Голоса. Книга вторая. История движения индеанистов
Голоса. Книга вторая. История движения индеанистов
Андрей Ветер
Предлагаемая читателям новая редакция книги «Голоса» принципиально отличается от первого издания общим объёмом (он значительно уменьшен) и оформлением (в первую очередь – это отсутствием фотографий). Сделано это с единственной целью: превратить первое издание в настоящий раритет.
Голоса. Книга вторая
История движения индеанистов
Составитель Андрей Ветер
ISBN 978-5-0050-3038-2 (т. 2)
ISBN 978-5-0050-0096-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От составителя
Андрей Нефёдов (Ветер)
Вторая книга «Голосов» слегка отличается от первой, здесь не представлена переписка с индеанистами, я почти перестал задавать им вопросы, решив, что основное мне удалось выяснить, готовя первую книгу, и пора углубиться в историю жизни отдельных людей. Не странно ли, что история человечества в действительности безлика? У человечества нет лица, имени, голоса, формы. Сколько ни смотри вокруг, не удастся увидеть никакого человечества. Есть лица отдельных людей, мы видим эти лица, но не знаем этих людей. Вокруг столько жизней, столько судеб, столько похожего и непохожего в них, но мы не знаем их. Это просто люди, слившиеся в огромную массу, в которой они теряются и превращаются в необъятный организм, о котором можно судить только по данным статистики, но судить лишь в общих чертах. Человечество не есть человек. Человечество необъяснимо. Оно эволюционирует внешне, но не изменяется внутри. Сегодня в нас кипят те же страсти, что кипели в людях тысячи лет назад. Нас разделяют крепчайшие барьеры традиций, языки, вековые устои, государственные законы, но все эти барьеры построены на одних и тех же базовых чувствах – любовь, ненависть, голод, страх, жажда власти и т. д. Всюду есть преступники, и природа всех преступлений одинакова, несмотря на так называемую культурную среду, а поэты всюду воспевают одни и те же добродетели: честность, щедрость, смелость, верность. Но изучая традиции и копаясь в чуланах истории, мы всё равно не сможем понять поступки отдельно взятого человека, если не познакомимся с ним лично, с его жизнью, убеждениями и заблуждениями. Только открывая людей, погружаясь в их судьбы, мы по-настоящему познаём жизнь.
Мне очень хотелось, чтобы в «Голосах» прозвучали мелодии разных жизней – они ведь уникальны, даже если кажутся похожими. То, что принято называть Движением индеанистов, вобрало в себя самых разных людей: от художников до бандитов. Их, таких разных, не могло объединять, кажется, ничто, потому что таким людям не о чем говорить друг с другом. Но они говорят! И они радуются друг другу – научные работники, скульпторы, таксисты, офицеры и «отмотавшие срок» блатные! Кого там только нет! И они легко находят общий язык, собираясь вместе.
Что представляло собой Движение индеанистов? Мальчики и девочки, по какой-то причине очаровавшиеся индейцами (никто так и не сумел объяснить, что именно привлекло их), стали искать себе подобных. Говорят, что первая группа индеанистов сформировалась в Литве в конце 1960-х или начале 1970-х под руководством Кагаги, но о той группе никто ничего не знает. Я сомневаюсь, что тех ребят следует называть индеаниствами. Они поиграли в индейцев, и племя «рассосалось». В индейцев играли многие, но индеанистами можно называть только тех, у кого это увлечение держалось долгие годы.
В советское время поиски себе подобных затягивались иногда на десятилетия. В этом проявилась особая природа индеанистов Советского Союза, особый их дух. Сегодня не нужно ни терпения, ни усилий, чтобы найти людей, разделяющих ваши интересы, интернет-поисковик найдёт их за несколько минут. А в прошлом поиски информации и людей придавали нашему увлечению особую ценность и неповторимость…
Найдя друг друга, ребята начали встречаться, стали устраивать ежегодные Пау-Вау (в моих телевизионных программах я говорил, что Пау-Вау – это Праздник Людей, потому что не смог подобрать более подходящего «перевода»). Так возникло Движение, хотя никаким Движением оно на самом деле не было – ни устава, ни программы. С 1982 года Пау-Вау проводились регулярно, сначала только под Ленинградом, затем по всей стране (правда, в других городах Пау всегда были малочисленнее), а после распада СССР – ещё и на просторах «ближнего зарубежья», то есть в бывших республиках Советского Союза. Численность индеанистов неуклонно росла, Движение набирало силу, но затем что-то случилось, приток людей прекратился, наступил застой. По крайней мере, некоторым казалось, что наступил застой, и эти некоторые начали борьбу против застоя. Внутренние раздоры привели к расколу. Под Питером почти параллельно проводились два Пау-Вау, одно из которых называлось «Возрождение». Возродился ли на том Пау-Вау индеанизм в России? Возродился ли тот дух, который заставлял мальчишек и девчонок искать друг друга? Нет, не возродился. И не мог возродиться, потому что с годами юношеский идеализм ушёл, и вместе с ним ушло то отличительное, что лежало в основе сообщества первых индеанистов.
Движение индеанистов, возникшее в Советском Союзе, начало умирать вместе с крушением СССР. Во-первых, мальчишки повзрослели. Во-вторых, изменилось всё вокруг: политическая система, экономическая, мораль. Советские индеанисты не могли оставаться советскими в капиталистическом мире. Исчезла советская идеология, с множеством присущих ей ограничений, против которых восставала душа каждого индеаниста. Одновременно с идеологическими ограничениями исчезла материальная база социалистического мироустройства, гарантировавшая каждому хоть какую-то стабильность. Исчезло всё то, на что мы привыкли опираться. Дети, игравшие в индейцев, жили жаждой свободы, но под свободой подразумевали право свободно играть в индейцев, свободу от кураторов, наблюдавших за этой непонятной игрой в индейцев. Об изменении политического строя никто не думал, индеанистов это не интересовало. Я слышал от многих, что индеанистами интересовалась милиция, присматривался КГБ, кое-кто рассказывал мне о том, как с ними проводились беседы «с пристрастием». Сергей Иванов (Вапити) написал в своей «Краткой истории индеанистов»: «Вскоре после Большого Совета всех участников по местам их жительства прихватили гэбешники, правда, они не особо злобствовали, а потребовали подробного отчёта о Совете и согласия стать информатором и сообщать о всех индеанистских делах. Почти все отказались. Овасес тогда учился в художественном училище имени Серова, и там ему прозрачно намекнули, что если он не будет информировать органы, то он под тем или иным предлогом будет отчислен. Овасес пришёл понурый на сбор Клуба. Так и так, говорит, я попал в засаду. Посовещавшись, народ решил – стучи на нас, дорогой Овасес, но на сборах мы всё будем говорить тебе: что стучать и как стучать. Так появился в клубе „штатный стукач“…» Про Вапити все в один голос говорят, что он, мягко выражаясь, любит преувеличить и рассказывает любую историю, вывернув её наизнанку, но я лично отношусь к его словам о «штатном стукаче» с большим сомнением. Овасес написал: «Было мне 28 лет, и меня никто не вызывал на Литейный, а пошёл я выручать Серёгу Иванова и вовремя: его сразу закружили, и он позвал меня с улицы. Я вошёл и давай возмущаться, сказал что-то, среди прочего, о наших правах, и это товарищам майорам понравилось, а когда я сказал, что оба мои дедушки были чекистами – больше они Иванова не вызывали».
Прекрасно понимаю, что истории о допросах в казематах КГБ – красивая выдумка более поздних времён, ибо допрашивать мальчишек было не о чем, индеанисты не состояли в тайных антисоветских группировках. За ними приглядывали так же, как за всеми остальными неформальными организациями, и призывали к сотрудничеству. Но никто из тех мальчишек не являлся сексотом, то есть секретным сотрудником спецслужб. Был, правда, СоД ПИА (Союз Джосакидов Поддержка индейцев Америки), провозгласивший себя «боевой группой прогрессивно настроенной молодёжи», а боевая группа в Советском Союзе не могла не вызывать вопросов. Но дело в том, что самое «боевое» действие СоД ПИА – это сбор денег для покупки школьных тетрадей, которые предполагалось отправить в резервации… Так что рассказы о проникновении тайных агентов госбезопасности в ряды индеанистов – сказка.
В переписке с Орлиным Пером, основателем алтайской Голубой Скалы, я поинтересовался, сильно ли досаждали ему спецслужбы. Он ответил: «Бывало, домогались. Меня вообще два раза чуть не посадили. Один раз даже сидел пять суток в КПЗ, потом даже был суд, Мне сформировали липовое обвинение и сказали: „Община была восемь лет, вот ты и сядешь на восемь“. Но это уже отдельная история и к индейцам не имеет отношения»…
Я наблюдал за Движением в основном со стороны. Впервые приехав на Пау, я был очарован и разочарован одновременно. Я оценивал всё трезво: внутренние противоречия, недовольство, высокомерие «стариков», обиды – всё было очевидно. Несмотря на длиннющие минусы, торчавшие из всех швов Движения индеанистов, мне нравилось их общество. Несмотря на разность наших взглядов, среди них я ощущал себя в родной стихии, ни в каком другом сообществе (телевизионщики, киношники, литераторы) я не чувствовал столь глубинных связей. И это по сей день не перестаёт удивлять меня.
Я познакомился с индеанистами в «славные» 1990-е, когда страна стала жить по-новому. Москву чуть ли не в одночасье наводнили бездомные собаки, проститутки и нищие. Пустые вчера дворы заполнились подержанными автомобилями, которые гудели, ревели и тарахтели глохнущими двигателями. На перекрёстки выплеснулись толпы детей, спешившие вымыть грязные стёкла машин и получить за это вознаграждение. Эти же дети предлагали водителями газированную воду, газеты, сигареты. В самом центре Москвы, на Манежной площади раскинулся гигантский лагерь беженцев, горели костры, пахло гнилью. Повсеместно так называемые «бригады» вершили свой бандитский суд. Их легко было узнать по безразмерным кожаным курткам, тренировочным штанам, коротким стрижкам, многие носили на шее золотые цепи толщиной в палец, чуть позже в моду вошли малиновые пиджаки (это уже у тех, кто выбился из рядовой «братвы» в бизнесмены). По ночам слышались выстрелы… В те годы, работая на телевидении, я с моей съёмочной группой не раз попадал в облаву (то в дневное время, то ночью), нас держали под прицелом, обыскивали, искали оружие и наркотики. Такое было время. Иногда на журналистов нападали и отнимали съёмочную технику (цена профессиональной видеокамеры в то время достигала двадцати тысяч долларов, и на этих разбоях быстро расплодились фирмы, сдававшие телевизионную аппаратуру в аренду).
Мне посчастливилось попасть на государственный телевизионный канал, на штатную должность режиссёра. Удача несказанная! Нам никогда не задерживали зарплату, её регулярно индексировали по мере роста инфляции. У меня был бессрочный пропуск, с правом вноса и выноса кассет и документов во все учреждения, имеющие отношения к государственному телевидению. Вплоть до 1997 года я жил беззаботно (если говорить о финансовой стороне, а не об условиях работы и не о физическом здоровье). Но у подавляющего большинства людей жизнь сложилась иначе, многие едва сводили концы с концами. Москва была похожа на гигантскую помойную яму, посреди которой бесстыдно перемигивались разноцветные лампочки многочисленных казино.
Что же касается индеанистов в те годы, то нужно отметить их удивительную стойкость; они не расстались со своей страстью, несмотря на давление обстоятельств. Они отказывали себе во многом, но только не в том, что касалось индейцев: покупали книги, бисер, кожу, ездили на Пау, тратя на это последние деньги… Впрочем, «не сломили» – это лишь об увлечении индейцами. Люди-то пошли каждый своим путём: и бизнесмены выросли из них, и бандиты, и отшельники. Разные судьбы. Ничего общего меж ними, если не считать их индейства.
Именно тогда, в девяностые, я начал цикл телевизионных программ «Голоса». Руководство долго отказывалось ставить «Голоса» в эфир, потому что наше творческое объединение занималось только политическими и экономическими вопросами, и для индеанистов просто не было места в сетке телевещания. Пока я пытался хоть куда-нибудь приткнуть моё «индейское» детище, на Первом канале кто-то запустил другой цикл под названием «Голоса», поэтому я срочно переименовал мою программу в «Голоса и крылья», поскольку где-то у меня в закадровом тексте мелькнуло что-то про «расправленные крылья души». К тому моменту, когда мой опус вышел в эфир, чужие «Голоса» загнулись. В те годы многое стремительно рождалось и так же быстро умирало. Поскольку я создавал мою программу в полулегальных условиях, отщипывая время от других моих официальных монтажных смен, у меня не осталось возможности вернуть первоначальное название моей программы, и она появилась как «Голоса и крылья», хотя я называю её просто «Голоса».
Книга «Голоса» стала естественным продолжением той телепрограммы, но с другим уклоном. Теперь я собираю вспоминания индеанистов, уделяя внимание в первую очередь советскому периоду Движения и тому, что происходило в 1990-е. Основная масса индеанистов по-прежнему отказывается участвовать в создании «Голосов». Один из моих корреспондентов объяснил это так: «Мне не жалко поделиться тем, что было, просто за все эти десятилетия многое в восприятии и эмоциях изменилось и потускнело. И ещё каждый хочет быть „вождём“, желает делать только „своё“ и не участвовать в „чужом“. Индивидуализм и эгоцентризм. Кто-то способен перешагнуть через эгоцентризм и быть проще, кто-то не умеет сделать этого, а кому-то вообще по фигу. Есть люди, реализовавшие свои амбиции в чём-то другом, от таких вряд ли дождёшься развёрнутого рассказа. Я сам где-то посередине этих характеристик. И придерживаю что-то для своих „мемуаров“, хотя они могут и не случиться». Другой мой давний знакомый сказал при встрече: «Подумаешь! Да что они там тебе рассказали! Я бы рассказал куда больше». Но дальше этих слов дело у него не двинулось. Поругивать других очень легко, это не обязывает ни к чему, а вот сделать что-то – это труд. В том числе и воспоминания – большой труд, поэтому я признателен всем, кто внёс посильный вклад в создание книги «Голоса». Во второй том включены воспоминания тех индеанистов, которые решились поделиться своим личным опытом и взглядами на жизнь. Здесь гораздо больше откровений, больше судеб, больше печали, больше горечи. Теперь эти голоса вписаны в историю.
Обречённые на свободу
Юрий Котенко (Злой Глаз)
Во все времена мальчишки играли в войну и в её разновидности – в пиратов, в мушкетёров, в рыцарей и, конечно, в индейцев. Но у нас были и «отягчающие обстоятельства», против которых устоять многие юные пионеры и октябрята были не в силах. В первую очередь это наличие рядом трёх кинотеатров «Таганский», «Зенит» и «Победа», где наперебой демонстрировались фильмы «про индейцев». Югославский немец Гойко Митич («Чингачгук – Большой Змей», «Сыновья Большой Медведицы», «След Сокола», «Оцеола», «Текумсе», «Ульзана» и др.) и француз Пьер Брис (цикл фильмов про Виннету) стали национальными героями нашего двора и школы №499. Франко-румынские фильмы по произведениям Фенимора Купера, американские «Золото Маккены» и «Когда умирают легенды», мексиканский «Избранник Великого Духа» и советско-румынский «Аткинс» подливали масла в огонь. Во-вторых, школьная программа по внеклассному чтению включала «индейские» произведения того же Фенимора Купера, Майн Рида, Джека Лондона, а также Марка Твена, где подлый герой индеец Джо почему-то вызывал симпатию, как и Том Сойер. И, конечно, все запоем читали «Сына племени Навахо» и «Ошибку Одинокого Бизона» Дж. У. Шульца. Что уж говорить о «Песне о Гайавате» Генри Лонгфелло с великолепными рисунками Ремингтона и о настоящем пособии «юного индейца» – «Маленькие дикари» Сетон-Томпсона! Журналы «Вокруг Света», «Пионер», «Костёр», «Ровесник» знакомили юного читателя с современным положением коренных американцев, конечно, с точки зрения коммунистической идеологии – все индейцы исключительно благородные жертвы, все белые американцы – угнетатели. Но главный правильный вывод мы всё же сделали – индейцы это существующий ныне народ, а не только колоритный атрибут вестерна. Как гром среди ясного неба грянуло подтверждение этому – в 1973 году вооружённые индейцы племени Сиу захватили посёлок Вундед-Ни в Южной Дакоте, объявив его территорией свободной от бледнолицых и независимым индейским государством Оглала-Сиу. Семидесятидневная осада повстанцев полицией и фэбээровцами, перестрелки, переговоры, обращение индейских старейшин в ООН, агрессивные заявления мятежников, эмоциональные репортажи с места событий, отказ знаменитого Марлона Брандо от «Оскара» за роль в «Крестном отце» в знак протеста против индейской политики США – всё это создавало индейцам ещё больший ореол героев и борцов за свободу.
А заключительным штрихом в этой картине «про индейцев» стали маленькие пластиковые фигурки – эдакие индейские солдатики. Они давали сто очков вперёд плоским и уродливым оловянным отечественным красноармейцам. И даже если б эти пластмассовые фигурки не были индейцами, то всё равно брать их в руки было настоящее удовольствие. Вдобавок они несли заметный отпечаток этнографии, то есть по ним можно было изучать костюмы и оружие, конечно, с довольно большой долей условности, но всё же. Они были объёмными, некоторые даже цветными, некоторых можно было сажать и снимать с коня, давать в руки оружие, даже снимать головные уборы из перьев и скальпы! И все они имели своё выражение лица, то есть были индивидуальны! Их противники-ковбои также были весьма симпатичны. Эти невиданные у нас игрушки производились в Англии, Гонконге и ГДР. Восточногерманские были грубее, но доступнее, их иногда продавали в магазинах игрушек. Правда, мне ни разу не посчастливилось купить их в магазине, несмотря на регулярные набеги в «Детский мир» и «Лейпциг». Трафик движения индейских фигурок в СССР осуществляли, в основном, ездившие в загранкомандировки или редкие зарубежные туры чьи-то отцы, дяди, дальние родственники и знакомые. Ценность этих фигурок на нашем школьном рынке была огромна, обладатель нескольких индейцев слыл богачом, вызывая зависть однокашников. Ходила легенда о том, что один мальчик из параллельного класса имел столько индейцев, что после игр в песочнице он не досчитывался нескольких пластиковых воинов, но совсем не огорчался; их у него так много, что и не жалко потерянных, а в случае чего отец ещё сколько угодно привезёт. Мы, ясное дело, периодически проверяли ту песочницу, но безрезультатно. Я своего первого индейца выменял на настоящий «индейский» (кухонный) нож, а потом удалось уговорить брата того легендарного мальчика продать партию вновь поступивших фигурок за баснословную по тем временам сумму – 10 фигурок по 75 копеек за штуку (для сравнения – наш оловянный солдатик стоил 4 копейки, набор пластмассовых чапаевцев – 30 копеек). А дальше дело пошло – один из обладателей индейцев в нашем классе оказался патологически слаб в изучении французского языка и предложил мне расплачиваться бесценными фигурками за возможность списывать мои вытягивающие на твёрдую тройку домашние задания. Теперь подобные «сокровища», чаще всего хранящиеся в коробках из-под обуви на антресолях, может продемонстрировать каждый индеанист того поколения. По наследству передавать не пришлось, потому что современных детей такие игрушки не интересуют.
Другие предметы роскоши – перья хищных птиц. Главный источник поступления – чучела в школьном кабинете зоологии (я лично добыл четыре орлиных крыльевых пера, и два выменял) и зоопарк (я в число счастливчиков не попадал).
Книги про индейцев, фотографии и вырезки из журналов и газет тоже представляли собой великую ценность. Иногда можно было раздобыть их легально, то есть купить в магазине, но чаще приходилось совершать набеги в школьные и районные библиотеки. Иногда книга тайно «реквизировалась» на месте, иногда «терялась», иногда подвергалась той или иной степени коррекции виде сокращения картинок и страниц. Толстые энциклопедии и подшивки журналов, то есть, то, что не давали домой, и нельзя было незаметно «реквизировать», нещадно подвергалось купированию на месте.
Ещё одна форма этнографического вандализма – граффити. Не дурацкие слова на заборе, а настоящие рисунки в относительно реалистическом виде на партах. В каждом классе было несколько парт, старательно разрисованных орлиноносыми профилями индейских вождей. А однажды я увидел настоящие произведения искусства, просто картины огромных размеров, мастерски выполненные неизвестным поклонником индейцев углем от костра на плитах в карьере в районе подмосковных Люберец, куда я ездил с родителями купаться и загорать. Потом я, естественно, постарался воспроизвести их на парте.
Итак, племена доморощенных индейцев набирались сил, знаний и «материальных благ». Налаживался процесс изготовления луков и стрел, метания ножей и «томагавков», пошива мокасин из клеёнки, отделка «техасских» брюк (джинсы появились позднее) бахромой от скатерти, сбор разнокалиберных перьев для боевого головного убора, сбор средств и продуктов для подготовки путешествия к индейцам, держащим осаду в Южной Дакоте, бесперспективные попытки отрастить длинные волосы (пионеру не позволялось быть с длинными волосами), разучивание на гитаре «Песни Индейца» Дж. Лаудермилка, «Эль Кондор Паса» Саймона и Гарфанкела и «Старый гриф-стервятник» в варианте В. Ободзинского. За анекдот про индейцев мы могли обидеться, а то и морду побить.
Однако индейская тема, помимо забавы, представляла и некий научный интерес. Конечно, не для всех поголовно. У многих были тетрадки, куда выписывали в алфавитном порядке названия индейских племен, иногда сопровождая комментариями, в какую языковую семью входило это племя, какова его численность, кто был вождём, в какой резервации живут и т. д. Для этого, кроме художественной литературы, приходилось читать и специальную, начиная с энциклопедий и доходя до сугубо научных книг и брошюр, включая материалы на иностранных языках, в основном на английском. Приходилось расшифровывать и французские, и польские, и чешские, и венгерские – то есть всё, чем удавалось разжиться. Конечно, половину терминов понять не получалось даже на русском, но всё равно погружение в какой-то другой мир создавало ощущение собственной внутренней свободы и независимости. По большей части нас практически не интересовала общественная пионерская, а позже комсомольская жизнь – гораздо важнее был свой братский индейский мир с его книжками, фильмами, вылазками на природу. Таким образом формировался какой-то особый тип сознания, своя шкала ценностей. Конечно, в определённых рамках – ведь всё равно мы были советскими подростками, которым в скором времени, как ни крути, предстояло полноценно войти в то общество, от которого мы обособлялись как могли на правах детей.
Впереди было окончание школы, дальнейшая работа или учеба в ПТУ, техникуме или институте. И армия, конечно (тогда «косить» от службы было не принято). Само собой, любознательного и увлекающегося молодого человека в период взросления не могли не интересовать и другие аспекты жизни и модные тогда увлечения. Да и сама индейская тема у большинства окружающих была связана исключительно с подростковым возрастом. (Когда я учился в седьмом классе, мою маму пригласила наша классная руководительница, и поинтересовалась, чем я увлекаюсь. Так как моя успеваемость была хоть и стабильной, но средней, то со стороны учительницы было вполне логичным выяснить, чем же я живу вне школы, как провожу свободное время и есть ли у меня вообще в жизни какие-то интересы. Каково же было ее удивление, когда мама честно ответила – индейцы. «КАК!? В СЕДЬМОМ КЛАССЕ, И ВСЕ ЕЩЕ ИНДЕЙЦЫ?!»). Итак, пора возмужания открыла и другие интересные стороны жизни – рок-музыку (наше уже сократившееся до трёх человек племя одновременно представляло собой и рок-группу, а ваш покорный слуга и ныне периодически мучает бас-гитару), каратэ (мы в этом же составе дослужились до первых цветных поясов), вечеринки и танцы (сейчас это называется словом «тусовка»), и, разумеется, первые амурные переживания. Обретение специальности, которая должна в будущем стать главным источником существования также занимало много времени.
В итоге каждый воин нашего школьного племени пошёл своей дорогой, а у меня, как у самого упёртого «индейца» оказались уже обесценившиеся и никому кроме меня не нужные сокровища – наконечники для стрел, перья, дубинки, книжки, вырезки из журналов, фотографии, сделанные в кинотеатре с экрана, и, конечно, пластиковые фигурки индейцев и ковбоев. В техникуме я уже был единственным «индейцем», но никаких смешочков и шуточек по этому поводу не было – всё-таки поколение моих ровесников в той или иной степени имело представление, чем Ирокезы отличаются от Апачей, кто такие Виннету и Чингачгук, что такое мокасины и томагавк. К тому же в кинотеатрах продолжал блистать великолепный Гойко Митич, и мои однокурсники с удовольствием составляли мне компанию.
А вот в армии мне повезло встретить единомышленника и друга. Он тоже был москвичом, и сделал приблизительно такую же индейскую карьеру. Оказалось, что нас призвали служить в один и тот же день, и вместе же мы и вернулись в родной город. Во время военной службы мы не забыли индейскую тему. Два с лишним года за полярным кругом на финской границе, среди бескрайних лесов, озёр и сопок стали для нас неплохой школой выживания. А познакомились мы весьма забавно. Мы были с одного призыва, то есть, как бы стояли на одной иерархической ступени, и иногда по-товарищески обменивались ничего не значащим фразами, но так как по роду службы исполняли разные обязанности, то очень долго не было случая разговориться на индейскую тему. Каждый был индейцем сам по себе. И однажды, увидев в руках у Макса невесть где добытый кусок какой-то мнущейся массы, напоминающей розоватый пластилин (это был медицинский пластик для изготовления зубных протезов), я высказал вслух первую, пришедшую мне в голову мысль: «Так из этого можно делать фигурки индейцев!» Ответ был обескураживающе прост: «Именно этим я и собираюсь заняться». Трубка Мира была раскурена, «племя» возродилось. Впрочем, «сочувствующих», или «социально близких» краснокожей теме во время службы встречалось немало. Время такое было. Получали мы иногда и подпитку извне – в нашу часть иногда привозили фильмы с тем же Гойко Митичем. Журналы и газеты периодически знакомили с внутриполитической ситуацией в североамериканских натовских странах-супостатах, где всё больше обострялся индейский вопрос. От друзей «с гражданки» тоже поступала кое-какая информация. Правда, почти весь мой скромный собранный за время армейской службы индейский архив был конфискован начальством (как не положенный по уставу хлам).
К нашему «индейскому» дуэту присоединился ещё один армейский сослуживец, проникшийся идеей во время службы, и, наконец, «дозревший». Нашу группу мы назвали «Типи». Мы строили планы, как бы замутить и у нас что-то наподобие Пау-Вау, но с кем и как – вопрос оставался открытым. Был предпринят поход в Дом Дружбы Народов, отправлено письмо советским учёным-индеанистам (в ответ – молчание), организована выставка и лекция по индейской тематике (положительная реакция). Оставались ещё походы в лес, зоопарк, книжные магазины.
Но настал и наш черёд – в период обострения всесоюзной политической акции в виде сбора подписей в поддержку томившегося в застенках американской тюрьмы индейского активиста Леонарда Пелтиера, газеты запестрели материалами про судьбу и современное положение коренных американцев. Это было в 1985 году, и теперь не все помнят, кто такой Пелтиер (кстати, он и поныне в тюрьме – шутка ли – два пожизненных срока), но те, кто застал то время, наверняка смогут воскресить в памяти иные подобные шумные и модные тогда кампании с доктором Хайдером, школьницей Самантой Смит, безработным Маури и пр. Наша пресса подробно освещала визит к Пелтиеру нашего прославленного офтальмолога, а в Москву приезжали жена Пелтиера и его сподвижник. Так вот, среди массы публикаций по этому поводу попадались, естественно, и письма индеанистов, и нам удалось связаться с Питером и Новосибирском. Но это были «одиночки», они, как говорится, не делали погоды, но от них у нас появилась информация, что где-то в Ленинградской области с 1980 года проводятся Пау-Вау.
Мы испытали настоящий шок. Как же так? Почему мы про это ни сном, ни духом?
Дальше – больше. Удалось познакомиться с немецкой индеанисткой, обучавшейся в одном московском институте; она опубликовала в советской газете призыв к объединению всех индейских сил нашей страны с целью вызволения из тюрьмы Леонарда Пелтиера. Она уже имела в своей картотеке кучу адресов и телефонов, и, во многом благодаря ей, в начале 1986 года состоялся всемосковский индейский сбор. Сама она вскоре бесследно исчезла, ну да Бог с ней – её планы по освобождению вслед за индейцами негров, папуасов и т. п. нас мало вдохновляли. Вдобавок она была категорическим противником изготовления индейских костюмов, исполнения песен, танцев, и эта позиция казалась нам почти кощунственной. Но «мавр сделал своё дело», и индейская Москва ещё больше зашевелилась. Проводились встречи, советы, вылазки в букинистические магазины, походы в леса, обмен книгами и рукописными переводами, перьями и бисером, налаживались связи с другими регионами. А главное, сколько новой информации! – оказывается, что кое-кто из москвичей бывал на ленинградских Пау-Вау, что кто-то из Новосибирска ездил даже на Пау-Вау в Германию, что в других странах Европы тоже проводятся Пау-Вау, что на Алтае существует «индейская» коммуна, которая также представляет и рок-группу, записавшую уже несколько альбомов. Словом, индейских дел было предостаточно, а летом нас ожидало Пау-Вау.
Наше Пау-Вау тех лет мало чем походило на индейское, разве что ставили типи, и кое-кто пытался исполнять индейские песни и танцы. Скорее, это был слёт реконструкторов индейской культуры, т.к. основной упор делали на изготовление исторических костюмов и воссоздание жизни в индейском кочевом лагере девятнадцатого века. И для многих это, конечно, была единственная возможность встретить единомышленников из других городов, обменяться информацией и продемонстрировать свои достижения в мастерстве изготовления индейских вещей. Проводились соревнования по стрельбе из лука, метанию томагавка, гребле на каноэ, спортивным играм. Устраивались выставки и конкурсы. Обязательно был глашатай и избиралась «полиция», которой в большинстве случаев делать было нечего, ввиду практического отсутствия конфликтов – в основном в её задачи входило поддержание порядка на территории – напоминание участникам об уничтожении мусора, затушении костров и соблюдении относительной тишины в ночное время. Конечно, чем-то это напоминало турслёт или пикник, но по тем временам несколько дней, проведённых в глухом живописном месте, в индейском жилище, вне городской суеты и бытовых проблем были подпиткой энергией на целый год. Так и жили – от Пау-Вау до Пау-Вау, стараясь максимально подготовиться к следующей встрече, собрав новый костюм, изготовив новый лук или томагавк и разжившись новой информацией.
В те годы Ленинград был чем-то вроде индейской столицы, и многие индеанисты из других городов частенько туда наезжали между Пау-Вау, а кое-кто и оставался жить. В Питере обитало несколько «индейских племён», существовал даже официальный клуб. Другими «индейскими» городами были Москва, Петрозаводск, Великие Луки, Харьков, Минск, Вильнюс, Арзамас-66, Новосибирск.
Пауваувское движение шло вперёд семимильными шагами, и вполне возможно, это в чём-то было связано с горбачёвской Перестройкой. Окончание холодной войны, официальное признание права на существование неформальных молодёжных организаций (вне формата комсомола), открытие железного занавеса – всё это стало предвестником перемен, и не только в нашем «индейском» мире. Ещё в 1986 году я, следуя какой-то внутренней уверенности, ничем не подкреплённой, заключил пари на ящик пива с одним коллегой по работе, что до 2000 года попаду к индейцам в Америку. Конечно, со мной трудно было согласиться – ведь по советским правилам самостоятельная поездка в капиталистическую страну некомсомольца и без предварительных выездов в социалистическую страну не имела никаких шансов состояться. Но я предчувствовал победу. Начиналось время перемен.
К нам стали проявлять интерес журналисты и телевизионщики. Мы вдвоём с Максимом Огурцовым, моим армейским другом, изготовили кучу индейских вещей для фильма «Следопыт» по одноимённому произведению Купера (кстати, это последний фильм с участием Андрея Миронова, а вождя ирокезов играл Евгений Евстигнеев). Нас пригласили на симпозиум учёных-американистов в Академию Наук. С 1989 года мы начали выпускать свой самиздатовский журнал. Появилось много новых людей – и наших ровесников, сохранивших детское увлечение, и совсем юных.
Стали чаще ездить к нам в страну индейцы из Америки. Встреча с музыкантами из традиционной группы «Badland Singers» (резервация Форт Пек, штат Монтана) перевернула все представления об индейцах. Оказывается, это живые люди. Именно люди, а не литературные или кино-герои. Каждый со своим характером, многие с внушительными животами, большинство с короткими стрижками и в очках, а один даже усы носил. Кто в джинсах, кто в тренировочных штанах, все в кроссовках. Но зато все, как и положено, в головных уборах из орлиных перьев (певцы), а один с длинными косами (танцор). И имена! Серый Ястреб, Пятнистая Птица, Две Звезды… Мы пообщались в неформальной обстановке в Парке Горького, нам даже предложили примерить настоящие головные уборы! Вопреки нашим ожиданиям индейцы не упали в обморок от счастья, узнав, что в Советском Союзе существует индейское сообщество. Тогда это показалось нам странным, но позже, поразмыслив, я представил, что если бы американцы или австралийцы показали бы мне собственноручно изготовленные лапти или балалайки, я счёл бы это забавным и премилым, но, скорее всего в обморок тоже падать не стал бы – это во-первых, а во-вторых мы всё-таки произвели на них довольно сильное впечатление, в чём я убедился несколько лет спустя. Итак, мы обменялись адресами и получили в подарок расшитую бисером в индейском стиле бейсболку и кассету с записью их песен, исполняемых на Пау-Вау. Как оказалось, песни звучат совсем по-другому, чем это представлялось по «индейским» фильмам или имевшимся у нас редким старинным записям. Это были первые песни в стиле Пау-Вау. Несмотря на всю свою необычность, они были интереснее и легче воспринимались на мой слух, чем всё из традиционной индейской музыки, что я слышал до этого. Однако воспроизвести их тогда хоть как-то похоже решительно не удавалось.
1990 год ознаменовался нашим самым большим по количеству типи и участников Пау-Вау – рекорд не повторенный и поныне – две-три сотни человек, включая немецкую делегацию из пяти посланцев (которые нещадно страдали расстройством желудка от непривычности к местной воде) и огромнейшая поляна, покрытая множеством типи. И, конечно, событие века – в Москве завершился Священный индейский Бег, супермарафон по маршруту Лондон-Москва. На Красной Площади десятки индейцев, а их предводитель – знаменитый Деннис Бэнкс. Тот самый, кто вместе с Расселом Минсом руководил восстанием в Южной Дакоте 1973 года, за которым мы пристально наблюдали ещё мальчишками. Эти индейцы по-разному реагировали на русских «краснокожих братьев», но в целом – положительно. Нас даже пригласили участвовать в заключительной священной церемонии, посвящённой завершению Бега, а одному из нас позволили присоединиться к певцам за барабаном. Более того, Бэнкс сделал наказ продолжить бег по России в следующем году, что и было воплощено его сподвижником Небесным Ястребом.
А в следующем году впервые приехал настоящий индейский вождь на наше Пау-Вау. Семидесятипятилетний бывший кок, дальнобойщик и полицейский, а ныне борец за права индейцев, отец семнадцати детей и хозяин микроскопической, но самой первой в Америке резервации – Вождь Большой Орёл из племени Погассетт, штат Коннектикут. Его сопровождал профессор Клод Клейтон Смит – автор книги о вожде и друг индейцев. Обоюдным восторгам не было конца. Пау-Вау вызвало кучу эмоций, несмотря на отсутствие настоящих индейских песен, наличие злющих комаров, сердечный приступ «Деда» (как мы называли вождя между собой) и сложности проезда в поезде Москва-Ленинград (нельзя было говорить «по-иностранному» – с интуристов тогда брали за билет втридорога, плюс полное отсутствие сервиса, включая постельное бельё). Но каков результат! Три приглашения в Америку. И один из везунчиков – я. (О последующих индейских визитах я упоминать не буду, не потому, что я хочу кого-то обидеть или потому, что приезжали люди менее значимые. Совсем наоборот. Просто встреч было так много, что я боюсь кого-то пропустить. А эти первые контакты имели прямо-таки революционное значение).
1992 год. Америка. Год 500-летия географического триумфа Христофора Колумба. Индейцы относятся к Колумбу не очень… Сомнительный юбилей именуют 500-летием выживания. Я, единственный европеец, принял участие в индейском трансконтинентальном пробеге, посвящённом этому с индейской точки зрения антипразднику. Маршрут: от океана до океана, Нью-Йорк—Лос-Анджелес с заруливанием в индейские резервации, расстояние: пять тысяч миль, сроки: пять месяцев. Официальное название – Бег Выживания, организатор – «Красные Нации». До этого я навестил Деда, пообщался с индейцами в Коннектикуте и Нью-Йорке, и облазил все индейские музеи и точки, что сумел разыскать. Даже успел побатрачить, заняв освободившееся рабочее место и жильё только что отправленного в места не столь отдалённые краснокожего «работника Балды». Моё житие среди индейцев было бурным, и, как мне тогда казалось, бесконечно долгим. В глазах и голове пестрило от разных племён, резерваций, Пау-Вау, церемоний, молитв, обрядов, встреч и собраний, индейских центров, исторических и священных мест, о которых читал и мечтал ещё в детстве, и прочая, прочая… Боясь всё это позабыть и не успевая переваривать, я ежедневно вёл дневник, фотографировал на две камеры и делал зарисовки, когда фотоаппараты были недоступны.
Буквально в первые дни общения с краснокожими братьями, я ещё раз убедился, что современные индейцы бесконечно далеки от своих литературных собратьев. Но после некоторого переосмысления увиденного и своих прежних представлений, я сделал единственно правильный вывод. Индейцы сейчас не могут быть такими же, как в эпоху охоты на бизонов, но каждая резервация, и каждый индеец – это что-то особенное и неповторимое. Чем-то лучше, чем-то хуже, что-то или кто-то может мне нравиться больше или меньше, а кому-то я могу нравиться или не нравиться. Но индейцы есть индейцы, и это очень интересный и своеобразный народ, и я нисколько не жалею, что связал свою жизнь с этой культурой и горжусь тем, что меня принимали как своего. Кстати сказать, среди многочисленных национальных групп Америки индейцы (если с ними подружиться, конечно) наиболее близки нам по менталитету. В отличие от рафинированных белых американцев они просты в общении, эмоциональны, хлебосольны, любят позубоскалить и поприкалываться, обожают застолья и гулянки, любят петь, плясать, слушать музыку и, как ни странно, читать. Но вот чаю не пьют.
Мне удалось встретить кое-кого из участников того самого пробега Лондон-Москва, а также «моих первых индейцев» – Серого Ястреба, Пятнистую Птицу… Как ни странно, на этот раз встреча была по настоящему тёплой. К моему удивлению, они не забыли наше общение в Москве, а наоборот вспоминали с искренним удовольствием, отзываясь о русских собратьях с большим уважением. И сейчас меня принимали как старого друга, позволив даже вместе с ними попеть за барабаном. Пожалуй, именно живое звучание многочисленных песенно-барабанных групп по-настоящему перевернуло моё представление об индейской музыке, и я считаю это одним из важных обретений, сделанных мной в Америке. Среди участников нашего пробега также была своя барабанная группа, и мне всё чаще доверяли принимать участие в пении, а также поручили важное дело разрисовки барабана. В конце концов, у меня прорезался какой-никакой «индейский» голос, и, вернувшись на родину, я с нетерпением ждал Пау-Вау, чтобы попробовать свои силы вместе с нашими лучшими голосами.
За время моего отсутствия наше Пау-Вау претерпело некоторое изменение. Во-первых, стало меньше участников, так как многим жителям уже бывших союзных республик стало весьма проблематично добираться до Питера, а у некоторых россиян просто не было денег ввиду полного бардака с работой и жизнью, характерного для первых постсоветских лет. Во-вторых, в Пау-Вау наметился некий кризис из-за того, что его уже не хотели проводить по-старому, где акцент делался на романтику и демонстрацию исторических костюмов, но никто не умел ещё устраивать Пау по-новому, то есть в современном индейском стиле, когда основным событием являются танцы под песни барабанной группы. Но через год-другой всё же удалось как-то поднять эту тему, и наше Пау-Вау стало обретать правильные черты. Продолжали приезжать гости из Америки и Европы, и зачастили представители прессы и телевидения, как отечественные так и заграничные. Чуть ли не каждую неделю можно было увидеть на телеэкране или в газете репортаж о жизни «русских индейцев», часто довольно бредовый. Это, в конце концов, привело к тому, что мы перестали допускать на Пау-Вау журналистов и вообще «белых людей».
Изменились и способы зарабатывания на хлеб насущный. Кто-то занялся мелким бизнесом – от проката лошадей до изготовления на заказ сёдел, ковбойских сапог, индейской одежды и сувениров, кто-то начал издавать печатную продукцию по индейской тематике, кто-то ездил работать заграницу, используя индейские связи, а кому-то удалось заняться научной работой. Постепенно у нас в стране индейская культура, уже давно ставшая частью мирового культурного наследия, тоже становилась востребованной. Мне довелось поработать консультантом в нескольких российских и зарубежных художественных фильмах, участвовать в многочисленных телевизионных проектах, опубликовать две свои книги и около тридцати статей. Но главным достижением я считаю создание первой в стране музыкальной группы, исполняющей индейские песни – «Greengrass Singers». В репертуаре коллектива есть и собственные композиции в стиле Пау-Вау, а также церемониальные песни различных племён Северной Америки. Главный инструмент группы – барабан, сделанный самими музыкантами из традиционных материалов – дерева и телячьей шкуры. Также используются свистки из орлиной кости, погремушки из тыквы или рога, медные бубенцы, иногда – флейта.
Основные выступления группы происходят на Пау-Вау, для этой цели коллектив и был создан. Однако музыкантов нередко приглашают участвовать в фольклорных фестивалях, выступать перед самой различной аудиторией, а также показывать свою программу в клубах, связанных с эзотерикой или американской историей («Путь к себе», «Здесь и сейчас», «Панчо Вилья», «Манхэттен экспресс», «Би Би Кинг» и др.), был прорыв и на телевидение («Антропология», «С добрым утром»). Но всё же своей главной задачей «Greengrass Singers» считает не популяризацию индейской музыки «среди населения», а выступления на Пау-Вау. И ещё важное условие успеха группы – музыканты сами получают огромное удовольствие от исполнения индейских песен. В мае 2000 г. «Greengrass Singers» были удостоены главного приза Академии индейских искусств «Виннету» в категории барабанных групп, и пока остаются основным коллективом, из исполняющих подобную музыку в России и странах СНГ. Сейчас группа продолжает выступать на Пау-Вау и концертах.
Впрочем, таким событием как Пау-Вау сейчас никого не удивить. Помимо Москвы и Питера, на постсоветском пространстве Пау-Вау проводятся в Тюмени, Твери, Вильнюсе и в других регионах. Проходят семинары по индейской культуре в одной из московских библиотек, проводятся международные чемпионаты по новому виду спорта, зародившемуся в России – это индейский биатлон (гребля на каноэ и стрельба из лука). Новому интернет-поколению русских индейцев теперь гораздо легче найти единомышленников, да и с литературой, информацией, кинофильмами и любыми материалами практически нет проблем. Но для меня остаётся загадкой, почему нынешняя-то молодежь приходит в индейское движение? Конечно, в весьма скромных количествах, не то что при Брежневе, но всё-таки… Наверное, романтика, красота, альтернатива массовой культуре. Впрочем, реконструкторских движений сейчас много – от «викингов» до рабоче-крестьянской Красной Армии и Белой Гвардии (такая есть даже в Японии). Но у «индейцев» есть один плюс (или минус – как посмотреть). Это полная индивидуальная свобода. Никаких официальных организаций и регистраций, посвящений и прописок, назначений и обязательных мероприятий. Каждый сам определяет свою степень заинтересованности, и ни с кем не носятся на предмет агитаций в наши ряды или исключения из них. Современная индеанистика включает массу различных направлений и течений от сугубо коммерческих до научных и религиозных. Я даже приблизительно не могу сказать, сколько человек в той или иной степени интересуется индейской темой в Москве, не говоря уж о других городах. Надеюсь, всё же не слишком много. Тем более, что занятие это довольно дорогое. И надеюсь, что всё, о чем я говорил, не будет воспринято как пиаровщина. Меня категорически устраивает существующее положение вещей. Пусть всё остаётся как есть.
Моя жизнь среди индеанистов
Юрий Артюшкин
Намного легче писать, когда уже прочитал первую часть книги «Голоса»: уже примерно знаешь, о чём рассказывать; и уже многое по ходу дела вспомнилось из тех, уже далёких лет… Попробую изложить, как всё это прогрессировало лично у меня – поэтому, если мои мысли и впечатления категорически не совпадут с вашими, это вообще-то нормально. Все мы разные, хоть и единомышленники.
Я отношу себя к индеанистам «второго призыва». То есть, к тем, кто пришёл служить индейскому эгрегору уже после легендарных отцов-основателей, типа Орлиного Пера с Мато Нажиным, Поющей Лани, Соббикаши, и так далее, ну вы их сами хорошо знаете, чтобы не перечислять всех. Это те, кто всё и всех соединили, устраивали первые Пау-Вау, а потом учили нас уму-разуму – всему, что знали и умели сами.
Причём, эта их «первородность» отнюдь не зависела только от возраста. Ольга Пакунова, например, моя ровесница, мы с ней с одного года Огненной Лошади, но она, бесспорно, олдовая, а я – нет. Тут всё зависело от случая и круга общения. Повстречались бы мы в ранние годы с Пером в Новосибирске, кто знает – может, сейчас и я ходил бы в патриархах…
После нас ещё был «третий призыв», и этих новобранцев чему-то учили уже мы, а вот священного четвёртого призыва… уже не было. Дальше уже никто ни в ком не нуждался, и уже не будет нуждаться. Пришло племя младое и незнакомое, по ощущениям, очень… аморфное и поверхностное; и что у них там на уме, чем они там живут – никто из нас не знает; как не знают и они почти ничего о нас. Да и понятно: им самим-то по 25 лет, откуда бы им узнать, что тут вытворялось 25 лет назад?..
За «старичков-первооткрывателей» писать не буду, не имею таких полномочий, но хотел бы повспоминать, чем жили в своё время неизвестные в широких кругах, неприметные провинциальные индеанисты, скажем так, «второго эшелона» – исключительно на своём примере.
Мне кажется, помешательство на индейцах началось у излишне впечатлительных людей моего поколения (я родился в 1966 году), в детстве, и, несомненно, именно с фильмов «ДЕФА».
То есть, явление это как раз совпадаетпо времени с началом выхода «индейской эпопеи» на экраны – самый конец 1960-х, начало 70-х. Логично? Логично. Ведь книги-то «про индейцев» к тому времени уже были все давно изданы. А вот почему-то не появилось до этого в СССР – ни в 1950-х годах, ни, тем более, ещё раньше – никаких индеанистов. Я имею в виду не просто интересующихся, а вот прямо таких конкретных индеанистов, которые беспрерывно делают «индейские вещи», ищут малейшую информацию, переписываются с людьми со всех концов страны, и все помыслы с утра и до вечера у них только об индейцах – ну, все вы хорошо понимаете, о чём я. Поэтому именно с визуального кино-ряда всё и началось.
И даже скажу ещё точнее – именно с показа фильмов «ДЕФА» по телевизору! Ведь в кинотеатр случайно попал-не попал, а телевизор тогда смотрели все, и никто не пропускал ни одного интересного кинофильма, потому что программа была всего одна (ну, плюс ещё второй, местный канал).
Я хорошо помню, как в начале 1970-х показали прямо по телевизору «Чингачгук – Большой Змей», и даже ещё с повтором – спустя какое-то время. И уж тогда-то эти фильмы посмотрела вся страна!
Это был просто какой-то шок для детского воображения – на фоне серой городской жизни и повседневных дел. Невиданная прежде, фантастически-интересная, насыщенная приключениями и нездешней экзотикой жизнь! Что тут началось у нас детском саду! В смысле игр и причисления себя к разным индейским племенам. Подчёркиваю – уже в детском саду. Тогда ещё никаких книжек никто из нас не мог прочесть, прошу учесть. Ну, это ладно: поиграли и забыли – все в группе, кроме меня, который воспринял это «индейство» излишне близко к сердцу.
Тут всё зависело исключительно от врождённых свойств личности: от воображения, от силы сопереживания другим людям, наивности, романтичности, общей склонности к «прошлому», а не к настоящему – но свойств, не как у обычных людей, а… гипертрофированных, что ли. Доказательство: рано или поздно фильмы про индейцев, вестерны и книги пропускали через себя почти все люди на Земле, а вот упёртых индеанистов в итоге – жалкие десятки… Исключительно врождённая или приобретённая склонность отдельной личности к этой теме – по причине излишней чувствительности – больше ничего.
Причём, от настоящих, американских, вестернов ещё никто никогда индеанистом не стал. Я имею в виду, не от современных, где индейцы уже более-менее человечны и даже говорят что-то там по-индейски, а от классических вестернов, ещё тогдашних, 50-60-х годов. Хотя бы уже потому, что их нам и не показывали, разве что «Золото Маккенны». Там у них индейцы или злодеи, или просто экзотический фон для похождений белых героев – только и всего.
Но «ДЕФА» попали в самую болевую точку впечатлительной юности. Тут и красота, тут и геройство, тут и борьба с несправедливостью капиталистических хищников. Мы же все были воспитаны на советских идеалах… А тут вот оно – доказательство нашей исторической правоты! Там, у них, уничтожают и угнетают прекрасных, невинных людей… Как им помочь?! И вот тут-то начинается напряжённая душевная работа… Но, опять же – только у склонных к этому, неравнодушных к несправедливости личностей. В каком-то смысле, избранных. Но, вот вопрос – кем именно избранных? Индеанисты вообще любят ощущать себя избранными…
Кто-нибудь вообще слышал о конкретных американских индеанистах, типа наших? Чтобы вот так – обшивались в пух и прах, с ног до головы, собирались на свои (не индейские!) Пау-Вау, пели индейские песни, плясали?.. Казалось бы – вот они, индейцы, под боком, поезжай в резервацию, изучай, рассматривай, копируй, живи среди них! Так нет же. Кроме Лаубиных, лично я ничего подобного ни о ком не слышал, может, они и есть, только что-то не видать, не слыхать о них.
Зато о польских, немецких индеанистах – сколько угодно! Как раз бывшие страны соцлагеря, между прочим, основные потребители той самой кинопродукции… И все-то к ним туда теперь ездят, и перенимают их ценный «европейский» опыт…
Почему такая разница в отношении к индейцам?.. Не задумывались? А просто давний кинообман и прекрасные иллюзии «ДЕФА».
А сами американцы относятся к своим индейцам прозаически, как мы к своим чукчам: ну, было дело, воевали с ними, ну, победили их, пусть теперь себе живут в отдалении своей нативной жизнью, а нас не касаются; но если вдруг нужна экзотика, причудливый фольклор, праздники, мы о них вспоминаем и гордимся, что ещё немного их осталось в природе.
И вот только потом, уже после сладко охмуряющих фильмов «ДЕФА», в ход пошли и книги, и малейшая информация, даже микроскопическая! Даже случайные карикатурные рисуночки индейцев из журналов и газет вырезались и складывались… ну, сами знаете, куда. Ну, понятное, дело, «святой» журнал «Вокруг света», долгожданные, потенциальные номера с индейцами в почтовом ящике… Неожиданные статьи про восстание индейцев в Вундед-Ни, «Свободу Леонарду Пелтиеру». Это уже классика, все тут об этом писали, а я что, рыжий?..
Причём, если натыкался на любое «про индейцев» – пусть даже просто на слово «индеец» в тексте – тебя прямо трясти начинало! В прямом смысле, такая мелкая внутренняя дрожь от радости и возбуждения, как будто получил весточку про давнего далёкого друга. Что это было?..
Понятное дело, у пресловутого Фенимора Купера были самовольно отредактированы все его тома: читались только строки, где идёт речь об индейцах – а остальную тягомотину с Чулками, пусть и Кожаными, прекрасными дамами и бравыми майорами, пусть он сам и читает.
Но я хотел бы остановиться чуть подробнее на нескольких книгах. Не пересказывать, конечно, их содержание, все мы и так их знаем чуть ли не наизусть, а немного выразить, что они для меня значили в то время.
В книжных магазинах здесь, в Новосибирске, естественно, не было ни-че-го, кроме съездов КПСС, графоманских томов никому не нужных советских писателей, ну и тривиальных классиков. Все нормальные книги люди покупали только с рук, на книжной барахолке. Просто на задворках одного из театров, на тихой аллее, прямо на земле лежали книги, и люди делали там свой выбор.
Попросил я однажды маму, когда она туда собиралась – впрочем, безо всякой надежды: «Купи, мама, мне что-нибудь про индейцев».
И вот она невозмутимо приносит мне оттуда ни что иное, как «Мой народ Сиу»!!! Представляете??.. Как такое вообще произошло?? В какой-то Сибири, в сером захолустном городе… Даже сейчас для серьёзного индеаниста это – серьёзная книга, если, конечно, не в таком сокращённом виде и в нормальном переводе. Как именно в тот самый день и в то самое время она там оказалась, чтобы эта книга досталась именно мне?! Попробуйте сейчас достать эту книгу! А я говорю вам – попробуйте! Её нет нигде! Ни на каких сайтах вам её не купить, ни на каких аукционах. Я уже смотрел, просто из интереса. Она просто вышла в 1964 году тиражом 65000 экземпляров, и… растворилась в народе! Осела у каких-то хороших людей. Больше нигде и никогда я её не встречал и даже не слышал, что она у кого-то там ещё есть. Вот кто и зачем решился её тогда продать, за какие-то там 2—3 рубля?.. Кто этот благодетель?.. Спасибо ему! Видимо, он знал, что мне эта книга намного нужнее…
О-о-о-о! Да ещё и написал её, оказалось, самолично индеец! И в первый раз я увидел в ней на фотографиях настоящих индейцев, да ещё каких – классических Сиу, причём самых, что ни на есть, столпов индеанизма: Сидящего Быка, Красного Облака, Крапчатого Хвоста… А не тех, бритых до синевы немецких актёров в париках со студии «ДЕФА»…
Но и на этом мама не остановилась. В другой раз она принесла мне оттуда… «Тридцать лет среди индейцев» Джона Теннера, 1963 года издания! Битлз тогда только-только ещё выходили в свет… Вот попробуйте и её где-нибудь сейчас купить. Нет, вы попробуйте, попробуйте! Поезжайте в Киев, и попробуйте… Уже тогда она была библиографической редкостью. И её тоже я больше не встречал нигде и ни у кого.
Как вот эти самые книги достались именно мне среди полуторамиллионного города, ума не приложу. Видно, судьба их такая… И моя.
Эта книга, кстати, послужила мне неким испытанием: брошу я после неё индейцев, или нет? Кто читал, тот знает, о чём речь… Бесконечные оджибвейские пьяные оргии с откусыванием носов, бесконечный голод, бесконечные описания каких-то тяжёлых зимних охот, спонтанных бессмысленных стычек, преимущественно неудачных военных походов, всё описано скупо-документально, ни малейшей романтики. Но я не бросил. Немного, конечно, озадачился, поудивлялся таким, совсем не романтичным индейцам… Но прошло. Как говорится, кто любит – тот простит.
Потом выменял на что-то ценное у одноклассника полуразложившегося «Маленького Бизона». Эта вообще была 1957 года. По-моему, сия книга вообще нигде не существует в природе в целом виде – без половины вырванных фанатиками страниц и крайне ветхой обложки. Все-все экземпляры, судя по рассказам в первой части «Голосов», зачитаны буквально до дыр. И оно стоило, её так зачитывать…
А мама по-прежнему не унималась: теперь принесла мне с толкучки самого Шульца! Такое клёвое старое издание, пензенского издательства, аж 1956 года…
А запах!! Она пахла… индейцами! Ничуть не преувеличиваю. Такие тёплые, старые жёлтые страницы провинциального издательства… С тех пор люблю только такие, а ослепительно белые, лощёные, бездушные листы московских издательств терпеть не могу.
А рисунки! В том характерном, старом книжном стиле, такими штришками, вроде гравюры. Общее название книги было «Ошибка Одинокого Бизона», в ней три повести, но в совершеннейшее упоение я приходил, конечно же, от «С индейцами в Скалистых горах». Ну, это та самая знаменитая «индейская робинзонада» – как они выживали, без ничего, полностью с нуля, вдвоём с Питамаканом в горах. Настольная книга практика-выживальщика. Это просто… священные тексты для юноши-индеаниста. Девушки-индеанистки, мне кажется, не так впечалевались этой повестью, у них свои интересы.
Ну а потом мама доконала меня окончательно, Шульцем же – «Моей жизнью среди индейцев» Ну, тут слова бессильны… Даже сейчас не спеша перечитывать её с толком, с расстановкой – такой… кайф.
Сейчас вот думаю – как мама безошибочно находила книги именно про индейцев? Ведь она была совершенно не в теме, и очень далека от разных этнографических тонкостей. Как она не путала их с другими туземцами, папуасами, бушменами, древними людьми, да с теми же самыми индейцами, но только южноамериканскими?.. Видимо, и правда эта культура чем-то так самобытна, стоит особняком, что не спутать ни с какой другой.
Только один раз она ошибочно купила «Повесть о Манко-смелом» – там как раз про первобытные племена. Но тут и я бы обманулся – на обложке там чувак с пером в длинных волосах. Видимо, художник-оформитель тоже был не в теме, или тоже был слегка индеанистом. И иллюстрации внутри тоже почти «индейские» – тут я понимаю Мато Сапу, который написал в первой части «Голосов», что именно эта книга дала ему первый старт в нашу нелёгкую индейскую жизнь.
Вот мы и добрались до нашего, понимаешь, Сат-Ока…
Ну, что вам сказать?.. Напрочь испортил невинному человеку жизнь. Просто взял и поломал… Обзывать его теперь – не обзывать? Проклинать или превозносить?..
Это ж надо было какому-то недоумку в послесловии сдуру написать, а мне сдуру прочитать: «Сат-Ок не забыл своих далёких соплеменников. Ему удалось установить и поддерживать связь с племенами, заточёнными в резервации, а через них – с родным племенем Шеванезов, которое всё ещё кочует на Севере в районе Медвежьего озера, по-прежнему не сдавшееся, гордое, свободное, независимое»!
Вот и всё… Пропал мальчик. Раз такие дела, я твёрдо решил сбежать в Канаду через Берингов пролив, только чуть подрасту – и ага… Только и видели потом здесь меня. Племя всё ещё кочует!!! Прямо сейчас! Существуют настоящие свободные индейцы!! Совсем такие же, что и в книге, да что там – те же самые!!!
Я смотрел на год издания книги – 1976 г., а они там ещё кочуют!! А мне всего 10 лет… И даже ещё великий вождь Леоо-карко-оно-ма (написал сейчас это имя, между прочим, по памяти!) «хотя и весьма преклонного возраста, но по-прежнему ведёт родное племя сквозь чащи и прерии». Блин!! Как бы мне его ещё застать-то на месте, поскорее вырасти-то!
Первым делом я скрупулёзно выписал из книги в тетрадку все-все «индейские» слова: уг, мей-уу, паучок зузи, и так далее (хотел было выучить весь язык Шеванезов, но там слов кот наплакал) – чтобы уж было о чём нам поговорить, когда, наконец, прибуду на место… Неистовая Рысь, Сильная Левая Рука, Танто, Овасес, Та-Ва, – сразу видно, откуда растут ноги у многих наших, обманутых поляком, индеанистов… Помню, ломал голову, где в имени Сат-Ок «перо», а где «длинное»? Принял волевое решение, что «ок» пусть будет перо, ну а «сат» – соответственно, длинное; а если нет, тем хуже для Шеванезов. Вот чем была забита моя бедная головушка…
Но сейчас ни капли не жалею! Я реально был тогда счастлив, был уверен, что всё это взаправду (не будут же взрослые врать? тем более, советские журналисты!), и всё это у меня будет ещё впереди. Мальчишеское длительное помешательство.
Как я себе всё это вообще представлял?.. Как буду там жить, и что делать?
Вот добреду я к ним сквозь чащу – если не пристрелят пограничники с обеих сторон, если не заблужусь, и медведь не укусит – и торжественно скажу: «Здравствуйте, уважаемые непокорные индейцы, примите меня к себе, я тоже хочу быть непокорным. Я ваш друг и брат». А они мне: «А что ты умеешь, друг? Охотиться на серого медведя? Сражаться с канадской армией в красных мундирах? Хоть что-то ты вообще умеешь из полезного? А в школе Молодых Волков ты обучался? Вот то-то и оно… Нам хилые и нахлебники без нужды. Уг!»
К слову сказать, этой знаменитой «синей» книги «Земля Солёных Скал» никогда не было в свободной продаже, и не могло быть: это была библиотечная серия. Вот я и сидел в библиотеке, с тетрадкой и ручкой, в тиши, странствуя по выдуманной чистокровным польским писателем блаженной индейской лесной стране… И что там такого видела на моём детском личике добрая библиотекарша, раз она так улыбалась, украдкой посматривая на меня?..
Стыдно на небесах должно быть Суплатовичу за такой обман… Тем более теперь, когда мы знаем о нём всё то, что мы знаем из Википедии… Что даже свои книги писал не он сам, а профессиональные писатели, не говоря уже о полностью выдуманной им своей биографии, и что даже в гестапо попал вовсе не потому, что «нечистой расы», а просто за элементарное воровство… Вот оно как всё повернулось…
Но всё равно – огромная благодарность ему за развитие моей детской души! Или, наоборот, за неразвитие её – надеюсь, она осталась почти такой же, как и в 10 лет, только внешне зачерствела малость на жизненном пути…
Вот сейчас мой 9-летний сын как раз начал читать Сат-Ока, и пока в восторге от него. Конечно, я не буду открывать ему всей правды. Зачем отнимать у человека сказку?
Просто скажу ему, что никто нигде давно уже не кочует…
А маленький я, тем временем, дома водрузил на подоконник, в укромный уголок, бутылку из-под шампанского, и бросал туда свои еженедельно выдаваемые мне на мороженое детские гривенники (возможно, и 15-копеечные влезали, уже не помню) – в помощь бедным индейцам… Ну, или на своё далёкое путешествие на берега Медвежьего озера – смотря, как сложатся обстоятельства. Может, пришлось бы взятку дать – сунул бы пограничнику эту бутылку шампанского, и прошёл к своим.
Естественно, я даже и не задумывался, как потом эту скопленную Сумму с большой, для меня, буквы, переправлю индейцам. Просто собирал и всё, не помышлял о каких-то там суетных мирских заботах. Куда потом подевались эти деньги, ума не приложу… Видимо, всё же вытряс и истратил на игрушку – в редкий момент просветления.
Ну, а визуально я зависал, конечно, на бесценных для меня (в то время) иллюстрациях-рисунках индейских вещей Ремингтона к «Гайавате». Сколько времени я провёл, детально рассматривая каждую деталюшечку, сколько их перерисовывал и систематизировал (все виды томагавков отдельно, все виды ножей отдельно и т.д.), и пытался по этим рисункам делать свои первые вещи – это вы представляете и сами… Сами этим занимались.
Наделал я, конечно, каких-то совершенно безумных, с сегодняшней точки зрения, «индейских вещей» и развесил у себя в комнатке на стене. А жил я на первом этаже, и иногда слышал, как какие-нибудь прохожие переговаривались под окном: глянь-ка, Зин, индейцы здесь живут! Очень я этим гордился. Ну а вещи были: лук из ствола новогодней ёлки – с тетивой из резинки от трусов; стрелы с наконечниками из жести консервной банки; томагавк – простой туристический топорик; бахрома, конечно, от штор; гусиные перья в уборе, ну и так далее… Но разве это важно, когда уверен, что всё так и должно быть?.. Потом, когда пришла пора менять тетиву на нормальную, из капронового шнура, был в недоумении: ведь она же не растягивается, как резинка – как же стрелять-то?..
Возвращаясь ненадолго к книгам, иногда в отделах иностранной литературы встречались таковые и про индейцев, но они все были на варварских языках, и покупались только из-за иллюстраций.
Помню, уже намного позже там появилась книга Кэтлина на немецком! Такая толстая, с серой глянцевой суперобложкой, с завлекательным индейцем на ней. Дорогая, по тем временам. Долго я решался, ходил, ходил, но купил. Пытался со словарём переводить с немецкого, и окончательно убедился, что нам от немцев всегда и везде одни лишь неприятности. Это ж надо: додуматься писать все существительные с большой буквы! И не поймёшь, то ли это имя вождя, то ли название племени, то ли просто ворон… Но всё равно, тщательно выписывал оттуда все слова на разных индейских языках, и до сих пор у меня где-то валяется общая тетрадь с солидными оглавлениями: «Язык Манданов», «Язык Хидатса»…
Вот на что я вообще тратил своё детство?.. Бежал бы во двор к пацанам.
Был в моей жизни и такой любопытный отрезок: когда мне было лет 10—12, мы с приятелем со двора смотрели двухсерийный фильм «Виннету – сын Инчу-Чуна» 10 дней подряд! Или даже больше. Это было просто как ритуал.
Представьте, лето, и солнечные утро, и ещё одно такое утро, и ещё, и ещё… Каждое утро приятель опять и опять заходит за мной, и каждый раз спрашивает только одно: «Идём?» – «Идём!» И мы бежим в кинотеатр по солнечным, гулким пустынным утренним улицам – все же разъехались на лето – покупаем билеты (20 копеек за 2 серии, на утренний сеанс) и… снова попадаем в знакомый волшебный индейский мир!
Мы же знали уже обе серии буквально наизусть, до последней царапинки на киноплёнке, до последнего щелчка в динамиках! И всё равно, каждый раз смотрели, как в первый раз! А музыка!! Ну вот та самая, раздольная мелодия из Виннету, на губной гармошке, в начале, на титрах, от которой просто разворачивается душа! И уже доооолго потом не сворачивается. И та завораживающая музыка с дрожащей флейтой, где Шаттерхенд и Инчу-чун борются в воде… И сам фильм широкоформатный и потрясающе цветной. И такие насыщенные цвета и звуковые эффекты!
И эти две кино-истории повторялись снова и снова, снова и снова – каждый день… Я-то ладно, со мной всё было понятно, но и товарищу моему не надоедало – вот что удивительно! Теперь это одно из самых волшебных воспоминаний моей жизни.
Жаль, что невозможно передать вот этот запах кресел огромного, почти пустого утреннего кинозала середины 70-х годов, с висящими пылинками в луче проектора, мощный звук из стерео-динамиков, дающий эффект полного присутствия… И такая волнующая, невыразимо притягательная настоящаяжизнь на экране!
После сеансов мы выходили, и казалось, что мы очутились на сером тюремном дворе…
Удивительная судьба у этого моего приятеля. Он вырос и стал… попом. Это до того странно… Как непостижимы наши жизненные пути… Представьте, что ваш обычный дворовый приятель, с которым вы всё детство бегали, хулиганили, ругались, дрались; самый обычный мальчишка, который сквернословил, задирал девчонкам платья, ходил каждый день с вами на «Виннету», вдруг стал… батюшкой, которому бабки целуют ручку. То есть, святым человеком? Мало того, что это дико неожиданно, так ещё и несколько… обидно. Мне вот бабки при встрече ручку не целуют. Значит, он стал в чём-то лучше, выше меня?.. В чём?.. В том, что читает и почитает еврейские сказки и мифологию?.. Только-то?..
Примерно в то же время я повадился посещать киносеансы про индейцев с фотоаппаратом. Нелёгкое это дело, скажу я вам! Мало того, что весь зал оборачивается к тебе на спуск затвора в тишине (а я-то при этом – сверхзастенчивый!), так ещё и нужный кадр очень сложно уловить! Проворонил момент – иди на следующий сеанс… Приходилось примерно запоминать, где Зоркий Сокол вот-вот сейчас повернётся и подставит мне свой орлиный профиль. А дома проявишь, напечатаешь – а всё смазано или не резко: кадры-то в кино движутся… Да и тени какие-то вместо индейцев – освещение-то слабое на экране…
Так я и жил, потихоньку взрослея. Когда родители спрашивали, кем хочу стать, отвечал: буду жить в лесу. Как в лесу, почему в лесу? Лесником, что ли будешь? Нет, просто буду жить в лесу. Не мог даже для себя тогда сформулировать конкретнее.
Началась эта утопическая тяга к дикой лесной жизни ещё с раннего детства, когда прочитал «Маугли», и помню, стал в пионерском лагере тренироваться ходить босиком по сосновому лесу – а больно!! Шишки! И сучки. Да и зимой голышом в наших сибирских лесах не побегаешь с медведями Балу… Да и летом-то не особенно – с комарами. Причём не задумывался, что я-то потом вырасту, и тогда будет уже здоровый голый волосатый мужик бегать по пригородным лесам, шокируя бедных грибников… Так и не стал я Маугли-2… ну и ладно. Но желание было горячим.
А когда пришла уже крайняя пора определиться с родом занятий, методом отсечения всех технических учебных заведений, поступил в училище на метеоролога. Это знаете, такие классические полярники или таёжники, каких обычно показывают в кино: наблюдают за погодой, а потом сидят на метеостанции за рацией и передают результаты наблюдений Морзянкой: пи-пи-пи-пи… Сама профессия мне была глубоко до лампочки, всякие там градусники, флюгера, метеобудки… Но вот то, что после выпуска надо будет жить в таёжной глуши – это да!
В училище три года у меня была кличка «Чингачгук», и это вполне понятно; но иногда меня ещё называли «сектантом». Последнее – это от моего неизменного нежелания участвовать во всех обычных развлечениях парней тех лет, начала 80-х годов. А так же из-за моего перманентно-мрачного вида. Я жил в своём придуманном мире, и мне было с ними не интересно. Этакий вечный одиночка в уголке.
Относительно моего мрачного вида. Как я сейчас понимаю, моим постоянным чувством тогда были горечь и обида на судьбу, отсюда и страдальческое выражение лица, которое я вижу теперь на всех фотографиях того времени. Я просто изнывал, что опоздал родиться, что я живу не в своё время, что я должен жить в прошлом, и как я сюда вообще попал, за что меня сюда закинули? Постоянная сильнейшая ностальгия по прошедшим временам. Ну вот такой уж я уродился, и до сих пор ненавижу всё новодельное и современное. А тогда я чувствовал почти физическую боль от прозаического серого Настоящего, да ещё плюс на это наложился юношеский максимализм и романтизм. Кошмар, короче.
Ну что, отработал я после окончания два года на труднодоступной таёжной метеостанции в Якутии. Возле полярного круга, как раз в тех же местах, что и у Сат-Ока, только по нашу сторону Берингова пролива. Хлебнул, как говорится, романтики. И охоты, и рыбалки, и полярной ночи и полярного же сияния… Там не требовались никакие внешние искусственные «индейские» атрибуты, всё и так было всамделишным.
Разве что, вот как-то раз мне надоел вид моих скучных чёрных валенок, и я, за неимением замши, обшил их поверху палаточной тканью цвета хаки и пришил, из неё же, бахрому – такую длинную, что она даже волочилась по снегу, и потом разрисовал цветными карандашами эти свои новенькие «высокие мокасины» индейскими узорами.
Как я теперь вспоминаю, то-то вертолётчики как-то странно переводили взгляд: то на меня, то на мои ноги – когда забрасывали нам продукты на точку, и почему-то подозрительно быстро улетали.
А больше ничего такого, по нашему с вами профилю, не могу припомнить. Природа, конечно, потрясающе дикая в Якутии. Вообще, про Якутию мало кто где упоминает – и это только к лучшему для неё. В общем, честно отсидел я свои два года там – на двух разных труднодоступных метеостанциях.
Ну, что я могу сказать в итоге?
До сих пор, когда я слышу об очередных маниакальных попытках вести настоящую «индейскую жизнь» на лоне природы, я по-доброму внутренне ухмыляюсь в свои внутренние усы. Ну-ну. Поглядим. Ну год, ну, два, максимум. Некоторые, особо одарённые упёртостью, дотягивают и до восьми. Дело времени. Все эти попытки изначально обречены на провал. Да и какой вообще смысл? Никогда городским индеанистам не привыкнуть до конца к такой бичевской жизни. Будут, конечно, какое-то время жить и терпеть, но внутренне постоянно мучиться. Выехать на Пау-Вау на десяток-другой дней – это да, милое дело! А потом, быстрей – по своим уютным каменным пещерам, заниматься индеанизмом…
То же самое, кстати, касается и неизбежной организации время от времени в глуши разных утопических «индейских общин». Все они – до создания семейных пар, и особенно до появления в них детей: женщины, в конце концов, развалят что угодно – от Битлз до общины. Им никогда не ужиться вместе, они всё всегда перетягивают на себя, в свою семью, своим детям – будут вечно делить домашнее хозяйство, деньги, лучшее жильё, кто из них больше работает, а кто, зараза такая, вообще не работает, постоянно ревновать и затевать интрижки, и т. п. Жить раздельно, рядом по соседству – это сколько угодно. Но это уже, извините, называется просто деревня, а не община.
Итак, уволился я с большим удовольствием из гидрометслужбы, и вернулся домой в жутком 1986 году и попал аккурат в начало хаоса так называемой «перестройки»… И стал жить-поживать среди «бледнолицых собак», как почему-то называет остальное народонаселение Монтана. Правда, первое время, по привычке, смотрел только под ноги, на следы – окружающее мне было не интересно. Вот кошка пробежала по свежевыпавшему снегу, а вот – собака (обычная, не бледнолицая). И я знал, куда и зачем они бежали, и о чём думали в это время! Удивительно, как успел научиться читать звериные следы за эти два года – а в тайге больше и нечего было делать, только охота и рыбалка, да непыльная работа сутки через трое. Но очень быстро потерял все навыки следопыта, и стал на некоторое время серым городским винтиком…
И вот однажды, 17 августа 1991 года натыкаюсь в местной газете на статью некоего Лукаша «Я – индеец по жизни», где он приглашает к знакомству индеанистов и даёт свои координаты.
А надо сказать, человек я крайне, просто крайне малообщительный. Недавно вот ездил на поезде до Владивостока, так все четверо суток не обмолвился с соседями по купе ни единым словом, они даже подумали, что я немой. А о чём вообще говорить? И так всем всё понятно… То есть, я классический образец интроверта, просто хоть на выставку интровертов.
Это я всё к тому, что долго думал – писать таинственному Лукашу, не писать? И зачем? Что я там вообще среди них буду делать, среди этих самых «индеанистов»?.. На самом деле я очень самодостаточный, для общения мне хватает своего внутреннего голоса. А вся необходимая информация об индейцах, думал я, у меня уже есть – в перечисленных выше книжках… Пока раздумывал – через два дня, 19 числа, грянул тот самый путч! По-моему, и переписку тогда хотели запретить, поэтому я уже думал всё, кранты. Но как-то потом всё рассосалось, и я решился и написал.
Ну, встретились. Оказалось, этот некто Лукаш сам не конкретный индеанист. Он за всю жизнь, похоже, сам ни одной «индейской вещи» не смастерил; но он просто такой, как бы это сказать, около-индейский музыкант, и набирает единомышленников в группу «Летопись Юга», чтобы, по его словам, «задвинуть БГ». А поскольку БГ до сих пор пока никем не задвинут, я так понял, что «задвижка» не состоялась, видимо, не хватило тяму.
Хоть я и сочинял музыку, но чисто для себя, интуитивно, вне всяких правил, и поэтому играть в его группе не мог. Поэтому Лукаш (а на самом деле его звали Громкий Голос, Хотонкайя, а для своих – просто Хо?тя) пригласил меня с собой на Алтай, и, вместо не вполне индеанистского себя, обещал познакомить с матёрым человечищем Орлиным Пером, основателем всея индеанизма и лидером общины Голубая Скала. Кроме того, в будущем году ожидался какой-то там «индейский пробег», и даже с настоящим индейцем (но это я как-то пропустил мимо ушей, потому что звучало совсем уж нереально).
Но звучало заманчиво! И, как я не мучился от своей застенчивости, всё-таки решился. Это один из личных подвигов в моей жизни, я преодолел самого себя! А это самое сложное преодоление, какое только может быть.
И вот мы, наконец, на Алтае, у легендарного Орлиного Пера!
Ну что я могу сказать, действительно цельная личность. Вылитый Сидящий Бык! В резервационный период. Просто реинкарнация. Тогда он был в самом расцвете сил, всего-то 40 с лишним лет, и всё ему было по плечу. Мог и приголубить, а мог и томагавком навернуть. Правда, жил он уже не в своей общине (которая как раз была на излёте), а работал сторожем на Чистом Лугу недалеко от села Камлак. Так называется небольшая долина, окружённая горами, и полностью засеянная, в научных целях, целебными цветущими и редкими травами. Цветущими! Вид и запах этого цветочного рая можете себе представить!
Короче, все люди, как люди, тусовались по живописным окрестностям, а я! Я безвылазно корпел над перовскими книжками, индейскими альбомами, индейской музыкой – короче, спешил наверстать упущенное, и срочно восполнял пробелы в своём индеанистском образовании. И в итоге всё наверстал, я усидчивый. А уж там было что посмотреть! Альбомы из общины, кучи фотографий индейцев и индеанистов – просто информационное море разливанное для бывшего маленького и печального одиночки…
С Пером жил ещё один, по-своему крутой, чувак-индеанист, приехавший из Ростова – Безумный Волк. Приехал-то он жить в общине, но обломался… Очень такой целеустремлённый человек. Внешне мне он всегда напоминал киноартиста Олялина, или даже временами самого Лекса Баркера (Шаттерхенда из Виннету). Великолепный рассказчик, с клёвым чувством юмора и потешным ростовским говорком. Язык подвешен, как мало у кого, заслушаешься, бесконечные истории обо всём на свете. Как сейчас оказалось, по его воспоминаниям в Интернете, он бывший «афганец»! А ведь тогда словом не обмолвился, не хвастал этим, как другие…
Совсем неподалёку от них, в лесу, на берегу горной речки Семы, в полностью собственноручно построенном уютном двухэтажном домике, жил (да и сейчас живёт) индеанист Вэша Куоннезин, Серая Сова. Настоятельно рекомендую, замечательно-душевный человек.
Вот единственно кому я по-доброму завидую и буду завидовать всегда! Идеальное, живописное место – и от посёлка недалеко, если что, и вокруг никаких соседей… Живёт себе свободным одиночкой, ну, с детьми; живёт на свой индейский манер, как он сам его понимает, строит каноэ, скачет на лошади, летом живёт в типи, там же принимает друзей-индеанистов, проводит с ними инипи. И даже, с его согласия, к нему возят любопытных туристов – так как его типи у реки проезжающим видны уже сверху, с горной дороги. А не жалко, пусть завидуют!
Есть у него и электричество, и электрогитары, он и музыку свою записывает, и библиотека есть, и Интернет… И пчёлы, и живность разная домашняя… И индейские вещи мастерит из собственноручно добытых, натуральных материалов. Короче, всё, что надо. Вот это индеанизм так индеанизм. Лучше жизни и не придумаешь…
И никаких искусственно-выдуманных общин не надо.
Кстати, именно будучи у него в гостях, я и ощутил вдруг себя художником. Там я увидел своё видение, и даже сфотографировал его – как это ни парадоксально звучит. Вот оно.
Сидел я однажды у Вэши на его ранчо, на берегу речки, небо было синее-синее, полностью безоблачное. И тишина. Только речка журчит и грохочет по камням – но это и есть классическая алтайская тишина.
Как вдруг неизвестно откуда взялись и стремительно (и синхронно, как будто связанные между собой), пронеслись по небу два облака, похожие на птиц с распростёртыми крыльями. Никогда не видел такого явления ни до, ни после. А ведь я-то – метеоролог! И облаков навидался на своём веку – дай бог каждому; наблюдать за ними входило в мою прямую обязанность. Это явление мне показалось настолько необычным, что я скорей побежал в палатку, схватил свою, плёночную ещё, мыльницу, и успел-таки сделать кадр, прежде чем облака быстро скрылись за горами.
Когда приехал домой, то напечатал фотографию и стал рассматривать. И мне вдруг неожиданно захотелось всё это нарисовать! Я ещё, помню, удивлённо подумал: а зачем? Ведь есть же фотография, вот она, смотри – не хочу. Я ведь раньше рисовал только в детстве, как все – но и только. Странное, неведомое мне прежде желание. Но всё же нарисовал, причём почему-то нарисовал в очень странной технике – на бумаге акварелью, но акварелью очень густой, как будто маслом. Даже бумага покоробилась. И сразу стало ясно, что мне ближе техника маслом по холсту.
И после этого случая всё потихоньку и началось… Я как будто стал… видящим, что ли, не знаю, как и сказать-то. Стали возникать в воображении какие-то необычные идеи для картин, а в городе я стал видеть странное в обычных вещах, и фотографировать их… Всё необычное как будто само бросается в глаза, я специально не ищу, не присматриваюсь. Странные люди, странные объекты… Чтобы стало понятнее, о чём вообще тут речь, вы можете просто зайти на мою страницу В Контакте (или в Фейсбуке), я там и там – Юрий Артюшкин. Люди мне пишут удивлённые комментарии: как вы всё это видите, как находите, а я, наоборот, удивляюсь: почему они этого не видят? И что я им могу ещё сказать? Каждый раз рассказывать эту историю? Просто отшучиваюсь.
В общем-то, самовольно взял, да и присвоил себе высокий титул художника, безо всякого художественного образования, и вообще – безо всякого на то основания.
Как в своё время и титул индейца.
Куда-то унесло меня… вернёмся на Алтай 1992 года. Слухи – слухами, что вот-вот прибудут – а тут и правда вдруг прибыл обещанный Пробег! Совершенно неожиданно! Телефонов-то тогда не было, никто не мог позвонить: мол, ждите, мы уже близко, встречайте.
На берегу Катуни, на территории турбазы «Иволга» поставили два типи, все участники пробега (и мы тоже) уселись на поляне в огромный круг, и вот он, с трубкой, настоящий индеец – Ричард Небесный Ястреб, в народе просто Скай Хок! Как он чёрен, почти что негр! И это ещё только лицо, а вот бы глянуть на его ноги – ведь он Черноногий – вот где, наверно, самая чернота… А невиданная толстая смоляная коса, спускается аж до попы!! Это не коса, это полено! Безо всякого преувеличения! Если таким волосяным поленом навернуть быку промеж рогов, то он и с копыт долой.
А когда они, уже с Мелиндой, его спутницей, сидели после бани в нашей с Волком комнатке на Чистом Лугу, то Скай Хок распустил посушиться волосы и… исчез! На месте Скай Хока просто сидел большой стог из волос и что-то неразборчиво изнутри квакал по-американски. Ну, вы все знаете это особое американское произношение, особенно буквы «р» – уэр, уэр, уэр… Мне всегда кажется, что американцы квакают.
А потом все стали есть сваренный Верой (женой Пера) суп, и Скай Хок взял в руки и стал чистить луковицу. Вот, думаю, наконец-то и сбылась моя детская мечта – увидеть индейца с луком!
И вообще, когда Скай Хок при встрече поздоровался со мной за руку, я потом её долго избегал мыть… Прикоснуться к настоящему индейцу, да ещё Черноногому, может, дальнему родичу самого Питамакана! Ну, как вам объяснить свои ощущения…
Как признавалась мне потом Птаха Одинокая Птица (Нонна Тараба, тоже индеанистка из Новосибирска, одно время она жила в общине, когда туда приезжал Скай Хок): «Занимаешься своими, как бы хозяйственными, делами, а у самой внутри всё дрожит, всё время незаметно косишься в сторону Скай Хока – настоящий индеец рядом! А ты делаешь вид, что так и надо, что ничего особенного не происходит…» Вот примерно так и я себя чувствовал.
Высшее создание удостоило своим присутствием, что тут говорить…
А потом мы со Скай Хоком – но без пробежчиков – из Камлака поехали в Верх-Кукую, на место безвременно почившей общины. Зачем именно поехали, уже не помню, какая такая была сверхзадача. Может, Скай Хок захотел именно там провести инипи. Да не «может», а точно – потому что и провёл его там в итоге.
И так оно вдруг странно и неожиданно вышло, что провёл он это инипи практически для нас с Безумным Волком; ещё приняли участие два бывших общинника: Чак Поднимающий Мустанга, Гордый Орёл; ещё Влад с Таллина, ну и были ещё два парня-индеаниста из Бердска, вместе со своим наставником Блэкфутом (о котором речь ещё впереди). Потому что все остальные участники пробега в это время по какой-то причине были в серьёзной ссоре со Скай Хоком, а какой именно ссоре – я до сих пор не знаю, да и знать не желаю.
А между тем, среди участников-то пробега были монстры индеанизма! Там-то я и познакомился с легендарными и Ольгой Пакуновой, и с Рысёнком, и с Мато Сапой, и с Глебом Пауни, и с… Ну, то есть, как познакомился? Я-то с ними как бы и познакомился, а они со мною – как бы и нет. Ну, кто я такой был для них? Малыш-ути… Потом уже, когда приехал в Питер на ПВ-94, познакомился с ними уже несколько поближе.
Мы сами всё подготовили к инипи, а Скай Хок руководил: что, куда и зачем. Для костра инипи Скай Хок приказал притащить снизу многолетние шесты от общинных типи и порубать их на дрова – видимо, в сугубо символических целях… Было нелегко! И жалко.
А потом, вы не поверите, мне пришлось быть в инипи… переводчиком! Мне, который почти только и знал по-английски, что «Лондон ис зе кэпитал оф Грет Британ». То есть, школьный курс в пределах двойки с минусом. Но произошло очередное магическое событие в моей жизни – я как-то умудрялся всё понимать и переводить! Да ещё с неразборчивого квакающего американского акцента. Правда, только в одну сторону – транслировал команды и объяснения от Скай Хока нашим парням. Видимо, мой разум, каким-то сверхъестественным усилием воли, чтобы не опозориться, подключился к облачному хранилищу переводов с английского. Я сидел, и сам себе удивлялся. Потом это свойство сразу же исчезло, видимо, за ненадобностью. Вот как вштырило!
В том же инипи Блэкфут попросил Скай Хока священным образом проколоть ему ухо для серьги. И потекла тоненькая струйка крови на землю… Но ни один мускул не дрогнул на его бронзовом лице. Я смотрел и удивлялся: так вот они какие, настоящие упёртые индеанисты… это я удачно попал!
А потом, уже когда мы все уезжали обратно в Камлак, а Блэкфут – прямиком к себе в Бердск (это город-спутник Новосибирска), этот самый Блэкфут, сидя на травке, небрежно покуривая и, глядя как бы в сторону, сказал мне с невозмутимым видом: «Ты, это… Заходи, если что». Прямо как Волк из мультика про изгнанного пса. И адресок черкнул.
Вот так и началась моя регулярная жизнь среди индеанистов.
Стал я, когда вернулся в Новосибирск, наведываться к Блэкфуту в его сосновый Бердск. Любопытнейший оказался тип! Такой всегда из себя неторопливо-флегматичный, но как что-нибудь скажет, так все падают от смеха. Чувство юмора такое… изощрённое – это обычно бывает от большого ума и разных комплексов. Я с ним вообще никогда не мог общаться без хохота – именно хохота, даже не смеха. Хохочу, не могу… А сам втихаря знаний набираюсь… И очень скоро, через год, я уже по основным знаниям практически почти не отличался от «старичков».
Так вот, этот Блэкфут уже в то время знал всё – по крайней мере, всё, что мне было нужно по индейцам. И как именно сделать любую индейскую вещь, и где можно достать фотографии (сами понимаете, кого), и как связаться с остальными индеанистами… По любым вопросам я приезжал и получал… бесплатные консультации.
Но не забывайте, что телефонов в то время у нас не было! Не то, что мобильных, даже обычных домашних телефонов. Только личный визит: полчаса на автобусе от дома до электрички, потом ещё один час на самой электричке, потом ещё полчаса на окраину Бердска, подходишь к квартире, звонишь… а никого нет дома! Кьяйо! Облом… Разворачиваешься – и обратно. В том же порядке… И никак предварительно не договориться о встрече! Сейчас это уже сложно представить. Не письма же писать? Не телеграммы, же, в самом деле, давать? Типа, выезжаю, жди. Да я-то бы даже и давал телеграммы, но ведь он же на них не стал бы отвечать! Чуваком он всегда был прижимистым, в смысле, насчёт денег, и экономил каждую свою копеечку. Может, комплекс какой, или на работе чересчур мало платили… А в остальном был – очень щедрым, раздаривал направо и налево свои шикарные, кропотливо сделанные индейские вещи, причём кому попало, а мне вот ничего, ни разу, чего я ему не забуду, не прощу! Видно, просёк, что я и сам мастеровитый, любую вещь, если надо, и сам могу изготовить – так чего добро понапрасну переводить?..
Но, когда тебе 25 лет, смотаться впустую в соседний город – причём несколько дней подряд – раз плюнуть… Да, бывало и такое. Вот какой заряд энергии двигал нами в то время…
Познакомил меня Блэкфут и со всеми остальными местными индействующими лицами.
И оказалось нас здесь до обидного мало. Монстры индеанизма – Орлиное Перо с Мато Нажином – уже к тому времени покинули навсегда родимый город. А, кроме них, больше-то в Новосибирске никого и не осталось! Разве что оставшийся беспризорным после роспуска алтайской общины Чак Поднимающий Мустанга…
Ну вот, а теперь в Новосибирске появился я; в резервации Пайн-Бердск влачил существование Блэкфут; да ещё в Академгородке, что под Новосибирском, жили Марго Белая Тучка (Та-Ва), и Нина Овсюкова. Да, и ещё рядом, в посёлке Кирова, жил Монтана (как же без него, хотя и видел-то я его всего несколько раз), он такой… сам себе гордый индеец, своего же собственного племени.
Ну, и ещё примкнуло несколько сочувствующих человек, вроде Андрея Тютликова, Осеннего Облака, классического гитариста, которого не знаю, каким ветром занесло в индеанистику и который, по-моему мнению, только испортил себе этим всю свою музыкальную карьеру. Композиции сочинял завораживающие! До сих пор слушаю, хотя и записаны они просто сходу, впопыхах, на коленке, на встроенный микрофон в кассетном плеере. А вот индеанистом был, чтобы не обидеть… ну, не очень; воображал там что-то своё, от себя, по-индейским мотивам…
Или вот ещё был, одно время, в наших рядах Голубая Скала (Виктор Милошевский) со своей женой, художницей Ночной Собакой (Ольгой Катраковой). Голубая Скала активно пытался занять у нас пустующую нишу шамана, но как-то всё без заметного успеха. Предсказывать погоду он не умел, и разогнать тучи на время проведения нашего Пау-Вау не мог – слаба была его магия! Так зачем нам такой шаман?.. Поэтому он однажды магическим образом здесь растворился, и тут же материализовался вновь – но уже в своём Екатеринбурге.
Интересно, наверно, со стороны выглядели мои визиты к Белой Тучке.
Приезжает такой… великовозрастный, в меру упитанный, юноша, говорит открывшим дверь родителям: «Я к Рите, насчёт индеанизма», и исчезает в комнате дочери… Некоторое время они там занимаются индеанизмом, потом он бесшумно выскальзывает и исчезает. И, удовлетворённый, едет себе домой. Уж не знаю, что там думали о моих зачастившихся визитах её родители. Но отношения с Марго у нас были самые, что ни на есть, расплатонические. Мне, кроме информации, не нужно было ничего от прекрасной индеанки; а ей, думается, от несуразного меня – и тем более. А уж она была из себя вся такая… златовласая пышка, мм… Имя Белая Тучка зазря не дают.
Правда, при моём первом визите, она, таинственно мерцая глазами, вдруг неожиданно приказала: «Понюхай моё платье!». Видя мою растерянность, она взяла со стола сложенное индейское платье и сунула его мне под нос: «Как пахнет дымом! Это я только что вернулась с Пау-Вау во Вьетнаме!»
Вот, думаю, какой крутой у нас тут филиал индеанистики – аж в самом Вьетнаме ребята имеют возможность проводить свои Пау-Вау; я тоже туда когда-нибудь съезжу! Оказалось, правда, что они называют «Вьетнамом» одну дикую заросшую местность под Бердском…
Но платье я добросовестно обнюхал и подтвердил: да, запах дыма в наличии, Пау-Вау и правда состоялось, всё без обмана.
Нина Овсюкова, Погремушечная Змея, была подружкой детства Белой Тучки; но она же, к сожалению, была и инвалидом с детства, не могла самостоятельно передвигаться. Но при этом не теряла присутствия духа, была очень общительной, жизнерадостной и деятельной. Да что там, настолько крутой, что в конце-концов к ней на дом даже приезжала настоящая индеанка с Юго-Запада! А Нина и занималась как раз юго-западными племенами.
Она была координатором клуба индеанистики «Содействие», который был организован задолго до моего появления (и занимался, естественно, как видно по названию, политиканством), и, ввиду своего положения, всегда находилась дома и отвечала на звонки потенциальных индеанистов, или просто желающих продать литературу по индейцам. Для этой цели у них были повсюду в городе расклеены объявления.
Кстати, именно Нине я обязан тем, что нашёл свою жену, и у нас потом родились сыновья – то есть, получается, практически всем обязан. Это именно она попросила знакомого наклеить в Университете Академгородка на доску объявлений мою прокламацию, приглашающую к знакомству новых индеанистов, и будущая жена прочла её там и позвонила мне! Так мы с ней и нашли друг друга. И ещё по этому же объявлению нашёлся друг-приятель, живущий буквально через дорогу от меня, с которым мы тесно общаемся, уже почти четверть века.
Вот, если вдуматься, как в моей жизни всё завязано на индейцах…
В Бердске, где обитал наш негласный «вождь» Блэкфут, на пятом этаже семейного общежития каким-то чудом ему была выделена отдельная комната-квартира под помещение индейского клуба. Блэкфут где-то подцепил нескольких мальчиков-подростков, и обучал их там индейским ремёслам. Захожу туда, а там какие-то шкуры выделываются, другие вымачиваются (с соответствующими запахами), отовсюду свисают какие-то сумки с бахромой, на столах незаконченные бисерные полосы, кучки перьев на бастлы, на полу каркас большого барабана… Недолго, конечно, всё это продержалось, выселили их.
Я сам в изготовлении вещей, в основном, налегал на оружие, разные там палицы, томагавки, луки-стрелы, и на самые разные бытовые и культовые вещи; а особенно – на музыкальные инструменты: флейты, бубны, погремушки…
Эта необъяснимая склонность к изготовлению именно музыкальных инструментов была у меня с самых детских пор: а теперь вот дошёл уже и до колёсных лир, и даже до клавесинов…
Индейской одежды я за все эти годы не сделал ни грамма – не лежала к ней душа, да и не видел в этом смысла. На индейца я внешне мало похож, разве что своей угрюмостью, волосы у меня длинными не вырастают, и выглядел бы я поэтому в ней, как дурак (что иногда встречается на Пау-Вау – некоторым индейское одеяние идёт, как корове седло, только без обид, на правду не обижаются).
С годами мы совместно постепенно наделали столько всяких вещей, что хватило на большую выставку в 1997 году, в Новосибирском краеведческом музее, и она там заняла целых два больших зала, там даже и типи стояло в полный рост. Причём моих вещей там была примерно одна треть, поскольку все годы своего индеанизма я даром времени не терял, да ещё специально форсировал деятельность перед выставкой. И выставка получилась такой, что её до сих пор вспоминают работники музея, как лучшую выставку за всё время их деятельности. И всё время при встрече просят её повторить. Но поезд уже давно ушёл…
Правда, прошла выставка почти совершенно впустую, без всякой отдачи… Додумались же её открытие устроить в предновогодние дни, и продолжить сразу после Нового Года, причём морозы все эти 3 недели стояли под 30 градусов… Какой дурак потащится по морозу, оторвётся от салатов?..
Это была выставка такого же типа, какую сейчас повсюду возит Мато Сапа. Там, в перечне экспонатов, было не забыто ни-че-го, вплоть до специальной палочки для чесания в Танце Солнца. Разве что вот только каноэ отсутствовало, не было у нас таких мастеров, да и особого желания его делать. Но весло от него всё же было!
Сама выставка называлась странно и длинно: «То, что затыкается головой». Это индейцы так в недоумении назвали шляпу, когда в первый раз увидели её. Идея с названием – того же выдумщика Блэкфута. Кстати, он и клуб наш предложил назвать «Татанка Чесли» (Помёт Бизона), раз индейцы так уважали бизоний навоз, что даже клали на бизоньи лепёшки свои трубки. Получилась игра слов – тут и помёт, в смысле навоз, и помёт, в смысле потомство бизонов. Очень потом было прикольно смотреть, как по местному телевидению передавали репортажи и новости о нашем клубе, невозмутимо расшифровывая народу его название.
А показывали по ТВ нас частенько. То репортажи с наших сибирских Пау-Вау (которые начали проводиться с 1992 года), то съёмки наших маниакальных индейских выступлений в городе и его окрестностях, так называемого «Театра Индейского Танца»…
До сих пор не понимаю: зачем нам нужны были все эти выступления?!.. Да и не только наши. Вот взять и питерские и московские. Это просто какая-то мания, с самого зарождения индеанизма. Что за альтруистическое популизаторство такое? Причём бесплатное и зачастую связанное с разными организационными сложностями. Ещё зачастую и самим приходится тратиться, скажем, на дорогу. Во имя чего индеанисты на это идут? Для кого?? Зачем?? Для случайных зрителей, для прохожих-обывателей? Так они смеются или улыбаются (сто раз сам видел) и принимают нас за циркачей, типа ряженых клоунов. Не так, что ли? Зачем метать бисер перед свиньями? Или просто для того, чтобы покрасоваться лишний раз на публике, потешить свой нарциссизм? Но это тогда, тем более, смешно и недостойно. Кто-то может мне внятно объяснить эту сверхзадачу?..
Ну, предположим, чтобы найти новых друзей-индеанистов. Но, опять же — зачем?.. Старых стало мало? Одним, что ли, скучно стало этим заниматься, раз хочется всё больше, и больше, и больше окружать себя единомышленниками? И, опять же – зачем? Чтобы убедить себя, что то, чем занимаешься, не ерунда какая-то, не детская игра, а что-то очень серьёзное и важное, раз вокруг тебя занимается этим же самым «делом» воооон какое большое количество народа?.. Так вообще-то бывает от неуверенности в том, что ты делаешь. Это из той же оперы, что и «всем вместе умирать не страшно».
Однажды я видел по телевизору (давно, но это запало мне в душу) выступление китайского танцевального ансамбля «Клуба любителей русской культуры» – в косоворотках, картузах, сарафанах, кокошниках.
Всё! Этого мне хватило раз и навсегда, чтобы до боли понять, что именно чувствуют индейцы, когда индеанисты им при встрече суют под нос свои фотографии в индейских нарядах, с танцев на Пау-Вау и тому подобные свои жизненные «достижения», изливают душу о любви к их культуре, и интересуются потом их мнением: не правда ли, мы как настоящие индейцы?
Это всё равно, как если бы те китайцы подошли ко мне после выступления и самодовольно спросили на ломанном русском: «Ну, как? Правда же, мы как настоящие русские?!» А я бы ответил: «Нет! Никогда вы не будете ни русскими, ни даже похожими на русских, что бы вы не сделали, хоть вывернитесь наизнанку!» Обидел бы добрых китайцев, но ладно, пережили бы как-нибудь… А если бы был в хорошем настроении, то максимум бы сказал: «Спасибо, китайцы, что интересуетесь нашей культурой, популизируете её, продолжайте в том же духе, это очень… занимательно». Но мысленно бы сатанински хохотал, потому что всё это выглядит просто смешно и нелепо и таковым и является по сути. Занялись бы лучше своей неисчерпаемой древней великой китайской культурой, а в нашу бы не совали свой китайский нос.
Абсолютно то же самое, что и говорят нам в таких случая индейцы.
А между тем, по-моему скромному мнению, прежняя «душевная индеанистика» как раз вся и ушла в бисер и показные танцульки…
Я не нахожу в ней больше ничего, и особенно главного – своего места в ней. И делать мне среди индеанистов больше нечего – потому, что не вышиваю бисером и не пляшу. А вся любая информация об индейцах, если вдруг понадобится – в один клик в Интернете, и для этого мне не нужен уже никто – кроме моей верной мыши. Тысячи и тысячи фотографий… Всё настолько обесценилось… Не требуется больше ни на что тратить душевных сил. Требуется лишь тратить своё драгоценное время – на вышивку бисером.
Кстати, по поводу старых индейских фотографий, точнее, их умопомрачительного количества. Индейцы вообще в жизни чем-то ещё занимались, кроме фотографирования в разных позах и группах?? Вы не задумывались по этому поводу? Складывается такое впечатление, что им вообще больше нечем было заняться, как только позировать фотографам. У меня мелькают смутные подозрения, что зачастую даже не бесплатно; мол, давай я тебе попозирую, а ты мне за это отрез на платье для жены.
Непривычно, вообще-то, писать без смайликов: теперь уже с тревогой ожидаешь, что без этих костылей любое твоё высказывание могут принять за чистую монету.
А если серьёзно, то где вы видели столько старых фотографий, скажем, русских типов, или там итальянских? Конечно, их тоже немало, но в таком диком количестве я встречал только старые индейские фотографии. Их тысячи и тысячи и тысячи…
Когда-то Глеб Пауни признался мне, что мечтает собрать все старые фотографии Пауни, которые только есть на свете. Но это было ещё в конце 1990-х годов, когда не было Интернета… Интересно, собрал ли он уже эту полную коллекцию, или у него теперь опустились руки при виде такого безобразного, тоскливого изобилия?..
А ведь я помню, как дорожил каждой фотографией, которую или получил в письмах от друзей, или же сам кропотливо напечатал, с присланных ими же негативов. Я все свои фотографии знал наперечёт, и изучил на них каждую мелочь. А теперь – максимум пять секунд на просмотр новой фотографии, и следующая, следующая, следующая… Чтобы успеть объять необъятное.
Насчёт переписки – это тоже отдельная песня. Конечно, получал я письма не пачками, но частенько! А сам писал ещё чаще, да очень помногу – как вы уже сами догадались, читая сейчас это моё эпическое произведение. А это я просто набил руку в те времена… И, каюсь, был в переписках эгоистом – чаще задавал вопросы по делу олдовым индеанистам, чем отвечал начинающим на вопросы, скажем, про беспонтовость Фенимора Купера, или что это жилище называется вовсе не вигвам, а типи, и подобное, осточертевшее ещё с детства. Теперь я понимаю, что и олдовым было не очень-то интересно получать от меня вопросы на давно уже известные им ответы.
Кстати, то же самое явление я наблюдал и на питерском Пау-Вау в Толмачёво, когда приехал туда в первый раз в 1994 году. Чифы и олдовые тусовались отдельными группками, и общались в основном меж собой, что и понятно, а новички-ути – меж собой. Все как-то врозь… Я ожидал, прямо скажем, немного другого, и меня всё это несколько разочаровало… Естественно, не совсем тупой, и уже не ожидал встретить такого братства, как на самых первых, легендарных Пау-Вау, когда все поголовно братались и чуть ли не рыдали, расставаясь. Но всё же… Кроме церемонии открытия, и вспомнить-то особо ничего не могу, так… всеобщее постоянное купание в речке, посиделки в типи у костра с разговорами подчёркнуто не об индейцах, а о чём попало (типа, и так уже все всё знают); какие-то пьяные тусовки конфедерации хиппи-гопников, песенки под гитарку, ну, вылитый туристский слёт, если бы не типи.
Например, чтобы там просто нормально пообщаться о том, о сём, с Соббикаши, мне пришлось выдать себя за… оджибвея – хоть я и был в то время уже самым, что ни на есть, чистокровным хункпапой. Без этого вынужденного притворства дело бы дальше не пошло. Оджибвейская мафия бы меня к себе не приняла. Благо, что я читал в своё время «Саджо и её бобры» Серой Совы, и был несколько в теме; мог, например, как бы невзначай ввернуть при Соббикаши: «Кэгэт! Мино-та-кия!». И он на это одобрительно покачивал головой… Вот насколько была уже развита племенная клановость. Прости меня, о Ябебири-Соббикаши-Вапити, или кто ты там уже теперь, за эту маленькую невинную индейскую хитрость…
Из единственно действительно ценного – это то, что мне на том Пау-Вау какой-то бородатый американец, якобы индеец чероки, по моей просьбе объяснил, как делать настоящую индейскую любовную флейту. Переводить при этом помогал Великий Рысёнок, за что ему большое пиламая, плюс огромная просьба к индеанистам сокращать его имя не до Рысёнка, а до Великого.
Теперь в Интернете такую флейту называют пимак, но я терпеть не могу это название, напоминает мне пимы (валенки, по-сибирски). Называю её по-оджибвейски би-би-гван. И по звукоподражанию звучит похоже. До сих пор у меня где-то валяется чертёжик, который нарисовал в блокноте этот американец, а это своего рода раритет, потому что до этого никто (во всей стране!) не знал, как устроена индейская флейта. И, получается, что когда я её изготовил, я изготовил самую первую индейскую флейту в России! Теперь это уже нелегко доказать, когда в Интернете десятки, а то и сотни мастеров, которые специализируются именно на них, и делают их сотнями, самых разных строёв и моделей… А самая первая из них лежит до сих пор у меня, что иногда мне греет душу. Выходит, что и я, кое в чём, был первым в индеанистике, не всё Мато Нажину с Пером пожинать лавры первооткрывателей…
Первые флейты получались не очень, чаще они больше шипели, чем свистели, и те, кому я их дарил, могут это с грустью подтвердить; но в конце-концов, методом проб и ошибок, освоил технологию, и они зазвучали, как положено.
Помню, на первом же Пау-Вау, куда я привёз напоказ народу удачный экземпляр, Бывший Мёртвый, а ныне здравствующий, Бизон уговорил меня сменяться, и сходу насильно отдал за неё шикарные, полностью расшитые бисером мокасины, леггины с бисерными же полосами, и широченный кожаный пояс с железными дисками. Я ещё подумал, что как-то оно мне многовато будет, но не стал сильно сопротивляться. А это о чём-то, да говорит – Бизон Иванченко всегда врубается, что такое хорошо, и что такое плохо.
Я с некоторым облегчением покинул Пау-Вау-94, и бросился открывать для себя в первый раз Питер! Вот уж где действительно был праздник души. И в Кунсткамере мне показалось, что через витрины прямо пахнет настоящими индейцами…
Приютили меня на некоторое время в своей квартире Поющая Лань с Рысёнком, и я спал на полу на своём надувном матрасе. Очень меня этот факт радовал! Наконец-то и я «на полу, в Ленинграде…», как говаривал главный герой «Иронии Судьбы». И притом! Я спал под тем самым окном, которое упоминает Ольга в своей знаменитой песне, с любимых мною Перовских альбомов общинной рок-группы «Red Power»:
Когда зажгут вечерние огни,
Я подхожу к открытому окну,
Чтобы опять увидеть, как уходят корабли
В далёкую Страну…
Вообще, немало нового я там для себя почерпнул. Например, поручила мне Ольга сходить в магазин и купить хлеба и песку. Вышел я озадаченный и думаю: с хлебом понятно, но где у них тут продаётся песок – в хозяйственном магазине?.. Ремонт они затеяли делать, что ли? Так и не купил. Оказалось, это они в Питере так сахар называют! Но и Ольга не осталась в долгу. Рассказала, как её у нас в Новосибирске попросили купить булку хлеба. А она идёт и раздумывает: что же купить: то ли булку, то ли хлеба?..
Чем не междугородние лингвистические исследования?
Иногда от переизбытка питерских впечатлений начинала кружиться голова… Но стоило мне взглянуть на приземлённого, вечно бурчащего бывшего общинника Чака Поднимающего Мустанга (мы, вообще-то, приехали на Пау-Вау вместе с ним и с Блэкфутом), как я возвращался обратно на землю. Чак на самом деле только с виду кажется таким грубым, неотёсанным парнем, напускает на себя вид сурового индейца; а на самом деле душа у него нежная, как цветок… Как у того лешего.
Нет, всё же наши Сибирские Пау-Вау были душевнее! Во-первых, все свои, и во-вторых, тоже все свои. Почти родные уже, знакомые чуть ли не до боли, рожи. Стоило ли куда-то там ещё ехать в дальние дали, игра не стоила свеч – результат почти один и тот же. Тем более, на наше ПВ съезжались гости с окружающих и дальних регионов.
Вот Дядя Бык, например – удачной охоты ему в Стране Вечной Охоты… Душевный был человек! С его помощью мне удалось достичь последней вершины всех моих индейских рукоделий – я сделал большой, четырёхрядный, полностью костяной нагрудник, вперемешку с латунными бусинами, в стиле кайова. Тяжеленный! Блэкфут, увидев его, так и сказал: «Ну, Юрик… это твоя лебединая песня!» На удивление, слова его оказались пророческими – после этого ни единой индейской вещи я на свет не произвёл, как отрезало.
Так я к тому, что это щедрый Дядя Сидящий Бык (в миру Юрий Копнов) добровольно (!) высылал мне одну за другой фанерные посылки с Алтая, полные отборных костей! Надеюсь, что не с деревенского кладбища… Это были толстые цевки – нижняя часть ног домашнего скота. Сколько времени я потратил на их распиловку, разметку, обтачивание до нужной формы, полировку, сверление – это уму непостижимо. Костяной пыли наглотался – на всю жизнь хватит. Плюс ещё бусы делал полностью с нуля – нарезал латунный пруток, обтачивал заготовки до идеальных шариков, потом полировал их, просверливал – больше 100 штук!…
А больше неоткуда было всё это взять! В то время индеанисты ещё не заказывали по буржуйским каталогам нужные вещички – что, по-моему, теперь просто нечестно, и скучно. Гнусность какая. И какой смысл-то в этом?.. Всё-всё приходилось делать самим! Включая латунные гвоздики для декорирования вещей – их выбивали на листе латуни полукруглой такой выбивалкой, вырезали ножницами, потом полировали, припаивали сзади ножки, короче, морока из морок.
Вот во имя чего это всё?.. За что мне такое наказание?.. Спросить бы у того Сат-Ока…
О некоторых вещах я жалею. Например, что ушла в прошлое знаменитая индеанистская «проводниковая культура». Это из-за отсутствия бисера брали и нарезали на бусинки тонкую разноцветную изоляцию от проводов – и расшивали этим псевдо-бисером вещи. На расстоянии и не отличишь. И это было, как я сейчас понимаю, стильно, и очень по-индейски! Подумаешь, что не исторично… Индейцы ведь непременно использовали бы такой материал, попадись он им под руку. Ведь иглы дикобраза тоже брали не от хорошей жизни, просто больше не нашлось ничего более подходящего. Ягоды ведь не будешь пришивать, стебли травы тоже – высохнет и развалится, а больше – чем? Абсолютно нечем. Вот и приспособили такой странный материал, как иглы, да ещё олений волос на Севере. А вот эта нарезанная изоляция подошла бы идеально, уж её бы они не упустили! Были у меня какие-то подаренные вещи из «проводниковой культуры», но я их после появления бисера сдуру то ли выкинул с презрением, то ли отдал кому-то – теперь жалею… И взять больше негде, ушло навсегда.
В первой части книги поднимались вопросы об «индейских» именах. Да, это точно: к кому-то имя прилипает намертво, а к кому-то ну никак не клеится.
Например, кто-нибудь говорит: «А вот у Злого Глаза…», тут его сразу же перебивают: «Это у какого ещё Глаза, у Юрки Котенко, что ли?» – «Ну да». – «А-а-а, понятно, так бы и сказал!». То есть, как видите, без уточнения, что Котенко, ну никак… общая привычка, что ли. Вот попробуйте сейчас мысленно его представить и… как вы его мысленно назвали? То-то же. Хоть и имя это настоящее индейское – дали настоящие индейцы!
А вот что Блэкфута зовут Шурик Попов, я узнал случайно, чуть ли не через 5 лет знакомства. И до сих пор путаю, каждый раз мучительно вспоминаю – то ли он Саша Попов, то ли Паша Сопов. То есть, индейское имя слилось с его образом навеки.
Скажем, ни у кого же язык не повернётся спросить: «А Гуров был на Пау-Вау?» Мато Сапа и Мато Сапа – в любой ситуации. Причём, никто уже не смеет сокращать до Мато, потому что все знают, кто такой подлинный Мато. Вот Сапыч – другое дело…
Или вот, допустим, единый в трёх лицах Ябебири-Соббикаши-Вапити. Ну, что сказать, упорно ищет человек себя и своё место в этом мире… А вот остальные индеанисты теперь должны каждый раз мучительно выбирать – как же всё-таки называть-то его?..
Или взять меня – чтобы уже далеко не ходить. Когда только познакомился с индейской мафией, я типично назвал себя Одиноким Человеком – каким и был тогда по сути. Это имя я тогда вычитал в книжке Франсис Дэнсмор «Музыка Тетон-Сиу». Звучит оно как Ишнала Вича. Ну, понятное дело, его тут же и сократили, индеанисты ведь все очень занятые, вечно куда-то спешат (интересно, что они потом делают с этой кучей освободившегося времени?..). Никто ведь не будет тщательно выговаривать: «Ишнала Вича, иди сюда!» Скорее всего скажут: «Ишналыч, пшёл отсюда!»
А Синий Огонь – это я уже потом, на первом Сибирском Пау-Вау-93, на острове, лежал на песке, и священным образом в небеса смотрел, и представилось мне, что небо не однотонное, как всегда, а полыхает языками синего пламени. Никто, кроме меня, конечно и не подумал так меня называть; всегда называли или Ишналыч, или просто Юрик.
Хотя, по индейским обычаям, мне, по-честному следовало бы назваться Серая Мышь – ведь это была моя первая детская добыча из лука (она же и последняя). Добыча случайная! Стрельнул куда-то, подхожу, беру стрелу, а она попала в траве в серую мышь и пробила её насквозь, смерть была мгновенной. Долго я потом переживал… Мышку жалко…
Вообще, в целом имена у индеанистов (особенно у периферийных) чересчур часто заимствованы из прочитанных книжек. Своей фантазии не хватает?.. Или самопальные, но слащавые и красивистые, типа Утренняя Роса, Полная Луна, Быстрый Олень… Пошловато вообще. Оно и понятно, без комментариев. Если перемешать индейские и индеанистские имена и доставать из шапки наугад по одному, в 99% не ошибёшься, где чьё.
Лучший образец индейского имени я обнаружил в книге «Музыка Манданов и Хидатса». Вижу там фото с суровым индейцем, подписано: Pan. Беру словарь, перевожу, и вздрагиваю – Кастрюля! Вот это имя так имя! Вот жил же себе преспокойно индеец с таким, подлинно индейским именем, и не жужжал! А если потом ещё он поимел большие заслуги и стал вождём, то было совсем уже круто. Представляю, как к нему почтительно обращались соплеменники: «О ты, великий вождь Кастрюля!»
Мотайте, мотайте там себе на ус – я ж не просто так пишу. Чтоб в следующий раз на Пау-Вау уже была своя Кастрюля!
Будучи индеанистом, я, как и все мы (уверен в этом) не раз с отчаянья пытался найти и в наших местных аборигенных народах такой же интерес, как в индейцах. Чтоб далеко не ходить в Америку. Думаю, вдруг они окажутся такими интересными, что переключусь на них, а они тут, прямо под боком. Хоть успокоюсь малость. Дудки! Все они, конечно, по-своему хороши, но всё что-то не то… «Романтизму нету…», как грустно сетовал один герой из комедии Гайдая.
Вот монголы. Чем не степные индейцы? И юрты белые почти типа типи, и конное хозяйство, и из луков стреляют, и с виду есть вылитые индейцы, особенно если волосы отрастят подлиннее. Перьев только не хватает. А всё не то, всё не то… Может, дело как раз именно в перьях, а?..
Между тем, случались со мной и необычные вещи. Даже необъяснимые. Например, визит ко мне домой Ващенко. Да-да, того самого, профессора. Зачем он именно ко мне приехал, и кто его ко мне направил?.. То ли Глеб из Москвы, то ли Блэкфут… Абсолютный провал в памяти. И по какому такому важному вопросу?..
Помню, на пороге возник такой солидный пожилой мужчина в строгом деловом костюме, с дипломатом… Прошли ко мне в «индейскую», посидели какое-то время, о чём-то там говорили. О чём – убей, не помню. Видимо, что-то там насчёт пресловутого Международного Центра «Традиционные Культуры и Среда Обитания».
Одно время Блэкфут, помню, носился с безумной идеей открыть тут у нас филиал этого центра – а зачем, почему, с какого ляду?.. Что с ним потом делать? До сих пор не знаю, что это вообще такое, и знать не хочу. По бюрократическому названию уже ясно видно, что ничего хорошего там быть не может. Ну, Блэкфут-то у нас известный прожектёр. Выдумает что-нибудь этакое, а мы воплощай в жизнь. Да и ещё обижается, если не помогаем высосанное из пальца реализовывать.
Ну, так вот, посидели мы с Ващенко, друг напротив друга, подосвиданькались и разошлись, оба в крайнем недоумении – что это было?…
Другой памятный случай. Написал это я раз письмо самому настоящему лакоте Кевину Локку. Для малышей-ути поясняю, что это был одно время весьма популярный у индеанистов исполнитель на индейской флейте. Несколько кассет его записей было в ходу, да и лично он приезжал в Москву, выступал с попсовыми плясками, весь такой из себя в аляповатых лентах, играл на флейте. Красиво, но довольно однообразно, быстро приедается.
Блэкфут пристал: напиши, да напиши ему, расскажи о нашей жизни и вообще… может, в Америку к себе пригласит.
(А была такая в то время абсолютно у всех индеанистов навязчивая идея – что нас кто-то должен непременно пригласить в Америку, кому-то мы там прям ну очень нужны, и будут прямо нам рады и счастливы, причём, конечно, и оплатят ещё все наши расходы… А куды нам податься, в той ихней Америке?.. Что там делать вообще, без языка, без ничего – кто-нибудь себе это реально представлял?.. Смотри мою речь, подготовленную к встрече с непокорными шеванезами; видимо, всё должно было произойти по такому же сценарию. Или просто поцеловать священную землю, и домой?.. Тогда ладно, согласен, пусть приглашают.)
Ну, я и написал этому Локку – примерно всё то же самое, что и вы сейчас читаете, ну, только чуть поменьше телегу, конечно, накатал. Излил всю израненную душу индеаниста, короче. Вам так никогда не написать, как я написал, просто выходил из себя, описывая всю нашу беззаветную любовь к индейцами, и чем мы тут плотно занимаемся, просто кипятком писил.
Потом Нонна Одинокая Птица, в народе просто Птаха, всё это мне тщательно перевела – за блок сигарет Мальборо. Утрамбовал я письмо, чтобы конверт не лопнул, да ещё и несколько фотографий присовокупил: мы на них и так, и сяк, все в роучах и бастлах, живём, значит, насыщенной индейской жизнью.
И что же? Спустя полгода приходит ответ: из конверта выпадает чей-то детский рисуночек с разноцветными воздушными шариками с приветствием Кевину, а на обороте – несколько небрежных каракулей со смыслом: всем привет, всем спасибо, все свободны. Я вот не буду ничего комментировать по этому поводу. Просто выдаю сам факт, а вы сами почувствуйте отношение. Даже чистого листка пожалел… А может, и специально, с намёком, выбрал детское творчество, типа, как раз подходит для ваших там занятий и вашего интеллекта. До сих пор у меня эта отписка где-то хранится – в назидание.
Пришла пора рассказать и о нашем печатном органе западно-сибирских индеанистов – журнале «Индейская флейта», который вышел в 1997 году (а готовился-то ещё раньше). Ну, как о «нашем» – делал-то я его полностью сам, абсолютно в одиночку. Несмотря на то, что указал потом в «редакционной коллегии» кучу наших; но это так, для солидности, а ещё больше для смеха – на самом деле, все же знали, что ни к чему подобному не способны. Ну, иногда только просил, например, Ольгу Ночную Собаку нарисовать иллюстрации по теме, или у Нины Овсюковой попросил её стихи.
Началось всё с того, что в какой-то момент я почувствовал, что скопилось уже столько материала, что необходимо уже начать и делиться с народом. Ход моей мысли: я-то всё это уже знаю – а мужики-то не знают!
Вот как теперь объяснить новому поколению, что это всё было просто так, безо всяких мыслей о какой-то там отдаче, о зарабатывании на этом денег – и, если бы не мизерные расходы на ксерокс и пересылку, то просто журнал даром бы рассылал!
Что двигало нами тогда вообще?.. Взять и просто так потратить на неизвестных людей почти год своего драгоценного жизненного времени? У меня-то самого всё это уже и так было! Полнейший альтруизм.
Ладно, решил – но как именно делиться? Рассылать каждому разные материалы в отдельных письмах? Это долго, сложно, и, по тем временам, даже уже нелепо. Проще объединить разные накопленные материалы это под одной обложкой – опыт «Томагавка» был перед глазами. Ну, я и взвалил на себя добровольно эту нелёгкую задачу.
Всё нужно было осваивать с нуля. Я и пишущую машинку-то до этого видел только в кино. А когда пришлось купить, вижу: какие-то рычажки, буковки разные повсюду, всё стучит, крутится, звякает, жужжит, ужас… Да ещё и расположение букв на клавиатуре осваивать с нуля! Это сейчас все уже с яслей привыкают к компьютерной, а тогда… А если вдруг хоть разок (!) ошибёшься, ткнёшь случайно не на ту букву – сминай в корзину, и начинай весьлист перепечатыватьзаново! Это не на компьютере, мгновенно поправил, и дальше. И заклеивать нельзя – будет заметно, в макете всё должно быть идеально чистенько.
Название «Индейская флейта» – это с намёком, что упор будет на индейскую музыку. Мне лично эта тема была наиболее близка, а хозяин – барин. Да я в этой теме тогда вообще был монополистом: все налегали тогда в основном на разные сражения, разные тонкости по истории племён; хорошо хоть, что уже не на политику… К тому же у нас тут, в крупнейшей библиотеке, ГПНТБ, была куча томов настоящих американских научных изданий из серии «Бюро Американской Этнологии» – в основном толстые труды Франсис Дэнсмор, с иллюстрациями, нотами, текстами (я просто пищал от этих шикарных книг) – «Музыка Тетон-Сиу» (!!!), «Музыка Чиппева» (в 2-х томах), «Музыка Манданов и Хидатса», и ещё, и ещё и ещё… Она ездила по разным резервациям и записывала на фонограф все-все-все индейские песни, которые только были, личные и общественные, и потом всё это расшифровывала, с нотами и текстами, с фотографиями исполнителей, со всеми подробными историями этих песен и их назначением… Крутая была женщина! Вот бы у нас, наконец, перевели и издали эти книги… А не эту, уже осточертевшую всем по десятому разу, белиберду про всякие исторические сражения. Не надоело самим ещё?..
Помню, заказал сдуру такую книжонку, то ли «Народ Красного Облака», то ли, напротив, Пятнистого Хвоста. Начал читать, а там: в таком-то году переселились на такую-то реку, там на них напал военный отряд, всех перебили, послали свой отряд, всех вырезали, встретили обратно по дороге группку Шайеннов, всех перебили, одного оставили для развода. В другом году перекочевали на другую реку, отправились за лошадьми, столько-то захватили, стольких-то пауни убили, потом напали солдаты, и почти перебили всех, за это напали на форт, сожгли его, предварительно, конечно, всех вырезав, и на обратном пути уже методично вырезали всех подряд… и без конца, без конца, одно и то же, одно и то же, только в разных вариациях, совершенно не запоминаемая, случайная и пустая информация… И так всю, довольно, толстенькую, книжку. Вот кому это надо вообще, зачем?.. Подробности всего этого мокрушничества знать и ещё смаковать?.. Не тоскливо? Или легче от этого жить на свете?..
Так я взял – да как засандалил со всей мочи эту книжонку в форточку…
Но вернёмся к журналу. Я делал в библиотеке с книг Франсис Дэнсмор ксерокопии и потом их сам (!) переводил. Сам – без малейшего знания английского языка – со словарём! Причём тексты-то длиной страниц в 30—40! Поначалу ежесекундно приходилось лезть в словарь за каждым словом, но от многократного повторения слова запоминались (потому что опять лезть было лень – поневоле запомнишь) – так, благодаря индеанистике, я по ходу дела выучил английский! Теперь могу свободно читать, но и только, говорить не могу совершенно – как все эти слова должны звучать, понятия не имею. Да и говорить, собственно, мне не с кем, и слава богу.
Кроме нескольких серьёзных научных статей я поместил в журнал и наши местные индеанистские приколы, иронические рецензии на книги, отчёты с разных Пау-Вау, и т. п. – потому что издание было исключительно для своих! Вот прямо совсем не для посторонних глаз. И у меня на этот счёт не было абсолютно никаких комплексов, резвился я, как мог, отчитываться мне было просто не перед кем.
Это уже потом, когда экземпляр журнала попал к одному издателю «сурьёзных индеанистских журналов» (не будем называть имён), от него пришёл отзыв: «Ах, так воооот, оказывается, какое у вас несолидное, разгильдяйское, хиппарское, несерьёзное издание, а я-то думал, а я-то ожидал…». Как говорится, чем богаты. Зато… не пафосно, и перечитывать не скучно даже теперь – когда та же самая «важная и серьёзная» информация уже «устарела» и всем давно известна.
Я поместил туда и свои «Легенды западно-сибирских индеанистов» (такие миниатюры под Хармса), и уже скандально-известную индейско-юмористическую поэму «Кастер и его друзья – настоящие охотники за индейцами». (В то время на постоянном слуху было название америкосского, дебильного, как обычно, мультика «Каспер и его друзья – настоящие охотники за привидениями», вот я его и обыграл; теперь, боюсь, это уже не всем понятно).
Кстати, сочинилась эта поэма совершенно священным образом! Я как будто просто записывал строчки, которые сами возникали у меня в голове, без малейшего усилия – как будто эта поэма уже была кем-то сочинена, и уже лежала в готовом виде в каком-то облачном хранилище. Совершенно удивительное ощущение диктовки. Может быть, из какой-нибудь моей параллельной жизни?.. Я слышал, такое иногда случается и у других авторов.
Тираж журнала был по мере поступления заказов, а всего вышло плюс-минус около 50 экземпляров, они разошлись во все уголки страны, в основном друзьям и знакомым по переписке. Рекламу тогда было очень сложно распространить, вот если бы сейчас, по Интернету…
Я и переплетал ещё журнал сам – в твёрдые обложки! Иногда для этого скупал в книжных копеечные партийные тома (прекрасно, кстати, изданные), выдирал с корнем оттуда бред сивой кобылы, вклеивал туда свой журнал (в виде скреплённых в книжку уменьшенных ксерокопий с большого макета), и заклеивал сверху названия типа «ХХ съезд КПСС» листком своей обложки. А потом ещё и раскрашивал её немного цветными карандашами! Да… Вооот…
Следующий, 2-ой, номер «ИФ» убило изменившееся и ускорившееся время, когда вот такая кропотливая неспешная работа над ним потеряла всякий смысл.
Это было как раз переходное время от самиздата к настоящему книжному (и даже цветному) издату, и переход от пишущих машинок к компьютерам и Интернету. Все материалы постепенно становились доступными всем и это стало их обесценивать, точнее, стал нелепым и бессмысленным труд одного человека-энтузиаста для избранного узкого круга единомышленников при крохотном тираже. Поэтому уже делать второй номер не было никакого настроения и желания. Но планы до этого были самые обширные – если посмотреть на оглавление второго, так и не вышедшего номера…
Если вдруг кого-то первый, и единственный, номер «ИФ» заинтересует в – исторически-ностальгических целях – пишите, вышлю ссылку на Облачное хранилище, я полностью оцифровал журнал с отличным качеством в документ PDF (108 страниц и 700 мб), в Контакт он не помещается, там ограничение до 200 мб.
Невозможно не упомянуть о такой важнейшей вещи в нашем тогдашнем индеанизме, как… видеомагнитофон. Как ни странно это звучит. Вот индейцы собирались по вечерам вокруг костра, а мы все 90-е годы собирались вокруг видика. У кого был видик, тот и был королём положения. А был он поначалу только у меня, поэтому все нити всегда тянулись ко мне. Съёмки с разных питерских, и настоящих индейских, Пау-Вау, старые и новые кинофильмы с индейцами, записи документальных телефильмов, фильмы того же Андрея Нефёдова, свои видеосъёмки и «индейские» клипы… Всё вертелось возле видео, постоянного переписывания с кассет на кассеты, кто-то постоянно что-то откуда-то привозил, потом увозил… Сейчас это трудно уже представить – что видеомагнитофон играл такую большую роль, и так объединял (а иногда и разъединял…). Примерно одна четверть всего индеанизма состояла из просмотра видео, так как визуальный ряд в индеанистике важен, как редко где ещё. Специально приезжали в гости из другого города посмотреть, если узнавали, что есть что-то новенькое. Это теперь каждый имеет возможность поглядеть что угодно и когда угодно – единолично, в своём уголке…
Удивительно, как быстро минул век видиков… Ещё не так давно могли и убить, если узнавали, что у кого-то дома есть видеомагнитофон, настолько они ценились. Ну, не прибили бы, так вынесли бы точно, в отсутствие хозяев. А недавно знакомая позвонила и предложила забрать совершенно новый видик, причём сделанный в самой Японии – а не то она немедленно выбросит его на помойку (!). Как быстро меняются времена…
А у меня к тому же ещё была и видеокамера, поэтому тот же самый некто Лукаш со товарищи привлекали меня и к съёмкам своих клипов на «около-индейскую» тематику. И мне это было самому интересно, даже мультики снимали покадровой съёмкой. И потом, я ещё сам снимал всех и вся, и на Пау-Вау наших, и на Алтае, и просто индеанистов в быту, поэтому видеоархив у меня скопился порядочный!
Опять же – непременно заходите ко мне на страничку В Контакте! Сейчас наступили такие времена, что просто вот такой текст в книге уже не торкает, требуется непременное визуальное подтверждение прочитанному. У меня там есть штук 40 видео из 90-х годов, упомянутое в этих мемуариках: и с наших сибирских ПВ, и с выступлений в разных местах, и видеоклипы, и интервью с индеанистами, и разное другое, и архив постоянно пополняется – по мере оцифровки с кассет. Нет, правда, заходите, если что. Это не самореклама, подписчиков у меня в сети и так уже тысячи, и я вовсе не жажду всё новых и новых. Там вам будет очень интересно – увидите своих старых друзей и знакомых, спустя уже четверть века (!)
Кроме видео, через все годы моего плотного индеанизма красной нитью проходили записи Перовской общинной группы «Red Power». Это практически аудио-летопись всего русского индеанизма – начиная с надрывных песен о проблемах Вундед-Ни, и кончая сетованиями Пера о развале общинного братства. Иногда, когда у меня в организме начинает не хватать наивности и доброты, я включаю эти песни и восполняю потерю. Перо, уже после роспуска группы, беспрерывно, в течение многих лет, переделывал эти записи, что-то там подправлял, подчищал, дописывал на синтезаторе новые партии… Сейчас уже вроде притих. Хотя, признаюсь, мне ближе оригиналы, пусть и нескладно сыгранные, и коряво записанные, зато живые. На них атмосфера того времени. Но я Пера понимаю, сам перфекционист.
Опять же, эти песни исключительно про своих и для своих! Однажды я дал послушать несколько кассет левой знакомой, но она вскоре с недоумением вернула их: «Там же какие-то пионерские песни!». В первый момент я не понял, о чём это она, а потом дошло: да-да-да! Ведь там же сплошные слова: «дружба», «костёр», «братство», «сомкнёмся в круг», «пусть будет вечен наш союз»… Тут важно, в каком именно они контексте – поэтому группа «Красная Сила» эксклюзивная, не для чужих ушей. Все их альбомы выложены В Контакте, в группе «Красные Стрелы» – милости прошу!
Ну, а в промежутках между просмотрами видео мы урывками ездили и на Алтай – в гости к Перу или к Вэше, где они живут-поживают себе неспешной одинокой индейской жизнью. Или в зубриный питомник, где одно время работал Безумный Волк, точнее, выживал – по его литературным мемуарам…
Правда, лично я долго на Алтае не могу находиться – максимум дней 10, потом горы начинают давить на меня со всех сторон, мне очень хочется сравнять их с землёй и поглядеть, что там, за ними, на горизонте… Мне ближе лесостепь, где я родился, мне комфортно только тогда, когда вокруг меня бесконечные дали. Возможно, именно поэтому мне и близки именно прерийные племена. А может, и не поэтому. Кто бы взял и исследовал этот вопрос?..
А в один из моих приездов на Алтай, неугомонный, в то время, Орлиное Перо приказал мне немедля освоить бас-гитару и выступить вместе с его тогдашней группой «The Люди» аж на фестивале «Катунь-96»! А я бас-гитару до этого видел только издали, да и то на фотографиях, в руках у Пола Маккартни. Но, всего два дня репетиций, и вот я уже стою на сцене перед многочисленной публикой, что-то там играю, а сам поминаю недобрым словом всех индеанистов: это ж надо было так испортить бедного скромного юношу, который ещё недавно даже в булошную за хлебушком стеснялся выйти! А теперь вот маячит на фестивальной сцене и невозмутимо лабает на басухе перед подмигивающими ему гирлами… Вот до чего может довести человека неумеренный индеанизм!.. Ощущал я там себя, как таракан на кухне ночью, если вдруг неожиданно включат свет. Хотя, справедливости ради должен сказать, это было первое и последнее моё выступление на сцене. И разве я мог подумать, что мне там придётся выступать на одной сцене с Юрием Кукиным – автором знаменитой песенки «А я еду, а я еду за туманом…», гибкую шуршащую пластинку которого я крутил на радиоле в далёком детстве… Неисповедимы пути индеанизма нашего!
В 1998 году мы собрались с женой поехать в Америку, по приглашению её брата, который туда давно эмигрировал, официально как бы к нему в гости, а на самом деле – съездить к индейцам, по резервациям, да просто по святым местам нашего… индейского детства. И уже было всё полностью на мази; в Москве для нас уже даже Глеб Пауни где-то зарезервировал подешевле билеты до Нью-Йорка… Так в посольстве же на собеседовании не пустили в последний момент! Какой-то хмырь с физиономией святоши, выхолощенная америкосская крысообразная падла в золотых очёчках, посчитал, что мы не достойны посетить его сточную канаву для всяких отбросов со всего света, и прям-таки мечтаем у них там остаться, и навеки поселиться! Да чтоб ты провалился со своей вонючей Америкой, засунь её себе в задницу – нужна она нам была, жить там ещё среди вас… гнида бледнолицая. Это ты там не достоин жить! Мы там своих хотели повидать…
Очень потом Блэкфут матерился по этому поводу…
А теперь – мистическая история, о самом главном для меня. Индеанисты просто обожают такие магические происшествия – так слушайте. История про то, как меня священным образом отключили от индеанизма.
Шуток и преувеличений здесь не будет никаких – одна только голая правда; а уж поверить или нет – дело ваше.
Возлежали мы однажды с женой, пардон, на супружеском ложе, и болтали перед сном о всякой всячине. Абсолютно не об индеанизме, это уж точно – так, о разных мелочах, бытовых делах, и ни о чём другом вообще не помышляли… И вдруг оба разом услышали, что в углу комнаты довольно громко внезапно запел индеец, причём в сопровождении бубна! Мы быстро с ней переглянулись: ты тоже слышишь это??! Пение было абсолютно явным, ни о какой групповой галлюцинации и речи быть не могло.
Чтобы вот так, с бухты-барахты, без всякой предварительной психологической подготовки, и галлюцинация?.. Я ещё понимаю, идёт группа людей, скажем, по пещере, нервы напряжены, всем тревожно, все чего-то такого подсознательно ожидают, и вдруг что-то зашуршало и – бах! – что-то все разом увидели: групповая галлюцинация. Но чтобы у себя дома, в уютной постели, не ожидая вообще ничего, и даже близко не думая об индейцах…
Пение продолжалось не долго и не коротко – а ровно столько, чтобы мы успели всё, как следует, осознать и удостоверится: что это поёт именно пожилой индеец, в сопровождении бубна, ну или барабана. Песня была без слов, вернее, с типичным индейским: эйя, эйя, эйя, эйя… Причём не монотонным, а с разными человеческими интонациями и акцентами. То есть, именно песня, с определённой сложной мелодией, но без конкретных слов.
Мне ли не узнать с первых же звуков индейское пение? Я половину всего своего индеанизма именно и занимался индейскими песнями и музыкой, у меня скопилось много записей! Но такой записи у меня не было! Я все свои записи знал наперечёт, и чуть ли не наизусть.
А живу я на первом этаже, в крайней, угловой квартире дома – обычной кирпичной хрущёвки, и никаких соседей за стеной просто нет. Там уже улица. А наверху жила бабка – божий одуванчик – так что и там всё было чисто в этом смысле. И никакого магнитофона не стояло в углу, который мог бы сдуру вдруг сам собою включиться (да и я же говорю – не было у меня ничего подобного записано). Нет-нет, никаких объяснимых прозаических причин тут быть не могло.
Если честно, то было как-то жутковато… Ну, ладно, пообсуждали мы с женой немного это происшествие – что же это такое могло быть??? – и уснули.
А наутро просыпаюсь, и не могу понять – что-то со мной не то… Пока наконец вдруг отчётливо не осознал – у меня нет больше никаких мыслей и чувств об индейцах и индеанизме! Для меня это было что-то нереальное… Я вдруг кристально ясно осознал, что никогда в жизни не буду больше этим заниматься!
Сколько я себя вообще помню – просыпаешься, и сразу же в мыслях: сегодня надо сделать то-то, написать этому, отполировать палицу, закончить перевод… И вдруг – абсолютная свобода от всего этого! Никому ничего не должен – и в первую очередь самому себе!
Я – это только я, и никто другой, не индеец, и ни кто-то там ещё – а просто обычный я, с чистого листа, и всё; и вот это здесь – именно моя жизнь, а не чья-то там в прошлом.
Кто этого не почувствовал, не сможет меня понять – скажут, придуриваешься, темнишь… Или отмазку просто придумал, предал наши детские идеалы… Подался к бледнолицым собакам, променял нас на свои мирские интересы… Хочу сказать, что вовсе ни от чего я не закодировался, и индейцы мне по-прежнему интересны – но таким тихим-тихим, глубинным, спокойным интересом; и с прежними знакомыми индеанистами я тоже общаюсь – в основном, конечно, по Интернету. Но всё это уже без малейшего фанатизма и дрожи, ничего там уже не ёкает – и всем этим специально не занимаюсь, и впредь заниматься больше не намерен.
Первое время, я конечно, ждал, что индеанисты пришлют мне «чёрную метку» – ведь никто ещё просто так не выходил из индейской мафии без отступных – но как-то всё обошлось… Так, были кое-какие претензии по мелочам… Помню, объехал всех наших в последний раз с бутылкой «Зубровки» и спокойным заявлением, что больше этим заниматься не буду никогда. Принимали благую весть вроде спокойно, как бы с пониманием, но по глазам видел, что не верилось им…
Говорят, человек физически полностью меняется за 7 лет – до самого последнего атома, становится новеньким, как с иголочки. Возможно, я как раз эти самые 7 лет и провёл среди индеанистов – с 1992 по 1998 год, и вышел от них уже другим, полностью обновлённым.
Было небывалое ощущение ПОЛНОЙ СВОБОДЫ! И ощущение ОГРОМНОГО ОБЛЕГЧЕНИЯ! Как будто закончил, наконец, какое-то очень важное (и очень нужное, кому-то!) дело, избежать которого было абсолютно невозможно; ну, никак его иначе было не обойти – кроме как сделать его до конца.
У меня есть по этому поводу только два разумных объяснения:
1) что меня отключили от «индейского» эгрегора потому, то я сделал для него уже всё, что мог, что было в моих силах; выполнил все какие-то, неведомые даже мне самому, задачи.
2) что меня отключили (от него же) потому, что с меня, как с козла молока – всё равно не было никакого толку.
Решайте сами. Я всё же склонен считать, что проходил по первой статье. Хотя бы потому, что эгрегор никогда просто так не отпускает своих «рабов». Раз уж в кого-то вцепился мёртвой хваткой (как, например, в меня в детстве) – то использует без пощады до самого упора, не зная жалости, заставляет работать на себя день и ночь. Такова его природа – любыми способами приумножать своё могущество. Мы были сами виноваты – открылись ему. Эгрегоры других общностей ведут себя точно так же, все одинаково отовсюду тянут всю энергию только на себя, в свою индивидуальную копилку информации и силы – такая у них задача. Этот эгрегор ещё нормальный попался, раз проводил вот так, можно сказать, с почётом, и с… музыкой. Есть и бесконечное множество эгрегоров других общностей, даже совсем нехороших – эгрегоры чего-нибудь вообще… жуткого. Поэтому ещё надо сказать спасибо, что подключили к эгрегору индейскому, а не… людоедскому.
Предвижу вопрос: а что ты, собственно, вообще такого уж ценного сделал за это время в индеанистике, что тебя вот отпустило, а нас до сих пор тащит?.. Почему в нас интерес ко всему этому тоже, конечно, постепенно угасает, но слишком медленно, и, по-видимому, будет тлеть так до конца наших дней, а у тебя разом – чик – и всё, свободен?..
Я и сам себе не могу ответить на этот вопрос! Разве только то, что, возможно, действительно нужная индейскому эгрегору работа измеряется вовсе не в количестве проведённых Пау-Вау, или расшитых бисером одежд, или сшитых типи, или разученных и исполненных танцев, или сделанных переводов, или напечатанных фотографий, или снятых фильмов…
Возможно, тут засчитывается работа вовсе не внешняя. Возможно, эгрегором ценится и засчитывается (в счёт досрочного освобождения) исключительно высокая степень постоянной и напряжённой внутренней работы…
А уж как я поработал в этом плане – решать не вам, и не мне – а только Ему.
ЭПИЛОГ
Последний раз я был на Алтае аж в 2010 году (как летит времечко!), и приезжал специально, чтобы узнать у старейшины Орлиного Пера – в чём смысл жизни?.. Вовсе не прикалываюсь, так оно и было.
Я исходил из того, что если человек добровольно обрекает себя на одиночное заточение в алтайской глуши уже несколько десятков лет, то, наверно, не просто так, а усиленно постигает там сущность вещей. А иначе вообще зачем?!.. И вот я приехал и прошу: о мудрый учитель, расскажи мне! Как жить?
А он ласково смотрит на меня искоса, низко голову наклоня, своими васильковыми глазами, загадочно улыбается и… молчит. Только морщинки лучиками вокруг добрых глаз… Седой уже весь, как лунь – вылитый Клеки-петра, учитель Виннету.
Так и не дождался я ответа, повернулся и уехал – решил дать ему ещё лет двадцать на размышления о сути жизни… Зайду попозже.
За горами, за долами, в соседнем селе, тоже постигает суть жизни его друг детства, легендарный Мато Нажин, а в промежутках между постижениями пасёт коров под видом ковбоя, ну или клеймит их, точно не знаю; во всяком случае, что-то там такое с коровами точно делает. А ещё шьёт сёдла, но уже не для них, конечно – для лошадей.
Наш старина Блэкфут обзавёлся за эти годы собственной усадьбой, очередной новенькой женой и новорождёнными детьми, стал оседлым земледельцем, и принялся усиленно хлопотать по домашнему хозяйству. Обсадил по периметру свой участок сплошь кедрами, соснами, да елями – через каждые полметра! – и теперь терпеливо ждёт, когда деревья станут большими и скроют его от взоров бледнолицых собак, а бледнолицых собак – от его взоров.
Но по-прежнему к нему изредка подтягиваются какие-то новые индеанисты, где-то он их постоянно цепляет, как блох. Потому что у него есть врождённое свойство вождя-лидера. Никто его не назначал у нас в клубе чифом, как-то естественно вышло, само собой, без вопросов. Просто сразу чувствуется: чиф.
А вот скажите мне: а вот Монтана… я что-то не пойму. Он в законе лидер, или как?.. По замашкам вроде бы чиф; но не чиф – это точно. Он вообще… в авторитете. Ему лося подстрелить – что тебе высморкаться…
Марго Белая Тучка, пардон, ныне пани Коновальчик, эмигрировала от нас в Тюмень, и плотно занята там воспитанием своего многочисленного потомства. Иногда она наезжает в Новосибирск, но мы с ней всё никак не можем… состыковаться. Всё же я не теряю надежды когда-нибудь снова понюхать её платье…
Бывший общинник Чак Поднимающий Мустанга, извините, Андрей Чикунов (не знаю, уважаемый, как вас по батюшке), стал то ли крутым бизнесменом, то ли просто крутым. Во всяком случае, на фотографии в Одноклассниках я его видел в белом смокинге…
Только некто Лукаш по-прежнему неутомимо поёт всё те же свои старые песенки… По идее, я бы должен его в первую очередь поблагодарить за ту статью, с которой и начался мой 7-летний путь в официальную индеанистику и обратно. Хотя этот вопрос спорный: если мне всё это было суждено и так, то это произошло бы всё равно, в любом случае, как-нибудь по-другому, и без этой статьи – разве нет?.. В любом случае, желаю ему поскорее всё же успеть «задвинуть» БГ – пока тот сам не задвинулся.
Дальше всех забралась Нонна Одинокая Птица – аж в Перу! Удивительнейшее совпадение; даже, если хотите, предзнаменование: много лет она ездила в общину на Алтай к Перу, и в итоге оказалась в Перу… Как она там очутилась, и что она там делает – Великая Тайна. По слухам, спасает Мир в каком-то «Белом Братстве»… Что ж, это очень на неё похоже. А так как мир всё ещё существует, чувствуется, что работает она там на совесть…
Хотя, нет – Птаха не дальше всех. Нины Овсюковой уже больше нет с нами, а это бесконечно дальше Перу…
Нескольких новых индеанистов, которыми в отчаянии попытался окружить себя Блэкфут после распада «Бизоньего Помёта», я не называю, поскольку не знаю о них толком ничего. Пусть они напишут о себе сами – без обид.
Знаю только, что и Пау-Вау они в спортзалах устраивали, я даже там был разок; ну, орлы – что я могу ещё сказать? И даже индейцы к ним временами приезжали прямо на дом: один Атапаск, другой – Апач. И кого-то из них хозяева так попотчевали традиционной сибирской кухней, что он потом всю ночь блевал где-то за типи. Остальные интересные подробности их священной жизни для меня покрыты мраком.
Вот так и разметало нас всех по Красной Дороге, а некоторых и вовсе выкинуло на её обочину… Остались от нашего бывшего Сибирского филиала лишь воспоминания, да ностальгические видеозаписи.
Спасибище Андрею Ветру, что он всё это затеял, что растревожил ульи с нашими воспоминаниями. Пусть хоть что-то из пережитого нами впустую пройдёт для Истории не впустую.
А то археологи Будущего, лет через 500, станут натыкаться при раскопках на территории России на… индейские томагавки и, хм… костяные нагрудники в стиле кайова с латунными бусинами… И придут от этих находок в крайнее недоумение, и даже решат переписать всю историю человечества заново. Но потом возьмут в библиотеке эту книжку, и облегчённо вздохнут: «А-а-а! Теперь всё ясно. Это просто какие-то ненормальные баловались»…
Извините нас, товарищи археологи.
***
Вот, если вкратце, и вся энциклопедия русско-индейской провинциальной сибирской жизни 1990-х годов прошлого века…
Как видите, кое-какие события и у нас здесь происходили, на периферии. Я себе представляю, что тогда творилось в центрах – в Москве и Питере! Какие эпохальные дела там вершили настоящие матёрые индеанисты первого призыва – а не такие вот тихони, как мы тут. Только почему-то мало кто из них рассказывает об этом подробнее…
Хотелось бы ещё напоследок добавить следующее.
Вот все говорят: «лихие 90-е годы, кошмарные 90-е годы»… А я их просто не заметил! Безо всякого преувеличения. Меня здесь просто не было: я мысленно кочевал по равнинам, охотился на бизонов, сражался с враждебными племенами; а не мысленно – общался с друзьями, читал, переводил, смотрел кинофильмы, мастерил интересные вещи… то есть, был далеко-далеко отсюда, и был неуязвим для окружающего мира. Когда меня уверяют, что в то время были какие-то ужасные сложности в стране и мире, всё рушилось, закрывалось, распродавалось, мне не верится – лично мне было тогда хорошо и комфортно на душе. Я не могу вспомнить ничего ужасного из той жизни в 90-х. Может, просто мой возраст в то время был самый лучшим в моей жизни. Простите эгоиста-эскаписта.
Поэтому, низкий поклон за это всем: и строгому, но справедливому эгрегору; и индеанистике в целом; и всем индеанистам по отдельности, а особенно – непосредственно самим индейцам: выручили.
Не знаю, кем бы я тогда стал, чем бы я вообще занимался – просто не могу этого представить – если бы в самом начале 90-х не вошёл в нашу родную русско-индейскую общность.
И особенно – если бы вовремя из неё не вышел.
Ваш
Ишналыч,
с приветом.
Месяц Падающих Листьев, 2019 г.
Болезнь, которая не излечивается
Игорь Шишков (Одинокий Пёс)
Начало
Началось всё в третьем классе. Однажды мой друг притащил в школу книгу «Земля Солёных Скал» и тихо сунул её мне, как будто это было что-то секретное или запрещённое.
– Почитай, – загадочно сказал он.
Это было началом. Великий Дух был милостив к нам, поэтому вскоре мы открыли для себя Шульца и, казалось, узнали об индейцах всё. Читали мы и Купера с Ридом, но это, на мой взгляд, любовные истории на фоне фронтира, и учебниками считаться не могли.
Было создано «племя» (без названия) из трёх человек. Помню, все мы были вождями.
Из школьной библиотеки была украдена книга «Ошибка Одинокого Бизона», и так как каждый хотел иметь её у себя дома, мы поделили её на три части. Мне достался «Сын племени Навахов». Я сделал ему обложку, и он занял почётное место на книжной полке.
Потом появились фильмы. Виннету и многочисленный Митич. На «Виннету» я ходил много раз, прогуливая уроки.
После прочтения биографии Сидящего Быка в каком-то альманахе и «Сыновей Большой Медведицы», моя душа уверенно поселилась на равнинах Южной Дакоты.
К тому времени наше школьное «племя» распалось и в связи с этим образовалось три новых народа, населяющих Кузьминки: Лакота, Навахо и Арапахо. Распад принёс большую пользу – теперь никто не опасался быть свергнутым с должности вождя, и мы полноправно могли созывать межплеменные советы. Кстати, вождь Навахо, мой лучший друг Вовка, представлял себя не иначе, как в великолепном уборе из орлиных перьев и живущем в типи. Вот такие у нас были глубокие познания об индейцах!
Охота
Летние каникулы я проводил у деда на даче. Большую часть этого времени я не вылезал из леса, который тогда ещё был в той местности. В те времена, а было мне лет тринадцать-четырнадцать, редкий поход в лес заканчивался без встречи с лосями. Они неторопливо шатались по всему лесу, как коровы.
Решив сшить себе настоящую рубаху (у меня была, но из ткани), я сделал из ветки дуба мощный лук, который я с трудом натягивал, и несколько стрел. Каждый наконечник представлял собой выпиленный из трёхмиллиметрового железа треугольник. Такая конструкция выдерживала несколько попаданий в дерево, после чего стрела расщеплялась. С таким оружием я отправился к лесному ручью, куда лоси приходили на водопой. По пути из тайника была извлечена рубаха с бахромой от скатерти и орлиное перо из зоопарка. В таком виде я занял позицию у ручья с подветренной стороны от лосиной тропы.
Минут через сорок пришла лосиха и принялась пить воду. Я поднялся из-за кустов и стал натягивать лук. Целился я в бок, где по моему разумению, должно было находиться сердце. Она, конечно, заметила меня, подняла голову, стояла она совершенно спокойно. Не знаю, как она поняла, что я буду стрелять, только в момент выстрела она прыгнула через ручей, а моя стрела ускакала вместе с ней, торча у неё в крупе.
Больше я сам шкур не добывал.
Об индейской храбрости
Годом раньше моей охоты, мы в полном составе трёх племен, осенью выехали в мой дачный лес. До нужного места, облюбованного мной для стоянки, мы не дошли. Стемнело, когда мы были в районе Дубовой поляны (посреди поляны рос огромный дуб, его именем я и назвал поляну). Решили заночевать там. Расположились в кустарнике, и только начали засыпать, как услышали совсем рядом громкий хруст валежника. Мы были уверены, что это лось. Сейчас я понимаю, что этим лосем мог быть и кабан, но тогда я не подозревал об их существовании. Итак, решив, что это лось и что он может в темноте на нас наступить, мы бросились к дубу, не забыв, правда, прихватить свои одеяла. Все остальные пожитки остались в кустах. Я долетел до дерева первым, подтвердив тогдашнее своё имя – Быстрый Бизон. Взобравшись наверх, двое уселись на развилках, а я, прекрасно зная это дерево, улёгся на большой ветке. Боковые сучья не давали упасть, и я довольно хорошо выспался, в отличие от моих краснокожих братьев, которым пришлось сидеть до рассвета.
Позже мы решили, что наши имена, которые мы придумали себе сами, недействительны. Был созван совет. Двое из нас решали, как назвать третьего. На том совете я получил имя Одинокий Пёс, которое и ношу по сей день.
Поиск видения
Примерно в то же время, я решил найти духа-покровителя. Жил я на даче, а в тринадцать лет меня на ночь (а тем более длительный срок), конечно, не отпускали. Устроился я на чердаке. Там у нас на полу валялась медвежья шкура, что меня очень устраивало. Вот на этой шкуре и с деревянной трубкой, вырезанной на уроке труда, я и начал поиск видения. Ни песен, ни молитв я не знал. Как мог, я мысленно просил Вакан Танка о помощи. На вторую ночь мне явилось крылатое существо, которое дало согласие быть моим тайным помощником.
Я очень редко вспоминаю о нём и ещё реже прошу его о помощи. Но кажется, он мне помогает.
Счёт ударов
В те времена мы, дачники, воевали с деревенскими. Бывали битвы, в которых принимало участие до двухсот человек. Одно время эти аборигены практиковали засады по пути от станции к дачам. Однажды я нарвался на такую. Было мне пятнадцать лет. Шёл я один, а их выскочило из кустов трое. Все изрядно пьяные. Остановив меня, они завели разговор, окружив с фронта и с флангов. Тот, что стоял напротив меня, был с разбитой мордой. Видно, ему хорошенько досталось от наших. Вдруг, в его руке я увидел нож, которым он собирался ударить меня в живот. Нож шёл точно в солнечное сплетение. Я инстинктивно закрылся левой рукой. Происходило всё как в замедленной съёмке. Нож воткнулся мне в локоть. Ударив парня по разбитому лицу и свалив этим с ног, я оттолкнул левого и победно бежал. Меня не преследовали. Может быть, они сами были удивлены, что один из них решил применить холодное оружие.
На дачу я пришёл весь окровавленный. Рука долго не действовала, но я был доволен – в этой стычке я получил ранение и посчитал два ку.
Позже, во время службы в армии, а служить выпало в Германии, я по любому поводу касался немцев и считал удары. Со временем, я сбился со счёта и перестал этим заниматься, но в дружеских беседах не упускал случая хлопнуть «фашиста» по плечу.
В роли лосихи
Однажды, когда мы с дачными друзьями торчали на поляне, где обычно собирались, кто-то принёс спортивный лук и несколько стрел. Одна из них была без наконечника. Конечно, все бросились стрелять. Когда большинству это надоело, лук взял один не очень умный парень, по кличке Мутный, и начал пугать, что выстрелит в нас. Над ним посмеялись, а он и вправду выстрелил. Стояли мы кучно, я был в середине и не видел стрелка. Вдруг девчонка, находившаяся между мной и Мутным, резко нагнулась, и я увидел летящую стрелу. Уворачиваться было поздно, и я только успел повернуть голову в сторону и сжать зубы. Стрела вонзилась в щёку и, слегка повиснув, осталась торчать. Я выдернул её. Это была стрела без наконечника. Мои зубы остались целы. Крови было не много. Пока не затянулась рана я, куря сигарету и надувая щёку, мог выпускать дым из этой дырки. Только это было довольно больно.
Свободу Леонарду Пелтиеру!
На даче я тоже организовал «племя». Было нас, кажется, пятеро. Но это были люди, которым всё равно, чем заниматься. Я их подогревал романтикой, ночными набегами на участки за вишней и яблоками, едой, приготовленной на костре, и они держались возле меня.
Когда осудили Пелтиера, об этом писали все газеты. Я решил устроить демонстрацию протеста. Написал плакат на тыльной стороне обоев, нарисовал несколько индейских портретов. Меня только смущала наша малочисленность. Поразмыслив, я решил привлечь хиппи, благо все были длинноволосыми и в бахроме. Набралось нас человек тридцать. Собрались мы у магазина, который находился рядом с моей дачей, и пошли по центральной улице наших участков. По дороге к нам присоединился знакомый парень с гитарой и начал орать песню «Кто сказал, что в Измайлове шпана? Её здесь нет, здесь зелень одна…». Хиппи сзади запели «Битлз». Какой-то мужик начал нас снимать на кинокамеру (все мы были разряжены, кто как мог). Я ткнул ему в объектив два растопыренных пальца – виктория! Дойдя до пруда, половина участников демонстрации полезла купаться, остальные подались за портвейном.
Марш протеста закончился.
Потом, уже в Москве, была милиция, мне показали плёнку с моей «викторией». Назвали это антисоветской демонстрацией. Пришлось прочитать им лекцию об угнетённых индейцах и диком американском капитализме. Через пару недель меня оставили в покое.
Однажды, я нашёл свой тайник в лесу разорённым. Валялась только мокрая, затоптанная рубаха, да сломанное перо висело на ветке. Тёмно-красное с двумя жёлтыми полосами одеяло, томагавк (как у Виннету, только с прямой рукоятью), нож и ожерелье из клыков собаки пропали. Ничего не осталось с тех времён.
Вот, думаю, и все штрихи моего индейского детства. После службы в армии племя наше перестало существовать. Все пошли своей дорогой. И не думаю, что Красной.
Увлечения и жизнь
Юрий Мартыненко (Дым)
Началось моё индейское детство не с книг, по большому счёту, а со старших парней из нашего двора, которые таскали нас, мелких, за город и учили стрелять из луков, также мы принимали участие в разных играх, выполняя по ходу ту или иную роль. У старших были уже известные воины – Макемота и Дакота, которым мы старались во всём подражать. Это было в начале 1960-х годов. Надо сказать, что парни эти были вполне себе здоровые и в физическом плане очень даже неслабо развиты. Имели они много интересных книг, которые иногда выносили для просмотра. Книги были старые, дореволюционных изданий. Так что можно сказать, что с луком я дружу с детства, это точно, и на сегодняшний день имею их четыре штуки заводских, все разные, но традиционного типа. Кроме того, многие парни работали на заводах и делали там ножи, которые также, вместе с нами детьми, метали в цель. Томагавков было поменьше в те времена, единственная заводская конструкция, которая впоследствии изготавливалась и мной лично, это трубка с разрезом, в который вставлялось лезвие и обваривалось с боков сваркой, либо крепилось заклёпками. Томагавки эти были неплохие, хорошо работали и не ломались, но лично я сплющивал чуток рукоятку в месте хвата, чтобы не крутилась. Было у нас за городом, в районе Днепра и пляжа, место по названию «пески», представлявшее собой большие горы песка, оставшиеся после работ земснаряда, когда рыли котлован для лодочной станции. В их высокие песчаные стены, можно было спокойно стрелять и метать, а также можно было разогнаться и прыгнуть вниз, в качестве дополнительных нагрузок и преодоления чувства страха, ибо было довольно высоко, а сверху был перед глазами лишь край обрыва и прыгать, по сути, приходилось в неизвестность. С этих песчаных гор я прыгал долго, до самой армии. А по вечерам, во дворе на «столике», парни учили меня играть на гитаре, хоть родители и были против. Играть научился, но сейчас уже не практикую, гитары больно дорогие стали, да и времени нет.
Первая прочитанная мной книга была не про индейцев, а про первобытных, видимо, что-то из Рони-старшего. За этой книгой последовали другие. Я ходил сначала во взрослую библиотеку вместе с матерью, а позже записался в детскую. А ещё позже был записан практически во все библиотеки нашего города, двух соседних городов и в пару библиотек в Киеве, где бывал постоянно у родственников и даже жил там. Мой киевский дядя, брат матери, жил и работал тогда за границей, в Сирии и Египте. Помню, что был он энергетиком и строил ещё Асуанскую ГЭС, а жил в Алеппо, куда мы и отправляли письма. Он со своей женой Вандой, которая была полькой, объездил весь мир в путешествиях, и, бывало, баловал меня всякими мелочами, в качестве подарков. Книги я ему не заказывал, но игрушечный ковбойский револьвер он мне однажды привёз. Как сейчас помню, какая это была для меня, ну просто неземная радость. На нём виднелась надпись «Colt mustang», был он металлический и в никеле, полноразмерный и увесистый, а стрелял он пистонами. Кольт этот был очень знаменит в нашем дворе, и даже думаю, что не только. Мы с ним ходили в походы, устраивали фотосессии и всё такое. Потом сломался УСМ и уже не стреляющий, висел он на стене некоторое время, пока у меня его не выпросил мой друг Женя, который был «болен» оружием намного больше, чем индейцами, хотя любил и стрелять и метать, так же как и я, поэтому мы с ним часто выходили в поля, на тренировки и курсы по выживанию. Револьвер я тогда обменял у него на книгу «Харка – сын вождя». Женя его разобрал, чуток состарил и две половины закрепил на основании и повесил на стену, добавив там ещё всякого, для композиции. Мне, конечно, было жаль, но ствол уже своё «отработал», в моём понимании, а книга была намного нужней. Отец Жени, Евгений Александрович, тоже любил индейцев и хорошо рисовал. Как-то нарисовал он большой цветной портрет Гойко Митича, и он висел на стене у Жени дома ещё много лет после его смерти. Также висели цветные рисунки, который дядя Женя сделал с фронтовых фотографий, а был он во время Великой Отечественной Войны разведчиком, прошёл всю войну. Мы были с ним напарниками по походам за грибами и не только, он много чему научил меня, и я никогда его не забуду. Я писал про него на Прозе, правда, не очень много. Как раз в Киеве, купила мне мать книгу, ставшую первой в моей личной библиотеке. Это была книга Лизелотты Вельскопф-Генрих «Сыны Большой Медведицы», на украинском языке. Родился я в 1961-м, а книгу купили в 1972-м, помню, стояла она в книжном киоске, в районе «Главпочтамта», а мать долго упиралась, видимо, из-за цены (1 руб. 44 коп).
Как раз в те годы, шёл фильм «Сыновья Большой Медведицы», сделанный именно по этой книге. Гойко Митич подтолкнул меня к спортзалам, я начал работать над собой и всегда имел неплохое сложение, хотя в ВДВ так и не попал, не хватило 1 см роста, как ни тянулся. Это сейчас берут всех подряд.
Чуть позже, мои родственники подарили мне книгу «Индейцы без томагавков» Стингла, которую до того я видел в телевизоре, в руках Сенкевича, и фотографировал с экрана. Можно сказать, что в 1970-х я заимел уже много разных книг, включая и «Мой народ Сиу» и книги Шульца, и прочие. Выискивал атласы и карты Америки, приобретал их, как только они попадались. Читал книги, сверяясь по картам, чем и сейчас занимаюсь. Непонятное записывал, а потом рыл информацию в библиотеках, в разных справочниках и энциклопедии. К примеру, когда читал украинский вариант «Сыны Большой Медведицы», то не знал ещё значение слова «резервация», ну и так далее. К некоторым книгам претензий не было, но Джек Лондон все тесты завалил, поэтому ушёл в утиль навечно. Сат-Ок тоже завалил, однако, учитывая его благие намерения, а также истинно индейское сердце, на полке остался. С экрана телевизора я постоянно фотал разные фильмы про индейцев, разобравшись в плёнках и прочих нюансах. В кинозалах тоже фотал, тот же фильм «Золото Маккены», был у меня в итоге, отснят почти весь. Да, где кадр неподвижнее, там получалось лучше, а плёнки были с наибольшей чувствительностью. Использовал также «позитивную мз-зл», для пересъёмки книг и прочего, с помощью установки УРУ-1, покупал я её и тащил домой, из Киева. Были и специальные «удлинительные кольца», получалось всё просто отлично, приятно вспомнить. Переснято этой установкой было очень много всего полезного, вещь просто золотая, особенно – в хозяйстве у индейца, ха.
Во время учёбы в школе у меня были друзья по интересам в нашем городе, а также в Киеве и Вышгороде, и я к ним ездил время от времени в гости, а они – ко мне, и продолжалось это до армии, то есть до 1981 года. В основном, всё у нас крутилось вокруг книг – покупка/продажа и обмен, конечно, на всякие другие вещи. Старшие ребята привозили кое-что из «загранки», это были знакомые моряки. В Германии жил ещё один товарищ, который тоже неслабо помогал, но к сегодняшнему дню у меня от него остались только открытки с видами экспонатов музея Карла Мая. В Киеве были магазины иностранной литературы, где можно было не всегда купить, но, по крайней мере, хоть просто подержать в руках и полистать, разные книжки с индейцами. В основном это были Карл Май и подобные, на разных языках. Я покупал на польском, немецком, венгерском и чешском. Польский и чешский можно было понять хоть как-то, а с венгерского очень трудно было переводить, даже со словарями, которых всяких-разных до окончания 10-ти классов у меня скопилось приличное количество. Также наезжал временами в Ленинград к сестре, и поездки те тоже сопровождались рейдами по «букинистам». Из старых книг были у меня Дж. Шульц, Капитан Мэрриэт, Густав Эмар и другие, включая и иностранные букинистические. На сегодняшний день, из тех книг осталась только одна – «Схороните моё сердце у Вундед-Ни», на английском языке, малого формата, она мне особо дорога, как память, покупал я её тоже, в одном из киевских букинистов. Вообще, охота за книгами в те времена – это было особое занятие. Что-то удавалось купить в магазинах, но крайне редко. Так что приходилось реквизировать из библиотек, отдавая взамен другие, либо расплачиваясь деньгами. Не скажу, что библиотекарям это сильно нравилось, потому что эти книги пользовались большим спросом. С вырезками из газет и журналов было проще – пошёл в «читальный зал» и вырезал спокойно всё, что надо. Вырезок всяких, статей, накопилось огромное количество. В иностранных книжных постоянно лежали стопки всяких журналов на разных языках, по теме кино. Как раз в те времена тема Гойко Митича, да и фильмов-вестернов вообще, была особо популярна, так что редко я выходил с пустыми руками. Это были просто замечательные времена, без вариантов. Уже будучи на Севере, я все старые книги с библиотечными штампами, поменял на такие же, отыскав их в букинистических интернет-магазинах. Я имел практически все книги про индейцев на русском и украинском, которые издавались в Советском Союзе.
Понятно, что индейская жизнь требовала и наличия определённой атрибутики. Первый свой головной убор из перьев индюка, сделал я где-то в 5-м классе. Это были хвостовые перья, а делал по руководству из книги Сетона-Томпсона. Надо отметить, что с детства я постоянно с фотоаппаратом, поэтому все свои работы запечатлевал, но не все снимки сохранились, не говоря уже про плёнки. Химикаты приходилось делать из порошков, которые приносила мать с работы, в магазинах не покупали, поэтому качество и негативов и отпечатков, поначалу редко получалось хорошим. В общем, этот головной убор попутешествовал со мной и моим другом, когда мы ходили по плавням и лесам. Потом был второй убор, тоже из индюшиных перьев, а саму мёртвую птицу эту мы нашли с товарищем, когда гуляли за городом. Друга я отправил дальше, а сам не успокоился до тех пор, пока не ободрал с тушки всё, что можно было – и пух, и перья. Второй убор вышел получше первого, было это в 8-м классе. С этим убором тоже ходили на природу, было нас тогда трое.
Если говорить конкретно по детству, то много рисовал индейцев, выжигал на фанере, делал и на заказ, даже большие картины. Также, занимался и занимаюсь резьбой, лепил из глины, шил, и так далее. К 10-му классу, у меня уже был большой хороший фотоувеличитель, в который я вставлял негатив с картинкой, делал проекцию на пол, развернув его на столе и в качестве противовеса установив на станину гирю. Таким способом срисовывал то, что надо, либо на фанеру, либо на бумагу. В основном это были портреты известных вождей. Хотя если на заказ, то срисовывал и обложки разных конвертов от зарубежных пластинок. Одну только обложку от «Назарет» делал столько раз, что уже позже, будучи на службе, воспроизводил по памяти нашим офицерам и прапорщикам, выжигал на фанере или рисовал на бумаге.
Будучи пацанами и насмотревшись фильмов, ну и начитавшись книг тоже, старались мы подражать индейцам в разных делах, типа как испытание на боль, и прочее. В этом плане, модно было резать руку лезвием и не кривить лицо при этом. Многие ходили с такими порезами, мы с другом Славиком тоже практиковали это «испытание мужества». У Славика была кличка Дакота, а в соседнем «стрелецком» дворе было ещё два Дакота – старший, который был в пару раз старше нас и все его очень уважали, и младший – его брат. У старшего Дакота рот был разрезан с двух сторон, после того как его в драке полоснули ножом. Ребята рассказывали, как однажды пили они воду у уличного автомата с газировкой, и кто-то говорит Дакоте, мол, хорош брызгаться, а он отвечает, что это из дырки в щеке льёт струя газировки, ну и смех весёлый сразу, это понятно… В общем, будучи уже лет по шестнадцать-семнадцать, мы с другом-Дакотой даже побратались, как в тех фильмах, опять порезав себе руки при этом. Но «вершиной» испытания на боль, были не порезы, а огонь. Для этого насыпалась горка серы на руку и поджигалась. Другой мой друг-индеец Вова, делал это дважды при мне. Но я сам не мог так сделать, ибо боялся отца, который драл меня вполне себе нормально, а такие шрамы скрыть было невозможно. Думаю, это могли себе позволить ребята из неполных семей, потому что над ними не было строгого надзора.
В 1979-м я уже работал на заводе и вовсю делал «индейские» ножи, благо, для этого были все условия. С рукоятками в форме орлиных голов и так далее. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я решил побрататься с Матерью-Землёй и сделал на предплечье, выйдя на природу, два разреза, полив землю кровью. Два – потому что это ровно вдвое круче, чем один. Я собирался уезжать из дома, и понимал, что уже не вернусь. Те два шрама оказались очень глубокими и никак не заживали, так как я работал всё время. Дошло до больницы и до милиции, однако я выкрутился. Эти метки остались на всю жизнь, но я не сильно жалею, что смог пройти через это. Не Танец Солнца, конечно, но… тем не менее.
Бывая в лесах, в походах, мы старались не портить природу, а костёр всегда был в ямке, которую потом закапывали. На каждом из наших мест имелся тайник с консервами и прочими вещами, так что, в другой раз выходили в поход просто налегке, часто бегом, взяв с собой только луки и стрелы. Луки наши были стальными, а делали мы их из дуг, которые таскали с завода. Ручки на луках были деревянными. Тетиву каждый ставил по своему усмотрению. Лично я покупал крепкий кручёный шнур, такой, чтобы вошёл в него хвостовик стрелы, потом его вымачивал и подвешивал с грузом, чтобы полностью его вытянуть. Стрелы делались из алюминиевых трубок, к которым сложно было приделать оперение, но зато наконечником был простой гвоздь, который просто вбивался в трубку, а затем обтачивался на точиле. Луки эти были очень мощными, к тому же – совершенно «неубиваемыми», а стрелы – вполне боевыми. Делали мишени, ставили их на поле и начинали метания и стрельбы. Стрелы, также, запускались и вверх, с таким расчётом, чтобы, падая, поражали мишень внизу. Это было опасно, так как луки били с такой силой, что уходящую в небеса стрелу просто не было видно, а там её запросто могло подвинуть в сторону ветром… Ну да, однажды и подвинуло, да так, что чуть мне по голове не задвинуло. Тренировались мы тогда в городской черте, в приморском парке, а первой под стремительно падавшую сверху стрелу, чуть было не угодила древняя бабуля, но ей, видать, была ещё не судьба. Вторым оказался я: оперением мне оцарапало ухо, и нога моя правая пригвоздилась к матери-земле так, что было не отодрать… Выводы сделали, стали чуток повнимательней после этого. Кроме прочего, изучали следы животных, вели дневники, собирали литературу по теме. Обязательно этюдник, рисовал постоянно. Индейское детство закончилось в 1979-м году, с окончанием средней школы. Потом – училище и работа в цехах, на заводе, дальше – армия и Север, где живу и поныне. В соседнем городе есть два товарища по интересам – Николай и Виктор, и мы время от времени наносим визиты друг другу. Николай Денисов – человек очень разносторонний, обладатель огромной этно-коллекции и библиотеки. Виктор Токмачев – талантливый художник и резчик, он делает уникальные традиционные индейские флейты и, в отличие от меня, посещает ежегодные Пау. В Питере я бывал часто, поэтому познакомился с Олегом Ясененко, были мы у них в гостях и с моей женой. Также заходили и к Алексею Кучменеву (Рысяну) в гости, больше никого не знаю лично, только по переписке. Если про интернет, то в последние годы я на связи периодически с Андреем Катковым, самым известным нашим переводчиком вообще, а по теме Юго-Запада США – в частности. Много лет общался с Виктором Агафоновым (Царствие ему…), который был уникальным художником, а также переводчиком, с разных языков. Чешский и польский он выучил ещё в детстве, а английский освоил буквально в последние годы жизни. Поддерживаю связь с Андреем Катковым, Игнатом Костяном, Олегом Ясененко.
Библиотеку я собрал огромную, но сейчас книг намного меньше, остался сам «костяк», плюс новые, которые время от времени появляются. Первые вырезки из газет и журналов, начал собирать примерно в 1973-м году, после событий в Вундед-Ни. До окончания школы, имел уже два толстенных альбома, но, к сожалению, оба они сильно пострадали в гараже отца, из-за протекающей крыши. Всё, что смог с них забрать, сейчас со мной, как память. Также, пропали все альбомы с фотографиями, сделанными на Украине.
Это всё, что могу сказать, разве что только добавить, что индейцы для меня – это как образ жизни. И в лесу, и в городе, и в квартире – везде это проявляется по-разному…
Моё индейство, или Друг краснокожих
Евгений Булатов
Могу ли считать себя индеанистом? Моё «индейство» длилось недолго и закончилось вместе с отрочеством. Наверное, это было увлечением, которое не вылилось во что-то большее. Оно осталось ярким событием в моей жизни. И я навсегда остался другом « краснокожих». Всё моё индейство напрямую связано с фильмами, шедшими на наших экранах, а всё остальное было приложением. Я родился, учился, формировался в период, как тогда считалось, развитого социализма в стране называвшейся СССР.
Термин ВЕСТЕРН считался идеологически вредным, фильмы, которые нам разрешалось смотреть, мы называли просто «про индейцев». Список этих фильмов не велик, чуть больше двух десятков. Это была продукция восточной и западной Европы. Правда, однажды проскочил один американский фильм – «Золото Маккены», но об этом позже. Недавно я решил пересмотреть весь репертуар индейской серии того периода и оценить по пятибальной системе. Увы, меня ждало разочарование. Ни один из этих фильмов выше, чем на 3 балла не тянул. Объект наших детских восторгов – это средняя коммерческая продукция, обыкновенная развлекаловка, возникшая на волне популярности к индейской теме в Европе 1960-1970-х годов. Но в те времена мы за всей этой бутафорской экзотикой разглядывали конкретную тему: борьба угнетённого благородного народа за свою независимость. Многие недостатки этой продукции уже тогда бросались в глаза, хотя я их пытался игнорировать. Например, в фильмах про Виннету меня раздражали вставные комедийные сцены с нелепыми персонажами. Я считал, что они мешают восприятию романтической истории о вожде Апачей. В некоторых фильмах студии «Дефа» огорчало, что мало показан быт индейцев и что всё действие сконцентрировано на коварной политике «бледнолицых» (фильм «Оцеола», «Смертельная ошибка»).
Тем не менее, Гойко Митич и Пьер Брис входили в десятку моих любимых актёров, наряду с Аленом Делоном, Лино Вентура, Владимиром Высоцким, Андреем Мироновым.
Но вернёмся к нашей теме. Как всё происходило. Такой хронометраж событий.
Тёплый, снежный зимний вечер, стоим с мамой на остановке. Только что посмотрели фильм «Верная Рука – друг индейцев». Я, второклассник, под большим впечатлением. Виннету, кровный брат главного героя, вождь Команчей Макемоте, друг индейцев ироничный Джон Гарден, стреляющий без промаха. Динамичное действие на фоне великолепной природы, яркие персонажи, загадочный народ индейцы. Чуть позже посмотрел «Виннету – вождь Апачей», копия была чёрно-белая. Удивился, что друга Виннету играл другой актёр. Живу в г. Кирово-Чепецк, это Кировская область, Волго-Вятский район. В течение следующего времени довелось жить на берегу Чёрного моря в курортном посёлке Дивноморское. Днём – купание в море, ныряние с пристаней и волнорезов, лазанье по горам, вечером традиционно – поход в кино. Несколько летних кинотеатров. Просмотр кино с деревьев и заборов, не очень комфортно, зато бесплатно. Предпочтение, конечно же, приключенческому жанру, особенно фильмам, которое «про индейцев», смотрю по много раз, знаю наизусть многие эпизоды. Почему-то копии всех фильмов чёрно-белые. Обалдеваю от Гойко Митича. «Чингачгук – Большой Змей», «След Сокола», «Белые волки», «Смертельная ошибка». Произвёл впечатление франко-румынский «Приключения на берегах Онтарио», где в титрах указано «по мотивам произведений Д.Ф.Купера». Так очаровал Нат Бумпо в исполнении Хельмута Ланге, что решил ознакомиться с этим самым Купером. Осилил только знаменитую пенталогию: «Зверобой», «Последний из Могикан», «Следопыт», «Пионеры», «Прерия». Тяжёлый язык у Купера. Немного разочаровал книжный Чингачгук, дикарь в набедренной повязке с пучком волос на голове. Киношный, в исполнении Гойко Митича и Пьера Массими, более цивилизованный. А добило то, что Чингачгук у Купера превратился в спившегося Джона Могиканина.
Вскоре я вернулся в родной Кирово-Чепецк. Мой младший брат Валера, с которым не виделся год, оказывается, уже был в индейской теме. Налёг на книги. Читал стихийно, что попадало под руку и что было доступно. С книгами хорошими в те 1970-е были напряги. Не очень прокатил Майн Рид, за исключением «Всадника без головы». «Оцеола, вождь семинолов» в сравнении с фильмом студии «Дефа», показался плаксивой мелодрамой. Зато удачно прошёл Густав Эмар с его «Твёрдой Рукой». Летом 1972 года в журнале «Костёр» появилась повесть некоего Сат-Ока «Таинственные следы». Индеец с польскими корнями Станислав Суплатович меня заворожил. Прочитал книгу Н. Внукова «Слушайте песню перьев». Это позже я узнал, что индейство Сат-Ока – это мистификация, но этот факт никак не повлиял на моё первоначальное восприятие. Проглотил всё доступное: «Белый мустанг», «Земля солёных скал», «Тайна старого Сагаморы». Потом был Джеймс Щульц, «Моя жизнь среди индейцев», «Ошибка Одинокого Бизона». Ещё один псевдоиндеец мне понравился – Серая Сова. «Рассказы опустевшей хижины», «Саджо и её бобры». Книга Лизелоты Велькопф-Генирих «Харка – сын вождя». Харка – будущий Токей-Ито, его отец Маттотаупа, бледнолицый негодяй Красный Лис, это были прототипы моих будущих сценариев. В том же журнале «Костёр» публиковались главы из романа «Сыновья Большой Медведицы» под названием «Путь через Миссури». Сам роман я не смог найти, возможно, в то время он ещё не был переведён на русский язык. Фильм, с которого началась карьера Гойко Митича на студии «Дефа», я увидел значительно позже.
Чем привлекали индейцы? Благодаря фильмам и книгам сложился такой собирательный образ краснокожего: сильный, ловкий, благородный, немногословный, мудрый, борющийся за свою независимость. Идеальный человек. На него хотелось походить. То есть в первую очередь привлекала чисто внешняя атрибутика. Красивый Виннету с мускулами Гойко Митича.
Меня, как и многих моих сверстников, это увлечение подтолкнуло к занятиям спортом. Я хорошо плавал, переплыть реку было плёвым делом. Неплохо бегал на длинные дистанции, занимался борьбой. Научился метать ножи и томагавк, который успешно заменял туристический топорик, купленный в магазине спортивных товаров. В одном из номеров популярного журнала «Вокруг света» последняя страница была посвящена искусству метания этого индейского боевого оружия. Фотографии с небольшими комментариями. Настоящая подробная инструкция, освоить которую было не сложно. До сих пор помню, что хороший бросок зависит от правильного захвата, в зависимости от расстояния.
Конечно же, мои попытки проникнуть в индейскую тему носили стихийный характер, абсолютно не целенаправленный. Нравилось и всё тут. Не было никаких попыток осмыслить тягу к этой теме. Продвигался вслепую, на ощупь. Посещал читальный зал, в энциклопедиях, журналах пытался отыскать хоть какую-то информацию об индейцах. Естественно, познания были чисто поверхностными. Восстание в Вундед-Ни воспринял как личное событие. Вырезал заметки из газет, сделал целый альбом, посвящённый этому событию. В школе на уроке русского языка, когда предлагалось написать сочинение на вольную тему, написал о Вундед-Ни.
Появился первый фотоаппарат «Смена 8-м». Таскал его с собой по кинотеатрам, щёлкал «индейские» фильмы, раздражая зрителей, сидящих рядом. Пропуская мимо ушей замечания, закусив губу, продолжал фотографировать, а потом в альбоме для рисования клеил комиксы по этим фильмам с комментариями. Также к моим фотоувлечениям добавилась пересъёмка фотографий, картинок на индейскую тему. Например, мы с братом сделали целый стенд из фото Гойко Митича в различных ролях своей индейской серии.
Пластинка-миньон, на одной стороне песня перуанских индейцев «Эль кондор паса», на другой «Песня индейца», всё на английском языке. Правда, чуть позже появилась русская адаптация, до сих пор помню слова этой песни, которые для меня стали символом индейской темы. «Зачем опять мне прерии снятся, разве мало резерваций? И на всех одна судьба, и бьёт кнутом по спине нужда. Вы не смогли у нас отнять святое право умирать! Черки, брат мой, Черки, знай! Есть где-то рай, о нём мечтай! Из резерваций, брат мой, знай, одна дорога прямо в рай».
Как-то попался польский журнал «Птомушек», где публиковались комиксы по мотивам романа Карла Мая о Виннету. Так как произведения этого автора на русский язык не переводились, я решил восполнить этот пробел. Ходил в читальный зал, брал толстый польско-русский словарь и делал дословный перевод текста под картинками. Получалось неуклюже, типа: «Он меня высказать мнений, твоя лук не иметь смысла, когда нет тот человек, который им пользоваться…» и т. д. Естественно, я такой текст пытался «облагородить».
Конечно же, на летних каникулах играли в индейцев. Это были игры в стиле пионерской «Зарница». Жили мы на окраине города, где рукой подать до маленьких лесочков и реки. Зимой, через замёрзшую реку Чепца, ходили на лыжах в небольшой лес. Там находилось наше укромное место в виде самодельной хижины… Задача была для вновь посвященного проста – правильно собрать дрова и хворост и одной спичкой зажечь костёр.
В то время у нас во дворе образовалась небольшая компания «индейцев», где даже был свой вождь. Испытывая себя на храбрость, ходили к железнодорожному полотну. Задачей было запрыгнуть на подножку вагона проходящего состава с торфом, а потом спрыгнуть. Запрыгивали на повороте, когда состав замедлял движение. Опасные игры. Брата я с собой не брал. Одного нашего любителя экстрима затянуло под колёса вагона, и он потерял ногу.
Летом по нашей реке сплавляли лес, это толстые стволы деревьев, превращённые в брёвна. Иногда они шли плотным потоком, заполняя всю реку. Подвигом считался пробег по этим бревнам, хотя бы метров десять. Я со своим другом, который, кстати, плохо плавал, но очень хотел попасть в наше племя, пробегал до середины реки и потом возвращался обратно. Нельзя было останавливаться, остановка – это уход в воду, а выбраться потом очень проблематично.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/andrey-veter-12500990/golosa-kniga-vtoraya/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Андрей Ветер
Предлагаемая читателям новая редакция книги «Голоса» принципиально отличается от первого издания общим объёмом (он значительно уменьшен) и оформлением (в первую очередь – это отсутствием фотографий). Сделано это с единственной целью: превратить первое издание в настоящий раритет.
Голоса. Книга вторая
История движения индеанистов
Составитель Андрей Ветер
ISBN 978-5-0050-3038-2 (т. 2)
ISBN 978-5-0050-0096-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От составителя
Андрей Нефёдов (Ветер)
Вторая книга «Голосов» слегка отличается от первой, здесь не представлена переписка с индеанистами, я почти перестал задавать им вопросы, решив, что основное мне удалось выяснить, готовя первую книгу, и пора углубиться в историю жизни отдельных людей. Не странно ли, что история человечества в действительности безлика? У человечества нет лица, имени, голоса, формы. Сколько ни смотри вокруг, не удастся увидеть никакого человечества. Есть лица отдельных людей, мы видим эти лица, но не знаем этих людей. Вокруг столько жизней, столько судеб, столько похожего и непохожего в них, но мы не знаем их. Это просто люди, слившиеся в огромную массу, в которой они теряются и превращаются в необъятный организм, о котором можно судить только по данным статистики, но судить лишь в общих чертах. Человечество не есть человек. Человечество необъяснимо. Оно эволюционирует внешне, но не изменяется внутри. Сегодня в нас кипят те же страсти, что кипели в людях тысячи лет назад. Нас разделяют крепчайшие барьеры традиций, языки, вековые устои, государственные законы, но все эти барьеры построены на одних и тех же базовых чувствах – любовь, ненависть, голод, страх, жажда власти и т. д. Всюду есть преступники, и природа всех преступлений одинакова, несмотря на так называемую культурную среду, а поэты всюду воспевают одни и те же добродетели: честность, щедрость, смелость, верность. Но изучая традиции и копаясь в чуланах истории, мы всё равно не сможем понять поступки отдельно взятого человека, если не познакомимся с ним лично, с его жизнью, убеждениями и заблуждениями. Только открывая людей, погружаясь в их судьбы, мы по-настоящему познаём жизнь.
Мне очень хотелось, чтобы в «Голосах» прозвучали мелодии разных жизней – они ведь уникальны, даже если кажутся похожими. То, что принято называть Движением индеанистов, вобрало в себя самых разных людей: от художников до бандитов. Их, таких разных, не могло объединять, кажется, ничто, потому что таким людям не о чем говорить друг с другом. Но они говорят! И они радуются друг другу – научные работники, скульпторы, таксисты, офицеры и «отмотавшие срок» блатные! Кого там только нет! И они легко находят общий язык, собираясь вместе.
Что представляло собой Движение индеанистов? Мальчики и девочки, по какой-то причине очаровавшиеся индейцами (никто так и не сумел объяснить, что именно привлекло их), стали искать себе подобных. Говорят, что первая группа индеанистов сформировалась в Литве в конце 1960-х или начале 1970-х под руководством Кагаги, но о той группе никто ничего не знает. Я сомневаюсь, что тех ребят следует называть индеаниствами. Они поиграли в индейцев, и племя «рассосалось». В индейцев играли многие, но индеанистами можно называть только тех, у кого это увлечение держалось долгие годы.
В советское время поиски себе подобных затягивались иногда на десятилетия. В этом проявилась особая природа индеанистов Советского Союза, особый их дух. Сегодня не нужно ни терпения, ни усилий, чтобы найти людей, разделяющих ваши интересы, интернет-поисковик найдёт их за несколько минут. А в прошлом поиски информации и людей придавали нашему увлечению особую ценность и неповторимость…
Найдя друг друга, ребята начали встречаться, стали устраивать ежегодные Пау-Вау (в моих телевизионных программах я говорил, что Пау-Вау – это Праздник Людей, потому что не смог подобрать более подходящего «перевода»). Так возникло Движение, хотя никаким Движением оно на самом деле не было – ни устава, ни программы. С 1982 года Пау-Вау проводились регулярно, сначала только под Ленинградом, затем по всей стране (правда, в других городах Пау всегда были малочисленнее), а после распада СССР – ещё и на просторах «ближнего зарубежья», то есть в бывших республиках Советского Союза. Численность индеанистов неуклонно росла, Движение набирало силу, но затем что-то случилось, приток людей прекратился, наступил застой. По крайней мере, некоторым казалось, что наступил застой, и эти некоторые начали борьбу против застоя. Внутренние раздоры привели к расколу. Под Питером почти параллельно проводились два Пау-Вау, одно из которых называлось «Возрождение». Возродился ли на том Пау-Вау индеанизм в России? Возродился ли тот дух, который заставлял мальчишек и девчонок искать друг друга? Нет, не возродился. И не мог возродиться, потому что с годами юношеский идеализм ушёл, и вместе с ним ушло то отличительное, что лежало в основе сообщества первых индеанистов.
Движение индеанистов, возникшее в Советском Союзе, начало умирать вместе с крушением СССР. Во-первых, мальчишки повзрослели. Во-вторых, изменилось всё вокруг: политическая система, экономическая, мораль. Советские индеанисты не могли оставаться советскими в капиталистическом мире. Исчезла советская идеология, с множеством присущих ей ограничений, против которых восставала душа каждого индеаниста. Одновременно с идеологическими ограничениями исчезла материальная база социалистического мироустройства, гарантировавшая каждому хоть какую-то стабильность. Исчезло всё то, на что мы привыкли опираться. Дети, игравшие в индейцев, жили жаждой свободы, но под свободой подразумевали право свободно играть в индейцев, свободу от кураторов, наблюдавших за этой непонятной игрой в индейцев. Об изменении политического строя никто не думал, индеанистов это не интересовало. Я слышал от многих, что индеанистами интересовалась милиция, присматривался КГБ, кое-кто рассказывал мне о том, как с ними проводились беседы «с пристрастием». Сергей Иванов (Вапити) написал в своей «Краткой истории индеанистов»: «Вскоре после Большого Совета всех участников по местам их жительства прихватили гэбешники, правда, они не особо злобствовали, а потребовали подробного отчёта о Совете и согласия стать информатором и сообщать о всех индеанистских делах. Почти все отказались. Овасес тогда учился в художественном училище имени Серова, и там ему прозрачно намекнули, что если он не будет информировать органы, то он под тем или иным предлогом будет отчислен. Овасес пришёл понурый на сбор Клуба. Так и так, говорит, я попал в засаду. Посовещавшись, народ решил – стучи на нас, дорогой Овасес, но на сборах мы всё будем говорить тебе: что стучать и как стучать. Так появился в клубе „штатный стукач“…» Про Вапити все в один голос говорят, что он, мягко выражаясь, любит преувеличить и рассказывает любую историю, вывернув её наизнанку, но я лично отношусь к его словам о «штатном стукаче» с большим сомнением. Овасес написал: «Было мне 28 лет, и меня никто не вызывал на Литейный, а пошёл я выручать Серёгу Иванова и вовремя: его сразу закружили, и он позвал меня с улицы. Я вошёл и давай возмущаться, сказал что-то, среди прочего, о наших правах, и это товарищам майорам понравилось, а когда я сказал, что оба мои дедушки были чекистами – больше они Иванова не вызывали».
Прекрасно понимаю, что истории о допросах в казематах КГБ – красивая выдумка более поздних времён, ибо допрашивать мальчишек было не о чем, индеанисты не состояли в тайных антисоветских группировках. За ними приглядывали так же, как за всеми остальными неформальными организациями, и призывали к сотрудничеству. Но никто из тех мальчишек не являлся сексотом, то есть секретным сотрудником спецслужб. Был, правда, СоД ПИА (Союз Джосакидов Поддержка индейцев Америки), провозгласивший себя «боевой группой прогрессивно настроенной молодёжи», а боевая группа в Советском Союзе не могла не вызывать вопросов. Но дело в том, что самое «боевое» действие СоД ПИА – это сбор денег для покупки школьных тетрадей, которые предполагалось отправить в резервации… Так что рассказы о проникновении тайных агентов госбезопасности в ряды индеанистов – сказка.
В переписке с Орлиным Пером, основателем алтайской Голубой Скалы, я поинтересовался, сильно ли досаждали ему спецслужбы. Он ответил: «Бывало, домогались. Меня вообще два раза чуть не посадили. Один раз даже сидел пять суток в КПЗ, потом даже был суд, Мне сформировали липовое обвинение и сказали: „Община была восемь лет, вот ты и сядешь на восемь“. Но это уже отдельная история и к индейцам не имеет отношения»…
Я наблюдал за Движением в основном со стороны. Впервые приехав на Пау, я был очарован и разочарован одновременно. Я оценивал всё трезво: внутренние противоречия, недовольство, высокомерие «стариков», обиды – всё было очевидно. Несмотря на длиннющие минусы, торчавшие из всех швов Движения индеанистов, мне нравилось их общество. Несмотря на разность наших взглядов, среди них я ощущал себя в родной стихии, ни в каком другом сообществе (телевизионщики, киношники, литераторы) я не чувствовал столь глубинных связей. И это по сей день не перестаёт удивлять меня.
Я познакомился с индеанистами в «славные» 1990-е, когда страна стала жить по-новому. Москву чуть ли не в одночасье наводнили бездомные собаки, проститутки и нищие. Пустые вчера дворы заполнились подержанными автомобилями, которые гудели, ревели и тарахтели глохнущими двигателями. На перекрёстки выплеснулись толпы детей, спешившие вымыть грязные стёкла машин и получить за это вознаграждение. Эти же дети предлагали водителями газированную воду, газеты, сигареты. В самом центре Москвы, на Манежной площади раскинулся гигантский лагерь беженцев, горели костры, пахло гнилью. Повсеместно так называемые «бригады» вершили свой бандитский суд. Их легко было узнать по безразмерным кожаным курткам, тренировочным штанам, коротким стрижкам, многие носили на шее золотые цепи толщиной в палец, чуть позже в моду вошли малиновые пиджаки (это уже у тех, кто выбился из рядовой «братвы» в бизнесмены). По ночам слышались выстрелы… В те годы, работая на телевидении, я с моей съёмочной группой не раз попадал в облаву (то в дневное время, то ночью), нас держали под прицелом, обыскивали, искали оружие и наркотики. Такое было время. Иногда на журналистов нападали и отнимали съёмочную технику (цена профессиональной видеокамеры в то время достигала двадцати тысяч долларов, и на этих разбоях быстро расплодились фирмы, сдававшие телевизионную аппаратуру в аренду).
Мне посчастливилось попасть на государственный телевизионный канал, на штатную должность режиссёра. Удача несказанная! Нам никогда не задерживали зарплату, её регулярно индексировали по мере роста инфляции. У меня был бессрочный пропуск, с правом вноса и выноса кассет и документов во все учреждения, имеющие отношения к государственному телевидению. Вплоть до 1997 года я жил беззаботно (если говорить о финансовой стороне, а не об условиях работы и не о физическом здоровье). Но у подавляющего большинства людей жизнь сложилась иначе, многие едва сводили концы с концами. Москва была похожа на гигантскую помойную яму, посреди которой бесстыдно перемигивались разноцветные лампочки многочисленных казино.
Что же касается индеанистов в те годы, то нужно отметить их удивительную стойкость; они не расстались со своей страстью, несмотря на давление обстоятельств. Они отказывали себе во многом, но только не в том, что касалось индейцев: покупали книги, бисер, кожу, ездили на Пау, тратя на это последние деньги… Впрочем, «не сломили» – это лишь об увлечении индейцами. Люди-то пошли каждый своим путём: и бизнесмены выросли из них, и бандиты, и отшельники. Разные судьбы. Ничего общего меж ними, если не считать их индейства.
Именно тогда, в девяностые, я начал цикл телевизионных программ «Голоса». Руководство долго отказывалось ставить «Голоса» в эфир, потому что наше творческое объединение занималось только политическими и экономическими вопросами, и для индеанистов просто не было места в сетке телевещания. Пока я пытался хоть куда-нибудь приткнуть моё «индейское» детище, на Первом канале кто-то запустил другой цикл под названием «Голоса», поэтому я срочно переименовал мою программу в «Голоса и крылья», поскольку где-то у меня в закадровом тексте мелькнуло что-то про «расправленные крылья души». К тому моменту, когда мой опус вышел в эфир, чужие «Голоса» загнулись. В те годы многое стремительно рождалось и так же быстро умирало. Поскольку я создавал мою программу в полулегальных условиях, отщипывая время от других моих официальных монтажных смен, у меня не осталось возможности вернуть первоначальное название моей программы, и она появилась как «Голоса и крылья», хотя я называю её просто «Голоса».
Книга «Голоса» стала естественным продолжением той телепрограммы, но с другим уклоном. Теперь я собираю вспоминания индеанистов, уделяя внимание в первую очередь советскому периоду Движения и тому, что происходило в 1990-е. Основная масса индеанистов по-прежнему отказывается участвовать в создании «Голосов». Один из моих корреспондентов объяснил это так: «Мне не жалко поделиться тем, что было, просто за все эти десятилетия многое в восприятии и эмоциях изменилось и потускнело. И ещё каждый хочет быть „вождём“, желает делать только „своё“ и не участвовать в „чужом“. Индивидуализм и эгоцентризм. Кто-то способен перешагнуть через эгоцентризм и быть проще, кто-то не умеет сделать этого, а кому-то вообще по фигу. Есть люди, реализовавшие свои амбиции в чём-то другом, от таких вряд ли дождёшься развёрнутого рассказа. Я сам где-то посередине этих характеристик. И придерживаю что-то для своих „мемуаров“, хотя они могут и не случиться». Другой мой давний знакомый сказал при встрече: «Подумаешь! Да что они там тебе рассказали! Я бы рассказал куда больше». Но дальше этих слов дело у него не двинулось. Поругивать других очень легко, это не обязывает ни к чему, а вот сделать что-то – это труд. В том числе и воспоминания – большой труд, поэтому я признателен всем, кто внёс посильный вклад в создание книги «Голоса». Во второй том включены воспоминания тех индеанистов, которые решились поделиться своим личным опытом и взглядами на жизнь. Здесь гораздо больше откровений, больше судеб, больше печали, больше горечи. Теперь эти голоса вписаны в историю.
Обречённые на свободу
Юрий Котенко (Злой Глаз)
Во все времена мальчишки играли в войну и в её разновидности – в пиратов, в мушкетёров, в рыцарей и, конечно, в индейцев. Но у нас были и «отягчающие обстоятельства», против которых устоять многие юные пионеры и октябрята были не в силах. В первую очередь это наличие рядом трёх кинотеатров «Таганский», «Зенит» и «Победа», где наперебой демонстрировались фильмы «про индейцев». Югославский немец Гойко Митич («Чингачгук – Большой Змей», «Сыновья Большой Медведицы», «След Сокола», «Оцеола», «Текумсе», «Ульзана» и др.) и француз Пьер Брис (цикл фильмов про Виннету) стали национальными героями нашего двора и школы №499. Франко-румынские фильмы по произведениям Фенимора Купера, американские «Золото Маккены» и «Когда умирают легенды», мексиканский «Избранник Великого Духа» и советско-румынский «Аткинс» подливали масла в огонь. Во-вторых, школьная программа по внеклассному чтению включала «индейские» произведения того же Фенимора Купера, Майн Рида, Джека Лондона, а также Марка Твена, где подлый герой индеец Джо почему-то вызывал симпатию, как и Том Сойер. И, конечно, все запоем читали «Сына племени Навахо» и «Ошибку Одинокого Бизона» Дж. У. Шульца. Что уж говорить о «Песне о Гайавате» Генри Лонгфелло с великолепными рисунками Ремингтона и о настоящем пособии «юного индейца» – «Маленькие дикари» Сетон-Томпсона! Журналы «Вокруг Света», «Пионер», «Костёр», «Ровесник» знакомили юного читателя с современным положением коренных американцев, конечно, с точки зрения коммунистической идеологии – все индейцы исключительно благородные жертвы, все белые американцы – угнетатели. Но главный правильный вывод мы всё же сделали – индейцы это существующий ныне народ, а не только колоритный атрибут вестерна. Как гром среди ясного неба грянуло подтверждение этому – в 1973 году вооружённые индейцы племени Сиу захватили посёлок Вундед-Ни в Южной Дакоте, объявив его территорией свободной от бледнолицых и независимым индейским государством Оглала-Сиу. Семидесятидневная осада повстанцев полицией и фэбээровцами, перестрелки, переговоры, обращение индейских старейшин в ООН, агрессивные заявления мятежников, эмоциональные репортажи с места событий, отказ знаменитого Марлона Брандо от «Оскара» за роль в «Крестном отце» в знак протеста против индейской политики США – всё это создавало индейцам ещё больший ореол героев и борцов за свободу.
А заключительным штрихом в этой картине «про индейцев» стали маленькие пластиковые фигурки – эдакие индейские солдатики. Они давали сто очков вперёд плоским и уродливым оловянным отечественным красноармейцам. И даже если б эти пластмассовые фигурки не были индейцами, то всё равно брать их в руки было настоящее удовольствие. Вдобавок они несли заметный отпечаток этнографии, то есть по ним можно было изучать костюмы и оружие, конечно, с довольно большой долей условности, но всё же. Они были объёмными, некоторые даже цветными, некоторых можно было сажать и снимать с коня, давать в руки оружие, даже снимать головные уборы из перьев и скальпы! И все они имели своё выражение лица, то есть были индивидуальны! Их противники-ковбои также были весьма симпатичны. Эти невиданные у нас игрушки производились в Англии, Гонконге и ГДР. Восточногерманские были грубее, но доступнее, их иногда продавали в магазинах игрушек. Правда, мне ни разу не посчастливилось купить их в магазине, несмотря на регулярные набеги в «Детский мир» и «Лейпциг». Трафик движения индейских фигурок в СССР осуществляли, в основном, ездившие в загранкомандировки или редкие зарубежные туры чьи-то отцы, дяди, дальние родственники и знакомые. Ценность этих фигурок на нашем школьном рынке была огромна, обладатель нескольких индейцев слыл богачом, вызывая зависть однокашников. Ходила легенда о том, что один мальчик из параллельного класса имел столько индейцев, что после игр в песочнице он не досчитывался нескольких пластиковых воинов, но совсем не огорчался; их у него так много, что и не жалко потерянных, а в случае чего отец ещё сколько угодно привезёт. Мы, ясное дело, периодически проверяли ту песочницу, но безрезультатно. Я своего первого индейца выменял на настоящий «индейский» (кухонный) нож, а потом удалось уговорить брата того легендарного мальчика продать партию вновь поступивших фигурок за баснословную по тем временам сумму – 10 фигурок по 75 копеек за штуку (для сравнения – наш оловянный солдатик стоил 4 копейки, набор пластмассовых чапаевцев – 30 копеек). А дальше дело пошло – один из обладателей индейцев в нашем классе оказался патологически слаб в изучении французского языка и предложил мне расплачиваться бесценными фигурками за возможность списывать мои вытягивающие на твёрдую тройку домашние задания. Теперь подобные «сокровища», чаще всего хранящиеся в коробках из-под обуви на антресолях, может продемонстрировать каждый индеанист того поколения. По наследству передавать не пришлось, потому что современных детей такие игрушки не интересуют.
Другие предметы роскоши – перья хищных птиц. Главный источник поступления – чучела в школьном кабинете зоологии (я лично добыл четыре орлиных крыльевых пера, и два выменял) и зоопарк (я в число счастливчиков не попадал).
Книги про индейцев, фотографии и вырезки из журналов и газет тоже представляли собой великую ценность. Иногда можно было раздобыть их легально, то есть купить в магазине, но чаще приходилось совершать набеги в школьные и районные библиотеки. Иногда книга тайно «реквизировалась» на месте, иногда «терялась», иногда подвергалась той или иной степени коррекции виде сокращения картинок и страниц. Толстые энциклопедии и подшивки журналов, то есть, то, что не давали домой, и нельзя было незаметно «реквизировать», нещадно подвергалось купированию на месте.
Ещё одна форма этнографического вандализма – граффити. Не дурацкие слова на заборе, а настоящие рисунки в относительно реалистическом виде на партах. В каждом классе было несколько парт, старательно разрисованных орлиноносыми профилями индейских вождей. А однажды я увидел настоящие произведения искусства, просто картины огромных размеров, мастерски выполненные неизвестным поклонником индейцев углем от костра на плитах в карьере в районе подмосковных Люберец, куда я ездил с родителями купаться и загорать. Потом я, естественно, постарался воспроизвести их на парте.
Итак, племена доморощенных индейцев набирались сил, знаний и «материальных благ». Налаживался процесс изготовления луков и стрел, метания ножей и «томагавков», пошива мокасин из клеёнки, отделка «техасских» брюк (джинсы появились позднее) бахромой от скатерти, сбор разнокалиберных перьев для боевого головного убора, сбор средств и продуктов для подготовки путешествия к индейцам, держащим осаду в Южной Дакоте, бесперспективные попытки отрастить длинные волосы (пионеру не позволялось быть с длинными волосами), разучивание на гитаре «Песни Индейца» Дж. Лаудермилка, «Эль Кондор Паса» Саймона и Гарфанкела и «Старый гриф-стервятник» в варианте В. Ободзинского. За анекдот про индейцев мы могли обидеться, а то и морду побить.
Однако индейская тема, помимо забавы, представляла и некий научный интерес. Конечно, не для всех поголовно. У многих были тетрадки, куда выписывали в алфавитном порядке названия индейских племен, иногда сопровождая комментариями, в какую языковую семью входило это племя, какова его численность, кто был вождём, в какой резервации живут и т. д. Для этого, кроме художественной литературы, приходилось читать и специальную, начиная с энциклопедий и доходя до сугубо научных книг и брошюр, включая материалы на иностранных языках, в основном на английском. Приходилось расшифровывать и французские, и польские, и чешские, и венгерские – то есть всё, чем удавалось разжиться. Конечно, половину терминов понять не получалось даже на русском, но всё равно погружение в какой-то другой мир создавало ощущение собственной внутренней свободы и независимости. По большей части нас практически не интересовала общественная пионерская, а позже комсомольская жизнь – гораздо важнее был свой братский индейский мир с его книжками, фильмами, вылазками на природу. Таким образом формировался какой-то особый тип сознания, своя шкала ценностей. Конечно, в определённых рамках – ведь всё равно мы были советскими подростками, которым в скором времени, как ни крути, предстояло полноценно войти в то общество, от которого мы обособлялись как могли на правах детей.
Впереди было окончание школы, дальнейшая работа или учеба в ПТУ, техникуме или институте. И армия, конечно (тогда «косить» от службы было не принято). Само собой, любознательного и увлекающегося молодого человека в период взросления не могли не интересовать и другие аспекты жизни и модные тогда увлечения. Да и сама индейская тема у большинства окружающих была связана исключительно с подростковым возрастом. (Когда я учился в седьмом классе, мою маму пригласила наша классная руководительница, и поинтересовалась, чем я увлекаюсь. Так как моя успеваемость была хоть и стабильной, но средней, то со стороны учительницы было вполне логичным выяснить, чем же я живу вне школы, как провожу свободное время и есть ли у меня вообще в жизни какие-то интересы. Каково же было ее удивление, когда мама честно ответила – индейцы. «КАК!? В СЕДЬМОМ КЛАССЕ, И ВСЕ ЕЩЕ ИНДЕЙЦЫ?!»). Итак, пора возмужания открыла и другие интересные стороны жизни – рок-музыку (наше уже сократившееся до трёх человек племя одновременно представляло собой и рок-группу, а ваш покорный слуга и ныне периодически мучает бас-гитару), каратэ (мы в этом же составе дослужились до первых цветных поясов), вечеринки и танцы (сейчас это называется словом «тусовка»), и, разумеется, первые амурные переживания. Обретение специальности, которая должна в будущем стать главным источником существования также занимало много времени.
В итоге каждый воин нашего школьного племени пошёл своей дорогой, а у меня, как у самого упёртого «индейца» оказались уже обесценившиеся и никому кроме меня не нужные сокровища – наконечники для стрел, перья, дубинки, книжки, вырезки из журналов, фотографии, сделанные в кинотеатре с экрана, и, конечно, пластиковые фигурки индейцев и ковбоев. В техникуме я уже был единственным «индейцем», но никаких смешочков и шуточек по этому поводу не было – всё-таки поколение моих ровесников в той или иной степени имело представление, чем Ирокезы отличаются от Апачей, кто такие Виннету и Чингачгук, что такое мокасины и томагавк. К тому же в кинотеатрах продолжал блистать великолепный Гойко Митич, и мои однокурсники с удовольствием составляли мне компанию.
А вот в армии мне повезло встретить единомышленника и друга. Он тоже был москвичом, и сделал приблизительно такую же индейскую карьеру. Оказалось, что нас призвали служить в один и тот же день, и вместе же мы и вернулись в родной город. Во время военной службы мы не забыли индейскую тему. Два с лишним года за полярным кругом на финской границе, среди бескрайних лесов, озёр и сопок стали для нас неплохой школой выживания. А познакомились мы весьма забавно. Мы были с одного призыва, то есть, как бы стояли на одной иерархической ступени, и иногда по-товарищески обменивались ничего не значащим фразами, но так как по роду службы исполняли разные обязанности, то очень долго не было случая разговориться на индейскую тему. Каждый был индейцем сам по себе. И однажды, увидев в руках у Макса невесть где добытый кусок какой-то мнущейся массы, напоминающей розоватый пластилин (это был медицинский пластик для изготовления зубных протезов), я высказал вслух первую, пришедшую мне в голову мысль: «Так из этого можно делать фигурки индейцев!» Ответ был обескураживающе прост: «Именно этим я и собираюсь заняться». Трубка Мира была раскурена, «племя» возродилось. Впрочем, «сочувствующих», или «социально близких» краснокожей теме во время службы встречалось немало. Время такое было. Получали мы иногда и подпитку извне – в нашу часть иногда привозили фильмы с тем же Гойко Митичем. Журналы и газеты периодически знакомили с внутриполитической ситуацией в североамериканских натовских странах-супостатах, где всё больше обострялся индейский вопрос. От друзей «с гражданки» тоже поступала кое-какая информация. Правда, почти весь мой скромный собранный за время армейской службы индейский архив был конфискован начальством (как не положенный по уставу хлам).
К нашему «индейскому» дуэту присоединился ещё один армейский сослуживец, проникшийся идеей во время службы, и, наконец, «дозревший». Нашу группу мы назвали «Типи». Мы строили планы, как бы замутить и у нас что-то наподобие Пау-Вау, но с кем и как – вопрос оставался открытым. Был предпринят поход в Дом Дружбы Народов, отправлено письмо советским учёным-индеанистам (в ответ – молчание), организована выставка и лекция по индейской тематике (положительная реакция). Оставались ещё походы в лес, зоопарк, книжные магазины.
Но настал и наш черёд – в период обострения всесоюзной политической акции в виде сбора подписей в поддержку томившегося в застенках американской тюрьмы индейского активиста Леонарда Пелтиера, газеты запестрели материалами про судьбу и современное положение коренных американцев. Это было в 1985 году, и теперь не все помнят, кто такой Пелтиер (кстати, он и поныне в тюрьме – шутка ли – два пожизненных срока), но те, кто застал то время, наверняка смогут воскресить в памяти иные подобные шумные и модные тогда кампании с доктором Хайдером, школьницей Самантой Смит, безработным Маури и пр. Наша пресса подробно освещала визит к Пелтиеру нашего прославленного офтальмолога, а в Москву приезжали жена Пелтиера и его сподвижник. Так вот, среди массы публикаций по этому поводу попадались, естественно, и письма индеанистов, и нам удалось связаться с Питером и Новосибирском. Но это были «одиночки», они, как говорится, не делали погоды, но от них у нас появилась информация, что где-то в Ленинградской области с 1980 года проводятся Пау-Вау.
Мы испытали настоящий шок. Как же так? Почему мы про это ни сном, ни духом?
Дальше – больше. Удалось познакомиться с немецкой индеанисткой, обучавшейся в одном московском институте; она опубликовала в советской газете призыв к объединению всех индейских сил нашей страны с целью вызволения из тюрьмы Леонарда Пелтиера. Она уже имела в своей картотеке кучу адресов и телефонов, и, во многом благодаря ей, в начале 1986 года состоялся всемосковский индейский сбор. Сама она вскоре бесследно исчезла, ну да Бог с ней – её планы по освобождению вслед за индейцами негров, папуасов и т. п. нас мало вдохновляли. Вдобавок она была категорическим противником изготовления индейских костюмов, исполнения песен, танцев, и эта позиция казалась нам почти кощунственной. Но «мавр сделал своё дело», и индейская Москва ещё больше зашевелилась. Проводились встречи, советы, вылазки в букинистические магазины, походы в леса, обмен книгами и рукописными переводами, перьями и бисером, налаживались связи с другими регионами. А главное, сколько новой информации! – оказывается, что кое-кто из москвичей бывал на ленинградских Пау-Вау, что кто-то из Новосибирска ездил даже на Пау-Вау в Германию, что в других странах Европы тоже проводятся Пау-Вау, что на Алтае существует «индейская» коммуна, которая также представляет и рок-группу, записавшую уже несколько альбомов. Словом, индейских дел было предостаточно, а летом нас ожидало Пау-Вау.
Наше Пау-Вау тех лет мало чем походило на индейское, разве что ставили типи, и кое-кто пытался исполнять индейские песни и танцы. Скорее, это был слёт реконструкторов индейской культуры, т.к. основной упор делали на изготовление исторических костюмов и воссоздание жизни в индейском кочевом лагере девятнадцатого века. И для многих это, конечно, была единственная возможность встретить единомышленников из других городов, обменяться информацией и продемонстрировать свои достижения в мастерстве изготовления индейских вещей. Проводились соревнования по стрельбе из лука, метанию томагавка, гребле на каноэ, спортивным играм. Устраивались выставки и конкурсы. Обязательно был глашатай и избиралась «полиция», которой в большинстве случаев делать было нечего, ввиду практического отсутствия конфликтов – в основном в её задачи входило поддержание порядка на территории – напоминание участникам об уничтожении мусора, затушении костров и соблюдении относительной тишины в ночное время. Конечно, чем-то это напоминало турслёт или пикник, но по тем временам несколько дней, проведённых в глухом живописном месте, в индейском жилище, вне городской суеты и бытовых проблем были подпиткой энергией на целый год. Так и жили – от Пау-Вау до Пау-Вау, стараясь максимально подготовиться к следующей встрече, собрав новый костюм, изготовив новый лук или томагавк и разжившись новой информацией.
В те годы Ленинград был чем-то вроде индейской столицы, и многие индеанисты из других городов частенько туда наезжали между Пау-Вау, а кое-кто и оставался жить. В Питере обитало несколько «индейских племён», существовал даже официальный клуб. Другими «индейскими» городами были Москва, Петрозаводск, Великие Луки, Харьков, Минск, Вильнюс, Арзамас-66, Новосибирск.
Пауваувское движение шло вперёд семимильными шагами, и вполне возможно, это в чём-то было связано с горбачёвской Перестройкой. Окончание холодной войны, официальное признание права на существование неформальных молодёжных организаций (вне формата комсомола), открытие железного занавеса – всё это стало предвестником перемен, и не только в нашем «индейском» мире. Ещё в 1986 году я, следуя какой-то внутренней уверенности, ничем не подкреплённой, заключил пари на ящик пива с одним коллегой по работе, что до 2000 года попаду к индейцам в Америку. Конечно, со мной трудно было согласиться – ведь по советским правилам самостоятельная поездка в капиталистическую страну некомсомольца и без предварительных выездов в социалистическую страну не имела никаких шансов состояться. Но я предчувствовал победу. Начиналось время перемен.
К нам стали проявлять интерес журналисты и телевизионщики. Мы вдвоём с Максимом Огурцовым, моим армейским другом, изготовили кучу индейских вещей для фильма «Следопыт» по одноимённому произведению Купера (кстати, это последний фильм с участием Андрея Миронова, а вождя ирокезов играл Евгений Евстигнеев). Нас пригласили на симпозиум учёных-американистов в Академию Наук. С 1989 года мы начали выпускать свой самиздатовский журнал. Появилось много новых людей – и наших ровесников, сохранивших детское увлечение, и совсем юных.
Стали чаще ездить к нам в страну индейцы из Америки. Встреча с музыкантами из традиционной группы «Badland Singers» (резервация Форт Пек, штат Монтана) перевернула все представления об индейцах. Оказывается, это живые люди. Именно люди, а не литературные или кино-герои. Каждый со своим характером, многие с внушительными животами, большинство с короткими стрижками и в очках, а один даже усы носил. Кто в джинсах, кто в тренировочных штанах, все в кроссовках. Но зато все, как и положено, в головных уборах из орлиных перьев (певцы), а один с длинными косами (танцор). И имена! Серый Ястреб, Пятнистая Птица, Две Звезды… Мы пообщались в неформальной обстановке в Парке Горького, нам даже предложили примерить настоящие головные уборы! Вопреки нашим ожиданиям индейцы не упали в обморок от счастья, узнав, что в Советском Союзе существует индейское сообщество. Тогда это показалось нам странным, но позже, поразмыслив, я представил, что если бы американцы или австралийцы показали бы мне собственноручно изготовленные лапти или балалайки, я счёл бы это забавным и премилым, но, скорее всего в обморок тоже падать не стал бы – это во-первых, а во-вторых мы всё-таки произвели на них довольно сильное впечатление, в чём я убедился несколько лет спустя. Итак, мы обменялись адресами и получили в подарок расшитую бисером в индейском стиле бейсболку и кассету с записью их песен, исполняемых на Пау-Вау. Как оказалось, песни звучат совсем по-другому, чем это представлялось по «индейским» фильмам или имевшимся у нас редким старинным записям. Это были первые песни в стиле Пау-Вау. Несмотря на всю свою необычность, они были интереснее и легче воспринимались на мой слух, чем всё из традиционной индейской музыки, что я слышал до этого. Однако воспроизвести их тогда хоть как-то похоже решительно не удавалось.
1990 год ознаменовался нашим самым большим по количеству типи и участников Пау-Вау – рекорд не повторенный и поныне – две-три сотни человек, включая немецкую делегацию из пяти посланцев (которые нещадно страдали расстройством желудка от непривычности к местной воде) и огромнейшая поляна, покрытая множеством типи. И, конечно, событие века – в Москве завершился Священный индейский Бег, супермарафон по маршруту Лондон-Москва. На Красной Площади десятки индейцев, а их предводитель – знаменитый Деннис Бэнкс. Тот самый, кто вместе с Расселом Минсом руководил восстанием в Южной Дакоте 1973 года, за которым мы пристально наблюдали ещё мальчишками. Эти индейцы по-разному реагировали на русских «краснокожих братьев», но в целом – положительно. Нас даже пригласили участвовать в заключительной священной церемонии, посвящённой завершению Бега, а одному из нас позволили присоединиться к певцам за барабаном. Более того, Бэнкс сделал наказ продолжить бег по России в следующем году, что и было воплощено его сподвижником Небесным Ястребом.
А в следующем году впервые приехал настоящий индейский вождь на наше Пау-Вау. Семидесятипятилетний бывший кок, дальнобойщик и полицейский, а ныне борец за права индейцев, отец семнадцати детей и хозяин микроскопической, но самой первой в Америке резервации – Вождь Большой Орёл из племени Погассетт, штат Коннектикут. Его сопровождал профессор Клод Клейтон Смит – автор книги о вожде и друг индейцев. Обоюдным восторгам не было конца. Пау-Вау вызвало кучу эмоций, несмотря на отсутствие настоящих индейских песен, наличие злющих комаров, сердечный приступ «Деда» (как мы называли вождя между собой) и сложности проезда в поезде Москва-Ленинград (нельзя было говорить «по-иностранному» – с интуристов тогда брали за билет втридорога, плюс полное отсутствие сервиса, включая постельное бельё). Но каков результат! Три приглашения в Америку. И один из везунчиков – я. (О последующих индейских визитах я упоминать не буду, не потому, что я хочу кого-то обидеть или потому, что приезжали люди менее значимые. Совсем наоборот. Просто встреч было так много, что я боюсь кого-то пропустить. А эти первые контакты имели прямо-таки революционное значение).
1992 год. Америка. Год 500-летия географического триумфа Христофора Колумба. Индейцы относятся к Колумбу не очень… Сомнительный юбилей именуют 500-летием выживания. Я, единственный европеец, принял участие в индейском трансконтинентальном пробеге, посвящённом этому с индейской точки зрения антипразднику. Маршрут: от океана до океана, Нью-Йорк—Лос-Анджелес с заруливанием в индейские резервации, расстояние: пять тысяч миль, сроки: пять месяцев. Официальное название – Бег Выживания, организатор – «Красные Нации». До этого я навестил Деда, пообщался с индейцами в Коннектикуте и Нью-Йорке, и облазил все индейские музеи и точки, что сумел разыскать. Даже успел побатрачить, заняв освободившееся рабочее место и жильё только что отправленного в места не столь отдалённые краснокожего «работника Балды». Моё житие среди индейцев было бурным, и, как мне тогда казалось, бесконечно долгим. В глазах и голове пестрило от разных племён, резерваций, Пау-Вау, церемоний, молитв, обрядов, встреч и собраний, индейских центров, исторических и священных мест, о которых читал и мечтал ещё в детстве, и прочая, прочая… Боясь всё это позабыть и не успевая переваривать, я ежедневно вёл дневник, фотографировал на две камеры и делал зарисовки, когда фотоаппараты были недоступны.
Буквально в первые дни общения с краснокожими братьями, я ещё раз убедился, что современные индейцы бесконечно далеки от своих литературных собратьев. Но после некоторого переосмысления увиденного и своих прежних представлений, я сделал единственно правильный вывод. Индейцы сейчас не могут быть такими же, как в эпоху охоты на бизонов, но каждая резервация, и каждый индеец – это что-то особенное и неповторимое. Чем-то лучше, чем-то хуже, что-то или кто-то может мне нравиться больше или меньше, а кому-то я могу нравиться или не нравиться. Но индейцы есть индейцы, и это очень интересный и своеобразный народ, и я нисколько не жалею, что связал свою жизнь с этой культурой и горжусь тем, что меня принимали как своего. Кстати сказать, среди многочисленных национальных групп Америки индейцы (если с ними подружиться, конечно) наиболее близки нам по менталитету. В отличие от рафинированных белых американцев они просты в общении, эмоциональны, хлебосольны, любят позубоскалить и поприкалываться, обожают застолья и гулянки, любят петь, плясать, слушать музыку и, как ни странно, читать. Но вот чаю не пьют.
Мне удалось встретить кое-кого из участников того самого пробега Лондон-Москва, а также «моих первых индейцев» – Серого Ястреба, Пятнистую Птицу… Как ни странно, на этот раз встреча была по настоящему тёплой. К моему удивлению, они не забыли наше общение в Москве, а наоборот вспоминали с искренним удовольствием, отзываясь о русских собратьях с большим уважением. И сейчас меня принимали как старого друга, позволив даже вместе с ними попеть за барабаном. Пожалуй, именно живое звучание многочисленных песенно-барабанных групп по-настоящему перевернуло моё представление об индейской музыке, и я считаю это одним из важных обретений, сделанных мной в Америке. Среди участников нашего пробега также была своя барабанная группа, и мне всё чаще доверяли принимать участие в пении, а также поручили важное дело разрисовки барабана. В конце концов, у меня прорезался какой-никакой «индейский» голос, и, вернувшись на родину, я с нетерпением ждал Пау-Вау, чтобы попробовать свои силы вместе с нашими лучшими голосами.
За время моего отсутствия наше Пау-Вау претерпело некоторое изменение. Во-первых, стало меньше участников, так как многим жителям уже бывших союзных республик стало весьма проблематично добираться до Питера, а у некоторых россиян просто не было денег ввиду полного бардака с работой и жизнью, характерного для первых постсоветских лет. Во-вторых, в Пау-Вау наметился некий кризис из-за того, что его уже не хотели проводить по-старому, где акцент делался на романтику и демонстрацию исторических костюмов, но никто не умел ещё устраивать Пау по-новому, то есть в современном индейском стиле, когда основным событием являются танцы под песни барабанной группы. Но через год-другой всё же удалось как-то поднять эту тему, и наше Пау-Вау стало обретать правильные черты. Продолжали приезжать гости из Америки и Европы, и зачастили представители прессы и телевидения, как отечественные так и заграничные. Чуть ли не каждую неделю можно было увидеть на телеэкране или в газете репортаж о жизни «русских индейцев», часто довольно бредовый. Это, в конце концов, привело к тому, что мы перестали допускать на Пау-Вау журналистов и вообще «белых людей».
Изменились и способы зарабатывания на хлеб насущный. Кто-то занялся мелким бизнесом – от проката лошадей до изготовления на заказ сёдел, ковбойских сапог, индейской одежды и сувениров, кто-то начал издавать печатную продукцию по индейской тематике, кто-то ездил работать заграницу, используя индейские связи, а кому-то удалось заняться научной работой. Постепенно у нас в стране индейская культура, уже давно ставшая частью мирового культурного наследия, тоже становилась востребованной. Мне довелось поработать консультантом в нескольких российских и зарубежных художественных фильмах, участвовать в многочисленных телевизионных проектах, опубликовать две свои книги и около тридцати статей. Но главным достижением я считаю создание первой в стране музыкальной группы, исполняющей индейские песни – «Greengrass Singers». В репертуаре коллектива есть и собственные композиции в стиле Пау-Вау, а также церемониальные песни различных племён Северной Америки. Главный инструмент группы – барабан, сделанный самими музыкантами из традиционных материалов – дерева и телячьей шкуры. Также используются свистки из орлиной кости, погремушки из тыквы или рога, медные бубенцы, иногда – флейта.
Основные выступления группы происходят на Пау-Вау, для этой цели коллектив и был создан. Однако музыкантов нередко приглашают участвовать в фольклорных фестивалях, выступать перед самой различной аудиторией, а также показывать свою программу в клубах, связанных с эзотерикой или американской историей («Путь к себе», «Здесь и сейчас», «Панчо Вилья», «Манхэттен экспресс», «Би Би Кинг» и др.), был прорыв и на телевидение («Антропология», «С добрым утром»). Но всё же своей главной задачей «Greengrass Singers» считает не популяризацию индейской музыки «среди населения», а выступления на Пау-Вау. И ещё важное условие успеха группы – музыканты сами получают огромное удовольствие от исполнения индейских песен. В мае 2000 г. «Greengrass Singers» были удостоены главного приза Академии индейских искусств «Виннету» в категории барабанных групп, и пока остаются основным коллективом, из исполняющих подобную музыку в России и странах СНГ. Сейчас группа продолжает выступать на Пау-Вау и концертах.
Впрочем, таким событием как Пау-Вау сейчас никого не удивить. Помимо Москвы и Питера, на постсоветском пространстве Пау-Вау проводятся в Тюмени, Твери, Вильнюсе и в других регионах. Проходят семинары по индейской культуре в одной из московских библиотек, проводятся международные чемпионаты по новому виду спорта, зародившемуся в России – это индейский биатлон (гребля на каноэ и стрельба из лука). Новому интернет-поколению русских индейцев теперь гораздо легче найти единомышленников, да и с литературой, информацией, кинофильмами и любыми материалами практически нет проблем. Но для меня остаётся загадкой, почему нынешняя-то молодежь приходит в индейское движение? Конечно, в весьма скромных количествах, не то что при Брежневе, но всё-таки… Наверное, романтика, красота, альтернатива массовой культуре. Впрочем, реконструкторских движений сейчас много – от «викингов» до рабоче-крестьянской Красной Армии и Белой Гвардии (такая есть даже в Японии). Но у «индейцев» есть один плюс (или минус – как посмотреть). Это полная индивидуальная свобода. Никаких официальных организаций и регистраций, посвящений и прописок, назначений и обязательных мероприятий. Каждый сам определяет свою степень заинтересованности, и ни с кем не носятся на предмет агитаций в наши ряды или исключения из них. Современная индеанистика включает массу различных направлений и течений от сугубо коммерческих до научных и религиозных. Я даже приблизительно не могу сказать, сколько человек в той или иной степени интересуется индейской темой в Москве, не говоря уж о других городах. Надеюсь, всё же не слишком много. Тем более, что занятие это довольно дорогое. И надеюсь, что всё, о чем я говорил, не будет воспринято как пиаровщина. Меня категорически устраивает существующее положение вещей. Пусть всё остаётся как есть.
Моя жизнь среди индеанистов
Юрий Артюшкин
Намного легче писать, когда уже прочитал первую часть книги «Голоса»: уже примерно знаешь, о чём рассказывать; и уже многое по ходу дела вспомнилось из тех, уже далёких лет… Попробую изложить, как всё это прогрессировало лично у меня – поэтому, если мои мысли и впечатления категорически не совпадут с вашими, это вообще-то нормально. Все мы разные, хоть и единомышленники.
Я отношу себя к индеанистам «второго призыва». То есть, к тем, кто пришёл служить индейскому эгрегору уже после легендарных отцов-основателей, типа Орлиного Пера с Мато Нажиным, Поющей Лани, Соббикаши, и так далее, ну вы их сами хорошо знаете, чтобы не перечислять всех. Это те, кто всё и всех соединили, устраивали первые Пау-Вау, а потом учили нас уму-разуму – всему, что знали и умели сами.
Причём, эта их «первородность» отнюдь не зависела только от возраста. Ольга Пакунова, например, моя ровесница, мы с ней с одного года Огненной Лошади, но она, бесспорно, олдовая, а я – нет. Тут всё зависело от случая и круга общения. Повстречались бы мы в ранние годы с Пером в Новосибирске, кто знает – может, сейчас и я ходил бы в патриархах…
После нас ещё был «третий призыв», и этих новобранцев чему-то учили уже мы, а вот священного четвёртого призыва… уже не было. Дальше уже никто ни в ком не нуждался, и уже не будет нуждаться. Пришло племя младое и незнакомое, по ощущениям, очень… аморфное и поверхностное; и что у них там на уме, чем они там живут – никто из нас не знает; как не знают и они почти ничего о нас. Да и понятно: им самим-то по 25 лет, откуда бы им узнать, что тут вытворялось 25 лет назад?..
За «старичков-первооткрывателей» писать не буду, не имею таких полномочий, но хотел бы повспоминать, чем жили в своё время неизвестные в широких кругах, неприметные провинциальные индеанисты, скажем так, «второго эшелона» – исключительно на своём примере.
Мне кажется, помешательство на индейцах началось у излишне впечатлительных людей моего поколения (я родился в 1966 году), в детстве, и, несомненно, именно с фильмов «ДЕФА».
То есть, явление это как раз совпадаетпо времени с началом выхода «индейской эпопеи» на экраны – самый конец 1960-х, начало 70-х. Логично? Логично. Ведь книги-то «про индейцев» к тому времени уже были все давно изданы. А вот почему-то не появилось до этого в СССР – ни в 1950-х годах, ни, тем более, ещё раньше – никаких индеанистов. Я имею в виду не просто интересующихся, а вот прямо таких конкретных индеанистов, которые беспрерывно делают «индейские вещи», ищут малейшую информацию, переписываются с людьми со всех концов страны, и все помыслы с утра и до вечера у них только об индейцах – ну, все вы хорошо понимаете, о чём я. Поэтому именно с визуального кино-ряда всё и началось.
И даже скажу ещё точнее – именно с показа фильмов «ДЕФА» по телевизору! Ведь в кинотеатр случайно попал-не попал, а телевизор тогда смотрели все, и никто не пропускал ни одного интересного кинофильма, потому что программа была всего одна (ну, плюс ещё второй, местный канал).
Я хорошо помню, как в начале 1970-х показали прямо по телевизору «Чингачгук – Большой Змей», и даже ещё с повтором – спустя какое-то время. И уж тогда-то эти фильмы посмотрела вся страна!
Это был просто какой-то шок для детского воображения – на фоне серой городской жизни и повседневных дел. Невиданная прежде, фантастически-интересная, насыщенная приключениями и нездешней экзотикой жизнь! Что тут началось у нас детском саду! В смысле игр и причисления себя к разным индейским племенам. Подчёркиваю – уже в детском саду. Тогда ещё никаких книжек никто из нас не мог прочесть, прошу учесть. Ну, это ладно: поиграли и забыли – все в группе, кроме меня, который воспринял это «индейство» излишне близко к сердцу.
Тут всё зависело исключительно от врождённых свойств личности: от воображения, от силы сопереживания другим людям, наивности, романтичности, общей склонности к «прошлому», а не к настоящему – но свойств, не как у обычных людей, а… гипертрофированных, что ли. Доказательство: рано или поздно фильмы про индейцев, вестерны и книги пропускали через себя почти все люди на Земле, а вот упёртых индеанистов в итоге – жалкие десятки… Исключительно врождённая или приобретённая склонность отдельной личности к этой теме – по причине излишней чувствительности – больше ничего.
Причём, от настоящих, американских, вестернов ещё никто никогда индеанистом не стал. Я имею в виду, не от современных, где индейцы уже более-менее человечны и даже говорят что-то там по-индейски, а от классических вестернов, ещё тогдашних, 50-60-х годов. Хотя бы уже потому, что их нам и не показывали, разве что «Золото Маккенны». Там у них индейцы или злодеи, или просто экзотический фон для похождений белых героев – только и всего.
Но «ДЕФА» попали в самую болевую точку впечатлительной юности. Тут и красота, тут и геройство, тут и борьба с несправедливостью капиталистических хищников. Мы же все были воспитаны на советских идеалах… А тут вот оно – доказательство нашей исторической правоты! Там, у них, уничтожают и угнетают прекрасных, невинных людей… Как им помочь?! И вот тут-то начинается напряжённая душевная работа… Но, опять же – только у склонных к этому, неравнодушных к несправедливости личностей. В каком-то смысле, избранных. Но, вот вопрос – кем именно избранных? Индеанисты вообще любят ощущать себя избранными…
Кто-нибудь вообще слышал о конкретных американских индеанистах, типа наших? Чтобы вот так – обшивались в пух и прах, с ног до головы, собирались на свои (не индейские!) Пау-Вау, пели индейские песни, плясали?.. Казалось бы – вот они, индейцы, под боком, поезжай в резервацию, изучай, рассматривай, копируй, живи среди них! Так нет же. Кроме Лаубиных, лично я ничего подобного ни о ком не слышал, может, они и есть, только что-то не видать, не слыхать о них.
Зато о польских, немецких индеанистах – сколько угодно! Как раз бывшие страны соцлагеря, между прочим, основные потребители той самой кинопродукции… И все-то к ним туда теперь ездят, и перенимают их ценный «европейский» опыт…
Почему такая разница в отношении к индейцам?.. Не задумывались? А просто давний кинообман и прекрасные иллюзии «ДЕФА».
А сами американцы относятся к своим индейцам прозаически, как мы к своим чукчам: ну, было дело, воевали с ними, ну, победили их, пусть теперь себе живут в отдалении своей нативной жизнью, а нас не касаются; но если вдруг нужна экзотика, причудливый фольклор, праздники, мы о них вспоминаем и гордимся, что ещё немного их осталось в природе.
И вот только потом, уже после сладко охмуряющих фильмов «ДЕФА», в ход пошли и книги, и малейшая информация, даже микроскопическая! Даже случайные карикатурные рисуночки индейцев из журналов и газет вырезались и складывались… ну, сами знаете, куда. Ну, понятное, дело, «святой» журнал «Вокруг света», долгожданные, потенциальные номера с индейцами в почтовом ящике… Неожиданные статьи про восстание индейцев в Вундед-Ни, «Свободу Леонарду Пелтиеру». Это уже классика, все тут об этом писали, а я что, рыжий?..
Причём, если натыкался на любое «про индейцев» – пусть даже просто на слово «индеец» в тексте – тебя прямо трясти начинало! В прямом смысле, такая мелкая внутренняя дрожь от радости и возбуждения, как будто получил весточку про давнего далёкого друга. Что это было?..
Понятное дело, у пресловутого Фенимора Купера были самовольно отредактированы все его тома: читались только строки, где идёт речь об индейцах – а остальную тягомотину с Чулками, пусть и Кожаными, прекрасными дамами и бравыми майорами, пусть он сам и читает.
Но я хотел бы остановиться чуть подробнее на нескольких книгах. Не пересказывать, конечно, их содержание, все мы и так их знаем чуть ли не наизусть, а немного выразить, что они для меня значили в то время.
В книжных магазинах здесь, в Новосибирске, естественно, не было ни-че-го, кроме съездов КПСС, графоманских томов никому не нужных советских писателей, ну и тривиальных классиков. Все нормальные книги люди покупали только с рук, на книжной барахолке. Просто на задворках одного из театров, на тихой аллее, прямо на земле лежали книги, и люди делали там свой выбор.
Попросил я однажды маму, когда она туда собиралась – впрочем, безо всякой надежды: «Купи, мама, мне что-нибудь про индейцев».
И вот она невозмутимо приносит мне оттуда ни что иное, как «Мой народ Сиу»!!! Представляете??.. Как такое вообще произошло?? В какой-то Сибири, в сером захолустном городе… Даже сейчас для серьёзного индеаниста это – серьёзная книга, если, конечно, не в таком сокращённом виде и в нормальном переводе. Как именно в тот самый день и в то самое время она там оказалась, чтобы эта книга досталась именно мне?! Попробуйте сейчас достать эту книгу! А я говорю вам – попробуйте! Её нет нигде! Ни на каких сайтах вам её не купить, ни на каких аукционах. Я уже смотрел, просто из интереса. Она просто вышла в 1964 году тиражом 65000 экземпляров, и… растворилась в народе! Осела у каких-то хороших людей. Больше нигде и никогда я её не встречал и даже не слышал, что она у кого-то там ещё есть. Вот кто и зачем решился её тогда продать, за какие-то там 2—3 рубля?.. Кто этот благодетель?.. Спасибо ему! Видимо, он знал, что мне эта книга намного нужнее…
О-о-о-о! Да ещё и написал её, оказалось, самолично индеец! И в первый раз я увидел в ней на фотографиях настоящих индейцев, да ещё каких – классических Сиу, причём самых, что ни на есть, столпов индеанизма: Сидящего Быка, Красного Облака, Крапчатого Хвоста… А не тех, бритых до синевы немецких актёров в париках со студии «ДЕФА»…
Но и на этом мама не остановилась. В другой раз она принесла мне оттуда… «Тридцать лет среди индейцев» Джона Теннера, 1963 года издания! Битлз тогда только-только ещё выходили в свет… Вот попробуйте и её где-нибудь сейчас купить. Нет, вы попробуйте, попробуйте! Поезжайте в Киев, и попробуйте… Уже тогда она была библиографической редкостью. И её тоже я больше не встречал нигде и ни у кого.
Как вот эти самые книги достались именно мне среди полуторамиллионного города, ума не приложу. Видно, судьба их такая… И моя.
Эта книга, кстати, послужила мне неким испытанием: брошу я после неё индейцев, или нет? Кто читал, тот знает, о чём речь… Бесконечные оджибвейские пьяные оргии с откусыванием носов, бесконечный голод, бесконечные описания каких-то тяжёлых зимних охот, спонтанных бессмысленных стычек, преимущественно неудачных военных походов, всё описано скупо-документально, ни малейшей романтики. Но я не бросил. Немного, конечно, озадачился, поудивлялся таким, совсем не романтичным индейцам… Но прошло. Как говорится, кто любит – тот простит.
Потом выменял на что-то ценное у одноклассника полуразложившегося «Маленького Бизона». Эта вообще была 1957 года. По-моему, сия книга вообще нигде не существует в природе в целом виде – без половины вырванных фанатиками страниц и крайне ветхой обложки. Все-все экземпляры, судя по рассказам в первой части «Голосов», зачитаны буквально до дыр. И оно стоило, её так зачитывать…
А мама по-прежнему не унималась: теперь принесла мне с толкучки самого Шульца! Такое клёвое старое издание, пензенского издательства, аж 1956 года…
А запах!! Она пахла… индейцами! Ничуть не преувеличиваю. Такие тёплые, старые жёлтые страницы провинциального издательства… С тех пор люблю только такие, а ослепительно белые, лощёные, бездушные листы московских издательств терпеть не могу.
А рисунки! В том характерном, старом книжном стиле, такими штришками, вроде гравюры. Общее название книги было «Ошибка Одинокого Бизона», в ней три повести, но в совершеннейшее упоение я приходил, конечно же, от «С индейцами в Скалистых горах». Ну, это та самая знаменитая «индейская робинзонада» – как они выживали, без ничего, полностью с нуля, вдвоём с Питамаканом в горах. Настольная книга практика-выживальщика. Это просто… священные тексты для юноши-индеаниста. Девушки-индеанистки, мне кажется, не так впечалевались этой повестью, у них свои интересы.
Ну а потом мама доконала меня окончательно, Шульцем же – «Моей жизнью среди индейцев» Ну, тут слова бессильны… Даже сейчас не спеша перечитывать её с толком, с расстановкой – такой… кайф.
Сейчас вот думаю – как мама безошибочно находила книги именно про индейцев? Ведь она была совершенно не в теме, и очень далека от разных этнографических тонкостей. Как она не путала их с другими туземцами, папуасами, бушменами, древними людьми, да с теми же самыми индейцами, но только южноамериканскими?.. Видимо, и правда эта культура чем-то так самобытна, стоит особняком, что не спутать ни с какой другой.
Только один раз она ошибочно купила «Повесть о Манко-смелом» – там как раз про первобытные племена. Но тут и я бы обманулся – на обложке там чувак с пером в длинных волосах. Видимо, художник-оформитель тоже был не в теме, или тоже был слегка индеанистом. И иллюстрации внутри тоже почти «индейские» – тут я понимаю Мато Сапу, который написал в первой части «Голосов», что именно эта книга дала ему первый старт в нашу нелёгкую индейскую жизнь.
Вот мы и добрались до нашего, понимаешь, Сат-Ока…
Ну, что вам сказать?.. Напрочь испортил невинному человеку жизнь. Просто взял и поломал… Обзывать его теперь – не обзывать? Проклинать или превозносить?..
Это ж надо было какому-то недоумку в послесловии сдуру написать, а мне сдуру прочитать: «Сат-Ок не забыл своих далёких соплеменников. Ему удалось установить и поддерживать связь с племенами, заточёнными в резервации, а через них – с родным племенем Шеванезов, которое всё ещё кочует на Севере в районе Медвежьего озера, по-прежнему не сдавшееся, гордое, свободное, независимое»!
Вот и всё… Пропал мальчик. Раз такие дела, я твёрдо решил сбежать в Канаду через Берингов пролив, только чуть подрасту – и ага… Только и видели потом здесь меня. Племя всё ещё кочует!!! Прямо сейчас! Существуют настоящие свободные индейцы!! Совсем такие же, что и в книге, да что там – те же самые!!!
Я смотрел на год издания книги – 1976 г., а они там ещё кочуют!! А мне всего 10 лет… И даже ещё великий вождь Леоо-карко-оно-ма (написал сейчас это имя, между прочим, по памяти!) «хотя и весьма преклонного возраста, но по-прежнему ведёт родное племя сквозь чащи и прерии». Блин!! Как бы мне его ещё застать-то на месте, поскорее вырасти-то!
Первым делом я скрупулёзно выписал из книги в тетрадку все-все «индейские» слова: уг, мей-уу, паучок зузи, и так далее (хотел было выучить весь язык Шеванезов, но там слов кот наплакал) – чтобы уж было о чём нам поговорить, когда, наконец, прибуду на место… Неистовая Рысь, Сильная Левая Рука, Танто, Овасес, Та-Ва, – сразу видно, откуда растут ноги у многих наших, обманутых поляком, индеанистов… Помню, ломал голову, где в имени Сат-Ок «перо», а где «длинное»? Принял волевое решение, что «ок» пусть будет перо, ну а «сат» – соответственно, длинное; а если нет, тем хуже для Шеванезов. Вот чем была забита моя бедная головушка…
Но сейчас ни капли не жалею! Я реально был тогда счастлив, был уверен, что всё это взаправду (не будут же взрослые врать? тем более, советские журналисты!), и всё это у меня будет ещё впереди. Мальчишеское длительное помешательство.
Как я себе всё это вообще представлял?.. Как буду там жить, и что делать?
Вот добреду я к ним сквозь чащу – если не пристрелят пограничники с обеих сторон, если не заблужусь, и медведь не укусит – и торжественно скажу: «Здравствуйте, уважаемые непокорные индейцы, примите меня к себе, я тоже хочу быть непокорным. Я ваш друг и брат». А они мне: «А что ты умеешь, друг? Охотиться на серого медведя? Сражаться с канадской армией в красных мундирах? Хоть что-то ты вообще умеешь из полезного? А в школе Молодых Волков ты обучался? Вот то-то и оно… Нам хилые и нахлебники без нужды. Уг!»
К слову сказать, этой знаменитой «синей» книги «Земля Солёных Скал» никогда не было в свободной продаже, и не могло быть: это была библиотечная серия. Вот я и сидел в библиотеке, с тетрадкой и ручкой, в тиши, странствуя по выдуманной чистокровным польским писателем блаженной индейской лесной стране… И что там такого видела на моём детском личике добрая библиотекарша, раз она так улыбалась, украдкой посматривая на меня?..
Стыдно на небесах должно быть Суплатовичу за такой обман… Тем более теперь, когда мы знаем о нём всё то, что мы знаем из Википедии… Что даже свои книги писал не он сам, а профессиональные писатели, не говоря уже о полностью выдуманной им своей биографии, и что даже в гестапо попал вовсе не потому, что «нечистой расы», а просто за элементарное воровство… Вот оно как всё повернулось…
Но всё равно – огромная благодарность ему за развитие моей детской души! Или, наоборот, за неразвитие её – надеюсь, она осталась почти такой же, как и в 10 лет, только внешне зачерствела малость на жизненном пути…
Вот сейчас мой 9-летний сын как раз начал читать Сат-Ока, и пока в восторге от него. Конечно, я не буду открывать ему всей правды. Зачем отнимать у человека сказку?
Просто скажу ему, что никто нигде давно уже не кочует…
А маленький я, тем временем, дома водрузил на подоконник, в укромный уголок, бутылку из-под шампанского, и бросал туда свои еженедельно выдаваемые мне на мороженое детские гривенники (возможно, и 15-копеечные влезали, уже не помню) – в помощь бедным индейцам… Ну, или на своё далёкое путешествие на берега Медвежьего озера – смотря, как сложатся обстоятельства. Может, пришлось бы взятку дать – сунул бы пограничнику эту бутылку шампанского, и прошёл к своим.
Естественно, я даже и не задумывался, как потом эту скопленную Сумму с большой, для меня, буквы, переправлю индейцам. Просто собирал и всё, не помышлял о каких-то там суетных мирских заботах. Куда потом подевались эти деньги, ума не приложу… Видимо, всё же вытряс и истратил на игрушку – в редкий момент просветления.
Ну, а визуально я зависал, конечно, на бесценных для меня (в то время) иллюстрациях-рисунках индейских вещей Ремингтона к «Гайавате». Сколько времени я провёл, детально рассматривая каждую деталюшечку, сколько их перерисовывал и систематизировал (все виды томагавков отдельно, все виды ножей отдельно и т.д.), и пытался по этим рисункам делать свои первые вещи – это вы представляете и сами… Сами этим занимались.
Наделал я, конечно, каких-то совершенно безумных, с сегодняшней точки зрения, «индейских вещей» и развесил у себя в комнатке на стене. А жил я на первом этаже, и иногда слышал, как какие-нибудь прохожие переговаривались под окном: глянь-ка, Зин, индейцы здесь живут! Очень я этим гордился. Ну а вещи были: лук из ствола новогодней ёлки – с тетивой из резинки от трусов; стрелы с наконечниками из жести консервной банки; томагавк – простой туристический топорик; бахрома, конечно, от штор; гусиные перья в уборе, ну и так далее… Но разве это важно, когда уверен, что всё так и должно быть?.. Потом, когда пришла пора менять тетиву на нормальную, из капронового шнура, был в недоумении: ведь она же не растягивается, как резинка – как же стрелять-то?..
Возвращаясь ненадолго к книгам, иногда в отделах иностранной литературы встречались таковые и про индейцев, но они все были на варварских языках, и покупались только из-за иллюстраций.
Помню, уже намного позже там появилась книга Кэтлина на немецком! Такая толстая, с серой глянцевой суперобложкой, с завлекательным индейцем на ней. Дорогая, по тем временам. Долго я решался, ходил, ходил, но купил. Пытался со словарём переводить с немецкого, и окончательно убедился, что нам от немцев всегда и везде одни лишь неприятности. Это ж надо: додуматься писать все существительные с большой буквы! И не поймёшь, то ли это имя вождя, то ли название племени, то ли просто ворон… Но всё равно, тщательно выписывал оттуда все слова на разных индейских языках, и до сих пор у меня где-то валяется общая тетрадь с солидными оглавлениями: «Язык Манданов», «Язык Хидатса»…
Вот на что я вообще тратил своё детство?.. Бежал бы во двор к пацанам.
Был в моей жизни и такой любопытный отрезок: когда мне было лет 10—12, мы с приятелем со двора смотрели двухсерийный фильм «Виннету – сын Инчу-Чуна» 10 дней подряд! Или даже больше. Это было просто как ритуал.
Представьте, лето, и солнечные утро, и ещё одно такое утро, и ещё, и ещё… Каждое утро приятель опять и опять заходит за мной, и каждый раз спрашивает только одно: «Идём?» – «Идём!» И мы бежим в кинотеатр по солнечным, гулким пустынным утренним улицам – все же разъехались на лето – покупаем билеты (20 копеек за 2 серии, на утренний сеанс) и… снова попадаем в знакомый волшебный индейский мир!
Мы же знали уже обе серии буквально наизусть, до последней царапинки на киноплёнке, до последнего щелчка в динамиках! И всё равно, каждый раз смотрели, как в первый раз! А музыка!! Ну вот та самая, раздольная мелодия из Виннету, на губной гармошке, в начале, на титрах, от которой просто разворачивается душа! И уже доооолго потом не сворачивается. И та завораживающая музыка с дрожащей флейтой, где Шаттерхенд и Инчу-чун борются в воде… И сам фильм широкоформатный и потрясающе цветной. И такие насыщенные цвета и звуковые эффекты!
И эти две кино-истории повторялись снова и снова, снова и снова – каждый день… Я-то ладно, со мной всё было понятно, но и товарищу моему не надоедало – вот что удивительно! Теперь это одно из самых волшебных воспоминаний моей жизни.
Жаль, что невозможно передать вот этот запах кресел огромного, почти пустого утреннего кинозала середины 70-х годов, с висящими пылинками в луче проектора, мощный звук из стерео-динамиков, дающий эффект полного присутствия… И такая волнующая, невыразимо притягательная настоящаяжизнь на экране!
После сеансов мы выходили, и казалось, что мы очутились на сером тюремном дворе…
Удивительная судьба у этого моего приятеля. Он вырос и стал… попом. Это до того странно… Как непостижимы наши жизненные пути… Представьте, что ваш обычный дворовый приятель, с которым вы всё детство бегали, хулиганили, ругались, дрались; самый обычный мальчишка, который сквернословил, задирал девчонкам платья, ходил каждый день с вами на «Виннету», вдруг стал… батюшкой, которому бабки целуют ручку. То есть, святым человеком? Мало того, что это дико неожиданно, так ещё и несколько… обидно. Мне вот бабки при встрече ручку не целуют. Значит, он стал в чём-то лучше, выше меня?.. В чём?.. В том, что читает и почитает еврейские сказки и мифологию?.. Только-то?..
Примерно в то же время я повадился посещать киносеансы про индейцев с фотоаппаратом. Нелёгкое это дело, скажу я вам! Мало того, что весь зал оборачивается к тебе на спуск затвора в тишине (а я-то при этом – сверхзастенчивый!), так ещё и нужный кадр очень сложно уловить! Проворонил момент – иди на следующий сеанс… Приходилось примерно запоминать, где Зоркий Сокол вот-вот сейчас повернётся и подставит мне свой орлиный профиль. А дома проявишь, напечатаешь – а всё смазано или не резко: кадры-то в кино движутся… Да и тени какие-то вместо индейцев – освещение-то слабое на экране…
Так я и жил, потихоньку взрослея. Когда родители спрашивали, кем хочу стать, отвечал: буду жить в лесу. Как в лесу, почему в лесу? Лесником, что ли будешь? Нет, просто буду жить в лесу. Не мог даже для себя тогда сформулировать конкретнее.
Началась эта утопическая тяга к дикой лесной жизни ещё с раннего детства, когда прочитал «Маугли», и помню, стал в пионерском лагере тренироваться ходить босиком по сосновому лесу – а больно!! Шишки! И сучки. Да и зимой голышом в наших сибирских лесах не побегаешь с медведями Балу… Да и летом-то не особенно – с комарами. Причём не задумывался, что я-то потом вырасту, и тогда будет уже здоровый голый волосатый мужик бегать по пригородным лесам, шокируя бедных грибников… Так и не стал я Маугли-2… ну и ладно. Но желание было горячим.
А когда пришла уже крайняя пора определиться с родом занятий, методом отсечения всех технических учебных заведений, поступил в училище на метеоролога. Это знаете, такие классические полярники или таёжники, каких обычно показывают в кино: наблюдают за погодой, а потом сидят на метеостанции за рацией и передают результаты наблюдений Морзянкой: пи-пи-пи-пи… Сама профессия мне была глубоко до лампочки, всякие там градусники, флюгера, метеобудки… Но вот то, что после выпуска надо будет жить в таёжной глуши – это да!
В училище три года у меня была кличка «Чингачгук», и это вполне понятно; но иногда меня ещё называли «сектантом». Последнее – это от моего неизменного нежелания участвовать во всех обычных развлечениях парней тех лет, начала 80-х годов. А так же из-за моего перманентно-мрачного вида. Я жил в своём придуманном мире, и мне было с ними не интересно. Этакий вечный одиночка в уголке.
Относительно моего мрачного вида. Как я сейчас понимаю, моим постоянным чувством тогда были горечь и обида на судьбу, отсюда и страдальческое выражение лица, которое я вижу теперь на всех фотографиях того времени. Я просто изнывал, что опоздал родиться, что я живу не в своё время, что я должен жить в прошлом, и как я сюда вообще попал, за что меня сюда закинули? Постоянная сильнейшая ностальгия по прошедшим временам. Ну вот такой уж я уродился, и до сих пор ненавижу всё новодельное и современное. А тогда я чувствовал почти физическую боль от прозаического серого Настоящего, да ещё плюс на это наложился юношеский максимализм и романтизм. Кошмар, короче.
Ну что, отработал я после окончания два года на труднодоступной таёжной метеостанции в Якутии. Возле полярного круга, как раз в тех же местах, что и у Сат-Ока, только по нашу сторону Берингова пролива. Хлебнул, как говорится, романтики. И охоты, и рыбалки, и полярной ночи и полярного же сияния… Там не требовались никакие внешние искусственные «индейские» атрибуты, всё и так было всамделишным.
Разве что, вот как-то раз мне надоел вид моих скучных чёрных валенок, и я, за неимением замши, обшил их поверху палаточной тканью цвета хаки и пришил, из неё же, бахрому – такую длинную, что она даже волочилась по снегу, и потом разрисовал цветными карандашами эти свои новенькие «высокие мокасины» индейскими узорами.
Как я теперь вспоминаю, то-то вертолётчики как-то странно переводили взгляд: то на меня, то на мои ноги – когда забрасывали нам продукты на точку, и почему-то подозрительно быстро улетали.
А больше ничего такого, по нашему с вами профилю, не могу припомнить. Природа, конечно, потрясающе дикая в Якутии. Вообще, про Якутию мало кто где упоминает – и это только к лучшему для неё. В общем, честно отсидел я свои два года там – на двух разных труднодоступных метеостанциях.
Ну, что я могу сказать в итоге?
До сих пор, когда я слышу об очередных маниакальных попытках вести настоящую «индейскую жизнь» на лоне природы, я по-доброму внутренне ухмыляюсь в свои внутренние усы. Ну-ну. Поглядим. Ну год, ну, два, максимум. Некоторые, особо одарённые упёртостью, дотягивают и до восьми. Дело времени. Все эти попытки изначально обречены на провал. Да и какой вообще смысл? Никогда городским индеанистам не привыкнуть до конца к такой бичевской жизни. Будут, конечно, какое-то время жить и терпеть, но внутренне постоянно мучиться. Выехать на Пау-Вау на десяток-другой дней – это да, милое дело! А потом, быстрей – по своим уютным каменным пещерам, заниматься индеанизмом…
То же самое, кстати, касается и неизбежной организации время от времени в глуши разных утопических «индейских общин». Все они – до создания семейных пар, и особенно до появления в них детей: женщины, в конце концов, развалят что угодно – от Битлз до общины. Им никогда не ужиться вместе, они всё всегда перетягивают на себя, в свою семью, своим детям – будут вечно делить домашнее хозяйство, деньги, лучшее жильё, кто из них больше работает, а кто, зараза такая, вообще не работает, постоянно ревновать и затевать интрижки, и т. п. Жить раздельно, рядом по соседству – это сколько угодно. Но это уже, извините, называется просто деревня, а не община.
Итак, уволился я с большим удовольствием из гидрометслужбы, и вернулся домой в жутком 1986 году и попал аккурат в начало хаоса так называемой «перестройки»… И стал жить-поживать среди «бледнолицых собак», как почему-то называет остальное народонаселение Монтана. Правда, первое время, по привычке, смотрел только под ноги, на следы – окружающее мне было не интересно. Вот кошка пробежала по свежевыпавшему снегу, а вот – собака (обычная, не бледнолицая). И я знал, куда и зачем они бежали, и о чём думали в это время! Удивительно, как успел научиться читать звериные следы за эти два года – а в тайге больше и нечего было делать, только охота и рыбалка, да непыльная работа сутки через трое. Но очень быстро потерял все навыки следопыта, и стал на некоторое время серым городским винтиком…
И вот однажды, 17 августа 1991 года натыкаюсь в местной газете на статью некоего Лукаша «Я – индеец по жизни», где он приглашает к знакомству индеанистов и даёт свои координаты.
А надо сказать, человек я крайне, просто крайне малообщительный. Недавно вот ездил на поезде до Владивостока, так все четверо суток не обмолвился с соседями по купе ни единым словом, они даже подумали, что я немой. А о чём вообще говорить? И так всем всё понятно… То есть, я классический образец интроверта, просто хоть на выставку интровертов.
Это я всё к тому, что долго думал – писать таинственному Лукашу, не писать? И зачем? Что я там вообще среди них буду делать, среди этих самых «индеанистов»?.. На самом деле я очень самодостаточный, для общения мне хватает своего внутреннего голоса. А вся необходимая информация об индейцах, думал я, у меня уже есть – в перечисленных выше книжках… Пока раздумывал – через два дня, 19 числа, грянул тот самый путч! По-моему, и переписку тогда хотели запретить, поэтому я уже думал всё, кранты. Но как-то потом всё рассосалось, и я решился и написал.
Ну, встретились. Оказалось, этот некто Лукаш сам не конкретный индеанист. Он за всю жизнь, похоже, сам ни одной «индейской вещи» не смастерил; но он просто такой, как бы это сказать, около-индейский музыкант, и набирает единомышленников в группу «Летопись Юга», чтобы, по его словам, «задвинуть БГ». А поскольку БГ до сих пор пока никем не задвинут, я так понял, что «задвижка» не состоялась, видимо, не хватило тяму.
Хоть я и сочинял музыку, но чисто для себя, интуитивно, вне всяких правил, и поэтому играть в его группе не мог. Поэтому Лукаш (а на самом деле его звали Громкий Голос, Хотонкайя, а для своих – просто Хо?тя) пригласил меня с собой на Алтай, и, вместо не вполне индеанистского себя, обещал познакомить с матёрым человечищем Орлиным Пером, основателем всея индеанизма и лидером общины Голубая Скала. Кроме того, в будущем году ожидался какой-то там «индейский пробег», и даже с настоящим индейцем (но это я как-то пропустил мимо ушей, потому что звучало совсем уж нереально).
Но звучало заманчиво! И, как я не мучился от своей застенчивости, всё-таки решился. Это один из личных подвигов в моей жизни, я преодолел самого себя! А это самое сложное преодоление, какое только может быть.
И вот мы, наконец, на Алтае, у легендарного Орлиного Пера!
Ну что я могу сказать, действительно цельная личность. Вылитый Сидящий Бык! В резервационный период. Просто реинкарнация. Тогда он был в самом расцвете сил, всего-то 40 с лишним лет, и всё ему было по плечу. Мог и приголубить, а мог и томагавком навернуть. Правда, жил он уже не в своей общине (которая как раз была на излёте), а работал сторожем на Чистом Лугу недалеко от села Камлак. Так называется небольшая долина, окружённая горами, и полностью засеянная, в научных целях, целебными цветущими и редкими травами. Цветущими! Вид и запах этого цветочного рая можете себе представить!
Короче, все люди, как люди, тусовались по живописным окрестностям, а я! Я безвылазно корпел над перовскими книжками, индейскими альбомами, индейской музыкой – короче, спешил наверстать упущенное, и срочно восполнял пробелы в своём индеанистском образовании. И в итоге всё наверстал, я усидчивый. А уж там было что посмотреть! Альбомы из общины, кучи фотографий индейцев и индеанистов – просто информационное море разливанное для бывшего маленького и печального одиночки…
С Пером жил ещё один, по-своему крутой, чувак-индеанист, приехавший из Ростова – Безумный Волк. Приехал-то он жить в общине, но обломался… Очень такой целеустремлённый человек. Внешне мне он всегда напоминал киноартиста Олялина, или даже временами самого Лекса Баркера (Шаттерхенда из Виннету). Великолепный рассказчик, с клёвым чувством юмора и потешным ростовским говорком. Язык подвешен, как мало у кого, заслушаешься, бесконечные истории обо всём на свете. Как сейчас оказалось, по его воспоминаниям в Интернете, он бывший «афганец»! А ведь тогда словом не обмолвился, не хвастал этим, как другие…
Совсем неподалёку от них, в лесу, на берегу горной речки Семы, в полностью собственноручно построенном уютном двухэтажном домике, жил (да и сейчас живёт) индеанист Вэша Куоннезин, Серая Сова. Настоятельно рекомендую, замечательно-душевный человек.
Вот единственно кому я по-доброму завидую и буду завидовать всегда! Идеальное, живописное место – и от посёлка недалеко, если что, и вокруг никаких соседей… Живёт себе свободным одиночкой, ну, с детьми; живёт на свой индейский манер, как он сам его понимает, строит каноэ, скачет на лошади, летом живёт в типи, там же принимает друзей-индеанистов, проводит с ними инипи. И даже, с его согласия, к нему возят любопытных туристов – так как его типи у реки проезжающим видны уже сверху, с горной дороги. А не жалко, пусть завидуют!
Есть у него и электричество, и электрогитары, он и музыку свою записывает, и библиотека есть, и Интернет… И пчёлы, и живность разная домашняя… И индейские вещи мастерит из собственноручно добытых, натуральных материалов. Короче, всё, что надо. Вот это индеанизм так индеанизм. Лучше жизни и не придумаешь…
И никаких искусственно-выдуманных общин не надо.
Кстати, именно будучи у него в гостях, я и ощутил вдруг себя художником. Там я увидел своё видение, и даже сфотографировал его – как это ни парадоксально звучит. Вот оно.
Сидел я однажды у Вэши на его ранчо, на берегу речки, небо было синее-синее, полностью безоблачное. И тишина. Только речка журчит и грохочет по камням – но это и есть классическая алтайская тишина.
Как вдруг неизвестно откуда взялись и стремительно (и синхронно, как будто связанные между собой), пронеслись по небу два облака, похожие на птиц с распростёртыми крыльями. Никогда не видел такого явления ни до, ни после. А ведь я-то – метеоролог! И облаков навидался на своём веку – дай бог каждому; наблюдать за ними входило в мою прямую обязанность. Это явление мне показалось настолько необычным, что я скорей побежал в палатку, схватил свою, плёночную ещё, мыльницу, и успел-таки сделать кадр, прежде чем облака быстро скрылись за горами.
Когда приехал домой, то напечатал фотографию и стал рассматривать. И мне вдруг неожиданно захотелось всё это нарисовать! Я ещё, помню, удивлённо подумал: а зачем? Ведь есть же фотография, вот она, смотри – не хочу. Я ведь раньше рисовал только в детстве, как все – но и только. Странное, неведомое мне прежде желание. Но всё же нарисовал, причём почему-то нарисовал в очень странной технике – на бумаге акварелью, но акварелью очень густой, как будто маслом. Даже бумага покоробилась. И сразу стало ясно, что мне ближе техника маслом по холсту.
И после этого случая всё потихоньку и началось… Я как будто стал… видящим, что ли, не знаю, как и сказать-то. Стали возникать в воображении какие-то необычные идеи для картин, а в городе я стал видеть странное в обычных вещах, и фотографировать их… Всё необычное как будто само бросается в глаза, я специально не ищу, не присматриваюсь. Странные люди, странные объекты… Чтобы стало понятнее, о чём вообще тут речь, вы можете просто зайти на мою страницу В Контакте (или в Фейсбуке), я там и там – Юрий Артюшкин. Люди мне пишут удивлённые комментарии: как вы всё это видите, как находите, а я, наоборот, удивляюсь: почему они этого не видят? И что я им могу ещё сказать? Каждый раз рассказывать эту историю? Просто отшучиваюсь.
В общем-то, самовольно взял, да и присвоил себе высокий титул художника, безо всякого художественного образования, и вообще – безо всякого на то основания.
Как в своё время и титул индейца.
Куда-то унесло меня… вернёмся на Алтай 1992 года. Слухи – слухами, что вот-вот прибудут – а тут и правда вдруг прибыл обещанный Пробег! Совершенно неожиданно! Телефонов-то тогда не было, никто не мог позвонить: мол, ждите, мы уже близко, встречайте.
На берегу Катуни, на территории турбазы «Иволга» поставили два типи, все участники пробега (и мы тоже) уселись на поляне в огромный круг, и вот он, с трубкой, настоящий индеец – Ричард Небесный Ястреб, в народе просто Скай Хок! Как он чёрен, почти что негр! И это ещё только лицо, а вот бы глянуть на его ноги – ведь он Черноногий – вот где, наверно, самая чернота… А невиданная толстая смоляная коса, спускается аж до попы!! Это не коса, это полено! Безо всякого преувеличения! Если таким волосяным поленом навернуть быку промеж рогов, то он и с копыт долой.
А когда они, уже с Мелиндой, его спутницей, сидели после бани в нашей с Волком комнатке на Чистом Лугу, то Скай Хок распустил посушиться волосы и… исчез! На месте Скай Хока просто сидел большой стог из волос и что-то неразборчиво изнутри квакал по-американски. Ну, вы все знаете это особое американское произношение, особенно буквы «р» – уэр, уэр, уэр… Мне всегда кажется, что американцы квакают.
А потом все стали есть сваренный Верой (женой Пера) суп, и Скай Хок взял в руки и стал чистить луковицу. Вот, думаю, наконец-то и сбылась моя детская мечта – увидеть индейца с луком!
И вообще, когда Скай Хок при встрече поздоровался со мной за руку, я потом её долго избегал мыть… Прикоснуться к настоящему индейцу, да ещё Черноногому, может, дальнему родичу самого Питамакана! Ну, как вам объяснить свои ощущения…
Как признавалась мне потом Птаха Одинокая Птица (Нонна Тараба, тоже индеанистка из Новосибирска, одно время она жила в общине, когда туда приезжал Скай Хок): «Занимаешься своими, как бы хозяйственными, делами, а у самой внутри всё дрожит, всё время незаметно косишься в сторону Скай Хока – настоящий индеец рядом! А ты делаешь вид, что так и надо, что ничего особенного не происходит…» Вот примерно так и я себя чувствовал.
Высшее создание удостоило своим присутствием, что тут говорить…
А потом мы со Скай Хоком – но без пробежчиков – из Камлака поехали в Верх-Кукую, на место безвременно почившей общины. Зачем именно поехали, уже не помню, какая такая была сверхзадача. Может, Скай Хок захотел именно там провести инипи. Да не «может», а точно – потому что и провёл его там в итоге.
И так оно вдруг странно и неожиданно вышло, что провёл он это инипи практически для нас с Безумным Волком; ещё приняли участие два бывших общинника: Чак Поднимающий Мустанга, Гордый Орёл; ещё Влад с Таллина, ну и были ещё два парня-индеаниста из Бердска, вместе со своим наставником Блэкфутом (о котором речь ещё впереди). Потому что все остальные участники пробега в это время по какой-то причине были в серьёзной ссоре со Скай Хоком, а какой именно ссоре – я до сих пор не знаю, да и знать не желаю.
А между тем, среди участников-то пробега были монстры индеанизма! Там-то я и познакомился с легендарными и Ольгой Пакуновой, и с Рысёнком, и с Мато Сапой, и с Глебом Пауни, и с… Ну, то есть, как познакомился? Я-то с ними как бы и познакомился, а они со мною – как бы и нет. Ну, кто я такой был для них? Малыш-ути… Потом уже, когда приехал в Питер на ПВ-94, познакомился с ними уже несколько поближе.
Мы сами всё подготовили к инипи, а Скай Хок руководил: что, куда и зачем. Для костра инипи Скай Хок приказал притащить снизу многолетние шесты от общинных типи и порубать их на дрова – видимо, в сугубо символических целях… Было нелегко! И жалко.
А потом, вы не поверите, мне пришлось быть в инипи… переводчиком! Мне, который почти только и знал по-английски, что «Лондон ис зе кэпитал оф Грет Британ». То есть, школьный курс в пределах двойки с минусом. Но произошло очередное магическое событие в моей жизни – я как-то умудрялся всё понимать и переводить! Да ещё с неразборчивого квакающего американского акцента. Правда, только в одну сторону – транслировал команды и объяснения от Скай Хока нашим парням. Видимо, мой разум, каким-то сверхъестественным усилием воли, чтобы не опозориться, подключился к облачному хранилищу переводов с английского. Я сидел, и сам себе удивлялся. Потом это свойство сразу же исчезло, видимо, за ненадобностью. Вот как вштырило!
В том же инипи Блэкфут попросил Скай Хока священным образом проколоть ему ухо для серьги. И потекла тоненькая струйка крови на землю… Но ни один мускул не дрогнул на его бронзовом лице. Я смотрел и удивлялся: так вот они какие, настоящие упёртые индеанисты… это я удачно попал!
А потом, уже когда мы все уезжали обратно в Камлак, а Блэкфут – прямиком к себе в Бердск (это город-спутник Новосибирска), этот самый Блэкфут, сидя на травке, небрежно покуривая и, глядя как бы в сторону, сказал мне с невозмутимым видом: «Ты, это… Заходи, если что». Прямо как Волк из мультика про изгнанного пса. И адресок черкнул.
Вот так и началась моя регулярная жизнь среди индеанистов.
Стал я, когда вернулся в Новосибирск, наведываться к Блэкфуту в его сосновый Бердск. Любопытнейший оказался тип! Такой всегда из себя неторопливо-флегматичный, но как что-нибудь скажет, так все падают от смеха. Чувство юмора такое… изощрённое – это обычно бывает от большого ума и разных комплексов. Я с ним вообще никогда не мог общаться без хохота – именно хохота, даже не смеха. Хохочу, не могу… А сам втихаря знаний набираюсь… И очень скоро, через год, я уже по основным знаниям практически почти не отличался от «старичков».
Так вот, этот Блэкфут уже в то время знал всё – по крайней мере, всё, что мне было нужно по индейцам. И как именно сделать любую индейскую вещь, и где можно достать фотографии (сами понимаете, кого), и как связаться с остальными индеанистами… По любым вопросам я приезжал и получал… бесплатные консультации.
Но не забывайте, что телефонов в то время у нас не было! Не то, что мобильных, даже обычных домашних телефонов. Только личный визит: полчаса на автобусе от дома до электрички, потом ещё один час на самой электричке, потом ещё полчаса на окраину Бердска, подходишь к квартире, звонишь… а никого нет дома! Кьяйо! Облом… Разворачиваешься – и обратно. В том же порядке… И никак предварительно не договориться о встрече! Сейчас это уже сложно представить. Не письма же писать? Не телеграммы, же, в самом деле, давать? Типа, выезжаю, жди. Да я-то бы даже и давал телеграммы, но ведь он же на них не стал бы отвечать! Чуваком он всегда был прижимистым, в смысле, насчёт денег, и экономил каждую свою копеечку. Может, комплекс какой, или на работе чересчур мало платили… А в остальном был – очень щедрым, раздаривал направо и налево свои шикарные, кропотливо сделанные индейские вещи, причём кому попало, а мне вот ничего, ни разу, чего я ему не забуду, не прощу! Видно, просёк, что я и сам мастеровитый, любую вещь, если надо, и сам могу изготовить – так чего добро понапрасну переводить?..
Но, когда тебе 25 лет, смотаться впустую в соседний город – причём несколько дней подряд – раз плюнуть… Да, бывало и такое. Вот какой заряд энергии двигал нами в то время…
Познакомил меня Блэкфут и со всеми остальными местными индействующими лицами.
И оказалось нас здесь до обидного мало. Монстры индеанизма – Орлиное Перо с Мато Нажином – уже к тому времени покинули навсегда родимый город. А, кроме них, больше-то в Новосибирске никого и не осталось! Разве что оставшийся беспризорным после роспуска алтайской общины Чак Поднимающий Мустанга…
Ну вот, а теперь в Новосибирске появился я; в резервации Пайн-Бердск влачил существование Блэкфут; да ещё в Академгородке, что под Новосибирском, жили Марго Белая Тучка (Та-Ва), и Нина Овсюкова. Да, и ещё рядом, в посёлке Кирова, жил Монтана (как же без него, хотя и видел-то я его всего несколько раз), он такой… сам себе гордый индеец, своего же собственного племени.
Ну, и ещё примкнуло несколько сочувствующих человек, вроде Андрея Тютликова, Осеннего Облака, классического гитариста, которого не знаю, каким ветром занесло в индеанистику и который, по-моему мнению, только испортил себе этим всю свою музыкальную карьеру. Композиции сочинял завораживающие! До сих пор слушаю, хотя и записаны они просто сходу, впопыхах, на коленке, на встроенный микрофон в кассетном плеере. А вот индеанистом был, чтобы не обидеть… ну, не очень; воображал там что-то своё, от себя, по-индейским мотивам…
Или вот ещё был, одно время, в наших рядах Голубая Скала (Виктор Милошевский) со своей женой, художницей Ночной Собакой (Ольгой Катраковой). Голубая Скала активно пытался занять у нас пустующую нишу шамана, но как-то всё без заметного успеха. Предсказывать погоду он не умел, и разогнать тучи на время проведения нашего Пау-Вау не мог – слаба была его магия! Так зачем нам такой шаман?.. Поэтому он однажды магическим образом здесь растворился, и тут же материализовался вновь – но уже в своём Екатеринбурге.
Интересно, наверно, со стороны выглядели мои визиты к Белой Тучке.
Приезжает такой… великовозрастный, в меру упитанный, юноша, говорит открывшим дверь родителям: «Я к Рите, насчёт индеанизма», и исчезает в комнате дочери… Некоторое время они там занимаются индеанизмом, потом он бесшумно выскальзывает и исчезает. И, удовлетворённый, едет себе домой. Уж не знаю, что там думали о моих зачастившихся визитах её родители. Но отношения с Марго у нас были самые, что ни на есть, расплатонические. Мне, кроме информации, не нужно было ничего от прекрасной индеанки; а ей, думается, от несуразного меня – и тем более. А уж она была из себя вся такая… златовласая пышка, мм… Имя Белая Тучка зазря не дают.
Правда, при моём первом визите, она, таинственно мерцая глазами, вдруг неожиданно приказала: «Понюхай моё платье!». Видя мою растерянность, она взяла со стола сложенное индейское платье и сунула его мне под нос: «Как пахнет дымом! Это я только что вернулась с Пау-Вау во Вьетнаме!»
Вот, думаю, какой крутой у нас тут филиал индеанистики – аж в самом Вьетнаме ребята имеют возможность проводить свои Пау-Вау; я тоже туда когда-нибудь съезжу! Оказалось, правда, что они называют «Вьетнамом» одну дикую заросшую местность под Бердском…
Но платье я добросовестно обнюхал и подтвердил: да, запах дыма в наличии, Пау-Вау и правда состоялось, всё без обмана.
Нина Овсюкова, Погремушечная Змея, была подружкой детства Белой Тучки; но она же, к сожалению, была и инвалидом с детства, не могла самостоятельно передвигаться. Но при этом не теряла присутствия духа, была очень общительной, жизнерадостной и деятельной. Да что там, настолько крутой, что в конце-концов к ней на дом даже приезжала настоящая индеанка с Юго-Запада! А Нина и занималась как раз юго-западными племенами.
Она была координатором клуба индеанистики «Содействие», который был организован задолго до моего появления (и занимался, естественно, как видно по названию, политиканством), и, ввиду своего положения, всегда находилась дома и отвечала на звонки потенциальных индеанистов, или просто желающих продать литературу по индейцам. Для этой цели у них были повсюду в городе расклеены объявления.
Кстати, именно Нине я обязан тем, что нашёл свою жену, и у нас потом родились сыновья – то есть, получается, практически всем обязан. Это именно она попросила знакомого наклеить в Университете Академгородка на доску объявлений мою прокламацию, приглашающую к знакомству новых индеанистов, и будущая жена прочла её там и позвонила мне! Так мы с ней и нашли друг друга. И ещё по этому же объявлению нашёлся друг-приятель, живущий буквально через дорогу от меня, с которым мы тесно общаемся, уже почти четверть века.
Вот, если вдуматься, как в моей жизни всё завязано на индейцах…
В Бердске, где обитал наш негласный «вождь» Блэкфут, на пятом этаже семейного общежития каким-то чудом ему была выделена отдельная комната-квартира под помещение индейского клуба. Блэкфут где-то подцепил нескольких мальчиков-подростков, и обучал их там индейским ремёслам. Захожу туда, а там какие-то шкуры выделываются, другие вымачиваются (с соответствующими запахами), отовсюду свисают какие-то сумки с бахромой, на столах незаконченные бисерные полосы, кучки перьев на бастлы, на полу каркас большого барабана… Недолго, конечно, всё это продержалось, выселили их.
Я сам в изготовлении вещей, в основном, налегал на оружие, разные там палицы, томагавки, луки-стрелы, и на самые разные бытовые и культовые вещи; а особенно – на музыкальные инструменты: флейты, бубны, погремушки…
Эта необъяснимая склонность к изготовлению именно музыкальных инструментов была у меня с самых детских пор: а теперь вот дошёл уже и до колёсных лир, и даже до клавесинов…
Индейской одежды я за все эти годы не сделал ни грамма – не лежала к ней душа, да и не видел в этом смысла. На индейца я внешне мало похож, разве что своей угрюмостью, волосы у меня длинными не вырастают, и выглядел бы я поэтому в ней, как дурак (что иногда встречается на Пау-Вау – некоторым индейское одеяние идёт, как корове седло, только без обид, на правду не обижаются).
С годами мы совместно постепенно наделали столько всяких вещей, что хватило на большую выставку в 1997 году, в Новосибирском краеведческом музее, и она там заняла целых два больших зала, там даже и типи стояло в полный рост. Причём моих вещей там была примерно одна треть, поскольку все годы своего индеанизма я даром времени не терял, да ещё специально форсировал деятельность перед выставкой. И выставка получилась такой, что её до сих пор вспоминают работники музея, как лучшую выставку за всё время их деятельности. И всё время при встрече просят её повторить. Но поезд уже давно ушёл…
Правда, прошла выставка почти совершенно впустую, без всякой отдачи… Додумались же её открытие устроить в предновогодние дни, и продолжить сразу после Нового Года, причём морозы все эти 3 недели стояли под 30 градусов… Какой дурак потащится по морозу, оторвётся от салатов?..
Это была выставка такого же типа, какую сейчас повсюду возит Мато Сапа. Там, в перечне экспонатов, было не забыто ни-че-го, вплоть до специальной палочки для чесания в Танце Солнца. Разве что вот только каноэ отсутствовало, не было у нас таких мастеров, да и особого желания его делать. Но весло от него всё же было!
Сама выставка называлась странно и длинно: «То, что затыкается головой». Это индейцы так в недоумении назвали шляпу, когда в первый раз увидели её. Идея с названием – того же выдумщика Блэкфута. Кстати, он и клуб наш предложил назвать «Татанка Чесли» (Помёт Бизона), раз индейцы так уважали бизоний навоз, что даже клали на бизоньи лепёшки свои трубки. Получилась игра слов – тут и помёт, в смысле навоз, и помёт, в смысле потомство бизонов. Очень потом было прикольно смотреть, как по местному телевидению передавали репортажи и новости о нашем клубе, невозмутимо расшифровывая народу его название.
А показывали по ТВ нас частенько. То репортажи с наших сибирских Пау-Вау (которые начали проводиться с 1992 года), то съёмки наших маниакальных индейских выступлений в городе и его окрестностях, так называемого «Театра Индейского Танца»…
До сих пор не понимаю: зачем нам нужны были все эти выступления?!.. Да и не только наши. Вот взять и питерские и московские. Это просто какая-то мания, с самого зарождения индеанизма. Что за альтруистическое популизаторство такое? Причём бесплатное и зачастую связанное с разными организационными сложностями. Ещё зачастую и самим приходится тратиться, скажем, на дорогу. Во имя чего индеанисты на это идут? Для кого?? Зачем?? Для случайных зрителей, для прохожих-обывателей? Так они смеются или улыбаются (сто раз сам видел) и принимают нас за циркачей, типа ряженых клоунов. Не так, что ли? Зачем метать бисер перед свиньями? Или просто для того, чтобы покрасоваться лишний раз на публике, потешить свой нарциссизм? Но это тогда, тем более, смешно и недостойно. Кто-то может мне внятно объяснить эту сверхзадачу?..
Ну, предположим, чтобы найти новых друзей-индеанистов. Но, опять же — зачем?.. Старых стало мало? Одним, что ли, скучно стало этим заниматься, раз хочется всё больше, и больше, и больше окружать себя единомышленниками? И, опять же – зачем? Чтобы убедить себя, что то, чем занимаешься, не ерунда какая-то, не детская игра, а что-то очень серьёзное и важное, раз вокруг тебя занимается этим же самым «делом» воооон какое большое количество народа?.. Так вообще-то бывает от неуверенности в том, что ты делаешь. Это из той же оперы, что и «всем вместе умирать не страшно».
Однажды я видел по телевизору (давно, но это запало мне в душу) выступление китайского танцевального ансамбля «Клуба любителей русской культуры» – в косоворотках, картузах, сарафанах, кокошниках.
Всё! Этого мне хватило раз и навсегда, чтобы до боли понять, что именно чувствуют индейцы, когда индеанисты им при встрече суют под нос свои фотографии в индейских нарядах, с танцев на Пау-Вау и тому подобные свои жизненные «достижения», изливают душу о любви к их культуре, и интересуются потом их мнением: не правда ли, мы как настоящие индейцы?
Это всё равно, как если бы те китайцы подошли ко мне после выступления и самодовольно спросили на ломанном русском: «Ну, как? Правда же, мы как настоящие русские?!» А я бы ответил: «Нет! Никогда вы не будете ни русскими, ни даже похожими на русских, что бы вы не сделали, хоть вывернитесь наизнанку!» Обидел бы добрых китайцев, но ладно, пережили бы как-нибудь… А если бы был в хорошем настроении, то максимум бы сказал: «Спасибо, китайцы, что интересуетесь нашей культурой, популизируете её, продолжайте в том же духе, это очень… занимательно». Но мысленно бы сатанински хохотал, потому что всё это выглядит просто смешно и нелепо и таковым и является по сути. Занялись бы лучше своей неисчерпаемой древней великой китайской культурой, а в нашу бы не совали свой китайский нос.
Абсолютно то же самое, что и говорят нам в таких случая индейцы.
А между тем, по-моему скромному мнению, прежняя «душевная индеанистика» как раз вся и ушла в бисер и показные танцульки…
Я не нахожу в ней больше ничего, и особенно главного – своего места в ней. И делать мне среди индеанистов больше нечего – потому, что не вышиваю бисером и не пляшу. А вся любая информация об индейцах, если вдруг понадобится – в один клик в Интернете, и для этого мне не нужен уже никто – кроме моей верной мыши. Тысячи и тысячи фотографий… Всё настолько обесценилось… Не требуется больше ни на что тратить душевных сил. Требуется лишь тратить своё драгоценное время – на вышивку бисером.
Кстати, по поводу старых индейских фотографий, точнее, их умопомрачительного количества. Индейцы вообще в жизни чем-то ещё занимались, кроме фотографирования в разных позах и группах?? Вы не задумывались по этому поводу? Складывается такое впечатление, что им вообще больше нечем было заняться, как только позировать фотографам. У меня мелькают смутные подозрения, что зачастую даже не бесплатно; мол, давай я тебе попозирую, а ты мне за это отрез на платье для жены.
Непривычно, вообще-то, писать без смайликов: теперь уже с тревогой ожидаешь, что без этих костылей любое твоё высказывание могут принять за чистую монету.
А если серьёзно, то где вы видели столько старых фотографий, скажем, русских типов, или там итальянских? Конечно, их тоже немало, но в таком диком количестве я встречал только старые индейские фотографии. Их тысячи и тысячи и тысячи…
Когда-то Глеб Пауни признался мне, что мечтает собрать все старые фотографии Пауни, которые только есть на свете. Но это было ещё в конце 1990-х годов, когда не было Интернета… Интересно, собрал ли он уже эту полную коллекцию, или у него теперь опустились руки при виде такого безобразного, тоскливого изобилия?..
А ведь я помню, как дорожил каждой фотографией, которую или получил в письмах от друзей, или же сам кропотливо напечатал, с присланных ими же негативов. Я все свои фотографии знал наперечёт, и изучил на них каждую мелочь. А теперь – максимум пять секунд на просмотр новой фотографии, и следующая, следующая, следующая… Чтобы успеть объять необъятное.
Насчёт переписки – это тоже отдельная песня. Конечно, получал я письма не пачками, но частенько! А сам писал ещё чаще, да очень помногу – как вы уже сами догадались, читая сейчас это моё эпическое произведение. А это я просто набил руку в те времена… И, каюсь, был в переписках эгоистом – чаще задавал вопросы по делу олдовым индеанистам, чем отвечал начинающим на вопросы, скажем, про беспонтовость Фенимора Купера, или что это жилище называется вовсе не вигвам, а типи, и подобное, осточертевшее ещё с детства. Теперь я понимаю, что и олдовым было не очень-то интересно получать от меня вопросы на давно уже известные им ответы.
Кстати, то же самое явление я наблюдал и на питерском Пау-Вау в Толмачёво, когда приехал туда в первый раз в 1994 году. Чифы и олдовые тусовались отдельными группками, и общались в основном меж собой, что и понятно, а новички-ути – меж собой. Все как-то врозь… Я ожидал, прямо скажем, немного другого, и меня всё это несколько разочаровало… Естественно, не совсем тупой, и уже не ожидал встретить такого братства, как на самых первых, легендарных Пау-Вау, когда все поголовно братались и чуть ли не рыдали, расставаясь. Но всё же… Кроме церемонии открытия, и вспомнить-то особо ничего не могу, так… всеобщее постоянное купание в речке, посиделки в типи у костра с разговорами подчёркнуто не об индейцах, а о чём попало (типа, и так уже все всё знают); какие-то пьяные тусовки конфедерации хиппи-гопников, песенки под гитарку, ну, вылитый туристский слёт, если бы не типи.
Например, чтобы там просто нормально пообщаться о том, о сём, с Соббикаши, мне пришлось выдать себя за… оджибвея – хоть я и был в то время уже самым, что ни на есть, чистокровным хункпапой. Без этого вынужденного притворства дело бы дальше не пошло. Оджибвейская мафия бы меня к себе не приняла. Благо, что я читал в своё время «Саджо и её бобры» Серой Совы, и был несколько в теме; мог, например, как бы невзначай ввернуть при Соббикаши: «Кэгэт! Мино-та-кия!». И он на это одобрительно покачивал головой… Вот насколько была уже развита племенная клановость. Прости меня, о Ябебири-Соббикаши-Вапити, или кто ты там уже теперь, за эту маленькую невинную индейскую хитрость…
Из единственно действительно ценного – это то, что мне на том Пау-Вау какой-то бородатый американец, якобы индеец чероки, по моей просьбе объяснил, как делать настоящую индейскую любовную флейту. Переводить при этом помогал Великий Рысёнок, за что ему большое пиламая, плюс огромная просьба к индеанистам сокращать его имя не до Рысёнка, а до Великого.
Теперь в Интернете такую флейту называют пимак, но я терпеть не могу это название, напоминает мне пимы (валенки, по-сибирски). Называю её по-оджибвейски би-би-гван. И по звукоподражанию звучит похоже. До сих пор у меня где-то валяется чертёжик, который нарисовал в блокноте этот американец, а это своего рода раритет, потому что до этого никто (во всей стране!) не знал, как устроена индейская флейта. И, получается, что когда я её изготовил, я изготовил самую первую индейскую флейту в России! Теперь это уже нелегко доказать, когда в Интернете десятки, а то и сотни мастеров, которые специализируются именно на них, и делают их сотнями, самых разных строёв и моделей… А самая первая из них лежит до сих пор у меня, что иногда мне греет душу. Выходит, что и я, кое в чём, был первым в индеанистике, не всё Мато Нажину с Пером пожинать лавры первооткрывателей…
Первые флейты получались не очень, чаще они больше шипели, чем свистели, и те, кому я их дарил, могут это с грустью подтвердить; но в конце-концов, методом проб и ошибок, освоил технологию, и они зазвучали, как положено.
Помню, на первом же Пау-Вау, куда я привёз напоказ народу удачный экземпляр, Бывший Мёртвый, а ныне здравствующий, Бизон уговорил меня сменяться, и сходу насильно отдал за неё шикарные, полностью расшитые бисером мокасины, леггины с бисерными же полосами, и широченный кожаный пояс с железными дисками. Я ещё подумал, что как-то оно мне многовато будет, но не стал сильно сопротивляться. А это о чём-то, да говорит – Бизон Иванченко всегда врубается, что такое хорошо, и что такое плохо.
Я с некоторым облегчением покинул Пау-Вау-94, и бросился открывать для себя в первый раз Питер! Вот уж где действительно был праздник души. И в Кунсткамере мне показалось, что через витрины прямо пахнет настоящими индейцами…
Приютили меня на некоторое время в своей квартире Поющая Лань с Рысёнком, и я спал на полу на своём надувном матрасе. Очень меня этот факт радовал! Наконец-то и я «на полу, в Ленинграде…», как говаривал главный герой «Иронии Судьбы». И притом! Я спал под тем самым окном, которое упоминает Ольга в своей знаменитой песне, с любимых мною Перовских альбомов общинной рок-группы «Red Power»:
Когда зажгут вечерние огни,
Я подхожу к открытому окну,
Чтобы опять увидеть, как уходят корабли
В далёкую Страну…
Вообще, немало нового я там для себя почерпнул. Например, поручила мне Ольга сходить в магазин и купить хлеба и песку. Вышел я озадаченный и думаю: с хлебом понятно, но где у них тут продаётся песок – в хозяйственном магазине?.. Ремонт они затеяли делать, что ли? Так и не купил. Оказалось, это они в Питере так сахар называют! Но и Ольга не осталась в долгу. Рассказала, как её у нас в Новосибирске попросили купить булку хлеба. А она идёт и раздумывает: что же купить: то ли булку, то ли хлеба?..
Чем не междугородние лингвистические исследования?
Иногда от переизбытка питерских впечатлений начинала кружиться голова… Но стоило мне взглянуть на приземлённого, вечно бурчащего бывшего общинника Чака Поднимающего Мустанга (мы, вообще-то, приехали на Пау-Вау вместе с ним и с Блэкфутом), как я возвращался обратно на землю. Чак на самом деле только с виду кажется таким грубым, неотёсанным парнем, напускает на себя вид сурового индейца; а на самом деле душа у него нежная, как цветок… Как у того лешего.
Нет, всё же наши Сибирские Пау-Вау были душевнее! Во-первых, все свои, и во-вторых, тоже все свои. Почти родные уже, знакомые чуть ли не до боли, рожи. Стоило ли куда-то там ещё ехать в дальние дали, игра не стоила свеч – результат почти один и тот же. Тем более, на наше ПВ съезжались гости с окружающих и дальних регионов.
Вот Дядя Бык, например – удачной охоты ему в Стране Вечной Охоты… Душевный был человек! С его помощью мне удалось достичь последней вершины всех моих индейских рукоделий – я сделал большой, четырёхрядный, полностью костяной нагрудник, вперемешку с латунными бусинами, в стиле кайова. Тяжеленный! Блэкфут, увидев его, так и сказал: «Ну, Юрик… это твоя лебединая песня!» На удивление, слова его оказались пророческими – после этого ни единой индейской вещи я на свет не произвёл, как отрезало.
Так я к тому, что это щедрый Дядя Сидящий Бык (в миру Юрий Копнов) добровольно (!) высылал мне одну за другой фанерные посылки с Алтая, полные отборных костей! Надеюсь, что не с деревенского кладбища… Это были толстые цевки – нижняя часть ног домашнего скота. Сколько времени я потратил на их распиловку, разметку, обтачивание до нужной формы, полировку, сверление – это уму непостижимо. Костяной пыли наглотался – на всю жизнь хватит. Плюс ещё бусы делал полностью с нуля – нарезал латунный пруток, обтачивал заготовки до идеальных шариков, потом полировал их, просверливал – больше 100 штук!…
А больше неоткуда было всё это взять! В то время индеанисты ещё не заказывали по буржуйским каталогам нужные вещички – что, по-моему, теперь просто нечестно, и скучно. Гнусность какая. И какой смысл-то в этом?.. Всё-всё приходилось делать самим! Включая латунные гвоздики для декорирования вещей – их выбивали на листе латуни полукруглой такой выбивалкой, вырезали ножницами, потом полировали, припаивали сзади ножки, короче, морока из морок.
Вот во имя чего это всё?.. За что мне такое наказание?.. Спросить бы у того Сат-Ока…
О некоторых вещах я жалею. Например, что ушла в прошлое знаменитая индеанистская «проводниковая культура». Это из-за отсутствия бисера брали и нарезали на бусинки тонкую разноцветную изоляцию от проводов – и расшивали этим псевдо-бисером вещи. На расстоянии и не отличишь. И это было, как я сейчас понимаю, стильно, и очень по-индейски! Подумаешь, что не исторично… Индейцы ведь непременно использовали бы такой материал, попадись он им под руку. Ведь иглы дикобраза тоже брали не от хорошей жизни, просто больше не нашлось ничего более подходящего. Ягоды ведь не будешь пришивать, стебли травы тоже – высохнет и развалится, а больше – чем? Абсолютно нечем. Вот и приспособили такой странный материал, как иглы, да ещё олений волос на Севере. А вот эта нарезанная изоляция подошла бы идеально, уж её бы они не упустили! Были у меня какие-то подаренные вещи из «проводниковой культуры», но я их после появления бисера сдуру то ли выкинул с презрением, то ли отдал кому-то – теперь жалею… И взять больше негде, ушло навсегда.
В первой части книги поднимались вопросы об «индейских» именах. Да, это точно: к кому-то имя прилипает намертво, а к кому-то ну никак не клеится.
Например, кто-нибудь говорит: «А вот у Злого Глаза…», тут его сразу же перебивают: «Это у какого ещё Глаза, у Юрки Котенко, что ли?» – «Ну да». – «А-а-а, понятно, так бы и сказал!». То есть, как видите, без уточнения, что Котенко, ну никак… общая привычка, что ли. Вот попробуйте сейчас мысленно его представить и… как вы его мысленно назвали? То-то же. Хоть и имя это настоящее индейское – дали настоящие индейцы!
А вот что Блэкфута зовут Шурик Попов, я узнал случайно, чуть ли не через 5 лет знакомства. И до сих пор путаю, каждый раз мучительно вспоминаю – то ли он Саша Попов, то ли Паша Сопов. То есть, индейское имя слилось с его образом навеки.
Скажем, ни у кого же язык не повернётся спросить: «А Гуров был на Пау-Вау?» Мато Сапа и Мато Сапа – в любой ситуации. Причём, никто уже не смеет сокращать до Мато, потому что все знают, кто такой подлинный Мато. Вот Сапыч – другое дело…
Или вот, допустим, единый в трёх лицах Ябебири-Соббикаши-Вапити. Ну, что сказать, упорно ищет человек себя и своё место в этом мире… А вот остальные индеанисты теперь должны каждый раз мучительно выбирать – как же всё-таки называть-то его?..
Или взять меня – чтобы уже далеко не ходить. Когда только познакомился с индейской мафией, я типично назвал себя Одиноким Человеком – каким и был тогда по сути. Это имя я тогда вычитал в книжке Франсис Дэнсмор «Музыка Тетон-Сиу». Звучит оно как Ишнала Вича. Ну, понятное дело, его тут же и сократили, индеанисты ведь все очень занятые, вечно куда-то спешат (интересно, что они потом делают с этой кучей освободившегося времени?..). Никто ведь не будет тщательно выговаривать: «Ишнала Вича, иди сюда!» Скорее всего скажут: «Ишналыч, пшёл отсюда!»
А Синий Огонь – это я уже потом, на первом Сибирском Пау-Вау-93, на острове, лежал на песке, и священным образом в небеса смотрел, и представилось мне, что небо не однотонное, как всегда, а полыхает языками синего пламени. Никто, кроме меня, конечно и не подумал так меня называть; всегда называли или Ишналыч, или просто Юрик.
Хотя, по индейским обычаям, мне, по-честному следовало бы назваться Серая Мышь – ведь это была моя первая детская добыча из лука (она же и последняя). Добыча случайная! Стрельнул куда-то, подхожу, беру стрелу, а она попала в траве в серую мышь и пробила её насквозь, смерть была мгновенной. Долго я потом переживал… Мышку жалко…
Вообще, в целом имена у индеанистов (особенно у периферийных) чересчур часто заимствованы из прочитанных книжек. Своей фантазии не хватает?.. Или самопальные, но слащавые и красивистые, типа Утренняя Роса, Полная Луна, Быстрый Олень… Пошловато вообще. Оно и понятно, без комментариев. Если перемешать индейские и индеанистские имена и доставать из шапки наугад по одному, в 99% не ошибёшься, где чьё.
Лучший образец индейского имени я обнаружил в книге «Музыка Манданов и Хидатса». Вижу там фото с суровым индейцем, подписано: Pan. Беру словарь, перевожу, и вздрагиваю – Кастрюля! Вот это имя так имя! Вот жил же себе преспокойно индеец с таким, подлинно индейским именем, и не жужжал! А если потом ещё он поимел большие заслуги и стал вождём, то было совсем уже круто. Представляю, как к нему почтительно обращались соплеменники: «О ты, великий вождь Кастрюля!»
Мотайте, мотайте там себе на ус – я ж не просто так пишу. Чтоб в следующий раз на Пау-Вау уже была своя Кастрюля!
Будучи индеанистом, я, как и все мы (уверен в этом) не раз с отчаянья пытался найти и в наших местных аборигенных народах такой же интерес, как в индейцах. Чтоб далеко не ходить в Америку. Думаю, вдруг они окажутся такими интересными, что переключусь на них, а они тут, прямо под боком. Хоть успокоюсь малость. Дудки! Все они, конечно, по-своему хороши, но всё что-то не то… «Романтизму нету…», как грустно сетовал один герой из комедии Гайдая.
Вот монголы. Чем не степные индейцы? И юрты белые почти типа типи, и конное хозяйство, и из луков стреляют, и с виду есть вылитые индейцы, особенно если волосы отрастят подлиннее. Перьев только не хватает. А всё не то, всё не то… Может, дело как раз именно в перьях, а?..
Между тем, случались со мной и необычные вещи. Даже необъяснимые. Например, визит ко мне домой Ващенко. Да-да, того самого, профессора. Зачем он именно ко мне приехал, и кто его ко мне направил?.. То ли Глеб из Москвы, то ли Блэкфут… Абсолютный провал в памяти. И по какому такому важному вопросу?..
Помню, на пороге возник такой солидный пожилой мужчина в строгом деловом костюме, с дипломатом… Прошли ко мне в «индейскую», посидели какое-то время, о чём-то там говорили. О чём – убей, не помню. Видимо, что-то там насчёт пресловутого Международного Центра «Традиционные Культуры и Среда Обитания».
Одно время Блэкфут, помню, носился с безумной идеей открыть тут у нас филиал этого центра – а зачем, почему, с какого ляду?.. Что с ним потом делать? До сих пор не знаю, что это вообще такое, и знать не хочу. По бюрократическому названию уже ясно видно, что ничего хорошего там быть не может. Ну, Блэкфут-то у нас известный прожектёр. Выдумает что-нибудь этакое, а мы воплощай в жизнь. Да и ещё обижается, если не помогаем высосанное из пальца реализовывать.
Ну, так вот, посидели мы с Ващенко, друг напротив друга, подосвиданькались и разошлись, оба в крайнем недоумении – что это было?…
Другой памятный случай. Написал это я раз письмо самому настоящему лакоте Кевину Локку. Для малышей-ути поясняю, что это был одно время весьма популярный у индеанистов исполнитель на индейской флейте. Несколько кассет его записей было в ходу, да и лично он приезжал в Москву, выступал с попсовыми плясками, весь такой из себя в аляповатых лентах, играл на флейте. Красиво, но довольно однообразно, быстро приедается.
Блэкфут пристал: напиши, да напиши ему, расскажи о нашей жизни и вообще… может, в Америку к себе пригласит.
(А была такая в то время абсолютно у всех индеанистов навязчивая идея – что нас кто-то должен непременно пригласить в Америку, кому-то мы там прям ну очень нужны, и будут прямо нам рады и счастливы, причём, конечно, и оплатят ещё все наши расходы… А куды нам податься, в той ихней Америке?.. Что там делать вообще, без языка, без ничего – кто-нибудь себе это реально представлял?.. Смотри мою речь, подготовленную к встрече с непокорными шеванезами; видимо, всё должно было произойти по такому же сценарию. Или просто поцеловать священную землю, и домой?.. Тогда ладно, согласен, пусть приглашают.)
Ну, я и написал этому Локку – примерно всё то же самое, что и вы сейчас читаете, ну, только чуть поменьше телегу, конечно, накатал. Излил всю израненную душу индеаниста, короче. Вам так никогда не написать, как я написал, просто выходил из себя, описывая всю нашу беззаветную любовь к индейцами, и чем мы тут плотно занимаемся, просто кипятком писил.
Потом Нонна Одинокая Птица, в народе просто Птаха, всё это мне тщательно перевела – за блок сигарет Мальборо. Утрамбовал я письмо, чтобы конверт не лопнул, да ещё и несколько фотографий присовокупил: мы на них и так, и сяк, все в роучах и бастлах, живём, значит, насыщенной индейской жизнью.
И что же? Спустя полгода приходит ответ: из конверта выпадает чей-то детский рисуночек с разноцветными воздушными шариками с приветствием Кевину, а на обороте – несколько небрежных каракулей со смыслом: всем привет, всем спасибо, все свободны. Я вот не буду ничего комментировать по этому поводу. Просто выдаю сам факт, а вы сами почувствуйте отношение. Даже чистого листка пожалел… А может, и специально, с намёком, выбрал детское творчество, типа, как раз подходит для ваших там занятий и вашего интеллекта. До сих пор у меня эта отписка где-то хранится – в назидание.
Пришла пора рассказать и о нашем печатном органе западно-сибирских индеанистов – журнале «Индейская флейта», который вышел в 1997 году (а готовился-то ещё раньше). Ну, как о «нашем» – делал-то я его полностью сам, абсолютно в одиночку. Несмотря на то, что указал потом в «редакционной коллегии» кучу наших; но это так, для солидности, а ещё больше для смеха – на самом деле, все же знали, что ни к чему подобному не способны. Ну, иногда только просил, например, Ольгу Ночную Собаку нарисовать иллюстрации по теме, или у Нины Овсюковой попросил её стихи.
Началось всё с того, что в какой-то момент я почувствовал, что скопилось уже столько материала, что необходимо уже начать и делиться с народом. Ход моей мысли: я-то всё это уже знаю – а мужики-то не знают!
Вот как теперь объяснить новому поколению, что это всё было просто так, безо всяких мыслей о какой-то там отдаче, о зарабатывании на этом денег – и, если бы не мизерные расходы на ксерокс и пересылку, то просто журнал даром бы рассылал!
Что двигало нами тогда вообще?.. Взять и просто так потратить на неизвестных людей почти год своего драгоценного жизненного времени? У меня-то самого всё это уже и так было! Полнейший альтруизм.
Ладно, решил – но как именно делиться? Рассылать каждому разные материалы в отдельных письмах? Это долго, сложно, и, по тем временам, даже уже нелепо. Проще объединить разные накопленные материалы это под одной обложкой – опыт «Томагавка» был перед глазами. Ну, я и взвалил на себя добровольно эту нелёгкую задачу.
Всё нужно было осваивать с нуля. Я и пишущую машинку-то до этого видел только в кино. А когда пришлось купить, вижу: какие-то рычажки, буковки разные повсюду, всё стучит, крутится, звякает, жужжит, ужас… Да ещё и расположение букв на клавиатуре осваивать с нуля! Это сейчас все уже с яслей привыкают к компьютерной, а тогда… А если вдруг хоть разок (!) ошибёшься, ткнёшь случайно не на ту букву – сминай в корзину, и начинай весьлист перепечатыватьзаново! Это не на компьютере, мгновенно поправил, и дальше. И заклеивать нельзя – будет заметно, в макете всё должно быть идеально чистенько.
Название «Индейская флейта» – это с намёком, что упор будет на индейскую музыку. Мне лично эта тема была наиболее близка, а хозяин – барин. Да я в этой теме тогда вообще был монополистом: все налегали тогда в основном на разные сражения, разные тонкости по истории племён; хорошо хоть, что уже не на политику… К тому же у нас тут, в крупнейшей библиотеке, ГПНТБ, была куча томов настоящих американских научных изданий из серии «Бюро Американской Этнологии» – в основном толстые труды Франсис Дэнсмор, с иллюстрациями, нотами, текстами (я просто пищал от этих шикарных книг) – «Музыка Тетон-Сиу» (!!!), «Музыка Чиппева» (в 2-х томах), «Музыка Манданов и Хидатса», и ещё, и ещё и ещё… Она ездила по разным резервациям и записывала на фонограф все-все-все индейские песни, которые только были, личные и общественные, и потом всё это расшифровывала, с нотами и текстами, с фотографиями исполнителей, со всеми подробными историями этих песен и их назначением… Крутая была женщина! Вот бы у нас, наконец, перевели и издали эти книги… А не эту, уже осточертевшую всем по десятому разу, белиберду про всякие исторические сражения. Не надоело самим ещё?..
Помню, заказал сдуру такую книжонку, то ли «Народ Красного Облака», то ли, напротив, Пятнистого Хвоста. Начал читать, а там: в таком-то году переселились на такую-то реку, там на них напал военный отряд, всех перебили, послали свой отряд, всех вырезали, встретили обратно по дороге группку Шайеннов, всех перебили, одного оставили для развода. В другом году перекочевали на другую реку, отправились за лошадьми, столько-то захватили, стольких-то пауни убили, потом напали солдаты, и почти перебили всех, за это напали на форт, сожгли его, предварительно, конечно, всех вырезав, и на обратном пути уже методично вырезали всех подряд… и без конца, без конца, одно и то же, одно и то же, только в разных вариациях, совершенно не запоминаемая, случайная и пустая информация… И так всю, довольно, толстенькую, книжку. Вот кому это надо вообще, зачем?.. Подробности всего этого мокрушничества знать и ещё смаковать?.. Не тоскливо? Или легче от этого жить на свете?..
Так я взял – да как засандалил со всей мочи эту книжонку в форточку…
Но вернёмся к журналу. Я делал в библиотеке с книг Франсис Дэнсмор ксерокопии и потом их сам (!) переводил. Сам – без малейшего знания английского языка – со словарём! Причём тексты-то длиной страниц в 30—40! Поначалу ежесекундно приходилось лезть в словарь за каждым словом, но от многократного повторения слова запоминались (потому что опять лезть было лень – поневоле запомнишь) – так, благодаря индеанистике, я по ходу дела выучил английский! Теперь могу свободно читать, но и только, говорить не могу совершенно – как все эти слова должны звучать, понятия не имею. Да и говорить, собственно, мне не с кем, и слава богу.
Кроме нескольких серьёзных научных статей я поместил в журнал и наши местные индеанистские приколы, иронические рецензии на книги, отчёты с разных Пау-Вау, и т. п. – потому что издание было исключительно для своих! Вот прямо совсем не для посторонних глаз. И у меня на этот счёт не было абсолютно никаких комплексов, резвился я, как мог, отчитываться мне было просто не перед кем.
Это уже потом, когда экземпляр журнала попал к одному издателю «сурьёзных индеанистских журналов» (не будем называть имён), от него пришёл отзыв: «Ах, так воооот, оказывается, какое у вас несолидное, разгильдяйское, хиппарское, несерьёзное издание, а я-то думал, а я-то ожидал…». Как говорится, чем богаты. Зато… не пафосно, и перечитывать не скучно даже теперь – когда та же самая «важная и серьёзная» информация уже «устарела» и всем давно известна.
Я поместил туда и свои «Легенды западно-сибирских индеанистов» (такие миниатюры под Хармса), и уже скандально-известную индейско-юмористическую поэму «Кастер и его друзья – настоящие охотники за индейцами». (В то время на постоянном слуху было название америкосского, дебильного, как обычно, мультика «Каспер и его друзья – настоящие охотники за привидениями», вот я его и обыграл; теперь, боюсь, это уже не всем понятно).
Кстати, сочинилась эта поэма совершенно священным образом! Я как будто просто записывал строчки, которые сами возникали у меня в голове, без малейшего усилия – как будто эта поэма уже была кем-то сочинена, и уже лежала в готовом виде в каком-то облачном хранилище. Совершенно удивительное ощущение диктовки. Может быть, из какой-нибудь моей параллельной жизни?.. Я слышал, такое иногда случается и у других авторов.
Тираж журнала был по мере поступления заказов, а всего вышло плюс-минус около 50 экземпляров, они разошлись во все уголки страны, в основном друзьям и знакомым по переписке. Рекламу тогда было очень сложно распространить, вот если бы сейчас, по Интернету…
Я и переплетал ещё журнал сам – в твёрдые обложки! Иногда для этого скупал в книжных копеечные партийные тома (прекрасно, кстати, изданные), выдирал с корнем оттуда бред сивой кобылы, вклеивал туда свой журнал (в виде скреплённых в книжку уменьшенных ксерокопий с большого макета), и заклеивал сверху названия типа «ХХ съезд КПСС» листком своей обложки. А потом ещё и раскрашивал её немного цветными карандашами! Да… Вооот…
Следующий, 2-ой, номер «ИФ» убило изменившееся и ускорившееся время, когда вот такая кропотливая неспешная работа над ним потеряла всякий смысл.
Это было как раз переходное время от самиздата к настоящему книжному (и даже цветному) издату, и переход от пишущих машинок к компьютерам и Интернету. Все материалы постепенно становились доступными всем и это стало их обесценивать, точнее, стал нелепым и бессмысленным труд одного человека-энтузиаста для избранного узкого круга единомышленников при крохотном тираже. Поэтому уже делать второй номер не было никакого настроения и желания. Но планы до этого были самые обширные – если посмотреть на оглавление второго, так и не вышедшего номера…
Если вдруг кого-то первый, и единственный, номер «ИФ» заинтересует в – исторически-ностальгических целях – пишите, вышлю ссылку на Облачное хранилище, я полностью оцифровал журнал с отличным качеством в документ PDF (108 страниц и 700 мб), в Контакт он не помещается, там ограничение до 200 мб.
Невозможно не упомянуть о такой важнейшей вещи в нашем тогдашнем индеанизме, как… видеомагнитофон. Как ни странно это звучит. Вот индейцы собирались по вечерам вокруг костра, а мы все 90-е годы собирались вокруг видика. У кого был видик, тот и был королём положения. А был он поначалу только у меня, поэтому все нити всегда тянулись ко мне. Съёмки с разных питерских, и настоящих индейских, Пау-Вау, старые и новые кинофильмы с индейцами, записи документальных телефильмов, фильмы того же Андрея Нефёдова, свои видеосъёмки и «индейские» клипы… Всё вертелось возле видео, постоянного переписывания с кассет на кассеты, кто-то постоянно что-то откуда-то привозил, потом увозил… Сейчас это трудно уже представить – что видеомагнитофон играл такую большую роль, и так объединял (а иногда и разъединял…). Примерно одна четверть всего индеанизма состояла из просмотра видео, так как визуальный ряд в индеанистике важен, как редко где ещё. Специально приезжали в гости из другого города посмотреть, если узнавали, что есть что-то новенькое. Это теперь каждый имеет возможность поглядеть что угодно и когда угодно – единолично, в своём уголке…
Удивительно, как быстро минул век видиков… Ещё не так давно могли и убить, если узнавали, что у кого-то дома есть видеомагнитофон, настолько они ценились. Ну, не прибили бы, так вынесли бы точно, в отсутствие хозяев. А недавно знакомая позвонила и предложила забрать совершенно новый видик, причём сделанный в самой Японии – а не то она немедленно выбросит его на помойку (!). Как быстро меняются времена…
А у меня к тому же ещё была и видеокамера, поэтому тот же самый некто Лукаш со товарищи привлекали меня и к съёмкам своих клипов на «около-индейскую» тематику. И мне это было самому интересно, даже мультики снимали покадровой съёмкой. И потом, я ещё сам снимал всех и вся, и на Пау-Вау наших, и на Алтае, и просто индеанистов в быту, поэтому видеоархив у меня скопился порядочный!
Опять же – непременно заходите ко мне на страничку В Контакте! Сейчас наступили такие времена, что просто вот такой текст в книге уже не торкает, требуется непременное визуальное подтверждение прочитанному. У меня там есть штук 40 видео из 90-х годов, упомянутое в этих мемуариках: и с наших сибирских ПВ, и с выступлений в разных местах, и видеоклипы, и интервью с индеанистами, и разное другое, и архив постоянно пополняется – по мере оцифровки с кассет. Нет, правда, заходите, если что. Это не самореклама, подписчиков у меня в сети и так уже тысячи, и я вовсе не жажду всё новых и новых. Там вам будет очень интересно – увидите своих старых друзей и знакомых, спустя уже четверть века (!)
Кроме видео, через все годы моего плотного индеанизма красной нитью проходили записи Перовской общинной группы «Red Power». Это практически аудио-летопись всего русского индеанизма – начиная с надрывных песен о проблемах Вундед-Ни, и кончая сетованиями Пера о развале общинного братства. Иногда, когда у меня в организме начинает не хватать наивности и доброты, я включаю эти песни и восполняю потерю. Перо, уже после роспуска группы, беспрерывно, в течение многих лет, переделывал эти записи, что-то там подправлял, подчищал, дописывал на синтезаторе новые партии… Сейчас уже вроде притих. Хотя, признаюсь, мне ближе оригиналы, пусть и нескладно сыгранные, и коряво записанные, зато живые. На них атмосфера того времени. Но я Пера понимаю, сам перфекционист.
Опять же, эти песни исключительно про своих и для своих! Однажды я дал послушать несколько кассет левой знакомой, но она вскоре с недоумением вернула их: «Там же какие-то пионерские песни!». В первый момент я не понял, о чём это она, а потом дошло: да-да-да! Ведь там же сплошные слова: «дружба», «костёр», «братство», «сомкнёмся в круг», «пусть будет вечен наш союз»… Тут важно, в каком именно они контексте – поэтому группа «Красная Сила» эксклюзивная, не для чужих ушей. Все их альбомы выложены В Контакте, в группе «Красные Стрелы» – милости прошу!
Ну, а в промежутках между просмотрами видео мы урывками ездили и на Алтай – в гости к Перу или к Вэше, где они живут-поживают себе неспешной одинокой индейской жизнью. Или в зубриный питомник, где одно время работал Безумный Волк, точнее, выживал – по его литературным мемуарам…
Правда, лично я долго на Алтае не могу находиться – максимум дней 10, потом горы начинают давить на меня со всех сторон, мне очень хочется сравнять их с землёй и поглядеть, что там, за ними, на горизонте… Мне ближе лесостепь, где я родился, мне комфортно только тогда, когда вокруг меня бесконечные дали. Возможно, именно поэтому мне и близки именно прерийные племена. А может, и не поэтому. Кто бы взял и исследовал этот вопрос?..
А в один из моих приездов на Алтай, неугомонный, в то время, Орлиное Перо приказал мне немедля освоить бас-гитару и выступить вместе с его тогдашней группой «The Люди» аж на фестивале «Катунь-96»! А я бас-гитару до этого видел только издали, да и то на фотографиях, в руках у Пола Маккартни. Но, всего два дня репетиций, и вот я уже стою на сцене перед многочисленной публикой, что-то там играю, а сам поминаю недобрым словом всех индеанистов: это ж надо было так испортить бедного скромного юношу, который ещё недавно даже в булошную за хлебушком стеснялся выйти! А теперь вот маячит на фестивальной сцене и невозмутимо лабает на басухе перед подмигивающими ему гирлами… Вот до чего может довести человека неумеренный индеанизм!.. Ощущал я там себя, как таракан на кухне ночью, если вдруг неожиданно включат свет. Хотя, справедливости ради должен сказать, это было первое и последнее моё выступление на сцене. И разве я мог подумать, что мне там придётся выступать на одной сцене с Юрием Кукиным – автором знаменитой песенки «А я еду, а я еду за туманом…», гибкую шуршащую пластинку которого я крутил на радиоле в далёком детстве… Неисповедимы пути индеанизма нашего!
В 1998 году мы собрались с женой поехать в Америку, по приглашению её брата, который туда давно эмигрировал, официально как бы к нему в гости, а на самом деле – съездить к индейцам, по резервациям, да просто по святым местам нашего… индейского детства. И уже было всё полностью на мази; в Москве для нас уже даже Глеб Пауни где-то зарезервировал подешевле билеты до Нью-Йорка… Так в посольстве же на собеседовании не пустили в последний момент! Какой-то хмырь с физиономией святоши, выхолощенная америкосская крысообразная падла в золотых очёчках, посчитал, что мы не достойны посетить его сточную канаву для всяких отбросов со всего света, и прям-таки мечтаем у них там остаться, и навеки поселиться! Да чтоб ты провалился со своей вонючей Америкой, засунь её себе в задницу – нужна она нам была, жить там ещё среди вас… гнида бледнолицая. Это ты там не достоин жить! Мы там своих хотели повидать…
Очень потом Блэкфут матерился по этому поводу…
А теперь – мистическая история, о самом главном для меня. Индеанисты просто обожают такие магические происшествия – так слушайте. История про то, как меня священным образом отключили от индеанизма.
Шуток и преувеличений здесь не будет никаких – одна только голая правда; а уж поверить или нет – дело ваше.
Возлежали мы однажды с женой, пардон, на супружеском ложе, и болтали перед сном о всякой всячине. Абсолютно не об индеанизме, это уж точно – так, о разных мелочах, бытовых делах, и ни о чём другом вообще не помышляли… И вдруг оба разом услышали, что в углу комнаты довольно громко внезапно запел индеец, причём в сопровождении бубна! Мы быстро с ней переглянулись: ты тоже слышишь это??! Пение было абсолютно явным, ни о какой групповой галлюцинации и речи быть не могло.
Чтобы вот так, с бухты-барахты, без всякой предварительной психологической подготовки, и галлюцинация?.. Я ещё понимаю, идёт группа людей, скажем, по пещере, нервы напряжены, всем тревожно, все чего-то такого подсознательно ожидают, и вдруг что-то зашуршало и – бах! – что-то все разом увидели: групповая галлюцинация. Но чтобы у себя дома, в уютной постели, не ожидая вообще ничего, и даже близко не думая об индейцах…
Пение продолжалось не долго и не коротко – а ровно столько, чтобы мы успели всё, как следует, осознать и удостоверится: что это поёт именно пожилой индеец, в сопровождении бубна, ну или барабана. Песня была без слов, вернее, с типичным индейским: эйя, эйя, эйя, эйя… Причём не монотонным, а с разными человеческими интонациями и акцентами. То есть, именно песня, с определённой сложной мелодией, но без конкретных слов.
Мне ли не узнать с первых же звуков индейское пение? Я половину всего своего индеанизма именно и занимался индейскими песнями и музыкой, у меня скопилось много записей! Но такой записи у меня не было! Я все свои записи знал наперечёт, и чуть ли не наизусть.
А живу я на первом этаже, в крайней, угловой квартире дома – обычной кирпичной хрущёвки, и никаких соседей за стеной просто нет. Там уже улица. А наверху жила бабка – божий одуванчик – так что и там всё было чисто в этом смысле. И никакого магнитофона не стояло в углу, который мог бы сдуру вдруг сам собою включиться (да и я же говорю – не было у меня ничего подобного записано). Нет-нет, никаких объяснимых прозаических причин тут быть не могло.
Если честно, то было как-то жутковато… Ну, ладно, пообсуждали мы с женой немного это происшествие – что же это такое могло быть??? – и уснули.
А наутро просыпаюсь, и не могу понять – что-то со мной не то… Пока наконец вдруг отчётливо не осознал – у меня нет больше никаких мыслей и чувств об индейцах и индеанизме! Для меня это было что-то нереальное… Я вдруг кристально ясно осознал, что никогда в жизни не буду больше этим заниматься!
Сколько я себя вообще помню – просыпаешься, и сразу же в мыслях: сегодня надо сделать то-то, написать этому, отполировать палицу, закончить перевод… И вдруг – абсолютная свобода от всего этого! Никому ничего не должен – и в первую очередь самому себе!
Я – это только я, и никто другой, не индеец, и ни кто-то там ещё – а просто обычный я, с чистого листа, и всё; и вот это здесь – именно моя жизнь, а не чья-то там в прошлом.
Кто этого не почувствовал, не сможет меня понять – скажут, придуриваешься, темнишь… Или отмазку просто придумал, предал наши детские идеалы… Подался к бледнолицым собакам, променял нас на свои мирские интересы… Хочу сказать, что вовсе ни от чего я не закодировался, и индейцы мне по-прежнему интересны – но таким тихим-тихим, глубинным, спокойным интересом; и с прежними знакомыми индеанистами я тоже общаюсь – в основном, конечно, по Интернету. Но всё это уже без малейшего фанатизма и дрожи, ничего там уже не ёкает – и всем этим специально не занимаюсь, и впредь заниматься больше не намерен.
Первое время, я конечно, ждал, что индеанисты пришлют мне «чёрную метку» – ведь никто ещё просто так не выходил из индейской мафии без отступных – но как-то всё обошлось… Так, были кое-какие претензии по мелочам… Помню, объехал всех наших в последний раз с бутылкой «Зубровки» и спокойным заявлением, что больше этим заниматься не буду никогда. Принимали благую весть вроде спокойно, как бы с пониманием, но по глазам видел, что не верилось им…
Говорят, человек физически полностью меняется за 7 лет – до самого последнего атома, становится новеньким, как с иголочки. Возможно, я как раз эти самые 7 лет и провёл среди индеанистов – с 1992 по 1998 год, и вышел от них уже другим, полностью обновлённым.
Было небывалое ощущение ПОЛНОЙ СВОБОДЫ! И ощущение ОГРОМНОГО ОБЛЕГЧЕНИЯ! Как будто закончил, наконец, какое-то очень важное (и очень нужное, кому-то!) дело, избежать которого было абсолютно невозможно; ну, никак его иначе было не обойти – кроме как сделать его до конца.
У меня есть по этому поводу только два разумных объяснения:
1) что меня отключили от «индейского» эгрегора потому, то я сделал для него уже всё, что мог, что было в моих силах; выполнил все какие-то, неведомые даже мне самому, задачи.
2) что меня отключили (от него же) потому, что с меня, как с козла молока – всё равно не было никакого толку.
Решайте сами. Я всё же склонен считать, что проходил по первой статье. Хотя бы потому, что эгрегор никогда просто так не отпускает своих «рабов». Раз уж в кого-то вцепился мёртвой хваткой (как, например, в меня в детстве) – то использует без пощады до самого упора, не зная жалости, заставляет работать на себя день и ночь. Такова его природа – любыми способами приумножать своё могущество. Мы были сами виноваты – открылись ему. Эгрегоры других общностей ведут себя точно так же, все одинаково отовсюду тянут всю энергию только на себя, в свою индивидуальную копилку информации и силы – такая у них задача. Этот эгрегор ещё нормальный попался, раз проводил вот так, можно сказать, с почётом, и с… музыкой. Есть и бесконечное множество эгрегоров других общностей, даже совсем нехороших – эгрегоры чего-нибудь вообще… жуткого. Поэтому ещё надо сказать спасибо, что подключили к эгрегору индейскому, а не… людоедскому.
Предвижу вопрос: а что ты, собственно, вообще такого уж ценного сделал за это время в индеанистике, что тебя вот отпустило, а нас до сих пор тащит?.. Почему в нас интерес ко всему этому тоже, конечно, постепенно угасает, но слишком медленно, и, по-видимому, будет тлеть так до конца наших дней, а у тебя разом – чик – и всё, свободен?..
Я и сам себе не могу ответить на этот вопрос! Разве только то, что, возможно, действительно нужная индейскому эгрегору работа измеряется вовсе не в количестве проведённых Пау-Вау, или расшитых бисером одежд, или сшитых типи, или разученных и исполненных танцев, или сделанных переводов, или напечатанных фотографий, или снятых фильмов…
Возможно, тут засчитывается работа вовсе не внешняя. Возможно, эгрегором ценится и засчитывается (в счёт досрочного освобождения) исключительно высокая степень постоянной и напряжённой внутренней работы…
А уж как я поработал в этом плане – решать не вам, и не мне – а только Ему.
ЭПИЛОГ
Последний раз я был на Алтае аж в 2010 году (как летит времечко!), и приезжал специально, чтобы узнать у старейшины Орлиного Пера – в чём смысл жизни?.. Вовсе не прикалываюсь, так оно и было.
Я исходил из того, что если человек добровольно обрекает себя на одиночное заточение в алтайской глуши уже несколько десятков лет, то, наверно, не просто так, а усиленно постигает там сущность вещей. А иначе вообще зачем?!.. И вот я приехал и прошу: о мудрый учитель, расскажи мне! Как жить?
А он ласково смотрит на меня искоса, низко голову наклоня, своими васильковыми глазами, загадочно улыбается и… молчит. Только морщинки лучиками вокруг добрых глаз… Седой уже весь, как лунь – вылитый Клеки-петра, учитель Виннету.
Так и не дождался я ответа, повернулся и уехал – решил дать ему ещё лет двадцать на размышления о сути жизни… Зайду попозже.
За горами, за долами, в соседнем селе, тоже постигает суть жизни его друг детства, легендарный Мато Нажин, а в промежутках между постижениями пасёт коров под видом ковбоя, ну или клеймит их, точно не знаю; во всяком случае, что-то там такое с коровами точно делает. А ещё шьёт сёдла, но уже не для них, конечно – для лошадей.
Наш старина Блэкфут обзавёлся за эти годы собственной усадьбой, очередной новенькой женой и новорождёнными детьми, стал оседлым земледельцем, и принялся усиленно хлопотать по домашнему хозяйству. Обсадил по периметру свой участок сплошь кедрами, соснами, да елями – через каждые полметра! – и теперь терпеливо ждёт, когда деревья станут большими и скроют его от взоров бледнолицых собак, а бледнолицых собак – от его взоров.
Но по-прежнему к нему изредка подтягиваются какие-то новые индеанисты, где-то он их постоянно цепляет, как блох. Потому что у него есть врождённое свойство вождя-лидера. Никто его не назначал у нас в клубе чифом, как-то естественно вышло, само собой, без вопросов. Просто сразу чувствуется: чиф.
А вот скажите мне: а вот Монтана… я что-то не пойму. Он в законе лидер, или как?.. По замашкам вроде бы чиф; но не чиф – это точно. Он вообще… в авторитете. Ему лося подстрелить – что тебе высморкаться…
Марго Белая Тучка, пардон, ныне пани Коновальчик, эмигрировала от нас в Тюмень, и плотно занята там воспитанием своего многочисленного потомства. Иногда она наезжает в Новосибирск, но мы с ней всё никак не можем… состыковаться. Всё же я не теряю надежды когда-нибудь снова понюхать её платье…
Бывший общинник Чак Поднимающий Мустанга, извините, Андрей Чикунов (не знаю, уважаемый, как вас по батюшке), стал то ли крутым бизнесменом, то ли просто крутым. Во всяком случае, на фотографии в Одноклассниках я его видел в белом смокинге…
Только некто Лукаш по-прежнему неутомимо поёт всё те же свои старые песенки… По идее, я бы должен его в первую очередь поблагодарить за ту статью, с которой и начался мой 7-летний путь в официальную индеанистику и обратно. Хотя этот вопрос спорный: если мне всё это было суждено и так, то это произошло бы всё равно, в любом случае, как-нибудь по-другому, и без этой статьи – разве нет?.. В любом случае, желаю ему поскорее всё же успеть «задвинуть» БГ – пока тот сам не задвинулся.
Дальше всех забралась Нонна Одинокая Птица – аж в Перу! Удивительнейшее совпадение; даже, если хотите, предзнаменование: много лет она ездила в общину на Алтай к Перу, и в итоге оказалась в Перу… Как она там очутилась, и что она там делает – Великая Тайна. По слухам, спасает Мир в каком-то «Белом Братстве»… Что ж, это очень на неё похоже. А так как мир всё ещё существует, чувствуется, что работает она там на совесть…
Хотя, нет – Птаха не дальше всех. Нины Овсюковой уже больше нет с нами, а это бесконечно дальше Перу…
Нескольких новых индеанистов, которыми в отчаянии попытался окружить себя Блэкфут после распада «Бизоньего Помёта», я не называю, поскольку не знаю о них толком ничего. Пусть они напишут о себе сами – без обид.
Знаю только, что и Пау-Вау они в спортзалах устраивали, я даже там был разок; ну, орлы – что я могу ещё сказать? И даже индейцы к ним временами приезжали прямо на дом: один Атапаск, другой – Апач. И кого-то из них хозяева так попотчевали традиционной сибирской кухней, что он потом всю ночь блевал где-то за типи. Остальные интересные подробности их священной жизни для меня покрыты мраком.
Вот так и разметало нас всех по Красной Дороге, а некоторых и вовсе выкинуло на её обочину… Остались от нашего бывшего Сибирского филиала лишь воспоминания, да ностальгические видеозаписи.
Спасибище Андрею Ветру, что он всё это затеял, что растревожил ульи с нашими воспоминаниями. Пусть хоть что-то из пережитого нами впустую пройдёт для Истории не впустую.
А то археологи Будущего, лет через 500, станут натыкаться при раскопках на территории России на… индейские томагавки и, хм… костяные нагрудники в стиле кайова с латунными бусинами… И придут от этих находок в крайнее недоумение, и даже решат переписать всю историю человечества заново. Но потом возьмут в библиотеке эту книжку, и облегчённо вздохнут: «А-а-а! Теперь всё ясно. Это просто какие-то ненормальные баловались»…
Извините нас, товарищи археологи.
***
Вот, если вкратце, и вся энциклопедия русско-индейской провинциальной сибирской жизни 1990-х годов прошлого века…
Как видите, кое-какие события и у нас здесь происходили, на периферии. Я себе представляю, что тогда творилось в центрах – в Москве и Питере! Какие эпохальные дела там вершили настоящие матёрые индеанисты первого призыва – а не такие вот тихони, как мы тут. Только почему-то мало кто из них рассказывает об этом подробнее…
Хотелось бы ещё напоследок добавить следующее.
Вот все говорят: «лихие 90-е годы, кошмарные 90-е годы»… А я их просто не заметил! Безо всякого преувеличения. Меня здесь просто не было: я мысленно кочевал по равнинам, охотился на бизонов, сражался с враждебными племенами; а не мысленно – общался с друзьями, читал, переводил, смотрел кинофильмы, мастерил интересные вещи… то есть, был далеко-далеко отсюда, и был неуязвим для окружающего мира. Когда меня уверяют, что в то время были какие-то ужасные сложности в стране и мире, всё рушилось, закрывалось, распродавалось, мне не верится – лично мне было тогда хорошо и комфортно на душе. Я не могу вспомнить ничего ужасного из той жизни в 90-х. Может, просто мой возраст в то время был самый лучшим в моей жизни. Простите эгоиста-эскаписта.
Поэтому, низкий поклон за это всем: и строгому, но справедливому эгрегору; и индеанистике в целом; и всем индеанистам по отдельности, а особенно – непосредственно самим индейцам: выручили.
Не знаю, кем бы я тогда стал, чем бы я вообще занимался – просто не могу этого представить – если бы в самом начале 90-х не вошёл в нашу родную русско-индейскую общность.
И особенно – если бы вовремя из неё не вышел.
Ваш
Ишналыч,
с приветом.
Месяц Падающих Листьев, 2019 г.
Болезнь, которая не излечивается
Игорь Шишков (Одинокий Пёс)
Начало
Началось всё в третьем классе. Однажды мой друг притащил в школу книгу «Земля Солёных Скал» и тихо сунул её мне, как будто это было что-то секретное или запрещённое.
– Почитай, – загадочно сказал он.
Это было началом. Великий Дух был милостив к нам, поэтому вскоре мы открыли для себя Шульца и, казалось, узнали об индейцах всё. Читали мы и Купера с Ридом, но это, на мой взгляд, любовные истории на фоне фронтира, и учебниками считаться не могли.
Было создано «племя» (без названия) из трёх человек. Помню, все мы были вождями.
Из школьной библиотеки была украдена книга «Ошибка Одинокого Бизона», и так как каждый хотел иметь её у себя дома, мы поделили её на три части. Мне достался «Сын племени Навахов». Я сделал ему обложку, и он занял почётное место на книжной полке.
Потом появились фильмы. Виннету и многочисленный Митич. На «Виннету» я ходил много раз, прогуливая уроки.
После прочтения биографии Сидящего Быка в каком-то альманахе и «Сыновей Большой Медведицы», моя душа уверенно поселилась на равнинах Южной Дакоты.
К тому времени наше школьное «племя» распалось и в связи с этим образовалось три новых народа, населяющих Кузьминки: Лакота, Навахо и Арапахо. Распад принёс большую пользу – теперь никто не опасался быть свергнутым с должности вождя, и мы полноправно могли созывать межплеменные советы. Кстати, вождь Навахо, мой лучший друг Вовка, представлял себя не иначе, как в великолепном уборе из орлиных перьев и живущем в типи. Вот такие у нас были глубокие познания об индейцах!
Охота
Летние каникулы я проводил у деда на даче. Большую часть этого времени я не вылезал из леса, который тогда ещё был в той местности. В те времена, а было мне лет тринадцать-четырнадцать, редкий поход в лес заканчивался без встречи с лосями. Они неторопливо шатались по всему лесу, как коровы.
Решив сшить себе настоящую рубаху (у меня была, но из ткани), я сделал из ветки дуба мощный лук, который я с трудом натягивал, и несколько стрел. Каждый наконечник представлял собой выпиленный из трёхмиллиметрового железа треугольник. Такая конструкция выдерживала несколько попаданий в дерево, после чего стрела расщеплялась. С таким оружием я отправился к лесному ручью, куда лоси приходили на водопой. По пути из тайника была извлечена рубаха с бахромой от скатерти и орлиное перо из зоопарка. В таком виде я занял позицию у ручья с подветренной стороны от лосиной тропы.
Минут через сорок пришла лосиха и принялась пить воду. Я поднялся из-за кустов и стал натягивать лук. Целился я в бок, где по моему разумению, должно было находиться сердце. Она, конечно, заметила меня, подняла голову, стояла она совершенно спокойно. Не знаю, как она поняла, что я буду стрелять, только в момент выстрела она прыгнула через ручей, а моя стрела ускакала вместе с ней, торча у неё в крупе.
Больше я сам шкур не добывал.
Об индейской храбрости
Годом раньше моей охоты, мы в полном составе трёх племен, осенью выехали в мой дачный лес. До нужного места, облюбованного мной для стоянки, мы не дошли. Стемнело, когда мы были в районе Дубовой поляны (посреди поляны рос огромный дуб, его именем я и назвал поляну). Решили заночевать там. Расположились в кустарнике, и только начали засыпать, как услышали совсем рядом громкий хруст валежника. Мы были уверены, что это лось. Сейчас я понимаю, что этим лосем мог быть и кабан, но тогда я не подозревал об их существовании. Итак, решив, что это лось и что он может в темноте на нас наступить, мы бросились к дубу, не забыв, правда, прихватить свои одеяла. Все остальные пожитки остались в кустах. Я долетел до дерева первым, подтвердив тогдашнее своё имя – Быстрый Бизон. Взобравшись наверх, двое уселись на развилках, а я, прекрасно зная это дерево, улёгся на большой ветке. Боковые сучья не давали упасть, и я довольно хорошо выспался, в отличие от моих краснокожих братьев, которым пришлось сидеть до рассвета.
Позже мы решили, что наши имена, которые мы придумали себе сами, недействительны. Был созван совет. Двое из нас решали, как назвать третьего. На том совете я получил имя Одинокий Пёс, которое и ношу по сей день.
Поиск видения
Примерно в то же время, я решил найти духа-покровителя. Жил я на даче, а в тринадцать лет меня на ночь (а тем более длительный срок), конечно, не отпускали. Устроился я на чердаке. Там у нас на полу валялась медвежья шкура, что меня очень устраивало. Вот на этой шкуре и с деревянной трубкой, вырезанной на уроке труда, я и начал поиск видения. Ни песен, ни молитв я не знал. Как мог, я мысленно просил Вакан Танка о помощи. На вторую ночь мне явилось крылатое существо, которое дало согласие быть моим тайным помощником.
Я очень редко вспоминаю о нём и ещё реже прошу его о помощи. Но кажется, он мне помогает.
Счёт ударов
В те времена мы, дачники, воевали с деревенскими. Бывали битвы, в которых принимало участие до двухсот человек. Одно время эти аборигены практиковали засады по пути от станции к дачам. Однажды я нарвался на такую. Было мне пятнадцать лет. Шёл я один, а их выскочило из кустов трое. Все изрядно пьяные. Остановив меня, они завели разговор, окружив с фронта и с флангов. Тот, что стоял напротив меня, был с разбитой мордой. Видно, ему хорошенько досталось от наших. Вдруг, в его руке я увидел нож, которым он собирался ударить меня в живот. Нож шёл точно в солнечное сплетение. Я инстинктивно закрылся левой рукой. Происходило всё как в замедленной съёмке. Нож воткнулся мне в локоть. Ударив парня по разбитому лицу и свалив этим с ног, я оттолкнул левого и победно бежал. Меня не преследовали. Может быть, они сами были удивлены, что один из них решил применить холодное оружие.
На дачу я пришёл весь окровавленный. Рука долго не действовала, но я был доволен – в этой стычке я получил ранение и посчитал два ку.
Позже, во время службы в армии, а служить выпало в Германии, я по любому поводу касался немцев и считал удары. Со временем, я сбился со счёта и перестал этим заниматься, но в дружеских беседах не упускал случая хлопнуть «фашиста» по плечу.
В роли лосихи
Однажды, когда мы с дачными друзьями торчали на поляне, где обычно собирались, кто-то принёс спортивный лук и несколько стрел. Одна из них была без наконечника. Конечно, все бросились стрелять. Когда большинству это надоело, лук взял один не очень умный парень, по кличке Мутный, и начал пугать, что выстрелит в нас. Над ним посмеялись, а он и вправду выстрелил. Стояли мы кучно, я был в середине и не видел стрелка. Вдруг девчонка, находившаяся между мной и Мутным, резко нагнулась, и я увидел летящую стрелу. Уворачиваться было поздно, и я только успел повернуть голову в сторону и сжать зубы. Стрела вонзилась в щёку и, слегка повиснув, осталась торчать. Я выдернул её. Это была стрела без наконечника. Мои зубы остались целы. Крови было не много. Пока не затянулась рана я, куря сигарету и надувая щёку, мог выпускать дым из этой дырки. Только это было довольно больно.
Свободу Леонарду Пелтиеру!
На даче я тоже организовал «племя». Было нас, кажется, пятеро. Но это были люди, которым всё равно, чем заниматься. Я их подогревал романтикой, ночными набегами на участки за вишней и яблоками, едой, приготовленной на костре, и они держались возле меня.
Когда осудили Пелтиера, об этом писали все газеты. Я решил устроить демонстрацию протеста. Написал плакат на тыльной стороне обоев, нарисовал несколько индейских портретов. Меня только смущала наша малочисленность. Поразмыслив, я решил привлечь хиппи, благо все были длинноволосыми и в бахроме. Набралось нас человек тридцать. Собрались мы у магазина, который находился рядом с моей дачей, и пошли по центральной улице наших участков. По дороге к нам присоединился знакомый парень с гитарой и начал орать песню «Кто сказал, что в Измайлове шпана? Её здесь нет, здесь зелень одна…». Хиппи сзади запели «Битлз». Какой-то мужик начал нас снимать на кинокамеру (все мы были разряжены, кто как мог). Я ткнул ему в объектив два растопыренных пальца – виктория! Дойдя до пруда, половина участников демонстрации полезла купаться, остальные подались за портвейном.
Марш протеста закончился.
Потом, уже в Москве, была милиция, мне показали плёнку с моей «викторией». Назвали это антисоветской демонстрацией. Пришлось прочитать им лекцию об угнетённых индейцах и диком американском капитализме. Через пару недель меня оставили в покое.
Однажды, я нашёл свой тайник в лесу разорённым. Валялась только мокрая, затоптанная рубаха, да сломанное перо висело на ветке. Тёмно-красное с двумя жёлтыми полосами одеяло, томагавк (как у Виннету, только с прямой рукоятью), нож и ожерелье из клыков собаки пропали. Ничего не осталось с тех времён.
Вот, думаю, и все штрихи моего индейского детства. После службы в армии племя наше перестало существовать. Все пошли своей дорогой. И не думаю, что Красной.
Увлечения и жизнь
Юрий Мартыненко (Дым)
Началось моё индейское детство не с книг, по большому счёту, а со старших парней из нашего двора, которые таскали нас, мелких, за город и учили стрелять из луков, также мы принимали участие в разных играх, выполняя по ходу ту или иную роль. У старших были уже известные воины – Макемота и Дакота, которым мы старались во всём подражать. Это было в начале 1960-х годов. Надо сказать, что парни эти были вполне себе здоровые и в физическом плане очень даже неслабо развиты. Имели они много интересных книг, которые иногда выносили для просмотра. Книги были старые, дореволюционных изданий. Так что можно сказать, что с луком я дружу с детства, это точно, и на сегодняшний день имею их четыре штуки заводских, все разные, но традиционного типа. Кроме того, многие парни работали на заводах и делали там ножи, которые также, вместе с нами детьми, метали в цель. Томагавков было поменьше в те времена, единственная заводская конструкция, которая впоследствии изготавливалась и мной лично, это трубка с разрезом, в который вставлялось лезвие и обваривалось с боков сваркой, либо крепилось заклёпками. Томагавки эти были неплохие, хорошо работали и не ломались, но лично я сплющивал чуток рукоятку в месте хвата, чтобы не крутилась. Было у нас за городом, в районе Днепра и пляжа, место по названию «пески», представлявшее собой большие горы песка, оставшиеся после работ земснаряда, когда рыли котлован для лодочной станции. В их высокие песчаные стены, можно было спокойно стрелять и метать, а также можно было разогнаться и прыгнуть вниз, в качестве дополнительных нагрузок и преодоления чувства страха, ибо было довольно высоко, а сверху был перед глазами лишь край обрыва и прыгать, по сути, приходилось в неизвестность. С этих песчаных гор я прыгал долго, до самой армии. А по вечерам, во дворе на «столике», парни учили меня играть на гитаре, хоть родители и были против. Играть научился, но сейчас уже не практикую, гитары больно дорогие стали, да и времени нет.
Первая прочитанная мной книга была не про индейцев, а про первобытных, видимо, что-то из Рони-старшего. За этой книгой последовали другие. Я ходил сначала во взрослую библиотеку вместе с матерью, а позже записался в детскую. А ещё позже был записан практически во все библиотеки нашего города, двух соседних городов и в пару библиотек в Киеве, где бывал постоянно у родственников и даже жил там. Мой киевский дядя, брат матери, жил и работал тогда за границей, в Сирии и Египте. Помню, что был он энергетиком и строил ещё Асуанскую ГЭС, а жил в Алеппо, куда мы и отправляли письма. Он со своей женой Вандой, которая была полькой, объездил весь мир в путешествиях, и, бывало, баловал меня всякими мелочами, в качестве подарков. Книги я ему не заказывал, но игрушечный ковбойский револьвер он мне однажды привёз. Как сейчас помню, какая это была для меня, ну просто неземная радость. На нём виднелась надпись «Colt mustang», был он металлический и в никеле, полноразмерный и увесистый, а стрелял он пистонами. Кольт этот был очень знаменит в нашем дворе, и даже думаю, что не только. Мы с ним ходили в походы, устраивали фотосессии и всё такое. Потом сломался УСМ и уже не стреляющий, висел он на стене некоторое время, пока у меня его не выпросил мой друг Женя, который был «болен» оружием намного больше, чем индейцами, хотя любил и стрелять и метать, так же как и я, поэтому мы с ним часто выходили в поля, на тренировки и курсы по выживанию. Револьвер я тогда обменял у него на книгу «Харка – сын вождя». Женя его разобрал, чуток состарил и две половины закрепил на основании и повесил на стену, добавив там ещё всякого, для композиции. Мне, конечно, было жаль, но ствол уже своё «отработал», в моём понимании, а книга была намного нужней. Отец Жени, Евгений Александрович, тоже любил индейцев и хорошо рисовал. Как-то нарисовал он большой цветной портрет Гойко Митича, и он висел на стене у Жени дома ещё много лет после его смерти. Также висели цветные рисунки, который дядя Женя сделал с фронтовых фотографий, а был он во время Великой Отечественной Войны разведчиком, прошёл всю войну. Мы были с ним напарниками по походам за грибами и не только, он много чему научил меня, и я никогда его не забуду. Я писал про него на Прозе, правда, не очень много. Как раз в Киеве, купила мне мать книгу, ставшую первой в моей личной библиотеке. Это была книга Лизелотты Вельскопф-Генрих «Сыны Большой Медведицы», на украинском языке. Родился я в 1961-м, а книгу купили в 1972-м, помню, стояла она в книжном киоске, в районе «Главпочтамта», а мать долго упиралась, видимо, из-за цены (1 руб. 44 коп).
Как раз в те годы, шёл фильм «Сыновья Большой Медведицы», сделанный именно по этой книге. Гойко Митич подтолкнул меня к спортзалам, я начал работать над собой и всегда имел неплохое сложение, хотя в ВДВ так и не попал, не хватило 1 см роста, как ни тянулся. Это сейчас берут всех подряд.
Чуть позже, мои родственники подарили мне книгу «Индейцы без томагавков» Стингла, которую до того я видел в телевизоре, в руках Сенкевича, и фотографировал с экрана. Можно сказать, что в 1970-х я заимел уже много разных книг, включая и «Мой народ Сиу» и книги Шульца, и прочие. Выискивал атласы и карты Америки, приобретал их, как только они попадались. Читал книги, сверяясь по картам, чем и сейчас занимаюсь. Непонятное записывал, а потом рыл информацию в библиотеках, в разных справочниках и энциклопедии. К примеру, когда читал украинский вариант «Сыны Большой Медведицы», то не знал ещё значение слова «резервация», ну и так далее. К некоторым книгам претензий не было, но Джек Лондон все тесты завалил, поэтому ушёл в утиль навечно. Сат-Ок тоже завалил, однако, учитывая его благие намерения, а также истинно индейское сердце, на полке остался. С экрана телевизора я постоянно фотал разные фильмы про индейцев, разобравшись в плёнках и прочих нюансах. В кинозалах тоже фотал, тот же фильм «Золото Маккены», был у меня в итоге, отснят почти весь. Да, где кадр неподвижнее, там получалось лучше, а плёнки были с наибольшей чувствительностью. Использовал также «позитивную мз-зл», для пересъёмки книг и прочего, с помощью установки УРУ-1, покупал я её и тащил домой, из Киева. Были и специальные «удлинительные кольца», получалось всё просто отлично, приятно вспомнить. Переснято этой установкой было очень много всего полезного, вещь просто золотая, особенно – в хозяйстве у индейца, ха.
Во время учёбы в школе у меня были друзья по интересам в нашем городе, а также в Киеве и Вышгороде, и я к ним ездил время от времени в гости, а они – ко мне, и продолжалось это до армии, то есть до 1981 года. В основном, всё у нас крутилось вокруг книг – покупка/продажа и обмен, конечно, на всякие другие вещи. Старшие ребята привозили кое-что из «загранки», это были знакомые моряки. В Германии жил ещё один товарищ, который тоже неслабо помогал, но к сегодняшнему дню у меня от него остались только открытки с видами экспонатов музея Карла Мая. В Киеве были магазины иностранной литературы, где можно было не всегда купить, но, по крайней мере, хоть просто подержать в руках и полистать, разные книжки с индейцами. В основном это были Карл Май и подобные, на разных языках. Я покупал на польском, немецком, венгерском и чешском. Польский и чешский можно было понять хоть как-то, а с венгерского очень трудно было переводить, даже со словарями, которых всяких-разных до окончания 10-ти классов у меня скопилось приличное количество. Также наезжал временами в Ленинград к сестре, и поездки те тоже сопровождались рейдами по «букинистам». Из старых книг были у меня Дж. Шульц, Капитан Мэрриэт, Густав Эмар и другие, включая и иностранные букинистические. На сегодняшний день, из тех книг осталась только одна – «Схороните моё сердце у Вундед-Ни», на английском языке, малого формата, она мне особо дорога, как память, покупал я её тоже, в одном из киевских букинистов. Вообще, охота за книгами в те времена – это было особое занятие. Что-то удавалось купить в магазинах, но крайне редко. Так что приходилось реквизировать из библиотек, отдавая взамен другие, либо расплачиваясь деньгами. Не скажу, что библиотекарям это сильно нравилось, потому что эти книги пользовались большим спросом. С вырезками из газет и журналов было проще – пошёл в «читальный зал» и вырезал спокойно всё, что надо. Вырезок всяких, статей, накопилось огромное количество. В иностранных книжных постоянно лежали стопки всяких журналов на разных языках, по теме кино. Как раз в те времена тема Гойко Митича, да и фильмов-вестернов вообще, была особо популярна, так что редко я выходил с пустыми руками. Это были просто замечательные времена, без вариантов. Уже будучи на Севере, я все старые книги с библиотечными штампами, поменял на такие же, отыскав их в букинистических интернет-магазинах. Я имел практически все книги про индейцев на русском и украинском, которые издавались в Советском Союзе.
Понятно, что индейская жизнь требовала и наличия определённой атрибутики. Первый свой головной убор из перьев индюка, сделал я где-то в 5-м классе. Это были хвостовые перья, а делал по руководству из книги Сетона-Томпсона. Надо отметить, что с детства я постоянно с фотоаппаратом, поэтому все свои работы запечатлевал, но не все снимки сохранились, не говоря уже про плёнки. Химикаты приходилось делать из порошков, которые приносила мать с работы, в магазинах не покупали, поэтому качество и негативов и отпечатков, поначалу редко получалось хорошим. В общем, этот головной убор попутешествовал со мной и моим другом, когда мы ходили по плавням и лесам. Потом был второй убор, тоже из индюшиных перьев, а саму мёртвую птицу эту мы нашли с товарищем, когда гуляли за городом. Друга я отправил дальше, а сам не успокоился до тех пор, пока не ободрал с тушки всё, что можно было – и пух, и перья. Второй убор вышел получше первого, было это в 8-м классе. С этим убором тоже ходили на природу, было нас тогда трое.
Если говорить конкретно по детству, то много рисовал индейцев, выжигал на фанере, делал и на заказ, даже большие картины. Также, занимался и занимаюсь резьбой, лепил из глины, шил, и так далее. К 10-му классу, у меня уже был большой хороший фотоувеличитель, в который я вставлял негатив с картинкой, делал проекцию на пол, развернув его на столе и в качестве противовеса установив на станину гирю. Таким способом срисовывал то, что надо, либо на фанеру, либо на бумагу. В основном это были портреты известных вождей. Хотя если на заказ, то срисовывал и обложки разных конвертов от зарубежных пластинок. Одну только обложку от «Назарет» делал столько раз, что уже позже, будучи на службе, воспроизводил по памяти нашим офицерам и прапорщикам, выжигал на фанере или рисовал на бумаге.
Будучи пацанами и насмотревшись фильмов, ну и начитавшись книг тоже, старались мы подражать индейцам в разных делах, типа как испытание на боль, и прочее. В этом плане, модно было резать руку лезвием и не кривить лицо при этом. Многие ходили с такими порезами, мы с другом Славиком тоже практиковали это «испытание мужества». У Славика была кличка Дакота, а в соседнем «стрелецком» дворе было ещё два Дакота – старший, который был в пару раз старше нас и все его очень уважали, и младший – его брат. У старшего Дакота рот был разрезан с двух сторон, после того как его в драке полоснули ножом. Ребята рассказывали, как однажды пили они воду у уличного автомата с газировкой, и кто-то говорит Дакоте, мол, хорош брызгаться, а он отвечает, что это из дырки в щеке льёт струя газировки, ну и смех весёлый сразу, это понятно… В общем, будучи уже лет по шестнадцать-семнадцать, мы с другом-Дакотой даже побратались, как в тех фильмах, опять порезав себе руки при этом. Но «вершиной» испытания на боль, были не порезы, а огонь. Для этого насыпалась горка серы на руку и поджигалась. Другой мой друг-индеец Вова, делал это дважды при мне. Но я сам не мог так сделать, ибо боялся отца, который драл меня вполне себе нормально, а такие шрамы скрыть было невозможно. Думаю, это могли себе позволить ребята из неполных семей, потому что над ними не было строгого надзора.
В 1979-м я уже работал на заводе и вовсю делал «индейские» ножи, благо, для этого были все условия. С рукоятками в форме орлиных голов и так далее. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я решил побрататься с Матерью-Землёй и сделал на предплечье, выйдя на природу, два разреза, полив землю кровью. Два – потому что это ровно вдвое круче, чем один. Я собирался уезжать из дома, и понимал, что уже не вернусь. Те два шрама оказались очень глубокими и никак не заживали, так как я работал всё время. Дошло до больницы и до милиции, однако я выкрутился. Эти метки остались на всю жизнь, но я не сильно жалею, что смог пройти через это. Не Танец Солнца, конечно, но… тем не менее.
Бывая в лесах, в походах, мы старались не портить природу, а костёр всегда был в ямке, которую потом закапывали. На каждом из наших мест имелся тайник с консервами и прочими вещами, так что, в другой раз выходили в поход просто налегке, часто бегом, взяв с собой только луки и стрелы. Луки наши были стальными, а делали мы их из дуг, которые таскали с завода. Ручки на луках были деревянными. Тетиву каждый ставил по своему усмотрению. Лично я покупал крепкий кручёный шнур, такой, чтобы вошёл в него хвостовик стрелы, потом его вымачивал и подвешивал с грузом, чтобы полностью его вытянуть. Стрелы делались из алюминиевых трубок, к которым сложно было приделать оперение, но зато наконечником был простой гвоздь, который просто вбивался в трубку, а затем обтачивался на точиле. Луки эти были очень мощными, к тому же – совершенно «неубиваемыми», а стрелы – вполне боевыми. Делали мишени, ставили их на поле и начинали метания и стрельбы. Стрелы, также, запускались и вверх, с таким расчётом, чтобы, падая, поражали мишень внизу. Это было опасно, так как луки били с такой силой, что уходящую в небеса стрелу просто не было видно, а там её запросто могло подвинуть в сторону ветром… Ну да, однажды и подвинуло, да так, что чуть мне по голове не задвинуло. Тренировались мы тогда в городской черте, в приморском парке, а первой под стремительно падавшую сверху стрелу, чуть было не угодила древняя бабуля, но ей, видать, была ещё не судьба. Вторым оказался я: оперением мне оцарапало ухо, и нога моя правая пригвоздилась к матери-земле так, что было не отодрать… Выводы сделали, стали чуток повнимательней после этого. Кроме прочего, изучали следы животных, вели дневники, собирали литературу по теме. Обязательно этюдник, рисовал постоянно. Индейское детство закончилось в 1979-м году, с окончанием средней школы. Потом – училище и работа в цехах, на заводе, дальше – армия и Север, где живу и поныне. В соседнем городе есть два товарища по интересам – Николай и Виктор, и мы время от времени наносим визиты друг другу. Николай Денисов – человек очень разносторонний, обладатель огромной этно-коллекции и библиотеки. Виктор Токмачев – талантливый художник и резчик, он делает уникальные традиционные индейские флейты и, в отличие от меня, посещает ежегодные Пау. В Питере я бывал часто, поэтому познакомился с Олегом Ясененко, были мы у них в гостях и с моей женой. Также заходили и к Алексею Кучменеву (Рысяну) в гости, больше никого не знаю лично, только по переписке. Если про интернет, то в последние годы я на связи периодически с Андреем Катковым, самым известным нашим переводчиком вообще, а по теме Юго-Запада США – в частности. Много лет общался с Виктором Агафоновым (Царствие ему…), который был уникальным художником, а также переводчиком, с разных языков. Чешский и польский он выучил ещё в детстве, а английский освоил буквально в последние годы жизни. Поддерживаю связь с Андреем Катковым, Игнатом Костяном, Олегом Ясененко.
Библиотеку я собрал огромную, но сейчас книг намного меньше, остался сам «костяк», плюс новые, которые время от времени появляются. Первые вырезки из газет и журналов, начал собирать примерно в 1973-м году, после событий в Вундед-Ни. До окончания школы, имел уже два толстенных альбома, но, к сожалению, оба они сильно пострадали в гараже отца, из-за протекающей крыши. Всё, что смог с них забрать, сейчас со мной, как память. Также, пропали все альбомы с фотографиями, сделанными на Украине.
Это всё, что могу сказать, разве что только добавить, что индейцы для меня – это как образ жизни. И в лесу, и в городе, и в квартире – везде это проявляется по-разному…
Моё индейство, или Друг краснокожих
Евгений Булатов
Могу ли считать себя индеанистом? Моё «индейство» длилось недолго и закончилось вместе с отрочеством. Наверное, это было увлечением, которое не вылилось во что-то большее. Оно осталось ярким событием в моей жизни. И я навсегда остался другом « краснокожих». Всё моё индейство напрямую связано с фильмами, шедшими на наших экранах, а всё остальное было приложением. Я родился, учился, формировался в период, как тогда считалось, развитого социализма в стране называвшейся СССР.
Термин ВЕСТЕРН считался идеологически вредным, фильмы, которые нам разрешалось смотреть, мы называли просто «про индейцев». Список этих фильмов не велик, чуть больше двух десятков. Это была продукция восточной и западной Европы. Правда, однажды проскочил один американский фильм – «Золото Маккены», но об этом позже. Недавно я решил пересмотреть весь репертуар индейской серии того периода и оценить по пятибальной системе. Увы, меня ждало разочарование. Ни один из этих фильмов выше, чем на 3 балла не тянул. Объект наших детских восторгов – это средняя коммерческая продукция, обыкновенная развлекаловка, возникшая на волне популярности к индейской теме в Европе 1960-1970-х годов. Но в те времена мы за всей этой бутафорской экзотикой разглядывали конкретную тему: борьба угнетённого благородного народа за свою независимость. Многие недостатки этой продукции уже тогда бросались в глаза, хотя я их пытался игнорировать. Например, в фильмах про Виннету меня раздражали вставные комедийные сцены с нелепыми персонажами. Я считал, что они мешают восприятию романтической истории о вожде Апачей. В некоторых фильмах студии «Дефа» огорчало, что мало показан быт индейцев и что всё действие сконцентрировано на коварной политике «бледнолицых» (фильм «Оцеола», «Смертельная ошибка»).
Тем не менее, Гойко Митич и Пьер Брис входили в десятку моих любимых актёров, наряду с Аленом Делоном, Лино Вентура, Владимиром Высоцким, Андреем Мироновым.
Но вернёмся к нашей теме. Как всё происходило. Такой хронометраж событий.
Тёплый, снежный зимний вечер, стоим с мамой на остановке. Только что посмотрели фильм «Верная Рука – друг индейцев». Я, второклассник, под большим впечатлением. Виннету, кровный брат главного героя, вождь Команчей Макемоте, друг индейцев ироничный Джон Гарден, стреляющий без промаха. Динамичное действие на фоне великолепной природы, яркие персонажи, загадочный народ индейцы. Чуть позже посмотрел «Виннету – вождь Апачей», копия была чёрно-белая. Удивился, что друга Виннету играл другой актёр. Живу в г. Кирово-Чепецк, это Кировская область, Волго-Вятский район. В течение следующего времени довелось жить на берегу Чёрного моря в курортном посёлке Дивноморское. Днём – купание в море, ныряние с пристаней и волнорезов, лазанье по горам, вечером традиционно – поход в кино. Несколько летних кинотеатров. Просмотр кино с деревьев и заборов, не очень комфортно, зато бесплатно. Предпочтение, конечно же, приключенческому жанру, особенно фильмам, которое «про индейцев», смотрю по много раз, знаю наизусть многие эпизоды. Почему-то копии всех фильмов чёрно-белые. Обалдеваю от Гойко Митича. «Чингачгук – Большой Змей», «След Сокола», «Белые волки», «Смертельная ошибка». Произвёл впечатление франко-румынский «Приключения на берегах Онтарио», где в титрах указано «по мотивам произведений Д.Ф.Купера». Так очаровал Нат Бумпо в исполнении Хельмута Ланге, что решил ознакомиться с этим самым Купером. Осилил только знаменитую пенталогию: «Зверобой», «Последний из Могикан», «Следопыт», «Пионеры», «Прерия». Тяжёлый язык у Купера. Немного разочаровал книжный Чингачгук, дикарь в набедренной повязке с пучком волос на голове. Киношный, в исполнении Гойко Митича и Пьера Массими, более цивилизованный. А добило то, что Чингачгук у Купера превратился в спившегося Джона Могиканина.
Вскоре я вернулся в родной Кирово-Чепецк. Мой младший брат Валера, с которым не виделся год, оказывается, уже был в индейской теме. Налёг на книги. Читал стихийно, что попадало под руку и что было доступно. С книгами хорошими в те 1970-е были напряги. Не очень прокатил Майн Рид, за исключением «Всадника без головы». «Оцеола, вождь семинолов» в сравнении с фильмом студии «Дефа», показался плаксивой мелодрамой. Зато удачно прошёл Густав Эмар с его «Твёрдой Рукой». Летом 1972 года в журнале «Костёр» появилась повесть некоего Сат-Ока «Таинственные следы». Индеец с польскими корнями Станислав Суплатович меня заворожил. Прочитал книгу Н. Внукова «Слушайте песню перьев». Это позже я узнал, что индейство Сат-Ока – это мистификация, но этот факт никак не повлиял на моё первоначальное восприятие. Проглотил всё доступное: «Белый мустанг», «Земля солёных скал», «Тайна старого Сагаморы». Потом был Джеймс Щульц, «Моя жизнь среди индейцев», «Ошибка Одинокого Бизона». Ещё один псевдоиндеец мне понравился – Серая Сова. «Рассказы опустевшей хижины», «Саджо и её бобры». Книга Лизелоты Велькопф-Генирих «Харка – сын вождя». Харка – будущий Токей-Ито, его отец Маттотаупа, бледнолицый негодяй Красный Лис, это были прототипы моих будущих сценариев. В том же журнале «Костёр» публиковались главы из романа «Сыновья Большой Медведицы» под названием «Путь через Миссури». Сам роман я не смог найти, возможно, в то время он ещё не был переведён на русский язык. Фильм, с которого началась карьера Гойко Митича на студии «Дефа», я увидел значительно позже.
Чем привлекали индейцы? Благодаря фильмам и книгам сложился такой собирательный образ краснокожего: сильный, ловкий, благородный, немногословный, мудрый, борющийся за свою независимость. Идеальный человек. На него хотелось походить. То есть в первую очередь привлекала чисто внешняя атрибутика. Красивый Виннету с мускулами Гойко Митича.
Меня, как и многих моих сверстников, это увлечение подтолкнуло к занятиям спортом. Я хорошо плавал, переплыть реку было плёвым делом. Неплохо бегал на длинные дистанции, занимался борьбой. Научился метать ножи и томагавк, который успешно заменял туристический топорик, купленный в магазине спортивных товаров. В одном из номеров популярного журнала «Вокруг света» последняя страница была посвящена искусству метания этого индейского боевого оружия. Фотографии с небольшими комментариями. Настоящая подробная инструкция, освоить которую было не сложно. До сих пор помню, что хороший бросок зависит от правильного захвата, в зависимости от расстояния.
Конечно же, мои попытки проникнуть в индейскую тему носили стихийный характер, абсолютно не целенаправленный. Нравилось и всё тут. Не было никаких попыток осмыслить тягу к этой теме. Продвигался вслепую, на ощупь. Посещал читальный зал, в энциклопедиях, журналах пытался отыскать хоть какую-то информацию об индейцах. Естественно, познания были чисто поверхностными. Восстание в Вундед-Ни воспринял как личное событие. Вырезал заметки из газет, сделал целый альбом, посвящённый этому событию. В школе на уроке русского языка, когда предлагалось написать сочинение на вольную тему, написал о Вундед-Ни.
Появился первый фотоаппарат «Смена 8-м». Таскал его с собой по кинотеатрам, щёлкал «индейские» фильмы, раздражая зрителей, сидящих рядом. Пропуская мимо ушей замечания, закусив губу, продолжал фотографировать, а потом в альбоме для рисования клеил комиксы по этим фильмам с комментариями. Также к моим фотоувлечениям добавилась пересъёмка фотографий, картинок на индейскую тему. Например, мы с братом сделали целый стенд из фото Гойко Митича в различных ролях своей индейской серии.
Пластинка-миньон, на одной стороне песня перуанских индейцев «Эль кондор паса», на другой «Песня индейца», всё на английском языке. Правда, чуть позже появилась русская адаптация, до сих пор помню слова этой песни, которые для меня стали символом индейской темы. «Зачем опять мне прерии снятся, разве мало резерваций? И на всех одна судьба, и бьёт кнутом по спине нужда. Вы не смогли у нас отнять святое право умирать! Черки, брат мой, Черки, знай! Есть где-то рай, о нём мечтай! Из резерваций, брат мой, знай, одна дорога прямо в рай».
Как-то попался польский журнал «Птомушек», где публиковались комиксы по мотивам романа Карла Мая о Виннету. Так как произведения этого автора на русский язык не переводились, я решил восполнить этот пробел. Ходил в читальный зал, брал толстый польско-русский словарь и делал дословный перевод текста под картинками. Получалось неуклюже, типа: «Он меня высказать мнений, твоя лук не иметь смысла, когда нет тот человек, который им пользоваться…» и т. д. Естественно, я такой текст пытался «облагородить».
Конечно же, на летних каникулах играли в индейцев. Это были игры в стиле пионерской «Зарница». Жили мы на окраине города, где рукой подать до маленьких лесочков и реки. Зимой, через замёрзшую реку Чепца, ходили на лыжах в небольшой лес. Там находилось наше укромное место в виде самодельной хижины… Задача была для вновь посвященного проста – правильно собрать дрова и хворост и одной спичкой зажечь костёр.
В то время у нас во дворе образовалась небольшая компания «индейцев», где даже был свой вождь. Испытывая себя на храбрость, ходили к железнодорожному полотну. Задачей было запрыгнуть на подножку вагона проходящего состава с торфом, а потом спрыгнуть. Запрыгивали на повороте, когда состав замедлял движение. Опасные игры. Брата я с собой не брал. Одного нашего любителя экстрима затянуло под колёса вагона, и он потерял ногу.
Летом по нашей реке сплавляли лес, это толстые стволы деревьев, превращённые в брёвна. Иногда они шли плотным потоком, заполняя всю реку. Подвигом считался пробег по этим бревнам, хотя бы метров десять. Я со своим другом, который, кстати, плохо плавал, но очень хотел попасть в наше племя, пробегал до середины реки и потом возвращался обратно. Нельзя было останавливаться, остановка – это уход в воду, а выбраться потом очень проблематично.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/andrey-veter-12500990/golosa-kniga-vtoraya/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Андрей Ветер
Тип: электронная книга
Жанр: Публицистика
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 24.09.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Предлагаемая читателям новая редакция книги «Голоса» принципиально отличается от первого издания общим объёмом (он значительно уменьшен) и оформлением (в первую очередь – это отсутствием фотографий). Сделано это с единственной целью: превратить первое издание в настоящий раритет.