Комсомольское затмение августа. Роман
Комсомольское затмение августа. Роман
Геннадий Леонидович Копытов
«…Так и мы, когда любим, то не перестаем задавать себе вопросы: честно ли это или нечестно, умно ли это или глупо, к чему поведет эта любовь и так далее. Хорошо это или нет, я не знаю, но что это мешает, не удовлетворяет, раздражает – это я знаю».Чехов А. П.
Комсомольское затмение августа
Роман
Геннадий Леонидович Копытов
© Геннадий Леонидович Копытов, 2024
ISBN 978-5-4496-7890-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Комсомольское затмение августа. Мини роман.
Часть I. Не жестокий романс
«…Так и мы, когда любим, то не перестаем
задавать себе вопросы:
честно ли это или нечестно, умно ли это
или глупо, к чему поведет эта любовь и
так далее. Хорошо это или нет, я не
знаю, но что это мешает, не удовлетворяет,
раздражает – это я знаю.»
Чехов А. П.
Друзьям посвящаю: Тимошкину Игорю,
Святцеву Валерке, Мельникову
Владимиру, Реброву Евгению, Строгову
Михаилу, Борису Серегину.
1. Облом Петрович.
Марченко Валерий Петрович, наш тренер по дзю-до, неожиданно, расстроил заявлением, что поехать с нами не может и наш полноценный спортотряд, числом в 8 «бойцов», пристегивают к обычному, обывательскому отряду номер один… Радовало только, что там, наверняка, будут девчонки. А вездесущий зам. Петровича – Рубцов Александр Васильевич – не будет загонять пинками в спальню в 22—00, контролируя спортивный режим.
К тому моменту я окончил первый курс техникума. Мне 16 лет. Я был заместителем секретаря комсомольской организации группы и казался себе взрослым, и самостоятельным, на фоне друзей десятиклассников.
2.Спортсмены-алкоголики.
29 июля.
Около спортзала погрузка в автобусы.
Выхлопной бензиновый чад, округлые бока автобусов, пыльные выпуклые линзовые окна «ЛИАзов».
Линялым, дымящимся полозом колонна «басов» потянулась по вянущим, от жары, улицам города, по загородным перелескам, приближаясь к зеленым чащам.
Стук веток по крышам автобусов. Мы дома – мы в лесу.
Не успели приехать, как тут же, симпатичная медичка завернула нас с Игорьком в Тулу.
Оказалось, что не оказалось каких-то справок о прививках.
– Противогонорейных! -ляпнул простота Игорёха.
«Бойцы» попросили взять кимоно, в наивных надеждах на тренировки, или показательные выступления.
Поперлись попутками в Тулу. С нами увязался Женька Ребров. Буробил, что-то про фотокружок.
Мы быстро управились со справками. Я добежал до медпункта своего «технаря», Игорь до своего «калинарного» училища
С ЖенькОм в «Фототоварах» купили реактивов, пленки, бумаги, но Игорь, как назло, успел купить …водки. В загаражном кармане, фекально озонирующем, мы «ее» побороли, окаянную. Хотя давились и плевались и отдышивались, как перед заныриванием.
Ребров отказался «заныривать».
Перед посадкой на рейсовый автобус Гарик (он же Игорь) вынул из себя бутылку пресловутой «Червивки». И вот она уже приятно размещается и движется внутри нас, а мы внутри кустарника.
Естественно, ситуация, с этого момента, вырывается из-под контроля.
Мы ее ситуировали, а она нас нет.
Но кимоно-то я, все-таки, захватил!
До поселка Хомяково, добрались, без происшествий. Хоровое пение в «бусе» – не в счёт.
После высадки Игорь затребовал пива, ссылаясь на «законное право – посетить пивбар». Евгений урезонивал его достаточностью ранее «принятого».
Ненадолго затаившийся, Тимошкин, на границе поселка и леса, понимая, что «бар» вот-вот останется в прошлом, вновь воззвал к нашей сознательности. Так как к тому времени, я уже был не в состоянии соборно резонировать его просьбу, за меня повторным отказом ответил Женек.
Вот тут-то и началось непонятное, фантасмагоричное.
Тимошкин, вдруг, бросился бежать.
Ребров запрограммировал меня командой:
– Тут стой! Ни с места!! – сам ринулся за беглецом.
Гарри кидало, от одного края улицы до другого, но бежал он довольно быстро.
Женьку качало тоже… кажется. Но с нами он не злоупотреблял! Значит мощно штормило меня.
Бабки всех мастей, от ветхих двухэтажных бараков, кричали вслед:
– Лови, лови его касатик! —
Бабок тоже качало.
Шаткая погоня стремительно исчезла за углом дома, через секунду появилась с другой стороны…
Все трансформировалось! Из горизонтальной взаимосвязи, они перестроились в вертикальную последовательность – тавровую. Представляли собой букву «Т». Для бабуленций, от подъездов, это выглядело так, что один тащит другого, как барана, на горбу.
Мне же, почудился в этом, спьяну, некий глубинный синкретический символизм.
Ребров снял с меня программу криком «Вперед! За мной!» и мы загрузились в лес.
Здесь Женька решил не вести нас в лагерь в таком, «паленом виде». Уложил спать прямо на землю.
Это была тактическая и физиологическая ошибка. Через полчаса нам стало «дуже недобре». Деревья завертелись в тошнотворной зловеще-геликоптерной карусели.
Мы поочередно рвались на жухлую траву, распугивая окрестное зверье утробным ревом динозавров.
Из тумана зеленого, вязкого и противного явился Евгений с ведром с чьего-то забора, полным ледяной воды. Он долго кунал туда наши бессмысленные физиономии, пытаясь добиться возвращения в «размякшие тела» личности и преобладания ее над критическим хаосом.
Каким-то образом ему, все-таки, удалось этого добиться. Женек вернул спасительное ведро, поднял, построил нас в затылок, пытался управлять нашим строем. Но строй был срочно развален, обнявшись с Игорем, хоровым пением мы глушили лесные периферии. Но оно не сильно отличалось от предыдущего рева диносаурус—рекс.
– Вот! Новый поворот! -вопили мы, а сами падали, не вписываясь в повороты и натыкаясь на стволы, ниспадая в овраги.
На перекрестке, где лес выходил к асфальту дороги Хомяково-Архангельское, пришлось срочно заткнуться и спешно завалиться в кусты орешника. Непредвиденная черная «Волга Газ-24», подозрительно похожая на директорскую, пересекла нам путь.
Долго бродили по перелескам и лугам, обходя крупные дороги. Валялись в тени березок, пели блатной и эстрадный бред.
В отряде появились только к вечеру.
Ужаснувшейся на нас вожатой я пояснил:
– Марина, я тверзяк! – и завалился спать.
Долго, потом, знакомые стебали меня этой простенькой фразой.
3.На рефлексах.
30 июля.
В этот день были всякие бессмысленные организационные мероприятия.
Знакомство с руководством отряда и лагеря, выбор всяких редколлегий, председателей, совета отряда, замов чего-то, набор куда-то, какие-то «очумелые ручки», Женькин «фотографический» и прочее.
Я же чувствовал себя очень дурно. К вечеру выяснилось, что полузабытье не кончается.
Я рефлекторно ходил в столовую и на мероприятия.
Всеми ожидаемая, дискотека отменена, и вечером валяли дурака.
Ребята намылились к девчонкам в соседнюю дачу. Я поперся с ними. В руках у меня оказалась гитара. Я уныло бренчал в нее «Сувенир» Демиса Русоса, подвывал, ныл, нюнил. Короче создал – музыкальный пасквиль… Девочки удивленно рассматривали меня:
– Плачет, что ли?
Я, понял: что-то не так и рефлекторно удалился спать.
4.Затмение.
31 июля.
Сегодня будет солнечное затмение. Я прочитал о нем в «Технике-Молодежи» еще полгода назад, но инициативу перехватил наш доморощенный астроном, Женька Ребров! Пока я находился в тупящем постпохмельном вакууме. Он заранее, с вечера, накоптил стекол, и собрал кворум.
В 5—20 Ребров растолкал желающих и потащил на берег пруда. На астрономическую экспедицию решились пятеро: я, Игорь Тимошкин, две девочки из нашего отряда, и председательствующий Женька. Он считал себя продвинутым астрономом. Помню, еще с далекого детства, самодельные телескопы и трубы, звездные карты, валяющиеся беспорядочно по его тульской квартире.
Видимо, все-таки, на тот период, он был более нас, сведущ во всем этом астрономическом дилетантизме.
Однажды ругаясь с «Бубой» (Строговым Михаилом) Женька обозвал того «Утконосом». Что, соответствовало физиологической действительности, нос реально был приплющенным, то в ответ услышал фразу, которая стала нарицательной в нашем кругу. Привожу почти дословно, с мелкой купюрой:
– Астроном, ты наш «долбанный»! Луну от Солнца отличить не можешь!
Полусонная экспедиция, утащив инвентарные одеяла, неуверенно царапалась по темному предутреннему осиннику, западая в рытвины, вымоины на заглохшей лесной дороге. Наконец-то выбрались на берег пруда.
До затмения, было, минут тридцать, мы с Гарриком забрались под одеяло, дремали, грея друг друга спинами.
Все эти красоты и явления природы: прохладная шаткая плоскость пруда, нарастающий гам птиц, утренние потемки, не став рассветом, вдруг перешедшие в сумрак затмения, вроде и беспокоили меня и интересовали, но болезненность обезличивала все это! Все казалось рядовым, постным.
Я вспомнил, многочитанное мною, «Солнечное Затмение» Альберта Лиханова, подумал: – вот бы и мне, нечто этакое, обустроить. Какой-нибудь «закат солнца вручную» с некой Young girl, -и уснул.
Сырой ветер от пруда студил меня и сквозь одеяло. И затмение я, конечно, же, проспал.
Прочие, честно пялились на затмение.
Ребров, опять, растолкал нас:
– Пошли в лагерь на «подъем»!
Я глянул на конечную фазу идиотского затмения – корявый огрызок солнца с пятном грязи сбоку…
И стоило ли из-за этого сюда тащиться в такую рань?!
Шли обратно по просветлевшему уже лесу. Я впервые почувствовал э т о. Странное неприятное ощущение – боковое зрение захвачено каким-то желтым туманом. Ощущение нереальности происходящего!!! Дрянь какая-то!
5.Медсестра
Вечером – у Тимошкина – высокая температура, у меня тоже.
Расстроенные – (лазарет в самом начале сюжета!) – мы сдаемся в санчасть.
А быть может и не зря. Очень, даже милая медсестра (конечно же, она была «врачом», но для нас с Игорехой – медсестрой, мы так ее между собой называли) залечивала наши прозябшие раны. Целых три дня. Что-то вроде флирта скользнуло, между нами.
Я сильно подозреваю, что причина заболевания – известное обливание в Хомяковском лесу и ледяное утро затмения.
Обидно было слушать по вечерам музыку с дискотеки! Танцы, по закону подлости, открылись в первый же день нашего возлежания в изоляторе.
У всех Sunrise, а у нас Moon decline.
Вялые, через три дня, вернулись в отряд, понимая, что «контингент» уже разобран…
6.Ленка
Не помню, как это началось. Случайно отметил яркую желто-красную куртку в нашем отряде. Лицо еще долго не смог разглядеть, сослепу… Смутно видел лишь: большие глаза, крупные яркие губы, тонкая талия. Но пока все еще не решался – подойти и рассмотреть подробнее.
Две недели я бесцельно валял дурака – спал, что-то читал (нашел место!), занимался с Ребровым запрещенным карате, который уже успел нахвататься «верхов где-то в подполье».
Была экскурсия в Тулу на финал «Зарницы». Перед открытием – показательные выступления десантников. Наши показухи – бледненькое фуфло в сравнении с их динамичными выкрутасами. Обсуждали с парнями, что из этого можно было бы включить в наши показательные выступления по дзю-до.
Возвращались домой, то есть в лагерь, на остановке Игорь заметил нашу «медсестричку». Наверное, ехала с отгулов в лагерь. Гаррик решительно настроился вечером подкатить к ней.
Потом вообще началась тоска: тупые споры по вечерам, что лучше Базаров или Чапаев, Колобок или Чингач-Гук. Бред-бредовый! Вообще я заскучал.
7.В Москву
12 августа.
Но тут руководство лагеря выдало отряду поездку в столицу Союза Советских!…
В пыльном «Львiве» летели к Москве под дребезг Бубиной гитары и АББовское «Маня, Маня шлет Ваня, свой большой привет!»
Я, с Володей Мельниковым рядом на сиденьях. Очень удачно уселись. Ленка со Светой впереди на соседних креслах.
Всю дорогу «садились» им на уши! И похоже «поднасели» основательно.
Я еще подумал: «десять дней (до окончания очереди) – так мало, чтобы начать и слишком много, чтобы закончить!»
Потом была Москва – как много в этом звуке (с точки зрения голодных и не разбалованных провинциалов) колбасы, мяса, конфет, шмоток, фарцмажоров и прочей непотребности.
Преданно и фанатично пучились мы на мавзолей, замирали комсомольские сердечки, вглядываясь в непроглядную тьму окон правительственных зданий и на самые главные «Куранты Страны».
Завороженно шлепали по реликтовому булыжнику Красной Площади. Мы не могли себе представить уровень будущего бардака, что скоро, здесь нагло усядется, как на просеке, на «Сессне-172 Скайхок» Матиас Руст, и потом еще 1,5 года не сможет взлететь.
8. Диссидент.
Я дурачился и смешил всех в «самом сердце» Москвы в Кремле…
Вот эти черно-белые фотографии: под валом и стеной, около Царь-Пушки, элегическая картина возле гранита «Тула», в ряду городов-героев.
Здесь мы стали свидетелями странного происшествия.
Мельников закричал:
– Смотрите! Диссидента берут! —
Он, уже тогда, знал это скрипучее, змеино-свистячее слово.
Метрах в ста от Лобного места некий мужичонка, вполне пристойного вида, развернул и поднял над головой какой-то плакат и что-то убежденно втолковывал гражданам вокруг себя. Граждане шарахались, ускоренно огибали мужичка, затравленно озираясь, старались отскочить подале. Длилось это секунд 20—30.
От ГУМа, гоня колесами толпу, рявкнули две черные «Волги». Два гэбиста, с мужественными красивыми лицами, почему-то, оба похожие на Илью Муромца, ликом и мощью. Красные от напряжения, в четыре руки, слаженно вогнали своим профессионализмом «пришельца» под крышу «Волги». Машины ринулись обратно.
Как сознательные комсомольцы, мы осудили наглую вылазку вражины, устроившего в Центре Родины дерзкую провокацию!
Все, согласовано, довольствовались реакцией, более начитанного и политически прогрессивного, Мельникова Вовки:
– Совсем обнаглели!..
Из Москвы возвращались счастливые, приобщившись к Московским Великим Таинствам.
Пишу на полном серьезе, без демонического антисоветского стеба, только с легкой иронией и о том, что выше и то, что ниже.
Мы гордились и гордимся нашей страной. Обожали ее, тогда и сейчас! Эту страну! Нашу Родину!! Тогда СССР – ныне Россию!!!
«Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя.
Спроси себя, что ты можешь сделать для нее?»
(Джон Фиджеральд Кеннеди)
Hoc est principium vitae!
Я дребезжал под гитару:
– У беды глаза зелёооные…
Девочки недружно подхватывали:
– Не простят не пощадят…
– Не тобой рубашка вышита,
– Чтоб я нравился тебе! —перекрикивал я гул мотора и диссонанс девичьих голосков, и хитро кивал на Аленку.
Буба отобрал у нас свою гитару :
– Унылости ноете!
Отчубучил «развеселую» «Темную ночь».
Тепло и вечерний бардовый свет лились из мрачной глуши подмосковных, зелено-синих лесов.
9. Дискотека. Темные аллеи.
Этим же вечером в 21—00 дискотека.
Приглашаю Елену на танец, под наикрасивейшую композицию «Джони».
Потом втянул ее в наш круг – на совместную трясучку. В моде были танцевальные марафоны и фээргэвский хэнсэмбл «Чингиз-Хан». Мы, сознательные комсомольцы считали эту буржуйскую ВИАху группой фашистского толка, хотя, о чем поют – перевести было некому. А тут дружно и непатриотично, наши бойцы, начали дрыгаться под «Москау-москау». Я поведал, вслух свой вариант перевода. Наш круг, тут же, остановился и принципиально не скакал под «фашистов». Мы сурово осматривали несознательных пионеров и комсомольцев, укоризненно качая головами.
Это, потом, спустя много лет, я узнал, что песня «Москва» – это почти гимн Москве и России.
Если бы было иначе, думаю, что она, просто бы, не звучала на дискотеках!
И более других в фаворе был, не сходящий из-под иглы, наикласснейший сингл «Johnny!»
Недавно, мельком, услышал в автобусе. Водила крутил по «Маяку», ринулся – попросить: сделать погромче! Ностальгия нахлынула, резко, неожиданно, не вовремя. Я упирался в локти и спины граждан, но ментально загрузился в тень темной Солнечной фазы августа того, бесконечно, далекого года. На границе вспышки короны и полного мрака… Я чуть не разрыдался. Почему??? Откуда и зачем эта наивная сенситивность?
Хорошо, что народу было много – не смог прорваться!
Только через 30 лет, из интернета, я узнал что пела ту завораживающую песню, с хрипловатым придыханием, надрывно, гиперсекси Джилла – Гизела Вюхингер – австрийкая певица из Линца.
Потом погуляли по вечерним аллеям лагеря. Темные аллеи между рядами акаций, как у старика Тургенева Иван Сергеевича в любимом Спасском! Только не литературный избыток эпохи в кустах – бетонные чаши и цементные пионеры с горнами на пьедесталах.
Все так просто. Разговоры… о чем? Да ни о чем! Никакой политики, никаких проблем, кроме себя, конечно же.
– Ты кто по национальности? – мой вопрос. Зачем? Неужели это меня тогда беспокоило?
– Русская… или полячка, наверное… Отец был поляк.
– Был? А что с ним, где он сейчас?
– Лучше о нем не спрашивай!
– Хорошо, а что ты любишь? -я
– Читать, -она.
– Кого? -я
– Моя настольная книга Антон Павлович Чехов.
– !!? – я ржу про себя, неудержимо. Вот, что означают эти знаки.
В то время у нас в моде были расставания с девочками в, так называемом, «чеховском» стиле.
Поясню. Поначалу выдается, со слезливой чувственностью и надрывом, «прости и прощай, о возлюбленная небом», далее переходит в холодящую чопорность. Сухо и немного гневно:
– Нам не суждено более видеться, мадемуазель, по ряду сложившихся объективных и субъективных причин и ввиду, нижеследующих обстоятельств… – Девчушка деревенеет, но ты, вроде как, не при чем. Сказано же – обстоятельств! И с чистой совестью выметаешься из н е е… Из девчушечки…
Конечно же, стайл – «псевдочеховский», но эффективности не умаляет.
Мельников приучил, змей! Тимоха долго не мог отделаться от этой фразеологии…
– А какое у тебя хобби? – (она).
– Спорт, книги.
Я конечно же приврал, примазываясь к литературным увлечениям, но только чтобы подстроиться под нее. Читал я тогда мало.
Марание белых листов, свой стук по клавиатуре, – ни тогда, ни сегодня я не воспринимал за настоящую литературу.
– Мы повторяемся… Наверное много общего…
– Расскажи о себе побольше, о детстве…
– До седьмого класса занималась в цирковом кружке…
Боже!!! Когда это было?
Я выпотрошил свое пионерское бытие. А вот и нужный файл!
Из пыльного мешка сыпанули: детская комната школьника при ЖЭУ, ансамбль ложечников (мы дубасили на алюминиевых ложках «во поле береза стояла») на очередном районном конкурсе самодеятельности. А тут, вдруг, на сцене тоненька, неестественно гибкая, как вощенная бечевка, девочка. Вдохновенно отрабатывала бесценную картонную грамоту, скрупулезно выполняя свои пассажи, радовала нас, демонстрируя некоторые подробности физиологии, игнорируя наши дурные смешки.
Совпадение: Ольга Сур материализовалась в восторженную комсомолку с улицы Макса Горького.
Она ли это была, нет, спросить я, почему-то, смутился.
Она вновь потащила меня на дискотеку. Ее фраза:
– Еще хочу себя показать! -удивила и оттолкнула меня. Мне же хотелось болтать и бродить по темным аллеям.
Раздосадованный – я спрятался в дачу. Болезненная слабость размазала меня по скрипучей койке.
10. Кроссы, пинг-понг.
«Ребзики» наши бегали кроссы по утрам. Заводилил там Строгов.
Я ленился, ссылаясь на нездоровье.
Жалко, что врачиха из лазарета уехала. Ее сменила раздраженная тетка под пятьдесят. Мы с Тимохой прогрустили весь вечер вспоминая —«добрую и нежную». Мне бы быть постарше, или ей моложе. Дежурная печаль переходного возраста. Патологическая тяга к взрослым женщинам. Взаимная – я убеждался не раз. На тот период с ровесницами все было, как-то, сложнее.
Ленка вдруг предложила поиграть в пинг-понг. Я проглотил давешнюю обиду и поскакал за ракетками.
«Ребзики» убежали на «стадик» пинать мяч.
А я продолжил хлопать фанерными ракетками хрустящий шарик.
11.В девичьей палате.
В 23—00, после отбоя.
Я и Володька Мельников, вечный участник абсолютных весовых категорий.
Однажды, на областных соревнованиях, я прогулял (из-за девочки) день своего веса, а на следующий день сердитый Петрович поставил меня в «абсолютку».
Первая пара – я с Володей!
Его 100 против моих 62 кило! Я отчаянно и долго бодался… Но те соревнования окончились для меня бесславно…
Проникли в палату. Она оказалась не запертой на крючок. Странно?
Там уже был Тимоха. Он возлежал с Леной номер два. По комплекции она более подходила бы Мельникову!
Днем я не сориентировался и сейчас мне пришлось туго. Я слепо шарахался по койкам. Но тут мне пихнули в руки гитару. Я разглядел Аленку и плюхнулся к ней на кровать.
Забренчал и загнусавил:
– Парашюты рванули и приняли вес
– И земля всколыхнулась едва,
– А внизу дивизия «Эдельвейс»
– И «Мертвая голова»…
По исполнении, был награжден кондитерским новшеством – глажеными баранками!
Абсолютно тонкие, поджаристые, хрустящие!!!
В армии, на утюге, я разладил и сжевал их не одну сотню, тепло вспоминая, ту первую нашу встречу… с ними.
Далее, как обычно, кто-то предложил мазать пастой маленькую палату.
Вынырнув из-под одеяла, в одной ночной рубахе, Ленка, спешно, накинула халатик.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/gennadiy-kopytov/komsomolskoe-zatmenie-avgusta-mini-roman-42572668/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Геннадий Леонидович Копытов
«…Так и мы, когда любим, то не перестаем задавать себе вопросы: честно ли это или нечестно, умно ли это или глупо, к чему поведет эта любовь и так далее. Хорошо это или нет, я не знаю, но что это мешает, не удовлетворяет, раздражает – это я знаю».Чехов А. П.
Комсомольское затмение августа
Роман
Геннадий Леонидович Копытов
© Геннадий Леонидович Копытов, 2024
ISBN 978-5-4496-7890-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Комсомольское затмение августа. Мини роман.
Часть I. Не жестокий романс
«…Так и мы, когда любим, то не перестаем
задавать себе вопросы:
честно ли это или нечестно, умно ли это
или глупо, к чему поведет эта любовь и
так далее. Хорошо это или нет, я не
знаю, но что это мешает, не удовлетворяет,
раздражает – это я знаю.»
Чехов А. П.
Друзьям посвящаю: Тимошкину Игорю,
Святцеву Валерке, Мельникову
Владимиру, Реброву Евгению, Строгову
Михаилу, Борису Серегину.
1. Облом Петрович.
Марченко Валерий Петрович, наш тренер по дзю-до, неожиданно, расстроил заявлением, что поехать с нами не может и наш полноценный спортотряд, числом в 8 «бойцов», пристегивают к обычному, обывательскому отряду номер один… Радовало только, что там, наверняка, будут девчонки. А вездесущий зам. Петровича – Рубцов Александр Васильевич – не будет загонять пинками в спальню в 22—00, контролируя спортивный режим.
К тому моменту я окончил первый курс техникума. Мне 16 лет. Я был заместителем секретаря комсомольской организации группы и казался себе взрослым, и самостоятельным, на фоне друзей десятиклассников.
2.Спортсмены-алкоголики.
29 июля.
Около спортзала погрузка в автобусы.
Выхлопной бензиновый чад, округлые бока автобусов, пыльные выпуклые линзовые окна «ЛИАзов».
Линялым, дымящимся полозом колонна «басов» потянулась по вянущим, от жары, улицам города, по загородным перелескам, приближаясь к зеленым чащам.
Стук веток по крышам автобусов. Мы дома – мы в лесу.
Не успели приехать, как тут же, симпатичная медичка завернула нас с Игорьком в Тулу.
Оказалось, что не оказалось каких-то справок о прививках.
– Противогонорейных! -ляпнул простота Игорёха.
«Бойцы» попросили взять кимоно, в наивных надеждах на тренировки, или показательные выступления.
Поперлись попутками в Тулу. С нами увязался Женька Ребров. Буробил, что-то про фотокружок.
Мы быстро управились со справками. Я добежал до медпункта своего «технаря», Игорь до своего «калинарного» училища
С ЖенькОм в «Фототоварах» купили реактивов, пленки, бумаги, но Игорь, как назло, успел купить …водки. В загаражном кармане, фекально озонирующем, мы «ее» побороли, окаянную. Хотя давились и плевались и отдышивались, как перед заныриванием.
Ребров отказался «заныривать».
Перед посадкой на рейсовый автобус Гарик (он же Игорь) вынул из себя бутылку пресловутой «Червивки». И вот она уже приятно размещается и движется внутри нас, а мы внутри кустарника.
Естественно, ситуация, с этого момента, вырывается из-под контроля.
Мы ее ситуировали, а она нас нет.
Но кимоно-то я, все-таки, захватил!
До поселка Хомяково, добрались, без происшествий. Хоровое пение в «бусе» – не в счёт.
После высадки Игорь затребовал пива, ссылаясь на «законное право – посетить пивбар». Евгений урезонивал его достаточностью ранее «принятого».
Ненадолго затаившийся, Тимошкин, на границе поселка и леса, понимая, что «бар» вот-вот останется в прошлом, вновь воззвал к нашей сознательности. Так как к тому времени, я уже был не в состоянии соборно резонировать его просьбу, за меня повторным отказом ответил Женек.
Вот тут-то и началось непонятное, фантасмагоричное.
Тимошкин, вдруг, бросился бежать.
Ребров запрограммировал меня командой:
– Тут стой! Ни с места!! – сам ринулся за беглецом.
Гарри кидало, от одного края улицы до другого, но бежал он довольно быстро.
Женьку качало тоже… кажется. Но с нами он не злоупотреблял! Значит мощно штормило меня.
Бабки всех мастей, от ветхих двухэтажных бараков, кричали вслед:
– Лови, лови его касатик! —
Бабок тоже качало.
Шаткая погоня стремительно исчезла за углом дома, через секунду появилась с другой стороны…
Все трансформировалось! Из горизонтальной взаимосвязи, они перестроились в вертикальную последовательность – тавровую. Представляли собой букву «Т». Для бабуленций, от подъездов, это выглядело так, что один тащит другого, как барана, на горбу.
Мне же, почудился в этом, спьяну, некий глубинный синкретический символизм.
Ребров снял с меня программу криком «Вперед! За мной!» и мы загрузились в лес.
Здесь Женька решил не вести нас в лагерь в таком, «паленом виде». Уложил спать прямо на землю.
Это была тактическая и физиологическая ошибка. Через полчаса нам стало «дуже недобре». Деревья завертелись в тошнотворной зловеще-геликоптерной карусели.
Мы поочередно рвались на жухлую траву, распугивая окрестное зверье утробным ревом динозавров.
Из тумана зеленого, вязкого и противного явился Евгений с ведром с чьего-то забора, полным ледяной воды. Он долго кунал туда наши бессмысленные физиономии, пытаясь добиться возвращения в «размякшие тела» личности и преобладания ее над критическим хаосом.
Каким-то образом ему, все-таки, удалось этого добиться. Женек вернул спасительное ведро, поднял, построил нас в затылок, пытался управлять нашим строем. Но строй был срочно развален, обнявшись с Игорем, хоровым пением мы глушили лесные периферии. Но оно не сильно отличалось от предыдущего рева диносаурус—рекс.
– Вот! Новый поворот! -вопили мы, а сами падали, не вписываясь в повороты и натыкаясь на стволы, ниспадая в овраги.
На перекрестке, где лес выходил к асфальту дороги Хомяково-Архангельское, пришлось срочно заткнуться и спешно завалиться в кусты орешника. Непредвиденная черная «Волга Газ-24», подозрительно похожая на директорскую, пересекла нам путь.
Долго бродили по перелескам и лугам, обходя крупные дороги. Валялись в тени березок, пели блатной и эстрадный бред.
В отряде появились только к вечеру.
Ужаснувшейся на нас вожатой я пояснил:
– Марина, я тверзяк! – и завалился спать.
Долго, потом, знакомые стебали меня этой простенькой фразой.
3.На рефлексах.
30 июля.
В этот день были всякие бессмысленные организационные мероприятия.
Знакомство с руководством отряда и лагеря, выбор всяких редколлегий, председателей, совета отряда, замов чего-то, набор куда-то, какие-то «очумелые ручки», Женькин «фотографический» и прочее.
Я же чувствовал себя очень дурно. К вечеру выяснилось, что полузабытье не кончается.
Я рефлекторно ходил в столовую и на мероприятия.
Всеми ожидаемая, дискотека отменена, и вечером валяли дурака.
Ребята намылились к девчонкам в соседнюю дачу. Я поперся с ними. В руках у меня оказалась гитара. Я уныло бренчал в нее «Сувенир» Демиса Русоса, подвывал, ныл, нюнил. Короче создал – музыкальный пасквиль… Девочки удивленно рассматривали меня:
– Плачет, что ли?
Я, понял: что-то не так и рефлекторно удалился спать.
4.Затмение.
31 июля.
Сегодня будет солнечное затмение. Я прочитал о нем в «Технике-Молодежи» еще полгода назад, но инициативу перехватил наш доморощенный астроном, Женька Ребров! Пока я находился в тупящем постпохмельном вакууме. Он заранее, с вечера, накоптил стекол, и собрал кворум.
В 5—20 Ребров растолкал желающих и потащил на берег пруда. На астрономическую экспедицию решились пятеро: я, Игорь Тимошкин, две девочки из нашего отряда, и председательствующий Женька. Он считал себя продвинутым астрономом. Помню, еще с далекого детства, самодельные телескопы и трубы, звездные карты, валяющиеся беспорядочно по его тульской квартире.
Видимо, все-таки, на тот период, он был более нас, сведущ во всем этом астрономическом дилетантизме.
Однажды ругаясь с «Бубой» (Строговым Михаилом) Женька обозвал того «Утконосом». Что, соответствовало физиологической действительности, нос реально был приплющенным, то в ответ услышал фразу, которая стала нарицательной в нашем кругу. Привожу почти дословно, с мелкой купюрой:
– Астроном, ты наш «долбанный»! Луну от Солнца отличить не можешь!
Полусонная экспедиция, утащив инвентарные одеяла, неуверенно царапалась по темному предутреннему осиннику, западая в рытвины, вымоины на заглохшей лесной дороге. Наконец-то выбрались на берег пруда.
До затмения, было, минут тридцать, мы с Гарриком забрались под одеяло, дремали, грея друг друга спинами.
Все эти красоты и явления природы: прохладная шаткая плоскость пруда, нарастающий гам птиц, утренние потемки, не став рассветом, вдруг перешедшие в сумрак затмения, вроде и беспокоили меня и интересовали, но болезненность обезличивала все это! Все казалось рядовым, постным.
Я вспомнил, многочитанное мною, «Солнечное Затмение» Альберта Лиханова, подумал: – вот бы и мне, нечто этакое, обустроить. Какой-нибудь «закат солнца вручную» с некой Young girl, -и уснул.
Сырой ветер от пруда студил меня и сквозь одеяло. И затмение я, конечно, же, проспал.
Прочие, честно пялились на затмение.
Ребров, опять, растолкал нас:
– Пошли в лагерь на «подъем»!
Я глянул на конечную фазу идиотского затмения – корявый огрызок солнца с пятном грязи сбоку…
И стоило ли из-за этого сюда тащиться в такую рань?!
Шли обратно по просветлевшему уже лесу. Я впервые почувствовал э т о. Странное неприятное ощущение – боковое зрение захвачено каким-то желтым туманом. Ощущение нереальности происходящего!!! Дрянь какая-то!
5.Медсестра
Вечером – у Тимошкина – высокая температура, у меня тоже.
Расстроенные – (лазарет в самом начале сюжета!) – мы сдаемся в санчасть.
А быть может и не зря. Очень, даже милая медсестра (конечно же, она была «врачом», но для нас с Игорехой – медсестрой, мы так ее между собой называли) залечивала наши прозябшие раны. Целых три дня. Что-то вроде флирта скользнуло, между нами.
Я сильно подозреваю, что причина заболевания – известное обливание в Хомяковском лесу и ледяное утро затмения.
Обидно было слушать по вечерам музыку с дискотеки! Танцы, по закону подлости, открылись в первый же день нашего возлежания в изоляторе.
У всех Sunrise, а у нас Moon decline.
Вялые, через три дня, вернулись в отряд, понимая, что «контингент» уже разобран…
6.Ленка
Не помню, как это началось. Случайно отметил яркую желто-красную куртку в нашем отряде. Лицо еще долго не смог разглядеть, сослепу… Смутно видел лишь: большие глаза, крупные яркие губы, тонкая талия. Но пока все еще не решался – подойти и рассмотреть подробнее.
Две недели я бесцельно валял дурака – спал, что-то читал (нашел место!), занимался с Ребровым запрещенным карате, который уже успел нахвататься «верхов где-то в подполье».
Была экскурсия в Тулу на финал «Зарницы». Перед открытием – показательные выступления десантников. Наши показухи – бледненькое фуфло в сравнении с их динамичными выкрутасами. Обсуждали с парнями, что из этого можно было бы включить в наши показательные выступления по дзю-до.
Возвращались домой, то есть в лагерь, на остановке Игорь заметил нашу «медсестричку». Наверное, ехала с отгулов в лагерь. Гаррик решительно настроился вечером подкатить к ней.
Потом вообще началась тоска: тупые споры по вечерам, что лучше Базаров или Чапаев, Колобок или Чингач-Гук. Бред-бредовый! Вообще я заскучал.
7.В Москву
12 августа.
Но тут руководство лагеря выдало отряду поездку в столицу Союза Советских!…
В пыльном «Львiве» летели к Москве под дребезг Бубиной гитары и АББовское «Маня, Маня шлет Ваня, свой большой привет!»
Я, с Володей Мельниковым рядом на сиденьях. Очень удачно уселись. Ленка со Светой впереди на соседних креслах.
Всю дорогу «садились» им на уши! И похоже «поднасели» основательно.
Я еще подумал: «десять дней (до окончания очереди) – так мало, чтобы начать и слишком много, чтобы закончить!»
Потом была Москва – как много в этом звуке (с точки зрения голодных и не разбалованных провинциалов) колбасы, мяса, конфет, шмоток, фарцмажоров и прочей непотребности.
Преданно и фанатично пучились мы на мавзолей, замирали комсомольские сердечки, вглядываясь в непроглядную тьму окон правительственных зданий и на самые главные «Куранты Страны».
Завороженно шлепали по реликтовому булыжнику Красной Площади. Мы не могли себе представить уровень будущего бардака, что скоро, здесь нагло усядется, как на просеке, на «Сессне-172 Скайхок» Матиас Руст, и потом еще 1,5 года не сможет взлететь.
8. Диссидент.
Я дурачился и смешил всех в «самом сердце» Москвы в Кремле…
Вот эти черно-белые фотографии: под валом и стеной, около Царь-Пушки, элегическая картина возле гранита «Тула», в ряду городов-героев.
Здесь мы стали свидетелями странного происшествия.
Мельников закричал:
– Смотрите! Диссидента берут! —
Он, уже тогда, знал это скрипучее, змеино-свистячее слово.
Метрах в ста от Лобного места некий мужичонка, вполне пристойного вида, развернул и поднял над головой какой-то плакат и что-то убежденно втолковывал гражданам вокруг себя. Граждане шарахались, ускоренно огибали мужичка, затравленно озираясь, старались отскочить подале. Длилось это секунд 20—30.
От ГУМа, гоня колесами толпу, рявкнули две черные «Волги». Два гэбиста, с мужественными красивыми лицами, почему-то, оба похожие на Илью Муромца, ликом и мощью. Красные от напряжения, в четыре руки, слаженно вогнали своим профессионализмом «пришельца» под крышу «Волги». Машины ринулись обратно.
Как сознательные комсомольцы, мы осудили наглую вылазку вражины, устроившего в Центре Родины дерзкую провокацию!
Все, согласовано, довольствовались реакцией, более начитанного и политически прогрессивного, Мельникова Вовки:
– Совсем обнаглели!..
Из Москвы возвращались счастливые, приобщившись к Московским Великим Таинствам.
Пишу на полном серьезе, без демонического антисоветского стеба, только с легкой иронией и о том, что выше и то, что ниже.
Мы гордились и гордимся нашей страной. Обожали ее, тогда и сейчас! Эту страну! Нашу Родину!! Тогда СССР – ныне Россию!!!
«Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя.
Спроси себя, что ты можешь сделать для нее?»
(Джон Фиджеральд Кеннеди)
Hoc est principium vitae!
Я дребезжал под гитару:
– У беды глаза зелёооные…
Девочки недружно подхватывали:
– Не простят не пощадят…
– Не тобой рубашка вышита,
– Чтоб я нравился тебе! —перекрикивал я гул мотора и диссонанс девичьих голосков, и хитро кивал на Аленку.
Буба отобрал у нас свою гитару :
– Унылости ноете!
Отчубучил «развеселую» «Темную ночь».
Тепло и вечерний бардовый свет лились из мрачной глуши подмосковных, зелено-синих лесов.
9. Дискотека. Темные аллеи.
Этим же вечером в 21—00 дискотека.
Приглашаю Елену на танец, под наикрасивейшую композицию «Джони».
Потом втянул ее в наш круг – на совместную трясучку. В моде были танцевальные марафоны и фээргэвский хэнсэмбл «Чингиз-Хан». Мы, сознательные комсомольцы считали эту буржуйскую ВИАху группой фашистского толка, хотя, о чем поют – перевести было некому. А тут дружно и непатриотично, наши бойцы, начали дрыгаться под «Москау-москау». Я поведал, вслух свой вариант перевода. Наш круг, тут же, остановился и принципиально не скакал под «фашистов». Мы сурово осматривали несознательных пионеров и комсомольцев, укоризненно качая головами.
Это, потом, спустя много лет, я узнал, что песня «Москва» – это почти гимн Москве и России.
Если бы было иначе, думаю, что она, просто бы, не звучала на дискотеках!
И более других в фаворе был, не сходящий из-под иглы, наикласснейший сингл «Johnny!»
Недавно, мельком, услышал в автобусе. Водила крутил по «Маяку», ринулся – попросить: сделать погромче! Ностальгия нахлынула, резко, неожиданно, не вовремя. Я упирался в локти и спины граждан, но ментально загрузился в тень темной Солнечной фазы августа того, бесконечно, далекого года. На границе вспышки короны и полного мрака… Я чуть не разрыдался. Почему??? Откуда и зачем эта наивная сенситивность?
Хорошо, что народу было много – не смог прорваться!
Только через 30 лет, из интернета, я узнал что пела ту завораживающую песню, с хрипловатым придыханием, надрывно, гиперсекси Джилла – Гизела Вюхингер – австрийкая певица из Линца.
Потом погуляли по вечерним аллеям лагеря. Темные аллеи между рядами акаций, как у старика Тургенева Иван Сергеевича в любимом Спасском! Только не литературный избыток эпохи в кустах – бетонные чаши и цементные пионеры с горнами на пьедесталах.
Все так просто. Разговоры… о чем? Да ни о чем! Никакой политики, никаких проблем, кроме себя, конечно же.
– Ты кто по национальности? – мой вопрос. Зачем? Неужели это меня тогда беспокоило?
– Русская… или полячка, наверное… Отец был поляк.
– Был? А что с ним, где он сейчас?
– Лучше о нем не спрашивай!
– Хорошо, а что ты любишь? -я
– Читать, -она.
– Кого? -я
– Моя настольная книга Антон Павлович Чехов.
– !!? – я ржу про себя, неудержимо. Вот, что означают эти знаки.
В то время у нас в моде были расставания с девочками в, так называемом, «чеховском» стиле.
Поясню. Поначалу выдается, со слезливой чувственностью и надрывом, «прости и прощай, о возлюбленная небом», далее переходит в холодящую чопорность. Сухо и немного гневно:
– Нам не суждено более видеться, мадемуазель, по ряду сложившихся объективных и субъективных причин и ввиду, нижеследующих обстоятельств… – Девчушка деревенеет, но ты, вроде как, не при чем. Сказано же – обстоятельств! И с чистой совестью выметаешься из н е е… Из девчушечки…
Конечно же, стайл – «псевдочеховский», но эффективности не умаляет.
Мельников приучил, змей! Тимоха долго не мог отделаться от этой фразеологии…
– А какое у тебя хобби? – (она).
– Спорт, книги.
Я конечно же приврал, примазываясь к литературным увлечениям, но только чтобы подстроиться под нее. Читал я тогда мало.
Марание белых листов, свой стук по клавиатуре, – ни тогда, ни сегодня я не воспринимал за настоящую литературу.
– Мы повторяемся… Наверное много общего…
– Расскажи о себе побольше, о детстве…
– До седьмого класса занималась в цирковом кружке…
Боже!!! Когда это было?
Я выпотрошил свое пионерское бытие. А вот и нужный файл!
Из пыльного мешка сыпанули: детская комната школьника при ЖЭУ, ансамбль ложечников (мы дубасили на алюминиевых ложках «во поле береза стояла») на очередном районном конкурсе самодеятельности. А тут, вдруг, на сцене тоненька, неестественно гибкая, как вощенная бечевка, девочка. Вдохновенно отрабатывала бесценную картонную грамоту, скрупулезно выполняя свои пассажи, радовала нас, демонстрируя некоторые подробности физиологии, игнорируя наши дурные смешки.
Совпадение: Ольга Сур материализовалась в восторженную комсомолку с улицы Макса Горького.
Она ли это была, нет, спросить я, почему-то, смутился.
Она вновь потащила меня на дискотеку. Ее фраза:
– Еще хочу себя показать! -удивила и оттолкнула меня. Мне же хотелось болтать и бродить по темным аллеям.
Раздосадованный – я спрятался в дачу. Болезненная слабость размазала меня по скрипучей койке.
10. Кроссы, пинг-понг.
«Ребзики» наши бегали кроссы по утрам. Заводилил там Строгов.
Я ленился, ссылаясь на нездоровье.
Жалко, что врачиха из лазарета уехала. Ее сменила раздраженная тетка под пятьдесят. Мы с Тимохой прогрустили весь вечер вспоминая —«добрую и нежную». Мне бы быть постарше, или ей моложе. Дежурная печаль переходного возраста. Патологическая тяга к взрослым женщинам. Взаимная – я убеждался не раз. На тот период с ровесницами все было, как-то, сложнее.
Ленка вдруг предложила поиграть в пинг-понг. Я проглотил давешнюю обиду и поскакал за ракетками.
«Ребзики» убежали на «стадик» пинать мяч.
А я продолжил хлопать фанерными ракетками хрустящий шарик.
11.В девичьей палате.
В 23—00, после отбоя.
Я и Володька Мельников, вечный участник абсолютных весовых категорий.
Однажды, на областных соревнованиях, я прогулял (из-за девочки) день своего веса, а на следующий день сердитый Петрович поставил меня в «абсолютку».
Первая пара – я с Володей!
Его 100 против моих 62 кило! Я отчаянно и долго бодался… Но те соревнования окончились для меня бесславно…
Проникли в палату. Она оказалась не запертой на крючок. Странно?
Там уже был Тимоха. Он возлежал с Леной номер два. По комплекции она более подходила бы Мельникову!
Днем я не сориентировался и сейчас мне пришлось туго. Я слепо шарахался по койкам. Но тут мне пихнули в руки гитару. Я разглядел Аленку и плюхнулся к ней на кровать.
Забренчал и загнусавил:
– Парашюты рванули и приняли вес
– И земля всколыхнулась едва,
– А внизу дивизия «Эдельвейс»
– И «Мертвая голова»…
По исполнении, был награжден кондитерским новшеством – глажеными баранками!
Абсолютно тонкие, поджаристые, хрустящие!!!
В армии, на утюге, я разладил и сжевал их не одну сотню, тепло вспоминая, ту первую нашу встречу… с ними.
Далее, как обычно, кто-то предложил мазать пастой маленькую палату.
Вынырнув из-под одеяла, в одной ночной рубахе, Ленка, спешно, накинула халатик.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/gennadiy-kopytov/komsomolskoe-zatmenie-avgusta-mini-roman-42572668/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Геннадий Копытов
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 27.06.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: «…Так и мы, когда любим, то не перестаем задавать себе вопросы: честно ли это или нечестно, умно ли это или глупо, к чему поведет эта любовь и так далее. Хорошо это или нет, я не знаю, но что это мешает, не удовлетворяет, раздражает – это я знаю».Чехов А. П.