Главная страница | Триллеры | Дневник Дорианны Кей

Дневник Дорианны Кей
Отто Шютт
Она обнаруживает чужой дневник и продолжает его вести, не осознавая связь с погибшим владельцем. Привычный мир давно исчез, и всё, что у неё осталось – эти странные предостережения. Но мало ли, что можно найти на руинах былого мира? Это всего лишь обрывок страницы. Дорианна молода, но не настолько легковерна, чтобы обмануться страшилкой о каком-то наемнике, охотящемся за теми, чье имя начинается на «Д».

Дневник Дорианны Кей

Отто Шютт

Редактор Марина Тюлькина
Иллюстратор Харри Питкянен
Иллюстратор Дмитрий Засимович

© Отто Шютт, 2022
© Харри Питкянен, иллюстрации, 2022
© Дмитрий Засимович, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-4490-1754-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero



3 марта
Нашла этот дневник в скрюченных объятиях мертвеца. Обугленный, он таращился на меня выжженными глазницами. Полуоткрытый рот как бы говорил: «Это для тебя». Я не из робких, но этот несчастный заставил меня поежиться.
Дома-бункеры таят в себе самые неожиданные сюрпризы. Кроме горючих остатков мебели изредка попадаются консервы и водяные фильтры. На покойников натыкались первые года два, пока их вконец не обглодали крысы, расплодившиеся в то время в неимоверном количестве. Трупоеды доели остальное. Первое время страшновато было по подвалам да по подземным переходам лазить, но потом привыкла. Маленькая и гибкая, я легко пролезала через вентиляционную шахту в бомбоубежище или подвал. Бывало, залезу, а там толпа стоит, и кажется, что одежда шевелится, а то крысы ползали. За десять лет такие ужасы стали редкостью. Мертвяки, если и встречаются, совсем свежие, кто не сумел вовремя скрыться.
Судя по уцелевшей одежке, покойник пролежал около трех месяцев. Стена убила его, спалив изнутри. Вернее, ее – девочку. Грамматические ошибки выдают в авторе малограмотного подростка: не старше меня, но и не моложе десяти. Вряд ли она родилась после катастрофы. На моей памяти ни одной женщине не удалось выносить ребенка.
Бедняжка отстала от своих и заблудилась. Укрылась под землей и рассчитывала на чудо, но все закончилось ожидаемо. От внутреннего огня никакое подземелье не спасет, результат всегда один: безымянная головешка с торчащими культяпками и запрокинутой головой.
Когда Стена накрыла дом-бункер, она не выдержала темноты. Сжигала страницу за страницей, чтобы отогнать ужас смерти. Или пожалела, что написала чересчур личное и поэтому уничтожила записи. Или сошла с ума. Большинство строк выглядит бессмысленно. Какому наемнику понадобилась охотиться за ней? И что такого важного она хотела донести до мира, которого больше нет? Мы и еще несколько общин и есть вся «цивилизация».
Две недели подряд ломала голову над пустыми листами. Подтираться жалко, а для розжига костра лучше подходят порезанные автомобильные сиденья. Раньше для подтирания использовали старинные книги, но нынче они попадаются совсем редко. Когда нахожу целехонькую, прочитываю за вечер и только потом «пускаем по назначению», как говорит наш главарь.
С детства испытывала тягу к литературе. Прочитала гору книг, а сочинительством заниматься не пробовала. Да и о чем писать? О голоде и вечных странствиях по опустошенным штатам? А о себе рассказывать нечего. Мысли только о еде. История всех моих шестнадцати лет на паре листов уложится, если постараться.
Только сейчас сообразила, что два дня назад мне исполнилось семнадцать. Мама и две младшие сестренки не вспомнили об этом, но так даже лучше. Незачем отвлекаться на всякую ерунду. Праздники с воздушными шарами, клоунами и подарками остались в светлом прошлом. О той жизни приятно вспоминать, но нужно жить настоящим.
Странное ощущение. Взялась за фонтмастер, и не могу остановиться. Непослушные пальцы сами пишут. Мысли так и просятся на бумагу. И откуда их столько взялось? Буду писать. Посмотрю, что из этого выйдет. Сжечь дневник всегда успею.
Мое имя Дори. При рождении назвали Дорианной, но я не люблю это вычурное имя героини эротического романа для женщин. Фамилия Кей… Глупо представляться дневнику, будто это кто-то прочтет.
Нас одиннадцать человек, включая меня. Есть еще две собаки. Когда-то община насчитывала под сотню, но голод, болезни и усталость пощадили только удачливых и выносливых. Самые дурацкие смерти были в начале, когда выживший в отчаянии бросался на поиски своих близких. Никто не возвращался. В одиночку не выжить. Вроде трудности должны были закалить, но из года в год община уменьшается: не каждому под силу кочевать в поисках пищи, удирать от Стены, остерегаться ловушек трупоедов. Последние беспокоят меньше всего. Они боятся Стены, а мы как раз обитаем у ее кромки. Мы – крысоеды, или степные люди, кочевники. Открытое пространство – наш дом.
Восемь суток брели на северо-восток вдоль побережья Мексиканского залива. С ноября зимовали на побережье под Хьюстоном – до сих пор называем однотипные руины по названию городов, – где подолгу стояли лагерем на одном месте, так что много ходить не доводилось. Многодневный переход с непривычки дался необыкновенно тяжко. Миль семьдесят прошли, не меньше. Довольствовались короткими остановками для сна по четыре часа. Шли, когда было далеко за полночь, а отправлялись в путь задолго до рассвета. В потемках блуждать – занятие не из приятных, но ночи были лунные, а местность знакомая. Посчастливилось удрать и на этот раз. Вымотались так, что на кровоточащие мозоли больно ступать, будто в подошвы гвозди вбили. Надеюсь, что задержимся здесь хотя бы на несколько дней, отдых нам просто необходим.
Сегодня под вечер разбили лагерь. С пологого холма местность просматривается на много миль. Тут мы установили кухню и единственную палатку, разожгли огонь, развесили одежду, чтобы просохла. Перекусили сушеными мидиями и повалились спать. Мне от переутомления не спится. Я вообще мало сплю. Вывожу эти строки под звездным небом, где космические отели скользят мерцающими точками. Говорят, что, внимательно приглядевшись, можно заметить, как они крутятся, создавая псевдогравитацию. А еще ходят слухи, что в них живут постояльцы. Они наблюдают за опустевшей Землей, и им невдомек, что горстки людей еще борются за свое существование. Я не верю в эти байки. Вряд ли в космосе или за Стеной есть жизнь.
Костер из углепластика почти прогорел. Пища на таком приобретает тошнотворную горчинку, но для кипячения воды в самый раз. Ее всегда должно быть впрок. Никогда не угадаешь, куда заведет нас завтрашний день.

4 марта
Сестренка заболела! Рано утром община засуетилась по делам, а Сью не смогла подняться. Лежала и беспомощно моргала. С резвостью исчезла и болтливость.
Стянула с ее худющих ножек тяжелые ботинки, из-за большого размера вечно хлюпающие, и ужаснулась. От голода и нехватки витаминов ломкие капилляры растеклись в обширные синяки. Расстегнула задубевшую от грязи куртку, а она пожаловалась, что ей холодно. Да на такой жаре свариться можно! Аллергических покраснений на грязном тельце не заметно, но я знаю, они есть. В декабре ей исполнилось четырнадцать, а первые симптомы уже дали о себе знать. У мамы они не столь отчетливы. Она справляется без таблеток, которые закончились вскоре после катастрофы. В первый год зависимых от лекарств погибло больше, чем от голода. Выживали единицы. Мамин бойфренд, Макс, рассказывал, что лет сто назад аллергия была безобидным недугом, причинявшим небольшой дискомфорт в виде насморка и зуда. С годами эпидемия принимала крайние формы: непереносимость солнечного света, холода, витаминов, пищевых добавок. Таблетки от аллергии вошли в рацион большинства землян. Кто был не в состоянии обогащать биотехнологические компании, агонизировал в страшных мучениях. Дальше – хуже: воспаления перестали поддаваться лечению. Незначительные раны приводили к заражению крови и скорой смерти. Эра антибиотиков – вроде так назывались волшебные лекарства – закончилась. Большие ожидания возлагались на генотерапию, но ее множественные побочные эффекты оказались настоящей генетической рулеткой.
Я присела к Сью на край подстилки и напоила ее. Лучше ей не стало. Она со свистом вздохнула и пожаловалась на головокружение: то ли аллергия прогрессирует, то ли что-то подцепила. Я заволновалась, но вида не показала. Наспех смастерила над ней навес из рыхлой ткани. Солнечных ожогов ей только не хватало! Как она выдержит очередной переход, если не поправится? Нам ведь до лета брести, а к осени обратно. Сотни, тысячи миль пешком!
Главарь Чак Стилски разрешил поухаживать за больной, но недолго. Он раздал распоряжения и залез в палатку, из которой не вылезал до вечера, пока другие добывали горючие материалы, исследовали близлежащие территории и охотились на крыс.
Сью заснула, будто и не спала, а я сторожила ее сон. Не заметила, как пролетел целый час, о чем поспешил напомнить Стилски:
– Отдохнула? Марш в разведку! Нечего понапрасну вялиться. В болезнях не смыслишь: тебе что геморрой, что типун – один хрен. Сам посмотрю за твоей Сьюзен. На войне я и не с такими ситуациями сталкивался. Припоминаю случай: двое раненых и я. Вокруг – Сирийская пустыня. Двое суток ждать подмоги, не меньше. Всем не выжить, но я сразу распознал, кто окочурится, вот и не тратил воду почем зря. Сурово, не спорю. В общем, один ушел на увольняшку, зато другой обязан мне своей шкурой. Могу заверить, что Сью твоя не пропадет. Ступай!
Шла наугад целую вечность. Наткнулась на кусок кирпичной кладки, акульим плавником торчащий посреди изуродованного поля, и сделала привал. Хорошо сидеть в прохладной тени и разговаривать с дневником, любуясь просторами. Имея хорошее воображение, можно представить, что из расщелин вырастают лохматые виргинские дубы, а вместо торчащей арматуры и изогнутых труб восстают красивые белые дома. Почему белые? Просто Сью мечтает поселиться в роскошном доме из булыжников известняка. Утверждает, что так надежнее и никакая Стена не страшна.
Записи предыдущего владельца не дают покоя. Бессмысленные и путанные. Откуда эти фантазии про какой-то Бункер-99, наемника Макконнелла и эксперименты над людьми? И что значит фраза про нажатие на ухо? Тайное послание, которое я не пойму? Глупо, конечно, но я отдавила себе обе мочки до посинения, но так и не увидела «необыкновенного мира», – разве что почувствовала себя полной дурой. Святая наивность! Правильно мама говорит, что пора становиться ответственной. Зря сержусь на нее, когда она сестер мне в пример ставит. Они смотрят на мир практично. Науськивают, чтобы я с Брюсом встречалась. Говорят, что он старый, но надежный. Он в два раза старше меня, но дело не в возрасте, а в его характере. Если бы они знали его получше…

Вспомнила о Брюсе, а он появился тут как тут. Напомнил о нашем давнишнем разговоре и потребовал дать ответ. Он пристает ко мне всякий раз, когда мы остаемся наедине. Я делаю вид, что не понимаю его намеков, но, похоже, его терпение заканчивается. Мое тоже.
Его жизнь складывалась трагично. Со своей девушкой, ее родителями и двумя братьями они иммигрировали подальше от побережья из мексиканского Тампико. В Мемфисе их никто не ждал. По образованию электрик, он не смог найти нормальной работы. Беженцам, наводнившим центральные штаты, платили меньше, чем за электричество, потребляемое производственными роботами. Пришлось подрабатывать перепродажей краденого. Ему исполнилось 24, когда катастрофа унесла его родных. Спаслась только Мира, его девушка. Они бесцельно скитались, пока не примкнули к нам. Брюс не желал осознавать, что былая жизнь не вернется. Он продолжал строить планы на количество детей, размер ипотеки, курсы повышения квалификации. Они безуспешно пытались зачать ребенка, и во множественных неудачах он винил возлюбленную, но никак не тяжелые кочевые условия. Три года назад Стена утихомирилась. Уже в июле, где-то под Далласом, мы повернули на юг. В нас затеплилась надежда, что жизнь нормализуется. Мира выносила ребенка и на восьмом месяце родила. Затишье долго не продлилось: со звериной яростью Стена рванула на север, где внезапно развернулась к Атлантике и далее поползла на юг. Дни и ночи мы бежали по бесплодным землям южной Джорджии до побережья Флориды. От голода у Миры пропало молоко. Она надрезала соски, чтобы кровью вскормить младенца, дать хоть какие-то калории. С затуманенным взглядом брела за нами по пляжу, усыпанному толченым стеклом и кусками пластика. Кроме мелкого мусора океан выплюнул субмарину. Поразительный вид расколотой подводной лодки оживил ее.
– Там еда! – выкрикнула она, сунув мне свое чадо, и помчалась в чрево ржавого монстра навстречу погибели.
– Не ходите туда! Там смерть! – завопила я.
Голова гудела, разлеталась на куски от режущего писка. Они не слышали неистового шума, а меня буквально парализовало. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Своей истерикой я до смерти перепугала общину. Мама схватила сестренок, оттащила их подальше. Возлюбленную Брюса остановить не сумели.
Бедняжка так ничего и не нашла. В тот же вечер ее кожа покрылась полыхающими ожогами, ее вырвало желудочным соком, а наутро она скончалась. Она умирала вдали от лагеря. Более жалобных стонов мне никогда не доводилось слышать.
Днем позже у естественной запруды мы насобирали водорослей и наловили рыбы. Я пережевывала пищу и перекладывала в рот младенцу. Мальчику имени так и не придумали. Сказалась нехватка здоровой пищи…
Мама связала мой припадок у субмарины с паническим страхом морских чудовищ, которых я боялась в детстве. Не возьму в толк, зачем она солгала? С тех пор меня называют «ведьмочкой».
В первобытном обществе одиночки не выживают, даже если они – часть общины. Удивительным образом выживают семьи с детьми или пары. Когда один заболевает или попадает впросак – второй выручает, а вместе они отстаивают общие интересы. На интуитивном уровне каждый стремится обзавестись надежным партнером, скрепив неписаное соглашение половым актом. Когда Миры не стало, Брюс панически испугался одиночества. Движимый страхом, он ухватился за меня, как тонущий за соломинку. Его дружелюбность переросла в навязчивую привязанность, а затем – в пагубную зависимость. В иных условиях он был бы милым, заботливым парнем, хорошим другом.
Не найдя общего языка с общиной, он выслеживает меня, лапает, заводит бесполезные разговоры о совместном будущем. Его назойливые приставания хуже камешка в ботинке.
Сегодня он проявил небывалую напористость. Я заявила, что не желаю быть с ним. Друзьями – вполне, но не более. Он разозлился. Сдавил мне нижнюю челюсть и яростно таращился. Я сжала губы, приготовившись к насильному поцелую, но он оттолкнул. Резко.
– Вечно твоя дурная голова чем-то забита. Ты не понимаешь, что упускаешь! Дам тебе еще время подумать, но не надейся, что буду ждать вечность.
Он ушел, а я сидела, оправляясь от встряски. Брюс переутомлен и озлоблен, но это пройдет, я его знаю. Зря я так категорично высказалась, но уже поздно жалеть. Разберусь с ним, когда он поуспокоится.
Отправлюсь в овраг, что заприметила на полпути от лагеря. В низинах мерзко и влажно, зато попадаются ценные вещи. Добычу мы приносим Чаку. Он распределяет добро по принципу: все горючее и съестное – общее, а мелочи вроде пуговиц, зеркал, склянок и этого дневника – личное. За воровство или утаивание жестоко наказывают. Как правило, лишают еды, но как-то был случай, что выгнали из общины. Затравленную Лисбет, близкую подругу Стейси, обвинили в краже шелухи и наказали голодовкой. Из-за гордости или обиды та вины не признала. Ушла и сгинула в пустынных степях.

Сью тихонечко лежала в сторонке под тряпичным холмиком, забытая всеми. Мама подскочила ненадолго, приложила тыльную сторону ладони ко лбу и сказала, мол, посмотрим, что будет дальше.
Дележка вещей прошла вяло. Делить было особо нечего. Деревянный брус, несколько полевок и мертвая змея отправились на кухню. Это я наткнулась на дохлую гадюку, приняв ее за обрезок шланга. Тушка пролежала несколько дней, основательно подгнив. У мигрирующих гадюк мясо жесткое, но съедобное.
Хотела отдать дневник, но вдруг представила, как тщетно полыхнут страницы и рассыплются в золу. Или Стейси попытается отнять его своими пророческими предостережениями, придуманными на ходу. Она изрекла бы что-то типа: «Мертвецы мстительные. Зря взяла дневник! Повторишь судьбу его прошлого владельца! Я сниму с него порчу, если он достанется мне… Нет? Чак, мне дневник нужнее! Скажи ей». Когда Сьюзен потеряла свой нательный крестик, та тоже всякие неприятности предвещала. Представляю, как она будет хвалиться своей прозорливостью, раз сестренка захворала.
Я не смогла предать единственного друга. Оставила себе. У меня бессонница, так что буду писать по ночам.

5 марта
Сью выспалась. Она порозовела и взбодрилась.
– Мне приснилось, будто я принцесса и живу в неприступном замке из соли, а вокруг растут высокие деревья, – похвасталась она. – Такие высокие, в тысячу раз больше меня! Потом набежали тучи, и с неба полилась вода, и волшебный дворец растаял.
– Таких больших деревьев не было, – шутливо возразила я.
– Еще как было! Ты сама не помнишь.
Везет Сью. В своих снах она возвращается в прошлое. А я от кошмара не отказалась бы. Интересно, каково это, видеть сны? По утрам часто слышу рассказы о молочных реках, фруктовых лесах, облаках из сахарной ваты и прочих нелепостях. Когда спрашивают о моих сновидениях, отвечаю, как учила мама, что не помню. Она говорит, что это от бесконечной усталости. В детстве я тоже не видела снов, но мама об этом не любит вспоминать.
Пока болтали, на кухне шла бурная подготовка к завтраку. Младшая сестренка Гертруда, ей всего одиннадцать, помогала шеф-повару Фроди развести огонь увеличительным стеклом. Единственную зажигалку бережем как бесценную реликвию. Когда огонь разгорелся, они поставили греться отфильтрованную воду. Труди обожает готовку, ловко орудует кастрюлями и сковородками, но крутиться под ногами у нее получается лучше всего. Освежевать тушку грызуна, помыть посуду – ее прямые обязанности в отряде «Кости». В отличие от меня, она не любит ползать по руинам, надолго покидать лагерь и не переносит одиночества. Как мама не заманивала ее в наш отряд, носящий гордое название «Разведка», та наотрез отказалась. Мы, разведчики, самые многочисленные, но нам пригодился бы лазутчик щуплой комплекции, чтобы лазить по труднодоступным местам. Мама, ее зовут Марта, главная в нашем отряде. Она как-то пошутила, что я слишком быстро вымахала. Сьюзен тоже разведчица. Ее стихия – разведка местности. Так что приходится мне одной лазить. Иногда собачница Стейси помогает. Если бы не ее генномодифицированные собаки, Саванна и Стикс, мы бы совсем пропали. Их чуткие носы спасают нас от голодной смерти.
Воду добываем путем копания земли. Стена, отступая, оставляет после себя влажную почву и подтопленные подвалы. В разрушенных мегаполисах проблем с водой нет, но зато там гнездятся трупоеды. Они кочуют от одного разоренного города к другому. Добытую жидкость мы процеживаем, пропускаем через старенький графеновый фильтр и кипятим. Процесс приравнивается к торжественной церемонии со строгим соблюдением формальностей. Мы не сразу догадались, что после катастрофы жидкость стала закипать гораздо быстрее, при ста девяноста пяти по Фаренгейту, а не двухсот двенадцати, как было раньше. Одно кипячение не эффективно, поскольку некоторые микроорганизмы выживают. Фильтровать додумались после жуткой вспышки кишечных заболеваний, унесших в могилу треть общины, в том числе и семью Макса. С тех пор он, как командир отряда «Кости», придирчиво следит за соблюдением гигиены.
В бурлящий котелок Фроди отправил нарезанные кусочки мяса. При длительной варке мясо отслоится от костей, которые пойдут на костную муку для пирога. У нас зазря ничего не пропадает!
Моему капризному желудку подавай только мясную пищу, растительную он не переваривает, как ни старалась его приучить. Зимой наступают суровые времена. Когда другие радуются урожаю водорослей, я вынуждена охотиться на грызунов. Рыбачить бесполезно. Рыба почти вся вымерла, а что попадается, имеет аномальные уродства.
Этот год выдался неурожайным: собрали фунт мидий и столько же морской травы – единственная зелень, уберегающая общину от авитаминоза, поскольку земля больше не плодоносит. Изобилие прошлых лет сошло на нет. Токсичные светлые водоросли, вызывающие потерю сознания, вытеснили съедобные бурые. Единственная надежда на коренья, встречающиеся в глинистых пластах, но и они основательно подъедены мигрирующими грызунами. Когда корешки исчезнут, то крысы, полевки и мыши вымрут, а вместе с ними и мы.
Сью получила небольшую добавку к своему пайку. Она без аппетита проглотила кусочек мяса, приправленный морской солью и отваром из корня дуба.

День пролетел быстро. Пока сестренка набиралась сил, я обследовала местность, сторонясь Брюса. Он недостаточно подобрел для выяснения отношений.
Когда стемнело, собрались у огня, потягивая маленькими глотками воду.
Труди радостно суетилась. Она собирала пластиковые тарелки, обтирала их тряпкой, которую потом, как появятся излишки воды, постирает. Когда работа была выполнена, она вприпрыжку подбежала к Максу и попросила рассказать историю. Большая девочка, а в сказки верит! Как-то я пыталась приучить сестер к старинным книгам, читая им по вечерам, но классика их не заинтересовала. Одно название романа «Унесенные ветром» навеяло дикую меланхолию. Соглашусь, звучит зловеще, но ведь речь в нем не о катастрофе, а о взаимоотношениях между людьми! Что-то более современное они не воспринимают. С трудом представляют элементарные вещи: пищевой принтер, прическу на генетическом уровне или человекоподобного робота. Для меня самой эти истории уже звучат как небылицы. Я попробовала выдумать свой приключенческий рассказ, но, как выяснилось, сочинительница из меня никудышная. Сказки о добрых людях, обитающих в космических отелях, навеивали скуку. Девочки возразили, мол, никто не придет нас спасать, сколько хороших дел ни делай! Мама как-то почитала Библию. Эпопея с Моисеем, когда тот водил свой народ по пустыням сорок лет, нанесла моральный вред не только детям. Вырванные страницы побоялись прикладывать к «вратам преисподней», а просто сожгли, хотя в тот момент туалетной бумаги не хватало. В конечном счете, страшилки Макса восторжествовали. Иногда такого насочиняет, аж жутко становится.
Этим вечером Макс пребывал в хорошем настроении, что случалось нечасто, поэтому согласился рассказать новую историю, которую даже взрослые слушали с удовольствием. Байками он пытался залатать незнание истинной природы вещей. Он мастак приплести инопланетян, тайные эксперименты правительства, климатическое оружие и супервспышки на солнце. Последнее звучит убедительнее всего, но многого не проясняет. Беда пришла неожиданно. Никто не знает, что стряслось на самом деле.
– Сказка называется «Красавица и чудовище». Жил да был на свете гениальный ученый-климатолог, и была у него любовница, хирург по генной пластике. Жили не тужили, и вот однажды они сильно поссорились. Обиженная любовница превратила горемыку в чудовище. Помните, я вам рассказывал про человека-какашку из космоса? Так вот, ученый мутировал в нечто похожее, только во сто крат ужаснее. А любовница изваяла из себя сексапильную красотку. И похвастала она ему: «Своей красотой я поражу весь мир!» Ученый, униженный и озлобленный, прорычал в ответ: «Тогда я уничтожу этот мир, и никто не оценит твоих стараний». И нажал он на зеленую кнопку, и в небе над южными штатами возник гигантский обруч. Подобно огромному занавесу, он опустился на поверхность земли, окружив половину Джорджии. Нам повезло оказаться в пределах этой ширмы, которую мы прозвали Стеной. А за ее пределами всех людей, вместе с домами, дорогами и деревьями, смело в океаны. Ученый эвакуировался на звездолете в космическую резиденцию, откуда наблюдал гибель человечества, потягивая капучино. И все-таки горстки смелых и отважных выжили. И тогда он нажал на красную кнопку. И Стена ожила, двинулась по континенту, обращая в прах все живое, но не ожидал он, что мы окажемся стойкими и просто так не сдадимся!
– И этой любовницей был ты? – задорно сострил Зак, сын главаря.
– Нет, это королева трупоедов Мэгги! – добавила Стейси.
Сестры не постеснялись задать свои вопросы:
– А почему жена не убила любовницу? Она была красивее нашей мамы?
– Что такое капучино, и почему он сразу не нажал на красную кнопку?
– Хватит на сегодня, – буркнул Макс.
– Расскажи про трупоедов!
– Вы же не заснете.
– Нет! Заснем!
Макс не выдержал нахлынувшей мольбы и уговоров:
– В первую очередь они поедают найденные консервированные продукты, чтобы не таскать лишнего груза. Когда провиант иссякает, они лакомятся живым пленником за несколько присестов, тем самым избавляясь от проблемы хранения излишков мяса. Ходят слухи, что главарь Мэгги в прошлой жизни работала в хирургическом отделении центральной больницы Атланты. Старуха многому научилась у роботов-хирургов, а многолетняя практика сделала из нее виртуоза. Она ампутирует безо всякой анестезии. Начинает с рук. Делает это следующим образом: надрезает кожу, отворачивает ее дюйма на три, зажимает нервы, перевязывает крупные артерии, оттяпывает конечность, прижигает рану и зашивает кожу, как мешок. Через несколько дней беднягу ожидает повторная процедура. Нижние конечности отрезает одновременно, и подвергает вивисекции, то есть вынимает органы, без которых человек может прожить какое-то время: одно легкое, кишки, почки. Самый выносливый из трупоедов перетаскивает в специальном ранце еще дышащие останки. Частенько жертва лишается рассудка задолго до того, как по телу пройдется тупой скальпель. Прежде чем разрезать, она шепчет жертве: «Потерпи, голубушка. Будет больно только в начале. Болевой шок сделает свое дело».
– Расскажи, как она варит суп в животе живого человека.
– Хватит с вас на сегодня!
Перед сном мама вспомнила о моем дне рождения. Поздравила. Светловолосый Зак Стилски, услышав, что мне семнадцать, съехидничал:
– Взрослая уже, трахать пора!
Невоспитанный! От его пошлых шуточек устала не я одна.

6 марта
До глубокой ночи общалась со своим немым другом, а как глаза прикрыла, провалилась в сон без сновидений. Темнота до самого утра, словно умерла.
Проснулась от толчка Зака, когда рассвело. Он сообщил, что главарь зовет меня для утренних процедур. Для бритья Фроди отлил мне драгоценную воду. Он поднялся раньше всех и уже заканчивал возиться с утренней похлебкой.
Сонная, проковыляла к палатке главнокомандующего.
Скребла бритвенным ножом его впалые щеки, а он разглагольствовал об интимном одиночестве его сына. Так он охарактеризовал отсутствие постоянной подруги у Зака. Его отпрыск эпизодически спал со Стейси и предпринимал неоднократные попытки «подружиться» с мамой, наплевав на разницу в возрасте и ее близкие отношения с Максом. За такую наглость Заку чуть не влетело. Своевременное вмешательство папаши уберегло от перелома челюсти. С Максом шутить рискованно, как и с Дикой. Она – особый случай, как-нибудь напишу о ней поподробнее.
Я поддерживала болтовню, периодически издавая «ага» и «угу», пока до меня не дошли его намеки. Чак беззастенчиво сватал своего сынка. Только этого мне не хватало! Он даже не удосужился спросить моего мнения, а поставил перед фактом, что пора бы вступать во взрослую жизнь. Когда я напомнила ему о свободе выбора, он изменился в лице, задергался, зафыркал, а потом выдал:
– Что соплячка смыслит в свободе? Мы – одна семья, стая. Тут принято делиться хавкой, подшивами, бэтэрами, – так он называл еду, одежду и вшей. – Людоеды переварили бы вас в коричневые кучки и удобрили бы дикие просторы юга, не держи я вас в… – он хотел сказать «в кулаке», но осекся. Упоминание о конечностях было для него больной темой, ведь кулаков у Чака Стилски не было.
Я промолчала. Скоблила его жилистую шею и молчала. Он смотрел на меня высокомерно, сидя на складном стульчике, а вдоль тела болтались обездвиженные бионические протезы. Будь в них хоть капля заряда, он поколотил бы меня за непослушание.
Чак Стилски предпочитал не распространяться о несчастном случае, превратившем его в киборга, но все были наслышаны о том печальном происшествии. Он отправился служить военным консультантом на очередную бессмысленную войну на Ближней Восток, где Алавитская республика выясняла отношения с Курдистаном. Служба в штабе шла спокойно. Что стукнуло Чака поспорить на бутылку пива, что он сумеет на ходу отремонтировать боевого робота – осталось загадкой. Результат: проигранный спор и перемолотые в фарш руки. Министерство обороны Северо-Американского Союза выплатило ему денежное довольствие, достаточное для регенерации обеих конечностей, но Чак решил сэкономить: он заказал роботизированные протезы, на которые нарастили живую ткань. В мире без электричества цепкие и сильные руки превратились в обузу, а неосторожность привела к гноению. Раскаленным ножом ему срезали кожу от плеча, оголив искусственную требуху. Чак сделался похожим на робота в футболке из человеческой кожи. На жаре стальные протезы перегреваются, как бы тщательно их не паковали под свободным плащом, вызывая зуд в плечевых суставах. В такие часы Чак срывается на всех подряд.
– Бэтэры совсем замучили. Тебя-то они не кусают, патлы аж до плеч отрастила.
– У меня кровь невкусная.
– Не дерзи!
Завершив умывание, попросила у него водички для сестры. Ее необходимо обтереть, чтобы уберечь от заражения. Во сне она расчесывает аллергическую сыпь до крови. Он отказал. Пришлось использовать часть своего питьевого запаса.
Грязь со Сью отслаивалась большими лоскутами. Я привела ее в порядок: расчесала волосы и обтерла тело влажной тряпкой. Как она умудрилась так завшиветь, ведь месяца не прошло, как мы купались? Вечно она везде ползает! Когда стягивала засаленную кофту, Стилски-младший стоял рядом и пялился. Попыталась прогнать, а он с издевкой кинул:
– Тут поможет или отвар с тиной, или шалаш с мужчиной. Могу организовать палатку на часок-другой. Впрочем, боюсь, моими услугами она воспользоваться не захочет, так что колдуй, ведьмочка, я дневной паек воды на тебя поставил.
Взрослый парень, 25 лет, а ведет себя хуже подростка! К слову, он и его отец – два сапога пара. Прекрасно дополняют друг друга: одна голова и пара рук на двоих. А еще у них есть допотопный пистолет, который Зак держит при себе и при каждом случае размахивает им. Разумеется, его угроз всерьез не воспринимают. Тут поважнее проблемы имеются! Ох, чую, перегнет он когда-нибудь палку, да огребет по полной.
Сью оценила колкость светлой улыбкой. Пара дней и она встанет на ноги. Хоть бы не пришлось срываться с насиженного места.
Когда подвернулся момент, осторожно спросила у мамы, что она думает про Брюса и Зака. Она будто обо всем догадалась:
– Они – мужчины выносливые. А что те мальчики, с которыми ты дружила? Где они? Брюс и Зак могут за тебя постоять. Пришла пора задуматься о твердом мужском плече, а не дружбы водить.
– Разве мне что-то угрожает?
– Дори, если со мной что-то случится, кто позаботится о тебе и сестрах?
– Мама, я не допущу, чтобы у тебя были неприятности.
Вместо ответа она тяжело вздохнула. Макс позвал ее помочь с ремонтом оси для тачки, на которой он перевозил бутылки с водой. Сквозь стук молотка до меня донеслись обрывки их перешептывания:
– Марта, оставь ее. Пусть сама решает, она уже взрослая.
– Ты всегда заступаешься за нее. Полюбуйся результатом своего воспитания.
– А ты поздно спохватилась воспитывать…
Брошенная невпопад фраза стала для Макса роковой… Когда остынут, помирю их незаметно для них самих.

8 марта
Позапрошлой ночью сработала сигнализация. Атмосферное давление резко скакнуло; на консервной банке вздулась натянутая мембрана из рыбьей кожи, стальной шарик скатился, ударившись со звоном о днище посудины.
Сигнал означал приближение Стены.
Люди оживились, забегали, закопошились. В потемках собирали пожитки, не глядя распихивая их по сумкам и рюкзакам. Второпях массу полезных вещей забыли: обожаемую Фроди сковородку, выкройки, моток брезентовой ткани, кое-что из колющего оружия, деревяшки для костра и армейский бинокль. Бинокль особенно жаль. Расстояние он давно не измерял, но полезен был донельзя. Такой больше не сыскать.
Отступали двое суток без сна и отдыха. С первыми звездами зажигали факелы, переводя ценную автомобильную обивку, старые тряпки, веревки, бинты. Пожгли все заначки. Ничего не сберегли. Днем, закутанные с головы до ног, передвигались без остановок. Пот лился под ветровкой; голова, обтянутая платком – куфией, нестерпимо чесалась; лыжная маска, защищающая глаза от ультрафиолета, запотевала изнутри. Ориентировались по барометру Макса в его наручных часах. От компасов нет никакого проку: стрелки беспорядочно крутятся или указывают неверное направление. Все они разом сломались задолго до катастрофы.
Труди разносила воду; бутылки пустели с устрашающей скоростью. Макс замыкал пешую процессию, толкая тачку, груженную звенящей тарой.
Чак поторапливал нас, покрикивая, что мы еле-еле плетемся, и, случись война, неприятель разнес бы нас в пыль. Палатку не ему нести… Нам с мамой выпала «честь» тащить его пожитки, да еще и Сью на носилках. Когда мама попросила Макса поменяться, он заворчал, что телега тяжелая и она не справится. Вечно поорет, а потом пойдет на попятную. Так они изо дня в день пар выпускают. Может поэтому такая нестерпимая жара стоит?
Сьюзен стойко выдержала переход. Она не жаловалась, когда ее обмазали иловой грязью. Тина защитит кожу от солнечных ожогов и снимет аллергический зуд, а настойка из корня дуба эффективна от воспалений и вшей.

9 марта
С наступлением весны Стена оживает. К лету приходится пик активности, когда она мигрирует вглубь континента, чтобы к концу осени вернуться на юг, к берегам Мексиканского залива. Четыре года назад она оттеснила нас аж до самого Канзаса, а годом ранее – до Миссури. Невероятно чудовищные года выдались, многие не вернулись.
Начиная с февраля, вот уже которую неделю подряд, Стена уверенно ползет на северо-восток по направлению к Атланте – моему родному городу. Иногда останавливается, а подчас агрессивно наступает, но направление сохраняется. Согласно приметам Стейси, постоянно твердящей: «Две недели в пути – так до лета идти», – к июлю мы вновь дойдем до побережья Атлантики. К океану выходили пару лет назад, но выше Чарльстона не поднимались. Сложный год был, особенно для Брюса.
Нас ожидает сложный путь по бездорожью через засушливые равнины и разрушенные города. Обрубки небоскребов будут служить ориентиром, а звезды подскажут направление. Если избегать руин и держаться ближе к Стене, то не страшны нам ни разбойники, ни трупоеды. Как однажды сказала мама: «Мы заняли свою нишу, в ней и будем жить».
Переживаю за Сью. Она обязана поправиться, иначе не выдержит вынужденного паломничества. Пока нашей семье, в отличие от многих других, несказанно везло: мы никого не потеряли. А отца у нас никогда не было.
О больных беспокоятся только их родные. Был случай, когда целая семья заболела, и их оставили умирать. Отряд «Лекарь» к тому времени был расформирован. Чак Стилски, к всеобщему неодобрению, пресек, как он сам выражался, нецелесообразную трату ресурсов, заняв врачебных тружеников в других отрядах. Стейси определили в «Разведку». Зак потребовал ее перевода в отряд «Бронь», отвечающий за защиту лагеря, но Чак решил иначе. Отказ вывел сына из себя. Он грозился оружием, скандалил, угрожал. Как он потом утверждал, это было в шутку, – но отец был непреклонен. Не прислушался он и к требованию сына сменить Макса в отряде «Кости». Интересно, на кого он думал заменить его? Макс лучше всех разбирается в хранении пищи, добыче и фильтрации воды, да и подчиненные – младшая сестренка Гертруда и Фроди – обожают его. Словом, Стейси перешла в «Разведку» к маме, и теперь неразлучна со своими питомцами – Саванной и Стиксом. Будь она в отряде Зака, пришлось бы ей нести ночные дежурства с Брюсом или Дикой.
До катастрофы Стейси и Лисбет разводили экзотических щенков. Молодая пара собачниц ехала на выставку, когда разразилась катастрофа. Животные будто почуяли гнев природы, загавкали, взбесились, рвали сиденья. Девушки остановились на обочине. Собаки вырвались и убежали. Заминка спасла им жизнь. Жаль, что суровые условия рассорили пару. Лисбет не стало, но дело ее живет. Она натаскала собак отыскивать еду и горючие материалы, безошибочно проводить нас сквозь запутанные сети городских катакомб. Саванна – более спокойная, а Стикс бывает агрессивным, особенно с чужаками; усталая и голодная Саванна не откажется поохотиться, а Стикс включит упрямца; Саванна – женственная, а Стикс выпячивает самцовую заносчивость. Из всех щенков выжили только они. Благодаря измененному геному их шерсть защищает от ультрафиолета, а глубоко посаженные глаза днем подергиваются третьим полупрозрачным веком, как у рептилий. Единственное слабое место – лапы, которые мы регулярно обматываем прочной тканью, уберегающей подушечки от порезов и щелочных ожогов. Эта парочка короткошерстных монстров питается лучше всех, заслуженно получая самый сочный кусок. Увы, к размножению они не способны.
Три недели назад община пополнилась молодой девушкой, Дикой, о которой я коротко писала. Новоприбывшая – неразговорчивая и замкнутая – появилась неожиданно. Настоящее имя Ирэн не прижилось, и ее прозвали Дикой по аналогии с ее оружием, колючей битой, нашпигованной шипами, напоминающими иглы дикобраза. Дика – дикобраз. И смешно, и глупо.
Дика принесла весть от банды Расмуса. Их главарь, хорошо знакомый с обоими Стилски, предложил сотрудничество, поскольку не доверяет конкурирующим бандам, а его горстка людей не способна в мгновение ока произвести масштабные работы. Джон Расмус вознамерился совместными усилиями откопать в центре Атланты линию гиперлупа – туннель вакуумного поезда, соединяющий между собой крупнейшие агломераты Северо-Американского Союза. По нему он планирует пешком добраться до Чикаго, Оттавы или Торонто, подальше от южных штатов. В этом году Стена должна пройти через Атланту, и город станет ненадолго доступен. Не каждый год выпадает шанс посетить крупный мегаполис. Он сравнивал авантюру с побегом из тюрьмы, с той разницей, что рыть подкоп под стенами не придется – его прорыли строители половину столетия назад.
Стилски-старший отнесся к посланию скептически. Во-первых: дренажные насосы не работают, и туннели давно затоплены. Во-вторых: Стена убивает всякого, кто пытается укрыться под землей. И в-третьих: нет доказательств, что жизнь существует на севере или вообще на планете.
Но девушка не отступала. Она заверила, что Расмус обладает тайными познаниями: технология гиперлупа не требовала наличия дренажных насосов, поскольку герметичный туннель создавался из специального материала, удерживающего сверхнизкое давление, а значит, там суше, чем в пустыне. Бояться неопознанного феномена, сжигающего людей заживо, тоже не стоит, поскольку туннель залегает глубоко в земной коре. Неведомая сила природы попросту не дотянется до такой глубины. По третьему пункту Дика ничего возразить не могла. Никто не ведал, что находится по ту сторону, никто не приходил из-за Стены.
Стилски отклонил предложение. Он не мог позволить рисковать людьми ради призрачной идеи. Он считал, что семена цивилизации сохранились только здесь, в пределах Стены, а за ней – мрак и хаос, а следовательно, нет смысла покидать кочующий островок безопасности. Стена, отступая, сеет после себя смерть, оставляет выскобленную дочиста землю, раскромсанные города и обугленные трупы. Никто не выживет за ее пределами. А если ненадолго допустить, что человечество где-то уцелело, то почему в небе не видать разведывательных самолетов? Где армия и спецотряды? Ни намека на разумную жизнь, кроме холодных сигнальных огней космических объектов, проносящихся по запрограммированной траектории.
Дика не отступила. Она изъявила желание побыть с нами месяц-другой, вдруг мы передумаем. Возможно, ей не хотелось возвращаться в малочисленную банду Расмуса, бесконечно враждующую с трупоедами, и она осталась с нами, чувствуя себя более защищенной. Не стоит осуждать ее за такой поступок. Каждый выживает, как может.
Железное правило общины гласит: «Найденыша бери или прогони». Зак Стилски, не раздумывая, взял Дику в отряд «Бронь». Он рассчитывал сменить статус на «интимное многообразие», но жестоко просчитался – Дика не подпускает его ближе взмаха своей колючей биты. Собственно, она ни с кем не сблизилась, не завела сторонников. Ее мрачные, подчас пугающие предостережения о неизбежной гибели планеты, наводят страх, тоску и уныние. Стейси избегает ее, как ядовитых болот. Говорит, что, наслушавшись о концах света, обдумывает безболезненные способы самоубийства. Сестренки тоже не жалуют «найденыша», отчего у нее сложилось неверное представление, что и я избегаю общения.
Посланница Расмуса худо-бедно прижилась, взяв на себя роль ночного дозорного. Она неплохо справляется с обязанностями: не засыпает, не жалуется на усталость. Даже сейчас, когда при свете тлеющих головешек я пишу эти строки, она бродит на отдаленных подступах. Остальные спят. Доносится храп и слабое постанывание Макса, мучающегося гнилыми зубами.
Заночевали на хайвэе. Разбили лагерь на одном из уцелевших пролетов, с трудом вскарабкавшись по обвалившейся эстакаде. Несмотря на протесты усталых и измотанных людей, главарь захотел поутру насладиться видами, поглощая пирог из костной муки. К слову, открывающийся пейзаж на окружающее безжизненное пространство был скучен и однообразен. Мертвый край, обильно усеянный содранным грунтом да перемолотыми обломками зданий, принесенных из необозримых просторов юга. Торчащие из расщелин корни когда-то питали дремучий лес, глухим частоколом обступавший скоростную трассу. Исполины осушали почву, а листья испаряли влагу, которая проливалась благодатным дождем; текли реки, наполняя озера. Красота того мира осталось на картинках, которыми разжигают костры. Нет больше ни облаков, ни осадков, а только палящее солнце и удушливый воздух.

10 марта
Проснулась, когда Фроди вовсю стучал кастрюлями. Лагерь еще крепко спал. Сторожевой слух натренирован лишь на звон стального шарика, при прочих обстоятельствах даже землетрясение не разбудит. В костную муку он замешивал размельченную кору деревьев, смачивая солоноватым отваром из сушеных водорослей. В прохладной воде растворялся желатин, полученный из рыбьей кожи. Завтрак будет сытным.
– Прячься, прячься поскорей, чтоб никто тебя не съел, – насвистывал он мотив любимой песенки.
Он встрепенулся, когда я предложила помочь. Темные зрачки бывшего людоеда на секунду задержались на моих выпирающих коленных чашечках, которые он как-то сравнил с улитками, синхронно ползущими по стеблям камыша. Бугристые волокна мышц зашевелились в оскале, демонстрируя анатомическое устройство лица. Он поинтересовался, выспалась ли я, а потом заявил:
– Мы должны держаться у побережья. Куда мы отправимся без еды? Полюбуйся, – показал он на охапку коряг, – обглоданные. А что дальше? Камнями питаться? Мы не можем поворачивать на север. Скажи Стилски, что там нет дорог.
Фроди просил меня солгать. Ко лжи я прибегала в крайних случаях, поэтому приходилось выкручиваться и оправдываться. Ложь угнетала, заставляя страдать. Я всегда говорила правду, за исключением вопросов жизни и смерти, то есть почти всегда.
– Он упрямый, делает по-своему, – уклончиво ответила я.
– Пришла за ветровкой?
Он передал мне серую от пыли и грязи куртку. Одежда проветривалась, пока тело дышало ночной прохладой. Я поблагодарила.
Вдруг из-за пазухи выпал дневник. На миг оторопела. Промямлила какое-то оправдание, будто поймали на краже.
– В моей общине жила Даниэлла, любимица Мэгги. – От упоминания этого имени у меня дрогнули поджилки. В памяти воскрес рассказ Макса. – Даниэлла была на удивление милой и хорошей девочкой. Тоже много писала. – Повар покрутил дневник в своих сморщенных руках, не придав значения моему смущению, и протянул мне его со словами:
– Жаль, что не книга рецептов «Как из ничего приготовить а-ля фуршет».
– Кто такая Даниэлла? Она жива?
Фроди пожал плечами и отвернулся, показав затянутый тончайшей бугристой кожей затылок. Он вывалил из миски тесто на металлическую пластину с островками блеклой краски дорожного указателя. Чудом уцелевшие губы продолжили присвистывать жуткую мелодию.
Главарь называл Фроди «трофеем», неустанно напоминая нам о славной победе над трупоедами. Прошлой весной наши пути невероятным образом пересеклись на развалинах химической фабрики. Никогда до этого трупоеды не подходили столь близко к Стене. Собаки не учуяли их приближения. Нас едва не застали врасплох. Бдительность Макса помогла вовремя занять оборонительную позицию и дать отпор. Завязался бой. Преимущество было на нашей стороне. Они отступили с потерями, а одного удалось окружить. Бедолага норовил спрятаться в бочонке. Остатки кислоты опрокинулись ему на голову: лицо потекло, плечевые кости оголились. Из одной сплошной раны прорывались мольбы о пощаде. Его захлебывающиеся вопли рвали мне сердце. Зак потребовал казни из милости, а я не могла позволить ему умереть. Я подговорила Макса дать Фроди шанс. Макс согласился и принял Фроди в отряд «Кости». Согласно установленным правилам, он получил членство в общине с некоторыми условиями. Зак досадно ухмыльнулся и предупредил, что когда нам надоест ночной скулеж, мы от недосыпа собственноручно линчуем пленника. Меня он назвал умственно отсталой. Конечно, он прав: я – глупая дурочка. Кому нужен лишний рот, когда самим не хватает? Но что делать, если я не могла вынести его мук? Я стащила просроченный плюрипотентный крем, предназначенный для лечения небольших ран и ожогов, и восстановила кожный покров. Тюбик был совсем малюсенький, но я экономно размазала его по бугоркам мышц. Крем лег неровным слоем, но, как ни странно, прижился. Вышло комично: на афроамериканском лице Фроди возникли белые островки – или скорее континенты новой кожи. Думали, что помрет, но он не из тех, кто легко сдается. За потраченный крем меня наказали. Лишили половины пайка на длительный срок, назначили дополнительные ночные дежурства, а Стейси настаивала, чтобы меня выгнали, как это сделали с Лисбет. Перепало и маме, защищавшей меня.
Пока готовилась еда, община постепенно просыпалась. Зак побежал в туалет со своим неизменным поскребком. Макс и Труди перетасовывали в тележке пустые банки. Дика отправились на прогулку, а Стейси с Саванной – на ловлю полевок. Мама проверяла самочувствие Сьюзен, а Брюс затачивал клинок своего топорика, периодически размахивая им, будто боролся с невидимым врагом. Я побрила Чака, по ходу дела отбиваясь от сватовства за его сынка, и отвечала на неудобные вопросы.
После завтрака под сводами хайвэя состоялось сходка. Присутствовали все, кроме больной Сью и Дики. Она до сих пор не вернулась, но ждать ее не стали. Ее воспринимали как чужака и мнения не спрашивали.
Свежевыбритый Чак Стилски так взволнованно держал речь, что еще чуть-чуть, и он бы зажестикулировал бионическими протезами:
– Я с вами уже семь лет втухиваю. Будь это армия, вы дослужились бы до шакалов. Однако это не армия и не война – это мясорубка, и победить мы сможем только на доверии. Вы доверяете мне, я – вам. Доверие – вот основа успешного выживания. Доверьтесь мне и в этот раз. За зиму нам не удалось нахомячить провианта. Год выдастся суровый. Стена оживилась раньше обычного и выдавливает нас в пустыни. Вывод напрашивается один: поход на северо-восток в сторону Бирмингема по траектории движения Стены, – он выдержал короткую паузу, как бы давая возможность возразить, но едва прозвучал вопрос: «А что дальше?», он вскинул голову, на лице заиграла палитра эмоций, заменявших ему жестикуляцию. Он торжественно произнес: – Мы идем в Атланту, где бросим живую силу на расчистку станции гиперлупа. С Расмусом или без него.
Мнения насчет неожиданного предложения главаря разделились. Его поддержал сын. Макс и мама пожелали продолжить путь вдоль побережья, насколько это было возможным, и по протоптанной дороге, вдоль шестьдесят пятой трассы, дойти до Атланты через Монтгомери. Никто не возражал относительно планов раскопки гиперлупа. В основном вопросы сводились к маршруту, но не к цели. Грандиозный проект, представленный Чаком так, будто он сам додумался до его реализации, воодушевил, вселив в сердца надежду, и в мое тоже.
Носком ботинка на пыльной земле он начертил линию побережья с основными дорогами, от которых в действительности не осталось и следа:
– Наступление на восток ничего не даст. Стена по любому погонит нас вглубь континента, атаковав с моря. А потом что? Гусячить по двадцать миль в день? Предлагаю немедля свернуть с двенадцатой трассы на север. Что даст побережье? – И чтобы окончательно переубедить, добавил: – И не забывайте о нестационарном госпитале. Как-никак, у нас на шее висят больные и немощные.
– Что выдаст ведьмочка? – вдруг спросил Зак. – Семнадцатилетние получают право голоса.
Я не ожидала, что меня захотят выслушать, да еще и на сходке. Я замешкалась, начав расплывчато разъяснять про еду, подводя разговор к тому, что мы обсуждали с Фроди.
– Что за бестолочь подрастает! – рявкнул нетерпеливо Чак, так и не дав закончить мысль.
– Повернув на север сейчас, мы слишком отдалимся от Стены, – буркнул Макс. Затухающий циферблат его часов с барометром подсказывал, что Стена далеко и нет нужды повторять деяния библейского Моисея.
– У ведьмочки не будет возражений? – повторил вопрос Зак. Он нарочно издевается надо мной, выставляя полной дурой!
– Мне незнакома местность, – ответила я. – Будет надежнее дойти до пятьдесят девятого шоссе, чем плутать по неизвестной пустоши.
– Полностью «за», – поддержал Фроди.
– Я тоже, – сказала мама.
Стилски воспринял спор как лично оскорбление. Он поморщился. Сдерживающимся тоном повторил уже сказанное, но другими словами:
– Мы попремся до новоорлеанского шоссе, чтобы потом свернуть на юг? Да это крюк в девяносто миль! Вспомните, два года назад вы накосячили, и в какие людские потери вылилась ваша самонадеянность!
Он частенько приминал тот роковой год, когда община чуть не сгинула в незнакомых долинах. Каждую неделю кто-то умирал от истощения или безнадежно отставал. Тогда не существовало правильного решения. Мы попросту оказались заложниками положения, из которого выпутались благодаря небывалой удаче.
– К гиперлупу быстро не подкопаешься, это вам не смазливая телочка, – вставил Зак. – Тут нужно временем запастись, а если постоянно у Стены тереться, как мы это уже с десяток лет делаем, то откуда оно у нас возьмется? Мы и приступить не успеем, как нас сметет. Нужно отойти от Стены на несколько дней пути.
– No suena mal, – поддержал Брюс. Он слабо владел английским и частенько бросал фразы по-испански.
– Отбой, недовески! Час на раздумья и сбор вещей, – скомандовал Стилски.
Община разбрелась по своим рутинным делам. Мама со Стейси и Стиксом отправились в разведку, а я укрылась в тени колонны, чтобы побыть наедине с дневником. Свои вещи я покидала в рюкзак еще утром.
На исходе отведенного часа содрогнулась от истошных криков Зака. Когда взлетела по эстакаде на обрубок хайвэя, в ход уже пошло оружие. Онемевший повар жался под дулом пистолета. Побагровевший Зак матерился во весь голос:
– Суч! Тварь! Я спалил твою фишку! Язык свой мерзкий проглотил? Я отсеку его и заставлю сожрать, но сначала ты все по чесноку расскажешь! Что ты им передал? Считаю до пяти, а потом отстрелю тебе ухо! Жаль, что оно у тебя одно…
За потасовкой наблюдали все, но никто не вмешивался. Труди спряталась за маму. Стейси гладила белую с черными пятнами Саванну, острые уши которой подергивались в напряжении от громких воплей. Дика пересчитывала шипы на своей бите. Макс уставился в электронные часы с барометром и календарем.
– Четыре!
– В чем я виноват?
На анатомической маске Фроди застыла смесь страха и непонимания.
– Три! Что означала та фигура из змеиных костей?
– Не знаю.
Сгорбившись, сидя на коленях, он машинально продолжал тереть кастрюлю. Зак потряс перед его белым кончиком носа змеиными позвонками, предназначавшимися для костной муки.
– Два!
– Я могу прикончить говнюка, – предложил Брюс.
Подумала, что ослышалась, но нет – он сказал это на полном серьезе, хоть и без огонька. Брюсом скорее руководило желание выслужиться, отчего он поддерживал любые начинания обоих Стилски, но прислуживал старшему: собирал палатку, правда, таскать ее не любил, часто кормил его с ложки, помогал облегчаться.
Предложенную услугу проигнорировали. Чак безучастно наблюдал за сыном.
– Один! Прощай!
– Это остатки моего завтрака, – заступилась я, собрав на себе недоумевающие взоры. – Обглодала кости и забыла их, – махнула в сторону, откуда пришли разведчики. Я не могла молчать, не могла поступить иначе. Мы не должны наказывать невиновного, какое бы преступление он ни совершил в прошлом.
Тотчас я оказалась изгоем в глазах общины. Их ядовито-кислотные взгляды прожигали не хуже сточных вод химической фабрики. Даже родные сестры смотрели с каким-то пренебрежением. На мамином лице читалось скорее неодобрение.
Зак спрятал пистолет.
– В следующий раз для искусства выбери что-нибудь менее съедобное! – произнес он с интонацией, в нотках которой звучало: «Я знаю, ты лжешь».
– За такой косяк будешь носить мою палатку целую неделю. – Последовало наказание от главаря.
Загадочный символ, сложенный из змеиных позвонков, на первый взгляд походил на нелепую шалость. Выброшенные кости не могли сложиться в геометрическую фигуру случайным образом. Если это не глупая проделка, то объедки вполне могут служить тайным посланием трупоедам о нашем передвижении. Их собаки с легкостью, присущей улучшенному на генном уровне нюху, обнаружили бы их. Нас выследили бы и атаковали так же неожиданно, как и год назад. И кому понадобилось доносить о нашем передвижении? Стилски примкнули к нам семь лет назад. Они свои до мозга костей. Макс однажды доказал свою преданность. С Брюсом я знакома почти с первых дней катастрофы, как и со Стейси. Она, собственно, и нашла эти необъяснимые метки. Захворавшая Сью не покидала лагерь, а Труди и мама не пойдут на такую подлость. Как я вообще могу подозревать свою семью?! Сама идея омерзительна! Что касается Фроди и Дики, то они новенькие. Она, кстати, все утро где-то пропадала. Фроди не имеет права без разрешения отлучаться из лагеря. Впрочем, этим правилом он частенько пренебрегает, когда, проснувшись засветло, бегает по зову природы. Сомневаюсь, чтобы он подставился, ведь в первую очередь заподозрят его. Нет, все же это была чья-то дурацкая выходка!
Главарь Стилски подозрительно смерил нас взглядом, задержав его на мне.
– Трупоеды уже запаслись туалетной бумагой, но мы-то прошареннее! Отправимся на северо-восток, не жалея портосов, и будем гусячить на опережение, чтобы без палева войти в Атланту, – произнес он на своем армейском жаргоне. Спорить не стали, уповая на опыт бывшего военного.
Брюс не искал поводов, чтобы завести со мной разговор. Он подошел и небрежно высказался о моем проступке. Я с облегчением подумала, что он рассердится и не захочет какое-то время разговаривать, но не тут-то было. Оказывается, мне нужен мужик, чтобы выбить всю дурь из башки. Он дал мне три дня, чтобы я приняла «правильное решение». Фактически это был ультиматум: или я объявляю его своим парнем, или… Он многозначительно не договорил, но подозреваю, что подключит к решению вопроса маму или Чака, а может – их обоих.
Закутавшись в тряпье, двинулись сквозь затертый до дыр наискучнейший ландшафт. На старых картах все еще значились населенные пункты, леса и дороги. В действительности рельеф изменился до неузнаваемости: возвышенности сровнялись, овраги разрослись до каньонов, озера и реки пересохли, но иногда угадываются автострады по бороздам от искусственных насыпей.
Стейси разведывала местность далеко впереди в сопровождении верных псов.
Сью порывалась идти самостоятельно, но ей категорически запретили. Мы с мамой тащили ее на носилках, а каркасные трубки палатки, хоть и были изготовлены из облегченного наноматериала, болтались за спиной в такт шагам, шлепая по ягодицам. Они неудобно сползали, но поправить их я не могла. Фроди, увешанный кастрюлями, канистрами и посудой, так что торчали только ботинки, тихо плелся за нами. Поравнявшись, он шепнул слова благодарности. За Фроди двигался Брюс. За ним числились запасы еды, одежды и горючие материалы, а также орудия труда и инструменты. Макс катил тележку с запасами воды, а маленькая Труди волочила, как на санях, ворох спальных подстилок. Дика, оправдывая кличку Дикобраз, несла за спиной копья, пики и клинки. Она плелась в хвосте, а Зак замыкал группу, прикрывая тылы. Чак, двигаясь налегке, возглавлял процессию.
Это был длинный и тяжелый день.

11 марта
Путь пролегал через топкую низину. Почва была чуть вязче каши из толченых водорослей. Торчащие из земли извилистые стержни гнутых железнодорожных шпал приняли издалека за стволы деревьев.
Прошли совсем мало. Макс вконец выбился из сил, буксируя телегу. Воды почти не осталось, и мы вполне унесли бы каждый свою порцию, но Чак Стилски настаивал на централизованном хранении, дабы ни у кого не возникало соблазна.
Разбили лагерь в поле, усеянном домами-бункерами со сводчатыми крышами, волдырями выпирающими над поверхностью. Такой вид застройки обрел популярность незадолго до катастрофы, а законодателем строительной моды была известная на весь мир компания K&K, принадлежащая нашей семье. Мама реформировала и приумножила перешедший ей по наследству строительный бизнес. Идея возведения умных автоматизированных домов пришла ей на ум после посещения соляной шахты Величка в предместьях Кракова. Она приняла смелое решение, купив контрольный пакет акций компании Underground Robotics, разрабатывающей строительных роботов. Слияние положило начало новому бизнесу. Из-за ухудшающейся экологии прибыль от продаж механизированных зданий, опускающихся под землю при каждом капризе природы, росла взрывными темпами. Люди хотели чувствовать себя защищенными от ураганных ветров, обильных осадков и нестерпимой жары.
Никогда не забуду тот июльский день, перечеркнувший старый мир. Ранним утром мама прилетела из Нью-Йорка. Выиграв подряд на возведение саморегулируемой океанской дамбы, она пребывала в отличном настроении. Ее удивительная способность везде успевать негативно сказывалась на нашей семье, но тот день она захотела провести с нами. Трехчасовая поездка до нового коттеджного поселения, где маме предстояло сдать сотню домов-бункеров заказчику, обещала быть захватывающей. Она редко брала меня в деловые поездки, а всей семьей мы поехали впервые. Она усадила годовалую Труди рядом, а Сью закатила истерику, когда ей досталось заднее сиденье джипа – совместное путешествие оказалось на грани срыва, но все обошлось. Компьютер рассчитал маршрут с учетом остановки в придорожном кафе, и мы поехали. Автомобиль въехал на шоссе, влившись в плотный поток. Мама затемнила окна, чтобы голографическая проекция планшета была более четкой, и погрузилась в изучение конструкторских чертежей, а я листала журнал «Форбс», по версии которого состояние нашей семьи оценивалось в полтора триллиона амеро. В старых долларах США сумма звучит, конечно, не столь внушительно. В отредактированной фотографии я не сразу признала маму: ее красивое от природы женственное лицо потеряло яркие отличительные черты – с глянцевой обложки смотрело гендерно нейтральное существо. Настоящую внешность мама скрывала от широкой общественности. Она выдавала себя за одну из своих секретарш или замов, чтобы инкогнито посещать строящиеся объекты и лично знать о состоянии строительной империи до самых низов. Сидя на заднем сиденье, Сью игралась с функцией затемнения стекла, действуя нам на нервы. Когда она завопила, мама не выдержала и грозно заявила, что больше не возьмет нас с собой. Внезапный ливень обрушился со всех сторон. Градины небывалого размера ударили в лобовое стекло, вминая его внутрь салона. Под страшный грохот потолок проминался, будто машину шваркнули под наковальню. Автомобиль экстренно остановился, перейдя в режим ручного управления. Вдруг все стихло. Пронзительная тишина. Безоблачное небо. Штиль. И тогда мы увидели то, что впоследствии прозвали Стеной. Бескрайний грязевой вал надвигался на нас, сметая на своем пути постройки и деревья. Мама не растерялась. Она вырулила на обочину, и мы в слепую помчались по кукурузному полю, по примятым ледяными глыбами стеблям и мертвым птицам. Аккумулятор без подзарядки от дорожного покрытия быстро сдох. Мы остановились. Выскочили. Мама схватила на руки пятилетнюю Сьюзен, я – ревущую Труди, и мы побежали. Вязкий чернозем облепил ступни. Я, будто с кандалами на ногах, продолжала бежать как беглый каторжник, плача, что не поспеваю. Бежали без остановок, пока не наткнулись на дом-бункер, построенной нашей компанией.
– Пожалуйста, ради бога, впустите! У меня трое детей, – молила мама, колошматя по закрытой двери, плавно уходящей со всем сооружением под землю. Видеокамера у входа шевельнулась, но никто не вышел. Признай они в маме женщину с обложки «Форбс», то история пошла бы другим путем… Когда Стена отступила, все без исключения жители супернадежных коттеджей были мертвы. Их скрюченные тела обугленными спичками валялись в самых разнообразных позах. На многих уцелела одежда, обувь, украшения; кто-то расслабленно сидел на диване, сжимая почерневшими костяшками хрустальный бокал с вином. Уверенные в своей защищенности, они погибли от чего-то неведомого.
Всякий раз, когда на пути встречаются дома-бункеры, в памяти возникают картинки из детства.
Разбив лагерь, отряд «Кости» загремел посудой; Стейси с собаками отправилась на охоту за грызунами; Дика занялась латанием изношенных штанов, сменивших не одну заплатку; Брюс взялся копать яму для сбора воды. Нам с мамой предстояло обследовать подземные дома. Из проделанных дыр в крышах давным-давно вынесли все съедобное и горючее, отчего предприятие казалось бесполезной тратой времени. Потрошили все без разбора: срезали нейлоновые мышцы подъемных механизмов, пластиковые трубы и кабели, вынимали ячейки для очистки воздуха. Впрочем, в прошлый раз мне повезло, и я нашла этот дневник.
Спустились в гнетущий запах сырости. Под ногами хрустел мусор вперемешку с битым стеклом. С вентиляционных труб лохмотьями свисала ободранная изоляция. Пол устилали островки ковролина. От мягкой мебели уцелели бесполезные стальные обода и пружины. Давным-давно, когда натыкались на работающие генераторы, Брюс запускал их, ненадолго пробуждая призрак сгинувшей цивилизации. Первым делом мама пролезла в технический люк в полу, где под днищем дома проходили инженерные коммуникации. Нынче этот секрет был известен даже камням, но нам несказанно повезло: фильтр для воды оказался нетронутым, его хватит до лета!
Собранных крох углепластика хватило, чтобы развести костер.

Я любовалась искорками, когда заприметила вдалеке мигающую точку. Кто-то готовил еду или кипятил воду.
– Не спится, ведьмочка? – голос Зака нарушил спящую тишину. В который раз он вторгается в мое уединение, в тайное общение с дневником. Засиживается допоздна, когда другие уже дрыхнут и видят сны.
В ответ я выдала какую-то дежурную фразу.
Он уселся рядом. Я поднялась и пожелала спокойной ночи:
– Я устала. Хороших снов.
– Нет, не устала. Садись, побалакаем!
Настроилась, что из меня будут выпытывать, почему я вступилась за Фроди.
– Дори, этакая защитница невиновных и угнетенных. Прям как наш физрук в школе.
– Защитница? В прошлый раз ты назвал меня тупой дурой.
– А ты не перестаешь удивлять. Опять покрываешь этого нигера, – хотела возразить, но он перебил: – Не собираюсь проповедовать, и так все ясно.
Он скормил огню кусок пластмассы. Разговор обещал быть долгим.
– А что тогда?
– Предостеречь.
Зак поведал историю своей жизни, заслуживающую, как мне кажется, внимания. И хотя он потребовал о ней не распространяться, я не могу не увековечить ее в дневнике. По правде сказать, не вижу причин, почему они с отцом ни разу не упоминали о пленении Зака. Думаю, написав об этом, я не совершу страшного посягательства на его личную жизнь.
Зак Стилски родился в Оттаве. Когда любовь в семье иссякла, как это часто случается, суд предложил ему выбрать одного из родителей. Выбор пал на мать, но та отказалась, и Зака оставили с отцом – на тот момент чужого для него человека. Для Чака армия была настоящей семьей и домом, пока он не лишился рук.
Подросток, в пятнадцать лет сменившей семьдесят одну подругу, – да, он назвал точное количество! – не воодушевился идеей путешествия в Атланту на скучную встречу ветеранов. Однако ради отца он перекроил плотный график свиданий. А вдруг получится замутить с какой-нибудь молоденькой связисткой или набраться нового опыта со зрелой боевой пловчихой? По прилету из аэропорта, прямиком до банкетного зала, Стилски отправились на метро – в беспилотном такси не перед кем трясти памятными медалями. У него их было две: в честь пятидесятой годовщины окончания войны с Ираном, к которой он не имел никакого отношения, и знак отличия инженерного сухопутного корпуса.
Худосочный военный в мундире контрастировал с курносым, прыщавым подростком в бунтарской футболке с изображением канадского флага. Они ловили взгляды случайных пассажиров до самого центра, как вдруг неожиданно погас свет. Поезд не остановился. Ускоряясь, он промчался мимо Файв Поинтс. На пролетающей станции в свете аварийного освещения метались человеческие фигуры. Кто-то из пассажиров дернул стоп-кран. Магнитная подушка отключилась. Состав рухнул на шасси. На мгновение ход замедлился, но вскоре вагоны понеслись с нарастающей скоростью. Пассажиров объяла паника. Одни пытались вышибить двери, другие попадали на пол. Чак не растерялся. Подхватив сына, он пробежал по лежащим пассажирам в хвост состава, где порвал ветровое стекло стальными протезами, обернутыми в живую оболочку. Вывалившись на пути и чудом не сломав ни единой кости, они отделались легкими ссадинами. Поезд, будто носок, всасываемый пылесосом, летел в трубе, в конце которой выскочил на открытую эстакаду и разлетелся на осколки, словно конфетти из хлопушки.
На поверхности их ждал другой мир. Они убегали от падающих людей, деревьев, машин. Самолет, потерявший управление, исчез в одном из небоскребов делового центра; от взрыва горючего здание стряхнуло с себя зеркальную кожу. Тот день дал старт отсчета новой истории.
Стена обрушилась на Атланту, вынудив людей бежать подальше от осыпающихся зданий. Выжившие объединились в группы. Те, кто предпочел спрятаться, погибли. Сформировавшиеся банды воевали за воду и еду. Антиквариат, ювелирные украшения, нанотехника и коллекционные автомобили никого не интересовали.
Стилски примкнули к банде Джона Расмуса, добывающей пропитание грабежами и собирательством, попутно воюя с трупоедами. Сын и отец-военный были вынуждены подчиняться приказам священника Расмуса и его молоденькой воспитанницы Ирэн – той самой Ирэн, которую в будущем прозовут Дикой. (В то время Ирэн, юная и дерзкая, была ярой последовательницей секты Понятых Говы. Всегда полагала, что Гова – имя некоего божества, но Дика утверждает, что Гова означает Голографический Вселенский Апокалипсис или что-то типа того. Возможно, я ошибалась, поскольку в богословии не сильна.) Чем голоднее становилось, тем больше воззрения главаря банды приобретали напыщенную благочестивость, используемую для распределения ресурсов внутри общины. При таком раскладе Стилски ничего не светило. За день до расставания с Расмусом трупоеды атаковали банду, захватив нескольких ее членов в плен, в числе которых оказался Зак. Привыкшего к легкой жизни подростка, закованного в полицейские наручники, гнали с другими невольниками, как скот. Собственно, их скотом и считали. Чтобы пленники не умирали от голода, их подкармливали малосъедобными внутренностями своих же собратьев, которым повезло меньше. Молодых и выносливых берегли на потом. Трупоеды, в прошлом цивилизованные люди, потеряли человеческую сущность. Они устраивали пытки, оргии и кровавые пиры на глазах будущих жертв.
Сила жизни в молодом парне пересилила боль от вывернутого большого пальца и содранной кожи. Зак освободился и бежал. Он отыскал поседевшего отца, и они отправились искать счастье у кромки Стены, где и наткнулись на общину мамы.
После тех событий минуло семь долгих лет. За эти года Стилски-младший возмужал, обрел самостоятельность и твердость в поступках, но в душе он до сих пор ученик Карлетонской средней школы в Оттаве.
Зак окончил рассказ словами:
– Не будь я таким отпадным, то давно прикончил бы Фроди. В самых ужасных кошмарах не приснится то, что ему подобные вытворяли с людьми.
– Не предполагала, что ты был знаком с ним раньше.
Зак впал в задумчивость, а потом ответил, не отрывая взгляда от огня:
– Я был у других трупоедов, но они все одинаковые. Я их ненавижу! Всех до единого.
В его зрачках плясали чертики. Гримаса затаенной злобы исказила симпатичное лицо. Он демонстративно разломил кусок пластика и кинул его в огонь. Я пересела к нему на дружеское расстояние, положив руку на плечо. Его рука накрыла мою – и так же быстро соскользнула.
– Еще долго тут будешь? – спросил он довольно обыденно, но мне показалось, что в вопросе кроется подвох: он хотел, чтобы я осталась или поскорее ушла?
– Мне не спится.
Он пожелал сладких снов и удалился на покой, чем немного разочаровал меня.

12 марта
На завтрак разделили последние крохи еды. Паек сушеных водорослей отдала Сьюзен. У меня от них несварение, а ей нужны витамины.
Брели на северо-запад через пустошь. Лыжная маска окрашивала землю под цвет свинцовых туч, усеянных осколками. По такому раздолью без самодельных ботинок на толстой подошве, подбитых полосками автомобильных шин, не побегаешь. Иногда взгляд цеплялся за покосившиеся опоры столбов с болтающимися проводами. Без таких ориентиров казалось бы, что мы буксуем на месте.
Шли молча. Тележка Макса протестующе скрипела, вгоняя в сон. Ритмично постукивали кастрюли Фроди, шаркали ботинки Чака и шелестели свободные одежды мамы. Саванна тяжело дышала раскаленным воздухом, лениво водя носом. Во время короткой остановки для отдыха и питья никто не проронил ни слова; все делалось на автомате. Сьюзен не жаловалась, стойко перенося трудности.
Нюх Стикса привел нас к прогоревшему пеплу. Наверное, его мерцающий свет я заприметила прошлой ночью. Тут же валялись головки берцовых костей – их сложнее всего растолочь в муку. Никто не задавался вопросом, чьи эти останки, а попросту прихватили с собой.
Когда начало смеркаться, Зак сунул огрызок карты Миссисипи:
– Покажи, ведьмочка, свое колдовство. Где мы находимся?
Я внимательно разглядела карту, запечатлев в памяти географический ландшафт. Закрыв глаза, я уже видела несуществующие населенные пункты, изгибы рек и дорог. Точная локация появлялась откуда-то из глубины, и я никогда не ошибалась, указывая местоположение. Не представляю, как это у меня выходит.
– Рожай уже что-нибудь, – поторопил он. В моей голове стоял полный штиль, пустота, как ни прислушивалась я к внутреннему голосу.
– Мы за пределами карты.
– Хотя бы примерно!
– Мы не в Миссисипи, это точно. – Я вернула потрепанный клочок.
– Другой нет, ведьмочка.
– Мы в Луизиане, но не представляю, где именно.
– Заблудились! – раздраженно прокомментировал Макс. Он включил циферблат часов с показаниями барометра: – Стена далеко.
– И без тебя ясно, – гаркнул Чак.
Подступивший голод заставил растереть обглоданные кости в муку, из которой наспех приготовили клейстер, показавшийся изможденным людям пищей богов.
Легла на голодный желудок пораньше.

13 марта
– Давление ниже некуда. Так далеко от Стены мы еще не заходили, – сказал Макс, теребя наручные часы. – Она милях в пятидесяти. И запомните этот день: среда, тринадцатое марта 2121 года. – Он выбросил часы, экран которых померк навсегда. Отныне придется ориентироваться по банке с натянутой рыбьей кожей.
Пустыня заманивала миражами. Голод сводил с ума, но надежда добраться до Атланты росла с каждым часом.
От недоедания мама еле передвигала ноги. Сьюзен бил жар и мучила тяжелая хрипящая одышка. Она скинула накидку. Кожа вмиг покрылись сыпью и зашелушилась. Силой заставили накрыться. Стейси, мечтавшая работать ветеринаром, осмотрела ее и сказала, что больная пошла на поправку. Хотелось бы верить!
Пройдя несколько миль, Сью впала в прострацию. Взвалила ее на носилки, подметив, как она потеряла в весе, приспособила рядом с ней разобранную палатку и поволокла. Мама порывалась помочь, но я убедила ее, что справлюсь сама. Брюс держался подальше, чтобы не помогать. Первые шаги дались легко, но потом ноша с каждым шагом тяжелела.
Волокла в одиночку, вспахивая две маленькие бороздки от рукояток. Община удалялась все дальше и дальше, а я словно застряла: ступлю шаг – другие уже сделают три. На неровностях носилки ходуном ходят, подскакивают; головка Сью трепыхается, как у болванчика. Когда совсем невмоготу стало, остановилась. Думала, отдохну и продолжу, а силы неожиданно иссякли. В глазах темно. Двоится.
– Чую, спор я проиграю. Отойди-ка, дай мне. – Зак перехватил носилки и поволок. А я шла рядом и мысленно благодарила его; сухой язык не поворачивался.
К полудню догнали общину, отдохнули и повернули на восток. Сью пришла в себя, но подняться так и не сумела: в легких свистит, слизистые отекли, а от лихорадки мелко трясет. Я попросила Стейси повнимательнее осмотреть больную, на что та огрызнулась:
– Она – обуза! Из-за нее мы тормозим. Она приносит беды! Не потеряй она крестик…
– Мы все скоро умрем… – трагично вставила Дика.
– Я собираюсь жить долго, – заявила Стейси. – И вообще, захлопни свою мидию!
– От вашей трепотни у меня башка раскалывается, – проревел Макс. Мама попыталась урезонить закипающего бойфренда, но тот рассвирепел пуще прежнего и виноватыми сделались все мы.
Перессорившиеся и озлобленные брели дотемна, покуда не наткнулись на обрезки пятьдесят девятого шоссе. Покосившиеся сваи многоуровневой развязки сторожили дикую пустошь. Мы проковыляли бы мимо, но неожиданно ко мне пришло понимание того, что мы в Миссисипи. Не представляю, откуда – просто меня охватила абсолютная уверенность в том, где мы. Этот эффект сравним с неким мистическим озарением, будто ангел, о которых в детстве рассказывала мама, шептал, куда следует повернуть.
Настроение поднялось даже у Макса, несмотря на мучительный голод. Труди беззаботно напевала какую-то песенку, а Стейси заявила, что на раскопках не будет таскать тяжестей. Чак Стилски и мама сохранили серьезность. Они-то понимали: до Атланты – сотни миль, через Алабаму и половину Джорджии.
У костра долго не сидели. Спать легли рано, без страшилок. По выражению лица Брюса догадалась, что он ищет повод заговорить о своем холостяцком положении. Его ультиматум истек. Подходящего момента не нашлось, но завтра он своего не упустит. Пусть говорит с кем угодно! Пусть мама обижается на меня. Я не какая-то вещь и не собираюсь жертвовать собой, чтобы кого-то порадовать.
Труди распределила воду, и все разошлись.
Постелила рядом с больной. Стыдно сознаться, но я хотела лечь подальше, чтобы выспаться, но Сью очень просила, а я никак не могла отказать. В свете луны на ее прозрачной шее блеснул крестик.
– Ты нашла его? – удивилась я.
– Нет, – прохрипела она. – Труди отдала свой, когда разносила воду. Знаю, ты не веришь в эти глупости…
– Не обращай внимания на Стейси. Она преувеличивает. Удивляюсь, как она еще не додумалась основать собственный магический орден.
– Я не об этом. Когда ребенок умирает, он превращается в ангелочка.
– Не мели ерунды! Я не дам тебе зачахнуть!
– Вот поэтому я и хочу, чтобы вы ушли, а меня оставили, – слова прозвучали по-взрослому, отчего внутри что-то больно кольнуло. – Не желаю быть обузой. Я устала хвататься за эти бесконечные дни, чтобы как-то продержаться вам на радость.
– Я не брошу тебя! Слышишь? Мы откопаем гиперлуп, дойдем по туннелю на север, а потом будем вспоминать этот момент и вместе смеяться над его нелепостью.
– Сестренка, отпусти. Не мучай ни меня, ни других.
– Я люблю тебя, Сью… – На глаза навернулись едкие слезы.
– Ты глупая! Дура! Идиотка! Оставь меня!
Ее разум затуманен. Она устала, наслушалась гадостей от Стейси и депрессивных излияний Дики. Неудивительно, что расстроилась.
Утром мы обязательно помиримся. Я взяла ее за горячую ладонь, но она одернула руку.
Ничего, когда уснет, я тихонечко подержу ее.

14 марта
Просунулась, а сестренки не стало.

16 марта
Открыла дневник и не знаю, о чем писать. Минуту назад думала, что листов не хватит, а сейчас – пустота.
Больно. Не выразить словами.
Перелистываю страницы и понимаю, какими чужими мы были, отчего больнее вдвойне. Писала, как таскала Сью на носилках, а о ней как о близком и родном человечке – ни слова. Ее внутренний мир, переживания, страсти – от меня был закрыт, хотя мы и были родными сестрами и жили бок о бок.
Ее больше нет.
Сью не заслужила такой участи! Она была ребенком, пережившим столько испытаний, что их с лихвой хватило бы на несколько жизней взрослого. Смерть состарила ее. За одну ночь она постарела. Из четырнадцатилетней девочки превратилась в старуху. Растрепанные золотистые завитки, в точности как у мамы, окаймили ее осунувшееся личико. Казалось, смерть не забрала с собой ее тяжкий груз. Сью не выглядела спящей, как поэтично пишут в книгах, – тревожные складки никуда не делись, наоборот, они прорезались отчетливее.
Дележка вещей. Жуть. Звероподобный кошмар. Стейси набросилась на еще не остывшее тело и стянула хлюпающие ботинки, оголив раскромсанные бесконечными переходами ножки… Фроди разогнул одеревеневшие пальцы и присвоил чарку для питья. Дика забрала куфию и солнцезащитные очки. Мама хотела снять крестик, но он уже был на Труди, когда она подошла попрощаться и пошарить в карманах. Брюс выпросил себе какую-то яркую безделушку.
От лицемерных утешений типа «Она ушла в лучший мир» хотелось кричать. Лавина бессмысленных стандартных фраз…
– Она растворилась на внешнем пузыре голографической вселенной, – сказала Дика.
В глазах общины я прочитала облегчение. Во всех, без исключения.
– Мы умираем от голода. Я приготовил бы из Сьюзен… – Фроди тщательно подбирал выражения, а я чуть не потеряла сознание. Не ожидала от него такого. – Вы уйдете подальше, а я предельно деликатно разделаю. В лучшем случае ее заберет Стена, так почему бы не избавить нас от голодной смерти?
Сквозь душащую пелену слез услышала голос мамы:
– Прикоснись к ней, и я отрежу тебе яйца!
Поразило отношение Труди к кончине сестры. Она поплакала, а на второй день уже весело играла с Саванной, бегая наперегонки. Она – дитя этого мира, где нет сочувствия и сострадания и каждый живет ради себя. Наверное, младшая сестренка не приспособилась бы к цивилизованному обществу. Она – ребенок примитивных правил выживания в апокалиптическом мире, где смерть – это жизнь. Она привыкла обходиться малым, а об умерших не вспоминать. Плакать – значит тратить драгоценную жидкость впустую.
Чак произнес пылкую речь, из которой я поняла, что трудности нас закаляют, а в других общинах еще хуже. Пустая болтовня о сплочении вокруг лидера и тому подобное. После так называемой панихиды подошел Зак. Он приобнял и произнес одно слово, безо всякого драматического пафоса:
– Сочувствую.
Я ощутила сиюминутное духовное единение, пусть и с совершенно чужим человеком. Именно этой естественности, чуткости, моральной опоры мне так не хватало.
Брюс был неразговорчив и терся возле меня, отчего становилось мерзко. Его присутствие отягощало, а он думал, что делает мне приятно.
Желающих копать могилу в каменистой глине не нашлось. Макс отобрал лопату:
– Копание займет много времени, а нам пора в путь.
Я разозлилась на него. Стукнула его в грудь, а он обнял, прижал к себе и сказал:
– Поплачь. Станет легче.
Отмучившийся комочек, у которого совсем недавно были переживания, характер, привычки, фантазии и грезы, оставили в котловине.
После короткой похоронной речи Чака мы отправились в Меридиан. Голод заставлял двигаться быстрее в надежде, что в необитаемых развалинах удастся отыскать что-то съестное. По дороге съели обожаемую Фроди кожаную куртку.

17 марта
Все напоминает о сестренке. Мысленно тащила ее носилки к покосившимся бетонным коробкам, именовавшимся когда-то Меридианом. Представляла, как, отдохнув здесь денек-другой, мы двинулись бы в Алабаму, а далее через Бирмингем в Атланту. Ее ботиночки на ногах Стейси пробуждали болезненные воспоминания.
Стилски приказал осмотреться и организовать лагерь.
Мы с мамой ни разу не поговорили о смерти Сьюзен – меня тяготило, а она избегала, – поэтому я охотно отправилась с ней в разведку, где мы поплакали бы наедине. Мы отправились в лес из высоток, кучно стоявших в окружении холмов из серых руин. Верхние этажи зданий обгоревшей листвой разлетелись по ветру; устоявшие обугленные стволы в виде лифтовых шахт удерживали на себе ошметки полуистлевших железобетонных скелетов. Шаткие перекрытия надломленными ветками свисали над непроходимым буреломом.
Что-то полезное можно найти только на цокольном этаже.
Работали слаженно: мама разгребала десятифутовый занос грязи, а я исследовала его содержимое. Попадалось множество осколков посуды и столовых приборов. Сделав перерыв, она заговорила с напускной беспечностью, изрекая непонятные лозунги:
– Дорианна, ты возмужала. Когда-нибудь мы выберемся отсюда и заживем полной жизнью! Мужчины сделают за нас всю тяжелую работу, а пока мы вынуждены жить по их правилам.
Ни слова о Сьюзен, скорби или сожалении. Она очерствела.
К теме смерти мы больше не возвращались.
Она ловко махала лопатой, а я украдкой разглядывала ее, невольно сравнивая с собой. Раньше не задумывалась над тем, какие мы разные, как не похожи. Я – курносая, высокая, у меня темные густые волосы, а мама – полная противоположность. Незнакомец принял бы нас скорее за подруг. Нас роднит лишь худоба, кошачья гибкость и некоторые черты лица, скорее черточки. А что уж говорить про характеры! Я не смогла бы управлять крупной корпорацией и командовать подчиненными. Фирма обанкротилась бы в первый же квартал. Я наняла бы всех безработных и обездоленных, организовала бы благотворительные фонды, которые закупали бы лекарства от аллергии и раздавали бы их всем страждущим. В свое время мама организовала нашу общину, устроив ее по принципу корпорации: с подразделениями, отделом продаж и системой бонусов для распределения еды. Вооруженные Стилски узурпировали власть, внеся свои коррективы: добываемые артефакты Чак распределял самолично, «отдел продаж», занимающийся обменом с конкурирующими общинами, упразднил, а подразделения переименовал в отряды. Мама не переживала свою отставку. Она признала Стилски более эффективными «исполнительными директорами», способными в трудные времена быть жесткими. Настоящий лидер, желающий процветания своей компании и ее сотрудникам, передаст власть более продуктивному преемнику. Она разглядела в Стилски возможности и поступила по своим убеждениям.
Лопата, которой я орудовала в куче, лязгнула о металл. Под покровом земляного слоя обнаружился покореженный автомобиль, протаранивший витрины кафешки. Обшивка сидений была уцелевшей, а в бардачке отыскалось несколько интересных, но бесполезных вещиц. Улов был скуден: грубая ткань, требующая тщательной сушки, флакон из-под духов, кукла Барби и неработающий планшет. Найденное отлично горит, но лучше бы нашли еду.
В соседние дома заходить не рискнули. Они, словно сморщенные старцы, покрытые жуткими трещинами, привалились друг к другу, держась из последних сил. Их раны кровоточили обсыпающейся штукатуркой, а легкое дуновение ветерка вырывало свист из их каменных чрев. От очередного прикосновения Стены они рассыплются в пыль.
В полдень случилось частичное солнечное затмение. Стейси, безоговорочно верящая во всякое потустороннее, вспомнила, что в древности это предвещало войну. Недаром она назвала своего пса Стиксом в честь реки мертвых из древней мифологии.
Вода закончилась, а свежую добыть не удалось. Подвалы замело песком, а от копки каменистой почвы не было проку.
– Здесь нечего ловить, – заключил Чак. – Отбой. С утра стартуем.
– Куда? Впереди пустыня, а тут хоть какая-никакая тень! – запротестовал Макс.
– Дори, есть тут какая низина? – спросил Зак.
Я закрыла глаза. Из темноты проявились образы: нечеткие, размытые контуры, но стоило мысленно сфокусировать внимание на Меридиане, как отчетливо прорисовались изгибы улиц с названиями и номерами домов. Это было похоже на сон – если бы мне снились сны, то они наверняка выглядели бы именно так. Мысли сами собой парили над паутиной улиц, увлекая меня на пересечения двадцать второй, шестой и Конститьюшн-авеню. Стоило мне распахнуть глаза, как видения рассеялись, но хаотичные руины окружающих зданий точно повторяли пятиугольный перекресток.
– В нескольких милях на юго-восток есть… был парк с озерами. Там вполне могут быть сырые низины, – ответила я.
До позднего вечера община под чутким предводительством Чака, ковыряла донные отложения. До живительной влаги не докопались.

18 марта
Мы спасены! Макс обнаружил в одном из домов кусок уцелевшего пожарного водопровода. Отряд «Кости» слил протухшую воду, пропустив ее через фильтр, а потом тщательно прокипятил, благо на хороший костер удалось насобирать множество углепластика. Коричневатая жидкость закипела быстрее обычного. Зак активно участвовал в фильтрации, ему не терпелось утолить жажду.
На сходке единогласно решили задержаться в Меридиане на сутки. Один день погоды не сделает, а людям необходим отдых.
Стейси ушла с Саванной на охоту. Собака утянула ее в парк, где накануне, охваченные отчаянием, мы копали землю. Ее привлекли тропы грызунов. Животные активны в ночное время, а днем забираются в расщелины, поближе к корневым системам. Задолго до того как определенные закономерности в движении Стены прояснились, мы безошибочно определяли ее направление по миграции грызунов. Они превосходно чуют опасность. За десять лет животные неплохо приспособились к окружающей среде, претерпев значительные изменения: шерсть удлинилась и посветлела, передние резцы вытянулись, а поведение стало необычайно агрессивным.
Полуденное солнце накрыла тень. Подумалось, что дежавю, но записи за вчерашний день обманывать не могут. Разве затмение бывает два дня подряд? Впервые Стейси и Дика нашли общий язык: обе заявили, что это знак свыше и нас ждет какая-то кара.
Днем выдалась свободная минутка на общение с дневником. Предпочитаю писать тихими вечерами, но в последнее время Зак сидел дольше обычного, почти до ночи. Говорит, что бессонница. Сидим подолгу, будто пересидеть друг друга пытаемся. Вроде и обсуждать нечего, а он все не уходит. Я уж думала признаться, что дневник утаила, и в открытую писать, но ведь накажут: отберут моего бумажного друга и пустят на растопку.

Стейси вернулась с мертвой Саванной на руках. Никто не вышел ей навстречу. Труди стонала и плакала. Мама бредила, покрывшись крупными каплями пота. Фроди выворачивало наизнанку. Дика грохнулась в обморок. Стикс заполз в палатку и жалобно скулил. Брюс, выпучив глаза, дышал коротко и поверхностно.
Ближе к вечеру прояснилось: массовое отравление из-за воды. Люди корчились в рвотных позывах. Сонными движениями они показывали, что хотят пить. Некоторые лежали без движений. Редкие моргания подсказывали, что в них еще теплится жизнь. Я переворачивала больных на живот, чтобы они, лишившись сознания, не захлебнулись собственной рвотой.
Я единственная не пострадала, хотя пила со всеми.
Мамочка в бреду повторяла одно и то же:
– Дори, ты – моя дочь. Мы – половинки одного целого!
В минуты просветления сознания она спрашивала о моем самочувствии. Я отвечала, что со мной, как ни странно, все хорошо. Она одобряюще кивала. Однажды изрекла довольно странную фразу:
– Ты никогда не заболеешь.
Помогая больным, задумалась над ее словами. А ведь она права! Я отродясь не болела: не страдала аллергией, от авитаминоза не кровоточили десна, а любые царапины заживали быстро и не гноились. Единственная проблема – желудок, мучивший меня еще с детства и отказывающийся переваривать любую пищу, кроме мясной. В школу, где нас учили социальным навыкам и поиску информации в Сети, таскала с собой специальные ленчи из запакованных кубиков. В первые годы после катастрофы обходилась кормом для генномодифицированных собак и кошек да картриджами для пищевых принтеров. Желудок научился дружить с полуфабрикатами, но со временем они пропали, а привыкнуть к сырой пище – водорослям и кореньям – как ни старалась, не получилось.
Опорожнила бутылки. Стейси подползла к растекшейся луже, уткнув в нее лицо. Еле оттащила. Обезумевшая от жажды, она пыталась сопротивляться, изрыгая матерные ругательства.
– Потерпите. Милях в пяти отсюда должно быть огромное озеро Окатиббе. Надеюсь, оно не пересохло. Я натаскаю воды! Для всех вас!
Загрузила тачку и покатила. И как Макс таскается с ней? Колеса кривые, скрипят, тянут куда-то вбок. На ухабах бутыли подпрыгивают, гремят. Такой трезвон за милю слышно. Только бы на людоедов не напороться. В одном из пустых окон померещилась размалеванная фигура, но это скорее от усталости.
Уже смеркалось, когда сделала небольшой привал. До озера еще полторы мили, но к закату успею. Только бы в лагере никто не умер!

19 марта
Прикатила тачку далеко за полночь. Часть бутылок пришлось оставить, поскольку груженую доверху тачку было не сдвинуть. Под горку еще нечего, а обратно – никак.
Озерная вода, хоть и не тухлая, как из старых труб, но рыжая из-за глины. До утра процеживала, фильтровала, кипятила. Едва жидкость остывала, отпаивала больных. Стейси отказалась пить, пока я не напоила ее четвероногого любимца.
По совету Фроди приготовила лекарство: растертую до мелкого порошка глину обожгла на огне в закрытой банке, а потом смешала с водой. Полученный абсорбент эффективно выводил из организма токсины. Стикс отказывался лакать эту дрянь. Пришлось зажимать его морду и насильно вливать в пасть. Ослабленный, он почти не сопротивлялся.
Их рвало. Мучительно вытекающие слизкие массы воняли на половину Миссисипи.
К полудню многие почувствовали себя лучше. Труди оправилась быстрее других, ушли озноб и рвота. Слабость не помешала ей заняться фильтром, пока я оттаскивала тяжелобольных в тень развалин от убийственного ультрафиолета. Погружала их на носилки и тянула. Древко привычно ложилось на натертые мозоли, и я невольно вспоминала Сьюзен. Тащила носилки и представляла, что везу сестренку. Живая, но слабенькая, и если потороплюсь, то она обязательно выздоровеет.
– Сью, родная, потерпи чуть-чуть, – вырвалось невзначай, но Чак не придал этому значения. Он, тощий как скелет, весил больше динозавра из-за своих искусственных конечностей.
Так набегалась, что не заметила, было затмение или нет. Да что затмение, я даже не подумала, чтобы крысиный хвостик на зуб положить. Фроди подсказал покопаться в его вещах, где отыскалась скромная заначка: мешочек протеиновой крупы непонятного происхождения. Разбавила ее водой до клейкой массы, проглотила и побежала за бутылками на озеро.
Со вчерашнего дня Окатиббе заметно обмелело. Болотистые берега опоясали ржавую гладь, до которой я добиралась по скользким от ила валунам, перепрыгивая с одного камня на другой. Не удержалась – соскользнула и рухнула прямо в трясину. Разом провалилась по пояс. Безуспешно скребла ногтями по ослизлому склону. Чем отчаяннее рыпалась, тем крепче сжимались объятия. Запаниковала. Легкие искали воздух. Болотистый ил проглатывал меня. Прочная трость, которой я проверяла глубину, была с собой. Ткнула ею поглубже в надежде, что нащупаю под ногами что-то твердое. Бездна. Топь переварит меня. Останется на берегу одинокая тачка да дневник в рюкзачке.
Кричать, звать на помощь – бесполезно. Попробовала замереть и не двигаться, а что толку: увязнуть с головой немедля или часом позже?
Как-то изловчилась упереть трость меж двух валунов. Получилось что-то вроде натянутого троса. Вцепилась в него и потихоньку потянулась. Кое-как вытащила себя из клоаки. Хорошо, хоть ботинки на ногах плотно сидели, а то как обратно-то добираться? Выбралась, наполнила бутыли и вернулась в Меридиан.
– Где так долго шлялась? – спросил Чак.
На сердце полегчало. Пошел на поправку.

21 марта
Меридиан чуть не стал братской могилой. В дикие минуты отчаяния меня накрывали кошмарные видения, где я стою одна среди беспорядочно разбросанных тел.
Едва появились первые признаки выздоровления, общину обуял чудовищный голод. Саванну, под дикие вопли хозяйки, освежевали и съели. Аппетит не отбили даже расплодившиеся длинные черви, забившие пищевод. Протухшие внутренности изъяли, а мясо с перемолотыми костями хорошенько прожарили и съели. Опарышей засушили до худших времен.
В тяжкие дни Макс опекал маму. Мне было отрадно видеть их вместе. До катастрофы он работал в Атланте специалистом по разрешению сложных жизненных ситуаций с экологическими беженцами. Тихий и спокойный, он превосходно ладил с трудными подростками, находил общий язык с неуравновешенными взрослыми. Макс заменил нам отца. Труди называла его «папой», но продолжалось это недолго – мама пресекла. «Мы слишком привязываемся к человеку, придумывая ему ласковые имена. Люди приходят и уходят, а горечь утраты остается», – учила она. Она не доверила бы Максу мыть полы в гараже или подстригать газон за воротами особняка. Мама вырастила нас, троих дочерей, без мужа, а когда мир рухнул, она не собиралась что-то менять. «Пережили апокалипсис, проживем и без мужика», – поговаривала она. Судьба посмеялась над ее высокомерием. Макс, потерявший семью, нашел подход к бизнесвумен через нас, ее детей. Он нянчился с маленькой Труди, играл со Сью, рассказывал нам сказки и подшивал одежду. Сделавшись импульсивным, он частенько заводился и ссорился по мелочам. После грандиозной ссоры из-за щипцов для орехов мама прогнала его, и тут-то ему воздалось сторицей – мы встали на его сторону. Через год она не представляла жизни без Макса, а щипцы пригодились на кухне для колки мидий, нежели для завивки волос. Наш приемный папа так и не догадался, что встречается с женщиной, чье отредактированное лицо видел бессчетное количество раз на обложках всевозможных журналов.
Мембрана из рыбьей кожи на примитивном барометре вздувалась день ото дня – Стена уверенно направляется в нашу сторону. Ее изогнутый край угрожающе нарастает на горизонте.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/otto-shutt/dnevnik-dorianny-key/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.