Главная страница | Русское фэнтези | Стеклянная любовь. Книга первая

Стеклянная любовь. Книга первая
Алексей Резник
Новый роман «Стеклянная любовь» входит составным органическим элементом в цикл романов, объединенных под общим названием «Сказки замороженных строек». По сути своей, это – самая настоящая волшебная новогодняя история, в которой автор всего литературного проекта «Сказки замороженных строек» отдает необходимую дань уважения самой старой в истории мирового фольклора и, одновременно, вечно юной тематике, посвященной Магическому Очарованию Новогодней Ночи…

Стеклянная любовь
Книга первая

Алексей Резник

Корректор Александр Юрьевич Чесалов
Дизайнер обложки Александр Юрьевич Чесалов
Фотограф Rene Bohmer

© Алексей Резник, 2023
© Александр Юрьевич Чесалов, дизайн обложки, 2023
© Rene Bohmer, фотографии, 2023

ISBN 978-5-4498-9351-2 (т. 1)
ISBN 978-5-4498-9352-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

БЛАГОДАРНОСТЬ
Осенью 2019 года я познакомился с человеком из мира Информационных Технологий – очень ярким и талантливым ученым-экспериментатором, чьи успехи в ИТ-бизнесе всегда основывались, исключительно, на его многолетнем опыте работы в предметной области, собственных неординарных идеях, научно-практических разработках и изобретениях.
Его зовут Александр Юрьевич Чесалов.
Я искренне хочу поблагодарить Александра Юрьевича за его неоценимую поддержку и помощь, в очень непростой для всех нас период пандемии COVID-19, благодаря которым был опубликован и издан этот роман, и мои другие произведения.
Александр Юрьевич является членом экспертной группы по вопросам цифровизации деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации, а также членом Экспертного совета при Комитете Государственной Думы по науке и высшему образованию по вопросам развития информационных технологий в сфере образования и науки.
Он не только крупный ученый, но и великолепный рассказчик, а также автор серии книг по информационным технологиям, таим как: «Моя цифровая реальность», «Цифровая трансформация» и «Цифровая экосистема Института омбудсмена: концепция, технологии, практика», «Как создать центр искусственного интеллекта за 100 дней», «Глоссариум по четвертой промышленной революции: более 1500 основных терминов для создания будущего».
Но самое главное в том, что из наших совместных встреч и бесед родился сюжет фантастического романа «#Цифровой_экономики.NET».

КНИГА ПЕРВАЯ. «ДЕБЮТ: ЛЕТО»

СУМЕРКИ БОГОВ
Последние минуты морозного декабрьского заката. От неба, полыхавшего на западе темно-красным огнем, через бескрайнее заснеженное поле протянулись длинные языки причудливых светотеней. Стена густого леса, многокилометровой полосой росшего вдоль кромки поля, окончательно перекрасилась в угрожающе-черный оттенок. И как раз в этот момент на колокольне каменного сельского храма отчаявшийся подвыпивший звонарь (на самом деле звонарь не был «подвыпившим», а тем более – «отчаявшимся», и прекрасно знал, что и для чего он делал в эти последние минуты своего земного существования) ударил вечерний «благовест».
При первых же звуках колокольного звона, высокий величественный старик положил широкую, горячую и тяжелую ладонь на плечико стоявшей рядом с ним хрупкой золотоволосой девушки, сказав ей необычайно низким басом:
– Все, внучка – нам никто не даст приюта в этой деревне, мы должны немедленно уходить!
– Пешком?! – удивленно спросила внучка, доверчиво глянув на Деда снизу вверх огромными ярко-синими глазами.
– Мы не можем ждать Рагнера до темноты – слишком опасно здесь стоять. Если он остался в живых, то нагонит нас! Скоро наступит Новогодняя Полночь и другого шанса у нас не будет, если мы не сумеем ускользнуть от «Василисков» – они где-то совсем близко!
Дедушка и внучка стояли на сельской кладбищенской горке – очень живописной, господствующей над богатым старинным сибирским селом Провалиха, естественной высотке. Вся горка была освещена лучами заката, полузасыпанные кресты и памятники отбрасывали на твердый сверкающий наст четко очерченные траурные тени и своим, во всех отношениях, безнадежным видом вызывали чувство пронзительно острой печали. Мимолетно глянув на стылое зимнее кладбище, синеглазая златокудрая красавица, едва ли не плача, негромко произнесла:
– Бедные, бедные люди…, – на длинных изогнутых ресницах девушки сверкнули крохотными алмазиками непрошеные слезы.
– Не плачь, внучка! – успокоил ее дедушка, тревожно нахмуривший густые седые брови. – На этом погосте покоятся лишь бренные останки – самих же людей здесь нет и никогда не было! Все эти люди пребывают сейчас в совсем иных неведомых мирах, вывернутых по отношению к этому невидимой изнанкой. Нам тоже, внучка нет на Родной земле больше места – новые власти отменили Новогодние Елки, а нас с тобой объявили «порождениями религиозного мракобесия»! Они убивают не только пулями, но и словами… – в совсем молодых небесно-голубых глазах могучего и статного старика появилось выражение глубокой скорби. – Их жестокие витиеватые формулировки ничто иное, как могущественные заклинания неизвестной мне демонической популяции… Очень древней популяции, чьи корни надо искать в далеких отсюда странах и в бесконечно давних временах… Это – извечное вселенское Зло, один из его ликов, внучка…
Старик резко умолк, так как тускнеющее зарево зимнего заката на пару секунд затмила огненная вспышка, бесшумно поглотившая белокаменную архитектурную «красу и гордость» старинного и богатого села Провалиха – Храм Архистратига Михаила, являвшегося, как известно Главным Истребителем демонов, чертей и бесов всех мастей и модификаций.
Немедленно последовавший после обманчивой тишины страшный грохот, заложил большие чуткие уши деда и маленькие изящные ушки внучки плотными акустическими пробками. Мощная ударная волна, сокрушительным шквалом пролетевшая над полем, заставила вздрогнуть и окутаться снежными нимбами кладбищенские кресты и памятники.
– Что это было?! – неслышно прошептали рубиновые губки внучки.
– Эти бесы, внешне похожие на людей, но одетые в куртки из «чертовой кожи», взорвали Храм Божий вместе с героем-звонарем, который прямым ходом отправился на Небеса и моментально сделался Великомучеником. Судя по силе взрыва, они чересчур переборщили с зарядом и в половине сельских домов наверняка повылетали оконные стекла. Сволочи!… – с чувством добавил он и тяжко-тяжко вздохнул…
Спонтанный горький вздох Деда Мороза эфемерным облачком синеватого тумана улетел куда-то в сторону черного соснового бора, где смешался с тысячами себе подобных вздохов, охов и немых воплей неприкрытого человеческого отчаяния. Но отчаяние не случайно относится к числу Семи Смертных человеческих Грехов в православной конфессии, и, поэтому негоже было малодушно предаваться черному унынию одному из самых могучих и жизнерадостных христианских чудотворцев, и он поспешил добавить с совершенно иным выражением в голосе:
– Но это был не простой звонарь!
– А кто это был, дедушка?!
– Гоэй – херувим-воин из элитной когорты спецназа самого Архистратига Михаила! – Акапист сделал небольшую паузу, вызванную невольным секундным спазмом гортани и докончил начатую фразу, когда к этому представилась возможность: – И он, кажется, открыл нам Врата … – он вновь резко умолк, заметив внезапное изменения в интенсивности и цвете лунного света, заливавшего сельский погост на живописном пригорке, черный сосновый лес и бескрайнее заснеженное поле, разделявшее километровой пустынной прогалиной кладбищенскую горку и село, где дымились свежие развалины Храма.
– Какие Врата, дедушка?! Куда?!…
«… Героя-звонаря, на самом деле, звали никаким ни Гоэеем, а он носил вполне нормальные русские имя и фамилию: Никита Перегудов и последние четыре года верой и правдой служил при Провалихинском Православном Храме Архистратига Михаила в сане протодьякона. Он был глубоко и искренне «воцерквленным» человеком, и никакие происки «Врага рода человеческого», казалось бы, не смогли ему помешать сделаться в самом скором времени полным дьяконом и получить синоидальное назначение на высокий и ответственный пост Настоятеля Храма Архистратига Михаила в Провалихе. Но Враг затаился, максимально мобилизовался, исхитрился-извратился и превзошел самого себя, устроив роковой государственный переворот в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое октября тысяча девятьсот семнадцатого года. Жирная траурная черта в одночасье оказалась подведенной под судьбами миллионов светлых, добрых и хороших, ни в чем не повинных людей, проживавших на огромной территории бывшей Российской Империи, занимавшую, как известно, одну шестую часть суши земной. В это число автоматически угодил и протодьякон Никита Перегудов. К сожалению, в данном повествовании автором не изыскалась возможность подробно описать жизнь и душевное состояние Никиты после «Великого Октября» и приходится ограничиться лишь констатацией его героической гибели поздним вечером тридцать первого декабря тысяча девятьсот восемнадцатого года на колокольне, приговоренного местными большевиками к уничтожению, Храма Архистратига Михаила, Главнокомандующего Армией Света, от самого сотворения Мира противостоящей Армии Тьмы.
Командир отряда «особого назначения», Данила Курдюкин не случайно подгадал дату взрыва Храма к тридцать первому декабря – последнему дню, уходящего в вечность, страшного и кровавого, во многом, рокового и переломного в мировой истории, тысяча девятьсот восемнадцатого года от Рождества Христова.
Садист, алкоголик, кокаинист и морфинист, Данила Курдюкин пунктуально выполнял волю своих истинных Хозяев, не имевших никакого отношения к «партии большевиков». Они, эти неведомые Курдюкину, Хозяева, вообще, не имели никакого отношения к какой-либо политической партии в многострадальной России. Им, этим таинственным и неизвестным никому на Земле Хозяевам, от Курдюкина нужно было только одно – помочь им тайно проникнуть в этот чудесный земной мир. А сделать они это могли лишь в краткий миг, ровно между, секунду назад умершим тысяча девятьсот восемнадцатым, и, еще не родившимся, тысяча девятьсот девятнадцатым годами. И не секундой – раньше, и не секундой – позже! Это были очень, как видим, пунктуальные, и, не только пунктуальные, но и чрезвычайно опасные существа, легко способные сожрать все человечество без остатка и не подавиться при этом… Фигурально выражаясь, они являлись крайне свирепыми астральными акулами, чуявшими запах крови за много миллионов световых лет, вернее – не крови, а – специфических миазмов-флюидов начинавшейся глобальной катастрофы или – большой беды, неудержимо стремящейся к мега-летальному исходу. Такие моральные уроды, наподобие Курдюкина, в огромном количестве поднятые к поверхности жизни мутной кровавой волной Октябрьской Революции и последующей гражданской войны, играли роль безмозглых пешек в их большой глобальной игре на «понижение ставок» – на понижение ставок выжить той или иной, отдельно взятой, разумной обитаемой ойкумены…
…Никите, как единственному священнослужителю, остававшемуся внутри заминированного центнером динамита Храма Божьего, было предложено покинуть храмовое помещение и «отправиться восвояси», но он отказался и забаррикадировался на колокольне, наивно предполагая, что этот отчаянный шаг спасет Храм и остановит Курдюкина, но… «блажен, кто верует!…»…
…Никита, чьи последние минуты жизни никто не наблюдал и, тем более, не фиксировал душевное состояние протодьякона, твердо решил не предавать своего Небесного Покровителя, и сохранял завидное мужество до самой последней секунды, когда в ослепительной огненной вспышке для него должна была бы наступить вечная тьма… Но тьма не наступила – он беспрерывно ударял в колокол, славя Архистратига Михаила и смотрел вдаль – на кладбищенскую горку, не понимая ясно, что его там так сильно привлекает. И в тот ли роковой момент, когда огонек бикфордова шнура достиг ящика, наполненного динамитными шашками у основания фундамента, после чего содрогнулись стены Храма, или на какой-то миг чуть позднее, Никита увидел ослепительный столб прозрачного пламени, бесшумно, но мощно и точно ударившего из темного неба прямо в центр кладбищенской Горки. Мозг обреченного протодьякона работал в форс-мажорном режиме и, спустя секунду, увидев, как золотистый прозрачный таинственный световой столб окутался по всей своей высоте ярко-зеленым облаком характерной конфигурации, Никиту осенило, что он видит перед собой не что-нибудь, а – то самое, легендарное Древо Вечной Жизни, попадая на Ветви которого любой человек автоматически спасается от неминуемой, казалось бы, смерти, предопределенную каждому человеку самим фактом его рождения в земном мире.
– Смерти нет!!! – воскликнул Никита в пламени и грохоте страшного взрыва, но победный торжествующий крик героя-протодьякона никем не оказался услышанным…
…Кроме самого Архистратига Михаила… Но это, уже, точно, начиналась бы совсем другая история, требующая специального отдельного повествования…».
… – Врата спасения, внучка! – ответил Акапист на вопрос, ничего не понимающей, внучки, медленно поворачивая голову к крестам и памятникам сельского кладбища, полузанесенного снегом. Внучка повернула голову в ту же самую сторону вслед за Дедом…
…Командир отряда специального назначения, сформированного из сотрудников уездного ЧК, проводившего карательную акцию в селе, Данил Курдюкин через три минуты после взрыва церкви поднес к глазам трофейный цейсовский бинокль и направил мощные окуляры на кладбищенскую горку. Чекист увидел двух классовых врагов рабочего класса и беднейшего крестьянства: старика и девушку. Их классовую принадлежность к лагерю эксплуататоров идеологически подкованный чекист определил по богатым шубам, вышитым золотыми и серебряными причудливыми узорами, и, в придачу, инкрустированных драгоценными камнями. Шапки на обоих тоже были высокими, боярскими, нестерпимо сверкавшими в лучах заката бриллиантами чистейшей воды – во всяком случае, так показалось и подумалось командиру чекистов. Ослепительно сверкал и набалдашник серебряного посоха, который держал правой рукой статный бородатый старик, чей гордый независимый вид вызвал внезапный приступ бешенства у, психически неуравновешенного Курдюкина. А может, его разъярил вид неконфискованных, свободно разгуливавших на свободе, золота и бриллиантов стоимостью в несколько сотен тысяч рублей. Нечистые руки садиста, насильника, вора и патологического убийцы затряслись в пароксизме «золотой лихорадки» и он не смог больше пользоваться биноклем. Но особая необходимость в бинокле уже отпала.
– Скабиченко! – сдавленным голосом позвал командир своего заместителя – бывшего балтийского матроса, непредсказуемым ветром революции заброшенного в сухопутную западносибирскую глубинку.
– Я!!! – немедленно отозвался бывший матрос.
– Возьми десяток людей и ни секунды не теряя, дуйте вон на то кладбище, и арестуйте там двух буржуев – деда с девкой!
– А откуда они там взялись, Данил?! – злым ненормальным смехом рассмеялся изрядно подвыпивший Скабиченко. – На кладбище-то!
– По-моему, это местный купец с девкой своей и со всем «рыжьем» улизнуть от нас успел в последний момент! «Рыжья» на нем – на миллион, не меньше! Давай быстрей, а то уйдут!…
…Зоркие глаза старика без труда заметили несколько черных фигурок, проворно побежавших от околицы деревни через заснеженное поле по направлению к кладбищу, наверняка, с целью арестовать их с внучкой.
– Грязные алчные твари! – скорее с сожалением, чем с ненавистью произнес старик, и, устремив полный безграничной любви взгляд на красавицу-внучку грустно произнес: -У нас нет больше иного выхода, внученька – мы уходим в Коридор!
– Вслепую?
– Это лучше, чем бесславно и бездарно погибнуть здесь и составить компанию им! – он кивнул в сторону крестов и памятников. – Прощайся! Неизвестно – вернемся ли мы сюда когда-нибудь?!
Старик снял с правой кисти горностаевую рукавицу, отороченную мелкими александритами и некоторыми другими уральскими и цинь-линьскими самоцветами, и накрыл золотой набалдашник посоха широкой мозолистой ладонью…
…У Курдюкина прекратили трястись руки, и он вновь получил возможность воспользоваться биноклем. Ему удалось еще несколько секунд полюбоваться сверканием до сих пор не реквизированного фантастического богатства на шубах «купца-кровососа» и «купчихи-проститутки», а затем ярчайшая вспышка больно ударила по налитым кровьюглазам Курдюкина и на кладбищенскую горку опустилась Египетская Тьма… И, почти, сразу из тьмы, накрывшей сельское кладбище вертикально вверх ударил столп золотистого пламени. Не прошло и трех секунд, как изумленному Курдюкину и всем его головорезам сделалось ясно, что это у них на глазах внезапно «выросло» Дерево колоссальных размеров. Из золотого древесного ствола вытянулись сотни ветвей, и ветви окутала густая пушистая ярко-зеленая хвоя. На вершине Чудо-Дерева засияла призрачным светом пятиконечная нежно-сиреневая звезда, высветившая ночное зимнее небо на много сотен метров вокруг себя. А на Ветвях, равномерно растущих по всей километровой высоте золотого ствола, начали вспыхивать один за другим огромные блестящие разноцветные шары. Одновременно по ярусам ветвей снизу вверх, и сверху вниз зазмеились сербристым, золотистым и ярко-малиновым светом гигантские волнистые серпантины и щедро полились, сверкая переменчивыми бликами, мощные струи фольгового дождя…
– А-а-а-а-а-а-а!!! … – страшный крик, неудержимо рвущийся из, разинутых в суеверном ужасе, ртов нескольких десятков жестоких бездушных карателей слился в единую жуткую какафонию с собачьим лаем всех деревенских собак, бешено рвавшихся с цепей. Но какафония эта вскоре сделалась совершенно неслышной в могучем космическом шорохе и треске. «Шорох» и «треск», к которым вскоре прибавился и «скрип», рождались среди зеленых мохнатых ветвей. Ветви неудержимо вытягивались в длину прямо на глазах у изумленных жителей села Провалиха, все, как один, от мала до велика, выбежавших на улицу и вытаращивших глаза на Чудо-Дерево, загородившее собой пол-неба и разогнавшее в стороны мрак морозной декабрьской ночи на добрые несколько километров вокруг. В ночном воздухе над селом ощутимо запахло еловой хвоей, к которому неожиданно примешались незнакомые сладкие ароматы, вызвавшие у сельских жителей смутные ностальгические ассоциации. В небе над селом разливался запах Нового Года – Праздника, символизирующего вечно обновляющееся время, а вместе с ним – и саму Жизнь, в которой не было места для Смерти. Провалихинцы, сами того не зная, созерцали, распустившееся у них на глазах то самое единственное, воспетое в мифах и легендах многих народов Земли, Древо Вечной Жизни, по каким-то неведомым причинам явившее себя во всей своей невиданной красе и исполинской мощи именно в этой точке географических координат, и точнехонько прямиком – на Новогоднюю Ночь. Видимо, Бог устал прятать свои самые чудесные секреты от людей, а возможно причина крылась в чем-то другом, скажем – в беззаветном самоотверженном поступке Никиты Перегудова…
…Прямо к ногам Деда и Внучки с самой нижней Ветви выдвинулась раскладная золотая лестница.
– Скорее!!! – предупреждающе крикнул человек, стоявший на верхней площадке, управляемой им, золотой раскладной лестницы без перилл, ведущей к спасению. – У вас есть ровно одна минута, а ступени очень скользкие!!!
– Рагнер!!! – в один голос с нотками радостного изумления воскликнули Дед и Внучка. – Ты все-таки успел?!?!?!
– Скорее!!! – еще раз поторопил их, чем-то сильно встревоженный Рагнер Снежный.
– Быстрее, внучка! – правильно поняв истинные причины озабоченности Рагнера, поторопил девушку Акапист, пропуская ее вперед и, легонько подтолкнув под локти, добавил: – Бегом!
А сам он замешкался на нижней ступеньке по весьма уважительной причине – предусмотрительно бросив взгляд вверх, зоркие глаза Акаписта ясно увидели в небесах «Золотой Шершень», на огромной скорости бесшумно приближавшийся к верхушке Чудо-Дерева Жизни из морозной тьмы ночного неба, оставляя за собой инверсионный след, состоявший из мириадов, многоцветно вспыхивавших заиндевевших человеческих душ, так и не нашедших надежного потустороннего прибежища после гибели своих физических оболочек… Это летели «Василиски», неслышно и незаметно сумевшие, все-таки, проскользнуть в человеческий мир из своей неведомой Астральной Бездны…
– Проклятье!!! – не сдержался Дед Мороз и ударил посохом о золотую ступеньку, отчего в ночном воздухе родился протяжный огорчительный звон, возвестивший о том, что в земном мире произошла ужасная катастрофа, масштабы отдаленных последствий которой трудно, пока еще, было себе представить, даже – самому Деду Морозу…
Таинственный миг Межвременья вспыхнул и погас, отозвавшись острой болью в сердце Деда Мороза – тайный лаз из Несуществующего Пространства и Сгнившего Времени раскрылся и тут же захлопнулся, но «Василиски» все же сумели успеть проскользнуть в мир Живых Людей, примостившись на краешке одной из Ветвей Древа Жизни!…
Дед Мороз быстро начал подниматься вверх по золотой лестнице и вскоре стоял рядом с Внучкой и Рагнером Снежным – командиром своей личной Морозной Дружины.
– Враг – на верхних Ветвях Дерева Жизни! – коротко сообщил Дед Мороз. – И это смертельно опасно! Они со временем захотят захватить все Дерево Земной Жизни – Священную Перво-Ель, Душу всего Человечества! И Новый Год скоро сделается самым опасным праздником на Земле, если ничего не попытаться предпринять! Кто-то или Что-то навело их на Цель – эти твари запеленговали биение пульса Земного Дерева Жизни…
…Самый красивый мираж в жизни провалихинцев очаровывал изумленные взоры жителей села очень недолго – по истечении минуты, с небольшим секундным довеском, фантастическое видение гигантской златоствольной Ели, усыпанной сотнями гигантских сверкающих новогодних игрушек, бесследно исчезло-растворилось в привычной однотонной черно-синей морозной мгле зимней ночи. Растаял и полностью выветрился густой хвойный запах, тесно перемешанный с незнакомыми волшебными цветочными ароматами. Новогодняя Сказка закончилась, едва успев начаться. В Провалиху вернулась жестокая реальность в виде дымившихся развалин белокаменного Храма Архистратига Михаила, только что взорванного настоящими «чертями», которым от человеческого достался лишь внешний облик…
Но Сказка, по-прежнему, не закончилась лишь для одного человека и, кроме него самого, об этом никто не узнал. Дело в том, что Курдюкину и его подручным только так показалось, что они взорвали Храм. На самом деле, Храм нельзя взорвать или уничтожить каким-либо иным насильственным способом – все Храмы в мире могут умереть лишь естественной смертью вместе с теми Богами, которым и были они посвящены в момент своего создания…
За мгновенье до испепеляющего и разрушающего взрыва каменной церкви в Провалихе, к колокольне, где священнодействовал протодьякон Никита Перегудов, от самой вершины, выросшего на кладбищенской горке, Чудо-Дерева протянулась световая золотая лента, кончик которой обрывался прямо у ног Никиты. Ударив в колокол последний раз, Никита сделал шаг вперед и ступил на поверхность невидимой для окружающих, но вполне материальной и очень прочной, золотой ленты, являвшейся перекидным спасательным мостиком-катапультой. Мощное пружинное устройство высоко подбросило Никиту в ночной зимний воздух и по огромной дуге, наперегонки с последним эхом бессмертного колокольного звона, зашвырнуло протодьякона на густые Ветви Дерева Жизни, где он и совершил безопасную мягкую посадку – прямо перед входом в точную копию, только что взорванного в Провалихе, белокаменного Храма Архистратига Михаила. Храм материализовался за мгновенье до появления перед его широко раскрытыми вратами, героя-протодьякона… Все еще только начиналось… Навстречу Никите, широко приветственно раскрыв в стороны руки вышел высокий широкоплечий воин, закованный в ослепительно сверкавшую серебряную кольчугу. Ангельски прекрасное лицо воина выражало непреклонную решимость противостоять «всем силам Преисподней». Он крепко приобнял Никиту за плечи и сообщил ему:
– Отныне тебя зовут Гоэй, и ты принят в ряды Небесного Воинства – Бессмертную Когорту Настоящих Мужчин! Я назначаю тебя Хранителем и Стражем этого Храма! Тьма опустилась на наш Мир, но ты должен сохранять мужество и силы до минуты начала решающей битвы, которая еще не наступила, но наступит – о ней возвестит удар колокола, который зазвенит в твоем сердце, Гоэй и ты услышишь его, и сразу поймешь, что надо делать! А теперь – прощай! – и с этими словами Архистратиг Михаил превратился в огромного белого сокола (ослепительно белого сокола) и улетел куда-то во мрак долгой наступающей Ночи… А Храм и его Страж и Хранитель, Никита-Гоэй окутались невидимой, но прочной, маскировочной сферой, превратившись для посторонних вражеских глаз в огромный сверкающий шар, внешне ничем не отличавшийся от обычной стеклянной новогодней игрушки, наполненной неслышным снаружи пульсом биения живого горячего Православного сердца в замерзающем организме Мирового Дерева Жизни…

…Внучка крепко держалась за руку Деда все время, пока вокруг царила кромешная тьма, тоскливо выли злые нездешние вьюги и мелькали россыпями холодных искорок далекие огни в высоких узких окнах причудливо построенных дворцов надменных и жестоких властелинов могучих и богатых государств, где земного человека не ждало ничего, кроме невообразимо ужасных страданий и куда, ни в коем случае, нельзя было попасть им с Дедом… Но она не боялась, твердо веря в почти безграничные возможности своего Дедушки. Даже тогда, когда им пришлось покинуть спасительные Ветви Дерева Жизни…
…Яросвитка (так звали девушку) точно не помнила, сколько они здесь пробыли и о чем разговаривали Дед и Рагнер Снежный. Они говорили быстро и негромко о чем-то чрезвычайно важном – о какой-то нежданной Большой Беде, о Дереве, которое могут срубить, об обнажившейся и открывшейся, сделавшись легко ранимой и беззащитной перед коварными сквозняками Вечности, Душе Дерева… А, затем, в какой-то момент Дерево дрогнуло от основания до самой верхушки. На нем стали раскачиваться и ударяться друг об дружку сотни огромных сверкающих плодов. Дед Мороз и Рагнер немедленно прекратили тревожный разговор между собой и неподвижно замерли, к чему-то прислушиваясь – к тому, что здесь не должно было звучать ни при каких обстоятельствах.
– Ты сохранил семена?! – ясно расслышала Яросвитка вопрос, заданный Дедом Рагнеру.
– Да! – твердо ответил Рагнер. – Они в Заветной Шишке! Шишка – в Дупле! Дупло – на среднем Ярусе!
Дед ничего не ответил Рагнеру, а лишь легонько присвистнул. А Яросвитке почему-то стало немного смешно… Но затем Дерево в очередной раз сильно вздрогнуло и девушке сделалось не до смеха – ей стало плохо и свет померк в ее глазах…
…Она очнулась в сильных руках своего великого Деда, долго с изумлением смотрела на огромную круглую луну в ночном небе, полыхавшую раскаленным голубым светом, на высокие заснеженные ели и глубокие сугробы; освещенные изнутри не особенно уютным красноватым светом квадратные окошки длинного приземистого строения под двускатной тесовой крышей. Из двух труб, торчавших по обоим скатам крыши, валили густые клубы дыма. Цвет дыма этого под воздействием света луны отдавал нездоровой желтизной.
– Чем, интересно, они топят?! – послышался рядом мужской насмешливый голос.
Девушка повернула голову на голос и метрах в трех от себя увидела огромного заиндевевшего тяжеловоза – настоящего великана лошадиного племени, впряженного в длинные широкие розвальни. На розвальнях, занимая едва ли не всю их площадь, полулежал, подмяв под свое огромное тело приличную охапку сена, былинный русский богатырь в изрубленной кольчуге и с разбитым остроконечным шлемом, откровенно криво державшимся на макушке окровавленной кудрявой головы. От богатыря ощутимо несло густым сивушным перегаром, и только что прозвучавший вопрос задал именно он – и не кому-нибудь, а – самому себе. На его широком краснощеком лице блуждала добродушная, но крайне неуверенная улыбка. То есть за нарочито беспечной манерой поведения, раненый или просто контуженый богатырь пытался замаскировать полную растерянность, поселившуюся какое-то время назад в его широкой былинной славянской душе. Видимо, ему пришлось побывать в достаточно замысловатом переплете на какой-то дальней погранзаставе возле кромки Дикого Поля, и он остался в живых благодаря, лишь, своим необычайным силе и сообразительности, многократно воспетым в русском народном эпосе.
– Судя по цвету и запаху дыма – сушеными щуками! – уверенно ответил на заданный по неопределенному адресу вопрос богатыря дед, широко расставивший в стороны усталые ноги и заботливо продолжавший держать на руках постепенно приходившую в себя золотоволосую внучку.
– Дедушка – где мы??? – спросила она, недоуменно разглядывая приветливо улыбавшегося ей раненого богатыря.
– На таможенном постоялом дворе! – невесело произнес дедушка, внимательно разглядывая множество простых открытых саней и причудливых карет, и экипажей, почти целиком заполонивших густо занавоженное, сплошь изрытое лошадиными, бычьими, верблюжьими копытами пространство обширного двора. – И судя по всему, нам с тобой, внучка, навряд ли будут сильно рады хозяева!
Кстати, двери низкого приземистого строения, отапливавшегося, по словам Деда, сушеными щуками, без конца открывались и закрывались, оттуда выходили, а туда, соответственно, входили, громко и зло хлопая дверями какие-то «разномастные» люди. Во всем дворе чувствовалось нездоровое лихорадочное оживление.
– Великий Перун!!! Кого я лицезрею – Дед Мороз, Снегурочка!!! – раздался за спинами Деда и Внучки страшно обрадованный простуженный голос. – Какими злыми судьбами занесло Вас сюда, в это гиблое мерзкое место?!
Дед Мороз, по-прежнему, не выпуская Снегурочку из рук, резко повернул голову через плечо и воскликнул, скорее – озадаченно, чем радостно:
– Мать моя Снежная Баба – Даждьбог?!?!?! Тебя-то вот сюда, какой грозой занесло?!?!?! Говорили же, что тебя давно на «дождевую сеянку» пустили!!!
– Как видишь – не пустили! – намного уже тише произнес Даждьбог, изобразив на худом, небрежно выбритом, помятом, испитом, несвежем, в общем, лице, выражение крайней обескураженности. – Я скрывался все эти века в Потаенных Дубравах, до куда не достал беспощадный топор христианина! Нас много здесь из нашего, когда-то светлого и радостного, Сонма, оказавшихся в этой Подлой Корчме на Границе! – горестный вздох вырвался из груди Даждьбога, а в больших светлых глазах погасли веселые искорки, замелькавшие там несколько минут назад при виде Деда Мороза и его неразлучной спутницы Снегурочки.
Суровые черты Деда Мороза смягчились, и он осторожно поставил внучку на ноги рядом с собой, немедленно взяв в правую руку посох, а левой бережно приобняв за хрупкое плечико Снегурочку, спросил у нее:
– Ты можешь самостоятельно стоять, золотце мое?
– Да, дедушка – я уже хорошо себя чувствую.
– Ну и прекрасно! – с нотками глубокого удовлетворения в голосе произнес Дед и со следующим вопросом обратился к Даждьбогу:
– Чья это корчма?
– Я же говорил! – опасливым шепотом ответил Даждьбог. – Это – Подлая Корчма и корчмарь в ней – Ушастый Губан, который молится крылатому быку с головой птицы-падальщика!
– Да?! – изумленно переспросил Дед Мороз и даже слегка сдвинул богато украшенную самоцветами шапку на затылок, обнажив густой чуб из совершенно седых кудрей. – Неужели мы попали в отстойник к Шумерийским Отступникам?!
– Похоже на то! – угрюмым кивком подтвердил Даждьбог мрачное предположение Деда Мороза. – Я и остальные здесь уже живем третий день и у всех у нас впечатление, что эти твари что-то затевают!
– В смысле?! – не понял Дед.
– Мой старший брат Ярило уверен, что Губаны заключили договор с Бездной Василисков и собираются всех старых славянских Богов и лесовиков-подбожков с первого по пятый разряд сдать Василискам оптом!
– Ты как-будто заранее согласился с Губанами, Даждьбог! – строго и укоризненно сказал Дед Мороз. – Неужели Славяне не смогут достойно постоять за себя?!
– Ты сам знаешь, что Шумерийские Боги оказались достаточно прозорливыми и сумели в свое время зарезервировать для себя много места в Истинном Мире. А мы, как видишь, после крушения Сказочной Руси, оказались ненужными ни в одном, из более или менее, приличных Секторов Истинного Мира! Лично ни у меня, ни у Ярилы, ни у кого-то из даже самых злых Лесовиков, включая Бабу-Ягу, нет сил прорываться куда-либо дальше из Подлой Корчмы.
– А что – и Баба-Яга здесь?
– Здесь! Расхворалась старуха – второй день уже не встает. Зубы, говорит, разболелись и желудок барахлить стал.
– И поделом ей! – неожиданно вступила в разговор Снегурочка.
Но, ни тот, ни другой из собеседников, не обратили на ремарку несдержанной молокососки ни малейшего внимания, продолжив свой серьезный разговор.
– А вы пытались прорываться? – спросил Дед Мороз.
– А ты вон лучше у него спроси – у Ильи! – кивнул на контуженного богатыря Даждьбог. – Он сделал такую попытку…
– Что случилось, Илья?! – сочувственным голосом поинтересовался у богатыря Дед Мороз.
– Тут за лесом… – нехотя прокряхтел богатырь (видно хорошо было, что разговор этот ему неприятен), с трудом поворачивая раненую голову к Деду Морозу. – Стоит рать несметная Губанов – я бился с ними от рассвета до заката, но ничего сделать не смог – насилу жив остался! Мне бы Добрыню сюда с Алешей – мы бы показали этим чертям ушастым… – и богатырь без сил уронил голову обратно в сено, не в силах продолжать рассказ о состоявшейся неудачной боевой схватки с Губанами.
– Примерно восемь тысяч, тяжело вооруженных баирумов, на крылатых единорогах стоят плотным полукольцом вокруг Корчмы, перекрыв все основные дороги в Истинный Мир. Илья пьяный поехал с ними драться – в Корчме сикера крепкая и дешевая, бился с дозорной полуротой, убил двенадцать человек, может быть, и прорвался бы, но какой-то ловкий «избухандер» попал ему по башке тяжелым бумерангом. От бумеранга этого наш Илюша и отключился, его связали, избили и привезли сюда. Но раз не убили, значит, зачем-то, он еще нужен. На холоде, правда, видишь, держат – Корчмарь так велел.
А, вообще, плохи дела, сам видишь – какая уйма народу здесь набилась, и все на что-то надеются, а надеяться-то, как раз, и не на что!
Собранный дисциплинированный и мужественный Дед Мороз никак не прокомментировал последнее предложение, склонного впадать в беспросветную панику Даждьбога, а, не теряя времени, принялся придумывать планы спасения, одновременно рассматривая публику, сновавшую туда-сюда по грязному снегу обширного двора Подлой Корчмы, надеясь найти среди них потенциальных союзников в предстоящей борьбе против Губанов и Василисков.
Но судя даже просто по одному внешнему виду – мало на кого можно было положиться в пестрой, морально подавленной и физически полуразбитой толпе отправленных за ненадобностью на пенсию многочисленных языческих богов и божков, собранных едва ли не со всего света и безжалостно выдернутых суровыми религиозно-политическими катаклизмами из многих исторических эпох. Лишенные почти всех своих сверхъестественных возможностей и, вследствие этого, сделавшиеся лишними, ненужными и даже вредными, и потому обреченными на неминуемое уничтожение в земном мире, они вынуждены были бежать через предоставлявшиеся им их Волшебными Хранителями спасительные лазейки в Истинный Мир, бросая в Земных Храмах все свои богатства и без остатка развенчивая веру людей в себя. И наблюдая сейчас эту «пеструю жалкую свалку» низринутых и поверженных богов, с точки зрения христианской идеологической доктрины, превратившихся в демонических идолов, не потерявший веры в себя и в свою вечную востребованность людьми, Дед Мороз испытывал сильные противоречивые, но в целом, печальные эмоции…
Вот неподалеку, среди покорно лежавших на снегу белоснежных грациозных лам и гуанако, грустно сверкавших под луной огромными влажными глазами, сидел на расстеленном, тоже, прямо по грязному снегу, толстом цветастом ковре, обхватив понуро склонившуюся голову обеими руками, какой-то несчастный, никому неизвестный на территории Подлой Корчмы, центрально-американский бог, судя по покрою и расцветке костюма, входивший в ближайшее окружение великого и грозного Кецалькоатля (Пернатого Змея), повелевавшего когда-то в непроходимых джунглях Юкатана умами миллионов таинственных индейцев-майя. И наверняка сидевший сейчас посреди двора Подлой Корчмы, в безнадежном отчаянии обхвативший голову Индеец, занимал какое-то почетное место в иерархии божественного пантеона древних майя или инков-кечуа, являясь объектом поклонения суеверных индейцев на протяжении многих веков. И что творилось в бесконечно чужой и непонятной душе уроженца далеких южно-американских тропиков или снежных Анд, Дед Мороз постарался особенно не задумываться, переключив внимание на каких-то бедуинов, суетившихся вокруг огромного, видимо, необычайно старого верблюда с облезлой во многих местах шкурой, отдававшей под светом ярко-голубой луны совсем несвойственным обычным представителям верблюжьего племени рубиново-красным цветом. Но, наверное, это был не простой верблюд, а – созданный специально для той провиденциальной задачи, чтобы на нем ездили по бескрайним пустыням древние аравийские боги, так как у него, кроме необычного цвета шерсти, на спине насчитывалось целых три горба. Божественное животное, пришел к выводу Дед Мороз, лишилось священных свойств вместе со своими хозяевами во дворе Подлой Корчмы – оно беспокойно било по снегу растрескавшимися от общей ветхости копытами, мотало из стороны в сторону большой головой на могучей шее и время от времени тревожно взревывало-взблевывало, роняя из пасти хлопья неприятной темно-желтой пены. Судя по нервным движениям Аравийцев, они серьезно опасались за состояние здоровья красного верблюда и заранее уже начали этого бояться, не представляя, что будут без него делать, если он вдруг возьмет и сдохнет.
Длиннобородые лесные гномы в широкополых шляпах одинакового фасона, низко надвинутых на глаза, сидели вокруг небольшого, возможно, что украдкой разведенного костерка, жадно протягивали к языкам пламени маленькие озябшие ручки и опасливо озирались по сторонам зоркими глазками.
Мимо гномов продефилировала группка завернутых в драные меха чумазых пьяненьких божков северных народов: якутов, ненцев, камчадалов, эскимосов и чукчей. Они весело о чем-то переговаривались между собой, вполне, судя по их поведению, довольные тем, что очутились не где-нибудь, а именно в Подлой Корчме.
– Посмотри вон на этих «инородцев»! – обратился к Деду Морозу Даждьбог, показывая пальцем на засаленных потрепанных северных божков.
– Ну и что? – индифферентно спросил Дед.
– Один из них – тот, что впереди остальных, по имени Сабалу – бывший бог охоты и рыбной ловли у ненцев Ямала, как-то ухитрился провезти с собой двадцать тонн сушеной щуки и продал ее корчмарю за десять литров сикеры и право ночлега в течение десяти дней. Всей его компании выделили крысиный чулан с двумя нарами друг над дружкой… – Даждьбог резко умолк и, хлопнув себя по лбу, с досадой воскликнул:
– Прости, брат Акапист (у Деда Мороза, как выяснилось, были еще и другие имена), что я кормлю тебя с внучкой бесплодными разговорами во дворе и до сих пор не догадался пригласить в наши «славянские хоромы»! Пойдемте скорее туда – Вы не представляете, как Вам все наши будут рады!
– Что-ж – спасибо, брат! – растроганно сказал Акапист. – Если сохранилось в каждом из нас хотя бы по капле от лучших свойств Славянской Души, это означает, что у нас у всех еще остался шанс выжить!
– Илью Муромца мы здесь не бросим! – звонкий голосок Снегурочки наверняка услышали в самых дальних уголках двора.
– Молодец, дочка – правильно! – похвалил Снегурочку Дед Мороз и, обращаясь к Даждьбогу добавил: – Берем его под руки и ведем – ни на кого не обращаем внимания! Охрана здесь какая-нибудь есть?
– Несколько баирумов-полицейских есть, но если повезет, то можем и никого не встретить! – беспокойно оглядевшись по сторонам, ответил Даждьбог. – Давай!
Примерно через минуту общими усилиями им удалось поднять на ноги богатыря и медленно, но верно они начали приближаться ко входу в корчму. Сзади метрах в двух от них, прикрывая трех товарищей по несчастью со спины, скользящей походкой шагала красавица-Снегурочка, крепко сжимая в руках посох своего грозного деда, в любой момент готовая применить его для самообороны. Между прочим, посох пригодился перед самым входом в Корчму, когда один из пьяных северных божков, кажется, тот самый Сабалу, изобразив гнусную ухмылку на безбородом морщинистом лице, покрытом толстым слоем тюленьего жира, бесцеремонно попытался облапить Снегурочку за плечи. Снегурочка ни мгновенья не колеблясь, ударила нахала посохом по грязной патлатой башке. Раздался громкий треск, и немытые целую вечность волосы на голове Сабалу загорелись ярко-голубым пламенем. Бывший ненецкий божок, чьи костяные и деревянные изображения в прошлом миллионы раз щедро смазывались доверчивыми ненцами кровью и жиром добываемых ими рыб и зверей, пронзительно закричал и бросился пылающей головой в ближайший сугроб.
Этот случай рассмешил почти всех богов – скупо улыбнулся даже, поднявший голову на шум, Индеец, не менявшей позы уже несколько часов среди своих гуанако, мерно жующих нескончаемую жвачку.
– Молодчина! Молодец, красавица! Так его!… … … – со всех сторон раздавались крики одобрения на сотнях мертвых языков и наречий, пока тушивший в сугробе голову Сабалу смешно дрыгал ногами, обутыми в оленьи ичиги, богато украшенные бисерными узорами.
– Дай я его угощу своей булавой! – раздухарился вдруг заметно повеселевший Илья Муромец и, подняв утыканную острыми массивными шипами круглую железную дубинку, сделал шаг по направлению к Сабалу, намереваясь вбить его с одного удара в сугроб так, чтобы остались видны одни ичиги. Деду Морозу и Даждьбогу на себе пришлось испытать – на что может оказаться способен, хотя и раненый, но, тем не менее, именно былинный русский, да к тому же, изрядно подвыпивший, богатырь. Они буквально повисли на богатырских руках, горизонтально поднятых для неравного боя с тщедушным ненецким божком.
– Илья! – грозным голосом принялся увещевать Муромца Дед Мороз. – Весь свет теперь будет знать, что русский богатырь дуреет после двух самоваров самогонки – стыдно!!!…
Вроде бы до Ильи дошел справедливый смысл сказанных слов, и он милостиво дал себя успокоить, тем более что у ворот постоялого двора неожиданно возникли странный шум и нездоровое оживление. Несчастный Сабалу перестал быть центром всеобщего внимания – все зрители повернули головы к гостеприимно раскрывавшимся входным воротам…
…Это на широкий, и без того уже загаженный, двор Подлой Корчмы, попирая самые номинальные правила такта и какого-либо приличия, простужено трубя гибким подвижным хоботом и злобно сверкая рубиновыми глазками, сбив одним ударом массивных золотых бивней створки ворот с петлей, входил широким уверенным шагом огромный, черный, как антрацит, африканский слон. На широкой спине слона, недальновидно уверенные относительно собственной безопасности, в роскошном хаудахе, сверкающем множеством драгоценных украшений, обернутые в леопардовые шкуры и страусиные перья, восседали три толстых надменных негра, по черноте кожи нисколько не уступавшие своему слону. Безусловно, что в ушах и широких ноздрях негров висели тяжелые золотые кольца, а на всех десяти пальцах рук красовались многокаратовые перстни, искусно изготовленные из алмазов, изумрудов и сапфиров Центрально-Африканского нагорья. И мало, кто заметил, какой дикой непримиримой ненавистью вспыхнули рубиновые глазки большого черного слона при виде трехгорбого красного верблюда…
… – Все – уходим! – решительно, как отрубил, сказал Даждьбог. – На этих черных дьяволов любоваться нам совершенно излишне и недостойно нашего звания исконных Славянских Богов.
Акапист лукаво усмехнулся в усы и бороду, но спорить с Даждьбогом не стал, и они вошли, наконец, внутрь Подлой Корчмы.
Там оказалось довольно тепло. В бревенчатых стенах через каждые три метра торчали сильно чадившие жировые лампы, дававшие длинному коридору тусклое красноватое освещение. Из-за сильного чада и запаха прогорклого тюленьего жира, у привыкших дышать свежим морозным воздухом Деда Мороза и Снегурочки, сразу же неприятно зачесалось в ноздрях и запершило в горле. Кроме того, в коридоре корчмы изрядно воняло и чем-то другим, гораздо более худшим, чем миазмы смеси из испарений прогорклого жира и старых валенок, составивших единое целое с полуразложившимся навозом. Мудрый Дед Мороз даже остановился на несколько секунд, пытаясь правильно идентифицировать, заметно настороживший его запах и внимательно наблюдая при этом за чертами лица Даждьбога, едва ли не ежесекундно неуловимо менявшее свои черты в неверном красном свете чадящих факелов, освещавших коридор. Вместе с Дедом Морозом остановились и все остальные, выжидающе на него глядя. Даждьбог, в частности, с выражением откровенно алчного блеска в глазах рассматривал затейливые узоры из драгоценных камней на белоснежной поверхности шубы Деда Мороза, ярко сверкавшие в полумраке Подлой Корчмы чистым благородным сиянием. Точно также сияла и изящная шубка Снегурочки, крепко державшей в руках дедушкин посох, чей набалдашник разгонял тусклое мерцание масляных ламп и факелов Подлой Корчмы льдистыми голубыми сполохами в радиусе не меньше метра.
После недолгого размышления, Акапист голосом, исполненным собственного достоинства, бросив неуловимый подозрительный взгляд на «Даждб-Бога», решительно произнес:
– Ладно – веди нас дальше в твою жалкую нору, Даждьбог! – и покрепче подхватил под правую руку богатыря.
И Даждьбог, ничего не ответив, виновато понурив лысоватую голову, сделав тоже самое с левой рукой совсем разомлевшего в тепле Ильи, зашагал вперед.
Часто понатыканные двери гостевых комнат без конца открывались и закрывались беспокойными суетливыми и любопытными постояльцами, кратковременно освещая в такие моменты полутемный коридор прямоугольниками то синеватого, то зеленоватого, не внушающего чувства бодрости таинственного света. Под потолком, ничем не разгоняемая, скопилась чернильная беспросветная тьма, особенно удручающе действовавшая на нежную впечатлительную красавицу Снегурочку. Там, в этой тьме, все время кто-то шуршал и с потолка постоянно сыпался мелкий неопределенный мусор.
Из одной комнаты прямо под ноги старинным Славянским Богам неожиданно вывалилось какое-то кряжистое несуразное существо, чей единственный выпученный глаз, ожесточенно вращавший черным вертикальным зрачком в ядовитой желтизне белка, с лютой ненавистью вытаращился почему-то на Илью Муромца, и никто, как говорится, глазом не успел моргнуть, как чудесным образом взбодрившийся Илья, с неуловимой быстротой взмахнув «жаждущей вражьей крови» булавой, припечатал «лихо одноглазое» к щербатому деревянному полу.
– Мразь проклятая! – гордо пророкотал Илья, вкладывая булаву обратно в специальную петлю на богатырском поясе.
Даждьбог никак не прокомментировав очередную богатырскую выходку, лишь ускорил шаги.
Славянские «покои» находились почти в конце коридора неподалеку от дверей просторного «нужника».
– Совсем вас «опустили», братцы… – горько и невнятно пробормотал Дед Мороз.
И, печально кивнувший в знак согласия Даждьбог, постучал условным стуком в низенькую закопченную дверь. А Акапист до того, как дверь открыли изнутри, теперь уже внятно и с хорошо прослушивавшейся в голосе яростью произнес:
– Я понял, что за запах так сильно беспокоил меня в этом коридоре!…
– И что это за запах, дедушка?! – с живой заинтересованностью спросила Снегурочка.
– Так дурно могут пахнуть лишь предательство и подлость, внучка!!!…
…Низенькая закопченная дверь медленно растворилась с пронзительным скрипом, заполонившим собой, казалось, весь коридор Подлой Корчмы. В нос Акаписту и Снегурочке ударил запах перекисших щей и подгоревшей гречневой каши. Прежде чем войти внутрь, Акапист долго всматривался в полумрак «славянских палат», освещенных чадящим тусклым пламенем точно такой же, что и в коридоре, жировой лампой, да слабым лунным светом, падавшим через узкое оконце, прорубленное едва ли не под самым потолком. Не заметив ничего подозрительного, он переступил порог и немного громче, чем следовало, поздоровался:
– Добрый вечер, Славяне!!!
– Это кто же такой шустрый будет?! – послышался в ответ старческий голос, по скрипучести сравнимый с двумя трущимися между собой, грубо высеченными, каменными жерновами и в дальнем конце комнаты зашевелился чей-то неясный взлохмаченный и растрепанный горбатый силуэт. Кроме Бабы-Яги (а это оказалась именно она) никто не ответил на приветствие Деда Мороза, и, соответственно, открытым остался вопрос: кто же тогда открыл дверь?
– Тебя ли я слышу, Богиня Черной Луны?! – вопросом на вопрос ответил Акапист.
Горько и иронично рассмеялась Баба-Яга ужасным по звучанию смехом, опуская на холодный пол опухшие подагрические ноги и с гигантским трудом принимая сидячее положение на расшатанной древней кровати, опершись горбом о большую грязную подушку, туго набитую павлиньим пером.
– Акапист, никак! – без особого выражения воскликнула Баба-Яга и тут же ослабевшим и даже предательски дрогнувшим голосом добавила: – Только какая я теперь богиня Черной Луны! Я теперь вся – в прошлом, Акапист! Нет меня больше – одна временная видимость! Зря ты сюда пришел, зря!… – Баба-Яга вроде бы даже всхлипнула, не в силах продолжать связно говорить.
Дед Мороз присмотрелся в красноватом полумраке и разглядел в центре комнаты квадратный, грубо срубленный стол и полдюжины таких же громоздких неуклюжих стульев, имевших непропорционально высокие спинки. Уродливые стулья были расставлены вокруг неказистого кособокого стола.
– Пойдем, внучка – присядем! – пригласил он Снегурочку и тяжелым шагом, от которого замигал огонек в лампе, прошел к столу и осторожно присел на один из стульев, предварительно проверив прочность его конструкции. Стул, вроде бы, выдержал. Тогда Акапист снял шапку, положив ее прямо перед собой на древнюю бархатную скатерть неопределенного цвета, неровно покрывавшую грубо и небрежно обструганную поверхность массивного стола.
Касавица-внучка, Снегурочка заняла соседний стул рядом с дедом, и оба они настороженно умолкли, внимательно разглядывая обитателей «славянских покоев», в ожидании: не заговорит ли еще кто-нибудь из них. Затем Дед Мороз спохватился и спросил у Снегурочки:
– А где Даждьбог с Ильей?
– Плохо Илье стало – Даждьбог в «нужник» его повел. Проблюется – легче станет!
– Да?! – как-то оторопело спросил Дед Мороз.
– Тошнит Илью! – поспешила объяснить Снегурочка. – По, богатырски тошнит! Мало никому не покажется!
– Слушай, бабка! – с внезапной злостью и грубой фамильярностью, пришедшей на место недавней почтительности, обратился Акапист к Бабе-Яге. – Кто здесь еще кроме тебя?! Почему все молчат, и никто не шевелится?! Сдохли что-ли все или «в штаны наложили» – шевельнуться боятся?!
– Опоил их всех проклятый корчмарь чаем из дурман-травы! – угрюмо буркнула в ответ старуха. – Я одна не стала пить – желудок у меня… А Отец-Леший и Чурило, и Болотные Девки не послушали меня – нахлебались этой дряни по полному самовару, не меньше! Еще и рыбы поели лихой и дурной…
– Какой рыбы?! – перебил ее Дед Мороз. – Сушеной щуки?!
– Мне ли щуки не знать?! – обиженно проскрипела Баба-Яга. – И не белорыбица это была! Не карп, и не судак, а так – воблядь (гибрид воблы со стерлядью) поганая, что водится в реках неназываемых, куда даже Водяной Батюшка поостережется нырять. Светилась эта рыба зеленью трупной в темноте, а они все равно ее ели. Жрали, даже бы я сказала, килограммов по десять – не меньше…! – за дверью в коридоре послышался подозрительный шум, и Баба-Яга вынуждена была замолчать. Дед Мороз и Снегурочка дружно повернули головы в сторону двери.
Дверь с треском распахнулась и в комнату, наклонив голову, вошел Илья. Он тяжело дышал и возбужденно блестел глазами:
– Акапист, Бендида! – сквозь хриплую одышку взволнованно обратился к Деду Морозу и Снегурочке контуженный богатырь. – По моему, это – ловушка, а Даждьбог – предатель! Да и не Даждьбог это, вовсе, никакой был, а – «лярва», принявшая обличье Даждьбога! Я только что утопил эту тварь в «нужнике», а вместе с ним – какую-то зубастую гадину! Она прямо из толчка выползла, едва мы внутрь вошли! Даждьбог-Лярва, сука, кинжалом сзади замахнулся – кинжал о кольчугу на спине сломался! Я ему почему-то сразу не поверил – морда у него с самого начала как-то не по нашему выглядела, не по славянски!…
– О-о-о-й, ну какой же ты бешаный, когда пьяный, Илья!!! – нежданно прорезавшимся, своим обычным, басом рявкнула Баба Яга. – Пригрезилось тебе спьяну, что он кинжалом на тебя. дурака замахнулся!…
– А ну – тихо!!! – прикрикнул Дед Мороз и, вскочив на ноги, что есть силы шарахнул посохом об пол, отчего круглый набалдашник посоха вспыхнул не хуже знаменитой «лампочки Ильича», осветив до самых дальних уголков, в течение многих веков так ярко не освещавшуюся и никогда не прибиравшуюся, комнату для слуг низшего разряда, «гостеприимно» предоставленную хозяевами Подлой Корчмы развенчанным Славянским Богам.
Баба-Яга от неожиданности охнула и закрыла инстинктивно зажмурившиеся глаза ладонями. А убранство комнаты сделалось доступно взгляду во всей своей вопиющей убогости и неприглядности.
Акаписту прежде всего бросились в глаза, стремительно скрывавшиеся от света в щелях между темными бревнами отвратительные насекомые, относившиеся к древнему виду «клопов гигантских» – темно-вишневые и неестественно распухшие от переполнявшей их человеческой крови. В самом дальнем верхнем углу, затянутом паутиной, внешне напоминавшей алюминиевую проволоку, Акапист, Снегурочка и даже пьяный Илья (как выяснилось, благодаря специальному позднейшему расследованию, знаменитый русский богатырь слабел не от продолжавшейся медленной кровопотери, а от сикеры, хранившейся в плоской серебряной баклажке, искусно спрятанной в правом сапоге, и незаметно от окружающих, употребляемой богатырем редкими, торопливыми, но очень объемными глотками) увидели мохнатого серо-багрового паука, в диаметре достигавшего не менее тридцати сантиметров. Выпуклые выразительные глаза паука, блестевшие, как два черных агата, со злым изумлением вытаращились на новых постояльцев Корчмы, неприятно поражающих древнее насекомое пульсирующей в их душах могучей жизненной энергией, вызывавшей крайне негативный резонанс в физическом и психическом состояниях всех коренных обитателей Подлой Корчмы.
Акапист совершил неуловимое движение правой рукой, и из рукава шубы со свистом вылетел небольшой, но острый, как бритва, стилет, моментально пригвоздивший замешкавшегося тарантула к стене.
– Ловко ты его! – одобрительно пробормотал Илья Муромец, после высказанной вслух версии Бабы-Яги относительно происшедшего в нужнике, чувствовавший себя, как бы, не «в своей тарелке».
Мрачно нахмуривший брови Дед Мороз, ничего не ответив Муромцу, подошел к стене и выдернул стилет, брезгливо стряхнув мохнатую тушку убитого тарантула с лезвия. Тарантул смачно шлепнулся на грязный щербатый пол, а Дед Мороз, брезгливо наблюдая, как медленно сползает по нержавеющий стали лезвия стилета ядовито-желтая слизь, убитым голосом произнес:
– Я запоганил священный стилет!…
– Вот возьми, Акапист! – поднялась с кровати и протянула ему Баба-Яга огромный мятый и грязный носовой платок. – Вытри эту дрянь!
– Спасибо, Белиля! – поблагодарил Акапист, взял платок и аккуратно протер лезвие стилета.
– На! – он протянул ей платок обратно.
– Спасибо, батюшка Акапист! – бабка торопливо схватила платок и спрятала под цветастой подушкой. – Это тоже платок для меня святой – мне его тетка подарила на пятьсот лет! Какой был тогда праздник, ах – какой славный праздник получился в нашем Лесу! Таких праздников никогда больше не будет в жизни моей, никогда!… – старуха прочувствованно всхлипнула, снова достала из под подушки священный платок и промокнула им повлажневшие глаза.
А Акапист, между тем, быстренько и незаметно осмотрел всю комнату и остальных ее обитателей, спавших на ветхих от времени деревянных кроватях глубоким нездоровым сном, внешне ничем не отличавшимся от смерти.
– Так! – веско сказал Акапист, видимо, сумев прийти к какому-то определенному выводу относительно истинного положения вещей в Подлой Корчме. – Илья – иди, садись за стол и сиди, никуда не отходя – будешь всех здесь охранять!…
– А ты куда?!?!?! – в один голос испуганно воскликнули Баба-Яга и Снегурочка.
– В «нужник» – успокойтесь! Буду недолго, все! – он поднялся и, выставив посох перед собой набалдашником вперед, пошел к двери.
Вроде, как протрезвевший Илья, осторожно, проверяя прочность, присел на краешек одного из стульев, а булаву положил перед собою на стол. Перед самой дверью Дед Мороз остановился, развернулся и, бросив странный задумчиво-печальный взгляд на Внучку хотел сказать что-то особенное и задушевное, но сказал лишь:
– Ну, пока! Держите выше голову – я скоро вернусь! – он развернулся и решительно зашагал к двери, провожаемый по-прежнему растерянными и вопросительными взглядами внучки и, потерявшей почти всю свою магическую и физическую силу, Бабы-Яги. Лишь один Илья устремил остановившийся взгляд в пространство, и, если быть более точным – в узкое и темное пространство правого сапога, где была спрятана заветная баклага, на дне которой еще плескался небольшой запас огненно-крепкой сикеры, способной воспламенить кровь самого хладнокровного человека и моментально сжечь нервы наиболее уравновешенному. Когда входная дверь закрылась за Дедом Морозом, Илья мучился в борьбе с Огненным Змием не дольше минуты. Воровато оглядевшись по сторонам, убийца грозного Калина-царя фальшивым панибратским тоном сказал:
– Ну что, бабоньки – скучать не будем?! – и ловким эффектным движением фокусника выдернул из загашника широкого голенища богатырского сапога плоскую серебряную баклажку, на две трети наполненную обжигающей сикерой, высоко подняв драгоценный сосуд над кудрявой окровавленной головой. Он успел лишь отвинтить пробку и поднести горлышко баклажки к жадно раскрывшемуся рту, как Снегурочка неуловимым движением длиной мускулистой ноги, обутой в подкованный чистым серебром сапожок, выбила баклажку из дрожащей руки богатыря, объяснив свою грубую выходку двумя убийственными, гневно и презрительно, брошенными словами:
– Алкаш проклятый – погубить нас всех хочешь пьянкой своей?!?!?!…
…Акапист не услышал скандала, вспыхнувшего в гостевой комнате сразу после его ухода, неприятно пораженный господствовавшей в темном коридоре вязкой глубокой тишиной. Темнота в коридоре также установилась почти полная – в гаснувших лампах, очевидно, прогорел весь залитый в них запас жира. Более или менее ярко в коридоре прямо перед глазами Акаписта светилось призывным сиреневым светом лишь небольшое сердечко, вырезанное в верхней части двери «нужника».
Синие глаза Деда Мороза пристально глядели на сиреневое сердечко «нужника», и в седой кудрявой голове главного волшебника Новогодней Ночи постепенно складывалась схема той коварной и грандиозной ловушки, в какую заманили Губаны отказавшихся креститься языческих богов-пенсионеров. В этой хитроумно задуманной западне, по мнению проницательного Акаписта, не хватало одной существенной и, может быть даже, самой важной детали. И, чем дольше он стоял среди зловещих тишины и мрака коридора, тем сильнее ему начинало казаться, что на окончательное решение загадки, выдуманной Губанами, прольет именно вот этот насмешливый сиреневый свет, льющийся через сердечко, вырезанное в дверях общественного «нужника» Подлой Корчмы. Он сделал шаг вперед и нанес по «нужниковой» двери сокрушительный пинок. Дверь с треском распахнулась, дробно ударившись костяной ручкой о стену и Дед Мороз смело вошел внутрь.
Внутри оказалось пусто и прохладно – где-то под каменным полом бежала проточная вода, вероятно, применявшаяся для смыва испражнений многочисленных постояльцев, а, возможно, подумал Дед Мороз и: «для смыва самих постояльцев»! Природа сиреневого света объяснялась очень просто – из всех шести отверстий, отделенных друг от друга деревянными перегородками примерно полутораметровой высоты, вертикально вверх откуда-то с неизмеримой глубины прямо в потолок ударялись столбы призрачного сиреневого сияния, придававшему помещению «нужника» волшебное очарование королевской спальни, убранной для первой брачной ночи короля. От пришедшего на ум сравнения Акапист невольно широко улыбнулся. О Лже-Даждьбоге он почему-то не вспомнил, а внимание его привлекло узкое высокое оконце, прорезанное в дальней от входа стене волшебного «нужника». Стекло оконца слабо голубело, освещенное снаружи светом полной Луны.
«Это вовсе никакой не „нужник“!» – внезапно осенило Деда Мороза, и он опасливо приблизился к крайней из кабинок, зачарованно глядя на столб сиреневого сияния, свободно лившегося упругой струей мощного светового фонтана. Дед Мороз сначала было решил заглянуть в таинственную дырку удивительного «толчка» и даже начал подкрадываться к ней на цыпочках, но затем неожиданно передумал, обоснованно посчитав эту затею легкомысленной и опасной. Внимание Деда вновь переключилось на узкое оконце, освещенное луной и выходившее, видимо, наружу с противоположной стороны Подлой Корчмы.
Он неслышно прокрался мимо ряда кабинок и прильнул лбом к холодному стеклу оконца, предварительно зажмурив глаза, боясь различных потенциально возможных полных оптических неожиданностей.
«Однако таким способом обманывать себя – трусливо и глупо!» – вполне справедливо подумал Дед Мороз и открыл глаза.
В глаза ему сразу бросилась, стремительно опускавшаяся из ночного неба ослепительно сверкавшая золотая звезда, которую он видел несколько часов назад в ином мире, стоя на одной из нижних Ветвей Древа Жизни…
…«Золотой Шершень» опускался на бескрайнюю снежную равнину, начинавшуюся сразу за Подлой Корчмой и причудливая тень легендарного мифологического чудовища, оказавшегося жуткой реальностью, росла с каждой секундой, покрывая «белый саван искристого снега» траурно черной вуалью.
Глаза Деда Мороза, несмотря на все его специфическое хладнокровие и огромные практические знания, расширялись в ужасе и изумлении по мере того, как снижалось невиданное летающее чудовище, размерами своими намного превосходившее всех живых тварей и создания рук человеческих из тех, что встречал в течение долгой жизни своей Акапист.
Холодный лунный свет щедро струился по покатым золоченным бокам «Золотого Шершня», заставляя сверкать его безобразную громоздкую тушу, словно бы она обливалась потом от совершаемых ею неимоверных усилий столь легко и изящно планировать в воздухе, несмотря на потрясающие габариты. Два гигантских многофасетчатых круглых глаза летающего монстра с неуловимой быстротой вращались во все обозримые стороны в поисках либо возможных врагов, либо добычи, вспыхивая при этом, то поочередно, то сразу всеми вместе основными цветами солнечного спектра, бросая на снежную равнину внизу изумительные по красоте и богатству гамм блики. Многочисленные длинные и острые жалоподобные выросты, извивавшиеся шупальцевидные отростки, продолговатые овальные прозрачные крылья, неслышно трепыхавшие над верхней частью корпуса, придавали сильное сходство фантастическому летательному аппарату с гигантским крылатым тарантулом или шершнем-великаном – «пчелиным волком».
Невольная дрожь омерзения покрыла мелкой мутной рябью широкую светлую поверхность сильной и благородной души самого доброго и желанного Волшебника во всем подлунном мире – Деда Мороза.
Наиболее существенное личностное свойство, качественно отличавшее Деда Мороза от остальных временных обитателей Подлой Корчмы, заключалось в полном сохранении им Волшебной Силы, когда-то подаренной ему одним из самых могущественных древнейших Славянских Богов – самим «грозным и ужасным Велесом». Неиссякаемым могучим источником постоянного пополнения этой чудодейственной волшебной силы Деда Мороза являлась горячая истовая вера в него и в, творимые им добрые сказочные чудеса, сотен миллионов детей и взрослых Земного Мира. Волшебная сила Деда Мороза пряталась не в его белой роскошной лопатообразной бороде, как, к примеру, у Старика Хоттабыча. Способность и желание ежесекундно творить добрые сказочные чудеса пульсировали в каждой клеточке уникального Дед-Морозовского организма и никакие, самые невероятные по своей недоброй мощи, внепространственные ледяные сквозняки-флюиды, не могли бесследно растворить, высосать, либо каким-нибудь иным способом уничтожить уникальную способность творить Добро у самого востребованного и желанного волшебника всех времен и народов. Поэтому «Золотой Шершень Василисков» всей своей двухкилометровой длиной и полу-километровой шириной и высотой, не поразил воображение Деда Мороза болезненно и необратимо, не смял в бесформенную жалкую кучку такие неизменно великолепные его морально-волевые качества, какими следует считать беспримерное мужество и способность остро, практически всегда продуктивно-конструктивно, аналитически мыслить. И достаточно быстро сумев избавиться от эмоций, мешавших ему сосредоточиться для проведения необходимого анализа наконец-то прояснившейся ситуации, Акапист вскоре догадался, что видит перед собой то самое недостающее важнейшее звено головоломки, заданной Губанами. Оно спустилось прямо с неба и, хотя трудно было бы придумать что-либо более непоправимое и необратимое, Дед Мороз теперь имел полное представление о размерах и характере нависшей над ним и над его внучкой смертельной угрозы.
Оставалось одно – найти выход: «Это небесная ладья Василисков для транспортировки украденных человеческих душ в их далекую темную Бездну… Именно ее я видел, как она проскользнула на верхние ярусы-Ветви Дерева Жизни! Мы сейчас находимся на одной из Ветвей! Следует, как можно скорее понять – на какой, именно, Ветви и каким образом мы на нее попали?! И где сейчас может быть Рагнер?!». У него появилась твердая уверенность, что пока еще складывается все не так безнадежно, как могло бы показаться с первого взгляда на Подлую Корчму и тяжелое психологическое состояние ее временных обитателей-постояльцев и, следовательно, спасительный выход будет обязательно найден…
Но, с другой стороны, Акапист многого не знал о, так называемых, «Василисках», являвшихся, вовсе не «Василисками» в их банальной древнеславянской транскрипции и классификации, а, гораздо, более сложно организованными сущностями, об истинной степени опасности и могущества, а, также основного предназначения которых ему еще предстояло многое узнать в недалеком будущем…
Собственно, и в настоящем, то есть вот в эти самые тревожные и непонятные минуты, когда он рассматривал с близкого расстояния «Золотой Шершень» и необдуманно смотрел прямо в многофасетчатые «глаза», «украшавшие» «лицевую» часть загадочного астрального гиганта, инстинктивно пытаясь войти с ним в ментальный информационный контакт, в голове у «доброго Дедушки Мороза» произошло что-то наподобие «короткого замыкания», вследствие чего окружающая реальность, незыблимо и четко-зримо стоявшая перед глазами, покрылась маскировочной неясной дымкой-пеленой и уплыла куда-то в бесконечные дали.
Почудилось, короче говоря, Деду Морозу, что, поддавшись дьявольскому гипнозу, он «закимарил» на минутку-другую… В любом случае, однако, после «пробуждения», он почувствовал себя свежим и отдохнувшим и не испытывал ни растерянности, ни страха, и готовился к решительному бою с любым противником! Настроение Деда Мороза передалось его волшебному посоху, мутно-белый хрустальный набалдашник которого начал постепенно наливаться теплым ярко-алым сиянием, отгонявшим в дальние темные углы нужника, лившиеся из отверстий «толчков», волны неживого бледно-сиреневого света звезд несуществующих созвездий, украшавших анти-небеса какого-то невообразимо далекого Ада…
– Какого, интересно, черта я прячусь в нужнике?! – неожиданно вслух у самого себя спросил Акапист и, даже, как бы в легком недоумении, сдвинул шапку на затылок, обнажив высокий вспотевший лоб и добавил уже тише: – Я же, в конце-то концов, настоящий славянский Бог, а веду себя, как последняя сальмариска на жениховских смотринах!
Приведя свою знаменитую на весь мир «фирменную» праздничную щапку в прежнее положение, Дед Мороз гордо вскинул голову и решительным шагом покинул проклятый «нужник» с тем, чтобы больше туда никогда не возвращаться. Набалдашник посоха заполыхал уже на полную «боевую» мощность, когда его обладатель вышел в темный коридор Подлой Корчмы. В стороны, сверху и снизу испуганно шарахнулись какие-то неясные полухимерические твари, издававшие испуганный треск и писк, яростный клекот и злобное шипение. Акапист с неожиданной ясностью вдруг понял, что пока он был в так называемом «нужнике», внутри Корчмы за время его отсутствия произошли определенные изменения – изменения к худшему.
Внезапная сильная тревога и ощущение происшедшей непоправимой беды вдруг сжали сердце Волшебника невидимой когтистой лапой. Он нахмурил густые брови и, прошептав неразборчиво что-то вроде: «Нет – только не это!», бросился к двери комнаты, где оставил своих подопечных, и главное – любимую внучку под надежной, как ему твердо казалось, охраной достославного богатыря Земли Русской, Ильи Муромца….
…Массивная дубовая дверь оказалась незапертой – в комнате никого не оказалось, кроме мертвецки пьяного Ильи Муромца. Богатырь валялся на полу, в положении навзничь, широко раскинув в стороны богатырские руки и богатырские ноги, издавая при этом громкий храп. В воздухе стоял густой запах дрянной сивухи, органично перемешанный с, почти осязаемым, тяжелейшим ощущением внезапного полного запустения и необратимо-непоправимой разрухи. И отчего-то показалось Деду Морозу, что это не Илья, а он сам только что очнулся после мертвецки пьяного состояния-анабиоза, неизвестно сколько времени продолжавшегося!..
– Илья!!! – страшно рявкнул Акапист, и звенящий крик его, наполненный яростью и отчаянием, запросто мог разбудить мертвого, но, только, как выяснилось, не спящего в состоянии глубокого алкогольного опьянения русского богатыря.
Тогда Акапист пошел на самую крайнюю меру, какую только мог выдумать в создавшейся экстремальной ситуации – бесцеремонно, почти зло, ткнул пылающим набалдашником посоха кольчугу Ильи прямо напротив богатырского сердца, гулко и часто колотившегося в приступе, опасного для жизни, алкогольного пароксизма.
Прикосновение набалдашника волшебного посоха к кольчуге породило бурную молниеносную реакцию – ослепительная голубая молния сверкнула между набалдашником и непробиваемой защитной рубашкой Ильи, спаянной из нескольких тысяч стальных колечек. Послышался громкий треск, в спертом душном, пропитанном ядовитыми ацетальдегидовыми испарениями, воздухе полутемной каморки, ощутимо запахло горячей свежестью озона, целебным бальзамом, ополоснувшим отравленный головной мозг богатыря. Крохотные электрические разряды в виде ярко-голубых змеек заплясали по всей поверхности кольчужной стальной рубашки Ильи Муромца, искусно выкованной редкими умельцами – специально выученными волхвами-кузнецами.
И, о, чудо – Илья выгнулся дугой, на какое-то непродолжительное время опершись о щербатую поверхность грязного заплеванного пола лопатками, затылком и пятками. Затем он принял прежнее положение и почти сразу начал что-то неразборчиво мычать, биться огромной тяжелой головой об пол, как если бы ему в богатырское ухо заполз таракан и не мог выбраться оттуда.
– Очнись, Илья!!! – проорал Акапист богатырю в то самое ухо, в которое мог заползти гипотетический таракан. – А не то я тебя сейчас спалю заживо!!!
Эта ли нешуточная угроза Акаписта или могучая сила электричества сделали свое дело, но Илья резко сел на богатырскую задницу, распахнул глаза и, первым делом, потряс из стороны в сторону огромной нечесаной патлатой бесшабашной башкой своей.
– Ты меня слышишь, Илья?! – наклонился над «очухавшимся» богатырем Акапист.
– Не глухой! – раздраженно буркнул Илья в ответ. – Где я?!
– В Подлой Корчме! – Акапист еще сильнее нахмурил брови, начиная предчувствовать услышать более чем дурные известия от Ильи. – Где моя внучка?! Где все, вообще?! Что тут произошло, пока меня не было?! На десять минут вас только оставил одних и – на тебе!!! Как дети малые, честное слово, Илья!
– Какие десять минут, Акапист?! – в недоверчивом изумлении вытаращил глаза на Деда Мороза Илья. – Ты позавчера ушел и только сейчас появился! А внучка твоя за это время успела замуж выйти и уехала со своим мужем в его золотой дворец «жить-поживать и добра наживать», а тебе велела передать низкий поклон и сожаления, что не имела возможности познакомить тебя со своим мужем!
– Ты издеваешься надо мной, Илья?!?!?! – грозно пророкотал Акапист и машинально поднял посох, словно бы собираясь со всего размаху опустить тяжелый пылающий яростным ярко-алым огнем беспредельного бешенства «на вся и на всех», набалдашник прямо на темя Ильи Муромца, «несущего» такую несусветную дичайшую жуткую чушь и страшный бред, какой мог прозвучать лишь в кошмарном-прекошмарном сне!!!
– Э-э-э, ты полегче все же, старый друг! – воскликнул Илья и столь же машинальным движением поднял правую руку вверх, намереваясь отвести, нацелившийся ему прямо на темечко тяжелый раскаленный почти «до бела» набалдашник волшебного посоха. – Ты так прибьешь своего последнего верного друга и окончательно останешься один на один с целым скопищем коварных и смертельно опасных врагов! Это друг, Акапист ты сам оказался виноват в том, что, неизвестно куда, запропастился, а меня почему-то крайним делаешь за все, обрушившиеся на наши бедные головы, беды! Нас очень жестоко провели, Акапист!
– Держи руку! – вместо угрожающего немедля «расколотить башку» посоха, Акапист протянул Илье правую руку, недвусмысленно предлагая, тем самым, помириться и подняться на ноги, и побыстрее выйти на обширный загаженный двор Подлой Корчмы и рассмотреть, так сказать, «воочию»: что же там такое сейчас творится?!
– Расскажи толком, что здесь стряслось, пока меня не было?! – доверительно и ободряюще сжав пальцами правой руки плечо Ильи, с суровой проникновенностью попросил Дед Мороз богатыря. – Я, кажется, о чем-то начинаю смутно догадываться, Илюха! Нас, ведь, действительно, «сделали», как распоследних безмозглых «лешаков»! И «сделали», в первую очередь, меня, старого дурака! Только пойдем из этого гиблого места на улицу, а то здесь дышать стало совсем нечем!
Они вышли в темный, столь же смрадный, грязный, какой-то весь неприятно липкий, коридор и пока шли к выходной двери Илья начал плести причудливое кружево удивительного рассказа, от начала и до конца, изобиловавшего невероятным нагромождением парадоксальных и поразительных фактов, имевших место быть за время того предательского анабиоза, в который погрузили Деда Мороза хитроумные злодеи, прилетевшие на борту «Золотого Шершня»…
«… Мы ждали тебя долго, Акапист! Когда стало ясно, что с тобой приключилась какая-то неприятность, я пошел тебя искать. Яросвитка порывалась идти со мной, но я запретил ей идти со мной строго на строго, потому как почуял серьезную опасность – в Подлую Корчму прибыл какой-то новый Постоялец. Вернее, появился не Постоялец, а – Покупатель, наделенный особыми полномочиями и обладающий некими свойствами, резко отличающими его от основной, так сказать, массы постояльцев.
Я так и сказал Яросвитке: «Не ходи со мной, дочка! Там, во тьме извилистого коридора тебя будет поджидать не пьяненький ненецкий божок Сабалу, которого ты вогнала в сугроб с одного удара ноги, а гораздо более серьезный противник!»..
Твоя внучка прекрасно поняла меня с полунамека – она же умная девочка! И поэтому беспрекословно послушалась меня и села на нары, рядом с Белилей и сказала мне только: «Будь осторожен, дядя Илья!».
Белиля посмотрела на меня бесконечно печальным взглядом, словно бы навек прощалась со мной – тоскливо мне стало от ее взгляда, но я, все же, нашел в себе силы ей ободряюще подмигнуть, хотя никакой бодрости и не испытывал. Я стал готовиться к худшему и когда выходил в коридор, то был почти уверен, что на меня моментально накинутся тысячи неизвестных мне злобных тварей, вроде вот того «лиха одноглазого», которого я припечатал в коридоре, когда вы еще с внучкой только-только появились в Подлой Корчме..
Но на меня никто не кинулся, а наоборот – на душе у меня сделалось подозрительно спокойно. Именно, что – подозрительно. Всякое спокойствие в заведомо враждебной обстановке должно выглядеть подозрительным, потому как является одним из видов «наваждения»…
В общем, в коридоре горел яркий праздничный свет, двери бесчисленных комнат вдоль коридорных стен беспрестанно открывались и закрывались, громко хлопая при этом. Из-за дверей, Акапист, ты не поверишь, выглядывали озорные веселые девичьи лица и дарили мне улыбки и лукавые многообещающие взгляды. В воздухе пахло дорогой парфюмерией и чем-то еще особенным, в целом – приятным, но совершенно незнакомым, и у меня сложилось ощущение, что я попал в дорогой «лупанарий». И, да прости меня, брат, но я забыл о тебе, о твоей внучке, о Белиле, обо всех наших старых славянских Богах – в голове у меня завертелся какой-то сплошной не то калейдоскоп из цветных стекляшек, не то – праздничный фейерверк из цветных огней. В общем, я и сам не понял, как это случилось, но я, вроде как, сильно захмелел…
Какая-то яркая деваха в древне-греческой тунике схватила меня за руку и повела вдоль по коридору, беспрестанно щебеча что-то про какой-то «Большой Общий Праздник», во время которого всем нужно веселиться и ни о чем плохом не думать, вообще – ни о чем не думать! Шел я за ней, как последний дурак, как баран на веревочке и вышли мы вскоре во двор.
А во дворе, Акапист – «дым», что говорится, «стоит коромыслом» – в центре двора торчит, хочешь верь мне, хочешь, не верь, огромная зеленая елка! Елка самая что ни на есть настоящая, словно бы только что – из наших родных муромских лесов, и хвоей так густо пахнет, аж в глазах у меня, брат Акапист засвербило, слеза непрошенная набежала! И вся-то она разукрашенная стоит и сверкает, словно в Велесову Ночь, а вокруг хороводы водят всякие ряженые и размалеванные девки и парни, и, также, и не девки, и не парни, а – черт знает кто! И украшения то на елочных ветвях, Акапист висят очень странные и невиданные. Я, во всяком случае, за всю свою жизнь ничего подобного не видел никогда!
Визг, хохот, крик – мангалы и печи кругом, огонь в мангалах и печах, дым, вкусно пахнет жареным мясом. Какие-то девки за, то ли столами, то ли за лотками, разливают «зелено», и «красное», и «белое» вино по кубкам и всем желающим подают. А желающие эти, конечно же, все наши старые знакомые – отставные боги, полубоги, божки и ожившие идолы.
Даже неграм этим, что на черном слоне приехали, наливали девки-виночерпии вина по нескольку кубков подряд.
И мне подали, и я не отказался и залпом осушил литровый, как минимум, кубок, и веселье необузданное сразу взыграло у меня на душе – легко мне сделалось, радостно и все, главное, понятно стало!.. То есть, мне так казалось, конечно – на самом то деле кругом творились сплошные «непонятки»: морок, колдовство, чародейство, миражи и обман!
Грешен и виноват я, конечно, брат мой Акапист, что не сдержался и поддался соблазну выпить залпом еще несколько кубков разных сортов вина, и закружилась окончательно бедная моя голова!
А тут еще грянула, откуда ни возьмись, настоящая бесовская музыка! И как-то незаметно все наши появились у меня перед глазами, в том числе – и твоя внучка, брат мой Акапист!
Ты понимаешь, в чем тут оказалась главная-то «петрушка» зарыта: все неуловимо и кардинально изменилось во дворе Подлой Корчмы, и сама Корчма изменилась – превратилась в какой-то невиданный ледяной сверкающий дворец безо всякой закопченной трубы, из который валил бы клубами желто-серый нечистый дым! И вокруг Корчмы тоже все декорации поменялись – я увидел неподалеку огромный многобашенный рыцарский замок из чистого червонного золота – хочешь верь мне, а хочешь не верь, брат мой Акапист!.. Музыка тут оборвалась и заревели торжественно трубы, призывая к почтительному молчанию и предельному вниманию!!!
Из бывшей Корчмы, превратившейся в Ледяной Дворец, вышел высокий человек с неприятным, бледным, вытянутым, наподобие лошадиного, лицом и объявил на весь двор, широко раскрыв зубастую пасть:
– Всем-всем-всем!!! Внимание и повиновение всем участникам Звездной Лотереи!!! Прошел ровно миллион лет, ноль часов, ноль минут и ноль секунд и к нам, как ему и положено, прилетел Звездный Рыцарь со Счастливым Билетом для своей Звездной Невесты!!!
И, тут то, брат мой Акапист и началось самое удивительное и страшное, и непонятное – Врата Золотого Замка раскрылись и по сверкающей дороге к нам пошагал торжественно и чинно настоящий Великан – Звездный Рыцарь со «счастливым лотерейным билетом за пазухой»! И обладательницей этого счастливого лотерейного билета, давшей ей право называться Звездной Невестой, стала твоя внучка, Яросвитка!..».
– Замолчи пока, Илья! – не выдержал нарастающего накала страшного рассказа Акапист и прервал величеривого Илью Муромца, едва не заткнув многословно-говорливый рот богатыря ладонью.
К тому же, они как раз вышли из душной полутьмы коридора на свежий морозный воздух обширного двора Подлой Корчмы.
Двор был совершенно пуст и никакой Велесовой Ели, привезенной из самых муромских лесов, столь красочно описанной Ильей Муромцем, не наблюдалось и в помине. Лишь грязный почти до черноты снег, изрытый множеством следов, как человеческих, так и не человеческих. Под стать пустоте вокруг стояла полная пугающая тишина, казавшаяся особенно зловещей и многозначительной на фоне того шума и гама, царившего здесь еще всего-лишь несколько десятков часов назад. Изумленно молчали и потрясенные, подавленные, почти полностью морально разбитые Акапист и Илья.
Молчание первым, как ему и полагалось по рангу, нарушил Дед Мороз, собравший остатки воли в кулак и суровым голосом спросивший Илью:
– То есть, ты хочешь сказать, что мою единственную внучку похитил какой-то Звездный Вор, и никто ему не попытался помешать?!
– Ее не похищали, Акапист! – живо возразил Илья Муромец. – Ты же даже не дослушал меня о том, что было дальше после того, как появился из золотых чертогов этот самый Звездный Рыцарь!
– Ты – дурак, Илья, если до сих пор веришь в то, что ее не похитили! Наверное, я лучше тебя знаю свою внучку и ее вкусы! Извини меня, конечно, за то, что я тебя «дураком» незаслуженно обозвал – Василиски кому хочешь сумеют запорошить глаза, да так, что человек не сможет отличить черного от белого, и – наоборот!
Виноват то, прежде всего, я сам, что попался так глупо на их удочку! Прости, Илья меня, старика, что второй раз тебя не по делу совсем обвинил! – Акапист резко вдруг умолк и погрузился в мрачные размышления, внимательно всматриваясь в близкий горизонт, подернутый мутновато-туманной сизой морозной дымкой.
Там, за этой неопределенной, внушавшей смутное и невольное беспокойство, дымкой что-то угадывалось – чьи-то конфигурации, причем – грандиозные конфигурации…
Затем Акапист неожиданно диаметрально изменил направление своего всепроникающего пристального взгляда и опустил глаза долу, внимательно рассматривая грязный изрытый снег у себя под ногами. Густые брови Акаписта, до самых корней выкрашенные густым инеем многовековой седины, нахмурились еще сильнее, что не ускользнуло от внимания богатыря Ильи.
– Что случилось, брат мой Акапист?! – тревожно спросил Илья, внутренне приготовившись услышать самый «неблагоприятный прогноз».
– Похоже, что мы с тобой – в западне, Илья! – не без большой толики мрачной убежденности в собственной правоте раздельно проговорил Акапист, с непередаваемым отвращением разглядывая отвратительную субстанцию под ногами, теперь уже очень отдаленно напоминавшую обычный, хотя и, густо перемешанный с навозом, пометом и еще какой-то дрянью неопределенных цвета и консистенции, снег. – Одно обнадеживает – нас с тобой не сумели похитить на «переработку». Мы оказались Василискам чем-то вроде «кости в горле». Я полагаю, что дело заключается в той частице могущества, которые в нас с тобой вдохнул когда-то сам Великий Велес! Но, к прискорбию, это единственное обнадеживающее обстоятельство – все остальные факторы реального времени и пространства, пока еще окружающих нас с тобой, имеют ярко выраженные негативные свойства. Реальные пространство и время интенсивно начинают саморазрушаться и скоро они совсем аннигилируются, и мы с тобой, дорогой друг мой Илья аннигилируемся вместе с ними!..
Илья только молча таращил глаза, слушая Акаписта, не в силах вставить хотя бы слово и, после небольшой вынужденной паузы, вызванной необходимостью прокашляться, Акапист продолжил чтение приговора:
– Понимаешь, в чем главный фокус всей ситуации – мы попали в нее совершенно неожиданно для себя, словно бы кто-то, не спросясь у нас самих, взял и породил нас с тобой к жизни, которая, к тому же, сейчас вот-вот может неожиданно закончиться для нас, и я лично, даже, и не знаю – испытаю ли я по этому поводу сожаление! Сейчас вот я испытываю доселе абсолютно незнакомые мне неприятные, мягко говоря, чувства и ощущения: страх за судьбу единственной Внучки, недоумение и непонимание, растерянность, сильную злость и прочие психологические нюансы, окрашенные в те же самые черно-серые тона!
А ты слышал, Илья когда-нибудь о злом, хмуром и чем-то постоянно недовольном Деде Морозе?! Или – о смертельно напуганном Деде Морозе?! Я должен дарить только радость людям, и, особенно – детям, и сам должен быть радостным и… лучезарным изнутри! Я же – Добрый Волшебник! А сейчас, что мы с тобой имеем, Илья – странную грязь под ногами, являющуюся единственной опорой нашим ногам в земном сказочном мире! Но эта опора, хотя ты, возможно, и не заметил этого, стремительно тает у нас с тобой под ногами и скоро, и я, и ты смешаемся с дерьмом и превратимся в «ничто», в нечистый желтый пар вылетающий из ненасытных пастей Василисков вместе с их зловонным дыханием, Илья!!!..
…Внезапно нечто огромное дрогнуло в сизой дымке на близком, угрожающе нависающем над обреченной Подлой Корчмой горизонте, и полная тишина нарушилась – в дымке сизого тумана внезапно пропел тягучий, протяжный и загадочно странно печально звучащий камертон.
– По-моему, так может звучать голос самой Вечности, приготовившейся проглотить нас с тобой, Илья! – тяжело вздохнув, произнес Акапист, машинальным движением сдвигая на затылок праздничную шапку, продолжавшую вызывающе и неуместно сверкать драгоценными камнями посреди огромной кучи настоящего дерьма и других типов и видов испражнений.
На высоком лбу волшебника выступило огромное количество бисеринок холодного пота – он ясно понял, что сейчас должно произойти. И, действительно, то, что вот-вот должно было начать происходить, по твердому убеждению, Акаписта, принялось претворяться, так сказать, в жизнь, спустя, всего лишь, несколько секунд после того, как Акаписта прошиб холодный пот…
…Под аккомпанемент, все усиливавшегося загадочного камертона, от которого у обоих невольных слушателей неприятно загудело в ушах и заныло в корнях зубов, завеса густого сизого тумана стала стремительно редеть, сваливаясь сверху вниз в виде огромных бесформенных кусков-хлопьев. Некоторые из кусков, разваливавшегося на глазах тумана застревали в воздухе, цепляясь и зависая на каких-то горизонтально вытянутых опорах, а другие куски-хлопья безостановочно плавно летели вниз по вращательной траектории, по какой, обычно, облетают с ветвей деревьев осенние листья.
И, прошла, по меньшей мере, целая минута, прежде чем Акапист сообразил, что из-за рассеивающегося сизого марева начинают явственно вырисовываться-проступать контуры исполинского дерева – Дерева Земной Жизни. Того самого, на Ветвях которого совсем недавно им удалось спастись вместе с Внучкой от погони, устроенной за ними демонами, одетыми в куртки из «чертовой кожи». В ноздри и Акаписту, и Илье ударила мощная струя квинтэссированных праздничных новогодних запахов: еловой хвои, ароматов цитрусовых плодов, ванили, меда и других специфических ингредиентов, из которых во многих странах мира испекаются огромные, нежные, ароматные, тающие во рту роскошные новогодние торты и пирожные.
Сизая туманная хмарь совершенно растворилась среди могучих позитивных флюидов-испарений, испускаемых гигантскими ветвями, одетыми пушистыми облаками ярко-зеленой хвои и среди этой хвои настоящими откровениями засияли и засверкали сотни новогодних елочных украшений: шары-сферы, окутанные защитными слоями, отражающими, как лунный, так и солнечный свет, золотисто-коричневые кедровые шишки, ананасы, яблоки, груши и виноградные кисти. Многометровые золотые и серебряные лианы серпантин пересекали во всех возможных направлениях дивный сказочный фруктовый сад. Висели, разумеется, на Ветвях и иные украшения – столь же, потрясающих воображение обычного человека, размеров, очертаний и форм. Самый добрый волшебник всех времен и народов, Дед Мороз во плоти и крови, и легендарный былинный русский богатырь, в таких же, как и Дед Мороз, реальных горячих плоти и крови, Илья Муромец к обычным людям, безусловно, не относились, но воображение их также оказалось потрясенным до самого основания…
– Что это, брат мой Акапист?! – изумленно прошептал Илья Муромец, озадаченно теребя широкую окладистую бороду сразу всеми пятью пальцами правой руки.
– Это – легендарное Дерево Жизни, Илья! – объяснил богатырю Дед Мороз и обреченно добавил: – И мы, как видишь, наблюдаем его, увы, со стороны! Нас вышвырнули с его Ветвей за полной ненадобностью и потенциальной невостребованностью в будущем!
– Кто вышвырнул?! – индифферентным тоном, как, если бы он совсем не понимал смысла, заложенного в своем собственном, заданном им только что вопросе.
– А вот – они! – кивнул Дед Мороз на новую «игрушку», самостоятельно подыскивавшую себе местечко поудобней на Ветвях Дерева Жизни – невообразимо кошмарный и огромный «Золотой Шершень», плавно и стремительно вылетевший на небеса из-за двускатной поверхности гнилой крыши Подлой Корчмы и устремившийся по направлению к Ветвям Дерева Жизни.
Илья легонько присвистнул, и ошарашенный свист его послужил наиболее красноречивой формой комментария, какой только мог выдать, увидевший первый раз в жизни во «всей своей красе и величии «Золотой Шершень» Илья Муромец.
– Это и есть твой тот самый «золотой замок» Звездного Рыцаря! – саркастически сказал Илье Акапист. – Это, Илья – Звездная Ладья Василисков, прилетевшая в наш мир из неведомой Бездны Бездн! И хозяином на этой Ладье – ни какой ни Звездный Рыцарь, а – Нежить, по сравнению с которой даже наша, такая понятная и, во всех отношениях, логично появляющаяся в нужный момент, старуха-Смерть покажется вечно живой и юной девицей-красавицей! Ты представляешь теперь – какая страшная судьба ждет мою Внучку и всех остальных старых добрых славянских Богов?! – Дед Мороз обреченно умолк и на лице его проступила такая мука, что, видавшему всякие виды, Илье сделалось «не по себе», и он не сумел найти никаких ободряющих слов, оптимально бы оказавшихся подобранным, наступившему тяжелейшему психологическому моменту.
– Они намного сильнее нас, Илья! – продолжил, тем временем, Дед Мороз, отрешенно наблюдая за величественным, бесшумным и плавным вертикальным подъемом «Золотого Шершня» к самой вершине Земного Дерева Жизни, чтобы там, под шпилем, венчающем верхушку Дерева в виде многолучевой Звезды, испускающей пока еще настоящий живительный солнечный свет, занять господствующую, стратегически жизненно важную стационарную позицию.
Акапист, внимательно наблюдавший за подъемом Золотого Шершня, безошибочно просчитал конечную точку его маршрута – с занятой им позиции Василискам будет удобно, рано или поздно, совершить нападение на многолучевую Звезду Жизни!.И, когда Звезда Жизни погаснет, на Ветвях наступят вечные тьма и холод, а вместо Солнечной Звезды Дерево Жизни будет венчать совсем другой Шпиль. И это будет настоящей катастрофой для чудесного сказочного светлого таинственного мира – мира Новогодней Елки, Владыкой которого издревле предначертано было быть ему, Деду Морозу, одному из родных сыновей великого бога Велеса…
…Все эти мысли, откровения и выводы бесформенной кучей ярких мыслеобразов пробежали по поверхности больших полушарий головного мозга Акаписта, и вслух он произнес только одно емкое и страшное слово:
– Проклятье!!! – и крепче сжал посох, чей набалдашник раскалился на запредельную мощность, посылая в сказочное эфирное пространство отчаянный крик о помощи.
– Может не все еще так плохо, Акапист?! – словно бы взмолился, а не спросил Илья Муромец, точно также, как и его старший товарищ, сжавший волшебный посох, импульсивно сдавивший рукоять своей грозной боевой булавы.
– Мой родной мир ускользает от меня, Илюха! – ответил ему Дед Мороз. – Так что, все – очень плохо и хуже ничего быть не может, Илюха!!!
Непрочная опора под ногами Волшебника и Богатыря, словно бы в подтверждение зловещего прогноза-констатации Волшебника, качнулась и они едва удержали равновесие, покрепче ухватившись, один – за посох, другой – за булаву. Протяжно скрипнули деревянные стены Подлой Корчмы. Грязный мокрый вязкий и тяжелый снег сдвинулся в сторону, приготовившись обрушиться настоящей лавиной куда-то в «тар-тарары».
«Похоже – п…ц!!!» – мелькнула одна и та же мысль в головах Акаписта и Ильи, но…
…Как выяснилось, беспрестанно посылаемый маяком-набалдашником посоха Акаписта «вопль о срочной помощи» оказался услышанным…
…Оба они увидели, как поступательный вертикальный подъем «Золотого Шершня» внезапно замедлился, как если бы тот налетел на невидимую преграду. Вздрогнув всем своим огромным двухкилометровым корпусом, «Золотой Шершень» окончательно остановился и, словно бы, раскалился изнутри вспышкой белого злого и ослепительного сияния.
Из под пузато-бесформенного брюха-трюма золотистого чудовища что-то стремительно вылетело – неясно-неопределенная сверкающая точка и стала целенаправленно стремительно приближаться к, опрокидываемому «вверх тормашками» загажено-заснеженному широкому гостеприимному двору обреченной Подлой Корчмы, где еще сохраняли равновесие, а вместе с равновесием – веру в чудо спасения, Дед Мороз, у которого украли Снегурочку, и Илья Муромец, у которого красть было нечего, кроме его богатырского русского былинного народного Кодекса Чести.
Они молчали, затаив дыхание и настороженно-напряженными взглядами наблюдали за приближением неизвестного летающего объекта, чьи размеры увеличивались буквально с каждой секундой и вскоре начали приобретать вполне определенные очертания – очертания огромной хищной птицы.
– По-моему, это нас летят убивать, брат мой Акапист! – предположил обреченным голосом Илья и решительно взмахнув шипастой булавой, решительно добавил: – Русского богатыря им так просто не взять!
– Нет, Илья – ты ошибаешься! – изумленно-радостным голосом возразил богатырю Дед Мороз. – Это летит Рагнер Снежный – я чувствую его на ментальном уровне! Он услышал мой маяк и увидел нас! Я всегда верил в своего главного бойца, Воеводу Морозной Дружины, Илья! Он, все-таки – настоящий «супер»! Как тут ни крути!
Илья недоверчиво сверкнул глазами, но Акапист оказался прав – огромная золотая птица зависла в воздухе прямо над головами двух друзей и совершила плавный спуск прямо на, опасно раскачивающийся двор обреченной Подлой Корчмы.
Огромный стеклянный колпак в носовой части «байферга» откинулся в сторону и Акапист с Ильей увидели Рагнера Снежного.
– Я, кажется, опять успел! – облегченно воскликнул Рагнер и, не теряя ни секунды, добавил: – Быстрее садитесь – у нас нет и минуты времени! Все вопросы – на потом!
Рагнер нажал какую-то панель на пульте управления таинственного летательного аппарата, и за его спиной откинулся второй прозрачный колпак, открывший пленительное видение мягких удобных кресел для двух пассажиров, видневшиеся в спасительных недрах «байферга».
Акапист и Рагнер не заставили Рагнера повторять сказанное дважды и почти мгновенно заняли, предложенные места, «согласно купленным билетам». Колпаки мягко опустились над головами пилота и обоих пассажиров. Взревел мощный двигатель и «байферг» взлетел почти вертикально, как баллистическая ракета, взяв курс по направлению к вечно зеленым Ветвям Дерева Земной Жизни.
Ни Акапист, ни Илья пока ничего не могли понять, кроме одного – они были спасены настоящим «святым чудом», будучи, в буквальном смысле этого слова, на волосок от жуткой безусловной гибели – полной аннигиляции. В общем-то, они и не пытались ничего понять, расслабленно откинувшись на широкие мягкие спинки удобных кресел-сидений и с наслаждением вдыхали прохладный успокаивающий аромат искусственной атмосферы, царившей внутри салона новейшего инфернального истребителя-бомбардировщика «байферга», созданного техническим гением той же самой цивилизации, чьи научно-производственные мощности вкупе с беспрестанно совершенствуюшимися технологиями, позволяли штамповать в необходимых количествах такие межпространственные рейдеры-гиганты, каким являлся, к примеру, «Золотой Шершень».
Широкая панель пульта управления дьявольским летательным изобретением мигала множеством разноцветных огоньков, в пульсации хитросплетений которых Рагнер Снежный, похоже, хорошо разбирался.
– Рагнер! – подал, наконец-то, собравшийся с разбегавшимися в стороны мыслями, Акапист. – Объясни-ка мне вкратце – куда и на чем мы сейчас летим?! Откуда ты взялся, и где так поднаторел в управлении этой «золотой птицей»?!
– Я не могу отвлекаться, Владыка! – почтительно, но твердо ответил Рагнер, не отрывавший напряженно-сосредоточенного взгляда от пульта управления. – Но очень вкратце отвечу: мы летим на Ветви Дерева Земной Жизни, где должны найти укромный уголок, чтобы нас не заметил Всевидящий Глаз Великого Царя Кингу или Верховного Пайкида!
– Кто такой этот Верховный Пайкид?!
– Хозяин «Золотого Шершня»! У него есть еще одно очень древнее и странное имя – Капитан Хабаб!
– Так это – не «василиски»?!
– Нет, это – «пайкиды»! Очень опасные астральные хищники – пожиратели человеческих душ!
– А как получилось, что они не сожрали тебя?!
– Я обманул их, как видишь, Владыка! – уверенно ответил Рагнер, но немного подумав, добавил: – Хотя, возможно, что мне кто-то помог!
– Они не так уж и всесильны, как кажутся, и у них на борту могут оказаться наши друзья?!
– У них бывает периодически период анабиоза, которым я и воспользовался, угнав этот «байферг» – подробности потом, Владыка! Потому что этот анабиоз показался мне очень странным – там много странного и непонятного, Владыка! Мне больше нельзя отвлекаться – скажу только одно: мы попали в очень страшную и таинственную сказку, в непростых условиях которой нельзя расслабляться ни на секунду! – и «байферг», повинуясь умелым рукам Рагнера, колдовавшим над пультом управления, заложил крутой вираж, уходя далеко в сторону от «просыпавшихся» санарно-локаторных систем «Золотого Шершня».
– Найти бы этого гребаного «Сказочника»! – процедил сквозь сжатые зубы Дед Мороз, не привыкший к перегрузкам, возникающим во время перелетов на сверхзвуковых летательных аппаратах.
Но через несколько секунд полет «байферга» выровнялся, и Рагнер более спокойным тоном сообщил:
– Теперь можно расслабиться и поговорить более обстоятельно – мы вне поля видимости «систем слежения» «Золотого Шершня»! – и с этими обнадеживающими словами Рагнер громко щелкнул каким-то, не-то рычагом, не то клавишей на пульте управления. – Я включил, так называемый, «экран внешнего обзора», Владыка! Чтобы вы видели, куда именно направляется наш «байферг» – на какую, заранее присмотренную мною, заветную безопасную полянку!
В бомбовом отсеке грозной боевой «пайкидской» машины сделалось светло, многоцветно и радостно, и глазам Деда Мороза и Ильи Муромца предстало пленительное зрелище настоящего Новогоднего Рая, приближавшегося к ним со скоростью двести пятьдесят метров в секунду. Этот Рай и был родным миром Деда Мороза, о котором он с такой тоской вспоминал, стоя на гибнущем дворе Подлой Корчмы еще несколько минут назад, будучи твердо уверенным в том, что уже никогда не попадет на свою чудесную Сказочную Родину и Новогодние Елки всего мира останутся без своего законного хозяина – Доброго Дедушки Мороза.
– Вы, может, выпить хотите?! – неожиданно поинтересовался Рагнер, не поворачивая головы.
– А у тебя, что – есть что ли?! – немедленно оживился Илья, подавшись всем корпусом вперед.
Рагнер ловким и изящным движением иллюзиониста-виртуоза нажал какую-то панель на пульте, и прямо перед Ильей из пола поднялся миниатюрный столик, на котором красовалась массивная серебряная баклага, наполненная зеленым хиосским вином. Рядом с баклагой в специальных углублениях были укреплены два литровых кубка, тоже – из чистого серебра. Акапист решил, что Рагнер уже давно летает на этом самом адском «байферге», но вслух решил ничего не говорить, оставив все подробные расспросы – «на потом».
Страдавший с «дикого похмелья» Илья быстренько наполнил кубки зеленым душистым вином, отчего по салону «байферга» немедленно распространился аромат свежераздавленного винограда.
– Пьем за тебя, Рагнер! – поднял свой кубок Акапист. – Ты второй раз спасаешь мне жизнь за последние несколько суток!
– Я тоже пью за тебя, Рагнер! – поддержал тост Акаписта богатырь, поднимая свой кубок.
Они осторожно сдвинули драгоценные емкости для питья и торопливыми жадными глотками осушили их до дна.
– Мысленно я с вами, друзья мои! – виртуально поучаствовал в распитии хиосского вина на «брудершафт» Рагнер и, выдержав короткую паузу, многозначительно добавил: – Скоро будем на «месте»!
– Что это за «место» за такое?! – ворчливо спросил слегка захмелевший Дед Мороз.
– Сейчас увидите все своими глазами, Владыка! – услышал Акапист в ответ и «байферг» начал резкое торможение.
Навстречу медленно наплывала волшебная картина сказочного русского леса – того самого леса, где когда-то в незапамятные времена родился русский народный сказочный фольклор. Здесь господствовал убаюкивающий и восстанавливающий самые расшатанные человеческие нервы зеленоватый полусумрак густой еловой хвои, скрывающей множество чудесных тайн, поджидающих своих первооткрывателей.
«Байферг» неподвижно завис в воздухе и медленно опустился на участок гладкой темно-серой коры, со всех сторон окруженный непроницаемым хвойным пологом.
– Все – приехали! – сообщил Рагнер и выключил двигатель. – Можно выходить и начать обживаться! Пока мы в полной безопасности, но Капитан Хабаб скоро начнет нас обязательно разыскивать!
Через минуту все трое выбрались наружу и первое, что произнес Акапист, оказался вопрос:
– Ты не знаешь, Рагнер – где моя внучка, Яросвитка?!
– Она скоро станет женой Хозяина «Золотого Шершня», Великого Царя Царей Кингу, Акапист!
– Гребанный Сказочник! – в сердцах выругался Дед Мороз, ощутив, как черная лапа безисходного отчаяния сжала ему сердце. – Своей безумной фантазией он обрек меня на очень странное и мучительное существование, совсем не характерное для настоящего Деда Мороза! – и с этими словами Акапист, что есть силы, ударил посохом о поверхность твердой коры.
В зеленоватом полусумраке разлился хрустальный мелодичный звон. Хвойная завеса расступилась сама собой в стороны и глазам будущим основателям необычного государственного образования под названием Сказочная Русь, предстало фантастическое видение – из глубины сказочных лесных дебрей вышла, широко шагая мощными куриными ногами та самая настоящая «избушка-на-курьих ножках».
Самоходящее жилище остановилось в нескольких метрах от «байферга», пару раз качнулось, издавая громкий протяжный скрежет и из раскрывшейся двери выглянула… Белиля собственной персоной:
– Добро пожаловать в Лес Русских Сказок, батюшка Акапист!
– Рад тебя видеть живой и невредимой, старая плутовка! – широко разулыбался Акапист и повернув голову к Рагнеру спросил у него: – У тебя еще осталось вино?!
– Полный трюм! – с готовностью сообщил Рагнер.
– Тогда сегодня гуляем, а завтра – за работу! – вынес самое оптимальное, из всех возможных, решение будущий Владыка Сказочной Руси и опять ударил посохом о серую твердую еловую кору, но на этот раз из глубины сказочных лесных дебрей никто не вышел, и, даже, не попытался это сделать.
– А что делать со Сказочником, Владыка?! – спросил, никогда ничего не упускающий из виду, профессиональный «астральный разведчик», Рагнер Снежный.
– Для начала его нужно обязательно найти и поговорить с ним, так сказать – «по душам»! – немного подумав, ответил Акапист. – И найти его нужно, как можно скорее! Потому что мне совсем не нравится начало той сказки, в которую мы все с вами попали! А еще больше мне не нравится этот самый Царь Царей Кингу или капитан Хабаб, я так точно и не понял, Рагнер из твоих объяснений, как его, все-таки, зовут! Ну и, конечно же, особенно, мне не нравятся его дурные замашки!!!… – и на всякий случай Добрый Сказочный Волшебник, Дед Мороз ударил посохом о поверхность коры еще раз – сильнее двух предыдущих ударов, вместе взятых…
…Но эхо от этого страшного удара Волшебным Посохом Деда Мороза откликнулось бесконечно далеко – в совсем ином мире, конкретно – вспышкой внезапной головной боли под сводами черепа профессора филологии Рабаульского Государственного Университета, Александра Сергеевича Морозова, который, совсем не подозревая о том, и являлся тем самым «гребанным» Сказочником…

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Нижепредлагаемая, внешне оформленная, как хрупкая и звонкая, а на самом деле – совершенно невозможная с точки зрения здравого смысла, грубая и ужасная история произошла в результате целого комплекса причин различного характера, но вполне возможно, что в ней все-таки присутствовал благородный металлический стержень, отлитый из таких святых непреходящих человеческих нержавеющих ингредиентов, к каковым можно смело отнести: любовь, настоящую дружбу, чувство долга перед человечеством, в итоге чего собственно и появился хоть какой-то оправдательный смысл довести до внимания читателя всю эту историю под красивым и немного загадочным названием «Стеклянная Любовь».
С начала своего рождения и вплоть до самого окончания, как и любая из Сказок Замороженных Строек, она носила характер почти сплошного, лавинообразно нарастающего (по, сугубо, объективным причинам) кошмара, но возникновение позитивного и даже по настоящему красивого начала в ее мрачной толще произошло по вине одного среднестатистического российского студента – талантливого разгильдяя и большого неудачника в личной жизни, некоего Вячеслава Богатурова, двадцатичетырехлетнего студента философского факультета местного университета, являвшегося классическим представителем «без пяти минут» специалиста с высшим образованием, чье востребование в народном хозяйстве заранее было обречено на резко отрицательный результат.
Положа руку на сердце, этот самый, пока совершенно незнакомый читателю, Вячеслав Богатуров даже и представить себе не мог, какая бездонная моральная и социально-экономическая яма ждет его в далеком, «постперестроечном» будущем… Единственная конкретная, точно осознанная им жизненная цель в его, пока относительно ясном и безоблачном настоящем существовании, заключалась в постоянном стремлении найти себе красивую, умную, нежную, добрую, преданную жену, и он необычайно преуспел на этом, изначально, казалось бы, обреченном на полный провал, поприще именно в Новогоднюю ночь – тихую теплую снежную праздничную ночь, неожиданно оказавшуюся самой Страшной Ночью в году для жителей Рабаула, города, имевшего несчастье иметь в своей черте не разрушаемый проклятый квартал под названием Лабиринт Замороженных Строек, по необъяснимым причинам продолжающих торчать подобно «опухоли неясной этиологии» на общем, относительно благополучном фоне городского пейзажа Рабаула. «Замороженные Стройки» перешли в собственность другому, никому из жителей Рабаула, неизвестному Хозяину, увидевшему в «Стройках» огромную, одному ему понятному, «практическую» ценность и, по этой причине, не собиравшемуся кому-либо уступать свою собственность, на которую у нового Хозяина имелись «большие виды»…
…На, самом же, деле, конечно, поднятая в романе проблема выглядит гораздо шире и глубже, намного глобальнее, чем душевные переживания и любовные новогодние приключения, отдельно взятого молодого человека и, собственно, сама его субъективная история романтического знакомства с прекрасной и таинственной незнакомкой в Новогоднюю ночь, является не более чем красивой ширмой, созданной, исключительно, говоря протокольным языком, в рекламных целях привлечения широкого читательского интереса.
Но, с другой стороны, и в этой, сугубо личной истории знакомства и последующего возникновения настоящего сильного чувства между юношей и девушкой, можно без труда увидеть сказочную, невольно завораживающую человеческое воображение, внутреннюю сущность, наполненную громадной позитивной энергией, заряжающей любого человека, попадающего в самый настоящий «Ад при жизни» на выполнение главного жизненного предназначения – «не отчаиваться и не сдаваться ни при каких, самых бы, казалось, безнадежных обстоятельствах!!!»…

Сказки Замороженных Строек
Той ночью, когда была полностью рассказана «Страшная Сказка» про «Черную Шаль» и начата другая – про некую «Стеклянную Любовь», оставалось совсем немного времени до наступления рассвета, чтобы Александр Сергеевич Морозов сумел бы составить себе полное представление о сюжете, главной идее и композиции следующей истории.
Но, начав говорить про Стеклянную Любовь, Бетонная Бабушка успела высказать следующую мысль, слово в слово запомнившуюся Сашей на весь последующий год, вплоть до очередной «волшебной ночи» в Лабиринте Замороженных Строек:
– Все беды в мире проистекают исключительно по причине человеческой глупости, формы проявления каковой имеют самый разнообразный характер, как-то: предельную или, точнее сказать, запредельную импульсивность решительных поступков, основанных на поверхностном анализе сложившейся ситуации, вследствие чего решительность в данном случае превращается в безрассудство чистейшей воды; неумение подавить в себе при определенном стечении обстоятельств вспышку самого неконструктивного и разрушающего из всех человеческих чувств – слепую ненависть, особенно к близким и любящим носителя ненависти людям; бешеную неукротимость в достижении заветных целей чисто эгосексуального характера, свойственную скорее жеребцам в период гона, чем людям; ну и многое, многое другое вредное, ненужное и опасное, о чем нет времени упоминать сейчас, Саша!
В общем, иными словами, я хотела сказать, что человеческая глупость заключается, прежде всего, в неумении человека противостоять соблазну порока. А последствия капитуляции перед пороком могут оказаться самыми, что ни на есть, ужасными, как это произошло в истории, которую я хочу тебе сейчас поведать.
– Про Стеклянную Любовь?
– Именно! И слушай дальше меня очень внимательно!..
…Один археолог, профессор и доктор исторических наук, вполне уважаемый и самодостаточный человек, некто Вальберг Ян Шустерович однажды в составе международной археологической экспедиции отправился в Ирак. Дома его остались ждать преданная любящая жена и красавица-умница дочь восемнадцати лет. Он обещал им звонить и писать каждые три-четыре дня. Но на третий день пребывания в Мосуле он изменил своей жене с другой женщиной – впервые, кстати, в жизни. Все бы было ничего, но одна из многих миллионов банальных супружеских измен серьезно разгневала кого-то Н е н а з ы в а е м о г о и привела к фатальным последствиям. Яну Вальбергу не повезло – он привез из Ирака вместо обещанных экзотических подарков невероятно жуткую гибель себе, своим жене и дочери… Слушай меня дальше очень внимательно, Саня, и постарайся ничего не упустить… Но только через год…
– Стойте, стойте, бабушка! Хотя бы – малейший намек на причины их жуткой гибели!..
– Он занимался любовью с очень красивой, но, тем не менее, посторонней женщиной на месте стартовой площадки «Золотого Шершня»!
– А что это такое?! Не объясните ли мне поподробнее насчет этого «Золотого Шершня»?!
– Это – «последующая» «всезавершающая» смерть, включающая в себе вместе с первой мнимой, вторую и окончательную – так называемую, «истинную смерть»!!!.. Вот на этой «мажорной» ноте и закончим наш сегодняшний разговор! Встретимся через год, Саша – для вас еще не будет поздно!..
…Четырежды – регулярно каждую Новогоднюю Ночь, бывал Александр Сергеевич Морозов в гостях у Бетонной Бабушки, и каждый последующий раз Бабушка встречала его гораздо приветливее предыдущего. Изысканнее и разнообразнее год от года делался потусторонний волшебный Новогодний праздничный стол, и все больше у Саши появлялось хороших знакомых среди несчастных жильцов Замороженных Строек. Знакомых, просто, становилось с каждым разом все больше и, соответственно, интереснее и насыщеннее делалась обстановка Новогодних праздников, и Саша почти перестал там чувствовать себя скованно, настороженно и странно, как это с ним было во время его самого первого туда попадания…
Параллельно этому, несомненно, позитивному сверхъестественному коммуникативному процессу, в реальном земном мире количество хороших знакомых у Александра Сергеевича катастрофически сокращалось – слишком неадекватным становилось его поведение среди нормальных людей обычного земного мира.
Самое парадоксальное заключалось в том, что Александр Сергеевич в психическом плане оставался стопроцентно нормальным человеком и каким-то образом ему удавалось сохранять, и внутренне, и внешне, полное разумное конструктивное хладнокровие по поводу своих новогодних «инфернальных» путешествий, совсем не будоражившим ему кровь и не затмевающих рассудок. Воспоминаниями о своих новогодних пребываниях в фантастическом мире Замороженных Строек он благоразумно ни с кем не делился. Правда, один лишь раз он сделал исключение по ходу кратковременной «физической близости» с одной своей знакомой, являвшейся не только обворожительной женщиной, но и профессиональным психиатром с высокой ученой степенью доктора медицинских наук. Ее звали Оксана, она была высокой и статной, настоящей русской русоволосой и зеленоглазой красавицей и однажды, просто так получилось, что, познакомившись с нею случайно в поезде дальнего следования, где непредсказуемая судьба предопределила им ехать почти трое суток в одном купе вдвоем, между ними случился короткий бурный «железнодорожный» роман, «под стук», так сказать, «вагонных колес». После случившейся неизбежной близости, Саша вдруг начал ей рассказывать про Бетонную Бабушку, Замороженные стройки, но Оксана с профессиональной тактичностью прервала Александра Сергеевича и посоветовала впредь никогда и никому об этом не рассказывать, и, более того, назвав ему свою настоящую медицинскую специальность, оставила Саше свой рабочий телефон, чтобы он мог обратиться к ней в любое время, когда почувствует «настоятельную потребность пообщаться с высококвалифицированным психиатром». Сказано это было очень тактичным тоном и интимным полушепотом, но Саша после совета Оксаны твердо решил для себя никогда больше не пытаться встретиться с психиатром Оксаной, а, тем более, с ее мужем, тоже психиатром, про которого она ему затем рассказала в порыве «гиперсексуальной откровенности»…
Единственный настоящий друг, Слава Терник, который понял и простил бы Саше любые странности в образе мыслей, и мало предсказуемое поведение, два года назад улетел на стажировку в США, да так там и остался. А в Сашином возрасте (в тот ясный теплый майский вечер, когда о нем взволнованно разговаривали офицеры «Стикса-2», ему уже, как два месяца исполнилось сорок четыре года) заводить новых друзей являлось во всех отношениях проблематичным процессом. Да и постоянной подругой обзавестись Морозов тоже так и не сумел – после достопамятного новогоднего новоселья он встречался месяца два с той симпатичной легкомысленной блондинкой Светой, но она совершенно неожиданно вышла замуж и вскоре переехала с молодым мужем куда-то на Урал. Могла бы в его жизни занять место еще одна женщина, лаборанткой у них на кафедре работала – Анна Караваева. Было ей тридцать девять лет, и за ней на достаточно развратной и, в целом, «загульной» кафедре закрепилась репутация девственницы и сектантки. И она в Александра Сергеевича вроде бы постепенно влюбилась, ну, разумеется – в специфических «сектантских пределах», однажды даже неуклюже попытавшись объясниться ему в незатейливых хитросплетениях простой, ясной и чистой, как слеза, сектантской любви. Ничего хорошего из этого объяснения не получилось – Саша ходил злой, как черт, дня три, наверное. В глубине души он до сих пор, конечно же, лелеял Мечту… – встретить скромную и умную красавицу, полюбившую бы его с первого взгляда не за отсутствовавшие опереточные внешность и деньги, а за гениальность и доброту. Но, с каждым уходящим в прошлое, годом, Мечта делалась все более недостижимой, и, чтобы сильно не расстраиваться по поводу неудавшейся личной жизни, он целиком уходил в работу по расшифровке ночных магнитофонных записей, совсем забросив плановые кафедральные темы, чем начал вызывать раздражение коллег и факультетского руководства.
Беспокойство «разведки Алялватаски» и «Стикса-2» по поводу его деятельности, к сожалению, имело под собою реальную почву. Но Верховные Унгарды и руководство «Стикса-2» не располагало всей совокупностью фактов, развивавшейся вокруг Морозова непростой ситуации, точно также, как и никто в спецслужбах обеих дружественных Параллелей не имел ясного представления о том, что, все-таки, из себя представляли, так называемые, «пайкиды»?!
А вся «петрушка-заварушка» для Саши Морозова, как ей, в общем-то, и полагалось, началась в разгар празднования встречи Четвертого Нового Года, прошедшего после той роковой ночи, когда он впервые попал в «заколдованный мир» Замороженных Строек и принес оттуда домой запаянную инкунабулу с первой Сказкой под названием «Черная Шаль»…
…Вторая Сказка поименованная Бетонной Бабушкой «Стеклянной Любовью» подходила к очередному замысловатому завитку запутанного сюжета, и Саша, как это обычно происходило раньше, приготовился вскоре очутиться в укромном тупичке-закутке недостроенной двенадцатиэтажки на восьмом этаже, но на сей раз все получилось совсем иначе, чем это происходило раньше.
Вместо того, чтобы начать прощаться, Бабушка сделала продолжительную многозначительную паузу и обратилась к нему необычным торжественным голосом, что немедленно насторожило чуткого филолога, интуитивно «почуявшего» неожиданное изменение привычного сказочного сюжета:
– Александр!
– Да, бабушка!
– Ты бы не хотел сегодня задержаться у нас подольше?!
– Скажу честно – с удовольствием и сочту за честь!
– Тебе не страшно у нас бывать?!
– С чего Вы взяли, Бабушка?! – искренне изумился Александр Сергеевич. – Напротив: я очень люблю бывать у Вас в гостях и мне, просто-напросто, приходится затем страшно тосковать в течение целого года по, следующей, нашей с вами, встрече и продолжению, прерванной на самом интересном месте, очередной сказки!
– Что-ж! Ты не представляешь – насколько я рада слышать такие слова, а главное, что они являются сущей правдой! – доселе бесстрастное и гладкое, как поверхность асфальтового озера, лицо Бабушки едва не покрылось сложным узором трещин нежности и умиления. – Я не ошиблась в тебе, Александр! Никто из нас не ошибся! Ты – настоящий «кремень», хотя и внешне производишь жалкое впечатление «мягкотелого» интеллигента!
Саша озадаченно молчал, не совсем понимая – куда клонит Бабушка и поэтому с нетерпением ожидал продолжения ее панегерика в свой адрес.
Но Бабушка, оставив, ни к чему не обязывающие, восхваления и комплименты, перешла на деловой и доверительный тон:
– С тобой, Александр, хотел бы поговорить один человек … – Бабушка, наверняка, хотела сказать больше, чем у ней получилось, и прервала, как показалось Саше, фразу на полуслове, особенным, «прощупывающим» взглядом посмотрев Саше прямо в глаза.
– Я готов, Бабушка! На любую тему и – хоть с кем! – едва ли не вытянулся по «стойке смирно» Саша, смутившись мелькнувшей у него в голове мысли о том, что Бабушка, все же, не до конца ему еще пока доверяла.
– Молодец! – в темных бездонных глазах Бабушки блеснул огонь одобрения и голосом, заметно потеплевшим, она продолжила: – Тема разговора тебе покажется интересной и перспективной, а сам человек – тоже интересным, и очень серьезным. Он, действительно, очень интересный и очень серьезный человек, и прибыл к нам необычайно издалека специально для того, чтобы поговорить не с кем-нибудь, а, именно, с тобой, Саша!
– Я польщен, Бабушка!
Обещанная Бетонной Бабушкой, встреча с «интересным и серьезным человеком» состоялась в общем зале, но за отдельным столиком – в некотором отдалении от пиршественных столов, построенных громадной по протяженности буквой «П», за которыми по полной праздничной программе, куда теперь даже входил алкоголь специфического «потустороннего разлива», «отрывались» сотни, а, может, и тысячи жильцов Лабиринта.
Человек, пригласивший Александра Сергеевича о чем-то срочном, важном и неотложном побеседовать за отдельный столик, резко отличался от людей, пивших сейчас душистое фиолетовое вино за «общими» столами, уходившими в туманную морозную бесконечность.
Собеседник Саши Морозова отличался от, так сказать, основной части «массовки», прежде всего, не выдуманным реализмом собственного образа – печального и усталого, но одухотворенного великой конструктивной светлой идеей, бескомпромиссного борца со Вселенским Злом. Другими словами, симпатичный бородач, крепко пожавший Александру Сергеевичу руку со словами: «Очень приятно с вами познакомиться воочию, Александр – много был наслышан о Вас!», более всего походил на классического «революционера» всех, фигурально выражаясь, времен и народов… Был бородач высок и строен, и аккуратно подстриженной седой бородкой, молодыми ярко-синими глазами и густыми седыми кудрями, ниспадавшими ажурными кольцами почти на самые плечи, смутно кого-то напоминал Александру Сергеевичу. И несколько Александр Сергеевич обалдело жал руку, забывшего ему представиться, синеглазому симпатичному бородачу, чувствуя, как больно врезаются в ладонь, безусловно, баснословно дорогие, самоцветные перстни, украшавшие каждый из десяти пальцев бородатого незнакомца.
– Присаживайтесь, Александр! – по своей инициативе прервав затянувшееся чересчур крепкое рукопожатие, радушно пригласил бородач Александра Сергеевича за богато сервированный столик. – Праздничная ночь почти на исходе и времени у нас с вами осталось совсем мало, а рассказать мне Вам необходимо так много! Время, будь оно неладно, поджимает или, даже, по-настоящему, уже сжимает! Сплющивает, одним словом! Мне пришлось очень долго добираться до места встречи с Вами, Александр! Путь мой был, поверьте весьма непрост, и в какой-то момент я полностью отчаялся найти верную дорогу, и лишиться, тем самым, реального и так необходимого мне шанса увидеться с Вами!
Морозов осторожно присел на краешек богатого стула, вырезанного, с виду, из цельного куска безумно дорогого сорта дерева и приготовился выслушать, не перестававшего улыбаться, чересчур, как ему показалось, многословного, загадочного и странноватого бородача, за невольным своим «многословием», пытавшимся, возможно, скрыть, обуревавшие его, жуткие нервные фобии и неизвестные Саше, страхи. Иными словами, от симпатичного синеглазого бородача исходила мощная волна невероятно дикой, почти маниакальной, озабоченности, на ментальном уровне сразу машинально начавшей передаваться и профессору Морозову. Так что Саше пришлось приложить максимум волевых усилий, чтобы не «сорваться» вслед за своим собеседником в «пучину бездонной неуверенности в себе и – в своих умственных и морально-волевых возможностях». Хотя и, Саша вполне допускал, что сильно преувеличивает собственные «квази-ощущения», неоправданно «сгущая краски» и «нагоняя жути».
– Меня зовут Рагнер, а фамилия моя – Снежный! – объявил, прежде всего, бородач. – Это мои настоящее имя и фамилия, и здесь, на этом Празднике я присутствую «инкогнито» – под вымышленным именем и выдуманной должностью, Александр! – и с этими словами Рагнер Снежный разлил по бокалам темно-розовое вино из пузатой бутыли причудливой формы, отчего над столиком немедленно разлился аромат свежесорванного спелого винограда.
– За – знакомство! – приглашающе поднял Рагнер Снежный свой бокал и вытянул, слегка дрожавшую в нервном треморе, руку навстречу бокалу Александра и неожиданно добавил: – Я, кстати, давно уже мечтал с вами познакомиться, Александр!
– Неужели?! – искренне изумился Саша, отчего его жидкие брови сильно изогнутыми дугами взлетели кверху.
Рагнер лишь многозначительно усмехнулся в ответ на непроизвольный эмоциональный вопрос Саши, протягивая свой бокал навстречу бокалу собеседника.
Бокалы легонько соприкоснулись в воздухе, заполнив пространство над столиком нежным благородным и мелодичным переливчатым звоном.
– За – знакомство! – лишь только утих волшебный звон бокалов, машинально повторил Александр Сергеевич и, следуя заразительному примеру Рагнера Снежного, испытывавшему, видимо, сильную жажду, залпом до дна, с удивившей его самого легкостью, осушил пол-литровый бокал.
Профессор Морозов не сдержался и не мог не похвалить залпом выпитое вино:
– Великолепная штука!
– Эту бутылку я привез специально для Вас, Александр! Виноград, из которого было отжато это вино, когда-то произрастал на склонах небезызвестной вам, горы Олимп!
– Вы – серьезно?! – недоверчиво спросил профессор Морозов, и не совсем понятно было, что он подразумевал под своим, невольно заданным, вопросом: то, что это, воистину, бесценное вино оказалось привезенным специально для него или, что, действительно ли эта лоза была выращена на склонах легендарного Олимпа дохристианской эпохи?!
– Абсолютно! – улыбнулся Рагнер Снежный, истолковавший вопрос Саши однозначно в первом варианте: – И – вполне заслуженно, Александр! Вы честно заслужили столь высокий знак внимания со стороны Сильных Мира Сего – ваша красивая, сильная, добрая и необычайно смелая душа, не признающая никаких компромиссов, помогла перекинуть мостик из счастливого мира Земли в мир заблудившихся во времени и пространстве душ! Другими словами, вы – настоящий Сказочник, Александр Сергеевич! Сказочник с большой буквы «С»!
– Спасибо вам на добром слове! – искренне поблагодарил Рагнера Морозов и машинально улыбнулся вежливой улыбкой болезненно застенчивого человека, неизменно остро и глубоко реагирующего на открытые похвалы и комплименты в свой адрес, хотя и в комплименте Рагнера Снежного ему почудился некий «двойной смысл».
– Я встретился с тобой, Александр, чтобы предупредить: как бы по этому мостику на Землю не пробрались опасные чудовища! – никак не отреагировав на естественные изъявления благодарности собеседником, продолжил Рагнер уже совсем другим тоном и незаметно, дабы, видимо, придать большую доверительность продолжающемуся разговору, перейдя на «ты», без какого-бы то ни было намека на маргинальную фамильярность.
– Какие чудовища?! – несколько индифферентно поинтересовался сильно захмелевший после пол-литрового бокала волшебного вина Саша.
– Они явятся к вам в разгар Новогодней Ночи – ровно через год! – Рагнер Снежный больше не улыбался. – Я должен быть предельно честным перед Вами, Александр Сергеевич, дабы у нас впоследствии не возникало бы даже самой слабой тени на взаимное недоверие и недопонимание, и поэтому сразу оговорюсь, что ясного, точного, стопроцентно соответствующего действительности, понимания сущности этих, упомянутых мною, Чудовищ, у меня пока нет! И потому прошу Вас принять мой рассказ с некоторой долей поправки на условность документальной достоверности. Но, в основном, я Вам сейчас расскажу правду! Слушайте меня внимательно…
Они придут к вам в ваш мир тайно и вы примете их не за тех, кем они на самом деле являются и тогда, пользуясь этим вашим роковым заблуждением, они захватят вас врасплох – фигурально выражаясь, «собьют с ног» и «наденут» так, как «надевают» -накалывают жука на булавку умелые руки опытного энтомолога!
Ваши возможные будущие враги обитают совсем в иной Ойкумене! И, это – очень древняя Ойкумена! Возраст этой Ойкумены насчитывает несколько миллионов земных лет, и за такой срок ее обитатели превратили собственную мораль в сплав из десятков тысяч пороков эгоистичного характера, имевших место быть у сотен видов разумных живых существ из множества, поглощенных этой ненасытной Ойкуменой миров, счастливых в своем полном неведении относительно нависавшей над ними смертельной опасности!
Хоть я и употребил выражение – «несколько миллионов земных лет», но смею вас уверить, Александр, что хронология вышеупомянутой мною Ойкумены исчисляется совсем иными категориями, не имеющих принципиальных аналогов в родственных параллельных мирах Большой и Сказочной Руси.
Назовем эту Ойкумену условно: «Кочевой Конгломерат Пайкидов», хотя в разных Параллелях она имеет разные названия и различное представление о степени исходящей от нее потенциальной угрозы. Ойкумена Пайкидов – совершеннейший мимикрический организм, способный легко и незаметно проникать в принципиально чуждое им пространство и начинать активно функционировать в несуществующем для них времени. А самое плохое заключается в том, что они абсолютно реальны – точно также, как и вы, Александр! Про себя и про них, – он кивнул в сторону большого праздничного стола, я не говорю – вы, вероятно, до сих пор не верите до конца в полную реальность нашего существования!
– Да нет – скорее наоборот! – усмехнулся Александр Сергеевич. – Я перестаю верить в полную реальность собственного, а – не вашего, существования!
Усмехнулся и Рагнер, и, судя по характеру усмешки, ответ Морозова ему понравился, но он никак не прокомментировал ремарку последнего, продолжив говорить о злобных, ужасных и коварных тварях, условно поименованных им «Пайкидами»:
– Стратегической основой внешней политики «Кочевого Конгломерата Пайкидов» является исключительно ярко выраженная агрессия, ни в коей мере не провоцируемая объектом агрессии. Наиболее характерные черты Пайкидов-агрессоров: изощренное коварство и холодная расчетливая жестокость – безликий рационализм хищного насекомого в сочетании со сверхчеловеческим интеллектом. Много и других странных, пугающих и непонятных простому русскому человеку, манер и привычек есть у этих проклятых «пайкидов»! И они ими пользуются с максимальной эффективностью… – Рагнер задумчиво умолк на пару секунд, доброжелательно, и, вместе с тем, изучающе, глядя на Сашу. – Времени, еще раз можно повториться, у нас с вами очень мало, и о Пайкидах вы, Александр, все необходимое еще успеете узнать, а сейчас я приступлю непосредственно к делу, ради которого и прибыл сюда…
Единственное, что я еще имею время и право сказать вам, Александр о вашем будущем противнике, так это то, что для попадания в пределы Земного Мира они, предположительно, научились использовать «пустые оболочки» «развенчанных» древних земных богов, за ненадобностью давным-давно выкинутых на историческую «свалку памяти» и где до сих пор большинство из них болтаются в «астральных пространствах полного забвения», никому не нужные и никем не востребованные… За некоторыми, к прискорбию, исключениями… – Рагнер сделал паузу, во время которой внимательно посмотрел прямо в глаза Морозову, чтобы, видимо, лучше понять: правильно ли понимает собеседник его туманные «астральные» недосказанные намеки?!
– Я прекрасно понял вас, Рагнер! – ободряюще улыбнулся Рагнеру Снежному Александр Сергеевич и ответил ему, скорее из чувства такта и ради соблюдения банальной вежливости, так, как на самом-то деле он почти ничего не понял из сумбурного фантастического рассказа собеседника, и озвученные сведения не произвели на Александра Сергеевича должного глубокого впечатления, на какое, возможно, рассчитывал Рагнер: – Вы хотите мне сказать, что эти самые таинственные «пайкиды», не имеющие возможности материализоваться при помощи каких-то конкретных форм в условиях земных пространства и времени сумели влезть внутрь шкуры какого-то древнего фольклорного чудища и, тем самым вдохнув в него жизнь, в таком вот неприглядно-непристойном виде явились к вам, в Сказочную Русь, а затем – на Новый Год явятся и к нам на Землю!
– Приятно все-таки иметь дело с, по настоящему умным человеком, Александр Сергеевич! – несколько в театральной, чуть-чуть фальшивой, манере проаплодировал Рагнер, напряженно и откровенно испытующе глядя на Морозова. – Вы совершенно правильно меня поняли и тогда легко поймете все остальное. Слушайте меня дальше предельно внимательно, уважаемый Александр Сергеевич!
Наша Лесная Армия Борьбы против Пайкидов, сокращенно – ЛАБП, предлагает вам, Александр Сергеевич, конкретное сотрудничество. Само по себе это достаточно опасно, можно даже смело сказать – очень опасно для жизни, поэтому я должен получить от Вас личное согласие, либо – не согласие.
– Согласие – в чем?!
Вместо ответа, именуемый себя Рагнером, достал откуда-то из внутреннего кармана темно-синего бархатного кафтана, в который был облачен по случаю Праздника, небольшой, но ощутимо увесистый, кожаный мешочек. Внимательно оглядевшись по сторонам: не наблюдает ли кто из гостей за их столиком, Рагнер выложил мешочек перед Александром Сергеевичем со словами:
– Сейчас я Вам все объясню.
Развязав мешочек, таинственный и загадочный собеседник Морозова достал оттуда поочередно несколько миниатюрных предметов, представлявших собой необычайно изящные «безделушки», на самом деле имевшими прямое и непосредственное отношение к таинственному миру древних «оберегов», обладающих колоссальной магической мощью.
Все, без исключения, продемонстрированные Рагнером предметы, чисто внешне выглядели настоящими шедеврами ювелирного искусства, отлитыми в незапамятные времена из благородных металлов, в органичном сочетании с редкими драгоценными камнями. Эти предметы, с точки зрения изумленно таращившего на них близорукие глаза, Саши безусловно обладали огромной рыночной стоимостью. Рагнер доставал их из кожаного мешочка поочередно: первым был извлечен наружу, вне всякого сомнения, золотой медальон на золотой же цепочке. Рагнер подержал его некоторое время на весу и, только после этого положил на поверхность стола прямо перед собой.
Вслед за золотым медальоном появился массивный перстень – многогранный красно-фиолетовый камень, оправленный тонкими кружевами червонного золота. Дав возможность полюбоваться перстнем Морозову несколько секунд, Рагнер осторожно положил его рядом с медальоном.
Потом, с точно выверенным интервалом в одну секунду Рагнером, чьи длинные гибкие пальцы порхали перед Морозовым с ловкостью, присущую карточным фокусникам, оказались извлеченными семь увесистых серебряных фигурок невиданных животных, ни в коей мере не напоминавших «семь знаменитых слонов удачи».
И последним предметом, который Рагнер Снежный посчитал нужным присоединить к трем вышеописанным, оказался пузатенький, но, тем не менее, очень симпатично смотревшийся, хрустальный флакончик, чье продолговатое горлышко плотно затыкала серебряная пробка, изваянная в виде «необычайно гордого» сокола, раскинувшего крылья для стремительного полета-пике вниз – на жирную неуклюжую добычу, наподобие «глупого пингвина» или – на старинного заклятого врага всего соколиного племени. Внутри флакончика свободно плескалась жидкость, по цвету напоминавшая раствор банального марганцево-кислого калия, но таковым, скорее всего, не являвшаяся.
– Что это?! – не мог не спросить Александр Сергеевич, наклоняя умную голову с поближе к поверхности столика, чтобы получше рассмотреть разложенные перед ним сокровища, и, в особенности – хрустальный бутылек, наполненный таинственным ярко-сиреневым эликсиром.
– Смотрите и слушайте внимательно! – приглушенным голосом проговорил Рагнер, бросив несколько быстрых подозрительных взглядов вглубь пиршественной залы, заполненной таинственной полумглой и множеством незнакомцев, потенциально представлявших собой возможную серьезную угрозу. – Я, Рагнер Снежный, кавалер…, – он вдруг умолк и смущенно улыбнулся. – Нет, это звучит крайне глупо – таким образом, себя начать рекламировать! В своем подробном представлении я нуждался лишь для того, чтобы Вы мне окончательно поверили, Александр. Но я вижу, что Вы и так мне верите… Я постараюсь быть предельно доходчивым и понятным.
Итак, мы – маленький волшебный заповедник сказок и мифов народов мира, в течение почти десяти веков дрейфующий в тени гигантских Реальных Параллелей, ни одна из которых не удостаивала до сих пор, к счастью, нас своим специальным вниманием. Но счастье наше закончилось несколько месяцев назад, когда совершенно случайно Лес Сказок заметила дежурная станция дальнего слежения Ойкумены Пайкидов и на нашу территорию оказался немедленно высажен вражеский десант и началась ожесточенная война, в ходе которой Пайкиды применили весьма своеобразную и неожиданную тактику, против которой ЛАБП не сумела найти пока эффективных контрмер. Мы постепенно терпим поражение и так же постепенно Лес Сказок превращается в Джунгли Ужасов… – Рагнер неожиданно резко умолк и мрачно нахмурил брови, потрясенно глядя в возникшие перед его воображением какие-то невероятно страшные картины боев с таинственными Пайкидами.
А Саша, в свою очередь, увидел в синих глазах Рагнера Снежного такие усталость и боль, что малейшие сомнения, какие еще имели место относительно искренности и правдивости полномочного представителя Лесной Армии Борьбы против Пайкидов рассеялись у него моментально. Хотя ввиду того, что Саша являлся, прежде всего, ученым и не просто ученым, а очень талантливым ученым с ярко выраженным экспериментально-исследовательским складом ума, то он не мог не спросить у Рагнера:
– А скажите мне, все-таки, Рагнер – откуда взялось такое название: «пайкиды»?!
Рагнер задумался на несколько секунд и машинально отрицательно мотая головой, в унисон с этим мотанием неуверенно произнес, осторожно подбирая слова:
– Боюсь, я не смогу ответить на ваш вопрос, Александр… Мы, в Сказочной Руси как-то привыкли к этому термину, и о этиомологии этого слова, по-моему, у нас никто и не задумывался никогда всерьез – незачем и некогда! А почему вас, Александр это так заинтересовало?
– Ну я же – филолог-исследователь и новые необычные слова, тем более, с таким необычным, мягко говоря, смысловым содержанием, меня не могут живо не заинтересовать! Что-то в этом термине изначально показалось мне несерьезным каким-то, что-ли… Ну, во всяком случае, сообразно степени той опасности, которую представляют для всего человечества носители этого названия – «П а й к и д ы». Сразу думаешь об одном из видов восточных единоборств – «айкидо» или невольно возникает еще одна ассоциация – с «кидком» или «киданием» одним человеком другого человека. То есть, я имею ввиду ситуацию, когда кто-то кого-то жестоко обманывает в финансовом плане.
– Понятно! – коротко сказал, одновременно кивнув Рагнер, по выражению, и без того хмурого, лица которого было ясно видно, что поднятая Морозовым тема его не вдохновляет, с какой бы стороны на нее не посмотреть. – Я обещаю вам, Александр, что обязательно наведу подробные справки по заинтересовавшему вас вопросу и при нашей следующей встрече надеюсь целиком и полностью удовлетворить ваше естественное любопытство филолога-исследователя!
– Простите меня за то, что я «увел» наш разговор в сторону от основной стратегической темы, так волнующей вас! Я отвечаю на ваш вопрос о предложенном вами сотрудничестве резко положительно – все, что в моих силах и возможностях, господин Рагнер! – в порыве неопределенных благородных чувств, оттененных сильным патриотическим оттенком, горячо начал заверять погрустневшего собеседника Александр Сергеевич. – Хоть в чем можете положиться!… Любое задание, сопряженное с риском, как принято шаблонно говорить, для собственной жизни не остановит меня…!
– Спасибо, спасибо, Александр! – растроганно произнес Рагнер, взяв золотой медальон, нажав незаметную кнопочку на нем и, тем самым, заставив медальон мелодично щелкнуть и плавно раскрыться.
Изумленному Сашиному взору тотчас же явился миниатюрный мозаичный портрет девушки неземной красоты.
Рагнер протянул раскрывшийся медальон Саше:
– Возьмите и рассмотрите внимательнее портрет этой девушки, Александр.
Морозов с жадностью принялся выполнять просьбу Рагнера.
– Ее зовут старинным славянским именем Яросвитка, и она жаждет навсегда уничтожить Пайкидов в Сказочном Лесу, и, более того, она имеет реальную возможность совершить это благое для всей цивилизации дело. Но она нуждается в помощнике и, как надеется руководство ЛАБП, она его нашла, прежде всего, в вашем лице!
Саша, естественно, вновь невольно изумленно выгнул брови «домиком», не придумав, что можно было бы сказать на столь неожиданное заявление одного из ключевых функционеров Леса Сказок, неумолимо превращавшегося в Джунгли Ужаса, по-прежнему, не отрывая, однако, зачарованного взора от портрета сказочной красавицы Яросвитки, испытующе смотревшей ему из своего волшебного мозаичного мира прямо в глаза.
– Она передала этот портрет специально для Вас, Александр!
– Да ну-у-у?!?!?! – недоверчиво и радостно спросил не поверивший своим ушам Александр.
– Принцесса Яросвитка свято верит в великую силу Настоящей Любви – в то, что лишь одна она способна растопить ледяные оковы ползучего ига Пайкидов. Но нужен человек, настоящий живой человек из Мира Идиотов… Извини – так называют вашу Ойкумену Пайкиды… И не простой человек, а – бесстрашный в самых, казалось бы, фантастических ипостасях Веры! … Ты первый, Александр, благодаря своим феноменальным умственным и душевным качествам заставил поверить в спасение умерших и отчаявшихся жителей Замороженных Строек и некоторые из них обрели себя во плоти и крови в Ойкумене Земного Мира!
– Кто это?! – изумленно прервал эмоциональный монолог Рагнера Александр Сергеевич.
– Не суть важно и не все сразу, Саша! Главное – они есть, и этот невероятный знаменательный факт вдохновил Принцессу Яросвитку – у нее родился вполне реальный и осуществимый план… – Рагнер резко умолк, заметив проходившего мимо их столика человека, неумело притворявшегося пьяным, и только после того, как тот прошел, поманил к себе пальцем Александра Сергеевича, навалившись грудью на стол, так что в ходе дальнейшего разговора оба собеседника почти соприкасались лбами, от сильного волнения роняя мелкие крошки перхоти, капли пота и отжившие свой век волосы прямо в блюдца с дорогими эксклюзивными «потусторонними» закусками.
Разговор носил жизнеутверждающий и секретный характер. Рагнер подробно объяснил Александру Сергеевичу назначение выложенных из кожаного мешочка предметов, являвшихся, преимущественно, как понял Саша, могучими древнеславянскими «оберегами» от опасных козней могущественных и злобных Пайкидов, а также – их многочисленных потенциальных пособников в реальном земном мире.
Поведал Рагнер Саше и о многом другом – о таком, от чего глаза у Саши в течении всей беседы ни на секунду не переставали не выпучиваться в болезненном невозможном изумлении. В частности, он прозрачно и туманно намекнул о том, что, так называемые «пайкиды», конечно же ни какие и не «пайкиды», и Александр Сергеевич совершенно правильно почувствовал в этом названии смертельно опасную фальшь, в любой момент готовую обернуться своей истинной отвратительной внутренней оболочкой наружу, выплеснув в лицо всему человечеству ядовитые разрушительные испарения, какие могли сформироваться лишь во чреве некоего древнего свирепого и кровожадного Бога, за что-то возненавидевшего людей, и поклявшегося в незапамятные времена жестоко отомстить за свою погубленную жизнь и за «растоптанную Любовь»!!!…
Распрощались они с Рагнером Снежным – героем бесчисленных битв с коварными Пайкидами (по многочисленным туманным намекам Рагнера, разумеется), очень и очень тепло, чему в немалой степени способствовали несколько литров чудесного розового вина, с огромным обоюдным удовольствием выпитые ими под великолепную закуску после окончания рабочей части встречи.
А еще, любезный и предупредительный Рагнер проявил невиданную инициативу. Из своего походного кожаного мешка, все время беседы, лежавшего под столом возле его ног, он достал рулон золотистой сверкающей фольги, раскатал от рулона, примерно, с полметра, вывалил на фольгу из двух тарелок, оставшиеся нетронутыми эксклюзивные «потусторонние» закуски, приготовленные со строжайшим соблюдением кулинарных канонов кухни Сказочной Руси, аккуратно и плотно завернул их в фольгу и придвинул к Александру Сергеевичу со словами:
– Возьмите с собой, а то мы много пили и почти ничем не закусывали, так что вам весьма пригодится этот сухой паек, когда вы попадете к себе домой. Вы – теперь боец ЛАБП, Александр и автоматически поставлены на пищевое довольствие нашей Освободительной Армии! Я завернул вам самые популярные «ЛАБП-овские» салаты в «возер» – «вечную фольгу». «Возер» сохраняет свои основные функции и свойства при переходе из «нашего» мира в «ваш» мир, защищая от неизбежной аннигиляции любую, завернутую в его оболочку, материальную субстанцию, так что вкуснейшие и нежнейшие мясные и рыбные салаты Сказочной Руси не потеряют ни одно из своих непревзойденных вкусовых качеств и полезных свойств! Завтра, с утра, надеюсь, вам никто не помешает по достоинству оценить яства, которые может предложить изголодавшемуся путнику лишь настоящая Сказочная Скатерть-Самобранка!
Кстати, Саша, у нас, в Сказочной Руси – прекрасная охота и чудесная рыбалка! Плюс – много сказочно красивых незамужних женщин и девушек! Когда-нибудь, надеюсь, вы убедитесь в правдивости моих слов на практике!…
Саша не успел поблагодарить Рагнера Снежного, потому как время Новогодней Ночи истекло…
…Когда он благополучно очнулся на стройке, голова у него трещала не хуже, чем с настоящего земного похмелья. Рядом с собой Саша увидел плотный увесистый пакет приличных размеров из золотистого «возера» – «вечной фольги» и сильно пожалел, что не успел попросить Рагнера завернуть ему в «возер» бутылку того чудесного розового вина, что распили они со своим новым «потусторонним» другом в ходе этой незабываемой праздничной Новогодней Ночи.
Другими словами, с увесистым пакетом, аккуратно завернутым в сверкающий золотистый «возер» все было понятно и объяснимо. А вот новенький спортивный рюкзак, прислоненный к, торчавшей вертикально вверх ржавой арматурине, заставил Сашу всерьез задуматься. Рагнер Снежный никакого рюкзака ему не всучал, и Бетонная Бабушка тоже ничего ему не дарила «на прощанье», но спортивный ярко-желто-синий новенький рюкзак торчал на самом виду, радуя глаза Саши необыкновенной свежестью и красочностью добротно сшитого покроя, как бы приглашая поскорее закинуть широкие рюкзачные лямки на плечи и отправиться, наконец, домой принять горячую ванну и завалиться спать, как минимум на сутки, крепким освежающим сном без всяких сновидений! Саша именно так и поступил – ничуть не сомневаясь в том, что искомый рюкзак по праву принадлежит только ему одному, поднял его за лямки, несколько удивившись приличной тяжести рюкзака и закинул неожиданный «новогодний подарок» Замороженных Строек себе за спину. Правой рукой покрепче ухватил увесистый «возерный» пакет, плотно набитый вкусной сказочной снедью, и целеустремленно пошагал по направлению к своему родному дому.
С огромным трудом добравшись до родной, наверняка изрядно «заждавшейся» загулявшего хозяина, холостяцкой квартиры, он не без огромного облегчения освободился от лямок тяжеленного рюкзака, опустив его на пол прямо в коридоре и решив исследовать рюкзачное содержимое «потом», так как сейчас у профессора Морозова, просто-напросто, не было на это занятие никаких сил. Их едва хватило, чтобы раздеться и разуться от тяжелой зимней одежды и обуви, засунуть, завернутую в волшебный «возер» потустороннюю «закусь» в холодильник, как-то исхитриться добраться до кровати и свалиться на нее, предварительно изыскав, все же возможность, «разоблачиться» до «семейных» сатиновых трусов в «цветочек и в горошек». Забравшись под теплое ватное одеяло, Александр Сергеевич непробудно проспал почти двое суток безо всяких будоражущих нездоровых и неуместных цветных, равно, как и черно-белых, сновидений…
Очнувшись от освежающего глубокого, как «валерьяновый омут», сна, Александр Сергеевич резво подскочил с кровати и сразу бросился в коридор к загадочному спортивному рюкзаку, подаренному ему самими Замороженными Стройками (к такому парадоксальному выводу профессор Морозов пришел чуть позднее после того, как ознакомился с содержимым спортивного желто-синего рюкзака). Внутри рюкзака оказались два одинаковых, весьма увесистых предмета цилиндрической формы, в высоту составлявших, по примерной прикидке «на глаз», сантиметров сорок, и по диаметру – сантиметров десять-двенадцать. Изготовлены цилиндры, по первому впечатлению Саши, были из какого-то твердого полупрозрачного сорта пластмассы, а, может, Саша перепутал пластмассу с новейшим сортом ударостойкого и тугоплавкового стекла. В общем, там за полупрозрачными прочными стенками внутри обоих цилиндров переливалась некая неясная многоцветная причудливая желеобразная или густо-жидкая субстанция неизвестного назначения и происхождения. Но, Саша, пару минут понаблюдав за причудливыми переливами красок внутри цилиндров, внезапно испытал приступ сильной, хотя и не определенной тревоги, и решил почему-то спрятать оба цилиндра не куда-нибудь, а – в просторную морозильную камеру огромного японского холодильника марки «Тошиба», подаренного ему четыре года назад на сорокалетний юбилей его токийским коллегой, преподавателем русского языка Токийского университета, профессором Ямаситой Тоюкавой.
Сразу, после того, как оба таинственных цилиндра оказались надежно упрятанными в холодильной морозильной камере, Саша испытал непонятное глубокое внутреннее удовлетворение, плотно задраивая крышку «морозилки», упрятав туда оба цилиндра, как если бы он вовремя исправил, невольно допущенную им серьезную оплошность, вызванную к жизни банальным любопытством и нестерпимым желанием получше рассмотреть содержимое таинственных цилиндров, хранить которые следовало, исключительно только в «замороженном» состоянии, так как являлись они по загадочной сути своей «плотью от плоти» самих Замороженных Строек. И больше он об этих странных цилиндрах с их неизвестным содержимым не вспоминал до тех пор, пока они сами ему об этом не напомнили…
По завершении праздничных дней, Александр Сергеевич появился на кафедре, не постеснявшись украсить безымянный палец правой руки, огромным перстнем старинной работы. В правой же руке он держал полиэтиленовый пакет, в котором лежала «мясная и рыбная закуска Сказочной Руси», плотно обернутая золотистым «возером» – он решил «на славу» угостить коллег по работе в честь Нового Года.
На кафедре в ту минуту, когда он туда зашел, по маловероятному стечению обстоятельств, не оказалось никого, кроме лаборантки, Анны Караваевой. Набожной лаборантке моментально бросился в глаза огромный перстень из самоцветов «чистейшей воды», посреди филигранной кружевной золотой оболочки переливавшимися неземными колдовскими огнями. Вызывающая роскошь невиданного и, явно, безумно дорогого перстня вызвала почему-то у Анны Караваевой приступ бурного религиозного негодования, смешанного с суеверным страхом.
– Что с вами, Анна?! – улыбнувшись реакции лаборантки, поинтересовался у нее Саша, и, кивнув на перстень, добавил невиннейшим тоном: – По-моему, так – неплохая вещичка! Настоящее произведение отечественного ювелирного искусства! Вы не находите?!
Анна подошла вплотную к Александру Сергеевичу и убежденно сказала, глядя ему прямо в близорукие глаза суровым укоризненным взором:
– Вы окончательно попали в ловушку демонов, товарищ Морозов!…
Немедленно снимите этот перстень, сработанный ювелирами самых нижних уровней Ада, иначе черный водоворот неисчислимых бед и несчастий затянет вас в свою ненасытную пасть, откуда вам никогда не вынырнуть и не вдохнуть полной грудью чистого православного воздуха!!!…
– Тьфу!!! – символически громко проимитировал смачный ироничный плевок «без слюны» Александр Сергеевич, давным-давно уже прекративший «церемониться» и играть в «фальшивую корректность» с Анной Сергеевной, когда они оставались наедине и она «переходила грань»: – Слушать тебя, Анна, порой, до того «тошно» бывает, когда ты такую, извини меня за грубое слово, «херню» полную нести начинаешь, что я едва-едва сдерживаюсь, чтобы «крестное знамение» не сотворить и не воскликнуть: «Сгинь!!! Сгинь, пропади!!!»…
Не глядя на оторопевшую и «закостеневшую» Анну, он выложил на свой персональный рабочий стол «сказочную» праздничную снедь, обернутую плотной золотистой фольгой. И когда он развернул фольгу, то все помещение кафедры заполнил удивительно аппетитный аромат, сдобренных уникальными специями мясных и рыбных деликатесов.
– На, вот, угостись лучше, Аня! Новый Год ведь все-таки наступил, и вместо того, чтобы меня поздравить, ты какую-то «дичь» несусветную понесла вместо поздравления!
Анне, при виде, нарезанной толстыми, средними и тонкими ломтями полупрозрачной золотисто-красноватой на срезах, истекающей капельками жира, оленины, медвежатины, кабанятины, сохатятины и осетрины, приготовленной с неукоснительным соблюдением всех строгих кулинарных правил Сказочной Русской Народной Кухни, окончательно почему-то сделалась «совсем не по себе»:
– Чур, меня!!! – пронзительно вскрикнула она и опрометью бросилась вон с кафедры, в дверях, едва не столкнувшись, что называется, «лоб в лоб», с кандидатом филологических наук, Колькой Лебедевым – давнишним тайным собутыльником Морозова.
Галантно пропустив трясущуюся словно в приступе «лихорадки Западного Нила», белую, как мел, Анну и проводив ее оценивающим и несколько ошарашенным взглядом, Колька, первым делом, радостно поприветствовал Морозова:
– Здорово, Саня!!! С Новым, тебя, Гадом!!! – и только после этого, кивнув в сторону захлопнувшейся за Анной, двери, спросил: – Что это с ней?! В коридоре во всем, по- моему, было слышно, как она тут орала!
– А-а, не обращай внимания – первый раз что ли! – махнул рукой Александр Сергеевич. – Давай лучше Новый Год отметим! Видишь, какую я «закусь» мировую притащил! – кивнул Морозов в сторону «сказочной снеди», горкой, разложенной на развернутой золотистой фольге.
– Да я, Саша, сразу обратил внимание, как только зашел! Если бы не Анна, то!… – не совсем ясным осталось то, что Колька хотел дальше сказать, но по тому, как он энергично и довольно потер ладонь о ладонь, было видно, что «придурь» Анны Караваевой никак не могла ему испортить ни аппетит, ни послепраздничное настроение. – Закусон то и, вправду, мировой! Ты откуда его притащил?!
– Из «гостей»! – сущую правду сказал Саша. – Насильно с собой наложили! Проходи, садись, давай!
Коля Лебедев не стал заставлять себя упрашивать, и присел к столу, хищно уставившись на копченое мясо и рыбу глазами голодной рыси.
А предусмотрительный Саша извлек из того же бездонного полиэтиленового пакета охлажденную литровую бутылку дорогой иностранной водки «Абсолют-Цитрон» и с победным торжественным стуком поставил ее на лакированную поверхность стола, дополнив тем самым «царский» гастрономический новогодний подарочный натюрморт Рагнера Снежного необходимым «сиюсторонним» «горячительным» элементом.
– С Новым годом!!! – «чокнулись» они полными стограммовыми стопками, залпом выпили и закусили, по достоинству оценив неземной вкус гастрономических даров Сказочной Руси.
– Не обращай внимания, Саша на бредни Анны, она – дура! – расчувствовавшись, исполнившись благодарности за «царское» угощение, убежденно произнес Николай Лебедев, преданно и уважительно глядя на Александра Сергеевича.
Однако слова коллеги не произвели должного успокаивающего впечатления на Морозова, интуитивно продолжавшего чувствовать, что в эмоциональных словах Анны Караваевой имела место быть, как тут ни крути, определенная доля горькой правды – горькой «православной правды»… В чем-то Анна была, безусловно, права и чем больше невольно Саша думал об этом, тем более виноватым он отчего-то начинал себя чувствовать перед Анной – чудаковатой, конечно, но простой, доброй и бесхитростной женщиной, искренне переживающей за него и всегда желавшей ему только «всего самого хорошего» и – ничего больше. В те минуты он впервые, почему-то задумался об Анне более глубоко, что ли, и гораздо продолжительнее, чем обычно. Обычно он о ней почти никогда абстрактно не размышлял, а лишь вступал в лаконичные, сугубо деловые диалоги, сопряженные, исключительно, с кафедральной «текучкой», а тут что-то пошло не так – она не первый раз выскакивала за дверь кафедры, сильно на него чем-то обиженная или раздосодованная, но он никогда не обращал на подобные «заскоки» лаборантки, внимания и не мучился угрызениями совести по поводу того, что мог как-то ненароком обидеть и, без того, не особо счастливую женщину. Но сегодняшнее утро что-то неуловимо изменило в привычном умонастроении Морозова, и он пока не мог точно понять – что такое могло измениться в его привычном отношении к Анне Караваевой?! Ему было совсем и невдомек, что этим новогодним утром вслед за ним со Строек на, руководимую им кафедру, неслышно и незаметно пробралась новая «Новогодняя Сказка Замороженных Строек»…

Пролог
…Прошло четыре года с того ясного майского утра, когда была «рассказана» до счастливого конца первая Сказка, и за это время сверхсекретный отдел ФСБ «Стикс-2», завоевавший определенный (хотя и, несколько своеобразный) авторитет в глазах высшего руководства страны, зорко стоял на страже невидимого рубежа «нашего света», жестко пресекая любые попытки несанкционированного проникновения выходцев с «того света», и кропотливо накапливая уникальную информацию паранормального характера, дабы в нужный решительный момент не оказаться застигнутым врасплох коварным и могущественным врагом.
Вскоре после успешного завершения проекта «Прокаженный уйгур», «Стикс-2» возглавил генерал-лейтенант Панцырев (генерал-лейтенант Рыжевласов по состоянию здоровья был отправлен в отставку (на почетную пенсию)). Ничего интересного за четыре года на инфернальном фронте не происходило – стояло почти полное затишье. Изнывавшему от страшной скуки Сергею Семеновичу Панцыреву очень бы хотелось надеяться на то, что это затишье оказалось бы классическим «затишьем перед грозой». Молчаливые мольбы Панцырева были услышаны кем-то «неназываемым» и затянувшееся затишье однажды закончилось в одночасье. Вернее, ровно через четыре года – буквально день в день (так уж получилось) в специальном бункере связи с Отделом Инфернальной Разведки мира Алялватаска, дежурный офицер впервые за четыре года существования единственных на Земле баснословно дорогих агрегатов, по слухам позволяющих осуществлять прямую телетайпную связь с самыми отдаленными закутками Преисподней, увидел, как эти агрегаты заработали.
Панцырев спустился через пять минут на служебном лифте и, похвалив дежурного офицера за оперативность, вежливо удалил его из помещения специального бункера связи, оставшись один на один с взывавшим об экстренном соединении Духом.
Сеанс длился три часа и прервался так же внезапно, как и начался. Расшифровка записанной Панцыревым информации заняла почти месяц – пришлось задействовать весь дешифровальный отдел, состоявший из двадцати восьми высококвалифицированных пара-лингвистов. После прочтения расшифрованных материалов, генерал Панцырев срочно вызвал из отпусков своих лучших офицеров, включая полковника Стрельцова и капитана Червленного, и немедленно приступил к планированию широкомасштабной оборонительной операции под кодовым наименованием: «Мертвый Дед-Мороз».
Всех без исключения офицеров поразили очерченные их начальником примерные масштабы возникшей потенциальной угрозы для стабильности мирового порядка, но самого Панцырева больше всего насторожило повторение места возможного предстоящего действия: Кулибашево, недавно переименованного в Рабаул.
Экстренное совещание проходило на квартире Сергея Семеновича – в располагающей к доверительным разговорам домашней обстановке. Соответствующим образом натренированная жена генерала приготовила обед на восемь человек и уехала к подруге, оставив квартиру до позднего вечера в полное распоряжение офицеров «Стикса-2».
Сначала «старые боевые товарищи» похлебали вкуснейшего наваристого настоящего «украинского» горячего борща под небольшое количество холодной водочки. Водку не пил один только полковник Стрельцов, изменивший многим общепринятым в человеческой среде привычкам после достопамятных событий четырехлетней давности в «апарце». Зато он съел три полных глубоких тарелки борща и двух крупных зажаренных цыплят (на второе была запечена в микроволновке целая гора упитанных бройлерных цыплят) и выпил литра четыре компота из сухофруктов, легко раскусывая крепкими белыми зубами сверхпрочные косточки абрикосов. Собственно, остальные бездеятельно ждали, пока полковник Стрельцов насытится, еще минут десять и лишь когда оказалась раскусанной последняя абрикосовая косточка, «стиксовцы» смогли перейти в просторный рабочий кабинет гостеприимного хозяина квартиры непосредственно уже для служебного разговора.
Разговор этот продолжался около шести часов, и по его ходу ни у кого не возникало вздорных мыслей о водке. Главным вопросом, требующим первостепенного по важности выяснения, как единогласно постановило руководство «Стикса-2» в ходе оживленного обсуждения, складывавшейся вокруг Рабаула ситуации, следовало считать скорейшее раскрытие причин возникновения серьезной инфернальной угрозы не где-нибудь, а именно опять в Рабауле. Было решено, что утренним рейсом в Рабаул вылетают капитан Червленный, как местный уроженец и полковник Стрельцов, получивший в свое время на территории Рабаула, своего рода, крещение, да и, если разобраться по совести, второе, кармическое, рождение.
После официального завершения совещания генерал Панцырев разрешил подчиненным выпить еще высококачественной холодной водки – «сколько душа просит», для чего все прошли обратно в гостиную, чтобы сесть за неубранный обеденный стол и «добить» недопитую водку, с аппетитом догрызть великолепно приготовленных недоеденных цыплят и покушать незаслуженно нетронутых во время обеда настоящих итальянских «буритто» и неких «гаргулий», в отличие от «буритто» относившихся к рецептам неизвестной национальной кухни. Большую часть «гаргулий», основной ингредиент которых составляли хорошо выдержанные сычужные сыры, пропитанные яблочным уксусом, съел полковник Стрельцов, совершенно не тронувший при этом, всегда вызывавшие у него сильнейшую изжогу, «буритто». Водку он опять не пил, упрямо предпочитая алкоголю компот из сухофруктов.
Уже в поздних сумерках позвонила жена, тактично предупредившая о своем скором возвращении домой. Панцырев отпустил офицеров, попросив ненадолго задержаться лишь полковника Стрельцова и капитана Червленного. Они ушли опять в кабинет, где генерал развернул перед офицерами на своем письменном столе крупномасштабную археологическую карту Древнего Междуречья и когда Эдик с Валентином вопросительно посмотрели сначала на карту, а затем – на Сергея Семеновича, он сказал им то, о чем ни словом не обмолвился на общем совещании:
– На нас наступает Древний Шумер и это очень опасно! Дело, конечно, не совсем в Шумере и его загадочной религии, но по прибытии в Рабаул вам обоим, прежде всего, ставится следующая задача: необходимо будет найти и близко познакомиться с преподавателем местного университета, доктором филологических наук, неким Александром Сергеевичем Морозовым.
Наши далекие «несуществующие» друзья предупредили, что этот человек, против своей воли, хотя и в силу присущего ему, необычайно высокоразвитого интеллекта, вступил в опасный контакт с той самой некоей параллельной цивилизацией, о которой я уже говорил выше, изначально находившейся в состоянии активной постоянной миграции и вследствие этой причины, являющейся, по сути своей, антистабильной, представляющей серьезную угрозу для любого стационарного мира, включая даже такой древний и могущественный, каким является Алялватаска.
Самое плохое заключается в том, что «пайкиды», как условно обозначают их на Алялватаске или «оборотни», что означает слово «пайкиды» в переводе на русский язык, уже имели тесные контакты с «Параллелью Х-40», то есть – с земными сообществами. И произошло это печальное событие очень давно – более пяти тысяч лет назад, в междуречье Тигра и Евфрата, и, возможно – в нижнем течении Нила. Результат нам известен – могущественные государственные формации Шумера, Аккада и Египта, в конце концов, исчезли с лица Земли, оставив на память о себе лишь величественные архитектурные развалины. Но на эту тему пока я буду краток – слишком мало научно подтвержденных фактов. Единственное, что я добавлю под грифом: «Информация к размышлению», так это, возникшее кое у кого из наших «могущественных и неназываемых друзей» серьезное подозрение относительно того, что вышеупомянутые вездесущие «пайкиды» нанесли свой последний визит на Землю не так уж и давно, и произошло это знаменательное событие поздней осенью тысяча девятьсот восемнадцатого года на территорию многострадальной и великой бывшей Российской Империи… – Сергей Семенович сделал специальную многозначительную паузу, во время которой внимательно и вдумчиво вгляделся поочередно в глаза обоим своим слушателям, а затем продолжил: – Далее: об имеющих место быть и, реально доказанных, фактах. В Рабауле, по твердому убеждению наших «рогатых друзей», уже почти десять лет существует стационарный «апарц», и сила выброса его, несомненно негативной, инфернальной энергии растет год от года. «Апарц», условно поименованный в наших оперативных сводках, как – «Лабиринт Замороженных Строек» целеустремленно крепнет и расширяется, как во времени, так и в пространстве, незаметно прорастая в, принципиально чуждые земной ойкумене, слои и ниши! Повинны в этом анормальном разрастании или прорастании, не знаю, пока, как точнее сформулировать, скорее всего, «пайкиды», временно присосавшиеся к «Параллели Х-40» и взломавшие все ее многослойные защитные сети. Место взлома, как уже было мною отмечено выше, целенаправленно и упорно расширяется. Несомненно, что может готовиться широкомасштабное инфернальное вторжение. Поэтому не буду объяснять вам – насколько нам важно поскорее найти этого самого Морозова и провести с ним задушевную беседу. Вот так-то вот, товарищи офицеры, обстоят дела наши скорбные на сегодняшний день. Хотя, конечно же, я сказал вам далеко не все, что нужно было бы сказать по той простой причине, что я, все-таки, не Господь Бог и всего знать не могу. И, вполне вероятно, что дело здесь далеко не в одних «пайкидах»! Но знаю точно лишь одно, что этот Морозов является первоисточником всех наших бед с этими самыми «Замороженными Стройками»!
Вопросы есть?!
– У меня вопрос, товарищ генерал-лейтенант! – немедленно отозвался, по-прежнему остававшийся, ненасытно любопытным, Валя Червленный.
– Да, Валя! – слабо улыбнулся Панцырев.
– Я хотел уточнить одну деталь: в том, что «Параллель Х-40» потеряла… э-э…, как бы выразиться поточнее и поделикатнее…, ну скажем – свою «инфернальную девственность», виноваты исключительно эти «пайкиды» или Алялватаска также приложила здесь свою тяжелую когтистую лапу? Или, быть может, кто-то еще в этом виноват – кто-то, на кого мы пока не обратили специального пристального внимания, и этих самых «кто-то», на самом деле, очень много – целая очередь, выстроившаяся перед трещиной в нашу Земную Человеческую Ойкумену из далекого-предалекого «астрального далека»?! Как вы считаете, товарищ генерал-лейтенант?!
– Неважно – к т о лишил «инфернальной девственности» нашу Параллель, важно то, что теперь ее, словно «старую распутницу», как когда-то сказал Наполеон об Австро-Венгрии Габсбургов, начинают насиловать, как ты только что справедливо заметил, Валя, все, кому не лень и задача «Стикса-2» заключается в том, чтобы решительно и самоотверженно предотвращать подобные попытки!
А сейчас я вам продемонстрирую один малоприятный видеоролик-сюрприз! – генерал поднялся из удобного домашнего кресла, в котором до сих пор сидел, подошел к стене и выключил свет в кабинете. Кабинет погрузился во тьму, кроме одного участка – демонстрационного экрана, покрывавшего стену прямо напротив письменного стола Сергея Семеновича.
– Что это?!?!?! – в один голос изумленно воскликнули Стрельцов и Червленный, увидев поразившую их воображение цветную фотографию, занимавшую всю площадь экрана.
После, спонтанно вырвавшегося вопроса, в невольном эмоциональном порыве синхронно заданным двумя лучшими офицерами «Стикса-2», в кабинете на несколько секунд установилась полная тишина – на генерала Панцырева, несмотря на тот факт, что он его видел уже не впервые, демонстрируемый снимок произвел не менее сокрушительное впечатление, чем на подчиненных. Собравшись, однако, с силами, Сергей Семенович заговорил:
– Мы видим перед собой первый, за четыре прошедших года, снимок, сделанный с помощью телескопа технологического типа «СИТ», чей объектив обладает инфернальной разрешающей способностью…
– А я, честно говоря, думал, что этот телескоп – ничто иное, как дорогой громоздкий сувенир! – не сдержался и прервал шефа полковник Стрельцов.
– Майор Черкасов, дежуривший тем вечером в операторской «СИТ» -а тоже предполагал, что праздно сидит и охраняет дорогой сувенирный подарок наших «далеких друзей», но ровно без одной минуты полуночи ему сделалось совершенно внезапно совсем не до смеха…, – и невольно понизив голос, Сергей Семенович, в характерной для стиксовских руководителей манере былинных сказителей («речистых былинников») великого прошлого, поведал подчиненным офицерам жуткую фантастическую историю, случившуюся с майором ФСБ Черкасовым во время несения боевого дежурства им в спецобсерватории «Стикса-2»…
«…Это было его пятнадцатое дежурство на обсерваторном посту, заслуженно считавшемся среди дежурных офицеров самым скучным изо всех пятнадцати постов, оборудованных специальной аппаратурой, чутко реагирующей на любые подозрительные шорохи, раздающиеся «по ту сторону» земной жизни. Четырнадцать агрегатов худо-бедно, но включались практически ежесуточно, фиксируя всякого рода мелкую астральную возню, расшифровка которой все же представляла хоть какой-нибудь мало-мальский оперативный интерес. Ну а «СИТ», ради которого была выстроена целая обсерватория, ни разу за четыре года своего нелепого техногенного существования никак себя не проявил. Причину этого многие «стиксовцы» видели в том, что «СИТ» по сути ничем не отличался от обычных телескопов, созданных человеческим техническим гением для изучения обычного звездного неба, где, в крайнем случае, можно было увидеть только НЛО, давно уже причисленные к разряду обывательских штампов, и поэтому он в принципе не мог реагировать на выходцев Того Света, никогда не являвшихся с небес в силу того, что небеса общепризнанно считались вотчиною Господа Бога с самого первого дня «сотворения Мира»…
Другими словами, майор сидел в удобном мягком кресле, приняв максимально расслабленную позу, потягивая настоящий бразильский кофе, разбавленный фирменным французским коньяком в пропорции; один к пяти, и беззаботно смотрел талантливо снятый порнографический фильм какого-то знаменитого итальянского режиссера, не предполагая ничего необычного до самого конца дежурства. Не дожидаясь финальных кадров фильма – вполне прогнозируемого «хэппи-енда» в виде сверхмощного и неудержимого оргазма, майор, даже, кажется, задремал, уронив голову на поверхность стола. И ему, как он честно утверждал в служебном рапорте, успел начать сниться красивый эротический сон, но неправдоподобно пронзительный резкий зуммер тревоги «А» (высшей степени) своевременно напомнил офицеру: кто он и где он, и для какой, собственно, цели здесь находится?!…
Черкасов вскочил на ноги, не веря своим глазам и ушам: в обсерватории почему-то погасло такое понятное и уютное неоновое освещение, и вместо него по лабораторным стенам на сумасшедших скоростях бегали полосы сложных символов, полыхавших холодным бело-синим огнем, ни в коей мере не напоминавшим неоновый свет. По, впервые ожившей, поверхности экрана внешнего обзора «СИТ» -а расходились концентрические кольца цвета расплавленного золота, на обширной панели пульта управления мигали разноцветные огоньки едва ли не сотен различных оттенков. Роскошная световая иллюминация сопровождалась ни на секунду не утихающим зуммером. Впрочем, Черкасов быстро сообразил, что звуковое оформление внезапно разразившегося светового шоу было бы слишком примитивно сравнивать с зуммером – в нем смутно угадывалась какая-то мелодия, безнадежно ни на что не похожая, очень и очень древняя мелодия. У Черкасова неприятно заныли зубы и задрожали подколенные связки, он бросился к телефону аварийной связи, совершенно перестав напоминать кадрового офицера «Стикса-2» с пятилетним служебным стажем за плечами. Но дотянуться до трубки телефона он не успел, так как на несколько секунд потерял сознание, заметив перед наступлением обморока, что бело-синяя световая атмосфера внутри помещения обсерватории, сменилась на глубокие черно-золотые тона, в которых преобладал, все же, блеск червонного золота высочайшей пробы…
Без сознания майор Черкасов пробыл тридцать четыре секунды (офицер определил это по ручному хронометру) и сразу после того, как он открыл глаза, то немедленно вспомнил слова известного шлягера 70-ых: «Не думай о мгновеньях свысока!» – потому что лежал теперь майор не на холодном линолеумном полу обсерватории, а сотрясавшееся от безудержной дрожжи тело его утопало в теплом мягком ворсе настоящего «проперсидского» ковра, покрывавшего мраморный пол древнего храма, окружившего офицера ФСБ таинственной черно-золотистой полумглой, напоенной ароматическими благовониями явно восточного происхождения. В храме этом поклонялись каким-то странным и страшным богам: крылатым быкам и грифонам, вгоняющим человека в невольный трепет невообразимо чудовищными и свирепыми мордами. И кто-то самый главный, вернее, глаз самого главного из всего этого демонического сонмища, смотрел майору Черкасову прямо в душу, просвечивая ее насквозь безжалостным рентгеном.
А еще спустя несколько секунд Черкасов совершенно явственно ощутил себя беспомощно распростертым на верхней, открытой всем ветрам, площадке таинственного храма и видел прямо над собой черно-синее ночное небо, усыпанное мириадами звезд. И это-то, пожалуй, и было самое страшное из всего того, что пережил майор с момента включения в помещении обсерватории зуммера тревоги степени «А». У Черкасова появилась твердая уверенность в том, что он остался совершенно один в живых из всего человечества и, что его сейчас непременно убьют, и смерть неслышно спустится к нему со звезд раскинувшегося над ним ночного неба. Майор не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог разобраться в царившей под черепной коробкой кипящей каше взбесившихся мыслей и четко вспомнить хотя бы одну из инструкций, четко предписывающих и строго регламентирующих правила поведения сотрудника в случае инициации астрально-инфернального телескопа марки «СИТ» в режиме «А». Как баран на бойне, он оказался способен лишь на покорное ожидание собственной неизбежной гибели. А, вскоре, он увидел ее, эту самую, свою гибель и захотел позвать на помощь, но сил хватило лишь на то, чтобы беззвучно открыть рот – одна из звезд созвездия Гончих Псов резко увеличилась в размерах и на гигантской скорости помчалась прямым курсом на обездвиженного майора, постоянно увеличиваясь в размерах и, соответственно, делаясь ярче и ослепительнее.
Ощущения у майора менялись, как узоры в калейдоскопе, и он периодически терял сознание на несколько секунд, и после каждой такой потери обстановка вокруг неузнаваемо менялась. В тот момент, когда звезда, вырвавшаяся из стаи Гончих Псов, по размерам уже не уступала солнцу и невыносимо больно слепила Черкасову глаза, вследствие чего он вынужден был их плотно зажмурить, внезапная вспышка озарения точно подсказала ему, что он лежит на крыше древнешумерского зиккуратта, чья вершина поднялась выше всех других культовых и административных сооружений легендарной столицы, выше даже знаменитых висячих садов Семирамиды, распространявших среди черно-синего панбархата мессопатамской ночи густые цветочные и фруктовые ароматы… Но, проклятье, от ослепительного сияния, струившегося с небес или через небеса, не было спасенья даже за закрытыми веками. Между кожистыми покрывалами век и глазными яблоками разлилось целое море обжигающе холодного голубоватого света, и майор решил, что если он сейчас же не раскроет глаза, то немедленно утонет, захлебнется в его волнах. Хотя, с другой стороны, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что страшная звезда из Гончих Псов нависла непосредственно над ним и, насмелившись поднять веки, майор Черкасов посмотрит в лицо собственной смерти. «Немедленно откройте глаза, майор Черкасов и до конца выполните свой служебный долг!» – прозвучал в майорских ушах строгий повелительный голос, и Черкасов послушно распахнул веки…
…Из черно-синего звездного неба на него смотрел чей-то глаз – непредставимо исполинских размеров, весь, без остатка, пронизанный кровавыми прожилками, пульсирующими словно от огромного внутреннего напряжения и вследствие этого как будто бы готовыми вот-вот лопнуть. Сам глаз наполняла тошнотворная зеленоватая муть, немного напоминавшая застоялую болотную воду, где от постоянных метановых испарений давным-давно сдохли даже дафнии. И сквозь толщу этой мертвенной отвратительной мути пронзительно сверкала огненная точка зрачка-прожектора, с хирургической точностью сканировавшего душу майора Черкасова, беспристрастно высвечивая самые отдаленные и глубоко запрятанные ее тупики и тайники. Черкасов, таким образом, еще при жизни, сумел испытать весь комплекс моральных мук подсудимого на Страшном Суде.
Безусловно, что смотревший сквозь миллионы световых лет космического пространства Глаз принадлежал какому-то кровожадному древнему божеству, но, тем не менее, Черкасову удалось подметить в сложном многосмысловом выражении взгляда этого божества, один чисто человеческий штришок: злобную насмешливость, смешанную с внезапно возникшим чувством необычайно глубокого удовлетворения…
…Затем вдруг Черкасов, которому твердо начало казаться, что, как жемчужина в азотной кислоте, он вот-вот растворится в могучих интеллектуальных флюидах, струившихся из недоброго космического глаза, перед ним, закрыв страшный огненный зрачок, возникла статная стройная фигура необыкновенно красивой полуобнаженной молодой женщины. Несмотря на то, что действие происходило на Древнем Востоке, рядом с Черкасовым стояла ярко выраженная блондинка с характерными польско-прибалтийскими чертами лица. Высокая полная грудь прекрасной незнакомки под лучами огромной круглой луны казалась высеченной из мрамора.
– Вставайте скорее, майор! – нежным грудным голосом произнесла блондинка на чистейшем русском языке и протянула Черкасову руку. – Нам нужно спасаться от Глаза Великого Царя Кингу— иначе он деанимирует нас! Меня зовут – Яна, бежим…
…Они бежали по узким запутанным улочкам древнего Вавилона (но, вполне вероятно, что это мог оказаться и не Вавилон, а – какой-то другой город, гораздо более древний, чем Вавилон), залитым светом огромной оранжевой луны, преследуемые упорным взглядом налитого человеческой кровью нечеловеческого глаза, свободно парившего в волнах жесткого гамма-излучения при температуре – минус двести семьдесят три градуса по шкале Цельсия на высоте нескольких сот километров над поверхностью Земли.
Мимо мелькали, пышно цветущие белым и розовым цветом, абрикосовые и персиковые деревья, огни очагов уличных торговцев кебабом и свежезажаренной рыбой, призывно мерцающие разноцветные огоньки перед гостеприимно распахнутыми дверями многочисленных харчевен и домов терпимости. Черкасову вновь упорно начало казаться, что это, все-таки, был ночной Вавилон – город с полумиллионным населением, умещавшийся на территории всего лишь десяти квадратных километров. Скорее всего, такая уверенность майора объяснялась тем, что он не знал никаких других крупных городов Древнего Востока, кроме легендарного Вавилона.
– Нам срочно необходимо где-то спрятаться! – тревожно воскликнула, по-видимому, совсем не стеснявшаяся своей прекрасной наготы, а, напротив, гордившаяся и, даже, щеголявшая ею, роскошная блондинка Яна и втолкнула падавшего от усталости майора в ярко освещенный квадрат широко распахнутой двери, кстати, подвернувшейся корчмы. Перед тем, как переступить порог корчмы, Черкасов бросил еще один затравленный взгляд на ночное небо, моля Бога, чтобы кроме луны там уже больше бы ничего не отсвечивало.
И, видимо, Бог (в данном конкретном случае – Верховный Бог Мардук) услышал молитвы майора – набухшие кровью многочисленные прожилки внутри глаза все разом лопнули, залив огонь прожектора-зрачка, неугасимо полыхавшего холодным злобным любопытством и в следующую секунду, погасший глаз взорвался султанами ослепительного семицветного пламени. Образовавшееся на его месте радужное облако неудержимо принялось расти в размерах, интенсивностью своего сияния начав затмевать даже свет луны. Затем раздался звук, более всего напомнивший Черкасову лопанье воздушного шарика и звездное древнее мессопатамское небо в одно мгновенье освободилось от какого-либо инородного присутствия.
Пронесся порыв освежающего сознание прохладного ветра, безвозвратно унесшего в далекое прошлое дразнившие аппетит офицера ФСБ ароматы древнешумерской кухни, сладкие запахи цветущих миндальных и персиковых деревьев, и майор Черкасов открыл глаза, увидев себя навзничь лежавшим на холодном линолеумном полу хорошо знакомой обсерватории – сеанс визуального контакта с заглянувшим в объектив «СИТ-а» «неведомым могучим чудовищем из далекого астрала» благополучно завершился.
Майор Черкасов остался жив, хотя и ураганный приступ истерического нейродермита всего за несколько часов перекрасил густое каре его волос цвета воронового крыла на абсолютную седину…».
Сергей Семенович наконец-то закончил удивительный и жуткий рассказ, бессильно откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза веками, чтобы, возможно, не видеть опостылевшего цветного слайда на стене. Стрельцов и Червленный молчали, продолжая пялиться на экран, загипнотизированные взглядом так называемого «Глаза Великого Царя Кингу».
Генерал открыл глаза и, не нарушая молчания, щелкнул тумблером на пульте управления проекционного экрана и вместо «Глаза Великого Царя Кингу» появилось изображение мощной вспышки северного сияния, имевшую сферическую форму.
Генерал пояснил:
– Это тот же глаз, но снятый большинством крупнейших обсерваторий Земли, посредством своих главных стационарных телескопов, не обладающих инфернальными разрешающими способностями.
– А при чем тут Вавилон, зиккурат, голая красивая блондинка и прочая древне-восточная белиберда? – спросил полковник Стрельцов.
– Я думаю, что со временем сумею разгадать этот ребус, да и вам, товарищи офицеры, я задаю ту же самую задачу. Но, предварительно, могу сказать совершенно определенно следующее: потенциальные мощности «СИТ-а» не умещались до сих пор в ограниченные рамки человеческого представления о возможностях астрально-проникающей техники, и майор Черкасов именно по этой причине полностью потерял возможность контролировать свои действия, отправившись в путешествие по времени и пространству вместе со специальной программой «СИТА-а», заработавшей с того момента, как на орбите планеты Земля появился неопознанный летающий объект, условно называемый «Глаз Великого Царя Кингу»».
Что-то некогда произошло в древнем Вавилоне или, что гораздо хуже – на территории, где когда-то стоял древний Вавилон – какое-то неприятное, из ряда вон выходящее, событие породило к жизни этот, скажем так, никому ненужный визуальный эффект на земной орбите.
Кстати то, что случилось с Черкасовым, во всех подробностях записали звуковые сенсоры телескопа. Сам Черкасов пока все еще находится в реанимации – его состояние оценивается, как стабильное, но тяжелое. А голос этой Яны действительно звучит очень нежно, бархатно и мелодично – красивейший, страшно возбуждающий голос.
Яна – самая большая и самая красивая загадка из всего того, что записали звуковые сенсоры. Мне кажется, что в этой девушке заключается ключ к разгадке в заданной головоломке. Эту девушку нужно постараться найти – она не из Древнего Вавилона, она – из современной России… Безусловно, что головоломка заключается не в одной лишь полумифической-полуреальной Яне, но и в каких-то других компонентах, о глубинной сути которых я пока могу лишь только догадываться … – генерал замолчал и внимательным долгим взглядом посмотрел на потрясающий по красоте снимок, сделанный астральным телескопом и продолжающий сильно пугать начальника «Стикса-2» с поверхности демонстрационного экрана.
– Вы даже не представляете, чего бы я только не отдал, лишь бы не увидеть в нашем ночном российском небе воочию этот самый Глаз!.. – сказал Сергей Семенович после продолжительно выдержанной паузы, и у, внимательно слушавших его и, не менее внимательно, наблюдавших за ним, Стрельцова и Червленного сложилось твердое убеждение, что генерал сознательно утаил какую-то очень важную часть информации, которой располагал на данную минуту. И, самое плохое заключалось в том, что они не ошиблись в своем предположении – генерал Панцырев обладал очень опасной, но досконально непроверенной информацией об этом неприятном Глазе, недавно возникшем в ночных небесах…
Дело заключалось в том, что среди массы расшифрованных воззваний далекого неведомого Духа несколько раз повторялось загадочное предупреждение: «Бойтесь мужа Тиамат, злого Бога Кингу – он скоро вернется на Землю, чтобы вернуть свою кровь!». Генерал-лейтенант Панцырев был профессионалом высочайшего класса и сразу после расшифровки загадочного предупреждения, посланного далеким неведомым Духом, достаточно быстро выяснил: Кто или Что скрывалось под именами Кингу и Тиамат?! Сергей Семенович оперативно «выудил» всю, имевшуюся в анналах мировой мифологической фольклористики, информацию, касавшуюся древнешумерской религии и демонологии, и задолго до, вышеописанного совещания, экстренно собранного у него на квартире, точно знал содержание чересчур натуралистичной и кровавой, мягко говоря, древнешумерской версии о «сотворении Мира», в которой Богиня Океана, Исполинская Дракониха по имени Тиамат, и ее любимый муж, Тритон-Великан (а может и не Тритон, а кое-что гораздо похуже и намного древнее) Кингу были представлены крайне непривлекательными персонажами, в которых нельзя было разглядеть ни одной положительной черты. Эти Тиамат и Кингу являлись главными врагами молодого Бога-Созидателя Мардука и, вынашиваемой этим юным прогрессивным Богом генеральной идее о «сотворении Мира Людей».
Тиамат собрала «под свои знамена» всех древних чудовищ Океана и выступила против Армии Молодых Богов, возглавляемой Мардуком. В решительной битве легионы океанических чудовищ были разбиты, а сама Тиамат уничтожена с тем, чтобы уже никогда не возвращаться в новый Мир Людей и Молодых Богов. По распоряжению Мардука в живых был оставлен исполинский Дракон Кингу, муж Тиамат Дракона заковали прочными стальными цепями и посадили в глубокое подземелье. Но, вскоре уяснив себе потенциальную опасность плененного Дракона, Мардук решил убить его и, после принятия решения, не став мешкать, отрубил Кингу голову. Из обезглавленной исполинской туши поверженного Дракона Кингу вылился целый океан крови и эту «кровь Дракона» Бог Мардук своею божественною волей превратил в человечество «черноголовых», создав таинственный народ «Шумеров»…
…Ну а дальше, ум Сергея Семеновича, когда он особенно напряженно начинал размышлять над, заданной ему загадкой «из Большого Астрала», как бы «заходил за разум», подергиваясь непроницаемой пеленой багрового тумана полного непонимания сути жутких мифических событий, разразившихся более пяти тысяч лет назад в междуречье Тигра и Евфрата. Но Сергей Семенович твердо верил в то, что «багровый туман» непонимания обязательно рассеется, если «не сдаваться» и «не складывать руки» ни на секунду, как того требовал «кодекс чести» офицера «Стикса-2», с некоторых пор сделавшегося полноправным элитным подразделением Боевой Небесной Когорты…

Глава первая
Бригада студентов-практикантов исторического факультета Рабаульского Государственного Университета уже пятый день подряд с фанатичным упорством, при помощи туповатых штыковых лопат, вгрызалась в могильный курган эпохи бронзового века, насыпанный на высоком берегу одной из крупнейших водных артерий Евразии примерно три тысячи лет назад.
В безоблачной голубизне июльского неба немилосердно палило жаркое солнце, выгоняя из работающих на износ студентов литры пота. При полном безветрии, высоко поднимаемая лопатами древняя холодная пыль, к концу рабочего дня покрывала полуобнаженные юные тела студентов толстым слоем грязи, и они начинали немного напоминать симпатичных чертей и чертовок. Другими словами, в описываемый нами день работать было тяжело и неприятно из-за невыносимого палящего зноя и постоянно испытываемой студентами сильной жажды. По недосмотру ли завхоза экспедиции или по причине поломки экспедиционного автомобиля где-нибудь на какой-нибудь глухой проселочной дороге, питьевую воду на курган номер четыре в этот день до сих пор не привезли. Время приближалось к обеду и производительность труда студентов-практикантов, равно, как и их настроение, заметно упали.
Два волонтера-добровольца, приписанные к четвертой бригаде практикантов-археологов: известный рабаульский скульптор-анималист Юрий Хаймангулов и студент четвертого курса философского факультета Рабаульского Университета, Вячеслав Богатуров, в силу своего волонтерского статуса не стесненные жесткими рамками практикантской дисциплины, бросили лопаты на бруствер, и отошли посидеть отдохнуть в блеклой тени чахлого куста дикого шиповника, одиноко росшего неподалеку от раскапываемого кургана.
Полноватый, розовощекий, принадлежавший к числу тех счастливых человеческих типов, про которых принято говорить: «кровь с молоком», и, к тому же кудрявый, как «купидон», скульптор Хаймангулов, с видимым наслаждением повалился на полу-выгоревшую траву под шиповниковым кустом, широко раскинув в стороны руки:
– О-о-й, не могу-у!!! – с нескрываемым негодованием, но, правда, и облегчением, тоже, выдохнул он. – Время двенадцать уже скоро, а Васильич, мудила, обещал в десять квас привезти – до сих пор везет! Пить хочу – помираю!
Худощавый и, потому более выносливый и сдержанный, Богатуров, жующий сухую былинку, лишь невнятно хмыкнул и неопределенно усмехнулся эмоциональным причитаниям Хаймангулова.
А Юра поднял кудрявую голову и, с каким-то непонятным остервенением в глазах посмотрев на возившихся среди земляных куч развороченного кургана студентов, вдруг с неожиданной желчью в голосе заявил:
– Ничего святого, если разобраться, нет в наших, бл… ь, археологах! Лежали себе и лежали люди, нет, надо их было трогать! И как Блюмакин ничего не боится – ведь «воздастся» же ему потом, так «воздастся», что, как говорится: «мама не горюй»! – имея ввиду заведующего кафедрой археологии, доктора исторических наук Игоря Сергеевича Блюмакина, как бы между прочим, возмутился Хаймангулов и совершенно неожиданно, и совсем некстати добавил: – Если Васильич до обеда квас не привезет, вечерним автобусом уеду в Рабаул!
Слава Богатуров не выдержал и, вынув былинку изо рта, весело расхохотался.
– А ничего смешного, Слава не вижу, ничего смешного! – сварливо заметил Юра. – В прошлом году, когда с Рябцевым сюда ездили, хоть про него и говорят, что он в «дурдоме» лежал, но таких «провалов» с водой, со жратвой, с организацией выезда мыться на реку, как сейчас, не было! А я здесь жарюсь вторую неделю и ни х…я, заметь, еще путного не выкопали – зачем из мастерской сорвался?! Сам не знаю!!!
– Да я, наверное, тоже! – перестал смеяться помрачневший Богатуров. – Пару-тройку деньков еще пороюсь здесь с остальными и к матери, наверное, съезжу – по хозяйству помочь надо. Вчера письмо получил – жалуется на жизнь: «непруха» какая-то поперла в нашей деревне!…
– У кого сейчас «пруха»?! – согласился с приятелем Юра, но, однако, сразу уточнил: – А в деканате как отчитываться будешь – на «курсовую» -то набрал материалу?
– А-а-а! – Слава неопределенно махнул рукой. – Набрал – не набрал, отметился на раскопках и ладно! Сам-то подумай: что человек, пишущий курсовую работу по философии, может выкопать из могильного кургана бронзового века???
– А зачем тогда сюда поехал?
– А, чтобы на «философскую практику» не ехать – уж лучше – на «археологичку»! Вот я и сочинил еще в мае заявление в деканат – Бобров подписал и «дело в шляпе»: в горы Средней Азии и в таежные районы Дальнего Востока на поиски современных отшельников я не поехал, как это было вынуждено сделать подавляющее большинство моих однокурсников.
– А тема курсовой-то как звучит, интересно?! – озадаченно спросил Юра.
– «Некоторые аспекты актуальных проблем философии сквозь призму материальных достижений человечества в эпоху бронзового века»!
– Мудрено! – с уважением присвистнул Юра.
– Да это мы сами с Бобровым придумали специально, чтобы я летом к матери смог съездить!
– Понятно! – индифферентно произнес Хаймангулов, резко потеряв интерес к разговору, опять приподняв голову и напряженно вглядываясь в раскаленное дрожащее марево воздуха степных далей: – Нет, нету Васильича, нету и не будет, наверное! Двигатель у него, вероятно, где-то «стуканул» наглухо, вот и стоит где-нибудь сейчас в степи, бедолага!..
– А я сегодня вечером «нажрусь»! – вдруг с вожделением сказал Слава и окончательно выплюнул надоевшую былинку.
– В честь чего?
– У Задиры – День Рождения сегодня, обещал пару пузырей из города привезти. Ты придешь?!
– Нет, спасибо, Славян! – усмехнулся скульптор. – Я свою «цистерну» выпил уже! Полтора года назад выпил! Да и тебе советую, пока не поздно, «завязывать»! Я вот полтора года не пью – жизнь совсем другие и вкус, и цвет приобрела, даже дышаться как-то, иначе стало – легче, праздничнее, Славка! Сейчас ты, молодой, понятное дело, не обратишь на мои слова внимания, а когда-нибудь наступит такой момент – вспомнишь меня, слова мои вспомнишь!
– Смотри ка, Юрка – кто-то, по моему, едет! – приподнялся на локтях Богатуров, кивая головой на дальний, скрывавший деревню, пригорок, откуда спускалась ведущая к лагерю археологов грунтовая дорога, на которой появилось облачко пыли и блеснуло ветровое стекло спускавшегося с пригорка автомобиля.
– Неужели – Васильич?! – страшно оживился Юра и резво вскочил на ноги, с надеждой глядя на быстро приближавшуюся машину.
Побросали лопаты и студенты-практиканты: пять фанатично увлеченных археологией юношей и шесть невысоких девушек различной степени интеллекта и привлекательности.
– Ну, наконец-то!!! – обрадованно воскликнул бригадир – историк-пятикурсник Валера Музюкин, которому Блюмакин после окончания истфака обещал место ассистента на своей кафедре. – Квас Васильич везет!
Это и вправду оказалась экспедиционная машина – «ГАЗ-69» с кузовом, крытым брезентом. Пятидесятилетний завхоз экспедиции, которого все без исключения звали «Васильичем», на что он охотно откликался, действительно, к радости умиравшего от жажды Хаймангулова, привез две пятидесятилитровые алюминиевые фляги с холодным квасом. Вместе с Васильичем приехал и одногруппник Славы Богатурова Олег Задира, тоже собиравший на этих раскопках материал для своей курсовой.
Пока возле фляги с долгожданным квасом выстроилась очередь жаждущих, Задира отозвал Славу в сторонку:
– Слушай, Славка! – начал он негромким доверительным голосом. – Меня Бобров очень сильно просил, чтобы ты, как можно скорее приехал! Если сможешь, то, желательно, прямо завтра!
– А что случилось – не сказал?! – Богатуров почему-то и отчего-то несколько встревожился.
– Что случилось? – задумчиво переспросил Задира, сосредоточенно нахмурив брови. – Точно не знаю, но ты ему очень зачем-то понадобился! «Сам не свой» он, как будто был, когда просил меня передать тебе его просьбу…
– Странно это все как-то звучит! – так же задумчиво произнес Слава и даже недоуменно пожал плечами: – Ладно – приеду, здесь, в общем-то, все равно делать нечего. Разве что водки с тобой за День Рождения выпить! Ты, кстати, привез?!
– Привез, привез! – успокоил его Задира и оба приятеля, весело рассмеявшись, заговорщически перемигнулись и звонко ударили друг друга в воздухе ладонью о ладонь.
Возле машины, там, где образовалась небольшая очередь за квасом, раздался дикий протяжный вопль Хаймангулова. И Богатуров, и Задира – оба, едва не подпрыгнули от неожиданности и, повернувшись к грузовику, увидели блаженно и недоверчиво, подозрительно широко, улыбавшегося Юру с наполовину опустевшим ковшиком в правой руке.
– … Етит твою мать, Васильич!!! – продолжал восторженно и, Слава мог бы поклясться, если бы не недавно происшедший между ними разговор на антиалкогольную тему, что – нетрезво, реветь Хаймангулов: – Ну удружил, ну удружил!!! – и теперь уже точно – пьяно захохотав, Юра поднял ковшик, запрокинул голову и большими булькающими глотками допил его вторую половину.
Отдав ковшик понимающе улыбавшемуся бригадиру Музюкину со словами:
– Валерка – много этого «кваса» не пей, а особенно бригаде не давай! – развеселившийся Юра нетвердой походкой пошагал к недоуменно смотревшим на него студентам-философам.
– Брага это, Славка, брага, а не квас сроду! И-э-э-х-х, раскодировали, сволочи!!! – Юра бешено захохотал, согнувшись пополам, не в силах справиться с приступом бессмысленного пьяного веселья.
– Юра-а – да как же так ты неосторожно-то!.. – полный неподдельного сочувствия голос Богатурова прозвучал резким диссонансом на фоне поднявшегося всеобщего смеха.
Не смеялся еще один только Васильич, озадаченно чесавший лысоватое темя и в тупом недоумении глядевший на злополучную флягу. А Слава не понял – почему так огорчился за Хаймангулова, и, даже, не просто огорчился, а – испугался, как будто на его глазах только что произошла какая-то непоправимая беда. И, в отличии от остальных археологов-практикантов он не притронулся, то ли – к квасу, то ли – к браге, и вторая половина дня прошла для него под сильным негативным впечатлением непоправимости неприятности, происшедшей с незадачливым старым другом-скульптором. Возможно, что сюда еще примешалось легкое, не совсем объяснимое, беспокойство, напрямую связанное с неожиданной просьбой его научного руководителя, заведующего кафедрой «Неординарной философии», кандидата философских наук Владимира Николаевича Боброва.
Вечером, правда, Слава выпил «от души» водки под маринованные грибочки и копченую колбаску, вместе с водкой привезенные Олегом.
Палаточный лагерь практикантов был разбит в тенистом березовом колке, незаметно спускавшемся по пологому склону к глубокому извилистому оврагу, сырое дно которого поросло непроходимыми зарослями различных видов мелких кустарников и, в свою очередь не менее незаметно, чем березовый колок, полого спускалось к берегу великой евразийской реки, через несколько тысяч километров от этого места впадавшей в Северный Ледовитый Океан. Большая полосатая палатка волонтеров, грубого, но надежного отечественного производства предусмотрительно была установлена Хаймангуловым и двумя студентами-философами возле самого края лагеря, дабы звуки теоретически очень даже возможных «взрослых» пьянок не тревожили ночной сон несовершеннолетних археологов-практикантов. Вот пьянка и состоялась, причем именинник пригласил отпраздновать знаменательную дату трех наиболее «продвинутых» практиканток из числа студенток-очниц.
Вечер получился замечательным и добавить тут, просто, было нечего. Посреди палатки приглашенные девчонки расстелили более или менее чистую клеенчатую скатерку, аккуратно разложили по тарелкам имевшуюся в наличии закуску, в высоком пластмассовом стаканчике точно посреди клеенки установили новую парафиновую свечу – то есть, как могли, создали некое подобие домашнего уюта. Поначалу немного мешали комары, но после двух-трех стопок водки, на них перестали обращать внимание.
Алкогольная эйфория идеально совместившаяся с неверным светом периодически мигавшей свечи превратила банальные внутренности брезентовой палатки в древний языческий храм, чей таинственный мрак слабо разгонялся огнями масляных светильников и их неверные оранжевые блики придавали обыкновенным подвыпившим студенткам истфака некоторое сходство с жрицами этого самого храма – храма древнегреческой богини любви и красоты Афродиты, как начал надеяться любивший творчески и образно мыслить захмелевший Богатуров.
Через какое-то время ему начало серьезно казаться, что он пламенно влюбился в высокую полноватую Люсю, с самого начала посиделок почему-то явно удивленно таращившую на него, слегка выпученные от природы, как будто вечно изумленные красоте и загадочности земного мира, большие воловьи глаза, на блестящей поверхности которых пламя свечи отражалось двумя дрожащими золотистыми точками. Славе льстило внимание Люси, а глаза ее казались ему очень красивыми. Он говорил ей какие-то комплименты – длинные и не совсем понятные из-за характерного философского уклона, периодически нащупывал в полумраке ее теплую кисть, обтянутую нежной девичьей кожей, сначала настороженно напрягавшуюся, а затем безвольно обмякавшую при его прикосновении. Вскоре она как-то незаметно оказалась совсем рядом с ним, и он никого уже не стесняясь, нежно и крепко обнимал захмелевшую Люсю за полные теплые плечи, иногда спорадически тесно прижимая ее к себе и в такие моменты она тихо бессмысленно смеялась, ничуть не противясь его кратковременным неуклюжим объятиям.
Беспрестанно пьяно хохотал и «буровил» всякую «ахинею» Юра Хаймангулов. Что-то «особенное» все пытался объяснить Славе опьяневший сильнее остальных сам именинник, Задира, несколько раз, бессвязно, безнадежно путано и, вне всякой логики, без конца упоминая фамилию заведующего кафедры «русского языка и литературы» университета, Морозова.
Потом Славе сделалось плохо, как-то, не помня – как, они вместе с Люсей очутились под кронами берез, ласкаемые объятиями теплой, словно парное молоко, июльской ночи. Они долго и жадно целовались, причем Слава постоянно клятвенно обещал ей, что не бросит ее ни при каких обстоятельствах и не «соблазнят его никакие красавицы!», и «пусть все в лагере говорят, что глаза у Люськи, как у коровы, для меня твои глаза – глаза богини красоты!», но, кажется, после этих «дыбильных пьяных» Славиных слов, Люся обиделась, вырвалась из его насильственных пьяных объятий и убежала спать в свою палатку. Слава зло сплюнул ей вслед и почти сразу уснул-«вырубился» здесь же под березами, благо, что ночь, как уже указывалось выше, выдалась теплее парного молока. Перед тем, как «отключиться», Славе бросилась в глаза крохотная золотая точка, стремительно летевшая среди многочисленных звезд по земной орбите. «Оса!», – смутно подумалось Славе, и он уснул крепким пьяным сном, совершенно бескорыстно предоставив всю свою кровь в распоряжение полчищ прожорливых июльских комаров.
И снился ему до самого раннего июльского рассвета, пока он не проснулся от холода выступившей обильной росы, удивительный сон…
«… Словно бы девушка неземной красоты манила его пальчиком за собой в густую светло-зеленую чащу сказочного леса, навстречу настоящим волшебным тайнам и чудесам, поджидавшим их там на каждом шагу. Углубившись в сказочный лес, они встретили зеленоволосую русалку, лежавшую на толстой ветви древнего дуба, и с этой русалкой Славина красавица приветливо поздоровалась, как с родной сестрой, а русалка так же приветливо ответила ей, и еще задорно крикнула: „Где ты взяла такого симпатичного мальчика?!“, на что властительница прекрасного Славиного сна ответила смеясь: „Места знать надо!“. И симпатичная русалка кокетливо подмигнула Славе обоими огромными серо-зелеными глазами, и, откинув, закрывавшие верхнюю часть ее туловища роскошные ярко-зеленые волосы, показала Славе свои высокие упругие девичьи груди с большими розовыми сосками, и у Славы во сне „захватило дух от восторга“. Но сразу он услышал, напоминавший тонкий хрустальный звон, голосок: „Э-э-й! Не увлекайся, дружок – а не-то я буду ревновать!“, и ему немедленно сделалось стыдно за себя и в следующий миг он твердо знал уже, что не может быть ничего прекраснее густых золотых кудрей, миндалевидных сапфировых глаз и аккуратных рубиновых губок на нежном и свежем, как взбитые сливки лице его проводницы по Лесу Сказок. „Скоро наступит ночь, и до ее наступления нам нужно обязательно успеть попасть в мой домик!“ – тревожным голосом сообщила новая Славина знакомая, и они вновь быстро побежали сквозь чащу, и Слава испытывал вполне реальный страх не успеть до наступления ночи добраться до спасительного домика, где жила его красавица…»

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksey-reznik-23099350/steklyannaya-lubov-kniga-pervaya-55732533/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.