Главная страница | Общая психология | Хозяин дома

Хозяин дома
Юниор Мирный


Главный герой просыпается в гостинице и не помнит, как он в ней оказался. Он знакомится с другими постояльцами и узнаёт о тайне, которая привела его сюда. О тёмной тайне своего прошлого…





Хозяин дома



Юниор Мирный


Тебе, кто предал свои мечты, я посвящаю этот роман.

Тебе, кто думал, что одинок, я посвящаю свой труд.

Тебе, кто возвёл вокруг себя невидимые стены, я протягиваю свою руку.

Я с тобой.

– — – — – — – — – — – — – — – —

Памяти Каменского Александра Георгиевича (Авессалома Подводного).

От всего сердца благодарю Вас за то, что помогли распознать преграды на пути.



© Юниор Мирный, 2023



ISBN 978-5-4496-4122-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero










Пролог


В одном городе в очень большом доме жил человек. В здании было семь этажей, дом был просторен и богат: в нём были картины, множество книг, предметы искусства, а дорогие персидские ковры висели практически в каждой из множества комнат. Этому человеку досталось очень большое наследство, так что работать он мог исключительно для собственного удовольствия. И он, надо сказать, любил работать – хотя, казалось, сама жизнь уже дала ему всё с избытком.

Особенность дома заключалась в том, что каждый его уровень содержал в себе нечто присущее именно ему, отличавшее его от всех прочих этажей. К примеру, когда хозяин дома находился на первом этаже, его мысли занимали главным образом вопросы заработка на жизнь, пропитания себя и содержания своего роскошного жилища в подобающем состоянии. Здесь находился его рабочий кабинет, в котором он занимался тем, что приносило ему неплохой доход – своим творчеством. Вернее сказать, собственно творил он на пятом этаже – здесь же, на первом, он решал в основном вопросы доходов и расходов, планировал свой бюджет (иногда делая это и на третьем этаже). На первом этаже этого дома воля человека к жизни была поистине несломимой: он был уверен в завтрашнем дне и не боялся абсолютно ничего – даже, пожалуй, и смерти.

Пребывая на втором этаже, наш человек начинал думать главным образом о семье и о детях. Он грезил о том, как встретит любимую женщину, сыграет с ней свадьбу, приведёт в свой дом, и они будут вести совместное хозяйство, наплодят потомство и будут жить в достатке и изобилии. Он представлял, как со временем они с супругой обучат своих детей ведению хозяйства, дабы со спокойной душой передать им такое внушительное наследство.

На третьем этаже человек испытывал сильное желание наводить порядок – для начала в собственном доме, а потом, быть может, и за его пределами. Он размышлял о том, как можно лучше организовать общественный строй; обезопасить родные земли, модернизировать армию; о том, как усовершенствовать судебную систему – и много ещё о чём (в частности, он осваивал боевые искусства). Не сказать, чтобы этот человек сильно увлекался политическими и социальными вопросами – просто на этом уровне именно они почему-то казались ему наиболее насущными и актуальными. На третьем этаже человек чувствовал в себе смелость и волю к действию. Он не видел перед собой ни единой преграды, которую он не был бы в состоянии преодолеть.

Четвёртый этаж был особенным. Вернее, каждый из семи уровней, как я уже отмечал, имел свои неповторимые черты – но здесь я хочу сказать о другом. Четвёртый уровень отличался от нижних трёх намного более разительно, чем первые три отличались друг от друга. И когда наш человек приходил сюда, всё вокруг он начинал видеть иначе – с необычайной ясностью, которая зачастую открывала его сознанию новые смыслы. Материальные ценности на этом уровне бесповоротно отходили на второй план, а значимо было лишь то, какие чувства были связаны с конкретной вещью. Замысел и суть здесь были поистине намного важнее отдельных деталей. Более того, на этом уровне своего дома наш человек испытывал больше радости от дарения, нежели от получения чего-либо. Воистину, отдавая, он в то же время и получал.

Пятый этаж был творческой мастерской нашего человека. Свет и радость, которые он приносил с собой с четвёртого уровня, здесь словно побуждали его материализовать себя, воплотить себя в конкретную форму. Пришедшая мелодия просилась быть записанной и проигранной на инструменте либо быть пропетой голосом – либо и то, и другое. Обдуманные идеи просились стать частью произведения, которое бы соединило их подобно тому, как храм сливает воедино разрозненные некогда камни. Здесь человек испытывал огромную радость от того, что ему удаётся творить – он и вправду постепенно строил свой новый мир.

На шестом этаже своего дома человек видел то, что не мог распознать на более низких уровнях. Всё то, о чём он здесь думал, всё, на что он обращал своё внимание, начинало казаться связанным со множеством других вещей и феноменов. Думая о следствии, он легко устанавливал его причину; зная же причину, он мог предсказать серию наиболее вероятных следствий. Мир здесь вовсе не казался хаотичной мешаниной бессмысленных и случайных происшествий – он был исполнен смысла и построен по замыслу, казалось, не то, что гениального, а божественного строителя, который в равной степени сочетал в себе умения архитектора и садовника. Любоваться этим чудесным мировым строением было практически самым любимым занятием нашего человека.

Я сказал «практически» не просто так. В этом доме было ещё кое-что, что затмевало даже захватывающие дух панорамы шестого уровня. И для этого человеку следовало подняться на последний, седьмой этаж своего дома. Перемена, которая происходила здесь, была наиболее разительной: только переход с третьего этажа на четвёртый мог бы хоть как-то с нею сравниться. Здесь, на седьмом этаже, исчезало то, что заставляло человека мыслить себя отделённым от окружающего его мира. Он переставал чувствовать себя крохотной песчинкой, затерявшейся на безграничных просторах Вселенной, и переставал считать Вселенную чем-то внешним, для чего крохотная песчинка – он сам – якобы не имела никакой важности. Здесь он и был самой Вселенной. Он был в ней, и она была в нём – между ними не пролегало никаких границ. Наряду с безмерной радостью от причастности к чему-то большему, чем его личность – к самому мирозданию – возникало чувство огромной ответственности. Поскольку ты являешься самим миром, ты более не можешь творить произвол, рассчитывая на то, что последствия тебя не затронут. Ты – больше не маленькое тело, путешествующее по бескрайним просторам мира, но твоё тело – сам мир. И всё, что происходит в мире, непременно имеет отношение к тебе самому. Все последствия останутся в тебе, ведь в каком-то смысле ты – причина всего произошедшего, пусть вначале это могло и не быть для тебя очевидным. Таким виделся человеку мир на седьмом этаже его дома. Ты един со всеми и вся – но ты за всех и вся и ответственен. Только двух вещей пока что боялся наш человек: выйти за пределы здания, поднявшись на его крышу, или же спуститься в подвал.

Человек долгое время жил в этом чудесном доме один и в какой-то момент встретил прекрасную женщину. Они полюбили друг друга, и она переехала к нему жить. Наш человек был бесконечно счастлив: он стал мечтать о создании крепкой семьи, о рождении детей, о ведении со своей будущей женой совместного хозяйства. Она вдохновляла его на творчество, ради неё он был готов совершать подвиги, а также осваивать новые, доселе неведомые ему территории и пространства. Всё, что ему было нужно – чтобы она была с ним. И вдруг по какой-то непонятной ему самому причине он стал безумно бояться её потерять.

И вот здесь берёт начало трагедия нашего героя и его спутницы. Испытав неописуемое блаженство от того, что любимая женщина находится рядом с ним, человек никак не мог отделаться от мысли, что однажды он может её потерять, что она уйдёт к кому-то другому. Он сделался подозрительным и ревнивым. Женщина сразу начала замечать перемены в их отношениях и с каждым днём всё более и более отдалялась от ревнивца. В конце концов она решила уйти. Человек пришёл в отчаяние, но уже не мог ничего исправить – при таком его поведении она не могла более с ним оставаться. Однако вместо того, чтобы дать женщине вновь почувствовать себя свободной, наш человек решил пойти другим путём.

Дело в том, что когда женщина решила уйти от ревнивого собственника, о его надвигающейся беде узнало семеро, скажем так, лиц. Они пришли к горевавшему человеку и предложили ему свою помощь – но на определённых условиях. Он должен был позволить им заселиться в свой дом, а взамен они сделали бы так, что его вожделенная женщина навсегда осталась бы с ним. Вне себя от страха потерять предмет своего обожания, человек согласился на их предложение.

Он выполнил своё обещание, а они выполнили своё…




Глава первая


Я очень хочу вернуться в этот дом, но для этого мне нужна ваша помощь. А я обязательно помогу вам, если вы по-настоящему об этом попросите. Каждый из семи этажей скоро откроет вам свою тайну, ведь ключ уже у вас в руках. Что ждёт вас за запертой дверью – это другой вопрос. Я даже слышал название одного города, который якобы ожидает отворившего последний засов, но пока не могу с уверенностью сказать, правда ли это в нашем случае. Но мы это вскоре выясним, я вам обещаю. Откуда у меня такая уверенность? Да потому что я уже был там, был за той последней дверью. Там не будет ни масок, ни корон, ни разбитых сердец. Вы, возможно, спросите: что мешает мне прямо сейчас рассказать вам обо всём этом в подробностях? Мешают именно эти самые маски, короны и разбитые сердца. Поэтому всему своё время, хотя начинать действовать нужно незамедлительно. На каком из этажей начинать искать выход, решать вам, но позвольте дать совет. Пройдитесь по всем этажам и внимательно выслушайте историю каждого живущего здесь. Да, они смутно помнят кое-что обо мне. Я же помню всё, но пока не могу донести этого до вас. Почему? Маски, короны, разбитые сердца…

Впрочем, сейчас я вижу, как кое-кто зажёг светильник на первом этаже. Он пытается написать книгу – книгу обо мне. Возможно, это и поможет делу – хоть и начинает он, как правило, довольно несуразно. Впрочем, давайте дадим ему шанс и послушаем его. Вторая глава у него обычно получается не в пример лучше, ну а в третьей… если всё пойдёт по плану, то я вмешаюсь в происходящее лично.



    Хозяин дома

I

«Посреди тусклых безжизненных улиц Богом забытого города угасал последний блуждающий свет. Его лучи из последних сил старались держаться вместе, обреченно летая между серо-зелёными домами, словно пойманный зверь бродит по своей клетке, в которой ему суждено скоротать остаток жизни. Время от времени лучи будто бы просились в окно какого-нибудь из домов, подобно беженцу, который без особой надежды стучится в чужую дверь, зная, что ему не откроют. Так больно и одиноко было этим редким лучам, уже осознавшим, что здесь они совершают свой последний полёт…»



Нет, стоп! Так дальше продолжать нельзя. Я слишком поддаюсь его влиянию. Когда пишешь о тоске, купаясь в собственной меланхолии, у тебя не получится написать ничего жизнеутверждающего. А ведь именно это – моя цель, ведь я всегда мечтал стать Иваном Стотысячным и помочь родной стране развеять сгустившийся над ней мрак. И ещё я хотел бы представиться.

Мне тридцать четыре года и меня зовут Сергей Васильевич Болотов. И, как оказалось, уже в вопросе моего имени кроется некая загадка. Но об этом чуть позже. Вначале я хочу сказать, что проживаю в одной из гостиниц города Ц., расположенного близ окраины континента, у моря. Это довольно большой город со своими вокзалами, гостиницами, аэропортами, увеселительными заведениями и многим другим, чем располагают практически все современные ему города. Погода здесь не особо балует: постоянно льют проливные дожди, которые лишь изредка сменяются застенчивым и быстро исчезающим солнышком.

Теперь непосредственно о гостинице, где я живу. Это семиэтажное кирпичное здание, полностью окрашенное в серый цвет и идеально гармонирующее с извечно пасмурным небом нашей обители. Время от времени растерянные лучи солнца будто бы просятся в окна этого дома, подобно беженцу… Стоп! Я опять уступаю его тлетворному воздействию. Это я о своём соседе. О нём я также расскажу в дальнейшем, но, сразу скажу, что он всегда казался мне очень подозрительным. Вначале же мне стоит рассказать о самой гостинице. Я живу здесь уже не первый год, но у меня такое чувство, что я жил здесь всю свою жизнь.

Эта гостиница, я должен признать, весьма комфортабельная и, что особенно удивительно, чрезвычайно дешёвая. Месяц проживания здесь стоит всего шесть (!) тысяч рублей, которые я с лёгкостью выплачиваю со своих публикаций заметок в журналах и написания музыки для видеоигр. Здесь проживают и гораздо более обеспеченные постояльцы, чем я, но непосредственно о них я расскажу, опять-таки, позже. При этом я должен отметить, что в этой весьма большой по размерам гостинице обитает подозрительно мало людей. Из тех, кто, подобно мне, пребывает здесь длительное время, я насчитал менее пятнадцати. Периодически сюда заезжают гости нашего города, но редко задерживаются дольше, чем на несколько суток.

В нашей гостинице работает молодая администраторша, немолодые уборщица и буфетчица и периодически наведывается престарелый слесарь-электрик. Но для меня они – словно тени: мне практически не доводилось с ними разговаривать, и мне абсолютно нечего о них рассказать. Но вот что касается симпатичной администраторши, то у меня складывается впечатление, что один член управляющего персонала гостиницы держит её здесь, что называется, «для красоты». По крайней мере, в его номере, расположенном на втором этаже, я замечал её куда чаще, чем на её рабочем месте. В гостинице также находится внешне достаточно скромный буфет, но при этом в нём готовят блюда как в самом дорогом ресторане. Опять-таки, весьма удивительно, учитывая установленные в этом буфете смехотворно низкие цены. Однажды кто-то из постояльцев даже пошутил, что владельцы этой гостиницы, вероятно, питаются Святым Духом – настолько низкие тарифы здесь установлены. Не знаю, почему, но мне не понравилась эта шутка. Что-то кощунственное мне послышалось в ней.

Я сам уже потерял счёт времени, прожитому здесь. Сейчас я занимаю комнату на первом этаже и проживаю в ней уже почти год. А тот, на кого я уже дважды успел вам пожаловаться, проживает в соседнем номере за стеной. Между прочим, год назад я занимал номер на седьмом этаже гостиницы, и перед моим переселением на первый этаж произошла чрезвычайно загадочная история. И вот тут, прежде чем сказать хотя бы слово о том, что тогда произошло, я должен выполнить своё обещание и поведать вам о «загадке своего имени».

Дело в том, что примерно полтора года тому назад я встретил человека, представившегося Петром и произведшим на меня сильнейшее впечатление. Мы познакомились в ресторане крупного торгово-развлекательного центра «Магнитный» и каким-то естественным образом разговорились. На вид он показался мне несколько моложе меня, однако по ходу общения я не мог отделаться от ощущения, что он значительно более опытен. Мы присели за один столик и начали беседу, в ходе которой он рассказал мне о вещах, от которых я первое время пребывал в настоящем шоке.

Во-первых, когда я представился Сергеем Болотовым, он сказал мне, что ему что-то подсказывает, что это не моё настоящее имя. Не поняв, шутит он или нет, я сам полушутя показал ему паспорт, который «доказывал мою правоту». На это он ответил, что «документы в наше время решают многое, но не всё». Я принялся в подробностях рассказывать ему свою биографию, но он прервал меня, не объясняя причин. Когда же речь зашла о гостинице, в которой я по сей день проживаю, то тут он удивил меня ещё сильнее. Пётр сказал, что исконно этот дом принадлежал не тем, кто владеет им в настоящее время, но кое-кому совершенно другому. Также он сказал, что изначально в этом здании жил один-единственный человек, с которым однажды по его собственной вине приключилось страшное несчастье. После этого бедствия законный владелец был вынужден покинуть дом и уйти в никому не известном направлении. Это позволило некоторым «не очень честным», как выразился Пётр, лицам захватить контроль над зданием и впоследствии ради собственной выгоды организовать в нём гостиницу.

Я спросил Петра, знает ли он, что произошло с тем единственным жильцом, на что он ответил, что сам разыскивает его и был бы очень признателен, если бы я помог ему в этом. Ещё он добавил, что тот ушедший в неизвестном направлении хозяин дома периодически выходит с ним на связь, так как не оставляет надежд вернуть контроль над своей собственностью. На вопрос, по какой причине Пётр помогает этому ушедшему владельцу здания, он ответил, что тот законный хозяин ему как отец, и для него дело чести помочь ему вернуться. Кроме того, поступок того самого «единственного жильца», как сказал Пётр, привёл и к другим печальным последствиям, всех подробностей которых не знает даже он сам. И закончил он тем, что предложил мне, коль скоро я никогда не был трусом и не искал лёгких путей, помочь ему в расследовании произошедшего и, если ответы будут найдены и справедливость восстановлена, даже написать об этом роман. Почувствовав, что во всей этой истории действительно хватает белых, или, может, правильнее выразиться, чёрных пятен, я согласился ему помочь. Пётр порекомендовал мне несколько книг, знания из которых, с его слов, могли поспособствовать решению нашей общей задачи. Забегая вперёд, скажу, что эти книги в итоге перевернули всё моё мировоззрение, помогли другим людям, кого затронула начавшаяся с того несчастья история, а также придали всему впоследствии происходившему весьма неожиданный поворот. Мы обменялись с Петром контактами и договорились быть на связи. Напоследок он рекомендовал мне быть внимательнее с теми, кто проживает со мною под одной крышей, и попытаться распознать, кто есть кто. Сам Пётр обещал снабжать меня сведениями о живущих в гостинице постояльцах, что в итоге и послужило оплотом моего романа.

Теперь по поводу того инцидента, после которого я переехал жить на первый этаж. Когда я проживал на седьмом этаже гостиницы, со мной соседствовал некий Виктор Александрович Драгунский (он и сейчас занимает всё тот же номер). Это человек лет за пятьдесят и, должен отметить, необычайно высокомерный. Но при всём при этом в его характере присутствует начавшая меня впоследствии откровенно раздражать подобострастность. Стоило мне написать какую-либо заметку в журнал или сочинить незатейливую мелодию, как он тут же усыпал меня комплиментами, превознося меня и мои произведения чуть ли не до небес. Вначале, признаюсь, мне это льстило, но впоследствии я изменил своё отношение и к Драгунскому, и к собственному творчеству. Этому опять-таки поспособствовали те книги, которыми снабдил меня Пётр. В дальнейшем я обязательно буду приводить те фрагменты из упомянутых книг, которую сыграли ключевую роль во всей этой истории. Чуть ниже скажу об этом ещё несколько слов.

Что же до Драгунского, то однажды, уже после того, как я стал предпочитать чтение упомянутых книг общению с ним, с Виктором Александровичем случилось несчастье. Ночью в его номере произошёл пожар, в котором он получил страшные ожоги. Несколько недель он провёл в больнице. У меня было какое-то необычное предчувствие тем вечером накануне и вроде бы какой-то странный сон в ту самую ночь. Или же не сон… Так или иначе, я в данный момент не могу этого вспомнить. Тем временем, по распоряжению управляющего гостиницы Николая Александровича Чернобродова, бывшего военного, меня в целях предосторожности переселили на первый этаж. Как потом выяснилось, это произошло не столько по инициативе Чернобродова, сколько по просьбе того самого постояльца, который сейчас проживает в соседнем номере и регулярно наведывается ко мне в гости. Правда, его оценка моих произведений диаметрально отличается от той, что давал им Драгунский, но об этом вы уже прочитаете в дальнейшем.

И вот ещё что. Мне действительно довелось написать свой роман, и этого никогда бы не случилось, не повстречай я тогда Петра и не последуй определённым его советам. Ниже я буду описывать происходящее в третьем лице и вплоть до самой последней главы для вас я – Сергей Васильевич Болотов. Иногда я буду вставлять в текст записи из дневников своих прошлых лет, если посчитаю, что это к месту. В начале романа я приведу биографические выкладки проживающих в гостинице постояльцев, которыми снабдил меня Пётр. Они помогут понять, к каким именно последствиям привёл проступок того самого «единственного жильца».

Должен предупредить своего читателя ещё кое о чём. В моём романе приводятся фрагменты из книг, которые сыграли решающую роль в самый тёмный час этой истории. Некоторым читателям они непременно помогут прояснить смысл происходивших с нами событий. И в то же время я отдаю себе отчёт, что кому-то из читателей смысл этих фрагментов понятен не будет, как не будет понятна и причина, по которой они сюда включены. На этот случай я должен сказать следующее: вам будет затруднительно разобраться во всей этой истории, если вы станете пытаться понять написанное буквально. Например, если вы будете воспринимать гостиницу, в которой мы жили, исключительно как здание, а не как тело и внутренний мир человека; если встречающиеся на страницах романа персонажи будут для вас просто людьми, а не силами, действующими в человеческой психике; если главные действующие лица будут восприниматься вами как самостоятельные… стоп! Я и так сказал уже слишком много. Если вам не терпится узнать ещё больше, вы можете сразу перейти к чтению шестой части девятой главы. В ней я привожу притчу, которую Пётр однажды рассказал мне, а также тем, кто со временем встал на мою сторону. Либо продолжайте следовать за мною, и страница за страницей мы вместе дойдём до этого поворотного момента.

Сейчас же я приступаю к своему повествованию. И вот ко мне в комнату уже стучится мой сосед. Моя дверь не заперта, и я разрешаю ему войти.

* * *

– Доброе утро, Сергей Васильевич! Не разбудил вас? – в двери номера писателя показалось осунувшееся небритое лицо Сергея Серова, человека лет пятидесяти пяти, который регулярно проведывал Болотова.

– Что вы, Сергей Анатольевич, давно уже бодрствую! Проходите, располагайтесь.

Довольно высокий худощавый Серов аккуратно приотворил дверь номера ногой, так как в руках нёс заваренный чайник. Поставив его на журнальный столик, гость присел на одну из двух стоявших в номере кроватей, Болотов тем временем расположился на второй (Стоит отметить, что в этой гостинице практически в каждой комнате находилось по две стоящих друг напротив друга одноместных кровати).

– Ну что, попьём чаю? – предложил Сергей Анатольевич.

– С удовольствием.

– Сигарету будете?

– Да, давайте.

В присутствии Серова у писателя часто возникало эмоциональное состояние, когда ему хотелось курить. В этот момент он словно прятался от мира за пеленой густого серого тумана, который временно закрывал от его взора трудности, которыми была наполнена его жизнь.

– Чем планируете сегодня заниматься? – поинтересовался Серов, наливая себе и хозяину номера чаю.

– Планирую плотно поработать над своим последним романом. Сегодня с утра ощущаю сильный прилив энтузиазма! – радостно сообщил собеседнику Болотов. – Думаю многое переработать из ранее написанного, а следующую часть и вовсе начать с чистого листа.

– Энтузиазм – это хорошо… – задумчиво проговорил Сергей Анатольевич, отпивая чай из кружки и доставая сигарету. – Не скажу, что ваши произведения хоть сколько-то взяли меня за душу, но ваш энтузиазм в них действительно чувствуется. А о чём планируете писать теперь, если не секрет?

– О том, что людям необходимо объединяться, – серьёзно ответил Сергей Васильевич, сделал глоток чаю и закурил.

– А в чём именно объединяться? – уточнил Серов, затягиваясь сигаретой. – На какой, собственно, почве?

– Насколько я могу судить о происходящем, существует раскол как внутри всего человечества, так и внутри каждого отдельного человека.

– Что вы имеете в виду в последнем случае? – Серову захотелось конкретики.

– В каждом из нас существует противоборство между различными сторонами нашей души. И в целом мире, и внутри отдельного человека имеются противоборствующие стороны, два полюса: агрессоры и миротворцы, целеустремлённые и лентяи, отважные и боязливые, скептики и энтузиасты, мужчины и…

– Уж не хотите ли вы сказать, что внутри каждого мужчины скрывается женщина? – иронично, но как будто несколько раздражённо оборвал собеседника Серов.

– Вернее выразиться, в каждом человеке заложено и мужское, и женское начало, – поправил Сергея Анатольевича писатель. – И только гармоничное взаимодействие этих начал способно привести и конкретного человека, и всё человечество в целом к расцвету. Только оно поможет преодолеть упомянутый мною раскол.

– Боюсь, что это звучит утопично…

– Безусловно, для достижения этого необходимо приложить титанические усилия и проделать огромную работу, – добавил Сергей Васильевич. – И в первую очередь – над самим собой. Человек должен многое узнать о самом себе, прежде чем начнётся его движение в этом направлении.

– Это всё звучит красиво и даже, я бы сказал, немного помпезно: взаимопроникновение мужского и женского начал, единство противоположностей и тому подобное, – принялся рассуждать Сергей Анатольевич. – Предположим даже, что такой обозначенный вами идеал возможен. Но как к нему прийти? Что может сделать для этого отдельно взятый человек?

– Непрерывно работать над расширением собственного сознания, – ответил Болотов, – и сосредоточиться в первую очередь на духовных ценностях, нежели на материальных благах.

– Вот мы плавно и подошли с вами к вопросу, который смущает меня больше всего! – почему-то заметно приободрился Серов. – Люди сейчас переживают такое время, что те нравственные и духовные ценности, которые вы в своих произведениях с таким рвением пропагандируете, более не находят отклика в их душах. Люди сейчас заняты другим – благоустройством своих жилищ, удовольствием своих тел и приятным провождением свободного времени, если оно у них остаётся. Вы можете хоть до скончания веков писать им о совести, бескорыстии, единении и тому подобных вещах. Но когда у кого-то не выполняется план за месяц по продажам, то мысли о бескорыстии он отгонит поганой метлой. Когда кто-то не может выплатить кредит, потратив последние деньги на операцию матери, те, кто будут возвращать ссудную задолженность, легко, поверьте мне, поборют пробуждающееся в них чувство совести. А может, им и вовсе не придётся этого делать. Когда две нации ненавидят друг друга потому, что третьей нации это выгодно – то какое к чёрту единение? Вы никогда не достучитесь до масс, Сергей Васильевич, никогда!

Болотов тяжело вздохнул, выдыхая сигаретный дым, сделал глоток чаю и, немного помолчав, сказал:

– То, что задача вдохновить человечество на нравственное совершенствование неимоверно сложна, я, разумеется, понимаю. И осознаю, что последовать по этому пути могут лишь немногие. Да что там немногие – единицы! Но, поверьте, Сергей Анатольевич, даже мысль о том, что когда-нибудь все люди в Мире станут Братьями и Сёстрами, вызывает во мне такую радость, что никакое телесное блаженство никогда с этим не сравнится!

– Милый мой друг! – лениво улыбнулся только что допивший свой чай Серов. – Да я же не возражаю, чтобы всё стало именно так, как вы об этом мечтаете! Я лишь хочу обратить ваше внимание на другое. Вы потратите уйму сил, времени, ресурсов – и не получите ровным счётом ничего! Вы никогда не сумеете изменить ситуацию в обществе! Над этим бились и такие великие умы, как Достоевский, Рерихи, Блаватская, де Сент-Экзюпери. И что? Как часто вы видели юношу или юную леди, держащую в руках их книги?

– Видел, пусть нечасто…

– И вот что я ещё скажу. Даже если вы, Сергей Васильевич, и сумеете – хоть я в это, простите меня за прямоту, ни капли не верю – создать что-либо подобного масштаба, вас всё равно не услышат, не поймут и не примут! И сейчас моя задача, как у старшего и более опытного товарища, предостеречь вас от бесплодной растраты ваших сил! Предоставьте другим разбивать в кровь свои руки!

Конечно, Болотову неприятно было выслушивать доводы Серова. Он и сам отдавал себе отчёт о сложности своей задачи. Нельзя сказать, что от его недавнего энтузиазма не осталось камня на камне, однако настроение, безусловно, было подпорчено. И ещё: Сергею Васильевичу показалось, что Серов, чувствуя, что смог поселить сомнение внутри него, сам, напротив, словно бы набрался сил. Его взгляд стал более оживлённым, речь более пылкой, ему всё больше и больше хотелось говорить.

– Более того, все эти разглагольствования про «высший мир», про «жизнь после смерти» – это же всё ещё наукой не доказано! А, стало быть, этого всего запросто может и не быть. А, если так, то зачем…

И тут Болотов почувствовал, что продолжать этот разговор ему нецелесообразно. По крайней мере, сейчас.

– Сергей Анатольевич, прошу прощения, что перебиваю вас, но я только что вспомнил, что у меня есть кое-какие неотложные дела, которые нужно сделать в течение часа. Благодарю вас за чай, в следующий раз сам вас чем-нибудь угощу. Ещё раз прошу меня извинить.

– Конечно-конечно, мне самому уже пора идти! – энергично подскочил с койки обычно вальяжный Серов. – Ах, как же я рад, что мы с вами соседи! Всегда так приятно поговорить!

Обыкновенно тусклые глаза Серова в данный момент словно лучились светом.

«Ему-то действительно приятно», – подумал писатель, пожимая руку Серову и закрывая за ним дверь.

Но после этого Сергей Васильевич решил действовать.

II

«Можно приметить, что не внешность, не голос, не богатство, но нечто иное убеждает народы. Уже не раз Говорил об Огне сердца. Именно этот панцирь-магнит и привлекает, и защищает».



Агни Йога. Мир Огненный. Часть вторая. Шлока 53 [11, с. 49].

* * *



Девяносто дней спустя


Сейчас я вспомнил об этом и не могу себя простить. Да, я тот самый «единственный жилец». Я мысленно вернулся в тот роковой день, когда наш с ними договор был заключён. Ты осталась со мной, пусть и мечтала уйти на свободу. И вот сейчас я вижу перед своим мысленным взором произошедшее тогда несчастье.

Мы находимся с тобой на пятом этаже моего огромного дома, и ты закована в цепи. Его голоса я теперь не слышу совсем. Неподалёку он нас стоят призванные мною стражники – они не дадут тебе уйти. Здесь, на пятом этаже, я не перестаю восхищаться твоей красотой: твоё прекрасное лицо сводит меня с ума, от вида твоего прелестного тела закипает моя кровь. Я не видел на свете никого прекраснее. Но ты хочешь уйти: этот дом превратился для тебя в тюрьму. И всё же я пока не готов тебя отпустить – ты теперь в моей власти. Твои тюремщики смотрят на нас и улыбаются. Они рады, что я соблюдаю наш договор.

* * *



Настоящее время


На пятом этаже гостиницы проживал постоялец, обладавший весьма колоритной внешностью и занимавший один из самых комфортабельных номеров (в нём находилась большая двухместная кровать и пара мягких кресел). Его звали Дмитрий Формовщиков, и ему было двадцать семь лет. Он был высокого роста и обладал чрезвычайно внушительной мышечной массой, которая ярко контрастировала с его смазливым мальчишеским лицом. Формовщиков был весьма гостеприимен, и в большей степени это касалось прекрасного пола. Да, Дмитрий пользовался популярностью у женщин: особенно, когда дело касалось недолгих отношений. Но об этом чуть позже.

Пять лет назад Дмитрий окончил факультет иностранных языков одного из местных университетов, по выпуску хорошо зная английский язык и несколько хуже французский. Однако зарабатывать на жизнь Формовщиков в итоге стал другим. С ранних лет он выделялся среди сверстников физической силой, выносливостью и отменной реакцией, что не мог не заметить его отец, отдавший сына в секцию дзюдо. Когда Дмитрию было семнадцать, на радость папе он получил звание мастера спорта и на радость маме практически не применял боевых навыков за пределами татами. От природы Формовщиков обладал достаточно спокойным нравом, но, как и у всех людей, со временем у него выявились свои болевые точки.

Энтузиазм Дмитрия к занятию единоборствами с годами лишь усиливался. В девятнадцать лет он начал серьёзно заниматься боксом и благодаря всё той же природной одарённости в двадцать один получил звание кандидата в мастера спорта. Какие-либо серьёзные травмы вроде сотрясений мозга либо повреждений связок и мышц всё это время обходили парня стороной. И вот в двадцать три года он решил попробовать себя в боях без правил, которые в то время стремительно набирали популярность в городе Ц.

Успехи не заставили себя долго ждать и в этом случае. По итогам пяти лет выступлений у Дмитрия был весьма приличный послужной список: тринадцать побед (девять из них нокаутом благодаря убойному правому прямому) и лишь одно поражение (раздельным решением судей). В настоящее время Формовщиков продолжал тренировки и планомерно готовился к следующему бою, запланированному на грядущий месяц.

В своё время у Дмитрия даже были мечты податься в спецназ, но его остановило то, что в этой профессии любой подвиг мог оказаться для него последним – и вдобавок никому неизвестным.

«Страна должна знать своих героев», – часто повторяя эту фразу, Дмитрий то ли подбадривал себя, то ли утешал. Славы и почестей ему хотелось никак не меньше, чем совершения подвигов.

Имелись у Формовщикова и свои странности. Для столь брутального рода занятий он был как-то уж слишком зациклен на собственной внешности. Разумеется, его тренировочный процесс включал в себя и посещение тренажёрного зала, где Дмитрий продолжал с успехом наращивать и без того объёмную мускулатуру, что в итоге привело к его переходу в супертяжёлую весовую категорию. Лишнего веса при этом он был лишён начисто, так как тщательно спланированная диета и аэробные нагрузки также делали своё дело. Дмитрия даже посещали мысли однажды попробовать себя в бодибилдинге – настолько массивно и рельефно он выглядел в своей лучшей форме (В пауэрлифтинге он себя, к слову сказать, уже попробовал и уверенно выполнил норматив кандидата в мастера спорта). И вот эту «лучшую форму» Формовщиков мог по паре-тройке часов в день разглядывать перед огромным зеркалом, специально для этой цели заказанным в его номер. Своих подруг он то и дело просил сфотографировать себя: иногда одного, иногда вместе с ними. После этого геркулес с замашками нарцисса подолгу отбирал лучшие фотографии, удалял худшие и просил сфотографировать снова. Пара любовниц Дмитрия серьёзно поссорились с ним из-за его привычки любоваться на себя в пресловутое зеркало во время занятий любовью. Формовщиков легко решил эту проблему, поставив в номер скрытую камеру и став любоваться увиденным ещё и постфактум.

Внешность не была единственным предметом гордости мускулистого бойца. Естественно, все записи боёв за исключением проигранного были пересмотрены не один десяток раз, было сделано множество скриншотов, лучшие из которых украшали стены его гостиничного номера. Монтаж видеороликов, посвящённых своим победам на ринге, и последующая демонстрация их всем своим знакомым были излюбленными занятиями Формовщикова. Что до проигранного боя, то его Дмитрий также пересматривал, но уже не с целью потешить самолюбие (тешить там было особо нечем), а с целью разобрать собственные ошибки. К своему делу он относился профессионально и постоянно искал точки роста.

Вообще Формовщиков всегда испытывал чрезмерную привязанность к дорогим и памятным ему вещам: будь то маска ниндзя, подаренная ему в детстве, диски с любимыми песнями и фильмами, недавно купленный Land Cruiser, многочисленные медали с соревнований. При одной только мысли что-нибудь из этого потерять Дмитрий испытывал крайне болезненные эмоции. Стараясь уверить себя, что этого никогда не произойдёт, он поскорее гнал от себя подобные думы. Другое дело, что они, как правило, потом всегда возвращались.

Что же касается отношений Формовщикова с женщинами, то здесь обыкновенно возникало два рода ситуаций. В первом случае Дмитрия привлекала исключительно физическая красота, и после, как правило, непродолжительного общения от подобных отношений оставались лишь приятные воспоминания. Второй вариант был для Дмитрия значительно более сложным и зачастую болезненным. Иногда он находил в женщине нечто такое, к чему очень сильно психологически привязывался. Теряя свой обычно холодный ум, Формовщиков очаровывался красотою лица девушки, её улыбкой, её прекрасными глазами – и желал созерцать полюбившуюся ему картину вновь и вновь, не будучи способным вдоволь ею налюбоваться. Ему хотелось обладать этой «картинкой», и чувство собственника просыпалось в нём. Когда присвоить себе желаемое не удавалось и девушка не отвечала ему взаимностью, Дмитрий какое-то время переживал, в свободное время меланхолично разглядывая манящий его образ на фото. Впрочем, страдать из-за кого-то подолгу Формовщикову не доводилось: частые тренировки уводили его ум прочь от бесплодных грёз, а страстные любовницы ловеласа регулярно скрашивали его вечерний досуг. Более того, через некоторое время непременно появлялась та самая «ненаглядная картинка», которая оказывалась к Дмитрию благосклонна. Тогда в его альбомах становилось всё больше фотографий, на которых он присутствовал не один.

Как бы там ни было, на данный момент подобной «ненаглядной» девушки в жизни Дмитрия не было.

* * *

Формовщиков лежал на кровати в своём номере и читал книгу по историю ниндзюцу. В дверь неожиданно постучали.

– Войдите! – громко ответил на стук Дмитрий.

– Добрый день. Не отвлекаю?

В комнату вошёл невысокий стройного телосложения мужчина лет сорока пяти. Звали его Эдуард Арсеньевич Привязчиков и проживал он, как и Формовщиков, на пятом этаже гостиницы. По профессии он был художником-оформителем, и местные постояльцы охотно пользовались его услугами. Сергей Болотов заказывал у него обложки для печатных изданий своих книг, Георгий Безделов с шестого этажа заказывал огромные плакаты любимых киноактрис, а Соня Сладкова… Ох, об этом позже. В руках Привязчиков держал большой альбом с собственными зарисовками.

– Заходите, пожалуйста, Эдуард Арсеньевич, – ответил, вставая с кровати, Формовщиков и пожал протянутую художником руку. – Чай или кофе будете?

– Нет, благодарю, Дмитрий, я совсем ненадолго, буквально на пару минут, – вежливо ответил гость.

– Хорошо, слушаю вас.

– Дмитрий, как вам известно, мы всем нашим дружным коллективом всегда искренне поддерживаем вас на ваших суровых боях. Лично я так вообще не пропустил ни одного поединка с вашим участием! Говорю от чистого сердца, я ваш поклонник – как спортсмена, как воина! И вот какая идея ко мне пришла. Бои без правил – это ведь не только спортивное состязание, но и во многом шоу, согласитесь!

Формовщиков согласно кивнул, а Эдуард Арсеньевич продолжил.

– Выход бойца на ринг – это же в чистом виде шоу! Чего они только не вытворяли: выезжали на лошадях, на мотоциклах, прилетали на коврах-самолётах, выводили с собой тигров и чего ещё только не делали! Вы же всегда выходите относительно скромно. Но, коль скоро мы знакомы с вами не первый год, я успел многое о вас узнать – о ваших любимых фильмах, любимых персонажах. И вот что я хочу вам предложить.

Эдуард Арсеньевич открыл нужную страницу альбома и с необычайным наслаждением пронаблюдал, как резко изменился в лице Формовщиков, чуть только его взгляд упал на этот рисунок.

– Мои партнёры могут изготовить это за считанные дни, – сообщил пребывавшему едва ли не в экстазе Дмитрию художник. – Отныне ваши выходы на ринг станут значительно ярче и будут подстать вашим грандиозным победам!

– Деньги будут сегодня же вечером, – с блестящими от восторга глазами ответил Формовщиков.








III

«Встретите двух противниц равноправия – одна, почитательница гаремных основ, скажет, что не следует потрясать вековые обычаи; другая, негодуя на прошлое, будет требовать себе первенства во всём. Обе будут далеки от эволюции.

Нельзя в будущее вовлекать бывшие обиды. <…>

Можно убеждаться, что в настоящее время имеется много женщин, вполне понимающих значение полноправия. Можно опираться на них по всему Миру».



Агни Йога. Аум. Шлока 417 [2, с. 230—231].

* * *



Девяносто дней спустя


Я продолжаю вспоминать тот ужасный день.

Мы спустились на этаж ниже: это самое сердце здания, его четвёртый уровень. Да, я предал тебя, моя любимая – но не готов себе в этом признаться. Я убеждаю себя в том, что ты до сих пор любишь меня и желаешь остаться со мною навечно. Меня не убеждают ни твои слёзы, ни твоя мольба отпустить тебя на свободу. Я попросту не готов принять всей правды. Они смотрят на нас, и их радости нет предела. Ты в моей власти, это сводит меня с ума, и я не сдерживаю себя ни в чём. Ведь я всё ещё верю, что ты желаешь этого так же, как и я.

Только сегодня я увидел, какую рану оставил тогда на твоём сердце.

* * *



Настоящее время


Анна Обидина, учитель русского языка и литературы средних и старших классов местной школы, проживала на четвёртом этаже гостиницы и в данный момент пребывала в заслуженном летнем отпуске. Девушке недавно исполнилось двадцать семь лет, она была весьма хороша собой, хотя, глядя на неё, эпитету «красивая» невольно хотелось предпочесть слово «милая». Её светло-русые волосы спускались значительно ниже плеч, орехового цвета глаза с оттенком грусти вызывали сильное желание обнять и приголубить этого нежного человечка, а прекрасная, почти не обнажавшая ровных и крепких зубов улыбка озаряла лицо нечасто, но поистине умела очаровывать. Анна была невысокого роста, чуть полного телосложения, обладала крепкой грудью четвёртого размера и, как подшучивал над ней один живший на втором этаже постоялец, «ей было чем солдата с войны встретить». Анна крайне не любила это выражение, но не по причине столь грубого комплимента её пышным женственным формам, а по другой. Дело в том, что теперь Обидиной уже некого было «встречать». От неё нынешней весною ушёл очередной мужчина (третий за последние шесть лет). И интуиция подсказывала Анне, что во всех этих неудачах имелось нечто общее.

В отношениях с мужчинами, сколь обнадёживающе и безоблачно они бы ни начинались, Анна практически постоянно испытывала сильное беспокойство, зачастую переходящее в страх. С самого детства она была очень застенчива, панически боялась неудач, а когда на любовном фронте брезжило что-то радостное, то мысль о том, что что-нибудь непременно пойдёт не так, не покидала её ни на минуту. Однако подобные опасения в итоге почти всегда оказывались беспочвенными, ведь Анне было свойственно притягивать к себе в основном тех мужчин, которые знали, чего хотят от жизни, и не пасовали перед первыми трудностями. Что ж, Обидина непременно устраивала им и вторые, и третьи. Ахиллесовой пятой девушки также было то, что она никогда не могла признать собственной ошибки: особенно, если ей указывали на неё напрямую, и особенно – если это делал мужчина. В таких случаях в Анне словно просыпалась обида за весь женский пол, извечно притесняемый мужчинами, и она, вначале высказав обидчику всё, что о нём думает, затем переставала разговаривать с ним на срок от нескольких часов до нескольких лет. Первые отношения (Обидиной был двадцать один год) на подобной молчанке и закончились. Правда, спустя полторы недели Анна всё же написала парню сама, но он ей отвечать не стал. Возможно, из гордости, а, возможно, его сердце уже было занято кем-то другим.

В следующих серьёзных отношениях, которые начались, когда Анне едва исполнилось двадцать четыре, девушка поначалу старалась любыми способами избегать конфликтных ситуаций и не предъявлять никаких претензий к своему спутнику. И всё же иногда её терзало чувство, что мужчина (он был на пять лет старше её) недостаточно её ценит, не испытывает должной благодарности за созданный ею домашний уют, за весь тот комфорт, которым она его с такой заботой окружала. Она искренне считала, что такого счастья, которое дарила ему она, он больше никогда в жизни не найдёт. А он взял и нашёл. Когда он объявил о расставании, для Обидиной это явилось настоящим шоком. Она, горько плача на последней их встрече, пыталась понять причину, по которой он уходит, но он лишь сказал: «Она принимает меня таким, какой я есть».

Около года после этого Обидина старалась и близко не подпускать к себе мужчин, твёрдо убедив себя, что её предали, и что «все мужчины такие». Но вскоре она встретила того, кто на неполные два года заставил её поверить в то, что и среди мужчин рождаются замечательные люди. Её ровесник, тот, кто учился с ней на одной параллели в школе, парень из очень культурной, пусть и небогатой семьи, принялся настойчиво за ней ухаживать. На тот момент он работал научным сотрудником в химической лаборатории, очень серьёзно относился к вопросу создания семьи и всем сердцем был влюблён в Анну. Вскоре они были вместе – и были счастливы. Он носил её на руках, дарил недорогие (зарплата не позволяла), но трогательные подарки и на полном серьёзе обсуждал с любимой имена их будущих детей.

«Вот и я, наконец, выстрадала своё счастье», – порою со слезами на глазах думала Обидина.

Но однажды девушка поняла, что ещё недостаточно изучила саму себя (отношениям пары на тот момент было чуть больше года).

Это случилось нынешней весной. Старые подруги позвали Анну в место, где до этого она была всего пару раз – в ночной клуб. Повод был серьёзный: одна из подруг отмечала свой день рождения. Обидина поначалу упорно отказывалась, поскольку и заведения подобные не любила, и безумно боялась, что это не понравится Алексею. Именно так звали избранника Анны, который, к слову, в это время пребывал в командировке. На лето они уже запланировали свадьбу, и все мысли девушки были теперь об этом. Но и отказать подругам ей было очень тяжело. Обидина по телефону сообщила Алексею о том, куда направляется в грядущие выходные, получила его, как ей показалось, неохотное разрешение и отправилась в клуб.

Ниже – краткий пересказ произошедших на вечеринке событий. Вначале – радость от встречи старых подруг, временами задушевные, а временами поверхностные беседы о делах друг друга, звон бокалов шампанского. За этим – плавное опьянение и зажигательные танцы: вначале в кругу подруг, а потом в кругу каких-то незнакомых молодых людей. Настроение при этом – «я люблю весь мир!». Потом – объятия с каким-то перекачанным стриптизёром, шепчущим ей на ухо избитые комплименты и ведущим за руку в приватную комнату. Следом – невнятный лепет Обидиной о том, что у неё есть парень, шутка стриптизёра о том, что у него тоже… и вот, Анна уже в мускулистых объятьях своего искусителя.

Каким именно образом вернувшийся из командировки Алексей узнал про её измену, Анна так в итоге и не выяснила. Проболталась ли какая-то из подруг либо рассказал кто-то из десятков едва знакомых людей, зажигавших в ту ночь в клубе, доподлинно она не узнала. Да и значения в ту минуту это для неё уже не имело, ведь она была просто раздавлена своим горем. Алексей был с нею краток, сказав, что им просто не о чем больше разговаривать. В тот момент Анна даже не заплакала – лишь чувство какого-то перемешанного с ужасом опустошения владело ей в ту горькую минуту. Позже пришли и слёзы, и стыд, и раскаяние, но Алексея вернуть не удалось.

«Как я могла? Что на меня нашло? Как можно было хотя бы на минуту поставить то плотское удовольствие превыше наших отношений, нашей любви?» – думала Анна, а сердце её рвалось на части.

Обидина не могла найти объяснений своему поведению. По крайней мере, тех объяснений, от которых стало бы хоть чуточку легче. И не знала, как ей жить теперь дальше.

Свой недавний день рождения Анна отпраздновала в компании лишь одного человека. Это была её новая подруга, также занимавшая номер на четвёртом этаже гостиницы.

* * *

– Не стоит тебе так горевать, Анюта. Всё будет у тебя хорошо! Главное, больше не влюбляйся в кого попало! – подбадривала подругу Варвара Желткова, доедая свой салат и периодически поднимая свои красивые карие глаза на Обидину.

Девушки завтракали в буфете гостиницы, куда уже второй месяц неизменно ходили вместе. Желткова, которая была немного младше Обидиной, сразу же расположила к себе часто хандрившую девушку. Она умела в нужную минуту сказать нужные слова, после которых Анне на какое-то время становилось легче. Варвара была достаточно красива и слегка худощава, при этом она почему-то крайне не любила, когда собеседник смотрел ей в глаза.

– Я могу понять, каким болезненным был для тебя тот разрыв с Алексеем, – продолжила Желткова. – Он казался тебе таким честным, благородным, так рьяно защищал семейные ценности. На словах, по крайней мере. Но не приходило ли тебе на ум, что с его стороны всё это было напускным? Что ореол верности и благородства он создал вокруг себя лишь для того, чтобы очаровать тебя и сделать своей? Что ж, его план сработал, и твоё сердце теперь разбито! Но не думала ли ты о том, что едва успел бы подойти к концу ваш медовый месяц, так он тут же принялся бы за то, что делают девять из десяти мужчин?

– Ты о чём? – нахмурилась Анна.

– Да о том, что он изменять бы тебе начал! – убеждённо проговорила Желткова.

Варвара сочувственно улыбнулась, встретив тревожный взгляд Обидиной, левой рукой поправила полы своего жёлтого шёлкового платья и добавила почти шёпотом:

– Ты знаешь, на что бывают способны мужчины, когда преследуют свои цели? Лично я не исключаю, что Алексей, находясь там, в командировке, вообще раздумал на тебе жениться! И всё это соблазнение тебя стриптизёром сам же и подстроил, чтобы был железный повод с тобою расстаться и уйти к другой. Ты действительно думаешь, что мужчины не способны на подлость?

– Нет, Варвара, мне кажется, что в своих догадках ты заходишь уже чересчур далеко! – недоверчиво ответила Анна. – Можно, конечно, всё что угодно предположить, но, на мой взгляд, всё гораздо проще. Я потеряла контроль над собой, оскорбила его лучшие чувства и сейчас пожинаю горькие плоды одиночества.

– Ты просто слишком ещё наивна, моя милая Аня! – воскликнула Желткова. – И пока ещё излишне склонна доверять людям. А вот повидала бы ты то, что довелось видеть мне, ты бы относилась ко всему этому совершенно иначе! Ну, предположим, он всего этого не подстраивал. Да, ты ему изменила. Но неужели этот единственный неприятный инцидент между вами способен был моментально перечеркнуть все те чувства, в которых он тебе на протяжении года с лишним каждый божий день клялся?

Обидина не ответила ничего. Ей тоже не раз доводилось об этом размышлять. Временами она пыталась убедить себя, что физическая измена не способна затушить огонь высокой человеческой любви, и в такие моменты начинала злиться на Алексея. Но потом чувство вины вновь брало верх, и Обидина снова впадала в уныние.

Стоит добавить, что ещё с подросткового возраста, когда Анне доводилось наблюдать за отношениями полов только со стороны, она уже начинала таить обиду на мужской пол. Её возмущало то, что измена мужчины женщине осуждалась обществом не так строго (и не такими бранными словами), как vice versa. Когда Обидина думала об этом, она невольно ставила женский пол выше мужского в своих глазах. В её душе словно происходила борьба, целью которой было устранить эту вопиющую несправедливость, этот ущемляющий женщин социальный предрассудок.

Сейчас же, слушая излияния Варвары о том, какие мужчины подлые и несправедливые по отношению к женщинам, Анне на время становилось легче. И всё же порою Обидиной казалось, что этот поток утешений, изливаемый её собеседницей, слишком пристрастен и лишь мешает ей разобраться в самой себе, в своих чувствах. Что-то подсказывало ей, что причина её любовных неудач кроется также и в ней самой.

– А вот на него посмотри, – допив стакан с брусничным компотом, вполголоса сказала Желткова. – Меняет женщин, как перчатки. Больше двух раз с одной девушкой его не видела.

Анна обернулась через плечо и увидела Дмитрия Формовщикова, платившего на кассе за свои излюбленные куриные грудки с рисом. Молодой человек внимательно пересчитывал выданную буфетчицей сдачу, после чего бросил беглый взгляд на обсуждавших его девушек и неторопливо направился в сторону лестницы.

IV

«Помыслите о том, что есть опасность? Так называемая опасность есть не что иное, как страх за текущее состояние наше. Если же знаем, что каждое состояние творится сознанием, которое неотъемлемо, то страха телесного быть не может. Опасность, о которой так принято предупреждать, растворится сознанием. Потому рост сознания есть самое существенное основание для движения вперёд».



Агни Йога. Шлока 406 [1, с. 276].

* * *



Девяносто дней спустя


И мы пошли ещё ниже… А я ещё ниже пал. Я вспоминаю, как мои новые сожители, держа цепи, в которые ты была закована, словно поводки, привели тебя на третий этаж. Здесь я ощутил злобу. Я злился на тебя за то, что ты решила оставить меня; за то, что ты отвергла меня, как своего господина. В те дни я считал, что ты должна принадлежать мне навечно. И когда ты вновь взмолилась о пощаде, твои слёзы уже не тронули меня. Я продолжал падать вниз, увлекая за собою и тебя. Но, должен признаться, здесь мне впервые стало страшно: когда я подумал, что однажды могу потерять тебя навсегда.

* * *



Настоящее время


Денис Страхов занимал номер на третьем этаже гостиницы. Ему было двадцать семь лет, он работал агентом по страхованию и работал весьма успешно не только из-за созвучной с профессией фамилии. Когда он «завербовывал» очередного клиента, он брал своё не только и не столько тем, что хорошо рекламировал «преимущества» именно своей страховой компании, но ещё и тем, что действительно умел убедить своего клиента, что что-нибудь плохое непременно может произойти. И умел он это не благодаря отменной актёрской игре, знанию человеческой психологии либо какому-то незаурядному умению убеждать. Страхов действительно верил, что что-нибудь плохое обязательно может произойти.

Не сказать, чтобы у Дениса было какое-то тяжёлое, полное лишений и горестей детство; не сказать также, что «жизнь помотала его», когда он повзрослел. Вполне себе спокойная жизнь в окружении любящих родителей, у которых он был единственным ребёнком, успешная учёба в школе и в вузе на механико-математическом факультете, достойный заработок на уже упомянутой работе. Ощущал он некоторую грусть, когда ради работы в недавно открытом филиале страховой переезжал в город Ц., что лишало его возможности каждую неделю видеть своих родителей. Мобильная связь лишь немного подслащала горькую пилюлю разлуки. Девушки у Дениса последние полгода не было, и пока что это не доставляло ему какого-либо психологического дискомфорта. Его Страхову год за годом доставляли совершенно другие вещи.

Денис рос миролюбивым ребёнком, пусть и достаточно гордым. При этом его всегда ранило воинственное отношение людей друг к другу. В школьные годы, испытывая жгучую ненависть и отвращение, он не раз наблюдал, как уличная шпана отбирала у малышей данные им родителями на обед деньги. В такие минуты в Страхове боролись возмущение перед ужасной несправедливостью и боязнь пострадать самому, если он рискнёт прийти на помощь слабым. Уже после, не сумев в очередной (пятый) раз переступить через инстинктивный страх, Денис подолгу укорял себя за проявленное малодушие.

И вот однажды, ещё толком не умея драться, он всё же вступился за мальчишку, у которого четверо гопников отбирали телефон и деньги. Денис с отчаянием полез защищать перепуганного третьеклассника. Деньги и телефон в итоге отошли гопникам, паренёк в слезах сбежал, а семиклассник Страхов получил тяжёлое сотрясение мозга. По выздоровлении данный инцидент побудил Дениса серьёзно заняться единоборствами, и он отправился в секцию бокса. Получив за несколько лет усердных занятий ещё одно лёгкое сотрясение, Страхов в итоге добился значительных успехов и ему было присвоено звание кандидата в мастера спорта. Из-за среднего роста, достаточно скромных, пусть и с развитой мускулатурой, габаритов и доброго выражения лица на вид он не производил впечатления грозного противника. Однако умение за себя постоять, безусловно, вышло на качественно иной уровень, и последние несколько лет Денис не знал поражений в боях. Из тех редких уличных драк, в которых его вынуждали принимать участие, он теперь неизменно выходил победителем. При этом всего однажды ему пришлось драться одновременно с двумя оппонентами. В том конкретном случае Денис нокаутировал обоих агрессоров своим коронным правым кроссом. Со временем желающих вызвать Страхова на честный бой в его районе попросту не осталось.

И всё же ни приобретённые навыки боя, ни репутация опасного соперника не смогли избавить Дениса от парализующего чувства страха, которое болезненно сжимало область его диафрагмы, когда ему приходилось думать об опасности для собственной жизни. Когда Страхов узнал, что в соседнем районе пара отморозков зарезала тренера по тайскому боксу, в его уме поселились навязчивые мысли, что от подобной участи не застрахован и он. Тогда Денис нелегально приобрёл боевой нож и некоторое время чувствовал себя в безопасности. Через три месяца из травматического пистолета был насмерть застрелен чемпион Европы по дзюдо. Через три дня аналогичным оружием располагал в своём арсенале Денис Страхов.

Переехав в город Ц., имевший репутацию достаточно мирного места, некоторое время Денис не находил особых поводов для беспокойства. Гостиница ему поначалу очень понравилась; разумеется, не могли не понравиться и расценки. Дмитрий Формовщиков, который объективно был бойцом более высокого уровня, чем Страхов, по причине своего уравновешенного характера опаски у последнего не вызывал. Более того, они даже сдружились и могли часами обсуждать боевые искусства и женщин (эту тему чаще поднимал Формовщиков).

Практически сразу Денис сошёлся и ещё с одним человеком. Это был управляющий гостиницы, пятидесятидевятилетний Николай Александрович Чернобродов, бывший военный и большой знаток оружия. Они жили в соседних номерах на третьем этаже и часто заходили друг к другу в гости. Стоит отметить, что со временем Страхов и Чернобродов стали общаться значительно чаще, ведь у Дениса внезапно обнаружился новый повод для беспокойства.

– Николай Александрович, скажите, а что вы слышали про того самого хозяина гостиницы, который покинул её несколько лет назад? Вы встречали его когда-нибудь? – поинтересовался Денис.

Чернобродов, которого Страхов в очередной раз пригласил к себе в номер, в этот момент располагался за рабочим столом Дениса и читал журнал по армейской тематике. Он сидел к Страхову спиной и ответил на вопрос не сразу. То ли он не мог моментально оторваться от чтива, то ли тщательно обдумывал свой ответ – не видя лица Чернобродова, Денис не мог этого определить.

– Его самого не видел, – после довольно продолжительного молчания ответил Николай Александрович, – видел лишь то, что он здесь натворил.

– А что он здесь натворил? – Страхов чувствовал, как у него холодеют руки.

Чернобродов ещё немного помолчал, потом ответил:

– Он проник на седьмой этаж, пробрался в номер Виктора Драгунского и поджёг его.

– Номер поджёг?

– Да. Вместе с Драгунским.

– А зачем это ему? – с трудом проговорил побледневшими губами Денис.

– Поговаривают, что один из постояльцев лично позвал его сюда. По какой-то причине он очень сильно хотел его увидеть. Быть может, они и раньше были знакомы, точно не знаю. А хозяин этот беглый невзлюбил за что-то Драгунского – и поджёг его. Я увидел обгоревшее тело еле живого Виктора Александровича и тут же бросился к нему на помощь. А сам беглец к тому времени уже давно скрылся.

– А пожар долго горел? – пребывая в сильном волнении, спросил Страхов.

– Да, мы его еле потушили потом, – признался Чернобродов. – Но я хочу, чтобы ты знал одно, Денис. Я здесь давно уже отвечаю за безопасность. И больше подобного не допущу.

Страхов же тем временем раздумывал:

«Кто такой этот „хозяин“? Пироман какой-то что ли? И почему он принялся жечь этого самого Драгунского?»

– Николай Александрович, – с дрожью в голосе Денис обратился к управляющему, – а здесь с противопожарной системой всё хорошо? Если вдруг что-нибудь…

– Конечно, случиться может всё, что угодно. Ты и сам понимаешь это, Денис, не первый год ведь живёшь. От несчастий не застрахован никто, – угрюмо констатировал боевик. – Противопожарную систему мы проверяем регулярно. И, вообще, мы всегда начеку! Но ты правильно делаешь, что думаешь о безопасности. Весь в меня пошёл! – с редкой для себя улыбкой добавил Чернобродов.

– Всё-таки мне бы хотелось побольше узнать о том происшествии! – не унимался Страхов. – Вдруг он снова сюда придёт, этот «хозяин»…

– Всегда нужно быть настороже – всем нам! Но незваных гостей я здесь ни за что больше не потерплю, можешь мне верить! К тому же я теперь здесь больший хозяин, чем он, – грозным голосом проговорил Чернобродов.

Ветеран положил журнал на столик, встал со стула и добавил:

– Мне пора идти, Денис. Дела не ждут. Если что, зови. Я всегда рядом.

Пожилой боевик вышел из номера, оставив Дениса в состоянии беспокойства, замешательства и неимоверного любопытства.

V

«Христос учил состраданию, и попран закон любви.

Гаутама, наречённый Буддою, молил о мужестве и энергии, и предались лени последователи Его.

Конфуций учил о стройной государственности, и предались подкупности последователи Его.

Трудно сказать, которое преступление хуже, потому нельзя говорить о народах, можно лишь говорить о личностях. Лень ужасна и может граничить с преступлением. Трудно увидеть последствия лени, но она превращает человека в животное.

Скажу – она является одной из главных преград на пути».



Агни Йога. Листы Сада Мории. Книга вторая. Озарение.

Часть вторая. XI. Шлока 1 [9, с. 165].

* * *



Девяносто дней спустя


Я помню: это было чуть раньше. Когда мы только начали свой спуск и они вели тебя за цепи, на шестом этаже нашего с тобою дома я совершил свой второй грех. Как же я тогда упивался своей властью! Ты – моя женщина, олицетворявшая для меня саму Природу, вся была моей! Да, я сделал тебе больно, но это нисколько не умалило моего удовольствия. Почему-то в этот момент я начинал всё больше верить им. Они же говорили, что так и должно быть, что я абсолютно прав, поступая так с тобой.

Господи, как стыдно мне теперь за всё, что я с тобою сделал! Но тогда у меня не хватило сил всё это остановить…

* * *



Настоящее время


Георгий Константинович Безделов, располагавшийся на шестом этаже гостиницы, был самым возрастным её жильцом. В этом году он отпраздновал своё шестидесятидвухлетие, хотя «отпраздновал» – сказано слишком сильно. Если быть точнее, то некоторые из жильцов, знавшие про именины пожилого постояльца, зашли в этот день к нему в номер, пропустили с ним по рюмке, пожелали долгих лет и достаточно быстро ушли. У столь скромного празднества причин было две. Во-вторых, Георгий Константинович никогда не любил тратиться на угощения гостям, а во-первых, ему просто было лень организовывать какие-либо посиделки. Ещё ему было лень… Нет, проще, пожалуй, будет рассказать, чего господину Безделову было «не лень». И тут мы подходим к стародавней троице любимых «безделовских дел»: приём пищи, просмотр фильмов и сон.

Действительно, то ли на четвёртом, то ли на третьем десятке лет Георгий Константинович почти полностью утратил любовь к какой-либо активности. С физической было покончено давно и бесповоротно, теперь же под серьёзнейшей угрозой находилась и умственная. Хотя упрекните его насчёт последней – и перед вами предстанет оскорблённая гордость, расскажет вам о своём, пусть и немного однобоком, но большом жизненном опыте, пару-тройку минут попрактикует на вас свои демагогические приёмы, но потом, вероятно, утратит к вам всяческий интерес и захочет спать.

Жизнь Георгия Константиновича с самого рождения складывалась безоблачно и достаточно прогнозируемо. Небогатые, но и близко не бедствующие родители; учёба в школе без троек, красный диплом филолога в институте; трудоустройство в достаточно крупный банк по блату через друга отца и последующие двадцать лет непрерывной деятельности на непыльной работе. Зарплата на его должности вовсе не поражала воображение, но это не слишком тревожило Георгия Константиновича. Во-первых, пока были живы, ему всегда финансово помогали родители. Во-вторых, со временем от умерших родственников двух предшествовавших поколений ему перешло в наследство четыре квартиры. В одной из них Георгий Константинович долгое время жил сам, а три других сдавал внаём. И, в-третьих, за время работы в банке, будучи очень бережливым, если не сказать скупым, человеком, Безделов умудрялся откладывать «на книжку» не менее трети ежемесячной получки, что позволило спустя пятнадцать-двадцать лет жить фактически на одни только проценты с вкладов. Плюс три сдаваемые внаём квартиры. В общем, к сорока пяти годам Георгий Константинович решил, что он уже достаточно послужил капиталистической банковской системе и, уволившись, принялся безмятежно существовать на пассивный доход.

Что касалось отношений Георгия Константиновича с женским полом, то счастливцем его здесь назвать не получалось при всём желании. В институтские времена, когда он был ещё строен и красив на лицо, некоторой популярностью у девушек Безделов всё-таки пользовался. Но при этом серьёзные отношения у него катастрофически не ладились. К тридцати семи годам он наконец-то встретил девушку, с которой они были вместе на протяжении полутора лет. Она была на восемь лет моложе его. Пара жила в одной из унаследованных Георгием Константиновичем квартир, временами не чая друг в друге души, временами почём зря скандаля. И всё же до светлого будущего их любовная лодка так и не доплыла. Девушку очень сильно раздражало абсолютно наплевательское отношение Безделова к бытовым вопросам, которые он всегда и всюду перекладывал на неё, а также то, что он категорически отказывался иметь детей. Последний вопрос был для неё чрезвычайно болезненным. Отношения подошли к своему концу, когда Безделов в сердцах сказал спутнице, что «дети – это сплошной геморрой, который меня в моей жизни минует». Больше девушка не возвращалась ни к этому вопросу, ни к Георгию Константиновичу.

За последующие двадцать с лишним лет Безделову ещё четырежды довелось пожить под одной крышей с представительницами прекрасного пола, но прекрасного в этих, с каждым разом всё более коротких, отношениях не было практически ничего. Девушки эти отличались и по возрасту, и по характеру, и по внешности, но их всех неизменно объединяло одно – приходившее в конечном итоге понимание, что «этому человеку ничего от жизни не надо». Расставания с каждым разом всё меньше и меньше задевали Георгия Константиновича за живое, пока он и вовсе не пришёл к выводу, что «и одному живётся хорошо». После этого в его жизнь на постоянной основе вошли девушки лёгкого поведения, на которых у беззаботного «рантье» всегда хватало денег. Жажду «разговоров по душам», если таковая вдруг просыпалась, Безделов всегда мог утолить с собутыльниками (хотя нужно сразу отметить, что до алкоголизма Георгий Константинович всё же не докатился).

Пожалуй, самой большой проблемой в жизни лежебоки-скупердяя было его постепенно ухудшавшееся здоровье. От природы склонный к полноте, самовольно лишивший себя какой-либо физической активности, Безделов, обладая, впрочем, немаленьким ростом, после пятидесяти лет далеко перевалил своим весом за сотню килограммов. Носить на нетренированных ногах такую тяжесть было утомительно и… лень. Уже давно нигде не работая, Георгий Константинович почти всецело посвятил себя «отдыху» на диване, но «доотдыхался» до хронических болей в пояснице и коленях. И чем больше «отдыхал», тем сильнее его тело болело. Один старый знакомый по институту пытался приобщить Безделова к совместным походам на лыжах зимой и в бассейн летом, но кроме «давай как-нибудь потом» так ничего в ответ и не услышал.

Конечно, Безделов понимал, что ведёт вовсе не здоровый образ жизни, но что-либо кардинально менять в нём ему совершенно не хотелось. А тут ещё поступило до странности заманчивое предложение: снимать номер в гостинице всего за шесть тысяч рублей в месяц. Вдобавок там имелся буфет с очень дешёвым, но очень вкусным (как потом выяснилось) питанием. Что ж, тучный рантье сдал внаймы свою четвёртую квартиру и с огромной радостью и с небольшим, всё же, подозрением переехал жить в загадочную гостиницу.

* * *

– Георгий Константинович, не вставайте, я сама всё сейчас принесу! – услужливо суетилась Антонина Матвеевна, соседка Безделова по шестому этажу. – Когда поясница болит, лучше всего как следует отлежаться!

– Спасибо, душа моя, что бы я без тебя делал! – довольно промурлыкал Георгий Константинович, принимая из рук заботливой женщины фруктовый компот.

Антонина Матвеевна Пастухова, достаточно полная женщина под пятьдесят, давно проживала в гостинице и лично пригласила Безделова переехать жить по соседству с ней. При этом сразу же по заселению нового постояльца она самовольно взяла на себя обязанности его, можно сказать, сиделки, и практически ни на шаг не отходила от Георгия Константиновича. Он, конечно, не мог изредка не отблагодарить её каким-нибудь гостинцем или даже небольшой финансовой поддержкой, но то, как она хлопотала вокруг него, для Безделова было поистине бесценно. Постоянно закачиваемые для просмотра новые фильмы, завтрак-обед-полдник-полдник-полдник-ужин в постель, занимательные разговоры, когда надо, а когда не надо – оставление его в одиночестве для спокойного сна. Даже проститутку обещала для него вызвать, если попросит. И вот однажды, сытно поев и лениво развалившись на кровати, Безделов попросил свою заботливую ухажёрку:

– Тоня, милая, так как здесь с «ночными бабочками» дело обстоит? Можешь кого-нибудь посимпатичнее ко мне пригласить? За мной не заржавеет!

– Конечно, могу, родимый! Для вас всё-всё-всё могу!

И Пастухова позвонила по внутреннему гостиничному номеру.

VI



Девяносто дней спустя


Это произошло, когда мы спустились на второй этаж. Ты всё ещё была со мной, пусть и в неволе, но мой голод стал порождать всё более и более изощрённые мысли. Мне было мало обычных забав с тобой, как я делал это с их одобрения на предыдущих этажах. Теперь мне хотелось более острого, более пикантного удовольствия. И один из них подключился тогда к этому душераздирающему действу… Пусть же теперь он сгорит в огне! И пусть сгорит в нём та моя часть, которая допустила всё это…

* * *



Настоящее время


Двадцатисемилетняя Соня Сладкова располагалась на втором этаже гостиницы. Когда-то она жила в другом городе вместе с родителями, училась на гуманитарном факультете приличного вуза, зачитывалась Достоевским, дружила с девчонками и «больше, чем дружила» с парнями. Университет со временем был окончен, и девушка устроилась работать в школу учительницей начальных классов. Она работала там на протяжении пяти лет, но вскоре ситуация приняла весьма неожиданный оборот. Кое-что изменилось в самой Соне – и изменилось весьма неожиданно для неё самой. После двадцати шести лет одна из сторон её природы настолько громко заявила о себе, что это перевернуло с ног на голову всю жизнь Сладковой.

Это изменение мешало Соне заниматься делами, общаться с людьми и в принципе очень сильно усложняло ей жизнь. Дело в том, что у девушки начало стремительно и бесконтрольно расти половое влечение. Поначалу это выражалось в том, что ей всё больше и больше хотелось близости со своим молодым человеком, позже – не только со своим, ещё позже – «не только с молодым человеком». Впрочем, однополой страсти не удалось занять в жизни Сладковой прочных позиций, и она так и осталась в рамках экспериментов. А вот что касается контактов с мужчинами, здесь Соня всё больше и больше теряла контроль над своими желаниями. Парень, с которым она встречалась, когда ей было двадцать шесть (их отношениям был почти год), через пару месяцев после начала проявлений её половой одержимости принял решение уйти от неё. Его настораживало, пугало и раздражало то, что вместо полноценного общения, происходившего между ними раньше, теперь ему Соня могла дать только… только дать, в общем. Он начал чувствовать себя неуверенно рядом с ней, ведь теперь уже не мог удовлетворить её. Объявив о разрыве, парень отправился искать себе «нормальную девушку» и оставил Соню разбираться со своими странностями в одиночку. Знал бы он, что удовлетворить Сладкову отныне было не под силу не только ему! Имел бы он хоть малейшее понятие о том, что теперь она ищет плотских наслаждений в таких количествах вовсе «не от хорошей жизни»! И что получает теперь от них ничтожно мало удовольствия.

Действительно, несмотря на в разы возросшие потребности, Сладкова практически перестала получать от этого занятия какое-либо удовлетворение. Кого-то из мужчин это напрягало – по примеру бросившего её недавно парня; кому-то было безразлично, ведь своё удовольствие они ставили превыше всего – и в некоторой степени его получали. Как бы там ни было, на серьёзное отношение к себе со стороны мужчин Соня могла теперь рассчитывать всё меньше и меньше. Она переживала бы расставание со своим парнем значительно острее, если бы не постоянный ничем не устраняемый зуд. Он практически не позволял Сладковой думать о чём-либо другом и всегда требовал немедленного удовлетворения. И раз за разом девушка сдавалась, уступая этому нестерпимому зуду; находила, брала и теряла новых мужчин, которых ей всё равно отныне было недостаточно.

Через какое-то время Соня поняла, что ей не место в школе, не место рядом с детьми. Руководство отпустило её без сожаления, ведь от детей и их родителей всё чаще стали поступать жалобы на то, что «эта молодая учительница на уроках явно думает о чём-то другом, крайне невнимательна стала». Поскольку надо было на что-то жить, Сладкова решила устроиться туда, где её «хочу, могу и должна» на тот момент идеально совпадали. Она пошла в проституцию. Миновав работу в агентствах, Сладкова сразу же решила попробовать себя индивидуалкой. Вскоре, решив все вопросы с арендой апартаментов, медосмотрами и «откатами», девушка приступила к работе.

На поприще «древнейшей профессии» всё пошло достаточно удачно. Высокий для девушки рост (метр семьдесят пять), длинные ноги, округлые ягодицы и упругая грудь третьего с половиной размера вкупе с симпатичным лицом привлекали клиентов весьма успешно. Правда, некоторых из посетителей отпугивала какая-то бесовская страсть в глазах и движениях Сладковой, и повторно они к ней не приходили. Но подобных клиентов была меньшая часть. Большая же, напротив, находила в Сонином поведении нечто «редкое, экзотическое даже для современных девушек» и приходила снова и снова. Спустя полгода Сладкова отобрала из клиентской базы избранную когорту, взвинтила ценник вдвое и окончательно закрыла для себя денежный вопрос.

Но однажды наступил день, который вполне мог оказаться в Сониной жизни переломным. Проводив одним вечером последнего за тот день клиента, Сладкова собиралась выпить немного вина и отойти ко сну. Однако в тот момент с Соней произошло то, чего не случалось с нею уже несколько лет. Она сумела посмотреть на себя и на свой образ жизни как будто бы со стороны.

«Почему я это делаю? – раздумывала над происходящим в своей жизни Сладкова. – Почему я так на этом зациклена? Ведь не всегда же так было. И ведь я уже практически не испытываю удовольствия, хотя раньше ощущения были несравненно острее. А сейчас осталось лишь возбуждение – безудержное, неуёмное, но нет никакого расслабления в конце. Я лишь хочу снова, и снова, и снова. И стало теперь так много фантазий, воображения… Может быть, со мной что-то не так? Может, у меня в организме какой-то сбой? Или в моей психике? Может быть, мне стоит обратиться к психотерапевту? Завтра…»

В этих тревожных мыслях, так и не откупорив бутылку вина, Соня уснула.

* * *

Наутро Соня всё-таки включила сотовый телефон, на который принимала звонки от клиентов, и пошла на кухню заваривать кофе. Будет ли она сегодня работать, Сладкова ещё не решила. С одной стороны, вчерашние размышления о том, чтобы разобраться в себе, не прошли для неё бесследно. Мысль о том, что с ней почти наверняка не всё в порядке, вызывала сильную тревогу. Это беспокойство смогло даже несколько приглушить просыпавшееся обычно одновременно с самой Сладковой желание. Но тут раздался телефонный звонок.

«Брать или не брать?» – задумалась девушка.

Впрочем, размышляла она недолго. Половое возбуждение, которое начинало расти, чуть только появлялись сладострастные мысли, склонило Соню к тому, чтобы ответить на звонок.

– Алло, здравствуйте. Приглашаете сегодня в гости? – раздался из трубки бархатный и ласковый мужской голос.

– Приезжайте.

Сладкова назвала адрес, и клиент ответил, что подъедет в течение двадцати минут.

Спустя названный промежуток времени посетитель перешагнул через порог Сониной квартиры. Это был высокий и мускулистый молодой человек предположительно чуть моложе её, одетый в чёрную безрукавку и тёмно-зелёные брюки. Его по-кукольному красивое, вернее даже сказать, смазливое лицо, с невинным взглядом ясных голубых глаз и приветливой улыбкой тянуло максимум лет на двадцать. И всё же чувствовалось, что он несколько старше. Заранее рассчитавшись со Сладковой за услуги, посетитель направился в душ, попросив налить ему зелёного чаю.

* * *

Такого Соня не испытывала давно. Её удовлетворили! Да, этот самый молодой человек, который сейчас пил ещё одну кружку зелёного чая на краю её кровати, только что сделал с ней то, чего не могли сделать десятки мужчин за все последние годы! И дело не только в том, что Сладкова наконец-то сумела (и неоднократно) дойти до высшей точки наслаждения, а ещё и в том, что этот новый её любовник, по крайней мере на время, сумел снять то изматывающее половое напряжение, которое практически не покидало Сладкову уже очень долгое время. И сейчас он по-хозяйски расхаживал по её квартире, словно каждый уголок её жилища был ему давно знаком, а она, довольная и обессилевшая, лежала на кровати, уставившись в белый потолок и блаженно улыбаясь.

– За какую цену жильё снимаешь? – прервав установившееся на какое-то время молчание, спросил Андрей (так звали молодого человека, а фамилия его была Змееносцев).

– За шестнадцать тысяч, – тихим умиротворённым голосом ответила Сладкова.

– Если тебя это заинтересует, могу предложить вариант за шесть, – поставив опустошённую кружку на столик и повернувшись лицом к Соне, сказал Андрей.

– А почему так дёшево? – от удивления слегка подняла брови Соня и поймала глазами ласковый взгляд своего гостя.

– Есть тут недалеко одна гостиница, ей сейчас заправляют мои преуспевающие друзья. Поэтому плата, можно сказать, символическая. И кого попало мы туда не приглашаем – только тех, кто нам приятен, с кем нам доставляет удовольствие иметь дело. А ты мне нравишься, Соня, очень нравишься. Я живу там сейчас, и очень буду рад, если ты станешь моей соседкой. Будем чаще видеться. Сегодня же приятная встреча была?

Парень мило улыбнулся и, наклонившись к лежащей на спине Соне, поцеловал её в губы. Девушка охотно ответила на его поцелуй. Её не покидало чувство, что они знакомы уже давным-давно, много лет.

– Очень приятная, Андрей, у меня такого давно не было…

– Ну, так поедем, посмотришь, где я живу.

– Ну, ты понимаешь, в силу моего рода деятельности…

– Мы это ещё обсудим. И тебе необязательно прямо сейчас отсюда съезжать. Если тебе там по какой-либо причине не понравится, ты сможешь в любой момент вернуться сюда.

Любому другому посетителю Соня ответила бы что-нибудь вроде «я не встречаюсь с клиентами, не хожу к ним в гости», но тут у неё не было ни сил, ни желания отказываться.

– Поехали. Сейчас, соберу только свою сумочку.

* * *

По прибытии в гостиницу, Змееносцев сперва показал Соне предлагаемый ей номер, а затем провёл в свой – он располагался рядом, через стену. Там, впрочем, уже находился один знакомый читателю персонаж – Варвара Желткова, которая радостно подскочила с кровати, чуть только гостья переступила порог комнаты. Варвара воскликнула:

– Андрюша, познакомь же меня скорее! Какую красавицу ты к нам привёл!

– Соня, знакомься, это Варвара, она также проживает в нашей гостинице. Варвара, это Соня, – представил друг другу девушек Змееносцев. – Девочки, пообщайтесь пока друг с другом, а я ненадолго отлучусь, хорошо?

– Хорошо, Андрюш! Здравствуй, Сонечка! – затараторила Варвара, бережно взяв Сладкову за руку, тем самым приглашая её сесть рядом с собою на кровать. – Как тебе здесь? Уютно?

– Да, мне тут достаточно комфортно.

– Слушай, мне так неловко тебя об этом спрашивать, но, мне кажется, я видела твоё фото на одном сайте… для взрослых, – изобразив лёгкое смущение на своём лице, сказала Желткова.

Сладкова поняла, что Варвара знает о её роде занятий. На мгновение ей стало стыдно и неловко; появилось желание сбежать отсюда – особенно когда она вспомнила, о чём размышляла вчера перед сном. Но теперь всё: эта незнакомая гостиница, её успокаивающие белого цвета стены, ласково держащая её за руку Желткова – начинало ассоциироваться в Сонином уме с тем умопомрачительным удовольствием, которое она испытывала чуть более часа назад, отдаваясь Змееносцеву. Возбуждение снова охватило Сладкову, и она даже с некоторым вызовом ответила Варваре:

– Да, я занимаюсь проституцией. Да, я – шлюха. И что ты мне на это скажешь?

Сладкова с нетерпением и волнением смотрела в ласково-невинные глаза Желтковой. Выдержав небольшую паузу, Варвара ответила:

– Что я скажу? Что я тебе скажу, Сонечка? Да то скажу, что ты – смелая девушка, которая не боится искренне признаться и себе, и другим в своих желаниях! Которая делает то, что действительно любит! И ты не «шлюха», как ты выразилась, а жрица любви, которая сама обожает чувственные наслаждения и при этом хочет дарить их другим! Это такая же профессия, как и все остальные, и она также должна достойно оплачиваться! Но я ценю в тебе не то, сколько ты зарабатываешь, а то, насколько искренна ты сама с собой – и со мною тоже! Тебе, возможно, доводилось говорить самой себе, что ты «развратная», «похотливая» и тому подобное. Да ты думаешь, другие женщины «чище»? Нисколько! Они постоянно изменяют своим парням, напиваясь перед этим во всяких клубах и кабаках, а потом ещё строят из себя «правильных»! И вот они, Соня, намного более «шлюхи», чем ты! А ты – честная и достойная уважения девушка, знающая себе цену!

Желткова нежно поцеловала Соню в уголочек губ, чуть пожала её руку и, глядя в глаза, ласково улыбнулась. Пока что Сладкова не могла понять, старается ли Варвара успокоить её или же и впрямь каждое её слово было сказано ею искренне, от души. Но, безусловно, Соне стало легче.

В этот момент в номер вернулся Змееносцев.

– Я хочу остаться здесь, – широко улыбаясь и глядя в нежно-голубые глаза Андрея, сказала Соня.

– Я очень этому рад, милая, – ответил Змееносцев, ласково проведя ладонью по щеке очарованной им девушки.

VII

«Проходящий в гордости не от огненной природы; проходящий в самоуничижении не от огненной природы, только простота Огню свойственна».



Агни Йога. Мир Огненный. Часть первая.

Шлока 577 [12, с. 346].

* * *



Девяносто дней спустя


Да, я помню, как здесь всё началось. Я стою в их окружении на седьмом этаже и смотрю на тебя, закованную ими в цепи. Его голоса я уже почти не слышу, но, мне кажется, что он страдает от моего выбора. Страдаешь и ты. Ты с мольбой смотришь на меня, всё ещё надеясь, что я найду в себе силы разорвать этот чудовищный альянс и отпустить тебя на волю. Но я непреклонен. Здесь, на самом верху, я ощущаю себя властелином и считаю тебя своею рабыней. Дарить тебе свободу я не намерен. Ты плачешь, и рада бы позвать на помощь – но звать тебе некого. Сейчас (я долгое время так считал) все они на моей стороне. И я слышу их шепот: «Она в твоей власти, не отказывай себе ни в чём…». Считая себя на то вправе, я исполняю нашу с ними совместную волю. И после этого мы начинаем спускаться всё ниже. Я ещё не знал, что вскоре тебя и вовсе сотрут из моей памяти. Боже, какую же страшную ошибку я тогда допустил…

* * *



Настоящее время


– Войдите, – громко отозвался Болотов на стук в дверь.

На пороге своей комнаты он увидел постояльца, которого в последнее время стал встречать всё реже и реже. Это был высокий облысевший мужчина худощавого телосложения и с обилием морщин на лице, из-за чего он выглядел существенно старше своих сорока семи лет. Сейчас он был одет в фиолетовый шёлковый халат, который в последнее время стал ему слишком велик. По виду посетителя Болотов сразу же понял, что со здоровьем у того нелады.

– Разрешите присесть? – тихим голосом спросил гость.

– Присаживайтесь, Виктор Александрович, – не отрывая взгляда от читаемой книги, ответил Болотов.

– Что-то совсем перестали навещать меня в последнее время, – начал разговор Драгунский, поудобнее усевшись на незанятую кровать и прислонившись спиной к стене. – Надо полагать, на вас навалилось много работы?

– Да, стараюсь каждый день проводить максимально плодотворно.

– Как ваше писательство? Так давно уже ничего мне не показывали. А ведь я, кажется, всегда очень лестно отзывался о ваших трудах! Говорил вам, что уже много лет не читал ничего более убедительного и проникновенного! Почему ничем не делитесь сейчас?

– Считаю, что пока не написал ничего достойного, – коротко, не поднимая глаз от книги, ответил Сергей Васильевич.

– А, я понял, кто на вас так сильно влияет в последнее время! – Драгунский немного оживился. – Господин Серов – скептик, которых ещё свет не видывал! Он всегда видит в первую очередь недостатки – и не только в ваших трудах, а вообще во всём. Но это – его мнение, и я не собираюсь его судить. Что же до меня, то я, напротив, считал и считаю, что у вас – редчайший талант! Так писать, так закручивать сюжет, так раскрывать образы своих героев мало кому удаётся, особенно в наше время! Уж я-то знаю толк в литературе, Сергей Васильевич!

– Как здоровье ваше? – не поддерживая тему писательства, спросил у гостя Болотов.

– Всё нормально, от тех незначительных ожогов уже почти полностью оправился, – заметно приободрился Драгунский, всеми силами пытаясь показать, что чувствует себя отменно.

Но Болотов ему не поверил – и оказался прав. Хотя писатель этого и не видел, но в данный момент просторный шёлковый халат Виктора Александровича скрывал на его спине огромный коричневый ожог. Его Драгунский получил при том загадочном возгорании на седьмом этаже, которое произошло после того, как Сергей Васильевич стал внимательно читать предоставленные Петром книги.

– Что ж, выздоравливайте до конца, – без видимого сочувствия произнёс Болотов.

– Благодарю за беспокойство, Сергей Васильевич. Что ж, а музыку тоже совсем перестали писать?

– Пока что да, – ответил Болотов, перелистывая страницу.

– Тоже Серов раскритиковал?

– Нет, Виктор Александрович, не сводите всё к нему. Просто считаю, что пока не сочинил чего-либо, что бы стоило выпускать в мир.

– Ну, ведь вам же обычно нравилось то, что вы сочиняли, не правда ли?

– Что-то нравилось, что-то не очень.

– Так ведь это же самое важное – чтобы нравилось вам самому! Всем никогда не угодишь, Сергей Васильевич! К тому же большинство окружающих, не обладая столь глубокой натурой, как у вас, обречены никогда не прочувствовать всю прелесть, всё очарование ваших произведений. Они вам не ровня, и не стоит ориентироваться на то, как они относятся к вашим творениям. Вы и только вы – единственный свой судья!

– Стараюсь меньше зацикливаться на оценках в последнее время – что на чужих, что на своих собственных, – ответил Болотов. – Просто стараюсь жить в процессе творчества. И также стремлюсь непрерывно работать над собой. Думаю, что если смогу развиться я, то и на творчестве это не замедлит сказаться в лучшую сторону.

– Да куда уж лучше, помилуйте, Сергей Васильевич! Готовый продукт, на мой взгляд!

Болотов ничего не ответил.

– Что ж, я, пожалуй, пойду, – без привычной бодрости произнёс Драгунский, плавно приподнимаясь с кровати. – А вы совсем уж старых друзей не забывайте: заходите, проведайте как-нибудь.

– Обещать не буду. Будьте здоровы.

Болотов не чувствовал неловкости из-за своей холодности к Драгунскому. После того пожара действительно многое изменилось.




Глава вторая


I

«Именно дух не позволяет остановиться, ибо дух где-то глубоко помнит о мирах прекрасных. За всеми воспоминаниями живёт невыразимое, прочное сознание возможности возвращения на свет, откуда искра отлетела».



Агни Йога. Листы Сада Мории. Книга вторая. Озарение.

Часть вторая. V. Шлока 12 [9, с. 91].

* * *



Девяносто дней спустя


Я вспомнил тот момент, после которого мне стёрли память.

Мы стоим у выхода из моего дома. Только что мы проделали весь этот предательский путь с седьмого этажа по первый. Только что я перешел все границы человеческого в седьмой раз. Но сейчас я испытываю глубокое смятение: я перестал получать от этого какое-либо удовольствие. Самые откровенные безумства не приносят мне более наслаждения. Я чувствую, что мне больше незачем жить.

Но тут ко мне подходит один из них. Он утешает меня и говорит, что всё идёт по плану. Он заверил меня, что я выполнил все свои обязательства перед ними, и дальше они сами доведут дело до конца. Мне же он предложил отдохнуть после проделанной работы и желательно уснуть. И я уснул.

* * *



Настоящее время


Георгий Константинович, уснув накануне, как обычно, около трёх часов ночи, безмятежно просыпался в полдень. Перед засыпанием он на протяжении примерно шести часов, не отрываясь, смотрел интереснейший сериал, который для него раздобыла Антонина Матвеевна, и не досмотрел лишь пару серий. Их он оставил на сегодня. Выбор между сном и приятным отдыхом всегда делался в пользу первого. А сейчас лежебока проснулся от громко урчавшего живота: пора было поесть. Тем более что Антонина Матвеевна, чуть услышав, что её сосед бодрствует, тут же прибежала его проведать.

– Георгий Константинович, голубчик, вы уже встали! Как вам спалось?

– Спасибо, Антонина Матвеевна, выспался я славно. Поесть бы только не мешало.

– Ах, ну я сейчас всё устрою! Чего желаете? Супчику? Лапшички? Картошечки жареной, может быть?

– Ох, знаешь, Тонечка, сегодня я, пожалуй, изменю своей традиции и поем в столовой. На людей хоть посмотрю.

– А со мной уже, значит, заскучали? – Пастухова состроила обиженную гримасу, на что Георгий Константинович, встав с койки, ласково чмокнул её в щёчку.

– Нет, что ты, милая, ни в коем случае! – с приторной ласковостью произнёс Безделов. – Просто хочу сегодня чуть пройтись. Засиделся я тут, в номере.

– Ну, хорошо, но если понадоблюсь, сразу зовите!

– Непременно, моя хорошая!

Одев изрядно поношенную серую олимпийку, Георгий Константинович направился на первый этаж, где располагалась столовая гостиницы. Стоит отметить, что пешая прогулка по лестнице, на которую только что решился Безделов, поистине была большой редкостью – тучный постоялец ненавидел подобное занятие.

Необходимо ещё добавить, что изначально в этом семиэтажном здании имелся лифт, но уже долгое время он не работал. И что самое странное: его никак не могли починить! В конце концов опустил руки даже невероятно настойчивый Чернобродов. Все бригады ремонтников, которые он неоднократно вызывал сюда, не могли заставить лифт работать. Из постояльцев, разумеется, сильнее всего досадовал по этому поводу именно Георгий Константинович. Его жутко расстраивало, что переход с одного уровня на другой требовал усилий. Но иначе не выходило никак.

* * *

К приходу в столовую Безделова там пребывал лишь один постоялец – Сергей Болотов. Правой рукой писатель ел гречку с говядиной, а левой держал читаемую книгу.

– Даже едите вы с книгой! Какой книголюб! Доброе утро, Сергей Васильевич! – поздоровался с Болотовым Безделов.

– День уже на дворе, Георгий Константинович! Добрый день!

– Ах да, уже четверть первого, – глядя на настенные часы столовой, сказал Безделов. – Заспался я сегодня что-то.

– Именно сегодня?

– Ну полноте, не подтрунивайте над стариком, не подтрунивайте! – с широкой улыбкой проговорил Безделов. – Присоединюсь к вам, не возражаете?

– Пожалуйста.

Купив в буфете жареный картофель со свининой, Георгий Константинович присел за столик Болотова.

– А что читаете, если не секрет? – приступив к кушанью, спросил Безделов.

– Антуан де Сент-Экзюпери – «Планета Людей».

– Это тот самый, который «Маленького Принца» написал?

– Тот самый.

Георгий Константинович на время замолк. Он вспомнил кое-что из молодости. Ещё в школьные годы он слышал об этом писателе, но только учась в вузе удосужился прочесть «Маленького принца». Тогда в нём возникло непривычное, но приятное чувство, что они с автором говорят на одном языке, пусть и читал он перевод с французского. Безделов ощущал какое-то необыкновенное тепло в груди, в буквальном смысле в самом сердце, словно какой-то невидимый огонь согревал его. Хотя тогда ему не удалось понять всех использованных автором символов, он непременно хотел вернуться к этому чудесному произведению вновь, когда будет чуть посвободней – ведь на тот момент наставала пора очередной сессии. Но потом в суете дел: в написании рефератов и диплома, а позже в поисках работы и в самой работе – он так и не нашёл времени перечесть книгу. Со временем он позабыл о своём намерении и вовсе. А сейчас, видя перед собой книгу автора, который был единственным, кто когда-либо его по-настоящему тронул, Безделов на некоторое время… даже забыл о еде. Перед мысленным взором старика возникла та самая фраза из «Маленького принца», которая однажды словно пронзила его насквозь:



«– Напрасно ты идёшь со мной. Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда…» [17, с. 229]



– Сергей Васильевич, – обратился к собеседнику Безделов, и из его голоса исчезли нотки беспечности и задора, – а можете дать мне почитать эту книгу?

Болотов посмотрел ему в глаза. Он кое-что почувствовал. Это было похоже на то, как будто бы ты, затерянный во тьме и одиночестве, кричишь в далёкую и безвестную даль, ожидая услышать в ответ хотя бы один-единственный голос, говорящий о том, что ты здесь всё же не один. Ты уже почти не веришь, что услышишь хоть что-либо. Но этот слабый голос раздаётся. Он еле слышен, но отчётлив. И ты не хочешь его потерять, не хочешь, чтобы он замолк навеки. И обращаешься к нему снова.

– Впрочем, если эта книга вам прямо сейчас нужна…

– Конечно, я дам вам её почитать, – ответил Сергей Васильевич и протянул собеседнику книгу, – у меня и в электронном варианте есть, так что никаких проблем!

– Большое вам спасибо! Как прочитаю, сразу же верну.

– Не торопитесь и читайте внимательно.

После этих слов мужчины продолжили еду. Интуитивно они оба решили немного помолчать.

* * *

«Да, да, да, зёрна добра остаются в духе, но не соблюдено внимание к ним. Люди помнят о накоплениях, но, не сохранив духовного понимания, устремляются к накоплению земных предметов. Люди, в глубине духа, знают о полетах в Беспредельность, но, забыв о значении дальних миров, снуют бессмысленно по коре земной».



Агни Йога. Мир Огненный.

Часть первая. Шлока 508 [12, с. 302—303].

II



За два года до описываемых событий


Я просыпаюсь один в своей комнате. Она кажется мне знакомой, но при этом я не помню, как здесь оказался. Вскоре ко мне заходит посетитель и представляется моим соседом. Он говорит, что мы уже много лет вместе живём в этой гостинице, и выражает удивление, что я его не признаю. Он сказал мне, что в этом здании пребывают и другие постояльцы, с которыми он вскоре меня познакомит. Почему-то он подчеркнул, что гордится жить со мною под одной крышей. И ещё он уверил меня в том, что поможет вернуть мне мою память. Не знаю, почему, но у меня возникло ощущение, что он мне лжёт.

* * *



Настоящее время


Соня Сладкова лежала в объятиях своего искусителя Змееносцева, довольная и расслабленная. Уже много дней кряду он полностью удовлетворял ненасытные потребности её тела, когда они иной раз по полдня предавались половой страсти. Сейчас они в обнимку лежали на Сониной кровати. Сладкова действительно очень привязалась к Андрею за последнее время. Он был единственным, кто умел освобождать её из объятий неумолимой страсти, позволяя хотя бы недолго подумать о чём-нибудь другом. Змееносцев, ласково поглаживая девушку по голове, нежно спросил тихим голосом:

– Тебе ещё нужна твоя съёмная квартира?

Соня чуть призадумалась.

– Постарайся меня понять, Андрей. Конечно, я хочу быть здесь, с тобой. Но ты же знаешь, что именно составляло мой заработок последнее время. Да и здесь ведь тоже нужно платить за жильё. Пусть и недорого, конечно.

– Не волнуйся, я, как один из управляющих, могу брать с тебя плату натурой. Меня это вполне устраивает! – улыбнулся Змееносцев, и они со Сладковой весело посмеялись.

Затем Андрей встал с кровати, начал одеваться и добавил:

– Знаешь, я никогда не считал себя ревнивцем, и нисколько не буду возражать, если ты продолжишь свою работу прямо здесь.

Соня едва не подскочила с кровати от удивления.

– Ты предлагаешь, чтобы я прямо сюда водила своих клиентов? Ты серьёзно?

– А почему нет, Соня? Во-первых, это не означает, что мы с тобой перестанем заниматься любовью, вовсе нет. Я по-прежнему буду проводить с тобой время каждый день и каждую ночь. А во-вторых, ты знаешь, жрицы любви отнюдь не редкие гости в этой гостинице. Один только Болотов с первого этажа не пользовался их услугами на моей памяти. Все остальные ребята нет-нет, да попросят у меня какую-нибудь девочку. Или ты хочешь сказать, что застеснялась подобной репутации?

Практически любое действие Змееносцева: любой взгляд его ясных голубых глаз или сказанные нежным бархатным голосом слова всегда вызывали в Сладковой новый порыв страсти. И сейчас, ощутив очередной прилив крови к низу живота, девушка ответила:

– Конечно же, нет. Честно сказать, меня даже заводит мысль о том, что я буду отдаваться другим мужчинам и при этом думать о тебе. Чувствовать их плоть в себе и одновременно не выпускать тебя из своего воображения… Это такое блаженство… – Соня от удовольствия закрыла глаза. – Ведь ты же правда не будешь ревновать?

– Можешь верить моему слову. Для меня важнее всего, что ты теперь навсегда останешься здесь, никуда от меня не уйдёшь. На самом деле, даже когда ты не со мной, я всё равно чувствую себя в тебе.

– И у меня такое же чувство, милый! А теперь иди ко мне, пожалуйста! Я хочу тебя снова!

В этот момент в комнату постучали.

– Войдите! – почти хором ответили Соня и Змееносцев.

* * *

В незапертую комнату Сони вошёл Привязчиков. Он с восхищением посмотрел на Сладкову, которая из чистой вежливости, а вовсе не из смущения перед посетителем, прикрыла своё обнажённое тело покрывалом.

– Соня, безумно рад вас видеть! – обратился к девушке художник. – Как вам живётся у нас? Не надумали съезжать, надеюсь?

– Нет, что вы, Эдуард Арсеньевич, это место сразу же стало мне домом! – широко улыбаясь, ответила Сладкова. – Тем более с такими замечательными соседями!

Девушка горящими обожанием глазами посмотрела на стоявшего рядом Змееносцева, а он ответил ей дружелюбной улыбкой.

– Да, я безмерно рад за вас с Андреем! – довольным голосом проговорил Привязчиков. – Вы, в самом деле, идеально подходите друг другу: и по характеру, и внешне. Собственно, о внешности я и хотел бы с вами поговорить. Вы обворожительны и прекрасны, Соня, и мне выпало бы огромной честью довести вашу привлекательность до самого апогея. Надеюсь, Андрей поддержит меня. Вот, полюбуйтесь.

И Привязчиков протянул Змееносцеву три напечатанных на цветном принтере фотоснимка. Андрей немедля показал их Соне, которая принялась внимательно их разглядывать. На снимках красовались три разные, но имеющие между собою много общего женщины. Все они обладали огромными, накачанными силиконом грудями пятого-шестого размера. Их ягодицы по своей форме скорее напоминали футбольные мячи, ведь под них также были зашиты силиконовые импланты. Также девушек «украшали» спускающие ниже пояса нарощенные волосы, длиннющие нарощенные ресницы и накладные ногти ярко-красного цвета. Довершалась эта картина чрезмерно пухлыми, раздутыми при помощи инъекций филлеров губами.

– Что вы думаете по этому поводу? – спустя примерно минуту спросил Соню Эдуард Арсеньевич.

Сладкова не могла однозначно ответить на вопрос, хотела бы она выглядеть так же, как эти набитые пластмассой «куколки». Она всегда считала, что природа весьма щедро одарила её. Лицо девушки было весьма красиво, пышными формами она обладала и без хирургического вмешательства, а её густые светло-русые волосы спускались ниже плеч и придавали её облику ещё большую женственность.

Сладкова колебалась с ответом.

– О, как бы это пошло тебе! – взял в итоге слово Змееносцев. – Я просто слов не нахожу, как бы это было прекрасно, если бы ты решила так себя усовершенствовать! Ты и так прекрасна, Соня – но это было бы просто нечто! Мне кажется, мы с тобой вообще и из постели не будем вылезать, если ты так преобразишься!

В буйном воображении Сладковой уже разыгрывалось действо, как она, ставшая мегасексапильной силиконовой куклой, тает в объятьях Змееносцева. И от этих мыслей у неё буквально закружилась голова.

«Раз ему это нравится, то как я могу возражать?» – подумала Сладкова.

– Я согласна, Андрей. Я согласна, Эдуард Арсеньевич. Только… это же недёшево, наверное, будет стоить? У меня есть деньги, но надо всё взвесить…

– Расходы я беру на себя, – прервал Соню Змееносцев. – Ты – моя девушка, и, как твой мужчина, я намерен дарить тебе подарки. К тому же для меня это сущие копейки, которые я с удовольствием потрачу для нашего с тобой счастья. Ты ведь так много привносишь в мою жизнь!

– И ты в мою! – ответила счастливая Сладкова.

Привязчиков тоже был очень доволен.

* * *



Месяц спустя


Примерно месяц назад Соне Сладковой сделали все запланированные операции по увеличению груди и ягодиц. Бюст с третьего с половиной размера увеличился до пятого с половиной; ягодицы, и без того весьма большие и округлые, теперь больше напоминали вшитые в зад футбольные мячи. Все остальные атрибуты показанных Эдуардом Арсеньевичем «куколок» также были в наличии. Волосы были нарощены и перекрашены в блонд – теперь они спускались до ягодиц. Губы стали толщиной с палец и смотрелись теперь непропорционально толстыми на Сонином всё ещё достаточно привлекательном лице. Как и обещал Андрей, они со Сладковой по-прежнему предавались половым страстям каждый божий день. На какое-то время это освобождало Соню от её вожделения и позволяло посмотреть на происходящее под другим углом. Именно в эти непродолжительные моменты прояснения сознания девушка иногда думала: «Что же я делаю? Что я сотворила с собой?»

Однако затем накатывала новая волна полового безумия, и Соне было уже не до рефлексии. К тому же, как и советовал Змееносцев, Сладкова вернулась к своей работе. Да, они установили очень высокий ценник и стали приглашать соскучившихся по Соне постоянных клиентов прямо в гостиницу. Денег было много, удовольствия благодаря Андрею – тоже, и только эти редкие вспышки осознания временами серьёзно портили Соне настроение.

Как-то раз Анна Обидина возвращалась с прогулки и решила не сразу уйти к себе в номер, а сперва немного пройтись по гостинице. И вот она шла по второму этажу, когда в это же самое время из своего номера вышла Сладкова. Девушки ещё не пересекались с тех пор, как с Соней произошло её «дьявольски прекрасное преображение» (о ремесле Сладковой Обидина знала уже достаточно давно).

– Господи, что ты с собой сделала?! – остолбенев от увиденного, воскликнула Анна.

– Тебе не нравится? – Сладкова остановилась посреди коридора, повернувшись «преображённым» лицом к собеседнице.

Опешивший взгляд Обидиной проскользил по «полунатуральным прелестям» местной куртизанки, после чего Анна спросила:

– А ты сама находишь это привлекательным?

– А тебе прямо так уж не нравится? У тебя у самой большая грудь, а у меня просто ещё больше. Довела свои задатки до совершенства, так сказать.

– До какого совершенства, Соня? – недоумевала Анна. – До совершенства разврата?

– Не надо это так называть, – ухмыльнулась надутыми губами Сладкова. – До совершенства привлекательности.

– Но ведь мера же нужна во всём! И, вообще, Соня, я давно хочу тебя спросить: как ты можешь заниматься всем этим? Как ты можешь отдаваться тем, кого даже не знаешь?

– А как ТЫ могла?

С лестничной площадки вышел Змееносцев, и этот вопрос был задан Обидиной им. Та злополучная ночь в клубе снова пробежала перед глазами Анны. И тут в её мыслях пронеслось: «А не мог ли Змееносцев быть тогда… рядом со мной, когда всё это происходило?»

– Да как ты можешь говорить мне об этом?! – вспылила Обидина.

– А ты как можешь лезть в её жизнь? – спокойным голосом, глядя Анне прямо в глаза, проговорил Змееносцев. – Чем ты лучше её? Ты семью построила? Детей родила? Мужчинам своим никогда не изменяла?

Обидина побагровела от злости.

– И не нужно убеждать себя, что совсем не понимаешь Соню, – добавил Андрей. – Временами ты её прекрасно понимаешь.

– Прекрати! – вскрикнула в гневе Анна, с ужасом осознав, что в присутствии Змееносцева она вспоминает о том сексе в ночном клубе вовсе не с отвращением. Напротив – эти воспоминания её возбуждали.

С той же лестничной площадки, откуда недавно появился Змееносцев, в коридор второго этажа вошёл Чернобродов.

– Андрей, немедленно прекрати донимать девушку! – строго вступился за Обидину бывший военный.

– Николай Александрович, она первая затеяла этот разговор! – вежливо обратилась к Чернобродову Соня. – Андрей, наоборот, заступался за меня.

– Нам уже пора в номер, – спокойно проговорил Змееносцев. – Всё в порядке, Николай Александрович, не беспокойтесь.

– Аня, пойдём отсюда, – обратился к своей подзащитной Николай Александрович.

Чернобродов с Обидиной ушли, а Змееносцев со Сладковой снова уединились в номере Сони.

III

«Освобождение от страха не произойдёт от самоубеждения в каждом отдельном случае; наоборот, такие внушения лишь загоняют чувство страха внутрь, чтобы при ближайшем поводе снова явиться во всем ужасе. При этом ужас будет возрастать соответственно давлению искусственного внушения. Узник ужаса очень опасный заключённый, но необходимо освободиться от страха, так говорят все Учения. Страх может быть искоренен мерами сопоставления. Приведите ужас явления страшных зверей человеку, угрожаемому пожаром, он скажет – от зверей увернусь, но как выйти из пожара? Так нагромождайте возможности страха, и одна перед другой они отпадут как сухие листья».



Агни Йога. Мир Огненный.

Часть первая. Шлока 505 [12, с. 300—301].

* * *



За несколько лет до описываемых событий


Мой сосед ведёт меня по длинным коридорам гостиницы и знакомит с некоторыми постояльцами. Каждый из них непохож на другого, и всё же кое-что общее у них имеется. Среди них есть и женщины, показавшиеся мне очень добрыми. Когда я пожаловался им на провалы в памяти, они также пообещали, что помогут мне её вернуть. На вопрос, была ли у меня прежде любимая женщина, они ответили, что пока что я её не встретил. И я снова почувствовал, что мне лгут.

* * *



Настоящее время


Денис Страхов, имея свободный график работы, зачастую совершал переговоры с клиентами прямо из гостиницы. Только что он застраховал одного из них от… пожара.

Действительно, в последнее время эта тема изрядно будоражила Дениса. То полученное от Николая Александровича известие о сравнительно недавнем возгорании лишило Страхова всяческого покоя. Он постоянно возвращался мыслями к одному из своих разговоров с Чернобродовым, и в его голове то и дело крутились обрывки фраз: «…пробрался в номер… …и поджёг его… …мы его еле потушили потом… Противопожарную систему мы проверяем регулярно… …пробрался в номер… …и поджёг его…»

Ненадолго почувствовать себя в безопасности Денису позволяли две вещи. Первая – когда он разговаривал о волнующем его происшествии с Николаем Александровичем. В эти моменты ему удавалось посмотреть на происходящее и на свой страх как бы со стороны – словно это боялось не его целое существо, а какая-то его часть, навечно лишённая покоя. Правда, порой Чернобродов мог настолько сгустить краски в своём рассказе, что Страхов начинал переживать ещё сильнее. Чтобы успокоиться, ему приходилось задавать Чернобродову ещё больше вопросов, на которые иногда он получал успокаивающий его ответ, а иногда наоборот. Бывший военный всегда охотно разговаривал на тему войны и мер безопасности. Можно даже сказать, был слегка на этих темах зациклен.

Что же касается зацикленности Дениса на мысли о возможном пожаре, то в последнее время он нашёл ещё один способ ненадолго избавляться от своей тревоги. У него выработался своеобразный ритуал: он спускался на первый этаж гостиницы и подолгу смотрел на висящий на стене огнетушитель. Потом шёл в противоположное крыло этажа и созерцал огнетушитель, висящий там. Далее поднимался на второй этаж и делал то же самое. Таким образом, со временем Страхов доходил до седьмого этажа, осмотрев все четырнадцать огнетушителей, и потом, немного успокоенный, спускался на свой третий этаж и старался подумать о чём-нибудь другом, отвлечься на что-нибудь. К примеру, смотрел какой-нибудь фильм или звонил клиентам. Впрочем, как-то раз Денис дважды прошёл с первого этажа на седьмой и обратно, но в итоге так и не обрёл покоя. Тогда он пошёл в номер к Чернобродову и минут сорок уточнял у него, «точно ли сюда больше не вернётся прежний хозяин». По итогам разговора Денис всё же немного успокоился.

* * *

И вот однажды Страхов снова совершал свой «ритуальный» обход. Первый этаж, третий, шестой… Неподвижный красный огнетушитель, висящий прямо перед ним, как залог его спокойствия и мира в душе. И он поднимается ещё выше, на седьмой этаж гостиницы. Те же два огнетушителя по краям, несколько запертых дверей чьих-то номеров. Стены такие же светло-зелёные, как и на других этажах. Правда, оттенок их как будто немного другой. Возможно, недавно перекрашивали? По какой, интересно, причине? Из-за пожара?

И тут Денис вознегодовал сам на себя. Почему он всё время боится? И чего он боится? Пожара? Да, это может быть бедствием, но случаются же они иногда. И этот навязчивый страх… Ведь Денис не считал себя трусом. Ему приходилось вступать в бой и на боксёрском ринге, и на улице, и почти всегда он побеждал. И не было в нём места страху в такие моменты. Во время боя он пребывал «здесь и сейчас», зорко подмечал каждое движение противника и чётко действовал сам. Эта концентрация, полностью освобождавшая его сознание от посторонних мыслей, и была главным фундаментом его многочисленных побед. А что же с ним происходит теперь? Он всё время думает о том, чего нет, но почему-то это пугает значительно сильнее, чем те опасности, с которыми ему доводилось сталкиваться в реальной жизни.

«Почему фантазии пугают больше реальной битвы? И почему я так много об этом думаю?» – то и дело спрашивал себя Страхов.

В этот момент Денис почувствовал не мимолётное облегчение, а те спокойствие и решимость, которые он ощущал, когда действовал, а не блуждал в лабиринтах собственного ума.

«Да я же сам могу справиться с любой опасностью! С любым врагом!» – ощущая прилив внутренней силы, подумал Денис.

Он вспомнил про свои победы на ринге и на улице и почувствовал гордость.

И тут отворилась дверь одного из номеров. Из неё, не торопясь, вышел человек в просторном фиолетовом халате. Страхов знал его – это был Виктор Драгунский. Во время их прошлых бесед этот человек всегда очень лестно отзывался что о спортивных, что о профессиональных достижениях Дениса.

– Добрый день, Денис. Как твои дела? – обратился к молодому человеку Драгунский.

– Всё хорошо, Виктор Александрович. Вот, решил немного ноги размять, прошёлся по гостинице, поднялся сюда.

– Правильно сделал, здесь тебе всегда рады. Как на работе дела?

– На работе – прекрасно, мои результаты – едва ли не лучшие во всей организации.

– Ещё бы, я всегда говорил, что ты способен убедить кого угодно! С твоей харизмой и уверенностью в себе это не составляет никакого труда, я давно это понял!

И всё-таки что-то побуждало Дениса поговорить на волновавшую его тему и с Драгунским.

«А вдруг он знает про то происшествие больше Николая Александровича?» – подумал Страхов.

– Виктор Александрович, скажите, а правда, что в этой гостинице один раз произошёл пожар? И что его потом очень долго не могли потушить?

По помрачневшему лицу Драгунского можно было понять, что, во-первых, он действительно что-то знает про тот инцидент, а, во-вторых, что вспоминать об этом ему не доставляет никакого удовольствия.

– Да, здесь, на седьмом этаже, один человек, которого сюда больше никогда не пустят, в своё время устроил возгорание. Да, не скрою, я немного пострадал – небольшой ожог остался. Но, повторюсь: тому, кто этому виной, сюда дороги больше нет.

Страхов, услышав про ожог, снова забеспокоился. Он спросил Драгунского:

– Его сюда не пустят или он сам больше сюда не придёт?

– Да какая разница, Денис! Я тебе говорю: его здесь больше не будет! – заметно раздражился Виктор Александрович. – И вообще, лично мне он совершенно неинтересен! Мне что, заняться больше нечем, кроме как размышлять о судьбе этого изгоя? У меня уйма дел: множество людей ежедневно приходят ко мне за советом, зная, что только мне одному по силам разрешить их проблемы. Насколько хуже была бы жизнь в этой гостинице, если бы не моё непрестанное в ней участие! Так что, Денис, можешь навсегда выкинуть из своей головы этого беглеца. Здесь теперь правит не он.

Страхов задумчиво сверлил взглядом пол коридора. Слово «беглец», применённое Драгунским к тому, о ком в данный момент шла речь, интуитивно казалось Денису совершенно неподходящим. Скорее ему представлялся мятежник, бунтовщик – но никак не жалкий дезертир. Но то, что некоторые жильцы крайне не желают (и, возможно, даже боятся) его нового появления здесь, становилось для Страхова очевидным.

– К тому же, Денис, с твоими навыками боя и с твоей силой духа ты можешь не бояться никаких вторженцев! – продолжил свои хвалебные речи Драгунский. – Кто знает, может быть, тот поджигатель из-за того не появляется здесь, что боится именно тебя?

Насколько Страхову было странно слышать последнюю мысль собеседника, настолько же сильно она ему польстила.

«Да уж, этот человек умеет сказать приятное», – подумал Денис.

И хотя другой внутренний голос в то же время подсказывал, что «это уж слишком», Страхову всё же не хотелось отпускать этого приятного чувства собственной значимости.

«Может, и правда мне всё нипочём? Ни пожары? Ни тот ушедший хозяин?» – внутренне ликовал Денис.

Поблагодарив Виктора Александровича за тёплые слова, Страхов попрощался с ним и направился вниз.

IV



За несколько лет до описываемых событий


Я часто прогуливаюсь по первому этажу гостиницы. Это место мне как будто о чём-то напоминает, но более точно я вспомнить пока не могу. При этом я регулярно встречаю здесь одну из живущих с нами женщин. Почти каждый раз я вижу в её руках наполненную едой миску, но иногда эта посудина пустая. Я чувствую, что в этот момент она не хочет со мной разговаривать. И я так ни разу и не спросил её, для чего она здесь.

* * *



Настоящее время


– Нереально! Потрясающе! – радостно воскликнула Лена и захлопала в ладоши. – И шлем, и шипы прямо как у того злодея из мультика!

– Да… – от восторга глаза Формовщикова так и сверкали из смотровой щели его шлема. – Эдуард Арсеньевич, моя благодарность вам не знает границ!

– Мне кажется, ваш противник будет повержен ещё до боя – лишь только увидит вас! – довольно улыбаясь, пошутил Привязчиков.

В номере Формовщикова состоялась первая примерка облачения, в котором Дмитрий собирался выйти на ринг в следующем бою. До этого долгожданного вечера смешанных единоборств оставалась всего неделя.

Формовщиков был вне себя от радости. Подобный образ он мысленно примерял на себя с самого детства. Он ежедневно рисовал в своём уме картины, как он сокрушает своих врагов, будучи облачённым в стальные доспехи, а из смотровой щели его шлема грозно сверкают его глаза, внушающие противнику страх и уважение, а прекрасным леди – обожание и благоговение. И вот теперь, с помощью его верного товарища Эдуарда Привязчикова, эти картины постепенно воплощались в жизнь. Формовщиков снова и снова рассматривал себя с ног до головы в огромном зеркале и не мог налюбоваться. Потом он могучей рукой прижимал к себе красотку Лену (свою новую девушку) – и снова не мог отвести от увиденного своих глаз.

Эдуард Арсеньевич тоже никуда не торопился. Ему было бесконечно приятно осознавать, насколько сильно Формовщиков благодарен ему, насколько ценит его внимание и услуги. Обожала Привязчикова и красотка Леночка. Она консультировалась с Эдуардом Арсеньевичем при выборе одежды, макияжа и вообще считала его «самым лучшим». Ну, после своего парня, разумеется.

Пару слов о Лене. С ней Дмитрий встречался вторую неделю, и теперь она была его «ненаглядной». Рост выше метра семидесяти; длинные и стройные, но не худые, ноги; среднего размера грудь и длинные, до самого пояса, чёрные как смоль волосы. Но самое главное, конечно же, лицо! В меру длинный тонкий нос, светло-карие глаза с длиннющими ресницами, красивая с большими белыми зубами улыбка – именно за это Формовщиков из десятков поклонниц выбрал именно её. И ещё, что немаловажно: она обожала смотреть вместе с Дмитрием его любимые фильмы и его триумфальные бои! И всегда говорила (может быть, даже искренне), что любит героев в масках. И к одному такому она сейчас, как ласковая кошечка, льнула всем своим гибким телом, так же, как и он, с упоением разглядывая их колоритную пару в зеркале.

«Скорей бы бой!» – думал в это время Дмитрий.

Он уже истосковался и по приливам адреналина во время баталий, и по празднованию побед, и по длительному смакованию видеозаписей своих триумфов.

«Сейчас самое главное грамотно подвести себя к бою. А когда настанет этот день, я ошеломлю всех своим костюмом, когда буду выходить на ринг, а затем нокаутирую противника в первом, от силы во втором раунде. И уже потом вместе с друзьями и подругами мы будем пересматривать мой триумф в записи на большом экране! – строил далеко идущие планы Формовщиков. – И Виктору Александровичу ни в коем случае нельзя забыть показать! Он всегда подмечает такие трудноуловимые нюансы, от осознания которых становится ещё приятнее».

Вообще-то почти все друзья и подруги уже согласились прийти на сам бой, чтобы поддержать Дмитрия вживую. Даже Георгий Константинович, посмотрев недавно любимый сериал Формовщикова и проникнувшись симпатией к одному носившему маску герою, пообещал прийти поболеть за Дмитрия. Денису Страхову, который сразу же сдружился с Формовщиковым на почве любви к единоборствам, вообще было обещано присутствие в углу ринга во время боя. Там же должен будет находиться и Николай Чернобродов. Хотя Формовщиков и уважал ветерана за богатый боевой опыт, но его поучительными рассказами, в отличие от Страхова, не упивался. Да, кое-что Дмитрию было интересно послушать, но принимать Чернобродова как своего гуру он ни за что бы не стал. Взаимное уважение, которое установилось между ним и ветераном, Формовщикова вполне устраивало. Хотя, по правде сказать, перед военными – что бывшими, что действующими – у Дмитрия сложился небольшой комплекс. Его мечты служить в спецназе так и остались мечтами, поэтому видеть себя воином, смеющимся в лицо смерти, у него не получалось. Годами лелеянный в воображении образ всё-таки пока оставался недовершённым.

Не дала своего согласия прийти на бой пока что только Анна. Дмитрий давно почувствовал, что Обидина относится к нему несколько натянуто. Впрочем, он собирался с ней вскоре поговорить.

Сейчас же его внимание принадлежало Леночке. Привязчиков только что оставил молодую пару наедине, и те продолжали любоваться друг другом (и каждый сам собой, разумеется).

– Ты великолепен! – ловя устремлённый из смотровой щели взгляд Дмитрия, сказала Лена.

– Я знаю, сейчас ты мечтаешь отдаться непобедимому герою, красавица!

– Что, прямо в этом костюме? Ты шутишь? – захихикала Леночка.

* * *

После того, как он посадил свою подругу в такси и она уехала домой, Формовщиков решил зайти к Анне. Ему давно хотелось с ней поговорить. Во-первых, он собирался лично пригласить её на вечер смешанных единоборств. Ему было бы очень досадно, если бы кто-либо из живших с ним под одной крышей проигнорировал столь значимое для него событие. И, во-вторых, он испытывал по отношению к Анне если не интерес, то, по крайней мере, некоторое любопытство. Эта недоверчивая девушка за всё время их знакомства не проявляла по отношению к нему ни малейших признаков симпатии. Даже, напротив, как-то сторонилась его. Формовщикову же, который не терпел недомолвок, хотелось поскорее внести в этот вопрос хоть какую-то ясность. Стоит добавить, что одним из качеств Дмитрия, которое он зачастую умело маскировал, была нетерпеливость. Формовщиков всё время боялся куда-то опоздать. Если какой-то волнующий его вопрос оставался неразрешённым, он тут же начинал чувствовать нервозность и с огромным трудом мог сосредоточить своё внимание на чём-либо другом. В этот момент по задней стороне его шеи словно бежали колючие мурашки, торопившие его поскорее принять меры.

«Если она затаила на меня какую-то обиду, пусть лучше скажет об этом напрямую», – подумал, уже стоя у двери Анны, Формовщиков и постучал в дверь.

– Войдите, – послышался мягкий голос девушки.

– Привет, Аня, – поздоровался с порога Дмитрий. – Отниму у тебя пару минут?

– Да, конечно, проходи, присаживайся, – без видимых эмоций сказала Анна, которая в этот момент просматривала список литературы на лето для девятого класса.

Формовщиков прошёл в комнату и присел на стул. Обидина сидела напротив него на одной из кроватей.

– Аня, ты, возможно, слышала, что на следующей неделе мне предстоит бой. Ты же в курсе, чем я занимаюсь?

– В курсе, Дима.

– Вот я и хотел позвать тебя поболеть за меня. Уже все мои знакомые из этой гостиницы согласились, осталась только ты одна.

Обидина отвлеклась от списка литературы и посмотрела на молодого человека.

– Ты зовёшь меня потому, что все согласились, а одной меня ты недосчитался?

– Нет, ну почему… Мне было бы приятно увидеть тебя там… и знать, что ты на моей стороне, – после этих слов и Анна, и Дмитрий улыбнулись. – Всё-таки мы не первый день с тобой знакомы, если уж на то пошло.

– Не первый… – задумчиво произнесла Анна. – А что, поддержки твоей красотки, которую ты в последнее время постоянно сюда водишь, для тебя недостаточно?

Дмитрий понял, что задавать этот вопрос нужно было именно сейчас.

– Аня, скажи, ты не таишь на меня никакую обиду? Может быть, я не самый лучший на свете знаток людей, но мне кажется, что ты меня за что-то недолюбливаешь. Это так?

– Я? Тебя? Недолюбливаю? – удивилась или сделала вид, что удивилась, Анна. – Да за что мне тебя недолюбливать?

– Вот и я об этом думаю.

Анна по-доброму улыбнулась, а потом несколько смущённо отвела взгляд в сторону. Ей импонировало, что Формовщиков не хитрил с ней, а спрашивал напрямую.

– Дима, пойми: лично против тебя я ничего не имею. Просто… – Обидина подбирала наиболее корректное выражение. – Просто мне не близко и не совсем понятно то, чем ты занимаешься. Ты бьёшь людей, получаешь за это деньги. Ты постоянно водишь сюда разных девушек. У всех у них есть что-то общее, но все они…

– Мне не подходят? – перебил девушку Формовщиков и, как ему показалось, несколько удивил её своим вопросом.

Действительно, Дмитрию было свойственно «встречать людей по одёжке» – он и сам давно себе в этом признался. Внешний вид он всегда ставил на первое место: что в облике героев-кумиров, что в женщинах – во всём. И всё же иногда его терзали сомнения. В его жизни уже было несколько девушек, внешность которых его устраивала на все сто – тех, кого он, как было сказано прежде, боялся потерять. Сейчас таковой являлась Леночка, которую Формовщиков только что провожал у крыльца. Однако ни одни из этих отношений не вылились во что-либо серьёзное. Дмитрий часто чувствовал себя одиноким, пусть и боялся себе в этом признаться. Образ героя-одиночки временами привлекал его, но образ героя-покорителя женских сердец в его уме котировался куда выше. Но, так или иначе, все красивые женские мордашки, которые он при первых встречах мечтал «навсегда оставить при себе», рано или поздно исчезали из его жизни. С кем-то не складывалось изначально, к кому-то Дмитрий сам впоследствии терял интерес. Если подобное происходило, то некогда притягательная внешность девушки мигом теряла в его глазах былое очарование. За последние годы Эдуард Арсеньевич познакомил Формовщикова со множеством красавиц. Со многими Дмитрий переспал, но ни с кем бы он не хотел проснуться рядом.

Что касается его отношения к Анне, как к женщине, то здесь всё было достаточно сложно. Он всегда ценил большую женскую грудь (чего ему, кстати, недоставало «для полного счастья» в Леночке), которой природа щедро одарила Анну, но в остальном она была не в его вкусе. Её полноватое тело, невысокий рост, слегка пухлое лицо – Формовщиков предпочитал любоваться другими картинками. Но сейчас, впервые в жизни разговаривая с Анной откровенно, он испытывал к этому общению глубокий интерес. Он видел перед собой человека, который был совершенно на него непохожим, но всё же чем-то к себе притягивал. Возможно, какой-то своей беззащитностью, которую в самом себе Дмитрий всегда пытался отрицать. И, что также было необычно для его общения с женщинами, Формовщиков не испытывал никакого стремления во что бы то ни стало сделать Анну своей – и от этого он чувствовал себя с ней легко. Незаметно для него самого у него пропало стремление непременно казаться сильным и мужественным, и он начал вести себя естественно, общаясь с Анной просто и без масок. И, возможно, она это каким-то образом почувствовала, ведь что-то тёплое почувствовалось в её голосе, когда она сказала:

– Не подходят тебе? Дима, об этом не мне судить. Я не собираюсь лезть в твою жизнь…

– Почему?

Как этот вопрос вырвался у Дмитрия, он не смог бы объяснить и сам. Анна, как ему показалось, сперва удивилась этому нелепому вопросу, но вскоре опустила глаза и стала серьёзна. Она, как ей самой показалось, кое-что поняла.

– Да, ты права, давай сейчас не будем о личной жизни друг друга, – прервал чуть затянувшееся молчание Формовщиков. – И знаешь, если тебе не хочется смотреть на весь этот мордобой, то я могу тебя понять. И уважаю твой выбор.

Молодой человек поднялся со стула.

– Спасибо за понимание, Дима, – глядя в серо-зелёные глаза парня, тихо проговорила Анна. – Но я всё же приду – и «буду на твоей стороне».

V



За несколько лет до описываемых событий


Со временем я стал замечать, что в нашу гостиницу заселяются новые люди – и кое-кто остаётся здесь насовсем. Среди них есть и мужчины, и женщины, но мужчин на первый взгляд всё-таки больше. Близко познакомиться с кем-то из них мне пока что не довелось. Правда, я заметил, что среди них также были те, кто жаловался на провалы в памяти.

* * *



Настоящее время


– Что такое?! Что случилось?! – со всех ног бежала по коридору шестого этажа Варвара Желткова.

Она что есть мочи спешила в номер Безделова, из которого доносились достаточно громкие всхлипывания. По пути ей встретился Серов, который шёл, как ей показалось, как раз оттуда. Друг другу они не сказали, впрочем, ни слова.

– Георгий Константинович, душенька, что стряслось у вас?! – отворила чуть приоткрытую дверь Желткова.

Безделов ничего не отвечал на её вопросы и только, лёжа ногами к двери, продолжал всхлипывать. На журнальном столике рядом с изголовьем кровати Варвара увидела книгу Антуана де Сент-Экзюпери «Планета Людей». Девушка осторожно подсела на краешек постели, легонько дотронулась своей маленькой ручкой до жирного плеча Безделова и, недолго подождав, вновь спросила:

– Почему вы плачете? Вы что-то плохое в этой книге прочитали? Кто вам её навязал? Этот проповедник-сектант Болотов?

От того, что ещё одна женщина, помимо Антонины Матвеевны, пришла с ним посюсюкаться, пожилой постоялец испытывал своеобразное меланхолическое удовольствие. Ещё немного повсхлипывав, Георгий Константинович вначале ненадолго затих, а затем чуть приподнялся со своей измятой подушки и заплаканными глазами посмотрел на Желткову.

– Нет, Варварочка, ничего плохого я там не прочитал. И даже совсем наоборот. Там так всё замечательно написано, так человечно, так светло! – и тут у Безделова из глаз снова покатились слёзы. – Но от этого света мне почему-то становится больно!

– А что же вас так ранит, Георгий Константинович? Отчего вам больно?

– Понимаешь, Варвара, – снова начав всхлипывать, проговорил старик, – этот человек, де Сент-Экзюпери, он… Он всё время действовал. Он пишет в «Планете Людей» (Безделов открыл начало книги и прочитал вслух):



«Человек познаёт себя в борьбе с препятствиями. Но для этой борьбы ему нужны орудия. Нужен рубанок или плуг. Крестьянин, возделывая своё поле, мало-помалу вырывает у природы разгадку иных её тайн и добывает всеобщую истину» [17, с. 66].



– А я? Какие препятствия я преодолел в своей жизни? – спрашивал не Варвару, а, скорее, самого себя Георгий Константинович. – Жирел на своём тепленьком местечке в банке, годами печатая и подписывая однообразные документы! Но тогда я хотя бы на работу заставлял себя ходить! А потом? Потом мне надоело и это, и я, как жирная свинья, разлёгся на диване и стал жить на проценты по вкладам. И «какую разгадку тайн природы я вырвал» за шестьдесят два прожитых года? Какую «истину добыл» в своей жизни?

Безделов резко развернулся лицом вниз, уткнулся лицом в подушку и принялся заливать её слезами с новой силой.

– Георгий Константинович, душенька, ну зачем вы так… – принялась успокаивать безутешного рантье Варвара. – У каждого своя судьба, своё предназначение. У де Сент-Экзюпери было своё. Конечно, кое-что полезное он успел сделать для людей, отрицать не стану. Но сколько он прожил, вы помните? Сорок четыре года! Всего-навсего сорок четыре года! А вам уже шестьдесят два! Вы не стали понапрасну подвергать себя опасности и поэтому до сих пор живы и здравствуете! Сколько полезного и интересного вы ежедневно узнаёте из тех замечательных фильмов и сериалов, которые приносит вам Антонина Матвеевна! И в отличие от этого француза вы до сих пор продолжаете свой полёт!

– Это не полёт, – сквозь зубы и подушку проговорил Безделов. – Это одно сплошное падение…

– Перестаньте! – сказала, чуть повысив голос, Варвара, но Безделов, казалось, больше не желал её слушать.

* * *



За тридцать минут до этого


Георгий Константинович в очередной раз позавтракал во время обеда, с аппетитом скушав всё, что принесла ему Антонина Матвеевна. Он проснулся всего десять минут назад, а на часах была уже половина первого. С неохотой умывшись и почистив зубы над раковиной номера, Безделов принялся искать глазами пульт от телевизора, чтобы продолжить смотреть начатый прошлой ночью сериал. Но тут он внезапно изменил своему намерению. Он вспомнил, что несколько дней назад одолжил книгу Антуана де Сент-Экзюпери у Сергея Болотова, однако до сих не прочитал ни страницы. Безделов продолжал кормить себя завтраками и в переносном смысле, то и дело откладывая чтение на потом. Однако сейчас он всё же решил осуществить задуманное. Развалившись в удобной позе на кровати, Георгий Константинович взял в руки «Планету Людей» и принялся читать.

Находимое писателем, казалось бы, в обыденности волшебство снова, спустя десятилетия, вошло в жизнь Георгия Константиновича. В минуты чтения он сам словно летел по этому прекрасному, полному нежности и в то же время едва уловимой тревоги, миру. Прочитав, ни на секунду не отрываясь, первые несколько страниц, Безделов дошёл до следующих строк:



«Старый чиновник, сосед мой по автобусу, никто никогда не помог тебе спастись бегством, и не твоя в том вина. Ты построил свой тихий мирок, замуровал наглухо все выходы к свету, как делают термиты. Ты свернулся клубком, укрылся в своём обывательском благополучии, в косных привычках, в затхлом провинциальном укладе; ты воздвиг этот убогий оплот и спрятался от ветра, от морского прибоя и звёзд. Ты не желаешь утруждать себя великими задачами, тебе и так немалого труда стоило забыть, что ты – человек. Нет, ты не житель планеты, несущейся в пространстве, ты не задаёшься вопросами, на которые нет ответа: ты просто-напросто обыватель города Тулузы. Никто вовремя не схватил тебя и не удержал, а теперь уже слишком поздно. Глина, из которой ты слеплен, высохла и затвердела, и уже ничто на свете не сумеет пробудить в тебе уснувшего музыканта, или поэта, или астронома, который, быть может, жил в тебе когда-то» [17, с. 73—74].



«Ведь это он как будто ко мне обращается! – со смесью изумления, ужаса и благоговения подумал Георгий Константинович. – И пусть я не из Тулузы, пусть он никогда не встречал меня и никогда не смотрел в мои заплывшие жиром глаза, но насколько же глубоко он знает людей! И такого человека, как я, в частности! И если он всё ещё живет где-то – быть может, среди звёзд, либо на самом Солнце – как же, наверное, ему больно видеть таких, как я, „замурованных в тихом мирке“. Господи, как мне стыдно, как мне противно видеть себя таким!»

С отвращением, растерянностью и глубоким сожалением Безделов видел себя со стороны. Ленивая жирная туша, которая даже поесть сама себе не в состоянии была приготовить, ведь никогда из лености не желала этому научиться, лишь потребляла и потребляла ресурсы планеты, принимая это как должное, не удосуживаясь дать миру хотя бы что-либо в ответ.

«А ведь мне когда-то нравилось читать, – предался воспоминаниям Георгий Константинович. – И однажды я даже попробовал написать кое-что своё. Тогда мне на минуту показалось, что я пишу неплохо. Но продолжать я не стал – слишком трудным делом мне это показалось. Но ведь сейчас я всё ещё жив! Может, и мне не поздно дерзнуть и попробовать? Может, уснувший писатель пробудится во мне? Может, и я дам кому-то надежду, как дал мне её только что отважный лётчик?

В этот момент в номер старика постучали. Георгий Константинович разрешил войти и увидел на пороге Серова.

– Здравствуйте, Георгий Константинович! – поздоровался Сергей Анатольевич. – Не отвлекаю вас?

– Нет, что вы! Наоборот, вы как нельзя кстати! Мне как раз именно сейчас хочется с кем-нибудь поговорить! – взволнованным голосом сказал Безделов, закрывая книгу и кладя её на стоящий у изголовья кровати журнальный столик.

– Ну, поговорить – это всегда пожалуйста! – вяло улыбаясь, проговорил Серов, садясь на кровать напротив собеседника. – А что это за книга? Антуан де Сент-Экзюпери? Сергей Васильевич предложил вам почитать?

– Я сам у него попросил на самом деле, – оживлённо ответил Георгий Константинович. – Вы знаете, Сергей Анатольевич, я ведь последние годы очень мало читал. Всё время один только телевизор: всякие фильмы, сериалы, иногда хоккей посматривал. А вот сейчас начал читать автора, который мне безмерно нравился ещё в молодости, и я подумал…

Георгию Константиновичу почему-то было неловко об этом говорить. Его вера в свои силы пока что недостаточно окрепла. Однако Серов не терял нити разговора.

– О чём вы подумали, Георгий Константинович? – уточнил Сергей Анатольевич.

– Я подумал, что, может быть, и мне самому стоит попробовать что-нибудь написать? Ну, пусть не так блестяще, как у Сент-Экзюпери получится, но ведь не боги горшки обжигают! Вдруг начнёт получаться, кто знает?

– Действительно, кто знает… – задумчиво протянул Серов. – Написать-то вы, может, что-нибудь и напишете, но только ради чего? Исключительно для самого себя? «В стол», что называется?

– Сначала для себя, а там посмотрим! Вдруг кому-нибудь ещё это понравится! Вдруг ободрит кого-то в трудную минуту! Если так, то это придаст мне ещё больше уверенности в своих силах, и я буду продолжать, буду совершенствоваться в этом направлении!

– Ну, если напишете, мне нужно будет показать непременно, – категорично произнёс Сергей Анатольевич, которому явно не пришёлся по духу безосновательный, на его взгляд, оптимизм старика. – Только я хочу, чтобы вы услышали одну мою, как мне кажется, очень важную мысль. Я всегда считал и считаю, что писателями не становятся, а рождаются. Если человеку дан свыше какой-либо дар, то он обязательно даст о себе знать – ещё в юные годы, как правило. Но в шестьдесят два года, боюсь…

– Слишком поздно? – с нетерпением перебил Георгий Константинович.

– И даже не в том дело, что поздно, – как будто бы досадуя на печальную очевидность, промолвил Серов, – а в том дело, что то, что вы в конечном итоге напишете – если напишете – не принесёт никакой радости ни вам самому, ни другим людям. И пользы тоже никакой не принесёт. Поверьте, много писателей-энтузиастов перевидал я на своём веку, очень много, но не могу вспомнить ни одного, кто бы в конечном итоге добился поставленной перед собой задачи. Живой тому пример – одолживший вам книгу Болотов. Уже сколько лет он грезит написать что-нибудь, что откроет глаза людям и наполнит их сердца – всё тщетно. Лучше не говорите ему, а то он расстроится. Хотя я давно уже сказал ему, что думаю о его «творчестве». Но Сергей Васильевич моложе вас почти на тридцать лет, его надежды ещё как-то можно понять. Но ваши… Знаете, Георгий Константинович, мой вам совет: не тратьте время впустую. Живите тихонько, мирно, смотрите ваши сериалы, но не занимайтесь тем, что обречено на неудачу изначально. Вам не стать де Сент-Экзюпери. Даже Болотовым, боюсь, не стать. Много сил сэкономите, если примете мой совет, уверяю вас.

Тот чудесный солнечный мир, в котором Георгий очутился, читая своего любимого писателя, словно заволокло вязкой серой дымкой, застилающей свет. Ничто уже не казалось столь ярким, столь чудесным и пробуждающим желание жить. Всё дарованное автором волшебство, согревшее Георгия изнутри, будто бы увязло в безжалостной болотной пучине, которая жадно и без разбора поглощала всё, что ещё не оставило своего дерзновения тянуться к Свету. Вместо лучей Солнца – серый туман, вместо родниковой воды – зловонное болото, вместо надежды и любви – отчаяние и обречённость.

«Но ведь он прав. Мне никогда не написать ничего подобного, – горестно раздумывал Безделов, глядя на Серова, который, как ему показалось, с трудом сдерживал улыбку. – Никогда мне не стать полезным людям. А сейчас у меня вообще нет ни на что сил. Я и читать уже не хочу. Ничего сейчас не хочу! Просто забыться, просто уснуть…»

– В общем, если нужен будет совет, обращайтесь, – оживлённо обратился к буквально посеревшему от тоски старику Сергей Анатольевич.

Серов вышел из номера, но Георгий Константинович с ним даже не попрощался. Ему было очень больно. Тот лучик света, который ещё недавно давал ему надежду на лучшее, был безжалостно втоптан в грязь.

«Но ведь и Сент-Экзюпери переживал тяжёлые минуты, – начал рассуждать про себя Георгий Константинович. – И он не мог не знать, что такое уныние, что такое отчаяние и сомнение. Но при этом он не сдавался и делал то, что считал должным. Почему не поступаю так же и я? Потому, что я слаб?»

«Потому что считаешь, что слаб», – ответил какой-то тихий малознакомый голос внутри.

Однако в данный момент Георгий Константинович не стал к нему прислушиваться. Он уткнулся лицом в краешек подушки и горько-горько заплакал.

* * *

Желткова всё еще уговаривала Георгия Константиновича «не комплексовать» перед Сент-Экзюпери, как в номер пожилого постояльца вошёл Чернобродов. Ветеран быстрым взглядом окинул комнату и увидел на журнальном столике «Планету Людей».

– Так, что ещё за книги вы тут читаете? – грозно спросил у присутствующих бывший военный.

– Это господин Болотов ему настоятельно рекомендовал почитать! – не преминула ответить Варвара. – Ну а вот перед вами и последствия!

Девушка указала на прятавшего в подушке своё заплаканное лицо Безделова, намекая на заметно испортившееся душевное состояние старика.

– Так, я сейчас немедленно возвращу эту книгу её владельцу и заодно проведу с ним серьёзный и неприятный разговор! – решительно заявил Чернобродов.

Боевик потянулся своей могучей рукой к лежавшей на столике книге, но Георгий Константинович попытался ему возразить:

– Нет, оставьте! Я сам потом верну! Я ещё не дочитал!

– И речи быть не может об этом! – отрезал повышенным тоном Чернобродов. – Вы что, совсем хотите с ума сойти от этих болотовских книжек? Я с ним ещё поговорю, будьте уверены!

Ветеран забрал со стола книгу, а Безделов не набрался смелости снова ему перечить. После того, как Чернобродов удалился, Георгий Константинович повернулся лицом к Желтковой.

– Варварочка, позови, пожалуйста, Антонину Матвеевну, будь так добра.

– Конечно, голубчик, сию минуту! – ответила Желткова. – А, вот, кажется, она уже спешит сюда!

На пороге комнаты появилась Пастухова.

– Георгий Константинович, что с вами? Почему плакали? – захлопотала Антонина Матвеевна. – Вот видите, ненадолго вас оставила, как тут же какая-то печаль приключилась!

– Тоня, помнишь, ты говорила мне, что если я попрошу пригласить ко мне жрицу любви, ты сможешь это сделать? – обратился к своей ухажёрке Безделов. – Так вот, я прошу тебя сделать это прямо сейчас. Мне так грустно и одиноко! Так хочется кого-нибудь обнять!

– Конечно, могу, Георгий Константинович! Конечно, могу! – без малейших колебаний ответила Пастухова. – Ждите, скоро всё будет.

Антонина Матвеевна с Варварой вышли из номера Безделова.

* * *

«Совесть не является палкой о двух концах. Это вполне определённое, сформировавшееся в нас в течение столетий понимание того, что хорошо и что плохо. К несчастью, по многим причинам этот орган обычно покрыт своего рода коркой.

Вопрос. Кто способен разрушить эту корку?

Ответ. Только интенсивное страдание или удар пробивают эту корку, и тогда говорит совесть; но через некоторое время человек успокаивается, и орган снова закрывается. Для того чтобы он раскрылся, необходим сильный удар.

Например, у человека умирает мать, и в нём инстинктивно начинает говорить совесть. Любить свою мать, почитать её, заботиться о ней – это долг каждого человека; но человек редко бывает хорошим сыном. Когда его мать умирает, он вспоминает, как плохо относился к ней, – и начинает страдать от угрызений совести. Но человек – большая свинья. Очень скоро он всё забывает и опять живёт по-старому».



Георгий Гурджиев. «Взгляды из реального мира» [6, с. 270].

VI



За несколько лет до описываемых событий


По нашей гостинице прошёл странный слух. Говорили, что один местный предприниматель собирается выкупить нашу гостиницу. Якобы он называл её «достоянием своей семьи». Некоторые из постояльцев из-за этого сильно забеспокоились, боясь потерять своё место жительства. Ещё я узнал, что он пытался выведать координаты какого-то конкретного жильца нашей гостиницы. Кто бы это мог быть?

* * *



Настоящее время


Сонин день мало чем отличался от предыдущих, но её это вполне устраивало. В который раз она проснулась в своей постели в объятиях Змееносцева, который, проснувшись сам, даровал ей временное удовлетворение, после чего на некоторое время оставил Сладкову одну. До позднего вечера девушка не планировала принимать клиентов с улицы – это время она хотела провести с Андреем. Однако всё сложилось несколько иначе: со срочной просьбой к ней обратилась Антонина Пастухова, с которой Соня была в очень хороших отношениях. Конечно, её значимость для Сладковой была несопоставима с той, которую имел в её жизни Андрей, но бескорыстные (как Соне всегда казалось) ухаживания за ней Антонины Матвеевны она тоже очень ценила. Лишь только Сладковой хотелось какого-нибудь вкусного лакомства – и Пастухова не заставляла себя долго ждать с угощениями, беря за это сущие копейки.

«Для нас самое главное, что все вы здесь, вместе с нами», – то и дело повторяла заботливая кормилица.

Пожалуй, именно благодаря этой заботе силикон Сони всё обильнее покрывался жиром.

Ввиду этих самых хороших отношений, когда Антонина Матвеевна попросила Соню о «квалифицированной помощи», последняя решила не отказывать. Тем более, что перед выходом на шестой этаж (туда её попросила подойти Пастухова) Сладкова долго и с упоением рассматривала фотографии Змееносцева, которыми уже длительное время были обклеены стены её номера. Каждый раз его вид будто бы благословлял её на очередной «профессиональный подвиг».

* * *

Соня поднялась по лестнице на шестой этаж и постучалась в номер Безделова.

– Войдите! – раздался голос из-за двери.

Соня вошла. Перед ней на одной из двух расположенных в комнате кроватей сидел очень полный пожилой мужчина, который поспешно одевал на своё обрюзгшее тело серую олимпийку. Старик тщетно пытался застегнуть молнию на своём шарообразном животе, но, отчаявшись это сделать, бросил затею, надел тапочки и встал с кровати. Он внимательно посмотрел на Соню.

Сколько времени они молча смотрели друг на друга, не упомнит теперь никто из них. Георгию Константиновичу, безусловно, доводилось за свою долгую жизнь смотреть порно. Да чего греха таить, он периодически занимался этим и в своём номере, только фильмы этого жанра ему приносила не Антонина Матвеевна, а Змееносцев. Андрей периодически водил в номер к старику и куртизанок, когда Безделов его об этом просил. Иногда, правда, пожилой постоялец передавал свои просьбы через Пастухову, как было и в этот раз. Впрочем, озабоченным Георгий Константинович явно не был. С его плохой координацией, одышкой и вообще с постепенно увядающими половыми функциями чаще раза в месяц он проституток в свой номер не звал. Однако десять минут назад он пожаловался Антонине Матвеевне на грусть и одиночество, и вот теперь перед ним во всей своей «красе» стояла Соня.

Так вот к слову о порно. Георгий Константинович ещё не видел Сладкову после организованного ей Эдуардом Привязчиковым преображения и теперь был, мягко говоря, удивлён. Видеть подобных секс-бомб на экране ноутбука было для него привычным делом, но созерцать подобную «красоту» в метре от себя – это совсем другие впечатления. Безделову было и удивительно, и приятно, и страшновато одновременно. И от растерянности он не знал, как начать разговор.

Соня долго молчала по другой причине. Да, в самом начале её работы проституткой, ещё до отбора «избранной когорты», ей доводилось оказывать услуги пожилым мужчинам с крайне непривлекательной внешностью. Когда её голод в очередной раз хватал её за горло, она «проглатывала» и не такое. Но вскоре она приняла решение оставить только тех, на кого ей было приятно в том числе и просто смотреть. Половая одержимость в её случае не означала полного отсутствия вкуса в мужчинах, к тому же ей действительно было из кого выбирать. Уже потом в жизни Сладковой появился Змееносцев, который мало того, что мог удовлетворять её, казалось, безграничные потребности, так ещё и до небес поднял планку по части физической привлекательности мужчины. А тут перед Сладковой стоял толстяк Безделов.

И пусть десятки мужчин с тех пор побывали в её постели, пусть сам Андрей Змееносцев то раздувал, то усмирял бушевавшие в ней страсти – Соня всё равно не могла забыть тот вечер, когда она с болью в сердце задумалась о своей жизни. То одновременное выражение тоски, растерянности и тревоги, которое она тогда наблюдала в зеркале в отражении своих глаз, теперь она видела в глазах робко глядящего на неё старика. На секунду Соня и вовсе позабыла, для чего она здесь.

– Соня – так ведь тебя зовут? – после долгого молчания заговорил Георгий Константинович.

– Да, я – Соня. А вы – Георгий Константинович? – стараясь не показывать своих эмоций, с видимым равнодушием ответила Сладкова.

– Сонечка, если что-то не так… Если тебе не хочется… – забормотал Безделов.

– Прекратите! – оборвала его девушка. – В душ сходили уже?

– Да вот, как раз собирался…

– Давайте, идите, я жду вас.

– Да, да! – тихо возликовал старик и направился в душевую.

Когда Безделов вернулся, полностью обнажённая Сладкова ждала его, сидя на кровати.

– Ложитесь. Я всё сделаю сама.

Георгий Константинович отдал Соне материальное вознаграждение и лёг спиною на кровать.

Несмотря на одышку, болевшие суставы и слабое мужское здоровье, у Георгия Константиновича с Соней «всё получилось». Впрочем, в прямом и переносном смысле «на высоте» была она, а он просто лежал на спине и получал удовольствие, изредка дотрагиваясь до объёмных «пластмассовых игрушек». В конце он заметно устал, но, судя по лицу, изрядно повеселел.

А вот Соня чувствовала себя иначе. Физической усталости она никакой не испытывала (и не через такое проходила), но психологически ощущала себя странно. Никакого удовлетворения она не получила – доставлять его было уделом одного только Змееносцева и никого больше. Странность для неё заключалась в другом. Обычно, когда она отдавалась мужчинам, а в особенности Андрею, на её сознание словно опускалась некая пелена, когда всё вокруг меркло и оставалось лишь неистовое животное желание, постоянно подпитываемое буйными грёзами. Когда же Сладкова была с Безделовым, то не было ни удовольствия, ни грёз. И вообще её половая одержимость вдруг на время куда-то ушла, и Соня, словно протрезвев, стала обращать внимание на вещи, которых раньше не замечала вовсе. Например, сидя на Безделове во время самого процесса, глядя сверху на его довольное, с закрытыми глазами, лицо, она вдруг начала чувствовать по отношению к нему какое-то подобие жалости.

«До чего же ты запустил себя, дружочек… – с каким-то нежным, но в то же время горьким чувством подумала Соня. – Вряд ли кто-то согласится подарить тебе ласку от чистого сердца – настолько ты отталкиваешь всем своим видом. Когда же ты стал таким? Кто убил в тебе веру, что ты можешь быть лучше? Когда ты уверился в собственном ничтожестве и бессилии?»

Подумав об этом, Соня сама удивилась ходу своих мыслей. Она уже давно не рассуждала о чувствах, давно никому не сопереживала, давно не пыталась поставить себя на место другого. Вместо этого лишь секс, потом мысли о сексе, потом снова секс… Да, временами Андрей, ублажив её, ненадолго снимал эту застилающую сознание пелену, и Соня думала о чем-то другом. Но продолжалось это обычно недолго, ведь вскоре, пуская в ход свой колдовской шарм, Змееносцев снова помещал Соню в замкнутый круг безудержной страсти. И вновь Сладкова оставалась слепа ко всему, исключая предмет своего вожделения. И вот сегодня, оставшись наедине с этим физически неприятным ей толстяком, она смогла думать не о сексе (вот парадокс!), а о чувствах и человеческой судьбе.

После того, как всё закончилось и участники действа по очереди посетили душ, некоторое время они, укутавшись в полотенца, сидели рядышком на кровати. Им обоим хотелось поговорить, но они оба не знали, о чём. К тому же Соня, вспоминая растерянные и исполненные печали глаза Безделова, которыми он смотрел на неё в первые мгновения их встречи, боялась нечаянно задеть старика в разговоре. Впрочем, спустя некоторое время он обратился к ней сам:

– Как тебе в этой гостинице, Соня? Как соседи?

– Я мало с кем общалась, если честно, – немного грустно усмехнулась девушка. – В основном с Андреем Змееносцевым только. Ну, вот сегодня с вами поближе познакомилась.

Соня снова грустно усмехнулась.

– Можешь на «ты» ко мне обращаться, – предложил Георгий Константинович. – Видит Бог, не такой уж я дряхлый старик.

И он сам печально усмехнулся.

– Да нет, что вы… Что ты! Ты прямо добрый молодец! – попыталась подбодрить старика Соня.

– Льстишь ты мне, плутовка, льстишь! – от души засмеялся Георгий Константинович.

– А тебе как здесь живётся, Георгий? Нечасто вижу тебя на других этажах. Только в столовой изредка.

– Действительно, я веду какой-то странный образ жизни… – задумчиво проговорил Безделов. – Целыми днями сижу в этой конуре, смотрю телевизор, подолгу сплю. Иногда подумаю: до чего же тесен мой мир! До чего однообразен! Бывает, в какой-то момент почти что решу: надо что-то менять, ещё ведь не поздно! Но только подумаю об этом, как сразу же чувствую, словно мне гири к рукам и ногам привешивают. И все силы мои внезапно куда-то уходят. Хочется только лежать и спать, спать…

Соня слушала Георгия Константиновича и ничего не говорила сама.

«„Гири привешивают“… Интересно… – раздумывала Сладкова. – А вот любопытно, смогу ли я в следующий раз, когда увижу Андрея, не поддаться его чарам? Ну, хотя бы один-единственный раз? Чтобы просто проверить себя. Что я почувствую? Свободу или оковы?»

– И ещё я здесь встретил одного очень, как мне показалось, интересного человека, – продолжал Георгий Константинович. – Сергей Болотов – писатель, немного музыкант, проживает на первом этаже.

– Это тот самый (с языка Сони едва не сорвалось «который не пользуется услугами проституток», как говорил ей Змееносцев), которого нечасто увидишь в женском обществе?

– Ну, в его личную жизнь я вникать не удосужился, – ответил Георгий Константинович, – а вообще это не самый общительный человек из тех, кого я встречал. Загадочный какой-то. Читает много, мне вот одну книгу давал почитать. Впрочем, к беседе он, как правило, расположен.

Соню заинтриговал рассказ Безделова про живущего по соседству с ними писателя. К художественной литературе она всегда была небезразлична, и только наступившая одержимость половой страстью надолго разлучила её с книгами. В минуты прояснений сознания она жалела об этом – но, опять-таки, недолго.

С Георгием Константиновичем они попрощались на хорошей ноте, даже договорились как-нибудь «пообщаться не на работе».

* * *

«От храма заглянем и в подвал. Сумеем удержать в себе не только парение, но и сострадание. У каждого человека есть открытая рана. Только психическая энергия может нащупать эту боль. Каждое изучение высшей энергии научит и открытию помощи. Так же и желание помочь должно быть воспитано».



Агни Йога. Аум. Шлока 556 [2, с. 306—307].

VII

Болотов крепко уснул во второй половине дня. Во время этого сна произошло нечто очень важное. Он вспомнил тот вечер. Теперь писатель знал, что происходило с ним незадолго перед тем, как в огне пострадал Драгунский. Всех ответов Сергей Васильевич пока что не получил, но теперь он знал гораздо больше. Проснувшись, он незамедлительно набрал Петра и обо всём ему рассказал. На вопрос, узнал ли он что-нибудь про того «единственного жильца», Болотов ответил отрицательно. Доступа к этой информации ему пока что не было предоставлено. Приготовившись написать несколько новых страниц романа, Сергей Васильевич был вынужден ненадолго отложить это занятие. В его номер постучали.

* * *

– Что такое? Войдите! – сказал Болотов, вздрогнув от громкого стука в дверь.

В дверях стояла мощная коренастая фигура Николая Чернобродова. В его руке Сергей Васильевич узнал недавно одолженную Безделову книгу де Сент-Экзюпери. На лице боевика читалась ярость.

– Присаживайтесь, – пригласил гостя Болотов.

– Нет уж, спасибо, постою, – раздражённо ответил Чернобродов.

Он бросил книгу на журнальный столик и яростными глазами посмотрел на писателя.

– Забирайте назад своё чтиво! – крикнул со злобой Николай Александрович. – И будьте любезны прекратить свою мерзкую пропаганду!

– Георгий Константинович сам попросил у меня эту книгу. О какой пропаганде вы говорите?

Нельзя сказать, чтобы агрессия боевика по отношению к Болотову не вызывала в последнем никакого волнения. Да, Сергей Васильевич чувствовал небольшой мандраж, но этого было недостаточно, чтобы он уступил воле агрессора.

– Я говорю о том, что вы наносите вред живущим здесь, – со всё нараставшим раздражением продолжал Чернобродов, – распространяете всякие сомнительные книги сомнительных писателей, после чтения которых у людей начинается депрессия! Они теряют душевное равновесие! Вас это, я так понимаю, нисколько не озадачивает, товарищ Болотов?

– Я товары с вами не ищу.

– Не придирайтесь к словам!

– Тот человек, которого вы только что назвали «сомнительным писателем», к вашему сведению, так же, как и вы, воевал. А понимание того, по какой именно причине у читающих его книги может возникать депрессия, боюсь, находится далеко за пределами вашей компетенции, Николай Александрович.

– Молодец он, что воевал, этот ваш де Сент-Экзюпери! – нервозно ответил Чернобродов. – Но для меня имеет значение лишь то, что до прочтения этой книги Безделов чувствовал себя хорошо и комфортно, а чуть только почитал эту писанину, так чуть ли не впал в истерику! И я, как отвечающий за безопасность в данном месте, обязан всё это прекратить! И если узнаю, что вы продолжаете распространять подобные книги среди постояльцев, будете иметь дело со мной! А это может быть чревато!

Болотов почувствовал сильное давление в области солнечного сплетения, а по телу от волнения побежали мурашки. Его инстинкт самосохранения умолял уступить грозному оппоненту, согласиться на все его условия. Однако Сергей Васильевич уже успел хорошо изучить подобные «автоматические» реакции своего существа на стрессовые ситуации. Поэтому, сохраняя чистое сознание, он и не думал отступать. Болотов ответил:

– Я никому не навязываю своих книг, Николай Александрович, если вы до сих пор этого не поняли. Однако если меня попросят дать почитать полезную, на мой взгляд, книгу – я с удовольствием дам.

– Вы, похоже, ищете конфликта со мной, Сергей Васильевич!

– Нет, конфликты не входят в сферу моих интересов, – сказал Болотов, уже не обращая внимания на давление в области диафрагмы. – Я работаю другими методами.

– А что это за книга? – Чернобродов стал присматриваться к лежащему на подушке изданию «Поисков Чудесного» Петра Демьяновича Успенского.

– Почитать хотите? – еле заметно улыбнулся Болотов.

– Нет уж, увольте! – не заметив усмешки писателя, ответил Чернобродов. – А, это тот самый ученик Гурджиева! Сколько уже людей с ума посходило из-за подобных «гуру»!

– Видно, никто не оберёг так надёжно их зоны комфорта, как это делаете вы, – уже не скрывал своей издёвки Сергей Васильевич.

– Знаете что… – Николай Александрович побагровел от злобы. – Я вам всё сказал!

– Я вам тоже.

Чернобродов, не попрощавшись, ушёл.

* * *

«Птичий свист прервал минуту отдыха. Почему напряглись птицы в ранний час? Они дерзнули, услышав хвалу дерзновения. Никто не сказал им, что их обыденный свист не увеличит их дерзновение. Оглушая обыденностью, тьма кричит. Тьма не выносит дерзновения Света».



Агни Йога. Шлока 11 [1, с. 14].




Глава третья


I

Я позвонил ему и сказал, что для него это наилучшая возможность приобщиться к нам. Начать лучше именно с этого. И нам нельзя терять бдительности. Его желание заполучить ту женщину из Этобико может поставить под удар всю нашу операцию. И, что самое страшное, это может произойти именно тогда, когда развязка будет уже близка.

* * *

В этот раз Георгий Константинович проснулся раньше обычного – примерно в десять часов утра. Практически сразу к нему прибежала Антонина Матвеевна и предложила плотно позавтракать. Безделов отказался. Он решил пойти в столовую в надежде встретить там Сергея Болотова. Если б не встретил, зашёл бы к нему в номер: Безделову действительно очень хотелось с ним поговорить. Однако в номер идти не пришлось – Болотов был в столовой.

– Здравствуйте, Сергей Васильевич, – поздоровался с писателем Безделов. – Не возражаете, если я к вам присяду?

– Не возражаю, присаживайтесь, – ответил Болотов, который в этот раз завтракал без книги.

Георгий Константинович купил себе поесть и присоединился к Болотову. В столовой были лишь они одни. Безделов испытывал сильную неловкость перед писателем, но не стал оттягивать начало разговора.

– Сергей Васильевич, я так понимаю, Николай Александрович принёс вам обратно вашу книгу. Вы знаете, я не хотел её отдавать, просто он сам её забрал.

– Насильно? – не отрывая глаз от блюда, спросил Болотов.

– Нет, не насильно… – промямлил Георгий Константинович. – Просто… Понимаете…

– Понимаю.

– Нет, Сергей Васильевич, я вовсе не хотел возвращать вам эту книгу… Вернее, не хотел возвращать так рано.

– Георгий Константинович, – прервал лепетание старика Болотов, – я прекрасно всё понимаю: к вам пришёл Чернобродов и нашёл предлог забрать эту книгу. Наверняка говорил о том, что она «вредна» или «опасна». Я также понимаю, что у вас, скорее всего, не хватило твёрдости ему достойно возразить.

– Вы абсолютно правы, – поник Георгий Константинович. – Я в тот момент чувствовал себя таким подавленным… и не знал, что мне делать. И даже не понимал, чего на самом деле хочу.

– И у меня такое бывало, – спокойно ответил Болотов. – Не корите себя. Кстати, книгу можете взять снова, с удовольствием её дам. Но только при одном условии. Догадываетесь, при каком?

Болотов хитро, но по-доброму улыбнулся.

– Да, Сергей Васильевич, обещаю вам: книга будет прочитана мною до конца и никакой Чернобродов у меня её больше не заберёт! Он же не начальник мне, в конце-то концов! Я сам решаю, чем мне заниматься!

– Поддерживаю ваше решение. Тогда сейчас доедим и зайдём ко мне за книгой.

Георгий Константинович был очень рад. К тому же Болотов вызывал у него всё больше и больше доверия. И, как почувствовал Безделов, слова писателя «и у меня такое бывало» были сказаны им совершенно искренне, а не просто из желания его подбодрить.

– Кстати, вы идёте на бой Формовщикова? – сменил тему Сергей Васильевич. – Он же на сегодня намечен, не забыли?

– Ах да, совсем вылетело из головы! – хлопнул себя по лбу Георгий Константинович. – А вы пойдёте?

– Конечно, я давно ему обещал.

Безделов тоже обещал Формовщикову. Это было пару недель назад, когда Георгий Константинович смотрел сериал, который ему посоветовал Дмитрий. Из персонажей Безделову больше всего понравился ниндзя в синих одеждах, который умел замораживать противников. К сожалению, этот герой появился лишь в двух сериях (из двадцати двух), но в целом сериал Георгию Константиновичу пришёлся по душе. Тогда он на радостях пообещал Формовщикову непременно прийти на бой и поддержать его. Сейчас же, когда день поединка настал, пожилой любитель сериалов чувствовал сильную неохоту куда-либо идти. Ему предстояло не просто подняться на шестой этаж (что он уже ненавидел), а ехать в другой конец города и проводить там несколько часов в сидячем положении. При мысли об этом ноги Безделова словно бы наливались свинцом. Радовало хотя бы то, что туда собирался ехать и Болотов. Безделов чувствовал, что начинает психологически привязываться к писателю. Во время общения с ним старик забывал о скуке и избавлялся от душевных метаний. Когда Болотов был рядом, решения Георгию Константиновичу давались значительно легче. И сейчас нужно было принять ещё одно.

– А почему вы идёте? – спросил Безделов писателя. – Вы любите смешанные единоборства?

– Не фанат. Но Диму хочу поддержать, – ответил Сергей Васильевич. – Мне нравится, когда человек упорно работает над собой. Хотя бы в каком-то плане.

Георгий Константинович ненадолго призадумался.

– И я тоже пойду его поддержать.

II

Я позвонил ему снова. Поставил в известность, что буду присутствовать на бое, но что никто из них меня не увидит. И ещё я добавил, что лучше бы он в этот раз проиграл. И желательно, чтобы он вдобавок…

Нет, этого я решил пока что не говорить.

* * *

И вот он выходит. На нём – костюм его любимого героя, изготовленный для него Привязчиковым. Ревёт собравшаяся в «Магнитном» центре толпа: часть от любви именно к нему, часть – пребывая в восторге от его внешнего вида. Он и сам от него в восхищении. Лицо закрыто маской, его чуть прищуренные глаза зорко глядят из смотровой щели шлема. Он видит несколько плакатов, посвящённых ему, слышит множество возгласов в свою поддержку, самый оригинальный из которых: «Заморозь его!» Но, как говорилось в том самом сериале: «Я и без магии с тобой разделаюсь».

Его противник уже ждёт его на ринге. В этот раз бои проводятся на боксёрской площадке, а не в октагоне за решёткой. Соперник его – двадцатитрёхлетний базовый ударник, тайский боксёр, пока что не побеждённый: девять побед и ноль поражений. Он чуть выше Дмитрия ростом, но заметно уступает в мышечной массе и весе: девяносто пять килограммов против ста десяти. И он не боится Формовщикова, несмотря на разницу в габаритах. По крайней мере, его глаза пока что полны решимости.

Подходя к рингу, Дмитрий заметил многих своих знакомых, сидящих в первых рядах. Конечно же, там была Леночка, с обожанием глядевшая на своего покрытого металлом супергероя.

«Дима – ты лучший! Сделай его!» – услышал Формовщиков её крик.

Недалеко от Лены Дмитрий увидел Сергея Болотова, а также Безделова, Сладкову, Змееносцева, Пастухову, Желткову, Серова, Драгунского и Привязчикова. Все они сидели в одном секторе, билеты в который выкупили задолго до боя.

«А где же Аня? Неужели…»

Нет, она пришла. Анна сидела на один ряд выше Леночки и внимательно смотрела на Формовщикова, хотя Дмитрию и не удалось поймать её взгляда.

Дмитрий поднимается на ринг и уходит в свой угол. Там его ждёт безмерно уважаемый и любимый им тренер – Алексей Александрович, пятидесятидвухлетний воспитатель чемпионов. Рядом с ним – Николай Чернобродов и Денис Страхов. У первого в глазах решимость, у второго – тревога.

– Всё, Дим, покрасовался, а теперь за дело, – обратился к своему подопечному Алексей Александрович. – У тебя отличные шансы: главное не пропусти хай-кик в голову и побыстрее переводи его в партер. В борьбе ему тяжело будет с тобой справиться, практически нереально.

Формовщиков внял словам тренера и при помощи Дениса уже снимал с себя костюм: сначала шлем, а затем всю остальную броню. Далее – лёгкая разминка перед боем, и вскоре конферансье представляет публике бойцов, оглашая их габариты и статистику.

И вот соперники уже стоят в центре ринга и смотрят друг другу в глаза: тайский боксёр суровым взглядом, Дмитрий – непроницаемым, стеклянным. Рефери напоминает бойцам правила. Ещё секунды – и звенит гонг, знаменуя начало противоборства.

С первых секунд бойцы держат дистанцию, периодически пристреливаясь друг к другу одиночными ударами. Один раз Дмитрий плотно приложился по защите противника с левой: того, он почувствовал, потрясло. Всё-таки разница в весе не могла не сказываться.

Первые полторы минуты боя соперники проводят в стойке и продолжают держать дистанцию.

– Дима, следи за его ногами! – кричит из угла Алексей Александрович.

У Формовщикова и впрямь было ощущение, что противник готовится пробить ему правый хай-кик в голову. Подобным образом этот тайский боксёр одержал пять из своих девяти побед.

«Надо сокращать дистанцию», – подумал Дмитрий.

И тут Формовщиков пробил правый прямой точно в подбородок оппонента – того очень сильно качнуло.

– Добивай! – в этот момент это закричали, кажется, не только Алексей Александрович со Страховым и Чернобродовым, но, похоже, и Леночка с Сергеем Болотовым.

Ещё один правый прямой – снова точно в подбородок – и тайский боксёр падает на настил ринга. Рефери в полной готовности в любую секунду остановить поединок.

Снова крики «добивай» и Дмитрий мчит к упавшему противнику за досрочной победой – как он и хотел, в первом раунде. Лежащий оппонент пропускает ещё один удар правой в лицо; рефери наблюдает, последует ли за ним второй, третий и четвёртый, чтобы в этом случае остановить избиение. Но второго удара по цели не следует. Лежащему сопернику удаётся заблокировать бьющую правую руку Дмитрия, а вскоре и притянуть его за шею к себе. Формовщиков занимает доминирующую позицию в партере, периодически нанося боковые удары в голову лежащего противника. У последнего, кажется, остаётся всего один шанс – не отпускать шею Дмитрия, чтобы дотянуть до конца раунда. Выйти на удушающий из позиции снизу у него не получается, поскольку короткие, но чувствительные боковые удары Формовщикова периодически обрушиваются на его уже изрядно покрытую гематомами голову. К тому же Дмитрий упирается левой рукой в шею оппонента, не позволяя тому душить себя. До конца пятиминутного раунда остаётся полторы минуты. Дмитрий полностью доминирует, но досрочное завершение поединка пока под вопросом.

Но в какой-то момент Формовщикову удаётся сильный удар с левой в голову лежащего оппонента – и тот отпускает захват. Дмитрий отводит назад свой торс и, сидя на противнике, мощно бьёт с правой тому в лицо. Следующий удар с правой оппонент блокирует, но Формовщиков бьёт с левой – и из носа тайского боксёра во все стороны начинает брызгать кровь, окропляя собою торс Дмитрия. Толпа ревёт от восторга.

Но вот дальше случилось то, чего не мог предвидеть ни сам Дмитрий, ни его многоопытный тренер, ни кто-либо из тысяч собравшихся в «Магнитном» центре зрителей. Разве что Денис Страхов и Чернобродов, склонные часто размышлять об опасности, возможно, и могли бы предположить подобное развитие событий. Но всё же, пожалуй, и для них произошедшее явилось полной неожиданностью.

Какое-то время Дмитрий корил себя за случившееся. Он – боец, профессионал – не имел права допускать подобного. Когда Формовщиков, сидящий на без пяти секунд поверженном противнике, готовился нанести очередной сокрушительный удар по лежащей напротив него окровавленной голове тайского боксёра (после которого рефери наверняка бы уже остановил бой), Дмитрий вдруг… увидел лицо Анны.

Она смотрела на него, окроплённого кровью и избивающего лежащего противника, с расстояния в несколько метров (со второго ряда кресел). Однако Дмитрию показалось, что её лицо находится прямо перед ним. Исполненное ужаса и отвращения к увиденному, это лицо, тем не менее, было прекрасно – прекрасно в своей женственности, в своём немом неприятии жестокости, в своём молчаливом протесте против подобной людской забавы. Её глаза он точно увидел прямо перед собой – и они громче любых слов говорили ему о своём отношении к происходящему.

«Зачем? Ради чего?» – словно спрашивали его эти прекрасные, полные горечи глаза.

Этот немой диалог между ними продлился буквально долю секунды – рука Формовщикова всё ещё была занесена перед, возможно, последним в этом бою ударом. Но в эту долю секунды он-то как раз и не хотел бить. Да, он – боец; да, это его ремесло; да, то, что он делал, не было завязано только на нём одном. Его подготовка, его битвы, его победы – неотъемлемой частью этого были труд и участие его тренера, Алексея Александровича. Все одержанные Дмитрием победы были их совместно пожатыми плодами – плодами их общего труда. Перед Алексеем Александровичем Формовщиков всегда чувствовал огромную ответственность, и искренняя радость наставника, наблюдавшего очередной успех своего подопечного, Дмитрий ценил намного выше любых титулов и наград. В эти моменты Формовщиков даже забывал о себе и хотел лишь радовать любимого тренера, видеть, как тот счастлив за своего воспитанника. Все эти «приступы самолюбования» приходили к Формовщикову позже – но никогда при Алексее Александровиче. И у него одного после произошедшего в этот вечер Дмитрий позже просил прощения.

Кратчайшая потеря Формовщиковым концентрации привела к тому, что его добивающий удар с правой хоть и состоялся, но произошло это на долю секунды позже, чем того требовала ситуация. И лежащий на спине противник сумел эту атаку заблокировать, следом нанеся точный удар в челюсть Дмитрия. Формовщикова повело, а его оппонент сумел использовать свой призрачный, как ещё секунды назад казалось, шанс подняться на ноги до окончания раунда.

Первый раунд заканчивался через пятьдесят секунд, а бойцы снова продолжали бой в стойке. Дмитрий отпустил все отвлекавшие его мысли и снова пошёл в наступление.

И вот он снова выцеливает голову непобеждённого тайского боксёра. Тот, кажется, не прочь перевести дух и с нетерпением ждёт перерыва: за этот раунд им были пропущены тяжелейшие удары. И тут Формовщиков наносит левый прямой, рассчитывая поразить челюсть противника, но тому каким-то непостижимым образом удаётся поймать руку Дмитрия и совершить бросок через плечо. В исполнении Формовщикова подобное смотрелось бы куда привычнее, чем в исполнении его куда менее подкованного в борьбе оппонента. Но, тем не менее, всё произошло именно так. Сто десять килограмм живого веса с грохотом упали на настил ринга, и зал громко ахнул. Но только один Формовщиков в эту минуту действительно осознавал, что его дело плохо.

Когда Дмитрий приземлялся на правое плечо, он услышал, как прохрустел его плечевой сустав. Что-то внутри не то сломалось, не то разорвалось. Дмитрий не издал никакого звука, но по его гримасе рефери моментально понял, что с бойцом что-то не так.

– Вы можете продолжать бой? – обратился к Формовщикову судья, пока тот медленно поднимался с колен.

– Да… Да… Сейчас…

Дмитрий встаёт на ноги, поворачивается лицом к сопернику, из носа которого по шее медленно струится кровь, и пробует пошевелить правой рукой. Если бы она не двигалась вообще, Формовщиков мало бы этому удивился. Он сразу почувствовал, что его травма не из лёгких. Дмитрий попробовал поднять руку над головой – поднимается, но очень больно. Протягивает в сторону вправо – тоже больно, пусть и чуть меньше. Пытается сделать круговое движение рукой назад – и вскрикивает. Забегая вперёд, скажу, что в результате падения Формовщиков получил первично-привычный вывих правого плеча в результате разрыва манжеты; при подобных круговых движениях его плечо на долю секунды вылетало из сустава и тут же вставало на место. Боль при этом была дикая, что уже увидели по гримасам Формовщикова и зрители, и стоявшие в углах ринга участники обеих команд, и начавший праздновать победу тайский боксёр, и рефери.

– Вы можете продолжать бой? – повторил свой вопрос судья поединка. – Вам нужен врач?

– Похоже, плохо его дело, – сказал в углу ринга Алексей Александрович и тут же крикнул: – Дима, подойди сюда!

Опытный тренер видел на своём веку множество травм, в том числе вывихов, и уже знал, что вряд ли его подопечный сможет продолжать бой.

Формовщиков не отвечал никому из них. Время для него словно остановилось.

И вот он видит поблизости знакомые лица и в своей голове будто бы слышит их голоса. Драгунский смотрит на него с трибуны, и по его лицу Формовщиков читает:

«Ты намного сильнее его. Ты победишь его и с одной рукой. Он тебе не ровня. Никто тебе не ровня».

Лицо сидящего неподалёку Привязчикова говорит Дмитрию другое:

«Главное сохранить руку. Без неё ты не боец. Поражение не так страшно, как усугубление травмы. Имидж восстановится после следующей победы, но для неё тебе нужно здоровье, нужна здоровая рука».

Формовщиков смотрит на озлобленное лицо Чернобродова, и оно словно сообщает ему:

«Он нанёс тебе травму и должен быть за это наказан! Сокруши, уничтожь его – прямо сейчас!»

– Вы будете драться или нет? – в третий раз спрашивает Дмитрия рефери.

– Что-то с ним не так, – проговорил Алексей Александрович, обращаясь к Денису.

– Можно? – спросил Страхов.

– Да, – ответил наставник Формовщикова.

В этот момент Дмитрию хотелось ещё раз увидеть Анну: увидеть, что выражает её лицо. Но вместо этого он увидел лежащее под ногами белое полотенце. Это Денис Страхов с разрешения Алексея Александровича выбросил на ринг знак поражения. Слова тренера «плохо его дело» вызвали в Страхове сильное беспокойство за приятеля, но самодурством он бы себе заниматься не позволил.

Мудрый наставник понимал, что Дмитрий, скорее всего, не пожелает сдаваться и будет сражаться и дальше, доламывая руку до конца. Алексей Александрович не видел в этом смысла. Помните, в первой главе, рассказывая про Дениса Страхова, я писал: «Через три месяца из травматического пистолета был насмерть застрелен чемпион Европы по дзюдо»? Пусть об этом не знал ни Денис, ни Дмитрий Формовщиков, но тем застреленным чемпионом был сын Алексея Александровича.

Прозвучал гонг, означавший для Формовщикова поражение техническим нокаутом, а для его соперника – рекорд «десять-ноль». Но Дмитрия это сейчас не особо волновало.

– Извините меня, Алексей Александрович, – убитым голосом сказал Дмитрий своему наставнику, когда вернулся в свой угол ринга.

– Не переживай, – ответил тренер. – Завтра пройдёшь обследование, а пока отдыхай.

– Денис, поможешь отвезти мой костюм? – попросил Страхова Дмитрий.

– Конечно, Дима, конечно.

Они ненадолго ушли в раздевалку, а затем вызвали такси и поехали в гостиницу. Остальные постояльцы уехали чуть раньше. Многие из них были очень расстроены из-за произошедшего и надеялись, что с их приятелем всё обойдётся. Леночке Дмитрий сказал, что они пообщаются завтра и попросил вместе с ним не ехать.

* * *

Пройденное на следующее утро медобследование выявило у Формовщикова травму, о которой было сказано выше. Сотрясения мозга Дмитрий не получил – в отличие, к слову, от его оппонента. Однако история жизни того тайского боксёра не будет входить в мой рассказ. Через три дня Формовщикову сделали операцию под общим наркозом, и ближайший месяц ему предстояло провести в гипсе, а ближайшие три – без тренировок. Впрочем, тот, казалось бы, печальный вечер многое изменил в жизни Дмитрия. И позвольте забежать вперёд ещё раз: изменил в лучшую сторону.

III

На следующий день я снова вышел с ним на связь. Мне нужно было предупредить его, что союз этих двух людей не должен состояться. Ему нужно как можно чаще вспоминать про то, что привело его к поражению, но ей вспоминать про тот бой нежелательно. Ей нужно обратить свой взор «один раз вниз», а не «трижды вверх».

* * *

Соня проснулась рано утром и сразу же встала с постели. Сегодня она чувствовала себя несколько необычно. Недели две назад все её мысли были завязаны лишь на сексе и на всём, что с ним в её уме ассоциировалось. И в основном, конечно, она думала о своём любовнике Андрее, который более пяти раз в сутки приходил в её номер, а конкретнее – в её постель. В последнее же время Соня всё чаще начинала думать и о других людях – помимо себя и Змееносцева. Она нередко вспоминала свой разговор с Георгием Константиновичем, когда он рассказывал ей, как какая-то неумолимая сила подавляет его волю и заставляет вести однообразный и практически лишённый движения образ жизни.

И ещё Соня искренне сочувствовала Дмитрию Формовщикову, который уже две недели ходил в гипсе и, казалось, никак не мог выйти из депрессии. Сладковой казалось, что она понимала его: он сейчас, скорее всего, испытывал примерно то же, что бы испытывала она, если б ей, не дай Бог, ампутировали грудь. Она понимала, что Формовщиков гордился не только своими боевыми навыками. Он также был влюблён в свою мужественную (не считая смазливого лица) внешность, в свою объёмную рельефную мускулатуру. А сейчас, ходя в гипсе и не имея возможности тренироваться, он очень сильно похудел и явно переживал из-за этого. А как же хорош он поначалу был в том бою! Соня вспомнила могучее тело Дмитрия, его уверенные – до последних секунд боя – движения, его бесстрашный непроницаемый взгляд. И эта фантазия увлекла её.

В этот момент в комнату Сладковой без стука вошёл Змееносцев. Он как будто бы лучше неё знал, когда к ней можно входить без предупреждения. И она никогда не была против.

Но сейчас Сладкова вспомнила о своих мыслях, которые посетили её во время беседы с Безделовым. Тогда она подумала: «А вот любопытно, смогу ли я в следующий раз, когда увижу Андрея, не поддаться его чарам? Ну, хотя бы один-единственный раз?»

К тому же Соня вспомнила, что Безделов упоминал о «загадочном» писателе Сергее Болотове, пообщаться с которым она втайне хотела уже давно. Но сейчас здесь был Андрей. И Соня решила проверить себя.

– Знаешь, Андрей, мне сейчас нужно сделать пару личных дел. Давай я сама зайду к тебе через пару часов.

– Личных дел? – наигранно удивился Змееносцев. – А я-то думал, у нас с тобой все дела теперь общие!

Он слащаво и самодовольно улыбнулся.

– Ну, так я зайду к тебе попозже? – без уверенности в голосе переспросила Сладкова.

– Ты и попозже ко мне зайдёшь. А сейчас я зайду… к тебе… – и Андрей заключил девушку в свои мускулистые объятия и принялся целовать её в шею.

– Андрей, подожди… – пробормотала Соня, но приятное тепло уже начало разливаться по нижней части её живота.

«Нет, я не могу ему отказать: это так приятно… – призналась себе в собственной слабости Сладкова. – Пусть подождут все другие дела…»

* * *

Соня дала Змееносцеву то, что хотел он, и в ответ получила временную ясность сознания. После жаркого секса её любовник некоторое время полежал с ней в обнимку, подобно огромному змею обвивая её тело. Затем он ушёл по своим делам, обещая вскоре наведаться снова. Оставшись одна, Соня вспомнила о разговоре с Георгием Константиновичем. И также вспомнила о Болотове. Она твёрдо решила пообщаться с писателем: желательно сегодня, ещё лучше – прямо сейчас.

Что ей двигало? В первую очередь любопытство. Самодостаточные мужчины всегда были интересны Сладковой – и интересны не только физически. По рассказам Болотов был предельно самодостаточным и даже немного замкнутым, но это лишь усиливало любопытство Сони. Кроме того, у них явно был, по крайней мере, один общий интерес. Как было сказано раньше, одним из увлечений Сони некогда была художественная литература.

Подойдя к номеру Сергея Васильевича, Сладкова, собравшись с мыслями, постучала в дверь.

– Войдите! – услышала она его голос.

– Здравствуйте, Сергей Васильевич, – поприветствовала писателя девушка, ступая за порог его комнаты.

По взгляду Болотова Соня поняла, что её визиту он, пусть и несильно, но удивлён.

– Здравствуйте, Соня, – ответил сидевший на кровати и пивший чай Болотов. – Чай будете?

– Нет, благодарю вас. Не сильно вас отвлекаю?

– Нет, всё нормально. Проходите, присаживайтесь, – Сергей Васильевич указал жестом на вторую кровать. – Что привело вас ко мне?

– Знаете, Сергей Васильевич, мы с вами, можно сказать, соседи, – чуть смущаясь, проговорила Соня, – и при этом мы никогда с вами не общались. Только на бою Димы Формовщикова обменялись парой фраз. Мы тогда с вами рядом сидели, помните?

– Конечно, помню. Кстати, как там Дима? Давно его видели?

– Встречала его несколько раз с тех самых пор. Грустный он какой-то стал, подавленный. Говорят, из своего номера практически не выходит. Явно Диму подкосила его травма. Это ведь тяжело, когда не можешь заниматься любимым делом, – задумчиво произнесла Соня.

Сергей Васильевич выждал небольшую паузу, отпил горячего чаю, а потом спросил:

– А вы, Соня? Вы занимаетесь любимым делом?

Сладковой стало неловко. Та её сторона, которая во время разговора с Варварой Желтковой назвала себя «шлюхой», в данный момент как будто бы спала. В эту минуту Соне и в голову бы не пришло отвечать Сергею Васильевичу подобным образом. Сейчас в ней жил, говорил и действовал какой-то другой человек – и этому человеку писатель Болотов был значительно ближе, чем распутник Змееносцев.

– Вы про то… – после непродолжительного молчания заговорила девушка.

– Я не обязательно «про то», – прервал собеседницу Сергей Васильевич. – Скажу сразу: я не собираюсь судить вас и давать оценку вам и вашим занятиям. У каждого своя жизнь и своя личная ответственность за совершённые поступки. Сейчас меня интересует следующее: есть ли в вашей жизни любимое дело? То, которым вы либо уже занимаетесь, либо хотели бы заниматься?

– Вы знаете, – начала Соня, – в своё время моя жизнь была совершенно другой, совсем не похожей на нынешнюю. Я училась на гумфаке в университете; много читала – Достоевского в особенности; встречалась с парнями. После вуза преподавала в школе в младших классах. В общем, вела нормальную жизнь обычной девчонки. Но потом… – Соня выдержала недолгую паузу. – Сергей Васильевич, я понимаю, что вы не психотерапевт – и даже, будь вы им, вы не обязаны были бы меня выслушивать. Но раз уж вы спросили меня, то я буду с вами откровенна. Потом я будто начала ощущать в себе некую пробоину, через которую стали стремительно утекать мои жизненные силы. А я… я словно пыталась заполнить чем-нибудь эту брешь… и затем начала испытывать дикое вожделение. Оно преследовало меня повсюду – будто на меня наложили какое-то заклятие. Потом – проституция, а потом я встретила Андрея…

– И он помогает вам заполнять эту брешь? – с пониманием глядя в Сонины глаза, спросил Сергей Васильевич.

«Как точно он выразил эту мысль!» – мелькнуло в голове Сладковой.

Вообще, ей было довольно странно, что она вдруг с таким доверием начала рассказывать о себе малознакомому, казалось бы, человеку. Девушку не покидало чувство, что Болотов действительно её понимает и интересуется её делами не из простой вежливости. Его лицо было несколько напряжено, как будто жизненные перипетии Сладковой на самом деле имели к нему какое-то отношение.

– Да, он помогает мне заполнять мои бреши, – сказала Соня, при этом осознавая, какой грязный и пошлый символизм мог прозвучать в её словах.

– Соня, у каждого человека есть незаживающая рана, та самая открытая брешь, – сказал Сергей Васильевич. – И я – не исключение. Другое дело, как мы будем действовать, когда её в себе обнаружим. Будем ли мы пытаться залепить её, стараться временно чем-то прикрыть; либо мы решим познакомиться с ней, чтобы познать всю ту боль, которую она в себе несёт. Боль – это сигнал. О чём сигнализирует ваша боль?

– Моя боль?.. – задумалась Соня.

– Вам не нужно отвечать мне прямо сейчас. Просто подумайте над этим, если вам будет интересно. Многие люди вовсе не желают осознавать причину своей боли, всю жизнь сидят на «обезболивающем», пробегая свои порочные круги бесчисленное число раз. Решите, чего хотите вы. Лично я свой выбор сделал уже давно.

– Но смогу ли я? Смогу ли я это сделать сама? Вы знаете, я однажды подумывала сходить к психотерапевту, когда всё это только начиналось.

– Я ничего не имею против квалифицированной помощи. Если специалист подскажет вам выход, это будет замечательно. Но за вас он ваших проблем не решит. Я общался с психотерапевтами, не скрою. Кое в чём они мне помогли. Но при этом я убедился в одном: полностью разрешить проблему способен только тот, кто изначально её породил. А порождаем их мы всегда сами.

Соня чувствовала, что этот разговор с Болотовым ведёт её в правильном направлении. Кроме того, всё время, что они разговаривали, её болезненная страсть спала крепким сном, не мешая трезво мыслить.

«Мне стоит чаще общаться с ним», – подумала Соня.

– Вам же я хотел бы порекомендовать к прочтению вот это, – и Сергей Васильевич протянул девушке лист бумаги с напечатанным на нём текстом. – Потом, если будут вопросы, сможете мне их задать. А сейчас, извините, я должен завершить некоторые дела.

– Да, конечно, – Сладкова взяла листок и поднялась с койки. – Всего доброго, ещё увидимся.

В глубокой задумчивости Соня вышла из номера писателя. Сейчас её занимало только предстоящее исследование самой себя. Поиск ответов, который она то и дело откладывала на потом, предпочитая идти путём наименьшего сопротивления, она собиралась начать незамедлительно.

Девушка прошла несколько шагов в сторону лестницы, как вдруг остановилась.

«Ведь я даже „спасибо“ ему не сказала!» – досадуя на собственную бестактность, подумала Соня.

Сладкова быстро вернулась к номеру Болотова и, без стука отворив дверь, уже хотела начать говорить слова благодарности. И тут она осознала, что стоило всё-таки постучать.

– Соня, ну почему не стучите? Стучать же надо!

В голосе Болотова не было раздражения, но Сладкова поняла, что застала его врасплох. В момент её вторжения мужчина что-то внимательно проверял в стене своей комнаты. Что именно это было, Соня не могла разглядеть из-за загораживающей обзор книжной полки, которая висела на стене. То, что писатель в данный момент проверял, находилось слева от полки.

– Извините, пожалуйста, Сергей Васильевич, я и правда забыла постучать… – виновато опустив глаза, сказала Соня. – Просто я даже «спасибо» вам не сказала. А ведь этот наш разговор… Я почему-то чувствую, что в данную минуту мне был нужен именно он. Огромное вам спасибо!

– Пожалуйста, Соня. Приходите ещё. Только сначала стучитесь.

– Обязательно.

Они оба улыбнулись.

Сладкова шла в свой номер, и её не покидало чувство, что Болотов уже успел очень хорошо её изучить.

«Но когда он успел это сделать?» – раздумывала Соня.

Просто она, как и сам Болотов, ещё не знала про страшный проступок того «единственного жильца».

IV

В том разговоре я сказал ему, что они оба слишком часто гуляют своими мыслями по северу Западного полушария, но один из них может в итоге дать слабину, а второй – вряд ли. И причина тому – всё тот же проигранный бой. У другого же, кто более шаток, соблазн будет куда сильнее, а его одиночество – куда невыносимее.

* * *

Дмитрий сидел с Леночкой на кровати, прислонившись спиной к стене и вяло обнимая девушку не загипсованной левой рукой. С третьей попытки она напросилась к нему в гости, надеясь, наконец, вывести захандрившего спутника из депрессии. Поначалу он говорил ей, что хотел бы побыть один, но в итоге уступил. И вот сейчас они смотрели сериал про викингов, который раньше всегда поднимал Формовщикову настроение. Не сказать, чтобы в этом кинопроекте Дмитрия впечатляли сражения или завоевания северян. Ему просто очень нравилась игравшая одну северную воительницу актриса.

Когда Формовщиков впервые увидел эту блондинку на экране, он почувствовал нечто необычное. С одной стороны, актриса понравилась Дмитрию и внешне тоже, но совсем не в том ключе, в котором ему нравилась ослепительно красивая Леночка. Его привлекали не столько сами черты лица воительницы, сколько тот магнетизм, который за ними скрывался. Если бы Дмитрия попросили объяснить, что он ощущает, когда смотрит на это лицо, он сказал бы нечто вроде: «Я чувствую, что она близка мне по духу. На первый взгляд она кажется весьма суровой, но в то же время может быть очень женственной и ранимой».

А Леночка? Да, возможно, чисто внешне она выглядела и ярче той актрисы, но что сказать про её «дух», Дмитрий вряд ли нашёлся бы. Мог только сказать, что её сочувствие казалось ему каким-то напускным и постепенно начинало раздражать.

– Дима, смотри какой классный бой! – воскликнула Леночка во время просмотра одной из батальных сцен.

– Да уж, много алой краски извели, наверное, – не поддержал восхищения девушки Формовщиков.

– Слушай, когда я смотрю все эти битвы, то постоянно представляю там тебя! – не переставала выказывать восторг смазливая брюнетка. – Мне всё время там видишься ты, одетый в свои доспехи, и разрывающий всех своих врагов в клочья! И даже без оружия, без мечей – одними голыми руками!

– Одной рукой, – скептически уточнил Формовщиков.

– Ну ты же скоро поправишься, дорогой мой! И, как раньше, будешь отправлять всех в нокаут! – не прекращала излучать оптимизм Леночка.

Пытавшейся подбодрить Дмитрия девушке не хватило эмпатии, чтобы прочувствовать, что своими высказываниями она не утешает его, а только делает больно. Буйное воображение Формовщикова сейчас и в самом деле рисовало картины, как он плечом к плечу сражается с очаровавшей его светловолосой воительницей. В своих грёзах он, совершенно здоровый, укрывший своё могучее тело доспехами, а суровое лицо шлемом с маской, бился на одной стороне с этой валькирией. Они вместе побеждали своих общих врагов, а она была так счастлива их союзу… и влюблена в него. В конце выигранной битвы она попросила таинственного воина показать ей своё лицо, и он снял перед ней свой шлем и маску… а она страстно поцеловала его в губы.

Но вскоре полёт воображения подошёл к концу, и Дмитрий снова почувствовал боль. Здесь и сейчас он уже не был могучим воином, побеждавшим врагов викингов голыми руками, а был лишь травмированным бойцом смешанных единоборств, не знавший наверняка, что будет в дальнейшем с его рукой. И лежащие в приоткрытом гардеробе доспехи и шлем, с одной стороны, помогали ему на время погрузиться в пленительные грёзы, а с другой – напоминали о травме и его нынешней, как бойца, несостоятельности. Порождаемые воображением дивные грёзы снова и снова разрушались под напором суровой действительности, бескомпромиссно разрывавшей эту успокоительную пелену и побуждавшую что-то менять – в своём мышлении, в своей жизни. Но что именно нужно было изменить, Дмитрий пока не знал.

Серия закончилась, как и желание Формовщикова проводить время с Леной. Сославшись на недомогание, он вызвал девушке такси, но даже не стал провожать её до крыльца. Расстроенная красотка недолго построила обиженную мордашку, но, осознав, что это не действует, уехала.

* * *

Формовщиков добился поставленной цели и остался в номере один. Он выключил видеопроигрыватель, решив не смотреть сериал дальше. Ему не хотелось с обрыва своих фантазий снова сорваться в бездну боли. Таким образом, Дмитрий остался наедине со своими гнетущими мыслями. Впрочем, ненадолго: вскоре в его номер постучалась и вошла Варвара Желткова.

– Дима, здравствуй, дорогой, как ты себя чувствуешь? – ласковым и почти весёлым голосом заговорила девушка.

– Плохо, – односложно ответил лежавший на левом боку травмированный боец.

– Ты так переживаешь из-за травмы? Я всё понимаю: конечно, это очень досадное происшествие, – перешла на более сострадательный тон Желткова. – И всё же, я думаю, что сумею тебя порадовать.

– Интересно, чем? – по тону Формовщикова никто бы не подумал, что ему «интересно».

– Ты боец, Дима, профессиональный боец…

– Уже, возможно, бывший.

– Ну, не перебивай, пожалуйста! – умоляюще воскликнула Варвара. – Я хотела рассказать тебе о том, о чём ты, я уверена, много раз думал. И мечтал!

– О выздоровлении? До сих пор мечтаю. Лежу и мечтаю каждый божий день.

– Дима, несомненно, ты скоро поправишься! Ну да, может потребоваться несколько месяцев. Но сейчас я тебе о другом расскажу! Я же прекрасно знаю, кто твой самый-самый любимый персонаж во вселенных фэнтези. И я отлично помню, какой магией он владеет. Он замораживает!

Девушка изобразила руками, как она кого-то замораживает, но Формовщиков на неё даже не посмотрел. Неподвижным взглядом он сверлил одну точку на полу и, вероятно, с нетерпением дожидался конца, как ему на тот момент казалось, бессмысленного разговора.

– Дело в том, Дима, что я сама с юных лет интересуюсь магией. И, представь себе, я даже знаю одного колдуна! Настоящего! И вот с ним, я уверена, тебе имеет смысл познакомиться. С его помощью ты откроешь в себе то, что ранее было скрыто.

– Колдун? И чем же он так впечатлил тебя? Заморозил кого-то что ли? – Дмитрий лениво ухмыльнулся.

Формовщиков всегда сомневался в существовании так называемых тонких материй. И всё-таки в глубине души он отчаянно надеялся, что они реально существуют.

– Нет, заморозку он мне не демонстрировал, – энергично продолжала Желткова, – но многое другое он умеет. Например, предсказывать будущее. Он рассказывал мне про тебя незадолго до твоего последнего боя.

– В смысле про меня? – Дмитрий резко сменил горизонтальное положение на сидячее.

Теперь ему стало по-настоящему интересно.

– Ты понимаешь, Дима, экстрасенсу не обязательно видеть человека лично, чтобы узнать про него всё.

– И что же он рассказал тебе про меня?

– Он сказал мне дословно следующее: «В одном доме с тобой живёт мужчина, выдающийся боец. Скоро ему предстоит бой, в котором он получит тяжёлую травму. Но достаточно скоро он полностью выздоровеет и вернётся к своему делу. Он снова станет лучшим. Больше никому не проиграет ни единого боя. Но и он способен на большее».

– На что? На какое «большее»? – Дмитрий удивлённо смотрел на собеседницу широко раскрытыми глазами.

– Он сказал, что в тебе заложены скрытые способности. Какие именно, он не уточнял. Но сказал, что если ты придёшь к нему, то он поможет тебе их раскрыть.

– Что, и замораживать научит? – усмехнулся Формовщиков.

Впрочем, в том, что Дмитрий сейчас пытался выдать за усмешку, скептицизм уже отсутствовал напрочь. В его голосе звучала скрытая надежда.

Дмитрий задумался. Незадолго до последнего боя, когда Формовщиков в очередной раз примерял свой геройский костюм и вертелся в нём у зеркала, к нему в номер зашёл Драгунский. Выслушав от посетителя привычные, но всё равно неимоверно приятные комплименты (в том числе и по поводу костюма), Дмитрий, шутя, обмолвился, что неплохо было бы ему обладать не только внешним видом своего любимого героя, но и его сверхспособностями – умением замораживать. На это Драгунским без доли юмора ответил, что такой необычайно сильный духом, да и вообще «редкий, один на миллион» человек, как он, Формовщиков, ещё явно не раскрыл своего бездонного потенциала полностью. Виктор Александрович добавил, что он слышал о людях, которые умели читать чужие мысли, силой мысли двигали предметы, могли видеть будущее и делать многое что другое, «сверхъестественное» (так он выразился). Закончил же беседу Драгунский тем, что сказал, что бесспорно, таких людей на планете ничтожно мало, но он верит, что если у кого-то и есть задатки к развитию подобных способностей, то это у него, у Дмитрия Формовщикова. Дмитрий хоть и не поверил собеседнику на слово, но всё же, на радость Драгунскому, впал в навеянные его словами грёзы и не возвращался из них очень и очень долго.

И вот сейчас Желткова, будучи абсолютно серьёзной, вела с Дмитрием беседу о пробуждении в нём этих самых «неведомых сил». И этот разговор с каждой минутой согревал его душу всё сильнее и сильнее. Сейчас, когда он на время утратил почти все свои поводы для гордости – мощное накачанное тело, физическую силу и возможность драться, как раньше – Формовщиков всеми фибрами души захотел поверить словам Варвары. Заполучи Дмитрий любую из упомянутых «сверхспособностей», его представление о себе, как о могущественном человеке было бы частично (а, быть может, и полностью) реанимировано. И о травме уже можно было бы так сильно не переживать. А вдруг его научат становиться невидимым? Ну, а вдруг? Тогда и без здорового плеча можно какое-то время пожить. И без маски. Стоп! Нет. Без маски, пожалуй, всё же нельзя.

– Давай его телефон, – в какой-то момент перебил многословную собеседницу Дмитрий.

– Конечно! Ты не пожалеешь, я в этом уверена!

* * *

На следующий день после разговора с Варварой Формовщиков приехал в офис к рекомендованному ему экстрасенсу. Встреченный лестными словами про свою красоту и мощь, Дмитрий с интересом приступил к разговору с «магом». Последний сразу же начал с того, что уверил Формовщикова в скором, примерно через три месяца, выздоровлении и продолжении карьеры бойца спустя год. Обещал полное отсутствие поражений в дальнейшем.

«Что ж, поживём – увидим», – подумал Дмитрий.

Далее разговор вышел на рамки спортивной карьеры Формовщикова. К примеру, «чародей» спросил:

«Есть ли в вашем окружении девушка по имени Анна?»

Дмитрий вначале чуть вздрогнул, но на вопрос ответил утвердительно, при этом подумав, что «девушка по имени Анна» имеется, пожалуй, в окружении девяноста процентов людей в стране. «Маг» сказал, что «её с Формовщиковым что-то связывает».




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/unior-mirnyy/hozyain-doma-41609439/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.