Главная страница | Биографии и мемуары | Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная

Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная
Наталья Владимировна Романова-Сегень
Лучшие биографии
Преподобномученица Елисавета, великая княгиня Елизавета Федоровна, супруга московского генерал-губернатора Сергея Александровича Романова, сестра последней русской императрицы, внучка английской королевы Виктории. Сочинений о ней много, но не все они написаны объективно. Белые и черные мифы окружают и Елизавету Федоровну, и Сергея Александровича. С этими суждениями автор книги, писательница Наталья Романова-Сегень, будет спорить, соглашаться или отвергать. Ее задача – вести с читателем строгий и порой суровый разговор, не впадая в умильность, но и ни в чем не осуждая героиню книги, а показывая ее такою, какая она есть.

Наталья Владимировна Романова-Сегень
Великая княгиня Елизавета Федоровна и земная, и небесная

© Романова-Сегень Н.В, 2018
© ООО «Издательство „Вече“», 2018
© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2019

Необходимое предисловие
Она несла свой крест всю жизнь до своей мученической кончины. Крестовыми назывались сестры ее обители милосердия. А она была их крестовой настоятельницей.
Благородство, изысканность, воспитанность, деликатность. Женственная величественность. Утонченная красота.
Великосветская великомученица. Святая, ставшая за последнее время одной из самых почитаемых. В своих блистательных придворных нарядах и изысканно-элегантных постных апостольниках, растиражированная множеством изданий, статей, книг, календарей, альбомов, открыток, иконописных образов, ставшая настоящей яркой звездой лика православных святых. Диапазон сочинений о ней и ее выдающемся супруге великом князе Сергее Александровиче весьма широк – от слащаво-сусального умиления до агрессивно-сатанинского очернения. И при этом так мало трезвого и объективного. Вот и сейчас, когда читатель плывет взором по этим первым страницам моей книги, кто-то строчит очередное елейное или злобное творение, посвященное ей. Или ее мужу.
Зачем же я пишу это? Разве мало других святых, незаслуженно обойденных почитанием, мимо которых верующий проходит с дежурным почтением, а гонитель веры просто не удостаивает вниманием? Но я пишу именно о ней, и прежде чем перейти к самой теме книги, стоит рассказать, почему и как началось мое движение в сторону этого образа, светлого, но во многом и противоречивого, порой таинственного, а порой незатейливо простого.
Хорошо помню с детства колоду карт, самую любимую. На ней короли, дамы и валеты щеголяли в старинных русских одеждах. Взрослые играли этой колодой в карточные игры, а я превращала этих дам, королей и валетов в кукольные персонажи, валеты спасали дам от суровых королей, сражались между собой, влюбленные в одну и ту же даму, короли воевали друг с другом, и так далее, вариантов игр было нескончаемое множество. Тузы тоже отличались красивым исполнением, на них изображались предметы охоты, все в золоте, и они выполняли роль сказочных богатств. Короли являли собой суровость, но не вызывали неприязни, и порой они мне нравились больше валетов, казавшихся в такие минуты излишне беспечными, развеселыми и даже глуповатыми. Но они все равно оставались чудесными ребятами. Дамы пленяли сердца королей и валетов своей красотой, игривостью, жизнерадостностью, пиковая – блондинка в высокой малиновой шапочке, украшенной золотом, бубновая – синеглазая красотка, тоже в шапке, но сверху еще покрытая белым платком, червовая – русая красавица в широком и невысоком кокошнике голубого цвета с золотом. Но самая лучшая – крестовая дама в платье, по груди отороченном мехами, в пышных ожерельях и в высоком изысканном и очень дорогом кокошнике, усыпанном жемчугами и бриллиантами, а к вискам прикреплены крупные белые и круглые цветы с драгоценным камешком в сердцевине. В ушах – длинные серьги. Очень хороша! Все мои короли и валеты чаще всего влюблялись именно в крестовую даму. Но она принадлежала крестовому королю, самому мужественному, имевшему меч, в отличие от трех остальных королей, среди которых червовый, безусловно, являлся царем, поскольку в левой руке нес золотую державу. Зато крестового короля украшал горностаевый мех, белый с черными хвостиками, по плечам и даже по окружности короны. Нет, конечно же, крестовая дама хранила верность своему королю, соответствующему ее масти.
Потом, когда я стала вместе с другими детьми играть этой колодой уже в карточные игры, мне всегда было жаль расставаться с картинками, особенно с дамами, и особенно – с крестовой. Имея ее на руках, я держала ее до последнего, а иногда даже проигрывала из-за этого, и другие дети смеялись надо мной: «Крести, крести, дураки на месте!» Но зато я сохраняла ей свою преданность.
А теперь представьте себе мое не просто удивление, а в полном смысле слова потрясение, когда, работая над книгой о великой княгине Елизавете Федоровне Романовой – вот этой самой, которую вы держите в руках, – я узнала историю создания той моей любимой в детстве колоды карт: она называлась «Русский стиль», выполнена в 1911 году, короли, дамы и валеты срисованы с участников знаменитого исторического бала, проходившего в Зимнем дворце в феврале 1903 года, и – внимание! – крестовая дама в той колоде воспроизводила собой образ и облачение моей героини – великой княгини Елизаветы Федоровны!
И одним из названий книги могло быть – «Крестовая дама». Во всех смыслах подходящее. Дама – да, Элла, как звали Елизавету Федоровну и самые близкие люди, и высшее общество, была несомненно великосветской дамой. До тех пор, пока не погиб ее верный и любимый супруг великий князь Сергей Александрович Романов и пока она не стала настоятельницей Марфо-Мариинской обители, матушкой Елизаветой. И именно крестовая дама – потому что она несла крест, являла собой пример преданности кресту Христову, и сестры ее обители именовались крестовыми сестрами.
Да, к тому же, что греха таить, до гибели Сергея Элла любила играть в карты, особенно в безик, интеллектуальную игру, в которой особенным виртуозом являлся последний русский царь Николай II.
А теперь и он, и Елизавета, бывшая ему частой и полезной советчицей, причислены к лику святых Русской Православной Церкви…
Вокруг святой принцессы Эллы – родной внучки английской королевы Виктории и родной сестры русской императрицы Александры, жены последнего русского государя Николая II – столько белых и черных мифов и суждений, что необходимо их разобрать и развеять, но многое и оставить незыблемым. Как некогда царь Петр Алексеевич отправился по монастырям разбираться, где истинные святыни, а где дурачат доверчивых верующих, и многое разоблачил как мошенничество, а многое признал, оставил и поклонился, приложился с благоговением и восторгом. Ибо он не был ни антихристом, ни простаком, принимающим все слепо и безоглядно.
Итак, с чего все началось. Со свадебного путешествия!
Сразу после свадьбы мы с мужем отправились в Израиль – несколько дней по святым местам Иерусалима, Вифлеема, Назарета и пара деньков на прекрасных пляжах Тель-Авива. В Иерусалиме поселились в Горнем монастыре. Мой муж, известный прозаик и кинодраматург, автор многих книг, в том числе романа «Поп» и сценария, по которому был снят одноименный фильм Владимира Хотиненко, в то время работал над биографической фундаментальной книгой о Святейшем Патриархе Московском и всея Руси Алексие II. Он и раньше бывал в Горнем монастыре, уже был хорошо знаком с его настоятельницей Георгией, много раз беседовал с нею. И она душевно приняла нас в своей обители, поселила в светлой и прекрасной гостевой комнате в непосредственной близости от собора Всех Святых, в земле Российской просиявших. Тотчас по приезде мы отправились в сей храм, благословились у матушки Георгии и прошли елеопомазание у священника отца Виктора. Они угощали нас в трапезной, беседовали с нами. Очень хорош был белый квас, которого муж выпил сразу же несколько стаканов…
Простите, трудно пройти мимо таких воспоминаний. Но были и не очень приятные. На другой день, выйдя утром из обители, мы увидели автобус с паломниками, отправлявшимися в Вифлеем, спросили, нельзя ли нам к ним присоединиться, поскольку мест свободных хватало. Однако руководитель группы посмотрел на нас злыми глазками и потребовал письменного распоряжения какой-нибудь вышестоящей инстанции, к примеру, матушки Георгии. Накануне он не мог не видеть, что мы сидим с ней и она нас привечает, и, возможно, именно это сильно злило его. Такие тоже бывают «православные».
Зато неправославный пожилой еврей, водитель обычного рейсового автобуса, довез нас до центра Иерусалима бесплатно, поскольку муж еще не успел поменять доллары на шекели. Приветливо махнул рукой и сказал: «Welcome!»
Иерусалим открыл нам свое сердце, повел по Виа Долороза – крестному пути Спасителя, от Львиных ворот мы отправились к Овчей купели. Там в пустом храме стояли две группы и по очереди пели. Сначала буры из Южной Африки, потом паломники из Южной Кореи, а потом и мы с мужем пропели «Богородице Дево, радуйся» и «Достойно есть». К нам подбежал католический священник со словами: «You were singing like two flying angels with devine voices» («Вы пели, как два летящих ангела с божественными голосами»). Он благословил нас особым крестным знамением, сложив свои ладони вместе. И, попрощавшись с ним, мы единодушно сожалели о разделении христианских Церквей.
Далее нас повеселил деловой такой арабчонок лет восьми, назвавшийся Айзеком, который принялся нам всё показывать в крепости Антония, сыпал вовсю русскими словами и как бы невзначай принял от мужа в награду один доллар. Около армянской церкви, там, где Виа Долороза – улица Скорби – сворачивает резко влево, мы перекусили – фалафель, тхина, хумус, жареная картошка, лимонный сок с мятой – и отправились дальше.
В темнице Спасителя испытали сильные чувства. В храме Воскресения Христова Гроб Господень оказался закрыт для посещений, мы приложились к Голгофе и Камню Помазания и оба признали, что больше сегодня нет сил вместить еще что-либо, настолько души переполнены.
Хорошо, когда святые места посещаешь не в туристической гонке и имеешь возможность следующие шаги отложить до завтра. И все дни пребывания здесь мы возвращались в Горний монастырь, как только понимали, что снова переполнены впечатлениями и сильными чувствами.
Пишу это не ради банального хвастовства: «Как мы хорошо побывали в святых местах!», а чтобы показать, какими шагами я приближалась к героине этой книги.
На другой день мы с пяти утра готовились к причастию, а когда приехали в Иерусалим, очень вовремя попали в храм Воскресения Христова, когда ненадолго, всего на полчаса, стражи отворили двери Гроба. И были вторыми, кто туда вошёл, после старушки гречанки. Мало того, когда мы вошли в придел Ангела, служители арабы-христиане вспомнили, что не залили масла в надгробные кандила, и пока они исправляли свою оплошность, мы могли минут десять находиться в Кувуклии. Когда ещё случится такое! Наконец мы вдвоём с мужем вступили в придел Гроба и одновременно приложились к посмертному ложу Спасителя, с которого свершилось Его Воскресение. Вышли из Кувуклии в состоянии блаженства, как бывает, когда надышишься свежим лесным прохладным воздухом.
Потом ещё раз приложились к месту Креста на Голгофе, к Камню Помазания, от которого исходило благоухание, побродили по всему храму и через Старый город отправились на гору Елеонскую, намереваясь причаститься в монастыре Марии Магдалины. Было оживлённо, много арабов, спешащих в свои мечети на Храмовой горе, много израильских полицейских, в воздухе витал беспокойный дух мусульманства, пробивающего себе путь через улицы других религий. Выйдя из Львиных ворот, мы посетили монастырь святого Стефана, где старик грек любезно показал нам ступени, на которых первомученик был забит до смерти каменьями.
Далее мы прошлись по Гефсиманскому саду и посетили храм Всех Наций. По крутой дороге поднялись на вершину горы Елеонской, побывали в монастыре «Отче наш» и часовне Вознесения, где приложились к камню, с которого Господь вознёсся на небо. Спустились в монастырь Слезы Христовой, побродили по нему и, наконец, пришли в монастырь Марии Магдалины.
Увы, увлекшись хождением по святым местам, к причастию мы опоздали, литургия там уже давно закончилась, последние прихожане покидали храм. Но нас пожалели и впустили на несколько минут.
Вот тут и произошло нечто такое, чего я совсем не ожидала, о чем не думала. Когда мы подошли к гробнице с мощами святой Елизаветы, скажу честно, я не испытывала какого-то особого чувства, помимо уважения к святыне ее останков. Не раз я доселе прикладывалась к мощам, и это было очередное поклонение. С благоговением, да, но без какого-либо предвосхищения чего-то необыкновенного.
И вдруг – словно молния пробежала по всему моему телу! И эта молния исходила от гроба. Она пронеслась через меня и устремилась ввысь, наполнив все мое существо чем-то горячим и неземным. Я даже не знала, как относиться к происшедшему. И когда мы вышли из храма, с трудом могла человеческими словами передать мужу то, что довелось испытать несколько минут тому назад. Он улыбнулся любящей улыбкой, поцеловал меня, прижал к себе и сказал просто:
– Это прекрасно, душа моя!
Мы спустились к подножию горы Елеонской и посетили подземный храм Успения Богородицы. Вдоль южных и западных стен дошли до Мусорных ворот и ещё побывали возле Стены Плача. Через Старый город отправились к Яффским воротам. Навстречу нам валили толпы магометан, вырвавшихся из своих мечетей, будто в атаку на какого-то незримого врага. Казалось, они готовы растоптать всех неверных на своем пути, настолько их зарядила энергией пятничная молитва. Но, думаю, они просто проголодались. Как и мы.
Неподалёку от Яффских ворот мы сели пообедать в ресторанчике под зонтами, ели шашлык и кебаб, пили ледяной лимонный сок с мятой и безалкогольное пиво. Затем, выйдя из Яффских ворот, долго ждали автобуса на Вифлеем. Познакомились с итальянским евреем-христианином Марко, ласково уверившим нас, что автобус рано или поздно придёт. И автобус пришёл, точнее, микроавтобус, в котором мы стоя доехали до блокпоста Вифлеема, прошли мимо бетонных стен, расписанных рисунками агитационного антиизраильского содержания…
Но все это уже мелькало перед моими глазами, будто в кино, поскольку всем моим существом владела та дивная молния, пробежавшая через меня у гробницы Елизаветы. И как только мы обосновались в вифлеемской гостинице «Святой Михаил», я сказала, что никуда больше не в состоянии идти. И ознакомление с градом Рождества Христова мы отложили на завтра.
В следующие дни были незабываемые прогулки по Вифлеему, снова Иерусалим, поездка в Назарет и Табху, на берег Геннисаретского озера и на гору Фавор, в любимый город Иисуса Капернаум и на берег Иордана, где в купальне Йарденит, нарядившись в белые длинные сорочки с изображением фрески Джотто «Крещение» на груди, совершали омовение в водах иорданских. Рыбы Святого Петра, в нашем обиходе именуемые тилапиями, плавали вокруг нас, целуя нам коленки, чего я не могла стерпеть и то и дело взвизгивала. Неподалёку большая толпа чернокожих сенегальцев омывалась с весёлыми криками и пением. Их, кажется, крестили, потому что хватали по очереди и окунали по многу раз, даже страшно становилось – как бы очередной крещаемый не захлебнулся. Ощущение блаженства и благой душевной тишины не покидало нас. А во мне еще горела та елеонская молния.
Потом были золотые пляжи Тель-Авива, гостиница «Олимпия», белые лилии, подаренные мужем, и возвращение в Москву с чётким осознанием того, что лучшего свадебного путешествия в моей жизни и не могло быть.
И еще, когда мы прилетели, оказалось, что наш чемодан решил нас повеселить и малость без нас попутешествовать. Вместо Москвы он отправился в Сан-Франциско. Получить его нам суждено было через несколько дней, во время которых он побывал еще в Пекине, Стамбуле и уже оттуда был репатриирован в Россию, изрядно потрепанный.
По возвращении меня не покидала мысль о том, что та молния – знак. Но чего? Конечно, чего-то хорошего. Обладая доселе самыми общими сведениями о великой княгине Елизавете, дома я стала читать о ней все, что есть в Интернете, а муж покупал о ней книги, имеющиеся в книжных магазинах, но в основном в церковных лавках. И что вы думаете, в то же чудесное лето к нам обратились редакторы издательства «Покров» Елена Михайловна Михалева и Елена Евгеньевна Пирогова с предложением написать художественную книгу об одном из новомучеников ХХ столетия. В небольшом списке из пяти имен значилась Елизавета Федоровна. Для пущей чудесности можно было бы приврать, что звонок от издателей раздался, как только мы вышли из храма на горе Елеонской, но мы с мужем любим иной раз присочинить для красоты, однако нагло врать, особенно в таких случаях, не обучены – из «Покрова» позвонили в августе, а молния случилась в июле, в день Петра и Павла. Получив предложение издательства «Покров», я сказала, что уже работаю над такой книгой, и это, в общем-то, было близко к правде – материал я уже вовсю осваивала.
На другое утро муж поведал, как ночью я радостно смеялась во сне, мне снилось что-то очень хорошее, но что именно, я не могла припомнить. И в тот же день я села писать начало романа «Гефсиманский сад» про то, как Елизавета Федоровна должна была приехать в приют для девочек, и воспитательница учила их:
– Говорите: «Здравствуйте, ваше высочество!» И целуйте ручки.
А когда гостья приехала, девочки хором сказали:
– Здравствуйте, ваше высочество. И целуйте ручки! – и дружно протянули ей ручки для целования. А она, милая, не смутившись, всем их поцеловала.
Файл со сценой каким-то образом потерялся. Я огорчилась. А муж сказал:
– Хороший знак. Стало быть, кое-кому не хочется, чтобы ты писала эту книгу. Не надо этому кое-кому делать приятное, расстраиваться.
И я заново написала начало романа. Название родилось мгновенно. Еще не затуманились воспоминания о том, как совсем недавно мы гуляли по Гефсиманскому саду у подножия горы Елеонской. Здесь Спаситель молился: «Да минует Меня чаша сия», но остался и был схвачен, дабы пройти Голгофу и на кресте пострадать за нас, грешных. А для Елизаветы Федоровны Гефсиманским садом стала Россия, из которой она тоже имела возможность бежать после революции, но осталась, чтобы повторить путь Христа до мученического венца алапаевской Голгофы.
Гефсиманским садом явилась Россия и для ее мужа – московского генерал-губернатора Сергея Александровича Романова. Неугодный для тех, кто разрушал Отечество наше, он постоянно получал угрозы расправы, но не покидал свой пост, не бежал от опасности, а продолжал свою деятельность на укрепление государственности, и бомба террориста разорвала его в клочья посреди Кремля.
Вскоре мы побывали в Марфо-Мариинской обители, где нам любезно предоставили все имеющиеся у них материалы, разрешили переснять фотографии и другие исторические документы. И затем не раз мы приходили сюда, чтобы я могла набраться вдохновения.
Мне никогда не работалось так легко и свободно, как в ту осень. Роман быстро набирал страницы. Причем, – мой первый роман, до него имелись только повести, рассказы, стихи. К середине ноября работа подошла к завершению. И тут снова тот самый «кто-то» махнул хвостом и пробежал копытами по моему компьютеру – каким-то образом исчезло много страниц финала. Я поплакала, поплакала, да и взялась писать по новой, памятуя о том, как точно так же работа начиналась. Наконец, поставила последнюю точку, муж отредактировал готовый текст, и мы отправили его в издательство.
Увы, с «Покровом» ничего не вышло. Издательство попало в череду каких-то финансовых трудностей и проект сначала заморозило, а в феврале следующего года и вовсе закрыло. Огорчению моему не было предела, но 3 марта, когда с недавних пор отмечается Всемирный день писателя, мы отправили текст священнику отцу Владимиру Чугунову, который возглавляет нижегородское издательство «Родное пепелище». И в тот же день этот прекрасный человек написал ответ: «Роман беру к публикации!» Вот так получилось, что в Москву муж похитил меня из Великого Новгорода, а первая моя книга вышла в Нижнем Новгороде!
Судьба романа складывалась успешно. В тот же день 3 марта 2014 года мы отправили его и в издательство московского Сретенского монастыря. От них положительный ответ пришел чуть позже, чем от отца Владимира. И хотя издательство Сретенского монастыря считается более престижным, мы вынуждены были сообщить, что Нижний Новгород откликнулся гораздо быстрее, и там книга уже в наборе. Тем не менее прошло всего несколько месяцев после выхода «Гефсиманского сада» в «Родном пепелище», и отец Владимир с гордостью сообщил, что весь тираж чудесным образом распродан. Мы позвонили в Сретенский монастырь, и вскоре там был заключен договор. В 2015 году «Гефсиманский сад» вышел и в Москве.
При работе над романом я глубоко погрузилась в материал, и теперь пришло сильное желание написать не художественное произведение, а биографическое исследование. На сей раз дело пошло не так легко и быстро, как роман. Для сугубо биографической книги надо было перелопатить куда больше материала, чем для романа, действие которого в основном разворачивается в Алапаевске, а вся предыдущая жизнь героини показана в ретроспекциях. И я на себе испытала, какой же титанический труд проделывают авторы подобных биографий, если они не халтурщики и не компиляторы. Я словно попала в автомобильную пробку, а вокруг меня терлись и сигналили в огромном количестве самые разнообразные, противоречивые, сомнительные или весьма доказательные, но не вписывающиеся в строй книги материалы, документы, свидетельства. По-английски автомобильная пробка – джем. И я, словно птица, нечаянно попавшая в огромный чан джема, не могла из него выкарабкаться. Забуксовала, приходила в отчаяние, плакала мужу, который продолжал меня поддерживать. Пришлось совершить усилие, вспомнить в себе ту елеонскую молнию и – вырваться из джема. Вперед, в свободный полет! Стряхивая с крыльев слова, чтобы те составлялись в строчки…
И еще был один знак судьбы. Мы с мужем выступали перед читателями в Самаре, и одно из выступлений запомнилось сильнее других – в Самарской областной библиотеке перед слепыми читателями. Для них там специально выпускаются книги, которые можно читать на ощупь. Оказалось, что не только книги, но даже иконы. Начальница отдела книг для слепых после нашего выступления решила подарить нам одну такую икону.
– Жаль только, что сейчас нет Богородицы или Спасителя, – сказала она. – Осталась только одна икона. Уж извините.
И принесла нам образ Елизаветы Федоровны!..

Белые и черные суждения, окружающие и Елизавету Федоровну, и Сергея Александровича. На них нередко будут основаны главы моей книги. С ними я буду спорить, соглашаться или отвергать. Как с черными, так и с белыми. Чтобы оставалось лишь то, что я считаю приближением к истине. И чтобы героиня книги предстала перед читателем и земная, и небесная.
О Боге надо писать либо виртуозно, либо никак. Восторженное, но бездарное сочинение о Творце и его избранных соратниках даже хуже, чем атеистическая пропаганда. Умалчивание за святым человеком отрицательных черт и поступков, совершенных в разные периоды его жизни, лишь вызывает дальнейшее недоверие. Но признание, что он смог преодолеть в себе нечто недостойное, напротив, еще больше возвеличивает его. И потому принцип моей книги – не лить елей, не засахаривать и не припудривать, по возможности не использовать ласкательно-уменьшительные суффиксы, а вести с читателем строгий и порой суровый разговор. Вырисовывая портрет героини, не умиляться постоянно, как она божественно прекрасна на всех фотографиях и во всех проявлениях, а показывать ее такою, какая она есть.
Именно есть, а не была. Потому что ничто не может меня убедить в том, что ушедшие от нас не находятся где-то рядом.
Но не одна святая принцесса Элла должна быть главной героиней этой книги.
Она – и ее муж. Потому что не было бы его, не было бы и ее – такою, какой Елизавету Федоровну причислили к лику святых еще до наступления великого церковного ренессанса времен Алексия II, еще при советской власти, хотя и на ее излете.
Она – и другие члены императорской семьи Романовых. Без взаимоотношений с ними невозможно представить себе жизнь Сергея и Елизаветы.
Она – и алапаевские мученики, потому что в их страдании и гибели за Христа они наравне с нею. Многие из них вольны были и покинуть ее, но они не покинули и из Гефсиманского сада пошли вместе с ней на Голгофу.
Она – и ее эпоха, ибо не было бы эпохи падения нравов, сомнений, разрушений, чудовищного обесценивания человеческой жизни, эпохи зверств и гонений, то не было бы и гонимых, не стало бы и святых.
Простите меня за столь длинное вступление, но оно было необходимо, чтобы объяснить, почему появляется еще одна книга о той, про которую и без меня написаны горы. Теперь – обо всем по порядку.
Итак, суждение первое -

Рожденная в глубоко верующей семье
Принцесса Элла. Будущая святая великомученица Елизавета Федоровна Романова. Из ее бабушек и дедушек самая знаменитая – великобританская королева Виктория.
Не просто знаменитая – настоящая историческая глыба. Тучная, подобно нашим Елизавете Петровне и Екатерине Великой или австрийской Марии-Терезии, и во многом с ними схожая помимо тучности. Создавшая могущественную Британскую империю и свою неповторимую викторианскую эпоху, правившая своим королевством ни много ни мало – 64 года! Таким не мог похвастаться ни один государь, ни одна государыня, покуда ее рекорд не побили сначала австрийский император Франц Иосиф, а затем английская королева Елизавета II.
Дед Виктории, полубезумный пьяница Георг III превратил королевский дом Англии в психушку. Из двенадцати детей Георга ни один не мог гарантировать стране хорошее потомство. Кто бы мог подумать, что целых две трети XIX столетия Англией будет править дочь третьего по счету сына Георга – Эдуарда, герцога Кентского!
24 мая 1819 года Кенсингтонский дворец огласили вопли новорожденной девочки. Ее мать Виктория Саксен-Кобургская до Эдуарда уже успела побывать в браке и от Эмиха Карла Лейнигенского произвела на свет Карла и Феодору. Теперь она подарила Англии потенциальную наследницу престола, которой суждено будет свой потенциал использовать на все сто. Крестным отцом стал не кто-нибудь, а русский император Александр Павлович, один из победителей великого и ужасного Наполеона Бонапарта. В итоге девочку нарекли Александриной Викторией, в честь крестного и родной матери. И потому в детстве ее звали Дриной.
Отец Виктории, прадед героини этой книги, скончался от воспаления легких, когда ей было всего восемь месяцев. От него остались сплошные долги, и дочери приходилось подолгу ходить в одних и тех же платьях. Зато с нежного возраста она привыкла к аскетизму и презирала роскошь. Хорошая черта для всех, кто хочет остаться в истории как великий правитель государства!
К тому же, не следует забывать и про кенсингтонскую систему, согласно которой воспитание особ королевской крови основывалось на множестве запретов и предписаний. Живо выражать свои чувства – нельзя. Читать все, что тебе вздумается – запрещено. Разговаривать с незнакомыми – Боже упаси. Сладости? – только по особому разрешению взрослых. Играть в куклы или с собакой – лишь в отведенные для этого часы. И таких запретов – огромное количество. Способствовало ли это воспитанию сильного правителя? Как видим, да.
Когда девушке исполнилось восемнадцать, правил ее родной дядя король Уильям IV. И, как нарочно, освобождая тропу более властной племяннице, он умер. Волей судьбы она оказалась первой в очереди на трон. И Виктория стала королевой. «Ненадолго!» – уверяли знатоки недобрых примет, указывая на появление черного лебедя в лондонском небе в день ее восшествия на престол. Ох, и ошиблись же, голубчики!
Очень быстро она научилась не робеть и властно заявлять о своих решениях, перестав подчиняться воле премьер-министра лорда Мельбурна. Уважая конституционность британской монархии, она вскоре дала раз и навсегда понять, что должна быть в курсе всех принимаемых министрами решений, а иначе… Иначе можно и других министров найти, не нарушая при этом основ конституции.
Между прочим, лорд Мельбурн стал ее первым сердечным другом. А многие даже полагают, что и первым мужчиной. Когда она взошла на престол, ему исполнилось 57 лет. Он нравился женщинам, но в браке был несчастлив – знаменитая история о дикой страсти, которую его жена леди Каролина Лэм испытывала к лорду Байрону! Мельбурн сделался не только личным секретарем юной королевы, но и ее постоянным спутником. Он учил ее государственным делам, они вместе ездили верхом, вместе завтракали, обедали и ужинали. «Я вижу его каждый день… он всегда в хорошем настроении, добрый, хороший, очень приятный…» – писала Виктория в своем дневнике. За глаза ее даже стали называть миссис Мельбурн. Потекли слухи, будто они намерены пожениться. И он, научив робкую девушку манерам властной королевы, стал от нее отдаляться. Она рыдала, доверяя свои чувства дневнику. Кто знает, может, между ними что-то и было. Случайно ли она потом назовет в Австралии город именем Мельбурна, поместив его внутри штата Виктория? Будто в самой себе, в своем сердце.
Во время торжеств по случаю ее двадцатилетия произошло нечто, что едва не изменило ход мировой истории. В Лондон приехал русский цесаревич Александр Николаевич, высокий, изумительно красивый, настоящий принц из сказки. И всего на год ее старше. Накануне его приезда Виктория изучила карту мира и едва не лишилась чувств, увидев грандиозные масштабы России, которая огромным тигром так и летела в хищном прыжке на Европу. Да еще это название Russia, столь схожее с английским словом «rush» – «ринуться», «рвануться».
Но родной дядя русского принца был ее крестным, и она смирилась, хотя сильное впечатление от размеров страшной страны осталось на всю жизнь, как детский испуг.
Он – Александр, она – Александрина Виктория… Наконец, сказочный принц приехал. Придворные англичанки повально влюблялись в него, и, встретившись впервые, а затем танцуя на балу с русским красавцем, не стала исключением и сама королева Британии.
И ведь она тоже понравилась ему. В юности Виктория не была такою, какой мы привыкли представлять ее себе – пучеглазой, явно страдающей лишним весом. Ясные глаза навыкате тогда казались просто очень большими, а главное, выразительными.
И вот, могло произойти нечто extraordinary – если бы вспыхнувшее взаимное притяжение переросло в более сильное и не поддающееся никаким препятствиям чувство, и английская королева вышла замуж за наследника престола Российской империи, а потом, спустя шестнадцать лет, он стал бы императором другого государства… Но тогда не было бы Крымской войны, и неизвестно, скончался бы его отец от горечи неудач… И если бы Александр стал царем, как бы он и его жена управляли своими государствами? Он в Петербурге и Москве, а она в своем Лондоне? Но понятия «гостевой брак» тогда еще не существовало! Или они вместе правили бы – месяц сидя на берегах Темзы, месяц – на берегах Невы?
Эх, если бы, если бы… If… Но никакого если бы, никакого сослагательного наклонения в истории не бывает.
Тогда бы будущий муж принцессы Эллы Сергей Александрович не смог жениться на ней, поскольку приходился бы ей родным дядей.
«Мне страшно нравится великий князь, он такой естественный и веселый, и мне так легко с ним… Он всего на год старше меня…» – признается нам ее дневник. Александр успел уже много попутешествовать, а она до сих пор нигде не была. Он увлекательно говорил о златоглавой Москве и загадочном Петербурге, о прекрасном морском городе Севастополе на юге России, о Германии и Италии, о папе римском, с которым лично встречался, о Голландии, машущей крыльями многочисленных мельниц. О своей стране он говорил, что невозможно за всю жизнь побывать во всех ее уголках. Влюбчивый цесаревич забыл свое недавнее сильное увлечение и стал открыто ухаживать за молодой английской королевой.
Но притяжение двух молодых сердец оказалось недолгим. Англичане прекрасно понимали, что растущий русский медведище способен стать сильной угрозой для британского льва. Остров Альбион не желал попасть в подчинение евразийскому простору, и большинство политиков сходились во мнении, что с Россией нужно не сближаться, а стараться всеми силами ослаблять ее рост и влияние в мире. С политиками, во главе которых стоял лорд Мельбурн, королеве пришлось согласиться. Расставание было тяжелым.
И мужем ее стал не русский высокий и стройный красавец, а двоюродный брат по материнской линии – принц Альберт Саксен-Кобургский. Опять-таки по совету лорда Мельбурна. С этого началась Виндзорская династия, до сих пор правящая в Великобритании. Правда, тогда она называлась Саксен-Кобург-Готская, а Виндзорской стала уже после смерти своих основателей во время Первой мировой войны, когда все, что связано с Германией, сделалось англичанам ненавистно. Виндзорская – в честь замка Windsor. В нем молодожены поселились с самого начала и в нем провели большую часть своей жизни.
Принц Альберт был хорош собой, прекрасный спортсмен, фехтовальщик, наездник, начитанный, любитель живописи, архитектуры и музыки. Его жена не обладала всеми этими качествами, в седле держалась, но не фехтовала, не читала много книг, не слишком разбиралась в искусствах. И привлекательность юности довольно быстро стала пропадать. Будучи невысокого роста, Виктория вынуждена была начать долгую и изнурительную, а главное, бесполезную борьбу с полнотой. Но зато она обладала главным качеством королевы – умела властвовать. После нее Британия не знала столь властных монархов.
В те времена еще не принято было венчаться невесте в белом платье. Любого другого цвета, лишь бы не белое. Виктория нарушила эту традицию и навсегда ввела новую. Разлетевшись по всему миру, фотографии английской королевы в белоснежном платье с узким лифом, объемной юбкой на кринолинах и длинным шлейфом, внезапно породили моду, сохраняющуюся по сей день. Редко можно увидеть невесту не в белом или хотя бы не в светлом платье.
Был ли этот союз по-христиански крепок? Известно, что родители Виктории не очень-то любили друг друга, их брак нельзя назвать упоительным. Отец и мать Альберта – и того хуже. Папаша бегал за каждой юбкой, как-то раз намеревался соблазнить жену одного кузнеца и получил от разъяренного мужа молотком по голове. В итоге после судебного разбирательства за супружеские измены родителей Альберта развели. Дядя Виктории король Уильям не скрывал правду о множестве незаконнорожденных детей.
Та еще наследственность! Но Альберту и Виктории она не передалась. Несмотря на сильную разницу во вкусах и увлечениях, они оказались счастливой четой. То, что Альберт, получивший титул принца-консорта, не слишком вдавался в дела государственные, нисколько не раздражало, и даже нравилось королеве. Не нужно было с ним спорить по любому случаю. «Я подписываю важные бумаги, а он промакивает мои чернила», – говорила Виктория, но не с ехидством, а с нежностью. Трогательная картина – она за столом важно ставит росчерк, а он рядом наготове с промокашкой на деревянном валике.
Впрочем, не только промокашка. По инициативе Альберта в Англии началось широкомасштабное строительство железных дорог, сеть которых стремительно покрыла весь остров. И Виктория, поначалу опасавшаяся чудища, исторгающего пар и дым, постепенно привыкла.
Принцу Альберту принадлежит и идея Всемирных выставок, первая из которых состоялась в 1851 году в Лондоне. Для нее специально построили Хрустальный дворец.
Не то что измен, даже скандалов в этой семье не наблюдалось. Первой у них родилась девочка, названная в честь матери – Викторией Аделаидой. В будущем эта Виктория Аделаида станет матерью германского кайзера Вильгельма II.
Еще спустя год в мир пришел мальчик Альберт Эдуард, будущий британский король Эдуард VII. Его станут называть дядей Европы, ибо он приходился дядей нескольким европейским монархам, включая того же кайзера Вильгельма и нашего последнего государя Николая II.
А 23 апреля 1843 года у королевы Виктории и принца-консорта Альберта родилась вторая дочь. Алиса Саксен-Кобург Готская (Alice of axe-Coburg amp; Gotha), больше известная как Алиса Великобританская (Alice of the United Kingdom), – будущая мать святой принцессы Эллы.
В какой среде она воспитывалась? В самой что на есть викторианской! Этот термин «victorian» сейчас ассоциируется с чем-то лицемерным, чопорным, ханжеским. Но тогда он стал символом новой Англии, пережившей долгую эпоху увеселений, беспутства, обжорства, пьянства, непозволительной роскоши – всего того, что ассоциировалось с Ганноверской династией и что поставило страну в очень уязвимое положение. Отныне Виктория объявила три главных столпа своего правления – церковь, трон, семья.
И муж стал ее верной в данном отношении опорой. Он придерживался более строгих нравов, чем она. Однажды Виктория подарила ему картину, изображающую голого мужчину, и случился скандал. Впредь она дала себе слово не коллекционировать подобную живопись. Альберт высказывал крайне пуританские воззрения на жизнь, говорил, что при одной только мысли о супружеской неверности испытывает сильное физическое недомогание.
Постепенно королева и ее супруг выработали викторианский кодекс морали, основанный на чисто христианских добродетелях – религиозности, верности, трудолюбии, добросовестном отношении к обязанностям, умеренности во всем, презрении к роскоши, любви к ведению хозяйства и так далее. Строгая религиозность вела почти к монашеству. Кисти рук и лицо – вот единственное, что могло быть обнажено, все остальное прикройте одеждой, please. Иначе будете считаться голыми. Проявлять на людях любовные чувства или просто чувство симпатии нельзя было даже супругам. Сказать друг другу: «Джон» или «Мэри» – неслыханная вольность. Только «мистер такой-то» и «миссис такая-то». Ухаживать за предметом своей приязни? – «Позвольте мне нести из церкви ваш молитвенник».
Мезальянс в браке исключался полностью – женитесь и выходите замуж только за людей своего круга.
Слово «love» исключалось из обихода, не говоря уж о слове «sex», о котором девушки ничего не знали до первой брачной ночи, и для многих из них она становилась потрясением, после которого в наше время нужно было бы прибегнуть к услугам психоаналитиков. Встретить на людях беременную – позор. Она должна сидеть дома. И просто сказать «она беременна» – неприлично, а надо: «она в счастливом ожидании».
Больную женщину врач имел право осматривать лишь через ширмы, в которые он мог через отверстия просунуть руку, и лишь для того, чтобы пощупать пульс или лобик пациентки. Все остальное? Лучше умереть, чем такой позор!
Вот, в общих чертах, что такое викторианство, помимо религиозности и прочих фундаментальных человеческих добродетелей. Сейчас скажут: дикость. Тогда это была затянувшаяся на несколько десятилетий здоровая реакция государственного организма на болезнь распутства, охватившую Англию в начале столетия. И Альберта можно считать даже в большей степени проповедником викторианства, чем его жену. Многие ненавидели его за излишнее пуританство, называли скрягой, брюзгой, занудой и педантом, но вынуждены были мириться, ибо брачный союз королевы и принца-консорта оставался крепок и непоколебим, никто не в состоянии был его расшатать. Альберт писал своему брату: «Чем тяжелее и крепче цепи супружества, тем лучше. Супруги должны быть прикованы друг к другу, неразделимы и жить только друг для друга. Я хотел бы, чтобы ты приехал и полюбовался на нас – идеальная супружеская пара, соединенная любовью и согласием…»
В такой среде росли дети Альберта и Виктории, и среди них принцесса Элис – Алиса Великобританская. Строгость, строгость и строгость! Самые отдаленные путешествия – из одного королевского замка в другой. Все прогулки только в сопровождении родителей, братьев и сестер, коих всего королева Виктория родила своему мужу девять. Самая младшая Беатриса появилась на свет в 1857 году.
Образование Алисы, порученное Альбертом своему близкому другу барону Стокмару, состояло из Закона Божьего, рукоделия, искусства деревообработки, да плюс языки – французский и немецкий. Девочка росла некрасивой, этакий типичный гадкий утенок. Мать откровенно недолюбливала ее – ни ума, ни красоты, серая мышка. И вечно страдальческое выражение лица. Поскорее бы ее замуж!
Старшая сестра Виктория Аделаида вышла замуж за прусского принца Фридриха Вильгельма, и мать поручила ей составить список из женихов. Из высшей европейской знати обозначились принц Оранский и Альбрехт Прусский, но ни тот, ни другой не понравились Алисе, равно как и она им. И Виктория, что называется, обоих забраковала. Пришлось искать суженого среди знати пониже рангом. Старшая сестра предложила Людвига Гессенского.
Древний фламандский род великих герцогов Гессенских вышел из Брабантского дома. Фридрих Вильгельм Людвиг IV Карл (Friedrich Wilhelm Ludwig Karl von Hessen und bei Rhein) родился 12 сентября 1837 года. То есть, жениху было 23 года, невесте 17 лет, хорошая разница в возрасте. Его отец Карл Гессенский был братом тогдашнего великого герцога Гессенского Людвига III, мать – принцесса Елизавета Прусская, внучка прусского короля Фридриха-Вильгельма II, двоюродная сестра русской императрицы Александры Федоровны, жены императора Николая I. Он приходился двоюродным братом другому русскому императору Александру III, а еще – двоюродным братом Людвигу Баварскому, построившему знаменитый на весь мир замок Новый Лебединый Утес – Нойшванштайн.
В 1856 году девятнадцатилетний Людвиг Гессенский побывал в Москве на коронации Александра II и своей тетки Марии. С восторгом он осматривал Кремль и собор Василия Блаженного. Есть воспоминания, что он стоял на берегу Москвы-реки и задумчиво рассматривал Замоскворечье, словно знал, что там одна из его дочерей построит обитель милосердия и станет ее настоятельницей.
Отправившись к гессенскому двору, Виктория Аделаида познакомилась братьями Людвигом и Генрихом, а также c их сестрой Анной, кандидаткой в жены принцу Уэльскому Эдварду. Анна ей показалась глупой и некрасивой, зато оба брата буквально очаровали и внешним видом, и манерами, и умом. Обоих она пригласила в ближайшее время приехать в Виндзор, а заодно на знаменитые скачки в Аскоте. Людвиг в то время вздыхал по Марии Баденской, но перспектива стать членом королевской британской семьи для, в общем-то, по большому счету, худородного юноши заставила его забыть о недавней влюбленности. Королеве он понравился, принцессе тоже, расставаясь, Алиса подарила ему свою фотографию, где она не выглядела такой уж дурнушкой, а это явно хороший знак. В разлуке они стали переписываться. На немецком, поскольку английский беспечный Людвиг знал плоховато.
Осенью того же года объявили о помолвке, а на Рождество Людвиг снова приехал в Англию, и серая мышка почувствовала, что ей очень весело с этим немецким котом. Когда через четыре дня после Christmas он уезжал, она плакала. Можно было считать, дело сделано.
Обручение состоялось 30 апреля 1861 года, а свадьбу назначили на 1 июля следующего года. Виктория считала, что Дармштадт должен построить для молодоженов новый дворец. При этом приданое, по просьбе королевы назначенное Алисе премьер-министром лордом Пальмерстоном, составило 30 тысяч фунтов. Деньги немалые, но и не великие, и дармштадтцы обиделись. Наследство старшей сестры, которой уготовано было стать королевой Пруссии и кайзериной Германии, было в десятки раз больше.
В 1860 году художник Эдуардо Мориа написал парадный портрет Алисы, а в 1861 году Франц-Ксавье Винтерхальтер написал изумительный в своей красоте и изяществе ее портрет, уже невесты, в белом кружевном платье с открытыми плечами и спиной. Оба живописца нашли в ней ту красоту, которой не видели другие, которую не передавали и фотоаппараты. Сравнить портреты работы Мориа и Винтерхальтера со снимками той же поры – небо и земля. На фотографиях – грустная, блеклая девушка, словно пришибленная, придавленная какой-то безысходной тоской и ничуть не красивая.
Недоволен приданым был и отец, считая, что мышка могла получить и побольше. К этому времени Альберт уже мучился постоянными болями в животе, которые с каждым месяцем все обострялись и обострялись. Он был весь поглощен подготовкой к II Всемирной выставке, но в ноябре слег, не в состоянии продолжать любимое дело.
Алиса постоянно находилась при страдальце, даже перешла из своей комнаты в смежную с покоями Альберта. Он гораздо теплее относился к ней, чем мать. Впоследствии Алиса писала: «Чем старше я становлюсь, тем совершеннее, возвышеннее и благороднее стоит пред моею душою облик моего отца. Жизнь, с такою радостью и смирением отданная только служению долгу, является во всяком случае чем-то невыразимо прекрасным и великим. И каким он был всегда нежным, любвеобильным и ясным! Я никогда не могу говорить о нем с другими, которые его знали, без того, чтобы слезы, как и сейчас, не выступали на глазах. Он был и остался моим идеалом. Я никогда не знала никого, кого можно было бы поставить с ним рядом и который был бы так любим и достоин удивления».
Ухаживая за отцом, она то и дело играла на пианино его любимую мелодию «Прочный оплот – это наш Бог». И Альберт уходил к Богу. За неделю до кончины сообщил дочери, что смерть его близка. А еще через пару дней тайком признался ей, что проклят, потому что однажды совершил некую слабость и попустительство в вере. Что именно он имел в виду, никто так и не узнал. Скончался принц-консорт 14 декабря 1861 года. Врачи констатировали брюшной тиф, но в дальнейшем это вызвало большие сомнения. В XIX веке эпидемии тифа известны были после наполеоновских войн, потом в 40-е годы во время Великого голода в Ирландии, когда особенно пострадала Англия. Но в начале 60-х никакой эпидемии тифа не наблюдалось, и, скорее всего, дедушка принцессы Эллы скончался от рака желудка.
В том же году скончалась и бабушка Алисы – Виктория Саксен-Кобургская, но смерть родной матери была для британской королевы гораздо меньшим ударом, нежели внезапная кончина любимого мужа. Алиса как могла старалась ее утешить, постоянно держала ее за руку, долгое время спала в комнате королевы.
Траур объявили на весь следующий год. Никаких увеселений, при том, что в викторианской Англии они и так не выплескивались через край. Логично было предположить, что и свадьбу отложат до 1863 года, но что-то подсказывало убитой горем королеве – не стоит медлить. И 1 июля 1862 года, холодным и ветреным днем, свадьбу сыграли. Скромно, тихо и больше похоже на поминки, чем на веселое торжество. Сама же королева Виктория писала: «Что-то я не припомню более грустного дня». В медовый месяц Алиса и Людвиг отправились всего на неполных две недели, и вскоре проливным дождем их встречал Дармштадт.
Древнее название города Дармундештадт, что означало «место для переговоров». Ландграфство Гессен-Дармштадт было образовано в 1567 году. В 1806 году после роспуска Священной Римской империи его преобразовали в Великое герцогство Гессен со столицей в Дармштадте. Ко времени приезда сюда Алисы и Людвига в городе проживало порядка 30 тысяч жителей.
О Дармштадте прекрасно написал известный германист Юрий Иванович Архипов: «Город, роднее которого поискать в целом мире. Не самый, может быть, пышный да величественный, зато наш. Не только непритязательным уютом своим, слегка меланхоличным и сонным, но тем прежде всего, что подарил нам двух императриц и двух великих княгинь. Притом две из этих четырех дармштадтских вошли в сонм русских православных святых. Недаром нам в слове „Дармштадт“ слышится слово „дар“… От вокзала к центру города, на восток, ведет прямая и необычно широкая для Германии Рейнская улица. Собственно, она и задает основание оси, на которой или вокруг которой и сосредоточены почти все интересующие нас объекты. Первый из них – Луизенплац, просторная площадь, где высится „Длинный Людвиг“ – ландграф Людвиг (дедушка нашей императрицы Марии Александровны), которого Наполеон сделал великим герцогом Дармштадт-Гессенским.
Уже на следующей по ходу движения площади находится великогерцогская резиденция, так называемый Старый замок. С правой стороны к эклектичному каре припадают П-образные корпуса „типового“ для XVIII столетия дворца.
Рядом стоящее здание ныне занято архивом (где тысячи единиц хранения, относящихся к наследию обеих принцесс, как и многих их родственников). Прежде то был городской театр, который десятки раз посещали юные Елизавета и Александра. А полувеком раньше здесь, в этом театре, великий князь Александр Николаевич, будущий самодержец Александр II, впервые увидел местную принцессу Марию, свою будущую жену Марию Александровну…»
Дармштадт расположен неподалеку от Франкфурта-на-Майне, и сейчас от этого крупного города до него можно доехать на электричке за 20 минут. А в XIX веке волею судеб он оказался особым образом связан с Россией. Здесь русский помещик Шеншин влюбился в дочь местного бюргера Шарлотту-Елизавету Беккер, тайком увез ее в Россию, женился на ней, и в результате на свет появился знаменитый русский поэт Афанасий Фет.
Уроженками Дармштадта были принцесса Вильгельмина, первая жена императора Павла Петровича, в Православии Наталья Алексеевна, и принцесса Максимилиана Вильгельмина Августа София Мария Гессенская – российская императрица Мария Александровна, супруга государя Александра II.
Во второй половине столетия другие события свяжут Дармштадт с Россией, о чем будет рассказано далее.
Итак, молодожены Алиса и Людвиг прибыли в Дармштадт, где их весьма радушно встречали жители. Дальше началась сказка про то, как из королевских дворцов юная принцесса попала в простой дом. Только, в отличие от большинства подобных сказок, принцесса была не избалованная, да и король Дроздобород притащил её не в лесную хибару, а во вполне благоустроенное жилище. Тем не менее разница между Виндзором и Дармштадтом оказалась существенная. Великий герцог выделил молодоженам большой, но обычный дом, выходящий окнами на обычную улицу, с которой при открытых окнах доносились голоса прохожих и грохотанье повозок. Здесь они и начали свою лишенную роскошеств семейную жизнь.
Какие же они оказались разные! Людвиг – высокий, широкоплечий парень, веселый, залихватский, пышущий здоровьем. Алиса – тихая, с вечно будто заплаканными глазами, грустная. Даже на свадебных фотографиях она выглядела так, словно отец ее умер не полгода назад, а только что.
Первые дни были полны счастья. 24 июня 1862 года Алиса писала матери: «Когда я говорю, что люблю своего мужа, то этого едва достаточно; здесь и любовь и уважение, какие увеличиваются с каждым днем и часом, и какие и он, со своей стороны, выражает мне так нежно и любовно. Чем была моя жизнь раньше в сравнении с настоящею!.. Это – такое святое ощущение быть его другом, чувствовать такую уверенность, и когда мы вдвоем, то имеем тот мир, какого никто не может ни отнять от нас, ни нарушить. Моя судьба действительно благословенна, но все же что же я сделала, чтобы заслужить такую горячую и усердную любовь, какую дает мне мой дорогой Людвиг! Я восхищаюсь его добрым и благородным сердцем больше, чем могу сказать. Как он меня любит – ты знаешь, и он будет тебе хорошим сыном. Каждый день он читает мне „Westward Ho“, и я нахожу это восхитительным и интересным. Я всегда так нетерпелива, пока не услышу его шагов по лестнице и не увижу его милого лица, когда он возвращается домой».
Постепенно полного жизни Людвига она стала считать слишком громогласным и прямолинейным, чуть ли не солдафоном. Он и впрямь любил армию, любил командовать. «Я приказал!» – его частое выражение. Дармштадт она воспринимала как изгнание. Денег не хватало даже на то, чтобы устроить приличные рождественские праздники, гардероб у Алисы не отличался разнообразием. Даже в Лондон на свадьбу брата пришлось ехать не в новом платье. Принц Уэльский Эдвард женился на принцессе Александре Датской. В Лондоне 5 апреля 1863 года Алиса в присутствии матери родила свою первую дочь Викторию. Событие произошло прямо в пасхальное воскресенье, что рассматривалось как очень добрый знак. При крещении она получила полное имя Виктория Альберта Елизавета Матильда Мария Гессен-Дармштадтская. А в семье ее стали звать Вики.
Доктора посоветовали матери кормить ребенка грудью, что возмутило королеву Англии: «Алиса ведет себя как грязное животное. Только самки животных сами выкармливают детенышей, но не королевская дочь!»
Вернувшись в Дармштадт, Людвиг и Алиса наконец-то удостоились получения настоящей резиденции, им выделили небольшой дворец в Кранихштайне, к северо-востоку от Дармштадта. Там они поселились с новорожденным младенцем, и там же появилась на свет вторая дочь – героиня этой книги.
Она родилась 1 ноября 1864 года по григорианскому календарю, и полное имя, полученное от родителей, звучало так: Елизавета Александра Луиза Алиса Гессенская. Но в обиходе сразу стало звучать короткое и звучное – Элла. Как вздох морской волны, набежавшей на берег. Более величественное, чем птичье Вики, как звали старшую сестренку.
Имя «Елизавета» считалось в Дармштадте особенным. Так в XIII веке звали родоначальницу герцогов Гессенских – Елизавету Тюрингскую, прославленную в лике святых за свои благочестивые дела и милосердие. Дочь венгерского короля Андраша II, она вышла за ландграфа Людвига Тюрингского. Ее супруг, будучи крестоносцем, погиб во время похода в Святую землю. А она, воодушевленная францисканскими идеалами милосердия и нестяжательства, помогала несчастным, кормила бедноту, построила большую больницу. Для нас, русских, приятно и то, что одним из прапрадедов Елизаветы Тюрингской по материнской линии был киевский князь Владимир Мономах.
Несмотря на недовольство королевы Виктории, младенца Эллу тоже, как и всех остальных детей, Алиса сама кормила грудью, не прибегая к услугам кормилиц. С самого раннего возраста девочки учились помогать по хозяйству, сами одевались, прибирали за собой постель, подметали комнаты. Во-первых, потому, что к этому была приучена воспитанная в викторианском духе Алиса. Во-вторых, потому, что особых средств на содержание большого штата слуг не имелось в наличии. И не было у детей отдельных комнат, все жили по двое. Так, Елизавета все свое детство и юность провела в одной комнате со старшей сестрой Вики. Та очень любила читать и даже вела учетные записи всех прочитанных книг, вовлекала младшую сестренку в мир литературы.
«Девочка воспитывалась в глубоко верующей христианской семье», – читаем во множестве биографий Елизаветы Федоровны. «Это была очень сплоченная и дружная семья». И тут мы подошли к вопросу, поставленному в названии первой главы книги – так ли это? И так, и не так. Или не совсем так.
Да, соблюдая викторианские традиции, они регулярно посещали церковь, вели скромный образ жизни, не роскошествовали, оставались добропорядочными. Но ходили упорные слухи, будто Людвиг уже с первых лет совместной жизни с Алисой начал испытывать к ней супружеское охлаждение, нередко отсутствовал где-то по ночам, не вдаваясь в подробные объяснения, где был и что делал, и по возвращении не спешил наведаться в их общую с женой спальню. Уже на второй год брака, опять-таки, по слухам, возможно, лживым, у него появились любовницы, с которыми он встречался в покоях отцовского дворца, и герцог Карл якобы не возражал против интрижек веселого и добродушного сына. Разумеется, для детей Алисы и Людвига подобное, если оно и было на самом деле, хранилось в глубокой тайне. Хотя возможно, что это были лишь сплетни, распускаемые дармштадтцами, так и не полюбившими дочь королевы Виктории в первые годы ее жизни в их городе. Мария Баттенбергская вспоминанла: «Она была иностранкой, приехавшей из далекой Англии, и никак не могла ужиться с дармштадтскими родственниками. Мне было жаль ее».
У Алисы и Людвига продолжали рождаться дети, то есть супружеский долг исполнялся по-христиански. Но большую часть времени они предпочитали проводить вдали друг от друга. Жизнерадостный Людвиг любил армию и балы, любил где-нибудь в гостях отплясывать до упаду, нравиться окружающим. Печальная Алиса любила тишину и уединение, а затем увлеклась медициной и много времени проводила в ее изучении и опытах.
О Боге она писала постоянно как о чем-то незыблемом в ее душе: «Всегда и беспрестанно я чувствую в своей жизни, что это – моя опора, моя сила, какая крепнет с каждым днем. Мои мысли о будущем светлы, и теплые лучи этого света, какой является нашим спутником в жизни, разгоняют испытания и скорби настоящего». «Я чувствую потребность молиться. Я охотно пою духовные песнопения с моими детьми, и каждый из них имеет свое любимое песнопение». Впоследствии сын Алисы и Людвига Эрнст-Людвиг вспоминал: «Мои родители были глубоко религиозными людьми, хотя и не фанатиками. Начиная от Филиппа Великодушного наша линия Гессенского Дома становилась все более лютеранской, что облегчало понимание англиканской и православной религии. Все мы ходили в церковь приблизительно раз в две недели, мои бабушка и дедушка бывали там каждое воскресение».
Но почему же тогда прусская императрица Августа в свое время обозвала Алису ни много ни мало – законченной атеисткой!
Все дело в ее дружбе с популярным тогда теологом Давидом Фридрихом Штраусом, опубликовавшим в 1835 году свою книгу «Жизнь Иисуса», сделавшую его европейски знаменитым. В ней он доказывал избыток мифотворчества в Евангелиях, что «Новый Завет» нельзя беспрекословно воспринимать как истину в последней инстанции, ибо написан он не самим Иисусом Христом, а гораздо позже его учениками, учениками учеников. То есть, как сказали бы мы теперь, испорченный телефон. Это бы еще куда ни шло, но главное, что возмущало христиан – утверждения Штрауса о необоснованности божественного происхождения Иисуса Христа, проще говоря, он утверждал, что Иисус не является Сыном Божиим, а человеком, хоть и великим, хоть и помазанником Господа. Штраус утверждал, что отделяет исторического Иисуса от догматического. Церковники возмущались, что само такое отделение является богохульством и ересью.
Штраус отрицал все сверхъестественное, связанное с Иисусом – непорочное зачатие Девы Марии, чудеса, описанные в Евангелиях, сам факт воскресения Христова. Основываясь на новых опытах медицины, ученый утверждал, что Иисус мог обладать неким особым даром влиять на людей и даже исцелять, но не как Сын Божий и мессия, а как медиум, коих к середине XIX века известно было немало.
Словом, это учение Штрауса входило во множество других подобных позитивистских учений, превращавших христианскую веру в чисто человеческое поклонение великому историческому персонажу, проповедовавшему всеобщую любовь.
Алиса Гессенская познакомилась со Штраусом лично, стала с ним дружить и постепенно разделять его взгляды, никак не укладывающиеся в русло традиционной христианской религии. Учение Штрауса, собственно говоря, превращало религию в учение, а верующего – в думающего и отрицающего все сверхъестественное, на чем способна основываться только религия. Такое восприятие Христа не является атеизмом, но уже и не вполне христианство, а некий христизм, как марксизм, ленинизм, сталинизм, троцкизм, маоизм и так далее.
Штраус часто бывал в гостях у Алисы, а Людвиг не разделял ее увлечений. Единства во взглядах на Иисуса Христа у них явно не стало.
Как видим, здесь далеко не так всё просто. Если о семье королевы Виктории и принца-консорта Альберта можно говорить как о вполне христианской, в данном случае подобное суждение не совсем точно.
Но меняет ли это отношение к главной героине? А если бы она была не из «глубоко верующей христианской семьи», а из семьи явных атеистов, мусульман, иудеев, буддистов? Разве это умаляло бы ее будущие достоинства? Ничуть. И даже напротив, увеличивало бы их. Подвиг Марии Египетской становится более величественным, когда мы знаем, кем святая была до обращения ко Христу. Или преображение Савла, гонителя христиан, в Павла, одного из столпов христианства. Или наш князь Владимир, креститель Руси. Да подобных примеров великое множество. Тем и прекрасна широкая и многоцветная палитра образов канонизированных святых!
Теперь, по возможности исчерпав тему первой главы, перейдем к детству и юности главной героини книги, а заодно и к следующему весьма распространенному суждению -

Первая красавица Европы
Рассматривая фотографии королевы Виктории и ее дочери Алисы, подмечаешь одну странную особенность – ни та, ни другая не смотрят в объектив. Их глаза либо опущены вниз, либо обращены в сторону. Что это? Почему? Может быть, суеверие? Ведь в XIX веке, когда фотография только что появилась, многие опасались, был слух, что фотоаппарат способен через глаза отнять у человека если не душу, то частичку здоровья. Некоторые особенно острожные вообще наотрез отказывались фотографироваться. Возможно, Виктория и Алиса тоже опасались за свое здоровье и душу. А может, стеснялись своей внешности и потому опускали очи долу. И та, и другая не обладали искрометной красотой. В отличие от своих мужей, на которых, как известно, женщины засматривались. Особенно приятное, добродушное и открытое лицо у Людвига, с таким человеком хочется поболтать, вместе поужинать, выпить пива, похохотать над чем-нибудь. Славный малый. Да и вообще героическая натура. На двух войнах, в которых ему довелось участвовать, не прятался за спины солдат, смело шел в бой. Имел орден Железного креста I степени, орден Подвязки и высший орден прусской империи «Pour lе Merite» («За заслуги»), учрежденный еще Фридрихом Великим и выдававшийся только за особые боевые подвиги. При этом ненавидел тех, кто хвастался своим геройством, считая, что хвастовством обесцениваются боевые заслуги. А однажды жена и дети стали свидетелями героического поступка Людвига, когда он на пляже на бельгийском курорте Бланкенберге спас утопающую женщину, которую пыталась унести быстрая морская волна.
На своих младенческих фотографиях Элла больше похожа на отца. На коленях у матери ей сидеть неохота, так и распирает соскочить с рук, скакать и резвиться. А мать держит. И при этом печально и даже горестно смотрит куда-то вниз, будто заранее скорбя о будущей мученической кончине своей дочери.
В 1865 году завершилось строительство так называемого Нового дворца на деньги, предоставленные в качестве приданого их бабушкой – королевой Викторией. В него переселились Людвиг, Алиса и их две маленькие дочери. Окна дворца выходили на католический собор, и все детство и юность Элла видела его, находясь в своей комнате, которую делила со старшей сестрой. Забегая далеко вперед, стоит заметить, что в 1944 году по злой иронии судьбы дворец, построенный в основном на английские деньги, уничтожила английская авиация! В наше время на его месте возвышается унылое бетонное здание драматического театра имени Георга Бюхнера. И лишь стела с барельефом Алисы напоминает о некогда существовавшем доме, в котором прошли детство и юность нашей героини.
В 1866 году Алиса вновь была беременна… Прошу прощения, «в счастливом ожидании», коль уж мы викторианцы. В это время Гессен оказался вовлечен в австро-прусскую войну на стороне австрийцев, и Алиса попала в лагерь, враждебный лагерю ее старшей сестры Виктории, жены Фридриха Прусского. Две державы не смогли поделить спорную территорию Шлезвиг-Гольштейна, и Бисмарк ввел войска в его австрийскую зону владения. Так и разразилась война. Людвиг отправился воевать с пруссаками, возглавив гессенскую кавалерию. Вики и Элла срочно были эвакуированы к бабушке. В деревню, в глушь – в Лондон. Будучи на последних месяцах беременности, Алиса занималась больницами для раненых, изготавливала бинты и лекарства. Этого требовали придворные предписания, но беременные могли от них и уклоняться, так что честь ей и хвала! К тому же, она уже стала увлекаться медициной, ей нравилось бинтовать, ставить примочки, лечить раненых.
11 июля родилась третья девочка. Ее назвали Ирэной, то есть миротворицей, добавив к этому миролюбивому имени еще три – Луиза, Мария, Анна. Едва оправившись от родов, Алиса продолжала посещать лазареты, и муж, вернувшийся с войны, встретил ее, как раз когда она спешила к раненым. Война снова сблизила их – письмами, в которых она описывала, как переживает за него, а он горячо уверял, что с ним ничего не случится и ей не стоит сильно волноваться.
Победа Пруссии ухудшила и без того бедственное положение гессенского двора, пруссаки захватили железные дороги и телеграф герцогства, наложили контрибуцию в 3 миллиона флоринов. Алиса пожаловалась матери, та обратилась к принцессе Виктории, но старшая сестра не захотела облегчить «мучительную и тягостную участь дорогой Алисы», мол, такое положение являлось «одним из неизбежных результатов этой страшной войны». Зато русский император Александр III, помня, что Людвиг приходится ему двоюродным братом, заступился и призвал прусского короля разрешить великому герцогу сохранить трон.
Итак, в 1866 году у Эллы были уже старшая и младшая сестры. Еще через два года, 25 ноября 1868 года появился братик Эрни – Эрнст Людвиг Карл Альберт Вильгельм.
Продолжая посещать больницы, госпитали, приюты и дома для инвалидов, Алиса, наконец, заслужила среди дармштадтцев сначала уважение, а затем и любовь. Ведь после окончания войны придворный протокол уже не заставлял ее оказывать такого рода благотворительность. Старших девочек Алиса стала брать с собой, и с нежного возраста они приучились сострадать людям, вынужденным терпеть боль, слабость, немощь и все страдания, незнакомые здоровым. Они украшали цветами больничные палаты, и вскоре Элла полюбила рисовать цветы. С них началось развитие ее несомненного художественного дарования. Занятия живописью она не оставит до конца жизни, и даже в последние месяцы, в алапаевском плену, будет рисунками скрашивать скорбное заточение.
Забавная и милая деталь – если она видела, что рисунок не получился, у нее рука не поднималась его порвать, и тогда она хоронила его, закапывала где-нибудь в саду. Точно так же поступала с увядшими цветами, считая, что их нельзя просто выбросить. Относилась к рисункам и цветам как к людям!
Она вообще обладала бурной фантазией и многое одушевляла. Например, обожая свои бантики, укладывала их с собой спать, чтобы им было мягко, и боялась, что ночью придут злые существа и похитят ее любимцев. Мать вспоминала, что нередко по утрам заставала Эллу спящей с зажатыми в кулачках бантиками. Она считала бантики особенным олицетворением цветов.
Девочки – сами как чудесные цветы, – росли очень хорошенькими. И очень разными. Старшая Вики четко унаследовала черты матери – крупные прозрачные глаза, длинный нос, грустинку во взгляде. Младшая Ирэна – черты отца, мягкую округлость, открытость в добродушном взгляде. Элла приятно сочетала в своей внешности и отцовские, и материнские черты, и при этом получилось нечто искристое, живое, лучистое, лучезарное. Она уже отличалась и подвижностью ума, и рассудительностью. С портрета 1868 года работы художника Реджинальда Истона на нас смотрит четырехлетнее очаровательное существо, сочетающее в себе черты и ребенка, и уже девушки. Чудесные тонкие черты, искрящиеся и умненькие серые глаза, вьющиеся русые волосы. И во всем образе – необычайная живость. Это не серая мышка с потухшим и опущенным взором, как ее мать, а жизнерадостная бойкая белочка, притом, явно – общая любимица, и скорее всего – папина обожаемая дочка.
И действительно, судя по множеству воспоминаний, у нее был легкий и жизнерадостный характер, она часто смеялась, почти всегда улыбалась. Но иногда словно облачко налетало на ее беззаботность, взгляд девочки становился отсутствующим, витающим где-то в заоблачных высях. Но вот она уже снова здесь, среди близких и любимых людей, бежит рисовать или изучать буквы, вышивать, строгать. Ее восторгал Божий мир с его разнообразием цветов, птиц, зверей, людей, домов, улиц, деревьев. Сразу за их резиденцией начинались прекрасные сосновые боры, сквозь которые можно было дойти до самого Рейна. Ведь и сам титул ее семьи звучал как «Гессенские и Прирейнские».
С младенчества приученная к германской пунктуальности, чистоте и порядку, она любила во всем этот орднунг, который должен быть в крови у каждого немца. И который она наблюдала в новом герцогском доме. По желанию Алисы его выполнили в стиле ренессанса, наподобие английской королевской резиденции в Осборне. Интерьеры украшались творениями английских мастеров живописи и скульптуры. Частым гостем в Кранихштайне бывал Иоганн Брамс, он даже любил играть вдвоем с Алисой на рояле. А однажды здесь побывал и Рихард Вагнер.
Отца она обожала до самозабвения, такого веселого, добродушного, сильного и крупного, храбро воевавшего с ненавистными пруссаками, грабившими теперь их родной Гессен. Гордились дети и тем, что их папа мужественно спас во время бури утопающего. Жаль только, что, спутанный по рукам и ногам многочисленными заботами, военными и государственными делами, он не мог постоянно возиться с ними и большую часть времени отсутствовал. Зато когда бывал дома, мог часами забавлять своих детишек, даже в собственный кабинет пускал их, когда шаловливая волна игр докатывалась туда.
Лишь изредка детство омрачалось ссорами между отцом и матерью. Особенно запомнилось то ужасное время, когда разразилась франко-прусская война. Элле было шесть лет, и она прекрасно понимала, кто прав, кто виноват. Прусский канцлер Отто Бисмарк, желая отнять у Франции вечно спорные Альзас и Лоррен (по-немецки Эльзас и Лотарингию), спровоцировал французского императора Наполеона III, и тот объявил войну Пруссии. При всей ненависти к пруссакам, отец обязан был вступить в прусскую армию со своим гессенским войском и идти сражаться с французами. Он всеми правдами и неправдами отлынивал, ссылаясь на то, что обобранные пруссаками до нитки гессенцы не способны вооружиться. Даже у него, герцога, нет подобающего жеребца. Однажды, доведенный подобными терзаниями до кипения, отец во время завтрака швырнул на стол салфетку и стал кричать на Алису, что если ее мать королева Виктория настаивает, чтоб он отправился на войну бить французов, так пусть пришлет ему одного из жеребцов, коих огромное количество в десяти королевских конюшнях. Алиса сдержанно отвечала, что не намерена обращаться с подобными унизительными просьбами к матери, встала из-за стола и отправилась в свою комнату, но Людвиг погнался за ней, и ссора продолжилась там. Девочки и двухлетний Эрни сидели и хлопали глазами, огорченные при виде скандала между родителями. А мама, осыпаемая бранью отца, тем временем почувствовала сильное головокружение, ей стало душно, начались преждевременные роды. Так, в этой ужасной ссоре, 7 октября 1870 года на свет появился Фритти – Фридрих Вильгельм Август Виктор Леопольд Людвиг, второй сын и пятый по счету ребенок Людвига и Алисы.
Отец вскоре все-таки раздобыл достойную лошадь и отправился воевать, война разгорелась нешуточная, в Дармштадт валом повалили раненые, и уже вскоре после родов Алиса стала водить Вики, Эллу и Ирэну по госпиталям, вновь они увидели страдания, боль, ужас многих несчастных, услышали их стоны и крики, порой доводящие до отчаяния.
Однажды Алиса усомнилась, стоит ли водить девочек в госпитали, не слишком ли это опасно для их психики. Каково же было ее удивление, когда Элла выразила негодование: «Почему ты не взяла меня с собой в госпиталь? Я уже взрослая и все понимаю. Вчера я уколола себя булавкой так сильно, что появилась кровь. Но я не испугалась и терпела. Было очень больно. Но я думаю, что боль, которую я сама себе причинила, – это совсем не та боль, которую может послать Господь. Я молю Бога, чтоб Он послал мне боль, и я смогла доказать тебе и Ему, что выдержу любое испытание. Если, конечно, Он пообещает, что душа и в самом деле останется в неприкосновенности».
Тогда же произошел и очень важный случай, на всю жизнь давший Элле и ее сестрам неоценимый урок милосердия, после которого они навсегда запомнили, что милосердие распространяется на все человечество, и не только на своих близких, но и на врагов, даже когда с этими врагами идет беспощадная битва.
Однажды Алиса сидела в своей комнате и в очередной раз пыталась сочинить письмо матери с просьбой приютить у себя внучек и внуков на время войны. Она сидела в задумчивости перед девственным листом бумаги, когда прибежала верная фрейлина Криста фон Шенк с сообщением, что на окраине Кранихштайна пруссаки бросили несколько повозок, груженых тяжелоранеными французскими военнопленными, и кое-кто уже намеревается вершить над несчастными расправу. Отправившись туда, Алиса удостоверилась в сказанном фрейлиной, увидев обоз с ранеными французскими юношами, многим из которых на вид было не более восемнадцати лет, и, зная о том, что все госпитали переполнены и в них не станут принимать французов, распорядилась доставить их к себе во дворец. Призвав на помощь сестер милосердия, она получила от них решительный отказ и в первые сутки вдвоем с Кристой приняла на себя тяжелую работу. Вики, Элла и Ирэна взялись помогать маме и фрейлине. И все же девочек стал мучить вопрос: как же так? Ведь это же французы, наши враги, это их стараниями госпитали Дармштадта наполнились ранеными и умирающими.
– Это для нас они враги, а для Христа – такие же люди, как и мы. И если мы со Христом, то наш долг оказывать помощь всем страдающим.
И Алиса снова бросилась обихаживать несчастных французов, промывать и перевязывать раны, утешать их, а если надо – давать последнее напутствие умирающим. Благо, отец постарался, чтобы с детства она хорошо знала французский язык.
На третьи сутки опамятовались и дармштадтские сестры милосердия, явились помогать Алисе и Кристе, стало гораздо легче.
Было о чем задуматься. Так вот что такое подлинное милосердие!
К портрету Алисы следует добавить еще один штрих. Когда началась Франко-прусская война, почитаемый ею Давид Фридрих Штраус обменялся несколькими письмами с близким ему по духу теологом и философом Ренаном и тотчас же опубликовал их в своем очередном сборнике «Kleine Schriften». В них он разразился ненавистью, называя французов нацией развратников, а немцами, наоборот, восторгался, взывал к их национальной гордости, преклонялся перед Бисмарком. Ренан отвечал сдержанно, горевал о том, что варварство вновь взяло верх над культурой. И Алиса, жадно читавшая все, что издавал ее кумир, конечно же, ознакомилась с этой перепиской, но в данном случае заняла сторону не Штрауса, а его оппонента Ренана.
На фотографиях того времени шестилетняя Элла выглядит несколько старше своего возраста. Ее светлые глаза наполнены не только сиянием детства, но и ранним пониманием многих вещей, недоступным большинству девочек ее поры. Уже на этих снимках видно, что перед нами обычная девочка, не самой красивой внешности, но уже светящаяся иной красотой – духовностью, душевностью, одухотворенностью. Такой она и будет всю свою жизнь.
«Радуйся, от родителей семена веры приимшая; радуйся, в страсе Божии ими воспитанная. Радуйся, добродетели матере твоея унаследившая; радуйся, трудолюбию и милосердию ею наученная», – поется в акафисте святой Елизавете Федоровне.
Но пока она была еще немецкой девочкой Эллой, растущей в городе Дармштадте в семье, где 6 июня 1872 года на свет появилась четвертая девочка, удостоившаяся имен всех дочерей королевы Виктории – назвали ее Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса. Будущая русская царица Александра Федоровна. Ее крестными стали принц Уэльский Эдуард – будущий король Эдуард VII, русский цесаревич Александр Александрович – будущий император Александр III, его супруга Мария Федоровна, младшая дочь королевы Виктории принцесса Беатриса и Мария Анна, принцесса Прусская. В семье новую дочку станут звать на немецкий лад – Аликс.
Все были счастливы, еще не зная, какое горе надвигается на них. Прошло меньше года после появления на свет четвертой дочери. В конце мая 1873 года малыш Фритти, коему шел всего лишь третий год, вбежал в мамину спальню и с разбегу ткнулся в итальянское окно, начинавшееся чуть выше пола. Створки оказались не закрытыми, и он выпал наружу, с высоты шести метров упал на ступени дворца. Испуг родителей сменился радостью – ни перелома, ни вывиха, простой синяк на ноге, за неделю и следа не должно остаться… Но гематома стала стремительно расти, нога опухать, поднялась высокая температура. И к вечеру ребенок скончался на руках у потрясенных родителей! Что это?!
Кровь и любовь очень хорошо рифмуются в поэзии. А вот в медицине, соединяясь, создают весьма страшное понятие – болезнь гемофилию. По-гречески «гемо» – кровь, а «филия» – любовь.
Это весьма редкое наследственное заболевание, выражающееся в нарушении свертываемости крови, которая изливается в суставы, мышцы и внутренние органы. Кровоизлияния могут возникать при травмах, сильных порезах, хирургическом вмешательстве.
Откуда она берется? Точного объяснения причин возникновения гемофилии нет до сих пор. Издревле считалось, что наиболее вероятным виновником выступает кровосмешение, когда в брак вступают близкие родственники, к примеру, полюбившие друг друга брат и сестра. Не отсюда ли и понятие «кровь + любовь»? Во всяком случае, отсюда и исконный запрет на кровосмешения, обозначенный во множестве древнейших законодательств.
Во II веке от Рождества Христова был описан случай в еврейской среде, когда раввин дал разрешение не обрезать ребенка, старшие братья которого истекли кровью и умерли после обрезания. Гораздо позднее описан другой случай из XIX столетия, когда семья украинских евреев отказывалась воспользоваться разрешением не обрезать сыновей и потеряла десятерых младенцев.
Классическое описание гемофилии в 1803 году опубликовал американский врач Джон Отто, и благодаря ему в XIX веке стало широко известно наследственное происхождение недуга. Однако сам механизм передачи наследственных признаков до сих пор остается загадкой. После появления генетики стало известно лишь, что болезнь возникает благодаря изменению одного гена в хромосоме Х. В подавляющем большинстве случаев страдают от смертельного недуга только мальчики и мужчины, а девочки и женщины являются лишь курьерами – носителями и передатчиками болезни.
Европейские монархи всегда кичились близким родством друг с другом, стремились создать некий единый монархический дом Европы. Это же родство стало для них проклятием.
К середине XIX столетия гемофилия была изучена и описана, хотя не имела четких объяснений о своем происхождении. Ее могли диагностировать, но не умели лечить. В семье королевы Виктории гром грянул с появлением на свет младшего сына Леопольда, после чего гемофилию нередко стали называть «викторианской болезнью». Дальнейшие многолетние исследования, продолжающиеся по сию пору, приводят к выводу, что либо «испорченный» ген путем мутации появился у самой Виктории, либо королева появилась на свет путем некоего тайного кровосмешения. Ни то ни другое, пока не доказано. Вероятность мутации определяется учеными как один из 25 тысяч. Стало быть, кровосмешение в 25 тысяч раз вероятнее, особенно если учитывать распутные нравы в Англии до наступления викторианской эры.
Как бы то ни было, первой наиболее известной в истории носительницей гемофилии является королева Виктория. И в королевской семье знали об опасности передачи болезни через женщин мужчинам, но это являлось государственной тайной. Возможно, и отец Эллы не знал о страшной угрозе. А может, и Алиса не знала. Или оба знали, но думали, что их минует чаша сия. К тому же, у старшего сына Эрни никаких признаков страшной болезни не проявлялось. Но чаша скорби не миновала их.
Вся семья пережила тяжелейшее потрясение, когда маленький и хорошенький мальчик так внезапно и быстро угас, возможно, расплатившись за грехи своих предков, многое себе позволявших до того, как на трон Англии взошла основательница викторианства. В память о бедном Фритти мать заказала витраж с изображениями евангельских сюжетов. Первый, Мадонна с Младенцем, показывал радость материнства, второй, Оплакивание Христа, горечь преждевременной утраты сына. Витраж был вставлен вместо стекла в том самом окне, откуда Фритти выпал. Надпись над витражом гласила: «Not lost, but gone before» – «Не умер, но раньше времени ушел». Кроме безутешной матери такое постоянное напоминание о семейной трагедии мало кому нравилось, и когда повзрослевший наследник Эрнст сделался великим герцогом, он велел заменить скорбный витраж на обычное стекло.
Думается, с этой смертью окончилось детство Эллы, которой в тот год исполнилось девять лет. На фотографиях 1875 года мы видим ее, одиннадцатилетнюю, с глазами, в которых отразились скорби. И можно подумать, что перед нами девушка лет двадцати.
После ужасной кончины Фритти стали портиться отношения между отцом и матерью. Правда, ровно через год после трагедии в семье появился еще один малыш, 24 мая 1874 года, в день рождения матери Алисы, королевы Виктории, родилась пятая дочь – Мария Виктория Феодора Леопольдина, которую стали звать Мэй, что по-английски «май», ведь в мае она пришла в мир. Но это не улучшило атмосферы в семье. И дети как бы разделились между собой на две «партии», Алиса больше внимания уделяла сыну Эрни и малютке Мэй; Вики, Элла, Ирэна и Аликс – «партия» отца.
Алиса вернулась к благотворительности, собирала средства для неимущих, вела медицинскую и социальную деятельность. В 1874 году умер ее кумир Штраус, и отныне она вела постоянную переписку с общественной деятельницей Октавией Хилл. Людвигу все это не очень-то нравилось. На фотографиях их последних лет с Алисой он выглядит цветущим, веселым толстяком, она – скорбящей и изнуренной страдалицей. У нее стала постоянно болеть спина, врачи установили искривление матки, и в конце 1876 года Алиса отправилась на лечение в Шотландию, в курортный городок Балморал. Оттуда она написала свое известное, полное отчаяния письмо мужу: «Я жаждала настоящего партнерства, поскольку кроме этого жизнь в Дармштадте ничего мне не могла дать… Поэтому, естественно, я горько разочарована, когда я оглядываюсь назад и вижу, что несмотря на большие планы, добрые намерения и подлинные усилия, надежды мои, тем не менее, потерпели полный крах… Ты говоришь, дорогой, что никогда бы не заставил меня страдать намеренно… Я же жалею об отсутствии какого бы то ни было намерения или желания – или, скорее, понимания – быть чем-то большим для меня, и это не значит тратить на меня всё своё время, в то же время не желая делиться со мной чем-то ещё. Но я не должна говорить о таких вещах. Твои письма милы и добры, но так пусты и блеклы, что я чувствую, что могу сказать тебе меньше, чем любой другой человек. Дождь, хорошая погода, свежие новости – это всё, о чём я когда-либо смогу тебе рассказать – настолько отрезаны мое настоящее я и мой внутренний мир от твоих… Я пыталась снова и снова поговорить о более серьёзных вещах, когда чувствовала необходимость в этом – но мы никогда не встречаемся друг с другом – наши пути разошлись… Вот почему я чувствую, что истинное единение для нас невозможно, ведь наши мысли никогда не потекут в одном русле…»
20 марта 1877 года в мир иной отошел отец Людвига, а 13 июня того же года скончался великий герцог Людвиг III, не оставивший после себя потомства. Отныне на гессенском троне воссели Людвиг IV и его супруга Алиса Великобританская. К тому времени Алиса рассорилась со своей матерью, которую считала повинной в том, что Фритти скончался от гемофилии. В Англию она с детьми не поехала, а июль и август провела в Нормандии. Людвиг время от времени навещал семью там. Он писал жене: «Надеюсь, горечь солёной воды отгонит горечь, которую вызывает Дармштадт. Пожалуйста, дорогая, не говори о нём так резко, когда я снова приеду – это омрачит мне радость от новой встречи с тобой», на что она ответила ему: «Ты отряхиваешь с себя всё неприятное, как пудель отряхивается от воды, окунувшись в море – натуры, подобные твоей, самые счастливые сами по себе, но они не предназначены помогать, утешать и советовать другим, делиться с другими теплом полудня жизни…»
Взойдя на престол, Алиса поначалу занялась государственными делами, но быстро поняла, что не предназначена для них, и вновь вернулась к наукам и искусствам. Великой герцогиней Гессенской ей суждено было оставаться чуть дольше года. Наступил 1878-й – последний год ее жизни. Семья еще не знала, какой новый удар судьбы предстоит перенести.
Но напоследок закатный луч счастья озарил семейство Гессенов. Алиса помирилась с матерью, и осенью 1878 года королева Виктория пригласила всех на отдых в Истборн. Поездка оказалась веселой и радостной, а встреча с королевой в Осборн-хаусе ничем не омрачилась. К ноябрю, довольные, все вернулись в Дармштадт.
Вечером 5 ноября Вики пожаловалась, что ей тяжело поворачивать шею, мышцы сводит судорогой. Алиса поначалу подумала, что это паротит, или, как принято его называть у нас в России, свинка. Даже пошутила, что будет забавно, если вся семья заразилась этой болезнью в Англии, где было слишком хорошо в этот раз. Паротит в то время уже не считался опасным недугом, его хорошо и быстро лечили. Она не подумала, что у паротита симптомы увеличения шейных лимфоузлов и сковывания мышц шеи сходны с другой болезнью, гораздо более опасной и страшной – дифтерией, при которой в глотке образуются пленки, способные закупорить дыхательные пути и привести к смерти больного. В то время лечить дифтерию не умели.
Вечером Вики еще читала остальным детям книгу, причем, что характерно, «Алису в Стране чудес», потом подруга матери Кэти Макбин, заменявшая ей фрейлину, играла на фортепьяно, а все дети беззаботно и весело танцевали.
Вики становилось хуже, наконец, вызвали врача, и он поставил тревожный диагноз. 10 ноября старшая дочка пошла на поправку, но стала заболевать Аликс. «This night my precious Aliky has been taken ill» – «В эту ночь моя драгоценная Алики впала в болезнь», – написала Алиса матери. По-английски она называла будущую российскую императрицу именно так – Aliky, Алики. Слег и Людвиг. К 12 ноября состояние у шестилетней девочки оказалось предсмертное. В ее комнату по приказу матери принесли паровой ингалятор, дабы облегчить дыхание принцессы. Страшно представить, что испытывает мать, видя, как болезнь хищным зверем набрасывается то на одного, то на другого ребенка, терзает мужа. Вскоре Аликс пошла на поправку и к 15 ноября можно было говорить о том, что она спасена. Теперь настала очередь самой маленькой – четырехлетней Мэй, пошло резкое ухудшение, болезнь потекла столь стремительно, что на следующий день утром четырехлетняя малышка умерла. Доктор разбудил Алису, та помчалась в спальню дочери, чтобы осыпать поцелуями ее остывающие руки и личико. Дабы скрыть несчастье от остальных детей, Мэй поспешили переодеть, уложить в гроб и отнести в фамильный склеп.
Людвиг выздоравливал, но разболелся Эрни. 19 ноября у него прошел кризис, когда мальчик оказался на грани жизни и смерти. Но он пошел на поправку. В первых числах декабря они с отцом даже смогли отправиться на прогулку. Из всех детей одна только Элла не болела страшной болезнью. Почему? Очень просто – она находилась в гостях у своей бабушки Елизаветы, и когда пришло известие о начавшейся дифтерии, она осталась в бабушкином дворце.
Казалось, болезнь отхлынула, унеся в свою пучину одну несчастную душу. Как часто бывает в таких случаях, Алиса, больше месяца мужественно переносившая страдания и заботы, теперь могла позволить себе расслабиться… и заболела сама! В день смерти своего отца, утром 14 декабря 1878 года Алисы Великобританской и Гессен-Дармштадтской не стало. Ей было всего 35 лет от роду.
Смерть такой молодой матери – что может быть страшнее для детей, которым от шестнадцати до шести!
Ее похоронили в той же усыпальнице Розенхёэ, рядом с малышкой Мэй. И когда на средства, собранные дармштадтцами, возвели памятник, скульптор Йозеф Эдгар Бём изобразил ее с мертвой малышкой на руках. Всю жизнь Алиса не выходила из печального образа, словно всегда знала, как трагически окончит она дни свои, успев потерять сына и дочь, словно знала, что двум другим ее дочерям, Элле и Аликс, уготована мученическая кончина! И всю жизнь эта маленькая мышка боролась, чтобы облегчить страдания других людей, показывая пример милосердия своим детям. Она оказалась стойким оловянным солдатиком, спасая других, не жалела себя и сгорела в огне внезапного несчастья.
Горе очень сильно повлияло на Эллу, пройдя сквозь ее душу и опалив ее особым огнем. И это необыкновенным образом отразилось на ее внешности. Доселе вполне обычная англо-саксонская девушка, она обрела в своем облике нечто неотразимо прекрасное. В сочетании с правильными и благородными чертами лица это новое скорбное знание о жизни и сотворило ту красоту, о которой заговорили все и которую могли видеть только люди с тонкой душевной организацией.
В том же горестном декабре все члены семьи, живыми вышедшие из горнила смертоносной болезни, отправились в Лондон, где Людвига встречала теща, а детей – бабушка. На многочисленных фотографиях, сделанных во время этой поездки, все смотрят не в объектив, а в сторону. У Людвига вид задумчивый, у Виктории – отрешенный, у Вики печально-опустошенный, у Ирены, Аликс и Эрни – скучающий. А у Эллы такой, что трудно дать одно определение. В ее взоре и скорбь, и свет, и необозримая глубина. Она смотрит в сторону, но, кажется, если лишь на секунду глянет на вас, то пронзит своим взглядом насквозь.
Генрих фон Ангели происходил из рода венецианских патрициев. Он родился в Венгрии в 1840 году, и уже к тридцати годам имел славу великолепного и весьма востребованного портретиста. В 1875 году, находясь при королевском дворе в Лондоне, он по заказу королевы Виктории написал более двадцати полотен. Кроме того, будучи чрезвычайно живым человеком, он слыл лучшим рассказчиком анекдотов и превосходно пел.
Еще когда жива была герцогиня Алиса, великий герцог Людвиг IV Гессенский заказал этому прекрасному художнику свой портрет с женой детьми. Работал живописец долго и заканчивал уже после кончины Алисы. Полотно получилось не просто великолепным – сияющим, полным жизни, света, красок, земной и небесной энергии, исходящей от людей, изображенных на этом шедевре живописи. Величавый отец семейства в окружении своих чудесных отпрысков. Принцесса Элла на портрете изображена за спиной у отца, правым локтем на спинке его кресла, рука упирается в подбородок, а лицо обращено к зрителю так, будто пятнадцатилетняя девушка хочет поведать нам нечто очень важное и хорошее, отчего нам станет гораздо лучше жить, мы сможем пережить невзгоды, обиды и огорчения. «Все это пустое, – словно говорит ее взгляд. – Есть нечто главное и великое, поверьте мне, и оно ждет всех нас, с радостью распахнет нам объятья и примет с любовью!»
Красавица? Если приглядеться к чертам лица – ничего особенного, обычная английская или немецкая мисс или фройляйн. Но этот взгляд, исполненный небесной жизни, заставляет нас ответить таким же открытым взглядом, пойти навстречу душе, распахнувшейся перед нами, заговорить с нею.
Через много лет воспитанница Эллы великая княжна Мария Павловна нарисует в своих воспоминаниях ее портрет с некоторой особинкой: «Тетя Элла… была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела: высокая, стройная блондинка с чертами лица исключительного изящества и чистоты; у нее были серо-голубые глаза с коричневым пятнышком на одном из них, эффект от ее взгляда был необыкновенный».
Безусловно, именно такою, как на портрете работы Генриха фон Ангели, увидел и сильно полюбил принцессу Эллу, назвав ее первой красавицей Европы, русский офицер императорской фамилии. К тому времени, когда родилась великая и священная любовь, он, как и она, успел испить из чаши страданий, пережить уход отца к другой женщине, кончину матери, а вскоре и страшную гибель родителя, убитого террористами. И во взгляде Сергея Александровича она увидела то же, что наполняло ее душу.
В его глазах светилась та же прекрасная тайна, его загадочная задумчивость казалась странной окружающим, как и все его поведение, слишком строгое для игривого света. И в порочных кругах так называемого высшего общества уже тогда стали ходить грязные сплетни, вызванные недоуменным, а порой и откровенно презрительным суждением о том, что -

Он какой-то слишком уж странный
Мужем принцессы Эллы станет сын Александра II, некогда ненадолго вскружившего голову ее бабке Виктории.
Крымскую войну против России вели английская королева Виктория и французский император Наполеон III. Эта кровопролитная бойня не принесла победы ни той, ни другой стороне, и обе вынуждены были заключить мирный договор на условиях ничейного результата. Но война раньше времени свела в могилу государя Николая Павловича, и на русский трон взошел его сын Александр Николаевич. 26 августа 1856 года он венчался на царство, митрополит Филарет Московский возложил на его голову корону, вручил скипетр и державу. В семье нового государя уже были дети, а когда владыка Филарет возлагал венец на государыню Марию Александровну, в ней уже теплилась новая жизнь. Вскоре после коронации августейшая чета отправилась на молебен в Троице-Сергиеву лавру, и, преклонив колена пред гробницей преподобного Сергия Радонежского, Александр Николаевич дал обет – в случае, если на свет появится мальчик, наименовать его Сергеем. Своей любимой фрейлине Анне Федоровне Тютчевой, дочери великого русского поэта, на память об этом дне императрица подарила икону Сергия. Ту самую, которой спустя четверть века Тютчева благословит принцессу Эллу и ее жениха.
Мальчик, обетованный преподобному защитнику земли Русской, появился на свет 29 апреля 1857 года в Царском Селе. Порфирородный, как назывались все дети, рожденные после того, как их родители вступили на престол. По традиции, восходящей еще к Византии, где дети василевсов рождались в зале, украшенном особо ценным камнем порфиром багряного цвета, благодаря чему к слову «порфирородный» есть и синоним – «багрянородный». Порфирой называлась и всем известная императорская мантия, широкая и длинная, подбитая белым горностаевым мехом с черными хвостиками.
Однако в византийской традиции порфирогениты обладали явным правом на императорский престол, даже вопреки первородству, поскольку их родители являлись носителями божественной сакральной власти. Императоры, подчеркивая законность своего восхождения на престол, добавляли эпитет «порфирородный» к своему имени как титул, тем самым показывая, что родились они в семье правящего императора, и потому их легитимность вне сомнений. Если бы подобное закрепилось в институте нашей монархии, то законным наследником трона стал бы порфирородный Сергей, в будущем Сергей I.
Младенца крестили в честь преподобного Сергия Радонежского в Духов день. Восприемниками стали цесаревич Николай Александрович и великая княгиня Екатерина Михайловна, племянница покойного Николая I.
Любопытный эпизод: в честь крестин Сергея император подарил счастливой супруге сапфиры, купленные у испанского принца Карлоса, который ввиду беспорядков в своей стране вынужден был продавать фамильные драгоценности. Подарок смутил Марию Александровну. Она поделилась с Тютчевой своими нехорошими предчувствиями – не придется ли и ее потомкам скитаться и распродавать свои фамильные драгоценности? Фрейлина беззаботно ответила, что в России беспорядки, подобные испанским, невозможны и трон российский незыблем. Увы, в дальнейшем подтвердятся не ее слова, а опасения прозорливой императрицы!
С ранних лет Сережу воспитывала та же Анна Федоровна. Сторонница славянофильских и русских национальных, консервативно-реакционных взглядов своего отца, она, разумеется, передавала их мальчику по мере его взросления. Прежде всего, это идея особой исторической миссии России как спасительницы всего человечества от впадения в апостасию – вероотступничество. И одним из воинов Христовых предполагалось стать Сереже.
21 сентября 1860 года в императорской семье появился еще один малыш – Павлик. С ним Сереже отныне предстояло делить свои игры, вместе гулять, вместе учиться. И детская комната у них была одна на двоих. По утрам они вместе шли поздороваться с мамой, принять ее ласки и поцелуи, поведать о том, чем намереваются сегодня заняться, во что играть. У обоих появились смешные детские прозвища. Сергей, когда начал говорить, на вопрос «Как тебя зовут?» вместо «Сережа» отвечал: «Сижа», его так и стали звать в семье. Похожего на цыпленка Павлика и вовсе звали то Цып, то Пиц.
А всего у Сережи было пятеро братьев – старшие Николай, Александр, Владимир, Алексей и младший Павел, и одна сестра – Мария. Такая большая семья.
Когда началась учеба, распорядок дня устрожился. В девять часов утра начинались занятия, затем завтрак, продолжительная прогулка и снова уроки, до шести часов вечера, когда в царском дворце наступало время обеда. Как видим, с детства царевичи дурака валять не привыкли.
В тот год, когда на свет появилась принцесса Элла, ее будущему супругу исполнилось семь лет, и к нему назначили наставника – флотского офицера Дмитрия Сергеевича Арсеньева, связанного семейными узами с Меньшиковыми, Лермонтовыми, Столыпиными. Новый наставник продолжил линию Тютчевой, вразумительно объясняя мальчику, что такое долг перед Отечеством, какая особая роль возлагается не только на царствующих особ, но и на членов их семьи. Сижа отличался упрямством, Арсеньев терпеливо объяснял ему, что когда ты чувствуешь правоту, упрямство полезно, оно превращается в благодатную настойчивость. Но когда человек понимает, что неправ, но продолжает упорствовать, такое упрямство называют ослиным. Наставник даже придумывал пьесы и устраивал кукольные спектакли, в которых высмеивалось такое ослиное упрямство. Получалось доходчиво.
«Победоносцев над Россией простер совиные крыла», – крылатая блоковская фраза навсегда припечатала в нашем сознании выдающегося государственного деятеля, радеющего за сохранение традиционных русских ценностей, противника любого либерализма, особенно в отвратительных его проявлениях – погоне за мыслимыми и немыслимыми свободами, высмеивании нравственности, отвращении перед религией. Лев Толстой высмеял его в карикатурном образе Алексея Алексеевича Каренина с его такими же оттопыренными ушами. В сущности, одна из главных идей романа и состоит в том, что сколько бы подобные люди ни старались сохранить нравственные устои в обществе, их собственные жены выходят из-под контроля, разрушая десятилетиями создаваемую благопристойную и благонамеренную систему жизни. И все катится под откос, под колеса поезда, олицетворяющего неудержимый прогресс.
С 1861 года Победоносцев преподавал в царской семье, читал лекции по истории, религии и политике, а в это время уже во весь рост вставала сила, противоборствующая всем идеалам и принципам, проповедуемым Константином Петровичем. Еще Тютчев в статье «Россия и революция» доказывал, что это две враждебные силы, и его статья должна была бы называться «Россия или революция». То же внушал царским детям и Победоносцев.
Закон Божий преподавал отец Иоанн Рождественский, удивительный человек, неподкупный и чистый, и в то же время веселый, живой. Только такой священник способен внушить ребенку доверие и любовь к вере. О высших материях отец Иоанн мог беседовать не только при книгах или во время прогулок, но и за шахматной доской – они с Сережей любили сразиться в эту древнейшую игру.
Отдельно курс русской истории читал приверженец консервативных взглядов Константин Николаевич Бестужев-Рюмин, а зимой 1876 года несколько лекций прочитал на тот момент лучший отечественный историограф Сергей Михайлович Соловьев, чьи убеждения были в значительной мере либеральными. Во всяком случае, он не был горячим и убежденным сторонником монархии как единственно возможной формы государственного правления в России.
Военное дело преподавали крупнейшие теоретики в этой области Генрих Антонович Леер и лучший специалист по армиям мира Михаил Иванович Драгомиров, лекции по военной статистике читал профессор академии Генштаба Павел Львович Лобко, по фортификации – Цезарь Антонович Кюи, более известный нам как композитор.
Учителем политэкономии у Сергея стал талантливый педагог и ученый Владимир Павлович Безобразов, сторонник постепенных реформ, враг всяких необдуманных шагов, ломающих устои. Он сумел привить мальчику любовь к предмету, обычно ненавистному для юношей.
Помимо этих наук порфирородный отрок изучал немецкий, английский и французский языки, чистописание, словесность, изобразительное искусство, музыку и танцы. Телесное развитие не ограничивалось гимнастикой и верховой ездой, уже появился большой теннис и другие спортивные игры.
Особо изучалась и наука придворных церемоний, без овладения которой нельзя было помыслить участие во всяких официальных делах, приемах, поездках и путешествиях, парадах и раутах, балах и маскарадах. Манеры поведения, выработанные с самого раннего возраста, были у Сергея безупречными, и вскоре он мог блеснуть ими во время заграничных путешествий, маршрут одного из которых пролегал через Дармштадт, и это могла бы быть первая встреча будущих супругов. Вот только увидеть друг друга они не могли, потому что Элла еще пребывала в утробе матери.
Император Александр II, как мы помним, в юности отличался влюбчивостью. Не получив в жены королеву Викторию, он, путешествуя по Европе, посетил Дармштадт и в здешнем театре увидел пятнадцатилетнюю дочь великого герцога Гессенского Марию, страстно влюбился и довольно быстро сделался ее мужем. Переместившись из родного Дармштадта в Россию и выйдя замуж за цесаревича Александра Николаевича, она стала именоваться Марией Александровной. Наследник престола, старший сын Александра и Марии цесаревич Николай по достижении совершеннолетнего возраста избрал себе в жены датскую принцессу Дагмару. В 1864 году он отправился в Копенгаген делать официальное предложение руки и сердца ее родителям, а Мария Александровна с младшими детьми сначала лечилась на водах в Киссенгене и Швальбахе, а в конце августа по окончании курса лечения не могла не приехать в свой родной Дармштадт. Вскоре сюда же праздновать свои именины прибыл и Александр Николаевич. Его приезд в сопровождении сыновей Александра и Сергея состоялся 29 августа. В последнее время между русским императором и императрицей пробежала трещина, и теперь, накрытые волной воспоминаний о первых встречах, они испытали в своих взаимоотношениях некое бабье лето. Много гуляли по Дармштадту и его окрестностям, посещали родственников и 11 сентября заглянули в гости к семейству Людвига и Алисы, где полтора года назад родилась первая дочь – Вики. Тогда они еще жили в Кранихштайне, в скромном поместье, больше похожем на охотничий домик, нежели на герцогский замок. Визит прошел превосходно, и особенно обитателям охотничьего домика полюбился семилетний Сережа. Малютка Вики постоянно тянулась к нему, просилась на ручки. Есть даже легенда, будто Алиса позволила мальчику послушать, как в ее животе стучится сердце Эллы. Восторженным биографам страсть как хочется, чтобы это было правдой, ведь как красиво – Сергей услышал сердечко своей будущей жены, когда та еще пребывала в утробе матери! Но едва ли такое возможно, если мы вспомним о нравах викторианской Англии, в традициях которой Алиса Великобританская воспитывалась и продолжала их придерживаться до конца жизни. И невозможно представить, что молодая женщина, считающая, что даже слово «беременная» неприлично, позволила бы юному гостю из России, которого впервые видит, приложиться ухом к ее животу. Вряд ли подобное она разрешала даже своим собственным детям. Да и в сдержанных письмах Алисы ничего не сказано о каких-то особых проявлениях чувств. Только то, что визит состоялся, впервые были использованы бокалы, подаренные королевой Викторией, и смотрелись хорошо. Да, еще как бы невзначай, что русская императрица вручила Алисе какой-то орден.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/natalya-romanova-seg/velikaya-knyaginya-elizaveta-fedorovna-i-zemnaya-i-ne/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.