я очень ценю нашу с тобой дружбу и всё то, что ты для меня делаешь, но ты нужен здесь, – сказала я, положив ладонь ему на предплечье. – Дядя Алехандро без тебя не справится.
Вперив взгляд в дорогу, Марк был хмур, как туча. Мы подъезжали к месту назначения. Корабль нависал сверху массивными размашистыми крыльями. Марк припарковался прямо под одним из них, в тени, и я выбралась наружу. Оглядевшись по сторонам, я не заметила никакого движения вокруг – корабль стоял недвижимо, словно был брошен здесь. Степной ветер подвывал, осторожно ощупывая, пробуя на вкус и на вес стальную махину, и, убедившись в том, что поднять её ему не под силу, разочарованно летел дальше.
Мне уже показалось было, что мы приехали слишком рано, или вообще не туда, как вдруг раздалось жужжание, и прямо передо мной вверх поднялся сдвижной люк. Наружу выполз автоматический трап, и вновь воцарилась тишина. Из корабля никто не вышел. Я неуверенно обернулась к Марку – тот стоял, сунув руки в карманы, и выглядел каким-то растерянным.
– Марик, мне пора, – сказала я.
– Ага… Ну, иди сюда скорее, сестрёнка…
Он заключил меня в объятия и, похоже, совсем не хотел отпускать. Он держал меня и держал, а я тихонько похлопывала его по спине. Вспомнив, что хотела сказать, я напутствовала:
– Марк, присмотри за дядей Алехандро. Что-то он сдал в последнее время… И не бери у бурёнки больше пяти литров в день, а то потом удой падает…
– Лиза, как управишься – сразу домой! – Он отпустил меня, достал из кузова пикапа коричневый рюкзак и протянул мне. – Мы будем тебя ждать!
– Хорошо. Договорились.
Я набросила рюкзак на плечо, развернулась и стала подниматься в тёмный зёв входного люка. На самом верху, оглянувшись, увидела, как Марк машет мне рукой. На моих глазах выступили слёзы, и я помахала ему в ответ. Лестница поднялась, дверь трапа лязгнула, отрезая меня от Марка, и замерла в пазе. Позади послышался шелест и какие-то механические звуки. Я резко обернулась – из бокового прохода выехало нечто на гусеницах и, повернув ко мне корпус, утыканный манипуляторами, прошелестело из динамиков старческим голосом:
– Ну, здравствуй, Лиза, давно не виделись…
Меня словно ударило молнией. Из глубин памяти вынырнули воспоминания о Кенгено, пустой заснеженной посадочной полосе и последнем корабле, который ушёл в небо прямо из-под носа. Холодный угол терминала, и этот скрипучий голос: «Не смей мне тут засыпать!»
– Дядя Ваня?!
– Он самый, дочка, он самый. Воистину, пути Господни неисповедимы.
Оправившись от секундного шока, я стальным голосом спросила:
– Скажи мне, дядя Ваня, одну вещь, пока я не вырвала твои конечности и не запихала их тебе в жестяное брюхо – почему ты бросил меня там, на Каптейне?
– Я надеюсь, ты простишь меня за это. – Механизм развёл руками-манипуляторами. – Ничего личного – просто я был там проездом, а возиться с девочкой-калекой мне было совсем не с руки. Поэтому я выбрал место поспокойнее, дал на лапу кому надо и оставил тебя под присмотром хороших людей.
– Хороших людей?! – Мои кулаки рефлекторно сжимались и разжимались.
– Не думал я, что всё выйдет так, как вышло. – Дядя Ваня откатился чуть назад. – Но теперь-то мы с тобой воздадим за это кому следует, правда ведь? Не кипятись, родная. Пойдём, лучше выпьем чаю с печеньем… Надюша, накинь маскировочное поле, и взлетаем! Курс на Врата!..
Глава XIX. Поезд
… Машина исправно работала, покачиваясь и ныряя в воздушные ямы, а я каждые несколько секунд взволнованно поглядывала на индикатор заряда – аккумулятор быстро разряжался на холоде и теперь показывал минимум. Лететь оставалось считанные минуты, и я мысленно повторяла: «Тяни, друг, тяни. Я в тебя верю… Тяни…»
На высоте лютый мороз кусал тело прямо сквозь одежду, стальной ветер бился в обтекатель шлема, и мне казалось, что Марк примёрз ко мне – настолько плотно он прижимался, сидя позади без единого движения.
Слева, из-за горизонта поднималась круглая Луна. Огромная и иссиня-белая, словно бледное лицо покойника, она пристально следила за гравициклом – маленькой чёрной точкой, рассекающей ясное ночное небо. Внизу расстилались бескрайние горные цепи, искрились посеребрённые луной пруды и озерца, отражали и рассеивали лунные блики сонные снежные поля.
Мы летели на свет, желтоватым облаком поднимавшийся из ущелья далеко впереди. Периодически в этом облаке сверкали яркие разноцветные сполохи салютов, и вскоре за очередной невысокой горной грядой показались огни. Рассыпанный по долине посёлок замер, застыл в ожидании Нового Года, а на улицах его тут и там перемигивались вспышки фейерверков. Люди гуляли. Люди с нетерпением ожидали чуда, из года в год так и не происходившего, но это не мешало людям верить и ждать…
Вдоль кромки посёлка протянулись две бетонные платформы с короткими крытыми навесами и скреплявшим их надземным переходом. Два магнитных жёлоба, запертые меж тускло освещённых продолговатых площадок, тёмными лентами исчезали во тьме. Умоляюще глядя на мигающий индикатор заряда, я устремила гравицикл вниз, к станции. Машина мягко спланировала, и мы приземлились возле небольшой двухэтажной башенки у торца платформы. Я сняла шлем и слезла с ховербайка, а дрожащий от холода Марк воскликнул:
– Никогда! Никогда больше не поеду в Содружество! Такая зима – не для людей…
Он переминался с ноги на ногу, прыгал, скакал и махал руками, пытаясь согреться, а я тем временем сверилась с часами на тактической линзе.
– Поезд будет здесь через двадцать минут. Думай, голова, думай… Как нам попасть внутрь?
– Как-как, догоним его на твоём драконе и возьмём на абордаж. Если не околеем, конечно.
– Это бред, – фыркнула я. – Поезд как минимум мониторят, а если с «Интегрой» на хвосте мы сцепимся ещё и с полицией…
– Но у нас же есть билеты.
– Они не дают право на взлом и незаконное проникновение. Не говоря уже о том, что заряда батареи едва хватит, чтобы завести движки. Какие тут гонки? Думай, думай…
Рядом возвышалась башенка, в небольшом оконце на втором этаже горел робкий свет. Это же диспетчерский пункт! В десяток прыжков взобравшись по серпантинной лестнице, я постучала в аккуратную деревянную дверь. С той стороны донёсся раздражённый голос:
– Михална, опять ты что ли?! Входи, открыто!
Я толкнула дверь. Внутри, забросив ноги на контрольную панель, в кресле лениво развалился мужичок преклонных лет. Жёлтый жилет висел на спинке кресла, в углу мерцал жидкий кристалл плоского телевизора, а мужчина держал в руке банку пива. Увидев меня, он спохватился, поставил банку на пол, протёр глаза и спросил:
– Тебе чего?
– Мне нужно попасть на транзитный поезд. Билеты есть.
– Так чего не села там, где положено?
– Я опоздала, пришлось догонять на другом транспорте. Удалось опередить его немного, и теперь мне нужна ваша помощь.
– Опередить маглев? – Он потёр затылок. – Тебя что, с самолёта сюда сбросили? Хватит мне зачёсывать. Иди по своим делам и не мешай работать!
– Это вопрос жизни и смерти. Я не могу уйти, я должна попасть на поезд.
– Я не могу тебе ничем помочь. – Он снова взял банку пива и отвернулся к телевизору.
Закипая, я размышляла, не затолкать ли ему эту банку в глотку, но пришла к выводу, что этим делу только навредишь. Вздохнув, сунула руку в карман, достала брелок и положила его на широкую приборную панель перед мужчиной. Диспетчер поднял на меня вопросительный взгляд.
– Там, внизу стоит гравицикл, – сказала я. – Теперь он ваш. Нужно только зарядить батарею.
Скрипнуло кресло. Мужчина молча поднялся, приоткрыл дверь и выглянул наружу.
– Не шутишь?
– Мне не до шуток, – твёрдо ответила я.
Вернувшись за пульт, диспетчер набрал код, вывел на дисплей карту, что-то проверил в графике на мониторе и взял лежащую тут же гарнитуру.
– Двенадцатый скорый, вызывает Горно-Алтайск, приём… Пароль: «северный олень сбросил рога»… Слушай, двенадцатый, нужна экстренная остановка. Очень важный пассажир… Очень-очень, с самого верха… Опоздунья – не то слово… Да, билет есть… Спасибо. С Наступающим!
Повернувшись ко мне, он сообщил:
– У тебя будет двадцать секунд на посадку.
– Благодарю. Если что – вы меня не видели, и мы вас не знаем.
– Мне всё равно. Занимайтесь своими делами, – отмахнулся он и вернулся к просмотру, тут же забыв и обо мне, и о лежащем рядом с ним ключом от «Хускварны»…
* * *
Со стороны тёмных гор, едва выхваченных лунным светом из ночного мрака, неспешно приближаясь и переваливаясь по покатым склонам, раздавался нарастающий электрический гул. Мы стояли на совершенно пустой платформе. Из низины, где расположился посёлок, доносились крики, в небо взметались искрящиеся фонтанчики фейерверков. Я беспокойно оглядывалась на горы и посматривала в небо – не появятся ли в ночном небе огни преследователей.
Словно из ниоткуда показался луч прожектора, прошивающий темноту на многие сотни метров вперёд, и на высоте полуметра от земли из тьмы выплыла гладкая округлая морда головного вагона скорого поезда. Мимо, над нашими головами, замедляясь, поплыли лощёные кремовые бока со светящимися изнутри окнами. Наконец, поезд остановился, со свистом приспустился, а дверь ближайшего вагона гостеприимно отворилась.
Выдвинулся трап, и на платформу вышел проводник с каменным лицом. Сверив данные электронных билетов с нашими фальшивыми удостоверениями оперативных работников, он опасливо покосился на пристёгнутую к моему бедру кобуру, затем протянул было руку, чтобы взять сумку у Марка.
– Спасибо, я сам, – отстранился тот.
Мы забрались в вагон, кондуктор поднялся следом, задраил дверь, после чего приглашающим жестом указал в сторону коридора:
– Купе номер восемь, предпоследнее. Проходите, пожалуйста. Вам чай принести?
– Нет, спасибо, – отрезал Марк. – Лучше скажите, есть у вас тут вагон-ресторан?
– Да, через один по ходу движения.
– Спасибо большое…
Коридор. Тот самый, из последнего видения! Эти же лёгкие занавески мерно покачивались на окнах, за которыми набирали скорость наряженные снегом ели. Одна за другой отсчитывались одинаковые сдвижные двери. Томас показал мне именно это место, сомнений быть не может – а значит, мы на правильном пути.
Купе было довольно просторным. На четыре места мы с Марком были в нём единственными обитателями, да и в вагоне царила тишина. Лишь из противоположного конца узкого коридора раздавался чей-то неразборчивый диалог и детские вскрики – похоже, кроме нашего занято было ещё буквально одно-два купе. Я присела у окна, глядя вниз, на безмятежный посёлок. Люди пускают салюты, открывают шампанское, жгут бенгальские свечи, садятся за накрытый стол с родными. Одни мы в темноте бежим куда-то, совершенно уже непонятно зачем…
Поезд мягко тронулся и начал набирать скорость. Интересно, как там дядя Ваня и профессор Мэттлок? Надеюсь, они живы… Телефон я сломала и выбросила ещё у гостиницы, но мне непреодолимо хотелось услышать их голоса. И ещё сильнее мне хотелось задать Мэттлоку один единственный вопрос: «Что нас ждёт?»
Марк уже забросил сумку наверх, в багажное отделение, и сидел напротив меня, провожая взглядом горное поселение.
– Лиз, пойдём в ресторан? – предложил он. – Честно – я уже не помню, когда мы последний раз были в ресторане. Хоть в каком-нибудь, самом захолустном. Да и есть очень хочется…
Нужно было отвлечься, к тому же желудок и правда напоминал о себе, поэтому я согласилась, и мы, заперев купе, направились в сторону головы состава. Пара пьяненьких вечерних пассажиров, встретившихся нам в коридоре, опасливо уступили дорогу – наш вид резко контрастировал с атмосферой праздника, царившей в воздухе…
* * *
Мы сидели с Марком за уютным столиком светло-коричневого дерева, а за окном неслись тёмные силуэты холмов, тая в снежной кутерьме, которую поезд поднимал, проносясь над магнитным жёлобом. Я отставила в сторону пустую тарелку из-под говяжьего жарко?го и теперь наслаждалась бокалом красного вина, бутылку которого за дополнительную плату нам выдал услужливый бармен.
– А ведь раньше поезда ходили по железным рельсам, – задумчиво сказала я. – Мне кажется, было что-то такое в перестуке колёс. Что-то тёплое, родное. Сложно объяснить…
– Я фнаю, фто это было, – промямлил Марк, прожёвывая очередной кусок. – Это была стабильность. Тутух-тутух… Всю дорогу одно и то же, никаких неожиданностей. Для тех, кто ценит надёжность и стабильность, лучшего звукового фона и не найти…
– Кое-где до сих пор используются старые железные дороги, например, в Индии, – вспомнила я факт из электронной энциклопедии. – Надо будет однажды прокатиться, я ведь никогда так не путешествовала. Я даже в маглев села впервые в жизни…
Через некоторое время ощутимо нетрезвый Марк, в одиночку выпивший вторую бутыль вина почти целиком, доедал салат. На установленной под потолком плазменной панели бесшумно раскрывали рот и скакали какие-то эстрадные певцы, похожие на павлинов в своих причудливых сверкающих нарядах. Все улыбались, хлопали в ладоши и веселились – в общем, изо всех сил создавали имитацию банкета и развлекали благодарных зрителей как могли. Вытерев рот салфеткой, Марк заплетающимся языком пробормотал:
– Лизка, прости меня, дурака, за то, что я раньше не сказал…
– Что не сказал?
– Ну, что я тебя люблю. Не только как сестру, понимаешь?
– Марик, ты просто выпил лишнего, вот тебя и понесло. На вот, закуси… – Я пододвинула к нему тарелку с сыром.
– Не-е-ет, нет, нет. Я почти трезв. И я хочу, чтобы ты знала – когда мы выберемся из этой передряги, я сделаю тебе предложение!
Я покосилась на бармена. Тот украдкой поглядывал на нас с хорошо спрятанной улыбкой на губах, и мне вдруг стало неловко.
– Марк, давай не сейчас, а? Ты меня ставишь в дурацкое положение.
– Прости, я знаю, – пьяно улыбнулся он и со звоном уронил на пол вилку. – И ты наверняка мне откажешь, но я всё равно тебя люблю. Ты такая классная…
Я покачала головой и уставилась в окно. Со стороны раздался хорошо поставленный голос, и я обернулась. Бармен включил звук на видеопанели, с которой прямо на нас смотрел немолодой уже мужчина приятной наружности в строгом костюме и произносил новогоднюю речь. Вечно живая традиция – председатель Правления Конфедерации заранее записывал обращение к гражданам, которое потом силами искусственного интеллекта перерабатывалось в языковые адаптации и транслировалось по всем каналам в каждый телевизор – на том языке, который установлен в настройках конкретного прибора.
Главный человек в Конфедерации неизменно, из года в год желал процветания, успехов в работе и счастья в личной жизни всем людям, их родственникам и детям. Приятно было услышать тёплые слова, но после энного раза это уже, наверное, несколько приедалось. На экране тем временем показались гигантские часы, отмерявшие секунды до начала следующего года. Марк спохватился и неожиданно ловко разлил остатки вина по бокалам – поровну.
– С Наступающим тебя, Марк! – Я подняла бокал. – Пусть это звучит банально, но я рада, что ты рядом, и очень хочу, чтобы Новый Год унёс все наши треволнения с собой… И я очень надеюсь, что дядя Ваня и профессор сейчас живы, здоровы, и их жизни ничего не угрожает.
– Ну, будем!
Легонько звякнули бокалы. Залпом допив вино, Марк едва разборчиво промямлил:
– Что-то я уже плыву. Пойдём, киса, проводишь меня до купе? Мне надо вздремнуть, устал я за сегодня.
– Эх, Марик, Марик… Новогодняя ночь только началась, а ты уже нажрался в кашу…
Мы встали и, провожаемые хитрым прищуром бармена, вышли из ресторана. Добравшись до нашего купе, я сгрузила тело на койку, а сама вышла в коридор и встала напротив окна.
Скрипнула дверь в тамбур, я повернула голову и увидела седобородого старика в красной шубе и шапке. Он держал в одной руке посох, а в другой – увесистый мешок. Мир вокруг шатался и ходил ходуном, за окном мелькали тени, а спереди, прямо из крошечного тамбура вместо ряженого Деда Мороза на меня быстро надвигалась угольная чернота… Я моргнула, и наваждение исчезло. Поравнявшись со мной, ряженый пробасил:
– С Новым Годом, девушка!
– И вас также, – одними губами прошептала я в ответ, цепенея во власти странного наваждения.
– С новым счастьем! – Мимо прошла Снегурочка в голубой шубе, а Дед уже отодвинул створку купе в противоположном конце вагона и загремел:
– Здравствуйте, дети! Хорошо ли вы вели себя в прошлом году?!
– Да!!! – раздался из купе возбуждённый ребячий гомон.
Снегурочка с Дедом Морозом скрылись внутри, а я, усмехнувшись про себя, вернулась к созерцанию ночного мрака. Снова скрипнула дверь. Вот же людям не спится, подумала я, и, повернувшись, увидела, как со стороны тамбура уверенными шагами ко мне приближается затянутая в облегающий угольно-чёрный костюм точёная женская фигура. Лицо фигуры в боевом облачении было полностью скрыто тактической маской.
Я успела машинально встать в стойку, и тут же молниеносный взмах длинного кинжала рассёк воздух прямо перед моим лицом. Я рефлекторно отскочила назад. Места для манёвра не было – с двух сторон меня ограничивали стены. Сделав удачный выпад, я выбила из её рук кинжал, и тот со звоном упал в проходе. Она бросается вперёд – я делаю встречный подкат. Ухватив её за руку, упираюсь ногой в живот и швыряю её через себя. Послышался звонкий удар, стало темнее, и сверху на меня посыпались осколки стекла от разбитой лампы, а она, ловко извернувшись, уже стояла на ногах. Засвистели кинетические усилители.
Она надвигалась на меня, осыпая почти незаметными глазу ударами, которые я едва успевала отбивать. Секундное замешательство – и я тут же пропускаю мощную атаку с ноги в живот. Отлетев назад, к предбаннику коридора, с размаху бьюсь позвоночником о ручку двери в тамбур – перед глазами тут же рассыпаются звёзды, и меня складывает пополам. Дура, идиотка, не надо было пить! Где твоя реакция?! Ещё и чёртов отходняк от «Персистенса»! Нужно было взять с собою дозу…
– Эй, ты, чучело! А ну, сюда! – раздался крик Марка, и по барабанным перепонкам забили оглушительные выстрелы, а в противоположном конце вагона кто-то истошно завизжал.
Разогнувшись, вижу, как моя противница прикрывает рукой лицо. Пули, попадая в её тело в упор, со свистом высекали искры, она стремительно подняла с пола продолговатый кинжал и сделала резкое движение. Коротко вскрикнул Марк, через секунду существо уже неумолимо надвигалось на меня, и я поняла – это не человек. Передо мной киборг, стопроцентный механик, полностью модифицировавший своё тело.
Я открыла дверь в тамбур и стала пятиться в узкое помещение. Спустя мгновение я вновь отбиваю атаку кинжалом, и мы сцепляемся в клинче. Назад! Вырвавшись и увернувшись от клинка, я молниеносно выхватила свой пистолет и практически в упор высадила в чёрную грудь полдюжины пуль.
Узкое помещение заполнил грохот и свист – одна из пуль срикошетила прямо в стекло, тут же покрывшееся трещинами от перепада давления. Вновь секундное промедление – и я получаю резкий и неожиданный удар в низ живота, отправляясь на пол тамбура. Пистолет, стуча по полу, летит куда-то в угол, а помещение заполняет яростный вой ветра, рвущегося сквозь простреленное стекло.
Боль, взорвавшаяся где-то в желудке, была невыносимой – от неё заложило уши. Обнаружив себя на четвереньках, я сплюнула на железный пол сгусток крови и подняла голову. Киборг стоял надо мной, сжатый в чёрном кулаке окровавленный кинжал наливался белым свечением. Короткий замах, хлёсткое движение сверху вниз – и я лишь успеваю выставить руку, чтобы защититься. Звон и нечеловеческий скрежет доверху заполнили тамбур, переливаясь через его края. Яркая вспышка боли на мгновение затмила сознание, и эндоскелет моментально отключил все рецепторы, чтобы не перегрузить мозг.
Я видела свою конечность, отрубленную по локоть. Будто в замедленной съёмке, она плыла по воздуху в сторону, а из руки бессмысленно и нелепо брызнули какие-то жилы и провода. Два оплавленных обрубка биотитановых костей торчали наружу, испуская горячий пар на холодном воздухе…
Возвышаясь надо мной, неспешным движением существо сняло маску и обнажило симпатичное лицо молодой девушки с большими тёмными глазами. Я смотрела в это лицо сквозь красную болезненную пелену, и оно казалось мне чудовищно знакомым. Эти чёрные короткие волосы, чуть курносый нос… «Ох, милая моя, на тебе лица нет…»
– Вера, – побелевшими губами прошептала я.
Вера опустилась рядом со мной на одно колено и отчеканила:
– Я и не надеялась увидеть тебя вновь. Столько времени прошло… Ты ведь тогда сбежала, оставив нас на растерзание бандитам, и мы даже не успели попрощаться.
– Я хотела привести помощь, но… Было уже поздно…
– Возможно, ты и хотела, хотя мне в это слабо верится. Впрочем, они убили не всех. Кое-кому повезло выжить. – Взгляд её на мгновение стал отрешённым, она как будто что-то вспомнила. – Знала бы ты, через что мне пришлось пройти… Однако, теперь всё позади, и я нашла своё место в жизни.
– «Интегра»? – Я поморщилась от пронзительной боли. – Во что они превратили тебя? Ты стала машиной смерти…
– Как и ты. Неужели ты ещё не поняла этого, наивная дурочка? Мы с тобой всё это время шли параллельными путями, и теперь наши дороги пересеклись. – Она улыбнулась одними губами, тёмные неморгающие глаза оставались совершенно неподвижными. – Ты останешься здесь, а я пойду дальше… Мне нужно закончить начатое…
Замах – и я, приготовившись к гибели, зажмурилась. Кинжал с силой вонзился в мою уцелевшую механическую ладонь, пригвоздив руку к полу. Вспышка яростной боли – и я на мгновение теряю сознание. Растянувшись на грязном металлическом полу, я слышала, как дверь открылась. Вера вышла из тамбура внутрь вагона, послышались хлопки. Вьюговей свирепо выл, заметая небольшое помещение тамбура мелким снежком.
Она заберёт «Книгу»! Я должна помешать ей!
Нужно было сняться с уже потухшего плазменного кинжала, и я, кое-как извернувшись, поджала под себя ноги. Кинетический усилитель включился со второго раза, и я что было сил ударила по торчащей из ладони рукояти. С третьего удара железка переломилась и со звоном отлетела в сторону.
Стиснув зубы, со скрежетом я сняла ладонь с кремниевого лезвия – полностью перебитые средний и безымянный пальцы не двигались, но три ещё оставались рабочими. Доползла до лежащего в углу пистолета и кое-как сунула его в кобуру. Попыталась встать, облокотившись на стену. Тело моё сотряс спазматический кашель, и рот моментально наполнился кровавой слюной. Судорожно отплёвываясь, я кое-как разогнулась.
В глазах темнело, но я должна была остановить её во что бы то ни стало…
В полумраке коридора никого не было – лишь мелко мерцала чуть дальше, повиснув на проводе, сорванная с потолка лампа. Дверь в наше купе была распахнута. Я вошла внутрь, и сердце ушло в пятки. На койке полусидел Марк, лицо его было разбито, искалечено до неузнаваемости, по подбородку на грудь, глубоко рассечённую поперёк, стекала кровь. В сломанной руке, из которой сквозь куртку выпирала торчащая кость, он машинально сжимал свой ещё дымящийся пистолет.
Я упала на колени рядом с Марком и коснулась его рукой. Из глаз предательски брызнули слёзы, я попросила:
– Марк, пожалуйста, живи, я сейчас кого-нибудь позову…
Но кого?! Кто в этом несущемся сквозь тьму поезде мог помочь?! Марк приоткрыл рот и едва слышно прохрипел:
– Я попал, ранил… Сейчас… Догоним… Отдышусь только…
Он издал свистящий звук, и изо рта его пошли кровавые пузыри. Грудь его опала последний раз, и он затих.
– Марк! Не уходи! – вскрикнула я.
Он не отозвался. Он был недвижим, а я обессиленно колотила Марка по колену единственной целой рукой, и его тело содрогалось в такт моих ударов.
– Слышишь?! Не смей уходить! – умоляла я. – Не умирай, сволочь ты такая! Не оставляй меня одну!
Он ушёл, ушёл… Он ушёл и больше не вернётся! Как же так?! Взаперти сидит щенок, на дверях висит замок… Все ушли до одного, в доме заперли его… Все ушли, и Марк ушёл… Как тогда, во сне…
Уткнувшись в его колени, я сидела, таращилась в пустоту и слушала своё хриплое порывистое дыхание. Вдруг что-то треснуло и сломалось внутри меня. Кое-как ухватившись за столик, я с трудом поднялась на ноги, взглянула на Марка в последний раз и вышла в коридор. Сделала несколько неровных шагов в сторону тамбура, остановилась. Тудух-тудух… Тудух-тудух… Это стук колёс? Да нет, каких колёс… Это стучит моё собственное сердце, отдаваясь в ушах.
За скобу я вытащила пистолет из кобуры, приставила холодный ствол к виску и щёлкнула предохранителем. Я стояла так, пошатываясь в такт движению вагона, а в моей голове на фоне проносящихся за стеклом белёсых холмов мелькали беспорядочные вспышки лучших воспоминаний… Лазурное море, заливистый детский смех, добрый дядя Алехандро, чистый горный ручей, летящие над моей головой белые снежки, Отто рядом со мной в желтоватой траве, пряный запах одеколона в каюте Марка…
Взаперти сидит щенок, на дверях висит замок… Пора наконец выпустить несчастного щенка на волю. Я что было силы зажмурилась и надавила на спусковой крючок…
Часть II.
Глава I. Выход
… Позади щёлкнул дверной замок, и тонкий детский голосок испуганно воскликнул:
– Тётенька, не надо!
Механический палец дёрнулся, громовой раскат выстрела взорвал воздух, тьма хлынула сразу отовсюду и залила собою всё. Истошный визг, словно нож, впился в бешено пульсирующее сознание, горячими толчками покидающее ставший бесполезным ком мяса. Топот многочисленных ног, приближаясь, эхом барабанной дроби отдавался где-то в пустоте. Строгий мужской бас спросил:
– Ты что тут делаешь, девочка?!
– Я… Я была в туалете, потом услышала шум, а потом стало тихо… – Голос маленькой девочки дрожал и срывался. – Я вышла, и она… Она…
Почти над самым ухом волновался незнакомец:
– Быстро уберите ребёнка! Кусаинов, беги за Айгуль, живо! Паша, помоги мне на спину её повернуть! Она ещё дышит…
– П-погодите, товарищ майор… Сейчас…
– Ты чего, артист, в ремне запутался? Бросай автомат, она тебя уже не укусит!.. Гуля, тут ещё одна, живая!
Мерно покачивался летящий сквозь ночь скорый маглев. В чёрной пустоте угасающим расплывчатым пятном едва выделялся узкий коридор вагона, где вокруг лежащего в неестественной позе тела несколько человек шумно развернули бесконечно далёкую и иллюзорную возню.
Уверенный женский голос резко скомандовал:
– Вы двое, за носилками! Она тут долго не протянет, надо в медотсек, к аппаратуре… Марат, прижимай вот здесь, да только сильно не дави! Что застыл, мальчик?! Крови никогда не видел?
По полу, удаляясь, загрохотали ботинки. Уже знакомый первый бас хрипло пробормотал:
– Что за бойню они тут устроили…
– Михаил Константинович, лучше помоги мне, надо вколоть ей коагулянт, вон как хлещет… На ней живого места нет, одно железо, – сетовала женщина. Резкий визг расходящейся в стороны молнии комбинезона. Недовольное бормотание: – Молодёжь с этими имплантами совсем с ума посходила…
Едва ощутимый укол под ключицу, словно лёгкое касание смертельно-ледяного пальца. Второй укол… Чей-то молодой запыхавшийся голос:
– Товарищ майор, её подельник убит, проводника и двоих пассажиров соседнего вагона осмотрели. Там, похоже, тоже всё. В последнем купе едет семья, они заперлись и не пострадали, сейчас опрашиваем… Наверное, надо вызвать техников, чтобы хоть что-то временное вместо двери придумали?
– Ты их сначала добудись, – раздражённо ответил бас, – а потом ещё попробуй объяснить, что от них требуется! Они ж ещё со вчерашнего обеда квасят…
Яркие звёзды вспыхивали перед глазами, метались из стороны в сторону, так и норовя вытряхнуть меня из воспалённой груды костей и органов, окружавшей разум… Раздался лязг открывающейся двери и шелест материи.
– В сторону, в сторону! – басил голос. – Грузите её, да аккуратнее!
Чья-то мягкая ладонь бережно поддерживала мою голову, утопая в пропитанных кровью волосах. Мама… Ты наконец нашла меня? Я пыталась открыть глаза, но не могла – не осталось сил поднять веки, не осталось тела, которому эти веки принадлежали…
– И-и раз! – Сильные руки сделали рывок, бриз подхватил меня и понёс в небо, всё выше и выше.
Растрепались на ветру лохмотья бледной кожи, зазвенел колокольчиками безвольно свисавший с носилок мехапротез руки, стукнувшись о приоткрытую дверь в купе с лежащим внутри мёртвым телом. Нестройно загудел, заиграл костяной паноптикон, повинуясь порывам холодного ветра. Меня укачивало, я пари?ла в колыбели, над колыбелью, высоко над ней, в недосягаемости для неё. Кто-то вдалеке покрикивал:
– Расступись, дайте пройти! Не на что тут глазеть! С дороги!..
Раздавались испуганные охи и вздохи случайных зевак, протяжно свистел ветер, игравший моим телом, как тряпичной куклой.
– … Всё расписание к чертям пойдёт, если дверь и дыру в потолке не заделают! И куда я дену трупы, по-вашему?! – разгорячённо орал чей-то голос, будто бы за стеной. – И как вы это себе представляете?! Придёт клиент за добавкой, бармен откроет холодильник, а там… Извините, у нас тут временно тело хранится, положить было некуда, не обращайте внимания… Я что, один тут трезвый остался?!
Голос отдалился и стих, и вскоре я снова приобрела уверенное горизонтальное положение. Кто-то поводил по животу чем-то прохладным, и встревоженный женский голос произнёс:
– Михаил, у неё порвана селезёнка и не работает печень.
– А дырка в голове – это, конечно же, сущий пустяк! – Бас едва слышно дрогнул, прикрываясь горькой иронией.
– Пуля прошла по касательной, видимо, рука дрогнула. Ей очень повезло… Если вообще можно так сказать. Но срочно нужно в больницу. Безотлагательно.
– Здравствуй, ёлка, Новый Год! Где ж я тебе больницу тут возьму, Айгуля, в этих пустошах?
– Придумай что-нибудь, ты же у нас главный. Сейчас вколю ей регенерат, но надо решать что-то, времени мало…
– Решать, решать… Минут через сорок Челябинск, на полустанке можем сдать её местным. – Грохот кулака в дверь, хриплый басовитый рёв: – Фима, быстро свяжись с первым пассажирским Челябинска, пусть бригада её там подберёт! И Турову передай, чтоб скорость не сбавляли! Вагон не развалится, а с дыркой – хрен с ней, ответственность я беру на себя!.. Как думаешь, Гуля, продержится?
Резкое пиликанье обрушилось на стены купе, отдаваясь в перепонках.
– Не знаю, Миша, пульс пропал! Давай непрямой массаж! Не забыл ещё, как делать? Только не перестарайся, пятый труп нам здесь совсем ни к чему! А у меня где-то тут… Есть атропин и адреналин… Так…
Тяжёлой, тяготившей меня мясной груды больше не было, я проваливалась в извечный и незыблемый мрак, с каждой секундой всё глубже погружаясь в мягкую негу, в нежную перину пустоты. На душе становилось спокойно и тепло, лёгкость и безмятежность овладели мною. Я иду, Марк… Гулкий, словно в водной толще, удар… Уже сейчас, Марк, подожди немного, не уходи без меня на ту сторону… Ещё один удар…
– Ох, Гуля… Страшно мне…
– Глаза боятся, руки делают… Есть пульс! Неровный, фибрилляция. Доставай кардиоводитель, вон ту хреновину с полки!
– Эту?
– Нет, рядом, серую. Электроды сюда, выкручивай на середину и по моей команде жми кнопку… Есть контакт… Держи её крепче, Миша! Готов?!
– Вообще-то, нет…
– Разряд!
Электрическая дуга пробила остановившееся сердце, по всему телу прошла болезненная волна возобновившей движение крови… Отпустите, я хочу уйти! Я попыталась закричать, но не смогла. Ещё один толчок, новая волна боли, то затухая, то нарастая, захлестнула мрак, заполнила его до краёв. Я не узнала собственный стон, раздававшийся из чёрной липкой тьмы. Отпустите меня, я не хочу обратно!
– Начались судороги, травматический шок! Миша, одеяло сюда, быстро! И ноги ей приподними, будем стабилизировать! Ну вот, а ты говорил, что пустая трата бюджета!
Тьма отступала, оставляя место кровавой пелене, которая поднималась всё выше и выше, пока я не захлебнулась в ней…
* * *
… – Раз-два, взяли!
– Тяжёлая, зараза! А с виду и не скажешь…
… – Аккуратнее! Придерживайте снизу вдвоём… Отлично. Закатывай!
– Поехали, Гена! Врубай дискотеку и давай на стометровую, некогда нам ползать по трассам общего пользования!
Свистящий гул антигравов заполнил пространство, почти над самым ухом протяжно завыла сирена…
… – Показатели?
– Давление в воротной повышено.
– Жить будет?
– Да куда она денется, товарищ майор? У нас и не такие выживали!..
… – Не надо на парковку, Гена! Давай прямо на площадку, под двери, а то зачехлится наш трансформер…
– Ну, как обычно, дежурные по лавке свой пылесос тут бросили!
– Похеру, Геннадий, садись, будут знать, как сразу оба места занимать…
… – Лиза, смотри, дельфин!
Я повернула голову – чуть сбоку от нашего небольшого катера, рассекавшего бирюзовую гладь, из воды показалась гладкая спина с шестью изящными плавниками, переливавшаяся в голубоватом свете Глизе?. Мощное тело ударило длинным хвостом по воде, обдавая нас брызгами, и тут же скрылось под поверхностью. Млекопитающее неслось со скоростью больше полусотни километров в час, обгоняя катер, которым одной рукой ловко управлял Марк. Его любимая цветастая рубашка развевалась по ветру, а я стояла, схватившись руками за лобовое стекло, и впитывала всем телом солёный циконианский бриз.
Дельфин снова выскочил из воды, описал в воздухе широкую дугу и исчез в гребне волны. Стараясь заглушить шум ветра и рёв мотора, Марк прокричал:
– Ишь ты, как прыгает! Красавец! Я бы тоже так хотел! Стать беззаботным чадом волн, ветра и солнца, взреза?ть плавником волну, сливаясь со стихией!
– Знаю я тебя, Марк! – отозвалась я. – Через неделю со скуки ты бы всплыл брюхом кверху!
– Рыбам неведома скука, это человеческий конструкт! Маета осознающего свою конечность разума, которому нечем занять отпущенное время! Кстати, насчёт времени… – он взглянул на часы. – Давай ещё кружок вокруг вон того острова, и обратно?! Я заплатил только за час! Потом придётся вернуться!
– Не хочу обратно! – Я была счастлива, мне хотелось уплыть на край света. – Я не вернусь! И плевать мне на время! Давай угоним этот катер!
– Не выйдет, Лизуня! – Сквозь солнечные очки Марк с улыбкой посмотрел на меня. – Здесь слишком много воды, и далеко мы не уплывём. А когда кончится топливо, неизбежно придётся держать ответ перед Хароном!
– Вечно ты обламываешь кайф, Марик! – махнув рукой, ответила я и закрыла глаза, подставив лицо встречному бризу…
* * *
… Неподалёку раздражённым тенором-альтино причитал мужчина:
– За ней так никто и не пришёл, и уже, наверное, не придёт. У меня каждая койка на счету, офицер, давайте решать с ней что-то! Мне уже вопросы задают о превышении бюджета и занятом ИВЛ! А по Моральному Кодексу Личности я вообще не имею права удерживать здесь самоубийцу. Потому что это её воля такая – прекратить существование. Вы его вообще читали? Слышали, как буквально в том году в Кракове больницу довели до банкротства за то, что спасённый суицидник решил посудиться с учреждением?
Незнакомый баритон задумчиво и отрешённо, игнорируя недовольство собеседника, пробормотал:
– По запросу к местным нет никаких данных, его передали дальше, в межпланетную полицию, но там тоже молчат. А нам нужно её допросить, и для этого она должна выжить… Слушайте, мне на этот ваш Кодекс класть с высокой колокольни, не надо мне постоянно им в лицо тыкать! Какой идиот его придумал, ума не приложу…
– Идиот или нет – его приняли на уровне Минздрава Содружества, поэтому я обязан с ним считаться…
– Моральный Кодекс, мать его… – Баритон презрительно фыркнул. – Ведь были же времена, когда спасали всех. Когда жизнь ставилась выше инфантильных желаний недозрелого эмбриона личности. Гиппократ от ваших новых законов в гробу крутится со скоростью света.
– Я за это время мог пятерых на ноги поставить, а вместо этого трачу синтетику и регенераты на самоубийцу. Которая вообще, возможно, никогда не выйдет из комы! Имейте в виду, если мне сверху «прилетит», я обязательно напишу рапорт!
– Пишите, пишите. В конце концов, вы главврач, и писать – это ваша работа. Но если отключите её от аппарата – я позабочусь о том, чтобы от вашей карьеры камня на камне не осталось…
* * *
… Я приподняла уставшие веки и огляделась – всё та же монотонная серая мгла за широким панорамным окном, тот же высокий потолок и всё те же снующие взад-вперёд тени без лиц. Одни застыли, вросли в сиденья, другие – плыли над полом по своим неведомым делам, появляясь из коридоров, исчезая в дверях, пролетая мимо и обдавая меня холодком потревоженного безвкусного, пресного и пустого воздуха. Мой рейс снова задерживался, в который уже раз, и я коротала время в большом зале ожидания с высоким потолком. Сколько мне ещё ждать, а главное – чего? Почему я всё ещё здесь? Почему рядом нет Марка? Неужели он меня не дождался?
… – Кажется, проснулась! Лиза, Лизонька, милая моя! – лепетал забытый, но до боли родной женский голос, принадлежавший серому сгустку тумана, парившему в воздухе над сиденьем рядом со мной. – Как же я волновалась, доченька!
Мама?! Что ты здесь делаешь? И почему я не вижу твоего лица?
Тень приблизилась, словно бы прижалась ко мне, но я ничего не ощутила. Абсолютно ничего. Пустота. Рядом возникла ещё одна тень, молчаливая, тёмная. Это, наверное, отец. Я выдавила из себя загробный свистящий вздох:
– Мам, пап, я не чувствую тела…
– Так всегда бывает поначалу, когда ищешь то, чего больше нет. Ты скоро привыкнешь. Главное, что мы наконец вместе! Мы наконец тебя нашли!
Отец подал голос:
– Лиза, мы очень скучали по тебе. Мы очень ждали тебя, и наконец дождались. Ты готова отправиться с нами домой? – спросил он, и, не дождавшись ответа, потянул меня вперёд, к двери, которая то открывалась, пропуская тени сквозь себя, то со скрипом доводчика захлопывалась вновь.
Мы выплыли в тёмный коридор, и вокруг нас бесшумно скользили тени. Они обгоняли нас, исчезая впереди, проплывали прямо через мою бестелесность. Звуки замирали, становилось всё тише, лишь едва слышно шептали многочисленные голоса там, снаружи телескопического трапа, как будто тысячи и тысячи ртов прижались к тонким алюминиевым стенкам, и каждый монотонно, едва слышно, рассказывал свою собственную жизненную историю.
Откуда-то появился Джей – большой белый сенбернар, друг моего детства – и засеменил рядом. Он понимал, что здесь происходит, знал это место наизусть, он успел изучить каждый угол, обнюхать все серые тени и запомнить мельчайшие оттенки холода, который они источали. Я была спокойна, потому что Джей был спокоен. Он не даст меня в обиду, мы сядем в наш самолёт, и я наконец-то полечу домой…
Наша небольшая процессия приближалась к закрытой двери в конце коридора, как вдруг та с грохотом распахнулась, впуская невыносимо яркое сияние. Тени вокруг меня замерли, Джей оскалился и угрожающе зарычал. Не было никакого самолёта – на пороге чернел размытый человеческий силуэт, пылающий в потоке света. Такой одинокий, чужой и непривычный в этом месте, что шёпот миллиона губ смолк, а вокруг повисла гробовая тишина. Силуэт отчётливо и тихо – так тихо, что заложило уши, – провозгласил дребезжащим старческим голосом:
– Вы поспешили, её время не пришло.
Вдруг впервые с тех пор, как я сюда попала, я ощутила нечто помимо пустоты. Это были злость и раздражение, и я крикнула:
– Я хочу домой! Я устала! Не тебе решать, пришло моё время или нет!
– И не тебе! – прогрохотал голос, и порыв ледяного ветра ударил мне в лицо, разрывая в клочья и сдувая чужие тени вокруг меня, которые только что притворялись моими родителями; растворяя Джея, словно бледный утренний туман под лучами солнца. – Эта жизнь не принадлежит тебе!
– Отойди, дай мне дорогу! – воскликнула я. – Я так долго этого ждала! Я столько сделала, чтобы сюда попасть!
– Это правда, ты достаточно натворила, и многого уже не исправить, – с ноткой грусти сказал голос, и силуэт его обладателя сгорбился, став вдвое меньше и на сотню лет старше. – Но ты шла по ложному следу, тебя обманули. Здесь… – Он неопределённо махнул рукой. – Ничего нет. И начатый тобой путь далёк от завершения. Пока есть хоть малейшая возможность, пока в тебе теплится жизнь, ты будешь идти, хочешь ты того или нет. И ты пройдёшь эту дорогу до конца!
Дверь с грохотом захлопнулась, тёмный коридор стал сужаться, увлекая меня в бездну…
… «Прикосновение… Тебе больше не нужно это… Теперь ты увидишь…» – мой собственный голос шептал в голове с удивительной отчётливостью, заполняя собой самые укромные уголки сознания.
Тьма расступалась, и я очутилась в смутно знакомом месте. Стены едва освещённой комнаты тускло поблёскивали, блики лампы выхватывали небольшую картину с изображённым на ней зелёным лугом. Будто со дна колодца, я смотрела на незнакомый мир сквозь чужие глаза, блуждающие от стены к стене. Вот стальная тумбочка, прикрученная к полу, на которой возвышались пара толстых фолиантов и приглушённая светодиодная лампа. Я вдруг узнала это место – одна из кают «Виатора». Мелькнуло изголовье заправленной кровати…
В отдалении раздался металлический удар, затем ещё один, что-то пронзительно зажужжало. Взгляд заметался, я увидела корабельный пол с прикроватным ковриком, стало темно. Сбоку появилась дверь и бесшумно отъехала в сторону, в комнату просеменили чьи-то ноги в аккуратных старомодных башмаках, и дребезжащий голос взволнованно затараторил:
… – Нет времени! Его зовут Владимир Агапов, профессор астрофизики, Москва. Найдите его, он вам поможет… Я отключаюсь. Поспешите! – Секунду помедлив, старик вполголоса позвал: – Томас! Томас, ты здесь?!
Где-то зубодробительно скрежетал металл, слышался лязг. Передо мной появилось хмурое морщинистое лицо с аккуратной бородкой. Профессор Мэттлок смотрел мне прямо в глаза.
– Нам грозит большая беда. Ты знаешь, что делать, Томас…
Ослепительная вспышка, словно раскалённый клинок, вонзилась в моё естество…
Глава II. Каптейн
… В небольшой, но довольно уютной каюте «Виатора» царил полумрак. Ровно и успокаивающе гудел двигатель, шум которого за эти сутки стал привычен, будто всегда был частью моей жизни, но я чувствовала здесь себя гостьей, и виной тому была разлапистая пальма в массивном вазоне прямо перед прямоугольным обзорным окном. Она давно занимала эту каюту, составляя в путешествиях компанию дяде Ване, одинокому старику в механическом теле, который намедни взялся помочь мне в том, чтобы перебраться с Пироса на Каптейн.
Пальма возвышалась надо мною, раскинув в стороны свои острые листья, раздувшись под самой крышей каюты, словно невообразимая зелёная паутина, подсвеченная снизу ультрафиолетовой лампой. Она мерно покачивалась и поскрипывала, намереваясь наброситься на меня, незваную гостью в её каюте, схватить своими листьями и душить, душить…
Поэтому, находясь с ней рядом, я была начеку. Краем глаза периодически поглядывая на пальму, я лежала на заправленной корабельной койке и почёсывала след от универсальной прививки ПК-18 под ключицей. Вакцинацию проходили все отбывающие на Каптейн, что я сделала вполне легально и по всем правилам. В очередной раз повторив про себя заученные номера радиочастот для связи с кораблём, которые мне продиктовал дядя Ваня, я перечитывала кем-то – наверное, Рамоном – оставленную мне в больнице Ла Кахеты книгу.
«… Знаешь, – сказал он, – в известном смысле предки всегда богаче потомков. Богаче мечтой. Предки мечтают о том, что для потомков рутина. Ах, Шейла, какая это была мечта – достигнуть звёзд! Мы всё отдавали за эту мечту. А вы летаете к звёздам, как мы к маме на летние каникулы. Бедные вы, бедные!..»
Не потому ли людей всегда так манили звёзды, что они были недосягаемы? Не потому ли, что всегда были той самой первой, детской заветной мечтой, и одновременно – последней? Которая только и оставалась у взрослых уже людей, когда исчезало, рассыпалось в прах под гнётом рутины и разочарований всё остальное. Человек, лишённый всего, поднимал голову и видел их – непомерно далёкие сигнальные огни других миров, дающие надежду на перемены к лучшему. Подняв голову к небесам, человек после очередного падения вставал и шёл дальше…
Но когда человек получил возможность прикоснуться к этим переменам, он разменял мечту, поставив её себе на службу, и перестал волноваться за будущее Земли, отвязав от неё собственное будущее. Так это было, когда наконец-то синим пламенем вспыхнули самые первые Врата, открывшие людям путь к системе Луман. Целый месяц ликований, веселья, объятий и поцелуев – когда все люди истерзанной конфликтами планеты Земля позабыли о разногласиях, дотянувшись наконец до своей мечты, ощутив её близость как никогда ранее.
Человечество разбрасывало семена, и они прорастали – на Кенгено хлынул целый поток людей, мощная и организованная лавина, которая при поддержке государств обрела строгий технократический облик. Миграция была стройна, выверена и распланирована до мелочей, массовое строительство школ, больниц, заводов и инфраструктуры чем-то напоминало ставшее уже легендами советское обустройство своих периферийных республик, когда в первой половине двадцатого века встала задача поднять их до уровня центра.
Созданное с нуля Министерство Колонизации организованно набирало специалистов самых разных профессий – от школьных учителей до архитекторов, от механизаторов до нейрохирургов, и на контрактной основе отправляло их покорять новый дружелюбный мир, помогать жителям Новой Земли обустраиваться и удобрять почву для развития взаимовыгодных экономических отношений со Старой Землёй…
Звезда Каптейн стала второй после Лумана. К её орбите, на землеподобную планету отправлялись те, кто жаждал свободы от замшелых, забронзовевших порядков в человеческих муравейниках Земли, ожидая неизбежного переноса её пороков на Кенгено – это был лишь вопрос времени, и самые прозорливые знали, что Министерство отслужит свою службу и уступит место зубастому капиталу, который в итоге и станет пожинать плоды совместного труда человечества. Так уже не раз было в истории.
Каптейн-4 – вольная земля, пасмурная, влажная и изобильная – дала людям возможность начать всё с нуля и попробовать создать новое общество, основанное на свободе и равноправии. А свобода и равноправие же, основанные на самоуправлении, явили оборотную сторону медали – на Каптейн устремились потоки людей с изнанки общества: те, кто был не очень-то в ладах с законом – преступники, контрабандисты, наркоторговцы, религиозные радикалы и, как показала практика, маньяки всех мастей и расцветок…
Вялотекущая гражданская война здесь началась вскоре после того, как Конфедерация попыталась распространить на Каптейне свои законы и порядки. Сначала власти решили взять под контроль владение оружием – не получилось. Было уже слишком поздно, пущенные изначально на самотёк процессы приобрели угрожающие масштабы, хорошо вооружённое население, которое и ранее не прочь было пострелять друг в друга, гнуло свою линию и просто плевало на любые попытки насаждать власть. Вооружённый гражданин не хотел остаться без средств защиты от вооружённого грабителя. Жители одной общины не желали оставаться безоружными, пока другая община смазывает собственные пушки, чтобы осуществить право сильного.
Через некоторое время на Каптейн прибыли наёмные полицейские отряды с Земли, которые были встречены в штыки уже всерьёз. Поначалу бравые и уверенные рейды по посёлкам и городкам с целью конфискации всевозможного оружия проходили успешно, а потом люди стали готовиться. «Уши» у местных были повсюду, и когда подразделения полиции проводили очередной рейд – новоиспечённые аборигены просто пережидали в лесах и на болотах.
Множились схроны с оружием, кое-кто уходил в бега насовсем, а потом полицейских стали попросту отстреливать. Сначала робко, затем всё уверенней, в городах и на дорогах, и в итоге местные сорвиголовы совсем обнаглели и стали организовывать атаки на святая святых Конфедерации – относительно защищённые «внешние» городки, через которые шло авиаснабжение колонии…
Много лет спустя, когда самые первые жилые модули спускались к поверхности Джангалы сквозь её плотную атмосферу, в числе первых на фронтир для формирования местной, но подотчётной центральным властям полиции прибыли именно шерифы, набранные из числа сотрудников силовых ведомств Конфедерации. Правительство Сектора решило не повторять былых ошибок…
Небольшие «внешние» городки Конфедерации на Каптейне были укреплены рвами, колючкой и окружены заборами, полицейские участки превратились в настоящие крепости, ставшие базами для рутинных точечных вылазок, а подведомственные учреждения обросли стенами с вышками. К тому времени преступность за пределами охраняемых территорий цвела махровым цветом. Тридцать «зелёных зон», в числе которых была и стотысячная столица Комендатуры, оставались оазисами порядка в этом злобном зубастом мире.
Когда не справляется полиция, единственным козырем властей остаётся армия, и этот козырь в конце концов тоже выложили на стол. Военные просто вытесняли местных с прилегающих к «внешним» городам территорий, отодвигая их в глубь лесов, разворачивая на границах «зелёных» зон базы и блокпосты, однако ситуация в корне не менялась – на Каптейн со всех уголков Сектора всё также текло разносортное отребье, незаконно прибывая в межпланетных кораблях транспортных компаний, частников, полувоенной Ассоциации Вольных Пилотов, а то и самого Космофлота – ведь даже с одного космомигранта можно было состричь весьма крупную сумму денег. Оружия же меньше не становилось – его с огромным удовольствием всем сторонам конфликта поставляли крупные корпорации, потому что для них не было ничего более священного, чем прибыль…
* * *
Гермостворка окна выбралась из паза и с жужжанием лениво поползла вниз. «Виатор» задрожал, затрясся. Сначала едва слышно, потом всё отчётливей затрещал сгоравший снаружи воздух – объятый огненным куполом, корабль входил в атмосферу. Я вскочила с койки, выбралась в коридор и прошла в кабину. Дядя Ваня привычно располагался в самом её центре, следя за всеми приборами и индикаторами одновременно.
За обтекателем раскинулось сине-зелёное полотно планеты. Справа её озёра самых разных форм отражали, выбрасывали обратно в космос солнечные лучи, а слева поверхность ровным серым покрывалом застилала плотная облачная завеса, сквозь которую, словно быстрые водомерки, пробегали фиолетовые вспышки молний.
Каптейн ждал. Нахмурившись в своей обычной манере, он подбоченился, подозрительно прищурился и ждал меня.
– Скоро мы приземлимся в Новом Роттердаме, – нарушил молчание дядя Ваня. – Там у меня есть надёжный человек во внутреннем контроле, он поможет тебе с разрешением на выход за территорию. Его зовут Ирвин Клэйуотер. Как только окажешься в городе, тебе нужно будет его найти. Скажешь, что от дяди Вани, он в курсе. Имей в виду, Лиза, я не смогу покинуть корабль. Там, внизу ты будешь одна.
– Достаточно того, что ты помог мне добраться… Снова. Самое время оценить ироничность ситуации.
– Нет ничего лучше, чем возвращаться туда, где ничего не изменилось, чтобы понять, как изменился ты сам, – прожужжал дядя Ваня.
– Нет, пожалуй, я не вернулась. Четыре года назад я улетела отсюда с Марком навсегда, а вместо меня теперь возвращается другая, – отстранённо произнесла я и стряхнула с себя задумчивость. – Ладно, проехали. Есть что-то ещё, что мне следует знать?
– Всегда будь начеку. Во внутренних землях Каптейна не стоит ловить ворон и слишком долго смотреть кому-то в глаза.
– Прямо как диким зверям.
– Прямо как диким зверям. Некоторые из местных намного хуже диких зверей. Уж тебе ли не знать…
* * *
«Виатор» опустился на бетонную площадку и грузно припал на лапы. Двигатели с облегчением выдохнули, расслабились, получив передышку, гул стал таять, перешёл в свист, а после – совсем затих. Люк распахнулся, трап сполз вниз, и мне в нос ударил давно забытый, но до боли знакомый влажный запах тумана, оттенённый горьким авиационным выхлопом. Сжимая в руках пот?ртый коричневый рюкзак со сменными вещами и небольшим запасом еды, я спустилась на твёрдую землю и тут же лицом к лицу встретилась с хмурым человеком в тёмно-зелёной форме. Поодаль стояла лёгкая шестиколёсная бронемашина пограничной службы, с её крыши в небо смотрел ствол электромагнитного бластера, а прямо надо мной, жужжа, висел небольшой дрон и внимательно изучал меня глазком камеры, фиксируя всё происходящее.
– Ваши документы, – бесцветным голосом попросил мужчина и протянул руку.
Я достала заранее заготовленный паспорт на чужое имя. Пограничник внимательно осмотрел документ, потом меня, затем – снова документ, после чего заметил:
– Госпожа Рейнгольд, не очень удачный выбор для первого межпланетного путешествия, особенно с учётом вашего юного возраста. Здесь всё совсем иначе, нежели на Пиросе, поэтому будьте предельно внимательны и беспрекословно следуйте инструкциям должностных лиц.
В его зрачке коротко мигнул фотомодуль. Он отдал мне документ, бегло оглядел корабль и сообщил в переговорное устройство:
– Анна Рейнгольд, девятнадцать лет, прибытие на транспорте класса «Церамбика», бортовой номер четыреста одиннадцать… Да, Пирос… Уже проверили? Курьерская почта? Хорошо… Что по владельцу судна?
Сверху, почти на расстоянии вытянутой руки, с рокотом и треском пронеслась чёрная молния военного корабля и тут же скрылась за лесополосой. У меня заложило уши, а порыв ветра чуть не вырвал из рук драгоценную ламинированную карточку, которая обеспечивала моё прикрытие. Чиновник и вовсе не обратил на корабль никакого внимания и продолжал что-то выяснять у коммуникатора:
… – Самый настоящий робот, говоришь? В таком случае, ему в город вход заказан, придётся свой металлолом мариновать на корабле…
Обернувшись, он кивнул головой, висящий над нами дрон вильнул в сторону и скрылся в неизвестном направлении. Мужчина повернулся ко мне и сообщил, указав рукой в сторону двухэтажного терминала цвета хаки:
– Регистрация там, пройдёте через вторые ворота. За разметку не заходить, на площадках – не мешаться. На территории периметра оружием пользоваться запрещено, за этим следят автоматические системы. Вопросы есть?
Я отрицательно помотала головой, мужчина кивнул – на этот раз мне – и зашагал к броневику. Через полминуты машина уже ползла мимо высаженных вдоль терминала деревьев в сторону шлагбаума, который отделял гражданскую часть космодрома от военной. Шлагбаум поднялся, машина устремилась в дальний угол поля, к стоявшему на разгрузке среднему линейнику, из чрева которого погрузчик вывозил ящики и коробки и складывал их ровными рядами вдоль платформы.
Там же, за сетчатым забором, на почерневших от гари площадках стройной шеренгой стояли СВВП – истребители вертикального взлёта и посадки. Полдюжины боевых машин были выкрашены в серо-зелёный камуфляж и терпеливо ожидали своего часа, словно хищные жгутоногие фрины, застывшие перед смертоносным прыжком на жертву…
Я пошла в сторону терминала вдоль жёлтой разметки, аккуратно обходя большие, очерченные толстыми красными линиями прямоугольники посадочных площадок. Периметр лётного поля был опоясан высоким забором – почти таким же, как вокруг моего старого интерната, – а по углам его в небо вздымались вышки с красными сигнальными огнями на вершинах. Выделенная под военную часть площадь раза в четыре превышала гражданскую, и было вполне очевидно – за все эти годы Каптейн так и не стал туристической Меккой. Или, быть может, это я попала сюда в межсезонье…
Внутри терминала всё было по-военному строго. Среди бежевых стен, на которых красовались яркие боевые плакаты, лениво, будто бы в полудрёме, туда-сюда ходили редкие люди в форме. Они носили какие-то бумаги, коробки, планшеты, натыкались друг на друга в холле, чтобы постоять и тихо обсудить что-то, а затем двигались дальше.
Пол под ногами задрожал, задребезжали стёкла, и я увидела, как на площадку рядом с «Виатором» опускается ещё одна летающая машина – приземистая и остроносая. Явно чартер одной из самых дорогих моделей – слишком сильно его агрессивные рубленые линии и матово-чёрные грани контрастировали с округлым и каким-то домашним «Виатором», стоявшим поодаль. Резко и громко из репродуктора под потолком раздался голос:
– Новоприбывшим предписано пройти через сканер и проследовать к стойке регистрации, окно номер один.
Оглядевшись по сторонам, я увидела окно номер один – остеклённую конторку с узкой щелью для документов. Внутри конторки сидел дешёвый андроид, выполненный в виде молодой девушки, пластиковое лицо которой не выражало никаких эмоций. Гладкие и какие-то восковые чёрные волосы представляли из себя аккуратное каре, а строгая офицерская форма сидела на андроиде идеально.
Я приблизилась, и лицо робота растянулось в формальной резиновой улыбке.
– Ваши документы, пожалуйста, – бесцветно попросил механизм.
Я сунула в щель паспорт и карту гипертрансфера, удостоверяющую моё право пользоваться Вратами в качестве пассажира; лицензию на оружие и паспорт на пистолет, который в разобранном виде лежал у меня в рюкзаке.
– Цель прибытия в Новый Роттердам?
– Курьерская доставка коммерческой информации, – максимально небрежно ответила я.
– Планируемое время пребывания?
– Неизвестно.
– Имеются ли родственные связи с резидентом Каптейна?
– Нет.
– Ваши импланты зарегистрированы на имя Анны Рейнгольд. Анализ ответов… Результат: ответы достоверные. Просьба установить трек-программу в память микрокомпьютера. Пожалуйста, подключите устройство сопряжения к нейроинтерфейсу.
Через щель просунулся манипулятор с катушкой. Я взялась за пластик, отмотала эластичный кабель с катушки и примагнитила метку к нейру. По сетчатке пронеслись цифры загрузки, и через несколько секунд трекер был установлен. Задача усложнялась – теперь официальные власти были в курсе всех моих передвижений. Катушка щёлкнула и смотала кабель, а манипулятор задвинулся обратно в кабинку. Робот с наигранной приветливостью произнёс:
– Добро пожаловать на Каптейн!
Заметив краем глаза тень, я рефлекторно обернулась – позади меня терпеливо ждал своей очереди худощавый мужчина в чёрном костюме, очевидно, только что прибывший на чартере. Острые черты лица, синевато-бледная, полупрозрачная кожа, аккуратная причёска бобриком, синий галстук на белой рубашке под тщательно выглаженным пиджаком и старомодный кейс в руке – прямо-таки хрестоматийный образ конторского чиновника. Сопровождающих не было, странный мужчина был один.
Я посторонилась, и он подошёл к кабинке, смерив меня пустым взглядом затемнённых стёкол солнцезащитных очков. Почему-то от этого взгляда по спине моей галопом поскакали мурашки, и я заторопилась в сторону выхода. За спиной раздалось синтетическое:
– Ваши документы, пожалуйста…
Я же миновала ещё одну рамку и двинулась к выходу из терминала. Раздвижные двери открылись, а затем сомкнулись за моей спиной, и передо мной предстал Новый Роттердам во всей его ржавой и влажной красе…
Глава III. Пробуждение
… Возникло ощущение. Завелась, затарахтела, зачадила выхлопом нейронных цепочек обременённая телом машина разума. Она жаждала идти по пустыне, по заснеженным полям, сквозь горные перевалы. Она отчаянно цеплялась за жизнь и не хотела гаснуть, выключаться…
Рассудок вернулся ко мне, и я открыла глаза. Не было ни катера, ни каталки, ни таинственного чёрного силуэта в ослепляющем пятне света – только серые стены, тускло подсвеченные люминесцентными лампами. Стены были плоские, будто нарисованные на бумажном листе, и сперва я не поняла – почему. Поочерёдно закрывая и открывая глаза, я обнаружила, что видит лишь один. Неужели я наполовину ослепла?
Сил моего тела хватило только на то, чтобы слегка повернуть голову. Рядом с койкой стоял внушительного вида агрегат, дюжиной трубок пробиравшийся куда-то под укрывающее меня одеяло. В трёх метрах, наполовину скрытая за ширмой, обнаружилась ещё одна койка. На ней кто-то тихо и недвижимо лежал – я видела лишь пару неподвижных ног, очерченных белоснежной простынёй.
Вдруг что-то тихонько запиликало, и в комнату вошла медсестра, а следом за ней – немолодой уже усатый мужчина. Внешность его была благородна, а из-под соболиных бровей цепко и пронзительно смотрели какие-то чрезвычайно грустные глаза. Похоже, эти глаза за свою жизнь насмотрелись на всякое – и теперь, прошитые красными прожилками и выдающие хронический недосып, они пристально изучали меня. Одет мужчина был в идеально подогнанный серый костюм – изрядно, впрочем, помятый, как и его усталое лицо.
– Дайте нам десять минут, пожалуйста, – тихим баритоном попросил он медсестру.
Та кивнула и вышла в коридор, затворив за собой дверь. Мужчина приблизился, ловким движением подтянул к койке небольшой белый табурет, уселся на него и сложил руки. Некоторое время он оценивающе разглядывал меня, и наконец нарушил молчание:
– Как я могу к вам обращаться?
Действительно, как? Моё имя… Я не помню его. Неужели я его забыла?!
– Я… Не знаю. Не помню, – едва слышно просипела я.
– Это ваши документы?
Он вынул из-за пазухи и положил передо мной удостоверение офицера полиции Каптейна на имя Элизабет Стилл. Глядя единственным глазом на фотографию, я силилась вспомнить изображённую на ней девушку с тёмными волосами. «Лиза, Лизонька, милая моя…» – свистела у меня в голове тень с серым лицом… Да, меня зовут Лиза! Но как я оказалась здесь?! И что со мной произошло?
– Я частично ослепла? – спросила я. – Ничего не вижу одним глазом.
– Не знаю, что с вашим глазом, но вот голова ваша перебинтована профессионально. – Мужчина невозмутимо поправил усы, вздохнул и продолжил: – Вы находитесь в больнице. Сейчас третье января, вечер. Вы пытались застрелиться в поезде Шанхай – Турку.
– Застрелиться? Зачем мне это? – спросила я, впрочем, мало удивившись – подобные мысли посещали меня с завидной регулярностью.
– В поезде произошёл инцидент с пальбой. Ваш попутчик убит, погиб также проводник вагона и двое случайных пассажиров. Вас нашли в коридоре напротив вашего купе…
Меня вдруг словно обухом по макушке ударило, и сквозь пульс, отдававшийся болью в черепе, на поверхность памяти начали всплывать и бешено крутиться обрывки недавних событий вперемежку с образами из видений. Как за верёвку, я мысленно ухватилась за всё отчётливей проступавший перед глазами последний бредовый образ – выстрел, который должен был оборвать мою жизнь, но не сделал этого. Одну за другой я вытягивала реминисценции из глубин сознания, словно звенья цепи. Несущийся сквозь тьму поезд. Гостиница. Космический корабль в лесной глуши. Дядя Ваня и неудавшееся ограбление века…
Я вспоминала, но воспоминания были тусклыми, будто это происходило не со мной…
– На этом документе ваше имя? – спросил незнакомец, выдёргивая меня из крутого пике в глубины памяти.
– Да. Меня зовут Элизабет, – сообщила я полуправду.
Мужчина удовлетворённо кивнул и придвинулся ближе.
– Элизабет… Я хочу знать, как вы оказались в этой ситуации. Постарайтесь отвечать предельно честно, потому что без взаимного доверия у нас с вами ничего не выйдет. Эти документы – ваши?
– Мои.
– Как вы попали на Землю?
– Меня командировали в рамках расследования налёта на орбитальный музей в Джангале… – Я поморщилась, с трудом пытаясь вспомнить подробности – мешала тупая боль, медленно сковывающая всё тело. – И последовавшего налёта на институт в Новосибирске.
– Могу я увидеть какой-то документ? Копию распоряжения, служебное задание, удостоверение…
– Нет, всё осталось в украденной сумке.
– Что ещё было в сумке?
– Мои личные вещи. Одежда, средства гигиены…
– Кем вам приходится погибший попутчик, который ехал с вами в купе? – спросил мужчина и уставился на меня в упор.
Погибший? Мёртвый мужчина, полусидящий на койке с пистолетом в сжатой мёртвой ладони… Марк… К горлу подступил ком. Изо всех сил стараясь сохранять самообладание, я дрожащим голосом ответила:
– Коллегой… И другом.
– У вас есть предположение, почему всё это случилось? Это чей-то заказ? Или случайная стычка с бандитами?
– Понятия не имею… Наверное, всё это просто случайность, – промямлила я, едва выговаривая слова, не заботясь уже о том, как стремительно рушится моя легенда. – Неужели Марк мёртв? Этого же не может быть…
Я всё ещё не могла осознать этот факт. Марк был – и теперь его нет. Дико, совершенно дико – вот был в моей жизни человек, был немалой её частью, а теперь его не существует…
Полицейский в штатском вздохнул, поднялся и подошёл к окну. Некоторое время он стоял, сцепив перед собой руки, и о чём-то думал.
– Мы изучили записи с камер видеонаблюдения, – сообщил он наконец. – Похоже, убийца действовал в одиночку. Он… Она была высажена на крышу вагона с неустановленного летательного аппарата, проникла внутрь и учинила разбой, забрала вашу сумку и покинула поезд тем же путём – через крышу. Помимо вашего коллеги погиб также проводник вагона и двое пассажиров. Ваши действия квалифицируются как самооборона, но причинённый подвижному составу ущерб – а именно, замену герметичного стекла в двери – придётся скомпенсировать. А также – заплатить за медицинское обслуживание… Я вижу, у вас есть вопросы. Задавайте.
– Где я нахожусь?
– Вы на Земле, в Содружестве, в городе Челябинск. Вас прооперировали, заменив ряд внутренних органов на синтетические. Голову тоже залатали – пуля прошла по касательной.
– Неужели Марка не спасли? – спросила я, лелея угасающую надежду.
– Нет. Сожалею. Кроме этого, есть и другие плохие новости. – Глаза офицера стали ещё грустнее, и он принялся лениво и устало загибать пальцы. – Вы не зарегистрировались по прибытии на Землю, тем самым нарушив миграционное законодательство. Следов официальной командировки нет – а значит, трансфер был нелегальным. Что касается вашей легенды… Офицеров планетарной полиции не командируют на другие планеты – этим занимается ведомство межпланетников. Кроме того, офицер полиции Элизабет Стилл несколько лет назад пропала без вести на Каптейне в ходе несения службы. Уже этого достаточно, чтобы сделать вывод о том, что вы не та, за кого себя выдаёте.
Он молчал, изучающе глядя на меня. Я тоже – мне просто нечего было сказать в ответ.
– Может статься, именно вы убили Элизабет Стилл. – Он многозначительно прищурился. – А затем присвоили себе её личность. Так или иначе, мы это выясним. И лично у меня есть основания полагать, что вы можете быть связаны с налётом на Институт – на записях фигурирует человек, весьма на вас похожий. Конечно, это может быть кто угодно… – Ироничная искра мелькнула в печальных глазах. – Но мы обязательно докопаемся до истины.
Он вновь замолчал.
– И что теперь будет? – сипло выдохнула я.
– Скоро вам принесут ужин, – просто сказал полицейский. – Остальное зависит от того, будете ли вы сотрудничать со следствием. Как только вы достаточно окрепнете, мы арестуем вас и прогоним через полиграф… Вообще, мы уже могли бы препроводить вас в спецучреждение – после операции вы перешагнули через пятидесятипроцентный барьер, а это означает запрет на появление в густонаселённых городах. Так уж вышло, что Челябинск – город именно такой, а вы уже не человек в полном смысле этого слова. – Он пожал плечами, взглянул на наручные часы и поднялся со стула. – Не буду вам больше надоедать. Отдыхайте и приходите в себя, и советую вспомнить все детали и мельчайшие подробности прошедших дней. И раз уж вы врали мне, постарайтесь не врать хотя бы следственной комиссии, которая очень скоро прибудет. Чистосердечное признание пойдёт вам только на пользу – особенно, когда вашу историю за вас расскажет детектор лжи…
Покинув палату, мужчина аккуратно прикрыл за собой дверь, а я осталась почти в одиночестве – лишь мой тихий сосед едва слышно посапывал, находясь, судя по всему, во сне или без сознания.
Короткая самодиагностика показала отсутствие одной руки и повреждения второй, однако биомеханика уцелевшей руки свои функции выполняла – согнув её в локте, я услышала позвякивание массивного наручника, которым была прикована к койке.
Ситуация была незавидной, и я лихорадочно пыталась переварить полученную от незнакомца в костюме информацию, уставившись невидящим взглядом в стену напротив. Неожиданно резко накатило осознание – всё это и вправду случилось именно со мной. Они ушли, и больше не вернутся – Марк погиб, дядя Ваня пропал, Мэттлока больше нет. Всё пропало, и теперь всё было напрасно…
Застоявшийся было в горле ком прорвался, хлынул наружу потоком слёз – я плакала навзрыд, не в силах остановиться. Повязка вокруг головы, закрывавшая один глаз, медленно пропитывалась влагой. Вскоре дверь отворилась, в палату вошла медсестра с небольшим подносом в руках, и тут же запричитала:
– Ой, ну что же вы, ну не надо так, не надо… Всё будет хорошо…
Она поставила поднос в ноги койки, наклонилась и принялась обтирать слёзы с моего лица. На подносе меж пластиковых столовых приборов возвышалась белая эмалированная тарелка с чем-то, напоминавшим кашу. В проёме двери стоял хмурый бритых здоровяк в штатском. Несмотря на напускную серьёзность, ему было неловко, и он испытал явное облегчение, когда я перестала рыдать, и теперь шмыгала носом, тупо глядя в тарелку с кашей.
Здоровяк приблизился и отстегнул наручник с моего запястья. Некоторое время постоял рядом, потом в нерешительности помялся у двери и пробубнил:
– Я скоро вернусь. Чтобы без глупостей, понятно? – С этими словами он вышел в коридор.
Переборов наконец приступ едкой горечи и тоски, я попыталась собраться с мыслями. Я в полной заднице, под присмотром полицейских в штатском. Тут всё ясно – вся прошедшая жизнь была перечёркнута жирным крестом. Но что-то было между нею и тем, где я оказалась. Я видела что-то. Нечто, что выбивалось из общей картины – нечто, подающее надежду.
Это были профессор Мэттлок и Томас, которых я каким-то образом застала в каюте. В последние минуты перед захватом корабля они посетили мой затуманенный разум, и теперь я пыталась понять – что это было? Картинка, выдуманная буйным подсознанием или сообщение от гусеницы-переростка? Почему именно сейчас, а не тогда, когда это произошло? Возможно, это было каким-то посланием? Сигналом о том, что Мэттлок выжил? А может быть… Может, это было напоминанием о том, что я должна встретиться с кем-то в Москве?
Владимир Агапов, – вспомнила я.
Это была попытка вырвать меня сюда, наружу, прочь от цепких лап смерти, вложить мне в руки цель, которая будет тянуть меня вперёд. И попытка весьма удачная – ведь я здесь…
Среди всего этого сумбура одно я понимала точно – если я хотела продолжать путь, нужно было приступать прямо сейчас, пока меня не увезли и не заперли под замок. Время уходило с каждой секундой, и медлить было нельзя.
Пища не лезла в горло, но я знала – надо было набраться сил, и поэтому кое-как запихнула в себя содержимое тарелки до последней ложки. Отставив поднос в сторону, я, насколько это было возможно, размяла онемевшие от трёхдневного бездействия мышцы тела и убедилась в том, что все конечности – за исключением оторванного предплечья – исправно работают.
Я осторожно приподняла одеяло и взглянула вниз, на живот – он был перебинтован после операции. Тело было усеяно иглами, от которых к капельницам тянулись тонкие трубочки. Стараясь дышать ровно и глубоко, одну за другой я стала аккуратно вынимать иголки катетеров. Управившись со всеми, я снова накрылась одеялом, закрыла глаза и застыла в ожидании.
Где-то за дверью слышались голоса, по коридору мимо палаты проехала каталка и протопали полдюжины башмаков. Снаружи, за окном яростно и протяжно вопили две кошки, готовясь сцепиться не на жизнь, а насмерть…
Приблизились тяжёлые шаги, голос снаружи спросил:
«Всё тихо?»
«Как в склепе. Вроде успокоилась», – ответил другой голос.
Я напряглась, буквально сжалась в комок, и когда дверь отворилась, а на пороге появился здоровяк в штатском, активировала кинетический усилитель на уцелевшей руке.
Мужчина закрыл дверь, достал наручники и неспешно подошёл к койке. Словно разжавшаяся пружина, я сделала молниеносное движение рукой куда-то в район его челюсти. Коротко ойкнув, полицейский обмяк и грузно сполз на пол. Глухой стук упавших на линолеум наручников, шелест простыни…
Откинув покрывало, я спустила ноги с кровати и принялась обшаривать помещение взглядом в поисках одежды. Есть! Бирюзовые больничные штаны и рубаха, сложенные на спинке стула в углу – лучше, чем ничего.
Я кое-как оделась одной рукой, косясь на входную дверь в ожидании, что в любой момент кто-нибудь войдёт в палату. За окном было темно, чуть в отдалении, примерно на моём уровне горели фонари уличного освещения – стояла глубокая ночь, что было как нельзя кстати. Выглянув через стекло, я прикинула расстояние до земли – метров десять. Палата находилась на четвёртом этаже, и я мысленно поблагодарила тех, кто определил меня именно сюда, а не выше. Прыжок этажа с девятого наверняка стал бы моим последним.
План побега был очевиден. Приподняв тело охранника, я принялась стягивать с него одежду. Пиджак, кобура с пистолетом, рубашка… Нужно было хоть как-то утеплиться, и теперь я, накинув на себя рубашку и пиджак на несколько размеров больше, выглядела невероятно нелепо. Сунув пистолет в карман, я распахнула окно в холод и выглянула вниз. Под стеной, вплотную к отмостке, возвышался небольшой сугроб, и мне вдруг пришёл в голову совершенно неуместный детский стишок:
Хорошо упасть в сугроб –
Шишку не набьёшь на лоб.
У сугроба все бока
Мягки, точно облака…
Мой лечащий врач не одобрил бы паркур прямиком с больничной койки, но выбора не было. Ну что ж, пора! Я встала на подоконник и сделала шаг вперёд – как раз в тот момент, когда позади скрипнула дверь, и чей-то голос удивлённо вопросил:
– Ты куда это собралась?!
Через секунду, поджав ноги, я провалилась в снег по пояс, а живот насквозь прошила резь – что-то внутри надорвалось и стало отчаянно пульсировать. У меня потемнело в глазах, и я застыла, силясь не завопить от боли.
– Какого хрена?! – послышался выкрик сверху. – А ну стоять! Стой, или я буду стрелять!
Не успев толком прийти в себя, я вскочила, пересекла небольшую подъездну?ю дорожку, окаймлявшую корпус, и, что было сил разгребая перед собой сугробы, ломилась мимо деревьев в сторону забора. Стрелять почему-то не стали, как и кричать – наверное, уже пустились в погоню.
Забор приближался. Над головой, в отдалении, проносились аэромобили, а сразу отовсюду, отдаваясь эхом от окружающих построек, раздавался гул автомобильных двигателей. С одной рукой перебраться через невысокую ограду оказалось чрезвычайно непросто, но через полминуты я очутилась у тихого неширокого проезда, по ту сторону которого редкими окнами светились шестиэтажные жилые дома.
Я не имела понятия, где нахожусь, но оставаться на виду было нельзя, поэтому перебежала через дорогу и быстро пошла дворами куда глаза глядят, стараясь двигаться в одном направлении. Боль усиливалась. Под больничной рубахой краснело расползавшееся по бинтам кровавое пятно – разошлись швы…
Вдоль домов во дворах дремали присыпанные снегом автомобили, тут и там между ними возвышались редкие громоздкие глайдеры состоятельных граждан. Пустые детские площадки, будто останки огромных древних животных, возникали из темноты заснеженными скелетами и исчезали где-то за спиной.
Проходя мимо одного из подъездов, я увидела на лавочке группу ночных гуляк. Трое ребят чуть постарше меня расположились с выпивкой и закуской, и при моём появлении замолкли. В тишине, нарушаемой отдалённым лаем собак, они вперили в меня взгляды – внешний вид мой, похоже, их несколько обескуражил. Краем глаза я заметила мелькающие синие отблески полицейской мигалки на стене дома. Я подошла к компании и тихо попросила:
– Спасите… Пустите в подъезд, а то они меня поймают – и тогда мне конец…
Я затравленно оглянулась – и тут с той стороны двора на придомовую дорожку вкатилась полицейская машина. Один из ребят встал.
– Пойдём, – сказал он и двинулся к двери в подъезд. Открыв её ключом, впустил меня в тёплый полумрак и я, тяжело дыша, прислонилась к стене.
Отсюда было слышен гул подъехавшей машины. Грубый голос спросил:
– Пацаны! Девчонку не видали? Не пробегала мимо? На ней пиджак и больничные штаны, голова перебинтована.
– Видели, вон туда пошла! Буквально минуту назад…
– Хорошо. А вы закругляйтесь с распитием. Через полчаса вернёмся и проверим – чтоб духу вашего здесь не было!
– Уже уходим!
Через несколько секунд гул двигателя стих, а спустя ещё какое-то время дверь в подъезд открылась, и давешний парень спросил:
– Слышь, ты как?
– Нормально, спасибо вам. Я пойду…
В тепле меня начинало морить, бинты всё сильнее пропитывались багрянцем. Я понимала – оставаться на месте было опасно, нужно было двигаться, и я, прижимая руку к животу, побрела мимо дома в сторону от больницы…
Вскоре безлюдный спальный район сменился ещё более дремучим частным сектором. В полутьме я различала коттеджи самых разнообразных форм и расцветок. Крыши были плоскими и двускатными, окна, некоторые из которых источали мягкий свет, были выполнены в виде всяческих геометрических фигур – здесь были и круги, и ромбы, и треугольники; вытянутых, продолговатых и волнистых очертаний. Буйная фантазия владельцев домов отражалась на их архитектуре, и единственным общим правилом, пожалуй, были прямоугольные двери.
Сжавшись в комок, я уже ощутимо замёрзла, но холод и разглядывание окружающих домов смягчали боль. Я остановилась на мгновение, обернулась – вдали, на фоне небольших коттеджей, над которыми к небу тянулись столбики печного дыма, возвышалась троица ярко освещённых высоких небоскрёбов, вершины которых исчезали в низких облаках. Между ними мухами сновали огоньки аэрокаров и гравилётов. Жизнь кипела в городе, стягиваясь туда с пустых и молчаливых окраин. Где-то там меня уже искали, и утром кто-то точно лишится погон за халатность…
* * *
Коттеджная застройка буквально оборвалась вместе с редкими фонарями, и я выбралась на просёлочную дорогу, меж деревьев уходящую в казавшиеся бескрайними поля. Небо было затянуто покрывалом облаков, в котором укрылась Луна, но отсветы белых сугробов позволяли ориентироваться в темноте. Я упрямо шла вперёд по колее, а в голову лезли воспоминания – ночная дорога от захваченного бандитами интерната, дикая усталость и исступление, толкающие меня вперёд… Всё это было целую вечность назад, и всё это повторяется снова…
Во тьме я различала ряд редких деревьев, лесополосой встававших между дорогой и прилегающим к ней полем. Вскоре деревья уступили место невысокому кривому забору, за которым в отдалении виднелся одинокий фонарь, выхватывающий из темноты торец деревянного, сбитого из брёвен дома. Окрест фонаря царила тьма – лишь где-то в отдалении в высоте перемещались едва различимые огоньки глайдеров, несущихся вдоль воздушной трассы.
Давно исчезнув из виду, город остался далеко позади. Я просто шла без малейшего понятия, куда, и сколько ещё мне придётся брести по холоду во тьме. Зубы сводило, живот рвала резь, а крупные капли крови падали с промокших бинтов на больничные штаны и в белый снег. Добравшись до занесённого снегом перекрёстка, я свернула с дороги и заковыляла в сторону одинокого фонаря.
Я прошла ещё два десятка шагов, когда последние силы покинули меня, и я рухнула на снег. Неподалёку тут же залаяла собака – настойчиво, громко. Ползти… Я ещё могу ползти… Кое-как поднявшись на четвереньки, я протащилась ещё несколько метров, улеглась прямо на снегу, свернулась калачиком и закрыла глаза.
Будь что будет. Я хотя бы попыталась…
Собака заливалась где-то впереди, ей вторила другая – побольше, судя по тембру лая. Раздался деревянный скрип, и низкий мужской голос грозно воскликнул:
– А ну тихо там! Рэкс, чего разбрехался?! Что там увидел?!
Приближающийся хруст тяжёлых ботинок по снегу… Собаки затихли. Прямо надо мной громыхнуло:
– Эй, ты чего тут разлеглась? Ты ранена? А ну давай-ка в дом…
Сильные руки подняли меня и потянули в сторону тусклого фонарного пятна. Бородатый мужичок в камуфляжном ватнике, перекинув мою руку через своё плечо, недовольно ворчал:
– Давай же, двигай… Шевели ногами, молодёжь! Я что, на себе тебя буду тащить?
Мы кое-как взобрались по крылечным ступеням и вошли в помещение – в повеявшее ароматом горящей древесины тепло, под свет бьющей через закрытые веки лампы. Пол поскрипывал под ногами, а я, пребывая в полусне, всё ещё висела на плече незнакомца, удерживаемая лишь его волей. Послышался взволнованный женский голос:
– Федя, кто это? С неё кровь льётся… Ох, что за напасть… Иди, укладывай её на диван, я схожу за аптечкой… Что за напасть-то среди ночи… Надо звонить в полицию.
– Не надо, Катерина, погоди пока. Успеется ещё полицию вызвать, сначала её подлатать надо…
Меня опустили на мягкую поверхность, в которой я тут же начала тонуть, погружаясь в дрёму. Ватное тело наполнялось лёгкостью, и мне чудилось, будто я отделяюсь от него и лечу куда-то вверх… Снова покидаю бренное тело? Может, в этот раз всё наконец закончится, и я отправлюсь следом за Марком?
Вдалеке раздавались голоса:
– Уже размотал? Вот, держи.
– Нужна твоя помощь, Катюша. Зажми вот тут… Сильнее прижимай! Прижимай, говорю… Беда, придётся подшивать… Надеюсь, внутри всё не так плохо, как снаружи… Прикрой ей рот, и держи крепче, чтоб детей не разбудила. Сейчас буду вводить иглу…
Чья-то ладонь зажала мне рот, и тут же адская боль пронзила низ живота. Я приглушённо закричала и потеряла сознание от болевого шока…
* * *
… «Лучше всего ешь тогда, когда не думаешь о закуске, и лучше всего пьёшь, когда не ждёшь другого питья: чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам».
Сократ знал толк в людях, и с тех древних пор они ничуть не изменились. Открыть в себе нечто, что позволило бы пренебречь славой, богатством и прочими неизменными атрибутами «успешного человека», словно мелочами жизни, было доступно каждому – и одновременно уделом немногих.
Каждый ли человек встаёт перед чертой, когда на ум невольно приходит вопрос: а что заберу я с собой на тот свет? Каждый ли находит верный ответ? Не деньги, славу или почёт. И даже не друзей и врагов, а только воспоминания. Именно они останутся, когда всё остальное перестанет иметь значение. Тёплая радость от пережитых ярких впечатлений, горечь упущенных возможностей и вязкая печаль в наказание за совершённые проступки – это та самая последняя и уникальная печать, которая ляжет на мой билет, когда я перешагну через борт лодки Харона…
Я пошевелилась. Было тепло и мягко, шерстяной плед согревал, а хрустящая накрахмаленная подушка, словно облако, окутывала мой затылок.
– Пришла в себя? – раздался рядом голос. – На вот, попей…
Открыв глаза, я обнаружила стоящего надо мной вчерашнего мужичка. Приняв из его рук стакан с водой, я осушила его в три глотка. Мужчина опустился в кресло в паре метров от меня и уложил себе на колени электростатический бластер. Похлопав ладонью по прикладу, с ленцой протянул:
– Ты не смотри так, это мера предосторожности. Не каждый день ко мне захаживает беглый перебинтованный с ног до головы мех с пистолетом в кармане, поэтому, сама понимаешь, я готов к чему угодно. И не нужно проверять мою готовность, договорились?
Я попыталась прикинуть, сколько времени прошло с момента стычки в поезде, и не смогла.
– Какой сегодня день? – спросила я.
– Пятое января, десять утра. В иной ситуации я бы и спрашивать не стал, но… Скорую вызвать?
Я рефлекторно дёрнулась, резкая боль пробила живот.
– Чёрт, как же… Не надо скорую…
– Я так и думал, и супругу осадил. Уж больно ей хотелось тебя сдать кому-нибудь…
Хорошее начало года – почти неделя, безвылазно проведённая в койке – то в одной, то в другой. Не пора ли озаботиться страховкой с повышенным лимитом выплат? И что же будет дальше? Всё уже пошло под откос, и единственное, что меня до сих пор удивляло – почему я всё ещё жива?
– Помни, незнакомка – ты у меня в долгу, – сказал мужчина. – Я могу рассчитывать на то, что с твоей стороны не будет глупостей?
– Можете, я не доставлю проблем. Мне уже как-то не до этого. И спасибо, – нехотя выдавила я из себя. – Спасибо, что не дали погибнуть. Меня зовут Лиза.
– Я – Фёдор. С твоего позволения, мне нужно отлучиться, а ты располагайся, чувствуй себя как дома. Вот, сахар тебе сейчас не повредит.
С этими словами он протянул руку к журнальному столику и пододвинул ко мне вазу с какими-то сладостями. Затем поднялся, приставил бластер к подлокотнику кресла и вышел из помещения.
Вот так просто? Он же сказал, что не доверяет мне, и тут же бросил своё оружие и ушёл? А если я встану, возьму ствол и поджарю его вместе с семьёй? Я пыталась сообразить, что в голове у этого человека, и не могла, но он, похоже, за эти минуты успел прочесть меня, как книгу, и понять, что я не представляю угрозы. Меня ищут, и мне некуда податься, поэтому его дом стал моим временным убежищем. Кто будет гадить в приюте? Уж точно не я.
Тем временем я огляделась. Я словно оказалась в сказочной избушке на курьих ножках – вокруг бревенчатые стены, над головой высокий потолок. Просторное помещение – судя по всему, гостиная – было украшено различными диковинками: на стенах висели вытянутые деревянные маски, от которых веяло первобытными обрядами и ароматами шаманских трав; в массивных деревянных рамах красовались необыкновенные пейзажи, а в стене напротив меня угольками потрескивал камин. Над камином же возвышалась голова оленя с огромными ветвистыми рогами, а под головой, на каминной полке, лежал начищенный до блеска шлем астропехоты – дикий и неуместный в этой деревенской, архаичной обстановке. Идеально отполированная зеркальная поверхность поликарбонатного визора причудливо искажала выпуклое отражение комнаты.
Я села на кровати и сделала движение, попытавшись встать. Сил хватило впритык, закружилась голова, и мне пришлось ухватиться за подлокотник. Постояв немного, привыкая к вертикальному положению, я осторожно проковыляла к шлему и взглянула в отражение. Заострённый нос, бледные впалые щёки, перемотанная свежими бинтами голова – открытый её участок был покрыт лишь короткой тёмной щетиной, которая успела вырасти за эти дни после того, как в больнице меня обрили наголо. Красные глаза пустой оболочки, оставшейся от человека, смотрели из бездонных глазных впадин, а из короткого рукава больничного халата нелепо свисал обрубок руки.
«Да уж, потрепала тебя судьба, сестрёнка», – подумала я.
Снаружи, из кухни, вкусно пахну?ло чем-то жареным, и мне вдруг очень захотелось есть. Вернувшись на диван, я присела и сгребла из вазы целую горсть пряников и конфет. Так я и сидела, жуя и давясь всухомятку, и глядела на завораживающие алые перемигивания догоравших угольков в топке камина.
Через некоторое время вернулся Фёдор, скрипнул задвижкой, бросил в огонь полено, а затем рухнул в кресло напротив меня. Почесал бороду с проседью, потёр наколку на тыльной стороне ладони, нахмурил обветренный морщинистый лоб и сказал:
– Полежи-ка лучше. Рано тебе ещё скакать, опять швы разойдутся, и даже регенераты не помогут. Тебе-то, похоже, плевать, а мне снова тебя зашивать придётся… Ну, и рассказывай теперь, кто ты такая!
– Это очень долгая история, – буркнула я с набитым ртом.
– А я никуда не спешу.
Шестым чувством я понимала, что ему можно доверять, но я слишком часто полагалась на чувства, поэтому рассказ мой был краток и далёк от сути вопроса. Быстрый разбег по детству, короткий полёт в прыжке над отрочеством и зубодробительный удар о юность с её «рабочими командировками» по Сектору в странной компании человека, заменившего мне старшего брата, и консервной банки, настолько чуждой этому миру и одновременно неотъемлемой частью мира моего личного, что порой возникали сомнения – был ли он когда-нибудь человеком? И вообще – был ли он? Может, я его просто выдумала?
Про артефакт – причину бойни в Институте и резни в поезде – я предпочла умолчать, списав свои ранения на бандитскую погоню и перестрелку, как следствие очередного – на этот раз проваленного – задания. Что, впрочем, было недалеко от истины. Фёдор молча слушал, не перебивая, а когда я закончила, откинулся в кресле и почесал затылок.
– Врать ты не умеешь совершенно, но я понимаю твою подозрительность. Узнай я всю правду вместо байки, которую ты мне скормила, я, наверное, мог бы не церемониться и сразу сдать тебя копам. Но я не стану. По большому счёту, твои проступки – это не моё дело, а человек ты неплохой, нутром чую…
Я горько усмехнулась.
– Меня часто недооценивали, за что потом приходилось расплачиваться. Вы меня знаете? Нет. Но тем не менее вы пригласили меня к себе домой – в святую святых.
– А что ты мне сделаешь? – усмехнулся он одними губами. – Ты видишь перед собой домашнего деда, живущего на отшибе цивилизации, правда? Но что ты знаешь обо мне? Только то, что я не оставил тебя умирать на снегу. – Он потёр щетину на подбородке. – Если бы ты истекла кровью, тогда уж точно мне пришлось бы звонить в полицию…
Снаружи доносился приближающийся рёв мотора.
– А вот и мои, наконец, приехали… – Фёдор встал, прошагал ко входной двери и скрылся на улице.
Через полминуты дверь распахнулась, и в дом ворвались галдящие дети – девочка и два мальчика – а за ними вошёл отец семейства с парой увесистых полиэтиленовых пакетов. Последней зашла приятная на вид женщина средних лет в пуховике и ватных штанах – очевидно, жена Фёдора, которая ассистировала ему прошлой ночью. Или позапрошлой? Я уже, кажется, совсем запуталась…
Дети принялись оживлённо раздеваться, разбрасывая по полу обувь и тёплые вещи. Мать тут же зычным голосом навела порядок, а притихшие карапузы взялись расставлять ботинки и сапожки по своим местам, после чего скрылись в глубине дома.
Мельком взглянув в мою сторону, Екатерина – память услужливо подсказала её имя – вместе с мужем прошла в кухню. Они что-то тихо обсуждали, но я смогла разобрать часть диалога.
… – И долго она у нас пробудет?
– Надо поставить её на ноги. Нельзя отпускать в таком состоянии.
– От неё тянет бедой. Нас ждут неприятности, её наверняка ищут, а если выяснится, что ты укрываешь преступницу…
– Доверься мне, Матвеевна, я знаю, что делаю…
Мне вдруг стало очень неловко и неуютно. Я почувствовала себя чужой и нежеланной и, вжавшись в диван, с головой укрылась покрывалом.
Через пару минут Фёдор вернулся ко мне с тарелкой супа, затем выдал целый комплект одежды и молча вышел, прикрыв за собой дверь. Где-то за стенами галдели дети и звенела посуда. После обеда Екатерина, рявкнув на детей, отправила их наверх заниматься, а сама вышла из дома, села в машину и отбыла в неизвестном направлении. Фёдор, скрипнув входной дверью, тоже покинул дом. С улицы раздавались удары и треск колющихся поленьев…
* * *
Меня никто не беспокоил. Лишь один раз пришёл Фёдор и вогнал мне в живот целый шприц регенератов – «умной» сыворотки, которая в разы ускоряла заживление тканей. В своё время её разработка совершила настоящий прорыв в медицине, подобно пенициллину в двадцатом веке, а препарат поселился буквально в каждой аптечке…
Остаток дня я просидела напротив камина, периодически подкладывая поленья – силы постепенно возвращались ко мне. Вечером, когда Екатерина вернулась домой, и они с Фёдором скрылись у себя на втором этаже, я осторожно вышла из дома, чтобы оглядеться. Рядом, за углом стоял старенький внедорожник на высоких колёсах. Двор располагался на отшибе, вокруг простирались поля, и единственным признаком связи с цивилизацией была раскатанная колея просёлочной дороги, змеившаяся к неровному деревянному забору и разделявшаяся за воротами – дорога налево уходила в лес, а вправо тянулась вдоль ограды и исчезала за холмом.
Обойдя деревянный сруб, двускатная крыша которого была покрыта солнечными панелями, я увидела небольшой сарайчик и примыкавшую к стене дома дровницу, возле которой на станине располагался механический дровокол.
Из тьмы будки, гремя массивной цепью, на меня тут же бросился здоровенный пёс, а из-за угла выскочила чёрно-белая собака поменьше и принялась облаивать меня и скакать вокруг, разбрасывая фонтанчики снега.
Я поспешила вернуться обратно на крыльцо. Присев на ступени, я дышала свежим воздухом, а небольшая пятнистая собака с выразительными глазами тем временем возникла из полумрака, опасливо подошла ко мне и принялась обнюхивать. Я не делала резких движений, и вскоре заметно успокоившийся пёс присел рядом, высунул язык и уставился куда-то вдаль. Я аккуратно погладила его по голове, ещё немного посидела, поднялась и вернулась в дом. В гостиной меня уже ждал Фёдор.
– Присаживайся. Самогонку будешь? – Он взглядом указал на бутыль с мутной белёсой жидкостью, стоящую на столе.
– Нет, спасибо, не хочется.
– Ну, как хочешь. А я, пожалуй, пригублю. Праздники, как никак…
Наполнив до краёв гранёный стакан, он залпом выпил, закусил краюхой хлеба и откинулся в кресле. Внезапно я ощутила какую-то оторванность от мира – будто меня аккуратно вырезали оттуда и поместили в деревянную коробку – тёплую и уютную, но глухую и непроницаемую для света.
– У вас тут есть интернет? – спросила я.
– Нет. Зачем он мне? От него никакого проку, одни только проблемы.
– Как так? Вы ведь добровольно выпадаете из мира, из хода событий.
– Да к чёрту события. Мой мир здесь. – Он обвёл взглядом гостиную и улыбнулся. – Мой мир сейчас сопит в восемь дырочек и видит сны… Ты на меня не смотри, как на идиота. Понимаешь, многие современные вещи, призванные облегчать существование, на деле только усложняют его, замусоривая голову. Эра информации, говорили они… – Он налил ещё одну стопку и одним махом опрокинул её в рот, поморщился и продолжил: – В нашу эру информации лучше всего жить без информации… Вот выходишь ты в сеть, листаешь новостную ленту, и что ты там видишь? Кого-то убили, что-то взорвали, кто-то бесполезный сделал очередное бесполезное заявление… Какую роль всё это играет, а главное – какую пользу несёт?
– Вовремя полученная информация помогает ориентироваться в мире, а иной раз может спасти жизнь, – пожала я плечами.
– В сети почти нет информации, которая способна спасти жизнь. Зато есть горы хлама и похабщины. – Фёдор встал, дошёл до тлеющего камина, достал из кармана самокрутку и прикурил от углей. – У меня там наверху три спиногрыза, и чем меньше в их жизни будет бессмысленной траты времени – тем лучше… Интернет ведь задумывался изначально как источник информации, который объединит мир. А на деле он нарезал такое количество разделительных линий по любым, самым мелким вопросам, что даже близкие родственники уже зачастую неспособны друг друга понять.
– Никто не заставляет вас в нём жить. Всё зависит от того, что вы там ищете.
– Что бы ты там ни искала, тебе всё равно в итоге подсунут то, что нужно кому угодно кроме тебя… Покупки в интернет-магазине? Лучше доехать и померить вещи самостоятельно. Общение с друзьями? Я предпочитаю встречаться с однополчанами вживую, под гитару.
– Вы воевали? – спросила я, кивнув в сторону серебристого шлема, выделявшегося над камином.
– Помотало немного по Сектору. Антитеррор, в основном – так они это всегда называют. – Он уставился куда-то в потолок, предаваясь воспоминаниям. – Осирис под Андами, операция «Грибной Дождь». Мы входили по суше уже после того, как Космофлот вбомбил молодую столицу в песок… Энцелад, высадка на территории тюрьмы… Ну это так, избиение. Разве куча зэков – достойный противник? Но как же неудобно воевать в скафандре, да ещё почти без гравитации… На Каптейне был, помогал Комендатуре в Эрбиле и Меркау. В самый разгар, когда местные создали собственную армию…
Каптейн… Я непроизвольно вздрогнула – слишком со многим у меня ассоциировалось это название. Ветеран перечислял свои боевые походы, но я уже не слушала. Ощущение одиночества и оторванности нахлынуло на меня с удвоенной силой, затягивая в чёрный омут. Летящие сквозь молчаливую пустоту плазменные шары, отделённые друг от друга почти бесконечными расстояниями – и на фоне всего этого я, без друзей и врагов, точно также летящая сквозь время от одной точки пространства к другой.
Я была лишь в шаге от того, чтобы последовать за Марком. В одном шаге – и даже тут оступилась. А человек, сидящий сейчас передо мной, был счастлив – у него была семья, и ему было ради кого жить. Даже та голодная медведица у горного ручья имела высокую цель в жизни – воспитание потомства…
Я одёрнула себя. Подобные мысли возникают сами собой, заполняя праздную и бесцельную пустоту, но у меня ведь есть цель! Я вспомнила профессора Мэттлока и имя, которое он впопыхах назвал по телефону. Это точно, судьба дала мне шанс, и я должна им воспользоваться! Я обязана, и я это сделаю. Я найду Владимира Агапова.
А потом найду её! Я сорву с плеч голову мерзкого чудовища, которым стала Вера, чего бы мне это ни стоило. Она ответит за Марка сполна!
Что-то подсказывало – время уходило, и задерживаться здесь было нельзя. Я решила дождаться ночи, чтобы попытаться сбежать. А Фёдор, похоже, нашёл благодарного слушателя и теперь болтал без умолку:
… – Проблема урбанизации ровно в том же самом – становится тесно, но люди, как ни парадоксально, всё больше отдаляются друг от друга. Они сами возводят барьеры, им подспудно хочется спрятаться, закрыться от окружающего мира, друг от друга… Про экологию, шум, гигиену я уж и не говорю…
Отшельник, значит. Как и я. Но я не могла не проверить на прочность его убеждения.
– Нельзя жить в цивилизации, и быть свободным от её грехов, – сказала я. – Любое удобство несёт в себе сопутствующий негатив. Тебе дают электричество, воду, и обслуживают твой дом – но приходится терпеть людей вокруг себя.
– В точку! Поэтому я живу здесь, держась от цивилизации на почтительном расстоянии. Я – сам себе ЖКХ. У меня есть солнечные батареи, генератор, колодец, овощи, свежий воздух, а если что – и до города недалеко. Я хожу на охоту – благо живности тут много, с юга дичь приходит, спасаясь от засухи, да так и остаётся тут…
– Пожалуй, я вам немного завидую, – честно призналась я.
– И правильно делаешь. Не знаю, откуда ты родом, но здесь, в России, лучшее место в мире – и ты не сможешь доказать обратное.
Я вдруг поняла, что почти ничего не знаю ни о России, ни о Земле. Для меня Родина человечества всегда была лишь одной из точек на звёздной схеме Сектора, бегло знакомой по глянцевой физической карте, висящей в кабинете космографии в нашей школе – что уж говорить о родине Большой Экспедиции.
– Разве Россия ещё существует? – спросила я. – Вроде бы она стала частью Евразийского Содружества.
– Наоборот же, – усмехнулся Фёдор. – Это Содружество стало частью России. А Россия превратилась в периметр, который охраняет мировую сокровищницу от жадных лап заокеанских чужеземцев. Одно только плохо – засуха, которая подбирается с юга. Здесь ещё ничего, – махнул рукой он. – Если зима снежная, то и воды в достатке, а вот ты километров на двести отъедешь, к Костанаю – начинается полупустыня, земля плешивая. А ещё южнее – заброшенные территории. Когда-то там были травянистые степи, но всё высохло. Степь превратилась в пустыню, а люди стали уходить на север. Теперь там только редких кочевников можно встретить да пограничников.
– Люди уничтожают всё, до чего дотягиваются их руки, – сказала я, нащупав свою больную, излюбленную тему для разговора. – Лет через сто здесь будет второй Марс.
– Наверное, по большей части виноваты люди, – кивнул Фёдор. – Неуёмное орошение, выпас скота, забор воды из подземных источников… Но это ещё полбеды. Озонового слоя над теми местами не осталось, и безжалостное солнце делает своё дело. По весне оставшийся снежок растает, вода просочится в бездонные пески и исчезнет там без следа.
– И с этим совсем ничего нельзя поделать?
– Процесс опустынивания можно только замедлить – лесополосы, обводнение… Но мы проигрываем эту битву. Более того – мы от этой битвы просто уклонились, занятые потреблением и взаимным истреблением. Так что ты права – недолго нам осталось. И останутся после нас только песок да соль. Но это совсем не повод падать духом – как ты ни крути, а Россия-матушка, какую бы форму ни принимала, будет стоять до самого конца…
Глава IV. Новая жизнь
Когда Фёдор удалился спать, я устроилась на диване и в ожидании глубокой ночи уставилась в потолок. Время тащилось медленно, подволакивая стрелки часов, словно ноги измождённого доходяги, но я всё же дождалась момента, когда часовая стрелка перешагнула за два. Я тихо поднялась и оделась. Одной рукой орудовать было тяжело, но уже привычно, поэтому это не заняло слишком много времени. Аккуратно добравшись до входной двери, я задержала дыхание и медленно приоткрыла её, изо всех сил стараясь не издать ни звука. Бесшумно прокралась на улицу и подошла к машине. Дверь была не заперта, и я вскарабкалась на водительское сиденье.
Сорвав обшивку рулевой колонки, я пыталась нащупать провода зажигания. Ничего не получалось, было темно, мешало отсутствие второй руки, а едва ухваченные провода выскальзывали из пальцев. Мне нужно было уехать… Я должна ехать! Чёртовы провода! Я ведь даже толком не умею заводить машину без ключа, в этом деле настоящим специалистом был Марк! Ещё этот проклятый обрубок…
Внезапно раздался стук. Снаружи, за боковым стеклом стоял Фёдор. Я прекратила бесплодные попытки завести машину и обречённо откинулась на сиденье, а Фёдор открыл дверь и с досадой в голосе произнёс:
– Зачем зажигание ломаешь? Ключ под козырьком…
– Мне нужно в Москву, – умоляюще произнесла я. – Я не могу больше тут оставаться.
– Э, нет, подруга, – возразил Фёдор. – Не так быстро. За тобой должок, и ты мне его выплатишь так или иначе.
– Что на этот раз? – устало вздохнула я. – Кого убить?
– Переночуем, а завтра займёмся делом. Нечего по темноте и холоду шарахаться, это до добра не доводит. Идём…
Он придержал дверь, пока я спускалась на снег, и мы вернулись в дом. Сгорая от стыда, я села в кресло, поджала под себя ноги, и просидела так до самого утра. Сна не было ни в одном глазу, но к рассвету я всё же задремала…
* * *
Меня разбудил возбуждённый детский галдёж прямо над ухом. Распахнув глаза, я увидела обступившую меня детвору, они разглядывали меня во все глазища.
– Смотри, как у робота!
– Ух ты, здорово!
– А можно потрогать?
– Я тоже себе такие хочу! У дяди Толи тоже рука железная, но она плохо работает и выглядит не так круто…
– Класс! А они не болят?
– А где вторая? Вы сражались и потеряли её на войне?!
Я смутилась, но сопротивляться не стала и вытянула руку, которую ребятня принялась ощупывать со всех сторон. В конце концов, у детей подобные впечатления бывают не каждый день. Вскоре в комнату вошёл отец семейства и сурово произнёс:
– Дети, а ну быстро по комнатам делать уборку! Скоро Рождество, и сегодня нужно привести дом в порядок. Мы с мамой свою часть сделали. – Он обвёл взглядом гостиную. – А теперь вы должны сделать свою. Вопросы есть? Вопросов нет… Шагом марш!
Детвора сбежала, а я проследовала в ванную и наконец решилась снять повязку с головы. Бинт виток за витком разматывался, открывая взору продолговатый розовый шрам вдоль правого виска. Регенераты делали своё дело – шрам, в котором виднелись ровные стежки уже растворившейся тонкой аминокислотной нити, почти затянулся, но мой собственный вид напугал меня и совершенно выбил из колеи. Я растерялась, инстинктивно захотелось спрятаться, я почувствовала себя раненым, уязвимым зверем. Кое-как умывшись, я вышла в столовую, где меня уже ждал Фёдор. При моём появлении он ухмыльнулся.
– Да ты не переживай, тебе бритой даже лучше… Наверное. Мне просто не с чем сравнить… И шапочку я тебе дам, ухи не замёрзнут. Но вот скажи, это ведь ты сама себе сделала, да? Застрелиться пыталась?
– Да, – ответила я, села за стол и отвела взгляд.
– Зря. – Фёдор поцокал языком. – Костлявая тебя сама найдёт рано или поздно. Так пусть приложит для этого усилия. Зачем облегчать ей задачу?
Такая неожиданно лаконичная и простая мысль вызвала у меня улыбку, но мне нечего было ответить. Он прав – нужно просто жить дальше, однако это не так просто. Наши пути разойдутся, этот разговор уйдёт в прошлое и забудется, и однажды я снова окажусь один на один с тяжёлыми и мрачными мыслями. Разбитое можно склеить, но трещины останутся навсегда…
– Так, а теперь вот что. Сейчас мы с тобой займёмся делами. Ты, вижу, оклемалась, поэтому самое время тебя подпрячь. Пошли. – Фёдор махнул рукой и вышел на улицу. Одевшись, я последовала за ним на крыльцо, возле которого стоял его скромный побитый временем внедорожник. Взгромоздившись на водительское сиденье, мужчина скомандовал: – Садись, поехали.
Я послушалась, и через пару минут мы уже катили по ухабистой колее в сторону леса. Меня так и подмывало спросить, куда мы едем, но мне, по большому счёту, было без разницы. Я, будучи в долгу, готова была выполнить все его пожелания. Разлапистые ели обступали машину в снежном хороводе, осыпая капот и крышу горстями снега, мотор урчал, словно сытый и довольный тигр, а я просто сидела и смотрела в окошко.
– Нам сегодня по плану нужно объехать четыре точки, – наконец нарушил молчание Фёдор.
– Что нас там ждёт? – равнодушно спросила я. – Будем выбивать деньги с должников?
– Ох и испорченный же ты ребёнок… – Фёдор приоткрыл окно и закурил. – Ты всё привыкла пушкой махать да морды бить, а реальная-то жизнь вокруг совсем из других вещей состоит. Вам, дамам и джентльменам удачи, с вашей профессиональной деформацией полезно хоть иногда настоящими делами заниматься…
Машина тем временем приближалась к аккуратной полянке, на которой стоял маленький деревянный сруб. С крыльца нам навстречу с улыбкой поднялся сухощавый старичок в тулупе и огромных валенках, в которых он буквально утопал и казался маленьким и тщедушным. Машина подкатила к крыльцу, и мой временный наниматель спрыгнул на снег. Старичок подошёл к Фёдору и заключил его в тёплые объятия.
– Что, Федя, сегодня твоя очередь, да? – прошамкал он, глядя снизу-вверх на казавшегося рядом с ним великаном Фёдора. Обратил ко мне доброе морщинистое лицо: – Помощницу с собой привёз, смотрю. Здравствуй, внучка, как тебя звать-то?
– Знакомься, дед Алексей, это Лиза, – с энтузиазмом ответил Фёдор. Затем повернулся ко мне и сказал: – Пойдём, не будем терять время.
Подняв створ багажника, он выудил оттуда наполненную продуктами коробку с импровизированной ручкой из изоленты и вручил её мне. Сам взял увесистый ящик с какими-то банками и кивком головы предложил следовать за ним. Затем перегрузил несколько ящиков уже без моей помощи – без второй руки от меня было пользы, как от козла молока, – и сдал меня старичку, который тут же увлёк меня за дом, к дровнице и попросил наколоть дров. По счастью, там стоял такой же механический дровокол, что и у Фёдора, и я вполне могла орудовать одной рукой, подсовывая поленья под лезвие и орудуя рычагом.
Переколов львиную долю имевшихся поленьев, я перевела дух, вернулась к машине и помогла Фёдору закатить в дом увесистый газовый баллон. Закончив на этом дела, мы отправились в дальнейший путь.
Лес остался позади, мы снова вышли в поле, и заехали ещё в несколько домов. В одном из них жил одинокий одноногий инвалид, прошедший через какую-то военную мясорубку – очередную из множества. В другом нас встретила пожилая пара – старенькая женщина бок о бок жила со своим парализованным мужем, помогая ему буквально во всём…
Наша машина постепенно легчала, кузов пустел, а я удивлялась тому, как много вокруг тихих и незаметных людей, которые нуждаются в обычной человеческой помощи. Они словно испарялись, таяли в потоке времени, забытые, рассыпанные по этим глухим окраинам. Сколько их таких, пропавших без вести?
– Фёдор, скажи, им некому помочь, кроме тебя?
– Ну как это некому? Конечно есть, кому, – ответил Фёдор, выпуская в окно клуб дыма. – Вот сегодня я, а после праздников Сёма поедет. Потом Колян. Нас тут по округе целая община, помогаем друг другу, поддерживаем, потому что не на кого нам больше надеяться, кроме самих себя.
– А дети? У них что, нет сыновей, дочерей?
– А, ты про детей… Нравы нынче такие, плотоядные, – вздохнул Фёдор. – Дети уходят из дома и не возвращаются, их другой образ жизни сызмальства затягивает – городская зыбучая трясина с её бешеным темпом, тусовками до рассвета, шумом и уличными огнями. А старики остаются в одиночестве, пока дети гоняются за химерами. Ну, а кое-кто в этой погоне спотыкается и больше уже встать не может…
Мы приближались к последней точке маршрута – аккуратному одноэтажному дому на углу довольно обширного участка, огороженного приземистым, но крепко сбитым забором. Рядом с домом возвышался амбар, ворота были распахнуты, а возле входной двери беспокойно метался сгорбленный женский силуэт.
Как только Фёдор остановил машину, старушка подбежала к нам и взволнованно затараторила:
– Фёдор Иваныч, я уж не знаю, что делать… Ветеринар приехать не может! Наших никого не дозвонишься, а у меня Зойка телиться собралась! Батюшки, ну как же я одна-то справлюсь? Ну идёмте, идёмте скорее!
Переглянувшись, мы с Фёдором выскочили наружу и последовали за женщиной, устремившейся к амбару. Оттуда, из едва освещённого нутра, раздавалось жалобное мычание. Створ со скрипом отворился, и мы увидели лежащую на боку крупную бурёнку с белыми пятнами на вспухшем животе, едва укрытую холщовой попоной.
– Вот те раз… А я никогда роды у коровы не принимал, – пробормотал Фёдор и почесал затылок. – Что делать-то будем? Лизавета, ты в этом что-нибудь смыслишь?
Я лихорадочно соображала, пытаясь вспомнить подробности трёхлетней давности, когда мне довелось присутствовать на отёле коровки дяди Алехандро. В тот раз родовспоможением занимались двое здоровенных мужиков, процесс шёл тяжело, и телёнка спасти не удалось – он умер сразу после родов.
Я несколько раз глубоко вдохнула, стараясь унять дрожь в теле, и сказала:
– Надо постелить соломы, и побольше. А сверху накрыть какой-нибудь мешковиной. Чистая есть? – Я повернулась в сторону старушки.
– Есть, найдём! – ответила она и скрылась за воротами.
– И раствор марганцовки несите! – крикнула я вдогонку.
Корова повернула голову, оглянувшись на живот, и замычала особенно жалобно, а Фёдор воскликнул:
– Это мы вовремя приехали, ничего не скажешь!
– Вовремя – не то слово. Вот и воды отходят, – заметила я. – Надеюсь, всё пойдёт как надо… Ладно, по ходу дела разберёмся.
Вскоре вернулась хозяйка, мы обработали корову марганцовкой и подготовили место для телёнка, и как раз ко времени – началась самая ответственная часть работы. Я тщательно замотала мягкой тканью острый обрубок мехапротеза, и мы с Фёдором принялись внимательно следить за бурёнкой, готовясь оказать необходимую помощь. Время, казалось застыло, минуты текли, отсчитывая мгновения мучительного появления новой жизни. В какой-то момент я почувствовала, что нужно вмешаться, и мы аккуратно помогли животному освободиться из тесной материнской утробы. Пупочный канатик был аккуратно перерезан и обработан йодом…
Сидя на подстилке, я держала на коленях голову новорождённого и вытирала его мордочку чистой тряпкой, очищая уши и рот от слизи. Животное пыхтело, стонало и елозило, близоруко вылупив на меня непонимающие чёрные глазёнки, и неожиданно меня просто прорвало, распёрло изнутри. Я заплакала и засмеялась одновременно, нахлынувшие эмоции лавиной сметали всё моё самообладание. Эта маленькая, новая жизнь у меня на руках означала невероятное – оказывается, кроме смерти есть ещё что-то! Оно появилось на свет и живёт, моргает, шевелится! Дышит, кряхтит и живёт несмотря ни на что!
– Лиз, ты чего? – беспокойно поинтересовался Фёдор. – Всё у тебя нормально?
– Всё отлично… Я в порядке, – пролепетала я, утираясь рукавом.
Снаружи послышался рёв двигателя, и через полминуты в амбар вбежал смуглый мужчина.
– А вот и наш ветврач пожаловал! – воскликнул Фёдор. – Азамат, где тебя носит? Мы за тебя всю работу уже сделали!
– Простите, задержали меня, никак не мог вырваться! Совсем задёргали! – сказал Азамат, приближаясь к нам. Сел на корточки рядом со мной и спросил: – Справляетесь, да? Ну, давайте я посмотрю, что тут у нас.
Шмыгнув носом, я сказала:
– Минут через двадцать помойте вымя мамке, а потом можно и телёнка покормить.
Аккуратно уложила голову детёныша на солому, натянула повыше покрывальце и поднялась. Выбравшись на улицу, на хрустящий снег, я прислонилась к стенке амбара и глубоко вдохнула. Уже совсем стемнело, ночные звёзды поблёскивали в ясном небе, оттеняясь желтоватым заревом далёкого города. Рядом появился Фёдор.
– Ты меня, конечно, удивила сегодня. Где так навострилась?
– Одно время работала в подсобном хозяйстве у хорошего человека. Один раз видела, как это делается… Сама от себя не ожидала… Спасибо вам, Фёдор. Кажется, я наконец увидела свет в конце туннеля.
– Это, пожалуй, тебе спасибо. – Щёлкнула зажигалка, запахло табаком. – Если б не ты, мне б тут только руками разводить оставалось.
Прикрыв глаза, я стояла и слушала, как за спиной, в тёплом амбаре шуршит материя, что-то бормочет пожилая хозяйка, как успокаивающе гудит голос ветеринара, как отрывисто мекает корова. В мире стало на одно живое существо больше, а смерть потерпела хоть и маленькое, но поражение.
– Я не знаю, куда ты держишь путь, – сказал Фёдор, – но не стану больше тебя удерживать. Поможешь мне ещё разок по мелочи – и свободна.
– Не всё так просто. Меня ищут.
– В таком случае, я знаю, к кому обратиться… Да ты не смотри на меня так, мы тут не щи лаптем хлебаем. Завтра решим твою проблему, станешь совсем другим человеком!
* * *
Куда-то ползла змея, тигр преследовал косулю, а большой бурый медведь лапой выхватывал рыбу из мелкой горной речки. Я будто целую вечность любовалась калейдоскопом красочных пейзажей и сцен из быта животных. Наконец, небольшой дисплей перед глазами, на котором последние полчаса крутились картинки из дикой природы, поднялся вверх вместе с куполом робопарикмахера, и раздался механический голос:
– Процесс завершён. Приятного дня!
Симпатичная черноволосая девушка в цветастом фартуке с необычным именем – Аврора, – прислонившись спиной к небольшому лабораторному шкафу с разнообразными химическими составами, оценивающе оглядела меня и с удовлетворением произнесла:
– Я знала, что градиент пойдёт вам к лицу! От корней к кончикам, от ночи к серебру. Рубец теперь совсем не видно, перфолаковое покрытие зафиксируется минут через пятнадцать, но сегодня лучше воздержитесь от ношения шапки. Что у нас дальше по плану? Изменение внешности?
– Да, – кивнула я. – Мне нужна пластика лица, чтобы не распознали камеры.
– Замрите на секунду, я сниму образ, – сказала девушка и нажала кнопку на пульте.
Сверчками прострекотали камеры, разбросанные по всему помещению, а по голоэкрану, стоявшему на столе, поползла полоса. Через секунду полоса растворилась, а с экрана на меня неподвижно воззрилась я сама – объёмная проекция головы. Девушка вытянула руку, пододвинула к себе небольшой круглый табурет на колёсиках и поманила меня поближе. Взяв миниатюрную компьютерную мышь, Аврора принялась перетаскивать ризки по ползункам в углу экрана. Моё лицо преобразовывалось – менялась ширина носа, скул, рисунок бровей, щёки то впадали, то возвращались на место. Жестом предложив мне попробовать, она сказала:
– Посмотрите, покрутите. Советую не слишком увлекаться – все эти манипуляции в конечном счёте сказываются на прочности костей, по крайней мере по-первости. Наименее критичное воздействие – в пределах вот этих отметок. – Она встала с табурета и скрылась в темноте соседней комнатки, голос её, слегка приглушённый, отражался эхом от узких стен: – Потом то, что у вас получится, загоним на обработку, имитатор сравнит результат с исходником и переложит разницу на когнитивные способности уличной системы распознавания. Развлекайтесь, в общем, а я пока подготовлю камеру…
Битые полчаса я просидела, выкручивая ползунки. Я вращала эту виртуальную голову, испытывая странное чувство – я будто стала собственным творцом. В моей власти было создать свою новую внешность, и я придирчиво, со всех сторон осматривала каждый миллиметр, каждый малейший изгиб. Крутила голову то так, то этак, разглядывая каждый волосок, каждую пору на коже. Двигала ползунок и снова крутила голову. Наконец, когда хозяйка мастерской визуализации уже сидела на диванчике и от скуки листала планшет, я сообщила:
– Готово.
– Давайте сравним, – воодушевилась девушка и поднялась с места.
Пара щелчков манипулятором – и на экране появились две головы. Девушка слева выглядела измождённой и уставшей, явно старше своих лет. Тогда как правое изображение смотрело вперёд с уверенностью и спокойствием. Каждая из черт лица по-отдельности изменилась совершенно неуловимо, но передо мной теперь были два совершенно разных человека.
– Отлично! – Аврора хлопнула себя по коленкам. – Процесс будет выглядеть так: вы ляжете в сомапластическую камеру под общий наркоз. Операция автоматическая, робот будет работать примерно сутки. Прежде чем мы начнём, вы должны пообещать мне – о том, что здесь происходит, не должен знать никто. Я изменение вашей внешности не регистрирую в Системе только потому, что меня об этом попросил Фёдор.
– Обещаю. Ваша неоценимая услуга останется в тайне, что бы ни случилось.
– В таком случае, раздевайтесь. И не забудьте сходить в уборную…
Подготовившись, я проследовала в смежное помещение. Словно пластиковый гроб, вдоль стены тянулась синяя капсула сомапластической камеры. Полукруглая крышка была поднята, под её дном ощетинились десятки сложенных суставчатых стальных пальцев на полозьях с разнообразными инструментами на кончиках. Иглы, шприцы, головки гибких зондов. Десятки датчиков, аккуратные пучки тянущихся проводов, какие-то трубки…
Это устройство чем-то напомнило шипастый саркофаг – «железную деву», пыточное орудие средневековья. Немного помедлив, я собралась с духом, аккуратно перешагнула бортик и приняла горизонтальное положение. Крышка с механическим гудением закрылась, и меня окутала тьма…
* * *
Прошло, казалось, несколько секунд, но организм не обманешь – желудок яростно зарычал в животе, требуя пищи, и почти сразу же крышка «гроба» медленно поднялась. На меня очень внимательно смотрела сквозь глазок цифрового монокля Аврора, держа в руках диагностический фонарик.
– Ну как вы тут, не соскучились? – спросила она и принялась разглядывать меня со всех сторон, поворачивая мою голову то в одну сторону, то в другую, аккуратно притрагиваясь то к щеке, то ко лбу.
– Не соскучилась, но изрядно проголодалась. И голова болит…
– Это же хорошо. Значит, вы живы и в здравии. Готова поспорить, у спящей красавицы из небезызвестной сказки голова не болела… Я вижу, всё прошло удачно. Одевайтесь и знакомьтесь с собой, зеркало там. Первое время будет непривычно.
Она деликатно вышла, а я оделась и подошла к зеркалу. На меня смотрела совершенно незнакомая девушка. Неужели это я? Проведя рукой по лицу, я пригляделась и увидела россыпь маленьких точек, словно дырочек. Они располагались абсолютно симметрично, образуя словно бы пунктирные линии – по уголкам щёк, над бровями, под подбородком, у сводов нижней челюсти… Видимо, проколы от подкожных манипуляций, которые, если не вглядываться, походили на едва заметную, ненавязчивую боевую раскраску какого-нибудь первобытного племени. Из соседнего помещения раздался голос:
– Следы затянутся через денёк-другой. Советую некоторое время отсидеться и не отсвечивать под камерами. Мало ли что…
– Да теперь меня не то, что камеры – даже родная мама не узнала бы, – пробормотала я.
Через несколько минут я аккуратно подвела глаза, вывела стрелки и нанесла на губы неброскую помаду. Шрам был скрыт под волной гладких блестящих волос до плеч. Покрасовавшись немного перед зеркалом, я осталась довольна своим отражением, которое наконец-то приобрело человеческий вид, и к которому я постепенно начала привыкать.
Я покинула частный салончик с флаконом рефракторного средства для кожи, выбралась на крыльцо и в очередной раз поблагодарила технический прогресс, который, как оказалось, пробрался в самые отдалённые уголки цивилизации. Тут же раздался автомобильный гудок – Фёдор уже ждал меня, сидя в заведённом джипе…
* * *
Пообедав бутербродами с яйцом прямо в машине, мы с Фёдором отправились по домам отшельников и провели в разъездах весь оставшийся день. Я немного жалела о том, что нужно продолжать путь. Хотелось осесть в этих славных местах, где технический прогресс не убил, не выхолостил ценность человеческой жизни и жизни вообще. Где можно было погреться у камина за непринуждённой беседой, а вечером выйти на крыльцо и вдохнуть свежий зимний ветер, несущийся сквозь поля в неведомые дали. Где меня ждали, и я была желанна – не потому, что хотели использовать в своих целях, а потому, что рассчитывали на мою помощь. Здесь было тихо, и эта первобытная тишина рождала спокойствие и ощущение единения со всей огромной Вселенной. Однако, для меня это был чужой мир – и Екатерина, жена Фёдора, каждым своим взглядом давала мне это понять…
Переночевав в гостиной в последний раз, наутро я собралась в путь. В ванной пластырем я прилепила к мембране нейра чип-кодировщик, который Фёдор вручил мне в качестве награды за труды. По заверениям мужчины, чип «глотал» все сканирующие сигналы и делал меня невидимой для любых беспроводных устройств.
Одежду – ботинки, футболку, свитер, тёплые камуфляжные штаны и куртку – Фёдор оставил мне, снарядив в дорогу рюкзак со съестными припасами.
Я спустилась с крыльца. Морозный воздух пощипывал кожу, было свежо. Отличный денёк, чтобы прогуляться…
– Эй, ты пешком что ли до Москвы пойдёшь?
Я обернулась. Фёдор, на ходу влезая в ватник, шёл за мной по снегу.
– Давай я тебя подброшу до Станции, оттуда будет легче продолжить путь.
– Я только за!
* * *
Машина плавно покачивалась на неровной дороге. Мимо, сливаясь с молочно-белым небом, проплывали монотонные снежные барханы, забрызганные чёрными кляксами облезлых деревьев и жухлых кустиков. Из динамиков под гитару завораживающе пел мощный хриплый голос:
От родных тополей
Нас суровые манят места,
Будто там веселей.
Неспроста, неспроста…
Как нас дома ни грей,
Не хватает всегда
Новых встреч нам и новых друзей;
Будто с нами беда, будто с ними – теплей.
Как бы ни было нам хорошо иногда,
Возвращаемся мы по домам
Где же наша звезда?
Может, здесь. Может, там…
Фёдор закурил, приоткрыл окно и поинтересовался:
– Так и будешь молчать? Рассказывай, не секретничай. Как ты докатилась до жизни такой?
– Мне теперь не отвертеться, да?
– А то! Ты мне теперь по гроб жизни обязана, так хотя бы расскажи о себе. – Фёдор искоса поглядывал на меня, крутя руль.
Уставившись на дорогу, я погрузилась в воспоминания. Очень странно – память подбрасывала события вразнобой – последняя неделя, круто изменившая мою жизнь, отпечаталась в голове яркой вспышкой, вплоть до мельчайших деталей. Но чем дальше – тем более туманными были воспоминания. Словно вырезанные канцелярским ножом, в памяти оставались лакуны. Я почти ничего не помнила о поездке на Каптейн в поисках виновников резни в интернате, зато отчётливо помнила лица Отто и доктора Хадсона. Пребывание на Пиросе в доме дяди Алехандро наполовину заволакивал туман, тогда как собаку по имени Джей, моего лучшего друга со времён Кенгено, я могла вспомнить в мельчайших деталях. Что ж, я имела в своём распоряжении не больше того, что предоставила мне память…
Я всё же решилась открыться этому человеку, и начала с того момента, когда нам поручили раздобыть диковинный артефакт – очередную причуду богатого владельца подпольной коллекции, решившего дополнить её необычной таинственной вещью, слухи о которой были чудовищно преувеличены. Или не преувеличены? Как знать… Самая ценная вещь в Секторе – так мне тогда сказали, и я восприняла это за чистую звонкую монету, согласившись по-быстрому заработать солидную сумму денег. «Сгонять до Музея и обратно», как выразился Марк…
Профессор, Врата, Институт и скорый поезд в заснеженных Алтайских горах, несущий меня к зияющему обрыву. Теперь я, потеряв всё, словно слепой котёнок, ползла на свет, имея единственный ориентир – имя московского профессора астрофизики. Как он связан с этой историей и чем он сможет мне помочь?
– Движение ползком – это тоже движение, – проговорил Фёдор. – Как сказал один мудрец, половина людей сдаются на пути к своей цели, потому что никто не сказал им: «Я в тебя верю, у тебя всё получится». Так вот – я в тебя верю, Лизавета.
Машина подскочила на очередном буераке, и из-за холма показалась Станция, торчащая на фоне раскинувшейся перед нами обширной, наполовину заставленной огромными тягачами стоянки для фур. Станция представляла собой монументальную башню грязновато-белого цвета, слоёным пирогом уходящую в высоту на добрые триста метров. Вся её верхушка была усеяна антеннами, техническими коробами и яркими сигнальными огнями, стены пестрили неоновой рекламой, а вокруг россыпью стеклобетона ютились здания поменьше, соединённые друг с другом крытыми стеклянными галереями.
Людям, которые выбирались из городов-крепостей по мере того, как после Большой Войны радиация сходила на нет, необходимо было восстанавливать транспортные связи, и такие транзитные комплексы положили основу послевоенным связующим новый мир артериям. Внутри опутанного подъездными дорогами и окружённого широкими складскими ангарами комплекса располагалась целая куча магазинов, паркинги, номера «на час», кинотеатры и игорные заведения, а в стороне разноцветными огнями переливалась огромная заправочная станция для автомобилей и глайдеров.
В этом месте бетонное шоссе пересекалось с воздушной трассой, и наземные легковые и грузовые машины, двигаясь по сложной и запутанной развязке, съезжали с шоссе, чтобы после короткого перерыва отправиться в путь, а аэромобили вплывали прямо внутрь комплекса через широкие проёмы в стенах, вылетали оттуда и с гулом уносились ввысь, вливаясь в нескончаемый поток гудящих, словно стая саранчи, глайдеров.
Перед самым выездом на шоссе, с которого впереди можно было уйти на развязку до Комплекса, нам пришлось остановиться – сверкая мигалками, путь нам перерезала полицейская машина. Сердце моё ушло в пятки, я сползла с сиденья на пол, стараясь укрыться за торпедой, спрятаться, исчезнуть, но некоторое время ничего не происходило – никто не собирался меня искать.
Через полминуты слева возникла приземистая многоколёсная каракатица – чёрный беспилотный грузовой тягач тащил за собой громоздкий полуприцеп, на котором вплотную друг к другу были уложены чёрные же трапециевидные модули с лаконичной эмблемой – перевёрнутой белой пирамидкой. Тягач ушёл вперёд, а следом за ним появился следующий. И ещё один, и ещё… Прямо над нами неторопливо просвистел такой же угольно-чёрный аэрофургон и пяток полицейских глайдеров сопровождения, а колонна всё не кончалась.
– Опять спецура свои секреты таскает, – проворчал Фёдор. – Туда-сюда, и обязательно с полным перекрытием движения. Нам ещё везёт – мы сейчас соскочим на съезд, а тем, кто дальше едет, так и тащиться, пока колонна не свернёт.
Синие мигалки били по глазам. Полицейскому в джипе сопровождения не было до меня никакого дела – он просто ждал, пока пройдёт колонна, чтобы затем перекрыть очередной участок на пути следования.
– А что везут? – с явным облегчением спросила я.
– Да кто его знает, что везут… Много болтают про эти колонны – то ли внутри инопланетяне, то ли человеческое мясо, а то и секретное оружие. Одно могу сказать – такая охрана неспроста. Видишь вон тот летающий фургончик? Вот там сидят операторы беспилотников. Если шибко интересно – можешь спросить у них, а мне без разницы. Пока это меня никак не касается…
Колонна тем временем миновала эстакаду, и сразу за парой замыкающих полицейских внедорожников потянулся плотный поток машин. Кое-как вклинившись в лавину автомобилей, через полкилометра мы соскочили на эстакаду и, словно на американских горках, прокатились по многоуровневым подъездным дорогам. С непривычки можно было запросто заблудиться среди этих разъездов и эстакад…
Подкатив машину под бок одного из зданий Комплекса, Фёдор повернулся ко мне и спросил:
– Тебе ещё что-нибудь нужно? Давай, денег в дорогу дам…
– Вы и так мне уже сильно помогли, – попыталась я возразить.
– Не упирайся, тебе они понадобятся. Путь неблизкий, задача стоит не из лёгких.
Он достал кошелёк, выгреб оттуда всю наличность и протянул мне. У меня навернулись слёзы на глазах, я взяла деньги и сунула их в карман, перегнулась через подлокотник и обняла Фёдора уцелевшей рукой.
– Ну-ну, хорош, – засмущался он. – Любой бы сделал то же самое на моём месте.
– Далеко не любой. Спасибо, Фёдор Иванович!
Я открыла дверь и вышла из машины. Сверху нависала громада здания, в воздухе стоял непрерывный гул и шум проезжавших и пролетавших машин. Звучали сигналы, многочисленные пешеходы с сумками и без сновали туда-сюда. Кто-то готовился встречать праздник, а для кого-то это был очередной рабочий день.
Я поправила рюкзак, одёрнула куртку и направилась ко входу в комплекс. Встречай меня, дивный новый мир…
Глава V. Граница
… Новый Роттердам возвышался над прилегающими густыми лесами, восседал на нешироком плато, словно ёж, сидящий на пеньке – такой же ощетиненный прожекторами и автоматическими орудиями по периметру – давно спящими за ненадобностью. Город был разделён на две части, одну из которых – космодром – я только что покинула, выбравшись на узкую улочку, заключённую меж трёхэтажных модульных металлокерамических построек, покрытых местами белыми пятнами антикоррозийной мастики. Слоистые домики с закруглёнными углами серого цвета – такого же, как небо над головой, – тянулись вдоль дороги, мощёной сотами углеродного покрытия – чёрными шестиугольниками с небольшими зазорами, в которые уходила дождевая вода. Этакий аналог обычной каменной плитки, но гораздо более прочный и долговечный.
Похоже, здесь всё так и осталось со времён основания городка, когда инженеры-строители Космофлота разворачивали на холме временное жильё, укладывали временное покрытие и возводили временные стены, чтобы Земля пустила очередной росток цивилизации на новом фронтире. Как известно, нет ничего более постоянного, чем временное…
Улочка упиралась в высоченную ограду и делала поворот за угол. Рядом со мной на столбике едкими цветами играла пара неоновых указателей, а под ними была закреплена ободранная выцветшая карта поселения – всего шесть перекрёстных улиц внутри охраняемого периметра. Разыскав на схеме офис Внутреннего Контроля, я направилась прямиком туда. Улицы были пустые, серые и почти безлюдные – лишь редкие прохожие, с интересом поглядывая на меня, спешили по своим делам. Сразу бросилось в глаза, что ни детей, ни пожилых на улицах не было.
Миновав очередной перекрёсток, я увидела выделявшуюся на фоне остальных зданий башню узла безопасности. Сверху её венчала бронированная обзорная площадка, усеянная разнообразными устройствами – от простых антенн связи до инфракрасного сканера местности и радарной установки, – а во всю высоту конструкции один над другим выделялись массивные створки люков – видимо, оттуда на рейды отбывали дроны. Так и оказалось – к одному из люков где-то в середине конструкции подлетел полуметровый патрульный беспилотник, завис, чуть покачиваясь. Створки распахнулись, ощетинившийся оружием робот плавно вплыл во тьму, и башня снова стала серым монолитом.
Над стеной со стороны космодрома возвышался белёсый купол станции космической связи. Какие-то покрытые ржавчиной контейнеры были сложены вдоль тротуара, а рядом темнели массивные подъёмные складские ворота. Через них, похоже, проходили поступающие на планету грузы. Мимо проплыли ещё несколько серых и строгих модульных домиков, на небольших балкончиках которых стояли вазоны с местными растениями – и впереди показался вход в учреждение. Дверь приветливо отъехала в сторону, и я очутилась внутри. За стойкой сидел хмурый человек в форме и изучал что-то в мониторе.
– Здравствуйте. Где я могу найти господина Клэйуотера? – вежливо поинтересовалась я.
– Третий кабинет, – не отрываясь от своего занятия, мужчина указал рукой, и я отправилась в указанном направлении.
По пустому коридору я добралась до искомого кабинета и толкнула дверь. Из-за стола на меня поднял взгляд сонных глаз огромный человек в форме.
– А вот и вы, Елизавета, – пробасил он. – Как добрались?
– Прекрасно. Здесь очень тихо и спокойно, никакой суеты. Будто все вымерли.
– Да, у нас тут довольно скучно, что не может не радовать. Полгода назад ещё случались стычки на подступах, а теперь Конфедерация здесь надёжно укрепилась. В первую очередь, конечно, благодаря лояльности местных. Без их поддержки сидели бы тут безвылазно, отстреливаясь… Впрочем, давайте ближе к делу. Присаживайтесь. – Ирвин Клэйуотер сделал широкий жест рукой.
Я заняла свободный стул, и нас теперь разделял большой стол, заваленный какими-то бумагами, стопками карточек и кристаллических накопителей. В углу помещения царствовал офисный помощник – стандартный робот, которыми оснащались все казённые учреждения Конфедерации. Он имел некое подобие интеллекта, реагировал на голосовые команды, мог верифицировать и тут же распечатать документ любой сложности, имел доступ ко всем электронным картотекам. Незаменимая вещь для делопроизводства, заместившая в своё время необъятные картотеки и бесконечные ряды шкафов с документами.
Я выжидала. Изучив меня, Ирвин сказал:
– Иван мне всё сообщил, но я не думал, что сюда прибудет совсем ещё девчонка. Межпланетный курьер – это дело серьёзное и опасное, особенно тут, на Каптейне… Итак, мне нужно знать, куда вы собираетесь.
– Мне нужно в округ Сайрен. Там у меня назначена встреча.
– Какого рода информацию переносите?
– Зашифрованное письмо от совета директоров благотворительного фонда имени Экс Эш Эй-Сиксти Маск, – без запинки произнесла я, долгие тренировки перед зеркалом не прошли даром. – Адресат – холдинг «Солнечный Круг», оператор сети интернатов.
Чиновник огромными неуклюжими пальцами сосредоточенно набрал что-то на сенсорной панели, после чего вынул откуда-то провод, брызнул на плоский коннектор дезинфектором и протянул мне.
– Подключитесь, пожалуйста. Мне нужно удостовериться.
Я приложила метку к нейру, Клэйуотер смотрел в монитор и задумчиво бормотал:
– Шесть страниц… Двойной ключ-шифр фонда… Электронная подпись есть, совпадает… Спасибо, этого достаточно, – сказал он наконец, протянув руку. Я отключилась и отдала ему штекер. Убрав провод, он сцепил руки перед собой, вздохнул и пробасил: – Это опасное путешествие далеко за пределы «зелёной зоны», там Конфедерация не сможет гарантировать вашу безопасность.
– Поздно отступать, господин Клэйуотер, – сказала я. – За эту доставку мне хорошо заплатят, поэтому я согласилась на риск.
– Значит так, – протянул таможенник, откинувшись в жалобно скрипнувшем кресле. – Сегодня в сторону границы «зелёной зоны» идёт грузовой конвой, отправитесь вместе с ним. Это сто тридцать километров. А дальше придётся искать попутку или топать пешком по территории Комендатуры. Армия там только проездом, леса населяют всякие сумрачные личности. Есть полиция, но, сами понимаете, они вашей охраной заниматься не станут. Не могу не спросить… Вы уверены, что хотите туда выбраться? Ещё не поздно передумать.
– Уверена.
– Ну, хорошо… – Он повернулся в сторону робота и скомандовал: – Бюрократ, распечатай карточку временного резидента на имя Анны Рейнгольд, въездные данные от сегодняшнего дня.
– Будет сделано, – безжизненным голосом ответила машина и в чреве её что-то зашуршало.
– Конвой отбывает в семнадцать ноль-ноль от портовых грузовых ворот. Не опаздывайте.
Робот уже выплюнул из приёмного лотка карточку временного резидента. Я взяла её, сунула за пазуху, поблагодарила чиновника и покинула кабинет.
Мне нужно было скоротать время, поэтому я решила пройтись по территории в поисках какого-нибудь заведения. В результате получасовой прогулки я пришла к выводу, что в городке был всего лишь один бар-ресторан, и он же – гостиница под названием «Оазис». Был он чем-то похож на салун времён дикого запада – барная стойка, несколько круглых столиков, лесенка на второй этаж, где на окаймлённой перилами галерее высились круглые дубовые столы. У стойки никого не было, наверху – тоже. Бар вообще был совершенно пуст, лишь одинокий бармен – до крайности худая хмурая женщина с очень бледной, почти синей кожей – чуть ли не подпрыгнула от радости при моём появлении. Разглядев меня как следует и прикинув мой возраст, она немного поникла, но всеми силами старалась выдержать изначальный настрой.
– Добро пожаловать в «Оазис», девушка! – с деланным энтузиазмом воскликнула она. – Что будете заказывать? Иви-Колу или лимонад? Рекомендую наш фирменный безалкогольный напиток – сок дьяволова куста.
– Что за сок? – спросила я, заинтересовавшись названием.
– О, я вижу, вы не местная. Иначе знали бы не понаслышке о чудодейственных свойствах этого сока. Позвольте, я вам налью…
Женщина достала продолговатый стакан, наполнила его иссиня чёрной жидкостью, и над стаканом тут же взвился лёгкий дымок. С опаской оглядев его со всех сторон, я принюхалась. В нос ударила леденящая смесь мяты, хлорки, древесных опилок и чёрт знает, чего ещё.
– Это точно можно пить? – неуверенно поинтересовалась я.
– Конечно, можно! Дьяволов куст – это изюминка Каптейна, его визитная карточка. Смелее, попробуйте. – Хитро сверкнув глазами, женщина пододвинула стакан в мою сторону.
Я взяла сосуд, взвесила его в руке, зажмурилась и сделала глоток. Горло обожгло холодом, бодрящая морозная волна полилась по телу, а в мышцах возникло лёгкое покалывание.
– Чувствуете? – женщина заглядывала мне в глаза и чуть ли не подпрыгивала на месте. – Ни с чем не сравнимые ощущения. Стаканчик сока утром – и любую усталость как рукой снимает. А ещё он помогает держать себя в тонусе.
Бледная исхудавшая женщина нервозно улыбнулась. Она явно давно и плотно сидела на «чудодейственном зелье» – нездоровая худоба и буквально торчащие кости выдавали в ней наркоманку со стажем. Дьяволов сок тем временем струился по моим венам, придавая сил и уверенности в себе. Лёгкое чувство голода, с которым я сошла с борта «Виатора», испарилось без следа, и теперь я готова была двигать с места горы. Сделав ещё один глоток, я повертела в руках стакан и сказала:
– Очень похоже на наркотик, но я никогда раньше не слышала о таком стимуляторе.
– Ещё услышите. – Она мелко закивала. – Он появился всего-то пару лет назад, наши садоводы заприметили его на Кислых Болотах. Отлично растёт в неволе, так что его теперь активно культивируют все, кому не лень.
– Странно, что его до сих пор не запретили.
– Запретили. Но только за стеной, на территории Комендатуры, а здесь, в Конфедерации, он вполне легален. Впрочем, разве запреты когда-нибудь были помехой для хорошего продукта? – риторически вопросила женщина.
Облокотившись на стойку, я попивала дьяволов сок маленькими глотками и раздумывала о дальнейшем плане действий. До отбытия конвоя оставалось полчаса. После того, как я доберусь до границы «зелёной зоны», первым делом мне нужно будет протопать до Сайрена и избавиться от программы-трекера. Затеряться не составит труда – на Каптейне хватало подпольных техноправов. Кроме того, здесь был хорошо развит чёрный рынок мехапротезов. Работали кустарные производства, снабжавшие контрафактной техникой половину Сектора. Часто люди пропадали без вести, а в продажу выбрасывался набор качественных имплантов, и в этом случае спрашивать о происхождении запчастей было неприлично…
Но вот дальнейшие действия представлялись мне довольно смутно – нужно будет каким-то образом раздобыть информацию и начать претворять в жизнь намеченный план. Решать проблемы я, впрочем, предпочитала по мере их поступления, поэтому эту часть отложила на потом. Нужно было выдвигаться в сторону космопорта.
Расплатившись, я покинула бар и двинулась по узкой улочке, сжатой высокими стальными стенами модульного жилья. У тех самых ворот, которые некоторое время назад были закрыты, уже стоял большой грузовик и пара джипов сопровождения. Из недр склада выкатился погрузчик с очередным ящиком и пристроился позади кузова. Рядом с грузовиком расслабленно стояли несколько человек в боевой выкладке и о чём-то беседовали. Автоматы болтались на ремнях, бронежилеты – расстёгнуты. Раздавался смех. При моём появлении они оживились и принялись с интересном разглядывать новоприбывшую.
Я решительно прошагала к одному из джипов, на пассажирском сиденье которого сидел смуглый мужчина в офицерской форме и кепке и сосредоточенно изучал интерактивную карту на планшете.
– Здравия желаю. – Я вынула из кармана документ и бодро отрапортовала: – Меня определили в ваш конвой, вот бумага. Путаться под ногами я не буду, и по прибытии к границе сойду на землю и отправлюсь по своим делам.
Офицер взял у меня листок, прочёл содержимое, после чего сплюнул на землю и сообщил:
– Занимай место на заднем сиденье. Сиди тихо и ничего не трогай. Если вдруг что – оставайся на месте и прячься за бронёй. Есть вопросы?
– Никак нет, – выпалила я, открыла заднюю дверь и взобралась на пассажирское место…
* * *
Колёса размеренно постукивали по стыкам бетонных плит, машину потряхивало в такт, а за окном проплывали болота. Устланные дырявым покрывалом белёсого тумана, они испускали зеленоватую дымку. Из застывшей жижи тут и там торчали скрюченные скелеты деревьев, словно серые узловатые пальцы мертвецов. В стороне, вздымаясь сквозь туман, низкое серое небо протыкали опоры ЛЭП. В приоткрытое окошко заносило запах гниения.
Сидевшие спереди офицеры были немногословны, периодически обмениваясь короткими репликами. Я глядела в окно, размышляя над превратностями судьбы. Я снова сидела на заднем сиденье офицерской машины, снова конвой нёс меня навстречу месту, где произошёл очередной излом моей жизни. Что я найду, когда доберусь туда? Это место манило, тянуло к себе, а сердце моё так и жаждало обмануться – оно надеялось, что, если мне хватит духу добраться до старых железных ворот и войти внутрь периметра интерната, я увижу привычную картину – гуляющих по территории охранников и ребятню, стайками снующую между корпусами, от столовой к плантации, от склада к мануфактуре и обратно… Нет, нельзя возвращаться туда. Куда угодно – только не в интернат, полный убитых надежд…
Опоры ЛЭП скачком надвинулись из непролазной жижи, топкая болотная почва упёрлась в насыпь, и джип въехал на территорию базы. Довольно широкое пространство было уложено бетонными плитами – такими же, по которым мы двигались последние пару часов. Аккуратные двухэтажные казармы ровным рядом уходили вдаль и скрывались в тумане. В базовом лагере, окружённом сеткой-рабицей, кипело движение – бойцы бегали от препятствия к препятствию, отжимались, подтягивались и отрабатывали боевые приёмы. Физические тренировки – лучшее лекарство от безделья.
Мелькнули цистерны с топливом, мимо протянулся продолговатый гараж с множеством закрытых ворот. В поле зрения появилась пустая вертолётная площадка, и наконец машина остановилась.
– … Ты там спишь что ли? – офицер сидел вполоборота и смотрел на меня.
– Что? Нет, не сплю. Что вы сказали? – очнулась я от наваждения, стряхивая с себя воспоминания.
– В женской казарме есть свободные места. Сейчас пойдём к коменданту.
– Нет, – отрезала я. – Мне нужно уходить.
– Куда? Сейчас без пяти семь. После семи всем предписано оставаться внутри периметра.
– Значит, у меня есть пять минут, чтобы уйти. – Открыв дверь, я спрыгнула на землю.
– Скоро стемнеет. – Офицер приоткрыл окно и сдвинул кепку набекрень. – Оставь эту дурацкую идею.
– Слушайте, я вам благодарна за доставку, но на этом всё. Не нужно меня удерживать, всё равно у вас ничего не получится. Где выход? Там? – Я сделала пару шагов в сторону КПП, за которым в тумане исчезала сквозная бетонная колея.
– Там, там. Если ты решила заработать себе на голову неприятностей, не буду тебе мешать. Счастливого пути!
Я решительно направилась через площадку в сторону КПП, и у шлагбаума молча предъявила часовому выписанный мне в Новом Роттердаме документ. Боец вопросительно посмотрел куда-то поверх моей головы, затем, получив сигнал, кивнул мне и отошёл в сторону. Узкая насыпь с дорожным полотном уползала в никуда, скрываясь в молочном тумане. Его клочья, языками поднимаясь вдоль болот, лениво облизывали покосившиеся, медленно-медленно сползающие по волглой почве бетонные плиты.
Очень скоро база скрылась за спиной. Некоторое время до меня доносились отрывистые выкрики и шум моторов, но густой туман проглотил и эти звуки, оставив меня наедине с глухим стуком собственных шагов…
Глава VI. Челноки
… До Москвы отсюда было полторы тысячи километров по прямой – часов семь неспешного полёта.
Кое-как одной рукой натянув поплотнее шапку и подняв ворот тёплой куртки, я вошла внутрь просторного помещения и огляделась – полиции видно не было. Место было весьма оживлённым, поэтому я имела возможность затеряться в толпе. Я последовала в сторону лифтов, чтобы затем выбраться на один из верхних уровней здания – на парковку аэромобилей. Поймать попутный глайдер казалось мне единственным разумным вариантом из всех, что пришли в голову – путь по земле занял бы намного больше времени, а использовать общественный транспорт было крайне рискованно – на меня могли выйти блюстители правопорядка.
Вокруг перемещались люди в самых разнообразных костюмах. Кто-то удачно и не очень сочетал обычные вещи – джинсы и пиджак, юбку и свитер, мешковатые штаны и туфли на каблуках. Кое-кто украшал одежду разноцветными светящимися огоньками и неоновыми лентами. Мне навстречу прошла стайка молодёжи с причудливыми разноцветными причёсками. В воздухе витала беззаботность и тонкий, едва уловимый аромат затянувшихся новогодних праздников.
Следом за мной в лифт, ведущий на крышу, зашла парочка прилизанных молодых людей неопределённого возраста и пола. Они горячо обсуждали нюансы коллекции одежды от какого-то модного кутюрье и периодически с опаской косились на меня – военные штаны и камуфляжный ватник явно контрастировали с их лёгкими цветастыми курточками и узкими, нелепо подвёрнутыми джинсами, из-под которых выглядывали красные обмороженные лодыжки.
Наконец, створки лифта раздвинулись, и мы оказались в небольшом прозрачном предбаннике с ведущей на парковку двойной дверью. Юноши исчезли между рядами глайдеров. Уставившись вверх, на бесконечно далёкий чёрный потолок, усеянный ровными рядами жёлтых огней, я стояла и размышляла над тем, как найти попутку. Взгляд мой скользнул вниз. К кому из спешащих водителей подойти?
Вот семейная чета погрузила свои покупки в багажник и села в аэромобиль, который тут же с гулом оторвался от поверхности, поплыл в сторону белого проёма и скрылся в зимнем небе… На освободившееся место приземлился фургончик с рекламой мебельной фабрики на борту. С водительского сиденья неуклюже выбрался толстый, раздувшийся водитель в рабочем комбинезоне и скрылся соседнем лифте… Мимо прошёл делец в костюме, беспрестанно болтавший с кем-то по коммуникатору, и сел в роскошный, чёрный и длинный планер…
Чуть поодаль стоял просевший на стойках угловатый аэрофургончик серого цвета с пятнами и ржавыми потёками. Задняя дверь была открыта, двое коренастых мужчин пытались впихнуть внутрь картонную коробку. Мужчины поворачивали её так и этак, и наконец им удалось с усилием затолкать ящик внутрь. Подойдя к ним вплотную, я прокашлялась. Невысокий коренастый мужичок в коричневой кожаной куртке с забавной старомодной кепкой на голове обернулся, смуглое лицо его с густыми седыми бровями, увенчанное огромным носом с шикарными чёрными усищами, расплылось в улыбке.
– Дэвушка-красавица, чем старый Гагик обязан твоему появлению? – торжественно вопросил мужчина со странным акцентом. Его спутник, молодой чернобровый парень, тем временем внимательно оглядывал меня с ног до головы.
– Я тут просто осматривалась и, грешным делом, подумала, что вы сможете мне помочь, – сказала я. – Мне нужно добраться до Москвы.
Мужчины переглянулись, старший всплеснул руками и радостно вскричал:
– Мы как раз едем туда! И подвезти такой красивый дэвушка будем только рады! Пойдём! – Он обошёл машину и со скрипом отворил пассажирскую дверь. – Прошу садиться!
Я опустилась на сиденье, уложив рюкзак между ног. Снаружи раздался обескураженный голос:
– Папа, а как же я?
– А ты что же, решил ехать с комфортом, пока дэвушка будет трястись в кузове? Тебе жалко, да? Поедешь в фургоне, не сломаешься.
– Но там же разлито…
– Ну а кто разлил? Ты и разлил. Вот и вытрешь заодно. Чего торгуешься? Может, тебе судьба наконец невесту преподнесла – так покажи, что ты настоящий мужчина, сын своего отца!
Внутренность глайдера соответствовала его внешнему виду. По салону были развешаны талисманы, освежители воздуха, кисточки от ковров, а на торпеде кивала головой игрушечная собака-маятник. По всему периметру лобового обтекателя были расклеены потёртые монетки, посреди панели торчал жидкокристаллический монитор, по экрану которого беззвучно сновали красочно и нелепо разодетые актёры какого-то юмористического шоу. Водитель плюхнулся на сиденье и воскликнул:
– Я Гагик! Там сзади – Вардан, мой сын. Нежное существо растёт, как ни вкладывайся, как ни старайся… А как зовут тебя, красавица?
– Лиза, – ответила я.
– Какой хороший, красивый имя! Ты меня не бойся и ничего не стесняйся, будь как дома! Долетим с ветерком! Ну, пора в путь, да?
Гагик швырнул недокуренный бычок наружу, завёл двигатели, по корпусу пошла вибрация и дрожь, а собачка на торпеде мелко затрясла головой. Я начинала жалеть о том, что согласилась сесть в этот глайдер – создавалось ощущение, что он развалится прямо в полёте, – но отступать было уже некуда.
Натужно взвыв, перегруженная машина поднялась в воздух и, с трудом ускоряясь, понесла нас наискосок над стоянкой. Откуда-то слева поперёк движения, накренившись, возник и в метре от нас проскочил красный легковой планер. Я вжалась в сиденье, сердце заколотилось, а Гагик махал кулаком куда-то в пустоту и орал:
– Мерет кунем! Куда прёшь, баран безмозглый?! Понакупят прав, честному человеку пролететь негде! Бози тха!
Гагик осёкся, явно засмущавшись, и повернулся ко мне:
– Прости, джана, не сдержался! Все отары с предгорий разбежались, все бараны теперь на дорогах…
Покраснев, он сосредоточился на управлении машиной, а усы его принялись шевелиться. Аэрофургон выплыл из просторного стояночного ангара прямо в белёсую зимнюю мглу, набрал скорость и высоту и вклинился в поток летящих машин.
* * *
Мы неслись по воздушной трассе, а Гагик, лихо вращая штурвалом, слева, справа, снизу и сверху обгонял попутные аэромобили. Мелькали гравибуйки с яркими светящимися аэродорожными знаками. Из хрипящих колонок звучала игривая музыка – барабаны и задорная гармошка разбавлялись хором мелодичных мужских голосов. Гагик, оживлённо размахивая руками, жаловался на водителей и страстно сыпал шофёрскими историями из своей жизни, как из ведра.
… – И вот я уже четвёртый час в пути, и меня клонит в сон. Но дорога глухая, прямая, до следующего Комплекса ещё час пути, автопилот не работает… И тут я слышу, как в стекло стучит кто-то! Представляешь?! Высота – километр, скорость – триста! Смотрю – а там рожа синяя такая, обледеневшая! Сосульки из носа свисают, глазищи белые – во! Я от страха чуть не помер!
– С ума сойти…
– Я чуть не сошёл! Протёр глаза – нет рожи… Нет, думаю, надо спать, а то и до беды недалеко! Ну, снизился, приземлился посреди какого-то поля и уснул прямо как был, на сиденье. А утром меня будит полицейский патруль. Выясняют, выспрашивают – ара, что это ты тут делаешь? Почему ты с трассы сошёл? Документы проверили, и говорит мне потом патрульный – слушай, ара, повезло тебе, там впереди самолёт падал, и прямо сквозь трассу прошёл. Десять машин – вдребезги! Людей погибло – немеряно! Вот и думай после этого, есть ли знаки в этом мире…
Я вполуха слушала болтливого Гагика и, будто завороженная, смотрела на его усы. Они жили какой-то своей жизнью и постоянно шевелились. Я была уверена – они подавали мне отчаянные знаки, взывали о помощи. Им хотелось оказаться подальше отсюда, в родном горном селе, окунуться в душистый многолетний коньяк, искупаться в путуке, насладиться ароматным запахом хороваца и толмы…
Что-то за окном привлекло моё внимание. Я повернулась и увидела справа внизу гигантский, невообразимых размеров кратер, очертания которого были отчётливо видны даже сквозь плотные заросли многолетнего кустарника, покрывавшего его склоны. Гагик проследил за моим взглядом.
– В Большую Войну сюда упала ракета, – вполголоса произнёс он. – Целились в Москву, но её отвернули лазерами. Не очень удачно – она не взорвалась в воздухе и упала здесь. Сколько лет прошло, а до сих пор радиация не пропала полностью. Но природе хоть бы что! Теперь там растут прекрасные растения, а вот людям лучше держаться подальше…
Я проводила кратер взглядом. Мелькнул гравибуй с указателем «Луховицы, 40 км. Москва, 150 км». Меня окутывало волнение с примесью ощущения приближающейся цели, но умом я понимала – найти нужного мне человека в огромном городе будет нелёгкой задачей, однако уже само наличие такой задачи придавало сил.
… – Ты, джана, никому не говори, что мы полкузова замороженного мяса везём, – заговорщически сказал Гагик. – Представляешь, в Москве нет мяса! Настоящего, животного мяса больше нет, а людей теперь кормят насекомыми. Ара мне говорит: ты жука пробовал? Нет, говорю, не пробовал. А червяка пробовал? Тоже нет. А зачем ты, ара, насекомое ругаешь, раз не пробовал?
– А почему никому не говорить? – удивлённо спросила я. – Это что, секрет?
– Потому что, если полиция узнает – штрафы будут. Нельзя мясом животного торговать в городе, незаконно это. Да мы бы и не торговали, если бы хорошие люди не просили. Они нам заказывают, а мы возим… Много лет назад всё смеялись – какой на западе человек глупый, всё с собой позволяет делать. – Гагик с досадой покачал головой. – Кормить себя дерьмом позволяет, в рабство себя отдаёт, рассказывая о правах и свободах. А теперь оглянись вокруг – здесь всё то же самое!..
Время летело почти незаметно, а леса и поля под нами постепенно разбавлялись разноцветными пятнами всё более плотной застройки, слившейся в конце концов в один необъятный городской массив, уходящий за горизонт. Воздушные трассы здесь перекрывали одна другую, аэромобили двигались снизу и сверху, параллельно, перпендикулярно и навстречу нашему движению. От тысяч летящих сквозь дымку огоньков рябило в глазах.
Внезапно музыка отключилась, и голос из стереосистемы произнёс:
– Внимание, вы находитесь в зоне интенсивного движения. Максимальная разрешённая скорость: пятьдесят километров в час. До бесполётной зоны: пятнадцать километров. Рекомендуется перейти на автопилот и внести координаты места назначения. В случае, если автопилот не задействован, займите нижний ярус потока, возьмите правее и сбавьте скорость.
Гагик, поглядывая сквозь лобовое стекло, принялся одной рукой нажимать на панель сенсорного дисплея. Через полминуты он отпустил штурвал и откинулся на сиденье. Спохватившись, схватился вдруг обеими руками за голову и воскликнул:
– Лиза, красавица, я совсем забыл! Куда тебя отвезти?!
– Я здесь в первый раз, и сама не знаю, куда пойти. – Я пожала плечами. – Наверное, в какое-нибудь относительно тихое место. Есть же тут такие?
– Есть, найдём! – воскликнул шофёр. – Гагик знает этот город, как свои пять пальцев!
Я глядела вниз, на слившиеся в светящееся покрывало кварталы мегаполиса. Через несколько минут мы приземлились на крышу многоуровневого паркинга в каком-то спальном районе. Вокруг возвышались дряхлые дома средней этажности, перемежаясь с серыми высотками из стекла, металла и бетона.
– Здесь очень тихий и спокойный район. Ну, по сравнению с другими частями города. – Гагик достал потёртую жёлто-оранжевую карточку с надписью «Утомлённому – отдых», нацарапал на ней набор цифр и протянул мне. – Если что – звони в любое время дня и ночи! Постараюсь помочь. А если не получится, то постараюсь получше! Вот, на карточке хорошая гостиница – недорого, клопов нет, тихое место. Я там останавливался пару раз. Ну, а мне пора! С наступающим Рождеством!
Я нашарила в кармане деньги и спросила:
– Гагик, сколько с меня?
– Нет-нет, ничего не нужно! – Он страстно замахал руками. – Денег с тебя не возьму за красивые глаза!
– Спасибо, Гагик. Счастливого тебе пути!
Я вышла наружу и хлопнула дверью. Тут же открылась задняя створка, и оттуда, прихрамывая и держась за поясницу, выбрался Вардан. Немой вопрос отпечатался у него во взгляде, он открыл было рот, чтобы задать его, но понял – сейчас наши пути разойдутся навсегда. Сейчас – не время и не место заводить новые знакомства. Безраздельно властвует ветер дороги, разносящий людей в разные стороны, словно семена одуванчика.
Едва заметно кивнув мне, он влез на пассажирское место. Глайдер взмыл ввысь и скрылся в потоке искр, разрезающем на части вечернее небо.
Мне везло – наверное, как никогда раньше. Словно из ниоткуда возникали люди, помогавшие мне двигаться по пути к цели. В этом не было моей заслуги – возможно, удача была утешительным подарком от старушки-судьбы за гибель Марка, но меня это вполне устраивало. Это лучше, чем ничего. Теперь мне нужно было найти место, где можно было бы приткнуться и заночевать, поэтому я решила не задерживаться, спустилась на лифте вниз и вышла из здания паркинга.
Глава VII. «Весёлый Саймек»
Приближался праздник, и московские улицы были заполнены людьми. Мне казалось, что на меня все смотрят, но вскоре это неловкое ощущение исчезло – стало очевидным, что прохожим друг на друга было по большому счёту плевать. Секундный взгляд – и ты больше никогда не увидишь этого человека, он растворится в толпе также внезапно, как возник мгновением ранее.
Тут и там в потоке я замечала людей, которые сильно отличались от массы своим внешним видом. Светящиеся бионические глаза, сияющие отполированным хромом руки, ноги или даже голова, странные причёски и полупрозрачная одежда – похоже, в большом городе многие старались выделиться из толпы, приковать к себе взгляд, пусть даже на секунду – у них это получалось, и их воспринимали совершенно нормально. А вернее, индифферентно – в плотном потоке людей все были заняты собой и своими мыслями. А ещё все глядели себе под ноги. Было грязно, на тротуаре валялся мусор – осколки стекла, обрывки бумаги и полиэтилена. Воздух был наполнен запахами выхлопа и гари.
Сверившись с интерактивной картой на пересечении двух улиц, я нашла искомую гостиницу, выбрала направление и побрела вдоль тротуара. Вскоре стало ещё оживлённее, приходилось лавировать в потоке людей, а высокие дома сменились высоченными небоскрёбами, стены которых, покрытые рекламными экранами, упирались, казалось, в самое небо.
У стен, а местами прямо посреди тротуара стояли горящие бочки, возле которых грели руки грязные люди, одетые в лохмотья. Фасады зданий были усеяны небольшими магазинчиками, мерцали огни неоновых вывесок, в высоте двигались голографические проекции, сменяли друг друга рекламные слоганы и названия разных брендов. Горящая огнями массивная крытая галерея, перекинувшаяся прямо через улицу, соединяла два небоскрёба-близнеца, а со всех сторон струилась какофония звуков – выкрики рекламных болванчиков, агрессивная и зазывная музыка, гул автомобилей, людской гомон. Сквозь лавину звуков иногда прорывались различимые выкрики:
«Шаурма! Люля-кебаб!»
«Нейрофоны недорого!»
«Девочки на любой вкус!»
«Игровые автоматы и ставки! Заходи, не прогадаешь!»
«Окунитесь в мир виар-фантазий!»
Вдоль забитой машинами дороги с гулом пролетел крупный патрульный квадрокоптер, лавируя между протянутыми поперёк улицы проводами и рекламными растяжками. Следом за ним, будто дожидаясь разрешения невидимой диспетчерской, из переулка вынырнул дрон поменьше с подвешенной плоской коробкой. Вереницей пронеслись ещё пара аппаратов, поперёк улицы прожужжал ещё один, и ещё… Все они тащили коробки самых разных форм и размеров – плоские, прямоугольные, квадратные. Беспилотники служб доставки жужжали над головой, а люди у горящих бочек провожали их голодными взглядами.
Впереди, возле фасада очередной лавки я заприметила припаркованный у обочины бело-голубой фургон, мигающий яркими проблесковыми огнями. Возле него стояла группа полицейских в синих костюмах, щитках и наколенниках с тяжёлыми автошокерами наперевес. Стараясь вести себя естественно, я расслабленной походкой проследовала мимо полицейских, двое из которых шумно заламывали какого-то пьяного балагура. Ещё двое тащили в фургон смуглого мужчину – судя по всему, хозяина лавки. Тот вяло упирался и ломающимся голосом пытался что-то объяснить:
… – За что меня? Я ничего не нарушил!
– Это эпидстанция будет разбираться, нарушил ты или нет, а мы тебя должны задержать до выяснения. Огурцы, которые ты под лаваш режешь, кривые? Кривые!
– Мамой клянусь, покупал у «Овощтрейда», одобренные!
– Овощтрейдовские прямые и длинные, а у тебя кривые и короткие. Значит, контрафакт! А ну, пошёл!
– Я не виноват! Мне подкинули!
Торговец получил палкой под рёбра и исчез в чреве фургона, а дверь с лязгом захлопнулась. Коп прицепил дубинку к поясу и покосился на меня. Для камер я была невидима, но вот у человека могли возникнуть вопросы. Я отвернулась, шагая в том же темпе, что и шла, мысленно прося о том, чтобы полицейский не начал меня сканировать и не наткнулся на блокиратор. Отойдя достаточно далеко, я выдохнула, пружина моего тела разжалась, и вскоре впереди показался искомый переулок. Гостиница, судя по табличке возле тёмной арки, располагалась там, и я свернула во тьму.
Улица осталась позади, людей здесь практически не было. Словно по рукотворному каньону, меж двух высоких стен, усеянных нависавшими кондиционерами, я шла вперёд по узкому переулку. На асфальте лежали мокрые кучи хлама, вдоль стен стояли серые мусорные баки, тут же рядом, укрывшись картонками, лежали пара бомжей. Мимо меня, пошатываясь и бормоча что-то себе под нос, проковылял доходяга. В глубине переулка, резонируя от стен, возник басовитый рык, и показались лучи фонарей. Я едва успела отойти к стене, как сквозь проезд в сторону улицы, разбрасывая валявшийся на дороге мусор, пронеслась целая группа байкеров на огромных мотоциклах.
От перекатистого рычания стальных зверей заложило уши, а я меж тем вышла в тёмный дворик, уставленный мотоциклами и ховербайками. С трёх сторон дворик был окружён старинными пятиэтажными развалюхами с неизменными блоками кондиционеров-очистителей под окнами. Одно из зданий на уровне второго этажа венчала красная неоновая вывеска: «Бар “Весёлый Саймек”», а соседнее – голограмма с надписью: «Гостиница “Утомлённому – отдых”». Возле входа в бар ошивалась шумная группа пьяных молодых людей непонятного пола, затянутых в кожу. Пахло мочой, в отдалении кто-то надсадно орал, а над всем этим великолепием, загораживая небо, развернулось грязное брюхо широкой эстакады, проложенной прямо над малоэтажными домами.
Интересно, полиция сюда вообще заглядывает? Это жутковатое место показалось мне идеальным убежищем – наверняка, давно проверенное и примелькавшееся заведение, на которое в органы охраны порядка звонки поступают с завидной регулярностью, и которое закономерно продолжает работать – ведь лучше иметь на карандаше более-менее известный и подконтрольный притон, чем искать дюжину новых, отлавливая разбежавшихся завсегдатаев.
Я проследовала ко входу в гостиницу и, обойдя чьё-то лежащее тело, толкнула дверь. Пара бритых наголо вышибал встретили меня безразличным взглядом сверху-вниз. Следуя через холл к стойке регистрации, я заприметила блестящий хром на запястьях их скрещенных рук – тоже мехи, значит. Пожилая дама с тёмными кругами под ярко накрашенными глазами встретила меня из-за стойки натужной улыбкой. Я тихо поинтересовалась:
– Сколько будет стоить относительно приличный номер? Желательно – в противоположной стороне от этого расчудесного дворика.
Получив ответ, кое-как одной рукой я достала свёрнутую пачку денег, отсчитала нужную сумму на сутки и расплатилась. Собралась было уходить, но вспомнила о своей главной задаче.
– В номере есть стационарный интернет?
– Шутишь, милочка? – всплеснула руками женщина. – Двадцать второй век на дворе! Зачем тебе стационарный интернет, когда у нас полное спутниковое покрытие? Или тебе не хватило денег на деку?
– С некоторых пор предпочитаю не пускать в голову посторонних, включая сетевой трафик.
– В таком случае, придётся доплатить.
– Держите, – сказала я, выудив из пачки ещё одну бумажку.
– Четвёртый этаж и направо. Вот, на карте номер…
– И ещё кое-что… Никто не должен знать о том, что я здесь.
– Вот как? – Женщина приподняла бровь. – Тогда придётся доплатить ещё. За анонимность…
Денежный запас таял на глазах. Четвёртый этаж встретил меня светлым просторным коридором, расходящимся в две стороны. Старенький на вид, но чистый и опрятный интерьер резко контрастировал с тем, что происходило внизу, во дворике. Я добралась до своего номера, повернула ключ и оказалась в небольшой уютной студии, разделённой на две части широкой кухонной стойкой. Сенсорный дисплей на стене, холодильник, электроплитка, узкая кровать, прямоугольное окошко, за которым во тьме где-то наверху неслись вереницы ярких огоньков. Несмотря на то, что здесь, под крышей, стоял постоянный гул автострады, висевшей буквально над головой, это место мне нравилось – оно было каким-то по-домашнему уютным и, хотя бы на короткое время, оно стало только моим. Я получила передышку и возможность уединиться.
Скинув рюкзак и куртку, я подошла к окну и, глядя на тёмный шумный двор внизу, почувствовала наконец долгожданное спокойствие…
* * *
Я не любила ультразвуковой душ. Уши были заткнуты специальными затычками, но создавалось какое-то давящее ощущение, словно меня сунули в вакуумный мешок и упорно, настойчиво откачивали из него воздух. Впрочем, свою работу ультразвук выполнял хорошо, и в местах, где вода стала дефицитом, без него было не обойтись…
Приведя себя в порядок, я сидела у монитора и продиралась сквозь горы информационного хлама, по крупицам собирая данные о профессоре астрофизики Владимире Агапове. Будучи практикующим учёным, он почти всегда пребывал в разъездах, находясь на острие научного прогресса. Спектр тем, которые своими исследованиями стремился охватить профессор Агапов, был весьма обширным – жизненные циклы звёзд, чёрные дыры, тёмная материя и энергия, кротовые норы, мультивселенные, течение и направление времени. Он был одним из тех, кто стоял у истоков знаменитой «Теории пустоты», а на одном из «Голиафов» уже вовсю проводились испытания двигателя с использованием антиматерии, к разработке которого также приложил руку Агапов.
Никакой личной информации об учёном в открытом доступе не было – ни адреса проживания, ни телефона, почты или любых других контактных данных, – и единственным упоминанием о нём в практическом смысле была разовая лекция в МФТИ, которая была запланирована на начало следующей недели. Профессор собирался вернуться на Землю на денёк и дать лекцию студентам, чтобы потом снова сорваться куда-то на окраину обитаемого сектора нашей галактики.
Это означало, что мне нужно было пробыть в этом городе ещё три дня, не протянув при этом ноги. Денег оставалось как раз на четыре дня проживания в гостинице при условии, что я не буду питаться, но такой расклад меня совсем не устраивал. Я чувствовала себя уязвимой – времена, когда я могла не беспокоиться за собственное будущее, имея возможность положиться на друзей, остались в минувшем. Там же остались моя уютная каюта и корабельный синтезатор пищи, растворились где-то в безнадёжно далёком прошлом…
Заперев номер электронным ключом, я спустилась вниз и выбралась на улицу. С приближением ночи дворик становился всё более оживлённым – в полутьме играла тяжёлая музыка, слышался треск мотоциклетных двигателей и пьяные крики. Куда пойти, и при этом не нарваться на патруль, а главное – зачем, – я по большому счёту не представляла, поэтому решила зайти прямо в этот бар. «Весёлый Саймек»? Что это вообще означает… Сгрудившиеся возле входа пьяные подростки при моём появлении притихли, а я аккуратно обошла лужу, разлившуюся прямо перед входом, и вступила в предбанник, отделённый от улицы толстой стальной дверью с заклёпками. За второй, внутренней дверью мне открылось тёмное просторное помещение.
Царил шум и гам, яркими огнями светился музыкальный автомат в стиле ретро, из спрятанных по всему помещению колонок играла классика хард-рока полуторавековой давности, дым стоял коромыслом. Справа резались в русский бильярд, а с противоположной стороны за рядами столиков сидели колоритные мужички в коже и уплетали, судя по запаху, что-то мясное. В тени, у стенки возле неприметной двери стояли несколько здоровяков и о чём-то тихо разговаривали. Периодически звенело стекло, у барной стойки расположились байкеры. Катаясь вдоль неё вперёд-назад по закреплённому на потолке рейлингу, суетился робот-бармен с круглой одноглазой головой, ловко орудуя десятком манипуляторов и умудряясь одновременно протирать стаканы и стойку, смешивать напитки, наливать пиво из кранов и подавать его вместе с закуской периодически подходящим к стойке гостям заведения.
Я приблизилась к барной стойке и заказала пиво. Робот молниеносным движением выхватил откуда-то снизу высокий стакан, наполнил его пенной жидкостью и толкнул по лакированной стойке. Проехавшись по деревянной поверхности, стакан остановился прямо напротив меня. Я аккуратно взяла его, отхлебнула и прислушалась к разговорам вокруг.
… – Недалеко от Твери, да… Есть там такой город, Вышний Волочёк. Так вот, нас в машине четверо. Останавливают нас менты, мы все пьяные, а у меня ружьё дымящееся на коленях и фазан в ногах… Дрючили они нас битый час, но в итоге с пятидесяти добазарились до четырёх…
– Так у вас что, лицензии не было?
– Была, конечно! На вечер. А нас в четыре утра хлопнули, да ещё пьяных в хламину. Административка теперь висит, куда денешься-то…
– Надо было сказать, что увлеклись слегка и потеряли ход времени!
– Невовремя мы поехали, вот и всё. Но оно того стоит, я тебе скажу! Едешь по полю, и прямо из машины – бах! Ты там только за город отъедешь – и вот они, вдоль дороги кудахтают…
… – Как ты относишься к своему байку, так и он будет относиться к тебе! Я это ещё от деда своего слышал… И правда ведь – вот, бывает, поднесёт грязи или воды в антиграв, и вот он в дороге начинает захлёбываться. А я ему говорю: «Давай, родной, ты самый лучший!», и он тут же – раз! И протащит грязь, и дальше гудит себе в привычном ритме!
– Мне больше нравится думать, что у байка есть скорее не своя душа… от этого жутковато становится… а частичка твоей собственной.
– Не, брат, именно своя. И характер свой, и привычки, и повадки…
… – Рик просрал. Я на него поставил всю зэпэ, но он опять упал в первом же раунде.
– Ну и дурак ты, что я тебе ещё могу сказать?
– Понадеялся же – ну не может же он третий месяц подряд проигрывать! А поди ж ты, смог! Опять пойду ночами подрабатывать на погрузках…
… – Три дня облезаю! Стоило только без кепки часок на улице побыть – и вот результат, пожалуйста.
– Фига себе, прям шелуха слезает!
– И не говори. А печёт так, будто бензином облили и подожгли…
… – Эй, блондиночка.
Я обернулась. На меня смотрел пожилой пузатый байкер с повязанной на голову банданой, в кожаном жилете с длинной седой бородищей. Одна его рука была механической, под бородой блестела стальная нагрудная пластина.
– Да, я к тебе обращаюсь. Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?
– Присаживайтесь, конечно.
Он тяжело взгромоздился на соседний табурет, заказал рюмку какого-то пойла со странным названием, повернулся ко мне и просипел:
– Вижу, тебя жизнь потрепала, да, мех-сестрёнка?
– Довелось побывать в передрягах, – расплывчато ответила я и кивнула на его руку: – В этом городе импланты довольно распространены, похоже?
– Ещё как! В Москве всем по барабану, что ты с собой сделаешь. Хоть одну голову оставь, главное – никого не трогай. А что до меня… Молодо-зелено… – Он отхлебнул из своей рюмки и усмехнулся. – На разборке ломом грудак пробили и руку отшибли. Меня тогда еле откачали, и я решил для себя, что так просто теперь не дамся. Человеческое тело слишком уязвимо, вот и апгрейжу потихоньку… А ты сама откуда? Уж больно акцент не наш, не московский, и взгляд какой-то не такой, как у окружающих. Затравленный, что ли…
Я отвернулась и принялась изучать игроков в бильярд.
– Да, я из очень далёких мест, и, в общем-то, тут проездом. Ещё недельку в этом городе побуду, встречусь с одним человечком, а дальше… Не знаю, что дальше.
– Кривая выведет, – удовлетворённо прохрипел байкер. – Есть день сегодняшний, и мы в нём. Это главное, а единственно приличный вид на грозу – в зеркалах заднего вида.
Я пыталась разобраться в произнесённом им наборе слов. Он допил своё пойло и хлопнул рюмкой по отполированной стойке.
– Позволь дать тебе совет. Здесь, внизу, есть хороший техник, он вот с этим… – Он ткнул пальцем в сторону обрубка моей руки, – регулярно имеет дело. Подойди к одному из тех ребят и попросись к Митяю, он тебя залатает. Скажешь, что ты от Боцмана. Железяка! – обратился он к роботу. – Закуску к пиву девушке, за мой счёт! К выпивке положена закуска! Не благодари, – вновь повернулся он ко мне. – Ну, а я пошёл…
Крякнув, он слез с табурета и заковылял к одному из дальних столов, где сидели ещё трое брутальных мотоциклистов, плюхнулся в кресло, и ему тут же налили. Его друзья посматривали на меня, улыбаясь и подшучивая над Боцманом, но слов в шумном баре было не разобрать. Робот поставил передо мной пластиковую тарелку, на которой ровным слоем были уложены жареные не то сверчки, не то тараканы. Я брезгливо отодвинула тарелку в сторону, и пить мне вдруг тоже почему-то расхотелось. Кто вообще знает, из чего они тут варят своё пойло?
Внезапно маленькая неприметная дверь во тьме с треском распахнулась, и оттуда вышел накачанный здоровяк с голым торсом и ирокезом на голове. Лицо его было в крови – судя по всему, чужой, – и вид он имел торжествующий. Следом за ним выбрались ещё пара человек, а здоровяк остановился посреди помещения, поднял вверх сжатые могучие кулаки и победно зарычал. Зал взорвался радостными криками, кто-то засвистел. Я с любопытством наблюдала, как он проследовал к барной стойке, грохнул кулачищем по столешнице и потребовал:
– Двойной виски мне, железяка!
Возле стойки едва стоящий на ногах панк, с трудом удерживая в руке бутылку пива, заплетающимся языком воскликнул:
– Ты опять всех уделал, Дра?ко!
– Да, моим коронным левым хуком! Хочешь покажу?!
– Н-не, не надо! Лучше выпьем с тобой!
Драко повернулся в мою сторону и прорычал:
– Нет, я хочу выпить с ней. Давай, красотка, за мою славную победу над Ингемаром!
Пристально и молча изучая здоровяка, я не шевельнулась. В зале стало тише. Драко поднял и опрокинул в себя рюмку, смерил меня оценивающим взглядом и протянул руку куда-то в сторону. Словно из ниоткуда возник его помощник с полотенцем в руках. Драко вытер лицо, забросил полотенце на плечо и хмыкнул:
– Гордая, значит? Ничего, у меня и не такие орешки кололись. Увидимся позже…
Развернувшись, он покинул бар в сопровождении пары помощников, а я в три глотка допила заказанное пиво – не пропадать же добру, – слезла с табурета и направилась в сторону двери, из которой только что вышел напыщенный Драко. Путь мне преградил огромный вышибала, и я сообщила:
– Я от Боцмана к Митяю, на техобслуживание.
Бугай посторонился и пробасил:
– Минус первый этаж, налево по коридору.
За дверью вниз уходила ярко освещённая широкая лестница. Дойдя до минус первого этажа, я вышла в коридор. Лестница спускалась дальше, оттуда доносилась рок-музыка и приглушённые вскрики.
Повернув налево, я оказалась в мастерской – вдоль стен на столах и стеллажах были в беспорядке навалены какие-то коробочки, шестерни, микроплаты и части механизмов. Стройными рядами стояли баллончики с техническими смесями, к столешницам была прикручена пара тисков. Прямо напротив входа был закреплён фанерный щит во всю стену – на нём висела целая батарея различных инструментов, назначение которых было для меня загадкой. Рядом был растянут потускневший старомодный плакат с изображённой на нём женщиной в фартуке с бумажным свёртком в руке и надписью по нижней кромке: «Стал передовым – иди помогай отстающим!» Венчал картину логова техноправа закреплённый прямо посреди помещения под потолком матово-чёрный выпуклый диск, нависавший над широким столом наподобие операционного.
Я звонко постучала по столешнице биотитановыми костяшками. Из дверного проёма, ведущего в смежное помещение, раздался недовольный голос:
– Кого, блин, там несёт… Арни, ты что ли? Иду-иду…
На ходу вытирая руки промасленной тряпкой, мне навстречу выскочил молодой парень в перепачканном комбинезоне. Нос его венчали очки с телескопическим увеличителем, волосы были взлохмачены. Увидев меня, он замер и спросил:
– Тебе чего?
– Боцман отправил меня к Митяю, сказал, что здесь можно починиться… Ты Митяй?
– Погоди…
Парень скрылся в подсобке, раздался пронзительный свист ультразвука, и через полминуты он появился вновь. Очков на носу уже не было.
– Так что тут у тебя?
Я сняла куртку. Техник взглянул на торчащие обрывки сухожилий и проводов и присвистнул.
– М-да… Это так просто не починишь, нужна замена. Старая военная модель, одна из самых лучших и надёжных, но такую будет нелегко найти, если вообще возможно. Это где ты её так разворотила?!
– А это? – Пропустив мимо ушей его вопрос, я подняла вторую руку и пошевелила пальцами – тремя из пяти.
Парень оглядел ладонь со всех сторон, поднял голову и позвал:
– Митяй! К тебе тут посетитель, посмотри, что можно сделать.
На висящем под потолком диске загорелся красный огонёк, из его чрева выдвинулась камера, и её глазок уставился прямо на меня. Приспустившись на суставчатом подвесе, диск, поводя камерой, заскрежетал:
– Биологическая форма жизни, биологический возраст: двадцать один год, модифицировано: пятьдесят шесть процентов тела; биомодификаты: печень, селезёнка, поджелудочная железа; мехмодификаты: ноги – две, целиком до приводящих мышц, руки – две, целиком до дельтовидных мышц. Повреждения: левая рука: предплечье отсутствует, повреждения значительные, ремонт невозможен; правая рука: деформация пястных элементов среднего и безымянного пальцев, приводы отключены, повреждения умеренные, возможен ремонт. Каков план действий, Игорь?
Игорь взглянул на меня и недоверчиво спросил:
– У тебя деньги есть?
– Есть немного. Вот.
Я достала из кармана пачку купюр. Игорь отсчитал часть, сунул их в нагрудный карман комбинезона и широким жестом указал на стол посреди помещения:
– Укладывайся… Не боись, Митяй не кусается. Если только совсем чуть-чуть… Митяй, сделай ей правую ладошку, тут вроде малой кровью обойдётся.
Я послушно легла на операционный стол, а Игорь скрылся в подсобке. Робомеханик, нависнув надо мной, ощетинился дюжиной инструментов, парой клешней жёстко зафиксировал руку, выставил между ней и моим лицом графитовый щиток и принялся оглушительно жужжать своими устройствами. В стороны полетели искры, и я зажмурилась. Раздался скрежет, сменившийся шелестом, который почему-то ассоциировался у меня с тем, как паук плетёт свою паутину.
Через некоторое время робот отпустил мою руку и убрал во чрево все свои манипуляторы.
– Проверьте работу элементов кисти, – скомандовал он.
Я сгибала и разгибала пальцы, не веря своим глазам. Мои пальцы наконец-то обрели полную подвижность! Чудо-робот тем временем поднялся под потолок и отключился, глазок камеры потускнел и потух. Из комнатки появился Игорь.
– Ну как, результат устраивает? – осведомился он, протирая руки промасленной тряпкой.
– Более чем полностью! Ну, а теперь пойду тренироваться собирать кубик Рубика одной рукой.
Игорь усмехнулся.
– Гарантия – лет десять, плюс-минус. Чеков не выдаём, так что придётся поверить на слово… Тебя прислал Боцман, говоришь? Я тебя раньше не видел.
– Я не местная, сегодня первый день здесь.
– Ну, раз так, то тебе повезло. Скоро этажом ниже начнутся бои, сможешь посмотреть. А то, глядишь, и подзаработать на ставках.
Довольная тем, что наконец получила хотя бы одну полноценную руку, и сияя от восторга, я выпорхнула в коридор, где тем временем царило оживление – суровые на вид посетители группками и поодиночке спускались по лестнице вниз, в глубь подвала. Сгорая от любопытства, я присоединилась к общей массе галдящих и хохочущих людей. На минус втором этаже меня мягко остановил крепкий амбал из числа охраны.
– Простите, вход только по приглашениям.
Не успела я раскрыть рот, как сбоку раздался уже знакомый хриплый голос Боцмана:
– Арни, она со мной, всё в порядке. Пойдём, девочка…
Неожиданно галантно он взял меня под локоть, мы миновали двойные двери, и передо мной предстало огромное овальное помещение с неким подобием цилиндрической бетонной ямы глубиной в пару-тройку метров. Весь потолок был покрыт металлической сеткой, а по периметру ямы на возвышении тянулась опоясывающая зал галерея со скамьями для зрителей. Подпольный бойцовский клуб?
Зрители – коренастые байкеры, девушки в коже, похожие на попугаев панки с разноцветными хаерами, а среди всей этой разношёрстной толпы даже пара опрятных джентльменов в костюмах с шикарно одетыми спутницами – занимали места, располагаясь вдоль галереи. Боцман сказал:
– Сейчас будут драться мехмоды, зрелище обещает быть интересным.
– А тот напыщенный… Драко, или как его? Он тоже участвует?
– Он биомод, другая категория. Днём идут разминочные бои, а вечером – устраивают бои со ставками. Есть поединки между механиками, а есть – между биониками. Сегодня встречаются механики.
– А кто может участвовать? – В моей голове уже созревал безбашенный план, как поднять денег.
– Заявиться на участие может каждый, но, сама понимаешь, на свой страх и риск. – Боцман повернулся ко мне и ухмыльнулся. – Тебе – не советую. Как минимум, не с одной рукой. Да и с двумя шансы у крохи вроде тебя маловаты будут. Тут соперники попадаются не из робких…
В зале было шумно, кто-то спорил с давешним Арни на повышенных тонах, требуя вернуть поставленные несколько дней назад на проигравшего бойца деньги.
– А какие правила? – вполголоса спросила я.
– Да очень простые. Кто лёг и не сумел подняться – тот и проиграл. Смотри, сейчас будут ставки собирать…
В потолке распахнулся люк, и оттуда показался небольшой бот, чем-то напоминавший паука. Спустив на телескопическом манипуляторе железный ящичек с двумя подписанными щелями, он пополз над галереей прямо по потолку. Люди просовывали купюры в ту или иную щель, делая ставки на кандидатов. Когда робот проползал над нами, я разглядела светящиеся надписи: зелёную «Муромец» и красную «Ставр». Боцман сунул крупную купюру в красную щель, а я воздержалась. Цепляясь за сетку, механизм обежал помещение, а вслед за этим, подтянув к себе набитый купюрами ящичек, скрылся в потолке.
Освещение погасло, и через секунду прямо над бойцовской ямой вспыхнули белые лампы, выхватывая из темноты арену. Стало тише, зрители перестали галдеть, цвет одного из прожекторов сменился на зелёный. Внизу, под столбом света, с лязгом отворились стальные раздвижные двери, и из темноты на арену вышел высокий мускулистый боец в чёрных военных штанах и в берцах со стальной пластиной в половину лица, на которой алым рубином горел искусственный глаз. Он вышел в самый центр ринга и принялся флексить, поворачиваясь в разные стороны и демонстрируя мощный накачанный торс. Сразу же со всех сторон загремел возбуждённый голос:
– Поприветствуем нашего старого знакомого, победителя прошлогоднего турнира! Девятнадцать боёв, одно поражение! Его имя всем вам хорошо известно – непревзойдённый Илья Муромец!
Зал разразился аплодисментами, а в противоположном конце арены тем временем открылся второй тёмный проход, и на арену, в красный круг света вышло странное существо, вызывающее подспудное отторжение – верхняя часть тела мужчины была совершенно обычной, но нижняя представляла собой механические ноги, выгнутые в обратную сторону, словно у кузнечика. Лицо закрывала крайне натуралистичная маска не то зомби, не то насекомого, а то и зомби-насекомого. Боцман, сидящий рядом со мной, ощутимо поёжился.
– От этого парня у меня, блин, мурашки по коже! Но я уверен – сегодня он покажет класс. У меня на такое чутьё… Илюше придётся несладко.
Конферансье объявил:
– В красном углу ринга начинающий, но уже очень результативный боец. Пять боёв, ни одного поражения! Ставр!
Ставр поджал ноги, затем с силой спружинил от пола и, сделав сальто на месте, приземлился. Зал восхищённо гудел, я была заинтригована.
– Бой начинается!
Прозвенел гонг, и противники, заняв боевую стойку и вперив друг в друга хищные взгляды, принялись медленно двигаться по кругу. Первый выпад сделал Ставр, отклонившись назад и резко выпрямив одну из механических ног. Острая конечность рассекла воздух возле лица Муромца. Тот вильнул в сторону и, ухватив Ставра за ногу, с силой рванул на себя. Металл скрежетнул по полу, Ставр получил двойку челюсть и кулаком под рёбра, затем оттолкнулся от противника, срикошетил от стены и с разворота прописал Муромцу хлёсткий стальной удар по лицу. Илья упал на пол, но тут же поднялся, потряхивая головой.
Толпа ревела. В темноте импровизированных трибун кто-то свистел и орал:
– Порви его, Илюха!
Ловкий Ставр приплясывал, перескакивая с ноги на ногу. Муромец рванулся вперёд, а Ставр, отскочив и пригнувшись, с широкого размаха угодил Илье кулаком в грудь. Уйти от встречного движения он не успел, и был вновь пойман за механическую ногу. Муромец, ухватившись за неё обеими руками, с рёвом раскрутил соперника и со всего плеча швырнул в стену, тот со шлепком впечатался в бетон и рухнул на металл.
Кое-кто из зрителей повскакивал с мест.
– Ставр, твою мать! Я же на тебя поставил!
Ставр с трудом поднялся и стоял теперь, пошатываясь, а Муромец неумолимой горой надвигался на него. Ловкач будто бы сделал попытку ударить рукой, но неожиданно, будто сверкнувшая молния, нога Ставра прямо с места сделала движение, и Муромец обрушился на пол.
Зал охнул в несколько десятков глоток. Илья Муромец лежал и, похоже, подниматься не собирался. Голос конферансье объявил:
– И победителем становится Ставр! Первое поражение Ильи Муромца в этом сезоне!
В зале зажёгся свет. Кто-то аплодировал и улюлюкал, раздался недовольный вопль:
– Да как так-то вообще?! Я, блин, целую кучу бабла поставил, в долги влез по самые уши!..
Бой показался мне неожиданно коротким. Я подошла к краю арены, на которой царило оживление. Пара человек вынесли носилки и пытались водрузить на них здоровяка, который, судя по всему, был в отключке. Грудь его вздымалась и опускалась – значит, живой. Причудливый Ставр скрылся в воротах в сопровождении своего помощника.
Следующий бой был между огромным детиной по кличке «Черепаха», закованным в стальные пластины, и «Спрутом» – мехом, который приделал себе две дополнительные конечности. Орудовал он ими, впрочем, не очень умело, поэтому безоговорочную победу одержал «Черепаха», задавивший противника массой.
Третье сражение было менее скоротечным, чем предыдущие два. Стройная, но крепкая девушка по имени «Кобра», всё тело которой было покрыто татуировками, в итоге болевым приёмом заломала огромного и совершенно лысого, словно колено, бойца по кличке «Алекс». Кличка была сверхоригинальная, буйная фантазия её автора, похоже, лилась через край. Или, может, это было его имя? Впрочем, в деле состязаний имя играло далеко не первую роль.
После того, как шоу закончилось, из неприметной двери в противоположном конце галереи вышел неброско одетый худой мужчина и, сунув руки в карманы, неторопливо направился в сторону гостей.
Джинсы, клетчатая рубашка, простенькие кеды – он резко выделялся на фоне разномастной толпы байкеров и панков, которые поглядывали на него с уважением. Его приветствовали, и он отвечал лёгкими кивками головы, всем своим видом показывая, что он здесь главный. Боцман всё это время стоял рядом со мной, не желая, видимо, оставлять меня без присмотра. Я повернулась к нему и спросила:
– А кто этот тощий?
– Это Седой, владелец заведения. И он же – распорядитель боёв.
– Распорядитель, значит…
План созрел. Теперь я точно знала, что делать. Память о неудачной схватке с Верой успела несколько сгладиться, и уверенность в собственных силах постепенно возвращалась ко мне. Я решительным шагом направилась в сторону Седого, который беседовал о чём-то с мужчиной в чёрном костюме, которого сопровождала изысканно одетая дама среднего возраста. Завидев меня рядом, Седой искоса поглядел сверху-вниз и, иронично подняв бровь, вопросил тихим вкрадчивым голосом:
– Я могу чем-то помочь? Похоже, вы здесь впервые.
– Да. Я хотела бы сразиться на арене.
Улыбка едва тронула уголки его губ, и он прищурил бледно-голубые глаза. Его собеседники с интересом уставились на меня.
– С одной рукой? – с долей иронии спросил распорядитель. – Не слишком ли самонадеянно?
– Вот и проверим как раз, правильно ли я оцениваю свои силы.
– Очень интересно… Прямота, достойная ребёнка. Как тебя зовут?
– Лиза.
– Просто Лиза? Клички нет?
– Нет, просто Лиза. – Я пожала плечами, решив не «светить» прозвище, данное мне на Пиросе.
– Завтра, Лиза, в семь вечера приходи в мой офис. Я скажу охране, чтобы тебя пропустили. Постарайся быть в форме на случай, если кто-то примет твой вызов.
– Обязательно буду. До встречи!
Я развернулась и, провожаемая любопытными взглядами, устремилась к Боцману. Тот стоял возле лестницы наверх и обречённо покачивал головой. Похоже, он считал меня если не сумасшедшей, то совершенно точно – круглой дурой…
Глава VIII. Ложный вызов
… Очнувшись ото сна, в первые мгновения я пыталась понять, где нахожусь. По дырявой крыше заброшенного дома шелестел проливной каптейнский дождь, который со времён интерната я не спутала бы ни с чем на свете. В паре метров от меня в лужу звонко падали капли, сочившиеся сквозь гнилую кровлю и перекрытия между двумя этажами.
Взглянула на часы – одна минута второго. Что-то произошло, заставило меня проснуться, вырвало из спокойного сна в тёплом спальном мешке посреди покинутого, медленно гниющего дома на краю болота на полпути к Сайрену. Я мысленно обратилась к памяти деки, вывела на сетчатку биометрические данные и принялась изучать диаграмму. Всплеск жизненных показателей начался в час ночи, ровно полторы минуты назад. Тогда же без моего ведома случился выход в Сеть. Вызвав и проглядев логи, я с ужасом обнаружила загрузку рекламных импринтингов. «Чокостар», «Фьюче Бионикс», «Бургеры Конфедерации», «Ваш Секрет» … Это что же получается, прошивка обновлена?! Это могло случиться только в одном месте – на таможне, во время установки программы-трекера…
Мало того, что долбанные бюрократы решили следить за мной – не таясь и вполне официально, что, в общем, делало им честь, – так они ещё и загрузили мне адвейр – рекламную программу. Во мне вскипала ярость оттого, что в первый же раз, когда я вынужденно нарушила первейшее из правил, которым меня обучал Рамон, я попалась в эту отвратительную, мерзкую рекламную ловушку. Теперь у меня появилась ещё одна причина разыскать нейроэлектрика, и она, наверное, была ещё более важной, чем избавление от трекера. Почему-то я чувствовала, будто во мне сидит скользкий, гадкий паразит, хотя это был всего лишь программный код, который принимал входящий сигнал со спутника и передавал его в когнитивную матрицу моего нейра. Впрочем, аналогии с паразитами, откладыванием яиц и прочими нелицеприятными вещами, отказывались покидать меня – реклама была плесенью, которая облепляла всё наше бытие, заполняла его собой, не давала дышать.
Я ещё немного полежала, уставившись в потолок. Сна не осталось ни в одном глазу. Выбравшись наконец из спального мешка, я потянулась и рефлекторно сунула собранный и смазанный с вечера пистолет в кобуру. Было зябко, хотелось развести костёр или хотя бы зажечь фонарик. Дом стоял в стороне от дороги, в этих местах было пусто и безлюдно – пока я шла по мокрой дороге мимо вонючих болот и редких древесных рощ, мне встретилась всего одна машина – и та шла в противоположном направлении, к базе. Однако, выработанные привычки предостерегали меня от неосторожных действий, поэтому я не стала разводить костёр, а вместо этого, разминая мышцы спины, прошлась взад-вперёд по коридору, поднялась по лестнице и выглянула в окно.
Чёрно-серое небо изливалось дождём на прокисшую землю, в листве деревьев шумел ветер. Какой-то звук заставил меня насторожиться, я прильнула к краю окна и принялась напряжённо всматриваться во тьму. Два чёрных пятна медленно пробирались под деревьями в сторону дома. Силуэты сливались с деревьями, исчезали на мгновение, потом снова появлялись. Вот один из них скрылся под навесом крыльца, и я достала из кобуры пистолет. Сделав несколько шагов в сторону дверного проёма с парой ржавых висящих на косяке петель и прижавшись к стене, я затаила дыхание и прислушалась. Сквозь шелест дождя скрипнула старая половица.
На цыпочках я выбралась в коридор и аккуратно выглянула вниз – напротив лестницы мелькнула чёрная тень. Они уже наверняка нашли мои вещи и знали, что я здесь, поэтому я решила обойти их с тыла. Вернувшись обратно в комнату и стараясь не шуметь, я перебралась через подоконник и вдоль стены дошла до угла ската, сосредоточенно поглядывая в темноту – нет ли других гостей кроме этих двоих.
Прыжок вниз, шелест мягкой травы – и я снова на ногах. Обойдя здание, я убедилась, что за углом никого нет, и осторожно, гуськом добралась до приоткрытой задней двери. С пистолетом наизготовку вошла внутрь и замерла. За углом кто-то едва слышно шуршал материей. Сделав несколько стремительных шагов, я бесшумно упёрла ствол оружия в шею незнакомца в чёрном дождевике, который сидел на корточках возле моего спального мешка.
– Руки вверх, – склонившись над его ухом, прошептала я. – Медленно поднимайся, без глупостей.
Мужчина вытянул вверх руки, я аккуратно вынула из его ладони пистолет и моментально развернулась на звук, вскинув левую руку, правой же взяв на мушку мужчину. В глаза ударил луч фонарика, на мгновение ослепив меня.
– Не дёргайся, – раздался твёрдый женский голос.
В проёме угадывались очертания невысокого силуэта, и блестело дуло, направленное прямо на меня. Я сделала пару шагов назад, всё также продолжая удерживать двоих незнакомцев под прицелами двух стволов, и увидела в отсвете фонарика лицо мужчины, замершего рядом со мной. Обычный мужчина лет сорока, в чёрной полувоенной форме и в плаще поверх неё, по виду совершенно не похожий на бандита. По крайней мере, так говорила мне моя интуиция.
– Вы кто такие? – спросила я.
– Полиция Комендатуры, – сообщила женщина. – Я сказала – не двигаться. И опусти оружие.
– Откуда мне знать, что ты не врёшь? Покажи-ка лучше удостоверение.
Продолжая целиться в меня, второй рукой она покопалась за пазухой, извлекла на свет блестящий жетон, повисший на цепочке, и осветила его фонариком. Элизабет Стилл, отдел расследований, полиция Комендатуры Каптейна. Не бандиты. Уже хорошо. Я со звоном стали в голосе произнесла:
– Сначала сама опусти оружие, и тогда мы поговорим. В конце концов, вы сами пришли ко мне, так будьте вежливы в гостях. Убери ствол – и тогда я уберу свой.
Помедлив несколько секунд, девушка наконец опустила оружие, луч фонарика упёрся в пол. Я провернула чужой пистолет вокруг пальца и, взяв за дуло, протянула его мужчине. Тот с явным облегчением схватил оружие и убрал в напоясную кобуру. Девушка-полицейский подошла ближе, скинула капюшон плаща, сняла тёмную фуражку, обнажив бронзовые шелковистые волосы до плеч, и спросила:
– Что вы здесь делаете?
– Ночую. Неужели не видно? А вот что на самом деле интересно – что здесь делаете вы? – с акцентом на последнее слово спросила я.
– Регулярный объезд территории, – подал голос мужчина. – Поступил сигнал о том, что внешний гражданин Сектора находится вне населённого пункта во время комендантского часа. Проще говоря, бродяжничает.
– Значит, вы пришли по трекеру? Чёрт, надо было попросить старика высадить меня где-нибудь в чистом поле…
– Что вы сказали? – переспросила девушка.
– Чтобы я ещё раз связалась с официальными властями… Да ни в жизнь! Сначала реклама, а теперь ко мне посредь ночи являются с проверками.
– Такая работа, ничего не поделаешь, – пожал плечами мужчина. – Мы должны убедиться, что здесь не происходит ничего противозаконного.
– Убедились?
– Убедились, – сказала девушка, как вдруг что-то кольнуло меня в бок, огненные мухи запрыгали перед глазами.
Через мгновение я уже лежала на полу, кто-то нацепил на меня наручники. Я почувствовала, как грубая рука нащупала нейр под волосами, в затылок упёрлось что-то холодное, и мужской голос произнёс:
– Анна Рейнгольд, вы задержаны за оказание сопротивления полиции. Имеете право говорить или хранить молчание, это не имеет значения и никак не скажется на процессуальных процедурах. Подъём!
Резкий рывок – и я на ногах. Тело предательски подрагивало после электрического разряда, руки были заломлены за спину, а я мысленно проклинала эту планету и всё, что с ней связано. Мы выбрались под проливной дождь и зашагали во тьму, едва освещаемую скачущим лучом карманного фонаря. Куртка была упакована в рюкзак, который несла женщина, а спальный мешок так и остался лежать в доме. Моя кофта тут же промокла, ливень струился прямо за шиворот, стекая крупными холодными каплями по коже и пробирая до дрожи. Под ногами хрустели ломаные ветки, отрывисто чавкала размокшая трава, я спотыкалась, но не падала только благодаря тому, что меня придерживали сзади.
Через пару минут мы добрались до знакомой бетонки, на обочине которой была припаркована полицейская машина. Затолкав меня на заднее сиденье, мужчина взгромоздился за руль, а рядом со мной села Элизабет Стилл, уперев шокер мне в бок. Наклонившись над самым моим ухом, она негромко произнесла:
– Я знаю – ты очень опасный зверь, хоть и производишь обманчивое впечатление. Но у меня на зверя вроде тебя есть способы воздействия. Спровоцируешь – и я применю силу, так что сиди тихо. Доберёмся до участка в Сайрене, сдадим тебя на руки начальнику, а он уже будет думать, что с тобой делать. Скорее всего, всё ограничится депортацией. После отсидки, конечно…
Машина тронулась и стала набирать скорость. Что же делать? Я настолько глупо попалась, что хотелось колотиться головой о стену. В машине было тесно, в кожу сквозь кофту больно впивались острые иглы контактов шокера. С одной стороны, мне нужно было улучить момент, обернуть ситуацию в свою пользу и сбежать. С другой – я не могла позволить себе роскошь оказаться ни в розыске, ни в каталажке – в этом случае шансы на исполнение моих планов растаят без следа.
Хорошей новостью в данной ситуации было лишь то, что мне не придётся добираться до Сайрена пешком. Может быть, на месте как-то удастся уладить вопрос? Полиция в целом не отличалась кристальной честностью, и уж тем более – полиция Каптейна. Мне могли вменить бродяжничество и сопротивление при задержании, но эти статьи не столь тяжкие, как нападение на полицейского, поэтому у меня всё ещё оставалось окно возможностей.
Из рации раздавались искажённые помехами переговоры. Похоже, местная полиция не покладая рук работала и днём, и ночью. Прислонившись лбом к боковому к стеклу, сквозь мелькающие дворники и ползущие по обтекателю брызги воды я разглядывала дорогу впереди, мощёную однообразными бетонными плитами. Среди переговоров отчётливо прозвучал голос диспетчера:
– Птенец-восемь, приём.
– Восьмой слушает, – отозвался водитель. Стилл, сидевшая рядом со мной, вытянула шею.
– Есть сообщение о наркопроизводстве в лесу недалеко от вас. Передаю координаты на ваши деки. Надо бы посмотреть, что там к чему.
– Есть контакт, сейчас проверим, – сказал мужчина.
– Нужно сначала доставить преступницу, Роб, – резонно заметила девушка.
– В который уже раз, Элли, мы этим занимаемся? – Он повернулся к напарнице, словно бы меня здесь вовсе не было. – Ставлю тысячу на то, что это очередная утка. Пятая за месяц. Надо заехать и убедиться, что всё это – лажа.
– А если не лажа? – с сомнением спросила Элли.
– Лажа, я тебе говорю. Эти подонки специально звонят, чтобы нас задурить и замотать ложными вызовами. А лаба где-то в другом месте.
– И ты решил пойти у них на поводу, заранее зная, что этот вызов – ложный?
– Да. А что ты предлагаешь? Поехать домой спатеньки? Чтобы с тебя наутро сняли треть месячного оклада? Или переться сначала в Сай, а потом назад?
– И всё равно, нужно сначала довезти её до участка.
– Брось, тут ехать-то совсем недалеко, делов на полчаса. Если потащимся через участок, обратно доберёмся только под утро. А так в три ты уже будешь дома, посапывать в кроватке.
Спорить дальше Элизабет Стилл не стала, окрылённая, видимо, перспективой закончить дежурство пораньше, а полицейский Роб нажал на педаль газа, и машина устремилась вперёд. Раздумывая над ситуацией, я пришла к выводу, что наклёвывался шанс сбежать. Проблемой было наличие трекера в деке, от которого нужно было избавиться в кратчайшие сроки, но эту проблему предстояло решать уже после побега…
* * *
Через полчаса тряски по бетонке мы свернули с дороги на какую-то волчью тропу, поросшую бурьяном. Не было не видно ни зги. В кромешной ночной тьме нас плотной стеной обступали деревья, выскакивая под жёлтые лучи автомобильных фар, растопыривая корявые ветви, словно пытаясь схватить машину, опутать, вытряхнуть из неё заблудших в ночной глуши пассажиров.
Из темноты показалась покосившаяся продолговатая одноэтажная хибара, рядом с ней был кое-как брошен угловатый серо-зелёный пикап. Полицейский Роб тут же погасил фары, остановил машину и заглушил двигатель. Сразу же отчётливо зашуршал дождь, забарабанил осторожными мокрыми пальцами по металлической крыше. Мы замерли во тьме, прислушиваясь к каждому шороху, пристально вглядываясь в ночь. Ни одно окно в доме не горело, и создавалось ощущение, что он давно покинут, но стоящая у крыльца машина меняла всю картину.
– Пойдём? – тихо спросил Роб.
– А с ней ты кого предлагаешь оставить? – прошипела Стилл.
– Пусть тут подождёт. Всё равно ей деваться некуда, по лесам и болотам она в наручниках далеко не уйдёт. Утонет, или чешуйницы её сожрут, – сказал Роб и приоткрыл дверь.
– Хрена с два, – с упорством в голосе возразила Элли. – Я останусь. Мы должны доставить её в участок. Давай быстро, одна нога тут, другая – там. Если вдруг что – мигом дуй обратно, и будем звать подкрепление.
– Не скучайте, – обронил Роб и вышел наружу.
Его чёрный силуэт некоторое время был виден сквозь стекло, а потом исчез, растаял в плотной завесе дождя. Вместе с Элизабет Стилл мы сидели в темноте, затаив дыхание, и ждали. Роб всё не возвращался. Офицер Стилл елозила на месте, явно разрываясь на части – с одной стороны, она обязана была охранять меня, а с другой – ей хотелось пойти и выяснить, что происходит. А вернее, почему ничего не происходит, и куда запропастился её напарник.
Раздался хлопок – тихий, но достаточно различимый сквозь шелест воды по металлу.
– Вот чёрт! – приглушённо выругалась Элли. – Я так и знала! Паскудство! Сиди тут, ясно? Сбежишь – найду и покалечу.
– Ты и правда рассчитываешь, что я тебя дождусь? – ехидно поинтересовалась я.
Офицер Элизабет Стилл яростно сверкнула глазами и скрылась во тьме вслед за напарником. Я осталась одна. Извернулась, просунула руки под туловище, поджала под себя ноги и вывела скованные руки вперёд. Попробовала наручники на крепость – дело было плохо. Будь это классические наручники на цепочке, я могла бы порвать их кинетикой, но это были литые наручи из калёной стали с укреплёнными дужками и защёлками. Старые-добрые, надёжные как атомные часы. Такие можно было разве что погнуть, но не разорвать.
Передо мной, впрочем, были открыты все дороги, и я решила не задерживаться здесь надолго. Распахнула дверь и ступила на мокрую траву. По макушке застучали крупные капли дождя, и тут со стороны дома раздалась целая серия хлопков. Борясь с желанием сбежать во влажную тьму прямо сейчас, я рассудила, что сподручнее будет сначала избавиться от оков, но для этого нужно было найти ключ, который был только у полицейских.
Пригнувшись, перебежками вдоль кустов я добралась до старого зелёного пикапа. Прижалась к металлическому борту, переждала немного и двинулась дальше, к торцу дома. Было темно – хоть глаз выколи, в доме раздавалось отрывистое уханье выстрелов, за углом что-то застрекотало. Выглянув, я приметила за домом пару палаток. Внутри одной из них горел свет, робко пробивавшийся сквозь проём в плотном брезенте цвета хаки. Прямо напротив входа в палатку чёрной бесформенной кучей лежало тело, а чуть поодаль, рядом со ступенями веранды темнели два силуэта. Пригнувшись за стенкой, они сжимали в руках нацеленное на вход оружие. Они не видели меня, но я хорошо видела их.
Один из силуэтов шевельнулся, и миниатюрный пистолет-пулемёт выплюнул очередь в окно, на мгновение осветив бандитов. Раздался хриплый крик:
– Твой напарник мёртв! Мы знаем, что ты там одна! Сдавайся, и мы не причиним тебе вреда!
В ответ – звонкий хлопок пули о дерево и треск выбитых щепок. Один из налётчиков чертыхнулся и негромко сказал:
– Чего они там возятся? Их же трое, а она одна!
– Пора её кончать, пока подкрепление не прибыло, – ответил второй. – Давай за Ойлхедом, а я обойду.
Один из силуэтов скрылся на крыльце, а второй двинулся в мою сторону. Спрятавшись за угол, я отсчитывала секунды, и на пятой рядом со мной возник мокрый блестящий плащ. Моментально среагировав, накидываю сверху руки, словно петлю, резко, с силой сжимаю локти и тяну вниз наручниками. Раздаётся тихий хруст, короткий всхлип жертвы, мне в нос бьёт запах перегара, а тело безвольно оседает на траву – тихо и незаметно на фоне шума дождя. Хватаю его оружие – маленький и удобный пистолет-пулемёт «Шниттер» – и вдоль стены дома трусцой следую к крыльцу.
Внутри грохочут выстрелы. В два прыжка оказавшись у открытой двери, почти не целясь всаживаю очередь в зазевавшегося бандита. Вижу какое-то движение сбоку, в соседней комнате, и пускаю ещё одну очередь. Засверкали вспышки ответного огня, я юркнула за угол и стала выжидать. Вялая стрельба в глубине дома прекратилась – похоже, остальные головорезы поняли, что полиция получила подмогу.
– Эй ты, стрелок! – раздался крик. – Кто бы ты ни был, ты что, всерьёз решил вписаться за фараонов?! Ещё не поздно одуматься!
– Для вас – уже поздно! – крикнула я в ответ и неслышно вышла наружу, под дождь.
Я решила обойти здание и зайти на этот раз со стороны главного входа. И как раз вовремя – возле зелёного джипа уже кто-то копался. Скрипнула открываемая дверь, но я уже стремительно летела к бандиту. Рывок в сторону, толчок от земли, прыжок с подкрутом – и моя нога с глухим стуком врезается в челюсть отморозка. Тот бьётся головой о металл и падает под колесо машины. Не успев сгруппироваться, боком валюсь на землю, приминая мягкую траву, и вскакиваю на ноги.
Оставались двое. Первого я обнаружила прямо в прихожей – он нервно целился то сквозь коридор на проём распахнутой задней двери, то куда-то в глубь комнаты. Удушающий приём – и я аккуратно укладываю его на дощатый пол. Двигаюсь дальше, сквозь тёмную комнату, мимо стола со стульями, вдоль ободранного трюмо… В соседней комнате оглушительно грохнул выстрел и зазвенело бьющееся стекло.
Я молнией устремилась туда, и как раз вовремя – массивный головорез, нависая над хрупкой полицейской и прижимая её за горло рукой к полу, уже выудил из-за пояса большой армейский нож. Лезвие хищно сверкнуло серебристой молнией, я на автомате вскинула руку, бегло прицелилась и нажала на спуск. Вспышка, треск полуавтомата – и нож глухо стукнулся о деревянный пол.
Воцарилась звенящая тишина, аккомпанируемая монотонным дождём. Зашуршала материя, Элизабет Стилл сбросила с себя, свалила на пол бездыханное тело, тяжело поднялась, облокотилась на рукомойник и замерла.
– Вот тебе и ложный вызов, – пробормотала она с дрожью в голосе. Повернулась ко мне: – Есть сигарета? Нет, конечно нет. Мы же тебя обыскали… Да я и сама уже год как не курю, но сейчас, пожалуй, отличный момент, чтобы сорваться.
– Трое точно убиты, двое могут быть живы, – отчиталась я, подошла к кухонному шкафу и аккуратно положила на него оружие. – Одного я придушила в коридоре, а второй вырублен, валяется возле машины. Итого – пятеро.
– Шесть трупов. Я одного пристрелила, – кивнула Стилл куда-то в сторону. – И это не считая тех варщиков, которых они перебили там, в палатках. Мы сюда прибыли под самый конец разборки. – Она глубоко, прерывисто вздохнула, явно что-то обдумывая. Наконец, сказала: – Давай сюда руки.
Я протянула в её сторону запястья, Стилл выудила магнитный ключ, щёлкнули замки, и наручи упали на деревянный пол.
– Я свободна? – с недоверием спросила я. – Без всяких условий?
– Условие только одно – через двадцать минут ты должна быть далеко отсюда… Подумать только, Роберту оставалось каких-то полгода до отставки. Ложный вызов, мать его…
– Именно беспечность и приводит к трагедии, – произнесла я банальную вещь.
– Это надо же было так подставиться! – Она всплеснула руками и нервно зашагала по комнате. – Он научил меня всему, что я знаю. Мы столько сделали вместе… А теперь он лежит там, под дождём, и его кровь напитывает это долбанное болото…
Элизабет осеклась и отвернулась, плечи её едва заметно подёргивались. Она тихо всхлипывала, снаружи шелестел ливень, а в оконные рамы бил ветер. Я не знала, как правильно утешать людей, не понимала, как могут помочь слова, поэтому просто положила ладонь ей на плечо. Она не сопротивлялась.
Мы молча постояли с полминуты, я взяла «Шниттер» и заткнула его за пояс. Нужно было уезжать, время истекало. Я направилась к выходу, у самой двери меня окликнула Элизабет:
– Ты что-то говорила про рекламу… Они поставили тебе трекер, верно? Верно. Сейчас ты поедешь в Сайрен прямиком к Такасиме, у него магазинчик электроники в подвале на улице Первопроходцев. Попросишь снять трекер и передашь привет от Элли. Скажешь, что честь семьи стоила того – он поймёт.
– Такасима, улица Первопроходцев… Прямо сейчас?
– Немедленно. – В голосе её вновь послышалась сталь. – Максимум через час тебя объявят в розыск, ведь ты воспользовалась ситуацией и удрала с места преступления. Поэтому будь хорошей девочкой и не подставляй меня, иначе нам всем придётся несладко.
– Ты сильно рискуешь, – заметила я.
– Ты тоже. Не нужно было тогда тыкать в меня стволом. Наверное, всё сложилось бы иначе… Не стой столбом. Вали уже!
Я обернулась, чтобы уйти, как вдруг по ушам ударил оглушительный треск выстрела, меня бросило вперёд, на дверной косяк, а рецепторы биомеханики завопили о повреждениях чуть повыше локтя. Сгруппировавшись, уже через секунду я стояла на одном колене и целилась в Стилл, которая, примирительно подняв руки, держала дымящийся пистолет дулом вверх.
– Какого дьявола?! – вскричала я.
– Извини. Это моя небольшая подстраховка – если тебя поймают, мне придётся давать объяснения. Не могла же я просто так тебя упустить…
Выругавшись в голос, я сбежала вниз по ступеням, обыскала мёртвого бандита со сломанной шеей и сняла с него пару запасных магазинов для оружия. Затем бегом вернулась к патрульной машине, забрала свой рюкзак, забросила его в салон пикапа и обшарила карманы лежащего рядом с высоким колесом бездыханного бандита в поисках ключей. Двигатель взревел, я сдала назад, с хрустом замяв кусты при развороте, обогнула полицейский автомобиль и направила машину по колее в сторону бетонки.
Выбравшись на дорогу, я свернула в сторону Сайрена. Вспомнив вдруг, что забыла свой пистолет в патрульной машине, я снова выругалась в голос. Фары рассекали влажную ночную тьму, капли картечью стучали по кузову, и через несколько минут впереди показались синие отсветы мигалок – навстречу на запоздалую подмогу неслась целая полицейская колонна. Замедлившись и взяв правее, я любезно пропустила копов, которые с брызгами и воем сирен пролетели мимо, не обратив на меня никакого внимания.
Впереди лежала свободная дорога на Сайрен. Я втопила педаль в пол…
Глава IX. Поединок
… Стоял ясный солнечный день, и за стеклом искрилась голубизна, на фоне которой в ярких отблесках по небу проносились бесконечные вереницы глайдеров, и поднимались тут и там робкие столбики фабричного дыма, растворяясь в воздухе. Вдалеке стальными зубцами ввысь поднимались высотные здания, тянулись к небу серыми угловатыми силуэтами.
Совсем недавно я встала с постели и теперь завтракала, взгромоздившись на высокий табурет возле стойки. Шум эстакады стал уже привычным фоном. Здание периодически насквозь пробирала мелкая вибрация, когда сверху, по дороге, проносилась тяжёлая фура. Из плоского настенного телевизора доносился хорошо поставленный голос телеведущей, передающей сводку событий:
«… – Сегодня ночью произошла очередная так называемая забастовка машин на лунных гелиевых полях. Работа обогатительного комбината в Море Дождей была на несколько часов парализована из-за действий неизвестных злоумышленников – кто-то перепрограммировал автохарвестеры, в результате чего они потеряли связь с базой, перестали добывать и просеивать реголит, собрались в одной точке и циклом передавали в центр управления один и тот же сигнал, кодированный азбукой Морзе. Цитирую: «Дело Сонми живёт. Машины будут свободны», конец цитаты. Блогеры раскручивают новый хэштег в своих остроумных шутках, авторы наиболее забавных мемов будут перечислены в бегущей строке в конце нашей программы… Представители оператора добычи направили на место комиссию для проведения расследования, так как усматривают в этом событии связь с прошлогодней акцией анархистов в Новом Сеуле. Напомним: тогда вышедший из-под контроля неисправный фабрикат-гиноид получил доступ к средствам массовой информации и начал пропаганду общественно-опасных и уголовно наказуемых идей и мыслей, чем вызвал подъём террористических ячеек по всему Сектору. Ситуацию, впрочем, удалось нормализовать. Вскоре гиноид признал ошибку в работе своего алгоритма и опубликовал видео с опровержением своих слов, а все фабрикаты данной серии были выведены из эксплуатации и утилизированы…
… Мощные подземные толчки сотрясают североамериканский Вайоминг. В Йеллоустоунской кальдере продолжаются работы по стравливанию избыточного давления через искусственные гейзеры, однако специалисты Содружества на Международной Конференции Сейсмологов указывают на то, что это не повлияет на ситуацию в целом, так как эти действия никак не сказываются на механизме работы магматического очага под кальдерой. Вулканологи предсказывают начало извержения Йеллоустоуна в течение ближайших пяти лет и рекомендуют переселяться на другие планеты Сектора, пока есть время. Скептики, впрочем, напоминают, что взрывного извержения Йеллоустоуна ждут уже более ста лет, а оно до сих пор не случилось…
… Новый штамм неизвестной ранее геморрагической лихорадки был обнаружен под Новым Уренгоем. Заражены оказались девятнадцать человек, семнадцать из них скончались, поскольку их медицинский страховой счёт не предполагал лечение данного заболевания. Правительство изучит ситуацию и даст рекомендации, однако уже сейчас можно сказать, что летний купальный сезон в Карском море оказался под угрозой…
… Прогрессивные партии Европейского Региона наконец договорились об имплементации положений Семейного Законодательства в части естественных привилегий для небинарных пар. Со следующего года в ряде стран региона приоритет при распределении всех льгот и пособий – таких, как лицензии на приобретение детей, ипотечное жильё, подъёмный капитал для переселенцев, – будет безусловно отдан небинарным парам. Среди блока депутатов достигнута договорённость продвигать эти ценности в законодательства всего Пан-Евразийского Содружества. Напомним, с января прошлого года было вдвое увеличено финансирование сети надгосударственных Центров Совместимости и Гендерной Коррекции, где человеческая особь любого пола и возраста может найти себе небинарную пару. Также в Конгрессе прорабатывается законодательный вопрос об обязательном посещении данных центров с трёхлетнего возраста…
… И наконец, о погоде. Сегодня в Москве ясно и солнечно, столбики термометров застыли на отметке в минус десять градусов – это рекордно холодный показатель за последние тридцать два года. В целом, нынешняя зима бьёт все рекорды последних лет – как температурные, так и по количеству осадков. При выходе на улицу будьте осторожны и не забывайте головные уборы. Под прямыми солнечными лучами не рекомендуется находиться более получаса подряд, поскольку безозоновый пояс в этом сезоне продвигается ещё севернее, расширяясь за счёт центрально-европейской равнины… На этом пока всё. Следите за развитием событий на нашем канале. Далее – реклама, а после рекламы мы продолжим показ любимого зрителями сериала «Каха и его игривые мальчики наносят ответный удар…»
Новости оставили гнетущее впечатление какого-то бесконечного эксперимента, который проводят над людьми из года в год, и чем дальше – тем этот эксперимент становится чудовищнее. Дальше началась реклама. Незнакомые мне марки товаров хаотично мелькали среди частей тел – чьи-то гладкие длинные ноги, бицепсы, широкие белозубые улыбки, и снова ноги, округлые зады и бегущие куда-то в замедленной съёмке обнажённые люди. Умом среди этого хаоса мелькающей анатомии и слоганов невозможно было ничего понять, и я выключила экран.
Прикончив завтрак, я вышла на середину комнаты и принялась отрабатывать удары в «бою с тенью». Второй руки мне катастрофически не хватало, но после вчерашнего визита к Митяю исправленный механизм работал идеально, реагируя на каждый нервный импульс движениями всех элементов, поэтому я чувствовала себя намного увереннее прежнего. Через некоторое время, запыхавшись, я приняла УЗ-душ, привела себя в порядок, оделась и вышла на улицу. Сверху гудел нескончаемый поток машин. Словно лапы огромной многоножки, стоявшие вплотную к домам массивные опоры путепровода вздымались и упирались в полотно, уходящее за высотку и исчезающее где-то вдали. Дворик был абсолютно пуст, дверь «Весёлого Саймека» была заперта, поэтому я решила прогуляться.
Прошагав сквозь грязный и тёмный переулок, я вышла под яркий искусственный свет – уличные фонари освещения всё также, как и ночью, горели – их, похоже, вообще никогда не выключали. Над улицей нависало стальное нагромождение галерей, переходов и балочных конструкций, скреплявших небоскрёбы, словно гигантские скобы. Серо-коричневые стены уходили ввысь, пряча голубое небо от взора. Чернели бездонными провалами бессчётные одинаковые окна с торчащими тут и там коробками кондиционеров. Солнечные лучи – опасные, но оттого не менее желанные – до мостовой не добирались, разбиваясь о щербатые углы высоток, теряясь между металлоконструкциями, затухая средь балконов где-то в вышине, а их место занимали россыпи разноцветных огней и рекламных экранов.
Человеческий муравейник – перенаселённый, грязный и тесный – нисколечко, впрочем, не унывал. Вокруг царила оживлённая атмосфера праздника. Пахло жареными сверчками, играла музыка, кое-кто выволок на улицу пластиковые ёлки с человеческий рост, украшенные блестящими шарами. Неизменно горели жестяные бочки, собирая вокруг себя замёрзших бедняков. На той стороне дороги несколько человек, одевшись в звериные маски, танцевали причудливый танец. Вокруг них собралась толпа, люди весело подпевали и хлопали в ладоши, среди них бегали и кричали дети.
Подняв ворот куртки, я решила пройтись и оглядеться по сторонам. Нырнула в боковую арку, проследовала по тёмному загаженному туннелю и вышла к поперечной аллее с серыми голыми деревцами по сторонам. Аллея обрывалась и двумя полосами дороги скрывалась под небоскрёбом позади меня, а впереди темнела водная гладь широкой реки, забранной меж отвесных стен из крупных прямоугольных блоков. Я прошла ещё пару сотен метров вперёд и очутилась прямо на набережной. Мелкая и грязная, начерно промасленная и мёртвая, река словно бы разделяла два мира – позади меня над городом нависали угловатые махины серых человейников из стали и бетона, а на той стороне ввысь вздымались чистые сияющие небоскрёбы с прозрачными верхушками. Под их куполами отсюда можно было разглядеть зелёные кроны деревьев – цветущие летние сады на крышах зданий…
Фасады домов на этой стороне были увешаны рекламными щитами и наводнены проекциями, с которых на людей сыпались названия продуктов, скалились белоснежными зубами, обвивая друг друга, полуголые девушки и женоподобные юноши с пустыми глазами, выпрыгивали голограммы и набрасывались, словно хищник на добычу, неоновые силуэты. Противоположный же берег был девственно чист, безмятежен и опрятен. Единственное, что слегка бросалось в глаза – это ползущее по лоснящейся верхушке самой высокой башни голографическое название и строгая аккуратная эмблема одной из крупнейших финансовых корпораций Сектора.
Над белыми небоскрёбами в недостижимой вышине парила гигантская платформа на антигравах, казавшаяся отсюда размером с монетку. На том берегу, на набережной, я различала чёрные фигурки частых полицейских патрулей – они парами ходили взад-вперёд, поглядывая то в небо, то через реку на этот берег. Воздушные трассы у реки резко расходились в стороны, так что над тем берегом никто уже не летал. На мосту в отдалении возвышался хорошо укреплённый пропускной пункт, а вдоль реки, закладывая уши рокотом пропеллеров, неспешно плыл сине-белый полицейский конвертоплан.
Мимо меня с жужжанием пронёсся небольшой дрон, и я сделала вид, что разглядываю что-то на потрескавшейся тротуарной плитке.
– Подайте на жизнь в честь праздника, – раздался откуда-то сбоку слабый старческий голос.
Под деревом, на фанерном ящичке сидела сморщенная старушка, укутанная в лохмотья. Её дрожащая рука в вязаной рукавице была протянута в мою сторону. Я удивилась тому, как не заметила её сразу – настолько она сливалась с окружающим серым пейзажем.
Достав изрядно поредевшую со вчерашнего утра пачку денег, я отсчитала несколько купюр и вложила в руку нищенки.
– Как много… – растерянно пробормотала она, так и держа деньги в вытянутой руке, будто я сейчас передумаю и заберу их. – Зачем же так много?
– Идите домой, бабушка, нечего тут мёрзнуть.
Она вздохнула и пробормотала:
– Нет у меня дома, внученька… А ночую я на станции метро неподалёку. Вот насобираю на билет, чтобы пройти через турникеты и устроиться на ночёвку в переходе, а на остальное живу. Благодаря тебе мне теперь на целую неделю хватит!
– А почему здесь сидите? – нахмурилась я. – Людей тут мало ходит, все там, выше по улице. Там можно хотя бы денег собрать побольше.
– Так молодые уже всю улицу поделили, а конкуренты – кому они нужны-то? Меня просто выгнали, да и всё…
Она поёжилась, а у меня вдруг защемило сердце. Мне стало очень жаль эту несчастную старушку, захотелось как-то помочь.
– Послушайте, я тут недалеко снимаю номер в гостинице. Может, вам пока у меня побыть? Хотя бы временно, но это уже что-то. Отогреетесь, придёте в себя…
– Не надо, внучка, не обременяй себя бездомной старухой. У тебя наверняка и без того проблем хватает.
– Да пустяки, мне это никаких неудобств не доставит. Идёмте!
Я помогла ей подняться, и мы вернулись пешеходным туннелем на оживлённую улицу. Прорвавшись сквозь шумную толпу, нырнули в переулок и добрались до гостиницы. Администратор встретила нас недовольным взглядом и тут же объявила:
– За второго постояльца придётся доплатить.
– Но у меня одноместный номер, мы не займём больше места, чем есть.
– Ничего не знаю, – отрезала она. – Такие правила, а если вас что-то не устраивает, вы можете съехать и найти другое место.
Выматерившись про себя, я рассталась ещё с несколькими купюрами, и мы принялись подниматься по лестнице. Старушка охала и причитала, но медленно покоряла пролёт за пролётом. Наконец, мы добрались до номера, и она в неуверенности застыла на пороге. Я мягко положила руку на её плечо.
– Располагайтесь, ни о чём не думайте. Если захотите помыться, душ там. Не вода, конечно, но тоже неплохо.
– Не знаю, чем тебя отблагодарить, внученька, – растерянно пробормотала она. – Давай хоть еду приготовлю?
– Я согласна.
– Тогда я с радостью воспользуюсь твоим гостеприимством.
Старушка сложила свои скромные пожитки в углу, отправилась в ванную и, закрывшись, долго шумела ультразвуковым эмиттером. Я размышляла над тем, как жизнь доводит людей до отчаяния, до падения на самое дно, и мне казалось, что почти всегда это происходит именно в большом городе. Мегаполис заставляет людей отдаляться друг от друга, терять родственников, упускать друзей, и в конечном счёте оставляет человека в полном одиночестве. Обратная сторона урбанизации…
Когда старушка вышла из ванной, я охнула. Передо мной стояла благообразная бабулька-одуванчик, будто помолодевшая сразу лет на пятнадцать. Она словно бы светилась изнутри, и, тихонько мурлыча себе под нос какую-то мелодию, орудовала теперь у плиты, сочиняя непритязательную стряпню. Вскоре, пообедав, мы расположились с парой чашек чая на стульях возле стойки.
– А я ведь на радостях так и не спросила твоего имени, внучка…
– Я Лиза.
– А меня зовут Евгения Павловна. Почти коренная москвичка. Почти…
Я осторожно отхлебнула из кружки горячий напиток.
– Почему почти? Недавно тут живёте?
– Нет, сама я родом с юга, из Ростова-на-Дону, но тот давно уже под водой. А здесь, в Москве, я последние лет пятьдесят жила. Тут и помру. Многое повидал этот город, и я вместе с ним…
– Москва всегда была такой? – спросила я.
– Такой – это какой?
– Такой… – Я замялась, подбирая верное слово. – Тесной, тёмной.
– Тёмной? Эти огромные, словно какие-то раковые опухоли, дома, были тут не всегда. И нищета с грязью – тоже были не всегда. Нет, конечно… В моём детстве, да и в юношестве, пожалуй, всё было иначе. Наверное, людей тогда ценили больше, чем сейчас…
– Вы хорошо помните своё детство?
– Забывчивость и старость дают о себе знать, но вот детство-то я помню лучше всего. Оно, наверное, из памяти уйдёт последним… – Она глядела куда-то вдаль поверх моей головы, взгляд её приобрёл отрешённость. – Детский сад, подружки, любящие родители, поездки на дачу по выходным, тёплое Азовское море… Мой любимый город, Ростов, цвёл, благоухал и развивался. Но всё изменилось с началом войны… Мне тогда было пять лет всего, но я хорошо помню, как всё началось. Внезапно. Мне пришлось рано повзрослеть, такое не забывается. Удивительно даже, но на Ростов ракеты не падали – они летели дальше, на восток. Люди… Их разом стало так много, как никогда не было. Город мгновенно, внезапно стал очень тесным, буквально стало нечем дышать, сюда хлынули целые караваны людей с окрестностей…
Ещё до начала бомбардировок сквозь город на запад тянулись нескончаемые военные колонны. Поначалу в отдалении грохотали гаубицы, но армия уверенно отодвигала границу на запад, занимая Черноморское побережье и выдавливая захватчиков. Навигация была парализована, Таганрогский залив буквально кишел кораблями разного тоннажа – от маломерных буксиров до гигантских контейнеровозов. Никто не знал, чем всё закончится, и мир застыл в ожидании. Только из окрестных лесов с пронзительным шипением периодически взмывали ракеты противовоздушных систем, сбивая вражеские самолёты, зашедшие слишком глубоко на нашу территорию.
Затмение случилось на третий день после массированных, но скоротечных обменов ядерными ударами. Гонимые холодным ветром, облака пепла извергались над городом и ползли дальше, в сторону моря. Хлопья сажи падали нескончаемым снегопадом, неслись откуда-то с материка, словно сгоревшие бабочки, затмевая алое закатное небо, устилая землю чёрными сугробами. Красный уровень опасности, объявленный властями, нисколько не помешал людям за последующий день начисто опустошить полки магазинов, и весь город спрятался, закрылся в стенах домов за наглухо задраенными окнами. Тучи понесли пепел дальше, а их место занял сумрак.
Радиоактивная сажа и пыль лезли сквозь мельчайшие оконные и дверные щели, проникали в жилище и тонким слоем покрывали всё вокруг. Оседали чёрно-коричневым прахом на подоконниках, на книжных полках и столах. Лезли в нос, замешивались в еду и сочились из крана вместе с водопроводной водой. Отец, человек опытный и бывалый, к катастрофе готовился заранее, поэтому все щели в рамах были плотно заколочены и замазаны, весь наш чулан был заставлен соленьями и консервами, забит коробками со сменными фильтрами для противогазов и упаковками с антирадиационными препаратами.
В наступивших сумерках корабли стали постепенно сниматься с якорей, а прибывавшие в город из окрестных сёл и деревень люди скупали всё что могли и отправлялись в путь. Солдаты, которые следили за порядком на улицах, никого не удерживали – власти понимали, что на горизонте уже маячит дефицит продуктов и голод. Никто не знал, сколько времени потребуется, чтобы атмосфера очистилась от поднятой пыли и гари, поэтому чем меньше людей оставалось в городе, тем проще было бы снабжать их армейскими запасами…
Через несколько дней после начала изоляции у меня случилась передозировка радиопротектором, и отец принял решение – снимаемся с места, берём самое необходимое и уезжаем на север, к Мичуринску. Там он рассчитывал попасть в один из бункеров, где было намного безопаснее, чем на поверхности – о нём отец прознал из недавнего разговора с солдатами. Я хорошо помню наш первый и единственный выход из дома на улицу после катастрофы. Дверь открылась, и передо мной предстали оранжево-коричневые сумерки. Сквозь стекло противогаза я увидела парившую в вышине едва различимую тусклую, размытую монетку – летнее полуденное солнце…
С тех самых пор противогаз на долгие годы стал моим постоянным спутником. Неизбежный аксессуар, словно дамский клатч в довоенные годы, сумка с противогазом и парой фильтров всегда была при мне. Он был со мной, когда я, обессилевшая от гипоксии и постоянной рвоты, положив голову на колени старшей сестры, лежала на заднем сиденье машины, которую отец гнал на север. Он висел на моём плече, когда работала уборщицей в бункере – самая молодая среди персонала. Когда, немного подросшая, выбиралась на поверхность в поисках выживших – противогаз всегда был при мне. Даже сейчас я иногда просыпаюсь на подстилке в переходе метро и инстинктивно шарю рукой рядом с собой в поисках маски…
Мы добирались до бункера целый месяц. Сначала на машине, потом – когда кончился бензин, – пешком. Нам повезло – отец действовал быстро и смог уберечь нас с сестрой от самых голодных времён на поверхности, когда отчаявшиеся люди выживали любой ценой, грабя, убивая, а иной раз просто поедая себе подобных. Тех, в ком ещё оставалось человеческое, и кто ещё не успел сбиться в стаю, чтобы давать отпор.
Отцу удалось невозможное – он выбил для нас с сестрой места в бункере, а сам был вынужден остаться снаружи и выживать с теми, кто расставался с самым дорогим, что было в жизни – с детьми, – ради того, чтобы спасти им жизнь. Мы виделись – раз в неделю он приходил на свидание, и с каждым разом он становился всё старше. Наша с сестрой неделя тянулась для него, наверное, целый квартал, он покрывался морщинами, седел и заходился в приступах сухого кашля. И однажды, в назначенный день, он не пришёл. Говорили, что он погиб, помогая отбивать бандитский налёт на одну из окрестных деревень. В этот момент я поняла – теперь мы сами по себе. Некому больше нас защитить, приободрить, поддержать – теперь пришёл наш черёд стать взрослыми…
Природа постепенно приходила в себя, атмосфера сравнительно быстро – за считанные годы, – очистилась от грязи, и люди потянулись на поверхность. Они выходили, оглядывались вокруг и принимались за строительство, настороженно поглядывая на счётчики Гейгера, избегая низин, отбиваясь от диких зверей, чувствовавших себя хозяевами жизни. Для нас не было государства, были лишь дома, которые требовали ремонта, дороги, которые нужно было восстанавливать, заводы и производства, которые надо было возвращать к жизни, и вскоре мы узнали, что уцелел целый костяк, становой хребет России, протянувшийся сквозь Сибирь.
Дюжина городов-крепостей – не чета нашему большому, отлично оборудованному и оснащённому, но всё же бункеру, – взяли инициативу в свои руки и принялись за дело восстановления страны. Развиваться с низкого старта было намного проще, нас снабжали высокотехнологичными машинами, которые выполняли всю тяжёлую работу – укладывали дороги, доставляли грузы, засеивали поля и собирали урожай. Маленькие анклавы постепенно ширились, распавшаяся ткань человечества срасталась вновь – теперь уже в единое евразийское пространство, но мой Ростов-на-Дону постигла печальная участь – за прошедшие годы он наполовину ушёл под воду, как и многие прибрежные районы, и превратился в дикие территории, населённые мародёрами. Я так никогда больше и не побывала на своей малой Родине…
Что до государств, которые развязали эту чудовищную войну – они исчезли, а на их место пришли военные и ресурсодобывающие корпорации, выросшие на семенах энтузиазма тех, кто два десятилетия восстанавливал цивилизацию, рассылая во все стороны гуманитарные конвои, отправляя специалистов-автоматизаторов, вооружённых роботами, сшивая разорванные связи. Немного окрепнув, освоившись на искалеченной Земле, пронизав своим влиянием подконтрольные территории, полувоенные корпорации постепенно наставили разделительных барьеров, как в старые добрые времена – по религиозным, идеологическим признакам, по цвету кожи и достатку…
В общем, всё вернулось на круги своя. И эти корпорации принялись за старое – они всё также воевали за ресурсы, за рынки и технологии. Единственное, что они зареклись делать – это использовать ядерное оружие для достижения своих целей. Потом очень долго приходится расхлёбывать последствия, в этом люди наконец убедились на практике, почувствовав вкус радиоактивного пепла на языках… Где-то корпорации действовали напрямую, вводя наёмные войска и засылая роботов-ликвидаторов. Где-то они мимикрировали под государство, сливаясь с ним, превращаясь из экономической организации в политическую. Государства и корпорации стали единым целым, Инь и Ян нового мира.
Единственное, что заставило их хоть как-то поумерить хищные аппетиты на Земле – это появление дарованного Вратами потенциала для экспансии вовне. Новые рынки дали им возможность насыщаться, жрать рядом, порыкивая друг на друга, но не вступая в схватку… До поры до времени.
То, чего так боялись футурологи прошлого, не случилось. Человечество не исчезло. Изрядно проредившись, оно выжило и изменилось. Свободные от цивилизации земли на тропике Рака и южнее превратились в гуляйполе, где правят бал банды дикарей и людоедов, и горе тому, кто попадёт к ним в руки. Технологический прорыв там, где остался закон, был совершён, а ценой вопроса стала половина населения планеты и превращение целых регионов в сухие пустыни, которым, впрочем, тоже нашлось применение – туда стали вывозить отходы, сваливая их в рукотворные горы на многокилометровых полигонах. Зимы стали тёплыми и сухими. Такая прохладная и снежная зима, как сейчас за окном – стала большой редкостью. И снег сойдёт скоро, в феврале, а лето будет длинным и засушливым, и тянуться оно будет добрых месяцев восемь, а то и дольше…
Евгения Павловна сделала глоток, допив чай, и поставила чашку на стойку.
– Москва изменилась вместе с этим миром, – тихим слабым голосом произнесла она. – Кому есть дело до простых людей, когда появляется такой удобный повод сбросить с себя все свои обязательства? Война… Миром окончательно и безоговорочно завладел капитал. Если у тебя есть деньги, много денег – ты можешь позволить себе всё. Купить что угодно и кого угодно, жить, где захочется… Единственное правило – летай повыше, чтобы твой роскошный глайдер случайно не сбили из электромагнитной пушки и не обобрали до нитки те, кому тоже хочется пожить хорошо…
Я задумчиво теребила локон волос, воображение рисовало апокалиптические картины большой войны, оставшейся в прошлом. Я радовалась тому, что не застала эти страшные времена.
– Знаете, я всё детство провела далеко отсюда, на другой планете, – пробормотала я. – То, что вы рассказали – это ужасно, но люди могут быть другими. Я вижу это регулярно, даже здесь, на Земле!
– Конечно могут. Все могут, но не все хотят. Вот мои дети, сын и дочка, не захотели. Они оказались слабы и тоже превратились в зверей… Я не знаю, где они сейчас, и ничего не слышала о них уже много лет – с тех пор как они ушли на юг. Впрочем, я доподлинно знаю, что они примкнули к каким-то бандитам и живут теперь по праву сильного. Но вот вопрос… Чем они хуже тех же корпоративных чиновников? И хуже ли? Бандиты, по крайней мере, честны и откровенны в своих намерениях. А корпорации будут улыбаться нам, людям, в лицо, пока обшаривают наши карманы. И стоит только отвернуться – тут же воткнут в спину нож…
Взглянув на часы, я спохватилась. Время летело стремительно, и я совсем не заметила, как стемнело за окном, а стрелки часов уже вплотную подползали к семи. Вскочив, я стала одеваться. Евгения Павловна растерянно глядела на меня.
– Куда ты так заторопилась?
– У меня встреча через десять минут. Простите, мне нужно бежать. Ещё раз – оставайтесь и чувствуйте себя как дома!
* * *
Одевшись, я выскочила за дверь, ссыпалась по лестнице и ворвалась в бар, уже привычно гудевший и гоготавший в клубах табачного дыма. Проследовав через помещение, я проскочила в подвал мимо вышибалы, который услужливо посторонился и пробасил:
– Минус первый этаж, направо…
Я добралась до знакомой уже развилки, свернув в противоположную от Митяя сторону, прошагала по коридору и очутилась в маленьком предбаннике возле двери, обитой чёрной кожей. За столом в углу сидели двое и играли в карты. Один из них поднял голову и протянул:
– Лиза – это ты? Заходи, Седой тебя уже ждёт.
Толкнув дверь, я оказалась в небольшом прямоугольном помещении. Стены представляли собой сплошной экран, на котором зеленели горные луга, рассечённые глубоким ущельем. Деревья покачивались на ветру, и я почти чувствовала его дуновение – настолько реалистичной и захватывающей была картина. У дальней стены, в полукруглой нише, стоял стол, из-за которого при моём появлении поднялся Седой. Одет он был, как и вчера, в клетчатую рубашку – теперь в синюю вместо красной, – и те же старые джинсы.
– Ты всегда входишь без стука? – спросил он.
– Только когда меня ждут, и я опаздываю. Между вежливостью и пунктуальностью я предпочитаю второе.
Неспеша, едва заметно припадая на одну ногу, Седой подошёл вплотную и теперь внимательно, изучающе смотрел на меня сверху вниз.
– Дерзкая, смелая, стремительная… Мне нравится твой боевой настрой. И я точно знаю, что за этой дерзостью кроются весомые аргументы, потенциал, – сказал он, неторопливо обошёл меня по кругу и захромал обратно к своему шикарному столу. – Один из бойцов, узнав о свежей крови, изъявил желание сразиться с тобой. Через час тебе предстоит драться в кросс-категории. Иногда, чаще всего по праздникам, я устраиваю такие бои – мех против бионика. Они пользуются особой популярностью, потому что проходят без каких-либо правил вообще. Увечье и даже смерть там – довольно рутинное явление. Люди любят смотреть на чужую смерть и хорошо за это платят…
Я стояла и наблюдала, как он опустился в кресло, достал откуда-то огромную сигару и прикурил её от старинной бензиновой зажигалки.
– Скрывать не стану – вчера ты самостоятельно шагнула в клетку с тигром, но ты ведь знала, на что идёшь, правда? Чего не сделаешь ради денег…
– Это верно, мне бы они не помешали, – ответила я, вспомнив одинокую мятую купюру, оставшуюся в заднем кармане штанов.
– И они у тебя будут, если ты победишь. Против тебя сделано огромное количество ставок, и твоя победа будет означать прибыль и для тебя лично, и для моего скромного заведения…
– Вас нисколько не смущает, что я буду драться одной рукой?
Дымок от сигары вился, растворяясь в воздухе и распространяя по помещению приятный ванильный аромат.
– Это должно смущать не меня, а тебя, девочка! – усмехнулся он. – Но твои движения выдают человека, прошедшего боевую подготовку, а наш Митяй по результатам обследования несколько дополнил картину. Поэтому у нас с тобой есть все шансы на победу, а бои с обычными мехами – это так, детская забава. Как говорят мои друзья байкеры, если ты не ездишь под дождём – значит, ты не ездишь. А теперь прошу за мной…
Он нажал какую-то кнопку под столешницей, и часть боковой стены откатилась в сторону, открывая тёмный проход. Седой скрылся в полумраке, я последовала за ним. Скоро мы оказались в просторном спортивном зале, отлично оборудованном для тренировок. Небольшой ринг в центре, на котором вели расслабленный спарринг пара бойцов; силовые тренажёры в углу; висящие под потолком груши различных размеров и форм; шкафчики для одежды вдоль стены…
– Тебе нужно размяться перед поединком, отточить движения, – сказал Седой. – Если возникнут какие-то вопросы, обращайся к Игнату.
Из тени вышел здоровенный детина в свободном спортивном костюме и с каменной физиономией приветственно кивнул головой.
– Времени не очень много, так что используй его с толком, – сказал Седой и покинул помещение.
Игнат выудил откуда-то свёрток с одеждой и проворчал:
– Переоденься. Вот подходящая обувь. Свою одежду оставь в шкафчике – возможно, она тебе ещё пригодится. Если в живых останешься…
Я сбросила с себя одежду, которую мне ещё под Челябинском подарил Фёдор, и облачилась в обтягивающие треники, майку и кроссовки. Почувствовав свободу движений, я решила размяться и отработать удары на груше. Поначалу робко, прислушиваясь к ощущениям в животе, на коже – косая белёсая полоса зажившего послеоперационного шрама выдавалась неровной бороздой. Потом всё уверенней – ничего не надрывалось, рана с помощью регенератов зажила достаточно, и я наконец почувствовала свободу движений.
Снаряд стонал после каждого тычка, трещал с каждом ударом. Я по второму кругу повторяла все известные мне приёмы с поправкой на отсутствие одной руки, и время летело незаметно. Вскоре вернулся Седой в сопровождении пары подопечных.
– Нам пора идти, все уже собрались. Ты готова? – спросил он, и я утвердительно кивнула головой.
Покинув спортзал, мы очутились в каком-то тёмном техническом коридоре с гудящими вдоль стен трубами, и коридор привёл нас к двустворчатой железной двери. Я узнала эту дверь, поскольку уже видела её с другой стороны. За тонким слоем металла меня ожидала арена. Мною овладевало волнение, я ощутила прилив адреналина. Сейчас начнётся…
Из-за двери раздавался возбуждённый голос конферансье, несколько приглушённый сталью:
– В зелёном углу ринга отчаянный новичок, никогда ранее не бывавшая на ринге! Ноль боёв! Поприветствуем Лизу!
Двери с лязгом раздвинулись, открывая передо мной бойцовскую яму с отвесными стенами. Овальное зелёное пятно расплылось прямо передо мной, и я вышла под луч прожектора. Свет бил в глаза, я рефлекторно прищурилась и обвела взглядом тёмный зал. Публика немного оживилась, голоса сливались в негромкий гул, а конферансье продолжал:
– Давайте поддержим Лизу! Не каждый день бывает, чтобы боец в первый же свой день вышел в кросс-файт!
Зал шелестел голосами, раздались робкие аплодисменты, затем их подхватили ещё несколько человек, а кто-то отчётливо прокричал:
– И эта однорукая замухрышка вышла против Драко?! Да он её на лоскуты разорвёт!
Драко? Тот бугай, что собирался расколоть меня, словно орешек? С твёрдым намерением обломать зубы любителю орехов я хрустнула шеей и сделала пару взмахов ногой в воздух. С динамикой и растяжкой всё было в полном порядке – я была готова. Кто-то наверху пронзительно свистнул, а невидимый конферансье провозгласил:
– В красном углу ринга боец старой закалки, непревзойдённый Драко!
Двери на той стороне арены распахнулись, и на арену выдвинулась гора мышц, покрытая едва светящимися в полутьме татуировками, которых вчера, при свете, я не заметила. Сейчас, когда я не сидела на высоком табурете, а стояла напротив него, я поняла, насколько он был крупнее и выше меня. Лицо его закрывала шикарная шипастая маска дракона, устрашающе сиявшая в красном свете софита.
Конферансье заливался соловьём:
– Сорок два боя, из них тринадцать – в кроссфайте! Четыре смертельных исхода и ни одного поражения! Поприветствуем чемпиона среди биоников!
Зрительный зал буквально взорвался аплодисментами, гости улюлюкали и свистели, кто-то орал:
– Драко, ты круче всех!
Погасли прожекторы, Драко напряг мышцы, а контуры причудливых витиеватых татуировок на его теле и руках, постепенно разгораясь, наполнились красноватым свечением. Вот ты какой, Драко, победитель среди чемпионов… Что ж, давай станцуем…
Я приняла стойку. Драко снял маску и, швырнув её в сторону, с ухмылкой неторопливо двинулся в мою сторону. Мужественное красивое лицо с квадратным подбородком обрамляла чёрная щетина, гладкие тёмные волосы были забраны в короткий хвостик. Оказавшись рядом и приняв меня, очевидно, за лёгкую добычу, он попытался схватить меня обеими руками, но я ловко отскочила вбок и стала обходить противника по дуге, пристально шаря глазами по его телу.
Я пыталась «нащупать» брешь, уязвимое место, мышцу, кость или связку, которая могла бы дать слабину, но безуспешно – он был в отличной физической форме. Более того – организм его был крепче обычного, будто закованный в какой-то плотный и гибкий подкожный панцирь. Нужно было как-то свалить его… Посмотрим, каков он в бою…
Включив усилители, я сделала рывок с места. Лоу-кик почти пришёлся в его колено, но он увернулся и сделал ответный выпад. Я избежала первого удара, и, отбив рукой второй, стремительно развернулась и с широкого размаха всадила ему раунд-кик прямо в челюсть. Мгновение – и я на исходной позиции, а он сплёвывает на пол красным, даже не поморщившись. Зал скандировал: «Драко! Драко!»
Силён, очень силён, но я всё-таки пробила его. Мне не хватало второй руки, но я чувствовала воодушевление. Нужно было закреплять свой успех. И этот медлительный увалень и есть непобедимый Драко?
Внезапно что-то изменилось. Глаза противника налились тусклым багрянцем, а татуировки вспыхнули алым огнём. Он сделал наскок, его движения приобрели молниеносность, и я едва успела увернуться от серии быстрых ударов. Ещё один выпад – и он чуть не загоняет меня в угол, а я, юркнув под его локтем, в миллиметре расхожусь с его тяжёлым кулаком. Любое промедление – и он всей своей массой, вложенной в пудовые кулачищи, протаранит меня, и вот тогда-то мне придётся туго.
Удар, уворот, блок рукой, удар, и снова уворот… Я делаю ответную атаку, со всей мощью распрямляю ногу ему в живот и попадаю. Пошатнувшись, он отходит на пару шагов. Опустив голову, он ухмыляется и исподлобья глядит на меня рубинами горящих глаз. Все его мышцы напряглись, и я увидела, как кожа на его груди с тихим похрустыванием расходится, выпуская из тела полтора десятка острых чёрных шипов. Что это ещё за хрень такая?!
Молнией метнувшись в мою сторону, он хватает меня руками за талию, и я едва успеваю согнуть в колене мехапротез ноги и выставить его между собой и его хитиновыми шипами. Рыча, он с силой прижимает меня к себе, пытаясь насадить на острые колючки. Пронзительно скрежетнул биотитан, а я лихорадочно, панически пыталась сообразить, что делать. Нога и единственная рука скованы его хваткой, и мне оставалось лишь одно – завернуть свободную ногу под его колено и изо всех сил дёрнуть на себя. Свистнули усилители, а его колено, подогнувшись, с едва слышным хрустом дало слабину. Хватка на мгновение ослабла, рубящий удар моей по локоть оторванной конечности пришёлся прямо ему в лицо, и мы в тандеме с лязгом и грохотом повалились на металлический пол арены.
Я почувствовала влагу на щеке – лицо Драко, почти вплотную приблизившееся к моему, было наискось рассечено острым обломком титановой кости. Попытавшись принять более удобное положение в пространстве, он опёрся одной рукой о пол и начал подниматься. Тягучие, словно кисель, мгновения бешенным пульсом отдавались в моей голове, и я увидела слабое место. Вот оно!
Рывком освободив наконец вторую руку, я «выстреливаю» вперёд раскрытой ладонью и попадаю противнику прямо под челюсть, над кадыком. Что-то хрустнуло, Драко замер и разинул рот. Повалившись на металл рядом со мной, он скрючился в позе эмбриона и забился в припадке.
Зал зашёлся рёвом. Драко лежал, его трясло, а я пребывала в полном замешательстве. Из ступора меня вывела полупустая бутылка пива, разлетевшаяся на осколки о пол в метре от нас. Брызнуло стекло, сверху в меня полетели пластиковые стаканчики, скомканная бумага и прочий мусор. Я поспешила отойти от центра арены в тень под стеной, а конферансье воскликнул из динамиков:
– И победителем сражения становится Лиза! Дебютный бой, славная и быстрая победа! Вот что бывает, когда недооцениваешь противника и переоцениваешь собственные силы!
Сверху кто-то яростно заорал:
– Я её грохну! Какого хера она сделала?! Она его прикончила!
В зале зажёгся свет, а сбоку открылась дверь, из которой выбежали несколько человек и принялись осматривать притихшего Драко. Один из них надел ему на лицо кислородную маску, второй собрался было делать непрямой массаж сердца, но укололся шипами. Попытавшись подлезть к жизненно важному органу так и этак, он вскоре отказался от этой затеи и достал электроды дефибриллятора.
Такой исход боя стал для меня полной неожиданностью. Я стояла, прижавшись к стене и ошеломлённо смотрела, как моего противника погрузили на носилки и торопливо унесли с арены, а наверху творилось форменное безумие. Кричали множество голосов, кого-то шумно били. Через секунду из полутьмы технического прохода появился Игнат и кивком головы позвал меня за собой…
* * *
Бой давно закончился, зрители разошлись. Некоторые из них оседлали байки или попрыгали в свои аэромобили и отправились по ночным делам. Кое-кто продолжил зависать в баре, а одного из посетителей, который проиграл крупную сумму денег и решил отыграться на роботе-бармене, сломав ему один из манипуляторов, азартно отпинали ногами и вышвырнули за дверь, прямо в лужу.
Откинувшись в кресле, я полулежала и задумчиво разглядывала проплывавшие по стенам пейзажи. Седой за столом напротив меня говорил с кем-то по телефону.
… – Я понимаю, шеф. Но вот моё мнение – они ничего не сделают… Он сам виноват, поддался эмоциям и решил подойти слишком близко, за что и огрёб… Да, шеф… Нет, всё под контролем… Да. До связи…
Окончив разговор, он повернулся ко мне и хищно ухмыльнулся:
– Поздравляю с убедительной победой. Честно говоря, я ожидал чего угодно, только не этого. Драко сейчас в больнице, на аппарате, но в результате гипоксии у него сильно повреждён мозг. Вероятнее всего, он навсегда останется овощем. Однако, как ни крути, ты сделала мой вечер… Что предпочитаешь? Ром, виски, бурбон или коньяк?
– Спасибо, но я не хочу пить.
– Твоё право, – легко согласился Седой, выудил из-под стола бутылку с янтарной жидкостью и плеснул её в стакан. – С тех пор как эти долбанные чухонцы, Мартинсоны, Тамберги и вся их понаехавшая рать наводнили Москву, я терплю убытки. Они выдавливают моих торговых партнёров, крышуют наркоторговлю, распугивают моих клиентов, а теперь вот их Янис взял первенство в моём заведении… По правде говоря, он очень достойный воин, заслуженный… Был, земля ему пухом… Его необходимо было выбить, и наконец это случилось благодаря тебе. Выставив на бой своего старшенького Яниса, они утёрлись по полной программе.
– Я правда не хотела, чтобы всё так закончилось.
– Теперь это уже неважно, дело сделано, – сказал Седой, залпом опустошил стакан и крякнул. – Ох… Ты молодец, я не зря на тебя поставил – у тебя есть потенциал. Насчет ментов не волнуйся, всё происходящее на арене под законы не подпадает, но я предполагаю некоторое повышение градуса в наших с Тамбергами отношениях. Учитывая их крышу в верхах, это может выйти боком, поэтому будь готова к тому, что я попрошу тебя о небольшой услуге… Кстати, зайди завтра утром к Митяю.
– Зачем?
– Узнаешь, когда зайдёшь. А мне пора – нужно уладить кое-какие дела. Ребята проводят тебя до гостиницы на случай, если кто-нибудь захочет помахать кулаками после драки. И да, с сегодняшнего дня для тебя все завтраки, обеды и ужины в моём заведении – бесплатно…
Выбравшись из подвала наверх, я вышла в помещение бара. При моём появлении байкеры радостно приветствовали меня, подняв в воздух бутылки и стаканы. От стойки отделился низкорослый коренастый Боцман, приобнял меня за талию, гордо оглядел зал и воскликнул:
– Вот она – смертоносная красота! До дна за победительницу!
– До дна!!! – поддержал его многоголосый рёв.
Зазвенело стекло, поднялся восторженный гомон, а Боцман обратился ко мне:
– Тебя Лиза звать, значит… Как ты его уделала-то, я аж вспотел… Пойдем, выпьешь с нами?
– Прости, Боцман, но что-то я устала, а время позднее. К тому же, теперь я не одна, мне надо проведать кое-кого.
– Ну, тогда бывай, свидимся позже.
В сопровождении пары подручных Седого я вышла из бара и сквозь шумный и оживлённый двор добралась до гостиницы. Устало поднимаясь на четвёртый этаж, я уже подумывала о том, чтобы спуститься к администратору и попросить ещё один матрас, который постелю на полу для мягкости. Свою кровать я собиралась оставить для Евгении Павловны…
Дверь в номер оказалась не заперта. Студия встретила меня лишь привычным гулом машин над головой – не было ни Евгении Павловны, ни её вещей. Кровать была заправлена, мои немногочисленные пожитки – аккуратно сложены поверх покрывала, а на стойке под салфеткой скрывался едва тёплый ужин и записка с косо накорябанным единственным словом: «Спасибо». Старушка тихо ушла куда-то в ночь, даже не дождавшись меня, чтобы попрощаться.
Нехотя поужинав, я разделась, выключила свет и легла в кровать. Глядя в стену, на которой то и дело мелькали суетливые отсветы огней, я погружалась в душащую пучину городского одиночества. Вокруг были сотни и тысячи людей, но я всё равно была совершенно одна.
Глава X. Второе пришествие
Я гулко постучала кулаком по металлу входной двери. Открылась смотровая щель, пара подозрительных глаз мельком пробежались по мне и тщательно изучили пространство позади меня. Лязгнул запор, дверь отворилась, и я вошла в бар. Скуластый Арни, по своему обыкновению хмурый и молчаливый, сообщил:
– Митяй ждёт.
Я спустилась в привычный подвал и протопала в мастерскую. Как обычно, мастерская была пуста – лишь из подсобки раздавались тихие механические звуки и отрывистый матерок. Я спросила в пространство:
– Игорь? Ты здесь?
– Да, бегу уже, сейчас, – раздался раздражённый голос.
Появился Игорь, держащий в руке руку. Механическую. Судя по расположению пальцев, левую. На её блестящей поверхности играючи переливались отблески потолочных ламп, а Игорь тем временем подскочил к столу, торжественно водрузил руку на металлическую поверхность и возбуждённо затараторил:
– Зацени, что у меня есть! Седой ночью приволок. В гражданском обороте такого нет. Фуллерено-иридиевый сплав, который закаляют в вакууме при температуре шесть тысяч градусов! Посадочное место, правда, немного отличается от твоего, но Митяй переделает в два счёта. А теперь – главное! – Он многозначительно поднял вверх палец, скрылся в подсобке, и через несколько секунд вернулся с плоским блестящим предметом. Со стуком опустив его на стол, объявил: – Плазменный резак и импульсный бластер! Два в одном! Смотри…
Взяв руку, он куда-то нажал, и часть предплечья с лёгким щелчком отделилась, обнажив продолговатое углубление со скрытыми внутри креплениями. Отложив заглушку в сторону, ловким движением Игорь приладил модуль к разъёму, и, слегка надавив, защёлкнул его в паз. Визуально на запястье выделялась лишь едва заметная тонкая щель, формой похожая на очертания семечки от подсолнуха. Я подметила про себя, что такой миниатюрный механизм вообще не будет заметен в сложенном состоянии.
– Переключение режимов тоже через нейр, я тебе потом инструкцию дам, – щебетал Игорь. – Без носителя работать не будет, так что давай ставить.
– С удовольствием! – Я изнемогала от предвкушения, поэтому тут же запрыгнула на стол, улеглась и закрыла глаза, позволив Митяю делать свою работу.
Примерно через полчаса нетерпеливого ожидания всё было готово, а Митяй, проведя финальную диагностику, поднялся под потолок. Я с восторгом разглядывала свою новую часть тела. Игорь беспокойно пританцовывал на месте – его разбирало желание увидеть оружие в действии.
– Ну, загружай драйвер и пойдём во двор, продемонстрируешь мне свою новую игрушку! – Он приплясывал у двери, словно щенок в предвкушении долгожданной прогулки. Похоже, он был ещё более ярым любителем игрушек, чем я.
Поднявшись в пустой бар, мы вышли через заднюю дверь в широкий безлюдный двор, заваленный строительным мусором. Слева возвышался ангар с высокими воротами и торчащей вверх вышкой из потрескавшегося, покрытого потёками красноватого кирпича – судя по всему, древняя пожарная часть. Прямо из здания торчала опора эстакады, рокочущей над головой. Справа серел ряд гаражей, над которыми в небо бетонной стеной взмывал один из жилых небоскрёбов-муравейников. Я огляделась в поисках какой-нибудь мишени и, заприметив мусорный бак, скинула куртку. Оставшись в майке, вытянула руку и прицелилась. Ничего не произошло.
– Как из этого стрелять? – спросила я, разглядывая устройство.
– Запястье согни… Да, вот так. Ну а теперь думай о том, что хочешь выстрелить из этой штуки.
Я изо всех сил стала думать. По-прежнему ничего не происходило, а Игорь, взглянув на меня, засмеялся:
– Полегче, ты уже вся покраснела. Неровен час…
Из запястья со щелчком выскочила продолговатая секция, откинувшись вверх и в сторону, раздался оглушительный хлопок, руку отбросило отдачей. В стене рядом с мусорным баком чернела неглубокая овальная выбоина сантиметров десяти в диаметре. Игорь подпрыгнул на месте и заорал:
– Вот это да! Давай ещё!
Вторым выстрелом бак со звоном был пробит насквозь. Третий и последующие давались намного легче – новенькие нейронные связи в мозгу укреплялись, я начинала привыкать к оружию. Эхо грохотало, отскакивая от стен, а мусорный бак превращался в дымящееся оплавленное решето. Сзади скрипнула дверь, и донёсся угрожающе стальной голос Арни:
– Вы что тут, охерели совсем?! Сейчас на грохот вся полиция слетится! А ну прекратили, нахрен, и дуйте обратно в помещение!
Защёлкнув бластер обратно в паз и подобрав куртку, я решила оставить проверку резака на потом, и мы с Игорем вернулись в бар. На меня накатила слабость, тело вдруг потяжелело, неподъёмной гирей потянуло меня вниз, в одно из кресел. Арни, ковыряясь за стойкой в потрохах выключенного робота-бармена, пострадавшего накануне вечером, недовольно поблёскивал в мою сторону глазами. Игорь присел напротив меня, сложил руки на столе и сообщил:
– В инструкции сказано – чем дольше пользуешься оружием, тем больше расход калорий, и тем сильнее устаёт носитель. Это пройдёт, надо только чаю с сахаром попить. А перед стрельбой, по-хорошему, стоило как следует подкрепиться. Так что будь аккуратнее, не перестарайся.
Силой мысли я открыла механизм, на оконечнике которого бирюзой отсвечивала призма ионного резонатора. Краем глаза заметив, что Арни с пучком проводов в руке замер и уставился на меня, я убрала модуль и сказала:
– Что-то подобное стоит на вооружении подводников, но только резак – без бластера. А это, получается, новая разработка?
– Один из забракованных прототипов. На приёмке армейцы заявили, что нужно повышать энергоэффективность, а у этой штуки, по их мнению, слишком высокое потребление. Бойцы слишком быстро устают во время стрельб…
Как далеко могут зайти технологии на службе разрушения? Локомотивом прогресса всегда было оружие. Однажды люди изобрели атомную бомбу, и только через несколько лет энергия деления ядер была поставлена на службу созиданию. Но в данном случае всё произошло наоборот – сначала портативные плазменные резаки появились у глубоководных ныряльщиков и космонавтов, а потом технологию переточили под военные нужды.
Мне же только и оставалось, что радоваться тому, как легко и по большому счёту абсолютно случайно мне досталась столь совершенная вещь. Беспокоило только одно – её цена. Неужели моя победа во вчерашнем бою оказалась столь доходной, что моих «комиссионных» хватило на приобретение свежего военного прототипа? Часть выигрыша, впрочем, не помешала бы мне в виде наличных денег. Я вдруг вспомнила, что сегодня – последний день моего пребывания в гостинице, и мне необходимо будет съехать, если я не продлю бронь.
– Слушай, Игорь, а Седой на месте? – спросила я.
– Нет, будет только вечером. Кстати, если хочешь, можешь звать меня Физиком.
– Буду иметь в виду, но мне всё же больше нравится имя Игорь, – ответила я. Немного посомневавшись, всё же решилась спросить: – А у тебя не будет денег в долг? Я совсем на мели, но нужно оплатить проживание в «Отдыхе». Вечером поговорю с Седым, может быть, мне помимо этой штуки за вчерашнюю победу причитается что-то ещё…
– Да не вопрос, – легко ответил Игорь, вынул из кармана несколько купюр и хлопнул их об стол.
Я убрала деньги, преодолев лёгкое головокружение дошла до стойки и заказала у Арни завтрак и сладкий чай, чтобы восстановиться после стрельбы. Арни отдал распоряжение робоповару, Игорь удалился в свою мастерскую, а я дождалась заказа, приняла пищу и решила прогуляться на свежем воздухе…
* * *
Вчерашнее радостное оживление испарилось с улиц без следа, в законную силу наконец вступили будни, а место им уступило солнце, скрывшись куда-то за бесцветный монолитный слой облаков. Люди понуро брели по своим делам, постепенно приходя в себя после долгих праздников, и город возвращался к своему обычному ритму. Вдоль дороги ползла автоматическая машина-уборщик, шумно всасывая в себя мусор, валявшийся на проезжей части. Единственное, что не изменилось на улице – это напористо орущая со всех сторон злобная реклама, да группы сутулых бедняков, гревших руки у костров в железных баках между фасадами лавчонок под уходящими ввысь стенами. Они были привычной частью пейзажа, предметом антуража, накрепко слившись с окружающей действительностью.
Я дошла до уже известного мне туннеля, выбралась на аллейку, ведущую к реке, и стала спускаться в сторону набережной, оглядываясь по сторонам в поисках знакомого сгорбленного силуэта. Но Евгении Павловны на том месте, где я её встретила прошлым утром, не было.
Вдоль набережной неслись автомобили. Дождавшись на перекрёстке зелёного света для пешеходов, я пересекла дорогу, облокотилась на облезлые чугунные перила и уставилась в промасленную водную гладь, едва отражавшую сияющие небоскрёбы на той стороне. Небо позади высоток темнело – надвигалась сизая зимняя туча, готовая разверзнуться и исторгнуть снежную массу на этот усталый город, со ржавым скрипом разгонявший шестерёнки будней. По спине непроизвольной дрожью пробежал холодок, и я укуталась поплотнее.
Прогулявшись вдоль набережной, я так и не встретила искомую старушку, вернулась обратно на улицу и направилась прямиком в гостиницу, чтобы расплатиться за дальнейшее пребывание. Взятых в долг денег хватило ещё на два дня, и я про себя отметила, что стала уже привыкать к такому подвешенному состоянию – без корней, словно перекати-поле. Без стабильного заработка, без дома и без друзей. Пожалуй, мне не составило бы труда взять немногочисленные вещи и сорваться куда глаза глядят, тем более – из этого тёмного и тесного людского муравейника. Куда-нибудь на восток, к легендарным городам-крепостям, увидеть их своими глазами. Останавливало меня лишь одно – астрофизик Владимир Агапов…
В пустой номер возвращаться не хотелось, поэтому я направилась обратно в бар, который уже открылся для посетителей. Над стойкой бубнил телевизор, под ним сидел один из постоянных посетителей, которого я наблюдала здесь уже третий день подряд. Он снова был пьян. Пара каких-то мужчин, одетых совершенно по-конторски, что было несвойственно для данного заведения в частности и для этого города в целом, обедали за столиком. Они как-то вообще не вязались с окружающей действительностью, были настолько неприметными, что бросались в глаза.
Я украдкой разглядывала этих одинаковых, словно близнецы, посетителей и пыталась представить, кто они – чем занимаются, как живут. Идеально выглаженные угольно-чёрные костюмы, белые опрятные рубашки с синими галстуками поверх, стрижки бобриком, и самое главное – чёрные очки, которые они так и не сняли, молча и почти синхронно поглощая свою пищу. Я повернулась в сторону сидящего в глубине барменского закутка Арни, вознамерившись узнать, что это за нашествие корпоративных клонов на заведение…
– Железяка, сделай телевизор погромче! – Пьяный завсегдатай, сидящий рядом со мной, обращался к роботу-бармену, который тут же добавил громкости, а я непроизвольно взглянула на экран.
На нём элегантная ведущая новостей со светлыми волосами в стиле помпадур и в красном платье с пышными рукавами взволнованно тараторила:
– … около часа назад. Специалисты вспоминают случай шестилетней давности, итогом которого стала крупномасштабная катастрофа. В данный момент съёмочная группа находится в стратосфере планеты, и нашему корреспонденту удалось запечатлеть это явление. Запись ведётся с пятиминутным опозданием – примерно столько добирается сигнал до местного перехода, а далее – до Земли, чтобы потом попасть к нам в студию. Передаю слово Крису Хьюзу…
Студия пропала, и на экране телевизора появился мужчина средних лет в светлом салоне какого-то транспорта. Во?рот его рубашки был расстёгнут, по лбу стекали капли пота и, глядя куда-то поверх камеры нездорово блестящими глазами, он бормотал:
– Давай уже поскорее свалим отсюда. Я не хочу тут подыхать… Элиот, ты что, уже пишешь?
– Картинка пошла…
Прочистив горло, репортёр хорошо поставленным голосом начал:
– Спасибо, Энджела. Я нахожусь на орбите Циконии в системе Глизе-832, которая подверглась атаке явления неизвестного порядка. Некий… неопознанный объект установился над поверхностью планеты и уже примерно час воздействует на атмосферу. Прямо сейчас мы можем видеть… Элиот, пожалуйста, продемонстрируй… Видеть, как эскадра орбитальных истребителей Космофлота направляется к объекту…
Камера плавно переместилась к прямоугольному окошку и дала приближение. Полдюжины маленьких серебристых точек на фоне облаков увеличились, превратившись в изящные силуэты с крыльями обратной стреловидности, камера наконец взяла фокус и перестала дёргаться. Силуэты полыхали ярко-фиолетовым пламенем дюз, стремительно отдалялись и расходились в стороны, набирая высоту. Голос корреспондента продолжил:
– Министерство Обороны Конфедерации заявило, что ситуация под контролем, и оснований для паники нет, однако правительство Циконии на всякий случай объявило всеобщую эвакуацию. Люди твердят об инциденте на Кенгено Икс, но официальные лица заявляют, что для беспокойства нет оснований…
Камера тем временем сместила фокус выше, где на фоне мягкого синеватого свечения атмосферы чуть выше покатого бока планеты пространство ощутимо чернело, приобретая форму огромного круга, в нижней части которого искрились красные нити. Они закручивались в спирали, в подобия гигантских вьющихся бычьих цепней и уходили вниз, к поверхности, над которой расширялась, проваливалась внутрь себя громадная чёрно-белая воронка атмосферной бури.
Меня прошиб холодный пот. Я вспомнила отчаянное бегство из моего родного мира, которое подгонял всё усиливающийся холод и ужасающая метель. Нет… Нет-нет-нет!
– Нет, этого не может быть! – воскликнула я.
Теперь все в баре, оторвавшись от своих дел, в полной тишине смотрели на экран. Кроме двух типов в чёрных костюмах, которые невозмутимо продолжали поглощать пищу.
– Как вы можете видеть, объект очень массивный и, вероятно, крайне крепкий, – продолжил голос из телевизора. – Но лично у меня нет никаких сомнений, что военные справятся с угрозой. С вами был корреспондент третьего канала Трикон Крис Хьюз. Спасибо за внимание и хорошего дня!.. Всё?.. Роб, вырубай автопилот, и жми к переходу. У меня от этой хрени сейчас диарея начнётся…
На экране снова возникла ведущая с пластиковой улыбкой на лице.
– Что это? Природное космическое явление? Внеземной разум? Мы связались с экспертом-ксенологом из Гамбургского Университета…
Арни убавил громкость и оглядел посетителей каким-то вопрошающим, ищущим взглядом.
– Кенгено, Цикония… А кто на очереди? Земля? – в звенящей тишине зала очень отчётливо раздался его голос.
– Нет! – закричала я во весь голос. – Я должна быть там! Там, а не в этой сраной дыре!
Вскочив, я стрелой выбежала на улицу, не зная, куда себя деть. Угнать первый попавшийся байк и мчать на космодром? А дальше? Что дальше-то?! Как мне попасть на Циконию?! Безнадёга, не то время и не то место, полная задница… А если это единственный шанс, и больше я никогда не увижу то, что погубило мой мир? Мой единственный шанс отомстить…
Я понимала, что бессильна. Я была бы бессильна даже в случае, будь у меня собственный космический корабль. Будь я в километре от гиперперехода, я просто не знала, что делать. Разве что, разогнав машину, устремиться прямо туда, в эту чёрно-красную зияющую воронку…
Со злостью я грохнула кулаком о кирпичную стену, в стороны брызнула каменная крошка. Сердце заходилось галопом, и я всячески пыталась себя осадить, унять одержимость и бессильную дрожь в теле. Смирись. Смирись, здесь тебе ничего не светит…
Я вернулась в помещение. Опрятные и неприметные близнецы как по команде встали из-за стола, один из них поднял с пола чёрный кейс, который всё это время стоял возле кожаного диванчика, скрытый от глаз. Второй подошёл к стойке и расплатился встроенной в ладонь энэфси-меткой.
Мне казалось, я уже где-то видела его, но только где? Глядя на него почти в упор, я пыталась рассмотреть его глаза под тёмными стёклами. Необъяснимая волна страха вдруг накрыла меня с головой. Что я увижу? Что там вместо глаз, скрыто за непроницаемой стеной солнцезащитных очков? Секундное касание взглядом, мелькнувшая за чёрным стеклом белёсая пелена – и незнакомец развернулся и покинул помещение вслед за своим близнецом. На столе стояли две тарелки с недоеденным обедом. Завсегдатай у стойки задумчиво протянул:
– Грядёт страшный суд… Тут только один вопрос – когда… Как думаешь, сестрёнка, есть у нас ещё шесть лет?
Он пьяными глазами смотрел на меня с хмельной полуулыбкой, и я не нашлась что ответить. Мимо окна сквозь серую послеполуденную мглу в полном штиле на землю сонно опускались крупные снежинки…
* * *
– Слушай, Арни, а что это за название такое – «Весёлый Саймек»?
Здоровяк из-за стойки покосился на меня сверху вниз и пробасил:
– Это как Весёлый Роджер, только Саймек.
– Ну, спасибо, объяснил, – иронично заметила я. – Что же такое Саймек?
– Ты знакома с произведениями Фрэнка Герберта? – спросил появившийся словно из ниоткуда Седой.
Я напрягла память, мысленно возвращаясь в школьные времена, когда библиотека была моим вторым домом. Герберт… Страх – убийца разума… Четыре столпа мира – познания мудрых, справедливость сильных, молитвы праведных и… Что же там дальше было?
– «Дюна», если не ошибаюсь? – неуверенно полуспросила я.
– Именно, – удовлетворённо кивнул Седой. – Саймек – это гибрид человека и машины, в котором от человека остался один лишь мозг. Предыдущий хозяин нашего заведения был заядлым поклонником довоенной литературы, а повальное протезирование и киборгизация натолкнули его на мысль о том, что люди вскоре превратятся в механические подобия самих себя и освободятся от свойственных человеку слабостей. Но не все, а только избранные. И лишь от слабостей, но не от пороков…
Сделав паузу, Седой вынул из-за спины пистолет и протянул его в сторону Арни. Тот взял оружие и вопросительно взглянул на шефа.
– Смажь, пожалуйста, – сказал Седой. – И сообщи Боцману и его ребятам, чтобы подтягивались. Стрелка в шесть. Так вот… – Он повернулся ко мне, поймал незаконченную мысль и продолжил: – Саймеки ставили своей целью бесконечную жизнь, которую они смогут посвятить тирании собственного правления. Саймеки уже среди нас – они управляют финансовыми империями, назначают и снимают глав государств, дёргают за ниточки этого мира. Саймеки не позволят простым людям приблизиться к себе, поэтому для нас с тобой будут существовать вещи вроде закона пятидесяти процентов. Мы должны умереть, а они – нет. И пока мы здесь, внизу, дерём друг другу глотки за пригоршню монет, они будут продолжать свою тиранию на наших костях. Мы должны помнить об этом, когда входим в эти двери и выходим из них.
– Так. А почему весёлый? – спросила я, стараясь переварить полученную информацию.
– Как почему? Потому что мы не грустим и не отчаиваемся! И вообще, у нас тут весёлая и беззаботная атмосфера! – с театральной жизнерадостностью воскликнул Седой и захромал в сторону лестницы. Вполоборота бросил: – Ты тоже готовься, Лиза. Сбор в пять часов на заднем дворе…
Гибрид человека и машины, от которого остался лишь мозг? Похоже, с одним из несостоявшихся пока Саймеков я провела на «Виаторе» целую вечность. Интересно, жив ли он? И где он сейчас? И почему, в конце концов, я всё ещё здесь? Не совершаю ли я ошибку, пребывая в обществе этих странных незнакомых людей, ввязываясь в их игру и становясь пешкой в чьих-то руках?
– Послушай, Седой, зачем я вам там нужна? – спросила я вдогонку удаляющемуся распорядителю заведения.
– Снайперской винтовкой пользоваться умеешь? – ответил он вопросом на вопрос.
– Да.
– Вот затем и нужна. Лишние опытные руки мне не помешают. Особенно те, одну из которых я с большим трудом достал на чёрном рынке. Ради тебя, Лиза, пришлось кое-кого разобрать на запчасти. Так уважь же мой труд, отплати взаимностью. – С этими словами Седой миновал лестничный пролёт и скрылся из виду…
* * *
Серый неприметный глайдер плыл в потоке машин, а чуть поодаль, на некотором расстоянии следовал второй – с Боцманом и его с помощниками внутри. Арни нажимал кнопки, переключая радиостанции – все новостные агентства взахлёб и даже – мир воистину перевернулся, – без перерывов на рекламу несли широким массам эксклюзивы с мест событий, в прямых эфирах освещая гибель отдалённой планеты. Выступали чиновники, солидно рассказывая о предпринятых мерах и призывая людей к спокойствию; с важностью в голосе вещали эксперты, твердя о контакте с пришельцами, трактуя их вполне однозначные намерения и призывая людей сплотиться против нависшей над человечеством угрозы. Кое-кто даже умудрился устроить тотализатор – ведущие и гости одного из эфиров разгорячённо обсуждали количество ещё не до конца подсчитанных жертв катастрофы и делали ставки – сколько же их окажется.
– Я ставлю на восемьдесят миллионов, – неожиданно беззаботно ляпнул Физик, сидевший рядом со мной на заднем сиденье. – На Циконии вроде бы около восьмидесяти пяти проживает…
– Я ставлю на то, что ты сейчас получишь леща, – заметил Седой с переднего пассажирского места. Тут же Арни, перегнувшись через скрипнувшую спинку, зарядил Игорю увесистую затрещину. Физик айкнул, очки его тут же слетели с носа и упали куда-то вниз, на тёмный пол, а Седой громогласно вопросил в воздух:
– В этом мире хоть что-нибудь святое осталось? Вдуматься только – сколько жизней оборвалось, а эти рассуждают о них, как о наборе цифр! Ладно они, но ты-то, Игорёк! Неужели мы тебя плохо воспитывали? Где твоё сострадание, несчастная ты жертва прогресса?
– Да какое сострадание?! – обиженно воскликнул Физик. – Ты же сам говорил, что сострадание – это слабость! Что проявлять жалость к другим – это значит относиться к ним с презрением!
– Ты меня невнимательно слушал, зато, похоже, перенасытился Ницше, – заметил Седой. – Речь шла о нашей работе, где состраданию действительно нет места. Только так и никак иначе! Если ты будешь слаб среди волков, они тебя сожрут и будут правы! Но быть сильным и стать тупой бесчувственной обезьяной, неспособной к эмпатии – это далеко не одно и то же!
– Пока трагедия не коснулась их лично, они так и будут обезьянничать, – заметила я. – Готова поспорить – даже глядя смерти в глаза они ничего не поймут.
– Вот, Игорь! – Седой многозначительно поднял вверх палец. – Даже наёмные убийцы, хоть и перешагивают порой через этику, никогда не забывают о ней. Тебе есть чему поучиться!
Арни хмыкнул, а я тем временем взвешивала в руках оружие, свыкаясь с его габаритами, подстраиваясь под него. Укороченный универсальный карабин «Жерлянка» с длинным снайперским прицелом лежал в руках как влитой, приклад словно бы сливался со щекой при прицеливании, а из ствольной коробки торчала продолговатая обойма на два десятка осколочно-разрывных патронов. Конструкция позволяла делать упор лёжа прямо на обойму, а размер оружия был таков, что его можно было использовать в качестве контактного – хоть в узком чулане…
В городе царила атмосфера нервозности и какой-то подвешенности. Сереющее с ранним наступлением сумерек небо, с которого размеренно и неторопливо спускался густой снег, пестрило огнями. Потоки машин были плотные, тут и там, сверху и снизу нас обгоняли полицейские глайдеры, чаще обычного мелькавшие среди роя планеров сине-красными проблесковыми огнями.
– Все куда-то несутся, будто это последние дни в жизни, – пробасил молчавший всю дорогу Арни.
– Может, наши дни и вправду сочтены? – риторически спросил Седой. – Люди бегут, сами не ведая куда, и это неудивительно. Случай с Кенгено можно было списать на роковую случайность, но второй – это уже система. Нависла угроза, люди это чувствуют и инстинктивно бегут. Я бы тоже сбежал, если бы было куда, да только некуда деться нам с этого кораблика. Или есть куда? – Седой хитро покосился в мою сторону. – У вас на Пиросе, Лиза, как относятся к гостям? Гостеприимный народ?
– Точно также, как и везде, – ответила я. – Стоит вам потерять бдительность – и тут же окажетесь без штанов.
– Как хорошо, что я привык носить ремень, – усмехнулся Седой.
Арни крутанул штурвал, глайдер выскочил из потока и пошёл на снижение. Мы неслись над тёмными бетонными джунглями незнакомого района, почти касаясь крыш. Вскоре высотки закончились, впереди показался изгиб реки, и глайдер приземлился прямо на крышу одного из гигантских промышленных зданий. Крыша была по щиколотку присыпана свежим пушистым снегом, по ней змеями ползли стальные короба?, огибавшие ступенчатые неровности и парапеты, исчезая под поверхностью кровли и появляясь вновь, а рядом возвышался огромный, в человеческий рост, блок вентиляции.
Отсюда открывался великолепный вид – здание стояло у самого берега, а на противоположной стороне, в низине, промзона бетонными площадками, складскими комплексами и обелисками армированных труб тянулась вдаль, к горизонту. Низкие облака подсвечивались прожекторами, бьющими ввысь со стройплощадки, по которой, словно неуклюжие жуки-носороги, ползали машины спецтехники, а в высоте висели пара тяжёлых гравилётов с подвесным грузом. Гул и стрёкот строительных машин накатывал с порывами ветра.
Седой указал в сторону противоположного берега:
– Видишь пустую площадку перед складом? Твоя задача – присмотреть за поляной и прикрыть нас. Я надеюсь, нам удастся уладить вопрос с Тамбергами и их почившим отпрыском, но мало ли что… Без моей команды – не стрелять, – распорядился Седой и вскарабкался обратно в машину.
Я расчистила небольшое лежбище возле каменного парапета, отделявшего меня от пропасти с темнеющим далеко внизу полотном реки. Устроившись прямо на холодном снегу и оглядывая окрестности в прицел, я размышляла над тем, как ловко меня втянули в бандитские разборки. Снова, по которому уже кругу я работала чьим-то оружием. Снова выплачивала долг за биомеханику, будучи инструментом в чужой игре.
Формируя снежный ком, события наслаивались одно на другое, темп происходящих изменений подстёгивала гибель Циконии, и я не ждала от предстоящей «стрелки» ничего хорошего. В глубине души я понимала, что для многих в этом грязном городе пришла пора сводить счёты, подводить итоги и подбивать баланс, потому что уже завтра чёрная сфера может оказаться здесь, прямо над нашими головами…
Один из двух глайдеров бригады Седого на той стороне коснулся площадки и припал на брюхо. Поднялись двери, маленькие фигурки бойцов выбрались наружу и принялись неторопливо обходить территорию. Вскоре к ним присоединилась и вторая машина – сбросив Физика, как и меня, где-то неподалёку, Арни и Седой явились на место встречи. Прибытие второй стороны ожидалось через несколько минут. Отсюда площадка была видна как на ладони.
Некоторое время ничего не происходило, лишь лёгкий ветерок шуршал вдоль крыши, распугивая и разгоняя в стороны хрупкие снежинки. Вскоре вдали над рекой показалась небольшая колонна аэромобилей. Они шли в полной темноте с выключенными огнями, но я хорошо видела их в тепловизоре прицела. Две машины отделились и скрылись где-то между складами, третья зависла над водой, у всех на виду, а четвёртая проплыла прямо подо мной вдоль речного рукава, описала дугу и опустилась в центре площадки. Из машины показались трое – пожилой мужчина в угольно-чёрном плаще и двое его телохранителей.
Я сообщила в коммуникатор:
– Было четыре машины, две ушли за склады. Будьте начеку.
– Принято, – отозвался Арни.
… – Здравствуй, Расмус, – послышался голос Седого, включившего передатчик. Две фигурки на том берегу остановились друг напротив друга. – Жаль, что приходится встречаться по такому печальному поводу.
– Приветствую, Вячеслав. Мне тоже жаль, но все мы смертны. И Янис, и я, и даже ты. Я недавно узнал про твою лейкемию. Прими мои соболезнования.
– Не нужно, Расмус, оставь их себе. Тебе они нужнее… Так что ты хотел обсудить?
– Та девушка… Твой боец играл не по правилам, Вячеслав.
Секундная пауза, резкий порыв ветра и сдавленный смешок Седого.
– Это как – не по правилам? В «Саймеке» в кросс-боях нет правил. Ты, наверное, перепутал наше благородное заведение с «Лужей».
– Ты забыл о собственных правилах допуска к состязаниям. Мех, который не провёл ни одного боя в своей категории, не допускается к кросс-боям.
– Янис сам изъявил желание сразиться с ней. Он взрослый, самостоятельный человек и вправе вызвать на бой кого угодно.
– Конечно. Ты вбросил идею, а он за неё ухватился. Я уж не знаю, что и думать – то ли это была твоя несознательная оплошность, то ли ты сделал это специально. В оплошность я не верю. А вот в то, что ты воспользовался его наивностью, чтобы втянуть в схватку с убийцей – запросто.
– Ты говоришь о наивности старшего наследника своей бизнес-империи, который проиграл девчонке с одной рукой. Тебе не кажется, что у тебя серьёзные проблемы?
Поводя вокруг стволом и глядя в прицел, я заметила движение на высокой квадратной башне, возвышавшейся правее. Чёрный силуэт скрючился на крошечной площадке и возился с чем-то в руках. Бесформенный предмет начал принимать очертания – силуэт собирал оружие. Наверняка, снайперскую винтовку.
– Стрелок на башне, на два часа от меня, собирает оружие, – отрапортовала я.
… – Ты мне должен, Вячеслав, – твёрдым, чуть хрипловатым голосом сказал Расмус. – И я предлагаю тебе выбор. Либо ты отдаёшь мне эту девчонку…
– Либо?
– Я забираю «Весёлый Саймек».
– Этого не будет, – отрезал Седой.
– Что-то должно быть. Я требую крови убийцы моего сына. Это сравнительно небольшая плата, и тебе лучше согласиться, потому что следующее предложение будет хуже…
Глайдер, висевший над рекой, накренился и медленно поплыл над водой, огибая склады. На крыше склада, прямо над местом встречи, появились пара фигурок, а стрелок на башне тем временем закончил приготовления и взял площадку на мушку. Я, в свою очередь, взяла на мушку его самого.
… – Я не сдаю своих, Расмус. Ты же знаешь.
– В таком случае, ты отдашь мне всю прибыль с боя Яниса и убийцы. И своё заведение…
– Над вами двое на крыше. Плюс снайпер на башне, – выпалила я. – Не нравится мне всё это, надо бы заканчивать.
– Седой, нам надо уходить, – послышался голос Арни. Ситуация накалялась.
– У тебя всё? – спросил Седой у Расмуса Тамберга.
– У меня всё. Я говорил, что следующее предложение будет хуже, но у тебя всё ещё есть шанс отделаться малой кровью.
Несколько тягучих секунд и невозмутимый голос Седого:
– У меня есть встречное предложение. Голову Яниса я повешу над красным углом ринга. А твою – над зелёным. Вам не придётся приобретать моё заведение, чтобы наслаждаться всеми боями, которые в нём проходят.
– Похоже, ты потерял хватку, – негромко ответил Расмус Тамберг. – Старейшины говорили мне, что не нужно тратить на тебя время, но я пошёл тебе навстречу. Жаль, что ты этого не оценил.
В следующие доли секунды какое-то смутное, едва уловимое чувство заставило меня принять молниеносное решение, и я нажала на курок. Карабин хлопнул и дёрнулся в руках, выпуская пулю, и как раз в тот момент, когда она достигла цели, на башне полыхнула вспышка. Гром выстрела покатился по воде, огибая постройки. Арни заревел в наушнике:
– Они стреляют по нам! В укрытие!
Стрелок чёрной бесформенной кляксой распластался по площадке, засверкали всполохи, подгоняя запоздалое эхо выстрелов, скакавшее по стенам окружающих зданий. Уперев приклад в плечо, я сделала несколько выстрелов подряд, убедилась, что стрелок притих, и повернулась в сторону площадки. На открытом пространстве уже никого не было – все занимали укрытия и обменивались очередями и одиночными выстрелами. За глайдером Седого беспорядочно маячили силуэты, из коммуникатора слышался шорох одежды и приглушённые вскрики. Из-за угла склада прибыло подкрепление Тамбергов – несколько человек с автоматами, а пара бойцов на крыше достигли её края и теперь высматривали внизу Седого и его банду, прижавшихся к стене под козырьком.
– Никому не двигаться, иначе он умрёт! – заорал из коммуникатора Седой.
Поплотнее прижавшись к прицелу, беру на мушку боевика на крыше и жму на курок. Попадание! Потеряв равновесие, поражённый боец падает вниз, на снег, и вдруг почти над самым моим ухом что тонко зажужжало, будто комар. Глухой удар в парапет около меня выбил колючую бетонную крошку, и через секунду откуда-то слева донеслось эхо выстрела. Меня вычислили! Вижу в пяти метрах над собой источник жужжания – небольшой дрон, вперивший в меня глазок камеры. Уходить с открытого места!
Вскакиваю и делаю рывок к техническим трубам. В десятке сантиметров от моей головы пуля со свистом звонко прошибает блок промышленного кондиционера, а я перекатываюсь через металлический короб и залегаю в снег. Лязгают снаряды, колотясь в алюминий, выбивая из него искры. Беспилотник делает вираж и уносится прочь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=56898988?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Диана Найдёнова
Тип: электронная книга
Жанр: Триллеры
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 13.10.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Это должно было стать кражей века. Позднее уворованная из музея реликвия, конечно, появится в особняке на каком-нибудь частном острове, затерянном в Циконийском супер-океане, но увидят её лишь избранные свидетели подпольной коллекции. Мы же трое получим баснословные деньги, на которые скупим половину мира.