Главная страница | Стихи и поэзия | Метель на кухне. Стихи

Метель на кухне. Стихи
Владимир Столбов
Может, был и для Ленина рай,Ведь не всем же Владимирам – дыба.Ты играй на гармошке. Играй,Милый мой голубой крокодайл.На виду пассажиров ТранссибаЯ в чехол тебе кину спасибо.Но не дай мне мотива.Не дай. Книга содержит нецензурную брань.

Метель на кухне
Стихи

Владимир Столбов

© Владимир Столбов, 2021

ISBN 978-5-4485-5702-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

бессонницы
***
Отрава коротких гудков.
Зеро. Одиночество в кубе.
Не стало коротких гудков
И провода, жгущего губы.
И злоба находит волной
На лоб, и молчат километры
Будильником-сном надо мной.
Подушке оставив ответы
И слёзы – клепсидре, ложусь
На лживые хвойные ветки,
В надежде на утро. Но жуть
Как ночь, наплывает на веки.
***
Снова ночь зацепилась за плетень.
Мне невмочь засыпать под этот вой,
И за то, что осыпалась сирень,
Отвечать мне придётся головой.
Горечь сцен – и просцениум берёз
Освещён красной лампочкой табу.
– Всё не так? – расплывается вопрос, —
И ответ льётся струйкою по лбу.
Снова ночь. Не уйти от духоты.
Эшафот – доказательство побед.
И вины. Ведь осыпались цветы.
Только как рассказать мне всё тебе?..
***
Необузданным словом (тем меньше кстати)
Анафему легче шептать кровати,
Простыням, усталости, поту тела,
Говорить с укоризной: «Сама хотела»,
Отводить свой взор от дыры пространства,
Не умея глазами сказать: «Останься»,
Хоть в толпе исчезают родные лица.
Всё ж зима – это лучше чем шорох листьев,
Потому что чище. И ближе к Богу.
И не нужно уже выбирать дорогу,
Потому что хватит и тропки узкой.
И не нужно друзьям объяснять по-русски
То, что в Англии СПИД – что-то типа «быстро»,
Там «Good morning» с утра не звучит как выстрел,
Да и вещи проще. К примеру, Темза.
Или имя «Чарльз». Чтоб не цыкал цензор,
Королеву-мать поминать не стану,
Ибо только лишь «…aut nihil». Старым
Всё же как-то проще с землёй прощаться.
Небо тянет ввысь, как орла. Отчасти
Так же рвётся к жизни губами, кожей
Твоё тело, что жизни создать не может.
    2002

холод
…И некуда от холода уйти —
Промозглый ветер, пошутив, оставит
Тебе один окурок. От пути
Увидишь только фильтр. Закроешь ставни
Усталых глаз, питавшихся лишь тьмой.
Ты вспомнишь голос – провод, цепь, верёвку —
Нет, – петлю! – и комок уйдёт тайком,
Оставив двух влюблённых и неловких
Среди аукционных номеров:
«Чем больше не поймёшь, тем экономней».
Вы в лихорадке прятали любовь,
Как овдовевший Лот в пустом Содоме
Пытался спрятать соль (хотя её
И пролито, и выпито немало).
Незрячая Ассоль своё бельё
Атласно-алое искала у причала
И всё звала тебя: «Mon prince! Mon cher ami!
Я истоптала валяные туфли,
Всю сотню пар!» – а ты, прижав дверьми
Записку, что ты не наследник Тутти,
Давно ушёл. Вновь поезд, вновь вокзал,
И снова ты ошибся с опозданьем —
И спал на верхней полке, и дрожал,
Узнав свои трамвайные желанья
Про красный дом без окон – и в бреду
Ты догонял метели Белый танец,
Свой лоб прижав к обрАмленному льду
И чувствуя тот миг, когда не станет
Тебя на этом свете. Или тьме?
Неважно! Как в Истории обида,
Всё утопает в общей Колыме:
Борис и Осип, Сцилла и Харибда,
И чистый лист, а между ними – ты,
Семью слепыми смертными стихами
Ты был прикован к свету, но застыл,
Как чайка Джонатан под небесами…
Прокуренными. Комнатными. Ночь.
Ты вспоминаешь лёжа на кровати,
Что ты прошёл. Где ты ещё пройдёшь.
А на чего – и сил уже не хватит,
Лишь только памяти. Уж ветер стих.
Пусть новый бард чужую песню сложит.
И близко – точка. Запятые ложны.
…И некуда от холода уйти…
    2003

тахикардия
…И снова душит мягкий плед —
но нет надежды в данной ласке.
Мне спину колют крошки лет
И нет конца игре дурацкой.
Здесь, отупев от многих жатв
Вкус яблок не прибавит чуда
И, локотки к груди прижав,
Взлетает мой смешной Иуда.
А дома ждёт меня беда:
Там в узел завязались тропки
И с потолка течёт вода,
Мою переполняя стопку.
Я сброшу плед, разбавлю кровь,
Скрыв снег за шторами двойными
И до утра под сердца дробь
Я буду ждать весенний ливень.
    2003

латынь
Дрожит рука, хватая шов
Строки, но шансов нет в работе.
Забившись в тело – мало слов —
Кружусь от печки и до рвоты
Смотрю на белый потолок,
В своё двуликое веселье —
Видать, от страсти пот далёк,
Как наша встреча от похмелья.
И спор не позволяет быть.
Смешна латынь иезуита
И как ладонью бьёт о быт,
И языком вода избита.
Суров закон: слепым вином
Я крашу жидкость ожиданий,
И мне осталось лечь на дно,
Глуша строкою звук рыданий.
    2003

дом
Е.Х.
Это дом, где вещи бегут, слепя
Отголоском памяти, где, любя,
Застывал на пороге, как тот портрет,
Позабыв отличие «да» от «нет»;
Этот дом простужен, и слышит дверь,
Как из форточки пепел летит на снег,
Как горошины трутся небесных сфер
И как сам качается он во сне —
В нём встречал с тобой не один закат,
Уходил с утра, не проснувшись, в тьму,
И снежинки, злобно сомкнувшись в ряд,
Надо мной кружились, как стаи мух.
Этот дом всё помнит, и он не даст
Мне соврать, сорвав паутину с дней.
Точка зрения верит обману глаз
И красивых фраз, коих нет извне.
Этот дом – как Библия: кроме клятв
(суффикс как в молитве!) не помнит чувств,
Посему причин и условий кляп
Можешь проглотить, пожевав чуть-чуть.
Перейдём же к делу (слепая речь!
Говоря, не видишь, куда идёшь.
За толпою звуков впадаешь в грех
Убаюкать правду и спрятать дождь,
Что, конечно, глупо)! Я помню, что
Я хотел сказать. Эта дверь, постель…
Эти мухи, сферы, порог, пальто…
Это всё сложнее, чем я теперь.
…Я, похоже, сбился.
В кармане брюк
Появилась брешь, и тянуть слова
Всё труднее. Видишь ли, «не люблю»
Не похоже формой на дважды два.
Ибо знак «4» – не тот итог,
За которым прыгают с крыши вниз.
Это тайна всех параллельных строк:
Между ними больше порой, чем в них.
…Утомился думать. Огонь угас.
Что ж, порадуйся мягкости мытых рук!
Не сердись, что мыкаю битый час —
Все слова в молчании ждут разлук.
А без них не выглянуть из «вообще».
Наше время тихо съедает всё.
Тем понятней вечный побег вещей —
Верю я, что время и нас спасёт
От бесед, размолвок, дверей, измен…
Будут только стены лежать пластом,
И о том, как двое боялись стен,
Будет помнить в будущем только дом.
    2004

улица
Обмануть доверчивость гнутых улиц
Очень просто – ножиком служит угол.
Я разрежу скверик, где мы, целуясь,
Повторяли жесты киношных кукол.
Заверну на рельсы, поглажу глазом
Тротуары, окна, трамваи, юбки.
Вспомню боль подростка восьмого класса,
Что гадал по текстам: «не любит – любит».
Улыбнусь – и вновь увернусь от детства:
Холод улиц мучает наркоманов.
Но укол о память не даст согреться —
Настоящий миг жжёт своим экраном.
На экране улица, лужи, люди
Проплывают мимо – в своем уме ли
Я держу тебя, если мы не будем
Возвращать всё то, что мы не сумели?
Расходясь лучами от перекрёстка
Мы не смеем угол согреть на градус.
Пифагор доволен: мой катет просто
Не готов разлуки нарушить радость.
Нам не светит сумма лучей-квадратов
(говоря по-русски, простая встреча),
Потому что угол сильней утраты
И уж если режет, увечье вечно.
Лучше стен и улиц излечит время:
Промежутки могут порой кончаться.
Наш урок банальней, чем перемена.
Шар земной разрезан углом на части.
    2004

классицизм
забыв о тягости объятий,
сведённых судорогой рук,
не вытравить улыбку б… ди,
такой любимой, и испуг —
лишь отголосок драмы вечной,
прокравшейся через порог,
и твой порок не мной излечен —
и как курок раскрытый рот
целует нежными щелчками —
одним щелчком, но навсегда —
так я беспамятства мелками
рисую нас не без стыда,
без темы, бестелесной плотью —
служенье ласк не терпит пут
тряпичных и разумных, впрочем,
и на судью найдётся суд —
и посему оставим пренья
насчёт остывшей, но любви —
и несуществовавший третий
не будет пить коктейль из вин —
твоя вина, моя вина ли,
итог проверен и прочтён:
хоть память манит именами,
святой не может быть прощён —
про чёт и нечет гаснут звуки,
мой голос глух и ночь глупа,
что клеит прозу из разлуки
и пошлых рифм на мой колпак —
слабеет память губ и пальцев
и, пялясь в зеркало стихов,
я вижу груды снятых платьев
наш драматический исход.
    2004

бормотания
I
…что когда-то мы были близки,
что ловили обрывки флюидов.
Промежутки тоски
по себе,
по такой восполнимой утрате,
своей радостью выдав,
я хриплю,
как фагот на параде.
Уступаю трубе,
столь не женственной даме,
все октавы
для звонких и горестных чувств.
Ставлю плюс
на судьбе, что мы сделали сами
с мученическим рвеньем,
ибо славы
посмертной уже не хочу.
и не верю…
II
…всего-то полчаса ходьбы.
Хоть бы заплакать.
Pret-a-porte, заплата на заплате —
готово к сносу:
ты или не быть.
Я жалость
под исподнее упрятал,
и мой побег – ошибка:
я бежал,
но в сторону тебя —
на грудь еще одна дурацкая нашивка —
оказалось,
что я спасал любовь,
свой нимб рогатый мукою губя —
бежав тебя, не избежал судьбы —
и не бежал, а шел —
дрожит губа…
III
…что поскорей попробуй умереть.
попробуй раствориться.
Без помех
люби свой милый мимолетный грех.
веди за повод
статных жеребцов,
пока они считают, что ведут
тебя в кино, в кафе.
Но эта помесь
гордыни с жалостью коверкает лицо
твое. Теряется эффект
охоты и коверкается совесть,
…и потому не думай обо мне —
мне надоело с липкостью бессонной
быть в твоих мыслях —
и надежды бред
пускай меж нами
в пустоте повиснет.
И так смешна твоя забава – смерть…
IV
…и без них нам не вычерпать горя.
Как не вычертить график
осторожной и чуткой вины
(подожди с «да ты гонишь!»)
в нашем мелком (трехмерном?) пространстве.
В пересчете на граммы
для усталой и гнутой спины
(я зациклен на непостоянстве)
тысяч семьдесят —
если есть раны,
то пять тысяч уходит на кровь,
остальное – на кости и ливер, —
каждой нотой любви
заколочен в серебряный гроб.
Этих нот не усилит ресивер,
но без них трудно слушать не споря…
V
… – какого ангела?
Останься при своих.
Я слишком долго
ждал тебя – такую.
Пакет осколков
в дар прими. Тоскуешь?
А на гримасе жизни – светлый лик…
Get out – надежде, вере и любви,
другим путям – одни и те же грабли.
И то ли восприятие ослабло,
а то ли просто страсти за… ли.
Куда как скушно. Брить. Стелить. Кровать.
Бояться стоит только нас самих.
Ведь лучше – тихо жить.
Зевать.
А опохмел при пьянке на троих…
VI
…в отчаянье?
Я чувствую себя блондинкой
и боюсь,
что так оно и есть – дурной союз
разлуки и сарказма
подернут дымкой —
или же дымком мечтанья,
– снова бес воскрес,
и ум за разум
прячется, и страшно
улыбиться – уж лучше дураком,
ничтожеством в степях Гипербореи,
но не с тобой же…
Штопаным райком
(райкомовским матрасом)
не заманиться бы, шепча «о боже» —
знать, что мы сгорели,
и что, опять в огонь?
Огонь, вода – один х…й.
Одна нам честь и пропасть —
как не впасть…
    2005

«…и как остановиться? В этой гонке…»
…и как остановиться? В этой гонке
вдоль частокола стрелок часовых
нет финиша. Стакан настойки горькой —
рябиновой, похоже, – я привык
пить на ночь из окна. Осенний допинг
лишь слабо греет мне сетчатку глаз,
а дальше – холод… и озноб… и в доме
нет пятого – уютного – угла…
    2005

парфюмер
А.С.
Это тела тепло. Это звездноколючий снег
Тает дымкой во рту, оставляя оттенков сотни.
Это запах волос. Он приходит ко мне во сне,
И я радуюсь, будто расстались мы лишь сегодня.
Это вкус твоих губ. Я запомнил его когда
Ветер бился в окно, телефон звенел, как безумный.
Я его берегу. Хоть инфляция резвых дат
Убивает меня. Позвонил. Подзабыл. И умер.
Этот запах на пальцах, он знает все лучше нас.
Он позволит мне быть, врать и душу продать позволит.
Пусть кому-то ты дочь. А кому-то, представь, жена.
Ты пока еще здесь. Значит, жить мне не так уж больно.
Это голос на коже. Ты молча мерцаешь, пьешь
Ощущение ночи, горение голого тела.
Ты – пока еще ты. И взгляду не выйти прочь.
Слишком много он знает. И ты слишком мало хотела.
Этот запах на пальцах преследует, словно бред.
Я бегу от него, зарываясь в бездомность улиц —
Но я брежу, ведь на тебя в ноябре запрет,
И декабрь готов мне морозную смерть подсунуть.
Это тела тепло. Это солнечный яркий смех
Среди зимней ночи. Пусть звезды рыдают чаще.
Это запах любви. Это эхо из давних мест.
Это все, что осталось от нас. Подыши. На счастье.
    2006

у твоего окна
У твоего окна. Ты чувствуешь потом.
У твоего окна. И незачем реветь.
Угар приносит сон. Но было ли за что
Ругать и пить, и бить? И не смотри наверх —
Меня там тоже нет, и на стене – мираж.
И в рамке только дым. То НПЗ дымит.
Не ночь, но немота. Как темнота – на раз.
На два – звезда горит. Там где-то были мы.
Мы были во дворе. У арки. У ларька.
У твоего окна нам не хотелось в дом.
Там мама, то есть, спать. Там мы у баррикад.
Две стороны стекла. Мы виноваты в том,
Что были и могли. Что воздух был, как газ.
А может, как вино. И наша плоть – как хлеб.
Ты видела проспект. Я видел облака.
Мы пили за двоих. Мы плавали в стекле.
Был ожиданья пыл. Была понятна речь.
Была вкусна вода и капала из глаз.
У твоего окна хотелось умереть.
Ну, а сейчас – сижу. И мне легко сейчас.
Я в меру пьян. Я здесь – и дома, и в гостях.
У твоего окна – опять стоит taxi.
Не надо мне «прости!». Пусть листья шелестят.
Я погашу бычок. Ты лампу погаси.
    2006

банальное
Мне сыро и темно. И наша жизнь как сон.
И медленно внутри. И будет ли потом?
И холодно губам. И наша жизнь как дым.
И память коротка, и состоит из дыр.
Тут помню, тут смеюсь. И наша жизнь как жесть.
Билеты за проезд – в них счастия не счесть.
Троллейбус номер пять. И наша жизнь как путь.
А листья – только вниз. И на лице испуг.
Не любит – любит. Пусть. Ведь наша жизнь игра.
А на работу мне по-прежнему с утра.
Туманно, как в раю. И наша жизнь как миг.
Я вас любил. И боль я вычитал из книг,
И поместил в блокнот. Ведь наша жизнь как лист.
Как Ленин, молока в чернильницу налить,
Но не писать. Не спать. И наша жизнь – рассвет.
Заходит на балкон и там стоит, как вещь,
Скучая и пылясь. Нет, наша жизнь – закат.
Все медленней и злей внутри часы стучат.
И скоро уж конец. Ведь наша жизнь как стих.
Так хочется простить… Но – некого простить.
    2006

греция
Андрею Стужеву
мы гнали волну на тантала,
чтоб жажду надеждой убить,
но мало во взгляде металла
и в голосе меньше любви.
люби – не люби замирает
в динамике, как в дневнике.
сизиф добывает свой гравий.
играется вечность в мешке.
руками – теплее и чище —
нас небо голубит и бьёт.
а печень калечит и чинит
какой-то крылатый койот.
чего там! поправим здоровье,
задавим барана в себе:
молчанья и запаха кровля —
заплата на сытой судьбе.
там, где не растянуты жилы,
где ложе ахиллу до пят,
мы все, что любили – прожили.
а в гнёздах – птенцы голосят…
    2007

люблю
С.Б.
девочка моя вечная
чёрная моя светлая
почему я в тебя верую
хрупкая как снег веточка
мысли коротят скорбные
вместе на большой скорости
капли на траве скошенной
хочется и не колется
ветер в голове девочка
это ты со мной делаешь
я пишу слова г д е ж е т ы
опадают листы с дерева
говоришь или слышится
это просто быть лишними
не с коньками так с лыжами
получи стали ближе мы
целоваться и плавиться
чёрно-белыми ласками
твои звёзды заплаканы
все наверно уладится
долюби меня нежная
улыбается ненависть
даже разделить нечего
то ли я то ли нет меня
доживи до дня с ножиком
подогрей одиночество
страхи не с крестом с ноликом
по стене ползут множатся
это светлый дом девочка
мы на вечность в нём делимся
и строка на тебе держится
пока ты не разденешься
    2007

каприз
Т. Ж.
Видишь, как мне спокойно,
бережно и незло.
Верю, путей окольных
снегом не занесло.
В окна стучится ветер,
Рядом мурлычет кот.
Вспомню, что я доверчив, —
и примирюсь легко
с приторной передышкой:
все на раздачу губ!
Ты же таишься льдышкой.
Я тебя… Не могу.
Я тебе не подарен —
шепотом приручён,
зимними городами,
тёплым твоим плечом,
буквами, times new roman,
светлым приветом из…
Неровен час, неровен —
мой по тебе каприз.
Ты же всё знаешь, детка.
Видишь, я слаб и глуп.
Немудрено раздеться —
просто ввести иглу,
просто, опально, пыльно,
пепельно и – легко.
Лишь бы мы не забыли,
как нам мурлыкал кот,
как нам маячил берег
этой большой реки,
вихри колючек белых
бились о борт щеки,
сердце звучало струнно,
трусило и тряслось,
и – холодели руки,
веруя не в тепло…
Девочка, ты же видишь?..
Были мы или нет —
время остановилось,
и за окном рассвет…
    2008

разговор с офелией
нет оболочки. нет бритвы. звук
не искажает вкус.
ты где-то рядом. не хватит рук,
чтобы сыграть тоску.
холод и скука – земле привет! —
прячутся изнутри.
нет остановки. и в голове:
– две взять? а, может, три?..
перетерплю, посвищу – пройдет.
не бесконечна речь.
время картинки из глаз крадет,
бред остается. бред
может помочь у м е р е т ь, у с н у т ь-
чтобы скорей забыть,
выключить свет и пойти ко дну.
– выпить or not to be?..
рамы и двери, как рельсы, в ряд,
intel – мешок ботвы.
я повторяю: «нельзя»? «не зря»?
космос – район москвы.
степь мегаполиса лжет, а скит
целит святому в лоб.
я не вписался. чтоб без тоски.
и не болело чтоб.
самозащита. плевок в себя.
выстоять, зубы сжав.
а за окном, как холмы, рябят
годы. и нет ножа,
лезвия нет, оболочки нет.
звук искажает вкус.
в карих глазах все мерцает свет.
звезды меняют курс.
    2008

не ты
…И нет других наук. То западней, то ближе
Летим за огоньком из сыра и вранья.
Там ветер косит луг, и каждый третий – лишний.
Все так же далеко любимая моя.
Не ты, не ты, не трусь… Я не уверен, право,
Что мы молчим одним и тем же языком.
Дождя напрасный труд сомнением оправдан.
Мы будто бы под ним. Мы будто ни о ком…
Но мысль уже ушла. Остался только запах.
Мой ненадежный враг, ты снова просто друг,
И нет ни сна, ни зла. Я – заполночь? Я – запил?
Я – заперт. За косяк. На слабость и испуг.
И нет тебя другой, есть только запах тела.
Я делаю глоток – так просто не дышать.
Ты – воздух под рукой, но что с тобою делать?
Опять горит восток. Прошу, не дай мне шанс!
Душа моя больна тобой – все те же вести.
Ни сто, ни двести лбов не знают красоты.
Ты снова не одна. Увы. Мы снова вместе.
Привет, моя любовь. Не ты. Не ты. Не ты…
    2007

разговор со смертью
Ты удостоена достигших,
от лунной зяби до поступка
берёзок, осенью притихших,
входящих мне в окно без стука.
Зимою хвойной, снежным лаком
прикрой мне горло от простуды.
Я летом кое-как залатан:
алеют щеки у натурщиц.
Я вырываюсь, ты не дремлешь.
Часы отстали на полгода.
Лопатой пласт земли отрезав,
как в зеркало гляжусь, похожий.
Ты смотришь мне через плечо.
Я слышу холод и почёт.
Слезы нечаянный осадок
твой профиль в небе вырезает.
Но за постелью незастеленной,
измятой запахами зимними
скрывается навек весеннее,
сверкая блеском магазинным,
и глазом чертится рисунок —
как будто от Эшера графика, —
кончаются хлеба насущные
за сумерками эпиграфными.
Замёрзнув на ветру автобусном,
я тычу пальцем в заоконность,
теряется строка и точность,
грусть заползает мне под кожу.
Ты тоже гаснешь и теряешься,
луны мигая полукружьем.
заходит пасмурность неряшливая
и греет у камина руки.
Мне плохо верится в бессмертие.
Ты улыбаешься, киваешь —
и в трубке телефонной мечутся
гудки, тебя не выдавая…
    2008

разговор с маяковским
А где-то снова спят. Спокойно одному. Но, может быть, и у тебя такое – нет ни волос, ни слов. И голова в дыму, и нету сил тебя не беспокоить. Но бес – по койкам, и не ангел бысть, без мыла в душе – в душу лезет гаер, шевелится во лбу моём микенский бык, копытами ширинку расстегая.
Земную жизнь пройдя, небесную – проплыв до четверти ума, полупроцента слова, не чувствую того, что «на дворе теплынь» и «тают в дымке призраки былого». Я знаю слабость слов. Ни ветер, ни окно не свистнут сквозняком, не позовут сквитаться, и я кружусь – душой, губами, костяком, опавшим лепестком под каблуками танца.
Так падает звезда – иголкой в миокард, и Мандельштам хрипит, кося под Тарантино: мне больно одному. Больнее во сто крат с тобою быть. Хотя – уже не так противно и плавать, и пылать, и утопать, и жечь. Любовь танцует твист – You`ll be a woman soon? Осталось лишь убить своих любимых жен… Разбить лицо о быт. И отойти ко сну.
    2009

весеннее филологическое
С.Б.
Эй, посмотри, день поет за окнами.
Двери, дома скоро станут мокрыми.
Все будланутыми ходят бокрами,
Куздра на небе светит.
Скажем: «прощай!» мы перчаткам с шапками.
Скоро устои опять станут шаткими.
Землю со снегом на холст расшаркаем —
лучше нам нет косметик!
Куздра горит, никуда не денется.
Ходит под лучиками моя девочка.
Дом осчастливит взглядом, деревце,
Щурится и хохочет.
Радуется и на небе облачко —
Мы с ней идем гулять рука об руку.
Небо в восторге падает в обморок.
Мне же спокойно очень.
Просто весна – это снов брожение.
Это любых техоснов движение.
Крикну тебе я: «Давай поженимся?!
Сколько можно прощаться?»
Ты же мне светишь глазами весело.
ну, соглашайся хотя б до вечера.
Я подойду, поцелую вежливо:
– Здравствуй, тихое счастье.
    2008

бумага
Бумага, пой. Скользи, бумага
По синим сумеркам моим,
Как чайка белая, ломаясь,
Плыви и превращайся в дым.
Как птицей по странице время
Летит и падает во тьму.
Гори, моё стихотворенье,
Не доставайся никому.
Молчи. И так угасли речи.
И возвращайся, как домой
В немой, родной стихотворечник.
Задерни шторы. И поплачь.
    2008

письмо в америку
Д.К.
..предвижу все: романский шрифт изменчив, но отраден глазу, и время заглушает фразу про times и mores. Ритм-шериф звучит и тащит за собою – и оправданья бормочу я с оттопыреной губою: мол, я не многого хочу, в глуши, в степях Гипербореи, в кругу друзей, трудов и дней – купаться в летней акварели, мечтать: чем дальше, тем видней все переулки перспективы, и прятаться на задний план, боясь сердитого тепла транслитеральной инвективы…
…но я заврался. Этот спич лишь средство самообороны, чуть посмешнее «do you speak?..», чуть поритмичней Цицерона, но в целом – это мой привет, мой распоясавшийся смайлик, презревший суть моих словес – сошед на берег ли, с ума ли? Смеюсь: в телеге сей смиренной увидит твой суровый взор затеи хитрости презренной – и слышу гневный твой укор, но рудименты русской речи под резвым пушкинским кнутом – лишь залп классической картечи по разговорам не о том.
…о чем о том? (мечты и звуки!) Я бы спросил тебя сейчас, неужто ТАМ бывает скука? Неужто кола – это квас? Как люди живы без трамваев и что за воздух – без берёз? Чаво там нонче надявают? Что в баре лучше заберёт?.. Прости, мой друг, но это странно: чужой меж хищников, один, за атлантическим туманом, своим словам не господин… Верней, не госпожа. Транслэйче. Сегодня – это не вчера. Анфас и матовые плечи. Et cetera, et cetera.
…ты улыбаешься? Отрадно. Я слышу это. Воздух тих. Он тот же, он отравлен правдой, он рассмешит – и не простит неверных слов, улыбок, писем. Над океаном мысль-канат и я по ней, как акробат, иду – от классики зависим. …а ночь так коротка… А лето так призрачно и так светло, что поэтическим калекам (вроде меня) ломает лоб и приземляет. Как цепями прикован к лету (иль пришит?), но есть канал меж нами – память. И наш курьер – романский шрифт.
    2006

с утра
…Нам понятно только с утра,
Что мы созданы друг для друга.
Значит, вечером лучше удрать.
Чтоб не врать. Не бегать по кругу.
Постарайся понять меня,
Хоть ты и не умеешь сниться:
Мне так просто тебя обнять,
Только… жалко твои ресницы.
А соленой воды – не жаль.
Воду лишнюю нужно вылить.
Постарайся меня избежать.
Это грустно. Но это выход.
Ты не ищешь прямых путей,
Но считаешь любовью нежность.
Постарайся уйти от потерь,
Если утро так неизбежно.
Не смотри, там горечь и грех.
Рано встав, ты не станешь мудрой.
Мне тебя очень просто согреть.
Только вечером, а не утром.
Утром я покажу тебе страх
И game over в игре навылет.
Нам понятно только с утра,
Что из нас ни черта не выйдет…
    2006

дружеское
М.Б.
…Опять друзья! И снова слово «двое»
Берет за жабры сиплого певца.
И не укрыться. – Дело молодое! —
Скажу тебе. Улыбка в пол-лица
Позволит мне сглотнуть не так заметно.
– Давай забудем всё! – скажу. Потом
Коктейль с мороженым. Изгибы лета
Причудливы, но не чудесны. В том
Нет даже малой капли сожаленья.
Ты так умна. Невежлива. Ты так
Хотела быть хоть с кем-то, что железно
Ты будешь. Только… ум – такой пустяк,
Когда младую грудь вздымают чувства,
Лишив покоя, отдыха и сна…
Конец цитаты. Я прошу очнуться
Тебя, мой друг. Не лучше ли не знать,
Куда ведут нечитанные тропы?…
(Проклятый слог! Никак не даст сказать!)
Циничный хулиган, любовный опыт
Мне шепчет, что тут нет пути назад,
И дальше – дальше! – будет только хуже,
Хотя прикольней, радостней и злей,
Чем нам сейчас. Но отлетают души
Кленовых листьев, тающих в золе,
И жалкая осенняя надежда
Вгоняет воздух в мой певучий рот.
Без шансов вырваться. Я снова между
Огней, и где – закат, и где – восход,
Мне не дано. Поскольку это пламя
Сначала нас сожжет – и лишь затем
Мы возродимся… Снова дураками
Покажемся друг другу! Горечь сцен
(опять цитата!) снова сдавит горло
И расползутся гордые умы,
Не отрезвленные полетом голых
Тел на постели. Долго будем мы
Учиться улыбаться (как в начале
Стиха пытался улыбаться я),
И вздрагивать от холода ночами.
И вспоминать, что мы – опять! – друзья…
    2006

край
как в отчаянье, в эту ноту впасть,
удержать слова, в шутовство не сбиться,
как отчаливать в этот звездопад
под девятый вал из любви лесбийской…
этот поиск букв, недопитых книг,
непросохших глаз, недобитых бошек
должен спать в гробу, а за спуском вниз —
поиск света в затхлом кармане Божьем.
мне на спуск в аид выдан свой патрон,
закушу свинцом мой припев несложный.
некому завидовать в том метро —
«скока света брать на кармане Божьем», —
попляшу канкан цвета la patrie,
под чужой заказ на губе сыграю.
где-то был стакан. он заглушит крик.
снимет дрожь, пока я иду по краю.
    2008

не жду тебя
Л.С.
…Не жду тебя. И это странно.
Как капля, разлучаясь с краном,
Надеется на встречу, так,
Бросая трубку на рычаг,
Я в утро превращаю вечер.
Так тяжело быть человеком,
Когда уж год не целова…
Все врут правдивые слова.
Одни глаза хоть что-то скажут,
Но убегут… Губа к стакану
Стремится. Veritas – во мне.
Жаль, что не дура. Lex – в огне,
Тот lex, что алкоголь и тело
Есть притяжение постели
Плюс торопливость. Минус ум.
И бред, который я несу
(что приручил, но безответно),
Как зеркало без человека,
Которым трудно быть с утра.
Когда же я дождусь суда
За честность рук и ласку злобы?
Все обвинения условны.
Мне нет прощения за сны,
За взгляд на нас со стороны,
За то, что мы так разнополы…
И правда – слабая опора
Всем тем, кто остается ждать
Священных чувств ненавсегда.
И это странно выносимо:
Ногтями по стене скребя
Я все равно не жду тебя.
Отчаянно. Почти насильно.
    2007

танцующий трамвай
Славе Барышникову
остановочки бешеные
церемониться нечего
ты идёшь опрометчиво
не прилечь, не понежиться
остановочки звонкие
провода пожелтевшие
ты с pink`а не заводишься
жжёт искра безутешная
параллельные косточки
нет ступенек на лесенке
проплывает окошечко
задрожит, не поленится
есть билет в обе стороны
есть безумные планы и
неожиданно тронемся
за моря-океаны мы
на трамвае безбашенном
на твоём наутилусе
по гольфстримам и пашням
по затянутым тиной
тихим скверам и улочкам
за малиновым облаком
будем быстро и гулко
пролетать словно зяблики
а звезда пританцовывая
будет путь нам указывать
будем мы образцово
беспримерно наказаны:
по затихшему городу
по натянутым нервам
как по рельсам, негромко
мы покатимся в небо
    2008

депрессия. времена года


«Перегорела лампочка. Крошки стекла на теле…»
Перегорела лампочка. Крошки стекла на теле.
Я на кухне, но будто лежу в партере.
Накаливание мне противопоказано.
Жизнь не так приятна, как кажется.
А ты – в другом городе, мерзнешь в чужой квартире.
В тишине барахтаешься, как в тине.
Перегорают нервы и становится холодно.
В темноте к человечку прижаться хочется.
Ты не можешь выплыть и звук из груди выплюнуть.
Мне же на кухне весело, хоть глаз выколи.
Авось полегчает… Но понимаю – наверное, вряд ли.
Поэтому возделываю душевные грядки.
Ибо лампочка – повод не видеть тоски причину,
Пытаться тебя забыть, с улыбкой прошлое чистить.
Как всегда неудачно. Хоть приступы амнезии
Иногда все же радуют. Вот только не в эту зиму.

«На душе моей снег. Значит, утром мне будет скользко…»
На душе моей снег. Значит, утром мне будет скользко.
Без конца восьмерки разваливаются на кольца.
Зажимают пальцы, прикрывая дорогу крови,
А в груди тихо бьется, подыхая, кролик.
Я спасаюсь от снега болью, от боли – кружкой.
Иногда выходит – и сон мне делает ручкой.
Я сижу, а сверху падают пылью, солью,
Может, совесть, может, чьи-нибудь слезы.
Скоро будут сугробы слез, а весною – лужи.
Но избыток влаги не делает землю лучше.
Парниковый эффект снаружи, а душа моя леденеет.
Единицами-иглами выпадает стабильный нечет.
Как не-встречи с тобой, как ямбический хрен на блюде.
Говорят, на юге люди все еще любят.
У меня же не то что север, скорее, вакуум.
И похоже, скоро мой кролик отправит меня на свалку.

«Остановка троллейбусов. Зависает моя аорта…»
Остановка троллейбусов. Зависает моя аорта.
Аониды хлюпают носом и ждут аборта.
А чего бояться, если к поручню тело липнет,
Но на символ – опять – не реагирует мое либидо?
Все, наверное, к лучшему – мой компас в норме,
Иногда (все реже) кивает на женские ноги,
Но в такой жаре плоть похожа больше на мясо,
А я сам – на индуса, пытавшегося сломаться,
Изменив ахимсе. Насмешливо кружат мухи,
Издеваются, твари, над родовыми муками
Истекающего слюной и потом горе-поэта.
И отчаянье трётся в мозгу: ах, лето,
Лето красное, как кефирно-солнечные ожоги,
Отпусти меня, не дави меня своим желтым,
Выплесни тело из города, из бетонной твоей удавки.
И я даже выживу. Если дождусь от тебя подарка.

«Я чужим слезам часто бывал причиной…»
Я чужим слезам часто бывал причиной.
Отворял им бессмертную душу ценою в чирик.
Создавал себе повод о нас не думать —
И со мной даже в парке осеннем бывало душно.
Убегал от правды, рядился в красные платья —
И в который раз уже осенью разучился плакать…
Так что дождь за окном – хоть какой-то (дешёвый) повод
Не смотреться в зеркало и видеть оттуда подлость.
Пить свое молоко, чесать пятерней в затылке,
Успокаивая себя тем, что таких нытиков в мире тыщи —
Как в тумане – капель, как в парке – листьев.
Мне б смириться, но… Я продолжаю злиться
На себя, на осень – на любимое время года,

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/vladimir-igorevich-stolbov/metel-na-kuhne-stihi-i-pesni/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.