Аромат золотой розы

Аромат золотой розы
Марта Таро
Галантный детектив
1815 год, Париж. Луиза де Гримон – хозяйка знаменитой мастерской по пошиву роскошных нарядов – пытается вернуть племяннице Генриетте наследство её казнённого отца. Однако власть во Франции переменилась: из ссылки вернулся Наполеон. Луиза принимает решение бежать в Англию, когда в их доме появляется фрейлина Орлова. Она хочет сделать большой заказ для российского царского дома. Мадемуазель де Гримон обещает сшить платья, но – в Англии. Напоследок Луиза отправляется к своему нотариусу и… бесследно исчезает. Удастся ли фрейлине Орловой спасти жизнь друзьям и наказать врагов? И восторжествует ли наконец справедливость?
«Аромат золотой розы» – новый роман Марты Таро из уже полюбившегося читателям цикла «Галантный детектив» – открывает новую карту в раскладе «Кельтский крест», где кроются тайны героев книг и зашифровано послание автора.

Марта Таро
Аромат золотой розы

© Таро М., 2017
© ООО «Издательство «Вече», 2017
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

Глава первая. Смерть на Сене
Париж
Май 1815 г.

Говорят, что нотариусы – люди скучные, законопослушные и отнюдь не склонные к риску. Только не мэтр Трике! К нему это спорное высказывание уж точно не имело никакого отношения. Знаменитый на весь Париж мастер возврата прежним владельцам реквизированного имущества, он тщательно следил, чтобы никто из его доверителей-аристократов не заподозрил правды. Маленький и сухощавый, одетый во все чёрное, мэтр казался олицетворением благообразной солидности, а его взгляд сквозь стёкла круглых очков всегда был твёрд и честен.
Однако никто из высокородных заказчиков месье Трике не мог похвастаться, что по глазам своего поверенного прочёл его мысли. Впрочем, по-другому и быть не могло: знать высокомерно считала нотариусов прислугой и их соображениями особо не интересовалась. А зря! Ибо месье Трике сохранял преданность своим доверителям, лишь пока это было выгодно лично ему, но если чаша весов склонялась в другую сторону и предательство сулило больший доход, то самый дорогой поверенный Парижа, не мучаясь сомнениями, поступал в ущерб интересам своих заказчиков. Угрызений совести он не испытывал. С чего бы это? Жизнь – штука сложная, и уж коли послали кому Небеса удачу и богатство, так тот должен не пить, не есть, а приумножать своё достояние, не полагаясь на советы чужих людей. Ну а тех простаков, что, развесив уши, безоглядно доверяли свои дела посторонним, Трике считал цыплятами к обеду. Ощипать их и съесть!.. Вот и сегодня мэтр занимался именно этим: поздним вечером, почти что ночью, он спешил на встречу с человеком, которому без ведома и согласия своей доверительницы сдал в аренду её коттедж.
Двуколка нотариуса, запряжённая крепкой вороной кобылкой, жалобно скрипела, переваливаясь в задубевших колеях немощёных улиц столичного предместья. Этот скрип беспокоил мэтра (не дай бог, колесо отвалится!), и к тому времени, когда лошадка выбралась на простор широкой дороги, бегущей вдоль берега Сены, Трике пребывал в крайней степени раздражения. К тому же он замёрз, ведь ночь уже вступила в свои права – от воды поднялся туман и заметно похолодало. Нотариус поёжился, прикрыл горло воротником сюртука и подстегнул кобылку. Скорей бы добраться до коттеджа! Там за чашкой чая он согреется, тогда уж, глядишь, и на душе полегчает. А пока расположение духа у почтенного мэтра было под стать ночной тьме – мрачнее некуда. Да и чему радоваться? Частые поездки в такую даль уже порядком надоели, да и доходу они приносили меньше, чем ожидалось.
Может, пора забрать у Рене ключи?
Вопрос был отнюдь не праздным. Иметь дело с Рене становилось всё сложнее: двусмысленных сделок день ото дня прибавлялось, а оплата услуг нотариуса неуклонно снижалась. Риск уже стал запредельным. Понятно, что за хорошие деньги можно и с огнём поиграть, но только не в этом случае: из Рене каждый франк приходилось вышибать с боем… К тому же мэтр недальновидно разрешил партнёру использовать имущество других доверителей. Коттедж под Парижем, ключ от которого нотариус передал Рене, принадлежал маркизе де Сент-Этьен.
Эта богатая красотка, овдовев во Франции, нашла себе нового мужа в России и вслед за благоверным отбыла в холодный Петербург. Справедливо рассудив, что отъезд в другую страну надолго отодвинул перспективу возвращения маркизы к французским делам, месье Трике решил использовать её имущество по собственному усмотрению – доходы от имений присвоить, а дома сдать внаём. Воплощая задумку в жизнь, мэтр уже заработал на легковерной дамочке немалые деньги, и только с коттеджем у него случилась досадная осечка. Рене почему-то казалось, что раз жильё используется для встреч, то за него можно и не платить. Нотариуса столь откровенная наглость просто бесила. Мэтр уже не раз говорил себе, что у Рене нет ни стыда, ни совести, а аппетиты – неуёмные. По всему было видно, что скандала из-за оплаты коттеджа им не избежать.
Чуткое ухо Трике уловило тихое журчание струй. Источник! Мэтр вгляделся во тьму. Серебристая рябь на воде как будто подсвечивала силуэты старых платанов. В их чернильной тени прятались замшелые стены маленькой церкви, вернее, часовни, построенной рядом с одетым в гранит «святым» источником. Суеверный Трике, однажды поверивший, что именно здесь можно вымолить себе удачу в делах и защиту от врагов, всегда преклонял колени у высеченного над источником гранитного распятия. Вот и сейчас мэтр привычно свернул к церкви. Тьма под деревьями тут же поглотила и экипаж, и седока. Под кронами платанов – ни дуновения, ни шороха, и лишь струи воды с глухим шумом сбегали по камням. Будто зазывали к себе – в ночь, во тьму… Сердце Трике забилось часто-часто, потом затряслись руки. С чего бы это? Он тут один, да к тому же вооружён, так что для страхов нет никаких причин.
Мэтр подхлестнул вороную кобылку. Огромные гранитные валуны – непроницаемо чёрные в глухой полночной тьме – стеной поднялись навстречу, и тут на одной из родниковых струй блеснул и пропал отсвет луны. Скорее туда!.. Нотариус бросил вожжи, слез с двуколки и поспешил к источнику. У подножья гранитного распятия Трике зачерпнул пригоршню воды, омыл лицо и наконец-то с облегчением вздохнул. Всё хорошо – он в полной безопасности…
Резкий скрип во тьме под платанами испугал нотариуса. Он вскочил с колен и сунул руку в карман сюртука. Пальцы легли на бронзовую рукоять пистолета. Не вынимая оружия, мэтр на ощупь взвёл курок и уставился в черноту ночи. Скрип становился всё громче, пока не превратился в звук неспешных шагов.
– Эй, кто тут?! – закричал Трике.
– Это я, дорогой друг, – примирительно произнёс знакомый голос. – У меня к вам предложение: давайте поговорим здесь, раз мы оба ещё не добрались до места. Вы привезли то, что обещали?
– Конечно! – с облегчением отозвался Трике. Узнав, кто караулил его у источника, мэтр успокоился и теперь обдумывал услышанное. Предложение казалось разумным – зачем тащиться в коттедж, если можно сэкономить время? Нотариус достал из внутреннего кармана сюртука перевязанный лентой свиток и протянул его Рене. – Пожалуйста, получите! Здесь всё, как договаривались. Большая половина Лангедока стала вашей. Купчая оформлена десятым годом. Записи в бухгалтерских книгах префектуры на такую большую сумму пришлось подчищать. Как вы сами понимаете, на сей раз работы оказалась больше, чем обычно. Пришлось доплатить из собственного кармана. Так что с вас ещё две тысячи франков сверх оговоренной суммы.
– Дорогой Трике, ну что вы так мелочитесь? – в тоне Рене прозвучала укоризна.
Нотариус увидел, что партнёр крутит в руках свиток, явно собираясь читать текст, но под сенью деревьев стояла такая темень, что разобрать строки было невозможно.
«Не верит на слово», – огорчился мэтр. Значит, придётся тащиться в коттедж. Рене не отдаст денег, пока не проверит каждое слово и каждую запятую.
Трике уже открыл было рот, приготовившись к спору, но ему повезло: скандалить не пришлось. Новое предложение Рене оказалось разумным:
– Пойдёмте к реке, там хоть луна отсвечивает от воды, всё светлее будет.
Компаньоны зашагали по чуть заметной тропинке мимо платанов. Сена была рядом: до берега – минута ходу. У воды и впрямь оказалось светлее, крупные буквы купчей чётко выделялись на светлом фоне плотного листа.
– Читайте поскорей, – поторопил нотариус. Он не мог скрыть злости. Взведённый курок пистолета в кармане его сюртука мало способствовал благодушному настроению, но привести оружие в безопасное состояние на глазах у Рене мэтр не мог. Вот ведь невезение: этак и собственную ногу прострелить можно!..
Чтение шло медленно. Трике уже казалось, что, уловив его беспокойство, Рене нарочно тянет время. Раздражение, съедавшее нотариуса, превратилось в ярость. Трике до крови прикусил губу, пытаясь сдержаться. Вроде бы помогло!.. Мэтр чуть слышно вздохнул и, стараясь скрыть терзавшую его злость, кратко осведомился:
– Все правильно?
– Да вроде бы… – прозвучало в ответ, а потом последовал вопрос: – Вы абсолютно уверены, что в десятом году префектуру возглавлял Баре?
– Естественно! – оскорбился нотариус. – Это первое, что я выяснил, а потом ещё раз перепроверил. К счастью, этот человек ещё жив и его подпись на купчей и в бухгалтерских книгах подлинная.
– Скольких же людей вы привлекли на сей раз?
– Двоих: самого Баре и секретаря префектуры.
– Хватило бы одного секретаря. Не сомневаюсь, что тот умеет подделывать подписи всех своих начальников.
– А вдруг начнут проверять? – огрызнулся Трике. – Первым, кому зададут вопрос о том, выкупались ли эти земли, будет как раз префект. Наследники явятся к нему, и Баре придётся подтвердить, что земли выставлялись на аукцион и префектура по закону продала их честным приобретателям.
– Ну, только не пугайте меня своим занудным крючкотворством! – в голосе Рене прямо-таки звенела безграничная самоуверенность. – Здесь как раз наследников не осталось, некому приходить. Так что незачем было рисковать, привлекая лишних людей.
Трике хотел было возразить, но вдруг осёкся. Зачем помогать дуракам? Их нужно учить, обирая до нитки. Надо сначала получить деньги за первую часть дела, а потом стрясти с Рене ещё столько же, чтобы объявившиеся наследники ничего не смогли добиться ни в Тулузе, ни в Париже. Как раз тот самый случай, когда молчание – золото. Сразу повеселев, нотариус поторопил:
– Если вас всё устраивает, давайте рассчитаемся и поедем по домам. Время позднее!
Трике мысленно взвешивал, стоит ли поднимать вопрос об аренде коттеджа. Деньги не то чтобы уж очень большие, но и не малые… Так сказать или нет? Конфликтовать с Рене – дело опасное. Разрываясь между жадностью и страхом, нотариус всё-таки решился:
– Не хотите ли рассчитаться со мной и за аренду? – спросил он. – Вы занимаете коттедж уже полгода.
– Так я использую этот дом только для встреч с вами!..
– Я этого не знаю! – не совладав с собой, злобно тявкнул взбешённый Трике и тут же замер и замолчал. От удивления.
На лице Рене явно читалась растерянность, а повисшее между ними молчание говорило само за себя. Да что же это?.. Неужто слабость?.. Или, хуже того, неплатёжеспособность?
Нотариус вдруг как будто прозрел. Вот и верь после этого слухам! Кто там наплёл, что Рене – всемогущий монстр и беспощадное чудовище? Монстр – это сила и мощь, а какая сила без денег?.. Трике мгновенно сообразил, что может внести в прежние отношения существенные коррективы, и, закрепляя новый расклад сил, жёстко напомнил:
– Кстати, не забудьте про две тысячи сверху! И на будущее – я думаю, пора пересмотреть наши расценки. Сами понимаете, риску много.
Нотариус мог торжествовать победу: плечи Рене поникли, да и в прозвучавшем голосе завибрировали просительные ноты:
– Друг мой, не будем ссориться, тем более по пустякам! Давайте встретимся завтра и всё спокойно обсудим.
– Хорошо! Но уж за полученные документы извольте расплатиться сейчас, – снизошел до уступки Трике.
– Конечно!.. Как же иначе? Деньги давно приготовлены!..
Нотариус внимательно следил за Рене. Боялся какого-нибудь подвоха. Но повода для опасений пока не было. По крайней мере, бархатный кошель, набитый золотом, выглядел в руках Рене приятно объёмным. Трике вздохнул с облегчением… и потерял бдительность. Внезапно он ощутил движение в своём кармане – это скользнул внутрь кошелёк. Но почему же не отдали в руки?..
Нотариус обмер. Сердце его вновь забилось часто-часто, как хвост у вертлявой трясогузки, ведь в том кармане, куда скользнул кошелёк, лежал и пистолет со взведённым курком. Не дай бог, выстрелит…
– Как же вы недоверчивы, мой друг, небось о других по себе судите. – В голосе Рене звучала явная издёвка.
Чужая рука шевельнулась в кармане мэтра, а следом прогремел выстрел…
Почтеннейший месье Трике – самый дорогой нотариус Парижа – свернувшись в клубок, лежал на влажном от росы берегу Сены. Адская боль разрывала простреленный живот мэтра, но жизнь ещё теплилась в искалеченном теле. Нога убийцы упёрлась в грудь нотариуса и подтолкнула беднягу к воде. Минута-другая – и всё закончится. Неужто помощь так и не придёт?..
Обострённым слухом умирающего Трике уловил странный шум. Вроде бы хрустнула ветка?.. А что это за голоса? Как будто шепчутся двое… Нотариус скосил глаза и увидел метнувшуюся из кустов парочку. Мужчина и женщина, взявшись за руки, бежали в сторону церкви. В угольной тени деревьев платье беглянки выделялось чётким светлым пятном. Ещё мгновение – и женщина исчезнет за углом… Но прогремел выстрел, и беглянка свалилась, как подкошенная. Однако её кавалер сделал огромный прыжок и, обогнув церковь, исчез.
– Дьявол… – в голосе убийцы кипела злоба.
Трике вдруг осознал, что больше ничего не видит, но он всё ещё мог слышать и ощущать прикосновения. Руки убийцы бесцеремонно шарили по его одежде, расправляли складки жилета, разглаживали отвороты сюртука – будто бы наводили красоту. Затем из кармана мэтра вытащили кошелёк, и золотые франки жалобно звякнули – словно прощались. Потом зазвучал презрительный голос:
– Нечего на тебя ещё одну пулю тратить, всё равно сдохнешь через пару минут… – В тоне Рене сквозило презрение.
Шаги убийцы замерли в отдалении, а Трике остался умирать.
Мэтр прожил свой последний час в страшных мучениях, но до последнего вздоха думал только об одном – как он с того света полюбуется на крах убийцы. В том, что это неизбежно, Трике не сомневался. Как хорошо, что он оказался таким предусмотрительным!

Глава вторая. Неудачные визиты
Верно говорят, что Париж хорош всегда, но в мае – ему просто нет равных. Вид из окна особняка де Сент-Этьен блистательно подтверждал эту старую истину. Под высокой безбрежной голубизной пронизанного солнцем неба убегала вдаль улица Гренель. Не слишком широкая, почти всегда притенённая высокими фасадами, сейчас она купалась в золотистых лучах. Вечно серые, стены её домов нынче играли всеми оттенками дымки и перламутра, а скульптуры фонтана «Четырёх сезонов» буквально сияли, притягивая взгляды прохожих. Весеннее солнце заливало теплом гордую столицу вновь воскресшей из небытия Французской империи. Это казалось чудом, но Наполеон вернулся – и Париж снова лёг у его ног, будто старый преданный пёс.
Лучшая модистка Европы – хозяйка знаменитой мастерской по пошиву дорогих английских платьев – Луиза де Гримон задёрнула штору, спасаясь от жалящих солнечных лучей, и оглянулась на свою племянницу. Генриетта с увлечением подбирала на фортепиано какую-то мелодию. Бедняжка явно не понимала всего ужаса произошедшего, а Луиза не спешила раскрывать ей глаза, но факт оставался фактом: в столице Франции, вновь присягнувшей Наполеону, юная герцогиня де Гримон запросто могла повторить печальную судьбу своих родителей.
Господи, ну зачем оно их нашло – это письмо из королевской канцелярии? Луиза подавила грустный вздох. Не нужно было уезжать из Лондона! Жизнь в Англии наладилась, мастерская процветала, и их маленькая семья давно уже перестала нуждаться. Генриетта училась петь, Луиза пропадала в своей мастерской – по большому счету, обе они были счастливы, пока Людовик XVIII не вспомнил вдруг о семье казнённого герцога де Гримона. Теперь Луиза проклинала себя за наивность. Уж кто-кто, а она должна была точно знать, что чудес на свете не бывает, но ей так хотелось верить в справедливость и в то, что состояние, отнятое Францией вместе с жизнью у последнего герцога де Гримона и его молодой жены, по праву вернётся к их единственной дочери. Луиза так мечтала, что на родине Генриетту наконец-то признают тем, кем девочка была от рождения, – единственной наследницей самого древнего и богатого рода Лангедока.
«Я сама притащила бедняжку в этот безумный город, – терзалась Луиза. – Как можно было собственными руками перечеркнуть дело всей своей жизни? Семнадцать лет, столько жертв…»
Но кто мог всё это предвидеть? Ничто не предвещало катастрофы: казалось, что Бурбоны вернулись навсегда. Монархи Европы заседали в Вене, пытаясь договориться о разделе наследства великого корсиканца. Жизнь текла логично и предсказуемо. Получив письмо о том, что правительство его королевского величества готово признать права Генриетты де Гримон как единственной наследницы казнённого отца и вернуть ей титул и фамильное имущество, Луиза постаралась предусмотреть все случайности. Она заручилась поддержкой самого Талейрана, и в Париж приехала с его письмом в руках. Маркиза де Сент-Этьен любезно предоставила в распоряжение Луизы свой парижский особняк и, более того, поручила гостью заботам своего поверенного – месье Трике, человека опытного и, что ещё важнее, чрезвычайно ловкого.
Письмо Талейрана открыло для мадемуазель де Гримон и её племянницы все парижские двери. Дело, по словам нотариуса, спорилось, хоть и потребовало оформления множества бумаг. Ещё чуть-чуть – и всё бы успешно завершилось, но Маленький капрал в очередной раз тряхнул Европу за шкирку – и победа обернулась поражением. Бывший император Франции высадился с горсткой своих солдат у мыса Антиб и смело двинулся на свою прежнюю столицу.
Конечно, де Гримонам следовало всё бросить и уехать ещё в марте, когда стало известно об этой высадке. Но Луизе, как и всем в Париже, тогда казалось, что вопрос разрешится за несколько дней, ведь Наполеон шёл почти безоружный, и любой армейский полк мог легко разгромить маленький отряд и арестовать безумного вояку. Месье Трике каждый день приносил своим доверительницам свежие газеты, тыкал в их заголовки сухоньким пальцем с обгрызенным ногтем и восклицал:
– Вот посмотрите, все издания сходятся во мнении, что узурпатор не продвинется дальше Гренобля!
Жаль, но, как видно, эти газеты читали только в Париже. Ни Франция, ни Наполеон не спешили присоединяться к мнению столичных издателей. Бывший император получил без боя не только Гренобль, но и Леон, и тогда стало ясно, что его уже не остановить. Газетчики, несколько дней назад именовавшие Наполеона узурпатором, дружно «прозрели» и девятнадцатого марта с почтением написали: «Его величество прибыл в Фонтенбло и завтра ожидается в Париже».
– Господи, что с нами теперь будет? – в отчаянии спросила Луиза у своего поверенного. – Может, нам стоит поискать защиты во дворце?
Бледный, как полотно, нотариус снял и суетливо протёр круглые очки, а затем печально сообщил мадемуазель де Гримон, что её план слишком запоздал: король Людовик уже бежал из Парижа, прихватив всех своих многочисленных домочадцев, а вслед за ним унесли ноги и вернувшиеся из изгнания аристократы.
– Мадемуазель, ехать сейчас во дворец – сущее безумие, – объяснил Трике. – Ликующая толпа встретила императора у Тюильри ещё утром, его на руках внесли в прежние покои. Люди, как язычники, целовали следы его сапог.
– Значит, мы немедленно покинем город! Я прикажу закладывать лошадей, и мы вернёмся в Англию, – решила Луиза.
Трике лишь печально вздохнул.
– Теперь это слишком опасно. Наполеон объявил, что его цель – освободить народ от грабителей – аристократов и церковников, от тех, кто требовал возврата своих земель и восстановления прав. А вы приехали в Париж как раз за этим! Я не исключаю, что чернь может захватить вас. Более того, я опасаюсь, что и вас, и юную герцогиню могут убить.
– Но что же мне делать? – растерялась Луиза. – Вы понимаете, что произошло? Я сама, сохранив жизнь и здоровье Генриетты в самые трудные годы, легкомысленно привезла её туда, где она может повторить судьбу своих родителей!
Трике сочувственно вздохнул. Но Луиза нуждалась не в жалости, а в дельных советах, поэтому смотрела на мэтра выжидательно – надеялась на его мудрость. Нотариус не подвёл: подтвердив свою славу умного и ловкого человека, он высказался очень разумно:
– Не сочтите за дерзость и позвольте дать вам совет, мадемуазель, – мягко начал он. – Вы живёте не где-нибудь, а в доме маркизы де Сент-Этьен. Император очень любил её покойного супруга, даже более того, считал маркиза своим воспитанником, так что этот дом у бонапартистов – вне подозрений. Здесь служит лишь несколько проверенных людей, и на вас никто не донесёт. Я думаю, что вам с герцогиней лучше не покидать дом. Нужно просто сидеть в четырёх стенах и ждать, как развернутся события.
Поразмыслив, Луиза согласилась, что это и впрямь – единственный выход. Так и получилось, что с конца марта она уже более не покидала особняк, да и Генриетте не позволяла выходить на улицу.
Единственным источником новостей для них оставался месье Трике. Мэтр ежедневно приезжал к добровольным затворницам и рассказывал о том, что происходит в Париже. Император действовал молниеносно: за рекордный срок в двадцать дней была подготовлена новая конституция, проведён плебисцит по её принятию, и в начале июня открылись заседания нового двухпалатного парламента. Приняв грамоты от народных представителей и открыв первое заседание, Наполеон на следующий же день выехал к армии.
– Может, мы хотя бы теперь отправимся в Кале? – с надеждой спросила Луиза, узнав, что император покинул Париж.
– Что вы, мадемуазель! – испугался нотариус. – Я не смогу вас сопровождать, да от меня в случае опасности и толку не будет. Вместо защитника я превращусь в обузу… К тому же в Кале ехать бесполезно. Император восстановил блокаду Англии, так что в портах дежурят солдаты и национальные гвардейцы. Они следят, чтобы ни один корабль не покинул Францию без разрешения. Находиться сейчас в Кале – страшный риск, не говоря уже о том, что вы туда, скорее всего, не доберётесь.
– Но я не могу и дальше рисковать жизнью племянницы. Если союзники вновь будут штурмовать Париж, как это было в прошлом году, мы попадем под обстрел! – страдальчески схватившись за голову, воскликнула Луиза.
Она бросила взгляд на маленького худощавого поверенного, казавшегося ещё более щуплым из-за чёрного сюртука, и мысленно согласилась с тем, что толку от такого защитника на опасной дороге не будет. Ну и бог с ним! Мадемуазель де Гримон давно научилась полагаться лишь на собственные силы. Хватит сидеть взаперти, пора приниматься за дело! Дожидаться штурма Парижа Луиза не собиралась. Она понимала, что, когда в город входят победители, можно ожидать самого страшного – того, через что мадемуазель де Гримон уже однажды пришлось пройти самой.
– Лучше мы обе погибнем, но девочка не узнает подобного ужаса, – уже не раз шептала Луиза, а потом начинала молиться. Теперь она могла надеяться лишь на помощь Девы Марии.
Генриетта выросла исключительной красавицей, но это лишь усугубляло положение. Нежное лицо племянницы в раме золотисто-рыжих кудрей и её крупные – в пол-лица – глаза необычного аквамаринового оттенка напоминали Луизе казнённую невестку. У матери с дочкой было одно лицо, а вот таланты достались Генриетте от отца. Как прекрасно она пела! Да и играла великолепно…
Сегодня Луиза вновь размышляла над планом задуманного побега. Она уже продумала всё до мелочей. Они не поедут в Кале. Лучше затеряться в какой-нибудь нормандской деревушке, а потом на рыбацкой лодке переплыть пролив. Конечно, план был рискованным, но пришло время обсудить его с Генриеттой.
Луиза бросила взгляд в сторону фортепиано. Племянница с увлечением музицировала. Дождавшись, пока стихнут последние аккорды, Луиза собралась с мыслями и заговорила:
– Розита, давай-ка вместе решим, что нам дальше делать.
Розита – «Розочка». Детское, почти забытое прозвище насторожило Генриетту. Видать, дела совсем плохи, если тётка вспомнила о старых временах… Стараясь выглядеть невозмутимой, девушка отозвалась:
– Конечно, тётя! Как скажете…
– Ты понимаешь, что когда союзники вновь возьмут Париж, здесь может случиться всё что угодно?
Луиза не решилась называть вещи своими именами. Пусть её девочка и провела большую часть своей короткой жизни в трущобах Лондона, но последние годы были совсем иными. Теперь у Луизы появилась надежда, что богатая и счастливая юность её любимицы сделает доброе дело, стерев из памяти Генриетты ужасные воспоминания.
Ох, как не хотелось тётке вновь добавлять чёрных красок в её жизнь! Но, быть может, всё как-нибудь обойдётся?.. Луиза с тревогой ожидала ответа племянницы.
Генриетта уже догадалась о смятении тёткиных чувств и постаралась успокоить Луизу:
– Я всё понимаю, но мы можем закрыться в этом доме. Он – в самом центре Парижа, надеюсь, что сюда бои не докатятся.
– А вдруг докатятся?..
Бледное лицо Луизы совсем посерело, а на её лбу проступили бисеринки пота. Бедняжка переживала! Генриетта прекрасно понимала, что тётка боится не за себя, это Луиза доказала всей своей жизнью. Но как её успокоить? Как объяснить тётке, что её Розита больше не крошечное дитя, вывезенное юной сестрой казнённого герцога из бунтующей Франции, а уже взрослая девушка? Генриетта протянула тётке руку, но сказать ничего не успела: в дверь гостиной постучал дворецкий и доложил:
– Мадемуазель де Гримон, вас спрашивает дама. Госпожа Орлова.
Услыхав русское имя, потрясённая Луиза, больше месяца не покидавшая стен дома, с ужасом уставилась на племянницу. Поняв её испуг, Генриетта шепнула:
– У наших всё должно быть хорошо, они в Вене – вне опасности.
Луиза молча кивнула. Генриетта говорила о семье Черкасских. Два года назад княгиня Екатерина нашла Генриетту на улице Лондона и забрала в свой дом, а потом спасла от гибели и умиравшую от голода Луизу. С тех пор обе женщины считали всех Черкасских роднёй и сейчас беспокоились об их благополучии.
Дворецкий распахнул дверь, и в комнате появилась гостья – невысокая изящная дама лет сорока. Она казалась невероятно хрупкой. Лицо её – тонкое, с мелкими правильными чертами – в силу возраста стало уже не столь красивым, сколько миловидным. Всё в этой русской было изысканно и просто: расчесанные на прямой пробор светлые волосы уложены на макушке в аккуратный узел, из украшений лишь жемчужные сережки. Скромное на вид платье из лилового шёлка сидело на ней, как влитое. Луиза подумала, что она уже где-то видела эту изящную даму, но где именно – не смогла вспомнить.
Так как хозяйки молчали, гостья заговорила первой. Голос у неё оказался мелодичным, с серебристыми переливчатыми верхами и на удивление молодым:
– Позвольте представиться, – сказала дама по-французски. – Я – фрейлина её величества императрицы-матери Агата Андреевна Орлова. Простите меня за внезапный визит. Понятно, что сейчас без приглашения никто в Париже друг к другу не ездит, но я покинула Вену до того, как стало известно о высадке Наполеона, а потом решила не возвращаться, пока не выполню поручение государыни. Императрицу очень впечатлили платья, сшитые в вашей мастерской для великой княгини Екатерины Павловны. Государыня тоже решила заказать с десяток подобных туалетов и поручила мне разыскать вас, а княгиня Черкасская любезно дала мне ваш адрес в Париже и даже написала рекомендательное письмо.
Дама протянула Луизе конверт, надписанный чётким почерком её подруги, и замолчала. Послав племяннице выразительный взгляд, мадемуазель де Гримон представила Генриетту гостье. Девушка захлопотала вокруг Орловой, предлагая той чай и пирожные, а Луиза отошла к окну и вскрыла конверт. Княгиня Черкасская писала:
«Дорогие мои!
Надеюсь, что ваши дела с наследством развиваются успешно и Луиза уже не столь занята, как в начале. Дело в том, что императрица-мать Мария Фёдоровна пожелала заказать с десяток ваших платьев. Это та самая честь, от которой невозможно отказаться! Понятно, что все ваши мастерицы остались в Лондоне, и шить некому, но надеюсь, вы сможете хотя бы нарисовать для императрицы эскизы. Агата Андреевна Орлова – доверенная фрейлина государыни, она сама расскажет вам о пожеланиях Марии Фёдоровны и передаст её мерки».
Луиза сложила письмо и вздохнула. Дело казалось безнадёжным. Лучшая модистка Европы получила важнейший заказ, который просто не могла упустить, но во враждебном Париже была связана по рукам и ногам. Луиза даже не знала, что сказать гостье, но та, как видно, поняла её без слов:
– Ясное дело, что жизнь перевернулась, и сейчас всем не до нарядов, в том числе и моей императрице, но я должна была выполнить её поручение: передать вам мерки и договориться о заказе, а вы уж займётесь платьями, когда сможете, – заявила Орлова.
Луиза с облегчением вздохнула. Что за умница эта фрейлина, как она всё ладно сложила!.. Луизе показалось, что от присутствия этой милой русской в комнате возникло ощущение какого-то светлого равновесия и покоя.
– Спасибо за понимание! Вы меня просто спасаете, – призналась мадемуазель де Гримон. – Я сейчас ищу возможность покинуть Париж. Если мы не сможем вернуться в Англию, то поедем в Вену.
Она замолчала, но потом, вспомнив, что кроме всего прочего должна быть любезной, светски поинтересовалась: – А какие планы у вас?
– С поправкой на войну можно считать, что поручение государыни я выполнила и теперь могу заняться личными делами, – отозвалась гостья. – У моей кузины Аннет Орловой-Чесменской есть маленькая вилла в Фонтенбло. Там уже должна была закончиться реконструкция. Однако Аннет не доверяет своему здешнему управляющему. Я пообещала кузине съездить на виллу, проверить, как идут дела, а если понадобится, то и пожить там, наблюдая за ходом работ.
– А вы не боитесь оставаться в окрестностях Парижа, вдруг снова будет осада, а потом и штурм? – вмешалась в разговор Генриетта.
Фрейлина лишь отмахнулась:
– Я одинока и уже немолода, поэтому могу себе позволить определённый риск, к тому же надеюсь, что Фонтенбло от войны не пострадает.
– Вы с дороги, зачем вам сейчас ремонт в Фонтенбло?.. Живите здесь! Мы скоро уедем, и весь дом останется в вашем полном распоряжении, – предложила Генриетта и обратилась к тётке: – Мы ведь постараемся быстро закончить дела и собраться? Нам хватит одного дня?
– Конечно, – отозвалась Луиза.
Орлова с радостью приняла их любезное предложение. Сказав, что не хочет мешать сборам, гостья поднялась, и Генриетта проводила её в свободную спальню на втором этаже. Убедившись, что Орлова хорошо устроена, девушка вернулась в гостиную. Тётку она нашла совершенно расстроенной.
– Месье Трике так и не приехал, – пожаловалась Луиза. – Что-то он сегодня к нам не торопится. Если через полчаса мэтр не появится, придётся мне отправиться на его поиски.
– Хотите, поедем вместе? – спросила Генриетта.
– Нет, дорогая, ты уж развлекай нашу гостью. Неприлично пригласить человека в дом и тут же бросить его в одиночестве.
Племянница не стала настаивать. Они прождали ещё час, но нотариус так и не объявился. Пришлось мадемуазель де Гримон самой отправляться по адресу, оставленному мэтром.
Луиза попросила дворецкого нанять фиакр. К счастью, ехать было недалеко – нотариус как-то сказал, что живёт в получасе езды от улицы Гренель. Изрядно попетляв, по обоим берегам Сены, фиакр остановился у узенького серого дома с фасадом шириною в три окна. Контора месье Трике занимала первый этаж, а жилыми были второй и третий.
Мадемуазель де Гримон постучала в дверь, но открывать ей не спешили. Странно!.. Что бы это могло значить?.. Луиза поёжилась под любопытным взглядом отъезжавшего кучера. Прохожих в этом маленьком переулке не было, зато, услышав стук, из окон соседних домов выглянули две женщины.
– Вы к месье Трике? – осведомилась одна из них и, не дождавшись ответа, добавила: – Да вы стучите сильней, он служанку отправил в деревню – отпустил до конца недели, а сам небось и не слышит.
Луиза кивнула болтливой женщине и, желая скрыться от чужих глаз, толкнула дверь. Створки бесшумно открылись. Непонятно!.. Уж ключ-то в замке можно было и повернуть.
Луиза рассердилась. Что за беспечность? Совсем не похоже на месье Трике… Хотя, если уж рассуждать беспристрастно, мадемуазель де Гримон знала о своём поверенном лишь то, что мэтр сам соизволил ей рассказать. В конце концов, нужного результата в деле о наследстве нотариус так и не добился. Так, может, это как раз и есть результат небрежности в делах?
«Надо расплатиться и отказаться от его услуг», – решила Луиза.
Она прошла в большую комнату, занимавшую весь первый этаж. Хозяина здесь не было. Как видно, соседка сказала правду – мэтр отправился наверх. Не дай бог, он уже выпил свой вечерний бокал! Луиза заколебалась, но выбора всё равно не осталось. Она шагнула к лестнице, ведущей на второй этаж и, задрав голову, крикнула в темноту пролётов:
– Месье Трике, спуститесь вниз, пожалуйста! У меня к вам срочный разговор…
Ответом была тишина. Выстраданные планы срывались, и женщина сделала то, на что никогда не решилась бы при других обстоятельствах – она поднялась по лестнице. Когда Луиза на ощупь миновала площадку между этажами и вышла на следующий пролёт, ей вдруг почудилось, что рядом кто-то есть.
– Мэтр, это вы? – собственный голос показался Луизе чужим.
Тишина вокруг налилась угрозой, страх пронзил сердце. Надо бежать отсюда, пока не поздно! Луиза кинулась вниз, но опоздала: сильнейший удар свалил её с ног.
«Давно надо было уехать из Парижа», – успела подумать Луиза и потеряла сознание.

Глава третья. Скандальный ультиматум
Предрассветные сумерки баюкали Париж, окутывая негой его обитателей. Дивные сны приходят к людям в этот волшебный час, когда нет ни ветерка, ни тучки на светлеющем небе, лишь жемчужный свет потихоньку заливает город. Последние, драгоценнейшие минуты покоя, скоро они исчезнут – проскользнут песчинками в колбе стеклянных часов и потеряются в утренней суете. Знать бы ещё заранее, что принесёт с собой новый день…
Большой и нарядный дом на улице Савой мирно спал, когда к его крыльцу подкатил новёхонький дорожный экипаж, запряжённый серой в яблоках парой. Щегольски одетый худой мужчина с выдубленным, как у моряка, лицом – с тем типом загара, когда на кирпичного оттенка коже резко выделяется белизна глубоких морщин – поднялся на крыльцо и крутанул колёсико дверного молотка. Стук получился оглушительным, но открывать раннему гостю не спешили, и он со злостью ударил по створке кулаком. Наконец дверь отворилась, и слуга в накинутой на плечи ливрее испуганно осведомился:
– Чего изволите?
– Доложи хозяйке, что приехал старый друг, – жёстко заявил гость и, отодвинув лакея, шагнул в вестибюль. Он больше не обращал внимания на слугу, а молча направился в гостиную. Дорогу гость знал прекрасно, поэтому уже через минуту устроился в пухлом раззолоченном кресле и, вынув из кармана портсигар, с удовольствием закурил.
Мужчина огляделся по сторонам и хмыкнул. Прошёл ровно год с его последнего визита в эту обитую алым шёлком помпезную гостиную. Только вот у него самого этот год растянулся на все десять. А здесь время словно бы застыло – все так же сверкали в косых утренних лучах позолоченные капители колонн, отливали полированными боками бронзовые накладки на шкафах красного дерева. Нежные краски обюссонского ковра ничуть не потускнели, и атласная обивка резных диванов по-прежнему смотрелась безукоризненно новой.
– Чёрт… – пробурчал гость себе под нос.
Казалось, будто они с Франсуазой только вчера пили кофе за вот этим овальным столиком. Чтобы отогнать наваждение, мужчина даже тряхнул головой. Какое «вчера», если он успел побывать на каторге, сбежать оттуда, прихватив с собой чуть ли не сотню заключённых, и даже начать новую жизнь, став жестоким вожаком разбойничьей шайки. Да и Франсуаза успела накуролесить. Сначала предала своего многолетнего любовника, присвоив всё, что тому принадлежало, а потом и вовсе исчезла, а вместе с ней пропали и надежды отнять украденное. С этим нужно было разбираться – не просто вернуть своё, но и отомстить. За этим ранний гость и пожаловал сегодня на улицу Савой.
Уже подзабытый звук – шелест дорого шёлка по паркету – сообщил визитёру, что хозяйка дома всё же решилась к нему выйти. Мужчина не ошибся: на ходу поправляя манжеты пышного чёрного платья, в комнату вошла высокая стройная брюнетка лет тридцати. Женщина в изумлении уставилась на гостя большими тёмными глазами и замерла в дверях, испуганно приоткрыв пухлый карминно-красный рот. Игнорируя правила приличия, гость не поднялся навстречу даме, он лениво затянулся сигарой, демонстративно выпустил в сторону вошедшей несколько колечек дыма и лишь потом высокомерно протянул:
– Мари-Элен, я искал хозяйку дома, а не тебя… Где твоя мать?
При звуках его голоса женщина как будто бы пришла в себя. Она надменно вскинула голову и изрекла:
– Я графиня де Гренвиль. Хозяйка этого дома.
– С чего это ты так себя именуешь? – усмехнулся гость. – Ещё год назад ты считалась русской княгиней. Ты что, вновь вышла замуж? Так уверяю тебя, что твой муж – самозванец, ведь среди Гренвилей не уцелел никто – их семейство свело знакомство с гильотиной в полном составе.
Щёки женщины вспыхнули, но ответила она твёрдо и с достоинством:
– Я взяла фамилию своего отца – последнего графа.
– Да? – картинно прижав руки к сердцу, изумился визитёр. – Надо же, я ведь был его другом, а бедняга ни разу не заикнулся, что у него есть дочь. Наверно, запамятовал, а может, просто не знал…
Мари-Элен уже пылала, как маков цвет, и от этого её унижение только возрастало. Ну надо же, каков подлец! Смеётся ей прямо в лицо. Графиня топнула ногой и, словно простолюдинка, уперев руки в бока, злобно прошипела:
– Говори, зачем пришёл и проваливай. Ты думаешь, что я не знаю о твоих делишках? Не обольщайся! Я своими глазами видела объявление о награде за твою голову…
– Да ты обиделась, что ли? – удивился гость. – Не сердись, дорогая, я ведь любя. Однако ты не ответила на мой вопрос. Итак… Где же твоя мать?
Женщина пожала плечами и коротко сообщила:
– В Дижоне…
– Неужто Франсуаза рискнула оставить все дела на тебя? – поразился гость.
– Как видишь…
Мужчина на мгновение задумался, а потом спросил:
– Тогда, надо понимать, ты знаешь, что твоя мать имела наглость присвоить мою часть нашего общего имущества?
Мари-Элен вновь пожала плечами и ответила вопросом на вопрос:
– А что ей, по-твоему, оставалось делать? Тебя осудили на двадцать лет. Мы и подумать не могли, что ты сможешь бежать с каторги. Хотя, впрочем, это ничего не меняет. Барон де Виларден – преступник, за голову которого объявлена награда. Как только власти дознаются о твоём имуществе, его сразу же реквизируют в казну. Мать не хотела, чтобы у наших заведений была такая судьба. Мы с тобой собирались пожениться, поэтому Франсуаза решила, что твоя часть в деле как невесте отойдёт мне. По-моему, это честно.
Женщина подняла на барона твёрдый взгляд ясных глаз и застыла, ожидая его ответа. Но визитёр молчал, посасывая кончик сигары. Наконец, когда молчание уже стало казаться угрожающим, он заговорил:
– Будет честно, если ты сдержишь слово – выйдешь за меня, через приданое вернув всё украденное. Во всех других случаях это будет грабежом, а за такие вещи нужно отвечать. Ну, так как? Венчаемся?
Глаза Мари-Элен заметались, выдав её страх, но женщина всё-таки смогла сохранить видимость спокойствия. Она развела руками, указав на чёрный шёлк своих юбок, и произнесла:
– Но я же в трауре…
– Интересно по кому? По второму мужу – русскому старику или по первому – молодцу Франсину, гниющему нынче в Сибири? Ты же у нас многомужница…
Взгляд Мари-Элен сделался укоризненным.
– Траур – по матери, – строго сказала она. – Я похоронила Франсуазу на монастырском кладбище в Дижоне всего полгода назад. Моё горе слишком свежо, и мне ещё рано думать о новом браке.
Как видно, де Виларден не ожидал такого ответа, он замер в недоумении, а потом тихо прошептал: – Врешь…
– Не веришь? Проверь. Моя мать лежит на старом кладбище монастыря бернардинок рядом со своей покойной сестрой.
Барон в раздумье почесал коротко остриженные волосы, и Мари-Элен наконец-то поняла, что же изменилось во внешности гостя – волосы и брови де Вилардена побила седина, но теперь это, похоже, барона не волновало.
«Интересно, под каким же именем он нынче живёт?» – подумала женщина, но спросить не решилась. Гость о чём-то напряжённо размышлял, и Мари-Элен даже показалось, что барон проникся её горем, но слова де Вилардена всё расставили по своим местам. Вердикт его оказался жёстким и циничным:
– Если тебя так волнуют условности, сбегай в церковь и покайся, но через неделю мы должны пожениться. Мой нотариус составит брачный контракт, а ты его подпишешь. В конце концов, ты же мать и не станешь рисковать здоровьем единственного сына? Как там зовут твоего мальчика?.. Жильбер?.. Позаботься, мамочка, о Жильбере, а то мои ребята сами позаботятся о нём. Только смотри не пожалей. Все каторжане ценят мальчиков…
Увидев, как побледнела Мари-Элен, барон расхохотался и поднялся с кресла.
– Прощай, дорогая, – провозгласил он и двинулся к выходу. В дверях де Виларден оглянулся на женщину и злобно добавил: – Не пытайся сбежать, я тебя из-под земли достану, а потом зарою рядом с мамочкой на монастырском кладбище в Дижоне. Живой зарою…
Выразительно хлопнув дверью, барон вышел из гостиной. Мари-Элен сжала кулаки, отчаянно стараясь унять дрожь рук. Похоже, рано она расхрабрилась, почувствовала себя сильной и неуязвимой. То могущество, которое дала ей власть над империей, построенной матерью, оказалось эфемерным. Вдруг явился негодяй – уже списанный со всех счетов каторжник – и потребовал половину её богатств. Ну, уж нет! Мари-Элен успела оценить вкус и власти, и богатства и не собиралась от них отказываться. Зря де Виларден обольщается, считая её лёгкой добычей. Этот каторжник ведь не знает, что прежней девушки, зависевшей от капризов и благоволения наглого любовника больше нет. Та дурочка растаяла вместе с прошлогодним снегом, а вместо неё в мир пришла умная и жёсткая женщина, любящая только деньги и власть, ну и ещё своего сына. Да, именно так! Деньги, власть и Жильбера.
«Зря он взялся мне угрожать, – размышляла Мари-Элен, – барон сам не понимает, чего требует. Совсем мозги на каторге растерял! Я ведь до сих пор замужем за Франсином, а этот бедолага нескоро выберется с сибирской каторги. Так что я ничем не рискую, любой суд расторгнет брак с де Виларденом и вернёт мне приданое».
Графиня подхватила юбки и уже было направилась к выходу из комнаты, когда заметила тень в чуть заметной щели у приоткрытой двери – та соединяла гостиную с большой парадной столовой и обычно была плотно закрыта.
«И кто это у нас такой любопытный?» – заинтересовалась Мари-Элен. Она стремительно пересекла комнату, толкнув дверь, влетела в столовую и успела настигнуть резво улепётывающего мужчину в синем бархатном халате. Схватив беглеца за руку, графиня воскликнула:
– Куда ты так спешишь, Виктор?!
Мужчина нехотя повернулся и замер с капризной миной на лице. Высокий голубоглазый блондин с точёными чертами – он всё ещё был очень хорош, несмотря на свои «под сорок». Вот только красота его напоминала о падшем ангеле. Но, как говорится, клин клином вышибают, и, к радости Мари-Элен, страсть к деньгам и власти освободила её от многолетней тягостной влюблённости в виконта де Ментона. Женщина больше в нём не нуждалась, и этот человек стал одним их многих, греющих её постель. Впрочем, пока виконт об этом ещё не знал, а Мари-Элен не спешила открывать ему глаза на истинное положение вещей. Сделав вид, что между ней и любовником все хорошо, графиня сразу же перешла к делу:
– Ты всё слышал? Понял, чего хочет этот каторжник?
Виконт не стал отрицать, что подслушивал. Коротко сообщил:
– Да!
– Ну, и что же ты обо всём этом думаешь? – с плохо скрытой иронией протянула Мари-Элен.
– Я бы на твоём месте не стал связываться с этим негодяем. Прими его условия, – отозвался де Ментон. – Сукин сын так поднялся, что мешает даже мне. Вечно его бандиты переходят дорогу. Сколько раз уже бывало, что я веду слежку за жирным котом, по крупицам собираю порочащие его сведения, а когда предлагаю жертве откупиться, то мне на голубом глазу говорят, что взять нечего, поскольку всё вытряс де Виларден. Ты же знаешь, что я дела веду тонко, а этот негодяй просто берёт в заложники семьи, после чего их главы отдают последнее, лишь бы увидеть жену и детей живыми.
Мари-Элен не сочла нужным отвечать на эти жалобы. Виктор всегда был мерзавцем и провокатором. Сначала он служил тайным агентом министра полиции Фуше, потом переметнулся к князю Талейрану, который сначала пристроил виконта на службу в петербургское посольство, а при Бурбонах – отправил дипломатом в Англию. Но с возвращением Наполеона безмерно жадный до денег Виктор срочно вернулся в Париж и вновь предложил свои услуги непотопляемому Фуше. Для Мари-Элен не было секретом, что её любовник, прикрываясь поручениями министра, в первую очередь работает на себя, а сведения от агентов де Ментона передаются тайной полиции лишь в том случае, если виконт не смог продать их другим. Коротко говоря, Виктор был циничным негодяем и законченным эгоистом, но иллюзии в душе женщины умирают последними, и Мари-Элен не выдержала. Спросила:
– А тебе не стыдно отдавать мать своего единственного сына такому негодяю? Ты спишь со мной уже семнадцать лет. Неужто для тебя это ничего не значит?
В голосе графини прозвучали стальные нотки, и, в отличие от прошлых лет, когда Виктор откровенно помыкал любовницей, сейчас его улыбка сделалась приторно-сладкой.
– Ну, как ты могла такое подумать? Ты для меня – единственная женщина на свете, – пафосно провозгласил он, но сразу же подкинул ложку дёгтя в бочку мёда: – Жаль, что я не могу на тебе жениться, это будет означать конец моей карьеры. Вдруг всплывёт, что ты всё ещё замужем?
– Понятно… – протянула Мари-Элен. Она знала, что продолжать разговор нельзя, надо замолчать, но ничего не могла с собой поделать. Слова вырвались сами: – Оказывается, дело в бедняге Франсине. Теперь тебя больше не волнуют ни моё незаконное рождение, ни покойная мать-процентщица. Смотри, как бы самая богатая женщина Парижа и впрямь не досталась твоему врагу. Не боишься? Вдруг я проникнусь к барону любовью?
Голубоглазое лицо стареющего красавчика осветилось весёлой улыбкой, и виконт, не задумываясь, выложил свои козыри:
– Не боюсь. Во-первых, этот брак будет незаконным, раз твой первый муж ещё жив, а во-вторых, барон на тебя не польстится – он не любит женщин. Если миляга де Виларден ещё в состоянии это делать, то он будет спать с юношами. Ты останешься чистой, как горный снег, и снова придёшь ко мне.
– Вместе со своими деньгами, – закончила за него графиня.
– Это тебя только украшает, – развеселился Виктор, но потом вдруг стал серьёзным и задал странный, не относящийся к делу вопрос:
– Что ты знаешь о Рене?
Мари-Элен удивилась:
– О ком ты говоришь, и почему я должна знать этого человека?
– Ну, хотя бы потому, что он набирает в Париже силу. Везде шепчутся о жестоком и беспощадном торговце оружием по имени Рене.
– У меня дело простое – бордели да ломбарды. Там оружие без надобности. Так что Рене меня не интересует.
– А меня и нашего драгоценного министра полиции очень даже интересует. Ну, ничего, от нас с Фуше ещё никто не уходил, – похвастался де Ментон, чмокнул любовницу в щёку и отправился в свои комнаты.
– Ну да… – буркнула себе под нос Мари-Элен. Она вдруг отчего-то подумала, что её эгоистичный любовник во всех подробностях осведомлён о размере её состояния, а вот она смутно представляет, какие сведения Виктор смог добыть шантажом. Графиня стала вспоминать отрывочные разговоры, перебирать доходившие через третьи руки слухи. Похоже, что богатство её любовника за последнее время изрядно выросло.
«Виктор сказал, что барон стал теперь его главным соперником? – прикинула Мари-Элен. – Выходит, что мы втроём почти сравнялись по мощи. Итак, Ментон, Виларден и я! Интересно, чья паутина шире и доходнее? Кто из нас самый сильный, а кто самый беспощадный?»
Ответа на этот вопрос не было, но одно она понимала ясно: графиня де Гренвиль в этом деле – уж точно не из последних. И никто из этих двух мужчин не получит ни одного сантима из её денег, близко не подойдёт к её заведениям! Оба негодяя считают Мари-Элен пустым местом? Вот пусть и продолжают так думать. А она тем временем стравит этих петухов между собой и будет подливать масла в огонь, пока идиоты не заклюют друг друга до смерти.
– Муж и любовник! Как у любой приличной женщины… Это даже может оказаться забавным.
Мари-Элен звонко рассмеялась и вышла из гостиной.

Глава четвертая. Тайный гроссбух
Через плотно зашторенные окна гостиной пробивалось утро. Отзвуки городской жизни – стук колёс по мостовой, крики разносчиков, разговоры людей у фонтана – прежде чуть слышные, час за часом становились всё громче и теперь слились в один враждебный гул. Сейчас время стало врагом, оно бежало вперёд, не возвращая назад того, что успело отнять. Вечер забрал, но, не вернув, растаял. За ним и ночь не проявила милосердия, а пришедшее следом утро и вовсе стало палачом.
Часы в гостиной пробили восемь. Переливы этой старой пасторальной мелодии обычно умиляли Генриетту, однако нынче они показалась ей ужасным похоронным звоном. Серебристые колокольчики убивали надежду, что всё наладится и тётка вернётся. Генриетта сорвалась со своего места в углу дивана, где просидела уже несколько часов, и, не в силах совладать с ужасом и отчаянием, заметалась по комнате.
– Тихо, дорогая, тихо, – прозвучал рядом ласковый голос. Орлова поймала руку девушки и крепко сжала. – Нам сейчас нужно собраться с мыслями, вспомнить всё – любые мелочи, даже на первый взгляд ничего не значащие, – и хотя бы предположить, что могло произойти.
Генриетта вздрогнула, как будто с разбегу налетела на стену, но тутже опомнилась. Конечно же, фрейлина права, надо не паниковать, а действовать! Девушка сжала руками виски. В ладони ударом молота отдалось частое биение крови в жилах. Да что ж это такое? Растерянность? Это ещё можно простить, но страх? В лондонских трущобах они с тётей видели и не такое, там за пару фартингов можно было получить нож под рёбра. Тогда они с Луизой вечно были начеку, но ничего не боялись. Что же изменилось теперь? Мир остался прежним, просто женщины де Гимон изнежились.
«Соберись!» – приказала себе Генриетта.
У тётки никого, кроме неё, на этом свете не осталось, а значит, и у Генриетты не было выбора – она просто обязана выручить свою единственную родственницу из беды.
– Давайте вспоминать, – вновь напомнила о себе Орлова. – Повторите, пожалуйста, ещё раз, что сказала вам тётушка перед отъездом.
– Она собиралась ехать в контору месье Трике. Мы договорились, что Луиза предупредит поверенного о нашем отъезде, а мэтр приостановит дело с истребованием наследства моего отца. Вот и всё, разговор мог занять не более четверти часа, тётя должна была вернуться самое позднее к полуночи.
Генриетта заметила разочарование, мелькнувшее в глазах собеседницы. Это было понятно, ведь за бессонную ночь Орлова всё это уже не раз слышала. Но что юная герцогиня могла добавить, если действительно ничего другого они с тётей не обсуждали? Впрочем, хрупкая фрейлина и не думала сдаваться – она задала новый вопрос:
– А почему вы не послали за месье Трике? Ведь у меня создалось впечатление, что вы обе почти не выходили из дома. Что изменилось на сей раз?
– Мэтр не приехал. Мы ждали его с утра, а он так и не появился. Тётя сказала, что мы не можем уехать, не предупредив поверенного.
– Вот как?.. – протянула Орлова, но Генриетте почему-то показалось, что она предвидела такое развитие событий, по крайней мере, выражения удивления на её лице точно не было, и девушка уточнила:
– Вы думаете, что с Трике случилось несчастье?
– Похоже на то, – подтвердила Агата Андреевна и объяснила: – Как я поняла, ваше дело было для мэтра не только выгодным, но и очень почётным, ведь он занимался наследством герцога. Кстати, вы много получаете после отца?
Генриетта замешкалась, ведь подобные разговоры считались в свете вульгарными, и ради тётки юная герцогиня очень старалась соответствовать своему новому положению, но сейчас выбора не было. Отбросив все сомнения (о манерах вспомним, когда вернём Луизу!), девушка ответила:
– Денег там вроде бы совсем нет. Я получаю имение и дом в Тулузе. Зато поместье очень большое – земли много, и виноградники, как говорят, сохранились.
– А на что тогда рассчитывал месье Трике? Как он получит своё вознаграждение за труды? – уточнила Орлова.
– Ему обещано двадцать тысяч франков. Тётя заплатит сама. Её мастерская приносит очень хороший доход, и Луиза сможет найти такую сумму. Однако, если потребуются дополнительные деньги, тётя займёт их у миледи. – Заметив непонимание, мелькнувшее в глазах Орловой, девушка уточнила: – У светлейшей княгини Черкасской! У миледи есть личное состояние, но, если вдруг будет нужно, нам поможет и её муж – князь Алексей. Деньги нотариус должен был получить сразу после оформления моего наследства в королевской канцелярии.
Орлова в задумчивости помолчала, а потом подвела итог:
– Получается, что это дело и впрямь было для Трике не только почётным, но и выгодным. Тогда, как человек разумный, он должен был выказать безусловное почтение к таким выгодным доверителям. Поэтому нам остается только одно – сделать неутешительный вывод, что с мэтром произошло что-то ужасное, иначе он никогда бы не пропустил визит к вам в дом.
Руки Генриетты мелко задрожали. Почему-то она сразу представила распростёртую на полу сухонькую фигуру в чёрном.
– Вы думаете, что он мертв?..
– Пока не знаю, – вздохнула Агата Андреевна.
Фрейлина поднялась с кресла у камина, где просидела всю ночь, оглядела своё синее шёлковое платье, надетое ещё к ужину, и предложила:
– Я переоденусь во что-нибудь попроще и поеду в контору месье Трике. Вы напишете мне адрес?
– Лучше я сама отправлюсь с вами, – возразила Генриетта.
Орлова в сомнении покачала головой, но на лице юной герцогини было написано такое упорство, что фрейлине пришлось уступить:
– Ну, смотрите…
– Не сомневайтесь во мне! – твёрдо произнесла девушка. – В лондонском порту слабые не выживали, а мы с тётей как-то справлялись.
– Ладно, вы меня убедили, – сдалась Орлова. – Но тогда придётся ехать в хозяйском экипаже, в фиакре я вас не повезу.
Кучеру было велено запрягать лошадей, и четверть часа спустя закутанные в плащи женщины вышли на улицу, чтобы отправиться в свою рискованную поездку.
Улицы перетекали одна в другую, становясь все уже и грязнее. Исчезли портики с колоннами, лепнина и мраморные львы, теперь за окном экипажа проплывали лишь узкие практичные фасады. На каждом крохотном пятачке драгоценной столичной земли, пусть даже размером с обувную коробку, тянулись ввысь дома и домики. Буржуа и чиновники, да и потомки обедневших дворянских родов селились в этих парижских кварталах – изнанке богатых улиц. Почти что рядом – но в другом мире. Здесь не было зелени. Даже крохотный палисадник казался непозволительной роскошью. Какие цветы, если на месте клумбы можно построить комнатку, а над ней (одна над другой) ещё три? Но в этом царстве практичности имелось и своё очарование – строгая однозначность. Лавки и конторы, а над ними – жилые комнаты. Впрочем, ни Орлову, ни юную герцогиню де Гримон здешние виды нисколько не волновали. Они приехали сюда за другим.
В узеньком переулке из шести домов запряжённый четвернёй лаковый экипаж маркизы де Сент-Этьен казался настолько чужеродным, что, сбежав по подножке на брусчатку мостовой, Генриетта даже поёжилась под любопытными взглядами соседей месье Трике. Головы кумушек в пышных чепцах торчали чуть ли не изо всех окон.
– Зря мы приехали в карете, – наклонившись к уху спутницы, шепнула Генриетта, – всё-таки нужно было взять фиакр.
– Дело не в нас, – так же тихо ответила ей Орлова. Фрейлина кивнула в сторону крыльца, и Генриетта наконец-то поняла, что привлекло внимание любопытных – на крыльце дома Трике, заложив руки за спину, скучал жандарм.
Ужас сдавил ей сердце. Она рванулась вперёд и, проскочив мимо охранника, влетела в контору своего поверенного. Не зная, что делать дальше, девушка остановилась посреди комнаты, а следом за ней в помещение ворвался жандарм.
– Что это вы себе позволяете?! – возмущенно завопил он. – Сюда нельзя! Идёт обыск…
Орлова поспешила вмешаться:
– Простите нас, капрал – миролюбиво заметила она. – Мы приехали как раз по поводу вашего дела – хотим сделать заявление. Проводите нас к своему начальнику.
Острый глаз Генриетты зафиксировал чуть заметное движение руки почтенной дамы, когда в карман возмущённого жандарма скользнула монета. Это возымело действие: воинственность стража порядка поутихла, жандарм вздохнул и осведомился:
– Вы из-за нотариуса пришли?
– Да, конечно, – подыграла ему фрейлина.
– Ну, идите по лестнице на второй этаж, – окончательно смилостивился жандарм. – По этому делу сам господин префект приехать изволили. Майор Фабри.
Орлова крепко сжала локоть Генриетты и потащила девушку к лестнице.
– Не говорите пока ничего, лучше послушаем, что скажут нам, – прошептала Орлова.
Генриетта кивнула в знак согласия и, пропустив свою спутницу вперёд, поднялась на второй этаж. С лестничной площадки через открытые двери комнат были видны трое жандармов. Они рылись в ящиках, рассматривали какие-то вещи, а за большим квадратным столом восседал тучный офицер с пышными седыми усами и длинными бакенбардами. Судя по властным повадкам, это и был префект. Орлова направилась прямиком к нему и, приняв скорбный вид, начала разговор:
– Добрый день месье, если, конечно, так можно сегодня выразиться. – Не давая офицеру опомниться, фрейлина вдруг запричитала: – Ах, майор, мы с герцогиней так рады, что расследование этого дела поручили именно вам. Вы понимаете, что месье Трике, вёл дела нашей семьи? Для герцогини так же, как и для меня, случившееся стало огромным потрясением!
Изумлённый майор поднял на напористую гостью заплывшие чёрные глазки, а потом поискал взглядом ту самую герцогиню, о которой ему сообщили. Генриетта любезно улыбнулась, и на лице префекта отразилось неподдельное восхищение, он поднялся из-за стола и с грацией циркового медведя поклонился.
– Ваша светлость… – пророкотал майор.
– Герцогиня де Гримон. Очень рада познакомиться, – всё так же старательно улыбаясь, произнесла Генриетта, а потом представила офицеру свою спутницу: – Мадемуазель Орлова – моя близкая подруга.
Фрейлина расцвела лучезарной улыбкой и продолжила начатый разговор:
– Майор, вчера вечером мэтр Трике должен был привезти герцогине на подпись важные бумаги. Мы собирались переехать в наш дворец в Фонтенбло, но нотариус так и не появился, и нам пришлось даже отложить отъезд, а теперь вот это известие…
– Да уж, – сразу поверив, что гостьи всё знают, отозвался жандарм. – Теперь он вам точно ничего не привезёт, ищите себе другого нотариуса.
– Но как же так? Он – такой почтенный человек, мы ему всецело доверяли, – с горечью сказала Орлова.
Майор вновь бросил взгляд в сторону Генриетты, скромно застывшей за плечом спутницы, и слегка пожурил фрейлину:
– Герцогиня, конечно, слишком молода, но вы-то должны были лучше разбираться в людях. Ваш нотариус явно имел грешки, не подходящие человеку его профессии, за что и получил пулю в живот. Не при её светлости будь сказано…
Мгновенно поняв, что ей лучше уйти и развязать Орловой руки, Генриетта скромно предложила подождать спутницу на первом этаже и выскользнула из комнаты.
«Там у покойного нотариуса была контора, а жандармы начали с жилых комнат и до кабинета ещё не добрались», – сообразила она.
Генриетта не знала, что нужно искать. Но, может, она поймёт, когда увидит? Сбежав с лестницы, девушка огляделась по сторонам. В просторной комнате, занимавшей весь первый этаж, мебели оказалось немного. Под средним из трёх окон расположился большой тёмный стол. Забрызганное чернилами зелёное сукно на его столешнице затёрлось, а кое-где даже иссеклось. Рядом со столом высилось массивное кресло с высокой резной спинкой, под окнами выстроились в рядок тяжёлые чёрные стулья с жёсткими сиденьями, а у противоположной стены стояли три громоздких шкафа.
«С чего начать?» – спросила себя Генриетта.
Ей казалось, что наиболее важные документы и те, что всегда должны быть под рукой, окажутся в столе. И впрямь, в шкафах сквозь пыльные стёкла виднелись кожаные переплёты толстенных книг и перевязанные шнурами стопки бумаг.
«Сборники законов и архив», – поняла Генриетта и решила, что начнёт со стола, а к шкафам вернётся позднее. Если успеет.
Она наугад дёрнула центральный ящик и поняла, что тот закрыт на ключ. Ящиков в столе было три. Неужели все заперты? Генриетта потянула правый, ящик оказался открытым и плотно забитым бумагами. Девушка просмотрела первый лист, потом другой, быстро пролистала ещё с десяток. Все они были многочисленными копиями купчих. Дома и имения по всей Франции обрели через месье Трике новых хозяев. То, что листы были лишь копиями документов, Генриетте подсказал почерк. Все бумаги были заполнены одной рукой, и эту руку девушка знала. Она достала из кармана листок с адресом, написанным месье Трике. Лист даже не пришлось прикладывать к купчим – почерк однозначно был одинаковым.
– Ну и что нам это даёт? – пробормотала Генриетта.
Пока она нашла лишь подтверждение того, что мэтр Трике вёл много дел, а это и так было широко известно. Наскоро перелистав все листы в стопе, девушка окончательно убедилась, что там собраны лишь купчие. Она аккуратно сложила листы и задвинула ящик на место. Теперь наступил черёд левой стороны стола. Здесь ящик тоже оказался незапертым, а вот бумаг в нём было существенно меньше: стопа из пары десятков листов, была аккуратно перевязана синим шнуром. Генриетта вынула документы и удивилась – под перекрестьем шнура на первом же листе стояла её собственная подпись. Девушка вчиталась и поняла, что видит перед собой прошение о возврате наследства герцога де Гримона, которое она ещё два месяца назад подписала для месье Трике.
«Разве всё это не отнесли в королевскую канцелярию?» – спросила она себя. Но нотариус давным-давно отчитался, что бумаги не только сданы, но уже даже и рассмотрены. Недаром тётка со дня на день ожидала решения по делу.
От ужасного подозрения вновь затряслись руки. С трудом развязав шнурок, Генриетта перебирала листы. Все они относились к делу об истребовании её наследства. Отрицать очевидное больше не имело смысла: на столе лежала пачка документов, которые мэтр Трике, по его уверениям, давно передал во дворец. Открытие было ошеломительным!
«Неужели Луиза узнала о том, что Трике нас обманывал, начала скандалить и поплатилась за это? – предположила девушка, но сразу же отогнала кошмарную мысль: – Нет, тётка не видела этих бумаг! Слишком уж аккуратно перевязан пакет. Если бы произошла ссора, то такой тщательности в упаковке уже не было бы».
Времени на рассуждения у Генриетты не было, но в одном она не сомневалась: собственные документы нужно изъять, пока сюда не добралась полиция. Собираясь к нотариусу, юная герцогиня поверх платья надела свободную тальму, и теперь постаралась засунуть под неё бумаги. Это с трудом, но удалось. Теперь Генриетта не могла нагибаться, да и дышалось ей с трудом, но наградой за её упорство стала неожиданная находка – когда она вытащила документы, на дне ящика остался лежать чёрный ключ.
– От центрального…
И точно, ключ мягко повернулся в смазанном замке, и Генриетта потянула за старинную кованую ручку. Ящик оказался почти пустым: внутри лежали лишь несколько разномастных листочков, исписанных названиями и цифрами. Девушка присмотрелась. Цифры в столбиках стояли напротив названий и, скорее всего, означали суммы.
«Взять или не взять?» – спросила себя Генриетта.
Возможно, что эти листки помогут полиции раскрыть убийство мэтра Трике, а может, и нет. Но у самой Генриетты есть дела поважнее – нужно найти тётку. Девушка мысленно извинилась перед майором, свернула бумаги в трубку и сунула их в карман тальмы.
Что ж, теперь шкафы! Генриетта заглянула сквозь стёкла и поняла, что её первое предположение оказалось верным. На тиснёных корешках книг поблескивали выцветшим золотом названия Кодекса Наполеона и сборников законов, а перевязанные стопки бумаг состояли из всё тех же купчих, выписанных в прошедшие годы. Может, в шкафах что-то и прятали, но найти это Генриетта точно не успевала. На лестничной площадке второго этажа зазвучал преувеличенно громкий голос Орловой. Фрейлина рассыпалась в благодарностях, превознося любезность майора Фабри. Генриетта поспешила к лестнице и с равнодушным видом облокотилась на перила.
– Дорогая, где вы? – позвала Орлова.
– Я здесь, – откликнулась девушка.
Через мгновение Орлова появилась рядом и, склонившись к уху Генриетты, прошептала:
– Пока не станем говорить префекту о Луизе! К тому времени, когда ваша тётя приехала сюда, Трике был уже мёртв почти сутки. Если Луизу похитили, то нам нельзя насторожить преступников. Нужно, чтобы они связались с вами и потребовали выкуп. Подождём ещё один день…
Агата Андреевна увлекла свою спутницу к выходу и почти затолкала её в экипаж. Только когда кучер тронул, Орлова с облегчением сказала:
– Трике обнаружили далеко за городом. Он был убит при весьма шокирующих обстоятельствах: его нашли в кустах у реки с пулей в животе, а недалеко от него лежала застреленная женщина. Ту убили в спину, ясно, что бедняжка убегала прочь, пытаясь скрыться. В том месте есть маленькая церквушка, построенная у целебного источника, как видно, жертва стремилась под защиту её стен. Наш майор уверен, что та женщина – вдова, известная всей округе своим доступным поведением, пришла на свидание к нотариусу. Кто-то из других ухажёров этой деревенской вакханки приревновал и пристрелил обоих любовников.
– Не похоже это на Трике, – с сомнением заметила Генриетта.
На пропахших отбросами портовых улицах она навидалась всякого, в том числе и шлюх, и бабников. Месье Трике никак не походил на мужчину, одержимого страстью. Жадность? Да! Деньги? Конечно! Но не похоть…
– Майор уверен в своей догадке, – возразила Орлова. – Самый последний аргумент он придержал напоследок: под верхний край жилета у Трике был засунут розовый бутон – чуть распустившаяся белая розочка.
– Не может быть… – выдавила из себя Генриетта и поняла, что её руки вновь заходили ходуном.
Не понимая, что случилось, фрейлина с испугом уставилась на неё.
– Тётя зовёт меня Розита – «розочка». Об этом знаем только она и я, – превозмогая отчаяние, чуть слышно сказала девушка.
Орлова обняла её.
– Мы не будем делать никаких выводов, пока не соберём все доказательства, – твёрдо сказала фрейлина. – Роза – это просто совпадение. Трике убили на сутки раньше, чем Луиза выехала из дома. Раз о прозвище знали лишь двое, значит, человек, положивший цветок за пазуху нотариусу, не мог намекать на ваши отношения с тётей. Я скорее соглашусь с майором, что это – знак, оставленный ревнивцем.
– Дай-то бог! – Генриетта перекрестилась.
Она постепенно успокоилась и наконец-то вспомнила о бумагах. Коротко рассказав своей спутнице о том, что обнаружила в столе нотариуса, Генриетта вытащила документы из-за пояса, а потом достала свёрнутые в трубочку листочки из кармана тальмы.
– Так получается, что Трике целых два месяца водил вас за нос? – поразилась Орлова. – Нотариус рисковал вашим расположением, своей репутацией и крупным вознаграждением! Но зачем? Не в этом ли кроется причина всех бед? Чтобы на такое решиться, он должен был рассчитывать в этом деле на ещё больший куш. Давайте посмотрим его записи, связанные с деньгами, может, там что-нибудь и найдётся.
Генриетта собрала рассыпавшиеся по сиденью разномастные листочки с цифрами и протянула их фрейлине.
Агата Андреевна просмотрела верхний и заметила:
– Похоже, что это – гроссбух нашего мэтра. В первой графе стоит название проданной или купленной собственности, потом – дата сделки и сумма вознаграждения. Вот только что значит последняя графа? В ней имена, а под ними суммы.
– Может, это другие нотариусы? Из тех, что прежде на него работали?
– Возможно! – согласилась Орлова. – В случае чего поищем их по именам. Видите, у каждого купленного дома рядом записан адрес, а у каждого имения – ближайший город.
Агата Андреевна просматривала записи и передавала листочки Генриетте. Девушка пока не видела ничего необычного – все было одинаково: к каждой сделке Трике привлекал, по крайней мере, одного помощника, и выплачивал ему вознаграждение самое малое раз в десять меньше, чем получал сам.
– Ого! – воскликнула вдруг Орлова и, протянув Генриетте листок, спросила: – Это вам ни о чём не говорит?
Фрейлина указала на запись в первой колонке. Чётким угловатым почерком мэтра Трике там было выведено: «Гримон, Тулуза», в следующей колонке стояла цифра «пять». Проникший в окно кареты солнечный луч скользнул по листку, осветив добавленные к пятёрке четыре жирных нуля.

Глава пятая. Странный расклад
В гостиной было светло, как днем. Огромную двухъярусную люстру на четыре дюжины рожков, конечно же, не зажигали, но зато в настольных жирандолях, в настенных бра и в двух парных торшерах меж окон сияли разгоревшиеся свечи. Тёплый золотистый свет казался спасением – он изгонял страх. Из сумрака, даже из лёгкой тени, теперь выползала печаль. Она вела за собой тоску, а там и до отчаяния было рукой подать. Может, кто-нибудь и посчитал бы это суеверием, но Орлова знала, что делала. Да будет свет! Она защищала себя и девушку, ставшую по воле судьбы её подопечной.
Огоньки свечей отражались в полированных боках светлой мебели, скользили тенями по мраморному фризу камина, золотистые блики играли в складках атласных портьер. Орлова надеялась, что в этой залитой светом большой и уютной гостиной, где все уже стало ей своим и привычным, Генриетте будет спокойнее, чем в собственной спальне.
Фрейлина перебирала бумаги, добытые юной герцогиней, но думала отнюдь не о именах и цифрах. Она наблюдала за девушкой, оказавшейся в таком отчаянном положении. За годы придворной службы Агата Андреевна навидалась всякого и научилась прекрасно разбираться в людях. Поведение Генриетты никак не походило на изнеженность аристократок, обычно так себя ведут сильные и стойкие девушки из низов. Она не падала в обмороки, не рыдала, наоборот, казалось считала, что именно на ней лежит миссия по спасению тётки.
«Как интересно! Настоящий храбрый солдатик, – с уважением оценила Орлова, из-под ресниц поглядывая на сосредоточенное лицо девушки. – Генриетта считает себя ответственной за благополучие семьи. А ведь Луиза, похоже, даже и не подозревает, что её Розита выросла… Так кто же в этой семье старший?»
Агата Андреевна отодвинула в сторону кипу бумаг и, решив проверить свои догадки, заявила:
– По всему выходит, что дело связано с наследством. Возможно, что опасность пришла из прошлого. Расскажите мне о жизни вашей семьи. Вдруг мы найдём зацепку…
Генриетта с готовностью кивнула, опустилась в соседнее кресло и нерешительно спросила:
– Мне рассказывать лишь то, что помню сама, или и то, о чём говорила Луиза?
– Вспоминайте всё! А о том, что вам рассказывала тётя, как можно подробнее.
Теперь пауза оказалась долгой, но Орлова девушку не торопила. Фрейлина по собственному опыту знала, что исповедь бывает трудной. Наконец Генриетта решилась:
– Я родилась в тюрьме Тулузы, куда мои тётя и родители попали по доносу, – начала она. – Якобинцев уже разгромили, и мои родные, шесть лет скрывавшиеся под видом крестьян на уединённой мызе, стали надеяться, что всё обойдётся. Но кто-то узнал в скромной крестьянке герцогиню. Отца с мамой и Луизу арестовали. Восемь месяцев просидели они в тюрьме, ожидая приговора. В тот день, когда я родилась, им его как раз и вынесли – смерть на гильотине.
Генриетта говорила спокойно, но жилка, вздувшаяся на её виске, подсказала Орловой, что рассказ дается юной герцогине совсем не просто.
– Луизе тогда только исполнилось восемнадцать. Она попросилась на встречу к начальнику тюрьмы и предложила ему себя в обмен на мою жизнь. Тётя и сейчас красива, а тогда была чудо как хороша, и тюремщик не устоял. Луиза однажды сказала, что этот человек повёл себя благородно – спас жизнь нам обеим. Он разрешил уйти и ей. Каким-то непостижимым образом со мной на руках Луиза смогла пройти через всю страну и добралась до Англии.
Девушка замолчала, не зная, что говорить дальше, и Орлова подсказала:
– А что вы потом делали и где жили?
– Мы поселились в Лондоне. Тётя работала швеёй у модисток на Бонд-стрит. Мы жили в ночлежке в порту. Там на матрасах в одной большой комнате спало десятка три эмигранток. Сначала за мной присматривали то одна, то другая, а лет с двенадцати я начала сама зарабатывать…
Орлова обомлела. С такой исключительной красотой юная герцогиня без труда могла «заработать» известным способом. Как видно, мысли фрейлины отразились на её лице, поскольку Генриетта слабо улыбнулась и уточнила:
– Я пела на улицах, и иногда добрые люди кидали мне мелочь, кусок хлеба или яблоко. А потом Луиза заболела, ей становилось все хуже и хуже, она начала слепнуть, и модистки выгнали её. Мы больше двух лет жили на то, что я зарабатывала пением.
«Вот откуда в девушке появилась эта подспудная уверенность, что она в ответе за свою семью, – поняла наконец Орлова. – Она уже была кормилицей!»
Генриетта страдальчески поморщилась, как видно, воспоминания и впрямь были мучительными, и Агата Андреевна подсказала:
– Но ведь Луиза поправилась!
– По правде сказать, нас спасло чудо. Когда тётя была уже так слаба, что счёт её жизни шёл на дни, а я в отчаянии бегала по людным местам в надежде хоть что-нибудь заработать, мне повстречалась княгиня Екатерина. Она, можно сказать, вырвала меня из рук полисмена, арестовавшего меня за попрошайничество. Миледи забрала нас с тётей к себе и пригласила доктора, а тот смог вылечить Луизу.
– Княгиня славится своей добротой и щедростью!..
– Она – святая! Когда тётя стала поправляться, миледи спросила, что Луиза хочет теперь делать. Тётя рассказала ей о своей заветной мечте – шить красивые платья с тонкой вышивкой. Шёлк по шёлку. Тогда княгиня помогла: купила заброшенную фабрику и придумала, как переделать старые корпуса в мастерскую и жильё для работниц. Луиза набрала француженок-эмигранток и начала шить платья по собственным эскизам. Теперь её наряды вошли в моду по всей Европе и хорошо продаются. Понятно, что для нашей семьи это основное подспорье, но я считаю, что Луиза уже заслужила отдых. Я хочу получить наследство и отдать поместье ей, а сама надеюсь стать оперной певицей. Примадоннам хорошо платят. Я поклялась себе, что моя тётя больше никогда не будет ни в чём нуждаться.
Да уж, наметанный глаз и теперь не подвёл Агату Андреевну, а опыт подсказал правильный вывод: юная герцогиня де Гримон оказалась стойкой, волевой и благородной девушкой. Проверяя последнюю догадку, Орлова спросила:
– Так ваше увлечение вокалом имеет житейскую основу? Я думала, что вы поёте по призванию.
Грустная улыбка Генриетты была бы уместнее на лице взрослой и умудрённой жизнью женщины, да и прозвучавшие слова оказались просто философскими:
– Когда родной тебе человек умирает от голода, призвание – непозволительная роскошь. Я уже никогда не смогу забыть эту истину…
Агата Андреевна задумалась. Из рассказа Генриетты выходило, что других родственников – претендентов на наследство де Гримонов, кроме неё и Луизы, не было, да к тому же если уж и убивать одну из женщин из-за поместья в Лангедоке, то логичнее устранять наследницу.
– Вы точно знаете, что земли вашего отца не продавались другим хозяевам? – уточнила фрейлина. – Ещё Наполеон издал указ, что потерянное имущество возвращается иммигрантам лишь в том случае, если оно не было продано местными властями с торгов. Нынешняя власть поступает так же.
– Я точно не знаю, – честно призналась Генриетта, – всеми делами занималась Луиза. Но в письме, присланном из королевской канцелярии, было сказано, что я могу вступить в права владения имением отца, да и месье Трике ничего не говорил о покупателях наших земель.
Орлова вздохнула. Как оказалось, словам месье Трике верить не стоило, но зачем посыпать раны солью, лишний раз напоминая об этом девушке? Теперь надежда была лишь на бумаги. Вдруг там что-нибудь, да обнаружится? Агата Андреевна вновь взялась за листочки с цифрами. Все они были похожи, менялись лишь даты и адреса. Хотя последний листок немного отличался от других: там стояли лишь суммы и даты, а ещё в самом низу под чертой было выведено «Всего от Р.» и красовалась шестизначная сумма.
«Похоже на подведение итогов, – прикинула Орлова, – скорее всего, эти суммы, прошедшие через руки Трике, поступили от одного человека, зашифрованного под буквой “Р.”. Кто-то явно не бедствует, раз может платить такие деньги!»
– А если сложить? – подумала она вслух.
– Что?.. – не поняла Генриетта.
– Попробовать сравнить суммы в последнем листе и во всех предыдущих.
Агата Андреевна разложила листки рядком на столе, а итоговый взяла в руки и принялась сравнивать цифры. Первые две позиции совпали сразу, а третью она искала долго и нашла предпоследней по дате. Путаница была изрядная, однако все цифры в конце концов нашлись, а когда фрейлина начала ставить против совпадающих позиций точки, вскоре выяснилось, что на итоговый лист Трике выписал все свои поступления почти за год. Результат оказался очень интригующим.
– Ну что ж, получается, что у нашего нотариуса имелся очень богатый доверитель, – поделилась своим открытием Орлова. – Все деньги пришли к Трике через господина «Р.».
– А как же поместье Гримон в Тулузе? – спросила Генриетта. – Мы ещё не платили за него денег, да и вознаграждение там должно было быть двадцать тысяч, а мэтр уже внёс наше имение в список, да ещё с большей суммой.
– Да, здесь обозначены пятьдесят тысяч, – отозвалась Орлова, разглядывая бумажку. – И ведь это единственная запись, где под цифрой вознаграждения нет даты. Возможно, что Трике ещё только планировал его получить.
– Так, может, он просто хотел вытянуть из нас доплату? – с надеждой предположила Генриетта. – Поэтому и не сдавал документы, чтобы мы прониклись его заботами и оценили трудности. Возможно, хотел, чтобы мы дозрели до взятки? Тётя уже так переживала, так рвалась уехать, что мэтр вполне мог её убедить выдать дополнительные деньги за мифические «услуги».
Жаль было разочаровывать девушку. Что бы Орлова сейчас ни отдала за надежду, но иллюзии стали для них непозволительной роскошью, и фрейлине пришлось сказать правду:
– Эта сумма внесена в перечень как поступившая или ожидаемая от «Р.». Ни вы, ни Луиза никак не подходите под эту букву.
– Только если не знать, что тётя зовёт меня Розитой.
– Нет, это не тот случай! Вы не передавали нотариусу никаких сумм, более того, судя по датам, когда он уже получил почти половину денег из перечня, вы ещё оставались в Англии и слыхом не слыхивали ни о каком месье Трике.
– Да, действительно, – согласилась девушка, – мы услышали о нём только зимой в Вене. Елена Черкасская – сестра князя Алексея, ставшая в замужестве маркизой де Этьен, – пригласила нас пожить в своём парижском доме и дала письмо к своему поверенному.
– Похоже на то, что мэтр Трике взялся обслужить двух заказчиков, претендующих на одну и ту же собственность. В таком случае один из этих легковерных доверителей недобросовестного поверенного неминуемо будет обманут. К сожалению, из вас двоих мэтр выбрал своего постоянного «Р.».
Орлова задумалась. Смутная мысль о том, что в этих записях есть какая-то несуразность, тревожила её, но что было не так, фрейлина понять не могла. Название поместья, адрес, дата, фамилия помощника и его вознаграждение. Кто же такой этот таинственный «Р.», кидающий огромные суммы на покупку имений и домов?
– Миллионы франков… – протянула Орлова в раздумье.
– Нет, здесь – семьсот восемьдесят тысяч с мелочью, – возразила Генриетта, – до миллиона Трике не дотянул.
– Если поверенный получил почти восемьсот тысяч франков за свои услуги, то сами приобретения стоят миллионы. Этот «Р.» богат, как Крез!
– Неудивительно, что Трике решил обмануть Луизу: у нас таких денег нет, – с горечью заметила девушка.
Генриетта была права. Трике – человек прагматичный, а его заказчик, судя по размаху, весьма могущественен, и, узнав, что мэтр взялся вести дела наследников имения Гримон, «Р.» мог рассердиться на нотариуса. Убив Трике, он оправился в контору. Служанка уехала в деревню (ох, неслучайное, похоже, совпадение!), а убийца пришёл в дом своей жертвы в поисках улик, подтверждающих его подозрения, и тут ему, как снег на голову, свалилась Луиза. «Р.» понимает, что он не ошибся, и тогда… Что? Убийство или похищение?
Делиться своими сомнениями с юной герцогиней Агата Андреевна не собиралась – это было бы бесчеловечно, ведь девушка и так настрадалась. Если Луиза убита, то рано или поздно полиция найдёт её тело. Но в этом случае им следует завтра же утром заявить об исчезновении мадемуазель де Гримон, чтобы жандармы знали, кого ищут. Но если «Р.» озабочен истреблением женщин, претендующих на имение в Лангедоке, тогда ему нужна наследница, а не её тётка. Преступник должен выйти на связь с Генриеттой. Играя на чувствах девушки, он попытается заманить её туда, где сможет убить. Понятно, что они этого не допустят, но зато дадут Луизе шанс сохранить жизнь. В этом случае им сейчас лучше молчать об исчезновении старшей из дам де Гримон, чтобы ни в коем случае не встревожить преступника.
«Что же делать? – спросила себя Орлова. – Заявлять в полицию или нет?»
Ответа она не знала, а ведь от него зависела человеческая жизнь, и тогда фрейлина решилась:
– Давайте попробуем погадать на Луизу, – предложила она собеседнице.
– Как это? – растерялась Генриетта и побледнела, – а если карты скажут, что тётя…
Она не могла произнести слово «смерть», но Агата Андреевна и так всё поняла. Орлова не собиралась говорить юной герцогине, что при подобном раскладе хотела схитрить и промолчать. Но девушка так испугалась, что фрейлина предпочла выбрать из двух зол меньшее, поэтому с готовностью согласилась:
– Как скажете! Давайте не будем…
Генриетта вскочила с кресла и, раскачиваясь, как маятник, принялась ходить вдоль края ковра. Её лицо пошло красными пятнами, а на лбу заблистала испарина. Орлова так жалела бедняжку, но чем здесь можно было помочь? Девушка всё-таки сумела подавить страх. Сжав кулаки до белизны в костяшках, она застыла напротив Орловой и прошептала:
– Другого способа узнать хоть что-нибудь о Луизе ведь нет?
– По крайней мере, мне ничего другого в голову не приходит, – призналась Агата Андреевна.
– Тогда погадайте, пожалуйста!..
Орлова молча кивнула и пошла в свою спальню за картами.
Орлова тасовала колоду, и Генриетта не могла оторвать взгляд от карт. Таких она ещё не видела: крупные, почти с ладонь, они немного напоминали игральные, но в толстой колоде мелькало множество незнакомых картинок, а вместо привычных червей и треф, на картах взлетали острые мечи, выстраивались в ряды кубки и монеты. Это были карты Таро.
Агата Андреевна долго тасовала колоду, время от времени переворачивая карты: крест-накрест, справа налево, а потом наоборот. В другой раз Генриетта засыпала бы Орлову вопросами, но сейчас могла думать лишь о Луизе. Вдруг в эту самую минуту с тётей происходит непоправимое?!
«Нет, – приказала себе Генриетта, – я должна думать только о хорошем. Нечего притягивать к себе несчастья!»
Она постаралась сосредоточиться и вновь с надеждой посмотрела на Орлову. Фрейлина выбрала из колоды карту с дамой, восседавшей на троне. В руках дама держала кубок. Орлова выложила карту на стол и предложила Генриетте:
– Вы самый близкий Луизе человек. Задайте вопрос!
– Какой? – тихо спросила девушка.
– Самый главный…
Генриетта прикрыла глаза и замерла. Она молчала, а Агата Андреевна сидела напротив с колодой карт в руках и ждала. Наконец девушка решилась, поглядела в лицо Орловой и тихо спросила:
– Что случилось с моей тётей – Луизой де Гримон?
Фрейлина протянула Генриетте колоду, подсказав как правильно её снять, а потом принялась раскладывать карты на столе. Её пальцы порхали легко и быстро, и через мгновение вокруг дамы с кубком в интригующем порядке лежал целый расклад. Агата Андреевна что-то скороговоркой пробормотала по-русски и принялась переворачивать карты «рубашками» вниз. Она делала это молча, иногда замирая, и от зоркого взгляда Генриетты не укрылась тревожная складка, на мгновение мелькнувшая между бровей фрейлины.
– Что? Плохо? – не выдержала девушка. – Пожалуйста, скажите. Мне нужно знать!
Орлова подняла взгляд, и юная герцогиня прочла в нём сочувствие.
«Боже! – мысленно взмолилась Генриетта. – Я не могу потерять Луизу! Только не это!..»
Поняв, что тянуть с ответом больше нельзя, заговорила Орлова:
– Здесь нет самого страшного – смерти, – твёрдо сказала она, – а остальное можно пережить, тем более что карты сулят нам благополучную развязку. Но сейчас дела очень плохи. Ситуация обострилась до предела.
Орлова указала на карту, где рука в перчатке сжимала огромный меч, а потом по очереди провела кончиком пальца по картинкам, где мужчины и женщина с мечами в руках со всех сторон угрожали королеве с кубком.
– Я не стану забивать вам голову объяснениями, сейчас не до этого, но расклад говорит о том, что Луизе угрожают опасные люди, их трое – двое мужчин (старый и молодой) и женщина. Но вы можете успокоиться: в раскладе нет вас, Генриетта. Вы не виноваты, Луизу похитили не по ошибке, не вместо вас.
– Но почему? – поразилась девушка, – у тёти нет врагов, она со всеми ладит, работницы в мастерской обожают её. Кто мог пойти на такое и почему?
– Причин может быть множество: зависть к успеху Луизы, прошлые обиды этих людей, их алчность, а возможно, и ревность. Ведь ваша тётя – и впрямь красавица, да к тому же ещё молодая. Сколько ей?
– Тридцать пять…
– Ну, вот видите.
Агата Андреевна смешала карты. На самом деле расклад её неприятно поразил: в нём всем правили «Мечи», что возводило опасность, нависшую над мадемуазель де Гримон, до уровня смертельной, но были две карты, резко менявшие картину. Исчезнувшая Луиза, оказывается, имела сердечную тайну: в её жизни был любимый мужчина, а в конце всей этой запутанной истории мадемуазель де Гримон ждал семейный союз.
«Генриетта все равно мне не поверит. Мне и самой сложно в это поверить, – размышляла Орлова аккуратно складывая карты в сафьяновый футляр. – Может, я что-то не так понимаю? Но, похоже, это как раз тот случай, что, как говорится, поживём-увидим?»
Однако фрейлина уже получила ответ на главный для себя вопрос: они пока не будут заявлять о похищении Луизы в полицию. Кто-то из этих троих меченосцев должен скоро проявиться. Интересно, кто же это будет? Мужчина или женщина?

Глава шестая. Сон и явь
Снова мужчина! И опять девочка! Луиза знала, что это сон. Вечный кошмар преследовал её почти восемнадцать лет. Очень хотелось проснуться, но почему-то не получалось. Она держала на руках новорождённую племянницу – единственную надежду их обречённого рода. Крохотное существо успело прийти в этот мир до того жуткого часа, когда её мать встретилась с гильотиной. Это само по себе уже было чудом. Господь помог де Гримонам, и за то, чтобы этот хрупкий росток сохранился и вырос, можно было отдать жизнь. Луиза знала, что делать: надо выкупить малышку. Передав девочку ещё слабой после родов невестке, она попросила караульного доложить начальнику тюрьмы, что имеет к тому личный и секретный разговор. Тюремщик не удивился, это было в порядке вещей: многие заключённые доносили друг на друга, выкупая себе жизнь смертью другого человека. Караульный ушёл, а через четверть часа вернулся за Луизой и отвёл её к коменданту. Начальник тюрьмы, тоже привыкший к подобным сценам, окинул заключённую высокомерным взглядом.
– Ну, что скажешь, красотка? – насмешливо спросил он. – Хочешь выкупить свою жизнь, забрав чужую?
– Нет, месье, я хочу спасти мою племянницу: малышка родилась два часа назад, – бесстрашно ответила Луиза. – Я добровольно отдам вам свою девственность, если вы разрешите передать девочку в какой-нибудь из монастырей.
– Так ты девица… – протянул мужчина, и глаза его сверкнули плотоядным блеском, – и настоящая красавица, как я погляжу.
Комендант подошёл к Луизе, одетой в рваное крестьянское платье, протянул руку и грубо сжал её грудь, но затем отступил, уселся на стул и принялся раскуривать трубку. Может, исхудавшая и измученная аристократка не понравилась этому уже немолодому пресыщенному мужчине? Затаив дыхание, ждала Луиза его решения. Наконец тюремщик поднял на неё глаза и приказал:
– Продаёшь свою невинность, так показывай товар! – Он небрежно махнул рукой, указывая на разорванное платье, – раздевайся.
Луиза задрожала. Она так хотела спасти жизнь новорожденной Генриетты, но вдруг это не получится? Ведь комендант мог только позабавиться с сестрой герцога де Гримона, а потом отправить её обратно в каземат. Тогда участь малышки была предопределена: девочка умрёт от голода после казни матери. Но выбора не было. Под пристальным взглядом тюремщика Луиза начала раздеваться. Стянув с плеч платье, она осталась в одной холщовой рубашке и грубых чулках. Разбитые ботинки, в два раза больше, чем требовалось для её маленьких ног, широкими раструбами торчали вокруг тонких щиколоток. Стыд и страх были так мучительны, что Луиза до синевы побледнела, а ноги её обмякли.
– Сними ботинки с чулками и встань на ковёр перед камином, чтобы не замёрзнуть, – не обращая на это внимания, велел мужчина, в его голосе зазвучали странно ласковые нотки.
Луиза послушно подошла к вытертому коврику перед камином. Там стояли два старинных кресла с высокими спинками и квадратный стол, уставленный бутылками. Она разулась и замерла. В кабинете начальника тюрьмы было холодно и сыро, но от огня тянуло приятным теплом.
– Сними рубашку и распусти волосы, – велел мужчина. Он внимательно смотрел на маленькие ноги заключённой и её тонкие руки, а в глазах его уже засверкали огоньки похоти.
Луиза опустила глаза и стиснула зубы, чтобы не заплакать от отчаяния, но мужественно стянула с себя плотную рубаху и положила её на одно из кресел, а затем расплела длинную чёрную косу.
– Нужно проверить, не врешь ли ты, – засмеялся комендант, – садись в это кресло, а ноги перекинь через подлокотники.
Луиза подошла к жёсткому старинному креслу и, сев так, как велел ей мужчина, застыла. Она не видела тюремщика, но перестать чувствовать не могла. Она ощутила жаркое дыхание между своих ног, а потом грубые пальцы принялись шарить между бедер, раскрывая складки её лона и проникая внутрь тела.
– Не обманула, – прозвучал довольный голос, а потом раздался приказ: – Открой глаза!
Луиза послушалась. Начальник тюрьмы стоял рядом, держа в руках бутылку.
– На, пей. Только сиди, как сидишь, хочу полюбоваться на это зрелище подольше.
Он приставил горлышко к губам заключённой. Огненная жидкость опалила гортань Луизы. Ну и хорошо!.. Надо выпить как можно больше, чтобы опьянеть и не чувствовать ни боли, ни отвращения… Мужчина принялся убирать со стола бутылки, медленно переставляя их на каминную полку. Он не спешил, ему явно нравилось зрелище, которое он видел перед собой. Наконец, убрав последнюю бутылку, комендант обратился к Луизе:
– Ну, хватит пить, а то потом тебя придётся нести.
Он отобрал у заключённой бутылку и, подхватив, оттащил на стол. Луиза закрыла глаза, а тюремщик широко раздвинул её ноги и, хрипло крякнув, вонзился в тугое лоно. Девушка закричала и забилась, но широкие ладони плотно прижимали её плечи к столешнице, не давая шелохнуться. Боль была непереносимой, и Луизе показалось, что мужчина сейчас разорвёт её пополам. На мгновение она подумала, что так будет даже лучше, ведь она просто отмучается, но в памяти всплыло крошечное личико племянницы. Нет! Луиза де Гримон не имеет права умирать, даже если ей этого очень хочется!
Тюремщик хрипло зарычал и, тяжело дыша, рухнул на грудь своей жертвы, но быстро опомнился и отошёл от стола. Откуда-то сбоку послышался шум льющейся воды. Луизе казалось, что в её теле нет ни одной целой кости, ни одного живого места, но, сделав над собой усилие, она всё-таки попыталась встать.
– Погоди, давай я тебе помогу, – услышала она тихий, даже какой-то робкий, голос начальника тюрьмы.
Мужчина подошёл к столу и легко поставил Луизу на ноги. Она сделала шаг, потом другой и схватилась за спинку кресла. Теперь она уже могла стоять достаточно твёрдо.
– Ты дочка и сестра герцога? – спросил тюремщик, натягивая на неё рубашку.
– Да, – прошептала Луиза, сил говорить у неё не было.
– А девочка, что родилась, – единственный ребёнок твоего брата?
Луиза кивнула, не понимая, что же ещё нужно этому человеку. Он уже забрал её честь, чего же более?
– Понятно, что ты хочешь спасти наследницу вашего рода, да только монашки её не возьмут.
– Почему? – ужаснулась Луиза. Неужели её жертва оказалась напрасной?
– Нет больше ни монастырей, ни монашек, – объяснил комендант, – тех, кого не убили, посадили в тюрьмы. Некому тебе отдавать этого ребёнка. Но уговор есть уговор. Я дам тебе немного денег и рабочую одежду нашей прачки, та оставляет её в постирочной, когда уходит домой. Бери племянницу и пробирайся в Кале, а там уж, если тебе повезёт, уезжай в Англию.
Начальник тюрьмы вышел в коридор, что-то сказал конвоиру и через несколько минут вернулся в свой кабинет с платьем и плащом. Луиза только успела переодеться, как в кабинет ввели её невестку с малышкой на руках. Предупредив, что у женщин – лишь пять минут, чтобы проститься, тюремщик вышел. Невестка передала девочку Луизе и, встав на колени, поцеловала обеим руки.
– Благослови вас Господь и Дева Мария, живите и будьте счастливы, – всхлипнула бедняжка. Она поднялась и, не в силах оторваться, глядела в крошечное личико своей спящей дочери. Дверь отворилась, это вернулся начальник тюрьмы. Он вывел рыдающую герцогиню в коридор и передал её конвоиру.
– Вот немного денег, – виновато сказал комендант, протягивая Луизе тощий кошелёк, – больше у меня нет, ты уж сама как-нибудь выкрутись.
Чувство благодарности примирило Луизу с этим мужчиной – её жертва оказалась ненапрасной. Пряча кошелёк за пазуху, она сказала:
– Спасибо вам за всё!
Тюремщик кивнул, отводя глаза, потом вывел Луизу за ворота тюрьмы и, попрощавшись, захлопнул маленькую калитку в старинных, обитых железом воротах, а Луиза скользнула в ночь.
– Вот и начались наши скитания, Розита, – тихо сказала она крошечной племяннице, – но я обещаю, что ты обязательно вырастешь и станешь прекрасной розой Лангедока.
Луиза сама не знала, как у неё вырвалось это имя. Просто из глубины памяти выплыло нежное детское прозвище. Так её саму звала когда-то мать. Как же давно это было! Восемнадцатилетняя Луиза шагала во тьме. Вот только откуда она знала, что ждёт их дальше? Лондонские трущобы… Болезнь и голод… Но теперь же всё наладилось! Бывшая заключённая – преуспевающая хозяйка модной мастерской, а Генриетта выросла и стала настоящей красавицей. Да и самой Луизе отнюдь не восемнадцать, а все тридцать пять… Зачем вспоминать прошлое? Зачем проходить через муки вновь и вновь? Как это жестоко!..
Навстречу Луизе из чернильной тьмы беззвёздной ночи вышел брат. Он вёл за руку свою молодую жену.
– Дорогая, ты сдержала слово! – с улыбкой сказал герцог, а герцогиня кивнула. – Мы гордимся тобой: из новорожденной малышки ты вырастила настоящее сокровище. Жаль только, что нынче тебя обманули, и девочка осталась без защиты перед лицом врагов. Возвращайся к Генриетте! И поскорее…
Герцог обнял супругу за плечи, и они исчезли во тьме. Луиза огляделась. Больше не было ни тюрьмы, ни Тулузы. Вместо них, прижавшись друг к другу, стояли серые дома маленькой парижской улочки, а сама Луиза, стоя на крыльце, стучала в дверь одного из домов.
«Месье Трике… – вспомнила она. – Я приехала к нему, но в доме никого нет. Значит, нужно уезжать. Генриетта меня ждёт, волнуется…»
Луиза развернулась, попытавшись сбежать с крыльца, но не смогла сделать ни шагу.
«Проснись! – кричал страх в её голове. – Скорее, иначе будет поздно!»
Луиза открыла глаза, но вокруг ничего не изменилось. По-прежнему было черным-черно. Женщина пристально вглядывалась во тьму, пытаясь понять, на каком она свете. Постепенно сгустки тьмы проступили предметами мебели: это оказались сундук и стол. Луиза пошевелила руками, они двигались. Значит, можно хотя бы на ощупь понять, что вокруг.
Всё, до чего она смогла дотянуться, Луиза ощупала и определила, что лежит на кровати. Может, попробовать сесть?.. Ей это удалось… Уже хоть что-то! Луиза спустила одну ногу и крепко оперлась ею об пол. Ступня стояла твёрдо. Прекрасно, теперь вторую ногу… Луиза вдруг поняла, что не может этого сделать. Изогнувшись, она провела ладонью по бедру, потом по икре, всё было как обычно, тело чувствовало прикосновения. И вдруг пальцы упёрлись в широкий металлический обруч. Шершавый, с большой грубой заклёпкой, тот не оставлял сомнений в своём назначении – кандалы! От обруча куда-то во тьму убегала толстая цепь. Спина Луизы покрылась холодным потом: она была пленницей, да к тому же её приковали, как рабыню на невольничьем рынке! От отчаяния она закричала.
Жак-Костоправ отчаянно пытался связать слова в единое целое. Он стоял навытяжку в маленькой столовой, где из мебели помещались лишь старинный пузатый буфет с виноградными гроздьями на дверцах да стол на толстой, как бочонок, ноге в окружении жёстких стульев. У Жака – сильного, как слон, лохматого рыжего великана с умом ребёнка – имелось множество недостатков и даже пороков, но для его хозяев всё и всегда перевешивало одно существенное достоинство: поистине, собачья верность Костоправа. В своё время и для Рене это оказалось решающим аргументом. Сейчас Жак явился с докладом и с титаническими усилиями выдавливал из себя слова:
– Женщина спит… Я налил ей в питье опия… Вы велели… Но уже скоро проснётся. – Отчитавшись, великан замолчал, но, поразмыслив, поинтересовался: – Чего дальше с ней делать?..
Ответа на этот вопрос у Рене не было. Женщина свалилась, как снег на голову, испоганив такое удачное дело. Рене ещё утром сообщили об отъезде служанки. Неприглядного вида вонючий нищий обошёл все дома в том маленьком переулке, где проживал почтеннейший Трике, а потом, прихватив объедки, пожалованные сердобольными кухарками, отправился с докладом к предводителю попрошаек. Спустя два часа сообщение о том, что дом пуст, достигло ушей Рене. Как удачно, что нотариусу пришло в голову отправить прислугу в деревню. Одной заботой меньше. Зачем брать лишний грех на душу? Пусть служанка живёт.
Грехов на душе Рене накопилось много, можно сказать, с избытком, и что-то в последнее время этот груз стал сильно давить. Потянуло в церковь. Понятно же, что все эти разговоры о раскаянии и отпущении грехов – детские игрушки. Но почему-то только в церкви исчезали раздражение и бешенство, сжигавшие всё внутри. Только там, на источенной веками чёрной скамье, в тишине старинной часовни, становилось легче, и в душу сходило умиротворение. Теперь Рене даже иногда казалось, что самое главное богатство – это не золото, не дома и поместья, и даже не власть, а то, что не купишь – покой. Вот из-за этих кратких мгновений, когда душа парит, наслаждаясь блаженной лёгкостью, явившаяся не ко времени в дом Трике женщина и сохранила свою жизнь.
Решение далось нелегко, и Рене даже пришлось о нём пожалеть: Костоправ замаялся тащить непрошеную свидетельницу сначала до лодки, а потом от берега до коттеджа. К тому же бедняге приходилось караулить и кормить пленницу, а Жак был нужен совсем в другом месте. Может, стоило сразу бросить женщину в Сену?
«Одной больше, одной меньше, – подсказал Рене внутренний голос, – какая теперь уже разница?»
Жак терпеливо ожидал приказа. Этот тупица различал только белое и чёрное, силу и слабость, при нём нельзя было проявлять никаких сомнений! Придётся выбирать… Но Рене захотелось потянуть время. Многолетняя привычка изворачиваться не подвела и на сей раз: предлог все-таки нашёлся, а потом прозвучали нужные слова. Костоправ пробурчал что-то нечленораздельное и, взяв свечу, отправился в темноту подвала – выполнять очередное приказание.
Где-то наверху в аспидной темноте загремело железо. Потом над головой Луизы появился слабо освещённый квадрат. Свет от трепещущей свечи был слаб, но после кромешной тьмы казался страшно резким. Луиза прикрыла глаза руками, и теперь лишь слушала: по ступеням лестницы стучали тяжёлые башмаки.
Человек глухо топнул по земляному полу, и свет в щелях между пальцами Луизы стал ярче – вошедший приблизился к ней.
– На, пиши, – прогремел мужской голос. – Как зовут… Родню тоже.
Луиза открыла глаза и испугалась: перед ней стоял огромный широкоплечий человек в крестьянской одежде. Его голова терялась где-то в чёрноте: свеча, которую великан держал в руке, освещала лишь толстые пальцы, серую домотканую одежду и огромные, как лодки, деревянные башмаки-сабо. Тюремщик поставил на стол свечу и перо с чернильницей, туда же бросил лист бумаги. Чуть подумав, он пододвинул стол вплотную к кровати и снова повторил:
– Пиши!
– Зачем? – тихо спросила Луиза.
Великан не удостоил пленницу ответом, а лишь подтолкнул к ней лист бумаги.
«Зачем им понадобилось моё имя? – лихорадочно соображала Луиза, – хотят потребовать выкуп?»
Это давало надежду на спасение. В доме на улице Гренель хранились приготовленные для месье Трике двадцать тысяч франков. Можно было попробовать пообещать их похитителям.
«Но как я могу послать их к Генриетте?» – ужаснулась Луиза.
Никто из этих преступников вообще не должен был узнать о существовании юной герцогини де Гримон! Но это значило, что у её тётки шансов вырваться отсюда не будет!
«Господи, помоги, научи, что делать…» – молилась Луиза.
– Пиши! – уже злобно прорычал великан и грохнул кулаком по столу.
– Сейчас, – отозвалась Луиза и потянула к себе лист бумаги.
Тюремщик наклонился к ней, разглядывая пленницу. Лучше бы он этого не делал – великан оказался уродом. Маленькие глазки-щёлки прятались в складках кожи, толстые щёки подпирали набухшие лиловые мешки под глазами, а вывернутые наружу губы широченного рта напоминали о жабе.
– Давай! – торопил урод.
Луиза обмакнула перо в чернильницу и написала свои имя и фамилию. Великан задумчиво пялился на чёрную строчку, похоже, тот не умел читать. Луиза положила перо, и её тюремщик снова разволновался:
– Себя написала? – пробасил он.
– Написала!
– Родню пиши, – велел урод. – Как зовут и живут где.
– Зачем?
– Деньги заплатят – отпустим тебя.
Луиза отметила это «отпустим». По крайней мере, над этим косноязычным громилой имелся кто-то старший. Они предлагали её родным выкупить пленницу. Грех было не воспользоваться шансом!
«Но как же Генриетта? Не дай бог, это чудовище увидит девочку!» – ужаснулась Луиза.
Тюремщику, как видно, надоела ее нерешительность, великан навис над Луизой и коротко сказал: – Убью…
Заявление и взгляд, брошенный им на пленницу, были настолько выразительными, что не оставляли никаких сомнений в намерениях похитителей.
«Надо попытаться, – решилась наконец Луиза, и тут же спасительная мысль пришла ей в голову: – Орлова не могла оставить Генриетту одну и уехать».
Мадемуазель де Гримон представила хрупкую фигурку русской дамы и её милое, умное лицо. В этой женщине было столько достоинства и мужества, она не могла бросить на произвол судьбы попавших в беду! Луиза взяла перо и вывела под своим именем адрес дома на улице Гренель, а под ним написала: «Агата Орлова».

Глава седьмая. Долгожданное письмо
Луиза де Гримон! В это было невозможно поверить. Имя из прошлого. Сколько лет назад родилась эта ненависть? Больше тридцати, а жжёт, как свежая рана. Почему-то вспомнились сицилийские нравы: среди тех, кто работал на Рене, было несколько уроженцев этого острова. У сицилийцев обиду не прощают столетиями, каждый родившийся мужчина знает, что он должен будет отомстить, а если все мужчины погибают в кровавой вендетте, то за оружие берутся женщины.
«Ей досталось всё, а мне ничего…» – осой ужалило воспоминание.
Старые обиды ядом растеклись по жилам, но сейчас нельзя было поддаться соблазну и начать мстить. В первую очередь – дело! Это правило уже принесло Рене миллионы франков, нечего было пренебрегать им теперь. Имя, написанное на обрывке бумаги, подтверждало предательство Трике, как ничто другое. У тулузских имений имелись наследники, а мэтр даже не предупредил. Хотя чему удивляться?! Нотариус был, как всегда, оборотист: сначала тот взял деньги за оформление спорной собственности, чтобы Рене некуда было деваться, а следом содрал бы ещё больше за избавление от претензий настоящих наследников.
– Вот скотина! – вырвалось у Рене.
Впрочем, подлец-нотариус уже получил по заслугам, а законная наследница вскоре отправится вслед за ним.
«В Сену? Или застрелить в подвале и закопать в саду?» – толкало искушение. Думать об этом было очень приятно.
Рука Рене сама потянулась к пистолету. Нет, это не дело! Ведь было же принято решение вытрясти из родни пленницы деньги. В планы Рене не входило отпускать Луизу де Гримон. Но чем чёрт не шутит, может, за неё заплатят? Мошенники – народ суеверный и знают, что, если хоть раз откажешься от денег, ты уже их не увидишь никогда. Взгляд Рене скользнул по листку с именем врага. Второй строчкой был записан адрес особняка на улице Гренель, а под ним – имя женщины, похоже, русской.
«Только русских мне здесь не хватало!» – полыхнуло в душе раздражение, а внутренний голос напомнил, сколько уже было неприятностей от русских и как плохо всё закончилась. Лучше уж пристрелить Луизу де Гримон, да и дело с концом.
Перспектива была заманчивой, но жадность и суеверность пересилили. Пленница умрёт, но только когда станет ясно, что из этой коровы выдоили последнее. Решение ещё потребует характера и выдержки… Голос Рене громом разнёсся в глубине коридора:
– Костоправ!..
Тяжёлые шаги протопали по лестнице, и в дверях появилась огромная, неповоротливая фигура.
– Чего?.. – осведомился Жак.
– Не «чего», а «что угодно», разговорчивый ты мой!
Костоправ молча кивнул огромной лохматой головой, давая знать, что понял. Злоба в душе Рене заполыхала огнём. Ох, видно, опять придётся искать успокоения в старой часовне! А как тут не взбеситься, если приходится иметь дело с такими остолопами? Пришлось до боли прикусить губу, чтобы не сорваться. Это помогло, и голос Рене прозвучал на удивление ровно:
– Иди сейчас к этой женщине и скажи, чтобы она написала письмо домашним. Сумма выкупа – пятьдесят тысяч франков. Письмо принесёшь мне. Да припугни её хорошенько! Смотри, чтобы через четверть часа записка была у меня.
Жак всё так же молча кивнул и отправился в подвал. Он вернулся даже быстрее назначенного времени и положил на стол коротенькую записку. Глаза Рене скользнули по строкам. Луиза де Гримон писала:
«Дорогая Агата! Я попала в беду. За мою жизнь требуют выкуп в размере пятидесяти тысяч франков. Вы знаете, что, кроме вас, в Париже у меня никого нет. Умоляю, займите мне столько, сколько сможете, а недостающую сумму попросите в Вене у светлейшей княгини Екатерины Черкасской. Она вместе с мужем живёт в доме своей тётки, рядом с императорским дворцом Хофбург. Вся моя надежда только на вас. Не сочтите за труд сами съездить в Вену. Для меня это вопрос жизни и смерти».
Тон письма подсказал Рене, что его пленница не испугалась обозначенной суммы. Отлично! Значит, потом можно будет выдвинуть дополнительные требования и увеличить сумму. Одно было плохо, в письме женщина искала помощи у княгини Черкасской, а эта фамилия пугала Рене.
«Может, вообще не связываться? – подсказал внутренний голос. – Бережёного Бог бережёт…»
Но денег было жаль, к тому же пленница всё равно умрёт раньше, чем её высокопоставленные друзья опомнятся, а там – ищи ветра в поле…
Жадность пересилила страх, и перо Рене заскользило по бумаге. Под подписью Луизы де Гримон появилась ещё пара строк. Доверять доставку письма Костоправу было слишком опасно: за ним могли проследить. Пришлось собираться… Спустя четверть часа двуколка, запряжённая крепкой вороной лошадкой, уже катила в сторону Парижа. Письмо прибыло в кармане Рене на рынок Анфан-Руж, а оттуда уже мальчишка-посыльный понёс конверт по нужному адресу. Если надежды пленницы – не иллюзии, а её подруга согласится заплатить за жизнь Луизы де Гримон, то об этом скоро станет известно. Следовало лишь набраться терпения и дождаться ответа от этой Орловой.
Орлова расположилась в гостиной. Надо было выверить планы предстоящих им на сегодня дел. Фрейлина сложила листочки с расчётами мэтра Трике в большой конверт и сказала:
– Копию с тайного гроссбуха мы сняли, теперь пора вернуть бумаги полиции.
– А что будем делать с документами, собранными для королевской канцелярии? – поинтересовалась Генриетта.
– Их мы, конечно, брать с собой не будем, только упомянём о них в разговоре с майором. Вы ведь хорошо запомнили нашу версию?
– Да, конечно! Мы с вами вчера были в конторе Трике, где искали документы, связанные с моим наследством. Нашли их в архиве. Там между листами мы обнаружили записи с расчётами и сейчас хотим передать их полиции.
– Умница, – ласково похвалила фрейлина.
Орлова старалась почаще ободрять Генриетту, ведь прошедшие с момента исчезновения её тётки дни так и не принесли никаких вестей о пропавшей, и девушка была сама не своя. Орлова тоже извелась, она понимала, как рискует, скрывая от полиции факт похищения мадемуазель де Гримон, но держалась из последних сил. Пока Луиза жива, они должны молчать!.. Устав от сомнений, Агата Андреевна тайком от своей юной подопечной вновь разложила карты и сразу вздохнула с облегчением: расклад оказался похожим на предыдущий. Ощущение опасности по-прежнему пронизывало всё – и прошлое и будущее. Да и трое врагов Луизы никуда не исчезли, но судьба всё равно обещала пропавшей женщине жизнь и союз с любимым.
«Всё! Прочь сомнения! Я буду стойкой», – пообещала себе Орлова.
Она не допустит паники, не подвергнет мадемуазель де Гримон опасности. Однако утаивать от полиции улики – тоже не дело, ведь майор с подчинёнными искали убийцу. Накануне фрейлина скопировала записи покойного Трике, а сегодня собиралась вновь встретиться с месье Фабри. Коляска уже стояла у крыльца, чтобы отвезти дам в префектуру. Может, и не стоило тащить с собой Генриетту, но Орлова, на всякий случай, не расставалась с девушкой ни на минуту.
Агата Андреевна взяла свою подопечную под руку и поспешила вниз. В коляске они вновь прорепетировали рассказ о вчерашнем посещении конторы нотариуса. Орлова задала своей спутнице несколько вопросов, и когда та чётко на всё ответила, успокоилась. Навряд ли префект что-нибудь заподозрит. Фрейлина очень рассчитывала на его доброе расположение. Очарованный красотой юной герцогини майор Фабри так любезен, а самое главное, очень полезен Агате Андреевне.
Ехали дамы где-то с полчаса, и фрейлина заметила, что двигаются они приблизительно в том же направлении, куда ездили, разыскивая контору мэтра Трике. Префектура занимала длинное тёмно-серое двухэтажное здание с крохотными окнами и массивными решётками. В плане оно имело форму треугольника – три одинаковых мрачных фасада глядели на три улицы, две из которых заканчивались на маленькой площади, смыкая стены здания скошенным углом. Именно в этом месте, меж толстых гранитных полуколонн и располагался вход в префектуру.
Коляска остановилась у крыльца. Орлова крепко зажала локоть Генриетты, и они прошли внутрь. Префект оказался на месте. Расчёт мудрой фрейлины оправдался – увидев златовласую герцогиню, майор расцвёл и рассыпался в любезностях. Усадив девушку на стул у двери, фрейлина заняла место возле стола хозяина кабинета и постаралась привлечь его внимание.
– Ах, майор! Вы не представляете, что мы пережили! – воскликнула Орлова, всплеснув руками.
Бурно жестикулируя, она принялась излагать свою версию находки записей месье Трике. К её удовольствию, услышав о самовольном посещении конторы, Фабри и бровью не повёл. Не заинтересовал майора и вопрос о наследстве.
– Мы не стали рыться в конторских шкафах, – равнодушно сообщил он, – там чёрт ногу сломит, у этих крючкотворов все бумажки на одно лицо.
– Вот именно, что на одно! Как вы точно подметили, – льстиво поддакнула Агата Андреевна и плавно перешла к рассказу об обнаруженных листках с записями Трике. Закончила она патетическим заявлением: – Мы тут же кинулись к вам, дорогой майор. Вдруг это важно для расследования, а мы с герцогиней по незнанию унесли улики.
– Главное, что вы вовремя всё вернули, – великодушно изрёк префект, бросив взгляд в сторону молчаливой Генриетты.
Девушка скромно улыбнулась и опустила глаза. Фабри высыпал на стол листки из переданного фрейлиной конверта и стал перебирать их.
– Я несильна в делах, но мне это показалось похожим на расчеты, – скромно, но настойчиво напомнила о себе Орлова. – Вам, конечно, виднее, майор, но управляющий из тверского имения расчерчивает свой гроссбух почти так же. Мой управляющий – из немцев, но для меня пишет по-французски. Так у него, знаете ли, всё прямо как здесь. Обязательно – название покупки, сумма и дата. А если перекупщик или приказчик на подряде имеется, так мой немец в последней колоночке заносит его фамилию и сумму вознаграждения.
Фабри оглядел принесённые листы и подтвердил, что, похоже, всё так и есть, как она рассказывает.
– Во всех странах счётные книги ведутся одинаково, – глубокомысленно изрёк майор, и Орлова поспешила развить успех:
– И ведь представляете, каков обманщик оказался этот Трике! Он уже включил в список имение герцогини, а сам даже не сдал документы в королевскую канцелярию. Вы понимаете, как он нас подвёл?!
Агата Андреевна перегнулась через стол и ткнула пальцем в ту строку, о которой рассказывала. Майор внимательно прочитал запись и сообщил:
– Ну, мадам, оба мошенника уже получили по заслугам. Сначала Трике, а потом этот. – Фабри указал пальцем на последнюю графу и презрительно закончил: – Баре из Тулузы.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/marta-taro/aromat-zolotoy-rozy/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Аромат золотой розы Марта Таро
Аромат золотой розы

Марта Таро

Тип: электронная книга

Жанр: Остросюжетные любовные романы

Язык: на русском языке

Издательство: ВЕЧЕ

Дата публикации: 18.09.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: 1815 год, Париж. Луиза де Гримон – хозяйка знаменитой мастерской по пошиву роскошных нарядов – пытается вернуть племяннице Генриетте наследство её казнённого отца. Однако власть во Франции переменилась: из ссылки вернулся Наполеон. Луиза принимает решение бежать в Англию, когда в их доме появляется фрейлина Орлова. Она хочет сделать большой заказ для российского царского дома. Мадемуазель де Гримон обещает сшить платья, но – в Англии. Напоследок Луиза отправляется к своему нотариусу и… бесследно исчезает. Удастся ли фрейлине Орловой спасти жизнь друзьям и наказать врагов? И восторжествует ли наконец справедливость?

  • Добавить отзыв