Главная страница | Современные детективы | Рождественские убийства

Рождественские убийства
Дженнифер Роу
Верити Бердвуд #3Чай, кофе и убийства
Во время рождественской вечеринки погибает пожилой богач, только что женившийся на молодой охотнице за наследством… На дальней ферме находят задушенной хозяйскую жену, и все обвиняют в убийстве деревенского дурачка-работника… Прямо средь бела дня в торговом центре обнаруживают тела актера в костюме Санта-Клауса – любимца ребятишек – и фотографа, снимавшего его с детишками… Самые занятные дела Верити Бердвуд – в замечательном сборнике рассказов Дженнифер Роу!

Дженнифер Роу
Рождественские убийства

Jennifer Rowe
DEATH IN STORE

© Jennifer Rowe, 1993
© Перевод. Е.А. Ильина, 2017
© Издание на русском языке AST Publishers, 2019

Запретный плод
Как и всегда накануне Рождества, сержант уголовной полиции Дэн Тоби остался наедине с призраками прошлого. Он вспомнил, как проводил сочельник в жарко натопленном доме родителей жены. На стол подавали традиционную жареную индейку и пудинг. На присутствующих были бумажные шляпы, оставлявшие пятна краски на потных лбах. Дэн всегда представлял Дэвида девятилетним мальчиком, а Эвелин оставалась все такой же очаровательной, радушной и еще не уставшей от его работы, постоянного беспокойства и, в конечном итоге, от него самого. В украшенном яркими огоньками доме пахло хвоей и фруктовым пирогом. Царило предпраздничное настроение, отчего юного Дэвида переполняло небывалое возбуждение; по телевизору транслировались рождественские передачи; Дэн с женой спешно запаковывали последние подарки.
Тоби отодвинулся от потертого стола, окинул взглядом опустевшее помещение и задумался о планах на сочельник. Впрочем раздумья длились недолго. Да и о чем тут думать? Ни жены, ни ребенка, нет рождественской ели, не будет праздничного обеда с тестем и тещей. Хотя все, в общем, не так уж и плохо. Завтра утром позвонит Дэвид, живущий теперь… кажется, во Франкфурте. А потом Тоби отправится в горы к брату Саймону, как делал это на протяжении многих лет. Проведет несколько дней на лоне природы, отдыхая от повседневной рутины. Ему наверняка там понравится. В прошлое Рождество Тоби дежурил. Все ему сочувствовали, а он с обреченным видом ворчал в ответ. Хотя в глубине души был рад такому повороту событий. Но на этот раз ему придется встретиться с призраками прошлого лицом к лицу – не слишком радужная перспектива.
Тоби принялся с неохотой перебирать бумаги в попытке навести на столе хоть какой-то порядок. Рабочий день закончился час назад, так что у Тоби не было причины задерживаться в офисе, который он в последнее время часто использовал в качестве убежища. Люди скоро начнут замечать его одиночество и станут сочувствовать. Эта мысль заставила Тоби вскочить со стула, похлопать себя по карманам в поисках ключей, кошелька и выключить настольную лампу. Пора убираться отсюда, да побыстрее.
Тоби с неохотой ответил на приветствия оставшихся на дежурстве сослуживцев и направился к лифту.
– Всего хорошего, Дэн! – крикнула ему вслед одна из сотрудниц. – Веселого Рождества!
Веселого Рождества.
Кто-то прилепил к кнопке вызова лифта пластиковую веточку омелы. Неплохой сюрприз, но воспользоваться им смог бы лишь карлик. Дэн мрачно нажал на кнопку, и почти в то же самое мгновение двери лифта разъехались в стороны. Погруженный в свои мысли, он шагнул внутрь и едва не столкнулся с невысокой худощавой дамой, выходящей из лифта.
– О господи! – Тоби опустил глаза. – Берди, что ты здесь делаешь?
– Ищу тебя, – небрежно бросила та в ответ.
Двери лифта начали закрываться, и оба поспешно зашли в лифтовую кабину. Тоби удивленно посмотрел на свою попутчицу.
– Решила узнать, не захочешь ли пропустить по стаканчику, – пожала плечами Верити Бердвуд. – Подумала, тебе нужна компания. Ведь сегодня сочельник.
– Заняться нечем? – усмехнулся Тоби и удивился, насколько обрадовала его эта неожиданная встреча.
Женщина вновь пожала плечами и устремила взгляд на двери.
А ведь Тоби уже вознамерился в полном одиночестве вернуться в свою темную душную квартиру, прихватив по дороге какой-нибудь еды, и усесться перед телевизором вместе с призраками прошлого. Коллеги наверняка начнут подтрунивать, если кто-нибудь увидит его в компании этой странной маленькой особы, возомнившей себя сыщиком. Тоби подумал, что Берди явилась не просто так. Наверняка хочет выудить у него какую-нибудь информацию или заглянуть в документы, о существовании которых не должна была знать. Словом, вознамерилась сделать то, что непременно навлечет на его голову неприятности. Но потом он представил, как проведет пару часов в шумном, ярко освещенном заведении за столом со стаканчиком вина и тарелкой еды, глядя в эти умные янтарные глаза, спрятавшиеся за толстыми линзами очков, и широко улыбнулся.
– Почему бы и нет? Бог свидетель, других планов у меня не было.
Берди не ответила. Двери лифта раздвинулись, и она направилась к выходу. Сунув руки в карманы, Тоби медленно двинулся следом. К тому времени как он поравнялся с Берди у массивных дверей, в холле вот уже который раз за день зазвучал известный рождественский гимн «Добрый король Венцеслав».

– Знаешь, мне действительно очень хочется понять, почему все это так тебя интересует, Бердвуд.
От былой немногословности Тоби не осталось и следа. В пабе работал кондиционер, еда оказалась довольно вкусной, кто-то играл на фортепиано, а Берди раздражала его меньше обычного, словно она временно смягчилась в этот вечер в канун грядущего Рождества. Она внимательно слушала воспоминания Тоби о прошлых делах, задавала наводящие вопросы – словом, вела себя так, будто ей действительно было интересно слушать чужую болтовню, вместо того чтобы, по обыкновению, разглагольствовать самой.
– Под «всем этим» ты подразумеваешь дела об убийствах, верно? – холодно спросила Берди. – А почему я не должна ими интересоваться? Ведь тебя это волнует.
– Я, черт возьми, полицейский, – возразил Тоби. – И расследовать убийства – моя работа. А для тебя это всего лишь хобби. Милое и странное.
– В этом-то и состоит проблема, Дэн, – заметила Берди. – Если бы я разгадывала головоломки или увлекалась шахматами, ты бы не считал это странным.
– Наверное, нет. – Дэн покачал головой. После последней кружки пива он почувствовал легкое головокружение, но вновь попытался донести до подруги свою мысль: – Такие преступления связаны со смертью человека. И это не игра, исход которой важен лишь самому игроку. Люди умирают по-настоящему.
Берди развела руками.
– Вот именно, – произнесла она и залпом допила свое пиво.
Тоби с минуту в молчании смотрел на свою собеседницу. Толстые стекла ее очков поблескивали в отсветах ламп.
– Принесу еще, – сказала она и направилась к бару.
– Как это началось? – спросил Тоби, когда Берди вернулась с двумя кружками пива, и озабоченно посмотрел на шапку густой пены. Пиво замечательное, но он выпил столько, что наверняка придется вызвать такси. Если, конечно, удастся найти свободное. – Начиталась в детстве детективов и триллеров?
Берди кивнула:
– О да. Я читала Агату Кристи и другие похожие книги. Я их обожала. Но к тому моменту, когда столкнулась с первым убийством, прочла не так уж много. Впрочем, я была совсем ребенком.
– Неужели?
Берди снова кивнула.
– Всего четырнадцать лет. Я открыла для себя детективы во втором классе средней школы, поэтому у меня не было времени, чтобы…
Дэн откинулся на спинку стула и широко улыбнулся.
– Ты меня разыгрываешь.
– Нет! Вовсе нет! – негодующе воскликнула Берди. – Это истинная правда. Мне было четырнадцать лет, когда убили нашего соседа. И, если честно, убийцу вычислила я.
– О, не сомневаюсь. – Тоби отхлебнул пива, и по телу разлилось блаженное тепло.
Берди пребывала сегодня в отличной форме. Она воинственно навалилась грудью на стол и сдвинула брови.
– Уверяю тебя, Дэн, это истинная правда. Хочешь услышать, как все было?
– Почему бы нет? Сегодня же сочельник. Идеальный вечер для сказок. – Тоби подпер голову рукой. – Ну, начинай. Когда-то давным-давно…
– Каждый сочельник, когда я была ребенком, – решительно начала Берди, – в одном из домов на нашей улице устраивали вечеринку. Соседи делали это по очереди, но компания из года в год собиралась одна и та же. Каждый приносил с собой еду и напитки, чтобы немного помочь устроителям вечеринки…
– Добрая старомодная традиция, – перебив Берди, Тоби одобрительно кивнул. – Сейчас нечасто встретишь подобное.
– Мне тоже нравится, – сказала Берди. – Но ты можешь помолчать чуть дольше тридцати секунд?
– О, прошу прощения. Продолжай. Я больше не издам ни звука.
– Прекрасно. Так вот. В большинстве наши соседи были довольно состоятельны и почти никто из них не обзавелся детьми. А на тот момент я была единственным ребенком на всей улице. Мне никогда не нравились эти вечеринки, и я была рада остаться в компании домработницы, которая играла со мной, позволяла долго не ложиться спать и есть всяческие сладости. Когда же я стала старше, мы смотрели телевизор до тех пор, пока не заканчивались трансляции и не наступало Рождество.
Берди бросила взгляд на приятеля, словно ожидала от него комментариев относительно невинных развлечений ее юности, но тот лишь любезно улыбнулся в ответ, и она продолжила:
– Однако сочельник, о котором пойдет речь, отличался от других. Моя мама умерла в тот год, и отец не пожелал оставить меня дома. Хотя теперь я понимаю, что ему просто не хотелось идти на вечеринку одному. Но соседи не оставляли его в покое. Они считали, что не стоит нарушать традицию и, как мне кажется, хотели его подбодрить. Тогда отец позвал меня с собой, и я согласилась, хотя ужасно боялась. Ведь уже в те далекие дни меня нельзя было назвать слишком общительной. И это еще мягко сказано. К тому же я знала, что совершенно не похожа на девочку с рекламы мыла – такую, знаешь, милую и улыбчивую, какой меня представляли соседи. Вместе с тем к моему страху примешивалось какое-то будоражащее душу предвкушение. На протяжении многих лет я слышала об этих вечеринках и вот теперь могла увидеть все собственными глазами. Соседи соревновались друг с другом, каждый год стараясь сделать так, чтобы их украшения и рождественская ель были самыми красивыми. Конечно же, мне хотелось на это посмотреть. А еще меня привлекало угощение, ведь каждый приносил свое рождественское блюдо. И все же главной причиной моего возбуждения послужили сплетни о Сладком Уильяме и Пичес Макгуайр, не раз долетавшие до моих ушей, так что…
– Подожди-ка, – Тоби всплеснул руками, как если бы не поверил собственным ушам, – повтори имена еще раз.
– Пичес Макгуайр, – холодно повторила Берди, – и Сладкий Уильям. Пичес жила по соседству с нами в огромном доме, похожем на дворец. Белокурая и невероятно женственная, она обладала идеальной, розовой, как у младенца, кожей. Привлекательная, сентиментальная и смешливая, Пичес была замужем за крупным бизнесменом значительно старше ее по имени Джонатан Макгуайр. Этот огромный краснолицый мужчина с бычьей шеей обладал довольно крутым нравом. Во всяком случае, так говорил мой отец. Но с супругой он был очень нежен, обожал ее и выполнял любое пожелание. А еще он слыл ужасным ревнивцем. Я помню, как мама говорила, что это выглядит жалко и ему нужно вести себя разумнее. Отец же отвечал, что ревность Джонатана небезосновательна, ведь Пичес флиртовала со всеми подряд, а потом бежала к мужу и ластилась, точно котенок. Бедолага просто не знал, что и думать. И все же, несмотря на все это, Джонатан и Пичес прекрасно ладили друг с другом вплоть до того дня, когда после смерти старой миссис Биди в ее дом въехал Уильям Тилбери. Жилище покойной выглядело как пряничный домик и очень подходило новому хозяину, работавшему кондитером. У него был собственный магазин под названием «Сладкий Уильям», и вскоре это прозвище закрепилось и за хозяином. Сладкий Уильям был молод, смугл, темноволос и весьма привлекателен. Он выглядел таким мягким, нежным и милым с его шоколадного цвета глазами, обрамленными длинными темными ресницами. Все женщины в округе считали его чудесным. Магазин приносил Уильяму большой доход, поскольку он прекрасно готовил. К тому же добрая половина покупательниц была в него влюблена, так что все они не упускали шанса заглянуть в магазин, чтобы побаловать себя кексом или пирожным. Но, кажется, с самого своего появления на нашей улице он положил глаз на единственную женщину – Пичес Макгуайр. Конечно, он был мил, дружелюбен, обворожителен и услужлив по отношению ко всем без исключения соседям. Но когда рядом оказывалась Пичес, он замолкал и лишь смотрел на нее своими большими карими глазами, словно попадал под влияние каких-то незримых чар.
Тут Тоби не выдержал:
– Бердвуд, ты решила надо мной посмеяться? Еще ни разу в жизни не слышал более глупой и слащавой истории! Я не верю ни единому слову.
Берди лишь пожала плечами.
– Если тебе не нравится моя история, могу замолчать. Ты сам попросил. – Она взяла в руки кружку и рассеянно сделала глоток.
Молчание затянулось. Пианист начал наигрывать одну из песен Синатры, и Тоби откашлялся.
– Полагаю, маленький негодяй все же забрался ей под юбку?
Берди вскинула брови.
– Думала, тебе неинтересно.
– Я такого не говорил. Просто… Словом, раз уж мы зашли так далеко, продолжай, ведь тебе этого очень хочется. И перестань дуться. Хочу узнать масштабы всей катастрофы.
– Тому, что случилось, – смягчилась Берди, – катастрофа – самое подходящее слово. Нежные чувства Сладкого Уильяма к Пичес Макгуайр стали предметом пересудов на нашей улице. Со временем они не ослабевали, а становились все более очевидными. К тому моменту, как состоялась рождественская вечеринка, о которой я веду речь, наш кондитер обожал свою соседку уже целых три года, и все вокруг видели, как она от этого устала. Чего только Пичес не делала, чтоб охладить его пыл. Держалась вежливо, отстраненно и много рассказывала о своем муже. Но ничего не помогало. Уильям продолжал сохнуть от любви, и каждый раз при виде предмета своего обожания в его глазах вспыхивала неподдельная мука. Джонатана подобное положение дел злило все больше и больше. И чем жестче он обходился с супругой, тем более мягким и нежным казался ей Уильям. Некоторым женщинам очень трудно устоять перед таким трогательным и настойчивым обожанием. По крайне мере, я так слышала. Вокруг начали поговаривать о том, что буря неизбежна. И разразится она еще до наступления Рождества. Соседи даже разделились на два лагеря. Циники считали, что Пичес совсем не глупа и вскоре попросит Уильяма убраться из ее счастливой жизни в замке с очень богатым законным мужем. Романтикам же хотелось верить в то, что она увлеклась Уильямом так же сильно, как и он ею, и совсем скоро они сбегут из города, чтобы счастливо зажить. Как оказалось, и те и другие ошибались. Но лишь во времени. В тот год рождественскую вечеринку устраивали в доме Макгуайров. При сложившихся обстоятельствах могло показаться, что место выбрано неудачно, но ведь наступила их очередь. Никто своих услуг не предложил, да и Макгуайры молчали, поэтому все приготовили привычное праздничное угощение в надежде на лучшее. Моя мама всегда пекла песочное печенье, поэтому папа отправился к Сладкому Уильяму и купил печенье у него. Макгуайры, как обычно, потрудились на славу. В углу рядом с праздничным столом стояла необыкновенной красоты ель, расцвеченная красными и зелеными огоньками и украшенная сотнями серебристых игрушек. На стенах висели рождественские колокольчики, камин обрамляли ветви настоящего английского падуба, повсюду горели свечи, а из динамиков звучали рождественские гимны. Пичес улыбалась, но выглядела немного запыхавшейся и отрешенной. Она неотступно следовала за Джонатаном, казалась очень нежной и воздушной в своем нарядном золотистом платье. Но супруг словно ее не замечал и не заговаривал с нею. Он разносил напитки и со свойственной ему уверенностью приветствовал гостей. И все же мне показалось, будто он держит спину чуть прямее, чем обычно. В тот вечер он выглядел действительно впечатляюще. Мы поставили свое печенье рядом с паштетами Пичес, мясными пирогами Джоан Брин и прочим угощением, а потом, взяв по напитку, присоединились к гостям и стали смотреть на дверь. Все ждали появления Сладкого Уильяма. Наконец он пришел с большой белой коробкой в руках и тотчас же принялся искать Пичес. Увидев ее рядом с Джонатаном, он ласково улыбнулся, а потом отвернулся и принялся распаковывать свое угощение – рождественскую белую сахарную ель. Я подумала, что она сделана из пластика, но Уильям сказал: «Нет, из сахара». Он поведал мне рецепт. Всегда был со мной как-то рассеянно любезен, впрочем, как и со всеми остальными. Мама рассказывала, что Сладкий Уильям всегда приносил на вечеринку сахарную ель, но я и представить себе не могла, какая она на самом деле. Уильям поставил свое творение на стол рядом с настоящей елью, и теперь свет огоньков и блеск игрушек отражались в глянцевой сахарной глазури. Не переставая что-то мне рассказывать, Уильям принялся развешивать на ветки марципановые фрукты. Думаю, он испытал некоторое облегчение, имея возможность с кем-то поговорить, ибо в воздухе витало такое напряжение, что его, казалось, можно было резать ножом. Уильям рассказал, что эти фрукты продаются у него в магазине, а вот ель он сделал специально для вечеринки. Все фрукты были разными, и каждому гостю предназначался свой. Уильям был очень славным человеком и сказал, что не забыл и про меня. Он говорил и говорил, продолжая как ни в чем не бывало украшать свою ель маленькими фруктами. И все же его пальцы заметно дрожали, а сам он тяжело дышал, словно пробежал не одну милю. Но я сделала вид, будто ничего не заметила. Уильям долго возился с сахарной елью, развешивая фрукты и устанавливая ее на столе, а вечеринка тем временем шла своим чередом. Гости разговаривали и смеялись. Думаю, все они к тому времени уже успели пропустить не по одному бокалу вина. В конце концов, с появлением Уильяма не произошло ничего ужасного, и гости продолжали наслаждаться приятным вечером. Подойдя к отцу, я попыталась спрятаться за занавеску, чтобы никто не попытался со мной заговорить. Ведь всем приходил в голову единственный вопрос: «Как дела в школе?» А поскольку я была на каникулах, такое начало беседы непременно обрекло бы ее на провал. Оглядевшись по сторонам, я увидела у стола с закусками Джонатана Макгуайра. Он накладывал себе в тарелку паштет и что-то еще. Пичес рядом с ним не было. Отправив еду в рот, он меланхолично жевал, не сводя взгляда с сахарной ели. Она переливалась белым, розовым и зеленым цветом, словно какое-то живое сказочное существо, а украшавшие ее ветви фрукты казались настоящими. Джонатан коснулся одной из веток толстым грубым пальцем. Маленький кусочек сахара откололся и упал на стол. Джонатан сдвинул брови, но не сделал попытки его поднять. Оглядевшись по сторонам и заметив меня, улыбнулся, но очень печально. Он был таким большим и красным, настолько сбитый с толку поведением жены, что исполнял в этой толпе роль либо клоуна, либо злодея. Это зависело от того, с какой стороны смотреть на происходящее. Но я догадывалась, что в своей области – бизнесе и банковском деле – его уважали и почитали. Мне было очень странно думать об этом. Через некоторое время хозяин дома взял себя в руки и предложил гостям выйти на террасу, чтобы полюбоваться расцвеченной огнями гаванью. Гости, включая моего отца, последовали его совету. Через пару минут комната практически опустела. Остались лишь я, найдя укрытие за занавесками, Пичес и Уильям. Они смотрели друг на друга и выглядели словно две ветки, выброшенные на берег приливом. Они смотрели друг на друга очень долго и не произносили ни слова. Их лица тоже ничего не выражали. А потом Пичес отвела взгляд и заметила меня. Она подошла и, положив руку мне на плечо, принялась расспрашивать меня о жизни. Когда же я подняла глаза, Уильяма в комнате уже не было. Я подумала, что Пичес глуповата, и нам было почти нечего сказать друг другу. И все же она попыталась, а перед тем, как присоединиться к остальным, попросила меня чувствовать себя как дома: взять с полки книгу или поесть сладостей. После ее ухода я так и сделала. Еда была превосходной, но я не получила удовольствия. Слишком нервничала. Я пролила немного колы на красивую белоснежную скатерть, но это было лишь началом моих бед. Когда попыталась снять с сахарной ели какой-то фрукт, она сильно наклонилась, и несколько других фруктов упало на стол. Один из них упал на пол, и мне пришлось съесть его без всякого удовольствия, ведь мне так и не пришлось насладиться выбором. Когда же я попыталась все исправить – поставить сахарную ель ровно и повесить на нее упавшие фрукты, – раздались голоса возвращающихся в комнату гостей, и меня охватила паника. К тому же я уронила на пол пирог с мясом, который держала в другой руке, и нечаянно наступила на него, отчего начинка размазалась по ковру. Это было просто ужасно. Какие страшные вещи совершают порой дети. Впрочем, мне не стоило переживать. Гости настолько развеселились, что либо не обратили внимания на содеянное, либо им просто не было до этого никакого дела. Я почти расслабилась и хотела вернуться к отцу, но ко мне с улыбкой подошла миссис Брин. «Собираюсь немного похулиганить и снять с дерева свой киви, – произнесла она. – В этом году я сказала себе, что должна сдержаться, но, как видишь, не смогу. – Она наклонилась над сахарной елью и принялась внимательно ее рассматривать. – Вот он! – воскликнула она и сняла с дерева киви. – Восхитителен, не правда ли? Но такой калорийный!» Сказав это, она отправила киви в рот. «О, я знала, что ты не удержишься, Джоан, – со смехом произнесла Пичес. – Никогда не могла!» – «Но ведь Уильям делает киви специально для меня, – ответила миссис Брин. – И мне ужасно не хочется его обидеть».
Должно быть, я таращилась на них слишком уж вызывающе, потому что Пичес улыбнулась и заметила, что я, наверное, считаю их поведение ребячеством, но Уильям всегда делает для каждого гостя свой марципановый фрукт. Киви для миссис Брин, поскольку та родом из Новой Зеландии, для хозяйки дома – персик из-за ее имени[1 - От англ. peach – персик. – Здесь и далее примеч. пер.], ветку винограда для мистера Марлоу, который держит виноградник, и так далее. Я похолодела от ужаса, ведь мне не было известно, что означают эти фрукты. Интересно, чей же фрукт оказался в моем желудке? Маловероятно, что я съела предназначавшийся именно мне. Я была настолько смущена, что постаралась как можно скорее оказаться рядом с отцом. Вечеринка начала оборачиваться для меня сущим кошмаром. Я продолжала наблюдать за гостями, подходящими к столу и снимающими с веток предназначавшиеся им фрукты, а сахарная ель, точно посланник судьбы, подмигивала мне разноцветными бликами в ожидании момента, когда один из гостей не обнаружит искомого. Спустя полчаса к ели подошел Джонатан Макгуайр, и я затаила дыхание, понимая, что момент разоблачения настал. Точно завороженная, наблюдала за хозяином дома в ожидании того, что он обернется и что-то скажет. Но тот без колебаний взял лакомство с самой вершины ели, откусил кусок и проглотил. А дальше начался настоящий ад. В глазах Джонатана внезапно отразился ужас, и он схватился за горло, а потом рухнул на пол. К нему подбежал доктор Беддаз. Гости сгрудились вокруг, пытаясь помочь, однако хозяин дома скончался за пятнадцать минут до приезда «скорой помощи». Сладкий Уильям повторял, что у Джонатана случился сердечный приступ, а белая, как мел, Пичес плакала без остановки. Странно было наблюдать за реакцией остальных гостей, перед глазами которых разыгралась настоящая драма. Да и как себя вести, когда хозяин дома умирает, съев лакомство, приготовленное влюбленным в его жену кондитером? Я хочу сказать, возможно ли в сложившихся обстоятельствах поверить в сердечный приступ и продолжать общаться с вышеупомянутым кондитером так, словно никому и в голову не пришла мысль об убийстве? Большинство гостей попытались успокоить Пичес – предлагали ей чай или чего-то еще. Переключив внимание на нее, они избавились от необходимости думать о том, как относиться теперь к Уильяму. Вскоре приехала полиция. Полицейские посмотрели на лежащего Джонатана, понюхали его рот, а потом все еще зажатый в руке кусочек марципана, и положили его в пластиковый пакет. Пичес в ужасе наблюдала за происходящим, цепляясь за руку доктора, точно за спасательный круг. Услышав же слово «цианид», она вскрикнула и уткнулась лицом в плечо доктора. Когда к ней подошел Уильям и попытался что-то сказать, она лишь прошептала: «Почему?» – и отшатнулась. После этого Пичес лишилась чувств. Полицейские забрали с собой Уильяма, тело Джонатана и сахарное дерево в качестве улики, а на следующий день – как раз в Рождество – мы начали понемногу узнавать подробности разразившейся накануне трагедии. Пичес пришлось отвезти в больницу. Она пребывала в шоке, и ее нельзя было допрашивать еще день или два. По словам отца, к такому выводу пришел доктор Беддаз. Сам-то он так и не нашел времени ее навестить. Полиция обнаружила осколки пузырька с остатками цианида под кучей мусора на заднем дворе дома Сладкого Уильяма и упакованный чемодан в его спальне. Соседи рассказали полицейским о любви Уильяма к Пичес, о том, что она отчаянно цеплялась за руку мужа на вечеринке и как все с напряжением ожидали бури. Словом, Рождество получилось незабываемым. Все решили, что убийство совершил Уильям. Но я… не знаю, как это сказать… не испытывала удовлетворения. Расследование шло слишком гладко, и мне казалось, что полицейские упустили какую-то очень важную деталь. Некоторое время я думала и мало-помалу докопалась до сути, а потом решила поговорить с отцом. Мне надлежало убедиться, что я не окажусь в дураках. Поэтому узнала у отца, какой именно фрукт из года в год предназначался нашему уважаемому доктору. Отец посмотрел на меня как на ненормальную, но, немного поразмыслив, вспомнил, что доктору предназначался ананас, поскольку тот родом из Квинсленда. Получив такой ответ, я поняла, что не ошиблась, и выложила ему свои умозаключения. Он внимательно посмотрел на меня, а потом вызвал полицию. Тогда я приняла это как должное, но теперь восхищаюсь отцом. Ведь большинство родителей отослали бы своего ребенка играть, попросив не забивать голову всякой ерундой. Но мой отец мне поверил. Полицейские тоже выслушали меня внимательно. Возможно, дело им тоже казалось слишком уж простым и очевидным. Как бы то ни было, но они отправились в дом Макгуайров, тщательно обыскали его и нашли именно то, что я и предрекала. После этого, вопреки запретам доктора, они поговорили с Пичес. Затем допросили девушку, помогавшую Уильяму в магазине, и еще раз внимательно изучили марципан, который перед смертью сжимал в своей руке Джонатан. И вот тогда с моей помощью – что мне ужасно приятно – они докопались до правды. Ну вот. Теперь ты знаешь.
– О чем ты говоришь?! – недовольно воскликнул Тоби. – Что, по-твоему, я должен знать?
Берди потянулась и зевнула.
– Кто совершил убийство.
– Полагаю, не Сладкий Уильям, – сухо протянул детектив.
– Конечно, не он. Уильяма подставили. Стал бы он убивать Джонатана вот так открыто! Он же не полный идиот.
– Бердвуд, я убью тебя, если не перестанешь изображать из себя Эркюля Пуаро. Выкладывай немедленно!
– Должно быть, это пиво сделало тебя таким тугодумом, Дэн. Все настолько очевидно, что мне даже неловко это разъяснять. Ну же. Нервозность Уильяма, цепляющаяся за руку мужа Пичес, разноцветные огоньки, марципановые фрукты, предназначенные для каждого из гостей в соответствии с местом рождения, профессией или именем, мое неловкое обращение с сахарной елью, собранный чемодан в доме Уильяма, ананас для доктора… Нет-нет, не уходи, Дэн, я все расскажу.
– Тогда говори. Просто скажи, кто убил Джонатана Макгуайра, – потребовал Тоби, который был уже не в том состоянии, чтобы разыгрывать безразличие. Он опустился на стул.
Берди пожала плечами.
– Ну, отчасти это сделала я, – спокойно произнесла она.
– Что?
– Я уронила сахарную ель, и несколько фруктов упало на стол. Один разломился, и мне пришлось его съесть. Это было яблоко. Позже, узнав, что все фрукты именные, я немало смутилась, ибо поняла, что яблоко предназначалось не мне. На ум пришли два претендента: доктор Беддаз из-за пословицы «Яблочко на ужин, и врач не нужен» и Джонатан из-за имени по аналогии с сортом яблок. В своем ответе мой отец исключил доктора и подтвердил, что яблоко предназначалось Джонатану.
– Итак, я съела фрукт хозяина дома. Стало быть, убивший его марципан был не для него. Он съел чужое лакомство по ошибке, и из этого можно сделать вывод, что яд предназначался не ему. Джонатан был слегка навеселе, как и остальные гости, но не настолько пьян, чтобы совершить столь вопиющую ошибку. Он взял фрукт с самой верхушки деревца. Как я уже говорила, настоящая ель была украшена огоньками, и они отбрасывали на сахарную красавицу зеленые и красные блики. Я видела это собственными глазами. С их помощью большой круглый фрукт на вершине ели выглядел как красное яблоко. Джонатан откусил половину, прежде чем повернулся и заметил собственную ошибку. Он держал в руке не яблоко, а персик. Большой круглый персик, который, как думал Джонатан, убьет его жену и отправит ее любовника за решетку на всю оставшуюся жизнь. Он подменил изготовленный Уильямом фрукт на свой, начиненный цианидом. Марципан прекрасно замаскировал бы горьковатый запах миндаля. Помощница Уильяма припомнила, что накануне вечеринки Джонатан как раз купил три персика. Два для того, чтобы попрактиковаться – он ведь очень скрупулезный человек, – и один для исполнения задуманного. Напичкав марципан цианидом, Джонатан подкинул пустой пузырек в мусорный контейнер Уильяма. Он знал, что до Рождества мусор вывозить не будут и пузырек будет там, когда полицейские начнут поиски. Я видела, как Джонатан крутился у стола с закусками. Должно быть, именно тогда он и совершил подмену: сунул безобидный персик в карман, а потом выбросил, когда все отправились на террасу любоваться сверкающими огнями в гавани. Полицейские нашли его в саду…
– Подожди, Берди, кое-что не сходится, – перебил подругу Тоби. – Убийца ведь точно знал, где висит отравленный фрукт, а где – его собственный. Огни тут не играют большой роли, он ведь точно знал расположение фруктов на ели.
– Все верно, Дэн. Но ты забыл, что я уронила сахарную ель и в спешке повесила фрукты на нее, как смогла. Поменяла их местами. Только вот никто не знал о моей проделке, включая Джонатана. Поэтому он умер.
Тоби покачал головой.
– Вот бедняга, – вздохнул он. – Не повезло так не повезло.
Берди широко улыбнулась.
– Должна сказать, мне нравится, как вы ему сочувствуете, сержант. А ведь он пытался убить собственную жену. И если бы не моя неловкость, ему бы это удалось. Джонатан нанял детектива, чтобы тот следил за Пичес, и благодаря этому узнал, что она встречается с Уильямом и собирается сбежать вместе с ним в рождественское утро, пока муж будет отсыпаться после вечеринки. Пичес сама рассказала обо всем полицейским, когда те предъявили ей улики. Вот почему Уильям собрал чемодан, а она цеплялась за руку мужа на вечеринке – хотела сбить его со следа. Любовники безумно боялись Джонатана.
– Полагаю, они все же уехали и зажили счастливо? – скептически усмехнулся Тоби, допивая теплое пиво.
– Какое-то время они действительно были счастливы, – с улыбкой ответила Берди. – Но Уильям романтик до мозга костей, и посему у него гораздо лучше получалось любить на расстоянии. Так что прожив около года с Пичес, заметно располневшей от его стряпни, он воспылал страстью к одной из посетительниц магазина – смуглой, худощавой и весьма загадочной даме на несколько лет старше его. А спустя еще полгода они тайно сбежали. Пичес едва не слегла от горя, но довольно быстро оправилась и вышла замуж за доктора Беддаза, который давно симпатизировал ей и к тому же обладал тактом и надежностью.
Тоби рассмеялся.
– Мне нравится, – произнес он. – Хороший финал.
Берди взглянула на часы.
– Начало первого, – заметила она. – С Рождеством!
– С Рождеством, и благослови нас всех Господь, – ответил Дэн Тоби.

Убийца кроликов
Дом стоял на самой вершине холма, покрытого жухлой травой. Она росла даже вокруг изъеденных червями деревянных свай, слегка приподнимавших дом над землей. Он был старым, мрачным, и, когда дул ветер, металлическая крыша издавала зловещий скрежет, а окна отчаянно дребезжали. Иногда на холм забредали коровы с расположенных у подножия холма пастбищ. Они жевали траву и поглядывали в сторону веранды безразличными влажными глазами. Иногда поднимавшийся из долины туман плотно окутывал дом, отчего тот преображался и затихал. И тогда жившие в нем люди выходили на веранду, оглядывались по сторонам и начинали разговаривать вполголоса, как если бы находились в церкви или не хотели разбудить спящего ребенка.
Только в доме не было теперь малышей с тех самых пор, когда Брэдли и Боб Уинн были детьми. В те далекие дни они бродили по пастбищам, ловили угрей в ручье, прятались за баком с водой или же забирались на старое фиговое дерево, чтобы увильнуть от работы по дому. В это время их мать Джен в своем неизменном лиловом платье в цветочек стояла на веранде и, щурясь от солнца и дрожа от гнева, осматривала окрестности, громко и пронзительно звала непутевых сыновей.
Теперь Боб и Брэдли стали взрослыми. Большой, белокурый и веснушчатый Брэдли походил на отца, но его добрые голубые глаза со временем выцвели и приобрели сероватый оттенок. Боб не уступал брату в росте, однако был худощав и смугл. Его подбородок всегда отливал синевой, как бы тщательно он ни брился. Карие глаза глядели настороженно, а длинные загорелые пальцы беспокойно двигались.
Братья Уинн, как и прежде, жили в своем старом доме с матерью и женой Брэдли Ширли. Джен заметно сдала и утратила былую энергичность, однако по-прежнему главенствовала в доме и управляла жизнью его обитателей, как и в те времена, когда была еще полна сил и могла с легкостью догнать десятилетнего мальчишку и притащить его за ворот в дом, совершенно не запыхавшись при этом. Ее муж умер двадцать лет назад. Недоброжелатели поговаривали, будто тридцать лет брака настолько измучили Фрэнка Уинна, что он с радостью отправился на тот свет, едва только ему представилась такая возможность. Фрэнк был мужчиной крупных размеров, и тем не менее Джен, будучи вдвое ниже и вчетверо легче его, время от времени поколачивала бедолагу.
Недаром говорят, что яблочко от яблони недалеко падает. Брэдли – младший из братьев – со временем женился на женщине, столь похожей по темпераменту на его мать, что оставалось лишь диву даваться. Как и Джен, Ширли всю свою жизнь провела в долине. Дом ее родителей располагался в нескольких километрах от дома Уиннов. Братьям было десять и двенадцать лет, когда она родилась, поэтому они относились терпимо и немного насмешливо к молчаливому настороженному ребенку, неотступно следовавшему за ними по пятам. Со временем Ширли превратилась в тощую, веснушчатую девицу, смущенно отводившую глаза и нервно теребящую носовой платок на танцах и вечеринках, где она неизменно подпирала стены. Однако стоило ей вступить в раннюю пору цветения, Брэдли Уинн, которому в тридцать два года изрядно наскучила холостяцкая жизнь, вдруг открыл свои добрые голубые глаза и увидел, что двадцатилетняя Ширли стала настоящей красавицей. Приняв пробудившееся в груди чувство за любовь, он сделал ей предложение.
Скорее всего девушка предпочла бы Боба, но тот замужества не предлагал, поэтому Ширли решила не искать добра от добра и ответила согласием младшему из братьев Уинн. После свадьбы она переехала в старый дом на холме, где проживал с матерью и братом ее новоиспеченный супруг. Ширли была счастлива. Ей очень нравился этот дом, из окон которого открывался прекрасный вид. К тому же воздух здесь, на вершине, был гораздо чище и свежее, нежели в долине, в доме ее родителей, примостившемся возле дороги. Воздух на его увитой виноградными лозами веранде пропитался пылью, автомобильными выхлопами и приторно-удушливым запахом коровьего навоза. Старая Джен не вечна, да и Боб наверняка захочет уехать после смерти матери. Так что рано или поздно хозяйкой дома стала бы Ширли. И, конечно, Брэдли. А после них – их сыновья. В первые месяцы после свадьбы, глядя на то, как Брэдли разувается у порога и, смущаясь новыми для него отношениями, направляется к ней, Ширли обнаружила в себе нежность, коей никогда доселе не испытывала.
Однако сыновей у них так и не получилось. Впрочем, как и дочерей. Если не считать появления на свет двух крошечных недоношенных младенцев, нашедших вскоре последний приют на кладбище на окраине города. После этого Ширли оставила попытки стать матерью. Она навсегда изгнала из своего сердца нежность, безропотно приняла уготованную ей долю и продолжила жить, работать как и раньше. Соседи считали ее отважной маленькой женщиной, настоящей труженицей, а еще и хорошей женой. Брэдли всегда выглядел безупречно, словно стал для жены ребенком, постоянно нуждающимся в неустанной опеке. Она всегда следила за тем, чтобы его лицо было чисто выбрито, а в складки на массивной шее не забивались пыль и крошки.
Так проходили годы, как две капли воды похожие один на другой. Для четверых обитателей дома на холме их отличала лишь смена сезонов да рождение или непредвиденная смерть скота, дававшего им пищу и одежду. И все же перемены были. По мере того как Джен старела и становилась слабее, на плечи Ширли ложилось все больше домашних забот. Она стирала, штопала одежду, готовила и убиралась в доме. Поднималась с рассветом, а ложилась спать позже всех. Ширли никогда не уставала и не принимала помощи. Поздно вечером, все еще не снимая передника, она пододвигала стул к краю длинного стола и доедала то, что оставалось от быстро приготовленного ею для остальных обитателей дома. Те слишком хорошо знали характер Ширли и не пыталась заставить ее изменить привычный уклад. Чем слабее становилась ее свекровь, тем большую силу обретала Ширли. Она исполняла роль служанки, но, несмотря на это, полностью управляла жизнью родственников, используя для этого все: свою загруженность работой с видом мученицы, визгливый голос, поджатые губы и холодное неодобрение на лице, когда замечала чей-то проступок.
Мужчины работали на ферме, как всю жизнь работал их отец. Если братья и были недовольны своей жизнью и чувствовали разочарование, они никогда этого не показывали. Они все меньше общались друг с другом и с годами примирились с собственной упряжью, хотя поводья теперь сжимали совсем другие руки.
Джен Уинн, которой исполнилось восемьдесят лет, теперь редко вступала в разговор. Она оставила попытки управлять жизнью сыновей, больше не цеплялась к невестке и все время сидела на веранде, устремив взгляд на расстилающуюся внизу долину. Джен сдала, но вовсе не собиралась умирать. Так что Ширли начало казаться, что этого не произойдет никогда.
Однажды осенью Боб отправился в Сидней на традиционную для этого времени года ярмарку и пробыл там две недели вместо привычной одной. Он вернулся еще более молчаливым, в новых твидовом пиджаке и ботинках. С тех пор он начал часто наведываться в город, чтобы, как он говорил, «сменить обстановку». Ширли никак не могла взять в толк, что все это значит. И однажды вечером, когда Джен отправилась в постель, Брэдли смотрел телевизор, а она гладила белье, вопрос невольно сорвался с ее губ. Она не ждала ответа – ведь в последнее время они с мужем почти не разговаривали. Но Брэдли развернулся и с неподдельным удивлением посмотрел на жену.
– У него там женщина, – произнес он таким тоном, словно это было очевидно.
Услышав это, Ширли испытала такой укол ревности, что невольно охнула и схватилась рукой за сердце. Собственная реакция на слова мужа ошеломила Ширли, а глубина охватившего ее чувства и вовсе напугала.
– У Боба?! – визгливо спросила она и хрипло рассмеялась.
– А что такого? – спокойно ответил Брэдли. – Я думал, ты знаешь. – Он вновь развернулся к телевизору, и Ширли уставилась на его затылок, как если бы прежде никогда его не видела.
– Кто она? – Ширли стоило больших усилий заставить себя говорить спокойно.
– Не знаю. Просто какая-то женщина. – Брэдли подался вперед, чтобы прибавить звук. – Но он увлечен и женится на ней, вот что я тебе скажу.
– С чего бы ему этого захотеть?
Брэдли вновь посмотрел на жену, угрюмо склонившуюся над гладильной доской, и по его лицу пробежала тень. Однако он ничего не сказал, и Ширли, пожав плечами, вновь склонилась над смявшейся под утюгом рубашкой. От разгулявшегося на вершине холма ветра громыхали рамы и скрежетала металлическая крыша. Старая Джен бормотала что-то во сне, беспокойно ворочаясь в кровати, которую делила когда-то со своим большим, громко храпящим супругом. В долине мычали коровы, подзывая к себе непослушных телят. Ширли проворно и умело орудовала утюгом, разглаживая складочки, которые сама же сделала. Все было как обычно. Только вот как прежде не будет уже никогда.

– Как же хорошо, что ты приехала, Берди. Теперь мне намного лучше! – взволнованно воскликнула Мэрион Мур, сидевшая в своем кресле.
Благодарно потягивающая прохладное пиво Верити Бердвуд кивнула в ответ, отметив про себя, как стала похожа на мать ее подруга. Ее милое взволнованное лицо и чопорная укладка напомнили о давно минувших школьных годах, когда миссис Мур в нарядном голубом платье светилась от гордости за Мэрион, которая получала очередной приз за отличную учебу или кубок за победу в теннисном матче.
– Дэйви тоже рад. Он не слишком разговорчив, но я вижу, что ему стало легче, – продолжала быстро говорить Мэрион, нервно теребя юбку. – Я знаю, ты с ним незнакома, Берди. Он не мог… Точнее сказать, мама никогда не привозила его с собой в Сидней. Но я рассказала ему о тебе, о том, какая ты умная и как ловко раскрываешь преступления, и теперь ему не терпится с тобой познакомиться.
Берди почувствовала себя неуютно. Она ответила на звонок школьной приятельницы, повинуясь какому-то необъяснимому порыву. Ей было скучно. К тому же она помнила Мэрион как милую и безобидную девочку. Она не блистала умом и не являлась близкой подругой Берди, но была очень славной. Мэрион редко говорила о своем брате. В то время как другие девочки беспрестанно жаловались на своих братьев и сестер или хвастались их достижениями, она хранила молчание, хотя все знали, что ее брат «умственно отсталый». Фразу эту шептали с благоговейным страхом, но никогда в присутствии Мэрион.
После выпускных экзаменов Мэрион уехала к себе в глубинку, и Берди больше не видела ее, за исключением короткой встречи десять лет назад на юбилее школы. Тогда-то и выяснилось, что из-за болезни матери и смерти отца забота о Дэйви легла на плечи сестры. В отличие от самой Берди, воспоминания Мэрион о школьных днях были все еще свежи. Пару лет назад она наткнулась в газете на имя старой школьной приятельницы. В заметке рассказывалось о существенной помощи Верити Бердвуд полиции в ходе расследования весьма запутанного убийства. Мэрион рассказала об этом мужу и брату, вырезала заметку, чтобы оставить себе на память. Когда же ей потребовалась помощь в похожем деле, она вспомнила о Верити. Брат Мэрион оказался в беде, и она со свойственной ей уверенностью в том, что все вокруг так же добросердечны и безотказны, как она сама, выяснила адрес Берди и попросила ее приехать.
Берди не отказала, хотя до сих пор не понимала почему. К сожалению, состав преступления был очевиден. И Берди убедилась в этом, изучив газетные вырезки и добытую приятельницей информацию. Дэйви – крепкий молодой человек с беззаботной улыбкой, страстью к комиксам о привидениях и боевикам – выполнял подвернувшуюся ему работу в одном из домов за городом. Вскоре после ленча проживающая в доме особа по имени Ширли Уинн отругала Дэйви. Речь шла о сломанной ограде и коровах, потоптавших грядки с овощами. Свидетелями ссоры стали супруг вышеозначенной особы, его брат, мать и жена брата.
После этого оба брата уехали. Один в город, а второй на пастбище. Жена одного из братьев Джулия Уинн – городская дамочка, судя по всему, не выполнявшая в доме никакой работы, отправилась на один из ближайших лугов и села под деревом, чтобы почитать. Ее старуха-свекровь, как обычно, улеглась в кровать немного вздремнуть после обеда. Уходя из дома, оба брата видели Дэйви Мура возле сломанной ограды. Судя по всему, он пытался ее починить, как ему и было велено. Но работал он медленно, поминутно отвлекаясь, поглядывая в сторону дома, во дворе которого Ширли Уинн развешивала белье. Под вечер муж Ширли обнаружил ее тело, спрятанное под широкими листьями растущей в огороде тыквы. Мощный удар по затылку сломал ей шею. По словам доктора, смерть наступила мгновенно. Скорее всего, несчастная даже не успела понять, что произошло. Вокруг бродили коровы, топча стебли тыквы и растущие рядом молодые кабачки. В ограде по-прежнему зияла дыра. А Дэйви Мур исчез.
– Они даже не искали другого подозреваемого, Берди, – прошептала Мэрион. – Лишь потому, что Дэйви был там, а Ширли с ним поссорилась. И из-за того, что он… такой, какой есть, полицейские вцепились именно в него. Но мой брат никогда бы этого не сделал, Берди, что бы ни сказала ему Ширли. Он совсем безобидный. Совсем.
– Мэрион, я изучила все материалы, что ты мне дала, – медленно произнесла Берди, – и думаю, ты должна взглянуть правде в глаза. Твой брат рассердился на женщину, был рядом в то время, когда произошло убийство, и… – Берди на мгновение замолчала, не желая окончательно лишать надежды Мэрион, но потом решительно добавила: – И у него было оружие.
– Но ведь полицейские так и не нашли жерди из ограды или какого-нибудь другого предмета со следами крови и волос, Берди! Не нашли! Хотя искали.
– Дэйви мог выбросить орудие убийства по дороге домой, Мэрион, – заметила приятельница. – К тому же полицейские считают, что он вполне мог совершить убийство без…
– О, ты имеешь в виду это глупое увлечение карате! – Мэрион в отчаянии заломила руки. – Господи, Берди, какой же это вздор! Он просто смотрит эти глупые видеофильмы и представляет себя…
– Полицейские заявляют, что он практиковался в разбивании досок руками. Его видели за этим занятием. У него мозоли на руках.
Мэрион вспыхнула до корней волос, и ее глаза наполнились слезами.
– Он просто так играет! Во многом ведет себя как ребенок, Берди. Но Дэйви никогда не причинит зла другому человеку. – Мэрион вытерла глаза и судорожно вздохнула. – Только один раз, – продолжала она, закусив губу и глядя прямо перед собой, – только один-единственный раз… он убил кролика, ударив его по затылку вот так. – Мэрион с силой ударила ребром ладони по подлокотнику кресла, а потом в ужасе посмотрела на руку и поспешно сжала пальцы. – Но кролик тогда умирал, подхватив где-то миксоматоз. Он испытывал жуткую боль, Берди. Когда мы его нашли, бедолага даже не мог убежать от скверных мальчишек, тыкающих в него палками. И тогда я попросила Дэйви убить его, чтобы избавить от мучений. И он его убил. Дэйви всегда делает то, что я прошу. Но ему ненавистна была мысль о содеянном. Он переживал несколько недель. А глупые мальчишки, ставшие свидетелями гибели животного, стали дразнить его «убийцей кроликов» и с визгом разбегались в стороны при виде его. Таким образом они мучили моего брата. Дети могут быть очень жестокими. Они знали, что Дэйви… не совсем здоров, и им просто нравилось издеваться над ним, как до этого над бедным кроликом. Я просто не поверила своим ушам, когда полицейские начали расспрашивать его о том случае. – Мэрион замолчала, еще раз судорожно вздохнула и откинулась на спинку кресла, прижав к губам носовой платок.
Берди некоторое время в молчании смотрела на приятельницу.
– Его ведь так и не арестовали, верно? – наконец спросила она.
– Нет. Но собираются. Его не раз вызывали в участок, и я вижу, как полицейские наблюдают за домом. Хотят убедиться, что он не собирается бежать и скрыться от наказания. Как если бы он мог это сделать. Куда он пойдет? Полицейские уверены, что убийство совершил он. Я-то понимаю. Но им нужно действовать осторожно, потому что он… такой, какой есть. Дело продвигается медленно. Мистер Мэки – наш адвокат – делает все, что может. Но, если честно, Берди, даже я понимаю, что он ничем не может помочь моему брату. Мистер Мэки еще никогда не сталкивался с таким делом. И мне кажется, он тоже верит, что ту женщину убил Дэйви. Все так считают. Все, кроме меня. Я – все, что у него есть. А ты – все, что есть у меня. Понимаешь?
Берди кивнула. Она понимала.
– Я сделаю все, что смогу, Мэрион. Но у меня нет доступа к вещественным доказательствам и прочим материалам дела. К тому же в понедельник утром мне необходимо вернуться в Сидней. Может статься, что мне не удастся тебе помочь.
– Берди. Я понимаю, но сделай что в твоих силах. Мистер Мэки договорился о твоей поездке на место преступления. Он хорошо знает семью погибшей. Боб Уинн сказал, что после обеда ты можешь приехать и осмотреть дом и окрестности.
– Это уже что-то. – Берди поставила на стол свой стакан и, потянувшись, неожиданно улыбнулась приятельнице. – Ну что ж, я готова начать. Идем поговорим с Дэйви.

Понимая беспокойство Мэрион и ощущая ее взгляды, полные надежды, трудно было не проявить оптимизма. Однако при виде мрачного, коренастого и весьма крепко сложенного Дэйви, в очередной раз просматривающего боевик «Рокки III» и с силой поколачивающего подушку, от энтузиазма Берди не осталось и следа.
Однако когда Мэрион с ним заговорила, он оторвался от телевизора, сел прямо и улыбнулся гостье. Улыбка его оказалась на удивление милой и теплой. Усевшись на край кровати, Берди принялась задавать вопросы, и Дэйви обстоятельно отвечал, иногда повторяя одно и то же по несколько раз, чтобы она поняла. Мэрион уже сообщила подруге, что по умственному развитию он напоминал восьмилетнего ребенка, и речь Дэйви лишь подтверждала это. Его глаза цвета ореха простодушно глядели на гостью, хотя время от времени он переводил взгляд на экран телевизора, у которого Мэрион предусмотрительно выключила звук.
Рассказ Дэйви оказался предельно прост. Миссис Ширли Уинн устроила ему нагоняй за то, что он не починил ограду, хотя должен был сделать это еще утром. Дэйви же ответил, что не мог выполнить поручение, поскольку не нашел большие клещи, необходимые для того, чтобы туго закрутить проволоку.
– Миссис Уинн сказала, что клещи лежат на полке в сарае, но их там не было. Она обозвала меня идиотом. Сказала, что от меня нет никакого толку. Назвала Брэдли дураком, коль тот нанял меня на работу, и что она устала от окружающих ее дураков. – Большие руки Дэйви, лежащие на коленях, сжались в кулаки. – Она очень злая и грубая, Мэрион. – Он сдвинул брови и посмотрел на сестру.
– Не бери в голову, Дэйви, – нежно проговорила Мэрион и с беспокойством посмотрела на Берди. – Просто расскажи Берди, что случилось потом.
– Потом Брэдли сказал ей, чтобы она от меня отстала. Он тоже очень злился. А она велела ему не лезть не в свое дело. Боб сказал: «Успокойся, Ширли!» – но она ничего ему не ответила. – Дэйви замолчал и вновь перевел взгляд на экран.
– Ну же, продолжай, Дэйви, – мягко напомнила брату Мэрион.
– Я позабыл остальное. – Парень раздраженно сгорбился. – Мне нельзя посмотреть кино?
– Потерпи еще немного, Дэйви. – Берди коснулась руки парня, чтобы привлечь его внимание. Он неохотно повернулся и выжидательно посмотрел на гостью. – В конце концов ты вернулся и занялся починкой ограды, верно?
Парень кивнул.
– Боб нашел клещи, – пояснил Дэйви. – И, кстати, не в сарае. Они были на кухне. Она обругала меня ни за что!
– Верно. Стало быть, Брэдли уехал верхом на лошади, так? Ты видел, как он уезжал?
– Ага. Он помахал мне рукой. Собирался глянуть, как пасется скот.
– А Боб отправился в город на машине?
– Нет, на грузовике.
– Пусть будет по-твоему, на грузовике. Значит, ты видел, как оба уехали. А миссис Уинн ты видел? Я говорю о Ширли Уинн, жене Брэдли.
Лицо Дэйви потемнело.
– Она вешала белье, – неохотно ответил он. – Старая сучка.
– Дэйви! – воскликнула Мэрион, делая шаг вперед.
Однако Берди, взглянув на подругу, заставила ее замолчать и вновь обратилась к парню:
– Ты видел кого-нибудь еще?
– Нет. – Дэйви вновь уставился на экран.
– Дэйви, а как насчет жены Боба? Ее ведь зовут Джулия, не так ли? Ты видел, куда пошла Джулия? – Берди терпеливо и настойчиво продолжала расспросы.
– Так она ушла раньше, – нетерпеливо ответил Дэйви. – Еще до того, как я вернулся к ограде. Направилась на пастбище. – Он неожиданно улыбнулся. – Бобу очень нравится Джулия. И мне тоже. Она веселая и очень красивая.
Мэрион с усмешкой закатила глаза:
– «Очень красивая» – значит, сильно накрашенная и разодетая в пух и прах. Так что не думай, будто она ослепительная красавица, Берди. Но Боб действительно потерял от нее голову. Они женаты всего полгода. Джулия – городская девица, вернее, женщина. Она уже немолода, хотя хочет, чтобы все думали, будто ей нет еще и сорока.
Берди заинтересованно вскинула брови. Впервые в жизни она слышала, чтобы Мэрион отозвалась о ком-то нелестно.
Увидев выражение лица подруги, Мэрион смутилась, а потом засмеялась, чтобы скрыть неловкость.
– Джулия Уинн ужасно меня раздражает. Чего ради она вышла замуж за фермера, коль тоскует о жизни в городе? Знаешь, мало кого прельстила бы перспектива жить в таком доме, как у них, да еще бок о бок с Ширли, Брэдли и старухой Уинн. – Мэрион вновь закатила глаза.
– Звучит интригующе, – Берди рассмеялась, а потом улыбнулась Дэйви, в недоумении взирающему на женщин. – Так что ты сделал, Дэйви? – как бы между прочим поинтересовалась она.
Молодой человек сгорбился и впервые за всю беседу попытался отвести взгляд.
– Мне не хотелось там оставаться, – пробормотал он, искоса поглядывая на сестру. – Не хотелось чинить эту дурацкую ограду. Поэтому я пошел домой.
– Пешком? – уточнила Берди. – Ведь это очень далеко, не так ли? – Она вопросительно посмотрела на Мэрион.
– Около десяти километров, – вздохнула та. – Брэдли собирался его подвезти в конце дня, как делал это всегда. Но ведь ты не дождался Брэдли, верно, Дэйви? Он просто сложил инструменты возле ограды и отправился домой пешком, набив жуткие мозоли. О, Дэйви, что толкнуло тебя на такую глупость?
– Мне не хотелось там оставаться, – упрямо повторил Дэйви. – Старая сука.
– Дэйви!

Довольно ровная дорога, ведущая к ферме Уиннов, свернув за холм, превращалась в узкую извилистую полоску, лишенную асфальта и изъеденную рытвинами. И все же неудобства путешествия с лихвой компенсировал открывавшийся с дороги потрясающий вид. По обочинам возвышались покрытые сочной зеленью холмы, сменявшиеся долинами, где под редкими эвкалиптами прятались от полуденного солнца рыжие коровы. Однако Берди, которая сосредоточенно управляла ветхим автомобилем из-за многочисленных ухабов, мало интересовалась видами. Она вновь и вновь прокручивала в голове разговор с Дэйви Муром.
Берди уже сказала Мэрион, что история с Дэйви выглядит не слишком обнадеживающе, а учитывая показания очевидцев, и вовсе его дискредитирует. Ныне покойная Ширли Уинн развешивала белье недалеко от того места, где он чинил окаймляющую огород изгородь. Поблизости не было никого, кроме старухи Уинн, да и та мирно спала в своей комнате. Судя по всему, Дэйви до сих пор злился на Ширли. Насколько сильны были его гнев и негодование сразу после ссоры? Мучился ли он из-за несправедливых и грубых обвинений, сидя на корточках возле ограды и поглядывая сквозь заросли на костлявые руки своей работодательницы, развешивающей белье? Не пришла ли ему тогда в голову простая и неожиданная мысль о том, что мир будет гораздо лучше без этой неприятной женщины? Не подкрался ли он сзади, когда она склонилась над корзиной с бельем, чтобы нанести один из своих коронных ударов, какие Берди уже имела возможность видеть там, у него в комнате? А потом, ошеломленный содеянным, не спрятал ли Дэйви тело под широкими листьями тыквы и не отправился ли домой к сестре, пока скот, пробравшийся в огород сквозь дыру в ограде, медленно затаптывал улики?
Да, все могло произойти именно так. Иного развития событий невозможно было и представить, о чем спокойно и уверенно сообщила подруге Берди, когда они покинули комнату Дэйви. Простодушно-невинное выражение орехового цвета глаз парня не произвело на Берди никакого впечатления. Мэрион утверждала, что он не мог солгать, поскольку обладает менталитетом восьмилетнего ребенка. Однако Берди на собственном опыте убедилась, что восьмилетние дети могут быть чрезвычайно хитрыми и изворотливыми, и чем больше они похожи на ангелов, тем больше нужно держать ухо востро. Она уже предупредила Мэрион о том, что вряд ли найдет улики, которые переубедят полицию. Однако вера в то, что школьная подруга сможет спасти ее брата, была у Мэрион столь же сильна, сколь и уверенность в невиновности Дэйви. Господи, как это похоже на нее.
Берди крепко сжимала руль и пристально вглядывалась в дорогу перед собой, мысленно проклиная пыль и крутые повороты. Мэрион объяснила, что Берди следовало миновать небольшой мост и стоящий по левую руку белый дом, а затем подняться по холму и проехать мимо высокого фигового дерева. Ворота фермы Уиннов располагались справа от дороги. Узнать их можно по большому почтовому ящику, выкрашенному в желтый цвет. Берди вытянула шею в попытке разглядеть желтое пятно. Только сейчас она осознала, что просто сгорает от любопытства. «Ты только съезди и взгляни на них», – сказала Мэрион, когда Берди попыталась заявить, что поездка на ферму Уиннов станет пустой тратой времени.
– Ты поймешь, почему я не верю в виновность Дэйви. С чего бы ему, незнакомцу, совершать убийство, когда в этой семье и без него полно желающих?
Больше Мэрион ничего не сказала. Она была умнее, чем могло показаться на первый взгляд. Размышляя над всем этим, Берди оказалась в тени огромного фигового дерева, ветви которого нависали над дорогой подобно шатру. Берди заморгала. Ощущение было таким, словно кто-то вдруг выключил свет. В нескольких метрах впереди виднелись ворота фермы. От ворот к старому серому дому, располагавшемуся на самой вершине пологого холма, направлялся грузовик. Дом выглядел мрачным. Вокруг сновали люди и виднелись две припаркованные машины. Хозяева были дома и поджидали гостью.

Вскоре все собрались за большим столом, расположенным в самом центре гостиной. На дальнем конце сидел, сгорбившись, вдовец Брэдли, пребывающий в горе или глубоком замешательстве. Рядом с ним расположилась его тщедушная и весьма агрессивно настроенная мать. Ее лицо избороздили морщины. Сцепленные костлявые руки загрубели от тяжелой работы по дому и на ферме. По другую сторону стола сидели мрачный старший брат Боб и его молодая жена Джулия Уинн, о которой со столь несвойственной для нее резкостью отозвалась Мэрион. Теперь Берди поняла причину неприязни. К таким, как Джулия, женщины всегда относятся враждебно. Ведь та была женщиной до мозга костей, расцветала в мужской компании и совершенно не нуждалась в обществе себе подобных. Джулия просто излучала смешанную с самодовольством уверенность. Она оказалась почти такой же высокой, как Боб, и крепко сложенной, но, судя по всему, это обстоятельство нимало ее не смущало. Эффектный наряд и драгоценности, совершенно неуместные в этой глуши, были призваны привлечь внимание окружающих, а искусно нанесенный макияж делал лицо живым и свидетельствовал о том, что его обладательница прекрасно осознает собственную притягательность. В углу комнаты тикали часы. Тихонько постукивали по блюдцам чашки с жидким чаем, отказаться от которого ни у кого не хватило духу.
– Вы – подруга Мэрион Мур, – произнес наконец Боб с видом человека, желающего как можно скорее покончить с неизбежной и весьма неприятной проблемой. Он говорил спокойно, однако во всей его фигуре чувствовалось напряжение. К тому же Боб то и дело с беспокойством поглядывал на брата.
Берди кивнула.
– Мы вместе ходили в школу. Я юрист, и она подумала, что я смогу ей помочь.
– Можете смотреть все, что вам нужно, – пророкотал большой веснушчатый Брэдли. – Мы так и сказали Тому Мэки. Ему хочется поддержать Мэрион, несмотря на то, что сотворил Дэйви Мур. Но, если честно, я не вижу в этом смысла. Полицейские уже все тут облазили. И вы вряд ли обнаружите что-то новое. – Он исподлобья посмотрел на Берди. В его усталом взгляде читалось напряжение, а загрубевшие от работы руки беспокойно подрагивали на столе.
– Не знаю, смогу ли я помочь, и мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить, – как можно более любезно произнесла Берди. – Но я пообещала Мэрион сделать все, что в моих силах. Ведь она уверена, что Дэйви никому не мог причинить зла.
– Конечно же, она в этом уверена, – равнодушно произнесла со своего места возле чайника Джулия Уинн. Она вскинула изящно изогнутые темные брови в ответ на недоуменные взгляды окружающих, а старуха Уинн презрительно фыркнула. – Что тут удивительного? – упрямо произнесла Джулия, ласково взглянув на свекровь.
– Дэйви Мур и мухи не обидит, – подавленно произнесла та. – Все, у кого есть мозги, это знают. Полиция не там ищет.
Еле заметно улыбнувшись, Джулия пожала плечами и посмотрела на мужа.
– Но если не Дэйви, то кто же тогда это сделал, мама? – мягко спросил Боб.
Старуха обвела присутствующих за столом костлявой рукой и, захохотав, громко вскрикнула:
– Выбирай любого!
В комнате повисла гробовая тишина. Опустив глаза, Берди изо всех сил пыталась сдержать улыбку. Ведь в сложившейся ситуации в действительности не было ничего смешного.
– Вы позволите задать вам несколько вопросов? – с серьезным видом спросила она. – О дне убийства. Возможно, на вашей ферме побывал кто-то еще. Кто-то, о ком вы ничего не знали?
Джулия покачала головой.
– Я бы увидела, – громко возразила она. – Всю вторую половину дня я читала вон там, под деревьями. – Она указала рукой на склон холма, спускавшийся к дороге. Там же виднелись запруда и несколько деревьев. – Мимо проехали несколько машин, и водители заметили меня благодаря красной шляпе. Но ни одна из машин не приближалась к дому.
– Но ведь кто-то мог прийти пешком, – высказала предположение Берди.
– Я бы увидела, – упрямо повторила женщина.
– Вы видели, как уходил Дэйви?
На лице Джулии отразилось сомнение.
– Нет, не видела, – с неохотой призналась она. – Но он мог перелезть через изгородь на другой стороне холма. На границе участка Торсонов. Боб… – обратилась она к мужу.
Тот кивнул.
– Вполне возможно. Дэйви знает эти места как свои пять пальцев. Мисс… э… Он мог выйти через огород нашего соседа. Спросите его.
– Фрэд Торсон все еще не оставил надежды купить нашу ферму, Боб? – неожиданно спросила старуха.
Старший из братьев вновь нервно заерзал на стуле и бросил взгляд на Брэдли. Однако тот не произнес ни слова, продолжая смотреть на сложенные на столе руки.
– Не стоит беспокоиться на этот счет, мама, – пробормотал Боб. – Мы обо всем позаботимся.
– Собираетесь продать, верно? – с укоризной произнесла старуха, окинув сыновей пронзительным взглядом темных глаз. – Теперь, когда Ширли больше нет, никто не встанет на вашем пути. Мне-то ведь уж не по силам бороться с вами, верно? Мне, немощной старухе, которую все вы считаете обузой.
– Мама! – одновременно воскликнули братья, сконфуженно посмотрев на гостью.
А Джулия коснулась руки свекрови изящными пальцами с безупречным маникюром.
– Так будет лучше для всех нас, Джен, – рассудительно произнесла она. – Ферма больше не приносит дохода, и вам это известно. Сейчас людям требуется гораздо больше места. Поэтому Фрэд Торсон хочет расширить свой участок и предлагает такие большие деньги. На эту сумму Боб и Брэд могли бы купить агентство, о котором давно мечтали. И все мы поселились бы в городе, в квартире с удобствами, вместо того чтобы прозябать здесь. Вам понравится, правда.
– В самом деле? – сварливо спросила Джен, пытаясь подняться на ноги. – Знаю я про ваше «житье в городе». Опять отправите меня в больницу с надоедливыми медсестрами, верно? Я это знаю. Но… делайте что хотите. Мне не под силу вас удержать. И Ширли тоже вас не остановит. Слушайте, не трогайте меня. Не хочу лежать. Мне это не нужно!
Безропотно пожав плечами, Джулия крепко взяла старуху за руку и, не обращая внимания на протесты, повела ее в спальню в глубине дома.
– Мама не слишком хорошо себя чувствует, – пояснил Боб, глядя Берди прямо в глаза, как если бы ожидал от нее комментариев относительно устроенной старухой сцены. – Недавно она сломала шейку бедра и была вынуждена отправиться в больницу. Пролежала там несколько недель, но до сих пор не поправилась окончательно. Поэтому за ней требуется постоянный уход.
– Ширли ухаживала за ней как за ребенком, – пробормотал Брэдли себе под нос и поджал губы. – Она была очень добра к моей матери. И знала, как та любит это место. Помнишь, Боб, как она говорила? «Не переживайте, матушка Уинн, они не продадут ваш дом до тех пор, пока я здесь, чтобы им помешать». Ты помнишь, Боб?
– Разве я могу забыть? – сухо ответил Боб и предостерегающе звякнул чашкой. Однако Брэдли не обратил на предостережение никакого внимания.
– «Я ни за что не позволю им снова отвезти вас туда, – сказала она, когда мама вернулась из больницы. – Даже не переживайте. Я здесь и прослежу за тем, чтобы вы закончили дни в своем доме, даже если мне придется работать для этого день и ночь…» – Большое лицо Брэдли сморщилось. – А теперь… теперь Ширли больше нет, и мы…
– Возьми себя в руки, приятель, – участливо проворчал Боб. Он отодвинулся от стола, мрачно посмотрел на чрезвычайно заинтересованную происходящим Берди, а потом кивком указал на веранду.
Берди поднялась со своего места и послушно последовала за Бобом на свежий воздух.
– Он расстроен, – зачем-то пояснил Боб, а потом замолчал и устремил взгляд на спускающиеся в долину пастбища.
Ощутив какое-то движение за спиной, Берди повернулась и едва не подскочила от неожиданности, увидев Джулию. Для такой высокой и крупной женщины та двигалась совершенно бесшумно. Джулия насмешливо покачала головой и широко улыбнулась.
– Знаете, эта старуха хитрее лисицы, – рассмеялась она. – Она обожает спать после обеда, но ни за что в этом не признается. Ей непременно нужно сыграть в игру. Сделать вид, будто ее принуждают лечь в постель. Благодаря этому, – Джулия кивнула гостье, – она выглядит как смиренная работящая мученица и вместе с тем наслаждается послеобеденным отдыхом – убивает двух зайцев сразу.
– Ну, Джулия! – запротестовал Боб, лицо которого тотчас же расплылось в виноватой улыбке.
Было ясно, что он обожает жену. И Берди понимала почему. Она была подобна глотку свежего воздуха для мужчины, жившего в окружении безрадостных, приносящих себя в жертву женщин. Несмотря на подчеркнутую ухоженность и раскованность, ее беззаботность казалась в этой сельской местности невероятно привлекательной.
– Ей очень понравится в городе, Боб, – с присущей ей легкостью продолжала Джулия. – Поверь мне! Будет ли она жить с нами или… где-то еще. Господи, да те несколько недель в больнице стали для нее лучшим, что могло случиться в жизни. Удобная кровать, кондиционер, вкусная еда, собственный телевизор, прекрасный вид из окна и куча народа, к которому можно без устали придираться. Да это просто божий дар!
– Ну, Джулия, – опять запротестовал Боб, хотя его лицо снова расплылось в улыбке.
Джулия коснулась рукой его щеки, и Берди заметила, как тугие мускулы расслабились под ее нежными белыми пальцами.
– Нам нужно подумать и о себе, не так ли? – беззаботно спросила Джулия.
– Наверное, – грубо ответил Боб, потянув за ремень, и посмотрел на дорогу поверх головы жены.
Однако губы Джулии изогнулись в улыбке, когда она убирала руку. О да, такая женщина своего добьется. Берди в этом даже не сомневалась. Джулия повернулась к гостье, и ее улыбка стала еще шире:
– Хотите, устрою вам экскурсию, Верити? Или вы предпочтете прогуляться по ферме в одиночестве?
– И того, и другого понемногу, если не возражаете, – ответила Берди.
– Конечно, не возражаю. Увидимся позже, дорогой, – Джулия коснулась руки мужа. – Не перетруждайся.
В ответ Боб лишь кивнул и что-то пробормотал себе под нос, когда Джулия повела Берди в дом. Брэдли куда-то ушел, а из спальни Джен доносился тихий храп. В опустевшей полутемной гостиной пахло старым деревом и пылью. Воцарившуюся здесь тишину нарушало лишь унылое жужжание одинокой мухи. Обведя гостиную рукой, Джулия спросила:
– Наводит тоску, верно? О, с какой бы радостью я уехала отсюда. Вы не можете себе представить!
– Этот дом нагоняет тоску, – осторожно произнесла Берди.
Джулия тихо засмеялась.
– О да, – прошептала она. – Больше, чем хотелось бы. Как бы то ни было…
Джулия подвела Берди к двери, где на крючках над рядами ботинок висели шляпы. Она взяла новую широкополую соломенную шляпу алого цвета и водрузила ее себе на голову.
– Не стоит выходить на улицу без головного убора, – сказала Джулия, многозначительно взглянув на бледное лицо Берди. – Выберите себе какую-нибудь. Извините, но все они не слишком модные.
Берди посмотрела на коллекцию головных уборов. В большинстве своем они оказались мятыми и грязными. Она протянула руку к ближайшей, но Джулия ее остановила.
– Шляпу Ширли лучше не брать, – прошептала она. – Она с ней не расставалась, и если Брэдли увидит вас в ней, то может повести себя странно.
– О господи, конечно. – Берди внимательнее посмотрела на довольно поношенный и потерявший всякую форму головной убор из серой соломы, еще недавно принадлежавший Ширли Уинн. Почему он все еще здесь?
– Брэдли не тронул ни одной вещи Ширли, – шепотом сообщила Джулия, прочитав мысли гостьи. – С того самого дня, когда ее нашли убитой. Исчезли лишь те вещи, что были на ней в момент смерти. Их забрали полицейские. Знаете, она словно бы все еще здесь. Даже ее зубная щетка лежит на полочке в ванной комнате. И я не знаю, что с этим делать. Мне так страшно. Это еще одна причина, по которой я с радостью убралась бы отсюда. Ведь каждый раз при виде этой шляпы я представляю Ширли, тяжелой походкой направляющуюся во двор, чтобы развешивать свое никогда не заканчивающееся белье.
Последовав за Джулией из гостиной мимо весьма бесхитростно обставленной ванной комнаты, Берди оказалась на заднем дворе. В пятидесяти метрах от крыльца кудахтали и клевали зерно куры в огороженном проволокой загоне. Хлопали на ветру развешанные на веревке рубашки и пара черных панталон. Судя по всему, Джулия не слишком любила утруждать себя стиркой. За углом дома склон холма резко уходил вниз. Располагавшийся ступенями ухоженный огород освещало горячее полуденное солнце. С царящим здесь порядком резко контрастировала неестественно вывернутая тыквенная плеть с помятыми листьями, сразу же привлекающая внимание. Джулия указала на нее рукой.
– Ее нашли там, – коротко сообщила она и принялась наблюдать за тем, как Берди в мягких теннисных туфлях осторожно спускается по склону, стараясь не поскользнуться на траве.
Плеть начала понемногу наливаться жизнью после неожиданного нашествия коров, освобожденная от мертвого тела Ширли Уинн. Огромные шероховатые листья и толстые, покрытые колючими волосками стебли угрожающе тянулись вверх от примятой и начинавшей желтеть травы. В сочных зеленых зарослях виднелись голубоватые тыквы.
Берди с любопытством взирала на место преступления. Нетрудно спрятать здесь тело, особенно женское. Только зачем вообще его было прятать? Ведь это совершенно нелогично. Спрятанное рядом с домом тело найти легко, стоило лишь кому-то из домочадцев начать поиски пропавшей женщины. Конечно, если убийство совершил Дэйви, обладавший разумом ребенка и, скорее всего, охваченный паникой, подобные непоследовательные действия объяснялись легко. Но если женщину убил кто-то другой, то желание спрятать тело подобным нелепым образом совершенно не поддавалось объяснению. Для чего убийца это сделал? Чтобы сбить полицию со следа и попытаться ввести ее в заблуждение относительно времени совершения преступления?
– Ну? – заговорила за спиной у Берди Джулия, вновь подошедшая совершенно бесшумно, заставив ту подскочить от неожиданности. Она улыбнулась при виде растерянности на лице Берди и поправила солнцезащитные очки. – Простите, дорогая. Я не собиралась вас пугать, но мне не хотелось кричать. Джен, моя свекровь, спит очень чутко. Но она любит свежий воздух, поэтому окно ее спальни всегда должно быть открыто. – Джулия указала на дом, и Берди действительно заметила развевающиеся на ветру кружевные занавески и виднеющееся сквозь раскрытое окно металлическое изголовье старинной двуспальной кровати.
Берди задумчиво кивнула.
– Вы можете показать мне то место, где Дэйви чинил изгородь?
– Конечно. – Джулия направилась вниз по крутому склону к огороду, а затем свернула налево и наконец остановилась у проволочного ограждения, служившего границей фермы. – Он находился именно здесь. Вот, смотрите. В этом месте старую проволоку заменили новой. В конце концов это пришлось делать Бобу.
Остановившись у изгороди, Берди посмотрела на дом. Значит, вот что видел Дэйви в тот день. Примерно так Берди все себе и представляла. Дом, простой и невзрачный, стоял на деревянных сваях, словно вставший на дыбы, – с этой стороны не было пристроено ничего, даже веранды, которая хоть немного оживила бы его слишком уж примитивную форму. С другой стороны дома дорога была видна лишь до тех пор, пока не спускалась в долину. Значит, Боб помахал Дэйви, направляясь в город, и Брэдли – собираясь «глянуть, как там скот». Вот только…
– В день убийства вы сели почитать недалеко от дороги, верно? – как бы между прочим поинтересовалась Берди, прихлопнув севшую на руку мошку. – Мухи вас не беспокоили?
Джулия рассмеялась.
– Куда же от них деться? Они сводят меня с ума. Но ведь нужно чем-то заниматься, не так ли? Нельзя же целый день сидеть в доме.
Берди пожала плечами.
– Я бы поехала в город с мужем.
– Ах, вы об этом. – Улыбнувшись, Джулия отвернулась. – У него дела. Не могу же я вертеться у него под ногами целый день, правда?
Они направились к дому. Берди вновь посмотрела на открытое окно спальни старой миссис Уинн.
– Знаете, – тихо произнесла она, когда они проходили мимо окна, – очень странно, что ваша свекровь ничего не слышала. Ведь вы говорите, что она спит очень чутко. К тому же окно было открыто. Преступник очень рисковал.
Берди искоса посмотрела на Джулию. Та выглядела сосредоточенной, а на ее лбу поблескивали капельки пота, проступившие сквозь тщательно нанесенный тон. Джулия раздраженно отмахнулась от летающих вокруг мух.
– Сомневаюсь, что Дэйви Мур задумывался о степени риска, – сказала она. – Ведь он действовал, повинуясь сиюминутному порыву, не так ли? И потом, – беззаботно добавила она, – если уж на то пошло, окно в тот день было закрыто.
– Вот как? А почему?
– Господи, да откуда мне это знать? – воскликнула Джулия, утратив самообладание. – В тот день старуху укладывала не я. Была очередь Ширли. Я же отправилась немного почитать. Кстати, как раз в тот момент, когда Ширли налетела на Дэйви. Чем кончилось дело, я не видела. – Она повернулась к Берди, и ее очки сверкнули в лучах полуденного солнца. – Если честно, меня от них уже тошнит. И мой муж не исключение. Я готова была терпеть назойливых мух и мычащих коров, лишь бы лишней минуты не находиться в этом унылом, убогом доме. И вообще – при чем тут окно?
Джулия решительно двинулась вверх по склону, и Берди последовала за ней. Распахнув боковую дверь дома, она сорвала с головы алую шляпу и вошла в полутемную гостиную. Здесь Джулия начала успокаиваться. Она сняла очки, повесила шляпу на крючок и печально улыбнулась.
– Жара сводит меня с ума, – словно бы извиняясь, пояснила она и пожала плечами. – Послушайте, Джен сказала, что Ширли так и не пришла, чтобы открыть окно. Обычно мы держим окна закрытыми из-за полуденного солнца. Однако открываем окно в спальне Джен, когда та отправляется вздремнуть после обеда. Самой ей не под силу сделать это. Джен сказала, что она ждала и даже позвала Ширли несколько раз. Но та так и не появилась, поэтому моей свекрови пришлось спать с закрытым окном. Она ужасно из-за этого разозлилась. – Алые губы Джулии еле заметно дрогнули. – Похоже, ей не пришло в голову, что, пока она злилась, Ширли уже лежала мертвая под веревками с бельем.
Кивнув, Берди повесила одолженную ей шляпу рядом с жалким бесформенным головным убором, принадлежащим Ширли Уинн.
– Как долго, говорите, вы читали на лугу, Джулия? – спросила она.
– Около полутора часов. Я уже говорила полиции, – безразлично ответила женщина. – Думаю, это было так, потому что, вернувшись домой, я включила радио, где как раз передавали начинающиеся в половине четвертого новости.
– И вы не заинтересовались, где Ширли?
– Нет. Я была рада побыть некоторое время в одиночестве. Выпила чашку чая. Наверное, я подумала, что она в огороде. Если, конечно, я вообще о ней думала. Ширли нравилось возиться в земле на жаре. Выращивать огромные тугие кочаны капусты, какие можно купить всего за несколько центов, чтобы потом сварить их, размять в пюре и потчевать домочадцев. – Поток слов иссяк, и по лицу Джулии пробежала тень, как если бы она вдруг испытала стыд. – Извините. Я на мгновение забыла, что она… мертва. Вы, должно быть, считаете меня ужасной. Но это не так. Все дело в доме. Он вытаскивает из меня все самое плохое. Я принесу пива, хорошо? Выпьем его на веранде.
Улыбнувшись, Берди вежливо кивнула в ответ. Судя по всему, дом пробуждал самые плохие качества в каждом из жильцов. Теперь, когда она познакомилась со всеми, ей стал понятен гнев Мэрион, считавшей, что полиция поступила опрометчиво, заподозрив в убийстве одного только Дэйви. Берди вышла на веранду, опустилась в старое тростниковое кресло, топнула по покрытому пылью полу поношенной туфлей и устремила взгляд на дорогу, извивающуюся у подножия холма.
Проблема состояла в том, что у всех обитателей дома было алиби. Если ссора с Дэйви произошла около двух часов дня, то Ширли развешивала белье где-то с четверти до половины третьего. А убили ее самое позднее в два сорок пять, после того как она закончила свое занятие. В противном случае она пришла бы в спальню старой Джен и открыла окно, как и обещала.
В это время Боб направлялся в город. Несколько соседей видели его выезжающим на дорогу. К счастью для себя, он и в тот злополучный день не изменил привычке давить на клаксон и махать рукой, проезжая мимо соседней фермы. В половине третьего он и вовсе остановился перед поворотом на шоссе, чтобы перекинуться парой слов с мистером Милном. Дорога от дома до шоссе занимала двадцать минут. Берди потребовалось на это полчаса. Так что Боба можно исключить из списка подозреваемых.
Брэдли уехал верхом на лошади примерно в то же время, что и его брат. Мальчишки, обучавшие лошадей прыгать через препятствия на лугу, видели, как он поднялся на холм, а потом спустился к стаду, щиплющему траву на границе владений Уиннов и Торсонов. Фрэд Торсон и его сын трудились над сооружением дамбы вот уже целую неделю. По словам Фрэда, они подошли к ограде поболтать с соседом. Обычно Брэдли не отвлекался на разговоры, но в тот день он показался соседям очень уставшим и раздраженным и был не прочь сделать перерыв в работе. Фрэд счел, что у него какие-то проблемы с женой. Он угостил Брэдли пивом из сумки-холодильника, и они проболтали по меньшей мере… полчаса. После этого Брэдли перелез через ограду и помогал Торсонам еще примерно полчаса, прежде чем заняться снова своей собственной работой. Приятный парень, этот Брэдли Уинн. Торсоны были рады его видеть. Берди подобное заявление совершенно не удивило. Ведь Фрэд пытался уговорить соседа продать ферму, а тут ему представилась прекрасная возможность для этого. Как бы то ни было, но между двумя и тремя часами дня Брэдли Уинн находился вдали от дома, что исключало его из списка подозреваемых.
Джен Уинн, напротив, все время находилась в доме. Лишь у нее одной не было алиби. Но у нее попросту не хватило бы сил нанести Ширли смертельный удар. К тому же, судя по беседе за столом, старуха Уинн была единственным человеком, заинтересованным в том, чтобы Ширли оставалась живой. Если, конечно, не принимать во внимание Брэдли. Хотя Берди сильно сомневалась в его привязанности к жене.
В списке подозреваемых оставалась Джулия. На момент смерти Ширли она читала, сидя под деревом на лугу в десяти минутах ходьбы от дома. Судя по тем записям, что предоставила Берди Мэрион, Джулию видели с дороги проезжающие мимо мотоциклисты и мальчишки, дрессирующие лошадей на пастбище. А все благодаря ее широкополой алой шляпе. Точного времени никто не запомнил, после допроса мальчишек стало ясно, что они находились на лугу с двух часов и до четверти четвертого. Все это время они видели, как Джулия совершенно неподвижно сидит под деревом. Они даже смеялись и шутили по этому поводу, предположив, что женщина задремала. Очевидно, маленькие непоседы не могли себе представить, чтобы кто-то мог читать так долго. Эта мысль вызвала у Берди улыбку. Прищурившись и взирая на раскинувшуюся перед ней долину, она некоторое время раздумывала над рассказом мальчишек.

Несмотря на распахнутое окно, в спальне Джен Уинн было душно и ужасно жарко. Старуха сидела, откинувшись на подушки, гневно взирая на происходящее: ее седые волосы топорщились влажными от зноя прядями. Из окна открывался восхитительный вид, вокруг простирались покрытые сочной зеленью и эвкалиптовыми рощицами холмы. Однако кровать упиралась железной спинкой в узкий подоконник, поэтому Джен могла видеть лишь потемневшую от времени деревянную дверь да висящий на крючке поношенный клетчатый халат. Спальня была не маленькой, хотя и выглядела тесной и убогой из-за мебели: кровати, буфета и туалетного столика. Старомодные и грубые, они загромождали все свободное пространство. Все здесь было старым, начиная с лоскутного покрывала и заканчивая потускневшей гравюрой на стене с изображением двух сосен. Дверь самопроизвольно закрывалась за спиной у вошедшего, цепляясь за плохо оструганные доски пола, прежде чем захлопнуться. В покрытую потрескавшимся лаком оконную раму были вставлены колышки, чтобы не дать окну закрыться. Тонкий коврик на полу тотчас же собирался складками, едва на него наступали. Берди комната показалась неудобной, тесной и производящей очень неприятное и тягостное впечатление. Хотя, судя по всему, ее обитательница считала иначе. Для нее она оставалась хранилищем грез и воспоминаний.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=48453167) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
От англ. peach – персик. – Здесь и далее примеч. пер.