Главная страница | Триллеры | День города

День города
Илья Борисович Пряхин
Вадим – бывший военный и бывший бизнесмен, – пережив тяжелую контузию, потерю бизнеса, развал семьи и предательство друзей, возвращается на свою малую родину – тихий, провинциальный городок Шмаров, затерянный на просторах сибирской тайги, чтобы тихо зализывать нанесенные судьбой раны, ни на что больше не претендуя и ни к чему не стремясь.
Но безобидный и мало кому известный Шмаров, неожиданно для всех, становится центром пересечения интересов людей, считающих себя хозяевами города. В Шмаров приходит беда, и Вадиму, случайно оказавшемуся в эпицентре катастрофы, придется решить самый важный в своей жизни вопрос: кто он? Тихо спивающийся неудачник или человек, способный взять ответственность за себя и за других людей?
В книге присутствует нецензурная брань!

Илья Пряхин
День города

Пролог
То лето выдалось на редкость спокойным: нигде не падали самолеты, не вспыхивали вооруженные конфликты, не зарождались эпидемии, не просматривалось признаков хотя бы легкого финансового кризиса. Возможно, поэтому апокалипсис местного масштаба, случившийся в маленьком сибирском Шмарове во время празднования дня города, поначалу вызвал столь бурный интерес у всех российских СМИ. Самые первые сообщения, как всегда в таких случаях, непроверенные, эмоциональные и просто лживые, содержали столь шокирующую информацию, что тихому, провинциальному Шмарову пришлось пережить наплыв шумной орды не только московских, но и иностранных журналистов. Когда же выяснилось, что количество жертв в первых информационных выпусках было преувеличено по меньшей мере в десять раз, интерес западной прессы заметно ослаб, однако российские журналисты, нутром чуя, что начавшееся расследование обещает преподнести множество сенсационных сюрпризов, продолжали смаковать подробности трагедии.
Профессиональные революционеры, давно не получавшие серьезного повода для своих выступлений, мгновенно возбудились и пришли в необычайное оживление. Не дожидаясь никакой официальной информации, они спешно мобилизовали свою крикливую паству и вывели ее на улицы под лозунгом «Власть уничтожает малые города». Но, то ли по причине жаркой погоды, то ли по недостатку финансирования, то ли из-за отсутствия самой активной части протестующих, разъехавшихся из Москвы на летние каникулы, акция вышла немногочисленной, и после нескольких, довольно вялых, стычек с полицией, заглохла сама собой.
Между тем, чутье не подвело журналистов, решивших работать в Шмарове до тех пор, пока окончательно не прояснится вся картина случившегося. В ходе следствия, одно за другим стали выявляться обстоятельства и события, никак не связанные между собой изначально, но удивительным образом наложившиеся друг на друга в день праздника. Сразу же возник острый дефицит информации – следственные органы делились новостями неохотно, каждый представитель местных властей был занят переваливанием вины на коллег, а те несколько человек, кому действительно было что рассказать, оказались на удивление неразговорчивыми, – и это оставляло широкий простор для вольных домыслов и конспиралогических версий.
Молодой корреспондент мелкой областной газетки, прибывший в Шмаров для освещения праздничных мероприятий и волей судьбы оказавшийся в самом эпицентре трагических событий, уже на следующий день выдал убойный материал, мгновенно растиражированный центральными изданиями и долго остававшийся главным источником информации о Шмаровских событиях. Вопреки всеобщим ожиданиям и самой логике профессии, парень не горел желанием общаться с коллегами, и лишь после долгих раздумий согласился на единственное большое интервью федеральному каналу. Но и после часового ток-шоу, несмотря на все усилия ведущего, у зрителей осталось ощущение недосказанности: провинциальный журналист явно говорил меньше, чем знал, парируя наводящие вопросы неизменным «да я в статье своей все написал, как было». Ведущий, двадцать лет назад прибывший в столицу в общем вагоне поезда Тамбов-Москва и пешком явившийся в Останкино, чтобы начать долгий путь к славе и богатству, не поверил своим ушам, когда гость его шоу, ставший знаменитостью всего несколько дней назад, заявил, что передумал делать карьеру в журналистике и уже отклонил несколько предложений о работе в штате ведущих федеральных СМИ. Доходчиво объяснить свое решение он не смог или не захотел, невнятно пробормотав что-то о «смене приоритетов, возникшей необходимости выстраивать семейную жизнь, желании заняться литературным трудом и поиске других источников заработка». На прямой вопрос ведущего, не связана ли эта смена приоритетов со Шмаровскими событиями, бывший журналист, после явно затянувшейся паузы, выдал туманную сентенцию, только усилившую общую интригу: «Я знаю нескольких человек, которые всегда будут вспоминать Шмаровскую трагедию с благодарностью, потому что она сделала с их жизнью то, чего у них самих никак не получалось. Возможно, это звучит цинично, но так бывает».
Город Шмаров похоронил своих погибших, СМИ постепенно вернулись к рутинным будням бесконечной информационной войны, руководители следственных органов получили благодарности и повышения за выявление длинной цепочки приведших к трагедии обстоятельств, кто-то громко пропиарился, кто-то лишился должности, кто-то попал за решетку. А кто-то, словно очнувшись от долгого летаргического сна, нашел в себе силы начать заново строить свою жизнь.

Глава первая

1.
Он проснулся за минуту до сигнала будильника, и первая же мысль, проворно просочившаяся в еще заторможенное сном сознание, оказалась приятной: сегодня, впервые за бесчисленное количество ночей ему не снились родные. Кристина не появлялась ни в одном из своих излюбленных образов – ни шкодливо смеющаяся, с блудливо торчащей сквозь разорванный сарафан грудью, ни отчаянно ревущая с протянутыми в немой мольбе руками; не было расширенных от бешенства глаз Надежды, не звучало ее змеино шипящее «ненавижу тебя!». Так же не изволил явиться частый в последнее время гость – упитанно-холеный Сектант с тонкой ухмылкой садиста, с затуманенными похотью глазами и с лживым сочувствием, за которым проступало брезгливое презрение.
Некоторое время он лежал неподвижно, глядя в потолок на длинную, причудливо изогнутую и изученную до миллиметра трещину в штукатурке. Он думал о том, означает ли сегодняшняя относительно спокойная ночь начало избавления от тяжелых психоделических сновидений, наполненных раскаянья за надуманные грехи и бессильной яростью, вызванной недосягаемостью врагов и невозможностью оправдаться перед родными. Вместе с тем он не забывал привычно прислушиваться к организму, пытаясь предсказать степень тяжести предстоящих утренних часов с учетом выпитого накануне.
Древний будильник на прикроватной тумбочке, словно собирая последние силы для исполнения осточертевшего ритуала, издал короткое натужное хрипение, пару глухих щелчков, чем-то тихо скрипнул и разразился, наконец, оглушительной механической трелью. Не поворачивая головы, Демидов протянул руку и хлопнул ладонью по большой красной кнопке. Он сознательно не менял этот древний раритет на современные электронные пищалки, потому что только такой бодрящий звон мгновенно разгонял ленивую утреннюю дрему независимо от степени похмелья и тяжести ночных сновидений.
Он сел на кровати, пошарив ногами по холодному полу, нащупал шлепанцы, встал, на секунду оперевшись рукой о стену, медленной шаркающей походкой вышел из крохотной спальни, пересек гостиную, почти половину которой занимала большая русская печь, прошел на веранду-кухню, нажал кнопку электрического чайника и открыл холодильник. Бутылка пива оказалась там, где ей и положено было встречать хозяина – в нише на дверце. Демидов накинул рубашку, предварительно проверив наличие в нагрудном кармане сигарет, сковырнул с бутылки пробку и, распахнув дверь, вышел на залитый робким утренним светом двор.
Длинный семиквартирный дом, сложенный из толстых рассохшихся бревен, окнами тыльной стороны смотрел на покрытую редкими островками асфальта проезжую часть улицы Красноармейской, парадная же сторона выходила на замкнутый и довольно обширный двор. Короткие грядки принадлежащих жильцам миниогородов, ровный строй сараев и дровников, выкрашенная в зеленый цвет будка общего туалета в дальнем углу, веревки с бельем, натянутые прямо над тянущейся вдоль дома гравийной дорожкой – все это было обнесено старым, но еще довольно крепким забором.
Год назад, въезжая в оставшуюся после матери квартиру, Демидов сразу оценил глухую замкнутость немноголюдного двора, тишину, опускающуюся на город ранним вечером, дремотно-размеренный образ жизни немногочисленных соседей и первым делом соорудил себе во дворе персональное «место неторопливых раздумий и блаженного забвенья». К двум круглым чурбакам он прибил широкую струганую доску, третий чурбак, врытый в землю рядом с этой импровизированной скамейкой, выполнял функцию хоть и низкого, но ровного стола, на котором, в зависимости от настроя располагалась либо бутылка водки с неизменной банкой соленых огурцов, либо пара полуторалитровых пивных «сисек». На своем посту, особенно летом, Демидов проводил наверно больше времени, чем дома. Собутыльников он не любил и не нуждался в них, но в этом вопросе ему повезло – мужское население дома было представлено лишь тремя персонажами: дряхлым, почти не вылезающим из квартиры дедом Митей, пятидесятилетним «наглухо зашитым» Степанычем, и Юркой, недавно вернувшимся из армии и работавшим охранником в тюрьме. Пару раз Юрка делал попытки разбавить одиночество молчаливого соседа и «потрещать за жизнь», но быстро понял, что даже собственная вынесенная из дома выпивка не делает его желанным собеседником и не помогает разговорить этого всегда мрачного, непонятно откуда взявшегося мужика.
Демидов вышел во двор, слегка поежился от утренней прохлады, бережно установил на чурбак открытую бутылку пива, присел и достал из кармана сигареты. Первый глоток и первая затяжка – два самых блаженных действия, составляющих давно привычный ритуал начала нового дня. В полшестого утра над городом висела тишина, лишь изредка разрываемая хриплыми криками ранних петухов. Он успел сделать лишь два медленных глотка и выкурить сигарету на треть, когда тишину нарушил возникший издалека, но неумолимо приближающийся шум автомобильного мотора. Судя по звуку, машина двигалась медленно, безуспешно пытаясь объехать многочисленные ямы. Вскоре стали различимы стуки раздолбанной подвески и периодические удары о землю болтающегося глушителя. «Блядовозка тащится, – лениво подумал Демидов, – небось, Настьку со смены везет».
Невидимая со двора машина остановилась с противоположной стороны дома. «Все, Гарик, до среды отдыхаю. Позвоню, когда забрать». Из глубины салона о чем-то весело спросили. «Не твое дело». Звук захлопываемой дверцы, короткий скрип калитки, хруст гравийной дорожки под неуклюжими из-за тонких каблуков шагами.
– Ха, знакомая картина: «Те же и пиво».
Из-за угла дома появилась невысокая темноволосая девушка в кожаной юбочке-шортиках, полупрозрачной блузке и накинутом на плечи по причине утренней прохлады коротком приталенным пиджачке.
– Рабочий класс готовится к новым трудовым подвигам?
Она подошла к Демидову, насмешливым взглядом окинула привычный натюрморт на чурбаке – бутылку пива и пачку сигарет.
– Здорово, Сергеич. Ну-ка, подвинься.
– Здорово, Насть, – он послушно подвинулся, освобождая ей место рядом с собой. – А ты свои подвиги на сегодня, похоже, закончила. И как успехи?
– Да какое там…, – она досадливо поморщилась. – На трассе опять ремонт замутили. Прикинь, от самой Захаровки – а это километров семьдесят – одну полосу перекрыли. Там теперь даже по ночам стоят все. Ну, и, понятное дело, водилы как попарятся часа три-четыре, поматерятся, только свободу почуют – и давай топить, время наверстывать. В «Пит-стопе» сейчас даже пожрать мало кто останавливается. Правда, обещают к празднику закончить канитель, врут, наверно. Дашь хлебнуть? – спросила она полуутвердительным тоном, не дожидаясь ответа, по-хозяйски взяла бутылку и жадно присосалась к горлышку.
– Задолбалась чего-то на этой неделе. До среды отгулы взяла. Отосплюсь пока, а в субботу, на дне города, хочу оторваться по полной.
Она поставила на чурбак почти опустевшую бутылку, достала из маленькой потертой сумочки пачку сигарет.
– Слушай, Сергеич, а давай в субботу вместе зажжём? – она заливисто рассмеялась – такой удачной ей показалась идея. – А чего? Мужичок ты, конечно, потасканный изрядно, но вот сдается мне почему-то, что при грамотном подходе ты еще вполне можешь кое на что сгодиться.
– Ты что ли подход искать собралась? – усмехнулся Демидов. – Ну-ну. А еще чего тебе сдается?
– Еще? – Настя комично нахмурила брови, изображая глубокое раздумье – было видно, что, несмотря на раннее сонное утро, она пребывает в игривом настроении. – Сдается мне, что пойдешь ты сейчас в гараж свой гайки крутить, на дядю Орловского за копейки горбатиться, но фуфло это только для отвода глаз. Бабы говорят – и я им верю почему-то, – что деньги у тебя имеются и не малые, что в дыре нашей прячешься ты от кого-то, что прошлое у тебя мутное и что, вообще, лучше держаться от тебя подальше.
Демидов чуть заметно поморщился. Настя, соседка из седьмой квартиры, оставалась единственным обитателем дома, чье общество не вызывало у него молчаливого отторжения, и дело было не только в легком и незлобивом характере. В отличие от других соседей, пытавшихся почти с первого дня появления Демидова в городе прямыми расспросами или незамысловатыми душевными беседами вызнать историю нового жильца, она, казалось, не проявляла ни малейшего интереса к его прошлому.
Ей было девятнадцать, она работала официанткой в ресторане мотеля «Пит-стоп», расположенном на федеральной трассе, в тридцати километрах от города. На первый взгляд мотель мало чем отличался от множества аналогичных заведений, расположенных по обе стороны трассы федерального значения. Но почти каждый дальнобойщик или просто водитель, часто путешествующий в этих краях, был в курсе, что молоденькие, как на подбор, официантки «Пит-стопа» весьма отзывчиво реагируют на ухаживания и флирт, и если девушка понравилась, нужно просто подойти к дежурившему за стойкой бармену и прямо сказать об этом.
Настя жила с матерью, бывшей работницей хлебозавода – крупной и шумной сорокапятилетней женщиной, и младшим братом Антоном – щуплым хромоногим пареньком двенадцати лет с ярко выраженным синдромом Дауна. Отец восемь лет назад утонул в Шмаровке, шумно отметив с приятелями на берегу собственный день рожденья. С тех пор уволившаяся с завода мать занималась в основном тем, что пропивала получаемое на Антона пособие, мало интересуясь домашними делами и судьбой подрастающей дочери. Настя не раз призналась Демидову: «Кабы не Антоха, хрен бы я тухла в этой глухомани, давно свалила б куда-нибудь, да ведь корова эта, как глаза зальет, так даже жрать ему не приготовит. Пропадет с ней пацан».
– Так чего, Сергеич, – Настя игриво толкнула Демидова плечом, – найдутся бабки даму в люди вывести? Например, в «Купце» на вечер зависнуть? Ты не ссы, я к тебе в кошелек лезть не собираюсь и мне похер, откуда у тебя деньги. Просто праздника захотелось, а какой праздник без кавалера?
– Помоложе кавалеров не нашлось?
– Ты о чем, Демидов? – весело изумилась Настя. – Где ты тут кавалеров видел? Алката одна нищебродная. Ты, конечно, тоже алкаш, только вот есть в тебе чего-то… короче, сама не пойму, чего. Как-то не похож ты на бичей наших.
Демидов взял бутылку, опустошил ее двумя большими глотками, тяжело поднялся с лавки и направился к крыльцу квартиры.
– Ладно, пойду я. Собираться пора.
– Ты все-таки подумай насчет субботы. – Настя посмотрела ему вслед с едва заметной насмешкой. – Мэр обещал шоу крутое устроить, артисты всякие, фейерверки. И «Шмаровский купец», говорят, до утра открыт будет.
– Мэр? – Демидов зашел на крыльцо и открыл дверь, – мэр – он пообещает… фейерверки.
2.
Ресторан «Шмаровский купец» – самое большое и респектабельное заведение города размещался в изрядно переделанном изнутри каменном двухэтажном здании небесно-голубого цвета, построенном в семидесятых годах как Центральный универмаг. Широкие витражные окна, покрытые легкой тонировкой, гордо взирали из-под изящных навесных козырьков на главную городскую площадь, обсаженную по периметру высокими голубыми елями. Бывший ЦУМ оставался единственным объектом на площади, претерпевшим в последние десятилетия столь существенные преобразования: старая четырехэтажная гостиница «Юбилейная», ядовито-зеленая коробка кинотеатра «Космос», массивное, с помпезной белой колоннадой здание городской администрации с развевающимся над крышей флагом, казалось, вообще не заметили произошедших в стране потрясений, полностью сохранив полученные при рождении внешний вид и функционал.
Вечером в четверг, в то время, когда Демидов, вернувшись с работы, неторопливо скручивал пробку с только что купленной бутылки, в ресторане, в заполненном наполовину зале первого этажа ненавязчивым фоном звучала медленная музыка и стоял сдержанный гул голосов. Весь этот шум не достигал второго этажа, на котором, кроме нескольких административных помещений находились и отдельные кабинеты для VIP-гостей. В одном из таких кабинетов, в так называемой Красной комнате, за столом, обильно заставленным закусками, на мягких, обитых бархатом диванах, с комфортом расположись трое уже изрядно захмелевших подростков.
– Ну что, пацаны, я так понимаю, подготовительные работы можно считать завершенными?
Дима Манцур вальяжно откинулся на спинку дивана, покручивая в пальцах фужер с коньяком, смотрел на приятелей со снисходительным одобрением, словно генерал, осматривающий свое идеально подготовленное войско.
– Давай, Васек, начнем с тебя. Как с хлопушками, все готово? Докладывай.
– Не извольте беспокоиться, – с готовностью поддержал тон приятеля Васек – худой прыщавый парень, привычным движением поправил пальцем на носу дужку очков и азартно продолжил: – Тут, ведь, что было самое главное? Чтобы жахнуло во всех местах одновременно, детонацию надо обеспечить мгновенную. Помозговать пришлось, конечно, – он выдержал короткую паузу, глядя на Манцура с нескрываемой гордостью. – Ну, в итоге я схемку одну придумал интересную – надежную и простую. Короче так: берем мобильник…
– Ладно-ладно, Кулибин, – прервал Манцур. – Схемами своими не грузи, мы с Серым все равно не поймем ни хрена. Задача – чтобы рвануло по команде в трех местах. Сделал?
– Обижаешь, Димон, – с радостным видом Васек развел руками, слегка подпрыгивая на мягком диване от нетерпения и азарта. – Бабахнет так – полгорода потом колготки не отстирают.
Он захихикал над собственной шуткой, потянулся за бутылкой и щедро плеснул себе в бокал коньяка.
Манцур снисходительно улыбнулся, перевел взгляд на Серегу.
– А у тебя, Серый, как? Все готово?
– У меня порядок.
В отличие от смешливого и разговорчивого Васька, Серый почти никогда не улыбался, говорил мало, на вопросы отвечал коротко и по существу, предпочитая не смотреть при этом в глаза собеседнику. Он был на пять лет старше своих товарищей, не скрывал своего полного пренебрежения к Ваське, однако авторитет Димона молчаливо признавал в любой ситуации.
– Аппаратура готова. Как подключиться – решил. Записи подходящие нашел, качнул из Сети. Там все как нам нужно.
– Отлично. Теперь, если у нас все получится, то мое торжественное отбытие, – надеюсь – навсегда, в родном городке запомнят надолго, – произнес Манцур с довольной и мечтательной улыбкой.
Как всегда при планировании очередного «прикола» он ощущал в душе радостный подъем, предвкушая и само веселье, и бурное отмечание удачной шутки с друзьями и подругами, в глазах которых авторитет бесшабашного, веселого и остроумного парня в этот, последний раз должен был подняться просто на заоблачную высоту.
Месяц назад он вымучил ЕГЭ в Шмаровской средней школе и готовился отбыть в Москву, где каким-то волшебным способом был зачислен в МГИМО на факультет международной торговли.
– Ну, вы, пацаны, тут без меня не менжуйтесь, – Манцур покровительственно посмотрел на приятелей, которые не могли похвастаться столь завидной перспективой. – Я вам тут протухнуть не дам. Осмотрюсь, маленько, пообвыкнусь там – и выпишу вас к себе обоих. Там-то уж мы развернемся, там, сами понимаете, масштаб другой, там мы с вами серьезные дела крутить начнем, бабки зарабатывать станем. Это здесь одна радость – над лохами прикалываться, а в столице надо делом заниматься.
Ему вдруг захотелось как-то усилить впечатление от сказанного, лишний раз показать приятелям свое неоспоримое, данное навсегда по праву рождения превосходство над тупой серостью окружающих. Он уставился мутным взглядом на заваленный закусками стол, молча нажал на вмонтированную в стену кнопку вызова персонала.
– Та-ак, Санек, – обратился Манцур к появившемуся в дверях официанту. – Скажи-ка мне, мил человек, кто сегодня на кухне рулит?
– Демченко сегодня, Дмитрий Максимович.
– Демченко, значит, да? – после довольно продолжительной паузы он заговорил тихим холодным голосом: – Так вот, передай Демченко, что я его вышвырну отсюда. Вышвырну завтра же, одним днем и без выходного пособия. И ты, Санек, следом за ним отправишься. Это что – свинина? – Манцур ткнул вилкой в недоеденный кусок бифштекса. – Это – свинина, я тебя спрашиваю? Ее жрать нельзя – вся в жилах. Один утырок чего-то там сварганил, не опохмелившись, а другой и рад стараться – гостям тащит.
«Саньку» было под пятьдесят, он стоял, виновато опустив глаза, даже не думая возражать или оправдываться. Найти в Шмарове и менее сытную работу было проблематично, а уж о такой, какая способна в прямом смысле прокормить семью, нечего даже и мечтать. Поэтому очередная пьяная выходка «хозяйского щенка» переносилась с привычным смирением. Быстро входя в раж, Манцур собрался уже развить любимую тему о том, как он «всех их, раздолбаев, продаст оптом туда, где им вправят мозги и научат работать», но вдруг запнулся на полуслове, а выражение ледяной злобы на лице сменилось сначала растерянностью, а затем явной досадой. В дверях кабинета произошло какое-то мимолетное движение, и вместо фигуры мнущегося официанта как по волшебству вдруг возник, почти заслонив плечами дверной проем, высокий мужчина в безупречном деловом костюме.
– Дмитрий Максимович, Максим Александрович ждет вас в машине.
Тон был подчеркнуто вежливым, но содержал какие-то едва уловимые нотки, отбивающие почему-то всякое желание сопротивляться или возражать.
– Я… это…, – Дима бросил быстрый взгляд на приятелей, которые при виде стоящего на пороге человека – хорошо знакомого им водителя-телохранителя Манцура-старшего, приняли вдруг какой-то зажатый и принужденный вид, – через пять минут. Мы, собственно, расходиться собрались…
– Дмитрий Максимович, Максим Александрович просит вас пройти в машину немедленно.
Манцур хмыкнул с показным равнодушием, опрокинул в себя остатки коньяка из рюмки, тяжело поднялся с низкого дивана и, не глядя на своих друзей, снисходительно проговорил:
– Короче, пацаны, я пошел. Сами понимаете – сыновний долг, так сказать. Папашка беспокоиться, уважить надо. Вы тут, потусите еще, если охота.
– Дмитрий Максимович, Максим Александрович попросил, чтобы ваши товарищи покинули ресторан сразу после вас.
Манцур, уже направившийся к выходу, замер, хмуро глянул на охранника, постоял, плотно сжав побелевшие от бешенства губы и явно придумывая слова для достойного выхода из ситуации. Ничего не придумав и не обернувшись больше на друзей, он молча вышел из кабинета, слегка задев плечом посторонившегося охранника.
У входа в ресторан мягко урчал мощным дизелем черный тойотовский внедорожник. Дмитрий разместился на заднем сиденье, захлопнул дверцу и, откинувшись на подголовник, устало закрыл глаза, всем своим видом показывая, что не расположен сейчас к общению с сидящим рядом отцом. Охранник занял место водителя, вопросительно взглянул в зеркало заднего вида, и, услышав короткую команду «Домой», вырулил на пустынную в этот час центральную улицу Шмарова.
– Я сколько раз говорил, чтобы ты не смел заявляться в ресторан с этими отморозками? – голос Манцура-старшего звучал ровно, и только, человек, хорошо его изучивший смог бы уловить в этих словах еле сдерживаемую ярость. – Сколько раз говорил, чтобы ты не смел нажираться там у всех на виду, не смел хамить персоналу…
– Мы тихо сидели в отдельном кабинете, – не открывая глаз, процедил Дмитрий.
Некоторое время Манцур молчал, глядя остановившимся взглядом в подголовник водительского кресла. Поддавшись давно копившемуся раздражению, он начал разговор совсем не так как планировал, сын сразу ощетинился, заняв давно отработанную оборонительную позицию, и беседа грозила перерасти в привычную и изрядно надоевшую обоим перебранку.
– Тихо сидели. Хорошо, допустим, – он машинально провел ладонью по обширной лысине, явно пытаясь взять себя в руки. – Я, собственно, не об этом сейчас.
– Дима, через две недели ты уедешь в Москву, – продолжал Максим Александрович мягким, увещевательным тоном. – Ты, конечно, знаешь, в какую сумму обошлось твое поступление в МГИМО? Между прочим, это выручка «Купца» за полгода. Это большие деньги, Дима, которые я инвестирую в наше общее будущее. За эти деньги я хочу через шесть лет видеть молодого, грамотного и амбициозного выпускника топового ВУЗа, которому нужно будет лишь слегка помочь, дать легкий толчок, расчистив место для первого шага и поставив на правильный путь. Я дам этот толчок, я расчищу место, куплю нужных людей и ты окажешься на том пути, на котором уже через пару лет начнешь отрабатывать вложенные в тебя деньги. У меня большие планы на тебя, Дима, и придет время, когда уже ты будешь помогать мне в моих делах.
– Слушай, папан, ей богу, устал сегодня, спать хочу, – жалобно затянул Дмитрий. – Давай завтра, а?
– Отчего ты устал? Ты сегодня что-то делал? – сухо поинтересовался Манцур-старший.
– Ну-у, опять за свое. Ну чего я, по пояс деревянный, не секу ничего что ли? Со всей, так сказать, сыновней гордостью осознаю: папанька у меня крутой, Шмаров весь в карман себе положил. Только какой нормальный чел на этом успокоиться, всякому большего хочется, масштаба, так сказать. Ничего, папан, не менжуйся, – с пьяной улыбкой Дмитрий одной рукой обнял отца за плечи, хитро подмигнул. – Вот стану министром, ты у меня не Шмаров какой-то потный, ты у меня Москву в карман положишь. Мы с тобой, папанька вдвоем еще таких дел…
Машина влетела одним колесом в яму, салон ощутимо тряхнуло, Дмитрий, громко икнув, завалился на отца, обдав его густым коньячным выхлопом. Поморщившись, как от внезапной зубной боли, Манцур раздраженно сбросил с плеча руку сына, резко отпихнул его от себя.
– Мне все чаще кажется, – заговорил он злобно, задыхаясь, как после спринтерского забега, – что я вкладываю свои деньги, заработанные кровавым потом, в простой, ни на что не годный кусок дерьма, который никогда не будет в состоянии отработать даже надетые на нем шмотки.
– Ты что начал себе позволять?! – заорал он вдруг. – Ты – щенок, не заработавший в этой жизни ни копейки, стал подкидывать мне проблемы, которых мне не создавали злейшие конкуренты. Ты знаешь, маркетолог ты херов, чего мне стоил разговор с начальником ГУВД после твоей пакости со шлюхами у «Пит-стопа»?!
Дмитрий поспешно отвернулся к окну, чтобы скрыть от отца довольную ухмылку, которую был не в состоянии сдержать. Да, тот прикол на трассе недалеко от мотеля «Пит-стоп», на сегодня мог по праву считаться высшим достижением по юмору и изобретательности среди всех проведенных им акций, и лишь планируемая потеха на праздновании Дня города была призвана поднять планку еще выше.
С организацией тогда пришлось изрядно повозиться: девочек собирали не только по трассе, нескольких даже привезли из областного центра, и стоило все это немало, зато и веселье вышло знатное. Поздно вечером, на неосвещенном участке дороги фары проезжающих машин внезапно выхватывали из темноты пару десятков выстроившихся вдоль обочины абсолютно голых девиц, которые усердно (каждая – в силу своих способностей) исполняли зажигательный рок-н-ролл, призывно тряся всеми подвижными частями тела. В конце этой очаровательной шеренги стояла старая ржавая «Нива», из динамиков которой, собственно, и гремела музыка. На крыше машины одна из девиц – специально выписанная из элитного ночного клуба стриптизерша – энергично вращая бедрами, держала над головой плакат с надписью «Одень нас в «Элеганте». Магазины мужской и женской одежды сети «Элегант», принадлежащей Манцуру-старшему, были разбросаны по всей области и в силу широкого ассортимента и доступных цен пользовались неизменной популярностью у населения.
Столь оригинальный маркетинговый ход чуть не закончился тогда для его автора крупными неприятностями. Водитель полного пассажирами микроавтобуса так увлекся зрелищем, что пришел в себя уже в кювете, в опрокинутой машине; второй при виде таких очаровательных промоутеров почему-то резко нажал на тормоз, тут же получив ощутимый удар от следовавшего сзади автомобиля; кто-то сигналил, кто-то останавливался и начинал сдавать задом, от счастливого волнения забыв включить аварийки. Сам танец и вызванный им автомобильный хаос длились не более трех минут, после чего хохочущие девицы шустро погрузились в подъехавшую за ними «Газель» и исчезли в темноте одной из примыкавших к трассе проселочных дорог, провожаемые восхищенными и разочарованными взглядами вылезших из своих машин автомобилистов. Общий итог акции: два перелома, одно сотрясение, несколько ушибов, четыре машины с повреждениями разной степени. Усилению последующего скандала способствовало и то, что запись видеорегистратора одной из машин попала в Сеть, где Шмаровские девицы за какие-то сутки приобрели огромную популярность, и происшествием заинтересовались некоторые федеральные каналы.
Подполковник Самохин, начальник городского УВД, давно грозившийся разобраться с методами ведения бизнеса «нашего доморощенного олигарха», был в ярости, требовал возбуждения уголовного дела и порывался начать расследование, только руки у него оказались коротки: во-первых, участок проходившей в стороне от города федеральной трассы не входил в зону его ответственности, во-вторых, следаки из областной прокуратуры и следственного комитета отнеслись к «невинной шутке эксцентричного юноши» с куда большей лояльностью.
Манцур-старший быстро и добровольно выплатил всем пострадавшим солидные компенсации, не ограничившись только стоимостью лечения и ремонта машин, и скандал быстро замяли. Зато Манцур-младший надолго запомнил последовавший вскоре разговор с отцом. Спокойно и деловито, ни разу не повысив голос, Максим Александрович объявил сыну, что «снимает его с довольствия», что уже позвонил людям, которым, слава Богу, еще не успел ничего заплатить, и отозвал свою просьбу о зачислении Дмитрия в МГИМО, что Дмитрий волен сам выбрать себе ВУЗ и поступать туда на общих основаниях, а если не получится (успехи в школе давно не радовали) – ничего страшного, – военкомату нужны призывники, а Шмаровскому электродному заводу – рабочие, так что свой путь в жизни Дмитрий, можно сказать, выбрал сам. Хладнокровие и показное равнодушие отца тогда не на шутку испугали Дмитрия и почти заставили поверить в то, что Манцур действительно способен поставить крест на будущем единственного сына. Но уже через пару дней, не ощутив никаких перемен в привычном укладе жизни, убедившись, что кредитная карта с внушительным лимитом, находящаяся в его распоряжении и оформленная на имя отца, продолжает действовать, Дмитрий понял, что на этот раз, похоже, все обошлось.
Полностью отказываться от любимых развлечений он, конечно, не собирался, однако все последующие акции задумывались менее масштабными, не выходящими за рамки города, и, что самое главное, не указывающими столь явно на своего автора. После того, как в солнечное субботнее утро на стене здания городской администрации появилась исполненная ровными, метровой высоты буквами надпись «ЛЕХА – ЧМО!», явно намекавшая на мэра города Алексея Орловского, Манцур-старший лишь мрачно поинтересовался у сына: «Ты никак решил из маркетологов в политики податься? Ты – идиот? Заняться нечем?» и, не получив ответа, обреченно добавил: «Когда же ты угомонишься?».
Кадры с жестким немецким порно, внезапно сменившие тягучую голливудскую мелодраму на экране кинотеатра «Космос», вызвали бурную, хоть и неоднозначную (в зависимости от пола и возраста зрителей) реакцию зала.
Реалистично выполненный муляж залитого кровью обезглавленного трупа, периодически появлявшийся в ночные часы на пути припозднившихся прохожих в разных частях города, доставлял шутникам удовольствие до тех пор, пока слухи об «убитом» не расползлись по городу, постепенно нивелировав эффект неожиданности.
Все эти, в общем, безобидные развлечения лишь на время рассеивали скуку провинциальной жизни, хотелось чего-то грандиозного и по-настоящему шумного, но планирование каждой акции приходилось делать с оглядкой на возможную реакцию отца, гнева которого Манцур-младший после случая на трассе стал серьезно опасаться.
И только теперь, когда окончена школа, когда благополучно свершилось зачисление в легендарный МГИМО, когда до отъезда в Москву осталось меньше двух недель, и отец уже вряд ли даст задний ход, он все-таки решился претворить в жизнь идею, которую вынашивал последние полгода. Все был готово, и этот неожиданный и жесткий наезд отца оказался сейчас совсем некстати.
– Па, ну чего ты опять про тот случай вспомнил? Это когда было-то? Сколько можно попрекать? Ну, переборщил тогда, ну, виноват, мы поговорили, больше же такого не повторялось. Чего сейчас-то завелся?
– Я завелся, потому, что слишком редко вижу тебя трезвым. Потому что люди рассказывают мне, что ты вместе со своими дебильными дружками-люмпенами вытворяешь в ночных клубах и барделях. Потому что официанты в «Купце» бросают жребий, кто пойдет обслуживать стол, за которым приземлилась твоя гоп-компания. И я хочу предупредить тебя, Дмитрий, предупредить сейчас, чтобы больше никогда не возвращаться к этому вопросу. В Москве за тобой будут приглядывать – ты это учти, лимит на твоей карте будет снижен до ста тысяч и, если не хватит, ищи, где хочешь, а ко мне обращаться не смей. Далее: если ты от большого ума решишь поразвлечь в своем стиле публику в Москве – а Москва – не Шмаров, там и публика и менты другие, – то вытащить тебя из дерьма я вряд ли смогу, и знаешь – не факт, что захочу.
Давно отмелькали за окнами машины огни редких уличных фонарей Шмарова, остались позади вереницы заборов частной застройки окраин, вдоль обочин тянулся густой сосновый лес. Притормозив, машина свернула на неприметную, неотмеченную никаким указателем дорогу, проложенную по вырубленной в лесу просеке, и гулкая тряска на колдобинах областного шоссе мгновенно сменилась мягким шуршанием шин по идеально ровному асфальту. Вскоре фары высветили высокий глухой забор, украшенный поверху рядом кованных стальных наконечников, массивные ворота и кирпичный домик охраны. Створки ворот бесшумно раздвинулись, и машина оказалась на единственной улице небольшого, участков на двадцать, коттеджного поселка. Нажатием кнопки на маленьком брелке водитель привел в действие ворота предпоследнего по левой стороне улицы участка.
Прошуршав по гравию подъездной дорожки, машина остановилась у ярко освещенного крыльца большого трехэтажного коттеджа, выстроенного в стиле средневекового замка, с выступающими по углам островерхими башенками, с закругленными окнами-бойницами, с металлическим флажком, венчающим черепичную крышу. В темноте дом выглядел довольно мрачно, и если бы не два мощных фонаря, освещавших главный вход, да узенькая полоска света, пробивавшаяся сквозь шторы одного из окон на первом этаже, казался бы абсолютно вымершим.
Водитель распахнул дверцу со стороны Манцура-старшего.
– Спасибо, Володя. Завтра будь готов в восемь.
– Хорошо, Максим Александрович. Спокойной ночи.
Поднявшись по ступеням крыльца, Манцур с сыном прошли через тяжелые дубовые двери и оказались в обширном холле. Расположенные вдоль стен и горевшие в полнакала матовые светильники-бра создавали холодный сумрак, в котором призрачно терялись границы просторного помещения. Дмитрий привычно направился к лестнице, ведущей на второй этаж, где находилась его комната.
– Я еще не закончил, – остановил его Манцур.
Дмитрий замер на первой ступеньке, нехотя повернулся.
– Я сообщил тебе сегодня только некоторые детали твоей предстоящей жизни в Москве, полную информацию получишь перед отъездом. А сейчас я просто хочу, чтобы в оставшиеся две недели ты был пай-мальчиком: развязался, наконец, со своими отморозками, стал тише воды и ниже травы, чтобы в городе вообще забыли о твоем существовании. А то ведь, ты знаешь, я могу и сопровождение к тебе приставить. Не доводи меня до крайностей, Дима.
– Хорошо, отец, – ровным, абсолютно трезвым голосом произнес Дмитрий, повернулся и стал медленно подниматься по лестнице.
Тяжелой походкой уставшего человека Манцур направился по длинному коридору в левое крыло дома, к своему кабинету. Мимо спальни жены, из-под дверей которой пробивалась тусклая полоска света, он прошел, не замедляя шагов, задумчиво глядя под ноги, на покрывающую лакированный паркет широкую ковровую дорожку.
Не зажигая свет, он пересек темный кабинет, тяжело опустился в кресло, на ощупь нажал кнопку включения стоящего на столе ноутбука. После короткой загрузки на засветившемся экране появилась заставка новостного портала «Шмаров сегодня». Равнодушно пробежав глазами незатейливые местные новости, о большей части которых Манцур знал еще до того как они случились, он загрузил почту, просмотрел последние вечерние сообщения. Некоторые оказались довольно важными и требовали быстрого ответа, но он лишь пометил их, чтобы не забыть еще раз посмотреть утром.
Вновь вернулась тупая ноющая головная боль, Манцур поморщился, привычным уже движением потер ладонями абсолютно лысый череп, откинул спинку кресла, приняв почти горизонтальное положение. Тяжелый груз забот и нерешенных проблем вместо обычного злого азарта, впервые вызвал незнакомое чувство равнодушной апатии. Наверно, их, этих забот и проблем, за короткое время появилось слишком много.
За Дмитрием – это уже очевидно – придется установить в Москве плотный контроль, который будет стоить приличных денег при, возможно, весьма сомнительной эффективности.
Самохин – начальник городского УВД, не создавая явных проблем, в последнее время стал вызывать у Манцура какое-то беспокойное ощущение постоянного дискомфорта. Его публичный выпад после идиотской выходки Димы на трассе оставался пока единственным случаем открытого конфликта, однако полицейскому с завидным постоянством удавалось как-то ненавязчиво напоминать о себе, создавая иллюзию некоего недремлющего ока, придирчиво наблюдающего за всей деятельностью бизнесмена. Внезапная проверка офиса торговой сети с какими-то невнятными пояснениями цели визита; посещение для «неформальной беседы» директора принадлежащего Манцуру молокозавода; облава на складе стройматериалов и тотальная проверка всех работников с целью поиска иностранцев-нелегалов – все эти события, незначительные по отдельности, складываясь в цепочку, постепенно создавали ощущение нависшей угрозы.
Самохин был одним из тех очень немногих людей, которых Манцур попытался и не смог купить. Предложение было сделано аккуратно, со всеми предосторожностями, причем выглядело довольно щедрым. Однако полицейский не проявил к нему никакого интереса и, более того, примерно после этого случая стал проявлять столь нездоровый интерес к бизнесу Максима Александровича.
Самохин явно становился опасен, и Манцур решил впервые испытать его на прочность, подготовив небольшой сюрприз на праздновании Дня города, который планировалось провести в этом году с особым размахом (и не удивительно – в ноябре выборы мэра), а работа полиции во время массовых гуляний будет одним из центров внимания властей и прессы.
И если с будущим Самохина Максиму Александровичу было все ясно, то вполне безоблачные до недавнего времени отношения с Алексеем Орловским, который будет баллотироваться на второй срок и, скорее всего, благополучно переизберётся, внушали смутное беспокойство.
Из двух независимых источников пришла даже не информация, а так – легкий намек на то, что мэр стал проявлять живой интерес к находящемуся в предбанкротном состоянии Шмаровскому электродному заводу. Это была неприятная новость, поскольку Манцур уже сумел найти подход к серьезным столичным людям, которым предложил обсудить дальнейшую судьбу завода. У него были свои планы на случай вероятного банкротства предприятия, и интерес Орловского мог смешать ему все карты.
Не выключая компьютера, Манцур с тихим кряхтением выбрался из глубокого кресла и направился к выходу из кабинета.

Глава вторая
Настенные часы над входной дверью показали без пятнадцати пять. До конца рабочего дня оставалось еще три четверти часа, а Демидов мысленно уже преодолел триста метров от проходной автокомбината до тяжелых, обитых железом дверей маленького продуктового магазина. Охваченный нетерпеливым предвкушением, он решал сейчас важный для себя вопрос, касающийся проведения предстоящего вечера: взять без затей пол литра водки, или ограничиться на сегодня двумя-тремя полуторалитровыми бутылями пива. Он помнил, что в холодильнике найдется кое-какая закуска на оба варианта, и в приятном томлением, то и дело поглядывая на часы, раздумывал над нехитрой дилеммой.
Крохотный кабинет-закуток контрольного мастера вмещал в себя старый расшатанный стол, поверхность которого пестрела множественными трещинами, порезами, следами пролитых когда-то чернил и засохшими пятнами неизвестного происхождения, два стула, массивный стальной сейф с вечно распахнутой дверцей, в недрах которого проглядывались горы картонных папок, дыроколы, степлеры и прочая канцелярская мелочь, и установленную в углу деревянную вешалку. На стенах, всеми забытые, скромно пылились раритеты прошедшей эпохи: графики выполнения квартальных планов и итоги социалистического соревнования бригад слесарного цеха.
Судя по доносящимся из-за закрытой двери звукам – шипению сжатого воздуха, визга «болгарки», коротким завываниям гайковерта, звонким ударам молотков – казалось, что давно канувшее в Лету социалистическое соревнование вновь овладело умами современных работяг. Обычно в это время, под конец рабочего дня, в цехах было значительно тише, и высокие потолки чаще отражали эхо уже не совсем трезвых голосов слесарей, чем производственные шумы.
Однако месяц назад директор и главный инженер муниципального предприятия «Шмаровский автокомбинат» были вызваны в мэрию, где лично Орловский сообщил им, что в месячный срок, а точнее – ко Дню города, предприятие должно из числа того автохлама, что тихо гниет сейчас на его территории, реанимировать и выставить на маршруты пять дополнительных автобусов для доставки из областного центра многочисленных гостей праздника. Из запрошенной директором суммы на закупку запчастей обещал выделить ровно треть, торопливо добавив при этом: «Выкрутитесь как-нибудь, не мне вас учить. Главное – сами запомните и рабочим всем скажите: сделаете – премия в два оклада каждому как с куста».
Выкручивались: их трех давно отслуживших свой срок автобусов собирали один, переваривали, перетачивали, подгоняли запчасти вместо тех древних, которые было уже не купить не за какие деньги.
«А ведь, пожалуй, успеем, – лениво размышлял Демидов, механически перекладывая на столе заказ-наряды, карты диагностики, накладные и коряво написанные слесарями служебные записки. – Вряд ли эти корыта можно будет потом оставить на маршрутах, но свое дело – допыхтеть до области и обратно – они сделают. Любопытно все-таки, зачем Орловскому понадобилось реанимировать этот хлам, если гораздо дешевле было бы нанять автобусы на время у любого перевозчика? Воистину, неисповедимы пути денежных потоков в муниципальном бюджете».
Дверь распахнулась, и кабинет мгновенно наполнился ворвавшимся из цеха грохотом. На пороге стоял, механически обтирая ветошью руки, черные от въевшегося навечно масла, Денисыч – ветеран комбината, шестидесятилетний мужик в своей неизменной застиранной тельняшке, выглядывающей из-под распахнутой спецовки.
– Слышь, Вадим Сергеевич, ты это… пойдем-ка, глянешь.
– На что мне глядеть, Денисыч?
– На что, на что, – недовольно проворчал слесарь. – На двести семнадцатую машину – вот на что.
– И чего мне на нее глядеть? – спросил Демидов. – Я ее уже месяц каждый день наблюдаю.
– То-то и дело, что наблюдаешь. Мы вот движок-то перебрали, а бензонасос ее ты видел? Он уже салом каким-то забит весь – хрен промоешь. Мертвый он, короче. Пойдем, говорю, сам глянешь. Да и на колодки взглянуть не мешало бы, если собираешься машину в рейс с пассажирами выпускать.
В Денисыче медленно закипала профессиональная гордость, смешанная с вечным презрением ко всем этим, которые, типа, с высшим образованием, институтов покончали, а, к примеру, зажигание выставить, или там цилинды расточить – так руки из жопы растут.
– Машина-то эта, почитай, миллион пробегала, там места живого нет.
– Ну, раз миллион прошла, еще пятьсот как-нибудь осилит, – спокойно, с усталой снисходительностью произнес Демидов, вставая, тем не менее, со стула, чтобы выйти со слесарем в цех.
– Как-нибудь, – проворчал Денисыч. – Все у вас…
Он вдруг замолчал, удивленно глядя куда-то за спину Демидову.
– Ни хрена себе, гость пожаловал. К директору, как пить дать – по его душу. Пойду-ка я от греха в цех, вы, начальство, сами тут с ним разбирайтесь.
Демидов обернулся, посмотрел в запыленное, забранное решеткой окно кабинета.
Напротив проходной сверкал на солнце полиролью черный Мерседес GLS. Алексей Леонидович Орловский, мэр города Шмарова, обогнув по широкой дуге никогда не пересыхающую грязную лужу, направился к дверям комбината.
Как всегда, за исключением разве что совсем официальных мероприятий, он был одет с подчеркнутым демократизмом: в джинсы и свитер. В общении с людьми, независимо от их социального положения, он так же предпочитал открытый демократический стиль, часто шутил и балагурил, если что-то советовал, то как бы по-дружески, без тени снисходительного превосходства. Он был слегка полноват (с чем периодически пытался бороться, правда, всегда безуспешно), ходил неторопливой вальяжной походкой, чуть наклонив вперед голову. Однако тех, кто хорошо его знал, эта неуклюжесть простоватого увальня не могла ввести в заблуждение: Орловский помнил каждое слово, услышанное им когда-то, пусть даже в случайном пустяковом разговоре, замечал и фиксировал вокруг себя каждую мелочь, часто не комментируя ее вслух, зато много позже вспоминая в нужный момент и приводя в качестве последнего убойного аргумента. Его выводы и решения часто оказывались полной неожиданностью для окружающих, потому что он подолгу вынашивал их внутри, анализируя и сопоставляя множество факторов: кто, с кем и как общается, кто кому чем-то обязан, кто слишком любит деньги, кто хочет подсидеть начальство, и кого можно на чем-то прижать. На основании столь кропотливого анализа Орловский принимал решение о том, кого нужно приблизить к себе, дать толчок в карьере, заставить человека чувствовать себя обязанным, а кому, наоборот, усложнить жизнь, переместить вниз, уволить, убрать из поля зрения.
В тот момент, когда Демидов, вслед за упорхнувшим Денисычем вышел из кабинета, мимо его двери с озабоченным видом пробегал мелкой трусцой главный инженер комбината. Увидев Демидова, он резко затормозил.
– О, Вадим, хорошо, что ты здесь. Видал? – он мотнул головой в сторону коридора, ведущего из цеха к проходной. – Принесла нелегкая. Гриша, падла, как чувствовал – свалил полчаса назад. Слушай, Вадик, пошли со мной, а? Не люблю я с этим упырем общаться, тем более – один на один. Лыбится все, зубоскалит, а чего у него на уме – поди, разбери. А ты поддержишь там, если что, подтвердишь, что, типа, все путем.
Демидов, ни разу не общавшийся с мэром, планировал избежать этой процедура и сейчас, выбирая, какой вариант надежней – отсидеться в кабинете, или затеряться среди стоящих в цеху автобусов, хотя бы у той же злополучной двести семнадцатой машины. У него не было никакого предубеждения к Орловскому и, тем более, страха перед ним, просто он в последнее время старался вообще избегать новых знакомств, к тому же, люди, наделенные властью, вызывали у него какое-то смутное брезгливое отторжение. Но Паша, школьный приятель, который и помог Демидову устроиться на комбинат после возвращения в родной город, с самого детства страдающий панической боязнью любого начальства, уже тянул его за рукав.
– Ну, Паша, ты даешь: до главного инженера дорос, а перед любым пупком мелким коленками слабеешь. Ладно, пошли…
Тем временем Орловский уже появился на входе в цех, стоял, с любопытством оглядываясь, и, увидев спешащего к нему инженера, широко улыбнулся.
– Привет труженикам общественного транспорта! Здравствуй, Пал Палыч, здравствуй, дорогой. Ты, что ли, сегодня за старшего?
– Да, понимаете, Григорий Алексеевич сейчас…
– А это, если не ошибаюсь, ваш контрольный мастер? – поздоровавшись с инженером, Орловский протянул руку Демидову. – Кажется, ваша фамилия Демидов? Вадим, простите?..
– Сергеевич, – подсказал Демидов, не скрывая удивления. – А мы, извините, разве с вами встречались?
– Да бросьте, Вадим Сергеевич, – развел руками мэр. – Я в своем городе всех знаю, потому мне и народ доверяет. А уж такого земляка – участника боевых действий, ответственного сотрудника важнейшего для города предприятия и прочее, просто обязан знать.
Глядя на хмурое лицо Демидова, Орловский многозначительно добавил:
– Более того, Вадим Сергеевич, у меня к вам и разговорчик небольшой будет. Это хорошо, что вы мне сегодня встретились, на ловца, как говориться…
Инженер и мастер молча переглянулись, и если во взгляде Паши сквозило радостное любопытство – его, казалось, так и тянуло хитро подмигнуть и прошептать что-то типа «Ну вот, Вадик, похоже, и на твоей улице праздник случится», – то Демидов вовсе не выглядел обрадованным таким вниманием высокого гостя.
– Ну, так что, Пал Палыч? – благодушная улыбка мэра сменилась озабоченно-деловым выражением. – Не подведете город? Гостей мы на этот раз пригласили, я говорил вам с Григорием Алексеевичем, просто уйму. Мало того, что губернатор и половина областной Думы прибудут, еще и артисты всякие, пресса, делегации из соседних областей, ну, и, конечно, просто граждане – жители области на праздник взглянуть захотят. На ночь нам всех не разместить – «Юбилейная», сами понимаете, тот еще отель, – поэтому нужно будет организовать как доставку людей в город, так и вывоз их по окончании мероприятий. Транспорта катастрофически не хватает, так что, на вас вся надежда. Весь парк автобусов должен быть на ходу и, как договаривались, еще, как минимум, пяток понадобится.
– Да мы, Алексей Леонидович, вроде готовы, – старательно отводя глаза, проговорил Паша. – Автобусы, конечно, не новые, комфорта особого не обещаю, кондиционеров, например, и вообще…
– Комфорт мне от тебя не нужен, – усмехнулся Орловский. – Те гости, для кого важен комфорт – это моя забота. Ты мне обеспечь доставку человеков из пункта А в пункт Б и обратно, желательно живых и здоровых. Водителям – сверхурочные, слесарям – премии, как договаривались. Сделаешь? Ну, вот и ладненько. Давай-ка пройдемся, покажешь мне, как у тебя тут все работает. Давненько я у вас здесь не был.
В сопровождении инженера и мастера мэр прошелся по цеху, рассеянно выслушивая торопливые пояснения Паши, кидая короткие одобрительные реплики рабочим, с любопытством, будто впервые, оглядывая как рейсовые, проходящие плановое ТО, так и вновь возрождаемые к жизни автобусы комбината. Проходя мимо автобуса, числящегося в ведомостях под номером двести семнадцать, вокруг которого, словно на автобарахолке, были в беспорядке разложены на промасленном брезенте грязно-ржавые внутренности (хитрый Денисыч заранее нырнул в яму и при свете переноски, почти скрытый от стороннего наблюдателя, деловито ковырялся в заднем мосту), Орловский с сомнением покачал головой, но от вопросов и комментариев воздержался.
Демидова, скромно плетущегося позади начальства, ни на секунду не покидало ощущение, что вся эта экскурсия – плохо разыгранный спектакль, что мэр не сомневается в своевременном выполнении поставленной им задачи, и его внезапный визит преследует какую-то другую, непонятную пока цель. Это ощущение подтвердилось сразу же по окончании осмотра цеха, оказавшегося довольно коротким и поверхностным.
– Ну ладно, я смотрю, у тебя тут, в общем, порядок, – удовлетворенно заключил Орловский. – Вижу, что в оставшееся время управитесь, вопросов к тебе нет.
Он повернулся к Демидову, на которого во время блужданий по цеху подчеркнуто не обращал внимания.
– А у вас, Вадим Сергеевич, насколько я понимаю, рабочий день почти закончен?
– Почти, – подтвердил Демидов.
– Вот и отлично. Знаете, раз уж мы сегодня встретились, я бы хотел воспользоваться случаем и немного с вами пообщаться. Здесь будет не очень удобно, давайте так: если вам нужно переодеться, я подожду в машине, потом мы просто чуть-чуть прокатимся. Надолго я вас не задержу, и уж до дома заодно подброшу. Как, Пал Палыч, не возражаешь, заберу у тебя мастера?
– Да я чего? Как скажете.
– Значит, решили. Вадим Сергеевич, я вас жду.
Демидов подумал о том, что от дома до ближайшего магазина придется добираться чуть дальше, чем до привычного места у комбината, но решил не озвучивать столь веский аргумент, к тому же ему стало просто любопытно узнать, что вдруг понадобилось от него столь высокому гостю.
Деловито пожав руку Паше, Орловский направился к выходу из цеха.
Когда, спустя пять минут, комбинат покидал Демидов, он почти физически ощущал на себе заинтересованные взгляды коллег. Из ремонтной ямы под двести семнадцатым автобусом понимающе щурился Денисыч, заявивший стоящему рядом молодому слесарю: «Здается мне, Родька, нашего мастера мы тут больше не увидим. Должно быть, высокого полета птица оказалась, на взлет пошел. Не обломал бы только крылья с таким-то вожаком»; из своей каморки, машинально кусая губы, задумчиво смотрел главный инженер Пал Палыч; и даже вернувшиеся с маршрутов водители, кучковавшиеся около въездных ворот, казалось, отвлеклись от молчаливого пересчета наличности в загрубевших руках перед отправкой гонца в «чепок» и многозначительно посмотрели вслед мастеру, садившемуся в известный всему городу Мерседес.
Открыв заднюю дверцу, Демидов окунулся в кондиционированную прохладу просторного салона, уселся на обитое светлой кожей сиденье.
– Покатай-ка нас Ринат, – обратился Орловский к бритому затылку шофера. – Давай, что ли, к Шмаровке для начала. Через Космонавтов езжай, там хоть дорога поновее.
– Ну так что, Вадим Сергеевич, – спросил он, когда машина, отъехав от проходной, затряслась на привычных Шмаровских колдобинах. – Как работается на комбинате? Как отношения с начальством, с сотрудниками?
– Не жалуюсь.
Демидов решил не помогать собеседнику, активно поддерживая беседу, пока не поймет, что, собственно, мэру от него нужно.
– Ваш выбор трудоустройства после возвращения в город мне понятен. Вы же офицер-танкист, закончили, если не ошибаюсь, Омское училище?
– Не ошибаетесь.
– Вот-вот. Наверняка любой дизель знаете, как свои пять пальцев, а уж с нашими-то калымагами городскими разобраться для вас вообще не проблема.
Орловский помолчал, искоса поглядывая на собеседника. Демидов безразлично смотрел в окно, терпеливо ожидая продолжения.
– И все же, Вадим Сергеевич, – участливо поинтересовался мэр. – Не слишком ли низкую планку вы себе поставили – мастер ремонтного цеха автокомбината? Неужели амбиции не мучают?
– А я никогда не страдал особыми амбициями.
– Ой-ли, Вадим Сергеевич? – лукаво сощурился Орловский. – Человек, не страдающий амбициями, никогда не организовал бы бизнес такого уровня, какой был у вас в Краснодаре. И ведь что характерно – без связей, без опыта, лишь с небольшим стартовым капиталом от партнеров. А какой в итоге получился проект, какой масштаб, сколько вовлечено людей, как все четко работало! И все это – без амбиций? Простите, не поверю.
Удар оказался сильным и, главное, неожиданным. По глубокому убеждению Демидова ни один человек в Шмарове не был информирован о его бизнес-прошлом. Даже друзья-одноклассники, знавшие Вадима с детства, имели весьма смутное представление и периоде его жизни между увольнением из армии и возвращением в Шмаров.
Он медленно повернул голову, посмотрел на собеседника скучающим равнодушным взглядом.
– Вы знаете про Краснодар. И что?
– А то, Вадим Сергеевич, что я хочу вам помочь. Я ведь знаю не только про Краснодар, поэтому твердо убежден, что на автокомбинате вам не место.
Машина неспешно двигалась по улице с громким названием Проспект Космонавтов. Слева тянулся огороженный невысоким чугунным забором крутой обрыв, с которого открывалась панорама на зеркальную гладь Шмаровки, на раскинувшийся от реки до горизонта густой лесной массив. Вдоль забора пролегала выложенная плиткой с вкраплениями цветной мозаики неширокая дорожка. Это место власти попытались превратить в городской променад (о чем свидетельствовали редкие скамейки, урны и даже полукруглая, нависающая над обрывом каменная беседка, выполняющая роль смотровой площадки) – место для расслабленных вечерних прогулок горожан, но, судя по привычному безлюдью, идея не пришлась по вкусу шмаровчанам.
С правой стороны дороги из-за стены разросшихся кустов, выглядывали дощатые заборы частного сектора. Чуть дальше, там, где «цивилизованный» променад заканчивался, берег становился более пологим и был весь, почти до самой воды плотно и хаотично застроен старыми деревянными домами. Там начинался район, протянувшийся от реки до бетонного забора зоны, не имеющий официального названия и именуемый в народе Зековкой. Это была территория компактного проживания вольнонаемных сотрудников колонии, освободившихся и оставшихся в городе зеков, сезонных рабочих-шабашников и городских бичей.
– Ну-ка, Ринат, притормози тут. Мы с Вадимом Сергеевичем, пожалуй, выйдем подышать.
Медленным прогулочным шагом, словно о чем-то глубоко задумавшись, Орловский в сопровождении по-прежнему молчаливого Демидова двинулся по дорожке, зашел в беседку, облокотился на парапет. Достал из кармана пачку сигарет, сказал обреченно:
– Который год уже не могу бросить. Конечно, курящий мэр в наше время – как-то не комильфо, приходится скрывать от всех, чтобы избиратель не узнал. Как мальчишка какой прячусь.
Он закурил тонкую коричневую сигарету, шумно выпустил дым в сторону открывающегося взгляду идиллического пейзажа.
– Так вот, Вадим Сергеевич, – начал он, задумчиво глядя вдаль, на освещенный заходящим солнцем лес. – Вы человек деловой, и я буду с вами предельно откровенным. Год назад вы прибыли в Шмаров после многолетнего отсутствия. Бывший школьный приятель – главный инженер автокомбината помог вам с трудоустройством, и вы заступили на малопочетную и низкооплачиваемую должность контрольного мастера в ремонтно-агрегатный цех. Работаете ровно – без особого рвения, но и претензий к вам у начальства нет. При этом почти ни с кем не общаетесь, ведете крайне замкнутый образ жизни и, простите за откровенность, тихо спиваетесь в одиночестве. Я пока все правильно излагаю?
Демидов коротко усмехнулся, но глаза его оставались все такими же равнодушно-сонными, а голос прозвучал с ленивой тягучестью.
– Какая, оказывается, увлекательная работа у современных мэров провинциальных городков – собирать досье на законопослушных избирателей. Впрочем, пока все более-менее верно, продолжайте.
– То, что я сейчас рассказал, не представляло бы никакого интереса – таких людей в стране миллионы, если бы в нашем случае речь не шла о человеке, который сначала делал весьма успешную карьеру в армии, участвовал и даже получил легкую контузию в Югоосетинском конфликте, после чего его карьерные перспективы выглядели еще более радужными, однако вскоре вместе с бывшими сослуживцами решил открыть бизнес, уволился в запас и в рекордно короткие сроки стал довольно успешным предпринимателем и руководителем коллектива более чем в пятьсот человек.
Орловский помолчал, сделал последнюю затяжку, огляделся в поисках урны и, увидев ближайшую в нескольких десятках метрах, просто выкинул окурок за парапет.
– Я понимаю, Вадим Сергеевич, причину случившейся с вами столь резкой перемены. Внезапный крах такого, казалось, успешного дела, вызванный необъяснимым предательством партнеров, жуткое происшествие с дочерью и почти сразу мерзкая история с женой – такие проблемы, тем более свалившись одна за другой с короткими интервалами, надломят даже очень сильного человека. Но прошел год. Год – достаточный срок для того, чтобы отойти даже от самых сильных потрясений и вернуться к нормальной жизни. Я предлагаю вам вернуться, Вадим Сергеевич.
Чтобы скрыть легкую панику, вызванную неожиданной и шокирующе-детальной осведомленностью мэра о его жизни, Демидов подпустил в голос ядовитого сарказма и медленно произнес, слегка придвинувшись к собеседнику и глядя ему прямо в глаза:
– Знаете, что я вам скажу, Алексей Леонидович? Меня, конечно, глубоко впечатлила ваша информированность о моих скромных обстоятельствах, я так же весьма польщен вашей заботой, но дело в том, что вы очень точно охарактеризовали мое любимое вечернее времяпровождение, которым мне не терпится заняться и сегодня. Поэтому очень просил бы вас обойтись без длительных предисловий и прямо сказать, что вы, собственно, от меня хотите.
Несколько секунд Орловский выдерживал пристальный взгляд Демидова, потом, чтобы дать себе повод отвести глаза вновь достал сигаретную пачку, прикурил, бережно прикрывая от ветра огонек зажигалки.
– Хорошо. Можно и без вступлений. Вы наверняка слышали – «Шмаровский вестник» об этом писал, да и вообще, – это часть моей предвыборной программы, что я собираюсь кардинально перестроить структуру управления городом. В числе прочих будет создан Департамент промышленности, транспорта и инфраструктуры, который объединит в себе несколько существующих сейчас более мелких отделов. Как ясно из названия, зона деятельности у департамента будет огромной – практически он будет контролировать всю экономическую жизнь города. Работы много, ответственность огромная. Я долго перебирал в голове известных мне управленцев и понял, что у меня нет кандидата на должность руководителя департамента. Зарплата будет, конечно, не большая – откуда у нас взяться большим зарплатам, – зато какой простор для самореализации, какие амбициозные задачи, какие перспективы и, главное, множество полезных связей, новых возможностей и… впрочем, не мне вам рассказывать, вы умный человек – сами все понимаете. Короче говоря, я предлагаю вам, Вадим Сергеевич, занять должность руководителя департамента.
Демидов, понявший, к чему клонит мэр еще в самом начале этого спича, с интересом, будто какого-то диковинного зверя разглядывал сейчас собеседника, не скрывая при этом откровенной иронической насмешки во взгляде.
– Мне, значит, предлагаете? – сказал он наигранно серьезным голосом. – Человеку, с которым первый раз в жизни общаетесь, хоть и потрудились собрать неплохое досье? Ну, Алексей Леонидович, вижу – вам палец в рот не клади. Подобные предложения часто поступают в тех случаях, когда, например, готовится какая-то пакость или авантюра и заранее ищется человек, которого потом будет не жалко слить, чтобы за все ответил. Не так ли, Алексей Леонидович, случаются в нашей жизни подобные коллизии?
– Стоп, стоп, стоп! – поднял руки Орловский. – Не нужно Вадим Сергеевич, не разобравшись в ситуации и не дослушав все до конца, произносить слова, за которые, возможно, потом придется краснеть. Я предвидел вашу первую реакции, поскольку, повторяю, считаю вас умным человеком. Дайте мне закончить, и вы поймете, что с одной стороны я действительно всерьез заинтересован в вашей кандидатуре, а с другой, что эта должность способна принести вам гораздо больше, чем вы себе сейчас представляете.
– Ну, валяйте, – небрежно бросил Демидов. – Признаться, любопытно будет послушать.
– Буду по возможности краток.
Орловский, явно задетый столь откровенной отповедью Демидова, говорил сухо, с чуть заметным раздражением в голосе.
– Я приведу вам три аргумента в пользу моего предложения. После этого мы на сегодня расстанемся, и я буду ждать вашего ответа два дня. Итак, аргумент первый: у меня действительно нет человека на эту должность, и я действительно считаю вашу кандидатуру идеально подходящей. Обязан предупредить: быть в моей команде хлопотно, но надежно.
Аргумент второй: я знаком с обстоятельствами, при которых рухнул ваш, Вадим Сергеевич, бизнес. Некоторые ваши действия в период, предшествовавший краху, действия, которые впоследствии вменили вам в вину ваши недруги, действия, сомнительные с точки зрения общепринятой морали и небезупречные с точки зрения уголовного законодательства как раз и убедили меня в том, что мне нужны именно вы. Вы – боец, вы соответствуете тому типу людей, которых я хочу видеть в своей команде.
Ну, и наконец, что касается ваших семейных проблем… Вы прекрасно понимаете, что в ситуации с вашей бывшей женой я абсолютно ничем помочь не могу. Да и не стал бы, если честно. А вот с дочкой…
Орловский сделал явно умышленную паузу, внимательно разглядывая петляющую внизу Шмаровку и крутя в пальцах дымящийся окурок. Демидов стоял в расслабленной позе, небрежно облокачиваясь локтем о парапет беседки, и лишь легкое дрожание желваков на скулах и ставший вдруг жестким взгляд чуть прищуренных глаз могли выдать напряжение, с которым он пережидал молчание собеседника.
– А вот с дочкой, – повторил Орловский, не дождавшись наводящего вопроса, и удовлетворенный выдержкой собеседника. – В принципе, можно попробовать что-то решить. Есть, в общем-то, кое-какие мысли по этому вопросу.
– И какие же мысли по этому вопросу могут быть у мэра города Шмаров? – очень спокойно спросил Демидов.
– Ну, знаете, Вадим Сергеевич, – усмехнулся Орловский. – Я же не спрашиваю вас, какими методами вы, вернее, ваши бывшие компаньоны, отбивали клиентов у конкурирующих фирм. Поэтому позвольте и мне пока не раскрывать всех своих возможностей. Если говорить в общем – есть люди, чье внимание можно привлечь к такой серьезной проблеме, как деятельность в стране тоталитарных сект, и которые могли бы поспособствовать решению этой проблемы, по крайней мере, в отдельно взятом случае.
Орловский посмотрел на часы, выкинул за парапет окурок и, вытащив из заднего кармана джинсов позолоченную визитницу, сказал тем же легким тоном, каким начинал разговор:
– Я вас не тороплю, Вадим Сергеевич, понимаю – мое предложение для вас весьма неожиданно, возможно, вам нужно подумать. Пару дней у вас есть, буду ждать вашего звонка. – И, протянув Демидову визитку, добродушно добавил: – А теперь, как обещал, с удовольствием подброшу вас до дома.
Они вернулись к машине, терпеливо ожидавшей их у обочины прямо под знаком «Остановка запрещена».
– На Красноармейскую нас, Ринат, – распорядился Орловский.

Едва машина тронулась, он достал из кармана мобильник, набрал номер и стал нудно отчитывать кого-то за неубранный мусор на перекрестке у хлебозавода. Он будто разом потерял всякий интерес к своему недавнему собеседнику, решив, что между ними все сказано и можно спокойно заниматься текущими делами.
Демидов с отсутствующим видом разглядывал мелькающие за окном машины однотипные серые дома городской окраины. «Ну что, Вадеха, пересидел в тихой гавани родного городка? – думал он. – Какой, оказывается, шустрый тут мэр, сразу с двух сторон зашел для надежности – и дела мои старые раскопал, не поленился, и на Кристинку цепляет. Интересно, для чего я ему, жуку такому, понадобился. Ладно, упремся – разберемся. Вдруг действительно с Кристинкой поможет, тогда игра стоит свеч в любом случае. Да и комбинат этот осточертел уже порядком».
– Ну что ж, Вадим Сергеевич, до свидания, – сказал Орловский, когда машина остановилась напротив дома Демидова, и, изобразив свою фирменную улыбку «Да не сомневайся ты – я свой парень!», проникновенно добавил: – Надеюсь, до скорого.
– Знаете, Алексей Леонидович, – задумчиво проговорил Вадим, уже взявшись за ручку открытия двери. – Я только одного не понял: зачем была нужна вся эта показуха?
– В смысле? – удивленно поднял брови мэр.
– Приехали в рабочее время на комбинат, в присутствии Паши пригласили на разговор, позвали сесть к себе в машину на глазах всего цеха. По-другому нельзя было? Теперь народ болтать начнет, напридумывают черти что. Не будете же вы утверждать, что действительно приехали с проверкой?
– Не буду, – расплылся в лукавой улыбке Орловский. – Это, Вадим Сергеевич, для того, чтобы вам было проще принять правильное решение. Болтать начнут обязательно. Думаю, людская молва уже причислила вас к команде моих новых соратников. Оставаться на старом месте вам теперь как-то даже неудобно – мало ли, что люди подумают. Так что, Вадим Сергеевич, не надо разочаровывать своих уже почти бывших коллег.

Глава третья

1.
В предпраздничную пятницу город тщательно прихорашивался, готовя себя к шумному и многолюдному торжеству. С самого утра на площади перед мэрией, перекрытой по такому случаю для транспорта, из решетчатых металлоконструкций начали возводить гигантскую крытую сцену; толстые жгуты проводов тянулись по асфальту к массивным колонкам; по периметру, рядом с окружающими площадь елями возводились мачты освещения; за сценой, прямо на газоне монтировались блоки аудиоаппаратуры. Административные здания города украсили свои подъезды стандартным в таких случаях набором – российский триколор в окружении флагов областного центра и Шмарова. На центральных улицах красили бордюрный камень, поливали редкие и изрядно пожухшие клумбы высаженных весной цветов. Мусоровозы спешно загружали в свои необъятные утробы переполненные мусорные контейнеры, а в слесарном цехе автокомбината проводилась последняя придирчивая проверка реанимированных из старого хлама автобусов. Кухня «Шмаровского Купца» в ожидании завтрашнего наплыва гостей под завязку заполнялась продуктами, в зале на столы стелились новые белоснежные скатерти, до блеска драились полы и мылись стекла высоких витражных окон. В Парке Культуры и Отдыха красились скамейки, подметались тропинки, менялись перегоревшие лампочки в многоцветной иллюминации аттракционов.
Сама должность Алексея Орловского предполагала, что этот день окажется для него крайне напряженным. В девять утра мэр провел короткое совещание с руководством УВД и МЧС, на котором уточнялись и согласовывались профилактические мероприятия, обычные при случаях массового скопления людей, и оговаривалось взаимодействие служб при возможных ЧП; затем лично проинспектировал ход монтажных работ на центральной площади, посетил Парк Культуры, осмотрел набережную на предмет ликвидации многочисленных и ставших привычными куч мусора. За день он несколько раз созванивался с губернатором, от которого до последнего момента узнавал новости о том, кто еще из больших столичных людей, приглашенных на торжество, подтвердил свое согласие присутствовать. В два часа встретился с главным редактором местного телеканала, – эта встреча была чуть ли не более важной, чем с силовиками, поскольку при освещении подобных событий (а картинка вполне могла мелькнуть и на федеральных каналах) всегда бывает важно заранее определить все ракурсы и места съемок, составить список интервьюеров и решить, на сколько секунд и в каком порядке выводить на экран лица официальных гостей, чтобы, не дай Бог, не нарушить субординацию. Ничуть не сомневаясь в преданности и расторопности своих помощников, в этот день Орловский предпочитал лично проконтролировать максимально возможное количество организационных вопросов.
В шесть часов вечера Орловский, к немалому удивлению всех своих помощников, ожидавших, что сегодня-то мэр точно заработается допоздна, бодро объявил: «Ну, вроде порядок. Надеюсь, что с Божьей помощью, все пройдет гладко. Оставшиеся мелочи сами разрулите, а если что – я на связи».
Через час он уже сидел перед накрытым для ужина столом в уютной, хоть и тесноватой кухне (мэр весьма ревностно следил за публичной, открытой избирателю стороной своей жизни и обитал с семьей в скромной пятидесятиметровой «трешке» в одной из немногочисленных пятиэтажек Шмарова) в обществе немолодого мужчины, явившегося к нему домой несколько минут назад.
– Ты, Игорек, давай, не стесняйся, накладывай себе, – угощал хозяин. – Салат, вон, возьми, и рыбку эту настоятельно рекомендую, у Светочки моей золотые руки, так тебе нигде не приготовят. Ну, и конечно, по рюмашке. Сегодня – сам Бог велел, ты же не за рулем.
Наполнив рюмки, Орловский внимательно посмотрел на гостя, провозгласил серьезно:
– Ну, за удачу завтра.
Некоторое время ели молча, хозяин – жадно насыщался, как человек, изрядно проголодавшийся в течение трудного дня, гость – без особого аппетита и, казалось, больше из вежливости, ковыряясь вилкой в полной тарелке и изредка отправляя в рот маленькие куски.
– Ну, теперь давай по второй и можно про дела наши потрещать.
Орловский собрался наполнить обе рюмки, но Игорь прикрыл свою рукой.
– Завтра день тяжелый, Алексей Леонидович, мне в форме надо быть.
– Тяжелый – это да. И форма нам завтра всем понадобится, – философски заметил Орловский. – А я все-таки махну.
Лихо опрокинув рюмку, мэр запустил пальцы в салатницу с квашенной капустой, сочно, с причмокиванием закусил.
– Все прибыли? – спросил он, и, явно готовясь к долгому разговору, отодвинул от себя тарелки и уперся в стол локтями.
– Все. Еще утром.
– Где разместил?
– На «Солнечной поляне». Там сейчас никого.
Орловский удовлетворенно кивнул. «Солнечная поляна» – бывший пионерский лагерь, впоследствии ставший загородной базой отдыха, неоднократно переходившей и рук в руки и в итоге окончательно заброшенной разорившимися владельцами, выглядела идеальным местом для размещения людей, не желающих афишировать своего присутствия. Мэр давно обещал взять базу на баланс города и превратить в дом отдыха, где шмаровчане смогут проводить выходные за символическую цену, но пока «Солнечная поляна» представляла собой несколько двухэтажный корпусов с выбитыми стеклами и прогнившими полами, надежно укрытых густым лесом на самом берегу Шмаровки.
– Все помнишь? Акция должна начаться в десять часов. К этому моменту на сцене будут столичные звезды, толпа уже разогреется, так что менты окажутся заняты. По моим прикидкам фора по времени, пока менты не чухнуться, будет минут пятнадцать. Пусть ребята надежно забаррикадируются, общение с прессой – через окно на первом этаже. Думаю, первые телекамеры прибудут еще раньше ментов, делать заявления и махать бумагами нужно сразу, как появятся журналисты. Когда старший решит, что народу собралось достаточно, пусть анонсирует важное сообщение для прессы.
Игорь, терпеливо выслушивающий эти указания, наконец не выдержал.
– Алексей Леонидович, вы не волнуйтесь, все ребята свои роли помнят по минутам. Инструктажей и тренировок провели достаточно, все обговорили, все предусмотрели.
– Насчет «все предусмотрели» – это ты брось, – строго сказал Орловский. – Вот, когда все пройдет гладко, тогда и будем прозорливостью своей хвалиться. Что подготовились хорошо – не сомневаюсь. И позвал я тебя, Игорь, не для того, чтобы экзамены устраивать. Решил я коррективы небольшие в план наш внести.
– В какую именно часть плана вы решили внести коррективы?
Гость никак не высказал своего неодобрения, но голос прозвучал напряженно, – идея что-то менять в последний момент пришлась ему явно не по душе.
– Я, Игорек, решил сменить, так сказать, выгодоприобретателя от нашей небольшой проказы. Понимаешь, все делаем, как задумали, только конечный результат окажется не такой, какого ждут наши друзья, а совсем даже наоборот.
Чуть сдвинувшиеся вверх брови на всегда невозмутимом лице Игоря могли означать только крайнюю степень удивления.
– А не поздно решили, Алексей Леонидович?
У Орловского были веские основания почти во всем доверять своему сегодняшнему гостю. Десять лет назад, когда Алексей Леонидович еще трудился на скромной должности зама руководителя департамента областной администрации, он помог вылезти из очень неприятной истории директору одной неприметной, но не в меру активной охранной фирмы. Вместо статьи об организации преступного сообщества молодой предприниматель получил административную ответственность за мелкое хулиганство.
Не ограничившись спасением незадачливого бизнесмена от тюрьмы, Орловский и дальше принимал в его судьбе деятельное участие, пристроив к новому непыльному делу, и в итоге получил тот результат, на который рассчитывал: в его команде, кропотливо собираемой для будущих, пока не известных ему самому дел появился еще один толковый и надежный боец.
Назначение подполковника Самохина начальником Шмаровского УВД год назад стало для Орловского неприятным сюрпризом, – он приложил немало сил, чтобы заместить образовавшуюся вакансию своим человеком, знакомым еще по работе в области. Однако, привыкший анализировать любое событие со всех сторон, Алексей Леонидович и в этом назначении нашел для себя положительные моменты. Самохин вряд ли станет его союзником, но, по крайней мере, это был известный ему персонаж, и линию поведения с новым полицейским начальником Орловский выбрал в соответствии с имеющейся информации. Он не стал предпринимать попыток сблизиться с подполковником, перейти на неформальные дружеские отношения – не приглашал ни в баньку ни на рыбалку, не искал встречи в нерабочей обстановке. В отличие от Манцура, который – Орловский знал об этом – почти сразу же в присущей ему незамысловатой манере попытался купить нового мента быстро и недорого, за что и рассчитывался до сих пор, испытывая повышенный интерес полиции к своему бизнесу.
– Не поздно, Игорек, не поздно. В самый раз.
Орловский вновь потянулся было к бутылке, но остановил руку на полпути и, пробормотав «Ты прав, пожалуй, на сегодня хватит», решительно отодвинул водку к краю стола.
– Ты же, Игорек, сам местный, Шмаров для нас с тобой, можно сказать, малая родина. Зачем же нам пускать сюда пришлых, тем более, москвичей? Это же кровососы, им только прибыль нужна, за бабками людей не видят, «оптимизацию» проведут, народ поувольняют, а ведь это наши с тобой земляки. Нет, Игорек, меня, как патриота родного города, такой расклад не устраивает, и для завода нашего, можно сказать, градообразующего, я приготовил лучшую судьбу.
Игорь слушал молча, не отрывая от собеседника невозмутимого, ничего не выражающего взгляда. Он прекрасно понимал, что Орловский тщательно взвесил все последствия, перед тем, как ввязаться в эту операцию, и внезапная смена решения за день до акции вызвана какими-то новыми, только что возникшими соображениями. Поэтому он просто пережидал, когда мэр закончит свое словоблудие и перейдет к делу.
– В общем, так, Игорек, – Орловский и сам почувствовал, что увлекся ненужной аргументацией, заговорил сухо, по-деловому. – Завтра все делаете так, как запланировали, только те двое, что будут потом объяснятся с ментами, слегка изменят свою легенду. Нужно будет мягко подвести к тому, что их нанимателями являются как раз люди из «Строительного альянса». Я подготовил основные тезисы, передашь их ребятам. Укажут пару персоналий, через которых будет прямой выход на «Строительный альянс». Это все. Статейку в «Шмаровском вестнике» я подкорректирую, твоих людей выпустят через пару месяцев. Все должно выглядеть предельно ясно: крупная корпорация наняла продажных юристов, те набрали группы громил и попытались организовать рейдерский захват завода. Тем более, – Орловский лукаво улыбнулся, – что все ведь так и есть на самом деле. Расскажем людям правду, а, Игорек?
2.
Подполковник Самохин расслабленно откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, медленно помассировал пальцами веки. Только что закончилось совещание с оперативниками и командирами патрульных экипажей. Кажется, обговорили и согласовали все: места постоянного дежурства нарядов, маршруты патрулирования, схемы ограждений для прохода, перечень и график перекрытия для транспорта центральных улиц.
Из коридора доносились голоса сотрудников и взрывы смеха, хлопали двери кабинетов, слышался шорох множества шагов по линолеуму, поскрипывали расшатанные ступеньки ведущей на первый этаж лестницы. Управление работало в режиме усиленного несения службы, отпуска и командировки были заранее отменены, накануне из области прибыло подкрепление, и к вечернему совещанию в небольшом двухэтажном здании стало слишком многолюдно.
Шумы постепенно стихали, сотрудники разъезжались – кто-то по домам, кто-то заступая на ночное дежурство. Вставать утром придется очень рано, и Самохин понимал, что если он хочет быть завтра в форме, то нужно прямо сейчас отправляться домой. Оставалось только найти сил на то, чтобы поднять из кресла уставшее тело, спуститься вниз, сесть в машину и, прибыв о пустую и темную квартиру, организовать себе чай (об ужине не хотелось и думать) и добрести до холодной постели.
Запиликал лежащий на столе мобильник. Самохин посмотрел на экран, звонок шел на сим-карту, номер которой знали в городе лишь несколько человек. Глядя на аппарат с опасливым недоверием, как на предмет, способный стать лишь источником проблем, он неохотно протянул руку к столу, и, нажав на кнопку приема звонка, поднес телефон к уху.
– Глобус шухер замутил на завтра. Бакланов подписал с десяток. Гастролеров нет, все местные, с Зековки. Малолетки. Перья, кастеты, цепи. Пять-шесть терпил нарисуют. Им сказали, наглухо никого не валить, почикать мальца. На набережную с Зековки трое двинут в девять, еще две группы – на площадь и в парк чуть позже подвалят.
– Откуда знаешь, что это Глобус? – спросил Самохин, с которого мигом слетела усталая заторможенность.
Услышав в ответ лишь презрительное молчание, он понял, что вопрос был совсем не обязательным, и спросил о том, что показалось сейчас самым важным:
– Зачем ему это надо, выяснил?
Возникла короткая пауза, после которой голос в трубке прозвучал с плохо скрываемым злорадством:
– Не по таксе вопрос, начальник.
– Хорошо, – Самохин вновь прикрыл глаза, на скулах задвигались желваки. – Получишь по двойному тарифу.
– Глобус кипишь поднимет: в городе беспредел, мусора нюх потеряли. Начальник их, типа, на Зековку буром не прет – очкует, только фраеров доит – бомбил и торгашей мелких. Маляву на тебя в область зашлет. Есть, кому подписать.
– Хорошо, понял.
Самохин отключился, аккуратно положил телефон на стол, некоторое время сидел неподвижно, задумчиво разглядывая плакаты, развешенные на стене кабинета.
Вот, значит, как. Не сумев договориться и почувствовав угрозу, он решил, что им двоим в одном городе не ужиться и сразу начал действовать. Серьезный дяденька – предпочитает играть на опережение, сразу решать не только уже возникшие проблемы, но и те, что могут появиться в будущем.
«Глобусом» за глаза называли Манцура за абсолютно лысый и почти идеально круглый череп. Только узнав о своем предстоящем назначении в Шмаров, Самохин сразу понял, что открытого конфликта с Манцуром вряд ли удастся избежать, правда, предполагал, что вначале это будет выглядеть, как долгое, скрытое от посторонних противостояние двух осторожных и хитрых противников. Но Манцур решил форсировать события, и сейчас важно было без потерь отразить первую атаку.
До своего прибытия в город Самохин встречался с Манцуром всего один раз. Встреча, оказалась не слишком приятной для обоих, но произошла она больше двадцати лет назад, не привела тогда к серьезным последствиям, закончившись фактически ничем, и вряд ли могла стать причиной предвзятого отношения начальника полиции к успешному бизнесмену, периодически устраивавшему шумные благотворительные акции, гордящемуся «белизной» своего бизнеса и ни разу не заподозренному в теневых сделках. Но была одна причина, по которой полицейский на протяжении почти всей своей карьеры внимательно следил за достижениями стремительно идущего в гору бизнесмена.

Самохин пришел в милицию в самом начале девяностых. Романтический ореол профессии, навеянный сериалами и книгами о службе, которая «и опасна и трудна», при столкновении с реалиями периода первоначального накопления капитала разлетелся в пыль в первые же месяцы. Милиционеры, приносящие домой зарплату, при которой стыдно посмотреть в глаза близким, оказались в самом центре бешеного водоворота, устроенного бурно плодящимися «хозяевами жизни» – новоявленными бизнесменами и не менее бурно набирающими силу бандитами. Многие принимали самое простое и лежащее на поверхности решение: уходили из милиции в ЧОПы или сразу к бандитам. Более продвинутые и изворотливые успешно монетизировали свое служебное положение: торговали информацией, организовывали «крыши», принимали заказы на заведение или, наоборот, закрытие уголовных дел. Тем же, кто не пошел этими путями – немногочисленным и неприкаянным «честным ментам», – тоже нужно было что-то есть, и в поисках относительно законного заработка они в свободное от службы время частенько нанимались на роль охранников или инкассаторов.
В девяносто третьем Самохин собрался жениться. К тому времени ему так и не удалось побороть в себе комплексы «правильного мента» и, поскольку зарплаты не хватало даже на прокорм, пришлось побороть гордость и согласиться на подработку неофициальным инкассатором.
Было утро свободного от службы дня. Сегодня они с напарником должны были проделать давно знакомую операцию: перевезти деньги из расположенного в пригороде оптового склада китайского барахла в офис торговой фирмы в центре города. Молодая невеста, живущая в райцентре за сорок километров и вырвавшаяся с работы на пару дней, со слезами в голосе уговаривала жениха не оставлять ее одну в пустой квартире, ибо встречаются они не так уж часто, она целую неделю ждала этого дня, сто лет не была в парке, в кои веки купила новое платье, которое некуда надеть, и, вообще, работать в выходные – полное свинство и неуважение к будущей жене. Самохин недолго, больше для вида, посопротивлялся, потом позвонил другу, с которым вместе учились в школе милиции и сейчас тянули лямку в одном Управлении, и попросил подменить его на сегодняшнем выезде.
Когда неприметная, заляпанная грязью «девятка» затормозила на светофоре при въезде в город, из остановившейся рядом машины выскочили трое парней в закрывавших лица балаклавах, и, грамотно рассредоточившись, расстреляли ее с трех сторон из автоматов. На то, чтобы извлечь из багажника два увесистых баула с деньгами, запрыгнуть в машину и, резко рванув с места, скрыться в ближайшем переулке, им потребовалось не больше полуминуты.
Гроб уже опустили в землю, и Самохин, до этого момента державшийся поодаль от всех собравшихся, все же заставил себя подойти к могиле, чтобы вместе с другими бросить в нее горсть земли. И тогда случилось то, чего он боялся, из-за чего приехал на кладбище отдельно и стоял все это время в стороне, не решившись даже подойти попрощаться с другом, – он поймал на себе взгляд молодой вдовы. Она застыла на краю могилы, а в нескольких метрах за ее спиной стояла коляска с полугодовалым сыном, которого взяли с собой, поскольку его не с кем было оставить. Все длилось не больше секунды, – Самохин поспешно опустил глаза, развернулся и, казалось, на всю жизнь обожженный этим коротким взглядом, по-стариковски сгорбившись, медленно побрел к выходу с кладбища.
Он больше ни разу ее не встречал, он ни разу не попытался оказать какую-то помощь, потому что страх еще раз испытать на себе этот взгляд оказался сильнее сострадания, он ни разу не поинтересовался ее судьбой и судьбой ее сына. Ни разу.
Дело вел следователь, про которого в Управлении говорили: «Хороший телок у двух маток сосет, а наш Валерьич от целого стада кормится». Он явно не обрадовался новому поручению, хмуро заявив с самого начала, что история эта – типичный «глухарь», подобные расстрелы происходят сейчас повсеместно, что коммерсанты наверняка догадываются, кто их пощипал, но ни в жизнь не скажут, потому что бабла этого они себе еще нарубят, а жизнь – она одна. Но, поскольку погибшими оказались сотрудники милиции, хоть и находившиеся не при исполнении, первое время следователь был вынужден имитировать бурную деятельность.
Официальное расследование шло своим чередом, но инстинкт выживания и остатки корпоративного единства призвали к жестким и решительным действиям практически всю милицию города. Требовалось наглядное подтверждение простой истины – милиционеров убивать нельзя, такие убийства всегда влекут за собой серьезные последствия для представителей криминального мира, независимо от их специализации. В течение всего одной недели в городе прошли массовые облавы на наркоторговцев, – двенадцать уличных дилеров были задержаны, двое застрелены при попытке оказать сопротивление, за решеткой оказалось несколько крупных перекупщиков. ОМОН врывался в давно известные и годами исправно функционирующие игровые притоны и публичные дома, полному разгрому подвергся крупнейший в области цех по разливу паленого алкоголя, «маски шоу» прошли на Центральном рынке и в цыганском поселке, главари двух основных этнических группировок после крайне жестких задержаний были отправлены в СИЗО по пустяковым, высосанным из пальца обвинениям. Как всегда, такой метод оказался эффективней скрупулезного расследования. Чтобы «менты угомонились», требовалось сдать им хотя бы исполнителей. Личности всех троих налетчиков были установлены быстро, через несколько дней одного из них обнаружили с простреленной головой в машине, припаркованной у здания областного УВД, второго задержали по наводке, полученной в результате анонимного звонка. И лишь третьему удалось бесследно исчезнуть, обманув и сыщиков и своих «коллег».
Результаты расследования удовлетворили всех, кроме Самохина, который не верил, что трое рядовых боевиков действовали самостоятельно. Он хотел раскрутить всю цепочку, тем самым надеясь хоть чуть-чуть ослабить давящий груз вины, но следователь – по распоряжению начальства или по своей инициативе – не горел желанием подпускать его к материалам дела.
Самохин установил, что фирма-поставщик, в адрес которой загородная оптовая база отправляла в тот день оплату за реализованный товар, принадлежит местному бизнесмену по фамилии Манцур. Он решил, что, если искать корыстные интересы коммерсантов или источник утечки информации, лучше начинать с получателя денег, так как форсмажорные обстоятельства не снимут с отправителя обязанности по оплате, он остается должником, а следовательно, пострадавшей стороной.
Манцура опросили в качестве свидетеля, на Самохин на допросе не присутствовал и решил под предлогом уточнения некоторых вопросов нанести бизнесмену визит самостоятельно, не поставив в известность не только следователя, но вообще, никого из коллег. В разговоре Манцур заметно нервничал, часто сбивался и путался в мелочах, но в целом довольно твердо держался избранной еще на первом допросе линии. Самохин ему не поверил, но прижать коммерсанта было нечем.
Через месяц оптовая база, потерявшая в результате ограбления инкассаторов недельную выручку, не смогла рассчитаться с очередным поставщиком, тот, не долго думая, «передал дело на рассмотрение в братковый арбитраж», но до серьезных наездов не дошло, – Максим Манцур фактически спас неудачливых коммерсантов от серьезных проблем, предложив им переписать на него бизнес в обмен на уплату всех долгов.
Единственный арестованный налетчик очень убедительно валил все на убитого, выгораживая себя и сбежавшего, а следствие и суд охотно приняли версию о том, что ограбление было проведено бандой из трех человек по собственной инициативе.
Чувство вины с годами притуплялось, отношения с невестой, невольно спасшей ему жизнь, но самим своим присутствием не дававшей забыть взгляда вдовы на кладбище, как-то сами собой оборвались, по взаимному молчаливому согласию.

…Самохин поднял трубку телефона внутренней связи, набрал короткий номер дежурного.
– Ерохин, Канаев еще здесь?
– Домой уехал, Павел Борисович. Минут десять как.
– Позвони ему, пусть возвращается. Срочно. Жду у себя.

Глава четвертая

1.
Сменный, двенадцатичасовой график, вечная беготня на работе, попытки поймать хотя бы несколько минут отдыха, чтобы присесть, расслабиться, а иногда и слегка вздремнуть, привили Насте способность засыпать и просыпаться по внутренней команде в любое время суток. Поэтому, договорившись на работе о коротком пятидневном отпуске, она заранее предвкушала удовольствие, с которым будет отсыпаться ночами, как положено нормальным людям, и неторопливо подниматься поздним утром, а не скакать по комнате в предрассветной мгле, ежеминутно поглядывая на часы.
Проснувшись в десять утра, она позволила себе еще полчаса поваляться в расслабленной полусонной неге. Радость от того, что не надо бежать на работу слегка омрачалась мыслью о неизбежной уборке запущенной за неделю квартиры. Поняв, что заснуть больше не удастся, Настя поднялась, накинула легкий халат, сунула ноги в шлепанцы и вышла в коридор. По пути на веранду заглянула в комнату к брату.
Антон сидел в одних трусах за низким столиком, на котором были разложены детали детских конструкторов вперемежку со вполне взрослыми инструментами – отвертками, пассатижами и ключами и что-то сосредоточенно мастерил. Телевизор с выключенным звуком демонстрировал суетливые похождения мультяшных героев.
– Давно встал? – как всегда при общении с братом Настя непроизвольно повышала голос, хотя никаких проблем со слухом у Антохи не было. – Ты хоть умывался? Чего молчишь? Вижу, что нет. А ну, быстро к умывальнику, и штаны одень. Есть приготовлю – позову.
Она вышла на застекленную веранду, летом выполняющую роль гостиной и кухни, достала из угла большое пластиковое корыто, свалила в него накопившееся за неделю грязное белье, залила водой из бака и присыпала порошком. Зажгла плиту, машинально отметив, что пламя совсем маленькое, значит, скоро предстоят расходы на смену баллона, и занялась приготовлением завтрака.
Как обычно, матери в это время дома не было, – она, по давно заведенной привычке, с самого утра отправилась к подруге, живущей на соседней улице, вернется, очевидно, к вечеру и в сильно поддатом состоянии.
Когда Настя уже выставляла на стол посуду, дверной звонок разразился непрерывной, настойчивой трелью. Она подошла к окну, чуть отдернула занавеску и бросила короткий взгляд на крыльцо. Отшатнулась, болезненно поморщившись, как от внезапной зубной боли, застыла посреди веранды с тарелкой в руках. Мелькнула трусливая мысль: «Не открывать. Пусть подумает, что никого нет», но через секунду, взяв себя в руки, она зло поджала губы, поставила тарелку на стол и решительно подошла к двери.
За порогом, упираясь рукой в косяк и по-прежнему нажимая кнопку звонка, стоял Манцур-младший.
– Привет, Настена, – произнес он с добродушной, хоть и слегка натянутой улыбкой.
Настя пихнула его руку, сбрасывая палец с кнопки.
– Чего трезвонишь? Тоху напугаешь!
Она поплотнее запахнула халат, скрестила руки на груди, хмуро глядела на незваного гостя, всем своим видом показывая, что не настроена на долгий разговор.
– И потом, я сколько раз тебе говорила, чтобы сюда не шлялся? Тебе чего, «Пит-Стопа» мало?
– Так я это… в «Пит-Стопе» был, сказали – ты до среды в отпуске, телефон у тебя отключен, а у меня дело… то есть, не то, чтобы дело, а так, предложение. – Нагловатое и развязное добродушие, с которым он, очевидно, готовился провести разговор, сползало с него прямо на глазах. – Что, и в дом не позовешь?
– Не позову.
С настороженным удивлением Настя отметила, что Манцур, похоже, абсолютно трезв. Это было непривычно – как правило, общаясь с ней, он предварительно изрядно принимал «для храбрости», а как вести себя с трезвым воздыхателем она пока не представляла. К тому же, их последний разговор, состоявшийся еще зимой, казалось, подвел окончательную черту под хамоватыми ухаживаниями сегодняшнего гостя, Настя давно убедила себя в этом, поэтому внезапный визит застал ее врасплох.
– Ну, ладно, можно и здесь, – пробормотал Манцур, явно страдая от отсутствия алкогольного допинга. – Короче, такое дело. Завтра, короче, праздник, мы тут с пацанами решили, как гулянка кончиться, на берегу, короче, продолжить. Ребята, девчонки клевые все, место хорошее, километров пять от города, мангалы, там, природа, все дела. Ну, я, короче, подумал: Настену надо пригласить. Мы еще, может, и пораньше туда двинем – чего мы тут не видели? Развлекухи для лохов, короче. И вообще, – он изобразил загадочную ухмылку. – Народу в городе будет до хрена, мало ли чего, вдруг шухер какой, или, там, пиротехника бракованная, или менты праздник испортят? В своей тусовке всяко спокойней. Короче, Насть, давай с нами…
– Короче, Дима, я тебе уже много раз объясняла: мне не интересны твои развлекухи, твои клевые чуваки и чувихи, я тебя, короче, просила мне не звонить и, тем более, не приходить сюда.
Понимая, что сынок самого богатого жителя Шмарова, при желании, вполне мог организовать ей проблемы на работе, Настя старалась лишний раз его не злить, говорила ровным, чуть скучающим тоном, лишь язвительно выделяя его излюбленное слово-паразит.
– Тебе что, девок не хватает? Чего ты прицепился, короче? Ни в какую Москву я к тебе не поеду, и здесь у нас с тобой никогда ничего не будет.
Некоторое время он стоял молча, опустив голову и ковыряя носком кроссовка землю перед крыльцом, потом, не поднимая глаз, глухо произнес:
– Я ведь могу и по-другому. Могу просто приехать в «Пит-Стоп», заплатить бабки, и пойдешь, ты, Настена, со мной наверх.
– Не пойду. У нас любая может отказаться идти наверх со стремным клиентом.
– Так то со стремным, – усмехнулся Манцур. – А я к Сазоновой подойду, заплачу втрое, посмотрим, каким стремным я для нее буду.
– Подойди – посмотрим, – ответила Настя равнодушно, но равнодушие это было напускным.
Да, официантка могла подняться с клиентов в верхние комнаты только по обоюдному согласию и только в том случае, когда ее было кем заменить в зале. Обычно девушки занимались подобной подработкой после окончания смены, что негласно приветствовалось заведением, забирающим себе половину дополнительной выручки. Были, конечно, и такие, кто наверх не ходил принципиально, но по странной закономерности надолго они в «Пит-Стопе» не задерживались.
Но в случае с Манцуром все казалось сложней: он действительно мог предложить Сазоновой, номинальной хозяйке заведения, такую сумму, ради которой весьма демократичные традиции будут с готовностью нарушены, и Настю отправят на второй этаж в приказном порядке. К тому же, зная об изобретательности Манцура-младшего на предмет всевозможных гадостей и скандалов, Сазонова вряд ли решится злить его отказом.
– Ладно, Настена, – произнес Манцур тихо. – Ты свое слово сказала. Теперь очередь за мной.
Все так же, не поднимая головы, он резко развернулся и торопливо пошел в сторону калитки. Проходя мимо оборудованного Демидовым «места для релаксации», затормозил, секунду постоял, словно о чем-то раздумывая, потом резким ударом ноги опрокинул чурбак, служащий Настиному соседу импровизированным столом, и покинул двор, с силой захлопнув за собой калитку.
Настя прикрыла дверь, развернувшись, оперлась на нее спиной, с тоской в глазах оглядела неширокую веранду – металлический умывальник в углу, бак с водой, двухконфорочная газовая плита, установленное на двух табуретках корыто с замоченным бельем, накрытый к завтраку стол.
Тоха стоял на пороге противоположной, ведущей в дом двери и смотрел на сестру остановившимся, ничего не выражающим взглядом. В его глазах нельзя было прочесть любопытства, вопроса, осуждения или одобрения – вообще никаких эмоций, но Насте, всегда неуютно чувствовавшей себя под этим взглядом, казалось, что брат внимательно изучает ее, фиксирует и запоминает слова и поступки, чтобы потом, оценив и разложив по полочкам всю полученную информацию, молча что-то решить, сделать окончательный, одному ему ведомый вывод.
– Ну, что уставился? – зло бросила она и, кивнув головой в сторону стола, с усталой обреченностью добавила: – Садись, давай. Вот, тоже, повис на моей шее.
Она накормила брата, перестирав белье, развесила его на натянутых поперек двора веревках, вынесла накопившийся за неделю мусор, навела порядок в комнатах Антона и матери. Механически выполняя рутинную, давно ставшую привычной работу (мать после смерти отца начала пить – сначала изредка, по вечерам, но быстро увеличивая частоту и дозы, останавливаться, судя по всему, не собиралась, и в домашних делах пользы от нее практически не стало), Настя обреченно чувствовала приближение очередного, хорошо знакомого приступа черной тоски. Как всегда, перед мысленным взором с удивительной четкостью возникла живая картинка: лошадь, перевозимая куда-то в специально оборудованном для этого автомобильном прицепе. Голова высунута наружу, и можно беспрепятственно рассматривать весь окружающий дорогу пестрый и шумный мир. Но только рассматривать – этот мир стремительно бежит мимо, и все, на чем останавливается взгляд, неумолимо удаляется, исчезает, скрывается за очередным поворотом. Лошади ничего не мешает, места в ее высокой будке достаточно, да и дорога оказалась не слишком ухабистой. Но она грустно глядит на проносящуюся мимо жизнь, потому что надежно запертая дверь фургона подпирает ее под самую шею, и нет никакой возможности выбраться, прикоснуться к миру, влиться в него и стать его частью.
Когда накатывал вдруг приступ тоски, Настя с болезненной остротой чувствовала, что, подобно воображаемой лошади, грустно провожает взглядом каждый уходящий день, что дорога никуда не свернет и водитель не нажмет на тормоз, что ее сегодня перейдет в ее завтра и послезавтра и так будет теперь всегда.
…В «Пит-Стоп» Настя пришла на следующий день после выпускного вечера, сразу же заявив, что готова на любые «сверхурочные заработки». Решение это созрело давно, – последние пару лет, после того, как мать совсем перестала работать, и в семье, кроме мизерного пособия на Антона, не осталось ни одного регулярного источника дохода, навсегда запомнились беспросветной, унизительной нищетой. Сазонова, весьма откровенно, но с явным одобрением осмотрев молодую соискательницу с ног до головы, заглянула в паспорт и, не скрывая сожаления, отказала, поскольку не собиралась рисковать своим и без того двусмысленным положением. Прощаясь, она предложила девушке, если, конечно, та не передумает, прийти через семь месяцев, когда исполнится восемнадцать.
Эти семь месяцев Настя проработала на электродном заводе, что не сильно улучшило материальное положение семьи, поскольку завод, перманентно находясь в предбанкротном состоянии, выплачивал мизерные зарплаты от случая к случаю, а день совершеннолетия стал первым днем работы новенькой официантки в мотеле «Пит-Стоп».
Зарплаты вместе с чаевыми хватало на то, чтобы лишь прокормить троих и купить лекарства Антону, но заработок второго этажа давал возможность не только покупать иногда кое-какие вещи, но и что-то по мелочи откладывать. Чувство жгучего стыда, страх, что увидит кто-то из знакомых, мысли «И кто тебя теперь замуж возьмет? Весь город знает, чем тут официантки занимаются» – все, что испытывала Настя в первое время, поднимаясь с очередным клиентом наверх, быстро прошло. Взамен пришло озлобленно-циничное «Столько, сколько здесь, ты нигде в городе не заработаешь. На твоей шее пьяница и даун, так что, давай, девка, подмахивай веселей и нехера скулить, вспомни лучше, что у поваров тебя ждет вчерашняя заначка, грамм двести мартини».
В общем, Настя быстро рассудила, что в ее положении такую работу можно считать чуть ли не идеальной: маленький, но стабильный заработок официантки ощутимо дополнялся чаевыми и еще более ощутимо – бонусами со второго этажа. Все лучше, чем у «плечевых», в любую погоду кучковавшимися вдоль трассы почти без всякой защиты и не знающими, где и чем закончится для них сегодняшний день.
2.
Впервые она увидела Манцура полгода назад. Поздним вьюжным вечером, когда фары медленно ползущих по трассе машин, редких в такое время и в такую погоду, с трудом пробивали ватную пелену крупных, косо несущихся к земле хлопьев, стеклянные двери кафе резко распахнулись, и в натопленный уют зала, сопровождаемая унылым подвыванием морозного ветра, ввалилась большая, шумная и явно подвыпившая компания парней и девиц. Располагались они основательно, по-хозяйски: небрежно свалив всю присыпанную снегом одежду на подоконник, сдвинули несколько столов, громко обмениваясь веселыми матюками, стали извлекать из объемного баула и расставлять на столе разномастный алкоголь.
Несколько водил-дальнобойщиков, которые до этого неторопливо поглощали нехитрый ужин, вполголоса обменивались дорожными новостями и изредка провожали заинтересованными взглядами порхавших по залу официанток, сосредоточенно, недобро замолчали, устремив на вновь прибывших хмурые взгляды работяг, наблюдающих праздно гуляющую молодежь.
Один из парней, которого все называли Димон, демонстративно не участвуя в подготовительных хлопотах, сразу уселся во главе длинного стола, требовательно обхватив за талию, усадил к себе на колени ближайшую девицу и небрежно махнул рукой, подзывая официантку.
Настя обслуживала ту часть зала, в которой обосновались шумные гости, поэтому, прихватив с барной стойки несколько книжек меню, поспешила к клиентам. Димон, не сводя оценивающего взгляда с подошедшей официантки, громко проговорил, явно для нее, хоть и обращаясь к сидящей на его коленях подруге:
– Короче, пожрать, Светик, у них еще можно, а вот бухло тут – говно. Бодяжат, козлы. Так что, догоняться будем своим, проверенным, из «Купца». Ты вот что… Настена, – посмотрев на бейдж, распорядился он, – ты давай-ка нам закусить сооруди мигом…
Меню не понадобилось, – Димон, не утруждая себя выбором, заказал всего три блюда легкой закуски, правда, в большом, на всю компанию, количестве. Настя отправилась на кухню, чтобы передать заказ и слегка притормозила, проходя мимо скучающего в дверях охранника.
– Сереж, эти, – легкий кивок головы в сторону клиентов, – со своей выпивкой. Надо, наверно, Сазоновой сказать?
– Ты чего, Насть? – весело изумился охранник. – Это же Манцур-сынок гуляет. Сазонова связываться не будет – себе дороже. Я так понял из их базара, что днюха у него сегодня. Это до утра теперь. Плохо. Главное, чтобы водил цеплять не стали, у тех с ответом не заржавеет, ментов вызывать придется. В общем, девочка, – заключил он, то ли с сочувствием, то ли с легкой издевкой, – не в кайф у тебя сегодня смена. Намучаешься с ними, а чаевых – хрен на блюде.
Пророчество умудренного опытом охранника на этот раз не сбылось. Уже к двум часам ночи компании заметно скисла, – видно, на «Пит-Стоп» выпала завершающая стадия длящейся весь день пьянки. Когда прибыли несколько вызванных из города такси, участники застолья были едва в состоянии натянуть на себя одежду, путаясь в рукавах и помогая друг другу. Потом будили тех, кто давно заснул, уютно пристроив голову на заляпанной скатерти, хрипло матерясь, за ноги вытащили из-под стола товарища, предпочитавшего отдыхать в горизонтальном положении, и долго пытались его одеть.
Димон, выглядевший чуть трезвее остальных, бросил короткий взгляд на принесенный Настей счет.
– Не видел тебя здесь. Новенькая, что-ли? – спросил, широким жестом распахивая кожаное портмоне.
– Да, третью неделю.
– Когда теперь смена?
Настя помолчала, отвела глаза, наблюдая за тем, как Сергей мягко помогает уходящим гостям вписаться в дверной проем. Говорить правду почему-то не хотелось, врать, скорее всего, было бессмысленно, и нужный ответ никак не приходил в голову.
– Ну?
– Послезавтра, в день.
Димон, не считая, швырнул на скатерть несколько пятитысячных купюр, тяжело поднялся, опираясь о стол, несколько секунд стоял, слегка покачиваясь и не сводя с девушки тяжелого затуманенного взгляда.
– Приду, короче.
Он явился вечером, под конец смены. Пьяный, хоть и не до такой степени, как в прошлое посещение, уселся за один из обслуживаемых Настей столиков, заказал пиво. Сидел тихо, изредка прикладываясь к кружке и равнодушно наблюдая за деловитой суетой официанток и расслабленным отдыхом посетителей. Видно, отсутствие благодарных зрителей делало бессмысленным шумные выступления, и он спокойно ожидал окончания Настиной смены.
– У нас пересменок начинается, не могли бы вы закрыть счет сейчас?
Расплывшись в широкой пьяной улыбке, Димон некоторое время молча смотрел на нее снизу вверх, машинально постукивая пальцем по почти пустой кружке.
– Садись, – показал на стул напротив, – разговор есть.
– Нам запрещено сидеть с гостями.
Манцур откинул голову и громко, на весть зал захохотал.
– Лежать, значит, разрешено, а сидеть – запрещено.
Настя скорее почувствовала, чем увидела, обратившиеся на них из-за соседних столов любопытные взгляды.
– Садись, говорю, – уже тише повторил Димон.
Она отодвинула стул, присела на самый краешек, изобразив на лице вежливое терпение.
– Меня, короче, Димон зовут, если ты не в курсе, – начал он, вальяжно откинувшись на спинку стула и глядя на девушку с добродушным покровительством. – А про тебя я все уже узнал. И когда узнал, вот, что решил. Из гадюшника этого я тебя, короче, забираю. Пристрою пока в «Шмаровский Купец», мне это легко, я, вообще, куда угодно могу пристроить. Покантуешься до лета там. Ты клевая девка, понравилась мне, а те, кто мне нравятся, под пьяных дальнобоев не ложатся. Летом я в Москву сваливаю, со мной поедешь, короче.
– У меня смена закончилась, – произнесла Настя официальным голосом. – Оплатите счет, пожалуйста.
– Ты чего, подруга? – Манцур, похоже, искренне удивился. – Ты не догоняешь что ли? Тебе чего, каждый день такие расклады выдают? Давай-ка, короче, сворачивай тут свои делишки, – он положил на стол деньги, даже не взглянув на сумму счета, – и чтобы через пять минут была готова. Сейчас поедем с тобой в одно уютное гнездышко, не в такой клоповник, как у вас наверху, – у приятеля хата есть, как раз для таких случаев, освободил для меня на ночь. Так что, давай мигом.
Как только Манцур оплатил счет, Настя с облегченным вздохом сгребла деньги со стола, убрала в карман передника и последнюю фразу клиента дослушивала уже стоя.
– Вот что я тебе скажу… Димон, – устало произнесла она. – Ни в какое гнездышко я с тобой не поеду – это раз. Я про тебя тоже кое-чего узнать успела – это два. Ты, конечно, можешь подойти к Славику и попробовать договориться насчет меня, но тут тоже облом – у меня сейчас красные дни календаря. Это три. В нерабочее время прошу меня не доставать – это четыре. Сдачу сейчас принесу – это пять.
…В течение следующих двух месяцев Насте пришлось изрядно понервничать, выдерживая активную и довольно плотную осаду. Манцур появлялся в «Пит-Стопе» почти в каждую ее смену и, если не заваливался в зал – один или с приятелями, – то ждал на улице в машине. Машины были всегда разные, – Димон, не имея ни собственной «тачки», ни прав, частенько рассекал по городу на автомобилях друзей, которые ему охотно одалживали. Каждый раз, находясь в различных стадиях опьянения, за то короткое время, которое оставляла ему Настя, торопливо добегающая до корпоративной «блядовозки» или автобусной остановки, он доносил до нее в разных вариантах один и тот же набор мыслей: «Все равно будешь моей, никуда не денешься. Не было еще в городе такой телки, чтобы мне отказала. Задницей навиляешься – сама потом приползешь».
Все это продолжалось до того вечера, когда Настя, всегда встречавшая призывы и реплики Димона холодным молчанием, не сумела сдержаться и, уставшая и задерганная после тяжелого дня, ответила опостылевшему поклоннику так, что уже через пять минут, испытывала нешуточный страх и проклинала свою несдержанность.
Закончив дневную смену, она спешила к автобусной остановке, когда внезапно вынырнувший откуда-то сбоку Манцур придержал ее, ухватив за рукав куртки.
– Куда торопишься, подруга? – с пьяной ухмылкой поинтересовался он. – Небось, братцу своему, дебилу, жопу подтереть не терпится?
Настя притормозила, резко обернулась, глядя на Димона расширенными от злости глазами. В голове крутились десятки ответов – одни оскорбительнее другого. Она лихорадочно подбирала слова, чтобы унизить Манцура, растоптать его самоуверенную наглость, короткой фразой отшить его навсегда, слова, в которых выразится все – и отупляющая усталость после рабочего дня, и глухое раздражение от навязчивых домогательств, и чувство тоски от беспросветной монотонности ее только начавшейся жизни. Она хватала ртом воздух, никак не находя подходящего ответа и еще больше злясь от этого.
– Молчишь? – промолвил он тихо, став вдруг сосредоточенным и серьезным. – Тогда я тебе скажу. Ты меня перед пацанами лошарой выставила: типа, Димону шлюха из «Пит-Стопа» не дает. Я такое не прощаю. Один раз предупреждаю: не одумаешься – я тебя просто пацанам отдам, они тебя сперва по кругу пустят, ну а уж потом и я попользую от души. Так что, не обижайся, если что.
Настя сама не поняла, как это случилось. Только что она стояла, злобно глядя на Манцура и пытаясь освободить рукав от его хватки, и вдруг, услышав нешуточную угрозу, выглядевшую вполне реальной, почувствовала, что ее разбирает дикий, истеричный смех. Он не был вызван эмоциями или мыслями, но, зародившись где-то внутри, настойчиво просился наружу, подкатывая к горлу тугой волной, и Настя, которой стало совсем не смешно, поняла, что не сможет противиться этому припадку веселья. Секунду она еще пыталась сдержаться, а потом расхохоталась прямо в лицо опешившего от неожиданности Димона.
– Слушай, ты, пользователь недоделанный, а ты уроки выучил? – выговаривала она сквозь смех, который хотела, но была не в состоянии остановить. – Беги скорее домой, а то папка заругает, ремня всыплет. Делать уроки, писать и спать. Да, и пипку свою мелкую перед сном не сильно дергай, а то мозоли на ладошках появятся.
Вырвавшись из ослабевшей хватки, она развернулась и бросилась к автобусу, двери которого уже начали закрываться. Отъезжая от остановки, она наблюдала в окно, как ошалевший от ее слов Димон, пришел, наконец, в себя, дернулся, как от удара током, начал размахивать руками и что-то злобно орать вслед удаляющемуся автобусу.
К усталости от работы, к постоянным хлопотам по приготовлению еды и уборке квартиры, к перманентным скандалам, которыми она пыталась бороться с пьянством матери, добавился еще и страх. Теперь каждый раз выходя из дома, Настя невольно оглядывала улицу, боясь увидеть высокую, чуть сутулую фигуру Димона, припаркованный у дома неизвестный автомобиль или курящую в напряженном ожидании группу подростков. В такие минуты она иногда начинала жалеть о своей слишком непримиримой позиции: «Тоже мне, целка-невидимка нашлась. Небось, не убыло бы от тебя. Теперь вот так и живи – короткими перебежками».
Но проходили дни и недели, а Манцур никак не давал о себе знать. Он больше не заявлялся в «Пит-Стоп», и, кажется, даже его дружки-прилипалы вдруг забыли сюда дорогу. Он не звонил и не маячил у дома Насти, ни слал эсэмески с приглашениями на «зачетную тусовку», не встречал после работы с предложением подвести до дома.
Время неумолимо брало свое, и напряжение постепенно спадало. И вот он явился вновь.
Настя взяла с подоконника пачку сигарет, вышла во двор, уселась на скамейку Демидова, грустно посмотрела на опрокинутый Манцуром чурбак, не торопясь закурила. С момента последнего, столь памятного разговора с Димоном прошло почти полгода. За это время она дважды нарывалась на неадекватно-агрессивных клиентов, после чего приходилось брать «больничный» на дополнительную подработку; однажды попался застенчивый персонаж, который, только оказавшись с ней наедине, со шкодливым видом озвучил столь экзотические пожелания, что Настя, быстро одевшись, пригрозила вызвать охрану; несколько раз ее пытались посадить в машину на выходе из кафе хорошо «отдохнувшие» любители бесплатных удовольствий; в прошлом месяце по итогам ночной смены в кассе случилась крупная недостача, которую Сазонова, не долго думая, раскидала на всех работавших в зале и за стойкой.
На этом фоне тесное знакомство с Манцуром уже не казалось чем-то ужасным, но и сегодня, едва увидев его в окно и, конечно, понимая цель визита, она уже точно знала, что откажет ему вновь. Потому что, и после месяцев работы в «Пит-стопе», и после десятков клиентов, с которыми приходилось подниматься наверх, где-то в глубине сознания все еще сохранялась странная, иррациональная, возможно, глупая и смешная уверенность: пока она держит эту линию обороны, у нее остаются основания для того, чтобы уважать себя. Все, что происходило в номерах мотеля, было просто работой, дающей возможность кормить себя и семью, а лечь под Манцура вопреки своему нежеланию, лечь не как проститутка, а как любовница, означало перейти ту неуловимо тонкую черту, за которой уже не останется возможности для самообмана.
Устало разглядывая двор – застывшую, сонную картинку, привычную с детства и не меняющуюся годами даже в мелочах, – Настя в который раз лихорадочно искала способ вырваться отсюда, достать билет в один конец, чтобы увидеть другую жизнь, и пусть она даже будет не намного лучше сегодняшней, главное – избавиться от отупляющей, беспросветной монотонности. Можно было уехать в областной центр – крупный промышленный город, – этот вариант всегда приходил в голову первым. Там не будет проблемой найти работу официанткой, там есть большие магазины, куда могут взять продавщицей, там есть вечерние и заочные курсы, где можно получить хоть какую-то специальность. Настя привычно прокручивала в голове различные варианты своего счастливого устройства в большом городе, старательно отгоняя мысли о том, почему этот путь для нее сегодня закрыт.
Она ткнула окурок в установленную Демидовым жестяную банку, вытащила новую сигарету.
Со скрипом открылась дверь третьей квартиры, и на крыльцо медленно выбрался ее единственный обитатель – дед Митяй. Опираясь на палку, приволакивая наполовину отнявшуюся после инсульта правую ногу, он двинулся по дорожке, проложенной вдоль дома и ведущей к деревянной будке общего на всех туалета.
– Здрасьте, дядь Мить, – весело поприветствовала старика Настя.
Поравнявшись с ней, он остановился, посмотрел хмуро, исподлобья.
– Все блядуешь, девка? – прокуренным голосом просипел он.
– Не без этого, дядь Мить. А ты, может, тоже интересуешься? – участливо спросила она. – Так не стесняйся – скажи, тебе, как соседу, скидочка будет.
– Вот курва, – мрачно резюмировал Митяй, обиженно пожевав губами. – Как Петька помер, так сразу обе бабы в разнос пошли.
Он возобновил свое неторопливое шествие, а Настя, зло прищурившись ему вслед, вдруг выкрикнула со смесью обиды и ярости:
– А Антоху кормить и лечить ты что ли будешь, хрыч старый?
Все мечты о бегстве из Шмарова тут же развеялись, оставив после себя в душе лишь тоскливую пустоту. У Антохи, как это часто бывает, синдром Дауна потянул за собой целый букет болячек, развившихся в раннем детстве, но последним оглушающим ударом стал обнаруженный в прошлом году сахарный диабет. Все больше денег уходило на лекарства, да и визиты к врачам (Настя почти каждый месяц возила брата в областную больницу) получались совсем не бесплатными. Даже если бы Настя решилась оставить брата с матерью, она вряд ли смогла бы их прокормить. Жить в большом городе, в котором нет близких друзей, нет собственного, хоть и маленького огорода, означало, что придется снимать жилье, обеспечивать всем себя и оставшихся в Шмарове родных. Без специальности и опыта все придет к тому же: съем клиентов во время, свободное от основной, но малооплачиваемой работы. Но даже этот вариант она готова была попробовать, не задумываясь, если бы на мать оставалась хоть какая-то надежда. Врачи заявляли, что при правильном уходе Антон сможет протянуть еще от пяти до семи лет, и Настя, холодея от собственного цинизма, уже вела отчет этим годами, пытаясь представить, в кого она превратится через семь лет такой жизни.
Демидов, сосед из шестой квартиры, соорудил лавочку прямо напротив своего крыльца, и Настя, разглядывая старую, давно некрашеную дверь, невольно вспомнила, как баба Валя из первой квартиры, излишне говорливая, но, в общем, безвредная и простодушная старушка, собрав у своего крыльца сплоченную группу традиционных слушательниц – таких же «божьих одуванчиков» из соседних домов, – убежденно высказывала свои впечатления от нового жильца:
– Ну, поддает он, конечно, сильно – каждый день, почитай. Нас-то этим не удивишь – поди, найди сейчас непьющего-то, а так вроде бы и мужик как мужик, тихий такой, вежливый, да только вот что я, вам, бабоньки, скажу. Непрост он, тихоня, ох, непрост. Не зря говорят, что в тихом омуте бывает, – баба Валя победно оглядела подружек, у которых от предвкушения захватывающих подробностей, казалось, даже удлинились шеи. – Я, бабоньки, как в глаза-то ему поглядела – я завсегда человеку в глаза смотрю, в глазах ничего не спрячешь, – меня аж мурашки пробрали, чуть в коленках не ослабла. Точно вам говорю: дурное у этого мужичка прошлое. Может, прости Господи, и убивец какой, – бабульки заохали, мелко крестясь, а баба Валя, входя в раж от всеобщего внимания, понизив голос, зловеще добавила: – чует мое сердце, наплачемся мы еще с этим соседом, выпадет нам с ним морока.
Да, Демидов был не прост. Настя не могла похвастаться въедливой проницательностью бабы Вали, однако и она интуитивно улавливала что-то фальшивое в образе тихо спивающегося работяги, который сосед создавал весьма убедительно. Но эта едва уловимая фальшь не вызывала у нее, загруженной собственными проблемами, приступов острого любопытства; она считала, что если человек не хочет что-то о себе рассказывать, то это его выбор и его право. Настя вспомнила их последний разговор, когда она полушутя пригласила соседа вместе сходить на празднование дня города, и подумала, что идея, в общем-то, неплохая. Подружки из «Пит-Стопа» до тошноты надоели на работе, пацаны-сверстники после начала ее карьеры в мотеле стали почему-то вызывать лишь брезгливое отторжение, будто она неосознанно ставила их на место любого из своих клиентов со второго этажа, идти одной не хотелось, а сидеть дома, когда весь город гуляет, казалось просто глупым.
Затушив в банке второй бычок, она поднялась с лавки, бросила еще один короткий взгляд на дверь шестой квартиры и подумала, что вечером надо будет не пропустить момент возвращения соседа с работы, чтобы все-таки подвигнуть его на посещение праздника, на который сам он, конечно, пока не собирается.

Глава пятая

1.
– Погоди-погоди, Денис, я, кажется, что-то не так понял, – в голосе Демидова еще не звучали ни злость, ни обида – только безмерное удивление и легкая растерянность, – ты скажи толком, чего вы задумали.
– Ты все правильно услышал, – грустно произнес Денис, старательно пряча взгляд. – Городецкий, Хмурый, ну и… я тоже – мы решили забрать свои доли и выйти из бизнеса. Есть предложение завтра собраться, все посчитать, определиться с официальными процедурами.
– Да ты чего говоришь-то, Дениска? – вытаращил глаза Демидов. – Ваши доли – это девяносто процентов! Выйдете – я-то с чем останусь? Вы решили ликвидировать бизнес? Такой бизнес?! А как же проект с агрокомплексом? Это же прорыв настоящий, тот же Хмурый неделю назад ладошки потирал, обещал денег в это ввалить, потому что там маржа рисуется – будь здоров. Неделю назад! А теперь, значит, не только агрокомплекс, теперь вы вдруг все прикрыть решили? Но почему?
Денис по-прежнему старался не смотреть в глаза собеседнику, его явно не радовала роль, которую приходилось сегодня исполнять. Они были друзьями еще с курсантских времен, более того, именно он, Денис, пять лет назад убедил приятеля уволиться из армии и привел в бизнес. Поэтому желание компаньонов, чтобы Денис сам подготовил Демидова и озвучил их решение, выглядело вполне логичным, однако не делало его миссию более приятной.
Они сидели за угловым столиком, расположенным чуть в стороне от остальных, на открытой веранде небольшого уютного ресторанчика в самом центре Краснодара. Легкий ветерок слегка трепал края натянутого над верандой тента, живая изгородь, тянущаяся по периметру внутреннего дворика ресторана, была искусно подсвечена вмонтированными в плитку пола разноцветными фонариками. Изящный фарфоровый чайник и большая чашка капучино на фоне богатых сервировок некоторых соседних столиков смотрелись весьма скромно, – Денис позвонил час назад, сказал, что есть срочный нетелефонный разговор, они договорились пересечься в давно облюбованном месте и, не рассчитывая на долгую беседу, ограничились символическим заказом.
– Вадим, мне кажется, с агрокомплекса все и началось. Ты сам не кубанский, еще не успел понять некоторую здешнюю специфику.
Денис, помолчал, потом досадливо поморщился и неохотно, тщательно подбирая слова, продолжил:
– Да что там – ты? Мы-то, местные, сразу должны были проинтуичить, чем такие проекты здесь могут закончиться, да видно, жадность глаза застила – заработать реально можно было нехило. Вот и решили – авось получится. А тут, Вадим, с сельхозбизнесом все очень не просто. В этих краях сельское хозяйство контролирует… одна семья… сам знаешь, про кого я. Тут, Вадим, согласовывать все надо, чтобы дорогу кому ненароком не перейти. Короче, с комплексом засада вышла – масштабы наши планируемые кое-кому в администрации не понравились сильно. Некоторые проблемы… еще не начались, но вполне реально обозначились.
– Ну, хорошо, – сказал Вадим уже с явным раздражением. – С администрацией нам воевать не с руки – все понимаю. Но в агрокомплекс еще реально ничего не вложено, идея была хорошая, не сложилось – и хрен с ним. Я про все остальное говорю – перевозки, запчасти, сервисы, мотели, наконец. Это же все работает как часы. Это зачем гробить? Зачем убивать компанию из-за одного не состоявшегося проекта?
– Вадим, никто не собирался из-за проблем с комплексом прикрывать компанию. Сначала не собирался. Но потом появились обстоятельства, которые невозможно было предугадать. В общем, предлагается завтра в три часа встретиться у Хмурого в его загородном офисе и обсудить детали – определиться со сроками реализации активов, решить по долгам, подготовить протокол собрания учредителей. И еще, Вадим, – закончил он тихим усталым голосом, – я хочу, чтобы ты ясно представлял ситуацию: решение принято, обсуждать его никто не будет, так что не надо завтра никаких эмоций, не надо никому ничего доказывать, мы собираемся на деловую встречу для решения вопроса максимально быстрой ликвидации бизнеса.
Денис словно иссяк, выдавив, наконец, из себя все нужные слова, налил в свою чашку чая, стал сосредоточенно размешивать сахар. Вадим сидел, откинувшись на спинку стула, говорил спокойно, рассматривая собеседника с каким-то недобрым любопытством.
– Я правильно понимаю – это все, что ты уполномочен мне сообщить нашими партнерами? Лично от себя ничего не хочешь добавить, Дениска, приятель мой старинный?
Впервые за все время разговора Денис поднял глаза, прямо посмотрел на Вадима, спокойно выдержав его пристальный колючий взгляд.
– Все, что уполномочен – правильно понимаешь. От себя действительно добавить хочу – тут ты тоже угадал.
Собираясь с мыслями, он выдержал короткую паузу, после чего заговорил ровным, не выражающим никаких эмоций голосом, словно озвучивая скучный, давно выученный текст:
– Ты знаешь, что в Следственном комитете у меня есть человечек, который мне кое-чем обязан. Информация от него. Комитетские возобновили расследование по некоторым старым, давно закрытым делам. В связи со вновь открывшимися обстоятельствами.
– По каким делам?
– По тем, которые, скажем так, возникли после создания нашего общего бизнеса. Что за новые обстоятельства, он не знает, обещает выяснить, но это сейчас и не важно. Важно, что дана команда: копать. Копать они умеют, тем более, когда реально есть, что раскапывать и тем более, когда начальство требует конкретный результат. В общем, Хмурый считает, что пора прикрывать лавочку, Городецкому, как ты догадываешься, все равно, а я склонен согласиться с Хмурым, – даже если сейчас каким-то чудом отмажемся, те, кто на нас наехал, все равно нормально работать не дадут. Вступать в войну непонятно с кем и с весьма туманными перспективами на победу я не хочу.
– Слушай, Денис, а о каких, собственно, уголовных делах речь? – Демидов озадаченно потер лоб, слегка поморщившись от подступающей головной боли. – Помню, когда ты еще только меня к себе звал, вроде, обмолвился, что кое-кого подвинуть немного пришлось, в подробности не вдавался, ну, я решил – так, борьба конкурентная.
– Когда ты пришел, все уже, считай, на мази было, – Денис выглядел слегка смущенным. – Пободаться пришлось раньше. Там… в общем, было несколько серьезных эпизодов.
– Понятно, – мрачно произнес Вадим. – Мне, значит, тогда решил всего не рассказывать. Решил не травмировать изнеженную душу командира танкового батальона грубыми подробностями из жизни русского бизнеса.
Первые, пока легкие, болевые спазмы слегка сдавили левый висок, – давнишняя контузия четко по расписанию слала свой пламенный привет. Демидов знал по опыту, что пришедшая вечером боль почти гарантирует тяжелую бессонную ночь, что любые лекарства принесут лишь частичное и недолгое облегчение и это только усиливало раздражение, вызванное неожиданным и нелепым разговором. Он достал из кармана пиджака блистер с маленькими белыми таблетками, выдавил одну на ладонь, отправил в рот, торопливо запив остывающим кофе.
– Ну, хорошо, – он изо всех сил пытался сохранять хотя бы внешнее хладнокровие, понимая, что максимум интересующей его информации можно получить только в спокойном, деловом разговоре. – И как же наши главные акционеры собираются объяснять завтра своему младшему партнеру и, замечу, реальному руководителю компании свое скоропостижное решение? И, кстати, как они вообще себе представляют быстрое сворачивание такой структуры? И кто будет этим заниматься – реализовывать активы, аннулировать контракты, расплачиваться с кредиторами, трясти дебиторов?
– Причины своего решения они тебе озвучат убедительные – форс-мажор, срочно нужен кэш, супервыгодное предложение для инвестиций, еще чего-нибудь придумают. В конце концов, они и не обязаны перед тобой отчитываться, исходя из размера твоей доли. Заниматься ликвидацией предложат тебе же, условия будут…, – Денис запнулся, – будут выглядеть красиво: при удачном раскладе тебе останется гораздо больше твоих десяти процентов, для продажи активов заранее согласятся на приличный дисконт – лишь бы побыстрее. Если захочешь какую-то часть бизнеса у них выкупить, возражать не станут. В общем, завтра ты не должен будешь сильно расстроиться.
– Но?.. – подстегнул Демидов, пристально глядя на вновь замолчавшего друга. – Давай, Денис, договаривай.
– Тебе ничего не скажут про показания, которые Хмурый дал вчера в Следственном комитете.
– Так его вызывали уже? – удивился Вадим. – Ты же сказал, что от своего человека про следствие узнал.
– Вызывали. Не на официальный допрос, пока только пообщаться, но это Хмурый с Городецким скрывают и от меня тоже. Так вот, по его словам выходит, что все интересующие следствие эпизоды придумал и организовал ты.
– Я?! Какие эпизоды? Да я же тогда служил еще, я же потом только…
– Организовал ты, – нетерпеливо перебил друга Денис. Сейчас, когда было сказано главное, он уже не запинался, не подыскивал слова, а спешил выложить все до конца. – Типа, еще когда в армии был, бизнесом заняться решил, сначала нашел честных инвесторов, договорился с ними, а потом стал поляну для проекта своего зачищать. Добропорядочные инвесторы про твои проделки, понятно, ни сном ни духом, они только деньги вложили. Хмурый все грамотно замкнет на тебя и следаков это тоже устроит, от них требуют обвинительного заключения, им все равно, кого прессануть. В общем, Вадим, как только ты вытащишь из бизнеса все бабки, какие сможешь, тебя сразу закроют.
Демидов потрясенно молчал, пытаясь переварить услышанное, привычно разложить в голове полученную информацию, привычно проанализировать, задать уточняющие вопросы и, оценив ситуацию, определиться с дальнейшими действиями. Но на этот раз с анализом получалось как-то не очень, – слишком сильным оказался удар. Вадим молчал, и Денис, стремясь развеять повисшую над столом тягостную тишину и не особо заботясь о том, слушает ли его собеседник, нудно рассказывал уже никому не интересные подробности:
– У Хмурого, ты же знаешь, этот бизнес не единственный и далеко не самый крупный. Он, как я понял, вообще сейчас все дела сворачивает, бабки ото всюду вынимает. Городецкому еще проще, он лет десять назад гражданством израильским обзавелся, с тех пор только и разговор у него – как бы момент удачный выбрать, чтобы, значит, здесь не лохануться, все возможности использовать, но и с отбытием своим не запоздать трагически. Бабки-то все у них давно…
– Я, Дениска, в общем, все понял, – внезапно прервал приятеля Вадим. – Только один маленький вопросик уточнить осталось. Сам-то ты как будешь теперь? Если на меня все вешать начнут, а компаньоны наши уже далече будут, ты у нас вроде как главным свидетелем окажешься. Вот и интересуюсь: что говорить будешь, когда тебя попросят рассказать, как гражданин Демидов бизнесы отнимал и людей заказывал?
В кармане запиликал мобильник.
Досадливо поморщившись, Вадим достал аппарат, взглянул на экран. Первым желанием было отклонить вызов, но, после секундного раздумья, он все-таки коснулся зеленой иконки.
– Надя, я сейчас очень занят, у меня серьезный разговор. Могу перезвонить, когда освобожусь.
– Конечно, занят. Я не сомневаюсь. Освободишься? Сам-то в это веришь? – судя по голосу, жена была на грани истерики и, кроме того, Вадим с удивлением подумал, что она, кажется, здорово приняла на грудь. – Ты будешь занят до тех пор, пока у тебя вообще не останется семьи, да и тогда, я думаю, вряд ли найдешь возможность «освободиться», чтобы хотя бы выяснить, куда делась твоя дочь. Что бы ни случилось – ты будешь занят. Ты будешь проводить свои суперважные переговоры, пока я…
Вадим почувствовал, как тугая волна боли, зародившаяся в районе левого виска, плавно перетекает к затылку, пульсирующими толчками сдавливает голову изнутри, словно стремясь вырваться из тесной ловушки черепа.
Денис сосредоточенно прихлебывал чай, деликатно разглядывая цветную подсветку живой изгороди.
– Надя, у меня сейчас действительно очень важная встреча, – Вадим изо всех сил пытался говорить рассудительным, успокаивающим тоном. – Если ты хочешь что-то обсудить, обещаю, что…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=51850471) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.