Вера и рыцарь ее сердца. Книга шестая. Любовь нечаянно нагрянет
Вера и рыцарь ее сердца. Книга шестая. Любовь нечаянно нагрянет
Владимир Де Ланге
Как бы ни жил человек, хорошо или плохо, в бедности или богатстве, долго ли, коротко ли, но, если он жил без любви, то история его скучна и для потомков неинтересна. Этот роман о поиске любви, исцеляющей, ободряющей, любви, дающей человеку познать истинное счастья, быть рожденным на земле.
Герои этого романа, Вера и Ронни, ошибались, падали духом, разочаровывались, страдали, но каждый по своему верил, что Бог на его стороне, а Господни пути неисповедимы.
Владимир Де Ланге
Вера и рыцарь ее сердца. Книга шестая. Любовь нечаянно нагрянет
Часть 1
Глава 1
И тут зазвонил телефон, совсем некстати зазвонил.
«– Кто говорит?
– Слон.
– Откуда?
– От верблюда!
– Что вам надо?
– Шоколада!»
Эти строчки Чуковского вертелись в голове Веры, пока она лихорадочно искала дребезжащий телефон, затерявшийся в сумке между тетрадями и учебниками. Ночь напролет готовилась она к экзамену, чтобы достойно завершить учебный год и получить диплом третьего уровня по нидерландскому языку. После трех лет обучения этот язык, чуждый менталитету Веры, уже не вызывал на дуэль, чтобы убить в ней всякую надежду им овладеть, а даже завоевал симпатию, но не тем, что в нем вдруг проявилась поэтичность, а тем, что в этом фламандском диалекте нидерландского языка открылась ей конкретная сила одним словом попадать в цель.
Утро входило в дом через окна, распахнутые в сад, чтобы с рассветом приветствовать его обитателей началом лета, разноголосыми трелями пернатых, радужной синевой неба, величием восхода солнца и сверкающим блеском травы в росе, а скоростная дорога – нарастающим гулом транспортного движения. От этой утренней энергии даже бессловесный старый дом приободрился, в скрипе половиц почувствовалось добродушие к его жильцам, которых ободрял теплый ветерок, заигрывающий с тюлевыми занавесками на окнах.
В Бельгию наконец-то пришло лето, но расслабляться школьникам и студентам еще было рано, потому что наступила горячая пора зачетов и экзаменов.
Как это бывало часто, в то прекрасное утро Вера опять опаздывала. Она торопилась, но ничего не успевала, поэтому все делала на ходу: одевалась, завтракала и собирала сумку, в которой все звонил и звонил телефон. Только когда женщина уже сидела на подушке, прикрепленной к седлу велосипеда, и выезжала из гаража на улицу, телефон отыскался, но номер высветился незнакомый.
– Алло!.. Кто говорит?.. Алло?.. Я не понимаю вас. Господин, вы ошиблись номером, а я очень спешу.
– Меня з-зовут Арсеен. Я вам п-п-писал п-п-письмо.
Мужчина явно задыхался, при этом он заикался, и то, что он пытался сказать, трудно было разобрать, к тому же в телефонной трубке слышался легкий джаз. Вера уже неслась по красной велосипедной дорожке к центру города и между делом представила прокуренное кафе, где некий Арсеен пытается с ней познакомиться в компании любителей пива.
– Арсеен, вы пьяны?
– Нет, В-вера, я не п-п-пьян, я б-болен.
– Вот когда выздоровеете, тогда и звоните!
Не заметив сарказма в своем ответе, женщина отключила телефон, бросила его обратно в сумку и с чувством выполненного долга покатила в школу. Каждая минута была на счету. Опоздать на последний урок перед экзаменом она просто не имела права.
Последние месяцы женщина не пользовалась городским транспортом по причине экономии денег и времени. На своем стареньком велосипеде она била рекорды скоростной езды, чтобы успеть к первому звонку, и почти всегда успевала, правда, потом соленый пот долго капал на тетрадный лист с ее пылающего лица, но это не мешало ей слушать учителя.
Удивительно, как быстро велосипед стал ее верным и единственным другом, которому она доверяла себя. Теперь она не боялась угодить под машину – теперь машины опасались резких поворотов ее шального двухколесного транспортного средства.
Как-то раз, по весне, ей случайно удалось домчаться на велосипеде от дома до школы всего за 20 минут, тогда как на автобусе она добиралась за полтора часа, и с тех пор это спортивное достижение Вере приходилось каждый учебный день подтверждать, как и в это утро, когда звонил некий Арсеен, говорящий о каком-то письме.
Надо сказать, что езда на велосипеде способствует быстроте аналитического мышления велосипедиста, и, подъезжая к школе, ситуация с письмом для женщины прояснилась полностью. Это письмо было напоминанием о Марине, контакты с которой уже давно были потеряны, но последствия ее пребывания в Бельгии нельзя было нейтрализовать даже с помощью медитаций по Луизе Хей, в которых Вера мысленно отпускала свою бывшую подругу с миром и отправляла на все четыре стороны.
Конечно, уже на следующий день после отъезда Марины и ее сына Вадика домой Вера дозвонилась до брачного агента и попробовала отказаться от своего контракта.
Какое может быть сватовство, если у самой невесты нет ни время, ни денег, ни документов, дающих ей право жить в Бельгии легально? Знакомый агент из брачного бюро ее внимательно выслушал и не только не одобрил, но очень серьезно предупредил, что брачный контакт не расторгается ни по телефону, ни на очной ставке, зато подписанные Верой помесячные платежи должны оплачиваться целый год! Это была расплата за бездумные мечты женщины выйти замуж и стать счастливой.
Первый кандидат в женихи, квелый и бледнолицый помощник пекаря, никак не мог уразуметь, почему к нему на первое свидание должна была прийти не Вера, а какая-то Марина, которая так скоропостижно покинула Бельгию, потому что проживает во Франции. На свидании со вторым кандидатом Вера познакомила Ингу, которая при первой встрече его забраковала как бескультурного человека, ничего не понимающего ни в симфонической музыке, ни в поэзии. Этот мужчина книжек не читал, концерты не посещал и о России говорил страшные вещи, хотя там никогда не бывал.
Письмо Арсеена было третьим в этой сватовской серии, которое еще неделю тому назад Вера собственноручно разорвала на мелкие кусочки и забыла, но забыть, что из ее пособия каждый месяц отчислялись два тысячи франков на счет фирмы, занимающейся брачным произволом, она не могла.
Экзамен за третий год обучения Вера сдала хорошо, и в первый день каникул она вновь дозвонилась до агента брачной службы. Теперь она не просила, а медведем рычала в трубку телефона, как это образно описал детский поэт Чуковский.
«А потом позвонил медведь. И как начал, как начал реветь…»
– С вами говорит Вера. Моя фамилия – Лебедева. Я очень-очень зла. Господин, кого присылает мне ваше бюро? Невежд! Худых! Да еще больных и пьяниц! Я сделала глупость, а вы этим пользуетесь! Вам должно быть стыдно! Прекратите забирать у меня со счета деньги, и не нужны мне ваши женихи! Следующему кандидату я… покажу, где раки зимуют!
Последнее выражение уже годы бесполезно томилось в Вериной памяти, и тут оно нашло удачное применение, хотя любая русская присказка в бельгийском варианте теряла свою уникальную выразительность.
Неизвестно, что подействовало на работников бюро в Верином монологе больше: ее аргументация или телефонный рев, но больше письма кандидатов в женихи не приходили, но какая оплошность в реальной жизни обходится без последствий?
***
Маленький городок Ревеле являлся административным центром, объединяющим под своим началом несколько небольших деревень, десяток отдельно стоящих крестьянских усадеб и три старинных замка, которым хранили вековую верность высокие лесистые парки. В Ревеле и его округе больше всего почиталась добропорядочность и трудолюбие. Дома отличались добротностью, а продавцы – искренней любезностью. Для всей Фландрии этот округ являлся наглядным примером благополучия, достатка и фамильного процветания.
Через земли Ревеле проходил канал, несущий свои воды в Северное море. По каналу неспешно плыли пароходики, а вдоль канала совершали велосипедные прогулки ревельчане.
В окрестностях Ревеле на холмистых пастбищах щипала вечнозеленую траву упитанная скотина, а к осени поля колосились созревающим урожаем зерновых культур. Случайному путнику могло показаться, что он попал в царство плодородия и благоденствия, если бы не вездесущие велогонщики, которые нарушали умиротворение летнего дня, курсируя между крестьянскими хозяйствами туда-сюда, туда-сюда.
Можно сказать, что истинных ревельчан отличает любовь к своему любимому двухколесному транспортному средству: одни разъезжают на нем в выходные дни, наслаждаясь привольностью здешних мест, а другие безуспешно гоняются друг за другом, и даже пенсионный возраст не может их остановить. Одетые в аляпистые обтягивающие костюмы, седоволосые спортсмены отличаются агрессивной ездой, словно они в погоне за утерянной молодостью.
Деревня Фландегем расположилась в 6 километрах от административного центра Ревеле. Железная дорога разделяла деревню на две части. Не так давно железнодорожные пути были переложены на высокую насыпь, чтобы грохот проезжающих через деревню поездов меньше беспокоил жильцов первых этажей, хотя большинство домов в деревне имели вторые этажи, где обычно располагались спальные комнаты.
Дом господина Арсеена Лаере стоял на улице, прилегающей к железнодорожной насыпи. Первый этаж занимали столовая и гостиная, а на втором этаже расположились две спальни: одна – с окном, выходящим на железную дорогу, – была предназначена для гостей, а окно другой – для хозяина дома, и оно выходило на противоположную сторону – в сад.
В просторной гостиной напротив окна стояли, обтянутые белой кожей, два мягких дивана и кресло, а в углу напротив располагался новейший телевизор. Гостиная переходила в столовую, в центре которой красовался длинный стол на восемь персон, а за небольшой стойкой скрывался кухонный закуток.
К гостиной примыкала просторная застекленная веранда, имевшая два выхода. Один выход вел в рабочее помещение, где стояла вся современная бытовая техника, а другой – в сад, где росли высокие кусты китайской розы. В саду у самой изгороди стоял гараж, в котором хранились велосипеды и автомобильная тележка без автомобиля.
Три года назад Арсеен Лаере купил этот дом, и три года он благоустраивал его, чтобы в идеальных условиях дожить до старости, а на четвертый все его мечты пошли прахом, ибо человек только предполагает, а располагает Бог.
В то утро, когда Арсеен впервые позвонил некой русской Вере, номер телефона которой получил через брачное бюро, в гостиной по радио звучал джаз, но, когда телефонный разговор оборвался, дом потряс тяжелый рок, но даже терминальные аккорды бас-гитары не смогли заглушить рыдания мужчины.
Судьба словно отыгралась на нем, как на мальчике для битья! Ведь он был не убийца, не грабитель, а добрый работящий малый, который всю жизнь упорно стремился к своей независимости, сначала от отца, потом от жены, а на свободе он стал инвалидом.
Только тот, кто знает, каково быть нелюбимым сыном скупого и злого крестьянина, владеющего обширными фамильными угодьями, его мог бы понять.
Не дети нужны были отцу Арсеена, а дешевые работники, с которых можно было безнаказанно шкуру драть, чтобы работали как следует. Бездельники и нахлебники в семье были не нужны. Вечно недовольная жизнью мать не могла любить тех, кого она рожала в угоду мужу, считавшему побои проявлением мужской любви.
Арсеен с детства не знал той материнской любви, которую показывали в кино. Из всех сыновей только один, первенец Даниил, смог порадовать родителей сообразительностью в делах, хорошей учебой и здоровьем, а остальные мальчики в семье получились никудышным «приплодом»: один – уродец, второй – немой, а Арсеен хоть и уродился сильным и румяным, но воровал и плохо учился.
Семья Арсеена жила в старом родовом поместье, которое в тишине полей скромно и мирно отмечало свои столетия. Стены этого крестьянского дома были крепки, крыша обновлялась каждое десятилетие, снаружи дом из года в год красился толченым мелом.
Убранство дома было скудным. Каждая вещь имела свое законное место и использовалась в хозяйстве. Свет проникал внутрь комнат через маленькие чисто вымытые окошечки. Никаких украшений в доме не было, и ничто не радовало глаз хозяев или их гостей, хотя гости были большой редкостью в этом крестьянском хозяйстве. Навещал семью только почтальон, да и то только по служебному долгу.
С высоты птичьего полета убеленный стариной дом землевладельца Лаере выглядел одиноким прибежищем для сбежавших от наказания преступников. К дому вела единственная грунтовая дорога, проходившая по угодьям усадьбы. Против парадного фасада был выстроен высокий деревянный амбар, рядом примостились другие рабочие постройки, где хранилась сельскохозяйственная техника, от прадедовской сохи до трактора времен Второй мировой войны. Широкий двор был всегда чисто выметен и пуст.
Привычные для Фландрии цветочные клумбы были бы здесь даже неуместны. С одной стороны от усадьбы затерянное между лугами озеро безропотно превращалось в болото, которое из года в год обживали многочисленные птичьи стаи, а с другой стороны рос лиственный лес.
Окна детских спален на заднем фасаде дома были похожи на бойницы, а сами спальни – на чуланы, там спали крестьянские дети: маленькая Мартин жила со своей старшей сестрой Кларой, красивый Даниил жил с немым Марком, а высокий и худощавый Арсеен – с Яном, тело которого напоминало скрученные между собой корни векового дуба. Двигался Ян с большим трудом, руки и ноги не подчинялись его воле.
Однажды глава семьи приобрел немощному Яну на базаре подержанную инвалидную коляску. Арсеен с удовольствием возил своего братишку в лес, на озеро, в деревню, в школу. Коляска громыхала на земляных дорогах, Ян смеялся, когда его подбрасывало на ухабах, Арсеен не знал усталости и скорости не сбавлял.
Обычно после уроков Арсеен с братом останавливались у витрины магазина, где мальчиков манили конфетки в блестящих обертках и маленькие изумительные брелочки в виде машинок. Карманных денег ни у Арсеена, ни у его брата не было, отец не баловал своих сыновей, ему, родовому землевладельцу, даже в голову не приходило покупать на праздники детям подарки.
Другим мальчишкам и девочкам родители устраивали дни рождения, они ели сладости и играли в игрушки, а Арсеен и его братья праздников не имели, потому что все свободное от сна и еды время они работали на подворье или в полях, за это родитель их сытно кормил, одевал и сулил хорошее будущее. Может быть, именно поэтому Арсеен, будучи мальчиком, не смог устоять против магазинных искушений; подумав, что если он незаметно возьмет пару конфеток с прилавка, то ему не вменится это в большой грех, о котором так строго предупреждал в школе мягкотелый учитель богословия.
Владельцы магазина на это воровство Арсеена смотрели сквозь пальцы, потому что им было жаль этих несчастных ребят известного в округе господина Лаере, жадного и завистливого упыря, но богатого и трудолюбивого землевладельца. Постепенно воровать сладости вошло в привычку Арсеена, и его жизнь стала на толику радостней.
В семье Арсеена и Яна о боге говорить не любили, потому что глава семьи был убежден в том, что крестьянин живет одним днем и надеется только на свои руки и смекалку.
Иногда Яну приходилось долго сидеть одному в своей коляске, пока братья с отцом трудились на поле. Инвалидную коляску Яна обычно ставили где-нибудь в тени деревьев, чтобы легкие порывы ветра отгоняли от мальчика назойливых насекомых, которые сильно его донимали. Когда же спускался вечер и работа завершалась, для терпеливого калеки наступали минуты настоящего счастья. Арсеен, его любимый старший брат, взмокший от крестьянских работ, вновь прикреплял коляску к своему велосипеду и увозил Яна домой, придумывая по дороге различные приключения.
Особенно веселили Яна велосипедные гонки: сестры привязывали его скрученными старыми простынями к спинке коляски, а саму коляску – к велосипеду Арсеена, который в таких заездах стартовал первым и с веселым гиканьем сразу же выезжал на середину узкой земляной дороги. Он ехал зигзагами, тем самым не давая своим сестрам и старшему брату себя обогнать. Бывало, что его коляска не катилась, а летела сзади его велосипеда. Счастливый Ян смеялся своим странным смехом от удовольствия быть победителем. Из всей семьи Лаере только Арсеен умел понимать гортанную речь своего брата, любя его таким, каким он был рожден.
Дисциплина в семье была строжайшей. Все в доме совершалось по распоряжению отца, который не любил опозданий, лишних разговоров и пресекал любые попытки увильнуть от работ, считая лень самым большим пороком человека. Отец не ругал детей за проступки – он их бил, даже не за проступок, а так, для острастки. Только дочерей и своего старшего сына Даниила берег крестьянин от побоев, поэтому немудрено, что отца Арсеен возненавидел с детства, но подчинялся ему беспрекословно.
Если родитель решил, что в осенних велосипедных стартах среди юношей должен победить его любимец, сын Даниил, то Арсеен всю гонку гнался за старшим братом, чтобы подтолкнуть его велосипед сзади и дать возможность финишировать первым.
Но однажды в семье разразился скандал.
Не выдержав побоев, немой Марк пошел против отца!
Мальчик вырос, возмужал, и силы он был непомерной. Никто в семье не заметил, каким образом Марк перехватил поднятый над его головой кулак состарившегося родителя, но все увидели, как одним движением глухой юноша бросил отца на землю и с презрением пнул под ребро носком своего ботинка. Когда поверженный глава семьи пришел в себя, то принял отцовское решение, по которому Марка оформили в закрытый интернат для глухонемых подростков.
А тут подошло время служить в армии Даниилу, как старшему сыну в семье, но он в это время заканчивал учебу в колледже. Всякими правдами и неправдами дело с его призывом было улажено, и улажено так, что вместо Даниила в солдаты записали Арсеена, которому до призыва в армию недоставало несколько месяцев.
Прежде чем отпустить сына в солдаты, так сказать, на вольные хлеба, отец женил его на дочери своего кума, хотя та была старше жениха на 10 лет и в белом наряде напоминала больше раскормленную гусыню, чем невесту, но для Арсеена не имело значения, как выглядела та, которая вскоре родит ему детей, он вел ее под венец, поскрипывая новыми ботинками, прощаясь навсегда с отчим домом. Эта свадьба была проведена по всем традициям крестьянских зажиточных семей: невеста под фатой, жених в белых лайковых перчатках, а земли, которые наследовали молодые, были залогом счастья их потомков.
На свадьбе Арсеена не было Яна.
Подросший Ян не обиделся на домашних за то, что они его забыли дома. Он сидел в спальне в инвалидной коляске, нуждающейся в ремонте, смотрел на заправленную кровать брата и впервые ясно ощутил свою ущербность и беспомощность, и его сердцу стало тошно от надвигающегося одиночества. Подросток беззвучно плакал, ему сопереживало темнеющее к вечеру небо, в открытое окошко врывался ветер, принося запах скошенной травы, чтобы помочь инвалиду принять свою участь, а Арсеена ждала другая жизнь, где уже не было места для Яна.
Богатый крестьянин купил для молодоженов двухэтажный дом с садом, но только два дня провел Арсеен со своей молодой женой в новом доме, а на третий день семейной жизни он ушел служить в армию на целый год. Служить отечеству и народу ему давно хотелось.
Солдатская форма и армейская выправка не смогли перебороть крестьянскую суть его души.
Да, Арсеен стал послушным воином, но слишком послушным, чтобы расти в военной доблести и получать очередные звания, ибо знаний у молодого новобранца было недостаточно, чтобы мечтать о военной карьере. Зато с дисциплиной Арсеен дружил и на товарищей не обижался, когда те подшучивали над его деревенскими манерами.
Через полгода в воинскую часть, где служил Арсеен, пришла телеграмма, в которой сообщалось о смерти Яна, но рядовой Лаере отказался от положенного ему внеочередного отпуска по случаю похорон брата.
Арсеен отказался от отпуска не потому, что не любил брата, а потому что решил для себя, что все, что осталось в прошлом, должно там и оставаться, а у него теперь новая жизнь. По своим родителям, братьям и сестрам он не скучал и скучать не собирался, да и с женой встречаться ему совершенно не хотелось, она его уже за первые два дня совместной жизни так запилила, что до сих пор в голове звенит. Только погибшего Яна было жаль, с его смертью порвалась та ниточка, которая связывала Арсеена с его родным домом.
Позже пришло письмо, в котором сестра Клара описала подробности смерти Яна.
Ян возвращался домой из Гента, где проходил медицинскую комиссию для оформления в Дом инвалида. На перроне он сидел в коляске, а рядом стояли отец с братом Даниилом, курили и говорили об урожае. Поезд на Фландегем уже на всех парах подходил к перрону, как вдруг, Ян всем корпусом резко поддался вперед, и коляска со сломанными тормозами покатилась прямо под колеса локомотива. От Яна и коляски осталось кровавое месиво. Еще Клара писала, что Яна скромно похоронили на фамильном кладбище. Священника на похоронах не было, церковь не хоронит юношей-самоубийц, а еще через полгода скончался в одночасье и сам глава семейства, так и не поняв, зачем и для кого он так тяжело работал.
С тех пор прошли десятилетия.
Фамильные земли рода Арсеена были отданы в аренду городским властям Гента. На месте родового поместья разместился парк для любителей пеших прогулок. Птичье озеро, заросшее камышом, было взято под охрану общества любителей природы.
Престарелая мать Арсеена последние годы жила на искусственной почке, два раза в неделю ее возили в больницу на гемодиализ. Брат Марк имел угрюмый характер и жил одиноко на обеспечении государства. Даниил разбогател, и за ним по пятам ходила слава добропорядочного человека. Его жизнь была примером для всего Фландегема, где Даниил обосновался после смерти отца. Он удачно женился, воспитал прекрасных сыновей, имел магазины и пекарню, большой кирпичный дом, а, как хобби, старший сын фермера разводил породистых лошадей.
Если младшая сестра Арсеена неудачно вышла замуж и теперь воспитывала сына одна, то его старшая сестра Клара создала благополучную семью. Она ухаживала за мамой и иногда присматривала за Арсееном в его новом доме.
За прошедшие десятилетия Арсеен Лаере изменился, возмужал и остепенился. Его атлетическая фигура уже обросла жирком, но избыточный вес только подчеркивал физическую силу мужчины. Задиристый характер господина Лаере проглядывал в широком разлете бровей, а упрямство – в выступающем вперед упругом подбородке.
Три года назад Арсеен официально разошелся со своей женой, оставив ей отцовский дом, потом три года скитался по съемным квартирам, пока не купил дом во Фландегеме, и через три года по окончании ремонтных работ устроил фамильный семейный праздник, на котором рядом с Арсееном за столом восседала молодая дама, его любовница, супруга брата его бывшей жены.
Новоселье прошло по-домашнему спокойно и без лишней сутолоки. Кофе, торт и жаркое из гуся для стола приготовил Даниил в качестве подарка новоселу, а все остальное – сестра Клара. Гости наелись, поговорили и разошлись по домам, а Арсеен со своей любовницей занялись тем затяжным сексом, который рекомендовал на всю страну знаменитый сексолог женского пола в вечерней программе для взрослых. С рассветом следующего дня владелец двухэтажного особняка уехал в рейс, а любовница поехала домой отправлять детей в школу.
Трагедия случилась, когда Арсеен возвращался домой. Он целый день развозил муку по пекарням, не забыл он и про своего брата, оставив ему мешок муки высшего сорта. Мужчина торопился домой, чтобы отужинать перед телевизором, а сытым в полуголом виде детально просмотреть фильм, снятый им прошлой ночью в собственной спальне. Видеозапись должна была увековечить мощь его мужского члена и страстное дрожание упругих грудей жены своего деверя.
В тот день в Бельгии стояла испанская жара, и к вечеру жара не спадала. Окна в кабине муковоза были открыты, но даже сквозной ветер не приносил желаемую прохладу. Перед тем как съехать с трассы в направлении Фландегема, неожиданно спустило заднее колесо муковоза. Арсеен припарковался на обочине скоростной дороги, вышел из кабины и потянулся было за разводным ключом, который лежал за его сиденьем, как вдруг внезапно болью взорвалась голова, вспышка яркого света прожгла глаза, потом все померкло, ушло во тьму.
Никто не заметил, как мимо муковоза промчалась фура и от ударной волны с силой захлопнулась дверца кабины муковоза, за которой Арсеен искал ключ.
«Такова жизнь»! – говорят французы, чтобы ненароком не осудить самих себя.
Потом была больница, операции, реабилитационные центры.
Особенно трудно смириться человеку с внезапно наступившей инвалидностью, и Арсеен чувствовал, что лично для него время повернуло вспять. День за днем отвоевывал он место под солнцем среди живых, потому что в аду он уже побывал. Хотя врачебный прогноз и не давал ему шансов выжить и его родные готовились к похоронам, Арсеен сдаваться не собирался, он боролся за жизнь с дьявольским отчаянием и упорством. По мере того как его состояние улучшалось, родственники переставали его навещать: у них были свои дела и семьи.
Вскоре господин Лаере остался один на один со своей болезнью. Иногда приходили проведать отца дочери. Навещали отца они поочередно, так как были в ссоре из-за права владения отцовским домом, но когда поняли, что поторопились с дележкой наследства, то перестали друг с другом знаться. Заботу о брате взяла на себя его старшая сестра Клара.
По выписке Арсеена из больницы врачебная комиссия признала мужчину недееспособным, и ему была предписана жизнь в каритасе. Каритас – это государственное прибежище для одиноких людей, не способных самостоятельно обслуживать себя дома. С этим врачебным заключением специалистов сам инвалид был абсолютно не согласен, он был убежден в том, что дома он непременно поправится и восстановит былую силу!
Добрая сестра Клара написала в кабинете у врача расписку о том, что она будет присматривать за братом, и у Арсеена появилась возможность выходные дни проводить дома под наблюдением патронажной медсестры. Жаль, что его бывшая любовница уехала с красавцем хирургом, который оперировал Арсеена, и не куда-нибудь, а в Америку, бросив детей на их отца. Теперь Арсеену предстояло найти женщину, которая заменила бы ему сиделку и прислугу, потому что от его мужской потенции остались одни воспоминания, зафиксированные на кинопленке, а если таковая не найдется, то светит пожизненное заключение в каритасе.
Подходило время, а доброй женщины не находилось. Никто из приходящих для знакомства женщин не соглашался жить вместе с инвалидом в одном доме, хотя, если бы они знали, как богат был Арсеен, то, может быть, кто-нибудь и согласился пожить с травмированным мужчиной, но о своем богатстве Арсеен даже не заикался, да и делить его он ни с кем не собирался.
И тут удача: телефонная трубка заговорила приятным голосом русской женщины, которой не было дел до больных и пьяных мужчин, хотя сама в Бельгии жила на птичьих правах, мечтая выйти замуж за гражданина Бельгии, об этом ему сообщили в брачном бюро.
– Это судьба! – решил Арсеен, когда Вера отключила телефон и бросила его в сумку.
Все лето каждую субботу Арсеен звонил Вере, и наконец-то она выслушала его. При каждом разговоре с русской женщиной он упрашивал ее прийти к нему в гости, чтобы познакомиться с ним поближе и посмотреть его дом, но каждый раз она отказывалась.
– Вера, у меня нет машины, но есть большой дом. Приезжай ко мне в гости, посмотри, как я живу. Я добр и одинок. Я ищу добрую женщину, чтобы жить с ней вместе… Нет-нет, Вера, я очень люблю детей, у меня самого есть две дочери. Я помогу вам воспитывать детей, у вас девочка и мальчик? … Пожалуйста, не отказывайте мне… Я вас буду ждать каждую субботу и каждую субботу вас буду встречать на станции Фландегем.
***
Теперь Вере было стыдно вспоминать, как грубо она обошлась с Арсееном при знакомстве.
Постепенно она привыкла к его звонкам и сочувствовала его одиночеству. Как хорошо понимала женщина одинокого человека, который к тому же приболел, а она даже заболеть не имела права, а так хотелось бы отлежаться на больничной койке, забыв обо всем на свете на парочку дней.
Медленно тянулись летние каникулы. Вере казалось, что ее принуждают отдыхать, в то время как ее жизнь летит в пропасть. Свободные дни послужили тому, что она почувствовала себя улетающей в безвременье, одинокой и всеми забытой птицей, без кола и двора, даже в комиссариате о ней не вспоминали и писем с депортом не слали.
Летом дети отстаивали свое право на лень, и Вера от скуки стала писать стихи, ведь, когда рифмуются строчки, время словно ложится в штиль.
Во мне живет странная женщина.
Ее приняла и люблю.
На редкость она беспечная,
Как бабочка на ветру,
Танцует свой танец под музыку,
Неслышную, увы, никому.
Она еще очень ранимая,
От ран ее ночи не сплю.
В наивности необъяснимая,
Как роза на белом снегу,
Лежит, никому не нужная,
И дарит свою красоту.
Мне нравится эта женщина,
Живущая во мне,
И манит ее голубая вселенная,
Но твердо стоит на земле.
Ее исполняю решения,
Не зная, что будет в конце.
С годами она не меняется
И зеркало ей ни к чему.
Как в юности, верит, влюбляется,
Забыв про обман и нужду,
Бесплотной надеждой утешится,
А я уже так не могу.
Так случилось, или от любопытства, или от желания иметь в доме мужчину, или от желания перемен, так или иначе, но Вера решилась на авантюру. И вот она стоит на перроне и ждет поезд, идущий во Фландегем.
Когда-то вокзал в Мерелбеке подвергся бомбовой атаке с воздуха и был разрушен до основания, но в тот летний день ничего не говорило о войне и разрушениях, словно вечный мир воцарился на всей планете Земля.
Это вокзальное умиротворение убеждало Веру в том, что и ее жизнь стала слишком упорядоченной и срочно нуждалась в душевной встряске, ибо для человека хуже пареной репы безропотное существование в череде безликих дней.
Надо сказать, что, когда решение принято и все зависит от прихода поезда, человеку хорошо думается о чем-то абсолютно абстрактном, абсолютно далеком от реальной жизни, и ей пришло в голову, что философское понимание сущности времени не позволяет человеку более или менее ценить свое время, как он его ценит в каждый настоящий момент. Мудрецам, должно быть, самим наскучила тщетность попыток обуздать время и посадить его на цепь, чтобы потом использовать по назначению, а хорошо бы, прежде чем менять свою жизнь, знать, во что это выльется в будущем.
Вера ожидала прихода поезда, идущего во Фландегем, наслаждаясь неизвестностью грядущих событий, которые сулил ей этот теплый августовский день. Поезд пришел по расписанию.
Арсеен встречал Веру улыбкой и с букетом цветов, подобранных вслепую. Мужчина напоминал Вере состарившуюся копию казака Григория из «Тихого Дона», но больше всего ей понравился его дом с садом.
В честь гостьи хозяин дома открыл бутылку шампанского и была раскрыта коробка лучшего бельгийского шоколада. Потом Вера долго и с интересом рассматривала фотографии в семейном альбоме Арсеена, но в нем не было фотографий из его детства и юности. Этот альбом был посвящен не столько Арсеену, сколько строительству и реставрации дома, где главным фигурантом был сам его владелец.
На прощание захмелевшая от бокала шампанского Вера полежала на двуспальной кровати хозяина дома, как Машенька в сказке о трех медведях, приняв объятия Арсеена за истинное проявление любви, что было ей вполне достаточно, чтобы почувствовать себя желанной и любимой, хоть на короткое время, и тем же вечером в хорошем расположении духа она отправилась домой.
После свистка контролера Арсеен помог Вере подняться в тамбур вагона и в последний момент расставания всучил ей в руку какую-то смятую бумажку. Пока Вера размышляла о том, что представляет собой эта смятая бумажка, поезд уже мчался далеко от Фландегема, а она все смотрела на купюру в 50 евро и бледнела от унижения, за визит к одинокому мужчине ей заплатили сполна, но, подъезжая к дому, все встало на свои места, судьба давала ей шанс рассчитаться.
По приезде в Мерелбеке Вера забежала к Даше и торжественно вручила бумажку, полученную от Арсеена, а потом за чаем с беляшами красочно рассказала о своей поездке во Фландегем. Подруга искренне радовалась за нее, прекрасно понимая, что вступить в долгие отношения с бельгийцем Вере не светит ни с какой стороны, уж слишком правильной была ее манера жить, и на свою внешность она не обращала никакого внимания.
В конце августа Веру навестил брат Саша с племенниками. Встреча была радостной, но недолгой. Рассказывать родственникам печальные подробности прожитых за границей лет совсем не хотелось, пусть ее гости остаются в неведенье, каково за границей русским сводить концы с концами. Вера отправила племянницу Марину в Париж на двухдневную экскурсию, а с Юрой и сыном съездила на морское побережье. Довольный впечатлениями возмужавший племянник подбивал Витю покричать на пляже, что они русские, что русские не сдаются, но Вера его остановила:
– Юра, оставь Витю в покое, здесь каждый пятый русский, так что боя не будет.
Перед отъездом брат Саша навестил и Арсеена. Арсеен ему понравился как радушный хозяин, но дом ему понравился еще больше, и на прощание он благословил Веру и Арсеена на счастливый брак, о котором не было еще и речи.
Арсеен с каждым разом убеждался в том, что русская женщина, которую он обхаживал уже три месяца, вполне вписывается в его планы. Оставалось самое трудное – уговорить Веру поселиться в его доме до первого ноября, так как уже решался вопрос о его насильственном выдворении в каритас.
Вера была уверена, что появление заботливого Арсеена на пути было ею самой запрограммировано по медитациям Луизы Хей, но думать о том, во что выльются эти отношения, эта программа не говорила.
***
Наконец-то начался учебный год, все встало вновь на свои места: учеба, работа и быт, а время праздных надежд и легкомысленных перемен прошло.
Как-то под вечер зазвонил телефон, и опять высветился незнакомый номер. День был обычный, посторонних звонков не ожидалось.
– Алло, Эдит, могу ли я узнать, с кем я говорю?
– Я Вера, что вы хотели?
– Вы Вера Лебедева? Вы обещали жить вместе с господином Арсееном Лаере?
– Я?.. Извините, я вас не понимаю.
– Арсеен Лаере – ваш друг?
– Да, он мой друг.
– С вами говорит патронажная медсестра Арсеена Лаере. Вы обещаете жить вместе с господином Арсееном Лаере или нет?
– Я знаю Арсеена Лаере, но я живу в Мерелбеке, а он – во Фландегеме.
– Это я знаю. Вы согласны жить с Арсееном?
– Но об этом я не думала…
– Мадам, мне надо знать, вы согласны жить с господином Лаере или нет?
Неожиданность вопроса и настойчивость ответа часто приводят людей в замешательство и к потере чувства самосохранения.
– Да, я согласна.
Вера отключила телефон, и ее шестое чувство просигналило тревогу, хотя есть ли оно в действительности, это шестое чувство, у человека?
Глава 2
Иоланта нахрапом вошла в жизнь Де Гроте, она так быстро освоилась в его доме, что Ронни какое-то время чувствовал себя потерпевшим, но потом смирился, так как его новая пассия выполняла обязательства по выплате кредита и была прямой противоположностью Каролин. Врожденная чистоплотность Иоланты восхищала мужчину, от ее заботы невозможно было скрыться, ибо эта женщина предвосхищала все его земные нужды, в нужный момент подставляя ему стул, тарелку с едой, расправленную постель, а в постели – себя.
С ее приходом дом Де Гроте стал блистать порядком и чистотой изо дня в день, с утра до вечера. Готовила Иоланта ту вкусную еду, которую он любил с детства, в интимных отношениях не привередничала, была проста в чувствах и откровенна в сексуальных желаниях. В ней не было расточительности Каролин и скупости Лилиан. По жизни Иоланта была собственницей и считала, что имеет право владеть любимым мужчиной и всем его состоянием.
Настало время и Ронни стать счастливым человеком, но он им не был. Иоланта во всем старалась ему угодить, потакала его любым прихотям, со вниманием выслушивала его многочасовые диалоги о политике, о вреде «полезной» пищи и о скорой гибели человеческой цивилизации и не ворчала, когда тот засиживался у компьютера, так как и она сама любила поиграть в компьютерные игры до рассвета, и утро для обоих наступало около полудня.
Все было хорошо в отношениях любовников, но Иоланта лишила Ронни того, что раньше он имел в избытке, – свободного времяпровождения. Теперь не он, а она решала за него, что будет ему хорошо, а что плохо, кто ему может звонить, а кто не может, с кем ему встречаться, а с кем надо расставаться. От ее взора просто невозможно было скрыться, все она замечала и на все имела свое неоспоримое мнение.
«Ронни, почему тебе звонит каждый день Пегги? Ну и что, что она твоя дочь? Пусть она звонит своей маме. Запрети детям названивать тебе по пустякам. Напомни им, что у тебя уже другая жизнь!»
«Эй, Ронни, это куда ты собрался на ночь глядя? Прогуляться? Как это, так просто прогуляться? Я обязана знать, куда ты пошел и когда вернешься. Как это зачем? Приготовить тебе свежий кофе. Дождь предвещали, а ты, мой дорогой, не берешь с собою зонтика. А знаешь, лучше мы вместе пройдемся до церкви и обратно».
«Ронни, как это понимать?! Ты проторчал у нашей соседки целых 35 минут?! Она же стара, как войлочный тапочек, а ведет себя непристойно, чужих мужчин завлекает! Ох, знаем мы эту старость! Ну и что из того, что ей скоро 80 лет?! Так, мой дорогой, больше мы с Луизой не дружим!»
«Дорогой, мне стыдно за тебя, как ты себя ведешь с друзьями?! А, ты забыл, как выставил меня перед Данни дурой? Почему дурой? Потому что ты доверяешь ему больше, чем мне, а ведь я не прислуга, а твоя женщина, и я должна знать все твои дела, а не твой Данни».
«Не смей навещать свою маму один, без меня, я ее тоже люблю! Решено, завтра вместе поедем в Антверпен, заедем в магазины и на часок заглянем к ней в гости».
Ронни ничего другого не оставалось, как просить детей не звонить ему без повода, реже навещать соседок и уделять своей сожительнице больше того внимания, чем он привык, и все потому, что он не любил домашних ссор, хотя если говорить как на духу, то навещать маму он любил без своей любовницы.
– Ведьма! – прошептала Валентина сыну, когда Иоланта, только переступив порог ее дома, стала разглядывать старинный фарфоровый сервиз, полученный в наследство от какой-то тетушки мужа.
Ронни не видел в облике Иоланты ничего подозрительного, что бы делало ее похожей на ведьму, разве что нос с горбинкой у переносья и чуть раскосые глаза. Пока Иоланта хозяйкой суетилась на кухне, готовя свежий кофе, Ронни слушал болтовню мамы, которая сидела в кресле у окна, выходящего в сад.
Старушка сидела, чуть наклонившись вперед, на сухонькие плечи был накинут тонкий испанский платок, бахрома которого узором покоилась у ее ног. Казалось, этот легкий платок придавливал постаревшую женщину к земле, а ее некогда пухлые короткие пальчики кокетки автоматически перебирали шелковую ткань старомодного платья.
Выговорившись, Валентина с грустью смотрела на своего сына, которому от этого взгляда нестерпимо захотелось покурить, и он вышел в родительский сад, а когда вновь вернулся в гостиную, мама сидела на прежнем месте, на отцовском стуле, держа в руках шкатулочку.
– Возьми стул и сядь рядом со мной, – приказала она ему.
Ронни пододвинул к креслу стул, но на него села Иоланта, сгорающая от любопытства. Ему пришлось сесть рядом на низкий пуф, что стоял у камина.
Дождавшись внимания сына и его подруги, Валентина демонстративно открыла свою простенькую шкатулку с драгоценностями.
– Ронни, я хочу, чтобы ты выбрал кольцо для себя, на память.
Мужчина посмотрел ювелирные украшения и улыбнулся.
– Мама, а я думал, что все твое сокровище украли бандиты, когда вы путешествовали с дядей Яном по Италии на фамильном автомобиле «Камаро». Теперь такую машину днем с огнем не сыщешь… Кстати, а где она?
– Ронни, перестань насмехаться надо мной и над покойным Яном! Кто же знал, что такое возможно? Это был бандит, настоящий Зорро! Это произошло не в Италии, а в Испании. Мы ехали по Каталонии, когда этот Зорро обогнал нас на своем мотоциклете справа, на скорости выхватил мою сумочку из рук и умчался вперед!.. Такое я и в раю не забуду!
– Ронни, – вмешалась в разговор Иоланта, перебирая золотые украшения, – не делай маме больно, видишь, как она расчувствовалась!.. Мама, вы хотели подарить Ронни кольцо? Вот это… это будет в самый раз.
– Мама, зачем мне эти побрякушки? Мне на пенсии полагается яхта для морских путешествий или летательный аппарат с мотором, если не одноместный самолет.
Валентина неодобрительно посмотрела на улыбающегося сына, а Иоланта уже примеряла понравившееся ей колечко и любовалась блеском золота и бриллианта.
– Дорогой, не отказывайся от подарков на память, порадуй свою маму! Возьми вот это колечко… Какая прелесть… Нет-нет, это колечко с сапфиром тебе совершенно не подходит, положи его на место. Посмотри, дорогой, разве это колечко с маленьким изумрудом не то, что тебе нужно?
Иоланта выставила свой окольцованный палец на обозрение сидящих, и в ее глазах отразился бриллиантовый блеск.
Валентина сердито взглянула из-под бровей на Иоланту и обратилась к сыну с суровостью:
– Ронни, не слушай никого, а возьми на память от меня это массивное золотое кольцо, оно хотя бы мужское и по размеру подходит.
– Ну что вы, мама, – вмешалась в разговор Иоланта, – зачем Ронни такое тяжелое кольцо? Оно ведь может невзначай соскользнуть с пальца. Нет-нет, если дарить сыну, то только это колечко с изумрудом! Оно хорошо смотрится, и на его мизинце сидит крепко!.. Сейчас мода такая – носить мужчинам кольца на мизинцах. Ты согласен со мной, мой дорогой?
– Как скажешь, дорогая. Мама, у тебя опять звонок у входной двери не работает, пойду починю, пока время есть.
Когда Валентина проводила гостей, она почувствовала себя более старой, чем до их прихода, зато теперь она точно знала, что ее сын связался с ведьмой.
Приближался юбилей Валентины – ей исполнялось девяносто лет!
Какое настроение может быть у одинокой старой женщины, утомленной скукой, одиночеством и телесными недомоганиями? Ни плохое и ни хорошее!
Старушке казалось, что день, начавшись с утра, утром и заканчивался. События пройденных дней терялись в ее памяти, словно то, что случалось днем, уже не имело никакого значения вечером, так или иначе, а отходя ко сну, она уже не могла вспомнить то, что было утром или произошло в обед.
Жить одной в фамильном доме, построенном для нее Альфонсом, ей становилось трудно. Один поход на кухню стоил усилий целого дня, а, оказавшись на кухне, она забывала, зачем пришла. В последнее время еду приносила дочь, которая вела и все дела по дому, только в постель Валентину укладывала приходящая медсестра, а утром она же помогала старушке подняться с кровати, умыться и переодеться.
Однажды Валентина забыла выключить газ на плитке, и если бы не внеурочный приход дочери, то она заживо бы сгорела в собственном доме. Быть заживо сожженной старушке очень не хотелось, и она подписала бумагу о своей недееспособности. Зачем ей оставаться в этом доме, если она совершенно забыла, куда подевалась ее шкатулку с драгоценностями?
Дети поместили Валентину в пансионат, который содержала многодетная семья. Теперь Валентина была окружена людьми и заботой. Сидя у окна своей комнаты в кресле Альфонса, Валентина видела уже чужой сад, в котором под кустом сирени играли незнакомые ей дети.
Рядом с Библией, лежащей у нее в тумбочке, Валентина положила единственную память своего прошлого – записную книжку ее мамы, которую нашла ее дочь Диан в пожелтевшей от времени коробке, годы хранившейся в шкафу, сделанном руками Альфонса.
В этой коробке хранилась и шляпка Анны-Марии, мамы Валентины, которая рано умерла, оставив ее, свою единственную дочь, сиротой. Когда Анну-Марию похоронили, Валентина была совсем маленькой девочкой. Каждый вечер перед сном ложилась она на мамину койку и тихо плакала до тех пор, пока не нашла под подушкой эту записную книжку, это было все, что осталось ей от материнской любви.
Помимо коротких записей и напоминаний о текущих делах, в книжке рукой мамы написаны и стихи, которые девочка со временем выучила наизусть.
Взрослея, Валентина позабыла эти стихи, в которых скрывалась мамина тайна, но теперь она каждое утро шепотом перечитывала эти стихи, и ее подслеповатые глаза слезились от неизведанного ею доселе чувства дочерней любви. В поэтических строчках перед старушкой странным образом оживал образ ее матери, Анны-Марии, тоже рано осиротевшей, дочери нищего принца из Италии и голландской баронессы, сбежавшей из благородного дома.
– Ты видел замок на берегу морском?
Играют, сияют над ним облака;
Лазурное море прекрасно кругом.
– Я замок тот видел на бреге морском;
Сияла над ним одиноко луна;
Над морем клубился холодный туман.
– Шумели ль, плескали ль морские валы?
С их шумом, с их плеском сливался ли глас
Веселого пенья, торжественных труб?
– Был ветер спокоен; молчала волна;
Мне слышалась в замке печальная песнь;
Я плакал от жалобных звуков ее.
– Царя и царицу ты видел ли там?
Ты видел ли с ними их милую дочь,
Младую, как утро весеннего дня?
– Царя и царицу я видел… Вдвоем
Безгласны, печальны сидели они;
Но милой их дочери не было там.
После этого стихотворения в книжке стояло другое, от которого у Валентины почему-то сильно начинало знобить сердце.
Конец, все было только сном.
Нет света в будущем моем.
Где счастье, где очарованье?
Брожу под ветром злой зимы,
Рассвет мой скрыт за тучей тьмы,
Ушли любовь, надежд сиянье…
О, если б и воспоминанье!
Эти строки лорда Байрона Валентине были непонятны, поэтому, повздыхав, старушка переходила к чтению другого поэта – Людвига Уланда.
Судя по дате написания, последнее стихотворение в найденной книжке было записано Анной-Марией незадолго до ее смерти, и эти поэтические строки утешали теперь ее дочь Валентину в тишине комнаты пансионата для престарелых людей.
О нет! В холодную могилу
Я не хочу склонить главу!
О, если б время уложило
Меня в душистую траву!
В траве, в цветах бы на покое
Волынки пенью я внимал,
И в небесах бы надо мною
Рой светлых тучек проплывал.
Эта старинная записная книжка сохранила и тайный грех Валентины.
В ней лежало письмо, написанное девичьей рукой, так и не дошедшее до адресата. Это письмо уже не имело силы угрожать счастью самой Валентины, но прочитать или выбросить его даже сейчас, на исходе своих дней, она не решалась.
Память щадит человека, награждая забывчивостью, или, наоборот, она может стать для него беспощадным обвинителем, заставляя вспомнить то, что лучше бы для него не вспоминать никогда.
Как могла Валентина со спокойной душой уйти в иной мир, если ее Альфонс каждую ночь являлся во сне и с молчаливым укором глядел ей в глаза? Да, Альфонс уже знал, что Валентина изменила ему с крестьянином, который привозил хозяйкам овощи со своего огорода, но не за это судил он ее, приходя во сне. Альфонс грустил о том письме, которое было предназначено ему, и знал, что юная Валентина спрятала его в записную книжку своей матери. Тайна этого письма вдруг всплыла из небытия, и она имела запах сирени, что так великолепно цвела под окнами пансионата.
Днями сидя у окна, Валентина любовалась сиренью и вспоминала ту давнишнюю историю с письмом, которая уже не так сильно тяготила ее одряхлевшее сердце. Воспоминание о письме уводило старушку в те годы, когда тоже цвела сирень во дворике ее детства. Тогда Валентина была молодой, и ей очень хотелось выйти замуж за своего друга детства Альфонса.
Это было предвоенное время, по новостям еще только говорилось о возможности войны королевства Бельгии с Германией, но эти новости не мешали молодежи влюбляться, строить планы на будущее, в котором предполагался мир и процветание. В те времена к Валентине приходило немало женихов, но ходили они понапрасну, так как свое женское счастье она непременно связывала с Альфонсом.
В тот день, когда в ее руки попало это письмо, она флиртовала с очередным кавалером, не обращая внимания на робкий стук в дворовую калитку, а стук через какое-то время опять повторился.
– Кто там стучит? Что стучать, когда не закрыто?! Эй, хватит стучать, толкни калитку от себя и входи, если пришел! – прокричала Валентина и обернулась, чтобы взглянуть на того, кто никак не мог войти в открытую дверь.
Во двор вошла темноволосая черноглазая девушка, ее легкое пальтишко свободно спадало с плеч, белые туфельки на каблучках казались на размер больше. Гостья растерянно оглянулась по сторонам, она явно стеснялась себя и того поручения, ради которого она вошла в этот двор.
– Извините, могу я поговорить с господином… Де Гроте… Альфонсом? Я буду вам благодарна.
– Не надо нам ваших благодарностей. Нет Альфонса дома. Он на работе, воскресная смена у него! – чересчур быстро ответила Валентина заведомую ложь, ибо прекрасно знала, что Альфонс с утра был дома. Почему она соврала? Потому что почуяла в гостье ту тайную соперницу, по которой столько лет сохло сердце ее любимого.
А Рахель словно обрадовалась этой лжи и, уходя, попросила передать Альфонсу письмо.
Прошло почти 70 лет, а это письмо так и осталось не распечатано.
Тут подслеповатые глаза Валентины заморгали, ибо ей почудилось, словно из небытия смотрит на нее с мольбой стеснительная Рахель, и в ее честных глазах прятались не слезы, а плачущие звезды.
При жизни Альфонс так и не узнал о том, что писала ему несчастная Рахель, а теперь он знает, и от этого обмана бедной Валентине было не по себе, хотя ее никто не обвинял.
Со старостью дряхлеет тело человека, но это не так печально, как то, что с годами скудеет его ум и душа. Валентина чувствовала себя обманутой, в борьбе за счастье она победила, но разве это счастье – умирать одинокой старухой? Хорошо, что ее навещали дети, потому что других стариков родные уже давно позабыли.
На жизнь в старческом доме Валентина не жаловалась. Дочь и сын исправно оплачивали все ее нужды и исполняли все ее желания, но если Диан навещала маму каждый выходной, то Ронни приезжал к маме редко, но Валентина не скучала по сыну, ибо видеть его рядом с подстереженной ведьмой не было никакого желания.
Как-то раз, перед праздником поминовения святых, ее навестили дети. Диан обратила внимание брата на паутину в туалетной комнате, на грязный унитаз и пыль в углах. Конечно, такое положение вещей сильно возмутило их обоих, ведь денег на содержание матери они не жалели. Диан написала жалобу куда следует, и последствия этой жалобы оказались ужасными для самой Валентины.
Фамильный пансионат для престарелых людей был проверен службой санитарного контроля и по результатам проверки закрыт, а Валентину в спешном порядке перевели туда, откуда не раз сбегал ее отец, маленький Франц. Старушку не обмануло то, что дети провели ее в городской дом старчества не через парадный вход, а через задние ворота, но последним, что ее доконало, было то, что потерялась та записная книжка, которую хранила ее мама под подушкой до смертного часа.
В новой чистой и безликой комнате многоэтажного здания Валентина уже перестала стараться что-то вспомнить или чего-то желать. Каждый раз она умоляла Диан забрать ее из этого дома, но каждый раз ее дочери приходилось убеждать себя и свою маму в неразумности ее просьбы. Недолго прожила Валентина на новом месте, она умерла в кругу родных, в котором не стол ее единственный сын.
Во время похорон матери Ронни чувствовал угрызения совести за то, что он не поверил сестре Диан, когда та ему сообщила, что настало время прощаться с мамой. Решив, что время терпит, он увлекся изучением нового автомобильного навигатора.
Уже во время похорон Ронни узнал, что его мама боролась за жизнь, лишь бы в последний раз с ним попрощаться. Может быть, мама все-таки его любила?
Хоронили Валентину в холодный ноябрьский день.
***
Прошло полгода после похорон Валентины, как вдруг Иоланта без тени смущения сообщила Ронни, что у нее нет денег, чтобы платить свою долю за дом, потому что купила себе на старость квартиру в курортном городке на бельгийском побережье.
– Позволь, дорогая, ведь мы заключили с тобой договор.
– Дорогой, моя дочь настояла на этом. Она хочет, чтобы у меня был не только ты, но и свой собственный уголок на случай, если ты меня выгонишь!
– А я тебя разве выгонял?
– Пока нет, а вдруг это случится? Чем черт не шутит.
– Чепуха. Только знай, что мужчины теперь всегда в цене.
– Но разве я тебя оставлю, дорогой? Я буду тебя навещать и стирать белье, а то из белого оно превратится в серое.
– Навещать, навещай, только у своей дочери разрешения спроси. И уговор: ночуешь ты у себя дома.
***
Вера не любила позднюю осень. Почему-то с приходом ноября ее жизненные силы истощались, надежды угасали, и тогда она с нетерпением ждала дня своего рождения, который был 13 декабря, чтобы ее врожденный жизненный оптимизм в противовес предубеждениям вспомнил свою хозяйку.
В тот год ноябрь был мрачнее мрачного подземелья: тучи плотно затянули небо, в ранних сумерках слепли и зрячие, северные ветра пронизывали человека до костей, и холод гнал людей к семейному очагу. В такое депрессивное время года просто необходимо иметь поддержку друга, родных или близких, а можно и просто знакомых.
Как хотелось в тот ноябрьский день Вере найти то укромное место среди больничных корпусов, где бы ей удалось без помех проплакать навалившуюся на нее безысходность.
Несмотря на сезонную непогоду, жизнь в больничном городке протекала своим чередом. Между больничными корпусами пробегали веселые студенты, деловитой походкой спешил на рабочие места больничный персонал, а между ними сновали неугомонные посетители, и никому в голову не приходило утешить поникшую духом, уставшую женщину, у которой в кармане куртки лежала только что купленная пачка сигарет.
В этот темный холодный вечер Вера желала только одного: в едком табачном дыме спрятаться от самой себя. Ей до смерти надоело молиться, не получая ответа, и позитивно мыслить без всякой надежды на светлое будущее, которое ей представлялось одним сплошным несчастьем.
Автобусная остановка больничного городка в тот поздний час пустовала. Вера присела на скамейку, тяжелым взглядом смотрела в черное лицо надвигающейся ночи и почувствовала радость от того, что сигарет у нее было предостаточно.
Только выкурив третью сигарету, женщина успокоилась, ее голова закружилась, и наступило желаемое забвение. Мысли о жизни как-то странно путались в ее голове: возникнув, они сразу исчезали, но появлялись другие, ничем не лучше первых.
«Каждый должен нести свой крест, и нести его достойно, как достойно нес свой крест Иисус Христос».
Это воскресное наставление кроткого батюшки Игнасия в православной церкви в Генте уже не действовало ободряюще на замерзающую на остановке женщину. Как нести свой крест, если в этом никто не нуждался? Если тот единственный, который нуждался… умирал?!
***
Сколько раз она отказывала Арсеену жить с ним вместе под одной крышей? Три раза!
Три раза отказывала она этому доброму мужчине, который сейчас тихо отходил в иной мир на больничной койке.
Так почему же она так и не отказала?!
Первым отказом по телефону она обидела Арсеена, заподозрив в нем пьяницу и насмешника, а он оказался больным и заботливым, да и брату Саше этот человек понравился, как порядочный, а подруге Даше он показался даже симпатичным. Во всей Бельгии только Арсеен заботился о Вере и ее детях: он ремонтировал им велосипеды, стирал у себя дома их грязное белье и привозил его обратно выстиранным и выглаженным.
Когда Арсеен приезжал в Мерелбеке проведать Веру и ее детей, то особняк, в котором привычно гуляло эхо, словно уменьшался в габаритах и в нем начинала бурлить кипучая жизнь. Иногда Арсеен приезжал из Фландегема не на поезде, а на велосипеде, и если Веры дома не было, то он сразу принимался за готовку еды для всей семьи. Спагетти под томатным соусом с фаршем было его кулинарным шедевром. Детей Арсеен баловал шоколадками и фруктами, а Веру окружал заботой, помогая ей в ведении домашнего хозяйства. Все было просто замечательно, пока однажды ему не стало плохо.
В тот день Витя с Арсееном за ужином строили друг другу рожицы, Таня смеялась над ними, а Вера уплетала спагетти за обе щеки. И вдруг Арсеен закашлялся, потом посинел и стал бездыханный заваливаться набок. Не сговариваясь, Витя и Таня выскочили из-за стола и с криками «Арсеен умирает!» попытались не дать ему свалиться со стула на пол. Вера сначала помогала детям удерживать его на стуле, а потом стала бить кулаком со всего размаха по его круглой спине, думая, что он подавился едой. После особо крепкого удара Арсеен закашлялся и вновь задышал.
Весь последующий вечер он проплакал, а Вера и ее дети радовались, что они с мамой не дали скончаться на кухне хорошему человеку. После этого случая приступы кашля у Арсеена участились, как и приступы рыданий.
Присутствие мужчины в доме, даже больного, приносило Вере чувство хоть какой-то уверенности в завтрашнем дне, потому что ждать бумаг из комиссариата по легализации ее положения в Бельгии становилось порой невыносимым, а с Арсееном она об этом не думала.
Однажды на выпускном школьном празднике отец Тома, Витиного друга, отпустил что-то неприличное в адрес Веры, хотя его слов женщина не разобрала, но покраснела, и тут за нее заступился Арсеен и что-то сказал в ответ. Отец Тома тут же перестал кривляться, покраснел и пересел за другой столик.
Как-то вечером Арсеен задержался в гостях у Веры, и она предложила ему переночевать в столовой на диване. Перед сном они сидели за столом, пили чай и разговаривали.
– Арсеен, тебе надо показаться доктору. Твой кашель меня настораживает.
– Я пойду к доктору только в том случае, если ты с детьми переедешь жить в мой дом. Меня могут положить в больницу, а я не могу оставить свой дом без присмотра.
– Твой дом как стоял, так и будет стоять, а ты от удушья можешь умереть. Ты не волнуйся, я буду тебя и в больнице навещать, и за домом присматривать. Хорошо?
Для убедительности своих слов Вера положила свою теплую ладошку на руку Арсеена, но мужчина разгорячился и убрал свою руку со стола.
– Нет, нет и нет! Это совсем нехорошо. Ты должна переехать ко мне жить. Мы с тобой уже не дети, чтобы играть в семью. Ты дома практически не бываешь, а кто будет присматривать за детьми? А?.. Я… Я буду присматривать за детьми, пока ты будешь работать. Ты сама должна понимать, что мы уже не в том возрасте, чтобы годами проверять наши чувства.
– Арсеен, чувства здесь не играют никакой роли. Сейчас мое положение в Бельгии за три года укрепилось, я учусь, работаю в больнице волонтером, мне платят «социал», да и я сама подрабатываю. Есть надежда получить белую карту, тогда я смогу и работать по-белому. Кстати, подошла моя очередь на получение социального жилья. Представляешь, нам с детьми дадут новый социальный дом или апартаменты в спальном районе Гента!
По лицу мужчины пробежала нервная судорога, в глазах вспыхнул страх, но Вера не захотела это замечать, рисковать благополучием своей семьи, даже ради такого верного друга, как Арсеен, она не могла, и тогда он взмолился:
– Вера, дорогая, какое может быть социальное жилье, если у меня новый дом нуждается в хозяйке? Переезжай ко мне, там тебе с детьми будет хорошо… Я даю тебе срок для раздумья до первого ноября. В этот день мы или разойдемся, или станем жить вместе.
– При чем здесь сроки? Если я к тебе перееду жить, то потеряю все свои социальные льготы! Разве я могу на это решиться?
В разговоре двух взрослых людей наступила пауза. За короткое время перед глазами Веры всплыли картины ее бесправного и унизительного положения в Бельгии, пришли на память и горячие выступления Марины Петровны, которая твердила о замужестве как о единственной возможности остаться в Бельгии. Нет, лишаться того малого, что она имела, она не могла.
– Арсеен, я тебе сочувствую, но извини, я не могу к тебе переехать. Ты мне просто друг, который может в определенный момент сказать «адью»!
На Арсеена было страшно смотреть, лучше бы он заплакал, чем выглядел таким поникшим человеком.
– А знаешь, – продолжила Вера говорить с некоторым оптимизмом, – есть еще и такой вариант, где бы выиграли все, когда одним выстрелом можно убить двух кроликов.
– Убить кроликов?
– Нет, Арсеен, кролики здесь ни при чем. Единственно, я могла бы к тебе переехать, но как твоя супруга.
– Когда?
– Что когда?
– Когда будем кроликов убивать?
– Кроликов?
– Да! Завтра у нас будет свадьба!
Вера рассмеялась, она и не думала о реальности этого предложения, она просто наслаждалась реакцией Арсеена на возможность их брака.
Этот разговор состоялся в начале сентября, в субботний день, а на следующий день они ехали на велосипедах во Фландегем, чтобы отметить именины мамы Арсеена.
Погода баловала велосипедистов теплом и безоблачным небом. Ехать пришлось долго, но разве Вера могла жаловаться на усталость и растущую тяжесть в ногах, когда с ней рядом катил сильный мужчина, который собирался взять ее в жены? Как девушка на выданье, женщина самозабвенно крутила педали, а юбка соблазнительно раздувалась ветром, оголяя колени. На подъемах в гору Арсеен подталкивал ее велосипед. Вера запела в голос от избытка чувств, уже смакуя будущие перемены!
Вместе весело шагать по просторам,
По просторам, по просторам.
И, конечно, припевать лучше хором,
Лучше хором, лучше хором!
Перед домом, где жила мама Арсеена, они выглядели счастливой парой будущих молодоженов, но перед тем, как войти в дом, между ними произошел короткий разговор.
– Вера, о замужестве ни слова.
– Почему? Ты скрываешь от родных наши отношения?
– Мои родные их не поймут.
– Арсеен, давай им все объясним.
– Они могут нам помешать. Они недобрые люди, у каждого свое на уме.
На празднике подавался тортик и кофе, от такой еды есть хотелось еще больше, поэтому на обратном пути купили себе по булочке с ветчиной, наелись и решили возвратиться домой на электричке.
Перед тем как уснуть, к человеку, доверившись ночи и разнежившись под одеялом, приходит желание расставить точки над всеми i, которые произошли за уходящий день.
– Арсеен, мне понравились твоя сестра Клара и ваша больная мама. Марк меня немного напугал своей мрачностью, зато Даниил с женой показались мне добрыми радушными людьми. Ты ошибаешься в том, что твои родные злые люди, они были очень приветливы ко мне.
– Мы все хорошие, когда сидим за накрытым столом. Ты еще моих дочерей не встречала…
Конечно, этот лаконичный ответ мужчины не мог удовлетворить Верино любопытство, и не протяжении нескольких дней женщина раздумывала о встрече с родными Арсеена. Из-за диалекта и быстроты разговора она совершенно не поняла, о чем они говорили между собой, и это ее тоже настораживало. Как можно доверять мужчине, который собирается жениться втайне от матери и родни? Что-то здесь было не так, но что?
В последнее время беспричинные рыдания Арсеена участились. Вера понимала, что Арсеен имеет серьезные последствия перенесенной травмы головного мозга, и она все меньше и меньше думала о замужестве.
Когда в городе заиграло солнечное бабье лето, Вера твердо решила отказать Арсеену в дружбе, но тот взял да и купил два билета во Францию, где жили Катюша и Коба. Перед таким подарком судьбы она не устояла, ибо ей так хотелось хоть одним глазком увидеть свою старшую дочь и поддержать ее перед родами. Отправиться на самый юг Франции самостоятельно она боялась из-за своего нелегального положения в Бельгии, но ехать под защитой Арсеена было совсем не страшно.
– Вера, запомни, что Европа – это не Азия. Мы на три дня съездим в Перпиньян, пока Таня и Витя находятся в летнем лагере. В этой поездке нет риска, ты ведь со мной.
С Арсееном не соскучишься.
На поезд они опоздали, потому что Арсеен забыл свои билеты у себя дома и ему пришлось за ними возвращаться. Потом Вера и Арсеен догоняли свой поезд на такси, но так и не догнали, поэтому им пришлось заново покупать билеты в Брюсселе, а билеты были только в вагон первого класса. После оплаты билетов они оба остались без денег, но комфорт первого класса и езда в нужном направлении стоили таких жертв.
С каким удовольствием в комфортабельном вагоне Вера играла роль жены инвалида, который своими деревенскими манерами раздражал респектабельных пассажиров, ценивших в поездке покой и комфорт!
Из окна поезда Вера любовалась окрестностями цветочной Франции.
Вид окрестностей, открывающийся перед ней из-за окна скоростного поезда, казался огромной иллюстрацией, взятой из книги волшебных сказок: холмы под облаками и барашки на лугах, раздолье ухоженных полей и редкие деревни, где аккуратные домики сиротливо жались к башенным церквушкам. Все постройки были сделаны из серого камня, что подчеркивало разноцветье окружающего пейзажа. В этом зелено-голубом просторе чувствовался дух свободно дышащей Франции.
Из всех пассажиров только Арсеен не смотрел в окно: он громко шутил, потом громко смеялся над собственными шутками, а, поев приготовленные Верой бутерброды, котлетки и вареные яйца, горько разрыдался.
Катя и Коба встретили своих гостей с распростертыми объятиями. Только сейчас Вера поняла, как сильно она скучала по своей дочери, которая теперь, во время беременности, выглядела джинсовым мячиком с ручками и тоненькими ножками.
После ужина дети ушли к друзьям, оставив на ночь гостей в своей социальной комнатке, где умещалась двуспальная кровать и стол, так что, сидя на краю кровати, можно было поесть у стола или посидеть у окна, поэтому на вторую ночь Арсеен и Вера сняли для себя дешевую комнату в отеле.
Три дня отдыха на средиземноморском побережье были похожи на кружение поющей карусели, когда все вокруг танцевало, пело и радость брызгала фонтаном. Днем – пляж, солнце и купание в море, ночью – прогулки по ярко освещенным улицам приморского города Перпиньян, где беспечно веселился народ. Не жизнь, а сплошной фестиваль!
Обратный приезд в сумрачную Бельгию возвращал Веру в будни.
По прибытии в Гент, который встретил путешественников ночной прохладой, Вера заметила в руках Арсеена бархатную красную подушку на липучках из вагона первого класса. Сначала мужчина не понял, что это нашло на его русскую подругу и почему она уставилась на него немигающим взглядом.
– Арсеен, откуда у тебя эта красная подушка на липучках? Это же подушка из поезда! Что нам делать? Ведь мы уже не сможем ее вернуть! Поезд ушел!.. Ты ее украл!.. Ты вор?.. Да, ты вор! Если это так, то мы не можем быть вместе… Спасибо за все, береги себя и забудь меня.
Вера резко отвернулась от мужчины и зашагала своим самым тяжелым шагом к выходу на привокзальную площадь. Теперь она уже не хотела никого жалеть, теперь ей было жалко только себя. Арсеен запыхался, но догнал ее и, забежав вперед, встал на пути.
– Вера, да, я вор! Но я обещаю тебе, нет, я клянусь, что больше никогда не буду воровать! Только не покидай меня!!! Я все равно к декабрю умру!
Обернувшись, Вера в замешательстве посмотрела в лицо тому, кто только что совершил преступление и уже в декабре собирался умереть.
– Что за глупости ты говоришь? В тебе жизни на 100 лет, если ты прекратишь воровать немедленно.
– Вера, без тебя я не хочу жить и один день. Все, с этой минуты я прекратил это баловство. Ведь это было не воровство, а игра: удастся или нет? Зачем мне нужна эта липучая подушка?.. Или нужна?.. О, нет, нет. Я не прав, она мне совсем не нужна! Даже если она мне будет нужна, я ее не возьму, хотя и мог бы взять. Я уже другой, только с тобой я могу исправиться!
Ну кто не смилуется от таких слов?
Вере в тот момент подумалось о том, как в юности, работая в детском санатории, она не удержалась и съела несколько виноградинок из родительских гостинцев для детей, но стыд за это воровство до сих пор хранило ее подсознание, поэтому она подумала, что у нее нет права не верить раскаянью больного человека с такой непростой судьбой.
– Хорошо, Арсеен, я не прощаюсь с тобой, но запомни: воровство – это грех.
Вернувшись домой, Вера узнала по телефону из Перпиньяна, что у нее во Франции родилась внучка Эмили.
Прошел еще месяц. Было видно, что Арсеен серьезно болен, что он не может совладать со своими эмоциями и нуждается в лечении и присмотре, и Вере все меньше хотелось променять свою устоявшую жизнь на любую другую, и она в третий раз решила отказать Арсеену. Подходящий момент для объявления ее решения наступил, когда они сидели на лавочке на привокзальной площади Гента и ели мороженое.
Надо признаться, что иногда полезно, прежде чем говорить об Италии, начать разговор о Португалии, но не в этом случае.
– Арсеен, спасибо тебе за то, что ты приезжаешь ко мне каждую неделю, готовишь ужин и стираешь мое грязное белье, – проговорила Вера спокойно и, не обращая внимания на то, что Арсеен насторожился, продолжила объявлять свое решение: – Я не могу поехать к тебе жить во Фландегем. Дети учатся в школе в Генте. Они только привыкли к своим одноклассникам, их переход в другую школу будет очень проблематичен.
Женщине показалось, что последнее слово прозвучало не очень убедительно, поэтому продолжила уже на тон выше:
– Не сегодня, так завтра мне будет предоставлено социальное жилье… Я купила тебе успокаивающие медикаменты, но тебе надо показаться врачу. Давай поговорим честно…
– Вера, подожди, – прервал женщину Арсеен. – Пойдем в магазин и купим мне джинсы. Мне одному трудно выбрать. А заодно и Виктору купим курточку, его уже порядком изношена. Вера, я готов тебя ждать и после 1 ноября. Как только ты ко мне переедешь, я сначала пойду к доктору, а потом мы подадим документы в ЗАГС. С детьми после переезда проблем не будет, мы купим им абонементы на автобус и поезд… Детям нужен отец… Ты будешь работать, а я буду за ними присматривать.
И на этом разговор был закончен, мороженое съедено, и вместо расставания они отправились в магазины покупать джинсы Арсеену и курточку Вите, а тот к первому ноября получил плохой табель за первую четверть. Вера приняла это как знак судьбы, указывающий на то, что ее сын нуждается в отце, и, заручившись поддержкой детей, дала согласие на переезд к Арсеену.
На осенних каникулах семья Лебедевых переехала на новое место жительства в окрестности Ревеле, а в их особняке в Мерелбеке поселился Верин партнер по театру Стас со своим сыном, которые не имели жилья.
Вера не удивилась, когда Стас сообщил ей, что в ее бывшем доме по ночам разгуливают бесы, что они настолько обнаглели, что ему приходилось среди ночи просить у друзей подкрепления. Оказалось, что домовые не любили одиноких мужчин, которые к тому же переставляют мебель бывших хозяев и обкуривают никотином каждый угол.
А Вера быстро привыкала к роли хозяйки нового дома. Через неделю совместной жизни Арсеен отправился к врачу на обследование, и ему была назначена срочная операция на трахеи, которая закончилась трагедией.
***
На следующий день после операции Арсеен оказался в интенсивной палате.
Вера не могла поверить своим глазам, что тот, кто недавно воровал подушки для пассажиров, теперь умирает под аппаратом искусственного дыхания, и вид его бледного отечного тела не оставлял никакой надежды на чудо исцеления.
Вот поэтому Вера сидела на автобусной остановке, травила себя сигаретным дымом, чтобы победить в себе страх жизни, и только осознание, что у нее есть дети, заставило ее встать и поспешить в чужой для нее дом. Всю ночь ждала она печальное сообщение из больницы, а под утро от дремы ее разбудил ужас от того, что она не сообщила родным о тяжелом состоянии Арсеена. Дозвониться до младшей дочери у нее не получилось, а вместо старшей дочери ей ответил мужской голос, видимо, ее супруга.
– Извините, но мне надо вам сообщить: Арсеен лежит в больнице в реанимации. … Кто я такая? … Я… я живу в доме Арсеена.
Ответ последовал незамедлительно:
– Этого… не… может… быть!
Пока Вера переводила услышанные ею слова с нидерландского на русский и наоборот, ее собеседник бросил трубку телефона на рычаг.
Вера проводила Таню и Витю в школу, потом с пристрастием осмотрела себя в зеркало и громко пообещала себе, что она «пойдет другим путем», как это обещал себе Ленин, узнав о казни его брата.
В отделении интенсивной терапии, где лежал Арсеен, Веру встретили необычно настороженно.
– Родственники больного запретили нам пропускать к нему посторонних людей. Скажите, кем вы сами приходитесь больному Арсеену?
– Я больше, чем подруга, я с ним живу.
– Сожалею, но подруге нельзя к господину Лаере. Можно только супруге или его кровным родственникам.
Вера запаниковала и уже без слов умоляюще смотрела на медсестру. Медсестра поняла немую просьбу женщины и тихо посоветовала ей подождать три часа в коридоре до следующего свидания. Через 3 часа ее впустили в палату к Арсеену.
Большое бледное тело мужчины еще больше вздулось и безжизненно лежало на высокой койке. Дыхательный аппарат ритмично закачивал в его легкие воздух, и монитор отбивал частый ритм последних сердечных сокращений мужчины.
Теперь Вере совсем не хотелось курить, ее до сих пор тошнило от вчерашнего никотинового сумасбродства. Через призму невыплаканных слез она теряла друга, который с участием относился к ее судьбе. Кто теперь будет ждать ее с работы с тарелкой отварной картошки? Кто починит велосипеды для детей? Кто нежно обнимет ее у порога, заставит посидеть в кресле и за это время приготовит ей чай? Кто скажет ей два простых слова: «Ты устала?» Кто?
На память пришли те счастливые и смешные моменты, которые она пережила с Арсееном.
Ей вспомнилась ночь, когда на перроне вокзала она встречала Витю. Мальчик возвращался из Швейцарии, где он с одноклассниками отдыхал на весенних каникулах. Всех ребят встречали родители, у которых были машины, а у Веры машины не было. Она дотащила чемодан сына к остановке, забыв, что ночью автобусы по городу не ходят. И тут на привокзальную площадь въехало такси, оттуда выскочил Арсеен, он взял чемодан из Вериных рук и ловко запихнул его в багажник. Потом потрепал Витю по затылку, радуясь его приезду, и через мгновение они мчались по улицам ночного города.
– Боже, как я была слепа! Рядом со мной был надежный человек, а я хочу променять дружбу на социальное жилье. Если Арсеен умрет, то разве я смогу счастливо жить в новом социальном доме?
Вера горько вздохнула, подошла к кровати больного и взяла его прохладную тяжелую руку в свои ладони.
– Арсеен, ты доверил мне свое жилье. Ты взял под опеку меня и моих детей. Я не ценила твою любовь ко мне. Я согрешила перед тобой… и перед Богом. Мое сердце совсем разучилось любить… Господи, прости Арсеена за воровство, он воровал не со зла… Будь милостив к нему. Подними его со смертного ложа… Я обещаю, что, если ты дашь ему жизнь, я выйду за него замуж и буду хорошо заботиться о нем. Я обещаю забыть о том социальном жилье, которое не принесет мне счастья.
Она вытерла рукавом слезы. Ей показалось, что руки Арсеена стали теплее.
– Посмотри на него, Господь, кому он, больной, нужен? Он нужен мне, я буду его женой навеки.
Потом Вера положила руку Арсеена на простыню и опять села в кресло для посетителей. Закрыв глаза, она стала читать те молитвы из молитвенника, которые выучила наизусть.
«Господи, помилуй. Господи, помилуй… Господи, помилуй».
«Богородица дева, радуйся!..»
«Отче наш, сущий на небесах…»
«Живый в помощи…»
Уходя домой, Вера поцеловала своего любимого мужчину, единственного мужчину, который о ней заботился не по служебным инструкциям, как это принято в Бельгийском королевстве, а по доброте своего сердца, и пообещала выйти за него замуж без всякого раздумья.
Она ехала во Фландегем ночным поездом, как к себе домой. В ее душе был покой и мир. Веру уже не интересовало, кто виноват в ее судьбе или в судьбе больного Арсеена, главное, что она знала, каким путем она пойдет, чтобы не сдавать захваченных позиций, и в ней набирала силу решимость матросов гордого «Варяга» победить в последнем бою.
Глава 3
Арсеен выжил всем смертям назло, хотя доктора уверяли его близких в обратном.
Пока его родные вторично готовились к похоронам, Арсеен пришел в сознание, его почки заработали, и вскоре он был переведен из реанимационного отделения в обычную палату. За это время его дочери, воевавшие за лучшую долю в наследстве, отложили на потом свои разборки и до поры потеряли к нему всякий интерес.
Зато Вера беспрепятственно навещала своего будущего мужа и радовалась каждодневному улучшению его самочувствия. Больничный режим пошел Арсеену на пользу: он похорошел, окреп и развеселился, и его совершенно не заботило отчуждение родственников, потому что рядом с ним была его Вера. Каждый день она приносила ему что-то вкусное и каждый день спрашивала, кто приходил его навестить.
– Дорогая, пусть это тебя не тревожит, родным моя смерть в прибыль, а моя жизнь – обуза. Когда у меня не было тебя, они тоже меня не навещали. Я тебя люблю. Дома все нормально?
Они сидели на больничной койке и строили планы на будущее, в котором Вера найдет себе работу, а Арсеен будет присматривать за детьми. Иногда женщина приводила в больницу Витю и Таню. В больнице они смущались, но тоже радовались тому, что Арсеен выжил.
Перед самым Рождеством Арсеена выписали из больницы. По этому случаю он пригласил Веру и детей погулять по Генту как счастливая семья.
Рождественская елка в историческом центре города, знаменитого своими готическими башнями, карнавальными площадями и бесконечными дождями, была божественно красива. Восторженной Вере в густой еловой зелени, в сверкании разноцветных гирлянд и переливах стеклянных шаров виделось начало рождественской сказки. На праздничных ярмарках гуляющей публике предлагалась всякая всячина: от брюссельского сыра, знаменитого своей неистребимой вонью, до причудливых фигурок лесных гномиков, расставленных между подвесными фарфоровыми ангелочками.
Там и здесь торжественно прогуливались пары из достопочтенного 18 века. Дамы были одеты в длинные теплые платья с оборками понизу. Теплые пелерины с мехом по краям согревали женские плечи, а нежные ручки женщин доверчиво прятались в пуховые муфточки. Кавалеры в драповых фраках показывали простому люду эталон галантности. Держа барышень под локоток, они не забывали время от времени поигрывать изящной тросточкой в своей руке. Эта тросточка в мужской руке, одетой в кашемировую перчатку, служила прекрасным дополнением к костюму господ прошлого века.
Веселый дух приближающегося праздника поддерживался задорными наигрышами гармонистов в старомодных рубашках, надетых поверх теплых курток. Гармонисты сидели рядком на небольшой сцене, освещенной разноцветными лампочками, и в перерывах распивали пиво, которое пузырилось в стеклянных пузатых кружках. Внизу перед сценой, у горящих угольных ваз, грелся простой люд, согревая себя глотками горячего грога. Между взрослыми компаниями крутилась шустрая детвора.
На соседней площади у подножья кафедрального собора Святого Бавона веселая молодежь кружила по льду импровизированного катка. От центральных площадей города начинались торговые улицы, чтобы даже у забывчивых людей была возможность купить подарки своим родным и успеть к праздничному столу, ведь рождество – это домашний праздник.
Зимний вечер наступал со скоростью падающей звезды, но сгущающиеся сумерки с успехом рассеивались яркой новогодней иллюминацией, украшающей витрины магазинов, и уличными фонарями.
К вечеру Вера с Арсееном порядком подустали и отправились домой, обвешанные пакетами с новогодними гостинцами, а Таня с Витей продолжили рождественское гуляние походом в кинотеатр, который стоил не меньше, чем еда в ресторане, потому что к билету полагалось покупать и все «киношные атрибуты» в виде попкорна и кока-колы, и т. д.
К рождественскому ужину в доме Арсеена стол был накрыт по-царски, но начать есть было нельзя из-за отсутствия детей. Как могла Вера забыть о том, что в Рождество и Новый год общественный транспорт прекращал свою работу с 7 часов вечера? Но теперь женщина была уже не одна, она была почти замужем, с ней был ее верный Арсеен.
– Вера, позвони детям, пусть Таня и Витя садятся в такси и едут домой, а мы за такси заплатим сами.
Пока дети не приехали домой, женщина высматривала приход такси в окно и мысленно радовалась за свою жизнь.
Первый рождественский вечер в новом доме прошел замечательно!
Изобилие на столе, радостное настроение собравшейся за столом новоиспеченной семьи, о чем еще можно мечтать в рождественскую ночь? В этот вечер Арсеен не плакал, потому что он устал, и сразу после ужина уснул крепким здоровым сном.
Хотя Арсеен после выписки из больницы чувствовал себя крепче, но его по-прежнему сокрушали рыдания, которые обычно проходили к ужину. За ужином мужчина взял за привычку подготавливать новую семью к своей скорой кончине. Сначала дети паниковали, а потом перестали и вместе с мамой ставили за здоровье Арсеена свечи в православной церкви во время воскресного служения, а после окончания службы и чаепития в церковной столовой Вера обычно звонила родителям.
Первой по телефону говорила с дочерью Римма. Она сокрушалась о том, что Вера переехала к Арсеену без регистрации брака, как сожительница, и каждый раз сообщала, что за будущую свадьбу и за здоровье Арсеена молится вся церковь, хотя толком не понимала, чем ее будущий зять болел.
Вере не нравилась откровенность мамы с верующими в церкви, она очень стеснялась своего иммигрантского положения в Бельгии и старалась как можно реже напоминать о себе своим прежним друзьям и знакомым, которые в трудные времена не изменили родине, а она изменила, но выставлять напоказ свою хреновую жизнь за границей не имела желания.
– Запомни, Вера, – каждый раз наставляла ее мама, – у Бога вся твоя жизнь как на ладони. У каждого из нас есть проблемы, но это нисколько не унижает наше достоинство, чтобы молиться за эти проблемы, а молиться лучше вместе, чем порознь. Лучше расскажи, как вы додумались Витю на чердак переселить?
– Арсеен сделает из чердака комнату, он уже заказал специальную лестницу на чердак и утепляет стены… Как вы себя чувствуете?
– У папы сломанная рука зажила, а меня разбил радикулит, а в остальном так же, как и всегда, готовимся к дачному сезону. Скоро заготовленную осенью землю надо домой принести, чтобы в феврале посадить помидоры. Теперь нас с папой радует только наша Дея, эта собачка заменила мне тебя. Я иногда так и называю ее: не Деей, а Верой.
Если случалось говорить с папой, то он всегда начинал с одного и того же:
– Вера, доченька, рад слышать твой голос. О нас не беспокойся, Бог нас хранит. Главное для нас – это знать, что у тебя и детей все хорошо. Этого уже достаточно, чтобы мы были счастливы. А ты не унывай, Бог даст – и свидимся… А рука моя уже не болит, весной смогу и на даче работать. Хотя чтоб она сгорела, эта дача! Разве стоит она таких мучений?! Ну зачем нам столько варенья и засолок?! Скоро в гараже уже шага не ступишь. Надо быть акробатом, чтобы перепрыгивать столпотворения банок с огурцами и помидорами, но разве твою маму уговоришь продать дачу?! Мы молимся за вас всей церковью.
– Папа, это не секта?
– Вера, если бы эта была секта, то разве мы с мамой пошли бы туда? Мы славим Господа, а наш проповедник Женя поет как Шаляпин. Пастор Дэн ведет школу Библии, где нам, пенсионерам, тоже рады. Хорошо, что Арсеен поправился. Он тебя не обижает?.. А детей?
– Папа, он больной, но до болезни о нем все говорят как о добром человеке… Правда, воровать любит.
– Что-что? Кого он любит?
– Сладости он любит! Папа, а мы вас с мамой любим. У меня деньги кончаются. Целуем. До свидания.
Через три месяца совместной жизни Арсеен и Вера подали бумаги на регистрацию брака в администрацию Ревеле. Свадьба была назначена на третье мая, и при подаче документов на регистрацию брака брачующейся госпоже Лебедевой была выдана оранжевая карта гражданки, как временно проживающей в Бельгии на законном основании. Эта карта давала возможность работать официально, но с получением этой оранжевой карты женщина лишилась всех льгот и пособий!
С раннего утра будущие молодожены выезжали из дома на поиски работы, а работы в Ревеле для Веры не было. Хотя за обеспечение семьи отвечал только Арсеен, но на скудность пропитания никто не жаловался, даже дети, отвыкшие от такого внимания, искренне радовались своему переезду в дом настоящего мужчины.
Родственники Арсеена по-прежнему держались стороной, только иногда брата навещала добрая Клара, сестра Арсеена, но чаще сестры Клары их навещал участковый полицейский агент, которого интересовали все тонкости отношений между женихом и невестой.
Кто любит говорить о своей сексуальной жизни с незнакомым человеком, даже если он и является полицейским при исполнении? Но делиться интимной информацией своей жизни с господином полицейским Вере и Арсеену пришлось, потому что бельгийской королеве, прежде чем разрешить своему подданному жениться на иностранке, важно было знать все тонкости их интимной жизни.
Если Арсеен честно признался полицейскому на допросе, проходящем в полицейском участке, что он импотент, то Вера свою сексуальную трагедию литературно приукрасила, и хотя стыд сжигал глаза, но она не думала отступать. Пусть и королева узнает, как подданного Ее Величества любит русская женщина.
Подошел день брачной регистрации, которая должна была состояться в администрации Ревеле ровно полдень. У Веры как не было работы, так и не было, и свидетелей для законного бракосочетания у них тоже не было, зато у обоих было с утра исключительно хорошее настроение. Для поездки в Ревеле, где находилась районная администрация, был заказан автобус, он прибыл за час до начала брачной церемонии.
Перед выходом из дома Арсеен и Вера обнялись, чтобы поцелуем скрепить их решение стать мужем и женой. Утро было ясное, небо синее, и даже солнце брызгало светом, как шампанским, благословляя их брачный союз.
Перед уходом из дома зазвонил домашний телефон. Арсеен вернулся в гостиную, поднял трубку телефона и чуть не оглох.
– Папа, если женишься на этой русской бабе, то ты нам больше не отец! – кричала в трубку его младшая дочь.
– Хорошо, тогда и наследство делить не надо.
– Ого, как у вас далеко зашло! Ты больной, так лечись, а не женись. Эта русская нелегалка пустит тебя по миру, а этого мы не хотим. Ты обязан с нами считаться, мы твои дети, а эта…
Арсеен положил говорящую трубку телефона на рычаг, потому что никто не имел права портить ему настроение в такой день. Вера между делом просматривала почту, что за два дня накопилась в почтовом ящике. Среди писем находилась открытка, согласно которой ей надлежало лично явиться на почту в Ревеле, чтобы получить какое-то заказное письмо.
– Арсеен, посмотри внимательно, откуда пришло это заказное письмо… Адрес отправителя не указан… Ты прав, я всегда успею на почту… Что сказала твоя дочь по телефону?.. Если она против нашего брака, то давай не будем торопиться с оформлением наших отношений. Давай твоих дочерей пригласим в гости… Нет? Ну, хорошо, как скажешь. Только думается мне, что твои дети правы, мы хотим этим браком решить свои проблемы. Арсеен, почему ты берешь меня в жены?.. Любишь! Хорошо, тогда не будем ждать еще какой-нибудь случайности. Давай поспешим, а то автобус ждать нас не будет. Не лучше ли тебе надеть костюм?.. Окей. Футболка и джинсы тоже подойдут, ведь они чистые и выглажены.
Регистрация брака господина Лаере была непростой задачей для господина Бонне, бургомистра Ревеле. Дело в том, что ему предстояло регистрировать брак господина Лаере, которого нельзя было допустить.
Господин Бонне имел на руках письмо дочерей Лаере, в котором они обе просили защитить их отца-инвалида от этой аферистки, которая принуждала их отца к браку, чтобы сделать себе легальные документы и присвоить его дом. Как бургомистр, он сделал все возможное и невозможное, чтобы этот брак не состоялся, и он не должен был состояться, если бы все сработало как было задумано, и на удивление всей администрации в назначенный срок в зал бракосочетания явились счастливые брачующиеся, рука в руке.
Церемонию бракосочетания начал сам господин Бонне. Судя по тому, как проходила эта церемония, человеку со стороны могло показаться, что настал последний судный час для всей русской мафии. Бургомистр задавал наводящие вопросы Арсеену, чтобы тот немедленно передумал жениться на опасной аферистке и русской беженке, словно та намеревалась в скором времени снимать с жителей Ревеле скальпы, но инвалид упрямился и на уговоры не поддавался.
Вера сидела на месте невесты и совершенно не знала, что делают в ее положении «коварные русские бабы» и что надо делать в таких обстоятельствах ей самой. Потухшим взглядом она обводила присутствующих в зале людей, где, кроме бургомистра находились еще два свидетеля ее позора, которые являлись работниками администрации.
Ситуация была предельно ясна: Арсеену отказывали в браке с Верой, а та уже и не собиралась спорить с судьбой. Она ждала своей очереди давать ответы на ритуальные вопросы, чтобы отказаться от замужества с Арсееном и своим отказом остановить все это безумие.
В какой-то момент Арсеен прекратил плакать, чем удивил всех присутствующих в церемониальном зале. Почувствовав к себе внимание, он грубо прервал бургомистра, как надоевшего ему человека:
– Хватит балаболить! Не вам решать, кого я беру в жены! Я вас раскусил, господин Бонне, вы заодно с моими дочерями, которым нужен от меня только мой дом! Или вам, извините, обещана доля?.. Если нет, то приступайте к своим обязанностям. Главное, я люблю эту женщину и имею право на ней жениться! Мне не нужен ваш брачный контракт! Я не хочу отсрочки ни на один день и ни на минуту. Давайте прекратим этот балаган!
Тут прозвучало ругательное слово, которое на русский язык не переводилось.
За пять минут до окончания мероприятия по поводу регистрации брака Арсеена и Веру объявили мужем и женой. Затем под свадебные трели им выдали красную книжку, как свидетельство законности их брака. После официальной части была распита в честь молодоженов бутылка апельсинового сока, выданная администрацией популярного в народе бургомистра, господина Бонне.
Когда счастливые супруги вернулись домой, был час обеда, и тут Вера вспомнила, что перед регистрацией брака ее саму никто не спросил: а хочет ли она такого мужа, как больной Арсеен? Но брак был уже заключен и стал делом прошлого.
После обеда новоиспеченный супруг отправился спать, а его законная жена – на почту, получить заказное письмо. Ее жизнь наконец-то вошла в легальное русло, и теперь ее будущее делало окружающий мир по-особенному родным.
«Но вышло все не так, как ожидалось».
Иногда письмо может быть манной небесной, иногда кинжалом в руках у самурая, но это письмо, полученное Верой в день ее бракосочетания, было бомбой замедленного действия, так как оно было напечатано по-французски, а кто в восточной провинции Фландрии знает французский язык?
Только пришедший нежданно и негаданно полицейский смог прочитать для Веры и Арсеена содержание этого письма, оно оказалось трагическим!
В заказном письме стояло однозначное решение комиссариата о высылке Лебедевой с детьми из Бельгии в пятидневный срок со дня получения письма. В конце официального предписания стояло также, что подследственная не имеет права обжаловать это решение ни в каких правоохранительных органах страны. К письму ехидно прилагались брошюры для персон, покидающих страну.
Ночью Вера подошла к иконе Иисуса Христа, которая уже висела на передней стене гостиной, над телефонным аппаратом. Она пристально всматривалась в очертания святого лика Господа. Икона поблескивала золотым отражением света уличного фонаря. Женщина взяла себя в руки и привычно стала читать вечернее правило, но каждый раз сбивалась со счета, когда твердила положенные сорок раз «Господи, помилуй», и при очередной потере счета ее саму чисто по-человечески прорвало от вечного невезения:
– Скажи мне, что Ты хочешь? Ты сохранил мне жизнь, оживил Арсеена, чтобы потом унизить и отыграться на моих детях? Разве я не читаю молитвы, как положено по молитвеннику? Ведь ты спасал даже прокаженных, но не затем же, чтобы сделать их слепыми? Я ведь не возгордилась, как прежде. Я уже привыкла жить в унижении и с радостью принимать чужие подачки, но Тебе, видимо, все мало… Теперь доля дезертира ожидает меня и моих детей при возвращении на родину, вернее, на родную чужбину.
Верино воображение ярко рисовало картины предстоящих перемен, где уже не было места для господина Арсеена Лаере. В какой-то момент женщина всхлипнула, потом шмыгнула носом и заревела.
– Мама, ты опять плачешь?
Витя подошел к матери и прислонился к ее руке.
– Мама, не надо волноваться, ведь теперь мы с Арсееном.
Вера погладила голову мальчика и привычно понюхала его макушку. Запах сыновней макушки благотворно влиял на ее душу.
– Ты мой лохматенький сынок, – проговорила она, потрепав его по затылку. Слезы перестали литься, и на губах женщины появилось печальное подобие улыбки. Она вспомнила, рассказ сына, касающийся его роскошной шевелюры.
***
В автобусе было мало людей. Витю совершенно не интересовало то, о чем разговаривали другие пассажиры, он размечтался о переменах в жизни. У него в семье появился мужчина. Пусть Арсеен был инвалидом и не был его родным папой, но с переездом во Фландегем Витя мог говорить с друзьями об отце. Теперь они с мамой жили в Бельгии легально, в собственном доме, и теперь ему тоже разрешалось драться. Укачиваясь в мягком автобусе, Витя мечтал пригласить своих новых друзей в гости.
Новые друзья у Вити появились недавно. После того как мальчик вместе с классом побывал в Швейцарии, отношение к нему как к новичку переменилось. Привычный с детства к лыжным гонкам и имеющий навыки в катании на скейтборде, Виктор быстро освоил и горнолыжный спорт. Когда после зимних каникул вновь настала учебная пора, к Виктору подошли два самых задиристых пацана, Лоренц и Жиль. Была большая перемена, а перемена – это время драк и выяснения отношений. Эти пацаны пришли не для того, чтобы задираться, а для того, чтобы предложить ему мировую. Первым заговорил Жиль:
– Слушай, Виктор, хватит тебе защищать этого недотепу Тома. Ты не находишь, что Том похож на нашего кастрированного кота, ленивого и толстого? Ну зачем тебе с ним дружить? Ты за него дерешься, а он за тебя и пальцем не пошевелит. Давай дружить с нами! Ты, я и Лоренц станем одной командой – командой драчунов.
Виктор принял приглашение к дружбе недоверчиво, но иметь таких крутых друзей ему хотелось давно. Его друзья были детьми богатых предпринимателей. Если затейливому Жилю науки давались с трудом, то Лоренц обладал талантом математика и мыслителя, и они оба любили кулачные бои. Теперь с ними в одной команде дрался и Витя. Вскоре эта дружная троица – Лоренц, Жиль и Виктор – прославилась среди учеников своими победами в драках и дружбой. Вот в таком радостном настроении ехал мальчик домой из школы, когда услышал шепот девочки, сидящей с мамой на мягких автобусных сиденьях сзади него.
– Мама, смотри, какие великолепные черные кудри у этой девочки, что сидит впереди нас. Вот бы у меня были такие густые черные локоны, я бы…
– Эдит, тише говори, ведь это не девочка, а мальчик.
Когда Витя рассказал эту историю Вере, то она сама залюбовалась непричесанными густыми волосами сына, которые тяжелой волной падали на его сильные плечи и закрывали полностью правый глаз, как у настоящих скейтбордистов.
***
В темноте зала Виктор не мог увидеть мамину улыбку, но он чувствовал родное тепло ее руки, лежащей на плече. Это тепло успокоило его. Потом мама вновь приобрела командный голос и отправила сына на чердак досматривать мальчишеские сны.
Дети узнали новость о выселении из Бельгии утром, а перед уходом в школу Вера утешила их любимой присказкой: «Будем живы – не умрем!»
Только Витя с Таней вышли за порог, как на пороге появился полицейский, чтобы исполнить свой долг – выдворить нелегальную персону из поселка Фландегем. Арсеен приготовился идти в бой, но боя не было, потому что и сам полицейский был озадачен сложившейся ситуацией. Он имел предписание затребовать от некой Лебедевой подписаться под письмом из комиссариата, но у нее было на руках свидетельство о браке с гражданином Бельгии, которое по дате имело большую силу, чем опоздавший на день приказ о депортации из страны.
Если придерживаться профессиональных норм поведения, то при контактах с населением у полицейских не должно быть личных отношений ни к потерпевшему, ни к преступнику, но это был особый случай.
Госпожа Лебедева являлась законной женой подданного Бельгийского королевства, и выходило, что она одновременно являлась и потерпевшей, и преступницей.
В груди у участкового полицейского билось сердце сострадательного человека. Разобраться в сложившейся ситуации он не смог, поэтому и позвонил бургомистру Ревеле, чтобы поставить его в известность о происходящем несоответствии между датами, приказами и наличием легальных документов у депортируемой персоны, а закончил полицейский агент свой разговор с главой администрации следующей репликой, которая в переводе на русский язык звучала примерно так: «Вами, господин бургомистр, эта каша была заварена, вам ее и расхлебывать. Вы обязаны приехать на место происшествия. Ситуация экстренная, ведь по календарю сегодня пятница, а в понедельник молодую жену гражданина Лаере надо или депортировать со скандалом, или защищать от депортации без скандала, и при втором варианте вы сможете набрать очки перед выборами».
Приезду бургомистра больше всех удивилась Вера. Этот «мужчина строгих правил» вдруг превратился в «заботливого отца» для нее и ее мужа. Он довез «безлошадных» супругов до конторы самого популярного адвоката Гента, который специализировался по делам мигрантов. В приемной адвоката бургомистр просидел два часа рукав к рукаву с нелегалами со всего света. Хотя к беженцам у него никогда не лежала душа, спасать положение своей администрации стало его первоочередной задачей. Нельзя было допустить, чтобы вскрылась подтасовка брачных документов. Разве мог он предвидеть, что письмо из комиссариата будет вручено адресату с опозданием на один день?!
Адвокат не стал входить в смысл допущенных преднамеренных ошибок в оформлении брака между администрацией Ревеле и пообещал в положенный срок подать юридически законное несогласие с решением комиссариата, а на время расследования этого дела Вере разрешалось пребывать в Бельгии 30 дней.
Так вместо паспорта Вера получила простой лист бумаги с печатью, где указывалось, что ей разрешалось пребывание в Бельгии еще на месяц. Благо что у Веры еще оставалась действительной оранжевая карта, но только на срок в две недели, и в этот срок она должна была найти для себя работу, потому что жить на иждивении мужа становилось невыносимо.
Ежедневные походы по предприятиям в округе Фландегем не приносили успеха. Вера была готова встать у станка или плиты, но в ее трудовом порыве никто не нуждался. И тут молодоженам улыбнулась удача. Клара посоветовала брату обратиться в социальную службу Ревеле, где в женском труде еще нуждались.
На следующее утро после визита Клары чета Лаере сидела в конторе, где трудоустройством Веры занимался некий Эрик – юридически образованный чиновник при конторе социальных служб.
– Арсеен, у нас есть свободное место дамы по уборке в частных домах у пожилых людей, но если твоя жена начнет работать на свободные полставки, то твоя пенсия уменьшится вдвое. Все, что будет зарабатывать твоя жена, будет вычтено из твоих инвалидных начислений.
Вера быстро сообразила, что Эрик хотел сказать, что, дескать, овчинка выделки не стоит, и она сделала встречное предложение:
– Дайте мне работу еще на полставки! Тогда у нас с Арсееном будет приход вместо расхода.
Помявшись, Эрик вызвал бухгалтера, они о чем-то поговорили, и вопрос с трудоустройством на полную ставку был положительно решен, а через неделю это решение было утверждено комиссией спикеров поселка Ревеле.
Как на экзамен ехала Вера по первому адресу. Она ехала на новом велосипеде, который ей подарил Арсеен в качестве свадебного подарка. Первый день ее работы лучше и не вспоминать. Вечером от усталости женщина какое-то время не могла не только двигаться, но и говорить. Следующее утро уже не пугало Веру, потому что ее трудовой Рубикон был уже перейден!
Начало освоения новой профессии всегда поэтично, особенно если с рассветом бороздишь окрестности ухоженной земли Ревеле на новом велосипеде. Расстояние между адресами измерялось от пяти до десяти километров, зато дорога домой всегда была короче.
Через месяц Вере продлили ее легальное положение в Бельгии еще на 30 дней, и у нее на работе открылось второе дыхание: теперь она не боялась перепутать дороги, знала весь уборочный инвентарь и старательно наводила чистоту на радость своим состарившимся хозяевам.
Если раньше пожилые люди встречали Веру настороженно, то со временем начали относиться к ней с пониманием, в коротких перерывах угощали чашечкой кофе с печеньем или домашним супом. Иногда за часовой обед она не только успевала домчаться до другой деревни, но и сделать покупки и даже перекусить, сидя на ступеньках лестницы под мостом через канал.
Арсеен занимался домашним хозяйством, пока ему это не надоело, но стирать белье в стиральной машине и вывешивать его в саду ему нравилось всегда. Вера готовила ужин и убирала дом. Дети ходили в школу, а по воскресеньям они все вместе ездили в церковь.
Ощущение счастья к Вере приходило по ночам. Ей очень нравилось спать с мужем в одной кровати. Это был для нее тот новый персональный опыт в семейной жизни, которого она не имела.
Только обязательные ежемесячные приходы в администрацию продолжали пугать женщину своей неизвестностью. Ответ комиссариата на запрос комиссариата не приходил, и каждый месяц Вере продлевали отсрочку от депортации еще на месяц, а потом еще на месяц, ибо, как говорят мудрецы, нет ничего более стабильного, чем временное.
Постепенно Вера вошла во вкус своей работы уборщицей, а усталость снималась вечером, когда она, сидя в мягком кресле у окна, смотрела сериал «Моя фамилия» и заодно училась слышать и понимать нидерландский язык. Теперь времени на встречу с подругами у нее не оставалось, но жертвовать субботними репетициями в русском театре она не собиралась, ибо игра на сцене придавала ту изюминку, от которой ее семейная жизнь делалась слаще.
Вскоре и воскресные посещения православной церкви в Генте стали ей в тягость, потому что воскресным утром хотелось выспаться, а не вставать ни свет ни заря, чтобы успеть на воскресное служение и затемно вернуться домой. Вера понимала своих детей, ведь в школьное время они не высыпались, ибо электричка в город уходила за два часа до начала занятий.
Когда семья по воскресеньям оставалась дома, то после позднего завтрака наступало время велосипедных прогулок по окрестностям Ревеле. Дети были довольны своей новой жизнью, Арсеен счастлив, его дом ожил, но Веру постоянно одолевали сомнения, которые не давали ей спокойствия для души. Что-то не так происходило в ее жизни, словно она кому-то изменила или изменила самой себе.
– Арсеен, ты любишь меня? – обратилась она как-то к мужу, когда тот приготовился видеть свой первый сон.
– Да, – промычал он себе под нос.
– А почему ты любишь меня? – поинтересовалась Вера, повернувшись лицом к его широкой спине. Тот в ответ с присвистом засопел.
– Нет, нет, Арсеен, только не спи. Я видела, как ты заигрывал с моей подругой Дашей за углом дома, когда она навещала нас в прошлые выходные! Тебе она нравится?
– Мне нравится ее грудь.
– Значит, у меня есть замена?
Мужчина проснулся окончательно.
– Алло, ну почему бы она мне не должна нравиться? Женщина она, м-м, приятная, все у нее на своем месте, но жениться на ней – себе дороже. Она хороша для… м-м… развлечения, а ты… подходишь мне для жизни. Спи, завтра тебе вставать рано. Я доктора вызову, все у меня болит… и ногу сводит судорогой… Хр… Хр… Хр…
Арсеен уснул, а Вере сон не приходил ни с какой стороны, а мысли – отовсюду.
– Что ты нервничаешь? – обращалась она к себе уже на русском языке. – Что ты намедитировала по Луизе Хей, то ты и получила: муж с фигурой атлета, инвалид, но трезвый, сидит дома – это то счастье, что ты так хотела иметь? Есть дом, есть работа, но нет паспорта, а дети – и вовсе нелегалы. Есть муж, с которым нельзя поговорить по душам, и нет супружеских отношений, зато есть обязательства и работа. Ох, Вера ты, Вера!.. По-моему, я села не в свои сани.
Как можно уснуть, если чувствуешь, что тебя скрутило в оборот и не раскручивает обратно?
Глядя в потолок, женщина видела самые неприятные картины ее нынешней замужней жизни, которая так быстро лишалась радужных красок, ведь что может быть противнее, чем видеть, как супруг с рыданиями трясет свой увядший член, чтобы выдавить из него хоть каплю сока удовлетворения, а эта капля упрямится и изливаться не хочет?
От сострадания к инвалиду Вера даже попыталась помочь ему имитировать нормальный сексуальный акт, но эффект от порнофильмов оказался все-таки более эффективный, а на днях она застала момент, когда Арсеен при Вите смотрел порнофильмы, и это заставило ее сомневаться в своем решении стать женой инвалида.
«Может быть, это моя судьба? Иисус страдал и нам велел!»
Этой мыслью каждую ночь она оправдывала себя и засыпала.
***
Был прекрасный воскресный дней, чуть подморозило с утра, деревья украсил иней, и они выглядели как невинные принцессы на балу, а их зимнее убранство искрилось в лучах восходящего солнца, слепя глаза прохожих.
Вера опоздала на электричку в Гент, а приходить на службу в церковь на шапочный разбор не захотелось, и она возвратилась домой, чтобы приготовить семейный завтрак. По дороге к дому ее осенила идея, которая давала ей шанс избавиться от сомнений.
Вечером того же воскресного дня Вера подошла к Арсеену.
Арсеен растопыренными пальцами печатал жалобу на печатной машинке в один из журналов, который в очередной раз объявлял его победителем, а обещанные призы не выдавал, хотя Арсеен выполнил все требования, указанные в этом журнале: купил ненужные ему товары и ответил на все заданные вопросы. Надо отметить, что и печатал он безграмотно, без точек и запятых, но его можно было понять, ведь за свою жизнь он не прочитал ни одной книжки.
Вера нежно положила руку на большое плечо мужа, бегло прочитала текст жалобы и начала выкладывать перед Арсееном свой план по спасению их брака:
– Арсеен, я поняла, чего нам с тобой не хватает для совместной жизни!
– Как нам не хватает тысячи евро в месяц, Вера! Вот как только я получу мой выигрыш, то мы с тобой заживем как голубки.
– Нет, Арсеен, эти выигрыши только для рекламы, это просто очередной обман наивных людей. Я не об этом говорю. Я говорю о венчании в церкви.
– Что?.. Венчаться в церкви?.. Вера, в наши годы глупо венчаться в церкви. Мы уже с тобой такие грешники, что даже могилой нас не исправить… Лучше на следующих выходных мы пообедаем в ресторане у моей бывшей подруги в Нинове. Это тоже хорошее развлечение.
Мужчина продолжал тыкать указательными пальцами по клавиатуре печатной машинки, а Вера подалась в спальню.
Следующее утро Арсеен не начал с рыданий, потому что увидел, как тяжело грустила Вера, когда собиралась на работу, и вечером перед сном он захотел ее ободрить.
– Ну давай обвенчаемся, но только в вашей православной церкви.
Вообще-то Арсеену и самому хотелось как-то обновить свою жизнь.
В православной церкви в Генте мужчина чувствовал себя хорошо. Ему нравилось убранство церкви, золотой блеск иконы, подсвечники, а главное, то почтение, с каким обращались к нему православные священники. Если священники были фламандцами, то народ в церкви напоминал собрание православных мигрантов, которым захотелось в чужой стране вернуться в детство, когда рядом были мама и родной дом.
Во время богослужения Арсеен, как важный гость, сидел на одном из стульев, предназначенных для больных верующих и стариков. Конечно, он пытался сдерживать свои комментарии, но это у него не получалось. На него недовольно поглядывали набожные люди, но что с него, инвалида, взять? Деревенским он парнем был и им останется.
После служения Вера и Арсеен договорились с батюшкой Игнасием о дате венчания.
В назначенный день они явились в церковь. По дороге Вера купила два дешевых колечка из металла, заплатить за которые она еще могла. Перед венчанием молодоженов пригласил на беседу батюшка Игнасий. Седовласый священник поинтересовался у жениха о его вере:
– Арсеен, вы верите в спасение Иисуса Христа?
– Я?.. Верю ли я?.. Может быть, иногда.
– Тогда уточните: когда вы верите и когда не верите? Поймите меня правильно, венчание по закону нашей страны не обязательно для совместно живущих мужчины и женщины. Регистрации брака в администрации уже достаточно, чтобы говорить о его законности. Вы должны хорошо подумать перед венчанием, ибо это сокровенное таинство перед Богом, а не шоу или цирк.
Вера заметила, что Арсеен слушал священника с пренебрежительной улыбкой, как старшеклассник слушает умные речи первоклашки, и поняла, что венчание уже бесполезно, она ошиблась в Арсеене и в себе. Батюшку Игнасия куда-то позвали, и до его возвращения Вера и Арсеен сидели в комнате и молчали, как чужие друг другу люди. Когда священник вернулся, Арсеен заговорил первым:
– Пастор, я все решил. Если моя жена находит венчание важным для нее событием, то это венчание станет еще более важным событием и в моей жизни. Мы оба хотим венчаться.
Свидетелями венчания Веры и Арсеена были случайные люди, зашедшие в церковь на вечернюю службу. Вера вместе с Арсееном походили вокруг иконы и получили благословение от батюшки быть мужем и женой.
Теперь Верино сердце успокоилось, она приняла свое предназначение жить в браке с инвалидом Арсееном и нести в спокойствии духа свой крест, который ей достался в наследство от страданий Иисуса Христа.
Начались будни, а будни на то и будни, чтобы погрузиться в них с головой и не думать о том, что творится над головой.
Но бывают события, которые безжалостно выбивают человека из его привычной жизненной колеи, чтобы человек хоть иногда почувствовал себя китом, выброшенным бурлящим морем на сушу, и понял, что его привычный мир, который он с таким старанием создавал, очень хрупок.
Глава 4
Да, Вера видела боковым зрением, как черная машина съезжала с моста, но перед собой она видела только перекресток, который ей предстояло переехать на том красном мопеде, который Арсеен приобрел в обмен на автоприцеп, годы бесполезно стоявший в его гараже.
Конечно, женщина не сразу привыкла к езде на мопеде. Сколько раз это своенравное транспортное средство вырывалось из-под ее ног и бороздило в свободном падении газоны Вериных клиентов! Сколько мучений она приняла, когда неожиданно мопед глох и его приходилось тащить домой, упираясь с одной человеческой силой в руль!
Хотя преимущества езды на мопеде, по сравнению с ездой на велосипеде, были очевидны и это стразу оценили натруженные ноги. Пересев на мопед, Вера продолжала ездить только по велосипедным дорожкам, и ездила она с предельной осторожностью, особенно когда ей предстояло переехать на другую сторону дороги, как и в этот раз.
Убедившись, что на дороге осталась она одна, Вера спокойно тронулась в путь. Она уже проезжала середину дороги, как вдруг ее ослепили солнечные блики, отраженные блестящей поверхностью черного БМВ, который приближался с бешеной скоростью, чтобы размазать ее по дороге!
Понимая рассудком, что столкновение неизбежно, женщина машинально нажала на ручные тормоза, при этом крепко закрыв глаза. Мир вздрогнул от боли и пропал в небытие.
Редкие очевидцы происшествия видели, как черный БМВ с тормозным визгом сбил красный мопед и как из его седла вылетела женщина в оранжевом шлеме и, пролетев несколько метров, тяжело рухнула на асфальт, а ее неуправляемый мопед продолжил свой путь без наездницы, но недолго, и с позором свалился на дорогу, недовольно урча мотором.
Вера пришла в себя от того, что ей совсем не хотелось быть беспомощным телом, нелепо разлегшимся на дороге. Дома ее ждали неотложные дела и приход гостей, для которых она только что купила фрукты. Женщина видела близкое небо, где между курчавыми облаками двигался хоровод незнакомых ей лиц, вытянутых в немом удивлении. По испуганным взглядам людей, столпившихся над ней, она поняла, что дела ее плохи.
Прежде всего Вера попыталась встать на ноги, но не смогла. Резкая боль тут же вонзилась в позвоночник, лишая ее чувств. Сознание вновь уводило женщину в темноту, и последним, что она услышала, было жалобное тарахтение мопеда, но и оно через секунду прекратилось.
Мир неотвратимо уходил туда, где было холодно и темно, туда, где женщина совершенно не хотела быть, поэтому она с невероятным мужеством боролась, чтобы не потерять свое сознание, а с ним и реальность мира.
Вера концентрировалась на тех обрывках воспоминаний, которые еще хранила ее память.
«Я жива?.. Если думаю, что жива?.. Меня ударила машина… та, что была далеко… на вершине моста… Мой мопед не пострадал?.. Меня боднула машина?.. Смешно… Боже, я вижу себя со стороны?.. Нет, я просто валяюсь на дороге… В раю нет машин… Почему так темно?.. Я в аду?.. Ад – это смерть… Маму жалко… Постой, я дышу… Сердце стучит, но, правда, в голове, но стучит же… Нет, мне нельзя на тот свет… даже в рай мне нельзя… Как оставить Арсеена? Он инвалид… Родителей еще надо… хоронить, не им же меня… так неправильно. Постой, а дети?.. Дети дома одни… Сегодня суббота? В субботу надо сидеть дома… Все так несправедливо!.. Затормозила я или дала газ?.. О боже, я потерпевшая?.. А что дальше?.. Может, теперь я получу бельгийский паспорт… посмертно?»
Вера неожиданно широко распахнула глаза и зажмурилась от яркого света. Теперь она не сомневалась в том, что попала в передрягу, а это может разрушить в прах ее устоявшуюся жизнь. Именно череда рабочих дней являлась в эти изнурительные два года тем спасательным канатом, за который женщина ухватилась мертвой хваткой, чтобы иметь гарантированное будущее. Она так старалась сохранить стабильность своей жизни, но не для того, чтобы теперь сострадательные прохожие жалостливо цокали над ней языками.
Сознание трубило тревогу и принуждало Веру скорее возвратиться в свои привычные будни, любой ценой.
– Я должна работать. Я должна работать. Мне надо домой, – шептали ее побелевшие губы, но женщину никто не слушал. Не Верин безумный бред, а ее поломанные кости голени, торчащие в разные стороны из раны, привораживали внимание случайных свидетелей происшествия.
Владелица фруктового магазина уже в который раз рассказывала любопытным гражданам историю столкновения БМВ со стареньким мопедом, тем более что она была знакома с потерпевшей, которая часто покупала у нее в магазине килограмм яблок, килограмм бананов и один парниковый огурец.
Вера не понимала, как можно говорить о такой чепухе, когда она в любом случае, больная или покалеченная, должна завтра выйти на работу. Эту простую истину не понимали и мужчины в белых халатах, везущие ее на скорой помощи. Вера по дороге в больницу подробно объяснила, что с понедельника ее будут ждать старики и старушки, ибо нуждаются в ее труде уборщицы, что муж без нее покончит с собой, потому что он травмированный психопат; что дети без мамы погибнут от голода и пойдут по миру, так как некому будет о них заботиться; поэтому ее надо везти не в больницу, а домой!
В приемном покое с Верой обращались как с глухонемой. Доказывать самой себе, что у нее нет права болеть, было бесполезно. Только после слов хирурга у каталки, на которой ее, по-видимому, собирались держать вечность, смысл произошедшего с ней несчастья стал доходить до ее разума.
– Двойной открытый перелом левой голени – будем оперировать в два этапа. Травма позвоночника, осколочный перелом – оперировать не будем, корсет на грудную клетку.
Лежа на операционном столе, Вера успокоилась, ибо все плохое, что могло произойти, уже произошло, и пытаться поменять свое прошлое – все равно что наступить на собственную тень.
На следующий день прооперированную женщину навестил Арсеен. Он был горд тем, что о его супруге написала местная пресса. Арсеен с удовольствием съел больничную еду, предназначенную для Веры, развеселился и стал заигрывать с тремя другими женщинами, что лежали в больничной палате на соседних койках. На прощанье он горько порыдал, а потом бодро отправился домой.
Лежа на больничной койке, у Веры появилось время подумать о жизни на несколько лет вперед.
В газетной статье ей приписали 10 лет к ее настоящему возрасту, и это не являлось опиской, так как год жизни в миграции за три пойдет, а последние два года в замужестве ускорили ее приближение к смертному часу уже в геометрической прогрессии.
Особенно хорошо ей думалось ночью, при выключенном свете, потому что ночью ее ум свободно парил в наркотических сновидениях.
Вера готовилась ко второй операции, когда ее навестил и Витя, он приехал в больницу вместе с Арсееном. Мальчик явно смущался своего присутствия в женской палате. Он с кислым видом поглядывал на свою любимую маму и чувствовал себя виновным в том, что с ней произошло. Он всегда чувствовал себя виноватым, когда маме было плохо.
– Вить, как ты добрался до больницы? Ведь сюда автобусы не ходят… На скейтборде?.. Почти 10 километров?.. Сзади мопеда, который вел Арсеен?
Вера не могла поверить своим ушам. Вот этого-то она и боялась!
– Витька, Арсеен болен на голову, но ты-то сам, о чем думал, когда цеплялся за его мопед? Это же опасно для жизни, тем более, когда за рулем сидит Арсеен.
– Мама, Арсеен не лихач, он ехал очень осторожно, со скоростью 50 километров в час! А что ты так беспокоишься? Ты меня знаешь, я такие трюки на скейтборде делаю! У нас во Фландегеме парк для скейтбордистов открыли, прямо за станцией. Некоторые вещи у меня получаются клево, но ехать с Арсееном – это шик!
– Я думаю, что «шиком» будет то, что ты сейчас же отправишься домой пешком. Жди меня дома и звони каждый день, а если опять сюда приедешь, встану и шею намылю как следует.
– Мам, встань! Вот будет здорово!
Когда Витя ушел, Вера обратилась к Арсеену, уже по-бельгийски:
– Арсеен, ты рисковал жизнью Вити, когда вез его ко мне. О чем ты думал?
– Дорогая, я думал только о тебе!
Что можно взять с травмированного на голову человека, кроме как пожалеть его самого?
В ночь перед второй операцией она растерялась, ей вдруг стало страшно, страшно до колик в животе, страшно от осознания своего бесправного положения в стране, куда она завезла и своих детей, ведь ни у кого из них троих не было легальных документов, удостоверяющих личность человека.
***
Как на эшафот каждый месяц Вера приходила в администрацию Ревеле, чтобы или продлить право на жительство в Бельгии еще 30 дней, или приготовиться к депортации. Пока секретарь по делам мигрантов с усердием искал в компьютере информацию из комиссариата, она играла роль любимой собачкой Герасима с камнем на шее, хотя ей никогда не нравился рассказ Тургенева «Муму».
Последние два года она проводила по привычной схеме: днем на работе, вечерами – в больнице, где постоянно лечился Арсеен. С момента, когда его легкие и сердце подлечили основательно, у него появились приступы буйства, во время которых ему надо было что-то ломать и крушить, а в последнее время Арсеен стал жаловаться на детей: то Виктор ленится, то Таня упрямится. Женщина каждый раз уговаривала мужа потерпеть, пока дети не подрастут и не разъедутся, как это сделала Катя, но Арсеен ждать не хотел, так как он готовился к смерти, а от домашнего врача требовал полного выздоровления, хотя быть больным уже стало его новой профессией.
А тут пришло траурное известие: мама сообщила Вере по телефону, что ее первый муж Женя умер от угарного газа.
Так коротко прозвучала эта весть в телефонном разговоре с мамой, что показалось, что эта смерть в порядке вещей: жил человек и взял да и умер. Вера сначала заплакала, а потом подумала о том, что теперь у детей не будет проблем с будущей легализации в Бельгии, и ужаснулось от того, как быстро в чужой стране очерствело ее сердце.
Детям Вера сообщила о смерти их отца так же просто, как услышала сама. В какой-то момент она внутренне содрогнулась от горя, которое пришло в ее жизнь, понимая ясно свое положение: она стала разведенной вдовой при живом муже, дети – сиротами при отчиме-инвалиде.
Странным было то, что теперь она жалела детей больше, чем себя.
Они с Женей любили друг друга. Да, их брак не сложился, но он был их осознанным выбором, который диктовала им молодость и первая взрослая любовь.
Таня и Витя приняли известие о смерти папы спокойно, они сидели на диване и словно ждали продолжения этой новости, но добавить к сказанному Вере было нечего, кроме как повторить: «Папа вас очень любил». Потом они некоторое время молчали и вскоре разбрелись по своим комнатам.
Катя, услышав новость о смерти отца по телефону, честно призналась, что ей было стыдно перед Кобой, потому что эту весть она встретила равнодушно, словно знала заранее.
Витя не знал, как ему надо реагировать на смерть папы, он еще жил ожиданием отцовских отношений в Арсееном. Родного отца мальчик помнил только по воспоминаниям мамы, которая всегда убеждала Витю в том, что папа его очень любит, что папа сам отказался жить с ними, потому что не мог избавиться от своей зависимости от водки.
Но Вера даже не догадывалась о том, как пошатнуло это известие о смерти отца ее младшую дочь.
Танюша не захотела ни с кем делить свою скорбь. В последнее время она предпочитала жить невидимкой, как дома, так и в школе, а теперь она стала не только тупой иммигранткой, но и сиротой, которую некому защитить.
«Я сирота. Папа умер, а у мамы уже другой муж. Я никакая! Я не старшая, я не младшая, а какая-то… средняя. Раньше меня защищала Катя, но теперь Катя уже другая. Она приехала на пару дней на Пасху и ни разу со мной не поговорила. У Кати теперь своя жизнь, у нее есть Эмили и Коба, а у нас с Витей – никого. Витька дружит со своим скейтбордом, а я – сама с собой. В школе я бездарная русская девочка, хотя умнее многих. Арсеен – шакал, травмированный на голову, все что-то вынюхивает, высматривает. Как он может рыться в моих вещах?! Если он опять попробует ко мне прикоснуться, то я ему глаза выцарапаю! Мне теперь можно, потому что я сирота! Как мама не понимает, что Арсеен никогда не заменит нам отца?! Папа мертв».
Таня быстро привыкла к своей комнате в доме у Арсеена. Комната выходила окнами на железнодорожные пути. Стук колес по рельсам отсчитывал такт ее ночному одиночеству. Девочка говорила сама с собой, как бы она говорила со своей близкой подругой.
«Мама убеждена в том, что наш папа отравился угарным дымом от печки… А я знаю, что он умер как герой. Пожар случился в школе, папа выносил из огня детей, а потом он задохнулся и угорел. Я должна была быть рядом с ним, я могла бы его спасти! Зачем мама увезла нас в Бельгию?! Кому мы здесь нужны?! Она сама выгнала из дома папу, который всегда нас любил и защищал! Теперь ей надо, чтобы мы жалели ее Арсеена, потом что он единственный в Бельгии, кто нас любит?! Этот бездушный тюфяк любит только себя самого! Как интегрироваться в стране, где живут не люди, а бездушные зомби?! Надо будет фотографию папы приклеить на потолок. Пусть он смотрит на меня сверху вниз, как ангел с неба, а я буду улыбаться и только ему я рассказывать, как мне плохо здесь жить».
Если бы Вера знала, как переживала Таня потерю отца, то смогла бы она ей помочь?
Конечно, она замечала отчуждение в поведении младшей дочери – девочка становилась холодной и неприступной, но не понимала, что ей надо делать как матери, чтобы изменить ситуацию. Как ей было понять то, что понять ей было не дано?
Весть о смерти бывшего мужа Вера получила в феврале, а в апреле Таня не пришла к ужину, только ее портфель лежал у входной двери. Куда делась дочь, никто в ее семье не знал. Арсеена спрашивать было бесполезно: он отказался от ужина и привычно рыдал в спальне. Сначала женщина сетовала про себя на несносный характер дочери: «Зачем Таня ссорится с больным человеком? Как может она быть такой неблагодарной? Ведь в доме у Арсеена они живут как в крепости!»
Потом, когда стемнело, а ужин остывал на накрытом столе, от беспокойства за дочь Веру охватила жуткая тревога, что с девочкой случилась беда.
Медленное тиканье часов нагнетало страх, время становилось омутом, втягивающим в себя надежду увидеть дочь живой. В какой-то момент Вера вскочила со стула и бросилась к телефону. Полиция обещала принять меры.
Витя обрадовался перемене в настроении мамы, он знал и то, что не знала его мама.
Полиция приехала, словно ждала звонка за дверью. С полицией шутить в Бельгии никому не дозволено. Арсеен полицейских ненавидел и решил отсидеться в дальнем углу веранды, а полицейский агент, как у себя в его доме, обзвонил Таниных подруг, которые честно говорили ему то, что знали, как на допросе. Оказалось, что они знали о Тане гораздо больше, чем ее мама. Потом настала очередь Арсеена отвечать на вопросы полицейского, и сознался, что хотел заставить девочку мыть посуду, а та убежала, но о драке с падчерицей Арсеен умолчал.
***
Долго бродила по городу Таня, но возвращаться в дом человека, ударившего ее, она не могла. Да, она отказалась мыть посуду, потому что у нее пришли месячные и сильно разболелся живот, но разве скажешь об этом человеку, у которого нет души, сердце – орган, перекачивающий кровь? Приехав в Мерелбеке, Таня решила переночевать в старом доме, где она с Кристиной, своей первой подружкой, иногда курила травяные самокрутки.
Впервые такие сигареты девочка закурила в молодежном кафе. Кристине эти сигареты покупала мама, чтобы та не совершила самоубийство из-за депрессии, а Тане мама покупала только подержанные вещи.
Когда Таня подходила к дому, рядом с ней остановилась полицейская машина и полицейский назвал ее по имени.
Детям в Бельгии не положено убегать из дома, поэтому сбежавших детей полицейские возвращали к их родителям, и Таню вернули к маме, но вернулась она чужим для мамы ребенком, что очень насторожило Веру, которая, подумав, списала такое странное поведение дочери на ее возрастные проблемы.
– Пусть Таня не говорит со мной, лишь бы была дома, на виду, – успокоила она себя, решив терпеливо ждать взросления своей девочки, а пока жить одним днем, работать и обеспечивать семье пропитание.
***
Работала Вера с удовольствием, хоть и уставала, ведь только на работе женщина могла забыть о своем бесправном положении. Но случилось несчастье, и о работе можно было забыть. Теперь Вера сама нуждалась в уходе и смирно лежала на больничной койке со сломанной ногой, как в западне.
Ночь в больнице тянется долго, чтобы дать человеку возможность осмыслить, по какой причине вместо собственной спальни он спит на больничной койке.
От нечего делать Вера вспомнила в подробностях и ту бессонную ночь, после которой ее чуть не задавил БМВ.
Смотря на белесый потолок, она видела воображаемый театр собственных воспоминаний.
Вечер перед тем, как ее атаковал черный БМВ.
Вера сидит в кресле, к ней подходит Таня, чтобы сообщить, что ее друг Баба останется ночевать.
Баба, а по паспорту Бенуар, был хорошим мальчиком, но Вера отправила его домой, очень тактично, но дочь встала на дыбы.
– Мама, ты не имеешь права мне запретить делать то, что я хочу!
– Таня, пока ты живешь в моем доме, ты обязана выполнять те правила, которые действуют для всех. Ночевать твой друг должен дома, и этим все сказано.
– Это не твой дом, и ты здесь никто, рабочая лошадка, а это дом Арсеена, а он мне разрешил!
– Я твоя мать, я забочусь о твоем честном имени!
– Да что ты понимаешь в жизни?! Заморочила мне голову то учебой, то честью. Какая может быть Джейн Эйр здесь, в Бельгии?! Ты меня не спросила, хочу ли я быть такой, как Джейн Эйр, или хочу ли я жить в Бельгии… Думаешь, что если мне еще не исполнилось 18 лет, то не надо со мной считаться?.. Я поняла, почему от тебя сбежал мой папа! Ты есть начальница какая-то… докторишка. Привезла нас сюда – так принимай то, кем я стала! Жить в Бельгии надо по-бельгийски. Мне уже 15 лет исполнилось, а здесь мальчики спят с девочками с 13 лет!.. Тебе радостно должно быть, что надо мной смеются, как над переростком?.. Ты хотела, чтобы я интегрировалась? Так не мешай сама моей долбаной интеграции!
Ночь перед аварией. С Таней в одной постели спит мальчик, но не в ее комнате, а у Вити, в его чердачной комнате.
Хотя Таня с Бабой спали в одежде, Вера уснуть не имела права, не смогла, она даже глаз не сомкнула, настороженно прислушиваясь к любому подозрительному шороху на чердаке, чтобы не допустить подросткового разврата.
Надо признать, что воображение по ночам рисует только самые страшные, самые пакостные картины, но, увы… в своем упорстве жить по-бельгийски дочь выиграла, а ее маме пришлось признать, что моральные устои ее юности в Бельгии не принимаются за норму поведения, и разврат уже не кажется развратом, а половые отношения школьников – что-то вроде спортивного увлечения.
Так как система развращения школьников обществом одобрена, родителям остается только пожинать ее плоды и уходить с головой в работу.
Именно работа социальной уборщицей в домах у достойных жителей округа Невели стал для Веры отдушиной в ее замужней жизни с Арсееном, а ее клиенты, старики и старушки, уже давно сменили свое традиционное вежливое недоверие на искреннее радушие, с которым они теперь встречали русскую уборщицу, ибо доверяли ей святая святых – наведение чистоты у них в домах. За 8 часов работы она училась жить и думать, как простой бельгийский народ.
Вот и теперь, находясь на больничной койке, скучала Вера по своим стареньким хозяйкам и хозяевам даже больше, чем по детям и мужу, от которых благодарности не дождешься, как бы она ни старалась. Именно труд уборщицы открыл ей, что истинным богатством Фландрии были не музеи и исторические достопримечательности, а ее трудолюбивые верующие дедушки и их чистоплотные бабушки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vladimir-de-lange/vera-i-rycar-ee-serdca-kniga-shestaya-lubov-nechayanno-n-48512055/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Владимир Де Ланге
Как бы ни жил человек, хорошо или плохо, в бедности или богатстве, долго ли, коротко ли, но, если он жил без любви, то история его скучна и для потомков неинтересна. Этот роман о поиске любви, исцеляющей, ободряющей, любви, дающей человеку познать истинное счастья, быть рожденным на земле.
Герои этого романа, Вера и Ронни, ошибались, падали духом, разочаровывались, страдали, но каждый по своему верил, что Бог на его стороне, а Господни пути неисповедимы.
Владимир Де Ланге
Вера и рыцарь ее сердца. Книга шестая. Любовь нечаянно нагрянет
Часть 1
Глава 1
И тут зазвонил телефон, совсем некстати зазвонил.
«– Кто говорит?
– Слон.
– Откуда?
– От верблюда!
– Что вам надо?
– Шоколада!»
Эти строчки Чуковского вертелись в голове Веры, пока она лихорадочно искала дребезжащий телефон, затерявшийся в сумке между тетрадями и учебниками. Ночь напролет готовилась она к экзамену, чтобы достойно завершить учебный год и получить диплом третьего уровня по нидерландскому языку. После трех лет обучения этот язык, чуждый менталитету Веры, уже не вызывал на дуэль, чтобы убить в ней всякую надежду им овладеть, а даже завоевал симпатию, но не тем, что в нем вдруг проявилась поэтичность, а тем, что в этом фламандском диалекте нидерландского языка открылась ей конкретная сила одним словом попадать в цель.
Утро входило в дом через окна, распахнутые в сад, чтобы с рассветом приветствовать его обитателей началом лета, разноголосыми трелями пернатых, радужной синевой неба, величием восхода солнца и сверкающим блеском травы в росе, а скоростная дорога – нарастающим гулом транспортного движения. От этой утренней энергии даже бессловесный старый дом приободрился, в скрипе половиц почувствовалось добродушие к его жильцам, которых ободрял теплый ветерок, заигрывающий с тюлевыми занавесками на окнах.
В Бельгию наконец-то пришло лето, но расслабляться школьникам и студентам еще было рано, потому что наступила горячая пора зачетов и экзаменов.
Как это бывало часто, в то прекрасное утро Вера опять опаздывала. Она торопилась, но ничего не успевала, поэтому все делала на ходу: одевалась, завтракала и собирала сумку, в которой все звонил и звонил телефон. Только когда женщина уже сидела на подушке, прикрепленной к седлу велосипеда, и выезжала из гаража на улицу, телефон отыскался, но номер высветился незнакомый.
– Алло!.. Кто говорит?.. Алло?.. Я не понимаю вас. Господин, вы ошиблись номером, а я очень спешу.
– Меня з-зовут Арсеен. Я вам п-п-писал п-п-письмо.
Мужчина явно задыхался, при этом он заикался, и то, что он пытался сказать, трудно было разобрать, к тому же в телефонной трубке слышался легкий джаз. Вера уже неслась по красной велосипедной дорожке к центру города и между делом представила прокуренное кафе, где некий Арсеен пытается с ней познакомиться в компании любителей пива.
– Арсеен, вы пьяны?
– Нет, В-вера, я не п-п-пьян, я б-болен.
– Вот когда выздоровеете, тогда и звоните!
Не заметив сарказма в своем ответе, женщина отключила телефон, бросила его обратно в сумку и с чувством выполненного долга покатила в школу. Каждая минута была на счету. Опоздать на последний урок перед экзаменом она просто не имела права.
Последние месяцы женщина не пользовалась городским транспортом по причине экономии денег и времени. На своем стареньком велосипеде она била рекорды скоростной езды, чтобы успеть к первому звонку, и почти всегда успевала, правда, потом соленый пот долго капал на тетрадный лист с ее пылающего лица, но это не мешало ей слушать учителя.
Удивительно, как быстро велосипед стал ее верным и единственным другом, которому она доверяла себя. Теперь она не боялась угодить под машину – теперь машины опасались резких поворотов ее шального двухколесного транспортного средства.
Как-то раз, по весне, ей случайно удалось домчаться на велосипеде от дома до школы всего за 20 минут, тогда как на автобусе она добиралась за полтора часа, и с тех пор это спортивное достижение Вере приходилось каждый учебный день подтверждать, как и в это утро, когда звонил некий Арсеен, говорящий о каком-то письме.
Надо сказать, что езда на велосипеде способствует быстроте аналитического мышления велосипедиста, и, подъезжая к школе, ситуация с письмом для женщины прояснилась полностью. Это письмо было напоминанием о Марине, контакты с которой уже давно были потеряны, но последствия ее пребывания в Бельгии нельзя было нейтрализовать даже с помощью медитаций по Луизе Хей, в которых Вера мысленно отпускала свою бывшую подругу с миром и отправляла на все четыре стороны.
Конечно, уже на следующий день после отъезда Марины и ее сына Вадика домой Вера дозвонилась до брачного агента и попробовала отказаться от своего контракта.
Какое может быть сватовство, если у самой невесты нет ни время, ни денег, ни документов, дающих ей право жить в Бельгии легально? Знакомый агент из брачного бюро ее внимательно выслушал и не только не одобрил, но очень серьезно предупредил, что брачный контакт не расторгается ни по телефону, ни на очной ставке, зато подписанные Верой помесячные платежи должны оплачиваться целый год! Это была расплата за бездумные мечты женщины выйти замуж и стать счастливой.
Первый кандидат в женихи, квелый и бледнолицый помощник пекаря, никак не мог уразуметь, почему к нему на первое свидание должна была прийти не Вера, а какая-то Марина, которая так скоропостижно покинула Бельгию, потому что проживает во Франции. На свидании со вторым кандидатом Вера познакомила Ингу, которая при первой встрече его забраковала как бескультурного человека, ничего не понимающего ни в симфонической музыке, ни в поэзии. Этот мужчина книжек не читал, концерты не посещал и о России говорил страшные вещи, хотя там никогда не бывал.
Письмо Арсеена было третьим в этой сватовской серии, которое еще неделю тому назад Вера собственноручно разорвала на мелкие кусочки и забыла, но забыть, что из ее пособия каждый месяц отчислялись два тысячи франков на счет фирмы, занимающейся брачным произволом, она не могла.
Экзамен за третий год обучения Вера сдала хорошо, и в первый день каникул она вновь дозвонилась до агента брачной службы. Теперь она не просила, а медведем рычала в трубку телефона, как это образно описал детский поэт Чуковский.
«А потом позвонил медведь. И как начал, как начал реветь…»
– С вами говорит Вера. Моя фамилия – Лебедева. Я очень-очень зла. Господин, кого присылает мне ваше бюро? Невежд! Худых! Да еще больных и пьяниц! Я сделала глупость, а вы этим пользуетесь! Вам должно быть стыдно! Прекратите забирать у меня со счета деньги, и не нужны мне ваши женихи! Следующему кандидату я… покажу, где раки зимуют!
Последнее выражение уже годы бесполезно томилось в Вериной памяти, и тут оно нашло удачное применение, хотя любая русская присказка в бельгийском варианте теряла свою уникальную выразительность.
Неизвестно, что подействовало на работников бюро в Верином монологе больше: ее аргументация или телефонный рев, но больше письма кандидатов в женихи не приходили, но какая оплошность в реальной жизни обходится без последствий?
***
Маленький городок Ревеле являлся административным центром, объединяющим под своим началом несколько небольших деревень, десяток отдельно стоящих крестьянских усадеб и три старинных замка, которым хранили вековую верность высокие лесистые парки. В Ревеле и его округе больше всего почиталась добропорядочность и трудолюбие. Дома отличались добротностью, а продавцы – искренней любезностью. Для всей Фландрии этот округ являлся наглядным примером благополучия, достатка и фамильного процветания.
Через земли Ревеле проходил канал, несущий свои воды в Северное море. По каналу неспешно плыли пароходики, а вдоль канала совершали велосипедные прогулки ревельчане.
В окрестностях Ревеле на холмистых пастбищах щипала вечнозеленую траву упитанная скотина, а к осени поля колосились созревающим урожаем зерновых культур. Случайному путнику могло показаться, что он попал в царство плодородия и благоденствия, если бы не вездесущие велогонщики, которые нарушали умиротворение летнего дня, курсируя между крестьянскими хозяйствами туда-сюда, туда-сюда.
Можно сказать, что истинных ревельчан отличает любовь к своему любимому двухколесному транспортному средству: одни разъезжают на нем в выходные дни, наслаждаясь привольностью здешних мест, а другие безуспешно гоняются друг за другом, и даже пенсионный возраст не может их остановить. Одетые в аляпистые обтягивающие костюмы, седоволосые спортсмены отличаются агрессивной ездой, словно они в погоне за утерянной молодостью.
Деревня Фландегем расположилась в 6 километрах от административного центра Ревеле. Железная дорога разделяла деревню на две части. Не так давно железнодорожные пути были переложены на высокую насыпь, чтобы грохот проезжающих через деревню поездов меньше беспокоил жильцов первых этажей, хотя большинство домов в деревне имели вторые этажи, где обычно располагались спальные комнаты.
Дом господина Арсеена Лаере стоял на улице, прилегающей к железнодорожной насыпи. Первый этаж занимали столовая и гостиная, а на втором этаже расположились две спальни: одна – с окном, выходящим на железную дорогу, – была предназначена для гостей, а окно другой – для хозяина дома, и оно выходило на противоположную сторону – в сад.
В просторной гостиной напротив окна стояли, обтянутые белой кожей, два мягких дивана и кресло, а в углу напротив располагался новейший телевизор. Гостиная переходила в столовую, в центре которой красовался длинный стол на восемь персон, а за небольшой стойкой скрывался кухонный закуток.
К гостиной примыкала просторная застекленная веранда, имевшая два выхода. Один выход вел в рабочее помещение, где стояла вся современная бытовая техника, а другой – в сад, где росли высокие кусты китайской розы. В саду у самой изгороди стоял гараж, в котором хранились велосипеды и автомобильная тележка без автомобиля.
Три года назад Арсеен Лаере купил этот дом, и три года он благоустраивал его, чтобы в идеальных условиях дожить до старости, а на четвертый все его мечты пошли прахом, ибо человек только предполагает, а располагает Бог.
В то утро, когда Арсеен впервые позвонил некой русской Вере, номер телефона которой получил через брачное бюро, в гостиной по радио звучал джаз, но, когда телефонный разговор оборвался, дом потряс тяжелый рок, но даже терминальные аккорды бас-гитары не смогли заглушить рыдания мужчины.
Судьба словно отыгралась на нем, как на мальчике для битья! Ведь он был не убийца, не грабитель, а добрый работящий малый, который всю жизнь упорно стремился к своей независимости, сначала от отца, потом от жены, а на свободе он стал инвалидом.
Только тот, кто знает, каково быть нелюбимым сыном скупого и злого крестьянина, владеющего обширными фамильными угодьями, его мог бы понять.
Не дети нужны были отцу Арсеена, а дешевые работники, с которых можно было безнаказанно шкуру драть, чтобы работали как следует. Бездельники и нахлебники в семье были не нужны. Вечно недовольная жизнью мать не могла любить тех, кого она рожала в угоду мужу, считавшему побои проявлением мужской любви.
Арсеен с детства не знал той материнской любви, которую показывали в кино. Из всех сыновей только один, первенец Даниил, смог порадовать родителей сообразительностью в делах, хорошей учебой и здоровьем, а остальные мальчики в семье получились никудышным «приплодом»: один – уродец, второй – немой, а Арсеен хоть и уродился сильным и румяным, но воровал и плохо учился.
Семья Арсеена жила в старом родовом поместье, которое в тишине полей скромно и мирно отмечало свои столетия. Стены этого крестьянского дома были крепки, крыша обновлялась каждое десятилетие, снаружи дом из года в год красился толченым мелом.
Убранство дома было скудным. Каждая вещь имела свое законное место и использовалась в хозяйстве. Свет проникал внутрь комнат через маленькие чисто вымытые окошечки. Никаких украшений в доме не было, и ничто не радовало глаз хозяев или их гостей, хотя гости были большой редкостью в этом крестьянском хозяйстве. Навещал семью только почтальон, да и то только по служебному долгу.
С высоты птичьего полета убеленный стариной дом землевладельца Лаере выглядел одиноким прибежищем для сбежавших от наказания преступников. К дому вела единственная грунтовая дорога, проходившая по угодьям усадьбы. Против парадного фасада был выстроен высокий деревянный амбар, рядом примостились другие рабочие постройки, где хранилась сельскохозяйственная техника, от прадедовской сохи до трактора времен Второй мировой войны. Широкий двор был всегда чисто выметен и пуст.
Привычные для Фландрии цветочные клумбы были бы здесь даже неуместны. С одной стороны от усадьбы затерянное между лугами озеро безропотно превращалось в болото, которое из года в год обживали многочисленные птичьи стаи, а с другой стороны рос лиственный лес.
Окна детских спален на заднем фасаде дома были похожи на бойницы, а сами спальни – на чуланы, там спали крестьянские дети: маленькая Мартин жила со своей старшей сестрой Кларой, красивый Даниил жил с немым Марком, а высокий и худощавый Арсеен – с Яном, тело которого напоминало скрученные между собой корни векового дуба. Двигался Ян с большим трудом, руки и ноги не подчинялись его воле.
Однажды глава семьи приобрел немощному Яну на базаре подержанную инвалидную коляску. Арсеен с удовольствием возил своего братишку в лес, на озеро, в деревню, в школу. Коляска громыхала на земляных дорогах, Ян смеялся, когда его подбрасывало на ухабах, Арсеен не знал усталости и скорости не сбавлял.
Обычно после уроков Арсеен с братом останавливались у витрины магазина, где мальчиков манили конфетки в блестящих обертках и маленькие изумительные брелочки в виде машинок. Карманных денег ни у Арсеена, ни у его брата не было, отец не баловал своих сыновей, ему, родовому землевладельцу, даже в голову не приходило покупать на праздники детям подарки.
Другим мальчишкам и девочкам родители устраивали дни рождения, они ели сладости и играли в игрушки, а Арсеен и его братья праздников не имели, потому что все свободное от сна и еды время они работали на подворье или в полях, за это родитель их сытно кормил, одевал и сулил хорошее будущее. Может быть, именно поэтому Арсеен, будучи мальчиком, не смог устоять против магазинных искушений; подумав, что если он незаметно возьмет пару конфеток с прилавка, то ему не вменится это в большой грех, о котором так строго предупреждал в школе мягкотелый учитель богословия.
Владельцы магазина на это воровство Арсеена смотрели сквозь пальцы, потому что им было жаль этих несчастных ребят известного в округе господина Лаере, жадного и завистливого упыря, но богатого и трудолюбивого землевладельца. Постепенно воровать сладости вошло в привычку Арсеена, и его жизнь стала на толику радостней.
В семье Арсеена и Яна о боге говорить не любили, потому что глава семьи был убежден в том, что крестьянин живет одним днем и надеется только на свои руки и смекалку.
Иногда Яну приходилось долго сидеть одному в своей коляске, пока братья с отцом трудились на поле. Инвалидную коляску Яна обычно ставили где-нибудь в тени деревьев, чтобы легкие порывы ветра отгоняли от мальчика назойливых насекомых, которые сильно его донимали. Когда же спускался вечер и работа завершалась, для терпеливого калеки наступали минуты настоящего счастья. Арсеен, его любимый старший брат, взмокший от крестьянских работ, вновь прикреплял коляску к своему велосипеду и увозил Яна домой, придумывая по дороге различные приключения.
Особенно веселили Яна велосипедные гонки: сестры привязывали его скрученными старыми простынями к спинке коляски, а саму коляску – к велосипеду Арсеена, который в таких заездах стартовал первым и с веселым гиканьем сразу же выезжал на середину узкой земляной дороги. Он ехал зигзагами, тем самым не давая своим сестрам и старшему брату себя обогнать. Бывало, что его коляска не катилась, а летела сзади его велосипеда. Счастливый Ян смеялся своим странным смехом от удовольствия быть победителем. Из всей семьи Лаере только Арсеен умел понимать гортанную речь своего брата, любя его таким, каким он был рожден.
Дисциплина в семье была строжайшей. Все в доме совершалось по распоряжению отца, который не любил опозданий, лишних разговоров и пресекал любые попытки увильнуть от работ, считая лень самым большим пороком человека. Отец не ругал детей за проступки – он их бил, даже не за проступок, а так, для острастки. Только дочерей и своего старшего сына Даниила берег крестьянин от побоев, поэтому немудрено, что отца Арсеен возненавидел с детства, но подчинялся ему беспрекословно.
Если родитель решил, что в осенних велосипедных стартах среди юношей должен победить его любимец, сын Даниил, то Арсеен всю гонку гнался за старшим братом, чтобы подтолкнуть его велосипед сзади и дать возможность финишировать первым.
Но однажды в семье разразился скандал.
Не выдержав побоев, немой Марк пошел против отца!
Мальчик вырос, возмужал, и силы он был непомерной. Никто в семье не заметил, каким образом Марк перехватил поднятый над его головой кулак состарившегося родителя, но все увидели, как одним движением глухой юноша бросил отца на землю и с презрением пнул под ребро носком своего ботинка. Когда поверженный глава семьи пришел в себя, то принял отцовское решение, по которому Марка оформили в закрытый интернат для глухонемых подростков.
А тут подошло время служить в армии Даниилу, как старшему сыну в семье, но он в это время заканчивал учебу в колледже. Всякими правдами и неправдами дело с его призывом было улажено, и улажено так, что вместо Даниила в солдаты записали Арсеена, которому до призыва в армию недоставало несколько месяцев.
Прежде чем отпустить сына в солдаты, так сказать, на вольные хлеба, отец женил его на дочери своего кума, хотя та была старше жениха на 10 лет и в белом наряде напоминала больше раскормленную гусыню, чем невесту, но для Арсеена не имело значения, как выглядела та, которая вскоре родит ему детей, он вел ее под венец, поскрипывая новыми ботинками, прощаясь навсегда с отчим домом. Эта свадьба была проведена по всем традициям крестьянских зажиточных семей: невеста под фатой, жених в белых лайковых перчатках, а земли, которые наследовали молодые, были залогом счастья их потомков.
На свадьбе Арсеена не было Яна.
Подросший Ян не обиделся на домашних за то, что они его забыли дома. Он сидел в спальне в инвалидной коляске, нуждающейся в ремонте, смотрел на заправленную кровать брата и впервые ясно ощутил свою ущербность и беспомощность, и его сердцу стало тошно от надвигающегося одиночества. Подросток беззвучно плакал, ему сопереживало темнеющее к вечеру небо, в открытое окошко врывался ветер, принося запах скошенной травы, чтобы помочь инвалиду принять свою участь, а Арсеена ждала другая жизнь, где уже не было места для Яна.
Богатый крестьянин купил для молодоженов двухэтажный дом с садом, но только два дня провел Арсеен со своей молодой женой в новом доме, а на третий день семейной жизни он ушел служить в армию на целый год. Служить отечеству и народу ему давно хотелось.
Солдатская форма и армейская выправка не смогли перебороть крестьянскую суть его души.
Да, Арсеен стал послушным воином, но слишком послушным, чтобы расти в военной доблести и получать очередные звания, ибо знаний у молодого новобранца было недостаточно, чтобы мечтать о военной карьере. Зато с дисциплиной Арсеен дружил и на товарищей не обижался, когда те подшучивали над его деревенскими манерами.
Через полгода в воинскую часть, где служил Арсеен, пришла телеграмма, в которой сообщалось о смерти Яна, но рядовой Лаере отказался от положенного ему внеочередного отпуска по случаю похорон брата.
Арсеен отказался от отпуска не потому, что не любил брата, а потому что решил для себя, что все, что осталось в прошлом, должно там и оставаться, а у него теперь новая жизнь. По своим родителям, братьям и сестрам он не скучал и скучать не собирался, да и с женой встречаться ему совершенно не хотелось, она его уже за первые два дня совместной жизни так запилила, что до сих пор в голове звенит. Только погибшего Яна было жаль, с его смертью порвалась та ниточка, которая связывала Арсеена с его родным домом.
Позже пришло письмо, в котором сестра Клара описала подробности смерти Яна.
Ян возвращался домой из Гента, где проходил медицинскую комиссию для оформления в Дом инвалида. На перроне он сидел в коляске, а рядом стояли отец с братом Даниилом, курили и говорили об урожае. Поезд на Фландегем уже на всех парах подходил к перрону, как вдруг, Ян всем корпусом резко поддался вперед, и коляска со сломанными тормозами покатилась прямо под колеса локомотива. От Яна и коляски осталось кровавое месиво. Еще Клара писала, что Яна скромно похоронили на фамильном кладбище. Священника на похоронах не было, церковь не хоронит юношей-самоубийц, а еще через полгода скончался в одночасье и сам глава семейства, так и не поняв, зачем и для кого он так тяжело работал.
С тех пор прошли десятилетия.
Фамильные земли рода Арсеена были отданы в аренду городским властям Гента. На месте родового поместья разместился парк для любителей пеших прогулок. Птичье озеро, заросшее камышом, было взято под охрану общества любителей природы.
Престарелая мать Арсеена последние годы жила на искусственной почке, два раза в неделю ее возили в больницу на гемодиализ. Брат Марк имел угрюмый характер и жил одиноко на обеспечении государства. Даниил разбогател, и за ним по пятам ходила слава добропорядочного человека. Его жизнь была примером для всего Фландегема, где Даниил обосновался после смерти отца. Он удачно женился, воспитал прекрасных сыновей, имел магазины и пекарню, большой кирпичный дом, а, как хобби, старший сын фермера разводил породистых лошадей.
Если младшая сестра Арсеена неудачно вышла замуж и теперь воспитывала сына одна, то его старшая сестра Клара создала благополучную семью. Она ухаживала за мамой и иногда присматривала за Арсееном в его новом доме.
За прошедшие десятилетия Арсеен Лаере изменился, возмужал и остепенился. Его атлетическая фигура уже обросла жирком, но избыточный вес только подчеркивал физическую силу мужчины. Задиристый характер господина Лаере проглядывал в широком разлете бровей, а упрямство – в выступающем вперед упругом подбородке.
Три года назад Арсеен официально разошелся со своей женой, оставив ей отцовский дом, потом три года скитался по съемным квартирам, пока не купил дом во Фландегеме, и через три года по окончании ремонтных работ устроил фамильный семейный праздник, на котором рядом с Арсееном за столом восседала молодая дама, его любовница, супруга брата его бывшей жены.
Новоселье прошло по-домашнему спокойно и без лишней сутолоки. Кофе, торт и жаркое из гуся для стола приготовил Даниил в качестве подарка новоселу, а все остальное – сестра Клара. Гости наелись, поговорили и разошлись по домам, а Арсеен со своей любовницей занялись тем затяжным сексом, который рекомендовал на всю страну знаменитый сексолог женского пола в вечерней программе для взрослых. С рассветом следующего дня владелец двухэтажного особняка уехал в рейс, а любовница поехала домой отправлять детей в школу.
Трагедия случилась, когда Арсеен возвращался домой. Он целый день развозил муку по пекарням, не забыл он и про своего брата, оставив ему мешок муки высшего сорта. Мужчина торопился домой, чтобы отужинать перед телевизором, а сытым в полуголом виде детально просмотреть фильм, снятый им прошлой ночью в собственной спальне. Видеозапись должна была увековечить мощь его мужского члена и страстное дрожание упругих грудей жены своего деверя.
В тот день в Бельгии стояла испанская жара, и к вечеру жара не спадала. Окна в кабине муковоза были открыты, но даже сквозной ветер не приносил желаемую прохладу. Перед тем как съехать с трассы в направлении Фландегема, неожиданно спустило заднее колесо муковоза. Арсеен припарковался на обочине скоростной дороги, вышел из кабины и потянулся было за разводным ключом, который лежал за его сиденьем, как вдруг внезапно болью взорвалась голова, вспышка яркого света прожгла глаза, потом все померкло, ушло во тьму.
Никто не заметил, как мимо муковоза промчалась фура и от ударной волны с силой захлопнулась дверца кабины муковоза, за которой Арсеен искал ключ.
«Такова жизнь»! – говорят французы, чтобы ненароком не осудить самих себя.
Потом была больница, операции, реабилитационные центры.
Особенно трудно смириться человеку с внезапно наступившей инвалидностью, и Арсеен чувствовал, что лично для него время повернуло вспять. День за днем отвоевывал он место под солнцем среди живых, потому что в аду он уже побывал. Хотя врачебный прогноз и не давал ему шансов выжить и его родные готовились к похоронам, Арсеен сдаваться не собирался, он боролся за жизнь с дьявольским отчаянием и упорством. По мере того как его состояние улучшалось, родственники переставали его навещать: у них были свои дела и семьи.
Вскоре господин Лаере остался один на один со своей болезнью. Иногда приходили проведать отца дочери. Навещали отца они поочередно, так как были в ссоре из-за права владения отцовским домом, но когда поняли, что поторопились с дележкой наследства, то перестали друг с другом знаться. Заботу о брате взяла на себя его старшая сестра Клара.
По выписке Арсеена из больницы врачебная комиссия признала мужчину недееспособным, и ему была предписана жизнь в каритасе. Каритас – это государственное прибежище для одиноких людей, не способных самостоятельно обслуживать себя дома. С этим врачебным заключением специалистов сам инвалид был абсолютно не согласен, он был убежден в том, что дома он непременно поправится и восстановит былую силу!
Добрая сестра Клара написала в кабинете у врача расписку о том, что она будет присматривать за братом, и у Арсеена появилась возможность выходные дни проводить дома под наблюдением патронажной медсестры. Жаль, что его бывшая любовница уехала с красавцем хирургом, который оперировал Арсеена, и не куда-нибудь, а в Америку, бросив детей на их отца. Теперь Арсеену предстояло найти женщину, которая заменила бы ему сиделку и прислугу, потому что от его мужской потенции остались одни воспоминания, зафиксированные на кинопленке, а если таковая не найдется, то светит пожизненное заключение в каритасе.
Подходило время, а доброй женщины не находилось. Никто из приходящих для знакомства женщин не соглашался жить вместе с инвалидом в одном доме, хотя, если бы они знали, как богат был Арсеен, то, может быть, кто-нибудь и согласился пожить с травмированным мужчиной, но о своем богатстве Арсеен даже не заикался, да и делить его он ни с кем не собирался.
И тут удача: телефонная трубка заговорила приятным голосом русской женщины, которой не было дел до больных и пьяных мужчин, хотя сама в Бельгии жила на птичьих правах, мечтая выйти замуж за гражданина Бельгии, об этом ему сообщили в брачном бюро.
– Это судьба! – решил Арсеен, когда Вера отключила телефон и бросила его в сумку.
Все лето каждую субботу Арсеен звонил Вере, и наконец-то она выслушала его. При каждом разговоре с русской женщиной он упрашивал ее прийти к нему в гости, чтобы познакомиться с ним поближе и посмотреть его дом, но каждый раз она отказывалась.
– Вера, у меня нет машины, но есть большой дом. Приезжай ко мне в гости, посмотри, как я живу. Я добр и одинок. Я ищу добрую женщину, чтобы жить с ней вместе… Нет-нет, Вера, я очень люблю детей, у меня самого есть две дочери. Я помогу вам воспитывать детей, у вас девочка и мальчик? … Пожалуйста, не отказывайте мне… Я вас буду ждать каждую субботу и каждую субботу вас буду встречать на станции Фландегем.
***
Теперь Вере было стыдно вспоминать, как грубо она обошлась с Арсееном при знакомстве.
Постепенно она привыкла к его звонкам и сочувствовала его одиночеству. Как хорошо понимала женщина одинокого человека, который к тому же приболел, а она даже заболеть не имела права, а так хотелось бы отлежаться на больничной койке, забыв обо всем на свете на парочку дней.
Медленно тянулись летние каникулы. Вере казалось, что ее принуждают отдыхать, в то время как ее жизнь летит в пропасть. Свободные дни послужили тому, что она почувствовала себя улетающей в безвременье, одинокой и всеми забытой птицей, без кола и двора, даже в комиссариате о ней не вспоминали и писем с депортом не слали.
Летом дети отстаивали свое право на лень, и Вера от скуки стала писать стихи, ведь, когда рифмуются строчки, время словно ложится в штиль.
Во мне живет странная женщина.
Ее приняла и люблю.
На редкость она беспечная,
Как бабочка на ветру,
Танцует свой танец под музыку,
Неслышную, увы, никому.
Она еще очень ранимая,
От ран ее ночи не сплю.
В наивности необъяснимая,
Как роза на белом снегу,
Лежит, никому не нужная,
И дарит свою красоту.
Мне нравится эта женщина,
Живущая во мне,
И манит ее голубая вселенная,
Но твердо стоит на земле.
Ее исполняю решения,
Не зная, что будет в конце.
С годами она не меняется
И зеркало ей ни к чему.
Как в юности, верит, влюбляется,
Забыв про обман и нужду,
Бесплотной надеждой утешится,
А я уже так не могу.
Так случилось, или от любопытства, или от желания иметь в доме мужчину, или от желания перемен, так или иначе, но Вера решилась на авантюру. И вот она стоит на перроне и ждет поезд, идущий во Фландегем.
Когда-то вокзал в Мерелбеке подвергся бомбовой атаке с воздуха и был разрушен до основания, но в тот летний день ничего не говорило о войне и разрушениях, словно вечный мир воцарился на всей планете Земля.
Это вокзальное умиротворение убеждало Веру в том, что и ее жизнь стала слишком упорядоченной и срочно нуждалась в душевной встряске, ибо для человека хуже пареной репы безропотное существование в череде безликих дней.
Надо сказать, что, когда решение принято и все зависит от прихода поезда, человеку хорошо думается о чем-то абсолютно абстрактном, абсолютно далеком от реальной жизни, и ей пришло в голову, что философское понимание сущности времени не позволяет человеку более или менее ценить свое время, как он его ценит в каждый настоящий момент. Мудрецам, должно быть, самим наскучила тщетность попыток обуздать время и посадить его на цепь, чтобы потом использовать по назначению, а хорошо бы, прежде чем менять свою жизнь, знать, во что это выльется в будущем.
Вера ожидала прихода поезда, идущего во Фландегем, наслаждаясь неизвестностью грядущих событий, которые сулил ей этот теплый августовский день. Поезд пришел по расписанию.
Арсеен встречал Веру улыбкой и с букетом цветов, подобранных вслепую. Мужчина напоминал Вере состарившуюся копию казака Григория из «Тихого Дона», но больше всего ей понравился его дом с садом.
В честь гостьи хозяин дома открыл бутылку шампанского и была раскрыта коробка лучшего бельгийского шоколада. Потом Вера долго и с интересом рассматривала фотографии в семейном альбоме Арсеена, но в нем не было фотографий из его детства и юности. Этот альбом был посвящен не столько Арсеену, сколько строительству и реставрации дома, где главным фигурантом был сам его владелец.
На прощание захмелевшая от бокала шампанского Вера полежала на двуспальной кровати хозяина дома, как Машенька в сказке о трех медведях, приняв объятия Арсеена за истинное проявление любви, что было ей вполне достаточно, чтобы почувствовать себя желанной и любимой, хоть на короткое время, и тем же вечером в хорошем расположении духа она отправилась домой.
После свистка контролера Арсеен помог Вере подняться в тамбур вагона и в последний момент расставания всучил ей в руку какую-то смятую бумажку. Пока Вера размышляла о том, что представляет собой эта смятая бумажка, поезд уже мчался далеко от Фландегема, а она все смотрела на купюру в 50 евро и бледнела от унижения, за визит к одинокому мужчине ей заплатили сполна, но, подъезжая к дому, все встало на свои места, судьба давала ей шанс рассчитаться.
По приезде в Мерелбеке Вера забежала к Даше и торжественно вручила бумажку, полученную от Арсеена, а потом за чаем с беляшами красочно рассказала о своей поездке во Фландегем. Подруга искренне радовалась за нее, прекрасно понимая, что вступить в долгие отношения с бельгийцем Вере не светит ни с какой стороны, уж слишком правильной была ее манера жить, и на свою внешность она не обращала никакого внимания.
В конце августа Веру навестил брат Саша с племенниками. Встреча была радостной, но недолгой. Рассказывать родственникам печальные подробности прожитых за границей лет совсем не хотелось, пусть ее гости остаются в неведенье, каково за границей русским сводить концы с концами. Вера отправила племянницу Марину в Париж на двухдневную экскурсию, а с Юрой и сыном съездила на морское побережье. Довольный впечатлениями возмужавший племянник подбивал Витю покричать на пляже, что они русские, что русские не сдаются, но Вера его остановила:
– Юра, оставь Витю в покое, здесь каждый пятый русский, так что боя не будет.
Перед отъездом брат Саша навестил и Арсеена. Арсеен ему понравился как радушный хозяин, но дом ему понравился еще больше, и на прощание он благословил Веру и Арсеена на счастливый брак, о котором не было еще и речи.
Арсеен с каждым разом убеждался в том, что русская женщина, которую он обхаживал уже три месяца, вполне вписывается в его планы. Оставалось самое трудное – уговорить Веру поселиться в его доме до первого ноября, так как уже решался вопрос о его насильственном выдворении в каритас.
Вера была уверена, что появление заботливого Арсеена на пути было ею самой запрограммировано по медитациям Луизы Хей, но думать о том, во что выльются эти отношения, эта программа не говорила.
***
Наконец-то начался учебный год, все встало вновь на свои места: учеба, работа и быт, а время праздных надежд и легкомысленных перемен прошло.
Как-то под вечер зазвонил телефон, и опять высветился незнакомый номер. День был обычный, посторонних звонков не ожидалось.
– Алло, Эдит, могу ли я узнать, с кем я говорю?
– Я Вера, что вы хотели?
– Вы Вера Лебедева? Вы обещали жить вместе с господином Арсееном Лаере?
– Я?.. Извините, я вас не понимаю.
– Арсеен Лаере – ваш друг?
– Да, он мой друг.
– С вами говорит патронажная медсестра Арсеена Лаере. Вы обещаете жить вместе с господином Арсееном Лаере или нет?
– Я знаю Арсеена Лаере, но я живу в Мерелбеке, а он – во Фландегеме.
– Это я знаю. Вы согласны жить с Арсееном?
– Но об этом я не думала…
– Мадам, мне надо знать, вы согласны жить с господином Лаере или нет?
Неожиданность вопроса и настойчивость ответа часто приводят людей в замешательство и к потере чувства самосохранения.
– Да, я согласна.
Вера отключила телефон, и ее шестое чувство просигналило тревогу, хотя есть ли оно в действительности, это шестое чувство, у человека?
Глава 2
Иоланта нахрапом вошла в жизнь Де Гроте, она так быстро освоилась в его доме, что Ронни какое-то время чувствовал себя потерпевшим, но потом смирился, так как его новая пассия выполняла обязательства по выплате кредита и была прямой противоположностью Каролин. Врожденная чистоплотность Иоланты восхищала мужчину, от ее заботы невозможно было скрыться, ибо эта женщина предвосхищала все его земные нужды, в нужный момент подставляя ему стул, тарелку с едой, расправленную постель, а в постели – себя.
С ее приходом дом Де Гроте стал блистать порядком и чистотой изо дня в день, с утра до вечера. Готовила Иоланта ту вкусную еду, которую он любил с детства, в интимных отношениях не привередничала, была проста в чувствах и откровенна в сексуальных желаниях. В ней не было расточительности Каролин и скупости Лилиан. По жизни Иоланта была собственницей и считала, что имеет право владеть любимым мужчиной и всем его состоянием.
Настало время и Ронни стать счастливым человеком, но он им не был. Иоланта во всем старалась ему угодить, потакала его любым прихотям, со вниманием выслушивала его многочасовые диалоги о политике, о вреде «полезной» пищи и о скорой гибели человеческой цивилизации и не ворчала, когда тот засиживался у компьютера, так как и она сама любила поиграть в компьютерные игры до рассвета, и утро для обоих наступало около полудня.
Все было хорошо в отношениях любовников, но Иоланта лишила Ронни того, что раньше он имел в избытке, – свободного времяпровождения. Теперь не он, а она решала за него, что будет ему хорошо, а что плохо, кто ему может звонить, а кто не может, с кем ему встречаться, а с кем надо расставаться. От ее взора просто невозможно было скрыться, все она замечала и на все имела свое неоспоримое мнение.
«Ронни, почему тебе звонит каждый день Пегги? Ну и что, что она твоя дочь? Пусть она звонит своей маме. Запрети детям названивать тебе по пустякам. Напомни им, что у тебя уже другая жизнь!»
«Эй, Ронни, это куда ты собрался на ночь глядя? Прогуляться? Как это, так просто прогуляться? Я обязана знать, куда ты пошел и когда вернешься. Как это зачем? Приготовить тебе свежий кофе. Дождь предвещали, а ты, мой дорогой, не берешь с собою зонтика. А знаешь, лучше мы вместе пройдемся до церкви и обратно».
«Ронни, как это понимать?! Ты проторчал у нашей соседки целых 35 минут?! Она же стара, как войлочный тапочек, а ведет себя непристойно, чужих мужчин завлекает! Ох, знаем мы эту старость! Ну и что из того, что ей скоро 80 лет?! Так, мой дорогой, больше мы с Луизой не дружим!»
«Дорогой, мне стыдно за тебя, как ты себя ведешь с друзьями?! А, ты забыл, как выставил меня перед Данни дурой? Почему дурой? Потому что ты доверяешь ему больше, чем мне, а ведь я не прислуга, а твоя женщина, и я должна знать все твои дела, а не твой Данни».
«Не смей навещать свою маму один, без меня, я ее тоже люблю! Решено, завтра вместе поедем в Антверпен, заедем в магазины и на часок заглянем к ней в гости».
Ронни ничего другого не оставалось, как просить детей не звонить ему без повода, реже навещать соседок и уделять своей сожительнице больше того внимания, чем он привык, и все потому, что он не любил домашних ссор, хотя если говорить как на духу, то навещать маму он любил без своей любовницы.
– Ведьма! – прошептала Валентина сыну, когда Иоланта, только переступив порог ее дома, стала разглядывать старинный фарфоровый сервиз, полученный в наследство от какой-то тетушки мужа.
Ронни не видел в облике Иоланты ничего подозрительного, что бы делало ее похожей на ведьму, разве что нос с горбинкой у переносья и чуть раскосые глаза. Пока Иоланта хозяйкой суетилась на кухне, готовя свежий кофе, Ронни слушал болтовню мамы, которая сидела в кресле у окна, выходящего в сад.
Старушка сидела, чуть наклонившись вперед, на сухонькие плечи был накинут тонкий испанский платок, бахрома которого узором покоилась у ее ног. Казалось, этот легкий платок придавливал постаревшую женщину к земле, а ее некогда пухлые короткие пальчики кокетки автоматически перебирали шелковую ткань старомодного платья.
Выговорившись, Валентина с грустью смотрела на своего сына, которому от этого взгляда нестерпимо захотелось покурить, и он вышел в родительский сад, а когда вновь вернулся в гостиную, мама сидела на прежнем месте, на отцовском стуле, держа в руках шкатулочку.
– Возьми стул и сядь рядом со мной, – приказала она ему.
Ронни пододвинул к креслу стул, но на него села Иоланта, сгорающая от любопытства. Ему пришлось сесть рядом на низкий пуф, что стоял у камина.
Дождавшись внимания сына и его подруги, Валентина демонстративно открыла свою простенькую шкатулку с драгоценностями.
– Ронни, я хочу, чтобы ты выбрал кольцо для себя, на память.
Мужчина посмотрел ювелирные украшения и улыбнулся.
– Мама, а я думал, что все твое сокровище украли бандиты, когда вы путешествовали с дядей Яном по Италии на фамильном автомобиле «Камаро». Теперь такую машину днем с огнем не сыщешь… Кстати, а где она?
– Ронни, перестань насмехаться надо мной и над покойным Яном! Кто же знал, что такое возможно? Это был бандит, настоящий Зорро! Это произошло не в Италии, а в Испании. Мы ехали по Каталонии, когда этот Зорро обогнал нас на своем мотоциклете справа, на скорости выхватил мою сумочку из рук и умчался вперед!.. Такое я и в раю не забуду!
– Ронни, – вмешалась в разговор Иоланта, перебирая золотые украшения, – не делай маме больно, видишь, как она расчувствовалась!.. Мама, вы хотели подарить Ронни кольцо? Вот это… это будет в самый раз.
– Мама, зачем мне эти побрякушки? Мне на пенсии полагается яхта для морских путешествий или летательный аппарат с мотором, если не одноместный самолет.
Валентина неодобрительно посмотрела на улыбающегося сына, а Иоланта уже примеряла понравившееся ей колечко и любовалась блеском золота и бриллианта.
– Дорогой, не отказывайся от подарков на память, порадуй свою маму! Возьми вот это колечко… Какая прелесть… Нет-нет, это колечко с сапфиром тебе совершенно не подходит, положи его на место. Посмотри, дорогой, разве это колечко с маленьким изумрудом не то, что тебе нужно?
Иоланта выставила свой окольцованный палец на обозрение сидящих, и в ее глазах отразился бриллиантовый блеск.
Валентина сердито взглянула из-под бровей на Иоланту и обратилась к сыну с суровостью:
– Ронни, не слушай никого, а возьми на память от меня это массивное золотое кольцо, оно хотя бы мужское и по размеру подходит.
– Ну что вы, мама, – вмешалась в разговор Иоланта, – зачем Ронни такое тяжелое кольцо? Оно ведь может невзначай соскользнуть с пальца. Нет-нет, если дарить сыну, то только это колечко с изумрудом! Оно хорошо смотрится, и на его мизинце сидит крепко!.. Сейчас мода такая – носить мужчинам кольца на мизинцах. Ты согласен со мной, мой дорогой?
– Как скажешь, дорогая. Мама, у тебя опять звонок у входной двери не работает, пойду починю, пока время есть.
Когда Валентина проводила гостей, она почувствовала себя более старой, чем до их прихода, зато теперь она точно знала, что ее сын связался с ведьмой.
Приближался юбилей Валентины – ей исполнялось девяносто лет!
Какое настроение может быть у одинокой старой женщины, утомленной скукой, одиночеством и телесными недомоганиями? Ни плохое и ни хорошее!
Старушке казалось, что день, начавшись с утра, утром и заканчивался. События пройденных дней терялись в ее памяти, словно то, что случалось днем, уже не имело никакого значения вечером, так или иначе, а отходя ко сну, она уже не могла вспомнить то, что было утром или произошло в обед.
Жить одной в фамильном доме, построенном для нее Альфонсом, ей становилось трудно. Один поход на кухню стоил усилий целого дня, а, оказавшись на кухне, она забывала, зачем пришла. В последнее время еду приносила дочь, которая вела и все дела по дому, только в постель Валентину укладывала приходящая медсестра, а утром она же помогала старушке подняться с кровати, умыться и переодеться.
Однажды Валентина забыла выключить газ на плитке, и если бы не внеурочный приход дочери, то она заживо бы сгорела в собственном доме. Быть заживо сожженной старушке очень не хотелось, и она подписала бумагу о своей недееспособности. Зачем ей оставаться в этом доме, если она совершенно забыла, куда подевалась ее шкатулку с драгоценностями?
Дети поместили Валентину в пансионат, который содержала многодетная семья. Теперь Валентина была окружена людьми и заботой. Сидя у окна своей комнаты в кресле Альфонса, Валентина видела уже чужой сад, в котором под кустом сирени играли незнакомые ей дети.
Рядом с Библией, лежащей у нее в тумбочке, Валентина положила единственную память своего прошлого – записную книжку ее мамы, которую нашла ее дочь Диан в пожелтевшей от времени коробке, годы хранившейся в шкафу, сделанном руками Альфонса.
В этой коробке хранилась и шляпка Анны-Марии, мамы Валентины, которая рано умерла, оставив ее, свою единственную дочь, сиротой. Когда Анну-Марию похоронили, Валентина была совсем маленькой девочкой. Каждый вечер перед сном ложилась она на мамину койку и тихо плакала до тех пор, пока не нашла под подушкой эту записную книжку, это было все, что осталось ей от материнской любви.
Помимо коротких записей и напоминаний о текущих делах, в книжке рукой мамы написаны и стихи, которые девочка со временем выучила наизусть.
Взрослея, Валентина позабыла эти стихи, в которых скрывалась мамина тайна, но теперь она каждое утро шепотом перечитывала эти стихи, и ее подслеповатые глаза слезились от неизведанного ею доселе чувства дочерней любви. В поэтических строчках перед старушкой странным образом оживал образ ее матери, Анны-Марии, тоже рано осиротевшей, дочери нищего принца из Италии и голландской баронессы, сбежавшей из благородного дома.
– Ты видел замок на берегу морском?
Играют, сияют над ним облака;
Лазурное море прекрасно кругом.
– Я замок тот видел на бреге морском;
Сияла над ним одиноко луна;
Над морем клубился холодный туман.
– Шумели ль, плескали ль морские валы?
С их шумом, с их плеском сливался ли глас
Веселого пенья, торжественных труб?
– Был ветер спокоен; молчала волна;
Мне слышалась в замке печальная песнь;
Я плакал от жалобных звуков ее.
– Царя и царицу ты видел ли там?
Ты видел ли с ними их милую дочь,
Младую, как утро весеннего дня?
– Царя и царицу я видел… Вдвоем
Безгласны, печальны сидели они;
Но милой их дочери не было там.
После этого стихотворения в книжке стояло другое, от которого у Валентины почему-то сильно начинало знобить сердце.
Конец, все было только сном.
Нет света в будущем моем.
Где счастье, где очарованье?
Брожу под ветром злой зимы,
Рассвет мой скрыт за тучей тьмы,
Ушли любовь, надежд сиянье…
О, если б и воспоминанье!
Эти строки лорда Байрона Валентине были непонятны, поэтому, повздыхав, старушка переходила к чтению другого поэта – Людвига Уланда.
Судя по дате написания, последнее стихотворение в найденной книжке было записано Анной-Марией незадолго до ее смерти, и эти поэтические строки утешали теперь ее дочь Валентину в тишине комнаты пансионата для престарелых людей.
О нет! В холодную могилу
Я не хочу склонить главу!
О, если б время уложило
Меня в душистую траву!
В траве, в цветах бы на покое
Волынки пенью я внимал,
И в небесах бы надо мною
Рой светлых тучек проплывал.
Эта старинная записная книжка сохранила и тайный грех Валентины.
В ней лежало письмо, написанное девичьей рукой, так и не дошедшее до адресата. Это письмо уже не имело силы угрожать счастью самой Валентины, но прочитать или выбросить его даже сейчас, на исходе своих дней, она не решалась.
Память щадит человека, награждая забывчивостью, или, наоборот, она может стать для него беспощадным обвинителем, заставляя вспомнить то, что лучше бы для него не вспоминать никогда.
Как могла Валентина со спокойной душой уйти в иной мир, если ее Альфонс каждую ночь являлся во сне и с молчаливым укором глядел ей в глаза? Да, Альфонс уже знал, что Валентина изменила ему с крестьянином, который привозил хозяйкам овощи со своего огорода, но не за это судил он ее, приходя во сне. Альфонс грустил о том письме, которое было предназначено ему, и знал, что юная Валентина спрятала его в записную книжку своей матери. Тайна этого письма вдруг всплыла из небытия, и она имела запах сирени, что так великолепно цвела под окнами пансионата.
Днями сидя у окна, Валентина любовалась сиренью и вспоминала ту давнишнюю историю с письмом, которая уже не так сильно тяготила ее одряхлевшее сердце. Воспоминание о письме уводило старушку в те годы, когда тоже цвела сирень во дворике ее детства. Тогда Валентина была молодой, и ей очень хотелось выйти замуж за своего друга детства Альфонса.
Это было предвоенное время, по новостям еще только говорилось о возможности войны королевства Бельгии с Германией, но эти новости не мешали молодежи влюбляться, строить планы на будущее, в котором предполагался мир и процветание. В те времена к Валентине приходило немало женихов, но ходили они понапрасну, так как свое женское счастье она непременно связывала с Альфонсом.
В тот день, когда в ее руки попало это письмо, она флиртовала с очередным кавалером, не обращая внимания на робкий стук в дворовую калитку, а стук через какое-то время опять повторился.
– Кто там стучит? Что стучать, когда не закрыто?! Эй, хватит стучать, толкни калитку от себя и входи, если пришел! – прокричала Валентина и обернулась, чтобы взглянуть на того, кто никак не мог войти в открытую дверь.
Во двор вошла темноволосая черноглазая девушка, ее легкое пальтишко свободно спадало с плеч, белые туфельки на каблучках казались на размер больше. Гостья растерянно оглянулась по сторонам, она явно стеснялась себя и того поручения, ради которого она вошла в этот двор.
– Извините, могу я поговорить с господином… Де Гроте… Альфонсом? Я буду вам благодарна.
– Не надо нам ваших благодарностей. Нет Альфонса дома. Он на работе, воскресная смена у него! – чересчур быстро ответила Валентина заведомую ложь, ибо прекрасно знала, что Альфонс с утра был дома. Почему она соврала? Потому что почуяла в гостье ту тайную соперницу, по которой столько лет сохло сердце ее любимого.
А Рахель словно обрадовалась этой лжи и, уходя, попросила передать Альфонсу письмо.
Прошло почти 70 лет, а это письмо так и осталось не распечатано.
Тут подслеповатые глаза Валентины заморгали, ибо ей почудилось, словно из небытия смотрит на нее с мольбой стеснительная Рахель, и в ее честных глазах прятались не слезы, а плачущие звезды.
При жизни Альфонс так и не узнал о том, что писала ему несчастная Рахель, а теперь он знает, и от этого обмана бедной Валентине было не по себе, хотя ее никто не обвинял.
Со старостью дряхлеет тело человека, но это не так печально, как то, что с годами скудеет его ум и душа. Валентина чувствовала себя обманутой, в борьбе за счастье она победила, но разве это счастье – умирать одинокой старухой? Хорошо, что ее навещали дети, потому что других стариков родные уже давно позабыли.
На жизнь в старческом доме Валентина не жаловалась. Дочь и сын исправно оплачивали все ее нужды и исполняли все ее желания, но если Диан навещала маму каждый выходной, то Ронни приезжал к маме редко, но Валентина не скучала по сыну, ибо видеть его рядом с подстереженной ведьмой не было никакого желания.
Как-то раз, перед праздником поминовения святых, ее навестили дети. Диан обратила внимание брата на паутину в туалетной комнате, на грязный унитаз и пыль в углах. Конечно, такое положение вещей сильно возмутило их обоих, ведь денег на содержание матери они не жалели. Диан написала жалобу куда следует, и последствия этой жалобы оказались ужасными для самой Валентины.
Фамильный пансионат для престарелых людей был проверен службой санитарного контроля и по результатам проверки закрыт, а Валентину в спешном порядке перевели туда, откуда не раз сбегал ее отец, маленький Франц. Старушку не обмануло то, что дети провели ее в городской дом старчества не через парадный вход, а через задние ворота, но последним, что ее доконало, было то, что потерялась та записная книжка, которую хранила ее мама под подушкой до смертного часа.
В новой чистой и безликой комнате многоэтажного здания Валентина уже перестала стараться что-то вспомнить или чего-то желать. Каждый раз она умоляла Диан забрать ее из этого дома, но каждый раз ее дочери приходилось убеждать себя и свою маму в неразумности ее просьбы. Недолго прожила Валентина на новом месте, она умерла в кругу родных, в котором не стол ее единственный сын.
Во время похорон матери Ронни чувствовал угрызения совести за то, что он не поверил сестре Диан, когда та ему сообщила, что настало время прощаться с мамой. Решив, что время терпит, он увлекся изучением нового автомобильного навигатора.
Уже во время похорон Ронни узнал, что его мама боролась за жизнь, лишь бы в последний раз с ним попрощаться. Может быть, мама все-таки его любила?
Хоронили Валентину в холодный ноябрьский день.
***
Прошло полгода после похорон Валентины, как вдруг Иоланта без тени смущения сообщила Ронни, что у нее нет денег, чтобы платить свою долю за дом, потому что купила себе на старость квартиру в курортном городке на бельгийском побережье.
– Позволь, дорогая, ведь мы заключили с тобой договор.
– Дорогой, моя дочь настояла на этом. Она хочет, чтобы у меня был не только ты, но и свой собственный уголок на случай, если ты меня выгонишь!
– А я тебя разве выгонял?
– Пока нет, а вдруг это случится? Чем черт не шутит.
– Чепуха. Только знай, что мужчины теперь всегда в цене.
– Но разве я тебя оставлю, дорогой? Я буду тебя навещать и стирать белье, а то из белого оно превратится в серое.
– Навещать, навещай, только у своей дочери разрешения спроси. И уговор: ночуешь ты у себя дома.
***
Вера не любила позднюю осень. Почему-то с приходом ноября ее жизненные силы истощались, надежды угасали, и тогда она с нетерпением ждала дня своего рождения, который был 13 декабря, чтобы ее врожденный жизненный оптимизм в противовес предубеждениям вспомнил свою хозяйку.
В тот год ноябрь был мрачнее мрачного подземелья: тучи плотно затянули небо, в ранних сумерках слепли и зрячие, северные ветра пронизывали человека до костей, и холод гнал людей к семейному очагу. В такое депрессивное время года просто необходимо иметь поддержку друга, родных или близких, а можно и просто знакомых.
Как хотелось в тот ноябрьский день Вере найти то укромное место среди больничных корпусов, где бы ей удалось без помех проплакать навалившуюся на нее безысходность.
Несмотря на сезонную непогоду, жизнь в больничном городке протекала своим чередом. Между больничными корпусами пробегали веселые студенты, деловитой походкой спешил на рабочие места больничный персонал, а между ними сновали неугомонные посетители, и никому в голову не приходило утешить поникшую духом, уставшую женщину, у которой в кармане куртки лежала только что купленная пачка сигарет.
В этот темный холодный вечер Вера желала только одного: в едком табачном дыме спрятаться от самой себя. Ей до смерти надоело молиться, не получая ответа, и позитивно мыслить без всякой надежды на светлое будущее, которое ей представлялось одним сплошным несчастьем.
Автобусная остановка больничного городка в тот поздний час пустовала. Вера присела на скамейку, тяжелым взглядом смотрела в черное лицо надвигающейся ночи и почувствовала радость от того, что сигарет у нее было предостаточно.
Только выкурив третью сигарету, женщина успокоилась, ее голова закружилась, и наступило желаемое забвение. Мысли о жизни как-то странно путались в ее голове: возникнув, они сразу исчезали, но появлялись другие, ничем не лучше первых.
«Каждый должен нести свой крест, и нести его достойно, как достойно нес свой крест Иисус Христос».
Это воскресное наставление кроткого батюшки Игнасия в православной церкви в Генте уже не действовало ободряюще на замерзающую на остановке женщину. Как нести свой крест, если в этом никто не нуждался? Если тот единственный, который нуждался… умирал?!
***
Сколько раз она отказывала Арсеену жить с ним вместе под одной крышей? Три раза!
Три раза отказывала она этому доброму мужчине, который сейчас тихо отходил в иной мир на больничной койке.
Так почему же она так и не отказала?!
Первым отказом по телефону она обидела Арсеена, заподозрив в нем пьяницу и насмешника, а он оказался больным и заботливым, да и брату Саше этот человек понравился, как порядочный, а подруге Даше он показался даже симпатичным. Во всей Бельгии только Арсеен заботился о Вере и ее детях: он ремонтировал им велосипеды, стирал у себя дома их грязное белье и привозил его обратно выстиранным и выглаженным.
Когда Арсеен приезжал в Мерелбеке проведать Веру и ее детей, то особняк, в котором привычно гуляло эхо, словно уменьшался в габаритах и в нем начинала бурлить кипучая жизнь. Иногда Арсеен приезжал из Фландегема не на поезде, а на велосипеде, и если Веры дома не было, то он сразу принимался за готовку еды для всей семьи. Спагетти под томатным соусом с фаршем было его кулинарным шедевром. Детей Арсеен баловал шоколадками и фруктами, а Веру окружал заботой, помогая ей в ведении домашнего хозяйства. Все было просто замечательно, пока однажды ему не стало плохо.
В тот день Витя с Арсееном за ужином строили друг другу рожицы, Таня смеялась над ними, а Вера уплетала спагетти за обе щеки. И вдруг Арсеен закашлялся, потом посинел и стал бездыханный заваливаться набок. Не сговариваясь, Витя и Таня выскочили из-за стола и с криками «Арсеен умирает!» попытались не дать ему свалиться со стула на пол. Вера сначала помогала детям удерживать его на стуле, а потом стала бить кулаком со всего размаха по его круглой спине, думая, что он подавился едой. После особо крепкого удара Арсеен закашлялся и вновь задышал.
Весь последующий вечер он проплакал, а Вера и ее дети радовались, что они с мамой не дали скончаться на кухне хорошему человеку. После этого случая приступы кашля у Арсеена участились, как и приступы рыданий.
Присутствие мужчины в доме, даже больного, приносило Вере чувство хоть какой-то уверенности в завтрашнем дне, потому что ждать бумаг из комиссариата по легализации ее положения в Бельгии становилось порой невыносимым, а с Арсееном она об этом не думала.
Однажды на выпускном школьном празднике отец Тома, Витиного друга, отпустил что-то неприличное в адрес Веры, хотя его слов женщина не разобрала, но покраснела, и тут за нее заступился Арсеен и что-то сказал в ответ. Отец Тома тут же перестал кривляться, покраснел и пересел за другой столик.
Как-то вечером Арсеен задержался в гостях у Веры, и она предложила ему переночевать в столовой на диване. Перед сном они сидели за столом, пили чай и разговаривали.
– Арсеен, тебе надо показаться доктору. Твой кашель меня настораживает.
– Я пойду к доктору только в том случае, если ты с детьми переедешь жить в мой дом. Меня могут положить в больницу, а я не могу оставить свой дом без присмотра.
– Твой дом как стоял, так и будет стоять, а ты от удушья можешь умереть. Ты не волнуйся, я буду тебя и в больнице навещать, и за домом присматривать. Хорошо?
Для убедительности своих слов Вера положила свою теплую ладошку на руку Арсеена, но мужчина разгорячился и убрал свою руку со стола.
– Нет, нет и нет! Это совсем нехорошо. Ты должна переехать ко мне жить. Мы с тобой уже не дети, чтобы играть в семью. Ты дома практически не бываешь, а кто будет присматривать за детьми? А?.. Я… Я буду присматривать за детьми, пока ты будешь работать. Ты сама должна понимать, что мы уже не в том возрасте, чтобы годами проверять наши чувства.
– Арсеен, чувства здесь не играют никакой роли. Сейчас мое положение в Бельгии за три года укрепилось, я учусь, работаю в больнице волонтером, мне платят «социал», да и я сама подрабатываю. Есть надежда получить белую карту, тогда я смогу и работать по-белому. Кстати, подошла моя очередь на получение социального жилья. Представляешь, нам с детьми дадут новый социальный дом или апартаменты в спальном районе Гента!
По лицу мужчины пробежала нервная судорога, в глазах вспыхнул страх, но Вера не захотела это замечать, рисковать благополучием своей семьи, даже ради такого верного друга, как Арсеен, она не могла, и тогда он взмолился:
– Вера, дорогая, какое может быть социальное жилье, если у меня новый дом нуждается в хозяйке? Переезжай ко мне, там тебе с детьми будет хорошо… Я даю тебе срок для раздумья до первого ноября. В этот день мы или разойдемся, или станем жить вместе.
– При чем здесь сроки? Если я к тебе перееду жить, то потеряю все свои социальные льготы! Разве я могу на это решиться?
В разговоре двух взрослых людей наступила пауза. За короткое время перед глазами Веры всплыли картины ее бесправного и унизительного положения в Бельгии, пришли на память и горячие выступления Марины Петровны, которая твердила о замужестве как о единственной возможности остаться в Бельгии. Нет, лишаться того малого, что она имела, она не могла.
– Арсеен, я тебе сочувствую, но извини, я не могу к тебе переехать. Ты мне просто друг, который может в определенный момент сказать «адью»!
На Арсеена было страшно смотреть, лучше бы он заплакал, чем выглядел таким поникшим человеком.
– А знаешь, – продолжила Вера говорить с некоторым оптимизмом, – есть еще и такой вариант, где бы выиграли все, когда одним выстрелом можно убить двух кроликов.
– Убить кроликов?
– Нет, Арсеен, кролики здесь ни при чем. Единственно, я могла бы к тебе переехать, но как твоя супруга.
– Когда?
– Что когда?
– Когда будем кроликов убивать?
– Кроликов?
– Да! Завтра у нас будет свадьба!
Вера рассмеялась, она и не думала о реальности этого предложения, она просто наслаждалась реакцией Арсеена на возможность их брака.
Этот разговор состоялся в начале сентября, в субботний день, а на следующий день они ехали на велосипедах во Фландегем, чтобы отметить именины мамы Арсеена.
Погода баловала велосипедистов теплом и безоблачным небом. Ехать пришлось долго, но разве Вера могла жаловаться на усталость и растущую тяжесть в ногах, когда с ней рядом катил сильный мужчина, который собирался взять ее в жены? Как девушка на выданье, женщина самозабвенно крутила педали, а юбка соблазнительно раздувалась ветром, оголяя колени. На подъемах в гору Арсеен подталкивал ее велосипед. Вера запела в голос от избытка чувств, уже смакуя будущие перемены!
Вместе весело шагать по просторам,
По просторам, по просторам.
И, конечно, припевать лучше хором,
Лучше хором, лучше хором!
Перед домом, где жила мама Арсеена, они выглядели счастливой парой будущих молодоженов, но перед тем, как войти в дом, между ними произошел короткий разговор.
– Вера, о замужестве ни слова.
– Почему? Ты скрываешь от родных наши отношения?
– Мои родные их не поймут.
– Арсеен, давай им все объясним.
– Они могут нам помешать. Они недобрые люди, у каждого свое на уме.
На празднике подавался тортик и кофе, от такой еды есть хотелось еще больше, поэтому на обратном пути купили себе по булочке с ветчиной, наелись и решили возвратиться домой на электричке.
Перед тем как уснуть, к человеку, доверившись ночи и разнежившись под одеялом, приходит желание расставить точки над всеми i, которые произошли за уходящий день.
– Арсеен, мне понравились твоя сестра Клара и ваша больная мама. Марк меня немного напугал своей мрачностью, зато Даниил с женой показались мне добрыми радушными людьми. Ты ошибаешься в том, что твои родные злые люди, они были очень приветливы ко мне.
– Мы все хорошие, когда сидим за накрытым столом. Ты еще моих дочерей не встречала…
Конечно, этот лаконичный ответ мужчины не мог удовлетворить Верино любопытство, и не протяжении нескольких дней женщина раздумывала о встрече с родными Арсеена. Из-за диалекта и быстроты разговора она совершенно не поняла, о чем они говорили между собой, и это ее тоже настораживало. Как можно доверять мужчине, который собирается жениться втайне от матери и родни? Что-то здесь было не так, но что?
В последнее время беспричинные рыдания Арсеена участились. Вера понимала, что Арсеен имеет серьезные последствия перенесенной травмы головного мозга, и она все меньше и меньше думала о замужестве.
Когда в городе заиграло солнечное бабье лето, Вера твердо решила отказать Арсеену в дружбе, но тот взял да и купил два билета во Францию, где жили Катюша и Коба. Перед таким подарком судьбы она не устояла, ибо ей так хотелось хоть одним глазком увидеть свою старшую дочь и поддержать ее перед родами. Отправиться на самый юг Франции самостоятельно она боялась из-за своего нелегального положения в Бельгии, но ехать под защитой Арсеена было совсем не страшно.
– Вера, запомни, что Европа – это не Азия. Мы на три дня съездим в Перпиньян, пока Таня и Витя находятся в летнем лагере. В этой поездке нет риска, ты ведь со мной.
С Арсееном не соскучишься.
На поезд они опоздали, потому что Арсеен забыл свои билеты у себя дома и ему пришлось за ними возвращаться. Потом Вера и Арсеен догоняли свой поезд на такси, но так и не догнали, поэтому им пришлось заново покупать билеты в Брюсселе, а билеты были только в вагон первого класса. После оплаты билетов они оба остались без денег, но комфорт первого класса и езда в нужном направлении стоили таких жертв.
С каким удовольствием в комфортабельном вагоне Вера играла роль жены инвалида, который своими деревенскими манерами раздражал респектабельных пассажиров, ценивших в поездке покой и комфорт!
Из окна поезда Вера любовалась окрестностями цветочной Франции.
Вид окрестностей, открывающийся перед ней из-за окна скоростного поезда, казался огромной иллюстрацией, взятой из книги волшебных сказок: холмы под облаками и барашки на лугах, раздолье ухоженных полей и редкие деревни, где аккуратные домики сиротливо жались к башенным церквушкам. Все постройки были сделаны из серого камня, что подчеркивало разноцветье окружающего пейзажа. В этом зелено-голубом просторе чувствовался дух свободно дышащей Франции.
Из всех пассажиров только Арсеен не смотрел в окно: он громко шутил, потом громко смеялся над собственными шутками, а, поев приготовленные Верой бутерброды, котлетки и вареные яйца, горько разрыдался.
Катя и Коба встретили своих гостей с распростертыми объятиями. Только сейчас Вера поняла, как сильно она скучала по своей дочери, которая теперь, во время беременности, выглядела джинсовым мячиком с ручками и тоненькими ножками.
После ужина дети ушли к друзьям, оставив на ночь гостей в своей социальной комнатке, где умещалась двуспальная кровать и стол, так что, сидя на краю кровати, можно было поесть у стола или посидеть у окна, поэтому на вторую ночь Арсеен и Вера сняли для себя дешевую комнату в отеле.
Три дня отдыха на средиземноморском побережье были похожи на кружение поющей карусели, когда все вокруг танцевало, пело и радость брызгала фонтаном. Днем – пляж, солнце и купание в море, ночью – прогулки по ярко освещенным улицам приморского города Перпиньян, где беспечно веселился народ. Не жизнь, а сплошной фестиваль!
Обратный приезд в сумрачную Бельгию возвращал Веру в будни.
По прибытии в Гент, который встретил путешественников ночной прохладой, Вера заметила в руках Арсеена бархатную красную подушку на липучках из вагона первого класса. Сначала мужчина не понял, что это нашло на его русскую подругу и почему она уставилась на него немигающим взглядом.
– Арсеен, откуда у тебя эта красная подушка на липучках? Это же подушка из поезда! Что нам делать? Ведь мы уже не сможем ее вернуть! Поезд ушел!.. Ты ее украл!.. Ты вор?.. Да, ты вор! Если это так, то мы не можем быть вместе… Спасибо за все, береги себя и забудь меня.
Вера резко отвернулась от мужчины и зашагала своим самым тяжелым шагом к выходу на привокзальную площадь. Теперь она уже не хотела никого жалеть, теперь ей было жалко только себя. Арсеен запыхался, но догнал ее и, забежав вперед, встал на пути.
– Вера, да, я вор! Но я обещаю тебе, нет, я клянусь, что больше никогда не буду воровать! Только не покидай меня!!! Я все равно к декабрю умру!
Обернувшись, Вера в замешательстве посмотрела в лицо тому, кто только что совершил преступление и уже в декабре собирался умереть.
– Что за глупости ты говоришь? В тебе жизни на 100 лет, если ты прекратишь воровать немедленно.
– Вера, без тебя я не хочу жить и один день. Все, с этой минуты я прекратил это баловство. Ведь это было не воровство, а игра: удастся или нет? Зачем мне нужна эта липучая подушка?.. Или нужна?.. О, нет, нет. Я не прав, она мне совсем не нужна! Даже если она мне будет нужна, я ее не возьму, хотя и мог бы взять. Я уже другой, только с тобой я могу исправиться!
Ну кто не смилуется от таких слов?
Вере в тот момент подумалось о том, как в юности, работая в детском санатории, она не удержалась и съела несколько виноградинок из родительских гостинцев для детей, но стыд за это воровство до сих пор хранило ее подсознание, поэтому она подумала, что у нее нет права не верить раскаянью больного человека с такой непростой судьбой.
– Хорошо, Арсеен, я не прощаюсь с тобой, но запомни: воровство – это грех.
Вернувшись домой, Вера узнала по телефону из Перпиньяна, что у нее во Франции родилась внучка Эмили.
Прошел еще месяц. Было видно, что Арсеен серьезно болен, что он не может совладать со своими эмоциями и нуждается в лечении и присмотре, и Вере все меньше хотелось променять свою устоявшую жизнь на любую другую, и она в третий раз решила отказать Арсеену. Подходящий момент для объявления ее решения наступил, когда они сидели на лавочке на привокзальной площади Гента и ели мороженое.
Надо признаться, что иногда полезно, прежде чем говорить об Италии, начать разговор о Португалии, но не в этом случае.
– Арсеен, спасибо тебе за то, что ты приезжаешь ко мне каждую неделю, готовишь ужин и стираешь мое грязное белье, – проговорила Вера спокойно и, не обращая внимания на то, что Арсеен насторожился, продолжила объявлять свое решение: – Я не могу поехать к тебе жить во Фландегем. Дети учатся в школе в Генте. Они только привыкли к своим одноклассникам, их переход в другую школу будет очень проблематичен.
Женщине показалось, что последнее слово прозвучало не очень убедительно, поэтому продолжила уже на тон выше:
– Не сегодня, так завтра мне будет предоставлено социальное жилье… Я купила тебе успокаивающие медикаменты, но тебе надо показаться врачу. Давай поговорим честно…
– Вера, подожди, – прервал женщину Арсеен. – Пойдем в магазин и купим мне джинсы. Мне одному трудно выбрать. А заодно и Виктору купим курточку, его уже порядком изношена. Вера, я готов тебя ждать и после 1 ноября. Как только ты ко мне переедешь, я сначала пойду к доктору, а потом мы подадим документы в ЗАГС. С детьми после переезда проблем не будет, мы купим им абонементы на автобус и поезд… Детям нужен отец… Ты будешь работать, а я буду за ними присматривать.
И на этом разговор был закончен, мороженое съедено, и вместо расставания они отправились в магазины покупать джинсы Арсеену и курточку Вите, а тот к первому ноября получил плохой табель за первую четверть. Вера приняла это как знак судьбы, указывающий на то, что ее сын нуждается в отце, и, заручившись поддержкой детей, дала согласие на переезд к Арсеену.
На осенних каникулах семья Лебедевых переехала на новое место жительства в окрестности Ревеле, а в их особняке в Мерелбеке поселился Верин партнер по театру Стас со своим сыном, которые не имели жилья.
Вера не удивилась, когда Стас сообщил ей, что в ее бывшем доме по ночам разгуливают бесы, что они настолько обнаглели, что ему приходилось среди ночи просить у друзей подкрепления. Оказалось, что домовые не любили одиноких мужчин, которые к тому же переставляют мебель бывших хозяев и обкуривают никотином каждый угол.
А Вера быстро привыкала к роли хозяйки нового дома. Через неделю совместной жизни Арсеен отправился к врачу на обследование, и ему была назначена срочная операция на трахеи, которая закончилась трагедией.
***
На следующий день после операции Арсеен оказался в интенсивной палате.
Вера не могла поверить своим глазам, что тот, кто недавно воровал подушки для пассажиров, теперь умирает под аппаратом искусственного дыхания, и вид его бледного отечного тела не оставлял никакой надежды на чудо исцеления.
Вот поэтому Вера сидела на автобусной остановке, травила себя сигаретным дымом, чтобы победить в себе страх жизни, и только осознание, что у нее есть дети, заставило ее встать и поспешить в чужой для нее дом. Всю ночь ждала она печальное сообщение из больницы, а под утро от дремы ее разбудил ужас от того, что она не сообщила родным о тяжелом состоянии Арсеена. Дозвониться до младшей дочери у нее не получилось, а вместо старшей дочери ей ответил мужской голос, видимо, ее супруга.
– Извините, но мне надо вам сообщить: Арсеен лежит в больнице в реанимации. … Кто я такая? … Я… я живу в доме Арсеена.
Ответ последовал незамедлительно:
– Этого… не… может… быть!
Пока Вера переводила услышанные ею слова с нидерландского на русский и наоборот, ее собеседник бросил трубку телефона на рычаг.
Вера проводила Таню и Витю в школу, потом с пристрастием осмотрела себя в зеркало и громко пообещала себе, что она «пойдет другим путем», как это обещал себе Ленин, узнав о казни его брата.
В отделении интенсивной терапии, где лежал Арсеен, Веру встретили необычно настороженно.
– Родственники больного запретили нам пропускать к нему посторонних людей. Скажите, кем вы сами приходитесь больному Арсеену?
– Я больше, чем подруга, я с ним живу.
– Сожалею, но подруге нельзя к господину Лаере. Можно только супруге или его кровным родственникам.
Вера запаниковала и уже без слов умоляюще смотрела на медсестру. Медсестра поняла немую просьбу женщины и тихо посоветовала ей подождать три часа в коридоре до следующего свидания. Через 3 часа ее впустили в палату к Арсеену.
Большое бледное тело мужчины еще больше вздулось и безжизненно лежало на высокой койке. Дыхательный аппарат ритмично закачивал в его легкие воздух, и монитор отбивал частый ритм последних сердечных сокращений мужчины.
Теперь Вере совсем не хотелось курить, ее до сих пор тошнило от вчерашнего никотинового сумасбродства. Через призму невыплаканных слез она теряла друга, который с участием относился к ее судьбе. Кто теперь будет ждать ее с работы с тарелкой отварной картошки? Кто починит велосипеды для детей? Кто нежно обнимет ее у порога, заставит посидеть в кресле и за это время приготовит ей чай? Кто скажет ей два простых слова: «Ты устала?» Кто?
На память пришли те счастливые и смешные моменты, которые она пережила с Арсееном.
Ей вспомнилась ночь, когда на перроне вокзала она встречала Витю. Мальчик возвращался из Швейцарии, где он с одноклассниками отдыхал на весенних каникулах. Всех ребят встречали родители, у которых были машины, а у Веры машины не было. Она дотащила чемодан сына к остановке, забыв, что ночью автобусы по городу не ходят. И тут на привокзальную площадь въехало такси, оттуда выскочил Арсеен, он взял чемодан из Вериных рук и ловко запихнул его в багажник. Потом потрепал Витю по затылку, радуясь его приезду, и через мгновение они мчались по улицам ночного города.
– Боже, как я была слепа! Рядом со мной был надежный человек, а я хочу променять дружбу на социальное жилье. Если Арсеен умрет, то разве я смогу счастливо жить в новом социальном доме?
Вера горько вздохнула, подошла к кровати больного и взяла его прохладную тяжелую руку в свои ладони.
– Арсеен, ты доверил мне свое жилье. Ты взял под опеку меня и моих детей. Я не ценила твою любовь ко мне. Я согрешила перед тобой… и перед Богом. Мое сердце совсем разучилось любить… Господи, прости Арсеена за воровство, он воровал не со зла… Будь милостив к нему. Подними его со смертного ложа… Я обещаю, что, если ты дашь ему жизнь, я выйду за него замуж и буду хорошо заботиться о нем. Я обещаю забыть о том социальном жилье, которое не принесет мне счастья.
Она вытерла рукавом слезы. Ей показалось, что руки Арсеена стали теплее.
– Посмотри на него, Господь, кому он, больной, нужен? Он нужен мне, я буду его женой навеки.
Потом Вера положила руку Арсеена на простыню и опять села в кресло для посетителей. Закрыв глаза, она стала читать те молитвы из молитвенника, которые выучила наизусть.
«Господи, помилуй. Господи, помилуй… Господи, помилуй».
«Богородица дева, радуйся!..»
«Отче наш, сущий на небесах…»
«Живый в помощи…»
Уходя домой, Вера поцеловала своего любимого мужчину, единственного мужчину, который о ней заботился не по служебным инструкциям, как это принято в Бельгийском королевстве, а по доброте своего сердца, и пообещала выйти за него замуж без всякого раздумья.
Она ехала во Фландегем ночным поездом, как к себе домой. В ее душе был покой и мир. Веру уже не интересовало, кто виноват в ее судьбе или в судьбе больного Арсеена, главное, что она знала, каким путем она пойдет, чтобы не сдавать захваченных позиций, и в ней набирала силу решимость матросов гордого «Варяга» победить в последнем бою.
Глава 3
Арсеен выжил всем смертям назло, хотя доктора уверяли его близких в обратном.
Пока его родные вторично готовились к похоронам, Арсеен пришел в сознание, его почки заработали, и вскоре он был переведен из реанимационного отделения в обычную палату. За это время его дочери, воевавшие за лучшую долю в наследстве, отложили на потом свои разборки и до поры потеряли к нему всякий интерес.
Зато Вера беспрепятственно навещала своего будущего мужа и радовалась каждодневному улучшению его самочувствия. Больничный режим пошел Арсеену на пользу: он похорошел, окреп и развеселился, и его совершенно не заботило отчуждение родственников, потому что рядом с ним была его Вера. Каждый день она приносила ему что-то вкусное и каждый день спрашивала, кто приходил его навестить.
– Дорогая, пусть это тебя не тревожит, родным моя смерть в прибыль, а моя жизнь – обуза. Когда у меня не было тебя, они тоже меня не навещали. Я тебя люблю. Дома все нормально?
Они сидели на больничной койке и строили планы на будущее, в котором Вера найдет себе работу, а Арсеен будет присматривать за детьми. Иногда женщина приводила в больницу Витю и Таню. В больнице они смущались, но тоже радовались тому, что Арсеен выжил.
Перед самым Рождеством Арсеена выписали из больницы. По этому случаю он пригласил Веру и детей погулять по Генту как счастливая семья.
Рождественская елка в историческом центре города, знаменитого своими готическими башнями, карнавальными площадями и бесконечными дождями, была божественно красива. Восторженной Вере в густой еловой зелени, в сверкании разноцветных гирлянд и переливах стеклянных шаров виделось начало рождественской сказки. На праздничных ярмарках гуляющей публике предлагалась всякая всячина: от брюссельского сыра, знаменитого своей неистребимой вонью, до причудливых фигурок лесных гномиков, расставленных между подвесными фарфоровыми ангелочками.
Там и здесь торжественно прогуливались пары из достопочтенного 18 века. Дамы были одеты в длинные теплые платья с оборками понизу. Теплые пелерины с мехом по краям согревали женские плечи, а нежные ручки женщин доверчиво прятались в пуховые муфточки. Кавалеры в драповых фраках показывали простому люду эталон галантности. Держа барышень под локоток, они не забывали время от времени поигрывать изящной тросточкой в своей руке. Эта тросточка в мужской руке, одетой в кашемировую перчатку, служила прекрасным дополнением к костюму господ прошлого века.
Веселый дух приближающегося праздника поддерживался задорными наигрышами гармонистов в старомодных рубашках, надетых поверх теплых курток. Гармонисты сидели рядком на небольшой сцене, освещенной разноцветными лампочками, и в перерывах распивали пиво, которое пузырилось в стеклянных пузатых кружках. Внизу перед сценой, у горящих угольных ваз, грелся простой люд, согревая себя глотками горячего грога. Между взрослыми компаниями крутилась шустрая детвора.
На соседней площади у подножья кафедрального собора Святого Бавона веселая молодежь кружила по льду импровизированного катка. От центральных площадей города начинались торговые улицы, чтобы даже у забывчивых людей была возможность купить подарки своим родным и успеть к праздничному столу, ведь рождество – это домашний праздник.
Зимний вечер наступал со скоростью падающей звезды, но сгущающиеся сумерки с успехом рассеивались яркой новогодней иллюминацией, украшающей витрины магазинов, и уличными фонарями.
К вечеру Вера с Арсееном порядком подустали и отправились домой, обвешанные пакетами с новогодними гостинцами, а Таня с Витей продолжили рождественское гуляние походом в кинотеатр, который стоил не меньше, чем еда в ресторане, потому что к билету полагалось покупать и все «киношные атрибуты» в виде попкорна и кока-колы, и т. д.
К рождественскому ужину в доме Арсеена стол был накрыт по-царски, но начать есть было нельзя из-за отсутствия детей. Как могла Вера забыть о том, что в Рождество и Новый год общественный транспорт прекращал свою работу с 7 часов вечера? Но теперь женщина была уже не одна, она была почти замужем, с ней был ее верный Арсеен.
– Вера, позвони детям, пусть Таня и Витя садятся в такси и едут домой, а мы за такси заплатим сами.
Пока дети не приехали домой, женщина высматривала приход такси в окно и мысленно радовалась за свою жизнь.
Первый рождественский вечер в новом доме прошел замечательно!
Изобилие на столе, радостное настроение собравшейся за столом новоиспеченной семьи, о чем еще можно мечтать в рождественскую ночь? В этот вечер Арсеен не плакал, потому что он устал, и сразу после ужина уснул крепким здоровым сном.
Хотя Арсеен после выписки из больницы чувствовал себя крепче, но его по-прежнему сокрушали рыдания, которые обычно проходили к ужину. За ужином мужчина взял за привычку подготавливать новую семью к своей скорой кончине. Сначала дети паниковали, а потом перестали и вместе с мамой ставили за здоровье Арсеена свечи в православной церкви во время воскресного служения, а после окончания службы и чаепития в церковной столовой Вера обычно звонила родителям.
Первой по телефону говорила с дочерью Римма. Она сокрушалась о том, что Вера переехала к Арсеену без регистрации брака, как сожительница, и каждый раз сообщала, что за будущую свадьбу и за здоровье Арсеена молится вся церковь, хотя толком не понимала, чем ее будущий зять болел.
Вере не нравилась откровенность мамы с верующими в церкви, она очень стеснялась своего иммигрантского положения в Бельгии и старалась как можно реже напоминать о себе своим прежним друзьям и знакомым, которые в трудные времена не изменили родине, а она изменила, но выставлять напоказ свою хреновую жизнь за границей не имела желания.
– Запомни, Вера, – каждый раз наставляла ее мама, – у Бога вся твоя жизнь как на ладони. У каждого из нас есть проблемы, но это нисколько не унижает наше достоинство, чтобы молиться за эти проблемы, а молиться лучше вместе, чем порознь. Лучше расскажи, как вы додумались Витю на чердак переселить?
– Арсеен сделает из чердака комнату, он уже заказал специальную лестницу на чердак и утепляет стены… Как вы себя чувствуете?
– У папы сломанная рука зажила, а меня разбил радикулит, а в остальном так же, как и всегда, готовимся к дачному сезону. Скоро заготовленную осенью землю надо домой принести, чтобы в феврале посадить помидоры. Теперь нас с папой радует только наша Дея, эта собачка заменила мне тебя. Я иногда так и называю ее: не Деей, а Верой.
Если случалось говорить с папой, то он всегда начинал с одного и того же:
– Вера, доченька, рад слышать твой голос. О нас не беспокойся, Бог нас хранит. Главное для нас – это знать, что у тебя и детей все хорошо. Этого уже достаточно, чтобы мы были счастливы. А ты не унывай, Бог даст – и свидимся… А рука моя уже не болит, весной смогу и на даче работать. Хотя чтоб она сгорела, эта дача! Разве стоит она таких мучений?! Ну зачем нам столько варенья и засолок?! Скоро в гараже уже шага не ступишь. Надо быть акробатом, чтобы перепрыгивать столпотворения банок с огурцами и помидорами, но разве твою маму уговоришь продать дачу?! Мы молимся за вас всей церковью.
– Папа, это не секта?
– Вера, если бы эта была секта, то разве мы с мамой пошли бы туда? Мы славим Господа, а наш проповедник Женя поет как Шаляпин. Пастор Дэн ведет школу Библии, где нам, пенсионерам, тоже рады. Хорошо, что Арсеен поправился. Он тебя не обижает?.. А детей?
– Папа, он больной, но до болезни о нем все говорят как о добром человеке… Правда, воровать любит.
– Что-что? Кого он любит?
– Сладости он любит! Папа, а мы вас с мамой любим. У меня деньги кончаются. Целуем. До свидания.
Через три месяца совместной жизни Арсеен и Вера подали бумаги на регистрацию брака в администрацию Ревеле. Свадьба была назначена на третье мая, и при подаче документов на регистрацию брака брачующейся госпоже Лебедевой была выдана оранжевая карта гражданки, как временно проживающей в Бельгии на законном основании. Эта карта давала возможность работать официально, но с получением этой оранжевой карты женщина лишилась всех льгот и пособий!
С раннего утра будущие молодожены выезжали из дома на поиски работы, а работы в Ревеле для Веры не было. Хотя за обеспечение семьи отвечал только Арсеен, но на скудность пропитания никто не жаловался, даже дети, отвыкшие от такого внимания, искренне радовались своему переезду в дом настоящего мужчины.
Родственники Арсеена по-прежнему держались стороной, только иногда брата навещала добрая Клара, сестра Арсеена, но чаще сестры Клары их навещал участковый полицейский агент, которого интересовали все тонкости отношений между женихом и невестой.
Кто любит говорить о своей сексуальной жизни с незнакомым человеком, даже если он и является полицейским при исполнении? Но делиться интимной информацией своей жизни с господином полицейским Вере и Арсеену пришлось, потому что бельгийской королеве, прежде чем разрешить своему подданному жениться на иностранке, важно было знать все тонкости их интимной жизни.
Если Арсеен честно признался полицейскому на допросе, проходящем в полицейском участке, что он импотент, то Вера свою сексуальную трагедию литературно приукрасила, и хотя стыд сжигал глаза, но она не думала отступать. Пусть и королева узнает, как подданного Ее Величества любит русская женщина.
Подошел день брачной регистрации, которая должна была состояться в администрации Ревеле ровно полдень. У Веры как не было работы, так и не было, и свидетелей для законного бракосочетания у них тоже не было, зато у обоих было с утра исключительно хорошее настроение. Для поездки в Ревеле, где находилась районная администрация, был заказан автобус, он прибыл за час до начала брачной церемонии.
Перед выходом из дома Арсеен и Вера обнялись, чтобы поцелуем скрепить их решение стать мужем и женой. Утро было ясное, небо синее, и даже солнце брызгало светом, как шампанским, благословляя их брачный союз.
Перед уходом из дома зазвонил домашний телефон. Арсеен вернулся в гостиную, поднял трубку телефона и чуть не оглох.
– Папа, если женишься на этой русской бабе, то ты нам больше не отец! – кричала в трубку его младшая дочь.
– Хорошо, тогда и наследство делить не надо.
– Ого, как у вас далеко зашло! Ты больной, так лечись, а не женись. Эта русская нелегалка пустит тебя по миру, а этого мы не хотим. Ты обязан с нами считаться, мы твои дети, а эта…
Арсеен положил говорящую трубку телефона на рычаг, потому что никто не имел права портить ему настроение в такой день. Вера между делом просматривала почту, что за два дня накопилась в почтовом ящике. Среди писем находилась открытка, согласно которой ей надлежало лично явиться на почту в Ревеле, чтобы получить какое-то заказное письмо.
– Арсеен, посмотри внимательно, откуда пришло это заказное письмо… Адрес отправителя не указан… Ты прав, я всегда успею на почту… Что сказала твоя дочь по телефону?.. Если она против нашего брака, то давай не будем торопиться с оформлением наших отношений. Давай твоих дочерей пригласим в гости… Нет? Ну, хорошо, как скажешь. Только думается мне, что твои дети правы, мы хотим этим браком решить свои проблемы. Арсеен, почему ты берешь меня в жены?.. Любишь! Хорошо, тогда не будем ждать еще какой-нибудь случайности. Давай поспешим, а то автобус ждать нас не будет. Не лучше ли тебе надеть костюм?.. Окей. Футболка и джинсы тоже подойдут, ведь они чистые и выглажены.
Регистрация брака господина Лаере была непростой задачей для господина Бонне, бургомистра Ревеле. Дело в том, что ему предстояло регистрировать брак господина Лаере, которого нельзя было допустить.
Господин Бонне имел на руках письмо дочерей Лаере, в котором они обе просили защитить их отца-инвалида от этой аферистки, которая принуждала их отца к браку, чтобы сделать себе легальные документы и присвоить его дом. Как бургомистр, он сделал все возможное и невозможное, чтобы этот брак не состоялся, и он не должен был состояться, если бы все сработало как было задумано, и на удивление всей администрации в назначенный срок в зал бракосочетания явились счастливые брачующиеся, рука в руке.
Церемонию бракосочетания начал сам господин Бонне. Судя по тому, как проходила эта церемония, человеку со стороны могло показаться, что настал последний судный час для всей русской мафии. Бургомистр задавал наводящие вопросы Арсеену, чтобы тот немедленно передумал жениться на опасной аферистке и русской беженке, словно та намеревалась в скором времени снимать с жителей Ревеле скальпы, но инвалид упрямился и на уговоры не поддавался.
Вера сидела на месте невесты и совершенно не знала, что делают в ее положении «коварные русские бабы» и что надо делать в таких обстоятельствах ей самой. Потухшим взглядом она обводила присутствующих в зале людей, где, кроме бургомистра находились еще два свидетеля ее позора, которые являлись работниками администрации.
Ситуация была предельно ясна: Арсеену отказывали в браке с Верой, а та уже и не собиралась спорить с судьбой. Она ждала своей очереди давать ответы на ритуальные вопросы, чтобы отказаться от замужества с Арсееном и своим отказом остановить все это безумие.
В какой-то момент Арсеен прекратил плакать, чем удивил всех присутствующих в церемониальном зале. Почувствовав к себе внимание, он грубо прервал бургомистра, как надоевшего ему человека:
– Хватит балаболить! Не вам решать, кого я беру в жены! Я вас раскусил, господин Бонне, вы заодно с моими дочерями, которым нужен от меня только мой дом! Или вам, извините, обещана доля?.. Если нет, то приступайте к своим обязанностям. Главное, я люблю эту женщину и имею право на ней жениться! Мне не нужен ваш брачный контракт! Я не хочу отсрочки ни на один день и ни на минуту. Давайте прекратим этот балаган!
Тут прозвучало ругательное слово, которое на русский язык не переводилось.
За пять минут до окончания мероприятия по поводу регистрации брака Арсеена и Веру объявили мужем и женой. Затем под свадебные трели им выдали красную книжку, как свидетельство законности их брака. После официальной части была распита в честь молодоженов бутылка апельсинового сока, выданная администрацией популярного в народе бургомистра, господина Бонне.
Когда счастливые супруги вернулись домой, был час обеда, и тут Вера вспомнила, что перед регистрацией брака ее саму никто не спросил: а хочет ли она такого мужа, как больной Арсеен? Но брак был уже заключен и стал делом прошлого.
После обеда новоиспеченный супруг отправился спать, а его законная жена – на почту, получить заказное письмо. Ее жизнь наконец-то вошла в легальное русло, и теперь ее будущее делало окружающий мир по-особенному родным.
«Но вышло все не так, как ожидалось».
Иногда письмо может быть манной небесной, иногда кинжалом в руках у самурая, но это письмо, полученное Верой в день ее бракосочетания, было бомбой замедленного действия, так как оно было напечатано по-французски, а кто в восточной провинции Фландрии знает французский язык?
Только пришедший нежданно и негаданно полицейский смог прочитать для Веры и Арсеена содержание этого письма, оно оказалось трагическим!
В заказном письме стояло однозначное решение комиссариата о высылке Лебедевой с детьми из Бельгии в пятидневный срок со дня получения письма. В конце официального предписания стояло также, что подследственная не имеет права обжаловать это решение ни в каких правоохранительных органах страны. К письму ехидно прилагались брошюры для персон, покидающих страну.
Ночью Вера подошла к иконе Иисуса Христа, которая уже висела на передней стене гостиной, над телефонным аппаратом. Она пристально всматривалась в очертания святого лика Господа. Икона поблескивала золотым отражением света уличного фонаря. Женщина взяла себя в руки и привычно стала читать вечернее правило, но каждый раз сбивалась со счета, когда твердила положенные сорок раз «Господи, помилуй», и при очередной потере счета ее саму чисто по-человечески прорвало от вечного невезения:
– Скажи мне, что Ты хочешь? Ты сохранил мне жизнь, оживил Арсеена, чтобы потом унизить и отыграться на моих детях? Разве я не читаю молитвы, как положено по молитвеннику? Ведь ты спасал даже прокаженных, но не затем же, чтобы сделать их слепыми? Я ведь не возгордилась, как прежде. Я уже привыкла жить в унижении и с радостью принимать чужие подачки, но Тебе, видимо, все мало… Теперь доля дезертира ожидает меня и моих детей при возвращении на родину, вернее, на родную чужбину.
Верино воображение ярко рисовало картины предстоящих перемен, где уже не было места для господина Арсеена Лаере. В какой-то момент женщина всхлипнула, потом шмыгнула носом и заревела.
– Мама, ты опять плачешь?
Витя подошел к матери и прислонился к ее руке.
– Мама, не надо волноваться, ведь теперь мы с Арсееном.
Вера погладила голову мальчика и привычно понюхала его макушку. Запах сыновней макушки благотворно влиял на ее душу.
– Ты мой лохматенький сынок, – проговорила она, потрепав его по затылку. Слезы перестали литься, и на губах женщины появилось печальное подобие улыбки. Она вспомнила, рассказ сына, касающийся его роскошной шевелюры.
***
В автобусе было мало людей. Витю совершенно не интересовало то, о чем разговаривали другие пассажиры, он размечтался о переменах в жизни. У него в семье появился мужчина. Пусть Арсеен был инвалидом и не был его родным папой, но с переездом во Фландегем Витя мог говорить с друзьями об отце. Теперь они с мамой жили в Бельгии легально, в собственном доме, и теперь ему тоже разрешалось драться. Укачиваясь в мягком автобусе, Витя мечтал пригласить своих новых друзей в гости.
Новые друзья у Вити появились недавно. После того как мальчик вместе с классом побывал в Швейцарии, отношение к нему как к новичку переменилось. Привычный с детства к лыжным гонкам и имеющий навыки в катании на скейтборде, Виктор быстро освоил и горнолыжный спорт. Когда после зимних каникул вновь настала учебная пора, к Виктору подошли два самых задиристых пацана, Лоренц и Жиль. Была большая перемена, а перемена – это время драк и выяснения отношений. Эти пацаны пришли не для того, чтобы задираться, а для того, чтобы предложить ему мировую. Первым заговорил Жиль:
– Слушай, Виктор, хватит тебе защищать этого недотепу Тома. Ты не находишь, что Том похож на нашего кастрированного кота, ленивого и толстого? Ну зачем тебе с ним дружить? Ты за него дерешься, а он за тебя и пальцем не пошевелит. Давай дружить с нами! Ты, я и Лоренц станем одной командой – командой драчунов.
Виктор принял приглашение к дружбе недоверчиво, но иметь таких крутых друзей ему хотелось давно. Его друзья были детьми богатых предпринимателей. Если затейливому Жилю науки давались с трудом, то Лоренц обладал талантом математика и мыслителя, и они оба любили кулачные бои. Теперь с ними в одной команде дрался и Витя. Вскоре эта дружная троица – Лоренц, Жиль и Виктор – прославилась среди учеников своими победами в драках и дружбой. Вот в таком радостном настроении ехал мальчик домой из школы, когда услышал шепот девочки, сидящей с мамой на мягких автобусных сиденьях сзади него.
– Мама, смотри, какие великолепные черные кудри у этой девочки, что сидит впереди нас. Вот бы у меня были такие густые черные локоны, я бы…
– Эдит, тише говори, ведь это не девочка, а мальчик.
Когда Витя рассказал эту историю Вере, то она сама залюбовалась непричесанными густыми волосами сына, которые тяжелой волной падали на его сильные плечи и закрывали полностью правый глаз, как у настоящих скейтбордистов.
***
В темноте зала Виктор не мог увидеть мамину улыбку, но он чувствовал родное тепло ее руки, лежащей на плече. Это тепло успокоило его. Потом мама вновь приобрела командный голос и отправила сына на чердак досматривать мальчишеские сны.
Дети узнали новость о выселении из Бельгии утром, а перед уходом в школу Вера утешила их любимой присказкой: «Будем живы – не умрем!»
Только Витя с Таней вышли за порог, как на пороге появился полицейский, чтобы исполнить свой долг – выдворить нелегальную персону из поселка Фландегем. Арсеен приготовился идти в бой, но боя не было, потому что и сам полицейский был озадачен сложившейся ситуацией. Он имел предписание затребовать от некой Лебедевой подписаться под письмом из комиссариата, но у нее было на руках свидетельство о браке с гражданином Бельгии, которое по дате имело большую силу, чем опоздавший на день приказ о депортации из страны.
Если придерживаться профессиональных норм поведения, то при контактах с населением у полицейских не должно быть личных отношений ни к потерпевшему, ни к преступнику, но это был особый случай.
Госпожа Лебедева являлась законной женой подданного Бельгийского королевства, и выходило, что она одновременно являлась и потерпевшей, и преступницей.
В груди у участкового полицейского билось сердце сострадательного человека. Разобраться в сложившейся ситуации он не смог, поэтому и позвонил бургомистру Ревеле, чтобы поставить его в известность о происходящем несоответствии между датами, приказами и наличием легальных документов у депортируемой персоны, а закончил полицейский агент свой разговор с главой администрации следующей репликой, которая в переводе на русский язык звучала примерно так: «Вами, господин бургомистр, эта каша была заварена, вам ее и расхлебывать. Вы обязаны приехать на место происшествия. Ситуация экстренная, ведь по календарю сегодня пятница, а в понедельник молодую жену гражданина Лаере надо или депортировать со скандалом, или защищать от депортации без скандала, и при втором варианте вы сможете набрать очки перед выборами».
Приезду бургомистра больше всех удивилась Вера. Этот «мужчина строгих правил» вдруг превратился в «заботливого отца» для нее и ее мужа. Он довез «безлошадных» супругов до конторы самого популярного адвоката Гента, который специализировался по делам мигрантов. В приемной адвоката бургомистр просидел два часа рукав к рукаву с нелегалами со всего света. Хотя к беженцам у него никогда не лежала душа, спасать положение своей администрации стало его первоочередной задачей. Нельзя было допустить, чтобы вскрылась подтасовка брачных документов. Разве мог он предвидеть, что письмо из комиссариата будет вручено адресату с опозданием на один день?!
Адвокат не стал входить в смысл допущенных преднамеренных ошибок в оформлении брака между администрацией Ревеле и пообещал в положенный срок подать юридически законное несогласие с решением комиссариата, а на время расследования этого дела Вере разрешалось пребывать в Бельгии 30 дней.
Так вместо паспорта Вера получила простой лист бумаги с печатью, где указывалось, что ей разрешалось пребывание в Бельгии еще на месяц. Благо что у Веры еще оставалась действительной оранжевая карта, но только на срок в две недели, и в этот срок она должна была найти для себя работу, потому что жить на иждивении мужа становилось невыносимо.
Ежедневные походы по предприятиям в округе Фландегем не приносили успеха. Вера была готова встать у станка или плиты, но в ее трудовом порыве никто не нуждался. И тут молодоженам улыбнулась удача. Клара посоветовала брату обратиться в социальную службу Ревеле, где в женском труде еще нуждались.
На следующее утро после визита Клары чета Лаере сидела в конторе, где трудоустройством Веры занимался некий Эрик – юридически образованный чиновник при конторе социальных служб.
– Арсеен, у нас есть свободное место дамы по уборке в частных домах у пожилых людей, но если твоя жена начнет работать на свободные полставки, то твоя пенсия уменьшится вдвое. Все, что будет зарабатывать твоя жена, будет вычтено из твоих инвалидных начислений.
Вера быстро сообразила, что Эрик хотел сказать, что, дескать, овчинка выделки не стоит, и она сделала встречное предложение:
– Дайте мне работу еще на полставки! Тогда у нас с Арсееном будет приход вместо расхода.
Помявшись, Эрик вызвал бухгалтера, они о чем-то поговорили, и вопрос с трудоустройством на полную ставку был положительно решен, а через неделю это решение было утверждено комиссией спикеров поселка Ревеле.
Как на экзамен ехала Вера по первому адресу. Она ехала на новом велосипеде, который ей подарил Арсеен в качестве свадебного подарка. Первый день ее работы лучше и не вспоминать. Вечером от усталости женщина какое-то время не могла не только двигаться, но и говорить. Следующее утро уже не пугало Веру, потому что ее трудовой Рубикон был уже перейден!
Начало освоения новой профессии всегда поэтично, особенно если с рассветом бороздишь окрестности ухоженной земли Ревеле на новом велосипеде. Расстояние между адресами измерялось от пяти до десяти километров, зато дорога домой всегда была короче.
Через месяц Вере продлили ее легальное положение в Бельгии еще на 30 дней, и у нее на работе открылось второе дыхание: теперь она не боялась перепутать дороги, знала весь уборочный инвентарь и старательно наводила чистоту на радость своим состарившимся хозяевам.
Если раньше пожилые люди встречали Веру настороженно, то со временем начали относиться к ней с пониманием, в коротких перерывах угощали чашечкой кофе с печеньем или домашним супом. Иногда за часовой обед она не только успевала домчаться до другой деревни, но и сделать покупки и даже перекусить, сидя на ступеньках лестницы под мостом через канал.
Арсеен занимался домашним хозяйством, пока ему это не надоело, но стирать белье в стиральной машине и вывешивать его в саду ему нравилось всегда. Вера готовила ужин и убирала дом. Дети ходили в школу, а по воскресеньям они все вместе ездили в церковь.
Ощущение счастья к Вере приходило по ночам. Ей очень нравилось спать с мужем в одной кровати. Это был для нее тот новый персональный опыт в семейной жизни, которого она не имела.
Только обязательные ежемесячные приходы в администрацию продолжали пугать женщину своей неизвестностью. Ответ комиссариата на запрос комиссариата не приходил, и каждый месяц Вере продлевали отсрочку от депортации еще на месяц, а потом еще на месяц, ибо, как говорят мудрецы, нет ничего более стабильного, чем временное.
Постепенно Вера вошла во вкус своей работы уборщицей, а усталость снималась вечером, когда она, сидя в мягком кресле у окна, смотрела сериал «Моя фамилия» и заодно училась слышать и понимать нидерландский язык. Теперь времени на встречу с подругами у нее не оставалось, но жертвовать субботними репетициями в русском театре она не собиралась, ибо игра на сцене придавала ту изюминку, от которой ее семейная жизнь делалась слаще.
Вскоре и воскресные посещения православной церкви в Генте стали ей в тягость, потому что воскресным утром хотелось выспаться, а не вставать ни свет ни заря, чтобы успеть на воскресное служение и затемно вернуться домой. Вера понимала своих детей, ведь в школьное время они не высыпались, ибо электричка в город уходила за два часа до начала занятий.
Когда семья по воскресеньям оставалась дома, то после позднего завтрака наступало время велосипедных прогулок по окрестностям Ревеле. Дети были довольны своей новой жизнью, Арсеен счастлив, его дом ожил, но Веру постоянно одолевали сомнения, которые не давали ей спокойствия для души. Что-то не так происходило в ее жизни, словно она кому-то изменила или изменила самой себе.
– Арсеен, ты любишь меня? – обратилась она как-то к мужу, когда тот приготовился видеть свой первый сон.
– Да, – промычал он себе под нос.
– А почему ты любишь меня? – поинтересовалась Вера, повернувшись лицом к его широкой спине. Тот в ответ с присвистом засопел.
– Нет, нет, Арсеен, только не спи. Я видела, как ты заигрывал с моей подругой Дашей за углом дома, когда она навещала нас в прошлые выходные! Тебе она нравится?
– Мне нравится ее грудь.
– Значит, у меня есть замена?
Мужчина проснулся окончательно.
– Алло, ну почему бы она мне не должна нравиться? Женщина она, м-м, приятная, все у нее на своем месте, но жениться на ней – себе дороже. Она хороша для… м-м… развлечения, а ты… подходишь мне для жизни. Спи, завтра тебе вставать рано. Я доктора вызову, все у меня болит… и ногу сводит судорогой… Хр… Хр… Хр…
Арсеен уснул, а Вере сон не приходил ни с какой стороны, а мысли – отовсюду.
– Что ты нервничаешь? – обращалась она к себе уже на русском языке. – Что ты намедитировала по Луизе Хей, то ты и получила: муж с фигурой атлета, инвалид, но трезвый, сидит дома – это то счастье, что ты так хотела иметь? Есть дом, есть работа, но нет паспорта, а дети – и вовсе нелегалы. Есть муж, с которым нельзя поговорить по душам, и нет супружеских отношений, зато есть обязательства и работа. Ох, Вера ты, Вера!.. По-моему, я села не в свои сани.
Как можно уснуть, если чувствуешь, что тебя скрутило в оборот и не раскручивает обратно?
Глядя в потолок, женщина видела самые неприятные картины ее нынешней замужней жизни, которая так быстро лишалась радужных красок, ведь что может быть противнее, чем видеть, как супруг с рыданиями трясет свой увядший член, чтобы выдавить из него хоть каплю сока удовлетворения, а эта капля упрямится и изливаться не хочет?
От сострадания к инвалиду Вера даже попыталась помочь ему имитировать нормальный сексуальный акт, но эффект от порнофильмов оказался все-таки более эффективный, а на днях она застала момент, когда Арсеен при Вите смотрел порнофильмы, и это заставило ее сомневаться в своем решении стать женой инвалида.
«Может быть, это моя судьба? Иисус страдал и нам велел!»
Этой мыслью каждую ночь она оправдывала себя и засыпала.
***
Был прекрасный воскресный дней, чуть подморозило с утра, деревья украсил иней, и они выглядели как невинные принцессы на балу, а их зимнее убранство искрилось в лучах восходящего солнца, слепя глаза прохожих.
Вера опоздала на электричку в Гент, а приходить на службу в церковь на шапочный разбор не захотелось, и она возвратилась домой, чтобы приготовить семейный завтрак. По дороге к дому ее осенила идея, которая давала ей шанс избавиться от сомнений.
Вечером того же воскресного дня Вера подошла к Арсеену.
Арсеен растопыренными пальцами печатал жалобу на печатной машинке в один из журналов, который в очередной раз объявлял его победителем, а обещанные призы не выдавал, хотя Арсеен выполнил все требования, указанные в этом журнале: купил ненужные ему товары и ответил на все заданные вопросы. Надо отметить, что и печатал он безграмотно, без точек и запятых, но его можно было понять, ведь за свою жизнь он не прочитал ни одной книжки.
Вера нежно положила руку на большое плечо мужа, бегло прочитала текст жалобы и начала выкладывать перед Арсееном свой план по спасению их брака:
– Арсеен, я поняла, чего нам с тобой не хватает для совместной жизни!
– Как нам не хватает тысячи евро в месяц, Вера! Вот как только я получу мой выигрыш, то мы с тобой заживем как голубки.
– Нет, Арсеен, эти выигрыши только для рекламы, это просто очередной обман наивных людей. Я не об этом говорю. Я говорю о венчании в церкви.
– Что?.. Венчаться в церкви?.. Вера, в наши годы глупо венчаться в церкви. Мы уже с тобой такие грешники, что даже могилой нас не исправить… Лучше на следующих выходных мы пообедаем в ресторане у моей бывшей подруги в Нинове. Это тоже хорошее развлечение.
Мужчина продолжал тыкать указательными пальцами по клавиатуре печатной машинки, а Вера подалась в спальню.
Следующее утро Арсеен не начал с рыданий, потому что увидел, как тяжело грустила Вера, когда собиралась на работу, и вечером перед сном он захотел ее ободрить.
– Ну давай обвенчаемся, но только в вашей православной церкви.
Вообще-то Арсеену и самому хотелось как-то обновить свою жизнь.
В православной церкви в Генте мужчина чувствовал себя хорошо. Ему нравилось убранство церкви, золотой блеск иконы, подсвечники, а главное, то почтение, с каким обращались к нему православные священники. Если священники были фламандцами, то народ в церкви напоминал собрание православных мигрантов, которым захотелось в чужой стране вернуться в детство, когда рядом были мама и родной дом.
Во время богослужения Арсеен, как важный гость, сидел на одном из стульев, предназначенных для больных верующих и стариков. Конечно, он пытался сдерживать свои комментарии, но это у него не получалось. На него недовольно поглядывали набожные люди, но что с него, инвалида, взять? Деревенским он парнем был и им останется.
После служения Вера и Арсеен договорились с батюшкой Игнасием о дате венчания.
В назначенный день они явились в церковь. По дороге Вера купила два дешевых колечка из металла, заплатить за которые она еще могла. Перед венчанием молодоженов пригласил на беседу батюшка Игнасий. Седовласый священник поинтересовался у жениха о его вере:
– Арсеен, вы верите в спасение Иисуса Христа?
– Я?.. Верю ли я?.. Может быть, иногда.
– Тогда уточните: когда вы верите и когда не верите? Поймите меня правильно, венчание по закону нашей страны не обязательно для совместно живущих мужчины и женщины. Регистрации брака в администрации уже достаточно, чтобы говорить о его законности. Вы должны хорошо подумать перед венчанием, ибо это сокровенное таинство перед Богом, а не шоу или цирк.
Вера заметила, что Арсеен слушал священника с пренебрежительной улыбкой, как старшеклассник слушает умные речи первоклашки, и поняла, что венчание уже бесполезно, она ошиблась в Арсеене и в себе. Батюшку Игнасия куда-то позвали, и до его возвращения Вера и Арсеен сидели в комнате и молчали, как чужие друг другу люди. Когда священник вернулся, Арсеен заговорил первым:
– Пастор, я все решил. Если моя жена находит венчание важным для нее событием, то это венчание станет еще более важным событием и в моей жизни. Мы оба хотим венчаться.
Свидетелями венчания Веры и Арсеена были случайные люди, зашедшие в церковь на вечернюю службу. Вера вместе с Арсееном походили вокруг иконы и получили благословение от батюшки быть мужем и женой.
Теперь Верино сердце успокоилось, она приняла свое предназначение жить в браке с инвалидом Арсееном и нести в спокойствии духа свой крест, который ей достался в наследство от страданий Иисуса Христа.
Начались будни, а будни на то и будни, чтобы погрузиться в них с головой и не думать о том, что творится над головой.
Но бывают события, которые безжалостно выбивают человека из его привычной жизненной колеи, чтобы человек хоть иногда почувствовал себя китом, выброшенным бурлящим морем на сушу, и понял, что его привычный мир, который он с таким старанием создавал, очень хрупок.
Глава 4
Да, Вера видела боковым зрением, как черная машина съезжала с моста, но перед собой она видела только перекресток, который ей предстояло переехать на том красном мопеде, который Арсеен приобрел в обмен на автоприцеп, годы бесполезно стоявший в его гараже.
Конечно, женщина не сразу привыкла к езде на мопеде. Сколько раз это своенравное транспортное средство вырывалось из-под ее ног и бороздило в свободном падении газоны Вериных клиентов! Сколько мучений она приняла, когда неожиданно мопед глох и его приходилось тащить домой, упираясь с одной человеческой силой в руль!
Хотя преимущества езды на мопеде, по сравнению с ездой на велосипеде, были очевидны и это стразу оценили натруженные ноги. Пересев на мопед, Вера продолжала ездить только по велосипедным дорожкам, и ездила она с предельной осторожностью, особенно когда ей предстояло переехать на другую сторону дороги, как и в этот раз.
Убедившись, что на дороге осталась она одна, Вера спокойно тронулась в путь. Она уже проезжала середину дороги, как вдруг ее ослепили солнечные блики, отраженные блестящей поверхностью черного БМВ, который приближался с бешеной скоростью, чтобы размазать ее по дороге!
Понимая рассудком, что столкновение неизбежно, женщина машинально нажала на ручные тормоза, при этом крепко закрыв глаза. Мир вздрогнул от боли и пропал в небытие.
Редкие очевидцы происшествия видели, как черный БМВ с тормозным визгом сбил красный мопед и как из его седла вылетела женщина в оранжевом шлеме и, пролетев несколько метров, тяжело рухнула на асфальт, а ее неуправляемый мопед продолжил свой путь без наездницы, но недолго, и с позором свалился на дорогу, недовольно урча мотором.
Вера пришла в себя от того, что ей совсем не хотелось быть беспомощным телом, нелепо разлегшимся на дороге. Дома ее ждали неотложные дела и приход гостей, для которых она только что купила фрукты. Женщина видела близкое небо, где между курчавыми облаками двигался хоровод незнакомых ей лиц, вытянутых в немом удивлении. По испуганным взглядам людей, столпившихся над ней, она поняла, что дела ее плохи.
Прежде всего Вера попыталась встать на ноги, но не смогла. Резкая боль тут же вонзилась в позвоночник, лишая ее чувств. Сознание вновь уводило женщину в темноту, и последним, что она услышала, было жалобное тарахтение мопеда, но и оно через секунду прекратилось.
Мир неотвратимо уходил туда, где было холодно и темно, туда, где женщина совершенно не хотела быть, поэтому она с невероятным мужеством боролась, чтобы не потерять свое сознание, а с ним и реальность мира.
Вера концентрировалась на тех обрывках воспоминаний, которые еще хранила ее память.
«Я жива?.. Если думаю, что жива?.. Меня ударила машина… та, что была далеко… на вершине моста… Мой мопед не пострадал?.. Меня боднула машина?.. Смешно… Боже, я вижу себя со стороны?.. Нет, я просто валяюсь на дороге… В раю нет машин… Почему так темно?.. Я в аду?.. Ад – это смерть… Маму жалко… Постой, я дышу… Сердце стучит, но, правда, в голове, но стучит же… Нет, мне нельзя на тот свет… даже в рай мне нельзя… Как оставить Арсеена? Он инвалид… Родителей еще надо… хоронить, не им же меня… так неправильно. Постой, а дети?.. Дети дома одни… Сегодня суббота? В субботу надо сидеть дома… Все так несправедливо!.. Затормозила я или дала газ?.. О боже, я потерпевшая?.. А что дальше?.. Может, теперь я получу бельгийский паспорт… посмертно?»
Вера неожиданно широко распахнула глаза и зажмурилась от яркого света. Теперь она не сомневалась в том, что попала в передрягу, а это может разрушить в прах ее устоявшуюся жизнь. Именно череда рабочих дней являлась в эти изнурительные два года тем спасательным канатом, за который женщина ухватилась мертвой хваткой, чтобы иметь гарантированное будущее. Она так старалась сохранить стабильность своей жизни, но не для того, чтобы теперь сострадательные прохожие жалостливо цокали над ней языками.
Сознание трубило тревогу и принуждало Веру скорее возвратиться в свои привычные будни, любой ценой.
– Я должна работать. Я должна работать. Мне надо домой, – шептали ее побелевшие губы, но женщину никто не слушал. Не Верин безумный бред, а ее поломанные кости голени, торчащие в разные стороны из раны, привораживали внимание случайных свидетелей происшествия.
Владелица фруктового магазина уже в который раз рассказывала любопытным гражданам историю столкновения БМВ со стареньким мопедом, тем более что она была знакома с потерпевшей, которая часто покупала у нее в магазине килограмм яблок, килограмм бананов и один парниковый огурец.
Вера не понимала, как можно говорить о такой чепухе, когда она в любом случае, больная или покалеченная, должна завтра выйти на работу. Эту простую истину не понимали и мужчины в белых халатах, везущие ее на скорой помощи. Вера по дороге в больницу подробно объяснила, что с понедельника ее будут ждать старики и старушки, ибо нуждаются в ее труде уборщицы, что муж без нее покончит с собой, потому что он травмированный психопат; что дети без мамы погибнут от голода и пойдут по миру, так как некому будет о них заботиться; поэтому ее надо везти не в больницу, а домой!
В приемном покое с Верой обращались как с глухонемой. Доказывать самой себе, что у нее нет права болеть, было бесполезно. Только после слов хирурга у каталки, на которой ее, по-видимому, собирались держать вечность, смысл произошедшего с ней несчастья стал доходить до ее разума.
– Двойной открытый перелом левой голени – будем оперировать в два этапа. Травма позвоночника, осколочный перелом – оперировать не будем, корсет на грудную клетку.
Лежа на операционном столе, Вера успокоилась, ибо все плохое, что могло произойти, уже произошло, и пытаться поменять свое прошлое – все равно что наступить на собственную тень.
На следующий день прооперированную женщину навестил Арсеен. Он был горд тем, что о его супруге написала местная пресса. Арсеен с удовольствием съел больничную еду, предназначенную для Веры, развеселился и стал заигрывать с тремя другими женщинами, что лежали в больничной палате на соседних койках. На прощанье он горько порыдал, а потом бодро отправился домой.
Лежа на больничной койке, у Веры появилось время подумать о жизни на несколько лет вперед.
В газетной статье ей приписали 10 лет к ее настоящему возрасту, и это не являлось опиской, так как год жизни в миграции за три пойдет, а последние два года в замужестве ускорили ее приближение к смертному часу уже в геометрической прогрессии.
Особенно хорошо ей думалось ночью, при выключенном свете, потому что ночью ее ум свободно парил в наркотических сновидениях.
Вера готовилась ко второй операции, когда ее навестил и Витя, он приехал в больницу вместе с Арсееном. Мальчик явно смущался своего присутствия в женской палате. Он с кислым видом поглядывал на свою любимую маму и чувствовал себя виновным в том, что с ней произошло. Он всегда чувствовал себя виноватым, когда маме было плохо.
– Вить, как ты добрался до больницы? Ведь сюда автобусы не ходят… На скейтборде?.. Почти 10 километров?.. Сзади мопеда, который вел Арсеен?
Вера не могла поверить своим ушам. Вот этого-то она и боялась!
– Витька, Арсеен болен на голову, но ты-то сам, о чем думал, когда цеплялся за его мопед? Это же опасно для жизни, тем более, когда за рулем сидит Арсеен.
– Мама, Арсеен не лихач, он ехал очень осторожно, со скоростью 50 километров в час! А что ты так беспокоишься? Ты меня знаешь, я такие трюки на скейтборде делаю! У нас во Фландегеме парк для скейтбордистов открыли, прямо за станцией. Некоторые вещи у меня получаются клево, но ехать с Арсееном – это шик!
– Я думаю, что «шиком» будет то, что ты сейчас же отправишься домой пешком. Жди меня дома и звони каждый день, а если опять сюда приедешь, встану и шею намылю как следует.
– Мам, встань! Вот будет здорово!
Когда Витя ушел, Вера обратилась к Арсеену, уже по-бельгийски:
– Арсеен, ты рисковал жизнью Вити, когда вез его ко мне. О чем ты думал?
– Дорогая, я думал только о тебе!
Что можно взять с травмированного на голову человека, кроме как пожалеть его самого?
В ночь перед второй операцией она растерялась, ей вдруг стало страшно, страшно до колик в животе, страшно от осознания своего бесправного положения в стране, куда она завезла и своих детей, ведь ни у кого из них троих не было легальных документов, удостоверяющих личность человека.
***
Как на эшафот каждый месяц Вера приходила в администрацию Ревеле, чтобы или продлить право на жительство в Бельгии еще 30 дней, или приготовиться к депортации. Пока секретарь по делам мигрантов с усердием искал в компьютере информацию из комиссариата, она играла роль любимой собачкой Герасима с камнем на шее, хотя ей никогда не нравился рассказ Тургенева «Муму».
Последние два года она проводила по привычной схеме: днем на работе, вечерами – в больнице, где постоянно лечился Арсеен. С момента, когда его легкие и сердце подлечили основательно, у него появились приступы буйства, во время которых ему надо было что-то ломать и крушить, а в последнее время Арсеен стал жаловаться на детей: то Виктор ленится, то Таня упрямится. Женщина каждый раз уговаривала мужа потерпеть, пока дети не подрастут и не разъедутся, как это сделала Катя, но Арсеен ждать не хотел, так как он готовился к смерти, а от домашнего врача требовал полного выздоровления, хотя быть больным уже стало его новой профессией.
А тут пришло траурное известие: мама сообщила Вере по телефону, что ее первый муж Женя умер от угарного газа.
Так коротко прозвучала эта весть в телефонном разговоре с мамой, что показалось, что эта смерть в порядке вещей: жил человек и взял да и умер. Вера сначала заплакала, а потом подумала о том, что теперь у детей не будет проблем с будущей легализации в Бельгии, и ужаснулось от того, как быстро в чужой стране очерствело ее сердце.
Детям Вера сообщила о смерти их отца так же просто, как услышала сама. В какой-то момент она внутренне содрогнулась от горя, которое пришло в ее жизнь, понимая ясно свое положение: она стала разведенной вдовой при живом муже, дети – сиротами при отчиме-инвалиде.
Странным было то, что теперь она жалела детей больше, чем себя.
Они с Женей любили друг друга. Да, их брак не сложился, но он был их осознанным выбором, который диктовала им молодость и первая взрослая любовь.
Таня и Витя приняли известие о смерти папы спокойно, они сидели на диване и словно ждали продолжения этой новости, но добавить к сказанному Вере было нечего, кроме как повторить: «Папа вас очень любил». Потом они некоторое время молчали и вскоре разбрелись по своим комнатам.
Катя, услышав новость о смерти отца по телефону, честно призналась, что ей было стыдно перед Кобой, потому что эту весть она встретила равнодушно, словно знала заранее.
Витя не знал, как ему надо реагировать на смерть папы, он еще жил ожиданием отцовских отношений в Арсееном. Родного отца мальчик помнил только по воспоминаниям мамы, которая всегда убеждала Витю в том, что папа его очень любит, что папа сам отказался жить с ними, потому что не мог избавиться от своей зависимости от водки.
Но Вера даже не догадывалась о том, как пошатнуло это известие о смерти отца ее младшую дочь.
Танюша не захотела ни с кем делить свою скорбь. В последнее время она предпочитала жить невидимкой, как дома, так и в школе, а теперь она стала не только тупой иммигранткой, но и сиротой, которую некому защитить.
«Я сирота. Папа умер, а у мамы уже другой муж. Я никакая! Я не старшая, я не младшая, а какая-то… средняя. Раньше меня защищала Катя, но теперь Катя уже другая. Она приехала на пару дней на Пасху и ни разу со мной не поговорила. У Кати теперь своя жизнь, у нее есть Эмили и Коба, а у нас с Витей – никого. Витька дружит со своим скейтбордом, а я – сама с собой. В школе я бездарная русская девочка, хотя умнее многих. Арсеен – шакал, травмированный на голову, все что-то вынюхивает, высматривает. Как он может рыться в моих вещах?! Если он опять попробует ко мне прикоснуться, то я ему глаза выцарапаю! Мне теперь можно, потому что я сирота! Как мама не понимает, что Арсеен никогда не заменит нам отца?! Папа мертв».
Таня быстро привыкла к своей комнате в доме у Арсеена. Комната выходила окнами на железнодорожные пути. Стук колес по рельсам отсчитывал такт ее ночному одиночеству. Девочка говорила сама с собой, как бы она говорила со своей близкой подругой.
«Мама убеждена в том, что наш папа отравился угарным дымом от печки… А я знаю, что он умер как герой. Пожар случился в школе, папа выносил из огня детей, а потом он задохнулся и угорел. Я должна была быть рядом с ним, я могла бы его спасти! Зачем мама увезла нас в Бельгию?! Кому мы здесь нужны?! Она сама выгнала из дома папу, который всегда нас любил и защищал! Теперь ей надо, чтобы мы жалели ее Арсеена, потом что он единственный в Бельгии, кто нас любит?! Этот бездушный тюфяк любит только себя самого! Как интегрироваться в стране, где живут не люди, а бездушные зомби?! Надо будет фотографию папы приклеить на потолок. Пусть он смотрит на меня сверху вниз, как ангел с неба, а я буду улыбаться и только ему я рассказывать, как мне плохо здесь жить».
Если бы Вера знала, как переживала Таня потерю отца, то смогла бы она ей помочь?
Конечно, она замечала отчуждение в поведении младшей дочери – девочка становилась холодной и неприступной, но не понимала, что ей надо делать как матери, чтобы изменить ситуацию. Как ей было понять то, что понять ей было не дано?
Весть о смерти бывшего мужа Вера получила в феврале, а в апреле Таня не пришла к ужину, только ее портфель лежал у входной двери. Куда делась дочь, никто в ее семье не знал. Арсеена спрашивать было бесполезно: он отказался от ужина и привычно рыдал в спальне. Сначала женщина сетовала про себя на несносный характер дочери: «Зачем Таня ссорится с больным человеком? Как может она быть такой неблагодарной? Ведь в доме у Арсеена они живут как в крепости!»
Потом, когда стемнело, а ужин остывал на накрытом столе, от беспокойства за дочь Веру охватила жуткая тревога, что с девочкой случилась беда.
Медленное тиканье часов нагнетало страх, время становилось омутом, втягивающим в себя надежду увидеть дочь живой. В какой-то момент Вера вскочила со стула и бросилась к телефону. Полиция обещала принять меры.
Витя обрадовался перемене в настроении мамы, он знал и то, что не знала его мама.
Полиция приехала, словно ждала звонка за дверью. С полицией шутить в Бельгии никому не дозволено. Арсеен полицейских ненавидел и решил отсидеться в дальнем углу веранды, а полицейский агент, как у себя в его доме, обзвонил Таниных подруг, которые честно говорили ему то, что знали, как на допросе. Оказалось, что они знали о Тане гораздо больше, чем ее мама. Потом настала очередь Арсеена отвечать на вопросы полицейского, и сознался, что хотел заставить девочку мыть посуду, а та убежала, но о драке с падчерицей Арсеен умолчал.
***
Долго бродила по городу Таня, но возвращаться в дом человека, ударившего ее, она не могла. Да, она отказалась мыть посуду, потому что у нее пришли месячные и сильно разболелся живот, но разве скажешь об этом человеку, у которого нет души, сердце – орган, перекачивающий кровь? Приехав в Мерелбеке, Таня решила переночевать в старом доме, где она с Кристиной, своей первой подружкой, иногда курила травяные самокрутки.
Впервые такие сигареты девочка закурила в молодежном кафе. Кристине эти сигареты покупала мама, чтобы та не совершила самоубийство из-за депрессии, а Тане мама покупала только подержанные вещи.
Когда Таня подходила к дому, рядом с ней остановилась полицейская машина и полицейский назвал ее по имени.
Детям в Бельгии не положено убегать из дома, поэтому сбежавших детей полицейские возвращали к их родителям, и Таню вернули к маме, но вернулась она чужим для мамы ребенком, что очень насторожило Веру, которая, подумав, списала такое странное поведение дочери на ее возрастные проблемы.
– Пусть Таня не говорит со мной, лишь бы была дома, на виду, – успокоила она себя, решив терпеливо ждать взросления своей девочки, а пока жить одним днем, работать и обеспечивать семье пропитание.
***
Работала Вера с удовольствием, хоть и уставала, ведь только на работе женщина могла забыть о своем бесправном положении. Но случилось несчастье, и о работе можно было забыть. Теперь Вера сама нуждалась в уходе и смирно лежала на больничной койке со сломанной ногой, как в западне.
Ночь в больнице тянется долго, чтобы дать человеку возможность осмыслить, по какой причине вместо собственной спальни он спит на больничной койке.
От нечего делать Вера вспомнила в подробностях и ту бессонную ночь, после которой ее чуть не задавил БМВ.
Смотря на белесый потолок, она видела воображаемый театр собственных воспоминаний.
Вечер перед тем, как ее атаковал черный БМВ.
Вера сидит в кресле, к ней подходит Таня, чтобы сообщить, что ее друг Баба останется ночевать.
Баба, а по паспорту Бенуар, был хорошим мальчиком, но Вера отправила его домой, очень тактично, но дочь встала на дыбы.
– Мама, ты не имеешь права мне запретить делать то, что я хочу!
– Таня, пока ты живешь в моем доме, ты обязана выполнять те правила, которые действуют для всех. Ночевать твой друг должен дома, и этим все сказано.
– Это не твой дом, и ты здесь никто, рабочая лошадка, а это дом Арсеена, а он мне разрешил!
– Я твоя мать, я забочусь о твоем честном имени!
– Да что ты понимаешь в жизни?! Заморочила мне голову то учебой, то честью. Какая может быть Джейн Эйр здесь, в Бельгии?! Ты меня не спросила, хочу ли я быть такой, как Джейн Эйр, или хочу ли я жить в Бельгии… Думаешь, что если мне еще не исполнилось 18 лет, то не надо со мной считаться?.. Я поняла, почему от тебя сбежал мой папа! Ты есть начальница какая-то… докторишка. Привезла нас сюда – так принимай то, кем я стала! Жить в Бельгии надо по-бельгийски. Мне уже 15 лет исполнилось, а здесь мальчики спят с девочками с 13 лет!.. Тебе радостно должно быть, что надо мной смеются, как над переростком?.. Ты хотела, чтобы я интегрировалась? Так не мешай сама моей долбаной интеграции!
Ночь перед аварией. С Таней в одной постели спит мальчик, но не в ее комнате, а у Вити, в его чердачной комнате.
Хотя Таня с Бабой спали в одежде, Вера уснуть не имела права, не смогла, она даже глаз не сомкнула, настороженно прислушиваясь к любому подозрительному шороху на чердаке, чтобы не допустить подросткового разврата.
Надо признать, что воображение по ночам рисует только самые страшные, самые пакостные картины, но, увы… в своем упорстве жить по-бельгийски дочь выиграла, а ее маме пришлось признать, что моральные устои ее юности в Бельгии не принимаются за норму поведения, и разврат уже не кажется развратом, а половые отношения школьников – что-то вроде спортивного увлечения.
Так как система развращения школьников обществом одобрена, родителям остается только пожинать ее плоды и уходить с головой в работу.
Именно работа социальной уборщицей в домах у достойных жителей округа Невели стал для Веры отдушиной в ее замужней жизни с Арсееном, а ее клиенты, старики и старушки, уже давно сменили свое традиционное вежливое недоверие на искреннее радушие, с которым они теперь встречали русскую уборщицу, ибо доверяли ей святая святых – наведение чистоты у них в домах. За 8 часов работы она училась жить и думать, как простой бельгийский народ.
Вот и теперь, находясь на больничной койке, скучала Вера по своим стареньким хозяйкам и хозяевам даже больше, чем по детям и мужу, от которых благодарности не дождешься, как бы она ни старалась. Именно труд уборщицы открыл ей, что истинным богатством Фландрии были не музеи и исторические достопримечательности, а ее трудолюбивые верующие дедушки и их чистоплотные бабушки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vladimir-de-lange/vera-i-rycar-ee-serdca-kniga-shestaya-lubov-nechayanno-n-48512055/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Владимир Де Ланге
Тип: электронная книга
Жанр: Современные любовные романы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 26.11.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Как бы ни жил человек, хорошо или плохо, в бедности или богатстве, долго ли, коротко ли, но, если он жил без любви, то история его скучна и для потомков неинтересна. Этот роман о поиске любви, исцеляющей, ободряющей, любви, дающей человеку познать истинное счастья, быть рожденным на земле.