Тайна скорбящего ангела
Тайна скорбящего ангела
Александр Шляпин
Сокровища третьего Рейха еще будоражат умы тех, кто мечтает найти их. Но в этой гонке за золотыми слитками Геринга, везет далеко не всем. Кто-то обретает покой и забвение. Кто-то обретает проблемы. А удачливый обретает: покой, любовь и золотые россыпи… Книга содержит нецензурную брань.
Тайна скорбящего ангела
Александр Шляпин
© Александр Шляпин, 2024
ISBN 978-5-0050-1888-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ТАЙНА СКОРБЯЩЕГО АНГЕЛА
Посвящается всем тем, кто когда-то учился, работал и служил в Группе Советских Войск в Германии. Тем кто сохранил верность дружбе, любви и воинской присяге.
Данное произведение от первой и до последней буквы, является художественным вымыслом автора. Любые совпадения с событиями, судьбами реальных людей, фамилиями героев – «невероятная случайность».
Глава первая
ГРОЗНЫЙ
…за мгновение до того, как «Муха» попала в стену, кто—то проорал – «Славяне граната»… Взрыв оглушил. Накрыл группу «ватным одеялом» взрывной контузии. Граната влетела, как раз чуть выше уровня пола. Кумулятивная струя, пробив кирпичную кладку, перемолола её в густую пыль, занавесив помещение серо—бардовой взвесью отработавшего тротила, кирпича и меловой штукатурки. На какое-то время стало невозможно дышать. Через минуту пыль рассеялась. Откашлявшись, бойцы вновь прильнули к окнам, продолжая кинжальным огнем валить, сошедших с ума «дудаевских бармалеев».
Едкий кислый дым сгоревшего пороха, закрученный вихрем сквозняка, нещадно выжигал глаза. Горький дым тротила, першил в глотке, от чего слюна превратилась в вязкую и клейкую субстанцию, которая напоминала цементный раствор. В таком пекле, которое устроили чеченские радикалы на улицах Грозного, было невозможно высунуть голову. На вид милые девчонки снайпера некогда «дружеских» прибалтийских стран и Украины, вооруженные спортивными винтовками с первоклассной оптикой от «Цейса», делали свою работу профессионально. Без жалости и сострадания, словно в тире они, стреляли в русских парней. Били суки в пах- так чтобы было дьявольски больно. У этих сучек это считалось, высшей степенью мастерства. Жертва лишенная гениталий, умирала в адских мучениях от боли и большой кровопотери. А эти разноязыкие твари, сидя по подвалам и чердакам с наслаждением смаковали, мученическую смерть русских парней.
– «Химик» – ты жив, или как, – проорал «Ташкент», после громкого хлопка.
– Жив, жив – ответил Русаков, «выныривая» из непроницаемой взвеси дыма и пыли, —Не дождутся! Близко подобрались суки…
Лейтенант Александр Русаков, свой позывной «Химик» получил еще в школьные годы. Позывной – или как говорили в гарнизоне «погремуха», отражало его юношеское увлечение всем тем, что рвало бетон, гранит и легированную сталь. В делах диверсионно-подрывных, он знал всё, что накопило человечество за последние сто лет. Это было его кредо.
Из куска пластита, горсти гаек, болтов и примитивного взрывателя, он мог слепить на коленях такую мину-ловушку, которую противник не мог идентифицировать как «адскую машину».
После взрыва, Русакова на какое—то мгновение «накрыло». Все звуки, которые до него доходили по слуховому каналу, были приглушенными и невнятными, словно они исходили из—под огромного бассейна с киселем. В порыве боя он старался не обращать на это внимания. Из личного опыта «Химик» знал, что через пару минут – «отпустит», и слух вновь вернется на «исходную», и вновь будет, как новый.
Русаков подняв «Калаш» выше подоконника, давил на спусковой крючок, переводя попавшую на линию огня очередную жертву в статус – «двести». За последние сорок минут «рубилова», его «Калаш» успел выплюнуть почти весь БК.
Звук затвора – звонкий щелчок. Всё – пусто…
Вытерев с лица рукавом пот, «Химик» красочно выругался матом. Он отстегнул «магазин», и скрывшись за стеной присел на корточки.
– Парни, я пустой, – проорал он. – Алес! Вышел…
«Химика» услышали те кто бы рядом. Бойцы по переменно вскинув автоматы, тарахтели, исправно делая свою работу. Опустившись на колени, он вжав голову в плечи и «гусиной походкой» двинулся по помещению выискивать патроны. Осмотрел вскрытые цинки, пустые картонные коробки, но целых патронов не было.
Черт попутал, когда он схватил в рейд старый, потертый до металлического блеска АКМ, который пришлось, мотать в камуфляж, чтобы не «сверкать» перед духами боевым «никелем». Надежда пополнить б.к. таяла.
– «Ташкент», а «Ташкент» – я пустой… Может, нам пора сваливать отсюда?!
– Не скули, – крикнул Демидов. – Команды на панику не было. На вот -держи…
Достав магазин, Виталий бросил его «Химику».
– Вернешь жвачкой – это мой НЗ, – пошутил тот.
– Понял брат, – буркнул «Химик» под нос. Он хотел перехватить летящий в его сторону «магазин», но тут случилось чудо. Какая-то шальная, дурацкая пуля, прилетевшая с улицы, попала точно в «магазин». Пара патронов сдетонировали, от чего тот превратился в хлам. Удар был такой силы, что искореженные патроны рассыпались по классу.
– Бля… Бля… —заорал Русаков. – Вот же какая сука!
– Не верещи! Давай на первый! В «предбаннике» два «бармалея» двухсотых…
– Ты что Виталик, идиот, там же пехота все простреливает…
– А ты не ссы – я зачем – прикрою, – спокойно ответил Демидов.
Отдельная группа специальных операций ФСБ, с вечера «окопалась» на втором этаже седьмой школы. Появление в этом районе офицерского спецназа было совершенно случайным, и не вписывалось в планы штабных стратегов.
Группа спецназа находившихся в рейде еще до ввода основных войск, случайно оказалась на линии огня между пехотой и боевиками генерала Дудаева. Визуально оценив временный перевес «бармалеев» и горящие БТРы, отряд был вынужден ввязаться в драку. Часть первого этажа и двор – в тылу школы, были заняты бойцами из майкопской бригады. Их бросили на Грозный, тридцать первого декабря. Как раз в канун нового года. Это им выпал тяжелый рок в первой волне штурмовать рассадник международного террора.
«Бармалеи» – боевики генерала Дудаева, как называли их русские, были более мобильны, маневрены. Они знали родной город, как свои пять пальцев и заранее готовились к встрече, регулярных войск, оборудовав для себя скрытые защищенные позиции. Под наркотой и не испытывая никакого страха, с фанатичной верой в правое дело, они старались «крошить» федералов.
Молодые и неопытные пехотинцы, которые не знали ни города, ни расположение огневых точек, в какой-то момент оказалась под перекрестным огнем дудаевцев, превратившись на улицах Грозного в «слепых котят».
Тогда ни кто еще не знал, что за сутки до ввода федеральных войск, в город по тайным «партизанским тропам» проникла группа офицерского спецназа ФСБ. Группа «Альфа» загодя должна была произвести разведку и подготовить молниеносный штурм дудаевского логова, но все пошло не по планам штаба. Разместившись в седьмой школе между улицами Первомайская и Маяковского, по которым входила из Майкопа бригада, им выпал жребий до подхода основных сил, стать тем щитом, который прикрыл срочников, не давая ваххабитам устроить настоящую «кровавую баню».
На улице под окном, грохнул очередной РПГ. Стальной люк от прорвавшегося БМП, был сорван силой взрыва боекомплекта. Разворотив оконную раму, кусок брони, влетел в актовый зал школы.
Находясь под прикрытием стены «Химик» выглянул «одним глазом» на улицу, и увидел, как под школой запылала очередная боевая машина. Мертвые тела бойцов, охваченные огнем, горели рядом с «броней».
– «Ташкент», там духи «коробочку» подожгли… Двухсотых шесть, —крикнул Русаков.
– Засек… Механик горит… Двухсотый, —ответил Демидов, сглотнув накативший в глотке ком. – Вот же суки!
В тот момент, пламя подхваченное сквозняком, который влетал в открытое боевое отделение, разбрасывая искры горящего металла, с ревом вырывался из люка машины. Это было похоже на огромную паяльную лампу. Механику не повезло. Он, стараясь выскочить из адского пекла – застрял в «чреве» и мгновенно расстался с жизнью. За какие—то секунды, тело превратилось в черную угольную головешку, и теперь он торчал из люка, наводя на мысли о скоротечности жизни. Картина первых часов боя вырисовывалась жуткая, отражающая всю трагичность событий, и полное бессилие военного руководства.
– «Ташкент», – проорал «Химик». —«Ташкент» – твою мать! Прикрой меня – иду на первый!
– Не суетись! У меня пустая коробка. Перезаряжусь, – ответил Виталий.
Боевой кураж держал Демидова на пределе напряжения. Отработанная лента выскочила из пулемета и черной змеёй скользнула на пол, усеянный стрелянными гильзами. Виталий присел на стул спиной к стене, и поставил рядом дымящийся ПК.
– Саша, у тебя воды нет, – спросил он Русакова. – Бля… у меня во рту «кошки насрали»…
На какой—то миг Виталий закрыл глаза, стараясь проглотить ком из кирпичной пыли, пороха и тротила. – Что ты хотел, —спросил он, плюнув на раскалившийся ствол…
– Чё – чё, звезду на плечо! Прикрой… Я спущусь на первый… Ты минуту назад про каких—то двухсотых говорил… Что забыл?
Виталий закинул в рот жвачку. Ловким движением он вывернул пулеметный ствол, и бросил его на пол остывать.
– Во видал, как «балалайка» раскалилась, хоть «тушенку» грей -сказал «Ташкент». Он вставил новый ствол, подтянул к себе коробку с лентой, и зарядил пулемет. Передернув затвор, он невозмутимым голосом спросил:
– Не тяни кота за хвост! Отдышался? Ну, тогда пошли дальше работать?!
– А быстрее работать можешь…
– Спешка Саша, нужна при ловле блох… На край – когда трахаешь чужую жену…
Виталий поднялся со стула, и выплюнул жвачку.
– Ну, вот, я готов – что дальше?
– Будь у меня в тылу, будешь прикрывать мой зад! Я спускаюсь на первый мародерить по двухсотым, – сказал Русаков. —А ты смотри, чтобы мне «бармалеи» в подхвостье гранату не подкинули. И наши, тоже с перепугу чтобы не подстрелили… У нас уже у всех магазины пустые… Патронов нет. Еще пять —десять минут, и побежим, как сайгаки по степям Казахстана. Виталий в знак одобрения хлопнул друга по плечу.
– Действуй! —сказал он. —Твой папа тут, и он тебя любит…
– Только давай без лирики…
Русаков присев на четвереньки, скользнул по школьному коридору в сторону лестничного марша. Вытащив из подсумка гранату, он выдернул кольцо, и бросил её между пролетов.
–Пехота, берегись – граната, – проорал он во весь голос.
– Береженого Бог, бережет, – пробормотал за спиной «Ташкент», и швырнул зажженную дымовую шашку. Взрыв грохнул в фойе школы. Клубы черного дыма и цементной пыли поднялись клубами вверх.
– Ну всё – я пошел…
Вдоль стены броском Русаков прыгнул, в дымовую пелену. Спустившись в «предбанник», замер. Осмотрелся. Сквозь висевшее цементное марево, он увидел двух «двухсотых», которые лежали на полу коридора. Запекшаяся кровь растеклась по площадке большой лужей. Русаков на коленях и ползком скользнул по мрамору и, сходу, прикрывшись стеной, вцепился в «Калаш» мертвого чеченца. Дернул – освободив ремень. Отщелкнув магазин – есть патроны. На душе отлегло. Стягивая «разгрузку» с магазинами, перевернул тело и обмер. На него, из солдатского вещевого мешка смотрело несколько бутылок «Советского шампанского». От удивления «Химик» даже присвистнул. Тут до него дошло, что до нового года остались считанные часы.
– «Ташкент» «Химику» – ты меня слышишь, —сказал он по рации.
– Говори —что хочешь…
– Ты против шампанского что-то имеешь?
– Хочу так, аж скулы сводит, —ответил с шипением ресивер. —Горло хочется промочить…
– Ты брат, не поверишь, но тут два жмура, и два десятка пузырей с «шампунем». «Бармалеи» к себе в нору тащили, чтобы новый год встретить. А теперь по твоей милости, не дожили до этих радостных минут… Брать будем, или оставим пехоте, – сказал Русаков, с присущим ему сарказмом.
– Я тебе бля… оставлю! Давай хватай, и вали! Здесь разберемся, —прошипел ресивер.
Первый уровень, с его огромным коридором простреливается насквозь. Русаков, попрятав магазины в разгрузку, схватив мешок, крикнул:
– «Ташкент», будь готов – цыганочка с входом —иду…
Русаков прыгнул в сторону лестничного марша, в самое облако дыма, который расползся по всему этажу. В этот миг на улице стало тихо. Было слышно, как потрескивал огонь, пожирая боевую машину, которая стояла напротив школы. Когда поднялись в класс, парни из группы покрытые слоем пыли, сидели вдоль стены на усеянном гильзами полу. Кто, закинув голову назад, блаженно курил. Кто —то дремал, прикрыв глаза. «Химик» и «Ташкент» появились в дверях.
– Где вас носит, – спросил майор Евсеев.
– Тылы зачищали, – ответил Демидов.
– Ну, что приуныли -славяне? Принимайте подарок от дедушки мороза – сказал Русаков, стараясь поднять боевой дух.
– Саша, что за балаган, —спросил майор Евсеев.
– За БК ходили, товарищ майор. Да вот на гостинцы нарвались…
– Это что? – спросил Евсеев.
– Шампанское командир! Вероятно, «бармалеи» себе к новогоднему столу перли, да «Ташкент» их к Аллаху определил.
За окном пока было тихо, лишь радиостанция голосом командира пехотного полка зажатого в «клещи», вопила на весь эфир. Он просил о помощи. Но это было где—то в районе вокзала. А здесь «духи» смиренно забились в подвалы, и зализывали раны. Русаков вытащил пару бутылок и поставил на школьную парту.
– Товарищ майор, может по глоточку, – обратился он к командиру, —сутки во рту воды не было. Разрешите… Без лютого фанатизма —в честь нового года…
– Ну —только по глоточку, и без лютого фанатизма, —сказал майор Евсеев. Русаков ловкими движениями рук снял фольгу и раскрутил проволочку. Без «выстрела» открыл бутылку, и подал её командиру.
– Угощайтесь товарищ майор! В честь нового года, и за то, что мы пока без потерь!
– Сплюнь – накаркаешь…
Евсеев взял бутылку и влил вино себе в рот. Много пить не стал, а сделав всего лишь пару глотков, передал Демидову. —Держи «Ташкент»…Два глотка и передай другому, —сказал он, обозначив максимум.– Так мужики, вином не злоупотреблять! По паре глотков – горло промочили, и хватит. Шампанское на голодный желудок – это как фугас под броней! Несколько минут передышки, да капли влаги, на какое—то время восстановили силы. Настроение поднялось, и даже появился боевой кураж. Пили, молча, стараясь сохранить боевой настрой и чувство меры. В ту минуту было трудно определить, что их ждет через несколько минут. Каждый понимал, что эти спасительные глотки вина могут быть последними.
– Шампанское, где взяли?! – спросил майор.
– Внизу, когда «Химик» за трофейным БК ходил. Там два чеченца зажмуренных – они откуда—то мешок волокли. Ну, я очередь дал, когда мы этаж во время штурма занимали. Попал – однако, начальник, – сказал Виталий, как бы оправдываясь.—А что не надо было? Выстрел пробки и снайпера слились в один. Пуля, скользнув по шлему «Ташкента», рикошетом ударилась в стену. На улице вновь послышалась стрельба.
– Снайпер, —крикнул «Химик» и, прячась за простенком, оттолкнул Демидова с линии огня.
– Вот же, суки снова начали! Не дадут глотку промочить! —сказал Виталий, трогая на каске вмятину. —Хорошо, что хоть вскользь, —сказал он спокойно, будто это была не пуля, а бешеная муха, влетевшая в открытое окно. Виталий поперхнулся. Проглотить вино не успел. Щеки раздулись, как у жабы во время брачного сезона. Не удержав игристое во рту, он «взорвался» фонтаном.
– Тьфу ты бля… чуть не захлебнулся на поле боя…
– Это все он сука – снайпер… Ты, когда глотаешь, оставляй рот открытым. А то ведь разорвать может, – пошутил командир. —Ага, и полетят клочки по закоулочкам! —поддержал Русаков, заливаясь каким —то не совсем естественным смехом. Перекур был недолгим. В это мгновение на улице опять началась стрельба и разрывы гранат.
– Так парни, перекур окончен —к бою! Пехота поперла – вот и «бармалеи» возбудились, – заорал командир.
Духи, возобновили огонь. Они были на своей земле и поэтому в поднятии боевого духа особо не нуждались. Вопреки логике, «бармалеи» воевали из-за угла, старясь не ходить в открытые атаки. Дудаевцы не стремились переломить ход боя, поэтому напролом не лезли, но достаточно умело огрызались огнем, расставляя на улицах города ловушки для федералов.
– «Ташкент», давай, работаем! На полтретьего в окне. Вижу там снайпера, – крикнул Русаков. Он глянул в дыру, которую пробила «Муха». Поднялся, взял в прицел окно в противоположном здании. Насторожился, ожидая там движения. В глубине мелькнул блик оптики. Не дожидаясь, когда стрелок выйдет на «передок», Русаков на опережение выстрелил из подствольного гранатомета. Граната ВОГ—25 исчезла в оконном проеме. Через мгновение, где бликовала оптика, грохнул хлопок. —Есть —проорал Русаков.
Виталий заметил, что «бармалеи», подбираются ближе, прячась за горящей броней. С каждой секундой бой вновь набирал обороты. Казалось еще рывок, и «чехам» удастся вытиснить группу во внутренний двор, чтобы уже там добить в условиях стесненного маневра. Пара «Крокодилов» (вертолетов МИ—24) испортили басмачам весь замысел. Появились внезапно, видно для поддержки входящей в город пехоты. Они зависли над улицей, поливая из пулеметов, обезумевших от крови радикалов. НУРСЫ проревев за окном, разорвали улицу грохотом разрывов. Снаряды, подняв на воздух тонны асфальта с мясом кровью, перепахали без разбора место боевого контакта. Жизнь для тех, кто попал под огонь, ограничилась секундами летящих в пекло ракет. Огненная волна, тротиловый чад, летящие осколки стекла, стали и бетона заставили группу спецназа отпрыгнуть от окон вглубь помещения. По какому—то наитию, предчувствуя повторный залп, командир заорал:
– Вниз – валим…
Не дожидаясь повторного сброса неуправляемых снарядов, бойцы кинулись бежать. Времени не оставалось – счет шел на секунды, пока в «смертельной карусели» позицию занимал ведомая «вертушка».
Скакали, словно зайцы: кто в окно в пролете. Кто через лестничные марши. А кто—то прямо с этажа в окна, на сторону заднего двора. Мгновенная реакция решала все. Очередная «вертушка» выбрав направление стрельбы, освободила боевые блоки. Разрывы неуправляемых снарядов слились в один рев. Типовое трехэтажное здание школы заволокло пылью и дымом. Верхний этаж превратился в руины. Пыль, пламя, куски кирпичной кладки разбросало по всей округе.
– «Барс», «Алмазу» —«Барс», «Алмазу» —парни – мать вашу, куда вы палите?! —проорал майор, открытым текстом. —Какой вас баран корректирует…
– «Барс», я нэ баран, – сказал ресивер с кавказским акцентом. —Меня «дэдушка мороз» звать. Добро рюсский, пожаловать в ад, «аллах—акбар», —вновь прошипел ресивер.
– Слышь ты – хорек вонючий! Ты не «дед мороз», ты от дохлого осла пенис! Покажи мне свою рожу, и я проветрю тебе мозги, – прорал командир.
– Ты «Барс», в натуре шютник! Сейчас, только шнюрки поглажу, – вновь прошипела радиостанция.
– «Алмаз», «Барсу» – это Супьян Абдуллаев – его позывной «Дед мороз». Все претензии к бармалеям! Работаем по данным разведки на восемь ноль – ноль. Извините парни за дружеский огонь! Надеемся, что вас не сильно потрепали. До связи, – сказал ресивер.
– Вот же сука! «Дед мороз» нам клим – бим испортил —сука. Командир, шампанское там осталось, —сказал Виталий с сожалением.
– Вот же черти! Представляете парни, эти бараны все наши позывные знают, —сказал майор, доставая сигареты.
– Повезло! Слава Богу, успели задницы унести, – спокойно сказал Русаков. —Еще бы секунду, и стояли бы в очередь перед райскими вратами.
– Вот вам детки и Новый год! – сказал, Виталий.
Он снял с себя шлем, и вытерев вспотевшую голову куском тряпки, закурил. Мандраж мелкой дробью стучал на зубах, от чего тряслись и колени, и руки, словно кто—то неведомый включил внутри тела отбойный молоток.
– Что-то Санек, меня нервяк стебает, – сказал «Ташкент». —Эх, сейчас бы коньячка выпить пару глоточков! Обожаю коньячок… —Не дрейфь браток, два раза не умирать, – ответил «Химик».
В какой—то миг, в голове лейтенанта Демидова воскресли воспоминания пятиминутной давности – они были еще свежи. Не успев прикурить, он рассмеялся. Пламя зажигалки потухло.
– Ты что… Часом не контужен?! – словно через глухую стену, услышал Виталий.
– Да, у меня все в тип —топ! Я тут вспомнил, как мы из—под НУРСОВ щемились, – сказал Виталий. —Сеня через окошко на лестничном марше лез на карачках. А я сзади напираю, с ПК… Ломлюсь, как сохатый по лесу. А там за спиной уже третий уровень сыпется! Смотрю, Сеня передо мной на подоконнике стоит в позе рак. Размышляет, наверное, как ему прыгнуть с первого этажа. Место для посадки выбирает? Тут я его легонько под зад подпихнул. Вдвоем полетели —он спереди, я с оконной рамой на ушах следом.
– А я думал всё – писец! Сзади, как жахнет – летел так, будто кто в подхвостье пнул! У меня до сих пор ягодицы болят, —ответил Русаков, и тоже засмеялся. Закончив ржать, «Ташкент» бросил сигарету в сторону и достал из кармана прямоугольную пачку жвачки. Он развернул фольгу, вложил себе пластинку в рот и блаженствуя, закрыл глаза.
– Тащишься…?
– А что делать, – ответил Ташкент, работая челюстями.
«Ташкент» обожал «Тутти —фрутти». Она напоминала ему вкус лихой молодости, и Виталий был не в силах лишить себя этого удовольствия, которое было предметом борьбы со стрессом. Она была каким—то личным символом – символом свободы и духа, которым он «заразился» в ЗГВ.
Во время заплаты «Ташкент» всегда шел в знакомый ларек, который торговал сигаретами, жвачкой и прочей ерундой. Он покупал себе по три – четыре блока, и не парил мозг поисками. Эту привычку он приобрел еще в школе, и никак не мог с ней расстаться. Жвачка успокаивала нервы и наполняла организм приятным вкусом фруктов.
– Санек, хочешь жвачку, – спросил он, протягивая другу блестящую пластинку. Русаков взял резинку и, развернув фольгу, положил её на язык. Неповторимый аромат наполнил рот взрывом фруктового вкуса.
– Ребят жалко, – сказал Русаков, – неудачно они попали…
– Так война же, – спокойно ответил «Ташкент». —Начальству брат, виднее.
– Я думаю, там на прежней позиции уже нечего делать, —сказал Русаков, надувая пузырь. —Разве что за шампунем налегке сгонять…
– А я там ствол забыл. Теперь отписываться придется, – сказал Виталий.
– Закончится бойня —найдешь…
– Даже заморачиваться не буду, – ответил Демидов, надувая пузырь. —Пусть вон майор Евсеев, составляет акт. Не хватало мне ползать по руинам – искать то, чего может, уже и нет…
Мотострелковая рота из майкопской бригады, «расквартировавшаяся» на какое—то время в подвалах и подъезде жилого здания, во все щели тарахтела из автоматов и пулеметов в сторону Первомайской. А тут во дворе было более безопасно. Бетонное здание «хрущевки» надежно прикрывало от шальных пуль, летевших с проспекта. Убаюканные звуками войны офицеры спецназа ФСБ разместились в чужих квартирах на первом этаже. Русаков почувствовал, что закрыв глаза, моментально проваливается в бездну сна. Для группы шли вторые сутки без отдыха. Двое суток войны только с перерывами на перекур и прием пищи. Двое суток в условиях огня и настоящего ада, который устроили чеченцы на улицах Грозного. Молодые не обстрелянные солдатики отстраненные «стариками» от боя, заняли позицию с тыльной стороны здания. Здесь было не так опасно, как на улице. Связисты сидели в эфире, а потрепанная в бою пехота, готовилась к контратаке: мотала ленты, вскрывала «цинки» с патронами, бинтовала раненых. В «печи», изготовленной на скорую руку из бочки, потрескивая, горели остатки мебели и прочей хозяйской утвари. Всего лишь день назад в этом доме проживали люди, которые сейчас от обстрелов прятались по подвалам. Разве они могли подумать, что в их дома, в их квартиры нежданно—негаданно придет эта никому ненужная война. От исходящего от «буржуйки» тепла, глаза Русакова моментально слиплись. Ему жутко хотелось спать. Откинув голову на спинку дивана, Русаков на какое —то время прикрыл уставшие очи. Он уже почти засыпал от усталости. Мысли начинали медленно крутиться в его голове, и он не мог сообразить, как дальше бороться с таким явлением. Организму требовалось какого—то стресса, чтобы через всплеск адреналина отогнать эту дрему. Несколько минут он старался бороться, но сон оказывался сильнее его. Он буквально в одно мгновенно ломал волю Русакова, засыпая ему глаза сонным песочком.
– Да, ну его нах… —громко сказал «Химик», сотрясая головой.—Не могу я так больше…
– Ты что? —спросил «Ташкент» толкая друга локтем в бок. —Что – что, спать хочу – не могу! Еще эта чертова бочка тут нагрелась…
В какой—то миг треск автоматов вновь стих. Что толкнуло Русакова, он даже сам не понял. В долю секунды, он вскочил с дивана, и выпрыгнул в разбитый оконный проем на улицу. Бежал «Химик» обратно к школе, вернее к тому, что от неё осталось.
– «Хо—ро—шо —жи—вет—на —све—те—Ви—ни—Пух», —пел он себе под нос, задавая детской песенкой темп бега. —«У—не—го—же—на —и —де—ти —он ло—пух» —прокручивал он в голове фонограмму, разбивая темп бега на слога, регулируя таким образом дыхание на два шага вдох —один выдох…
– Стой придурок, – услышал он за спиной окрик Демидова, —ты куда помчался – урод…?
Виталий увидев, что друг не реагирует на его крик, бросился следом. Тем временем «Химик» уже вскочил в дверной проем и исчез в дымящихся руинах. По обломкам бетона в кромешном дыму он поднялся на второй этаж. Полчаса назад они держали оборону. К счастью шампанское, оставленное под учительским столом, было цело. Бутылки не пострадали. Русаков сложил вино в брошенный вещевой мешок, и пулей выскочил из горящего класса, схватив пулеметный ствол. Задыхаясь от дыма, он спустился по лестнице в предбанник. Там нос к носу, столкнулся с «Ташкентом».
– Ты что Саша, псих? Придурок бляха – муха… Я вижу ты, совсем охренел… Ты что, решил свою репу, под пули подставить из—за этого пойла. Оно что – этого стоит!?
– Не ори! Ты как всегда в своем репертуаре… Снегурочек бляха муха всех распугаешь! – спокойно ответил Русаков. —Ты что забыл – сегодня ведь новый год!
Виталий на какое—то мгновение опешил. Он выплюнул жвачку и ничего не понимая, посмотрел на друга, словно тот сошел с ума. Виталий хотел что—то сказать, но слова от нервного стресса, словно высыпались из головы на лестничный марш.
– Дать бы тебе в рыло… Ты подумал урод, как я буду в глаза твоей матери смотреть, если тебя подстрелят, —закричал он. —А ну давай, дергай отсюда, я прикрою! Больной что ли- бляха медная…!
«Химик» ухмыльнулся. Закинув за спину мешок с бутылками, он бросился бежать через двор. Он петлял, словно заяц. Русаков бежал обратно – к «хрущевке», туда, где разместилась группа. Расстояние до неё было не больше семидесяти метров, но это были те метры, которые могли быть последними.
– «Хорошо живет на свете Вини —Пух. У него жена и дети —он лопух», —вновь проговаривал Русаков вслух, куплет за куплетом.
В голове щелкал незримый секундомер. Он хорошо знал, что под огнем противника на счет три надо падать.
Среднестатистический стрелок, если он не спортсмен по стрельбе, затрачивает на выстрел не более трех секунд. Поднял автомат на линию глаз – раз. Поймал цель в прицел – два… Нажал на спуск – три.
Русаков упал. В тот миг пуля с воем проскочили над его головой, и после до него донесся звук выстрела. Он вновь вскочил, и сделав два три шага, опять упал. Откатился в сторону – вновь вскочил. Прикрываясь детской площадкой, побежал к жилому дому. Там было безопасно. Вновь пули с жужжанием проносились мимо. Спасибо пехоте – прикрывают огнем из «Корта». Остаются считанные метры. Вновь кто—то стреляет уже на первом этаже соседнего дома. Смотреть мешает пот, он застилает глаза. Стреляют из подвального окна.
«Бармалеи» увлеклись охотой.
«Ташкенту» хватило всего полсекунды, и бородатые попали в его прицел. Ему хватило с лихвой этого времени. Словно на стрельбище, он приложился к прикладу автомата, и плавно нажал на спуск. Граната ВОГ вырвалась из «подствольнника», и понеслась в сторону цели. Все, что успел заметить «Ташкент», это было черное облако, разорванное в клочья раскаленными осколками. «Ташкент» вскочил в подъезд, следом за «Химиком», глубоко дыша после такого рывка:
– Ты… ты… бля… гавнюк —совсем охренел! Я из—за тебя чуть седых волос не нажил, -заорал он схватив Русакова за отворот бронежилета.
– Да ладно тебе! Тоже мне Арина Родионовна нашлась – радуйся старик… «Шампусик» цел —новый год! А какой новый год без «шампусика», —сказал Русаков, и обнял «Ташкента».
– Дурак, – ответил Виталий. Он, обиженно толкнув друга, и плюхнулся на диван, который откуда-то притащила пехота.
– Ладно – ладно – проехали…
И Русаков присел рядом поставив под ноги мешок.
– На вот держи свою железяку, – сказал он, вернув ствол.
– О, и ты ради этого бегал. Оно тебе надо было? Как представил, что тебя «бармалеи» могли зажмурить, я чуть не обосрался от страха… Русаков открыл бутылку, и подал её Демидову.
– Пей! А то в натуре обосрешься…
– А—то! В натуре Саша, у лягушки пенис зеленого цвета! Как увидел, что рядом с тобой трассера летят, меня, словно пыльным мешком накрыло…
Виталик запрокинул бутылку и влил в себя шипучее вино. Передав бутылку Русакову, Виталий достал сигарету и блаженно закурил.
– А «шампунь» – то целый остался! НУРСы этаж в хлам разворотили, а шампунь целый – примета брат хорошая. Спасибо вертолетчикам! Если они по духам, так долбить будут, то мы домой не скоро вернемся!
Русаков вдруг засмеялся.
– Старик, ты, что ку—ку —тронулся, —спросил его «Ташкент».
– Да, что-то на ум пришло. Вот вспомнил, как мы с тобой познакомились! И было это тоже за три дня до нового года – ты хоть помнишь? Был школьный вечер – играла музыка, девчонки с пацанами танцевали! А мы с тобой, притащили немок на школьную дискотеку…
– А, ты про это, – сказал Виталик, прикладываясь к бутылке. —Да, были времена, а теперь мгновения, раньше поднимался член, а теперь давление, —сказал Виталий народную «мудрость». -Такое брат, хрен когда забудешь! У меня после того свидания «помидоры» опухли – мама моя дорогая. Я думал, что у меня яйца лопнут. Мы Эрикой после вечеринки на чердак слиняли, зажиматься на ящиках. Хотел я ей тогда «впиндюрить»… Побоялся… Первый раз такое было. Страшно… А вдруг заявит, и тогда – прощай Германия, прощай Родина! Здравствуй папа Магадан!
– Не ты первый, не ты последний… У меня ведь тоже все было впервые, – сказал спокойно «Химик». —Теперь вот – как вспомню, так мне ржать хочется…
– А ты почему не сказал, что Керстин в Россию учится по обмену приехала, – спросил Виталий.
– Ну да… По обмену! В пединститут. Она сейчас в Твери учится…
– После командировки найдешь…
– Тихо ты, – ответил Русаков… ЧК —не дремлет! Будет возможность найду… Я на сына хочу глянуть. Может у неё фото есть…
– Встретишься, расскажешь, что к чему, – сказал «Ташкент». —Я тоже хочу в Германию… Сосиски, пиво, грог горячий…
– К черту! Нет брат, больше той Германии… И ГСВГ нет! Всё эти твари Горбачев, да Ельцин похерили! Есть у нас брат, одна большая жопа, и зовут её Россия… А её надо защищать от супостата…
– А мне, сердце вещует, мы еще вернемся, – сказал «Ташкент», глубоко вздыхая. – Вернемся…
Глава вторая
Начало
Эта необычная, и даже фантастическая история началась совсем недалеко от Берлина. Всего каких—то тридцать минут от столицы ГДР, и диковинная двухэтажная электричка прибывала в небольшой ухоженный городок с непривычным для русского уха названием – Вюнсдорф. Это было историческое место, которое во время войны не раз посещали бонзы третьего рейха.
Здесь – среди соснового бора на глубине десятков метров располагался целый подземный город «Майбах-1» и «Майбах-2».
Здесь в бывшем штабе сухопутных войск Германии после победы над фашизмом в мае 1945 года, расположился штаб Группы Оккупационных войск в Германии – ГСОВГ, а позже ГСВГ. А уже за год до начала вывода советских войск, группировка очередной раз поменяла свое название и превратилась уже в Западную Группу Войск.
Личный состав четырех армий, буквально через пару месяцев после победы были расквартированы по всей восточной территории Германии. В те непростые времена присутствия советской армии, огромная группировка войск численностью сотни тысяч человек, составила ударный кулак «Варшавского договора».
Гарнизон штаба расположился между немецкими населенными пунктами с названиями Вюнсдорф и Цоссен земли Бранденбург. Будь то советский офицер, вольнонаемный, или его члены семьи – все, как «отче наш» знали эти уютные немецкие городки, которые гармонично вписывались в окружающий сосновый массив. Для простых советских людей, приехавших в ГСВГ по роду службы – это была реальная заграница.
Уцелевшие после войны особняки и жилые дома немецких офицеров времен Рейхсвера и Вермахта, покрытые красной черепицей, вписывались в рукотворный ландшафт созданный пленными еще в первую мировую войну, еще задолго до прихода к власти Гитлера. Бетонные бомбоубежища и скрытые под землей бункеры были выстроены нацистами по проектам инженера Лео Винкеля. Развалины бывшего штаба «Цеппелин и Майбах» взорванные на скорую руку после войны, стали напоминанием того, что русские пришли в Германию надолго. Все эти артефакты прошедших событий, почти у всех офицерских чад, прибывающих к месту службы родителей, вызывали умопомрачительный интерес и приключенческий зуд всех органов. Не смотря на то, что после войны прошло больше сорока лет, каждое офицерское чадо мужского пола, появляющееся в гарнизоне, лелеяло надежду, что именно ему выпадет счастье, раскрыть очередную неизвестную тайну Рейха.
Большинство юных искателей приключений, окрыленные идеей поиска военных артефактов, янтарной комнаты или фантастических сокровищ Геринга, колесили на велосипедах по всей восточной Германии, предаваясь раскопкам на местах кровопролитных боёв. Воистину, для юных искателей приключений ГДР была настоящим Клондайком не только «военных штучек», но и первых романтических чувств, которые становились темами местных легенд.
Третий городок – в котором проживали герои этого романа, стал за время пребывания русских войск – родным и близким, как олицетворение малой родины. Создавалось ощущение, что гарнизон располагался не по соседству с немцами, а был каким-то закрытым секретным городком Советского Союза. Здесь беспредельно властвовал коммунизм, воспетый программами первых секретарей ЦК КПСС, а зоркий глаз особого отдела – комитета государственной безопасности следил не только за агентами империалистических разведок, но и за нравственными устоями советских граждан.
Во времена правления Хрущева, Брежнева и Андропова: казалось, что присутствие советских войск здесь будет вечным. Русские войска были гарантией мира и стабильности во всей Европе почти, от батюшки Урала и до пролива Ла—Манш. Но пришли годы, и первый Президент СССР Михаил Горбачев с какой—то необъяснимой и предательской «легкостью» отдал на растерзание западным немцам не только Советский Союз, братскую ГДР, но и весь лагерь «Варшавского договора».
Шли годы, офицеры со своими семьями в рамках ротации постоянно обновляли военные части и гарнизоны группировки. Ни кто не мог даже подумать, что грядет то время, когда великий и могучий Советский Союз выведет из Германии свои элитные и самые боеспособные войска. Всё, что было построено за послевоенное время останется здесь навеки, чтобы уже через пару десятков лет, порасти мхами забвения. Победители в великой отечественной войне, словно «побитые собаки», собрав свои узлы и баулы, двинулись нескончаемыми эшелонами в сторону Востока —на Родину, на ту Родину, которая к сожалению —их «не ждала».
В тот год, как и во все предыдущие годы, зима в Германии выдалась сырая, и без снега. В самом преддверии нового года, ничего не напоминало, что на дворе конец декабря. Не прошло недели, как Русаков, преодолев несколько тысяч километров над просторами великой родины, прибыл вместе с матерью к новому месту службы отца. Сегодня к счастью и радости был последний день учебы перед наступающими зимними каникулами. Впереди было десять незабываемых дней, которые должны были стать той яркой меткой, к которой через многие года будет возвращаться его память на протяжении всей жизни.
Сегодня двадцать девятого декабря закончилась вторая четверть. Завтра уже не надо было вставать рано в школу, делать уроки, и собирать по вечерам опостылевшие учебники. До полной свободы оставались считанные часы, и сердце предчувствовало то волшебное время, которое должно было заполнить душевные пустоты яркими впечатлениями от пребывания за границей. Последний день был короткий.
Малолетки носились по школе в костюмах зайчиков, космонавтов, снежинок и фей, а в душе Русакова Александра расцветали весенние подснежники. Уроки закончились, и ребятня с криками: «Ура! Каникулы!» стали разбегаться кто куда: кто бежал занимать места в автобусах, которые стояли на парковке. А кто в магазин за волшебными немецкими булочками. Они стоили всего пять пфеннигов, но были настолько вкусными, ароматными, что этот вкус у многих хранит память все эти годы, как напоминание об удивительном времени, которое называется юность. Полгода назад Русакову исполнилось шестнадцать лет. Он учился в девятом классе советской школы, и со слов учителей был совсем не пай мальчиком, которого можно было сделать «ручным», как хомячка. В нем был тот стержень, за который во все времена женщины обожали мужчин, называя их «мой герой». Это была верность— верность не только традициям и мужскому слову, но и чувствам, которые испытывал молодой человек в эпоху своего становления.
Закинув сумку с учебниками Сашка переоделся, и схватив со стола котлету, которые жарила мать, выскочил из дома. Свобода звала! Свобода свистела в ушах ветром приключений! Свобода звала туда, где были новые друзья, новые знакомые и новые авантюры.
– Мам, я на стадион, с пацанами в футбол играть…
– Только не долго – до обеда, – отвечала мать. —Скоро придет отец, со службы —обедать будем.
А сын уже её не слышал и хлопнув дверью, скатывался по перилам. Он бежал туда, где не было родительских глаз. Туда где целый день трещал моторчик самолета, который летал над футбольным полем, и манил будущих авиаторов и конструкторов.
Он и был тем предметом, который и Русакова тянул из дома, вызывая в его душе интерес и любовь к небу.
Не смотря на конец декабря – была «весна». На футбольном поле росла зеленая трава, и эти последние дни года, скорее напоминало теплые дни апреля, чем конец декабря.
Переодетые в спортивные костюмы солдаты спортивной роты, гоняли по полю мяч. Офицерские сынки, сбившись в стаю любителей футбола, противостояли натиску. Со стороны это было больше похоже на хаос, чем на игру. Все «вакансии» в командах к приходу Русакова были уже заняты. Оставшись не у дел, Сашка, в раздумьях о смысле бытия, расположился на трибуне стадиона, складывая в голове мозаику мыслей. Его юную душу глодала и терзала странная тоска. Ему вспомнился Советский Союз и веселая компания дворовых друзей, оставшихся далеко, далеко. Вспомнился лед Амура, где еще неделю назад он с друзьями, гонял в хоккей и катался на лыжах. Здесь в этой чертовой, как ему казалось Германии, было все не так: не было ни городского катка, где по вечерам горели разноцветные лампочки, и играла музыка, ни хоккейной коробки, ни верных друзей, которых он знал всю жизнь. Здесь надо было начинать жить заново, и заново становиться своим.
– Ну, что камарад пригорюнился? Что сидим, – спросил подошедший паренек. —Кого ждем?
– Медитирую, – коротко, как выстрел сказал Русаков, не желая вступать в дискуссии.
– Слышь ты, медитатор —счет какой, – спросил незнакомец, и присел рядом на лавку. Он дружелюбно протянул руку и представился:
– Виталий – Виталий Демидов. Я учусь в девятом «А». Видел я тебя сегодня в школе. Ты, наверное, новенький?
– Новенький, старенький, какая разница, —ответил Русаков.– Скучища— мама моя дорогая…
– Жвачку хочешь, – спросил Виталий.
– Давай…
Виталий достал пластинку «тутти—фрутти» и протянул Русакову.
– А тебя как, звать?
– Русаков я! Меня отец в честь Македонского – Александром назвал. Я учусь, в девятом —«Б», —ответил Сашка, и сунув жвачку в рот на какое—то мгновение погрузился в благоговейное смакование.
– Что себе планируешь?
– В каком смысле, —спросил Русаков, надувая пузырь. —В смысле международной обстановки…
– Планирую для начала друзей найти. А потом будет видно —сориентируюсь на местности. Третий день я тут околачиваюсь, —сказал Русаков. —Нравится мне, как вон тот мужик, самолет запускает.
– Летчиком —налетчиком хочешь стать, —спросил новый знакомый.
– Еще не выбрал…
– А у тебя курить что-нибудь есть? Или ты Саша Русаков, растешь маменькиным сынком?
– Курить у меня камарад – как грязи, да только всё дома. Я же коллекционер табачных изделий – собираю коллекцию, —сказал Русаков, стараясь выглядеть достойно.
– Жаль, что у тебя с собой нет. Эх, сейчас бы «Столичную» или «Яву» закурить…
– Хочешь курить – закури, —ответил Русаков.
Виталий достал из кармана «Охотничьих» и протянул пачку Русакову.
Это были знаменитые сигареты называемые солдатами – «Летят утки» или «Термоядерные».
– Термоядерные, —восторженно спросил Русаков и протянув руку вытянул сигарету.
– Не «термоядерные», а смерть НАТО! Такие вот они! Хочешь курить благородные —купи в военторге «Филипп Мориц»… Папаша у тебя, наверное, генерал? Марки лопатой гребет?
– Куда нам до генералов! —сказал Русаков и закурил. У меня батя обычный майор. Он служит на «Никеле» ЗНШ.
– Вот так всегда —только хочешь завести друга сына генерала, а нет же, судьба тебя сводит с майорским сынком. Да к тому же раздолбаем, как и ты сам…
В то время сигареты выдаваемые солдатам в качестве пайка, носили кучу всевозможных народных названий. По Группе Советских Войск в Германии даже ходила легенда: якобы был случай, когда русский солдат на экскурсии в «Трептов парке» в Берлине, угостил «Охотничьими» сигаретами американского солдата из западного сектора. После трех затяжек нашего русского табака натовец скоропостижно умер на руках сослуживцев от остановки сердца. Народ якобы говорил, что после этого, начальник штаба НАТО в Европе, издал приказ и обратился к командованию ГСВГ с просьбой – больше никогда не угощать американских солдат русскими сигаретами. Сказывали, что по составу они схожи с боевым отравляющим веществами.
– Ну, как тебе табачок, —спросил Виталий, растягивая свой рот в ехидной улыбке.
– Горчичный газ, —ответил Русаков. —Эрзац продукт —Гитлер капут!
– Извиняй камарад, других не имею, – сказал Виталий. —Не если не хочешь —то и не надо. Кто любит курить хорошие сигареты, тот должен иметь хорошие деньги. А чтобы иметь деньги, нужно с немцами крутить всякие гешефты, – сказал новый знакомый, намекая на свои авантюрные склонности.
– Я пока еще ни одного немца не видел, —сказал Русаков. —Для меня немец, это такая же экзотика, как африканец из Конго в дебрях Сибири и дальнего Востока.
– Аналогично —я тоже! Второй день, как из Союза. Отца перевели из «Ташкента». Теперь вот хожу, словно неприкаянный, —ответил Виталий, затягиваясь дымом, как затягиваются куряки со стажем.
Виталий был из той категории парней, которые имели какое—то внутреннее обаяние, и с первой минуты располагали к доверительной беседе. Он сразу понравился Русакову. Он был в доску свой. Всего несколько слов: и было ощущение, что они ходили в один детский сад, учились в одной школе, выросли в одном дворе, и даже вместе воровали яблоки в одном саду у дяди Вани.
– А, заметно…
– Что заметно, —переспросил Виталий не понимая.
– Заметно, что ты с Юга! Рожа у тебя…
– Что рожа? —Рожа говорю черная- загорелая! Ты похож на Гойко Митича —из фильма «Последний из Могикан».
Ау меня рожа бледная. Моего старика с Дальнего Востока из Благовещенска, сюда перевели. Эх, у нас там сейчас снега по пояс, да морозы под сорок. Пацаны в хоккей рубятся, прямо на льду Амура. А здесь сырость слякоть и вечные сопли, – сказал Русаков.
– Да, ладно тебе! Какие твои годы – еще привыкнешь, —сказал Виталий, бросив окурок. —Человек камарад —это такая скотина, которая привыкает ко всему. Вот и ты привыкнешь…
– Эх, мне бы сейчас коньки, да в хоккей бы погонять. Обожаю я это дело…
– Что типа Харламов – еще не нагонялся, —спросил Виталик, без должного интереса. —А я —представляешь, ни разу на коньках не катался. В «Ташкенте» тепло – там яблоки и урюк! Там манты, самса и узбекский плов! Вкуснятина – мама моя дорогая!!!
– А что ты хочешь предложить, —спросил Русаков, —плова поесть?
– Что —что! Ты камрад, оглянись! Мы же с тобой за границу попали —это уже удача! Тут в Германии – тут столько возможностей – мама моя дорогая! Наведем с немцами гешефты! Будем менять рубли на марки, толкать фрицам транзисторные приемники, фотоаппараты. У нас появятся бабки. Оденемся с иголочки в импортные шмотки, и будем склонять местных фроляйн к первой и страстной любви.
– Ага, будем с тобой Родиной торговать, а на эти деньги содержать импортных шлюх! А потом нас с тобой особый отдел возьмет за жопу, —ответил Русаков. —В школе говорят, берут подписку, чтобы мы с немцами ни—ни…
– Какую, —спросил Виталий, удивленно. —Я что—то не слышал не о каких подписках. —Ну такую, чтобы с немцами не было никаких сношений. Чтобы никаких с ними дел не иметь.
– Ну, так мы с немцами сношаться не будем- мы же не голубые. Мы Санек, будем сношаться с немками, —сказал Виталий и засмеялся.
– А голубые-это кто?
– Голубые камарад, – это такие специфические мужики, которые занимаются между собой подхвостным сексом.
– А это типа педерасты, – ответил Сашка.
– Они самые… А у тебя как с этим делом? Стоит, или ты еще не знаешь, зачем бог тебе такую штуку между ног приклеил?
Русаков слегка обиделся. Он уже давно стал ощущать «прелести» утренней эрекции, поэтому мысли о сексе, все чаще и чаще поселялись в его юношеской голове и ежедневно напоминали о том, что этот вопрос уже пора радикально решать.
– Как у каждого мужика стоит —по утрам…
– Вот видишь —ты Русаков, уже почти мужчина. Осталось нам найти себе тёлок и жизнь удалась. Нам с тобой, давно пора распрощаться с этим недостатком, как детство – засиделись мы с тобой камарад не целованными. Штука это Санек, приятная, и в жизни очень даже нужная, – сказал Виталий, расставляя приоритеты.
В тот момент беседы о женщинах к беседующим парням, подошла девушка в фирменном джинсовом костюме, лет шестнадцати. Она, кокетливо улыбаясь, представилась:
– Приветик мальчики! Чего сидим —кого ждем?
– Медитируем, -в унисон ответили парни.
– С вами можно помидитировать?
– Можно.
– Тогда я присоединяюсь! Меня Ленка звать. Я учусь в десятом классе!
– Вот видишь камарад -на ловца и зверь бежит, —сказал Виталий.
– Старуха, – ляпнул Русаков, расплываясь в улыбке. —Мы ведь еще малолетки!
– Какая, я тебе старуха? Чучело! Смотри чувак, я девушка в самом рассвете молодости…
– Что девушка в рассвете тоже из Советского Союза прикатила, —спросил Виталий.
– Такое ощущение, что тут собирается клуб любителей СССР. —Да уж! Папаню моего из Москвы перевели! А вы, что тут сидите, —спросила Ленка присев рядом.
– Что не видишь, кислородом через сигареты дышим. Мы с Санчелой мечтаем о красивой и счастливой жизни.
– А с вами можно помечтать о красивой и счастливой жизни?
– Мечтай! Мечтать ведь не вредно, —сказал Русаков.
– Вредно не мечтать, – буркнул Русаков.
– А можно с вами покурить? Угостите сиротинушку сигаретой, – сказала Ленка, выискивая повод для общения. – Хочу попробовать, что это такое…
– А у нас только «Охотничьи»… Это тётя, такая дрянь -мама моя дорогая! Курить будешь? – спросил Виталий, протягивая сигарету.
– Других нет не мы еще не заработали, -сказал Русаков и с удивлением глянул на девушку, которая закурила.
После первой затяжки её глаза, округлились. Лицо сделалось красным, и она поперхнувшись закашляла, отплевываясь и вытирая слезы.
– Сдохнет, – спросил Виталий Русакова.
– Нет – не сдохнет, оклемается…
– Не дождетесь, – сказала Ленка, выкидывая окурок. -Тошнит меня что-то!
– Это хорошо что всего одну затяжку сделала. А вот американец в Трептов парке в Берлине, после третьей затяжки сдох.
– Ну, то американец! А я девушка русская. А мы русские бабы и коня на скаку остановим и в горящую избу войдем.
Русаков сделал умное лицо и выудив из-под коры головного мозга стих, стал декламировать его перед Ленкой подобно поэту.
– Есть девушки в русских селениях. Их бабами с детства зовут. Слона на скаку остановят и хобот ему оторвут. А грянет лихая година, и я не пытаюсь вам врать, научат любого мужчину с крыльца до сарая летать.
– Браво, – сказала Ленка, хлопая в ладоши. Ведь можешь, когда захочешь…
– Ну ты камарад даешь!!! С таким умищем пятерки можно лопатой в портфель складывать, – сказал Виталий.
– Брось Ленка – не кури, у тебя ведь детей никогда не будет. Эти сигареты солдаты «противозачаточными» прозвали. После третьей затяжки может быть выкидыш, – сказал Русаков.
– О как, -сказала Ленка. -Домой мне пора…
Виталий взглянул на девушку и сказал:
– Обиделась что ли?
– На что мне обижаться? Пора мне. Батька родный ругать будет…
– А мы думали пофлиртуем, -сказал Русаков шутя.
– Вон Саша, с другом своим флиртуй, пользы будет больше.
Русаков сделал вид, что обиделся, искусственно нагоняя напряжение обстановки.
– Больно надо! Да я на тебе даже по приговору суда не женился бы, – сказал Русаков. – Пацаны говорят, что флиртовать с курящей девчонкой, это равносильно лизать пепельницу.
– Вот и лижи, – сказала девушка, и улыбнувшись.
– Санчело, ты не зарывайся! Веди себя с дамами уважительно, пока я тебе по дюнделю не стебанул, – сказал Виталий. —Что ты к ней пристал? Девчонка компанейская. Нам дружить надо, а не лаяться.
Слова, сказанные девушкой, настолько растрогали Александра, что он был готов взорваться от бушующей внутри него обиды. Это был первый раз, когда его так унизили.
– Да ты глянь на неё! Курит, матом ругается. Не девушка, а какая-то чувырла…
Ленка в нервах, вскочила с лавки, и поставив руки на бедра, дерзко сказала:
– Слышь ты – хорек амурский! Иди и своей мамочке пожалуйся! Тоже мне кавалер! С девочками гулять хочет, а сидит тут выкобенивается! Сидишь тут, как старый дед бурчишь —дурак ты Саша!
Девчонка вскочила с лавочки и послав воздушный поцелуйчик, сказала:
– Ладно ребята, я пошла. Чао- какао… Встретимся в школе на дискотеке. Я буду в костюме снежинки…
– А мы зайчиками —побегайчиками, – улыбаясь, сказал Демидов. Девушка кокетливо помахала ручкой, и повторив воздушный поцелуй, удалилась кокетливо покачивая бедрами.
– Да – ты камарад, настоящий придурок, —сказал Виталик. —Какое тебе до неё дело? Ну пришла! Ну покурила – и что? Ты же не жениться на ней собрался. Что ты завелся, как старый мотороллер? Русаков, как—то съежился и неуверенно сказал:
– Обидно мне! У меня Виталик, никогда девчонки не было. Может я еще не созрел до серьезных отношений? Может мне еще рано?
Виталик засмеялся, и вытащив из кармана сигареты, вновь предложил Сашке закурить. Русаков хотел взять сигарету, да передумал.
– Нет, не хочу, – отказался он.
– А что там у тебя было насчет девушки, – спросил Виталий…
– В Благовещенске у меня была подружка, соседка Людка. В параллельном классе она училась. Пару раз мы с ней встречались. В кино даже ходили. А тут раз – и моего старика Германию в перевели. Так что у меня есть перспектива, я еще ни разу не целовался.
– Дурилка, не ссы, у нас все еще впереди! Тут же такой выбор – мама моя дорогая! Видел сколько девок в школе? И запомни – все они хотят завести с кем нибудь шуры —муры. Вот после каникул познакомимся, будет у нас своя хорошая компашка. В бутылочку сыграем, – сказал Виталий с иронией.
– Это еще как, —спросил Русаков.
В подобные игры Русаков еще играть не пробовал. Девушки только в последние полгода стали привлекать его внимание, и он чувствовал, что в его душе созрела какая—то необходимость общаться с противоположным полом. С ними было необыкновенно приятно и очень уютно. Одно упоминание о девушках, вызывала в нем такой душевный трепет, что он чувствовал всем своим существом, как его организм реагирует на подобные мысли.
– Ты Санчело – дерёвня! На новый год соберемся у меня на хате, вот там и оттопыримся! Винцо, пивцо…
– Говнецо, – сказал Русаков.
– Придурок, – сказал Демидов. -Ты дыню медовую хоть раз кушал?
– Нет, не кушал, – ответил Русаков
– Вот у меня и покушаешь. А после бутылкой рулетку раскрутим. А там – принимай мамаша, сына мужчину!
– Что это за хрень такая—бутылочка?
– Ну ты Санчело, тюлень —мама моя дорогая! Так называется сексуальная рулетка! Выпиваем бутылку водки и когда все будут пьяные, берем пустую бутылку и крутим —как рулетку. На кого горло покажет —с тем и целуешься.
– А если горлышко на мужика покажет? Что с ним лобызаться будешь, —сказал Русаков.
– Дурак – так только гомосеки делают! А тут пацаны, и девчонки садятся в круг через одного. Если горлышко показывает на парня, то ты целуешься с той девчонкой, которая сидит рядом —по ходу. Ты понял?! —Понял! Хорошо что есть выбор, – сказал Русаков вздыхая. А так бы с мужиком лобызаться бы пришлось, как Брежнев Хонекера.
– Да жаль, -сказал Виталий вздыхая.
– Чего тебе жаль, спросил Русаков?
– Жаль, что Ленка ушла – надо было флиртануть, —сказал Виталик. —Хотя, мы её сегодня с тобой еще увидим…
– А что сегодня…?
– Сегодня Санчело, в «Доме офицеров» новый французский фильм «Одиночка». Ты любишь французские фильмы с Жаном Бельмондо? Русаков в ту секунду так увлекся своими раздумьями, что почти его не слышал. В его голове крутились мысли, а в них почему—то стоял то образ Ореховой Галочки, которая осталась на Дальнем Востоке. То образ Ленки, которая сказала ему впервые в жизни в глаза правду. Слова Виталия остались где—то там, где его уже не было. Докурив сигарету, он швырнул окурок в сторону, и сказал:
– Третий час уже. Домой пойду обедать. Батя на обед сейчас придет, будет потом надо мной глумиться, – сказал Русаков. —Дай мне жвачку!
– Жвачка тут причем, – спросил Виталий.
– А притом, что я накурился, и от меня табаком прет, как от последнего сапожника.
Виталий достал пластинку и подал Русакову.
– Ну так в кино пойдешь? – Какое кино, —спросил Русаков, словно не слышал. —Какое —какое —французское… В главной роли красавчик Жан —Поль Бельмондо… —Наверное, пойду, если мне батя денег даст, —ответил Александр. —Хочу просить тебя об одной услуге.
Виталий на него удивленно посмотрел:
– О чем же?
– Не говори никому, про Ленку. Ты же знаешь, ребята на смех меня поднимут. Буду потом в школе, как белая ворона.
– Знаешь Санчело, чего тебе не хватает, —спросил Виталий.
– Нет – не знаю.
– Тебе не хватает быть мужиком. В твои шестнадцать, некоторые уже полками командовали.
– Да ну… —Ты про Голикова, что —нибудь слышал?
– А это, что еще за перец такой, —спросил Русаков.
– Это, Аркадий Гайдар. Он в шестнадцать лет не только полком командовал – он уже баб любил, и из «Нагана» белую контру в тайге расстреливал —так —то!
– Ну то Аркадий Гайдар. А мы кто?
– А мы с тобой Санек, наследники русских офицеров. Нам камарад, по статусу не положено быть тюленями. Так что давай, вали домой, а вечером перед сеансом встретимся возле ГДО на лавочке.
И Русаков ушел. Впервые за последние дни он испытал какой—то необычайный душевный подъем, словно нашел для него что—то ценное и необычайно нужное, и важное. Хандра долгие дни обуревавшая его растворилась – не оставив и следа. Знакомство с Демидовым стало для него той переломной точкой, которая круто изменила его монотонную судьбу.
Виталий как выяснится позже, станет в судьбе Сашки настоящим надежным другом, который мог поделиться не только последним пфеннигом, но и в случае беды подать крепкую мужскую руку. Демидов был надежен – как автомат «Калашникова». Это качество стало решающим в их отношениях, и Русаков впервые почувствовал, что у него есть друг.
Третий городок военного гарнизона – был небольшой. Это был такой поселок, скрытый от глаз иностранных «агентов» и разведок, забором и сосновым бором. Внутри – все было на виду: магазины, столовые, дом офицеров и школа и дома офицерского состава. Почти каждый обитатель этого гарнизона знал, где находится: «Океан», «Ранет», «Никель», «Боярышник» —это были позывные воинских частей где несли службу их родители.
Семейство Русаковых жило в доме офицерского состава который находился напротив КПП «Никель», и КПП «Ранет». С окна второго этажа, которое выходило на северную сторону, открывался шикарный вид. Это были руины бывшего штаба сухопутных войск Вермахта «Майбах —1». Возможно, за всю историю существования советского гарнизона не было такого пацана, который не мечтал бы исследовать легендарные развалины с надеждой найти ценный артефакт минувшей войны.
Сбыться мечтаниям, было суждено не для каждого. Бетонные, мрачные бункеры, поросшие от времени зеленым мхом, были взорваны, а подземные коммуникации затоплены. Так что тайно проникнуть под землей в Берлин, в «ставку фюрера» еще никому не удалось.
Время до вечера пролетело почти незаметно. Незадолго до начала киносеанса в общей квартире, где жил Русаков появился сосед.
Немецкие квартиры до военной постройки были в основном четырехкомнатные и каждой семье предназначалось две комнаты с общей кухней и широким коридором. Две комнаты занимала семья майора Русакова, а две занимал сосед. Его семья жила еще в Союзе, поэтому сосед лишь изредка появлялся дома, проводя основное время на службе. Судя по надписям на коробках и куче блоков, лежащих на столе, в его комнате, сосед прибыл служить в Германию из Закавказья. Красивые пачки сигарет «Ахтамар», «Эрибуни», «Арарат» сводили Сашку с ума. У многих ребята на то время имели какие-то хобби: кто слушал музыку, кто рисовал, кто катался на велосипеде. Русаков собирал сигареты. Новые, блестящие и цветные пачки занимали «витрину» под органическим стеклом и были гордостью юного курильщика. Необычное «хобби» было той формой увлечения, которое было введено в ранг обмана. Русаков ненавязчиво приучал родителей к легализации своего увлечения табачными изделиями. Третий день Русаков ходил вокруг соседа, словно акула вокруг своей жертвы, каждый раз сокращая круги.
– Ну что ты Санек, —спросил сосед, видя, как бегают глаза юнца.
– Василий Маркович, а можно спросить вас?
– Давай спрашивай, что ты хочешь!
– Хочу попросить у вас продать мне по одной пачке ваших сигарет.
– А, ты что уже куришь, —спросил капитан. —Не рановато ли?
– Нет, я не курю! Я коллекционирую сигареты. У меня их больше сорока видов, —сказал Александр.
– Я Василий Макарович, берегу здоровье —оно мне еще понадобиться для поступления в военное училище.
– А батька твой мне по шее не даст? Он же мой начальник.
– Может и даст, но не за сигареты. Я с двенадцати лет коллекцию собираю. Когда у батьки нет курить, он всегда у меня берет. Можете взглянуть сколько у меня всякого разного добра.
– И что это все целые пачки, —спросил Василий Маркович.
– А пустые мне зачем? Пусть их мусорная свалка коллекционирует.
– Да ты прав, —ответил майор. Он вернулся к себе в комнату, и взяв несколько разных пачек подал их Русакову.
– Я вам деньги за них отдам, – сказал он, сгорая от восторга.
– Скоплю и отдам!
– Да, ладно —будет тебе, как—нибудь переживу, —ответил сосед, рассматривая табачную витрину, где были выставлены многие известные советские и иностранные марки.
– О, у тебя даже «Филипп Мориц» есть, —удивился сосед. —Это они с угольным фильтром?
– Да! Я за них в Благовещенске целый рубль заплатил, —ответил Русаков. Наличие коллекции создавало иллюзию, непорочности юноши, в подобном «греховном» деянии. Но шестнадцатилетний сорванец, уже не по годам был смекалист. Радости подростка не было предела. Не теряя времени даром, он приступил к операции по извлечению сигарет. Умело вскрыв иголкой целлофановую упаковку, Русаков аккуратно достал из неё сигареты, и тут же подменил, на кусок пенопласта, такой же формы. После чего он профессионально заклеил пачку «Рапидом» так, что без эксперта криминалиста доказать совершенную подмену было просто невозможно.
Старшеклассники, жившие в третьем городке, по вечерам собирались возле ГДО. За кафе «Ветерок», который на местном сленге назывался «Чпок» перед фильмом на перекур собирались пацаны. Скрывшись от глаз взрослых, они перенимали друг у друга первые опыты в курении табака.
В каждом военном городке почти все жители знали друг —друга. Все были «свои». Не редко чужие матери кормили друзей своих чад, принимая их как родных. Поэтому закуривая сигарету приходилось прятаться от зорких глаз. Увидев у Русакова в руках яркую пачку, с красочной картинкой девушки, держащей чашу с огнем, Крюков спросил:
– Новенький, ты куришь или на халяву раздаешь?
– Курю, – ответил Русаков.
– А что куришь, – спросил Крюк.
– «Ахтамар» курю, —ответил Русаков.
– Угощаешь, или как…?
– Кури —мне не жалко, —ответил Русаков, и открыл пачку. Увидев диковинные сигареты выставленные «на халяву», ребята, не могли упустить шанса «угоститься». Через минуту пачка опустела наполовину. Русаков был из той категории людей, которые не страдают приступами жадности. Когда приток желающих вкусить дым армянского табака иссяк, он с удовлетворением вздохнул, и спрятал сигареты во внутренний карман куртки.
– Ты говорят сигареты раздаешь, – сказал новый знакомый.—Меня угостишь, или ты уже прикрыл свою лавочку?
– Да, ладно —не гони! Мне курева для друзей не жалко, —сказал Русаков. Он вытащил пачку и подал Демидову.
– Бери, а то подумаешь, что Русаков жмот… Виталик взял сигарету, и, прикурив, спросил:
– Ты Санчело, особо не раздавай. Завтра спроси у них закурить, тебе ни кто не даст, —сказал Виталий. —Я эту породу любителей халявы очень хорошо знаю. Эти парни, которые сшибают сигареты, как и их родители привыкли жить за чужой счет.
– Да, и хрен с ними —с меня не убудет, —ответил Русаков, ничуть не расстроившись.
– Я тут рядом живу. Мой дом третий от КПП, —сказал Виталий – минута ходьбы.
– А я возле «Ранета». Отсюда метров двести будет. Там еще этот «Майбах». Что —нибудь слышал о ставке вермахта?
– А это, что еще за хрень такая, —спросил Виталий, затягиваясь.
– Этот сраный «Майбах» видно из нашей кухни. Говорят, что это была ставка Кейтеля – штаб сухопутных войск Вермахта. Там сейчас одни руины. Взорвали наши после войны.
– А что—то интересное там есть —можно полазить, —спросил Виталий. —На предмет трофеев… «Парабеллум» хочу себе, или «Вальтер»…
– «Парабеллум» может и не найдешь, но полазить интересно… Не знал еще тогда Русаков и даже не мог себе представить, что вся земля Германии была сплошь забита военными артефактами. Достаточно было отъехать от гарнизона на пару километров и покопаться на местах боев, можно было найти не только «Парабеллум», но и любое другое пригодное для стрельбы оружие. В Германии оно было везде – это было эхо прошедшей войны звучащее из-под любого куста. Как обычно в холе «Дома офицеров», в ожидании очередной премьеры фильма собралась вся молодежь гарнизона. Парни стояли отдельно, а у девчонок была своя компания. Девушки косились на ребят, и иронично хихикали, обсуждая каждого, как на предмет шмоток, так и на присутствие интеллекта. Девушки своими подколками, старались подтрунить над парнями, иногда введя обсуждаемый объект в краску. Ребята, отбивали мастерски «атаки» и на каждую посланную шутку, находили достойный ответ.
В общем – это был какой—то импровизированный КВН, где порой судьями выступали родители офицерских чад. Страсть к началу фильма была здесь традиционной. Ни кому не хотелось опаздывать, ибо опоздание на «Фитиль», расценивалось как покушение на устои общества. Если на афише отсутствовала надпись, что перед киносеансом будет демонстрироваться «киножурнал Фитиль», то многие ребята в кино шли без должного энтузиазма.
После фильма ребята по домам обычно не спешили. Здесь в закрытом со всех сторон гарнизоне, в кругу друзей и однокашников было безопасно и родители не испытывали никаких опасений. Парни приносили с собой магнитофоны и устраивали импровизированные дискотеки. Здесь играла музыка, а бутылка вина ходила по кругу до полного опустошения. Рядом на гранитном постаменте, словно бессменный часовой, стоял брутальный образ вождя мирового пролетариата, который стал единственной достопримечательностью, пользующийся спросом у местных фотолюбителей. Слегка подогретые вином пацаны и девчонки, под звуки принесенной из дома аппаратуры устраивали танцы. Своими телодвижениями они заводили остальных, и уже через несколько минут публика погружалась в омут всеобщего ликования.
– А новенькие будут прописываться, или как, – кричал кто—то с лавочки. —Хоть бы рассказали, что- нибудь о себе.
Новенькие оглядывались между собой, стараясь откосить, чтобы не стать объектом дотошного изучения.
– А, что рассказывать, —спросил Русаков, беря инициативу в свои руки. —Мы же каждый день в школе видимся.
– Школа ребята – это одно, а здесь совсем другое, – сказала Ирочка Монина. —В школе мы ученики, а на улице —на улице мы мальчики и девочки. Вот к примеру у тебя Саша, есть девушка, или ты у нас еще не целованный мальчик?
– Откуда у этого тюленя девушка, —сказала недавняя знакомая. —Он вряд ли с кем—то встречался, наверное, еще с мишкой плюшевым спит, —сказала Ленка. Девчонки после её слов дружно засмеялись.
– А это барышня, не ваше дело с кем я сплю, —сказал Русаков. —Я не должен ни перед кем отчитываться. Возможно, у меня впереди большое и светлое будущее, – сказал раздраженно Русаков, еще больше возненавидев Ленку.
– Скучно с вами! Хоть бы кто анекдот рассказал свежий, —сказала девушка Ира, поправляя на переносице очки. —Вы ребята недавно приехали из Союза —нам ведь интересно, как там без нас поживает наша необъятная и любимая Родина.
– А что Союзу сделается?! В Союзе началась полная задница. Генсеки мрут, как будто эпидемия! Горбачев объявил о борьбе с алкоголем. На Кавказке, в Крыму и Украине в Молдавии вырубают виноградники. Спиртное только с 14—00 и то в одном двух магазинах. Свадьбы комсомольские —все безалкогольные. В народе начали поговаривать, что вся эта перестройка обязательно переродится в перестрелку, – сказал Русаков слова соседа, обсуждающего с его отцом за бутылочкой «Радеберга» международную обстановку.
– А анекдот свеженький, кто может рассказать, —спросил кто-то из девчонок.
Виталий достал сигарету, закурил и выпустив дым —сказал:
– Ну, желание дамы —это желание бога! Задумал Миша Горбачев поменять гимн, герб и флаг СССР. Собрал он значит, ученых историков и говорит им:
– Товарищи, пришло время нам изменить флаг, герб и гимн СССР. Хватит нам кошмарить весь мир красным цветом. Давайте отразим на нашем флаге и гербе, что—то более глазу приятное. Вот вам неделя срока. За неделю нарисуйте. Проходит неделя, а результат никакой. Ученые ничего придумать лучше герба СССР не могут. Звонит Горбачев Рональду Рейгану:
– Рональд, мы тут в СССР решили герб поменять, может ты подскажешь концепцию.
– О, Михаил—это очень просто. Поменяйте цвет флага на розовый —типа клубника со сливками, А на нем нарисуйте ангела Купидона с луком и стрелами, —сказал Рональд Рейган.
– А смысл какой —говорит Горбачев. —Я Рональд, не вижу смысла.
– Как не видишь, Горби —это так просто. Ангел Купидон – это ваш СССР после перестройки. Вооружен до зубов, а самое главное голожопый и ко всем со своей любовью пристаете.
Молодежь засмеялась. С разных сторон послышались другие анекдоты. —А вот еще, —сказал Русаков. Встреча в верхах, в Москве. Горбачев встречает в аэропорту Рейгана. Рональд выходит в крутом костюме, на рукавах —3 кнопки. Горбачев терпит – терпит, потом спрашивает:
– Рональд, а что это у вас за кнопки? Рейган объясняет:
– Это Горби, новейшая разработка американских инженеров. Когда мне становится жарко, я нажимаю эту кнопку. Мой костюм начинает меня охлаждать. Когда мне становится холодно, я нажимаю другую кнопку, и костюм начинает меня греть. А когда в конце рабочего дня я устаю, я нажимаю третью кнопку, и костюм мне делает массаж. Горбачев замолчал. Через год —ответный визит. Рейган встречает в аэропорту Горбачева. Горбачев выходит из самолета, а к его спине дверь привязана. Рональд немало изумился, спрашивает:
– О, Дорогой Майкл, а что это у тебя? Горбачев отвечает:
– Это —новейшая разработка наших инженеров. Когда мне становится жарко, я открываю дверь. Когда мне становится холодно, я дверь закрываю, а когда в конце рабочего дня я устаю —я ее отвязываю, —рассказал Русаков, и вновь девушки залились веселым смехом. Долго ждать следующий анекдот не пришлось, Крюков подхватил эстафету. Он слушал до тех пор, рока не возникла пауза, которую он решил заполнить:
– Я тоже хочу рассказать анекдот: —Бог вызвал самых важных политиков текущего момента: Горбачева, Рейгана и Хонеккера. Бог выразил недовольство тем, как идут дела на Земле, и сообщил, что за это уничтожит ее. Все трое должны сообщить об этом своему населению. —Горбачев в ЦК: Дорогие товарищи, у меня для вас две плохие новости. Первая – Бог существует!!! Вторая – гласность и перестройка не могут быть осуществлены, так как Земля погибнет. —Рейган перед Конгрессом: Леди и джентльмены, у меня две новости, одна хорошая, одна плохая. Хорошая в том, что Бог существует!!! Плохая – что Земля погибнет. —Хонеккер перед ЦК: Дорогие камрады! У меня две хорошие новости. Во —первых, Бог признал ГДР. Во—вторых, в ГДР завтра начинается новогодняя распродажа пиротехники. Нам плевать на конец света, и мы на новый год устроим в Европе маленький прощальный фейерверк.
– «Ура—а—а» —заверещала молодежь, хором, очнувшись от странного ступора навеянного концовкой фильма.
– Так что у нас завтра распродажа, —спросил Вовка Карпов по кличке Фиделя.
– Почему все молчат, и ни кто не предлагает место в очереди?
– О, проснулся, ядрен —батон, —сказал Крюков. —Магазины открывают в девять, а значит, очередь надо занять —крайний случай в семь.
– А можно поподробней, —спросил Русаков. —Мы в этом муравейнике новенькие, и что—то очень важное пропустили. Куда это вы, все завтра намыливаетесь? Крюков положил по-дружески руку на плечо Русакову, и вкрадчивым полным таинственности голосом, сказал:
– Понимаешь Санек, послезавтра по плану всей планеты Земля намечается новый год!
– Я знаю, —ответил Русаков.
– Вся Восточная Германия уже завтра в девять ноль—ноль будет стоять в очередях в магазины, которые будут торговать праздничной пиротехникой. Всего два дня отведены государством, чтобы ты мог накупить всякого рода стреляющего, взрывающегося и летающего дерьма, которое будет взорвано в ноль часов в ноль минут нового тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.
– А зачем занимать так рано очередь, —спросил Демидов. – Здесь же заграница, и она нам поможет.
– А затем, чтобы успеть купить самое интересное, —ответил Крюков закуривая.—Мы будем там не одни. Не скидывай со счетов камарадов, которые первые на этом празднике жизни. Они ведь тоже хотят хлеба и зрелищ. Стоять ведь придется часа два три. Так что пацаны, запасайтесь средством выживания в экстремальных условиях.
– А как бы нам приобщиться к европейской культуре, —спросил Виталий.– Мы тоже хотим зрелищ и водки…
– Очень просто, —ответил Крюк. —Находишь в карманах родителей триста марок, садишься на велосипед, и катишь в соседний Цоссен на улицу с названием «Маркетштрассе». Там на базарной площади несколько магазинов будут торговать пиротехникой. Бутерброды и кофе взять не забудь – стоять придется долго.
– Там рядом кафе, – есть сказал Фиделя. Для вновь прибывших из Союза подобное предновогоднее мероприятие было в новинку. Каждому очень хотелось приобщиться к западной культуре, но на сегодняшний день их финансы «пели романсы», и желание стать счастливым обладателем заветной петарды, шутихи или ракеты сводились к полному нулю. Компания молодежи в третьем городке отличалась своей многочисленностью, и многолетними устоявшимися традициями, который воспринимались как свод не писаных законов. Здесь, среди молодежи было не принято хамить, или выставлять напоказ свое внутренне эго, которое иногда пробивалось у некоторых особ из генеральских семей. Ни кто никогда не противопоставлял себя дружной «тусовке». Всякая разумная идея, подхватывалась единогласно и поддерживалась молодыми людьми до её полной реализации. Так было и в тот вечер. Русаков и Виталий по подсказке бывалых, через бутылку сухого вина с названием «Домино», влились в эту команду. Однокашникам было неведомо, что именно с их появлением, в гарнизоне третьего городка, начнут развиваться те события, которые ждали все, кто по воле министерства обороны СССР был вынужден временно проживать на территории Германии. В ту заветную ночь, перед продажей фейерверков, многие русские покинув теплые дома, мчались на велосипедах, автобусах, и электричках туда где открывался совсем другой мир —мир огненного новогоднего шоу. В ближайших к гарнизонам населенных пунктах восточной Германии, отстояв в очереди пару часов, можно было купить то, что в Советском Союзе было под большим запретом.
Очередь за подобными покупками занимали, с шести часов утра. Каждый хотели в первых рядах, стать обладателем заморских пиротехнических диковин. К открытию магазина, как правило, собирались длинные очереди любителей огненных зрелищ. Они шумели и гудели, словно труженики шмели на летнем лугу. Это действо, напоминало, всеобщее сума—сумасшествие двух великих наций, объеденных желанием и одной идеей, как интересней отметить новый год. Все мечтали приобрести, заветный товар, который в новогоднюю ночь будет уничтожен всего за 5 минут. В эти минуты в воздухе Германии сжигались сотни тысяч и возможно даже миллионы марок. Бывшие враги сорокалетней давности знакомились, обнимались, целовались. Не удивительно, что после празднования нового года через девять месяцев наблюдался подъем рождаемости. Смешение славянской крови, с кровью истинно «арийской расы» в те времена, приносило не только сиюминутное удовольствие, но и сочные плоды, которые так и не увидели своих отцов.
Глава третья
Трудности перевода
В тот вечер друзья еще и не подозревали, что именно грядущий день—день всеобщего «межнационального помешательства», станет для них той поворотной точкой, которая кардинально впишет их судьбы в историю русско – немецких отношений. Случайная встреча с гражданками другого государства, уже вскоре перевернет всю их жизнь, поставив её с ног на голову. Ни к чему не обязывающий флирт, и юношеская влюбленность, приведут к тому, что уже вскоре об этом вопиющем случае будут слагать легенды. Русаков с Демидовым двигаясь по улице Марктштрассе, где располагалось подавляющее число магазинов города были в какое—то мгновение остановлены.
– Эй, мужики, а куда вы претесь, —окрикнул их Крюков, —дальше ехать не стоит. Там дальше ничего интересного нет. Пристраивайтесь здесь, пока есть место. Опустившись на брусчатку парни подошли к сформировавшейся очереди.
– Опаздываете! Мы уже час как тут мерзнем, – сказал Феделя, подпрыгивая в позе пингвина. —Вам надо помнить одно: рабочий день у немцев начинается в пять часов. Пока мы русские спим – немцы уже куют величие своей державы.
– Ну что закурим, —сказал Русаков, вытаскивая сигареты.
– Особо сигаретами не разбрасывайся, они у немцев дорогие. «Каро», «Ювель —72» и «F—6» стоят по две марки пятьдесят пфеннигов, – сказал Крюков. —Дерьмо редкостное, вонючие и горят, как бикфордов шнур.
– «Ювель» можно еще курить, —сказал Фиделя, встревая в разговор. —Но даже немцы предпочитают русские сигареты. Кто у нас в гарнизоне работает, тот в военторге отовариваются. —А что тут вообще покупают, —спросил Русаков. —Я у отца выпросил пятьдесят марок. Хотелось бы потратить с умом.
– Вареники закатай, —сказал Крюк. —У немцев, как в Союзе —ассортимент большой, но дают по три наименования в одни руки. Хочешь получить удовольствие, покупай «Филушки».
– А это, что за хрень такая —спросил Виталий.
– Филушки —это такие взрыв —спички. В пачке штук двадцать. Зажигаются от спичечного коробка. Громко стреляют. Есть ракеты —это такие хреновины с палочкой. Вставляешь в бутылку, зажигаешь фитиль, она летит и разлетается в небе, как сигнальная ракета. Остальное фигня, вертушки, фонтанчики. Громко стреляют грос —взрывспички. Это такие бомбы —мама моя дорогая! Грохают раз в пять сильнее чем маленькие, но и стоят дорого. Семь марок пятьдесят пфеннигов, а это пачка сигарет «PEER» или «Marlboro».
Русаков держал руки в карманах, и сгорая от зависти сжимал пятьдесят марок, выпрошенных у отца. Проворачивая в голове цены на всякие безделушки он понимал, как он жалок и беден в отличии от однокашников. Ребята, прожившие в Германии по несколько лет, имели возможность отовариваться на сотни марок. Немцы покупали все: от алюминиевой проволоки, автомобильных радиаторов, автомобильных аккумуляторов, до транзисторных приемников и советских фотоаппаратов.
– Черт, черт, черт, —верещал он, стараясь выплеснуть наружу свое негодование.
– Что с тобой старик, —спросил Виталий. —У меня только пятьдесят марок, —сказал Русаков.
– У меня сотня, —ответил Виталий.—А что ты хотел?
– Хотел такой фейерверк устроить, чтобы вспомнили гады, про май сорок пятого.
Крюков посмотрел на Сашку и приложив палец к губам, дал понять, что вспоминать события сорокалетней давности на людях не стоит. У очереди не только были уши, но и агенты из ШТАЗИ прекрасно понимающих русский язык.
– Санчело, фильтруй базар. Каждый второй камарад понимает по—русски. Они работают у нас в гарнизонах и на танковом заводе который. в первом городке стоит. Там немцев как грязи, и все по—русски говорят как мы с тобой.
– А что они мне сделают, —спросил Русаков.
– А ничего! Стуканут в особый отдел армии, что ты разжигаешь национальную рознь и ту—ту, встречай Родина героя! Поезд Вюнсдорф —Москва и 24 часа времени на эвакуацию! Тебе папа с мамой потом в асфальт закатают, или подхвостье порвут на британский флаг, – сказал Крюков хихикая.
Русаков озадаченный предостережением, осмотрелся. Теперь в каждом немце он видел уже не камарада, а агента немецкой разведки ШТАЗИ. Толпа переминаясь от холода гудела русско – немецким разноголосьем.
– Что все, —спросил он, обращаясь к Крюкову.
– Не все, но процентов тридцать это точно.
– Слышь Виталик, Крюк говорит, что здесь тридцать процентов стукачей. —А еще тут куча особистов. Стоят в гражданке, читают немецкие газеты, а сами одним глазом секут, чтобы ты слово лишнее не сказал.
– Да ну…
– Поживешь —увидишь, —сказал Феделя.
– Как в Берлин поедешь, в Щенефельде на пересадке увидишь своими глазами, как наших русских баб и вольнонаемных будут снимать с электрички. Там особисты в гражданке стоят, и когда переходишь на берлинскую электричку, тебя могут из толпы выдернуть и тут же в комендатуру на нары до выяснения личности. Все что сказали «старики» обескуражило Русакова до глубины души. Он подозревал, что всякие сношения с немцами могут иметь такие последствия, но не представлял, что это случится так быстро.
– Да ладно —старина, не дрейфь! Не видишь, чуваки над тобой прикалываются, —сказал Виталий. —Я не удивился если бы это происходило в послевоенные года, но сейчас… Особый отдел, ШТАЗИ, СМЕРШ. Что они еще могут придумать, чтобы посмешить народ в школе.
– Ты так считаешь, —спросил Русаков.
– Я уверен, —шепотом на ухо сказал ему Виталий.
– Это всё приколы местных мажоров.
Стоя в очереди, по несколько часов, многие русские пользуясь случаем, заводили себе новых немецких друзей и знакомых. Было не удивительно, когда наши ребята угощали немцев сигаретами и пивом. Немцам импонировала русская доброта. Поскрипев душой, они принимали правила игры и в ход пускали сосиски с кислой горчицей и бутерброды с салями. Все события произошедшие с ребятами накануне, были каким—то логическим продолжением чьей—то игры. Невозможно было себе представить, но именно они —Виталий и Александр стали тем звеном, которое соединила события времен войны с настоящим временем.
Две светловолосых девчонки появились в очереди, словно два солнца, взошедших над горизонтом. На вид им было лет по шестнадцать, как и героям этой запутанной истории. Толи потусторонние силы, то ли невидимые флюиды, растекшиеся в воздухе вокруг очереди, включили часовой механизм взаимных симпатий. Казалось, что в то мгновение молния проскочила между ними. Это была ирония судьбы.
– Демидов, разуй глаза, смотри, какие телки потрясные стоят, —сказал восторженно Русаков: —Вот с ними бы в бутылочку сыграть!
– Это же немки, придурок. Ты что захотел нажить геморрой или тебе давно немцы харю не чистили?
– А ну тогда понятно…
Русаков смотрел на немок и чувствовал, как у него внутри кто-то невидимый открыл бутылку «Боржоми». Пузырьки «газа» рванули к верху, щекоча, сердце, легкие и пищевод. Это чувство он никогда раньше не испытывал. Это было что-то неизвестное, от чего в голове завертелись эротические образы, которые он видел по телевидению ФРГ после 00 часов. Это было что—то непонятное, и очень приятное. Молодой организм за шестнадцать лет ни разу испытывал подобного явления. Кровь ударила в лицо, и Русаков ощутил, как его щеки предательски зарделись. Хорошо, что на улице было прохладно и пока еще достаточно сумрачно, поэтому ни кто не заметил его волнения.
– Ну ни хрена себе! Да этого не может быть, – ответил Демидов. —Я глазам поверить не могу.
– Да вы что парни —охренели, —сказал Крюков. —Да камарады вас в кювет за них закопают, или порвут, как пьяная обезьяна газету. Вы как хотите, а мы на это не подписываемся.
– А что мы? На немок они не похожи. Больно уж красивые. Немки такими не бывают. У настоящих немок лошадиные зубы и рожи выведенные трехсотлетней инквизицией.
– Красивые не красивые, а в этой баньке вам братки, не попариться, —сказал Фиделя Карпов.
– Таких случаев в Германии еще не было, чтобы наши парни путались с немками.
– Ой, да ладно Вован, лапшу вешать на уши! Сколько хочешь! Летом на вюнсдорфском озере только кусты трещат от межнациональной любви. Еще неизвестно, сколько в этих камарадах русской крови. Девчонки делали вид, что стойко переносят утренний морозец. Переминаясь с ноги на ногу, они кутались в вязаные шарфики, и дышали в кулачки, чтобы согреть их. Искоса, как бы невзначай, они продолжали посматривать на парней, и в этом просматривалась некая взаимная симпатия. Их разговор между собой напоминал скорее щебетание канареек, чем общение особ женского пола.
Русаков, забыв о цели своего визита в Цоссен, исподлобья «стрелял глазками» в девушек, стараясь хоть как-то сопротивляться возникшему чувству. Как ни старался он скрыть своего внимания, а скрыть не мог. Внутренний голос говорил: что все это зря, но Русаков, уже был неудержим. Какая-то неведомая сила заставляла его пялиться в сторону курносой немки с ямочками на щеках, что он не мог скрыть своего волнения. Достав из кармана сигарету, он трясущимися руками прикурил.
– Виталик, что им надо? Что они так уставилась, будто я им сто марок должен?
– Влюбилась, наверное, —спокойно сказал Виталий. —Вот что значит рожа у тебя братец славянская – немчура липнет на неё, как мухи на мёд.
– Мухи липнут – на говно…
Девчонки ежились от холода, но не скрывая интереса продолжали стрелять глазками в сторону Русакова и Демидова. Они были неудержимы в своем стремлении завязать связи, и добиваясь цели, хихикали, вводя офицерских сынков в краску.
Это был первый выход на «вражескую» территорию. Многое, что было привычно «старикам», для новеньких было еще в диковину.
Русаков в какой—то миг почувствовал себя не очень уютно. Юношеская бравада, которая еще вчера бурлила в его цветущем организме, сегодня сдулась.
Инициативу вяли на себя немки. Он сделали первый шаг к установлению контакта. Девушки стояли почти в самом конце очереди и все их действия в отношении славян, напоминало больше завладением стратегическим плацдармом, чем легкий флирт.
Парни, охмуренные иностранками, держались сколько могли и поддались на соблазн. Растаяв словно пломбир на солнце, Демидов предложил им место впереди себя.
– Ты Санчело, смотри, это же то, что вам нужно. Телки в плане «трахен зе бите», очень слабы, – сказал Крюк подтрунивая.
– Еще неизвестно с кем они еще раньше трахались. Может, они триппером больны…?
– Да ладно – ты гонишь, – сказал Русаков, испытав некую оторопь.
– Да ты знаешь, что фрицы специально заражают своих фрау, чтобы они потом русских заражали? Солдат или офицер больной триппером, не может выполнять служебный долг, отсюда и крах боеспособности войск, – сказал опять Крюков, и засмеялся, считая, что удачно пошутил.
Русаков осмыслил что сказал Олег, и ухмыльнувшись, ответил:
– Ты Крюков, наверное, идиот! Это же надо такую хрень придумать…
Крюков и Фиделя засмеялись так, что очередь обернулась на этот смех.
Русаков от такого внимания почувствовал себя очень неуютно, и было видно, как он смутился, краснея как помидор.
Немки, наблюдая за русскими, почувствовали, что стали яблоком раздора между парнями, и пошептавшись, решили сгладить нарастающий конфликт. Было странно, но они, приняв сторону Русакова, перешли к решительным действиям. Одна из девушек на ломанном русском спросила:
– Извините, я хотеть у вас кауфен цвай сигарет.
Русаков растеряно обернулся. По его глазам было видно, что он немного напуган. Весь взор он обратил к русской компании, которая стояла рядом, наблюдая за тем как новенький справится с трудностями перевода. Ему как никогда нужна была поддержка. Русаков абсолютно не знал, что делать. Ведь это было впервые. Гражданка другого государства, обратилась к нему и застала Русакова врасплох.
– Эй, пацаны, чего ей надо? Что она хочет? Кто—ни будь, говорит по —немецки, —спросил он, но ребята видя его панику дружно засмеялись.
– Она просит у тебя сигареты, —сказал Крюк хихикая. Русаков достал пару сигарет, и протянул девушке. Немка кокетливо улыбнулась, и протянула ему две монеты по двадцать пфеннигов. Сделав реверанс, она по —немецки сказала:
– Большое спасибо!
Несколько секунд, Русаков стоял в полном недоумении, до тех пор, пока его одноклассник Фиделя с которым он сидел за одной партой не сказал:
– Что стоишь, бери бабки —это тебе за сигареты. В ту секунду Русаков подумал, что ему плюнули в душу. Он резко отдернул руку, и демонстративно отвернулся.
– Не, ты понял! Видал, что творят! Я им сигареты, а они мне деньги. Я удивляюсь с них!
– Привыкай, это тебе не русские. Тут у них такая крохоборская культура. Они только недавно стали на путь социализма. Не привыкли еще…
– Какая на хрен культура?! Крохоборы! Нация скупердяев и жмотов! Как все тут запущено – мама моя дорогая, – сказал Русаков. И он обиделся. Искренне так обиделся, как обиделся бы любой русский, которому за сигарету вернули бы деньги.
Немки не могли в ту минуту ничего понять. Поведение русского парня было для них каким-то неестественным, и требовало более пристального изучения.
– Немчура хренова! Как они могли подумать, что я русский мужик, возьму их пфенниги, за какие—то сигареты!
Немки опешили, и не скрывая озабоченности, обратились к Крюкову, который сносно владел немецким.
– Я слышала, ты говоришь по-немецки, -спросила одна из девушек.
– Да, в пределах школьной программы, – ответил Крюк.
– Я хотела спросить, почему ваш камарад, так возмущается. Ему что мало денег?
– Нет! Все нормально, – ответил по – немецки Крюк.– В русской культуре нет понятия, как платить за сигарету. Мы считаем это подарком!
– Подарком, – спросила немка, делая круглые глаза от удивления.
– Да! Подарком, но ни как не товаром.
Девушка отошла Олега и вновь направилась к Русакову, который уже не находил себе места от подобного внимания.
– Пацаны, что она от меня хочет? Что ей надо?! – начал паниковать Русаков.
Деньги Русаков и на этот раз принципиально не взял, чем моментально расположил к себе обоих немок. Взглянув в серо—голубые глаза, он почувствовал, что нет в мире такой обиды, на которую бы он мог простить это сероглазой девчонки. Чтобы не развивать конфликт дальше, он улыбнулся, и, взяв в свои руки ладонь немки, загнул ей пальцы, пряча монету в её кулачке:
– Алес! Прикосновение русского, словно ударило её током. Словно божественная искра проскочила между ними. Девушка не смогла противостоять такой нежности. Мгновенно в её животе вспорхнули бабочки, а «стрела Купидона» впилась со всего маха прямо в девичье сердце. Миллионы воздушных шариков, устремились в верх.
Яркий пунцовый румянец вспыхнул на лице, и девушка зажав монету, как что-то самое дорогое, вернулась к подруге.
– Во тебе повезло Санчело! А девка-то в тебя влюбилась! Видал, как зарделась- как светофор. Не теряйся! Станешь после школы бюргером. Будешь ходить в кожаных шортах и пиво пить с буквурстами, – подколол его Фиделя.
В те былые времена, каждый военнослужащий, каждый член семьи, который прибывал в Германскую Демократическую Республику, инструктировался сотрудниками особого отдела. Автограф в книге такого инструктажа, как бы закреплял подобные договоренности, которые регламентировал поведение в иностранном государстве. Не понаслышке Русаков знал о возможных провокациях со стороны западных спецслужб.
«Вот они происки западногерманской агентуры», —подумал Русаков, считая, что его уже вербуют.
– Ты Русаков дебил! Что ты Союз позоришь. Телки на тебя глаз положили – понравился ты им. Пользуйся этим —ты же носитель славянской культуры.
Все страшилки, которые он услышал за последние дни, вертелись в его голове, придавая его образу растерянность.
– Русаков, не смеши наших немецких камарадов! Ты выглядишь, как идиот, —сказал Крюков. -Немки хотят с вами познакомиться. Они вас кофе приглашают выпить в кафе.
Чувство облегчения вдруг пробежало по телу Русакова, и он дружелюбно улыбнулся во всю ширину своего рта.
– Меня звать Эрика, а это моя кузина Керстин Грассер, – сказала немка на своем языка.
– Эту звать Эрика, а её кузину Керстин, – перевел Крюков. Они представили друг на друга, и замерли, ожидая ответной реакции от русских. —Меня звать Александр, а это Виталий.
– Хорошо, – сказали немки протягивая руки. -Туй есть Заша. Ир ист Вит! —повторили девчонки, переиначивая на немецкий лад русские имена. Как показывала практика общения интернациональных пар, русские имена, были для них китайской грамотой. Ради комфорта они старались сократить их до разумных пределов. А это делало их звучание короткими словно выстрел. Кто бы мог подумать, тогда что девушка, белокурыми волосам и серо—голубыми глазами, словно у сиамской кошки, войдет в душу Русакова с первого взгляда. Хоть она и была немкой и говорила для него на непонятном языке, в ней было что—то необычное. Его тянуло к ней с невероятной силой, что ему казалось, что кишки внизу живота покрываются инеем. Именно это отличало её от всех тех, с кем он дружил и учился в одной школе. Её внутренняя свобода, её манеры так интриговали Русакова, что он испытал ошеломляющее потрясение.
«Керстин Грассер» – крутил он в своей голове, стараясь запомнить нерусское для слуха имя.
Немка со светлыми волосами—как ему показалось тогда, была интересней чем знаменитая на всю школу красотка Леночка Щетинина. В школе, у Ленки конкуренток не было. Парни из десятых классов старались ухаживать за ней, но девушка, не смотря на свой имидж «своей в доску», оставалась неприступной, словно «Эверест». Большие и лучистые глаза Керстин, подобно лазерным лучам прожгли сердце Русакова, и от этого взгляда сердце билось, словно шальное. Приятное и обаятельная внешность: ангельский вздернутый носик, с первого взгляда расположила к нежным и до глубины души нежным и романтическим чувствам. По воле случая, сегодняшний день оказался для Александра тем днем, когда он, сам того не подозревая, встретил свою первую любовь. Впервые в жизни Русаков по—настоящему влюбился. Влюбился не просто так мимолетно, а всей своей пока еще мальчишечьей физиологией. Немка, в одно мгновение, словно срослась с ним кожей, мясом, костями, а главное душой. Словно угасающее горное эхо, его одноклассницы и девчонки из параллельного класса, стали меркнуть в его сознании пока не превратились всего лишь в воспоминания. Теперь Русаков видел перед собой только одно лицо – лицо которое, словно нож полоснуло его по сердцу, оставив на нем огромный шрам.
Эрика была ростом сантиметра на три выше кузины. С виду могло показаться, что они подруги, хотя общие черты их внешности, выдавали в них дальних родственниц. Эрика по характеру была холериком. Её необузданный темперамент не давал ей спокойно стоять на одном месте. А вот Керстин была другой. Она была кроткой и более рассудительной. Сразу было видно, что девчонка хорошо училась и имела виды на высшее образование. С первых минут знакомства, парни не сговариваясь, сами собой разбилась по парам. Виталию с его харизмой и вкусами больше подходила Эрика, ну, а Александр, тот не колебался ни секунды, стал ухаживать за Керстин. Её женственная притягательность и обаяние сразили Сашку наповал. Сердце парня дрогнуло и Керстин Грассер, навсегда бросила якорь в его душе. Время делало свое дело, и с каждой минутой преграды, навеянные национальными менталитетами, странным образом рушились, а отношения становились значительно теплее. В этом было что—то непонятное. После недолгого общения, ребята стали неплохо понимать друг друга. Керстин сносно говорила по—русски, а Виталий слегка знал немецкий язык.
– А вы хотите выпить кофе? На улице холодно, и мы с кузиной немного замерзли, —сказала по —немецки Керстин, указывая на открывшееся рядом кафе. Странно, но Русаков, увидев куда показывает немка, понял о чем идет речь.
– Я—я, кафи тринкен! —сказал Виталий, вспоминая немецкие слова из кинофильмов и уроков немецкого языка. Подхватив девчонок, парни не скрывая своего совкового удивления вошли в заморский пункт общественного питания. Русские в Германии к концу восьмидесятых годов были не просто советской военной группировкой. Русские за время пребывания в ГДР стали почти частью немецкой культуры. Русский язык в школах восточной Германии был базовым иностранным языком, на котором говорили почти все молодые немцы социалистической республики ГДР. Влюбленность и дружба межу славянами и немцами, окрепшая почти за полвека, стала простым и даже обыденным явлением. К концу существования группировки ГСВГ эти отношения как—то перестали напрягать ни одну, ни другую сторону, как это было еще двадцать лет назад. Тысячи немцев и немок по всей восточной Германии, даже не подозревали, что в их жилах течет уже не кровь древних ариев и нибелунгов, а кровь русских парней, искренне полюбивших эту страну.
В преддверии нового года кафе, после рождественских католических праздников, было украшено с присущим немцам размахом. Многочисленные гирлянды цветных лампочек, были развешаны повсюду и создавали ощущение тепла и уюта. Блестящая мишура, свисала с одного угла зала до другого. В углу возле входа, стоял толстый Вайнахтсман похожий на деда мороза. Он делал какие—то жесты руками, зазывая таким образом, проходящих мимо покупателей.
Ароматом настоящего кофе казалось, был пропитан не только воздух, но и все окружающие предметы. Впервые окунувшись в этот мир, русские парни были в шоке. Они смотрели на все это великолепие, завороженным взглядом и не могли поверить в то, что попали в настоящий мультфильм. Весь этот волшебный и сказочный антураж, очаровывал и переносил в детство и ожидание новогоднего карнавала. Какой—то невидимый режиссер, манипулировал судьбами, связывая их не только для любви, но для далекого будущего. Русаков и Виталий, словно слепые котята были неуклюжи настолько, что их подружки не переставали подшучивать над ними. Ребятам хотелось окружить новых подружек естественной заботой, а в результате получались какие—то нескладные попытки первых ухаживаний.
Это новое ощущение заставляло молодых находить все новые и новые слова, которые они познавали в процессе общения. Ассортимент пирожных и всевозможных сладостей в кафе поразил парней. Хоть Русаков сладкого не любил, но такого изобилия вкусностей ни в военном городке, ни в Советском Союзе, он никогда не видел. Будучи равнодушными, к сладостям, в этот раз почему—то попробовать хотелось всё. Пацаны остолбенели. Девушки, увидев беспомощность новых кавалеров, мгновенно сориентировались. В отличии от русских девушек, которые были воспитаны в атмосфере русской школы, немки были без подобных комплексов. Они не стеснялись выговаривать русские слова, которые сопровождались ужасным акцентом. Чем больше у них не получалось, тем больше они смеялись. В случае удачного выговора, они хлопали в ладоши, и даже артистично подпрыгивали от какого—то нахлынувшего на них удовольствия.
Ни кто в не ожидал, что взаимные симпатии несмотря ни на, что стали катализатором чего—то нового и ранее им не известного. В те годы перестройки, которую устроил в Советском Союзе первый секретарь ЦК КПСС Горбачев, вся атмосфера Германии наполнилась каким—то странными предчувствием наступающих перемен. Создавалось ощущение, что вслед за социальной революцией в СССР в резонанс вступила и Германская Демократическая Республика. Еще не было знаменитых встреч Горбачева с Гельмутом Колем, но наступление перемен ощущалось на молекулярном уровне. Ни кто из немцев не знал, что через несколько лет русские покинут Германию, и у них больше не будет на улицах советских военных машин. Не будет щедрых русских офицеров, спускающих в немецких ресторанах свою зарплату, и не будет работы на гражданских предприятиях Группы Советских Войск в Германии. Не будет дешевого бензина, который можно было купить у солдат в любом военном гарнизоне. В те дни все перемены происходили почти молниеносно. Возможно, что за сорок три года пребывания наших воск в Германии, подобные отношения среди молодежи были первой ласточкой Горбачевской перестройки. Постепенно общение девушек и русских парней становилось более и более раскованным. Немки воспитанные в духе «сексуальной революции» уже через час общения сократили дистанцию до минимальной, и ребята незаметно для себя стали ощущать даже ауру, которая стала вокруг них образовываться.
– Виталик, ты чувствуешь?
– Что —спросил Демидов, стараясь найти хоть какой—то ответ.
– Да у них явно отказывают тормоза? Я чую всей своей шкурой, как от них исходят флюиды волчьей страсти. Глянь, как камарадки липнут на нас —будто знают сто лет, —сказал Русаков удивляясь арийской гиперсексуальности.
– А мне кажется, нас девки тупо на бабло разводят! Мы им нужны не для любви, а для чекупить. Господи – лишь бы пронесло, —ответил Виталий. —Особый отдел он не дремлет!!! —Мне кажется, что мы нашим контрразведчикам нужны, как собаке стоп —сигнал. Последний год, и мы тю —тю. Наш адрес не дом и не улица —наш адрес Советский Союз, —запел Русаков.
– И что ты предлагаешь?
– Я предлагаю? Ты же сам вчера намекал на роскошную новогоднюю вечеринку с дыней, вином и страстным секасом.
– Ну намекал? Я же думал, мы себе наших девчонок снимем в школе на дискотеке…
– Не вижу разницы, —сказал Александр. —Русские от немок физиологически ничем не отличаются. Те же сиси – те же писи. —А если меня уже сейчас от этой Керстин плющит —так мне ни какая другая тётка не нужна.
– Что уже, —спросил Виталий. —Типа ты влюбился, —сказал Виталий, и заткнув рот кулаком, стал демонстративно хихикать.
– Представь себе —с первого взгляда, —ответил Русаков. —Мне, словно снарядом башню сорвало. У меня внутри весь ливер трясется от какой—то бешеной страсти.
– Любовь —любовью, но один хрен нам надо держать ухо востро, —ответил Виталий. Русаков краем глаза заметил, как рука его друга сама по себе, скользнула по плечу Эрики и опустилась в область талии. Немка даже выгнулась, как кошка и ошеломленная смелостью русского парня ему одобрительно улыбнулась. Зачерпнув ложечкой мороженное, девушка заботливо вложила его в рот Виталия, и по —немецки сказала:
– Ессен – ессен майне каце.
Виталий раскрыл рот и закатив глаза от удовольствия, проглотил мороженное.
– Слушай, а мне нравится, —сказал Виталий. —К черту все эти предрассудки —живем брат всего один раз. Керстин с интересом наблюдала за своей кузиной, которая лезла из кожи, чтобы понравится парню. Девчонка ощущая себя рядом с Сашкой, начинала плавиться, словно шарик мороженного упавшего на раскаленную сковородку секундой. Она взяла его руку, и не церемонясь, демонстративно положила её себе на ногу. От такой неожиданности у Сашки чуть не свело судорогой челюсть.
– Ой! Ой! Глянь Виталик, что это она делает со мной, —сказал Русаков. —Я уже её хочу! Керстин поняла, что сказал русский, и артистично ему улыбнулась. Она, словно очарованная смотрела Александру в глаза, и умиленно—эротично слизывала с ложечки мороженное. У Сашки от подобных телодвижений даже перехватило дух.
– Кузина, как тебе эти русские, – спросила Керстин, свою двоюродную сестру.
– Мне кажется, эти «иваны» какие—то тормознутые?
– А мне они нравятся! Очень милые ребята – ответила Эрика —Время покажет, я ведь никуда не спешу.
– Так ты, что решила с ними дальше флиртовать? А как же твой Михаель, —спросила девушка кузину. —Он же будет тебя ревновать к этим русским парням.
– Кто Михаель? Да пошел этот Михаель… У него кроме, как гонять по улицам на «Симсоне», нет больше никаких увлечений, – сказала девушка, облизывая ложечку.
– Слышь Виталик, ты хоть что—то понял, —спросил Русаков. —Понял, что у моей подружки есть какой—то хахаль по имени Миша, у которого есть мопед «Симсон», на котором он катается по городу и не хочет её филе трахен. Керстин улыбнулась и показав на Эрику пальцем по—немецки сказала:
– Это моя кузина Эрика! У неё есть друг по имени Михаель, но тот любит не её, а больше свой мотоцикл «Симсон». Вновь румянец брызнул на лице парня. Он никогда не испытывал ничего подобного и это было настолько непривычно и расковано, что Русаков ощутил себя не в своей тарелке. Эрика хлопая ресницами, смущенно сидела рядом, и шепотом повторяла русские слова, которые слышала от Виталия и Александра. Она будто играла в какую—то странную игру, превращая знания о предметах в знание русского языка. Ее память запоминала русский язык, словно записывала на магнитофонную пленку. Керстин показала на чашку кофе, и по—немецки спросила:
– Это что? —Чашка, —отвечал Русаков.
– Тассе! Ча—ш—ка, —нараспев повторяла Керстин.
– Taссе ист ча—ш—ка.
– А это? —показала она ложку —Ло—ж—ка, —отвечал ей Русаков
– Леффель? Льёошка, —повторила Керстин.
– Нет —нет, —сказал Русаков, —не льёошка, а ло—ж—ка. Повторяй —ло—ж—ка!
Керстин улыбнулась, и вытянув губы сказала:
– Льожка… Когда у нее что—то получалось, она чмокала Александра в щеку, и от этого у него в животе шипели пузырьки газировки, которые щекотали сердце.
– Ты Санек, скоро станешь учителем русского языка, —сказал Виталий, и еще крепче прижался к Эрике. —Только вот она почему—то, не хочет учиться.
– Что, —спросила Эрика по —немецки.
– Вас, вас, —дулю тебе в глаз, —передразнил её Виталий.—Почему ты не учишь русский язык, как твоя кузина?
Тут в разговор влезла Керстин. Она подняла указательный палец и по—русски выговорила.
– Почьему туй, не учить русише шпрахе?
– Парни спрашивают: почему ты, не хочешь говорить по —русски, —спросила она кузину.
– Скажи им, что я в голове своей изучаю их язык, —сказала Эрика, и постучав себя по голове, показала язык. Она взяла за хвостик вишенку с пирожного, и эротично положила себе на язык.
– Она учит! Учит в свой копф —голёффа, —ответила Керстин, и пальцем показала на голову.
– Ага, понятно… Она сказала, что учит русский язык где—то там —в своей голове. —Я Саша, не дурак, я все понял и без твоего перевода. Тоже мне филолог нашелся!
Вот так слово за слово, парни не только стали познавать немецкую культуру, но и стали носителями культуры русской, которую в эту минуту познавали гражданки другого государства. Демократичный и терпимый образа жизни немцев, да уроки полового воспитания в немецких школах уверенно делали свое дело. Продираясь сквозь дебри языкового не понимания, они открывали для себя новые горизонты и все дальше и дальше погружались в «пучину» нахлынувших на них чувств. Подобные ощущения, словно лавина нежданно обрушились на них, сметая на своем пути все преграды и сопротивления в общении.
– Черт —как мне все это нравится! Может, пригласим девчонок на дискотеку в школу, —спросил Русаков, предвкушая приятный вечер в кругу иностранок.
– А что хорошая идея! Прикинь —наши пацаны лопнут от зависти, а девки от ревности, —ответил Виталий. Русаков тронул Керстин за плечо и вкрадчивым голосом, спросил: —Керстин, а что вы делаете сегодня вечером?
– Будем гулять, —ответила по —немецки девушка.
– Они будут гулять, —перевел Виталий.
– Раз будут гулять, пусть гуляют к нам в школу на дискотеку, —сказал Русаков, —пока их Михаэль на моторате не увез…
Виталий напряг мозг и выдал очередной перл на немецком:
– Дорогие девушки, мы хотим пригласить вас на дискотеку в нашу школу. Вы можете придти?
– Во ты по—гансовски чешешь —мама моя дорогая… Воскрес что —ли?!
– А то! Я же в отличие тебя иногда хожу на уроки немецкого языка, —ответил Виталий.
– А что я – я английский учу… Кто знал, что я окажусь в Германии. Знал бы я что буду жить в Германии, так учил бы язык с детского сада.
Виталий улыбнулся, и прижав Эрику, сказал ей на ухо, вспоминая весь курс немецкого языка, пройденный им с пятого класса.
– У нас в школе детка, сегодня будет дискотека -танцы. Мы будем рады, если вы придете к нам танцевать.
Девушка улыбнулась Виталию и звонко чмокнула парня в щеку. Демидов расплывшись от удовольствия, пробубнил:
– Глянь, что иностранки чудят —во жару дают, —мама моя дорогая! Главное не корчат из себя непорочных дев, как наши русские бабы.
– Что это —даффать жару, —спросила Керстин, по —немецки. Виталий задумался и почесав затылок, сказал:
– Это значит, что вы подкидываете нам угля, —вмешался в диалог Русаков.
– Что он сказал, —спросила Эрика кузину.
– Русские сказали, что они хотят чтобы мы жгли для них уголь, —ответила Керстин.
– Шайсе! Какой еще уголь, —спросила Эрика. —Им что не хватает угля? У них что, дома холодно?
– Я не знаю! Я не понимаю, зачем понадобился русским уголь, —ответила Керстин. —Зачем вам уголь? —обратилась девушка к Александру.
– Что она спрашивает, —спросил Русаков, глядя на Виталия.
– А хрен их знает! Спрашивает, зачем нам «куля», «куле» или «коля» —сказал Виталий.
– Какой на хрен «Куля» —какой блин Коля? —переспросил Русаков, нервничая от недопонимания.
– Я что знаю, какой «куля»?! Может они еще хотят Колю с собой взять.
– Что это такое «куля», —спросил Виталий по —немецки. Керстин сделала задумчивое лицо, и немного подумав, ответила:
– Айн момент….
Девушка встала из—за столика, и, взяв бумажную салфетку, вышла из кафе на улицу. Русаков и Виталий переглянулись ничего не понимая в действиях Керстин.
– Кузина куда пошла, —спросил Виталий Эрику. Та пожала плечами и показала пальцем на свою голову.
– Что она показывает, —спросил Русаков.
– Показывает, что у кузины свои тараканы в голове, —ответил Виталий.
– Керстин пошла за Колей. Сейчас он тебе по пятаку навалит, —сказал Виталий.—Ты же его девку охмуряешь…
– А вдруг Коля, вовсе не хахаль, а ее брат —что тогда, —спросил Русаков. В эту минуту над дверями зазвенел колокольчик, висящий над дверью. Керстин, что—то пряча за своей спиной, вернулась обратно в кафе. Интригующе она улыбнулась, и присев за столик, она положила на него угольный брикет, который был завернут в бумажную салфетку.
– Это и есть «куле» —это называется уголь, —сказала девушка. Тут до Виталия дошло. Он, закрыв лицо руками, стал хохотать ощутив себя недоумком.
– Ты чего ржешь, —спросил Русаков.
– Коля, Коля, Коля —это же не имя. Кулэ это по—немецки «кулэ». Это уголь, —хохотал Виталий так, что за прилавком засмеялась даже фрау Кристина, которая краем уха слушала разговоры молодых.
– Ты представляешь Санек, мы думали, что «куле» это хахаль Коля, а это «кулэ» —уголь, —засмеялся Виталий.
Тут до Александра дошло, что Коля и «кулэ» это разные вещи. Он, хлопая глазами, растеряно засмеялся, чтобы снять напряжение, возникшее с трудностью перевода. Теперь девушки смотрели на русских, ничего не понимая.
– Почему они смеются, —спросила Эрика свою кузину. —Они же хотели, чтобы ты принесла им уголь.
– Почему вы смеетесь, —спросила по—русски Керстин. —Потому что мы думали, что уголь —это Коля —Николай!
– Так почему они смеются, —спросила Эрика кузину.
– Они думали, что уголь это Николай. Ну что—то типа святой Николаус, —ответила Керстин.
– У русских он называется дед мороз!
– А —я поняла, —сказала Эрика. —Они думали, что это святой Николаус —дед мороз, а это оказалось просто кусок угля?! Тогда давай зададим им жару…
В эту секунду до девчонок дошло, что они запутались с переводом сами и запутали русских. Вся компания дружно засмеялись…
Глава четвертая
Дискотека
Идея пригласить лиц немецкой национальности на школьную дискотеку была явно не продуманной, и какой—то спонтанной. Гражданки ГДР в школе ГСВГ без разрешения политотдела армии или особого отдела – это явно был нонсенс, на который мгновенно бы отреагировали спецслужбы гарнизона. Немцы если официально не работали у русских, старались обходить стороной военные городки, которые все эти годы считались территорией другого государства. В те доперестроечные времена, без согласования руководством гарнизона, такие отношения с немцами представить было практически невозможно. Девушки то ли по своей наивности, то ли в поисках незабываемых приключений – согласились сразу. Для немцев попасть в русский гарнизон без пропуска и разрешения было чем—то немыслимым. Нарушение этого запрета —могли перерасти в разборки даже с немецкой полицией и особым отделом группировки. Немкам были неведомы порядки, которые имели место в советских военных городках, но любопытство и желание вникнуть в саму суть, двигало их вперед вопреки законов.
В то время на границе «застоя» и «перестройки», все отношения между русскими и немцами приобретали какой—то новый характер и уже не запрещались, как десять —двадцать лет ранее. Негласно были определенны обновленные нормы поведения, а национальные менталитеты максимально сократили дистанцию взаимных отношений. Время шло: и желание общения и прочих контактов, все больше и больше распространялись уже на простых людей, которых связала общая трагическая история.
– Бляха медная – пришли! Пришли же, как и обещали, – сказал Русаков.
– Ох, камарад, что-то мне подсказывает, что уже скоро мы с тобой огребем за эти удивительные приключения, —сказал Русаков, еле сдерживая смех.
– Да что ты все время ноешь? Тебя же самого трясло, когда они согласились, —ответил Демидов.
– Будто кому—то есть дело до этих телок? Пришли да и пришли – кто их знает. Они, между прочим, на своей земле. Это мы у них в гостях.
– Ну—ну, я тебя предупредил… Огребем – мама не горюй…!!! Я спинным мозгом чувствую, как нас в особом отделе после каникул будут сатрапы чекисты током пытать и на дыбу закручивать.
– Да, не дрейфь чума! Мы ведь ничего не подписывали. Откуда нам было знать, что знакомится с немками запрещено законом, —сказал Демидов.
– Не знание закона Виталий, не освобождает от ответственности – сказал Русаков, и направился в строну девчонок, которые робко переминались с ноги на ногу под уличным фонарем.
Связи особого отдела ГСВГ, благодаря истинному коммунисту и соратнику СССР Маркусу Вольфу, были очень тесно сплетены со связями немецкой контрразведки ШТАЗИ. Такой симбиоз двух компетентных структур был довольно продуктивен, и часто порождал новых потерпевших от подобного сотрудничества. Дружественные службы в борьбе с иностранной разведывательной агентурой НАТО, в самом корне пресекали отношения своих же граждан, опасаясь не только утечки информации, но и провокаций. Службы службами, а вспыхнувшие чувства, которые возникали в результате случайного общения, запретить было практически невозможно.
Солдаты, вольнонаемные, или половозрелые офицерские отпрыски, гонимые природным инстинктом, частенько покидали территорию гарнизона, чтобы где—то там, на другой стороне забора, отдаться в объятия любвеобильных гражданок социалистической Германии.
Когда началась вся эта история, канцлер ФРГ Гельмут Коль и Михаил Горбачев, уже почти взошли на обломки берлинской стены. Не пройдет и двух лет, и советские войска начнут планомерно покидать обжитые и обустроенные за полвека гарнизоны, оставляя вместо себя, добрую память в душах восточных немцев.
Что это был за политический маневр, ни кто тогда так и не понял. Под вывеской объединения двух Германий, блок НАТО запустил щупальца в восточную Европу, приблизив свои ракетные базы к границам умирающего Советского Союза.
Восточные немцы даже представить себе не могли, что их западные «братья» никогда не смогут на условиях равноправия принять своих новых сограждан, которые почти пятьдесят лет «угнетались» ненавистным советским режимом.
С падением берлинской стены уже объединенная Германия вновь разделится на два разных лагеря —на немцев истинных и немцев второго сорта, которым будет не просто принять новые реалии.
Появление любопытных и наивных немок в пределах русской школы, особого интереса не вызвало, но только до тех пор пока не зазвучала медленная музыка. Русские девушки к иноземным соперницам были сначала абсолютно равнодушны. Большинство из парней связываться с немками опасались, не желая, прежде всего, фокусировать на себе внимание представителей особого отдела. Любые контакты с гражданками иностранного государства, могли очень навредить будущей карьере. «Камрадки» – как парни называли немок, наблюдая со стороны за русской вечеринкой, старались вести себя для начала, более чем скромно. Они договорились не привлекать к себе внимание русских учителей. Но как ни старались парни скрыть гостей, а девушки мгновенно стали предметом всеобщего любопытства.
Русаков даже не ожидал, что вся эта затея обернется совсем иначе чем они запланировали себе. Это была его первая дискотека и он даже не знал как ему себя вести.
– Пошли танцевать, что ты стоишь, -сказала Керстин на ломаном русском и взяв его за руку, вытащила на самый центр спортзала. Она обняла Русакова, прижалась к нему так близко, что Сашка даже через джинсы почувствовал её природные особенности. Девушка не обращая ни на кого внимания положила ему голову на плечо, и в тот миг Русаков провалился в омут эротических ощущений.
Такое с ним было впервые. Запах женского тела будоражил мужскую плоть и навивая интимные фантазии. С каким-то упоением он жадно вдыхал запах волос Керстин, от чего его тело утратило свою подвижность. Его словно разбил паралич. Музыка рвалась из колонок, а он стоял, и боялся пошевелиться.
– Танцуй, -сказала Керстин, и постаралась сдвинуть с места «околевшего» Русакова. Ни ноги, ни руки, ни само тело, не хотели слушаться его, и тогда девушка поняв проблему своего кавалера, взяла инициативу в свои руки.
Русаков стоял, словно столб и словно насос, втягивал в себя запах Керстин, который его возбуждал. Который по нейронным связям попадал в мозг и эти новые ощущения приводили его в дикий восторг, который он старался «задушить» в корне. Нет – это был не запах парфюмерии. Это был запах тела. Запах плоти, которая имела какой-то еле уловимый терпкий оттенок. Даже если построить в шеренгу девяносто девять русских девушек, и одну немку, то её без труда можно было вычислить именно по этому особенному аромату.
Танцевальные мотивы группы «Скорпионс», которые в те времена были на первых строчках европейских хит парадов, навивали своими медленными ритмами легкую романтическую грусть. Русаков старался как-бы отстранится-соблюсти дистанцию, но немка со всей силы прижимала его к себе, что не осталось незамеченным «зорким глазом» дежурного учителя.
В то самое время, когда Русаков упирался напору Керстин, выросшая в формате другой культуры, она наоборот жалась к нему стараясь ощутить с парнем полный телесный контакт.
Интимный свет. Завораживающие сольные переборы гитарных струн и желание близости, возбуждали молодых на более решительные действия. От этого дистанция между танцующими сходило на нет, до полного соприкосновения.
Русаков нежно прижимаясь щекой к белокурым волосам Керстин, блаженно закрывал глаза, и чувствовал, как флюиды любви проникают в его мозг. От этого ощущения нежности и закипающего в его душе огня, он почти улетал в «космос».
Керстин, чувствуя, что её русский «сломлен», не обращая ни на кого внимания терлась своим телом о тело Русакова, доводя, неокрепший организм до полного исступления. Чувство эйфории, которая впервые нахлынула на него, вызывали странные, ощущения. Парню одновременно хотелось быть с этим милым существом с лицом ангела, и тут же от счастья умереть в её объятиях. В эту секунду Русаков даже не осознавал, что метаморфозы его природного преобразования уже запущены, и охватили всю его биологическую сущность. Процесс превращения безусого юноши в настоящего мужчину уже было ничем не остановить. Эти легкие – слегка уловимые касания тела юной фроляйн, в районе «первого этажа», так будоражили плоть парня, от чего пунцовый румянец не сходил с его лица. Ноги делались ватными, а руки немели, словно их сводила судорога. Всё его тело стало непослушным. Телодвижения его иностранной подружки, дорисованные фантазией Русакова, были для него настолько трепетными и возбуждающими, что он уже потерял счет «взорвавшимся» внутри бутылкам «Боржоми». «Пузырьки газа» сплошным потоком вырываясь откуда-то из нижней части живота и поднимались вверх, щекоча ему сердце, и от такого наслаждения, ему хотелось выть от блаженства.
Керстин в виду своего западноевропейского воспитания была намного привычней к таким тактильным экспериментам над своим организмом. Близость Русакова, которого она ощущала в ходе танца, хоть и запускала в ней механизм страстей и желания близости, но силой воли она умело подавляла первичные природные инстинкты переводя их в легкий флирт.
Одноклассницы сгорая от любопытства крутились рядом стараясь рассмотреть иноземную подружку новенького. Их глаза от удивления округлялись, и этот факт было не скрыть. С чувством национальной пытливости, они наблюдали за своим одноклассником и это любопытство автоматически перерастало в странное чувство ревности.
– Русаков, а Русаков… А у тебя, губа не дура! И где ты себе такую подружку отхватил, – спрашивала Потякина Ленка, -Что-то я не припоминаю в нашей школе таких девушек.
– Она иностранка, – отвечал Русаков, ощущая, как кураж наполняет его душу. —От вас пока любви дождешься, то в мумию превратишься… А тут, как будто на блюде подали…
– Это они сегодня утром в Цоссене, в очереди за «филушками» охмурили камрадок, —подсказал с подколкой Крюков, нежно придерживая Ленку за талию.
– А она ничего —довольно миленькая, —сказала Леночка. —Только вряд ли у вас, что с ней получится. Мы же русские, а немцы русских не особо любит…
– Филе данке, —сказала Керстин, улыбаясь. —Ви тоже очень красивый пара…
– О, да ты по —русски говорить умеешь, —удивленно выдала Потякина.
– Да, я очень люблю учить русский язык. Я хочу стать учитель —ответила Керстин. —Мне очень нужен дас практик —практика…
– Ах, практика! Ну тогда Русаков, у тебя есть перспективы… Ну, практикуй свою подружку, счастливчик ты наш – будущий бюргер!
Русаков придерживая за талию Керстин сделал круговой маневр, и лавируя между парами сменил диспозицию, отдалившись от Ленки—Пенки и назойливого Крюка. Не смотря на свое недельное пребывание в школе, он еще не очень изучил своих одноклассниц, и поэтому не хотел углубляться в обсуждение своего выбора, который мог ему навредить. Керстин уже не обращая внимания на окружающую её русскоговорящую публику, все больше и больше погружалась в ту атмосферу зарождающейся влюбленности. Положив голову русскому парню на плечо, ей почему—то хотела назло окружающим её «соперницам» прижаться к нему с такой силой, чтобы те лопались от зависти.
Русаков задыхаясь от возбуждения, через прикосновения, почти терял рассудок. Он держал в объятиях свое сокровище, словно это была не девушка, а старинная китайская ваза династии Мин. Впервые в жизни он оказался в таком положении, что ему стало не комильфо. В тот миг, ему показалось, что все окружающие его одноклассники и учителя, наблюдают за ними, и уже после каникул им придется ответить на комсомольском собрании за свое фривольное поведение с гражданками иностранного государства.
– Санчело, привет, – сказала Ленка по прозвищу Щетка. —Девчонки говорят, что ты себе отхватил потрясную «камрадку». Я думала ты тюлень, а ты я вижу, еще тот зайчик —побегайчик! Эх, шалунишка- ты еще тот кобель…
– Ну, и ты ведь тоже не Снегурочка, —ответил на острую подколку Русаков.
Демидов, не заморачиваясь обсуждениями, обняв Эрику, топтался рядом с Русаковым. В виду своей натуры он даже не реагировал ни на какие внешние раздражители, которые касались и его выбора.
– Демидов, Русаков, —услышали они за спиной голос грозной химички, —вас можно на пару слов…?
Проводив новых подружек на край «танцпола», парни склонив повинные головы явились дежурному учителю.
– Вам, что мальчики, наверное, нужны проблемы? Где вы взяли этих иноземных распутниц? Это, что у вас, за поведение такое? Что это за танцы – шманцы – с немчурой обнимансы?!
– Татьяна Ивановна, а как же дружба фройндшафт, —спросил Виталий. —Что они вам такого сделали? Ну танцуем и всё…
– Дружба – фройндшафт и любовь в Группе Советских Войск в Германии, происходят по письменному разрешению политотдела армии! А в частном порядке – не положено! Понимаете —не положено! Уже завтра ваших доблестных папочек вызовут в политотдел, и спросят: «почему ваши сыновья, путается с гражданами чужого государства»? Вам это мальчики, это надо?
– А вдруг это любовь, —спросил Русаков. —Может эти девчонки в нас влюбились, и хотят за нас выйти замуж —за таких русских, чтобы покинуть этот рассадник капитализма —а?!
– Не утрируйте, —ответила химичка. —Рано вам мальчики, еще влюбляться. Вот школу закончите, тогда сколько угодно – и не в ГСВГ и не с немками – это мой вам совет…
– А может мы ранние, —сказал ехидно Демидов.
– Да – вот! Мы такие ранние – как Ромео и Джульета, —сказал Русаков. —Вы же нас этому учите!
– Хватит мне тут шекспирить —Демидов! Даю вам с Русаковым пять минут, и чтобы этих иноземных девиц в нашей школе не было и духу. Вы что парни, совсем потеряли страх, или хотите за двадцать четыре часа вылететь в Союз, – строго сказала химичка.
– А что Татьяна Ивановна, граждане Восточной Германии не принадлежат к лагерю социалистического содружества, —спросил Демидов. —Может, мы с Германией находимся в состоянии войны, или нам товарищ Горбачев не привил демократические принципы советской системы развития общества?
– Я Демидов, повторять больше не буду! После новогодних каникул я лично устрою вам встречу с сотрудником особого отдела, который курирует наше учебное учреждение. Вы ему расскажете о фривольных гражданках бывшего социалистического лагеря, и их демократических принципах распространения венерических заболеваний. Мы для них оккупанты, а не товарищи по социалистическому лагерю! Вам это понятно?
– Понятно, —хором ответил Русаков и Демидов.
– Что вам понятно?
– Понятно, что нам до дружбы с немцами —ой, как далеко, —ответил Русаков.
– Ни кто не забыт – и ни что не забыто, —сказала химичка, и показала растопыренную ладонь, обозначающую пять минут. Ребята, увидев подобную картину, в отношении гражданок ГДР, которая со стороны руководства школы могла перерасти в прямое столкновение двух идеологий. Во избежании развития скандала, они поспешили ретироваться. Поддавшись давлению, со стороны дежурного учителя, они были вынуждены извиниться перед своими подружками, деликатно объяснив, что на сегодня праздник души отменён.
Во все годы пребывания советской армии в Восточной Германии, каждый офицер, или взрослый член семьи прямо или косвенно попадал, под колпак советской контрразведки. Эти органы ненавязчиво, но вполне продуктивно контролировали обстановку в военных гарнизонах.
В конце восьмидесятых, и в начале девяностых годов, расстановка сил в ГДР стала быстро изменяться. Немцы уже не хотели жить по старому, и все больше и больше стали требовать от своего правительства коренных изменений. Тогда даже русским детям офицеров, прапорщиков и вольнонаемных, проходивших службу в ГСВГ, негласно разрешили заниматься в спортивных секциях и даже обучаться учебных заведениях ГДР.
До падения берлинской стены оставалось меньше года.
– Алес – майне либе медхен, —сказал Демидов. —кина фроляйн, не будет – у нас электричество цу энде —закончилось…
– Да, да всё —танцен алес, —подтвердил Саша.
– Нам рекомендовано шпацирен на хаус гейн…
– Мы вас проводим домой, – сказал удрученно Виталий. Увидев расстроенных парней, немки как по команде, не «теряя лица» вальяжно продефилировали через весь зал в сторону выхода.
– Что происходит, – спросила Эрика по—немецки.
– Алес, —сказал Виталий. —Алес капут, гейн цурюк на хаузе…
– Почему, —спросила Керстин, по—немецки, стараясь через силу улыбаться.
– Дарум, —ответил Виталий.– Кайне либе! Кайне фреиндшафт! Кайне фрайхат! Кайне гельд!…
Девчонки переглянулись и ничего не говоря, направились к раздевалке.
– Так, что будем делать? Девки хотели танцев, шоу и секса, —спросил Русаков.
– А что ты меня спрашиваешь? Ты иди химичку спроси – умник бля… Она обещала после каникул устроить нам маленький Армагеддон под Фермопилами. Я не очень —то уверен, что она не исполнит свое обещание.
– А я думаю, химичка молчать будет, —сказал Русаков. —Какой ей резон выносить сор из избы?
– Поживем – увидим, —ответил Виталий, и накидывая анарак, вышел следом за своими подружками.
Не смотря на то, что на дворе был конец декабря, было относительно тепло. Легкий сырой туман висел в воздухе, высвечиваясь в лучах уличных фонарей белесым маревом.
Завтра наступал новый год, а в воздухе витало какое—то непонятное весеннее настроение.
Берлинераллее, а по—русски «берлинка», которая шла через все военные городки, была скрыта каким—то зябким ночным мраком. Как все улицы Советского Союза, главная аллея гарнизона не могла порадовать глаз количеством работающих фонарей. Немцы в этом районе были гостями редкими, тем более в такое позднее для них время. Обычно в двадцать часов, улицы ГДР пустели, словно повсеместно царил комендантский час. Лишь редкий прохожий, застигнутый врасплох поздним часом, спешил домой из гассштетта, или какого—нибудь спортивного клуба. По вечерам немцы почему—то предпочитали сидеть по домам, и, помыв ноги, готовились отойти ко сну. Просыпались они рано. В пять утра уже сев на велосипеды всей восточной Германией разъезжались на работу. «Камарады» (как повсеместно называли русские немцев) работали до пятнадцати часов. Завершив трудовой день, они или прятались по домам, словно раки отшельники, или расходились по гасштеттам, чтобы за бокалом пива и дюпелем шнапса перекинуться в вист или скат.
Немцы как могло показаться, были какие—то угрюмые, скучные и абсолютно не интересные. Они почему—то редко улыбались, и всегда с подозрением смотрели в сторону русских. Было непонятно: то ли постоянное чувство вины за свое лихое прошлое, то ли суровые законы социалистического бытия, накладывали на их лицах какой—то странный отпечаток хронической грусти.
– Данке! Нам пора ехайт домой, – сказала Керстин. —Уже очень поздно.
Девушки, словно по команде шмыгнули в дырку в заборе, и вытащили из кустов складные велосипеды, которые у немцев пользовались популярностью.
– О, девочки, прикатили на великах! Я думал вы пешком шпацирен, а у вас фарат хабен – транспорт есть. Продуманные какие, – сказал Виталий.
– Да —вот, такие мы, – сказала Эрика улыбаясь.
Виталий схватил велик за руль, и пронзительным взглядом посмотрел девушке в глаза:
– Шпацирен гейн?
– Нет, —заверещала Эрика. —Нихт шпацирен! Нам пора домой цурюк!
– Вы что девки чудите, еще же не поздно! Погуляем! Пообщаемся! А потом мы вас до дома проводим, – сказал Русаков, стараясь убедить девчонок остаться еще на часок. Керстин мило улыбнулась, и поцеловав его в щеку, тихо сказала:
– Нам Заша, надо ехайт дом. Полицай аусвайс контролирен!
– А нас, ваша полиция не проверяет, —сказал Виталий.—Мы скажем, что мы русские, и мы просто тут шпацирен. У нас кайне аусвайс.
Девушки вопросительно посмотрели друг на дружку. Было заметно, что парни пришлись им по душе, и им не хотелось так просто с ними расставаться. Не говоря ни слова, девушки кивнув головой, согласились, и передав велосипеды кавалерам, направились пешком в сторону КПП.
Контрольно—пропускной пункт находился на дороге Берлинер аллее. Там стояло здание контрольного пункта, и дежурил солдатский наряд комендантской роты полка охраны из первого городка. Это была их сфера влияния. Дежурившим солдатам по большому счету было наплевать на гуляющих парней и девчонок, а тем более, если это были дети советских офицеров. В их задачу входила проверка документов у немцев и пропусков, перед тем, как открыть шлагбаум для проезда гражданских и военных автомобилей.
Виталий и Эрика, быстро нашли общий язык. Они идеально подходили друг другу. Эрика особым усердием к обучению в школе не отличалась, а к русскому языку была вообще как-то равнодушна. А вот Керстин – Керстин была отличница. Училась она на одни единицы, что соответствовало отличному уровню знаний. Как—то само собой получилось: пары разбились по языковому принципу. Виталий неплохо говорил по немецки и понимал Эрику, а Русаков общался с Керстин, которая хорошо владела русским языком. Русаков и Керстин не спеша дефилировали следом за Виталием и Эрикой.
Керстин ежилась от вечерней прохлады и до самого Цоссена прижималась к парню. Русаков завороженный её раскованностью, тайно вдыхал запах пшеничных волос, и впервые в жизни был счастлив, словно маленький ребенок, получивший красивый и интересный подарок. Он даже не мог представить себе, что пройдет всего пару дней, и он сын русского офицера, будет идти по немецким улицам в приятной компании в обнимку с красивой гражданкой ГДР.
– Жаль что так получилось, —Сказал Русаков. —А у вас Кертстин, в школе бывают дискотеки, —спросил он, стараясь хоть как-то поддержать разговор.
– Дискотек? Я – есть дискотек. Я быфает! Филе дискотек, – сказала Керстин, улыбаясь. Туй хочет приходить к нам?
– Ты не плохо говоришь по—русски, —сказал Русаков. —А вот я ни хрена не понимаю по —немецки. Нихт фрштейн…
– О, русский язык нам надо обязательно лернен! Без русский язык лернен нихт ан дер хохшуле. Нихт гут арбайтен. Нихт каррьере…
– Слышь Виталик, а Керстин говорит, что у них русский язык это обязательный предмет в школе. Как ты думаешь, она правду говорит, или девки нас просто динамят?
Виталий обернулся, и улыбнувшись, сказал:
– Учить русский язык—это их дело. Хотят учить —пусть учат, а не хотят, так кто их заставит? Ты же в немецком дуб —дубом… Керстин удивленно посмотрела на Виталия, и как—то неуверенно спросила:
– Заша, что это есть дуб —дубом, —спросила она. Русаков улыбнулся и постарался объяснить все на пальцах.
– Дуб —дубом это… Он показал на дерево и спросил:
– Вас ист дас?
– Дас ист баум, —ответила девушка.
– Виталя, ты слышал, как по—немецки будет дуб?
– Дуб – а хрен его знает? Я еще породы деревьев не учил, —ответил Демидов. Русаков показал на дерево и спросил Керстин.
– Ви хайсе дие баум?
– Дас линде, —ответила Керстин.– По—русски это дерево называется липа.
– Так это липа, а есть еще такое дерево. Русаков передал девушке велосипед и стал на руках показывать ширину дуба, и что на дубе растут желуди и их едят дикие свиньи.
– Дас ист баум. Нах баум растут —эти бля… как их… —Нюссе… —Нюссе – нюссе… вас ист дас нюссе?
– Нюссе —это орех, —ответила Керстин.
– Найн —не орехи.
– Бананы, —сказал Виталий, – или кулэ!
Девчонки весело засмеялись. Явно что шутка Демидова очень иностранкам понравилась.
– Нет —не банан и не уголь! Их швайне хру—хру эссен! Сказал Русаков и изобразил, как дикая свинья ест желуди.
– А, я ферштейн – я понимать тебя, их кушает вальдшвайне дикая свинья, —сказала Керстин. —Это желуди – айхель.
– Айхель… —переспросил Русаков задумчиво, стараясь запомнить немецкие слова.
– Да—да желуди —айхель, —сказала радостно девушка видя, что её кавалер начинает понимать немецкий язык.
– Айхель вас баум хайсе, —переспросил Александр.
– Айхе, —ответила Керстин. Это по—русски будет дуб.
– Вот —вот! Я так и хотел сказать, что я в немецком языке дуб —дубом?
– Варум дуб —дубом, —спросила Керстин.
– Потому что один дуб —дас гут! Айне айхе гут! Цвай айхе – дас ист никс гуд —ду фарштеин? Цвай айхе – дас ист копф фест!!
Девчонки снова засмеялись. Изучение немецкого и русского языков напоминала какую —то игру, которую ребята выдумывали ради того, чтобы понимать друг друга и свободно говорить. Немки говорили по—русски, а их визави по —немецки. Такое уличное обучение было максимально продуктивным, и буквально через несколько дней подобного общения молодежь прекрасно понимала друг друга.
– Ты хочешь сказать, что твой копф —голова твердый, как два дуба, —переспросила немка.
– Ну что—то типа того, —сказал Русаков. —Только в русском языке выражение дуб —дубом обозначает не цвай айхе, а один дуб, но очень—очень крепкий – фест.
– А я поняла, —воскликнула Керстин. —По —немецки это будет звучать как фест – железное дерево.
– Дуб, —поправил Русаков. —Да —да дуб —айхе! Айзене айхе!
– А мне прикольно! Еще пару месяцев такого общения, и я буду говорить по—немецки, как настоящий бюргер, —сказал Русаков, удивляясь с какой скоростью ему даются такие познания. За разговорам совсем незаметно пришли в Цоссен. Время для немцев было уже позднее и наступила пора расстаться.
– Девочки -майне либе фроляйн! А если мы завтра встретим новый год вместе, – спросил по—немецки Виталий. —У нас есть вайн, роте кавьяр, унд филе гут музик.
Девчонки переглянулись.
– Роте кавьяр, -переспросила Эрика.
– Я -я роте кавьяр -красная икра…
Какое—то мгновение они обдумывали предложение Демидова. Им очень нравились эти русские парни. Они были такие забавные, что с ними уже не хотелось расставаться.
– Новый год —это фамилия фаетаг. Мы будем дома праздник – фамилия, – сказала Керстин. Но мы можем штат шпацирен – гулять город. Парни переглянулись, и улыбнувшись, почти в унисон сказали:
– «Фарштеин»! Морген абенд хельфт дие эрстен штунден… Керстин закинула свои руки за шею Русакову, и прижав парня к себе, впилась в его губы, сливаясь в пламенном поцелуе. В её поцелуе было столько страсти, что Русаков ощутил, как кончик её языка приник в его рот и стал шарить там, как у себя дома. При этом девушка настолько сильно прижала его к своей «природе», что Русаков был готов взвыть от боли. Его возбужденная плоть жаждала соития.
– Вау, —воскликнула Кертстин, оторвавшись от парня. —Туй хорошо кюсхен михь. Виталий тоже не растерялся. Увидев, что его друг лобызается с иностранкой, он так приклеился к губам Эрики, что та даже замычала от удовольствия. Попрощавшись, парни еще раз напомнили немкам о свидании и окрыленные первыми поцелуями, вернулись в городок.
– Бляха муха… Я с неё торчу, —сказал Русаков. —Ох, я бы её сейчас…
– Ну что тюлень, понял, что такое настоящая любовь, – спросил Виталий остро подкалывая друга.
– Грандиозно, – сказал Русаков и вытащил из кармана сигареты. —Курить будешь?
– Надо, —ответил Демидов. – Нервяк меня что—то стебает. Гормоны бушуют, а главное у меня в трусах теперь «дирижабль» припарковался – аж резинка лопается, —сказал Демидов.
– У меня тоже, —ответил Русаков и стал смеяться так, что на липах закряхтели спящие вороны. Русаков остановился, прикурил, и сделав глубокую затяжку, сказал:
– Ну что камарад, не посрамим русского гостеприимства? Они созрели, мы им нравимся, и они нас уже хотят. Такое бывает только в сказке… Виталий шел рядом и набирая полную грудь дыма блаженно выдыхал.
– Это что—то с чем—то! Разве брат, наши девчонки способны на такие любовные подвиги – нет! Пока наши зреют – эти уже яростно рвут плоды любви! Мне ребята говорили, что у немцев есть урок полового воспитания. С четырнадцати лет их уже учат, как заниматься любовью. Ты видел, после двенадцати ночи по «бундесу» фрицы крутят фильмы про секс и всякую порнуху. —Да, не гони беса…
– Зуб даю, —ответил Виталий. —У меня в комнате телевизор…
– Трахен зе битте, —сказал Русаков, чувствуя какой—то непонятный кураж.
– О, я—я натюлих, —ответил ему Демидов, и парни засмеялись так, что в крайних домах Цоссена стали зажигаться окна.
Глава пятая
Новый год
Подготовка к встрече нового 1989 года шла стремительными темпами. Парням не хотелось перед иностранками ударить лицом в грязь, поэтому все их старания были направлены на оформление праздничного антуража и ассортимента национальных блюд. Ребятам было неизвестно, как встречают новый год немцы, но русские должны были встречать так, чтобы у немцев всегда захватывало дух, от размаха и грандиозности.
– Так Санек, давай решим, что пить будем, —спросил Виталий, высыпав на стол все финансовые сбережения. —Во я знаю!? Я еще ничего не пробовал, кроме пива и шампанского, – ответил Русаков.
– Пиво не считается! Пиво Санчело, не новогодний напиток —это пойло для люмпенов! Я предлагаю купить парочку шампанского, и какой—нибудь ликерчик, или коньячок для продления удовольствия.
– Тогда берем шампанское и какой—нибудь ликерчик, —сказал Русаков.– Вишневый! Обожаю вишневый сок!
– Как скажешь камарад, —главное, чтобы нам потом на автопилоте по домой не расползтись, —ответил Демидов.
– На сто марок особо не разгуляешься. Не та сумма, чтобы нам напиться, – сказал Сашка
– Плохо ты еще знаешь! Литровая бутылка ротаторного спирта всего шесть марок стоит. А это пять бутылок сорокоградусного напитка…
– Да иди ты —с ты что не видел, что там череп и кости нарисованы?
– Череп и кости – это Санек, для экзальтированных фрицев! Мой папаня настаивает этот спирт на гвоздике, ванилине и еще каких—то листьях, и каждый день принимает в обед по соточке. И ничего – живее всех живых! Скажи спасибо, у меня кое—какие запасы с Союза остались. Купим мяса, пожарим шашлычок.
– А родаки твои куда сваливают? —спросил Русаков. —Ясное дело – в дом офицеров в ресторан! Я думаю, их часов до четырех утра не будет, а может, и до пяти будут гулять. Мы за это время успеем и в Цоссен за девками смотаться, шашлык приготовить, и вишневого ликера до поросячьего визга упиться.
День пролетел незаметно в стряпне и готовке. К вечеру всё было готово. Большие куски мяса мариновались в кастрюле, залитые темным пивом. Шампанское стояло в холодильнике, а вот ликер был спрятан под матрац от родительских глаз. Насчет шампанского родители не протестовали, а вот что—то более «серьезное» – было под строжайшим запретом. Не хватало, чтобы юнцы не достигнув совершеннолетия, погружались по своему скудоумию в пьянство, блуд и беспредельную похоть.
Это была первая Сашкина вечеринка. Она должна была войти в архив его памяти незабываемыми моментами начала его взрослой жизни. Как и было решено на «военном совете»: торжественное празднование нового года, должно было состояться в квартире Демидова. В этом были свои преимущества. Во-первых: его дом находился совсем рядом с КПП, и близости к внешнему периметру гарнизона. Во-вторых: тайные закрома юных ловеласов «ломились» от предполагаемых угощений и перетаскивать их из одного конца гарнизона в другой, было не продуктивно. Мамочка Виталия оставила сыну традиционный салат оливье, селедку под шубой, и эти деликатесы должны были стать венцом новогоднего пиршества. Воистину новогодний вечер для ребят должен был стать неким символическим трамплином в начало новой взрослой жизни. Прожитые годы стремительно приближали их к созреванию. Природу обмануть было невозможно. В этот самый период, так было начертано её законами – вчерашние юнцы, словно по мановению волшебной палочки, превращались в репродуктивных мужчин. Еще вчера они катались на велосипедах, ходили на рыбалку, беспечно гоняли во дворе мячик, а уже сегодня – сегодня вечером наступал тот момент, когда впервые вкусив сладость первых поцелуев, они уже напрочь забывали о своих детских увлечениях. В их жизни появлялись новые приоритеты – это была любовь. Так случилось и с героями этой фантастической на первый взгляд истории. Встретив себе однажды подружек, их прошлая жизнь наполненная детскими увлечениями потеряла для парней всякий смысл. Своей непосредственностью и какой—то доступной простотой в делах «амурных» открыли немки русским парням глаза на иной мир. Эти был мир таинства любви и кипучей страсти, которая просто бурлила, выплескивая наружу созревшие семена. Встречи, поцелуйчики и обнимашечки по темным углам, стали тем «боевым опытом», который набирали парни в своей юности для того, чтобы уже в дальнейшей жизни, стать в подобных делах настоящими экспертами – да и хорошими мужьями. На протяжении всего исторического периода сосуществования русских и немцев в рамках одного государства, всегда существовал какой—то странный дух соперничества. Борьба за национальное «превосходство» в хорошем смысле этого слова, всегда приводило к реваншу. Вот так было и в новогодние праздники. Вся Германия, истратив кучи денег на всякого рода петарды, фейерверки, ракеты и бенгальские огни, старалась показать всю мощь торжества, воплощенного в огонь и грохот. Громовым раскатом взрыв-пакетов и цветными фонтанами ярких огней «камрады», как называли русские немцев, старались покорить весь мир этим пиротехническим шоу, тем самым как бы бросая вызов русским. В это самое время, когда немцы, окрыленные предстоящим торжеством, готовили жареных гусей, карпов и домашних уток, русские «оккупанты» время даром не теряли. Закрывшись в своих гарнизонах, они тайно готовили достойные новогодние «сюрпризы».
Для ГДР было не удивительным явлением, когда в десять часов по местному времени в городах и селах открывалась «артиллерийская канонада» из средств войсковой имитации. Ночное небо вспыхивало разноцветьем сигнальных и осветительных ракет. Удар кремлевских курантов в двадцать два часа по местному времени, возвещал о том, что где—то там далеко на Востоке, Советский Союз начинал праздновать наступление нового года. В тот миг, в воздух поднимались тысячи сигнальных ракет и все пространство вокруг русских гарнизонов, грохотало разрывами взрыв-пакетов, имитационных патронов имитирующих разрывы артиллерийских снарядов. Когда стрелки часов сходились на двенадцати часах местного времени, то уже немцы разогретые русскими фейерверками старались выдать на гора всю свою мощь. Хотя это уже для русских не было столь актуально. Насколько мне помниться, никогда за всю историю группы советских войск в Германии, русские не стремились к устрашению, или какой—то ненависти к тем, с кем они жили под одним небом. Так и друзья, предвкушая всю радость этого события, готовились к окончательному покорению сердец своих новых подружек. Загодя пацаны достали из запасников и закромов всё, что горело, летало и взрывалось. Когда арсенал был готов к проведению акции, можно было и отдохнуть.
Чем ближе подходило время заветного свидания, тем сильнее друзья испытывали легкую дрожь и волнение. Странное ощущение накрыло их юношеское сознание. В этом мире взрослых и их политики, встреча с девчонками другого государства была, как желанна, так и весьма опасна. Ни кто тогда не мог понять, что прежде всего любовь и только любовь, может по иному изменить отношения между русскими и немцами.
– Ты, это Керстин, куда так собираешься, —спросил дед, глядя на внучку. —Ты разве не останешься в кругу семьи встречать новый год? Девушка крутилась возле зеркала, стараясь накрасится, чтобы выглядеть еще лучше, чем одарила её природа.
– Представь себе – у меня дед, сегодня первое в своей жизни свидание, —ответила Керстин, пританцовывая под музыку «Модерн Токинг», доносившуюся из динамиков телевизора. В эту новогоднюю ночь по всем каналам телевидения ФРГ и ГДР шли сплошные развлекательные программы, призванные поднимать настроение бюргеров разъединенной Германии. Новогодняя атмосфера, царившая в доме, придавала каждому предмету праздничное настроение. Мать Керстин, фрау Ингиборга и её тетка фрау Марта, крутились на кухне, колдуя над огромным карпом, которому предстояло в этот новогодний вечер стать украшением семейного стола.
– Керстин, я вижу тебя, прямо распирает от удовольствия. Ты часом не влюбилась, – спросил старик, прищурив хитрые и мудрые газа.
– Представь себе дед – я влюбилась, —ответила девушка, улыбаясь еще шире.
– Он местный —я знаю его, —спросил старик, раскачиваясь в кресле качалке.
– Нет! Ты его дед, не знаешь, он из Дабендорфа. Их школьная команда участвовала в соревнованиях по футболу. Вот мы там познакомились.
– И кто победил, —спросил старик, смакуя подаренный внучкой вайнбранд.
– Кто —кто, они победили. Они как заговоренные —всегда побеждают.
– А ты разве не останешься на новогоднего карпа, —спросил дед, —или помчишься к своему юнгеману?
– Я же сказала дед, мы с кузиной приглашены —и идем на свидание, —сказала девушка. —А потом пойдем в холл на дискотеку, и до утра будем пить «Домино», и танцевать под «Монинг токинг». Я ведь молодая девушка, а не старая грымза, как твоя старая фрау Марта.
– Давай гуляй —гуляй! Только потом не верещи, когда принесешь в подоле ребенка. Ты же первая и побежишь к фрау Марте, просить денег на аборт.
– А хоть и так —кузина мне не чужая. А значит, и её бабка приходится мне родней. Да только в Цоссене всем известен её скупердяйский характер —пфеннига не выпросишь.
Керстин казалось, дед был холоднее к своей двоюродной внучке Эрике. Она была девушкой бесшабашной, что плохо сказывалось на воспитании Керстин. Когда внучка приходила в гости, она любила подтрунить над ним, припоминая старику прошлые грехи на любовном фронте.
– Да, дед, хотела тебе сказать, мы вчера с кузиной познакомились с двумя русскими. Из военного гарнизона. Они стояли в очереди в магазин и замерзли, —сказала Керстин, как бы между прочим.
– Русские не мерзнут, —ответил дед, вспомнив зиму 1941 года. От этих воспоминаний ему даже стало как—то не по себе, и он натянул на ноги верблюжий плед, которым кутал свои обмороженные в русском плену ноги.
– Русские не такие, как наши —они бесплатно угощали нас мороженным и кофе.
– Ага, замерзшие русские едят на морозе мороженное, —сказал дед с долей сарказма.
– Да —именно так и было, —сказала девушка. —Как ты думаешь, нам стоит общаться сними? Мне ведь нужна практика, чтобы я могла говорить по—русски. Что ты дед, мне можешь посоветовать?
– Тебе, что не советуй, ты один черт сделаешь по-своему. Русские —русские нормальные люди, если их не злить. Они ведь как пчелы.
– Это как, —спросила Керстин.
– Если ты с ними дружишь, то будет тебе и мед, и воск, и перга. Но стоит тебе залезть к ним в улей, – тогда ты узнаешь на своей шкуре, что такое стальное русское жало. Ты же знаешь- мне довелось на себе испытать их «гостеприимство».
– Да, ладно – хватит вспоминать былую молодость. Тогда вся Германия была в плену непонятных гитлеровских грез. А сейчас другое время, – сказала Керстин.– Мы ведь государствами дружим.
– Мы дружим, да только русские, никогда не забудут того, что мы им сделали. Придет время и они нам всё припомнят, и тогда этой дружбе придет конец.
– Дед, а ты хоть раз бывал в русском гарнизоне? Как они там живут?
– В гарнизоне не был, мне русского плена хватило, —сказал дед угрюмо.
– Ты был в плену – у русских, —спросила удивленно Керстин.
– А что тебе мать про это не говорила?
– Ты же знаешь, что у нас в семье не принято говорить и вспоминать о прошлом. Я даже ничего не знала. Что мне говорить, если я снова увижу этих русских.
– Скажи им спасибо, —сказал дед, и на его глазах выступили слезы. —Скажи им, что твой дед Мартин Грассер передает им привет. Я могу даже попросить прощение.
– За что, —спросила Керстин, поправляя деду плед.
– За то, что они оставили меня в живых. Я всегда поражался русским и их умению прощать врага. Я бы так не смог, наверное. Если бы не они, я никогда бы не вернулся домой, и у тебя никогда не было бы такого деда как я.
– Так значит, ты не будешь против, если я пойду на свидание?
– Ты Керстин, уже почти взрослая, и тебе самой решать с кем встречаться, —сказал дед. —Если в нашем доме вдруг появятся русские, у меня есть, что сказать им.
Старик откинувшись на кресло качалку, в мыслях ушел туда, откуда не возвратились почти семь миллионов немцев.
Глава шестая
1942 год
Холодное весеннее утро третьей декады апреля, тысяча девятьсот сорок второго года. Солнце еще не обозначило своего появления, а на розовеющем небосклоне прямо над самой кромкой леса появился легкий штабной самолет —«Шторьх» Fi—156. Посадочная полоса полевого аэродрома, вспыхнула светом сигнальными огней, указывая «штабнику» полосу для посадки. Дежурный по штабу офицер, майор Вальтер Шперрер, резво запрыгнул в стоящий на парковке дежурный «Кубель»:
– Давай Клаус, гони на поле —к самолету! Черт бы его побрал этого связника, в столь ранний час, —сказал майор, зевая. Автомобиль затарахтел движком, и поднимая пыль, покатил в сумраке рассвета к силуэту приземлившегося на поле самолета. В какой—то миг сигнальные огни погасли, и свет фар выхватил из провала ночи, контур берлинского «связника». Машина разрывая предрассветный сумрак подъехала к «Шторьху», в тот самый момент когда офицер особых поручений ставки, крепко ругаясь, выползал из кабины, держа в руках бесценный портфель.
– Черт! Черт! Черт бы побрал этих «большевиков», —ворчал офицер. —Кто—то мне говорил, что «иваны» по ночам не летают. Слава богу, эта кастрюля летела так низко, что нас не было видно на фоне этих жутких камышей.
Принадлежность офицера к берлинской элите, выдавали начищенные до блеска хромовые кавалерийские сапоги и добротное кожаное пальто с серебряными погонами. К руке офицера был пристегнут хромированной цепочкой толстый портфель из крокодиловой кожи с бронзовым имперским орлом на клапане.
Утомленный перелетом полковник, слегка пошатываясь и проклиная «сталинских соколов», покинул самолет и осмотрелся:
– Надо быть полным идиотом, чтобы согласиться летать на этой этажерке, которая сделана не из железа, а из вонючих солдатских кальсон.
Майор Вальтер Шперрер выскочил из машины навстречу офицеру и приложив руку к козырьку фуражки, отрапортовал, как это предписывал устав:
– С прибытием вас, господин полковник! Машина подана! Командующий ждет вас —хайль Гитлер!
– Хайль, —ответил уставшим голосом штабник. Полковник протянул руку в кожаной перчатке, и только тогда майор рассмотрел лицо прибывшего из ставки «Вали-2» офицера особых поручений.
– Полковник Генрих фон Риттер собственной персоной!? Неужели это ты старина Генрих!? Черт —я не могу поверить своим глазам!
Полковник был шокирован от неожиданности. На него смотрел его стародавний друг детства Вальтер Шперрер.
– Вальтер? Ты еще жив старина? Какими судьбами, – удивился прилетевший полковник.
Не смотря на разницу в званиях, офицеры обнялись. Полковник обхватил майора за плечи и, хлопая по спине, прижал его к своей груди.
– Дай мне старина, взглянуть на тебя, —сказал майор. —Ты господин барон, прекрасно выглядишь. —Служба в ставке, как я вижу, идет тебе на пользу, —сказал майор с ноткой сарказма.
– Вальтер, ты, старая лиса! Я не думал что так скоро увижу тебя, —сказал полковник.
Водитель подхватив походный чемодан полковника и хотел было положить его в багажник, но барон строго сказал:
– Вальтер, пусть этот драгоценный кофр останется со мной —под моим контролем. Я не хочу, чтобы в багажнике, он превратился в груду битого стекла, воняющего коньяком.
– Клаус, оставь багаж господина полковника в машине, а то не дай Бог, ты испортишь господину барону его коллекционный французский коньяк.
– Слушаюсь господин майор, – сказал водитель, вытянувшись по стойке смирно. Ефрейтор поставил кожаный саквояж в машину на заднее сиденье, и пристегнул его кожаными ремнями. Вытянувшись в струнку, он открыл офицеру двери. Полковник завернув полы кожаного пальто присел на заднее сиденье, и положил портфель с себе на колени.
– Я готов —можно ехать! Ты Вальтер, даже себе не можешь представить, как меня мотало в этой чертовой этажерке. До сих пор меня мутит от этого перелета. Если бы не посадка в Смоленске, да залежи коньяка в моем саквояже, я бы не вынес такого путешествия.
– Что настолько все серьезно?
– Ты что имеешь ввиду…
– Я имею ввиду подготовку к летней кампании, —ответил майор.
– Да, я привез приказ командующего, —сказал полковник, похлопывая по портфелю.
– Наступаем, отступаем или переходим к позиционным боям, —спросил шутливо майор.
– Готовимся к операции, разработанной штабом командующего группы, —ответил офицер. – Фюрер этим летом делает ставку на южном направлении восточного фронта. Мы Вальтер идем на Кавказ!
– Тогда мы причем, —спросил майор.
– Скоро узнаешь Вальтер, —ответил полковник. —Признаюсь честно, летом и здесь будет жарко. У тебя вновь появится возможность заработать еще один «железный крест», или упокоиться под крестом березовым.
– Ты Генрих, неисправим! Я если мне суждено погибнуть на этой войне, то не раньше чем убьют тебя, —сказал майор с долей сарказма.
Он занял место на переднем сиденье и хлопнув дверями приказал ефрейтору ехать. «Фольксваген – Кубельваген» завелся, и чихнув бензиновым выхлопом, покатил в сторону города, где размещался штаб девятой армии.
– Это правда Генрих, что ты, к нам с хорошими новостями пожаловал! Что там еще задумали наши фюреры? Генерал— полковник Модель уже не спит вторую ночь, и ждет какой—то приказ из ставки! Он подумал, что ты Генрих, со своим портфелем где—то догораешь в русском болоте, —сказал майор.
– Ты не представляешь старина, что мне пришлось пережить пока мы сюда летели. В районе города Белый, нас к земле прижала пара сталинских истребителей, и мы чуть не заблудились в этом жутком тумане и кромешной темноте. Пришлось менять высоту и скрываться от русских, цепляясь за макушки елок.
– Да, «иваны» не дремлют. Они дерутся на своей земле и используют любую возможность. Их «ночные ведьмы» каждую ночь бомбят наши склады и скопления войск. Весь народ поднялся воевать с Германией
– Дикая страна, – сказал полковник фон Риттер, вздыхая.—Дикий народ у которого женщины воюют на ровне с мужчинами…
– Не говори Скажи мне старина: как тебе удалось дослужиться до полковника? Черт, как быстро летит время! Еще недавно мы с тобой начинали службу лейтенантами, а теперь ты настоящий офицер штаба. Белая кость!
– Служить в управлении штаба – это не ползать на брюхе по передовой. В этом Вальтер, есть свои плюсы и минусы. Быть близко к богам и хорошо и опасно. Все неудачи богов сваливаются на головы ангелов.
– Скажи Генрих по секрету: я смогу еще увидеть Карин, или по твоему приказу мне придется лететь со своими «дьяволами» в Москву к Сталину?
– Для тебя лично Вальтер, у меня пока нет никаких нарядов на службу. Это приказ, для группы армий «Центр». Этим летом грядет большое наступление на Юг, и по замыслу оперативного отдела ставки, нам предстоит провести оперативные мероприятия в преддверии летней кампании на Востоке. Ты сам все узнаешь от командующего. В этой операции будет задействован весь «Абвер». Старик Канарис подготовил десятки диверсионных групп которые будут работать на Юге.
– Я скоро сдам дежурство, и мы с тобой можем отметить нашу встречу. У меня Генрих, уютная большевистская квартирка в самом центре города. Ты если хочешь, можешь расположиться у меня. Если не будешь храпеть, как русский медведь. У меня есть свободная комнатка.
– Камрад, ты меня приятно порадовал. Признаюсь честно, старик Канарис, возложил на меня новую миссию. Мне придется задержаться на здесь на фронте до реализации плана фюрера.
– Что это еще за миссия такая?
– Поговорим об этом в более укромном месте и за бутылочкой шнапса. В этом деле старина, есть и наш с тобой интерес.
– Я тебя понял, —ответил майор, увидев, как полковник кивает в сторону водителя.
За разговором стародавних друзей машина подъехала к контрольно пропускному пункту, который находился на окраине города. Фельдфебель полевой жандармерии в прорезиненном плаще увидев машину, вышел на середину дороги, и махнув жезлом, приказал остановиться.
– Стоять! Пароль…
– Глаубе, – сказал майор.
– Хоффнунг, – ответил жандарм. -Можно господин полковник взглянуть на ваши документы – сказал строго жандарм.
– Это связной офицер из ставки. Он только, что прибыл в штаб из Берлина.
– Я еще раз скажу, что у нас таков порядок, господин майор, —ответил раздраженно жандарм. —Пока мы здесь проверяем документы, парни в Берлине могут спокойно спать. Фельдфебель посветил фонариком на документы фон Риттера и убедившись в их подлинности кивнул головой.
– Все в порядке господин оберст, счастливого вам пути! Ганс, открывай калитку, пропусти дежурную машину штаба армии, – приказал фельдфебель.
Солдат полицейского полка, стоящий на посту около караульной будки, открыл шлагбаум, и машина, громыхая подвеской по булыжной мостовой, въехала в прифронтовой город Сычевка. Проехав петляя по улицам среди танков, грузовых автомобилей и конных повозок, машина остановилась возле штаба, который размещался в уцелевшем здании бывшего райкома ВКПБ.
– Все приехали, —сказал майор. Он лихо открыл двери машины и вышел на улицу, поправляя под портупеей демисезонную парку.
– Одну минуту. Я Генрих, должен доложить о твоем прибытии дежурному офицеру. Пусть в штабе знают, что ты наконец-то прилетел. Полковник вальяжно вышел из машины, и достав сигарету, прикурил.
– Вальтер, это вполне славный городишко, только жаль, что не ухожен. Меня радует одно, что столица большевиков отсюда на расстоянии двухчасового танкового перехода, —сказал он, осматривая окружающий антураж. —Партизаны и прочие бандиты, вам жить не мешают?
– У нас дружище, очень хорошая агентура. Русские за буханку хлеба и кусок шпика сдают любого подозрительного, кто решается покусится на наш порядок. За малейшее подозрение в сотрудничестве с бандитами, и виновные подлежат расстрелу по закону военного времени.
Майор Шперрер поднялся на крыльцо и вошел в штаб. Через пару минут он вышел и вернулся к машине.
– Моя квартира Генрих, здесь рядом —за углом. Садись в машину, и мы через минуту будем уже дома. Полковник осмотрелся, и выдержав паузу, сказал:
– Прикажи шоферу доставить мой кофр к твоей штаб-квартире, а мы пройдемся пешком. Я давно не видел тебя, и хочу немного пообщаться без лишних ушей. Смотри, какое чудесное утро, и какой свежий воздух. После полета на этом аэроплане мне хочется пройтись и ощутить земную твердь. А еще мне есть, что тебе сказать. Пусть это будет без свидетелей.
Майор обернулся к водителю:
– Клаус, езжай домой и передай моему денщику что я через пару минут буду дома.
– Так точно господин майор…
Машина завелась, и не спеша проехав чуть больше ста метров завернула за угол.
– Как ты смотришь, старина, на то, чтобы оросить нашу встречу бутылочкой прекрасного «Шато помероль» урожая 36 года?
– Ты Вальтер, ни чуть не изменился. Чувствуется в тебе не согнулся стержень. С превеликим удовольствием я оставлю тебе компанию, —ответил полковник. —Только давай для начала, мне надо сбросить бремя от этого чертового портфеля. Его «тяжкий груз» мешает мне продуктивно думать. Ставка разработала план по тотальной дезинформации большевиков перед нашей летней кампанией на Юге. Фюрер изменил направление главного удара и теперь хочет идти на Кавказ, чтобы отрезать советы от жирной Бакинской нефти, —сказал полковник.
– Да, мне кажется, что под Москвой мы явно увязли надолго. Большевики тридцать третьей армии хотят вернуть себе Ржев, и уже третий месяц наступают с невиданным упорством. Мы завалили трупами все поля вокруг города, а «иваны» все продолжают наращивать натиск. Я предполагаю Генрих, что их силы уже на исходе, и со дня на день, они перейдут к оборонительным мероприятиям, – сказал майор.
– Я здесь не случайно.
– Я так и понял старина, – ответил майор.
– Если ты помнишь, рыба хорошо ловиться только в мутной воде, как говорят русские. Фюрер делает ставку на девятую армию в переломе стратегии. Здесь в Сычевке, уже через месяц будет сформирован новый особый диверсионный полк из русских пленных, которые захотят служить рейху. Русские должны сами воевать между собой, а нам, как высшей расе, представлена возможность наблюдать за этим пиршеством смерти со стороны.
Незаметно за разговором подошли к двухэтажному каменному дому с резными наличниками окон. Над входом висела красочная вывеска
«Индивидуальный пошив».
– Я вижу ты мой камарад, хорошо устроился. У тебя приличный дом на фоне всей этой разрухи и непролазной грязи.
– Здесь до нашего прихода Генрих жили евреи, которые держали ателье по пошиву мужского и женского платья. Из запасов, которые они оставили, убегая от войны, я смог выбрать себе парочку цивильных костюмов. Возможно даже и для тебя можно подобрать первоклассный костюм.
– Это будет презент, —спросил полковник, улыбаясь. —Весьма буду тебе признателен. Все мои гражданские наряды остались далеко в Берлине.
– Здесь Генрих, вся страна презент —бери, что хочешь, только знай меру…
Майор открыл дверь, которая ужасно скрипела, и пропустил стародавнего друга вперед. Полковник поднялся по лестнице на второй этаж, и вошел в просторную трехкомнатную меблированную квартиру, окна которой выходили на центральную улицу.
– Располагайся дорогой мой друг, —сказал майор, своему гостю. —Мартин, Мартин, ты где козья морда —опять дрыхнешь дерьмо собачье?
Денщик майора выскочил из комнаты на ходу, заправляясь и застегивая поясной ремень. Руки его не находили себе места и он не мог привести себя в порядок.
– Что опять, спишь?
– Никак нет, господин майор, ожидаю вас…
– Слушай меня внимательно: там внизу стоит дежурная машина. Принеси саквояж господина полковника, и смотри осторожней, не расколоти коллекционный французский коньяк, который он привез из Германии. А то я тебя отправлю на передовую в залитый водой окоп.
– Так точно, – ответил солдат, вытягиваясь в струнку.
– Как принесешь, немедленно согрей воду. Господин барон, должен помыться перед тем, как предстать перед генерал— полковником Моделем. Ты меня понял солдат?
– Так точно! Есть! Разрешите исполнять?
– Ты еще здесь, —спросил майор, навевая еще больше строгости.
Денщик вылетел из квартиры, и грохоча коваными сапогами по деревянной лестнице, выскочил на улицу.
Полковник с любопытством оглядел офицерское жилище майора, и с чувством восхищения произнёс:
– Превосходно! Отличное жилье. Я только не понимаю, как у тебя мой дружище, получается так красиво жить —это же восточный фронт, а не предместье Парижа! Откуда у тебя всё это великолепие, – сказал полковник.
Он сняв лайковые перчатки, бросил их на стол. —Это же не полевая квартира командира диверсионного батальона, а настоящий дворец курфюрста Брауншвейгского! Неужели это все твои трофеи, которые ты добыл в честной схватке с врагом? Майор снял анорак, повесил его на вешалку. Он лукаво прищурив глаза, с чувством неподдельной гордости сказал:
– Я Генрих, перфекционист! Люблю все красивое и совершенное. А еще Генрих, ты не компетентен в теме истории России. Неужели ты, думаешь, что все Иваны, до сих пор ходят в лаптях, и побираются под церквями с протянутой рукой?
Вальтер обвёл рукой своё временное пристанище, как бы демонстрируя другу полное равнодушие к собранной роскоши и сказал: – Это дружище, всего лишь жалкая часть того, что я уже отправил Карине. Это мой походно —полевой скарб, который в часы досуга, отвлекает меня от серых фронтовых будней, —сказал майор. —Я как и все немцы люблю после работы, принять горячую ванну, а выпив коньяка, погрузиться в чтение «Майн кампф».
– Ну, знаешь! Ты старина, лишен чувства меры! Война идет тебе на пользу.
– Ты прав – я не аскет. Я очень люблю красивые вещи. Меня больше удовлетворяет чувство собственного благополучия, а не нищенское прозябание за денежное довольствие, которое мне платит отечество. Ведь как сказал наш фюрер: «Богатый народ, порождает богатую нацию» – не так ли дружище? А я как настоящий офицер разведки и мастер диверсий, исполняю его приказ —не более.
В этот момент в комнату вошел денщик в руках, которого он держал кофр из первоклассной кожи буйвола. Он поставил тяжелый чемодан на пол, и сказал:
– Разрешите войти, господин майор. Что мне делать с этим кофром?
– Клади его пока господину барону на на кровать. Пусть господин барон сам разберется со своими вещам. Марш греть воду – сказал майор.
– Вода давно согрета, -господин майор.
– Тогда, подай нам кофе, и легкую закуску…
Полковник скинул с себя кожаное пальто, и повесил его на вешалку. Сняв с себя китель, он хлопнул подтяжками, и потянувшись, продолжил экскурсию по квартире.
– Черт подери, у тебя Вальтер, уютно. Я пожалуй соглашусь с твоим приглашением. Я остаюсь в этих чудных апартаментах. Вдвоем нам будет веселее, как в былые годы нашей молодости.
Майор закурил, и не снимая сапог лег на диван, вытянув ноги на подлокотник.
– Нет проблем Генрих, – если ты, не будешь доставать меня пьяными оргиями с русскими фрау, и ежедневным распитием шнапса.
– Так это делают русские, – сказал полковник. Мы немцы совсем другие. Да кстати, —а где твой хвалёный «Шато», который ты обещал двадцать минут назад? Мне хочется вспрыснуть —за нашу встречу. Я думаю, глоток доброго красного вина мне не помешает!?
– Не переживай. Сейчас денщик накроет стол, -сказал майор пуская кольца дыма.
– Представь себе —я двое суток болтался в воздухе, как дерьмо по волнам великого Рейна. Русские истребители, гоняли меня, как русские легавые зайца. Я чуть не облевал пилотскую кабину. До сих пор меня мутит только от одних воспоминаний об этом экстремальном путешествии.
– Айн момент Генрих! Я сейчас постараюсь поправить твоё здоровье! Майор крикнул: —Мартин, ко мне бегом марш… Из кухни, топая сапогами, снова выпрыгнул растерянный солдат. Выглаженная новая униформа говорила о том, что он совсем недавно попал на восточный фронт и даже не успел привыкнуть к службе. Мартин молодцевато щелкнул каблуками и вытянувшись в струнку, спросил:
– Я вас слушаю, господин майор. Что изволите?
– Накрой нам немедленно стол. Наш гость хочет с дороги выпить вина и заморить червячка. Принеси из моих запасов бутылочку «Шато Помероль», сыр и ветчину.
– Слушаюсь! Так точно, господин майор, все исполню, – сказал солдат. Он вновь щелкнул каблуками, и мгновенно исчез, и спустился в холодный подвал, где хранились запасы продуктов.
– Шустрый малый, —сказал полковник. —Ты его успел проверить на предмет служения дьяволу? Ему можно доверять, или лучше в его присутствии держать язык за зубами?
– Служит у меня совсем недавно, —ответил майор. —Ничего подозрительного я пока за ним не замечал. В связях с наци замечен не был.
– Это уже хорошо, —ответил полковник. —Насколько я осведомлен, СД стараются всегда вербовать для себя агентов, с целью выявления фривольных настроений среди офицеров вермахта. Не секрет, что многие офицеры уже недовольны политикой фюрера. Они не одобряют военные действия против советов. В вермахте по докладу Гейдриха с самого начала операции «Барбаросса», начали идти всевозможные вольные брожения. Трое офицеров карательной команды во время массовой экзекуции еврейского населения в Киеве, которую, кстати проводили украинские националисты, застрелились, прямо на глазах подчиненных. Они Вальтер, я так полагаю, как истинные немцы не хотели иметь никакой причастности к этим массовым убийствам! А это дорогой друг, поступок.
– Я Генрих, далек от этой политики… Я солдат, мне дают приказ и я его исполняю. Я разведчик, и знаю свое дело туго. Я не хочу вмешиваться в политику сильных мира сего, а стараюсь дожить до старости, чтобы на склоне своих лет поделиться с миром своими мемуарами. В этот миг в комнату вошел денщик. В его руках был закрытый белоснежной салфеткой поднос. Он подошел к столу и сняв салфетку обнажил содержимое.
– Все готово, господин майор. —Хорошего вам аппетита… —Вали на кухню, и готовь полковнику горячую воду и чистое полотенце. Солдат по привычке щелкнув каблуками, ушел исполнять распоряжение. Майор потянулся, встал с кровати, и, подойдя к столу, налил рубиновое вино в два хрустальных фужера. Подняв бокал, он сказал:
– За нашу с тобой Генрих встречу! Полковник взял в руки второй фужер и нежно втянув в себя запах вина слегка его пригубил.
– М – м – м —какой великолепный вкус! Напомнил мне поездку в Бургундию. За твое здоровье Вальтер! Прозет!
– Прозет, —ответил майор. Не вкушая напитка, как это делал барон, Вальтер влил в себя все до самой капли. Офицеры выпили, и закусив сыром, продолжили начатую еще на улице беседу. Майор непринужденным движением руки открыл полированную крышку коробки из красного дерева с латунными замками. В одно мгновение, комната наполнилась ароматом кубинского табака. Запустив в коробку руку, он достал две сигары, и подал полковнику.
– Закуривай старина! Клянусь Богом в Берлине ты таких сигар не найдешь даже с агентом по имперскому импорту. Это очень дорогие сигары. Полковник благоговейно втянул в себя запах табака, и, обрезав кончик сигары маленькой гильотинкой, лежащей на столе. Чиркнув зажигалкой, барон несколько раз втянул в дым рот, раскуривая таким образом, сигару. Когда красный огонек дружно подхватил весь срез табака, он втянул в рот густой, благоухающий дым и, блаженно прикрыл глаза.
– Прекрасно! Я Вальтер, не перестаю тебе удивляться. Как здесь в этой глуши находить такие удивительные вещи, которые даже в Париже невозможно ни купить, ни достать?
– Эх, старина, как бы не мои старые запасы, то пришлось бы нам с тобой довольствоваться турецким табаком и сигаретами, а не первоклассными сигарами. Некоторые русские господин барон, тоже любили пожить некоторое время в роскоши. Поэтому достать в России что—то из жизни августейших особ совсем не проблематично. Полковник с неподдельным удовольствием курил сигару, и расхаживая по комнате, рассматривал через окна улицу.
– Господин полковник, —обратился денщик по старшинству, как предписывал устав вермахта. —Разрешите доложить? Ваша вода готова. Вам подавать кофе, или же вначале желаете освежиться?
– Неси сюда таз, —сказал майор. —Не пристало высокому гостю мыться на вонючей кухне. Солдат исчез и через минуту появился с тазом и кувшином воды. Полковник скинул подтяжки и обнажил свой спортивный торс, который украшали несколько боевых шрамов, которые он получил в самом начале войны.
– Ты старина, словно рыцарь весь в шрамах, и в хорошей форме, —сказал, майор, остановив свой взгляд на атлетическом рельефе гостя.
– Я Вальтер, офицер управления «Абвера», а не жирный боров —квартирьер из службы тылового обеспечения, —сказал барон. —Разведка это камрад, такое место, где складки ума не дружат со складками жировых отложений на теле.
Солдат взял кувшин и стал поливать гостя теплой водой. Барон тёр себя шелковой сеткой, как мочалкой и фыркал от удовольствия. Раза два он намыливал свой торс, стараясь смыть себя остатки запаха пота. Закончив утренний туалет, барон вытерся махровым полотенцем и открыв свой саквояж, достал из него чистую белоснежную сорочку.
– Прикажи Вальтер, своему денщику постирать мою рубашку, —сказал полковник, заправляя белье в галифе. —Она так пропиталась потом, что от меня воняет, словно от альпийского горного козла.
– Ты слышал Мартин, господин барон приказал тебя постирать его сорочку?
– Так точно, господин майор, будет исполнено, —сказал солдат, и схватив рубашку, вынес её в ванную комнату.
– Ну, вот и всё, осталось побриться, и можно идти на доклад в генералу, —сказал барон, раскладывая на столе перед зеркалом бритвенные принадлежности из походного несессера. Кисточкой для бритья он густо намылил лицо ароматным французским мылом, и выдержав небольшую паузу, чтобы щетина приобрела необходимую мягкость и эластичность, приступил к процедуре.
Опасная бритва фирмы «Solingen» скользила по намыленной коже, нежно и начисто удаляя трехдневную щетину.
– Генрих, а давай я тебя побрею, —сказал майор, пуская струйкой сигарный дым. —Я умею то делать не хуже берлинского цирюльника…
– Я тебе не верю, —пробубнил гость. —Ты Вальтер, вдруг захочешь мне перерезать горло, и я вынужден буду, словно овца подчиниться твоей воле, —сказал барон, отшучиваясь.
– А что это интересная мысль, —ответил майор.—Русские хорошо бы заплатили за такого жирного гуся как ты. А твой портфель, явно бы стал для меня тем трамплином, который гарантировал бы сытую и богатую жизнь даже в плену у большевиков.
Полковник, завершив ритуал бритья, оросил гладкие лицо туалетной водой. Комната в одно мгновение наполнилась терпким мужским запахом официального поставщика парфюмерии Олимпиады 1936 года «Maurer & Wirtz». Запахом еще той мирной довоенной жизни, когда он будучи молодым лейтенантом, выпускником дрезденского пехотно —кавалерийского училища, прогуливался в новом мундире и в сверкающих хромовых сапогах по Альбертштрассе под ручку со своей будущей фрау Кариной.
– У тебя не дурной вкус Генрих, —сказал майор, вдыхая ноздрями знакомый ему аромат.
– Это еще из старых запасов, мой друг, —ответил барон.
– А из тех —когда жопа немецкого офицера кавалерии, воняла конским потом, —ехидно переспросил Вальтер.
– Не утрируй старина. Это запах берлинской олимпиады и того времени, когда мы за долгие годы версальского унижения, впервые ощутили себя настоящими немцами. Вспомни тот дух народа, который ликовал на трибунах Берлина, подчеркивая величие третьего рейха.
Майор разлил остатки вина по фужерам и поднял тост:
– Выпить хочу Генрих, чтобы эта кампания в России не закончилась для нас потерей величия третьего рейха. Порой у меня создается впечатление, что мы окрыленные успехом в Европе, влезли голой задницей к медведю в берлогу. У меня почему—то есть предчувствие, что пока этот медведь находится в зимней спячке. Но когда он проснется, то ни нам с тобой, ни всей Германии не поздоровится.
В этот момент в дверях снова показался денщик. Он стоял по стойке смирно, и держал перед собой серебряный поднос, который, как и в предыдущий раз был прикрыт белоснежной салфеткой.
– Разрешите господин полковник, подать кофе, —сказал солдат, обращаясь к старшему по званию.
– Проходи Мартин, поставь кофейник на стол, и скройся с глаз долой, – приказал майор. —У нас с бароном интимный разговор. Солдат вошел в комнату, поставил поднос с кофейником.
– Так вот я продолжу свою мысль, – вернулся к разговору Вальтер Шперрер. —Мне подсказывает внутренний голос, что мы Генрих, хлебнем здесь такого горя, что наши внуки если они когда—то будут, проклянут нас на тысячелетия вперед.
– Ты так считаешь? —Да, это моя частная позиция, —сказал майор, разливая по чашкам кофе.
Полковник надел китель, по привычке стряхнул с рукавов и лацканов пыль, застегнул все пуговицы, и только после этого, взяв двумя пальцами чашечку, сказал:
– Не только у тебя такое предчувствие. Я сам испытываю подобное —я знаком с одним майором из штаба ставки. Он довольно забавная личность в рядах «Абвера». Ты что—нибудь слышал об организации «Белая роза»?
– Генрих, я тебя умоляю! Это что бордель для педерастов?
– Нет, это подпольная антигитлеровская ячейка.
– Ты что не видишь, что твориться на фронте? Еще не остыли подбитые танки Гота под Москвой, и не все матери немецких сыновей убитых большевиками получили похоронки, а фюрер уж планирует очередной крестовый поход на Юг. Естественно, что в рядах вермахта появится сотни таких «Белых роз», которые будут ждать возможности изменить мир. Поэтому вокруг нас и вьются эти парни из СС, наблюдая за этой возней со стороны. Полковник допил кофе, и поставив чашку на стол, сказал:
– У нас будет еще время поговорить. А сейчас я вынужден идти на встречу с командующим, чтобы снять груз своих обязанностей.
– Да, пора —генерал уже, наверное, выпил свой утренний кофе и съел как и мы яичницу с беконом. Через полчаса в штабе соберутся все офицеры армии, – сказал Вальтер.
Застегнув портупею, майор расправил за ней складки, и взглянул на себя в трюмо, которое стояло около стены.
– Жаль будет Генрих, если мы с тобой не увидим, чем закончится это приключение на земле русских. Полковник подхватил портфель, и пристегнул его наручником к руке.
– Ну что дружище, я готов, – сказал он, заняв место перед зеркалом. —Помыт, побрит и вполне неплохо смотрюсь.
– Мартин! Мартин, – крикнул майор. —Я здесь, господин майор, – ответил денщик.
– В квартире убрать. Полковнику постирать нижнее белье, застелить свежие простыни, с этого дня барон живет вместе с нами в спальной комнате.
– Слушаюсь, – ответил денщик, вытягиваясь по стойке смирно.
Глава седьмая
Операция «Кремль»
Оперативный отдел, №4350/42. Совершенно секретно. Содержание: «Кремль». Передавать только с офицером.
– Хайль Гитлер, —сказал полковник фон Риттер, войдя в приемную командующего девятой армии.
– Зик Хайль! —ответил адъютант генерала и вскочил из—за стола, вытянувшись в нацистском приветствии.
– Полковник Генрих фон Риттер, офицер особых поручений ставки. Доложите командующему о моем прибытии, – сказал полковник, взглянув на циферблат часов.
– Господин полковник, генерал —полковнику час назад доложили о вашем прибытии. Он с нетерпением ждет вас в своем кабинете! На девять часов утра назначен военный совет командиров дивизий, корпусов и отдельных штурмовых батальонов. Он выражал озабоченность по поводу вашего опоздания! Радиограмма из Берлина о вашем прилете, была еще два дня назад!
– Виноват! Это же Восточный фронт, а не прогулка по набережная Круазет. Мы были вынуждены маневрировать, чтобы не попасть под огонь сталинских истребителей.
– Приказ с вами, – спросил адъютант.
– Несомненно, – ответил полковник. Барон аккуратно положил на стол свой портфель и, достав из кармана ключи, расстегнул наручники. Достав из портфеля пакет из плотной бумаги, опечатанный пятью сургучными имперскими печатями, он подал пакет офицеру. Холеный адъютант командующего девятой армии Вальтера Моделя, достал из стола нож для бумаг, и легким движением вскрыл его. Бегло взглянув на приказ, он сказал:
– Господин полковник, распишитесь в журнале сдачи секретных документов. Генрих присел на стул и не снимая черных лайковых перчаток, размашистым росчерком расписался в графе «Аusgestellt Dokument». Груз который три дня висел камнем на его сердце, моментально свалился.
– Я могу быть свободен, —спросил полковник, адъютанта командующего.
– Генерал приказал вам господин барон, присутствовать на военном совете. Его интересуют какие—то детали, о которых вы знаете помимо этого приказа, – сказал майор. —Я сейчас вручу пакет, и доложу командующему о вашем прибытии! Щелкнув каблуками, майор встал из—за стола и поправив под портупеей мундир, направился в кабинет. Через минуту как ушел адъютант командующего, в приемную генерал—полковника вошел майор Вальтер Шперрер.
– Ну что старина, ты освободился, от злосчастного пакета, —спросил он. —А то уже скоро я сдаю дежурство, и буду должен отбыть домой на отдых.
Адъютант вышел из кабинета командующего, и взглянув на майора, сказал:
– Господин майор, командующий приказал объявить общий сбор офицеров высшего звена армии. Они уже прибыли на военный совет. Вам господин барон, приказано тоже присутствовать на военном совете. Командующий просил вас устно доложить по параграфу шесть соображения руководства «Абвера» по плану операции «Кремль».
– Я в курсе! —ответил барон. —Сколько у меня есть время, чтобы подготовиться к докладу?
– Я думаю господин полковник, не более получаса, —ответил адъютант. Генрих фон Риттер не спеша, вышел из приемной в просторный холл следом за Вальтером и тут же оказался среди участников совещания, которые ждали открытия конференц-зала. Следом за ними в холле показался адъютант, он осмотрел присутствующих, и сказал:
– Господа генералы и офицеры, командующий армией генерал— полковник Модель просит вас всех пройти в зал для заседаний. Через полчаса состоится совещание командного состава.
– О, у тебя дружище, есть еще время. Давай выпьем по чашечке кофе и выкурим по одно сигарете.
– Я не против, —ответил барон.
На правах хозяина майор повел полковника в штабной ресторанчик, который размещался в столовой на первом этаже райкома ВКПБ.
– Два бразильских кофе, и два филиппинского рома, – сказал он официантке, и вежливо отодвинув перед бароном стул, жестом пригласил составить ему компанию. Достав из кармана сигареты и зажигалку, Вальтер небрежно бросил их на белоснежную скатерть. Сняв с головы фуражку, он вытер носовым платком вспотевший лоб, и положил её рядом на соседний стул. Полковник последовал примеру майора.
– Угощайся Генрих, – кивком головы показал майор на сигареты. —Сегодня пока еще бесплатно, в честь нашей встречи.
Полковник вальяжно развалился на стуле, и молча достав из пачки сигарету, закурил. Уже вскоре показалась очаровательная официантка с подносом в руках. Она покачивая бедрами, шла от стойки бара, улыбаясь на ходу, как ей предписывали требования обслуживания офицерского состава вермахта.
– Ваш ром и кофе господа офицеры, —сказала она по —немецки, и поставила на стол две чашечки первоклассного кофе, и две рюмки с алкоголем. —Желаю вам приятно провести время!
Волшебный запах бразильского обжаренного кофе наполнил атмосферу штабного гасштетта.
– Прелестно, —сказал майор. Он взял ром, поднял руку, и произнес тост:– За твой дебют на восточном фронте Генрих. Барон чокнулся с Майором, и отпив половину рюмки, запил ром горячим напитком, блаженно причмокивая.
– Знаешь, я представлял восточный фронт совсем иначе. Я не думал, что здесь можно так комфортно воевать. Ром, бразильский кофе, красивые улыбчивые славянки. Я что попал в сказку, или в Сен —Тропе?
– Здесь дружище, штаб девятой армии группы армий «Центр». Фюрер обеспечивает группу «Сычевка» по первой категории. Мы —то остриё меча, которое карает русского медведя, а не жалкие укротители лягушатников. Ты прокатись от штаба на десять километров и ты столкнешься настоящей фронтовой действительностью: грязь, вши и русские бомбы.
– Это так, —ответил полковник, и перевел взгляд на площадь. Вокруг штаба армии, на городской площади кипела рутинная тыловая работа. Вермахт после проведенной операции «Буффол» продолжал зализывать вскрытые большевиками раны. Машины офицеров высшего управления, прибывших на военный совет заняли основную часть свободного пространства. Конные повозки, танки, автомобили и прочая техника, размещались поодаль на прилегающих улицах. Рядовые солдаты суетились, перекатывая с одного места на на другое бочки с топливом и всякую военную амуницию, подлежащую ремонту. Некоторые в ожидании команды на марш, еще успевали сфотографироваться с чучелом медведя, которого они притащили из местного музея, и выставили на площади города как символ победы над Россией.
Генераторы электрического тока стрекотали повсеместно, напоминая своим звенящим звуком пение цикад. Они выбрасывали клубы сизого дыма, который в утреннем безветрии слоился над булыжной мостовой словно туман. Генрих смотрел на все происходящее в окно, и где – то в своем подсознании чувствовал свою причастность к будущим переменам на этом участке фронта.
Будучи офицером третьего отдела «Абвера», он точно знал, что вся эта суета подготовительного периода, уже в ближайшие дни приведет в движение тысячи людей с обеих сторон фронта. В душе барона доминантой зрела мысль о том, что уже совсем скоро, его прилет в штаб девятой армии изменит всю обстановку в районе Сычевки и Ржева. Тогда когда все будет готово, можно будет запускать операцию «Абвера». Оценивая события зимней кампании, Генрих понимал, что основная цель, к которой стремился фюрер пока еще не достигнута.
Солнце уже более часа, как появилось из-за линии горизонта. Машины офицерского состава командирами дивизий, корпусов, полков заняли место на штабной парковке. Командование всей группировки уже вторые сутки находились в дежурном ожидании военного совета.
– Ты чем—то задумался, —спросил Вальтер, допивая кофе.
– Да, думаю о чем мне доложить на военном совете. -Генрих фон Риттер допил кофе и затушив в пепельнице окурок, сказал: —Ну что Вальтер, мне пора. После доклада я вернусь в твою келью. Нам есть о чем поговорить. За последние дни я чертовски устал, и мечтаю только о том как добраться до кровати и поспать хотя бы пару часов. А потом, мы могли бы отметить нашу встречу, как подобает друзьям юности. У меня в кофре есть первоклассный французский коньяк.
– Я постараюсь тебя дождаться, —сказал Вальтер.
Когда полковник вошел в конференц зал, то он уже был полон. Запах сапожного крема вперемешку с брутальной мужской парфюмерией и сигарного табака «ударил» в нос.
«Да —несомненно, так может пахнуть только элита вермахта». Подумал Генрих. Он нашел свободное место и сняв с головы фуражку присел. В какой—то миг грянул марш. Весь зал с грохотом поднялся по стойке смирно. В зал в сопровождение начальника штаба стратегического планирования девятой армии вошел генерал —полковник Вальтер Модель.
– Хайль Гитлер, господа генералы и офицеры, —сказал начальник оперативного отдела армии. В зале дружно трижды повторили:
– «Зик хайль»… —Вольно! Прошу внимание господа, —сказал Модель и положив на стол папку с приказом ставки взял указку и подошел к карте. Расположившись возле карты боевых действий, генерал— полковник начал военный совет:
– Господа генералы и офицеры! В преддверии событий на южном направлении, по решению оперативного отдела ставки, театр военных действий этим летом переносится на Юг. Фюрер дал приказ, часть наших войск в районе Орла, передать в распоряжение командующего группой армий «Юг», под командование генерал – полковника Монштейна.
5 апреля фюрер, подписал план операции «Блау» о наступлении наших войск в направлении Волги. По решению ставки нам отведена ответственная роль в этой пьесе. Мы не переходим к оборонительным мероприятия – мы приступаем к дезинформации противника согласно операции «Кремль». Наша задача на период летней кампании состоит в том, чтобы создать у большевиков иллюзию проведения подготовительных работ для наступления на Москву. Сталин должен поверить нашим маневрам, с целью переброски своих резервов к самой столице. Танкам Монштейна предстоит взломать оборону противника в районе Харькова и Донбасса. По планам ставки к осени этого года группа «Юг» должна выйти на рубеж Дона и Волги в районе Сталинграда и там закрепиться.
Приказываю: По всей линии фронта соприкосновения с противником, нарастить вал радио дезинформации. Произвести демонстративную аэро—фоторазведку на рубежах Калинина, Москвы, Московской области, Владимира, Иванова. Этот приказ ставки размножить, и разослать его в штабы войск, вплоть до боевых рот включительно…
Генерал – полковник Модель сделал многозначительную паузу. Он улыбнулся своим подчиненным и добавил с долей иронии:
– Господа генералы и офицеры, непременное условие которое ставит перед нами фюрер. Этот приказ, обязательно должен попасть в руки нашего противника. Русские обязаны знать, что мы готовимся этим летом взять Москву. Об этом позаботится командир «209 абвер—группы» «Пехфогель», майор Шперрер. Ставкой приказано создать иллюзию крупнейшей переброски войск, в зону дислокации армии «Центр». У русских должно выработаться ощущение о концентрации нашей боевой группировки именно на центральном направлении —на рубежах от Великих Лук до самого Орла. Это необходимо сделать с целью, оттянуть основные их силы Красной армии от южного направления, чтобы обеспечить армию «Юг», успешным наступлением на город Сталина. Мы должны вернуть стратегическую инициативу, и обеспечить выполнение мероприятий по плану операции «Кремль». Приказываю: Генштабу, взять под жесткий контроль, намеченные ставкой мероприятия. Безжалостно карать расстрелом, лиц повинных в срыве этого приказа. Хочу вам представить господа, офицера специальных поручений полковника Генриха фон Риттера…
Полковник привстал с кресла, и кивнув головой, представился. Генерал —полковник продолжил:
– Адмирал Канарис, поручил полковнику Риттеру важную задачу. Базы агентуры «Абвера» предприятия «Цеппелин» формируются на случай внезапного наступления русских и незапланированного отхода нашей армии с занятых рубежей. Мы предстоит оставить за спиной большевиков, армию головорезов. Им поручается проведение акций диверсий, саботажа и всевозможных террористических аков в тылу большевиков, —сказал командующий девятой армией Вальтер Модель.
– Полковник Генрих фон Риттер, доложите офицерскому собранию план «Абвера». Генрих встал со стула и вышел в центр зала, где висела оперативная карта. Он взял со стола указку и подошел к ней.
– В свете проведения операции «Кремль», руководство разведки отдела «Абвер—2» приняло решение разместить под этот шумок на подконтрольной нами территории сеть баз для обеспечения нашей разведывательно —диверсионной агентуры в тылу противника. Подобные базы будут созданы в полосе действия группы армий «Центр», чтобы быть ближе к сердцу России. В случае внепланового оставления наших рубежей под напором наступления Калининского фронта, в тылу у русских будет задействовано до двухсот диверсионных групп. Каждой группе уже поставлена задача проведения диверсионных мероприятий с целью дестабилизации обеспечения фронта перед нашим наступлением на Кавказ. Полковник Риттер несколько минут рассказывал о том каким образом будет проводится тайная война в тылу русских. Офицеры и генералы внимательно вникали в хитросплетения задач «Абвера» и, не нарушая доклада, делились между собой впечатлениями о предстоящем походе в сторону кавказского хребта. Генрих фон Риттер разложил по полочкам планы командования, и закончив доклад вернулся на свое место. Он больше не вступал в дискуссии, а лишь грезил о том как побыстрее вернуться в квартиру Вальтера, чтобы выпить алкоголя и завалиться спать на белоснежные простыни. Путешествие из Берлина вымотало его за последние сутки так, что он был готов заснуть прямо здесь —в конференц зале. Как только военный совет закончился, он как подобает военному разведчику незаметно скользнул в самую гущу офицеров вермахта, и растворившись в их массе поспешил к выходу. Полковник скорым шагом покинул здание штаба и вышел на высокое крыльцо. Генрих осмотрелся по сторонам, и достав из кармана кителя сигареты, блаженно закурил. Он несколько раз затянулся, и выпустив дым, не спеша направился в сторону дома своего стародавнего приятеля с которым он был дружен еще с детства. Двигатели автомобилей, стоявших на парковке невдалеке от штаба армии, запустились, почти одновременно. Всё пространство городской площади пришло в четкое и хорошо организованное движение, которым руководил высокий фельдфебель военно —полевой жандармерии.
Он словно дирижер симфонического оркестра свистел в свисток, махал жезлом, задавая автомобилям правильный алгоритм движения. Первыми убывали в свои расположения офицеры высшего звена. Генералы в хорошем расположении духа, под впечатлением доведенных до них приказов и формуляров, доставленных Генрихом фон Риттером, курили, ожидая свои: Вандереры», «Опели» и «Кубельвагены», которые друг за другом начали подъезжать к штабу. По окончании военного совета офицеры управления покидали Сычевку, убывая в свои дивизии, корпуса и полки, чтобы исполнить приказ ставки. Армия «Центр», насчитывавшая пятьдесят дивизий, согласно приказа, должна была быть разделена на две равные части. На рубеже от Орла до Харькова двадцать пять дивизий, передавались для усиления армии «Юг», которая рвалась к Сталинграду. Полковник Риттер пройдя несколько сот шагов по центральной улице, оказался рядом с домом, который занимал майор. Он открыл скрипучую дверь, и поднялся по деревянной лестнице на второй этаж.
– Проходи Генрих, я уже было хотел вздремнуть, —сказал майор. —Ну и как прошла аудиенция?
Полковник повесил фуражку на вешалку, и сняв портупею, бросил её небрежно на спинку стула.
– У тебя старина, жутко скрипит дверь, —сказал полковник. —Прикажи своему денщику её смазать машинным маслом, чтобы она так отвратительно не завывала.
– Как говорят русские —в чужой монастырь со своим уставом не ходят Генрих. Я специально не смазываю петли этих дверей, чтобы Мартин мог слышать, когда я поднимаюсь домой.
– Понятно теперь, —сказал полковник, и подойдя к своему чемодану открыл его. Он пристально осмотрел содержимое, и достав бутылку выдержанного коньяка «Камю», захлопнул крышку.
– Долг Вальтер, платежом красен, —сказал полковник, и поставил её на стол.
Майор из любопытства взял в руки бутылку, и прочитав этикетку, сказал:
– Давно барон, я не пил такого чудесного коньяка. Сегодня Мартин принес из офицерской столовой превосходный гуляш с картофелем. Ты будешь завтракать?
– Неплохо было бы подкрепиться, —ответил полковник, и открыл бутылку.
– Давай, выпьем за наше…
– Победу, —сказал майор, предвосхищая события.
– До победы Вальтер, еще ой как далеко. Даже если все русские уйдут за Урал – это не говорит, что мы их сможем победить. В 1812 году эти дикари сожгли собственную столицу, чтобы заморить войска Наполеона голодом и холодом. А история: как ты знаешь, имеет свойство повторяться. Давай лучше выпьем за то, что бы мы хотя бы просто остались живы на этой войне и встретили смерть дома в постели, в кругу своих детей и внуков.
– Прозет, —спросил майор, и лишь слегка пригубил напиток, стараясь продлить удовольствие.
– Прозет, —ответил полковник, и в отличии от Вальтера, отпил половину.
– Генрих, я хотел сказать тебе одну вещь, —сказал майор, глядя в глаза своему другу.
– Ты знаешь, что я на восточном фронте с самого начала войны. Мои парни вошли в Россию за три дня до того, как фюрер отдал приказ вермахту перейти границу большевиков. За этот год проведенный в боях и рейдах, я понял только одно —мы зря ввязались в эту авантюру. Меня терзают сомнения, что мы вообще выйдем из этой передряги живыми и здоровыми.
– Не только ты, так думаешь, —сказал Генрих, и сделал еще маленький глоток. —Многие офицеры из управления «Абвера» тайно склонны к таким как у тебя сомнениям. Ты как истинный разведчик, должен это чувствовать более остро, чем эти истеричные недоумки из СС. Нет, Вальтер, они не говорят это в открытую. Но судя по настроениям, царящим в «Абвере», не все одобряют решение фюрера идти на Москву. Глава второго отдела майор Гросскурт говорил, что его до психического расстройства беспокоит положение, когда в ставке скрытно ведутся фривольные разговоры о нашей восточной кампании. Эти скоты, словно страусы прячут голову в песок, не желая даже мыслить о том, что уже в будущем вермахт ждет настоящая катастрофа.
– Я старина, потому и не стал полковником. Меня тоже бесит вся эта мышиная возня в управлении, особенно когда в дружном офицерском коллективе появляется крот, работающий на Мюлера, или Гейдриха, —сказал майор, допивая свой коньяк.
– Да ты камарад, прав: Гейдрих —это еще та хитрая лиса, он прекрасно знает о положении дел у нас в «Абвере» через своих людей внедренных в систему еще за долго до того… Мы давно знаем, что у нас в штабе есть крытый агент работающий на гестапо. Он докладывает обо всем своему шефу, что твориться у нас в разведке.
– И кто же это, – спросил майор Шперрер, и потянулся за сигарами.
– Это друг Рейхарда Гейдриха. Его фамилия Альбрехт Венс. Полковник легким движением долил в рюмки коньяк и продолжил:
– Вальтер, клянусь всеми богами, у нас есть с тобой шанс выйти из этой игры с положительным сальдо.
– Ты что планируешь сдаться русским, —с ухмылкой спросил майор, и протянул сигару другу.
– Я старина, планирую просто для начала выйти из этой игры… Выйти с положительным сальдо!
– Я так понял ты хочешь нарушить присягу, —спросил майор.
– Я разве похож на клятво-отступника? Я немецкий офицер! Я барон, аристократ и потомственный военный. Я быстрее пущу себе в лоб пулю, если у меня возникнет мысль предать свое отечество, или я нарушу присягу.
– Тогда что же, —спросил Вальтер, закуривая.
– Тогда… Полковник задумался. Он как доверенное лицо адмирала Канариса владел информацией о том, что уже чрез месяц в Лондоне состоятся переговоры большевиков с Рузвельтом об открытии второго фронта.
– Наша агентура Вальтер, не дремлет. Старик Канарис и этот полковник Маурер из первого отдела «Абвера» знают то, что еще не знает фюрер. Русские уже скоро заключат договор с американцами об открытие второго фронта. Как передает наш источник из генштаба русских, янки через Ла—Манш войдут во Францию и ударом с тыла займут Германию, пока мы будем барахтаться здесь под Москвой.
– Ты не ответил Генрих, на мой вопрос, —сказал майор.
– Пока нас Вальтер, не попёрли русские на Запад, со скоростью курьерского поезда, нам надо подумать, как выйти из этой войны с приличным личным состоянием. Потом будет поздно бегать по миру в поисках укромного места и денег на поддержание достойного уровня жизни. Майора словно ударило током.
– Ты знаешь Генрих, а ведь ты прав! В твоих словах есть истина! Ни кто не будет заниматься ни политикой, ни войной, на голодный желудок. Ни какие благородные идеи не будут реализованы, пока народ Германии досыта не набьет своё брюхо свиными ножками и гороховой похлёбкой.
– Мартин, козья морда, ты решил своего господина заморить голодом, —закричал Шперрер на денщика. -Бегом марш!
– Айн момент, господин майор, —прокричал из кухни Грассер.
– Мартин шустрый малый. Тебе повезло с денщиком.
– Скажу честно, без денщика я как без рук. Сам понимаешь, управлять сотнями головорезов, нужно время. А при таком насыщенном графике даже принять ванну нет его. Беда одна – любит спать, а не служить великой Германии, как служат сотни тысяч её верных сынов.
Майор щелкнул подтяжками, и взяв из пепельницы дымящуюся сигару, продолжил с каким—то наслаждением втягивать в себя ароматный дым и выпускать кольца.
– Ты слышал Мартин, что сказал господин полковник? Если ты не накроешь немедленно стол, я через минуту доберусь, до твоей задницы и ты отведаешь, настоящей порки. Где наш гуляш, где наш шнапс?! —завопил майор.
Из кухни выскочил перепуганный солдат с большим серебряным подносом. Как и прошлый раз, он был накрыт белоснежной накрахмаленной салфеткой. Через левое предплечье солдата было перекинуто чистое полотенце, как это делают профессиональные кельнеры. Денщик слегка наклонившись в поясе, поставил поднос на стол. Как заправский официант, скинув салфетку, сказал:
– Господа офицеры, кушать подано! Приятного вам аппетита! Как по волшебству, на столе появилась фарфоровая супница с крышкой. Денщик снял её, и комната наполнилась приятным запахом специй, который исходил от венгерского гуляша, который подавали только офицерам штаба армии. Солдат артистично разделил блюда на порции, и подал вареный картофель, обильно полив его ароматной подливой. На другой тарелке лежал тонко нарезанный сыр, и аккуратные колечки финского салями, которое поставляли вермахту союзники по коалиции.
– Ну как тебе это —сказал майор, хвастаясь сервировкой стола.
– Великолепно Вальтер, —ответил полковник. —У тебя все столовые предметы из фамильного серебра, откуда.
– Фаберже какой—то, – равнодушно ответил майор, рассматривая вилку.
– Фаберже, – переспросил полковник. -Да ты невежда, – сказал Генрих, поднимая рюмку. —Фаберже- это бог ювелирного искусства в России.
– Ты же знаешь Генрих, а ведь на фронте любой день может стать последним. Поэтому мне хочется жить, окружив себя дорогими и шикарными предметами. Давай лучше выпьем за нашу победу, и приступим к поеданию этого прекрасного гуляша. Что—то я успел проголодаться.
Офицеры чокнулись. Майор и на этот раз выпил залпом коньяк, что стало поводом для реплики гостя.
– Ты Вальтер, очень изменился. Когда мы с тобой были молодыми лейтенантами, ты умел пить коньяк.
Майор улыбнулся, и взяв бутылку, разлил остатки напитка.
– Хватит Генрих, этих аристократических замашек. Не надо экономить на том, что завтра может тебе уже не понадобиться. Взяв коньячный бокал, майор приподнял его, и сказал:
– Цум воль Генрих…
– Цум воль, —ответил улыбаясь полковник.
– Чему ты так улыбаешься?
– Ты старик, хлещешь этот чудесный «Камю», словно это напиток из Франции, а домашняя водка…
– Меня научили пить эти чертовы «иваны». Они очень непредсказуемы. Ты не успеешь поднять бокал, как на твою голову начинают сыпаться мины и снаряды. Поэтому время для смакования подобных букетов на фронте просто нет, —ответил майор.
– Ты наверное прав, —сказал полковник, и выпил коньяк. —Закусив выпивку сыром, он продолжил разговор:
– Твой холоп Вальтер, не прост. Это ты научил его этим аристократическим штучкам, —спросил Генрих.
– Заметь продукты на твоем столе не из общей офицерской кухни…
Майор завалился на диван с сигарой, и пуская в потолок кольца дыма, сказал:
– Черт, ты очень внимательный! Ты даже не представляешь, но этот щенок не смотря на свою молодость, один из лучших мародёров нашей компании. Я держу его на коротком поводке. Он боится что я отправлю его в окопы. Вот поэтому он старается мне угодить. К тому же личный повар генерал— полковника Моделя его земляк. Будущий родственник… Со слов Мартина он мечтает стать его швагером, – пробормотал майор.
Завершив завтрак полковник откинулся на спинку кресла и закинув ногу на ногу, мелкими глотками пил коньяк из пузатого бокала. Рассказ майора на какое—то время отвлек его от основной темы. Он решил дослушать эту историю до самого конца.
– Ты говоришь Швагером? Это как? Ты можешь мне рассказать, что там произошло. Я чувствую здесь замешана юная фроляйн?
– Ты угадал! Давай спросим у Мартина, —сказал майор: —Эй, солдат, —проорал он.
– Слушаю вас господин майор! Что изволите, —ответил денщик.
– Ты как—то рассказывал мне про своего будущего швагера, которого охмурила твоя сестрица Марта. Можешь повторить этот рассказ барону, мы хотим посмеяться.
– Слушаюсь, господин барон, —ответил солдат. —В общем, дело было так: у меня господин полковник, есть родная сестра. Её звать Марта. Мы живем в маленьком городке земли Бранденбург в Цоссене. Это в тридцати километрах от Берлина.
Майор перебил денщика, и махая в воздухе сигарой, словно указкой сказал:
– Это Генрих, такое захолустье рядом с нашей школой отдела восточной пропаганды особого назначения в Дабендорфе. Вотчина полковника Гелена.
Полковник сбил пепел в пепельницу и вновь приложившись к бокалу, сделал глоток.
– Я понял! Эта дыра рядом с Цеппелином, —сказал Риттер.
– Я буквально был там неделю назад, перед тем, как лететь на восточный фронт. Ну давай солдат, не тяни кота за яйца —продолжай. Что там было дальше…?
– Новый повар нашего генерал —полковника Моделя, еще полгода назад работал в ресторане «Бранденбургский виноград» это в Цоссене. Там моя сестра Марта по протекции работала посудомойкой. Так вот этот боров как-то после работы напоил мою сестренку каким—то бренди. Ну и прямо на кухне влез ей под юбку. У него очень удачно получилось. Марта сразу залетела и теперь собирается ему родить ему маленького поварёнка. Если бы она заявила в полицию, то Адольфа сразу бы посадили в тюрьму. Ей еще не было семнадцати лет.
– Адольфа —переспросил полковник.
– Да Адольф Браухер – так зовут повара, —отрапортовал солдат.
Офицеры засмеялись, вводя денщика в краску.
– Давай дальше про своего Браухера, —сказал майор.
– Уж больно история твоя занятная.
– Марта решила, что будет рожать для рейха истинного воина. Она не захотела заявлять в полицию, рассчитывая, что Адольф признает ребенка. В конце сорок первого, они уже собирались обручиться. А тут случилось это несчастье.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandr-shlyapin-8836966/tayna-skorbyaschego-angela-43436079/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Александр Шляпин
Сокровища третьего Рейха еще будоражат умы тех, кто мечтает найти их. Но в этой гонке за золотыми слитками Геринга, везет далеко не всем. Кто-то обретает покой и забвение. Кто-то обретает проблемы. А удачливый обретает: покой, любовь и золотые россыпи… Книга содержит нецензурную брань.
Тайна скорбящего ангела
Александр Шляпин
© Александр Шляпин, 2024
ISBN 978-5-0050-1888-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ТАЙНА СКОРБЯЩЕГО АНГЕЛА
Посвящается всем тем, кто когда-то учился, работал и служил в Группе Советских Войск в Германии. Тем кто сохранил верность дружбе, любви и воинской присяге.
Данное произведение от первой и до последней буквы, является художественным вымыслом автора. Любые совпадения с событиями, судьбами реальных людей, фамилиями героев – «невероятная случайность».
Глава первая
ГРОЗНЫЙ
…за мгновение до того, как «Муха» попала в стену, кто—то проорал – «Славяне граната»… Взрыв оглушил. Накрыл группу «ватным одеялом» взрывной контузии. Граната влетела, как раз чуть выше уровня пола. Кумулятивная струя, пробив кирпичную кладку, перемолола её в густую пыль, занавесив помещение серо—бардовой взвесью отработавшего тротила, кирпича и меловой штукатурки. На какое-то время стало невозможно дышать. Через минуту пыль рассеялась. Откашлявшись, бойцы вновь прильнули к окнам, продолжая кинжальным огнем валить, сошедших с ума «дудаевских бармалеев».
Едкий кислый дым сгоревшего пороха, закрученный вихрем сквозняка, нещадно выжигал глаза. Горький дым тротила, першил в глотке, от чего слюна превратилась в вязкую и клейкую субстанцию, которая напоминала цементный раствор. В таком пекле, которое устроили чеченские радикалы на улицах Грозного, было невозможно высунуть голову. На вид милые девчонки снайпера некогда «дружеских» прибалтийских стран и Украины, вооруженные спортивными винтовками с первоклассной оптикой от «Цейса», делали свою работу профессионально. Без жалости и сострадания, словно в тире они, стреляли в русских парней. Били суки в пах- так чтобы было дьявольски больно. У этих сучек это считалось, высшей степенью мастерства. Жертва лишенная гениталий, умирала в адских мучениях от боли и большой кровопотери. А эти разноязыкие твари, сидя по подвалам и чердакам с наслаждением смаковали, мученическую смерть русских парней.
– «Химик» – ты жив, или как, – проорал «Ташкент», после громкого хлопка.
– Жив, жив – ответил Русаков, «выныривая» из непроницаемой взвеси дыма и пыли, —Не дождутся! Близко подобрались суки…
Лейтенант Александр Русаков, свой позывной «Химик» получил еще в школьные годы. Позывной – или как говорили в гарнизоне «погремуха», отражало его юношеское увлечение всем тем, что рвало бетон, гранит и легированную сталь. В делах диверсионно-подрывных, он знал всё, что накопило человечество за последние сто лет. Это было его кредо.
Из куска пластита, горсти гаек, болтов и примитивного взрывателя, он мог слепить на коленях такую мину-ловушку, которую противник не мог идентифицировать как «адскую машину».
После взрыва, Русакова на какое—то мгновение «накрыло». Все звуки, которые до него доходили по слуховому каналу, были приглушенными и невнятными, словно они исходили из—под огромного бассейна с киселем. В порыве боя он старался не обращать на это внимания. Из личного опыта «Химик» знал, что через пару минут – «отпустит», и слух вновь вернется на «исходную», и вновь будет, как новый.
Русаков подняв «Калаш» выше подоконника, давил на спусковой крючок, переводя попавшую на линию огня очередную жертву в статус – «двести». За последние сорок минут «рубилова», его «Калаш» успел выплюнуть почти весь БК.
Звук затвора – звонкий щелчок. Всё – пусто…
Вытерев с лица рукавом пот, «Химик» красочно выругался матом. Он отстегнул «магазин», и скрывшись за стеной присел на корточки.
– Парни, я пустой, – проорал он. – Алес! Вышел…
«Химика» услышали те кто бы рядом. Бойцы по переменно вскинув автоматы, тарахтели, исправно делая свою работу. Опустившись на колени, он вжав голову в плечи и «гусиной походкой» двинулся по помещению выискивать патроны. Осмотрел вскрытые цинки, пустые картонные коробки, но целых патронов не было.
Черт попутал, когда он схватил в рейд старый, потертый до металлического блеска АКМ, который пришлось, мотать в камуфляж, чтобы не «сверкать» перед духами боевым «никелем». Надежда пополнить б.к. таяла.
– «Ташкент», а «Ташкент» – я пустой… Может, нам пора сваливать отсюда?!
– Не скули, – крикнул Демидов. – Команды на панику не было. На вот -держи…
Достав магазин, Виталий бросил его «Химику».
– Вернешь жвачкой – это мой НЗ, – пошутил тот.
– Понял брат, – буркнул «Химик» под нос. Он хотел перехватить летящий в его сторону «магазин», но тут случилось чудо. Какая-то шальная, дурацкая пуля, прилетевшая с улицы, попала точно в «магазин». Пара патронов сдетонировали, от чего тот превратился в хлам. Удар был такой силы, что искореженные патроны рассыпались по классу.
– Бля… Бля… —заорал Русаков. – Вот же какая сука!
– Не верещи! Давай на первый! В «предбаннике» два «бармалея» двухсотых…
– Ты что Виталик, идиот, там же пехота все простреливает…
– А ты не ссы – я зачем – прикрою, – спокойно ответил Демидов.
Отдельная группа специальных операций ФСБ, с вечера «окопалась» на втором этаже седьмой школы. Появление в этом районе офицерского спецназа было совершенно случайным, и не вписывалось в планы штабных стратегов.
Группа спецназа находившихся в рейде еще до ввода основных войск, случайно оказалась на линии огня между пехотой и боевиками генерала Дудаева. Визуально оценив временный перевес «бармалеев» и горящие БТРы, отряд был вынужден ввязаться в драку. Часть первого этажа и двор – в тылу школы, были заняты бойцами из майкопской бригады. Их бросили на Грозный, тридцать первого декабря. Как раз в канун нового года. Это им выпал тяжелый рок в первой волне штурмовать рассадник международного террора.
«Бармалеи» – боевики генерала Дудаева, как называли их русские, были более мобильны, маневрены. Они знали родной город, как свои пять пальцев и заранее готовились к встрече, регулярных войск, оборудовав для себя скрытые защищенные позиции. Под наркотой и не испытывая никакого страха, с фанатичной верой в правое дело, они старались «крошить» федералов.
Молодые и неопытные пехотинцы, которые не знали ни города, ни расположение огневых точек, в какой-то момент оказалась под перекрестным огнем дудаевцев, превратившись на улицах Грозного в «слепых котят».
Тогда ни кто еще не знал, что за сутки до ввода федеральных войск, в город по тайным «партизанским тропам» проникла группа офицерского спецназа ФСБ. Группа «Альфа» загодя должна была произвести разведку и подготовить молниеносный штурм дудаевского логова, но все пошло не по планам штаба. Разместившись в седьмой школе между улицами Первомайская и Маяковского, по которым входила из Майкопа бригада, им выпал жребий до подхода основных сил, стать тем щитом, который прикрыл срочников, не давая ваххабитам устроить настоящую «кровавую баню».
На улице под окном, грохнул очередной РПГ. Стальной люк от прорвавшегося БМП, был сорван силой взрыва боекомплекта. Разворотив оконную раму, кусок брони, влетел в актовый зал школы.
Находясь под прикрытием стены «Химик» выглянул «одним глазом» на улицу, и увидел, как под школой запылала очередная боевая машина. Мертвые тела бойцов, охваченные огнем, горели рядом с «броней».
– «Ташкент», там духи «коробочку» подожгли… Двухсотых шесть, —крикнул Русаков.
– Засек… Механик горит… Двухсотый, —ответил Демидов, сглотнув накативший в глотке ком. – Вот же суки!
В тот момент, пламя подхваченное сквозняком, который влетал в открытое боевое отделение, разбрасывая искры горящего металла, с ревом вырывался из люка машины. Это было похоже на огромную паяльную лампу. Механику не повезло. Он, стараясь выскочить из адского пекла – застрял в «чреве» и мгновенно расстался с жизнью. За какие—то секунды, тело превратилось в черную угольную головешку, и теперь он торчал из люка, наводя на мысли о скоротечности жизни. Картина первых часов боя вырисовывалась жуткая, отражающая всю трагичность событий, и полное бессилие военного руководства.
– «Ташкент», – проорал «Химик». —«Ташкент» – твою мать! Прикрой меня – иду на первый!
– Не суетись! У меня пустая коробка. Перезаряжусь, – ответил Виталий.
Боевой кураж держал Демидова на пределе напряжения. Отработанная лента выскочила из пулемета и черной змеёй скользнула на пол, усеянный стрелянными гильзами. Виталий присел на стул спиной к стене, и поставил рядом дымящийся ПК.
– Саша, у тебя воды нет, – спросил он Русакова. – Бля… у меня во рту «кошки насрали»…
На какой—то миг Виталий закрыл глаза, стараясь проглотить ком из кирпичной пыли, пороха и тротила. – Что ты хотел, —спросил он, плюнув на раскалившийся ствол…
– Чё – чё, звезду на плечо! Прикрой… Я спущусь на первый… Ты минуту назад про каких—то двухсотых говорил… Что забыл?
Виталий закинул в рот жвачку. Ловким движением он вывернул пулеметный ствол, и бросил его на пол остывать.
– Во видал, как «балалайка» раскалилась, хоть «тушенку» грей -сказал «Ташкент». Он вставил новый ствол, подтянул к себе коробку с лентой, и зарядил пулемет. Передернув затвор, он невозмутимым голосом спросил:
– Не тяни кота за хвост! Отдышался? Ну, тогда пошли дальше работать?!
– А быстрее работать можешь…
– Спешка Саша, нужна при ловле блох… На край – когда трахаешь чужую жену…
Виталий поднялся со стула, и выплюнул жвачку.
– Ну, вот, я готов – что дальше?
– Будь у меня в тылу, будешь прикрывать мой зад! Я спускаюсь на первый мародерить по двухсотым, – сказал Русаков. —А ты смотри, чтобы мне «бармалеи» в подхвостье гранату не подкинули. И наши, тоже с перепугу чтобы не подстрелили… У нас уже у всех магазины пустые… Патронов нет. Еще пять —десять минут, и побежим, как сайгаки по степям Казахстана. Виталий в знак одобрения хлопнул друга по плечу.
– Действуй! —сказал он. —Твой папа тут, и он тебя любит…
– Только давай без лирики…
Русаков присев на четвереньки, скользнул по школьному коридору в сторону лестничного марша. Вытащив из подсумка гранату, он выдернул кольцо, и бросил её между пролетов.
–Пехота, берегись – граната, – проорал он во весь голос.
– Береженого Бог, бережет, – пробормотал за спиной «Ташкент», и швырнул зажженную дымовую шашку. Взрыв грохнул в фойе школы. Клубы черного дыма и цементной пыли поднялись клубами вверх.
– Ну всё – я пошел…
Вдоль стены броском Русаков прыгнул, в дымовую пелену. Спустившись в «предбанник», замер. Осмотрелся. Сквозь висевшее цементное марево, он увидел двух «двухсотых», которые лежали на полу коридора. Запекшаяся кровь растеклась по площадке большой лужей. Русаков на коленях и ползком скользнул по мрамору и, сходу, прикрывшись стеной, вцепился в «Калаш» мертвого чеченца. Дернул – освободив ремень. Отщелкнув магазин – есть патроны. На душе отлегло. Стягивая «разгрузку» с магазинами, перевернул тело и обмер. На него, из солдатского вещевого мешка смотрело несколько бутылок «Советского шампанского». От удивления «Химик» даже присвистнул. Тут до него дошло, что до нового года остались считанные часы.
– «Ташкент» «Химику» – ты меня слышишь, —сказал он по рации.
– Говори —что хочешь…
– Ты против шампанского что-то имеешь?
– Хочу так, аж скулы сводит, —ответил с шипением ресивер. —Горло хочется промочить…
– Ты брат, не поверишь, но тут два жмура, и два десятка пузырей с «шампунем». «Бармалеи» к себе в нору тащили, чтобы новый год встретить. А теперь по твоей милости, не дожили до этих радостных минут… Брать будем, или оставим пехоте, – сказал Русаков, с присущим ему сарказмом.
– Я тебе бля… оставлю! Давай хватай, и вали! Здесь разберемся, —прошипел ресивер.
Первый уровень, с его огромным коридором простреливается насквозь. Русаков, попрятав магазины в разгрузку, схватив мешок, крикнул:
– «Ташкент», будь готов – цыганочка с входом —иду…
Русаков прыгнул в сторону лестничного марша, в самое облако дыма, который расползся по всему этажу. В этот миг на улице стало тихо. Было слышно, как потрескивал огонь, пожирая боевую машину, которая стояла напротив школы. Когда поднялись в класс, парни из группы покрытые слоем пыли, сидели вдоль стены на усеянном гильзами полу. Кто, закинув голову назад, блаженно курил. Кто —то дремал, прикрыв глаза. «Химик» и «Ташкент» появились в дверях.
– Где вас носит, – спросил майор Евсеев.
– Тылы зачищали, – ответил Демидов.
– Ну, что приуныли -славяне? Принимайте подарок от дедушки мороза – сказал Русаков, стараясь поднять боевой дух.
– Саша, что за балаган, —спросил майор Евсеев.
– За БК ходили, товарищ майор. Да вот на гостинцы нарвались…
– Это что? – спросил Евсеев.
– Шампанское командир! Вероятно, «бармалеи» себе к новогоднему столу перли, да «Ташкент» их к Аллаху определил.
За окном пока было тихо, лишь радиостанция голосом командира пехотного полка зажатого в «клещи», вопила на весь эфир. Он просил о помощи. Но это было где—то в районе вокзала. А здесь «духи» смиренно забились в подвалы, и зализывали раны. Русаков вытащил пару бутылок и поставил на школьную парту.
– Товарищ майор, может по глоточку, – обратился он к командиру, —сутки во рту воды не было. Разрешите… Без лютого фанатизма —в честь нового года…
– Ну —только по глоточку, и без лютого фанатизма, —сказал майор Евсеев. Русаков ловкими движениями рук снял фольгу и раскрутил проволочку. Без «выстрела» открыл бутылку, и подал её командиру.
– Угощайтесь товарищ майор! В честь нового года, и за то, что мы пока без потерь!
– Сплюнь – накаркаешь…
Евсеев взял бутылку и влил вино себе в рот. Много пить не стал, а сделав всего лишь пару глотков, передал Демидову. —Держи «Ташкент»…Два глотка и передай другому, —сказал он, обозначив максимум.– Так мужики, вином не злоупотреблять! По паре глотков – горло промочили, и хватит. Шампанское на голодный желудок – это как фугас под броней! Несколько минут передышки, да капли влаги, на какое—то время восстановили силы. Настроение поднялось, и даже появился боевой кураж. Пили, молча, стараясь сохранить боевой настрой и чувство меры. В ту минуту было трудно определить, что их ждет через несколько минут. Каждый понимал, что эти спасительные глотки вина могут быть последними.
– Шампанское, где взяли?! – спросил майор.
– Внизу, когда «Химик» за трофейным БК ходил. Там два чеченца зажмуренных – они откуда—то мешок волокли. Ну, я очередь дал, когда мы этаж во время штурма занимали. Попал – однако, начальник, – сказал Виталий, как бы оправдываясь.—А что не надо было? Выстрел пробки и снайпера слились в один. Пуля, скользнув по шлему «Ташкента», рикошетом ударилась в стену. На улице вновь послышалась стрельба.
– Снайпер, —крикнул «Химик» и, прячась за простенком, оттолкнул Демидова с линии огня.
– Вот же, суки снова начали! Не дадут глотку промочить! —сказал Виталий, трогая на каске вмятину. —Хорошо, что хоть вскользь, —сказал он спокойно, будто это была не пуля, а бешеная муха, влетевшая в открытое окно. Виталий поперхнулся. Проглотить вино не успел. Щеки раздулись, как у жабы во время брачного сезона. Не удержав игристое во рту, он «взорвался» фонтаном.
– Тьфу ты бля… чуть не захлебнулся на поле боя…
– Это все он сука – снайпер… Ты, когда глотаешь, оставляй рот открытым. А то ведь разорвать может, – пошутил командир. —Ага, и полетят клочки по закоулочкам! —поддержал Русаков, заливаясь каким —то не совсем естественным смехом. Перекур был недолгим. В это мгновение на улице опять началась стрельба и разрывы гранат.
– Так парни, перекур окончен —к бою! Пехота поперла – вот и «бармалеи» возбудились, – заорал командир.
Духи, возобновили огонь. Они были на своей земле и поэтому в поднятии боевого духа особо не нуждались. Вопреки логике, «бармалеи» воевали из-за угла, старясь не ходить в открытые атаки. Дудаевцы не стремились переломить ход боя, поэтому напролом не лезли, но достаточно умело огрызались огнем, расставляя на улицах города ловушки для федералов.
– «Ташкент», давай, работаем! На полтретьего в окне. Вижу там снайпера, – крикнул Русаков. Он глянул в дыру, которую пробила «Муха». Поднялся, взял в прицел окно в противоположном здании. Насторожился, ожидая там движения. В глубине мелькнул блик оптики. Не дожидаясь, когда стрелок выйдет на «передок», Русаков на опережение выстрелил из подствольного гранатомета. Граната ВОГ—25 исчезла в оконном проеме. Через мгновение, где бликовала оптика, грохнул хлопок. —Есть —проорал Русаков.
Виталий заметил, что «бармалеи», подбираются ближе, прячась за горящей броней. С каждой секундой бой вновь набирал обороты. Казалось еще рывок, и «чехам» удастся вытиснить группу во внутренний двор, чтобы уже там добить в условиях стесненного маневра. Пара «Крокодилов» (вертолетов МИ—24) испортили басмачам весь замысел. Появились внезапно, видно для поддержки входящей в город пехоты. Они зависли над улицей, поливая из пулеметов, обезумевших от крови радикалов. НУРСЫ проревев за окном, разорвали улицу грохотом разрывов. Снаряды, подняв на воздух тонны асфальта с мясом кровью, перепахали без разбора место боевого контакта. Жизнь для тех, кто попал под огонь, ограничилась секундами летящих в пекло ракет. Огненная волна, тротиловый чад, летящие осколки стекла, стали и бетона заставили группу спецназа отпрыгнуть от окон вглубь помещения. По какому—то наитию, предчувствуя повторный залп, командир заорал:
– Вниз – валим…
Не дожидаясь повторного сброса неуправляемых снарядов, бойцы кинулись бежать. Времени не оставалось – счет шел на секунды, пока в «смертельной карусели» позицию занимал ведомая «вертушка».
Скакали, словно зайцы: кто в окно в пролете. Кто через лестничные марши. А кто—то прямо с этажа в окна, на сторону заднего двора. Мгновенная реакция решала все. Очередная «вертушка» выбрав направление стрельбы, освободила боевые блоки. Разрывы неуправляемых снарядов слились в один рев. Типовое трехэтажное здание школы заволокло пылью и дымом. Верхний этаж превратился в руины. Пыль, пламя, куски кирпичной кладки разбросало по всей округе.
– «Барс», «Алмазу» —«Барс», «Алмазу» —парни – мать вашу, куда вы палите?! —проорал майор, открытым текстом. —Какой вас баран корректирует…
– «Барс», я нэ баран, – сказал ресивер с кавказским акцентом. —Меня «дэдушка мороз» звать. Добро рюсский, пожаловать в ад, «аллах—акбар», —вновь прошипел ресивер.
– Слышь ты – хорек вонючий! Ты не «дед мороз», ты от дохлого осла пенис! Покажи мне свою рожу, и я проветрю тебе мозги, – прорал командир.
– Ты «Барс», в натуре шютник! Сейчас, только шнюрки поглажу, – вновь прошипела радиостанция.
– «Алмаз», «Барсу» – это Супьян Абдуллаев – его позывной «Дед мороз». Все претензии к бармалеям! Работаем по данным разведки на восемь ноль – ноль. Извините парни за дружеский огонь! Надеемся, что вас не сильно потрепали. До связи, – сказал ресивер.
– Вот же сука! «Дед мороз» нам клим – бим испортил —сука. Командир, шампанское там осталось, —сказал Виталий с сожалением.
– Вот же черти! Представляете парни, эти бараны все наши позывные знают, —сказал майор, доставая сигареты.
– Повезло! Слава Богу, успели задницы унести, – спокойно сказал Русаков. —Еще бы секунду, и стояли бы в очередь перед райскими вратами.
– Вот вам детки и Новый год! – сказал, Виталий.
Он снял с себя шлем, и вытерев вспотевшую голову куском тряпки, закурил. Мандраж мелкой дробью стучал на зубах, от чего тряслись и колени, и руки, словно кто—то неведомый включил внутри тела отбойный молоток.
– Что-то Санек, меня нервяк стебает, – сказал «Ташкент». —Эх, сейчас бы коньячка выпить пару глоточков! Обожаю коньячок… —Не дрейфь браток, два раза не умирать, – ответил «Химик».
В какой—то миг, в голове лейтенанта Демидова воскресли воспоминания пятиминутной давности – они были еще свежи. Не успев прикурить, он рассмеялся. Пламя зажигалки потухло.
– Ты что… Часом не контужен?! – словно через глухую стену, услышал Виталий.
– Да, у меня все в тип —топ! Я тут вспомнил, как мы из—под НУРСОВ щемились, – сказал Виталий. —Сеня через окошко на лестничном марше лез на карачках. А я сзади напираю, с ПК… Ломлюсь, как сохатый по лесу. А там за спиной уже третий уровень сыпется! Смотрю, Сеня передо мной на подоконнике стоит в позе рак. Размышляет, наверное, как ему прыгнуть с первого этажа. Место для посадки выбирает? Тут я его легонько под зад подпихнул. Вдвоем полетели —он спереди, я с оконной рамой на ушах следом.
– А я думал всё – писец! Сзади, как жахнет – летел так, будто кто в подхвостье пнул! У меня до сих пор ягодицы болят, —ответил Русаков, и тоже засмеялся. Закончив ржать, «Ташкент» бросил сигарету в сторону и достал из кармана прямоугольную пачку жвачки. Он развернул фольгу, вложил себе пластинку в рот и блаженствуя, закрыл глаза.
– Тащишься…?
– А что делать, – ответил Ташкент, работая челюстями.
«Ташкент» обожал «Тутти —фрутти». Она напоминала ему вкус лихой молодости, и Виталий был не в силах лишить себя этого удовольствия, которое было предметом борьбы со стрессом. Она была каким—то личным символом – символом свободы и духа, которым он «заразился» в ЗГВ.
Во время заплаты «Ташкент» всегда шел в знакомый ларек, который торговал сигаретами, жвачкой и прочей ерундой. Он покупал себе по три – четыре блока, и не парил мозг поисками. Эту привычку он приобрел еще в школе, и никак не мог с ней расстаться. Жвачка успокаивала нервы и наполняла организм приятным вкусом фруктов.
– Санек, хочешь жвачку, – спросил он, протягивая другу блестящую пластинку. Русаков взял резинку и, развернув фольгу, положил её на язык. Неповторимый аромат наполнил рот взрывом фруктового вкуса.
– Ребят жалко, – сказал Русаков, – неудачно они попали…
– Так война же, – спокойно ответил «Ташкент». —Начальству брат, виднее.
– Я думаю, там на прежней позиции уже нечего делать, —сказал Русаков, надувая пузырь. —Разве что за шампунем налегке сгонять…
– А я там ствол забыл. Теперь отписываться придется, – сказал Виталий.
– Закончится бойня —найдешь…
– Даже заморачиваться не буду, – ответил Демидов, надувая пузырь. —Пусть вон майор Евсеев, составляет акт. Не хватало мне ползать по руинам – искать то, чего может, уже и нет…
Мотострелковая рота из майкопской бригады, «расквартировавшаяся» на какое—то время в подвалах и подъезде жилого здания, во все щели тарахтела из автоматов и пулеметов в сторону Первомайской. А тут во дворе было более безопасно. Бетонное здание «хрущевки» надежно прикрывало от шальных пуль, летевших с проспекта. Убаюканные звуками войны офицеры спецназа ФСБ разместились в чужих квартирах на первом этаже. Русаков почувствовал, что закрыв глаза, моментально проваливается в бездну сна. Для группы шли вторые сутки без отдыха. Двое суток войны только с перерывами на перекур и прием пищи. Двое суток в условиях огня и настоящего ада, который устроили чеченцы на улицах Грозного. Молодые не обстрелянные солдатики отстраненные «стариками» от боя, заняли позицию с тыльной стороны здания. Здесь было не так опасно, как на улице. Связисты сидели в эфире, а потрепанная в бою пехота, готовилась к контратаке: мотала ленты, вскрывала «цинки» с патронами, бинтовала раненых. В «печи», изготовленной на скорую руку из бочки, потрескивая, горели остатки мебели и прочей хозяйской утвари. Всего лишь день назад в этом доме проживали люди, которые сейчас от обстрелов прятались по подвалам. Разве они могли подумать, что в их дома, в их квартиры нежданно—негаданно придет эта никому ненужная война. От исходящего от «буржуйки» тепла, глаза Русакова моментально слиплись. Ему жутко хотелось спать. Откинув голову на спинку дивана, Русаков на какое —то время прикрыл уставшие очи. Он уже почти засыпал от усталости. Мысли начинали медленно крутиться в его голове, и он не мог сообразить, как дальше бороться с таким явлением. Организму требовалось какого—то стресса, чтобы через всплеск адреналина отогнать эту дрему. Несколько минут он старался бороться, но сон оказывался сильнее его. Он буквально в одно мгновенно ломал волю Русакова, засыпая ему глаза сонным песочком.
– Да, ну его нах… —громко сказал «Химик», сотрясая головой.—Не могу я так больше…
– Ты что? —спросил «Ташкент» толкая друга локтем в бок. —Что – что, спать хочу – не могу! Еще эта чертова бочка тут нагрелась…
В какой—то миг треск автоматов вновь стих. Что толкнуло Русакова, он даже сам не понял. В долю секунды, он вскочил с дивана, и выпрыгнул в разбитый оконный проем на улицу. Бежал «Химик» обратно к школе, вернее к тому, что от неё осталось.
– «Хо—ро—шо —жи—вет—на —све—те—Ви—ни—Пух», —пел он себе под нос, задавая детской песенкой темп бега. —«У—не—го—же—на —и —де—ти —он ло—пух» —прокручивал он в голове фонограмму, разбивая темп бега на слога, регулируя таким образом дыхание на два шага вдох —один выдох…
– Стой придурок, – услышал он за спиной окрик Демидова, —ты куда помчался – урод…?
Виталий увидев, что друг не реагирует на его крик, бросился следом. Тем временем «Химик» уже вскочил в дверной проем и исчез в дымящихся руинах. По обломкам бетона в кромешном дыму он поднялся на второй этаж. Полчаса назад они держали оборону. К счастью шампанское, оставленное под учительским столом, было цело. Бутылки не пострадали. Русаков сложил вино в брошенный вещевой мешок, и пулей выскочил из горящего класса, схватив пулеметный ствол. Задыхаясь от дыма, он спустился по лестнице в предбанник. Там нос к носу, столкнулся с «Ташкентом».
– Ты что Саша, псих? Придурок бляха – муха… Я вижу ты, совсем охренел… Ты что, решил свою репу, под пули подставить из—за этого пойла. Оно что – этого стоит!?
– Не ори! Ты как всегда в своем репертуаре… Снегурочек бляха муха всех распугаешь! – спокойно ответил Русаков. —Ты что забыл – сегодня ведь новый год!
Виталий на какое—то мгновение опешил. Он выплюнул жвачку и ничего не понимая, посмотрел на друга, словно тот сошел с ума. Виталий хотел что—то сказать, но слова от нервного стресса, словно высыпались из головы на лестничный марш.
– Дать бы тебе в рыло… Ты подумал урод, как я буду в глаза твоей матери смотреть, если тебя подстрелят, —закричал он. —А ну давай, дергай отсюда, я прикрою! Больной что ли- бляха медная…!
«Химик» ухмыльнулся. Закинув за спину мешок с бутылками, он бросился бежать через двор. Он петлял, словно заяц. Русаков бежал обратно – к «хрущевке», туда, где разместилась группа. Расстояние до неё было не больше семидесяти метров, но это были те метры, которые могли быть последними.
– «Хорошо живет на свете Вини —Пух. У него жена и дети —он лопух», —вновь проговаривал Русаков вслух, куплет за куплетом.
В голове щелкал незримый секундомер. Он хорошо знал, что под огнем противника на счет три надо падать.
Среднестатистический стрелок, если он не спортсмен по стрельбе, затрачивает на выстрел не более трех секунд. Поднял автомат на линию глаз – раз. Поймал цель в прицел – два… Нажал на спуск – три.
Русаков упал. В тот миг пуля с воем проскочили над его головой, и после до него донесся звук выстрела. Он вновь вскочил, и сделав два три шага, опять упал. Откатился в сторону – вновь вскочил. Прикрываясь детской площадкой, побежал к жилому дому. Там было безопасно. Вновь пули с жужжанием проносились мимо. Спасибо пехоте – прикрывают огнем из «Корта». Остаются считанные метры. Вновь кто—то стреляет уже на первом этаже соседнего дома. Смотреть мешает пот, он застилает глаза. Стреляют из подвального окна.
«Бармалеи» увлеклись охотой.
«Ташкенту» хватило всего полсекунды, и бородатые попали в его прицел. Ему хватило с лихвой этого времени. Словно на стрельбище, он приложился к прикладу автомата, и плавно нажал на спуск. Граната ВОГ вырвалась из «подствольнника», и понеслась в сторону цели. Все, что успел заметить «Ташкент», это было черное облако, разорванное в клочья раскаленными осколками. «Ташкент» вскочил в подъезд, следом за «Химиком», глубоко дыша после такого рывка:
– Ты… ты… бля… гавнюк —совсем охренел! Я из—за тебя чуть седых волос не нажил, -заорал он схватив Русакова за отворот бронежилета.
– Да ладно тебе! Тоже мне Арина Родионовна нашлась – радуйся старик… «Шампусик» цел —новый год! А какой новый год без «шампусика», —сказал Русаков, и обнял «Ташкента».
– Дурак, – ответил Виталий. Он, обиженно толкнув друга, и плюхнулся на диван, который откуда-то притащила пехота.
– Ладно – ладно – проехали…
И Русаков присел рядом поставив под ноги мешок.
– На вот держи свою железяку, – сказал он, вернув ствол.
– О, и ты ради этого бегал. Оно тебе надо было? Как представил, что тебя «бармалеи» могли зажмурить, я чуть не обосрался от страха… Русаков открыл бутылку, и подал её Демидову.
– Пей! А то в натуре обосрешься…
– А—то! В натуре Саша, у лягушки пенис зеленого цвета! Как увидел, что рядом с тобой трассера летят, меня, словно пыльным мешком накрыло…
Виталик запрокинул бутылку и влил в себя шипучее вино. Передав бутылку Русакову, Виталий достал сигарету и блаженно закурил.
– А «шампунь» – то целый остался! НУРСы этаж в хлам разворотили, а шампунь целый – примета брат хорошая. Спасибо вертолетчикам! Если они по духам, так долбить будут, то мы домой не скоро вернемся!
Русаков вдруг засмеялся.
– Старик, ты, что ку—ку —тронулся, —спросил его «Ташкент».
– Да, что-то на ум пришло. Вот вспомнил, как мы с тобой познакомились! И было это тоже за три дня до нового года – ты хоть помнишь? Был школьный вечер – играла музыка, девчонки с пацанами танцевали! А мы с тобой, притащили немок на школьную дискотеку…
– А, ты про это, – сказал Виталик, прикладываясь к бутылке. —Да, были времена, а теперь мгновения, раньше поднимался член, а теперь давление, —сказал Виталий народную «мудрость». -Такое брат, хрен когда забудешь! У меня после того свидания «помидоры» опухли – мама моя дорогая. Я думал, что у меня яйца лопнут. Мы Эрикой после вечеринки на чердак слиняли, зажиматься на ящиках. Хотел я ей тогда «впиндюрить»… Побоялся… Первый раз такое было. Страшно… А вдруг заявит, и тогда – прощай Германия, прощай Родина! Здравствуй папа Магадан!
– Не ты первый, не ты последний… У меня ведь тоже все было впервые, – сказал спокойно «Химик». —Теперь вот – как вспомню, так мне ржать хочется…
– А ты почему не сказал, что Керстин в Россию учится по обмену приехала, – спросил Виталий.
– Ну да… По обмену! В пединститут. Она сейчас в Твери учится…
– После командировки найдешь…
– Тихо ты, – ответил Русаков… ЧК —не дремлет! Будет возможность найду… Я на сына хочу глянуть. Может у неё фото есть…
– Встретишься, расскажешь, что к чему, – сказал «Ташкент». —Я тоже хочу в Германию… Сосиски, пиво, грог горячий…
– К черту! Нет брат, больше той Германии… И ГСВГ нет! Всё эти твари Горбачев, да Ельцин похерили! Есть у нас брат, одна большая жопа, и зовут её Россия… А её надо защищать от супостата…
– А мне, сердце вещует, мы еще вернемся, – сказал «Ташкент», глубоко вздыхая. – Вернемся…
Глава вторая
Начало
Эта необычная, и даже фантастическая история началась совсем недалеко от Берлина. Всего каких—то тридцать минут от столицы ГДР, и диковинная двухэтажная электричка прибывала в небольшой ухоженный городок с непривычным для русского уха названием – Вюнсдорф. Это было историческое место, которое во время войны не раз посещали бонзы третьего рейха.
Здесь – среди соснового бора на глубине десятков метров располагался целый подземный город «Майбах-1» и «Майбах-2».
Здесь в бывшем штабе сухопутных войск Германии после победы над фашизмом в мае 1945 года, расположился штаб Группы Оккупационных войск в Германии – ГСОВГ, а позже ГСВГ. А уже за год до начала вывода советских войск, группировка очередной раз поменяла свое название и превратилась уже в Западную Группу Войск.
Личный состав четырех армий, буквально через пару месяцев после победы были расквартированы по всей восточной территории Германии. В те непростые времена присутствия советской армии, огромная группировка войск численностью сотни тысяч человек, составила ударный кулак «Варшавского договора».
Гарнизон штаба расположился между немецкими населенными пунктами с названиями Вюнсдорф и Цоссен земли Бранденбург. Будь то советский офицер, вольнонаемный, или его члены семьи – все, как «отче наш» знали эти уютные немецкие городки, которые гармонично вписывались в окружающий сосновый массив. Для простых советских людей, приехавших в ГСВГ по роду службы – это была реальная заграница.
Уцелевшие после войны особняки и жилые дома немецких офицеров времен Рейхсвера и Вермахта, покрытые красной черепицей, вписывались в рукотворный ландшафт созданный пленными еще в первую мировую войну, еще задолго до прихода к власти Гитлера. Бетонные бомбоубежища и скрытые под землей бункеры были выстроены нацистами по проектам инженера Лео Винкеля. Развалины бывшего штаба «Цеппелин и Майбах» взорванные на скорую руку после войны, стали напоминанием того, что русские пришли в Германию надолго. Все эти артефакты прошедших событий, почти у всех офицерских чад, прибывающих к месту службы родителей, вызывали умопомрачительный интерес и приключенческий зуд всех органов. Не смотря на то, что после войны прошло больше сорока лет, каждое офицерское чадо мужского пола, появляющееся в гарнизоне, лелеяло надежду, что именно ему выпадет счастье, раскрыть очередную неизвестную тайну Рейха.
Большинство юных искателей приключений, окрыленные идеей поиска военных артефактов, янтарной комнаты или фантастических сокровищ Геринга, колесили на велосипедах по всей восточной Германии, предаваясь раскопкам на местах кровопролитных боёв. Воистину, для юных искателей приключений ГДР была настоящим Клондайком не только «военных штучек», но и первых романтических чувств, которые становились темами местных легенд.
Третий городок – в котором проживали герои этого романа, стал за время пребывания русских войск – родным и близким, как олицетворение малой родины. Создавалось ощущение, что гарнизон располагался не по соседству с немцами, а был каким-то закрытым секретным городком Советского Союза. Здесь беспредельно властвовал коммунизм, воспетый программами первых секретарей ЦК КПСС, а зоркий глаз особого отдела – комитета государственной безопасности следил не только за агентами империалистических разведок, но и за нравственными устоями советских граждан.
Во времена правления Хрущева, Брежнева и Андропова: казалось, что присутствие советских войск здесь будет вечным. Русские войска были гарантией мира и стабильности во всей Европе почти, от батюшки Урала и до пролива Ла—Манш. Но пришли годы, и первый Президент СССР Михаил Горбачев с какой—то необъяснимой и предательской «легкостью» отдал на растерзание западным немцам не только Советский Союз, братскую ГДР, но и весь лагерь «Варшавского договора».
Шли годы, офицеры со своими семьями в рамках ротации постоянно обновляли военные части и гарнизоны группировки. Ни кто не мог даже подумать, что грядет то время, когда великий и могучий Советский Союз выведет из Германии свои элитные и самые боеспособные войска. Всё, что было построено за послевоенное время останется здесь навеки, чтобы уже через пару десятков лет, порасти мхами забвения. Победители в великой отечественной войне, словно «побитые собаки», собрав свои узлы и баулы, двинулись нескончаемыми эшелонами в сторону Востока —на Родину, на ту Родину, которая к сожалению —их «не ждала».
В тот год, как и во все предыдущие годы, зима в Германии выдалась сырая, и без снега. В самом преддверии нового года, ничего не напоминало, что на дворе конец декабря. Не прошло недели, как Русаков, преодолев несколько тысяч километров над просторами великой родины, прибыл вместе с матерью к новому месту службы отца. Сегодня к счастью и радости был последний день учебы перед наступающими зимними каникулами. Впереди было десять незабываемых дней, которые должны были стать той яркой меткой, к которой через многие года будет возвращаться его память на протяжении всей жизни.
Сегодня двадцать девятого декабря закончилась вторая четверть. Завтра уже не надо было вставать рано в школу, делать уроки, и собирать по вечерам опостылевшие учебники. До полной свободы оставались считанные часы, и сердце предчувствовало то волшебное время, которое должно было заполнить душевные пустоты яркими впечатлениями от пребывания за границей. Последний день был короткий.
Малолетки носились по школе в костюмах зайчиков, космонавтов, снежинок и фей, а в душе Русакова Александра расцветали весенние подснежники. Уроки закончились, и ребятня с криками: «Ура! Каникулы!» стали разбегаться кто куда: кто бежал занимать места в автобусах, которые стояли на парковке. А кто в магазин за волшебными немецкими булочками. Они стоили всего пять пфеннигов, но были настолько вкусными, ароматными, что этот вкус у многих хранит память все эти годы, как напоминание об удивительном времени, которое называется юность. Полгода назад Русакову исполнилось шестнадцать лет. Он учился в девятом классе советской школы, и со слов учителей был совсем не пай мальчиком, которого можно было сделать «ручным», как хомячка. В нем был тот стержень, за который во все времена женщины обожали мужчин, называя их «мой герой». Это была верность— верность не только традициям и мужскому слову, но и чувствам, которые испытывал молодой человек в эпоху своего становления.
Закинув сумку с учебниками Сашка переоделся, и схватив со стола котлету, которые жарила мать, выскочил из дома. Свобода звала! Свобода свистела в ушах ветром приключений! Свобода звала туда, где были новые друзья, новые знакомые и новые авантюры.
– Мам, я на стадион, с пацанами в футбол играть…
– Только не долго – до обеда, – отвечала мать. —Скоро придет отец, со службы —обедать будем.
А сын уже её не слышал и хлопнув дверью, скатывался по перилам. Он бежал туда, где не было родительских глаз. Туда где целый день трещал моторчик самолета, который летал над футбольным полем, и манил будущих авиаторов и конструкторов.
Он и был тем предметом, который и Русакова тянул из дома, вызывая в его душе интерес и любовь к небу.
Не смотря на конец декабря – была «весна». На футбольном поле росла зеленая трава, и эти последние дни года, скорее напоминало теплые дни апреля, чем конец декабря.
Переодетые в спортивные костюмы солдаты спортивной роты, гоняли по полю мяч. Офицерские сынки, сбившись в стаю любителей футбола, противостояли натиску. Со стороны это было больше похоже на хаос, чем на игру. Все «вакансии» в командах к приходу Русакова были уже заняты. Оставшись не у дел, Сашка, в раздумьях о смысле бытия, расположился на трибуне стадиона, складывая в голове мозаику мыслей. Его юную душу глодала и терзала странная тоска. Ему вспомнился Советский Союз и веселая компания дворовых друзей, оставшихся далеко, далеко. Вспомнился лед Амура, где еще неделю назад он с друзьями, гонял в хоккей и катался на лыжах. Здесь в этой чертовой, как ему казалось Германии, было все не так: не было ни городского катка, где по вечерам горели разноцветные лампочки, и играла музыка, ни хоккейной коробки, ни верных друзей, которых он знал всю жизнь. Здесь надо было начинать жить заново, и заново становиться своим.
– Ну, что камарад пригорюнился? Что сидим, – спросил подошедший паренек. —Кого ждем?
– Медитирую, – коротко, как выстрел сказал Русаков, не желая вступать в дискуссии.
– Слышь ты, медитатор —счет какой, – спросил незнакомец, и присел рядом на лавку. Он дружелюбно протянул руку и представился:
– Виталий – Виталий Демидов. Я учусь в девятом «А». Видел я тебя сегодня в школе. Ты, наверное, новенький?
– Новенький, старенький, какая разница, —ответил Русаков.– Скучища— мама моя дорогая…
– Жвачку хочешь, – спросил Виталий.
– Давай…
Виталий достал пластинку «тутти—фрутти» и протянул Русакову.
– А тебя как, звать?
– Русаков я! Меня отец в честь Македонского – Александром назвал. Я учусь, в девятом —«Б», —ответил Сашка, и сунув жвачку в рот на какое—то мгновение погрузился в благоговейное смакование.
– Что себе планируешь?
– В каком смысле, —спросил Русаков, надувая пузырь. —В смысле международной обстановки…
– Планирую для начала друзей найти. А потом будет видно —сориентируюсь на местности. Третий день я тут околачиваюсь, —сказал Русаков. —Нравится мне, как вон тот мужик, самолет запускает.
– Летчиком —налетчиком хочешь стать, —спросил новый знакомый.
– Еще не выбрал…
– А у тебя курить что-нибудь есть? Или ты Саша Русаков, растешь маменькиным сынком?
– Курить у меня камарад – как грязи, да только всё дома. Я же коллекционер табачных изделий – собираю коллекцию, —сказал Русаков, стараясь выглядеть достойно.
– Жаль, что у тебя с собой нет. Эх, сейчас бы «Столичную» или «Яву» закурить…
– Хочешь курить – закури, —ответил Русаков.
Виталий достал из кармана «Охотничьих» и протянул пачку Русакову.
Это были знаменитые сигареты называемые солдатами – «Летят утки» или «Термоядерные».
– Термоядерные, —восторженно спросил Русаков и протянув руку вытянул сигарету.
– Не «термоядерные», а смерть НАТО! Такие вот они! Хочешь курить благородные —купи в военторге «Филипп Мориц»… Папаша у тебя, наверное, генерал? Марки лопатой гребет?
– Куда нам до генералов! —сказал Русаков и закурил. У меня батя обычный майор. Он служит на «Никеле» ЗНШ.
– Вот так всегда —только хочешь завести друга сына генерала, а нет же, судьба тебя сводит с майорским сынком. Да к тому же раздолбаем, как и ты сам…
В то время сигареты выдаваемые солдатам в качестве пайка, носили кучу всевозможных народных названий. По Группе Советских Войск в Германии даже ходила легенда: якобы был случай, когда русский солдат на экскурсии в «Трептов парке» в Берлине, угостил «Охотничьими» сигаретами американского солдата из западного сектора. После трех затяжек нашего русского табака натовец скоропостижно умер на руках сослуживцев от остановки сердца. Народ якобы говорил, что после этого, начальник штаба НАТО в Европе, издал приказ и обратился к командованию ГСВГ с просьбой – больше никогда не угощать американских солдат русскими сигаретами. Сказывали, что по составу они схожи с боевым отравляющим веществами.
– Ну, как тебе табачок, —спросил Виталий, растягивая свой рот в ехидной улыбке.
– Горчичный газ, —ответил Русаков. —Эрзац продукт —Гитлер капут!
– Извиняй камарад, других не имею, – сказал Виталий. —Не если не хочешь —то и не надо. Кто любит курить хорошие сигареты, тот должен иметь хорошие деньги. А чтобы иметь деньги, нужно с немцами крутить всякие гешефты, – сказал новый знакомый, намекая на свои авантюрные склонности.
– Я пока еще ни одного немца не видел, —сказал Русаков. —Для меня немец, это такая же экзотика, как африканец из Конго в дебрях Сибири и дальнего Востока.
– Аналогично —я тоже! Второй день, как из Союза. Отца перевели из «Ташкента». Теперь вот хожу, словно неприкаянный, —ответил Виталий, затягиваясь дымом, как затягиваются куряки со стажем.
Виталий был из той категории парней, которые имели какое—то внутреннее обаяние, и с первой минуты располагали к доверительной беседе. Он сразу понравился Русакову. Он был в доску свой. Всего несколько слов: и было ощущение, что они ходили в один детский сад, учились в одной школе, выросли в одном дворе, и даже вместе воровали яблоки в одном саду у дяди Вани.
– А, заметно…
– Что заметно, —переспросил Виталий не понимая.
– Заметно, что ты с Юга! Рожа у тебя…
– Что рожа? —Рожа говорю черная- загорелая! Ты похож на Гойко Митича —из фильма «Последний из Могикан».
Ау меня рожа бледная. Моего старика с Дальнего Востока из Благовещенска, сюда перевели. Эх, у нас там сейчас снега по пояс, да морозы под сорок. Пацаны в хоккей рубятся, прямо на льду Амура. А здесь сырость слякоть и вечные сопли, – сказал Русаков.
– Да, ладно тебе! Какие твои годы – еще привыкнешь, —сказал Виталий, бросив окурок. —Человек камарад —это такая скотина, которая привыкает ко всему. Вот и ты привыкнешь…
– Эх, мне бы сейчас коньки, да в хоккей бы погонять. Обожаю я это дело…
– Что типа Харламов – еще не нагонялся, —спросил Виталик, без должного интереса. —А я —представляешь, ни разу на коньках не катался. В «Ташкенте» тепло – там яблоки и урюк! Там манты, самса и узбекский плов! Вкуснятина – мама моя дорогая!!!
– А что ты хочешь предложить, —спросил Русаков, —плова поесть?
– Что —что! Ты камрад, оглянись! Мы же с тобой за границу попали —это уже удача! Тут в Германии – тут столько возможностей – мама моя дорогая! Наведем с немцами гешефты! Будем менять рубли на марки, толкать фрицам транзисторные приемники, фотоаппараты. У нас появятся бабки. Оденемся с иголочки в импортные шмотки, и будем склонять местных фроляйн к первой и страстной любви.
– Ага, будем с тобой Родиной торговать, а на эти деньги содержать импортных шлюх! А потом нас с тобой особый отдел возьмет за жопу, —ответил Русаков. —В школе говорят, берут подписку, чтобы мы с немцами ни—ни…
– Какую, —спросил Виталий, удивленно. —Я что—то не слышал не о каких подписках. —Ну такую, чтобы с немцами не было никаких сношений. Чтобы никаких с ними дел не иметь.
– Ну, так мы с немцами сношаться не будем- мы же не голубые. Мы Санек, будем сношаться с немками, —сказал Виталий и засмеялся.
– А голубые-это кто?
– Голубые камарад, – это такие специфические мужики, которые занимаются между собой подхвостным сексом.
– А это типа педерасты, – ответил Сашка.
– Они самые… А у тебя как с этим делом? Стоит, или ты еще не знаешь, зачем бог тебе такую штуку между ног приклеил?
Русаков слегка обиделся. Он уже давно стал ощущать «прелести» утренней эрекции, поэтому мысли о сексе, все чаще и чаще поселялись в его юношеской голове и ежедневно напоминали о том, что этот вопрос уже пора радикально решать.
– Как у каждого мужика стоит —по утрам…
– Вот видишь —ты Русаков, уже почти мужчина. Осталось нам найти себе тёлок и жизнь удалась. Нам с тобой, давно пора распрощаться с этим недостатком, как детство – засиделись мы с тобой камарад не целованными. Штука это Санек, приятная, и в жизни очень даже нужная, – сказал Виталий, расставляя приоритеты.
В тот момент беседы о женщинах к беседующим парням, подошла девушка в фирменном джинсовом костюме, лет шестнадцати. Она, кокетливо улыбаясь, представилась:
– Приветик мальчики! Чего сидим —кого ждем?
– Медитируем, -в унисон ответили парни.
– С вами можно помидитировать?
– Можно.
– Тогда я присоединяюсь! Меня Ленка звать. Я учусь в десятом классе!
– Вот видишь камарад -на ловца и зверь бежит, —сказал Виталий.
– Старуха, – ляпнул Русаков, расплываясь в улыбке. —Мы ведь еще малолетки!
– Какая, я тебе старуха? Чучело! Смотри чувак, я девушка в самом рассвете молодости…
– Что девушка в рассвете тоже из Советского Союза прикатила, —спросил Виталий.
– Такое ощущение, что тут собирается клуб любителей СССР. —Да уж! Папаню моего из Москвы перевели! А вы, что тут сидите, —спросила Ленка присев рядом.
– Что не видишь, кислородом через сигареты дышим. Мы с Санчелой мечтаем о красивой и счастливой жизни.
– А с вами можно помечтать о красивой и счастливой жизни?
– Мечтай! Мечтать ведь не вредно, —сказал Русаков.
– Вредно не мечтать, – буркнул Русаков.
– А можно с вами покурить? Угостите сиротинушку сигаретой, – сказала Ленка, выискивая повод для общения. – Хочу попробовать, что это такое…
– А у нас только «Охотничьи»… Это тётя, такая дрянь -мама моя дорогая! Курить будешь? – спросил Виталий, протягивая сигарету.
– Других нет не мы еще не заработали, -сказал Русаков и с удивлением глянул на девушку, которая закурила.
После первой затяжки её глаза, округлились. Лицо сделалось красным, и она поперхнувшись закашляла, отплевываясь и вытирая слезы.
– Сдохнет, – спросил Виталий Русакова.
– Нет – не сдохнет, оклемается…
– Не дождетесь, – сказала Ленка, выкидывая окурок. -Тошнит меня что-то!
– Это хорошо что всего одну затяжку сделала. А вот американец в Трептов парке в Берлине, после третьей затяжки сдох.
– Ну, то американец! А я девушка русская. А мы русские бабы и коня на скаку остановим и в горящую избу войдем.
Русаков сделал умное лицо и выудив из-под коры головного мозга стих, стал декламировать его перед Ленкой подобно поэту.
– Есть девушки в русских селениях. Их бабами с детства зовут. Слона на скаку остановят и хобот ему оторвут. А грянет лихая година, и я не пытаюсь вам врать, научат любого мужчину с крыльца до сарая летать.
– Браво, – сказала Ленка, хлопая в ладоши. Ведь можешь, когда захочешь…
– Ну ты камарад даешь!!! С таким умищем пятерки можно лопатой в портфель складывать, – сказал Виталий.
– Брось Ленка – не кури, у тебя ведь детей никогда не будет. Эти сигареты солдаты «противозачаточными» прозвали. После третьей затяжки может быть выкидыш, – сказал Русаков.
– О как, -сказала Ленка. -Домой мне пора…
Виталий взглянул на девушку и сказал:
– Обиделась что ли?
– На что мне обижаться? Пора мне. Батька родный ругать будет…
– А мы думали пофлиртуем, -сказал Русаков шутя.
– Вон Саша, с другом своим флиртуй, пользы будет больше.
Русаков сделал вид, что обиделся, искусственно нагоняя напряжение обстановки.
– Больно надо! Да я на тебе даже по приговору суда не женился бы, – сказал Русаков. – Пацаны говорят, что флиртовать с курящей девчонкой, это равносильно лизать пепельницу.
– Вот и лижи, – сказала девушка, и улыбнувшись.
– Санчело, ты не зарывайся! Веди себя с дамами уважительно, пока я тебе по дюнделю не стебанул, – сказал Виталий. —Что ты к ней пристал? Девчонка компанейская. Нам дружить надо, а не лаяться.
Слова, сказанные девушкой, настолько растрогали Александра, что он был готов взорваться от бушующей внутри него обиды. Это был первый раз, когда его так унизили.
– Да ты глянь на неё! Курит, матом ругается. Не девушка, а какая-то чувырла…
Ленка в нервах, вскочила с лавки, и поставив руки на бедра, дерзко сказала:
– Слышь ты – хорек амурский! Иди и своей мамочке пожалуйся! Тоже мне кавалер! С девочками гулять хочет, а сидит тут выкобенивается! Сидишь тут, как старый дед бурчишь —дурак ты Саша!
Девчонка вскочила с лавочки и послав воздушный поцелуйчик, сказала:
– Ладно ребята, я пошла. Чао- какао… Встретимся в школе на дискотеке. Я буду в костюме снежинки…
– А мы зайчиками —побегайчиками, – улыбаясь, сказал Демидов. Девушка кокетливо помахала ручкой, и повторив воздушный поцелуй, удалилась кокетливо покачивая бедрами.
– Да – ты камарад, настоящий придурок, —сказал Виталик. —Какое тебе до неё дело? Ну пришла! Ну покурила – и что? Ты же не жениться на ней собрался. Что ты завелся, как старый мотороллер? Русаков, как—то съежился и неуверенно сказал:
– Обидно мне! У меня Виталик, никогда девчонки не было. Может я еще не созрел до серьезных отношений? Может мне еще рано?
Виталик засмеялся, и вытащив из кармана сигареты, вновь предложил Сашке закурить. Русаков хотел взять сигарету, да передумал.
– Нет, не хочу, – отказался он.
– А что там у тебя было насчет девушки, – спросил Виталий…
– В Благовещенске у меня была подружка, соседка Людка. В параллельном классе она училась. Пару раз мы с ней встречались. В кино даже ходили. А тут раз – и моего старика Германию в перевели. Так что у меня есть перспектива, я еще ни разу не целовался.
– Дурилка, не ссы, у нас все еще впереди! Тут же такой выбор – мама моя дорогая! Видел сколько девок в школе? И запомни – все они хотят завести с кем нибудь шуры —муры. Вот после каникул познакомимся, будет у нас своя хорошая компашка. В бутылочку сыграем, – сказал Виталий с иронией.
– Это еще как, —спросил Русаков.
В подобные игры Русаков еще играть не пробовал. Девушки только в последние полгода стали привлекать его внимание, и он чувствовал, что в его душе созрела какая—то необходимость общаться с противоположным полом. С ними было необыкновенно приятно и очень уютно. Одно упоминание о девушках, вызывала в нем такой душевный трепет, что он чувствовал всем своим существом, как его организм реагирует на подобные мысли.
– Ты Санчело – дерёвня! На новый год соберемся у меня на хате, вот там и оттопыримся! Винцо, пивцо…
– Говнецо, – сказал Русаков.
– Придурок, – сказал Демидов. -Ты дыню медовую хоть раз кушал?
– Нет, не кушал, – ответил Русаков
– Вот у меня и покушаешь. А после бутылкой рулетку раскрутим. А там – принимай мамаша, сына мужчину!
– Что это за хрень такая—бутылочка?
– Ну ты Санчело, тюлень —мама моя дорогая! Так называется сексуальная рулетка! Выпиваем бутылку водки и когда все будут пьяные, берем пустую бутылку и крутим —как рулетку. На кого горло покажет —с тем и целуешься.
– А если горлышко на мужика покажет? Что с ним лобызаться будешь, —сказал Русаков.
– Дурак – так только гомосеки делают! А тут пацаны, и девчонки садятся в круг через одного. Если горлышко показывает на парня, то ты целуешься с той девчонкой, которая сидит рядом —по ходу. Ты понял?! —Понял! Хорошо что есть выбор, – сказал Русаков вздыхая. А так бы с мужиком лобызаться бы пришлось, как Брежнев Хонекера.
– Да жаль, -сказал Виталий вздыхая.
– Чего тебе жаль, спросил Русаков?
– Жаль, что Ленка ушла – надо было флиртануть, —сказал Виталик. —Хотя, мы её сегодня с тобой еще увидим…
– А что сегодня…?
– Сегодня Санчело, в «Доме офицеров» новый французский фильм «Одиночка». Ты любишь французские фильмы с Жаном Бельмондо? Русаков в ту секунду так увлекся своими раздумьями, что почти его не слышал. В его голове крутились мысли, а в них почему—то стоял то образ Ореховой Галочки, которая осталась на Дальнем Востоке. То образ Ленки, которая сказала ему впервые в жизни в глаза правду. Слова Виталия остались где—то там, где его уже не было. Докурив сигарету, он швырнул окурок в сторону, и сказал:
– Третий час уже. Домой пойду обедать. Батя на обед сейчас придет, будет потом надо мной глумиться, – сказал Русаков. —Дай мне жвачку!
– Жвачка тут причем, – спросил Виталий.
– А притом, что я накурился, и от меня табаком прет, как от последнего сапожника.
Виталий достал пластинку и подал Русакову.
– Ну так в кино пойдешь? – Какое кино, —спросил Русаков, словно не слышал. —Какое —какое —французское… В главной роли красавчик Жан —Поль Бельмондо… —Наверное, пойду, если мне батя денег даст, —ответил Александр. —Хочу просить тебя об одной услуге.
Виталий на него удивленно посмотрел:
– О чем же?
– Не говори никому, про Ленку. Ты же знаешь, ребята на смех меня поднимут. Буду потом в школе, как белая ворона.
– Знаешь Санчело, чего тебе не хватает, —спросил Виталий.
– Нет – не знаю.
– Тебе не хватает быть мужиком. В твои шестнадцать, некоторые уже полками командовали.
– Да ну… —Ты про Голикова, что —нибудь слышал?
– А это, что еще за перец такой, —спросил Русаков.
– Это, Аркадий Гайдар. Он в шестнадцать лет не только полком командовал – он уже баб любил, и из «Нагана» белую контру в тайге расстреливал —так —то!
– Ну то Аркадий Гайдар. А мы кто?
– А мы с тобой Санек, наследники русских офицеров. Нам камарад, по статусу не положено быть тюленями. Так что давай, вали домой, а вечером перед сеансом встретимся возле ГДО на лавочке.
И Русаков ушел. Впервые за последние дни он испытал какой—то необычайный душевный подъем, словно нашел для него что—то ценное и необычайно нужное, и важное. Хандра долгие дни обуревавшая его растворилась – не оставив и следа. Знакомство с Демидовым стало для него той переломной точкой, которая круто изменила его монотонную судьбу.
Виталий как выяснится позже, станет в судьбе Сашки настоящим надежным другом, который мог поделиться не только последним пфеннигом, но и в случае беды подать крепкую мужскую руку. Демидов был надежен – как автомат «Калашникова». Это качество стало решающим в их отношениях, и Русаков впервые почувствовал, что у него есть друг.
Третий городок военного гарнизона – был небольшой. Это был такой поселок, скрытый от глаз иностранных «агентов» и разведок, забором и сосновым бором. Внутри – все было на виду: магазины, столовые, дом офицеров и школа и дома офицерского состава. Почти каждый обитатель этого гарнизона знал, где находится: «Океан», «Ранет», «Никель», «Боярышник» —это были позывные воинских частей где несли службу их родители.
Семейство Русаковых жило в доме офицерского состава который находился напротив КПП «Никель», и КПП «Ранет». С окна второго этажа, которое выходило на северную сторону, открывался шикарный вид. Это были руины бывшего штаба сухопутных войск Вермахта «Майбах —1». Возможно, за всю историю существования советского гарнизона не было такого пацана, который не мечтал бы исследовать легендарные развалины с надеждой найти ценный артефакт минувшей войны.
Сбыться мечтаниям, было суждено не для каждого. Бетонные, мрачные бункеры, поросшие от времени зеленым мхом, были взорваны, а подземные коммуникации затоплены. Так что тайно проникнуть под землей в Берлин, в «ставку фюрера» еще никому не удалось.
Время до вечера пролетело почти незаметно. Незадолго до начала киносеанса в общей квартире, где жил Русаков появился сосед.
Немецкие квартиры до военной постройки были в основном четырехкомнатные и каждой семье предназначалось две комнаты с общей кухней и широким коридором. Две комнаты занимала семья майора Русакова, а две занимал сосед. Его семья жила еще в Союзе, поэтому сосед лишь изредка появлялся дома, проводя основное время на службе. Судя по надписям на коробках и куче блоков, лежащих на столе, в его комнате, сосед прибыл служить в Германию из Закавказья. Красивые пачки сигарет «Ахтамар», «Эрибуни», «Арарат» сводили Сашку с ума. У многих ребята на то время имели какие-то хобби: кто слушал музыку, кто рисовал, кто катался на велосипеде. Русаков собирал сигареты. Новые, блестящие и цветные пачки занимали «витрину» под органическим стеклом и были гордостью юного курильщика. Необычное «хобби» было той формой увлечения, которое было введено в ранг обмана. Русаков ненавязчиво приучал родителей к легализации своего увлечения табачными изделиями. Третий день Русаков ходил вокруг соседа, словно акула вокруг своей жертвы, каждый раз сокращая круги.
– Ну что ты Санек, —спросил сосед, видя, как бегают глаза юнца.
– Василий Маркович, а можно спросить вас?
– Давай спрашивай, что ты хочешь!
– Хочу попросить у вас продать мне по одной пачке ваших сигарет.
– А, ты что уже куришь, —спросил капитан. —Не рановато ли?
– Нет, я не курю! Я коллекционирую сигареты. У меня их больше сорока видов, —сказал Александр.
– Я Василий Макарович, берегу здоровье —оно мне еще понадобиться для поступления в военное училище.
– А батька твой мне по шее не даст? Он же мой начальник.
– Может и даст, но не за сигареты. Я с двенадцати лет коллекцию собираю. Когда у батьки нет курить, он всегда у меня берет. Можете взглянуть сколько у меня всякого разного добра.
– И что это все целые пачки, —спросил Василий Маркович.
– А пустые мне зачем? Пусть их мусорная свалка коллекционирует.
– Да ты прав, —ответил майор. Он вернулся к себе в комнату, и взяв несколько разных пачек подал их Русакову.
– Я вам деньги за них отдам, – сказал он, сгорая от восторга.
– Скоплю и отдам!
– Да, ладно —будет тебе, как—нибудь переживу, —ответил сосед, рассматривая табачную витрину, где были выставлены многие известные советские и иностранные марки.
– О, у тебя даже «Филипп Мориц» есть, —удивился сосед. —Это они с угольным фильтром?
– Да! Я за них в Благовещенске целый рубль заплатил, —ответил Русаков. Наличие коллекции создавало иллюзию, непорочности юноши, в подобном «греховном» деянии. Но шестнадцатилетний сорванец, уже не по годам был смекалист. Радости подростка не было предела. Не теряя времени даром, он приступил к операции по извлечению сигарет. Умело вскрыв иголкой целлофановую упаковку, Русаков аккуратно достал из неё сигареты, и тут же подменил, на кусок пенопласта, такой же формы. После чего он профессионально заклеил пачку «Рапидом» так, что без эксперта криминалиста доказать совершенную подмену было просто невозможно.
Старшеклассники, жившие в третьем городке, по вечерам собирались возле ГДО. За кафе «Ветерок», который на местном сленге назывался «Чпок» перед фильмом на перекур собирались пацаны. Скрывшись от глаз взрослых, они перенимали друг у друга первые опыты в курении табака.
В каждом военном городке почти все жители знали друг —друга. Все были «свои». Не редко чужие матери кормили друзей своих чад, принимая их как родных. Поэтому закуривая сигарету приходилось прятаться от зорких глаз. Увидев у Русакова в руках яркую пачку, с красочной картинкой девушки, держащей чашу с огнем, Крюков спросил:
– Новенький, ты куришь или на халяву раздаешь?
– Курю, – ответил Русаков.
– А что куришь, – спросил Крюк.
– «Ахтамар» курю, —ответил Русаков.
– Угощаешь, или как…?
– Кури —мне не жалко, —ответил Русаков, и открыл пачку. Увидев диковинные сигареты выставленные «на халяву», ребята, не могли упустить шанса «угоститься». Через минуту пачка опустела наполовину. Русаков был из той категории людей, которые не страдают приступами жадности. Когда приток желающих вкусить дым армянского табака иссяк, он с удовлетворением вздохнул, и спрятал сигареты во внутренний карман куртки.
– Ты говорят сигареты раздаешь, – сказал новый знакомый.—Меня угостишь, или ты уже прикрыл свою лавочку?
– Да, ладно —не гони! Мне курева для друзей не жалко, —сказал Русаков. Он вытащил пачку и подал Демидову.
– Бери, а то подумаешь, что Русаков жмот… Виталик взял сигарету, и, прикурив, спросил:
– Ты Санчело, особо не раздавай. Завтра спроси у них закурить, тебе ни кто не даст, —сказал Виталий. —Я эту породу любителей халявы очень хорошо знаю. Эти парни, которые сшибают сигареты, как и их родители привыкли жить за чужой счет.
– Да, и хрен с ними —с меня не убудет, —ответил Русаков, ничуть не расстроившись.
– Я тут рядом живу. Мой дом третий от КПП, —сказал Виталий – минута ходьбы.
– А я возле «Ранета». Отсюда метров двести будет. Там еще этот «Майбах». Что —нибудь слышал о ставке вермахта?
– А это, что еще за хрень такая, —спросил Виталий, затягиваясь.
– Этот сраный «Майбах» видно из нашей кухни. Говорят, что это была ставка Кейтеля – штаб сухопутных войск Вермахта. Там сейчас одни руины. Взорвали наши после войны.
– А что—то интересное там есть —можно полазить, —спросил Виталий. —На предмет трофеев… «Парабеллум» хочу себе, или «Вальтер»…
– «Парабеллум» может и не найдешь, но полазить интересно… Не знал еще тогда Русаков и даже не мог себе представить, что вся земля Германии была сплошь забита военными артефактами. Достаточно было отъехать от гарнизона на пару километров и покопаться на местах боев, можно было найти не только «Парабеллум», но и любое другое пригодное для стрельбы оружие. В Германии оно было везде – это было эхо прошедшей войны звучащее из-под любого куста. Как обычно в холе «Дома офицеров», в ожидании очередной премьеры фильма собралась вся молодежь гарнизона. Парни стояли отдельно, а у девчонок была своя компания. Девушки косились на ребят, и иронично хихикали, обсуждая каждого, как на предмет шмоток, так и на присутствие интеллекта. Девушки своими подколками, старались подтрунить над парнями, иногда введя обсуждаемый объект в краску. Ребята, отбивали мастерски «атаки» и на каждую посланную шутку, находили достойный ответ.
В общем – это был какой—то импровизированный КВН, где порой судьями выступали родители офицерских чад. Страсть к началу фильма была здесь традиционной. Ни кому не хотелось опаздывать, ибо опоздание на «Фитиль», расценивалось как покушение на устои общества. Если на афише отсутствовала надпись, что перед киносеансом будет демонстрироваться «киножурнал Фитиль», то многие ребята в кино шли без должного энтузиазма.
После фильма ребята по домам обычно не спешили. Здесь в закрытом со всех сторон гарнизоне, в кругу друзей и однокашников было безопасно и родители не испытывали никаких опасений. Парни приносили с собой магнитофоны и устраивали импровизированные дискотеки. Здесь играла музыка, а бутылка вина ходила по кругу до полного опустошения. Рядом на гранитном постаменте, словно бессменный часовой, стоял брутальный образ вождя мирового пролетариата, который стал единственной достопримечательностью, пользующийся спросом у местных фотолюбителей. Слегка подогретые вином пацаны и девчонки, под звуки принесенной из дома аппаратуры устраивали танцы. Своими телодвижениями они заводили остальных, и уже через несколько минут публика погружалась в омут всеобщего ликования.
– А новенькие будут прописываться, или как, – кричал кто—то с лавочки. —Хоть бы рассказали, что- нибудь о себе.
Новенькие оглядывались между собой, стараясь откосить, чтобы не стать объектом дотошного изучения.
– А, что рассказывать, —спросил Русаков, беря инициативу в свои руки. —Мы же каждый день в школе видимся.
– Школа ребята – это одно, а здесь совсем другое, – сказала Ирочка Монина. —В школе мы ученики, а на улице —на улице мы мальчики и девочки. Вот к примеру у тебя Саша, есть девушка, или ты у нас еще не целованный мальчик?
– Откуда у этого тюленя девушка, —сказала недавняя знакомая. —Он вряд ли с кем—то встречался, наверное, еще с мишкой плюшевым спит, —сказала Ленка. Девчонки после её слов дружно засмеялись.
– А это барышня, не ваше дело с кем я сплю, —сказал Русаков. —Я не должен ни перед кем отчитываться. Возможно, у меня впереди большое и светлое будущее, – сказал раздраженно Русаков, еще больше возненавидев Ленку.
– Скучно с вами! Хоть бы кто анекдот рассказал свежий, —сказала девушка Ира, поправляя на переносице очки. —Вы ребята недавно приехали из Союза —нам ведь интересно, как там без нас поживает наша необъятная и любимая Родина.
– А что Союзу сделается?! В Союзе началась полная задница. Генсеки мрут, как будто эпидемия! Горбачев объявил о борьбе с алкоголем. На Кавказке, в Крыму и Украине в Молдавии вырубают виноградники. Спиртное только с 14—00 и то в одном двух магазинах. Свадьбы комсомольские —все безалкогольные. В народе начали поговаривать, что вся эта перестройка обязательно переродится в перестрелку, – сказал Русаков слова соседа, обсуждающего с его отцом за бутылочкой «Радеберга» международную обстановку.
– А анекдот свеженький, кто может рассказать, —спросил кто-то из девчонок.
Виталий достал сигарету, закурил и выпустив дым —сказал:
– Ну, желание дамы —это желание бога! Задумал Миша Горбачев поменять гимн, герб и флаг СССР. Собрал он значит, ученых историков и говорит им:
– Товарищи, пришло время нам изменить флаг, герб и гимн СССР. Хватит нам кошмарить весь мир красным цветом. Давайте отразим на нашем флаге и гербе, что—то более глазу приятное. Вот вам неделя срока. За неделю нарисуйте. Проходит неделя, а результат никакой. Ученые ничего придумать лучше герба СССР не могут. Звонит Горбачев Рональду Рейгану:
– Рональд, мы тут в СССР решили герб поменять, может ты подскажешь концепцию.
– О, Михаил—это очень просто. Поменяйте цвет флага на розовый —типа клубника со сливками, А на нем нарисуйте ангела Купидона с луком и стрелами, —сказал Рональд Рейган.
– А смысл какой —говорит Горбачев. —Я Рональд, не вижу смысла.
– Как не видишь, Горби —это так просто. Ангел Купидон – это ваш СССР после перестройки. Вооружен до зубов, а самое главное голожопый и ко всем со своей любовью пристаете.
Молодежь засмеялась. С разных сторон послышались другие анекдоты. —А вот еще, —сказал Русаков. Встреча в верхах, в Москве. Горбачев встречает в аэропорту Рейгана. Рональд выходит в крутом костюме, на рукавах —3 кнопки. Горбачев терпит – терпит, потом спрашивает:
– Рональд, а что это у вас за кнопки? Рейган объясняет:
– Это Горби, новейшая разработка американских инженеров. Когда мне становится жарко, я нажимаю эту кнопку. Мой костюм начинает меня охлаждать. Когда мне становится холодно, я нажимаю другую кнопку, и костюм начинает меня греть. А когда в конце рабочего дня я устаю, я нажимаю третью кнопку, и костюм мне делает массаж. Горбачев замолчал. Через год —ответный визит. Рейган встречает в аэропорту Горбачева. Горбачев выходит из самолета, а к его спине дверь привязана. Рональд немало изумился, спрашивает:
– О, Дорогой Майкл, а что это у тебя? Горбачев отвечает:
– Это —новейшая разработка наших инженеров. Когда мне становится жарко, я открываю дверь. Когда мне становится холодно, я дверь закрываю, а когда в конце рабочего дня я устаю —я ее отвязываю, —рассказал Русаков, и вновь девушки залились веселым смехом. Долго ждать следующий анекдот не пришлось, Крюков подхватил эстафету. Он слушал до тех пор, рока не возникла пауза, которую он решил заполнить:
– Я тоже хочу рассказать анекдот: —Бог вызвал самых важных политиков текущего момента: Горбачева, Рейгана и Хонеккера. Бог выразил недовольство тем, как идут дела на Земле, и сообщил, что за это уничтожит ее. Все трое должны сообщить об этом своему населению. —Горбачев в ЦК: Дорогие товарищи, у меня для вас две плохие новости. Первая – Бог существует!!! Вторая – гласность и перестройка не могут быть осуществлены, так как Земля погибнет. —Рейган перед Конгрессом: Леди и джентльмены, у меня две новости, одна хорошая, одна плохая. Хорошая в том, что Бог существует!!! Плохая – что Земля погибнет. —Хонеккер перед ЦК: Дорогие камрады! У меня две хорошие новости. Во —первых, Бог признал ГДР. Во—вторых, в ГДР завтра начинается новогодняя распродажа пиротехники. Нам плевать на конец света, и мы на новый год устроим в Европе маленький прощальный фейерверк.
– «Ура—а—а» —заверещала молодежь, хором, очнувшись от странного ступора навеянного концовкой фильма.
– Так что у нас завтра распродажа, —спросил Вовка Карпов по кличке Фиделя.
– Почему все молчат, и ни кто не предлагает место в очереди?
– О, проснулся, ядрен —батон, —сказал Крюков. —Магазины открывают в девять, а значит, очередь надо занять —крайний случай в семь.
– А можно поподробней, —спросил Русаков. —Мы в этом муравейнике новенькие, и что—то очень важное пропустили. Куда это вы, все завтра намыливаетесь? Крюков положил по-дружески руку на плечо Русакову, и вкрадчивым полным таинственности голосом, сказал:
– Понимаешь Санек, послезавтра по плану всей планеты Земля намечается новый год!
– Я знаю, —ответил Русаков.
– Вся Восточная Германия уже завтра в девять ноль—ноль будет стоять в очередях в магазины, которые будут торговать праздничной пиротехникой. Всего два дня отведены государством, чтобы ты мог накупить всякого рода стреляющего, взрывающегося и летающего дерьма, которое будет взорвано в ноль часов в ноль минут нового тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.
– А зачем занимать так рано очередь, —спросил Демидов. – Здесь же заграница, и она нам поможет.
– А затем, чтобы успеть купить самое интересное, —ответил Крюков закуривая.—Мы будем там не одни. Не скидывай со счетов камарадов, которые первые на этом празднике жизни. Они ведь тоже хотят хлеба и зрелищ. Стоять ведь придется часа два три. Так что пацаны, запасайтесь средством выживания в экстремальных условиях.
– А как бы нам приобщиться к европейской культуре, —спросил Виталий.– Мы тоже хотим зрелищ и водки…
– Очень просто, —ответил Крюк. —Находишь в карманах родителей триста марок, садишься на велосипед, и катишь в соседний Цоссен на улицу с названием «Маркетштрассе». Там на базарной площади несколько магазинов будут торговать пиротехникой. Бутерброды и кофе взять не забудь – стоять придется долго.
– Там рядом кафе, – есть сказал Фиделя. Для вновь прибывших из Союза подобное предновогоднее мероприятие было в новинку. Каждому очень хотелось приобщиться к западной культуре, но на сегодняшний день их финансы «пели романсы», и желание стать счастливым обладателем заветной петарды, шутихи или ракеты сводились к полному нулю. Компания молодежи в третьем городке отличалась своей многочисленностью, и многолетними устоявшимися традициями, который воспринимались как свод не писаных законов. Здесь, среди молодежи было не принято хамить, или выставлять напоказ свое внутренне эго, которое иногда пробивалось у некоторых особ из генеральских семей. Ни кто никогда не противопоставлял себя дружной «тусовке». Всякая разумная идея, подхватывалась единогласно и поддерживалась молодыми людьми до её полной реализации. Так было и в тот вечер. Русаков и Виталий по подсказке бывалых, через бутылку сухого вина с названием «Домино», влились в эту команду. Однокашникам было неведомо, что именно с их появлением, в гарнизоне третьего городка, начнут развиваться те события, которые ждали все, кто по воле министерства обороны СССР был вынужден временно проживать на территории Германии. В ту заветную ночь, перед продажей фейерверков, многие русские покинув теплые дома, мчались на велосипедах, автобусах, и электричках туда где открывался совсем другой мир —мир огненного новогоднего шоу. В ближайших к гарнизонам населенных пунктах восточной Германии, отстояв в очереди пару часов, можно было купить то, что в Советском Союзе было под большим запретом.
Очередь за подобными покупками занимали, с шести часов утра. Каждый хотели в первых рядах, стать обладателем заморских пиротехнических диковин. К открытию магазина, как правило, собирались длинные очереди любителей огненных зрелищ. Они шумели и гудели, словно труженики шмели на летнем лугу. Это действо, напоминало, всеобщее сума—сумасшествие двух великих наций, объеденных желанием и одной идеей, как интересней отметить новый год. Все мечтали приобрести, заветный товар, который в новогоднюю ночь будет уничтожен всего за 5 минут. В эти минуты в воздухе Германии сжигались сотни тысяч и возможно даже миллионы марок. Бывшие враги сорокалетней давности знакомились, обнимались, целовались. Не удивительно, что после празднования нового года через девять месяцев наблюдался подъем рождаемости. Смешение славянской крови, с кровью истинно «арийской расы» в те времена, приносило не только сиюминутное удовольствие, но и сочные плоды, которые так и не увидели своих отцов.
Глава третья
Трудности перевода
В тот вечер друзья еще и не подозревали, что именно грядущий день—день всеобщего «межнационального помешательства», станет для них той поворотной точкой, которая кардинально впишет их судьбы в историю русско – немецких отношений. Случайная встреча с гражданками другого государства, уже вскоре перевернет всю их жизнь, поставив её с ног на голову. Ни к чему не обязывающий флирт, и юношеская влюбленность, приведут к тому, что уже вскоре об этом вопиющем случае будут слагать легенды. Русаков с Демидовым двигаясь по улице Марктштрассе, где располагалось подавляющее число магазинов города были в какое—то мгновение остановлены.
– Эй, мужики, а куда вы претесь, —окрикнул их Крюков, —дальше ехать не стоит. Там дальше ничего интересного нет. Пристраивайтесь здесь, пока есть место. Опустившись на брусчатку парни подошли к сформировавшейся очереди.
– Опаздываете! Мы уже час как тут мерзнем, – сказал Феделя, подпрыгивая в позе пингвина. —Вам надо помнить одно: рабочий день у немцев начинается в пять часов. Пока мы русские спим – немцы уже куют величие своей державы.
– Ну что закурим, —сказал Русаков, вытаскивая сигареты.
– Особо сигаретами не разбрасывайся, они у немцев дорогие. «Каро», «Ювель —72» и «F—6» стоят по две марки пятьдесят пфеннигов, – сказал Крюков. —Дерьмо редкостное, вонючие и горят, как бикфордов шнур.
– «Ювель» можно еще курить, —сказал Фиделя, встревая в разговор. —Но даже немцы предпочитают русские сигареты. Кто у нас в гарнизоне работает, тот в военторге отовариваются. —А что тут вообще покупают, —спросил Русаков. —Я у отца выпросил пятьдесят марок. Хотелось бы потратить с умом.
– Вареники закатай, —сказал Крюк. —У немцев, как в Союзе —ассортимент большой, но дают по три наименования в одни руки. Хочешь получить удовольствие, покупай «Филушки».
– А это, что за хрень такая —спросил Виталий.
– Филушки —это такие взрыв —спички. В пачке штук двадцать. Зажигаются от спичечного коробка. Громко стреляют. Есть ракеты —это такие хреновины с палочкой. Вставляешь в бутылку, зажигаешь фитиль, она летит и разлетается в небе, как сигнальная ракета. Остальное фигня, вертушки, фонтанчики. Громко стреляют грос —взрывспички. Это такие бомбы —мама моя дорогая! Грохают раз в пять сильнее чем маленькие, но и стоят дорого. Семь марок пятьдесят пфеннигов, а это пачка сигарет «PEER» или «Marlboro».
Русаков держал руки в карманах, и сгорая от зависти сжимал пятьдесят марок, выпрошенных у отца. Проворачивая в голове цены на всякие безделушки он понимал, как он жалок и беден в отличии от однокашников. Ребята, прожившие в Германии по несколько лет, имели возможность отовариваться на сотни марок. Немцы покупали все: от алюминиевой проволоки, автомобильных радиаторов, автомобильных аккумуляторов, до транзисторных приемников и советских фотоаппаратов.
– Черт, черт, черт, —верещал он, стараясь выплеснуть наружу свое негодование.
– Что с тобой старик, —спросил Виталий. —У меня только пятьдесят марок, —сказал Русаков.
– У меня сотня, —ответил Виталий.—А что ты хотел?
– Хотел такой фейерверк устроить, чтобы вспомнили гады, про май сорок пятого.
Крюков посмотрел на Сашку и приложив палец к губам, дал понять, что вспоминать события сорокалетней давности на людях не стоит. У очереди не только были уши, но и агенты из ШТАЗИ прекрасно понимающих русский язык.
– Санчело, фильтруй базар. Каждый второй камарад понимает по—русски. Они работают у нас в гарнизонах и на танковом заводе который. в первом городке стоит. Там немцев как грязи, и все по—русски говорят как мы с тобой.
– А что они мне сделают, —спросил Русаков.
– А ничего! Стуканут в особый отдел армии, что ты разжигаешь национальную рознь и ту—ту, встречай Родина героя! Поезд Вюнсдорф —Москва и 24 часа времени на эвакуацию! Тебе папа с мамой потом в асфальт закатают, или подхвостье порвут на британский флаг, – сказал Крюков хихикая.
Русаков озадаченный предостережением, осмотрелся. Теперь в каждом немце он видел уже не камарада, а агента немецкой разведки ШТАЗИ. Толпа переминаясь от холода гудела русско – немецким разноголосьем.
– Что все, —спросил он, обращаясь к Крюкову.
– Не все, но процентов тридцать это точно.
– Слышь Виталик, Крюк говорит, что здесь тридцать процентов стукачей. —А еще тут куча особистов. Стоят в гражданке, читают немецкие газеты, а сами одним глазом секут, чтобы ты слово лишнее не сказал.
– Да ну…
– Поживешь —увидишь, —сказал Феделя.
– Как в Берлин поедешь, в Щенефельде на пересадке увидишь своими глазами, как наших русских баб и вольнонаемных будут снимать с электрички. Там особисты в гражданке стоят, и когда переходишь на берлинскую электричку, тебя могут из толпы выдернуть и тут же в комендатуру на нары до выяснения личности. Все что сказали «старики» обескуражило Русакова до глубины души. Он подозревал, что всякие сношения с немцами могут иметь такие последствия, но не представлял, что это случится так быстро.
– Да ладно —старина, не дрейфь! Не видишь, чуваки над тобой прикалываются, —сказал Виталий. —Я не удивился если бы это происходило в послевоенные года, но сейчас… Особый отдел, ШТАЗИ, СМЕРШ. Что они еще могут придумать, чтобы посмешить народ в школе.
– Ты так считаешь, —спросил Русаков.
– Я уверен, —шепотом на ухо сказал ему Виталий.
– Это всё приколы местных мажоров.
Стоя в очереди, по несколько часов, многие русские пользуясь случаем, заводили себе новых немецких друзей и знакомых. Было не удивительно, когда наши ребята угощали немцев сигаретами и пивом. Немцам импонировала русская доброта. Поскрипев душой, они принимали правила игры и в ход пускали сосиски с кислой горчицей и бутерброды с салями. Все события произошедшие с ребятами накануне, были каким—то логическим продолжением чьей—то игры. Невозможно было себе представить, но именно они —Виталий и Александр стали тем звеном, которое соединила события времен войны с настоящим временем.
Две светловолосых девчонки появились в очереди, словно два солнца, взошедших над горизонтом. На вид им было лет по шестнадцать, как и героям этой запутанной истории. Толи потусторонние силы, то ли невидимые флюиды, растекшиеся в воздухе вокруг очереди, включили часовой механизм взаимных симпатий. Казалось, что в то мгновение молния проскочила между ними. Это была ирония судьбы.
– Демидов, разуй глаза, смотри, какие телки потрясные стоят, —сказал восторженно Русаков: —Вот с ними бы в бутылочку сыграть!
– Это же немки, придурок. Ты что захотел нажить геморрой или тебе давно немцы харю не чистили?
– А ну тогда понятно…
Русаков смотрел на немок и чувствовал, как у него внутри кто-то невидимый открыл бутылку «Боржоми». Пузырьки «газа» рванули к верху, щекоча, сердце, легкие и пищевод. Это чувство он никогда раньше не испытывал. Это было что-то неизвестное, от чего в голове завертелись эротические образы, которые он видел по телевидению ФРГ после 00 часов. Это было что—то непонятное, и очень приятное. Молодой организм за шестнадцать лет ни разу испытывал подобного явления. Кровь ударила в лицо, и Русаков ощутил, как его щеки предательски зарделись. Хорошо, что на улице было прохладно и пока еще достаточно сумрачно, поэтому ни кто не заметил его волнения.
– Ну ни хрена себе! Да этого не может быть, – ответил Демидов. —Я глазам поверить не могу.
– Да вы что парни —охренели, —сказал Крюков. —Да камарады вас в кювет за них закопают, или порвут, как пьяная обезьяна газету. Вы как хотите, а мы на это не подписываемся.
– А что мы? На немок они не похожи. Больно уж красивые. Немки такими не бывают. У настоящих немок лошадиные зубы и рожи выведенные трехсотлетней инквизицией.
– Красивые не красивые, а в этой баньке вам братки, не попариться, —сказал Фиделя Карпов.
– Таких случаев в Германии еще не было, чтобы наши парни путались с немками.
– Ой, да ладно Вован, лапшу вешать на уши! Сколько хочешь! Летом на вюнсдорфском озере только кусты трещат от межнациональной любви. Еще неизвестно, сколько в этих камарадах русской крови. Девчонки делали вид, что стойко переносят утренний морозец. Переминаясь с ноги на ногу, они кутались в вязаные шарфики, и дышали в кулачки, чтобы согреть их. Искоса, как бы невзначай, они продолжали посматривать на парней, и в этом просматривалась некая взаимная симпатия. Их разговор между собой напоминал скорее щебетание канареек, чем общение особ женского пола.
Русаков, забыв о цели своего визита в Цоссен, исподлобья «стрелял глазками» в девушек, стараясь хоть как-то сопротивляться возникшему чувству. Как ни старался он скрыть своего внимания, а скрыть не мог. Внутренний голос говорил: что все это зря, но Русаков, уже был неудержим. Какая-то неведомая сила заставляла его пялиться в сторону курносой немки с ямочками на щеках, что он не мог скрыть своего волнения. Достав из кармана сигарету, он трясущимися руками прикурил.
– Виталик, что им надо? Что они так уставилась, будто я им сто марок должен?
– Влюбилась, наверное, —спокойно сказал Виталий. —Вот что значит рожа у тебя братец славянская – немчура липнет на неё, как мухи на мёд.
– Мухи липнут – на говно…
Девчонки ежились от холода, но не скрывая интереса продолжали стрелять глазками в сторону Русакова и Демидова. Они были неудержимы в своем стремлении завязать связи, и добиваясь цели, хихикали, вводя офицерских сынков в краску.
Это был первый выход на «вражескую» территорию. Многое, что было привычно «старикам», для новеньких было еще в диковину.
Русаков в какой—то миг почувствовал себя не очень уютно. Юношеская бравада, которая еще вчера бурлила в его цветущем организме, сегодня сдулась.
Инициативу вяли на себя немки. Он сделали первый шаг к установлению контакта. Девушки стояли почти в самом конце очереди и все их действия в отношении славян, напоминало больше завладением стратегическим плацдармом, чем легкий флирт.
Парни, охмуренные иностранками, держались сколько могли и поддались на соблазн. Растаяв словно пломбир на солнце, Демидов предложил им место впереди себя.
– Ты Санчело, смотри, это же то, что вам нужно. Телки в плане «трахен зе бите», очень слабы, – сказал Крюк подтрунивая.
– Еще неизвестно с кем они еще раньше трахались. Может, они триппером больны…?
– Да ладно – ты гонишь, – сказал Русаков, испытав некую оторопь.
– Да ты знаешь, что фрицы специально заражают своих фрау, чтобы они потом русских заражали? Солдат или офицер больной триппером, не может выполнять служебный долг, отсюда и крах боеспособности войск, – сказал опять Крюков, и засмеялся, считая, что удачно пошутил.
Русаков осмыслил что сказал Олег, и ухмыльнувшись, ответил:
– Ты Крюков, наверное, идиот! Это же надо такую хрень придумать…
Крюков и Фиделя засмеялись так, что очередь обернулась на этот смех.
Русаков от такого внимания почувствовал себя очень неуютно, и было видно, как он смутился, краснея как помидор.
Немки, наблюдая за русскими, почувствовали, что стали яблоком раздора между парнями, и пошептавшись, решили сгладить нарастающий конфликт. Было странно, но они, приняв сторону Русакова, перешли к решительным действиям. Одна из девушек на ломанном русском спросила:
– Извините, я хотеть у вас кауфен цвай сигарет.
Русаков растеряно обернулся. По его глазам было видно, что он немного напуган. Весь взор он обратил к русской компании, которая стояла рядом, наблюдая за тем как новенький справится с трудностями перевода. Ему как никогда нужна была поддержка. Русаков абсолютно не знал, что делать. Ведь это было впервые. Гражданка другого государства, обратилась к нему и застала Русакова врасплох.
– Эй, пацаны, чего ей надо? Что она хочет? Кто—ни будь, говорит по —немецки, —спросил он, но ребята видя его панику дружно засмеялись.
– Она просит у тебя сигареты, —сказал Крюк хихикая. Русаков достал пару сигарет, и протянул девушке. Немка кокетливо улыбнулась, и протянула ему две монеты по двадцать пфеннигов. Сделав реверанс, она по —немецки сказала:
– Большое спасибо!
Несколько секунд, Русаков стоял в полном недоумении, до тех пор, пока его одноклассник Фиделя с которым он сидел за одной партой не сказал:
– Что стоишь, бери бабки —это тебе за сигареты. В ту секунду Русаков подумал, что ему плюнули в душу. Он резко отдернул руку, и демонстративно отвернулся.
– Не, ты понял! Видал, что творят! Я им сигареты, а они мне деньги. Я удивляюсь с них!
– Привыкай, это тебе не русские. Тут у них такая крохоборская культура. Они только недавно стали на путь социализма. Не привыкли еще…
– Какая на хрен культура?! Крохоборы! Нация скупердяев и жмотов! Как все тут запущено – мама моя дорогая, – сказал Русаков. И он обиделся. Искренне так обиделся, как обиделся бы любой русский, которому за сигарету вернули бы деньги.
Немки не могли в ту минуту ничего понять. Поведение русского парня было для них каким-то неестественным, и требовало более пристального изучения.
– Немчура хренова! Как они могли подумать, что я русский мужик, возьму их пфенниги, за какие—то сигареты!
Немки опешили, и не скрывая озабоченности, обратились к Крюкову, который сносно владел немецким.
– Я слышала, ты говоришь по-немецки, -спросила одна из девушек.
– Да, в пределах школьной программы, – ответил Крюк.
– Я хотела спросить, почему ваш камарад, так возмущается. Ему что мало денег?
– Нет! Все нормально, – ответил по – немецки Крюк.– В русской культуре нет понятия, как платить за сигарету. Мы считаем это подарком!
– Подарком, – спросила немка, делая круглые глаза от удивления.
– Да! Подарком, но ни как не товаром.
Девушка отошла Олега и вновь направилась к Русакову, который уже не находил себе места от подобного внимания.
– Пацаны, что она от меня хочет? Что ей надо?! – начал паниковать Русаков.
Деньги Русаков и на этот раз принципиально не взял, чем моментально расположил к себе обоих немок. Взглянув в серо—голубые глаза, он почувствовал, что нет в мире такой обиды, на которую бы он мог простить это сероглазой девчонки. Чтобы не развивать конфликт дальше, он улыбнулся, и, взяв в свои руки ладонь немки, загнул ей пальцы, пряча монету в её кулачке:
– Алес! Прикосновение русского, словно ударило её током. Словно божественная искра проскочила между ними. Девушка не смогла противостоять такой нежности. Мгновенно в её животе вспорхнули бабочки, а «стрела Купидона» впилась со всего маха прямо в девичье сердце. Миллионы воздушных шариков, устремились в верх.
Яркий пунцовый румянец вспыхнул на лице, и девушка зажав монету, как что-то самое дорогое, вернулась к подруге.
– Во тебе повезло Санчело! А девка-то в тебя влюбилась! Видал, как зарделась- как светофор. Не теряйся! Станешь после школы бюргером. Будешь ходить в кожаных шортах и пиво пить с буквурстами, – подколол его Фиделя.
В те былые времена, каждый военнослужащий, каждый член семьи, который прибывал в Германскую Демократическую Республику, инструктировался сотрудниками особого отдела. Автограф в книге такого инструктажа, как бы закреплял подобные договоренности, которые регламентировал поведение в иностранном государстве. Не понаслышке Русаков знал о возможных провокациях со стороны западных спецслужб.
«Вот они происки западногерманской агентуры», —подумал Русаков, считая, что его уже вербуют.
– Ты Русаков дебил! Что ты Союз позоришь. Телки на тебя глаз положили – понравился ты им. Пользуйся этим —ты же носитель славянской культуры.
Все страшилки, которые он услышал за последние дни, вертелись в его голове, придавая его образу растерянность.
– Русаков, не смеши наших немецких камарадов! Ты выглядишь, как идиот, —сказал Крюков. -Немки хотят с вами познакомиться. Они вас кофе приглашают выпить в кафе.
Чувство облегчения вдруг пробежало по телу Русакова, и он дружелюбно улыбнулся во всю ширину своего рта.
– Меня звать Эрика, а это моя кузина Керстин Грассер, – сказала немка на своем языка.
– Эту звать Эрика, а её кузину Керстин, – перевел Крюков. Они представили друг на друга, и замерли, ожидая ответной реакции от русских. —Меня звать Александр, а это Виталий.
– Хорошо, – сказали немки протягивая руки. -Туй есть Заша. Ир ист Вит! —повторили девчонки, переиначивая на немецкий лад русские имена. Как показывала практика общения интернациональных пар, русские имена, были для них китайской грамотой. Ради комфорта они старались сократить их до разумных пределов. А это делало их звучание короткими словно выстрел. Кто бы мог подумать, тогда что девушка, белокурыми волосам и серо—голубыми глазами, словно у сиамской кошки, войдет в душу Русакова с первого взгляда. Хоть она и была немкой и говорила для него на непонятном языке, в ней было что—то необычное. Его тянуло к ней с невероятной силой, что ему казалось, что кишки внизу живота покрываются инеем. Именно это отличало её от всех тех, с кем он дружил и учился в одной школе. Её внутренняя свобода, её манеры так интриговали Русакова, что он испытал ошеломляющее потрясение.
«Керстин Грассер» – крутил он в своей голове, стараясь запомнить нерусское для слуха имя.
Немка со светлыми волосами—как ему показалось тогда, была интересней чем знаменитая на всю школу красотка Леночка Щетинина. В школе, у Ленки конкуренток не было. Парни из десятых классов старались ухаживать за ней, но девушка, не смотря на свой имидж «своей в доску», оставалась неприступной, словно «Эверест». Большие и лучистые глаза Керстин, подобно лазерным лучам прожгли сердце Русакова, и от этого взгляда сердце билось, словно шальное. Приятное и обаятельная внешность: ангельский вздернутый носик, с первого взгляда расположила к нежным и до глубины души нежным и романтическим чувствам. По воле случая, сегодняшний день оказался для Александра тем днем, когда он, сам того не подозревая, встретил свою первую любовь. Впервые в жизни Русаков по—настоящему влюбился. Влюбился не просто так мимолетно, а всей своей пока еще мальчишечьей физиологией. Немка, в одно мгновение, словно срослась с ним кожей, мясом, костями, а главное душой. Словно угасающее горное эхо, его одноклассницы и девчонки из параллельного класса, стали меркнуть в его сознании пока не превратились всего лишь в воспоминания. Теперь Русаков видел перед собой только одно лицо – лицо которое, словно нож полоснуло его по сердцу, оставив на нем огромный шрам.
Эрика была ростом сантиметра на три выше кузины. С виду могло показаться, что они подруги, хотя общие черты их внешности, выдавали в них дальних родственниц. Эрика по характеру была холериком. Её необузданный темперамент не давал ей спокойно стоять на одном месте. А вот Керстин была другой. Она была кроткой и более рассудительной. Сразу было видно, что девчонка хорошо училась и имела виды на высшее образование. С первых минут знакомства, парни не сговариваясь, сами собой разбилась по парам. Виталию с его харизмой и вкусами больше подходила Эрика, ну, а Александр, тот не колебался ни секунды, стал ухаживать за Керстин. Её женственная притягательность и обаяние сразили Сашку наповал. Сердце парня дрогнуло и Керстин Грассер, навсегда бросила якорь в его душе. Время делало свое дело, и с каждой минутой преграды, навеянные национальными менталитетами, странным образом рушились, а отношения становились значительно теплее. В этом было что—то непонятное. После недолгого общения, ребята стали неплохо понимать друг друга. Керстин сносно говорила по—русски, а Виталий слегка знал немецкий язык.
– А вы хотите выпить кофе? На улице холодно, и мы с кузиной немного замерзли, —сказала по —немецки Керстин, указывая на открывшееся рядом кафе. Странно, но Русаков, увидев куда показывает немка, понял о чем идет речь.
– Я—я, кафи тринкен! —сказал Виталий, вспоминая немецкие слова из кинофильмов и уроков немецкого языка. Подхватив девчонок, парни не скрывая своего совкового удивления вошли в заморский пункт общественного питания. Русские в Германии к концу восьмидесятых годов были не просто советской военной группировкой. Русские за время пребывания в ГДР стали почти частью немецкой культуры. Русский язык в школах восточной Германии был базовым иностранным языком, на котором говорили почти все молодые немцы социалистической республики ГДР. Влюбленность и дружба межу славянами и немцами, окрепшая почти за полвека, стала простым и даже обыденным явлением. К концу существования группировки ГСВГ эти отношения как—то перестали напрягать ни одну, ни другую сторону, как это было еще двадцать лет назад. Тысячи немцев и немок по всей восточной Германии, даже не подозревали, что в их жилах течет уже не кровь древних ариев и нибелунгов, а кровь русских парней, искренне полюбивших эту страну.
В преддверии нового года кафе, после рождественских католических праздников, было украшено с присущим немцам размахом. Многочисленные гирлянды цветных лампочек, были развешаны повсюду и создавали ощущение тепла и уюта. Блестящая мишура, свисала с одного угла зала до другого. В углу возле входа, стоял толстый Вайнахтсман похожий на деда мороза. Он делал какие—то жесты руками, зазывая таким образом, проходящих мимо покупателей.
Ароматом настоящего кофе казалось, был пропитан не только воздух, но и все окружающие предметы. Впервые окунувшись в этот мир, русские парни были в шоке. Они смотрели на все это великолепие, завороженным взглядом и не могли поверить в то, что попали в настоящий мультфильм. Весь этот волшебный и сказочный антураж, очаровывал и переносил в детство и ожидание новогоднего карнавала. Какой—то невидимый режиссер, манипулировал судьбами, связывая их не только для любви, но для далекого будущего. Русаков и Виталий, словно слепые котята были неуклюжи настолько, что их подружки не переставали подшучивать над ними. Ребятам хотелось окружить новых подружек естественной заботой, а в результате получались какие—то нескладные попытки первых ухаживаний.
Это новое ощущение заставляло молодых находить все новые и новые слова, которые они познавали в процессе общения. Ассортимент пирожных и всевозможных сладостей в кафе поразил парней. Хоть Русаков сладкого не любил, но такого изобилия вкусностей ни в военном городке, ни в Советском Союзе, он никогда не видел. Будучи равнодушными, к сладостям, в этот раз почему—то попробовать хотелось всё. Пацаны остолбенели. Девушки, увидев беспомощность новых кавалеров, мгновенно сориентировались. В отличии от русских девушек, которые были воспитаны в атмосфере русской школы, немки были без подобных комплексов. Они не стеснялись выговаривать русские слова, которые сопровождались ужасным акцентом. Чем больше у них не получалось, тем больше они смеялись. В случае удачного выговора, они хлопали в ладоши, и даже артистично подпрыгивали от какого—то нахлынувшего на них удовольствия.
Ни кто в не ожидал, что взаимные симпатии несмотря ни на, что стали катализатором чего—то нового и ранее им не известного. В те годы перестройки, которую устроил в Советском Союзе первый секретарь ЦК КПСС Горбачев, вся атмосфера Германии наполнилась каким—то странными предчувствием наступающих перемен. Создавалось ощущение, что вслед за социальной революцией в СССР в резонанс вступила и Германская Демократическая Республика. Еще не было знаменитых встреч Горбачева с Гельмутом Колем, но наступление перемен ощущалось на молекулярном уровне. Ни кто из немцев не знал, что через несколько лет русские покинут Германию, и у них больше не будет на улицах советских военных машин. Не будет щедрых русских офицеров, спускающих в немецких ресторанах свою зарплату, и не будет работы на гражданских предприятиях Группы Советских Войск в Германии. Не будет дешевого бензина, который можно было купить у солдат в любом военном гарнизоне. В те дни все перемены происходили почти молниеносно. Возможно, что за сорок три года пребывания наших воск в Германии, подобные отношения среди молодежи были первой ласточкой Горбачевской перестройки. Постепенно общение девушек и русских парней становилось более и более раскованным. Немки воспитанные в духе «сексуальной революции» уже через час общения сократили дистанцию до минимальной, и ребята незаметно для себя стали ощущать даже ауру, которая стала вокруг них образовываться.
– Виталик, ты чувствуешь?
– Что —спросил Демидов, стараясь найти хоть какой—то ответ.
– Да у них явно отказывают тормоза? Я чую всей своей шкурой, как от них исходят флюиды волчьей страсти. Глянь, как камарадки липнут на нас —будто знают сто лет, —сказал Русаков удивляясь арийской гиперсексуальности.
– А мне кажется, нас девки тупо на бабло разводят! Мы им нужны не для любви, а для чекупить. Господи – лишь бы пронесло, —ответил Виталий. —Особый отдел он не дремлет!!! —Мне кажется, что мы нашим контрразведчикам нужны, как собаке стоп —сигнал. Последний год, и мы тю —тю. Наш адрес не дом и не улица —наш адрес Советский Союз, —запел Русаков.
– И что ты предлагаешь?
– Я предлагаю? Ты же сам вчера намекал на роскошную новогоднюю вечеринку с дыней, вином и страстным секасом.
– Ну намекал? Я же думал, мы себе наших девчонок снимем в школе на дискотеке…
– Не вижу разницы, —сказал Александр. —Русские от немок физиологически ничем не отличаются. Те же сиси – те же писи. —А если меня уже сейчас от этой Керстин плющит —так мне ни какая другая тётка не нужна.
– Что уже, —спросил Виталий. —Типа ты влюбился, —сказал Виталий, и заткнув рот кулаком, стал демонстративно хихикать.
– Представь себе —с первого взгляда, —ответил Русаков. —Мне, словно снарядом башню сорвало. У меня внутри весь ливер трясется от какой—то бешеной страсти.
– Любовь —любовью, но один хрен нам надо держать ухо востро, —ответил Виталий. Русаков краем глаза заметил, как рука его друга сама по себе, скользнула по плечу Эрики и опустилась в область талии. Немка даже выгнулась, как кошка и ошеломленная смелостью русского парня ему одобрительно улыбнулась. Зачерпнув ложечкой мороженное, девушка заботливо вложила его в рот Виталия, и по —немецки сказала:
– Ессен – ессен майне каце.
Виталий раскрыл рот и закатив глаза от удовольствия, проглотил мороженное.
– Слушай, а мне нравится, —сказал Виталий. —К черту все эти предрассудки —живем брат всего один раз. Керстин с интересом наблюдала за своей кузиной, которая лезла из кожи, чтобы понравится парню. Девчонка ощущая себя рядом с Сашкой, начинала плавиться, словно шарик мороженного упавшего на раскаленную сковородку секундой. Она взяла его руку, и не церемонясь, демонстративно положила её себе на ногу. От такой неожиданности у Сашки чуть не свело судорогой челюсть.
– Ой! Ой! Глянь Виталик, что это она делает со мной, —сказал Русаков. —Я уже её хочу! Керстин поняла, что сказал русский, и артистично ему улыбнулась. Она, словно очарованная смотрела Александру в глаза, и умиленно—эротично слизывала с ложечки мороженное. У Сашки от подобных телодвижений даже перехватило дух.
– Кузина, как тебе эти русские, – спросила Керстин, свою двоюродную сестру.
– Мне кажется, эти «иваны» какие—то тормознутые?
– А мне они нравятся! Очень милые ребята – ответила Эрика —Время покажет, я ведь никуда не спешу.
– Так ты, что решила с ними дальше флиртовать? А как же твой Михаель, —спросила девушка кузину. —Он же будет тебя ревновать к этим русским парням.
– Кто Михаель? Да пошел этот Михаель… У него кроме, как гонять по улицам на «Симсоне», нет больше никаких увлечений, – сказала девушка, облизывая ложечку.
– Слышь Виталик, ты хоть что—то понял, —спросил Русаков. —Понял, что у моей подружки есть какой—то хахаль по имени Миша, у которого есть мопед «Симсон», на котором он катается по городу и не хочет её филе трахен. Керстин улыбнулась и показав на Эрику пальцем по—немецки сказала:
– Это моя кузина Эрика! У неё есть друг по имени Михаель, но тот любит не её, а больше свой мотоцикл «Симсон». Вновь румянец брызнул на лице парня. Он никогда не испытывал ничего подобного и это было настолько непривычно и расковано, что Русаков ощутил себя не в своей тарелке. Эрика хлопая ресницами, смущенно сидела рядом, и шепотом повторяла русские слова, которые слышала от Виталия и Александра. Она будто играла в какую—то странную игру, превращая знания о предметах в знание русского языка. Ее память запоминала русский язык, словно записывала на магнитофонную пленку. Керстин показала на чашку кофе, и по—немецки спросила:
– Это что? —Чашка, —отвечал Русаков.
– Тассе! Ча—ш—ка, —нараспев повторяла Керстин.
– Taссе ист ча—ш—ка.
– А это? —показала она ложку —Ло—ж—ка, —отвечал ей Русаков
– Леффель? Льёошка, —повторила Керстин.
– Нет —нет, —сказал Русаков, —не льёошка, а ло—ж—ка. Повторяй —ло—ж—ка!
Керстин улыбнулась, и вытянув губы сказала:
– Льожка… Когда у нее что—то получалось, она чмокала Александра в щеку, и от этого у него в животе шипели пузырьки газировки, которые щекотали сердце.
– Ты Санек, скоро станешь учителем русского языка, —сказал Виталий, и еще крепче прижался к Эрике. —Только вот она почему—то, не хочет учиться.
– Что, —спросила Эрика по —немецки.
– Вас, вас, —дулю тебе в глаз, —передразнил её Виталий.—Почему ты не учишь русский язык, как твоя кузина?
Тут в разговор влезла Керстин. Она подняла указательный палец и по—русски выговорила.
– Почьему туй, не учить русише шпрахе?
– Парни спрашивают: почему ты, не хочешь говорить по —русски, —спросила она кузину.
– Скажи им, что я в голове своей изучаю их язык, —сказала Эрика, и постучав себя по голове, показала язык. Она взяла за хвостик вишенку с пирожного, и эротично положила себе на язык.
– Она учит! Учит в свой копф —голёффа, —ответила Керстин, и пальцем показала на голову.
– Ага, понятно… Она сказала, что учит русский язык где—то там —в своей голове. —Я Саша, не дурак, я все понял и без твоего перевода. Тоже мне филолог нашелся!
Вот так слово за слово, парни не только стали познавать немецкую культуру, но и стали носителями культуры русской, которую в эту минуту познавали гражданки другого государства. Демократичный и терпимый образа жизни немцев, да уроки полового воспитания в немецких школах уверенно делали свое дело. Продираясь сквозь дебри языкового не понимания, они открывали для себя новые горизонты и все дальше и дальше погружались в «пучину» нахлынувших на них чувств. Подобные ощущения, словно лавина нежданно обрушились на них, сметая на своем пути все преграды и сопротивления в общении.
– Черт —как мне все это нравится! Может, пригласим девчонок на дискотеку в школу, —спросил Русаков, предвкушая приятный вечер в кругу иностранок.
– А что хорошая идея! Прикинь —наши пацаны лопнут от зависти, а девки от ревности, —ответил Виталий. Русаков тронул Керстин за плечо и вкрадчивым голосом, спросил: —Керстин, а что вы делаете сегодня вечером?
– Будем гулять, —ответила по —немецки девушка.
– Они будут гулять, —перевел Виталий.
– Раз будут гулять, пусть гуляют к нам в школу на дискотеку, —сказал Русаков, —пока их Михаэль на моторате не увез…
Виталий напряг мозг и выдал очередной перл на немецком:
– Дорогие девушки, мы хотим пригласить вас на дискотеку в нашу школу. Вы можете придти?
– Во ты по—гансовски чешешь —мама моя дорогая… Воскрес что —ли?!
– А то! Я же в отличие тебя иногда хожу на уроки немецкого языка, —ответил Виталий.
– А что я – я английский учу… Кто знал, что я окажусь в Германии. Знал бы я что буду жить в Германии, так учил бы язык с детского сада.
Виталий улыбнулся, и прижав Эрику, сказал ей на ухо, вспоминая весь курс немецкого языка, пройденный им с пятого класса.
– У нас в школе детка, сегодня будет дискотека -танцы. Мы будем рады, если вы придете к нам танцевать.
Девушка улыбнулась Виталию и звонко чмокнула парня в щеку. Демидов расплывшись от удовольствия, пробубнил:
– Глянь, что иностранки чудят —во жару дают, —мама моя дорогая! Главное не корчат из себя непорочных дев, как наши русские бабы.
– Что это —даффать жару, —спросила Керстин, по —немецки. Виталий задумался и почесав затылок, сказал:
– Это значит, что вы подкидываете нам угля, —вмешался в диалог Русаков.
– Что он сказал, —спросила Эрика кузину.
– Русские сказали, что они хотят чтобы мы жгли для них уголь, —ответила Керстин.
– Шайсе! Какой еще уголь, —спросила Эрика. —Им что не хватает угля? У них что, дома холодно?
– Я не знаю! Я не понимаю, зачем понадобился русским уголь, —ответила Керстин. —Зачем вам уголь? —обратилась девушка к Александру.
– Что она спрашивает, —спросил Русаков, глядя на Виталия.
– А хрен их знает! Спрашивает, зачем нам «куля», «куле» или «коля» —сказал Виталий.
– Какой на хрен «Куля» —какой блин Коля? —переспросил Русаков, нервничая от недопонимания.
– Я что знаю, какой «куля»?! Может они еще хотят Колю с собой взять.
– Что это такое «куля», —спросил Виталий по —немецки. Керстин сделала задумчивое лицо, и немного подумав, ответила:
– Айн момент….
Девушка встала из—за столика, и, взяв бумажную салфетку, вышла из кафе на улицу. Русаков и Виталий переглянулись ничего не понимая в действиях Керстин.
– Кузина куда пошла, —спросил Виталий Эрику. Та пожала плечами и показала пальцем на свою голову.
– Что она показывает, —спросил Русаков.
– Показывает, что у кузины свои тараканы в голове, —ответил Виталий.
– Керстин пошла за Колей. Сейчас он тебе по пятаку навалит, —сказал Виталий.—Ты же его девку охмуряешь…
– А вдруг Коля, вовсе не хахаль, а ее брат —что тогда, —спросил Русаков. В эту минуту над дверями зазвенел колокольчик, висящий над дверью. Керстин, что—то пряча за своей спиной, вернулась обратно в кафе. Интригующе она улыбнулась, и присев за столик, она положила на него угольный брикет, который был завернут в бумажную салфетку.
– Это и есть «куле» —это называется уголь, —сказала девушка. Тут до Виталия дошло. Он, закрыв лицо руками, стал хохотать ощутив себя недоумком.
– Ты чего ржешь, —спросил Русаков.
– Коля, Коля, Коля —это же не имя. Кулэ это по—немецки «кулэ». Это уголь, —хохотал Виталий так, что за прилавком засмеялась даже фрау Кристина, которая краем уха слушала разговоры молодых.
– Ты представляешь Санек, мы думали, что «куле» это хахаль Коля, а это «кулэ» —уголь, —засмеялся Виталий.
Тут до Александра дошло, что Коля и «кулэ» это разные вещи. Он, хлопая глазами, растеряно засмеялся, чтобы снять напряжение, возникшее с трудностью перевода. Теперь девушки смотрели на русских, ничего не понимая.
– Почему они смеются, —спросила Эрика свою кузину. —Они же хотели, чтобы ты принесла им уголь.
– Почему вы смеетесь, —спросила по—русски Керстин. —Потому что мы думали, что уголь —это Коля —Николай!
– Так почему они смеются, —спросила Эрика кузину.
– Они думали, что уголь это Николай. Ну что—то типа святой Николаус, —ответила Керстин.
– У русских он называется дед мороз!
– А —я поняла, —сказала Эрика. —Они думали, что это святой Николаус —дед мороз, а это оказалось просто кусок угля?! Тогда давай зададим им жару…
В эту секунду до девчонок дошло, что они запутались с переводом сами и запутали русских. Вся компания дружно засмеялись…
Глава четвертая
Дискотека
Идея пригласить лиц немецкой национальности на школьную дискотеку была явно не продуманной, и какой—то спонтанной. Гражданки ГДР в школе ГСВГ без разрешения политотдела армии или особого отдела – это явно был нонсенс, на который мгновенно бы отреагировали спецслужбы гарнизона. Немцы если официально не работали у русских, старались обходить стороной военные городки, которые все эти годы считались территорией другого государства. В те доперестроечные времена, без согласования руководством гарнизона, такие отношения с немцами представить было практически невозможно. Девушки то ли по своей наивности, то ли в поисках незабываемых приключений – согласились сразу. Для немцев попасть в русский гарнизон без пропуска и разрешения было чем—то немыслимым. Нарушение этого запрета —могли перерасти в разборки даже с немецкой полицией и особым отделом группировки. Немкам были неведомы порядки, которые имели место в советских военных городках, но любопытство и желание вникнуть в саму суть, двигало их вперед вопреки законов.
В то время на границе «застоя» и «перестройки», все отношения между русскими и немцами приобретали какой—то новый характер и уже не запрещались, как десять —двадцать лет ранее. Негласно были определенны обновленные нормы поведения, а национальные менталитеты максимально сократили дистанцию взаимных отношений. Время шло: и желание общения и прочих контактов, все больше и больше распространялись уже на простых людей, которых связала общая трагическая история.
– Бляха медная – пришли! Пришли же, как и обещали, – сказал Русаков.
– Ох, камарад, что-то мне подсказывает, что уже скоро мы с тобой огребем за эти удивительные приключения, —сказал Русаков, еле сдерживая смех.
– Да что ты все время ноешь? Тебя же самого трясло, когда они согласились, —ответил Демидов.
– Будто кому—то есть дело до этих телок? Пришли да и пришли – кто их знает. Они, между прочим, на своей земле. Это мы у них в гостях.
– Ну—ну, я тебя предупредил… Огребем – мама не горюй…!!! Я спинным мозгом чувствую, как нас в особом отделе после каникул будут сатрапы чекисты током пытать и на дыбу закручивать.
– Да, не дрейфь чума! Мы ведь ничего не подписывали. Откуда нам было знать, что знакомится с немками запрещено законом, —сказал Демидов.
– Не знание закона Виталий, не освобождает от ответственности – сказал Русаков, и направился в строну девчонок, которые робко переминались с ноги на ногу под уличным фонарем.
Связи особого отдела ГСВГ, благодаря истинному коммунисту и соратнику СССР Маркусу Вольфу, были очень тесно сплетены со связями немецкой контрразведки ШТАЗИ. Такой симбиоз двух компетентных структур был довольно продуктивен, и часто порождал новых потерпевших от подобного сотрудничества. Дружественные службы в борьбе с иностранной разведывательной агентурой НАТО, в самом корне пресекали отношения своих же граждан, опасаясь не только утечки информации, но и провокаций. Службы службами, а вспыхнувшие чувства, которые возникали в результате случайного общения, запретить было практически невозможно.
Солдаты, вольнонаемные, или половозрелые офицерские отпрыски, гонимые природным инстинктом, частенько покидали территорию гарнизона, чтобы где—то там, на другой стороне забора, отдаться в объятия любвеобильных гражданок социалистической Германии.
Когда началась вся эта история, канцлер ФРГ Гельмут Коль и Михаил Горбачев, уже почти взошли на обломки берлинской стены. Не пройдет и двух лет, и советские войска начнут планомерно покидать обжитые и обустроенные за полвека гарнизоны, оставляя вместо себя, добрую память в душах восточных немцев.
Что это был за политический маневр, ни кто тогда так и не понял. Под вывеской объединения двух Германий, блок НАТО запустил щупальца в восточную Европу, приблизив свои ракетные базы к границам умирающего Советского Союза.
Восточные немцы даже представить себе не могли, что их западные «братья» никогда не смогут на условиях равноправия принять своих новых сограждан, которые почти пятьдесят лет «угнетались» ненавистным советским режимом.
С падением берлинской стены уже объединенная Германия вновь разделится на два разных лагеря —на немцев истинных и немцев второго сорта, которым будет не просто принять новые реалии.
Появление любопытных и наивных немок в пределах русской школы, особого интереса не вызвало, но только до тех пор пока не зазвучала медленная музыка. Русские девушки к иноземным соперницам были сначала абсолютно равнодушны. Большинство из парней связываться с немками опасались, не желая, прежде всего, фокусировать на себе внимание представителей особого отдела. Любые контакты с гражданками иностранного государства, могли очень навредить будущей карьере. «Камрадки» – как парни называли немок, наблюдая со стороны за русской вечеринкой, старались вести себя для начала, более чем скромно. Они договорились не привлекать к себе внимание русских учителей. Но как ни старались парни скрыть гостей, а девушки мгновенно стали предметом всеобщего любопытства.
Русаков даже не ожидал, что вся эта затея обернется совсем иначе чем они запланировали себе. Это была его первая дискотека и он даже не знал как ему себя вести.
– Пошли танцевать, что ты стоишь, -сказала Керстин на ломаном русском и взяв его за руку, вытащила на самый центр спортзала. Она обняла Русакова, прижалась к нему так близко, что Сашка даже через джинсы почувствовал её природные особенности. Девушка не обращая ни на кого внимания положила ему голову на плечо, и в тот миг Русаков провалился в омут эротических ощущений.
Такое с ним было впервые. Запах женского тела будоражил мужскую плоть и навивая интимные фантазии. С каким-то упоением он жадно вдыхал запах волос Керстин, от чего его тело утратило свою подвижность. Его словно разбил паралич. Музыка рвалась из колонок, а он стоял, и боялся пошевелиться.
– Танцуй, -сказала Керстин, и постаралась сдвинуть с места «околевшего» Русакова. Ни ноги, ни руки, ни само тело, не хотели слушаться его, и тогда девушка поняв проблему своего кавалера, взяла инициативу в свои руки.
Русаков стоял, словно столб и словно насос, втягивал в себя запах Керстин, который его возбуждал. Который по нейронным связям попадал в мозг и эти новые ощущения приводили его в дикий восторг, который он старался «задушить» в корне. Нет – это был не запах парфюмерии. Это был запах тела. Запах плоти, которая имела какой-то еле уловимый терпкий оттенок. Даже если построить в шеренгу девяносто девять русских девушек, и одну немку, то её без труда можно было вычислить именно по этому особенному аромату.
Танцевальные мотивы группы «Скорпионс», которые в те времена были на первых строчках европейских хит парадов, навивали своими медленными ритмами легкую романтическую грусть. Русаков старался как-бы отстранится-соблюсти дистанцию, но немка со всей силы прижимала его к себе, что не осталось незамеченным «зорким глазом» дежурного учителя.
В то самое время, когда Русаков упирался напору Керстин, выросшая в формате другой культуры, она наоборот жалась к нему стараясь ощутить с парнем полный телесный контакт.
Интимный свет. Завораживающие сольные переборы гитарных струн и желание близости, возбуждали молодых на более решительные действия. От этого дистанция между танцующими сходило на нет, до полного соприкосновения.
Русаков нежно прижимаясь щекой к белокурым волосам Керстин, блаженно закрывал глаза, и чувствовал, как флюиды любви проникают в его мозг. От этого ощущения нежности и закипающего в его душе огня, он почти улетал в «космос».
Керстин, чувствуя, что её русский «сломлен», не обращая ни на кого внимания терлась своим телом о тело Русакова, доводя, неокрепший организм до полного исступления. Чувство эйфории, которая впервые нахлынула на него, вызывали странные, ощущения. Парню одновременно хотелось быть с этим милым существом с лицом ангела, и тут же от счастья умереть в её объятиях. В эту секунду Русаков даже не осознавал, что метаморфозы его природного преобразования уже запущены, и охватили всю его биологическую сущность. Процесс превращения безусого юноши в настоящего мужчину уже было ничем не остановить. Эти легкие – слегка уловимые касания тела юной фроляйн, в районе «первого этажа», так будоражили плоть парня, от чего пунцовый румянец не сходил с его лица. Ноги делались ватными, а руки немели, словно их сводила судорога. Всё его тело стало непослушным. Телодвижения его иностранной подружки, дорисованные фантазией Русакова, были для него настолько трепетными и возбуждающими, что он уже потерял счет «взорвавшимся» внутри бутылкам «Боржоми». «Пузырьки газа» сплошным потоком вырываясь откуда-то из нижней части живота и поднимались вверх, щекоча ему сердце, и от такого наслаждения, ему хотелось выть от блаженства.
Керстин в виду своего западноевропейского воспитания была намного привычней к таким тактильным экспериментам над своим организмом. Близость Русакова, которого она ощущала в ходе танца, хоть и запускала в ней механизм страстей и желания близости, но силой воли она умело подавляла первичные природные инстинкты переводя их в легкий флирт.
Одноклассницы сгорая от любопытства крутились рядом стараясь рассмотреть иноземную подружку новенького. Их глаза от удивления округлялись, и этот факт было не скрыть. С чувством национальной пытливости, они наблюдали за своим одноклассником и это любопытство автоматически перерастало в странное чувство ревности.
– Русаков, а Русаков… А у тебя, губа не дура! И где ты себе такую подружку отхватил, – спрашивала Потякина Ленка, -Что-то я не припоминаю в нашей школе таких девушек.
– Она иностранка, – отвечал Русаков, ощущая, как кураж наполняет его душу. —От вас пока любви дождешься, то в мумию превратишься… А тут, как будто на блюде подали…
– Это они сегодня утром в Цоссене, в очереди за «филушками» охмурили камрадок, —подсказал с подколкой Крюков, нежно придерживая Ленку за талию.
– А она ничего —довольно миленькая, —сказала Леночка. —Только вряд ли у вас, что с ней получится. Мы же русские, а немцы русских не особо любит…
– Филе данке, —сказала Керстин, улыбаясь. —Ви тоже очень красивый пара…
– О, да ты по —русски говорить умеешь, —удивленно выдала Потякина.
– Да, я очень люблю учить русский язык. Я хочу стать учитель —ответила Керстин. —Мне очень нужен дас практик —практика…
– Ах, практика! Ну тогда Русаков, у тебя есть перспективы… Ну, практикуй свою подружку, счастливчик ты наш – будущий бюргер!
Русаков придерживая за талию Керстин сделал круговой маневр, и лавируя между парами сменил диспозицию, отдалившись от Ленки—Пенки и назойливого Крюка. Не смотря на свое недельное пребывание в школе, он еще не очень изучил своих одноклассниц, и поэтому не хотел углубляться в обсуждение своего выбора, который мог ему навредить. Керстин уже не обращая внимания на окружающую её русскоговорящую публику, все больше и больше погружалась в ту атмосферу зарождающейся влюбленности. Положив голову русскому парню на плечо, ей почему—то хотела назло окружающим её «соперницам» прижаться к нему с такой силой, чтобы те лопались от зависти.
Русаков задыхаясь от возбуждения, через прикосновения, почти терял рассудок. Он держал в объятиях свое сокровище, словно это была не девушка, а старинная китайская ваза династии Мин. Впервые в жизни он оказался в таком положении, что ему стало не комильфо. В тот миг, ему показалось, что все окружающие его одноклассники и учителя, наблюдают за ними, и уже после каникул им придется ответить на комсомольском собрании за свое фривольное поведение с гражданками иностранного государства.
– Санчело, привет, – сказала Ленка по прозвищу Щетка. —Девчонки говорят, что ты себе отхватил потрясную «камрадку». Я думала ты тюлень, а ты я вижу, еще тот зайчик —побегайчик! Эх, шалунишка- ты еще тот кобель…
– Ну, и ты ведь тоже не Снегурочка, —ответил на острую подколку Русаков.
Демидов, не заморачиваясь обсуждениями, обняв Эрику, топтался рядом с Русаковым. В виду своей натуры он даже не реагировал ни на какие внешние раздражители, которые касались и его выбора.
– Демидов, Русаков, —услышали они за спиной голос грозной химички, —вас можно на пару слов…?
Проводив новых подружек на край «танцпола», парни склонив повинные головы явились дежурному учителю.
– Вам, что мальчики, наверное, нужны проблемы? Где вы взяли этих иноземных распутниц? Это, что у вас, за поведение такое? Что это за танцы – шманцы – с немчурой обнимансы?!
– Татьяна Ивановна, а как же дружба фройндшафт, —спросил Виталий. —Что они вам такого сделали? Ну танцуем и всё…
– Дружба – фройндшафт и любовь в Группе Советских Войск в Германии, происходят по письменному разрешению политотдела армии! А в частном порядке – не положено! Понимаете —не положено! Уже завтра ваших доблестных папочек вызовут в политотдел, и спросят: «почему ваши сыновья, путается с гражданами чужого государства»? Вам это мальчики, это надо?
– А вдруг это любовь, —спросил Русаков. —Может эти девчонки в нас влюбились, и хотят за нас выйти замуж —за таких русских, чтобы покинуть этот рассадник капитализма —а?!
– Не утрируйте, —ответила химичка. —Рано вам мальчики, еще влюбляться. Вот школу закончите, тогда сколько угодно – и не в ГСВГ и не с немками – это мой вам совет…
– А может мы ранние, —сказал ехидно Демидов.
– Да – вот! Мы такие ранние – как Ромео и Джульета, —сказал Русаков. —Вы же нас этому учите!
– Хватит мне тут шекспирить —Демидов! Даю вам с Русаковым пять минут, и чтобы этих иноземных девиц в нашей школе не было и духу. Вы что парни, совсем потеряли страх, или хотите за двадцать четыре часа вылететь в Союз, – строго сказала химичка.
– А что Татьяна Ивановна, граждане Восточной Германии не принадлежат к лагерю социалистического содружества, —спросил Демидов. —Может, мы с Германией находимся в состоянии войны, или нам товарищ Горбачев не привил демократические принципы советской системы развития общества?
– Я Демидов, повторять больше не буду! После новогодних каникул я лично устрою вам встречу с сотрудником особого отдела, который курирует наше учебное учреждение. Вы ему расскажете о фривольных гражданках бывшего социалистического лагеря, и их демократических принципах распространения венерических заболеваний. Мы для них оккупанты, а не товарищи по социалистическому лагерю! Вам это понятно?
– Понятно, —хором ответил Русаков и Демидов.
– Что вам понятно?
– Понятно, что нам до дружбы с немцами —ой, как далеко, —ответил Русаков.
– Ни кто не забыт – и ни что не забыто, —сказала химичка, и показала растопыренную ладонь, обозначающую пять минут. Ребята, увидев подобную картину, в отношении гражданок ГДР, которая со стороны руководства школы могла перерасти в прямое столкновение двух идеологий. Во избежании развития скандала, они поспешили ретироваться. Поддавшись давлению, со стороны дежурного учителя, они были вынуждены извиниться перед своими подружками, деликатно объяснив, что на сегодня праздник души отменён.
Во все годы пребывания советской армии в Восточной Германии, каждый офицер, или взрослый член семьи прямо или косвенно попадал, под колпак советской контрразведки. Эти органы ненавязчиво, но вполне продуктивно контролировали обстановку в военных гарнизонах.
В конце восьмидесятых, и в начале девяностых годов, расстановка сил в ГДР стала быстро изменяться. Немцы уже не хотели жить по старому, и все больше и больше стали требовать от своего правительства коренных изменений. Тогда даже русским детям офицеров, прапорщиков и вольнонаемных, проходивших службу в ГСВГ, негласно разрешили заниматься в спортивных секциях и даже обучаться учебных заведениях ГДР.
До падения берлинской стены оставалось меньше года.
– Алес – майне либе медхен, —сказал Демидов. —кина фроляйн, не будет – у нас электричество цу энде —закончилось…
– Да, да всё —танцен алес, —подтвердил Саша.
– Нам рекомендовано шпацирен на хаус гейн…
– Мы вас проводим домой, – сказал удрученно Виталий. Увидев расстроенных парней, немки как по команде, не «теряя лица» вальяжно продефилировали через весь зал в сторону выхода.
– Что происходит, – спросила Эрика по—немецки.
– Алес, —сказал Виталий. —Алес капут, гейн цурюк на хаузе…
– Почему, —спросила Керстин, по—немецки, стараясь через силу улыбаться.
– Дарум, —ответил Виталий.– Кайне либе! Кайне фреиндшафт! Кайне фрайхат! Кайне гельд!…
Девчонки переглянулись и ничего не говоря, направились к раздевалке.
– Так, что будем делать? Девки хотели танцев, шоу и секса, —спросил Русаков.
– А что ты меня спрашиваешь? Ты иди химичку спроси – умник бля… Она обещала после каникул устроить нам маленький Армагеддон под Фермопилами. Я не очень —то уверен, что она не исполнит свое обещание.
– А я думаю, химичка молчать будет, —сказал Русаков. —Какой ей резон выносить сор из избы?
– Поживем – увидим, —ответил Виталий, и накидывая анарак, вышел следом за своими подружками.
Не смотря на то, что на дворе был конец декабря, было относительно тепло. Легкий сырой туман висел в воздухе, высвечиваясь в лучах уличных фонарей белесым маревом.
Завтра наступал новый год, а в воздухе витало какое—то непонятное весеннее настроение.
Берлинераллее, а по—русски «берлинка», которая шла через все военные городки, была скрыта каким—то зябким ночным мраком. Как все улицы Советского Союза, главная аллея гарнизона не могла порадовать глаз количеством работающих фонарей. Немцы в этом районе были гостями редкими, тем более в такое позднее для них время. Обычно в двадцать часов, улицы ГДР пустели, словно повсеместно царил комендантский час. Лишь редкий прохожий, застигнутый врасплох поздним часом, спешил домой из гассштетта, или какого—нибудь спортивного клуба. По вечерам немцы почему—то предпочитали сидеть по домам, и, помыв ноги, готовились отойти ко сну. Просыпались они рано. В пять утра уже сев на велосипеды всей восточной Германией разъезжались на работу. «Камарады» (как повсеместно называли русские немцев) работали до пятнадцати часов. Завершив трудовой день, они или прятались по домам, словно раки отшельники, или расходились по гасштеттам, чтобы за бокалом пива и дюпелем шнапса перекинуться в вист или скат.
Немцы как могло показаться, были какие—то угрюмые, скучные и абсолютно не интересные. Они почему—то редко улыбались, и всегда с подозрением смотрели в сторону русских. Было непонятно: то ли постоянное чувство вины за свое лихое прошлое, то ли суровые законы социалистического бытия, накладывали на их лицах какой—то странный отпечаток хронической грусти.
– Данке! Нам пора ехайт домой, – сказала Керстин. —Уже очень поздно.
Девушки, словно по команде шмыгнули в дырку в заборе, и вытащили из кустов складные велосипеды, которые у немцев пользовались популярностью.
– О, девочки, прикатили на великах! Я думал вы пешком шпацирен, а у вас фарат хабен – транспорт есть. Продуманные какие, – сказал Виталий.
– Да —вот, такие мы, – сказала Эрика улыбаясь.
Виталий схватил велик за руль, и пронзительным взглядом посмотрел девушке в глаза:
– Шпацирен гейн?
– Нет, —заверещала Эрика. —Нихт шпацирен! Нам пора домой цурюк!
– Вы что девки чудите, еще же не поздно! Погуляем! Пообщаемся! А потом мы вас до дома проводим, – сказал Русаков, стараясь убедить девчонок остаться еще на часок. Керстин мило улыбнулась, и поцеловав его в щеку, тихо сказала:
– Нам Заша, надо ехайт дом. Полицай аусвайс контролирен!
– А нас, ваша полиция не проверяет, —сказал Виталий.—Мы скажем, что мы русские, и мы просто тут шпацирен. У нас кайне аусвайс.
Девушки вопросительно посмотрели друг на дружку. Было заметно, что парни пришлись им по душе, и им не хотелось так просто с ними расставаться. Не говоря ни слова, девушки кивнув головой, согласились, и передав велосипеды кавалерам, направились пешком в сторону КПП.
Контрольно—пропускной пункт находился на дороге Берлинер аллее. Там стояло здание контрольного пункта, и дежурил солдатский наряд комендантской роты полка охраны из первого городка. Это была их сфера влияния. Дежурившим солдатам по большому счету было наплевать на гуляющих парней и девчонок, а тем более, если это были дети советских офицеров. В их задачу входила проверка документов у немцев и пропусков, перед тем, как открыть шлагбаум для проезда гражданских и военных автомобилей.
Виталий и Эрика, быстро нашли общий язык. Они идеально подходили друг другу. Эрика особым усердием к обучению в школе не отличалась, а к русскому языку была вообще как-то равнодушна. А вот Керстин – Керстин была отличница. Училась она на одни единицы, что соответствовало отличному уровню знаний. Как—то само собой получилось: пары разбились по языковому принципу. Виталий неплохо говорил по немецки и понимал Эрику, а Русаков общался с Керстин, которая хорошо владела русским языком. Русаков и Керстин не спеша дефилировали следом за Виталием и Эрикой.
Керстин ежилась от вечерней прохлады и до самого Цоссена прижималась к парню. Русаков завороженный её раскованностью, тайно вдыхал запах пшеничных волос, и впервые в жизни был счастлив, словно маленький ребенок, получивший красивый и интересный подарок. Он даже не мог представить себе, что пройдет всего пару дней, и он сын русского офицера, будет идти по немецким улицам в приятной компании в обнимку с красивой гражданкой ГДР.
– Жаль что так получилось, —Сказал Русаков. —А у вас Кертстин, в школе бывают дискотеки, —спросил он, стараясь хоть как-то поддержать разговор.
– Дискотек? Я – есть дискотек. Я быфает! Филе дискотек, – сказала Керстин, улыбаясь. Туй хочет приходить к нам?
– Ты не плохо говоришь по—русски, —сказал Русаков. —А вот я ни хрена не понимаю по —немецки. Нихт фрштейн…
– О, русский язык нам надо обязательно лернен! Без русский язык лернен нихт ан дер хохшуле. Нихт гут арбайтен. Нихт каррьере…
– Слышь Виталик, а Керстин говорит, что у них русский язык это обязательный предмет в школе. Как ты думаешь, она правду говорит, или девки нас просто динамят?
Виталий обернулся, и улыбнувшись, сказал:
– Учить русский язык—это их дело. Хотят учить —пусть учат, а не хотят, так кто их заставит? Ты же в немецком дуб —дубом… Керстин удивленно посмотрела на Виталия, и как—то неуверенно спросила:
– Заша, что это есть дуб —дубом, —спросила она. Русаков улыбнулся и постарался объяснить все на пальцах.
– Дуб —дубом это… Он показал на дерево и спросил:
– Вас ист дас?
– Дас ист баум, —ответила девушка.
– Виталя, ты слышал, как по—немецки будет дуб?
– Дуб – а хрен его знает? Я еще породы деревьев не учил, —ответил Демидов. Русаков показал на дерево и спросил Керстин.
– Ви хайсе дие баум?
– Дас линде, —ответила Керстин.– По—русски это дерево называется липа.
– Так это липа, а есть еще такое дерево. Русаков передал девушке велосипед и стал на руках показывать ширину дуба, и что на дубе растут желуди и их едят дикие свиньи.
– Дас ист баум. Нах баум растут —эти бля… как их… —Нюссе… —Нюссе – нюссе… вас ист дас нюссе?
– Нюссе —это орех, —ответила Керстин.
– Найн —не орехи.
– Бананы, —сказал Виталий, – или кулэ!
Девчонки весело засмеялись. Явно что шутка Демидова очень иностранкам понравилась.
– Нет —не банан и не уголь! Их швайне хру—хру эссен! Сказал Русаков и изобразил, как дикая свинья ест желуди.
– А, я ферштейн – я понимать тебя, их кушает вальдшвайне дикая свинья, —сказала Керстин. —Это желуди – айхель.
– Айхель… —переспросил Русаков задумчиво, стараясь запомнить немецкие слова.
– Да—да желуди —айхель, —сказала радостно девушка видя, что её кавалер начинает понимать немецкий язык.
– Айхель вас баум хайсе, —переспросил Александр.
– Айхе, —ответила Керстин. Это по—русски будет дуб.
– Вот —вот! Я так и хотел сказать, что я в немецком языке дуб —дубом?
– Варум дуб —дубом, —спросила Керстин.
– Потому что один дуб —дас гут! Айне айхе гут! Цвай айхе – дас ист никс гуд —ду фарштеин? Цвай айхе – дас ист копф фест!!
Девчонки снова засмеялись. Изучение немецкого и русского языков напоминала какую —то игру, которую ребята выдумывали ради того, чтобы понимать друг друга и свободно говорить. Немки говорили по—русски, а их визави по —немецки. Такое уличное обучение было максимально продуктивным, и буквально через несколько дней подобного общения молодежь прекрасно понимала друг друга.
– Ты хочешь сказать, что твой копф —голова твердый, как два дуба, —переспросила немка.
– Ну что—то типа того, —сказал Русаков. —Только в русском языке выражение дуб —дубом обозначает не цвай айхе, а один дуб, но очень—очень крепкий – фест.
– А я поняла, —воскликнула Керстин. —По —немецки это будет звучать как фест – железное дерево.
– Дуб, —поправил Русаков. —Да —да дуб —айхе! Айзене айхе!
– А мне прикольно! Еще пару месяцев такого общения, и я буду говорить по—немецки, как настоящий бюргер, —сказал Русаков, удивляясь с какой скоростью ему даются такие познания. За разговорам совсем незаметно пришли в Цоссен. Время для немцев было уже позднее и наступила пора расстаться.
– Девочки -майне либе фроляйн! А если мы завтра встретим новый год вместе, – спросил по—немецки Виталий. —У нас есть вайн, роте кавьяр, унд филе гут музик.
Девчонки переглянулись.
– Роте кавьяр, -переспросила Эрика.
– Я -я роте кавьяр -красная икра…
Какое—то мгновение они обдумывали предложение Демидова. Им очень нравились эти русские парни. Они были такие забавные, что с ними уже не хотелось расставаться.
– Новый год —это фамилия фаетаг. Мы будем дома праздник – фамилия, – сказала Керстин. Но мы можем штат шпацирен – гулять город. Парни переглянулись, и улыбнувшись, почти в унисон сказали:
– «Фарштеин»! Морген абенд хельфт дие эрстен штунден… Керстин закинула свои руки за шею Русакову, и прижав парня к себе, впилась в его губы, сливаясь в пламенном поцелуе. В её поцелуе было столько страсти, что Русаков ощутил, как кончик её языка приник в его рот и стал шарить там, как у себя дома. При этом девушка настолько сильно прижала его к своей «природе», что Русаков был готов взвыть от боли. Его возбужденная плоть жаждала соития.
– Вау, —воскликнула Кертстин, оторвавшись от парня. —Туй хорошо кюсхен михь. Виталий тоже не растерялся. Увидев, что его друг лобызается с иностранкой, он так приклеился к губам Эрики, что та даже замычала от удовольствия. Попрощавшись, парни еще раз напомнили немкам о свидании и окрыленные первыми поцелуями, вернулись в городок.
– Бляха муха… Я с неё торчу, —сказал Русаков. —Ох, я бы её сейчас…
– Ну что тюлень, понял, что такое настоящая любовь, – спросил Виталий остро подкалывая друга.
– Грандиозно, – сказал Русаков и вытащил из кармана сигареты. —Курить будешь?
– Надо, —ответил Демидов. – Нервяк меня что—то стебает. Гормоны бушуют, а главное у меня в трусах теперь «дирижабль» припарковался – аж резинка лопается, —сказал Демидов.
– У меня тоже, —ответил Русаков и стал смеяться так, что на липах закряхтели спящие вороны. Русаков остановился, прикурил, и сделав глубокую затяжку, сказал:
– Ну что камарад, не посрамим русского гостеприимства? Они созрели, мы им нравимся, и они нас уже хотят. Такое бывает только в сказке… Виталий шел рядом и набирая полную грудь дыма блаженно выдыхал.
– Это что—то с чем—то! Разве брат, наши девчонки способны на такие любовные подвиги – нет! Пока наши зреют – эти уже яростно рвут плоды любви! Мне ребята говорили, что у немцев есть урок полового воспитания. С четырнадцати лет их уже учат, как заниматься любовью. Ты видел, после двенадцати ночи по «бундесу» фрицы крутят фильмы про секс и всякую порнуху. —Да, не гони беса…
– Зуб даю, —ответил Виталий. —У меня в комнате телевизор…
– Трахен зе битте, —сказал Русаков, чувствуя какой—то непонятный кураж.
– О, я—я натюлих, —ответил ему Демидов, и парни засмеялись так, что в крайних домах Цоссена стали зажигаться окна.
Глава пятая
Новый год
Подготовка к встрече нового 1989 года шла стремительными темпами. Парням не хотелось перед иностранками ударить лицом в грязь, поэтому все их старания были направлены на оформление праздничного антуража и ассортимента национальных блюд. Ребятам было неизвестно, как встречают новый год немцы, но русские должны были встречать так, чтобы у немцев всегда захватывало дух, от размаха и грандиозности.
– Так Санек, давай решим, что пить будем, —спросил Виталий, высыпав на стол все финансовые сбережения. —Во я знаю!? Я еще ничего не пробовал, кроме пива и шампанского, – ответил Русаков.
– Пиво не считается! Пиво Санчело, не новогодний напиток —это пойло для люмпенов! Я предлагаю купить парочку шампанского, и какой—нибудь ликерчик, или коньячок для продления удовольствия.
– Тогда берем шампанское и какой—нибудь ликерчик, —сказал Русаков.– Вишневый! Обожаю вишневый сок!
– Как скажешь камарад, —главное, чтобы нам потом на автопилоте по домой не расползтись, —ответил Демидов.
– На сто марок особо не разгуляешься. Не та сумма, чтобы нам напиться, – сказал Сашка
– Плохо ты еще знаешь! Литровая бутылка ротаторного спирта всего шесть марок стоит. А это пять бутылок сорокоградусного напитка…
– Да иди ты —с ты что не видел, что там череп и кости нарисованы?
– Череп и кости – это Санек, для экзальтированных фрицев! Мой папаня настаивает этот спирт на гвоздике, ванилине и еще каких—то листьях, и каждый день принимает в обед по соточке. И ничего – живее всех живых! Скажи спасибо, у меня кое—какие запасы с Союза остались. Купим мяса, пожарим шашлычок.
– А родаки твои куда сваливают? —спросил Русаков. —Ясное дело – в дом офицеров в ресторан! Я думаю, их часов до четырех утра не будет, а может, и до пяти будут гулять. Мы за это время успеем и в Цоссен за девками смотаться, шашлык приготовить, и вишневого ликера до поросячьего визга упиться.
День пролетел незаметно в стряпне и готовке. К вечеру всё было готово. Большие куски мяса мариновались в кастрюле, залитые темным пивом. Шампанское стояло в холодильнике, а вот ликер был спрятан под матрац от родительских глаз. Насчет шампанского родители не протестовали, а вот что—то более «серьезное» – было под строжайшим запретом. Не хватало, чтобы юнцы не достигнув совершеннолетия, погружались по своему скудоумию в пьянство, блуд и беспредельную похоть.
Это была первая Сашкина вечеринка. Она должна была войти в архив его памяти незабываемыми моментами начала его взрослой жизни. Как и было решено на «военном совете»: торжественное празднование нового года, должно было состояться в квартире Демидова. В этом были свои преимущества. Во-первых: его дом находился совсем рядом с КПП, и близости к внешнему периметру гарнизона. Во-вторых: тайные закрома юных ловеласов «ломились» от предполагаемых угощений и перетаскивать их из одного конца гарнизона в другой, было не продуктивно. Мамочка Виталия оставила сыну традиционный салат оливье, селедку под шубой, и эти деликатесы должны были стать венцом новогоднего пиршества. Воистину новогодний вечер для ребят должен был стать неким символическим трамплином в начало новой взрослой жизни. Прожитые годы стремительно приближали их к созреванию. Природу обмануть было невозможно. В этот самый период, так было начертано её законами – вчерашние юнцы, словно по мановению волшебной палочки, превращались в репродуктивных мужчин. Еще вчера они катались на велосипедах, ходили на рыбалку, беспечно гоняли во дворе мячик, а уже сегодня – сегодня вечером наступал тот момент, когда впервые вкусив сладость первых поцелуев, они уже напрочь забывали о своих детских увлечениях. В их жизни появлялись новые приоритеты – это была любовь. Так случилось и с героями этой фантастической на первый взгляд истории. Встретив себе однажды подружек, их прошлая жизнь наполненная детскими увлечениями потеряла для парней всякий смысл. Своей непосредственностью и какой—то доступной простотой в делах «амурных» открыли немки русским парням глаза на иной мир. Эти был мир таинства любви и кипучей страсти, которая просто бурлила, выплескивая наружу созревшие семена. Встречи, поцелуйчики и обнимашечки по темным углам, стали тем «боевым опытом», который набирали парни в своей юности для того, чтобы уже в дальнейшей жизни, стать в подобных делах настоящими экспертами – да и хорошими мужьями. На протяжении всего исторического периода сосуществования русских и немцев в рамках одного государства, всегда существовал какой—то странный дух соперничества. Борьба за национальное «превосходство» в хорошем смысле этого слова, всегда приводило к реваншу. Вот так было и в новогодние праздники. Вся Германия, истратив кучи денег на всякого рода петарды, фейерверки, ракеты и бенгальские огни, старалась показать всю мощь торжества, воплощенного в огонь и грохот. Громовым раскатом взрыв-пакетов и цветными фонтанами ярких огней «камрады», как называли русские немцев, старались покорить весь мир этим пиротехническим шоу, тем самым как бы бросая вызов русским. В это самое время, когда немцы, окрыленные предстоящим торжеством, готовили жареных гусей, карпов и домашних уток, русские «оккупанты» время даром не теряли. Закрывшись в своих гарнизонах, они тайно готовили достойные новогодние «сюрпризы».
Для ГДР было не удивительным явлением, когда в десять часов по местному времени в городах и селах открывалась «артиллерийская канонада» из средств войсковой имитации. Ночное небо вспыхивало разноцветьем сигнальных и осветительных ракет. Удар кремлевских курантов в двадцать два часа по местному времени, возвещал о том, что где—то там далеко на Востоке, Советский Союз начинал праздновать наступление нового года. В тот миг, в воздух поднимались тысячи сигнальных ракет и все пространство вокруг русских гарнизонов, грохотало разрывами взрыв-пакетов, имитационных патронов имитирующих разрывы артиллерийских снарядов. Когда стрелки часов сходились на двенадцати часах местного времени, то уже немцы разогретые русскими фейерверками старались выдать на гора всю свою мощь. Хотя это уже для русских не было столь актуально. Насколько мне помниться, никогда за всю историю группы советских войск в Германии, русские не стремились к устрашению, или какой—то ненависти к тем, с кем они жили под одним небом. Так и друзья, предвкушая всю радость этого события, готовились к окончательному покорению сердец своих новых подружек. Загодя пацаны достали из запасников и закромов всё, что горело, летало и взрывалось. Когда арсенал был готов к проведению акции, можно было и отдохнуть.
Чем ближе подходило время заветного свидания, тем сильнее друзья испытывали легкую дрожь и волнение. Странное ощущение накрыло их юношеское сознание. В этом мире взрослых и их политики, встреча с девчонками другого государства была, как желанна, так и весьма опасна. Ни кто тогда не мог понять, что прежде всего любовь и только любовь, может по иному изменить отношения между русскими и немцами.
– Ты, это Керстин, куда так собираешься, —спросил дед, глядя на внучку. —Ты разве не останешься в кругу семьи встречать новый год? Девушка крутилась возле зеркала, стараясь накрасится, чтобы выглядеть еще лучше, чем одарила её природа.
– Представь себе – у меня дед, сегодня первое в своей жизни свидание, —ответила Керстин, пританцовывая под музыку «Модерн Токинг», доносившуюся из динамиков телевизора. В эту новогоднюю ночь по всем каналам телевидения ФРГ и ГДР шли сплошные развлекательные программы, призванные поднимать настроение бюргеров разъединенной Германии. Новогодняя атмосфера, царившая в доме, придавала каждому предмету праздничное настроение. Мать Керстин, фрау Ингиборга и её тетка фрау Марта, крутились на кухне, колдуя над огромным карпом, которому предстояло в этот новогодний вечер стать украшением семейного стола.
– Керстин, я вижу тебя, прямо распирает от удовольствия. Ты часом не влюбилась, – спросил старик, прищурив хитрые и мудрые газа.
– Представь себе дед – я влюбилась, —ответила девушка, улыбаясь еще шире.
– Он местный —я знаю его, —спросил старик, раскачиваясь в кресле качалке.
– Нет! Ты его дед, не знаешь, он из Дабендорфа. Их школьная команда участвовала в соревнованиях по футболу. Вот мы там познакомились.
– И кто победил, —спросил старик, смакуя подаренный внучкой вайнбранд.
– Кто —кто, они победили. Они как заговоренные —всегда побеждают.
– А ты разве не останешься на новогоднего карпа, —спросил дед, —или помчишься к своему юнгеману?
– Я же сказала дед, мы с кузиной приглашены —и идем на свидание, —сказала девушка. —А потом пойдем в холл на дискотеку, и до утра будем пить «Домино», и танцевать под «Монинг токинг». Я ведь молодая девушка, а не старая грымза, как твоя старая фрау Марта.
– Давай гуляй —гуляй! Только потом не верещи, когда принесешь в подоле ребенка. Ты же первая и побежишь к фрау Марте, просить денег на аборт.
– А хоть и так —кузина мне не чужая. А значит, и её бабка приходится мне родней. Да только в Цоссене всем известен её скупердяйский характер —пфеннига не выпросишь.
Керстин казалось, дед был холоднее к своей двоюродной внучке Эрике. Она была девушкой бесшабашной, что плохо сказывалось на воспитании Керстин. Когда внучка приходила в гости, она любила подтрунить над ним, припоминая старику прошлые грехи на любовном фронте.
– Да, дед, хотела тебе сказать, мы вчера с кузиной познакомились с двумя русскими. Из военного гарнизона. Они стояли в очереди в магазин и замерзли, —сказала Керстин, как бы между прочим.
– Русские не мерзнут, —ответил дед, вспомнив зиму 1941 года. От этих воспоминаний ему даже стало как—то не по себе, и он натянул на ноги верблюжий плед, которым кутал свои обмороженные в русском плену ноги.
– Русские не такие, как наши —они бесплатно угощали нас мороженным и кофе.
– Ага, замерзшие русские едят на морозе мороженное, —сказал дед с долей сарказма.
– Да —именно так и было, —сказала девушка. —Как ты думаешь, нам стоит общаться сними? Мне ведь нужна практика, чтобы я могла говорить по—русски. Что ты дед, мне можешь посоветовать?
– Тебе, что не советуй, ты один черт сделаешь по-своему. Русские —русские нормальные люди, если их не злить. Они ведь как пчелы.
– Это как, —спросила Керстин.
– Если ты с ними дружишь, то будет тебе и мед, и воск, и перга. Но стоит тебе залезть к ним в улей, – тогда ты узнаешь на своей шкуре, что такое стальное русское жало. Ты же знаешь- мне довелось на себе испытать их «гостеприимство».
– Да, ладно – хватит вспоминать былую молодость. Тогда вся Германия была в плену непонятных гитлеровских грез. А сейчас другое время, – сказала Керстин.– Мы ведь государствами дружим.
– Мы дружим, да только русские, никогда не забудут того, что мы им сделали. Придет время и они нам всё припомнят, и тогда этой дружбе придет конец.
– Дед, а ты хоть раз бывал в русском гарнизоне? Как они там живут?
– В гарнизоне не был, мне русского плена хватило, —сказал дед угрюмо.
– Ты был в плену – у русских, —спросила удивленно Керстин.
– А что тебе мать про это не говорила?
– Ты же знаешь, что у нас в семье не принято говорить и вспоминать о прошлом. Я даже ничего не знала. Что мне говорить, если я снова увижу этих русских.
– Скажи им спасибо, —сказал дед, и на его глазах выступили слезы. —Скажи им, что твой дед Мартин Грассер передает им привет. Я могу даже попросить прощение.
– За что, —спросила Керстин, поправляя деду плед.
– За то, что они оставили меня в живых. Я всегда поражался русским и их умению прощать врага. Я бы так не смог, наверное. Если бы не они, я никогда бы не вернулся домой, и у тебя никогда не было бы такого деда как я.
– Так значит, ты не будешь против, если я пойду на свидание?
– Ты Керстин, уже почти взрослая, и тебе самой решать с кем встречаться, —сказал дед. —Если в нашем доме вдруг появятся русские, у меня есть, что сказать им.
Старик откинувшись на кресло качалку, в мыслях ушел туда, откуда не возвратились почти семь миллионов немцев.
Глава шестая
1942 год
Холодное весеннее утро третьей декады апреля, тысяча девятьсот сорок второго года. Солнце еще не обозначило своего появления, а на розовеющем небосклоне прямо над самой кромкой леса появился легкий штабной самолет —«Шторьх» Fi—156. Посадочная полоса полевого аэродрома, вспыхнула светом сигнальными огней, указывая «штабнику» полосу для посадки. Дежурный по штабу офицер, майор Вальтер Шперрер, резво запрыгнул в стоящий на парковке дежурный «Кубель»:
– Давай Клаус, гони на поле —к самолету! Черт бы его побрал этого связника, в столь ранний час, —сказал майор, зевая. Автомобиль затарахтел движком, и поднимая пыль, покатил в сумраке рассвета к силуэту приземлившегося на поле самолета. В какой—то миг сигнальные огни погасли, и свет фар выхватил из провала ночи, контур берлинского «связника». Машина разрывая предрассветный сумрак подъехала к «Шторьху», в тот самый момент когда офицер особых поручений ставки, крепко ругаясь, выползал из кабины, держа в руках бесценный портфель.
– Черт! Черт! Черт бы побрал этих «большевиков», —ворчал офицер. —Кто—то мне говорил, что «иваны» по ночам не летают. Слава богу, эта кастрюля летела так низко, что нас не было видно на фоне этих жутких камышей.
Принадлежность офицера к берлинской элите, выдавали начищенные до блеска хромовые кавалерийские сапоги и добротное кожаное пальто с серебряными погонами. К руке офицера был пристегнут хромированной цепочкой толстый портфель из крокодиловой кожи с бронзовым имперским орлом на клапане.
Утомленный перелетом полковник, слегка пошатываясь и проклиная «сталинских соколов», покинул самолет и осмотрелся:
– Надо быть полным идиотом, чтобы согласиться летать на этой этажерке, которая сделана не из железа, а из вонючих солдатских кальсон.
Майор Вальтер Шперрер выскочил из машины навстречу офицеру и приложив руку к козырьку фуражки, отрапортовал, как это предписывал устав:
– С прибытием вас, господин полковник! Машина подана! Командующий ждет вас —хайль Гитлер!
– Хайль, —ответил уставшим голосом штабник. Полковник протянул руку в кожаной перчатке, и только тогда майор рассмотрел лицо прибывшего из ставки «Вали-2» офицера особых поручений.
– Полковник Генрих фон Риттер собственной персоной!? Неужели это ты старина Генрих!? Черт —я не могу поверить своим глазам!
Полковник был шокирован от неожиданности. На него смотрел его стародавний друг детства Вальтер Шперрер.
– Вальтер? Ты еще жив старина? Какими судьбами, – удивился прилетевший полковник.
Не смотря на разницу в званиях, офицеры обнялись. Полковник обхватил майора за плечи и, хлопая по спине, прижал его к своей груди.
– Дай мне старина, взглянуть на тебя, —сказал майор. —Ты господин барон, прекрасно выглядишь. —Служба в ставке, как я вижу, идет тебе на пользу, —сказал майор с ноткой сарказма.
– Вальтер, ты, старая лиса! Я не думал что так скоро увижу тебя, —сказал полковник.
Водитель подхватив походный чемодан полковника и хотел было положить его в багажник, но барон строго сказал:
– Вальтер, пусть этот драгоценный кофр останется со мной —под моим контролем. Я не хочу, чтобы в багажнике, он превратился в груду битого стекла, воняющего коньяком.
– Клаус, оставь багаж господина полковника в машине, а то не дай Бог, ты испортишь господину барону его коллекционный французский коньяк.
– Слушаюсь господин майор, – сказал водитель, вытянувшись по стойке смирно. Ефрейтор поставил кожаный саквояж в машину на заднее сиденье, и пристегнул его кожаными ремнями. Вытянувшись в струнку, он открыл офицеру двери. Полковник завернув полы кожаного пальто присел на заднее сиденье, и положил портфель с себе на колени.
– Я готов —можно ехать! Ты Вальтер, даже себе не можешь представить, как меня мотало в этой чертовой этажерке. До сих пор меня мутит от этого перелета. Если бы не посадка в Смоленске, да залежи коньяка в моем саквояже, я бы не вынес такого путешествия.
– Что настолько все серьезно?
– Ты что имеешь ввиду…
– Я имею ввиду подготовку к летней кампании, —ответил майор.
– Да, я привез приказ командующего, —сказал полковник, похлопывая по портфелю.
– Наступаем, отступаем или переходим к позиционным боям, —спросил шутливо майор.
– Готовимся к операции, разработанной штабом командующего группы, —ответил офицер. – Фюрер этим летом делает ставку на южном направлении восточного фронта. Мы Вальтер идем на Кавказ!
– Тогда мы причем, —спросил майор.
– Скоро узнаешь Вальтер, —ответил полковник. —Признаюсь честно, летом и здесь будет жарко. У тебя вновь появится возможность заработать еще один «железный крест», или упокоиться под крестом березовым.
– Ты Генрих, неисправим! Я если мне суждено погибнуть на этой войне, то не раньше чем убьют тебя, —сказал майор с долей сарказма.
Он занял место на переднем сиденье и хлопнув дверями приказал ефрейтору ехать. «Фольксваген – Кубельваген» завелся, и чихнув бензиновым выхлопом, покатил в сторону города, где размещался штаб девятой армии.
– Это правда Генрих, что ты, к нам с хорошими новостями пожаловал! Что там еще задумали наши фюреры? Генерал— полковник Модель уже не спит вторую ночь, и ждет какой—то приказ из ставки! Он подумал, что ты Генрих, со своим портфелем где—то догораешь в русском болоте, —сказал майор.
– Ты не представляешь старина, что мне пришлось пережить пока мы сюда летели. В районе города Белый, нас к земле прижала пара сталинских истребителей, и мы чуть не заблудились в этом жутком тумане и кромешной темноте. Пришлось менять высоту и скрываться от русских, цепляясь за макушки елок.
– Да, «иваны» не дремлют. Они дерутся на своей земле и используют любую возможность. Их «ночные ведьмы» каждую ночь бомбят наши склады и скопления войск. Весь народ поднялся воевать с Германией
– Дикая страна, – сказал полковник фон Риттер, вздыхая.—Дикий народ у которого женщины воюют на ровне с мужчинами…
– Не говори Скажи мне старина: как тебе удалось дослужиться до полковника? Черт, как быстро летит время! Еще недавно мы с тобой начинали службу лейтенантами, а теперь ты настоящий офицер штаба. Белая кость!
– Служить в управлении штаба – это не ползать на брюхе по передовой. В этом Вальтер, есть свои плюсы и минусы. Быть близко к богам и хорошо и опасно. Все неудачи богов сваливаются на головы ангелов.
– Скажи Генрих по секрету: я смогу еще увидеть Карин, или по твоему приказу мне придется лететь со своими «дьяволами» в Москву к Сталину?
– Для тебя лично Вальтер, у меня пока нет никаких нарядов на службу. Это приказ, для группы армий «Центр». Этим летом грядет большое наступление на Юг, и по замыслу оперативного отдела ставки, нам предстоит провести оперативные мероприятия в преддверии летней кампании на Востоке. Ты сам все узнаешь от командующего. В этой операции будет задействован весь «Абвер». Старик Канарис подготовил десятки диверсионных групп которые будут работать на Юге.
– Я скоро сдам дежурство, и мы с тобой можем отметить нашу встречу. У меня Генрих, уютная большевистская квартирка в самом центре города. Ты если хочешь, можешь расположиться у меня. Если не будешь храпеть, как русский медведь. У меня есть свободная комнатка.
– Камрад, ты меня приятно порадовал. Признаюсь честно, старик Канарис, возложил на меня новую миссию. Мне придется задержаться на здесь на фронте до реализации плана фюрера.
– Что это еще за миссия такая?
– Поговорим об этом в более укромном месте и за бутылочкой шнапса. В этом деле старина, есть и наш с тобой интерес.
– Я тебя понял, —ответил майор, увидев, как полковник кивает в сторону водителя.
За разговором стародавних друзей машина подъехала к контрольно пропускному пункту, который находился на окраине города. Фельдфебель полевой жандармерии в прорезиненном плаще увидев машину, вышел на середину дороги, и махнув жезлом, приказал остановиться.
– Стоять! Пароль…
– Глаубе, – сказал майор.
– Хоффнунг, – ответил жандарм. -Можно господин полковник взглянуть на ваши документы – сказал строго жандарм.
– Это связной офицер из ставки. Он только, что прибыл в штаб из Берлина.
– Я еще раз скажу, что у нас таков порядок, господин майор, —ответил раздраженно жандарм. —Пока мы здесь проверяем документы, парни в Берлине могут спокойно спать. Фельдфебель посветил фонариком на документы фон Риттера и убедившись в их подлинности кивнул головой.
– Все в порядке господин оберст, счастливого вам пути! Ганс, открывай калитку, пропусти дежурную машину штаба армии, – приказал фельдфебель.
Солдат полицейского полка, стоящий на посту около караульной будки, открыл шлагбаум, и машина, громыхая подвеской по булыжной мостовой, въехала в прифронтовой город Сычевка. Проехав петляя по улицам среди танков, грузовых автомобилей и конных повозок, машина остановилась возле штаба, который размещался в уцелевшем здании бывшего райкома ВКПБ.
– Все приехали, —сказал майор. Он лихо открыл двери машины и вышел на улицу, поправляя под портупеей демисезонную парку.
– Одну минуту. Я Генрих, должен доложить о твоем прибытии дежурному офицеру. Пусть в штабе знают, что ты наконец-то прилетел. Полковник вальяжно вышел из машины, и достав сигарету, прикурил.
– Вальтер, это вполне славный городишко, только жаль, что не ухожен. Меня радует одно, что столица большевиков отсюда на расстоянии двухчасового танкового перехода, —сказал он, осматривая окружающий антураж. —Партизаны и прочие бандиты, вам жить не мешают?
– У нас дружище, очень хорошая агентура. Русские за буханку хлеба и кусок шпика сдают любого подозрительного, кто решается покусится на наш порядок. За малейшее подозрение в сотрудничестве с бандитами, и виновные подлежат расстрелу по закону военного времени.
Майор Шперрер поднялся на крыльцо и вошел в штаб. Через пару минут он вышел и вернулся к машине.
– Моя квартира Генрих, здесь рядом —за углом. Садись в машину, и мы через минуту будем уже дома. Полковник осмотрелся, и выдержав паузу, сказал:
– Прикажи шоферу доставить мой кофр к твоей штаб-квартире, а мы пройдемся пешком. Я давно не видел тебя, и хочу немного пообщаться без лишних ушей. Смотри, какое чудесное утро, и какой свежий воздух. После полета на этом аэроплане мне хочется пройтись и ощутить земную твердь. А еще мне есть, что тебе сказать. Пусть это будет без свидетелей.
Майор обернулся к водителю:
– Клаус, езжай домой и передай моему денщику что я через пару минут буду дома.
– Так точно господин майор…
Машина завелась, и не спеша проехав чуть больше ста метров завернула за угол.
– Как ты смотришь, старина, на то, чтобы оросить нашу встречу бутылочкой прекрасного «Шато помероль» урожая 36 года?
– Ты Вальтер, ни чуть не изменился. Чувствуется в тебе не согнулся стержень. С превеликим удовольствием я оставлю тебе компанию, —ответил полковник. —Только давай для начала, мне надо сбросить бремя от этого чертового портфеля. Его «тяжкий груз» мешает мне продуктивно думать. Ставка разработала план по тотальной дезинформации большевиков перед нашей летней кампанией на Юге. Фюрер изменил направление главного удара и теперь хочет идти на Кавказ, чтобы отрезать советы от жирной Бакинской нефти, —сказал полковник.
– Да, мне кажется, что под Москвой мы явно увязли надолго. Большевики тридцать третьей армии хотят вернуть себе Ржев, и уже третий месяц наступают с невиданным упорством. Мы завалили трупами все поля вокруг города, а «иваны» все продолжают наращивать натиск. Я предполагаю Генрих, что их силы уже на исходе, и со дня на день, они перейдут к оборонительным мероприятиям, – сказал майор.
– Я здесь не случайно.
– Я так и понял старина, – ответил майор.
– Если ты помнишь, рыба хорошо ловиться только в мутной воде, как говорят русские. Фюрер делает ставку на девятую армию в переломе стратегии. Здесь в Сычевке, уже через месяц будет сформирован новый особый диверсионный полк из русских пленных, которые захотят служить рейху. Русские должны сами воевать между собой, а нам, как высшей расе, представлена возможность наблюдать за этим пиршеством смерти со стороны.
Незаметно за разговором подошли к двухэтажному каменному дому с резными наличниками окон. Над входом висела красочная вывеска
«Индивидуальный пошив».
– Я вижу ты мой камарад, хорошо устроился. У тебя приличный дом на фоне всей этой разрухи и непролазной грязи.
– Здесь до нашего прихода Генрих жили евреи, которые держали ателье по пошиву мужского и женского платья. Из запасов, которые они оставили, убегая от войны, я смог выбрать себе парочку цивильных костюмов. Возможно даже и для тебя можно подобрать первоклассный костюм.
– Это будет презент, —спросил полковник, улыбаясь. —Весьма буду тебе признателен. Все мои гражданские наряды остались далеко в Берлине.
– Здесь Генрих, вся страна презент —бери, что хочешь, только знай меру…
Майор открыл дверь, которая ужасно скрипела, и пропустил стародавнего друга вперед. Полковник поднялся по лестнице на второй этаж, и вошел в просторную трехкомнатную меблированную квартиру, окна которой выходили на центральную улицу.
– Располагайся дорогой мой друг, —сказал майор, своему гостю. —Мартин, Мартин, ты где козья морда —опять дрыхнешь дерьмо собачье?
Денщик майора выскочил из комнаты на ходу, заправляясь и застегивая поясной ремень. Руки его не находили себе места и он не мог привести себя в порядок.
– Что опять, спишь?
– Никак нет, господин майор, ожидаю вас…
– Слушай меня внимательно: там внизу стоит дежурная машина. Принеси саквояж господина полковника, и смотри осторожней, не расколоти коллекционный французский коньяк, который он привез из Германии. А то я тебя отправлю на передовую в залитый водой окоп.
– Так точно, – ответил солдат, вытягиваясь в струнку.
– Как принесешь, немедленно согрей воду. Господин барон, должен помыться перед тем, как предстать перед генерал— полковником Моделем. Ты меня понял солдат?
– Так точно! Есть! Разрешите исполнять?
– Ты еще здесь, —спросил майор, навевая еще больше строгости.
Денщик вылетел из квартиры, и грохоча коваными сапогами по деревянной лестнице, выскочил на улицу.
Полковник с любопытством оглядел офицерское жилище майора, и с чувством восхищения произнёс:
– Превосходно! Отличное жилье. Я только не понимаю, как у тебя мой дружище, получается так красиво жить —это же восточный фронт, а не предместье Парижа! Откуда у тебя всё это великолепие, – сказал полковник.
Он сняв лайковые перчатки, бросил их на стол. —Это же не полевая квартира командира диверсионного батальона, а настоящий дворец курфюрста Брауншвейгского! Неужели это все твои трофеи, которые ты добыл в честной схватке с врагом? Майор снял анорак, повесил его на вешалку. Он лукаво прищурив глаза, с чувством неподдельной гордости сказал:
– Я Генрих, перфекционист! Люблю все красивое и совершенное. А еще Генрих, ты не компетентен в теме истории России. Неужели ты, думаешь, что все Иваны, до сих пор ходят в лаптях, и побираются под церквями с протянутой рукой?
Вальтер обвёл рукой своё временное пристанище, как бы демонстрируя другу полное равнодушие к собранной роскоши и сказал: – Это дружище, всего лишь жалкая часть того, что я уже отправил Карине. Это мой походно —полевой скарб, который в часы досуга, отвлекает меня от серых фронтовых будней, —сказал майор. —Я как и все немцы люблю после работы, принять горячую ванну, а выпив коньяка, погрузиться в чтение «Майн кампф».
– Ну, знаешь! Ты старина, лишен чувства меры! Война идет тебе на пользу.
– Ты прав – я не аскет. Я очень люблю красивые вещи. Меня больше удовлетворяет чувство собственного благополучия, а не нищенское прозябание за денежное довольствие, которое мне платит отечество. Ведь как сказал наш фюрер: «Богатый народ, порождает богатую нацию» – не так ли дружище? А я как настоящий офицер разведки и мастер диверсий, исполняю его приказ —не более.
В этот момент в комнату вошел денщик в руках, которого он держал кофр из первоклассной кожи буйвола. Он поставил тяжелый чемодан на пол, и сказал:
– Разрешите войти, господин майор. Что мне делать с этим кофром?
– Клади его пока господину барону на на кровать. Пусть господин барон сам разберется со своими вещам. Марш греть воду – сказал майор.
– Вода давно согрета, -господин майор.
– Тогда, подай нам кофе, и легкую закуску…
Полковник скинул с себя кожаное пальто, и повесил его на вешалку. Сняв с себя китель, он хлопнул подтяжками, и потянувшись, продолжил экскурсию по квартире.
– Черт подери, у тебя Вальтер, уютно. Я пожалуй соглашусь с твоим приглашением. Я остаюсь в этих чудных апартаментах. Вдвоем нам будет веселее, как в былые годы нашей молодости.
Майор закурил, и не снимая сапог лег на диван, вытянув ноги на подлокотник.
– Нет проблем Генрих, – если ты, не будешь доставать меня пьяными оргиями с русскими фрау, и ежедневным распитием шнапса.
– Так это делают русские, – сказал полковник. Мы немцы совсем другие. Да кстати, —а где твой хвалёный «Шато», который ты обещал двадцать минут назад? Мне хочется вспрыснуть —за нашу встречу. Я думаю, глоток доброго красного вина мне не помешает!?
– Не переживай. Сейчас денщик накроет стол, -сказал майор пуская кольца дыма.
– Представь себе —я двое суток болтался в воздухе, как дерьмо по волнам великого Рейна. Русские истребители, гоняли меня, как русские легавые зайца. Я чуть не облевал пилотскую кабину. До сих пор меня мутит только от одних воспоминаний об этом экстремальном путешествии.
– Айн момент Генрих! Я сейчас постараюсь поправить твоё здоровье! Майор крикнул: —Мартин, ко мне бегом марш… Из кухни, топая сапогами, снова выпрыгнул растерянный солдат. Выглаженная новая униформа говорила о том, что он совсем недавно попал на восточный фронт и даже не успел привыкнуть к службе. Мартин молодцевато щелкнул каблуками и вытянувшись в струнку, спросил:
– Я вас слушаю, господин майор. Что изволите?
– Накрой нам немедленно стол. Наш гость хочет с дороги выпить вина и заморить червячка. Принеси из моих запасов бутылочку «Шато Помероль», сыр и ветчину.
– Слушаюсь! Так точно, господин майор, все исполню, – сказал солдат. Он вновь щелкнул каблуками, и мгновенно исчез, и спустился в холодный подвал, где хранились запасы продуктов.
– Шустрый малый, —сказал полковник. —Ты его успел проверить на предмет служения дьяволу? Ему можно доверять, или лучше в его присутствии держать язык за зубами?
– Служит у меня совсем недавно, —ответил майор. —Ничего подозрительного я пока за ним не замечал. В связях с наци замечен не был.
– Это уже хорошо, —ответил полковник. —Насколько я осведомлен, СД стараются всегда вербовать для себя агентов, с целью выявления фривольных настроений среди офицеров вермахта. Не секрет, что многие офицеры уже недовольны политикой фюрера. Они не одобряют военные действия против советов. В вермахте по докладу Гейдриха с самого начала операции «Барбаросса», начали идти всевозможные вольные брожения. Трое офицеров карательной команды во время массовой экзекуции еврейского населения в Киеве, которую, кстати проводили украинские националисты, застрелились, прямо на глазах подчиненных. Они Вальтер, я так полагаю, как истинные немцы не хотели иметь никакой причастности к этим массовым убийствам! А это дорогой друг, поступок.
– Я Генрих, далек от этой политики… Я солдат, мне дают приказ и я его исполняю. Я разведчик, и знаю свое дело туго. Я не хочу вмешиваться в политику сильных мира сего, а стараюсь дожить до старости, чтобы на склоне своих лет поделиться с миром своими мемуарами. В этот миг в комнату вошел денщик. В его руках был закрытый белоснежной салфеткой поднос. Он подошел к столу и сняв салфетку обнажил содержимое.
– Все готово, господин майор. —Хорошего вам аппетита… —Вали на кухню, и готовь полковнику горячую воду и чистое полотенце. Солдат по привычке щелкнув каблуками, ушел исполнять распоряжение. Майор потянулся, встал с кровати, и, подойдя к столу, налил рубиновое вино в два хрустальных фужера. Подняв бокал, он сказал:
– За нашу с тобой Генрих встречу! Полковник взял в руки второй фужер и нежно втянув в себя запах вина слегка его пригубил.
– М – м – м —какой великолепный вкус! Напомнил мне поездку в Бургундию. За твое здоровье Вальтер! Прозет!
– Прозет, —ответил майор. Не вкушая напитка, как это делал барон, Вальтер влил в себя все до самой капли. Офицеры выпили, и закусив сыром, продолжили начатую еще на улице беседу. Майор непринужденным движением руки открыл полированную крышку коробки из красного дерева с латунными замками. В одно мгновение, комната наполнилась ароматом кубинского табака. Запустив в коробку руку, он достал две сигары, и подал полковнику.
– Закуривай старина! Клянусь Богом в Берлине ты таких сигар не найдешь даже с агентом по имперскому импорту. Это очень дорогие сигары. Полковник благоговейно втянул в себя запах табака, и, обрезав кончик сигары маленькой гильотинкой, лежащей на столе. Чиркнув зажигалкой, барон несколько раз втянул в дым рот, раскуривая таким образом, сигару. Когда красный огонек дружно подхватил весь срез табака, он втянул в рот густой, благоухающий дым и, блаженно прикрыл глаза.
– Прекрасно! Я Вальтер, не перестаю тебе удивляться. Как здесь в этой глуши находить такие удивительные вещи, которые даже в Париже невозможно ни купить, ни достать?
– Эх, старина, как бы не мои старые запасы, то пришлось бы нам с тобой довольствоваться турецким табаком и сигаретами, а не первоклассными сигарами. Некоторые русские господин барон, тоже любили пожить некоторое время в роскоши. Поэтому достать в России что—то из жизни августейших особ совсем не проблематично. Полковник с неподдельным удовольствием курил сигару, и расхаживая по комнате, рассматривал через окна улицу.
– Господин полковник, —обратился денщик по старшинству, как предписывал устав вермахта. —Разрешите доложить? Ваша вода готова. Вам подавать кофе, или же вначале желаете освежиться?
– Неси сюда таз, —сказал майор. —Не пристало высокому гостю мыться на вонючей кухне. Солдат исчез и через минуту появился с тазом и кувшином воды. Полковник скинул подтяжки и обнажил свой спортивный торс, который украшали несколько боевых шрамов, которые он получил в самом начале войны.
– Ты старина, словно рыцарь весь в шрамах, и в хорошей форме, —сказал, майор, остановив свой взгляд на атлетическом рельефе гостя.
– Я Вальтер, офицер управления «Абвера», а не жирный боров —квартирьер из службы тылового обеспечения, —сказал барон. —Разведка это камрад, такое место, где складки ума не дружат со складками жировых отложений на теле.
Солдат взял кувшин и стал поливать гостя теплой водой. Барон тёр себя шелковой сеткой, как мочалкой и фыркал от удовольствия. Раза два он намыливал свой торс, стараясь смыть себя остатки запаха пота. Закончив утренний туалет, барон вытерся махровым полотенцем и открыв свой саквояж, достал из него чистую белоснежную сорочку.
– Прикажи Вальтер, своему денщику постирать мою рубашку, —сказал полковник, заправляя белье в галифе. —Она так пропиталась потом, что от меня воняет, словно от альпийского горного козла.
– Ты слышал Мартин, господин барон приказал тебя постирать его сорочку?
– Так точно, господин майор, будет исполнено, —сказал солдат, и схватив рубашку, вынес её в ванную комнату.
– Ну, вот и всё, осталось побриться, и можно идти на доклад в генералу, —сказал барон, раскладывая на столе перед зеркалом бритвенные принадлежности из походного несессера. Кисточкой для бритья он густо намылил лицо ароматным французским мылом, и выдержав небольшую паузу, чтобы щетина приобрела необходимую мягкость и эластичность, приступил к процедуре.
Опасная бритва фирмы «Solingen» скользила по намыленной коже, нежно и начисто удаляя трехдневную щетину.
– Генрих, а давай я тебя побрею, —сказал майор, пуская струйкой сигарный дым. —Я умею то делать не хуже берлинского цирюльника…
– Я тебе не верю, —пробубнил гость. —Ты Вальтер, вдруг захочешь мне перерезать горло, и я вынужден буду, словно овца подчиниться твоей воле, —сказал барон, отшучиваясь.
– А что это интересная мысль, —ответил майор.—Русские хорошо бы заплатили за такого жирного гуся как ты. А твой портфель, явно бы стал для меня тем трамплином, который гарантировал бы сытую и богатую жизнь даже в плену у большевиков.
Полковник, завершив ритуал бритья, оросил гладкие лицо туалетной водой. Комната в одно мгновение наполнилась терпким мужским запахом официального поставщика парфюмерии Олимпиады 1936 года «Maurer & Wirtz». Запахом еще той мирной довоенной жизни, когда он будучи молодым лейтенантом, выпускником дрезденского пехотно —кавалерийского училища, прогуливался в новом мундире и в сверкающих хромовых сапогах по Альбертштрассе под ручку со своей будущей фрау Кариной.
– У тебя не дурной вкус Генрих, —сказал майор, вдыхая ноздрями знакомый ему аромат.
– Это еще из старых запасов, мой друг, —ответил барон.
– А из тех —когда жопа немецкого офицера кавалерии, воняла конским потом, —ехидно переспросил Вальтер.
– Не утрируй старина. Это запах берлинской олимпиады и того времени, когда мы за долгие годы версальского унижения, впервые ощутили себя настоящими немцами. Вспомни тот дух народа, который ликовал на трибунах Берлина, подчеркивая величие третьего рейха.
Майор разлил остатки вина по фужерам и поднял тост:
– Выпить хочу Генрих, чтобы эта кампания в России не закончилась для нас потерей величия третьего рейха. Порой у меня создается впечатление, что мы окрыленные успехом в Европе, влезли голой задницей к медведю в берлогу. У меня почему—то есть предчувствие, что пока этот медведь находится в зимней спячке. Но когда он проснется, то ни нам с тобой, ни всей Германии не поздоровится.
В этот момент в дверях снова показался денщик. Он стоял по стойке смирно, и держал перед собой серебряный поднос, который, как и в предыдущий раз был прикрыт белоснежной салфеткой.
– Разрешите господин полковник, подать кофе, —сказал солдат, обращаясь к старшему по званию.
– Проходи Мартин, поставь кофейник на стол, и скройся с глаз долой, – приказал майор. —У нас с бароном интимный разговор. Солдат вошел в комнату, поставил поднос с кофейником.
– Так вот я продолжу свою мысль, – вернулся к разговору Вальтер Шперрер. —Мне подсказывает внутренний голос, что мы Генрих, хлебнем здесь такого горя, что наши внуки если они когда—то будут, проклянут нас на тысячелетия вперед.
– Ты так считаешь? —Да, это моя частная позиция, —сказал майор, разливая по чашкам кофе.
Полковник надел китель, по привычке стряхнул с рукавов и лацканов пыль, застегнул все пуговицы, и только после этого, взяв двумя пальцами чашечку, сказал:
– Не только у тебя такое предчувствие. Я сам испытываю подобное —я знаком с одним майором из штаба ставки. Он довольно забавная личность в рядах «Абвера». Ты что—нибудь слышал об организации «Белая роза»?
– Генрих, я тебя умоляю! Это что бордель для педерастов?
– Нет, это подпольная антигитлеровская ячейка.
– Ты что не видишь, что твориться на фронте? Еще не остыли подбитые танки Гота под Москвой, и не все матери немецких сыновей убитых большевиками получили похоронки, а фюрер уж планирует очередной крестовый поход на Юг. Естественно, что в рядах вермахта появится сотни таких «Белых роз», которые будут ждать возможности изменить мир. Поэтому вокруг нас и вьются эти парни из СС, наблюдая за этой возней со стороны. Полковник допил кофе, и поставив чашку на стол, сказал:
– У нас будет еще время поговорить. А сейчас я вынужден идти на встречу с командующим, чтобы снять груз своих обязанностей.
– Да, пора —генерал уже, наверное, выпил свой утренний кофе и съел как и мы яичницу с беконом. Через полчаса в штабе соберутся все офицеры армии, – сказал Вальтер.
Застегнув портупею, майор расправил за ней складки, и взглянул на себя в трюмо, которое стояло около стены.
– Жаль будет Генрих, если мы с тобой не увидим, чем закончится это приключение на земле русских. Полковник подхватил портфель, и пристегнул его наручником к руке.
– Ну что дружище, я готов, – сказал он, заняв место перед зеркалом. —Помыт, побрит и вполне неплохо смотрюсь.
– Мартин! Мартин, – крикнул майор. —Я здесь, господин майор, – ответил денщик.
– В квартире убрать. Полковнику постирать нижнее белье, застелить свежие простыни, с этого дня барон живет вместе с нами в спальной комнате.
– Слушаюсь, – ответил денщик, вытягиваясь по стойке смирно.
Глава седьмая
Операция «Кремль»
Оперативный отдел, №4350/42. Совершенно секретно. Содержание: «Кремль». Передавать только с офицером.
– Хайль Гитлер, —сказал полковник фон Риттер, войдя в приемную командующего девятой армии.
– Зик Хайль! —ответил адъютант генерала и вскочил из—за стола, вытянувшись в нацистском приветствии.
– Полковник Генрих фон Риттер, офицер особых поручений ставки. Доложите командующему о моем прибытии, – сказал полковник, взглянув на циферблат часов.
– Господин полковник, генерал —полковнику час назад доложили о вашем прибытии. Он с нетерпением ждет вас в своем кабинете! На девять часов утра назначен военный совет командиров дивизий, корпусов и отдельных штурмовых батальонов. Он выражал озабоченность по поводу вашего опоздания! Радиограмма из Берлина о вашем прилете, была еще два дня назад!
– Виноват! Это же Восточный фронт, а не прогулка по набережная Круазет. Мы были вынуждены маневрировать, чтобы не попасть под огонь сталинских истребителей.
– Приказ с вами, – спросил адъютант.
– Несомненно, – ответил полковник. Барон аккуратно положил на стол свой портфель и, достав из кармана ключи, расстегнул наручники. Достав из портфеля пакет из плотной бумаги, опечатанный пятью сургучными имперскими печатями, он подал пакет офицеру. Холеный адъютант командующего девятой армии Вальтера Моделя, достал из стола нож для бумаг, и легким движением вскрыл его. Бегло взглянув на приказ, он сказал:
– Господин полковник, распишитесь в журнале сдачи секретных документов. Генрих присел на стул и не снимая черных лайковых перчаток, размашистым росчерком расписался в графе «Аusgestellt Dokument». Груз который три дня висел камнем на его сердце, моментально свалился.
– Я могу быть свободен, —спросил полковник, адъютанта командующего.
– Генерал приказал вам господин барон, присутствовать на военном совете. Его интересуют какие—то детали, о которых вы знаете помимо этого приказа, – сказал майор. —Я сейчас вручу пакет, и доложу командующему о вашем прибытии! Щелкнув каблуками, майор встал из—за стола и поправив под портупеей мундир, направился в кабинет. Через минуту как ушел адъютант командующего, в приемную генерал—полковника вошел майор Вальтер Шперрер.
– Ну что старина, ты освободился, от злосчастного пакета, —спросил он. —А то уже скоро я сдаю дежурство, и буду должен отбыть домой на отдых.
Адъютант вышел из кабинета командующего, и взглянув на майора, сказал:
– Господин майор, командующий приказал объявить общий сбор офицеров высшего звена армии. Они уже прибыли на военный совет. Вам господин барон, приказано тоже присутствовать на военном совете. Командующий просил вас устно доложить по параграфу шесть соображения руководства «Абвера» по плану операции «Кремль».
– Я в курсе! —ответил барон. —Сколько у меня есть время, чтобы подготовиться к докладу?
– Я думаю господин полковник, не более получаса, —ответил адъютант. Генрих фон Риттер не спеша, вышел из приемной в просторный холл следом за Вальтером и тут же оказался среди участников совещания, которые ждали открытия конференц-зала. Следом за ними в холле показался адъютант, он осмотрел присутствующих, и сказал:
– Господа генералы и офицеры, командующий армией генерал— полковник Модель просит вас всех пройти в зал для заседаний. Через полчаса состоится совещание командного состава.
– О, у тебя дружище, есть еще время. Давай выпьем по чашечке кофе и выкурим по одно сигарете.
– Я не против, —ответил барон.
На правах хозяина майор повел полковника в штабной ресторанчик, который размещался в столовой на первом этаже райкома ВКПБ.
– Два бразильских кофе, и два филиппинского рома, – сказал он официантке, и вежливо отодвинув перед бароном стул, жестом пригласил составить ему компанию. Достав из кармана сигареты и зажигалку, Вальтер небрежно бросил их на белоснежную скатерть. Сняв с головы фуражку, он вытер носовым платком вспотевший лоб, и положил её рядом на соседний стул. Полковник последовал примеру майора.
– Угощайся Генрих, – кивком головы показал майор на сигареты. —Сегодня пока еще бесплатно, в честь нашей встречи.
Полковник вальяжно развалился на стуле, и молча достав из пачки сигарету, закурил. Уже вскоре показалась очаровательная официантка с подносом в руках. Она покачивая бедрами, шла от стойки бара, улыбаясь на ходу, как ей предписывали требования обслуживания офицерского состава вермахта.
– Ваш ром и кофе господа офицеры, —сказала она по —немецки, и поставила на стол две чашечки первоклассного кофе, и две рюмки с алкоголем. —Желаю вам приятно провести время!
Волшебный запах бразильского обжаренного кофе наполнил атмосферу штабного гасштетта.
– Прелестно, —сказал майор. Он взял ром, поднял руку, и произнес тост:– За твой дебют на восточном фронте Генрих. Барон чокнулся с Майором, и отпив половину рюмки, запил ром горячим напитком, блаженно причмокивая.
– Знаешь, я представлял восточный фронт совсем иначе. Я не думал, что здесь можно так комфортно воевать. Ром, бразильский кофе, красивые улыбчивые славянки. Я что попал в сказку, или в Сен —Тропе?
– Здесь дружище, штаб девятой армии группы армий «Центр». Фюрер обеспечивает группу «Сычевка» по первой категории. Мы —то остриё меча, которое карает русского медведя, а не жалкие укротители лягушатников. Ты прокатись от штаба на десять километров и ты столкнешься настоящей фронтовой действительностью: грязь, вши и русские бомбы.
– Это так, —ответил полковник, и перевел взгляд на площадь. Вокруг штаба армии, на городской площади кипела рутинная тыловая работа. Вермахт после проведенной операции «Буффол» продолжал зализывать вскрытые большевиками раны. Машины офицеров высшего управления, прибывших на военный совет заняли основную часть свободного пространства. Конные повозки, танки, автомобили и прочая техника, размещались поодаль на прилегающих улицах. Рядовые солдаты суетились, перекатывая с одного места на на другое бочки с топливом и всякую военную амуницию, подлежащую ремонту. Некоторые в ожидании команды на марш, еще успевали сфотографироваться с чучелом медведя, которого они притащили из местного музея, и выставили на площади города как символ победы над Россией.
Генераторы электрического тока стрекотали повсеместно, напоминая своим звенящим звуком пение цикад. Они выбрасывали клубы сизого дыма, который в утреннем безветрии слоился над булыжной мостовой словно туман. Генрих смотрел на все происходящее в окно, и где – то в своем подсознании чувствовал свою причастность к будущим переменам на этом участке фронта.
Будучи офицером третьего отдела «Абвера», он точно знал, что вся эта суета подготовительного периода, уже в ближайшие дни приведет в движение тысячи людей с обеих сторон фронта. В душе барона доминантой зрела мысль о том, что уже совсем скоро, его прилет в штаб девятой армии изменит всю обстановку в районе Сычевки и Ржева. Тогда когда все будет готово, можно будет запускать операцию «Абвера». Оценивая события зимней кампании, Генрих понимал, что основная цель, к которой стремился фюрер пока еще не достигнута.
Солнце уже более часа, как появилось из-за линии горизонта. Машины офицерского состава командирами дивизий, корпусов, полков заняли место на штабной парковке. Командование всей группировки уже вторые сутки находились в дежурном ожидании военного совета.
– Ты чем—то задумался, —спросил Вальтер, допивая кофе.
– Да, думаю о чем мне доложить на военном совете. -Генрих фон Риттер допил кофе и затушив в пепельнице окурок, сказал: —Ну что Вальтер, мне пора. После доклада я вернусь в твою келью. Нам есть о чем поговорить. За последние дни я чертовски устал, и мечтаю только о том как добраться до кровати и поспать хотя бы пару часов. А потом, мы могли бы отметить нашу встречу, как подобает друзьям юности. У меня в кофре есть первоклассный французский коньяк.
– Я постараюсь тебя дождаться, —сказал Вальтер.
Когда полковник вошел в конференц зал, то он уже был полон. Запах сапожного крема вперемешку с брутальной мужской парфюмерией и сигарного табака «ударил» в нос.
«Да —несомненно, так может пахнуть только элита вермахта». Подумал Генрих. Он нашел свободное место и сняв с головы фуражку присел. В какой—то миг грянул марш. Весь зал с грохотом поднялся по стойке смирно. В зал в сопровождение начальника штаба стратегического планирования девятой армии вошел генерал —полковник Вальтер Модель.
– Хайль Гитлер, господа генералы и офицеры, —сказал начальник оперативного отдела армии. В зале дружно трижды повторили:
– «Зик хайль»… —Вольно! Прошу внимание господа, —сказал Модель и положив на стол папку с приказом ставки взял указку и подошел к карте. Расположившись возле карты боевых действий, генерал— полковник начал военный совет:
– Господа генералы и офицеры! В преддверии событий на южном направлении, по решению оперативного отдела ставки, театр военных действий этим летом переносится на Юг. Фюрер дал приказ, часть наших войск в районе Орла, передать в распоряжение командующего группой армий «Юг», под командование генерал – полковника Монштейна.
5 апреля фюрер, подписал план операции «Блау» о наступлении наших войск в направлении Волги. По решению ставки нам отведена ответственная роль в этой пьесе. Мы не переходим к оборонительным мероприятия – мы приступаем к дезинформации противника согласно операции «Кремль». Наша задача на период летней кампании состоит в том, чтобы создать у большевиков иллюзию проведения подготовительных работ для наступления на Москву. Сталин должен поверить нашим маневрам, с целью переброски своих резервов к самой столице. Танкам Монштейна предстоит взломать оборону противника в районе Харькова и Донбасса. По планам ставки к осени этого года группа «Юг» должна выйти на рубеж Дона и Волги в районе Сталинграда и там закрепиться.
Приказываю: По всей линии фронта соприкосновения с противником, нарастить вал радио дезинформации. Произвести демонстративную аэро—фоторазведку на рубежах Калинина, Москвы, Московской области, Владимира, Иванова. Этот приказ ставки размножить, и разослать его в штабы войск, вплоть до боевых рот включительно…
Генерал – полковник Модель сделал многозначительную паузу. Он улыбнулся своим подчиненным и добавил с долей иронии:
– Господа генералы и офицеры, непременное условие которое ставит перед нами фюрер. Этот приказ, обязательно должен попасть в руки нашего противника. Русские обязаны знать, что мы готовимся этим летом взять Москву. Об этом позаботится командир «209 абвер—группы» «Пехфогель», майор Шперрер. Ставкой приказано создать иллюзию крупнейшей переброски войск, в зону дислокации армии «Центр». У русских должно выработаться ощущение о концентрации нашей боевой группировки именно на центральном направлении —на рубежах от Великих Лук до самого Орла. Это необходимо сделать с целью, оттянуть основные их силы Красной армии от южного направления, чтобы обеспечить армию «Юг», успешным наступлением на город Сталина. Мы должны вернуть стратегическую инициативу, и обеспечить выполнение мероприятий по плану операции «Кремль». Приказываю: Генштабу, взять под жесткий контроль, намеченные ставкой мероприятия. Безжалостно карать расстрелом, лиц повинных в срыве этого приказа. Хочу вам представить господа, офицера специальных поручений полковника Генриха фон Риттера…
Полковник привстал с кресла, и кивнув головой, представился. Генерал —полковник продолжил:
– Адмирал Канарис, поручил полковнику Риттеру важную задачу. Базы агентуры «Абвера» предприятия «Цеппелин» формируются на случай внезапного наступления русских и незапланированного отхода нашей армии с занятых рубежей. Мы предстоит оставить за спиной большевиков, армию головорезов. Им поручается проведение акций диверсий, саботажа и всевозможных террористических аков в тылу большевиков, —сказал командующий девятой армией Вальтер Модель.
– Полковник Генрих фон Риттер, доложите офицерскому собранию план «Абвера». Генрих встал со стула и вышел в центр зала, где висела оперативная карта. Он взял со стола указку и подошел к ней.
– В свете проведения операции «Кремль», руководство разведки отдела «Абвер—2» приняло решение разместить под этот шумок на подконтрольной нами территории сеть баз для обеспечения нашей разведывательно —диверсионной агентуры в тылу противника. Подобные базы будут созданы в полосе действия группы армий «Центр», чтобы быть ближе к сердцу России. В случае внепланового оставления наших рубежей под напором наступления Калининского фронта, в тылу у русских будет задействовано до двухсот диверсионных групп. Каждой группе уже поставлена задача проведения диверсионных мероприятий с целью дестабилизации обеспечения фронта перед нашим наступлением на Кавказ. Полковник Риттер несколько минут рассказывал о том каким образом будет проводится тайная война в тылу русских. Офицеры и генералы внимательно вникали в хитросплетения задач «Абвера» и, не нарушая доклада, делились между собой впечатлениями о предстоящем походе в сторону кавказского хребта. Генрих фон Риттер разложил по полочкам планы командования, и закончив доклад вернулся на свое место. Он больше не вступал в дискуссии, а лишь грезил о том как побыстрее вернуться в квартиру Вальтера, чтобы выпить алкоголя и завалиться спать на белоснежные простыни. Путешествие из Берлина вымотало его за последние сутки так, что он был готов заснуть прямо здесь —в конференц зале. Как только военный совет закончился, он как подобает военному разведчику незаметно скользнул в самую гущу офицеров вермахта, и растворившись в их массе поспешил к выходу. Полковник скорым шагом покинул здание штаба и вышел на высокое крыльцо. Генрих осмотрелся по сторонам, и достав из кармана кителя сигареты, блаженно закурил. Он несколько раз затянулся, и выпустив дым, не спеша направился в сторону дома своего стародавнего приятеля с которым он был дружен еще с детства. Двигатели автомобилей, стоявших на парковке невдалеке от штаба армии, запустились, почти одновременно. Всё пространство городской площади пришло в четкое и хорошо организованное движение, которым руководил высокий фельдфебель военно —полевой жандармерии.
Он словно дирижер симфонического оркестра свистел в свисток, махал жезлом, задавая автомобилям правильный алгоритм движения. Первыми убывали в свои расположения офицеры высшего звена. Генералы в хорошем расположении духа, под впечатлением доведенных до них приказов и формуляров, доставленных Генрихом фон Риттером, курили, ожидая свои: Вандереры», «Опели» и «Кубельвагены», которые друг за другом начали подъезжать к штабу. По окончании военного совета офицеры управления покидали Сычевку, убывая в свои дивизии, корпуса и полки, чтобы исполнить приказ ставки. Армия «Центр», насчитывавшая пятьдесят дивизий, согласно приказа, должна была быть разделена на две равные части. На рубеже от Орла до Харькова двадцать пять дивизий, передавались для усиления армии «Юг», которая рвалась к Сталинграду. Полковник Риттер пройдя несколько сот шагов по центральной улице, оказался рядом с домом, который занимал майор. Он открыл скрипучую дверь, и поднялся по деревянной лестнице на второй этаж.
– Проходи Генрих, я уже было хотел вздремнуть, —сказал майор. —Ну и как прошла аудиенция?
Полковник повесил фуражку на вешалку, и сняв портупею, бросил её небрежно на спинку стула.
– У тебя старина, жутко скрипит дверь, —сказал полковник. —Прикажи своему денщику её смазать машинным маслом, чтобы она так отвратительно не завывала.
– Как говорят русские —в чужой монастырь со своим уставом не ходят Генрих. Я специально не смазываю петли этих дверей, чтобы Мартин мог слышать, когда я поднимаюсь домой.
– Понятно теперь, —сказал полковник, и подойдя к своему чемодану открыл его. Он пристально осмотрел содержимое, и достав бутылку выдержанного коньяка «Камю», захлопнул крышку.
– Долг Вальтер, платежом красен, —сказал полковник, и поставил её на стол.
Майор из любопытства взял в руки бутылку, и прочитав этикетку, сказал:
– Давно барон, я не пил такого чудесного коньяка. Сегодня Мартин принес из офицерской столовой превосходный гуляш с картофелем. Ты будешь завтракать?
– Неплохо было бы подкрепиться, —ответил полковник, и открыл бутылку.
– Давай, выпьем за наше…
– Победу, —сказал майор, предвосхищая события.
– До победы Вальтер, еще ой как далеко. Даже если все русские уйдут за Урал – это не говорит, что мы их сможем победить. В 1812 году эти дикари сожгли собственную столицу, чтобы заморить войска Наполеона голодом и холодом. А история: как ты знаешь, имеет свойство повторяться. Давай лучше выпьем за то, что бы мы хотя бы просто остались живы на этой войне и встретили смерть дома в постели, в кругу своих детей и внуков.
– Прозет, —спросил майор, и лишь слегка пригубил напиток, стараясь продлить удовольствие.
– Прозет, —ответил полковник, и в отличии от Вальтера, отпил половину.
– Генрих, я хотел сказать тебе одну вещь, —сказал майор, глядя в глаза своему другу.
– Ты знаешь, что я на восточном фронте с самого начала войны. Мои парни вошли в Россию за три дня до того, как фюрер отдал приказ вермахту перейти границу большевиков. За этот год проведенный в боях и рейдах, я понял только одно —мы зря ввязались в эту авантюру. Меня терзают сомнения, что мы вообще выйдем из этой передряги живыми и здоровыми.
– Не только ты, так думаешь, —сказал Генрих, и сделал еще маленький глоток. —Многие офицеры из управления «Абвера» тайно склонны к таким как у тебя сомнениям. Ты как истинный разведчик, должен это чувствовать более остро, чем эти истеричные недоумки из СС. Нет, Вальтер, они не говорят это в открытую. Но судя по настроениям, царящим в «Абвере», не все одобряют решение фюрера идти на Москву. Глава второго отдела майор Гросскурт говорил, что его до психического расстройства беспокоит положение, когда в ставке скрытно ведутся фривольные разговоры о нашей восточной кампании. Эти скоты, словно страусы прячут голову в песок, не желая даже мыслить о том, что уже в будущем вермахт ждет настоящая катастрофа.
– Я старина, потому и не стал полковником. Меня тоже бесит вся эта мышиная возня в управлении, особенно когда в дружном офицерском коллективе появляется крот, работающий на Мюлера, или Гейдриха, —сказал майор, допивая свой коньяк.
– Да ты камарад, прав: Гейдрих —это еще та хитрая лиса, он прекрасно знает о положении дел у нас в «Абвере» через своих людей внедренных в систему еще за долго до того… Мы давно знаем, что у нас в штабе есть крытый агент работающий на гестапо. Он докладывает обо всем своему шефу, что твориться у нас в разведке.
– И кто же это, – спросил майор Шперрер, и потянулся за сигарами.
– Это друг Рейхарда Гейдриха. Его фамилия Альбрехт Венс. Полковник легким движением долил в рюмки коньяк и продолжил:
– Вальтер, клянусь всеми богами, у нас есть с тобой шанс выйти из этой игры с положительным сальдо.
– Ты что планируешь сдаться русским, —с ухмылкой спросил майор, и протянул сигару другу.
– Я старина, планирую просто для начала выйти из этой игры… Выйти с положительным сальдо!
– Я так понял ты хочешь нарушить присягу, —спросил майор.
– Я разве похож на клятво-отступника? Я немецкий офицер! Я барон, аристократ и потомственный военный. Я быстрее пущу себе в лоб пулю, если у меня возникнет мысль предать свое отечество, или я нарушу присягу.
– Тогда что же, —спросил Вальтер, закуривая.
– Тогда… Полковник задумался. Он как доверенное лицо адмирала Канариса владел информацией о том, что уже чрез месяц в Лондоне состоятся переговоры большевиков с Рузвельтом об открытии второго фронта.
– Наша агентура Вальтер, не дремлет. Старик Канарис и этот полковник Маурер из первого отдела «Абвера» знают то, что еще не знает фюрер. Русские уже скоро заключат договор с американцами об открытие второго фронта. Как передает наш источник из генштаба русских, янки через Ла—Манш войдут во Францию и ударом с тыла займут Германию, пока мы будем барахтаться здесь под Москвой.
– Ты не ответил Генрих, на мой вопрос, —сказал майор.
– Пока нас Вальтер, не попёрли русские на Запад, со скоростью курьерского поезда, нам надо подумать, как выйти из этой войны с приличным личным состоянием. Потом будет поздно бегать по миру в поисках укромного места и денег на поддержание достойного уровня жизни. Майора словно ударило током.
– Ты знаешь Генрих, а ведь ты прав! В твоих словах есть истина! Ни кто не будет заниматься ни политикой, ни войной, на голодный желудок. Ни какие благородные идеи не будут реализованы, пока народ Германии досыта не набьет своё брюхо свиными ножками и гороховой похлёбкой.
– Мартин, козья морда, ты решил своего господина заморить голодом, —закричал Шперрер на денщика. -Бегом марш!
– Айн момент, господин майор, —прокричал из кухни Грассер.
– Мартин шустрый малый. Тебе повезло с денщиком.
– Скажу честно, без денщика я как без рук. Сам понимаешь, управлять сотнями головорезов, нужно время. А при таком насыщенном графике даже принять ванну нет его. Беда одна – любит спать, а не служить великой Германии, как служат сотни тысяч её верных сынов.
Майор щелкнул подтяжками, и взяв из пепельницы дымящуюся сигару, продолжил с каким—то наслаждением втягивать в себя ароматный дым и выпускать кольца.
– Ты слышал Мартин, что сказал господин полковник? Если ты не накроешь немедленно стол, я через минуту доберусь, до твоей задницы и ты отведаешь, настоящей порки. Где наш гуляш, где наш шнапс?! —завопил майор.
Из кухни выскочил перепуганный солдат с большим серебряным подносом. Как и прошлый раз, он был накрыт белоснежной накрахмаленной салфеткой. Через левое предплечье солдата было перекинуто чистое полотенце, как это делают профессиональные кельнеры. Денщик слегка наклонившись в поясе, поставил поднос на стол. Как заправский официант, скинув салфетку, сказал:
– Господа офицеры, кушать подано! Приятного вам аппетита! Как по волшебству, на столе появилась фарфоровая супница с крышкой. Денщик снял её, и комната наполнилась приятным запахом специй, который исходил от венгерского гуляша, который подавали только офицерам штаба армии. Солдат артистично разделил блюда на порции, и подал вареный картофель, обильно полив его ароматной подливой. На другой тарелке лежал тонко нарезанный сыр, и аккуратные колечки финского салями, которое поставляли вермахту союзники по коалиции.
– Ну как тебе это —сказал майор, хвастаясь сервировкой стола.
– Великолепно Вальтер, —ответил полковник. —У тебя все столовые предметы из фамильного серебра, откуда.
– Фаберже какой—то, – равнодушно ответил майор, рассматривая вилку.
– Фаберже, – переспросил полковник. -Да ты невежда, – сказал Генрих, поднимая рюмку. —Фаберже- это бог ювелирного искусства в России.
– Ты же знаешь Генрих, а ведь на фронте любой день может стать последним. Поэтому мне хочется жить, окружив себя дорогими и шикарными предметами. Давай лучше выпьем за нашу победу, и приступим к поеданию этого прекрасного гуляша. Что—то я успел проголодаться.
Офицеры чокнулись. Майор и на этот раз выпил залпом коньяк, что стало поводом для реплики гостя.
– Ты Вальтер, очень изменился. Когда мы с тобой были молодыми лейтенантами, ты умел пить коньяк.
Майор улыбнулся, и взяв бутылку, разлил остатки напитка.
– Хватит Генрих, этих аристократических замашек. Не надо экономить на том, что завтра может тебе уже не понадобиться. Взяв коньячный бокал, майор приподнял его, и сказал:
– Цум воль Генрих…
– Цум воль, —ответил улыбаясь полковник.
– Чему ты так улыбаешься?
– Ты старик, хлещешь этот чудесный «Камю», словно это напиток из Франции, а домашняя водка…
– Меня научили пить эти чертовы «иваны». Они очень непредсказуемы. Ты не успеешь поднять бокал, как на твою голову начинают сыпаться мины и снаряды. Поэтому время для смакования подобных букетов на фронте просто нет, —ответил майор.
– Ты наверное прав, —сказал полковник, и выпил коньяк. —Закусив выпивку сыром, он продолжил разговор:
– Твой холоп Вальтер, не прост. Это ты научил его этим аристократическим штучкам, —спросил Генрих.
– Заметь продукты на твоем столе не из общей офицерской кухни…
Майор завалился на диван с сигарой, и пуская в потолок кольца дыма, сказал:
– Черт, ты очень внимательный! Ты даже не представляешь, но этот щенок не смотря на свою молодость, один из лучших мародёров нашей компании. Я держу его на коротком поводке. Он боится что я отправлю его в окопы. Вот поэтому он старается мне угодить. К тому же личный повар генерал— полковника Моделя его земляк. Будущий родственник… Со слов Мартина он мечтает стать его швагером, – пробормотал майор.
Завершив завтрак полковник откинулся на спинку кресла и закинув ногу на ногу, мелкими глотками пил коньяк из пузатого бокала. Рассказ майора на какое—то время отвлек его от основной темы. Он решил дослушать эту историю до самого конца.
– Ты говоришь Швагером? Это как? Ты можешь мне рассказать, что там произошло. Я чувствую здесь замешана юная фроляйн?
– Ты угадал! Давай спросим у Мартина, —сказал майор: —Эй, солдат, —проорал он.
– Слушаю вас господин майор! Что изволите, —ответил денщик.
– Ты как—то рассказывал мне про своего будущего швагера, которого охмурила твоя сестрица Марта. Можешь повторить этот рассказ барону, мы хотим посмеяться.
– Слушаюсь, господин барон, —ответил солдат. —В общем, дело было так: у меня господин полковник, есть родная сестра. Её звать Марта. Мы живем в маленьком городке земли Бранденбург в Цоссене. Это в тридцати километрах от Берлина.
Майор перебил денщика, и махая в воздухе сигарой, словно указкой сказал:
– Это Генрих, такое захолустье рядом с нашей школой отдела восточной пропаганды особого назначения в Дабендорфе. Вотчина полковника Гелена.
Полковник сбил пепел в пепельницу и вновь приложившись к бокалу, сделал глоток.
– Я понял! Эта дыра рядом с Цеппелином, —сказал Риттер.
– Я буквально был там неделю назад, перед тем, как лететь на восточный фронт. Ну давай солдат, не тяни кота за яйца —продолжай. Что там было дальше…?
– Новый повар нашего генерал —полковника Моделя, еще полгода назад работал в ресторане «Бранденбургский виноград» это в Цоссене. Там моя сестра Марта по протекции работала посудомойкой. Так вот этот боров как-то после работы напоил мою сестренку каким—то бренди. Ну и прямо на кухне влез ей под юбку. У него очень удачно получилось. Марта сразу залетела и теперь собирается ему родить ему маленького поварёнка. Если бы она заявила в полицию, то Адольфа сразу бы посадили в тюрьму. Ей еще не было семнадцати лет.
– Адольфа —переспросил полковник.
– Да Адольф Браухер – так зовут повара, —отрапортовал солдат.
Офицеры засмеялись, вводя денщика в краску.
– Давай дальше про своего Браухера, —сказал майор.
– Уж больно история твоя занятная.
– Марта решила, что будет рожать для рейха истинного воина. Она не захотела заявлять в полицию, рассчитывая, что Адольф признает ребенка. В конце сорок первого, они уже собирались обручиться. А тут случилось это несчастье.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandr-shlyapin-8836966/tayna-skorbyaschego-angela-43436079/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Александр Шляпин
Тип: электронная книга
Жанр: Современные детективы
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 26.04.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Сокровища третьего Рейха еще будоражат умы тех, кто мечтает найти их. Но в этой гонке за золотыми слитками Геринга, везет далеко не всем. Кто-то обретает покой и забвение. Кто-то обретает проблемы. А удачливый обретает: покой, любовь и золотые россыпи… Книга содержит нецензурную брань.