Время умирать. Почему Ян Флеминг убил Джеймса Бонда

Время умирать. Почему Ян Флеминг убил Джеймса Бонда
А. Владимирович


Мы знаем Джеймса Бонда как непобедимого героя, шпиона, способного уцелеть в любой схватке, выйти живым из самой страшной передряги. Мы наслаждаемся его приключениями и посмеиваемся над его бессмертием. Но так случилось, что одну из схваток он проиграл. Создатель величайших шпионских романов поведал историю о том, как английский шпион был убит сотрудником советской разведки. Остается только один вопрос, как Ян Флеминг мог допустить подобное развитие событий? Ответом на него и будет эта книга.





Время умирать

Почему Ян Флеминг убил Джеймса Бонда



А. Владимирович



Дизайнер обложки Диана Кукса

Редактор Наталья Шевченко

Корректор Александра Макарова



© А. Владимирович, 2023

© Диана Кукса, дизайн обложки, 2023



ISBN 978-5-4498-5082-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Время убивать


Кто только не пытался убить Джеймса Бонда! Шпионы, наемные убийцы, преступники самых разных мастей. В агента 007 стреляли, его пытались отравить, заморозить, опорочить, раздавить и охмурить, однако он всегда оставался цел-невредим. Многие пробовали, но так уж задумал автор, что никто из этих суперспособных злодеев не смог одолеть его героя, не брало его никакое оружие.

Секретом бессмертия английского шпиона владел только один человек на свете – его автор Ян Флеминг.

Но все-таки однажды агента 007 убили. Причем удалось это темное дело свершить не сексуальной красавице, хотя одна весьма симпатичная блондинка была замешана в этой истории. Джеймса Бонда убил майор советской госбезопасности – весьма неприятный на вид, страшенный, как в первых фильмах о Бонде. Что важно – женского пола.

История эта описана в финале романа «Из России с любовью», так что вы уже, наверное, в курсе, в чем там было дело и кто убийца. А потому я не стану тратить время на пересказ сюжета.

Меня больше интересуют мотивы этого события. Скажу точнее: причины, по которым автор допустил гибель своего «бессмертного героя» – главного защитника Британской империи и несгибаемого борца с любыми внешними врагами.

По моему скромному рассуждению, у автора было несколько причин для того, чтобы убить Бонда. Первая и самая банальная: он заразился «литературным вирусом» от одного из отцов-основателей детективного жанра Артура Конан Дойла – скукой смертной. До смерти надоел ему непобедимый агент, вот и решил Флеминг добить своего «картонного героя».

А почему надоел? В случае с Артуром Конан Дойлом все довольно очевидно, но Ян Флеминг был человеком скрытным, да еще несколько лет прослужившим в разведке. Чтобы докопаться до мотива, толкнувшего автора на это убийство, следует чуть ближе познакомиться с его биографией, погрузиться в течение его жизни и понять, как и из чего он создавал своего «бессмертного героя».

Те, кто читал одну или несколько историй из саги о Бонде, наверное, уже сообразили, что роман «Из России с любовью» – пятый в серии, а Флеминг написал гораздо больше. Четырнадцать, если быть точным. Это значит, что за приключением, которое заканчивается смертью шпиона, следуют еще девять книг, в которых живой и невредимый Бонд по-прежнему расправляется с врагами и устраняет угрозы. И рассказывается в них не о ранних подвигах агента: истории о Бонде написаны в линейной последовательности. Каким же образом агент 007 в очередной раз вышел победителем, на этот раз смерти вопреки?

Ответ мой будет банальным. Действительно, Джеймс Бонд, можно сказать, был вынужден воскреснуть из мертвых. В точности как Шерлок Холмс, история которого одной из первых в остросюжетном жанре стала демонстрацией ловкости Конан Дойла как сочинителя увлекательных историй. Агент 007 ожил, поскольку автора к этому вынудили обстоятельства. Но об этом мы поговорим ближе к финалу книги.

Ну а начну я свой рассказ не с Флеминга и не с английского шпиона, а с советского полковника МГБ и его жены, предавших Родину.




Из России


2 апреля полковник Спри, руководитель Австралийской службы безопасности (Australian Security Intelligence Organization; далее – ASIO), аналога британской МИ-6, явился на рабочее место чуть раньше обычного. Секретарши еще не было, зато в приемной у дверей его кабинета сидели двое – руководитель регионального отделения ASIO в Новом Южном Уэльсе Рон Ричардс и грузный лысоватый человек лет сорока. У обоих были красные глаза, как будто они всю ночь провели в клубе, распивая крепкие напитки, но запаха алкоголя не было и не могло быть: ночь они посвятили обсуждению документа, подписание которого австралийская разведка готовила на протяжении последних двух лет. Зато полковник явственно ощутил напряжение. Посетители напоминали двух боксеров после боя, когда результат официально объявлен и победителя и побежденного можно определить по уровню взгляда. И, судя по нему, удача была на стороне первого.

Завидев полковника, Ричардс по-военному вскочил и, отдав честь, представил ему второго человека:

– Полковник МГБ Владимир Петров.

И, когда они вошли в кабинет, лихо вытащил из папки, которую крепко прижимал к своему боку, несколько листов бумаги и демонстративно положил на стол. Полковник на секунду испугался, что обиженный Петров может в любой момент дать задний ход, и, решив разрядить обстановку, начал разговор с обсуждения морских деликатесов Австралии.



***


Весь следующий день и ночь Петров проспал в квартире своего друга Михаэля Бялогузски, которому безоговорочно доверял, но, будучи опытным разведчиком, посвящать его в детали операции «Кабинка №12» не торопился. А утром отправился в аэропорт встречать группу советских дипломатов, среди которых был его преемник – Коваленок.

В соответствии с неписанным протоколом Петров пожал всем прибывшим товарищам руку и помог донести багаж до машины. Первое, что сказал Коваленок, когда очутился на заднем сиденье машины рядом с Петровым, что Владимира ждут в Москве, и добавил: «Все будет хорошо». Вот только в этих словах чувствовалась фальшь, и ее Петров, словно опытный музыкант, уловил сразу. Его воображение моментально вытащило из подсознания самые страшные картины: возвращение в Москву, арест, камера, бесконечные допросы… Полковника МГБ пробил холодный пот, и, чтобы хоть как-то отвлечься, он стал рассказывать Коваленку о достопримечательностях Австралии, которые проносились за окнами служебной машины.

Товарищей встречали все сотрудники посольства СССР в Австралии в полном составе. Жаркие объятия и поцелуи – казалось, будто встретились давние друзья. Потом – торжественный обед и рассказы о Москве и переменах, случившихся после смерти вождя. О Петрове все забыли. Полковник МГБ на миг расслабился, словно бы ничего не произошло и ничто не предвещало трагического исхода. Коваленок попросил Петрова отвезти и передать деньги товарищам, которые остановились в отеле «Киркетон». Петров решил быть честным до финального аккорда и не прерывать заранее продуманную партию.

Сев в машину, где, кроме Ричардса, было еще несколько австралийских агентов, Петров попросил отвезти его в отель. Чувствовалось, как вернулось напряжение вчерашнего утра, но приказ был однозначным, несмотря на «причудливую» оговорку не оказывать на Петрова силового воздействия. Когда они подъехали к отелю, он попросил Ричардса подождать его и вышел из машины с пачкой денег в кармане, крепко сжимая в руках папку с документами.

Тридцать минут, пока он отсутствовал, показались целой вечностью для всех, кто ждал Петрова в машине. А полковник МГБ, спокойно передав деньги, решился на небольшую месть. Он отправился в бар, где выпил один бокал пива, затем – второй…

Когда он вернулся, Ричардс вручил ему пять тысяч стерлингов, а Петров передал ему папку с документами. Просьбу о предоставлении политического убежища он подписал еще утром 2 апреля, но только сейчас он стал не просто перебежчиком, а предателем и дезертиром.

Однако поединок разведчиков продолжался. Машина отвезла обоих на квартиру, где совсем недавно Петров выпивал со своим другом Бялогузски и трахал проституток. Первый же вопрос, заданный Ричардсом, поверг Владимира Петрова в шок. Его нервы были настолько напряжены, а психика так расстроена за последние месяцы, что он даже растерялся, когда его попросили рассказать биографию. Это был нокаут.



***


Афанасий Михайлович Шорохов родился в далеком сибирском селе. Когда в 1923 году до этих мест добрался агитатор, пропагандирующий большевистские идеи, Афанасию было всего шестнадцать, но сын кузнеца был не по летам статным молодым человеком. Идеи эти попали на благодатную почву, и Афанасий сразу же стал одним из самых активных участников комсомольской ячейки, а уже в 1927 году – членом Коммунистической партии и, благодаря рекомендации старших партийных работников, был отправлен в Свердловск получать высшее образование.

Спустя два года Афанасия, подобно герою одного из романов Бориса Акунина, представили к первой награде: дали новую фамилию – Пролетарский. И тут же перед молодым коммунистом поставили непростую задачу – помочь старшим товарищам в агитации среди молодежи в городе Надеждинске, крупном заводском центре.

В начале 30-х годов молодого агитатора отправили служить на Балтийский флот, где пытливый сын кузнеца обучался азам шифровального дела. После того как матрос Пролетарский был списан на берег, его привлекли для работы в Службу государственной безопасности. Типичная для большинства разведчиков того времени карьера. И вот Афанасий Пролетарский – уже сотрудник ОГПУ и работает в самом центре Москвы, на Лубянке. Пригодилось знание шифровального дела.

Его будущая жена попала на работу в органы скорее по случайности. Семья Карцевых покинула родную деревню в Рязанской области, спасаясь от голода. В 1924 году Карцевы добрались до Москвы, и отец Евдокии устроился водителем трамвая. К тому времени из семерых детей в живых осталось только двое. Лихого водителя скоро приметили и пригласили работать в ОГПУ.

Бойкая и красивая Евдокия выделялась среди своих сверстников. Когда ей было двенадцать, она оказалась одной из самых заметных пионерок на торжествах, посвященных памяти основателя советской разведки Феликса Эдмундовича Дзержинского. А к девятнадцати годам окончила техникум иностранных языков по специальности «английский язык» и устроилась работать в ОГПУ.

Молодую девушку направили в отдел, занимавшийся криптоанализом японских сообщений. Учить незнакомый язык приходилось без раскачки, прямо на рабочем месте. Евдокия занималась взломом сообщений, которые передавались из посольства в Японию, и, судя по тому, что ее повысили в звании, справлялась она с работой весьма успешно.

Пролетарский служил все эти годы в соседнем пятом отделе, занимавшемся шифрованием сообщений для агентов, действующих под прикрытием дипломатического иммунитета. Во время подавления антисоветского восстания в Северной Сибири он был направлен почти на год в качестве секретаря в один из штабов НКВД и вернулся в Москву уже не в пятый, а в шестой отдел, занимавшийся лагерями. К началу сороковых Пролетарский получил звание майора и должность руководителя спецотдела.

Между тем Евдокия сошлась в гражданском браке с одним из сотрудников отдела Пролетарского, неким Романом Кривошем, на которого с началом тотальных чисток легла тень подозрения из-за его балканского происхождения. Кривош был одним из старейших сотрудников шифровального отдела, начинал работать еще до революции, а потому приговор был жестокий.

По утверждению Роберта Манна, Евдокию спасли не банальные оправдания, мол, не знала об антисоветской деятельности мужа, а покровительство кого-то из руководителей НКВД. Красивую девушку оставили в живых, потому что она была прописана в квартире гражданского мужа и после его смерти оказалась единственной владелицей. Если бы Евдокию расстреляли, квартира отошла бы государству, а так девушка обменяла роскошную квартиру Кривоша на оправдательный приговор и переселилась в скромную однокомнатную[1 - Manne R. The Petrov Affair: Politics and Espionage. Sydney: Pergamon Press, 1987. С. 6.].

В попытке спасти себя Евдокия согласилась на брак с давним членом Коммунистической парии, руководителем отдела и, что еще более важно, руководителем кружка по изучению истории Коммунистической партии. Афанасий Пролетарский был настоящим коммунистом, крепко стоящим на ногах и имеющим неплохие шансы продвинуться дальше по карьерной лестнице. Брак по расчету? Возможно, но разве Евдокии в ее положении приходилось выбирать?

В разгар вторжения Германии в СССР, во время тяжелейших боев за Москву, Пролетарский получил новое задание и вместе с женой вылетел в нейтральную Швецию под новым именем – Владимир Петров: товарищам показалось, что революционная фамилия будет вызывать слишком много вопросов. В советском посольстве у нового сотрудника было две главные задачи – шифровка донесений в Москву и присмотр за другими сотрудниками посольства и советскими гражданами, находящимися на территории Швеции.

Евдокия Петрова стала не просто помощницей мужа и домохозяйкой. За Владимиром Петровым велась постоянная слежка, а потому на его жену легли обязанности агентурного плана. Под ее руководством на территории нейтрального государства работали две завербованные шведки. Помимо этого, Петрова выполняла работу машинистки, бухгалтера, секретаря и даже фотографа. Всю войну Петровы провели в Стокгольме и вернулись в Москву только в 1947 году. Энергичных и отлично проявивших себя сотрудников немедленно отправили на Дунай присматривать за советскими моряками, а в феврале 1951 года – в Австралию.

В советском посольстве в Канберре царила настоящая неразбериха. Исполнявший обязанности резидента второй секретарь посольства Садовников вместо шпионажа занимался решением личных вопросов, которых накопилось немало. Молодая и симпатичная секретарша посольства влюбилась в женатого Садовникова и забеременела. В итоге ее и второго секретаря отозвали в Москву. Судьба секретарши остается неизвестной (скорее всего, ее просто сослали), а горе-резидента пожурили за амурные дела и обнаруженные хищения денежных средств, понизили в звании и оставили в столице, в отделе, курирующем австралийское направление.

Но руководство в Москве понимало, что отзыв двух сотрудников не решит основную проблему. Ограниченные в общении товарищи воспринимались австралийцами как потенциальные шпионы и враги. За всеми советскими гражданами было установлено наблюдение, о котором знали и австралийцы, и советские дипломаты. Таким образом изолированные от внешних контактов несколько советских граждан превратили посольство в коммунальную квартиру со всеми ее достоинствами и недостатками – излишним вниманием друг к другу, склоками и сплетнями, наушничеством и доносительством.

В Москве планировали решить проблему кардинальным образом, доверив основные функции чете Петровых. Поэтому, пока Владимир занимался налаживанием внешних контактов и поиском потенциальных агентов, Евдокии досталась неприятная роль разгребать авгиевы конюшни. Петрова занималась шифрованием сообщений в Москву и секретарской работой вместо отозванной сотрудницы, выполняла обязанности бухгалтера, пытаясь разобраться во всех «финансовых злоупотреблениях». Все сотрудники посольства понимали, что еще одной негласной задачей Петровых было наблюдение за советскими гражданами, а потому сразу и откровенно невзлюбили вновь прибывших.



***


Владимир Петров, в отличие от предшественника, развел весьма бурную деятельность. Он регулярно встречался с бывшими соотечественниками и под прикрытием посольского иммунитета открыто поощрял их к возвращению на родину. А еще он активно искал выходы на антироссийские общины и людей, которые не вызывали бы подозрений у недавно созданной ASIO, и тем самым привлек к себе ее пристальное внимание. Среди своих перспективных контактов он отметил польского врача Михаэля Бялогузски, который бежал из Вильно в Австралию еще в начале войны. Так на полке с делами потенциальных кандидатов на вербовку появилась папка с материалами о Бялогузски, которому было присвоено кодовое имя Григорий. Петров не догадывался, что Бялогузски был также добровольным сотрудником ASIO и еще десятка разведывательных или близких к разведке организаций. Суетливый и неутомимый поляк обладал удивительно общительным и дружелюбным характером, но при этом старался никогда не упустить свою выгоду, продавал любую добытую информацию, самые скромные сведения сразу нескольким организациям, пытаясь получить как можно больше денег за любую мелочь.

Петров, вслед за сотрудниками американской, японской, австралийской разведок, нарыл немало грешков Бялогузски: например, его медицинская практика приносила слишком мало прибыли, а единственной доходной операцией были нелегальные аборты. Польский врач был любителем выпить, и ему, так же как Петрову, «нравились девочки». Но советский резидент был осторожен в случайных связях, поэтому Бялогузски поначалу свел его со своей бывшей любовницей Лидией Мокрас. Поляк регулярно встречался с резидентами австралийской и русской разведок, а добытые, в том числе с помощью Лидии, сведения продавал на обе стороны. Но уже скоро безумный треп Лидии стал раздражать как австралийскую разведку, так и советскую. Рекомендация оставить ее и связаться напрямую с поляком поступила Петрову почти одновременно с рекомендацией Бялогузски напрямую выйти на советского резидента. В этот момент австралийцы завели дело на Петрова, отметив его как потенциального кандидата для вербовки. Бялогузски перевели из разведки в контрразведку и присвоили ему кодовое имя Диаболо. Так по заданию двух секретных ведомств началась дружба двух шпионов, закончившаяся роковым образом.

Хотя Бялогузски и Петров стали близкими друзьями по заданию своих ведомств, но, вопреки приказам, с годами их дружба лишь крепла. Бялогузски предлагал какие-то фантастические планы для вербовки советского друга. Например, чтобы известный киноактер обратился к советским людям с призывом отказаться от гражданства и принять австралийское подданство. Но, очевидно, контрразведка хотела прихватить советского резидента на «горячем», а поскольку предыдущего резидента после откровенного сексуального скандала просто отозвали в Москву, австралийцы не интересовались похождениями Петрова, они ждали, что советский резидент проколется, когда будет делать закладку[2 - Ситуация, когда человек, подозреваемый в шпионаже, оставляет в оговоренном месте секретное сообщение.] или откровенно вербовать австралийских подданных или того же Бялогузски. Однако Петрову хотелось просто дружить с Михаэлем. При друге он преображался в обычного человека и забывал о своей разведывательной деятельности, вербовках и сети агентов.

Почти два года друзья просто общались. Они снимали проституток и выпивали. Михаэль возил его (правда, на машине советского посольства и в присутствии советского водителя) на природу, которой особенно восхищался советский резидент. Дальше пьяных рассказов о никудышном руководстве дело не шло. Австралийские контрразведчики догадывались о психологии советского человека, готового вечером на кухне после очередной рюмки откровенно ругать все политбюро, а утром с разбитой головой слушать запись у начальства и уверять, что это была лишь уловка, чтобы поймать несведущего иностранца.

Петров, в свою очередь, не предпринимал по отношению к Бялогузски никаких провокационных действий, отчего агента Диаболо спустя несколько месяцев перевели за штат, сохранив лишь небольшие регулярные выплаты. Еще теплилась надежда, что Петров в какой-то момент может клюнуть. И этот момент настал.

Однажды Петров сообщил другу, что планирует съездить в Союз за новым фотографическим оборудованием и ему хочется перед этим как следует «отдохнуть». Неутомимый Бялогузски предложил ASIO снять квартиру в Сиднее на несколько дней и обставить все так, чтобы Петров в будущем мог использовать ее для связи с агентами. Контрразведчики неохотно согласились.

После майских праздников Бялогузски и Петров сняли проституток и завалились на шикарную съемную квартиру, в которой, по словам Бялогузски, его просили пожить знакомые на время их отъезда. Когда девушки по вызову ушли, а Петров, допив вторую бутылку водки, завалился спать на уютный диван, Бялогузски принялся тщательно обыскивать карманы друга и документировать их содержимое. Среди клочков бумаги с непонятными заметками и целой кипой визиток на поддельные имена Бялогузски обнаружил записку на английском языке с ошибками. Написана она была рукой Петрова и адресована мадам Р. М. Ойли. Невинное содержание с предложением встречи привело Бялогузски в эйфорию. Как он докладывал несколько дней спустя, в записке, вероятно, заключалась подсказка к секретной сети советской резидентуры в Австралии. Правда, в ASIO значение документу не придали. Как же были неправы контрразведчики! Впоследствии подтвердились подозрения агента Диаболо, и эта записка стала первым шагом к раскрытию сети советских агентов.

Австралийская секретная служба не разделяла энтузиазма Бялогузски и не только отказалась оплачивать съемную квартиру, но также, согласно отчетам ASIO, сочла вербовку Петрова бесперспективным занятием. Бялогузски был раздосадован подобным исходом. Он подал рапорт об отставке и тут же предложил свои услуги американцам и британцам.

Между тем Москва неожиданно изменила планы: отъезд Евдокии был отменен, Петрову предложили прибыть одному. Подобная перемена стала поводом для возникновения подозрений у советского резидента. Он поделился своими опасениями с другом, а также откровенно рассказал, что у него есть проблемы со здоровьем. Тот предложил Владимиру организовать операцию на глазу, что могло отсрочить отъезд до того, как прояснится ситуация, а сам направился в ASIO с предложением еще раз сделать попытку завербовать Петрова, но не в обход, а прямо, предложив деньги и гарантию защиты. И снова Бялогузски был прав, однако австралийцы из осторожности отказали в подобном «прямом подходе», но обратили внимание на нежелание Петрова уезжать из Австралии и рекомендовали Бялогузски навестить его после операции и намеками на лучшее качество жизни в Австралии, например сравнением медицинского обслуживания, продолжить мягкое давление.

Петров тянул с отъездом, указывая в своих донесениях на опасность перелета после операции. Ситуация внезапно и неожиданно для всех изменилась. 10 июля стало известно об аресте главы МВД Лаврентия Берии. И отъезд в Москву отпал сам собой.

Это известие подвигло ASIO на смену подхода, но австралийцы не хотели теперь задействовать Бялогузски. Они опасались, что падкий на деньги поляк сам ведет двойную игру, может быть, даже работает на русских с целью разоблачить деятельность австралийской контрразведки. Также контрразведчиков очень смущала личная заинтересованность агента Диаболо в этом деле.

ASIO решилась организовать вербовку советского резидента через другого человека. Бялогузски устроил Владимиру консультацию у видного глазного хирурга. После приема доктор доложил, что Петров с безучастным видом выслушал предложение; хирург был неопытным агентом и не решился упомянуть о деньгах и гарантиях, он сказал лишь о людях, способных устроить пребывание Петрова в Австралии.

Петров не был дурачком, а потому, как только сел в машину к Бялогузски после консультации, тут же предупредил друга об очевидной связи доктора с австралийской службой безопасности. Но в ASIO по-прежнему не очень доверяли словам польского врача и решили не спешить. Этот гамбит контрразведки, попытавшейся найти другой выход на Петрова, очень задел добровольного помощника австралийской разведки. Он вновь подал прошение об увеличении постоянной зарплаты, грозя своим увольнением. До этого ему платили 10 фунтов в неделю, плюс давали еще 15 фунтов на расходы, за которые он должен был регулярно отчитываться. Бялогузски попросил избавить его от бумажной волокиты и платить в неделю 25 фунтов. ASIO вновь отказала, только в этот раз Бялогузски повел себя на удивление неординарно. Он не стал устраивать скандал с заявлением об увольнении и не бросился предлагать свои услуги британцам или американцам. Польский удалец решил шагнуть через голову всего начальства и подал письмо с просьбой о встрече самому премьер-министру – господину Мензису.

К премьер-министру Бялогузски не попал, но подобное нарушение бюрократических норм вознамерились покарать самым суровым образом. С польским врачом встретился глава австралийской разведки полковник Спри, который заявил, что Бялогузски отстраняют от работы. На жалобный вопрос, можно ли повернуть ситуацию вспять, полковник ответил холодно и резко: «Совершенно невозможно». Казалось, австралийская разведка решила поставить точку в планах по вербовке сотрудника советской разведки.

Несмотря на внешнюю твердость и уверенность, положение Петрова в посольстве было весьма шатким. Спустя четыре месяца после прибытия резидента в Австралию из Москвы пришел резкий выговор, в котором руководство указывало на простои в работе. Было очевидно, что после отзыва Садовникова ситуация в Австралии оставалась под контролем.

Неудовлетворительная работа Владимира Петрова объяснялась отсутствием оперативного опыта. Большую часть своей карьеры он провел за столом шифровальщика. Даже в Стокгольме основную часть оперативной работы выполняла его жена, поскольку все агенты были женского пола.

В начале 1953 года из Центра пришел очередной разнос, но после смерти Сталина наследники вождя схватились в смертельной схватке за власть. На это время, казалось, все забыли об Австралии и о плохой работе Петрова. Результатом разброда и шатания в разведке стали несколько побегов, которые случились почти одномоментно, но не были связаны между собой. Ян Флеминг в романе «Из России с любовью» упоминает об Игоре Гузенко, чете Петровых, Григории Токаеве и Николае Хохлове и умалчивает о Юрии Растворове и Петре Дерябине. Среди этих перебежчиков самым известным, самым громким провалом советской разведки был полковник Владимир Петров.

Однако Петров был очень осторожным человеком, он знал, что бывает с предателями родины. О его побеге могут забыть, просто вычеркнув его имя из списков сотрудников, только если он публично не будет высказывать оскорблений в адрес высшего руководства, особенно руководителей разведки, иначе расплата неминуема. А потому позднее в своих выступлениях советский перебежчик в качестве главной причины предательства называл скандалы и преследование со стороны послов и дипломатов австралийского консульства: «Мое намерение устроиться на жизнь в Австралии родилось примерно в 1952 году, когда посол Лифанов, Ковалев и другие начали преследовать меня и мою жену… Их действия были направлены на ведение войны против честных людей… Мы должны были пройти через все это… Было очень тяжело переносить все издевательства и оскорбления».

Возможно, наладить работу Владимиру Петрову мешали склоки и скандалы внутри посольства. Его признания подтверждает Евдокия, которая рассказывала, что ее муж не мог спокойно говорить об этих инцидентах: «Его руки дрожали. Удивительно, как он не покончил с собой».

Однако сотрудники австралийской и британской безопасности, которые вели допросы Петровых, отмечали, что Владимир обычно держался уравновешенно и спокойно, тогда как Евдокия позволяла себе эмоциональные взрывы, забывая об осторожности и высказывая все прямо в глаза. Советский резидент после побега признавал, что «неконтролируемое» стремление к правде у его жены было источником проблем.

Не только острый язык стал первопричиной бед и несчастий для Петровых. Евдокия была весьма привлекательной женщиной и выделялась в узком кругу работников посольства. А увлечение западным стилем одежды, кино и музыкой было отличным поводом для интриг, направленных против «опасной соперницы».

К сожалению, жены послов не могли похвастать ни красотой, ни интеллектом. Они действовали стандартными методами. Например, сохранились доносы, где главным обвинением против жены резидента был тот факт, что фотография Сталина стояла на одном уровне с фотографией западной кинозвезды. Впоследствии Евдокия Петрова осторожно упоминала, что посол Лифанов хотел изнасиловать ее или сделать своей любовницей, но она ему отказала. Против Петрова также регулярно выдвигались обвинения в пьянстве, но в те времена это не считалось серьезным поводом для отзыва в Москву. Зато когда 10 июля 1953 года на весь мир было объявлено о расстреле Берии, посол Лифанов попытался задним числом обвинить Петровых в том, что они собирались создать внутри посольства фракцию в поддержку Берии. Подобные обвинения раньше могли стать причиной для ареста и расстрела, но наступило другое время.

Когда в октябре 1953 года на место Лифанова прибыл Генералов, отношение к Петровым не изменилось. По словам Петрова, именно тогда он понял, что негативное отношение к нему и его жене – это не личная месть Лифанова, а тенденция, которую уже не переломить. Новый посол спустя месяц после прибытия освободил Евдокию Петрову от должности секретаря и бухгалтера. По словам Бялогузски, именно в этот момент Владимир осознал, что для него все кончено.

23 ноября Бялогузски поздней ночью позвонил Ричардсу и сообщил, что Петров готов к дезертирству, и тут же потребовал в ультимативной форме восстановить его в штате ASIO.

Этот звонок наделал много шума. Очевидно, австралийцы имели дополнительные источники информации о ситуации с Петровым. В этот раз сообщение Бялогузски было воспринято со всей серьезностью. На следующий день руководитель австралийской разведки доложил премьер-министру, не называя имен, о возможном перебежчике из Советского Союза.

Но на совещании 25 ноября полковник Спри все еще рассматривал два варианта развития ситуации. Первый: Петров с подачи центра разыгрывает спектакль, чтобы в случае прямого предложения о сотрудничестве устроить «дипломатический скандал». Второй вариант: Петров не доверяет Бялогузски, памятуя о предложении, переданном через глазного хирурга.

27 ноября Рон Ричардс ознакомил Бялогузски со списком требований ASIO. Австралийцы были готовы предоставить защиту, только если Петров передаст имеющиеся у него секреты службе безопасности. Ричардс настоятельно подчеркивал, что в ином случае, если Петров захочет просто получить статус беженца, правительство Австралии не сможет взять его под физическую и юридическую защиту. Ричардс также предупредил Бялогузски, что любые обещания Петрову сверх этого должны быть сперва согласованы с официальными лицами в разведке и правительстве.

Вместе с кнутом Ричардс предложил польскому врачу и пряник. Ему повысили еженедельную выплату до 20 фунтов (немного меньше, чем он просил) и выплатили 50 фунтов компенсации за период увольнения. Небольшой бонус, который Бялогузски оценил как «красную ковровую дорожку». В документах операция с Петровым получила официальный статус и свое название – «Кабина №12».

Между тем у Петрова закончился нервный кризис, и он вновь пытался заслужить одобрение начальства. Советский резидент по-прежнему был непроницаем для туманных предложений и уверенно говорил о своем будущем. Агенту Диаболо не оставалось ничего другого, как сообщать о «солидном прогрессе в дискуссиях с Петровым».

Вернувшийся на службу отныне агент австралийской разведки продолжил разрабатывать хитроумные планы. В одном из разговоров Петров обмолвился, что хочет отойти от всей этой нервной работы и возвратиться к корням, к спокойной работе на земле. В начале декабря Бялогузски отвез советского резидента на птицеферму с просьбой дать экспертную оценку, стоит ли вкладывать деньги в это предприятие, которое ему якобы хочет продать один из родственников, а также попросил помочь с оформлением сделки на подставное лицо. Петров выразил живейший интерес к птицеферме и лишь загадочно предложил своему другу Бялогузски подождать до Нового года, заверив его, что после этой даты сможет принять решение.

Накануне католического Рождества, 24 декабря, по пути во французское посольство для переговоров машина Петрова на полном ходу съехала в кювет и перевернулась. К счастью, сам Петров не пострадал. Во время допроса в участке под видом офицера полиции присутствовал один из сотрудников австралийской разведки, который заметил, что советский резидент был по-прежнему очень сдержан, но при этом потерял свою обычную веселость.

В советском посольстве к пострадавшему проявили мало сочувствия. Посол упрекнул Петрова за то, что он никогда не страховал автомобиль, и ему предложили оплатить ремонт из собственных средств. Но у резидента промелькнула мысль о неслучайном характере аварии и возможной причастности к ней его коллег.

Между тем ASIO предоставила Бялогузски деньги для внесения залога за птицеферму и оборудование для записи разговоров в машине. Австралийские историки пытаются оправдать этот момент, утверждая, что основным мотивом прослушки было стремление защитить себя от возможных претензий Петрова. Но при трезвом взгляде на дело эти записи оказываются банальным компроматом на советского резидента, бывшего очень осторожным в своих заявлениях и просьбах. Фактически против него не было ничего, кроме одной записки на нескладном английском. Более того, у Петрова вырисовывался очень странный план предстоящего побега: мол, он готов перейти после того, как передаст все дела своему преемнику. Для человека, который собирается предать родину или передать секретные материалы другой стране, подобная пунктуальность выглядит просто нелепицей.

Спустя несколько дней австралийцы получили заветную запись, в которой Петров ругал все советское руководство: «Посмотри на этого человека [Маленкова]! Он и его клика живут в роскоши, как и цари, а массы советских людей, как бедняки! <…> Но если в России и сказать это, мне отрубят голову! Посмотрите на Берию, его убили после того, как он сам убил тысячи… Почему русским не позволяют жить как им хочется, не разрешают открыть границы? Они никого не обманут. Иностранные дипломаты видят все это. Я останусь здесь, я скажу всю правду, я напишу правдивую историю, я накажу этих ублюдков».

Получив этот компромат, в ASIO убедились в правдивости донесений Бялогузски и перешли от пассивных действий к активным. Поляку было предложено организовать еще одну встречу Петрова и глазного врача, через которого австралийцы готовились сделать прямое предложение о защите и деньгах.

Встреча состоялась 23 января. Глазной врач снова из осторожности не стал предлагать деньги, лишь озвучил возможность свести Петрова с людьми, которые могут оказать финансовую помощь и обеспечить защиту.

Петров не спешил с ответом. Как стало известно позднее, он хотел проверить реакцию Евдокии на подобный исход дела. Уже в конце января он сообщил своему другу Бялогузски, что возникло новое осложнение. Петрову очень смутило предложение о дезертирстве, и она уверяла о своем желании остаться верной Родине и о приверженности коммунистическим идеям.

Парадоксально, но именно в этот момент австралийцы составили внутренний документ, который лег на стол премьер-министра, о том, что в ближайшие месяцы, возможно, будет осуществлен переход одного из сотрудников советской разведки. А спустя несколько дней состоялась неформальная встреча между премьер-министром, министром иностранных дел, генеральным прокурором и главой разведки, где, снова не называя имен, была еще раз озвучена информация о возможном дезертирстве одного из офицеров советской разведки. Собравшиеся вспомнили опыт Гузенко, который бежал из советского посольства в Канаде, и пришли к единому мнению, что в деле будут осложнения, но реалистично добиться благополучного исхода.

После этого совещания глава разведки и ее региональный руководитель принялись составлять подробнейшую инструкцию для сотрудников ASIO и полиции на случай перехода. Из этих документов следовало, что австралийцы хотели получить максимум информации, даже если бы Петров в самый последний момент отказался. Для чего все квартиры, на которых проходили встречи, все машины оборудовались записывающими устройствами. Также было ясно, что австралийцы боялись провокаций и инцидентов, особенно вооруженных, а потому всем сотрудникам полагалось действовать без применения оружия. Сопровождающим Петрова офицерам предписывалось не препятствовать никаким действиям советского резидента, даже его решению вернуться в посольство, и сохранять «официальное, но при этом дружелюбное, располагающее к доверию выражение лица».

Вместе с этим нужно было усилить контроль за всеми сотрудниками советского посольства, представителями советской прессы, а также «потенциальными перебежчиками» из штаб-квартиры Коммунистической партии Австралии и наиболее активными посетителями Дома российско-австралийской дружбы. Больше всего в ASIO опасались многоходовой операции, в которой Петров был лишь видимой частью айсберга. Интересно, что совсем недавно были рассекречены документы, из которых следовало, что Бялогузски в контрразведке была присвоена другая кличка – Журавль – и в экстренной ситуации за ним также полагалось установить наблюдение. Очевидно, в ASIO пытались просчитать все возможные варианты «многоходовки». Повторю, что документ стал доступен только недавно, до этого историкам было известно лишь о предложении ASIO выплатить Бялогузски за посредничество 500 фунтов (почти полмиллиона рублей по сегодняшнему курсу).

Ключевой датой стало 20 февраля 1954 года. Бялогузски и глазной врач пытались договориться с Петровым о месте и дате встречи с представителем ASIO. Однако Петров по-прежнему уходил от прямого ответа. Он был хорошим разведчиком и, в свою очередь, боялся провокаций. Хотя, согласно его показаниям, именно после 20 февраля он начал готовить документы для передачи Австралийской службе безопасности.

Формально никаких событий в тот период не случилось, но было очевидно, что Петров продумывает план бегства, поскольку в разговоре с Бялогузски он затронул вопрос о безопасности: если случится что-то «неприятное» в посольстве, смогут ли его защитить австралийцы в таком случае? Все это наводило на мысль о том, что опытный разведчик просчитывает детали предстоящего бегства и возможные варианты развития ситуации. Также было видно, что Петров очень боится, поскольку он неоднократно высказывал свои опасения другу, а когда тот пытался убедить его встретиться с «человеком из ASIO», называл эту идею «очень опасной».

Под давлением Бялогузски Петров наконец согласился на встречу с «человеком из Австралийской службы безопасности». Она состоялась 27 февраля. Хорошо известны подробности этих первых переговоров официального представителя ASIO и советского резидента МГБ, поскольку были рассекречены расшифровки записей, которые велись на квартире Бялогузски.

Основные вопросы, затронутые на встрече, касались проблем безопасности и финансов в случае перехода Петрова и его жены. Ричардс обещал, что ASIO сможет на протяжении двух лет контролировать физическую безопасность Петрова, а также сделает ему документы с новой фамилией. Австралиец обещал выделить финансовые средства в размере 5—10 тысяч фунтов для приобретения фермы или другого предприятия на территории Австралии.

Бялогузски играл роль «друга» и задавал Ричардсу вопросы в моменты молчаливого раздумья Петрова. Например: будет ли вычтена «сумма за проживание в Австралии» из расходов на приобретение фермы? Будет ли у Петрова возможность публиковать мемуары и получать гонорар за книги и статьи в прессе?

Вопросы Бялогузски, помогавшие Петрову собраться с мыслями и побороть нервозность, имели двойное дно. Они играли роль скрытой рекламы, чтобы советский друг мог понять, какие возможности открываются перед ним в случае перехода. Как видно из записей, поляк ловко маневрировал и подыгрывая обеим сторонам.

Под конец разговора возникла тема Евдокии. Петров спросил, распространяются ли гарантии безопасности на его жену. Ричардс ответил утвердительно, после чего спросил:






Владимир и Евдокия Петровы



– Каковы шансы, что Евдокия также перейдет вместе с вами?

– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил Петров.

И добавил:

– Она очень боится за своих родных, оставшихся в Москве, – последовала пауза. – Больше всего я боюсь ее острого языка.

Австралиец тут же отреагировал:

– Каковы шансы, что она все выболтает?

– Возможно, но маловероятно.

– Что произойдет в таком случае? – спросил Ричардс.

Петров, согласно комментариям к расшифровке записи, сложил пальцы пистолетом и приложил к своему виску.

Ричардс решил увести разговор от болезненной темы. Он принялся расспрашивать Петрова о его дальнейших планах, после того как он получит «финансовую помощь», но довольно скоро попытался вернуть разговор в деловое русло. Он поинтересовался, сможет ли Петров рассказать «правду о том, что знает». Петров ответил утвердительно: «Всю правду». Однако на следующий вопрос Ричардса о его должности в советском посольстве он не дал ответа.

Из отчета Ричардса о первой встрече с Петровым следует, что советский агент был «под воздействием алкоголя», «находился в крайне нервном состоянии, было видно, что его часто бросает в пот, независимо от деталей разговора». Согласно комментариям австралийского разведчика, Петров, вероятно, параллельно обдумывал детали своего поведения и представлял себе самые неприятные моменты в случае ареста.

Следующая встреча Ричардса и Петрова состоялась 19 марта. На нее оба приехали подготовленными. Петров был трезвым и собранным. Тот факт, что он до сих пор не был арестован, позволял ему думать, что он действительно разговаривает с сотрудником австралийской разведки. Ричардс привез на встречу 5 тысяч фунтов. Он достал пачку банкнот и показал ее советскому агенту, после чего начал задавать вопросы.

Австралийский агент попытался поинтересоваться, сможет ли Петров передать им информацию, но Петров его перебил:

– Я знаю вашу позицию, мистер Ричардс, и могу рассказать вам о том, что вы хотите услышать.

Пришло время играть в открытую:

– Я обязан дать вам понять, что ваша информация должна касаться не только вашего опыта в Советском Союзе… но также должна описывать и идентифицировать австралийцев или других людей в Австралии, которые в настоящий момент или ранее были нелояльными по отношению к своей стране, помогали Советам таким образом, что это могло иметь серьезные последствия для безопасности Австралии…

Здесь его перебил Бялогузски и потребовал сформулировать вопрос предельно просто и ясно. Для Ричардса это был сигнал, чтобы достать пряник. И он тут же достал еще 5 тысяч фунтов, заявляя:

– Мы удвоим сумму «финансовой помощи», то есть выплатим вам 10 тысяч фунтов, если вы сообщите нам имена австралийцев, работающих на Советы.

Неожиданно Петров решил уклониться от прямого ответа. Он заверил, что может сообщить имена только тех, кого знает, а поскольку большинство агентов были завербованы задолго до его приезда, он не знает всех.

В этот момент в комнату вошел Бялогузски, который на минуту «из деликатности» удалялся на кухню, и разговор вернулся к проблемам безопасности.

Только после того как Бялогузски окончательно покинул квартиру, сославшись на неотложные дела, Петров открыто сообщил Ричардсу, что «передаст документы из посольства». Это была настоящая сенсация, поскольку именно документы, вынесенные Гузенко из советского посольства в Канаде, помогли разоблачить одну из самых эффективных советских сетей, работающих в США над получением материалов по разработке атомной бомбы. Забегая вперед, скажу, что документы, предоставленные Петровым, позволили сделать еще более сенсационные разоблачения, выявить советских агентов не только в правительстве Австралии, но и в самых высших эшелонах британской разведки.

После этого полковник МГБ снова занервничал, и Ричардс предложил продолжить встречу завтра. На следующий день Петров сообщил австралийцу, что по мере возможности предоставит «копии отчетов» политических деятелей Австралии, которые были завербованы еще в начале войны и продолжают «поставлять информацию». На вопрос о причастности Коммунистической партии к «этим делам» Петров лишь молчаливо кивнул головой. На этой встрече он не стал называть никаких имен: как опытный разведчик он берег самую ценную информацию. Уже в коридоре, словно спохватившись, Ричардс спросил, «будет ли война», на что Петров, словно раздумывая над ответом, сказал: «Полагаю нет» – и тут же задал свой вопрос о том, есть ли гарантия получить «всю сумму». Ричардс коротко ответил: «Да».

На другой день во время встречи русский и австралиец обсуждали ситуацию с Петровой. Советский агент опасался, что, как только он будет разоблачен, Евдокию могут убить или еще хуже – использовать в качестве заложницы, чтобы выманить его из убежища.

Он согласился с предложением Ричардса, что самым благоразумным вариантом будет передать ей объяснительную записку, в которой Петров расскажет о своем побеге и предложит ей последовать за агентами в безопасное место. Петров настоял, чтобы ASIO не предпринимала никаких действий в отношении Петровой, пока он не окажется в безопасности. Из этой беседы было понятно, что Евдокия видит свое будущее в самых мрачных тонах: «Моя жена говорит, что мы повторим судьбу Розенбергов, если останемся»[3 - Юлиус и Этель Розенберги, обвиненные в шпионаже в пользу Советского Союза и передаче ядерных секретов, были казнены в 1953 году.].

Петров и Ричардс договорились встретиться на железнодорожном вокзале 2 апреля, чтобы обменять документы на деньги. Однако Ричардс боялся упустить столь крупную рыбу, как Петров, и продолжал подсекать. Он передал записку с предложением встретиться 25 марта. Петров прибыл на встречу с копией письма, адресованного послу. В нем подробно описывались детали чистки «людей Берии» в Москве, а также вскользь упоминалось о возможности бегства Петрова. Советский агент заверил своего австралийского «рыбака», что в такой ситуации у него просто нет пути обратно и что информация о его бегстве начала просачиваться в советские органы.

Весь вечер после встречи Ричардс сидел в кабинете полковника Спри и обсуждал с ним сложившуюся ситуацию. А когда Ричардс и Петров встретились на следующий день, австралиец предложил Петрову переехать жить в любую квартиру в Сиднее, буквально умоляя не возвращаться в посольство. Но Петров был непоколебим.

Тогда Ричардс попытался выудить максимум информации, пока не случилось непредвиденное. Он показал Петрову фотографию одного из сотрудников Министерства иностранных дел с вопросом, является ли данный человек агентом Советов. На что Петров ответил отрицательно. Тогда Ричардс продолжил намеками и с помощью уловок добывать информацию. Вымотанный вопросами Петров заявил, что может сообщить «действительно ценную информацию, не касающуюся шпионов». Вечером Ричардс докладывал начальству, что Петров «затих» и остается надеяться, что в будущем он назовет имена или выдаст действительно ценную информацию.

Конец сомнениям Петрова положили не его частые встречи с Ричардсом и не активизация деятельности ASIO. Настоящий кризис разразился 31 марта во время партийного собрания в советском посольстве. Товарищи обвинили Петрова в том, что он «бесцеремонным образом вел себя по отношению к жене посла». Подобные обвинения не раз звучали на партийных собраниях, но в этот раз в его кабинете, пока он отсутствовал, был произведен обыск. Петров был опытным разведчиком и хранил документы, предназначенные для передачи австралийской разведке, в надежном месте.

На следующий день Петров позвонил Ричардсу и сказал, что готов принять предложение и сегодня будет ночевать на одной из конспиративных квартир. Австралиец пообещал прибыть завтра в Сидней и привезти с собой отпечатанную еще месяц назад просьбу о политическом убежище, которую нужно было лишь подписать.

Он сообщил о решении Петрова полковнику Спри, и план побега вступил в действие. Всю ночь машины ASIO кружили вокруг посольства, агенты высматривали признаки активности, но все было спокойно.

2 апреля Ричардс и Петров встретились на конспиративной квартире. Петров вынул из-под рубашки две пачки документов, завернутых в газету «Правда», и переложил их в белые конверты, привезенные Ричардсом. Рон с видимой небрежностью пролистал документы и лишь потом положил их в сумку Петрова. Только теперь Петров сообщил, что является офицером МВД, и попросил еще раз подтвердить все гарантии. Квартиру Ричардс покинул в четыре часа ночи, поскольку Петров попросил «пару часов на сон».

Однако в 6 часов Ричардс вернулся с документом – просьбой об убежище. Петров поставил подпись в половине восьмого, после чего они вместе отправились в офис полковника Спри.



***


3 апреля, несмотря на свое разбитое состояние, Владимир Петров начал с решения повседневных вопросов. Он написал два письма. Первое – новому бухгалтеру советского посольства, где подробно указал свои финансовые задолженности, и приложил к письму квитанцию на 10 фунтов. Второе письмо было прощальным. В эмоциональной форме он сообщал, что собирается покончить жизнь самоубийством, обвинял в этом поступке двух послов – бывшего и нынешнего, а также своего преемника. Заканчивалось письмо драматической фразой: «Пусть они захлебнутся в моей крови».

Эти письма должны были ввести в заблуждение сотрудников советского посольства и на время отсрочить поиски сбежавшего предателя. Едва они были переданы курьеру, Ричардс незамедлительно приступил к допросу. Первые вопросы были скорее формальностью. Петрова попросили подробно описать документы, которые он добровольно предоставил Австралийской службе безопасности.

Согласно заявлению Петрова, он начал собирать документы с 20 февраля 1954 года. Но среди переданных документов были письма еще его предшественника Садовникова, который уехал из Австралии в 1952 году, а значит, резидент долго и успешно изображал неподкупного агента. Петров устно подтвердил, что все документы, которые он передал, являются подлинными и не имеют целью подбросить дезинформацию.

Один из переданных документов сразу же привлек к себе пристальное внимание. Это была отпечатанная на машинке брошюра, неизвестный автор которой на 37 страницах давал подробный план проникновения в правительственные структуры Австралии, США и Японии. И хотя конкретно Австралии касалась лишь одна страница, но она произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Петров пояснил, что документ был составлен в 1953 году по его просьбе аналитиками из московского центра и должен был служить инструкцией по хитросплетениям австралийской политики. Появление этого документа было весьма несвоевременным, поскольку на конец мая были назначены выборы. Для бывшей колонии заветы демократии о свободном праве голоса были незыблемой истиной. А теперь получалось, что благодаря документам советского перебежчика власти могут оказать самое непосредственное влияние на выборы, так сказать, использовать служебный ресурс. Согласно комментарию Петрова во время первых допросов, один из лидеров оппозиции, работая журналистом, регулярно предоставлял советской разведке весьма ценную информацию.

Дело было настолько серьезным и срочным, что уже на следующий день Петров, Ричардс и сопровождающие их агенты охраны отправились на встречу с премьер-министром. Напряжение было настолько сильным, что, когда по дороге на загородном шоссе у одной из машин лопнула покрышка, все буквально бросились врассыпную и залегли вдоль обочин, очевидно, ожидая покушения.

После некоторого колебания премьер-министр решил не изобретать велосипед, а действовать по аналогии с делом Гузенко. Для расследования требовалось создать Королевскую комиссию, формирование и состав которой был бы одобрен парламентом. А значит, нужно было озвучить главную причину – дезертирство советского полковника.

Надвигался настоящий политический шторм.



***


После исчезновения Владимира Петрова Евдокии приказали переселиться из квартиры в посольство, а квартиру обыскали самым тщательным образом. Посольство же подало заявление в полицию о пропаже одного из сотрудников.

Спустя день Евдокия вспомнила о «друге мужа» и сумела дозвониться до Бялогузски, который незамедлительно сообщил в ASIO о звонке. По его словам, Петрова вела разговор спокойно, но дала понять, что ее «насильно удерживают» на территории посольства.

После безуспешных попыток добиться адекватной реакции от полиции первый секретарь советского посольства составил письменное обращение к премьер-министру Австралии с просьбой содействовать в розысках живого или мертвого сотрудника советского посольства Владимира Петрова. Наконец в субботу 10 апреля первый секретарь посольства появился в приемной премьер-министра с просьбой об аудиенции. Поскольку встреча не состоялась, тогда же была составлена первая официальная жалоба на неспособность австралийских властей помогать с розысками советского гражданина. А в воскресенье из Рима в Австралию вылетели два советских агента, обычно занимавшиеся решением «внештатных ситуаций». Время на игру с отсрочками стремительно заканчивалось.

В понедельник первый секретарь снова связался с офисом премьер-министра, но не услышал ничего вразумительного. Решено было в 14:30 проинформировать советское посольство о дезертирстве Петрова. Наутро премьер-министр созвал кабинет министров и сообщил о побеге советского офицера и намерении создать Королевскую комиссию. Он также уточнил, что не планирует предавать огласке имена людей, повинных в предательстве, до тех пор пока комиссия не придет к выводу о правдивости информации, переданной советским перебежчиком.

Вечером того же дня премьер-министр зачитал свой доклад в Австралийском парламенте. Его сообщение начиналось весьма странной фразой: «Моя неприятная обязанность информировать палату…», которая обычно использовалась только для объявления о начале войны или смерти одного из членов королевской семьи. Премьер по-прежнему отказывался называть имена, содержащиеся в документах Петрова, пока их подлинность не установлена Королевской комиссией. Но он сказал, что эти имена были известны австралийской контрразведке до появления документов, которые лишь подтвердили подозрения. После этого разразился настоящий шторм. Австралийская общественность была в шоке от этих заявлений и необходимости подозревать одного из своих политических лидеров в предательстве.

Единственным спокойным человеком в этом водовороте оказался Владимир Петров. Он не спеша прочел утренние газеты от 14 апреля, сообщавшие о его бегстве и последствиях для Австралии, после чего сел играть в шахматы.

Нервное состояние вернулось только после того, как Ричардс сообщил ему о готовящемся отъезде Евдокии Петровой в сопровождении одного из советских агентов, прибывших из Рима. Сквозь зубы он процедил «это плохо» и «спонтанно», после чего по подсказке Ричардса написал письмо жене с предложением присоединиться к нему.

На следующий день, 15 апреля, советский посол выступил перед прессой с заявлением о том, что австралийские спецслужбы похитили третьего секретаря. В ASIO были обеспокоены данным поворотом событий и решили действовать на опережение. Поскольку ожидалось, что советские дипломаты потребуют встречи с Петровым, бывшему агенту предложили самому написать записку советскому послу с просьбой о встрече с Евдокией.

Советские дипломаты после консультации с Москвой отказались от идеи встречи и нацелились правдами и неправдами вывезти Петрову на территорию СССР. Сотрудникам Австралийской службы безопасности были выданы указания ни при каких условиях не приближаться к Петровой и не побуждать ее к дезертирству. Оказать содействие ей можно было только в одном случае – если она сама попросит о помощи или защите.



***


Отлет Петровой в сопровождении трех советских агентов был намечен на 19 апреля. Им предстояло лететь обычным коммерческим рейсом. Поскольку советское посольство стало предметом пристального внимания не только разведки, но и обычных граждан, убежденных в том, что Петрову удерживают и пытаются увезти насильно, в этой суматохе трудно было спланировать что-либо заранее и тем более придерживаться разработанного плана.

Советские агенты понимали, что в аэропорту их будут ждать и попытаются отрезать Петрову от охраны, чтобы в этот момент сделать ей предложение, – допустим, во время прохождения таможенного осмотра. И действительно, группа австралийских контрразведчиков поджидала Евдокию в комнате для досмотра женщин, поскольку все ее охранники были мужчинами. Избежать этого оказалось нетрудно.

Группа из трех крепко сбитых мужчин с дипломатическими паспортами, двое из которых крепко держали Евдокию за руки, легко прошла на летное поле через терминал для внутренних перелетов, где их никто не ждал.

Однако на подходе к самолету приключилась неожиданность. Праздных зрителей, желавших поглазеть на советских шпионов, было так много, что полиция случайно или намеренно не справилась с ограждением и людской поток выплеснулся на летное поле. Советские агенты лишь крепче зажали женщину между собой так, что у Петровой еще несколько дней после этого оставались синяки и ссадины, и направились к самолету. Одному из случайных свидетелей даже удалось ухватиться за край плаща Евдокии, но удержать ее он не смог. В этой спешке у Евдокии слетела с ноги туфля, и она попросила агентов вернуться, но они тащили ее к самолету (эта потерянная туфля стала ключевой метафорой для нескольких художественных романов, посвященных истории Евдокии и Владимира Петровых).






Советские агенты ведут Евдокию Петрову в самолет



Еще одна неожиданность произошла, когда группа поднималась по трапу. Перед тем как подняться на борт, Евдокия вскрикнула. Никто из присутствующих не понял, что означал этот возглас. Хотела ли она что-то высказать на прощание или наконец осознала, что ее ждет?

После посадки в самолет, казалось, все неожиданности закончились. Агенты решили дружно отметить счастливый финал крепкими напитками и для начала заказали пиво. Между тем Евдокия внезапно оказалась без присмотра. Она свободно перемещалась по самолету, ходила в туалет и заглянула в отсек к стюардессам.

Когда об этом сообщили полковнику Спри, он тут же через диспетчеров передал три вопроса, на которые должны были ответить пилоты:

1. Каково физическое состояние госпожи Петровой? Австралийская разведка была уверена, что Петрову перевозят в полубессознательном состоянии, накачанную наркотиками.

2. Высказывает ли она опасения относительно своего будущего – может быть, она боится своих сопровождающих?

3. Подает ли она какие-то сигналы о том, что хочет остаться в Австралии?

Пилот ответил, что Петрова выглядит «очень уставшей» и «очень испуганной» и выражает желание остаться в Австралии.

Спри отправил еще два вопроса:

1. Чего боится Петрова?

2. Выражает ли она желание остаться в Австралии прямо или только намеками?

В ответ пилот сообщил, что она боится своих спутников и ее желание остаться озвучено как прямой ответ.

Спри продолжил расспрашивать пилота, но теперь уже насчет курьеров. Как они себя ведут?

Описывая подробно сопровождающих Евдокии, в том числе упомянув, что они вооружены, пилот неожиданно подал руководителю австралийской разведки идею.

Несмотря на ночное время, полковник поднял с постели одного из главных государственных юристов и потребовал немедленно ответить на вопрос, могут ли курьеры, обладающие дипломатическим иммунитетом, путешествовать с оружием на борту.

Вердикт юриста был неоднозначным: согласно международным дипломатическим законам, лица, обладающие подобным иммунитетом, не подлежали осмотру. Но в соответствии с внутренними законами Австралии на борту воздушных судов был запрещен провоз оружия. Спри решил устроить ловушку – вынудить советских агентов достать оружие, тем самым как бы предъявив его официальным лицам, после чего разоружить их.

Самолет сделал разворот в воздухе и к 5 утра оказался на аэродроме Дарвин. Пилоты попросили пассажиров покинуть салон для дозаправки. Группа советских агентов выходила последними.

Едва советские агенты с Петровой спустились по трапу на землю, несколько человек подхватили их всех под руки и повели в разные стороны. Сообразив, что это ловушка, один из агентов выхватил оружие, и тогда четверо дюжих полицейских навалились на могучего русского богатыря. Его спутники оказали символическое сопротивление, позволив себя разоружить без борьбы, и потребовали лишь немедленно связать их с консулом.

Едва Петрова оказалась среди австралийцев, ей сразу же задали вопрос, «желает ли она получить убежище». Она простонала: «Я не знаю, не знаю». Ее бросились заверять, что она может спокойно остаться в Австралии, не опасаясь за свою жизнь.

Придя в себя, Петрова попросила связать ее с мужем. Она также отказалась от охраны и высказала желание вернуть ее под охрану советских агентов. Все были в шоке от подобного поворота событий. Петров по телефону уверял, что с ним обращаются самым лучшим образом, и умолял подписать документ с просьбой о предоставлении убежища. После разговора с ним Евдокия неожиданно для всех заявила, что это не ее муж, а настоящий Петров мертв. Советские курьеры снова собрались вокруг нее.

Казалось, все кончено. Сотрудники ASIO уже прощались с ними, когда Петрова подмигнула одному из них. Советские агенты были не готовы к такому развитию событий, поэтому, когда Петровой предложили поговорить наедине, их моментально оттеснили.

В отдельном кабинете Петрова заявила, что хочет остаться в Австралии, но отказалась подписывать какие-либо документы до тех пор, пока не увидит своего мужа. Евдокию отвели к машине, которая повезла ее на встречу с мужем, а разочарованные советские дипломатические курьеры сели на самолет и отправились на родину.



***


Петровы доставили невероятно много неприятностей ASIO. Сегодня мало кто вспоминает о жизни предателей после из бегства. Долгое время информация о пьянстве Петрова и семейных конфликтах, неспособности устроиться в мирной жизни и простить себя за собственный поступок была известна лишь специалистам.

Зато 20 апреля все австралийские газеты опубликовали фотографию, на которой две гориллы славянской внешности тащат в самолет молодую привлекательную плачущую женщину, да еще и обутую на одну ногу. За пасхальную неделю эта фотография облетела весь мир и стала настоящим символом холодной войны на Западе. Журналисты в своих материалах упражнялись в риторике на тему приоритета морали над дипломатическими протоколами. На этом фоне выделялась статья британского журналиста Яна Флеминга в «Санди таймс», который рассуждал не о Евдокии и «факеле свободы». Бывший сотрудник секретных служб видел ситуацию под другим углом: он писал о советских убийцах, «посланниках смерти», способных настичь любого жителя планеты в любой точке мира.

Эта тема не покидала его воображение. Может, потому за год до своей смерти он жаловался в письме Сименону: «Я изобрел самые безнадежно звучащие сюжеты; очень часто они основаны на том, что я прочитал в газете. И люди говорят: „О, это все чепуха“, а затем русские приезжают в Германию и стреляют в людей из пистолетов с цианистым калием. В прошлом году русский получил суровое наказание за убийство трех западных немцев. Я постоянно обнаруживаю, что вещи, о которых я читал в каком-то непонятном журнале или где-то еще, всегда воплощаются в реальной жизни».




Убийство


Бегство Владимира и Евдокии Петровых стало исходной точкой в процессе создания романа «Из России с любовью». Громкое событие случилось в апреле 1954 года, когда Флеминг еще работал над своим третьим романом об агенте 007 – «Лунный гонщик». Подобно большинству журналистов Ян обратил внимание на фото Евдокии, которую в одной туфле тащат в самолет «два русских медведя». Для своей колонки в «Санди таймс» он написал статью об «ангелах смерти», которых МГБ под руководством Лаврентия Берии рассылает по всему миру с приказами об уничтожении предателей. Но это была не банальная трепотня: специалисты могли заметить, что ее написал человек, владеющий самой актуальной информацией. Например, Флеминг упоминал некую мадам Рыбкину, полковника русской спецслужбы, которую назвал «самой могущественной шпионкой в мире». Мы скорее знаем «мадам Рыбкину» как писательницу Зою Воскресенскую, автора книг, выходивших в Советском Союзе миллионными тиражами. И действительно, Зоя Воскресенская-Рыбкина была одним из самых активных советских агентов до и во время Великой Отечественной войны. Западные спецслужбы шокировал другой факт, а именно, что в 1953 году она стала главой спецчасти в Воркутлаге – одном из филиалов печально известного ГУЛАГа. Сегодня известно, что эту должность мадам Рыбкиной предложили в ответ на просьбу не увольнять ее после смерти мужа и позволить «доработать два года до пенсии на любой должности». Из этого примера мы видим, что хотя западные спецслужбы и обладали последней информацией, но не всегда могли дать ей правильную оценку. Позднее «мадам Рыбкина» стала прототипом Розы Клебб – единственной женщины, одолевшей английского супершпиона Джеймса Бонда. А еще Флеминг, очевидно, желал привлечь внимание Петрова, который во время войны работал бок о бок с «самой могущественной шпионкой в мире», действовавшей под прикрытием дипломатического иммунитета в посольстве Швеции.

Но для склонного к детальному перфекционизму Флеминга общей информации было мало. Подняв старые связи, Ян добился встречи с Владимиром Петровым, рассчитывая получить громкий материал. Однако после встречи с человеком, который передал информацию о живых и здоровых «пропавших дипломатах» Дональде Маклине и Гае Берджессе, проживающих в Самаре, и первым сообщил западным спецслужбам о «третьем человеке» из МИ-6, Флеминг неожиданно сник и ограничился небольшой статьей о разговорчивом и веселом русском шпионе и его увлечении футболом.

Мы знаем Флеминга как талантливого журналиста, который любил включить в создаваемый роман порцию свежей информации о деятельности спецслужб, однако летом 1954 года после интервью с Петровым он начал писать самый «нешпионский» роман из всей серии о Джеймсе Бонде – «Бриллианты вечны», настолько далекий от мира шпионажа, что автору по просьбе редактора придется объяснять читателям, какое вообще отношение имеет глава внешней разведки М. к пропаже алмазов. А нам же остается гадать, о чем таком поведал бывший полковник МГБ английскому журналисту, обладавшему богатым опытом работы на секретные службы.






Ян Флеминг



Выскажу предположение, что подсказка находится у нас под носом – в романе «Из России с любовью». Полную версию интервью, запрещенную к публикации, и невероятные разоблачения, потрясшие английскую разведку после «откровений» Петрова, Флеминг изложил в «метафорической истории» о том, как сотрудники советской разведки одолели лучшего английского шпиона. Только вот на обдумывание сюжета, который мог бы устроить «друзей из спецслужб», у Флеминга ушел год с лишним. Ведь решение о написании пятого романа, самого невероятного в серии о Джеймсе Бонде, было принято во второй половине лета 1956 года, когда Флеминг вплотную приступил к сбору материалов. Самого невероятного (смело это повторю), поскольку большая его часть посвящена не английской разведке и подвигам агента 007, а противникам: разведке Советского Союза и одному из ее самых легендарных подразделений – СМЕРШу. Как только идея созрела, в начале сентября Ян Флеминг вылетел в Стамбул, где должна была проходить 23-я Международная конференция Интерпола, посвященная вопросам европейской безопасности.

Высшие полицейские чины хотели поднять престиж Интерпола и в доказательство масштабного расширения влияния единой европейской полиции решили провести очередную конференцию в Стамбуле, на самом краю цивилизованного мира. Ян получил приглашение от своего старого знакомого сэра Рональда Хоу, помощника комиссара Скотленд-Ярда.

С английским лордом Ян познакомился в последний день 1953 года, после того как обнаружил, что ни один из экземпляров имеющегося у него дома огнестрельного оружия не имел необходимой лицензии. Большая часть арсенала Флеминга представляла собой экспонаты, подарки друзей, напоминавшие ему о былых временах. Например, пистолет системы «Кольт» с 12 патронами и гравировкой «Для спецслужб», сделанный оружейниками из Голландии, был подарен ему полковником Донованом «за некоторые услуги, оказанные Управлению стратегических исследований во время войны». Браунинг, врученный адмиралом Джоном Годфри, Флеминг неизменно носил в кобуре, пока служил в военно-морской разведке. О необходимости иметь разрешение он узнал в авиакомпании, когда, покупая билет, сообщил, что собирается взять с собой на Ямайку старую винтовку.

Сэр Рональд был редким и счастливым исключением в среде высокомерных и чванливых английских аристократов. Он внимательно выслушал Яна и без лишних вопросов дал распоряжение об оформлении положенных разрешений. Спустя год, когда в новогодние каникулы 1955 года в газетах было напечатано объявление о том, что сэр Рональд удостоен рыцарского звания, Флеминг отправил ему поздравительную открытку: «Я надеюсь, что Интерпол гордится вами!». На оказанную когда-то услугу начинающий писатель решил ответить скромным подарком: в новом романе о Джеймсе Бонде он в деталях описал свою первую памятную встречу с сэром Рональдом, который появляется в роли суперинтенданта Ронни Вэлланса:



Почти пять минут понадобилось Бонду, чтобы стряхнуть с себя уныние и понять, что равнодушный к межведомственной вражде Ронни Вэлланс действительно рад его приходу и заинтересован лишь в одном – сохранить «Мунрейкер» и уберечь лучшего из своих сотрудников от возможных неприятностей.

Вэлланс был прирожденный дипломат. <…> Говорил искренне и профессионально. Ни словом не обмолвившись о деле, он завоевал дружбу и полное расположение Бонда.

…Бонд подумал, что своим умением ладить с людьми Вэлланс был, по-видимому, обязан двадцатилетнему опыту бесконфликтного сотрудничества с МИ-5, а также с униформированным персоналом и общению с полуграмотными политиками и вечно обиженными иностранными дипломатами.

Когда после четвертьчасового напряженного разговора они расстались, каждый знал, что обрел союзника. <…> Также он оценил профессионализм Бонда и отсутствие у него каких бы то ни было ведомственных амбиций по отношению к Специальному управлению. Что же касается Бонда, то он был восхищен тем, что узнал об агенте Вэллансе, и больше не чувствовал себя одиноким, ибо за ним стоял Вэлланс и все его управление.

Покидая Скотленд-Ярд, Бонд твердо знал, что не отступил от первейшего принципа Клаузевица – он обеспечил себе тылы.

    («Лунный гонщик»)

В августе 1956 года писатель с радостью принял предложение старого знакомого посетить Стамбул в надежде, что столица Турции поможет в решении нескольких задач. Прежде всего он планировал найти экзотические пейзажи для следующего романа о приключениях агента 007, а также надеялся почерпнуть из докладов интересную информацию о международной преступности. Только вот конференция оказалась скукой смертной, доклады были сухими и малоинтересными. Когда же по окончании мероприятия полицейские чины предложили Флемингу написать книгу об Интерполе, он отказался.

А пока, собираясь в Стамбул, Флеминг взял с собой в дорогу самый известный шпионский роман своего времени – «Маску Димитриоса» Эрика Эмблера. Семь с половиной часов перелета с посадками на дозаправку тянулись бесконечно. Флеминг почти буквально воспроизведет описание своего перелета в романе «Из России с любовью».

Роман показался Флемингу скучным, Стамбул в описаниях Эмблера представал грязным и дряхлым. Тем не менее, как и в других произведениях о «Большой игре», было в нем нечто завораживающее, о чем Флеминг поведал устами своего героя – Бонд во время перелета в Стамбул тоже читает «Маску Димитриоса»: «…он протянул руку к лежащему под сиденьем плоскому атташе-кейсу, достал оттуда „Маску Димитриоса“ Эрика Эмблера…».

Флеминг быстро устал от чтения и закрыл книгу, когда самолет пролетал над Швейцарией. Он взглянул через иллюминатор на покатые склоны Альпийских гор, и на него нахлынули воспоминания, а в голове невольно стали складываться фразы будущего романа: «Бонд отложил в сторону книгу и принялся за еду. Внизу промелькнуло стальное зеркало Женевского озера и сосновые леса, поднимающиеся к заснеженным пикам Альп. Самолет пролетел совсем рядом с огромным клювом Монблана. Бонд посмотрел вниз – на серые, как слоновья шкура, языки ледников – и вдруг увидел себя, семнадцатилетнего юношу, на вершине скальной расщелины с веревкой, обвязанной вокруг пояса, страхующего двух своих товарищей из Женевского университета, которые поднимались к нему по отвесной скале». Когда-то Флеминг так же ходил покорять заснеженные склоны Альп с молодыми дипломатами из Лиги наций, а по пути расспрашивал их о деталях международных отношений и старательно учил русский язык.

Вместе с другими участниками конференции Ян остановился в отеле «Стамбул-Хилтон», названном в честь его владельца Конрада Хилтона, где сервис и отношение к постояльцам были на высоте. Яну достался отличный номер, который он немного приукрасил в своем воображении, превратив в номер для новобрачных: «Солнечный свет заливал ее [комнату] через широкие двойные окна, выходящие на балкон. Стены были покрашены в розовые и белые цвета. Мебель, хотя и несколько поцарапанная, сохраняла элегантность начала века. На полу лежали роскошные бухарские ковры. С потолка, украшенного изысканной лепниной, свисала хрустальная люстра. Справа стояла поистине огромная кровать, а стену за ней украшало большое зеркало в позолоченной раме. Бонда это позабавило. Комната для новобрачных! Не хватало только зеркала на потолке. Просторная ванная, примыкающая к спальне, была оборудована буквально всем, включая биде и душ. Бритвенные принадлежности Бонда были аккуратно разложены на полочке над умывальником». Здесь пройдет любовное свидание Бонда и Татьяны Романовой. Завалившись на диван и откупорив бутылку с бурбоном из мини-бара, Флеминг решительно открыл триллер Эмблера, но дочитать роман даже во время скучной конференции ему не удалось. Полной противоположностью нудного мероприятия стали события, происходившие на улицах города. Писатель стал свидетелем так называемого Стамбульского погрома.

В первый же день конференции – утром во вторник 6 сентября, пока делегаты получали ключи от своих номеров и перебрасывались шутками о наряженном по-восточному в цветистые и яркие тона зале для заседаний, в газетах появилось тревожное сообщение о погроме, устроенном греческими террористами в Салониках. Вечерние газеты с преувеличенным восточным пафосом трубили об ущербе, нанесенном греками родине Кемаля Ататюрка. А той же ночью «при мирном свете месяца размером в три четверти от полной луны» случился шабаш. Простые турки попытались изгнать со своей территории всех греков – нацию, осквернившую святыню отца современной Турции. В метафорическом описании Флеминга «простой житель Турции, обычно светящийся приветственной улыбкой, той ночью превратил Стамбул в руины».

Наутро вместо отчета о конференции Интерпола Флеминг отправил в «Санди таймс» эмоциональную статью «Великий бунт Стамбула», которую напечатали только 11 сентября, потратив несколько дней на согласование текста с Министерством иностранных дел.



Это было худшее восстание в истории современной Турции, – сообщает Флеминг читателям с оттенком гордости. – По обе стороны от Босфора в каждом шумном переулке и элегантном бульваре разразилась ненависть и пробежала по улицам, как лава. <…> Несколько раз в течение ночи любопытство вытаскивало меня из безопасного отеля «Хилтон» и тянуло в город, где на улицах выли монстры под своими развевающимися красными флагами с белой звездой и серпом луны. Из гневной толпы изредка раздавались крики, а затем – грохот разбитого стекла и, возможно, сдавленные крики. Автомобиль вышел из-под управления и врезался в кричащую толпу, а крики сменились воплями и жестами, указывающими на искалеченные тела на месте катастрофы. А над всем этим поднимались сирены машин скорой помощи и новеньких полицейских машин, привезенных из Америки.


При прочтении статьи, видно, как эмоции переполняют Флеминга, и он с легкостью выплескивает их на читателей. Воспоминания об этом «запахе опасности» Флеминг сберег для своего романа: «Это был не воображаемый, а настоящий запах – смесь пота и электричества».

В ту ночь к писателю вернулось чувство, которое почти стерлось за несколько мирных лет после войны. Растворилось в череде бесконечных рабочих будней, превращающихся в бесконечную рутину, в неизменных выходных и праздниках в кругу семьи. Именно в Стамбуле писатель снова ощутил то, чего ему так не хватало в размеренной семейной жизни. Подобно любимым писателям Эдгару По и Роберту Льюису Стивенсону, он писал о запахе смерти и шуме опасности, кровопролитии, хаосе и бойне. Под утро его «стошнило» от увиденного.

Турецкие власти не хотели осложнений с полицией сразу 52 стран, откуда прибыли делегаты, а потому отель охраняла не только «эскадрилья кавалеристов, выглядящих как жестокие средневековые всадники на грязных лошадях», но и американские танки «Шерман».

Когда встало солнце, вместе с ночной тьмой отступили и дикие инстинкты. Флеминг обнаружил, что в уютном номере «Хилтона» под защитой обученных американскими специалистами полицейских в «безликом прямоугольнике из бетона и стали» остался лишь расчетливый бизнесмен и тактичный английский джентльмен. Это преображение отчетливо видно в статье – эмоциональные рваные фразы сменяются цифрами: «Ночью был нанесен ущерб, оцениваемый в миллионы фунтов. Многие бизнесмены, включая несколько британцев, разорены, а консульство и уцелевшая часть британского сообщества сплачиваются в стремлении оказать им помощь».

Статью о конференции он написал, скорее повинуясь долгу службы, упомянув только об одном докладе про международную контрабанду золота и наркотиков. Доклады «Преступность и болезни» и «Взаимоотношения между полицией и банками» не вызвали у автора шпионских романов ничего, кроме зевоты. В письме из Стамбула, адресованном адмиралу Годфри, Флеминг, не таясь, описывает свои ощущения: «Преступник, задумавший злодеяние, испытывает презрение к подобным полицейским». И чуть дальше продолжает: «Проблема полицейских заключается в том, что они понятия не имеют, насколько интересная у них работа, и считают уголовные дела большим занудством».

А вечером вернулись адреналин и жажда опасности. Флеминга снова потянуло в опасный Стамбул. Опытный разведчик не рискнул отправиться на прогулку один и после расспросов нанял проводника – энергичного турка Назима Калкавана. Турок оказался не только великолепным проводником, но и весьма любопытным типом. Он получил образование в Оксфорде, а в Стамбуле ему принадлежала небольшая компания по перевозке через Босфор. Турецкий провожатый, подобно Флемингу, был гедонистом. Он обожал отличные сигареты, крепкие напитки, красивых женщин и другие радости жизни, а свою жизненную позицию формулировал кратко и удивительно просто: «Подобно моему отцу, я потребляю женщин в большом количестве. Но, в отличие от него, я пью и курю, а это мешает любви, как и моя работа. Из-за слишком большого умственного напряжения кровь приливает к голове, а не к тем частям тела, которым она больше всего нужна. Но я жаден до жизни и часто перехожу разумные границы. Когда-нибудь сердце у меня неожиданно остановится. В него вцепится Железный Краб, как это случилось с моим отцом. Но я не боюсь Железного Краба. На моем памятнике напишут: „ЭТОТ ЧЕЛОВЕК УМЕР, ПОТОМУ ЧТО СЛИШКОМ ЛЮБИЛ ЖИТЬ“».

В первый же день между мужчинами установилась крепкая дружба. Флемингу многое нравилось в этом человеке «с черными вьющимися волосами и кривым носом», с лицом «бродячего солдата удачи». Ему нравилось пожатие «теплой и сухой руки», неутомимая энергия и неисчерпаемый запас историй.

«Я редко встречал кого-либо в своей жизни, – рассказывал позже Калкаван о Флеминге, – с таким количеством тепла, с таким жизнелюбием, с такой отзывчивостью ко всему». Калкавану нравилось неисчерпаемое желание Яна познакомиться со Стамбулом, насладиться тайными удовольствиями и презрение к интеллектуалам.

Как вы догадываетесь, Назим стал моделью для одного из героев романа – Дарко Керима, турецкого агента СИС, который помогал Бонду во время его приключений в Стамбуле. «Бонд думал, что никогда не видел такой жизненной силы и тепла в человеческом лице. Это было похоже на то, чтобы быть рядом с солнцем, и Бонд отпустил сильную сухую руку и уставился на Керима с дружелюбием, которое он редко чувствовал к незнакомцу».

Где только не побывал Флеминг вместе с Калкаваном. В огромном древнем Стамбуле были некая угрюмость и восточный блеск. Благодаря экскурсиям турецкого провожатого он представал живым городом, способным помогать друзьям и сопротивляться врагам. Предоставлю слово самому Флемингу – не только бывалому путешественнику, но и мастеру описывать экзотические места: «Ровно в девять утра элегантный „роллс-ройс“ бесшумно подкатил к подъезду гостиницы и повез Бонда через площадь Таксим, оживленные улицы Истиклала и мост Галата Бридж, переброшенный через Босфор, обратно в Европу. Огромный автомобиль пробирался по мосту среди бесчисленного множества повозок и велосипедов, обгоняя трамваи и расчищая себе дорогу могучим ревом воздушного гудка, на резиновый баллон которого то и дело нажимал шофер. Наконец они съехали с широкого моста, и перед ними открылась старая европейская часть Стамбула с тонкими минаретами, вонзающимися в голубое небо, подобно копьям, и куполами древних мечетей, напоминающих огромные выпуклые груди. Все это походило на иллюстрации к „Тысяче и одной ночи“…»

Вместе с Калкваном Флеминг смог испытать все доступные наслаждения и соблазны Стамбула. Опытный путешественник с легкостью переносил неудобства, которые вознаграждались радостью от очередного приключения. А потому ни вестибюль гостиницы, где он остановился на одну ночь, соблазнившись звучным названием «Хрустальный дворец», «с засиженными мухами пальмами в бронзовых кадках, пол из выцветших плиток мавританского кафеля», ни отсутствие воды в кране не могли испортить Флемингу удовольствие от турецкой кухни: «Завтрак превзошел все ожидания. Простокваша в голубой фарфоровой кружке была с желтоватым оттенком и густая, как сметана. Инжир – зрелым и мягким, а кофе – черным, как смоль, и свежемолотым».

Домой Флеминг возвращался на одной из послевоенных версий «Восточного экспресса» – «Симплтон Ориент Экспресс». Наэлектризованный эмоциями писатель ожидал от поездки очередного приключения. Едва он взглянул на железную табличку с надписью «Стамбул – Салоники – Белград – Венеция – Милан – Лозанна – Париж», ему пришли на ум романы Агаты Кристи и Грэма Грина, которые задолго до него подметили это сочетание роскоши и смертельной опасности. Если быть честным, то описание «Восточного экспресса» у Флеминга мне нравится больше других. Обилие технических деталей звучит в романе, словно речитатив из оперы Вагнера. Но путешествие Флеминга было удивительно скучным, поскольку всю дорогу не работал вагон-ресторан и не было рядом прекрасной Татьяны Романовой, способной скрасить длительную поездку. К счастью, Калкаван, пришедший на вокзал попрощаться с другом, передал ему большую плетеную матовую корзину, полную турецкого сыра, колбас и фруктов. Ян уплетал продукты, хранившие запах Солнечной страны, и вспоминал об угощениях Калкавана: «Принесли второе блюдо и с ним бутылку каваклидере – красного вина, похожего на бургундское, только с более резким букетом. Кебаб с перцем и разными специями понравился Бонду. Керим ел что-то вроде бифштекса по-татарски – огромный плоский гамбургер из тщательно перемолотого сырого мяса с чесноком и перцем, политый яйцом. Он предложил Бонду попробовать. Бифштекс тоже был удивительно вкусным».

Флеминг вновь взялся за чтение «Маски Димитриоса», но вскоре отложил книгу, дочитать роман ему так и не удалось. Спокойное чтение в комфортабельном вагоне было не для него, он жаждал опасности. Теперь он рылся в памяти, пытаясь отыскать упоминание о каких-либо реальных случаях, связанных с «Восточным экспрессом», но безуспешно. Реклама «роскошных поездок» тщательно стирала любые намеки на опасность.

Лишь по возвращении домой он нашел в подшивках газет упоминание о загадочной смерти военно-морского атташе США в Румынии. Труп капитан Юджина С. Карпе, отслужившего три года в Бухаресте и направлявшегося в Париж, был найден рядом с железнодорожными путями в туннеле к югу от Зальцбурга. Расследование этого убийства так и не было закончено, а потому по давней традиции его до сих пор без каких-либо оснований списывают на русских. Но «Восточный экспресс» электризовал воображение, творческая энергия била ключом, и в романе экспресс стал площадкой для финальной схватки между Красным Грантом и агентом 007.

Впрочем, время для написания романа еще не наступило. Флеминг до мозга костей был англичанином, для которого традиции были неотъемлемой частью жизни. Написание романов к этому моменту также превратилось для него в незыблемую традицию, стало частью жизненного распорядка.

Два месяца зимнего отпуска писатель проводил на Ямайке. Здесь он стремительно выстукивал на машинке сюжет очередного романа о Джеймсе Бонде, а вернувшись в Лондон, на протяжении нескольких месяцев редактировал и дорабатывал «первый вариант». Он консультировался со специалистами в области подводного плавания, огнестрельного оружия или добывания бриллиантов, вносил в текст изменения и заново перепечатывал страницы. Листы с правками он, как правило, выбрасывал, а репортерам неустанно травил байки о том, что пишет свои романы сразу и набело. До нас дошли правки только к двум произведениям. Рукопись первого романа Флеминг сохранил, потому что был заядлым библиофилом. Правки к роману «Из России с любовью» сохранились, поскольку автор вложил в работу над ним невероятное количество усилий, что было для него несвойственно. Эти две рукописи есть свидетельство того, что легенда о романах, написанных набело, за один присест, была элементом продвижения, продуманной частью имиджа «человека, ведущего легкий и непринужденный образ жизни».

А пока Флеминг по привычке продолжал накапливать впечатления, которые ему предстояло запечатлеть на бумаге во время своего отпуска на Ямайке. Его внимание было сосредоточено на финансовых вопросах. Точнее, на продаже Североамериканского газетного альянса канадскому синдикату. Его давний друг Ивар Брайс несколько лет назад приобрел контрольный пакет акций крупнейшего газетного синдиката, который в лучшие времена конкурировал с «Нью-Йорк таймс» и «Лос-Анджелес таймс». Он предложил Флемингу долю в обмен на помощь в управлении. Однако с появлением телевидения альянс резко сдавал позиции, и, поразмыслив, друзья решили продать акции. Сделка прошла удачно, и Флеминг, довольный тем, что выручил неплохие деньги, вернулся в Лондон.

Причина для поездки, как обычно, имела свое второе дно. Американские читатели проявляли все больший интерес к приключениям британского шпиона. В сентябре в США должен был выйти роман «Лунный гонщик», а ведущий критик популярной литературы Энтони Баучер, написавший разгромные рецензии на два первых романа Флеминга, неожиданно с доброжелательностью отозвался о третьем: «Я не знаю никого, кто писал бы об азартных играх ярче, чем Флеминг». Правда, в финале своей рецензии серьезный критик по-прежнему корчил мину: «Хотелось бы только пожелать, чтоб его книги целиком соответствовали уровню игровых эпизодов».

Из Европы также приходили хорошие новости: «Казино „Рояль“» перевели и напечатали в Германии. И пусть тираж его последнего романа «Бриллианты навсегда» был всего 12 тысяч экземпляров, а значит, он не тянул на бестселлер, приятные известия все чаще заставляли автора улыбаться.

Успех романов о Бонде заметили родные британские кинокомпании и спешно делали агенту Флеминга предложения об экранизации. Впрочем, слово «спешно» неуместно, поскольку переговоры эти длились бесконечно долго: Флеминг имел удивительно оптимистичные планы относительно будущего своих книг на экране и просил запредельную сумму за права, а до подписания контракта с голливудской студией было еще далеко.

Теперь автора беспокоили запутанная ситуация с правами и невнятные объяснения литературных агентов. Пока Флеминг пытался скрасить дорогу в Америку все еще недочитанным романом «Маска Димитриоса», ему пришла в голову отличная идея. Эрик Эмблер был родом из актерской семьи, а его романы до и во время войны пользовались невероятной популярностью. Флеминг подумал, что именно Эмблер мог бы подробно поведать своему молодому коллеге о хитростях авторского права, поделиться опытом создания трастов и получения максимальных гонораров из издательской и кинематографической индустрии. Ян был давно знаком с Эриком и знал, что тот, несмотря на звездную популярность, никогда не откажет друзьям. Три года назад Эмблер рекомендовал Яну бухгалтера, который показал себя с самой лучшей стороны. Флеминг также слышал от знакомых, что популярный писатель организовал трастовый фонд, чтобы снизить налоговую нагрузку на гонорары от книг, права от фильмов и доходы от рекламы. Он пригласил Эмблера на ланч в ресторан «У Скотта».

Эрик, как всегда, с радостью откликнулся на предложение, он был очень открытым и дружелюбным человеком. Он охотно поведал Яну все, что знал о финансовой стороне дела, и порекомендовал, к кому можно обратиться за помощью.

Первый ланч затянулся, и они договорились о втором, а потом – о третьем… Так обеды с Эмблером переросли в регулярные встречи, а информация у Эрика все не заканчивалась. Он рассказывал не только о зарубежных издателях и агентах в Европе, но также консультировал Флеминга относительно тонкостей восточной политики, ведь большая часть следующего романа должна была развиваться в столице бывшей Византийской империи. От Эмблера Флеминг узнал о полковнике Z.

«Полковник Z» – подполковник сэр Клод Данси – был заместителем начальника СИС и главой теневой сети Z. Данси был остроумным, злобным, обаятельным и слегка сумасшедшим. В возрасте шестнадцати лет Данси, который не имел склонности к гомосексуализму, был соблазнен Оскаром Уайльдом. Его отец пригрозил драматургу судом, а сам отправил молодого Клода в Африку. Клод был завербован во время англо-бурской войны, а после «краха Уолл-стрит», когда он потерял все деньги, был вынужден выполнять различные поручения британской разведки. Накануне Второй мировой войной внезапно вышел в отставку, позволив распространяться слухам, что его уволили за воровство. А на самом деле, полагая, что СИС плохо организована и неэффективна, он приступил к созданию параллельной организации под прикрытием респектабельного бизнеса по импорту-экспорту в Доме Буша. Он нанимал по совместительству обычно неоплачиваемых агентов, включая журналистов, бизнесменов, игроков и плейбоев. Агенты Данси имели кодовое имя Z и старались избегать использования беспроводной связи для сообщений. В 1939 году сеть Z была поглощена СИС, и в качестве помощника нового «C» (Стюарта Мензиса) Данси содействовал координации активного шпионажа до конца войны. Флеминг вспоминает о полковнике в романе «Из России с любовью», когда Дарко Керим, друг Бонда, убитый в «Восточном экспрессе», ссылается на «майора Данси», своего предшественника в качестве главы «секции Т». Два знаменитых человека, которые работали в разведке военного времени с настоящим Данси, дали очень разные оценки полковнику Z: Малькольм Маггеридж назвал его «единственным профессионалом в МИ-6»; историк Хью Тревор-Ропер, лорд Дакр, в противоположность этому охарактеризовал его «полным дерьмом, коррумпированным и некомпетентным, но обладающим низкой хитростью».



***


В тот год Флеминг летел на Ямайку в одиночестве.

Когда зашла речь о предстоящем отдыхе, он категорично заявил своей жене Энн, что хочет оставить их сына Каспара дома в Англии. Для Яна Ямайка была не просто местом отдыха, а «лекарством», которое требовалось принимать раз в год. Для Энн настойчивые требования мужа стали отличным поводом отказаться от поездки. Она в категоричной форме сообщила мужу, что не желает оставлять Каспара одного, и принялась жаловаться друзьям, что после рождения сына Ян стал упрямым и невротичным. На деле Энн просто не могла побороть свои фобии. После авиакатастрофы, случившейся в рождественские каникулы прошлого года, она отказалась лететь самолетом и добиралась на Ямайку по воде. Еще больше она боялась за сына, ей снились дурные сны, что Каспар остался один, а его родители погибли.

Флеминг не боялся перелетов и, подобно Бонду, предпочитал рейсы 13-го числа, особенно если это была пятница, и обожал 13-е место, поскольку оно обычно пустовало. В романе он с юмором подтрунивает над страхами Энн: «На борту самолета, кроме него, было еще двенадцать пассажиров. Он улыбнулся при мысли о том, как была бы потрясена его секретарша, Лоэла Понсонби, узнай она о тринадцати пассажирах. Накануне, когда он вернулся от М. и начал собираться в путь, она отчаянно возражала, узнав, что вылет назначен на пятницу тринадцатого числа. „Но ведь именно тринадцатого путешествовать лучше всего, – терпеливо объяснил Бонд. – В этот день всегда мало пассажиров, можно удобно расположиться в самолете, и обслуживание куда лучше. Я всегда стараюсь летать тринадцатого числа, если у меня есть выбор“».

В этот раз он никак не успевал на 13 января, пришлось билет первого класса на трансатлантический перелет до Ямайки с пересадкой в Нью-Йорке взять на четырнадцатое. Ян был одет в светлое пальто от «Бёрберри», что делало его похожим на секретного агента – не на Джеймса Бонда, а скорее на интеллигентных шпионов из романов Грэма Грина.

Едва очутившись на берегу моря в «общей комнате», как он прозвал ее после женитьбы, Ян понял, как сильно скучает по жене. Он поставил на тумбочку фотографию с Энн и Каспаром, которую в последний момент запихнул в дорожный чемодан, и принялся строчить эмоциональное письмо.

Начало было вызывающим: «Что ты думаешь, я делаю, когда бываю за границей? Я не сижу один. Полагаю, что ты хотела, чтобы я этого не делал. Но я тоже человек». Однако вскоре рваные экспрессивные фразы сменяются длинными рассказами о последних новостях с Ямайки, а подогретый несколькими стаканами джина с тоником градус напряжения неожиданно падает. Ян пишет о знакомстве в самолете с Труменом Капоте и о новом садовнике. Потом его мысли – очевидно под воздействием алкоголя – начинают путаться, и он зачем-то вспоминает о своем новом фиолетово-синем «остине». В финале письма, успев к тому времени «расправиться с пятым бокалом джина», Флеминг молит: «Приезжай, если сможешь. Во всем мире я люблю только тебя».

Ответное письмо Энн было написано в том же духе. Напряжение последних месяцев улетучилось, разлад был забыт. Она вспоминает о супе из бобов, которым их кормила черная ямайская мамочка, о птицах под окном, о том, как Ян мешал ей высыпаться по утрам, выстукивая очередную главу на своей машинке. Она сообщает, что купила две медные картинки с изображением лошади, которую обожал Ян. А завершает не менее романтичным пожеланием: «Надеюсь, пока меня нет рядом, ты не научишься быть счастливым».

В письме другу семьи Ивлину Во Энн признается, что скучает по Яну и «Золотому глазу»: «Я люблю рисовать, в то время как Ян барабанит рядом свою порнографию».

Если не считать отсутствия Энн, в тот год в «Золотом глазу» все было как обычно. В доме Флемингов у самого моря собралась на отдых разношерстная компания. Микки Реншоу, рекламный директор из «Санди таймс», докучал Яну апокалипсическими рассказами о неизбежном крахе газетного синдиката. Флеминг всячески избегал любых напоминаний о работе: во-первых, он был на Ямайке в отпуске и хотел забыть о рабочих буднях, а во-вторых, он был прилежным сотрудником, и в рабочее время все его усилия были направлены на развитие и стабильность газеты. Гостями в этом году также были сэр Альфред Бейт, его старый друг еще с 30-х годов, со своей женой Клементиной, худой и высокой, «будто по ней проехали катком», и издатели из Нью-Йорка – Эл и Нэнси Харт. В следующем письме Энн он сообщает, что Нэнси – несносная болтунья, и добавляет, что «вообще все иностранцы губительно действуют на англичан». Единственным собеседником, с которым Яну хотелось общаться, был молодой писатель Трумен Капоте, чья проза, по словам Энн, была «многообещающей». В финале следующего письма Ян делает попытку извиниться: «Хотел бы я начать все сначала и стереть с лица земли черные пятна, поставленные за последние четыре года, но ты никогда не узнаешь, насколько это трудно для меня».




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/a-vladimirovich/vremya-umirat-pochemu-yan-fleming-ubil-dzheymsa-bonda-51785120/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Manne R. The Petrov Affair: Politics and Espionage. Sydney: Pergamon Press, 1987. С. 6.




2


Ситуация, когда человек, подозреваемый в шпионаже, оставляет в оговоренном месте секретное сообщение.




3


Юлиус и Этель Розенберги, обвиненные в шпионаже в пользу Советского Союза и передаче ядерных секретов, были казнены в 1953 году.


Время умирать. Почему Ян Флеминг убил Джеймса Бонда А. Владимирович
Время умирать. Почему Ян Флеминг убил Джеймса Бонда

А. Владимирович

Тип: электронная книга

Жанр: Биографии и мемуары

Язык: на русском языке

Издательство: Издательские решения

Дата публикации: 24.09.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Мы знаем Джеймса Бонда как непобедимого героя, шпиона, способного уцелеть в любой схватке, выйти живым из самой страшной передряги. Мы наслаждаемся его приключениями и посмеиваемся над его бессмертием. Но так случилось, что одну из схваток он проиграл. Создатель величайших шпионских романов поведал историю о том, как английский шпион был убит сотрудником советской разведки. Остается только один вопрос, как Ян Флеминг мог допустить подобное развитие событий? Ответом на него и будет эта книга.

  • Добавить отзыв